Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
Я НА ЛТНЯГО НИКОЛУ, А НЕ НА ЗИМНЯГО.
Я НА ЛТНЯГО НИКОЛУ, А НЕ НА ЗИМНЯГО.
Я на летнего Николу, а не на зимнего, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Въ Николинъ день, 6-го Декабря, купецъ Николай Вавилинъ Треуховъ всталъ поутру очень рано и отправился къ ранней обдн.
— Хотя я на лтняго Николу имянинникъ, а не на зимняго, но все-таки слдуетъ… говорилъ онъ полусонной жен, все еще нжившейся въ постел.— Нельзя, надо свчку хорошую поставить. Изъ житія его видно, что онъ, голубчикъ, помогалъ торговымъ людямъ.
— Угу,— отвтила съ просонокъ жена и перевернулась на другой бокъ.
Въ церкви Николай Вазилычъ всталъ въ укромный уголокъ и молился усердно.
— Такъ-то лучше, покрайности не на виду, думалъ онъ: — а то знакомые, которые ежели — сейчасъ съ ангеломъ поздравлять начнутъ, и объясняй имъ потомъ, что я на лтняго Николу имянинникъ, а не на зимняго.
Въ церкви его, однако, замтилъ сторожъ.
— Съ ангеломъ, Николай Вавилычъ, честь имю поздравить. Желаю счастія, радостей!— забормоталъ онъ, извиваясь около него, и сложилъ правую руку пригоршней, разсчитывая получить дань.
— Спасибо, голубчикъ, только я на лтняго, а не на зимняго…
— Виноватъ-съ, простите великодушно! Впрочемъ, все-таки: онъ вашъ ангелъ. Лтній и зимній тутъ не причемъ. Передъ Господомъ Богомъ вс имянинники равны, а вы наши прихожане.
Пригоршня церковнаго сторожа все еще не распрямилась. Николай Вавилычъ сунулъ ему въ нее двугривенный.
Изъ церкви Треуховъ вышелъ раньше: опять таки, чтобы не встрчаться съ знакомыми, но на паперти его ударилъ слегка по плечу какой-то клинъ рыжей бороды въ енотовой шуб.
— Съ ангеломъ!— сказалъ онъ.
— Да я на лтняго, а не на зимняго.
— Знаемъ мы это! А лтомъ на зимняго, а не на лтняго….. Зажилить хочешь имянины! Ну, да, я не приду, Христосъ съ тобой! Мы люди маленькіе, намъ нечего къ большимъ купцамъ на имянины ходить.
— Ей-Богу, я не имянинникъ.
— А зачмъ полъ-ведра рябиновой настаивалъ? Будто мы не знаемъ, что ты подъ Щукинымъ рябину покупалъ для водки?
— Господи! Да для домашняго обихода. Я всегда къ Рождеству настаиваю, посл того какъ рябину морозомъ хватитъ.
— Смотри, чтобы самого морозомъ не хватило! Гордыню-то пособьетъ! По чужимъ имянинамъ любишь шляться! А тутъ небось — ‘я на лтняго’…
Клинъ рыжей бороды поднялъ воротникъ шубы кибиткой, плюнулъ и зашагалъ прочь.
У воротъ дома Треухова встртилъ дворникъ, снялъ шапку и поклонился.
— Съ ангеломъ, Николай Вавилычъ! Дай Богъ вамъ сто лтъ!— сказалъ онъ.
— Я на лтняго, голубчикъ, а не на зимняго…
— А какъ-же лтомъ вы говорили, что на зимняго? Намъ и тогда ничего не очистилось. Все-таки вашъ ангелъ.
Купецъ со вздохомъ ползъ въ карманъ и далъ дворнику нятіалтынный.
Придя домой, онъ разсказалъ про недовріе къ нему насчетъ имянинъ жен и слъ чай пить.
— А хорошо, ей-Богу хорошо, что я лтній, а не зимній. Вдь вотъ, по крайности, теперь тебя не безпокоятъ, трезвъ цлый день и трезвымъ ко сну отойдешь, произнесъ онъ.
— Ну, это еще буки!— откликнулась жена.
— Отчего буки? Къ Николаю Кузьмичу я на имянины не пойду, а просижу дома, чтобъ честно и благородно… И въ самомъ дл: вдь вотъ теперь эта полуведерная бутыль съ рябиной… Она простоитъ до Рождества и настоится какъ слдуетъ (тутъ онъ указалъ на бутыль съ водкой, стоявшую на окн). А будь-ко я сегодня имянинникъ — къ вечеру-бы утекла.
Раздался звонокъ въ прихожей. Оказался лавочный мальчикъ отъ сосда по рынку. Онъ держалъ въ рукахъ крендель.
— Ардаліонъ Михичъ приказали кланяться и поздравить васъ, Николай Вавилычъ, съ ангеломъ-съ! заговорилъ онъ.
Треуховъ развелъ руками, однако взялъ крендель.
— Да я на лтняго, а не на зимняго,— отвчалъ онъ.— Впрочемъ, благодари.
Мальчикъ переминался съ ноги на ногу.
— Такъ-съ. Значитъ, они ошиблись, бормоталъ онъ.— Тогда пожалуйте крендель обратно, а то они ругаться будутъ.
Треуховъ отдалъ крендель.
— Коммиссія съ этими имянинами!— махнулъ онъ рукой и слъ опять за чай. Все ужъ это до угощенія-то очень прытки: хоть кренделемъ, да назваться. Вдь вотъ, будь имянинникъ, такъ, спрашивается, во что-бы это вскочило?— прибавилъ онъ.
Прошло четверть часа. Раздался опять звонокъ.
— Дома?— раздался возгласъ въ прихожей и въ комнату вошелъ длиннополый сюртукъ съ головой, жирно смазанной помадой.— А я шелъ мимо васъ въ лавку: ‘дай думаю, зайду сосда поздравить’. Съ ангеломъ! А васъ, сударыня, съ дорогимъ имянинникомъ,— началъ онъ.
Длиннополый сюртукъ поклонился.
— Да я лтній, а не зимній Николай,— отвчалъ Треуховъ.
— Ой! А не врешь?— протянулъ гость и не доврчиво покосился на бутыль, стоявшую на окн.
— Зачмъ врать? Ты знаешь я люблю, когда ко мн въ имянины…
— Такъ, такъ… значитъ на лтняго Николу? А зачмъ-же полуведерную-то рябиной настоялъ?
— Просто къ празднику. Въ семейств, самъ знаешь, живо разойдется.
— Плохо врится что-то. А ну-ко побожись, что не имянинникъ.
— Ей Богу не имянинникъ. Я на лтняго Николу, а не на зимняго.
— А ну-ко перекрестись.
— Господи изъ-за такихъ пустяковъ да креститься. Изволь.
Треуховъ перекрестился. Гость переминался.
— Скажи на милость, а мн помнится, что ты третьяго года на зимняго Николу былъ имянинникъ, цдилъ онъ сквозь зубы.— А я, признаться, съ той мыслію я шелъ, что, молъ, зайду, поздравлю и рюмку водки выпью. Извини коли такъ, прощай!
— Въ чемъ тутъ извинять, помилуй, ободрялъ гостя хозяинъ.— Садись! Водки-то и такъ можно выпить. Не хотлъ я признаться, сегодня, ну да одну, ничего, можно. Матрена Кузьминишна, подай-ко сюда графинчикъ да селедочку, обратился онъ къ жен.
— Ты братъ, прости. Ей Богу мн совстно, извинялся гость и слъ.
— Ну! вотъ! Полно церемониться! Что тутъ! Выпьешь одну, да и ступай, потому я сегодня хочу честно и благообразно..
Выпили, закусили. Подошли къ полуведерной и стали ее разсматривать на свтъ, даже заспорили, настоялась-ли водка — Да вдь можно попробовать, предложилъ гость. Отъ двухъ-то рюмокъ не велика будетъ убыль.
— Конечно, не велика, только пей ты одинъ, а я не буду.. Хочется, какъ подобаетъ, себя соблюсти, а то натощакъ-то!..
— Зачмъ на тощакъ? А ты пошь. Вотъ и не будетъ натощакъ, возразилъ гость.
— А и то дло, согласился хозяинъ. Да и сть, признаться, захотлось. Былъ у ранней обдни, простоялся, прошелся, Матрена Кузьминишна, тамъ у насъ окорокъ ветчины есть, такъ вели-ко подать сюда на столъ!— крикнулъ онъ жен.
Откупорили бутыль, попробовали рябиновую. Хозяину показалось, что водка масломъ деревяннымъ пахнетъ.
— Что ты, что ты! Самый чистый вкусъ!— замахалъ руками гость. Это теб съ первой-то такъ показалось.
— Не попалась-ли бутыль изъ-подъ деревяннаго масла? продолжалъ хозяинъ и налилъ еще по рюмк. Съ ветчиной-то оно ничего, прибавилъ онъ.
Опять выпили и согласились, что ничмъ не пахнетъ.
— А хороша вещь, пояснялъ раскраснвшійся слегка хозяинъ и ударялъ ладонью по бутыли. Главное отъ живота хорошо.
Еще звонокъ. Еще гость.
— Съ ангеломъ!
— Да я на лтняго Николу, а не на зимняго.
— Шутникъ тоже! Матрена Кузьминишна съ имянинникомъ!. Желаю вамъ его покрпче въ рукахъ держать.
— Нтъ, въ самомъ дл, я 9-го Мая бываю имянинникъ.
— Толкуй тутъ! А полуведерная-то зачмъ? А окорокъ ветчины?.. Вишь какой скрытный! Вчера въ трактир видлись и не сказалъ, что имянинникъ. Хорошо, что я самъ догадался. Ну-ко, надо мокренькимъ поздравить.
— Вы, господа, пейте, а я не буду, отказывался хозяинъ, потому ршилъ, чтобы сегодня честь-честью и въ порядк… И то на Варваринъ день, третьяго дня, яко еле можаху… Вчера насилу въ бан отпарился.
— Такъ мы и станемъ безъ имянинника пить! Дожидайся!— крикнулъ новопришедшій гость. Соси!
Хозяинъ не сталъ и разуврять больше на счетъ имянинъ и только отказывался насчетъ водки.
— Да что ты жены боишься что ли?— дразнили его гости. Ахъ ты! А еще хвастался, что она у тебя по струнк ходитъ. Сади.
Дабы показать, что жена дйствительно по струнк ходитъ, хозяинъ выпилъ, и вдругъ ни съ того, ни съ сего нашелъ, что рябиновая керосиномъ пахнетъ. Гости отрицали. Нужно было попробовать. Налили еще, и еще выпили.
— Ей ей, керосиномъ, господа! развелъ руками уже полупьяный хозяинъ.
— Просто рюмка теб керосиновая попалась! Вели подать другую.
Подали другую. Опять налили.
— Теперь не пахнетъ. Дйствительно, врно въ рюмк что-нибудь было.
— Парильщики изъ Туликовыхъ бань пришли!— доложила кухарка. Съ ангеломъ васъ поздравляютъ.
— Скажи, что я на лтняго Николу, а не на зимняго! Дура, разв не знаешь? крикнулъ хозяинъ, но въ прихожей уже виднлись бороды и тулупы и заглядывали въ комнату.
— Намъ, Николай Вавилычъ, все равно, мы васъ и такъ почитаемъ, бормотали они. А только сами посудите, какъ-же своего баннаго гостя не поздравить. Сами-бы обижаться начали.
— Да я лтомъ имянинникъ бываю.
— И, батюшка! У Бога вс имянинники равны! Ну, ошибка, ну, простите, а только холодно, далеко шли… Намъ вашихъ денегъ не надо, а вотъ по стаканчику…
Хозяинъ почесалъ затылокъ.
— Ну, войдите!— сказалъ онъ. Матрена Кузьминишна, дай сюда стаканъ! Что имъ рюмка. И мараться, не стоитъ.
Подали стаканъ. Парильщики не хотли пить безъ хозяина. Выпилъ онъ и осатанлъ! Начались разспросы, какой купецъ любитъ, чтобъ его ‘въ поясахъ протирали’, какой больше ‘насчетъ спины’, кто до ‘пару лихъ’, кого ‘въ три вника жарятъ’. Парильщики отвчали на вопросы. Хозяинъ смялся.
— Жгите, ребята! По второму стаканчику!— крикнулъ онъ и выпилъ вмст.
За вторымъ стаканомъ слдовалъ третій. Къ двнадцати часамъ дня хозяинъ былъ уже совсмъ пьянъ, сидлъ около окорока ветчины и икалъ. Гости ушли, ушли и парильщики, Вошла жена.
— Ахъ ты, Іуда, Іуда клятвопреступникъ!— покачала она головой. А хотлъ честно, благородно! Гд рябиновая-то, что къ празднику припасалъ?
— Молчи, дура! Я на лтняго Николу, а не на зимняго, бормоталъ онъ. Брысь!