Въ Simplicissimus’ я нашелъ недурную, хотя и нсколько грубую, каррикатуру на вагнеровскій энтузіазмъ мюнхенцевъ. Наверху 1865 годъ — группа мюнхенскихъ гражданъ, съ типичными лицами Hofbruhusler съ остервенніемъ выталкиваютъ за пропилеи Рихарда Вагнера, подпись: ‘schmeisst ihn n’aussi!’ Внизу — 1910 годъ, т же почтенные граждане въ цилиндрахъ и фракахъ почтительно привтствуютъ Вагнера, котораго насильно тащутъ по направленію къ тмъ же пропилеямъ, подпись: ‘Oh mit dem giebt es was zu verdienen, schmeisst ihn wieder nein’.
Въ этихъ двухъ каррикатурахъ довольно врно передана исторія Вагнеровскаго театра въ Мюнхен.
‘Уже Семперъ чертитъ планы нашего храма’,— такъ писалъ Людовикъ II своему обожаемому учителю Вагнеру: ‘То, на что я надялся, о чемъ мечталъ, скоро осуществится въ дйствительности. О дивный день, когда передъ нами раскроется тотъ театръ, который я вижу въ своихъ мечтахъ. Мы побдимъ’ — такъ писали вы мн въ своемъ послднемъ письм, и я съ своей стороны восклицаю, въ счастливйшую минуту моей жизни: мы побдимъ, мы жили не напрасно*.
Но: Die Pbilister schlen Blickes spucken in den reinsten Quell,
Keine Schnheit rhrt ihr dickes, undurchdringlich dickes Fell,—
и исторія показала, какъ жестоко ошибался король относительно возможности осуществленія этого плана и когда, посл мюнхенскаго Hexensabatt, Вагнеръ покинулъ Аины на Изар, планъ постройки Festspielhaus’а былъ, казалось, похороненъ навсегда. Однако, все растущій успхъ Байрейта, желаніе создать изъ Мюнхена художественный центръ, который привлекалъ бы въ Мюнхенъ всхъ иностранцевъ, прізжающихъ въ Германію, привлекалъ бы не только своими художественными выставками, но и музыкальными предпріятіями, заставилъ вновь задуматься весьма практичныхъ мюнхенцевъ надъ идеей постройки Вагнеровскаго театра. Въ конц девяностыхъ годовъ, по иниціатив Поссарта и къ великому неудовольствію дома Ванфрицъ, образовалось акціонерное общество, которое по соглашенію съ королевской интендантурой и подъ покровительствомъ принцъ-регента взялось осуществить еще не забытые планы Семпера. И вотъ, невдалек отъ того мста, которое было выбрано для этой цли Вагнеромъ, талантливйшій проф. М. Литамъ, врный хранитель благородныхъ традицій Шникеля и Семпера, возвелъ въ 1900 году новый театръ, представляющій собой, по своему внутреннему устройству, копію съ Байрейтскаго театра Вагнера. Ни вншняя сторона, ни внутренняя отдлка этого зданія не поражаютъ своей красотой или роскошью. Вс усилія зодчаго сводились къ пространственной архитектоник (Raumkunst), къ тому чтобы дать возможно совершенный типъ амфитеатра и сцены съ подземнымъ оркестромъ. Для этой цли Литману пришлось нсколько измнить планъ зрительнаго зала Байрейтскаго театра. Вмсто прямоугольнаго типа, съ входящими въ него боковыми стнками, представляющій какъ бы повтореніе просценіума, перенесенными въ зрительный залъ, Литмавъ придалъ своему зрительному залу трапецообразную форму, благодаря которой удалось избжать пустыхъ угловъ. Сцена Prinzregenlentheater, нчто среднее между старымъ фотосценическимъ ящикомъ и новой сценой, дйствуя какъ одно архитектурное цлое, всецло приспособлена къ примненію декорацій и машинъ мюнхенскаго придворнаго театра и потому не смогла порвать со всми традиціями старой доброй оперной сцены и ничего особо интереснаго не представляетъ. Не совсмъ удачно построенъ въ этомъ театр его подземный оркестръ. Копируя въ расположеніи отдльныхъ инструментальныхъ группъ вполн байрейтскую ‘инсценировку’ оркестра, онъ однако же обладаетъ какими то немаловажными недочетами, отзывающимися на акустик и чистот строя инструментовъ. Такъ, напримръ, многія мста изъ Мейстерзингеровъ — жизнерадостное вступленіе ко второму дйствію, ликованіе народа въ финальной картин, сцена мейстерзингеровъ въ первомъ — производили на меня такое впечатлніе, точно ихъ играли съ примненіемъ второй педали, такъ сильно они теряли въ своемъ блеск и полнозвучности. Зато, съ другой стороны, звуки оркестра пріобртали какую то особую полноту, мягкость и стройность въ тхъ произведеніяхъ (особенно въ Парсифал), которыя были задуманы Вагнеромъ именно для такого расположенія оркестра. Мн говорили, что по иниціатив нкоторыхъ мюнхенскихъ музыкантовъ возбужденъ вопросъ о передвижныхъ щитахъ для оркестра Prinzregenten-Theater, которые будутъ раздвигаться въ надлежащій моментъ и служить, такимъ образомъ, чмъ то врод оркестровой ‘педали для forte’. Но оставляя въ сторон эти, въ конц-концовъ, второстепенные недостатки въ постройк Prinzregenten-Theater, надо сказать, что только въ такой обстановк при амитеатр и закрытомъ оркестр, возможна достойная генія Вагнера постановка его произведеній. Только въ томъ взаимоотношеніи, какое создастся между зрителемъ и сценой, въ извстномъ отдаленіи отъ нея, благодаря мистической глубин оркестра, теряется назойливо выступающая мишура и условность традиціоннаго театра, и раскрывается все богатство драматическаго жеста, вс пластическіе элементы трагедіи, вся величавость ея музыки и ея органическая связь со словомъ. Меня лично очень интересовала постановка Мейстерзингеровъ въ такой обстановк, ибо мн казалось, что бытовые элементы этой музыкальной комедіи меньше всего гармонируютъ съ паосомъ возрожденнаго античнаго театра. Но уже съ первыхъ сценъ комедіи мн вспомнились слова Сократа (‘Пиръ’ Платона) о томъ, что каждый творецъ комедіи долженъ быть вмст съ тмъ и трагическимъ поэтомъ. Трагическимъ представляется основное противоположеніе мудреца Сакса, побдившаго въ себ волю къ жизни, и понявшаго всю иллюзорность всхъ тхъ благъ, за которыя борются и страдаютъ люди (Wahn, Wahn, ailes ist Wabu!) и міромъ Бекмессеровъ, Давидовъ, Погнера, запутавшихся въ мелкихъ интригахъ жизни. И смхъ, вызываемый комедіей Вагнера, есть смхъ, освобождающій (каарзисъ), просвтляющій, смхъ надъ тмъ несоотвтствіемъ между общечеловческимъ началомъ и условными формами жизни, на столкновеніи которыхъ основана драматическая концепція ,МейстерзивгеровтЛ Поставлена была эта комедія съ большой піэтетностью, байрейтскимъ режиссеромъ Антономъ Фуксомъ, который очень чутко сумлъ выдлить общечеловческій элементъ піесы, установить основную гармонію между массовыми сценами Мейстерзингеровъ и ея лирическими партіями, одна изъ самыхъ сложныхъ задачъ при постановк Мейстерзингеровъ. Массовыя сцены были проведены почти съ мейзингенскимъ умніемъ индивидуализировать роль каждаго отдльнаго человка толпы, а заключительная сцена была проникнута такимъ воодушевленіемъ, что надо было сдлать надъ собой усиліе, чтобы самому не подняться съ мста, не присоединиться къ пнію грандіознаго гимна во славу искусства. Сильнйшее впечатлніе произвелъ исполнитель роли Сакса г. Фейнгальсъ, мн кажется лучшій исполнитель этой партіи. Начиная съ грима, сдланнаго по Дюреровскому портрету Іеронимуса Гольцшуэра, съ выраженія лица и кончая самыми простыми жестами, его трактовка роли была проникнута такимъ внутреннимъ, духовно-просвтленнымъ благородствомъ, такой чисто человческой мягкостью, что въ сочетаніи съ прекрасно разработаннымъ голосомъ и рдкой даже среди нмецкихъ пвцовъ, четкостью произношенія, что боле совершенное исполненіе роли Сакса, чмъ Фейнгальса, трудно себ и представить. Моттль велъ оркестръ съ той удивительной преданностью длу, способностью отдаваться всмъ своимъ существомъ музык, которую онъ исполняетъ, которая, именно въ примненіи къ нему даетъ право перефразировать извстное изреченіе Вагнера (Was ist deutsch), и сказать, что быть настоящимъ художникомъ, это значитъ длать то дло, за которое берешься. только ради него самого.
Изъ другихъ постановокъ этого сезона, особый интересъ представляло возобновленіе юношеской оперы (1833) Вагнера ‘Феи’, хотя этотъ интересъ и — чисто-литературный, не непосредственный, ибо какъ художественное произведеніе эта опера безнадежно устарла. Но въ ряду музыкальныхъ драмъ Вагнера она представляетъ собой неразрывно съ ними связанное звено и въ основномъ ея мотив мы можемъ увидть указаніе и на драматическую идею Лоэнгрина (фея Ада требуетъ отъ Ариздала, прежде чмъ отдать ему свою руку, чтобы онъ 8 лтъ не спрашивалъ, кто она такая), и на Кольцо (искупляющая сила любви). Любовь и музыка слились воедино въ этой опер, и невольно вспоминаешь слова Вагнера, сказанныя имъ впослдствіи: ‘я не могу назвать иначе сущность музыки, чмъ любовью’. П несмотря на то, что партитура ‘Феи’ есть только ученическая работа, написана подъ сильнымъ вліяніемъ Маршнера (оперы котораго ‘Феи’ напоминаютъ самой своей концепціей, разработкой комическихъ эпизодовъ, вставными романсами) и Вебера, музыка Вагнера въ нкоторыхъ мстахъ, напримръ, въ аріи Лоры, въ состояніи волновать еще и теперь. Поразительна та увренность, съ которой Вагнеръ разрабатываетъ основные мотивы текста, его ясное сознаніе задачъ своего художественнаго творчества, поведшее его уже въ этой опер къ открытію системы лейтъ-мотивовъ (мотивы Гернота, феи, гнва Ариздала и т. д.). Очень удачна также инструментовка (не было ли только впослдствіи сдлано кмъ-либо исправленій?). Характерно, что когда Вагнеръ представилъ свою оперу въ Лейпцигъ для постановки, режиссеръ отказался принять ее, какъ слишкомъ сложную по своей концепціи и слишкомъ шумную по инструментовк — своего рода пророческій отказъ. При тщательной постановк ‘Феи’ въ свое время могли бы имть несомннно успхъ, ибо среди современныхъ имъ оперъ можно найти лишь очень мало написанныхъ съ такой художественной вдумчивостью, такъ интересно по форм. На сцен Prinzregenten-Theater ‘Феи’были поставлены очень красиво. Въ основу постановки были положены принципы мюнхевскаго Художественнаго театра, а въ такой сценической обработк ‘Феи’ дйствительно представляли собой интересное зрлище. Дирижировалъ оперой г. Г. Рёръ, второй капельмейстеръ придворнаго театра, со вкусомъ оттняя вс современные элементы ея музыки.