Волки
Волки
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Волки, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1936
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
В полночь ехали мы со станции: впереди мои приятели на двух подводах, а я замешкался на станции — давал телеграмму,— в буфете закупил баранок ростовских, солонину ярославскую. Приятели уехали вперед, а я с Василием Княжевым сзади. Ехать двенадцать верст — на мельницу к Никону Осиповичу — рыбу ловить, ну и на охоту.
Тихая осенняя ночь, дорога грязная, переваливается тарантас из колеи в колею. Едем небольшим лесом, справа — река.
— Чу!— говорит возчик Захар. — Слышь, волки воют?..
Он встал. Тихо. Над темными елями ровная глубина неба. Вверху блистает месяц. На темной дороге блестит в лужах его отражение, и вдруг — далеко внизу, за лесной чащей, я услышал вой. Он переливался в несколько голосов, то дальше, то ближе.
— Это за Остеевом… — тихо сказал Захар и дернул лошадей.
Я слушал: вой то замолкал, то вновь начинался. И странно. Что-то было общее с этой ночью, осенним лесом, что-то родное в этих тяжких звуках волчьего воя. Почему-то вспомнилось ушедшее время. Казарма в Ейске, куда я был призван на военную службу, кубанский казак, молившийся Аллаху, стоя на коленях у койки и держа руки у ушей, смерть моей бедной матери… Театр, опера. Ван Занд. Жизнь моя показалась мне какой-то нечаянной, несерьезной перед звуками волчьего воя в ночи лесной пустыни. Россия — таинственный край!..
— Их осемь,— сказал возчик Захар.
— А почему ты знаешь, что их восемь?— спросил я.
— Да ведь слыхать: четыре матерых, а то молодые.
— А почто они это воют?
— Эх, почто. Жалуются.
— Как — жалуются? Кому?
— Как — кому? Богу. Просят, значит, прощенья за живодерство ихнее. Человек-то пост держит. Хошь — ест мясное, хошь — не ест. А волк — никак не возможно.
— Это верно,— заметил Василий Княжев. — Это они молитву поют об жисти их волчьей, чтоб с голоду по зиме не сдохнуть. Да ведь другой бы тоже б завыл, не хуже волка, да совестится. Засмеют — боится.
Впереди, в тишине ночи, послышался стук колес на мосту.
— Это наши едут,— сказал Василий.
— Трогай,— говорю я Захару,— мы далеко отстали. Вон, они мост переехали.
— Чего мост? Нам ведь на мост не надоть,— ответил Захар. — Мельница влево будет, а на мост, это — прямо к волкам, значит…
Вдруг впереди мелькнул огонек — кто-то ехал на нас. Вот уж и видно курящего доктора Ивана Ивановича.
Когда мы подъехали, доктор соскочил с тарантаса и, подойдя к нам, сказал:
— Что делается! Не туда поехали. Слышали, как волки-то воют? На них ведь едем. У Павла Александровича одно ружье, и то — дробь. А у Василия Сергеевича удочка только. Ну, револьвер еще. А что с револьвером? Ну, Василий Сергеевич: ‘Стой! Дальше не еду…’ Да и дороги никто не знает. Вернулся за вами. Отстали вы далеко.
— На мост не надоть,— говорит Захар. — Влево брать, на мельницу ежели.
— Волки далеко,— говорю я. — Это в Остеевской пустоши.
— Не,— сказал Захар,— ближе. Версты три, не боле, в болоте.
— Они там все у моста,— сказал Иван Иванович. — Ехать не хотят. Ждут утра.
Доктор сел в повозку, и мы тронулись.
Показался заросший берег реки. У моста я увидел тарантас. В нем сидел толстый Юрий Сергеевич, луна освещала его круглое лицо, около стояли возчики.
— Слышишь, они в унисон лупят: ре, ля бемоль наверху. Интересная штука. Жутковато только. Они ведь недалеко.
— Да-с,— сказал Павел Александрович,— прекрасно. Волки воют. Ну, а что же дальше?
— А где Василий Сергеевич и Николай?— спросил доктор.
— Здесь,— услышал я голос приятеля Васи. — Да-с, я здесь лучше себя чувствую,— говорил он, сидя, как оказалось, на сучьях сосны. — Только дайте мне веревку или вожжи: я себя привяжу. А то задремлешь, свалишься. Ночью я не намерен ехать. Да-с.
— А где же Николай Васильевич?
— Я здесь,— слышим мы кроткий голос приятеля Коли с соседней сосны. — Я-то не боюсь, только у меня никакого оружия нет.
— В последний раз прошу тебя, полезай, Юрий,— сказал Вася.— У вас, конечно, есть два ружья, а у меня — револьвер. Но хорошо, если они начнут жрать сначала лошадей,— тогда мы успеем обстрелять их. А если с тебя начнут — что тогда? Разорвут ведь в клочья!
— Да чего это, право,— говорит Василий Княжев, собирая валежник и сучья. — Я сейчас зажгу костер, так ни один леший не подойдет.
Возчики и Василий рубили топорами можжуху и сушняк. И вскоре запылал огромный костер. Он осветил округу, лес, лошадей, реку. Княжев, подвешивая на огонь котелок, сказал мне:
— Хорошо бы солонинки сварить. Видать, что не поедем до утра.
— Вот это верно,— соглашается Юрий Сергеевич. — Молодец, Василий. Ну-ка, доставай, закусим. Слезай, Вася.
— Это вы там правильно придумали,— говорит Вася с дерева. — Но я все же здесь посижу.
Набили полный котелок солонины. Около костра было тепло. По рукам передавали стакан, а Василий каждому наливал аккуратно.
— Хороша солонина,— говорили возчики.
— А теперь в Москве, в кружке ужинают. Всего ведь двести верст, а никому там и в голову не придет, ни Южину, ни Рыбакову, ни Станиславскому, что здесь волки сожрали композитора Сахновского, художника Коровина, самого директора кружка Кузнецова,— говорил медленно Коля Курин, сидя на сосне. — На другой день — газеты, сенсация, панихида, в Консерватории, в Филармонии ученицы плачут. В редакции ‘Русского слова’, в ‘Московских ведомостях’ — радость. Статья: ‘Съеденные волками декаденты: Коровин, Сахновский…’
С другой сосны басом говорит Василий Сергеевич:
— Радость вдовы подьячего, что без остатка сожрали волки супруга…
В это время раздался треск, и Коля Курин как-то кубарем ахнул на землю.
— Вот хорошо!— смеялся Юрий Сергеевич. — Жаль, волков нет, а то бы тебя в клочки.
— Я ногу, брат, ушиб… Вот черт! Хорошо, невысоко и мох,— говорил, прихрамывая, подходивший к костру Коля.
— Слышите,— вдруг закричал Василий Сергеевич.
Вдали, за поворотом леса, у реки был слышен шум.
— Знать, едут,— сказал Захар.
Слышно было, как приятель Вася полез на сосне выше. На повороте осветилась большая лошадь, телега. Ехавший остановился. На телеге лежали мешки.
— Помольцы,— сказал Захар.
Показалась вторая телега. Тоже остановилась. Захар крикнул:
— Чего стал?
— Свои небось.
Первая телега тронулась. Мужик, держа лошадь за узду, остановился около нас и сказал:
— Бог в помощь.
Другая телега тоже подъехала. Мужик и баба глядели на нас молча.
— Чего? Это, знать, по охоте заблудили?— спросил первый.
— Нет,— сказал возчик Батранов,— волков пережидаем. Рядом выли.
— Это далече,— сказал помолец. — Они нешто пойдут на человека. Нешто волк — дурак? Он знает: топор у мужика. Н-да. Топор.
— А вы откель?— спросил Захар.
— Мы-то. С помолу едем. Мы с выселок.
— Ну-ка, Василий, поднеси им по стаканчику,— предложил Юрий.
— Благодарствуем,— сказали помольцы. — А мы-то думали, чего это в таку пору? Что за народ у моста? Не лихо ли дело? Тут, у моста, этаво, завсегда пугает. Кто-то бегает, песни поет. А кто — не видать. А вы, по охоте ежели, приезжайте к нам на выселки. У нас охота рядом. Тетеревей что! Приезжайте ко мне: Василий Макаров, чай пить у меня с медом. Ну, спасибо. И-их. Хороша солонина-то.
Простившись, помольцы поехали.
— Ну, вот что. Едем скорее,— слезая с сосны, говорил Василий Сергеевич. — Волки — черт с ними, но уж от этой певицы, которая здесь бегает, подальше… Черт принес. Благодарю покорно. Честное слово, в последний раз еду. Каждый раз ерунда какая-нибудь. Бегает, поет… Едемте.
Сели в повозки. Переехали мост. За поворотом темнели большие ели, и в небе чуть мерцал свет утра.
Вдруг, слышим, сзади по мосту стук. Кто-то будто пробежал. Было что-то страшное в этом звуке.
Василий Сергеевич выстрелил из револьвера и крикнул: ‘Вот тебе!’ И еще выстрелил: ‘Вот тебе, вот тебе’.
И опять было слышно: кто-то побежал по мосту.
— Пугает… — сказал возчик.
Краем реки поднимались в гору. Дорога шла по песку, покрытому чистым мелким ельником. Светало. Вдали показался большой темный лес, как гребень. Под горой мы услыхали шум мельницы. В доме мельника мерцал огонек в окнах.
Радостно нас встретил мельник Никон Осипович. Хлопотал. Дочь ставила самовар, а рядом, в горнице, стелили сено для ночлега.
Приятели мои решили не ложиться спать. Утренняя заря блистала за лесом. Бодро и весело шумели колеса мельницы в пене голубой воды.
Умывались у речки. Было видно дно, песок и мелкие камушки. Рядом подошли коровы и пили кристальную воду. Как-то все просто, естественно, хорошо.
Когда вернулись в дом мельника, на столе шипел самовар, белая скатерть, расставлены закуски из Москвы. Пришла Прасковья Андреевна, жена мельника, и дочь Маша в голубом ярком платье, в косу вплетена лента.
Разливали за столом чай, брагу, говорили: ‘Вот грибки попробуйте. Рыжики, валуи, белянки, пирог с капустой, оладьи с медом’.
— Маша,— сказал я,— Василий Сергеевич всю ночь на сосне просидел: волков боялся. Пожалей его.
Василий Сергеевич, причесывая мокрые волосы у зеркала, рассмеявшись, сказал:
— Верно. Ночью до чего страшно было, на сосне сидел.
— Да неужто правда,— удивлялась мельничиха.
— И я сидел,— кротко сказал Коля.
Маша, посмотрев на Колю, закрыла лицо фартуком и, смеясь, выбежала из горницы.
— Странно… смешного мало,— обиженно сказал Коля Курин. — Разорвут, сожрут…
— Да полно,— смеялась мельничиха. — Что в тебе им есть? Худой — кости да очки. И неслыханно дело, чтоб тут человека съели. А волки у нас кругом. Вот с вечера выть зачнут — таку скуку нагонят. В городах-то нету этого, у вас… Там весело…
‘Ну,— подумал я,— у нас волки-то есть пострашнее…’
Утренним осенним солнцем освещена мельница. Бежит, блестя по колесам, синяя вода. А за ней… река. Берега — в заросли серой опавшей ольхи. Темными пятнами спускаются по песчаному обрыву огромные ели. Все опрокинулось в тихой воде. Какая красота! Я тороплюсь наносить на холст красками эти формы и цвета.
Сзади меня стоят помольцы и смотрят, как я пишу. Один держит дугу и говорит мне, смеясь:
— Сдел милость… Э, у тебя лазорева краска, эво-та, хороша… — показал он на палитру. — Намалюй мне цветочки — это место на дуге. Зимой поедешь, поглядишь — веселей будет…
Волки — Впервые: Возрождение. 1936. 3 октября. Рассказ имеет подзаголовок: Охотничий рассказ. Печатается по газетному тексту.