Якутскія будни.
Якутскія будни.
В. Зензиновъ.
‘Современникъ’, No 10, 1915
Якутские будни, Зензинов Владимир Михайлович, Год: 1915
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Воютъ собаки. Унылый, протяжный вой наполняетъ морозную тишину ночи и жалобно бьется между стнами юрты.. Оконныя льдины еще темны, но спать уже больше не хочется — вроятно, наступило утро. За пологомъ послышался шорохъ — кряхтя и охая встаетъ хозяйка, хлопаетъ дверью: надо открыть съ крыши трубу, заткнутую на ночь ворохомъ тряпья. Черезъ нсколько минутъ красные языки съ трескомъ лижутъ сухія лиственичныя полнья въ камельк, и изъ огня летятъ искры. Застывшая за ночь юрта неожиданно наполняется веселымъ и болтливымъ разговоромъ, горящаго дерева, вокругъ разливается пріятное тепло, на оконныхъ льдинахъ алетъ огонь.
Въ девять часовъ утра еще ярко блещутъ вс звзды, но постепенно блдно-розовая полоска зари сгоняетъ ихъ съ неба — всего дольше держится большая мигающая звзда на восток, сверкая загадочнымъ зеленымъ блескомъ. Заря разгорается ярче. Южный уголъ неба горитъ розовымъ свтомъ, въ полдень тамъ показывается багряный отсвтъ солнца, напрасно оно старается выкарабкаться въ это время года изъ подъ горизонта. Теперь день замненъ тусклыми сумерками, длятся они не больше двухъ-трехъ часовъ.
Тоскливая, унылая жизнь. Низко нависло тяжелое свинцовое небо, сорока-градусные морозы сковали воздухъ и землю, тусклые дни тянутся одинъ за другимъ съ мучительнымъ однообразіемъ. Десятокъ занесенныхъ снгомъ юртъ жмутся другъ къ другу на берегу Индигирки, но даже этотъ жалкій поселокъ считается здсь крупнымъ центромъ. Можно провести изъ этого центра кругъ радіусомъ въ 700 верстъ — и все-таки для всего необъятнаго пространства, заключеннаго этимъ кругомъ, Аллаиха съ ея десятью ‘дымами’ будетъ самымъ крупнымъ поселкомъ. Остальные — не. превышаютъ двухъ-пяти ‘дымовъ’. Событія?— ихъ нтъ. Новости?— ихъ не знаютъ. Кругъ интересовъ не идетъ дальше Верхоянска — на югъ, Усть-Янска — на западъ и Нижне-Колымска — на востокъ. Этими предлами ограниченъ весь мыслимый міръ — дальше начинается область догадокъ и предположеній. Проздъ исправника, благочиннаго, пріздъ на Индигирку усть-янскихъ купцовъ съ товарами — вотъ крупнйшія событія года. Почты нтъ, да въ ней никто здсь и не нуждается. Сибирь, Россія, Европа — кто изъ живущихъ здсь якутовъ, дйствительно, знаетъ, что означаютъ эти названія? Промыселъ рыбы и песца — вотъ будничные интересы, за предлы которыхъ не выходитъ міръ и ради которыхъ живутъ здсь люди. И думаютъ, кажется, лишь о томъ, что видятъ своими глазами. Живутъ люди, растетъ трава, течетъ рка…
Полдень. Южный уголъ неба залитъ тусклымъ багрянцемъ — на немъ острымъ контуромъ рисуется цпь далекихъ, идущихъ черезъ Алазею къ Колым горъ. Ихъ зовутъ здсь ‘камнемъ’ — тамъ кочуютъ со своими оленями юкагиры, еще дальше — чукчи, и на многія сотни верстъ въ въ этомъ направленіи нтъ осдлаго жилья. Пустыннымъ кажется поселокъ, рдко кого увидишь на улиц и о жизни можно лишь догадываться по широкимъ столбамъ чернаго дыма, поднимающимся изъ камельковъ. Кругомъ чернетъ высокій, въ ростъ человка, тальникъ — среди его кустовъ видны протоптанныя зайцами тропинки. Лса Аллаиха не знаетъ, онъ начинается дальше — верстъ за сто къ югу. Стоитъ сдлать отъ поселка сотню шаговъ — и мертвящее однообразіе тундры вытсняетъ вс другія впечатлнія. Только порой сорвется изъ подъ ногъ зарывшаяся въ снгу куропатка и блымъ комкомъ, распустивъ по воздуху веромъ черный хвостъ, снова падаетъ въ снгъ, гд и пропадаетъ изъ глазъ. Тихо. Такъ тихо, что въ морозномъ упругомъ воздух ясно слышенъ за нсколько верстъ скрипъ полозьевъ далекой нарты, окрики каюра и взвизгиванье собакъ — это возвращается на собакахъ якутъ, смотрвшій на озер свои разставленныя подо льдомъ сти. День быстро меркнетъ, и темной бездонной глубиной кажется раскинувшееся вверху небо. Въ 3 часа на немъ уже высыпали вс звзды, за ними опустилась на землю ранняя ночь. И дымъ теперь уже не виденъ изъ трубъ, вмсто него изъ камельковъ широкимъ веромъ вздымается снопъ красныхъ и золотыхъ искръ. Сквозь толстыя оконныя льдины виденъ съ воли отсвтъ пылающаго въ юрт огня.
Прожитъ еще одинъ день. И завтрашній день будетъ такимъ же. Тоскливое, унылое, мучительное время.
Захлебываясь своимъ крикомъ, плачетъ грудной ребенокъ. Хозяйка поправляетъ на камельк массивный мдный котелокъ, въ которомъ варится рыба.— она немного прокисла, какъ того требуетъ якутскій вкусъ, и потому вся юрта наполнена тяжелымъ смраднымъ запахомъ. Сквозь щели плохо сложенной бревенчатой стны струится холодный воздухъ и выступаетъ по стн блымъ узоромъ. Выплеснутая на земляной полъ вода — сейчасъ же замерзаетъ. И когда открывается дверь, въ юрту вкатывается морозный клубъ воздуха, который нсколько мгновеній колышется блымъ облакомъ по полу. Къ вечеру морозъ усиливается и по временамъ что-то съ отрывистымъ гуломъ прокатывается подъ землей — это трещитъ и лопается отъ морозовъ земля.
Ничтожной, затерявшейся точкой обозначена на карт Аллаиха среди необозримаго пустыннаго свера. И эта затерянность длается еще боле ощутительной, когда вспоминаешь о нсколькихъ тысячахъ верстъ, которыя отдляютъ Аллаиху отъ Якутска. Полученное съ оказіей письмо здсь всегда кажется неожиданнымъ, хотя его и ждешь долгіе мсяцы. Оказія же здсь можетъ быть лишь дважды въ годъ — на Рождество и къ весн. И съ трепетомъ читаешь письмо, написанное полгода тому назадъ, со страннымъ чувствомъ перебираешь газеты, переполненныя мертвыми встями и теперь уже забытыми событіями… Полныя жизни и крови дла, шумомъ которыхъ полонъ газетный день тамъ, на мст — это та же остывшая и выброшенная за дверь вчерашняя зола изъ камелька.
Трещатъ полнья, алые языки лижутъ смолистое дерево. А на двор уже давно раскинулась пышная ночь. Здсь ея царство-царство полуночи. Звзды разсыпаны по небу, какъ самоцвтные каменья по густому темному бархату. Мигаютъ красными, зелеными, серебряными огнями. Вчнымъ холодомъ и вчнымъ безстрастіемъ ветъ отъ нихъ. И высоко поднявшееся по небу сіяніе кажется колоссальной темной горой, которая залегла на свер и какимъ-то чуднымъ таинственнымъ свтомъ освщена съ той стороны. Свтъ трепещетъ и переливается, свиваясь въ пучки и временами, какъ тяжелый занавсъ, медленно колышется. Эта громада горы такъ необъятна, вспышки свта такъ непонятны, колыханія занавса такъ чудовищно огромны, что, кажется, чувствъ человческихъ не хватаетъ измрить видимое. И понемногу непонятное жуткое чувство охватываетъ душу. Казалось бы все видимое величіе можно было принять легче, если бы оно сопровождалось какимъ-либо даже оглушительнымъ шумомъ. Но пучки плетутся и разсыпаются по небу, огромные столбы сходятся и расходятся, завса тяжело колышется и разрывается, а вокругъ все та же мертвая, звенящая въ ушахъ морозная тишина. Вотъ гд-то завыла собака, ей издали отозвалась другая и черезъ минуту тоскливый, жалобный вой повисъ надъ спящимъ поселкомъ. И, перекидываясь съ одного конца поселка на другой, онъ тянется часами въ длинную, длинную зимнюю ночь, наполняя душу щемящей невыносимой тоской.