ВОЗДУХА И СВЕТА…
ВОЗДУХА И СВЕТА…
(К вопросу церковного преобразования)
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Воздуха и света…, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
Уже тот проект преобразования церковного управления, который накидан еп. Сергием, обещает нечто лучшее русской церкви, нежели что есть теперь. Едва пробежишь глазом, видишь, что это — что-то более величественное широкое, свободное. Все власти лучше поставлены в отношении друг друга, независимее и уважительнее. Ах, как нужно Церкви уважение, само-уважение… Поглядишь: все в ризах, в золоте, серебре, парче… Но вот она снята: какие маленькие человечки, и как они боятся друг друга, боятся и ненавидят, боятся и завидуют. Вы думаете, самое страшное событие за полвека — землетрясение в Мессине? Нет, самое страшное было событие, когда Владимир Карлович не приехал на завтрак, хотя обещал, к владыке тверскому, Савве: он в своих ‘Записках’ (в ‘Богосл. Вестн.’) так и пишет. Померк свет в глазах архипастыря. Не преступления, не тюрьмы, не потеря веры в народе его тревожат: а ‘откушает ли у него ‘Владимир 1-й степени’ (телеграмма Илиодора). Скажите, если они сами так боятся, кто же поможет их свободе? — ‘Слава Богу, — Василий Михайлович (Скворцов) был’, — сказал ‘большой владыка’, когда неожиданно вошел (к вечернему чаю) Победоносцев, который весело и мило проговорил тут же за чаем с полчаса с 5-6 литераторами. Победоносцев и не хотел пугать: а уж ‘владыка’ испугался. И если бы вы знали, как они милы все в этом нелепом страхе, страшном, удивительном, преувеличенном, конечно совершенно безосновательном. Что же Победоносцев стал бы ‘живыми есть живых людей’? Но им всем чудится шпионство, подглядыванье, подслушиванье, донос, наговоры… Какая-то детская сказка, состоящая из невероятной чепухи. Так же трепещут священники архиереев. Как-то я ‘сам-друг’ поехал в час дня к милому и талантливому, ныне ‘на покое’, епископу Антонину: не сообразил, что в 2 часа дня ‘владыки’ обедают и затем, конечно, ‘почивают’. Приезжаю полчаса второго, предобеденное время: и у него сидят в ‘предвкушении’ еще два архиерея и один архимандрит. Я больше молчал, — а они продолжали разговор, рассказывали, недоумевали, ‘вопрошали’ о затруднительных случаях. Так прошло с час. Когда мы поехали домой, то ‘друг с другом’ в один голос заговорили…
До чего они все (четверо) милы, прекрасны, чуть-чуть наивны, и даже много наивны, и главное — правдивы и благородны, не ‘злопыхательны’. Еп. Антонин рассказывал, как с ним злоупотребляли при посещении нарвской епархии, а еп. Иннокентий указывал, как ему следовало выходить из затруднений. Это был прелестный сюжет для самого прелестного рассказа Тургенева или Лескова. Еп. Антонина я ‘совсем знал’: сколько ума, остроумия, таланта, какой дар речи и глубокомыслия. А ‘натуры’ — на Илью Муромца хватит: ‘вашему преосвященству быть на месте Пересвета и Ос— лаби’ (в Куликовской битве). Но вот этот же еп. Антонин вышел перед сонм священников: у тех начинают ‘ноги трястись’. Уверен, что все это какая-то ‘русская чепуха’, не имеющая никаких оснований в душе и никаких оснований теперь, а сложившаяся исключительно на почве мрачных традиций, мрачных воспоминаний и таких ‘порядков’, тоже исстари поведшихся, где все люди были, как колодники, ‘прикованы ногой друг к другу’: и все — рабы, и каждый — ненавидит соседа, ибо к нему ‘прикован’, без всякой, однако, душевной вины этого соседа…
Помню дальновидное слово, выраженное лет 7 назад на мое такое недоумение:
— Да они прекрасны… с вами, потому что вы от них независимы. Но священник…
Тут, вероятно, и объяснение, почему Саблер не поехал завтракать к Савве: не чтобы его обидеть, а потому, что был в тот же час позван обедать к людям независимым, к предводителю дворянства или богатой ‘благотворительнице-помещице’. Савва же был ‘хорошо отмечен по службе’: но как был зависим-то какой же с ним разговор, общество и беседа? Он будет все кланяться и улыбаться. Это скучно и для Саблера.
Зависимость, тягостная для подчиненного, еще тягостнее для подчиняющего. Там — страх, но здесь — безмерная скука, форма и обездушенность, глубокое одиночество того, от кого зависимы и кого боятся. Тюремщик так же одинок, как и узник. И не менее несчастен, чем он.
Так кроме таких ‘линий’ и ‘фронтов’, как линия войск, где естественно царит ‘команда’, таких организаций, как фабрика, где все живет ‘по свистку’ — и не должно быть вообще испуганных зависимостей, а уважаемые авторитеты, все уважаемые и всеми уважаемые, которые говорят, уравновешивают мнения, судятся не ‘начальством’, а равными, в порядке действительно судебном, а не начальнического усмотрения, и, наконец, ‘управляются’ системою порядков и авторитетов, где все контролируются всеми, но контролируются глазом и умом, а не окриком и расправою. Священник может быть абсолютно независим от епископа, насколько он прав, а едва потерял правоту — становится зависим не только от епископа, но и от своего прихожанина. Вот дело! Если бы Савва мог опротестовать циркуляр обер-прокурора перед сонмом епископа, у него бы и не тряслись ноги перед Влад. Карловичем: а он тогда уж наверное поехал бы к нему завтракать. Ибо Савва вдруг вырос бы для него в интереснейшего человека, в интересный ум, интересный характер, в интересного и великого деятеля! Церковь и должна быть организована так, чтобы из нее вовсе исчез страх человеческий, дабы открыть место страху Божию, которому теперь в ней не находится никакого места! Да, уж где ‘Бога не боятся’ — так особенно здесь… В консисториях, в канцеляриях… ‘Даже и на ум не приходит’.
Но мы все ‘проектируем’ и ничего не делаем. Созыв церковного собора есть условие для всеобщей ‘вентиляции’ церковных порядков или, вернее сказать, беспорядка, ‘продует пыль’ вековых старых стен… С момента же созыва почувствуется та чистота и свежесть воздуха, в недостатке которых все дело. Перестанут все задыхаться в страхе, в подозрительности, в подглядыванье, подслушиванье, клевете и злословии: тех ‘семи смертных грехах’, которые ей-ей и составляли всю нашу официальную церковную историю за два последних века. ‘Событий’ не было, а были только ‘сплетни’. И души хорошие были: но они умерли в сплетне. Все задавила пыль, сор. Правда и святость и жила только в ‘хибарочках’ старцев: где их никто не контролировал, не учил, за ними не подсматривал. И вольною душою они сотворили и подвиг Серафима Саровского, и мудрость Амвросия Оптинского.
Души в церкви много: но она подавлена. А сколько готовности понести подвига и жертв для церкви, для православного люда — об этом удивительно иногда послушать.
НВ. 1912. 18 июня. No 13026.
…в своих ‘Записках’… — Многотомная ‘Хроника моей жизни. Автобиографические записки Высокопреосвященного Саввы, Архиепископа Тверского и Кашинского (сконч. в 1896 г.)’ под ред. Г. Ф. Виноградова и К. М. Попова печаталась в ‘Богословском Вестнике’ в 1900-1911 гг. из номера в номер.