Выселение горцев с Кавказа, Берже Адольф Петрович, Год: 1880

История
Время на прочтение: 76 минут(ы)
Скачать в PDF

Ад. П. Берже

Выселение горцев с Кавказа

Берже Ад. П. Кавказская старина
Пятигорск: СНЕГ, 2011.
I. Географические, этнографические и статистические данные о выселении.
II. Кавказская война и ее неизбежность. Столкновения с Турцией. Европейская дипломация. Вмешательство ее в Кавказскую войну.
III. Причины выселения горцев. Успехи русского оружия. Перемена системы войны. Казачья колонизация. Неизбежность безусловной покорности горцев. Обольщение их собственными представлениями о могуществе и величии Турции и участии Европы.
IV. Выселение горцев. План окончательного покорения Западного Кавказа. Предоставление свободного переселения в Турцию и слабое поэтому противодействие горцев. Положение горцев при выселении. Переезд на кочермах в Трепизонд. Положение их в Трепизонде. Вмешательство Турецкого правительства и иностранных дипломатов. Карантин. Направление горцев на Самсун и Константинополь. Необходимость пособия со стороны нашего правительства. Регулирование выселения. Высылка турецких и русских военных судов. Кюстенджи и Варна. Перевозка горцев на пароходах Русского Общества Пароходства и Торговли. Усилия нашего правительства облегчить положение горцев. Расходы по выселению их. Заключение.
V. Стремления к переселению в Турцию у кубанских горцев. Перемена во взгляде на это дело у главнокомандующего. Категорическое заявление горцам об окончательном прекращении выселения. Движение между горцами Майкопского и Баталпашинского уездов. Движение между бжедухами. Всеподданнейшая записка главнокомандующего и резолюция императора Александра II.
VI. Выселение горцев с Восточного Кавказа. Чечня. Население. Экспедиция в Чечню. Наше положение на Восточном Кавказе в эпоху, предшествовавшую выселению горцев. Предположение графа Евдокимова к обеспечению спокойствия в Чечне. Восстание в Ичкерии и в Аргунском округе. Князь Святополк-Мирский и его система действий. Учение зикр. Станица Датыхская. Два способа разрешения чеченского вопроса.
VII. Генерал-майор Кундухов и его переговоры в Константинополе. Возбуждение чеченцев к переселению. Саад Уллах, наиб Мало-Чеченский, и Алико Цугов, старшина Карабулакский. Начало переселения и содействие оному правительства. Расходы. Командирование в азиатскую Турцию капитана Зеленого и затруднения, противопоставленные ему тамошними властями. Нусрет-паша. Положение чеченцев и попытка их возвратиться на родину. Эмин-паша Эрзерумский. Противодействие чеченцев турецким властям и их бесчинства в Муше. Движение чеченцев на Арпачай и их обезоруживание. Затруднения турецкого правительства. Выселение чеченцев в Месопотамию. Новая попытка их возвратиться на Кавказ и прорыв некоторых партий в наши границы. Нищета и бедствия чеченцев. Водворение некоторых партий в Терской области. Стремление дагестанских горцев к выселению. Предположение о водворении возвращающихся переселенцев на свободных казенных землях Лабинского округа. Усиление бдительности на кордонах. Появление на Кавказе эмиссаров из выселившихся горцев. Новое появление чеченских партий в Закавказском крае.
VIII. Положение и размещение чеченцев в Турции. Рассказ Дар-биш Джордиева и донесение консула нашего в Эрзеруме. Смертность между чеченцами.
IX. Дагестан. Война наша с лезгинами. Выселение горцев в Турцию и противопоставляемые ему затруднения. Политика князя Барятинского.

И смолкнул ярый крик войны:
Все русскому мечу подвластно.
Кавказа горные сыны,
Сражались, гибли вы ужасно,
Но не спасла вас ваша кровь.
Ни очарованные брони,
Ни горы, ни лихие кони,
Ни дикой вольности любовь!
(A. C. Пушкин)

I.
Географические, этнографические и статистические данные о выселении.

Выселение горцев, заселявших Кавказ, представляет одно из замечательных исторических событий нашего времени, хотя до сих пор оно не разъяснено и не описано так подробно, как бы следовало. Полумиллионное население из многих племен, разного корня, со своеобразными этнографическими особенностями, с самобытным строем внутренней и общественной жизни, покинуло родные горы, в которых пережило длинный ряд веков и рассеялось по разным провинциям европейской и азиатской Турции, где частью погибло от трудностей переселения и других условий жизни, частью смешалось с разнородными племенами на местах нового водворения и с течением времени неизбежно должно утратить свои исторические предания и характеристические особенности. Физиология, этнография, география и история утратили в этом богатые средства разъяснить много важных вопросов в минувшей жизни человечества, а потому на нас, современниках переселения, лежит обязанность указать на его важность и занести в летопись исторических событий причины и ход этого печального выселения кавказских народов.
Не придавая представляемой на суд критики статье своей значения всестороннего исследования настоящего вопроса, я ограничусь только главными чертами события. Для более ясного уразумения фактов, считаю необходимым предпослать здесь краткий очерк страны и перечень населявших и населяющих ее народностей.
Главный Кавказский хребет от Керченского пролива до Каспийского моря доступен только на одних своих оконечностях для прохода с севера на юг, в остальных частях он представляет почти сплошную массу гор, резко отделяющую Северный Кавказ от Закавказья, не только в географическом, но и в этнографическом отношении. Северные склоны этого хребта, спускаясь сначала крутыми, а потом более отлогими уступами в равнину, служащую продолжением приволжских и придонских степей, образуют, с прилегающим к ним пространством, следующие части: западную или бассейн реки Кубани, восточную или бассейн реки Терека и промежуточную маловодную степь по рекам Куме и Калаусу. Северо-восточный же склон Главного хребта составляет высокое нагорное пространство (Дагестан), имеющее в себе бассейны рек Сулака и Самура.
Южный склон Кавказского хребта, спускаясь по направлению к Черному морю, образует узкую прибрежную полосу, упирающуюся в реку Ингур. Далее, на востоке, находится замкнутая долина Риона, а за Месхийским хребтом лежит бассейн реки Куры, сначала нагорный, потом равнинный и степной, переходящий в Каспийскую низменность. К югу от реки Куры расстилается нагорное плато (Ахалкалахское и Александропольское), составляющее продолжение Турецкой Армении (ныне вошедшей в состав русской территории под именем Карсской области). Восточнее этого плато находится возвышенная местность при озере Гокча и реке Араксе, входящая в связь с Адербейджаном. Наконец, Ленкоран-ский уезд есть продолжение персидского Талыша.
Вся эта громадная территория Кавказа (не считая областей Карсской и Батумской), представляющая площадь в 7975 кв. миль, или 385887 кв. верст, ныне заселена 5387000 душ разнообразного населения, в числе коего считается:
Русских — 1300000
Грузин — 1159000
Армян — 656000
Мусульман — 1992000
Евреев и др. — 280000
Всего — 5387000
Население это при столь значительной площади Кавказа дает на один километр 12,4 души. Понятно поэтому, какой ущерб экономическому развитию края должно было принести выселение горцев, достигшее в продолжение с 1858 по 1865 гг., по официальным сведениям, 493194 душ, или 1/11 части всего населения Кавказа.
Племена, выселившиеся в упомянутый период времени в Турцию, занимали северный склон Западного Кавказа и прибрежную горную полосу между Главным хребтом и Черным морем от Анапы до Гагр и котловину реки Бзыби. Мы перечислим их и укажем места, где они обитали:
1. Прибрежье Черного моря, к северу от границ Абхазии, занято было джигетами (саадзен, садзуа), делившимися на: а) псху, обитавшее в котловине реки Бзыби и по реке Мзымте до мыса Адлер, б) ачхипсоу — по верховьям рек Псху и Мзымты, в) аибга — на пространстве между реками Бзыбь и Псху и выше верховьев Хошупсе, г) цандрипш — между реками Бзыбь и Хошупсе и д) общества кечьба, аредба, цвиджа и бала, жившие между реками Хоста и Мзымта.
2. Убыхи — самое воинственное и предприимчивое племя на восточном берегу Черного моря. Они жили между реками Хоста и Шахе и по примыкающим к ним ущельям. Убыхи разделялись на: а) собственно убыхов — между верховьями рек Хоста и Шахе, б) саше — по прибрежью, между рекой Хоста и долиной реки Сочи включительно, и в) вардане — по прибрежью от долины реки Сочи до Шахе, с ее притоками включительно.
3. Шапсуги. Они разделялись на больших и малых. Земля больших шапсугов находилась на нижней Кубани, по северному скату Главного хребта между рекой Адагум, составлявшей западную границу между шапсугами и натухайцами и рекой Псекупс, отделявшей шапсугов от абадзехов. Малые шапсуги жили на южном склоне Главного хребта, между рекой Шахе, землей убыхов, рекой Джубга и землей натухайцев.
4. Натухайцы (натхокуадж) — занимали западную оконечность понижающегося к Черному морю Кавказского хребта и южный склон последнего от Анапы до реки Джубга.
5. Абадзехи. Они жили на пространстве между реками Белой и Псекупсом и Главным хребтом, отделявшими их с юга от убыхов, с запада — шапсугов и востока — абазинцев.
6. Абазинцы населяли самую возвышенную полосу по северной покатости Главного хребта на пространстве между верховьями Кумы, Подкумка, на левом берегу Кубани и у истоков рек Лабы, Ходз и Губе. Они разделялись на кумских и кубанских абазинцев.
7. Башильбаевцы — на верховьях рек Урупа и Зеленчука.
8. Тамовцы — на верховьях Большой Лабы.
9. Кизылбековцы — за горой Ахмед, у верховьев реки Андрюк.
10. Шегиреевцы — по верховьям Малой Лабы.
11. Баговцы — у реки Ходз, на лесистой подошве горы Ашишбаг.
12. Егерукаевцы и темиргоевцы — на левом берегу Лабы, близ впадения в Кубань.
13. Бесленеевцы — по правому берегу Большой Лабы и по Большому и Малому Тегеням, впадающим в Уруп.
14. Мохошевцы — на левом берегу Лабы, выше гатюкаевцев, которые жили при самом ее устье.
15. Бжедухи. Они занимали земли по левую сторону Кубани, по низовьям реки Пшиша и Псекупса, до границ шапсугов.
16. Закубанские ногайцы заселяли левый берег Кубани от станицы Батал-пашинской до устья реки Лабы и по правую сторону Кубани в Тохтамышев-ских аулах и под горой Бештау, близ Пятигорска.
К сожалению, мы не имеем данных определить, хотя с достаточной приблизительностью, численность каждого из племен, так как при совершенном отсутствии между ними государственности, сами представители их и старшины никогда не знали точной цифры своих единоплеменников. Даже число дымов, при полной свободе каждого жить и уходить куда угодно, не могло быть определено. Если бы выселение производилось систематически и под надзором нашего правительства, то была бы возможность определить численность каждого из племен, ушедших в Турцию, но дело в том, что выселение началось ранее появления наших войск на южном склоне Кавказа, у берега Черного моря. Горцы грузились на турецкие кочермы, выходившие из пунктов, принадлежавших еще непокорным племенам, которым решительно не было никакого интереса считать, кто и зачем отправляется в Турцию. С другой стороны, при усилившемся выселении, когда наше правительство было вынуждено принять непосредственное участие в этом событии, для устранения бедственного положения горцев, столпившихся массами на берегу Черного моря в ожидании прихода судов и без всяких средств к существованию, счет переселенцам производился не с научной, а с гуманной целью уменьшить размер бедствий переселенцев. Оттого в официальных документах более всего обращалось внимание на счетоводство, на количество выданных пособий, причем этнографические особенности оставлялись в стороне. Сколько тысяч горцев было отправлено на частных, казенных и турецких судах, определить можно, но кто именно отправлялся: бжедухи, абадзехи или шапсуги, оказывалось известным только в редких случаях. Вот почему мы, исчисляя отдельные племена, не выставили в прилагаемой ниже ведомости ни числа дымов, ни числа душ в каждом из них, так как такие цифры были бы совершенно неточны. Мы могли составить эту ведомость по официальным документам, из которых видно, что число всех переселенцев в Турцию через порты восточного берега Черного моря с 1858 по 1865 год составляет 469703 души. Из них приблизительно главных племен выселилось:
Натухайцев — 45023
Абадзехов — 27337
Шапсугов — 165626
Убыхов — 74567
Джигетов — 11873
Бжедухов — 7983.
Но все эти цифры необходимо увеличить на 27671 душу (шапсугов, бжедухов и натухайцев), которые по окончательному расчету полковника Фадеева значатся отправленными из Новороссийска и Псезуапе. Всего, стало быть, с восточного берега в 1864—1865 гг. отправлено, под наблюдением агентов нашего правительства, 384529 душ. Прибавив к этой цифре выселившихся с 1858 по 1864 год, по сведениям, доставленным графом Евдокимовым,
Абазинского племени: кизылбековцев, тамовцев, баговцев, башильбаев-цев, шагиреевцев 4350 семейств — 30000.
Бесленеевцев 600 семейств — 4000.
Темиргоевцев, егерукаевцев, мохошевцев до 2000 семейств — 15000.
Натухайцев, не желавших выселиться на плоскость в 1863 году, — 4057.
Бжедухов 200 семейств — 2517.
Прикубанских ногайцев — 30650.
А всего получится 470753 души.
Сведения эти, хотя официальные, но, как видно, неточны. Кроме того, есть полное основание думать, что даже в то время, когда главнокомандующим армиею были назначены специальные агенты для наблюдения за выселением горцев, то и они неверно показывали число душ. В докладе особой комиссии, назначенной при Окружном штабе для разбора сведений по переселению горцев, 11 февраля 18654 года, между прочим, сказано: ‘Большинство квитанций и пособий переселенцам весьма сомнительного свойства. Особенного внимания в этом отношении заслуживают квитанции, представленные капитаном князем Чавчавадзе и штабс-капитаном Добжанским’.
Впрочем, несмотря на вероятность некоторого преувеличения цифры пособий, число выселившихся душ в действительности, не только не менее, но должно быть значительно более показанного, так как все переселенцы, отправившиеся на свой счет на турецких кочермах из портов, нам неподвластных, большей частью остались неизвестны для официальных лиц, а это составляет весьма солидную поправку некоторого преувеличения числа выданных пособий, что с другой стороны вовсе и не требовало преувеличения числа переселенцев.
Ведомость числа горцев разных племен Кавказа, выселившихся в Турцию с 1858 по 1864 год.
В 1863 и 1864 годы
Абадзехов: из Тамани — 27337
Натухайцев: из Анапы — 1645245023, из Новороссийска — 28571
Шапсугов: из Новороссийска — 42157, из Туапсе — 63449165626, из Ту, Нечепсухо, Джубги и Пшада — 60000
Убыхов: из Мокупсе и Сочи — 42539, из Сочи и Хоста — 10678, ушли прежде из Мокупсе и Сочи — 2135074567
Джигетов: из Адлера и Сочи — 2618, из Псху — 504011873, из Цан-дрипша — 4215
Ачхипсоу: из Цандрипша — 4000
Псху: из Гудаута (согласно рапорту командующего войсками в Абхазии, от 20 августа 1864 года) — 3642
Итого: 332068
С 1858 по 1866 год.
Абазинское племя (кизылбековцы, тамовцы, баговцы,
Башильбаевцы, шагиреевцы) 4350 семейств — 30000
Бесленеевцев 600 семейств — 4000
Темиргоевцев, егерукаевцев и мохошевцев до 3000 семейств — 15000
Натухайцев — 4057
Бжедухов — 2517
Прикубанских ногайцев — 30650
Итого: 86224
А всего выселилось в Турцию через порты Черного моря — 418292.
После составления отчета начальника Кубанской области в ноябре и декабре 1864 года и в марте 1865 года выселилось через Новороссийск:
абадзехов — 15811, шапсугов — 3543, бжедухов — 5436
Итого — 24790.
Кроме того, после составления отчета об отправлении горцев полковником Фадеевым, выехало шапсугов, бжедухов и натухайцев из Новороссийска и Псезуапе 52411 душ, как это значится в ведомости, приложенной к докладу комиссии по делу о переселении горцев в Турцию (18 февраля 1865 года), но так как при этом упоминаются 4600 душ переселенцев, вошедших в число упомянутых выше 24790 душ, то, по всей вероятности, все эти переселенцы числятся по последней цифре, а потому следует добавить только 52411 — 24790 или только 27621.
Что даст общий итог переселенцев через порты Черного моря — 470703.
А прибавить сюда выселившихся из Большой и Малой Чечни — 22194.
Всего — 493194.

II.
Кавказская война и ее неизбежность. — Столкновения с Турцией. — Европейская дипломатия. — Вмешательство ее в Кавказскую войну.

Кавказская война началась не в силу каких-нибудь политических задач или дипломатических соображений, но была естественным результатом государственного роста России. Оттого, с одной стороны, война эта тянулась так долго, а с другой, большинство не видело в ней никакой цели, никакой пользы и горько жаловалось на бесплодное истребление государственных средств на продление ненужного кровопролития.
Уничтожение царств Казанского и Астраханского в царствование Иоанна Грозного поставило Россию лицом к лицу с полудикими народами, обитавшими у берегов Каспийского, Азовского и Черного морей. К этому именно времени относится появление наших пограничных кордонных линий из укреплений и поселений, как неизбежная мера для прикрытия внутренней страны от грабежей и набегов разноплеменных соседей. Необходимость содержать эти линии заставляла пограничных воевод постоянно требовать у правительства высылки подкреплений войсками и поселенцами, к которым охотно примыкала вся бродячая вольница, водворяясь на привольных местах, вне строгого контроля центральной власти. Такое усиление кордонов давало возможность пограничным воеводам не ограничиваться пассивным отражением набегов, но переходить к наступательным действиям для наказания хищников, причем у них отбивались разные важные угодья. Прямым следствием этих действий было, что граница никогда не оставалась на месте, но постоянно подвигалась к низовьям Дона и предгорьям Кавказского хребта. Таким образом, уже в 1567 году построена крепость на левом берегу Терека, близ устья реки Сунжи, которая, хотя и была оставлена по просьбе султана Селима, но возобновлена в 1578 году. В том же 1567 году построен при устье Терека Терский городок и учреждено Терское воеводство, для управления кавказскими народами, которые начали искать покровительства России еще со времени Иоанна Грозного. В таком покровительстве соседним племенам никогда не отказывалось в предположении достичь этим путем спокойствия на границах. Но такая надежда, очевидно, никогда не сбывалась: инородцы посылали посольства, получали подарки, выдавали аманатов, принимали присягу, — но постоянно производили набеги и вызывали наступательные действия наших войск для наказания виновных и занятия новых пограничных пунктов.
Между тем, в то самое время, как Россия подвигалась к северному склону Кавказского хребта, по южную его сторону, спорили за господство персияне и турки. Последние в 1578 году снова начали занимать восточный берег Черного моря, оставшегося без хозяина после истребления генуэзских колоний. В этом же году ими построены крепости в Поти и Сухуме, и начало заметно распространяться их влияние на кавказские племена. Таким образом, принятие племен под покровительство России ставило ее во враждебные отношения к Турции.
Но еще большим поводом к столкновениям этих государств послужили христианские владения за Кавказом: Грузия, Карталиния, Кахетия, Име-ретия, Гурия и Мингрелия. Еще в 1586 году кахетинский царь Александр II спрашивал покровительства у царя Федора Иоанновича, и с тех пор из Закавказья посольство отправлялось за посольством, с той же просьбой против турецких и персидских утеснений, пока, наконец, в 1801 году, манифестом императора Александра I, Грузия не присоединена к России, и военные действия против кавказских племен неизбежно начались с обеих сторон Кавказского хребта.
Несмотря на это, характер Кавказской войны остался тот же, что и был в 1567 году. Начальники Кавказской линии и им подчиненные отражали набеги и наказывали хищников экспедициями. Хищники изъявляли покорность, выдавали аманатов и снова делали набеги. К этому прибавились в Закавказье военные действия против персиян и турок, у которых мы постоянно отнимали ханства и владения, признававшие их господство или состоявшие под их покровительством. Так продолжалось до Крымской войны, после которой наши войска, посланные на границу Турции, оставлены были, по ходатайству князя Барятинского, на Кавказе, и таким образом появились здесь значительные боевые силы, дававшие возможность окончить Кавказскую войну совершенным покорением всех горцев, вследствие того принципа, что ‘пятидесятилетний опыт убедил нас, что никакой мир невозможен с народом, который не имеет правительства и в котором не существует даже понятия о предосудительности воровства и грабежа’.
Только один раз в течение 300 лет наши завоевательные действия на Кавказе были осмыслены глубокой государственной мыслью. Гениальный преобразователь России, в своих дальновидных заботах о ее будущности, постиг разом значение Каспийского моря и прилегающих к нему земель. Могучий ум его охватил всю цельность политико-экономических интересов России в Средней Азии и Индии, и он сначала отправил экспедицию Бухгольца и князя Черкасского (1714—1715), чтобы, утвердившись в Хиве, послать купчину в Индию, приказав ему описывать путь и, по возможности, отыскать кратчайшее и удобнейшее сообщение Индии с Каспийским морем. Потом, при неудаче этих предприятий, сам двинулся с войсками по кавказскому берегу Каспия, завладел городом Баку и самыми богатыми прикаспийскими провинциями Персии, через которые действительно пролегает удобнейший путь из России в Тегеран, Шахруд, Герат и Кандагар. Но такая широкая задача не была понята его преемниками, и в 1735 году императрица Анна Иоанновна возвратила Персии завоеванные Петром I провинции. В наше время прорыв Аму-Дарьи до Сарикамышского озера показал верность предположений Петра о повороте этой реки в Каспийское море, Хива нами занята, в Средней Азии мы дошли до верховьев Аму-Дарьи — и потому гениальная мысль великого венценосца наполовину осуществилась путем историческим, то есть помимо всех соображений дипломатов, как необходимое естественное ее условие государственного роста России. Стало быть, и завоеванию Кавказа европейская дипломация может теперь приписать глубокую политическую цель. Завещание Петра Великого исполнено, хотя оно не существовало и не существует, и никто не заботился об его исполнении.
Турецкое господство над кавказскими племенам и владениями только номинальное, хотя турки построили крепости на восточном берегу Черного моря (Анапу, Сухум, Поти) и занимали по временам непосредственно своими войсками закавказские провинции. Назначая пашей и созидая крепости, турки вовсе не касались реорганизации народной жизни: они только стояли лагерем и эксплуатировали, как умели, занятые земли. От этого в христианских провинциях, где не было религиозной связи между завоевателями и населением, завоевание, кроме разорения страны, ничего в ней не изменяло. Приняв покровительство и потом вступив в состав русского государства, эти провинции потеряли всякое воспоминание о турках и сношениях с ними. Только при начале подданства, лишившиеся престола цари и владетели бегали к туркам, находили у них приют, помощь и производили при их посредстве набеги и волнения в прежних своих владениях, но нашим войскам не трудно было с ними справиться. Совсем иным было отношение турок к нехристианскому населению, между которым ислам, распространяясь постепенно, сделался господствующей религией. В качестве главы правоверных, турецкий султан сделался верховным покровителем и властителем всех мусульманских племен. Пленопродавство, неизменный спутник грабежей и набегов, вошло в нравы и обычаи горских народов и распространилось даже на собственных детей. Девушки и девочки замечательных красотой кавказских племен очень легко доходили до Константинополя, наполняли там гаремы султана и знатных пашей, делались любимыми женами и, приобретя значение, выписывали к себе и сносились с родными на Кавказе. Мальчики, продаваемые туркам, также нередко достигали важных должностей у султана и кичились тем перед своими родичами, вызывая их в Константинополь поклониться своему величию. Таким образом, кроме общей религии, благодаря которой тысячи кавказских правоверных пилигримов посещали Мекку и жили в Константинополе по гаремным связям и карьерам их родственников, среди горцев веками выработалось глубокое убеждение в исключительной силе и могуществе султана, в лице которого сосредоточивалось понятие о верховном главе религии, об истинном, естественном покровителе и источнике всех благ. На таком убеждении не трудно было основать сильное политическое влияние Турции между мусульманскими племенами, тем более что военные действия и успехи русских невольно заставляли горцев искать внешней опоры и покровительства.
Впрочем, турецкое правительство не придавало сначала большого значения господству над кавказскими племенами и почти не противодействовало распространению русской власти. Трудно решить: происходило ли то от небрежности и непонимания, или было результатом уверенности в несокрушимости сопротивления горцев русским и в непоколебимой преданности их султану, как главе правоверных. Во всяком случае, вся политика турецкого правительства относительно кавказских горцев заключалась не в непосредственной помощи, а в усилении нравственной связи с ними, при посредстве высылаемых из Турции проповедников ислама, которые везде, где было возможно, устраивали при мечетях школы, укрепляли ислам и проповедовали о могуществе султана и необходимости сопротивления русским. Только во второй половине прошлого столетия (XVIII в. — Ред.), когда победы Румянцева и Суворова потрясли турецкое могущество, и Россия завладела Новороссией и Крымом, — Турция обратила внимание на распространение наших завоеваний на Кавказе, тем более что по Кучук-Кайнарджийскому миру 1774 года Порта Оттоманская обязалась оставить Гурию и Имеретию. В 1781 году была построена крепость Анапа, и Турция предприняла непосредственные военные действия против нас, но с 1790 года, когда на Кубани был разбит Батал-паша, серьезных операций со стороны этой державы на Северном Кавказе не было, хотя всякая война наша с нею непременно сопровождалась большими военными столкновениями на закавказской границе.
Во второй же половине прошлого столетия, благодаря проектам князя Потемкина, появился на сцену так называемый восточный вопрос, и с этого времени начинаются заботы европейской дипломации о кавказских горцах. Сначала, ввиду отдаленности, недоступности и неизвестности этого края, они только указывали Турции на важность поддержки и господства над горцами, для противодействия России, в полной уверенности, что затея покорить свободные племена, населяющие недоступные горы, послужит к ослаблению России. Но постоянные наши успехи, как на Северном Кавказе, так и в Закавказье, заставили, наконец, соперничествующее английское правительство принять непосредственное дипломатическое участие в охранении независимости кавказских племен. Случай к этому представился при заключении Андрианопольского мира 2 сентября 1829 года, по которому Турция уступила России, вместе с крепостями Анапой, Сухумом и Поти, все свои права на кавказский берег Черного моря. Англия не признала за Турцией права сделать такую уступку и, стало быть, отказалась признать право России на восточный берег Черного моря. В виде исключения, Англия на этот раз была права de jure. Турецкий султан считал себя властелином на кавказском берегу, где у него были крепости с турецкими гарнизонами, но он в действительности только и владел территорией, занятой этими крепостями, — следовательно, только и мог уступить эту землю России. Племена же, обитавшие на восточном берегу, были политически совершенно независимы и только в силу религиозных понятий признавали главенство султана, как верховного представителя религии. Но если папа не сохранил за собой права раздавать католические государства даже во время самого великого могущества папского престола, то, конечно, за падишахом еще менее было возможно признать подобное право относительно совершенно независимых мусульманских народностей. Непризнание Англией нашего права оставлено было императором Николаем без всякого внимания, и с 1829 года мы начали прочно занимать восточный берег укреплениями, причем, для скорейшего покорения горцев, воспрещен был приход к нему всех иностранных судов, которые, очевидно, могли бы подвозить горцам боевые припасы и усилить их сопротивление. Для наблюдения же за исполнением этой меры было учреждено крейсерство военных судов вдоль всего восточного берега. Британское правительство не могло объявить за то России войны, но, желая фактически показать, что оно не признает нашего права воспрещать иностранную торговлю с независимыми черкесскими племенами, снарядило в 1836 году, под купеческим флагом, шхуну ‘Vixen’, на которой отправился к горцам эмиссар английского правительства Бель. Судно это пришло в Геленджик, но здесь было взято нашими крейсерами, как приз отведено в Севастополь и продано там с аукционного торга. Бель, по счастью для себя, был в это время на берегу и потому избег прогулки в Сибирь, которая положена у нас по закону для контрабандистов. Он оставался между горцами около трех лет, стараясь соединить разделенные взаимными распрями прибрежные племена и организовать единодушное восстание и ожесточенную войну против России, но это ему не удалось, и он благополучно возвратился в Англию, описав подробно свои похождения. Английское правительство отказалось от всякого участия в снаряжении ‘Vixen’ и признало захват шхуны нашими крейсерами правильным, так как почти не протестовало против продажи его с аукционного торга, но с тех пор уже не посылало своих судов, довольствуясь доставлением горцам оружия и боевых припасов через Константинополь и порты Анатолийского берега, на турецких кочермах, принимавших весь риск путешествия к восточному берегу на собственный страх.
Франция еще позднее вмешалась в дела кавказских горцев, именно во время Наполеона III. Создав принцип национальностей для основы государства, Наполеон предполагал употребить его для ослабления России восстановлением Польши на западе, поддержанием независимости горцев и усилением влияния и владений Турции на юге. В воображении его Крым и Закавказье, или, по крайней мере, часть его (Кутаисская губерния), прилегающая к Черному морю и границам Турции, должно было отнять у России и возвратить прежнему хозяину — султану. Поэтому перед Крымской войной начались интриги Франции для восстановления против России горцев при посредстве Турции. Но такой фантастический проект, основанный на ложном представлении о действительном положении народов и земель, которыми думал распоряжаться французский император, конечно, исполнен быть не мог. Перед Крымской войной, или, вернее, перед появлением союзного флота в Черном море, сняты были нами все укрепления береговой линии, а после десанта в Крым, союзные дипломаты явились на восточном берегу и предложили горцам избавить их навсегда от русских, если они примут покровительство Англии. Горцы, однако, не попали в ловушку. Они объявили на такое предложение, что против русских они, собственно, ничего не имеют, но воюют с ними потому, что они занимают их земли, что если французы и англичане сделают то же, то они будут с ними драться так же ожесточенно, как дрались с русскими. Поэтому идея принять горцев под покровительство всей Европы или Англии и Франции и не допустить Россию завладеть Кавказом, так и осталась в проекте. Тогда задумана была экспедиция Омер-паши в Сухум, с целью занять Абхазию и всю Кутаисскую губернию. В Сухуме у нас было, если не ошибаюсь, всего два баталиона больных лихорадкой солдат, которые, благодаря стараниям бывшего владетеля князя Михаила Шарвашидзе, отступили без сопротивления абхазцев к Мингрелии и заняли позицию на Ингуре. Омер-паша преследовал их с 28 баталионами турок и вздумал форсировать переправу через Ингур. Целый день 4 орудия и два баталиона держались и не допустили переправы. Вся прислуга при орудии и лошади были перебиты, из баталионов остались только две роты, и те ночью отступили. Омер-паша занял Зугдиди, двинулся к Кутаису, но бездорожье и лихорадка, при сильных дождях, сделали невозможным его дальнейшее движение, и если бы бывший начальник войск в Мингрелии князь Мухранский имел у себя состоявшую по спискам милицию, то, конечно, ни одно турецкое орудие и ни один человек из отряда Омер-паши не возвратились бы в Сухум. Таким образом, попытка Англии и Франции вмешаться в Кавказскую войну произвела действие, совершенно обратное тому, которого предполагалось достигнуть. Она не только не ослабила, но усилила обаяние русского могущества. ‘Сам великий султан, с помощью англичан, французов и итальянцев, — рассуждали горцы, — пришли уничтожить Россию, и, наобещавши всякого блага, ушли с позором домой, предоставив русским делать, что они хотят на Кавказе’. Убеждение это весьма ослабило веру горцев в свою несокрушимость и облегчило вторичное покорение восточного берега после Крымской войны. Все знают, что в это время прибрежные горцы сражались далеко не с таким ожесточением, как во время существования черноморской береговой линии.
После Крымской войны Англия учредила консульства в портовых городах восточного берега и с помощью этой меры и воздействия на Турцию путем интриг возбудила против России горцев. Наполеон же, несмотря на неуспех вмешательства в дела кавказских племен, не оставлял своей мечты произвести единовременное восстание в Польше и на Кавказе, и не удержался от непосредственного действия снаряжением под рукою смешной экспедиции Лапинского (Тезик-бея) в 1863 году и сношениями с горцами через французского консула в Трепизонде, посылавшего на северо-восточный берег эмиссаров. Из них последний, Подайский, жил в Трепизонде даже во время переселения горцев и употреблял всевозможные интриги для удержания их на месте, чтобы иметь всегдашний повод создавать затруднения России. Замечательно, что в это время практическая Англия примирилась с фактом выселения, показывала полное пренебрежение к участи горцев и искала других более действительных средств к противодействию России. Английский посланник в Константинополе Сир-Бульвер (Sir Bulwer) сам сообщил нашему поверенному Новикову, что вожди горцев старались заинтересовать его участью своих соплеменников, но он отказался принять их просьбу.
Во всяком случае, нельзя не признать, что вмешательство турецкой и европейской дипломации в дела горцев не принесло и не могло принести им ничего, кроме зла, так как оно происходило не в интересах их или с какой-нибудь гуманною и нравственною целью, а явилось как средство загребать жар чужими руками. Горцы и в глазах турок, и в глазах Европы представляли только средство для противодействия России, и в пользовании этим средством ни Европа, ни Турция не обнаружили никакой жалости. Воображение доверчивых честных горцев постоянно возбуждалось блистательными и игривыми обещаниями помощи и участия при посредстве разных эмиссаров, и когда выселение горцев уже началось, европейская дипломация уверяла переселенцев, что Россия не имеет права их переселять, что весной (1863 года) приедут европейские эмиссары для размежевания их с русскими и т. п. Даже во время самого разгара переселения эмиссары турецкого правительства подстрекали горцев к выселению, как можно судить по прокламации к черкесам турецкого комиссара Мухаммеда Насарета 1 июня 1863 года:
‘Берите ваши семейства, говорится в прокламации, и все необходимые вещи, потому что наше правительство заботится о постройке для вас домов и весь народ наш принимает в этом деятельное участие. Если тяжебные дела задержат вас до весны, то по окончании их поспешите переселиться с таким же рвением, как предшественники ваши’.

III.
Причины выселения горцев. — Успехи русского оружия. — Перемена системы войны. — Казачья колонизация. — Неизбежность безусловной покорности горцев. — Обольщение их собственными представлениями о могуществе и величии Турции и участии Европы.

Окончание Крымской войны, как сказано выше, доставило возможность усилить военные действия, задержав на Кавказе все войска, которые были двинуты во время войны на закавказскую границу с Турцией. Назначение князя Барятинского главнокомандующим Кавказским корпусом и выбор им начальника штаба генерала Д.А. Милютина, сумевшего централизовать все самостоятельные действия отдельных начальников и направить их на исполнение одного общего плана покорения Кавказа, содействовало окончанию завоевания края. Но едва ли все это привело бы к решительным результатам, если бы не был совершенно изменен прежний образ ведения войны и принята система водворения прочных казачьих поселений в завоеванных местах, приведенная в исполнение (с 1860 года) графом Евдокимовым. Вот как объясняет неизбежность этой системы начальник штаба генерал Карцов в письме к управляющему русской миссией в Константинополе:
‘До 1860 года цель наших действий на Кавказе состояла в том, чтобы экспедициями, предпринимавшимися в места, занятые горцами, наносить им возможно частые поражения и, убедив их в превосходстве наших сил, заставить изъявить покорность. Результатом этих экспедиций было то, что ближайшие к нам общества, жившие на равнинах, то покорялись, то снова восставали и постоянно нас грабили, сваливая вину на соседей, живших выше их, в горах. В минувшую (Крымскую) войну все общества, бывшие покорными, одновременно восстали, и пришлось снова покорять их.
Стало очевидно, что при дальнейших действиях, по прежней системе, на каких бы условиях ни покорялись нам горцы, покорность эта продолжалась бы только до тех пор, пока они сами желали бы ее соблюдать, а первый выстрел на Черном море и даже какое-нибудь вымышленное письмо султана или прибытие самозванца-паши снова могли бы возбудить войну. Если даже мы заняли бы горы укреплениями и провели бы к ним дороги, то все-таки приходилось бы постоянно держать в горах огромное число войск и не быть покойным ни одной минуты.
Вследствие этого осенью 1860 года решено было прекратить бесполезные экспедиции и приступить к систематическому заселению гор казачьими станицами, горцев же выселять на плоскость, подчиняя тем нашему управлению’.
Предложенный графом Евдокимовым план бесповоротного окончания Кавказской войны уничтожением неприятеля замечателен глубиной политической мысли и практической верностью. Нельзя не признать, разбирая историю Кавказской войны, что военные экспедиции причиняли большие расходы людьми и деньгами, и что прочное водворение русской власти на Кавказе могло распространяться только благодаря колонизации. Самые блистательные подвиги наших генералов и изумительный героизм и самоотвержение войск не оставили ничего, кроме славных страниц в истории. Ужас, внушаемый экспедициями непокорным племенам, проходил очень скоро: они отдыхали от понесенных потерь, восстанавливали трудом все истребленное огнем и мечом, и вновь готовы были вступить в бой с нашими войсками, пополненными новыми рекрутами из России. Но там, где за военным набегом следовало прочное водворение, там русское владычество оставалось навсегда. Не было примера, чтобы поселение, основанное на земле непокорных горцев, было оставлено нами: как ни трудно было жить в нем, но эти трудности преодолевались назначением гарнизонов в опасные места и движением войск вперед, для покорения новых мест, обеспечивавших занятый пункт.
Эта система практиковалась с первого появления русских на Тереке, в 1567 году, но она практиковалась в силу необходимости, не как цель, а как неизбежное последствие необходимости обеспечить границу. Только в новейшее время, с 1769 года, начата искусственная колонизация с целью водворения русского владычества поселением, по повелению императрицы Екатерины II, 517 семей волжских и 100 семей донских казаков на реке Тереке, которым и повелено именоваться Моздокским полком. В 1792 году переселено также, по повелению той же императрицы 3000 семей донских казаков в Черноморье, и водворено здесь войско Черноморское. Этих примеров совершенно достаточно, чтобы показать, что система колонизации для прочного покорения Кавказа не только была давно известна, но и практиковалась в больших размерах во время Кавказской войны. Тем не менее, заслуга графа Евдокимова нисколько не уменьшается. Колонизация, представляя сложную и трудную государственную меру, по своему гражданскому характеру требует много усилий со стороны администрации, и имеет очень мало шансов для наград, которые так легко достаются во время военных действий. Оттого колонизация как система покорения Кавказа, предоставляя все будущему и не представляя блистательных отличий в настоящем, никогда не отличалась сочувствием боевых кавказских генералов. Все они, пользуясь разъединенностью различных частей Кавказа, постоянно предполагали экспедиции, преследовали хищников за набеги и составили славную эпопею Кавказской войны, но редко кто из них думал о гражданском устройстве занятого края и о его будущем. Солдатские слободки при гарнизонах укреплений возникали сами собой вследствие необходимости, но на них меньше всего обращалось внимания. Да и до сих пор, нельзя не сознаться, еще не сделано ничего, чтобы поднять умственный и нравственный уровень населения этих зачатков русских городов и ускорить развитие его материального благосостояния. Князь Барятинский и граф Евдокимов — оба составили себе карьеру на Кавказе и знали все недостатки и весь вред разъединенности и бесцельности военных действий отдельных начальников по их собственному почину. Оба они одинаково ясно понимали, что после Крымской войны наступило самое благоприятное время для окончания Кавказской войны, и потому совершенно естественно, что предложенная графом Евдокимовым система действий заслужила одобрение князя Барятинского. 24 июня 1861 года состоялся высочайший рескрипт об увеличении льгот и пособий казакам Кубанского казачьего войска, переселяющимся на передовые линии, а 10 мая 1862 года уже было высочайше утверждено положение о заселении предгорий западной части Кавказского хребта кубанскими казаками и другими переселенцами из России.
Исполнение этого плана начато еще ранее. В конце 1857 года переселена графом Евдокимовым часть населения Большой и Малой Чечни на новые указанные ей места и в том же году заложена станица Родниковская на Большой Лабе. В мае 1858 года заложено 6 новых станиц Урупской казачьей бригады на реках Урупе, Тегене и Большом Зеленчуке, и затем закладка их продолжалась постепенно, по мере движения наших войск вперед.
Взятие в плен Шамиля, 25-го августа 1859 года, позволило ослабить военные действия на Восточном Кавказе и сосредоточить все внимание на окончательное покорение Западного Кавказа, который получил особенное значение после Крымской войны, указавшей, что северо-восточный берег Черного моря может быть избран для десанта неприятелем и потому прочное его занятие необходимо в интересах обеспечения всего Кавказа. Уничтожение нашего черноморского флота и стеснительные условия Парижского трактата не дозволили нам, как это было прежде, базироваться на Черном море и неизбежно заставили признать правильность плана, задуманного графом Евдокимовым: базироваться при покорении Западного Кавказа на Кубанское казачье войско и линиями новых поселений стеснять постоянно горские племена до полной невозможности жить в горах. Поэтому мы только заняли со стороны Черного моря: на юге Сухум и Гагры, необходимые для владения Абхазией, а на севере Анапу и Новороссийск, и затем усиленным крейсерством и частыми десантами беспокоили непокорные прибрежные племена, главные же военные действия происходили на северном склоне Кавказского хребта, где наши войска систематически подвигались вперед, опираясь на существующие поселения и устраивая новые линии. При самом начале исполнения этого плана, горцы поняли, что их ожидает, и вследствие этого в 1861 году три главные из племен: шапсуги, абадзехи и убыхи составили союз, отправили депутацию к государю императору и предлагали покорность с разными условиями. Но от них потребовали безусловной покорности и прямо объявили, что они должны выселиться из гор. Горцы взялись за оружие и весь 1862 год напрягали все усилия, но не могли остановить движения наших колонн от Анапы к востоку и от Лабы к западу и вытесненное отсюда население в числе 50000 душ, изъявив безусловную покорность, поселилось на Кубани и при устьях рек, в нее впадающих.
Таким образом, военные успехи наши привели горцев к неизбежной покорности. Они, конечно, покорились бы этой тяжкой участи, несмотря на привычку к полнейшей свободе и своеволию, если бы их не сбивали с толку европейская и турецкая дипломация. Им столько веков внушали, что могущественный султан, верховный представитель ислама, никогда не оставит их своей помощью, а европейские державы, в своих интересах, не могут допустить России овладеть Кавказом, — что такое убеждение не в силах была поколебать самая очевидность фактов. Горцы видели невозможность противостоять русским, но свято верили в близость внешней помощи. Граф Евдокимов глубоко верно оценил такое настроение их и те бесполезные кровавые жертвы, к которым вело оно, и придумал очень правильный исход из этого трудного, для обеих сторон, положения, именно: выселение в Турцию.
‘Такая мера, — писал он к начальнику штаба Кавказской армии, — при настоящем положении туземцев, принесет нам великую пользу и даст возможность как горцам выйти из настоящего их напряженного положения, так и нам более свободно развивать русскую колонизацию в предгорьях западной части Кавказского хребта’. Мысль графа Евдокимова получила первое приложение при покорении Восточного Кавказа. Покойный фельдмаршал Барятинский разделял его основательность, и еще весной 1860 года предполагалось направить в Турцию, через Закавказский край, 3000 семей с левого фланга.
Дабы ускорить вопрос о переселении горцев и устранить затруднения со стороны Турции, в 1860 году был послан в Константинополь генерал-майор Михаил Тариелович Лорис-Меликов. Ему было поручено разъяснить нашему поверенному князю А.Б. Лобанову-Ростовскому те затруднения, в которые мы могли быть поставлены, если бы Порта отказалась принять переселенцев.
Генерал M.T. Лорис-Меликов превосходно исполнил это поручение и вместе с князем Лобановым-Ростовским выхлопотал у Порты дозволения прибыть 3000 семейств, которые Турция обязалась поселить вдали от наших пределов. После того переселение продолжалось в 1860, 1861 и 1862 годах, не возбуждая дипломатической переписки.
Впрочем, отправление этих семейств через Закавказье было отменено, и вслед за тем главнокомандующий совсем воспретил переселение с Восточного Кавказа, дозволив его только с западной его части.
Что касается Порты, то она никогда не изъявляла прямого согласия на переселение, хотя принимала горцев, уходивших с Кавказа под предлогом поклонения гробу Мухаммеда. В 1859 году она обнародовала правила по предмету колонизации кавказских выходцев и просила наше правительство, чтобы переселения эти совершались не разом, а малыми партиями.
Тем не менее, турецкое правительство и его эмиссары не переставали волновать горцев обещаниями всех благ в случае переселения, так как вначале, предполагая, что это переселение будет совершаться постепенно и не потребует особых усилий и средств, правительство смотрело весьма благоприятно на прилив горцев в Турцию, как на меру, доставляющую ей прекрасные боевые силы и средства увеличить преобладание мусульманского населения в среде христианских племен Балканского полуострова и в Малой Азии.
С другой стороны, и главное кавказское начальство не желало лишиться энергического и многочисленного населения. Кроме того, явилось опасение, что турецкое правительство поселит горцев вдоль закавказской границы и создаст тем большие затруднения в будущем.
‘Переселение непокорных горцев в Турцию, — писал граф Евдокимов, — без сомнения, составляет важную государственную меру, способную окончить войну в кратчайший срок, без большого напряжения с нашей стороны, во всяком случае, я всегда смотрел на эту меру, как на вспомогательное средство покорения Западного Кавказа, которая дает возможность не доводить горцев до отчаяния и открывает свободный выход тем из них, которые предпочитают скорее смерть и разорение, чем покорность русскому правительству. По моему мнению, сколько бы ни вышло от нас туземцев, и где бы ни поселило их турецкое правительство, хотя бы на южной границе в соседстве закавказских провинций, они не могут принести существенного вреда. Неприязненные их действия против нас могут иметь место только при войне с Турцией, но и тут горцы, поставленные в иные условия жизни и, оскудевши в материальных средствах, не составят для нас грозной силы, которая вынудила бы прибегать к каким-нибудь усиленным мерам’.
Вследствие этого письма и, имея в виду, что всякое противодействие намерению горцев переселиться, при том крайнем положении, в которое они поставлены действиями наших войск, было бы в отношении к ним только излишней жестокостью, князь Орбелиани разрешил переселение, причем, приняв в соображение, что оно может достигнуть значительных размеров, сообщил об этом послу в Константинополь, для устранения затруднений, которые Порта могла бы противопоставить переселению.
Это было действительно необходимо, так как до сих пор, если Порта и возбуждала жалобы на выселение горцев с Кавказа в Турцию, то ввиду того, что переселялись отдельные семейства и общества, уходившие под предлогом путешествия в Мекку, в силу которой мы не могли воспретить мусульманам исполнять их религиозный долг. Но когда выселение предполагалось целыми племенами и размеры его было трудно предвидеть, то и политическая предусмотрительность и человеколюбие одинаково обязывали нас предупредить Порту об ожидаемом наплыве переселенцев.
‘Командующий войсками в Кубанской области граф Евдокимов, — писал генерал Карцов к нашему поверенному в Константинополе, — доносит, что на северном склоне Кавказского хребта нет более неприятелей. Шапсуги частью переселены на Кубань, остальные, до последнего человека, выселились на юго-западный склон. Абадзехи, стесненные с двух сторон, изъявили совершенную покорность. Теперь войскам нашим предстоит очищать береговую полосу. Одна часть их, поднявшись вверх по Пшишу, уже стала на вершине хребта, разрабатывает дорогу и спускается к Туапсе, другая колонна, поднявшись на хребет от укрепления Григорьевского, начала спускаться к устьям реки Джубги.
Задача Кавказской армии близится к концу. Стесненные в узкой прибрежной полосе, горцы, при дальнейшем наступлении войск, будут поставлены в отчаянное положение. Немногие из них могут согласиться покинуть живописную природу родины, чтобы переселиться на прикубанскую степь. А потому, в виде человеколюбия и в виде облегчения задачи, предстоящей нашей армии, необходимо открыть им другой выход: переселение в Турцию. Мы опасаемся затруднений со стороны турецкого правительства против такой высылки народа целыми массами, тем более что горцы хотят ехать только в два пункта: Константинополь и Трепизонд, других мест они не знают и знать не хотят’.
Вопрос о выселении горцев подвергся в Константинополе обсуждению совета министров, и решение его сообщено через нашего поверенного в делах при Порте Оттоманской (письмо Новикова к генералу Карцову от 23 ноября/5 декабря 1863 г.):
‘Турецкое правительство не отказывалось принять в свои пределы кавказских горцев, желающих переселиться массами. Но при этом оно считало необходимым: 1) чтобы Константинополь и Трепизонд не были единственными пунктами сосредоточения и водворения переселенцев. Турецкое правительство предоставляло себе право избрать места для их водворения, и 2) чтобы Порте был дан срок до мая 1864 года.
Не могу скрыть, — писал далее Новиков, — что весь план выселения горцев в Турцию приводит здешнее правительство в большое смущение’.
Смущение это охватило не только Турцию, но и европейскую дипломацию, особенно французскую, созидавшую планы противодействия России при возбуждении горцев. Действительно, заседание совета турецких министров было в том же году, как совершена при содействии Наполеона III пресловутая экспедиция Лапинского, которая достигла результатов, совершенно обратных предполагаемым.
‘Известие о сделанной в земле убыхов высадке и доставленных туда запасов оружия, — писал генерал Карцов к Новикову, — быстро разнеслось между горцами и в первую минуту оживило их надежды, при внешней помощи, на успех сопротивления. Но потом они скоро поняли действительное значение доставленной помощи и потому признали за лучшее просить пощады’.
‘Турки знают об успехах нашего оружия, — писал Новиков к генералу Карцову, — иностранные представители молчат, но английская колония относится с завистью и недоброжелательством к нашим успехам’.
В депеше от 4/16 мая 1864 года к вице-канцлеру Новиков подробно описывает свой разговор с французским посланником маркизом де Мутье (Marquis de Moustier) при посещении турецкого министра иностранных дел Али-паши и делает такое заключение:
‘Видимо, что покорение Кавказа произвело сильное и неприятное впечатление на французское правительство. Франция огорчается не уничтожением последней преграды между нами и Турцией, а тем, что мы получили возможность противодействовать ее завоевательным стремлениям на Востоке. Она сожалеет о благоприятных шансах диверсии на Кавказе для восстановления независимости Польши при содействии Турции, увлеченной против России. Все эти иллюзии теперь, очевидно, уничтожены’.
Впрочем, как турецкой, так и европейской дипломации только и оставалось смущаться и огорчаться успехами нашего оружия. Если они не могли воспрепятствовать самому процессу завоевания, то естественно вековые усилия России должны же были привести к неизбежному концу, и завоевание Кавказа сделаться совершившимся фактом. Сожалеть должно только о самих горцах, которые обманывали себя так долго ложными надеждами на чужую помощь и не подчинились исторической необходимости поступиться своеволием для мирного восприятия гражданственности. Всегда и везде мелкие полудикие народности поглощались более сильными народами и, если утрачивали при этом национальные особенности и обычаи, то зато получали право на умственное и нравственное развитие и приобретали более высокую степень материального благосостояния. Так было бы и с горскими племенами Кавказа без участия в их судьбе Турции и европейской дипломации, которые только и могли усилить их настоящие потери и страдания и приготовить в будущем совершенное исчезновение их, как отдельных племен и народностей.

IV.
Выселение горцев. — План окончательного покорения Западного Кавказа. — Предоставление свободного переселения в Турцию и слабое поэтому противодействие горцев. — Положение горцев при выселении. — Переезд на кочермах в Трепизонд. — Положение их в Трепизонде. — Вмешательство Турецкого правительства и иностранных дипломатов. — Карантин. — Направление горцев на Самсун и Константинополь. — Необходимость пособия со стороны нашего правительства. — Регулирование выселения. — Высылка турецких и русских военных судов. — Кюстенджи и Варна. — Перевозка горцев на пароходах Русского Общества Пароходства и Торговли. — Усилия нашего правительства облегчить положение горцев. — Расходы по выселению их. — Заключение.
1862-1865

Официально выселение черкесских племен, как военная и политическая мера, началось в 1862 году, когда 10 мая состоялось высочайшее утверждение постановления Кавказского комитета о переселении горцев, в действительности же оно последовало вслед за усилившимися военными действиями на Северном Кавказе, после Крымской войны. Потеряв еще тогда уверенность в своих силах и предвидя неизбежность подчинения русской власти, наиболее зажиточные и предусмотрительные из горцев начали вывозить свои семейства в Турцию, продавая на месте, с выгодой, свое имущество. Такое неспешное и слабое переселение давало туркам возможность радушно принимать и щедро помогать переселенцам при новом водворении, но с течением времени выселение приняло размеры, поставившие в затруднение и наше, и турецкое правительства, которые не в силах были оградить горцев от страданий и бедствий, вызванных непониманием действительности и их фантастическими надеждами.
Впоследствии к политическим и нравственным стимулам выселения, о которых упомянуто выше, присоединились причины экономические. Они выразились в том, что более почетные и влиятельные из горцев, после освобождения крестьян в России, боясь, с принятием нашего подданства, лишиться своих подвластных, стали уходить в Турцию, увлекая за собой невежественную массу, доверявшую их уму, знанию и опытности. Эти именно лица и должны считаться инициаторами выселения. Влияние их на народ было неотразимо. Руководствуясь личным интересом, они употребляли все усилия, чтобы запугать желавших перейти к нам произволом русских властей, солдатчиной и необходимостью отказаться в будущем от мусульманской религии, сносились с турецким правительством, ездили в Константинополь, представлялись султану, его сановникам, иностранным послам, принимали у себя всяких эмиссаров, придавая им несвойственное значение и пр. При таких обстоятельствах предложения нашего правительства горцам о свободном выселении их на плоскость, где им бесплатно отводились в собственность участки, мало достигали цели. К тому же, самый размер надела, по 6 десятин на душу, казался слишком ничтожным горцам, привыкшим свободно размещать свои хозяйства на земле, никому не принадлежавшей. Вот почему выселение к нам горцев, несмотря на все желание нашего правительства, состоялось в размерах весьма ограниченных и не превзошло 100 тысяч душ, то есть 1/6 части всего горского населения.
Между тем, быстрота, решительность и успех военных действий графа Евдокимова и его сподвижников на Северном Кавказе, после падения Шамиля, в связи с водворением новых казачьих станиц, учреждением новых линий и истреблением непокорных аулов — неизбежно должны были навести панику на горцев и поставили их в безвыходное положение. В феврале 1859 года изъявили покорность кизылбековцы, башильбаевцы, тамовцы и часть бесленеевцев, в июне того же года бжедухи, в августе темиргоевцы, махошевцы, егерукаевцы, бесленеевцы, шагиреевцы и закубанские кабардинцы, в ноябре абадзехи, в январе 1860 года нату-хайцы и псховцы, и тогда же заложены новые станицы на верхнем Урупе, Малом Тегене и Шебсе. В мае 1861 года перенесены казачьи поселения на левый берег Лабы и началось переселение бесленеевцев и других мелких обществ, здесь расположенных. В 1862 году заняты казачьим поселением большая часть Натухайского округа и предгорья Главного Кавказского хребта между реками Большой и Малой Лабой и Белой. Горцы собирались массами, составляли союзы, производили ожесточенные нападения на наши войска и поселения, но с каждым разом все более и более убеждались в невозможности удержать наше наступательное движение. Положение их становилось невыносимым, и граф Евдокимов, вполне оценив это, нашел блистательный из него выход предоставлением свободы выселения в Турцию лицам, не желавшим принять русского подданства.
‘Военные затруднения в покорении Западного Кавказа, можно утвердительно сказать, — писал граф Евдокимов к генералу Карцову, — уже миновали, колонизация должна совершиться в наступающем году, мирным путем, но остается немалое еще дело умиротворить совершенно край и положить твердые начатки к развитию благосостояния покойной жизни туземцев и сделать их навсегда безвредными для России. Если бы горцы имели явное понятие о гражданской жизни и желали бы искренно одних мирных занятий, разумеется, дело устроилось бы без особых хлопот. Они могли бы выйти к нам в то время, когда возможны были полевые работы, и нашли бы в назначенном для них поземельном довольствии свободный простор, потому что земли незанятой еще много в районе Кубанской области. Но дикость нравов, совершенное недоверие к нам и желание необузданной свободы долго будут служить препятствием к скорому водворению между ними гражданственности и преданности к нашему правительству. Волнуемые различными слухами извне, они то готовы переселиться к нам, то просят уволить их в Турцию, надеясь либо протянуть время, либо найти там для себя обетованную землю’.
Вследствие этого граф Евдокимов находил, что спокойствие в среде такого населения немыслимо и, чтобы раз навсегда покончить с Западным Кавказом, считал неизбежным обессилить горское население до того, чтобы интриги извне не имели здесь почвы. Особенно важным он признавал выселение горцев со стороны морского берега, видя в этой мере необходимую для нас государственную задачу, разрешения которой можно достигнуть поощрением к выселению небольшой ‘премией’ до 10 тысяч семей горцев, хотя, судя по слухам, он думал, что выселение может приобрести значительно большие размеры.
Разделяя вполне мнение графа Евдокимова, главнокомандующий армией писал к военному министру о необходимости назначить 100 тысяч рублей в пособие переселенцам.
‘Мера эта, — говорит главнокомандующий, — избавит нас от таких личностей, которые отличаются фанатизмом и вредным для нас влиянием на соплеменников, и ускорит окончание войны, а следовательно, уменьшит издержки, с нею сопряженные’.
Таким образом, наше правительство, очевидно, никогда не думало изгонять горцев, как писалось тогда в европейских газетах, но желало лишь окончания тяжкой вековой войны на Кавказе и прочного покорения беспокойных обществ, предоставляя им все средства к мирному и удобному водворению на плодоносных, черноземных землях долины реки Кубани и впадающих в нее рек. Если же такой мирный переход горцев к гражданственности не совершился, то винить в том, по всей справедливости, следует не нас, а турецкое правительство и европейскую дипломацию, которые в этом случае вовсе не думали о благоденствии горцев, но пользовались ими как средством противодействия развитию России, забывая, что это средство представляло не мертвую массу, а целые племена в высшей степени способного и энергического населения, которое истреблено безвозвратно тогда, когда во имя гуманности и цивилизации, оно должно было жить и, оставив свои дикие нравы и порядки, воспринять цивилизацию, хотя бы это и совершилось насильственным водворением их на плоскости, не допускавшим продолжения безнаказанных грабежей и междоусобий.
Наступление наших войск, предпринятое с целью окончательного покорения Западного Кавказа, сопровождалось, как было уже сказано, требованием безусловной покорности, которая выражалась согласием горцев выселиться из гор на плоскость в указанные правительством места и подчиниться во всем русской администрации. Не желавшим исполнить это требование предоставлялась свобода выселения в Турцию, на собственный счет и страх. Более состоятельные люди приступили к выселению тотчас же, отправляясь из незанятых нами приморских пунктов на турецких кочермах. Число таких переселенцев нельзя определить даже приблизительно: оно никому не было известно и останется неизвестным точно так же, как и места, куда они прибыли в Турцию и где водворились. Горцы, не имевшие состояния, увлекаясь примером богатых людей, бросали свое малоценное имущество и выходили к морскому берегу в ожидании прихода турецких судов и возможности перебраться на них в Турцию. Скопление этих несчастных постоянно увеличивалось, а вместе с тем, усиливались их страдания и лишения. То, что делалось в незанятых нами пунктах берега, можно только предполагать, но горцы, выселявшиеся через Тамань, Анапу и Новороссийск, бедствовали на глазах русской администрации и не могли быть оставлены без помощи. Граф Евдокимов возбудил было вопрос о перевозке горцев в Турцию на казенный счет, на пароходах Русского Общества Пароходства и Торговли, но оно потребовало такой высокий фрахт, что услугами его воспользоваться было невозможно, и потому в 1862 году наняты были в Керчи частные суда, с помощью которых тогда же перевезено 130 душ бжедухов из Тамани по 6-ти рублей, и 100 душ натухайцев из Новороссийска, по 2 рубля 50 копеек. А как цены эти оказались слишком высокими, то были приглашены новые хозяева, согласившиеся перевозить горцев: на пароходе по 4 рубля 50 копеек, а на парусных судах по 4 рубля. В то же время наш консул в Трепизонде Мошнин, в тех же видах употреблял все усилия, чтобы направить из Анатолии к кавказскому берегу возможно большее число турецких судов. Между тем, ожидание войны в 1863 году и приведение кавказской армии на военное положение несколько приостановили выселение, и горцы начали перебираться на указанные им места при Кубани, получая пособие от правительства, но не оставляя, однако, своего настроения выселиться в Турцию, которое только усиливалось внешним возбуждением и наступлением наших войск. Зима 1862—1863 года была особенно холодная, и горцы лишены были всякой возможности сопротивляться.
‘Военные действия, производимые нашими войсками с разных сторон в неприятельском крае, — писал граф Евдокимов к генералу Карцову, — поставили значительную часть горского населения в положение безвыходное, которое еще более усилилось суровою зимою и сильными морозами. Теснимые нашими войсками, туземцы выходили к нам с единственным желанием найти у нас какой-нибудь приют от мороза и прокормиться у своих единоверцев до весны, чтобы потом устроиться на указанных местах’.
Граф Евдокимов разрешил горцам размещаться на зимовку в мирных, уже существующих аулах. Такое распоряжение имело результатом, что все они стали свободно, без всяких особых административных мер, перебираться из гор, как целыми аулами, так и поодиночке. Но все это не прекратило выселения, которое, по просьбе турецкого министра иностранных дел, было только приостановлено до весны.
При этом сами горцы, выходя к нам с покорностью, ставили условием, чтобы им дозволяемо было пользоваться отъездом в Турцию на казенный счет, что и вносилось в выдаваемые им свидетельства.
Подобного рода покорность, очевидно, не могла остановить наших военных действий, но требовала их решительного продолжения, для окончательного покорения Западного Кавказа. К марту месяцу 1864 года весь северный склон Кавказского хребта и прибрежье до Псезуапе были очищены от горцев, которые частью выселились на Кубань, частью разместились по мирным аулам и вышли на морской берег в ожидании прихода кочерм для переезда в Турцию. Оставались только в верховьях рек Мзымты и Бзыби племена убыхов, джигетов, псху и пр. Против них решено было направить одновременно войска с разных сторон. Отряд генерала Геймана 16 марта занял форт Лазарев, а по изъявлении шапсугами покорности — форт Головинский, после чего должен был двинуться вверх по реке Шахе до снеговых гор Оштен, устроив в то же время линию временных кордонов, для прикрытия новых казачьих поселений до реки Туапсе, затем, поднявшись по Шахе, спуститься к верховьям реки Сочи и соединиться там с отрядом генерала Граббе, разрабатывавшим дорогу по Пшишу и Туапсе, который, в свою очередь, оставив на перевале четыре баталиона, имел план пройти к верховьям реки Белой, в начале мая перевалить через Главный хребет у горы Оштен, перейти к верховьям Малой Лабы и, соединившись с войсками, разрабатывавшими здесь дорогу, двинуться к Сухуму. Во время этих действий 6 баталионов, расположенных в Кутаисском генерал-губернаторстве, должны были двинуться из укрепления Гагры в землю джигетов, а 8 баталионов гренадерской дивизии при 8 орудиях, высадиться со стороны моря в середину земли убыхов.
Горцы, сознавая невозможность сопротивления столь значительным силам, сосредоточенным против них, не допустили исполнения задуманного плана. Заняв укрепление Головинское, генерал Гейман двинулся со своим отрядом в землю убыхов, самого воинственного и известного храбростью племени на восточном берегу Черного моря. Убыхи встретили его с оружием в руках, но, потерпев 19 марта поражение при реке Годлихе, изъявили покорность под условием выселения в Турцию. Движение всех отрядов, согласно изложенному плану (исключая десант, который сделался ненужным) продолжалось вполне успешно, и 21 марта 1864 года считается днем покорения Западного Кавказа и окончания Кавказской войны.
Быстрота и решительность действий наших войск возбудили панику в горцах, спешивших во что бы то ни стало покинуть свои родные горы и добраться до морского берега, чтобы выселиться поскорее в Турцию. Они побросали при этом все свое имущество, исключая скот, который был согнан к берегу, но за невозможностью взять его с собой или сбыть кому-нибудь, составлял только лишнюю тяжесть и затруднение. Разоренные, без продовольствия, без денег и даже без одежды, горцы переносили всевозможные лишения на открытом морском берегу, где расположены были таборами. Все это началось еще в 1863 году, и скоро переселение достигло непредвиденных размеров. Между тем зима, какой не помнят в Анатолии с 1810 года, до крайности затрудняла сообщение Турции с кавказским берегом. В начале января 1864 года, в одном из самых неудобных для каботажных судов месяцев, из одного Трепизонда отбыло более 100 баркасов. Истощенные тяжкими лишениями, на берегу, в ожидании прихода судов из Турции, горцы не выдерживали бедственного плавания в зимнее время, заболевая и умирая массами, как при переездах, так и по высадке на берегу, где между ними развились сильнейшие тиф и оспа. В каком размере происходило истребление этих несчастных, можно судить по следующей выписке из письма нашего консула в Трепизонде:
‘В Батум переселение началось только в последнее время. Горцев прибыло туда около 6000 человек, до 4000 душ отправлено в Чурук-су, на границы. Горцы пришли со скотом. Средняя смертность 7 человек в день. Скот изнурен и падает.
С начала выселения в Трепизонде и окрестностях перебывало до 247000 душ, умерло 19000 душ. Теперь осталось 63290 человек. Средняя смертность 180—250 человек в день. Их отправляют вовнутрь пашалыка, но большею частью в Самсун.
В Керасунде около 1500 душ.
В Самсуне и окрестностях слишком 110000 душ. Смертность около 200 человек в день. Свирепствует сильный тиф.
В Синопе и Инеболи около 10000 душ.
За ноябрь и декабрь 1863 года прибыло в Трепизонд 100 кочерм. Отправлено в Константинополь и Варну 4650 человек. Средним числом умирало в день 40—60 человек. Находится еще в Трепизонде 2050 человек’.
Как велика была нужда горцев, можно видеть из следующего официального документа:
‘И декабря пароход привез в Варну 850, а другой 180 человек. Турецкие власти приняли сначала горцев очень ласково. Когда прибыл другой пароход, турки, по случаю бывшей тогда холодной погоды развели огонь на пристани, но когда лодочники начали высаживать голых, слабых, больных и до 46 трупов, умерших за одну ночь, они перепугались заразы и не хотели принимать переселенцев. Вообще горцы здесь в бедственном положении и пользуются частной благотворительностью. Селяне, как христиане, так и мусульмане, вспоминая у них размещение крымских татар 1860—1861 гг., крайне неблагоприятно смотрят на прибывающих.
Порта рада переселению и принимает меры к его облегчению, но генерал-губернатор ленив, и на его совести лежит вся болезненность и смертность. Переселенцы помещены в грязи и скучены, — отсюда ужасающая смертность, за которую бы в других государствах привлекли местные власти к уголовной ответственности. Едва ли не нарочно мертвых зарывают в лучшем христианском квартале. Консул выразил свое удивление генерал-губернатору, но он объявил, что ему до черкесов нет никакого дела.
Великий визирь по поводу эмиграции высказал, что эти люди изнурены и приносят с собой заразу, так что экипажи перевозивших их судов, вследствие тифа, пришлось возобновить.
Лагерь в Ачка-кале (близ Трепизонда) совсем предполагается уничтожить, так как там нельзя жить от нечистот и трупного разложения. Чтобы воспользоваться порционами, горцы не убирали своих мертвецов из палаток и часто скрывали их, зарывая в самих палатках.
Население испугано переселением и вознаграждает себя покупкой невольниц, на которых цены сильно упали. На днях паша купил 8 самых красивых девушек по 60—80 рублей за каждую и посылает их для подарков в Константинополь. Ребенка 11—12 лет обоего пола можно купить за 30—40 рублей.
Так как горцам обещана свобода от военной службы на 20 лет, то в Трепизонд приехал Али-паша с целью формировать войска из добровольных охотников. В Ачка-кале завербовано 500 человек. Горцы охотно идут на службу, и турки отлично одевают и кормят новобранцев. Люди на подбор и очень веселы, их отправляют в Константинополь. С целью усилить желание поступить на службу, воспрещено продавать мужчин, зато женщин продают и отправляют в Константинополь целыми партиями. В Трепизонде можно видеть партии в 40—50 женщин, предводимых одним хозяином.
Положение горцев ухудшается. Паше приказано не отправлять их более в Константинополь, но задерживать в Анатолии. Он отвечал, что средства пашалыка истощены, что он не может держать горцев, и просил высылки пароходов, не отвечая за последствия. Пароходы пришли и взяли несколько тысяч горцев, которым уже перестали давать чистый хлеб, но смешанный с кукурузой. Был случай голодной смерти. Тиф слабеет, оспа свирепствует.
Перевозимые на нашем пароходе ‘Бомборы’ горцы до того бедны, что им нечего есть, почему начальник Даховского отряда приказал наиболее нуждающихся довольствовать по морскому положению.
В рекруты турки берут только неженатых, и потому горцы продают своих жен и детей и поступают на службу’.
Нельзя решить, когда бедствия горцев достигали более ужасающих размеров: в 1863 или в 1864 году. Если в 1863 году выселялись наиболее состоятельные горцы и скопление их в Анатолии и европейской Турции не достигло еще, как в 1864 году, тех громадных размеров, которые лишили турецкое правительство всякой возможности своевременно подавать помощь переселенцам, то с другой стороны, их неожиданное прибытие на мелких судах, которые ради дешевизны нередко перегружались невозможным числом пассажиров, вызывало чрезмерную болезненность и смертность и уничтожило всякую вероятность на устройство их на новых местах без помощи турецкого правительства. Помощь эта дорого стоила туркам. По свидетельству нашего консула в Трепизонде, в марте месяце 1863 года турецкое правительство тратило ежедневно до 1000 золотых меджидиэ. Одного хлеба выдавалось в день более чем на 20000 пиастров. Водворение горцев, по словам нашего поверенного в Константинополе, было сопряжено с громадными расходами, так что наличных средств Порты не хватало, и она предполагала заключить специальный заем для этой цели в один миллион турецких лир или до шести миллионов рублей металлических. Определить по нашим официальным сведениям действительный размер расходов турецкого правительства по приему и водворению горцев невозможно, да и едва ли в самой Турции существуют какие-нибудь документы, по которым этот вопрос можно было бы разрешить точно и верно.
Хороший прием и достаточное пособие горцам, подобно тому, как и само их выселение, было весьма желательно турецкому правительству, но оно вовсе не ожидало поголовного выселения черкесов. Смотря сначала на выселение, как на весьма благоприятный для него шанс усилить мусульманский элемент, оно привлекало горцев, не рассчитав своих наличных средств, заигрывало с переселившимися, заставляя христианское население снабжать их необходимым помещением и всем, что нужно для водворения, оно продолжало даже высылать эмиссаров для усиления выселения, но когда сотни тысяч душ обедневших и изнуренных черкесов бросились разом в Трепизонд и Константинополь, Порта не только не была в состоянии удовлетворить их нужды, но увидела в горцах опасность для внутреннего спокойствия.
‘Турецкое правительство, — писал поверенный в Константинополе, — желает перевозить горцев в разные пункты, чтобы не селить их сплошными массами, для предупреждения могущей произойти от того опасности для общественного порядка и для государственной власти’.
‘Из Трепизонда горцев направляют прямо к Карсу и Арзингану, отчего по всей дороге страшные разбои, — писал Мошнин к генералу Карцову. — На черкесов никакого суда нет, и местные власти их боятся. Эмин-паша ничем не занимается, кроме черкесских дел, и то затем, чтобы составить капитал на счет переселенцев’.
‘Предполагается, — доносит наш консул в Эрзеруме, — поселить до 4000 семей горцев, разместив на 30 домов одно черкесское семейство, для его содержания, выдачи ему посевов, постройки дома и пр. 1500 семей должны быть отправлены в Ван и Гекияри, остальные будут размещены в Карском санджаке и Эрзерумском вилайете, за исключением Баязетского округа, занятого по преимуществу кочующими курдами’.
Такой способ поселения горцев и благодетельствование им за счет коренного, в особенности христианского населения, естественно, должен был внушить глубокую вражду между ним и пришельцами. Горцы водворялись везде силой, и как турецкие власти не всегда могли справиться с противодействием жителей, то переселенцам оставалось одно: расправляться с ними самим, но и такая задача совершенно противоречила всем надеждам их на счастливую, безмятежную жизнь в Турции. Поставленные в такое положение, они скоро поняли, как глубоко ошиблись, и недовольство их выразилось прямым сопротивлением всем распоряжениям к их водворению турецкого правительства, которое, дав разрешение принимать прибывающих с Кавказа горцев, не имело никакого понятия о размере переселения. Пользуясь совершенной свободой выселяться и услугами турецких каботажных судов, всегда посещавших кавказский берег, черкесы направлялись, прежде всего, в два пункта: Трепизонд и Константинополь, так как других городов в Турции они не знали. Нахлынув сюда всей массой, они поставили местные власти в крайне затруднительное положение. Водворять переселенцев в порядке между коренным населением или отдельными колониями с политической целью в виде военных поселений на границе с Россией и впереди болгарского населения в европейской Турции оказывалось положительно невозможным, так как никаких планов и предположений о распределении переселенцев не было и не могло быть сделано. Все это составлялось и предполагалось уже в то время, когда выселение достигло больших размеров, и переселенцам пришлось стоять таборами на берегу моря близ Трепизонда и Константинополя, перенося всевозможные лишения и бедствия. Болезненность и смертность между переселенцами достигли, как сказано, ужасающих размеров и угрожали заражением всего населения эпидемией тифа и оспы. ‘Недоумеваю, что будет делать турецкое правительство с выходцами, — писал Мошнин к генералу Карцову. — Они тратят большие деньги, но распоряжаются дурно. Горцы очень стеснены в их жилищах, и между ними развиты тиф и оспа. Для Трепизонда это сущее наказание. Сюда едет из Константинополя член санитарного комитета Бароцци инспектором по карантинной части’.
Бароцци прибыл в Трепизонд в марте месяце, и иностранные правительства предписали своим консулам помогать ему. Бароцци начал с того, что перевел всех горцев за город и настоятельно требовал, чтобы более их не привозили в Трепизонд, а направляли прямо в лагерь при Ачка-кале, рассчитывая таким неудобным путешествием отнять у черкесов охоту к переселению. Но, конечно, подобная хитрость, неизвестная горцам перед отправлением с Кавказа, не могла остановить их выселения, а только вызывала совсем ненужные лишения и страдания, прогрессивно ухудшавшие положение и санитарное состояние переселенцев. Пособия турецкого правительства были недостаточны и не всегда доходили до переселенцев, число которых никому не было известно и постоянно увеличивалось. Порта обратилась к нашему правительству с просьбой остановить или, как выразился Фуад-паша, ‘ragir contre cette fi&egrave,vre d’migration’ (‘оказать противодействие этой лихорадочной эмиграции’ — Ред.). Наш поверенный в делах в Константинополе отвечал на это, что русское правительство ничего не может сделать, так как большая часть выселяющихся уходит из пунктов, нами не занятых и принадлежащих непокорным племенам. В ответ Новикову генерал Карцов писал: ‘Турецкое правительство само возбуждало всегда между горцами симпатии к Турции и вражду против русских. Переселение есть результат этих возбуждений, и разубедить горцев не ехать в Стамбул и Трепизонд кавказское начальство бессильно’.
Впрочем, европейские дипломаты по обыкновению в таком затруднительном положении не оставили Порту без своих советов и содействия, но, как всегда, это делалось не с целью вывести Турцию из затруднения, а воспользоваться случаем, чтобы сделать зло России. Выселение горцев, упрочивая за нами Кавказ, казалось им бедствием, которое необходимо устранить. Поэтому французский, английский и, в особенности, итальянский послы и консулы в Трепизонде и других городах употребляли все усилия, чтобы удержать горцев, внушая им мысль возвратиться назад и отстаивать свою независимость. Особенно, конечно, является странным, что более всех хлопотал об этом итальянский консул и польский выходец Подайский. Но горцы слишком хорошо знали численность наших войск и ход военных действий на Кавказе, а потому одним красноречием трудно было убедить их в необходимости приняться за новую войну с Россией. Итальянский консул (Бозио) не допускал, однако, мысли, что он поступает безрассудно, и неуспех своей пропаганды сваливал на то, что горцы ‘такая дрянь, на которую никогда нельзя рассчитывать’.
Участие иностранных консулов в судьбе переселенцев, во всяком случае, не могло принести никакой пользы, так как они не имели средств оказать им материальную помощь, в каковой единственно и нуждались горцы. Мечты о будущих дипломатических комбинациях только сбивали с толку самих консулов и вызывали бесчеловечные распоряжения, обрушившиеся на переселенцев новыми бедствиями. Так, например, как будто ввиду заботливости об охранении здоровья жителей Трепизонда, по требованию иностранных консулов, черкесы были поставлены лагерем в Ачка-кале (в одном часе расстояния от города) и Сари-дере (в трехчасовом расстоянии), в местах, известных своим вредным климатом. Результат был тот, что с начала переселения до мая 1864 года из прибывших в Трепизонд переселенцев умерло более 30000 человек. Не меньшее зло причинило горцам учреждение 15-дневного карантина для судов, приходящих с кавказского берега, произведенное тоже по требованию иностранных консулов, ввиду предохранения населения от тифа и оспы. Карантин этот был фикцией, так как никаких карантинных мер не принималось местными властями, суда имели постоянное сообщение с берегом и только не смели выгружать переселенцев, положение которых после переезда на каботажных судах, при тесноте места и изнурении, делалось страшной пыткой.
‘Бароцци, как французский подданный, совершенно в руках французского консула в Трепизонде Шеффера, — писал Мошнин к генералу Карцову. — Он, видимо, желал удержать горцев на Кавказе, ввиду нынешних политических событий в Европе. Оттого и придумано воспрещение отправлять кочермы к кавказскому берегу, которое мне удалось отменить, пятнадцатидневный карантин, без соблюдения карантинных мер, выдуман тоже для стеснения горцев. В Платане (гавань подле Трепизонда) стоят 54 баркаса, которым не дают ни чистого, ни карантинного свидетельства’.
Такое затруднение в отправлении кочерм вынудило нашего консула в Трепизонде договорить частный пароход ‘Хидаети-Бахри’, который решился отправиться на Кавказ за горцами. Турецкое правительство тоже не бездействовало: оно употребляло кочермы и военные пароходы для отвоза поселенцев из Трепизонда в Батум, Самсун и другие пункты Анатолии и направления их вовнутрь страны, а также для перевозки их из Константинополя в Анатолию и, кроме того, старалось направить переселенцев в Варну и Кюстенджи, чтобы заселить ими Добруджу и Болгарию, где оно весьма боялось усилившегося христианского населения. Зверское истребление христиан в названных местах башибузуками, преимущественно из горцев, доказывает, что Порта сумела воспользоваться переселением горцев для исполнения политических задач на Балканском полуострове.
Однако этих средств турецкого правительства было недостаточно, чтобы предотвратить бедствия горцев и дать правильное течение ходу переселения. В марте месяце 1864 года, после изъявления покорности убыхами, все Кавказское побережье стало принадлежать de facto России, а 28 апреля последовало приказание главнокомандующего об определении особых доверенных лиц для наблюдения за выселением горцев и правильной выдачей им пособия при отправлении. С этой целью были назначены: в Анапу и Новороссийск полковник Фадеев, в Тамань капитан-лейтенант Корганов, а в Туапсе и Джубгу подполковник Батья-нов. Остановить панику горцев и задержать их безрассудное бегство при появлении вблизи русских войск не было никакой возможности. Они собирались на берегу моря без всяких продовольственных средств и даже без одежды. Чтобы предохранить их от голодной смерти и прикрыть их хотя какой-нибудь одеждой для дальнейшего отправления, в Сухуме были спешно закуплены 200 мешков хлеба и 1000 аршин простой бумажной материи, которые тогда же были отправлены к подполковнику Батьянову. При таком положении горцам необходима была помощь нашего правительства, и в ней им не было отказа. Беднейшим выдавали провиант и денежное пособие в размере от 10 рублей на семью, до 2 рублей на душу, причем перевозка в Турцию производилась на казенный счет. Скажем более: главнокомандующий Кавказской армией в бытность у реки Пшад, приказал находящихся на берегу близ Новороссийской бухты разных племен горцев пользовать и довольствовать в госпиталях, до выздоровления, на счет казны. При выселении джигетов, имевших на берегу много скота, которого перевезти им не было возможности, сделано распоряжение в видах соблюдения интересов переселенцев, о продаже его, и даже заключен контракт с гражданином Николадзе и с майором Колосовским о покупке ими всего скота по установленной цене. Но самым большим благодеянием для горцев все-таки оставалось прекращение их бедственной стоянки на берегу моря и перевозка их в Турцию, для окончательного там выздоровления. С этой целью были не только зафрахтованы в ‘Обществе пароходства и торговли’ три парохода и заняты все наши свободные паровые суда, но даже разрешено, по соглашению с 11ортой, употребить на перевозку переселенцев, как турецкие, так и русские военные суда, сняв с них предварительно, вопреки Парижскому трактату, боевые вооружения. Всеми этими мерами к концу 1864 года выселение горцев было почти окончено. Оставалась только часть абадзехов, шапсугов и бжедухов около Новороссийска, для которых там было собрано 20 паровых и парусных судов. Из них 8 ноября было отправлено на турецком пароходе 2500 душ, а 12-го числа нагружено на другой пароход 4000 душ, но поднявшаяся буря помешала судам выйти в море. Одно из них, ‘Нусрети-Бахри’, 17 ноября было выброшено на берег и разбито, причем из 470 душ спасено 170, а остальные погибли. Несчастье это остановило дальнейшую отправку горцев на парусных судах, так что в декабре вывезено на турецких пароходах ‘Таиф’, ‘Меджидиэ’ и ‘Саик-Шады’ только 6000 душ, остальные же 4600 оставлены до весны и размещены по соседним казачьим поселениям, где они были приняты с полным радушием. Казаки усыновляли круглых сирот и делали все, чтобы облегчить страдания их случайных гостей, так что многие из бедных отказались от переселения в Турцию, а водворились в Крымской станице и Анапском поселке. Справедливость такого радушия со стороны казаков свидетельствуется донесением наместнику кавказского комиссара, назначенного турецким правительством по делу переселения горцев, Хаджи-Гейдул-Хасан-эфендия, в котором он красноречиво излагает благодарность горцев. Размещенным у казаков горцам выдавался провиант из казенных магазинов, а больные и слабые помещались для пользования в военных госпиталях. Все же остальные горцы перевезены в Турцию в мае 1865 года на турецких пароходах.
Вообще нельзя не признать большой гуманности в отношениях русского правительства к переселенцам. Были приняты все меры к доставлению им возможных удобств, что много уменьшило их бедствия и лишения, хотя, конечно, при спешности дела, неизвестности числа и материальных достатков горцев, всегда были возможны ошибки в частных случаях. Из записки капитана генерального штаба Смекалова видно, что при отправлении переселенцев из Новороссийска были беспорядки, которые могли признать умышленными со стороны местной администрации: богатые отправлялись бесплатно на турецких пароходах, забирая даже семена для будущих посевов, а бедные оставались без хлеба на берегу моря, число наличных горцев и умерших показывалось неверно и пр. Все это было, однако же, слишком преувеличено в константинопольских газетах и, особенно, в английском ‘Levant Herald’, где, между прочим, много говорилось о помощи переселенцам со стороны турецкого правительства и благотворительности турок. В действительности подобного ничего не было, и хлеб и сухари никогда горцам не высылались из Турции, но получались из Новороссийского провиантского склада.
Все расходы по пособиям переселяющимся горцам со времени регулирования этой операции назначением наместником кавказским особых лиц для наблюдения за ней составляют 289678 рублей 17 копеек.
В июне 1864 года я отправился из Закавказья через Константинополь в Грецию, а оттуда в Италию. Это было вслед за окончанием войны на Западном Кавказе и в самый разгар выселения горцев в Турцию. Следуя вдоль Анатолийского берега, я встречал их во множестве в открытом море и был очевидцем их горестного положения в Батуме и Трепизонде. В ноябре того же года, на обратном пути из Европы, я видел их при несравненно еще худшей обстановке в Рущуке и Силистрии. Но никогда не забуду я того подавляющего впечатления, какое произвели на меня горцы в Новороссийской бухте, где их собралось на берегу около 17000 человек. Позднее, ненастное и холодное время года, почти совершенное отсутствие средств к существованию и свирепствовавшая между ними эпидемия тифа и оспы делали положение их отчаянным. И действительно, чье сердце не содрогнулось бы при виде, например, молодой черкешенки, в рубищах лежащей на сырой почве, под открытым небом, с двумя малютками, из которых один в предсмертных судорогах боролся с жизнью, в то время как другой искал утоления голода у груди уже окоченевшего трупа матери. А подобных сцен встречалось немало, и все они были неминуемым следствием религиозного фанатизма и непоколебимой уверенности горцев в ожидающей их в Турции будущности, которую в таких ярких красках им рисовали османские эмиссары.
Сваливать вину в постигших горцев несчастьях на нас, как это, между прочим, делали европейские газеты и дипломаты, было не трудно, но все эти обвинения оказывались, по меньшей мере, ни на чем не основанными. Император Александр II, гуманнейший из венценосцев XIX века, был слишком далек от политики Филиппа III, знаменитого своим королевским повелением 22 сентября 1609 года, которым он нанес смертельный удар маврам, так безжалостно выброшенным из Испании на пустынные берега Африки.
Александр II желал лишь окончания вековой борьбы с черкесами, с единственной целью открытия им широкого пути к развитию между ними мирной гражданской жизни на привольных землях долины реки Кубани и ее притоков. Исполнителем своей державной воли он избрал графа Евдокимова, который в своих воззрениях на интересы государства стоял настолько же неизмеримо выше герцога Лермы или какого-нибудь Дон-Жуана-де-Рибейры, насколько черкесы в культурном отношении уступали маврам — этой лучшей части населения Пиренейского полуострова. Только будущему историку предоставляется произнести беспристрастный приговор и оградить Россию от несправедливых нареканий по поводу события, составляющего, без сомнения, одну из самых грустных страниц в нашей исторической летописи.
Мы имели в настоящей монографии в виду одно только выселение черкесских племен, что же касается оставления кавказской территории другим горцам, то это составит предмет другой статьи, которая не замедлит явиться на страницах уважаемого журнала ‘Русская Старина’. (Имеются в виду главы V—IX настоящего очерка. — Ред.)

V.
Стремления к переселению в Турцию у кубанских горцев. — Перемена во взгляде на это дело у главнокомандующего. — Категорическое заявление горцам об окончательном прекращении выселения. — Движение между горцами Майкопского и Баталпашинского уездов. — Движение между бжедухами. — Всеподданнейшая записка главнокомандующего и резолюция императора Александра II.
1867-1874 гг.

После выселения черкесов между горцами, поселившимися на землях долины реки Кубани, все еще продолжало проявляться, по временам, стремление к уходу в Турцию. Хотя на увольнение их туда с половины 1865 до 1867 года и не существовало никаких определенных правил, но местное начальство всеми мерами затрудняло их выезд и дозволяло переселение только в крайних случаях. Вот что, между прочим, в сентябре 1867 года, писал главнокомандующий генерал-адъютанту Игнатьеву:
‘Военные соображения, руководившие мною в 1863 году и заставившие не только не препятствовать переселению горцев, но и поощрять в них тот фанатизм, который побудил население черноморского прибрежья к поголовному выселению, ныне не могут более иметь влияние на дальнейший взгляд мой на этот предмет. Если в 1863 году, ввиду могущей возникнуть европейской коалиции, быстрое окончание Кавказской войны было всем понятною необходимостью и для достижения этой цели выбора не предстояло, то теперь наискорейшее развитие края и административное его благоустройство побуждают меня препятствовать дальнейшему выселению кавказских мусульман, мало-помалу начинающих приучаться к нашему управлению и обещающих со временем сделаться трудолюбивыми поселянами. Вследствие этих соображений я не желаю содействовать Порте в дальнейшем переселении абхазцев и абадзехов, будто бы заявленном Порте мнимыми депутатами’.
В этом же 1867 году великий князь Михаил Николаевич, совершая объезд Кубанской области, лично объявил горцам, что переселение их в Турцию должно прекратиться окончательно. Вследствие такого заявления все просьбы о дозволении уйти в Турцию отдельным семействам или целым обществам, поданные с конца 1867 до 1873 года, были оставлены без разрешения, за исключением одного случая, в 1871 году, в отношении Крым-Гирея Ханахукова, который с несколькими семействами тогда же переселился в Турцию. Тем не менее, горцы не отказывались от своих замыслов. Особенно настойчиво стали домогаться разрешения на выселения жители Майкопского и Баталпашинского уездов, к чему главными подстрекателями явились Келемет-Унароков и Эльмурза Джанхотов, так что осенью 1873 года выехало в Турцию 420 семейств или 3400 душ обоего пола: из них 271 семейство село на пароходы в Керчи, а 149 в Туапсе.
Примеру их решили последовать и бжедухи, которые выжидали только возвращения своих депутатов, отправленных для предварительных переговоров по этому предмету еще в конце 1873 года в Константинополь. Намерению их, однако же, не суждено было осуществиться.
Чтобы положить предел дальнейшим домогательствам горцев к выселению, главнокомандующий армией представил государю императору 5 апреля 1874 года докладную записку следующего содержания:
‘Осенью 1872 года, получив сведение о том, что оставшиеся в Западном Кавказе горцы Кубанской области, из племен бжедухов и абадзехов, вознамерились просить весною 1873 г. разрешения выселиться поголовно в Турцию, и, находя это намерение пагубным для самих выселяющихся и вредных в том отношении, что примеру этому могли бы последовать и другие кавказские горцы, как Кубанской области, так, в особенности Дагестанской и Терской области, — я признал нужным, дабы затруднить переселение, на первый раз подчинить выезд в Турцию просящихся целыми семействами некоторым ограничениям и условиям. Это распоряжение, хотя и остановило общее движение горцев, тем не менее, не успело воспрепятствовать выезду в Турцию довольно значительного количества отдельных семейств.
В марте месяце минувшего года было замечено, что бжедухи, жители Екатеринодарского уезда, начали усиленно сбывать свой скот и прекратили посевы хлеба. Когда же местное начальство обратило на это внимание, то горцы открыто заявили, что, намереваясь переселиться в Турцию, для чего отправили депутатов в Константинополь, они уже не признают над собой русских властей. Столь дерзкое заявление вынудило местное начальство арестовать и отправить в г. Ейск главных зачинщиков беспорядков. После сего бжедухи выслали в г. Екатеринодар толпу депутатов, с требованием освобождения арестованных. Из среды сей толпы были вновь арестованы еще 7 человек, и, вместе с тем, сделано распоряжение, чтобы в тех аулах, где старшины служили покорными орудиями обществ и не соответствовали своему назначения, — определить старшин по назначению местного главного начальства. Четыре аула Екатеринодарского уезда отказались признавать старшинами лиц, им назначенных. Впоследствии, однако, три из этих аулов перестали сопротивляться распоряжениям старшин, но аул Хатлукай продолжал враждебно относиться к властям, заявив, что общество считает себя в России гостем и не намерено подчиняться распоряжениям правительства. Хатлукаевцы, оставив свои сакли, вышли из аула и расположились частью в окрестностях его, а частью в прилегающем к нему лесе. Такой образ действий заставил направить против неповинующихся военную силу, с прибытием которой бжедухи изъявили готовность покориться всем требованиям правительства и выдали 10 человек главных виновников. Спокойствие водворено без всякого употребления силы’.
В заключение великий князь признавал необходимым всякий выезд в Турцию, в течение текущего года, бжедухам воспретить, а главных зачинщиков настоящих беспорядков выслать из края во внутренние губернии империи административным порядком. Ходатайство это было высочайше одобрено с собственноручной пометкой покойного государя на докладной записке: весьма желательно, чтобы оно (выселение) не возобновлялось.
После последних распоряжений между горцами водворилось полное спокойствие.
С берегов Кубани перенесемся на берега Терека и Сунжи.

VI.
Выселение горцев с Восточного Кавказа. — Чечня. — Население. — Экспедиция в Чечню. — Наше положение на Восточном Кавказе в эпоху, предшествовавшую выселению горцев. — Предположение графа Евдокимова к обеспечению спокойствия в Чечне. — Восстание в Ичкерии и в Аргунском округе. — Князь Святополк-Мирский и его система действий. — Учение зикр. — Станица Датыхская. — Два способа разрешения чеченского вопроса.
1864 г.

Обращаясь к выселению горцев с Восточного Кавказа, мы должны остановиться, прежде всего, на Чечне, как на том именно районе, который лишился наибольшего процента своего населения.
Под именем Чечни, составляющей, по последнему административному делению Северного Кавказа, часть Терской области, подразумевается все пространство между течением реки Аксая, горами Малой Чечни (последними террасами Главного хребта) и рекой Тереком. Разделяясь рекой Гойтой на Большую и Малую, она представляет местность частью плоскую, частью покрытую горами с обширными девственными лесами. Плоскость ее имеет приблизительно длины от подошвы Качалыковского хребта на запад до аула Газин-юрта, на реке Фартанге, 70 верст, ширина от конечных уступов Черных гор с юга до реки Сунжи на север, средним числом 40 верст, а всего 2800 кв. верст. Все это пространство населено чеченским народом, заключающим в себе следующие племена:
а) назрановцев или ингушей (они сами себя называют ламур, от слова лам — гора), обитавших в низменных местах, орошаемых реками Камбилей-кой, верхней Сунжей и Назрановкою, по течению этих рек до впадения реки Яндырки в Сунжу и на Терской долине.
б) карабулаков. Они населяли равнину, орошаемую реками Ассою, Сун-жею и Фартангою, по течению которых и были расположены их аулы.
в) галашевцев — по рекам Ассе и Сунже.
г) джерахов — по обоим берегам Макалдона.
д) кистов — по ущельям рек Макалдона и Аргуна.
е) галгаев — у верховьев реки Ассы и по берегам реки Тоба-чоч.
ж) цоринцев — в верховьях восточного истока реки Ассы.
з) ако или акинцев — по берегам Ассы, Сунжи и Гехи. и) ишхоев или шопоти — около истоков реки Мартан. к) шубузов или шатой — по Аргуну.
л) шаро или киалал — по верховью Шаро-Аргуна
м) джан-бутри, чабирлой и тат-бутри — по Аргуну.
н) ичкеринцев (начхой-мохкхой) — по верховьям реки Аксая и Хулхулау.
о) качалыков — по северному скату Качалыковского хребта.
п) мичиковцев — по Мичику.
р) ауховцев — по верховьям реки Акташа и Ярык-су.
с) Сунженских чеченцев — по Сунже, между Аргуном, Гудермесом и Ассой.
т) брагунских чеченцев — по правому берегу Терека, при впадении в него Сунжи.
Но деление это самим чеченцам неизвестно. Они называют себя нахчуй (в единственном числе нахчуо, то есть народ), и это относится до всего народа, говорящего на чеченском языке. Упомянутые же названия перешли к ним от аулов или от рек и гор, по которым расположены их аулы.
В нашей отечественной истории имя чеченцев впервые встречается в 1708 году, а именно в ‘договорной статье калмыцкого Аюки-хана, учиненной на реке Ахтубе с ближним министром, казанским и астраханским губернатором Петром Апраксиным о вечном и верном Российскому государю со всеми улусами подданстве, о всегдашнем при Волге кочевании, о защищении низовых городов от всех неприятелей, о неперехождении ему на горную сторону реки Волги, об удержании Чеметя и Мункотемиря от набегов и о преследовании чеченцев и ногайцев’.
Для усмирения чеченцев предпринимаемы были еще со времен Петра Великого экспедиции, из которых особенно замечательны походы 1718 и 1722 годов донских казаков на Сунжу и Аргун, в 1758 году ходили к ним и регулярные войска, а в 1770 г. генерал де Медем покорил Сунженских чеченцев, взяв у них аманатов. Движение отряда нашего в 1785 году, предпринятое для усмирения чеченцев, взволнованных тогда Шейх-Мансуром, не имело успеха. Генералу Булгакову удалось покорить некоторые их общества, а А.П. Ермолову привести их к покорности, но в 1840 г. они снова восстали и в течение почти 20 лет вели против нас ожесточенную борьбу, пока, наконец, в 1859 году не сложили окончательно оружие.
С дальнейшим положением Чечни и вообще всего Восточного Кавказа в эпоху, предшествовавшую выселению горцев, мы познакомимся из помещаемой вслед за сим записки, представленной в 1864 году помощником главнокомандующего Кавказской армией военному министру и составляющей часть бывшего в моем распоряжении материала, которым я воспользовался в самых широких размерах.
Западный Кавказ заселением гор русскими станицами был поставлен в положение, совершенно обеспеченное. На 100000 горцев, выселенных на плоскость и разобщенных друг от друга, мы имели 220000 казаков, также вооруженных и также воинственных, следовательно, при нужде можем вовсе обойтись без войск.
Совершенно в ином положении находимся мы на Кавказе Восточном. Восьмисоттысячное горское население Терской и Дагестанской областей составляет тут почти сплошную массу. Масса эта занимает местность самую неприступную из всех, какие только обитаемы человеком. Проникнутая мусульманским фанатизмом, распаленным продолжительной войной, она продолжала ненавидеть нас, как еще заклятых врагов, как неверных, и будет сохранять это чувство до тех пор, пока мы останемся в глазах ее гяурами (неверными — Ред.). Что бы мы ни делали для горцев, всякое добро, им сделанное, они будут принимать, как ненавистный дар гяура. Никакие самые мудрые законы, никакая самая искусная администрация не в состоянии изменить этих отношений до тех пор, пока цивилизация не ослабит фанатизма горцев, и экономическое развитие не разовьет в них новых потребностей жизни. Мы должны стремиться к этому и стремиться сколько можем. Но до тех пор, пока цель эта не достигнута, мы только силой можем сдерживать вражду. Дороги, которые мы прокладываем, укрепления и штаб-квартиры, которые строим, все это служит только для удобнейшего приложения силы к месту действия, для того, чтобы в случае нужды войска наши могли удобнее проникнуть в ту или другую часть края. Без войск, достаточных для действия, все эти средства останутся мертвыми, и война, пять лет назад оконченная, может возобновиться в прежних размерах, с прежней силой.
Управляя горцами человеколюбиво, принимая все меры к постоянному образованию их и улучшению материального быта, мы должны зорко следить за ними и держать в постоянной готовности такие силы, которые могли бы подавить при самом начале всякую попытку к восстанию. Малейшая неудача и даже промедление в наказании виновных может отразиться на всем крае самым гибельным образом.
Но не все части Восточного Кавказа одинаково нам враждебны и одинаково для нас опасны, следовательно, и не все они требуют одинаково строгих мер предосторожностей. В западном отделе Терской области разноплеменность населения, давняя привычка к русскому управлению, а частью и разность религий населения, делают власть нашу почти упроченной, тут возможны только частные мелкие беспорядки. В округе Кумыкском и свойство местности, повсюду ровной, и материальный быт народа, достигший под нашим управлением весьма значительной степени благосостояния, также устраняют опасность восстания.
Дагестан уже находится в ином положении. Исконно воинственное и фанатическое население его ненавидит нас, может быть, более чем кто-нибудь. Скудная, суровая природа страны подает мало надежды на развитие материального быта населения и смягчение нравов его. Но эта же природа и сложившийся под ее влиянием быт народа облегчает нам управление этим краем и удерживает его в повиновении. Она приучила дагестанцев к труду. Здесь на скалистых безлесных горах каждый клочок земли, способный к обработке, добыт трудами поколений, передается из рода в род и составляет единственное обеспечение существования семьи. Дагестанец дорожит этим достоянием и местом, в котором родился, более всего на свете. По ограниченности мест, сколько-нибудь удобных для жизни, дагестанцы исконно привыкли жить большими аулами, привыкли дорожить семейными связями и общественными отношениями, сознали необходимость порядка и власти. По всем этим причинам, никак не рассчитывая на преданность нам дагестанского народонаселения, мы можем, по крайней мере, надеяться, что без важных побудительных причин, без видимых вероятностей успеха, восстания в Дагестане не произойдет.
К сожалению, ни одной из тех причин, которые упрочивают нашу власть в Дагестане и в двух крайних отделах Терской области, не существует в среднем отделе сей последней, населенной чеченским племенем. Тут все сложилось против нас: и характер народа, и общественный быт его, и местность. От природы восприимчивый и до крайности легкомысленный характер этого народа при всяких, даже благоприятных обстоятельствах, представлял бы большие затруднения для того, чтобы управлять им. Продолжительная война, которую чеченцы вели с нами, не возвысила и не улучшила их характера, поставленные между ударами наших войск и деспотической властью Шамиля, не имея сил ни защищаться от нас, ни свергнуть шамилевского управления, чеченцы в течение 20 лет старались только о том, чтобы увертываться от грозивших опасностей, употребляя и свое оружие, и разные ухищрения то против одной, то против другой стороны и всегда друг против друга. В этой двойной войне и усобице они утратили почти всякое понятие о долге, об уважении к собственности, о святости данного слова. Привычка к опасностям и к хищничеству развилась в них до такой степени, что сделалась почти потребностью. В течение 20 лет ни один из чеченских аулов не был уверен в том, что он останется на месте до следующего дня, то наши колонны истребляли их, то Шамиль переселял на другие места по мере наших движений. Благодаря необычайному плодородию почвы, народ не погиб от голода, но потерял всякое понятие об удовольствиях жизни, перестал дорожить своим домом и даже своим семейством. К жизни общественной чеченцы и прежде были мало способны. Демократизм у них всегда был доведен до крайних пределов, не только понятия о сословиях и власти наследственной, но и понятия о какой бы то ни было власти почти не имели. Даже в языке чеченцев нет слова ‘приказать’. Шамиль, несмотря на важную опору, которую представлял ему религиозный фанатизм, никогда не считал свою власть в Чечне довольно прочной и поддерживал ее только страхом казней, периодически повторявшихся против всех, кто навлекал на себя малейшее его подозрение.
При таком характере и таком отсутствии общественных связей, чеченцы занимали и местность, наиболее благоприятствующую всякого рода беспорядкам и мятежническим предприятиям. В течение продолжительной войны против них, мы отняли у них много земли, но такой, которая теперь не имеет важности ни в политическом, ни в военном отношении, а именно: открытые и плоские возвышенности левого берега реки Сунжи, на той же местности, где находятся леса и другие естественные преграды, чеченцы остались и доселе. Они владеют всеми лесистыми ущельями Черных гор, имеющими значение крепостей, опираются на горные трущобы округов Аргунского и Ичкерийского, и через них входят в непосредственную связь с Дагестаном. Здесь находят безопасное убежище все их абреки46, через эти же трущобы проникают в Чечню из Дагестана и те проповедники фанатизма, которые периодически волнуют край и возбуждают народ разными враждебными нам учениями.
Обозначая всю опасность для нас такого положения в Чечне, граф Евдокимов, вслед за покорением Восточного Кавказа, предположил отделить ее от гор линией наших станиц и укрепленных штаб-квартир, расположенных у выходов ущелий Черных гор. Для того же, чтобы при этом не произошло стеснения в довольствии землей, полагал часть чеченцев и карабулаков переселить в Малую Кабарду, жители которой в то время изъявили желание переселиться в Турцию. Вследствие этих предположений, в 1860 году, поселены были в предгорьях Малой Чечни станицы 2-го Владикавказского полка, — и часть малокабардинцев выселилась. Чеченцы поняли, к чему клонились эти меры, и решились им противодействовать силой, произошло восстание в Ичкерии и в Аргунском округе, во всех лесах появились значительные шайки абреков. Но восстания эти были подавлены, наиболее виновные в них общества акинское и беноевское выселены на плоскость, карабулакам приказано переселиться в Кабарду. Нет сомнения, что энергическое продолжение принятой системы действий привело бы к цели, хотя и не без затруднений, может быть, не маловажных. Но, к сожалению, граф Евдокимов, по причине назначения его командующим войсками Кубанской области, не мог лично заняться исполнением предложенных им мер. Назначенный вместо него командующим войсками Терской области генерал-лейтенант князь Мирский не разделял его убеждений, он полагал, что уже настала пора действовать в Чечне мерами кротости, и что достаточно внушить горцам доверие к нам для того, чтобы прекратить навсегда враждебные их замыслы. Он, отклонив малокабардинцев от переселения в Турцию, объявил чеченцам, что дальнейшее водворение станиц отменяется, и что земли, которые для станиц предназначались, останутся их собственностью, акинцам и карабулакам дозволил водвориться на прежних местах. Озадаченные крутым поворотом системы, чеченцы в первое время действительно были обрадованы этими распоряжениями и оказали ревностное содействие к уничтожению гнездившихся тогда в горах шаек Уммы и Атабая. Но вскоре они стали объяснять действия нового начальника иным образом. Они приписали снисхождение и уступки слабости и боязни нашей общего с их стороны восстания. Снова появились абреки, возникло учение зикр, и вся Чечня приняла положение вовсе не свойственное покоренному перед победителем. Урок, данный зикристам в Шалях, и покорение Западного Кавказа образумили чеченцев, заставили их присмиреть, но никак нельзя ручаться, чтобы это было надолго, тем более что меры, начатые графом Евдокимовым и прерванные его преемником, поставили и чеченцев, и казаков 2-го Владикавказского полка в такое положение, в котором ни те, ни другие долго существовать не могут.
Начав приводить свой план в исполнение, граф Евдокимов, как выше сказано, выселял чеченцев из гор на плоскость, земли же, оставшиеся свободными, занял казачьими станицами, в намерении водворить чеченцев в Кабарде. Но как кабардинцы остались, то все население Чеченского округа, состоящее из 81360 душ, стеснилось на пространстве 76 квадратных миль, таким образом, на каждое семейство приходится в аулах от 5 до 10 десятин, то есть не более двух десятин на душу. При такой тесноте не только развитие хозяйства, но даже существование народа не может считаться обеспеченным. Теперь не проходит весны, чтобы аулы во время начала полевых работ не начинали споров между собой из-за 2—3 десятин, — споров, кончавшихся всегда схватками и убийствами. Многие из нуждающихся в земле тайком уходят в горы и водворяются в трущобах, откуда были выселены и где присутствие их положительно признано вредным для безопасности края.
С другой стороны, и наши казачьи станицы, водворенные на Ассе, и Датыхская станица, поселенная на Фартанге, выдвинутые вперед, расположенные на местах, крайне стесненных, лесистых, и со всех сторон окруженные населением, которое считает казаков главной причиной своего стеснения, поставлены в положение крайне невыгодное и даже опасное. Они не только не усиливают нас, но ослабляют, требуя постоянных гарнизонов от регулярных войск. Датыхская станица положительно не может существовать в настоящем положении.
Бывший начальник Чеченского округа генерал-майор Кундухов, и по службе своей, и по своему происхождению близко знакомый с положением горцев, в записке, предоставленной им командующему войсками, говорит о Чеченском округе следующее:
‘Оставляя горцев в настоящем положении, не следует верить в будущее спокойствие. При настоящем положении нельзя не смотреть на них и на правительство, как на две воевавшие стороны, стоящие друг против друга, из коих побежденная выжидает случая возобновить ожесточенную борьбу’.
Чтобы выйти из этого неопределенного, но тяжкого для нас положения, представлялось два способа действий: решительный — переселение всех чеченцев силою оружия, если окажется необходимым, на левый берег Терека и Сунжи, с водворением на местах их жительства станиц 1-го и 2-го Сунженского казачьих полков, или же более медленный — постепенное ослабление чеченского населения в горах добровольным расселением его на плоскость и поощрением переселения в Турцию.
Выбор главнокомандующего Кавказской армией, согласно выраженной высочайшей воле, остановился на разрешении чеченского вопроса мирным путем, а именно расселением части населения Большой и Малой Чечни в Малой Кабарде и по аулам Надтеречного наибства (при размежевании которого в состав аульных наделов была включена запасная земля с целью доселения аулов этого наибства 1000 семействами переселенцев из Большой и Малой Чечни), а также склонение некоторой части чеченского народа к переселению в Турцию.

VII.
Генерал-майор Кундухов и его переговоры в Константинополе. — Возбуждение чеченцев к переселению. — Саад Уллах, наиб Мало-Чеченский иАлико Цугов, старшина Карабулакский. — Начало переселения и содействие оному правительства. — Расходы. — Командирование в азиатскую Турцию капитана Зеленого и затруднения, противопоставленные ему тамошними властями. — Нусрет-паша. — Положение чеченцев и попытка их возвратиться на родину. — Эмин-паша Эрзерумский. — Противодействие чеченцев турецким властям и их бесчинства в Муьие. Движение чеченцев на Арпачай и их обезоруживание. — Затруднения турецкого правительства. — Выселение чеченцев в Месопотамию. — Новая попытка их возвратиться на Кавказ и прорыв некоторых партий в наши границы. — Нищета и бедствия чеченцев. — Водворение некоторых партий в Терской области. — Стремление дагестанских горцев к выселению. — Предположение о водворении возвращающихся переселенцев на свободных казенных землях Лабинского округа. — Усиление бдительности на кордонах. — Появление на Кавказе эмиссаров из выселившихся горцев. — Новое появление чеченских партий в Закавказском крае.
1864-1871 гг.

Но еще до получения в Тифлисе высочайшего повеления по чеченскому вопросу, великий князь Михаил Николаевич поручил генерал-майору Кундухову47, в бытность его летом 1864 г. в Константинополе, войти в негласное сношение с турецким правительством относительно того, в какой мере и каким образом могла бы быть осуществлена мысль о переселении в Турцию части чеченского населения. Кундухов, по возвращении своем из Константинополя, объяснил, что турецкое правительство, соглашаясь на переселение 5 тысяч чеченских семейств, предполагает водворить их на пространстве от Саганлугского хребта через Топрак-кале, Мелезгир и Патнос до озера Вана.
Водворение враждебного нам чеченского населения в вышеозначенных местах, сопредельных с нашей границей, было бы неминуемо сопряжено в будущем с самыми серьезными невыгодами. При врожденной склонности чеченцев к хищничеству, прорывы их через пограничную линию и грабежи в наших пределах должны были бы неминуемо усилиться, и для ограждения спокойствия и безопасности наших пограничных жителей наше правительство принуждено было бы даже и в мирное время значительно усиливать пограничную стражу, в военное же время пришлось бы отделять значительно большее против прежнего число войск для прикрытия нашей турецкой границы. Независимо от этого, водворение 5 тысяч семейств чеченцев в санджаках, населенных преимущественно курдами, неминуемо отразилось бы и на успехе будущих военных действий наших в случае войны с Турциею.
В этих соображениях, главнокомандующий, считая совершенно невозможным согласиться на водворение чеченцев в пограничных с нами областях азиатской Турции, поручил послу нашему в Константинополе употребить все старания к тому, чтобы склонить турецкое правительство на отвод для чеченцев земель за Эрзерумским пашалыком, в окрестностях Эрзингиана и Диарбекира, или в других местностях, в которых, по отдаленности от наших пределов, переселенцы эти не могли бы быть опасны для нас.
Вследствие сношения по этому предмету, генерал-адъютант Игнатьев уведомил в декабре 1864 г., что после долгих настояний, министр иностранных дел Али-паша согласился, наконец, на то, чтобы вышеупомянутые 5 тысяч семейств чеченцев были поселены в Турции вдали от наших границ, а именно в Алеппо, с тем, чтобы выходцы эти были пропущены сухим путем, по дороге через Ахалцих, и с тем еще временным условием, чтобы они не вошли в турецкие пределы одновременно всей массой, а по частям — незначительными партиями.
Будучи извещен о таком ответе нашего посла, начальник Терской области генерал-адъютант (впоследствии граф) M.T. Лорис-Меликов вызвал во Владикавказ генерал-майора Кундухова и предложил ему приступить к возбуждению в среде чеченского населения стремления к уходу в Турцию и, кроме того, в поездку свою затем в Чечню, принял и со своей стороны негласные меры к успешному началу этого переселения. Кундухов принял предложение, но при этом заявил, что в случае неуспешности действий его, он должен будет прибегнуть к крайним мерам, а именно объявить чеченцам, что и он сам с семейством своим переселяется в Турцию и, в подтверждение этого, с открытием навигации, отправить свое семейство в Константинополь. К этому Кундухов прибавил просьбу о том, чтобы правительство, в случае изъявления согласия на его переселение вместе с чеченцами, приобрело у него отведенную ему землю, 2800 десятин в Осетинском округе, и выстроенный им на этой земле дом (имение Скут-кох, в 50-ти верстах на северо-восток от Владикавказа), все за 45 тысяч рублей серебром, и, кроме того, выдало ему единовременно 10 тысяч рублей на расходы по первоначальному возбуждению переселения. Условия эти были приняты. Кроме Кундухова, главными деятелями по предположенному переселению чеченцев явились малочеченский наиб Саад-Уллах и главный карабулакский старшина Алико Цугов, которые присягнули на Коране уйти в Турцию, если только Кундухов покажет собой пример переселения. Цугов, не дождавшись начала переселения, умер.
По получении в марте 1865 года уведомления начальника Терской области о том, что переселение чеченцев в Турцию может начаться в самом непродолжительном времени, помощник главнокомандующего армией обратился к генерал-адъютанту Игнатьеву с просьбами согласить турецкое правительство: 1) к немедленным распоряжениям по беспрепятственному принятию в турецкие пределы до 5 тысяч семейств чеченцев и по дальнейшему следованию их до мест, предназначенных к их водворению, 2) к высылке в распоряжение кавказского начальства визириальных писем к местным пограничным турецким властям, как относительно пропуска чеченцев через границу и дальнейшего их направления к Эрзингиану и Диарбекиру, так и относительно вменения им в обязанность по всем могущим возникнуть частным вопросам входить в ближайшие сношения с кавказским начальством, и 3) к тому, чтобы в означенных визириальных письмах были изложены положительные приказания местным турецким властям относительно того, что чеченцы ни в каком случае не могут быть водворяемы в пограничных с нами пашалыках, но что они, в силу заявленного Портой согласия, должны быть безотлагательно направляемы к Эрзеруму и далее для водворения в окрестностях Эрзингиана и Диарбе-кира. Одновременно с тем дано было начальнику области разрешение приступить к отправлению из пределов Терской области всех тех чеченцев, кои изъявили желание переселиться.
По получении такого разрешения, положено было местным начальством приступить к переселению, во-первых, всех карабулаков, в числе до 1500 семейств, которые всегда слыли за отъявленных разбойников и которые притом, будучи стеснены поселением на этих землях 2-го Владикавказского казачьего полка, почти не имели других средств к существованию, кроме хищничества, и, во-вторых, — из других частей Чечни, всех тех чеченцев, которые отличались особенной враждебностью к русским и закоренелым фанатизмом, — каковых набралось более 3500 семейств. Карабулаки все заявили желание уйти в Турцию, из других же частей Чечни явилось желающих переселиться 3502 семейства, — всего же 22491 душа карабулаков и чеченцев, что составляло почти 20% бывшего в то время населения чеченского племени. Людям, заявившим желание переселиться, предоставлена была возможность забрать с собой свое имущество, скот и продовольствие, а равно сделано распоряжение об отводе им, по пути их следования в наших пределах, пастбищ и о выдаче сена бесплатно. Сделано было также распоряжение о выдаче им дров на ночлегах, а в случае надобности и подвод. Для предоставления же им возможных удобств при следовании и с целью предотвращения каких бы то ни было столкновений чеченцев с жителями и на границе, они были направлены отдельными эшелонами, каждый численностью около 150 семейств, по заранее определенному маршруту и притом под надзором наших офицеров и при конвое.
Благодаря этим мерам, чеченцы, в числе более 5 тысяч семейств, разделенных на 28 партий, проследовали безостановочно по Кавказскому и Закавказскому краю. Первая партия переселенцев выступила из Владикавказа (сборного пункта) 28 мая 1865 г., и через Мцхет, Боржом, Ацхур и Ахалкалаки прибыла на нашу границу у Хазапинской заставы 17 июня того же года, а последняя, 28-я партия, двинулась из Владикавказа 16 августа и перешла нашу границу у названной заставы И сентября. В течение всего периода следования партии по означенному пути не было ни одного серьезного беспорядка, не было ни одного случая воровства, совершенного чеченцами, и они, по прибытии на границу, неоднократно выражали признательность за удивлявшую их заботливость о них кавказского начальства. Затем, на обязанности уже местных турецких властей должны были лежать заботы к направлению чеченцев к предназначенным для поселения их местам.
Нашему правительству поощрение чеченцев к переселению в Турцию, передвижение их до границы, а также принятие некоторых мер по движению их по азиатской Турции обошлось в 130582 рубля 72 копейки.
По принятому на себя Портой перед началом переселения обязательству, чеченцы не могли быть водворены в ближайших к нашим пределам пашалыках. Считая буквальное выполнение этого обязательства делом весьма важным и предвидя со стороны местной турецкой администрации возможность образа действий, не соответствующего взаимному соглашению обоих правительств, главнокомандующий, при самом начале переселения, признал полезным командировать в азиатскую Турцию генерального штаба капитана (ныне генерал-майора) A. C. Зеленого, для ближайшего надзора за ходом дальнейшего проследования партии от наших пределов в глубину Анатолии и с правом настояния перед турецкими властями о точном выполнении данных Портой обещаний.
Турецкие власти с самого начала стали уклоняться от принятия надлежащих мер к безотлагательному удалению чеченских партий от наших пределов, и капитан Зеленой, подозревая турецкую администрацию в намерении дозволить чеченцам, весьма того желавшим, водвориться в окрестностях Вана и Муша, в июле месяце 1865 года обратился к заведывавшему переселением турецкому комиссару Нусрет-паше с настоятельным требованием принять меры к дальнейшему отправлению чеченцев, для водворения их, как было условлено, не ближе Диарбекира и Эрзингиана. Из возникших вследствие этого письменных сношений и словесных объяснений, капитан Зеленой убедился, что данные Нусрет-паше центральным правительством инструкции вовсе не соответствовали смыслу состоявшегося с нашей миссией соглашения и что в этих инструкциях ни Ванский, ни Мушский пашалыки не были исключены из числа местностей, дозволенных для поселения чеченцев. Видя безуспешность своих настояний перед комиссаром и местным начальством, капитан Зеленой донес об этом по телеграфу нашему посланнику в Константинополе. Порта, хотя и показала вид, что не одобряет действий своего комиссара, послала ему предписание, от имени верховного визиря, о строгом соблюдении состоявшихся условий, но целый месяц лучшего времени, для проследования чеченцев к предназначенным для поселения их местам, был потерян. Первым последствием этого было то, что почти половина всех переселенцев сосредоточилась в окрестностях Муша, а остальные, вновь прибывающие партии, стали располагаться на Эрзерумской равнине. Хотя по энергическому настоянию нашего комиссара, Нусрет-паша, еще до получения приказаний из Константинополя, сделал распоряжение о движении партии от Эрзерума к Харпуту, но бывший эрзерумский вали Исмаил-паша полным равнодушием своим по приведению в исполнение как этого, так равно и всех последующих распоряжений Нусрета, совершенно парализовал действия этого последнего и дозволил чеченцам дождаться возвращения из Эрзингиана Мусы Кундухова. Пользуясь отсутствием Нусрета и капитана Зеленого из Эрзерума, отправившихся в Каре, он вместо Харпута направил бывшие у Эрзерума партии к Мушу. Конечно, после этого, несмотря на все старания самого Нусрета, при слабости местных турецких властей, ни одна партия чеченцев не хотела идти иначе, как на Муш. В это время получены были вышеупомянутые новые приказания Порты, согласно им следовало направить чеченцев из Муша в Диарбекир. Местные власти отговаривались неимением к Диарбекиру аробной дороги. Настояниями капитана Зеленого и Нусрета были присланы рабочие и порох для проложения дороги через Чубакчурские горы (дорога эта выходит на большую дорогу между Эрзерумом и Диарбекиром, близ Палу). Но это продолжение дороги потребовало опять около целого месяца времени.
Тем не менее, местные власти продолжали оказывать полное равнодушие и даже противодействие успеху движения партий, большая часть которых, 18 сентября, была в Муше, 8 партий в Эрзеруме, и ни одна не двинулась к местам назначения.
Подобные действия турецкой администрации вынудили Нусрет-пашу просить увольнения от должности комиссара, увольнение состоялось, и все распоряжения по переселению были возложены непосредственно на нового эрзерумского вали, Эмин-Мухлис-пашу, только что перед тем назначенного. Этот последний, хотя и высказал на словах полную готовность действовать согласно принятым его правительством обязательствам, но дело все-таки не приняло лучшего вида.
Чеченцы, оставаясь на открытом поле, стали страдать от холода и жалеть о покинутой ими родине. При таком положении дел, часть их направилась по дороге к Александрополю с намерением возвратиться в наши пределы.
Побуждаемые, наконец, из Константинополя, местные турецкие власти пробудились от бездействия, но тогда чеченцы, в свою очередь, начали оказывать сопротивление к оставлению Муша и Эрзерума. Они потребовали предварительной посылки некоторых своих старшин для осмотра предназначенных для поселения их мест. Вали согласился на эту посылку, но старшины, доехав только до Чубакчура, возвратились, не видав назначенной для них земли, и объявили, что земля плоха. Впечаление было произведено, и партии, двинувшиеся через Чубакчур к Палу, возвратились в Муш, некоторые из достигших Эрзингиана самовольно прибыли обратно к Эрзеруму. После этого, на новые требования турецких властей двинуться из Мушского округа, чеченцы, число которых возросло там до 18—20 тысяч человек, несмотря на то, что из Муша до Чубакчура всего 18 часов езды, что дорога аробная была готова, и что по выходе из Чубакчура их ждали 3 тысячи войск, посланных Диарбекирским генерал-губернатором, с провиантом для них, отказались оставить Муш и ознаменовали пребывание свое там воровством, грабежом, убийствами и разорением христианских деревень.
В довершение всего они дважды пытались атаковать сам Муш, и только благодаря распорядительности местного начальника войск, предупрежден был открытый бой населения Муша с чеченцами. Несмотря на это положение дел, вали употреблял те же полумеры, в которых прежде обвинял своих предместников. Так прошло время до начала октября и только на категорический запрос, сделанный капитаном Зеленом Эмин-паше, намерен ли последний или нет вывести горцев из окрестностей Муша, вали обратился к великому визирю за разрешением употребить против чеченцев силу оружия. 7 октября вали получил просимое им разрешение и приказание водворить главную массу переселенцев в Диарбекирской области, а остальных расположить на зиму в Ване, Муше, Эрзингиане, Бейбурте, Эрзеруме и Чилдыре. Капитан Зеленой протестовал против занятия Вана, Карса и Чилдыря.
Между тем, 17 октября 1865 г. прибыли на нашу границу к Арпачаю, близ Александрополя, 200 душ чеченских переселенцев с просьбой о пропуске их обратно в наши пределы на каких бы то ни было условиях, причем даже изъявляли готовность принять православие, а вслед затем число прибывших к Арпачаю переселенцев возросло до 2600 человек48. Узнав о движении чеченцев к нашей границе, эрзерумский вали послал Мусу Кундухова с кавалерией для отклонения переселенцев от предпринятого ими намерения, но Кундухов не мог остановить их. Хотя переселенцы эти находились в крайне бедственном положении, но, имея в виду, что пропуск через границу даже нескольких семейств повлек бы за собой обратное движение к нам всей массы чеченских переселенцев, главнокомандующий не счел возможным изъявить согласие на выполнение просьбы переселенцев и приказал усилить пограничный надзор и притянуть к Арпачаю ближайшие части войск для воспрепятствования самовольному прорыву чеченцев в пределы империи.
При первом известии о движении чеченских партий к нашим границам, капитан Зеленой заявил эрзерумскому вали, что очищение нашей границы должно быть произведено в течение недельного срока, вследствие чего турецкие власти двинули войска для удаления чеченцев от Арпачая и только пушечными выстрелами заставили их оставить нашу границу и направиться к Карсу под конвоем турецких войск.
К концу 1865 года все эти переселенцы проследовали обратно через Саганлуг, за исключением 180 семейств самых бедных и больных, не имевших возможности продолжать движение до наступления теплого времени, и потому оставленных на зиму, с согласия нашего комиссара, в Карском и Олтинском пашалыках.
Одновременно с посылкой войска для возвращения переселенцев от нашей границы, турецкие власти, вследствие упомянутых выше грабежей и своеволия переселенцев, решились приступить к обезоруживанию их. По полученному от нашего комиссара донесению, это обезоруживание исполнено было турецкими войсками в Эрзеруме и Хасан-кале без сопротивления со стороны чеченцев, но обезоруживание карабулаков, возле Муша, последовало только после нескольких картечных выстрелов и стычки, в которой убито 15 карабулаков и несколько турок.
Весной 1866 года комиссару нашему предстояло снова возобновить настояние об удалении чеченцев в назначенные для них местности, причем должно было быть обращено особенное внимание на Ван, где у турок были готовые для чеченцев жилища, и где они охотно поселили бы переселенцев навсегда, а потому главнокомандующий признал необходимым оставить капитана Зеленого в Эрзеруме и впредь, для ближайшего наблюдения за распоряжениями турецкого правительства при расселении чеченцев и для настояния к выполнению принятых Портой в этом отношении обязательств.
Одновременно с известиями о событиях в Муше и близ нашей границы, помощником главнокомандующего было получено письмо по этому же предмету от генерала Игнатьева, из которого видно было, что Порта крайне обеспокоена этими событиями, что к Мушу и Эрзеруму отовсюду двинулись войска, даже из столицы, и что для устранения вредного влияния Кунду-хова на переселенцев, он вызван был в Константинополь, и, наконец, что по случаю такого неудачного исхода последнего переселения Порта не считала возможным согласиться на новое переселение в Турцию в 1866 году массами чеченцев или каких-либо других кавказских горцев. Вследствие чего, по приказанию главнокомандующего, тогда же было сообщено генералу Игнатьеву, что еще до получения последнего письма его, было уже отменено предположение о новом переселении в 1866 г. в Турцию чеченцев и что если таковое и случится, то разве в самых незначительных размерах.
Капитан Зеленой оставался в Анатолии в 1866 и 1867 годах для наблюдения за точным выполнением местными турецкими властями условий касательно водворения переселенцев в тех именно местностях, кои были предназначены для их поселения.
Самоволие переселенцев, личные интересы некоторых из предводителей и, главное, бессилие местных турецких властей были причиной, что только в конце лета 1867 года, и то при самых энергических настояниях генерала Игнатьева в Константинополе и капитана Зеленого в Эрзеруме, вся масса чеченских переселенцев (за исключением лишь ниже указанных 15-ти семейств) удалена была от нашей границы и поселена внутри Анатолии, за Эрзингианом и Диарбекиром, причем весь Эрзерумский вилайет совершенно очищен от переселенцев.
Главная масса чеченцев, 13648 душ, поселена по границе части Курдистана и Месопотамии, южнее г. Мардина (Диарбекирского санджака), по истокам западного Хабура, имея центром поселения вновь возникшее из развалин местечно Рас-эль-аин. Вторая, по численности своей, часть переселенцев, 7196 душ, поселена на горных Яйлах Сивасского пашалыка, за Сивасом. Затем, 621 душа отправлена для поселения в санджак Бига, 300 душ в санджак Альбистан (Марашкого пашалыка) близ Хозан-дага, и только 15 семейств, в числе 155 душ, преимущественно сирот, вдов и родственников прежних переселенцев, согласно просьбе турецких начальств и последовавшему по этому поводу разрешению главнокомандующего, оставлены в Карском пашалыке.
Таким образом, за исключением умерших и бежавших переселенцев, из числа ушедших в 1865 г. в Турцию 5000 семейств, в числе 22491 души, поселены были в вышеозначенных пунктах Анатолии 21920 душ.
Поселение чеченцев в Месопотамии, где они находились между арабами, и в Сивасе, где были разбросаны между курдами и кизил-башами, исполняя, относительно удаления от нашей границы, условия, требовавшиеся кавказским начальством и выраженные в состоявшемся соглашении с турецким правительством, вместе с тем удовлетворило и видам императорского посла генерала Игнатьева, по указаниям которого капитан Зеленой озаботился, чтобы чеченцы, по мере возможности, не были поселены между совершенно сплошным христианским населением.
Исполнив отлично возложенное на него поручение и доложив предварительно генералу Игнатьеву в Константинополе о подробностях водворения переселенцев в Анатолии, капитан Зеленой возвратился окончательно из командировки в октябре месяце 1867 г., дальнейший же надзор за переселенцами, относительно недопущения их возвращаться с вышеупомянутых мест водворения в Эрзерумский пашалык, и, вообще, в соседство нашей границы, по указаниям генерала Игнатьева, поручен был консульству нашему в Эрзеруме.
Вскоре после перехода своего в пределы Турции, а именно с октября 1865 года многие из чеченских переселенцев, узнав, что земли, предназначенные турецким правительством для их поселения, весьма неудобны и на значительное расстояние удалены от нашей границы, начали заявлять желание возвратиться на родину. Когда же им было объявлено, что кавказское начальство не согласно обратно принять людей, которые однажды решили оставить отечество, они в довольно больших партиях начали появляться на наших границах, преимущественно в Арпачае, с целью добиться пропуска в Закавказский край. Обращаясь с просьбами о пропуске, они заявили, между прочим, что согласны поселиться где бы то ни было на Кавказе и даже внутри России, что готовы принять православие, лишь бы их пропустили на Кавказ, что если не добьются разрешения на то, то скорее все погибнут на границе, чем пойдут в назначенные им в Турции места для поселения, и т. п. Получив и после таких заявлений отказ, они делали было попытку прорваться силой через нашу границу, но принятыми энергическими мерами, как со стороны кавказского начальства, которое немедленно распорядилось усилением кордонов регулярными войсками, так и со стороны местных властей в Карее, которые, по настоянию нашего комиссара, поддержанному из Тифлиса и Константинополя, выслали войска для удаления чеченцев от границы, — успех такой попытки предотвращен был вовремя. Таким образом, случаев произвольного возвращения чеченских переселенцев из Турции до конца 1865 года не было. С последних чисел декабря 1865 года начали появляться в Тифлисе, Гори, Лорийском приставстве и в разных других местах Тифлисской и Эриванской губерний незначительные партии чеченцев, в составе от 5—20 душ каждая, пробиравшиеся через нашу границу и проходившие далее, будучи незамеченными ни кордонной стражей, ни местной земской полицией. Таких перебежчиков появилось в последних числах декабря 1865 г. и с января по октябрь 1866 года не более 80—100 человек мужчин, женщин и детей. Ввиду бедственного их положения, а также и в тех соображениях, что появление их в Терской области в таковом положении может способствовать к разъяснению в среде тамошних горцев твердо укоренившегося в них убеждения о преимуществах жизни в Турции, всем этим перебежчикам было дозволено возвратиться на родину и даже оказано пособие на следование до Владикавказа. Кроме того, по представлениям начальника Терской области, а в некоторых случаях и по ходатайствам нашего комиссара в Турции, разрешено возвратиться на родину некоторым из числа таких переселенцев, коих местное начальство считало вполне благонадежными. Из дел кавказского горского управления видно, что до конца 1866 года как главное кавказское начальство, так и генерал-адъютант М.Т. Лорис-Меликов считали полезным возвращение в Чечню, негласно, нескольких десятков семейств чеченских переселенцев. Только в октябре 1866 г., когда во Владикавказе появилась, совершенно неожиданно, партия в 162 человека, пробравшаяся через границей далее никем не замеченная, вследствие ходатайства начальника Терской области, было сделано сношение с гражданским ведомством и с кордонным начальством об усилении надзора на кордонах и в тех частях Закавказского края, через кои проходили возвращавшиеся из Турции тайно чеченские семейства. Таким образом, до исхода 1867 года возвратилось из Турции и водворено на прежние места жительства, считая и тех, коим разрешено было возвратиться, никак не более 300 человек чеченских эмигрантов, и до того времени кавказское начальство не считало эту обратную эмиграцию особенно вредной для края.
С начала 1867 года дело приняло другой оборот. Не считая значительного числа партий, не пропущенных через границу, прорвались тайно в наши пределы и затем задержаны в разных местах, преимущественно в Александро-польском и Тифлисском уездах и в городе Тифлисе, по Военно-Грузинской дороге и в самом Владикавказе: в 1867 г. — 7 партий, в составе 162 душ, в 1868 г. — 22 партии, в составе 663 душ, в 1869 г. — 20 партий, в составе 369 душ, и в 1870 г. — 25 партий, в составе 1263 душ мужчин, женщин и детей, в 1871 г. — 6 партий, в составе 341 души.
Все эти люди пребывали в крайней нищете, не имея решительно никакого имущества, никаких перевозочных средств и никаких средств к пропитанию, они были прикрыты, в большинстве случаев, только лохмотьями, дети являлись нередко совершенно нагими, между ними бывало довольно много больных, а следы крайнего изнурения от скудного продовольствия и долгих лишений были заметны почти на всех, огнестрельного оружия при них обыкновенно не было. Из опросов их познано, что они возвращались или из сопредельных с Закавказским краем турецких пашалыков (до 1867 г.), или из окрестностей Диарбекира, Эрзингиана и Сиваса (после 1866 г.), что места, назначенные турецким правительством для их поселения, вовсе неудобны для какого бы то ни было хозяйства, так как почва на этих местах каменисто-песчаная и мало или вовсе не орошается водой, что климат в тех местах крайне знойный и вредный для здоровья, что очень много из их единоплеменников погибло уже от климатических болезней и от изнурения, что они не обзаводились ни жилищами, ни каким бы то ни было хозяйством, а кочевали под открытым небом и снискивали себе кое-какое пропитание или через продажу бывшего у них имущества, или выпрашиванием подаяния у соседних кочевников, что решились возвратиться в Россию, не видя другого исхода для спасения от гибели себя и своих семейств и рассчитывая на милосердие русского правительства, что разрешения на обратное следование в Россию не получали от турецких властей, а следовали как в турецких, так и в русских пределах без всяких письменных видов, что в пути находились от 3—5 месяцев (прибывшие после 1867 г.) и во время следования не имели никаких собственных средств для продовольствия себя и семейств своих, а довольствовались только тем, что, из сожаления к их бедственному положению, уделяли им жители тех местностей, через которые они проходили, что турецкие власти не препятствовали их обратному следованию, что через границу нашу они проходили обыкновенно ночью, незамеченные кордонной стражей, что в Закавказском крае проходили, в большинстве случаев, по проселочным тропинкам, скрываясь днем в лесах и оврагах, при следовании по Закавказскому краю, они получали иногда от сельских жителей подаяние хлебом, сыром и другими продуктами, но большей частью или голодали, или довольствовались употреблением в пищу лесных плодов и корешков растений, что единственная их просьба разрешить им остаться в России, что они готовы принять какие угодно начальству условия: согласны поселиться в Сибири, идти в солдаты (так обыкновенно выражались представители партий), лишь бы не возвращаться в Турцию, что они убедились горьким опытом в преимуществах жизни в России и постараются убедить в этом других горцев, и т. д.
По получении уведомления о прибытии партии эмигрантов, правительство наше или возвращало их обратно в Турцию, или же водворяло в Терской области.
В большинстве случаев, прибывшим чеченцам, ввиду их крайней нищеты, выдавалось пособие в размере от 5 до 10 копеек в день на каждого, за время от задержания их до прибытия во Владикавказ, или обратно до границы, производились на них иногда и другие расходы, так, в зимнее время нанималось помещение для прибывших в Тифлис, родильницам покупалась улучшенная пища, нагим детям приобретались рубахи и другое прикрытие, больные и прибывшие зимой с отмороженными членами отправляемы были во Владикавказ на нанятых арбах, выдавалось пособие на похороны умерших в Тифлисе и т. д.
С конца 1866 года до последнего времени главное кавказское начальство и особенно начальство Терской области придерживались того мнения, что всех прибывающих в наши пределы чеченских переселенцев надлежит немедленно удалять обратно в Турцию, и ни в коем случае не допускать водворения их в Терской области, — но отступления от такой системы действий делались постоянно, но не вследствие, однако, перемены взгляда на дело, а из сожаления к крайне бедственному положению прибывавших переселенцев.
В 1868 году несколько небольших партий отправлено было из Тифлиса в Чечню не по Военно-Грузинской дороге, а очень окружным путем — через Закатальский округ и Дагестан, в тех предположениях, что появление в этих частях края, — где в то время проявилось фанатическое стремление к переселению в Турцию, — бедствующих переселенцев — рассеет такое стремление. Мера эта, однако же, не произвела ожидаемого эффекта: фанатические закатальцы и дагестанцы взглянули на проследовавших чеченцев, как на агентов правительственных, а не как на людей, могущих своим примером ослабить в них стремление к добровольной гибели.
В том же 1868 году явилось предположение о направлении прибывающих партий в Кубанскую местность, для водворения на свободных казенных землях Лабинского округа, и уже сделаны были надлежащие распоряжения по приведению такой меры в исполнение. Несколько из прибывших в Тифлис партий направлены были в Кубанскую область, но при следовании туда они все были задержаны во Владикавказе и затем, по распоряжению начальника Терской области, водворены в Чечне, на прежних местах жительства.
Ввиду принятой системы и постоянного прорыва новых партий, были сделаны сношения с походным атаманом казачьих войск, состоящих при Кавказской армии, и с губернаторами эриванским, тифлисским и елизаветопольским, с первым — об усилении бдительности на кордонах, а с последними — о более тщательном надзоре за появляющимися в крае из Турции беспаспортными людьми и о направлении всех таких людей обратно в Турцию. В ответ на такие сношения, походный атаман заявлял обыкновенно, что случаи тайного прохода через границу турецко-подданных следует приписывать не столько слабости надзора на кордонах, сколько тому, что наши пограничные кочевники способствуют такому переходу, что такой переход едва ли возможно предупредить во всех случаях, при малочисленности кордонной стражи и при том удобстве, которое представляет для тайного перехода наша граница с Турцией. Губернаторы же, со своей стороны, сообщали, что ими делаются постоянные подтверждения о соблюдении всех установленных правил в отношении появляющихся из-за границы в крае беспаспортных людей, но что появление таких людей, даже в значительных партиях, уездная и сельская полиции, при имеющихся у них средствах, не в состоянии предупредить, если только не будет соблюдена должная бдительность на кордонах.
С сентября 1870 года начали поступать к кавказскому начальству от наших консулов в азиатской Турции конфиденциальные заявления, что ввиду натянутых в то время отношений нашего правительства к Порте, турецкие администраторы в азиатской Турции заботятся о высылке, и выслали уже на Кавказ нескольких эмиссаров из переселившихся в Турцию в разное время кавказских горцев, — с тою целью, чтобы подготовить в мусульманских частях Кавказа возмущение на случай войны с Россией. Ввиду таких сведений, о коих в свое время поставлены были в известность начальники главных отделов края, было сделано распоряжение о воспрещении всем тем кавказским горцам, кои когда-либо переселились в Турцию, с разрешения или без разрешения кавказского начальства, — под каким бы то ни было предлогом возвращаться на Кавказ, и о немедленном отправлении в Турцию тех из них, кои появятся в Закавказском крае.
Хотя отношения наши к Порте впоследствии приняли иной оборот и хотя затруднения, могущие возникнуть от появления на Кавказе турецких эмиссаров, частью были устранены распоряжениями местных начальников, тем не менее, распоряжение это оставлено в своей силе.
В 1871 году начали вновь появляться в Тифлисе чеченские партии, пробравшиеся через нашу границу с Турциею и по Закавказскому краю, не будучи замеченными при следовании ни кордонною стражею, ни местными полицейскими властями. Первая партия, в 25 душ, прибыла в Тифлис 4 мая, и через несколько дней после того отправлена во Владикавказ, вторая партия, в 72 души, прибыла в Тифлис 15 мая и отправлена во Владикавказ 22-го, в обоих случаях — из сожаления к крайне бедственному их положению.
Прибывшие показали, что вслед за ними следует еще несколько партий, и что все без исключения чеченские эмигранты стремятся возвратиться в Россию. Показание их не замедлило отчасти оправдаться: 23 и 24 мая явились в Тифлис две новые партии, одна в 127, другая в 99 человек.

VIII.
Положение и размещение чеченцев в Турции. — Рассказ Дарбиш Джордиева и донесение консула нашего в Эрзеруме. — Смертность между чеченцами.
1871 г.

Таким образом, переселение в Турцию значительной части жителей Большой и Малой Чечни было окончено в течение трех с половиной месяцев, и Терская область избавилась от самой беспокойной части ее населения.
Что касается дальнейшей участи чеченцев в Турции, то положение их там было крайне печальное. Вот что, между прочим, рассказывал Дарбиш Джордиев, уроженец селения Назрань, служивший прежде в назрановской милиции, человек бывалый и толковый, возвратившийся на Кавказ в 1871 году.
‘Первоначально все переселенцы были направлены верст на 200 южнее Диарбекира и Эрзингиана, где им отведены были для поселения места каменистые, песчаные, безводные и потому негодные для какого бы то ни было хозяйства. Вскоре после прибытия их туда, весь скот, бараны и лошади погибли от недостатка корма. Сами же переселенцы, в продолжение первых четырех лет, получали от турецкого правительства муку, а иногда рис, но все это было в крайне недостаточном для пропитания их семейств количестве. Наконец, в последние 4 года, они были лишены и этого пособия. Недостаток пищи и другого рода лишения, при весьма знойном и вредном для здоровья климате, развили между переселенцами болезненность, от которой большая половина их погибла. Никто из чеченцев не заводился ни жилищем, ни хозяйством. Все эти бедствия заставили их покинуть отведенные им места и потянуться на север. В настоящее время нет уже ни одного чеченского семейства южнее Диарбекира.
Из чеченцев, по распоряжению турецкого правительства, был сформирован в Диарбекире конный полк из 1000 человек. Полковым командиром был назначен Шамхал-бек Цугов, человек лет 40, племянник Алико Цугова, бывшего карабулакского старшины. Каждый всадник полка получал в месяц 7 рублей и, кроме того, провиант для себя и продовольствие для лошадей, урядники же и офицеры от 10 до 30 рублей в месяц. При подавлении вспыхнувшего в то время в Аравии возмущения участвовал и Диарбекирский чеченский полк.
Кроме того, некоторые чеченцы состоят на службе в пехотных войсках, расположенных в Карее, остальные затем проживают временно в окрестностях Муша, Эрзерума и Карса, где жители им уступают брошенные конюшни и другие постройки и оказывают пособие продуктами, многие добывают себе пропитание заработками. Вообще же чеченцы, за исключением разве состоящих на службе или обеспеченных каким-либо другим образом, собираются оставить Турцию и выжидают только удобного случая для возвращения на Кавказ’.
Это показание Джордиева, во многом справедливое, грешит только в показаниях о размещении чеченцев в азиатской Турции. Сообщаемые им сведения, что к югу от Диарбекира нет ни одного семейства горцев — неверно. Из донесения нашего консула в Эрзеруме оказывается, что переселенцы находятся в следующих местностях:
в Рас-аль-айне — 1200 сем.
в горных яйлах Сивасского вилайета:
в Сивасском санджаке — 47
в казе Бертак-Джака — 43
в казе Абхалиэ — 51
в казе Гавитиэ — 52
в санджаках Амасиэ — 25
в Халепском вилайете:
в казе Джардакли — 90
в казе Ибн-эль-Гази — 50
в казе Сырбык-Джариэ — 40
в санджаках Адана — 41
в Эрзерумском вилайете:
в санджаке Муш — 14
в санджаке Ханыз — 24
в санджаке Каре — 47
в санджаке Кыгы — 30
в Диарбекирском виайлете:
в санджаке Диарбекир — 55
в санджаке Сырт — 15
Итого — 1824 сем. Или 10000 душ.
Таким образом, из переселившихся в 1865 году в Турцию с лишком 22 тысяч душ, в 1871 году осталось лишь 10 тысяч, многие умерли от зловредного климата северной и средней Месопотамии.

IX.
Дагестан. — Война наша с лезгинами. — Выселение горцев в Турцию и противопоставляемые ему затруднения. — Политика князя Барятинского.
1859-1873 гг.

За Андийским хребтом, составляющим южную границу Чечни, лежит Дагестан, примыкающий восточною стороною к Каспийскому морю, а на юге и западе замыкающийся Главным Кавказским хребтом. Площадь его, имеющая вид прямолинейного треугольника, занимает пространство в 519 кв. миль или 23113 кв. верст. Это самая дикая, суровая и неприступная часть Кавказа. Среди почти полумиллионного ее населения, известного под именем лезгин, с давних времен образовалось множество обществ (Анди, Салатау, Гумбет и др.), союзов (Даргинский, Анкратльский, Ункратльский) и даже владений (Авария, ханства Казикумухское, Кюринское, Мехтулинекое, Кубинское и Дербентское, шахмальство Тарковское, уцмийство Кайтагское и маасумство Табасаранское), перенесшие свои названия на самих горцев, которых начали называть аварцами, даргинцами, казикумухами (или лаками), кюринцами и т. д.
Лезгины, сохранив в общественном устройстве первобытные формы, отличались воинственностью и любили независимость, а если в былое время подпадали под иноплеменное владычество, то только благодаря раздробленности на множество мелких племен, весьма редко сливавшихся в одну сплоченную общими интересами массу. В исторической нашей летописи за прошедшее столетие (XVIII век — Ред.) в особенности замечательны два похода русских в Дагестан: Петра I в 1722 году и графа Валериана Зубова в 1796 году. С водворением же нашим в Грузии, при Георгии XII, война с лезгинами почти не прекращалась, и только А.П. Ермолову, наводившему ужас своими экспедициями, удалось смирить горцев и удержать их в повиновении. При ближайших же его преемниках, когда среди лезгин начал распространяться мюридизм, принявший скоро политический характер, Дагестан снова восстал, имея на этот раз во главе своего движения людей, столько же замечательных умом, сколько проникнутых фанатизмом и безграничным честолюбием. Такими поборниками за свободу явились Кази-мулла (убит в 1832 году), отчасти Гамзат (убит в 1834 году) и, в особенности, Шамиль (умер в Медине в 1871 году), успевший в 1843 году вырвать из рук наших почти весь Дагестан и уничтожить, таким образом, плоды наших лучших экспедиций за время с 1832 по 1842 год. Экспедиция, предпринятая князем Воронцовым в 1845 году в Дарго (сухарная экспедиция), также кончилась для нас полной неудачей, влияние же Шамиля, уже упроченное, видимо начало усиливаться и с переменным счастьем удержалось им до пленения его князем Барятинским на Гунибе. Здесь, в центре Дагестана, завершилась 25 августа 1859 года почти шестидесятилетняя борьба наша с племенами Восточного Кавказа, и в жизни их наступила новая пора.
С утверждением нашего владычества в Дагестане, в прежних вольных обществах, а особенно, в приморской его части, также не раз проявлялось среди туземного населения стремление к уходу в Турцию, хотя далеко не в тех размерах, как мы это видели у черкесов и чеченцев. Обстоятельство это объясняется тем, что правительство разрешало увольнять ежегодно только определенное число семейств, которые получали паспорта под видом отправления на богомолье в Мекку, с уплатой за себя повинностей вперед за десять лет, причем им объявлялось, что после ухода их за границу, им возбраняется возвращение на родину. Такая мера давала возможность самым крайним фанатикам выселяться в Турцию беспрепятственно, и тем освобождала остальное население области от возбуждения с их стороны к выселению массами. В предшествовавшее до 1872 года время разрешалось увольнять таким способом из Дагестана до 150-ти семейств ежегодно, в 1872 году было разрешено уволить 250, а в 1873 году 300 семейств, выселилось, однако, в 1872 году только 120, а в 1873 году 179 семейств.
Но, скажем мы в заключение нашей статьи, если выселение дагестанских горцев не приняло громадных размеров, то единственным объяснением этого факта должно признать политику князя Барятинского, никогда не сочувствовавшего этому выселению и потому, придавая только наружный вид полной готовности ему содействовать, на самом деле ставившего ему непреодолимые преграды, к числу которых относится требование уплаты податей вперед за десять лет. Невозможность исполнить такое требование и объясняется приведенными выше цифрами изъявивших желание выселиться и действительно выселившихся.

Примечания

46 Абрек — горец, лихой наездник (джигит), не щадящий головы, также беглец, участвующий в шайке грабителей.
47 Кундухов Мусса-Алхас, из тагаурских алдар, родился в 1820 г. и воспитывался в Павловском кадетском корпусе, из которого выпущен в 1836 году корнетом, с состоянием по кавалерии при Отдельном Кавказском корпусе. В 1837 г. ему пожалован голубой мундир, а в следующем — чин поручика. В 1839 г. Кундухов был прикомандирован к Горскому казачьему полку и за отличие против горцев произведен в штаб-ротмистры, в 1841 г. ему пожалован орден Св. Владимира 4-й степени с бантом и чин ротмистра, в 1844 г. он был прикомандирован к Владикавказскому казачьему полку, в 1847 г. произведен в майоры, в 1849 г. назначен начальником команды горцев, отправленных на службу в Варшаву и командующим Кавказским конно-горским дивизионом, в 1850 г. произведен в подполковники, в 1852 г. назначен состоять при Отдельном Кавказском корпусе, в 1853 г. награжден золотой шашкой с надписью ‘За храбрость’, в 1857 г. произведен в полковники, в 1858 г. награжден орденом св. Владимира 3-й степени с мечами, в 1859 г. назначен начальником военно-осетинского округа и председателем комиссии, учрежденной при том округе, в 1860 г. назначен и. д. начальника чеченского округа и произведен в генерал-майоры, в 1861 г. утвержден в последней должности и награжден орденом Св. Станислава 1-й степени, в 1862 г. он удостоился получения ордена Св. Анны 1-й степени, а в 1863 г. был отчислен от должности начальника чеченского округа с состоянием по армейской кавалерии при Кавказской армии. Муса Кундухов принимал деятельное участие в экспедициях и войнах, так, он находился в 1837 г. в экспедиции для покорения Цебельды и при занятии мыса Адлер, в 1838 г. в экспедиции генерал-майора Симборского для занятия пункта на восточном берегу Черного моря и сооружении форта Александрии, в 1839 г. в движении генерала Головина в Дагестане, в 1840 г. в отряде подполковника Нестерова в Чечне, в 1841 г. в движении против Чир-кея и взятии Хубарских высот, в Аухе, при взятии Кишен-ауха и в движении к Ахты, в 1842, 1843,1844 и 1847 гг. в Чечне, в 1849 г. участвовал в походе против венгерцев, в 1853 г. в экспедиции в землю егерукаевцев и в делах с Магомед-Амином, в войну 1853—1856 гг. состоял в Александропольском отряде, в 1857, 1858, 1860 и 1861 гг. в походах в Чечне. Впоследствии, по выезде Кундухова из России, он в первые два или три года не имел в Турции никакого официального положения и только по истечении этого срока был пожалован в чин лива (генерал-майора), с назначением членом совета (меджлиса) 4-го Анатолийского корпуса, которого штаб находился в Эрзеруме. Но такое положение далеко не удовлетворило ожидания Кундухова, а потому он до самой войны 1877—1878 гг. удалялся от всякого участия в делах и жил в г. Сивасе, где была поселена часть выселившихся с ним чеченцев. По открытии войны он был назначен командиром кавалерийской дивизии, составленной большей частью из кавказских горцев, которой в мае 1877 г. под дер. Бегли-Ахмедом было нанесено сильное поражение, повлекшее за собой столь стремительное отступление турок, что палатки Кундухова и весь его обоз остались в наших руках. Затем Кундухов участвовал в сражении на Аладжинских высотах, находясь в той части турецкого отряда, которая была окружена нашими войсками. Так как конец сражения 3 октября и сдача турецких войск последовали поздно вечером, то Кундухов, Кази-Магома, сын Шамиля, и др., пользуясь темнотой, а также знанием русского языка и сходством их костюма с казачьим, обманным образом прошли ночью, пробираясь через Кагизман, к Эрзеруму. Таким образом, Кундухов избег плена и поэтому не был судим турецким правительством в числе пашей, плененных нашими войсками на Аладжинских высотах. После войны Кундухов командовал дивизией 4-го корпуса, расположенной в Ване и действовавшей в Курдистане. По последним сведениям, он оставил эту должность и выехал в Сивас. Когда спрашивали мнения турецких военных людей о Кундухове, то они обыкновенно отвечали: ‘Он умен и хорош для службы, но не по нас’. Это ‘не по нас’, в сущности, значило, что он хотел ввести в службу порядки русской дисциплины, что, само собой разумеется, не могло нравиться турецким военным людям, выработавшим в течение времени несколько своеобразные отношения между высшими и низшими чинами.
48 Из числа этих переселенцев 5 человек явились к главнокомандующему в Тифлис с просьбой о дозволении всем переселившимся чеченцам возвратиться на родину. Как в то время его императорское высочество князь Михаил Николаевич лично смотрел на дело переселения чеченцев и на их прошедшее положение, видно из резолюции его высочества, положенной на записке генерал-адъютанта Карцова: ‘Кровопролитие мне крайне прискорбно и сожалею, что не нашли возможным предупредить его. Если бы возможно было мне следовать влечению моего сердца, я бы немедленно впустил несчастных чеченцев в наши пределы’.
Берже Адольф Петрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Горные племена Кавказа, Берже Адольф Петрович, Год: 1879
  2. Присоединение Грузии к России 1799-1831, Берже Адольф Петрович, Год: 1872
  3. Хосров-мирза, Берже Адольф Петрович, Год: 1875
  4. Смерть А. С. Грибоедова, Берже Адольф Петрович, Год: 1874
  5. А. С. Грибоедов в Персии и на Кавказе 1818-1828, Берже Адольф Петрович, Год: 1873
  6. Император Николай на Кавказе в 1837 году, Берже Адольф Петрович, Год: 1876
  7. Посольство А. П. Ермолова в Персию, Берже Адольф Петрович, Год: 1870
  8. Литовцы, Кудринский Федот Андреевич, Год: 1905
Электронная библиотека