Волшебный фонарь или картина Парижа
Волшебный фонарь или картина Парижа
——
Волшебный фонарь или картина Парижа, Карамзин Николай Михайлович, Год: 1802
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Во всех газетах писали о страшном волнении, которое произвела в Париже… не новая Бонапартиева конституция, а Дикарова комедия les Provinciaux Paris. Автор представляет столицу Франции со всех дурных сторон, если ему верить, то она справедливо может назваться столицею пороков. Журналисты немилосердно бранили сочинителя, а зрители свистали, однако теснились в партере и в ложах. Вот извлечение из первой сцены второго акта, которое представляет некоторые черты дурной картины Парижа. Жером показывает в волшебном фонаре своем (lanterne magique) разные сцены одному богатому жителю провинции, Гулару, и дочери его, Фаншете, недавно приехавшим в столицу. Театр представляет темную комнату с занавесом, на котором изображаются предметы, описываемые Жеромом.
Жером. Хотя мы не имеем власти Хромого беса (Diable boiteux), который снимал кровли с домов, однако можем некоторым образом подражать ему. (На занавесе виден большой дом в пять этажей.) Смотрите: в этом доме более жителей, нежели в иной деревне. Там, в антресоли, дают деньги на ручные заклады, в первом этаже играют в карты, во втором живет на одной стороне прокурор, а на другой адвокат, в третьем ворожея и журналист, в четвертом портретный живописец и актер, в пятом савояры, разносчики и слуги. Передняя стена в минуту исчезнет, и вы тотчас увидите, что делается в каждом этаже.
Гулар. Боже мой! этот дом есть совершенно Ноев ковчег! — (На полотне изображается комната лихоимца.)
Жером. Здесь, государи мои, занимаются деньги. Смотрите — чего тут нет! какая смесь! Бриллианты и рубашки, картины и старые кафтаны, дорогие кружева и худой тафтяной передник, часы и запонки! Смотрите, как гордо приказчики слушают бедных людей, которые хотят занять ливров 12 и по несколько часов ждут смиренно своей очереди! Смотрите, как учтиво господин дома, лихоимец в рыжем парике, подает кресла модной щеголихе, которая на 25 тысяч закладывает бриллиантов! Тут видите вы нежного Адониса, желающего знать, сколько дадут ему на портрет его любовницы, оправленный золотом, там бывший эмигрант со вздохом расстается с крестом Св. Людовика, чтобы нынешний день не умереть с голоду. Видите ли беспрестанное беганье между антресолями и первым этажом, где играют в карты? Таким образом сближаются люди, имеющие нужду друг в друге! Рассыльщики живут недалеко от прокуроров, аптекари от докторов, торгующие винами от красильщиков, а лихоимцы от игроков… Один, проиграв деньги, бежит заложить свою табакерку, чтобы отыграться, другой, взяв пароли, спешит выкупить свой перстень, и смотрит гордо как победитель… Теперь ввожу вас в зал игры. На одной стороне банк, на другой квинтич и рулета — изобретения адского духа! Кто с полным кошельком отходит от одного стола, тот на другом оставляет все свои луидоры. На доме нет вывески но он, к несчастью, известнее приходской церкви. Заметьте сих господ, хорошо одетых, которым дают в день 56 ливров за то, чтобы они в картежных домах раз сорок в час повторяли слова: faites votre jeu, le jeu est fait (ставьте — нельзя ставить {Это говорит банкир рулеты, или кто заступает его место.}). Взгляните со вниманием на игроков, смотрите, как проворно этот зритель хватает луидор, оставленный на столе задумчивым игроком, как равнодушно и гордо этот богач проигрывает пук своих ассигнаций и груды золота, и с каким отчаянием комиссар таможни ставит на карту последний талер свой!
Гулар. Подле банкира сидит крестьянин, беспрестанно вынимающей деньги из кожаного кошелька.
Жером. Он приехал в город отдать деньги за наем земли своей, но вместо того их проигрывает, а дочь между тем читает романы, а мать умильно смотрит на работника, и проч. Так город действует на деревни, и нравы его мало-помалу заражают сельских жителей. — Теперь перейдем во второй этаж, в комнаты прокурора и адвоката. В старину писцы важного прокурора бывали обыкновенно молодые люди богатых фамилий, теперь они все инвалиды. Между ими видите только одного молодого человека, отданного родителями к нему в науку, что ж он делает? Сочиняет водевили для бульваров, и пишет ошибкою последний каламбур свой на гербовой бумаге. Но что делает и сам прокурор? играет в карты у соседа своего, адвоката, с нотариусом и доктором: один забыл дела, а другой больных своих…
Гулар. Может быть они скорее от этого выздоровеют. — (На занавесе представляется с одной стороны актер, а с другой журналист.)
Фаншета. Ах! как ужасно кривляется этот человек!
Жером. Он готовится играть роль нежного отца в новой драме, где в самых жарких сценах ему должно молчать и красноречивой пантомимой трогать зрителей до слез. Автор того хочет, а вы согласитесь, что это нелегко. Человек, который в другой горнице пишет так скоро, есть журналист. Он хвалит все новые романы одной фразою, говоря, что автор соединяет тонкость мыслей с приятностью выражения и даже в самых безобразных произведениях госпожи Радклиф сей добродушный слуга книгопродавцов находит нежные оттенки чувствительности. Всякий парижский литератор есть для него великий чeлoвек, а их 6663 по веpномy исчислению полиции.
Гулар. Боже мой! это целая армия!
Жером. Один сочинил 10 романов, другой — шараду, третий — оперу или календарь. Поэты эпические, лирические, водевилисты, мадригалисты, эпиграмматисты, сочинители девизов и надписей для шинков — все называются литераторами. Одни вмешивают стихи в прозу, другие прозу в стихи, у всякого есть свой лицей, свой музеум, где он играет великую роль. — (На занавесе является Пале Рояль, называемое ныне Пале дю Трибюна.)
Гулар. Ах! как я рад, что вижу это здание! Об нем уже давно нам прожужжали уши.
Жером. Взгляните на аркады, кофейные дома, аукционные залы, большие вывески с золотыми буквами, голубые, красные, желтые, белые объявления, которыми залеплены стены, взгляните на портреты, висящие над лавками: тут изображены бабушки в роб-рондах, дочери их в полопезах, внуки в туниках, а дети их в мамелюкской одежде, тут видите парик трехбукольный 1786 года подле страшного пучка 1789 года, Титовой головы седьмого республиканского лета, фаворитов и пет-ан-леров девятого лета. — Заметьте этого итальянца с огненными глазами, англичанина с наблюдательным взором, турка в шароварах, шотландца в юбке, толстого поставщика, бледного заимодавца республики, глубокомысленных политиков, которые греются на солнце, и глупых людей, которые их слушают со вниманием — несправедливо ли назвали Париж столицей мира, а Пале Рояль столицею Парижа?
Фаншета. Здесь люди теснятся как у нас в церковных дверях, когда отойдет вечерня.
Жером. Взгляните на высокого человека в поношенном кафтане: это объедала. Прежде у них был общий мундир: черный кафтан и белые шелковые чулки. Они более всего отличались искусством прыгать с камня на камень, не марая ног в грязи, за столом обыкновенно раздают кушанье, едят с удивительною скоростью и платят за обед комплиментами. Говорят даже, что некоторые из них нашли средство большую часть дня проводить за столом: в час являются в предместье Сен Марсо, в два часа идут в Маре, в три бегут в улицу Сен-Дени, а там в Сент-Оноре, и наконец в 6 часов заключают дневной подвиг свой в Шоссе д’Антен {В Сен-Марсо живут по большой части ремесленники и всегда обедают в час, Маре славится набожностью своих жителей, которые садятся за стол в 2 часа, чтобы не опоздать к вечерне, в Сен-Дени живут лавочники, в Сент Оноре — богатые купцы, а в Шоссе д Антен — банкиры и нынешние миллионщики.}.
Гулар. Вот действие парижского воздуха! У нас в провинции не умеют так есть.
Жером. Взгляните на этого лавочника, который меряет фальшивым аршином, но стыдится не заплатить денег в срок по векселю. Для чего во всяком состоянии добродетельные люди служат исключением! Каждое ремесло имеет правила для обманов и чести. Игрок платит долги, но ворует в картах, слуга крадет из тех денег, которые вы даете ему на покупку, но не тронет кошелька, лежащего у вас на столе, самый разбойник грабит иногда по выбору! — Видите ли этого молодого провинциала, которого лицо изображает легковерие и спокойствие беспечной невинности? Он дожидается пушечного выстрела, чтобы поверить часы свои {Там в полдень всегда стреляет пушка.}, а вокруг его собираются между тем плуты, в надежде как-нибудь обмануть неосторожного. Теперь час биржи. Все улицы вокруг Пале-дю-Трибюна заставлены каретами, фиакрами, кабриолетами. С шести часов утра маклеры и ценовщики скакали по всему Парижу, записные книжки их наполнены векселями на Гамбург, Лондон, Кадикс, а карманы пробами сахара, кофе, пшена, шоколада, и проч.
Гулар. Их можно назвать подвижными лавками.
Жером. Смотрите, как они ходят взад и вперед, останавливают и расспрашивают друг друга с беспокойным видом. А там видите ажиотеров, тайных маклеров, не имеющих патента на свое ремесло. Они бегают пешком едва ли не скорее товарищей своих, которые ездят в каретах и продают, покупают и снова продают дома, земли, контракты, дают деньги за бумагу и бумагу за деньги. — Бьет шесть часов: они все спешат к рестораторам, не жалеют ни луидоров, ни желудков своих, и выбирая любые из семидесяти восьми блюд, не думают, что может быть в двух саженях от них умирает человек с голоду!
Фаншета. Какое удивительное место! Как мне хочется побывать в нем!
Жером. Честные женщины в ясный полдень едва смеют там показаться, и то на минуту — и то с кем-нибудь.
Фаншета. Что вы говорите! Я вижу множество женщин, прекрасно одетых, которые там гуляют.
Жером. Я не могу и не хочу сказать вам всего…
05017. Волшебной фонарь или Картина Парижа: [Из журн. ‘London und Paris’. 1802. St.3] / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.5, N 19. — С.169-179.