ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ ШЕКСПИРА.
ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,
выправленный и пополненный по найденному Пэнъ Колльеромъ,
старому экземпляру in folio 1632 года.
ВСЕ ХОРОШО, ЧТО ХОРОШО КОНЧИТСЯ.
ЦНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.
ВЪ ТИПОГРАФІИ В. ГРАЧЕВА И КОМП.
ВСЕ ХОРОШО, ЧТО ХОРОШО КОНЧИЛОСЬ.
Король Франціи.
Герцогъ Флоренціи.
Бертрамъ, графъ Руссильонъ.
Ляфё, пожилой дворянинъ.
Пароллесъ, изъ свиты Бертрама.
Управитель, Шутъ, Пажъ, графини Руссильонъ.
Графиня Руссильонъ, мать Бертрама.
Елена, воспитанница ея.
Пожилая флорентинская вдова.
Діана, дочь ея.
Віолента, Маріана, сосдки вдоы.
Свита короля, Придворные, Молодые дворяне, Офицеры и Солдаты французскіе и флорентинскіе, Служители.
Мсто дйствія: частію во Франціи и частію въ Тоскан.
Руссильонъ. Комната въ замки Графини
Входятъ Бертрамъ, Графиня Руссильонъ, Елена, вс во траур, и Ляфё.
ГРАФ. Разставаясь съ сыномъ, я хороню другаго супруга.
БЕРТ. Оставляя васъ, я снова оплакиваю смерть отца моего. Чтожь длать, желаніе его величества должно быть исполнено, теперь онъ опекунъ мой {До Карла II англійскій король былъ опекуномъ всхъ богатыхъ сиротъ своего государства. Во Франціи, за исключеніемъ Нормандіи, обычай этотъ не существовалъ, но Шекспиръ переноситъ его и сюда, слдуя повсти Бокачіо, въ которой Бертрамъ находится, по завщанію отца, подъ опекой короля.}, и я тмъ боле обязанъ повиноваться ему.
ЛЯФЁ. Графиня, вы найдете въ корол супруга, а вы, графъ, отца. Всегда и со всми добрый, съ вами онъ будетъ таковъ поневол, ваши прекрасныя качества пробудили бы доброе расположеніе даже и въ человк чуждомъ всего добраго,— тмъ скорй въ душ, такъ богатой добродтелями.
ГРАФ. Какъ здоровье его величества?
ЛЯФЁ. Онъ отпустилъ всхъ врачей, которые, обнадеживая его безпрестанно, довели наконецъ до того, что онъ лишился всякой надежды.
ГРАФ. Отецъ этой двушки былъ — о, это ‘былъ’! сколько горькаго въ этомъ слов!— отецъ ея, въ дл врачеванія, былъ почти такъ же искусенъ, какъ и честенъ, а честность его была такъ велика, что, сравняйся съ ней его искусство вполн — онъ сдлалъ бы природу безсмертной, заставилъ бы смерть гулять отъ недостатка работы. Какъ хорошо было бы для короля, еслибъ онъ жилъ еще, жизнь его, я знаю, была бы смертью королевской болзни.
ЛЯФЁ. А имя человка, о которомъ говорите?
ГРАФ. Онъ пользовался большой и вполн заслуженной славой — я говорю о Герард Нарбонскомъ.
ЛЯФЁ. Да, онъ дйствительно былъ отличнйшій врачъ, король недавно еще отзывался о немъ съ величайшей похвалой и съ большимъ сожалніемъ. Онъ былъ такъ искусенъ, что могъ бы жить вчно, еслибъ только искусство могло стать выше смертности.
БЕРТ. Скажите, чмъ же страдаетъ король?
ЛЯФЁ. Фистулой.
БЕРТ. Я никогда не слыхалъ о такой болзни.
ЛЯФЁ. Хорошо еслибъ она и со всмъ была неизвстна.— Такъ эта двушка дочь Герарда Нарбонскаго?
ГРАФ. Единственное дитя его. Онъ завщалъ мн попеченіе о ней, и я надюсь всего хорошаго отъ ея воспитанія, потому что она такъ богата той врожденной добротой, которая и самыя прекрасныя дарованія длаетъ еще прекраснйшими. Блестящими способностями мы восхищаемся, конечно, и въ существахъ не такъ чистыхъ, но всегда съ сожалніемъ — тутъ он и доблесть и предательство. Въ ней же он, напротивъ, именно тмъ и прекрасны, что совершенно безхитростны, прямодушіе она наслдовала, но доброту развила въ себ сама.
ЛЯФЁ. Наши похвалы, графиня, выжимаютъ слезы изъ глазъ ея.
ГРАФ. Это самый лучшій разсолъ, которымъ двушка можетъ упрочить похвалы ей. Воспоминаніе объ отц никогда не касалось еще сердца ея безъ того, чтобъ жестокость скорби не согнала съ лица всей его жизненности.— Полно, перестань, Елена, пожалуй подумаютъ еще, что ты не столько огорчена, сколько накидываешь на себя горе.
ЕЛЕН. И не ошибутся, и въ то же время есть у меня и дйствительное горе.
ЛЯФЁ. Умренное стованіе законная дань мертвому, чрезмрная скорбь врагъ живаго.
ЕЛЕН. Но если живой врагъ скорби, тогда самая уже чрезмрность длаетъ ее тотчасъ же смертною {Во всхъ старыхъ оригинальныхъ спискахъ и во всхъ новыхъ изданіяхъ рчь эта влагается въ уста графини, но Тикъ передаетъ ее Елен и кажется совершенно справедливо. Въ устахъ графини они совершенію безсмысленна, въ устахъ же Елены затемнена съ намреніемъ, но понятна. Живой врагъ скорби объ умершемъ — Бертрамъ, и скорбь, порождаемая ея нераздляемой любовью, уничтожаетъ первую — длаетъ ее смертною.— Къ этимъ темнымъ словамъ Елены относится и перебитый Бертрамомъ, вопросъ Ляфё: ‘какъ понять это?’}.
БЕРТ. Матушка, благословеніе!
ЛЯФЁ. (Елен). Какъ понять это?
ГРАФ. Да благословитъ тебя Господь, Бертрамъ! будь подобенъ отцу какъ по виду, такъ и по качествамъ! пусть кровь и добродтель состязаются въ теб о владычеств, и доброта твоя да соотвтствуетъ рожденію! Люби всхъ, довряй немногимъ, не длай зла никому, будь страшенъ врагу, но боле сознаніемъ твоей мощи, чмъ самымъ дломъ, друга же храни подъ ключемъ собственной жизни, пусть порицаютъ тебя за молчаніе, не бранили бы только за говорливость. Да ниспошлетъ теб небо все, что, кром того, можетъ еще даровать, и все, что могу еще вымолить теб! Прощай!— (Ляфё) Добрый господинъ, онъ неопытной еще царедворецъ, прошу васъ не оставить его своимъ совтомъ.
ЛЯФЁ. Готовъ служить лучшимъ, какой только можетъ дать любовь.
ГРАФ. Господь да благословитъ его! Прощай, Бертрамъ. (Уходитъ.)
БЕРТ. (Елена). Да исполнятся самыя лучшія желанія, какія только могутъ возникнуть въ ум вашемъ. Будьте утшеніемъ моей матери, а вашей благодтельницы, любите и уважайте ее.
ЛЯФЁ. Прощайте, прекрасная, вы должны поддержать славу отца вашего. (Уходитъ съ Бертрамомъ.)
ЕЛЕН. О, еслибъ только!— Я и не думаю объ отц, они одной уже слезинкой почтили память его боле, чмъ дочь этимъ потокомъ слезъ. Я забыла даже, каковъ онъ былъ собою, воображеніе хранитъ только образъ Бертрама. Погибла я, что мн въ жизни, когда Бертрамъ удетъ! Вдь это все то же, что влюбиться въ дивно-свтлую звзду и желать соединенія съ ней, какъ ни высоко она надо мною, только издали должна я любоваться ея лучезарнымъ блескомъ,— никогда въ самой сфер. Честолюбивая любовь моя сама себя и наказываетъ: лань, захотвшая сочетаться со львомъ, должна умереть отъ любви. И все-таки, хоть это и наказаніе, какъ сладостно было видть его ежечасно, сидть подл него и рисовать его высокое чело, его соколиные глаза, его кудри на полотн моего сердца — сердца, такъ готоваго принять каждую черту, каждую особенность его прекраснаго лица, но вотъ онъ удалился, и моя идолопоклонническая страсть должна сотворить и то, что мн осталось отъ него.— Кто это идетъ сюда?
Его спутникъ.— Изъ-за него я люблю даже и этого человка, хоть и знаю, что онъ отъявленный лжецъ, величайшій глупецъ и трусъ, вс эти закоренлые въ немъ недостатки даютъ ему, однакожь, значеніе, и ему тепло, тогда какъ стальносердая доблесть коченетъ на мороз. Впрочемъ, бдная мудрость частехонько бываетъ рабой богатой глупости.
ПАР. Да здравствуетъ моя прекрасная царица!
ЕЛЕН. Да здравствуетъ монархъ {Насмшливый намёкъ на Monaicho — сумасшедаго Итальянца, воображавшаго что онъ монархъ вселенной.}!
ПАР. Я не монархъ.
ЕЛЕН. И я не царица.
ПАР. Скажите, ужь не о двственности ли разсуждали вы тутъ?
ЕЛЕН. Именно.— Послушайте, въ васъ какъ будто есть что-то воинственное — позвольте сдлать вамъ одинъ вопросъ. Мущина врагъ вдь двственности, какъ защитить намъ ее отъ врага этого?
ПАР. Держите его подальше отъ себя.
ЕЛЕН. Но онъ приступаетъ, а наша двственность, какъ ни храбра въ защищеніи, все-таки слаба. Научите какой-нибудь военной оборон.
ПАР. Да нтъ ршительно никакой, мущина подступитъ, подкопаетъ и взорветъ васъ.
ЕЛЕН. Боже избави нашу бдную двственность отъ всхъ этихъ подкапывателей и взрывателей!— Нтъ ли какой военной хитрости, которой и двы могли бъ поднимать мущинъ на воздухъ?
ПАР. Мущину ничмъ не поднимешь такъ скоро, какъ взрывомъ самой двственности, но и тутъ, разумется, вы все-таки лишаетесь вашей крпости. Впрочемъ, хранить двственность совершенно противно законамъ природы, вдь потеря двственности — разумное приращеніе, и никакая двственница никогда не рождалась еще безъ того, чтобъ передъ тмъ не была потеряна двственность. Вы ужь созданы изъ такого вещества, изъ котораго длаются двственницы. Лишившись однажды двственности, можно добыть десять другихъ, храня же ее, постоянно теряешь, она слишкомъ безплодная товарка: къ черту ее!
ЕЛЕН. Однакожь на время я все-таки поберегу ее, хоть бы и пришлось умереть отъ этого двой.
ПАР. Да вдь тутъ много говорить нечего, это просто противъ законовъ природы. Защищать двственность — обвинять вашихъ матерей, что будетъ непреложнйшимъ возмущеніемъ. Тотъ, что вшается — та же двственница, двственность самоубійца, и ее, какъ отъявленную оскорбительницу природы, слдовало бъ хоронить при большихъ дорогахъ, вн всякаго освященнаго предла {Самоубійцъ хоронили прежде при большихъ дорогахъ.}. Двственность зарождаетъ червей, точь въ точь какъ сыръ, выгладываетъ себя до самой корки и умираетъ, пожравъ такимъ образомъ всю свою внутренность. Кром того, двственность брюзглива, спсива, ни на что негодна, составлена вся изъ самолюбія, а самолюбіе грхъ наипаче запрещаемый христіанскимъ закономъ. Храня ее, нельзя не проиграть, отдайте — и въ два года она удвоится {Въ прежнихъ изданіяхъ: within ten years it will make itself two… По Колльеру: within two years il will make ilself two .}, а это порядочное приращеніе, и притомъ нельзя сказать, чтобъ самый капиталъ слишкомъ страдалъ отъ этого.— Скорй, съ рукъ ее!
ЕЛЕН. Но какъ же сдлать, чтобъ потерять ее такъ, чтобъ это было непротивно и ей самой?
ПАР. Позвольте, да что за вздоръ дорожить тмъ, что ршительно этого не терпитъ? Это такой товаръ, который, залеживаясь, теряетъ все свое достоинство, чмъ старе, тмъ дешевл: сбывайте его, пока онъ въ ходу еще, пока еще требуется. Вдь двственность вынашивается изъ моды, какъ шапочка старой придворной — и богата, да никуда не годится, ну вотъ, точь въ точь, какъ брошка или зубочистка {См. прим. къ Королю Іоанну, Ч. 1. стр. 11.}, которыхъ въ настоящее время не носятъ. Старость хороша въ вин {Your date is heller in your pie and your porridge than in your cheek.— Слово date иметъ дна значенія: лта и финикъ. А потому, принимая это слово въ обоихъ его значеніяхъ, Пароллесъ и говоритъ что это date лучше въ похлебк или въ пирог, чмъ на щекахъ.}, а не на щекахъ, и ваша двственность, ваша старая двственность — просто наша французская засохшая груша: и на видъ не хороша, и стся какъ-то неохотно. Именно засохшая груша, была хороша — да теперь засохшая груша. На что она вамъ?
ЕЛЕН. Моя не такова еще.— Вашъ графъ найдетъ тамъ тысячу привязанностей: мать, возлюбленную, друга, Феникса, вождя, врага, руководителя, богиню, государя, совтника, измнницу и милую, и смиренное честолюбіе и гордое смиреніе, и разногласящее созвучіе и гармоническое разногласіе, и врность, и упоительное злополучіе — цлый міръ милыхъ, страстныхъ пріемышей, которымъ слпой Купидонъ служитъ воспріемникомъ. Тогда онъ — я не знаю, что онъ.— Дай Богъ ему всякаго счастія!— Дворъ школа,— а онъ —
ПАР. Что жь онъ?
ЕЛЕН. Человкъ, которому я отъ души желаю всего хорошаго. Какъ жалко —
ПАР. Что жалко?
ЕЛЕН. Что добрымъ желаніямъ не дано тла, чтобъ они были осязаемы, тогда и намъ, бднымъ, осужденнымъ злобными созвздіями на одни только желанія, можно было бы слдовать осуществленіемъ ихъ за тмъ, кого любишь, можно было бы обнаруживать то, что должны только думать про себя, лишаясь такимъ образомъ всякой за это признательности.
ПАЖЪ. Господинъ Пароллесъ, васъ спрашиваетъ графъ. (Уходитъ.)
ПАР. Прощай, милая моя крошка! Не забуду, такъ вспомню тебя и при двор.
ЕЛЕН. Вы родились подъ благодатнымъ созвздіемъ, господинъ Пароллесъ.
ПАР. Подъ созвздіемъ Марса.
ЕЛЕН. Именно, кажется, подъ Марсомъ.
ПАР. Почему жь, именно?
ЕЛЕН. Да потому что войны всегда такъ подавляли васъ, что вы необходимо должны были родиться подъ Марсомъ.
ПАР. Во время преобладанія его.
ЕЛЕН. Полагаю, скорй во время попятнаго его движенія.
ПАР. Это почему?
ЕЛЕН. Потому что, сражаясь, вы всегда сильно пятитесь.
ПАР. Это по разсчету.
ЕЛЕН. По которому обращаются и въ бгство, когда страхъ заговоритъ о самосохраненіи, впрочемъ, въ васъ эта смсь храбрости и трусости окрыленная добродтель, и она такъ идетъ къ вамъ.
ПАР. Я такъ занятъ, что на этотъ разъ не могу отвтить теб съ должнымъ остроуміемъ. Я возвращусь совершеннйшимъ придворнымъ, и тогда постараюсь натурализировать тебя, если ты только будешь въ состояніи понять совтъ придворнаго и то, что преподастъ теб воя мудрость, а безъ того, ты умрешь неблагодарной,— твое невжество погубитъ тебя, прощай!— Будетъ время — читай свои молитвы, недосугъ — припоминай друзей своихъ. Добудь себ хорошаго мужа, и обращайся съ нимъ такъ, какъ онъ будетъ обращаться съ тобой, и за симъ, прощай. (Уходитъ.)
ЕЛЕН. Какъ часто помощь, которой мы молимъ у неба, въ насъ самихъ, оно даровало намъ полную свободу, и только слабымъ желаніямъ, когда мы сами слабодушны, бездйственны — становитъ оно препятствія. Что жъ это за сила вознесла любовь мою такъ высоко, кажетъ мн ее, и не можетъ насытить моихъ взоровъ? Счастье уничтожаетъ и величайшія разстоянія поставляемыя природой, и соединяетъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: The mightiest space in fortune nature brings to join… По Колльеру: The mightiest space in nature fortune brings to join…} созданныхъ другъ для друга, какъ равныхъ. Необыкновенное кажется невозможнымъ только для того, кто думаетъ объ однхъ трудностяхъ и воображаетъ, что то, чего никогда не бывало еще, никогда и не будетъ. Когда жь, добиваясь любви всми силами души, не успвали наконецъ?— Болзнь короля — можетъ-быть и не удастся, но я ршилась, и ничто не остановитъ меня.
Парижъ. Комната во дворц Короля.
Трубы. Входитъ Король, съ бумагами въ рук, и Свита.
КОР. Война между Флоренціей и Сіэной вспыхнула уже. Было даже нсколько сраженій, ничего впрочемъ не ршившихъ.
1 пр. Если врить слухамъ, ваше величество.
КОР. Теперь это несомннно, вотъ письмо брата нашего, императора. Между прочимъ, онъ извщаетъ, что флорентинцы собираются просить у насъ помощи, и въ то же время дружески намекаетъ, чтобъ мы отказали имъ.
1 пр. Дружба и мудрость его, такъ извданныя уже вашимъ величествомъ, заслуживаютъ полнйшаго доврія.
КОР. И оно ршило отвтъ нашъ, просьба флорентинцевъ отвергнута еще прежде, чмъ они произнесли ее. Но нашимъ рыцарямъ, собравшимся уже на войну въ Тоскан, я даю полную свободу сражаться на той или на другой сторон.
2 пр. Это будетъ прекраснйшей школой для нашей молодежи, истомленной бездйствіемъ и жаждой подвиговъ.
Входятъ Бертрамъ, Ляфё и Пароллесъ.
КОР. Это кто?
1 пр. Графъ Руссильонъ, ваше величество, юный Бертрамъ.
КОР. Юноша, у тебя лице отца, видно, что щедрая природа занялась тобой съ особенной любовью, сложивъ тебя такъ прекраснымъ. Хорошо, еслибъ ты наслдовалъ и душевныя доблести отца твоего. Очень радъ видть тебя въ Париж.
БЕРТ. Примите, ваше величество, и мою благодарность, и мою готовность служить вамъ.
КОР. О, еслибъ тло мое было такъ же здорово, какъ въ то время, когда мы съ твоимъ отцомъ, тсно связанные узами дружбы, впервые искусились въ ратномъ дл! Онъ участвовалъ во всхъ войнахъ того времени, образовался въ школ величайшихъ полководцевъ. Долго держался онъ, но, наконецъ, противная старость подкралась къ намъ, и свела насъ обоихъ съ поприща. Разговоръ о твоемъ благородномъ отц всегда какъ-то оживляетъ меня. Въ молодости онъ отличался остротой, которую иногда я замчаю, конечно, и въ ныншнихъ молодыхъ людяхъ, но они острятъ до того, что ихъ же острота незамтно обращается на нихъ самихъ прежде, чмъ успютъ прикрыть свое легкомысліе заслугами. Какъ въ совершеннйшемъ придворномъ, въ его гордости и остроуміи не было ни пренебреженія, ни колкости, а случалось — такъ всегда вслдствіе вызыва равными ему. Его благородство, само служившее себ часами, знало настоящее мгновеніе когда отвчать на противорчія, и языкъ его повиновался стрлк этихъ часовъ. Съ низшими себя онъ обращался, какъ съ такими же людьми, только поставленными въ другое положеніе, онъ склонялъ высокое чело свое къ ихъ низкой дол, заставлялъ ихъ гордиться его радушіемъ, смирялъ себя самого ихъ жалкими хвалами. Это былъ человкъ, который могъ бы служить образцомъ нашему юному поколнію, слдуя ему во всемъ, оно какъ разъ увидало бы, что до сихъ поръ только пятилось назадъ.
БЕРТ. Хвалами ему, грудь вашего величества далеко богаче его могилы, самая надпись на ней не превозноситъ его такъ, какъ ваша царственная рчь.
КОР. О, какъ бы я желалъ соединиться съ нимъ! Онъ всегда говаривалъ — мн кажется я еще и теперь слышу его, словъ же своихъ, всегда многозначительныхъ, онъ не бросалъ на втеръ, но укоренялъ ихъ, чтобъ они всходили и приносили плодъ,— ‘я желалъ бы умереть’ — говаривалъ онъ часто, съ кроткой грустью, подъ конецъ веселой, беззаботной бесды, когда приходило время расходиться,— ‘я желалъ бы умереть’, восклицалъ онъ, ‘какъ скоро пламени моему начнете недоставать масла, чтобы не сдлаться куревомъ для молодаго поколнія, которое, по легкомыслію, пренебрегаетъ всмъ, кром новаго, вс умственныя способности котораго заняты только нарядами, постоянство котораго мимолетнй самой моды’.— Таково было всегдашнее желаніе его. И я, по примру его, желаю того же. Я не могу уже приносить домой ни воску ни меду, такъ и меня пора бы вонъ изъ улья, пора дать мсто другимъ работникамъ.
2 пр. Ваше величество такъ любимы, и тотъ, кто мене всхъ расположенъ къ вамъ, почувствуетъ потерю вашу скорй всхъ.
КОР. Я занимаю только мсто, я знаю это.— Скажите, графъ, давно умеръ врачъ вашего родителя? Онъ пользовался необыкновенной славой.
БЕРТ. Мсяцевъ шесть тому назадъ, ваше величество.
КОР. Еслибъ онъ былъ живъ, я доврился бы ему, — дайте мн опереться на васъ, — мои врачи разслабили только меня разными попытками, пусть болзнь и природа борются, Теперь какъ хотятъ.— Очень радъ вашему прізду, графъ, и родной сынъ для меня не дороже.
БЕРТ. Благодарю, ваше величество. (Уходятъ.)
Руссильонъ. Комната въ замки Графини.
Входятъ Графиня, Управитель и Шутъ.
ГРАФ. Ты хотлъ разсказать мн что-то о моей воспитанниц, теперь я готова выслушать тебя.
УПР. Графиня, я желалъ бы, чтобъ заботливость, съ коброй я старался исполнить вашу волю, была уже внесена въ Календарь моихъ старыхъ заслугъ, потому что говорить о нихъ самому не только противно скромности, но темнитъ даже к самую чистоту ихъ.
ГРАФ. (Шуту). Ты зачмъ здсь? пошолъ вонъ!— Я не врю всмъ жалобамъ на тебя, но не врю только потому, что мн лнь заняться этимъ. Я знаю, у тебя довольно глупости, чтобъ задумать, и довольно злости, чтобъ исполнить всякую мерзость.
ШУТЪ. Вамъ не безъизвстно, графиня, что я бдный человкъ.
ГРАФ. Хорошо.
ШУТЪ. Нтъ, оно не совсмъ хорошо, что я бдный человкъ, хоть оно тамъ и извстно, что многимъ изъ богатыхъ не миновать ада. Еслибъ вы были такъ милостивы и позволило мн жениться — мы съ Изабеллой знали бъ что сдлать.
ГРАФ. Теб хочется сдлаться нищимъ?
ШУТЪ. Я нищу только вашего позволенія, касательно этого дла.
ГРАФ. Какого дла?
ШУТЪ. Да дла Изабеллы и моего собственнаго. Служба не наслдство, и я разсудилъ, что мн никогда не видать божьей благодати, если не пріобрту потомства, вдь дти, говорятъ, благодать Божія.
ГРАФ. Что жь именно заставляетъ тебя жениться?
ШУТЪ. Да бдное тло мое, тло побуждаетъ меня къ этому, а кого побуждаетъ дьяволъ — тому нечего ужь длать.
ГРАФ. Только то?
ШУТЪ. Нтъ, не только: есть еще другія, и притомъ святыя причины.
ГРАФ. Можно сказать ихъ?
ШУТЪ. Я, видите ли, графиня, гршникъ — гршникъ, какъ вы и все, что иметъ кровь и плоть, вотъ мн и за хотлось жениться, чтобъ покаяться.
ГРАФ. Въ женитьб, но не въ грхахъ.
ШУТЪ. Къ тому жь у меня совсмъ нтъ друзей, а черезъ жену я непремнно добуду ихъ.
ГРАФ. Да эти друзья будутъ врагами теб.
ШУТЪ. Вижу, графиня, что въ величайшихъ-то друзьяхъ вы ничего не смыслите, вдь эти бездльники возьмутъ на себя, что мн надостъ ужь. Кто пашетъ мое поле — бережетъ мою упряжь, предоставляя мн полное право пользоваться жатвой, длаетъ онъ меня рогоносцемъ, такъ и я длаю его за то батракомъ моимъ. Тотъ, кто довольствуетъ мою жену — бережетъ и плоть и кровь мою, кто бережетъ и плоть и кровь мою — любитъ и плоть и кровь мою, кто же любитъ вплоть и кровь мою — другъ мн, ergo: и тотъ, кто цлуетъ жену мою — другъ мн. Довольствуйся люди именно тмъ, что они есть — бракъ нисколько не былъ бы страшенъ, тогда молодой пуританинъ Чарбонъ и старый папистъ Пойзэмъ, какъ ни разнись они сердцами касательно религіи, головами все-таки сошли бы на одно и то же — могли бы схватиться ротами, какъ любой олень въ стад.
ГРАФ. Ты всегда будешь злорчивымъ негодяемъ.
ШУТЪ. Пророкомъ, графиня {Намёкъ на предразсудокъ почти всхъ вковъ и всхъ народовъ, что безумные и юродивые одарены способностью предсказыванья.}. Я говорю правду прямо, безъ всякихъ околичностей.
И повторю вамъ псню и, она,
Вс согласятся, истины полна,
Нашъ бракъ — судьбы предназначенье,
Кукушки жь пснь — ея расположенье.
ГРАФ. Ступай, ступай, я посл поговорю съ тобой объ этомъ.
УПР. Неугодно ли вамъ приказать ему, чтобъ онъ позвалъ Елену.
ГРАФ. Скажи Елен, что мн нужно поговорить съ ней, Елен — слышишь?
ШУТЪ. И вотъ она вщала:
Такъ это-то лице виною,
Что Греки разорили Трою?
Глупа, безумна радость та была,
Что у Пріама въ сердц разцвла!’
Потомъ она вздохнула и сказала:
‘О еслибъ на девять дурныхъ видна
Хоть бы одна хорошая бывала,
Хоть бы одна хорошая бывала,
А то всего лишь на десять одна!’
ГРАФ. Какъ на десять одна? ты перевираешь слова псни {Имя Елены приводитъ Шуту на память старую балладу о разореніи Трои, въ послднихъ стропахъ которой говорится, что изъ десяти живыхъ сыновей Пріама быль дуренъ одинъ только Парисъ.}.
ШУТЪ. Хорошихъ ршительно одна на десять, такимъ образомъ я исправляю, напротивъ, псни, улучшаю и прекрасный полъ. {Въ прежнихъ изданіяхъ: which is а purifying o’the song. По Колльеру: which is a purifying o’the song and mending o’the sex…} Еслибъ Господу Богу было угодно посылать ихъ ежегодно хоть по стольку, я — будучи даже пасторомъ,— не сталъ бы жаловаться на женскую десятину. Одна на десять, сказалъ я? Да рождайся одна хорошая женщина, хоть только передъ каждой кометой {Въ прежнихъ изданіяхъ: born but ore every blazing star… По Колльеру: born — but one — every blazing star…}, или передъ каждымъ землетрясеніемъ, такъ ужь и это значительная поправка лотереи, въ которой теперь скорй выдернешь свое собственное сердце, чмъ выигрышъ.
ГРАФ. Ступай, исполни, что теб приказано.
ШУТЪ. Какъ будто мущина можетъ послушаться женщины, безъ того, чтобъ изъ этого не вышло какой-нибудь пакости?— Впрочемъ, если честность и не пуританинъ, такъ это не бда еще: она можетъ надть блый стихарь смиренія на черную ризу гордыни {Насмшка надъ упорнымъ сопротивленіемъ пуританъ совершатъ службу въ блыхъ ризахъ, которыми хотли замнить черныя женевскія.}.— Будьте покойны, я пойду и скажу Елен, чтобъ она пришла къ вамъ. (Уходитъ.)
ГРАФ. Ну, говори же.
УПР. Графиня, я знаю, вы очень любите вашу воспитанницу.
ГРАФ. Да, люблю. Отецъ ея завщалъ ее мн, и она, помимо этого, одной уже своей собственной личностью пріобрла полное право именно на такую любовь, какую имю къ ней, я должна ей даже гораздо боле, чмъ плачу, и заплачу боле, чмъ она потребуетъ.
УПР. На дняхъ мн случилось быть гораздо ближе къ ней, чмъ бы она желала, она была одна, и передавала свои слова своимъ же ушамъ, никакъ не думая — въ этомъ смло можно поручиться,— чтобъ они могли коснуться, чьего бы то ни было слуха, кром ея собственнаго. Предметомъ этого разговора съ собой была ея любовь къ вашему сыну. Фортуна, говорила она, не богиня, если могла такъ ужасно разрознить наши состоянія, Амуръ не богъ, если властенъ только тамъ, гд нтъ никакого неравенства, Діана не царица двственницъ, если не даетъ бдной раб своей силъ выдержать и перваго натиска, не выручаетъ ее и въ послдствіи. Все это было высказано съ такой горькой грустью, какой я никогда не замчалъ еще ни въ одной двушк, и я почелъ моей обязанностью донести вамъ объ этомъ какъ можно скоре, потому что, на случай какого несчастія, оно, нкоторымъ образомъ, все-таки не худо предупредить васъ.
ГРАФ. Ты честно исполнилъ долгъ свой, но боле никому ни слова объ этомъ. Многое заставляло меня подозрвать это еще и прежде, но тогда все было такъ еще неврно, что не могло ни довести меня до полнаго убжденія, ни вполн разъуврить. Теперь, прошу, оставь меня, замкни все это въ груди своей — я очень благодарна теб за твою честную заботливость. Посл я поговорю еще съ тобой объ этомъ. (Управитель уходитъ.) Было то же и со мной въ моей молодости. Природа всегда возьметъ свое, и шипы эти необходимая принадлежность розы нашей юности: какъ кровь въ насъ, такъ и это въ нашей крови, и сильная, страстная любовь въ юности — свидтельство, печать здоровой натуры. Только воспоминаніемъ прошедшаго отыскиваемъ мы вины и въ томъ, въ чемъ не видали тогда никакой {Въ прежнихъ изданіяхъ: Such were our faults, or then we thought them none… По Колльеру: Search me our faults— for tlien thought them none…}.
Болзнь ея видна даже но глазамъ, теперь все ясно.
ЕЛЕН. Что угодно вамъ, графиня?
ГРАФ. Ты знаешь, Елена, я мать теб?
ЕЛЕН. Благодтельница.
ГРАФ. Нтъ, мать. Отчего жь не мать? Мн показалось, ты какъ будто увидала змю, когда я сказала мать, что же для тебя страшнаго въ этомъ слов? Я говорю: я мать теб, я включаю тебя въ списокъ тхъ, которыхъ носила подъ сердцемъ. Мы часто видимъ, что усыновленіе нисколько не уступаетъ рожденію, что выборъ и изъ чуждаго смени рождаетъ намъ родственную втку, я никогда не мучилась тобой, и несмотря на то, пеклась о теб всегда съ материнской заботливостью. Какъ же можетъ названіе меня матерью леденить кровь твою? И отчего окружены глаза твои безпокойной встницей ненастья — многоцвтной Ирисой? неужели отъ того, что ты дочь моя?
ЕЛЕН. Отъ того, что я не дочь ваша.
ГРАФ. Но я говорю, я мать теб.
ЕЛЕН. Извините, графиня, графъ Руссильонъ не можетъ быть моимъ братомъ, я простаго, онъ знатнаго происхожденія, мой родъ неизвстенъ, его знаменитъ, онъ мой господинъ, мой глубоко уважаемый повелитель, мн жить и умереть его подданной. Онъ не долженъ быть моимъ братомъ.
ГРАФ. Ни я твоей матерью?
ЕЛЕН. Вы мать мн, желала бы чтобъ вы въ самомъ дл были моей матерью, только бы мой повелитель, вашъ сынъ, не былъ мн братомъ, будьте вы матерью намъ обоимъ — и самого рая не желала бы я такъ пламенно, какъ не быть его сестрою. Неужели не могу я быть вашей дочерью безъ того, чтобъ онъ не былъ мн братомъ?
ГРАФ. Можешь — сдлавшись моей невсткой, но сохрани тебя Богъ отъ этой мысли! Мать и дочь такъ волнуютъ тебя — вотъ ты опять поблднла. Мое опасеніе обнаружило страсть твою, теперь я знаю тайну этой странной любви къ уединенію, нашла источникъ горькихъ слезъ твоихъ. Теперь все ясно: ты любишь моего сына, и самое закоснлое притворство устыдится сказать, на перекоръ такому ршительному обнаруженію твоей страсти, что это несправедливо, и потому говори правду. Не запирайся, потому что твои щеки сознаются уже въ этомъ другъ другу, потому что глаза, видя, какъ рзко обнаруживается это во всей твоей вншности, говорятъ, по своему, то же самое, только грхъ и преступное упрямство связываютъ твой языкъ, обольщая тщетной надеждой, что можно еще заставить усомниться въ истин. Говори, вдь ты любишь его. Справедливо это — ты намотала себ изрядный клубокъ, нтъ — поклянись, что это не правда. Во всякомъ случа, небомъ и искреннимъ желаніемъ помочь теб, заклинаю сказать правду.
ЕЛЕН. Простите, графиня.
ГРАФ. Любишь ты моего сына?
ЕЛЕН. О, простите, простите!
ГРАФ. Любишь ты моего сына?
ЕЛЕН. Но вдь и вы любите его, графиня.
ГРАФ. Безъ увертокъ, моя любовь долгъ признаваемый всмъ свтомъ. Полно, открой мн свое сердце, твое смущеніе изобличило уже тебя вполн.
ЕЛЕН. (Упадая на колни). О, если такъ — на колняхъ, передъ лицемъ неба и передъ вами признаюсь: я люблю вашего сына — люблю больше, чмъ васъ и столько же, какъ самое небо.— (Вставая) Бденъ, но честенъ родъ мой: такова и любовь моя, не сердитесь — вдь она не вредитъ тому, кого люблю я. Никогда не преслдовала я его ни тнью дерзкаго домогательства, не желаю соединенія съ нимъ, пока не сдлаюсь достойной его, хоть и не постигаю, какъ это возможно. Знаю, что люблю его напрасно, безнадежно, и все-таки лью въ это все-принимающее и ничего не удерживающее ршето потокъ любви моей, не истощая ея этимъ нисколько. Какъ суеврный Индіецъ, боготворю я солнце, которое только что смотритъ на своего поклонника, а затмъ и знать его не хочетъ. О, не наказывайте же мою любовь ненавистью, потому только, что она сосредоточилась на одномъ предмет съ вами. Если вы сами — ваша почтенная старость врное ручательство добродтельной юности,— если вы сами любили и желали когда-нибудь такъ чисто и непорочно, что ваша Діана была и Діаной и любовью, такъ пожалйте же о бдной, которой положеніе таково, что она не можетъ не ссужать и при полнйшей увренности въ невозможности возврата,— которая не старается найти то, что составляетъ предметъ ея исканій,— которая, какъ загадка, живетъ и наслаждается тмъ самымъ, что мертвитъ ее.
ГРАФ. Недавно — говори правду,— ты собиралась въ Парижъ?
ЕЛЕН. Собиралась, графиня.
ГРАФ. Зачмъ? не скрывай ничего.
ЕЛЕН. Клянусь спасеніемъ, ничего не скрою. Вы знаете, мой отецъ оставилъ мн нсколько рецептовъ удивительной и несомннной силы — рецептовъ, которые его начитанность и многосторонняя опытность {Въ прежнихъ изданіяхъ: And manifest experience… По Колльеру: And manifold experience…} составила для блага общаго, и что онъ завщалъ мн беречь ихъ, какъ сокровища, которыхъ внутреннее достоинство гораздо важне, чмъ кажется. Въ числ ихъ есть врное лкарство и противъ болзни, которая томитъ короля.
ГРАФ. И это навело тебя на мысль хать въ Парижъ?
ЕЛЕН. На эту мысль навелъ меня графъ, вашъ сынъ, безъ него, ни Парижъ, ни король, ни это лкарство не пришли бы мн въ голову.
ГРАФ. И ты воображаешь, что если предложишь свое лкарство королю, онъ такъ и приметъ его? И король и врачи его ршили: онъ — что они не помогутъ ему, они — что никто не поможетъ ему, поврятъ ли бдной, несвдущей двушк. Когда весь факультетъ, истощивъ вс свои знанія, долженъ былъ предоставить болзнь самой себ.
ЕЛЕН. Какое-то тайное предчувствіе убждаетъ меня сильне даже самой вры въ знанія моего отца — а знаніями онъ было далеко богаче всхъ прочихъ врачей,— что благодатныя созвздія благословятъ завщанное имъ мн средство. Еслибъ вы только позволили мн попытать счастія — поручусь жизнію, что вылчу короля въ тотъ самый день и часъ, который мн назначутъ.
ГРАФ. Ты уврена въ этомъ?
ЕЛЕН. Уврена.
ГРАФ. Когда такъ, Елена, съ Богомъ — даю и позволеніе, и деньги на путевыя издержки, и провожатыхъ, и письма къ моимъ друзьямъ при двор, сама же останусь дома и стану молить Господа, чтобъ онъ даровалъ теб полный успхъ. Ты отправишься завтра же, и будь уврена, могу чмъ помочь теб — помогу.
Парижъ. Комната во дворц Короля.
Трубы. Входятъ Король съ молодыми Дворянами, отправляющимися на флорентинскую воину, Бертрамъ, Пароллесъ и свита.
КОР. (Одному изъ дворянъ). Прощай, юный другъ мой, будь всегда вренъ этимъ главнымъ началамъ военнаго искусства, — (Другому) прощайте и вы. Раздлите между собой совтъ мой, впрочемъ, если и каждый изъ васъ усвоитъ его весь, такъ это даръ, который растягивается по мр того, какъ принимается, его станетъ обоимъ.
1 дв. Мы надемся, что возвратимся опытными воинами и найдемъ ваше величество совершенно здоровымъ.
КОР. Нтъ, это невозможно, хотя сердцу моему и до сихъ поръ никакъ не хочется сознаться, что болзнь, осаждающая жизнь мою, проникла уже и въ него. Прощайте! останусь ли живъ, умру ли — будьте во всякомъ случа достойными сынами Франціи, докажите Верхней Италіи, наслдовавшей отъ древней имперіи одно только паденіе, что вы пришли не ухаживать только за славой, а жениться на ней, найдите чего ищете и тамъ, гд и храбрйшій изъ соискателей остановится въ ужас, и громко зазвучатъ имена ваши. Прощайте.
2 дв. Да возвратится здоровье вашего величества.
КОР. Берегитесь пуще всего Итальянокъ. Говорятъ, у Французовъ нтъ языка для отказа, когда он просятъ, смотрите, чтобъ не попасться въ плнъ еще до битвы.
ОБА. Сердца наши съ благодарностью пріемлютъ предостереженіе вашего величества.
КОР. Прощайте!— (Свит) Подведите меня къ постел. (Ложится на постель въ глубин сцны.)
1 дв. Какъ жалко, благородный графъ, что вы не съ нами.
ПАР. Не его вина, сокровище —
2 дв. Война славная!
ПАР. Дйствительно славная, видалъ я, впрочемъ, войны и пославне.
БЕРТ. Меня удерживаютъ вчной пснью: ‘молодъ, рано еще, черезъ годъ’.
ПАР. По если теб такъ хочется, что тутъ долго думать — бги!
БЕРТ. Я долженъ оставаться здсь передовой лошадью обокъ, скрипть башмаками по гладкому полу до тхъ поръ, ока распродадутъ всю славу, пока мечу придется красоваться только въ танцахъ. Бгу, клянусь честью!
1 дв. Это будетъ благороднйшее бгство.
ПАР. Бгите, графъ.
2 дв. На вашемъ мст и я бжалъ бы, прощайте.
БЕРТ. Я сросся съ нами, и наше разставанье — разрывъ тла пыткою.
1 дв. Прощайте, капитанъ.
2 дв. Прощайте, любезный господинъ Пароллесъ.
ПАР. Благородные герои, мой мечъ родня вашимъ. Еще одно словцо, доблестные, рьяные, безстрашные друзья мои — въ полку Спинія вы найдете капитана Снуріо, съ рубцемъ, съ этой дивной эмблемой войны на лвой щек — этимъ рубцемъ наградилъ его вотъ этотъ самый мечъ,— скажите ему, что я существую еще, и послушайте, что онъ поразскажетъ обо мн.
2 дв. Непремнно, благородный капитанъ.
ПАР. Да содлаетъ васъ Марсъ своими любимыми послушниками! (Дворяне уходитъ.) — Ну а вы-то, что придумали?
БЕРТ. Подожди — (Увидавъ, что король встаетъ) король —
ПАР. Благородные дворяне эти заслуживаютъ большей внимательности, большаго уваженія, вы сжались въ предлахъ слишкомъ холоднаго прощанія. Съ ними надо быть какъ можно выразительнй и привтливй, потому что они стоятъ во глав времени, служатъ образцами настоящей поступи, ды, разговора, движутся подъ вліяніемъ самаго общепринятаго созвздія. Такимъ, хоть бы самъ дьяволъ былъ ихъ руководителемъ, нельзя не подражать. Догоните ихъ и проститесь съ ними хорошенько, обстоятельнй.
БЕРТ. Я и такъ хотлъ идти за ними.
ПАР. Славные ребята, со временемъ изъ нихъ могутъ образоваться доблестнйшіе рубаки. (Уходитъ съ Бертрамомъ.)
ЛЯФЁ. (Преклоняй передъ королемъ колна). Прощеніе, ваше величество, прощеніе и мн и моей всти!
КОР. Встань, а тамъ увидимъ.
ЛЯФЁ. О, когда такъ, то передъ вами стоитъ человкъ искупившій уже прощеніе. Желалъ бы видть ваше величество у моихъ ногъ, вымаливающимъ у меня прощенія, еслибъ только по моему слову вы могли вскочить на ноги такъ же проворно.
КОР. Я и самъ желалъ бы этого, тогда, я прошибъ бы теб даже голову, чтобъ только было за что просить у тебя прощенія.
ЛЯФЁ. Премного благодаренъ, но къ длу. Угодно вашему величеству излчиться отъ вашей болзни?
КОР. Нтъ.
ЛЯФЁ. Королевственная лиса отказывается отъ винограда. Но если онъ такъ близокъ, что королевственной лис можно достать его, тогда она врно не откажется?— Я видлъ врача, который въ состояніи вдохнуть жизнь въ самый камень, даровать движеніе скал, а вамъ — возможность протанцевать сарабанду такъ живо и быстро, какъ только можно желать, да, врача, одно прикосновеніе котораго можетъ поднять короля Пепина, мало этого — можетъ вложить перо въ руку Карла великаго и заставить его написать къ ней любовное объясненіе.
КОР. Къ какой же къ ней?
ЛЯФЁ. Да ко врачу, потому что онъ женскаго рода. Если вашему величеству угодно принять его — она здсь уже. Оставя вс шутки, я говорилъ съ ней, и, клянусь жизнію и честію — она такъ изумила меня умомъ и твердостію, особливо когда я сообразилъ ея лта и полъ, что никакъ не могу приписать это одному только слабоумію моему. Примете, выслушаете ее — а объ этомъ она проситъ покорнйше,— смйтесь тогда надо мной, сколько вамъ угодно.
КОР. Хорошо, добрый Ляфё, введи это диво, и я отдамъ ему должную дань удивленія вмст съ тобой, или прохлажу твое, удивившись, какъ могла она такъ удивить тебя.
ЛЯФЁ. А вотъ, мы это сей-часъ увидимъ. (Уходитъ.)
КОР. Это обычный прологъ къ его важнымъ вздорамъ.
Ляфё, возвращается съ Еленой.
ЛЯФЁ. Войдите.
КОР. Какая крылатая поспшность.
ЛЯФЁ. Приблизьтесь. Вотъ его величество, объясните ему ваше желаніе. Во взорахъ вашихъ есть конечно что-то предательское, но это предательство его величеству не страшно. Я дядя Крессиды {Пандиръ, см. Троилъ и Крессида.}: не побоюсь оставить васъ вдвоемъ, и потому до свиданья. (Уходитъ.)
КОР. Вы имете какое-то дло, касающееся собственно меня?
ЕЛЕН. Точно такъ, ваше величество. Я дочь Герарда Нарбонскаго, такъ славнаго своимъ искусствомъ.
КОР. Я зналъ его.
ЕЛЕН. Такъ мн не нужно распространяться въ хвалахъ ему, вы знали его, и этого довольно. Умирая, онъ передалъ мн много рецептовъ, но одинъ изъ нихъ, какъ драгоцннйшій плодъ, какъ единственнаго любимца многолтней опытности, онъ завщалъ мн беречь, какъ третій глазъ, боле даже собственныхъ, и я исполнила его волю. Узнавъ же, что ваше величество страждете именно той жестокой болзнью, противъ которой лкарство, оставленное моимъ отцемъ, оказывалось особенно дйствительнымъ, я ршилась — нисколько не думая выходить изъ границъ должнаго смиренія и уваженія,— предложить вашему величеству испытать на себ благотворную силу его.
КОР. Благодаримъ тебя, прекрасная, хотя и признаемъ всякое изцленіе ршительно невозможнымъ. Посл того, какъ опытнйшіе врачи оставили насъ, посл того, какъ весь, собранный нами факультетъ ршилъ единодушно, что никакія усилія искусства не могутъ освободить тло отъ болзни неизлчимой — мы не можемъ затемнить въ себ здравый смыслъ, обольстить надежду до того, чтобъ отдать на поруганіе неизцлимую болзнь нашу лицу нисколько не свдущему въ дл врачеванія. Мы не можемъ отдлить нашу царственную личность отъ нашего убжденія до того, чтобъ могли поврить безумной помощи, тогда какъ сами признали уже всякую помощь невозможной.
ЕЛЕН. Въ такомъ случа я награждена уже сознаніемъ что исполнила долгъ свой. Я не хочу навязывать вамъ услугъ моихъ, и потому покорнйше прошу ваше величество объ одномъ только: о милостивомъ отправленіи меня назадъ.
КОР. Это послднее, что я могу для тебя сдлать, не сдлавшись непризнательнымъ. Ты хотла помочь мн, и я благодарю тебя точно такъ, какъ умирающій благодарилъ бы человка, желающаго ему жизни. Ты не имешь понятія о моемъ положеніи, а мн оно вполн извстно, я знаю грозящую мн опасность, а ты не имешь никакой возможности отвратить ее.
ЕЛЕН. Средство мое не можетъ повредить тамъ, гд отчаялись уже во всхъ средствахъ. Всемогущій содятель всего длаетъ нердко и самыя слабыя созданія свершителями величайшаго, такъ, мы читаемъ въ священномъ писаніи, что дти обнаруживали мудрость тамъ, гд мудрецы оказывались дтьми. Простые источники разливались морями, а огромныя моря высыхали, тогда какъ чудеса положительно отрицались великими міра сего. Ожиданія обманываютъ часто и чаще всего при величайшей увренности, но они и сбываются не мене часто при самой слабой, совсмъ почти подавленной отчаяніемъ надежд.
КОР. Я не могу принять твоего предложенія, и потому прощай, добрая двушка. Услуга отвергаемая должна искать награды въ самой себ, предложеніе не принимаемое пожинаетъ только благодаренія.
ЕЛЕН. Такъ, однимъ дуновеніемъ устъ отвергается свыше вдохновенное. Мы не можемъ равняться съ тмъ, отъ кого ничто не скрыто, мы судимъ по однмъ только видимостямъ, и такъ тщеславны, что помощь ниспосылаемую небомъ приписываемъ по большой части человку. Государь, согласитесь на мое предложеніе, испытайте не меня, а небо. Я не самозванка, я не выдаю за истину того, чему сама не врю, я убждена — убждена глубоко, что мое лкарство принесетъ вамъ пользу и что болзнь ваша излчима.
КОР. Ты такъ уврена? Во сколько же времени надешься ты излчить меня?
ЕЛЕН. Если Богу будетъ угодно, прежде чмъ кони солнца вмст съ пламеннымъ свтоносцемъ дважды совершатъ дневный бгъ свой,— прежде чмъ влажный Геспер дважды потушитъ сонливую свою лампу во мгл и въ парад вечера,— прежде чмъ песочные часы кормчаго двадцать четыре раза скажутъ ему, какъ пробгаютъ вороватыя минуты — все больное оставитъ ваше величество, и пышно расцвтетъ здоровье на могил вашей болзни.
КОР. А если ты не сдержишь своего общанія?
ЕЛЕН. Огласите меня безстыдной, нахальной потаскушкой, и пусть позоръ мой сдлается предметомъ срамныхъ псенъ, заклеймите мое чистое, двственное имя всмъ, что только есть поноснйшаго и за тмъ, предайте мучительнйшей смерти.
КОР. Мн кажется какой-то благодатный духъ говоритъ тобою, въ слабыхъ устахъ мн слышится мощный его голосъ, и невозможное, по обыкновенному понятію, кажется мн теперь возможнымъ. Жизнь дорога для тебя, потому что въ теб соединено все, что длаетъ ее драгоцнной: юность, красота, мудрость, смлость, честь, все что составляетъ счастіе молодости {Въ прежнихъ изданіяхъ: courage,— all Than happiness and prime can happy call… По Колльеру: courage, honour, all Thal happiness, in prime can happy fall…}, чтобъ отажить все это надо быть или вполн убжденнымъ въ своемъ искусств, или чудовищно отчаяннымъ. Прекрасный врачъ, я ршаюсь испытать твое лкарство, умру — ты прописала смерть и самой себ.
ЕЛЕН. Если я просрочу или не исполню хоть бездлицы изъ того, что общала, казните меня безъ всякаго сожалнія. Не помогу — моя награда смерть, но чмъ же наградите вы меня, если помогу?!
КОР. Требуй чего хочешь.
ЕЛЕН. И вы исполните?
КОР. Клянусь моимъ скиптромъ и надеждой на будущую жизнь.
ЕЛЕН. Въ такомъ случа ваша царственная рука даруетъ мн въ мужья, кого я назначу. И не такъ, однакожь, высокомрна, чтобъ имть виды на царственную кровь Франціи, не думаю увковчить мое бдное и безвстное имя втвію или отраслію вашего королевственнаго древа, выборъ мой палъ на одного изъ вассаловъ, и я знаю, что нтъ никакого препятствія: мн — просить, а вашему величеству — исполнить мою просьбу.
КОР. Вотъ рука моя, исполнишь общанное, и я сдержу мое слово. Назначь сама какое хочешь время, я — твой больной — полагаюсь на тебя совершенно. Конечно, еще о многомъ можно и должно было бы разспросить тебя, хотя все, что ни узналъ бы я еще, нисколько и не увеличитъ моей вры въ тебя: — я могъ бы спросить, откуда ты и съ кмъ пріхала, но я, не спрашивая, привтствую и довряюсь теб вполн… (Свит) Поддержите меня.— Оправдаешь свои слова самымъ дломъ — я не останусь въ долгу.
Руссильонъ Комната въ замк Графини.
ГРАФ. Поди сюда, я хочу испытать твою образованность, твою воспитанность.
ШУТЪ. И я докажу не воспитанность, а удивительнйшую упитанность. Вдь я только ко двору и гожусь.
ГРАФ. Только ко двору! Какое жь мсто ставишь ты выше, если отзываешься о двор съ такимъ пренебреженіемъ.
ШУТЪ. Да такъ, графиня, снабдилъ Богъ кой-какими дарованьицами — ихъ нигд не употребишь въ пользу такъ легко, какъ при двор. Кто не уметъ шаркнуть ногой, снять шапку, поцловать свою руку, сказавъ не сказать ничего — у того нтъ ни ногъ, ни рукъ, ни губъ, ни даже шапки, и разумется, тотъ, говоря опредленне, собственно и не годится для двора. Что до меня — у меня есть отвтъ на все.
ГРАФ. Хорошъ же отвтъ, если годится для всякаго вопроса.
ШУТЪ. Онъ точь въ точь, какъ стулъ цирюльника, пригодны и для всякаго зада: и для большаго, и для малаго, и для жирнаго, и для костистаго — ршительно для всякаго.
