Ворон, По Эдгар Аллан, Год: 1849

 Эдгар По. Ворон 


 Перевод Константина Бальмонта 

 Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой, 
 Над старинными томами я склонялся в полусне, 
 Грезам странным отдавался, - вдруг неясный звук раздался, 
 Будто кто-то постучался - постучался в дверь ко мне. 
 'Это, верно, - прошептал я, - гость в полночной тишине, 
 Гость стучится в дверь ко мне'. 

 Ясно помню... Ожиданье... Поздней осени рыданья... 
 И в камине очертанья тускло тлеющих углей... 
 О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа 
 На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней - 
 О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, - 
 О светиле прежних дней. 

 И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет, 
 Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне. 
 Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя: 
 'Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне, 
 Поздний гость приюта просит в полуночной тишине - 
 Гость стучится в дверь ко мне'. 

 'Подавив свои сомненья, победивши спасенья, 
 Я сказал: 'Не осудите замедленья моего! 
 Этой полночью ненастной я вздремнул, - и стук неясный 
 Слишком тих был, стук неясный, - и не слышал я его, 
 Я не слышал...' Тут раскрыл я дверь жилища моего: 
 Тьма - и больше ничего. 

 Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный, 
 Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого, 
 Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала, 
 Лишь - 'Ленора!' - прозвучало имя солнца моего, - 
 Это я шепнул, и эхо повторило вновь его, - 
 Эхо - больше ничего. 

 Вновь я в комнату вернулся - обернулся - содрогнулся, - 
 Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того. 
 'Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось, 
 Там, за ставнями, забилось у окошка моего, 
 Это - ветер, - усмирю я трепет сердца моего, - 
 Ветер - больше ничего'. 

 Я толкнул окно с решеткой, - тотчас важною походкой 
 Из-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней, 
 Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесиво 
 И, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своей 
 Он взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей, 
 Он взлетел - и сел над ней. 

 От печали я очнулся и невольно усмехнулся, 
 Видя важность этой птицы, жившей долгие года. 
 'Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты презабавно, - 
 Я промолвил, - но скажи мне: в царстве тьмы, где ночь всегда, 
 Как ты звался, гордый Ворон, там, где ночь царит всегда?' 
 Молвил Ворон: 'Никогда'. 

 Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало. 
 Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда. 
 Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится, 
 Кто поверить согласится, чтобы где-нибудь, когда - 
 Сел над дверью говорящий без запинки, без труда 
 Ворон с кличкой: 'Никогда'. 

 И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово, 
 Точно всю он душу вылил в этом слове 'Никогда', 
 И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он, - 
 Я шепнул: 'Друзья сокрылись вот уж многие года, 
 Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда'. 
 Ворон молвил: 'Никогда'. 

 Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге мрачной. 
 'Верно, был он, - я подумал, - у того, чья жизнь - Беда, 
 У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченье 
 Рек весной, чье отреченье от Надежды навсегда 
 В песне вылилось о счастьи, что, погибнув навсегда, 
 Вновь не вспыхнет никогда'. 

 Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая, 
 Кресло я свое придвинул против Ворона тогда, 
 И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной 
 Отдался душой мятежной: 'Это - Ворон, Ворон, да. 
 Но о чем твердит зловещий этим черным 'Никогда', 
 Страшным криком: 'Никогда'. 

 Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный, 
 Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда, 
 И с печалью запоздалой головой своей усталой 
 Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда: 
 Я - один, на бархат алый - та, кого любил всегда, 
 Не прильнет уж никогда. 

 Но постой: вокруг темнеет, и как будто кто-то веет, - 
 То с кадильницей небесной серафим пришел сюда? 
 В миг неясный упоенья я вскричал: 'Прости, мученье, 
 Это бог послал забвенье о Леноре навсегда, - 
 Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!' 
 Каркнул Ворон: 'Никогда'. 

 И вскричал я в скорби страстной: 'Птица ты - иль дух ужасный, 
 Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, - 
 Ты пророк неустрашимый! В край печальный, нелюдимый, 
 В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда! 
 О, скажи, найду ль забвенье, - я молю, скажи, когда?' 
 Каркнул Ворон: 'Никогда'. 

 'Ты пророк, - вскричал я, - вещий! 'Птица ты - иль дух зловещий, 
 Этим небом, что над нами, - богом, скрытым навсегда, - 
 Заклинаю, умоляя, мне сказать - в пределах Рая 
 Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда, 
 Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?' 
 Каркнул Ворон: 'Никогда'. 

 И воскликнул я, вставая: 'Прочь отсюда, птица злая! 
 Ты из царства тьмы и бури, - уходи опять туда, 
 Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной, 
 Удались же, дух упорный! Быть хочу - один всегда! 
 Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь - всегда!' 
 Каркнул Ворон: 'Никогда'. 

 И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий, 
 С бюста бледного Паллады не умчится никуда. 
 Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный, 
 Свет струится, тень ложится, - на полу дрожит всегда. 
 И душа моя из тени, что волнуется всегда. 
 Не восстанет - никогда!