Воспоминания о Н. М. Языкове, Николаевский С., Год: 1847 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

ВОСПОМИНАНІЯ О Н. М. ЯЗЫКОВ.

О милыхъ спутникахъ, которые нашъ свтъ
Своимъ сопутствіемъ животворили:
Не говори съ тоской: ихъ нтъ,
Но съ благодарностію — были.
Жуковскій.

Въ жизни людей, отмченныхъ особенно дарами Провиднія, всегда найдется много поучительнаго для людей обыкновенныхъ. Обстоятельства, случающіяся передъ нашими глазами всякій день, не производящія на насъ никакого впечатлнія, — становятся важными, будучи въ прикосновеніи съ великими людьми. Ни потому, чтобы жизнь человка замчательнаго была иначе управляема рукою Бога, нежели жизнь неизвстнаго простолюдина, не потому, чтобы присутствіе Небесной силы замтно было боле на томъ, кто въ день рожденія своего получилъ боле духовной силы, нежели другіе… Нтъ! Въ этомъ отношеніи вс земныя дти равны у своего Небеснаго Отца! Тотъ, Кто даетъ намъ жизнь, Кто посылаетъ насъ на битву въ міръ, для завоеванія оной, блаженной жизни — Тотъ направляетъ всхъ различными путями къ одной цли — всхъ: сильныхъ и слабыхъ, великихъ и убогихъ. Прослдивъ внимательно, чью бы тони было жизнь, взятую отдльно, мы увидимъ рядъ чудесъ милосердія и правосудія, сопровождавшихъ ее отъ начала до конца.

Съ этой точки взгляда жизнь всякаго великаго человка, а тмъ боле художника, ‘посланнаго на землю для возвщенія божественныхъ истинъ,’ становится въ высшей степени занимательна и отрадна для наблюдателя.

На эти мысли навела меня кончина Языкова. Онъ былъ поэтъ, жизнь его не разнообразна вншними событіями, но замчательна по дятельности духа, по переходу отъ веселости къ страданіямъ, который не могъ совершиться безъ воли Провиднія. Это оправдалось еще при жизни поэта видимо для всхъ, а еще боле вроятно оправдается посл, когда наступитъ время воздаянія, время суда. Такая примчательная жизнь достойна вниманія. Многіе найдутъ въ ней занимательность, другіе наставительность, вс же вообще интересъ, который безъ сомннія долженъ возбудить собой человкъ, восхищавшій нкогда стихами своими — смю сказать — цлую Россію. Я не беру здсь на себя должности жизнеописателя: для этого у меня нтъ ни умнья, ни средствъ, я хочу только подлиться своими воспоминаніями о томъ, кого я прежде уважалъ, какъ славнаго поэта, а потомъ, узнавши лично, полюбилъ, — какъ человка.

II.

Николай Михайловичъ Языковъ родился въ 1806 году, въ Симбирской губерніи, бывшей также родиною Дмитріева и Карамзина. Волга ‘властительница Русскихъ водъ,’ — поясъ Россіи, прежде всего дала понятіе поэту о величіи, о красот отчизны. — Сколько разъ потомъ воспвалъ онъ родимую свою рку чудными стихами, то выражая въ нихъ благородныя чувства пламенной любви ко всему родному, то описывая кистью художника роскошныя картины Волжской природы, то воспоминая лучшіе свои годы, проведенные на родин. Везд, гд бы онъ ни находился, какіе-бы различные предметы ни занимали его душу — всегда въ ней оставалось довольно мста для воспоминанія о милой Волг. Такъ въ Дерпт написалъ онъ извстную псню, которая начинается слдующими строками:

Изъ страны, страны далекой,

Съ Волги-матушки родной,

Ради вольности высокой

Ради сладкаго труда

Собралися мы сюда…. и проч.

А въ 1840 году, находясь въ Ницц, восплъ онъ съ удивительною врностію въ описаніяхъ первую рку Русскаго царства, въ стихотвореніи своемъ къ Рейну. Здсь Волга наша такъ хороша, что мн хочется, чтобы читатели Звздочки полюбовались ею, и вмст съ нею и Рейномъ, который также прекрасно описанъ здсь. Прочтите начало этого стихотворенія:

Къ Рейну.

Я видлъ, какъ бгутъ твои зелены волны:

Он, при вешнемъ свт дня,

Играя и шумя, летучимъ блескомъ полны,

Качали ласково меня,

Я видлъ яркія, роскошныя картины:

Твои изгибы, твой просторъ,

Твои веселые каштаны и раины,

И виноградъ по склонамъ горъ,

И горы, и на нихъ высокія могилы

Твоихъ былыхъ богатырей,

Могилы рыцарства, и доблести, и силы

Давно, давно минувшихъ дней!

Я Волжанинъ: теб привты Волги нашей

Принесъ я. Слышалъ ты объ ней?

Великъ, прекрасенъ ты! Но Волга больше, краше,

Великолпне, пышнй,

И глубже, быстрая, и шире, голубая!

Не такъ, не такъ она бурлитъ,

Когда поднимется погодка верховая

И блый валъ заговоритъ!

А какова она, шумящихъ волнъ громада,

Весной, какъ съ выси береговъ,

Черезъ ея разливъ не перекинешь взгляда,

Чрезъ море водъ и острововъ!

По царству и рка!… Теб привтъ заздравный

Ея, властительниц водъ,

Обширныхъ Русскихъ водъ, простершей ходъ свой славный,

Всегда торжественный свой ходъ,

Между холмовъ, и горъ, и доловъ многоплодныхъ

До темныхъ Каспія зыбей?

Дале слдуетъ какое же прекрасное описаніе почти всхъ ркъ, впадающихъ въ Волгу. Но возвратимся къ Языкову, еще ребенку.

Нтъ сомннія, что живыя картины прекрасной природы много дйствовали на душу вдохновеннаго отрока. Въ то время, вроятно, запала въ первый разъ въ грудь его искра поэтическаго огня. Этимъ обстоятельствомъ, много объясняется та удивительная, рдкая любовь, которую поэтъ питалъ къ своей родин до самой смерти. 12-ти лтъ отъ роду, Языкова привезли для образованія въ Петербургъ.

Его опредлили въ Горный корпусъ. Эстетическое чувство, волновавшее до сихъ поръ безсознательно свтлую душу юноши, получило теперь ясный, опредленный видъ, будучи образовано ученьемъ. Въ Петербург Языковъ сталъ писать стихи. Поэзія явилась его воображенію въ самомъ лучезарномъ блеск, въ какомъ она является еще многимъ неопытнымъ юношамъ, носящимъ въ себ зародыши таланта. Онъ предался ей всей душой: отъ этого охладлъ вовсе къ математическимъ наукамъ, составлявшимъ главную часть корпуснаго образованія, и не могъ продолжать курса. Годъ провелъ онъ въ Петербург почти безъ всякихъ регулярныхъ занятій, а потомъ съ рекомендательными письмами Воейкова отправился въ Дерптъ для поступленія въ тамошній университетъ. Это было въ 1823 году. Здсь начинается новая эпоха въ жизни Языкова. Семь лтъ (1823—1829), проведенныя имъ въ Дерпт самымъ пріятнымъ образомъ, пролетли какъ одинъ весенній день.— Въ продолженіе этого времени талантъ его достигъ полнаго своего развитія. Съ 1823 года начинаются первый его произведенія, появившіяся въ печати, а до 1829 ихъ накопилось уже столько, что имя Языкова сдлалось тогда извстнымъ всякому, сколько нибудь занимавшемуся отечественной литературой. Общество, въ которомъ жилъ поэтъ, безъ сомннія много содйствовало такому быстрому развитію его таланта. Оно состояло изъ лучшихъ молодыхъ людей, съхавшихся изъ разныхъ мстъ Россіи въ Дерптъ для образованія. Вс они были соединены тснйшею дружбою. Это чувство было собственностью каждаго изъ тогдашнихъ Дерптскихъ студентовъ, но боле всхъ отличался имъ Языковъ. До конца жизни своей сохранилъ онъ въ груди своей чувство дружбы, какъ первую драгоцнность сердца, какъ лучшее сокровище человка, которое одно только въ состояніи сдлать для него рай на земл. И эта прекрасная вра въ братство людей оправдывалась въ жизни поэта на самомъ дл. Онъ всегда имлъ самыхъ врныхъ, самыхъ искреннихъ друзей, которые любили его, какъ роднаго. Я даже знаю одного человка, вовсе посторонняго ему, который посл смерти его наложидъ на себя трауръ.

И можетъ быть еще не одинъ изъ друзей покойнаго показалъ такой трогательный примръ печали.

Въ Дерпт Языковъ длилъ время между ученьемъ, веселостями и стихами. Все, что только трогало душу поэта, находило немедленно отголосокъ въ его муз. Такимъ образомъ по стихамъ его можно узнать даже біографію поэта, или по крайней мр, исторію воспитанія его души. Съ какимъ чувствомъ пріхалъ онъ въ Дерптъ, какъ ревностно предался труду и уединенію — это можно видть изъ стихотворенія: Мои Пенаты, въ конц котораго поэтъ говоритъ:

Я не ищу Фортуны,

Ни почестей мірскихъ,

Труды, безвстность, струны —

Блаженство дней моихъ.

А ты, моя свобода,

Храни души покой,

Мн музы и природа

Прекрасне съ тобой,

Съ тобой мечты живе,

Отважный думъ полетъ,

И пснь моя звучне —

Съ тобою — я поэтъ!

Эти стихи вполн выражаютъ характеръ Языкова: свобода, трудъ, любовь къ поэзіи, независимость характера были постоянными благами его души. Но всего удивительне то, что онъ начерталъ себ такія правила, будучи еще 17-ти лтнимъ юношею: стихотвореніе ‘Мои пенаты’ написано въ 1823-мъ году.

Молодой человкъ съ такими талантами, безъ сомннія, долженъ былъ обратить на себя вниманіе истинно-умныхъ людей. Жуковскій, проводившій въ т годы лтнее время на дач, близъ Дерпта, полюбилъ молоденькаго поэта со всею искренностью своей прекрасной души, для которой — говоритъ П. А. Плетневъ — ‘появленіе всякаго новаго таланта составляетъ праздникъ.’

Въ скоромъ времени Языковъ удостоился дружбы другаго корифея Русской поэзіи — Пушкина, жившаго тогда въ деревн своей матери, въ Михайловскомъ, которое такъ описываетъ онъ въ своемъ послднемъ стихотвореніи ‘Опять на родин‘:

Опять на родин! Я постилъ

Тотъ уголокъ земли, гд я провелъ

Отшельникомъ два года незамтныхъ.

Ужъ десять лтъ ушло съ тхъ поръ, и много

Перемнилось въ жизни для меня,

И самъ, покорный общему закону,

Перемнился я, но здсь опять

Минувшее меня объемлетъ живо,

И, кажется, вчера еще бродилъ

Я въ этихъ рощахъ….

Вотъ смиренный домикъ,

Гд жилъ я съ бдной нянею моей.

Уже старушки нтъ, ужъ за стной

Не слышу я шаговъ ея тяжелыхъ,

Ни утреннихъ ея дозоровъ. Вотъ

И холмъ лсистый, подъ которымъ часто

Я сиживалъ недвижимъ и глядлъ

На озеро, воспоминая съ грустью

Иные берега, иныя волны….

Межъ нивъ златыхъ и пажитей зеленыхъ

Оно, синя, стелется широко:

Черезъ его невдомыя воды

Плыветъ рыбакъ и тянетъ за собой

Убогой неводъ. По брегамъ отлогимъ

Разсяны деревни, тамъ за ними

Скрывалась мельница, насилу крылья

Ворочая при втр…..

Всми этими прекрасными картинами оба поэта восхищались вмст лтомъ 1821 года. Ничего нельзя себ представить пріятне той жизни, какою наслаждался Языковъ, въ обществ Пушкина, въ это незабвенное для обоихъ лто. Послдній былъ тогда въ лучшей пор своей литературной дятельности. Въ уединеніи, не развлекаемый докучнымъ свтомъ, онъ весь предавался творчеству своего разнообразнаго генія, посвящая все свое время вдохновеннымъ трудамъ. Нкоторыя главы Евгенія Онгина написаны въ Михайловскомъ, тамъ же составленъ планъ Бориса Годунова. Посл этого можно судить, какъ лестно было для Языкова проводить многіе пріятные часы въ Михайловскомъ.

Не рдко собесдницею поэтовъ являлась старая няня Пушкина, Васильевна, которую Языковъ въ послдствіе восплъ въ двухъ стихотвореніяхъ. Послднее изъ нихъ написано имъ на кончину этой доброй старушки. Оно очень трогательно. Вотъ начало его:

Я отыщу тотъ крестъ смиренный,

Подъ коимъ, межъ чужихъ гробовъ,

Твой прахъ улегся, изнуренный

Трудомъ и бременемъ годовъ.

Ты не умрешь въ воспоминаньяхъ

О свтлой юности моей,

И въ поучительныхъ преданьяхъ

Про жизнь поэтовъ нашихъ дней.

Лто, проведенное Языковымъ съ Пушкинымъ, прекрасно описано первымъ въ стихотвореніи: ‘Тригорское.‘ Кром этихъ лестныхъ знакомствъ, Языковъ сблизился еще съ Барономъ Дельвигомъ и съ Баратынскимъ. Тотъ и другой писали къ нему прекрасные стихи. Особенно извстенъ сонетъ Дельвига, который начинается такъ:

Младой пвецъ! дорогою прекрасной

Теб итти къ Парнасскимъ высотамъ:

Теб внокъ плетутъ — поврь моимъ словамъ

Амуръ съ Каменой сладкогласной.

Какъ должны быть эти стихи пріятны были тому, къ кому они писаны……

Теперь мн остается только сказать нсколько словъ о Дерптскихъ стихотвореніяхъ Языкова, чтобы окончить краткое описаніе этого періода его жизни. Вс они носятъ на себ печать большаго таланта, главная сила котораго заключается не столько въ изобртеніи мыслей, сколько въ художественной обработк языка. Какой бы предметъ ни послужилъ вдохновеніемъ поэту, онъ непремнно представитъ этотъ предметъ врно, свжо, ярко, поэтически, то, что у другаго породило-бы самые скучные стихи, — у Языкова порождаетъ самые занимательные. Все, до чего онъ ни коснулся перомъ своимъ — отъ лучшихъ подвиговъ древнихъ Русскихъ героевъ, до игры въ свайку — отъ тризны на могил до студенческой пирушки — все у него блещетъ самыми изящными, самыми гармоническими формами. Но такое богатство языка не могло однакожъ замнить бдности содержанія. Поразительное сходство видно здсь въ жизни Языкова съ его поэзіей. Какъ самъ поэтъ по своей молодости и по воспріимчивости юной, пылкой души, увлекался часто тмъ, что не стоило увлеченія: такъ и поэзія его воспвала иногда предметы, вовсе недостойные ея. Только тогда поэтъ достигалъ свойственной себ высоты, когда почерпалъ вдохновеніе въ страницахъ Русской Исторіи, или въ различныхъ состояніяхъ своей многосторонней души. Прочее же, написанное имъ въ это время первой молодости его, восхищало только силою таланта, умвшаго поэтизировать все. Скоро самъ Языковъ почувствовалъ пустоту такой жизни. Въ 1829 году, собираясь хать на родину, онъ говорилъ:

Тамъ, вольный родины пвецъ,

Я просвтлю жизнью новой,

И гордо брошу свой лавровый,

Виномъ забрызганный внецъ.

Но эти слова были сказаны еще не съ полнымъ убжденіемъ сердца. Въ другое время поэтъ, тревожимый грустью, а можетъ быть тайнымъ предчувствіемъ грядущихъ страданій, — краснорчиве выразилъ духовную потребность къ перемн жизни:

Молю, Святое Провиднье,

Оставь мн тягостные дни,

Но дай желзное терпнье,

Но сердце мн окамени:

Пусть неизмненъ жизни новой

Приду къ таинственнымъ брегамъ,

Какъ Волги валъ блоголовый

Доходитъ цлый къ берегамъ.

Въ 1829 году Языковъ поселился въ Москв: онъ опредлился тамъ на службу въ Межевую канцелярію. Москва всегда славилась своимъ радушіемъ, гостепріимствомъ: стало быть не трудно поврить, что молодаго поэта (ему было тогда только 23 года) принимали везд ласково, и что ему въ Москв было очень хорошо. Къ тому же тамъ, въ то время, жили друзья его — Пушкинъ и Баратынскій. Но, кром общества, кром друзей, которые длали для Языкова столицу столь любезною, она была драгоцнна его сердцу еще по священнымъ остаткамъ старины, по воспоминаніямъ о древней слав нашего отечества, которое онъ любилъ, какъ любятъ уже немногіе въ наше время. Самъ онъ радъ былъ Москв, какъ мирной пристани, въ которой надялся обрсти счастіе и покой. Онъ привтствовалъ ее стихами, достойными своего предмета:

Я здсь — да здравствуетъ Москва!

Вотъ небеса мои родныя:

Здсь наша матушка Россія

Семисотъ-лтняя жива!

Въ самомъ дл, въ Москв все вызывало поэта на духовную дятельность,— согрвало сердце, вдохновляло умъ. Въ душ его родились новыя, возвышенныя мысли о назначеніи человка,— и тмъ боле, художника на земл. Онъ смотрлъ на поэта уже не какъ на пвца пировъ, но какъ на посланника Бога. Вотъ что онъ говорилъ въ 1831 году, въ стихотвореніи ‘Поэту:’

Когда съ тобой сроднилось вдохновенье,

И сильно имъ твоя трепещетъ грудь,

И слышишь ты свое предназначенье,

И видишь свой благословенный путь:

Иди ты въ міръ — да слышитъ онъ пророка,

Но въ мір будь величественъ и святъ:

Не лобызай сахарныхъ устъ порока,

И не бери, и не проси наградъ — и проч.

III.

До сихъ поръ мы слдили за тою половиной жизни Языкова, которая была такъ свтла, такъ радостна, такъ богата надеждами. Но земное счастіе неврно, какъ морская тишина: это уже старинная истина. Въ Москв начались черные дни для нашего поэта. Прежде всего ему суждено было испытать горькую утрату: въ Январ 1831 года скончался Баронъ Дельвигъ. Вслдъ за этимъ ухалъ изъ Москвы въ Царское Село Пушкинъ. Бдный Языковъ остался почти одинокъ. Но и онъ не долго посл того жилъ въ столиц. Въ конц 1831 года съ нимъ приключилась тяжкая болзнь, для которой онъ долженъ былъ оставить службу и ухать въ деревню.

Въ первые годы своего несчастія больной страдалъ не такъ сильно, какъ посл. Свобода деревенской жизни, хорошій воздухъ, воздержаніе, — все это хотя немного успокоивало его. Онъ даже писалъ — правда, изрдка — стихи, но въ этихъ стихахъ не узнавали уже прежняго Языкова. Только въ посланіи къ Давыдову талантъ его явился въ прежнемъ своемъ блеск, но это стихотвореніе было однимъ изъ послднихъ музыкальныхъ звуковъ лиры, надолго потерявшей свой гармоническій тонъ. Что же утшало поэта въ такомъ грустномъ состояніи? То же, что и прежде: любовь къ поэзіи, къ труду, къ природ.

Вотъ что говорятъ онъ о своемъ тогдашнемъ жить-быть въ Языков (имя деревни):

Какъ хороша весна! Какъ я люблю ее

Здсь, въ сторон моей родимой,

Гд льется мирно и незримо.

Мое привольное житье:

Гд я могу такимъ покоемъ наслаждаться,

Какого я не зналъ нигд и никогда,

И мыслить, и мечтать, и страстно забываться

Передъ свтильникомъ труда.

Гд озаренъ его сіяньемъ величавымъ,

Поникнувъ на руку безоблачнымъ челомъ, —

Я міру чуждъ и радостямъ лукавымъ,

И суетамъ, господствующимъ въ немъ.

Но несчастный поэтъ не долго наслаждался такою мирною жизніюю Болзнь его усиливалась постепенно, такъ, что въ 1839 году, онъ принужденъ былъ разстаться съ послднимъ утшеніемъ, съ милой своей родиной, чтобы хать къ минеральнымъ водамъ за границу. Здсь то наступила самая печальная пора въ жизни Языкова. Годы (1839—1844), проведенные имъ за границей, были годами сильнйшихъ недуговъ, тяжелой скуки, томительной тоски по отчизн. Только въ двухъ случаяхъ больной былъ утшенъ судьбою. Во первыхъ, когда онъ въ 1840 году въ Ниц почти совсмъ излечился отъ своей болзни, которая, однако же не замедлила явиться вскор опять, во вторыхъ, когда онъ жилъ въ Рим на одной квартир съ Гоголемъ. Послдній замнилъ для него умершихъ и покинутыхъ на родин друзей.

За границей Языковъ писалъ много стиховъ, но вс они однообразны по содержанію, хотя замчательны по языку. Состояніе души поэта всегда давало тему его произведеніямъ. А такъ какъ самъ онъ въ то время былъ постоянно скученъ, печаленъ, разстроенъ духомъ: то и въ стихахъ его описывается эта самая скука въ чужихъ городахъ.

По прошествіи пятилтняго, почти безполезнаго пребыванія за границею, Языковъ пріхалъ въ 1844 г. въ Москву. Тамъ ожидали его родные, друзья, прежніе знакомые, съ которыми онъ не видался уже нсколько лтъ.

Поэтъ снова почувствовалъ вдохновеніе въ отечественномъ город, гд жилъ прежде такъ весело, гд совершилось окончательное образованіе его благороднаго характера, его свтлаго и обширнаго ума. Одного только не доставало къ его счастію — здоровья, но этотъ недостатокъ крпости въ тл вознагражденъ былъ удивительною твердостію души.

Въ начал этой статьи я сказалъ, что Богъ приводитъ къ добродтели различными путями, и что польза, которую принесла Языкову болзнь его, была очевидна. Теперь время пояснить эти слова. Мы видли, какъ въ юности Языковъ, не смотря на свой прекрасный, благородный характеръ, иногда увлекался минутою, предавался излишне разнымъ удовольствіямъ, которыя, быть можетъ, были въ послдствіи причиною его страданій, наконецъ, какъ онъ воспвалъ предметы, часто вовсе недостойные поэзіи. Все это было бы очень извинительно всякому другому молодому человку, но поэту, призванному служить словомъ Тому, Кто Самъ соблаговолилъ назваться Словомъ, суждено итти по иному пути. Языковъ съ перваго времени своей болзни оцнилъ всю глубину ея значенія, оцнилъ, какъ должно, милость Божію, опредлившую ему путемъ страданія дойти до назначенной цли, тогда какъ многіе другіе, усыпленные благами міра, блуждаютъ далеко отъ нея, погрязнувъ въ заблужденіяхъ. Религія явилась къ больному съ небесною своею помощію, какъ только-что онъ обратился къ ней. Въ воздаяніе за такое смиреніе, за такую безропотность, Богъ наградилъ его небеснымъ настроеніемъ таланта: когда поэтъ, устроившись снова на житье въ Москв, принялся за оставленную лиру, она воспла уже не студенческія пирушки, но божественный праздникъ души. Послднія стихотворенія Языкова — Землетрясеніе, Сампсонъ, На объявленіе памятника Карамзину — останутся навсегда перлами въ Русской поэзіи. Особенно примчательны два первыъ. Въ одномъ изъ нихъ, авторъ высказываетъ высокое назначеніе на земл поэта слдующими стихами:

Такъ ты, поэтъ, въ годину страха

И колебанія земли

Носись душой превыше праха,

И ликамъ ангельскимъ внемли,

И приноси дрожащимъ людямъ

Молитвы съ горней вышины —

Да въ сердц примемъ ихъ — и будемъ

Мы нашей врой спасены.

А въ другомъ, изображеніемъ жизни Сампсона, представляетъ воскресеніе силы духа, обратившагося къ Богу.

Человкъ съ такими возвышенными мыслями, разумется, пользовался уваженіемъ достойныхъ людей. Въ Москв любили и почитали Языкова въ послдніе годы его жизни еще боле, нежели прежде. Болзнь нисколько не сдлала его скучнымъ или одностороннимъ, какъ это бываетъ съ другими. Напротивъ, онъ всегда любилъ избранное общество друзей, былъ чрезвычайно вжливъ со всми, пріятенъ въ поступкахъ и словахъ, никогда не огорчалъ онъ никого изъ тхъ, съ кмъ только приходилось ему встрчаться на дорог жизни. С. П. Шевыревъ разсказываетъ одинъ случай, который стоитъ повторять везд, гд только говорится объ Языков. Въ бытность послдняго въ Ганау, въ 1841 году, болзнь его достигла самой высшей степени. Престарлый врачъ, лечившій его тогда, не могъ найти средствъ для облегченія его. Тогда Языковъ, видя безуспшность стараній медика и не желая огорчать его объявленіемъ о томъ, сталъ скрывать свои страданія.

Таковъ онъ былъ въ продолженіе всей своей жизни. Между тмъ, эта прекрасная жизнь клонилась уже къ своему закату.

Лтомъ 1846 года Языковъ снова захотлъ попробовать своего счастія леченіемъ холод

!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!96-97

Николая Михайловича, жившій у него въ дом, прекрасно-воспитанный молодой человкъ. Къ этому вышелъ другой, другъ поэта, также жившій у него въ дом, А. Д. X., который, имя превосходный талантъ въ живописи, — писалъ въ поэтическомъ пріют своего друга прекрасныя картины, восптыя Языковымъ въ столь же прекрасныхъ стихахъ. Посл обда наступила давно желанная минута представленія. К., только что возвратившійся, повелъ меня къ хозяину, по болзни не выходившему къ столу. Пройдя гостиную, гд на стнахъ красовались Кавказскіе виды X., мы вошли въ маленькую комнатку, украшенную также картиною того же художника: въ ней сидлъ на кресл поэтъ, положивши одно колно на другое, поникнувъ на руку безоблачнымъ челомъ. При появленіи нашемъ онъ быстро поднялъ голову и, поздоровавшись, привтливо подалъ мн руку. Ахъ! я живо помню, какъ билось мое сердце, когда рука моя сжимала руку, написавшую Землетрясеніе. Потомъ начался непродолжительный разговоръ. Николай Михаиловичъ благодарилъ меня за знакомство и стихи, которые я прежде написалъ ему. Его привтливость, радушіе удивили и привязали меня къ нему съ перваго разу навсегда.

Здсь скажу нсколько словъ о наружности Языкова. Каковъ онъ былъ въ молодости, — не знаю, я видлъ его уже обезображеннаго 15-ти лтнею болзнію. Онъ былъ такъ блденъ, такъ худъ, такъ изнуренъ болзнію, что одинъ его видъ внушалъ уже состраданіе. Но блдное лице его было еще привлекательно, прелестные голубые глаза сіяли поэтическимъ блескомъ, открытый лобъ длалъ физіономію поэта необыкновенно умною и привлекательною, а прекрасная Вандиковская бородка придавала всему лицу видъ оригинальности. Говорилъ онъ скоро, несвязно, и притомъ весьма тихимъ голосомъ. Послднее происходило, быть-можетъ, отъ болзни. Улыбка Яэыкова была исполнена необыкновенной пріятности. Пробывъ у него недолго въ первый разъ по причин его болзни, я не замедлилъ воспользоваться приглашеніемъ добродушнаго поэта, — посщать его чаще. Въ Іюн было послднее свиданіе. Въ конц этого мсяца я оставилъ Москву и боле уже не видалъ его.

С. Николаевскій.

Ноябрь, 1847.

С. Марьино.

‘Звздочка’, ч. XXV, 1848

ВОСПОМИНАНІЯ О Н. М. ЯЗЫКОВ.

Читайте также: