Встречи с А.А. Пушкиным
Встречи с А.А. Пушкиным
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Встречи с А.А. Пушкиным, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1937
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Москва, зима… Много раз, после работ, я заходил на Тверскую в Английский клуб обедать… Каменная ограда и ворота с забавными по форме львами, которые отметил Пушкин. Большой мощеный двор и прекрасное, старинное здание.
Потолки в залах Английского клуба были украшены прекрасными плафонами французских художников. Они были темные, теплого цвета, глубокие и прекрасные по тону.
Лакеи, старые люди, одетые в ливреи времен Александра I, дополняли характер эпохи.
Народу за обедом в Английском клубе бывало мало. Однажды, заехав в клуб, я никого не встретил. В большой столовой, за большим столом, мне поставили один прибор. Когда я сел за стол, вошел пожилой генерал, высокого роста, лет семидесяти, с лицом восточного типа. Мы поздоровались. В Английском клубе, по обычаю, все члены должны были быть знакомы, но я не знал, кто этот генерал. Наклонив голову, он ел суп. Я заметил, что когда его большие глаза смотрели в тарелку — белки их отливали синевой. Я подумал: если бы на него надеть чалму, он был бы похож на дервиша.
— Как я люблю Английский клуб, ваше превосходительство,— сказал я. — Здесь ощущаешь историю. Все дышит прошедшим: сколько впечатлений, волнений, разговоров, дум прошло здесь. Что-то родное чувствуешь в этих стенах. Я слышу здесь шаги Александра Сергеевича Пушкина.
Генерал почему-то пристально посмотрел мне в глаза и сказал:
— Да, отец мой очень любил этот клуб.
Я удивился и спросил:
— Как, отец ваш?
— Да, я Пушкин. Поэт Александр Сергеевич был мой отец. Я — Александр, значит, Александрович.
Я встрепенулся и как-то нескладно сказал:
— Как, неужели? Как я рад.
— Я живу больше в Петербурге,— сказал генерал,— но люблю этот клуб. Тут тихо. Москву я люблю тоже. В Москве у вас мороз крепкий, зима настоящая. Отец мой тоже любил Москву, зиму любил. У вас в Москве еще в домах лежанки топятся. Кот у меня тут, приятель, мурлыкает. В окно сад виден в инее.
— Ваше превосходительство,— сказал я,— когда вы вошли, я подумал, глядя на ваше лицо,— какого вы племени. Вы не похожи на русского, в вас чувствуется арабская кровь.
— Да что вы, батюшка, какой я араб! В отце было что-то. Курчавый был. Тоже русский — какой араб… Я и жары-то не люблю. Вот на станциях — в буфетах, в ресторанах — всюду на столах пальмы ставят — терпеть не могу. Елка лучше. А береза, а лес наш…
— А вы хорошо помните отца?
— Помню мало. Помню, что брюки у него были темные, в клетку, фрак желтоватый, глаза голубые. Помню, игрушки мне какие-то привез с матерью. Платье на матери было тот день широкое, шляпа большая с лентами, нарядная. На коленях у отца сидеть любил. Он мне пел: ‘Во саду ли, в огороде…’ Волком меня стращал… Конечно, отец хорошо писал стихи, глубоко. Щекотливые сюжеты он брал — про любовь,— опасно. Не надо бы было. Ведь я помню, потом, после смерти, его все осуждали, и дома у нас осуждали… Помню, раз — зеркало стояло у нас, к стене внизу, новое. Я смотрел в него да качал да на себя и уронил — на голову. Оно и треснуло. Отец испугался, рассердился и закричал: ‘Я тебя вот высеку!..’ Высечь он меня не высек, но в угол носом поставил… Ездить любил с ним в санях. Он к себе меня в шубу сажал…
Однажды летом на открытой террасе Английского клуба, которая выходила в большой густой сад, после обеда с Александром Александровичем, я нарисовал его лицо в альбом. Он взял рисунок, вошел в клуб, посмотрел на себя в зеркало и сказал:
— Похоже, только мрачно. Неужели я такой сердитый? Знаете, я на отца здесь больше похож.
— А разве он был сердитый?
— Бывал сердитый. Задумчивый. Один в комнате, бывало, все ходит, думает. Войти нельзя, не пускали к нему никого. Кто громко говорит, он крикнет, чтоб не мешали.
— Александр Александрович,— спросил я однажды. — А вы не пробовали сами писать стихи?
— Что вы, батюшка, это ведь трудно… Какой я поэт!..
Александр Александрович был скромный, простой, русский. На руке у него было кольцо отца, а ногти у него были темного цвета. Однажды, перехватив мой взгляд, он сказал:
— Вот ногти, это оттуда, от Ганнибалов… У отца, говорили мне, было другое хорошее кольцо, да украли, во время похорон…
Он застенчиво улыбнулся.
— Вот все спрашивают про отца, а я — что помню?.. Мало, мало помню…
Встречи с А.А. Пушкиным — Впервые: Возрождение. 1937. 6 февраля. Печатается по газетному тексту.