Н. А. ЛЕЙКИНЪ
НЕУНЫВАЮЩІЕ РОССІЯНЕ
РАЗСКАЗЫ И КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2
1879
Вотъ теб и дача!
Вотъ теб и дача!
Вот тебе и дача!, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Жаркое майское воскресенье. Купецъ Уваръ Семенычъ Облзловъ пришелъ домой изъ лавки ране обыкновеннаго, снялъ съ себя сюртукъ, жилетку и началъ ходить по комнат, напвая ‘Вознесся еси во слав’…
— Ухъ, жарко!— проговорилъ онъ.— На шесть копекъ одного квасу сегодня у квасника выпилъ. Кажись, еслибы у насъ ледникъ отдльный былъ, такъ легъ-бы въ него и уснулъ.
— На дач прохладне. Вотъ ежели-бы наняли дачу, такъ никакого ледника не надо., — замтила старшая восьмнадцатилтняя дочка Соничка.
— Наняли дачу!— передразнилъ ее отецъ.— Не по чину жить хочешь. Не къ рылу. Перезжай-ка на дачу, такъ кредиторы сейчасъ и скажутъ, что врно отъ долговъ бгать задумалъ. Двадцать лтъ торгую и ни разу на дач не жилъ, а тутъ вдругъ на дачу! Эки нжности подумаешь.
— Чтожъ такое! Ныньче и купцы живутъ. Это въ мод,— вмшалась въ разговоръ жена.— Вонъ твой сосдъ Теленковъ, уже на что скаредъ, а собственную дачу съ Лсномъ иметъ и кажиный годъ на ней живетъ.
— Теленокъ при большомъ капитал, онъ хоть на тотъ свтъ вызжай на дачу, такъ про него и то никто ничего не скажетъ, а только еще ему-же кредиту прибавится.
— Ну, а Захаръ Андреичъ? У того ни кругомъ, ни около, а вдь перехалъ-же ныншнимъ лтомъ на Крестовскій.
— Такъ чтожъ тутъ хорошаго? Перехать перехалъ, а сынъ глазъ и выкололъ.
— Это ужъ, папенька, не оттого.
— Толкуй тутъ, это не оттого, а вотъ выкололъ-же.
Облзловъ легъ на диванъ и силился заснуть, но заснуть не могъ. Черезъ четверть часа онъ вскочилъ.
— Вотъ жара-то! Это чортъ знаетъ что! Какой тутъ сонъ! Мухи жужжатъ, блохи кусаютъ. Ужъ гд бабы, тамъ завсегда и блохи. Дайте хоть квасу съ ледкомъ, что ли…
— Ужъ будто блохи только отъ женщинъ и заводятся?— возразила жена.— Да куда-же намъ и дться, въ самомъ дл? Не на улиц-же жить.
— Никто васъ на улицу не посылаетъ, а только хоть бы порошку персидскаго купили, да посыпались хорошенько. Не велико раззоренье, на пятіалтынный его купить. Ахъ ты Господи! Инда смокъ весь! Разв выпить водки? Говорятъ, она прохлаждаетъ.
— Надвай лучше хламиду свою, да своди насъ въ Лтній садъ. Покрайности мороженымъ насъ поподчуешь.
— Какой тутъ Лтній садъ! Тутъ пока до него дойдешь, такъ на дорог отъ жары околешь.
— А сколько прекрасныхъ кавалеровъ по Лтнему саду ходятъ, да вдь не околваютъ-же,— замтила дочь, но отецъ ничего не возразилъ на это, а только плюнулъ и принялся ходить по комнат.
Черезъ четверть часа онъ остановился передъ женой и сказалъ:
— Чмъ подсолнечныя-то зерна зря жевать, одвай лучше ребятишекъ, да пошли кухарку за каретой. Въ Строгоновъ садъ подемъ. Авось оно на вольномъ-то воздух полегче будетъ. Покрайности хоть погуляемъ да послушаемъ, какъ пароходы свистятъ.
Отъ словъ этихъ взбудоражилось все семейство. Ребятишки начали выдвигать комодные ящики и доставать изъ нихъ наряды, Соничка забгала по комнатамъ съ крахмальными юбками. Кто вытаскивалъ изъ подъ кровати сапоги, кто лзъ на шкафъ и снималъ оттуда картонку со шляпкою, кто помадилъ себ голову. Черезъ часъ все семейство Облзловыхъ, состоящее изъ отца, матери и четверыхъ дтей, хало въ четверомстной карет по Каменноостровскому проспекту, по направленію къ Строгонову мосту.
— Ахъ, прелесть какая! Ахъ, воздухъ какой чудесный. Вонъ и офицеръ идетъ!— восторгалась изъ кареты дочь.
— Ну есть ли какое сравненіе: на дач и въ город!— говорила жена.— Напрасно, Уваръ Семенычъ, ты не отпустилъ гулять молодцовъ. Пусть-бы они подышали легкимъ воздухомъ.
— Дура, да нешто они дышатъ? Отпусти-ка ихъ, такъ они первымъ долгомъ въ трактиръ,— отвчалъ мужъ.
Карета въхала на Строгоновъ мостъ. Купецъ Облзловъ вздохнулъ, обтерся платкомъ и сказалъ:
— На дач жить хорошо, только, говорятъ, по этимъ самымъ дачамъ оспа ходитъ.
— Съ молитвой ежели, да съ врою, такъ и оспа ничего…— вставила свое слово жена.
— Папенька, наймите дачу!— упрашивала Соничка.
— Наймите, папаша, наймите!— заныли остальныя дти
— Тише вы, пострлята!— ласково крикнулъ на нихъ отецъ.— Я еще не съ ума сошелъ, чтобы триста рублей на дачу бросать.
— Куда-же триста? Вонъ Кузьмины за семьдесятъ пять наняли, да въ двадцати пяти жильца пустили,— проговорила жена.
— Не дло, не дло! Пусти-ка жильца-то, такъ онъ тебя и обокрадетъ.
Вообще отецъ семейства сдавался, и ему самому, видимо, хотлось нанять дачу.
Карета между тмъ катилась по набережной Черной рчки. На воротахъ домовъ попадались билеты съ надписью ‘одаеца дача въ наемъ’. Чады Облзлова жалобными голосами читали ихъ въ слухъ.
— Четыре комнаты и кухня,— сто рублей,— крикнула Соничка.— Папенька, наймите, всего сто рублей, да еще можетъ быть уступятъ — Наймите, наймите!— передразнилъ ее отецъ — А куда мы въ баню ходить будемъ? Здсь ближе какъ у Самсонія и бань нтъ. Еще опаршивешь за лто-то.
— Ну, вотъ еще баня помхой,— возразила жена.— Ужъ начто Теленкова до бань охотница, по три раза въ недлю ходитъ, а вдь живетъ же на дач.
По мосткамъ прогуливались дачники. Между ними Облзловъ увидалъ своего знакомаго рыночника.
— Федоръ Ивановъ, ты что тутъ топчешься?— крикнулъ онъ.
— На дач, братъ, живу. Дв недли какъ перехалъ,— отвчалъ тотъ, подходя къ карет.— А ты нанимать что-ли задумалъ? Пойдемъ къ намъ на дворъ. У насъ рядомъ за восемьдесятъ рублей просто дворецъ отдается. Покрайности пососдству… Каждый день въ трынку играть будемъ.
— Нанять не разсчетъ, да страшно какъ-то… Двадцать лтъ изъ Разъзжей улицы никуда не вызжалъ. Вонъ у меня сосдъ по лавк: не здилъ, не здилъ на дачу, а выхалъ прошлый годъ, такъ сначала заболлъ холерой, а потомъ обанкрутился.
— Пустяки! Богъ милостивъ. Передешь, такъ молебенъ отслужи!— уговаривалъ Федоръ Ивановъ.— Извощикъ, сворачивай на дворъ!— скомандовалъ онъ.
Черезъ полъ часа дача была нанята, и Федоръ Ивановъ тащилъ Облзлова въ Строгоновъ садъ ‘на горку’ запивать спрыски.
— А младенцы-то мои какъ?
— Мланенцы пусть съ супружницей чайку похлбаютъ, да кром того, можемъ имъ дв порціи мороженаго выставить.
Облзловъ не возражалъ. Сли въ бесдк. Спрыски начали съ водки, продолжали лимонадомъ съ коньякомъ, а тамъ и пошли, кто во что гораздъ.
— Господи, какъ-бы не запилъ онъ съ дачи-то!..— шептала мать дочери.— И вдь нтъ-же такого дачнаго мста, чтобъ этой самой выпивки не продавалось.
— Молчите, маменька, не тревожьте его, а то онъ и отъ задатку отступится,— отвчала дочь.
Часу въ одинадцатомъ вечера Облзловъ и Федоръ Ивановъ были совсмъ пьяны. Они обнимались. Облзловъ икалъ и говорилъ:
— Ну, нмъ мы хуже генераловъ? Генералъ на дачу — и мы на дачу, генералы въ театръ — и мы въ театръ. Даже рядомъ ссть можемъ. Теперича ежели у кого деньги, такъ вс на равномъ положеніи. Елена Кузьминишна, у насъ на двор генералъ будетъ жить,— обратился онъ къ жен.— Знай нашихъ! Ну Сонька, завтра съ матерью собирайте пожитки, а во вторникъ перезжаемъ.
— Это врно, во всякомъ сословіи равноденствіе!— отвчалъ Федоръ Ивановъ.— Къ примру, генералу вотъ этого человка побить и мн — все едино, одинъ отвтъ… и онъ ни съ того ни съ другого указалъ на проходившее мимо бесдки срое пальто.
Срое пальто остановилось и начало прислушиваться. Федоръ Ивановъ смотрлъ на него и продолжалъ:
— Теперича, ежели его хватить три раза по затылку и въ подмикитки…
Срое пальто вспыхнуло.
— Чего-съ?— крикнуло оно и подошло къ столу. Сзади его стояли два товарища.
— Ничего, прохало!
— Нтъ, я слышу, что вы собираетесь меня бить по затылку.
Облзловъ подбоченился и захохоталъ.
— А хоть-бы и по затылку, такъ что за важность!— крикнулъ онъ.— Брысь, отъ нашего стола, а то по шеямъ спровадимъ!
— Это мы посмотримъ!
— А мы поглядимъ!
Поднялся шумъ. Срое пальто выгнали изъ бесдки. Семейство Облзлова разбжалось. ‘Протоколъ! полицію!’ — кричала публика. Дти плакали.
— Не надо протокола, не надо полиціи!— сказало срое пальто, обращаясь къ Облзлову.— Я тебя знаю, ты въ Александровскомъ рынк торгуешь и я каждый день мимо твоей лавки въ должность хожу. Завтра я съ тобой потолкую.
Облзловъ присмирлъ.
— А коли на счетъ миритвы, то садись сейчасъ съ нами и пей,— сказалъ онъ.
— На счетъ миритвы завтра поговоримъ.
Столпившая публика, недовольная мирнымъ окончаніемъ дла, начала расходиться.
Часу въ двнадцатомъ семейство Облзлова хало съ Черной рчки обратно и везло домой совсмъ уже пьянаго Увара Семеныча.
— Вотъ и подышали воздухомъ… хорошо… А вдругъ, какъ тотъ стрекулистъ къ мировому на меня подастъ?.. бормоталъ онъ.
На другой день вечеромъ Уваръ Семенычъ Облзловъ пришелъ изъ лавки домой, какъ туча мрачный, и засталъ весь домъ въ переполох. Жена и дочь Соничка укладывали въ коробки платья, кухарка обвертывала въ бумагу посуду и совала ее въ корзинку съ сномъ.
— Это что за музыка?— крикнулъ онъ.
— Какъ, что?— вдь на дачу завтра демъ,— отвчала жена.
— Никуда не подемъ, разгружайтесь!
— Это еще отчего? Вдь вы сами-же приказали.
— А оттого, что еще насчетъ дачи ни коня, ни воза, а ужъ вчерашній стрекулистъ содралъ съ меня сегодня въ лавк сорокъ цлковыхъ. Нтъ, шабашъ! Изъ-за житья на дач я не намренъ каждый день по сорока рублей штрафовъ платить. На-те, полюбуйтесь…— и Облзловъ выкинулъ на столъ четвертушку бумаги.
На бумаг было написано слдующее:
‘Я нижеподписавшійся принялъ отъ купца Увара Семенова Облзлова сорокъ рублей серебромъ для передачи, по его просьб, въ нищенскій комитетъ. Студентъ Иноходовъ’.
— Зачмъ-же ты давалъ деньги?— спросила жена.
— А затмъ, что иначе онъ хотлъ подать на меня къ мировому, а просидть мсяцъ въ полиціи не хочется. Чего стала? Разгружайтесь, на дачу не подемъ!— крикнулъ Облзловъ.
— А какже пятнадцать рублей, что мы за дачу задатку дали?
— Чортъ съ ними!
Соничка всплеснула руками.
— Вотъ теб и дача!— воскликнула она и заплакала.