Выписка изъ жизни Князя Шаховскаго.
Продолженіе выписки изъ жизни Князя Шаховскаго.
——
К.
‘Встникъ Европы’. Часть XLI, No 17—18, 1808
Выписка из жизни Князя Шаховского, Шаховской Яков Петрович, Год: 1808
Время на прочтение: 23 минут(ы)
Описанія жизни многихъ славныхъ людей осмнадцатаго столтія изданы на Россійскомъ языкъ, по большей части переведенныя изъ иностранныхъ книгъ, или почерпнутыя изъ разныхъ чужихъ и своихъ источниковъ. Опыты доказали, что на сочинителей иноземныхъ полагаться не можно, своихъ собственныхъ записокъ историческихъ сего времени мы почти не имемъ, или можетъ быть онъ еще никому неизвстны, очень мало осталось очевидныхъ свидтелей царствованія Императрицы Елисаветы Петровны, а еще мене такихъ, которые, сохраня въ памяти событія временъ Анны Іоанновны, сообщили бы ихъ прилжному собирателю для составленія непрерывной цпи важнйшихъ произшествій. Дипломатикъ довольствуется точностію въ опредленіи времени, когда именно что случилось: Историкъ хочетъ знать главныя лица, ихъ нравы, склонности и страсти, сіи сильныя пружины великихъ перемнъ въ государствъ, иначе онъ не достигнетъ своей цли, не покажетъ связи между причиною и слдствіемъ, и замшается въ толп обыкновенныхъ лтописцовъ. Гд же возметъ онъ краски для картинъ своихъ, а особливо для изображенія главныхъ лицъ, ежели не изъ оставшихся записокъ очевидныхъ наблюдателей, опытныхъ и правдолюбивыхъ?
Рукопись, изъ которой беру нкоторыя мста, достойныя вниманія любопытныхъ читателей, называется Жизнь Князя Шаховскаго. Сей почтенный мужъ, послуживши отечеству врою и правдою, и въ старости своей получивши увольненіе отъ должностей государственныхъ, какъ для наставленія согражданъ своихъ, такъ и для собственнаго удовольствія по прозьб друзей кратко описалъ случившіяся съ нимъ важнйшія приключенія, пріятныя и непріятныя. Симъ полезнымъ дломъ занимался онъ живучи въ подмосковной своей деревн, на чистомъ воздухъ, ‘неимющемъ въ себ тхъ заразительныхъ частицъ, какія въ городахъ, а особливо въ домахъ у великомощныхъ накопляются отъ тснящейся толпы людей, разными смятеніями обремененныхъ.’ Тамъ, подъ прохладною тнью деревъ, еще въ молодости руками его насажденныхъ, проводилъ онъ по нскольку часовъ сидя надъ тетрадью, когда здоровье дозволяло ему наниматься сею работою. Иногда смотрлъ на летающихъ птичекъ, которыя примтя, что ихъ никто не стращаетъ, забавляли хозяина и самихъ себя пріятнымъ пніемъ, иногда съ орудіемъ въ рукахъ рано поутру выходилъ помогать своимъ садовникамъ, и охотно трудился до самаго обда, иногда спокойно любовался природой и полезными упражненіями сельскаго домоводства.
Дйствительный Тайный Совтникъ Князь Шаховской служилъ Государямъ Всероссійскимъ, начиная отъ Петра I до Екатерины II, былъ Генералъ-Прокуроромъ и Министромъ въ царствованіе Императрицы Елисаветы, потомъ Сенаторомъ при Екатеринъ II, отъ коей 1766 году получилъ увольненіе отъ всхъ длъ съ полнымъ по смерть ежегоднымъ жалованьемъ.
Онъ родился въ 1705 году, и съ осмилтняго возраста воспитывался въ дом дяди своего Князя Алекся Ивановича Шаховскаго по тогдашнему обыкновенію, которое, какъ видно изъ сего сочиненія, и для ныншняго времени достойно всеобщаго подражанія. Попечительный дядя безпрестанно твердилъ своему племяннику, чтобы онъ ‘стыдился длать дурное, а справедливость и добродтель предпочиталъ всему во всякихъ случаяхъ.’ Совтовалъ ему ‘часто размышлять о своихъ слабостяхъ и порокахъ, читать пристойныя лтамъ его и обстоятельствамъ описанія честныхъ и полезныхъ дяній мужей, оставившихъ по себ почтенное имя, и пріучать себя съ твердымъ духомъ слдовать по стопамъ ихъ.’
Смя ученія сего падало на хорошую землю. Князь Шаховской, во время долголтной службы своей, какъ военной такъ и гражданской, оказалъ отечеству важныя услуги. Будучи бъ Снод Оберъ-Прокуроромъ, кром неослабнаго исполненія должности, онъ преодолвши великія препятства, удержалъ получаемое Членами, вопреки узаконеніямъ, денежное жалованье, котораго осталось въ казн боле ста тысячь рублей, до новаго о томъ учрежденія.
Отравляя должность Генералъ-Кригсъ-Коммиссара, превозмогши вс происки и домогательства Великобританскаго Консула Вульфа, прекратилъ покупку Англійскихъ суконъ на солдатскую одежду, отъ чего Россійскія суконныя фабрики пришли въ состояніе довольствовать все войско собственными сукнами и множеству рабочихъ людей доставлять пропитаніе, сверхъ этого немалыя денежныя суммы, прежде получаемыя Англичанами, остались въ государств. — Во время Прусской воины, отъ бывшей тогда Конференціи Министровъ дано повелніе, вещи для заграничнаго войска потребныя купить вн Государства у чужестранцовъ. Князь Шаховской осмлился противъ указа подать Министрамъ представленіе, въ которомъ изъяснилъ, сколь великая сумма денегъ въ Государствъ убудетъ въ пользу иностранцевъ, и какое множество внутреннихъ произведеній Россіи останется безъ обработанія и употребленія, а людей безъ дла и пропитанія. Онъ тогда же лично подалъ Императриц записку, и Конференція должна была, отмнивъ свое опредленіе, поручить ему вс потребныя для войска вещи приготовлять внутри Россіи и отправлять за границу.
Будучи Генералъ-Прокуроромъ, Князь Шаховской склонилъ Сенаторовъ поровнять сборъ денегъ съ черносошныхъ и государственныхъ крестьянъ съ помщичьими доходами, отъ чего въ казну прибыло 500,000 рублей ежегоднаго дохода. По его старанію дозволено помщикамъ дворовыхъ людей своихъ и крестьянъ за худые поступки отдавать Правительству съ зачетомъ вмсто рекрутъ, для отсылки въ Сибирь на поселеніе, слдствіемъ сего есть то, что въ пустыхъ тамошнихъ мстахъ нын явились многолюдныя деревни и заведено землепашество. — Противъ даннаго Сенату предложенія и плана отъ сильнаго въ то время вельможи, Графа Петра Ивановича Шувалова, объ уменьшеніи всу въ мдныхъ деньгахъ, на что уже вс Сенаторы согласились, Князь Шаховской письменно изъявилъ свое мнніе о неудобности сего дла, донесъ о томъ Императриц и остановилъ дальнйшее производство.
Сенатомъ и Снодомъ опредлено было вс Архіерейскія и монастырскія деревни со всми доходами предоставить полному вдомству и распоряженію Властей духовныхъ, съ тмъ только чтобъ онъ взносили въ казну ежегодно по 400,000 рублей. Князь остановилъ сіе опредленіе, и домогался другаго ршенія, сходнаго съ Имянными о томъ указами. Наконецъ Екатерина II поручила ему сочинишь, утвержденный потомъ и подписанный Ея Величествомъ, указъ о разсмотрніи сего важнаго дла въ особой Коммиссіи. Слдствія извстны.
Сообщивъ такимъ образомъ нкоторыя свднія, до особы и заслугъ Князя Шаховскаго касающіяся, выпишу любопытнйшія приключенія изъ его жизни. Ненужныя мста будутъ пропущены, другія сокращены, и все вообще предложено въ иномъ видъ относительно къ слогу, впрочемъ смыслъ не потерпитъ ни малйшей перемны.
‘Герцогъ Биронъ и Кабинетный Министръ Оберъ-шталмейстеръ Артемій Петровичь Волынской были ко мн очень благосклонны. Послдній, часто разговаривая со мною о длахъ государственныхъ, поселилъ во мн высокое мнніе о любви его къ отечеству, о ревности, и о слав Монаршей, объ усердіи къ польз общественной. Но увы! сія довренность его была горестнымъ предзнаменованіемъ великой опасности, мн угрожавшей.’
‘Въ одинъ день Г. Волынской увидвши меня во дворц, далъ знать, что желаетъ говорить со мною: ввечеру я къ нему явился. Вотъ, другъ мой! сказалъ онъ мн весьма благосклонно: вчера я имлъ счастіе выхвалить ваши достоинства Императриц и Герцогу Бирону, готовьтесь быть Сенаторомъ. — Я пожаловался такому извстію, и день ото дня ожидалъ столь пріятной перемны, не зная, что уже тогда созрвали способы въ погубленію Волынскаго, и что вс посщавшіе домъ его были замчаемы. Скоро потомъ открылось, что онъ навлекъ на себя ненависть Герцога Бирона. Сверхъ того зналъ я, что между Волынскимъ и другимъ Кабинетнымъ же Министромъ Г. О** была тайная вражда, и что оба они имя сильныхъ друзей? весьма неблагопріятствовали одинъ другому, однакожъ по неопытности своей думалъ я? что такое несогласіе не только неопасно, но иногда еще ободряетъ и укрпляетъ душу для важнйшихъ подвиговъ, и потому совсмъ не ожидая никакой бды, по прежнему здилъ къ своему благодтелю, которой уже съ нкотораго времени казался мн задумчивымъ.’
‘Черезъ нсколько дней случилось мн быть въ домъ Генералъ-Полиціймейстера Василья едоровича Салтыкова. Между тмъ какъ я разговаривалъ съ нимъ о разныхъ длахъ, вошедшій Секретарь объявилъ своему начальнику, что будучи призванъ въ Кабинетъ Государыни къ Министрамъ, видлъ тамъ подписанный указъ объ опредленіи въ Полицію на мсто Его Превосходительства новыхъ членовъ, а именно Бригадира Унковскаго, Совтника Зыбина и Ротмистра Конной Гвардіи Князя Шаховскаго. Г. Солтыковъ, радуясь ото всего сердца, что избавился отъ хлопотной своей должности, поздравлялъ меня съ полученіемъ такого хорошаго мста. Но я, ожидавшій себ другаго назначенія, никакъ не хотлъ тому врить, приводя на память милостивое ко мн расположеніе Волынскаго и Герцога Бирона, и въ тужъ минуту, въ крайнемъ безпокойствъ, похалъ къ моему благодтелю.’
‘Волынской встртилъ меня сими словами: Знаю, другъ мой, о твоемъ приключеніи, тому я причиною. Ради Бога не оскорбляйся и потерпи, можетъ быть успю что нибудь лучшее для тебя сдлать. — Разговоръ нашъ скоро окончился. Пріхавши домой, я проводилъ ночь въ горестномъ безпокойств, и на другой день вступилъ въ новую свою должность съ двумя товарищами. Въ то же время Волынскому уже не велно было вызжать изъ дому. Я, не имя никакихъ общихъ съ нимъ намреній, и не слышавъ отъ него никакихъ сужденій, кром полезныхъ и усердіе къ Монархин и отечеству являющихъ, продолжалъ здить къ нему по прежнему.’
,,Спустя немного составлена изъ первйшихъ чиновъ коммиссіи для произведенія надъ нимъ слдственнаго дла. Я совсмъ не воображалъ, чтобы злость человческая могла погубить невинность, и не вдая за собою никакихъ порочныхъ поступковъ, отнюдь не думалъ, чтобы опредленіе меня въ Полицію было косвеннымъ слдствіемъ недоброжелательства и мщенія.’
‘Прошло еще нсколько дней, Волынской уже содержался въ Петропавловской крпости. Мн вздумалось просить Герцога Бирона, чтобы его предстательствомъ избавленъ я былъ отъ такой должности, которой исправлять по незнанію своему не могу и охоты не имю, и чтобъ по склонности моей къ военной служб опредлили меня въ армію Полковникомъ. Его Свтлость отвчалъ съ видомъ нсколько суровымъ, что онъ того не знаетъ, и чтобъ я поговорилъ съ Министрами, которые ко мн весьма благосклонны. Я ничего не подозрвая, просилъ дозволенія подать челобитную Императриц. Биронъ согласился, а я принявъ его согласіе за доброе для себя начало, тотчасъ написалъ челобитную, и на другой же день подалъ Императриц, будучи въ твердой надежд, что скоро послдуетъ выгодное ршеніе.’
‘Судъ производился надъ моимъ благодтелемъ подъ руководствомъ его недоброхотовъ. Съ нимъ поступаемо было весьма неласково. О семъ приключеніи носились въ городъ разные толки, между прочимъ говорили о друзьяхъ Волынскаго и любимцахъ, въ числ которыхъ и меня полагали. Такія всти не радовали меня, тмъ боле что на челобитную мою не было никакого ршенія, и что бывшіе тогда Кабинетные Министры на мои прошенія о томъ же длъ коротко и холодно отвчали. Надежда моя исчезала, и я начиналъ опасаться. Одинъ изъ пріятелей увидвшись со мной наедин, совтовалъ мн потерпть, и до времени не скучать никакими о себ напоминаніями. Будучи въ крайнемъ недоумніи, я просилъ его растолковать мн, что все сіе значитъ, но онъ, какъ человкъ опытной и осторожной, сказалъ мн на ухо, дружески пожавъ мою руку: будьте довольны, что и это объявилъ вамъ при ныншнихъ обстоятельствахъ, время само вамъ все откроетъ. Такой отвтъ заставилъ меня еще боле безпокоиться. Судъ надъ Волынскимъ и его друзьями производился нсколько недль. Преступленіе ихъ мн неизвстно. Жизнь ихъ окончилась на площади поносною смертію, нкоторые по наказаніи сосланы, меня же невиннаго сохранилъ Всевидящій.’
‘Спустя потомъ нсколько времени Императрица Анна Іоанновна скончалась и Герцогъ Биронъ объявленъ правителемъ Имперіи до возраста малолтнаго Іоанна. При семъ новомъ правительств многіе получили чины и награжденія. Тогда я опять отважился написать челобитную объ опредленіи меня Полковникомъ въ армію и подать оную Герцогу, хотя Его Высочество (такъ тогда начали называть Регента) уже давно никакихъ знаковъ благосклонности мн не оказывалъ. Провиднію угодно было ободрить меня для новыхъ искушеній, ибо Герцогъ принявъ ласково мою челобитную, въ тужъ минуту надписалъ на ней, что я пожалованъ Статскимъ Совтникомъ и главнымъ членомъ Полиціи. Вотъ, Князь Шаховской! — весьма благосклонно сказалъ мн Биронъ, подошедши ко мн, когда я предсталъ Его Высочеству для изъявленія моей благодарности: — я не забылъ дружбы дяди твоего, а ты промнялъ-было меня на Волынскаго, но я теперь все предаю забвенію, будь увренъ, что я твой всегдашній доброжелатель. — Такое привтствіе Регента сдлало меня велерчивымъ, и я поклонясь низко, отвчалъ, что мн надлежало честными поступками заслуживать благосклонность Волынскаго, ибо онъ былъ Кабинетнымъ Министромъ, пользовался отличною довренностію Императрицы, и могъ возводить и низлагать людей по заслугамъ, а что я не имлъ участія въ его преступленіи, о томъ видно изъ дла. — Герцогъ повторилъ, что все прошедшее забываетъ, и мы разстались.’
‘Въ то же утро вступилъ я въ должность по новому своему званію, и усплъ еще изъ Полиціи захать во дворецъ. Тамъ нашелъ я многихъ чиновниковъ, съ голубыми и красными лентами. Вс обошлись до мною очень ласково, совсмъ не по прежнему. Вышедшій изъ внутреннихъ комнатъ каммердинеръ указалъ мн на дверь, давая знать, чтобъ я шелъ въ оную. Въ третей комнатъ увидлъ я Герцога, сидящаго въ спальномъ плать съ чашкою кофе. Велвши подать и мн чашку, онъ указалъ на ближнія кресла. Я не привыкъ сидть передъ Его Высочествомъ, и началъ было отрицаться поклонами, донося между тмъ о себ, что сего же утра вступилъ въ новую свою должность, но Герцогъ принудилъ меня ссть, и съ ласковыми привтствіями подчивалъ чашкою кофе. ,,Я увренъ, — сказалъ онъ мн потомъ — въ теб есть столько разума, чтобъ нашу Полицію привести въ лучшее состояніе. Когда понадобится теб кто-нибудь въ помощь, или потребны будутъ какія-либо особыя вспоможенія: скажи мн, все получишь» Изъявивъ нижайшую благодарность Его Высочеству, я просилъ о непреложной его ко мн милости и покровительств, тмъ боле что отправляя безпристрастно новую должность, могу нажить сильныхъ непріятелей. Герцогъ всталъ съ креселъ, подалъ мн одну руку, протянулъ другую къ двери, и сказалъ: ‘Сюда можете во всякое время входить безъ докладу, не бойтесь никого, поступайте честно, и говорите со мною обо всемъ искренно и справедливо: а я васъ не выдамъ, и постараюсь награждать ваши заслуги, будьте въ томъ уврены.’ Герцогъ тотчасъ началъ одваться, а я поклонясь вышелъ. Проходя мимо знатныхъ господъ, ожидающихъ Регента, я снова осыпанъ былъ учтивыми привтствіями, а особливо отъ остряковъ, умющихъ лицемрить. Одни спрашивали меня, скоро ли Герцогъ выдетъ, другіе поздравляли съ новымъ благополучіемъ.’
‘Я въ полномъ удовольствіи похалъ домой придумывать разные способы къ успшному отправленію новой своей должности, и черезъ нсколько дней сочинилъ правила для полицейскаго порядка. Мн вздумалось, не подавая Кабинетнымъ Министрамъ доклада моего, прежде показать его Герцогу Бирону, моему высокому покровителю, и получить его одобреніе. Въ одинъ день пріхавши къ нему передъ вечеромъ, я узналъ отъ каммердинера, что у него сидятъ Генералъ-Фелдмаршалъ Графъ Минихъ и Президентъ Коммерцъ Коллегіи Баронъ Менгденъ. И такъ не разсудивши за благо явиться къ нимъ съ полицейскимъ своимъ учрежденіемъ, я похалъ домой, ибо тогда уже было поздно. Долго не могъ я заснуть, занимаясь въ мысляхъ своимъ планомъ, и тмъ, какъ бы на другой день поране представить докладъ свой Герцогу. Это было, помнится мн, въ Декабрь мсяцъ 1740 года.
‘Еще до разсвту разбудилъ меня полицейскій Офицеръ, прихавшій объявить мн, что во дворцъ собирается множество людей, что полки гвардіи туда же идутъ, что Принцесса Анна приняла государственное правленіе, и что Герцогъ Биронъ и Министръ Графъ Бестужевъ взяты Фелдмаршаломъ Минихомъ подъ стражу. Будучи въ крайнемъ смятеніи, тотчасъ поскакалъ я во дворецъ, продрался сквозь шумную толпу народа, взбжалъ вверхъ по лстницамъ въ палаты, и увидвъ гвардейскихъ офицеровъ и солдатъ, безпечно ходящихъ въ разныя стороны, не зналъ, къ кому пристать и куда идти дале. Въ дворцовой зал нашелъ я множество разныхъ чиновниковъ, по большей части статскихъ, тснящихся въ дверяхъ къ придворной церкви, которая также была наполнена людьми и освщена великолпно. Тутъ одинъ знакомой гвардейской офицеръ въ радостномъ восторг ухвативъ меня за руку, началъ поздравлять съ новою Правительницею, а примтивъ, что я ничего еще не знаю, разсказалъ мн о случившемся, и совтовалъ протсниться въ церковь. Сіе подробное увдомленіе поразило меня. Отмнныя ко мн милости Герцога Бирона — сказалъ я самъ себ — сдлаютъ то же, что знакомство съ Волынскимъ, и дай Боже, чтобъ еще худшимъ не окончилось! Мои знакомые являлись въ разныхъ личинахъ, одни, имя въ рукахъ бумагу, кричали: истинныя дти отечества! извольте подписываться въ врности нашей всемилостивйшей Правительниц, и ступайте въ церковь цловать Крестъ и Евангеліе, другіе, спрашивая между собою какъ и что писать, вырывали изъ рукъ чернильницу и перья, и подписывались, третьи тснились въ церковь присягать и кланяться находившейся тамъ Правительниц. Такимъ образомъ удостоившись и я подписаться, и продравшись въ церковь, сталъ позади господъ, окружающихъ Принцессу. Я думалъ, что по моему званію должно мн быть подл Правительницы и ожидать ея повелній, но увы! скоро почувствовалъ, сколь непріятно было мое положеніе. Нкоторые изъ господъ, удостоившихся оказать услуги свои Принцесс, посматривали на меня съ крайнимъ презрніемъ, другіе, усмхаясь язвительно, спрашивали меня, каковъ я въ своемъ здоровъ, и все ли со мною благополучно, а площадные наши звонари, подл меня стоявшіе, громко разсказывали, какъ я пользовался милостями Бирона, и какъ былъ его любимцемъ. Почти цлой день ходилъ я во дворц между людьми, и не получая никакихъ по должности моей приказаній ни отъ Правительницы, ни отъ Министровъ, съ прискорбною душею похалъ домой. На другой или на третій день опредленъ въ Генералъ-Полиціймейстеры Тайный Совтникъ и Сенаторъ едоръ Васильевичь Наумовъ. Обо мн не сказано ни слова. Но какъ я самъ себя отршить отъ Полиціи не осмлился, то и остался его товарищемъ, ожидая что будетъ дале.’
,,Новой Генералъ-Полиціймейстеръ началъ со мною обходишься весьма ласково, и возлагать на меня разныя препорученія, какъ на человка свдущаго въ длахъ полицейскихъ. Я скоро замтилъ, что меня употребляли вмсто кочерги, которою въ печи жаръ загребаютъ, но боясь худшей участи за прежнюю ко мн довренность Герцога Бирона, принужденъ былъ молчать и повиноваться.’
‘Нкто изъ пріятелей моихъ и Графа Михайла Гавриловича Головкина, занявшаго тогда важнйшую должность государственную, пенялъ мн, для чего не зжу къ сему новоопредленному Министру и не ищу его благосклонности, прибавивъ къ тому, что Его Сіятельство не одинъ уже разъ очень хорошо обо мн отзывался. Я чувствовалъ, что мн весьма нуженъ былъ сильный покровитель, Черезъ нсколько дней, Генералъ-Полиціймейстеръ по причинъ болзни своей поручилъ мн увдомишь объ одномъ длъ Кабинетныхъ Министровъ и подать имъ короткія записки. Графъ Остерманъ и Князь Черкаскій сказали мн: хорошо, разсмотримъ, теперь не время, Графъ Головкинъ, положивъ записку въ карманъ и приказавъ мн ссть, началъ разговаривать со мною о длахъ полицейскихъ, о прежней моей службъ въ полкахъ, и о произшествіяхъ, по окончаній Турецкой войны со мною случившихся. Онъ слушалъ меня охотно. Посл учтивыхъ и выгодныхъ для меня привтствій, Графъ просилъ, чтобъ я остался у него отобдать, и впредь посщалъ бы домъ его. Супруга его, Графиня Екатерина Ивановна, которая считалась мн родственницею по матери, за столомъ разговаривала со мною также весьма благосклонно. Побывавши еще нсколько разъ въ домъ Графа Головкина, я полюбилъ его всмъ сердцемъ и удостоился заслужить его дружбу. Въ немъ нашелъ я достоинаго сына отечества и твердаго защитника справедливости. Черезъ нсколько мсяцовъ, по его содйствію и ходатайству я пожалованъ въ Сенаторы.’
‘Сей добродтельный мужъ часто подавалъ мн полезные совты, изъяснялъ должности гражданина и патріота, и доказывалъ, что людей надобно отличать не по дружб къ нимъ, но по заслугамъ ихъ и по душевнымъ достоинствамъ. Для существенной пользы общества, говорилъ почтенный мой благодтель, не должно производишь въ чины военные и статскіе ни для угожденія, ни по пристрастію, хотя бы за то стали бранить насъ и ненавидть. Засдая въ Сенат я охотно занимался длами и старался показать свое усердіе, во всемъ руководствуясь честными и разумными наставленіями своего благодтеля.’
‘Ноября 24-го, въ день имянинъ Графини Екатерины Ивановны, былъ пышной праздникъ въ домъ Г. Головкина. Не нужно сказывать? что ласкатели толпились передъ хозяйкою, ближнею свойственницею Принцессы Правительницы {Графиня Головкина, по отц Княжна Ромодановская, а по матери Салтыкова, отъ родной сестры Царицы Парасковіи еодоровны рожденная, была тетка Принцессы Правительницы.}. Почтенный мой благодтель видлъ вс притворства сихъ поклонниковъ. Разговаривая со мною въ тотъ день, онъ угадывалъ, что посл такого благополучія должно съ нимъ случишься несчастіе, почему и не радовался блеску великолпія, а особливо тогда чувствуя подагру, хирагру и боль головную. Я по короткому знакомству въ дом, подчивалъ знатнйшихъ гостей, и распоряжалъ пиршествомъ, которое продолжалось до полуночи, по окончаніи всего, какъ будто предвидя горестную, вчную разлуку съ хозяиномъ, зашелъ къ нему проститься. Онъ слабымъ голосомъ благодарилъ меня, сожаллъ о моемъ безпокойств, и желалъ мн пріятнаго отдыха.’
‘Я прихалъ домой, будучи въ немаломъ удовольствіи, мн представлялись въ умъ счастливые успхи по моей службъ. Голова моя была наполнена пріятными размышленіями о томъ, что я уже Сенаторъ, что засдаю между стариками, знаменитыми по чинамъ своимъ и заслугамъ, что будучи любимцемъ такого сильнаго Министра, не только не имю причины бояться какихъ-либо злоключеній, но еще могу ласкать себя новыми успхами. Мн тогда совсмъ не приходило на мысль, что прочнаго ничего нтъ на свтъ, и что между счастіемъ и несчастіемъ разстояніе весьма не великое. Лишь только-было я уснулъ, какъ громкой голосъ и необычайной стукъ въ ставень моей спальни разбудилъ меня. Сенатской Экзекуторъ кричалъ изо всей силы, чтобъ халъ я какъ можно скоре во дворецъ Цесаревны, которая, говорилъ онъ, ‘приняла уже государственное правленіе, а я теперь бгу объявить о томъ прочимъ Сенаторамъ.’
,,Не знавши прежде ни о какихъ предпріятіяхъ, и даже не имвъ ни малйшей причины къ догадкамъ, я сперва подумалъ было, не рехнулся ли господинъ Экзекуторъ, но скоро потомъ увидевъ бгущихъ людей, немедленно похалъ. Народъ толпился на улицахъ, полки гвардіи стояли рядами вокругъ дворца, въ нкоторыхъ мстахъ раскладывали огни, въ другихъ пили вино, чтобъ согрться отъ стужи, повсюду раздавались восклицанія многихъ голосовъ: здравствуй наша Матушка Императрица Елисавета Пеировна! Я долженъ былъ встать изъ кареты еще далеко отъ дворца, и пшкомъ сквозь тсноту продираться. У самаго входа увидлъ я своего товарища, Сенатора Князя Алекся Дмитріевича Голицына, которой также ничего не зналъ о случившемся. Мы пошли дале. Въ третіей палат нашли многихъ знатныхъ чиновниковъ, и въ тужъ минуту Петръ Ивановичь Шуваловъ, Каммергеръ Ея Величества, во изъявленіе великой радости поцловавши насъ? кратко разсказалъ о начатомъ и съ Божіею помощію благополучно окончанномъ дл, также и о томъ что Минихъ, Остерманъ и Головкинъ уже взяты подъ стражу. Тутъ явился Василій едоровичь Салтыковъ, бывшій прежде Генералъ Полиціймейстеромъ и оказавшій важныя услуги при сей перемн, онъ тогда ко мн былъ уже неблагосклоненъ, а зятя своего, со мною вмст пришедшаго Князя Голицына, совсмъ не жаловалъ. Сей господинъ Салтыковъ ухватилъ меня за руку, и смючись громко сказалъ: Вотъ Сенаторъ стоитъ! Я отвчалъ ему съ видомъ почтительнымъ, Сенаторы, сударь! Салтыковъ захохотавши еще громче, вскричалъ: что теперь скажете, Сенаторы? Видя, что около насъ уже составился кругъ любопытныхъ, я спросилъ его, по какому праву онъ потчуетъ насъ такими привтствіями, тогда какъ вс радуются! Онъ отвчалъ съ видомъ ласковымъ, смясь: ‘другъ мой! я теперь отъ великой радости вн себя, любовь дружеская, а не иная причина заставила меня говорить такимъ образомъ, сердечно желаю вамъ всякаго благополучія, и поздравляю со всеобщимъ веселіемъ.’ Скоро потомъ Императрица вышла изъ внутреннихъ покоевъ своихъ въ ту палату, гд вс мы находились, и милостиво принимая всеподданнйішя поздравленія, дозволила цловать намъ свою Монаршую руку. Намъ всмъ велно было идти къ присяг въ зимній дворецъ, куда и Ея Величество отправиться изволила въ большой лине, съ охранявшими Августъйшую Особу Ея гранодерами Преображенскаго полку, мимо гвардейскихъ солдатъ сшоявшихъ рядами.’
‘Нсколько дней были во дворц многолюдныя собранія. Не рдко и я призжалъ туда единственно для того, не узнаю ли о себ чего-нибудь. Со мною обходились какъ съ любимцемъ Министра, впадшаго въ немилость. Видлъ я, что люди, которые прежде ласкали меня, въ сіе время явно оказывали мн холодность свою и даже презрніе. По уничтоженіи прежняго Кабинета, оставшійся на свобод Министръ Князь Черкаской помщенъ въ число Сенаторовъ, а произведенные въ Сенаторы въ правленіе Принцессы Анны пять человкъ, въ числ коихъ и я находился, лишены сего званія. И такъ я остался безъ мста. ‘
,,Столь часто случающіяся со мною непріятныя перемны наконецъ произвели во мн совершенное омерзніе ко всмъ тщеславнымъ замысламъ. Я ршился не употреблять никакихъ происковъ, сидть дома съ мертвыми друзьями и ожидать конца своей участи, которая, по моему мннію, не общала ничего хорошаго, ибо надъ Графомъ Головкинымъ и надъ его товарищами производился судъ въ особо учрежденной Коммиссіи.’
‘Въ одно утро явился у меня присланный Офицеръ съ повелніемъ, дабы я немедленно въ сенатъ прихалъ. Фортун угодно было въ тотъ день позабавиться надо мною. Когда вошелъ я въ первую палату, находившійся тутъ Сенатской Офицеръ, которой прежде на крыльц встрчалъ меня и съ почтеніемъ провожалъ по лстницамъ до самаго присудствія, стоя на одномъ мстъ поклонился мн какъ незнакомому. На вопросъ мой, гд г-нъ Экзекуторъ, и могу ли идти дале, онъ спокойно указалъ мн рукою на дверь, говоря, что тамъ найду его. Господинъ Экзекуторъ, которой не задолго передъ тмъ называлъ меня своимъ палтрономъ, и не иначе какъ стоя разговаривалъ со мною, привставъ немного указалъ на стулъ, давая знать, чтобъ я слъ, словомъ, онъ принялъ меня, какъ обыкновеннаго челобитчика и сказалъ, что обо мн доложитъ. Холодные и непочтительные вопросы, таинственныя слова и короткіе отвты нкоторыхъ чиновниковъ, а особливо Оберъ-Прокурора, которой веллъ мн на другой день прихать, погрузили меня въ уныніе. Вспомня любимую пословицу свою изъ Священнаго Писанія: Господъ мой и Богъ мой, на Него уповаю, имъ и спасуся, я пошелъ обратно, чтобъ хать домой, но тутъ же повстрчался съ однимъ знакомымъ, и узналъ отъ него, что меня опредлили въ Святишій Снодъ Оберъ-Прокуроромъ, и что исполненіе сего дла отложено до слдующаго дня по нкоторымъ причинамъ.’
Въ самомъ длъ, на другой день объявлено мн о помилованіи меня въ Оберъ-Прокуроры изъ Сенаторовъ, по ходатайству благодтелей. При вступленіи въ новую должность, весьма непріятно мн было видть, когда Экзекуторъ Снода, равнаго чина съ Сенатскимъ, встрчалъ меня съ нсколькими Секретарями на лстниц, и со всею свитою провожалъ до присудственной палаты очищая дорогу.’
Судьб угодно было, чтобы новая должность моя началась горестнымъ для меня исполненіемъ важнаго препорученія. Генералъ-Прокуроръ, Князь Трубецкой далъ мн письменное повелніе отравить въ ссылку несчастныхъ вельможъ и нкоторыхъ чиновниковъ, подтвердивъ чтобы на разсвт слдующаго дня никого изъ нихъ не было уже въ столиц. Притомъ велно мн объявить женамъ ихъ, что ежели хотятъ, могутъ хать въ назначенныя мста вмст съ мужьями своими. Сдлавши вс нужныя приготовленія, немедленно похалъ я въ Петропавловскую крпость. Въ сумерьки явился ко мн на главномъ караулъ гвардейской офицеръ съ донесеніемъ, что все готово къ отправленію Графа О**, и что сани уже подвезены къ крыльцу той казармы, въ которой находился несчастный. Мн надлежало самому лично объявить ему Высочайшую волю, и при своихъ глазахъ его отправить.
Вошедши въ казарму, я увидлъ бывшаго Кабинетъ-Министра, Графа О**, лежащаго и громко стенящаго отъ подагры. Онъ съ сокрушеніемъ сердца жаллъ о прогнваніи Всемилостивйшей Государыни, и просилъ, чтобъ я исходатайствовалъ дтямъ его великодушное покровительство Ея Величества. Между тмъ какъ находившійся тутъ чиновникъ, по данному мн повелнію, записывалъ слова бывшаго Министра, я объявилъ ему Высочайшій указъ, а офицеру веллъ, поднявъ сего несчастнаго бережно съ постелью, отнести къ санямъ и хать въ назначенное мсто. Жена его съ нимъ же отправилась. Не буду описывать мучительной ея горести.
Лишь только успли отъхать нсколько саженей, какъ другой гвардейской же офицеръ, назначенной препровождать бывшаго Оберъ-Гофъ-Маршала Графа Левенгольда, донесъ мн, что и онъ совсмъ готовъ къ отъзду. Вручивши ему, какъ и всмъ другимъ, письменное наставленіе и сдлавъ нужныя приказанія на словахъ, я пошелъ къ заключенному. Въ обширной и темной казарм я увидлъ человка, въ робости и смятеніи духа обнимающаго мои колна, со всклокоченными на голов волосами, съ оброслою бородою, съ блднымъ лицемъ, со впалыми щеками, въ замаранной одеждъ. Онъ говорилъ такъ тихо, что я не могъ разслушать рчей его. Принявъ его за простаго колодника, я приказалъ отвести его отъ себя, и спрашивалъ, въ которомъ углу казармы находится бывшій Графъ Левенгольдъ. Услышавъ же, что онъ передо мною, я пораженъ былъ смятеніемъ и горестію. Противъ желанія своего я вспомнилъ о прежней жизни Левенгольда: воображенію моему представлялись отличная довренность у Двора, богатство, пышность, всеобщее уваженіе, глаза мои видли темницу, бдность, несчастіе. И со мною то же случишься можетъ, думалъ я, и старался укрпить себя бодростію. Объявивъ Левенгольду Высочайшій указъ, я веллъ офицеру исполнять свое дло.
Очередь дошла до Графа Миниха. Идучи къ его казармъ, я мысленно говорилъ самъ себ: ‘Готовься увидть зрлище, которое должно научить тебя не полагаться ни на разумъ свои, ни на фортуну! Готовься увидть героя, нкогда, съ полною довренностію отъ Монарховъ, начальствовавшаго надъ многочисленными войсками, не одинъ разъ увнчаннаго побдоносными лаврами, не одинъ разъ въ похвальныхъ одахъ наименованнаго Россійскимъ Сципіономъ! Того знаменитаго военачальника, коего особу я удостоился въ послднюю воину съ Турками охранять со ввренными мн эскадронами конной гвардіи, того вельможу, коего милостей искать я старался, того любимца фортуны, которой Герцога Бирона свергнулъ съ высоты величія, увижу какъ преступника, всхъ почестей лишеннаго, по объявленіи опредленной ему смертной казни на лобномъ мстъ получившаго прощеніе, и наконецъ отсылаемаго въ дальнйшій край Сибири. Я мучился представляя себ, что найду его растерзаннымъ горестію.
Минихъ стоялъ подлъ окна ко входу спиою, когда я вошелъ въ казарму. Оборотясь онъ подошелъ ко мн, и ожидалъ, что я говорить стану. Въ быстрыхъ взорахъ его оказывалась та же холодная неустрашимость, какую неоднократно имлъ я случай замтить во время жаркихъ съ непріятелемъ сраженій. Равнодушіе героя увеличило во мн къ особъ его почтеніе, которое однакожь изъявлять тогда было для меня неприлично и опасно. Я по возможности укрпясь бодростію, приступилъ къ исполненію порученнаго мн дла. Объявляя указъ, я замтилъ на лиц Миниха признаки боле досады, нежели печали и страха. Онъ выслушалъ слова мои, поднялъ руки свои и взоры къ небу, и сказалъ громко: ‘Боже! благослови Ея Величество, и Ея царствованіе!’ Потомъ, потупивъ глаза и помолчавъ нсколько, прибавилъ, ‘Теперь, когда уже мн ни желать, ни ожидать ничего не осталось, осмливаюсь просить только объ одной милости, а именно, чтобы отправленъ былъ со мною пасторъ для сохраненія души моей отъ вчной погибели.’ Я отвчалъ, что о семъ донесу кому слдуетъ. Супруга его, также непоказавшая внутренняго смятенія духа своего, держа въ рукъ чайникъ съ приборомъ, ждала минуты отъзда. Все было готово, и они отправлены подобно прежнимъ.
Было уже около трехъ часовъ посл полуночи. Я усталъ и отъ ходьбы и отъ всего что видлъ и слышалъ, но еще оставалось выпроводить Графа Головкина бывшаго моего благотворителя, искренно мною любимаго и почитаемаго. Съ головою, наполненною мыслями о прежнемъ благополучіи Министра, объ имянинномъ праздник, въ послдній разъ мною проведенномъ въ его домъ, и о теперешнемъ его бдственномъ состояніи, вошелъ я въ казарму. Сердце мое стснилось отъ жалости, когда взглянулъ я на сего почтеннаго мужа. По длиннымъ волосамъ, по блдному лицу, по слабо движущимся глазамъ едва можно было узнать несчастнаго страдальца. Онъ горько стоналъ отъ мучившей его подагры и хирагры, сидлъ неподвижно, владя только одною рукою. Тогдашнія обстоятельства необходимо требовали, чтобъ я, исполняя долгъ свои, какъ возможно скрывалъ жалость, которая на лиц моемъ и въ глазахъ ясно изображалась.
Съ прискорбнымъ видомъ выслушавъ объявленный мною указъ, онъ жалостно взглянулъ на меня, и сказалъ: ‘нын почитаю себя сугубо несчастнымъ, потому особливо что, будучи воспитанъ въ изобиліи и до сихъ поръ никогда не испытавъ тягости бдствій, теперь не имю силъ для понесенія оныхъ.’ Я не могъ бы отъ слезъ удержаться, еслибъ въ ту минуту не явился предо мною гвардейскій офицеръ, присланный отъ Трубецкаго освдомиться объ успхъ данныхъ мн порученій. Осталось, кром Головкина, отправить еще трехъ: Каммергера и Президента Коммерцъ-Коллегіи Барона Менгдена, Дйствительнаго Статскаго Совтника Темирязева и Кабинетнаго Секретаря Яковлева. Я приказалъ донести Министру, что уповаю до разсвта всхъ выслать изъ столицы. Моего несчастнаго благодтеля бережно понесли съ постелью къ санямъ, за нимъ пошла его супруга, которая въ сіе время казалась великодушне своего мужа. Въ слдъ за нимъ равнымъ образомъ отправлены и другіе, выше упомянутые, но о нихъ для краткости умалчиваю.
Присутствуя въ главномъ Коммиссаріат въ Москв, я старался по тогдашнему военному времени все исполнять какъ можно поспшне. По случаю рекрутскаго набора, приводимы были въ Москву многолюдныя комманды, отъ чего находилось великое множество больныхъ солдатъ и рекрутъ въ генеральномъ госпитал, бывшемъ подъ моимъ начальствомъ.
Въ одно время, уже при окончаніи зимы, дучи въ госпиталь, увидлъ я нсколько дровней съ больными. На вопросъ: куда ихъ везутъ? находившійся тутъ унтеръ-офицеръ отвчалъ мн, что сихъ больныхъ въ генеральномъ госпитал за тснотою не приняли, и что ихъ велно обратно везти въ комманду. Я въ тужъ минуту приказалъ отправить ихъ въ госпиталь, обнадеживая, что больные непремнно будутъ приняты. На двор у большаго крыльца стояло еще нсколько дровней также съ больными. Докторъ и коммиссаръ, встртившіе меня подл кареты, убдительно совтовали мн не ходить дале крыльца, потому что отъ множества больныхъ, которыми вс покои и даже сни верхняго и нижняго жилья наполнены, испортился воздухъ, и что не только больные одинъ отъ другаго заражаются, но даже и здоровые служители впадаютъ въ болзни. Они прибавили къ тому, что по причин тсноты принуждены больныхъ обратно отсылать въ комманды, дабы списокъ умирающихъ въ госпитал напрасно не увеличивался. Въ тоже время унтеръ-офицеры, присланные съ больными, показывали изъ числа ихъ нсколько уже умершихъ на дорог, а другихъ въ прежалостномъ состояніи дрожащихъ отъ стужи.
Столь печальное зрлище поразило меня. Не смотря на усильныя представленія и совты господина доктора, я пошелъ осматривать. Въ первой больничной палат встртила насъ чрезвычайная духота, или лучше сказать, несносной запахъ, тамъ увидлъ я многихъ несчастныхъ: одни бдственно оканчивали послднія минуты своей жизни, другіе въ безпамятств бросались въ разныя стороны, или кричали отъ нестерпимой боли, иные призывали смерть въ отраду. Мн сдлалось дурно, и докторъ почти насильно вывелъ меня черезъ сни на свжій воздухъ. Нсколько отдохнувши, я тотчасъ началъ заботиться о способахъ облегчить судьбу несчастныхъ страдальцевъ, искалъ по всмъ сторонамъ удобныхъ зданій для помщенія, и приказалъ изъ находившихся тутъ домовъ немедленно вывести госпишальныхъ служителей въ наемныя квартиры. Докторъ и коммиссаръ отвчали мн, что они хотли то же сдлать, но должны были оставить свое предпріятіе, ибо вблизи никакихъ квартиръ нтъ, а вдали по разнесшемуся слуху о больныхъ ни за какую цну домовъ не отдаютъ въ наемъ для госпишальныхъ служителей. Въ то же время свдалъ я, что въ ближнемъ разстояніи есть порожніе покои вдомству конюшеному принадлежащіе, и что позади дворцоваго саду на берегу Яузы находится немалое деревянное строеніе и пивоварной дворъ, въ которомъ, по причин отсутствія Императрицы, живетъ одинъ только надзиратель. При томъ сказано мн, что все оное строеніе перенесено будетъ въ другое мсто подале отъ саду, и что о вызовъ подрядчиковъ уже и въ газетахъ напечатано.
Я тогда же послалъ за надзирателемъ. Онъ подтвердилъ мн все отъ другихъ мною слышанное, и прибавилъ, что кром пивоварень есть на двор еще нсколько избъ и анбаровъ порожнихъ, въ которыхъ немалое число людей можетъ помститься. На требованіе мое, чтобы все то строеніе уступилъ мн на короткое время, надзиратель отвчалъ, что сдлать того не можетъ безъ дозволенія начальства. Посланные отъ меня чиновники въ Дворцовую и Конюшенную конторы возвратясь донесли мн, что въ покояхъ конюшеннаго вдомства могу помстить больныхъ, а отъ Дворцовой конторы велно сказать, что пивоварнаго двора отдать въ мое вдомство нельзя безъ позволенія главной Дворцовой канцелляріи, находившейся тогда въ С.-Петербург.
При столь крайней надобности, нетерпящей ни малйшей отсрочки, и зная что Государын будетъ непріятно, ежели я для пустыхъ обрядовъ пренебрегу выгоды страждущихъ защитниковъ отечества, я ршился дать письменной приказъ Генералъ-Майору Кумингу о помщеніи больныхъ въ покояхъ, уступленныхъ отъ Конюшенной конторы, и о принятіи въ свое вдомство двора пивоварнаго, въ которомъ, поспшне сдлавъ нужныя поправки, помстить здоровыхъ писарей и разныхъ служителей здоровыхъ же, а ихъ квартиры во внутреннихъ госпишальнаго дома строеніяхъ занять больными, расположивъ сихъ послднихъ какъ можно просторне, для предосторожности же въ приказъ написалъ именно, чтобъ въ строеніяхъ на пивоварномъ дворъ не только больныхъ не помшать, но даже не пускать туда служителей, которые за больными смотрятъ.
Въ первой почтовой день послано отъ меня сообщеніе въ Главную дворцовую канцеллярію. Я подробно изъяснилъ, по какой необходимости занялъ пивоварной дворъ, увряя, что скоро опорожню его, и за вс сдланныя въ немъ поправки платы требовать не буду. Въ то же время увдомилъ я И. И. Шувалова и друга моего В. А. Нащокина, прося ихъ защитить меня, ежели недоброжелатели мои инаково о томъ разглашать станутъ. Шуваловъ въ отвт своемъ хвалилъ мой поступокъ и обнадеживалъ своимъ защищеніемъ. Напротивъ того Нащокинъ писалъ, что въ знатныхъ домахъ удивляются моей смлости, и говорятъ, что я взялъ безъ вдома Главной дворцовой канцелляріи пивоварной дворъ, гд во время присутствія Государыни въ Москв, полпиво и кислыя щи варятъ и разливаютъ для стола Ея Величества, и будто я положилъ тамъ зараженныхъ прилипчилвыми болзнями, а въ другихъ ближнихъ покояхъ веллъ мыть блье и перевязки.
Имя въ рукахъ своихъ газеты, гд напечатано было о вызовъ подрядчиковъ къ сломк и перевозу пивоварни со всми строеніями, получивъ отъ Шувалова одобрительный отзывъ о моемъ похвальномъ поступк, а всего боле пользуясь довренностію Императрицы, я не боялся никакихъ навтовъ, и даже смялся внутренго ухищреніямъ своихъ недоброхотовъ. Черезъ нсколько дней получилъ я изъ Сената указъ, которымъ требовано отъ меня отвта, почему я занялъ дворъ безъ дозволенія Главной дворцовой канцелляріи. Я немедленно исполнилъ, чего отъ меня требовали, и въ оправданіи своемъ изъяснилъ свои причины: а сверхъ того прибавилъ еще нсколько иносказательныхъ выраженій во обличеніе тмъ, кои стараются обвинять меня за такое дло, Богу и Монархин угодное. Въ среду ввечеру, какъ теперь помню, приготовилъ я отвтныя письма къ Генералъ-Прокурору, которой поздравлялъ меня, что самые мощные непріятели мои ищутъ случая примиришься со мною, и къ другу моему Нащокину, изъявляя имъ благодарность за употребляемыя старанія защищать меня отъ завистниковъ и недоброхотовъ. Признаюсь, что внутреннее удовольствіе мое тогда было весьма близко къ тщеславію, и отъ чистаго сердца благодарю Всевидящаго, что Онъ, яко чадолюбивый Отецъ, скоро далъ мн случай возчувствовать мое заблужденіе.
На другой день, поутру, вошедшій въ комнату мою гвардейскій офицеръ, одтый въ дорожное платье, вжливо поклонясь, объявилъ мн, что присланъ отъ Ея Величества изъ С.-Петербурга, и иметъ нужду особливо говорить со мною. Это меня не удивило, ибо и прежде случалось посылаемымъ черезъ Москву гвардіи офицерамъ являться у меня съ собственноручными Ея Величества писагіями, и получать деньги на счетъ Кабинета. Я тотчасъ позвалъ его къ себ въ спальню. Офицеръ, печально вынимая изъ кармана пакетъ, говорилъ мн: весьма жалю, что такому честному человку привезъ непріятную вдомость. Я удивлялся, спрашивалъ, онъ отвчалъ, что узнаю все, прочитавши бумагу. Отъ Графа А. И. Шувалова, которой тогда былъ въ особенной довредности при Дворъ, и имлъ въ своемъ вдомств страшную Тайную канцеллярію, написано было ко мн между прочимъ, что ‘посланному гвардіи поручику Безобразову повелно, ежели по освидтельствованіи его найдутся въ покояхъ пивоварнаго двора больные и прачки, то всхъ ихъ немедленно перевесть для житья въ мой домъ, не обходя ни одного покоя, ниже спальни.’ Я въ тужъ минуту разсказалъ обо всемъ случившемся, показывая подлинныя донесенія Генералъ-Майора Куминга, коммиссарскіе раппорты и списки съ означеніемъ, кто имянно помщенъ въ какомъ поко, но поручикъ Безобразовъ сказалъ мн, что онъ зазжалъ самъ на пивоварной дворъ, что нашелъ тамъ больныхъ и прачекъ, и что въ силу даннаго ему повелнія всхъ перевезъ уже ко мн въ домъ при комманд солдатъ, которая взята изъ главнаго караула въ городъ.
Вышедши изъ спальни, я объявилъ своимъ офицерамъ, чтобъ они для полученія приказаній хали въ Коммиссаріатъ, и тамъ дожидались бы, пока я размщу дорогихъ гостей своихъ, которыхъ уже человкъ боле тридцати стояло въ моей залъ. Офицеры вышли, а я началъ размщать по комнатамъ больныхъ и прачекъ. ‘Извольте помщаться, любезные гости — сказалъ я — какъ вамъ покойне, вотъ и спальня моя къ вашимъ услугамъ,’ и въ то же время попросилъ у господина Безобразова дозволенія вынести въ ближнюю каморку бумаги свои и постелю. Сей честной и благомысляіцій офицеръ исполнялъ должность свою не безъ внутренняго огорченія, и хотя я неоднократно повторялъ ему, чтобъ онъ поступалъ въ точности противъ даннаго повелнія, однакожь онъ приказалъ расположиться въ моей спальн тремъ солдатамъ, боле отъ дряхлости нежели отъ болзней изнемогшимъ. Престарлые воины положили войлочныя постели свои въ альков на полу по обимъ сторонамъ моей кровати, а, прочіе помстились по разнымъ покоямъ.
Приказавъ дворецкому довольствовать пищею и питьемъ дорогихъ гостей моихъ, я похалъ въ Канцеллярію главнаго Коммиссаріата. Присутствующіе члены и другіе чиновники изъявляли сожалніе о случившемся со мною, а я, скрывая досаду свою, просилъ ихъ извинить меня, что поздно прихалъ, и что задержанъ былъ дома гостями, присланными ко мн для собесдованія и приятнаго провожденія времени по ходатайству почтенныхъ моихъ доброжелателей, которые постарались найти способъ доставить мн удовольствіе и забаву. Я прибавилъ, что въ числ прачекъ есть женщины довольно пригожія. Слушатели мои оставили шутки безъ вниманія, они съ сожалніемъ говорили о моей невинности, и совтовали мн оправдаться письменными доказательствами, а именно раппортами Генералъ-Майора Куминга и коммиссара. Я отвчалъ, что уповаю на правосудіе Божіе, и началъ отправлять свое дло.
Возвратясь домой позже обыкновеннаго, я нашелъ въ покояхъ своихъ ощутительную перемну. Надлежало укрпиться терпніемъ, чтобы снести дурной запахъ, распространившійся по всему дому. Съ сердцемъ безпокойнымъ пошелъ я къ моей дочери, которая занемогла отъ сего произшествія, принудилъ ее встать съ постели и со мною за маленькимъ столомъ отобдать.
Слухъ о семъ приключеніи тогда же разнесся по всему городу съ обыкновенными прибавленіями. Никто изъ моихъ родственниковъ и приятелей не призжалъ ко мн не только въ тотъ день, но даже въ цлую недлю, не знаю, чему приписывать такую ихъ осторожность, опасенію ли, чтобъ не заразиться отъ меня несчастіемъ, или просто случаю. Впрочемъ я и самъ, съ дозволенія офицера, провождалъ время боле въ гостяхъ, и призжалъ домой ночью.
Я ршился по первой почт отправить къ Императриц письмо, въ которомъ просилъ о Высочайшемъ повелній, изслдовать мое дло, и ежели окажусь виновнымъ, подвергнуть меня законному наказанію. Въ то же время посланы отъ меня письма къ ІІІуваловымъ, къ Кн. Трубецкому и къ другу Нащокину. Увидвшись съ господиномъ Кумингомъ и коммиссаромъ, я спросилъ ихъ, почему доходили отъ нихъ ко мн лживыя донесенія. Они оба извинялись простотою. Коммиссаръ, которой должность свою почиталъ врнымъ способомъ кормиться, и за то по замчаніямъ моимъ не одинъ разъ получалъ отъ меня выговоры, въ отвтъ себ вмшивалъ слова иносказательныя, однакожъ я, какъ будто не примчая, толковалъ ему, сколь безчестно и дерзко по пристрастной злоб разставлять сти ближнему, и какія отъ Праведнаго Судіи готовятся за то истязанія. Коммиссаръ мой, не могши скрытъ своего смятенія, съ плутовскимъ искуствомъ сожаллъ о моемъ несчастіи и досадовалъ на слою недогадливость. Онъ говорилъ, что перемстилъ прачекъ въ пивоварной домъ на самое короткое время, что о томъ вдалъ и г-нъ Кумингъ, и что прачекъ намрены были опять помстить на прежнихъ квартирахъ въ тотъ самой день, когда прихалъ офицеръ изъ Петербурга. Спустя два или три дня сказано мн, что коммиссаръ, бывъ цлой день въ задумчивости и безпокойств, квечеру выпилъ изъ стакана приготовленное имъ питье, и скоро посл того умеръ. Сообразивши вс обстоятельства и развдавъ обо всемъ подробно, я узналъ наконецъ, что сей коммиссаръ былъ участникомъ въ коварномъ противъ меня умысл. За нсколько времени до страннаго приключенія со мною часто видали въ его квартир присланнаго изъ Петербурга служителя, къ вдомству Дворцовой канцелляріи принадлежавшаго. Больные и прачки съ бльемъ нарочно переведены были въ пивоварный домъ ко дню прибытія офицера, отправленнаго изъ Петербурга.
Мои письма подйствовали. На другой же день по полученіи оныхъ отправленъ въ Москву нарочной къ Поручику Безобразову съ повелніемъ освободить мой домъ отъ постоя, и хать въ Петербургъ къ своему начальству. Въ то же время получилъ я отъ И. И. Шувалова письмо, наполненное сожалительными выраженіями о случившемся со мною безъ его вдома произшествіи. Онъ уврялъ меня въ неудовольствіи Государыни Императрицы, что со мною поступлено столь неосмотрительно. Симъ кончилось мое приключеніе. Въ тотъ же день я ласково проводилъ гостей моихъ, подаривъ имъ нсколько денегъ. Добрые люди сіи чувствительно благодарили меня, а нкоторые по своему простосердечію говорили, что съ своей стороны они готовы до смерти жить въ моемъ домъ, и что имъ весьма прискорбно переселяться на другія квартиры.