Омар Хайям: биографическая справка, Хайям Омар, Год: 1968
Омар Хайям: биографическая справка, Хайям Омар, Год: 1968
Хейям (Омар ибн-Ибрахим Нишапурский, ум. 1123 г.) -- персидский поэт-философ, имеющий много поклонников в Европе и Америке, где существуют даже общества его имени. По-видимому, он был сын нишапурского (в Хорасане) ткача и продавца палаток ('хейме') и родился около четверти XI в., если не позже. Обстоятельства его молодости и воспитания неизвестны. Общепринят (даже у Эте, в 'Grundr. d. iran. Philol.', 1896, II, 275--276) рассказ о том, как ок. 1034 г. Хейям был школьным товарищем будущего сельджукского визиря НизБм-эль-молька и будущего основателя секты ассасинов Хасана СаббБха, как они поклялись друг другу в дружбе и как НизБм-эль-мольк, достигнув визирства у Мелик-шаха (1072--1092), оказал обоим товарищам протекцию, таким образом объясняется получение Х. (около 1074--1075 г.) должности астронома на султанской обсерватории в Мерве. Этот рассказ, извлеченный из апокрифического памятника, полон анахронизмов (см. А. Мюллер: 'Ист. ислама', СПб., 1895, III, 107, проф. В. Жуковский -- в юбил. 'Сборнике учеников бар. В. Розена', СПб., 1897, стр. 326). Старейшая биография Х. (изд. и перев. в назв. соч. проф. Жуковского) свидетельствуют только, что Х. в философских науках был равен ибн Сине (Авиценне), которого он читал даже перед смертью и 'греческую науку' которого преподавал другим, он был прекрасным математиком-алгебраистом и астрономом, хорошо знал историю, филологию и мус. законоведение, его обществом дорожил султан Мелик-шах, у него просил научных объяснений знаменитый философ-скептик, прозванный 'доказательство ислама' шейх ГаззБлий. Учеников Х. неприятно поражали только его резкость и желчность. Свои филос.-поэтич. идеи Х. облекал, между прочим, в форму 'робаи' (= четверостиший), которая введена была в персидскую литературу незадолго до Х. и которой пользовался также ибн Сина. По содержанию, робаи Х. оказываются прямым продолжением робаи ибн Сины, но по форме -- несравненно выше: они отличаются выразительной сжатостью и художественностью, глубоким элегическим чувством, иногда метким, насмешливым остроумием. Так как во многих новейших списках попадаются робаи, не имеющиеся в других списках, то общая совокупность их доходит до 1200, наиболее общепринятых -- ок. 500, в старейшем бодлеянском списке (1461 г.) их только 405, но, как показано проф. Жуковским, даже в этом списке есть по меньшей мере 11 робаи, принадлежащих не Х. Интерполяции объясняются тем, что диван Х., преследуемый мус. духовенством, мог переписываться только тайно, и открытая критика текста была невозможна. В тех робаи, подлинность которых менее поколеблена, Х. является глубоким мудрецом элегического настроения. Он мучится вопросами бытия, с печалью указывает что мы, быть может, попираем ногами не землю, а истлевший мозг мудрого и гордого человека или щеку красавицы, грустно констатирует, что и рождение, и смерть каждого человека совершенно не нужны, и что над вселенной тяготеет тупой рок, в своей горечи иногда задает укоризненные вопросы самому Богу и обвиняет Его в мировом неустройстве. То разрешение задач жизни, которое предлагает ислам, кажется Х. полным противоречий, а мусульманские представления о загробной жизни, с Мохаммедовым раем и адом -- смешными, мус. духовенство, с его узким догматизмом и жадностью, возбуждает в Х. желчную злобу и отвращение, вообще, его не удовлетворяет ни одна из позитивных религий, которые в его глазах все не выше и не ниже ислама. Исход для себя Х., судя по иным робаи, видит в суфийском мистицизме, причем, однако, те суфии, которые проявляют ханжество и лицемерие, ему столь же противны, как и обыкновенное исламское духовенство. Х. проповедует уничтожение эгоизма, нравственную чистоту, тихую созерцательную жизнь пантеиста, теплую любовь ко всеобъемлющему Богу, понятому не в догматическом смысле, и стремление к царству вечного, светлого и прекрасного. В полном соответствии с этими робаи Х. находится биографическое сообщение (Шехрезури, XIII в.), по которому Х. почти с последним вздохом закрыл философскую книгу 'Исцеление', ибн Сины, на отделе 'О едином и многом', и, произнесши молитвенную благодарность Богу за то, что Его познал, скончался. Многие другие робаи, указывая на бесцельность мира, необязательность коранских предписаний и нелогичность мус. рая и ада, предлагают, наоборот, исход гедонический -- советуют отдаться без стеснения вину, любви и беззаботному пользованию жизнью и воспевают красоту весенней, пробуждающейся природы, которая манит к наслаждению. Робаи этого разряда пользуются особенной любовью большинства читателей, как азиатских, так и европейских, и считаются у них за наиболее характерные для Х. Кое-кто, с большой натяжкой, хочет их истолковать мистически. Эте ('Grundr.', II, 276) и П. Горн ('Gesch. d. pers. Litt.', Лпц. 1901, 155) объясняют взаимное противоречие между робаи Х. тем предположением, что в них отражаются разные фазы духовного развития автора: эпикурейские робаи могут относиться к раннему, молодому периоду жизни Х., Горн напоминает, что разумное эпикурейство было в духе учителя Х. -- ибн Сины. Иного мнения держится проф. Жуковский, находя, что так назыв. диван Х. полон интерполяций из других авторов и что в 82 интерполированных робаи 43% отведено мрачному пессимизму, а 33% -- вину, любви и наслаждениям. Однако, эпикурейством дышат многие такие робаи Х., подлинность которых пока не опровергнута, объяснение Эте и Горна (применяемое также к Хафизу) не теряет, поэтому, своей силы. -- Издания: Калькутта, 1252, Тегеран, 1278 (переизд. у Никола), Бомбей, 1297 = Тегер., 1308 и 1313 (отлич. особенной полнотой и, значит, интерполяциями), Лукнов, 1878 и 1883, СПб., 1888 (проф. Жуковского), о Винфильдовом и факсимильном изд. Аллена -- см. ниже. Переводы: старейший -- прозаич.
ОМАР ХАЙЯМ, Гиясаддин Абу-ль-Фатх ибн Ибрахим (ок. 1048, г. Нишапур, после 1122) -- перс. и тадж. поэт, математик и философ. Автор многочисл. математич. и философских работ, а также получивших всемирную известность четверостиший (рубаи). Большую часть жизни провел в Балхе, Самарканде, Исфахане и др. Учился у прославленных ученых того времени. По поручению сельджукского султана провел реформу календаря, но его очень точный календарь не был внедрен. В своих философских взглядах О. Х. был последователем Аристотеля и Ибн Сины. Он признавал творца как источник первого толчка жизни, однако материалистически трактовал причинную связь явлений и признавал реальное существование объективного мира. Четверостишия О. Х. отнюдь не являются иллюстрацией к его философским взглядам, как считают иные авторы. Поэзия О. Х. -- целый мир человеч. переживаний, к-рые переплетаются в многообразной и остроумной гамме поэтич. метафор, олицетворений и сентенций. Четверостишия О. Х. объединены общей идеей -- пафосом свободы личности, протестом против несправедливости мира, призывом к наслаждению, к раскрепощению личности. Четверостишие О. Х. -- лирич. жанровая форма, с установившейся формой рифмы и варьирующейся композиционной структурой. О. Х. пользуется несколькими основными мотивами, вокруг к-рых он нанизывает свои 'вольнодумные' мысли, гончар, гончарная мастерская и кувшины символизируют творца, мир и индивида, травка, выросшая из земли, в к-рую превратился человеч. прах, подтверждает мысль поэта о вечном круговороте жизни и материи. Немалое место в его стихах занимает культ вина и гуляки, в к-ром проявляется бунт О. Х. против религ. запретов ислама. Науч. и филос. соч. О. Х. известны в переводах на рус. и др. европ. языки. Хотя его четверостишия пользуются мировой славой, ориенталисты сомневаются в принадлежности большинства их О. Х. Впервые вопрос о подлинности четверостиший был поднят рус. востоковедом В. А. Жуковским в 1897. Затем этой проблемой занимались А. Кристенсен (Дания), Ф. Розен и Г. Ремпис (Германия), Б. Силлик (Венгрия), Форуги (Иран), Арберри (Англия). В послевоен. годы было обнаружено неск. рукописных списков, датированных довольно близко ко времени О. Х., однако иран. ученые (Нафиси и др.) считают эти списки мистификацией. Следовательно, из приписываемых О. Х. более чем 400 четверостиший бесспорно принадлежащими ему можно считать только 66, содержащихся в наиболее древних источниках. Атрибуция же остальных четверостиший может оспариваться. Небольшой объем четверостиший не позволяет решить этот вопрос новейшими статистич. методами. Трактовка четверостиший О. Х. у разных ученых носила диаметрально противоположный характер. Этому способствовали гл. обр. установки исследователей. Одни трактовали творчество О. Х. в мистико-суфийском плане, другие воспринимали его в плане воспевания земной реальной жизни и ее радостей, третьи у О. Х. находили атеизм. Но, как говорит сам О. Х., 'верный путь не тот и не этот'. Совр. читатель ценит в его стихах ту страстность, с к-рой он бичевал лицемеров и ханжей, его глубокие раздумья о смысле жизни, стремление к истине, непримиримую полемику с мракобесами. О. Х. -- мастер отточенного стиха, умеющий вложить в четыре строчки рубаи целую гамму человеч. страстей и мыслей. Стиль О. Х. не усложнен лит. красотами, сложной риторикой. Его любимые фигуры -- олицетворения и перифразы. Ритм четверостиший гибкий, дающий автору возможность свободного выбора слов. Лексика изобилует коранич. реминисценциями и цитатами, употребляемыми им для опровержения основ ислама.