Вопросы уголовной антропологии и парижский уголовно-антропологический конгресс, Дриль Дмитрий Андреевич, Год: 1889 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 30 минут(ы)

НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.

Вопросы уголовной антропологіи и парижскій уголовно-антропологическій конгрессъ.

Достойно и жизнерадостно праздновала умственно-богатоодаренная Франція свою всемірную выставку, которая вызвала и широко развила явленіе какъ бы паломничества въ одинъ изъ наиболе интеллектуальныхъ центровъ міра — Парижъ. По счастливой мысли, она обставила эту роскошную выставку, представлявшую истинное торжество всхъ отраслей мирнаго производительнаго труда, цлымъ рядомъ международныхъ конгрессовъ почти по всмъ областямъ теоретической и прикладной научной мысли. Въ этомъ отношеніи періодъ выставки представлялъ собою нчто еще совершенно небывалое. Представители различныхъ національностей впервые собрались въ Париж для общей работы по многимъ такимъ научно-общественнымъ вопросамъ, которые еще никогда прежде не были поставлены на почву международнаго обсужденія (укажу для примра на конгрессъ общественнаго призрнія, который, какъ показываетъ недавно полученное мною извщеніе, превратился въ постоянное международное общество для изученія вопросовъ общественнаго призрнія и для организаціи послдующихъ конгрессовъ). Поэтому мы видли здсь какъ бы дружную семью народовъ (къ сожалнію, только нмцы почти отсутствовали), представители которыхъ мирно обсуждали вс свои общечеловческіе общественные вопросы и тмъ самымъ представляли рзкій контрастъ съ современными политическими отношеніями европейскихъ народовъ. Если въ этихъ послднихъ мы видимъ дйствующими еще дикіе, некультурные инстинкты — переживанія отъ далекой старины, то на конгрессахъ, какъ бы по противуположенію, мы видли передъ собою разумныя отношенія цивилизованнаго человчества, которое, проникнувшись уваженіемъ къ человческой личности, независимо отъ ея національности, бережно относится къ интересамъ всхъ своихъ сочленовъ. Въ этомъ отношеніи выставка съ ея конгрессами, стянувшая громадное количество людей со всхъ концовъ міра, окажетъ, думается намъ, очень хорошее и благотворное вліяніе на умы.

Конечно, не вс конгресс имли желанный успхъ. Для удачи даже въ Париж такого количества конгрессовъ, изъ которыхъ многіе происходили единовременно, а вс — на сравнительно небольшомъ пространств времени, нужно слишкомъ много условій. Но уже важно то, что эти конгрессы были, что они впервые состоялись и положили основаніе дальнйшимъ такимъ же конгрессамъ.

Международные конгрессы, какъ и конгрессы вообще, не двигаютъ и не могутъ двигать теоретическую и прикладную науку впередъ. Двигаютъ ее отдльныя лица, любящія свое дло, горячо преданныя ему и носящія въ себ искру научнаго свта. Конгрессы же вообще и международные въ частности только сводятъ дятелей научной мысли, способствуютъ ихъ взаимному пониманію, устанавливаютъ между ними живыя личныя связи и общенія, которыя въ свою очередь способствуютъ боле плодотворной совмстной работ, направленной на исканіе истины и путей къ общему благу и польз. Съ другой стороны, научные конгрессы вообще и международные въ частности оказываютъ значительное посредствующее вліяніе на большую публику и, какъ боле импонирующія явленія, въ значительной мр способствуютъ проведенію научныхъ взглядовъ въ жизнь и ихъ возможно полному разъясненію въ массахъ общества. Всми этими своими сторонами международные научные конгрессы призваны играть весьма важную роль въ умственно-нравственной жизни современныхъ образованныхъ человческихъ обществъ и способствовать привитію къ нимъ дятельныхъ и научно-обоснованныхъ идей братства, добра и правды.

Изъ множества парижскихъ международныхъ конгрессовъ я посвящу настоящій обзоръ лишь одному, въ которомъ мн приходилось принимать личное участіе. Я говорю о второмъ уголовно-антропологическомъ конгресс.

Заканчивая свой предшествующій научный обзоръ, я писалъ, между прочимъ, слдующее о такомъ же конгресс, имвшемъ мсто въ Рим: ‘Какъ ни важны были результаты этого перваго международнаго уголовно-антропологическаго конгресса, тмъ не мене, они были только началомъ успховъ. Дальнйшіе мы увидимъ вскор на предстоящемъ въ будущемъ 1889 г. парижскомъ международномъ конгресс уголовной антропологіи, который несомннно еще полне охватитъ вопросъ’. Это предвидніе оправдалось, и конгрессъ имлъ большой успхъ. Почти вс образованныя страны прислали (оффиціально или неоффиціально) своихъ ученыхъ представителей. Преобладали, конечно, медики, но много было и юристовъ теоретиковъ и практиковъ изъ среды университета, магистратуры и адвокатуры. Особенно много юристовъ прислала Италія. Были также представители и другихъ профессій, наприм., педагоги. Не мало было крупныхъ научныхъ именъ. Таковы имена Ломброзо, Молешота, Бенедикта, Маньяна, Люиса, Русселя, Бруарделя, Лакасаня и др.

Отъ такого соединенія представителей различныхъ профессій полнота и широта воззрній, конечно, только выигрывали. Вопросъ о человческой преступности не есть вопросъ исключительно юридическій или антропологическій. Онъ представляетъ собою широкій и многосторонній общественный вопросъ, захватывающій всю исторію человческихъ учрежденій и всю сферу нравственныхъ явленій. Поэтому для его всесторонняго изученія необходима совмстная работа различныхъ спеціалистовъ, изъ которыхъ каждый оттняетъ свою особую сторону. Парижскій конгрессъ своимъ составомъ въ значительной мр удовлетворялъ этому требованію и привносилъ въ обсужденіе вопроса о человческой преступности разностороннія точки зрнія.

Французы ршительно преобладали. Въ этомъ отношеніи парижскій конгрессъ значительно отличался отъ конгресса римскаго, гд большинство всхъ членовъ принадлежало Италіи. А, между тмъ, въ новйшее время уголовная антропологія возникла и развилась преимущественно въ Италіи, благодаря работамъ проф. Ломброзо и его учениковъ. Поэтому для конгресса и его успховъ было очень важно, что не на сторон Италіи былъ перевсъ въ числ членовъ. Итальянцы, какъ новаторы, можетъ быть, нсколько и склонны къ увлеченіямъ и преувеличеніямъ, а, главное, легко могутъ быть заподозрны въ нихъ. Французы же,— конечно, говоря вообще,— до сихъ поръ сравнительно мало принимали участія въ разработк уголовной антропологіи, а потому, какъ и представители другихъ національностей, скоре были склонны къ строгой критик, сомнніямъ и недоврію.

На конгрессъ новая школа явилась съ значительнымъ научнымъ багажомъ. Это не было только еще возникающее научное направленіе, а, напротивъ, направленіе, оказавшее уже сравнительно значительное вліяніе на общественные взгляды,— направленіе, много поработавшее, кое-что уже сдлавшее и имющее за собой свое научное прошлое и, притомъ, не только въ трудахъ отдльныхъ ученыхъ, но и въ соединенныхъ усиліяхъ цлаго международнаго конгресса — римскаго. ‘Уголовная антропологія числить за собою большія заслуги: она углубила вопросъ о человческой отвтственности,’. ‘Труды итальянской школы хорошо приняты во Франціи. Эта школа оказала великія услуги и примнила къ изслдованію вполн врные методы. Знакомясь съ ея прошлыми трудами, невольно изумляешься величин уже сдланнаго въ сравнительно столь короткій срокъ’. Такими словами встрчали и привтствовали въ Париж открытіе засданій 2-го уголовно-антропологическаго конгресса французскій министръ юстиціи и деканъ парижскаго медицинскаго факультета, проф. Бруардель. Посмотримъ же, что сдлалъ конгрессъ.

Въ числ важнйшихъ вопросовъ, подлежавшихъ обсужденію, былъ вопросъ о существованіи особаго ‘преступнаго типа’, отмченнаго и особыми анатомическими признаками. По этому поводу въ отчет одного изъ нашихъ ежедневныхъ изданій (Русскія В&#1123,домости) проскользнулъ крайне странный упрекъ конгрессу, зачмъ онъ не опредлилъ напередъ ‘на научномъ основаніи, что такое преступленіе’ и ‘кого называть преступникомъ’, результатомъ чего, будто бы, и были ‘путаница и недоразумнія’. Удивительное обвиненіе! Отыскивать и давать указанное опредленіе не было ршительно никакой нужды, оно уже готово вполн. Понятіе преступникъ есть понятіе юридическое и по своему характеру — условное. Преступникъ, это — тотъ, кто нарушилъ уголовный законъ. Иного опредленія нтъ и быть не можетъ, и его вполн достаточно. Хотя въ сред такъ называемыхъ честныхъ людей и встрчаются люди, сходные по своимъ особенностямъ съ преступниками, но они не могутъ быть названы ими. Они могутъ быть названы людьми предрасположенными къ преступленію, людьми порочными, дурными и проч., но никакъ не преступниками. Какъ бы ни измнялось понятіе о преступленіи по временамъ, мстамъ и народамъ,— на что указываетъ составитель отчета,— тмъ не мене, эти измненія не могутъ ни съузить, ни расширить понятія о преступник для каждаго даннаго времени. Если измняются общественные ‘взгляды на преступленіе’, вліяющіе на кодексъ, то, вмст съ тмъ, необходимо измняются и условія совершенія того или другаго дйствія, ставшаго или переставшаго быть преступнымъ, а, вмст съ тмъ, необходимо измняются и качества, нужныя для его совершенія, измняются соединенныя съ этимъ совершеніемъ ощущенія и чувства дятеля, что и составляетъ самое главное въ вопрос о преступности. Говоря это, я имю въ виду исключительно общій уголовный кодексъ и не касаюсь тхъ случаевъ, когда государство, въ противность существующимъ нравамъ и воззрніямъ, объявляетъ то или иное дйствіе преступнымъ. Но и тогда одно уже ставшее извстнымъ запрещеніе въ большей или меньшей мр, но, все-таки, вліяетъ на измненіе общественнаго отношенія къ запрещенному дянію. Потому уголовная антропологія поступила вполн правильно, оставивъ въ сторон опредленія и, въ то же время, задавшись вопросомъ, почему только нарушители уголовнаго кодекса, въ противность всмъ остальнымъ, пренебрегаютъ запретами закона и, рискуя своимъ положеніемъ и судьбой, совершаютъ запретныя дянія, и не наталкиваютъ ли ихъ на этотъ крайне опасный для нихъ путь, въ числ прочихъ причинъ, также и какія либо имъ свойственныя особенности ихъ психо-физической организаціи? При обсужденіи этого вопроса въ такой общей его форм конгрессъ, какъ намъ казалось, былъ вполн единодушенъ и далъ только одно утвердительное ршеніе. Различіе мнній обнаруживалось лишь по отношенію къ вопросу о существованіи вншнихъ анатомическихъ признаковъ преступности и особаго, обусловливаемаго ими, ‘преступнаго типа’.

Еще отецъ уголовной антропологіи, знаменитый Галль, пытался отыскать и потомъ думалъ, что нашелъ, между прочимъ, и вншніе анатомическіе признаки преступности. Изучивъ строеніе и функціи нервной системы и сосредоточивъ въ мозгу, какъ большой федераціи, вс органы психической жизни, что составляетъ одну изъ его величайшихъ заслугъ, Галль сталъ отыскивать на поверхности мозга и его вншней оболочк — череп — отдльные органы для различныхъ весьма сложныхъ душевныхъ движеній и по ихъ большему или меньшему развитію заключать къ степени развитія этихъ послднихъ. Геніальныя основныя мысли Галля сохранились и послужили исходною точкой для дальнйшаго развитія науки. Что же касается судьбы его ученія въ цломъ, то она достаточно извстна: его открытія не выдержали ударовъ критики и сошли со сцены. Едва ли я ошибусь, если скажу, что одной изъ причинъ его промаховъ было и то, что многократно наблюдавшееся имъ сосуществованіе тхъ или иныхъ психофизическихъ особенностей онъ принималъ за причинную связь между ними, не уяснивъ предварительно механизмъ ихъ возможнаго взаимодйствія.

Подобно Галлю, проф. Ломброзо пытался и пытается найти и изучить вншніе анатомическіе признаки преступника. При этомъ онъ не слдуетъ примру своего ближайшаго предшественника, французскаго ученаго Проспера Депинъ, который изучалъ не преступника вообще, а различныя разновидности преступниковъ, и изучалъ ихъ преимущественно со стороны ихъ психики. Напротивъ, Ломброзо съ самаго начала сталъ изучать преступника вообще, какъ особую разновидность человческаго рода, и, повидимому, подчинился при этомъ вліянію классическаго сочиненія Parent-Dachatelet: ‘De la prostitution dans la ville de Paris’, которымъ онъ широко пользовался. Авторъ послдняго также изучалъ проститутокъ вообще. Но онъ имлъ передъ собою особую, однородную профессіональную группу, объединяемую единствомъ промысла, и, притомъ, промысла, выполняемаго при помощи одной изъ важнйшихъ органическихъ функцій, оказывающей самое ршительное вліяніе на всю душевную жизнь человка. Не то по отношенію къ преступникамъ, которые представляютъ значительныя различія во всхъ отношеніяхъ. Воръ, убійца, нищій-бродяга, изнасилователь и пр.— это все различныя фигуры, представляющія собою и различные психологическіе типы. А они-то и были смшаны въ одно общее цлое подъ именемъ преступнаго человка въ первыхъ изданіяхъ сочиненія проф. Ломброзо. Какъ же поступалъ онъ при этомъ? Онъ искалъ и изучалъ послдовательно одну за другой различныя анатомическія и физіологическія особенности у различныхъ преступниковъ и выводилъ для каждой изъ нихъ процентное отношеніе. Затмъ длалъ то же самое и по отношенію къ такъ называемымъ честнымъ людямъ, взятымъ безъ разбора, а потомъ сравнивалъ другъ съ другомъ соотвтствующія процентныя отношенія двухъ имъ установленныхъ противуположныхъ группъ. Оказывалось, что признаки анормальности и регресса значительно чаще встрчаются у преступниковъ, нежели у такъ называемыхъ честныхъ людей.

Таковъ начальный пріемъ. Но очевидно, что, употребляя его, проф. Ломброэо допускаетъ крупную погршность въ сакомъ основаніи. Въ первой групп — групп преступниковъ — онъ беретъ завдомо только одн боле или мене недостаточныя, порочныя и неуравновшенныя натуры жизненныхъ незадачниковъ, попавшихъ въ мсто заключенія, тогда какъ во второй — въ групп такъ называемыхъ честныхъ людей — имъ берутся преимущественно боле или мене сильныя и сравнительно хорошо организованныя натуры успвающихъ въ жизни людей, среди которыхъ, впрочемъ, встрчаются, какъ учитъ опытъ, и недостаточныя натуры, не впавшія, однако, въ преступленіе по тмъ или другомъ причинамъ. Эти послднія, очевидно, должны понижать качественную сторону второй группы. Он-то, вроятно, главнымъ образомъ, и даютъ регрессивные признаки въ этой групп. А потому, если бы въ ней оставить только натуры послдней категоріи и сравнить ихъ, какъ боле однородныя и соизмримыя, съ натурами первой группы,— группы преступниковъ, то, по всмъ вроятіямъ, получились бы почти одинаковыя процентныя отношенія сходныхъ регрессивныхъ признаковъ. Тогда и оказалось бы,-что об группы, изъ которыхъ одна состоитъ изъ людей преступившихъ уголовный законъ, а другая изъ людей его никогда не нарушавшихъ, представляютъ почти въ равной мр я сходные признаки регресса. А если такъ, то очевидно, что эти послдніе не суть признаки особаго преступнаго типа, а признаки чего-то другаго, именно различныхъ видовъ вырожденій и недостаточностей организаціи, которые, при извстныхъ неблагопріятныхъ условіяхъ окружающей обстановки, иногда и наталкиваютъ человка на преступленіе и длаютъ для него невозможной борьбу въ легальныхъ формахъ, въ которыхъ борятся другіе.

Все это вполн подтверждается и собственными изслдованіями проф. Ломброзо, изъ которыхъ видно, что иногда и тяжкіе преступники не представляютъ сколько-нибудь рзко выраженныхъ вншнихъ признаковъ преступности и, наоборотъ, люди, не совершившіе преступленій, представляютъ ихъ. Между тмъ, эти признаки, изъ которыхъ одни находились у однихъ преступниковъ, а другіе у другихъ, и дали основаніе для построенія особаго ‘преступнаго типа’, при установленіи котораго Ломброзовъ значительной мр повторилъ и указанную уже мною ошибку Галля, которая и вызвала рядъ безполезныхъ работъ, явившихся, повидимому, скоре балластомъ въ наук, врод работъ о форм носовъ и цвт волосъ у преступниковъ по сравненію съ ‘честными людьми’. Не спорю, можетъ, когда-нибудь эти работы и окажутся имющими какое-либо значеніе, но только въ далекомъ будущемъ. Теперь же он скоре обременяютъ науку я загромождаютъ научный путь.

Вмст съ тмъ, принимая существованіе особаго преступнаго типа, Ломброзо значительно съузилъ вопросъ о преступности. Если преступники представляютъ собою обособленный спеціальный типъ съ его наиболе рзкимъ выраженіемъ ‘прирожденнаго преступника’, то и вопросъ о нарожденіи и условіяхъ развитія этого типа въ значительной мр является вопросомъ частнымъ, не представляющимъ общаго захватывающаго интереса. Тогда мы имемъ дло съ сравнительно незначительною группой людей, съ одной изъ неособенно многочисленныхъ разновидностей человческаго рода.

Въ иномъ вид представляется тотъ же самый вопросъ въ постановк геніальнаго Мореля, которому, какъ психіатру, приходилось соприкасаться, въ числ другихъ вопросовъ, и съ вопросомъ о человческой преступности. Въ его сочиненіяхъ мы находимъ широкую, хотя и мрачную, картину ‘физическихъ, умственныхъ и нравственныхъ вырожденій человческой породы’ подъ вліяніемъ неблагопріятныхъ вншнихъ условій, каковы, напримръ, бдность, нищета, пьянство, дурныя условія труда, воспитанія и проч. въ теченіе жизни поколній. Эти различныя вырожденія, закрпляемыя наслдственностью, и создаютъ самые различные психо физическіе типы странныхъ, недостаточныхъ, порочныхъ и дурныхъ людей, которые, вслдствіе этихъ особенностей своей психо-физической организаціи, предрасположены къ совершенію всевозможныхъ странностей, чудачествъ, а также и дурныхъ, порочныхъ и даже преступныхъ дйствій. Какъ боле, или мене совершенныя организаціи, вслдствіе этого совершенства, на опредленныя вншнія воздйствія даютъ и боле или мене совершенныя реакціи, т.-е. совершаютъ боле или мене хорошіе поступки, такъ точно и недостаточныя психо-физическія организаціи, вслдствіе своей недостаточности, на сходныя воздйствія отвчаютъ крайне дурными реакціями или, иначе говоря, дурными, порочными и преступными дяніями.

Въ этомъ вид вопросъ отличается широтою, ясностью соотношенія причинъ и слдствій и обосновывается на неизмримой масс повсюду наблюдаемыхъ фактовъ. Вмст съ тмъ, онъ пріобртаетъ и захватывающій общій интересъ, представляя собою только другую сторону, сторону органическую или психо-физическую надъ всми теперь тяготющаго и всхъ интересующаго великаго соціальнаго вопроса. Экономистъ изучаетъ его въ форм вопроса о крайне неравномрномъ распредленіи, объ экономической обездоленности и пр.. а криминалистъ-антропологъ и психіатръ изучаютъ его въ форм вопроса о физическихъ, умственныхъ и нравственныхъ вырожденіяхъ и порчахъ породы, передающихся по наслдству и проявляющихся во вн въ дурныхъ, антисоціальныхъ и преступныхъ дйствіяхъ. Теперь еще одно замчаніе. Наблюдая и изучая постепенное развитіе преступности, и, притомъ, въ производящихъ ее факторахъ, нельзя найти такія неблагопріятно вліяющія условія окружающей обстановки, которыя исключительно свойственны только жизни преступника и которыя могутъ способствовать образованію какого-то ‘особаго преступнаго типа’, отмченнаго анатомическими признаками. Ничто въ этой жизни не спеціально настолько, не исключая самыхъ чувствъ, сопровождающихъ преступленіе, особенно если принять во вниманіе и наслдственное прошлое, среди котораго закладываются первыя основы психической личности. Подъ вліяніемъ сходныхъ условій живетъ множество людей, живутъ даже цлые общественные слои, обреченные на всякія жизненныя невзгоды: на непосильный трудъ на дурное, недостаточное питаніе, на плохое дыханіе, на заброшенное, дурное воспитаніе и пр.,— однимъ словомъ, на условія жизни, способствующія не органическому разцвту и преуспянію, а, напротивъ, органической порч и оскуднію, результатами котораго, въ числ прочихъ, является и преступленіе.

Говоря все это, я далекъ, однако, отъ мысли хотя сколько-нибудь умалять несомннную и неумирающую заслугу проф. Ломброзо, который явился могучимъ иниціаторомъ. Отъ него, главнымъ образомъ, и ведетъ свое начало энергическое современное движеніе, направленное на изученіе преступленія и преступника на почв опыта и наблюденія. Чтобы правильно оцпить его великую заслугу, достаточно вспомнить, чмъ была наука о преступленіи и преступник до него и чмъ она становится теперь. Прежде она была почти исключительно умозрительною наукой и сводомъ произвольныхъ мнній различныхъ авторовъ, плодомъ ихъ кабинетныхъ измышленій, стоявшихъ вдали отъ дйствительности и обязательно изучавшихся только на юридическихъ факультетахъ. Теперь же она хотя еще и зарождающаяся, но полная жизни наука, обладающая точными методами, представляющая собою захватывающій общій интересъ и сосредоточенная на изученіи наиболе животрепещущихъ общественныхъ вопросовъ, — наука, опирающаяся на множество другихъ точныхъ наукъ. Это поистин ‘естественная исторія преступленія и преступности’. Конечно, проф. Ломброзо допустилъ въ своемъ труд не мало весьма значительныхъ промаховъ и ошибокъ. Но не ошибается и не увлекается лишь тотъ, кто ничего не длаетъ и кто идетъ избитымъ путемъ. Тотъ же, кто ищетъ новые пути, кто разрабатываетъ новый громадный матеріалъ и обосновываетъ новыя втви науки, тотъ поневол ошибается и часто длаетъ поспшные выводы. Самъ проф. Ломброзо призналъ на конгресс, что онъ сдлалъ не мало ошибокъ и многое преувеличивалъ. Ломброзо обвиняютъ, какъ это длаетъ и авторъ отчета Русскихъ Вдомостей, что онъ будто бы игнорируетъ вс факторы преступности и признаетъ лишь одинъ изъ нихъ — органическій. Но такое обвиненіе — плодъ крайне страннаго недоразумнія и незнакомства съ его работами. Всякій, читавшій во второмъ изданіи его Преступнаго человка отдлъ, озаглавленный Теранія преступленія, и другое его сочиненіе — Sull‘incrimento del delitto in Italia, въ которомъ такъ много говорится о соціальныхъ условіяхъ, понимаетъ, конечно, и не можетъ не понимать, что Ломброзо не отрицалъ и не могъ отрицать ршающее значеніе соціальнаго фактора. До сихъ поръ органическій факторъ былъ наимене изученъ и ему-то, не отрицая значенія всхъ другихъ факторовъ, главнымъ образомъ, и посвятилъ вс свои силы проф. Ломброзо, обращая при его изученіи вниманіе на вс мелочи. Но разв можетъ быть поставлено въ вину ученому, что онъ занялся изученіемъ не всхъ сторонъ вопроса, а лишь только одной изъ нихъ? Пусть недодланное додлаютъ другіе.

Однимъ изъ ршительныхъ противниковъ ученія объ особомъ ‘преступномъ тип’ явился на конгресс проф. Манувріе, который коснулся только анатомической стороны вопроса. По его собственнымъ словамъ, его докладъ имлъ цлью подвергнуть критик существующія работы и вызвать новыя изслдованія, въ которыхъ были бы избгнуты ошибки, совершенныя до сихъ поръ. Оговорившись въ начал этого доклада и въ своей рчи на конгресс, что ‘тсное и неразрывное соотношеніе между физіологіей, включая психологію и анатомію, вн всякаго спора, исключая какъ со стороны невжественныхъ метафизиковъ’, и что онъ вполн согласенъ съ ученіемъ о зависимости характера отъ организаціи, проф. Манувріе замтилъ, что между нимъ и Ломброзо есть существенное различіе въ томъ, что онъ не придаетъ столь ршающаго значенія анатомическимъ призма* камъ и полагаетъ, что люди, представляющіе признаки такъ называемаго преступнаго типа, подъ вліяніемъ хорошаго воспитанія, могутъ сдлаться хорошими людьми и наоборотъ. Слдомъ за тмъ онъ подвергъ довольно рзкой критик точность и достоинство работъ, сдланныхъ съ цлью установленія вншнихъ анатомическихъ признаковъ этого типа. При этомъ онъ заявилъ въ своей рчи, что до сихъ поръ можно сказать лишь одно, что въ среднемъ у преступниковъ встрчается боле аномалій, нежели у такъ называемыхъ честныхъ людей.

Докладъ и рчь проф. Манувріе распадаются на дв части: одна была посвящена критик уже сдланныхъ работъ о преступномъ тип, а другая заключала въ себ общія соображенія, которыя долженъ имть въ виду каждый изслдователь преступниковъ. Въ первой изъ нихъ было много дйствительно мткихъ замчаній. Найденъ ли до сихъ поръ какой-либо анатомическій признакъ, могущій характеризовать исключительно преступниковъ или ту или другую категорію ихъ? На этотъ вопросъ проф. Манувріе отвчаетъ отрицательно. ‘Можно считать,— говоритъ онъ,— боле или мене неблагопріятнымъ въ отношеніи наклонности, къ преступленію существованіе такого-то признака или такой-то совокупности ихъ, но нельзя допускать, что эти признаки суть спеціальные для преступниковъ’. Дале онъ совершенно справедливо указываетъ, что нельзя отыскать такихъ спеціальныхъ признаковъ уже вслдствіе того, что противуположная, столь смшанная группа такъ называемыхъ ‘честныхъ людей’ включаетъ не мало людей вырождающихся, грубыхъ и порочныхъ. ‘Многочисленны,— говорить онъ, — честные люди, способные стать преступника’ или нравственно не лучшіе самыхъ худшихъ каторжниковъ’. Онъ указываетъ также на крайнюю недостаточность наблюденій въ произведенныхъ работахъ, на то, что измренія длались различными изслдователями и, притомъ, различными и иногда весьма несовершенными способа’, почему они часто и представляются несоизмримы’, и что, наконецъ, для образованія ‘преступнаго типа’ брались и соединялись вмст признаки, встрчаемые у различныхъ преступниковъ. Но такимъ ли способомъ,— спрашиваетъ онъ,— устанавливается типъ? По его мннію, также не существуетъ одного общаго типа преступника, какъ не существуетъ и одного общаго типа уродливаго или ‘патологическаго’ человка, существуютъ только различные типы уродствъ.

Не мене врно и замчаніе Манувріе, что при антропологическомъ изученіи преступника нтъ надобности вводить сложный соціальный элементъ — преступности и честности, а предварительно необходимо, вмст съ соотвтствующимъ анатомическимъ анализомъ, вести и психологическій анализъ достоинствъ и недостатковъ, болзненныхъ и нормальныхъ влеченій вообще и только уже затмъ указывать, какъ т или другія неблагопріятныя особенности могли и должны были отражаться въ общественной дятельности человка.

Но если критическія замчанія Манувріе вызываютъ полное согласіе, то нельзя сказать того же о его общихъ руководящихъ соображеніями Одна изъ его основныхъ мыслей слдующая. ‘Одинъ и тотъ же индивідуумъ, — говоритъ онъ, — можетъ дйствовать тысячью различныхъ способовъ, соотвтственно различію воздйствій, которымъ онъ подвергается, не измняясь вслдствіе того ни физіологически, ни анатомически и не переставая всегда дйствовать соотвтственно своей конструкціи’. Отсюда выводъ очевиденъ: преступникъ не долженъ представлять поэтому физіологическихъ и анатомическихъ измненій. Но въ этой своей общей форм утвержденіе Манувріе положительно неврно. Ничто въ мір, а, слдовательно, и человческія дйствія, не проходитъ безслдно, а, напротивъ, заносится въ книгу жизни. Опытъ учитъ насъ, что каждый органъ, каждый мускулъ и части его отъ дятельности или бездлья боле или мене измняются въ своей конституціи. Эти измненія совершаются постепенно, независимо, но на значительныхъ промежуткахъ времени они рзко бросаются въ глаза. Между тмъ, вс поступки человка представляютъ собою только различныя комбинаціи элементарныхъ дйствій, а потому и различія въ его дятельности неизбжно измняютъ его организмъ какъ анатомически, такъ и физіологически. Сверхъ того, повторяющіяся дятельности вызываютъ и повторяющіяся различныя комбинаціи простйшихъ дйствій и тмъ самымъ создаютъ устойчивыя ассоціаціи какъ игры различныхъ нервовъ и нервныхъ центровъ, такъ и мускуловъ, что представляетъ собою важныя конституціональныя измненія сложнаго механизма — организма человка. Въ психической сфер т же дятельности отражаются въ форм различныхъ ощущеній и чувствованій, которыя, сопровождаясь, какъ мы видли, и матеріальными измненіями, не проходятъ безслдно для жизни души. Сохраняющіеся органическіе слды, различнымъ образомъ ассоціированные какъ другъ съ другомъ, такъ и съ душевными волнеціямя, при сходныхъ воздйствіяхъ сами собой, независимо отъ желанія и воли дятеля, пробуждаются и всплываютъ изъ органической глубины и являются важными факторами въ опредленіи дятельности. Особенно это нужно сказать о душевныхъ волненіяхъ. На этомъ и основывается непреложная власть прошлаго человка надъ его настоящимъ. Поэтому мы можемъ сказать, что различныя жизненныя дятельности постоянно и постепенно измняютъ организмъ и сегодня онъ уже не тотъ, какимъ былъ еще вчера. Этотъ измненный организмъ въ свою очередь, какъ это всего лучше доказываетъ наслдственность настроенія, вызывающая наслдственную склонность къ самоубійству, передается нисходящимъ поколніямъ, что и даетъ основаніе хорошо извстнымъ каждому семейнымъ типамъ. Правда, эти постепенно вырабатываемыя отличія не всегда поддаются анатомическому и физіологическому констатированію и описанію, но, тмъ не мене, они ясно проявляются въ психической области.

Такъ же мало можно согласиться и съ другимъ общимъ положеніемъ Манувріе. ‘Нужно быть чрезмрнымъ оптимистомъ и поклонникомъ-энтузіастомъ нормальнаго человчества,— говоритъ онъ,— чтобы думать, что анормально желать собственности другаго, а желая стараться присвоить ее’. ‘Сверхъ того, слдуетъ замтить.— прибавляетъ онъ дале,— что многія физіологическія особенности, смотря по обстоятельствамъ, могутъ быть достоинствами или недостатками’. Отсюда общіе выводы: 1) ‘не только преступленіе не соединяется необходимо съ анормальными или неблагопріятными физіологическими особенностями, по оно еще можетъ быть вызвано, при равныхъ прочихъ условіяхъ, дйствительными достоинствами и задерживаемо дйствительными недостатками’, и 2) ‘обыкновенныя преступленія вовсе не предполагаютъ съ необходимостью болзненныя млі анормальныя физіологическія состоянія’.

Здсь нельзя не замтить, что эти выводы обосновываются на нкоторыхъ недоразумніяхъ. Преступленія совершаются не при посредств одной какой-либо особенности человка, а при посредств всей совокупности ихъ: его настроенія, его чувства, мыслей и проч. Въ преступленіи весь человкъ, вс стороны его принимаютъ въ немъ участіе, и оно является результатомъ совмстной ихъ дятельности. Полное расчлененіе и выдленіе здсь невозможно. Поэтому если та или другая особенность, натолкнувшая человка на преступленіе, разсматриваемая отвлеченно и изолированно, и можетъ быть названа достоинствомъ, то въ соединеніи съ другими особенностями даннаго человка она является или порокомъ, или недостаткомъ, или только опасною и невыгодною способностью, наприм., смтливый умъ, но не просто смтливый умъ, а умъ, являющійся на служеніе самымъ дурнымъ и антисоціальнымъ чувствамъ, питающійся ими и получающій изъ нихъ свое конкретное содержаніе.

Сверхъ того, нужно замтить, что совершеніе дяній, запрещенныхъ уголовнымъ закономъ, сопряжено съ такими неблагопріятными общественными послдствіями, что ршиться на послднія или игнорировать ихъ могутъ лишь въ томъ или другомъ отношеніи недостаточныя и порочныя натуры, вслдствіе, того не имющія возможности бороться въ установленныхъ легальныхъ формахъ. Конечно, громадное большинство этихъ натуръ не суть больныя натуры въ тсномъ смысл этого слова, но несомннно, что он недостаточныя и порочныя натуры — продукты недостаточнаго органическаго развитія и органическаго регресса. Вдь, и идіоты, со всми ихъ умственными и нравственными недостатками, а также и различные нравственные выродки не суть больные въ строгомъ смысл этого слова. Нтъ, это дурные, неприспособленные механизмы или, по выраженію Moреля, несчастныя и порочныя организаціи.

Все это, повидимому, ясно понимало большинство говорившихъ по вопросу. Возражая противъ существованія особаго анатомически отмченнаго ‘преступнаго типа’ и въ особенности противъ возможности длать напередъ какія-либо опредленія и предсказанія на основаніи указанныхъ признаковъ или основывать на нихъ сужденія о виновности, вс они, въ то же время, признавали, что преступники, говоря вообще, принадлежатъ къ низшимъ недостаточнымъ типамъ. Такъ, проф. Бенедиктъ, выступавшій противъ ученія объ ‘особыхъ анатомическихъ признакахъ преступности’, признавалъ важною заслугой уголовной антропологіи то, что она изучаетъ преступленіе, какъ естественное явленіе, и видитъ въ преступник низшее существо, а въ его преступленіи результатъ дурной организаціи, а не его свободной воли. Альфонсъ Бертильонъ, завдующій бюро антропометрическихъ измреній при префектур полиція и потому имющій случай ежегодно видть громадное количество преступниковъ, замтилъ во время своей конференціи, что у преступниковъ наблюдаются вншніе признаки, но они не представляютъ собою специфическіе признаки ‘преступнаго типа’, а признаки вырожденія и низшаго развитія, которое препятствуетъ ихъ обладателямъ успшно бороться за свое существованіе. Точно также и проф. Лакасань утверждалъ на конгресс, что у преступниковъ значительно чаще встрчаются признаки вырожденія и что они представляютъ собою низшія существа, большею частью выходящія изъ дурно-обставленныхъ классовъ общества. Послдніе, вслдствіе неблагопріятныхъ жизненныхъ условій, въ значительной мр вырождаются и потому отмчаются неблагопріятными органическими особенностями. Тотъ же взглядъ, въ сущности, развивалъ и проф. Молешотъ, который при этомъ указывалъ на безчисленности незамтныхъ переходныхъ ступеней отъ самыхъ тяжкихъ преступниковъ къ наиболе развитымъ и совершеннымъ людямъ. Поэтому Гарофало въ значительной мр основательно замтилъ, что въ общемъ битва выиграна, такъ какъ вс признаютъ существованіе органическаго предрасположенія къ преступленію.

Основываясь на фактахъ, смю думать, что я имлъ на своей сторон согласіе значительной части членовъ конгресса, когда въ своей рчи развилъ по отношенію къ преступникамъ ученіе Мореля о ‘несчастныхъ и порочныхъ’ организаціяхъ, сформировавшихся подъ вліяніемъ неблагопріятныхъ окружающихъ условій въ теченіе одного или нсколькихъ поколній и,вслдствіе своихъ особенностей, боле или мене предрасположенныхъ къ преступленію вообще и къ различнымъ его видамъ въ частности. При этомъ я указалъ, что каждая организація вовсе не остается всегда сама себ равною величиной, а, напротивъ, претерпваетъ постоянныя, боле или мене рзко выраженныя колебанія и измненія, и что вытекающія отсюда временныя дурныя органическія состоянія, часто совершенно преображающія человка, могутъ иногда играть роль устойчиво-порочной организаціи въ совершеніи преступленія. Сверхъ того, я указалъ еще, что органическая предрасположенность есть одинъ изъ факторовъ преступленія, но не единственный. Необходимы еще и вншнія условія, наталкивающія предрасположенныя натуры на преступленія. ‘Имй я ренту’,— пояснялъ знаменитый Лемеръ на суд,— я бы, конечно, не былъ здсь’.

Таковы были пренія по вопросу о существованіи особаго ‘преступнаго типа’. Резюмируя ихъ, проф. Ферри справедливо замтилъ, что въ вопрос о преступленіи одни изъ говорившихъ видли преимущественно органическую сторону, а другіе соціальную, и при этомъ вс были и правы, и неправы, потому что одну изъ сторонъ выдавали за цлое. Преступленіе есть явленіе сложное, обусловливаемое антропологическими, физическими и соціальными факторами, относительное значеніе которыхъ въ каждомъ преступленіи измняется.

Въ близкой связи съ вопросомъ о ‘преступномъ тип’ стоялъ вопросъ, возбужденный докладомъ Гарофало объ опредленіи при помощи уголовной антропологіи того класса, къ которому принадлежитъ виновный. Я коснусь этого доклада только потому, что онъ иметъ и практическій характеръ. Въ немъ Гарофало замчаетъ, что анатомическіе признаки недостаточны и сами по себ могутъ давать лишь указанія, а потому ихъ необходимо дополнять имющими гораздо большее значеніе признаками психологическими,— нравственною фигурой преступника, которая знакомитъ насъ съ психическими аномаліями послдняго. Исходя изъ этого взгляда, онъ предлагаетъ установить различные классы преступниковъ на общемъ основаніи признаковъ антропологическихъ, наприм., физіогноміи, формы черепа и пр.. и признаковъ психологическихъ, причемъ онъ признаетъ и существованіе преступниковъ прирожденныхъ и неисправимыхъ. Вмст съ тмъ, онъ рекомендуетъ и настаиваетъ на необходимости опредленіе законодательнымъ путемъ особыхъ способовъ воздйствія (traitement spciale), особыхъ наказаній для каждаго изъ устанавливаемыхъ классовъ и, такимъ образомъ, ставитъ наказаніе въ зависимости отъ общей классификаціи преступниковъ, напередъ производимой по ихъ психо-физическимъ признакамъ.

Таково въ самыхъ общихъ чертахъ содержаніе доклада Гарофало. Нельзя, конечно, не признать, что психологическіе признаки имютъ первенствующее значеніе. Пока еще это единственно доступные намъ признаки. Признаки же анатомическіе, какъ, наприм., форма черепа, развитіе челюстей и проч., представляютъ собой только возможный матеріалъ для будущаго. Мы можемъ наблюдать, наприм., что тотъ или другой вншній признакъ чаще встрчается у такихъ-то или иныхъ людей, но еще не можемъ установить яснаго причиннаго ихъ соотношенія съ различными психическими особенностями человка. А пока этого не сдлано, до тхъ поръ передъ нами одинъ голый фактъ, значеніе котораго еще неизвстно намъ. Единственно, на что это признаки указываютъ — на органическій регрессъ и низшій уровень органическаго развитія вообще.

По хотя психическіе признаки и психическій обликъ человка имютъ преимущественное и громадное значеніе, тмъ не мене, устанавливаемые Гарофало на ихъ основаніи классы преступниковъ не могутъ и не должны служить основаніемъ для установленія законодательнымъ путемъ различій въ наказаніяхъ. Кладя въ основаніе качественнаго и количественнаго различія репрессивныхъ мръ не преступленіе, а самого преступника съ его нравственными особенностями, Гарофало, конечно, длаетъ большой шагъ впередъ, какъ это и замтилъ проф, Бенедиктъ на конгресс. Но онъ тутъ же, какъ мн кажется, и портить его и подпадаетъ подъ вліяніе отживающихъ традицій, которыя пріурочиваютъ особенности наказаній не къ индивидуальнымъ особенностямъ дятеля, а къ напередъ устанавливаемымъ категоріямъ. Общіе психо-физическіе типы преступнаго люда, основанные на тщательномъ изученіи явленій живой дйствительности, несомннно могутъ и будутъ имть весьма важное значеніе для лицъ, близко соприкасающихся и воздйствующихъ на преступниковъ. Они могутъ и будутъ служить для нихъ, какъ научныя данныя, руководною нитью при изученіи имя порученныхъ имъ индивидуальныхъ преступниковъ и при выбор ими соотвтствующихъ средствъ воздйствія. Но они не могутъ и не должны служить, вмст съ тмъ, и какими-то напередъ опредленными карательными категоріями. Тмъ боле они по должны служить основаніемъ ни для какихъ предсказаній объ уголовной неисправимости, въ которую, кстати сказать, лично я и не врую. При этомъ я, разумется, вовсе не имю въ виду передлку взрослаго дурнаго человка въ человка хорошаго, а лишь улучшеніе преступника на сравнительно незначительную величину уголовнаго исправленія.

Докладъ Гарофало не подвергся подробному обсужденію, но конгрессъ, согласно его предложенію, избралъ коммиссію для изученія классовъ преступниковъ.

Въ близкомъ соотношеніи съ вопросомъ объ особомъ ‘преступномъ тип’ стоялъ и другой вопросъ, обсуждавшійся конгрессомъ, докладчиками по которому были д-ръ Таверни и талантливый д-ръ Маньянъ. Это вопросъ о дтств преступниковъ въ соотношеніи съ естественнымъ предрасположеніемъ къ преступленію.

Основываясь на многихъ личныхъ наблюденіяхъ, д-ръ Таверни указалъ, что у нкоторыхъ дтей существуетъ особаго рода прирожденный недостатокъ способности къ воспитанію, даваемому какъ семьей, такъ и государствомъ, что и составляетъ основаніе ихъ прирожденнаго предрасположенія къ преступленію. Эти натуры, къ счастью, не особенно часто встрчающіяся въ народ, онъ разсматриваетъ какъ натуры, находящіяся въ дисгармоніи съ нкоторыми требованіями современной цивилизаціи, вслдствіе ограниченности ихъ физической способности приспособляться къ нимъ. Наша современная цивилизація, по мннію Таверни, превосходитъ естественныя способности многихъ индивидуумовъ, которые поэтому и оказываются неприспособленными къ ней. ‘Многія лица, разсматриваемыя у насъ юридически какъ преступники,— замчаетъ онъ,— были бы разсматриваемы какъ честные люди, если бы они жили среди условій, боле похожихъ на первичныя условія начальныхъ эпохъ цивилизаціи’.

Здсь д-ръ Таверни затрогиваетъ, дйствительно, чрезвычайно важный вопросъ о minimum’ необходимой приспособленности психо физической личности къ условіямъ окружающаго ее общества, которымъ выясняется весьма многое въ генезис преступленія. Minimum этотъ измняется по временамъ и народамъ, по классамъ общества, а также и по жизненнымъ положеніямъ, такъ что неприспособленный къ однимъ могъ бы оказаться вполн приспособленнымъ къ другимъ. Сведемъ это на боле конкретный примръ и возьмемъ вялую, медлительную организацію, съ слабымъ пульсомъ жизни, въ которой вс процессы, какъ физическіе, такъ и психическіе, совершаются крайне медленно. Такія оскудлыя организаціи встрчаются не особенно рдко и, конечно, не могутъ быть причислены къ больнымъ. Если подобно организованная личность явится на свтъ обезпеченной или воспитаніемъ будетъ приспособлена къ хорошо оплачиваемымъ отраслямъ труда, то она окажется достаточно приспособленной къ предстоящей ей жизненной борьб и, вроятно, не будетъ натолкнута на путь преступленія. Напротивъ, предположимъ теперь, что такая же личность, вслдствіе условій рожденія, явится на свтъ безъ всякихъ наслдственныхъ придатковъ и даннымъ ей воспитаніемъ будетъ приспособлена только къ крайне скудно оплачиваемымъ отраслямъ труда, которыя требуютъ большей быстроты производства для добыванія достаточныхъ средствъ для сколько-нибудь сноснаго существованія. Что же будетъ тогда? Понятно, что такая вялая организація съ самаго начала будетъ поставлена въ крайне неблагопріятныя условія существованія, которыя будутъ способствовать ея дальнйшей порч и ея физическому и нравственному оскуднію. Постоянная нужда, постоянные жизненные толчки и невзгоды, обусловливаемыя органическими особенностями, неудовлетворенность въ потребностяхъ и влеченіяхъ, зависть при вид благосостоянія другихъ, непосильный для нея, а потому и раздражающій трудъ, недостатокъ времени для умственнаго развитія, непріятныя настроенія, перспективы безпросвтнаго будущаго и т. д. все это и многое другое скоро и легко подготовитъ почву, а если къ этому присоединятся еще, наприм., трудныя обязательства содержанія семьи, да ея невзгоды, то легко натолкнетъ и на преступленіе. Конечно, въ этомъ послднемъ могутъ проявиться и многія другія неблагопріятныя особенности человка, наприм., недостатокъ хорошихъ устойчивыхъ правилъ, недостаточная чувствительность къ общественному порицанію и проч., ипроч. Но вс эти особенности вовсе не таковы, чтобы быть ршительно несовмстимыми съ положеніемъ непреступнаго человка и не имъ въ данномъ случа принадлежитъ первенствующая роль. Он только облегчили совершеніе преступленія, главные корни котораго кроются въ органической оскудлости и въ проистекающихъ отъ нея слдствіяхъ. Другая, боле одаренная и сильная организація, какъ мы это и видимъ постоянно въ дйствительности, и при этихъ условіяхъ могла бы продолжать борьбу въ узаконенныхъ формахъ и выйти изъ нея побдительницею. Но и сама органическая оскудлость не есть еще, какъ мы видли, абсолютная неприсобленность, она лишь неприспособленность относительная, неприспособленность при данномъ жизненномъ положеніи и въ рукахъ общества устранять такую неприспособленность путемъ улучшенія прекорныхъ жизненныхъ положеній, требующихъ большаго избытка силъ.

Второй докладчикъ, д-ръ Маньянъ, оттнилъ другую сторону вопроса. Свою конференцію въ госпитал S-te Ann’ы онъ началъ слдующимъ обращеніемъ къ проф. Ломброзо: ‘Съ тхъ поръ, какъ вы признали,— сказалъ онъ,— что прирожденный преступникъ есть существо патологическое, вырождающееся, между нами существуетъ полное согласіе’. Этими немногими словами онъ вполн опредлилъ основной характеръ своихъ воззрній. Задавшись вопросомъ объ особенностяхъ дтства преступниковъ, Маньянъ ршительно отвергъ атавизмъ и уподобленіе преступника дикарю, запоздало явившемуся среди цивилизованнаго общества. По его мннію, нормальный человкъ по природ не предрасположенъ къ преступленію. Онъ становится случайнымъ или привычнымъ преступникомъ вслдствіе страсти или дурнаго воспитанія, вліяніе котораго очень замтно у дтей, особенно принадлежащихъ къ категоріи дтей заброшенныхъ. Но здсь не мшаетъ замтить, что это мнніе д-ра Маньяна должно быть принято съ большими ограниченіями. Мы уже видли на только что приведенномъ примр, на какіе элементы во многихъ случаяхъ разлагается понятіе предрасположенія къ преступленію, — на недостаточность и неблагопріятныя особенности психо-физической организаціи, которыя, не будучи болзнями въ тсномъ смысл слова, тмъ не мене, съ полнымъ правомъ могутъ быть названы ея порочностями и которыя, при нкоторыхъ жизненныхъ положеніяхъ, длаютъ для индивидуума, особенно вытекающими изъ нихъ слдствіями, крайне затруднительною борьбу за существованіе въ установленныхъ формахъ и тмъ самымъ предрасполагаютъ его къ преступленію. Можно сказать вообще, что если характеръ человка обусловливается особенностями организаціи, то и характеръ, приводящій его къ преступленію, обусловливается ими же. Посл этого замчанія пойдемъ дале.

На ряду съ первою категоріей лицъ, совершающихъ преступленія подъ вліяніемъ страсти или дурнаго воспитанія, существуетъ, по мннію Маньяна, и другая: это — категорія людей, которые, вслдствіе вліянія закона наслдственности, приносятъ въ самихъ себ не естественное предрасположеніе къ преступленію, а патологическія тары и органическое вырожденіе. Послднее вноситъ разстройство въ ихъ мозговыя функціи, причемъ иногда направляющіе и задерживающіе центры оказываются неспособными сдерживать чрезмрно-возбужденные аппетиты и инстинкты, а иногда сами эти центры ослабляются и потому не могутъ вносить боле должнаго равновсія.

Вырождающіеся наслдственники уже являются на свтъ съ печатью ихъ происхожденія. Психическія клеймы проявляются у нихъ съ началомъ ихъ психической жизни. Съ 4 или 5 лтъ у нихъ иногда наблюдаются уже одержанія, импульсивности, нравственныя и интеллектуальныя аномаліи и извращенія инстинктовъ. Соотвтственно различіямъ въ локализаціи функціональныхъ разстройствъ, они представляютъ самые разнообразные типы, которые образуютъ рядъ неуловимыхъ переходовъ отъ различныхъ идіотовъ — существъ вполн рефлекторныхъ и вежетативныхъ — до различно одаренныхъ высшихъ вырождающихся. Послдніе часто проявляютъ выдающіеся таланты, но, на ряду съ ними, проявляютъ и крайнюю неуравновшенность инстинктовъ, аппетитовъ и нравственныхъ качествъ. И замчательно, что иногда такія нравственныя уродства сопровождаются едва лишь уловимыми измненіями во вншнихъ формахъ тла, а иногда не наблюдается даже и вовсе никакихъ слдовъ физическихъ стигматъ.

Свое изложеніе какъ въ доклад, такъ и на конференціи Маньянъ иллюстрировалъ многими чрезвычайно интересными клиническими наблюденіями. Вотъ одно изъ нихъ. Нкто Жоржета И… двочка 12 лтъ. Она происходитъ отъ отца пьяницы и человка буйнаго, ея мать слабоумна. Сака она представляетъ собою типъ нравственно помшанной (moral insanity) съ многочисленными нравственными извращеніями: извращенія половыя, влеченія къ самоубійству и убійству, влеченіе къ кражамъ и пьянству. Вншняя же ея наружность иметъ пріятное выраженіе и не представляетъ стигматъ. Въ школ она не подчинялась никакой дисциплин и съ трудомъ выучилась читать и писать. Съ 5-ти лтняго возраста она стала предаваться взаимному онанизму съ своими сотоварищами, а впослдствіи заманивала мужчинъ, давала имъ деньги и подчинялась всмъ ихъ фантазіямъ. Даже ея мать не была обезпечена отъ ея сладострастія и она длала ей самыя дурныя предложенія.

Изъ числа вопросовъ практическаго характера, обсуждавшихся на конгресс, однимъ изъ наиболе интересныхъ и важныхъ былъ вопросъ, затронутый вторымъ докладомъ проф. Манувріе — о мст уголовной антропологіи. По его мннію, уголовная антропологія представляетъ собою одну изъ втвей естественной исторіи человка. Она должна разрабатываться въ примненіи къ уголовному праву и должна служитъ ему свточемъ. До сихъ поръ, къ сожалнію, она была еще только въ зачаточномъ состояніи, а потому и издаваемый ею свтъ былъ пока сравнительно не великъ.

Но преступный человкъ,— замтилъ докладчикъ,— представляетъ собою не большій интересъ, нежели человкъ, не совершавшій преступленій, а потому, если существуетъ уголовная антропологія, то тмъ боле должна существовать юридическая антропологія вообще, одну изъ втвей которой и составляетъ антропологія уголовная. Съ другой стороны, на ряду съ юридическою антропологіей должны разрабатываться и другія отрасли прикладной антропологіи, какъ-то: антропологія нравственности, антропологія воспитанія, а впослдствіи и антропологія политическая.

Таковы главныя положенія доклада проф. Манувріе. Нельзя не признать,— думается мн,— что въ немъ проводится и развивается весьма плодотворная и важная мысль,— мысль о необходимости боле правильной постановки въ разработк и преподаваніи общественныхъ наукъ вообще и юридическихъ въ частности. Вс эти науки имютъ въ основ своей человка въ различныхъ проявленіяхъ его физической и умственно-нравственной дятельности. Возьмемъ для примра уголовное право, которое не представляетъ собою въ этомъ отношеніи никакого исключенія въ ряду другихъ юридическихъ наукъ. Какъ наука прикладная, оно изучаетъ наилучшія средства для низведенія преступленій до возможнаго ихъ minimum’а. Но въ преступленіи и его генезис весь человкъ со всми особенностями его духовной жизни. Очевидно, поэтому, что точное изученіе дйствительнаго преступника во всемъ разнообразіи его разновидностей, и, притомъ, въ примненіи къ задачамъ уголовнаго права, и должно лежать въ основ этого послдняго. Только при такомъ условіи и могутъ получиться плодотворные результаты.

То же нужно сказать и о другихъ общественно-юридическихъ наукахъ, объектомъ которыхъ является все тотъ же человкъ, только изучаемый съ другихъ сторонъ своей дятельности и въ другихъ своихъ общественныхъ разновидностяхъ. Этимъ вполн и оправдывается мысль проф. Манувріе, что необходимо существованіе и преподаваніе различныхъ отдловъ антропологіи и что необходима разработка ея въ, примненіи къ различнымъ жизненнымъ цлямъ, иначе говоря, необходима разработка прикладныхъ антропологій. А, между тмъ, что мы видимъ въ дйствительности? Общественно-юридическія науки разрабатываются и преподаются независимо отъ ихъ основы — науки о человк. Послдняя какъ бы предполагается извстной всмъ изучающимъ эти науки. Но такъ ли это? Возьмемъ фактъ дйствительности и онъ всего лучше отвтитъ намъ на нашъ вопросъ. Обратимся опять къ уголовному праву и спросимъ, что знаетъ занимающійся уголовнымъ правомъ, въ его теперешней классической форм, о генезис преступленія и о дйствительныхъ преступникахъ — объектахъ его изученія? Что знаетъ онъ о тхъ боле или мене устойчивыхъ или преходящихъ особенностяхъ психо-физической организаціи, которыя, при данныхъ условіяхъ общественной жизни и создаваемыхъ ими жизненныхъ положеніяхъ, предрасполагаютъ къ преступленію вообще и различнымъ его видамъ въ частности? О нихъ изъ уголовнаго права, какъ изучается оно теперь, онъ не узнаетъ ровно ничего. Ничего не узнаетъ онъ и изъ его какихъ-либо вспомогательныхъ отдловъ. Теперешнее уголовное право, трактующее, между тмъ, о субъективной сторон преступленія, не знаетъ дйствительнаго преступника въ условіяхъ его постепенной подготовки и развитія. На основаніи его данныхъ вс преступники представляются какими-то отвлеченными, всегда другъ другу и самимъ себ равными величинами, всегда вполн похожими и на всхъ прочихъ людей, о которыхъ поэтому легко судить по своему внутреннему опыту. Крупная ошибка. Тщательное наблюденіе и опытъ, напротивъ, учатъ насъ, что дйствительные преступники представляютъ, во-первыхъ, крайнее психическое разнообразіе, а, во-вторыхъ, что многіе изъ нихъ въ своихъ психическихъ особенностяхъ значительно отличаются даже отъ обыкновенныхъ среднихъ людей и что поэтому объ особенностяхъ большинства изъ нихъ вовсе нельзя судить на основаніи собственнаго внутренняго міра изслдователя. Для примра остановимся хотя бы на одной только психической особенности.

Исходя отъ своего внутренняго опыта, занимающійся изученіемъ уголовнаго права въ его классической форм представляетъ себ каждаго преступника, въ тхъ случаяхъ, когда дло не идетъ о преступленіи, совершонномъ вполн опрометчиво или подъ вліяніемъ аффекта, какъ человка, у котораго сначала появился такъ называемый ‘злой умыселъ’, сопровождавшійся оцнкой и предвдніемъ послдствій и даже отвтственности. Затмъ этотъ умыселъ, усиливаясь боле или мене быстро, дошелъ до степени ршимости и, наконецъ, перешелъ въ актъ ‘злой воли’ — данное преступное дяніе. И дйствительно, будь этимъ совершителемъ самъ занимающійся уголовнымъ правомъ, то процессъ у него, можетъ быть, и пошелъ бы именно этимъ путемъ и, слдовательно, его внутренній опытъ не обманулъ бы его анализомъ. Но такъ ли бываетъ всегда? Въ томъ-то и дло, что нтъ. Тщательное изученіе показываетъ намъ, что даже основная способность мышленія, а, слдовательно, и умственной жизни,— быстрота воспроизведенія представленій, быстрота ихъ хода чрезвычайно разнится какъ по различію временныхъ органическихъ состояній у одного и того же лица, такъ и по отдльнымъ индивидуумамъ,— разнится на столько, что длаетъ почти несоизмримой умственную жизнь послднихъ. Въ то время, какъ у однихъ въ минуту появляется до 140, а, можетъ быть, и боле представленій, у другихъ не появляется ихъ и 15. Какъ низко падаетъ этотъ minimum, мы еще точно не знаемъ, потому что наиболе интересныя въ этомъ отношеніи оскудлыя разновидности хорошо еще не изслдованы. Мы знаемъ только, что вмст съ истощеніемъ организма, какъ временнымъ, такъ и боле постояннымъ, идетъ и паденіе быстроты воспроизведенія представленій, которая, какъ показываютъ клиническіе случаи, можетъ доходитъ иногда до полнаго прекращенія возможности всякаго мышленія. Посмотримъ же теперь, каковы послдствія варіацій только одной этой основной способности мышленія, на которую, однако, при оцнк преступленія не обращаютъ обыкновенно почти ни малйшаго вниманія. Послдствія эти видть не трудно. У одного, при появленіи потому или другому поводу первичной мысли о совершеніи какого-либо преступленія, въ очень короткій періодъ времени воспроизводится много ассоціированныхъ представленій о различныхъ дурныхъ и непріятныхъ нравственныхъ и юридическихъ слдствіяхъ задумываемаго дянія,— представленій, всегда связанныхъ съ различными чувствованіями и душевными волненіями. Такимъ образомъ, у него въ короткій промежутокъ времени совершится многосторонняя работа и будетъ произведена боле или мене полная оцнка, многіе элементы которой могутъ вліять и дйствительно вліяютъ задерживающимъ и подавляющимъ образомъ на приливы возбужденія, обыкновенно соединяющагося съ представленіемъ о пріятности, напримръ, того или другаго обладанія. Не то въ другомъ случа,— въ случа дятельности крайне оскудлыхъ и дряблыхъ организацій. Мыслительная дятельность, придающая осмысленность и разумность послдующимъ поступкамъ, и, притомъ, осмысленность и разумность тмъ большія, чмъ она интензивне, у нихъ совершается иначе. Вслдствіе медлительнаго теченія представленій, въ большинств случаевъ, они бываютъ органически не въ состояніи руководствоваться сколько-нибудь широкимъ предвдніемъ будущихъ слдствій своихъ дяній, ихъ всестороннею оцнкой съ ея задерживающими вліяніями. Вслдствіе этого, ихъ кругозоръ каждаго даннаго времени представляется крайне бднымъ и узкимъ и ихъ дятельность въ значительной мр пріобртаетъ инстинктивный характеръ и вовсе не сопровождается тмъ сколько-нибудь сложнымъ внутреннимъ процессомъ, который, между тмъ, часто предполагается у нихъ, при обсужденіи ихъ поступковъ. Прежде нежели успваютъ возникнуть у нихъ задерживающія контрастирующія представленія и связанныя съ ними чувствованія, возбужденіе, соединенное съ представленіемъ о различныхъ пріятныхъ обладаніяхъ, успваетъ уже достигнуть сравнительно значительной степени и безъ разсужденія, какъ бы машинально, опредляетъ ихъ къ дятельности, я привелъ въ примръ одну изъ элементарныхъ психо-физическихъ особенностей, но то же нужно сказать и о всхъ остальныхъ, какъ основныхъ, такъ я второстепенныхъ. Понятно поэтому, насколько важно, чтобы въ основ общественныхъ наукъ вообще и юридическихъ въ частности, поскольку въ нихъ дло касается особенностей человка и вліянія послднихъ, лежало не самонаблюденіе и внутренній опытъ авторовъ, а тщательное изученіе дйствительнаго человка въ его многочисленныхъ разновидностяхъ и въ многоразличныхъ дйствительныхъ условіяхъ его развитія. Понятно также, насколько важно, между прочимъ, и значительное измненіе въ преподаваніи на юридическихъ факультетахъ, обсужденіемъ котораго, по почину доклада проф. Манувріе, и занялся конгрессъ. При этомъ проф. Лакасань совершенно справедливо замтилъ, что юристы и медики, сходясь на однихъ и тхъ же вопросахъ, обыкновенно плохо понимаютъ другъ друга, потому что привычные пріемы мышленія у нихъ различны: одни дйствуютъ преимущественно дедукціей, а другіе индукціей, одни исходятъ отъ опыта и наблюденія, а другіе отъ непровренныхъ общихъ положеній. У медиковъ есть аудиторіи, лабораторіи, аппараты, инструменты и клиники, тогда какъ у юристовъ только аудиторіи и библіотеки. Вредное неравенство, влекущее за собой неблагопріятныя обще-очевидныя слдствія, для устраненія которыхъ необходимо, чтобы и на юридическихъ факультетахъ было введено преподаваніе нкоторыхъ наукъ, принадлежащихъ къ отдлу естествовднія, въ объем и въ примненіи къ потребностямъ обществовднія. Желательно, чтобы и студентовъ-юристовъ профессоръ могъ вести въ азили для душевно-больныхъ и въ тюрьмы и тамъ знакомить ихъ съ явленіями дйствительности и съ точными способами ихъ изслдованія, отъ чего правосудіе, конечно, только выиграло бы.

Къ основнымъ мыслямъ Манувріе и Лакасаня горячо присоединился и проф. Молешотъ, а также и проф. Бруардель. По мннію перваго, въ наше время, когда естествознаніе вообще и естествознаніе человка въ частности сдлало такіе успхи и когда ихъ точные методы, дающіе блестящіе результаты, такъ развились, антропологія должна стать основою всхъ. общественныхъ наукъ. Теперь уже, по мннію проф. Молешота, нельзя быть истинно образованнымъ человкомъ безъ обширныхъ знаній о человк. Но, предлагая введеніе преподаванія антропологіи на всхъ факультетахъ, онъ нсколько разошелся съ Манувріе и, вмсто юридической антропологіи, о которой говорилъ послдній, предложилъ преподаваніе общей антропологіи. При этомъ, повидимому, произошло нкоторое недоразумніе. Проф. Манувріе говорилъ о прикладныхъ антропологіяхъ, предполагающихъ и знаніе антропологіи общей. Онъ говорилъ не только о разработк прикладной юридической антропологіи, но и о разработк антропологіи нравственности, антропологіи воспитанія и пр. А это представляетъ значительный шагъ впередъ, благодаря которому на ряду съ чистою наукой и на ея основаніи ставится и разработка науки прикладной въ ея различныхъ развтвленіяхъ, порождаемыхъ потребностями жизни.

Замчательно, что мысль о необходимости измненій въ преподаванія на юридическихъ факультетахъ и о введеніи въ него преподаванія антропологія была настолько обща всмъ членамъ конгресса, что противъ нея не послышалось ни одного возраженія. Даже говорившіе юристы, напримръ, Тордъ, вполн присоединились къ ней. Поэтому конгрессъ безъ труда вотировалъ мнніе о необходимости преподаванія на юридическихъ факультетахъ судебной медицины, а также и антропологіи съ ея отдлана, которая, сверхъ того, должна преподаваться, по мннію конгресса, и на всхъ остальныхъ факультетахъ.

Здсь не безъинтересно отмтить также отношеніе къ новымъ теченіямъ директора французской тюремной администраціи — Эрбета. Обсуждая вопросъ о необходимости измненій въ характер преподаванія на юридическихъ факультетахъ, конгрессъ высказалъ пожеланіе, чтобы тюрьмы были открыты для посщеній ихъ профессорами со студентами, какъ это уже практикуется нкоторыми въ Италіи, и чтобы тла осужденныхъ предоставлялись для изученія. Пожеланія эти, высказанныя въ отсутствіи Эрбета, были потомъ повторены ему, какъ представителю высшей тюремной администраціи. Отвчая на поставленный ему вопросъ, онъ замтилъ, что, по его мннію, въ принцип наука должна быть возможно боле свободна, потому что цль ея — отысканіе истины, и что онъ лично является всегда однимъ изъ самыхъ горячихъ сторонниковъ этой возможно большей свободы. Но въ тюрьм интересы изслдованія могутъ сталкиваться иногда съ интересами и правами заключенныхъ, а потому, входя въ нее, необходимо подвергаться нкоторымъ ограниченіямъ. Въ ней надо беречься нарушить права караемыхъ, которые особенно чувствительны къ этому, а также и права ихъ родственниковъ. Въ заключенныхъ нельзя видть только предметъ изученія, въ нихъ надо видть и людей, отбывающихъ наказаніе, которые хотя и ограничены въ своихъ правахъ, но которые не утратили ихъ вполн. Ни одного заключеннаго нельзя разсматривать какъ неисправимаго, напротивъ, надо всегда допускать возможность исправленія. Поэтому, хотя посщенія тюремъ лицами, изучающими преступниковъ, всегда могутъ быть допущены, но съ нкоторыми неизбжными ограниченіями. Получившіе разршеніе должны быть подготовлены къ изслдованіямъ и должны тщательно остерегаться нарушать права и чувства заключенныхъ и возбуждать подозрнія въ простомъ любопытств.

Вскрытія и изученіе тлъ умершихъ также не могутъ встртить препятствій, пока этихъ тлъ не требуютъ родственники, имющіе на нихъ право. Если же такія требованія будутъ предъявлены, тла, должны быть отданы семьямъ. Не то по отношенію къ опытамъ оживленія казненныхъ. Послдніе, по мннію Эрбета, не должны имть мста, потому что и предубжденія публики не могутъ быть вполн игнорируемы.

Такъ примирялъ представитель французской тюремной администраціи требованія возможно широкаго научнаго изслдованія дйствительнаго преступника, какимъ его знаетъ тюрьма, съ требованіями тюремнаго порядка уваженія чувствъ и правъ заключенныхъ, и, надо признать, примирялъ ихъ весьма удачно. Конгрессъ, согласившись съ доводами директора, благодарилъ его за правильное отношеніе къ научному изслдованію.

Другимъ чрезвычайно важнымъ вопросомъ практическаго характера, обсуждавшимся на конгрес, былъ вопросъ, возбужденный крайне интереснымъ докладомъ др-а Семаля объ условномъ осужденіи и условномъ освобожденіи.

До сихъ поръ общество въ своей борьб съ преступленіемъ руководилось, по словамъ доклада, преимущественно идеями отмщенія и устрашенія и имло въ виду только преступное дяніе, а личность самого преступника оставляло въ тни. Поэтому оно и удовлетворялось примненіемъ напередъ строго опредленныхъ постановленій уголовнаго кодекса. Въ настоящее время совершается переворотъ. На первый планъ выступаетъ личность самого преступника и преступленіе изучается какъ естественное явленіе, которое можно предупреждать, изучая его въ его соціальныхъ и индивидуальныхъ факторахъ. Отсюда вытекаютъ два положенія: 1) Если наказаніе не составляетъ главнаго объекта репрессивной системы, то для чего продолжать его, когда оно перестаетъ способствовать исправленію преступника? На этой мысли основывается условное освобожденіе. 2) Если карательный режимъ направленъ къ возбужденію въ сердц преступника чувствъ, временно заглохшихъ, или къ порожденію ихъ вновь, то зачмъ примненіе наказанія, когда нравственное вліяніе достигнуто однимъ фактомъ осужденія? На этой мысли основывается условное осужденіе. Эти два на видъ весьма неважныя положенія на самомъ дл заключаютъ въ себ задатки радикальной реформы, которая стремится дать первенство суду надъ личностью передъ судомъ надъ ея дйствіями.

Можно предвидть ходъ развитія болзни, когда она изслдована, можно предвидть вліяніе лкарствъ, по нельзя опредлить напередъ часъ выздоровленія ране того, какъ этотъ часъ насталъ. То же нужно сказать и о наказаніи. На какихъ, въ самомъ дл, твердыхъ основаніяхъ можно опредлить напередъ, что данный преступникъ долженъ быть наказанъ именно столькими-то годами заключенія? Напротивъ, наказаніе всегда должно быть соразмряемо съ природою преступника, со степенью его развращенія должно быть продолжаемо до его достаточнаго измненія, для чего, очевидно, необходимо условное заключеніе, т.-е. заключеніе, не опредляемое напередъ въ своей длительности и могущее продолжаться до исправленія осуждаемаго. Только при такомъ условіи и будетъ организовано дйствительно исправительное воспитаніе.

Заканчивая свой докладъ, докладчикъ замтилъ, что указанная реформа требуетъ и распространенія соотвтствующаго образованія, котораго теперь недостаетъ и при которомъ тюрьма, подъ эгидою науки, сдлается клиническимъ полемъ.

Здсь не безъинтересно замтить, что сходные взгляды высказаны я международнымъ союзомъ уголовнаго права (Union Internationale de Droit Pnal), который въ своихъ принципахъ представляетъ, въ сущности, весьма крупную уступку антропологической школ. Эти взгляды высказаны какъ въ его статут, такъ и на первомъ създ его членовъ, имвшемъ мсто въ август этого года въ Брюссел и состоявшемъ изъ юристовъ.

По поводу доклада д-ра Семаля я съ своей стороны высказалъ мысль о желательности передать, въ тхъ случаяхъ, когда дло идетъ о тюремномъ заключеніи, опредленіе качественной и количественной стороны наказанія въ руки тюремной администраціи. Суду, который обстоятельно не изучаетъ и не можетъ изучать преступника, въ этихъ случаяхъ должно принадлежать лишь опредленіе того, совершено ли преступленіе и долженъ ли быть обвиняемый наказанъ за него. Все остальное должно уже зависть отъ повседневно наблюдающей и изучающей преступника тюремной администраціи, подобно тому, какъ это существуетъ для госпиталей. Какъ должна быть организована тюремная администрація для такихъ ршеній и какими гарантіями она должна быть обставлена?— вопросъ другой, котораго я не коснулся. Впрочемъ, я высказалъ эту мысль лишь вскользь и не придалъ ей формы предложенія, потому что хорошо понималъ, что для такой реформы время не приспло еще и что традиціи скоро не измняются.

Таковы были главные вопросы, затронутые парижскимъ уголовно-антропологическимъ конгрессомъ. Конечно, этотъ конгрессъ не далъ, да и не могъ дать какихъ-либо новыхъ неожиданныхъ ршеній. За то онъ ясно показалъ, что вопросъ о человческой преступности, тсно связанный съ боле общимъ вопросомъ о человческой обездоленности и вырожденіяхъ, изъ области метафизическихъ кабинетныхъ построеній, въ которой онъ такъ долго и безплодно пребывалъ, перешелъ уже въ область точной науки и сосредоточилъ на себ вниманіе множества ученыхъ, съхавшихся со всхъ концовъ образованнаго міра. Уже одинъ этотъ фактъ иметъ большое значеніе. Точная наука, занявшись изученіемъ явленій человческой преступности въ ихъ генезис, не замедлитъ вскрыть передъ всми непреложное сцпленіе причинъ и слдствій и освтить темную область долгихъ человческихъ страданій, тяжелаго горя, заброшенности, часто вынужденной развращенности и несчастія. При этомъ она укажетъ, конечно, гд и въ чемъ кроются истинныя и глубокія причины человческой порочности и преступности и каковы дйствительныя средства для борьбы съ ними. Этимъ самымъ она внесетъ значительную долю примиренія, а, вмст съ тмъ, и впишетъ одну изъ интереснйшихъ главъ въ обществовдніе. Начало этой главы, впрочемъ, уже вписано, и вписано при изученіи сосдней области, заселенной ‘двоюродными братьями’ преступниковъ — душевно больными, исторія которыхъ представляется для насъ крайне поучительной во всхъ отношеніяхъ.

Изъ сочиненій авторовъ начала этого вка мы узнаемъ, что вовсе не далеко отъ насъ то время, когда душевно-больные находились въ ужасномъ положеніи. Они смшивались съ преступниками, сажались и ковались цпями, подвергались всевозможнымъ лишеніямъ и самому жестокому обращенію, которое одно считалось достаточнымъ средствомъ укрощенія. Въ ихъ болзняхъ многіе видли результаты свободно-вольныхъ грховъ и источникъ ихъ разстройствъ часто искали исключительно въ духовной области. По вотъ началось боле тщательное и всестороннее научное изученіе. И что же? Все преобразилось и тьма просвтлла. На мсто жестокости стало состраданіе, на мсто тяжелыхъ лишеній — разумный уходъ и забота, причемъ на первый планъ выдвинулись органическія разстройства и особенности больныхъ, образовавшіяся и слагавшіяся подъ вліяніемъ цлой массы неблагопріятныхъ условій предшествующей жизни, и не только жизни индивидуальной, но и родовой, противъ которыхъ и рекомендуются соотвтствующія мры. Прежде всего — широкія мры предупрежденія, входящія въ область душевной и тлесной гигіены, а затмъ и разумныя лечебныя средства. Когда все это, благодаря усиліямъ науки, свершилось, тогда исчезло многое множество ни на что и никому ненужныхъ страданій, которыя тяжело угнетали и безъ того угнетенныхъ судьбой. Обнаружились и сравнительно многочисленные случаи излеченій и серьезныхъ улучшеній. Проиграло ли отъ того общество въ своей безопасности? Нисколько: оно ограждено больше прежняго. На это намъ могутъ замтить, что об области не тождественны. Но мы и сами далеки отъ мысли утверждать нчто подобное. Мы говоримъ только, что он родственны и требуютъ хотя далеко не одинаковыхъ, но въ значительной мр однородныхъ мръ. И надо надяться, что теперь уже не далеко то время, когда и въ области человческой преступности, какъ прежде въ области душевныхъ болзней, постепенно совершится уже начавшійся переворотъ въ общественныхъ взглядахъ, когда на первый планъ выступятъ широкія мры предупрежденія, направленныя на уничтоженіе источниковъ человческой преступности, а на ряду съ ними выступятъ и мры исключительно разумнаго исправленія.

Дмитрій Дриль.

‘Русская Мысль’, кн.XI, 1889

НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.

Вопросы уголовной антропологіи и парижскій уголовно-антропологическій конгрессъ.

Читайте также: