З. Н. Гиппиус
Вопросы из публики
(Письмо в редакцию)
КОММЕНТАРИИ
Вопросы из публики, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1922
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Гиппиус З. Н. Мечты и кошмар (1920—1925)
СПб.: ООО ‘Издательство ‘Росток’, 2002.
Мне не пришлось, к сожалению, быть на докладах Е. Д. Кусковой, столь взволновавших нашу эмиграцию. Я жалею не о пропущенных докладах, — они напечатаны, а докладчицу я слишком хорошо и давно знаю… Мне любопытна была публика. Она, — эмигранты, именитые и безымянные, — наверно, самым горячим образом лекторшу приветствовала, и, наверно, были среди нее желавшие поставить докладчице вопросы, которых она не поставила, не сумев их сформулировать.
‘Когда падут большевики?’ — Об этом не стоило, конечно, спрашивать Е. Кускову. Вопрос должен был пройти мимо нее: он ее не интересует. А вынужденная делать догадки, она непременно ошиблась бы. Энергичная, неутомимая, самоотверженная, общественная деятельница — она лишена, однако, предвидения. В 16-м году кто-то при мне крикнул ей: ‘Да ведь будет революция!’. На что она немедленно и очень твердо ответила:
— Никакой революции не будет.
— А что же будет? — полюбопытствовал другой из присутствующих.
— Будет: enrichissez-vous {обогащайтесь (фр.).}, вот что и больше ничего.
Во время войны Е. Д. Кускова заботилась, главным образом, о сознании ‘радикально-дем.’ партии. Одно из собраний по этому поводу, в нашей квартире, в присутствии Горького, верно еще помнит благополучно здравствующий С. Познер.
Скажу, кстати, что Е. Д. Кускова, как примыкавшая к течению социал-демократов-марксистов, всегда была арево-люционна. Это течение по самому существу своему не революционно, да и не может сделаться таковым, не лишившись последовательности. Большевики и меньшевики тут не отличаются друг от друга. Примитивная истина эта столь основательно забыта, что звучит как парадокс. Лишь ею, однако, объясняется многое, кажущееся непонятным. Почему так глубока пропасть между с.-рами (прежде всего, революционерами) и большевиками, в то время как между меньшевиками (прежде всего социалистами) и теми же большевиками — только неширокий ров? И не знали ли всегда действительно убежденные ‘эс-деки’ что ‘социалистическая революция’ (как недавно сказал г. Иванович в ‘Совр. Зап.’) есть абсурд не только по существу, но даже словесный абсурд? ‘Социалистической революции никогда не было и никогда быть не может’.
Возвращаюсь, однако, к моей теме.
Революция, вопреки ожиданиям Е. Д. Кусковой, произошла. Настоящая, т. е. та, которая уничтожением старого государственного строя открывает свободу для создания нового, способного осуществить наиболее широкие социальные реформы.
Охрана ‘завоеваний революции’, (необходимая охрана только единственного, в сущности, завоевания всякой, а именно — момента свободы для нового творчества) была поручена временному ‘революционному’ правительству.
И вот — кошмарный вечер в начале октября 17 года. Громадное интеллигентское собрание на В. О. Между ‘интеллигентами просто’ не мало и членов вр. правительства.
Да, именно кошмарный вечер: почти все мы физически чувствовали надвигающийся конец, знали, что нужно бороться, не упуская минуты, и… не могли. Наше ‘революционное’ правительство не могло, или не желало, действовать революционно. Между тем контрпереворот был уже осязаем, не верилось даже, что кто-нибудь может его не ощущать.
А находились такие. И, к беде нашей российской, не из нас, обывателей, ‘интеллигентов просто’, но именно из призванных охранять ‘завоевание революции’, да из так называемых общественных деятелей…
Мороз подирал по коже, когда начинали на этом собрании говорить х… у… z… То замазывания, то утешения, то далекие мечты, чего не было! Но рекорд побила Кускова.
В длинной речи, как всегда выразительной и нежной, она попросту объясняла нам, что ничего того не существует, ради чего мы собрались и о чем говорим. Если же существует — не наше дело беспокоиться, во всяком случае, надо в эту сторону не смотреть и действовать так, как будто этого нет.
Петербург, весь грязный и темный, был в эти дни полон серой, шевелящейся солдатчиной, зловонные дезертирские волны перекатывались из улицы в улицу. А Е. Д. Кускова предлагала нам пристальнее всматриваться в уже сознательные, добрые лица солдат на митингах, замечать, как ревностно начинают они поддерживать сбор на войну и ‘как хорошо каждый кладет деньги’. Для наблюдений этих и для укрепления пробудившейся сознательности масс интеллигенции настоятельно рекомендовалось посещать митинги как можно чаще. Кошмарный вечер кончился. Мы едем по кошмарным улицам несчастного Петербурга, в одном из двух министерских автомобилей Прокоповича — вместе с Е. Д. Кусковой: она завезет нас домой, ей по дороге.
И вот (Господи, какая боль, какая боль одни эти воспоминания!) опять убежденные речи о том, что ‘не наше это дело (борьба с большевиками). Это, может быть, военное дело. Икса, может… Или Зета… (назывались отдельные имена, все лица стоящих вне правительства, между прочим, одного террориста-революционера)… Но не наше это дело…’.
Теперь и здесь, в ином времени и в ином пространстве, — не говорит ли Е. Д. Кускова те же самые речи, до совпадения слов? Бороться с большевиками — не наше дело (только не называются имена, так, как будто это уже вовсе ‘не дело’, ничье). Большевики, впрочем, ‘наши дети’. Абсолютно неизбежные, Ленин и Троцкий все равно воцарились бы в октябре, даже если бы в июле и были уничтожены. Теперь, через 5 лет их царствования, Россия преображается, возрождается. Народ стал сознательным и окреп. В городах жизнь бьет ключом. Массы готовы к самоуправлению и желают демократической республики с советами на местах… Снова все приглашаются присмотреться к происходящему в народе (к добрым солдатским лицам осенью 17 г.) — и не обращать ни малейшего внимания на большевиков, ‘как будто’ их вовсе не существует…
Я не забываю, конечно, факта, который следует учесть: это то, что все мы теперь, поголовно, ненормальны.
Явление само по себе нормальное, — нельзя же того наделать и то пережить, что наделали и пережили мы — и не сойти в какой-то мере с ума. Притом разнообразно: у одних безумие выражается столь крутым поворотом на оси, что человек вдребезги изменяется. У других напротив: все вокруг него вывернулось наизнанку, самого его искрутили, измяли, извертели, — он ничегошеньки, только отпусти — танцует от той же печки.
…Истыкал тут злодей ему, пронзая все телеса.
А Деларю: прошу на чашку чая к нам в три часа.
Безумие Е. Д. Кусковой, поскольку и она заражена общим недугом, именно этого второго типа. И если б не оно — я ручаюсь, что с такой потрясающей точностью она этих своих слов 17-го года в 22-м не повторила бы. Какая-нибудь разница была бы все-таки. Ведь и непредвидение, и малая чувствительность к происходящему исчезают перед глубоким, редким опытом, вроде опыта Е. Д. Кусковой.
Не будем, однако, останавливаться на оттенках и мелочах. Постараемся рассуждать так, как если бы нам удалось стряхнуть с себя паутину ненормальности. И попробуем сузиться, ограничить свои вопросы чистой конкретностью.
Е. Д. Кускова — волевой человек. В ее выступлениях должен непременно заключаться какой-нибудь практический совет, какой-нибудь призыв к эмиграции. Молодежь, особенно горячо встречающая докладчицу, конечно, ждет именно практических выводов. Е. Д. Кускова этого последнего вывода, последнего ответа еще пока не дала. Не можем ли мы, в таком случае, сделать его сами?
Будем строго исходить из ее собственных положений. Народ возрождается, начинает крепнуть. Ему необходимо в этом помогать. Отсюда? Или ехать в Россию? Но все способы ‘отсюда’ Кусковой осуждены, как опасные и вредные. Значит — ехать в Россию.
Ну, а большевики? Большевики, говорит Кускова, совершенно негодны для России и для народа. Значит, работать против них? Нет, нет, против них не надо (‘не наше дело’, ‘не дело’). Как же, все-таки, — при них? Ну да, при них, т. е. не обращая на них внимания. Потому что их, оказывается, уже ‘как бы’ нет. Еще в прошлом году, когда они разогнали Общ. Комитет и сослали членов его в места не столь отдаленные, они еще были. Теперь же их до такой степени ‘как бы’ не стало, что должно идти в народ, содействовать его возрождению, не уделяя большевикам ни капли внимания.
Итак — последний вывод Е. Д. Кусковой практическая цель ее горячих обращений к эмиграции, ясны. Это призыв: на родину! В народ!
Клич ‘в народ!’ — клич старый. Однако надо признаться, что в наших новых условиях он звучит по-новому остро… и даже как-то сверхъестественно. Это потому, что в самых утверждениях и положениях Е. Д. Кусковой, из которых он логически вытекает, уже есть сверхъестественность. Разуму неподвластное. Что, например, значит: ‘как бы?’. Есть большевики — но ‘как бы’ нет. Для Гоца, Тимофеева, для всей партии с-ров, для самой Кусковой, не оставшейся в России — ‘как бы’ есть, для российских обывателей, для рабочих, для крестьян, для трехсот вчера арестованных в Москве интеллигентов — есть, даже без ‘как бы’, и только для эмигрантской молодежи, посылаемой работать в народ, — их ‘как бы’ совершенно не будет?
Я отнюдь не полемизирую с уважаемой Е. Д. Кусковой. Я лишь отмечаю смутные места ее проповеди и указываю, какие вопросы возникают у многих из ее слушателей. Может быть, Е. Д. Кускова ответила бы хоть на некоторые, самые существенные? Вот они: действительно ли она считает, что русские люди могут сейчас успешно работать ‘с народом’ и ‘с населением’, не обращая внимания на большевиков и не рискуя обратить на себя их внимание?
Если Е. Д. Кускова считает октябрьский переворот — национальной революцией, то какие из завоеваний этой революции должны быть, по ее мнению, особенно свято охраняемы?
Почему Е. Д. Кускова, горячо возражая против борьбы с большевиками, настоятельно рекомендует борьбу с так называемыми монархистами? Действительно ли монархисты являют из себя силу более реальную, нежели большевики?
Как, наконец, бороться с гражданами и группами населения России, которые вздумают утверждать, что большевики существуют и захотят быть против них?
Вопросов еще много, но довольно и этих.
В заключение скажу, что вопрос, поставленный самой Е. Д. Кусковой, — ‘Жива ли Россия?’ — для эмигрантов до сих пор и не был вопросом. Каждый русский человек, где бы он ни находился, знает, что Россия жива и жить будет.
Впервые: Руль. Берлин, 1922. 10 сентября. No 542. С. 2-3.
Познер Соломон Владимирович (1876—1946), журналист, историк. Эмигрировал в 1921 г., секретарь Парижского союза писателей и журналистов.
…как недавно сказал г. Иванович в ‘Совр. Зап.’… — имеется в виду статья Ст. Ивановича ‘О диктатуре’ в No 10 ‘Современных Записок’ за 1922 г.
Прокопович Сергей Николаевич (1871-1955) — министр Временного правительства. В 1921 г. вместе с Е. Д. Кусковой и H. M. Кишкиным возглавлял ‘Всероссийский комитет помощи голодающим Поволжья’ (Помгол), в 1922 г. выслан из России. Муж Е. Д. Кусковой.
‘Истыкал тут злодей ему…’ — А. К. Толстой. ‘Вонзил кинжал убийца нечестивый’ (1860).