Воспоминания, К. Р., Год: 1896 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 23 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Романов К.К.

Воспоминания

Романов К.К. Дневники. Воспоминания. Стихи. Письма

М., ‘Искусство’, 1998.

OCR Ловецкая Т. Ю.

Мраморный дворец. 17 марта 1896 г.

ВОСПОМИНАНИЯ

о службе Государя Наследника Цесаревича Николая Александровича, ныне благополучно царствующего Государя Императора л-гв в Преображенском полку

2 января 1893 — 20 октября 1894

Записано командиром полка Генерал-Майором Великим

Князем Константином Константиновичем в 1896 году

6 августа 1892 г.

Государь Наследник Цесаревич Николай Александрович был произведен в полковники. Его Высочество выразил командующему полком В. К. К. К. желание вступить в ряды Преображенцев и принять командование 1-м батальоном, на что намеревался испросить разрешение Государя Императора.

23 августа в Стрельне команд. полком получил от Его Высочества следующую записку из Александрии (близ Петергофа): ‘Дорогой Костя, спешу разделить с тобой мою искреннюю радость: у меня только что произошел с Папа разговор, содержание которого так давно волновало меня! Мой милый, добрый Папа согласился, как прежде, охотно и разрешил мне начать строевую службу с зимы! Я не в состоянии выразить тебе испытываемые мною чувства, ты вполне поймешь это сам. Как будто гора с плеч свалилась! Итак, я буду командовать 1-м батальоном под твоим начальством. Целую крепко нового отца-командира. Твой Ники’.

Нечего распространяться о том, какую радость вызвало это известие в полку и с каким нетерпением ожидалась зима 1892—93 года. Цесаревич Николай Александрович, прослужив летом 1887 года субалтерн-офицером в роте Его Величества и командовав ею в лагерное время следующего, 1888 года, успел оставить в сердцах своих сослуживцев самые отрадные воспоминания. Для всестороннего изучения строевой службы трех родов оружия Е. В. два лета сряду (1889—1890) пробыл л.-гв. в Гусарском полку, а в лагерную пору 1892 г. командовал батареею Его Величества, л.-гв. Конно-артиллерийской бригады. Но в зимнее время Цесаревич еще ни разу не находился в строю ни в одной из воинских частей, и эта честь впервые выпадала на долю Преображенцев.

26 августа Наследник Цесаревич отбыл с Их Величеством в Иван-город на маневры. В конце августа заведующий конторой Его Высочества начал вести с заведующим в полку хозяйством полковником Галлером переговоры о постройке дома для Цесаревича в лагере полка под Красным Селом, выбор места под новый дом Цесаревич предоставил ком. полком, и оно было выбрано за прудом, между участками 2-го и 3-го батальонов. Вскоре началась и постройка дома.

…В день праздника Рождества Его Высочество сказал ком. полком в Гатчине, что желал бы начать службу в полку с 2 января наступавшего года.

…Наконец настал ожидаемый с таким нетерпением день 2 января. С 11 часов утра в казармы на Миллионной улице стали собираться все офицеры полка в парадной форме и столпились в передней и на лестнице, ведущей в роту Его Величества. Офицеры 1-о батальона находились при своих ротах. Ровно в 11 1/2 прибыл в санях Государь Наследник Цесаревич в парадной форме и был встречен командующим полком. С верхней площадки лестницы, где поместились оба хора полковой музыки, раздались звуки Преображенского марша. Выслушав рапорт дежурного по полку и по 1-му и 4-му батальонам поручика Шлитгера, Его Высочество поздоровался с офицерам, подав каждому руку… На левых флангах своих рот стояли новобранцы в гимнастических рубахах. Поздоровавшись с людьми царевой роты, Цесаревич опросил претензии и, зайдя в образной покой, осенил Себя крестным знамением… Ком. полком ожидал Его Высочество и полковника Огарева в своем кабинете и принял их рапорты о принятии и сдаче 1-го батальона. Цесаревич переоделся в сюртук и остался завтракать в собрании среди счастливых и ликующих Преображенцев, сидел Он по правую руку командующего полком, занимавшего за столом среднее место. Чтобы не докучать новому дорогому Сослуживцу, никаких тостов на этот раз произнесено не было, но так как каждому всей душой хотелось выпить за здоровье Августейшего командира 1-го батальона, то поставили на стол большой серебряный позолоченный жбан — подарок бывшего командира полком В. К. Сергея Александровича. Из этого жбана всем налили по стакану вина и, по издавна заведенному в полку обычаю, принялись петь застольные песни и, между прочим: ‘Николай Александрович, здравствуйте!’… Цесаревич оказал внимание 4-м ротным командирам Своего батальона, послав каждому по стакану шампанского.

Когда встали из-за стола, Его Высочество приказал, чтобы фельдфебеля 1-го батальона ежедневно являлись к Нему в Аничков дворец с утренними рапортами, а один из унт.-офицеров или ефрейторов по очереди приносил приказы по полку…

В тот же день было отдано в приказ по полку: ‘Прибывшего в полк и вступившего в командование 1-м батальоном Флигель-Адъютанта Полковника Его Императорское Высочество Государя Наследника Цесаревича и Великого Князя Николая Александровича числить на лицо с сего числа’…

Начав службу в полку, Цесаревич с искренней любовью к военному делу и с полным усердием отдался командованию батальоном, Он не желал, чтобы для Него делались какие-либо исключения и строго исполнял все обязанности наравне с прочими батальонами командирами. Почтительный со старшими по служебному положению, безукоризненно учтивый, приветливый и обходительный с младшими, Он всех очаровывал простотой, искренностью и ровностью своего обхождения. В расположении полка, даже и не при исполнении служебных обязанностей, Он первый отдавал высшим начальникам и ком-му полком подобающую им честь, вставая при их появлении, раньше их не закуривал, пропускал их вперед, в их присутствии рапорта дежурного не принимал и вообще оказывал полное уважение. С равными же в чине и младшими держал Себя всегда непринужденно, но со скромным достоинством, исключавшим и возможность какого-либо неуместного или слишком смелого по отношению к Нему поступка…

5 января Государь Наследник в первый раз прибыл в 1-й батальон на утренние строевые занятия и пожаловал людям на шапки мерлушку, поднесенную Его Высочеству бухарским эмиром…

Носил он сюртук, непременно темно-зеленого сукна. С Владимирским крестом в петлице, с аксельбантом и двумя вензелями на погонах (флигель-адъютантским Александра III и шефским Александра II), бывал всегда в высоких сапогах шагреневой кожи с пристегнутыми шпорами, коротких сапог и брюк навыпуск Он не любил и никто его в них не видал.

Спустя несколько дней ком-му полком надо было отлучиться на короткое время в Москву по делам, рождался вопрос: кому в его отсутствие временно командовать полком? Из полковников старшим по службе был Огарев, который, несмотря на свое старшинство, уступил командование полком Наследнику Цесаревичу. Не следовало ли Его Высочеству на этом основании заменить ком-го полком во время его отсутствия? Разрешить этот вопрос путем рапорта по команде представлялось затруднительным и потребовало бы долгого ожидания, ввиду чего ком-ий полком на балу в Аничковом дворце обратился за разъяснениями непосредственно к Е. И. В., главнокомандующему войсками гвардии и Петербургского военного округа. В. К. Владимир Александрович решил, что Наследник Цесаревич служит в полку для ознакомления с обязанностями командира батальона и командование полком временно должно быть передано Огареву, как старшему полковнику. Такое решение вполне согласовалось и со взглядами самого Цесаревича.

26 января полк заступал в караулы по 1 отд. и дежурным по караулам впервые был Наследник. …Во время пребывания Их Величеств в Аничковом дворце при тамошнем карауле полагалось присутствовать дежурным по караулам, что и было исполнено Цесаревичем. На этом дежурстве Он зашел в караульный дом, поместился там на лавке с караульным начальником, позволил людям сесть вокруг стола, а караульному унтер-офицеру Варламову велел читать вслух про походы Суворова из журнала ‘Чтение для солдат’. Потом Он выслал караульным целый ящик папирос.

…Его Высочество почти ежедневно бывал на утренних занятиях в ротах батальона, а по понедельникам, вторникам и средам (дням заседаний Государственного Совета, Комитета министров и Сибирского комитета) обыкновенно завтракал в офицерском собрании. В столовой не было стенных часов, и в понедельник 25 января, засидевшись за завтраком, Его Высочество немного опоздал в Государственный Совет в 1 ч. дня. На следующий день Он записал в книге заявлений офицерского собрания: ’26 января. Желательно завести стенные часы в столовой. Флигель-Адъютант Полковник Николай’. Затем, передав перо одному из бывших тут офицеров, Он предложил тоже подписаться, т. к. они сочувствовали такому заявлению, но они отвечали, что подписи Его Высочества совершенно достаточно и что заявление, разумеется, будет принято к сведению. Он засмеялся и сказал: ‘Нехорошо так подводить’. — Стенные часы в столовую, конечно, были немедленно приобретены.

При каждом посещении казарм Цесаревич непременно заходил на ротные кухни, пробовал пищу, внимательно следил за тем, чтобы она была хороша. Он часто беседовал с фельдфебелями и прочими нижними чинами и знал по фамилии унтер-офицеров и многих из ефрейторов и рядовых. Его простое и доброе с ними обращение сделало то, что они скоро к Нему привыкли, невольный страх перед лицом Наследника престола у них прошел, заменившись обыкновенной почтительностью нижнего чина перед начальником. Цесаревич часто бывал в столовых во время обеда людей и, застав их за столом, приветствовал их: ‘Хлеб да соль, братцы!’, нередко брал он ложку из рук одного из обедающих и отведывал пищу. Если она была особенно вкусна, Цесаревич благодарил кашеваров.

В офицерском собрании Цесаревич охотно и весьма искусно играл на бильярде, однажды, проиграв партию полковнику Огареву, Он на другой день прислал ему вместо долга ковер — подарок Эмира Бухарского.

В карты Цесаревич не играл.

31 января Цесаревич прислал в офицерскую столовую несколько бочонков свежей икры, поднесенной Его Высочеству уральскими казаками.

На первой неделе поста 1-й батальон говел и в субботу, 13 февраля, приобщался св. тайн. Цесаревич приказал выдать людям на свой счет просфоры. В этот же день были крестины сына фельдфебеля Государевой роты Соколова. Августейший батальонный командир сам вызвался быть крестным отцом и держал младенца на руках… Цесаревич был в обыкновенной форме, при Андреевской ленте. После крестин Он выпил за своего крестника фельдфебельской наливки, закусил медовым пряником и пожаловал родителям ребенка серебряный сервиз, а бабке полуимпериал.

5 марта было отдано в приказе по полку: ‘Флигель-Адъютанту Полковнику Е. И. В. Государю Наследнику Цесаревичу и В. К. Николаю Александровичу, капитану Вельцину и поручику Крейтону завтра в час дня произвести в хозяйственной канцелярии поверку денежных сумм, хранящихся в полковом денежном ящике и об оказавшемся донести с представлением кладовой записки’. — Хозяйственное отделение полковой канцелярии помещалось в казарме на Миллионной в нижнем этаже, окнами на улицу. Цесаревич лично проверил денежный ящик и расспросил полкового казначея поручика Коростовца о порядке приема, хранения и расходования сумм, внимательно войдя во все подробности возникновения, образования и назначения различных капиталов, как гласных, так и не гласных.

Того же 6 марта в 2 часа, в помещении полкового суда Наследник начал занятия с унтер-офицерами своего батальона. Эти занятия… состояли в ознакомлении унтер-офицеров и вообще начальствующих нижних чинов с необходимыми для них сведениями, преимущественно по тактике. Наследник сам прочитывал вслух несколько параграфов из упомянутого руководства, ученики повторяли прочитанное, а Обучающий объяснил непонятое. Иногда читались краткие примеры из военной истории. Любя солдата, Цесаревич любил и эти занятия, представлявшие возможность более близкого общения с нижними чинами.

16 марта Цесаревич уезжал с Их Величествами в Крым и брал туда с собою фельдфебеля 3-й роты Ижболдина, у которого начиналась чахотка… Вот извлечения из письма Наследника к командующему полком.

Ливадия, 10 апреля 1893

‘Дорогой мой отец-командир… Я хотел тебе писать уже давно, но непременно после разговора с Папа относительно моего возвращения в полк. …Желают, чтобы я здесь остался до конца (мая…). Большим утешением для меня, что я хожу в нашей форме и вижусь с Ижболдиным часто, ему слава Богу гораздо лучше, доктора говорят, что еще ничего опасного нет, видно, что даже крымский воздух повлиял на него благотворно. Я приказал выписать для него станок и необходимые для работы инструменты (Ижболдин был искусный столяр. — В. К. К. К.) и, надеюсь, бедный человек не будет очень скучать. Каждого приезжающего фельдъегеря я поджидаю с великим нетерпением, потому что всякий привозит мне новую нить от связи с дорогим полком… Грустно то, что чувствуешь себя так далеко и как бы в стороне в данное время… А мои занятия с унтер-офицерами! Только они пошли как следует и я страстно полюбил это дело — как нужно оторваться от того, что близко лежит к сердцу, и дать другому заступить свое место и довести дело до конца. Что могут думать о моей долгой просрочке — офицеры — люди? Ведь они совершенно правы подумать, что я главною виною этому, что я упросил взять меня с собою и продержать меня на берегу Черного моря полтора месяца, вдали от службы и занятий в полку!! Вот та мысль, которая с убийственной назойливостью преследует меня повсюду.

Не откажи мне, милый мой Костя, в одной просьбе, а именно, отписывать сюда иногда о том, что делается у нас и как идет полковая жизнь. Я тебе буду искренне сердечно благодарен. — Извини, что так надоел этим письмом, но все сюда вылилось от души! Если можешь, то передай поклон всем товарищам, а также моим 4-м фельдфебелям. Обнимаю

Твой Ники’.

24 мая полк переходил в лагерь под селом Красным… В это же утро в лагере полка освятили вновь выстроенный в лагере полка барак Цесаревича. По прибытии полка в Красное Село служили молебен в только что оконченной и еще не совсем отделанной новой офицерской столовой. На ее башне подняли красный флаг с желтым вензелем Петра I, Основателя полка… Переселясь в лагерь, Цесаревич стал еще ближе к полку, Он жил в своем бараке постоянно, за исключением праздничных дней… Можно сказать положительно, что никого из сослуживцев Он не приближал к Себе преимущественно перед другими. Разговоры в Его присутствии велись совершенно свободно, часто касаясь вопросов серьезных и даже государственных. Цесаревич охотно выслушивал различные мнения и нередко сам высказывался откровенно. К службе Он относился необыкновенно ревностно, любил ее и всегда возмущался, слыша или видя нерадивое или даже равнодушное к ней отношение. Строгость исполнения служебного долга легко уживались в нем с непринужденным, ласковым и приветливым обращением с нижними чинами. В этом выражался его простой и ясный, чисто русский взгляд на дисциплину. Цесаревич как-то рассказывал, что за время Его службы в лейб-гусарах там однажды принимали принца Неаполитанского, были позваны песенники, и кто-то из офицеров под лихую солдатскую песню пустился отплясывать трепака. Принц очень удивился и, обратившись к Наследнику, спросил его: ‘Неужели в России дисциплина допускает, чтобы офицер плясал с простыми солдатами?’ — ‘В этом-то и есть наша сила’, — ответил Цесаревич.

…Начальник дивизии (бывший командир полка) генерал-лейтенант Князь Оболенский производил смотр л.-гв. Семеновскому полку. Преображенские 1-й и 4-й батальоны под общим командованием полковника Кашерининова (командира 4 батальона) обозначали противника. Цесаревич был во главе Своего 1-го батальона, всегда сдержанный и спокойный, Он на этот раз не мог не выразить своего крайнего неудовольствия по поводу сбивчивости и неясности распоряжений штаба дивизии, следствием которых были непомерная растянутость позиции, указанной обозначенному противнику.

12 июля в 8 часов в офицерской столовой состоялся бригадный обед: были позваны все офицеры л.-гв. Семеновского полка. У Цесаревича была пестрая, с синими полосками рубашка, рукавчики которой были заметны из-под рукавов сюртука, этот синий цвет, конечно, был случайностью, но офицеры шутя говорили Цесаревичу, что такая рубашка надета нарочно для Семеновцев, под цвет их воротников и околышей.

…Когда разлили шампанское, командующий полком сказал: ‘Давно не собиралась за одним столом наша двухвековая Петровская бригада. Сегодня, как потомки бывших Потешных, сошлись мы единою семьею нашего Державного Основателя. Если б мог он встать из гроба и увидать нас здесь, за этой братской трапезой, как бы возрадовалось Его сердце тому, что полки, Им созданные, пережили Его на 168 лет, ни разу не запятнав славы своих знамен. Да живет же навеки эта слава, завещанная нам великим Петром’.

По примеру прежних лет в июле избиралась комиссия по установлению правил для состязательной стрельбы нижних чинов полка, председателем комиссии вызвался быть Наследник Цесаревич…

4-й роты рядовой Залесский, отдыхая в палатке после обеда, свалился с нар и занозил себе глаза. Командир 1-го батальона принял в больном сердечное участие: отправил его в Красносельский военный госпиталь и послал сказать окружному окулисту, что просит его обратить внимание на Залесского и сообщить о состоянии его здоровья. При этом случае Его Высочество высказал полковому казначею мысль об образовании из Своего содержания, по должности батальонного командира, капитала, проценты с которого выдавались бы людям, пострадавшим подобно Залесскому.

На заре с церемонией Государевой роты унтер-офицер Уласенко, подходя на ординарца к Его Высочеству, позабыл все ‘чему его долго учили’, и, после приема на караул, взял ружье по-старому на плечо, а не по-новому, как только что было заведено. Увидев это, Цесаревич старался извинить Уласенко перед ротным командиром и сказал, что неудивительно, когда привычка берет свое.

По пробитии отбоя весь полк стал биваком… Стоял очень жаркий день. Под вечер офицеры купались в речке Пудости, Цесаревич тоже купался с ними. Вода была холодная, не более 8 градусов, в ней нельзя было долго оставаться, к тому же было очень мелко. Купающиеся, окунувшись в студеную речку, вылезали на противоположный берег и, раздетые, грелись на солнце, лежали на траве, бегали, прыгали в чехарду, нашлись фотографы-любители, между прочим, подпоручик Герцог Лейхтенбергский, которому удалось взять несколько снимков с купальщиков, в том числе и с Цесаревича. На руке у него несколько ниже локтя, заметили изображение дракона, художественно нататуированного в Японии.

На следующий день полк покинул бивак и после двухстороннего маневра, в самую жаркую пору удушливо-знойного дня, по пыльной дороге пошел в Гатчину. Люди еще не успели втянуться в ходьбу, с некоторыми делались обмороки и солнечные удары. Чтобы ободрить людей, Цесаревич слез с лошади и все 14 верст шел во главе 1-го батальона. Ранним утром предстоял бригадный маневр. После отбоя полк перешел на станцию Сиверское (Варшавской ж. д.) и расположился биваком на скошенном лугу, подле дачи шталмейстера генерал-лейтенанта Фредерикса… Командующий полком позвал барона ужинать в полк. Приходил и проводивший лето в Сиверской поэт Аполлон Николаевич Майков. Местные крестьяне поднесли Цесаревичу хлеб-соль.

Отдохнув немного, Наследник отправился погулять с несколькими офицерами, зашли довольно далеко, а приближалось время обеда. Случайно навстречу попался извозчик, и Цесаревич нанял его, чтобы вернуться на бивак. Дорогой извозчик, принимая Его за простого офицера, сказал, что слышал, будто при войске находится Наследник и живет в палатке, он просил хоть издали показать ему эту палатку, потому что близко к ней его, наверное, не допустят. Цесаревич обещал показать ему палатку, а когда приехали, спросил извозчика, не хочет ли он видеть самого Наследника, тот отвечал: ‘Еще бы не хотел…’ Тогда Цесаревич говорит ему: ‘На, смотри’. Извозчик упал на колени. Его Высочество подарил ему целковый.

Так как в воскресенье из Ст. Заречья не удалось съездить в церковь, то Цесаревич заказал обедню в Б. Вруде. Жители узнали об этом и украсили церковную ограду гирляндами зелени, а дорогу к церкви усыпали цветами. К обедне пришли Преображенцы и стоявшие биваком по соседству Семеновцы и артиллеристы. Нельзя было не заметить, как примерно Цесаревич стоял в церкви: во время богослужения он всегда стоял неподвижно, точно в строю, ни с кем не заговаривал, держался прямо и по сторонам не оборачивался.

2 августа, находясь в глубоком резерве, полк продолжал походное движение по шоссе до Кинепи. В этот день погода, бывшая с 18 июля очень жаркой и все время благоприятною, изменилась: стало заметно холоднее. К вечеру пришли на бивак в Большие Горки, под Ропшей. Обоз запоздал. Усталые и озябшие офицеры, завернувшись в бурки, уселись в кружок в ожидании палаток, у кого-то нашлась книжка Лескова: ‘Сказ о тульском оружейнике и стальной блохе’. Цесаревич почти всю прочитал ее вслух офицерам. Наконец, пришел обоз. Долго не поспевал солдатский обед, Цесаревич сам несколько раз ходил смотреть, готова ли пища в котлах 1-го батальона, и только около полуночи, когда началась раздача, удалился в свою палатку на ночлег.

7 августа Цесаревич отбыл с Их Величествами в Данию. 7 сентября он писал из Фреденсборга ком-му полка: ‘Я очень благодарен тебе, что получаю здесь приказы по полку, благодаря чему связь с товарищами и моей частью не прерывается. Ты не знаешь, как по временам находит тоска на меня по всем знакомым лицам’.

‘Фреденсборг. 29 сентября 1893 г. …Теперь скоро я снова буду наезжать по-прошлогоднему в милые казармы на Миллионной с приятным для меня чувством ответственности перед 300 чел. моего батальона. Недели через две, Бог даст, и увидимся, и опять жизнь и служба пойдут по-старому тесно рука об руку. Все это время я с тревогой просматривал ведомость холерных заболеваний в наших газетах, особенно в военных госпиталях, боясь, что между ними могут быть и мои бедняги. Но, с другой стороны, приказы по полку значительно успокаивают меня в этом смысле… Привет нашему полку и, по Драгомировскому выражению, — всей меньшей братии. Крепко обнимаю моего любимого отца-командира.

Всей душой твой Ники’.

Устных решений тактических задач под руководством Наследника в зиму 1893—94 гг. было семь, а именно: 19 окт., 1 ноября, 15 и 22 дек., 10, 17 и 31 января. Письменные тактические задачи разбирались Его Высочеством 21 и 28 марта.

С унтер-офицерами своего батальона Цесаревич занимался по субботам в помещении полкового суда или в казарме Государевой роты. Этих занятий в описываемую зиму было одиннадцать: 30 октября, 20 и 27 ноября, 4, 11 и 23 декабря, 15 и 29 января, 5 февраля, 26 и 31 марта. Однажды, а именно 26 марта, Цесаревич в 10-м часу утра прибыл на занятия с унтер-офицерами бодрый и свежий, как всегда, несмотря на то, что накануне провел весь вечер и ночь в Конной Гвардии по случаю полкового праздника и оставался там до 6 утра.

28 декабря Цесаревич устроил своему батальону елку в учебном зале на Миллионной, каждый нижний чин получил из рук своего командира подарки: фельдфебеля в 10 р., унтер-офицеры в 5, ефрейтора в 4, а рядовые в 3.

2 января исполнился год со дня, когда Он вступил в ряды полка, хотели отпраздновать годовщину и заблаговременно у ювелира Фаберже был заказан золотой портсигар с вензелем Петра Великого… На другой день был назначен товарищеский обед. …Командующий полком встал и произнес: ‘2 января исполнился год со дня, когда Ты вступил в наши ряды командиром батальона. Как ни осыпан полк Царскими милостями, нам прежде и не верилось, что настанет время, когда Ты и зимой, и летом будешь делить с нами служебные труды и часы досуга… Конечно, никто из нас в отдельности не заслужил необыкновенного благоволения нашего Державного Шефа, благоволения, выразившегося в твоем пребывании среди нас, только более чем двухсотлетней заслуге полка и обязаны мы этой небывалой милостью. …Все мы дорожим тем, что, будучи нашим однополчанином со дня рождения, Ты пожелал стать и сослуживцем нашим. Прими же (при этих словах ком. полка вручил Цесаревичу портсигар) это воспоминание от Преображенской семьи и верь, что любовь ее, самая задушевная, горячая и беззаветная, принадлежит Тебе не только как потомку нашего Великого Основателя, как сыну нашего Царя и Наследнику Престола, но и как нашему доброму, милому, дорогому и бесценному Товарищу…’

С 15 числа начали ходить слухи о болезни Государя. Вызван из Москвы профессор Захарин, который 16-го был у Государя и определил воспаление легкого… В понедельник 17-го утром вышел траурный бюллетень. В полдень Цесаревич прибыл в офицерское собрание и сообщил успокоительные известия. Тем не менее в 4 1/2 созвано общее офицерское собрание и полковник Кашерининов от имени ком. полком предупредил, чтобы никто из офицеров не ездил на балы и в театр до улучшения здоровья Государя… 18-го Цесаревич был в полку на занятии, остался завтракать и привез более утешительные известия: Государю было лучше, настроение духа веселее… Несмотря на наружное спокойствие Цесаревича, в глазах Его читалось внутреннее тревожное состояние души… 19-го узнали, что опасность миновала…

22-го Цесаревич дежурил по караулам и целые сутки провел в караульном помещении собственного Его Величества (Аничкова) дворца, он не смыкал глаз всю ночь, беседуя с караульным начальником поручиком Шлиттером.

2 апреля Цесаревич отбыл в Кобург на свадьбу своей двоюродной сестры принцессы Саксен-Кобургской Виктории-Мелиты с Великим Герцогом Гессен-Дармштадтским. Ходили неопределенные слухи о том, что Цесаревич найдет в Кобурге и свое семейное счастье, в полку с нетерпением ждали радостной вести, офицеры чаще стали заходить в собрание. Наконец 8 апреля узнали о помолвке Цесаревича с Принцессой Алисой Гессен-Дармштадтской. На другое утро в Соборе Спаса Преображения собрался весь полк на благодарственный молебен, тут были и полковые дамы.

11 апреля Цесаревич телеграфировал ком. полком, прося прислать в Кобург на наступавшую Страстную неделю несколько человек полковых певчих. Пять певчих были отправлены в тот же вечер.

22-го числа ожидали возвращения Цесаревича. Все офицеры полка выехали встречать Его в Лугу. Он вышел из вагона счастливый и радостный и каждому пожал руку. На правой Его руке заметили кольцо с сапфиром — подарок Невесты, раньше Он колец не носил.

Цесаревич был назначен в число членов комиссии по экзамену учебной команды. 4 мая в 2 ч. дня в учебном зале происходил экзамен из научных предметов. Цесаревич сам спрашивал многих учеников. На другой день экзамен продолжался из гимнастики и фехтования.

6 мая, в день рождения Цесаревича, Его в полку не видали. Он провел этот день в Гатчине.

Ввиду перевооружения полка 3-х линейными винтовками образца 1891 года требовалось устроить новое стрельбище в Красносельском лагере. Для этой работы были отправлены в лагерь 11 мая роты Его Величества, 3-я, 4-я, 5-я, 8-я, 11-я и 15-я, под общим начальством Наследника Цесаревича… Были отслужены молебны. Цесаревич сам повел три роты 1-го батальона и 15-ю на вокзал. И ввиду ненастной погоды велел их поставить под навес, где и был сделан расчет по вагонам. По прибытии в лагерь Цесаревич озаботился, чтобы немедленно было приступлено к постановке солдатских палаток, и, только обойдя их расположение, укрылся в бараке.

17-го в приказе по полку значится: ’14 мая Мною были опрошены унтер-офицеры и отдельные начальники 1 батальона по обязательным для начальствующих нижних чинов сведениям из тактики. Мне отрадно отметить, что зимние занятия, веденные под руководством Августейшего командира 1 батальона, вполне достигли желаемой цели. Все полученные мною ответы свидетельствуют о прекрасном понимании нижними чинами действий младших начальников в бою. Чтение карт и планов усвоено, равно как совершенно ясное представление о назначении различных родов оружия, главнейшие условия наступательного и оборонительного расположений на биваке и сторожевое охранение изучены отлично…’

Унтер-офицеры и отделенные начальники 1 батальона действительно отличились на экзамене, перещеголяв своих товарищей прочих батальонов.

Несмотря на постоянное ненастье, непрерывные дожди и холод, работы по устройству нового стрельбища были почти окончены к прибытию полка в лагерь. Цесаревич ежедневно обходил работы, не исключая и самых дальних участков, и подолгу останавливался около работающих людей, ободряя их. Взрывы попадавших в грунту довольно больших камней делались в его присутствии. Он часто заходил в хлебопекарню, в лагерный лазарет… ежедневно по два раза в день пробовал солдатскую пищу и часто жаловал людям по чарке водки.

Полк прибыл в Гатчину 28 мая. Как бы поздно ни вернулся Цесаревич из собрания в свой барак, в окнах его еще долго виден был свет: это Наследник писал Невесте. Ни одного дня не проходило, чтобы Он не послал Ей письма.

По старому обычаю по четвергам играла музыка, прибавлялось лишнее блюдо, офицеры приглашали своих знакомых. В один из четвергов кто-то пригласил уже знакомого Цесаревичу председателя Императорского Русского Технического Общества Михаила Ильича Кази. После обеда вокруг него образовался кружок офицеров, хотели послушать необыкновенно умные и увлекательные речи этого истинно русского человека. Был при этом и Цесаревич и принимал живое участие в разговоре. Откровенно говорили о положении флота, о возможности возникновения военного и промышленного порта на Мурманском берегу, о развитии русской промышленности, о сельском хозяйстве, о пошлинах и пр.

29 был отрядный маневр, в состав которого входил полк…

Записки великого князя Константина Константиновича Романова

о посещении Императора Николая II Преображенского полка

1898

Бюкебург. 12 февраля 98.

Уже 5 января в полку узнали, что 9-го числа в 7 часов Государь Император прибудет обедать в новое офицерское собрание в Тавриде. Это собрание было готово и открыто 19 ноября 1896 года. Еще тогда Государь пообещал взглянуть на него и под предлогом осмотра принять обед. Это посещение предполагалось по переезде Их Величеств из Царского Села в Петербург, но вследствие болезни Императрицы Александры Федоровны переезд в зиму 1896—97 г. не состоялся. Мраморная доска, вделанная в стену зала над статуей Александра I в ожидании надписи, которой хотели увековечить память о первом посещении Государем Нового Собрания, оставалась пустою, и многие у нас уже потеряли надежду увидеть когда-нибудь эту надпись.

1 января 1898 после Царского выхода к обедне в большую церковь Зимнего дворца, командир полка напомнил Его Величеству об обещании посетить офицерское собрание по переезде в город. Государь помолчал, подумал и сказал: ‘Дай мне несколько дней осмотреться. Не бойся, я не забуду и непременно буду к вам. Но смотри, чтобы не было издержано ни одной лишней копейки, чтобы был простой ‘четверговый’ обед. Я не хочу вводить офицеров в расход’.

В воскресенье 4-го на семейном обеде у Императрицы Марии Федоровны в Аничковом дворце Государь сказал Командиру полка: ‘Да, я обдумал и хотел бы обедать у вас в пятницу, если только в этот день полк не занимает караулов’. Командир полка ответил, что караулы не помешают. — ‘А в котором часу?’ — ‘Когда Вашему Величеству будет благоугодно’. — ‘У вас, помнится, обедают 6 1/2. Но нельзя ли в 7 ч. Мне так удобнее. Только помни, чтобы не было лишних расходов’. — ‘А в какой быть форме?’ Государь полустрого, полушутливо сказал: ‘Конечно, в полной парадной’ и прибавил: ‘Разумеется, просто в сюртуках’. Командир полка напомнил, что годом раньше Его Величеству благоугодно было выразить согласие при посещении собрания осмотреть и полковой лазарет, находящийся под той же кровлей, чтобы не огорчить больных, которые, отделенные от собрания только одной стеной, конечно, были бы очень опечалены, не увидав Державного Шефа. Государь согласился. Затем командир полка испросил разрешения пригласить к обеду всех офицеров, служивших в строю 1893—94 году (в бытность Его Величества Командиром 1-го батальона) и с тех пор вышедших из полка, а также корпусного командира кн. Оболенского, бывшего в то время начальником дивизии и постоянного участника всех полковых торжеств. Государь соблаговолил согласиться на предложение командира полка: по прибытии в собрание прямо проследовать в лазарет, потом сесть за стол и уже после обеда обходить нижние и верхние комнаты собрания, чтобы тем временем офицеры успели разойтись по всему помещению, а не толпились в которой-нибудь одной комнате. Государь сказал, что можно этим воспользоваться и поиграть на биллиарде по старой памяти. Командиром полка было еще испрошено позволение выстроить нижних чинов в саду перед собранием, а также выпить за здоровье Шефа во время обеда.

(Альтенбург. 3 марта 98)

Оставалось пять дней до девятого числа. Всем прежде служившим одновременно с Государем, а также выбывшим из полка разослали приглашение на обед, кому письменно, кому по телеграфу. Командир полка обсуждал со старшим полковником подробности приема, желательно было все предусмотреть, устранить какие бы то ни было неловкости и шероховатости, обдумать каждую мелочь, чтобы не погрешить против благоговения к Высокому дорогому Гостю, предугадать все, что могло бы показаться Ему неприятным или скучным и что нарушило бы порядок.

9 января в 7-м часу вечера офицеры полка и гости были в собрании. От угла Потемкинской улицы, по Кирочной и в саду до самого подъезда собрания расположились шпалерами по обе стороны пути все нижние чины полка, кроме роты Его Величества и старших нижн. чинов 1-го батальона, которых расставили внутри на ступеньках лестницы, от подъезда вверх до лазаретной церкви. Остальные же фельдфебеля, старшие в командах и сверхсрочные поместились на лестнице, ведущей из верхнего этажа лазарета в средний. Дежурному по 1-му батальону офицеру было разрешено отлучиться от казарм на Миллионной и находиться в Собрании. Ровно в 7 часов раздались на улице крики. — Государь, подъехав, поздоровался с солдатами, которые, ответив на приветствие, закричали ‘ура’. В подъезде Государь был встречен дежурным по полку шт.-капитаном графом Лорис-Меликовым, отрапортовавшим Его Величеству по новой, осенью 1897 года утвержденной форме. Улыбнувшись ему, Государь сказал: ‘Трудно рапортовать по-новому?’, снял с себя и отдал вестовым фуражку, перчатки и шашку и протянул руку командиру полка, корпусному командиру и каждому из полковников. Тут мы в первый раз увидали Государя в нашем сюртуке с белым кантом на обшлагах, незадолго перед тем введенным в полках 1-й гвард. дивизии. Подымаясь по лестнице, Его Величество поздравил толпившихся ему навстречу офицеров с Новым Годом и поздоровался с фельдфебелями и сверхсрочными 1-го батальона, и людьми Своей роты. Сперва была осмотрена церковь, а оттуда Государь прошел в полковой лазарет, куда за ним последовали корпусный командир, командир полка, полковники, дежурный по полку и заведующие лазаретом шт.-капитан Коростовец и казарменными зданиями поручик Вильчковский. Встреченный в лазарете врачами и сестрой милосердия, Государь обошел больных и каждого, а особенно более трудных, заботливо спрашивал о здоровье и о том, как и где заболел. — Вернулись в собрание по парадной лестнице. В гостиной Государь подал руку генер.-майору Огареву (командиру л.-гв. Стрелкового Е. В. батальона), в должности шталмейстера Гартонгу и генерального штаба подполковнику Ванновскому, сыну бывшего военного министра. Увидав в зале обильную закуску, накрытую на двух длинных столах у большого бюста Петра Великого, Государь спросил, не роскошнее ли она обыкновенного? Было отвечено, что такая же закуска подается перед каждым товарищеским обедом. — Обеденный стол был накрыт покоем. Среднее председательское место, спиной к Мраморной статуе Александра I (работы известного ваятеля начала XIX века Рауха) предполагалось для Державного Шефа, но, отведав закуски и подойдя к столу, Государь не пожелал занять этого места, предоставил его командиру полка, а сам сел рядом правее, как бывало садился, когда еще командовал батальоном. Перед царским прибором было поставлено меню, нарочно к этому случаю нарисованное акварелью командиром 12 роты, шт.-капитаном Шиповым {Командир полка получил разрешение Государя отпечатать это меню на память участникам обеда 9-го числа. По наведенным справкам оказалось, что печатание в красках может быть исполнено только в Экспедиции Заготовления Государственных Бумаг за 500 р., но что на это потребуется месяца полтора работы. При этом офицеры выразили желание, чтобы меню было отпечатано в первоначальном виде по числу участников обеда и чтобы, кроме того, заготовили и другие снимки, без обозначения блюд с тем, чтобы это же меню служило на будущее время в полковые праздники. Через несколько дней командир полка испросил разрешение Государя Императора удержать меню на срок, необходимый для напечатания, на что Его Величество изъявил желание принять расходы по заказу Экспедиции Заготовления Государственных Бумаг на Себя.}, а также стояли два серебряных стакана, заведенные к 6-му августа 1897 г. в память десяти лет, прошедших со времени командования Государем 1-й полуроты Его Величества. Остальные два стакана, с вырезанным на них именем Цесаревича Николая Александровича и годом Его зачисления в списки полка (1868), по желанию Государя, выраженному Им в день полкового праздника 1896 г., ежедневно подающиеся на стол, на этот раз очутились перед приборами шт.-капитана Коростовца и поручика Шлиттера, которые по заведенному 7 августа 1896 г. обычаю, оба встали и осушили стаканы. Обед был нарочно заказан самый простой и состоял из след. блюд: рассольника, говядины с гарниром, жаркого из дичи и мороженого. Соседом Царя справа был Кн. H. H. Оболенский, Государь предложил ему мадеры из Своей бутылки, но не отдал князю, который хотел ее взять, а сам налил ему в рюмку, затем Он протянул бутылку через стол старшему полковнику Коростовцу, сидевшему напротив командира полка. Шампанское было всем разлито уже после второго блюда с тем, чтобы, если после тоста командира полка, Государю было бы угодно отвечать, оставалось Его Величеству время обдумать Свои слова. Ком. полка попросил позволения у Государя выпить Его здоровье, Он поморщился, не сразу ответил, но потом сказал: ‘Нечего делать, надо покориться’. — Тогда ком. полка встал и как только прекратился шум отодвигаемых стульев (Альтенбург 5 марта 98) и смолкла музыка, начал говорить, постепенно возвышая голос: — ‘Ваше Императорское Величество, с радостным, нетерпеливым трепетом ждали мы обещенного Вашим Величеством дня, когда впервые увидим Вас в этих стенах. И желанный день настал. Отложив царственные труды и заботы, Ваше Величество вспомнили тех, на чью долю выпал завидный жребий несколько лет прослужить с Вами под одними Знаменами. Если и всегда, и во всякую воинскую часть посещение Верховного Вождя вносит великую радость, то какое невыразимое счастие даруете Вы нам, не только вступая в наш круг, но и деля с нами эту товарищескую трапезу. Государь! Преисполненные любви, благодарности и восторга, наши сердца рвутся к Вам навстречу, сливаясь в единый заветный клик: ‘Да здравствует Державный Преображенец!’ — И раздалось такое ‘ура’, что мороз побежал по коже и казалось, что стены не выдержат. Царь поклонился на все стороны, постоял немного, потом взял за руку командира полка, обнял его, поцеловал и сел, сделав и ему знак садиться. Но ‘ура’ не прекращалось, Государь снова встал, опять поклонился и сел, тогда ‘ура’ смолкло — не хотели слишком утомлять Дорогого Гостя.

Кофе подавали за столом, а Государю вместо кофе по старой памяти подали чашку чаю, что Он заметил и похвалил. Допив чай, Царь встал и раньше, чем выйти из-за стола, взял стакан и стал говорить: ‘Господа, Мне трудно выразить вам то волнение и ту радость, которые Я испытываю, находясь в первый раз вновь среди вас. Поверьте, что в течение последних 3-х лет Я постоянно всеми помыслами стремился к вам, но не мог этого исполнить по разным причинам. Наконец, Мне удалось быть с вами среди этой незнакомой, хотя роскошной обстановки. Я бесконечно счастлив видеть дорогие Мне, знакомые лица. Надеюсь и уверен, что Преображенский дух будет всегда жить и окрылять Преображенцев. Пью ваше здоровье. Ура’.

Жадно ловилось каждое слово, шт.-капитаны Граф Татищев и Коростовец, и поручик Кн. Оболенский втихомолку наскоро записывали Государеву речь, а потом записи были сличены. За царскими словами не раздался ни один хотя бы слабый крик: такова дисциплина обычая.

Выйдя из-за стола, Государь прошел в арсенал и осматривал хранящиеся в нем предметы, причем объяснения давал заведующий арсеналом и библиотекой шт.-капитан гр. Татищев. За арсеналом была осмотрена читальная комната, где внимание Государя привлекли манекены, одетые в полковую форму различных эпох. Тут пробило 9 часов. Дежурный по полку подошел с рапортом. Этот рапорт заранее обдумали, и он был произнесен так: ‘Ваше Императорское Величество, л.-гв. в Преображенском полку больных в лазарете 33, в госпиталях 22, арестованных не имеется {Их было велено выпустить по случаю посещения полка Его Величеством (К. Р.)}. В течение дежурства Ваше Величество изволили осчастливить полк Своим Посещением’ (Новая форма рапорта требует упоминания о всех случившихся происшествиях).

(Альтенбург. 6 марта 98)

Зайдя в кабинет командира полка, Государь поднялся в верхний этаж и осмотрел биллиардную, дежурную комнату, карточную и библиотеку. В биллиардной собралось очень много офицеров, игра на биллиарде не состоялась. Ком. полка испросил позволения устроить ‘сиждение’. Государь согласился и сошел вниз в залу, где сел у подножия бюста Петра Великого, пожелав, чтобы все сели в кружок. Перед Его Величеством был стол, заставленный стаканами, среди которых возвышался золотой жбан (подарок В. К. Сергея Александровича), наполненный шампанским с ананасами и персиками. Офицеры поместились вокруг стола, в другом конце залы играл 2-й музыкантский хор. — Князя Оболенского, сидевшего по левую руку Государя, попросили запевать старые полковые застольные песни: Державинскую ‘Краса пирующих друзей’, ‘Пчелка златая’, ‘У нас в питье считается три класса’ и пр. Князь запел, офицеры подхватили, и сам Царь подтягивал. После, когда отпустили музыкантов, запели хором Его Величеству: ‘Без полковника не пьется и вино не веселит, песня звонко не поется и стакан пустой стоит’, при этом все вскочили с мест, Государь встал, опорожнил свой стакан и потребовал, чтобы под эту же песню пили и другие полковники. Потом Он потребовал стакан содовой воды, поставил его на тарелку, подал кн. Оболенскому (которому запрещено пить вино, что было известно Государю) и запел, как водится: ‘Николай Николаевич, здравствуйте, здравствуйте!’ В ответ на это князь подал Государю на тарелке стакан шампанского, припевая: ‘Ваше Величество, здравствуйте, здравствуйте!’

Государь пожелал, чтобы пили по выпускам, начал князь Оболенский, а Государь причислил Себя к выпуску 1868-го года, когда был начислен в списки, а 1887, летом которого впервые начал службу в рядах полка. Старшим в выпуск 1887 г. оказался Ванновский. Когда дошла до него очередь, он поднес наполненную вином серебряную стопу Его Величеству, а кругом пели: ‘Подноси сосед соседу, сосед любит пить вино, выпивай сосед любезный, оботри сосед соседа, поцелуй сосед соседа’ и т. д. Конечно, Ванновский не посмел утирать губы Царю, но держал салфетку в руке, вытянувшись в струнку. Государь взял у него салфетку, вытер себе усы и, трижды облобызав Банковского, подал братину следующему по старшинству в выпуске поручику Барону Зедделеру, тот выпил, Царь обтер ему губы и тоже три раза с ним поцеловался.

Во время ‘сиждения’ Государь пожелал сказать два слова командиру полка в его кабинете и, пройти туда так, чтобы никто не вставал, командир шепнул направо и налево, чтобы все сидели смирно, и, когда Государь встал и вышел, ни один человек не тронулся с места.

Оставшись с командиром с глазу на глаз, Царь обнял его, провел рукой по груди и сказал: ‘Как хорошо!’ Он был видимо доволен, а как счастливы были в полку, того, как говорится, ни словом сказать, ни пером описать. Как-то не верилось даже, что все это наяву, что Тот, которому мы присягали, за Кого готовы сложить свои головы — находится тут между нами, пьет с нами и песни поет.

Когда Он вернулся в залу из кабинета командира, запели песню, введенную в обычай русским хором в Москве во время коронации: ‘За дружеской беседою’, припев мы изменили так: ‘К нам приехал наш родимый, Государь наш дорогой!’ При последних словах все повскакивали с мест и грянули восторженное, оглушительное ‘ура’. У многих глаза были влажны от избытка чувств.

Государь приказал командиру полка назвать ему потихоньку офицеров, поступивших в полк после 1894 года, Он знал их из приказов по полку по фамилиям, но не в лицо.

В 2 часа Царь собрался уезжать. Когда он вышел из залы, офицеры подхватили Его на руки, донесли до подъезда, одели и усадили в коляску. Многие бежали за экипажем, некоторые даже до угла Сергиевской и Воскресенского проспекта.

Так кончился этот незабываемый вечер или, вернее, ночь с 9-го на 10-е января, оставив по себе невыразимо светлое воспоминание в сердце каждого Преображенца.

Комментарии

‘Мой милый, добрый папа’ — Речь идет об императоре Александре III.

‘Бывшего командира полком’… — Командиром л.-гв. Преображенского полка (1887—1891) был великий князь Сергей Александрович.

Кази М. И. (1839—1896) — капитан 1 ранга, служил в ‘Русском обществе пароходства и торговли’. Директор Балтийского завода (1876—1892).

Читайте также: