Всегда на посту, Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич, Год: 1930 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

В. Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ

Воспоминания о ЛЕНИНЕ

ИЗДАТЕЛЬСТВО ‘НАУКА’
Москва
1969

В. И. ЛЕНИН И Я. М. СВЕРДЛОВ

ВСЕГДА НА ПОСТУ

Десять лет! Как быстро промелькнуло это время… Десять лет со дня столь неожиданной, столь ранней смерти крупнейшего деятеля нашей партии и председателя ВЦИКа Якова Михайловича Свердлова.

До Октябрьской революции Яков Михайлович проводит долгие годы то в ссылках, то и заключениях, то на нелегальном положении, не зная ни отдыха, ни покоя и не щадя сил своих, будучи физически далеко не крепким человеком. Будущие биографы, которые посвятят много-много страниц его многогранной и красочной жизни, расскажут читателям о его героических побегах из Сибири — то в челноке по быстрой горной реке Ангаре, то на оленях, то в одиночку по сибирской тайге. В нем не только кипел неукротимый жар революционера, но всегда проявлялась несокрушимая воля к достижению той цели, которую он себе поставил. Он был одним из тех, кого Владимир Ильич ценил очень высоко — не только как человека, но и как тип революционера, ибо ‘сего себя он отдал .нашему рабочему социал-демократическому движению, нашей Коммунистической партии. Другие интересы жизни почти ис касались его. Он даже не любил говорить о них. Но если вы начинали с ним разговор о партии, о жизни товарищей до партии, его глаза загорались, и он мог с вами и вести беседу, и помогать разбираться в отношениях, и самым дружеским образом заботиться о тех, кто в этом нуждался. Партия была его стихией.

Когда наступило время перейти от нелегального положения на легальную работу, которую он начал вести после Февральской революции, Яков Михайлович всецело посвятил себя деятельности в рабочих кварталах. Он постоянно бывал на заводах, в районных комитетах, в группах, везде справляясь о том, как идут дела: он изучал состояние партийной работы, помогал лучше ее организовывать, обсуждал будущее с теми, кто стремился работать, думая не только о сегодняшнем дне, но и о перспективах нашего движения. И что было особенно ценно в нем: он никогда не украшал, не подмалевывал действительности. Он прямо и резко говорил о тех опасностях, которые грозили нам, о том упадочном настроении, которое иногда охватывало отдельных товарищей или группы рабочих, говорил о том, что надо подтянуться, что надо измениться, и никогда никому ни в чем не льстил. Эта прямота в отношениях создавала совершенно особенное расположение к нему со стороны рабочих. Яков Михайлович мог обрушиться на товарищей, но решительно никто на него не обижался, так как все знали, что он это делает от чистого сердца, исключительно в интересах революционного дела, и что никакие личные отношения не заставят его подойти неправильно к тому или другому товарищу.

Когда мы узнали, что целый ряд ответственных партийцев ушли со своих постов¹, то возник вопрос, кого же назначить Председателем ВЦИКа.

Я помню тревожные дни, когда Владимир Ильич, узнав о том, что делается в нашей фракции ВЦИКа и в самом ВЦИКе, куда он послал меня сейчас же после этого инцидента, задумался и сказал:

— Самое важное — немедленно, сейчас же назначить Председателем ВЦИКа товарища, совершенно преданного, который мог бы своим присутствием в нашей фракции и в беспартийной массе привести расстроенные ряды в порядок и возобновить упавшую дисциплину.

И он задумался… Вдруг вскинул на меня глаза и сказал:

— Лучше, чем Якова Михайловича, никого не найдешь.

Я ответил, что его выбор настолько правилен, что здесь не приходится сомневаться. Можно наверное сказать, что этот ответственный пост будет занят именно таким товарищем, который не дрогнет ни при каких обстоятельствах. Нам в ближайшем будущем, несомненно, придется переживать и весьма тяжелое, и весьма опасное, и неожиданное, когда от выдержки Председателя ВЦИКа будет зависеть очень многое.

— Это хорошо, это необходимо сделать сейчас же, — ответил мне Владимир Ильич.— Оформление в ЦК мы произведем, конечно, очень скоро. Думаю, что там никто возражать не будет.

И здесь Владимир Ильич проявил свою изумительную выдержку партийного, строго дисциплинированного товарища. Ведь нельзя было сомневаться в том, что с Владимиром Ильичем все согласятся, что кандидатура, выдвигаемая им, для всех приемлема. Никто, конечно, не стал бы возражать Владимиру Ильичу даже просто из уважения к нему, все знали, что Владимир Ильич сделает именно так, как это будет нужно для рабочего класса, для молодой диктатуры пролетариата. Но Владимир Ильич все-таки сказал мне:

— Вы ему ничего не говорите, мы с ним переговорим предварительно, нам необходимо утверждение ЦК.

Я ушел от него для того, чтобы отыскать Якова Михайловича Свердлова в Смольном. Это было довольно затруднительно, так как Яков Михайлович редко находился на месте, всегда бывал там, где его присутствие было более всего необходимо. Я разослал нескольких товарищей и сказал им, что если они найдут Якова Михайловича, то пусть попросят его зайти ко мне. Но случилось так, что когда я спустился вниз в помещение ВЦИКа, то в одной из комнат заметил большое сборище людей, вроде импровизированного митинга, где внутри толпы кто-то говорил. Подходя ближе, я заметил, что это все больше беспартийные солдаты и рабочие, которые были охвачены волнением. Оказывается, что кто-то из эсеровских депутатов, воспользовавшись отсутствием председателя, сколотил эту группу лиц и тащил куда-то в отдельное помещение, где хотел начать обсуждение новых кандидатур в председатели ВЦИКа. Было совершенно ясно, что это повлечет за собой новые склоки, новые препирательства и волнения, и вот тут-то в этот момент, у двери той комнаты, где должна была совещаться новоявленная оппозиция, появился Яков Михайлович, и, подходя ближе, я уже слышал его ровный набатный голос.

— Позвольте, позвольте, куда вы, товарищи, зачем вам идти в ту комнату, переговорим здесь, здесь просторнее и к нам могут присоединиться другие! — и он, встав на стул, начал разъяснять собравшимся, многие из которых знали его лично, что наш молодой государственный аппарат еще не оформился как следует, что всегда могут быть некоторые колебания, шатания, перебои, но из этого еще не следует, что если шатаются отдельные лица, то должны шататься целые группы рабочих и крестьян. Он сейчас же стал развивать мысль о том, что только общее единение всех депутатов, общая проникновенная мысль, направленная в одну сторону, к укреплению Октябрьской революции, но ни в коем случае не борьба за председательское место могут заставить наших врагов действительно прекратить на нас наступление. Он говорил это так просто, так по-товарищески, что ясно чувствовалось, что вся масса ему верит и считает его своим, самым близким, что его слова идут прямо к сердцу этих простых людей. И тут подумалось мне: ‘Вот именно он, этот неутомимый революционер, столько лет проведший в тюрьмах, в ссылках, на этапах, так много бывавший в рабочих кварталах, на заводах, понявший и прекрасно постигший психологию простых людей, — что именно ему они будут беззаветно преданы, будут во всем верить ему, а он будет жить их жизнью’. Я невольно заслушался его пламенной речью. Окончив говорить, он тотчас же применил свой замечательный прием: тех, кто наиболее волновался, он пригласил высказаться перед лицом всех, и когда некоторые стали отказываться, то обрушился на них, заявив, что это даже подлость — из-за угла подуськивать, из-за угла кричать, а вот при всех не высказать своего мнения.

Сурово и молча оглядывались слушатели на своих недавних агитаторов, взглядом звали их на импровизированную кафедру, а потом стали подталкивать: иди, мол, скажи, что ты думаешь.

Особенно плохо досталось эсеру, который почувствовал, что у него дело не клеится, стал ругаться, стал клеветать на партию большевиков. Сейчас же раздались упреки, насмешки, укоры, а потом нашлись и такие товарищи, которые, обращаясь к эсеру, говорили, что нам с ним не по пути, и просили его удалиться.

Яков Михайлович, улыбаясь, ходил среди людей, некоторых похлопывал по плечу, расспрашивал, со всеми был на ‘ты’, и что удивительнее всего — многих знал или по фамилии, или по имени и отчеству, или по прозвищу, и когда я протискивался к нему, то он уже вел разговор о других делах, забыв об импровизированном собрании, и весь ушел в обсуждение текущих и насущных вопросов.

Я сказал ему, что Владимир Ильич просил его тотчас же прийти.

— Ну, вот и хорошо, ну, вот и пойдем, — ответил он мне и тут же дал некоторым из присутствующих определенные задания, прося, чтобы они были выполнены обязательно и чтобы ему об этом сказали.

Мы пошли с ним наверх, беседуя о создавшемся положении вещей. Я преднамеренно не говорил ему, зачем зовет его Владимир Ильич. Нужно было, чтобы Владимир Ильич лично объявил ему о том высоком деле, на которое он его прочил. Быстро вошел он в комнату Владимира Ильича. Его густой и спокойный голос сейчас же наполнил маленький кабинет Председателя Совнаркома. Я в кратких словах рассказал Владимиру Ильичу ту сцену, которую застал, и о том, как Яков Михайлович ловко утихомирил назревшую было бурю в стакане воды. Владимир Ильич любовно посмотрел на Якова Михайловича, улыбнулся, засмеялся и сказал ему:

— Яков Михайлович, я хочу просить вас быть Председателем ВЦИКа, что вы на это скажете?

— Мне — Председателем ВЦИКа? Да что вы, Владимир Ильич, у меня и так слишком много партийных дел, а вы предлагаете мне залезать в правительство. Это не по мне. Это вы уж назначьте кого-нибудь из наших парламентариев.

— Да ведь они все удрали, — сказал Владимир Ильич.

— Ничего, придут… Это только так. Маленькая диверсия… Интеллигентская отрыжка: не по ним, ну, и ссоры, а потом попривыкнут и больше не будут так.

Но Владимир Ильич не согласился с этим мнением:

— Если это так, если это только каприз интеллигентщины, то это еще в десять раз хуже. Мы — правительство, мы — власть огромной страны, мы — представители пролетариата, и подобных вещей никто из нас проделывать не может, за это каждый должен нести суровую ответственность. Об этом мы поговорим после, а теперь, Яков Михайлович, соглашайтесь-ка браться за это дело. Прежде всего нужно будет навести там самый тщательный порядок, сейчас же созвать фракцию, после фракции, выбрав из нее самых ответственных и лучших товарищей — старайтесь из рабочих, нет ли подходящих крестьян, — немедленно организуйте собрание беспартийных. Из нашей фракции рассейте всех по собранию, делайте почаще перерывы, чтобы наши фракционеры могли бы спокойно обсуждать все вопросы с беспартийными, а главное, чтобы они повсюду, буквально за каждым человеком смотрели, какое его настроение, ведь это ВЦИК! Нам нужно знать, что думает каждый товарищ, находящийся там. Обо всем, пожалуйста, говорите мне. Действуйте сейчас же, не называя себя Председателем ВЦИКа, а просто но партийной линии работайте во фракции, а мы сегодня же соберем ЦК, и я внесу мое предложение о вас на утверждение. Думаю, ЦК не откажет утвердить вашу кандидатуру, тогда проведем через фракцию ВЦИКа и немедленно провозгласим вас председателем, конечно, на общем собрании ВЦИКа, путем самого тщательного голосования. Подсчитайте заранее все голоса и объявите обязательным присутствие всех наших членов ВЦИКа и кандидатов. Все это надо делать как можно скорей, чтобы не дать возможности укрепиться эсеровской интриге, а потом мы с вами обсудим план всей вашей дальнейшей работы. Надо в эти дни особенно много дать работы всем членам ВЦИКа, чтобы все они почувствовали свою ответственность за судьбу страны. Надо делать доклады, читать сообщения, Петроградский Исполком пусть немедленно сообщит, что делается у нас здесь. Нет ли сведений из Москвы, из провинции? Собирайте всех членов ВЦИКа вместе и как можно больше общайтесь лично с ними.

Свердлов сидел, слушал, кое-что записывал, кое-что отмечал в книжечке, и по его ярко горевшим глазам я видел, что он уже во ВЦИКе, что он только ждет, когда кончит Владимир Ильич, и тотчас же приведет в исполнение все, что говорил ему тот, кого он так беззаветно, так преданно любил всей своей душой.

И я почувствовал, что, может быть, наше несчастье перейдет в счастье, что шатания ВЦИКа прекратятся, что те прекраснодушные настроения председателя, которые были раньше в этом ответственном собрании и которые переливались в массу, будут пресечены сильным, стойким, принципиально выдержанным большевиком, который сумеет подтянуть массы и направить их по единственно правильному пути.

Минут через двадцать пять Владимир Ильич отпустил Я. М. Свердлова, напутствуя его самыми ободряющими словами, приглашая его постоянно, когда он только захочет, бывать у него, сообщать ему все, что он только найдет нужным, советоваться но всем вопросам, и предложил ему сейчас же идти в помещение ВЦИКа. Свердлов, выходя, просил меня помочь ему через наш аппарат немедленно дать знать в Петроградский Совет и другие места, где только можно было предположить, что имеются члены ВЦИКа, а также сообщить всем тем, кто будет приходить случайно в Управление делами Совнаркома или к Владимиру Ильичу, чтобы решительно все, по прямому требованию Председателя Совнаркома, шли на заседание нашей фракции ВЦИКа, которое он назначил в этот же день в семь часов вечера, т. е. приблизительно через три часа после его разговора с Владимиром Ильичем. Я вернулся в кабинет к Владимиру Ильичу. Он радостно сиял и встретил меня словами:

— Вот он, настоящий человек-то! Сидит, слушает, почти ничего не говорит и весь горит. Видишь, что он совершенно ушел в работу, и, наверное, у него уже работа закипела. Мне очень хочется, чтобы вы пошли через некоторое время и посмотрели, что там делается. Посмотрите тихонько, ни во что не вмешивайтесь и сообщите мне все, что вы там увидите.

Я сказал, что Свердлов уже обратился ко мне с просьбой, чтобы сейчас же начать подготовку собрания фракции, которое должно состояться через три часа.

— Это хорошо, это очень хорошо, — ответил Владимир Ильич, — помогайте ему всеми мерами. Я там не буду, мне не нужно там быть, а вот вы, пожалуйста, все запишите, что там будут говорить, а после мне расскажете, — и Владимир Ильич вновь углубился в работу.

Я сошел вниз и увидел Якова Михайловича в полных хлопотах. Около него — тов. Аванесова² и еще кое-кого из товарищей. Он звал всех, останавливая каждого проходящего члена ВЦИКа, и сейчас же сообщал, на какие часы назначается собрание фракции и на какие — собрание беспартийных. Через некоторое время я уже заметил десятки товарищей из ВЦИКа, которые с озабоченными лицами ходили по всем помещениям. Агитация шла вовсю. Всем разъясняли события, которые произошли во ВЦИКе, и как надо к этому отнестись.

В семь часов вечера наша фракция ВЦИКа была так полна, как никогда, — разве что в первые дни революции. Дисциплина была самая твердая. Проверялись билеты. Пришедшие отмечались в списках. Каждому заявлялось о том, что фракцию надо посещать обязательно, а о тех, кто нарушит это правило, будет доводиться до партийных инстанций. Одним словом, чувствовалось что-то новое, чья-то твердая рука, постоянная, упорная воля к осуществлению тех директив, которые Яков Михайлович получил от Владимира Ильича. Вся эта работа велась совершенно спокойно, как будто во ВЦИКе ничего не случилось. Никому ничего не говорилось раздраженным голосом: наоборот, со многими раздраженными Яков Михайлович отшучивался, и таким образом настроение создавалось самое благоприятное. Ровно в четверть восьмого — Яков Михайлович всегда допускал четверть часа возможного опоздания — он сам объявил заседание открытым. Он сказал краткое, но внушительное слово о том, что партийцы, и особенно члены нашей фракции, обязаны в такой серьезный момент, когда некоторые из весьма ответственных работников бросают свои посты и уходят, как выразился он, ‘в пространство’, быть на местах. Он заявил, что поведение людей, бросивших свои посты, будет предметом обсуждения ЦК партии, а пока предложил собравшимся выслушать доклад по самым животрепещущим вопросам.

Прения разгорелись, порядок был изумительный, ораторы высказывались деловым образом, никаких инцидентов не совершалось, и когда приступили к голосованию по целому ряду вопросов, то монолитная большевистская организация голосовала единодушно и Яков Михайлович как самый опытный парламентарий осматривал своим зорким взглядом отдаленные углы:

— Что же это вы, товарищ, так подняли руку, что и не разберешь ‘за’ или ‘против’! Уж вы что-нибудь одно…

С воздержавшимися он шутил посерьезней:

— Не понимаю, что это за люди: ни рыба ни мясо. Ну, как можно воздерживаться? Скажи: ‘за’ предложение или ‘против’. Нужно иметь мужество говорить прямо. Неужели вам не стыдно не иметь своего мнения по столь важным вопросам.

И после первого такого отеческого наставления воздержавшихся от голосования почти не оставалось.

После заседания нашей фракции, которое заняло около двух часов, должно было начаться беспартийное собрание. И тут Яков Михайлович сделал даже не так, как предлагал Владимир Ильич. Он сказал, что в такой момент нечего и думать о том, чтобы идти домой пить чай, а нужно всем в порядке партийной дисциплины присутствовать на беспартийном собрании, самым деликатным образом вести агитацию и объяснять текущие события.

— А чтобы это было никому не обидно и крепко, — прибавил он, — я предлагаю произвести сейчас же поименное голосование моего предложения.

Он тут же обратился к секретарю и просил его читать список членов фракции, отмечая, кто ‘за’ и кто ‘против’. Таким образом, получилась неожиданная перекличка. Оказалось, что десятка полтора членов фракции ушли ранее конца собрания. Яков Михайлович сейчас же сказал:

— Отметим, что некоторые товарищи не могут досидеть до конца даже в такой важный момент, это не порядок, это — нарушение партийной дисциплины, и мимо таких обстоятельств пройти нельзя.

Он закрыл собрание и вышел, а за ним — все остальные.

Я пошел наверх в Совнарком и тотчас же рассказал Владимиру Ильичу о том, что было на фракции, и надо было видеть, как смеялся Владимир Ильич над отдельными эпизодами заседания. Особенно пришлось ему по душе поименное голосование в конце заседания и то, что пятнадцать человек, не досидевших до конца, уловлены и записаны.

— По крайней мере есть теперь материал, чтобы посмеяться над нашими ‘утомленными’ товарищами, — иронизировал Владимир Ильич.— Это по-настоящему, это прекрасно! — восклицал он.— Из него выйдет великолепный председатель!..

И Владимир Ильич ие ошибся. Яков Михайлович до самой своей смерти был выдающимся председателем ВЦИКа,

КОНЧИНА Я. M. СВЕРДЛОВА

16 марта 1919 г. умер Свердлов…

Я помню, как еще накануне в кабинете Владимира Ильича при мне вдруг зазвонил телефон. Владимир Ильич поднял трубку, и на его лице отразилось страдание. Я только что рассказывал ему, что Яков Михайлович тяжко болен, что у него температура 40^о, что врачи не решаются сказать правду, но по всему видно, что положение крайне серьезное. Мне это было ясно более, чем кому-либо другому, так как я совсем недавно перенес смерть моей жены Веры Михайловны Бонч-Бруевич (Величинной), все от той же ужасной ‘испанки’, и все признаки болезни, которые я наблюдал у нее, бросались мне в глаза, когда я бывал около Якова Михайловича. Мы как раз обсуждали с Владимиром Ильичем, кого еще вызвать к нему и чем ему помочь, и вдруг — телефонный звонок! Звонил, оказалось, сам Яков Михайлович: он попросил поставить телефон около своей постели и в полубреду продолжал делать распоряжения по ВЦИКу, вспоминал то самое необходимое, что не успел доделать из своей громадной работы в ЦК партии.

Владимир Ильич спокойным голосом, со страдальческой складкой на лице, говорил ему:

— Яков Михайлович, не надо, успокойтесь, все будет сделано. Мы знаем все ваши желания, мы знаем всё, что вы хотели осуществить в smi дни. Не тревожьте себя… Я к вам приду, — сказал он наконец, видя, что его слова не действуют на Якова Михайловича.

— Как возбужден он, — грустно сказал Владимир Ильич.— Это плохо, ему не надо волноваться, он еще больше лишает себя сил.

— Да, сердце работает ужасно, — ответил я.— Ему совсем не надо было бы говорить по телефону, но он, лежа в постели, больной, все так же деятелен.

Владимир Ильич заторопился и сказал, что пойдет к нему.

И вот на другой день, 10 марта, мне позвонили, что Яков Михайлович очень плох. Я быстро оделся и бегом бросился к нему на квартиру. И тут, почти около входа в квартиру Якова Михайловича, я встретил Владимира Ильича. Он был бледен и невероятно грустен. Шел с поникшей головой, сосредоточенный. Посмотрев на меня, вымолвил:

— Умер…

Постоял и пошел дальше…

В квартире Свердлова царила мертвая тишина… Никто не плакал. Все стояли, опустивши голову… Через несколько минут мне сказали: когда пришел Владимир Ильич, Яков Михайлович стал что-то возбужденно ему говорить. Владимир Ильич взял его за руку, и тот сжал ее. Тихим голосом Владимир Ильич успокаивал его:

— Вы усните, постарайтесь заснуть, — вам будет легче.

Яков Михайлович вдруг успокоился, забылся, как будто заснул. Все было тихо, и он спокойно умер.

Мы торжественно его хоронили. Скрепя сердце несли мы его туда, к Кремлевской стене. Мы знали, что из наших рядов вырван один из самых преданных, самых смелых бойцов за революцию и заменить эту брешь будет очень трудно.

Я хочу привести то, что написал тогда, придя домой, под первым впечатлением этой ужасной смерти.

‘Из наших рядов, — записал я, — выхвачена еще новая жертва… Каждый день приходят вести со всех фронтов о храбро павших товарищах в борьбе с белогвардейцами и империалистами всех стран, бросившимися на Россию. И когда приходят эти печальные вести, разум, несмотря на всю боль и грусть, все-таки мирится с ними, так как товарищи гибнут на передовых позициях, в непосредственной схватке с врагами пролетариата: там война! Но когда здесь, в тылу, казалось бы, в более или менее мирной обстановке, такая неожиданная смерть выхватывает из наших рядов полного сил, еще десять дней тому назад так бодро работавшего товарища, то, право, почти не находишь в себе сил примириться с этим ужасным фактом.

Просто не хочется верить, что Яков Михайлович действительно умер. Все думаешь, что это какой-то сон, случайность и что вот начнется заседание Центрального Исполнительного Комитета и раздастся на всю залу громкий и уверенный голос председателя: ‘Заседание начинается, прошу занять места’. Но нет, мы не услышим более его призыва…

Его уже нет с нами… И московский пролетариат, друзья и товарищи по партии понесут его последней тропой жизни к могиле у стен Кремля. Без преувеличения можно сказать, что память о Якове Михайловиче не умрет. Его знает вся пролетарская Россия, вся Красная Армия. Как Председателя Центрального Исполнительного Комитета его знает вся Европа и весь мир. Его узнают пролетарские массы Запада и Востока как старого революционера и непреклонного борца за освобождение трудящихся от цепей буржуазного строя, — узнают скоро, ибо Яков Михайлович уже и в настоящее время вошел в историю.

Нам, его товарищам, знавшим его давно, еще в те времена, когда наша партия находилась в подполье, переживала величайшие гонения со стороны царского правительства, необходимо немедленно собрать все материалы об удивительной жизни Якова Михайловича, наполненной постоянными преследованиями, тюрьмами, ссылками, о его жизни в отдаленной Сибири и о многих крайне рискованных побегах для все новой и новой работы в той партии, преданнейшим членом которой он был всю свою сознательную жизнь и которой он отдал все свои силы.

Товарищи должны знать, что в наше трудное время никто не может сказать, сколько еще суждено ему быть среди друзей, а потому сейчас же необходимо каждому, кто что-либо знает о Якове Михайловиче, все записать и передать для опубликования.

Из нашей среды вырван удивительный товарищ, всегда преданный делу, всегда отзывчивый на каждое горе, отдававший всю свою жизнь за дело пролетариата.

Да будет светлая память Я. М. Свердлова примером всему пролетариату, всем борцам за наши коммунистические идеалы, примером честной жизни, выдержанной до конца жизни революционера-борца, беззаветно любившего угнетенных, положившего за них все свои силы, отдавшего им всего себя’.

Пусть эти простые слова, вырвавшиеся у меня тогда, останутся и теперь моим венком, который я хочу возложить на его могилу в эту печальную годовщину.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые опубликовано в книге ‘На боевых постах Февральской и Октябрьской революций’ под названием ‘К десятилетию смерти Я. М. Свердлова’. Печатается по III т. Избр. соч.

¹ Имеется в виду капитулянтская позиция Каменева (тогда председателя ВЦИК), Рыкова, Зиновьева и некоторых других партийных и советских работников, настаивавших на разделении власти с соглашательскими партиями. В самый ответственный период революции — становления Советской власти, — не подчинившись ультиматуму большинства ЦК, требовавшему соблюдения партийной дисциплины и проведения политики Центрального Комитета партии, — они ушли 3 (16) ноября 1917 г. с руководящих постов (В. И. Ленин. Полн. собр. соч. т. 35, стр. 450—452).

² В. А. Аванесов (1884—1930) — советский государственный деятель, член РСДРП с 1903 г., в Октябрьские дни — член Петроградского Военно-революционного комитета. В 1920—1924 гг.— член коллегии ВЧК, позже — на руководящей государственной работе.