ВЫСТАВКИ СЕЗАННА И ВАЛЛОТТОНА ВЪ ПАРИЖ
I
‘Ничто такъ не похоже на мазню, какъ шедевръ’ (Гогенъ).
II
Я. Тугендхольдъ.
Выставки Сезанна и Валлоттона в Париже, Тугендхольд Яков Александрович, Год: 1909
Время на прочтение: 5 минут(ы)
‘Аполлонъ’, No 5, 1909
OCR Бычков М. Н.
На исход перваго десятилтія XX вка Парижъ продолжаетъ быть столицей новаго искусства. На Монмартрскихъ высотахъ берутъ свое начало истоки современнаго художества, отсюда разносятся боевые лозунги, отсюда разглашаются по всему свту. Вотъ почему русскій читатель не можетъ не интересоваться парижской художественной жизнью даже въ ея каждодневномъ теченіи. Ибо она питается не наздами залетныхъ гостей, горитъ не отдльными рдкими вспышками, какъ художественная жизнь Петербурга, а ровнымъ и неугасающимъ пламенемъ. Правда, среди массы ежедневно открывающихся выставокъ, многія — лишь пустоцвты, лишь свтскіе салоны, куда ходятъ не столько для того, чтобы смотрть картины, сколько, чтобы показать новыя моды. Таковы большей частью выставки въ галлере Georges Petit, таковъ Зимній Салонъ, недавно открывшійся въ Grand Palais. Но за то почти ежедневно въ Париж можно видть и такія выставки умершихъ или живущихъ художниковъ, которыя заслуживаютъ вниманія даже зарубежнаго читателя.
Таковы выставки П. Сезанна и Ф. Валлоттона, открытыя въ настоящее время въ галереяхъ Bernheim’а и Druet.
На выставк Сезанна всего лишь около 60 холстовъ, но зато почти сплошь самыя сильныя его работы, сразу вводящія въ кругъ Сезанновскаго творчества и объясняющія, почему его появленіе вызвало у публики гнвный хохотъ. Дйствительно, трудно представить себ что либо боле противоположное традиціонному французскому шику и салонному ловкачеству, чмъ эта живопись, грубая и тяжеловсная, вещественная и плотская, исходящая не изъ кончиковъ искусныхъ пальцевъ, а изъ черноземныхъ глубинъ души, Сезаннъ не пишетъ, а рубитъ съ плеча, рубитъ широкими мазками. Чего стоятъ самыя названія его картинъ, такіе точныя и грубыя: ‘Голый мужчина’, ‘Гора между деревьями’, ‘Десять яблоковъ’, ‘Горшки и яблоки’ и т. д.
Вотъ Сезанновскіе nus: это не ‘Истина’ и ‘Красота’, олицетворенныя прекрасными тлами, это просто на просто ‘Cing femmes nuue’,— рыхлыя и мясистыя женщины съ зеленовато-землистыми тлами. Эти пять плодовитыхъ самокъ — злая насмшка надъ всмъ, что французская Академія создала въ области женской красоты,—это пощечина Бугро и Кабинелю. И эту пощечину слащавой условности XIX вка никто не могъ бы дать лучше, чмъ Сезаннъ. Житель маленькаго городка, онъ не зналъ и боялся женщинъ, и женщины были единственной ‘вещью’, которую онъ писалъ не съ натуры. Онъ писалъ ихъ, какъ дитя, какъ дикарь, какъ женофобъ, видящій въ вчно женственномъ лишь матеріально-животное…
Та же печать земли лежитъ и на бытовыхъ картинахъ Сезанна, но здсь онъ геніаленъ. Вотъ ‘Крестьянинъ’ съ какими то черными дырами вмсто глазъ и съ огромными руками, грузно, какъ комъ, сидящій на стул и написанный грубыми пластами красокъ,— это олицетвореніе косной, мертвой, варварской, вандейской силы. Вотъ жанровыя картины — ‘Игроки’ и ‘Игра въ карты’, но, Боже мой, какъ далеки он отъ елейныхъ картинокъ нашихъ передвижниковъ! Сезаниъ не разсказываетъ бытовые анекдоты, — онъ показываетъ бытъ въ его глубинной сущности. Эти игроки съ ихъ тупыми лицами и флегматической игрой — да вдь это подлинные мелкіе лавочники маленькаго города, только геніальный провинціалъ могъ создать такое произведеніе… Но все же Сезаннъ прежде всего — живописецъ и если онъ не извращаетъ бытъ внутренно, зато онъ не можетъ не преображать его вншне. Какъ Сологубъ, онъ беретъ ‘кусокъ жизни, грубой и бдной’ и претворяетъ его въ grand art. Но онъ не вплетаетъ въ тяжелую жизнь легкихъ кружевъ фантазіи, а лишь озаряетъ ее отблескомъ минувшихъ вковъ, синимъ факеломъ красокъ. Вотъ простая, грошевая желтая клеенка, но посмотрите, какимъ матовымъ закатомъ горитъ она на кабачномъ стол, вотъ простая, синяя блуза, но посмотрите, какими тяжелыми и декоративными складками ложится она, словно плащъ Дюреровскаго апостола,..
Въ изображеніи быта Сезаннъ глубоко отличается не только отъ нашихъ жанристовъ, но и отъ французскихъ импрессіонистовъ. Послдніе гнались за случайностью позъ и движеній, щеголяли остроумной неожиданностью композиціи. Рисуя кусокъ руки съ веромъ или носки ногъ на первомъ план, они изображали лишь кусочки жизни, схваченные на лету. Сезаннъ, прожившій всю жизнь вдали отъ большого города съ его торопливостью переживаній, психологически чуждъ импрессіонизма, онъ не доросъ до него, какъ ребенокъ не доросъ до взрослыхъ пережнваній, Сезаннъ видитъ всю жизнь сразу, въ ея синтетической связи. Взгляните на его ‘Игроковъ’, сидящихъ въ кабак, и вы узидите, съ какой орнаментальной симметріей сплетаются ихъ контуры. Это мелкіе лавочники, вознесенные на пьедесталъ монументальнаго стиля…
Той-же декоративной монументальностью отмчены и сезанновскіе пейзажи съ ихъ симметріей деревьевъ. Но въ то же время лиризмъ Сезанна нигд не достигъ боле яркаго воплощенія, какъ именно въ пейзажахъ. Изумрудно-зеленая земля, раздробленная на мелкіе участки срокаменными заборами, маленькіе домики съ красными мщанскими крышами, сухіе и мрачные стволы деревьевъ,— что-то вчно пасмурное, безсонное и безрадостное, какія-то будни природы, какая-то тяжесть каменистой земли, тяжесть и ограниченность маленькаго города… Горизонты не таютъ въ воздух, не сливаются съ вчностью — наоборотъ, они рзко очерчены, назойливо-явственны. Сезаннъ чувствуетъ космическое въ природ, но — не въ вчномъ движеніи, какъ Ванъ-Гогъ, а въ вчной матеріи. Живопись Сезанна, это — апоеозъ вешества. Онъ не пишетъ, а рубитъ съ плеча — отрубаетъ пласты камня, пласты зелени, пласты тла. Въ его пейзажахъ ничто не движется, все пребываетъ въ состояніи статики, все тяготетъ къ земл. Его натюрморты плняютъ не нжной гармоніей красокъ, какъ у импрессіонистовъ, а сладострастной зрлостью плодовъ, скульптурной окаменлостью салфетокъ. А названія его картинъ, уже упомянутыя нами — такіе вещныя и педантично точныя, какъ ‘Гора среди деревьевъ’ или ‘Десять яблоковъ’ — разв не глубоко характерны они для этого художника матеріи… Боле того: разв не характерны они до карикатуры для романскаго художественнаго генія вообще — въ противоположность генію германскому съ его метафизическими устремленіями?.. Такъ, публика и критика, преслдовавшія Сезанна за его ‘варварство’, проглядли то, что онъ сь головы до пятъ — французскій художникъ, потомокъ Фрагонара и Шардэна. И теперь, когда смотришь на произведенія Сезанна не вришь себ, что онъ умеръ всего лишь 4 года назадъ. Кажется, что передъ тобой гобелены и фаянсы какого-нибудь фламано-французскаго примитива XV вка, кажется, что передъ тобой произведенія какого-нибудь стараго мастера, чьи новшества, изъ за которыхъ ломалось столько копій, уже устарли…
Сезаннъ устарлъ… Такова странная и жестокая судьба новаторовъ.
Всю жизнь проведшій въ маленькомъ городк и ни разу при жизни не попавшій въ большой Салонъ, лично неизвстный почти никому изъ художественной молодежи, Сезаннъ тмъ не мене оказалъ глубочайшее, хотя и не замтное на первый взглядъ, вліяніе на всю современную живопись франціи. Самъ великій Гогэнъ, непосредственный, прямой учитель современныхъ французскихъ художниковъ, былъ въ сушности лишь скрытымъ ученикомъ Сезанна. И какъ показала анкета, произведенная нсколько лтъ тому назадъ, многіе изъ нихъ имли мужество открыто признать Сезанна своимъ отцемъ. Да, не будь Сезанна, не было бы Маттиса, Мангена, Ванъ-Донгена, Фріеза, Дерена, Факонье и многихъ другихъ…
Вотъ почему мы, такъ мало знающіе Сезанна, такъ хорошо знаемъ его по работамъ его наслдниковъ, и онъ уже кажется намъ устарвшимъ и превзойденнымъ.
Пора исправить эту историческую несправедливость, пора открыто признать за Сезанномъ то мсто, какое онъ занимаетъ въ дйствительности и въ которомъ ему отказываютъ еще многіе маститые критики. Первый шагъ къ этому уже сдланъ. Недавно образовался комитетъ для сооруженія памятника Сезанну на его родин, въ Axien-Provence. Памятникъ исполненъ будетъ самымъ талантливымъ изъ молодыхъ скульпторовъ Франціи — Аристидомъ Майолемъ. Въ составъ комитета, помимо всхъ лучшихъ критиковъ и художниковъ Франціи, вошли такія лица, какъ Л. Бенедиттъ (хранитель Люксембургскаго Музея), Г. Жеффруа (директоръ мануфактуры гобеленовъ), Ж. Руо (хранитель музея Г. Моро), баронъ Зейдлицъ (хранитель Дрезденскаго музея), Чуди (тов. министра искусствъ Баваріи) и т. д. ‘Варваръ’ и ‘анархистъ’ Сезаннъ начинаетъ становиться классикомъ.
‘Сезаннъ? Я его почтительно обхожу’ — писалъ нсколько лтъ назадъ Ф. Валлоттонъ, отвчая на вопросъ о вліяніи Сезанна. И дйствительно, неоклассицизмъ, поборниками котораго являются Валлоттонъ и М. Дени, представляетъ собой какъ бы реакцію противъ сезанновскаго вліянія.
Но гони современность въ дверь,— она стучится въ окно. Объ этомъ краснорчиво свидтельствуютъ изз Валлоттона, обильно представленные на его выставк. По техник исполненія его женскія тла поистин классичны: они написаны съ олимпійскимъ спокойствіемъ, выписаны съ одинаковой любовью и одинаковымъ холодомъ во всхъ деталяхъ… Но всмотритесь ближе въ эти тла и вы увидите, что это не Діаны и Венеры, а современныя женщины. Ихъ спины искривлены, ихъ груди слабо развиты и отвислы, ихъ торсы изборождены и сужены корсетомъ, ихъ жесты не свободны и горды, а неуклюжи и застнчивы, и даже улыбки ихъ не царственно-безмятежны, а жеманно-стыдливы или нескрываемо чувственны. Ихъ кожа опушена серебристымъ и мертвымъ налетомъ, ибо, выросшія въ комнат, он не знаютъ солнца, не насышены его обжигающими лучами. Женщина Валлоттона — это современная женщина, осмлившаяся взглянуть на себя въ одиночеств будуара или въ тиши морского берега…
Такъ Валлоттонъ сочетаетъ въ себ Энгра съ Дегазомъ, классицизмъ съ модернизмомъ. Nus Валлоттона, это — попытка претворенія современной наготы въ классическій канонъ, попытка воздвигнуть мраморный памятникъ современной женщин, испорченной современной цивилизаціей.
Въ этомъ — положительное и многообгающее отличіе неоклассицизма Валлоттона отъ неоклассицмзма М. Дени. Первый не разрываетъ пуповину, которая соединяетъ его съ современностью, второй, къ сожалнію, слишкомъ часто впадаетъ въ холодную абстрактность (напр., его циклъ ‘Амуръ и Психея’).