Воспоминания о жизни на море, Гарнере Луи, Год: 1833 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 129 минут(ы)

ВОСПОМИНАНІЯ О ЖИЗНИ НА МОР

Луи Гарнере.

Часть первая.

I.

Я родился въ Париж, 19-го февраля 1783 года. Отецъ мои быль живописцемъ и предназначалъ меня къ этому же званію, но непреодолимое желаніе влекло меня къ морю. Воображеніе мое мечтавшее только о слав и битвахъ, не давало мн ни днемъ, ни ночью покоя, представляя картины путешествіи, приключеній и опасностей.

Мн былъ четырнадцатый годъ, когда я сообщилъ отцу о моемъ желаніи вступить въ морскую службу, и просьбы мои были такъ убдительны, что онъ наконецъ согласился на это. Меня поддерживалъ въ моемъ намреніи одинъ нашъ родственникъ, Боль, капитанъ фрегата, стоявшаго въ Рошфор.

Какъ-теперь помню торжественный день, когда я отправился въ матросской, казенной одежд, въ шартрскомъ дилижанс, въ Рошфор. Отецъ проводилъ меня и благословилъ, убждая и въ новомъ званіи не бросать пріобртенныхъ мною познаній въ живописи. Онъ какъ-бы предчувствовалъ, что искусство это будетъ мн полезно.

Я прибылъ въ Рошфоръ къ самому обду моего родственника.

— Браво, Луи! закричалъ онъ, увидя меня.— Ты, я вижу, славный и ршительный малый! Садись и пей съ нами, это одно средство избавиться отъ скуки, когда принужденъ сидть въ гавани безъ дла.

Потомъ онъ представилъ меня всмъ своимъ собесдникамъ. Больше всхъ понравился мн, по лицу и откровенности, капитанъ Лермитъ, съ которымъ судьба вскор должна была свести меня въ самыхъ опасныхъ обстоятельствахъ.

За десертомъ познакомился я также съ мичманомъ де-ла-Бретоньеромъ, которому отпты мои очень понравились, и который общалъ быть всегда моимъ добрымъ совтникомъ и другомъ. Онъ сдержалъ свое слово. Съ этой минуты и до 2-го января 1831 года, когда я со слезами провожалъ гробъ контр-адмирала де-ла-Бретоньера, доброе его расположеніе ко мн никогда не измнялось.

На другой день капитанъ Боль объявилъ мн, что дивизія Серсея, къ которой принадлежалъ и фрегатъ его ‘Ла-Фортъ’, скоро выйдетъ въ море. При этомъ случа далъ онъ мн много дружескихъ наставленій, объявя, что по служб будетъ со мною обходиться строже, чмъ со всякимъ другимъ, потому-что я его родственникъ.

Пожавъ мн дружески руку, онъ ужь сбирался у идти, когда вошелъ къ нему матросъ.

— А! Керно! Ты пришелъ кстати. Ты мн нуженъ. Однакожь сперва рапортуй, зачмъ пришелъ.

Матросъ подалъ письмо капитану.

— Керно! сказалъ онъ, прочтя:— видишь ты этого молодаго человка?

— Вижу, отвчалъ матросъ, и оглядлъ меня внимательно съ могъ до головы.

— Это мой родственникъ.

— Слушаю.

— Хочешь ли взять его къ себ въ товарищи, вмсто убитаго Гобера?

Керно еще разъ осмотрлъ меня.

— Молодо, малосильно, но все-равно, вы хотите этого — я согласенъ.

— Возьми же его, только помни, что если ты по служб будешь спускать ему, такъ теб же за это достанется.

— Понимаю и берусь сдлать изъ него хорошаго моряка. Если не успю въ этомъ — значитъ, онъ никуда не годится.

— Хорошо. Даю вамъ обоимъ отпускъ на два дня. Постарайтесь вести себя хорошенько.

Прощаясь со мною, капитанъ сунулъ мн въ руку нсколько луидоровъ и шепнулъ, чтобъ я хорошенько угостилъ матроса.

Черезъ часъ мы сидли съ нимъ въ лучшемъ трактир въ Рошфор. Сперва Керно очень затруднялся, какъ разговаривать со мною, но посл первой бутылки ршилъ, что я или матросъ, или не матросъ. Если да, такъ онъ долженъ мн говорить побратски — ты.

Я, разумется, согласился, и съ той минуты разговоръ нашъ сдлался живе и веселе. Керно объявилъ мн, что принадлежитъ къ Береговому Братству.

Это было общество Французскихъ матросовъ въ Остиндіи, изъ котораго вс судохозяева, капитаны и корсары набирали лучшихъ людей для своихъ экипажей, потому-что общество ручалось за каждаго члена, принимая въ это береговое общество только матросовъ, извстныхъ своею храбростью и искусствомъ.

— Такъ ты изъ Индіи? спросилъ я.— Разскажи мн что-нибудь объ этой стран. Хорошо ли тамъ?

— Въ Индіи? съ жаромъ вскричалъ Керно.— Чудакъ! да это не земля, а рай. Тамъ на каждомъ шагу сраженія и золото. А женщины!.. Здсь такихъ и въ-помин нтъ. А плоды, а зври, а удавы — все, что душ угодно!

— Такъ зачмъ же ты пріхалъ во Францію, если такъ любишь Индію?

— А вотъ видишь ли, меня не спросили: хочу ли я остаться. Капитану нужны были надежные люди. Общество назначило меня къ отправленію. Поутру привели на корабль, а въ полдень подняли паруса.

Чмъ больше пиль Керно, тмъ больше разсказывалъ объ Индіи и тмъ внимательне и охотне я слушалъ его. Цлый день прошелъ, а мн все-еще хотлось слушать.

Наконецъ, когда наступила ночь, мы вышли изъ трактира и отправились домой. По, встртивъ по дорог нсколькихъ блузниковъ, Керно не могъ пропустить случая, чтобъ не задть ихъ и не отпустить на ихъ счетъ матросскихъ остротъ. Произошла драка, въ которой я удостоврился въ геркулесовской сил своего учителя. Каждый ударъ его сбивалъ съ ногъ человка, и только цлый патруль, появившійся на шумъ, одоллъ матроса. Меня же съ самаго начала схватили и не давали мн пошевелиться.

Когда насъ привели къ караульному ффицеру, тотъ спросилъ о причин драки.

Несмотря на краснорчіе Керно, офицеръ веллъ насъ посадить въ арестантскую, а по утру хотлъ отправить къ начальству, но мои просьбы смягчили его, и онъ отпустилъ насъ съ тмъ, чтобъ мы тотчасъ же явились на свои корабль.

Мы исполнили это приказаніе. Я прибылъ на фрегатъ, и видъ моря привелъ меня въ восторгъ. Но самый фрегатъ и матросы сильно разочаровали меня. Я воображалъ себ мундиры, великолпіе, стройность, а нашелъ матросовъ въ старыхъ курткахъ, цвтъ которыхъ скрывался подъ слоями смолы. Самый фрегатъ содержался довольно-нечисто.

Явился капитанъ Боль, и каково же было мое удивленіе, когда онъ прошелъ, невзглянувъ на меня, и, подозвавъ одного офицера, сказалъ:

— Г. лейтенантъ, впишите въ списокъ экипажа этого молодаго человка въ званіи младшаго матроса рулевой команды.

Посл этого онъ повернулся и ушелъ, несказавъ мн ни слова.

Четыре часа спустя, подняли мы якорь и вышли въ море.

Въ первую недлю плаваніе было тихо и благополучно, но потомъ буря разсяла нашу эскадру, и только четыре фрегата остались въ виду одинъ другаго. Эта буря заставила меня страдать отъ морской болзни, но при первомъ солнечномъ луч и тихой погод я все забылъ.

Дв недли спустя, вошли мы въ гавань Сантакрузъ, на остров Пальма, одномъ изъ Канарскихъ Острововъ. Тутъ позванъ былъ я къ капитану на квартиру, и удостоврился, что во все время плаванія онъ бдительно надзиралъ за мною, хотя никогда не говорилъ со мной ни слова. Онъ вполн одобрилъ мое поведеніе и предсказалъ мн, что изъ меня выйдетъ хорошій морякъ.

Изъ Пальмы пошли мы къ Мысу Доброй Надежды. На высот этого мыса адмиралъ Серсей распечаталъ данныя ему инструкціи и увидлъ, что долженъ идти въ Остиндію.

Керно съ восторгомъ сообщилъ мн эту радостную новость, и съ той минуты еще боле занялся моимъ морскимъ образованіемъ. Однажды, въ сильную бурю, когда вахтенный офицеръ приказалъ взять рифы, Керно веллъ мн вмст съ нимъ лзть на мачту.

— Ступай смло, сказалъ онъ,— и не смотри ни внизъ, ни по сторонамъ.

Я ползъ по канату, качавшемуся отъ втра и отъ моей тяжести, но, взглянувъ вдругъ внизъ, увидлъ, что я въ тридцати футахъ отъ палубы, вишу надъ волнами океана, которыя бросаютъ нашъ фрегатъ какъ щепку. У меня закружилась голова и я закричалъ:

— Керно! я не могу… упаду!..

— Какой вздоръ! Какъ-будто матросъ можетъ упасть…

Собравъ всю силу воли, я опять уцпился за веревку, но въ эту самую минуту напоръ волны сильно накренилъ фрегатъ.

— Керно, я падаю! вскричалъ я, и, закрывъ глаза, воображалъ ужь себя на дн моря.

Но Керно быстро и сильно подхватилъ меня, хладнокровно повторяя:

— Говорятъ теб, что это пустяки! Матросъ никогда не свалится съ мачты.

Исполнивъ приказаніе, мы сошли опять на палубу.

— Вотъ видишь ли, что ты не упалъ! сказалъ Керно.

— Да, потому что ты меня поддержалъ.

— Все-равно, и безъ этого ты бы не упалъ. Повторяю теб, что матросъ никогда не падаетъ.

Дйствительно, черезъ недлю я смло лазилъ на вс мачты, вовсе незаботясь ни о втр, ни о волнахъ.

Недалеко отъ Иль-де-Франса мы овладли богатымъ купеческимъ судномъ. Это былъ трехмачтовый португальскій бригъ ‘Эльсингеръ’, шедшій съ товарами изъ Индіи.

Капитанъ перевелъ меня вмст съ Керно на это захваченное судно, чтобъ еще боле пріучить къ служб и маневрамъ. Начальникомъ ‘Эльсингера’ назначенъ былъ де-ла-Бретоньеръ.

Безъ дальнйшихъ приключеній прибыли мы въ конц 1797 года въ Иль-де-Франсъ, откуда, посл небольшихъ починокъ въ корабл, отправились къ берегамъ Остиндіи, сдавъ, разумется, призовый нашъ бригъ.

До-сихъ-поръ мы еще не встрчались съ Англичанами. Но едва вышли изъ Иль-де-Франса, какъ наткнулись на два линнные корабля, ‘Викторію’ о 80-ти и ‘Арроганъ’ о 74-хъ пушкахъ.

Адмиралъ Серсей, видя превосходство непріятеля, вступилъ подъ вс паруса, но Англичане сильно преслдовали насъ. Поутру, на разсвт, удостоврились мы, что они догоняютъ насъ, и что сраженіе неизбжно. Для меня это было важною новостью. Сердце мое стснилось. Но капитанъ подозвалъ меня и тихо сказалъ мн:

— Послушай, Луи, вс знаютъ, что ты мой родственникъ, слдовательно, всякая вина твоя палетъ на меня, если ты обнаружишь въ сраженіи хоть малйшую трусость, покроешь меня безчестіемъ, помни же это и знай, что я буду видть вс твои движенія.

— Капитанъ! вскричалъ я: — я докажу вамъ, что достоинъ быть вашимъ родственникомъ!

— Хорошо. Теперь ступай на свое мсто.

Сказавъ, это, онъ подозвалъ Керно и что-то сказалъ ему. Тотъ видимо смшался, почесалъ за ухомъ и отвчалъ:

— Слушаю.

Когда мы съ Керно воротились на ютъ, я спросилъ его: какое приказаніе далъ ему капитанъ? Матросъ не хотлъ сказать мн.

— Ну, а если я угадаю, признаешься ли ты?

— Тогда… пожалуй…

— Врно, теб приказано поджечь пороховую камеру, если мы принуждены будемъ сдаться?

— Какой вздоръ! отвчалъ Керно.— Такихъ приказаній не даютъ матросамъ. Ну, да полно болтать, смотри, сраженіе начинается.

II.

Было десять часовъ утра. Англичане приняли вс мры, чтобъ отрзать намъ дорогу. Мы шли, какъ-можно ближе къ втру подъ одними марселями. У насъ было шесть фрегатовъ, у Англичанъ два линйные корабля. Силы были почти-равны, но непріятель могъ дйствовать вдругъ всми силами на каждомъ пункт.

Англичане хотли прежде всего потопить первый фрегатъ Вертю, и оба корабля ихъ стали по обимъ сторонамъ фрегата, осыпая его залпами. Но тамъ командовалъ Лермитъ и искуснымъ маневромъ освободился отъ своего критическаго положенія, соединясь съ прочими судами эскадры. Сраженіе сдлалось общимъ.

Признаюсь, первое ядро, пролетвшее надъ моею головою, произвело на меня ужасное впечатлніе, но я старался скрыть свой страхъ, зная, что капитанъ смотритъ на меня. Другой, ужаснйшій шумъ, прогремвшій надо мною, еще боле смутилъ меня.

— Что это? спросилъ я у Керно.

— Это поетъ цпное ядро, мой милый, отвчалъ онъ — что, не нравится?

— Напротивъ! Только я люблю знать названіе инструментовъ, на которыхъ даютъ концертъ.

Эта острота понравилась Керно, но вдругъ сорванная ядромъ голова одного матроса, опять взволновала меня. Это былъ первый человкъ, убитый въ глазахъ моихъ.

— Подвязать фалъ! закричалъ вахтенный.

Керно, видя, что я не тороплюсь исполнять данное приказаніе, бросился самъ и въ минуту выполнилъ его.

— Извини, Луи, сказалъ онъ мн: — я забылъ, что это твое дло, и думалъ, что офицеръ мн приказалъ.

Это было мн урокомъ. Когда, чрезъ полчаса, ядромъ сорвало новый фалъ, я безъ команды бросился и исправилъ его. Сойдя на палубу, я взглянулъ на капитана. Онъ видлъ все и глядлъ на меня одобрительно. Я былъ въ восторг.

Къ двумъ часамъ огонь Англичанъ началъ стихать, но нигд еще не было ни сбитыхъ мачтъ, ни другихъ поврежденій, оканчивающихъ битву. Всхъ боле пострадалъ фрегатъ ‘Вертю’. Вся эскадра удивлялась мужеству Лермита.

Въ четыре часа Англичане спустились подъ втеръ и стали уходить. Громкое ‘ура!’ раздалось на нашихъ корабляхъ. Мы ужь воображали, что овладемъ непріятельскими судами, вдругъ сигналъ адмирала Серсея приказалъ остановить преслдованіе. Вс выразили неудовольствіе мрачнымъ безмолвіемъ, но воля начальника была выполнена.

Даже мой Керно разсуждалъ объ этомъ, когда мы ночью стояли съ нимъ на часахъ.

— Этакой штуки не было бы подъ командою Сюркуфа, сказалъ онъ, — у того Англичане не отдлались бы такъ дешево…

Я присталъ къ нему съ разспросами о давешнемъ приказаніи капитана. Керно долго упрямился, но наконецъ, убжденный моими общаніями въ скромности, открылъ мн, что капитанъ приказалъ ему бросить меня за бортъ, если я обнаружу трусость.

Посл мадрасскаго сраженія (такъ названа была наша встрча съ Англичанами), мы зашли на Иль-де-Руа, чтобъ исправить поврежденія, а потомъ направили путь къ Батавіи. По дорог захватили мы корабль Остиндской Компаніи Пиго, и я опять былъ переведенъ на призовое судно.

При бывъ въ Батавію, капитанъ Боль призвалъ меня, и объявилъ, что возвращается въ Европу, а меня передаетъ на руки одному изъ друзей своихъ, капитану Суше.

— Теб, любезный Луи, надобно еще служить, сказалъ онъ:— и назадъ хать не зачмъ. Лучше оставайся и выслужись.

Посл этого далъ онъ мн двадцать-пять луидоровъ, пожалъ дружески руку и сказалъ: ‘до свиданья’.

Увы! этого свиданья уже не было. Въ 1801 году Боль былъ убитъ въ морскомъ сраженьи на бенгальскихъ берегахъ.

Въ Батавіи схватилъ я лихорадку, которая преслдовала меня во весь перездъ до Иль-де-Франса, гд я помщенъ былъ въ госпитал. Керно всякій день навщалъ меня и оказывалъ мн величайшую заботливость.

27 апрля 1798 года вышелъ я изъ лазарета и отправился на 22-хъ пушечномъ корвет Брюль-Гль. Высадивъ адмирала Серсея въ Самаринг, мы возвратились на Батавію, откуда пошли къ Филиппинскимъ Островамъ. Оба судна, подъ командою капитана Лермита, бросили якорь въ Кавитской Гавани, въ Манилл.

Мы тотчасъ же отправились съ Керно гулять по городу, который былъ хорошо знакомъ ему. Первое, что мы встртили на улиц, была дуэль на ножахъ двухъ головорзовъ, около нихъ составился кружокъ, и зрители бились объ закладъ, кто изъ ратоборцевъ побдитъ. Посл первой сильной раны, бой кончился, а побдитель съ шляпою обошелъ всхъ зрителей, чтобъ получить отъ нихъ нсколько мелкихъ монетъ. Странне всего, что въ этихъ закладахъ принимали участіе и Францисканцы.

Керно увидлъ въ толп одного знакомаго, по имени Переса. Онъ прежде служилъ на корабл и имлъ какую-то ссору съ Керно, во время которой дважды хотлъ убить его, но матросъ поколотилъ его за такую попытку, и тмъ дло кончилось.

Теперь Керно, для возобновленія знакомства, пригласилъ его на стаканъ грогу. Мы пошли вмст.

III.

Пришедъ въ какой-то шинокъ къ старух, Керно, какъ старый другъ дома, потребовалъ лучшій завтракъ.

— До завтрака ли мн теперь!.. вскричала хозяйка, заливаясь слезами.

— Что это значитъ? спросилъ Керно.

— У меня похитили дочь… мою Глорію…

— Какъ! этого ребенка?… Да бишь, это было лтъ десять тому назадъ… Ну, что жь? похитили и отдадутъ… Давай завтракать…

— Отдадутъ! Но что будетъ съ нею?

— Да полно о пустякахъ говорить, или я уйду въ другой трактиръ…

Эта угроза подйствовала. Старуха присмирла, засуетилась и черезъ полчаса мы сидли втроемъ за сытнымъ завтракомъ, во время котораго хозяйка продолжала разсказывать, какъ дочь ея была похищена въ ея глазахъ и несмотря на ея крики.

— А что? хладнокровно спросилъ Керно:— который разъ похищаютъ твою дочь?

— Первый, отвчала плачевно старуха — и вы видите мое отчаяніе…

— Ну, во второй теб ужь не такъ тяжело будетъ…

Несмотря на это утшеніе, старуха продолжала плакать, а Пересъ, выпившій два стакана грога, между-тмъ тихонько ушелъ отъ насъ.

Какъ-скоро Керно замтилъ это, то задумался.

— Этотъ шутъ не даромъ улизнулъ. У него врно дурныя намренія. Пойдемъ за нимъ, я знаю, гд онъ живетъ.

Мы не долго шли по улицамъ, и едва поравнялись съ квартирою Переса, какъ оттуда выбжала двушка, кричавшая: ‘Спасите, помогите!’

Это была Глорія. Она узнала Керно и бросилась къ нему, умоляя о защит. Тотъ, какъ рыцарь, общалъ охрапять ее.

Вдругъ изъ этого же дома выбжалъ Пересъ съ нсколькими товарищами и бросился отнимать Глорію.

— Луи! сказалъ мн Керно:— бги скоре за помощью. Въ первомъ трактир ты найдешь Французскихъ матросовъ… зови всхъ, а до-тхъ-поръ я буду забавляться съ ними.

Видя, что онъ вынулъ два пистолета и сталъ съ Глоріею въ уголъ, чтобъ защитить свой тылъ, я понялъ, что на него не скоро ршатся напасть и я успю вайдти помощь.

Первый, кто мн попался, былъ мичманъ Оливье. Я ему усплъ быстро разсказать объ опасности Керно, и онъ тотчасъ же бросился къ мсту побоища, а мн веллъ бжать въ ближайшій трактиръ, гд, по его словамъ, пировали двадцать матросовъ.

Черезъ пять минутъ я ужь явился съ подкрпленіемъ въ двадцать человкъ, вооруженныхъ всею мбелью трактира. Дла были въ томъ же положеніи. Около Керно собралась большая толпа народа, но, при вид пистолетовъ его, никто не смлъ подойдти къ нему.

При нашемъ появленіи толпа отхлынула, но ожесточеніе усилилось. На одного совстно, можетъ-быть, было напасть всему городу, но тутъ ужь были дв націи: Французы и Испанцы, самолюбіе поджигало послднихъ.

Наконецъ вся толпа разбжалась, и мы овладли мстомъ битвы безъ всякаго кровопролитія, кром нсколькихъ толчковъ.

Въ эту минуту явился нашъ капиталъ и городовой алгвазилъ. Все тотчасъ же пришло въ порядокъ, и Керно, какъ зачинщикъ суматохи, отправленъ на корабль подъ арестъ.

Я, разумется, пошелъ съ нимъ.

— Ужь не убилъ ли ты Переса? спросилъ я.

— О, нтъ! Онъ посл тебя хватилъ меня ножомъ по уху, а я отмахнулся рукою.

— Да я видлъ, что онъ лежалъ на земл.

— Притворился, негодный. А можетъ-быть я какъ-нибудь нечаянно задлъ его кулакомъ.

— А куда жь двалась Глорія?

— Ее подхватила мать и увела.

— А ты за нее, бднякъ, подъ арестомъ.

— Ненадолго: я завтра же отправлюсь, по приказанію моихъ начальниковъ.

Я не понялъ этихъ словъ и оставилъ ихъ безъ вниманія. Но онъ дйствительно исчезъ на другой день.

Въ это время узнали мы, что капитанъ Лермитъ убдилъ испанскаго адмирала идти на встрчу двумъ англійскимъ кораблямъ, которые служили конвоемъ большому купеческому флоту, шедшему изъ Китая въ Европу.

Дйствительно, несмотря на медленность и видимую неохоту Испанцевъ, мы вскор вышли въ море.

Въ этой кампаніи, будучи одинъ и безъ опредленной должности, я занялся впервые опять живописью, которую совсмъ-было бросилъ, и первый мой трудъ заслужилъ всеобщее одобреніе экипажа.

IV.

Первою наградою за труды мои было то, что капитанъ пригласилъ меня съ собою обдать. Онъ одобрялъ мои способности и общалъ снабжать бумагою и карандашами.

У Разбойничьихъ Острововъ узнали мы, что англійскіе корабли стоятъ въ тридцати миляхъ отъ насъ. Мы тотчасъ же пустились въ погоню за ними. Появленіе наше было такъ неожиданно, что Англичане едва успли отрубить канаты и пуститься въ бгство, мы быстро устремились за ними.

Вскор мы догнали ихъ и начали бой, но, не прошло и полчаса, какъ адмиральскій испанскій корабль подалъ намъ сигналъ прекратить огонь и присоединиться къ нему. Мы повиновались, удостоврять тогда вполн, что Испанцы неохотно дерутся съ Англичанами.

Съ грустью воротились мы въ Кавитъ. Первый мой визитъ былъ къ той же старух, у которой я былъ въ первый разъ съ Керно.

Я засталъ ее опять въ слезахъ.

— Что это значитъ? спросилъ я.— Ужь не опять ли похитили твою дочь?

— Разумется, отвчала она — и на этотъ разъ ее увезъ вашъ пріятель Керно.

— Такъ онъ былъ здсь? Гд жь онъ теперь?

— Не знаю. Говорятъ, что отправился на судн испанскаго корсара.

Больше я ничего не узналъ объ этомъ.

Впрочемъ, мы не долго пробыли въ Кавит, а пошли сперва въ Батавію, потомъ опять въ Иль-де-Франсъ. Но какъ и тутъ нигд не встртили непріятеля, то капитанъ Гермитъ ршился идти къ Порту-Морису, который, какъ говорили, былъ блокированъ Англичанами.

Дйствительно, подходя къ острову, увидли мы, что два линйные корабля, одинъ фрегатъ и одинъ корветъ блокируютъ портъ. Англичане тотчасъ же увидли насъ и бросились наперерзъ, чтобъ не допустить до берега, но капитанъ Гермитъ хорошо зналъ мста и видлъ, что, выдержавъ огонь преслдующихъ его судовъ, онъ можетъ войдти въ бухту.

Дйствительно, съ одиннадцати до четырехъ часовъ выдерживали мы ихъ залпы, отвчая только кормовыми пушками, но наконецъ поставили корабли свои на ширин и могли отвчать сильнымъ огнемъ.

Когда стало смеркаться, Англичане, убдясь, что не могутъ захватить насъ въ этой позиціи, прекратили бой и удалились въ открытое море.

На другое утро непріятельскихъ кораблей ужь не было видно, но мы не смли выйдти изъ своей бухты, зная, что они караулятъ насъ и что вскор опять явятся, чтобъ произвести на насъ новое, сильнйшее нападеніе. Въ ожиданіи этого, капитанъ устроилъ береговую батарею изъ двадцати-четырехъ пушекъ, взятыхъ съ обоихъ нашихъ судовъ.

Черезъ недлю Англичане воротились и снова напали на насъ. Мы отвчали имъ жесточайшимъ огнемъ, который изумилъ и ожесточилъ ихъ. Особливо береговая батарея наносила имъ большія поврежденія. Цлый день упорствовали они въ своей атак, наконецъ отступили и сняли блокаду острова, а мы съ торжествомъ вступили въ Портъ-Морисъ при восклицаніяхъ народа.

Сойдя на берегъ, я занялся изображеніемъ минувшаго сраженія и представилъ картину капитану. Онъ очень-ласково принялъ ее, помстилъ меня у себя на квартир и рекомендовалъ всмъ знатнйшимъ жителямъ города.

Всего пріятне было для меня знакомство съ капитаномъ Лермитомъ, который перевелъ меня къ себ на фрегатъ ‘Прензъ’.

15 августа 1799 года, отправились мы къ южному берегу Мадагаскара: но здсь капитанъ нашелъ новыя инструкціи, по которымъ онъ принужденъ былъ направить путь къ южному берегу Африки.

21 сентября пришли мы къ бухт Лагоа. Издали видно было тамъ пять судовъ, и капитанъ Лермитъ, потирая руки, объявилъ, что этого приза достаточно будетъ на ныншній годъ. Онъ даже предупредилъ меня, что я долженъ составить картину предстоящаго боя, если дло дойдетъ до этого.

— Я ужь набросалъ, капитанъ, отвчалъ я:— главные пункты нашей позиціи и береговъ бухты. Къ-сожалнію, непріятельскіе корабли худо еще видны.

— Да, это и меня безпокоитъ, сказалъ онъ.— Я все еще не увренъ, купеческія ли это суда, или военныя.

Чтобъ обмануть непріятеля, мы тотчасъ же превратили свой фрегатъ въ купеческое судно, закрывъ борты пушекъ и выставя шведскій торговый флагъ. Въ этомъ вид вошли мы въ бухту.

Около 7-ми часовъ вечера прошелъ мимо насъ гальотъ съ небольшимъ числомъ матросовъ, необращавшихъ повидимому никакого вниманія на насъ.

Мы стали въ бухт на ружейный выстрлъ отъ трехмачтоваго большаго корабля, который съ виду казался купеческимъ. Ночью замтили мы также, что около насъ прохала лодка, какъ-бы высматривая корабль и подслушивая разговоръ матросовъ. У Англичанъ никто бы ничего не узналъ, они все молчатъ, но Французы любятъ болтать, смяться, браниться, и лазутчики, бывшіе въ лодк, легко могли узнать, какой націи принадлежитъ наше судно.

На разсвт мы удостоврились, что узнаны и что попали въ западню. Передъ нами были три большія китоловныя судна, вооруженныя пушками, такой же корабль Остиндской Компаніи и трехмачтовый англійскій корветъ. Это превосходство силъ не оставляло намъ никакой надежды на побду, а главное несчастіе наше было въ томъ, что на берегу была устроена батарея, которой мы не видали и которая наносила намъ ужасный вредъ. Но длать было нечего, надобно было сражаться до невозможности.

Посл сильнаго съ нашей стороны огня, судно Компаніи спустило флагъ. Эта первая побда одушевила васъ. Но едва мы послали лодку, чтобъ овладть сдавшимся кораблемъ, какъ увидли, что англійскій корветъ наградилъ его за это цлымъ залпомъ. Это принудило уже сдавшееся судно опять поднять флагъ и открыть огонь. Неожиданная же перемна втра дозволила англійскому корвету осыпать насъ ядрами, на которыя мы едва могли отвчать.

Судьба возстала противъ насъ. Лермитъ ршился отступить, то-есть выхать поскоре изъ бухты. Вдругъ, къ всеобщему ужасу, усмотрли мы брандеръ, шедшій прямо на насъ. Колебаться нельзя было ни на минуту. Мы отрубили канаты якорей, распустили паруса и пустились въ открытое море.

Едва успли мы отойдти, какъ ужаснйшій взрывъ брандера доказалъ намъ, какой участи мы подвергались.

Въ открытомъ мор спшили мы по возможности исправить свои поврежденія, но судьба ршилась до конца насъ преслдовать. Поднялась ужаснйшая буря, какой я никогда не видалъ. Была минута, что фрегатъ накренило до такой степени, что онъ долго не могъ подняться. Мы ужь отчаялись въ своемъ спасеніи, но онъ, къ-счастію, усплъ подняться. Капитанъ Лермитъ принужденъ былъ оставить свое намреніе возвратиться въ несчастную бухту.

Три дня и три ночи свирпствовала эта буря, наконецъ она стала утихать, какъ вдругъ часовые донесли, что какой-то корабль виднъ въ отдаленіи, и по величин, кажется, военный.

Тотчасъ же приготовились къ бою и полетли на встрчу корабля. Въ это мгновеніе буря опять усилилась, и мы такъ близко сошлись съ кораблемъ, что ожидали нечаяннаго абордажа, мы подняли Французскій флагъ и тотчасъ же непріятельское ядро привтствовало его.

Это былъ сигналъ къ начатію боя. Открылся жесточайшій огонь, но непріятельскій корабль былъ гораздо сильне вашего, и мы пустились уходить отъ него. Подняты были вс паруса, но въ борты, пробитые въ недавнюю битву, вливалось много воды, и часть экипажа должна была дйствовать насосами.

Настала ночь, и мы взяли другое направленіе, чтобъ уйдти отъ Англичанъ. Но ночью взошла луна, и мы убдились, что непріятельскій корабль слдуетъ за нами даже и по новому направленію. Очевидно было, что нельзя избжать вторичнаго сраженія, а такъ-какъ оно должно было начаться поутру, то Лермитъ и приказалъ экипажу отдохнуть. Самъ онъ задремалъ въ пять часовъ утра, сидя на гаубиц.

До полдня спалъ онъ въ этомъ положеніи, и мы, уважая сонъ храбраго моряка, не будили его, а приготовлялись къ битв. Вдругъ онъ вскочилъ на ноги, и первый взглядъ его былъ обращенъ на непріятельскій корабль. Тотчасъ же собранъ былъ экипажъ, сдланы послднія распоряженія, и какъ Англичане были уже отъ насъ на три четверти пушечнаго выстрла, то мы первые и начали огонь.

Двадцать минутъ продолжали мы осыпать ядрами непріятельскій корабль, а онъ не удостоивалъ насъ ни однимъ выстрломъ. Не прежде, какъ подойдя на пистолетный выстрлъ, пустилъ онъ въ насъ залпъ полнымъ бортомъ и потомъ продолжалъ попрежнему преслдовать, незамчая нашихъ ядеръ. Смлая идея родилась въ голов капитана. Уходить ему было нельзя: непріятельскій корабль былъ быстре на ходу, онъ ршился вдругъ убавить парусовъ и дать себя обогнать.

Дйствительно, въ дыму выстрловъ Англичане не замтили нашего маневра и чрезъ нсколько минутъ опередили насъ. Очутясь позади своихъ преслдователей, капитанъ хотлъ сцпиться съ ними на абордажъ, но сдланный для этой цли маневръ не удался — и оба корабля могли только осыпать другъ друга ружейными выстрлами.

Съ этой минуты ожесточеніе на обоихъ судахъ дошло до высшей степени. Никто ничего не видлъ, не слышалъ, везд дымъ и огонь. Вс въ какомъ-то чаду, по палуб потекли ручьи крови, пораженные люди безпрестанно падали, и никто ужь не обращалъ на это вниманія.

Одинъ Лермитъ, сохранявшій хладнокровіе, стоялъ у грот-мачты и повторялъ приказаніе стрлять только двойными-цпными ядрами.

Цлый часъ продолжалось это обоюдное изступленіе. Лермитъ, слдившій за дйствіемъ своихъ выстрловъ, вдругъ приказалъ объявить экипажу, что побда склоняется на нашу сторону, потому-что непріятельскій корабль, на пространств десяти футовъ, видимо получилъ боле пятидесяти ядеръ близь самой ватер-линіи.

Вскор Англичане замтили свое опасное положеніе. Половина экипажа бросилась чинить эти поврежденія, но всякій работникъ при появленіи длался мишенью, осыпаемою нашими выстрлами. Воздухъ огласился нашими побдными криками. Еще нсколько минутъ упорства со стороны Англичанъ — и потопленіе ихъ было неизбжно. Мы надялись, что національная гордость ихъ не дозволитъ имъ бжать отъ слабйшаго противника, во ошиблись.

‘Юпитеръ’ (такъ назывался нашъ 64-хъ пушечный противникъ) распустилъ вс паруса и пустился уходить отъ насъ. Это была грустная для насъ минута. Мы были избиты и не могли преслдовать его.

— Лейтенантъ Граффенъ! вскричалъ Лермитъ: — прекратить пальбу! Мы продолжаемъ крейсировать попрежнему.

— Какъ, капитанъ! мы не преслдуемъ непріятеля?..

— Безъ вопросовъ! Исполняйте приказаніе.

Лейтенантъ поклонился молча, слеза блеснула въ глазахъ его, но дисциплина повелвала — и приказъ былъ выполненъ.

Потери наши были жестоки, но насъ утшала мысль, что 64-хъ пушечный корабль бжалъ отъ насъ. Конечно, весь экипажъ лучше бы желалъ возвратиться теперь въ какую-нибудь гавань, но какъ, по инструкціямъ, даннымъ капитану, фрегатъ нашъ долженъ былъ крейсировать до-нельзя, то мы и должны были оставаться въ мор, несмотря на бури, на поврежденія въ корабл, на недостаточное число экипажа и на болзни, распространившіяся между остальными людьми.

Это было тяжкое и печальное плаваніе. Бури измучили насъ. Цынготная болзнь похитила еще тридцать человкъ. Упадокъ духа былъ всеобщій. Но по инструкціямъ должны мы были не прежде 30 октября распечатать предписаніе министра о дальнйшемъ нашемъ назначеніи.

Желанный день насталъ — и, ко всеобщей радости, мы пошли въ Иль-де-Франсъ.

V.

Наше плаваніе къ Иль-де-Франсу было продолжительно. Насъ застигли нестерпимые жары и штили. У насъ оказался недостатокъ воды. Къ страданіямъ болзней и голода прибавилась жажда. Я былъ одинъ изъ счастливйшихъ во всемъ экипаж, потому-что корпусъ офицеровъ, поручивъ мн написать сраженіе въ бухт Лагоа и съ ‘Юпитеромъ’, снабжалъ меня изобильно водою, которую каждый офицеръ отдавалъ мн изъ своей порціи.

Въ недлю окончилъ я свои рисунки и представилъ ихъ. Вс были чрезвычайно-довольны. Двадцать лтъ спустя, когда Лермить былъ ужь вице-адмираломъ и барономъ, онъ за обдомъ у меня съ удовольствіемъ вспоминалъ объ этихъ рисункахъ.

10-го декабря увидли мы наконецъ обтованный берегъ… но, увы! судьба ршилась до конца преслдовать насъ. Едва мы направили путь къ большой гавани, какъ вдругъ изъ-за восточнаго берега показались два корабля. Вс подзорныя трубы устремились на нихъ, и мы вскор убдились, что это были два англійскіе корабля, которые тотчасъ же пустились наперерзъ, чтобъ не допустить насъ до берега

Около полудня убдились мы, что англійскіе корабли гораздо-быстре насъ на ходу. Лермитъ приказалъ тогда направить путь по узкому каналу, идущему между берегомъ и скалою Куан-де-Меръ. По немъ рдко пускались корабли, но положеніе наше было таково, что надо было на все ршиться.

Радостный крикъ всего экипажа привтствовалъ удачную попытку, позволившую намъ опередить Англичанъ на три мили. Еще два часа попутнаго втра — и мы стали бы подъ пушками фортовъ. Вдругъ втеръ упалъ и фрегатъ нашъ остановился, только начавшійся приливъ тихо влекъ насъ къ берегу.

Одна радость утшила насъ вскор въ нашемъ положеніи. Мы увидли, что штиль коснулся и той полосы, гд шли англійскіе корабли. Теперь мы уврены были, что на-время избавились отъ нихъ. Но это положеніе не могло быть продолжительно: приливъ видимо угрожалъ разбить насъ о береговые рифы. Надобно было выбраться въ море. Подулъ втерокъ, мы воспользовались имъ, подняли паруса и проплыли небольшое разстояніе, приблизившее насъ къ гавани Св. Лудовика. Вдругъ корабль нашъ ощутилъ сильный ударъ и остановился. Мы были на мели, погибель была неизбжна.

Лермитъ собралъ вокругъ себя офицеровъ.

— Господа! сказалъ онъ имъ:— мы длали все возможное для своего спасенія. Судьба неблагопріятствуетъ намъ. Положеніе наше самое критическое. Надобно извлечь изъ него все, что можно, если не для спасенія, то для чести и славы Франціи. Надобно поставить фрегатъ такъ, чтобъ мы могли отвчать нашимъ огнемъ на непріятельское нападеніе.

Въ эту минуту прибыла съ берега шлюбка. Адмиралъ Серсей прислалъ узнать у капитана, какую помощь можетъ онъ ему подать.

— У меня во всемъ недостатокъ, отвчалъ Лермитъ.— Но я прошу, чтобъ съ фрегата тотчасъ же свезли всхъ больныхъ и раненныхъ и прислали мн какъ-можно-больше артиллеристовъ, свжей воды и състныхъ припасовъ. Мы спастись не можемъ, но даромъ не достанемся въ руки Англичанамъ.

Посл этого началась на фрегат дятельная работа. Срубили мачты, сбросили лишнія пушки, бочки, и спущенныя лодки потянули фрегатъ, чтобъ поставить его бортомъ къ непріятелю. Все это исполнено было съ успхомъ.

Но едва успли мы приготовиться, какъ ужь непріятельскіе выстрлы доказали намъ, что сраженіе начинается.

— Г. Гарнере, сказалъ мн капитанъ: — вотъ и для васъ работа. Замчайте вс эпизоды битвы и передайте ихъ потомству своимъ искусствомъ.

Огонь начался въ три часа. Съ подкрпленіемъ, полученнымъ нами съ берега, было у насъ до двухсотъ человкъ экипажа. Лодки ходили безпрестанно между кораблемъ и берегомъ для отвоза раненныхъ. Адмиралъ Серсей вздумалъ-было устроить наскоро береговую батарею и открылъ огонь, но съ первыхъ же выстрловъ убдился, что ядра не долетаютъ до непріятельскихъ судовъ.

Закипла самая отчаянная битва. Восемьдесятъ непріятельскихъ орудій было направлено на насъ. Мы отвчали изъ двадцати-трехъ, но Лермитъ ршился сражаться до послдняго человка.

Два часа продолжалась ужасная канонада. Несмотря на неравенство силъ, наши выстрлы были самые меткіе и удачные. Два раза Англичане прекращали огонь и, казалось, совтовались, продолжать ли имъ бой, который при успх дастъ имъ самый незначущій результатъ, а при пораженіи покроетъ ихъ стыдомъ.

Новое несчастіе довершило вашу погибель — корабль нашъ упалъ на бокъ.

Въ этомъ положеніи нельзя было продолжать сражаться. Лермитъ приказалъ тотчасъ же всему экипажу переправиться на лодкахъ на берегъ.

Офицеры молча исполнили это приказаніе, но сами остались при немъ.

— Мы хотимъ раздлить участь корабля! отвчали они.

— Но я, господа, сейчасъ подожгу фрегатъ.

— Прекрасно, капитанъ! Тогда мы раздлимъ вашу судьбу.

— Такъ и быть, оставайтесь. Вы достойны этой чести.

До этой минуты видли мы въ Лермит истиннаго героя. Мы и не подозрвали, что онъ давно ужъ былъ одержимъ жестокою болзнью, убивающею въ тропическихъ странахъ, а именно, нервическою лихорадкою. Непостижимая сила воли побждала до-сихъ-поръ тлесныя страданія, но теперь, когда судьба корабля и экипажц была ршена, онъ вдругъ упалъ безъ чувствъ, съ сильнйшими нервическими спазмами. Совтъ офицеровъ тотчасъ же ршилъ отвезти его на берегъ,, но для этого надобно было подвезти лодку къ той сторон, которая была подъ выстрлами, и едва она явилась, какъ картечный залпъ пустилъ ее ко дну. Одинъ офицеръ былъ при этомъ смертельно раненъ.

Въ эту минуту огонь Англичанъ прекратился, и мы увидли большую лодку, идущую къ нашему фрегату. Оставаясь до-тхъ-поръ, вмст съ прочими офицерами, при капитан, я понялъ, что плнъ мой нисколько не поможетъ ему, и бросился въ кучу убитыхъ матросовъ, лежавшихъ вблизи.

Англійскій офицеръ, присланный для того, чтобъ взять всхъ въ плнъ, снялъ шляпу и, съ почтеніемъ поклонясь капитану, который уже опомнился и всталъ, объявилъ ему, что присланъ для исполненія его приказаній.

Это великодушіе тронуло Лермита. Онъ сказалъ, что готовъ слдовать за Англичаниномъ.

Поддерживаемый и своими и англійскими офицерами, онъ сошелъ въ англійскій куттеръ, бросивъ прощальный взглядъ на свой фрегатъ.

Посл узнали мы, что адмиралъ Пелью (Pelew), впослдствіи лордъ Эксмоутъ, поднялъ на обоихъ 74-хъ пушечныхъ корабляхъ своихъ Французскій флагъ въ честь Лермита. Его подняли на корабль въ креслахъ, и когда онъ сталъ на палубу, адмиралъ подошелъ къ нему и сказалъ:

— Капитанъ! позвольте мн пожать вашу руку, какъ храбрйшему изъ всхъ воиновъ въ свт.

Лермитъ молча поклонился ему и подалъ свою шпагу.

— Принимаю ее, на память о вашихъ геройскихъ подвигахъ, и никогда съ нею не разстанусь, отвчалъ англійскій адмиралъ.— Примите вмсто нея мою шпагу и сохраните ее въ знакъ глубочайшаго моего къ вамъ уваженія.

Посл этого подалъ онъ ему руку и, прося опереться на него, повелъ Лермита въ свою каюту.

Я же, какъ-скоро англійскій куттеръ отчалилъ отъ фрегата, скинулъ куртку, башмаки, и бросился вплавь къ берегу. Я хорошо плавалъ и не боялся усталости, но мысль объ акулахъ пугала меня. По счастью, на половин пути встртилъ я лодку, хавшую еще разъ къ фрегату собирать раненныхъ, и меня посадили въ нее.

Когда я сошелъ на берегъ, меня окружили съ почестями, которыхъ я, конечно, не заслуживалъ. Вс предлагали мн свои услуги, деньги, домъ. Мн очень-трудно было выбрать, какъ вдругъ явился г. Монтолонъ, съ которымъ я еще прежде познакомился чрезъ капитана Суше. Онъ прибжалъ ко мн съ отверстыми объятіями и увелъ меня къ себ.

Отдохнувъ и переодвшись, я долженъ былъ разсказать весь ходъ сраженія.. Собраніе было многочисленное, и разсказъ мой живо тронулъ всхъ. Вдругъ вс замолчали, и на всхъ лицахъ выразилось неудовольствіе.

Вошелъ англійскій офицеръ. Оглянувшись, онъ догадался, въ чемъ дло, и, подойдя къ хозяину, сказалъ:

— Я слышалъ, что у васъ остановился одинъ изъ храбрецовъ, участвовавшихъ въ битв фрегата ‘Провзъ’. Сдлайте милость, представьте меня ему.

Монтолонъ подвелъ его ко мн.

— Рекомендую вамъ, г. Гарнере, англійскаго лейтенанта Грина.

Мы молча поклонились другъ-другу, но Гринъ обратился потомъ ко мн:

— Кажется, я вошелъ въ ту минуту, какъ вы разсказывали о сегодняшнемъ сраженіи. Я увренъ, что приходъ мой не остановитъ этого разсказа. Хотя Франція и Англія воюютъ между собою, но, конечно, ни одна не завидуетъ другой въ военной слав. Мужество капитана Лермита, оказанное сегодня, такъ блистательно и славно, что моя народная гордость нисколько не оскорбится описаніемъ его подвиговъ. Я не только Англичанинъ, но и воинъ: подвиги всякой націи всегда пріятно отзываются въ моемъ сердц.

Всъ были довольны этими словами, и я продолжалъ свой разсказъ. Когда я кончилъ его, Гринъ опять обратился ко мн:

— А вдь мы ужь имли честь съ вами встрчаться, сказалъ онъ:— помните ли, въ сраженіи въ бухт Лагоа?

— Какъ! вы были тамъ?

— Нтъ, я отправился наканун. Вы помните гальйотъ, прошедшій мимо васъ… Это былъ я, посланный къ Мысу Доброй Надежды, чтобъ увдомить нашу эскадру о вашемъ появленіи и дерзкомъ нападеніи. Я привелъ оттуда противъ васъ ‘Юпитера’, и, признаюсь, тамъ боялись только, что вы уйдете отъ его преслдованія. Оказалось, что ‘Юпитеру’ пришлось уходить отъ насъ. Онъ воротился весь избитый и едва не пошелъ ко дну. Имя Лермита прославилось уже и тогда между нами.

— Позвольте, однако, узнать, какимъ образомъ вы на Иль-де-Франс?

— Осматривая берегъ въ лодк, я былъ захваченъ въ плнъ, и теперь пользуюсь свободою на честномъ слов.

Боле недли стояли англійскіе корабли въ виду острова, и всякій день отправлялась туда лодка изъ города, чтобъ узнать о здоровьи Лермита. Предлагали составить большую сумму по подписк, чтобъ выкупить его, но англійскій адмиралъ отвергъ всякое предложеніе объ этомъ.

Чрезъ недлю адмиралъ доставилъ острову самый неожиданный и радостной сюрпризъ. Подъ парламентерскимъ флагомъ и при салютаціи съ кораблей, отправилъ онъ въ лодк на берегъ капитана Лермита и безусловно возвратилъ ему свободу. Это былъ невыразимый праздникъ для всхъ жителей. Съ нимъ вмст возвращены были и три офицера. Два по жребію остались въ плну, для доказательства истребленія фрегата ‘Прензъ’.

Я тотчасъ же явился къ капитану, и онъ меня принялъ самымъ дружескимъ образомъ. Я одинъ оставался до конца на фрегат, и это много значило въ глазахъ его. А какъ онъ согласился перехать на нсколько дней въ загородный домъ Монтолона, для поправленія здоровья, то и меня пригласилъ туда же. Разумется, я съ восторгомъ послдовалъ за нимъ.

Мн дали верховую лошадь, а Лермитъ съ хозяиномъ отправились въ карет.

Я былъ плохой здокъ. Недозжая до загороднаго дома, близь одной плантаціи сахарнаго тростника, лошадь бросилась въ сторону, а я полетлъ на землю.

Не усплъ я встать, какъ кто-то ударилъ меня по плечу.

VI.

Какъ изобразить мое удивленіе! Это былъ Керно.

Мы обнялись, какъ родные братья.

— Какимъ образомъ ты здсь? спросилъ л.

— Вотъ глупый вопросъ! сказалъ онъ со смхомъ.— Оттого я здсь, что не въ другомъ мст. Вдь земля кругла. Какъ же не встртиться матросамъ, которые мряютъ ее со всхъ сторонъ? Ты, Луи, выросъ, но, сколько замчаю, не поумнлъ. Вотъ что значить быть безъ меня.

— Да, я безпрестанно вспоминалъ о теб, Керно.

— А я-то! особливо, когда узналъ, что вы дрались, какъ молодцы, на фрегат ‘Прензъ’.

— Ну, что же ты все это время длалъ?

— Да глупости, мой милый. Помнишь ли маленькую Глорію. Она меня упросила увезти ее отъ этого Переса. Почему же не доставить ей этого удовольствія? Пересъ подурачился: опять хотлъ меня пырнуть можемъ, но я его опять урезонилъ… Ну, да посл все разскажу. А ты какъ это вздумалъ объзжать дикихъ лошадей? Ты зачмъ здсь?

— Я приглашенъ въ загородный домъ гостить у Монтолона, гд теперь живетъ и капитанъ нашъ, Лермитъ.

— Лермитъ? вскричалъ Керно съ сильнымъ волненіемъ.— Увренъ ли ты въ этомъ?

— Вотъ прекрасно! Мы даже вмст хали сюда. Да вотъ эта проклятая лошадь… Но, что съ тобою? ты въ такомъ волненіи…

Вмсто отвта, Керно взлзъ, какъ векша, на дерево и внимательно осмотрлъ вокругъ все поле сахарнаго тростника.

— Нтъ! не видать благо кафтана, сказалъ онъ, соскочивъ на землю, и во взорахъ его видно было уныніе.

— Какого благо кафтана? говори скоре.

— Эхъ! долго разсказывать… А впрочемъ, насъ теперь двое… тмъ, лучше.

— Разумется, лучше, только говори въ чемъ дло.

Еще разъ осмотрлъ Керно все поле и, повидимому, безъ малйшаго успха. Потомъ слъ на землю и сказалъ:

— Во первыхъ, чтобъ ты зналъ, зачмъ я у Монтолона, я просто скажу теб, что влюбленъ въ одну мулатку, которая у него живетъ… Что за женщина, Луи!.. Мы оба были бы не въ состояніи обхватить, ее. Врныхъ триста фунтовъ.

— Врю. Чти жь дале?

— А вотъ видишь… Сегодня поутру заходилъ я въ ея хижину… Поговоривъ съ нею, пошли мы гулять по полю и услись въ сахарномъ тростник… Вдругъ, я вижу, кто-то въ матросскомъ плать вышелъ тоже изъ тростника и боязливо оглядывается кругомъ… Видя, что никого нтъ — насъ съ мулаткою нельзя было видть — онъ засвисталъ. На этотъ свистъ вышелъ какой-то страшный Негръ и тотчасъ же подбжалъ къ нему.— ‘Ну, что, Спиціонъ’ сказалъ матросъ Негру поанглійски: ‘вотъ аракъ, вотъ деньги. Сдлаешь ли ты, что. я теб говорилъ?’ Негръ схватилъ бутылку, залпомъ выпилъ половину и обтерся рукавомъ. Врно, онъ служить въ дом Монтолона…

— Все-равно. Что же дальше?

— А то, что Негръ отвчалъ на своемъ ломаномъ язык: ‘Я готовъ: Лермитъ пріхалъ, онъ и останется… двадцать золотыхъ монетъ мои…’ — ‘А! канальи!’ закричалъ я, и вскочилъ — ‘Вы затваете недоброе! Вотъ я васъ!..’ Тутъ-было я хотлъ броситься на Сципіона, вовсе необращая вниманія, что Инглишъ вынулъ пистолетъ… Но, какъ бы ты думалъ! Моя Дульцинея вдругъ вцпилась въ меня и закричала: ‘Нтъ! не тронь Сципіона: это мой братъ!’ И какая дьявольская сила! Я едва могъ отдлаться отъ нея тремя пинками, но когда она свалилась отъ послдняго, ни Сципіона, ни Инглиша не было.

— Ну, что жь ты изъ этого заключаешь?

— Да плохо, Луи. На Иль-де-Франс бездна англійскихъ шпіоновъ….

— Все такъ, но какая же опасность, по-твоему, угрожаетъ капитану?

— То то и худо, что не знаю. Еслибъ зналъ, такъ опасности не было бы. Чувствую только, что храброму Лермиту здсь несдобровать. Англичане дерутся благородно, и адмиралъ возвратилъ Лермиту свободу. Но торгаши ихъ боятся всякаго храбреца, потому-что торговля ихъ можетъ пострадать отъ этого. Поврь, кто-нибудь затялъ тутъ дурное.

— Ты правь, Лермитъ теперь самый опасный непріятель въ Ост-Индскихъ водахъ.

— Такъ, чтобъ сбыть съ рукъ такого человка… понимаешь…

— Понимаю, но не врю.

— Молодъ, неопытенъ! Нашего брата нескоро проведутъ. Тайное свиданіе… Инглишъ даетъ денегъ Негру… этотъ общаетъ, что Лермитъ не выдетъ отсюда…

Я не далъ договорить ему, потащилъ его съ собою къ Монтолону, и все пересказалъ ему наедин.

Монтолонъ задумался, но старался успокоить меня. Онъ позвалъ Сципіона.

— Тотъ ли это человкъ? спросилъ онъ у Керно.

— Тотъ самый.

— Говори правду, Сципіонъ. За ложь ты будешь жестоко наказанъ. Съ какимъ Англичаниномъ разговаривалъ ты у сахарнаго тростника?

— Это не Англичанинъ, масса, это Французъ.

— И ты не лжешь?

— Зачмъ мн лгать! Что я выиграю?

— А за что онъ теб общалъ двадцать золотыхъ монетъ?

— Онъ портной, онъ хочетъ продать новое платье капитану Лермиту, и если капитанъ купить, портной общалъ мн одну монету.

— Что жь ты отвчалъ?

— Я сказалъ, что Лермитъ боленъ и долго не выйдетъ отсюда, что портной можетъ продать платье — и монета будетъ моя.

— А что жь потомъ было?

— Этотъ (указывая на Керно) былъ въ тростник. Онъ выскочилъ и хотлъ бить меня… я убжалъ, и портной убжалъ — вотъ и все.

И я, и Монтолонъ поврили этому разсказу. Монтолонъ прибавилъ:

— Если портной этотъ воротится, приведи его ко мн.

— Слушаю, масса.— Онъ принесетъ платье.

Когда Негръ ушелъ, Монтолонъ спросилъ нашего мннія. Керно настаивалъ въ существованіи заговора, но какъ ни я, ни Монтолонъ не врили этому, то Керно хотлъ съ неудовольствіемъ уйдти. Монтолонъ остановилъ его.

— Останься у меня, сказалъ онъ: — на все время прибыванія капитана и г-на Гарнере. Вамъ, я думаю, есть что пересказать другъ-другу.

— И то правда! отвчалъ Керно.— Я лучше останусь, а тамъ увидимъ.

На другой день мы вс обдали вмст. Я опять разсказывалъ о всхъ сраженіяхъ Фрегата ‘Прензъ’, какъ вдругъ, за десертомъ, капитанъ поблднлъ и ухватился за столъ Вс бросились къ нему, а хозяинъ спшилъ послать за докторомъ.

По-счастью, онъ былъ близко и сейчасъ явился. Взглянувъ на больнаго и пощупавъ пульсъ его, онъ хладнокровно сказалъ:

— Вы отравлены, и врно Негромъ. Я знаю этотъ ядъ. Здсь часто бываютъ такіе случаи, и вс врачи носятъ всегда съ собою противоядіе. Будьте спокойны, выпейте это — и вы спасены.

— Помилуйте, докторъ, слабымъ голосомъ отвчалъ Лермитъ, выпивъ поданную ему склянку:— у меня нтъ ни одного непріятеля.

— Есть завистники, сказалъ грубый голосъ входящаго Керно: — которые подкупаютъ не людей, а вотъ такихъ безобразныхъ животныхъ…

При этомъ онъ ударомъ кулака по голов повалилъ Сципіона, тихо прокрадывавшагося изъ комнаты.

Лермита перенесли въ спальню, и докторъ не отходилъ отъ него, отвчая за жизнь его.

Сципіона бросили въ домашнюю тюрьму, гд часто запирали ослушныхъ невольниковъ, и приставили къ дверямъ часоваго.

Всю ночь Лермитъ жестоко страдалъ, только подъ утро онъ уснулъ, Я воспользовался этою минутою, чтобъ тоже отдохнуть, какъ вдругъ увидлъ Керно, едва переступавшаго отъ слабости.

Я бросился къ нему и подхватилъ въ свои объятія.

— А! это ты, Луи? Спасибо! На груди молодаго друга легко будетъ умереть…

— Что съ тобою, Керно?

— Пустяки… нашъ Инглишъ угостилъ меня свинцовымъ оршкомъ, а желудокъ не варитъ этого кушанья…

— Гд, какой Англичанинъ?.. вскричалъ я.

— О, не безпокойся… я не остался въ долгу, я ему немножко раскроилъ черепъ. Мы сочлись… Я однако усталъ… посади меня.

Я исполнилъ его желаніе и хотлъ бжать за докторомъ.

— Нтъ, Луи, не трудись: противъ пули нтъ противоядія. Кланяйся капитану… Скажи, что онъ отмщенъ рукою матроса… Да гд же ты?.. я что-то худо вижу… А хотлось что-то разсказать теб… да вотъ…

Посл нсколькихъ несвязныхъ словъ, онъ глубоко вздохнулъ и умеръ на моихъ рукахъ.

Я былъ въ совершенномъ отчаяніи, и спшилъ все разсказать Монтолону. Дйствительно, трупъ убійцы Керно лежалъ у сахарнаго тростника. Но еще странне было то, что Сципіонъ тоже быль найденъ въ тюрьм мертвымъ. Въ рук его была еще бутылка араку, которую онъ недопилъ и которую ему, врно, подали въ окно Докторъ разложилъ остатокъ арака и нашелъ въ немъ сильный ядъ.

Дв недли Лермитъ былъ въ опасности, потому-что дйствіе яда присоединилось къ нервической лихорадк, и только искусство врача и крпкая натура могли спасти его.

По выздоровленіи, возвратился онъ въ городъ и былъ принятъ тамъ съ торжествомъ.

Обо мн имлъ онъ самую отеческую заботливость и рекомендовалъ меня губернатору колоніи, генералу Малартику, который принималъ меня, какъ домашняго человка.

VI.

Однажды капитанъ Лермитъ позвалъ меня къ себ и сказалъ:

— Молодому человку нужна дятельность. Я намренъ вскор послать васъ въ море.

Я съ восторгомъ благодарилъ его.

— И вы отправитесь въ званіи лейтенанта.

Я остолбенлъ.

— Да, лейтенанта, продолжалъ онъ: — по, разумется, на купеческомъ корабл. Вы будете на немъ младшимъ офицеромъ. Въ ваши лта этого, право, достаточно. Скажите мн: слышали ли вы о бомбетокской королев?

— Часто слышалъ, отвчалъ я.— Владнія ея находятся на западномъ берегу Мадагаскара. Но въ разсказахъ объ этой стран такъ много загадочнаго…

— Вы въ этомъ удостовритесь на дл. Негоціанты Иль-де-Франса сложились, чтобъ отправить туда на свой счетъ корабль. Посольство ихъ состоитъ въ заключеніи, если можно, съ королевою коммерческаго трактата. Здшній губернаторъ, зная всю выгоду, которая можетъ произойдти для колоніи отъ этой экспедиціи, согласился, отъ имени правительства, участвовать въ ней, и предоставилъ себ выборъ офицеровъ. Поэтому случаю я и могу располагать однимъ лейтенантскимъ мстомъ. Отправьтесь же сейчасъ къ новому вашему капитану, г. Кузиньеру.

Трудно выразить всю мою радость. Таинственность страны увеличивала мой восторгъ. Я побжалъ къ капитану Кузиньеру, который только-что сбирался завтракать. Онъ меня принудилъ остаться у него, и я нашелъ въ немъ человка добраго и откровеннаго.

— Вы напрасно такъ радуетесь этой экспедиціи, сказалъ онъ мн.— Хотя перездъ не далекъ, но опасенъ, потому-что мы должны войдти въ Мозамбикскій Каналъ. Самая непріятная вещь, впрочемъ, это — бомбетокскій климатъ: въ два часа сильнйшій магрось исключается изъ списковъ. Солнечные удары тамъ сильне пули. Отъ пули вылечиваются, а отъ солнечнаго удара никогда. Кто спасается отъ нихъ, подвергается дйствію ночной холодной росы. Бьюсь объ закладъ, что мы привеземъ назадъ половину экипажа слпымъ. Ввечеру человкъ ложится спать и закрываетъ глаза, поутру онъ ужь не можетъ раскрыть ихъ. Впрочемъ, все это мелочныя непріятности, которыя, конечно, не должны останавливать васъ. Вы мн нравитесь. О васъ хлопочетъ капитанъ Лермитъ, а это лучшая рекомендація. Вы ужь успли нсколько разъ подраться съ Англичанами, а такихъ людей мн и надобно. Намъ врно придется посчитаться съ Мадагаскарцами.

— Благодарю васъ за доброе мнніе обо мн. Постараюсь оправдать его.

— А я вамъ дамъ случай къ этому. Васъ-то именно и хочу я отправить посломъ къ этой королев.

— Я не умю выразить вамъ моей благодарности, капитанъ…

— Напрасно. При этомъ посольств мысль моя совершенно не въ вашу пользу. Видите ли, насъ на корабл ‘Матюрин’ будетъ трое офицеровъ. Вы, я полагаю, будете слабйшій изъ насъ въ знаніи мореходства, такъ если въ посольств этомъ долженъ кто-нибудь погибнуть, пусть лучше тотъ офицеръ, который не такъ нуженъ для возвратнаго пути.

— Вы совершенно-правы, капитанъ.— Мое дло стараться быть чмъ-нибудь вамъ полезнымъ.

Недлю спустя, я простился съ моимъ добрымъ покровителемъ, Лермитомъ. Онъ, при прощаньи, пожалъ мн руку и сказалъ: ‘до свиданья!’

По странной судьб, вс сказанныя мн до свиданья не исполнились, я увидлся съ Лермитомъ ужь двадцать лтъ спустя, а именно посл двнадцатилтнихъ морскихъ плаваній и восьми лтъ заключенія на англійскихъ понтонахъ.

Отъздъ нашъ составлялъ замчательное событіе для Иль-де-Франса. Разсказы о бомбетокской королев были наполнены такими чудесами, что всякій любопытствовалъ узнать наконецъ разгадку разсказовъ.

‘Матюринъ’ былъ хорошій, прочный корабль, быстрый на ходу и удобный къ поворотамъ. Втеръ благопріятствовалъ намъ вовсю дорогу, и посл непродолжительнаго плаванія бросили мы якорь въ обширной Бомбетокской Губ, передъ небольшою Мазангайскою Деревнею.

По устройству домовъ, видно было, что жители этой деревни арабскаго племени. Повсюду вокругъ видна была самая роскошная растительность. Я съ удовольствіемъ разсматривалъ эту картину, какъ вдругъ замтили мы дущую къ мамъ съ берега лодку.

— А, вотъ дутъ и туземныя власти! сказалъ капитанъ.— Надобно принять ихъ какъ-можно ласкове. Юнга! подай дв бутылки араку.

Лодка пристала къ ‘Матюрину’. Изъ нея вышли человкъ пятнадцать, между которыми всего-любо пытне были два главныя лица: первое — человкъ лтъ сорока, смуглаго цвта, одтый въ двухъ передникахъ — одинъ посреди тла, другой на голов. Второе лицо было самое любопытное. Это былъ человкъ чрезвычайно-высокаго роста, чрезвычайно-худощавый и съ крошечною головою. Одежда его представляла цлый курсъ исторіи. На немъ, вмст съ туземнымъ передникомъ, былъ шелковый кафтанъ временъ Лудовика XV, на голов треугольная шляпа съ султаномъ. Голыя ноги его вооружены были золотыми шпорами. Онъ подошелъ къ капитану Кузиньеру и на дурномъ французскомъ язык сказалъ ему:

— Капитанъ, я португальскій дворянинъ Кавальйо.

Какъ ни страненъ былъ французскій языкъ г. Кавальйо, мы рады были, что онъ можетъ намъ служить переводчикомъ.

— Честь имю представить вамъ, продолжалъ Португалецъ, кланяясь еще ниже: — одного изъ первыхъ сановниковъ бомбетокской королевы. Онъ намстникъ въ Мазанга.

— Въ-такомъ-случа, отвчалъ капитанъ: — мой долгъ засвидтельствовать ему мое почтеніе, и, подойдя къ намстнику, онъ подалъ ему приготовленную бутылку араку.

— Не угодно ли? спросилъ онъ намстника.

Тотъ, какъ-будто ясно понимая пофранцузски, схватилъ бутылку и началъ пить съ жадностью.

— Г. капитанъ, жалобно сказалъ Португалецъ:— вдь и у меня сильная жажда.

— А у меня есть еще бутылка, отвчалъ капитанъ — и подалъ ее Португальцу.

Выпивъ каждый по бутылк, оба постителя отправились въ каюту. Португалецъ попросилъ етце араку, но капитанъ сказалъ, что напоить его до-нельзя, только прежде обязанъ онъ сообщить ему вс нужныя свднія.

— Нечего длать! отвчалъ Кавальйо — спрашивайте, только дайте покуда еще бутылку намстнику: онъ сердится, когда его не угощаютъ.

— Далеко ли отъ Мазайгайской Деревни до бомбетокской столицы? спросилъ капитанъ.

— Около восьмидесяти миль.

— Если я отправлю туда посольство, подвергнется ли оно опасности?

— На пути въ столицу — никакой, по на обратномъ пути — очень можетъ быть.

— Почему же на обратномъ?

— Потому-что, если вы не сойдетесь, можетъ-быть, съ королевою, подданные захотятъ вамъ отмстить. Впрочемъ, послушайте — если вы угостите меня, я вамъ дамъ хорошій совтъ.

— Согласенъ, говорите.

— Потребуйте отъ намстника почетнаго конвоя, при которомъ и я бы участвовалъ. Такимъ-образомъ вы можете быть уврены, что васъ хорошо прійметъ королева.

На другое утро, посл угощенія, мы разбудили намстника и переводчика. Намстникъ исполнилъ наше требованіе и совтовалъ намъ запастись хорошими подарками для королевы.

— Я же, прибавилъ онъ: — буду доволенъ однимъ ружьемъ и боченкомъ араку.

Выбравъ двухъ надежныхъ матросовъ, вооруженныхъ съ ногъ до головы, я отправился въ это опасное посольство, снабженный всми нужными подарками.

Въ полдень, при попутномъ втр, сли мы въ лодку намстника, который взялся провожать насъ и остаться до нашего возвращенія, съ тмъ только, чтобъ его во все это время угощали аракомъ. Мы охотно согласились, потому-что онъ служилъ намъ аманатомъ въ случа измны.

Выйдя на берегъ на другой оконечности бухты, мы вступили въ какую-то деревню, жители которой бжали, увидя насъ. Изъ деревни этой прошли мы песчаное поле въ три мили и дошли до другой деревни, которую переводчикъ назвалъ столицею другаго вице королевства, котораго правитель выступилъ къ намъ на встрчу.

Переводчикъ объяснилъ ему, что я посолъ великаго короля Французовъ, и правитель пригласилъ меня тотчасъ же къ себ.

Онъ жилъ въ полуразвалившейся хижин и обдъ его быль очень плохъ, но супруга его была премилая Амбулама {Амбуламы, неизвстное племя внутри Мадагаскара, похожее на Европейцевъ.}, которая тотчасъ же начала мн оказывать всевозможные знаки расположенія.

Посл обда новый вице король далъ мн лодку съ гребцами для дальнйшаго пути. Мы похали по прекрасной бухт, окруженной горами и роскошною растительностью. Около нашей лодки показались кайманы. Я-было хотлъ застрлить ближайшаго изъ нихъ, но Кавально остановилъ меня, объявя, что я вооружу этимъ поступкомъ всхъ жителей противъ себя, потому-что кайманы почитаются здсь священными.

Вскор я удостоврился въ этомъ чудовищномъ поклоненіи. Настала ночь, и мы вдругъ остановились.

— Что это значитъ? спросилъ я: — почему мы не демъ дальше?

— Чтобъ не мшать кайманамъ выйдти на берегъ и състь преступниковъ. Видите ли вдали эти огоньки: это горшки со смолою, горящіе на головахъ осужденныхъ на казнь. Огни эти вызываютъ каймановъ на берегъ. Они ужь привыкли къ этому ежедневному угощенію, всегда являются на пригласительный огонь и аппетитно кушаютъ выставленныхъ имъ людей.

— Ну, а если кто освободитъ несчастнаго? спросилъ я.

— Тотъ подвергнется его участи, отвчалъ Португалецъ.

Дйствительно, толпа каймановъ подплыла къ берегу, и мы вскор увидли, что они съ своею жертвою и съ горящимъ горшкомъ исчезли въ волнахъ.

— Теперь кончено! сказалъ Португалецъ:— мы можемъ хать.

— И у васъ часто кормятъ каймановъ людьми?

— Теперь не такъ часто. Сперва почти всякій день находили преступниковъ для этого зрлища, но съ-тхъ-поръ, какъ у насъ стали покупать невольниковъ, мы сочли, что лучше получать отъ блыхъ порохъ и аракъ, нежели кормить каймановъ. Теперь стараются, напротивъ-того, увеличивать число лицъ, продаваемыхъ въ неволю. Теперь всякій провинившійся подвергается испытанію крови.

— Что это за испытаніе?

— Всовываютъ ему въ руку колючій кактусъ: если кровь пойдетъ, онъ признанъ невиннымъ, если не пойдетъ, его продаютъ въ неволю.

— Да, кажется, всегда кровь пойдетъ.

— Извините, это зависитъ отъ искусства испытующаго. Онъ нсколько минутъ подержитъ руки подсудимаго кверху, а кактусовыя иглы всовываетъ потихоньку: ни капли крови не является.

Мы пристали къ берегу видимой нами деревни, начальникъ которой принялъ насъ къ себ въ домъ и угостилъ хорошимъ ужиномъ, за что я ему подарилъ бутылку араку. Это привело его въ величайшій восторгъ.

Поутру мы продолжали путь, по ужь сухимъ путемъ. Это было мучительное путешествіе: солнце жгло насъ немилосердо, москиты зали насъ, муравьи истатуировали все наше тло.

По дорог указалъ намъ Кавальйо на дерево равинесара. котораго вкусный плодъ идетъ во вс блюда. Видли мы также безхвостаго и и смирнаго медвдя.

Въ шесть часовъ вечера достигли мы наконецъ до большой деревни это была столица бомбетокской королевы.

VII.

Подойдя къ холму, на которомъ стояла деревня, провожатые наши затрубили въ рога, и толпы жителей вышли къ намъ на встрчу. Т, которые повидимому были изъ числа важныхъ лицъ, подходили къ намъ и подавали руки поанглійски.

Столица Бомбетокскаго Королевства, которую посл насъ никто, можетъ-быть, ужь не посщалъ, содержитъ въ себ до шести тысячъ жителей. Она окружена рвомъ, черезъ который лежали дв связанныя доски, въ вид подъемнаго моста. Улицы, разумется, не мощенныя, а песчаныя, и мы по нимъ дошли до площади, которая называлась Судебною. Большое зданіе изъ толстыхъ бревенъ съ крышею, покрытою пальмовыми листьями, служило для судебныхъ испытаній.

Дворецъ королевы былъ ничто иное, какъ большая хижина. Вмсто двора былъ садъ, гд принимали гостей. Къ намъ вышли на встрчу нсколько Малгашей, которые спросили у Кавальйо, что мы за люди и зачмъ пришли? Онъ униженно отвчалъ имъ, и они пошли докладывать о насъ королев.

Черезъ часъ одинъ вышедшій Малгашъ объявилъ намъ, что ввечеру королева не принимаетъ, но что мы до завтра будемъ угощаемы на ея счетъ. Насъ отвели въ одну изъ бднйшихъ хижинъ, но принесли сытный ужинъ и три кровати. А чтобъ намъ веселе было ужинать, явились танцовщицы и музыканты.

Ужинъ состоялъ изъ риса, пататовъ, мяса, дичи, рыбы, раковъ и зелени, съ масломъ, солью и равинесарою, десертъ изъ меда и банановъ. Питье состояло изъ вина, выдлываемаго изъ сахарнаго тростника, и грушеваго меда.

Присланныя намъ танцорки были очень-недурны собою. Ткань, называемая эфит-симбако, закрывала ихъ отъ средины тла до икръ, а сверхъ этого накинутъ былъ мадрасскій платокъ, на груди — родъ шелковой куртки. Волосы ихъ были искусно причесаны, руки и шея обвшены украшеніями. Вс эти танцовщицы должны были вмст съ нами ужинать.

Инструменты музыкантовъ обличаютъ первобытное состояніе музыки, дудки изъ тростника, родъ балалайки объ одной струн, гокучъ — родъ большой тыквы съ отверстіемъ, надъ которымъ протянута струна для игранія на ней смычкомъ, трубы изъ бамбука, изъ рога и раковинъ, наконецъ барабаны.

Когда ужинъ кончился, танцовщицы начали пляски. Сначала движенія ихъ были вялы и однообразны, но мало-по-малу оживились и перешли въ самыя дикія и изступленныя, которыя наконецъ до того утомили ихъ, что они бросились на рогожки.

Мы спшили подать имъ прохладительныхъ напитковъ.

— Thanu you! сказала одна.

— I tune you! прошептала другая.

— Ба! вскричалъ я, да это поанглійски. Значитъ, мы не первые Европейцы, бывшіе въ Бомбеток, Англичане предупредили насъ

— Это предосадно! сказалъ одинъ изъ моихъ матросовъ.— Но постой, я выучу ихъ другимъ словамъ.

Тутъ онъ началъ, какъ попугая, учить одну изъ красивйшихъ танцовщицъ, люблю Французовъ, ненавижу Англичанъ…

… На другое утро въ десять часовъ пришли за нами и повели насъ къ королев.

Наружность дворца общала немного и наканун. Я ожидалъ, что внутренность роскошна и великолпна. Что жь увидлъ? въ пріемной зал сушились на крючкахъ женскіе передники Вмсто стульевъ, лежали на полу связки тростника. Въ этомъ состояло все убранство залы.

Королева сидла на полу на цыновк, опираясь ногами въ каминъ. Въ рукахъ держала она трубку и курила. Ростомъ она была высока, черты лица выражали недоврчивость и корыстолюбіе. Она одта была точно такъ же, какъ наши вчерашнія танцорки.

Она взглянула на меня очень-равнодушно, выколотила пепелъ изъ трубки и что-то сказала своему царедворцу. Посредствомъ переводчика Кавальйо начался слдующій разговоръ.

— Зачмъ вы прибыли въ Бомбетокъ?

— Съ предложеніемъ отъ великаго Французскаго короля оборонительнаго и наступательнаго союза, то-есть если вамъ противъ кого-нибудь будутъ нужны войска, онъ ихъ вамъ тотчасъ же пришлетъ.

— Въ-самомъ-дл! Почему же онъ такъ заботится о моихъ длахъ? онъ вдь не знаетъ меня.

— Слава о высокихъ качествахъ вашихъ достигла и до него.

— Очень-рада. Я же никогда о немъ слыхала. Но все-равно.— А можетъ ли онъ мн черезъ четыре дня прислать пять сотъ человкъ войска?

— Вопервыхъ, королю моему нужно знать, принимаете ли вы его предложеніе. А покуда заключенъ будетъ этотъ союзъ, мы будемъ вести торговлю съ вашимъ народомъ. Пусть на первый случай нашъ корабль закупитъ на наличныя деньги товаръ у васъ безъ платы огромныхъ пошлинъ, требуемыхъ мазагейскимъ вицекоролемъ.

— Хорошо! Я предложу эти вопросы моему совту и дамъ отвтъ.

По данному знаку, вс царедворцы собрались вокругъ нея и стали разсуждать объ этомъ дл. Совтъ продолжался недолго. Посл нсколькихъ словъ, сказанныхъ королевою, мн объявили, что она отвергаетъ мои предложенія.

Я представилъ, что въ такомъ случа король мой можетъ соединиться съ врагами Бомбетона, и политическое существованіе королевства можетъ пострадать. Эта причина была вновь поводомъ къ совщаніямъ, посл которыхъ опять послдовалъ отказъ королевы. Затмъ она встала и ушла, неудостоивъ и взглянуть на меня.

По уход королевы, одинъ царедворецъ подошелъ ко мн и черезъ переводчика спросилъ: есть ли у насъ такія шелковыя матеріи, какихъ образцы онъ мн подалъ? Я видлъ, что это простая тафта, и отвчалъ, что, если угодно, я черезъ пять дней привезу товары вдвое лучше этого. Онъ поврилъ мн и сказалъ, чтобъ я привозилъ ихъ, а вмст съ тмъ привезъ и ему боченокъ араку за то, что онъ будетъ защищать мое дло.

Я согласился и вышелъ изъ дворца. Возвратясь къ своимъ вещамъ, я нашелъ уже, что сундуки наши окружены жадными толпами жителей. Я объявилъ всмъ, что черезъ пять дней опять пріду сюда съ подарками.

Въ это самое время королева прислала ма приглашеніе участвовать при казни одного солдата. Кавальйо растолковалъ мн, что приглашеніе это означаетъ большую почесть.

При этомъ Кавальйо разсказалъ мн, что преступленіе дикаря состояло въ томъ, что на послднемъ сраженіи онъ убилъ предводителя непріятельской арміи.

При извстіи объ этой казни, толпа жителей оставила меня и побжала смотрть на это зрлище, а я, отказавшись отъ приглашенія подъ предлогомъ желанія привезти скоре шелковыя ткани, спшилъ выбраться изъ этого города.

Такъ-какъ посольство мое не имло успха, то мн хотлось привезти назадъ подарки, назначенные королев. Но по мр того, какъ мы удалялись отъ столицы, Кавальйо и конвой туземцевъ вели часто о чемъ то переговоры, и стали отставать.

Вскор Кавальйо подошелъ ко мн и объявилъ, что двое изъ пропожатыхъ укушены ядовитыми змями и что онъ пошлетъ въ городъ для поданія имъ помощи, а между-тмъ ночевать надобно остановиться тутъ же.

Я не согласился и веллъ привести къ себ укушенныхъ. Кавальйо пошелъ къ нимъ и черезъ четверть часа пришелъ опять съ извстіемъ, что еще трое укушены и что никакъ нельзя продолжать путь.

По данному мною знаку, матросы схватили Кавальйо, а я приставилъ пистолетъ къ его лбу.

— Умилосердитесь! вскричалъ онъ жалобно: — не убивайте, я все сдлаю, что прикажете…

— Чтобъ сейчасъ же продолжали мы путь! Поди и объяви это провожатымъ. За тобою пойдетъ матросъ съ ружьемъ, и при малйшемъ неповиновеніи всадитъ въ тебя дв пули.

Черезъ четверть часа двинулись мы впередъ, но конвой съ пожитками пустился впередъ, объявя, что будетъ стрлять по каждому отсталому провожатому.

Къ утру пришли мы къ вице-королю второй деревни, который принялъ насъ хорошо, а жена его — еще лучше. Цлый день и ночь провели мы у него, и отправились въ его лодк. Дорогою я сжалился надъ Кавальйо (который былъ наказанъ вице-королемъ палками за попытку къ измн) и помирился съ нимъ. Тогда онъ мн разсказалъ, что, за дв недли передъ нами, прізжалъ въ Мазангей англійскій военный корабль ‘the Victory’, что часть экипажа отправилась съ посольствомъ къ королев, которой привезено было множество подарковъ (въ томъ числ и шелковая матерія, которую мн показывали), что Кавальйо былъ тоже ихъ переводчикомъ и что они много говорили королев о Французахъ, увряя ее, что всякая дружба съ ними навсегда ее погубитъ, а союзъ съ Англіею возвысить ея королевство.

— Отчего же ты мн этого прежде не сказалъ? спросилъ я.

— Оттого, что вы не спросили.

Теперь я вполн понялъ причину неуспшности моего посольства, и имлъ по-крайней-мр извиненіе передъ капитаномъ.

На третій день мы уже были въ Мазанге Съ чувствомъ душевной радости увидлъ я еще издали развивавшійся флагъ Матюрина. Капитанъ и часть корабля ждали насъ на берегу, встртили громкимъ ‘ура!’ и осыпали вопросами.

Я разсказалъ все, и накопецъ причину неудачъ.

— Проклятые Англичане вскричалъ капитанъ.— Они везд явятся первые. Ну, какъ быть! Мы исполнили свои долгъ, приникли въ эту таинственную землю, и не виноваты въ неуспх посольства. А какъ я все это время поилъ на повалъ здшняго намстника, нагружая потихоньку свой корабль, то могу тотчасъ же отплыть. Пусть королева сердится на него, это будетъ не мое дло. Впрочемъ, онъ даетъ намъ сегодня большой праздникъ, и мы отправимся вс къ нему.

Мы отправились. Праздникъ происходилъ за городомъ въ огромныхъ палаткахъ.

Сперва показали намъ военныя игры, бросаніе копья въ цль, потомъ начался бой быковъ, какого не бываетъ ни въ Мадрид, ни въ Кадис. Здсь нтъ средства уйдти отъ ярости быка: надобно умереть или побдить. Ловкость Малгашей удивительна. Подпустивъ къ себ раненнаго, разъяреннаго звря, Малгашъ скользитъ мимо его, какъ угорь, или, наступивъ ногою между роговъ, подскокнетъ футовъ на пятнадцать кверху и упадаетъ всегда на ноги, какъ кошка. Потомъ ударомъ топора подбиваютъ у быка заднія ноги, и когда тотъ упадетъ съ глухимъ ревомъ, Малгашъ поражаетъ его окончательно въ голову.

Посл тридцати быковъ, убитыхъ такимъ-образомъ, вдругъ увидли мы молодую и хорошенькую Малгашку, которая тоже явилась на этотъ бой. Съ нею вмст былъ мужъ ея. Весело вступила она въ борьбу съ быкомъ, и движенія ея были такъ милы, легки и ловки, что возбудили всеобщій восторгъ. Спутникъ ея только ходилъ и караулилъ всякій шагъ ея… Вдругъ она промахнулась, смутилась, и свирпый зврь взбросилъ се рогами футовъ на тридцать вверхъ. Раздались крики ужаса Два раза подхватывалъ ее быкъ на воздух, недопуская падать на землю. При третьемъ, упалъ онъ самъ, пораженный спутникомъ Малгашки, который посл этого прошелъ мимо трупа своей возлюбленной, непоглядвъ на нее.

Въ заключеніе праздника былъ гомерическій ужинъ. Зажглись сто костровъ, для которыхъ прикатили цлыя деревья.

Около полуночи кончился ужинъ, когда хозяева и туземные гости лежали безъ чувствъ. Капитанъ всталъ тогда и повелъ насъ на корабль, который тотчасъ же вышелъ въ море. Посл благополучнаго перезда, возвратились мы на Иль-де-Франсъ.

Первый мой визитъ по прізд былъ къ г. Монтолону. Онъ разспросилъ меня обо всемъ. Въ эту минуту доложили ему о прізд капитана Мальру.

— Вотъ, любезный Луи, сказалъ Монтолонъ: — счастливый случай для васъ. Мальру командуетъ самыми неустрашимыми корсарами, которыхъ подвиги почти баснословны. Попробуйте сойдтись съ нимъ. Онъ вооружаетъ теперь небольшое трехмачтовое судно…

Когда Мальру вошелъ, Монтолонъ, посл первыхъ привтствій, представилъ ему меня, какъ любимца Лермита и участника въ послднемъ бо фрегата ‘Прензъ’. Мальру дружески пожаль мн руку.

— Какъ я радъ, что встртился съ вами, сказалъ онъ.— Я взялъ къ себ съ вашего фрегата много матросовъ. Не хотите ли и вы ко мн?

— Очень-радъ.

— У меня осталась одна вакансія втораго штурмана. Согласны ли?

— Съ величайшимъ удовольствіемъ.

Капитанъ Мальру пользовался всеобщею заслуженною славою. Экипажъ его ‘Амфитриты’ состоялъ изъ ста береговыхъ братьевъ, съ 16-ю пушками. Въ конц 1799 года вышли мы изъ Иль-де-Франса.

VIII.

Достигнувъ Аравійскаго Залива, прошли мы Бабель-Мандебскій Проливъ, какъ вдругъ усмотрнъ былъ трехмачтовый корабль съ 24-мя пушками.

— Это онъ! вскричалъ Мальру.— Я напрасно жаловался на свои неудачи! Ныншній разъ судьба благопріятствуетъ мн. Знайте, друзья, что этотъ корабль нагруженъ золотомъ, серебромъ и драгоцнными камнями. Это арабскій корабль, который всякій день перевозитъ въ Мекку поклонниковъ пророка. Англичане присовтовали имъ ходить подъ англійскимъ флагомъ. Пусть же они поплатятся за это.

Никто на ‘Амфитрит’ не думалъ о неравенств силъ. Вс уврены были въ побд и богатой добыч.

Арабскій корабль, поднявъ англійскій флагъ, первый началъ бой,угостивъ насъ залпомъ.

— Не стрлять, друзья! вскричалъ Мальру:— не отвчать, надобно съ одного удара кончить дло.

Вызвавъ боле половины экипажа на палубу и на ванты, Мальру, подойдя на пистолетный выстрлъ къ непріятелю, обнаружилъ вс приготовленія къ абордажу. Арабы увидли это и обрадовались. Они бросили пушки и высыпали толпами на палубу, готовясь къ свалк.

Вдругъ ‘Амфитрита’ сдлала поворотъ и пустила страшный залпъ изъ своихъ карропадъ, заряженныхъ картечью, и изъ его мушкетоновъ по шести пуль въ каждомъ. Дйствіе залпа было ужасно. Смятеніе распространилось по всему кораблю, и черезъ нсколько минутъ выставилъ онъ арабскій флягъ.

— Теперь поздно! вскричалъ капитанъ:— стрляй, друзья, не прерывай огня!

Еще три залпа дала ‘Амфитрита’ и непріятельское судно спустило флагъ.

Оно называлось Перломь и вмщало въ себ большія богатства, которымъ составлена была точная опись. Одн арабскія лошади оставлены были на этомъ судн, все прочее перенесено на наше. Вс были въ восторг и разсчитывали, какую часть добычи получатъ. Одинъ капитанъ былъ задумчивъ.

— Я всегда былъ несчастливъ во всхъ предпріятіяхъ, говорилъ онъ — Много наносилъ я вреда непріятелю, но не приносилъ себ никогда никакой пользы. Вдругъ судьба мн послала такую огромную добычу. Дурной знакъ! Значитъ, вскор случится какое-нибудь большое несчастіе.

На пятый день посл взятія Перла, увидли мы два судна, плывшія въ нашихъ водахъ. Когда же они приблизились, мы удостоврились, что одинъ изъ нихъ былъ трехмачтовый корабль, съ двадцатью-двумя пушками на каждомъ борту, кром двухъ на шканцахъ. Другой былъ гальотъ, съ четырьмя пушками и двумя мортирами.

Тотчасъ приготовились мы къ бою. Англійскій корветъ сталъ у насъ на втр, и пальба между нимъ и нами вскор началась.

Во многихъ сраженіяхъ участвовалъ я, но такого ожесточенія съ обихъ сторонъ не случалось видть: цлый день продолжалась битва и побда еще колебалась. У непріятельскаго корвета было, правда, десятью пушками больше нашего, но наше отчаяніе и дятельность уравнивали силы. При послднихъ лучахъ вечерней зари побда склонилась, повидимому, на нашу сторону. У англійскаго корвета вдругъ упала бизан-мачта. Мы обрадовались и спшили воспользоваться этимъ случаемъ, чтобъ уйдти отъ преслдованія, по въ ту же минуту и на нашемъ судн повалилась фок-мачта.

Бой возобновился, но ужь побда видимо склонялась на сторону Англичанъ, однакожъ, въ полночь, при блеск огней отъ пушечныхъ выстрловъ, съ восторгомъ увидли мы, что грот-мачта у корвета переломилась, и онъ, не въ-состояніи будучи управлять своими движеніями, идетъ прямо на насъ.

Этого только мы и желали. Другаго средства не было къ спасенію, какъ истребить враговъ на абордаж. Мы сцпились и ринулись на низъ. Экипажъ корвета быль многочисленне нашего, но посл сильнаго и храбраго сопротивленія, мы приперли его къ шканцамъ, и люди съ отчаянія побросались кто въ море, кто въ нижнюю палубу. Тамъ они зажгли корветъ. Замтивъ это, мы бросились на ‘Амфитриту’, а ‘Трикисмала’ черезъ нсколько минутъ взлетла на воздухъ, осыпавъ насъ обломками и трупами. Взрывь итогъ произвелъ такія поврежденія въ ‘Амфитрит’, что черезъ нсколько минутъ принуждены мы были броситься въ лодку и плыть къ ‘Перлу’. Англійскій гальйотъ, при взрыв корвета, прекратилъ огонь, и шлюбки съ обихъ сторонъ были высланы, чтобъ спасти утопавшихъ. Но при этомъ ожидало насъ величайшее несчастіе. Капитанъ Мальру забылъ на ‘Амфитрит’ свои бумаги и воротился на этотъ корабль, когда его ужь заливало. Онъ усплъ еще схватить бумаги, но въ то мгновеніе, какъ садился въ лодку, на него упала съ корабля стка со шканцевъ, и пока бросились освобождать его, ‘Амфитрита’ пошла ко дну и увлекла съ собою лодку, капитана и матросовъ.

Когду на Перл собрались остатки экипажа, старшій лейтенантъ Дюверже принялъ команду и хотлъ на англійскомъ гальйот вымстить наши потери, но тотъ, давъ по насъ послдній залпъ, поднялъ паруса и скрылся.

Мы же, занявшись перевязкою раненныхъ и починкою поврежденій, пустились къ Иль-де-Франсу, куда и прибыли посл шестинедльнаго плаванія.

Здсь я впалъ въ тяжкую болзнь, и только сила молодости и натуры спасла меня. Монтолонъ часто навщалъ меня, и однажды пришелъ съ капитаномъ корсарскаго судна, Монтодеверомъ, который слышалъ обо мн очень-много отъ Лермита, и предлагалъ вступить къ нему по выздоровленіи. А въ ожиданіи, Монтолонъ принесъ мн нсколько сотъ піастровъ, вырученныхъ отъ призовъ ‘Перла’.

Я поблагодарилъ и того и другаго. Предложеніе капитана разумется принялъ, хотя онъ мн и не объявилъ, въ какомъ званіи принимаетъ меня къ себ.

Черезъ три дня посл этого я, въ первый разъ посл болзни, вышелъ, и первою моею встрчею былъ Монтодеверъ.

— Прекрасно! вскричалъ онъ: — вы поправляетесь. Тмъ лучше. Пойдемте ко мн — васъ ждутъ.

Я послдовалъ за нимъ. Мы пришли къ дому одного банкира, Дюбуа, и вошли въ одну изъ залъ перваго этажа. Въ ней было множество людей, но я съ перваго взгляда узналъ нскольскихъ своихъ знакомцевъ изъ мичмановъ, бывшихъ на фрегат Лермита.

Молодой человкъ лтъ двадцати-пяти подошелъ къ Монтодеверу и, дружески пожавъ ему руку, предложилъ стаканъ грогу и сигару.

— Благодарю, Роберъ, отвчалъ тотъ.— Но прежде всего позволь представить теб того молодаго человка, о которомъ я теб говорилъ. Онъ любимецъ Лермита, молодъ, силенъ, съ большимъ запасомъ доброй воли и пустымъ кошелькомъ. Онъ присутствовалъ при взрыв англійскаго корвета, потопленіи ‘Амфитриты’ и смерти бднаго нашего Мальру.

— Очень-радъ! вскричалъ молодой человкъ — По рукамъ! Ты мн нравишься. Увряю, что и теб у насъ понравится. Останься съ нами обдать, пей, шь, а о длахъ поговоримъ завтра. Ты будешь ко мн являться каждое утро за приказаніями. Я тебя принимаю къ себ въ адьютанты.

— Очень-радъ и благодаренъ, отвчалъ я съ недоумніемъ.— Но у кого же я буду имть честь служить?..

— Какъ! вскричалъ онъ со смхомъ.— Капитанъ теб не сказалъ? Экой шутъ! Ну, да все-равно. Меня зовутъ Роберъ Сюркуфъ.

Это знаменитое имя произвело на меня величайшее впечатлніе. Этотъ корсаръ, нанесшій столько вреда Англичанамъ и прославившійся столькими подвигами, былъ передо мною и бралъ меня къ себ въ адъютанты: я съ восторгомъ выразилъ ему мою благодарность.

Выходя отъ него, Монтодеверъ повелъ меня посмотрть на судно Сюркуфа, Конфіансъ. Видъ этого корабля привелъ меня въ восторгъ. Надо быть морякомъ, чтобъ понять чувства мои при вид легкости и щегольства ‘Конфіанса’. На немъ было восемнадцать пушекъ, но по всему было видно, что это судно могло помриться съ сильнйшими противниками.

Съ этого дня я каждое утро являлся къ Сюркуфу, и всякій день боле-и-боле привязывался къ нему. Сюркуфъ сталь ужь поговаривать о выход въ море, какъ вдругъ случилось странное, происшествіе. Зная, что на Иль-де Франс есть до ста пятидесяти береговыхъ братьевъ, онъ не заботился до послдней минуты о набор экипажа. Онъ былъ увренъ, что при первомъ объявленіи вс сбгутся на ‘Конфіансъ’. Вдругъ онъ узналъ, что другой капитанъ корсарскаго судна, Дютертръ, тоже снаряжаетъ судно и опредлилъ на свой корабль половину изъ лучшихъ береговыхъ братьевъ. Дютертръ даже переманилъ къ себ многихъ богатыми общаніями съ судна Сюркуфа.

Это привело Сюркуфа въ бшенство. Онъ ршился на личное объясненіе съ Дютертромъ. Они сошлись въ трактир.

Ршено было на слдующее утро стрляться, посл этого, какъ ни въ чемъ не бывало, сли они дружески за столъ и роспили вмст съ другими товарищами нсколько бутылокъ вина. Пожавъ другъ другу руку, они ужь хотли разойдтись, какъ вдругъ адъютантъ генерал-губернатора явился и объявилъ, чтобъ они тотчасъ же послдовали за нимъ.

Когда они пришли къ генералу, тотъ вышелъ къ нимъ на встрчу и обнялъ обоихъ.

— Что вы хотите длать, несчастные? вскричалъ онъ.— Разв вы не понимаете, что какой бы ни былъ конецъ вашего поединка, о которомъ я сію минуту узналъ, вы доставите величайшее одолженіе Англичанамъ? Сюркуфъ, и вы, Дютертръ, скажите безъ самолюбія, не-уже-ли вы жизнь свою цните дешевле линйнаго корабля? За что же завтра поутру вы хотите отдать въ руки врагамъ линйный корабль, а, можетъ-быть, и два? Не-уже-ли вы не понимаете, что, въ досад своей, вы длаетесь преступниками противъ отечества? Обнимитесь сейчасъ, и чтобъ никогда между вами не было ссоръ!

Оба капитана переглянулись и упали въ объятія другъ друга.

— Ну, а теперь, продолжалъ генералъ, — я разберу дружески ссору вашу. Каждому изъ васъ нужно до восьмидесяти матросовъ для укомплектованія вашихъ экипажей — не такъ ли? Я вамъ предложу сдлать вотъ что. Здсь наберется до ста-шестидесяти береговыхъ братьевъ. Велите имъ всмъ явиться, и дайте имъ вынуть жеребій — кому на какомъ корабл служить. Вотъ и все.

При этой простой и справедливой мр, оба соперника не могли воздержаться отъ смха, увидя, сколько глупостей они готовы были надлать, непридумавъ такого простаго средства къ прекращенію распри.

IX.

Черезъ нсколько дней Конфіансъ вышелъ въ море, легкость его на ходу была такъ велика, что въ три дня мы ужь перешли экваторъ, а черезъ недлю увидли вдали какой-то большой корабль. Къ-сожалнію, день ужь вечерлъ, и мы боялись, что ночью это судно уйдетъ. Какъ же мы удивились, увидвъ, что оно ночью выставило фонари, какъ-бы указывая намъ путь. Это показалось очень-странно.

Поутру мы сошлись съ этимъ кораблемъ. Это было голландское купеческое судно, на которомъ умиравшій капитанъ разсказалъ намъ одинъ изъ печальнйшихъ эпизодовъ мореплаванія. Онъ былъ застигнутъ безвтріемъ, продолжавшимся сорокъ-шесть дней. Вс запасы были съдены, вода выпита, а корабль не трогался съ мста. Къ довершенію отчаянія, обнаружилась эпидемическая болзнь и похищала ежедневно новыя жертвы. Однажды повялъ-было втерокъ, и они въ эту минуту увидли издали корабль. Крики радости раздались на голландскомъ судн… Вдругъ втеръ опять затихъ и оба корабля остались неподвижными. Голландскій ршился послать на другое судно лодку просить помощи, но люди, взявшіеся за это, вс были истощены и, недохавъ до половины, умерли отъ изнуренія. Хотли спустить двухвесельную лодку, но та, коснувшись воды, тотчасъ же потонула, потому-что разсохлась отъ жаровъ. Въ тотъ день, какъ мы увидли этотъ корабль, поднялся опять втеръ, но ужь некому было управлять судномъ.

Сюркуфъ доставилъ несчастнымъ медикаменты, състные припасы и воду. Сами же мы зашли на островъ Яву — освжить свои запасы. Выйдя оттуда, на другой же день захватили трехмачтовое американское судно.

Дале на восточной сторон Цейлона встртили мы датскій гальйотъ, котораго капитанъ лично знакомъ былъ съ Сюркуфомъ, пріхалъ къ намъ, пробылъ часа два, сообщилъ нашему капитану самыя выгодныя свднія, и мы, разставшись съ нимъ, стали крейсировать отъ малайскаго берега до Коромандельскаго. Впродолженіе мсяца овладли мы шестью богатыми судами.

Отправя призы для продажи, мы продолжали крейсировку, и если иногда встрчали большіе англійскіе военные корабли, то, благодаря быстрот ‘Конфіанса’, всегда уходили отъ нихъ.

Такимъ-образомъ крейсировали мы еще недлю. Вдругъ часовые закричали: корабль! и Сюркуфъ бросился къ подзорной труб, но никакъ не могъ опредлить ни величины, ни націи судна.

Сюркуфъ ршился съ нимъ сблизиться. Къ удовольствію нашему, тотчасъ же мы удостоврились, что Конфіансъ нашъ быстре на ходу, но зато вскор узнали, что это сильный англійскій фрегатъ Сивилла. Надобно было, слдственно, уходить. Къ-несчастію, мы подошли слишкомъ-близко и могли погибнуть отъ нашей неосторожности Сюркуфъ вздумалъ обмануть непріятеля.

Весь экипажъ нашъ въ минуту надлъ англійскіе мундиры, у всхъ были перевязаны головы, руки, ноги, какъ у раненныхъ. Переводчикъ нашъ, настоящій Англичанинъ, одтъ былъ капитаномъ, а Сюркуфъ въ матросскомъ плать сталъ подл него, чтобъ подсказывать ему отвты.

Когда мы сошлись на разстояніи рупора, то оба корабля подняли англійскій флагъ и стали въ дрейфъ, англійскій спросилъ насъ:

— Зачмъ такъ близко подошли?

— Чтобъ сообщить капитану пріятную новость.

— Какую?

— О пожалованіи ему чина и о скоромъ отозваніи ‘Сивиллы’. Послднее еще неоффиціально, но первое объявлено… Мы къ вамъ въ лодк послали вс бумаги…

Въ эту самую минуту, люди, отправленные съ ‘Конфіанса’ въ лодк, стали кричать и звать на помощь. Люди были научены Сюркуфомъ и нарочно пробили лодку, которая стала тонуть, подъзжая къ англійскому кораблю.

— Спасите только людей! закричалъ Сюркуфъ…

При вид утопающихъ, капитанъ ‘Сивиллы’ забылъ вс подозрнія, спустилъ шлюбку и не замчалъ, что ‘Конфіансъ’ сталъ ужь у него на втр. Тутъ, распустя вс паруса, пустились мы на уходъ при самомъ свжемъ втр, когда замтили нашу хитрость, мы были ужь вн выстрловъ фрегата.

А посланные въ лодк?… Имъ Сюркуфъ далъ по сту дублоновъ на первое время неволи, общая, что вскор освободитъ ихъ.

‘Сивилла’ пустилась преслдовать насъ, но мы были легче на ходу, и къ ночи потеряли ее изъ виду. Ночью перемнили курсъ, а къ утру передъ нами была только безпредльность океана.

Мы направили путь къ берегамъ Ганга.

— Корабль! закричалъ вдругъ часовой.

— Гд?

— Подъ втромъ…

— Куда идетъ?

— Къ сверу.

— Великъ?

— Трехмачтовый.

— Экипажу завтракать… раздать винную порцію… Приготовить все къ бою.

Увы! черезъ полчаса мы удостоврились, что передъ нами англійскій фрегатъ о 38-ми пушкахъ, который вскор и привтствовалъ насъ цлымъ залпомъ.

Удивительне всего показалось намъ, что на палубъ видли мы много разряженныхъ дамъ, сидвшихъ подъ зонтиками и смотрвшихъ въ подзорныя трубки на начинавшееся сраженіе, кром-того, видно было много сухопутнаго войска на палуб.

Поднявъ французскій флагъ, Сюркуфъ созвалъ весь экипажъ и объявилъ ему, что вступать въ перестрлку онъ не намренъ, потому что непріятель тотчасъ же потопитъ насъ, но что будетъ маневрировать вн выстрловъ до удобной минуты, и тогда на всхъ парусахъ подлетитъ къ противнику и сцпится съ нимъ на абордажъ.

— Насъ сто-тридцать человкъ, сказалъ онъ:— ихъ немногимъ-больше, а каждый изъ васъ стоитъ троихъ. Не правда ли? Они никакъ не ожидаютъ абордажа, слдовательно, нечаянность дастъ намъ побду. Наше маленькое судно не должно смть сражаться съ фрегатомъ, слдовательно, непріятель не приметъ никакихъ мръ для обороны. А какъ на этомъ корабл везутъ мильйоны денегъ, то мы посл побды будемъ вс богаты. Согласны ли вы?

Громкое ‘ура!’ было ему отвтомъ, и вс мры были тотчасъ же взяты.

Долго Англичане не понимали нашихъ маневровъ. Когда же мы пустились прямо на нихъ, они видли въ этомъ какое-то сумасшествіе, никакъ невоображая, чтобъ мы смли сцпиться съ ними.

Наконецъ цль наша была достигнута, мы бросились на абордажъ. Первые выстрлы наши направлены были въ офицеровъ. Странное дло, что, при всеобщемъ мужеств нашего экипажа, первый, кто очутился на палуб Кента (такъ назывался англійскій корабль), былъ Негръ. Онъ бился объ закладъ съ товарищами, что первый взойдетъ на абордажъ — и выигралъ.

Несмотря на неожиданность абордажа, Англичане дрались мужественно. Началось ужаснйшее побоище. Мы успли обратить на непріятеля дв пушки, и выстрлы эти произвели страшное пораженіе. Но какъ вмсто всякаго поражаемаго непріятеля являлись изъ-подъ падубы двое, Сюркуфъ догадался, что Кентъ везъ сухопутное войско, и оно-то оказывало намъ такое сильное сопротивленіе. Вдругъ съ корабля нашего было весьма-удачно брошено множество гранатъ, которыя взрывами своими произвели страшное пораженіе между Англичанами. И однакожь они продолжали сражаться. Я начиналъ думать, что мы не успемъ побдить этихъ людей.

Неожиданный случай помогъ намъ: капитанъ ‘Кенга’ былъ убитъ. Сюркуфъ, замтивъ это, бросился атаковать шканцы. Съ этой минуты сраженіе превратилось въ рзню. Сцпившись съ врагами, матросы падали въ море и тамъ продолжали одною рукою плавать, а другою наносить удары.

Старшій лейтенантъ, принявъ команду надъ ‘Кентомъ’, продолжалъ еще защищаться. Запершись въ средней палуб, онъ хотлъ оттуда произвесть залпъ изъ нсколькихъ орудій, направленныхъ въ полъ верхней палубы, чтобъ она провалилась и погребла насъ подъ своими развалинами, но Сюркуфъ подосплъ во-время и довершилъ пораженіе непріятелей.

Посреди этого ужаса, Сюркуфъ вспомнилъ о дамахъ и поставилъ сильный караулъ у каюты ихъ, чтобъ матросы не ворвались туда, самъ же успокоилъ ихъ и извинился передъ ними въ этой небольшой суматох.

Наконецъ рзня кончилась. Мы овладли ‘Кентомъ’ и Сюркуфъ узналъ изъ разспросовъ, сдланныхъ старшему лейтенанту, слдующее.

‘Кентъ’ и ‘Квинъ’, два корабля Остиндской Компаніи, везли нсколько ротъ пхоты и пассажировъ въ Калькутту. У береговъ Бразиліи обнаружился пожаръ на ‘Квин’, который и сгорлъ. Весь грузъ солдатъ перевезли тогда на ‘Кентъ’, на которомъ было 457 человкъ войска.

Когда капитанъ ‘Кента’ усмотрлъ наше судно, то съ учтивостью пригласилъ всхъ дамъ на палубу, чтобъ быть свидтельницами взятія французскаго корабля. Дйствительно, никто на ‘Кент’ не ожидалъ абордажа, а готовились только къ погон. Войско воображало быть зрителемъ канонады и потопленія корсара, и вовсе не готовилось къ бою.

На другой день этой знаменитой битвы, встртили мы трехмачтовое арабское судно. Заставя его лечь въ дрейфъ, Сюркуфъ перевелъ туда всхъ плнныхъ Англичанъ, взявъ съ нихъ слово, что, по доставленіи ихъ въ Калькутту, сдланъ будетъ тамъ тотчасъ же размнъ плнныхъ въ равномъ числ, и чтобъ прежде всего отпущены были шесть человкъ, оставленные Сюркуфомъ въ рукахъ Сивиллы

Починивъ поврежденія на обоихъ судахъ и раздливъ на нихъ экипажъ, мы ужь не могли съ малымъ числомъ людей продолжать крейсированіе и возвратились въ Иль-де-Франсъ.

Какъ описать восторгъ жителей и великолпный пріемъ, сдланный намъ!

Сюркуфъ вскор возвратился во Францію, гд женился, а я, разбогатвъ отъ послднихъ призовъ, остался, по совту самого капитана, въ Индіи. Я былъ тогда молодъ и хотлъ наслаждаться жизнью. Дорого поплатился я, однакожь, за это кратковременное удовольствіе!

Часть вторая.

I.

Въ то самое время, какъ я сбирался наслаждаться спокойною жизнью, пришло извстіе о заключеніи амьенскаго мира, слдовательно, я и безъ того былъ осужденъ къ бездйствію, но если спокойная жизнь пріятна въ первые дни посл утомительныхъ трудовъ, то вскор надодаетъ и длается несносною. Я ршился вновь искать занятій на-мор. Маленькій бригъ Каролина снаряжался для перевозки товаровъ изъ гавани въ гавань. Я познакомился съ капитаномъ этого судна, Лафиттомъ. Онъ представилъ меня акціонерамъ этого общества, и меня приняли лейтенантомъ съ тмъ, чтобъ я, въ обезпеченіе, внесъ опредленную сумму, въ-случа погибели корабля отъ моей вины. Сумма эта составляла все мое имущество, но я не колебался внести ее. Въ мирное время можно быть увреннымъ въ благополучномъ плаваніи, деньги же мои оставались цлы и въ врныхъ рукахъ.

Правда, что Индійцы-пираты часто нападали на безоружныя купеческія суда, но у насъ было четыре каронады и двадцать-шесть человкъ экипажа, и мы уврены были, что на насъ не осмлятся напасть.

Такимъ-образомъ я ршился хать, и мы вышли въ море, направя путь къ Аравійскому Заливу.

Первая гавань, въ которую мы зашли для возобновленія запаса воды и свжихъ припасовъ, была Сейшель. Во время нашего пребыванія на этомъ рейд, прибыль сюда же англійскій корветъ Виктори. Губернаторъ Кенси пригласилъ все общество англійскихъ офицеровъ на обдъ вмст съ нами, и какъ недавняя война все-еще волновала страсти, то за обдомъ капитаны судовъ едва не поссорились между собою, только убжденія губернатора прекратили эту распрю.

Когда мы стали расходиться, англійскій капитанъ подошелъ къ г. Лафитту и сказалъ ему:

— Если во время вашей поздки могу я быть вамъ полезнымъ, располагайте мною. Несмотря на нашу сегодняшнюю ссору, мн пріятно будетъ оказать вамъ услугу.

— Благодарю васъ, капитанъ! отвчалъ Лафиттъ.— У насъ миръ, а нападеній жалкихъ индійскихъ пиратовъ я не боюсь…

— Бояться никого не должно, но остерегаться надобно всякаго.

Послдствія доказали, что онъ былъ вполн-правъ: онъ одинъ спасъ насъ отъ погибели.

Въ этой гавани видлъ я удивительный способъ Негровъ охотиться за кайманами. Мы наливались водою въ рк и нсколько Негровъ наняты были помогать намъ въ этой работ. Вдругъ одинъ изъ нихъ вскрикнулъ и побжалъ отъ берега.

— Что съ тобой? спросилъ я.

— Э! ничего! Кайманъ хотлъ меня скушать! отвчалъ Негръ:— но здсь, на берегу, я съ нимъ справлюсь.

— Чмъ же? У тебя нтъ никакого оружія.

— И не нужно, за то близко дерево… Вы увидите, какъ мы подцпимъ каймана…

При этомъ слов онъ повернулся и пошелъ навстрчу къ кайману, который, выйдя изъ воды, оставался въ недоумніи, но видя приближающагося къ нему Негра, бросился на него. Негръ, остановясь на нкоторомъ разстояніи, пустился бжать, кайманъ съ жаромъ сталъ его преслдовать. У берега стояло высокое дерево, первые сучья котораго отстояли отъ земли футовъ на пятнадцать. Негръ бросился къ этому дереву и съ легкостью обезьяны вскарабкался по немъ. Кайманъ послдовалъ за нимъ и взлзъ тоже довольно-искусно. Негръ, видя его приближеніе, поползъ по крпкому и гибкому суку, кайманъ и тутъ устремился за нимъ. Гибель Негра казалась неизбжною. Вдругъ онъ, ловко схватясь за оконечность гибкаго сука, опустился на землю, гд его ужь ожидали прочіе товарищи и, не выпуская изъ рукъ сука, началъ вмст съ другими Неграми качать этотъ сукъ. Кайманъ, разумется, не могъ ужь повернуться назадъ и чувствовалъ, что попался. Долго онъ держался острыми кохтями за сукъ, но наконецъ потерялъ равновсіе и упалъ, разбившись въ паденіи. Негры бросились на него съ ножами и раздлили его себ на завтракъ.

Окончивъ дла въ Сейшел, мы вошли въ Красное Море и сперва пристали къ Мокк, а потомъ къ Маскату. Имамъ маскатскій, независимый владтель, у котораго нтъ ни одного корабля и до четырехсотъ человкъ войска. Онъ ведетъ всегдашнюю войну съ черными бедуинами. Когда одинъ изъ противниковъ выступитъ въ поле, другой тотчасъ же скроется за стны своего города, и нападающій простоявъ нсколько дней, возвращается восвояси. Ни одна сторона не думаетъ осаждать города. По мннію Арабовъ, мсто, обнесенное стною, неприступно. Изъ Маската отправились мы въ Гоа. Наканун отъзда нашего изъ этого города, португальскій губернаторъ вручилъ нашему капитану два мшка рупіевъ (около 500,000 франковъ) для передачи ихъ цейлонскому правителю. Это порученіе было для насъ гибельно. Разный сбродъ нашего экипажа вовсе не внушалъ довренности, мы вышли однакожь въ море.

Черезъ два дня капитанъ собралъ насъ на тайный совтъ и сообщилъ, что онъ подозрваетъ нсколькихъ матросовъ въ намреніи овладть судномъ. Всякій донесъ ему о личныхъ своихъ замчаніяхъ, которыя подтвердили всеобщее опасеніе. Положено было имть самый бдительный надзоръ за экипажемъ.

Спускаясь вдоль малабарскаго берега къ Цейлону, мы однажды замтили индійское судно, идущее съ нами по одному направленію. Сперва мы не обратили на это вниманія, но когда и въ слдующіе дни это судно безпрестанно шло за нами, мы стали догадываться, что это одно изъ разбойничьихъ судовъ, опустошающихъ здшнія моря. Ввечеру это судно сблизилось съ нами, и высланная имъ шлюбка о чемъ-то переговаривалась съ однимъ изъ матросовъ, знавшихъ языкъ Индійцевъ, Капитанъ спросилъ у него о предмет разспросовъ, и тотъ далъ весьма-неудовлетворительные отвты, которые убдили насъ, что эти морскіе разбойники находятся въ связи съ частью нашего экипажа и ужь заране условились напасть на насъ.

Мы приняли вс мры къ отраженію нападенія, зная, что съ этими злодями смерть предпочтительне ужасовъ плна. Вс надежные люди были вооружены. Разбойничье судно летло на насъ на всхъ парусахъ. Мы дали залпъ по немъ изъ пушекъ, но только въ это мгновеніе замтили, что он были заколочены. Индійцы сцпились ужь съ нами и бросились на абордажъ.

Невозможно описать этихъ чудовищныхъ лицъ, выражавшихъ одну кровожадность. Началось самое отчаянное сраженіе. Вс знали, что отъ этихъ злодевъ нтъ пощады, и сражались съ величайшимъ ожесточеніемъ. Два часа продолжалась рзня, наконецъ мы побдили.

Удивительному хладнокровію и изобртательности боцмана Дюваля обязаны мы были спасеніемъ. Успвъ очистить дв каронады, онъ потопилъ ими сперва непріятельское судно, потомъ, съ горстью врныхъ матросовъ, истребилъ всхъ Индійцевъ, вскочившихъ къ намъ на абордажъ.

Но радость торжества нашего была непродолжительна мы набжали на какой-то подводный камень. По-счастью, море было тихо, вдали виднъ былъ островокъ. Конечно, мы не знали, какой это островъ и не служитъ ли онъ убжищемъ тмъ же пиратамъ, отъ которыхъ мы только-что освободились, но выбирать было нельзя: надобно было покориться своей участи.

Наскоро успли мы перевести на берегъ все наше имущество, но изъ състныхъ припасовъ немного успли спасти, потому-что вода залила ужь среднюю палубу. Первую ночь провели мы подъ прикрытіемъ двухъ нашихъ лодокъ, втащенныхъ на берегъ, и, къ стыду своему, долженъ я сознаться, что провелъ эту ночь очень-дурно: я безпрестанно вспоминалъ, что опять былъ нищимъ. Весь мой капиталъ оставленъ былъ въ Иль-де-Франс въ число залога за цлость нашего судна, которое погибло, а съ нимъ и все мое имущество. Я былъ, конечно, молодъ и трудолюбивъ, но все-таки потеря капитала наводила на меня непреодолимую грусть.

На другое утро осмотрли мы островъ: онъ былъ необитаемъ, но слды частыхъ постителей везд были замтны. Не оставалось сомннія, что онъ служитъ пристанищемъ пиратовъ, и мы спшили выбрать себ возвышенную позицію, которую тотчасъ же окружили брустверами.

По малочисленности припасовъ, положено было выдавать по четвертой части дневной порціи и ожидать появленія какого-нибудь корабля.

Черезъ три дня усмотрли мы вдали два судна, шедшія прямо къ острову, это были два индійскія судна, которыя высадили на берегъ человкъ сто пиратовъ. Насъ было всего семнадцать человкъ.

Съ дикими криками побжали Индійцы противъ насъ, но, увидя укрпленія, остановились. Залпъ ружей, встртившій ихъ, тотчасъ же обратилъ ихъ въ бгство.

Но это была только первая попытка, всякій день потомъ повторялось ихъ нсколько, и всякій день приставали къ острову новыя суда и высаживали на берегъ новыя толпы непріятелей, которыхъ скопилось наконецъ до тысячи человкъ. Еслибъ не врожденная трусость Индійцевъ передъ всякимъ укрпленіемъ, они съ перваго нападенія могли бы подавить насъ своею многочисленностью.

Мы начинали терять всякую надежду на спасеніе и готовились только дорого продать свою жизнь… Вдругъ, однажды ввечеру, увидли издали европейскій корабль. Мы спшили выставить флаги, стрляли изъ ружей — все напрасно: корабль не обратилъ на насъ вниманія.

Оставалось послднее, отчаянное средство: я, съ двумя товарищами, долженъ былъ ночью спустить шлюбку въ море и постараться добраться до этого корабля, который, повидимому, былъ военнымъ крейсеромъ.

Планъ этотъ исполненъ былъ самымъ удачнымъ образомъ. Въ полночь спустились мы съ холма. Индійцы и не думали караулить насъ. Мы поплыли наудачу въ море и посл трехчасоваго пути увидли вдали свтъ: это былъ фонарь на грот-мачг.

Съ жаромъ принялись мы грести къ этому свту и ршились даже выстрлить изъ ружей. Послднее средство удалось. Вскор увидли мы въ темнот что-то приближающееся къ намъ… раздался выстрлъ и чей-то голосъ приказалъ намъ на англійскомъ язык остановиться.

Можно вообразить себ нашъ восторгъ, когда мы узнали, что высланная къ намъ на встрчу шлюбка, принадлежитъ кораблю Виктори.

Капитанъ Коллерсъ тотчасъ же узналъ меня и съ участіемъ выслушалъ мой разсказъ о нашихъ несчастіяхъ и отчаянномъ положеніи.

Накормивъ насъ до-сыта, онъ поутру пустился къ нашему острову. Чтобъ обмануть пиратовъ, превратилъ онъ тотчасъ же свой корабль въ индійское судно, и пираты, видя приближеніе его, вс высыпали на берегъ. Тутъ, подъхавъ на картечный выстрлъ, далъ онъ по нимъ залпъ со всего борта изъ картечи и положилъ множество пиратовъ на мст. Съ ужасомъ бросились они бжать во внутренность острова, а три шлюбки съ шестидесятью матросами тотчасъ же явились съ корабля на берегъ и перевезли насъ туда.

Мы были свободны и черезъ нсколько дней потомъ привезены въ Цейлонъ. Тутъ надобно было мн подумать о средствахъ къ существованію, и нкто капитанъ Дакоста, отправлявшійся въ Мадрасъ и Калькутту, видя мое критическое положеніе, предложилъ мн вступить къ нему въ матросы. Что мн было длать? я согласился.

Нашъ корабль Катонъ вскор прибылъ въ Мадрасъ и остановился на рейд, несмотря на совтъ лоцмана подождать еще два дня, то-есть наступленія новаго муссона.

II.

Ничто не можетъ быть живописне вида Мадраса съ моря, великолпіе зданій, высокіе крытые балконы, крыши въ вид террасъ, блыя колоннады, множество судовъ — все составляетъ удивительную картину.

Когда Катонъ бросилъ якорь, мы съ капитаномъ отправились въ городъ на одной изъ городскихъ лодокъ, которыя съ виду очень-неуклюжи, но зато такъ гибки, что выдерживаютъ всякій приливъ, отъ котораго европейскія лодки всегда разбиваются. Къ этимъ лодкамъ всегда привязаны плоты изъ трехъ бревенъ, на которыхъ лодочники и пассажиры спасаются, если лодка опрокинется.

Чрезъ два дня поднятъ быль флагъ, возвщавшій о приближеніи муссона, и корабли должны были спшить въ открытое море, чтобъ не быть застигнутыми береговыми бурями.

Все въ воздух предвщало страшное явленіе. При удушливомъ жар горизонтъ боле-и-боле сталъ помрачаться, нижніе слои тучъ принимали красноватый оттнокъ. Въ четыре часа пополудни тучи такъ были густы, что сдлалось совершенно-темно, потомъ полилъ дождь, о какомъ въ Европ не могутъ имть и понятія: это были цлые водопады, низвергавшіеся съ облаковъ.

Мы были ужь на корабл и любовались этимъ зрлищемъ, молнія превращала все небо въ огненное море, а раскаты грома потрясали воздухъ, порывы втра были такъ сильны, что, поднимая съ моря верхушки волнъ, уносили съ ними множество рыбы, которую потомъ находили въ городскихъ улицахъ.

Выдержавъ напоръ муссона, Катонъ отправился въ Калькутту, въ эту столицу англійской Азіи съ ея 80,000 домами, съ ея непостижимою роскошью, смсью жителей Востока и Европы, съ ея удивительными паланкинами.

И этому городу едва сто лтъ! Какая же будущность ожидаетъ его еще черезъ столтіе?

Англичане владычествуютъ здсь, Европейцы пользуются всеобщимъ уваженіемъ, но общества Востока и Запада не смшиваются. Васъ будутъ принимать ласково, но во внутреннюю, семейную жизнь Востока вы никогда не попадете. Сліяніе нравовъ и врованій невозможно. Европа слишкомъ опередила неподвижный и лнивый Востокъ. Въ какомъ вид Александръ Македонскій нашелъ Остиндію, почти въ такомъ же находится она и теперь.

Однажды сидя на Катон, стоявшемъ въ усть Гугли, былъ я свидтелемъ страннаго явленія: небо было чисто, я спокойно курилъ сигару… вдругъ раздался продолжительный звукъ, наподобіе пушечнаго выстрла, и въ то же мгновеніе вс суда пришли въ движеніе.

— Что это значитъ? спросилъ я.

— Это маскаретъ, отвчали мн, и указали на три огромныя водяныя горы, катящіяся съ моря въ рку. Индійцы привтствовали это явленіе радостными криками: они воображаютъ, что это посщеніе ихъ божества.

Катонъ былъ твердо укрпленъ и выдержалъ ударъ этихъ горъ, но другое судно подл насъ было опрокинуто и потонуло. Когда же мы стали спасать людей, то Индійцы осыпали насъ камнями и ругательствами. Они полагаютъ, что вс погибающіе отъ маскарета составляютъ пріятныя жертвы для божества ихъ, и очень обижаются, когда ихъ спасаютъ отъ смерти.

Спустя нсколько дней, отправились мы на островъ Бурбонъ, куда и прибыли посл благополучнаго плаванія. Первый взглядъ на этотъ островъ представляетъ самое очаровательное зрлище. Я нанялъ себ на берегу самый скромный уголокъ, и вскор узналъ, что какой-то корабль Дорида, отправляется въ Занзибаръ. А какъ мн должно получить тамъ нсколько денегъ отъ оставленныхъ Сюркуфомъ призовъ, то я старался сойдтись съ капитаномъ этого судна.

Встртивъ одного матроса съ этого корабля, я сталъ его разспрашивать о судн, капитан и цли плаванія. Къ удивленію моему, матросъ позамялся въ отвтахъ и сказалъ, что я лучше всего узнаю это отъ самого капитана. Я началъ настаивать и получилъ самые загадочныя отвты.

— Вотъ видите ли, лейтенантъ, сказалъ онъ,— капитанъ нашъ большой чудакъ. Онъ вздумалъ построить на палуб ютъ.

— Ну, чтожь, я не вижу тутъ ничего дурнаго…

— Оно, конечно… на вод надобно знать, для чего онъ построенъ

— А для чего же?

— Это не мое дло. Самъ капитанъ вамъ скажетъ.

— Да я и спрашивать не буду, мн нужно хать въ Занзибаръ. Вы подете туда, и я попрошусь съ вами, какъ пассажиръ.

— Мы очень-рады будемъ такому товарищу… но берегитесь,— сегодня дурной день…

— Для чего?

— Для всего. Вдь сегодня пятница.

— Мн все-равно…

Въ этихъ разговорахъ мы пришли къ капитану. Тотъ меня принялъ очень-хорошо, и мы скоро согласились въ условіяхъ.

— Я еще въ первый разъ отправляюсь къ берегамъ Африки, сказалъ онъ: — а вы ужь бывали тамъ. Вы мн, конечно, не откажетесь сообщить дорогою вс свои свднія.

Я охотно согласился, и мы вскор отправились. Привыкнувъ вставать по ночамъ во время вахтъ, я и тутъ проснулся въ первую ночь, и только въ эту минуту почувствовалъ какой-то особенный, тяжелый запахъ, наполнявшій воздухъ подъ палубою, пахло смсью выхухоли и козлинаго запаха.

Я вышелъ на палубу, и замтилъ, что палуба Дориды чрезвычайно-высока, сравнительно съ размрами судна. Ужасная мысль блеснула въ голов моей, и я бросился къ вахтенному лейтенанту.

— Позвольте спросить, сказалъ я — не занималась ли Дорида торгомъ Негровъ?

— Какъ же, отвчалъ онъ. Еще нтъ мсяца, какъ мы сдали послдній грузъ.

— А теперь?

— Мы опять демъ за тмъ же товаромъ. Разв вы не знали этого?

— Признаюсь, еслибъ зналъ, то не похалъ бы съ вами… Жаль, что капитанъ не сказалъ ни слова объ этомъ.

— А разв вы меня спрашивали, сказалъ капитанъ, нечаянно подошедшій къ намъ въ эту минуту.

— Правда, что не спрашивалъ…

— Ну, такъ нечего и жаловаться. Вамъ нужно хать въ Занзибаръ, и я васъ туда доставлю. Мн, впрочемъ, удивительна ваша щекотливость Вы служили у корсаровъ, а не хотите хать съ нами.

— Но тамъ я служилъ отечеству во время войны…

— И забирали мирные купеческіе корабли, продавали ихъ товары, длили деньги между собою.

— Но не продавали людей…

— Мы покупаемъ невольниковъ, а не свободныхъ людей… Не все ли равно быть имъ невольниками въ Африк, или въ Америк, гд плантаторы съ ними, врно, лучше обращаются, нежели т, которые ихъ продали на африканскомъ берегу.

Я прекратилъ этотъ непріятный разговоръ и пошелъ спать въ каюту. Дло было сдлано и вернуться назадъ невозможно.

III.

На другой же день отъзда нашего произошелъ несчастный случай. Умеръ лейтенантъ Шастеней, и капитанъ сталъ просить меня занять мсто покойника. Я согласился, но только до Занзибара, и безъ всякаго вознаграждннія. Капитанъ боле всего былъ радъ моему послднему условію.

Вступивъ въ отправленіе своего званія, я подробне познакомился съ устройствомъ невольничьяго судна, и долженъ однажды навсегда опровергнуть сказки романическихъ писателей, разсказывающихъ, что такое-то судно успло скрыть свое назначеніе отъ осматривающихъ его кораблей. Это совершенно-невозможно. Эти суда иначе строются, ихъ можно ужь узнать на верфи. Въ нихъ столько особенности, что съ перваго взгляда всякой морякъ укажетъ вамъ на корабль, торгующій Неграми.

Плаваніе наше было тихо и спокойно. Стала рыбъ окружали всегда нашъ корабль и вовсе не заботились объ уменьшеніи, которое происходило въ рядахъ ихъ для нашего стола. Часто были мы свидтелями несчастной участи летучей рыбы, которая везд длалась жертвою непріятелей. Въ мор гоняются за нею дорады и пожираютъ, несмотря на то, что она, выскочивъ изъ воды держится нсколько времени надъ поверхностью ея, въ воздухъ же, сверхъ-того, подхватываютъ ихъ морскія птицы, и такимъ-образомъ нигд имъ нтъ спасенія.

Черезъ одиннадцать дней по отъзд съ острова Бурбона, бросили мы якорь у маленькаго острова Оива въ Мозамбикскомъ Канал, отдаленнаго отъ твердой земли приливомъ въ одну милю. На этомъ остров былъ городъ, то-есть нсколько дрянныхъ хижинъ, развалившаяся крпостца и часовня.

Португальскій гобернадоръ принялъ насъ съ важностью и потомъ попросилъ у капитана двадцать піастровъ взаймы, въ чемъ ему, однакожъ, тотъ отказалъ. Посл него важнйшимъ лицомъ на остров былъ главнокомандующій войсками, у котораго подъ командою было семь солдатъ и одинъ барабанщикъ.

Жители состоятъ изъ смси всхъ цвтовъ, отъ чернаго до кофейно-молочнаго. Національнаго костюма нтъ никакого, но вс безизъятія ходятъ босикомъ, кром воскресныхъ и праздничныхъ дней, когда все одвается въ мишуру. И эта толпа выдаетъ себя за потомковъ великаго Альбукерка и его сподвижниковъ!

Пробывъ нсколько дней тутъ и увидвъ, что для торговли нашего капитана нтъ никакой перспективы, онъ ршился отправиться дале, но прежде послалъ меня съ нсколькими матросами для рубки лса. Напрасно говорили ему, что онъ наполненъ опасными животными и что жители за бездлицу доставятъ ему дровъ сколько угодно: онъ вллъ намъ идти.

У меня была сабля и дурное двуствольное ружье, у матросовъ тоже одно ружье и топоры.

Едва мы подошли къ лсу, какъ сквозь кусты, закрывавшіе насъ, увидли двухъ огромныхъ тигровъ, съ жадностью пожиравшихъ какое-то животное. Раздался ужасный ревъ и мы бросились обратно къ берегу въ лодку, отчалили и сильно налегли на весла.

Не успли мы отплыть сажени четыре, какъ явились вслдъ за нами оба тигра, и меньшій изъ нихъ, сдлавъ сильный скачокъ, не досталъ до насъ сажени на полторы, погрузился сперва въ воду, но вскор всплылъ, осмотрлся и пустился вплавь за нами. Какъ ни усиливались мы уйдти, но тигръ плылъ быстре, вскор уцпился передними лапами за правый бортъ лодки и едва не опрокинулъ ее. Бросясь на лвый бортъ, мы успли возстановить равновсіе, а тигръ, неимя точки опоры для заднихъ лапъ, оставался въ висячемъ положеніи. Я воспользовался этою минутою, схватилъ ружье, приставилъ дуло ко лбу звря, спустилъ курокъ — и ружье осклось.

Видя неудачу, одинъ изъ матросовъ ударилъ тигра топоромъ по голов. Зврь заревлъ, но не выпустилъ изъ кохтей лодки. Тогда ударили мы его саблею и топоромъ по лапамъ.

Боль усилила ярость тигра, онъ сдлалъ отчаянное движеніе и до половины очутился въ лодк. Участь наша, казалось, ршена. Вдругъ самый трусливый изъ матросовъ схватилъ ружье, раздался выстрлъ — зврь опрокинулся въ рку и вскор потонулъ. Мы удвоили наши усилія и ухали отъ этого опаснаго сосдства.

Когда мы донесли обо всемъ случившемся капитану, ему больше ничего не оставалось, какъ купить дровъ, и мы на другой день отправились вверхъ по Мозамбикскому Каналу.

Первый день плаванія былъ хорошъ, но на слдующій разразилась надъ вами ужасная гроза, во время которой воздухъ былъ такъ сильно напитанъ электричествомъ, что вс наши мачты и веревки облиты были огнемъ, перебгавшимъ съ мста на мсто. Одинъ ударъ сломилъ нашъ громовой отводъ, разорвавъ фокъ и марсель.

Едва успли мы исправить эти поврежденія, какъ вдругъ раздался крикъ, что человкъ упалъ въ море. Гд и когда бы ни случилось подобное несчастіе, первый долгъ капитана и всего экипажа стараться всми силами спасти погибающаго. Спустили лодку, съ фонарями боченки, веревки, а какъ наступала ночь, то подняли фонари на мачтахъ.

Ураганъ улегся, и мы старались всю ночь не уходить отъ фонаря, вывшеннаго на спущенной лодк. Къ утру приблизились мы къ этой лодк. Упавшій въ воду матросъ былъ ужь тамъ, и черезъ нсколько минутъ подняли и его и лодку на бортъ.

Можно вообразить себ всеобщую радость. Матросъ былъ мастеръ плавать, и вскор осмотрясь, увидлъ огонкъ на спущенной для него лодк, добрался до нея и всю ночь старался держаться въ виду корабля.

Наконецъ мы пришли въ Занзибаръ. Капитанъ нашелъ тутъ товаръ, за которымъ пріхалъ, а я разстался съ нимъ, несмотря на выгодныя предложенія, которыя онъ мн длалъ.

Увы! мои ожиданія не сбылись. Призовыя деньги мои были получены какимъ-то Евреемъ, который заблагоразсудилъ уйдти съ ними. Я оставался опять безъ средствъ къ существованію, и когда встртился потомъ съ капитаномъ и онъ опять повторилъ мн свои предложенія, я принялъ мсто лейтенанта, но безъ жалованья, а съ единовременнымъ вознагражденіемъ за труды по окончаніи экспедиціи.

На Дорид тотчасъ начали длать приготовленія къ принятію двухсотъ-пятидесяти Негровъ и къ исправленію всхъ поврежденій, претерпнныхъ въ послднюю бурю. Черезъ недлю судно наше такъ перестроили, что его нельзя было узнать. Оно вооружено было двнадцатью пушками, изъ которыхъ дв только были настоящія, а прочія деревянныя для устрашенія всякаго пирата.

Таможенныхъ пошлинъ платили тогда по двадцати-два франка за каждаго Негра, сверхъ-того, подарокъ губернатору въ пятьсотъ піастровъ. Негровъ привозили въ Занзибаръ съ сосдственныхъ острововъ. Не было примра, чтобъ привозимые на продажу невольники, когда-либо бжали. Несчастные знаютъ, что они будутъ безчеловчно убиты своими соотечественниками, если возвратятся въ Африку. У нихъ каждый мужъ можетъ продать свою жену и дтей, а начальникъ племени — каждаго изъ подвластныхъ ему лицъ за малйшій проступокъ.

Негровъ привозятъ и продаютъ нагими, на корабляхъ даютъ имъ одежду. Среднюю палубу, въ которой они спять, стараются держать въ чистот и провтривать. Поутру заставляютъ невольниковъ мыться и чесаться. Въ десять часовъ утра даютъ имъ завтракать, въ четыре — обдать, посл обда начинаются у нихъ пляски грубыя, дикія, неистовыя. При захожденіи солнца уводятъ ихъ подъ палубу на всю ночь.

Полтора мсяца жили мы въ Занзибар, и капитанъ усплъ провезти мимо таможни полтораста Негровъ, а за сто заплатилъ пошлину. Потомъ въ одну темную ночь, невыжидая необходимаго осмотра губернатора, мы тихонько вышли изъ гавани и отправились въ путь… Но увы! не успли мы отойдти двухъ миль, какъ втеръ совершенно упалъ и мы очутились въ самомъ опасномъ положеніи. На разсвт, когда бгство наше было замчено, губернаторъ выслалъ противъ насъ дв вооруженныя лодки. Надобно было защищаться, или погибать. У насъ было дв пушки, и мы нсколькими удачными выстрлами произвели на лодкахъ такое пораженіе, что Арабы обратились въ бгство и ужь боле не показывались цлый день. Къ-вечеру поднялся втерокъ, и мы снова пустились въ путь.

Но насъ ожидалъ другой, отчаяннйшій и кровопролитный бой. Негры однажды возмутились и, неимя никакого оружія, кром бутылокъ, скамеекъ и т. п., поставили насъ въ самое опасное положеніе. Цлый часъ принуждены мы были стрлять въ нихъ и поражать холоднымъ оружіемъ, многочисленность одолвала, тсня насъ боле-и-боле къ корм. Несмотря на ужасное пораженіе Негровъ, мы едва могли защищаться, вдругъ три матроса успли по веревкамъ, соединявшимъ мачты, пробраться въ тылъ Негровъ, и это спасло насъ. Неграми вдругъ овладлъ паническій страхъ при выстрлахъ съ тыла. Они вообразили, что мы получили неожиданное подкрпленіе, и со страха вс побросались въ море.

Тотчасъ же спустили мы лодки и успли переловить до ста человкъ. У насъ убитъ былъ одинъ матросъ, а вс остальные переранены.

Грустно провели мы ночь посл этого боя. Но все это было только началомъ нашихъ несчастій. На третій день посл битвы, когда небо было почти ясно и ничто не предвщало малйшей бури, когда капитанъ улегся спать, а я съ другимъ лейтенантомъ длалъ расписаніе състныхъ припасовъ, вдругъ мы почувствовали сильный ударъ, отъ котораго нашъ корабль совсмъ легъ на бокъ.

Выбравшись на палубу, мы узнали отъ матросовъ, что сильный шквалъ набжалъ такъ неожиданно, что нельзя было принять никакихъ мръ къ спасенію. Весь экипажъ вислъ теперь на мачтахъ и парусахъ, ежеминутно ожидая погруженія Дориды, но она во какому-то странному случаю сохранила равновсіе въ этомъ наклонномъ положеніи, и капитанъ приказалъ мн спуститься въ лодку и отвязывать запасныя деревья для составленія изъ нихъ плота.

Съ помощью двухъ матросовъ мн удалось исполнить это трудное и опасное дло, какъ вдругъ Негры высыпали изъ-подъ палубы и бросились на насъ, чтобъ овладть лодкою и недоконченнымъ плотомъ. Съ поспшностью принуждены мы были удалиться и только успли подъхать съ другой стороны, чтобъ принять къ себ капитана съ двумя матросами.

Какъ изступленные, бросились тогда Негры вплавь за нами, но мы удвоили усилія, и ни одинъ не достигъ до нашей лодки. Увидвъ, что преслдованіе прекратилось, мы остановились и стали совщаться: что длать? Я предлагалъ возвратиться на Дориду и стараться устроить плотъ, чтобъ помстить весь экипажъ, непредавая оставшихся на корабл врной смерти. Но капитанъ отвергъ мое мнніе, и приказалъ править къ ближайшему берегу, отъ котораго мы, по разсчету, должны были находиться въ сорока миляхъ. Поэтому мы могли надяться въ два дня дойдти до восточной оконечности Занзибара, но могла ли выдержать наша лодка малйшій ударъ втра и волнъ?

Настала ночь совершенно-тихая и свтлая. Мы поочередно перемнялись подъ веслами и у руля. Поутру солнце взошло ясно на безоблачномъ неб, и мы съ ужасомъ взглянули на нашу незамтную лодочку, исчезавшую въ безмрномъ пространств. Цлый день гребли мы, и къ-вечеру раздлили между собою двадцать банановъ, составлявшихъ всю нашу провизію. Но воды у насъ не было, и жажда мучила насъ.

Прошла еще тяжкая, трудная ночь. Солнце встало красное и окруженное золотистыми облаками, предвщавшими втеръ, или дождь, а можетъ быть и бурю. Какъ мы обрадовались, когда, чрезъ полчаса, пошелъ сильный дождь. Мы сняли сорочки и старались собрать воды для утоленія жажды. Притомъ же самое ощущеніе падавшаго дождя на тло, доставляло ужь большое облегченіе.

Къ-сожалнію, дождь вскор прошелъ, и выжатыя сорочки дали не боле полуторы бутылки воды, однакожъ и это было большое подкрпленіе нашимъ силамъ. Двое изъ насъ сильно заболли, а одинъ впалъ въ такую горячку, что мы принуждены были связать его.

Наступилъ и третій день, опять свтлый, тихій, ясный. Матросъ, одержимый горячкою, умеръ, и мы бросили его въ море. Это былъ ужасный день страданія. Мы бы, конечно, не пережили его, еслибъ дождь, продолжавшійся нсколько минутъ, не оживилъ насъ снова, а за нсколько минутъ до захожденія солнца дв летучія рыбы упали въ нашу лодку, и мы тотчасъ же съли ихъ.

На четвертый день обнаружилась еще у двухъ матросовъ горячка, но какъ она была тихая, то мы и оставили ихъ въ поко, притомъ же, мы были слишкомъ-слабы, чтобъ усмирить ихъ. Наконецъ и капитанъ упалъ безъ чувствъ.

Оставался я и подшкиперъ Флри, однакожъ, въ четыре часа пополудни почувствовалъ и я, что идеи мои начинаютъ мшаться и что вокругъ меня все въ туман, мн казалось, что я накурился опіума, или хашиша: мн все хотлось улетть.

Свжесть вечера возвратила мн самосознаніе. Я оглянулся и увидлъ Флри, который протиралъ себ глаза.

— Что съ тобою, Флри? спросилъ я.

— Я, кажется, спалъ, отвчалъ онъ.

Дружно принялись мы съ нимъ за весла. Вокругъ насъ летали птицы и я указалъ ихъ Флри, какъ на признакъ близости земли.

— Земля? сказалъ онъ.— Да разв есть земля? Я не врю, она не существуетъ.

Часъ сильной гребли вновь повергъ меня въ прежнее безпамятство. Опять представлялись мн фантастическія виднія, опять видлъ я картину всей моей прежней жизни, опять леталъ и плавалъ.

Не знаю, продолжительно ли было это состояніе, но когда я пришелъ въ себя, было ужь темно, а Флри обнималъ меня съ радостными слезами.

— Слышишь ли ты этотъ шумъ волнъ? говорилъ онъ.

— Ну что жь? отвчалъ я съ недоумніемъ.

— Это прибой, это берегъ, это земля

Съ изступленіемъ принялись мы опять грести, шумъ ежеминутно усиливался.

— Капитанъ! Флри! вскричалъ я: — берегъ! берегъ!

Какъ отъ волшебнаго прикосновенія, вс пришли въ себя и, удостоврясь въ истин, зарыдали отъ радости и поочередно принялись за весла, потому-что мы ужь не въ-состояніи были грести.

Вдругъ новое несчастіе постигло насъ: отъ радости, или отъ разслабленія, капитанъ помшался, выхватилъ руль и бросилъ въ море. Намъ казалось, что это безвозвратно погубитъ насъ, но въ то же самое мгновеніе раздался крикъ птуха на берегу и вс мы бросились на колни съ теплою молитвой.

IV.

Никогда не забуду я этого сладостнаго, высокаго, торжественнаго чувства, которое ощутилъ я въ минуту спасенія. Радость стсняла мою грудь, душила меня. Мы вышли на берегъ и первое слово капитана было:

— сть! ради Бога! сть чего-нибудь! я умираю…

Мы съ Флри бросились отъискивать жителей и, къ неописанной радости, попали на поле, засянное маисомъ. Съ жадностью ухватились мы за колосья, и мягкія сочныя зерна казались намъ самою роскошною пищею. Это было непостижимое наслажденіе!

Утоливъ голодъ, подумали мы и о товарищахъ, нарвали имъ маиса и пошли къ нимъ обратно. Къ довершенію радости, наткнулся я въ темнот на что-то круглое: это былъ арбузъ. Мои два товарища тоже нашли арбузы, потому-что мы попали на цлую плантацію. Утоливъ жажду и голодъ, мы съ нсколькими арбузами побжали къ капитану и остальнымъ товарищамъ.

Какъ изобразить ихъ восторгъ?

Покуда они утоляли голодъ и жажду, мы наносили кучу кокосовыхъ листьевъ, и черезъ четверть часа вс пятеро дружески улеглись спать на этомъ мягкомъ лож, прикрывшись сами этими листьями, чтобъ спастись отъ вредныхъ дйствій росы. Впродолженіе четырехъ сутокъ это былъ первый сладкій сонъ.

Когда мы поутру проснулись, то увидли, что окружены Арабами. Я, по-счастью, могъ порядочно говорить на этомъ язык, разсказалъ имъ несчастія, постигшія насъ, и почтенный старикъ, казавшійся начальникомъ этой группы, тотчасъ же предложилъ намъ подкрпить силы у него въ дом пищею.

Мы послдовали за нимъ и нашли у него великолпный обдъ: кабри (любимое блюдо Арабовъ), пататы, рисъ, плоды — все это для насъ казалось удивительнымъ, какъ сказки ‘Тысяча и Одной Ночи’. Несмотря на свою важность. Арабы улыбались, видя нашу жадность, но, однакожь, ни одинъ изъ нихъ не безпокоилъ насъ любопытными вопросами. Только по окончаніи обда, и то съ величайшею скромностью, спросили насъ, чмъ они могли бы помочь намъ.

Мы разсказали вс наши бдствія, и вс наперерывъ вызвались угощать насъ. Старшина назначилъ самъ, кто къ кому долженъ былъ поступить на хлбы, и насъ развели по разнымъ домамъ. Три дня отдыхали мы и подкрпляли свои силы. На четвертый сошлись и составили совтъ что длать въ будущемъ? Единодушное ршеніе наше состояло въ томъ, чтобъ отправиться отъискивать ‘Дориду’ и оставшихся на ней товарищей. Я и Флри, какъ самые бодрые и здоровые, взялись за это. Арабы дали намъ паруса, устроили мачту, руль, снабдили състными припасами, и на той же самой лодк, на которой мы еще недавно такъ страдали, пустились мы весело и безбоязненно въ путь, забывъ все прошедшее. Таковъ человкъ!

Сперва положено было, чтобъ я осмотрлъ сверную часть береговъ, куда теченіемъ должно было принести плотъ, если бы на немъ успли отправиться наши товарищи, и ежели ничего не найду, то чтобъ воротился къ капитану. Посл двухдневныхъ безполезныхъ поисковъ, я возвратился съ печальнымъ извстіемъ, что не нашелъ никакихъ слдовъ.

Тотчасъ же отправился потомъ самъ капитанъ и, проздивъ полторы сутки, возвратился съ такимъ же печальнымъ отвтомъ.

Вновь составили мы совтъ о дальнйшихъ нашихъ дйствіяхъ… Какъ вдругъ явился къ намъ старый Арабъ, предводитель племени, и объявилъ, что получено извстіе о прибытіи къ свернымъ берегамъ какихъ-то людей на плоту, потерпвшихъ кораблекрушеніе.

Съ радостью вскочили мы и просили великодушнаго Араба дать намъ проводниковъ. Онъ тотчасъ же исполнилъ просьбу, но предупредилъ, что переходъ сухимъ путемъ очень-опасенъ, потому-что идетъ черезъ лсъ, наполненный дикими зврями. Что намъ было до этого? мы тотчасъ же ршили выступить на другой день съ разсвтомъ.

Простясь съ добрыми Арабами и поблагодаривъ старика, мы подарили ему нашу роковую лодку. Онъ проводилъ насъ съ полмили отъ мстечка и, прощаясь, далъ нашему провожатому какой-то талисманъ изъ коралловъ.

Когда старикъ благословлялъ меня, я ршился, выразивъ ему еще разъ всю нашу признательность, сказать, что мы отправляемся въ путь, неимя никакихъ състныхъ припасовъ.

Арабъ улыбнулся и, указавъ на небо, отвчалъ:

— Аллахъ кормитъ всхъ, сынъ мой. Надйся на него — и всегда будешь сытъ и доволенъ.

Съ этимъ словомъ онъ пошелъ обратно, а мы пустились по берегу. Покуда дорога шла по песку, мы легко шли за нашимъ проводникомъ, но когда надобно было идти по каменистой почв, голыя ноги наши тотчасъ же покрылись ранами. Арабъ съ нкоторымъ презрніемъ смотрлъ на это и посовтовалъ намъ обвернуть ноги въ рубашки, которыя у насъ были въ запас (и это былъ подарокъ Арабовъ!). Мы послушались и пошли гораздо-бодре и легче.

Къ-полудню достигли мы до какой-то деревушки, отъ которой раздляла насъ небольшая рка. Провожатый веллъ намъ дожидаться, бросился вплавь и вскор возвратился съ той стороны въ лодк съ нсколькими Арабами, которые приняли насъ самымъ ласковымъ и гостепріимнымъ образомъ.

Отдохнувъ часа два и подкрпивъ себя пищею, мы снова пустились въ путь. Теперь дорога шла черезъ прелестную равнину, усянную цвтами, которые наполняли воздухъ удивительнымъ благоуханіемъ. За этою равниною стоялъ мрачный лсъ, о которомъ намъ заране насказали много ужасовъ. Провожатый, котораго я разспросилъ, подтвердилъ прежніе разсказы, прибавивъ, для успокоенія нашего, что въ этомъ лсу всего боле водится змй, длиною футовъ въ шестдесятъ.

— А тигры есть въ лсу? спросилъ я.

— Много отвчалъ онъ: — но какъ у нихъ тутъ много пищи, то они рдко нападаютъ на людей. Всхъ этихъ зврей нечего бояться, а есть другая опасность.

— Какая?

— Здсь обитаетъ Макао, отвчалъ Арабъ вполголоса и со страхомъ оглядываясь.

Впрочемъ, боязнь его продолжалась недолго, онъ вынулъ данный старикомъ талисманъ изъ коралловъ и, прошептавъ роковую фразу: ‘Аллахъ великъ, а Мухаммедъ пророкъ его!’ быстро пошелъ впередъ, а мы послдовали за нимъ.

Долго мы шли по лсу и ничего не встрчали. Вдругъ мимо одного матроса пробжалъ молодой олень. Онъ бросилъ въ него палку (другаго орудія у насъ не было) и побжалъ за нимъ, закричавъ намъ, что это будетъ славный ужинъ.

— Воротите вашего товарища! закричалъ провожатый: — онъ заблудится.

Мы закричали, и онъ отвчалъ, шагахъ въ двадцати, что сейчасъ догонитъ насъ, потому-что у оленя перебита нога и онъ схватитъ его въ десяти шагахъ.

— Я вамъ говорю, воротите его, повторилъ Арабъ сурово:— иначе онъ погибъ…

Мы стали опять звать — отвта не было. Холодъ пробжалъ по нашимъ жиламъ. Новый окликъ — и то же молчаніе.

— Вы, Европейцы, настоящія дти, продолжалъ Арабъ: — ничего не слушаетесь и не понимаете. Теперь вы не увидите больше своего товарища.

— Какая же опасность угрожаетъ ему?

— Голодная смерть. Черезъ семь дней, нераньше, онъ умретъ въ этомъ лсу отъ голода. Теперь мы можемъ продолжать нашъ путь.

Разумется, мы не послушались, а цлые два часа, по всмъ направленіямъ звали пропавшаго. Наконецъ, утомясь, послдовали въ совершенномъ уныніи за провожатымъ. Вдругъ раздался вдали дикій, ужасавшій крикъ, мы остановились.

— Что это? спросилъ я.

— Это Макао! Теперь только одинъ Богъ спасетъ насъ.

Сказавъ это съ видимымъ страхомъ, вынулъ онъ свой талисманъ и сталъ впереди насъ, какъ-бы желая защитить.

Черезъ минуту выскочилъ изъ-за кустовъ какой-то чудовищный Негръ, колоссальнаго роста, съ огромною дубиною, которою повертывалъ какъ тростью.

— Макао! вскричалъ нашъ провожатый, показывая ему свой талисманъ: — Мокрани веллъ сказать, что помнитъ тебя и желаетъ теб счастья.

Видъ коралловаго ожерелья произвелъ надъ Негромъ волшебное дйствіе. Изступленное его зврство тотчасъ же прекратилось, онъ опустилъ голову и тихо отвчалъ:

— Скажи доброму Мокрани, что и я его всегда помню.

Произнеся это, онъ повернулся и хотлъ идти опять въ лсъ, но провожатый остановилъ его и сказалъ еще:

— Одинъ блый, другъ Мокрани, сейчасъ отсталъ отъ насъ и заблудился. Если ты его встртишь, укажи ему дорогу, Мокрани будетъ теб благодаренъ.

— Хорошо, сказалъ Негръ и исчезъ.

V.

Разумется, мы приступили съ разспросами къ Арабу о Мокао и узнали слдующее:

Макао былъ невольникомъ у занзибарскаго губернатора. Тотъ продалъ жену его одному капитану, нагружавшему судно Неграми. Посл этого Мокао бжалъ и принятъ быль въ хижин старика Араба Мокрани. Губернаторъ узналъ объ этомъ и послалъ отрядъ, чтобъ захватить невольника, но Мокрани собралъ свое племя и хотлъ защищать того, кому далъ гостепріимство.

— Нтъ, великодушный Мокрани, сказалъ Макао:— я не хочу, чтобъ твое племя вело войну за меня, у меня есть оружіе, я одинъ пробьюсь, но ты меня принялъ, вылечилъ, защитилъ — и я твой на всю жизнь. Вотъ теб ожерелье жены моей. Если теб когда-нибудь понадобится моя услуга, пришли мн этотъ талисманъ и я исполню твое приказаніе.

Посл этого Мокао пробрался ночью въ этотъ лсъ, куда ужь не пошли его отъискивать. Здсь онъ живетъ съ-тхъ-поръ и убиваетъ всхъ прохожихъ, и особенно блыхъ. Но Мокрани ужь многимъ давалъ талисманъ и Мокао не только не трогалъ тхъ, которымъ вврялось ожерелье, но и доставлялъ всегда всякаго рода пособіе.

Ужь было семь часовъ вечера, когда мы вышли изъ лсу, невидавъ ни одного змя, ни одного тигра. На ночлегъ пришли мы въ деревню, гд насъ тоже приняли прекрасно.

То же гостепріимство встрчали мы везд впродолженіе нашего двухдневнаго путешествія. На третіи увидли мы море.

На песчаномъ берегу стоялъ пустынный шалашъ и на песку, подл него, лежали два европейскіе матроса.

Какъ изобразить обоюдную радость! Это были двое нашихъ товарищей. Мы обнялись и осыпали другъ друга вопросами. Вотъ что мы узнали объ участи ‘Дориды’:

Посл отъзда нашего, оставшіеся на корабл Негры упали духомъ и съ униженіемъ просили матросовъ спасти ихъ. Т взялись за это и приказали помогать въ устройств плота. На другой же день плотъ былъ готовъ, но цлые четыре дня было совершенное безвтріе и плотъ не могъ тронуться съ мста. Изъ състныхъ припасовъ спасли нсколько мшковъ сухарей и питались ими, но они были пропитаны морскою водой и Негры тотчасъ же стали гибнуть отъ этой пищи. Къ довершенію несчастія, они спрятали себ боченокъ водки, перепились и черезъ четыре дня ни одного Негра не осталось въ-живыхъ. Матросы остались одни. Восемь дней провели они на плоту… Наконецъ рыбачье судно, плывшее мимо ихъ, забрало и высадило на этотъ берегъ. Но ихъ осталось въ-живыхъ только двое.

Такимъ-образомъ весь нашъ экипажъ, оставшійся въ-живыхъ, соединился на пустынномъ берегу Занзибара.

Переночевавъ тутъ, мы поутру пошли по берегу и увидли издали европейскій корабль. Я тотчасъ же сообщилъ это радостное извстіе капитану. Но едва мы успли собраться, какъ вооруженные Арабы, вроятно, прибывшіе туда еще ночью, чтобъ захватить насъ, окружили всхъ, связали и повели по дорог къ Занзибару.

Я, какъ переводчикъ, ршился спросить о причин такого насильственнаго поступка, и начальникъ отряда объявилъ мн, что губернаторъ давно ужь зналъ о прибытіи нашемъ на островъ, но не хотлъ нападать на насъ у Мокрани, чтобъ не взволновать все племя, но какъ-скоро мы выступили оттуда, отрядъ ждалъ насъ при выход изъ лса и допустилъ соединиться съ двумя матросами только для-того. чтобъ забрать всхъ разомъ.

Надобно было покориться своей участи. Мы послдовали за отрядомъ (кром одного матроса, Финьйоле, который скрылся гд-то на берегу и котораго не могли отъискивать).

Около полудня вступили мы въ столицу и приведены были къ губернатору, который, осыпавъ насъ укоризнами за тайное отплытіе, потопленіе двухъ лодокъ и безпошлинный увозъ Негровъ, объявилъ намъ, что если черезъ пять дней мы не заплатимъ пяти тысячъ піастровъ, то вс будемъ повшены.

Посл этого отвели насъ въ тюрьму, провожая побоями. Только на другой день вздумали намъ принести пищи, то-есть воды и рису. Мы составили совтъ, что предпринять для спасенія и ршились попробовать: не удастся ли проломать стну и уйдти.

Эта работа заняла насъ два дни. На третій, когда Арабъ явился съ пищею, мы схватили его, повалили, завязали ротъ, отняли саблю, одежду и ужь готовились бжать, какъ вдругъ вошелъ къ намъ еще Арабъ. Раздумывать было некогда: мы и этого схватили, повалили и начали вязать…

— Постойте! Что вы это, съ ума сошли? закричалъ онъ на чистомъ французскомъ язык.

И мы вс съ изумленіемъ остановились. Это былъ матросъ Финьйоле, который скрылся на морскомъ берегу, когда насъ захватили.

Онъ тотчасъ же разсказалъ намъ, что когда насъ увели, онъ въ рыбачьей лодк поплылъ къ европейскому кораблю, который мы усмотрли въ мор въ ту самую минуту, какъ насъ захватили Арабы, и разсказалъ капитану вс наши несчастія и теперешній плнъ. Капитанъ этотъ тотчасъ же присталъ къ берегу и потребовалъ выдачи нашей у губернатора, но тотъ уврялъ его, что насъ нтъ въ Занзибар, и что онъ о насъ ничего не знаетъ.

Тогда сошелъ онъ на берегъ съ двадцатью-пятью солдатами и явился самъ къ губернатору, а Финьйоле веллъ переодться Арабомъ и развдывать о мст нашего заключенія. Тотъ вскор нашелъ тюрьму и увидлъ, какъ Арабъ понесъ намъ пищу. Видя, что тотъ за собою не заперъ дверей, ршился и онъ прокрасться, чтобъ увдомить насъ обо всемъ, и вотъ что было причиною его появленія.

Можно вообразить себ нашъ восторгъ, а особенно лично мой, когда я узналъ, что корабль, явившійся такъ неожиданно для нашего спасенія, быль Бенгальскій Тигръ, а капитанъ его — г. Кузинери, подъ начальствомъ котораго я служилъ лейтенантомъ на Матюрин во время бомбегокской экспедиціи.

Мы тотчасъ же ршились идти въ домъ губернатора и присоединиться къ солдатамъ капитана Кузинери.

Когда мы шли по улиц, народъ смотрлъ на насъ съ удивленіемъ, но не думалъ ни осыпать бранью, ни останавливать. Впрочемъ, переодтый Финьйоле, можетъ-быть, давалъ имъ поводъ думать, что онъ ведетъ насъ, по приказанію губернатора, къ нему въ домъ.

Это былъ неожиданный и поразительный ударъ для губернатора, когда мы вошли въ аудіенц-залу. Читатель не долженъ, впрочемъ, воображать, что губернаторскій домъ былъ похожъ на какое-нибудь европейское зданіе: это былъ сарай, раздленный перегородками и обставленный диванами у стнъ. Капитанъ Кузинери тотчасъ же узналъ насъ и бросился къ намъ:

— Вотъ они! Я зналъ, что этотъ Арабъ лжетъ! вскричалъ онъ.— Онъ меня сейчасъ уврялъ, что ничего о васъ не знаетъ.

Нашъ капитанъ сталъ благодарить за оказываемую ему помощь и спасеніе.

— Безъ васъ, прибавилъ онъ: — губернаторъ хотлъ намъ сегодня же отрубить головы.

— Какъ! отрубить головы? Да я бы тогда превратилъ въ пепелъ весь его городишко.

Тутъ осыпавъ его весьма-жесткими упреками, которые переводчикъ, разумется, очень-смягчилъ, онъ простился съ нимъ и отправился вмст съ нами къ берегу, гд мы размстились на двухъ лодкахъ и поплыли къ Бенгальскому Тигру, прекрасному шестнадцатипушечному бригу, качавшемуся въ полумил на рейд.

Ни губернаторъ не вздумалъ останавливать насъ, ни стража его не покусилась на малйшее непріязненное движеніе.

Только во время этого перезда капитанъ Кузипери узналъ меня и чрезвычайно обрадовался этому.

— Какъ вы перемнились, любезный Гарнере! вскричалъ онъ, сжимая мн руки.— Вы были тогда юношею, а теперь такъ возмужали!

Онъ началъ меня разспрашивать обо всемъ случившемся, и я въ короткихъ словахъ удовлетворилъ его любопытство.

— Но скажите, пожалуйста, и мн, прибавилъ я, подъзжая къ бригу:— какимъ образомъ корабль вашъ опять на военной ног?

— Да какъ же иначе нападать на Англичанъ? отвчалъ онъ.

— Какъ нападать! Въ мирное время?

— Э! да вы въ глуши ничего не знаете и не слыхали: амьенскій миръ нарушенъ Англичанами и у насъ опять война еще сильне прежняго. Я ужь надняхъ столкнулся съ однимъ дороднымъ остиндскимъ кораблемъ и овладлъ имъ, посл упорнаго сопротивленія. Отправя его на островъ Бурбонъ, я хотлъ зайдти въ Занзибаръ для исправленія небольшихъ поврежденій и вдругъ мн удалось оказать вамъ небольшую услугу…

— То-есть сохранить нашу голову на плечахъ. Да, услуга порядочная, и я никогда не былъ такъ благодаренъ Англичанамъ какъ теперь: вди они причиною, что вы вздумали зайдти сюда.

Прибывъ на бригъ, капитанъ Кузинери прежде всего веллъ намъ подать сытный обдъ, въ которомъ мы имли большую надобность. За обдомъ долженъ я былъ вторично разсказывать подробности всхъ происшествій съ ‘Доридою’.

Когда дло дошло до послдняго нашего путешествія по лсу и до потери несчастнаго товарища нашего, котораго звали Дюкассомъ, капитанъ Кузинери задумался.

— А не знаете ли, Гарнере, спросилъ онъ:— откуда родомъ этотъ Дюкассъ?

— Изъ Бордо, отвчалъ я.

— Не говорилъ ли онъ вамъ чего-нибудь о своей родн? Нтъ ли у него брата?

— Какъ же! У него братъ командуетъ трехмачтовымъ кораблемъ.

— Это онъ!.. прервалъ меня Кузинери.— любезный Гарнере,— этотъ капитанъ былъ у меня нкогда матросомъ и спасъ мою жизнь вовремя одного сраженія съ Англичанами… Значитъ, я не могу оставить теперь его брата въ опасности.

— Это будетъ прекрасный поступокъ съ вашей стороны, сказалъ я,— но, вроятно, бднякъ давно погибъ.

— Очень можетъ быть, но покуда мы не удостовримся въ этомъ, я не могу его оставить. Сколько прошло дней съ-тхъ-поръ, какъ онъ остался въ лсу?

— Пять дней, капитанъ.

— Пять дней мудрено прожить, питаясь одними кореньями. Притомъ же, если какой-нибудь тигръ, или удавъ захочетъ позавтракать этимъ заблудившимся гостемъ… Но все-равно, я обязанъ употребить все для его спасенія.

— Вы благороднйшій и великодушнйшій человкъ! вскричалъ я.

— Совсмъ нтъ, но я люблю помнить добро. Знаете ли что, любезный Гарнере, вдь и я вамъ оказалъ сегодня небольшую услугу. Не хотите ли поквитаться со мною?..

— Все, что прикажете, капитанъ.

— Не хотите ли командовать экспедиціею, которую я хочу отправить для отъисканія Дюкасса?

— Отъ всего сердца.

— Да вдь надобно сейчасъ же отправиться.

— Я готовъ. Я теперь на три дня нался.

— Прекрасно! Я тотчасъ же отберу вамъ лучшихъ своихъ матросовъ.

Черезъ полчаса посл этого разговора, я ужь халъ въ лодк съ десятью матросами Бенгальскаго Тигра, а черезъ три часа мы пристали къ тому самому берегу, гд насъ захватили Арабы занзибарскаго губернатора.

VI.

Выборъ людей, отправленныхъ со мною, былъ дйствительно хорошъ. Вс они одушевлены были искреннимъ желаніемъ отъискать и спасти погибающаго. Сверхъ-того, мы были хорошо вооружены и снабжены припасами. У каждаго было по ружью, топору и пар пистолетовъ: нечего было бояться ни тигровъ, ни змй.

Приставъ къ берегу, мы оставили нашу лодку подъ стражею арабскихъ береговыхъ рыболововъ, наняли между ними одного провожатаго и отправились въ путь.

На другой день дошли мы до другаго селенія Арабовъ, отстоявшаго не боле мили отъ лса и разспрашивали всхъ жителей, не слыхали ли они чего о бломъ, заблудившемся въ лсу? Вс розъиски были безполезны.

Съ утреннею зарею двинулись мы къ лсу, но тутъ провожатый нашъ потребовалъ платы и объявилъ, что въ лсъ ни за какую цну не пойдетъ. Ни угрозы, ни общанія не могли поколебать его.

— Оставьте его, г. лейтенантъ! сказалъ мн Испанецъ Діасъ, долго жившій въ Индіи и хорошо знавшій арабскій языкъ.— На что намъ этотъ уродъ? Я былъ буканьеромъ и хорошо знаю лсныхъ зврей и подробности лсной жизни. Вврьтесь моей опытности: она будетъ полезне, нежели присутствіе этого труса-Араба. Я отвчаю за все.

Я согласился на его предложеніе и отпустилъ Араба, сожаля даже, что такъ усильно уговаривалъ его, потому-что отказы и боязнь его внушили нкоторыя опасенія всему моему отряду.

Когда онъ ушелъ, Діасъ, какъ-бы понявъ мою мысль, сталъ разсказывать, что дикіе зври никогда не нападаютъ въ лсу на человка, и это увреніе возвратило бодрость людямъ. Только у самаго входа въ лсъ вс невольно остановились и переглянулись между собою. Но я, какъ-бы незамчая этого движенія, весело и спокойно пошелъ впередъ. Вс послдовали за мною.

Впрочемъ, зрлище, встртившее насъ, не могло внушить никакого страха. Красота и роскошь растительности африканскихъ лсовъ превосходитъ всякое описаніе. Солнце, едва только вставшее, золотило вершины деревьевъ, усянныхъ тысячами разныхъ породъ птицъ, пніе которыхъ составляло чудный концертъ, міріады наскомыхъ производили странный шумъ вокругъ насъ. Безпрестанно мелькали мимо насъ то олени, то тигры, то зми, и вс повидимому спасались отъ насъ, исполинскія деревья составляли везд удивительныя аркады, потову-что первые сучья, склонясь къ земл, пускали корни и образовывали новыя деревья, широкіе листья ихъ, спрыснутые росою, блестли, какъ усянные брильянтами. Самая земля, по которой мы шли, была похожа на великолпный и мягкій коверъ.

Боле часу шли мы по тропинк, проложенной прежними путешественниками и оглашали воздухъ криками, звавшими Дюкасса, но все было безполезно.

— Г. Лейтенантъ, сказалъ Діасъ, подойдя ко мн: — наши крики пугаютъ только птицъ — и больше ничего. Дюкасса надобно искать въ глуши, а не на тропинк.

— Но если мы сами заблудимся?

— Что жь за бда, г. лейтенантъ? Насъ много, мы хорошо вооружены, припасы у насъ есть, а дичь подъ рукою, слдовательно, голода нечего бояться. Притомъ же, я ручаюсь вамъ, что мы не заблудимся. Стоитъ только смотрть на мохъ, растущій на деревьяхъ: онъ всегда на сверной сторон — и вотъ вамъ компасъ. Если угодно, я берусь привести васъ опять къ этому мсту.

Я согласился и мы пошли въ чащу лса. Люди мои, свыкшіеся ужь съ опасностями лса, охотно послдовали за мною, а Діасъ подкрпилъ ихъ бодрость увреніемъ, что, при малйшемъ признак, онъ отъищетъ Дюкасса живаго или мертваго.

Вступя въ глушь, я съ перваго шага могъ видть, какъ бдному Дюкассу легко было заблудиться. Растительность лсовъ такъ роскошна, что мы исчезали въ ней и въ двухъ шагахъ не видли другъ друга. Многочисленныя ліаны терзали насъ своими колючими шипами, обвиваясь около насъ и заставляя на каждомъ шагу терять линію направленія.

Топоры, бывшіе съ нами, много помогли намъ. Мы рубили тамъ, гд не могли пройдти, и достигли до одной лужайки, никто не заблудился и вс были на-лицо.

Здсь мы отдохнули, одинъ только Діасъ осматривалъ внимательно все кругомъ, чтобъ найдти какую-нибудь примту Дюкасса. Черезъ нсколько минутъ подошелъ онъ ко мн и, подавая сигаретту, просилъ пройдтись съ нимъ.

Я догадался, что онъ хочетъ что-нибудь сказать мн и послдовалъ за нимъ. Дйствительно, онъ тихо прошепталъ мн:

— Не хотлось бы мн пугать нашъ отрядъ, но первая встрча непремнно будетъ очень-непріятна.

— Что такое? спросилъ я.

— Слышите ли вы этотъ запахъ?

— ДА, очень-непріятный!..

— Это значитъ, что вблизи насъ лежитъ удавъ.

— Что жь? Они очень-опасны, злы, огромны?..

— Отъ двадцати-пяти до сорока-пяти футовъ. Они не злы и никогда не нападаютъ, если не голодны, но если давно не ли, то хотя бы имъ слонъ попался, мудрено и тому избжать нападенія.

— Что жь, можно намъ уйдти?

— Нтъ, онъ долженъ быть близко. Теперь ваше дло объявить это людямъ, чтобъ не испугать ихъ.

— Эй, ребята! вскричалъ я отдыхавшимъ людямъ.— вставайте, непріятель близокъ.

Хотя я и старался говорить весело и со смхомъ, но матросы тотчасъ же вскочили и бросились къ ружьямъ.

— Бояться нечего, прибавилъ я,— это какой-то удавъ, который еще не показывается, но караулитъ насъ. Будьте только готовы встртить его. Признаюсь, я радъ его посщенію, я еще никогда не видалъ удавовъ и не охотился за ними. Очень бы желалъ подстрлить эту дичь.

— А! вотъ кажется и онъ! сказалъ Діасъ.— Слышите ли, какъ трещатъ сучья? Онъ сейчасъ явится.

Едва усплъ онъ это сказать, какъ, шагахъ въ тридцати-пяти или сорока, явилось изъ лсу огромное чудовище, ползущее къ намъ. Плоская голова его, возвышалась футовъ на пять, или на шесть. Остальнаго тла мы не могли видть, потому-что густота высокой травы скрывала его отъ насъ.

Увидвъ цлую толпу людей, удавъ вдругъ остановился, какъ-бы собираясь съ силами къ предстоящему бою.

— Цльте вс въ голову! не иначе, какъ въ голову! закричалъ Діасъ и самъ прицлился.

Вс послдовали его примру, но животное, какъ-бы угадавъ наше намреніе, вдругъ спрятало голову и исчезло въ густот кустарника.

Хотя насъ было слишкомъ-много, но уходъ удава облегчилъ грудь каждаго изъ насъ. Я чувствовалъ, однако, что, находясь вблизи, онъ всякую минуту можетъ опять появиться. Удавъ поступилъ иначе. Черезъ нсколько минутъ появился онъ на одномъ изъ ближайшихъ деревьевъ, около котораго обвился кольцами, и протянулъ къ намъ голову, отворивъ огромную пасть, вооруженную двойнымъ рядомъ блыхъ и острыхъ зубовъ.

Но этотъ разъ не дали мы ему времени уйдти. Раздалось пять или шесть выстрловъ, и Діасъ закричалъ:

— Браво! попали!

Дйствительно, трескъ сучьевъ, ломавшихся при паденіи удава, доказывалъ, что онъ пораженъ.

— Теперь вс къ нему! вскричалъ я.

— Нтъ, погодите еще минуту, сказалъ Діасъ.— Удавы чрезвычайно-опасны въ послднія минуты. Дайте, я посмотрю, въ какомъ онъ положеніи.

Взведя курокъ карабина, Діасъ поползъ по тому направленію, куда удавъ упалъ, и черезъ нсколько секундъ раздался еще выстрлъ.

— Теперь пожалуйте, закричалъ Діасъ: — дло кончено.

Мы бгомъ бросились къ нему. Удавъ, съ раздробленною головою, лежалъ у ногъ его.

Признаюсь, видъ этого чудовища поразилъ меня, даже стснилъ сердце невольнымъ страхомъ. Тло его было желтое, испещренное черными полосами, длина отъ двадцати-пяти до двадцати-семи футовъ.

Посл этой побды мы ужь смло и весело продолжали путь, но не расходились, чувствуя, что только вмст могли презирать вс опасности.

Діасъ продолжалъ осматривать вс деревья, кусты и растенія, чтобъ найдти какіе-нибудь слды Дюкасса, но вс труды были напрасны.

Найдя подъ-вечеръ еще открытую лужайку, мы ршились устроить тутъ нашъ ночной бивакъ. Мсто это было пятьсотъ шаговъ въ окружности. Мы развели тутъ большой огонь и приготовили себ хорошій ужинъ. Потомъ, прежде нежели улеглись, срубили два дерева и подложили ихъ въ костеръ, чтобъ огонь не погасалъ у насъ на всю ночь. Наконецъ бросили жеребій, чтобъ пятеро поочередно спали, а пятеро караулили. Посл этихъ распоряженій мы улеглись кто какъ могъ.

Я давно ужь спалъ, какъ вдругъ почувствовалъ, что кто-то меня толкаетъ подъ-руку, я проснулся. Передо мною стоялъ Діасъ.

— Что случилось? спросилъ я: — опять удавъ?

— Нтъ, лейтенантъ, отвчалъ онъ: — а вотъ, посмотрите на это.

Я послдовалъ направленію его руки и увидлъ какіе-то дв точки, блестящія въ темнот.

— Что это? спросилъ я.

— Это глаза тигра.

— Что жь ему надобно?

— Я не спрашивалъ, отвчалъ Діасъ съ улыбкою: — но караульные ужь готовы выстрлить по данному знаку. Я разбудилъ васъ, чтобъ доставить и вамъ удовольствіе влпить пулю въ лобъ этому ночному гостю.

— И прекрасно!

Я схватилъ ружье и прицлился въ свтящіяся точки.

— Готовы ли? тихо спросилъ Діасъ.

— Готовы, отвчали вс.

— Разъ, два, три!

Вс выстрлы раздались разомъ. Тигръ заревлъ отъ боли. Я веллъ поскоре опять зарядить ружья и дать еще залпъ. Посл этого, выхвативъ головню изъ костра, бросилъ ее къ тому мсту, гд лежалъ зврь, онъ плавалъ въ крови безъ дыханія.

— Надобно притащить его къ костру! вскричалъ одинъ молодой матросъ и бросился къ мертвому тигру.

— Пети-Жанъ! вскричалъ Діасъ: — воротись, воротись!

Но не усплъ Испанецъ прокричать этого предостереженія, какъ раздался крикъ боли и ужаса, оледенившій вс сердца.

— Помогите!.. тигръ!..

— Пети-Жанъ погибъ! печально сказалъ Діасъ.— Но все-равно, исполнимъ свой долгъ.

При этомъ Діасъ схватилъ головню и съ пистолетомъ бросился туда, гд былъ слышанъ крикъ. Вс послдовали его примру.

Печальное зрлище представилось намъ: несчастный Пети-Жанъ лежалъ съ разбитымъ черепомъ. Діасъ наклонился къ нему.

— Бднякъ! Тигръ схватилъ его когтями за голову, а зубами за шею… Онъ не долго страдалъ, смерть была мгновенна.

— Но что это значитъ, Діасъ? спросилъ я.— Тигръ убитъ…

— Да, этотъ убитъ! отвчалъ онъ, указывая на трупъ.— Но тигры всегда ходятъ попарно. Мы убили самку, а самецъ отмстилъ смерть ея… Слышите ли этотъ трескъ сучьевъ?.. Вотъ гд онъ.

Нсколько выстрловъ было сдлано въ эти кусты, потомъ воротились мы къ костру и всю ночь не спали, взволнованные смертью матроса.

VII.

Поутру похоронили мы Пети-Жана, и въ глубокомъ молчаніи двинулись впередъ. Діасъ нашелъ вскор давно-заброшенную тропинку и повелъ насъ по ней. Черезъ часъ лсъ началъ рдть, мы очевидно приближались къ равнин.

Дйствительно вскор достигли мы обширнаго и цвтущаго луга. Вс обрадовались. Пребываніе въ лсу тяготило всхъ.

— Посмотри Діасъ, закричалъ я Испанцу, кажется тамъ вдали виднъ дымъ.

— Вы правы, отвчалъ онъ.

Мы бросились по этому направленію, и черезъ двадцать минутъ достигли до кокосовой рощи, омываемой свтлымъ ручьемъ.

— Здсь кто-то живетъ! вскричалъ я.

Удвоивъ шаги, достигъ я вскор до жалкой хижины, прикрытой втвями деревьевъ, у двери сидлъ старый Арабъ и спокойно курилъ трубку, онъ не только не удивился нашему приходу, но даже повидимому не обратилъ на него вниманія.

— Не слыхалъ ли ты, спросилъ я у него, объ одномъ несчастномъ бломъ, который заблудился въ этомъ лсу.

Вмсто всякаго отвта, Арабъ протянулъ руку, указывая на что-то за изгородью, устроенною подл хижины.

— Что значитъ этотъ жестъ? спросилъ я Діаса.

— Во всякомъ случа, пойдемте туда, лейтенантъ.

Мы отправились.. Какъ описать нашу радость! Дюкассъ лежалъ подъ кокосовымъ деревомъ и задумчиво глядлъ въ воду.

— Дюкассъ! вскричалъ я, бросаясь къ нему съ отверстыми объятіями.

— Что теб? спросилъ онъ, глядя на меня пристально.

— Какъ, что мн! сказалъ я съ изумленіемъ. Мы пришли спасти тебя, увести съ собою…

— Увести? Куда? вскричалъ онъ съ величайшимъ ужасомъ:— опять въ лсъ? Не хочу! ни за что не хочу. Сжалься, не уводи меня.

— Ты съума сошелъ, Дюкассъ! Разв ты меня не узнаешь? Слова мои были горькою истиною. Дюкассъ дйствительно сошелъ съума. Тутъ только осмотрлъ я его. Тло его, изъденное наскомыми, покрыто было ранами. Онъ такъ исхудалъ, что походилъ на скелета, одежда его была вся въ клочкахъ.

Я надялся, что посл первой минуты нечаянности онъ прійдетъ въ себя. Нтъ! Надобно было насильно увести его. Онъ все кричалъ.

— Пустите меня, пустите! Здсь есть кокосы, есть вода… а тамъ нтъ ничего… ничего!

Съ нимъ сдлался нервическій припадокъ, посл котораго онъ впалъ въ глубокій сонъ.

Только къ-вечеру проснулся онъ, и у него стали являться минуты возвращенія къ разсудку. Составя изъ извстныхъ травъ успокоительное лекарство, мы дали выпить ему нсколько чашекъ, и онъ опять посл этого уснулъ.

Поутру, когда проснулся, онъ былъ въ полномъ ум.

Никогда не забуду я этой трогательной сцены. Со слезами восторга обнималъ онъ насъ.

— Друзья мои! сказалъ онъ, успокоясы — какъ я страдалъ! Ради Бога, не спрашивайте меня, не напоминайте мн ничего. Я опять съ ума сойду отъ одного воспоминанія…

Около полудня, подкрпивъ себя виномъ и питательною пищею, Дюкассъ объявилъ, что онъ въ силахъ идти съ нами, и мы пустились въ путь.

На возвратномъ пути не случилось съ нами ничего замчательнаго. Черезъ три дня прибыли мы къ тому же мсту, гд оставили лодку, въ которой и воротились къ Бенгальскому Тигру.

Во время нашего отсутствія занзибарскій губернаторъ помирился съ капитаномъ Кузинери и даже пригласилъ его на ловлю дельфиновъ.

Она производится въ Занзибар два раза въ годъ. При перемн муссона, тысячи дельфиновъ идутъ вдоль канала, омывающаго этотъ островъ: сперва съ свера на югъ, потомъ съ юга на сверъ.

Когда мы присоединились къ капитану, онъ сидлъ вмст съ ужаснымъ губернаторомъ, который былъ окруженъ своею свитою, собаками и женами, я посл всего упомянулъ о женахъ, потому-что ничего не могло быть отвратительне этихъ созданій, я разсказалъ въ короткихъ словахъ весь результатъ экспедиціи. Капитанъ дружески поблагодарилъ меня и пригласилъ вмст съ нимъ посмотрть на ловлю дельфиновъ.

Занзибарцы употребляютъ два средства для пораженія — не скажу непріятелей, а жертвъ, потому-что огромный дельфинъ самое тихое и кроткое созданіе. Ихъ убиваютъ длинными копьями въ вид остроги. Охотникъ держитъ обими руками длинный шестъ, на конц котораго прикрплено копье изъ крпкаго дерева, или камня, рдко изъ желза, къ-шесту привязана веревка съ поплавкомъ, по которому потомъ узнаютъ хозяина, бросившаго острогу. Когда умирающій дельфинъ всплыветъ на поверхность и волны прибьютъ его къ берегу, стоящіе на носу лодки, бросаютъ копье, подъхавъ весьма близко къ дельфину и поражаютъ его прямо въ жабры. Этотъ способъ ловли успшне слдующаго:

Охотники подъзжаютъ въ лодкахъ тоже къ самому дельфину. Ловкій охотникъ выскакиваетъ изъ лодки на спину животнаго и ударами дубины вколачиваетъ ему клинъ въ жабры.

Очевидно, что какъ бы ловокъ и легокъ ни быль охотникъ, чрезвычайно-трудно соскочить съ лодки на скользкую спину дельфина, удержаться на ней въ такомъ равновсіи, чтобъ дйствовать обими руками, вколачивая клинъ, а потомъ успть опять вскочить въ лодку, когда животное начнетъ погружаться въ воду.

И чтожь? двадцать разъ сряду видлъ я и этотъ способъ ловли, и онъ всякій разъ удавался, чему бы я никакъ не поврилъ, еслибъ не видлъ самъ.

Два дни продолжалась охота. Она была такъ обильна, что пріхавшія суда не могли нагрузить всхъ дельфиновъ, а оставили множество на берегу. Недлю спустя, починка ‘Бенгальскаго Тигра’ кончилась, и мы вышли въ море.

— Доволенъ ли ты? любезный Гарнере, сказалъ капитанъ Кузинери, когда Занзибаръ ужь начиналъ исчезать у насъ изъ глазъ.— Посл такихъ похожденій и опасностей, остался ты живъ и невредимъ, и попалъ опять ко мн лейтенантомъ… Вдь ты и останешься у меня въ этомъ званіи?

— Что же можетъ быть лестне этого, капитанъ? отвчалъ я…

— А то, что, при первомъ приз англійскаго трехмачтоваго корабля, я теб отдамъ его въ команду, и ты будешь капитаномъ.

— Это ужь слишкомъ, сказалъ я. пожимая ему руку.— Я, конечно, постараюсь заслужить это… но, однакожь, долженъ вамъ сознаться, что скитальческая жизнь наскучила мн. Отечество, семейство — вотъ теперь моя цль и желанія…

— Корабль! корабль! закричалъ въ эту минуту часовой.

Вс бросились смотрть.

— Плохо, Гарнере, сказалъ тихо капитанъ, разсмотрвъ корабль въ трубу: — этотъ призъ теб не достанется: отъ него хорошо бы уйдти.

Вскор оказалось, что корабль лучше насъ и на ходу, слдственно не было надежды у идти.

Вдругъ упалъ втеръ, и оба корабля остановились неподвижно.

— Какъ, я думаю, бсятся Англичане, сказалъ капитанъ, потирая руки:— видть врную добычу и не схватить ее!

Въ это время вахтенный офицеръ донесъ, что отъ англійскаго корабля отдлились три лодки и правятъ на нашъ бригъ.

— Они съума сошли! вскричалъ онъ: — разв они думаютъ, что ‘Бенгальскій Тигръ’ купеческое судно, или воображаютъ, что я сдамся безъ боя. Задамъ же я имъ урокъ, который они будутъ долго помнить.

Дйствительно, когда лодки подъхали къ намъ на полуружейный выстрлъ, съ нашей палубы данъ былъ по нимъ общій залпъ.

Когда дымъ разсялся, намъ представилось печальное зрлище: об лодки были потоплены, третья съ сильными поврежденіями спшила назадъ, къ англійскому кораблю. Море покрылось кровью и плававшими людьми.

— Не прикажете ли, капитанъ, спустить лодки и забрать Англичань? спросилъ я.

— Хорошо. Исполните это поскоре, мн эти люди будутъ нужны… мн пришла въ голову самая счастливая мысль…

Вскор вс Англичане, оставшіеся въ живыхъ, были собраны и привезены на бригъ. Поднялся опять втерокъ, и бой казался неизбжнымъ.

Капитанъ веллъ принести на палубу съ дюжину пустыхъ бочекъ, наливаемыхъ водою. Посредствомъ продтой сквозь каждую бочку веревки и привязанныхъ къ ней пушечныхъ ядеръ, бочки эти должно было спустить въ море, гд он сохраняли бы неподвижное равновсіе…

Въ эту минуту выстрлъ съ корабля доказалъ, что мы уже находимся отъ него на пушечный выстрлъ.

— Теперь начну и я приводить въ исполненіе свой планъ, сказалъ капитанъ, и веллъ двухъ плнныхъ посадить на одну изъ бочекъ, привязавъ ихъ къ ней для безопасности.

Плнные испускали страшные крики и умоляли о помощи, непонимая, что они совершенно безопасны, какъ скоро англійскій корветъ замтилъ ихъ, то сталъ въ дрейфъ и выслалъ лодку, чтобъ спасти плававшихъ, эта работа заняла полчаса, и мы успли въ этотъ промежутокъ времени далеко у идти отъ корвета.

Когда мы, черезъ часъ, замтили, что Англичане снова догоняютъ насъ, капитанъ спустилъ еще бочку съ двумя плнными, и корветъ опять остановился.

Къ-вечеру мы его ужь едва видли на горизонт, а у насъ еще оставалось четверо плнныхъ. Ночью взяли мы совершенно другое направленіе, и поутру, кром воды и неба, ничего ужь не было видно вокругъ насъ.

Сорокъ-пять дней крейсировали мы и успли въ это время захватить три англійскіе корабля съ богатыми грузами. Наконецъ, несмотря на бдительность непріятеля, успли мы приплыть къ Иль-де-Франсу.

Здсь я провелъ два мсяца, и такъ усердно веселился посл понесенныхъ трудовъ, что прожилъ всю причитавшуюся мн часть призовъ.

Капитанъ Дориды отправился въ это время на другомъ корсарномъ судн и я увидлъ его, черезъ тридцать лтъ, въ Гонфлр въ совершенно-разстроенномъ состояніи.

Черезъ два мсяца помстили меня лейтенантомъ на каботажное судно Пинсонъ, купленное правительствомъ и совершавшее рейсы около береговъ. Во время одной поздки капитанъ этого судна нечаянно упалъ въ море и утонулъ. По возвращеніи, я назначенъ быль командиромъ ‘Пинсона’.

Вскор, однакожь, я лишился этого званія. Однажды ночью англійскій фрегатъ вздумалъ постить нашъ рейдъ и захватилъ вс суда, стоявшія тамъ, въ этомъ числ былъ и мой бдный ‘Пинсонъ’. А какъ онъ былъ невооруженъ, то я спасся на берегъ со всмъ экипажемъ, незащищая судна.

Утомленный тломъ и духомъ, я съ этой минуты больше ничего не желалъ, какъ воротиться во Францію. Я не имлъ никакой должности и занятій. Бездйствіе убивало меня. Вдругъ на Иль-де-Франсъ зашелъ Французскій фрегатъ Аталанта, возвращавшійся во Францію, и я выпросилъ позволеніе хать на немъ въ званіи пассажира.

30-го августа 1805 года вышли мы въ море и ужь мечтали о счастіи увидть родину, но судьба ршила иначе. Сперва буря разбила нашъ фрегатъ у Мыса Доброй Надежды и вс, которымъ удалось спастись (въ томъ числ быль и я), размщены были по другимъ кораблямъ эскадры адмирала Линуа.

Я попалъ на Бель-Пуль и долженъ былъ поневол крейсировать.

Объхавъ африканскіе берега, мы успли пріобрсть очень-мало призовъ, а въ ночь съ 13-го на 14-е марта замтили три корабля, которыхъ за темнотою не могли разсмотрть.

Встревоженный этимъ появленіемъ, капитанъ донесъ о немъ адмиралу, представляя, что корабли, вроятно, принадлежатъ къ сильной англійской дивизіи и что лучите было бы уклониться отъ встрчи съ съ нею. Но Линуа приказалъ идти въ прежнемъ порядк ‘Бель-Пуль’ въ авангард, ‘Маренго’ въ аррьергард.

На другой же день появился опять большой непріятельскій корабль и атаковалъ ‘Маренго’. Оказалось, что на непріятельскомъ судн (‘Лондонъ’) 104 пушки, а на ‘Маренго’ 74. Но при содйствіи нашего фрегата, англійскій корабль къ-вечеру долженъ былъ прекратить огонь. Вдругъ появились еще шесть англійскихъ линейныхъ кораблей, два фрегата и одинъ бригъ.

Линуа подалъ сигналы доводить, но Англичане вскор догнали насъ. ‘Маренго’ окруженъ былъ нсколькими кораблями. ‘Бель-Пуль’ былъ отрзанъ и тоже окруженъ тремя судами. Надобно было сдаться. Я былъ раненъ и отведенъ военноплннымъ на линейный корабль Рамильесъ.

Этимъ кончилось мое морское поприще. Оставался самый тяжкій, ужасный эпизодъ: девятилтній плнъ на англійскихъ понтонахъ

Часть третья и послдняя.
Понтоны.**

I.

Такимъ-образомъ, прослужа двнадцать лтъ подъ начальствомъ самыхъ знаменитыхъ корсаровъ, я попался въ плнъ къ Англичанамъ и былъ отвезенъ на понтоны.

15 мая 1806 года помщенъ я былъ на понтонъ Протей. Конечно, всякому извстно значеніе слова понтонъ. Это старый корабль, негодный ужь для мореплаванія и поставленный на рейдъ длятого, чтобъ служить морскою тюрьмой.

Моимъ сердцемъ овладли тоска и отчаяніе, когда меня привели между двумя рядами солдатъ на палубу и оставили посреди толпы прочихъ военноплнныхъ. Много я слышалъ объ этихъ ужасныхъ понтонахъ, во дйствительность была гораздо-страшне. Меня встртило цлое поколніе мертвецовъ, только-что вышедшихъ изъ могилъ. Существа эти едва прикрывали свою наготу, и только движеніями доказывали, что они живы.

Меня тотчасъ же раздли, выкупали въ холодной вод и дали желтаго цвта рубашку, брюки и жилетъ. Они были мн и узки и коротки, но объ этомъ никто не заботился. Меня вписали въ батарею No 24.

Носъ и корма корабля были заняты Англичанами, которые стерегли насъ. Въ корм помщался командиръ судна и офицеры съ служителями, на носу одни солдаты. Средину занимали арестанты, отдляясь отъ войскъ толстыми досками, въ которыхъ сдланы были круглыя отверстія для ружей, чтобъ, въ случа надобности, можно было безъ малйшей опасности перестрлять всхъ плнниковъ.

Около всего корабля, наравн съ морскимъ уровнемъ, шла галерея, на которой днемъ ставились двое часовыхъ, а ночью семь. Наконецъ, для большей предосторожности, было еще на рейд семь понтоновъ, которые могли другъ друга обстрливать. Патрули и рунды ходили ночью каждыя четверть часа и крикъ часовыхъ all is well (все благополучно), безпрестанно раздавался въ ушахъ нашихъ.

Лтомъ въ четыре часа, а зимою въ восемь, открывали пушечные борты, но воздухъ до-того портился впродолженіе ночи отъ множества арестантовъ, что Англичане, открывая борты, сами всегда быстро отодвигались, чтобъ не задохнуться отъ испареній. Только лтомъ оставляли борты незакрытыми, а огражденными желзными ршетками.

Каждое утро Англичане ходили и желзными полосами били по ршеткамъ и стнамъ, чтобъ удостовриться. нтъ ли гд пробоинъ, потомъ сгоняли насъ на палубу и пересчитывали.

Когда въ плнъ попадалъ офицеръ, то Англичане, непризнавая его чина, обходились съ нимъ какъ съ простымъ матросомъ. По страданіямъ мы вс были равны.

На каждой палуб было насъ до четырехсотъ человкъ на пространств ста-тридцати футовъ въ длину, сорока въ ширину и шести въ вышину.

Пища наша раздлялась на скоромную и постную, первую раздавали пять разъ въ недлю, вторую два. Въ первые дни давали фунтъ съ четвертью чернаго хлба, семь унцій коровьяго мяса, три унціи пшена, унцію луку и унцію соли на четверыхъ. Въ постные дни фунтъ копченой селдки и фунтъ картофеля.

Порція эта никогда не получалась вполн. Поставщики, зная, что жалобы наши не будутъ уважены, удерживали у насъ всегда четвертую часть пищи. Сверхъ-того, мы сами продавали часть ея для полученія газетъ и для скопленія капитала въ пользу попытокъ къ бгству.

Артели наши состояли каждая изъ шести человкъ. Посуда состояла изъ чашки и манерки. Ножей, вилокъ и ложекъ мы не знали. Приготовленіе пищи лежало на обязанности самихъ арестантовъ. Селдки были такъ дурны, что мы ихъ никогда почти не ли, а отдавали назадъ за два пенса, покупая на эти деньги масла или сыру.

Насъ занимали всякій день работою: мы мыли палубу, таскали дрова, боченки съ водою и пр. Содержаніе въ чистот понтона спасало насъ отъ заразительныхъ болзней.

Для предупрежденія безпорядковъ и преступленій между нами, учрежденъ былъ собственный комитетъ изъ арестантовъ, назначаемый балотировкою. Въ случа же важныхъ преступленій, созывались вс плнные, и приговоръ надъ виновнымъ тотчасъ же исполнялся.

Когда меня привели въ назначенную мн батарею, надобно было употребить всю силу воли, чтобъ не упасть въ обморокъ отъ духоты. По-счастью, это тягостное чувство продолжалось недолго, черезъ полчаса я ужь привыкъ къ этой атмосфер и окружающему меня мраку.

Я увидлъ, что вс товарищи мои, несмотря на эту темноту, занимались разными работами: кто рзалъ дерево, кто вытачивалъ шахматы, кто вырзывалъ игрушки, кто вязалъ чулки или колпаки.

Другіе, для движенія, занимались фехтованьемъ и даже танцами. Учители этихъ искусствъ получали по одному су за урокъ въ три-четыре часа.

Иные, наконецъ, преподавали математику. Сверхъ-того, безпрестанно происходили сдлки, продажи, покупки, мны.

Мн, какъ новичку, назначили самое дурное мсто на палуб.

— Но я тутъ задохнусь въ первую же ночь, сказалъ я.

— Очень можетъ быть, отвчалъ одинъ арестантъ.— Твои три предмстника недолго жили.

— Такъ, значитъ, и я осужденъ на смерть?

— Можно поправить дло, если у тебя есть деньги откупиться…

— Деньги?.. у меня всего осталось четыре или пять луидоровъ.

— Пять луидоровъ! вскричалъ арестантъ.— Да ты здсь первый богачъ. Я здсь лицо необходимое — башмачникъ, а заработываю только по семи су въ день. А ты можешь купить лучшее мсто у борта.

— Но согласятся ли продать т, которые теперь его занимаютъ? Дло идетъ о жизни и смерти.

— Нтъ, дло идетъ о голод и аппетит. Поручи мн переговоры, и черезъ часъ я берусь перемстить тебя, за работу ты мн заплатишь по разсчету изъ семи су въ день.

— Охотно, я на все согласенъ.

— Подожди же меня, я скоро ворочусь.

Дйствительно, чрезъ нсколько минутъ онъ пришелъ назадъ.

— Вотъ Пико, сказалъ онъ, представляя мн какую-то мумію: — который согласенъ вступить съ тобою въ переговоры. Онъ два дня какъ занимаетъ лучшее мсто на палуб, и цлыя пять лтъ ждалъ его, но за хорошую плату онъ ршается уступить это мсто.

— Сколько же ты хочешь за него? спросилъ я.

— Три луидора, товарищъ, меньше не уступлю. Еслибъ кто у меня сталъ отнимать это мсто, я бы убилъ его, но мысль, что я два мсяца могу покупать себ хорошую пищу, заставляетъ меня уступить мое мсто.

Я ужь хотль-было поскоре ударить по рукамъ, но мой услужливый башмачникъ прибавилъ, что если я сойдусь въ цн, то съ условіемъ, чтобъ мн былъ устроенъ столъ, скамья и все, что нужно.

— Пожалуй, отвчалъ Пико: — я отдамъ все свое, а себ сдлаю другую мебель.

— Когда же все будетъ готово? спросилъ я.

— Черезъ часъ, или полтора, отвчалъ Пико.

Дйствительно, все было готово черезъ часъ, и я отправился на новую свою квартиру, свтлую и освжаемую воздухомъ.

— Изъ чего жь ты самъ себ сдлаешь мебель? спросилъ я.

— Изъ понтона. Англичане не замчаютъ этого, а мы всякій день употребляемъ дерево тюрьмы нашей на разныя вещи.

Услужливому башмачнику далъ я за коммиссію сорокъ су.

— Спасибо, товарищъ, сказалъ онъ, съ жадностью схвативъ деньги.— И за великодушіе твое я дамъ теб дружескій совтъ: береги деньги на понтонахъ. На эти сорокъ су, которые ты мн далъ, можно цлую недлю получать хорошую пищу. Я бы доволенъ быль и двумя су. У тебя остались еще два луидора, не трать ихъ безъ крайней нужды, а займись какимъ-нибудь ремесломъ, или торговлею. Теперь прощай, я иду шить башмаки.

Печально слъ я на свою скамью и задумался. Вдругъ ударъ по плечу пробудилъ меня отъ мечтаній.

— Это вы, лейтенантъ! вскричалъ какой-то матросъ.

— Вы, конечно, ошиблись, мы не знакомы, сказалъ я.

— Вотъ еще ошибаться! Вы Гарнере, мы служили подъ начальствомъ Сюркуфа, я былъ рулевой Берто.

— Теперь помню, это было на Конфіанс.

— Ну да! Мы славно угощали тогда Англичанъ, а теперь…

Я подалъ ему руку.

— Давно ли ты здсь, бдный Берто? спросилъ я.

— Вотъ ужь четыре года, и перемнилъ ужь четыре понтона. На Проте я только восемь мсяцевъ и надюсь, что останусь недолго.

— Какимъ-образомъ?

— Объ этомъ поговоримъ въ другой разъ.

Цлый день проговорилъ я съ Берто. Онъ мн объяснилъ нравы и обычаи понтона. А какъ общее несчастіе сближаетъ людей, то я и согласился охотно, чтобъ Берто говорилъ со мною какъ съ товарищемъ.

При окончаніи разговора повелъ онъ меня смотрть падшихъ.

Это былъ разрядъ арестантовъ, боле похожихъ на зврей, нежели на людей. Они продаютъ все, что у нихъ есть: платье, койки, одяла, ходятъ и спятъ почти нагіе. Ночью ложатся какъ-можно-плотне другъ къ другу, чтобъ согрться, и когда первоначальная позиція утомитъ всхъ, то фланговой кричитъ: перемни галсъ. Вс переворачиваются и продолжаютъ спать до слдующей команды.

И, однакожь, они не всякаго принимаютъ въ свое общество. Они балотируютъ новопринимаемаго, который прежде долженъ продать все съ себя, и потомъ на вырученныя деньги угостить общество.

— Это невроятно! вскричалъ я при разсказ Берто.

— Напротивъ, совершенная правда, прибавилъ одинъ арестантъ, стоявшій возл насъ.

— А, это вы, капитанъ! сказалъ Берто.

— Опять! прибавилъ тотъ.— Я, вдь, просилъ тебя не называть меня капитаномъ.

И, чтобъ перемнить разговоръ, незнакомецъ, въ свою очередь, продолжалъ мн разсказывать о жизни падшихъ.

Мы кончили разговоръ, когда зазвонили въ заревой колоколъ. Въ восемь часовъ зимою и въ девять лтомъ обязаны вс по этому звонку гасить огни и расходиться.

Когда незнакомецъ ушелъ, я спросилъ у Берто объ имени его.

— Этого я не могу теб сказать, отвчалъ онъ.— Хоть я и вполн увренъ въ твоей скромности, но безъ его согласія не имю права ничего о немъ разсказывать.

— Разв ты думаешь, что онъ захочетъ скрыть отъ меня свое имя? спросилъ я.

— Напротивъ. Если онъ началъ самъ съ тобою говорить, значитъ, ты ему понравился и онъ намренъ теб ввриться.

— Ну, такъ разскажи только то, что можешь.

— Пожалуй. Знай, что онъ настоящій капитанъ, но находился пассажиромъ на томъ корабл, который достался въ руки Англичанъ.

— Отчего жь его помстили на понтонъ? Капитановъ отпускаютъ жить на вол въ Англіи, взявъ только съ нихъ честное слово, не искать средства убжать.

— Вотъ въ томъ-то и дло. Онъ не хотлъ давать этого слова, назвался простымъ матросомъ и брошенъ на этотъ понтонъ. Здсь его знаютъ только три-четыре человка, прочіе зовутъ его Тома. Онъ у насъ судья надъ арестантами и безъ него не принимаютъ никакой ршительной мры.

Мы разошлись. Первую ночь на понтон я провелъ безъ сна.

Поутру пришелъ ко мн опять Берто и объявилъ, что между арестантами примтно какое-то волненіе. Мы пошли узнать о причин, и намъ сказали, что одного арестанта ночью обокрали.

— Кого же это?

— Меня! отвчалъ въ это время жалкій голосъ.

Это былъ Пико, продавшій мн свое мсто. Мои три луидора составляли слишкомъ-большую сумму для понтоновъ и возбудили общую жадность.

Покуда я старался утшать бдняка, одинъ оборванный арестантъ подошелъ къ нему и сказалъ:

— Пико! я подозрваю одного человка въ покраж твоихъ денегъ.

— Говори, ради Бога! вскричалъ Пико, покраснвъ отъ радости.

— Нтъ, любезный, говорить не такъ легко.— Если я ошибся, такъ обязанъ драться на дуэли съ обиженнымъ, а здсь дуэли на смерть. Если же я сказалъ правду, то мн надобно большую награду за находку.

— Я теб дамъ пять франковъ.

— Это хорошія деньги… Но если я не докажу и долженъ буду драться… Нтъ! надобно другія условія…

— Говори, какія?

— Вопервыхъ, я хочу прежде всего получить два франка…

— Я бы и радъ дать ихъ, но гд же мн взять такую пропасть денегъ, когда у меня все украли?

— Ну, такъ и говорить нечего.

При этомъ плнникъ хотлъ уидти.— Отчаяніе Пико тронуло меня. Я далъ плннику два франка, и тотъ, завязавъ ихъ тщательно въ тряпичку, сказалъ:

— Деньги твои укралъ Шике.

— Шике! Быть не можетъ! Это мой лучшій другъ.

— А все-таки онъ. Ныншнею ночью онъ вставалъ, уходилъ, и когда воротился и сталъ ложиться, у него посыпались изъ кармана деньги, по звуку, деньги были золотыя. Откуда ему ихъ взять?

Берто подтвердилъ подозрніе, говоря, что онъ наканун далъ Шике два су взаймы.

Пико долго колебался. Наконецъ ршились идти къ Тома. По приказу его, Шике былъ схваченъ, связанъ и представленъ къ судь. Воръ былъ обысканъ при всхъ, и три луидора найдены у него въ карман.

Посл нкоторыхъ вопросовъ: откуда онъ взялъ деньги, и неловкихъ отвтовъ подсудимаго, судья спросилъ у него, иметъ ли онъ сказать что-либо въ свое оправданіе, и Шике съ уныніемъ отвчалъ:— нтъ!

Тогда присуждено было, чтобъ виновный выдержалъ столько ударовъ веревкою, сколько каждому изъ понтонныхъ арестантовъ вздумается дать ему.

Шике былъ привязанъ къ желзному кольцу и приговоръ тотчасъ, же и исполненъ.

II.

Ввечеру мы опять сошлись съ Берто и дружески разговорились.

— Ну, что ты думаешь о капитан Тома? спросилъ онъ.

— По всему видно, что онъ умный и ршительный человкъ.

— Такъ знай же, что мы ужь три мсяца приготовляемъ все къ нашему побгу: хочешь ли испытать съ нами счастья?

— Хорошъ вопросъ! Кто же не хочетъ освободиться изъ плна?

— Такъ пойдемъ къ капитану и переговоримъ съ нимъ.

Въ ту самую минуту, какъ мы сбирались идти къ Тома, онъ самъ явился къ намъ, и сказалъ моему товарищу:

— Мн съ тобою нужно поговорить.

— Что съ вами, капитанъ? Вы въ такомъ волненіи. Ужь нтъ ли какого препятствія къ вашему плану?

Тома покачалъ головой, указывая на меня.

— О! его не опасайтесь. Онъ изъ нашихъ.

— Я очень-радъ, и увренъ, что Гарнере честный человкъ. А между-тмъ, вотъ прочти… Тутъ онъ подалъ ему записку.

— Прочесть? сказалъ Берто, почесываясь.— Я такъ давно ходилъ въ школу, и былъ тамъ всего четыре дня…

Тома, оглянувшись вокругъ, прочелъ тогда самъ слдующее: ‘Капитанъ! я негодяй.— Чтобъ доставить себ какое-нибудь облегченіе, я открылъ Англичанамъ вашъ планъ бгства. За вами и за Берто будутъ теперь строго надзирать. Впрочемъ, я не измнилъ вашей тайн, не объявилъ вашего имени. Знаю, что я дурно поступилъ. Я искренно теперь раскаяваюсь. По я такъ страдалъ… я три дня ничего не лъ…’

— Несчастный! вскричалъ Берто, по окончаніи чтенія.— Чтожь намъ длать, капитанъ?

— Отказаться отъ своего замысла, бдный мой Берто, отвчалъ Тома.

— Разумется! Не доставить же Англичанамъ удовольствія разстрлять насъ. А очень-обидно опять откладывать побгъ и надолго!..— Нтъ, Берто, я завтра бгу.

— Вы, капитанъ? съ изумленіемъ повторилъ матросъ.

— То-есть, по-крайней-мр попробую бжать. Послушай, я надюсь на твою помощь. Завтра привезутъ на нашъ понтонъ трехдневный запасъ воды.

— Точно-такъ, и я наряженъ по блоку поднимать бочки.

— Прекрасно! вскричалъ капитанъ съ восторгомъ — такъ вотъ, что я придумалъ. Сегодня ввечеру залягу я въ одну изъ пустыхъ бочекъ, которыя вы передадите маленькому судну для наполненія ихъ водою. Въ этой бочк останусь я до слдующей ночи, и когда англійскій экипажъ уляжется спать, я спущусь по канату въ ботъ, привязанный у кормы, и пущусь къ берегу. Что ты объ этомъ думаешь?

— Я думаю, отвчалъ Берто: — что все это прекрасно и отважно, но что вы за это поплатитесь своею годовою.

— Что за бда! Мн надо освободиться отъ плна, я хочу обнять еще разъ свою мать. Сверхъ-того, мщеніе… разв ты ни во что ставишь чувство мщенія? Полтора года терплю я вс оскорбленія и униженія. Горе тому непріятелю, который сойдется съ моимъ фрегатомъ: я буду безжалостенъ.

Мы молчали. Капитанъ опомнился. Ему стало стыдно своей выходки.

— Любезный Берто, продолжалъ онъ, кротко и печально,— прежде всего благодарю тебя за твои совты и участіе. Но повторяю, что я твердо ршился.

Мы вскор условились во всемъ и разошлись.

— Друзья мои, сказалъ капитанъ, съ жаромъ пожимая наши руки,— если дерзкое мое предпріятіе удастся, будьте уврены, что я прежде всего постараюсь, чтобъ вы были вымнены на англійскихъ военноплнныхъ. Если же погибну…

— Не говорите этого, капитанъ, а надйтесь на Бога.

Я не могъ цлую ночь сомкнуть глазъ. Поутру настала роковая минута. Позвали очередныхъ на работу, и мы принялись сперва поднимать по блоку привезенныя на корабл бочки воды, а потомъ стали спускать туда пустыя. Сердце мое сильно билось, когда очередь, дошла до извстной намъ бочки. Берто, равнодушно насвистывая, принялся и за нее… Она была спущена.

Черезъ часъ транспортъ отчалилъ отъ понтона и пошелъ къ берегу. Первый актъ драмы былъ удачно съигрань.

Цлую недлю считали мы съ Берто часы и минуты, и каждый день увеличивалъ нашу радость и надежду.

— Кажется, дло идетъ на ладъ, сказалъ я. Капитанъ долженъ быть спасенъ теперь.

— Я то же думаю, отвчалъ Берто.

— Такъ почему же и намъ не попробовать того же средства?

— Дло! ты правъ! Мы объ этомъ поговоримъ на-дняхъ.

— Увы! черезъ два дня, когда привезли опять воду, мы замтили, что Англичане прежде спуска пустыхъ бочекъ, тщательно осматривали ихъ.

— Что ты объ этомъ думаешь, Берто? спросилъ я.

— Плохо! Злоди пронюхали, отвчалъ онъ.

Однакожъ, прошло два мсяца, о Тома не было никакого слуха.

— Онъ ужь долженъ быть во Франціи, говорилъ Берто.

— Онъ общалъ хлопотать о нашемъ освобожденіи.

— Многое, другъ, забывается на свобод, что общается въ плну.

— Не можетъ-быть, чтобъ онъ забылъ насъ, отвчалъ я.

И, однакожь, Берто съ простодушною логикою былъ правъ. Капитанъ дйствительно забылъ о насъ. Двадцать лтъ спустя, увидлся я съ нимъ. Онъ занималъ уже важный постъ. Имя мое, когда я къ нему явился, ничего ему не напомнило, только, когда я ему разсказалъ вс подробности бгства его съ Протея, онъ спросилъ съ удивленіемъ:

— Кто вамъ все это разсказалъ?

— Я и бдный Берто, который, увы! давно ужь умеръ, мы имли честь поднимать и опускать вашу бочку по блоку, какъ наканун условились…

— Вы? Это были вы… покраснвъ, вскричалъ Тома.— Да! чувствую, что я былъ очень-неблагодаренъ… Но если вы согласитесь простить мн эту забывчивость, то докажите это, доставивъ мн случай сдлать что-нибудь для васъ.

Я для себя ничего не хотлъ, старый отецъ Берто получилъ пенсію, съ которою могъ спокойно доживать. Но возвратимся къ понтонамъ. Потерявъ надежду получить какое-нибудь извстіе о Тома, мы съ Берто принялись опять составлять планы къ бгству.

Мы выбрали мсто, гд ршились пробить отверстіе и принялись сперва за дланіе инструментовъ. Долго мы работали, наконецъ сдлали себ дв пилочки, молотокъ и буравъ.

Тогда принялись мы за просверливаніе отверстія. По разсчету нашему, надобно было употребить три недли, чтобъ работать незамтно.— Оставалось не боле, какъ на недлю работы… вдругъ у насъ не достало денегъ. Намъ надобно было купить холста на мшки и имть запасъ, чтобъ, достигнувъ берега, купить платье. По всмъ разсчетамъ, нужно было до тридцати франковъ.

Берто пришла престранная мысль въ голову.

— Умешь ли ты писать? спросилъ онъ меня.

— Вотъ вопросъ!…

— И четко, хорошо?

— Разумется…

— Ну, такъ садись и пиши.

— На чемъ? Гд бумага?

— И той нтъ! Пойдемъ прежде всего искать бумаги.

Мы обошли всхъ, занимающихся рисованьемъ, или перепискою. Самая дешевая цна бумаги была десять су. Чтобъ достать ее, продали мы свою мясную порцію на три дни — и голодали.

Вотъ что Берто заставилъ меня написать на этомъ лист. ‘Вызовъ Англичанамъ.— Да здравствуетъ Франція!— Берто, уроженецъ изъ Бретани, наскуча самовольствомъ Англичанъ, выдающихъ себя за первыхъ въ свт кулачныхъ бойцовъ, берется драться вдругъ съ двумя, употребляя одн руки, безъ содйствія ногъ. А чтобъ доказать свое презрніе къ противникамъ, согласенъ онъ получить отъ нихъ прежде битвы десять ударовъ въ какую часть тла имъ угодно. Потомъ ужь Берто берется отколотить обоихъ Англичанъ. Каково бы ни было окончаніе боя, Берто требуетъ за зубы, которые у него будутъ выбиты, чтобъ посл первыхъ десяти ударовъ, было ему выдано два фунта стерлинговъ. Писано на понтон Протей, гд Берто умираетъ со скуки’.

— Ну, что скажешь? съ торжествующимъ видомъ спросилъ Берто.

— Что ты съ ума сошелъ? Разв ты можешь драться съ двумя боксерами.

— Ахъ, какъ же ты молодъ! Ты не понимаешь моей хитрости.

— Твоя хитрость состоитъ въ томъ, что, получа первые десять ударовъ, ты отправишься въ госпиталь.

— Конечно! но зато у меня будутъ два фунта стерлинговъ, которые намъ нужны для нашего плана къ бгству. Понимаешь?…

Это трогательное самопожертвованіе извлекло у меня слезы изъ глазъ. Вмсто отвта, я могъ только пожать ему руку.

— Нтъ, Берто, я не допущу тебя до этого.

— Что за вздоръ! Нсколькими зубами меньше, и дв недли въ госпитал, но потомъ мы убжимъ и посмемся надъ Англичанами.

Черезъ полчаса аффиша моя прибита была къ большой мачт.

Она произвела огромное впечатлніе. Потребовали того, кто писалъ аффишу. Чтобъ избавить Берто отъ наказанія, я пошелъ вмсто него.

— Это ты писалъ аффишу? спросилъ у меня командиръ понтона.

— Я, капитанъ.

— Тебя зовутъ Берто?

При этомъ вопрос я понялъ, что лгать нельзя и отвчалъ:

— Нтъ, капитанъ, не меня.

— Такъ это не ты сбираешься боксировать съ двумя Англичанами?

— Увы! капитанъ, я недовольно-силенъ, чтобъ позволить себ это удовольствіе.

— А Берто разв очень-силенъ?

Я вздумалъ помочь своему пріятелю ложью.

— Разв вы не слыхали о немъ, капитанъ? вскричалъ я.— Онъ извстенъ во всемъ флот: онъ однимъ ударомъ убиваетъ человка.

— Въ-самомъ-дл?.. А объявленіе отъ него все-таки ты писалъ?

— Я, капитанъ. Какъ же отказать товарищу?

— У тебя красивый почеркъ… Хочешь давать уроки моей дочери: я теб буду платить по шиллингу за урокъ?

Это неожиданное предложеніе изумило меня и обрадовало. Разумется, я тотчасъ же согласился.

— Хорошо: ты завтра же начнешь уроки. Теперь ступай.

Я побжалъ съ этимъ извстіемъ къ Берто.

— Видишь ли, моя выдумка не такъ была глупа: и ты, и я получимъ деньги за нее, а зубы мои будутъ цлы, потому-что никто не явится на мое приглашеніе.

III.

На другой день началъ я давать уроки ребенку, который скоро меня полюбилъ. Шесть недль продолжалось это ученье, и я откладывалъ свои деньги на извстный предметъ. Берто также ошибся въ разсчет: ни одинъ боксеръ не явился состязаться съ нимъ.

Собравъ, наконецъ, сорокъ-пять шиллинговъ и закупивъ на нихъ все нужное къ побгу, мы назначили побгъ въ одну субботу.

Наступилъ роковой день. Ночь была тиха и тепла, это было въ іюн. Мы раздлись, свернули одежду въ насаленные и насмолные мшки и ползкомъ добрались до своего отверстія, которое оставалось только вскрыть. Для этого достаточно было пяти минуть.

— Хочешь ли, я первый ползу? спросилъ шопотомъ Берто.

— Нтъ, гд опасности больше, туда пусти меня.

— Извини! я старше… обними меня… Вдь, не знаешь, что случится.

Сказавъ это, Берто просунулъ ноги въ отверстіе.

Раздался крикъ часоваго: ‘кто идетъ!’ и вслдъ затмъ послдовалъ выстрлъ.

Съ осторожностью высунулъ я голову, чтобъ посмотрть, не раненъ ли Берто. Пуля только оцарапала его, но, увы! ему отъ этого не легче было. Веревка, которою привязанъ былъ на ше мшокъ съ платьемъ, задла за гвоздь, о существованіи котораго мы не знали: Берто не могъ двинуться ни взадъ, ни впередъ.

При раздавшемся выстрл все тотчасъ же освтилось вдоль по рк и множество лодокъ поплыли къ Протею. Чувство самосохраненія заставило меня бросить свой мшокъ въ воду, а съ платьемъ уйдти въ койку и лечь спать.

Но едва я улегся, всхъ насъ согнали на палубу и начали перекликать и пересчитывать. Два часа продолжалась эта операція.

Наконецъ насъ распустили, но я не спалъ, разумется, всю ночь. Участь Берто меня мучила.

Когда, на другое утро, насъ вывели на палубу, я ршился спросить у перваго англійскаго матроса: что сдлалось съ несчастнымъ бглецомъ.

Матросъ обругалъ меня вмсто отвта. Но мы ужь привыкли къ этимъ оскорбленіямъ. Я предложилъ ему шиллингъ и онъ смягчился.

— Знайте, сказалъ Англичанинъ:— что эта французская собака получила три удара штыкомъ: одинъ въ бокъ и два въ ногу, да саблею раскроили ему черепъ, а онъ все еще дышетъ.

— Онъ живъ! радостно вскричалъ я.— О! такъ ради Бога, давай мн всякій день о немъ всти, и я теб буду платить по шиллингу.

Двадцать дней продолжалась эта ежедневная плата. Наконецъ я остался безъ денегъ и жестокій матросъ замолчалъ. Но я ужь зналъ, что Берто начинаетъ выздоравливать.

Въ это время я началъ прилежно учиться математик, и все еще увренный, что при первомъ размн буду свободенъ, готовился къ капитанскому экзамену.

При этомъ я долженъ замтить, что многіе изъ арестантовъ совершенно и основательно изучили много наукъ впродолженіе плна.

Въ половин сентября былъ я обрадованъ возвращеніемъ Берто. Увидя меня, онъ бросился въ мои объятія, и когда мы остались наедин, первымъ вопросомъ его было:

— Ну, а когда же мы бжимъ?

— Какъ! вскричалъ я: — посл всего, что случилось?..

— А ты разв перемнилъ намреніе?..

— Признаюсь, что посл такого несчастія…

— Ну, какъ хочешь, а я такъ непремнно убгу.

— Въ такомъ случа, и я послдую за тобою.

— Прекрасно! Ручаюсь теб, что мы еще увидимъ Францію.

Во время болзни Берто, я имлъ случай нажить немного денегъ Узнавъ о моихъ способностяхъ къ рисованію, мн предложили длать рисунки морскихъ сценъ, и давали за это незначущую плату. Я копилъ эти деньги, выжидая, что придумаетъ теперь Берто для нашего спасенія.

Однажды онъ пришелъ ко мн, когда я занимался рисунками, и очень-спокойно спросилъ:

— Ну, что, Гарнере, хочешь ли бжать?

— Какъ не хотть! отвчалъ я:— но я вовсе не намренъ дать себя убить, какъ собаку, и только съ большою надеждою на успхъ ршусь на это предпріятіе.

— Такъ будь готовъ. Сегодня въ полночь я пріиду за тобою, и мы отправимся.

— Какъ! сегодня ночью?

— У меня все готово. Прощай. До вечера не будемъ ни слова говорить другъ съ другомъ. Еще одно, теперь холодно. Натри все тло жиромъ или масломъ, чтобъ не озябнуть…

Онъ ушелъ, а я пошелъ доставать жиру, вытерся и нагой улегся въ койк, въ ожиданіи прибытія Берто.

Въ полночь онъ явился и мы поползли, чтобъ не разбудить кого-нибудь. У Портсмута изливается въ море тремя рукавами рка Портчестеръ. Рукава эти раздлены вязкими и болотистыми островками. Нашъ понтонъ, обратясь носомъ къ берегу, стоялъ на среднемъ рукав. Противъ островка, лежащаго на лвой рук, было поле. Дале по дорог была Фортонская тюрьма, въ которой тоже содержались Французы, еще дале былъ городъ Гроспортъ.

По другую сторону Протея надобно было переправляться черезъ два болотистые островка, чтобъ достигнуть до берега, покрытаго укрпленіями. Дале былъ арсеналъ и городъ.

— Вотъ твой мшокъ, сказалъ мн Берто, подойдя къ приготовленному имъ отверстію въ борт понтона: — наднь на шею. Веревка завязана теперь бантомъ, который, въ случа нужды, легко развязать. Въ мшк два сухаря, фляжка водки, пилочка, которая можетъ служить и кинжаломъ, и двои лыжи…

— А лыжи на что?

— Безъ нихъ нельзя пробраться черезъ болотистые острова, непроваливаясь по уши. Пусти же, я опять первый ползу…

— Нтъ! на этотъ разъ я хочу первый встртить выстрлы, иначе останусь и не бгу съ тобою.

Мы обнялись и я благополучно спустился въ рку. Холодъ воды мгновенно обхватилъ все тло, несмотря на слой жира, но я полагалъ, что движеніе разогретъ меня. Берто вскор присоединился ко мн.

Ночь была чрезвычайно-темна. Съ четверть часа мы плыли и наконецъ достигли до одного изъ островковъ. Тутъ мы остановились, чтобъ подвязать лыжи. Я совершенно-продрогъ и такъ усталъ, что принужденъ былъ отдохнуть. Глотокъ водки и мысль о спасеніи возвратили мн силы.

Перейдя черезъ островокъ, мы вновь очутились въ рк.

— Въ которую сторону плыть? спросилъ я.

— Кажется, направо.

— Я тоже думаю.

Мы опять пустились, холодъ совершенно лишилъ меня силы дйствовать. Мы принуждены были лечь на спину и успли немного отдохнуть и согрться.

— Послушай, Луи, сказалъ мн вдругъ Берто:— не ошиблись ли мы? Намъ бы давно надо было пристать къ берегу. Не въ открытое ли море мы плывемъ?

Дйствительно, мы были на рейд. Положеніе наше сдлалось отчаяннымъ. Мы проплыли еще четверть часа. Силы мои ршительно истощились.

— Берто! сказалъ я: — поддержи меня, покуда я выпью водки… я тону…

Поддерживая меня, онъ самъ едва не утонулъ отъ безсилія. Я, въ свою очередь, поддержалъ его и далъ ему выпить рому: это спасло его, онъ ужь хотлъ опуститься на дно

Вскор я почувствовалъ, что голова кружится, въ ушахъ шумитъ и что погибель моя неизбжна… Вдругъ я ударился головою обо что-то крпкое. Берто тоже вскрикнулъ мн, берегъ! Но, увы! это былъ корабль, стоявшій на рейд. Мы отъискали веревочную лстницу, висвшую съ борта, и взобрались на корабль.

Лай собакъ, встртившій насъ, разбудилъ нсколькихъ матросовъ. При вид нашемъ они изумились. Вопросы ихъ на какомъ-то иностранномъ язык тотчасъ доказали намъ, что они не Англичане.

Это было датское купеческое судно. Насъ отвели къ капитану. Онъ понималъ пофранцузски. Мы ему разсказали, кто мы и поручили свою участь его великодушію.

— Какъ вы смете ожидать отъ меня помощи! вскричалъ капитанъ: — и я, и мой корабль подвергнутся погибели, если мы скроемъ бглецовъ съ понтоновъ… Нтъ! я васъ сейчасъ же отправлю назадъ…

При этихъ словахъ Берто поспшно вышелъ, никто не остановилъ его и онъ бросился въ море. Меня же капитанъ веллъ отвезти обратно на понтонъ.

Возвращеніе мое на понтонъ было ужасно. Капитанъ веллъ меня бросить въ тюрьму въ томъ вид, въ какомъ меня привезли, то-есть нагаго и умирающаго отъ холода. Страданія мои были неописанны. По-счастью, нашелъ я въ углу кучу опилокъ и щепокъ. Я забился въ нихъ, и эта помощь спасла мою жизнь. На другой день меня выпустили, но не думали дать мн одежду. Состраданіе товарищей прикрыло наготу мою.

А Берто?.. Его нашли мертвымъ на одномъ изъ острововъ…

Долго я не могъ оправиться посл этого потрясенія, но мало-помалу началъ опять заниматься прежними работами. Мн вскор представился новый источникъ дохода. Вс плнные сложились, чтобъ подписаться на газету, а мн, какъ одному, который могъ переводить имъ съ англійскаго, назначили они за это по шести су въ день. Благодаря этому пособію и хорошей пищ, которую я покупалъ на эти деньги, здоровье мое вскор поправилось.

Скопивъ, сверхъ-того, нсколько франковъ, я занялся опять живописью. Первымъ опытомъ моимъ былъ портретъ одного англійскаго часоваго. Вс Англичане были въ восторг отъ моего искусства, и я получилъ два шиллинга за портретъ. Вс посл этого захотли мн заказывать свои портреты, и я черезъ мсяцъ накопилъ столько денегъ, что могъ начать писать масляными красками.

Искусство мое послужило вскор къ облегченію моего положенія. Экономъ понтона выпросилъ мн у капитана позволеніе работать въ его кают. За это я отдавалъ ему четвертую часть изъ выручаемыхъ имъ же самимъ денегъ при продаж картинъ въ Портсмут.

Въ этихъ занятіяхъ прошло время до 1809 года. Вдругъ, неизвстно по какой причин, меня перевели на другой понтонъ.

IV.

Тяжко воспоминаніе о пребываніи на этомъ новомъ понтон ‘Кроунъ’. Безъ ужаса не могу я вспомнить Англичанина, командовавшаго имъ, и товарища его, капрала Барклея. Невозможно описать всхъ варварствъ, которыя они длали надъ бдными плнниками.

Прежде всего свелъ я знакомство съ однимъ мичманомъ, который, по разсказамъ его, четыре раза былъ ужь размниваемъ и все оставался въ плну по личной злости на него одного изъ начальниковъ порта.

Другое любопытнйшее лицо на этомъ понтон былъ канониръ Дюдлеръ. Онъ получилъ во время своего плна неожиданное наслдство въ тридцать тысячъ франковъ, и это богатство сдлало его главнымъ лицомъ на понтон.

Сверхъ-того, на этомъ понтон нашелъ я многихъ матросовъ, съ которыми прежде служилъ на разныхъ корабляхъ, но я ни съ кмъ ужь не сводилъ тснаго знакомства.

Однажды, подошедъ ко мн одинъ изъ Береговыхъ Братьевъ и шепнулъ мн, чтобъ я ночью пробрался къ нимъ въ нижнюю палубу.

— Зачмъ? спросилъ я.

— Шестеро изъ насъ собрались бжать въ эту ночь, ты будешь седьмой.

— Благодарю. Мн надоли эти попытки.

— Напрасно. Успхъ нашъ вренъ. У насъ захворалъ одинъ, и потому мы предлагаемъ теб вакантное мсто.

— Почему жь ты не предлагаешь его кому-нибудь другому?

— Мы боимся измнниковъ.

— Предложи мичману Д.

— Въ-самомъ-дл! Хорошая мысль. Онъ славный малый. Такъ ты не хочешь? Будешь раскаяваться. Прощай.

Я такъ часто видлъ эти попытки, что ввечеру, когда легъ спать, даже забылъ о сдланномъ мн предложеніи. Поутру вставши, сталъ я однако искать глазами мичмана. Его не было. Я спросилъ о немъ у одного изъ товарищей.

— Молчи! отвчалъ онъ.— Они бжали.

Чувство зависти невольно пробудилось во мн… Мн представилось, что и я бы могъ быть на свобод. Вдругъ явился понтонный капитанъ, чтобъ перечесть насъ. Переталкивая насъ съ мста на мсто не мудрено, что Англичане при первомъ перечет ошиблись въ двнадцати. Взбшенный капитанъ веллъ еще разъ произвесть счетъ, и при новой суматох не оказалось семнадцати…

Въ эту самую минуту лейтенантъ подошелъ къ капитану и доложилъ, что звонили къ завтраку, и Англичане ушли, оставя насъ на палуб подъ снгомъ и морозомъ.

Это внушило одному плнному хитрую мысль побсить Англичанъ. Насъ пересчитывали по палубамъ, запирали нижнюю, когда считали верхнюю. Покуда Англичане завтракали, мы искусно и незамтно проломали отверстіе въ нижнюю палубу, и когда они воротились, то при каждомъ перечет оказывался разный результатъ, потому-что нкоторые изъ плнниковъ всякій разъ незамтно перелзали изъ одной палубы въ другую. Капитанъ бсился, мы хохотали.

Вдругъ въ эту минуту прибылъ съ адмиральскаго корабля офицеръ и привезъ секретное предписаніе, чтобъ отправить съ понтона канонира, богача Дювера. Тотъ былъ на палуб и очень встревожился этимъ приказаніемъ. Онъ попросилъ позволенія переодться и долго не выходилъ изъ своей каюты, которую ему дали за большія деньги. Когда же изъ щелей двери его сталъ пробиваться дымъ, капитанъ приказалъ сломать двери. Приказаніе было тотчасъ же исполнено, и Дюверъ вышелъ изъ каюты разряженный по послдней мод.

— Негодяй! Что ты тамъ сжегъ? закричалъ капитанъ.

— Письмо своей любезной, отвчалъ тотъ съ хладнокровною ироніею.— Она принадлежала къ семейству одного англійскаго лорда, и я долженъ былъ беречь ея имя.

— Это ложь, сказалъ капитанъ.— Въ секретномъ предписаніи сказано, что ты длатель фальшивыхъ банкнотовъ и врно теперь сжегъ ихъ.

— Вы мн заплатите по законамъ за эту клевету, сказалъ Дюверъ.— Впрочемъ, еслибъ я занимался этимъ у васъ на корабл, вы бы подверглись отвтственности за укрывательство.

Эти слова поразили капитана, онъ замолчалъ, а Дюверъ, обратясь къ намъ сказалъ: ‘будьте готовы, друзья, я буду вызывать васъ изъ суда въ свидтели’.

Мы рады были, что вс эти происшествія давали время нашимъ бжавшимъ товарищамъ уйдти отъ преслдованій.

На другой день потребованы были десять человкъ свидтелей изъ насъ, и мы рады были этому случаю, понимая, что Дюверъ будетъ нарочно заставлять насъ прогуливаться. Когда эти мнимые свидтели ухали, капитанъ опять принялся насъ считать, но мы еще боле бсили его: то пятидесяти вдругъ недостанетъ, то семдесять лишнихъ. Онъ выходилъ изъ себя.

Наконецъ, на третій день, перевезли всю нашу палубу на другой корабль, и тогда узнали, что шестеро бжало.

Впослдствіи мы узнали, что вс они благополучно достигли Франціи.

Между-тмъ, процесъ Дювера продолжался, и боле двух сотъ нашихъ плнныхъ перебывали ужь на берегу въ числ свидтелей. Не знаю, какимъ-образомъ, но нкоторые изъ нихъ успли въ это время бжать. Въ послднемъ засданіи находился и я.

Процесъ кончился, потому-что никакихъ доказательствъ не было въ виновности Дювера (хотя сожженіе бумагъ и изобличало его въ какомъ-нибудь дл).

Не хочу описывать всхъ жестокостей и выдумокъ понтоннаго капитана: ожесточеніе народной войны многое тогда извиняло, и Англія не виновата, если въ мильйон гражданъ ея нашелся такой жестокосердый человкъ.

Къ оправданію Англіи могу прибавить, что когда мы, посредствомъ удивительно-удавшейся хитрости, успли переслать просьбу отъ всего экипажа къ лордамъ Адмиралтейства, капитанъ былъ тотчасъ же смненъ.

Къ-сожалнію, много было и между нами такихъ людей, которые посрамили имя Французовъ.

Доказательствомъ служитъ этотъ самый Дюверъ, который впослдствіи оказался предателемъ своихъ соотечественниковъ.

——

Въ это же время случился на понтон одинъ странный эпизодъ. Какой-то лордъ прибылъ туда однажды съ Негромъ колоссальнаго роста, и веллъ объявить всмъ Французамъ, что онъ назначаетъ двадцать фунтовъ стерлинговъ тому, кто будетъ боксировать съ этимъ Негромъ

Въ званіи переводчика я былъ обязанъ перевести это предложеніе моимъ соотечественникамъ. Когда я это исполнилъ, вс арестанты, видя огромность Негра, отказались отъ вызова, и я, внутренно сожаля, что самохвальство Негра не будетъ наказано, хотлъ ужь идти съ донесеніемъ къ капитану, какъ вдругъ одинъ матросъ остановилъ меня и повелъ къ отдльному кружку своихъ товарищей. Это были Бретонцы, у которыхъ была своя артель и которые никогда не смшивались съ прочими.

Одному изъ нихъ, Роберту Ланжу, долженъ былъ я снова разсказать предложеніе лорда и вызовъ Негра.

— Ну, что ты скажешь? спросили его товарищи.

— Ничего, отвчалъ онъ.— Англичане народъ странный. У нихъ богачамъ некуда больше тратить деньги, какъ на кулачные бои.

— Но вдь это вызовъ Англичанина Французамъ…

— Пусть они возвратятъ мн свободу, и я подерусь съ нимъ.

— Но честь Франціи пострадаетъ, если никого не найдется принять вызовъ. Вс на тебя надялись…

— Если земляки вс хотятъ, пожалуй…

Всеобщій крикъ радости отвчалъ на эти слова, и я побжалъ къ капитану съ донесеніемъ.

Тотъ, пожимая плечами, посмотрлъ на Бретонца.

— Видлъ ли ты моего Негра? спросилъ лордъ у Ланжа.

— Нтъ, не видалъ, но это все-равно.

— Поди же, познакомься съ нимъ.

Онъ повелъ его на палубу.

— Вотъ твой соперникъ, сказалъ онъ Ланжу, указывая на колоссальнаго Негра.— Каковъ онъ теб кажется?

— Неочень-красивъ, равнодушно отвчалъ Бретонецъ.

— Безобразность и составляетъ красоту его… Но не въ ней дло, а каковъ ростъ? каково онъ сложенъ?

— Довольно-толстъ.

— И ты соглашаешься съ нимъ драться?

— Земляки хотятъ этого…

— Ты умешь боксировать?

— Никогда не пробовалъ, но полагаю, что тутъ бьются не до смерти…

— Напротивъ, любезный. Мой Негръ убилъ ужь трехъ Французовъ однимъ ударомъ кулака.

— Въ-самомъ-дл! сказалъ Бретонецъ, вспыхнувъ.— Ну, такъ я съ удовольствіемъ принимаю вызовъ, и земляки мои были правы, что честь Франціи требуетъ этого.

— Когда ты хочешь драться? спросилъ лордъ.

— Я готовъ хоть сейчасъ, милордъ. Пятилтній плнъ ослабилъ, можетъ-быть, мои силы, но чувство народной гордости поддержитъ меня.

— Нтъ, любезный. Вотъ теб дв гинеи въ число двадцати. Ты недлю пошь и попей хорошенько, а по прошествіи этого срока, я явлюсь сюда съ Негромъ.

Посл этого лордъ простился съ нашимъ капитаномъ и общалъ привезти къ нему множество дамъ въ день, назначенный для боя.

По уход его, я разговорился съ Бретонцемъ.

— Послушай, Ланжъ, сказалъ я.— Негръ, кажется, очень-силенъ?

— Не думаю, отвчалъ онъ хладнокровно.— Въ немъ много бифстекса и пива, а не силы. Онъ хвастунъ… Только онъ учился боксировать, а я никогда.

— А это важное преимущество…

— На моей сторон честь и правда — разв это не преимущество?

— Но покуда ты нанесешь ему одинъ ударъ, онъ теб дастъ ихъ десять.

— Лишь бы онъ получилъ одинъ, съ него будетъ довольно.

— Самоувренность твоя радуетъ меня… Но все-таки воспользуйся данными деньгами и вели себ принести хорошей пищи и вина.

— Пища наша плоха, товарищъ, но не она ослабила мои силы, а неволя. Дай мн на минуту подышать роднымъ воздухомъ, и я переколочу десятокъ Негровъ.

V.

Насталъ, наконецъ, и день боя. Лордъ явился на понтонъ и обратился къ Ланжу.

— Кто же твои секунданты? спросилъ онъ.

— Какіе? разв въ кулачномъ бою они нужны?

— Непремнно. Они должны наблюдать, чтобъ бой происходилъ по правиламъ искусства.

Я и другой Бретонецъ тотчасъ вызвались быть секундантами Ланжа.

— А есть ли у секундантовъ часы? спросилъ лордъ.

— На что это? отозвался я.

— Какое невжество! сказалъ лордъ.— Эти Французы ничего не знаютъ. Вотъ вамъ мой хронометръ, возьмите, и какъ скоро одинъ изъ противниковъ упадетъ отъ удара, смотрите на часы и наблюдайте: если упавшій пролежитъ боле пяти минутъ, значитъ онъ побжденъ.

— Милордъ! сказалъ я: — нашъ боецъ готовъ, гд же вашъ? Пора начинать.

— Противники должны еще исполнить одинъ обычай: они должны дать другъ другу руку, въ знакъ дружбы. Пети-Бланъ! (такъ звали Негра) подай руку Французу.

— Вотъ она, сказалъ Негръ — только прикасайся къ ней со страхомъ: она ужь убила наповалъ трехъ Французовъ.

Эта глупая острота встрчена была сильными апплодиссментами со стороны Англичанъ.

— Что говоритъ черномазый? спросилъ у меня Бретонецъ.

Я перевелъ слова Негра. Молніи блеснули изъ глазъ Француза, на лиц его выразилось какое-то дикое свирпство. Онъ похожъ былъ на тигра въ эту минуту. Съ яростью обратилъ онъ взоръ на Негра, засучилъ рукавъ свой, подошелъ къ нему и схватилъ руку, протянутую Негромъ.

Съ минуту стояли они въ этомъ положеніи… Вдругъ Негръ испустилъ крикъ ужаса и боли, глаза его закатились, голова опрокинулась.

— Негодяй! вскричалъ Бретонецъ.— И ты осмлился протянуть мн руку, на которой кровь моихъ соотечественниковъ! Теперь подлая эта рука и мухи не убьетъ.

Еслибъ я не былъ свидтелемъ этого событія, я никогда бы не поврилъ ему. Бретонецъ съ такою силою сжалъ руку Негру, что раздавилъ ее, кровь брызнула изъ-подъ ногтей Африканца.

— Сжальтесь! заревлъ Негръ.— Я побжденъ.

Тогда Бретонецъ выпустилъ руку противника, и она повисла безъ движенія.

Радостные крики побды раздались между плнными.

— Милордъ! сказалъ Ланжъ: — я исполнилъ вашу волю и дружески пожалъ Негру руку. Посл этого можно начать и бой.

— Готовъ ли ты, Пети-Бланъ? спросилъ лордъ у Негра.

Тотъ сдлалъ головой отрицательный знакъ.

— Такъ ты отказываешься отъ боя?

— Отказываюсь.

— Въ такомъ случа, Ланжъ побдилъ. Вотъ мой закладъ. Надобно сознаться, что сила рукъ у тебя чрезвычайная. Но я все-таки убжденъ, что еслибъ вы боксировали по правиламъ, Пети-Бланъ остался бы побдителемъ.

Тутъ лордъ обратился къ своимъ гостямъ, извинился и ухалъ. Весь понтонъ былъ въ восторг отъ побды Бретонца.

Скоро былъ я переведенъ на понтонъ Вендженсъ, гд переводчикъ, сдлавшись боленъ, отправленъ былъ въ госпиталь. Я разстался съ товарищами моего заключенія и съ-тхъ-поръ не видалъ ихъ. Я провелъ все остальное время моего плна на этомъ новомъ понтон.

Званіе переводчика доставило мн помщеніе лучшее противъ другихъ арестантовъ. Даже за условную плату съ коммиссаромъ, дали мн каюту для моей мастерской. Здсь я проводилъ жизнь отдльно и довольно-хорошо.

Однажды пришелъ ко мн какой-то человкъ и сталь безъ церемоніи разсматривать мои каритны. Он ему понравились, онъ уговорился со мною въ цн, по которой я обязанъ былъ доставлять ему свои работы, и именно по фунту стерлинговъ за картину.

Съ этой минуты началъ я работать съ величайшимъ жаромъ. Бывшій же у меня запасъ картинъ, Авраамъ Куртисъ купилъ за шесть фунтовъ. Потомъ я успвалъ доставлять ему по три, по четыре картины въ мсяцъ.

Въ это время постигло вс потоны несчастіе. Между нами обнаружилась желтая лихорадка, которая сотнями поражала насъ ежедневно. И здсь имли мы случай видть разность въ людяхъ, которымъ ввряется участь тысячей. Два доктора, Фоллеръ и Вейссъ, являлись ежедневно на понтоны, но одинъ былъ благороднйшій человкъ, который заботился точно такъ же о больныхъ Французахъ, какъ о собственныхъ своихъ дтяхъ, тогда-какъ другой (Вейссъ) громко объявлялъ, что стараться о возвращеніи жизни и здоровья Французу, значитъ увеличивать число непріятелей Англіи и обнаруживать чувства дурнаго патріота.

Вскор имли мы случай еще боле удостовриться, что и между Англичанами много добрыхъ и благородныхъ людей. Капитанъ понтона Вендженсъ былъ уволенъ за старостью, а вмсто его назначенъ двадцати-четырехлтній капитанъ Эдуардсъ.

Принадлежа по родству къ знатнйшимъ фамиліямъ, онъ не столько по связямъ, сколько по дйствительнымъ личнымъ заслугамъ получилъ чинъ въ такихъ молодыхъ лтахъ. Будучи строгъ и точенъ въ исполненіи долга, онъ вполн понялъ, что человколюбіе и милосердіе составляютъ главную черту его обязанностей. Невыступая за черту своего долга, онъ доставлялъ намъ вс удобства и облегченія, какія только могли быть допущены на понтон. Не тратя ни одного лишняго пенса на наше содержаніе, онъ доставлялъ намъ хорошую и достаточную пищу, какой не было ни на одномъ понтон.

Зато, надобно отдать справедливость и Французамъ: вполн чувствуя благородное обращеніе новаго капитана, вс мы наперерывъ старались выразить ему свою благодарность самымъ тихимъ и кроткимъ поведеніемъ.

Улучшеніе нашего образа жизни простиралось дотого, что мы стали давать концерты и спектакли на понтон. Всего любопытне быль нашъ театръ, костюмы, декораціи и актры. Даже пьесы были собственнаго нашего сочиненія.

По званію живописца, я, разумется, былъ декораторомъ, а самые молодые арестанты играли женскія роли. Между ними былъ нкто Пьерръ Шерри. Съ нимъ произошелъ однажды весьма-забавный случай.

Къ нашимъ спектаклямъ капитанъ Эдуардсъ приглашалъ много гостей, а въ томъ числ и дамъ. Одинъ старый лордъ, увидя Пьерра Шерри въ рол чувствительной любовницы, вообразилъ себ, что это молодая Француженка, и обратясь къ посредничеству одного изъ актровъ, чтобъ познакомиться съ предметомъ своей страсти, попалъ на шутника, который уврилъ его, что и мнимая актриса чувствуетъ къ нему сильную склонность и готова бжать съ нимъ. Переговоры производились во время спектакля такъ дятельно, что Пьерръ Шерри, дйствительно, усплъ при разъзд гостей, въ женскомъ своемъ костюм и въ сопровожденіи влюбленнаго лорда ухать съ понтона.

Впослдствіи мы услышали, что этотъ же лордъ, узнавъ свою смшную ошибку, старался, чтобъ никто о ней не провдалъ и усплъ тайно переправить плнника во Францію.

Въ это время Англія сдлала извстную Копенгагенскую Экспедицію, и на наши понтоны размщено было много плнныхъ Датчанъ. Каково же было мое удивленіе, когда въ числ ихъ нашелъ я того самого капитана, который, при бгств моемъ съ несчастнымъ Берто, не принялъ насъ на свой корабль, возвратилъ меня на понтонъ и былъ причиною смерти моего бднаго товарища. Воспоминаніе этой ужасной ночи сильно взволновало меня.

Увы! наша хорошая жизнь на понтон ‘Вендженсъ’ была непродолжительна. Капитанъ Эдуардсъ получилъ другое, лучшее назначеніе. Однажды явился ко мн нкто Джемсъ Смитъ и объявилъ, что Авраамъ Куртисъ, покупающій у меня картины, безсовстно обманываетъ меня, и получая ихъ за гинею, продаетъ за двадцать-пять гиней и за тридцать. Въ удостовреніе словъ своихъ, предложилъ онъ мн по пяти фунтовъ стерлинговъ за каждую картину, общая возвысить плату, въ случа хорошаго сбыта.

Уходя, купилъ онъ у меня три приготовленныя ужь картины и заплатилъ за нихъ пятнадцать гиней.

На другой день пришелъ ко мн и прежній мой покупщикъ, Авраамъ Куртисъ. Я предложилъ ему, чтобъ онъ мн впредь платилъ тоже по пяти фунтовъ стерлинговъ…

— Понимаю! вскричалъ онъ:— здсь былъ купецъ Смитъ. Онъ везд мн вредитъ. Но предупреждаю тебя, мой милый, что я буду мучить тебя за то, что ты сошелся съ нимъ. Ты скоро обо мн услышишь.

Онъ ушелъ и сдержалъ слово.

Въ это время привезли на понтоны Французовъ, взятыхъ въ плнъ въ Испаніи, между ними былъ полковникъ Лежнъ, съ которымъ я усплъ познакомиться, но котораго вскор выпустили на поруки и на честное слово. Эта свобода была не лучше понтоновъ.

VI.

На понтон нашемъ обнаружилась въ это время ужасная эпидемія вомито, привезенная нкоторыми плнными съ острова Кабреры. Однажды я почувствовалъ ознобъ и сильную головную боль, потомъ вдругъ мн показалось, что весь понтонъ вокругъ меня кружится, и я упалъ безъ чувствъ.

Прійдя въ себя и осмотрясь, увидлъ я, что ужь перенесенъ на госпитальный понтонъ Пегасъ. Вокругъ меня стояли бочки съ холодною водой (которою тогда лечили эту болзнь). Этотъ ужасный видъ возвратилъ мн разсудокъ.

— Я не хочу, чтобъ меня купали! закричалъ я.— Горе тому, кто подойдетъ ко мн, я буду защищаться…

Но меня никто не слушалъ, а какъ очередь не дошла еще до меня, то и продолжали погружать въ воду несчастныхъ моихъ товарищей. Одинъ Французскій матросъ, приставленный къ этой работ для раздванія больныхъ, подошелъ ужь ко мн, чтобъ снять съ меня платье, какъ вдругъ узналъ меня и вскричалъ:

— Какъ! это вы, Гарнере! И вы къ намъ попали…

— Я не хочу, чтобъ меня купали! продолжалъ я кричать…

— Не бойтесь… Васъ не тронутъ… Я спасу васъ…

Сказавъ это, онъ схватилъ меня и понесъ, а я опять впалъ въ безпамятство.

Не знаю, долго ли оно продолжалось, но, прійдя въ себя, я увидлъ, что лежу въ постели. Я мысленно благодарилъ Бога, что спасся отъ явной смерти, потому-что леченіе холодною водою убивало всхъ больныхъ. Тугъ я началъ вскор поправляться.

— Ну, г. Гарнере, сказалъ мн тотъ же Французскій матросъ.— вы спасены теперь. Докторъ ручается за вашу жизнь. Хорошо, что я усплъ унести васъ отъ купанья…

— О, какъ я благодаренъ теб! вскричалъ я…

— Это былъ мой долгъ… мы вдь ужь давно знакомы.

Съ недоумніемъ смотрлъ я на него и не могъ вспомнить, гд видлъ этого человка.

— Какъ! продолжалъ онъ:— вы забыли корабль Дориду, капитана Ліара, Негровъ, наше кораблекрушеніе и переодтаго Араба Финьйоле?..

— Какъ! это ты? Финьйоле?

— Какъ видите… я немножко потолстлъ, возмужалъ…

— Какимъ же образомъ ты здсь?..

— Очень-просто, года два тому назадъ, одинъ англійскій фрегатъ захватилъ корабль, на которомъ я служилъ, и меня отвели на понтонъ. Здсь опредлили меня подлекаремъ въ госпиталь, и я повиновался…

— И спасъ меня, добрый Финьйоле.

— Ну, вы еще нескоро поправитесь. Вамъ нужна теперь хорошая пища, а порція, раздаваемая больнымъ, не придастъ вамъ силы. Но будьте спокойны: я вамъ буду отдавать часть моей порціи…

Дйствительно, добрый Финьйоле принесъ мн къ-вечеру чашку бульйону, и я провелъ ночь спокойно. Съ этой минуты я сталъ поправляться.

По лвую сторону моей кровати проложили въ это время еще больнаго съ нашего же понтона, Вендженса, больнаго, съ которымъ я былъ знакомъ. Этого человка, неизвстно почему, прозвали Зеленымъ Попугаемъ. Дятельность его и оборотливость вошли между нами въ пословицу. Неимя ни одного су, онъ усплъ составить себ капиталъ до ста франковъ, и началъ производить съ ними на понтон торговлю. Барыши его боле-и-боле увеличивались, и наконецъ онъ ужь сдлался богачомъ, пріобртавшимъ барыши до ста Франковъ въ мсяцъ.

На эти деньги могъ бы онъ на понтон жить весело и пріятно, но старая, пятидесятилтняя и весьма-некрасивая собою жена его пріхала изъ Франціи въ Портсмутъ, чтобъ, по-мр-возможности, раздлять его горе и иногда видться съ нимъ — и Зеленый Попугай отдавалъ ей вс свои деньги, требуя, чтобъ она жила весело и роскошно.

Его-то принесли больнаго и положили подл меня. Онъ былъ въ сильной горячк. Къ нему приставили двухъ сторожей, чтобъ справиться съ нимъ въ минуту бшенства. Дикіе крики его не дали мн всю ночь спать. Только подъ утро успокоился онъ, и я уснулъ,

Вообразите же себ мое удивленіе, когда, проснувшись поутру довольно-поздно, увидлъ я Зеленаго Попугая, вставшаго и съ небольшимъ узелкомъ подъ-мышкою собиравшагося уйдти. Я думалъ, что это сонъ.

— Здравствуйте, Гарнере, сказалъ онъ спокойно.— Я очень-радъ, что вы вн всякой опасности. Я возвращаюсь на свой понтонъ. Нтъ ли у васъ какого-нибудь порученія?

— Возможно ли? вскричалъ я.— Но вчера еще ввечеру ты былъ въ горячк. Ты не въ-состояніи будешь сдлать двухъ шаговъ.

— Да! я вчера былъ порядочно боленъ.

— А теперь такъ скоро выздоровлъ?

— Разумется. Я разсудилъ, что нашему брату хворать не приходится, и подумалъ, что если пролежу мсяцъ, то бдной жен моей ничего не достанется на наряды. Она, пожалуй, вообразитъ, что я избаловался, что волочусь за какою-нибудь Англичанкою… Такъ я и разсудилъ, что лучше всего выздоровть, встать и уйдти. Какъ вздумано, такъ и сдлано… Честь имю кланяться, прощайте.

Поклонясь мн, онъ вышелъ изъ каюты. Еслибъ я не былъ свидтелемъ подобнаго происшествія, никогда не поврилъ бы ему. Сила, води можетъ, слдственно, преодолть болзнь. Я хотлъ послдовать этому примру, но, по-несчастію, былъ такъ слабъ, что, несмотря на вс попытки, не могъ и подняться.

Благодаря Финьйоле, раздлявшему со мною свою пищу, я видимо сталъ поправляться, могъ вскор встать и прохаживаться по палуб. Я съ восторгомъ воображалъ ту минуту, когда возвращусь на свой понтонъ, потому-что на госпитальномъ обращались съ плнными гораздо-хуже.

Изъ тысячи примровъ приведу только одинъ. Однажды Финьйоле сказалъ врачу, осматривавшему больныхъ, что одному гардемарину нужно было бы дать нсколько глотковъ вина, для подкрпленія силъ.

— Глупецъ! вскричалъ Англичанинъ.— Подкрплять силы непріятеля! да это противно здравому смыслу.

Наконецъ настала минута моего возвращенія на Вендженсъ. Я обнялъ добраго Финьйоле и отправился за конвоемъ въ лодк. Черезъ четверть часа былъ я ужь въ своей кают, гд еще находились начатыя мною картины, и почти плакалъ отъ радости.

Прежде всего я явился къ капитану, но тотъ принялъ меня чрезвычайно-холодно, и я догадался, что противъ меня есть какая-нибудь интрига. Надобно было наблюдать осторожность.

Я началъ попрежнему работать, и великодушный Смитъ исправно платилъ мн по пяти фунтовъ стерлинговъ за картину. Слдственно деньги у меня всегда были. Но между-тмъ дурное расположеніе капитана ко мн усиливалось, и я предложилъ ему уволить меня отъ должности переводчика, онъ, однакожь, отказалъ мн и продолжалъ свой враждебный образъ дйствій.

Однажды пришелъ Еврей Авраамъ Куртисъ и, глядя на меня изподлобья, спросилъ, дома ли двоюродный братъ его, капитанъ?

Этотъ вопросъ и удареніе постителя на слово двоюродный братъ открыли мн все.

— Ну, а каково вы поживаете, Гарнере? продолжалъ Куртисъ.— Исправно ли платитъ вамъ Смитъ за картины, и каково обращается съ вами двоюродный мой братъ?

— Г. Смитъ платитъ очень-хорошо и благородно, отвчалъ я.— Вашъ же двоюродный братъ гнуснйшій человкъ, какой есть на свт… Вы удивляетесь дерзкимъ моимъ словамъ, но я ихъ повторю ему самому.

— Послушайте, Гарнере, поговоримте хладнокровно…

— Еслибъ я не былъ хладнокровенъ, я бы давно выбросилъ тебя за бортъ.

Еврей отступилъ со страхомъ.

— О нтъ! сказалъ онъ ласково.— Вы слишкомъ-благородны, чтобъ покуситься на жизнь беззащитнаго человка. Я, напротивъ, хочу откровенно съ вами объясниться. Вы молоды, съ дарованіемъ, рано, или поздно война кончится — и вы будете играть въ свт роль отличнаго художника. Зачмъ же жертвовать этою будущностью для удовлетворенія минутной вспышки? Вы теперь работаете по заказамъ Смита, но что изъ этого будетъ? Васъ ожидаютъ тысячи непріятностей, а за что? Чтобъ получить отъ Смита немного-больше денегъ, чмъ я вамъ предлагаю.

— Ты величайшій негодяй, отвчалъ я подумавъ.— Но ты правъ.

— Вотъ сейчасъ и видно умнаго человка! Что жь длать! мы вс должны покоряться судьб. Я бднякъ, и мн хочется нажиться… Итакъ ршено? Вы попрежнему будете мн отдавать свои картины по гине.

— Согласенъ, но кром этой: она ужь заказана.

— Когда вы ее кончите?

— Въ четыре дня.

— Хорошо. Я прійду на той недл. Поторопитесь, у меня много заказовъ.

Тотчасъ же по уход Авраама, написалъ я письмо къ Смиту, и тотъ на другое же утро явился ко мн. Я ему все разсказалъ.

— Могу ли я васъ осуждать, сказалъ онъ.— за то, что вы согласились на условія этого бездльника, вамъ нельзя было поступить иначе. Теперь подумаемъ вмст нельзя ли избжать этого договора…

— Найдти средство къ увольненію капитана понтона?

— Нтъ!… что-нибудь другое. Нтъ ли у васъ, напримръ, какой-нибудь протекціи… не знакомы ли съ однимъ изъ членовъ Парламента… или хоть съ Французскимъ военно плннымъ генераломъ?…

— Нтъ… Одинъ полковникъ Лежень знакомъ мн.

— Ну что жь, можетъ-быть, этотъ полковникъ иметъ связи въ нашемъ высшемъ обществ. Напишите къ нему и просите его, чтобъ онъ похлопоталъ объ отпуск васъ на поруки…

Спустя полчаса, Смитъ отправился съ моимъ письмомъ, общая, что и съ своей стороны употребить вс свои знакомства, чтобъ устроить это дло.

VII.

Прошла недля, я пересталъ ужь надяться, какъ вдругъ однажды получилъ письмо отъ полковника Лежена, въ которомъ онъ увдомляетъ меня, что, посл многихъ неудачныхъ попытокъ въ мою пользу, онъ наконецъ думаетъ, что ему удастся выручить меня.

Въ тотъ же день пришелъ и Смитъ, который тоже объявилъ мн, что друзья его въ Адмиралтейской Коммиссіи взялись хлопотать за меня.

Дйствительно, дв недли спустя, капитанъ призвалъ меня однажды и сказалъ, что я буду переведенъ на поруки въ одну деревню. Можно вообразить себ мою радость! я почти былъ безъ ума.

Когда я прибыль въ деревню, назначенную мн для жительства, то съ перваго взгляда былъ разочарованъ мнимою своею свободою. Тысяча-двсти Французовъ, въ числ ихъ полковникъ Лежень, помщены были въ нсколькихъ полуразвалівшихся хижинахъ, отдаваемыхъ имъ Англичанами въ наемъ за такую огромную цну, что сумма найма равнялась цнности дома.

Я явился къ полковнику Лежену съ благодарностью. Онъ принялъ меня очень-ласково. Потомъ я усплъ добыть себ за десять шиллинговъ въ недлю уголъ, чтобъ поставить свою кровать вмст съ другими пятью офицерами. Но все-равно, я былъ ужь не на понтон.

На другое утро съ пяти часовъ я всталъ и спшилъ воспользоваться моею свободою, чтобъ пройдтись по окрестностямъ.

— Куда вы собираетесь? спросилъ меня одинъ изъ товарищей.

— Погулять, подышать воздухомъ, побгать по полямъ.

— Что вы? да васъ сейчасъ возьмутъ подъ стражу.

— Какъ? за чти?

— Раньше шести часовъ мы не смемъ выходить.

— Но какимъ же образомъ во Франціи англійскіе военно-плнные…

— Тамъ совсмъ-иначе. Здсь нельзя вставать раньше шести часовъ и надобно быть дома до захожденія солнца. Не дальше англійской мили отъ деревни своей можемъ мы гулять, и то только по большой дорог. Ни по полямъ, ни по проселочной дорог мы не должны длать ни шагу. Всякій житель, который увидитъ, что Французъ нарушаетъ эти постановленія, иметъ право поступить съ нимъ какъ съ дикимъ звремъ, получая по одной гине за каждаго. Этотъ законъ длаетъ много зла. Говорятъ, что до двухъ тысячъ Французовъ ужь погибло жертвою разныхъ хитростей со стороны жителей, чтобъ заманить ихъ куда-нибудь съ дороги, или не въ указанный часъ.

Эти разсказы навели на меня ужасъ. Но я покорился общей участи и тотчасъ же занялся своимъ искусствомъ на чердак, нанявъ уголъ у одной старухи.

Въ первые четыре мсяца моей сухопутной жизни, то-есть до весны 1812 года, я съ жаромъ трудился надъ своими картинами, время это пролетло для меня очень-быстро.

Однажды поутру собрались мы втроемъ (капитанъ корвета, майоръ и я) завтракать на одной ферм, отстоявшей около мили отъ нашей деревни. Но какъ насъ солнцемъ очень-сильно пекло на большой дорог, то мы и ршились пойдти по тропинк, которою сокращали полпути.

Перескакивая черезъ одну канавку, я такъ неудачно попалъ на камень, что упалъ и больно ушибъ ногу. Сперва мн показалось, что я переломилъ ее, но, осмотрвъ ее внимательно, нашелъ, что только слегка вывихнулъ. Это принудило меня, однакожь, отстать на триста, или четыреста шаговъ отъ моихъ товарищей. Вдругъ послышались крики, зовущіе на помощь.

Одинъ крестьянинъ, подрзывая изгороду, увидлъ двухъ моихъ товарищей и, зная правила, по которымъ онъ могъ безнаказанно напасть на нихъ, бросился съ ножомъ и нанесъ майору сильную рану въ руку. Тотъ сталъ звать на помощь. Капитанъ, говоря поанглійски, началъ-было убждать крестьянина, но тотъ напалъ и на него. Двумя сильными ударами въ голову повергъ онъ его безъ чувствъ.

Крикъ ярости, который исторгся у меня изъ груди при вид этой ужасной сцены, заставилъ крестьянина броситься и на меня, но я выхватилъ колъ изъ изгороды и самъ съ ожесточеніемъ кинулся на злодя. Тотъ, видя, что я вооруженъ дубиною, пустился отъ меня бжать и я возвратился къ своимъ несчастнымъ товарищамъ.

Мое положеніе было самое затруднительное. Оставить ихъ и идти домой за помощью, значило предать ихъ зврству прежняго злодя, оставаться при нихъ и ждать прохожихъ было тоже опасно, потому-что несчастные исходили кровью.

Вдругъ показалась толпа крестьянъ, бгущая къ намъ съ ружьями и вилами. Впереди ихъ шелъ бжавшій отъ меня злодй, и не было сомннія, что они хотли умертвить всхъ насъ: но увидя двухъ людей, плавающихъ въ крови и безъ чувствъ, они остановились и сжалились.

Я спшилъ имъ разсказать поступокъ крестьянина, и вс осыпали негодяя упреками. Составя тотчасъ же носилки, эти люди положили на нихъ раненныхъ и понесли обратно въ нашу деревню.

Здсь все общество Французскихъ офицеровъ пришло въ волненіе и ршило тотчасъ же написать къ правительству о происшествіи. Мн поручено было перевесть бумагу, и я черезъ часъ окончилъ эту работу.

Я ужь хотлъ отнести ее, какъ вдругъ въ комнату вошелъ какой-то человкъ, котораго я во одежд принялъ сперва за купца.

— Я слышалъ, сказалъ онъ мн, что вы переводите просьбу къ англійскому правительству о сегодняшнемъ происшествіи и хотите напечатать ее въ газетахъ. Правда ли это?

— А вамъ какое дло? спросилъ я.

— Поврьте, что намреніе ваше опасно, и я совтую вамъ оставить его.

— Позвольте вамъ сказать, что я не обязанъ принимать вашихъ совтовъ?

— Такъ вы переведете эту просьбу?

— Разумется.

Незнакомецъ повернулся и ушелъ, не сказавъ ни слова и непоклонясь, а я тотчасъ побжалъ и отдалъ свой грудъ обществу офицеровъ.

Когда я выходилъ отъ нихъ, одна двнадцатилтняя двушка, Мери, съ которой я недавно срисовывалъ портретъ, дернула меня за рукавъ, проходя мимо меня, и сдлала мн знакъ одной рукой, чтобъ я слдовалъ за нею, другою приложила палецъ къ губамъ, чтобъ я молчалъ. Я послдовалъ за нею и чрезъ нсколько минутъ вошедъ въ хижину ея матери.

— Послушайте, сударь, сказала мн старуха?— вы къ намъ были всегда такъ добры, что я почла за долгъ предупредить васъ… Я сейчасъ подслушала разговоръ двухъ констеблей. Васъ хотятъ взять подъ стражу… Какимъ образомъ вы придумаете спастись — не мое дло…

Я всунулъ двочк въ руку гинею и побжалъ домой. Здсь я собралъ вс накопленныя мною деньги, уложилъ ихъ въ кожаный поясъ, который на себ носилъ, и отправился къ одному мичману, у котораго была пара отличныхъ карманныхъ пистолетовъ, тотъ мн ихъ тотчасъ же продалъ, снабдилъ зарядами, и я отправился по полямъ.

Отойдя съ милю отъ деревни, залегъ я въ одинъ ровъ, гд ршился ожидать наступленія ночи, будучи увренъ, что не будутъ меня искать такъ близко.

Эта предосторожность была благоразумна. Я видлъ изъ своего убжища, какъ полицейскіе агенты меня искали, никакъ недогадываясь, что чмъ боле они впередъ спшили, тмъ безопасне мн было оставаться позади ихъ.

Въ десятомъ часу услыхалъ я вдругъ стукъ дущей кареты. Я вышелъ изо рва и очень-спокойно пошелъ по большой дорог. Увидвъ что это дилижансъ, я окликнулъ кучера. Онъ остановился. Въ карет было еще одному мсто и я занялъ его.

Это было внутри кареты, гд садятся четверо: подл меня былъ мужчина, который казался спящимъ, напротивъ сидли дв женщины.

При первой перемн лошадей, сосдъ, вопреки англійскимъ обычаямъ, заговорилъ со мной. Я былъ въ затрудненіи. Не отвчать было неучтиво, отвчать — выговоръ измнилъ бы мн… Вдругъ услыхалъ я нжный женскій голосъ, который отвчалъ на сдланный мн вопросъ, я тотчасъ же понялъ, что сижу между отцомъ, матерью и дочерью, что отецъ протестантскій пасторъ, а дочь отвозятъ въ гувернантки къ одному перу Англіи. Чтобъ не попасться вторично, я притворился глубоко-спящимъ.

Каково было, однако, мн, когда отецъ сказалъ дочери:

— Не забудь, Флора, напомнить мн на станціи… Мн страхъ какъ хочется узнать, поймали ли этого Француза, который бжалъ, я бы далъ полкроны, еслибъ его схватили.

Миссъ Флора не отвчала, а отецъ и мать вскор громкимъ храпньемъ доказали глубокій сонъ. Вдругъ карета остановилась… я тихонько высунулъ голову, чтобъ посмотрть на причину остановки… Какъ описать мой ужасъ? Пять или шесть констеблей стояли съ фонарями.

— Я погибъ! прошепталъ я.

— Молчите, тихо и быстро сказала мн пофранцузски Флора. Положите голову на плечо моего отца и притворитесь спящимъ.

Едва усплъ я исполнить ея приказаніе, какъ внутренность кареты освтилась

— Что вамъ угодно, господа? спокойно спросила двушка у констеблей. Пожалуйста не разбудите папа и маменьку.

— Это ваши родители? сказалъ констебль. А кто этотъ молодой человкъ?

— Мой братъ. Онъ детъ пасторомъ въ деревню.

— Очень-хорошо… Извините, что мы потревожили васъ, намъ приказано останавливать вс дилижансы и осматривать, нтъ ли въ нихъ одного бжавшаго Француза.

— Вы исполняете свой долгъ, господа…

— Спокойной ночи!…

Двушка тихо подняла стекло, и карета похала дальше.

— Вы моя спасительница, тихо сказалъ я Флор, цалуя ея руку.— Богъ воздастъ вамъ за это добро.

Когда я садился въ дилижансъ, то, разумется, не спрашивалъ куда онъ детъ. Только теперь, на третьей станціи, узналъ я, что ду въ Портсмутъ. Но какъ я имлъ большую нужду въ пищ и отдых, то и остановился, недозжая до Портсмута, и занялъ комнату, чтобъ провести остатокъ ночи.

Притворясь, что у меня сильная зубная боль, я обвязалъ себ ротъ, и такимъ-образомъ выговоръ мой не могъ обнаружить, что я иностранецъ. Въ пять часовъ разбудили меня, объявили, что портсмутскій дилижансъ пріхалъ и перепрягаетъ лошадей, я усплъ плотно позавтракать и занялъ мсто внутри кареты, гд еще никого не было. Это обстоятельство возвратило мн бодрость, мн нечего было бояться сосдства.

Въ девять часовъ вечера пріхалъ я въ Портсмутъ, и тотчасъ же отправился въ домъ г. Смита.

При этомъ предстояло небольшое затрудненіе. Адресъ его я очень-хорошо зналъ, по съ портсмутскими улицами вовсе не былъ знакомъ. Надобно было спрашивать прохожихъ, а это было довольно-опасно. Однакожь, я долженъ былъ ршиться на это.

Увидя человка, стоявшаго подъ навсомъ и ожидавшаго пока пройдетъ дождь, я подошелъ къ нему.

— Сдлайте милость, позвольте узнать…

Я не кончилъ фразы отъ ужаса… Передо мною стоялъ Авраамъ Куртисъ.

VIII.

— А, а! это вы, г. Гарнерей, сказалъ онъ съ ироніею.— Вы, кажется, поселились въ Портсмут… Какъ я радъ, что встртилъ васъ… Врно, мы возобновимъ пріятное знакомство… Пойдемте, я отведу васъ…

Я чувствовалъ, что малйшая нершительность погубитъ меня.

— А куда же мы отправимся?— спросилъ я.

— Въ самое безопасное мсто.

— Врно, къ констеблю.

— Сейчасъ видно умнаго человка, который съ перваго взгляда, угадываетъ мысли пріятеля.

— Такъ позвольте и мн сдлать вамъ на это одно маленькое замчаніе…

— Съ удовольствіемъ, хоть десять, торопиться не куда. Дождь все еще идетъ, а мы стоимъ подъ навсомъ Говорите, любезный Гарнере, что вы мн скажете?

— А то, что если ты вскрикнешь, я теб тотчасъ же прострлю черепъ.

При этомъ, я приставилъ ему ко лбу пистолетъ.

Движеніе мое было такъ быстро и неожиданно, что Еврей не могъ бы и безъ моего приказанія произнести ни слова — дотого онъ испугался.

— Я ужь, конечно, не ворочусь на свой понтонъ, продолжалъ я:— и чтобъ избжать этого несчастія, готовъ умереть, и потому клянусь теб, что если ты окажешь мн малйшее сопротивленіе, я при ста свидтеляхъ прострлю теб голову. Помни же это!— Теперь давай мн руку и веди меня за городъ. Но смотри, не ошибись улицами, если дорожишь жизнью.

— Я повинуюсь… будьте спокойны, сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ.

Взявъ его подъ-руку, а въ другой держа пистолетъ, который опустилъ въ карманъ, я пошелъ по указанію Авраама.

Черезъ часъ мы были за городомъ. Тогда платкомъ завязалъ я ротъ Еврею, а шейнымъ шарфомъ связавъ ему руки, сказалъ

— Ты здсь долженъ простоять часъ, нетрогаясь съ мста, по прошествіи этого времени, можешь воротиться въ городъ. Только помни, что если я попадусь черезъ тебя, рано или поздно, теб не миновать моей пули.

Оставя его, я быстро побжалъ въ городъ, и черезъ двадцать минутъ былъ ужь тамъ. Было около полуночи. Нельзя было терять времени: меня могли взять, какъ праздношатающагося. Я вошелъ въ какую-то таверну и, разбудивъ мальчика, спавшаго на стул въ ожиданіи постителей, просилъ его указать мн ту улицу, гд жилъ Смитъ.

— Первая налво, отвчалъ онъ, неглядя даже на меня.

Дйствительно, черезъ нсколько минуть постучался я у Смита. Вы шла какая-то старуха и, посл продолжительнаго допроса, впустила къ нему.

— Это вы! вскричалъ онъ, вскочивъ. Возможно ли? вы себя губите…

— Или спасаю, отвчалъ я, и разсказалъ ему все случившееся со мною.

— Очень сожалю, сказалъ онъ, что все это случилось. Но прошедшаго перемнить нельзя. Надобно стараться выпутаться изъ затруднительнаго положенія, въ которое вы попались, а покуда домъ мой въ вашемъ распоряженіи…

Тутъ позвалъ онъ старуху и сказалъ ей:

— Послушай, Сара, я знаю, что ты не любишь Французовъ, но ты добрая и честная женщина. Ты мн двадцать лтъ доказывала, что на тебя можно положиться. Это господинъ Французскій военноплнный, онъ бжалъ и будетъ жить у меня. Приготовь ему наверху комнату и постарайся не проболтаться о немъ.

Съ негодованіемъ взглянула на меня старуха, пожала плечами и отвчала

— Да, я терпть не могу Французовъ: они убили бднаго моего сына въ Остиндіи. Я желала бы, чтобъ этотъ человкъ не приходилъ сюда… Но онъ вврился вашей чести — и гостепріимство должно быть свято сохранено.

— Прекрасно, добрая моя Сара! отвчалъ Смитъ.— Ты истинная Шотландка, и теперь я не боюсь, чтобъ ты проболталась.

На другое утро принялся я хладнокровно обдумывать свое положеніе, и результатомъ размышленій моихъ было то, что надобно стараться бжать во Францію. Сара принесла мн завтракъ, а вслдъ за нею пришелъ и самъ Смитъ.

— Я вамъ прислалъ завтракъ сюда, сказалъ онъ, потому-что вы должны нсколько дней не выходить изъ комнаты. Я не врю молчаливости Куртиса и опасаюсь его доноса. Можетъ-быть, станутъ крпко надзирать за моимъ домомъ.

— Я не знаю какъ благодарить васъ…

— Какая туть благодарность! Я исполняю долгъ честнаго человка. Теперь посмотримъ, что вы намрены длать?..

— Найдти средство ухать во Францію.

— Это было бы всего-лучше, и если для этого нужны будутъ деньги, я готовь снабдить васъ.

— О, нтъ! у меня довольно золота… но нужно знакомство съ контрабандистами, которые ршились бы перевезти меня черезъ проливъ.

— Я сегодня начну разспрашивать своихъ знакомыхъ…

— А до-тхъ-поръ, чтобъ мн не скучно было, пришлите мн все, что нужно для живописи я займусь ею.

— Прекрасно!.. Займитесь.

— Я нарисую сцену моего бгства съ понтона ‘Протей’.

Занявшись работою, я не видлъ какъ время прошло до обда.. Смитъ воротился и былъ въ веселомъ расположеніи духа.

— Побда! вскричалъ онъ. Я принесъ хорошія всти.

— Разскажите, ради Бога…

— У одного изъ моихъ золотильщиковъ, есть двоюродный братъ, который занимается контрабандою и перевозкою бжавшихъ плнныхъ. Я узналъ это, даже неразспрашивая. Онъ самъ мн все это выболталъ, но я не хотлъ допытываться больше сегодня, а завтра нарочно самъ начну этотъ разговоръ, и вывдаю, гд живетъ этотъ контрабандистъ.

Это извстіе такъ сильно обрадовало меня, что я цлую ночь не спалъ. Съ мучительнымъ нетерпніемъ ждалъ я на другой день Смита, но день прошелъ, а онъ не приходилъ. Ужь поздно я услышалъ шаги его.

— Ну что, вскричалъ я, увидя его и не давъ ему даже времени запереть за собою двери.

— А то, что вчера были хорошія всти, а сегодня дурныя

— Вы видли контрабандиста и онъ отказался?

— Я не видался съ нимъ, а то онъ врно не отказался бы.

— Что жь это значитъ?

— Вотъ въ чемъ дло. Я встртилъ сегодня одного морскаго капитана. котораго давно не видалъ, и нарочно разговорился съ нимъ. Зная, что онъ ненавидитъ Французовъ, я, между-прочимъ, выразилъ ему свое сожалніе, что бездльники контрабандисты изъ-за горсти золота увозятъ такъ много изъ Англіи военноплнныхъ, которые взяты цною крови.

— Не безпокоитесь, отвчалъ мн капитанъ съ улыбкой: — увозятъто они много отсюда, но во Францію привозятъ очень-мало.

Я удивился, и капитанъ растолковалъ мн, что контрабандисты величайшіе злоди, которымъ ввриться нельзя. Извстно, что смертная казнь назначена всякому, кого поймаютъ съ бжавшимъ Французомъ, и потому самые добросовстные контрабандисты, какъ скоро завидятъ, что англійскій крейсеръ преслдуетъ ихъ, тотчасъ же выбрасываютъ Французовъ за бортъ. Но другіе не такъ добросовстны: какъ-скоро получатъ деньги, слдующія имъ по договору, очень-спокойно убиваютъ Французовъ, когда выдутъ въ море

— Это ужасно! вскричалъ я.

— Это еще не все, продолжалъ Смитъ — еще есть третій разрядъ контрабандистовъ. Это — шпіоны Адмиралтейства. Они не топятъ и не убиваютъ, а просто, выдавъ себя сперва за контрабандистовъ и взявъ деньги, отводятъ легковрнаго обратно на понтонъ.

Я впалъ въ совершенное уныніе, при этомъ разсказ.

— Искренно благодарю васъ, сказалъ я посл нкотораго молчанія — за вс ваши труды и заботы. Но мн выбирать не изъ чего, и я ршился…

— На что?

— На самую смерть, если это необходимо. Разумется, что я употреблю, однакожъ, вс мры, чтобъ успть въ своемъ предпріятіи.

— Что жь вы сдлаете?

— Я поищу еще трехъ-четырехъ товарищей бгства.

— То-есть вмсто одной жертвы ихъ будетъ четыре.

— Отчего же? мы будемъ хорошо вооружены, будемъ осторожны и принудимъ контробандистовъ везти насъ куда надобно.

— Да, сказалъ Смитъ, подумавъ, — это еще возможно. Но какимъ же образомъ, невыходя отсюда, найдете вы себ хоть двухъ товарищей?

— Только это одно и затрудняетъ меня.

— Все, что затруднительно, значитъ еще возможно. Такъ и быть! я берусь отъискать вамъ товарищей. Можетъ-быть, на это надо будетъ нсколько недль, но мн до-сихъ-поръ все удавалось, за что я брался съ твердымъ намреніемъ, я хочу взяться и за это, слдственно, успю.

Не нсколько недль, а почти годъ жилъ я у Смита, то-есть до апрля 1813 года, и никакая перемна не измнила этой однообразной жизни. У меня была хорошая комната, прекрасный столъ, однимъ словомъ все, что нужно для матеріальной жизни, и, однакожь, я также былъ несчастливъ, какъ и на понтонахъ, если даже не больше.

Сара, выразившая сначала всю свою ненависть къ Французамъ, была наконецъ тронута моими ласками и кротостью, она усердно служила мн и полюбила меня.

Нравственный упадокъ духа дошелъ во мн дотого, что я сдлался боленъ и пролежалъ нсколько дней въ постели. Смитъ каждый день приходилъ ко мн и утшалъ меня, увряя, что пріискиваетъ средства къ моему освобожденію и возвращенію въ Францію.

— Но вдь надобно найдти товарищей, сказалъ я.

— Я убдился, что лично мн трудно будетъ отъискать ихъ и хочу обратиться къ брату моего золотильщика.

— Вы же сказали, что контрабандистамъ нельзя ввряться.

— Я имъ не вврюсь. Но они должны лучше знать, есть ли въ Портсмут бжавшіе плнные и гд именно они скрываются.

— Прекрасно! вскричалъ я: — вы самый благодтельный человкъ.

— А чтобъ не возбудить ихъ жадности, я скажу, что знаю одного Француза, который, будучи слишкомъ-бденъ, чтобъ нанять отдльное судно, намренъ пріискать товарищей, чтобъ на общій счетъ найдти охотниковъ перевезти ихъ черезъ проливъ.

— Прекрасно придумано!

Можно вообразить себ мою радость, когда Смитъ черезъ недлю объявилъ мн, что досталъ адресы трехъ, недавно-бжавшихъ Французовъ, готовившихся отправиться во Францію.

Въ ту же минуту послалъ я за наемною каретой и похалъ отъискивать своихъ товарищей.

Кое-какъ нашелъ я ихъ, и мы немедленно приступили къ обсужденію нашего плана. Они мн сказали, что имютъ полную довренность къ контрабандистамъ, которые взялись перевезти ихъ, но что остановка теперь только за капиталами, о присылк которыхъ они уже писали и надются получить надняхъ.

— Если только за этимъ дло, сказалъ я, то остановки нтъ никакой. У меня довольно денегъ, чтобъ заплатить контрабандистамъ. Но главное дло состоитъ въ благонадежности этихъ бездльниковъ.

Тутъ я разсказалъ все, сообщенное мн Смитомъ.

— Впрочемъ, господа, сказалъ я въ заключеніе: — что намъ за дло, что эти люди будутъ измнники, или злоди. Мы будемъ осторожны и у каждаго изъ насъ будетъ по пар пистолетовъ…

Они отозвались, что у нихъ нтъ никакого оружія, и что не могутъ достать его.

— И этому легко помочь, отвчалъ я.

Мы разстались, условясь, что, за нсколько часовъ до отъзда, они мн дадутъ знать о немъ, и я явлюсь.

Оставя имъ свой адресъ, я разстался съ ними. Товарищи, данные мн судебою, назывались Меркадье, Лебосекъ и Видаль. Они вс трое служили на Французскомъ корсер, котораго призы отосланы ими были ужь въ Бордо, какъ вдругъ Англичане захватили икъ. Слдственно деньги мои не могли пропасть, но, признаюсь, я въ эту минуту согласенъ былъ потерять все, лишь бы возвратиться во Францію.

IX.

На другое утро я получилъ записку отъ моихъ товарищей, въ которой они увдомляли, что контрабандисты, занятые въ эту минуту какою-то другою операціею, не прежде могутъ везти насъ, какъ черезъ дв недли. Эта отсрочка огорчила меня и казалась мн дурнымъ предзнаменованіемъ.

Въ это время Сара захворала и Смитъ принужденъ былъ взять другую кухарку. Неввряясь этой женщин, Смитъ самъ принужденъ былъ носить мн обдъ.

Невозможно было, однакожь, скрыть отъ нея моего присутствія. Не прошло и трехъ дней, какъ она уже знала кто я и почему скрываюсь. Смитъ чувствовалъ затруднительность этого положенія и видя, что новая кухарка все ужь знаетъ, старался задобрить ее общаніемъ богатой награды за молчаніе.

Сама она была очень-ласкова и услужлива, но не знаю почему, я чувствовалъ къ ней непреодолимое отвращеніе. Однажды, выметая мою комнату, она спросила меня:

— Правда ли, сударь, что Адмиралтейство даетъ пять фунтовъ награжденія каждому, кто откроетъ убжище бжавшаго Француза?

— Точно такъ, моя милая, отвчалъ я нсколько-встревоженный этимъ вопросомъ, и ты тотчасъ же получишь ихъ, если донесешь на меня

— Какъ можете вы обо мн подумать это! вскричала она.

И однакожь, когда она ушла, я пришелъ въ сильное волненіе.

Почему этой женщин не продать меня? сказалъ я самъ себ. Она Англичанка и должна ненавидть непріятеля. Даже по чувству жадности къ деньгамъ она это сдлаетъ. Правда, что вопросъ ея скоре могъ бы оправдать ее въ подозрніи… но кто знаетъ, она, можетъ-быть, столько же глупа, какъ и низка.

Долго обдумывалъ я свое положеніе и наконецъ ршился тотчасъ перехать въ ту гостинницу, гд скрывались мои трое товарищей, я хотлъ только дождаться Смита, чтобъ сказать ему объ этомъ.

Выглянувъ въ это время въ окно, чтобъ посмотрть не идетъ ли онъ, я увидлъ, что кухарка прокрадывается изъ дома.

— Она идетъ предать меня! вскричалъ я и, не разсуждая о явной опасности, которой подвергался, вышелъ вслдъ за нею на улицу, чтобъ видть куда она пойдетъ.

Не усплъ я сдлать нсколько шаговъ, какъ увидлъ, что она стоитъ и разговариваетъ съ Куртисомъ. Этого было для меня довольно. Я тотчасъ же воротился и въ самыхъ дверяхъ столкнулся съ Смитомъ,

— Что вы это, съ ума сошли? вскричалъ онъ, захлопнувъ поскоре за мною дверь.

— Я поступилъ неосторожно, отвчалъ я, но еще успю, можетъ быть, спастись отъ понтоновъ.

— Отъ понтоновъ? Что жь случилось?

Я все разсказалъ Смиту.

— Мерзавка! вскричалъ онъ, я убью ее.

— Это было бы слишкомъ-жестоко, но попугать ее надобно, если вы позволите…

— О! длайте, что хотите…

Въ это самое время воротилась и кухарка, какъ ни въ чемъ не бывало.

— Милая Дуккетъ (это было ея имя), сказалъ я — сдлай одолженіе, взойди ко мн. мн надобно попросить тебя помочь мн…

— Все, что прикажете, отвчала она и побжала наверхъ.

Я съ Смитомъ тоже пошелъ наверхъ и, войдя въ комнату, заперъ за собою дверь. Тогда, взявъ пистолетъ, подошелъ я къ Дуккетъ и сказалъ ей:

— Я нахожу, моя милая, очень-естественнымъ, что ты хотла получить пять гиней… Но согласись, что и мн дорога моя свобода. Если ты хочешь помолиться, я теб даю пять минутъ. Посл этого ты умрешь.

— Да! вскричалъ Смитъ, и ты это вполн заслужила.

Дуккетъ бросилась на колни и умоляла о пощад, но я поднялъ пистолетъ — и она упала въ обморокъ.

Я бросился помогать ей и приводить ее въ чувство.

— Оставьте ее! кричалъ мн Смитъ: — очнется сама.

— Разумется, отвчалъ я: — но мн поскоре надобно узнать отъ нея какъ далеко зашла ея измна.

— И то правда…

Когда она пришла въ себя, я спросилъ ее:

— Въ которомъ часу придетъ за мною констебль?

— Въ десять часовъ вечера, отвчала она съ трепетомъ.

— Ты не лжешь?

— Передъ смертью зачмъ лгать?

— Хорошо! Если ты сказала правду, то это еще можетъ спасти теб жизнь. Теперь оставайся въ этой комнат, но не смй подходить къ окну и звать на помощь, или тотчасъ же погибнешь.

Тутъ, посовтовавшись съ Смитомъ, ршили мы, чтобъ я тотчасъ же перехалъ въ гостинницу къ моимъ товарищамъ бгства. Смитъ пошелъ за каретою, а я покуда караулилъ Дуккетъ.

Черезъ полчаса я былъ ужь въ гостинниц, гд разсказалъ товарищамъ все случившееся.

— Вы пріхали въ самую пору, сказали они: — мы хотли только писать вамъ, что наши контрабандисты готовы и что мы завтра демъ.

На другой день въ шесть часовъ вечера обдали мы вс вмст, то-есть мы четверо и четыре контрабандиста.

Признаюсь, лица ихъ совершенно оправдывали подозрнія Смита, а рчи и ухватки отличались отвратительнйшимъ цинизмомъ.

Множество выпитаго вина длало ихъ довольно-неосторожными. Полуслова ихъ между собою, взгляды, намеки и улыбка — все оправдывало мои подозрнія. Они видимо радовались, что жертвы въ ихъ рукахъ.

Начальникъ этихъ негодяевъ назывался Джефрисъ. Онъ подалъ знакъ товарищамъ встать изъ-за стола:

— Друзья! сказалъ онъ — пора за работу. Выпьемъ по послднему стакану водки за здоровье этихъ джентльменовъ. Пью за успхъ нашей поздки! Надюсь, что вы не откажетесь отъ этого тоста.

При этомъ указалъ онъ на огромную кружку джина, принесенную трактирнымъ мальчикомъ.

Товарищи мои, разгоряченные уже выпитымъ виномъ, захотли поддержать честь Французовъ и налили себ по пинт этого напитка.

— Господа! вскричалъ я: — ради Бога не пейте не забудьте, что намъ нужно все наше хладнокровіе.

— Что за бда! сказалъ Меркадье:— мы служили корсарами и пивали не столько:.

— Господа! я служилъ съ Сюркуфомъ и тоже видлъ много оргій, но теперь увряю васъ, этотъ проклятый джипъ совершенно лишитъ васъ разсудка.

— Ну, такъ я пью за здоровье великаго Сюркуфа! вскричалъ Меркадье и залпомъ осушилъ свой стаканъ.

Прочіе съ тмъ же крикомъ послдовали его примру.

— А вы, Гарнере, не пьете? спросилъ меня страннымъ голосомъ Джефрисъ.

— Не могу, отвчалъ я, сильно покачиваясь на ногахъ, какъ совершенно-пьяный.

— Кажется, вы не привыкли къ крпкимъ напиткамъ…

— Да! Мн что-то дурно…

Кажется, мой отвтъ очень понравился контрабандистамъ, которые перемигнулись между собою.

— Прощайте, господа, сказалъ Джефрисъ.— Мы пойдемъ и приготовимъ все къ отъзду. Вы же отправляйтесь отсюда, какъ совсмъ смеркнется, чтобъ быть въ десять часовъ на условномъ мст.

— Будемъ! вскричалъ Меркадье.

— Вы не забыли, куда и какъ идти? спросилъ Джефрисъ…

— Я помню очень-хорошо, отвчалъ я: — и мы вс будемъ тамъ, гд условились.

Когда контрабандисты ушли, я опять началъ представлять моимъ товарищамъ послдствія ихъ нетрезвости и разсказалъ вс свои наблюденія надъ негодяями, доказывая имъ, что противъ насъ сдланъ заговоръ.

Это поколебало ихъ и они общали быть осторожными.

— Впрочемъ, вдь у насъ есть пистолеты, сказалъ Меркадье.

— Но въ нетрезвомъ вид они не помогутъ вамъ…

— Какой вздоръ! Видаль! Лебосекъ! сохранили ль вы свой разсудокъ?

— Разумется! пролепетали т невнятно и едва держась на ногахъ.

Контрабандисты назначили намъ свиданіе въ небольшой бухт въ трехъ миляхъ отъ Портсмута.

— Пора, друзья, сказалъ я. Ужь ночь, а намъ идти больше часу…

Заплативъ за обдъ и осмотрвъ наши пистолеты, мы пошли за городъ. Я надялся, что свжій воздухъ нсколько отрезвитъ моихъ товарищей, но напротивъ: чмъ дольше мы шли, тмъ опьяненіе ихъ становилось сильне.

Меркадье затянулъ Франзузскую псню во все горло.

— Несчастный, замолчи! вскричалъ я, насъ сейчасъ схватятъ Англичане.

— Англичане! сказалъ Меркадье,— пусть придутъ. У меня есть пистолеты, я ихъ всхъ перебью.

Видаль и Лебосекъ были въ такомъ же точно положеніи. Они хотли двинуться къ Лондону, захватить въ-расплохъ Тоуэръ, бомбардировать городъ и заставить сдаться всю Англію.

Это была для меня мучительная минута. Я даже хотлъ бросить ихъ и воротиться къ Смиту, но тамъ могли ждать меня констебли, и я продолжалъ путь.

Вскор я привелъ ихъ на условленное мсто свиданія. У подошвы одного песчанаго холма скрыта была въ бухт безпалубная лодка, на которой мы должны были хать во Францію.

— Господа! сказалъ Джефрисъ: — ночь темна, втеръ попутный, не будемъ терять времени, демъ.

Тутъ взглянувъ на пьяныхъ моихъ товарищей, онъ съ насмшкой прибавилъ,

— О, о! кажется, джинъ одоллъ ихъ… Впрочемъ, сонъ и свжій воздухъ скоро отрезвятъ ихъ. Ложитесь господа.

Черезъ пять минутъ потомъ лодочка наша храбро разскала волны. Признаюсь, сильный страхъ тснилъ грудь мою. Каждую минуту ожидалъ я нападенія и не выпускалъ изъ рукъ пистолетовъ, но контрабандисты тихо говорили между собою, а шумъ волнъ заглушалъ и т слова, которыя бы могли долетть до моего слуха.

Такъ прошелъ часъ. Опасенія мои начали нсколько успокоиваться… Вдругъ говоръ контрабандистовъ сдлался нсколько слышне и вскор посл того одинъ изъ нихъ тихо ползъ но бортовой лавк.

— Кто идетъ? закричалъ я и поднялъ пистолетъ.

— Не бойтесь, сказалъ Джефрисъ.

— Я ничего не боюсь, отвчалъ я: — но прошу дальше не подвигаться, а то неравно наступишь на кого-нибудь изъ товарищей.

Джефрисъ проворчалъ какое-то бранное слово и воротился къ контрабандистамъ, между которыми начался жаркій разговоръ, но только такимъ тихимъ голосомъ, что я не могъ ничего разслышать.

Разочтя вс случаи нападенія, я вынулъ у Лебосека его пистолеты, чтобъ имть четыре выстрла, еслибъ вс четверо вдругъ на меня напали.

Прошелъ еще часъ. Изрдка стала показываться луна изъ-за тучъ.

— Послушай, пріятель, сказалъ мн Джефрисъ, когда вышедшая луна освтила насъ на нсколько минутъ:— ты намъ ненуженъ для вахты. Если хочешь спать, ложись.

— Спасибо! отвчалъ я: — я не намренъ ложиться.

— Ну, такъ давай разговаривать… Это насъ займетъ.

— Спасибо и за это, я лучше люблю мечтать.

— Зато я люблю лучше говорить, притомъ же мн съ тобой надобно кончить одно дльцо.

— Какое?

— Да вотъ оно въ короткихъ словахъ… Однако прежде еще одинъ вопросъ: знаешь ли ты, чему мы подвергаемся, если попадемся съ бжавшими плнниками?

— Знаю! васъ повсятъ.

— Ну, да! очень-радъ, что ты знаешь англійскіе законы: это сократитъ наше объясненіе…

— Говори скоре… Мн твоя болтовня надола.

— Ты правъ, чмъ скоре кончить, тмъ лучше. Мы согласились перевезти васъ за десять фунтовъ стерлинговъ съ человка, то-есть за сорокъ фунтовъ. Теперь мы съ товарищами раздумали. Этого мало, мы хотимъ получить вдвое.

— Надобно было прежде сказать это.

— Все-равно! Мы и теперь надемся заслужить эти деньги.

— Чмъ же это?

— Оказавъ вамъ услугу. Но надобно, чтобъ и вы намъ помогли.

— Въ чемъ же?

— А вотъ видишь ли, если намъ встртятся англійскіе крейсеры и найдутъ васъ, то и намъ будетъ худо, да и вамъ нехорошо.

— Очень-ясно.

— Такъ чтобъ избжать этой непріятности, должны вы согласиться надть такое же матросское платье, какъ и у насъ. Такимъ-образомъ мы и при встрч съ крейсерами легко можемъ отдлаться.

— Очень-сомнительно… Впрочемъ, не вижу причины почему намъ не согласиться на ваше предложеніе.

— Прекрасно! очень-радъ. Мы начинаемъ понимать другъ друга…

— Несовсмъ еще. Я не вижу дальнйшихъ условій…

— Ну, вотъ о нихъ-то я и хочу теперь сказать. Вдь вы не захотите же даромъ воспользоваться нашими запасными платьями и заплатите за нихъ?

— А сколько?

— Бездлицу: за четыре пары восемдесятъ фунтовъ стерлинговъ.

— Это конечно шутка, любезный Джефрисъ. За матросскія платья это слишкомъ-дорого.

— Г. Французъ! грозно сказалъ Джефрисъ, я не шучу и не люблю шутить.

— Какъ! не-уже-ли твое предложеніе серьзно?

— Такъ серьзно, что если ты сейчасъ же не заплатишь восьмидесяти фунтовъ стерлинговъ, то мы васъ, какъ собакъ, перебросаемъ за бортъ.

— Ты ошибаешься, любезный другъ, отвчалъ я хладнокровно. Ты этого не сдлаешь…

— Вотъ сейчасъ увидимъ. Ей! товарищи, за мной!…

Вс контрабандисты вскочили, въ рукахъ ихъ блеснули ножи.

— Ни шагу, или пулю въ лобъ! сказалъ я, поднявшись и протянувъ впередъ пистолеты.

X.

При вид пистолетовъ, они остановились. Джефрисъ заревлъ отъ ярости.

— А! вы не ожидали этого, негодяи… я васъ давно зналъ и принялъ вс мры, васъ четверо, и у меня четыре пистолета. Вы напоили товарищей моихъ джиномъ, но покуда они проснутся, будетъ съ васъ и меня одного.

— Твои собаки-товарищи не скоро встанутъ, закричалъ Джефрисъ.— я подмшалъ въ ихъ джинъ такого зелья…

При этихъ словахъ я едва могъ воздержаться, чтобъ не выстрлить, но разсудилъ, что могу промахнуться въ темнот, и тогда вс четверо на меня бросятся. Лучше было выжидать.

— Но вдь и ты непремнно уснешь, сказалъ Джефрисъ съ злою насмшкой, и тогда можешь быть увренъ, что проснешься только на дн морскомъ.

Не спуская глазъ съ контрабандистовъ, сталъ я ногами расталкивать спящихъ товарищей, но они только мычали во сн.

Смотря на Джефриса и двухъ его товарищей, я совсмъ забылъ, что въ тылу у меня еще четвертый контрабандистъ, сидящій на рул. Дорого я заплатилъ за эту забывчивость.

Скоро долженъ былъ блеснуть разсвтъ. Это ободрило меня. Вдругъ я замтилъ движеніе Джефриса и товарищей его, подвигавшихся впередъ.

— Берегись! Джефрисъ, закричалъ я: — я не промахнусь.

— Я и не думаю о нападеніи… я давеча погорячился. Лучше намъ сойдтись миролюбиво.

— На это и я согласенъ. За прибавкою я не постою, но только не изъ страха, не отъ угрозъ, а добровольно, хочешь вмсто десяти фунтовъ стерлинговъ съ человка по пятнадцати?

— Вотъ и видно сейчасъ истиннаго джентльмена, вскричалъ Джефрисъ.— Я принимаю это предложеніе, и съ этой минуты прошу считать меня лучшимъ своимъ другомъ.

— Очень-радъ. Миръ такъ миръ! Это лучше чмъ быть въ необходимости раздробить теб черепъ. Теперь открой же мн дружески, что ты подмшалъ въ джинъ и чмъ мн разбудить моихъ товарищей?..

— Я подмшалъ имъ индійскаго перцу, а разбудить ихъ я думаю лучше всего можно, обливая холодною водой.

— Въ-самомъ-дл! Мн бы давно это надобно было сдлать.

Дйствительно, я зачерпнулъ шляпою воды и вылилъ ее на лица спящихъ, которые тотчасъ начали приходить въ себя. Увидя хорошее дйствіе этого средства, я еще разъ наклонился за бортъ, чтобъ почерпнуть воды… Вдругъ я почувствовалъ сильнйшій ударъ по плечу и по голов…

Испустивъ крикъ, я упалъ въ лодку. Что-то тяжелое сдавило мн грудь… глаза мои подернулись туманомъ, но, закрывая ихъ, я видлъ, какъ блескъ ножа сверкнулъ надъ моей головою.

Когда я наклонился со шляпой за водою, въ другой рук держалъ, я пистолетъ, и теперь, по послднему чувству самосохраненія, спустилъ, курокъ… Блеснула вспышка, раздался выстрлъ И тотъ, кто измннически поразилъ меня, о комъ я совсмъ забылъ, а именно рулевой, контрабандистъ упалъ на меня съ раздробленной головой.

— Помогите! закричалъ я, теряя чувства.— Меркадье! Видаль! друзья!

Тутъ я совершенно лишился чувствъ.

Когда я пришелъ въ себя, было ужь свтло. Печальное зрлище представилось моимъ глазамъ. Джефрисъ и убитый мною контрабандистъ, лежали мертвые подл меня.

Лебосекъ истекалъ кровью отъ полученной въ грудь раны ножомъ.

— Каково теб, Гарнере? спросилъ меня Меркадье, поддерживая мою голову.

Сначала я не могъ отвчать, непонимая, гд я и что около меня происходитъ, но потомъ сказалъ,

— Я раненъ, но, кажется, неопасно.

— Ударъ дубиной, потеря крови — и больше ничего, будьте спокойны. Но мы вс много виноваты передъ вами. Безъ васъ насъ бы всхъ теперь не было на свт, сказалъ Меркадье.— Благодарю васъ, Гарнере. Теперь я вашъ — на жизнь и смерть.

— Что же случилось? Гд контрабандисты?

— Вашъ выстрлъ и крикъ отрезвили насъ… Завязалась ручная свалка. Мы не могли употребить въ дло пистолетовъ, потому-что злоди бросились на насъ, какъ дикіе зври. Мы выхватили только кинжалы и дйствовали ими. Джефрисъ убитъ, не знаю кмъ. Было еще такъ темно, что побду можно скоре приписать случаю, нежели нашему мужеству. Остальные два контрабандиста, кажется, выброшены въ борьб за бортъ. Только вы и Лебосекъ ранены… Но втеръ намъ попутный и берегъ Франціи долженъ быть недалекъ.

Поговоривъ еще нсколько минутъ, я, отъ усталости и потери крови, опять крпко заснулъ… Вдругъ почувствовалъ я во время сна, что меня трясутъ за руку и будятъ.

— Что случилось? спросилъ я, открывая глаза.

Но вопросъ былъ лишній. Въ полумил отъ насъ шелъ военный корветъ и прямо на насъ.

— Боже мой, это Англичане! вскричалъ я.— Мы погибли!

— Я нарочно васъ разбудилъ, сказалъ Меркадье, чтобъ приготовиться къ несчастью. Для счастливаго извстія не стоило будить…

— Для какого?

— Посмотрите направо.

— Боже мой, это берега Франціи! и видя ужь ихъ, мы должны погибнуть!

Я зарыдалъ съ отчаянія.

Четверть часа спустя, мы опять были плнными. Странное стеченіе обстоятельствъ! Тотъ самый корветъ Виктори, который, пятнадцать лтъ тому назадъ, спасъ меня отъ индійскихъ пиратовъ, теперь отнималъ у меня отечество и свободу въ ту минуту, какъ, посл восьмилтняго, ужаснаго плна, я видлъ ужь берега Франціи!

На слдующее утро я ужь былъ опять на понтон Вендженсъ.

Произведено было судебное слдствіе о нашемъ бгств и сраженіи съ контрабандистами, но какъ очевидно было, что мы защищали жизнь свою, то насъ и не преслдовали.

Меня тотчасъ же бросили въ понтонную тюрьму, неперевязавъ моей раны, отъ которой я сильно страдалъ. Черезъ дв недли выпустили меня, но я былъ больше похожъ на скелетъ, нежели на человка.

Какъ я раскаявался тогда, что не остался въ Портсмут и ршился на послднюю попытку! Теперь участь моя была въ десять разъ хуже. У меня не было ужь ни мстечка на палуб, ни каюты въ званіи переводчика, я былъ брошенъ съ прочими плнными и не могъ даже заняться живописью.

Отправляясь съ контрабандистами, я оставилъ почти вс свои деньги у добраго Смита. Но строгость капитана нашего понтона была теперь такова, что никакого сообщенія нельзя было имть съ городомъ, и я не получалъ ничего, кром казенной порціи.

Такъ прожилъ я два мсяца. Вдругъ однажды пришелъ Еврей Куртисъ. Видъ его взволновалъ меня, я едва удержался, чтобъ не броситься на него.

— Успокойтесь, Гарнере, сказалъ онъ мн: — я вовсе не хочу смяться надъ вашимъ несчастіемъ… Да и не понимаю, за что вы на меня такъ сердитесь?..

— Ты одинъ, злодй, причиною моихъ теперешнихъ страданій! Еслибъ я не зналъ тебя, не былъ увренъ въ твоей измн, я бы никогда не вздумалъ бжать изъ дома добраго Смита…

— Виноватъ ли я въ этомъ? Вы были для меня хорошею спекуляціею и я не хотлъ выпустить васъ изъ рукъ. Теперь слушайте, что я вамъ скажу… Вы умираете съ голоду и скуки. Въ моей власти все это перемнить… Я завтра пришлю вамъ работу и попрошу капитана возвратить вамъ прежнюю каюту.

Я быль бы глупцомъ, еслибъ, въ моемъ положеніи, вздумалъ доказывать твердость характера — Пусть мн отдадутъ каюту, пусть позволятъ имть сообщеніе съ городомъ — и я буду теб работать сколько хочешь.

— Все это исполнено будетъ съ завтрашняго числа… Но за это я убавлю цну за картины…

— Мн все-равно! Я не ожидаю отъ тебя великодушія.

— Вы будете получать по десяти шиллинговъ за картину.

Я на все согласился, и на другой день вступилъ въ обладаніе своей каютою.

Въ это время, то-есть въ конц 1813 года, Англичане удвоили дурное обращеніе съ нами, потому-что ежедневно приходили извстія о пораженіи нашихъ армій. Англійскіе солдаты и матросы осыпали насъ оскорбленіями.

Однажды я поссорился съ двумя матросами и опять брошенъ былъ въ тюрьму.

Четыре дня пролежалъ я въ этой ям, получая только кусокъ гнилаго хлба, на пятый день сторожъ тюрьмы вошелъ ко мн раньше обыкновеннаго и, учгиво отворивъ дверь, сказалъ,

— Вы можете идти, вы свободны.

Съ трудомъ вылзъ я на палубу, чтобъ подышать поскоре свжимъ воздухомъ… Что же я увидлъ на палуб? Товарищи мои вс, какъ сумасшедшіе, бгали, бросались, обнимались, смялись, плакали и произносили какіе-то непонятные крики… Мн показалось, что вижу все это во сн.

— Что здсь случилось? спросилъ я одного сержанта, который десять лтъ провелъ на понтон.

Вмсто отвта онъ бросился обнимать меня, и ручьи слезъ текли по щекамъ его. Я повторилъ ему мой вопросъ.

— Миръ подписанъ и мы свободны! сказалъ онъ, задыхаясь.

Отъ этихъ неожиданныхъ словъ мн сдлалось дурно… по-счастью, слезы облегчили избытокъ чувствъ… Какъ сумасшедшій бросился я въ свою каюту и началъ ломать все, что тамъ было.

Чрезъ часъ потомъ быль я у добраго Смита. Я быль такъ счастливъ, что не чувствовалъ ни малйшей ненависти къ Англичанамъ. Я могъ скоро возвратиться во Францію и не хотлъ помнить о прошедшемъ.

На другой же день, 16 апрля, отправился я во Францію.

Какъ описать свои чувства при възд въ шербургскую гавань? Есть ощущенія, которыхъ нельзя передать слогами.

Четыре дня спустя, былъ я въ Париж посл двадцатилтняго отсутствія. При възд моемъ въ городъ, я издали увидлъ человка, ожидавшаго въ кабріолет нашъ дилижансъ.

Это былъ мой отецъ. Онъ очень измнился, но сердце мое тотчасъ же узнало его.

Чрезъ нсколько минутъ потомъ былъ я въ его объятіяхъ… Мы встртились на томъ же самомъ мст, гд, двадцать лтъ тому назадъ, онъ отпускалъ меня въ Остиндію…

‘Отечественныя Записки’, NoNo 10—12, 1852

ВОСПОМИНАНІЯ О ЖИЗНИ НА МОР

Луи Гарнере.

Часть первая.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VI.

VII.

VIII.

IX.

Часть вторая.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

Часть третья и послдняя.Понтоны.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

Читайте также:

Часть третья и послдняя.
Понтоны.**