О! какъ вообразить, чтобъ женщина могла быть атеистомъ? Что будетъ служить подпорою сей слабой трости, если не поддержитъ ее религія? Будучи существомъ слабйшимъ въ природ, всегда наканун смерти или лишенія своихъ прелестей, чмъ вооружится она противъ толикихъ потерь, толикихъ ударовъ въ продолженій бурной жизни, что укрпитъ, что поддержитъ, повторяю сіе бренное существо которое улыбается, и умираетъ, если надежды его не простирающей дале бытія однодневнаго? Для выгодъ одной своей красоты, женщина должна быть благочестива. Кротость, покорность, нжность, приятность, составляютъ ватную часть тхъ прелестей, которыми Творецъ одарилъ прародительницу нашу: умствованіе и софизмы смертоносны для таковыхъ прелестей.
Женщина, отъ природы получившая наклонность къ нкоторой таинственности, находящая свое удовольствіе въ укрываніи себя, женщина, говорю, которая никогда не обнаруживаетъ всхъ своихъ прелестей, равно и своей мысли, которую можно угадывать, но не узнавать, которая, будучи матерью или двою, всегда исполнена таинъ, которая тмъ боле насъ прельщаетъ, чмъ мене умствуетъ, и которую Небо образовало для добродтели и чувств сокровеннйшихъ, цломудрія и любви: сія-то женщина, сіе-то прекрасное, но безсильное и беззащитное твореніе, отвергшись отъ нжныхъ побужденіи своего пола, возмечтаетъ слабою, но буйственною рукою, расторгнуть непроницаемую завсу, сокрывающую Божество отъ очей нашихъ! Кому думаетъ она понравиться симъ страннымъ и святотатственнымъ усиліемъ? Не уже ли думаетъ она, присоединивъ млкія и безразсудныя порицанія свои, пустословную и легкомысленную свою метафизику къ ядотворнымъ богохуленіямъ Спинозы и софизмамъ Баиля, подать намъ великую мысль о своемъ гені? Она конечно неиметъ намреніи избрать себ супруга, ибо какой мущина, одаренный здравымъ разумомъ, пожелаетъ провести жизнь съ нечестивою, безбожною подругою?
Жена неврующая не иметъ понятія о своихъ должностяхъ, она проводитъ дни въ продолжительныхъ разсужденіяхъ о всхъ добродтеляхъ, неисполняя ни одной, или гоняясь за минутными удовольствіями среди круженія шумнаго свта. Голова ея пуста, сердце хладно, скука сндаетъ ее: она не иметъ ни Бога, ни родныхъ, ни друзей, она лишена всего, что могло бы наполнишь бездну времени, которое для нее продолжило свое теченіе, дабы боле томишь ее.
Но уже приближается день мщенія, приходитъ время, ведя за собою старость. Сдовласое привидніе, съ ужасною сутулиною, съ изсохшими и оледенвшими руками, садится на порог жилища безбожной женщины, она усматриваетъ его, и испускаетъ вопль. Кто услышитъ вопль ея? кто прибжитъ на ея стенанія? Супругъ?— Его уже нтъ при ней, давно удалился онъ отъ позорища своего поношенія. Дти? Но развращенные безбожнымъ воспитаніемъ и материнскимъ примромъ могутъ ли он имть попеченіе о своей матери?— Обратитъ ли взоръ на прошедшее, тамъ не видитъ она никакого пути, тамъ нтъ слдовъ ея добродтелей. Въ первый еще раз горестная мысль ея устремляется на небо: она начинаетъ убждаться въ той непреложной Истин, что усладительне и полезне бы для нее было имть религію. Тщетныя сожалнія! Послднее наказаніе безбожниковъ въ семъ мір есть желаніе поселить въ сердц вру и невозможность исполнить оное. Когда на краю поприща своего мы примчаемъ вс обманы ложной философіи, когда ничтожность, какъ зловщая звзда, Начинаетъ показываться ни горизонтъ смерти: тогда мы хотимъ обратиться къ Богу, хотимъ врить, хотимъ всему врить. Но уже поздно: обуянный разум нашъ безвріемъ, совершенно приведенный въ состояніе скотскаго понятія, отвергаетъ всякое убжденіе. О какъ пустынна тогда вселенная,когда Богъ и люди внезапу отъ насъ удалились! Она умираетъ, сія бдная женщина, послднее дыханіе она испускаетъ на рукахъ наемной сидлицы, или мущины, которому наскучили ея страданія, и который находитъ, что она слишкомъ долго боролась со смертію. Печальный гробъ заключаетъ всю несчастную: не видно при ея погребеніи ни дочери, отчаяніемъ изъявляющей свою къ ней привязанность, ни зятя, ни плачущихъ внучатъ, ни провожатыхъ? которые, при благословеніи народа и пніи духовныхъ пастырей, обыкновенно слдуютъ за гробомъ доброй матери семейства. Разв какой нибудь незнаемый сынъ, не вдая постыдной тайны своего рожденія, нечаянно встрчаетъ тло своей матери, онъ, удивляется одиночеству усопшаго, спрашиваетъ о имени покойника. Носильщики ему сказываютъ, онъ равнодушно проходитъ мимо. Черви сртаютъ тло, общанное имъ женою безбожною.
Какъ различна участь благочестивой женщины! Вс дни ея усыпаны радостями, вся ея жизнь исполнена любви, супругъ, дти, домашніе любятъ и уважаютъ ее вс оказываютъ ей слпую довренность, ибо они твердо полагаются на врность той, которая врна Богу. Вра сей христіанки утверждается ея счастіемъ, а счастіе врою, она вруетъ въ Бога по тому что счастлива, а счастлива по тому что вруетъ въ Бога.
Ахъ! чего еще недостаетъ матери, дабы увриться въ существенности верховнаго блаженства, когда она видитъ улыбающагося младенца своего? Не въ колыбелиль человка является вся благость Провиднія? Какія разительныя согласія! Не уже ли он могутъ быть дйствіемъ безчувственной вещественности? Младенецъ родится, грудь матери наполняется, уста юнаго гостя обезоружены, дабы неосторожнымъ прикосновеніемъ немогъ он повредишь сосуда материнскаго брашна, онъ ростетъ и молоко становится питательне, отнимаютъ его отъ груди — и чудесный источник изсыхаетъ. Сія досел столь слабая женщина вдругъ получаетъ неимоврныя силы къ преодолнію такихъ трудностей, которыхъ не перенесетъ самаго крпкаго сложенія мущина. Что пробуждаетъ ее въ самую полночь, въ ту минуту, когда сын ея готовъ просить обыкновенной своей пищи? Откуда вдругъ получила она сію ловкость, сію способность родить за нимъ, которыхъ прежде не имла? Какъ нжно, прикасается она къ сему младому цвтку, не уязвляя его! Вс работы, вс движенія, вс уловки ея кажутся быть плодомъ долговременной опытности, кажется, что вся ея жизнь проведена была въ сихъ занятіяхъ, но, сей младенецъ есть перворожденный! Самой тихой шорохъ, малйшій шумъ приводилъ въ трепетъ робкую двицу, гд т арміи, гд т громы, гд т опасности, которыя устрашили бы мать? Бывала, сія женщина имла нужду въ нжной пищ, въ мягкой постели. Малйшее дуновеніе втерка обезпокоивало ее, а нын засохшій ломоть хлба, клочекъ соломы — и она довольна. Дождь, втръ, бури не возмутятъ ея спокойствія, пока иметъ она въ груди своей каплю молока, чмъ бы ей накормить своего сына, изо всего рубища своего хотя одинъ крпкой лоскутъ, чм бы обернуть его.