Возвращеніе.
Возвращеніе.
Разсказъ Рудольфа Герцога.
Пер. Э. К. Пименовой.
* * *
Бургомистръ’.
Возвращение, Герцог Рудольф, Год: 1911
Время на прочтение: 31 минут(ы)
Весь городокъ пришелъ въ волненіе…
У воротъ постоялаго двора этого маленькаго мстечка, затерявшагося среди лсовъ, на разстояніи часа пути отъ желзной дороги, стояла коляска, въ которой пріхалъ со станціи какой то чужестранецъ. Дорожный сундукъ, обитый мдью, и большой саквояжъ изъ желтой пахучей кожи были уже внесены въ домъ.
Дти, какъ всегда, очутились на мст первыми и теперь торопились разсказать объ этомъ взрослымъ, которые также спшили къ постоялому двору. Каждый изъ ребятъ непремнно хотлъ доказать, что онъ раньше другихъ увидлъ прізжаго. Они перебивали другъ друга, и дло дошло до настоящей потасовки.
— Это что такое?— раздался вдругъ сердитый голосъ.— Чего вы тутъ горланите? Смирно!
— Господинъ учитель!..
— Я, господинъ учитель!..
Они бросились къ нему въ безпорядк, отталкивая другъ друга, растрепанные, въ истерзанной одежд, стараясь говорить наперерывъ и бросая другъ на друга гнвные взгляды.
— Молчать!— крикнулъ учитель.— Пусть говоритъ кто нибудь одинъ!.. Генрихъ Ламнерцъ, вытри носъ и разсказывай, ну!..
Мальчикъ, пристыженный, вытеръ носъ. Его товарищи, другіе школьники и школьницы, вытолкнули его впередъ. Въ эту минуту подоспли взрослые, заинтересованные происшедшимъ.
— Ну, что-жъ?..
— Прохала… прохала… коляска…— проговорилъ мальчикъ, запинаясь.
— Коляска?— повторилъ учитель и потомъ вдругъ крикнулъ:— Ты думаешь, что мы еще не проспались, дурачокъ? Ступай на мсто, а то я теб задамъ! Иди ты сюда, Билла, и разскажи въ чемъ дло, мое дитя.
Билла, маленькая двочка, дочь портного, выскочила впередъ, быстро облизнула свои губки краснымъ язычкомъ и затараторила:
— Въ коляск сидлъ человкъ… нтъ, не человкъ, а господинъ! На голов у него была красивая мягкая шляпа… На немъ было красивое пальто съ мхомъ… И у него были красивые блокурые усы… А на ногахъ были такіе блестящіе сапоги, что въ нихъ можно было смотрться, какъ въ зеркало… Когда онъ увидлъ насъ, то сказалъ намъ: ‘Godien Dag»…
— Какъ? Онъ сказалъ: ‘Godden Dag’? Значитъ, это не быль господинъ, а кто-нибудь изъ здшнихъ!
Слушавшіе этотъ разговоръ жители мстечка съ удивленіемъ посмотрли на школьнаго учителя.
— Но вдь у него пальто на мху,— замтилъ какой-то ремесленникъ.— Здсь ни у кого нтъ такого пальто.
— Даже у бургомистра, у великаго Могола!— сказалъ кто-то.
— Я слышалъ вчера въ уздномъ город, что нынче никто не заявилъ желанія арендовать наши общественныя земли для охоты, потому что…
— Посмотримъ! Если только тутъ не скрывается крупное мошенничество!..
— …Потому… потому, что самъ господинъ бургомистръ отсовтовалъ это всмъ охотникамъ! По его словамъ, во всемъ округ нтъ никакой дичи, а вся община состоитъ лишь изъ неотесаннаго мужичья…
— Ага! Господинъ бургомистръ, значитъ, изъ простого чувства милосердія самъ взялъ эти земли въ аренду за… за бутербродъ!
— Эдакая подлость! Надо поднять вопросъ объ этомъ…
— Надо пожаловаться ландрату!
— Если тамъ не дйствуютъ съ нимъ заодно!..
Учитель вынулъ часы и посмотрлъ на нихъ.
— Какъ разъ время для вечерней кружки пива!— сказалъ онъ.
Коляска отъхала отъ постоялаго двора. Послдній чемоданъ былъ внесенъ въ домъ. Кучеръ прогналъ бичомъ шумливыхъ ребятишекъ, облпившихъ коляску, и быстро покатилъ по улиц. Кто-то изъ стоявшихъ потянулъ воздухъ носомъ и проговорилъ:
— Похоже на весну… хотя еще только конецъ февраля. Быть можетъ, дйствительно сюда пріхалъ кто-нибудь!..
Вс послдовали его примру и также, понюхавъ воздухъ, объявили, что онъ правъ.
— Старый Флендерсъ знаетъ свое дло. Не даромъ онъ расширилъ и отдлалъ заново свою гостинницу! Онъ хочетъ устроить здсь курортъ, и это привлечетъ въ нашъ городокъ много денегъ. Молодчина! Пойдемъ, значитъ, къ Флендерсу!..
И одинъ за другимъ, они отправились въ гостинницу ‘Золотого Льва’.
Булочникъ, мясникъ и колоніальный торговецъ робко переглянулись другъ съ другомъ. Они чувствовали нкоторыя обязательства по отношенію къ своимъ кліентамъ и, поэтому, сначала посмотрли на улицу, а потомъ уже пошли вслдъ за другими въ гостинницу, гд велли кельнерш подать себ кружку дешеваго пива.
Хозяина въ комнат не было.
— Эй, Бабетта, куда двался старикъ?— спросили кельнершу.
Она лукаво усмхнулась и показала глазами наверхъ, гд находились комнаты для прізжающихъ, прибавивъ:
— Нельзя сказать!..
Вс тоже взглянули наверхъ, испытывая жгучее любопытство…
Сундукъ и остальныя вещи прізжаго были внесены въ лучшую и самую просторную комнату наверху. Дворникъ устлалъ ковромъ лстницу. Старый Флендерсъ съ подобострастной улыбкой послюнилъ кончикъ карандаша и приготовился записать имя и званіе своего гостя.
Прізжій посмотрлъ на него своими свтлыми блестя щими глазами.
— Меня зовутъ Конрадъ Флендерсъ,— сказалъ онъ серьезно.
Старикъ, согнувшійся надъ книгой для прізжающихъ, вдругъ выпрямился.
— Какъ вы сказали?— спросилъ онъ.
— Конрадъ Флендерсъ, сынъ хозяина этой гостинницы, Іосифа Флендерса… Ну, положи же на мсто карандашъ, отецъ, и протяни мн руки!
— Ты… Ты?..
— Да, я, отецъ… посл пятнадцати лтъ!
Онъ схватилъ обими руками правую руку старика и крпко потрясъ ее: ‘Ты все еще не узнаешь меня, отецъ?..’
Старикъ какъ-то бокомъ посмотрлъ на него.
— Нтъ… узнаю. Я вижу — это ты, Конрадъ!..
Потомъ, вдругъ, взглянувъ прямо въ лицо сыну,— спросилъ:
— Что тебя привело сюда? Счастье начало измнять теб?..
— О, нтъ, отецъ! Все идетъ хорошо и будетъ идти еще лучше!..
Старикъ глубоко вздохнулъ.
— А я подумалъ уже, что ты пріхалъ взять себ ‘Золотого Льва’…
Конрадъ весело и звонко расхохотался:
— Гостинницу?.. Нтъ, отецъ! Вдь она же принадлежитъ теб?
— Въ прошломъ году она была перестроена на твои деньги.
— Мн все равно. Я далъ теб эти деньги безъ процентовъ и въ пожизненное владніе.
— Но у меня нтъ на это никакихъ юридическихъ доказательствъ.
Сынъ съ нкоторымъ изумленіемъ взглянулъ на отца.
— Хорошо,— сказалъ онъ.— Подемъ завтра въ уздный городъ, къ нотаріусу, если это можетъ успокоить тебя. А теперь поздоровайся же со мной!..
— Хорошо, подемъ завтра… Здравствуй же, Конрадъ! Ты выглядишь недурно!
— Нтъ причинъ выглядть иначе, отецъ. Жаловаться мн не на что,— весело отвчалъ молодой человкъ и снова энергично потрясъ руку отца.
— Ты зарабатываешь, значитъ, кучу денегъ своей музыкой? Вотъ ужъ никогда бы не думалъ этого!
— Но ты не сердишься на это?
— Сердиться? Деньги всегда деньги. Главное — самому зарабатывать ихъ, а не черезъ другихъ. Поэтому-то, въ моихъ глазахъ, музыка твоя — второстепенное дло. На первомъ план у меня…
— Гостинница ‘Льва’!— перебилъ его, смясь, Конрадъ и отвсилъ ему шутливый поклонъ.
Но старый Флендерсъ не понялъ ироніи и, окинувъ испытующимъ взоромъ вещи сына, спросилъ его какъ бы вскользь:
— Ты пріхалъ только на нсколько дней?
— Я бы хотлъ пробыть здсь нсколько мсяцевъ. Я нуждаюсь въ спокойствіи для моей новой работы. Притомъ-же, и тоска по родин немного даетъ себя чувствовать… Вдь прошло пятнадцать лтъ!.. Или, можетъ быть, уже вс комнаты въ ‘Золотомъ Льв’ заране удержаны, въ виду предстоящаго наплыва весеннихъ и лтнихъ гостей?..
Старикъ провелъ рукой по своему небритому подбородку.
— Если ты полагаешь, что можешь смяться надъ этимъ, то, значитъ, ты ничего не понимаешь! Ужъ конечно, старый Флендерсъ выстроилъ свою гостинницу не для воробьевъ и мышей! Наше мстечко будетъ курортомъ, и гости будутъ слетаться сюда, какъ мухи лтомъ. Можешь въ этомъ отношеніи положиться на своего отца!
— Ну, ну!— успокоилъ его сынъ.— До тхъ поръ я буду уже далеко, и комната будетъ свободна.
— Можетъ быть, ты согласишься занять комнату этажемъ выше?
— Господинъ хозяинъ, я удерживаю за собой эту комнату, если бы даже за нее мн надо было платить въ день по золотому…
— Такъ, такъ… ты бы заплатилъ? Ты не хочешь ничего принимать даромъ? Ну, что-жъ, если твоя гордость не позволяетъ теб, то я согласенъ.
— Нтъ, моя гордость не позволяетъ мн…
Какая-то тнь легла на лиц молодого человка, но она тотчасъ же разсялась, когда онъ повернулся къ окну и увидлъ освщенные закатомъ лсъ и луга и вдали рку.
Старикъ не мшалъ ему. Онъ, видимо, о чемъ-то раздумывалъ и немного прищурилъ глаза. Наконецъ, сынъ подошелъ къ нему.
— А все-таки хорошо дома, отецъ!— воскликнулъ онъ.— Чудно хорошо!..
— Ты сдлался тамъ, на чужбин, знаменитымъ человкомъ, Конрадъ? Когда ты бжалъ изъ дому, пятнадцать лтъ тому назадъ и потребовалъ свое материнское наслдство, вложенное въ эту гостинницу, то я думалъ, что сдлаюсь банкротомъ…
— Это было не совсмъ такъ, отецъ. Мое образованіе стоило денегъ, и надо же было жить какъ-нибудь, хотя и очень скромно! Но, такъ какъ ты наотрзъ отказался поддержать меня…
— Зачмъ теб была нужна консерваторія? Поддержать гостинницу было важне…
— А все таки, вдь это консерваторія причиной тому, что теперь ‘Золотой Левъ’ заново отдланъ и расширенъ!— замтилъ, улыбаясь, Конрадъ.— Я съ удовольствіемъ послалъ теб деньги, какъ только ты попросилъ меня объ этомъ, и меня это нисколько не стснило.
— Ты, значитъ, очень знаменитъ? Я уже спрашивалъ тебя объ этомъ!
— Если тебя это можетъ порадовать, отецъ, то я скажу теб: да, имя Конрада Флендерса извстно всему міру.
— Такъ, такъ… значитъ, твое имя должно имть притягательную силу? Вдь всегда находятся такіе дураки, которые бгаютъ за знаменитостями. Ну, вотъ, пойдемъ туда внизъ, въ залу. Учитель, наврное, будетъ тамъ. Съ нимъ ты долженъ постараться быть въ хорошихъ отношеніяхъ. Онъ часто пишетъ большія статьи въ газет.
— Боже храни меня! И здсь то же самое?.. Но вдь я же пріхалъ сюда инкогнито!..
— Глупости! Въ ‘Золотомъ Льв’… инкогнито? Ну, пойдемъ же внизъ!..
Торжественная тишина воцарилась въ большой просторной комнат, когда туда вошелъ старый Флендерсъ со своимъ гостемъ. Сидящіе за кружками пива уставили глаза въ полъ или въ потолокъ. Учитель поспшно схватилъ газету, длая видъ, что читаетъ ее, но на самомъ дл онъ поглядывалъ изъ-за нея на гостя. Вс старались сдлать видъ, будто знатные чужестранцы вовсе не составляютъ рдкости въ здшнихъ мстахъ, и въ то же время вс таили въ душ надежду въ скоромъ времени завязать знакомство съ прізжимъ.
— Добрый вечеръ,— сказалъ Конрадъ.
— Добрый вечеръ,— отвчали ему.
— Вы позволите мн приссть къ вамъ?
— Пожалуйста! Пожалуйста!..
Вс задвигали стульями. Конрадъ выбралъ для себя мсто между учителемъ и колоніальнымъ торговцемъ. И снова наступила тишина. Вс уставили взоры въ полъ или потолокъ, а учитель, сжавъ губы, посматривалъ изъ-за газеты. Очевидно вс ждали, чтобы прізжій представился имъ.
— Бутылку рюдесгеймера!— приказалъ Конрадъ.— Но прежде дайте кружку здшняго вина, чтобы утолить жажду…
Учитель откашлялся и проговорилъ:
— Извините, меня, милостивый государь, но здшнее вино предназначается не только для утоленія жажды…
— Не только? Значитъ, также и для торжественныхъ случаевъ? Ну, что жъ, вы видите, что я прежде всего этимъ виномъ приношу жертву домашнимъ богамъ, г. учитель!..
— Извините, милостивый государь, но я не хорошо разслышалъ… не знаю вашего имени…
— Но, господинъ учитель! Съ какимъ усердіемъ вы когда-то вколачивали въ меня азбуку, а теперь вамъ самимъ не хватаетъ нсколькихъ буквъ?
Учитель сбросилъ очки и, поднявъ голову, взглянулъ на говорившаго. И вдругъ онъ схватилъ его за плечи и потрясъ.
— Конрадъ!.. Это ты… Конечно! Добро пожаловать, мой сынъ, добро пожаловать! Ты — украшеніе нашего города, украшеніе искусства и всего человчества!..
— Вижу, что вы дйствительно обрадовались мн!..
— Еще бы! Что-жъ ты думаешь, что я совсмъ погрязъ здсь? Оттого, что тридцать лтъ сижу въ этомъ захолустномъ мстечк? И ты удивляешься, что я отъ всего сердца радуюсь возможности поговорить, наконецъ, съ разумнымъ человкомъ, поговорить съ нимъ обо всемъ, къ чему я съ юности чувствовалъ влеченіе: объ искусств, литератур, музык!.. Конрадъ… Нтъ! Если я и осмливаюсь говорить теб ‘ты’ по прежнему, то все же я долженъ называть тебя ‘маэстро’!..
— Ваше здоровье, господинъ учитель! Вы согрли мою душу.
— Будь здоровъ! И добро пожаловать на родину!
Вс сидящіе за столомъ пришли въ волненіе. Вс увряли, что они тотчасъ же узнали Конрада Флендерса, но только не ршались показать это, не зная, какъ отнесется Конрадъ, ставшій знаменитымъ и богатымъ, къ старымъ знакомымъ и допуститъ ли прежнее фамильярное обращеніе съ собой?
— Нтъ, онъ вовсе не гордецъ, Конрадъ!— сказалъ колоніальный торговецъ.— Онъ, вдь, знаетъ, куда онъ пріхалъ! Онъ помнитъ, конечно, какъ я не разъ совалъ ему въ ротъ леденецъ, когда онъ былъ мальчишкой! Поэтому я и считаю себя вправ говорить ему ‘ты’.
— Дружище, Конрадъ! Еслибъ ты заглянулъ къ намъ въ мясную лавку!— Мясникъ ударилъ себя въ грудь.— У меня теперь есть машина для выдлки колбасъ… съ паровымъ двигателемъ! Говорю теб только одно: съ паровымъ двигателемъ!.. Приходи завтра и осмотри все!..
— Сегодня же ночью я спеку для тебя крендель!— воскликнулъ булочникъ.— И вс стали тсниться къ Конраду со своими стаканами, чокаться съ нимъ и говорить разныя прибаутки, причемъ каждый вспоминалъ что-нибудь о немъ и этихъ воспоминаній было такъ много, что, пожалуй, хватило бы на цлую человческую жизнь. А Конрадъ былъ молодъ и смялся, съ удивленіемъ слушая эти разсказы о себ, о томъ, что онъ продлывалъ когда-то, хотя, въ сущности, этого никогда не было. Каждый изъ его согражданъ непремнно хотлъ въ эту минуту похвастаться тмъ, что онъ сохранилъ воспоминаніе о немъ вплоть до сегодняшняго дня, точно предвидя въ немъ будущее свтило.
Зала наполнялась людьми. Слухъ о прізд Конрада быстро распространился по всему городу, и почти въ каждомъ дом хозяинъ требовалъ, чтобы ужинъ былъ поданъ раньше, чтобы тотчасъ же посл ужина отправиться въ ‘Золотого Льва’. Старый Флендерсъ и кельнерши совсмъ съ ногъ сбились въ этотъ вечеръ. Даже позвали на помощь дворника, и онъ долженъ былъ разносить бутылки и стаканы. Въ этотъ день спрашивали боле дорогія вина, точно въ большой праздникъ!
— Эй, дружище!— слышались возгласы.— Вдь обыкновенное вино мы можемъ пить всегда, а Конрадъ прізжаетъ сюда не каждый день!..
Конрадъ долженъ былъ разсказывать и отвчать на сотни вопросовъ. Каждый непремнно хотлъ говорить съ Конрадомъ. Къ нему обращались съ разными глупостями, вс подзывали его къ своему столу, и все это имло только одну цль: показать другимъ свою близость съ Конрадомъ.
— Да, да, это такъ и называется! Оперой это называютъ!.. Слушай, Конрадъ, то, что ты пишешь, называется операми?..
— Разумется, это пишутъ нотами и музыка это играетъ. Слушай, Конрадъ, ты пишешь ноты?..
— Во всхъ странахъ, гд есть театры, играютъ оперы Конрада. Слушай, Конрадъ, твои оперы играютъ также и у французовъ, въ Париж?
— Можетъ быть, Конрадъ обдалъ съ принцами?.. Можетъ быть, и папа приглашалъ его къ себ?..
— Скажи-ка, Конрадъ, гд теб лучше понравилось, у императора или у папы?
— Здсь мн больше всего нравится!— воскликнулъ Конрадъ и вызвалъ этимъ такое ликованіе, какъ будто маленькое мстечко вдругъ было объявлено столицей!
— Слышали вы? Конрадъ! Онъ знаетъ, гд хорошо и какое будущее ожидаетъ наше мстечко!..
— Конрадъ Флендерсъ!.. Нашъ Конрадъ Флендерсъ!.. Да здравствуетъ Конрадъ!.. Ура!..
— Ура!.. Ура!..
Кто-то затянулъ патріотическую псню. Остальные подхватили ее, и скоро вся зала запла хоромъ…
Послдніе гости ушли только на разсвт. За нкоторыми пришли жены и увели ихъ домой…
Конрадъ Флендерсъ проснулся посл неспокойнаго сна. Онъ открылъ глаза, и взоры его блуждали по незнакомой комнат. Наконецъ, онъ вспомнилъ. Ахъ да, вдь онъ былъ на родин! И родина вчера чествовала его. Кто это сказалъ, что никто пророкомъ не бываетъ въ своемъ отечеств? Правда, немного шумно было вчера. Но здшніе люди по своему выражаютъ свою радость. Впрочемъ, это все же было довольно оригинально. Но теперь все кончилось, и можно приниматься за работу…
Конрадъ бжалъ отъ столичной сутолоки въ свою тихую, затерявшуюся въ глуши родину. Страстное желаніе увидть т мста, гд онъ провелъ дтство и юность, овладло имъ. Онъ еще не усплъ повидать ихъ, но сегодня же сдлаетъ это и пойдетъ туда, въ лса!
Ледяная вода освжила его. Онъ надлъ свжее блье и платье и настежъ растворилъ окна. Передъ нимъ, какъ на ладони, лежало мстечко, пустынное и сонное, но солнце уже заливало все своими золотыми лучами, и часы показывали девять.
Конрадъ большими прыжками сбжалъ съ лстницы.
— Завтракать!— крикнулъ онъ, войдя въ столовую. Но когда кельнерша вздумала фамильярно подссть къ нему, онъ сухо сказалъ ей:
— Позаботьтесь о томъ, чтобы все, какъ слдуетъ, было выложено изъ моихъ сундуковъ и убрано въ шкафы.
Отецъ еще спалъ. Скоре туда, на чистый воздухъ, въ лсъ!..
Дорога черезъ лсъ шла въ гору. Въ воздух уже чувствовалось вяніе весвы, и кое-гд на втвяхъ ивы мстами замтны были молодыя почки и сережки.
Наконецъ, лсъ началъ рдть, и Конрадъ увидлъ передъ собой поросшую правой верхушку горы.
Это было его любимое мсто въ дтств. Конрадъ быстро, чуть не бгомъ, взобрался туда. Пятнадцать лтъ ждалъ онъ этой минуты! Онъ хотлъ громко крикнуть отъ радости, привтствовать родину, но остановился и стоялъ тихо, тихо…
Родина… страна его дтства, юности!..
Вотъ она передъ нимъ, безъ всякихъ перемнъ, такая какъ была, и ему кажется, что въ ней заключаются вс сокровища міра.
Онъ сталъ старше на цлыхъ пятнадцать лтъ, и теперь ему тридцать шесть лтъ. Да, онъ состарился, но то, что онъ видлъ вокругъ себя, осталось такимъ же, какъ было тогда. Его дтство и юность смотрли на него тутъ изъ за каждаго куста. Ничто не измнилось вокругъ него. Тутъ была его родина. Здсь онъ рзвился на лугу, бродилъ по лсу, шумлъ на улицахъ мстечка, тайкомъ пробирался въ уздный городъ, средневковыя церкви и башни котораго виднлись тамъ въ долин,— или лежалъ на берегу потока, глубоко задумавшись надъ вопросами будущаго. Мысли тснились въ его голов и настойчиво искали выхода, точно волны рки, бгущія къ океану…
Онъ смотрлъ и думалъ:
— Какъ я люблю тебя, какъ люблю!.. Я люблю тебя, какъ музыку, которая еще не вылилась въ звукахъ, но, никому не слышная, живетъ въ моей душ!..
Онъ пролежалъ на полянк до полудня. Солнце согрвало его своими лучами, и глаза точно впитывали въ себя окружающую природу. Когда прозвонилъ полдневный колоколъ, онъ медленно всталъ и потянулся. Руки его прикоснулись къ втвямъ деревьевъ.
Тихо спускался онъ по тропинк. На опушк лса, у самаго городка, ему повстрчалась какая-то молодая женщина. Она шла быстро, не поднимая головы и прижимая къ себ темную ивовую корзинку, которую держала въ рукахъ. Когда она углубилась въ лсъ, онъ крикнулъ ей вслдъ:
— Здравствуйте!— Но въ отвтъ послышалось только хрустніе втокъ.
— Вдь это была Фридель?— проговорилъ онъ громко.— Да, Фридель, я въ этомъ увренъ!
Онъ задумчиво продолжалъ свой путь въ освщенный солнцемъ городокъ, который точно купался въ золотомъ туман.
— Выспался, отецъ?
— Я ждалъ тебя съ обдомъ…
— Чудный день сегодня!
— Чудный вечеръ былъ вчера! Сказать ли теб, сколько у меня было въ касс? А сегодня вечеромъ явятся вс ферейны. Будетъ большое собраніе бюргеровъ по вопросу о превращеніи нашего городка въ климатическій курортъ. Ну, ты можешь имъ что-нибудь поразсказать тутъ!
— Я?.. Неужели ты серьезно думаешь, что я опять… сегодня?..
— Ты не долженъ мшать мн въ длахъ. Я самъ знаю, что приноситъ пользу ‘Золотому Льву’.
Конрадъ весело посмотрлъ на него, но потомъ заговорилъ о другомъ.
— Мн казалось, что я видлъ сегодня Фридель въ лсу,— сказалъ онъ.— Что съ нею сталось, отецъ?
— Что сталось? Вышла замужъ. По крайней мр, лтъ шесть тому назадъ. Пока жилъ ея отецъ и получалъ свою капитанскую пенсію, она держала себя гордо и неприступно. Но когда старикъ умеръ, ничего не оставивъ ей, то она согласилась выйти замужъ даже за бургомистра!
— Даже за бургомистра? Разв онъ не считался здсь лучшей партіей?..
— Онъ-то? Да его никогда не бываетъ дома, ни днемъ, ни ночью! Онъ все время проводитъ на охот и въ охотничьемъ домик. О длахъ онъ совсмъ не заботится и лишь настолько занимается ими, чтобы доставлять намъ непріятности своими полицейскими мрами. Онъ боится всякаго прогресса, всякаго развитія нашего мстечка, опасаясь тогда остаться за штатомъ. Секретарь длаетъ за него всю работу… Но сегодня вечеромъ мы покажемъ господину бургомистру, что отлично можемъ обходиться безъ него и даже можемъ дйствовать противъ его желанія.
— Но Фридель… Хорошо ли ей живется, по крайней мр, съ такимъ мужемъ?..
— Какъ постелешь, такъ и будешь спать! Когда она была двицей, то всегда держала себя недотрогой и гордилась своимъ воспитаніемъ и прекрасными манерами. А теперь, какъ жена бургомистра, она должна носить ему ду въ охотничій домикъ, на верху!
— Фридель!..— проговорилъ Конрадъ посл небольшой паузы. Онъ старался возстановить въ своей памяти образъ этой подруги своего дтства и товарища своихъ игръ, такой нжный и кроткій…— Жаль ее!
Вечеромъ Конрадъ сидлъ въ своей комнат. Лампа горла, и передъ нимъ на стол лежали чистые листы нотной бумаги. Онъ ршилъ завтра начать работать. Въ душ его давно уже звучала мелодія, которую онъ хотлъ выразить въ нотахъ. Даже ночью, во сн, онъ прислушивался къ ней, пока, наконецъ, у него не явилась страстная жажда творчества. Онъ смотрлъ на чистые, не исписанные листы бумаги и, какъ всегда передъ началомъ новаго творенія, его охватило странное, неопредленное чувство, похожее на робость, но въ сущности представляющее лишь священный трепетъ и глубокое благоговніе передъ искусствомъ.
— На этотъ разъ мн поможетъ родина! сказалъ онъ съ глубокимъ вздохомъ.— Все пойдетъ хорошо!
Онъ всталъ и подошелъ къ старому піанино, которое было его материнскимъ наслдствомъ. Онъ веллъ перенести его въ свою комнату. Онъ взялъ нсколько аккордовъ. Какой нжный тонъ сохранился у этого стараго инструмента! Въ струнахъ его, какъ будто, звучали мечты прежнихъ, давнихъ временъ. Не были ли это его собственныя мечты, которыя онъ воспроизводилъ въ звукахъ, когда, юношей, фантазировалъ на этомъ инструмент въ отсутствіи отца? Т самыя, которыя онъ поврялъ маленькой Фридель, дочери отставного капитана, когда они сидли въ лсу или на полян? Фридель была шестью годами моложе его, но она была единственной, понимавшей возвышенные порывы его души, среди шумной и глупо хихикающей толпы школьниковъ и товарищей его игръ.
И вотъ теперь эта самая Фридель, жена бургомистра, носитъ своему мужу обдъ въ охотничій домикъ, въ лсу!
Конрадъ ударилъ по клавишамъ и ближе придвинулъ стулъ къ инструменту.
— Двичьи идеалы! Всегда одно и то же! Ради какого-нибудь бургомистра приносится въ жертву безсмертная душа!..
Онъ заигралъ… Звуки прогнали вс тни, и засіяли тысячи свтильниковъ, словно въ комнат внезапно зажглась ярко освщенная елка. Звуки лились бурнымъ потокомъ, уносившимъ все, и онъ погружался въ нихъ все глубже и глубже…
Онъ самъ не зналъ, какъ долго продолжалась его игра. Но вдругъ за окномъ раздались апплодисменты. Дверь въ его комнату открылась, и на порог показался учитель. За нимъ виднлись головы любопытныхъ, заглядывавшихъ въ комнату.
— Конрадъ! Маэстро Конрадъ!— воскликнулъ учитель и протянулъ къ нему руки.
— Добрый вечеръ, господинъ учитель.
— Маэстро Конрадъ, ты не долженъ сердиться на меня за то, что я вторгаюсь къ теб безъ разршенія. Клянусь, что вовсе не любопытство двигаетъ мной, какъ всми прочими! Это… это совсмъ особое чувство… да! Вдь я сижу здсь тридцать лтъ!..
Окончаніе фразы вышло какое-то спутанное, но въ немъ слышалось столько тоски по утраченной юности и такая усталость!
— Г. учитель, если вы хотите, я буду каждый день играть для васъ.
— О нтъ, не длай этого, Конрадъ! Въ воскресенье, пожалуй, когда у меня праздникъ. Въ будни я долженъ заниматься въ школ, и я долженъ жить со здшними людьми. Понимаешь ты это? Нтъ, ты этого понять не можешь, потому что ты пріхалъ сюда только на время… Если ты мн поиграешь тогда, Конрадъ…
Конрадъ Флендерсъ поспшно протянулъ ему руку, и они нсколько мгновеній стояли молча, задумчиво глядя другъ на друга.
— Конрадъ,— послышались голоса за дверьми,— мы пришли просить тебя…
— Ну, говорите! Если и г. учитель съ вами…
— Онъ стоитъ во глав. У насъ сегодня собраніе бюргеровъ для обсужденія мстныхъ интересовъ… А ты вдь побывалъ везд, и у тебя есть опытъ. Бургомистръ также приглашенъ.
— Приходи,— сказалъ ему учитель просительнымъ тономъ.— Мн хочется еще побыть съ тобой.
Конрадъ пошелъ съ нимъ, и въ большой танцевальной зал, гд происходило собраніе, его встртили криками ‘ура’.
— Ты будешь пить рюдесгеймеръ,— шепнулъ ему отецъ.— Тогда и другіе послдуютъ твоему примру.
Предсдатель собранія позвонилъ.
— Господа, къ длу!— сказалъ онъ.
— Бургомистръ еще не явился. Онъ заставляетъ себя ждать.
— Господа, я послалъ за нимъ. А пока мы можемъ заняться обсужденіемъ длъ и придти къ извстнымъ заключеніемъ. На повстк стоитъ: газопроводъ и водопроводъ. Постройка трамвая къ городу, согласованнаго съ желзнодорожными поздами. Все это направлено къ развитію нашего городка и превращенію его въ климатическій курортъ. Я ставлю на обсужденіе пунктъ первый: газопроводъ и водопроводъ.
Онъ слъ. Въ зал воцарилось смущенное молчаніе. Тогда быстро поднялся со своего мста вице-предсдатель и громовымъ голосомъ произнесъ:
— Предлагаю собранію выразить благодарность высокоуважаемому г. предсдателю!
Онъ съ воодушевленіемъ захлопалъ въ ладоши. Это послужило сигналомъ. Смущеніе исчезло, и вс начали неистово апплодировать, затмъ стали подталкивать другъ друга, предлагая говорить, и вс пили для приданія себ бодрости.
Наконецъ, старый Флендерсъ выступилъ впередъ.
— Господа!— сказалъ онъ.— Мы вс здсь знаемъ, что во всемъ мір не найдется мста, боле пригоднаго для лченія воздухомъ, чмъ нашъ городокъ, благодаря своему положенію среди лсовъ. Только одному г. бургомистру это неизвстно!
— Браво! Хорошо сказано!— послышалось въ зал.
— Господа! Мы вс знаемъ также, что городъ, желающій стоять на высот современныхъ требованій, долженъ имть газовое освщеніе, водопроводъ и трамвай, для боле быстрой доставки путешественниковъ. Этого не знаетъ только г. бургомистръ!..
— Онъ долженъ услышать это!.. Пусть онъ это послушаетъ!.. Пошлите ему депутацію, пусть она подниметъ его съ постели!.
— Тише!..
Прозвучалъ звонокъ предсдателя.
— Посланный сейчасъ вернется. Продолжайте свою рчь, г. Флендерсъ, — обратился онъ къ оратору.
— Господа! Мы вс знаемъ, что наплывъ прізжихъ въ наше мсто можетъ помочь намъ и повысить цны. Мы знаемъ, что устройство курорта для лченія воздухомъ является наиболе выгоднымъ для насъ предпріятіемъ, такъ какъ воздухъ намъ ничего не стоитъ, а прізжіе будутъ намъ платить за него. Мы знаемъ, что отъ этого выиграютъ не только постоялые дворы, но и каждый изъ жителей, такъ какъ онъ можетъ отдавать внаймы свои комнаты на лто и, если пожелаетъ, то можетъ еще получать экстренный доходъ въ качеств ремесленника или торговца. Мы вс это знаемъ, но это знаетъ и г. бургомистръ, только онъ не хочетъ этого знать, потому что онъ не сочувствуетъ нашему возвышенію и желаетъ оставаться среди насъ какъ турецкій паша!..
Поднялся неистовый шумъ, гнвные возгласы и ликованіе.
— Разв мы не пришли къ нему на помощь, когда загорлся его домъ и не помогли ему потушить пожаръ? Вотъ какова его благодарность!
— Привести его сюда! Привести его сюда… Пусть придетъ бургомистръ! Онъ долженъ сложить съ себя это званіе, даже если ему не хочется этого!.. Выбирайте бургомистромъ Іосифа Флендерса!
И у всхъ передъ глазами въ эту минуту носился золотой потокъ, который старый Флендерсъ долженъ привлечь въ городъ!..
Предсдатель ожесточенно звонилъ колокольчикомъ до тхъ поръ, пока язычекъ не сорвался съ петли.
— Спокойствія!.. Прошу спокойствія!— кричалъ онъ изо всхъ силъ.— Я долженъ прочесть вамъ записку г. бургомистра!..
Эти слова подйствовали. Любопытство было сильне гнва, и въ зал воцарилась тишина. Предсдатель прочелъ: ‘Сожалю, что не могу принять приглашенія комитета собранія, происходящаго у владльца гостинницы Іосифа Флендерса, но сегодня въ первый разъ начали токовать въ лсу тетерева. Затмъ, такъ какъ объ этомъ собраніи не было заявлено полиціи, то я оштрафую на одну марку каждаго участника собранія, который не отправится немедленно домой.
Въ зал воцарилась глубокая тишина. Вс сидли, притаивъ дыханіе, и никто не ршался заговорить первымъ.
Но старый Флендерсъ ничего не боялся. Будущность его ‘Золотого Льва’ состазляла для него главное.
— Не заявлено полиціи!— зарычалъ онъ громовымъ голосомъ.— Я самъ ходилъ въ канцелярію, чтобы заявить объ этомъ. А если не было получено разршенія, то это произошло вслдствіе всмъ извстнаго служебнаго рвенія нашего бургомистра, который не былъ на служб цлый день, потому что былъ на охот. Еще сегодня утромъ его жена носила ему туда обдъ, въ охотничій домъ, и это можетъ засвидтельствовать Конрадъ, который ее встртилъ… Я сейчасъ же напишу жалобу г. ландрату, а если это не поможетъ, то обращусь прямо къ правительству!..
Это было какъ разъ то слово, которое было нужно. Правительство! Невидимое, карающее и милующее божество, которому достаточно моргнуть глазомъ, чтобы бургомистръ, и даже самъ ландратъ, поверженъ былъ въ прахъ!..
— Къ правительству! Къ правительству!— раздавались оглушительные крики.— Выбирайте депутацію! Пусть идетъ нашимъ представителемъ старый Флендерсъ и съ нимъ оба предсдателя!..
— Мужайтесь, господа! Выборы не за горами! Скажите прямо правительству, что весь округъ будетъ подавать голосъ за соціалъ-демократовъ, если у насъ останется этотъ бургомистръ!..
— Согласны! Согласны! Депутація принята!
Предсдатель всталъ:
— Господа! Предложеніе принято. Мы, въ свою очередь, выражаемъ благодарность за наше избраніе. Такъ какъ пунктъ первый, стоящій на повстк, относительно газоваго освщенія водопровода, постройки трамвая и согласованія его съ поздами желзныхъ дорогъ также единогласно…
— Единогласно!.. Единогласно!.. Да! да!..
— …также единогласно принятъ, то я закрываю сегодняшнее собраніе, приглашая васъ встать и вмст со мною прокричать: да здравствуетъ правительство!
— Ура! Ура! Радуйся, бургомистръ!..
Конрадъ Флендерсъ тихо дотронулся до руки школьнаго учителя.
— Не выйдемъ ли мы на воздухъ?— сказалъ онъ.— Здсь будутъ пить и безъ помощи искусства… А все-таки было интересно, ужасно интересно!..
Онъ далъ волю своему веселью и расхохотался во все горло, когда они вышли.
— Не правда ли, г. учитель, вдь Гёте зналъ это, предвидлъ? Помните, въ ‘Фауст’, пасхальную прогулку всхъ добрыхъ бюргеровъ, осуждающихъ своего бургомистра?…
— Конрадъ! Конрадъ!— покачалъ головой старый учитель.— Тебё это можетъ казаться интереснымъ, даже очень интереснымъ!.. То, что должно составлять для меня жизнь, то для тебя лишь художественныя наблюденія… Ахъ, маэстро Конрадъ, какъ я радуюсь воскресенью и тому, что ты будешь играть для меня!..
На другое утро, когда солнце освтило полянку на вершин горы, Конрадъ Флендерсъ принялся за свое новое произведеніе. Первую сцену своей оперы онъ написалъ однимъ взмахомъ пера, какъ хвалебный гимнъ солнечному дню. Ноты точно выливались у него изъ души на бумагу, и когда онъ останавливался, то передъ его взорами вставали зеленые лса, голубая даль и онъ черпалъ въ этихъ видніяхъ новую силу. Онъ писалъ, не отдыхая, и, напвая мотивъ, иногда взглядывалъ въ окно и затмъ снова принимался писать. Онъ писалъ до тхъ поръ, пока не прозвонилъ полуденный колоколъ, пока его не позвали обдать. А посл обда ршилъ наградить себя за трудолюбиво проведенное утро и отправился въ лсъ.
Туда, на полянку, въ страну своихъ мечтаній!..
Когда онъ вышелъ изъ лса и направился къ тому мсту, гд такъ любилъ сидть и мечтать прежде, то увидалъ, что оно уже занято. Тамъ сидла Фридель, жена бургомистра.
У ногъ ея лежала пустая корзинка. Очевидно, она возвращалась изъ охотничьяго домика.
— Здравствуйте, госпожа бургомистрша!— крикнулъ онъ, и прежде чмъ она успла вскочить на ноги, онъ уже стоялъ около нея,— Нтъ, на этотъ разъ вы отъ меня не убжите! Считайте себя въ плну и, въ знакъ этого, давайте сюда об руки!
— Вы остались такимъ же… молодымъ!— сказала она, протягивая ему руки.
Онъ взглянулъ на нее, на ея худенькое личико, на тонкую, стройную фигуру. И онъ могъ сказать ей тоже самое. Это она прочла въ его взорахъ и, точно отвчая на его мысль, тихо проговорила: ‘Я стала старухой’.
Цлый потокъ словъ обрушился на нее.
— Фридель, фрау Фридель… Моя старая, любимая подруга дтства! Вы такой и остались!.. Старуха? Погодите, дайте мн сосчитать. Вамъ было пятнадцать лтъ, когда я ушелъ отсюда. Теперь вамъ двадцать девять и въ этомъ году будетъ тридцать. Это самые лучшіе годы для женщины, когда сочетаются въ ней молодость тла съ мудростью души. Только тогда-то и начинаетъ истинная женщина жить собственной жизнью, тогда только она начинаетъ понимать настоящимъ образомъ страданія и наслажденія! О, фрау Фридель, вы молоды, и ваши глаза полны ожиданій, какъ бывало въ дтств! Только вы блдны, слишкомъ блдны для сельской жительницы! Мн это не нравится. Вы… не больны?
— Я здорова,— отвчала она и, отнявъ у него руки, сложила ихъ на колняхъ.
Онъ слъ возл нея на траву, какъ въ былое время, по-товарищески.
— Госпожа бургомистрша!— сказалъ онъ, улыбаясь.— Кто могъ это предполагать, фрау Фридель? А дти у васъ есть?
— Нтъ.
— Я остался холостымъ…— Онъ продолжалъ говорить, преслдуя свою мысль, и рзкій тонъ, которымъ она произнесла ‘нтъ’, ускользнулъ отъ него.— Не знаю, оттого ли это случилось, что меня всего захватило искусство, или же я безсознательно искалъ чего-то такого, чего не находилъ нигд…
— Вашъ отецъ, вроятно, очень обрадовался, увидвъ васъ посл столькихъ лтъ разлуки?
— Вы думаете? Ну, онъ могъ бы раньше доставить себ эту радость, еслибъ захотлъ. Но онъ не хотлъ и закрывалъ мн дорогу домой. Только, когда онъ задумалъ перестроить гостинницу и услыхалъ, что я, кром лавровыхъ внковъ, получаю и звонкую монету, между нами наступило примиреніе…
— А вы… вы сохранили свою прежнюю любовь къ нему?
Онъ съ удивленіемъ посмотрлъ на нее.
— Но, фрау Фридель… именно такая примитивность, такая неизмнная приверженность этихъ людей къ своей земл и нравятся мн въ нихъ. Я бы не хотлъ видть ихъ другими!
Она устремила взглядъ въ землю и медленно проговорила:
— Да… если самъ не принадлежишь къ нимъ… не долженъ къ нимъ принадлежать!.. Если можешь вспорхнуть и улетть, когда захочешь!.. Тогда, пожалуй…
Онъ удивленно, возразилъ ей:
— Вчера старый учитель говорилъ то же самое…
— Онъ тоже былъ когда-то молодъ, сказала она застнчиво,— и не можетъ забыть…
— Что?
— Свои юношескія мечты… и то, что онъ одинокъ среди всхъ этихъ примитивныхъ, твердо стоящихъ на своей земл людей.