Война в воздухе, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1908

Роман
Время на прочтение: 245 минут(ы)
Скачать в PDF

ГЕРБЕРТЪ УЭЛЬСЪ.

ВОЙНА ВЪ ВОЗДУХ.

РОМАНЪ
ИЗЪ НЕДАЛЕКАГО БУДУЩАГО.

Переводъ Л. А. Мурахиной-Аксеновой.

Типографія Т-ва И. Д. Сытина, Пятницкая ул., свой домъ.
Москва.— 1909.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

ГЛАВА I. Стремленіе къ прогрессу. Семья Смолуэйсовъ
‘ II. Какъ Бертъ Смолуэйсъ попалъ въ затруднительное положеніе
‘ III. Въ воздушномъ пространств
‘ IV. Воздушный флотъ
‘ V. Битва въ сверной Атлантик
‘ VI. Нападеніе на Нью-Йоркъ
‘ VII. Воздушная битва
‘ VIII. Разгромъ германскаго флота
‘ IX. На Козьемъ остров
‘ X. Въ Америк
‘ XI. Міровая война и ея послдствія
Эпилогъ

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Стремленіе къ прогрессу. Семья Смолуэйсовъ.

I.

— Ишь ихъ прорываетъ! Такъ и лзутъ вверхъ!— говорилъ Томъ Смолуэйсъ.— А интересно знать, что еще придумаютъ люди? По-моему, имъ больше ничего уже не придумать. Летать даже начали — чего жъ имъ еще?
Такъ разсуждалъ онъ еще задолго до начала воздушной войны.
Томъ Смолуэйсъ сидлъ на забор въ конц своего сада и смотрлъ на обширный бенъ-хилльскій газовый заводъ такимъ взглядомъ, въ которомъ, если не выражалось ни особеннаго одобренія ни порицанія, зато сверкало любопытство. Надъ газометрами, казавшимися издали тсно скученными, моталось три странныхъ предмета, походившихъ на тонкіе, неуклюжіе, раскачивавшіеся пузыри, нсколько времени обвисло колебавшіеся изъ стороны въ сторону. Понемногу эти пузыри начали надуваться, округляться и увеличиваться въ объем. Это были воздушные шары, приготовившіеся для подъема членовъ Южноанглійскаго аэроклуба. Была суббота, и въ этотъ день всегда длались подъемы на воздухъ.
— Каждую недлю начали баловаться,— замтилъ сосдъ Тома Смолуэйса, мистеръ Стринджеръ, имвшій рядомъ съ нимъ небольшую молочную.— Давно ли весь Лондонъ сбгался поглазть, когда поднимался воздушный шаръ? Давно ли эти шутки были диковинкою? А теперь, вотъ, пожалуйте, чуть не въ каждомъ углу завелось по воздушному клубу и каждую недлю длаются подъемы наверхъ, точно какое-то важное дло… Эхъ, дурятъ, дурятъ люди, удержа имъ нтъ!
— Да,— подхватилъ Смолуэйсъ,— вотъ и я то же говорю. Прошлую субботу мн пришлось свезти съ своего картофельнаго поля три воза песку… цлыхъ три воза, понимаете, а? А все сверху набросали. Берутъ его съ собою для тяжести, а потомъ, когда надо опускаться, и выбрасываютъ его… Половина картофеля испорчена: сверху весь оказался помятымъ… Одно только разореніе честнымъ людямъ изъ-за этихъ лодырей, прости Господи!
— Да имъ что… Вонъ и барыни туда же стали забираться.
— Барыни?— протянулъ Смолуэйсъ, презрительно фыркнувъ въ носъ.— Хороши ‘барыни’, которыя таскаются по воздуху въ шарахъ и швыряютъ добрымъ людямъ на голову цлые воза песку!.. Нтъ, по-моему, такія вертихвостки иначе называются, сказалъ бы, да не хочу языкъ марать.
Мистеръ Стринджеръ одобрительно закивалъ головой. Нсколько времени оба сосда молча продолжали смотрть на раздувающіеся шары. Во взглядахъ обоихъ порицателей выражалось явное презрніе и негодованіе.
Мистеръ Томъ Смолуэйсъ по профессіи былъ зеленщикъ, а по охот садовникъ. Торговлю вела его жена Джессика. Небо создало мистера Смолуэйса для спокойной, мирной, созерцательной жизни, но, къ несчастью, забыло создать для него подходящій міръ. Поэтому мистеру Смолуэйсу пришлось существовать въ сред безпрерывныхъ перемнъ, и, какъ нарочно, судьба помстила его въ такомъ углу земли, гд отрицательныя послдствія этихъ перемнъ сказывались съ особенной назойливостью. Вообще этому мирному человку, какъ говорится, не везло. Даже самая основа его матеріальнаго существованія была очень шатка. Земля, на которой онъ съ такою затратою труда и денегъ развелъ огородъ и садъ, находилась у него въ годовой аренд, о чемъ ему постоянно напоминало объявленіе, красовавшееся надъ входомъ въ садъ. Объявленіе гласило, что весь этотъ, тщательно обработанный участокъ земли продается какъ особенно пригодный для построекъ. Это былъ здсь послдній еще не застроенный участокъ, и его злополучный арендаторъ вчно находился подъ угрозою отказа отъ аренды. Какъ человкъ спокойный, онъ утшалъ себя мыслью, что, авось, современному ‘бснованію’ скоро наступитъ конецъ.
— По-моему, больше уже нечего придумывать,— твердилъ онъ.— Какъ ни ломай голову, а дальше этого летанья по воздуху имъ ужъ не счудить.
Сдоволосый отецъ Тома помнилъ Бенъ-Хиль еще въ то время, когда это мстечко было идиллической кентской деревней. До пятидесятаго года своей жизни онъ исправно служилъ кучеромъ у сэра Питера Боуна, затмъ началъ понемногу пить и допился постепенно до того, что былъ уволенъ и долженъ былъ поступить къ содержателю омнибусовъ, у котораго и дотянулъ до семьдесятъ восьмого года. Достигнувъ этого почтеннаго возраста, онъ зажилъ на поко. Сидя съ утра до вечера въ кресл передъ каминомъ, доживалъ свой вкъ этотъ престарлый возница, сплошь напичканный воспоминаніями о прошломъ, и вс его желанія теперь сводились къ тому, чтобы найти слушателя, передъ которымъ онъ могъ бы всласть раскладывать свои воспоминанія. Свжему человку интересно было послушать эту живую хронику. Старикъ въ мельчайшихъ подробностяхъ описывалъ прекрасное помстье сэра Питера Боуна, давнымъ давно уже распроданное по частямъ подъ постройки, при чемъ не забывалъ упомянуть, какъ этотъ магнатъ держалъ въ своихъ рукахъ весь округъ. Описывалъ псовыя и другія охоты. Разсказывалъ, какъ его господа здили четверней и какъ на томъ мст, гд потомъ былъ воздвигнутъ газовый заводъ, разстилался великолпный лугъ для игры въ крикетъ. Разсказывалъ, какъ на его глазахъ возникалъ Хрустальный дворецъ. Этотъ дворецъ находился въ шести миляхъ отъ Бенъ-Хиля, представляя собою безконечно длинный фасадъ, по утрамъ сверкавшій точно расплавленный металлъ, посл полудня выдлявшійся прозрачною голубою массою, а по ночамъ представлявшій для всего окрестнаго населенія безплатное зрлище сіяющихъ потшныхъ огней. Разсказывалъ, какъ стали проводиться желзныя дороги, а вдоль нихъ одна за другою начали вырастать щегольскія виллы, и какъ потомъ эти хорошенькія зданьица были вытснены газовымъ заводомъ, водопроводными сооруженіями и цлымъ моремъ безобразныхъ, грязныхъ рабочихъ жилищъ. Разсказывалъ, какъ отвели воду изъ Оттерборна и превратили эту красивую рчку въ отвратительный, пахнувшій гнилью ровъ, какъ посл проведенія второй желзнодорожной линіи по Бенъ-Хилю быстро выросъ новый поселокъ съ множествомъ домовъ, лавокъ и даже магазиновъ съ зеркальными окнами, какъ появилось училище, пошли омнибусы, а за ними и конки, сообщавшіяся прямо съ центромъ города, какъ то и дло стали взимать все новые и новые налоги, какъ зашныряли велосипеды, а потомъ автомобили, чуть не съ каждымъ днемъ возраставшіе количествомъ, какъ завели народную читальню, гд стали читать лекціи для народа, и т. д.
— Нтъ, теперь ужъ, кажется, дальше итти некуда,— повторялъ сынъ старика, Томъ, выросшій при всхъ этихъ перемнахъ, новшествахъ и диковинкахъ, и отецъ поддакивалъ ему.
Однако шли все дальше и дальше, безъ удержу, безъ границъ. Зеленная и фруктовая торговля, заведенная Томомъ въ самомъ маленькомъ изъ уцлвшихъ деревенскихъ домиковъ, на конц прозжей дороги, выглядла теперь какой-то сжатой, подавленной, точно она безпомощно пряталась отъ чего-то грознаго, постоянно надвигавшагося на нее. Когда замостили дорогу, превративъ ее такимъ образомъ въ главную улицу этой мстности, лавочка Тома очутилась настолько ниже мостовой, что пришлось проложить три ступени для спуска въ нее. Томъ всми силами старался обойтись продуктами собственнаго огорода и плодовника, но покупатели находили, что у него малъ выборъ, и онъ волей-неволей, подчиняясь натиску обстоятельствъ, долженъ былъ, подобно своимъ конкурентамъ, заполнить свои два окна французскими артишоками и тому подобными ‘субтильными’ овощами, бананами, заграничнымъ виноградомъ, всякаго рода орхами, плодами самаго ‘что ни на есть тропическаго’ происхожденія, грушами, сливами и яблоками ‘изъ всхъ странъ свта’. Особенно не нравились Тому яблоки, которыя онъ принужденъ былъ выписывать изъ Нью-Йорка, Калифорніи, Канады, Новой-Зеландіи и Богъ всть еще откуда.
— Съ виду-то они ничего, красивы, а на вкусъ ничего не стоятъ въ сравненіи съ нашими яблоками,— съ досадою говаривалъ онъ.
Автомобили, мчавшіеся мимо него съ свера на югъ и обратно, постоянно увеличиваясь въ количеств и объем, все больше и больше вытсняли другіе способы передвиженія, все быстре мчались и все сильне заражали воздухъ зловоніемъ. Вмсто исчезавшихъ конныхъ повозокъ появились моторныя фуры, развозившія всякаго рода кладь, конные омнибусы замнились моторными. Даже кентская земляника, по ночамъ свозившаяся въ Лондонъ, стала возиться ужъ не на конныхъ телжкахъ, а на моторахъ, и, благодаря прогрессу и бензину, теряла свою свжесть и ароматъ.
У Тома Смолуэйса былъ младшій братъ, Бертъ, и вотъ вдругъ этотъ Бертъ, къ ужасу старшаго брата, завелъ и себ велосипедъ съ моторомъ…

II.

Нужно сказать, что Бертъ Смолуэйсъ былъ изъ ‘прогрессивныхъ’. Ничто ярко не можетъ иллюстрировать быстрое распространеніе прогресса, какъ то обстоятельство, что онъ проникъ въ кровь даже Смолуэйсовъ. Не усплъ Бертъ еще скинуть дтскихъ башмаковъ, какъ уже сталъ проявлять нкоторую склонность къ предпріимчивости и симпатію къ прогрессу. На пятомъ году онъ пропадалъ цлый день и его съ большимъ трудомъ отыскали среди машинъ газоваго завода, на седьмомъ онъ утонулъ было въ резервуар водопроводной башни, на десятомъ блюститель порядка отобралъ у него ‘настоящій’ пистолетъ, въ то же время мальчуганъ выучился курить ‘настоящія’ американскія папиросы, предназначавшіяся спеціально для молодыхъ людей его возраста и стоившія одинъ пенни десятокъ. На двнадцатомъ году Бертъ своимъ способомъ выраженій приводилъ въ ужасъ всю семью, зато каждую недлю зарабатывалъ, не меньше трехъ шиллинговъ разноскою ‘Бенъ-Хильскаго Еженедльника’, носкою мелкаго багажа для пассажировъ на вокзал и т. д. Вс эти шиллинги онъ добросовстно тратилъ на пріобртеніе папиросъ, карикатурныхъ листковъ, юмористическихъ журналовъ и другихъ ‘прогрессивностей’, въ изумительномъ разнообразіи и ужасающихъ количествахъ распространяемыхъ въ ту ‘просвщенную’ и жадную къ новинкамъ эпоху. Но все это совершалось Бертомъ не въ ущербъ его ‘научныхъ’ занятій, благодаря которымъ онъ въ необычайно юные годы добрался въ школ до старшаго класса. Вс эти подробности мы сообщаемъ съ тою цлью, чтобы у читателя не могло оставаться ни малйшаго сомннія относительно характера Берта Смолуэйса.
Бертъ былъ на шесть лтъ моложе Тома, и одно время, именно тогда, когда двадцатилтній Томъ женился на тридцатилтней Джессик, принесшей ему сравнительно довольно порядочное сбереженьице отъ своихъ трудовъ въ качеств прислуги въ богатомъ дом,— старшій братъ хотлъ пріучить и младшаго къ занятію въ огород или къ торговл, вообще къ чему-нибудь полезному. Но Бертъ былъ не изъ тхъ, которые любятъ оказывать пользу другимъ. Копаться въ огород и торговать онъ терпть не могъ, а когда ему поручалось разнести товаръ по заказчикамъ, то въ немъ съ непреодолимою силою просыпалась страсть къ бродяжничеству, корзина превращалась какъ бы въ походный ранецъ, и онъ готовъ былъ тащить ее, несмотря на ея тяжесть, какое угодно разстояніе, лишь бы только не къ мсту назначенія. Вокругъ все манило и зазывало всяческими способами, и Бертъ со своей корзиною шелъ всюду, гд было на что поглазть. Убдившись, что Берта невозможно передлать никакими уговариваніями и даже пристыживаніями, Томъ продолжалъ самъ разносить свой товаръ и подыскивать брату дло у другихъ, еще не знавшихъ особенностей молодого человка.
Бертъ поочередно вступалъ въ преддверія различныхъ профессій: былъ швейцаромъ въ богатомъ дом, аптекарскимъ ученикомъ, мальчикомъ на побгушкахъ у доктора, подручнымъ у мастера на газовомъ завод, писцомъ въ контор, возчикомъ при большой молочной торговл, лодочникомъ и, наконецъ, приказчикомъ въ велосипедной торговл. Послднее мсто больше остальныхъ удовлетворяло его склонность къ прогрессивности. Хозяинъ его, мистеръ Гребъ, былъ молодой человкъ съ наружностью морского разбойника, постоянно мечтавшій объ изобртеніи какой-то особенной передаточной цпи и проводившій ночи въ кафе-шантанахъ. Для Берта онъ являлся идеаломъ, достойнымъ подражанія. Гребъ держалъ для отдачи напрокатъ самые ненадежные велосипеды во всей южной Англіи, и съ поразительной ловкостью выпутывался изъ непріятныхъ послдствій, возникавшихъ по этому поводу. Бертъ и Гребъ быстро сошлись, Бертъ въ очень короткое время сдлался почти виртуозомъ въ велосипедной зд, въ нсколько недль онъ выучился пробгать разстоянія въ нсколько миль на такихъ колесахъ, которыя развалились бы на первыхъ же шагахъ подъ всякимъ другимъ здокомъ. Достигнувъ такого совершенства, молодой человкъ пріобрлъ хорошую привычку умываться посл окончанія своей службы, сталъ заводитъ себ самые сногсшибательные галстуки и воротнички, курить боле дорогія папиросы и брать уроки стенографіи въ Бенъ-Хильскомъ училищ для желающихъ пополнить свое образованіе. Изрдка онъ навшалъ брата, при чемъ такъ блисталъ наружностью и работалъ языкомъ, что Томъ и Джессика, имвшіе врожденную потребность поклоняться кому и чему-нибудь, прониклись къ нему полнымъ уваженіемъ.
— Паренекъ пробирается впередъ. Страсть сколько ужъ нахватался разной премудрости,— говорилъ Томъ, проводивъ блестящаго братца.
— Только не черезчуръ бы ужъ набивалъ себ ею голову,— замчала Джессика, отличавшаяся склонностью къ нкоторымъ ограниченіямъ.
— Все идетъ впередъ въ ныншнее время,— со вздохомъ разсуждалъ Томъ.— Вотъ теперь даже у насъ, въ Англіи, стали выращивать новый сортъ картофеля, который поспваетъ раньше другихъ сортовъ. Если такъ будетъ продолжаться, то мы скоро будемъ имть молодой картофель даже въ март… Да, что ни день, то какая-нибудь новость… А замтила ты, Джессика, какой на немъ былъ галстукъ?
— Какъ не замтить, Томъ, конечно, замтила. Только такіе галстуки ему не идутъ. Они для настоящихъ джентльменовъ, а Бертъ еще далеко до нихъ не доросъ, хоть и шагнулъ дальше насъ съ тобой…
Въ одинъ прекрасный день Бертъ завелъ себ полный велосипедный костюмъ со всми принадлежностями и почувствовалъ себя на верху блаженства. Видть его катящимъ въ обществ Греба на колес, съ низко опущенной головой, согнутой въ три погибели спиной и выпученными глазами,— значило получить полное понятіе относительно заложенныхъ въ смолуэйской крови способностей къ прогрессу.
Да, времена были вполн прогрессивныя. Старый Смолуэйсъ корплъ въ своемъ ддовскомъ кресл передъ каминомъ и безъ удержу болталъ о блеск давно миновавшихъ дней, когда сэру Питеру Боуну нужно было только сутки, чтобы създить на своей четверк взадъ и впередъ въ Брайтонъ, болталъ о блыхъ цилиндрахъ этого джентльмена, о леди Боунъ, ножки которой никогда не касались земли, за исключеніемъ прогулокъ по саду, о кулачной борьб въ Кревле, о красныхъ охотничьихъ курткахъ и гамашахъ изъ свиной кожи, о лисицахъ, водившихся въ томъ мст, гд недавно была выстроена лчебница для душевно-больныхъ, о кисейныхъ платьяхъ дамъ, о кринолинахъ и т. д. Но его никто не слушалъ. Міръ создалъ себ новый типъ ‘джентльмена’, джентльмена въ запыленной клеенк, въ автомобильныхъ очкахъ и въ удивительныхъ головопокрышкахъ, джентльмена распространяющаго зловоніе и вздымающаго тучи пыли, отъ которой самъ же старается умчаться со скоростью втра, джентльмена, совсмъ не по-джентльменски энергичнаго и во всхъ отношеніяхъ являющагося культурною разновидностью разбойника съ большой дороги прежнихъ временъ’. ‘Лэди’ также сдлалась совершенно свободна отъ всякихъ ‘предразсудковъ’. Закаленная въ житейской борьб, настолько же далекая отъ нжности къ самой себ и къ другимъ, она, вмсто кисейныхъ платьевъ, тоже стала носить ‘спортивные’ костюмы, длавшіе ее похожею на плодъ боязливой фантазіи прошлыхъ вковъ.
Быть такимъ джентльменомъ Бертъ желалъ всми силами своего сердца. Высшаго идеала для него не существовало. Побить рекордъ быстроты въ зд на колес было его наивысшей цлью. Скоро ему показался недостаточнымъ пробгъ по пятнадцати миль въ часъ, и онъ нсколько дней мучилъ себя попытками пробгать въ то же время не мене двадцати миль по улицамъ и дорогамъ, чуть не съ каждою минутою становившимся все боле и боле пыльными и шумными, благодаря новымъ механическимъ способамъ передвиженія.
Благодаря систем ежемсячныхъ взносовъ, Берту удалось пріобрсти довольно порядочный велосипедъ съ моторомъ. Въ первое же воскресенье посл взноса послдняго шиллинга Бертъ съ ловкостью кошки взмостился на колесо и понесся въ зловонныхъ тучахъ пыли, увеличивая своею особою возможность лишнихъ несчастныхъ случаевъ.
— Въ Брайтонъ покатилъ!— сказалъ старый Смолуэйсъ, стоявшій у окна своей комнатки, расположенной во второмъ этаж, надъ лавкою, и со смсью гордости и недовольства слдившій за своимъ шаркнувшимъ мимо младшимъ сыномъ.— Да, времена измнились. Я въ молодые годы ни разу не былъ въ Лондон… Вообще дальше Кревлея не попадалъ. Тогда, кром господъ, никто и не думалъ разъзжать. А теперь, вотъ, повсюду вс шныряютъ, точно такъ и должно… Никто больше ужъ не сидитъ на мст… Мечутся, какъ угорлые, и сами не знаютъ зачмъ… И лошадки не нужны ужъ стали: стальныхъ коней себ завели… А разв можетъ глупая машина равняться съ умнымъ живымъ рысакомъ?.. Эхъ-ма, на что только это все стало похоже? Чисто бснованіе какое-то напало на людей…
— Да,— съ кислой миной подхватила Джессика, убиравшая у старика въ комнат,— только вс и знаютъ шмыгать на колесахъ да зря бросать деньги.

III.

Одно время Бертъ такъ былъ поглощенъ прелестями моторнаго колеса, что совсмъ не обращалъ вниманія на то, что вчно стремящееся впередъ человчество стало рваться въ новую область для умноженія способовъ сношеній,— въ воздушную. Онъ не замчалъ, что моторное колесо, такъ же точно, какъ и предшествовавшее ему велосипедное, начинаетъ ужъ длаться обыкновеннымъ явленіемъ, потерявшимъ прелесть новизны, и люди ищутъ чего-нибудь боле интереснаго. Раньше другихъ замтилъ это Томъ, привыкшій наблюдать небо, отыскивая на немъ признаки погоды, имвшей большое значеніе для его дла. Близость Бенъ-Хильскаго газоваго завода и Хрустальнаго дворца, съ площадокъ передъ которыми постоянно длались подъемы воздушныхъ шаровъ, и забрасываніе его огорода пескомъ при спускахъ,— все это, вмст взятое, заставило его понять, что жажда новаго, которою болютъ люди, потянула ихъ уже и на воздухъ. И дйствительно, на глазахъ Тома начинался первый натискъ на воздушную область.
Бертъ и его хозяинъ или, скоре, товарищъ, Гребъ, въ первый разъ узнали объ этомъ въ ночномъ кабачк, потомъ эту новость подтвердилъ имъ кинематографъ: затмъ фантазія Берта была воспламенена новымъ, дешевымъ, изданіемъ классическаго труда объ аэронавтик мистера Джорджа Гриффиса, озаглавленнаго: ‘Пловецъ въ облакахъ’. Такимъ образомъ интересъ обоихъ молодыхъ людей, отличавшихся замчательнымъ единодушіемъ, былъ возбужденъ до послдней степени.
Количество воздушныхъ шаровъ увеличивалось съ изумительною быстротою. Не только по субботамъ, но и по средамъ — одного дня въ недлю оказалось уже мало для любителей новаго спорта — эти огромные пузыри стали витать надъ Бенъ-Хиллемъ. Въ одинъ изъ этихъ дней Бертъ, несшійся на своемъ мотор въ Кройдонъ, вынужденъ былъ остановиться передъ Хрустальнымъ дворцомъ, на площади, гд собралась огромная толпа, слдившая за подъемомъ необычайно большого шара особой формы. Не имя возможности ни объхать эту толпу, ни пробраться черезъ нее, Бертъ остановилъ своего стального коня, слзъ съ него и вмст съ другими принялся наблюдать за подъемомъ шара. Это сооруженіе походило на колоссальную клинообразную подушку съ перегнутымъ угломъ. Подъ подушкой была прикрплена сравнительно небольшая машина съ быстро вращавшимся винтомъ спереди и чмъ-то въ род парусиннаго руля сзади. На этой машин сидлъ человкъ. Наполненный газомъ цилиндръ, т.-е. самый ‘шаръ’, словно нехотя тащился немного въ бокъ за увлекавшей его машиною. Сложное чудовище медленно поднялось въ воздухъ и, повинуясь движенію руля, плавно понеслось на югъ, къ цпи холмовъ, затмъ повернулось и направилось обратно къ Хрустальному дворцу, гд благополучно и спустилось на землю.
Съ этого дня послдовалъ безконечный рядъ новыхъ явленій въ воздух, начиная съ цилиндровъ всевозможныхъ размровъ и окрасокъ, конусовъ, грушевидныхъ чудовищъ и кончая ослпительно сверкавшимъ алюминіевымъ сооруженіемъ, которое Гребъ, въ смутномъ представленіи о панцирныхъ броняхъ, склоненъ былъ принять за воздушный военный корабль.
Вообще увлеченіе аэронавтикою все росло и росло, такъ что въ одинъ прекрасный день Бертъ нарисовалъ на тоненькой дощечк слдующую надпись: ‘Починка и подновленіе аэроплановъ’ и выставилъ эту дощечку въ окн мастерской своего хозяина. Сдлавъ это, онъ, однако, немного усомнился въ возможности выполненія того, за что они съ Гребомъ брались: вдь аэропланъ — не велосипедъ, хотя бы и моторный. Но слыша со всхъ сторонъ одобреніе своей предпріимчивости, онъ живо успокоился, утшивъ себя тмъ, что для того, кто уметъ обращаться съ машинами, летающими по земл, ничего не значатъ и воздушныя.
Повсюду, даже въ самыхъ укромныхъ уголкахъ Лондона со всми его обширными предмстьями, только и шла рчь о летаніи по воздуху. Изъ всхъ устъ только и слышалось: ‘Къ тому идемъ, задумалъ человкъ летать тамъ, наверху, надъ облаками, ну и будетъ летать’. Однако дло все-таки не клеилось. Летать-то летали понемножку, слдуя принципу, чтобы машина была тяжеле воздуха, но очень ужъ много было при этомъ катастрофъ: то съ машиною не ладилось, то самъ аэронавтъ что-нибудь не такъ сдлалъ, и т. д. Иногда снарядъ благополучно совершитъ взадъ и впередъ полетъ въ нсколько миль, понадются на него, а онъ въ слдующій разъ возьметъ да и кувыркнется. Во всхъ этихъ воздушныхъ сооруженіяхъ не было необходимой устойчивости: они кувыркались и отъ напора втра, и отъ дйствія воздушныхъ теченій надъ землею, и отъ несвоевременно промелькнувшей въ голов аэронавта мысли, отвлекшей его вниманіе, и даже такъ, безъ всякой видимой причины, словно по прихоти.
— Да, аэропланамъ не хватаетъ именно устойчивости,— говорилъ Гребъ, повторяя слова своей газеты:— кувыркаются да кувыркаются и именно тогда, когда никто этого и не ожидаетъ, вполн уврившись въ нихъ.
Посл двухъ лтъ всевозможныхъ опытовъ, по большей части оканчивавшихся очень плачевно, общество охладло къ аэронавтик, сочтя ее неразршимою задачей. Положимъ, нсколько времени еще продолжалось ‘поднятіе’ съ луговины Хрустальнаго дворца въ обыкновенныхъ шарахъ, и огороды попрежнему исправно засыпались пескомъ, но насчетъ ‘летанія’ замолчали.
Такъ прошло цлыхъ шесть лтъ, и Тому стало казаться, что скоро окончится баловство съ шарами. Вдругъ на смну имъ явилось увлеченіе однорельсовою желзною дорогою, это тоже угрожало мирнымъ жителямъ лондонскихъ пригородовъ многими неудобствами и опасностями.
Объ однорельсовой дорог говорилось уже и раньше, но восторжествовала эта новинка лишь въ 1907 году, когда мистеръ Бреннанъ, членъ Королевскаго общества, представилъ изумленной публик модель своего гироскопическаго вагона. Обширное помщеніе, предоставленное въ распоряженіе мистера Бреннана, оказалось тснымъ для огромной массы нахлынувшей публики, желавшей присутствовать при демонстраціи новаго сногсшибательнаго изобртенія. Храбрые военные, знаменитые проповдники, прославленные писатели, разряженныя дамы изъ высшаго круга,— вся эта пестрая толпа чуть не лзла на головы другъ другу, чтобы хоть однимъ глазкомъ уловить новое чудо, и считала себя счастливой, когда, вернувшись домой, могла похвалиться, что видла гироскопическій вагонъ, ‘открывающій новую эру въ области путей сообщенія’.
Великій изобртатель очень убдительно (хотя его было слышно только въ ближайшихъ къ нему рядахъ) доказывалъ пользу своего изобртенія и заставлялъ свою маленькую модель послушно подниматься вверхъ и внизъ по гнувшимся проволочнымъ канатамъ. Моделька съ головокружительной быстротою носилась на своихъ двухъ, помщенныхъ сзади, колесахъ по одному рельсу, ловко огибала крутые повороты, поворачивалась, останавливалась, снова неслась впередъ — и все это безъ малйшей задержки, безъ малйшаго уклоненія, въ полномъ равновсіи. Каждый ея поворотъ сопровождался громомъ рукоплесканій и гуломъ восторженныхъ одобреній зрителей. Въ отдльныхъ группахъ публики поднялся оживленный обмнъ мыслей насчетъ удовольствія пронестись въ такомъ вагон надъ какой-нибудь зіяющей пропастью. Слышались восклицанія: ‘А вдругъ гироскопъ остановится!’ Но очень немногіе угадывали и десятую долю тхъ перемнъ и послдствій, какія должна была произвести во всемъ мір однорельсовая желзная дорога по систем Бреннана.
Вполн это было понято лишь нсколько лтъ спустя. Вскор же посл проведенія первыхъ однорельсовыхъ желзнодорожныхъ путей никто больше не находилъ ничего особеннаго въ шныряніи надъ бездною въ ‘гироскопахъ’, и этотъ способъ передвиженія вытснилъ вс остальные механическіе способы. Гд еще была недорога земля, тамъ рельсъ прокладывался по земл, а гд она была дорога, рельсъ поднимался на столбы. Скоро легкіе и быстроходные ‘гироскопы’ стали мчаться во вс стороны, заставляя бросать прежнія дорого стоившія и громоздкія сооруженія обыкновенной желзной дороги.
Когда старый Смолуэйсъ умеръ, Томъ вздохнулъ и сказалъ: ‘Да, во времена молодости отца на свт ничего не было высокаго, кром дымовыхъ трубъ на крышахъ: ни одного телеграфнаго провода, ни одного проволочнаго канатика въ воздух, ничего такого’.
Зато теперь старика несли въ могилу подъ цлой, тсно переплетенной стью всевозможныхъ проводовъ, Бенъ-Хилль теперь сдлался узловымъ пунктомъ обслуживавшей предмстья однорельсовой дороги. Кром того, въ немъ почти каждый домъ имлъ свой телефонъ.
Массивныя желзныя, выкрашенныя ярко-зеленою краскою, сооруженія для воздушной однорельсовой дороги скоро сдлались однимъ изъ наиболе видныхъ украшеній городскихъ улицъ. Одно такое сооруженіе какъ разъ высилось передъ домомъ Тома и окончательно подавляло своимъ величіемъ этотъ домикъ. Второе пришлось на томъ конц сада Смолуэйса, гд все еще красовалась доска съ объявленіемъ объ его распродаж подъ постройки и пестрли два новыхъ объявленія — одно съ восхваленіемъ ‘чудодйственнаго средства для укрпленія расшатанныхъ нервовъ’, а другое — съ изображеніемъ ‘самыхъ дешевыхъ въ мір’ карманныхъ часовъ, въ два съ половиною шиллинга за штуку. День и ночь мчались надъ домомъ Тома длинные, широкіе и комфортабельные вагоны, сіявшіе въ темнот цлымъ моремъ свта. Это было для обывателей улицы нчто въ род безпрерывной ночной молніеносной грозы, которая сначала никому не давала уснуть, пока къ ней не привыкли, какъ и ко многому другому.
Наконецъ однорельсовая дорога была переброшена и черезъ Ламаншъ, по длинному ряду массивныхъ желзныхъ столбовъ, вышиною съ башню Эйфеля. Особенно высоки они были на середин Канала, гд проходили пароходы Лондоно-Антверпенской и Гамбурго-Американской линій.
Вмст съ тмъ по этой дорог стали проноситься и товарные вагоны, что заставило Берта глубоко призадуматься относительно чудовищной быстроты прогресса, за которымъ ему, при всемъ его желаніи, не было никакой возможности угнаться.
Вс эти новинки въ области передвиженія, разумется, захватили вниманіе общества, которое, однако, вскор было отвлечено въ сторону поразительнаго открытія миссъ Патричіей Гидди золотоносныхъ жилъ у побережья Англіи. Миссъ Гидди окончила Лондонскій университетъ, блестяще сдавъ экзаменъ по минералогіи и геологіи. Занявшись писаніемъ диссертаціи на тему золотоносныхъ утесовъ свернаго Уэльса, она вдругъ наткнулась на мысль, что, быть-можетъ, золото находится и въ подводныхъ частяхъ этихъ утесовъ. Желая удостовриться въ врности своей догадки, она, не долго думая, воспользовалась недавно изобртенною докторомъ Альберто Кассини подводною лодкою и отправилась въ ней производить свои изслдованія. И она не ошиблась. Со свойственной женскому генію смсью сообразительности и инстинктивнаго чутья, энергичной ученой удалось въ первый же приступъ отыскать золото и, посл едва трехчасового нырянія въ мор у подножія утеса, она подняла наверхъ около двухъ центнеровъ золотоносной руды съ небывалымъ процентнымъ содержаніемъ 17 унцій на тонну. Однако, какъ ни интересна исторія этого открытія, мы откладываемъ ея описаніе до другого раза, ограничившись пока замчаніемъ, что открытіе миссъ Гидди произвело большую сенсацію.
Между тмъ сильное вздорожаніе всхъ продуктовъ, рабочихъ рукъ и вообще всего обихода жизни, различныя спекуляціи и тому подобныя экономическія и финансовыя осложненія нсколько времени мшали оживленію интереса къ воздухоплаванію.

IV.

Возрожденіе этого интереса началось какъ-то вдругъ и притомъ съ такою силою, что сразу охватило весь міръ. Оно нагрянуло какъ буря въ солнечный день, съ утра отличавшійся полною тишиною. О воздухоплаваніи снова всюду заговорили съ такимъ видомъ, точно никто ни на минуту не забывалъ объ этой тем. Въ газетахъ снова появились замтки и запестрли рисунки съ изображеніями различнаго рода летательныхъ приборовъ во всхъ видахъ и положеніяхъ. Страницы серьезной періодической печати снова наполнялись научно-популярными статьями объ аэронавтик и опытахъ съ новыми машинами и т. п. Въ поздахъ однорельсовыхъ дорогъ то и дло слышался вопросъ: ‘Да когда же мы, наконецъ, будемъ летать по воздуху безъ всякихъ связей съ землею’? Новые изобртатели являлись сразу цлыми десятками, словно грибы посл хорошаго дождя. Аэроклубъ объявилъ о своемъ намреніи устроить большую аэронавтическую выставку на обширномъ участк земли, только что освобожденномъ изъ-подъ загромождавшихъ его уайтчапельскихъ бараковъ.
Нахлынувшая волна вскор вызвала соотвтствующей силы всплескъ и въ мастерской Греба. Онъ гд-то раздобылъ попорченную летательную машину, кое-какъ привелъ ее въ состояніе, похожее на исправное, и попытался устроить на ней полетъ. Но попытка его окончилась тмъ, что онъ разбилъ въ сосдней цвточной торговл нсколько рамъ и повредилъ десятка два растеній: это повлекло за собой большую непріятность съ сосдомъ.
И вотъ вдругъ неизвстно гд возникъ и съ быстротою молніи распространился упорный слухъ, что великая тайна открыта и проблема воздухоплаванія ршена. До Берта этотъ слухъ дошелъ въ трактир въ Нетфильд, куда молодой человкъ однажды вечеромъ попалъ на своемъ самокат. На скамейк, подъ окномъ трактира, сидлъ одтый въ хаки солдатъ-саперъ и съ задумчивымъ видомъ курилъ трубку. Солдатъ заинтересовался моторомъ Берга. Разговорились. Основательно обсудивъ достоинства велосипеда, который, кстати замтить, своимъ восьмилтнимъ существованіемъ представлялъ нкотораго рода устойчивость въ т измнчивые дни, солдатъ сказалъ:
— Да это что! Всмъ начинаетъ ужъ надодать глотать пыль по дорогамъ. То ли дло аэропланъ.
— Объ этомъ давно ужъ болтаютъ, да все зря,— замтилъ Бертъ.
— Нтъ, не зря!— подхватилъ саперъ.— Напротивъ, вполн серьезно.
— Ну, да, какъ же! Когда увижу самъ, тогда и поврю. Не въ первый разъ обманываютъ…
— Увряю васъ, что на этотъ разъ безъ всякаго обмана… Я собственными глазами видлъ, какъ летаютъ во всхъ направленіяхъ,— уврялъ солдатъ.
— Видлъ и я,— говорилъ Бертъ:— полетятъ-полетятъ да и кувырнутся. Очевидно, не могутъ еще управлять…
— А я вамъ говорю, что я видлъ такую машину, которая идетъ куда ее заставятъ, даже противъ втра,— перебилъ солдатъ.— И очень легко управлять ею: повинуется, какъ по команд.
— Этого быть не можетъ! Ничего подобнаго вы не могли видть. Ни одна машина не можетъ итти противъ втра,— упорствовалъ Бертъ.
— А я все-таки видлъ и не дальше, какъ въ Альдершот,— уврялъ солдатъ.— Они тамъ таятся, молчатъ о своемъ успх, но шила въ мшк не утаишь. Дло ршено на чистоту, и наше военное министерство на этотъ разъ не упуститъ своего, будьте покойны.
Сомннія Берта поколебались. Онъ засыпалъ сапера потокомъ вопросовъ, и тотъ становился все словоохотливе и откровенне.
— Въ Альдершот,— продолжалъ онъ,— есть такая низинка, на которой длаютъ опыты. Оградились плетнемъ изъ колючей проволоки въ десять футовъ вышиною, и возятся тамъ. Заглянешь къ нимъ туда и кое-что подсмотришь потихоньку. Многіе ужъ подмтили, да не только наши — это куда бы еще ни шло,— но и нмцамъ стало извстно… пронюхали даже японцы. Должно-быть, ихніе шпіоны… они вдь такъ у насъ и шныряютъ подъ разными видами. Всхъ не переловишь.
— Гмь?.. Да!..— въ раздумь бормоталъ пораженный Бертъ. А интересная это будетъ штука.
— На что еще интересне!— воскликнулъ саперъ, снова набивая свою трубку.— Когда дло пойдетъ въ ходъ, начнутся такія чудеса, какихъ никогда еще не было… Игра будетъ прямо умопомрачительная… въ род, напримръ, всемірной войны… Мы уже кое-что объ этомъ слышали. Ну, а въ вашихъ газетахъ объ этомъ ничего еще не говорятъ? Я ихъ не читаю. У насъ свои.
— Намеки были,— отвтилъ Бертъ.
— Намеки?.. Ну, да, конечно, только одни намеки пока и могутъ быть… А вы мн вотъ что скажите: вы никогда не обращали вниманія на то, что изобртатели летательныхъ машинъ стали куда-то исчезать?— Вспыхнутъ, какъ ракета, да вдругъ и пропадутъ.
— Нтъ, признаться, я не обращалъ на это вниманія.
— Да?— Ну, а я обратилъ. Сколько разъ я уже замчалъ, что появится какой-нибудь новый изобртатель, нашумитъ, всхъ заинтересуетъ и вдругъ — нтъ его больше, ни слуху ни духу о немъ. Точно въ воду канулъ, понимаете? Сперва появились въ Америк братья Райтъ. И отлично заплавали было по воздуху… крику что тамъ надлали — страсть! Потомъ вдругъ о нихъ сразу замолчали. Это было этакъ около 1905 года. Потомъ были, кажется, тоже два брата въ Ирландіи… забылъ ихъ имена. И о нихъ везд кричали, что они свободно летаютъ, но тоже въ одинъ прекрасный день скрылись и они, забыли и о нихъ… Не слыхать, чтобы они погибли, но и въ живыхъ ихъ нельзя считать. Не то мертвы, не то живы, а гд они — неизвстно. А сколько посл этого писалось и говорилось о томъ француз, который облетлъ вокругъ Парижа и ухнулъ въ Сену… Де-Болей, что ли, его звали, наврно не помню. Знаю только, что онъ самъ уцллъ, а куда потомъ длся — тоже неизвстно. И такъ много…
— Ужъ не попадаютъ ли они вс въ руки какого-нибудь тайнаго общества?— выразилъ догадку Бертъ, начитавшійся о такого рода обществахъ.
Солдатъ принялся закуривать погасшую трубку.
— Тайнаго общества?— повторилъ онъ, съ трубкою въ зубахъ.— Скажите лучше — въ руки какого-нибудь военнаго министерства, а то и нсколькихъ заразъ.— Онъ всталъ и направился къ своему собственному велосипеду, стоявшему около дома.— Голову даю на отсченіе,— продолжалъ онъ на ходу, — если когда-нибудь… даже въ скоромъ времени, не окажется, что нтъ на всемъ свт страны, мало-мальски крупной, которая не имла бы хоть парочки летательныхъ машинъ въ запас… настоящихъ, вполн исправныхъ и управляемыхъ по втру и противъ втра. Но вс таятся другъ отъ друга. Конечно, не хотятъ, чтобы переняли другіе, но все-равно разнюхаютъ… А сколько на это тратится денегъ, труда и времени, чтобы хоть что-нибудь повывдать другъ у друга,— страсть!.. Скажу вамъ по секрету,— добавилъ онъ,— у насъ на четыре мили кругомъ не допускаютъ не только ни одного иностранца, но даже и своего, если у него нтъ особаго разршенія. Да и то, кажется, ухитряются кое-что подглядть, хоть это и трудно.
— Интересно бы и мн посмотрть,— сказалъ Бертъ.— Вообще, повторяю, когда увижу самъ, только тогда и поврю, что это не обманъ, какъ было до сихъ поръ.
— Увидите, увидите и, можетъ-быть, раньше даже, чмъ ожидаете,— бросилъ солдатъ, ловко вскакивая на своего стального коня.— До свиданія!— крикнулъ онъ и быстро укатилъ.
Бертъ остался сидть на скамь, серьезный и задумчивый. Шапка на затылк, папироса въ зубахъ, руки въ карманахъ, ноги далеко протянуты впередъ. Воплощеніе удали и залихватства.
‘Если это правда,— думалъ онъ,— то намъ съ Гребомъ надо держать ухо востро, какъ говорятъ старики, и поосновательне заняться новымъ дломъ. Иначе мы останемся на мели’.

V.

Не успло еще поблднть въ ум Берта воспоминаніе о намекахъ солдата, какъ въ исторіи прогресса человчества открылась одна изъ самыхъ поразительныхъ страницъ: люди открыли-таки тайну летанія и полетли.
Чудо это было совершено нкимъ мистеромъ Альфредомъ Беттериджемъ, который безъ малйшаго инцидента пролетлъ отъ Хрустальнаго дворца въ Глазго и обратно, на маленькой, отлично управляемой машин, тяжеле воздуха, двигавшейся совершенно легко, спокойно и увренно, какъ настоящая птица.
Всми чувствовалось, что это являлось уже не новымъ шагомъ впередъ въ дл аэронавтики, а цлымъ скачкомъ. Мистеръ Беттериджъ пробылъ въ воздух боле двнадцати часовъ и во все это время съ его машиною не случилось никакого недоразумнія.
Эта машина не походила ни на птицу ни на бабочку, какъ другія, и не имла той широты боковыхъ частей, которыми отличались вс аэропланы. Она скоре походила на пчелу или осу. Нкоторыя ея части вертлись съ неимоврною скоростью и вызывали въ глазахъ зрителей впечатлніе прозрачныхъ крыльевъ. Другія же части, въ особенности два своеобразно загнутыхъ ‘накрыльника’, оставались напряженно вытянутыми и неподвижными. Въ середин прибора находилось длинное округленное тло, какъ у осы, на которомъ изобртатель сидлъ верхомъ, точно на кон. Сходство прибора съ осою дополнялось производимымъ имъ громкимъ жужжаніемъ.
Мистеръ Беттериджъ явился сюрпризомъ для всего міра. Онъ былъ однимъ изъ тхъ людей, которые по временамъ вдругъ выныриваютъ изъ ничтожества и неизвстности, чтобы чмъ-нибудь удивить человчество и вызвать подражаніе. Откуда онъ появился — этого никто наврное не могъ сказать. Одни говорили, что онъ изъ Австраліи, другіе — изъ Америки, третьи — изъ южной Франціи. Увряли даже, что это сынъ человка, разбогатвшаго производствомъ золотыхъ ‘чудо-перьевъ Беттериджа’, но такое увреніе, какъ потомъ выяснилось, оказалось неврнымъ: изобртатель этихъ перьевъ былъ только его однофамильцемъ. Впрочемъ, его происхожденіе не иметъ особеннаго значенія. Скажемъ лучше нсколько словъ о немъ самомъ. Несмотря на свою топорную наружность, ‘трубный’ голосъ, неотесанныя манеры, грубое хвастовство, нахальное, вызывающее обращеніе съ другими и тому подобныя отрицательныя качества, Альфредъ’ Беттериджъ уже нсколько лтъ состоялъ членомъ большинства существовавшихъ въ то время аэро-клубовъ. Въ одинъ прекрасный день — какъ это принято говорить — онъ циркулярнымъ письмомъ извстилъ вс лондонскія газеты, что въ такой-то день и часъ совершитъ полетъ отъ Хрустальнаго дворца и этимъ полетомъ докажетъ, что онъ преодоллъ вс затрудненія въ техник летанія. Однако очень немногія изъ газетъ ршились помстить его письмо на своихъ страницахъ и еще меньше нашлось читателей, поврившихъ заявленію мистера Беттериджа. Вообще вс остались вполн равнодушны. Никто не смутился даже и тогда, когда общанный полетъ былъ нсколько замедленъ, благодаря тому непредвиднному обстоятельству, что какъ разъ въ минуту подъема мистеру Беттериджу вздумалось за что-то поколотить зазжаго знаменитаго музыканта. Объ этомъ инцидент въ печати только кратко было упомянуто въ отдл ‘Событія дня’. Словомъ, вплоть до окончанія своего полета неизвстному изобртателю ничмъ не удалось привлечь вниманіе публики. Несмотря на весь производимый имъ шумъ, во второй назначенный для полета день къ Хрустальному дворцу собрались не боле трехъ десятковъ любопытныхъ. Да и эти три десятка равнодушно-скептическимъ взоромъ смотрли, какъ изобртатель, быстро вылетвъ изъ верхней галлереи дворца, взвился на своемъ исполинскомъ, оглушительно жужжавшемъ наскомомъ на воздухъ и плавно понесся по голубой выси. Было всего шесть часовъ утра лтняго дня, и воздухъ еще не усплъ принять свойственной ему въ этой области сроватой окраски.
Но не успло гигантское наскомое обогнуть всхъ башенъ дворца, какъ слава уже подняла свою громогласную трубу. Спавшіе на скамьяхъ въ парк бродяги были разбужены жужжаніемъ машины и, вскочивъ съ испугу, увидли, какъ колоссальная оса огибала башню Нельсона. А когда эта ‘оса’, часовъ около одиннадцати, достигла Бирмингэма, трубные звуки славы пронеслись уже по всей стран. Чудо совершилось, удалось то, что до сихъ поръ считалось невозможнымъ: человкъ полетлъ,— полетлъ тихо, плавно, спокойно, какъ птица. Вся Шотландія ожидала прибытія аэронавта, разинувъ ротъ. Около часу дня онъ достигъ Глазго, и по газетнымъ отчетамъ того дня видно, что ни одна фабрика, ни одинъ заводъ, ни одна верфь въ этомъ громадномъ промышленномъ уль не возобновляла своихъ работъ вплоть до половины второго, когда аэропланъ вновь исчезъ. Общественное мнніе вполн достаточно прониклось убжденіемъ въ невозможности ршенія задачи летанія, чтобы по достоинству оцнить мистера Беттериджа, такъ блестяще доказавшаго противное. Онъ окружилъ университетскія зданія и опустился чуть не на головы толпы въ Уэстэндскомъ парк, на склон Гильморской высоты. Машина двигалась совершенно спокойно, со скоростью трехъ миль въ часъ, описывая широкую дугу, и съ такимъ сильнымъ жужжаніемъ, что оно заглушило бы даже ‘трубный’ голосъ мистера Беттериджа, если бы аэронавтъ не былъ снабженъ рупоромъ. Приставивъ этотъ рупоръ ко рту и ловко огибая церкви, высокія зданія и однорельсовыя сооруженія, онъ ревлъ въ толпу:
— Мое имя Беттериджъ… Б-е-т-т-е-р-и-д-ж-ъ! Слышите?!. Смотрите, не перепутайте! Мать моя была шотландка!..
Убдившись, что его услыхали и поняли, онъ, при гром рукоплесканій, восторженныхъ крикахъ и рявканьи ‘ура!’ снова плавно поднялся въ высь и быстро понесся по направленію къ юго-западному горизонту. Машина удачно подражала ос и въ волнообразномъ движеніи то вверхъ, то внизъ.
Возвращеніе аэронавта въ Лондонъ — по пути онъ постилъ Манчестеръ, Ливерпуль и Оксфордъ, останавливался надъ каждымъ городомъ и ревлъ по слогамъ свое имя — было событіемъ, вызвавшимъ безпримрную сенсацію. Все населеніе стояло съ запрокинутыми назадъ головами и поднятыми кверху лицами. На улицахъ въ этотъ день было задавлено столько людей и животныхъ, сколько въ обыкновенное время полагается давить лишь въ три мсяца. Пароходъ ‘Исаакъ Ньютонъ’ налетлъ было на одинъ изъ устоевъ Вестминстерскаго моста и спасся отъ аваріи только тмъ, что усплъ во-время дать задній ходъ и зассть на мель.
Около солнечнаго заката мистеръ Беттериджъ вернулся къ Хрустальному дворцу, этому исходному пункту всхъ аэронавтическихъ предпріятій, и благополучно влетлъ въ прежнюю галлерею, входъ въ которую демонстративно распорядился захлопнуть передъ носами массы сбжавшихся фотографовъ и репортеровъ.
— Я до смерти усталъ… весь разбить отъ этой верховой зды,— объявилъ онъ своимъ помощникамъ, ожидавшимъ его въ галлере.— Поэтому не въ состояніи ни съ кмъ говорить… Крикните этимъ дуракамъ, которые торчатъ вонъ тамъ, за дверьми, что мое имя Беттериджъ, что я имперіалистическій англичанинъ и что завтра приму ихъ всхъ.
Но толпа предпріимчивыхъ молодыхъ людей въ мягкихъ шляпахъ, экстравагантныхъ воротничкахъ и галстукахъ, съ записными книжками и фотографическими аппаратами въ рукахъ, настойчиво стала ломиться въ двери, требуя впуска или выхода къ нимъ аэронавта. Мистеръ Беттериджъ, наконецъ, не выдержалъ и вышелъ самъ къ нетерпливой толп… высокій, широкоплечій, широкогрудый, съ разинутымъ ртомъ подъ огромными черными усищами, съ искаженнымъ отъ напряженія лицомъ и выпученными глазами, онъ такъ рявкнулъ въ рупоръ на эту толпу, что она въ невольномъ страх отхлынула назадъ и въ почтительномъ отдаленіи молча смотрла на эту внезапно появившуюся міровую знаменитость, какъ бы символизировавшую свое значеніе громаднымъ рупоромъ въ рук.

VI.

Томъ и Бертъ Смолуэйсы оба были свидтелями тріумфальнаго возвращенія Беттериджа. Они стояли на вершин Бенъ-Хиля, откуда такъ часто любовались фейерверками Хрустальнаго дворца. Бертъ былъ сильно взволнованъ. Томъ оставался спокойнымъ и вялымъ, какъ всегда, когда не касалось что-либо близко его самого. Ни одинъ изъ нихъ не предчувствовалъ, какъ въ ближайшемъ будущемъ отразятся на ихъ судьб послдствія изобртенія Беттериджа.
— Быть-можетъ, Гребъ теперь посерьезне займется дломъ. Только не засадилъ бы его этотъ несчастный цвтоводъ Штейнбергъ, которому наша машина надлала такой убытокъ,— замтилъ Бертъ.
Томъ ничего не отвтилъ на замчаніе младшаго брата и продолжалъ съ. вялымъ видомъ смотрть въ сторону дворца.
Немного помолчавъ, Бертъ добавилъ, что изъ-за этого новаго изобртенія газеты ‘закоробятся’ отъ усердія прославить его. Молодой человкъ уже смыслилъ настолько въ аэронавтик и ея значеніи, чтобы выразиться такъ о газетахъ. И онъ не ошибся: на слдующій же день вся лондонская печать положительно ‘коробилась’ отъ усердія подчеркнуть грандіозность беттериджскаго генія и корчилась въ истерическомъ кликушеств, стараясь прославить его. Господствующею нотою во всемъ этомъ гам являлись ‘необычайно геніальная’ личность Беттериджа и неслыханныя требованія, предъявляемыя имъ за открытіе секрета своего изобртенія.
‘Оса’ Беттериджа дйствительно заключала въ себ тайну, и онъ тщательно оберегалъ ее. Онъ самъ сооружалъ свой аппаратъ въ тиши и отдаленіи громадныхъ галлерей Хрустальнаго дворца, съ помощью тупо-равнодушныхъ рабочихъ, а на другой день посл полета лично разобралъ аппаратъ по частямъ и самъ упаковалъ эти части, для отправки же ихъ, куда ему было нужно, онъ нанялъ ничего не смыслившихъ въ его дл и вообще не привыкшихъ шевелить мозгами людей. Собственноручно запечатанные имъ ящики были отправлены на сверъ, востокъ и западъ страны различнымъ машиностроительнымъ заводамъ. Вся эта процедура была обставлена самыми тщательными мрами предосторожности, которыя дйствительно оказались не лишними въ виду настойчиваго требованія фотографическихъ снимковъ и другого рода изображеній машины. Очевидно, мистеръ Беттериджъ твердо ршился никому зря не выдавать ни одной іоты своей тайны. Показалъ всмъ, на что способна его машина, а что касается подробностей, то онъ находилъ, что публик нтъ до нихъ никакого дла. Онъ просто ставилъ британскому народу вопросъ: ‘хочетъ этотъ народъ заплатить за его тайну, сколько онъ требуетъ, или нтъ?’ Будучи, какъ онъ постоянно объявлялъ, ‘имперіалистическимъ’ англичаниномъ, онъ желалъ видть свое изобртеніе монополіей своего отечества, но..
Въ этомъ-то вотъ ‘но’ и стояла, какъ говорится, вся загвоздка.
Мистеръ Беттериджъ былъ человкъ, совершенно свободный отъ ложной… точне — отъ всякой скромности. Онъ всегда готовъ былъ принимать репортеровъ, интервьюеровъ и другого рода охотниковъ за новостями: охотно давать отвты на какіе угодно вопросы, за исключеніемъ воздухоплавательныхъ, высказывалъ обо всемъ свои ‘особыя’ мннія, щедро снабжалъ желающихъ фотографическими или иными снимками съ своей особы и автобіографическими свдніями,— словомъ, ничего не имлъ противъ того, чтобы вся подлунная была полна однимъ имъ. Портреты его, безъ которыхъ не обходилась ни одна, витрина какой-либо подходящей торговли, не говоря ужъ о разнаго рода изданіяхъ, всегда показывали свирпо-заносчивое лицо съ огромными усами. У всхъ видвшихъ только эти портреты, а не его самого, сложилось убжденіе, что Беттериджъ долженъ быть маленькаго роста, почему-то предполагалось, что человкъ высокаго роста не можетъ обладать лицомъ съ такимъ непріятнымъ выраженіемъ. Между тмъ знаменитый аэронавтъ былъ шести футовъ и двухъ дюймовъ ростомъ и обладалъ соотвтствующимъ всомъ.
Теперь перейдемъ къ самой ‘загвоздк’. У мистера Беттериджа была очень странная и своеобразная любовная исторія, и англійскій народъ, въ большинств, все еще остававшійся очень нравственнымъ, съ отвращеніемъ и ужасомъ узналъ, что въ число требованій великаго изобртателя, предъявляемыхъ имъ къ желающимъ пріобрсти секретъ его машины, входитъ и условіе отнестись со всевозможнымъ сочувствіемъ и почтеніемъ къ предмету его страсти. Впрочемъ, подробности этой ‘исторіи’ никогда не были выяснены вполн. Кажется, ‘любовь’ Беттериджа была замужемъ за — употребляю собственное образное выраженіе великаго изобртателя — ‘трусливымъ вонючкою’, и этотъ зоологическій феноменъ всячески мшалъ ея благополучію. Мистеръ Беттериджъ съ особеннымъ жаромъ разсказывалъ о своей связи и всми силами старался освтить ‘величіе характера’ любимой особы, обреченной на ‘неслыханныя нравственныя страданія’. Это было большимъ неудобствомъ для печати, привыкшей держаться въ строгихъ рамкахъ приличія, и, хотя не избгавшей касаться личныхъ длъ извстныхъ людей, но отнюдь не допускавшей чего-либо черезчуръ ужъ личнаго. Интервьюеры чувствовали себя очень неловко, видя, съ какимъ усердіемъ мистеръ Беттериджъ обнажаетъ передъ нимъ свое слишкомъ широкое сердце и вообще подвергаетъ себя вивисекціи, воображая, что это его долгъ, какъ знаменитости.
— Въ моей любви къ этой выдающейся женщин — вся моя слава,— говорилъ онъ смущенно ерзавшему передъ нимъ на стул интервьюеру, и при этомъ съ силою ударялъ кулакомъ по чему попало, даже по собственному колну или по груди, если поблизости не было удобнаго для этой операціи другого предмета.
И онъ пускался въ такія интимныя тонкости своей любовной исторіи, что у его собесдника волосы поднимались дыбомъ, тмъ боле, что новоиспеченная знаменитость непремнно настаивала, чтобы каждое его слово было занесено въ записную книжку и затмъ появилось въ печати.
— Позвольте, вдь это такія деликатныя отношенія…— начиналъ было интервьюеръ, но мистеръ Беттериджъ горячо прерывалъ его.
— Вотъ именно потому, что они деликатны, ихъ и не слдуетъ скрывать отъ общества!— кричалъ онъ.— Стсненіе личной свободы и чувства человка — величайшая несправедливость, и я, во имя попранныхъ правъ любимой женщины, готовъ воевать не только съ какимъ-нибудь животнымъ, имющимъ на нее какія угодно права, но и съ цлымъ міромъ. Понимаете, сэръ: я, Альфредъ Беттериджъ, готовъ защищать эту благородную, никмъ непонятую, страдающую женщину противъ всхъ громовъ земныхъ и небесныхъ!.. Я люблю Англію, очень люблю, но ненавижу ея пуританизмъ… ненавижу и презираю!.. Онъ вызываетъ во мн невыразимое отвращеніе. Такъ и запишите, сэръ.
Онъ проврялъ записи интервьюеровъ, и если находилъ, что они слишкомъ много выпустили изъ его эротическихъ откровеній, то собственноручно, грубымъ, мажущимъ почеркомъ и съ ужасающею безграмотностью, вписывалъ туда еще больше, чмъ было имъ сообщено.
Весь британскій газетный и журнальный міръ былъ какъ на иголкахъ. Никогда еще не приходилось ему развертывать передъ публикою боле назойливой и непривлекательной любовной исторіи, никогда еще общество не отвертывалось съ такимъ отвращеніемъ отъ подобной исторіи, не представлявшей ничего симпатичнаго. Тайна же изобртенія мистера Беттериджа приковывала общее вниманіе. Но какъ только кто касался именно этой тайны, мистеръ Беттериджъ съ удивительной настойчивостью избгалъ всякаго разговора о ней, и когда собесднику удавалось отвлечь его отъ любовной темы, то онъ начиналъ, со слезами въ голос, распространяться о своей матери и о своемъ дтств, главное о матери, цлый рядъ самыхъ трогательныхъ качествъ которой увнчивался въ его глазахъ тмъ, что она была шотландкою.
— Положимъ,— добавилъ онъ,— въ ея жилахъ текла примсь и другой крови, но родилась она въ Шотландіи, и ея сердце всегда стремилось къ этой стран… Я своей матери обязанъ всмъ… всмъ, понимаете ли? Спросите каждаго человка, чмъ-нибудь отличавшагося, и онъ вамъ скажетъ, что если изъ него вышло что-нибудь путное, то онъ обязанъ этимъ исключительно своей матери… Вообще все, что мы имемъ хорошаго, получается нами, благодаря женщин… Да, сэръ, женщина — это истинная суть всего, мужчина же не что иное, какъ преходящее явленіе, если женщина не сумла или ей не удалось вложить въ него часть своей души. Женщина, сэръ, всюду ведетъ мужчину, и куда она его поведетъ, туда онъ и пойдетъ. Меня она повела вверхъ, и вотъ я наверху.
Много въ такомъ дух говорилъ онъ, подкрпляя свои слова самыми энергичными жестами. Но никто не могъ понять, сколько онъ желаетъ получить за секретъ своего изобртенія отъ правительства, кром уже извстнаго требованія къ обществу насчетъ его ‘любви’. Вообще онъ представлялся человкомъ не столько корыстолюбивымъ, сколько жаднымъ къ самой широкой извстности. О немъ циркулировало множество слуховъ. Между прочимъ, передавалось изъ устъ въ уста, что онъ былъ собственникомъ большой гостиницы въ Капштадт и присвоилъ себ вс планы и бумаги одного молодого, очень скромнаго и робкаго, совершенно безроднаго изобртателя, по имени Пализеръ, умершаго тамъ чахоткою. Объ этомъ даже открыто писалось въ американской печати, но англійская, разумется, этого слуха не распространяла. Въ дйствительности же о немъ ничего опредленнаго не было извстно.
Въ скоромъ времени онъ поразилъ публику тмъ, что со свойственнымъ ему упорствомъ сталъ домогаться сразу всхъ денежныхъ премій, назначенныхъ за успхи въ аэронавтик. Въ большинств эти преміи предлагались издателями газетъ и журналовъ. Нкоторые заплатили ему по первому требованію, о чемъ и трубили по всему міру, другіе же подъ разными предлогами хотли увильнуть отъ платежа, и съ ними Беттериджъ вступилъ въ ожесточенный споръ, довели дло даже до суда. Вмст съ тмъ онъ всячески агитировалъ, чтобы убдить правительство въ необходимости пріобрсти его секретъ. Но правительство почему-то вдругъ прервало вс переговоры съ нимъ. Тогда подняла тревогу печать. Первою завопила по этому поводу ‘Лондонская Кумушка’, помстивъ у себя большую статью подъ заманчивымъ заглавіемъ: ‘Мистеръ Беттериджъ высказывается’. Это было новое интервью, гд знаменитый изобртатель — если только онъ дйствительно былъ изобртателемъ — излилъ свою душу до самаго дна.
— Я явился сюда съ другого конца свта,— говорилъ онъ, какъ бы подтверждая капштадтскій слухъ о себ,— чтобы принести своей родин въ даръ тайну, которая обезпечила бы за нею міровое владычество. А какую я получилъ за это благодарность?— Онъ сдлалъ передышку, свирпо вращая своими черными, непріятно острыми глазами.— Кучка старыхъ мандариновъ морщится при вид меня, точно я какая-то гадина… А съ женщиною, которую я люблю, обращаются, какъ съ зачумленною… Я — имперіалистическій англичанинъ,— продолжалъ онъ съ особеннымъ напряженіемъ въ голос, размахивая сжатыми кулаками.— Но и моему терпнію есть границы, и я не забываю, что существуютъ еще молодыя, полныя жизни государства… живые и дятельные народы, они не страдаютъ вялостью старческаго ожирнія и отупнія, не дремлютъ въ безпомощной лни на мягкихъ подстилкахъ разныхъ формальностей… Эти народы не оттолкнутъ отъ себя возможности господствовать надъ міромъ… не оттолкнутъ ради только того, чтобы обидть человка, ничего дурного имъ не сдлавшаго, и оскорбить благородную женщину, которой они недостойны развязать ремня на обуви… Есть народы, не закрывающіе глазъ на великое значеніе науки, не впавшіе еще въ сухой, безплодный педантизмъ и безмозглое декадентство… Словомъ,— прошу васъ, сэръ, подчеркнуть это,— кром Англіи существуютъ и другія государства…
Рчь эта произвела глубокое впечатлніе на Берта, внимательно прочитавшаго ее раза три подъ рядъ.
— Знаешь что, Томъ,— сказалъ онъ брату, которому нарочно завезъ газету съ этой статьей,— вдь и въ самомъ дл, если этотъ секретъ попадетъ нмцамъ или американцамъ, то намъ придется плохо… Нашъ флагъ, которымъ мы такъ гордимся, не будетъ стоить и того коленкора, изъ котораго онъ сшитъ.
Томъ хлопалъ глазами и краснорчиво мычалъ, а жена его воспользовалась удобнымъ случаемъ.
— Чтобы теб сегодня помочь намъ, Бертъ,— сказала она.— Весь Бенъ-Хиль объдается новымъ картофелемъ, и намъ столько его заказано, что одному Тому не справиться съ доставкою. Ты бы занесъ кое-кому по корзинк.
— Правда пишутъ газеты, что мы живемъ точно на вулкан,— продолжалъ свои политическія разсужденія Бертъ, притворяясь глухимъ къ словамъ Джессики.— Каждую минуту можетъ разразиться война… да еще какая война-то — никогда небывалая.
И онъ съ зловщимъ видомъ потрясъ головою.
— Пора начать разноску, Томъ,— приставала Джессика.— А теб разв нкогда?— ршительно обратилась она къ Берту.
— Время-то есть,— нехотя отвтилъ молодой человкъ.— Въ мастерской тихо, и Гребъ меня отпустилъ на два часа. Только опасность страшной войны такъ меня разстраиваетъ, что…
— Ничего, развлечешься въ разноск,— прервала его энергичная невстка, вручая ему довольно объемистую корзину съ отборнымъ картофелемъ и адресъ, куда ее доставить.
Подъ тяжестью ноши патріотическая тревога Берта превратилась въ досаду на ‘грубость’ и ‘безстильность’ картофеля и на Джессику, отличавшуюся тми же отрицательными качествами, по мннію молодого человка, вкусы котораго были утончены въ кафе-шантанахъ средней руки.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Какъ Бертъ Смолуэйсъ попалъ въ затруднительное положеніе.

I.

Ни Тому, ни даже Берту Смолуэйсамъ и въ голову не приходило, чтобы памятное воздушное представленіе мистера Беттериджа могло такъ или иначе повліять на ихъ личную жизнь и выдлить ихъ изъ милліоновъ согражданъ. Полюбовавшись съ Бенъ-Хильской возвышенности, какъ исполинская ‘оса’ Беттериджа, крылья которой въ лучахъ заходящаго солнца казались сотканными изъ золотистаго тумана, красиво юркнула въ широко раскрытыя ворота галлереи Хрустальнаго дворца, они, по дорог домой, углубились въ обсужденіе одного дла.
Дло это заключалось въ томъ, что Бертъ, желавшій поддержать Греба, финансы котораго пришли въ полное разстройство, благодаря тому, что судъ приговорилъ его къ уплат сравнительно большой суммы сосду Штейнбергу, которому онъ своимъ неудачнымъ опытомъ летанія нанесъ большой ущербъ,— уговаривалъ брата помочь ему вступить съ Гребомъ въ компанію. Но какъ ни разрисовывалъ ему Бертъ вс выгоды и прелести этого коммерческаго предпріятія, Томъ не сдавался, и младшій братъ въ этотъ день длалъ на него послдній, ршительный натискъ, ужасаясь про себя его ‘неразвитости’.
Бертъ былъ настойчивъ, упоренъ и мастеръ говорить. Видя, что никакія, даже самыя витіеватыя, разсужденія въ ‘прогрессивномъ’ дух на Тома не дйствуютъ, онъ закинулъ удочку братской любви, родственной солидарности и тому подобныхъ прекрасныхъ чувствъ, сердце старшаго брата растаяло, результатомъ чего оказалось нсколько фунтовъ стерлинговъ въ карман у младшаго. Съ этимъ капиталомъ на другой же день и создалась торговая фирма ‘Гребъ и Смолуэйсъ’, бывшая ‘Гребъ’.
Гребу особенно не повезло въ послдніе годы. Впрочемъ, его фирма и раньше влачила довольно жалкое существованіе въ маленькомъ невзрачномъ помщеніи, на главной улиц Бенъ-Хиля. Это помщеніе было наполнено всевозможными велоспедными принадлежностями, объявленіями и пестрыми рекламами, имвшими отношеніе къ колесному спорту, а на окнахъ и на двери красовались куски картона съ слдующими заманчивыми надписями: ‘Здсь даютъ напрокатъ велосипеды’. ‘Починка велосипедовъ и моторовъ’. ‘Накачиваніе шинъ’. ‘Продажа бензина, ацетилена и карбида’. Гребъ бралъ и на комиссію велосипеды сомнительныхъ фабрикъ, держалъ дешевые граммофоны и тому подобныя игрушки. Но главнымъ источникомъ его доходовъ была отдача велосипедовъ напрокатъ. Эта операція производилась имъ очень своеобразно. Вс его машины были самаго плохого качества, и онъ снабжалъ ими только легкомысленныхъ, неопытныхъ, черезчуръ увлекающихся и доврчивыхъ юнцовъ. За первый часъ пользованія велосипедомъ онъ взималъ шиллингъ, а за каждый послдующій — пятьдесятъ пенсовъ. Впрочемъ, эта плата измнялась сообразно обстоятельствамъ: нкоторые особенно настойчивые юноши могли насладиться катаніемъ на колес и сопряженной съ этимъ опасностью и за двадцать пять пенсовъ въ часъ. Но это случилось лишь тогда, когда ему были очень нужны деньги. Такимъ кліэнтамъ онъ привинчивалъ сдло и руль съ особенной небрежностью и вдобавокъ требовалъ съ нихъ обезпеченія, которое, въ случа поврежденія машины, оставлялъ у себя. А такъ какъ его самокаты отличались свойствомъ обнаруживать на ходу массу самыхъ непредвиднныхъ ‘случайностей’, то катастрофы съ ними были постояннымъ правиломъ. Когда же наниматель, весь красный отъ возбужденія, возвращался пшкомъ, ведя разбитаго стального коня, Гребъ спокойно, не слушая ни жалобъ, ни брани, осматривалъ машину, затмъ безапелляціонно изрекалъ:
— Всему виною ваше неумніе обращаться съ велосипедомъ. Нельзя же отъ него требовать, чтобы онъ носилъ васъ, какъ нянька на рукахъ. Нужно помнить, что это не разумное существо, а безсмысленная машина, и ею слдуетъ управлять своимъ разумомъ.
Очень часто дло доходило и до суда, Гребу приходилось расплачиваться за свое легкомысліе кошелькомъ. Но это его нисколько не обезкураживало, и онъ попрежнему продолжалъ надяться на… Впрочемъ, онъ и самъ хорошенько не зналъ, на что именно надется. У него, какъ и у Берта, въ голов было больше фантазіи, чмъ практической сметки.
Однажды, глядя на бугристую мостовую передъ своей торговлей (кстати сказать, нигд, кажется, нтъ такихъ неровныхъ улицъ, какъ въ англійскихъ городахъ, что и придаетъ имъ такой живописный видъ), Гребъ вдругъ проникся блестящей мыслью.
— Нужно будетъ завести побольше куръ,— сказалъ онъ Берту.
— Куръ?!— удивился тотъ.— Зачмъ? Да съ ними страшная возня: прокормъ чудовищно дорогъ, а яицъ он либо нанесутъ либо нтъ…
— Ахъ, дло совсмъ не въ яйцахъ!— возразилъ Гребъ.— Я хочу завести куръ для того, чтобы ихъ давили вонъ эти шаркуны,— и онъ указалъ на пролетавшій въ это время мимо нихъ моторъ.— За это можно будетъ сдирать съ нихъ хорошія деньги. Побоятся суда.
Бертъ понялъ его мысль.
— Нтъ,— сказалъ онъ,— куръ заводить не стоитъ. А вотъ, если бы какой-нибудь автомобиль захалъ къ намъ въ окно, это было бы очень хорошо. За поврежденіе зеркальнаго стекла можно потребовать сразу столько, сколько никогда не получишь за цлую тысячу перерзанныхъ куръ. Рано или поздно это непремнно должно случиться, увряю васъ. Непремнно нужно вставить зеркальныя стекла. А пока вотъ еще что. Давайте, заведемъ собакъ. Если ихъ передавятъ, это тоже будетъ недурно.
Зеркальныя стекла въ окнахъ торговаго дома ‘Гребъ и Смолуэйсъ’ были вставлены на средства Берта, выуженныя имъ у брата и внесенныя компаньону.
Мысль о собакахъ Гребъ тоже одобрилъ, и Бертъ пріобрлъ цлыхъ трехъ. Онъ все разыскивалъ слпыхъ и глухихъ, чмъ очень удивлялъ торговцевъ этими животными.
— Помилуйте,— говорили ему,— такихъ собакъ мы не держимъ: вдь он ни на что негодны. Он слпнутъ и глохнутъ только въ старости. А на что же нужна старая, слпая и глухая собака?
— А мн вотъ нужна, и именно старая, слпая и въ особенности глухая. Я, знаете ли, торгую граммофонами и всегда держу собаку, потому что люблю этихъ животныхъ и не могу безъ нихъ быть. Но какъ только заведешь граммофонъ, собака начинаетъ волноваться и выть, а это, знаете, мшаетъ покупателю слушать и портить мн все дло. Вотъ мн и нужно обязательно глухую.
Ослпшія и оглохшія отъ дряхлости собаки, однако, нашлись, Бертъ пріобрлъ ихъ, какъ мы уже сказали, цлую тройку, но его проектъ потерплъ полную неудачу: первая собака на другой же день безслдно пропала, вторая, дйствительно, попала подъ автомобиль и была раздавлена насмерть, но быстроходная машина исчезла раньше, чмъ Бертъ усплъ замтить ея владльца, а третья была сильно помята волосипедистомъ, котораго Бертъ, хотя и задержалъ, однако тутъ же принужденъ былъ выпустить безо всякаго осязательнаго результата: велосипедистъ оказался бднымъ актеромъ безъ ангажемента, здившимъ на чужомъ самокат, и съ него нечего было взять.
Со стеклами тоже не повезло. Правда, одно изъ нихъ вскор же было разбито налетвшимъ моторомъ, но онъ унесся безслдно. А такъ какъ на новое стекло у компаньоновъ лишнихъ денегъ не оказалось, то его пришлось просто-напросто залпить полосками бумаги, что выглядывало не особенно красиво.
Вообще дла фирмы ‘Гребъ и Смолуэйсъ’ съ каждымъ днемъ шли все хуже и хуже. Покупатели, наниматели самокатовъ и работодатели все убывали, и даже ‘прогрессивный’ Бертъ не въ состояніи былъ надолго подпереть собою шатавшуюся фирму.
Крахъ надвинулся даже скоре, чмъ ожидали компаньоны.

II.

‘Бдное сердце, не знающее никакой радости’, говоритъ англійская поговорка. Воспользовавшись тмъ, что много самокатовъ было взято напрокатъ на Троицынъ день, Бертъ и Гребъ ршились на этотъ день закрыть свое заведеніе и использовать праздникъ въ свое удовольствіе. Въ понедльникъ можно было съ новыми силами продолжать тяжелую борьбу за существованіе. Недавно судьба столкнула ихъ съ двумя молодыми двушками, миссъ Флосси Брайтъ и миссъ Эдною Бенторнъ, служившими въ Клепгем и не отказавшимися познакомиться съ молодыми людьми. Бертъ разыскалъ этихъ миссъ на мстахъ ихъ службы и уговорился съ ними устроить въ Троицынъ день вчетверомъ пикникъ гд-нибудь за городомъ, между Эмфордомъ и Медстономъ, а хать туда — на велосипедахъ. Впрочемъ, таково было первоначальное предположеніе Берта. Когда же онъ узналъ, что только миссъ Флосси Брайтъ уметъ здить на самокат, а миссъ Эдна Бенторнъ, къ которой онъ питалъ особенную симпатію, этимъ умніемъ не обладаетъ, то ршилъ прицпить для нея къ своему самокату легкую плетеную колясочку, на что двушка съ радостью согласилась. Миссъ, же Брайтъ былъ предложенъ одинъ изъ рекламныхъ велосипедовъ фирмы ‘Гребъ и Смолуэйсъ’, боле другихъ надежный.
Было всего девять часовъ утра, когда маленькое общество понеслось за городъ, въ южномъ направленіи, но шоссе уже кишмя кишло празднично разодтымъ людомъ, спшившимъ въ зелень, куда всхъ манила чудная погода. Между множествомъ велосипедовъ, моторовъ, автомобилей и гироскопическихъ двухколесокъ, бжавшихъ прямо по земл, трехколесокъ и старыхъ бговыхъ моторовъ съ огромными колесами попадались и конные экипажи, хотя и въ очень ограниченномъ количеств. Видъ этого ‘допотопнаго’ способа передвиженія вызывалъ градъ веселыхъ насмшекъ со стороны ‘прогрессивныхъ’ поклонниковъ механическихъ самокатовъ. Нашелся даже всадникъ на черной лошади, и его преслдовали такимъ шумнымъ гиканьемъ, что онъ долженъ былъ свернуть на первую попавшуюся боковую тропинку, оказавшуюся пустою.
Бертъ былъ въ восторг. Эдна Брайтъ, въ изящномъ лтнемъ наряд и новой коричневой шляп съ пучкомъ яркокраснаго мака, была очаровательна и сидла въ своей колясочк, прицпленной къ мотору, въ поз принцессы. Моторъ, несмотря на свои восемь лтъ, бжалъ великолпно. Вс будничныя заботы были на время забыты. Молодого человка не смущали даже повсюду расклеенныя газетныя афиши съ крупною надписью, указывающей заглавіе статей послдняго номера:
‘Германія выступаетъ противъ доктрины Монроэ’. ‘Двусмысленное поведеніе Японіи’. ‘Что предприметъ Англія? Будетъ ли война?’
По буднямъ, въ свободные часы посл обда, когда наступало затишье въ магазин, Бертъ еще могъ интересоваться вопросами вншней и внутренней политики, но не въ праздникъ и въ особенности, когда молодой человкъ спшилъ на веселый пикникъ, имя за собой прекрасную спутницу. Поэтому ни онъ да и вообще никто изъ молодыхъ людей, всей душой отдавшихся праздничному настроенію, не обратили вниманія и на проявлявшіеся въ нкоторыхъ мстахъ признаки особенно оживленной военной дятельности. Возл Медстона наткнулись на цлый рядъ какихъ-то орудій своеобразной конструкціи, выстроенныхъ вдоль дороги и окруженныхъ отрядомъ озабоченно выглядвшихъ саперовъ, наблюдавшихъ въ полевые бинокли какое-то земляное укрпленіе въ дюнахъ. Бертъ и въ этомъ не увидлъ ничего особеннаго и на вопросъ Эдны: ‘Что тутъ такое длается?’ — равнодушно отвтилъ: ‘Пустяки — маневры. Дло обыкновенное’.
— Да? А я думала, что маневры бываютъ только разъ въ году, ранней весною, около Пасхи,— замтила миссъ Бенторнъ и заговорила о другомъ.
День прошелъ очень весело. Молодые люди были счастливы и довольны. Глаза у всхъ сіяли радостью. Гребъ острилъ и потшалъ свою, даму разными комическими выходками. Бертъ отваживался даже на эпиграммы. Отдаленные сигнальные звуки самокатовъ, долетавшіе съ окутанной пыльною мглою дороги въ лсъ, гд происходилъ пикникъ, напоминали поэтически настроеннымъ двушкамъ рыцарскіе романы и волшебныя сказки. Вс смялись, болтали всякій веселый вздоръ, рвали цвты и слегка флиртовали. Двушки со звонкимъ хохотомъ курили тоненькія папироски, поднесенныя имъ Бертомъ, забавлялись пусканіемъ сизыхъ колечекъ дыма. Въ конц-концовъ устроили настоящую возню съ бганьемъ вперегонки, принимались даже бороться, съ соблюденіемъ, впрочемъ, всхъ приличій. Во время отдыха посл возни говорили и о воздухоплаваніи и выразили надежду, что лтъ этакъ черезъ десять они опять вчетверомъ соберутся на пикникъ уже въ летательной машин, которую къ тому времени изобртетъ Бертъ. Вообще этотъ день представлялся молодежи полнымъ всякихъ пріятныхъ возможностей. Около семи часовъ вечера, въ настроеніи, еще боле радужномъ, чмъ утромъ, отправились въ обратный путь, не предчувствуя, что на высот, между Розгемомъ и Кингсдауномъ, ихъ ожидаетъ крайне непріятное приключеніе.
Наступали уже сумерки, когда молодые люди стали подниматься на высоту. Бертъ желалъ прохать какъ можно дальше, не зажигая своего фонаря, потому что плохо надялся на успхъ этого предпріятія: фонарь былъ съ ‘норовомъ’. Моторъ его несся съ изумительной добросовстностью, обгоняя множество другихъ самокатовъ. Въ одномъ мст онъ вихремъ промчался мимо захромавшаго автомобиля ‘стараго’ типа. Рожокъ Берта запылился, отчего издаваемые ими звуки были очень странные: не то мяукала кошка, не то визжалъ поросенокъ, не то пищалъ ребенокъ. Ради забавы и въ порывахъ шалости, Бертъ то и дло извлекалъ изъ рожка эти звуки, къ величайшему удовольствію своей спутницы, хохотавшей до слезъ при каждомъ новомъ тон, издаваемомъ рожкомъ.
Маленькая компанія катилась бшеною волною неподдльнаго веселья, вызывавшаго со стороны остальной публики на дорог самыя разнохарактерныя замчанія, соотвтственно темпераменту и настроенію каждаго отдльнаго лица. Вдругъ Эдна замтила облачко синеватаго, зловоннаго дыма, поднимавшееся между педалей мотора ея спутника, но не придала этому явленію особаго значенія, двушка думала, что это явленіе, хотя и непріятное, но вполн естественное въ моторахъ. Но немного спустя изъ этого облачка показался небольшой острый желтоватый огненный язычокъ.
— Бертъ, у васъ въ мотор что-то не въ порядк!— крикнула она, инстинктивно почуявъ опасность.
Молодой человкъ такъ быстро затормозилъ моторъ, что Эдна чуть было не вылетла изъ коляски.
— Ахъ, чортъ возьми!— пробурчалъ онъ сквозь зубы, соскочивъ съ велосипеда и взглянувъ на резервуаръ съ бензиномъ.
Въ теченіе нсколькихъ зловщихъ секундъ Бертъ тупо смотрлъ, какъ бензинъ вытекалъ по каплямъ изъ своего помщенія, а огонь, съ веселымъ трескомъ, все возрасталъ и распространялся по мотору. Первою мыслью молодого человка была та, что онъ напрасно не продалъ, года два тому назадъ, этотъ велосипедъ, за который ему тогда давали хорошую цну. Къ сожалнію, это позднее раскаяніе не могло въ данномъ случа принести никакой пользы. Точно сознавая это, молодой человкъ крикнулъ отбжавшей въ сторону Эдн, чтобы она поискала мокраго песку, а самъ свелъ машину съ дороги, опрокинулъ ее на земл и, въ свою очередь, принялся искать песокъ. Между тмъ огонь не замедлилъ воспользоваться данною ему возможностью продолжать свое разрушительное дло и разгорался все ярче и ярче, по мр того, какъ темнота вокругъ все больше и больше сгущалась. Дорога пролегала по твердой какъ камень мловой почв и песку на ней было мало даже сухого.
Эдна обратилась къ маленькому, толстенькому велосипедисту, поравнявшемуся съ нею.
— Нашъ моторъ загорлся!— крикнула она.— Намъ нуженъ мокрый песокъ. Ради Бога, помогите намъ поискать.
Толстякъ машинально остановилъ своего стального коня, слзъ съ него и нсколько времени соображалъ, что именно отъ него требуется. Наконецъ онъ понялъ и, испустивъ сочувственное восклицаніе, усердно принялся рыться въ дорожной пыли. Бертъ и Эдна послдовали его доброму примру. Черезъ нсколько минутъ на мст происшествія сгруппировалась цлая толпа другихъ катальщиковъ. Вс останавливались и глазли. Освщенныя огнемъ лица выражали любопытство, злорадство и удовольствіе, доставляемое безплатнымъ зрлищемъ.
— Мокраго песку нужно! Мокраго песку!— соплъ толстякъ, усердно копаясь въ сухой пыли и собирая ее цлыми горстями.
Ему сталъ помогать другой. Собираемая въ пот лица мловая пыль бросалась въ огонь, который съ пылкою восторженностью принималъ эту новую пищу.
Но вотъ, наконецъ, прибылъ и отставшій съ своей спутницей Гребъ.
Соскочивъ съ велосипеда и прислонивъ его къ ближайшей изгороди, онъ сразу овладлъ положеніемъ и сталъ проявлять изумительное присутствіе духа, и не мене изумительную дятельность.
— Только воды не лейте, господа! Слышите?— кричалъ онъ, продираясь впередъ къ горвшему мотору.
— Воды не лейте! Воды не лейте!— какъ попугаи повторяли за нимъ другіе, хотя ея ни у кого не было.
— Какъ это никто не догадается заглушить огонь!— продолжалъ Гребъ и тутъ же, подавая примръ, выхватилъ изъ коляски шерстяное одяло, принадлежавшее Берту, и принялся колотить этимъ одяломъ по пылавшему мотору.
Несмотря на то, что при такомъ способ тушенія огненныя брызги дождемъ разсыпались по дорог, угрожая зажечь все, на что попадали, этому способу стали подражать. Бертъ схватилъ подушку, лежавшую въ той же коляск, и также началъ хлопать ею по огню. Двое другихъ схватили вторую подушку и большую пикниковую скатерть и, въ свою очередь, пустили ихъ входъ для борьбы съ огнемъ. Одинъ молодой герой даже снялъ съ себя куртку и съ ея помощью принялъ участіе въ борьб съ коварной стихіей. Нсколько времени почти не было слышно говора. Раздавалось одно тяжелое дыханіе и усердное хлопанье. Только одна Флосси отчаянно рыдала и вопила: ‘Горимъ!.. Помогите!..’
Приплелся и хромавшій автомобиль съ нсколькими пассажирами и тоже остановился. Управлявшій имъ рослый пожилой господинъ въ очкахъ, съ обликомъ ученаго, спросилъ, какъ-то особенно рзко выговаривая слова:
— Не можемъ ли и мы помочь?
Одяло, подушки, скатерть и куртка, воевавшіе съ огнемъ, все гуще и гуще покрывались огненными языками горящаго бензина. Подушка, которою манипулировалъ Бертъ, испускала изъ себя душу: кружившіяся по воздуху облака мелкихъ перьевъ и пуха давали иллюзію снжной мятели. Бертъ былъ весь въ поту и пыли. Усердію его, казалось, не было границъ.
Когда у него въ рукахъ осталась одна пустая тлющая оболочка бывшей подушки, онъ заскрежеталъ зубами: ему представлялось, что онъ лишился оружія какъ разъ въ ршительный моментъ побды. Огонь злобно извивался по земл, подобно издыхающей зм. При каждомъ новомъ удар пламя судорожно вспыхивало, точно въ мукахъ предсмертной агоніи. Гребъ оттащилъ загорвшееся одяло въ сторону и топталъ его ногами. Остальные тоже отступали. Тотъ, у котораго была въ рукахъ вторая подушка, бросилъ ее куда попало и возвратился къ своему автомобилю.
— Да что жъ это такое?!— кричалъ Бертъ.— Еще немного и огонь былъ бы потушенъ, а тутъ вс бросаютъ дло и улепетываютъ!
Онъ со злостью отшвырнулъ отъ себя быстро тлвшую тряпку, сорвалъ съ себя куртку и, съ дикимъ выкрикомъ прыгнувъ прямо въ огонь, сталъ продлывать въ немъ нчто въ род пляски австралійскихъ огнепоклонниковъ, яростно размахивая курткою. Пламя жадно лизало его сапоги, выказывая явное намреніе пробраться выше.
Эдн казалось, что она видитъ въ этомъ озаренномъ краснымъ огнемъ юнош настоящаго героя древнихъ легендъ, и ея сердце переполнилось благоговйной нжностью къ нему.
Вдругъ одному изъ зрителей попала въ лицо раскаленная мдная монета, выскочившая изъ кармана куртки, которою продолжалъ размахивать Бертъ. Услыхавъ болзненное восклицаніе зрителя, молодой человкъ вспомнилъ, что въ карманахъ его куртки были и бумажныя деньги. Желая ихъ спасти, если было еще возможно, онъ поспшилъ выбраться изъ огня и принялся тушить пылавшую куртку. Онъ чувствовалъ себя побжденнымъ, разбитымъ, униженнымъ и совершенно обезкураженнымъ.
Эдн бросилась въ глаза благожелательная наружность одного зрителя среднихъ лтъ, въ цилиндр и приличной одежд.
— Какъ можете вы такъ равнодушно смотрть на чужое несчастье, не пытаясь ничмъ помочь?— укоризненно обратилась она къ нему.— Помогите же этому бдному молодому человку, если у васъ не каменное сердце!
— Хорошо бы кожаный фартукъ!— крикнулъ кто-то.
Рядомъ съ автомобилемъ вдругъ вынырнулъ изъ темноты очень серьезнаго вида джентльменъ, въ свтло-сромъ велосипедномъ костюм, и спросилъ господина въ очкахъ, нтъ ли у него кожанаго фартука.
— Есть,— отвтилъ очконосецъ.
— Такъ давайте его скоре!— повелительно сказалъ свтлосрый.
Очконосецъ покорно, хотя и вяло, точно въ состояніи гипнотизма, досталъ изъ внутренности своего самоката большой кожаный фартукъ, который тотчасъ же былъ подхваченъ свтло-срымъ и переброшенъ Гребу, предупрежденному соотвтствующимъ восклицаніемъ.
Вс поняли, что дло идетъ о новомъ метод тушенія. Цлый десятокъ рукъ ухватилось за кожаный фартукъ и, разостлавъ его балдахиномъ надъ огнемъ, сразу опустили и крпко прижали къ земл. Зрители одобрительно гудли.
— Вотъ это слдовало бы сдлать въ самомъ начал!— хриплъ Гребъ, изо всхъ силъ нажимая руками и ногами на фартукъ.
Наступилъ моментъ торжества. Огненные языки исчезли. Кто только могъ, нажималъ руками и ногами на кожу. Бертъ усердствовалъ больше всхъ.
Раздувшись посередин, фартукъ словно подавлялъ торжествующую улыбку.
Но вдругъ его самосознаніе прорвалось, улыбка сдлалась ярко-сіяющей.
Казалось, въ самой его середин дйствительно раскрывается пылающій красный ротъ. Струи ликующаго пламеннаго смха отразились въ очкахъ ученаго. Публика инстинктивно отхлынула назадъ.
— Спасайте коляску!— послышался чей-то звонкій голосъ.
Бросились отцплять коляску, но спасти ее не удалось: легкое соломенное плетеніе успло уже загорться. Кверху взвилась яркая вспышка, и скоро отъ верха коляски не осталось и слда.
Среди публики вдругъ водворилась полная тишина. Вс молча смотрли, какъ догоралъ на земл бензинъ. Фартукъ пылалъ и коробился. Толпа вновь загудла. Центръ ея составляли главныя дйствующія лица. Простые зрители расположились полукругомъ и обмнивались критическими замчаніями. Какой-то молодой человкъ, обладавшій, очевидно, небольшими техническими познаніями и большою самоувренностью, назойливо старался доказать Берту, что ‘вся эта исторія вовсе не должна бы случиться, если бы’… Но Бертъ не дослушалъ и огрызнулся на него.
Обиженный ‘техникъ’ пробрался въ задній рядъ къ благожелательному на видъ джентльмену въ цилиндр и принялся внушать ему убжденіе, что у людей, не умющихъ обращаться съ моторами, всегда возможны подобныя катастрофы.
Джентльменъ въ цилиндр терпливо выслушалъ его, потомъ съ обязательною улыбкою отвтилъ:
— Извините, я немного… тугъ на ухо. Да, вы правы, погода сегодня восхитительная.
Окончательно обезкураженный ‘техникъ’, потерпвъ и тутъ неудачу, поспшилъ покинуть и благожелательнаго джентльмена.
Въ толп вертлся еще одинъ молодой человкъ, розоволицый, красивый, въ широкополой соломенной шляп.— Я спасъ переднее колесо!— говорилъ онъ, захлебываясь отъ радости.— Шина тоже загорлась бы, если бы я все время не вертлъ колесо.
Дйствительно, переднее колесо осталось невредимо и, по инерціи, продолжало медленно вращаться среди покоробленныхъ а почернвшихъ другихъ частей злополучной машины Берта.
— Колесо стоитъ, по меньшей мр, двадцать шиллинговъ,— продолжалъ розоволицый молодой человкъ и самодовольно прибавилъ, обращаясь къ Берту:— Безъ моей помощи оно тоже сгорло бы… Я все время вертлъ его, вотъ и…
— Ахъ, убирайтесь вы къ чорту!— обрзалъ его Бертъ.
Розоволицый юноша еще больше покраснлъ и со смущеннымъ видомъ отошелъ къ галдвшей толп.
Между тмъ къ мсту катастрофы прибывали все новые и новые любопытные и съ однимъ и тмъ же вопросомъ: ‘что такое здсь случилось?’ Обращались преимущественно къ Берту, ближе всхъ стоявшему около своей погибшей машины. Молодой человкъ свирпо огрызался и вообще имлъ такой видъ, точно готовъ былъ състь всю публику.
Но вотъ мало-по-малу число зрителей стало рдть. Осталось только нсколько самыхъ любопытныхъ, или тхъ, которымъ некуда было спшить. Въ числ ихъ оказался и собственникъ автомобиля.
— Кажется, мой фартукъ порядочно пострадалъ?— спросилъ онъ, ни къ кому не обращаясь.
Бертъ съ злобной ироніей крикнулъ ему въ отвтъ:
— Вамъ это только кажется? Успокойтесь, вашъ фартукъ не лучше моей машины!
— Разв?— протянулъ очконосецъ и тутъ же добродушно прибавилъ:— Не могу ли я быть еще чмъ-нибудь полезенъ?
— Нтъ,— рзко проговорилъ Гребъ, но, взглянувъ на стоявшую рядомъ съ собою Эдну, добавилъ боле мягкимъ, даже просящимъ тономъ:— Если ужъ хотите оказать еще услугу, то не захватите ли съ собою вотъ эту даму? Ей нужно въ Клепгэмъ. Не по пути ли это вамъ?
— Съ удовольствіемъ,— проговорилъ владлецъ автомобиля.— Крюкъ небольшой, а я все равно уже опоздалъ къ обду. Садитесь, пожалуйста,— предложилъ онъ двушк.
Эдна поблагодарила и, обернувшись къ Берту, спросила:
— А вы, Бертъ, разв не подете?
— Къ сожалнію, я не могу никого взять еще — не хватитъ мста,— сказалъ очконосецъ, помогая двушк взобраться на машину.
— Не безпокойтесь обо мн, Эдна,— отвтилъ молодой человкъ.— Я еще посмотрю, что осталось отъ моего несчастнаго мотора, а потомъ какъ-нибудь доберусь до города. До свиданія. Желаю вамъ счастливаго пути.
Двушка, уже сидя на автомобил, еще разъ бросила взглядъ на молодого человка, и сердце ея сжалось отъ жалости. Какимъ героемъ казался онъ ей недавно и какимъ жалкимъ представился теперь, безъ куртки, грязнымъ, закопченнымъ и въ самой унылой поз, передъ остатками своего мотора.
Эдна поспшно смахнула навернувшіяся на глаза слезинки и, желая ободрить убитаго несчастнымъ приключеніемъ молодого человка, крикнула ему веселымъ тономъ:
— Ну, до пріятнаго свиданія, Бертъ!.. До завтра.
— До завтра!— машинально повторилъ молодой человкъ, не предчувствуя, что ему не скоро суждено вновь увидть свою ‘симпатію’.
Когда автомобиль скрылся во мрак надвигавшейся ночи, Бертъ съ помощью спичекъ и свчного огарка, данныхъ ему однимъ изъ зрителей, принялся отыскивать золотую монету, вывалившуюся изъ прожженнаго кармана его куртки, но не могъ найти ея. Лицо молодого ‘прогрессиста’ было блдно и грустно.
— Ахъ, какое ужасное несчастье!— говорила спутница Греба, усаживаясь вслдъ за нимъ на свой велосипедъ.— Не унывайте только, Бертъ… Сдланнаго не поправишь уныніемъ. До свиданія!— добавила она и укатила вмст со своимъ провожатымъ.
Бертъ остался почти одинъ. До этой минуты онъ все еще утшалъ себя надеждою, что отыщетъ хоть золотую монету, послднее свое достояніе, найметъ въ сосднемъ селеніи какую-нибудь повозку и свезетъ на ней печальные остатки своего самоката въ мастерскую, гд понемногу возстановитъ его. Но теперь и эта надежда улетучилась вмст съ монетой. Бумажныя деньги сгорли, и онъ остался буквально безъ гроша.
Бертъ схватилъ покрытый копотью, но успвшій уже остыть руль и сдлалъ попытку поднять остовъ машины. Заднее колесо, лишенное шины, было сильно попорчено, вести моторъ было очень затруднительно, а нести — не по силамъ. Съ минуту онъ простоялъ неподвижно, съ выраженіемъ полнаго отчаянія на лиц и во взорахъ. Потомъ вдругъ встрепенулся, понатужился поднялъ искалченный велосипедъ и съ силою швырнулъ его въ ближайшую канаву. Посл этого, бросивъ послдній злобный взглядъ на злополучную машину, онъ съ ршительнымъ видомъ зашагалъ по направленію къ городу.
— Ну, съ этимъ удовольствіемъ пока покончено!— пробормоталъ онъ дорогою сквозь крпко стиснутые зубы.— Годика два-три придется поработать, пока удастся завести новый моторъ… Ахъ, какой я былъ оселъ, когда не продалъ его тому дураку покупателю, который давалъ за него такую хорошую цну!.. Вдь на т деньги я могъ бы пріобрсти себ другой, боле надежный…
Съ такими грустными мыслями онъ добрался до дому и, совершенно разбитый тлесно и душевно, повалился не раздваясь на постель.

III.

Слдующее утро застало учредителей фирмы ‘Гребъ и Смолуэйсъ’ въ состояніи полной угнетенности. Ни одного изъ компаньоновъ не могли заинтересовать огромныя афиши, красовавшіяся въ окнахъ табачной и газетной торговли, находившейся напротивъ, между тмъ эти афиши сообщали слдующія сенсаціонныя новости:
‘Опубликованіе американскаго ультиматума.— Англія вынуждается на войну.— Наше ослпленное военное министерство все еще упорно отказывается войти въ соглашеніе съ мистеромъ Беттериджемъ.— Грандіозная желзнодорожная катастрофа въ Тимбукту’.
‘Война — вопросъ лишь нсколькихъ часовъ.— Въ Нью-Норк пока спокойно.— Берлинъ въ тревог’.
‘Вашингтонъ все еще молчитъ.— Что предприметъ Парижъ?— На бирж паника.— Мистеръ Беттериджъ вноситъ новое предложеніе.— Отчетъ о послднемъ состязаніи въ Тегеран’.
‘Ршится ли Америка на войну?— Антигерманское возмущеніе въ Багдад.— Скандалъ въ дамасскомъ муниципалитет.— Мистеръ Беттериджъ предлагаетъ свое изобртеніе Америк’.
Афиши эти появлялись одна за другою, по мр полученія телеграфныхъ и телефонныхъ сообщеній.
Съ глубоко задумчивымъ видомъ стоялъ передъ окномъ въ своемъ магазин Бертъ и, хотя смотрлъ на виднвшіяся на, противъ афиши, но, очевидно, не замчалъ ихъ. Видъ молодого человка былъ очень неказистъ. Закопченный и перепачканный жилетъ, одтый поверхъ грязной фланелевой рубашки, разорванные въ нсколькихъ мстахъ и. тоже запачканные панталоны и полупрожженные сапоги длали молодого ‘прогрессиста’ похожимъ на кузнеца въ рабочей одежд. Магазинъ выглядывалъ также очень мрачно и безотрадно, а стоявшіе около стнъ на подставкахъ убогіе самокаты, казалось, смотрли на Берта съ какою-то особенно злою насмшкою.
Гребъ тоже находился въ магазин. Костюмъ его былъ гораздо приличне, но самъ онъ имлъ такой же невеселый видъ, какъ и его товарищъ,
Бертъ съ ужасомъ думалъ о тхъ бурныхъ сценахъ, которыя ожидали ихъ, когда вернутся наемщики велосипедовъ, думалъ о домохозяин, которому скоро нужно будетъ вносить плату за помщеніе, а денегъ не было, думалъ и о многихъ другихъ непріятностяхъ. Въ первый еще разъ жизнь представилась ему безнадежною борьбой со злою судьбою.
— Знаешь что, дружище,— вдругъ обратился онъ къ Гребу, съ которымъ давно уже былъ на ‘ты’,— мн страшно надола вся эта наша… нескладеха.
— Мн тоже,— мрачно отвтилъ Гребъ.
— Такъ опротивла,— продолжалъ Бертъ,— что хоть бросай все и бги, куда глаза глядятъ. Сколько намъ предстоитъ разныхъ платежей и другихъ непріятностей,— страшно даже длается…
— Да, и, кром того, придется еще платить за коляску, которую ты сжегъ вмст съ моторомъ,—не безъ ехидства подхватилъ Гребъ.
— Это ужъ одно къ одному. Чортъ съ ней, съ этой несчастной коляской!— со злостью воскликнулъ Бертъ,— Намъ все равно нечмъ платить долговъ, не заплатимъ и за коляску… Да, Гребъ, въ самомъ дл, я сейчасъ окончательно ршилъ, что здсь, въ этомъ старомъ гнзд, мы ничего путнаго но добьемся… Дла съ каждымъ днемъ все хуже и хуже, а денегъ выходитъ пропасть… Потомъ эта вчная канитель съ покупателями, нанимателями и давальцами, чортъ бы ихъ всхъ побралъ!
— Ну, а что же намъ предпринять, по-твоему?— полюбопытствовалъ Гребъ.
— По-моему, распродать все, что находится въ этой противной лавчонк, потомъ бросить ее и заняться чмъ-нибудь другимъ, если и не особенно… складнымъ, зато боле выгоднымъ. Намъ давно пора бы сдлать это. Нтъ никакого смысла цпляться за корабль, который тонетъ. Цлый капиталъ просадили на эту глупую…
— Ну, твой-то капиталъ былъ не особенно великъ,— перебилъ Гребъ пренебрежительнымъ тономъ.
— Какой бы онъ ни былъ, а ухнулъ. Такъ не ждать же, пока мы и сами ухнемъ въ какое-нибудь… теплое мстечко за неплатежъ долговъ или за что-либо еще. Вотъ почему я и говорю, что необходимо утекать отсюда, пока еще есть возможность… Впрочемъ, если теб такъ нравится здсь, то оставайся себ на здоровье. Что же касается меня, то я безповоротно ршилъ…
— Бросить меня одного! Хорошъ другъ!
— Что жъ длать, когда ты не желаешь разстаться съ этой подлой лавчонкой и своимъ глупымъ дломъ?
Гребъ обвелъ глазами свой магазинъ и глубоко вздохнулъ Когда-то это небольшое помщеніе отличалось сравнительной чистотою, новыми предметами торговли, свжимъ починомъ и надеждою, даже увренностью въ успх, а теперь — увы!— все это поблекло и исчезло… Да, Бертъ правъ: кром непріятностей, теперь ужъ нечего ожидать. Помимо разныхъ кредиторовъ и жалобщиковъ, того и гляди заявится самъ домовладлецъ, этотъ неотесанный толстосумъ-свиноторговецъ, не знающій и счета деньгамъ, и начнетъ приставать, почему не вставлено новое стекло въ окн и кстати напомнитъ о наступающемъ срок платежа за помщеніе. А тамъ еще пропасть разныхъ непріятностей… Да, Бертъ правъ: дйствительно нужно скоре избавиться отъ всего этого и приняться за что-либо другое.
— Что же ты намренъ предпринять, Бертъ, когда покинешь меня?— спросилъ онъ товарища.
— Я уже придумалъ кое-что,— произнесъ тотъ съ торжествующимъ видомъ.— Я не спалъ почти всю эту ночь, и мн пришла въ голову одна мысль…
— Какая же, Бертъ?— съ живостью спросилъ заинтересованный компаньонъ.
— А вотъ какая… Впрочемъ, если ты остаешься здсь, то я лучше оставлю эту мысль при себ и постараюсь привести ее въ исполненіе одинъ.
— А если я найду твою мысль недурною и самъ послдую за тобою?
— Ну, тогда я скажу… Но, пожалуй, ты не согласишься?
— А ты говори толкомъ. Можетъ-быть, и соглашусь.
— Ну, вотъ, видишь въ чемъ дло. Ты такъ хорошо смшилъ вчера нашихъ спутницъ своими комическими куплетами…
— Но какое же это иметъ отношеніе…
— Погоди! А я заставилъ ихъ чуть не ревть своими жалобными элегіями…
— Помню и это, но все-таки не могу понять, что все это иметъ общаго съ твоей мыслью?
— А вотъ именно на этомъ-то она и основана.
— На этомъ?!
— Ну, да! Неужели ты все еще не понимаешь, Гребъ?
— Не понимаю… Впрочемъ, погоди, ужъ не хочешь ли ты завести шарманку и таскаться по дворамъ?— спросилъ Гребъ и громко расхохотался.
— Вовсе нтъ!— съ неудовольствіемъ проговорилъ Бертъ.— Мы почище однемся и будемъ здить по какимъ-нибудь курортамъ, въ род, напримръ, морскихъ купаній, въ качеств… ну хоть артистовъ-любителей хорошаго тона. У тебя очень порядочный голосъ, да и мой, говорятъ, недуренъ. Ты будешь распвать свои веселые куплеты, а я — слезливыя элегіи… Станемъ устраивать концерты, тмъ боле, что я умю даже немного бренчать на цитр, да и ты, кажется, играешь на чемъ-то… Программу составимъ поинтересне. Посмотри, какой у насъ будетъ успхъ. Твои слушатели будутъ лопаться отъ смха, а мои — изливаться въ слезахъ. Идетъ, что ли, дружище, а?
Гребъ еще разъ окинулъ тоскливымъ взоромъ свой неказистый, угрюмый магазинъ, и ему снова представилась, во всей своей неприглядности, перспектива ожидающихъ ихъ непріятностей. Вмст съ тмъ вдругъ ему показалось, что издали доносится мелодичная музыка и слышится нжный голосъ плывущей къ берегу морской сирены. Гребъ какъ бы чувствовалъ ласковые лучи солнца на бломъ морскомъ песк, видлъ цлыя массы купальщиковъ и слышалъ ихъ восторженный шопотъ: ‘Это настоящіе артисты. Нужно ихъ поддержать’. Слышалъ даже пріятный звонъ серебряныхъ и золотыхъ монетъ, которыми осыпаютъ его и Берта признательные слушатели. Весь этотъ сборъ будетъ чистымъ доходомъ безъ всякихъ хлопотъ, заботъ и непріятностей.
— Бертъ, и я съ тобою!— воскликнулъ онъ, съ трудомъ оторвавшись отъ представившейся ему радужной перспективы.
— Ну, вотъ, и отлично!— весело проговорилъ его товарищъ.— Только смотри, Гребъ, не откладывай дла бъ долгій ящикъ. Чмъ скоре мы выберемся изъ этой трущобы, тмъ будетъ лучше.
— Ну, конечно, засиживаться здсь теперь не будемъ… И знаешь что, Бертъ, мы вдь не останемся безъ гроша, если поумне поведемъ дло. Захватимъ съ собою т изъ велосипедовъ, которые еще сносны, и гд-нибудь продадимъ ихъ. Кое-что за нихъ все-таки получимъ, если даже спустимъ ихъ и по дешевой цн… Только нужно будетъ вывести ихъ отсюда пораньше утромъ, когда вс еще спятъ, чтобы никто по возможности не замтилъ.
— Да, да, это будетъ отлично, Гребъ… Вотъ обозлится-то этотъ старый свинятникъ, нашъ хозяинъ, когда явится сюда ругаться изъ-за окна и вмсто насъ вдругъ найдетъ на двери билетикъ съ надписью: ‘Магазинъ запертъ по случаю ремонта’. Ха, ха, ха…
— Да, это будетъ очень забавно, Бертъ!— съ веселымъ смхомъ вскричалъ Гребъ.— Непремнно сдлаемъ такъ. Кром того, налпимъ на самомъ видномъ мст еще одно объявленіе о томъ, чтобы публика за справками по дламъ фирмы ‘Гребъ и Смолуйзсъ’ обращалась къ тому же свинятнику… Вотъ будетъ потха-то, понимаешь?
Оба компаньона разразились дружнымъ хохотомъ и принялись обсуждать ликвидацію прежней своей дятельности и начало новой. Къ вечеру этотъ планъ былъ разработанъ во всхъ подробностяхъ. Сначала товарищи ршили было назвать себя ‘Голубыми мистерами О.’, въ подражаніе групп извстныхъ гимнастовъ, именовавшейся ‘Красными мистерами E.’ Бертъ во что бы то ни стало желалъ имть свтло-голубого цвта тужурку, обшитую золотымъ позументомъ. Гребъ также не прочь былъ нарядиться въ нее. Но при дальнйшемъ обсужденіи эту затю пришлось оставить: она была не по карману да, кром того, пришлось бы слишкомъ долго ждать, пока будутъ изготовлены тужурки. Ршили выбрать костюмы подешевле и лучше всего готовые.
Остановившись на этомъ ршеніи, они въ дополненіе къ обыкновенному костюму придумали нчто боле оригинальное и даже практичное для предохраненія его отъ солнца, дождя и пыля: одть поверхъ всего подобіе мшка изъ простой, небленой ткани, съ отверстіями для головы и рукъ, голову обвернуть полотенцемъ, а ноги обуть въ сандаліи и, въ довершеніе всего этого, прилпить бороды изъ пакли. Въ такомъ преображенномъ вид назвать себя ‘дервишами пустыни’. Главными номерами ихъ музыкально-вокальной программы будутъ дв уличныхъ псенки: ‘Тандемъ’ и ‘Что стоитъ головная шпилька’. Начать свое артистическое турнэ они предполагали съ небольшихъ побережныхъ мстечекъ, гд бываютъ купальщики средней руки, а затмъ, по мр успховъ, перейти и къ боле значительнымъ морскимъ курортамъ.
Занятые своими личными длами, будущіе артисты не обращали никакого вниманія на то, что длалось въ мір, половина котораго готовилась къ небывалому кровопролитію. Посл полудня въ окнахъ табачнаго торговца появилась новая афиша съ грозными словами: ‘Военныя тучи скапливаются’.
Бертъ замтилъ только эту афишу и, пожавъ плечами, пренебрежительно проговорилъ:
— Пусть ихъ пустобрешничаютъ, а мы займемся своими длами.

IV.

Тишина Даймчерчскаго побережья вдругъ была поражена необычнымъ явленіемъ. Даймчерчъ былъ однимъ изъ тхъ немногихъ англійскихъ береговъ, до котораго только что началъ достигать рельсовый путь, и его обширное побережье ко дню нашего повствованія все еще оставалось тихимъ и пріятнымъ мстечкомъ для непритязательныхъ постителей. Сюда забирались только т, которые избгали шума и дорогихъ модныхъ морскихъ курортовъ, чтобы въ тишин и спокойствіи отдохнуть, покупаться, погулять и поболтать другъ съ другомъ. Поэтому ‘дервиши пустыни’ появились здсь совсмъ некстати.
Блыя фигуры на ярко-красныхъ велосипедахъ внезапно вынырнули изъ безконечной дали побережья со стороны Литльстона и налетли съ раздирающими уши ревомъ автомобильныхъ рожковъ, дикими криками и гиканьемъ, какъ настоящіе дикари.
Возгласы недоумнія и испуга пронеслись среди пораженной публики.
Между тмъ наши ‘артисты’ одновременно круто остановили своихъ стальныхъ коней передъ публикою, спрыгнули на землю, стали рядомъ и громогласно провозгласили:
— Многоуважаемыя леди и досточтимые джентльмены! Честь имемъ представиться: дервиши пустыни.
Затмъ отвсили во вс стороны по низкому поклону.
Немногочисленная публика, раздленная на группы, не трогаясь съ мста, молча смотрла на прибывшихъ съ удивленіемъ, отвращеніемъ и нкоторымъ испугомъ. Только нсколько подростковъ да маленькіе ребятишки, движимые любопытствомъ, подошли къ нимъ поближе.
— Нигд ни одного полисмена,— шепнулъ Бертъ товарищу.— Можно начать.
‘Дервиши пустыни’ съ комической суетливостью, доставившей большое удовольствіе подросткамъ и ребятишкамъ, составили свои самокаты, прислонивъ ихъ одинъ къ другому, потомъ забрали побольше воздуху въ свои легкія и громко запли: ‘Что стоитъ головная шпилька?’ при чемъ Гребъ былъ запвалой, а Бертъ подхватывалъ. Въ конц каждаго куплета ‘артисты’, подобравъ полы своихъ мшковъ, слегка подплясывали.
Пока самозванные ‘дервиши пустыни’ давали свое представленіе, доставлявшее такое удовольствіе ребятишкамъ и заставлявшее недоумвать взрослыхъ, что означаетъ появленіе этихъ сумасшедшихъ, вниманіе всхъ было привлечено другимъ, такимъ же необычнымъ въ этихъ мстахъ явленіемъ.

V.

Лишь только ‘артисты’, покончивъ съ куплетами о шпильк, сдлали небольшую передышку, чтобы затмъ начать новую псню, вокругъ раздались крики: ‘Шаръ! воздушный шаръ!’ Бертъ и Гребъ подняли глаза кверху и увидли быстро приближавшійся съ сверо-запада огромный золотисто-коричневый воздушный шаръ.
— Ну, вотъ, только этого недоставало!— съ досадою прошепталъ Гребъ.— Еще бы немного — и это дурачье клюнуло бы нашу приманку, а тутъ этотъ дурацкій шаръ… Ну, Бертъ, я затяну, а ты подхватывай.
‘Артисты’ снова заголосили. Между тмъ шаръ то опускался, то поднимался и вдругъ исчезъ (‘Слава Богу’!— сказалъ про себя Гребъ), но потомъ опять появился и больше уже не исчезалъ, напротивъ, сталъ опускаться къ земл, съ каждою секундою увеличиваясь въ объем.
— Чортъ бы его побралъ,— снова прошепталъ Гребъ и, обернувшись къ товарищу, скороговоркою сказалъ ему вполголоса: ‘Жарь во всю, Бертъ, не жалй горла. Нужно отвлечь этихъ любопытныхъ дураковъ отъ шара’.
Но сдлать этого имъ не удалось: среди ‘дураковъ’ вновь раздались крики: ‘Смотрите, смотрите, что длается съ шаромъ!’
‘Артисты’ перестали пть и тоже невольно взглянули вверхъ.
— Да, съ шаромъ дйствительно творится что-то неладное,— замтилъ Бертъ.
И въ самомъ дл шаръ длалъ какіе-то странные прыжки, въ то же время продолжая медленно приближаться къ земл, но почти коснувшись ея, снова вдругъ поднимался футовъ на 50 вверхъ. Къ полному недоумнію зрителей, онъ продлалъ эти манипуляціи нсколько разъ. Наконецъ шаръ ударился о группу деревьевъ, и выдлявшаяся въ его корзин черная фигура, тщетно боровшаяся съ канатами, на мгновеніе скрылась тамъ,— очевидно упала на дно корзины. Черезъ минуту шаръ очутился совсмъ близко отъ того мста, гд стояли ‘артисты’. Казалось, цлый домъ скользилъ сверху внизъ. За шаромъ тащился, касаясь земли, длинный канатъ. Сидвшая въ корзин черная фигура испускала отчаянные крики, которыхъ никто не могъ понять, но вс замтили, что эта фигура какъ будто раздвается. Вслдъ за тмъ изъ корзины высунулась голова мужчины и послышался ясный крикъ: ‘Держите канатъ!’
— Давай ловить его, Бертъ!— крикнулъ Гребъ и первый бросился за канатомъ. Бертъ послдовалъ примру товарища и чуть не сшибъ съ ногъ рыбака, также бжавшаго за канатомъ. Пока эти трое ловили канатъ, который извивался по земл, точно змя, вокругъ нихъ собралась цлая толпа. Вс принялись охотиться за недававшимся въ руки канатомъ. Берту первому удалось наступить на канатъ ногою, а затмъ, опустившись на колни, онъ крпко схватилъ его и обими руками. Вслдъ за нимъ за канатъ ухватилось еще нсколько рукъ. Вс принялись подтягивать къ себ шаръ, который почему-то упорно не желалъ поддаться соединеннымъ усиліямъ нсколькихъ человкъ.
— Тяните сильне! какъ можно сильне!— поощрялъ ихъ громкимъ голосомъ воздухоплаватель.
Но шаръ, подъ напоромъ втра и по собственному упрямству, продолжалъ увлекать вцпившійся въ канатъ живой якорь къ морю. Вдругъ шаръ, коснувшись слегка поверхности воды, отскочилъ отъ нея, какъ отдергивается рука, коснувшаяся чего-нибудь горячаго.
— Тяните къ берегу!.. къ берегу!— умолялъ изъ корзины воздухоплаватель.— Она въ обморок!
Пока вс старались подтащить упорный шаръ къ берегу, человкъ, сидвшій въ корзин, возился тамъ съ чмъ-то невидимымъ. Бертъ находился ближе другихъ къ шару и суетился больше всхъ. Усердствуя изо всхъ силъ, онъ все время спотыкался о шлейфъ своего маскараднаго костюма. До этой минуты молодой искатель приключеній не имлъ яснаго представленія о дйствительной величин воздушнаго шара, потому что видлъ эти шары только издали. Теперь же, находясь въ непосредственной близости, онъ былъ пораженъ его грандіозными размрами. Бертъ съ любопытствомъ разсматривалъ какъ самый шаръ, такъ и его принадлежности. Подвшенная къ шару корзина, сплетенная изъ толстой коричневаго цвта соломы, была сравнительно не велика. Длинный канатъ, который теперь волочился по земл и за который ухватилось нсколько десятковъ рукъ, былъ прикрпленъ къ массивному желзному кольцу, висвшему футовъ на пять надъ корзиною. Весь шаръ покрывала сть изъ тонкихъ крпкихъ бечевокъ.
Все это хорошо разсмотрлъ теперь Бертъ, пока съ помощью своихъ помощниковъ тянулъ къ себ шаръ. Послдній, хотя и съ упорствомъ, но началъ подаваться, и каждое новое усиліе добровольныхъ тружениковъ приближало упрямца все ближе и ближе къ берегу. Между тмъ изъ корзины несся, точно ревъ разъяреннаго звря, хриплый голосъ: ‘Она въ обморок!.. У нея разрывъ сердца!.. Ради Бога, скоре тяните!’
Наконецъ шаръ повисъ надъ землею, а корзина коснулась самой земли. Бертъ выпустилъ канатъ, бросился къ корзин и схватился за нее обими руками.
— Держите крпче!.. какъ можно крпче!— хриплъ воздухоплаватель, и его лицо очутилось возл лица Берта.
Лицо это, съ сердито насупленными щетинистыми бровями, толстымъ носомъ и огромными черными усами, показалось молодому человку знакомымъ, и онъ старался припомнить, гд видлъ его, но не могъ сразу вспомнить. Воздухоплаватель былъ безъ сюртука и жилета,— вроятно, онъ сбросилъ ихъ, въ ожиданіи, что ему придется спасаться на берегъ вплавь, огромная голова его, съ цлымъ лсомъ черныхъ взлохмаченныхъ волосъ, не была ничмъ покрыта.
— Держитесь крпче за корзину!.. какъ можно крпче,— повторилъ онъ боле спокойнымъ голосомъ.— Моя спутница въ глубокомъ обморок… или, быть-можетъ, ужъ и умерла отъ разрыва сердца… не могу еще точно опредлить… Мое имя — Беттериджъ… Слышите?— Беттериджъ! Я собственникъ этого шара… Держите же крпче корзину… вотъ такъ! Я доврился было этому допотопному сооруженію, но, клянусь, что въ послдній разъ!.. Разрывающая веревка за что-то зацпилась, клапанъ и вентиля перестали дйствовать. Если мн когда-нибудь попадется тотъ мошенникъ, который всучилъ… Онъ вдругъ перегнулся черезъ край корзины и крикнулъ повелительнымъ голосомъ: ‘Принесите мн коньяку… только хорошаго! Живо!’
Кто-то изъ публики услужливо бросился въ ближайшій ренсковой погребокъ за потребованнымъ напиткомъ.
Между тмъ на дн корзины, въ заученной поз, на чемъ-то мягкомъ и удобномъ, неподвижно лежала увсистая блокурая дама въ мховой ротонд, голова дамы, въ большой, украшенной цвтами, шляп, безпомощно опиралась на уголъ корзины съ мягкой обивкой. Глаза дамы были закрыты, ротъ полуоткрытъ, и она старалась дышать какъ можно неслышне.
— Дорогая, мы спасены!— крикнулъ надъ самымъ ея ухомъ Беттериджъ.
Дама не шевелилась. Беттериджъ повторилъ свой крикъ такимъ голосомъ, который могъ бы разбудить мертваго. Дама незамтно вздрогнула, но оставалась безучастною. Беттериджъ сжалъ кулаки и, грозя ими шару, рявкнулъ такъ, что всхъ присутствовавшихъ морозъ подралъ по кож:
— Если она умерла, я раздеру на клочья и тебя и самое небо вмст съ тобою!.. Ее необходимо удалить отсюда!.. Я не могу допустить, чтобы она умерла въ этой дурацкой корзинк, устроенной, очевидно, для котятъ или щенковъ, а совсмъ не для людей!.. Она создана для трона и должна умереть въ несчастной кошачьей корзин!.. Есть среди васъ сильный человкъ, который могъ бы принять ее отъ меня съ рукъ на руки?— обратился онъ къ публик, съ трудомъ поднимая со дна корзины и держа на рукахъ неподвижную массивную фигуру.— Но смотрите, чтобы шаръ не поднялся. Налягте хорошенько на корзину. Дама эта довольно… полная, и какъ только корзина освободится отъ нея, то окажется безъ значительнаго балласта.
Бертъ, привыкшій легко вскакивать на велосипедъ, подобралъ полы своего балахона и однимъ ловкимъ взмахомъ взобрался на край корзины и услся тамъ, свсивъ ноги на наружную сторону. Остальные обступили корзину и стали ее придерживать.
— Готово?— спросилъ Беттериджъ и, приподнявъ повыше находившуюся у него на рукахъ довольно значительную даже для него тяжесть, перекинулъ одну ногу черезъ край корзины и услся на немъ верхомъ.— Ну, берите же ее!— снова крикнулъ онъ, съ огромнымъ трудомъ удерживая равновсіе на своемъ неудобномъ сидньи и съ такою тяжестью на рукахъ.
Но въ этотъ моментъ случилось нчто совершенно неожиданное какъ для самого Беттериджа, такъ и для всхъ окружающихъ. Дама вдругъ проявила признаки жизни. Испустивъ громкій визгъ: ‘Альфредъ, спаси меня!’ она обими руками обхватила шею Беттериджа.
Бертъ почувствовалъ, какъ заколебалась и подпрыгнула кверху корзина. Въ то же время онъ замтилъ, какъ изящные мховые сапожки дамы и огромные кожаные сапоги Беттериджа описали въ воздух широкую дугу и куда-то исчезли, а самъ онъ, Бертъ, очутился на дн корзины, уткнувшись носомъ во что-то похожее на мшокъ съ пескомъ, при чемъ часть искусственной бороды изъ пакли оказалась у него во рту. Вскор послдовало еще нсколько сильныхъ толчковъ, затмъ корзина, повидимому, остановилась.
— Фу ты, чортъ!— воскликнулъ молодой человкъ, съ сердцемъ выплевывая бороду и стараясь понять, что произошло.
У него было такое ощущеніе, точно его чмъ-то ударили по голов и отшибли часть памяти, въ ушахъ звенло. Вблизи было тихо, а голоса людей доносились какъ бы издали, длаясь все слабе и слабе. Онъ поднялся на ноги, схватился руками за канаты, на которыхъ висла корзина, выглянулъ черезъ ея край и ахнулъ.
Въ страшной глубин подъ нимъ переливались ярко-синія волны канала. Блестящее блое побережье съ безпорядочно разбросанными группами домиковъ, казавшихся игрушечными, постепенно уменьшаясь и точно скользя по отвсной плоскости, исчезало изъ глазъ. Кучка людей, отъ которой онъ такъ неожиданно былъ оторванъ, казалась кукольною. Его товарищъ, подобравъ полы своего балахона, метался по берегу, отчаянно размахивая руками по направленію къ уносившемуся шару. Беттериджъ, стоя зачмъ-то по колни въ вод, тоже размахивалъ руками и, повидимому, что-то кричалъ. Дама его одиноко сидла прямо на песк, держа на колняхъ свою огромную шляпу. Все больше и больше сбгалось живыхъ куколъ, вс он размахивали руками и съ живйшимъ интересомъ слдили глазами за шаромъ, который, освободившись отъ двойной тяжести Беттериджа и его дамы, со скоростью бгового мотора, поднимался все выше и выше къ голубому небу.
— Вотъ такъ штука!— вскричалъ невольный воздухоплаватель, слдя глазами за раскинуи лейся подъ нимъ картиною.— Значитъ я лечу?..
Онъ выпустилъ изъ рукъ веревки, отвернулся отъ края корзины и принялся осматривать свое новое воздушное помщеніе. Окинувъ его поверхностнымъ взглядомъ и убдившись, что, повидимому, непосредственной опасности пока не предвидится, онъ опустился на мягкій тюфякъ, разостланный на полу корзины, и сталъ обдумывать свое положеніе.
— Вотъ ужъ никакъ не ожидалъ, что вскор же попаду такъ высоко,— проговорилъ онъ вслухъ.— Что же мн предпринять теперь? Вдь я не бельмеса не смыслю въ воздушныхъ шарахъ и совершенно не умю управлять ими, это не моторъ… Н-да, положеніе, если и не очень скверное, то, во всякомъ случа, чрезвычайно… странное.
И онъ глубоко задумался. Но немного спустя онъ снова поднялся на ноги и неподвижнымъ взоромъ сталъ смотрть на еле виднвшійся подъ нимъ міръ, на блые утесы, покрытую верескомъ равнину, темные лса и срыя дюны, на окутанные туманною пеленою города съ перепутанными лентами улицъ, на рки, озера, гавани съ безчисленными судами, на раскидывающееся все шире и шире море, на всю эту пеструю картину земной поверхности,— смотрлъ до тхъ поръ, пока она, эта картина, не превратилась въ одно безразличное срое пятно.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Въ воздушномъ пространств.

I.

Бертъ Смолуэйсъ былъ одинъ изъ тхъ дюжинныхъ человческихъ существъ съ ограниченною душонкою, но самоувренныхъ и нахальныхъ, какія въ начал XX столтія цлыми милліонами стали появляться во всхъ странахъ міра изъ-подъ желзнаго штампа извращенной цивилизаціи. Онъ всю жизнь провелъ въ узкихъ улицахъ, среди огромныхъ уродливыхъ зданій, выше которыхъ не могъ поднять глазъ, и въ такомъ же узенькомъ кругу мысли, изъ котораго не было выхода. Онъ былъ убжденъ, что вс обязанности человка состоятъ только въ томъ, чтобы обманывать другихъ, нахапать побольше денегъ и жить въ свое удовольствіе. Словомъ, онъ былъ изъ того сорта людей, которые лишены всякаго сознанія гражданскаго долга, всякаго признака законности, всякаго понятія о самопожертвованіи, мужеств и чести.
До сихъ поръ ему не везло, и онъ злился за это, но не на самого себя, а на другихъ и на обстоятельства, не дававшія ему возможности развернуть его ‘прогрессивныя’ способности во всю ихъ ширь. Въ описываемую нами минуту онъ, по странному капризу случая, вдругъ былъ вырванъ изъ своего ‘прогрессивнаго’ міра и повисъ между этимъ міромъ и небомъ. Казалось, небу изъ всхъ милліоновъ британцевъ вздумалось сдлать опытъ именно надъ этой человческой душонкой, съ цлью поближе ознакомиться съ ней и узнать, что теперь она будетъ длать въ такомъ необычайномъ положеніи, въ которомъ очутилась.
А очутиться вдругъ на высот 14—15 тысячъ футовъ надъ поверхностью земли — дло не совсмъ обыкновенное даже для человка, боле сильнаго духомъ, чмъ Бертъ. Это послдняя (по крайней мр, до сихъ поръ) достижимая человкомъ возможность подняться такъ высоко. Это значитъ отршиться отъ всхъ человческихъ дрязгъ, это значитъ находиться въ полномъ одиночеств, въ полной тишин, въ общеніи только съ самимъ собою, это значитъ видть небо и не слышать ни одного звука земной какофоніи, это значитъ дышать самымъ чистымъ, благодатнымъ воздухомъ, о которомъ не имютъ и понятія на земл. Ни одно наскомое ни одна птица не въ состояніи подняться на такую высоту. Тамъ не бываетъ никакихъ втровъ, и шаръ, какъ бы составляя самъ часть атмосферы, свободно движется вмст съ нею. Разъ поднявшись на такую высоту, онъ уже не колеблется и остается какъ бы неподвижнымъ, такъ что безъ надлежащихъ приборовъ нельзя даже опредлить, движется онъ, поднимается или опускается.
Бертъ началъ дрожать отъ холода. Чтобы немного согрться, онъ одлъ поверхъ того, что было на немъ, жилетъ, сюртукъ, пальто и перчатки Беттериджа, и долгое время сидлъ совершенно неподвижно, подавленный величіемъ царившаго вокругъ полнаго покоя. Надъ нимъ, сквозь прозрачный шаръ, сдланный изъ пропитанной каучукомъ коричневаго цвта шелковой матеріи, просвчивало солнце и бездонная глубина яркосиняго неба. Подъ нимъ, въ такой же бездонной пропасти, виднлись клубящіяся массы облаковъ, между которыми временами проглядывала синеватая гладь моря.
Кром холода и учащеннаго дыханія, Бертъ не испытывалъ никакихъ неудобствъ и не чувствовалъ никакого безпокойства. Онъ полагалъ, что это воздухоплавательное сооруженіе могло такъ же быстро опуститься, какъ поднялось, и находилъ это вполн естественнымъ. Главнымъ его чувствомъ было изумленіе.
— Н-да, вотъ такъ штука!— повторилъ онъ, чувствуя непреодолимую потребность поговорить хоть съ самимъ собою.— Это будетъ почище любого автомобиля… Вотъ ужъ никакъ не могъ ожидать такого сюрприза!.. Я вотъ куда-то лечу, а вс т, которые остались тамъ, внизу, наврное теперь телеграфируютъ и телефонируютъ обо мн по всему свту… Преинтересное приключеніе, чортъ возьми!.. А Гребъ… Что онъ теперь думаетъ про меня?.. Вотъ теб и вокально-музыкальныя представленія! Пусть-ка онъ теперь подвизается на нихъ одинъ, ха-ха-ха…
Побесдовавъ нсколько времени въ такомъ дух съ самимъ собою, невольный воздухоплаватель занялся подробнымъ изслдованіемъ устройства и содержанія воздушнаго помщенія, куда онъ попалъ по прихоти судьбы. Надъ корзиною находилась туго стянутая и обвязанная крпкими шелковыми веревками шейка шара, оставалось лишь небольшое отверстіе, чрезъ которое Бертъ могъ видть безконечную безмолвную пустоту, изъ этого же отверстія спускались дв тонкихъ шелковыхъ веревки, красная и блая, и къ нимъ, подъ кольцомъ, было прившено по небольшому мшку съ чмъ-то. Сть, которою былъ покрытъ весь шаръ, заканчивалась веревками, прикрпленными къ кольцу и образовавшими одинъ огромный, обвитый стальною пластинкою, узелъ, къ этому-то узлу и была подвшена самая корзина и якорь съ его канатомъ. Надъ стнками корзины свшивалось нсколько мшковъ съ пескомъ, служившихъ, какъ понялъ. Бертъ, балластомъ, который нужно было выбросить, когда предстояла надобность подняться, На кольц вислъ барометръ-анероидъ и еще какой-то приборъ, въ вид ящичка, на которомъ была небольшая костяная дощечка съ надписью ‘Статоскопъ’, а по краямъ стояли два французскихъ слова: ‘Monte’ и ‘Descente’, между которыми дрожала и колебалась крошечная стальная стрлка. Бертъ на минуту задумался было надъ этимъ приборомъ, потомъ вдругъ радостно вскричалъ:
— А, понялъ! По этой штук можно узнать, поднимается шаръ или опускается.
На мягкихъ, обтянутыхъ красною тканью, турецкихъ диванчикахъ, расположенныхъ вокругъ стнокъ корзины, лежала пара одялъ и валялся небольшой фотографическій аппаратъ, такъ называемый ‘кодакъ’. Передъ однимъ изъ дивановъ находился низенькій столикъ, на которомъ стояли бутылка изъ-подъ шампанскаго и стаканъ. Столикъ съ бутылкой и стаканомъ особенно заинтересовалъ Берта.
— Эге!— воскликнулъ молодой человкъ, — да они, оказывается, недурно проводили тутъ время. Посмотримъ, нтъ ли въ диванахъ чего-нибудь. Помнится, я у кого-то видлъ такой диванъ и внутри его было помщеніе, въ род сундука.
Дйствительно сиднье дивановъ приподнималось какъ крышка и внутри оказалось все, что мистеръ Беттериджъ считалъ необходимымъ для воздушнаго путешествія: прекрасный паштетъ съ дичью, жареная живность, разные консервы, нсколько блыхъ хлбовъ, большой миндальный тортъ, алюминіевые ножи, вилки и ложки, тарелки изъ прессованной бумажной массы, мармеладъ, конфеты, легкая жестяная самоварка и нсколько тщательно упакованныхъ бутылокъ съ шампанскимъ и минеральными водами, большой алюминіевый крпко закупоренный кувшинъ съ чистою водою, какъ гласилъ наклеенный на немъ ярлыкъ. Кром того, оказались дв сумки, одна съ письмами, географическими картами и небольшимъ компасомъ, а другая съ разными туалетными принадлежностями. Около сумокъ лежала мховая шапка съ наушниками.
Послдняя находка особенно обрадовала Берта. Голова его, повязанная, въ вид чалмы, легкой бумажной тканью, сильно зябла. Онъ тотчасъ же сорвалъ съ головы свое восточное украшеніе, швырнулъ его въ пространство, надлъ шапку и радостно воскликнулъ:
— Да здсь цлый гастрономическій, винный и парфюмерный магазинъ! Ай-да Беттериджъ… молодчина! Сколько наготовилъ мн всякаго добра! Вотъ спасибо-то, право! А то что бы я сталъ тутъ длать, если бы ничего этого не было?
Онъ снова выглянулъ изъ корзины. Далеко внизу сіяли блестящія облака, за которыми скрывалась земная поверхность, на юго-запад они были нагромождены такими массами, что казались горами, а на сверо-восток разстилались волнообразными равнинами, залитыми яркимъ солнечнымъ свтомъ.
— Желалъ бы я знать, сколько времени можетъ продержаться въ воздух этотъ шаръ?— Да и движется ли еще онъ?— произнесъ Бертъ, садясь на диванъ.
Молодому человку казалось, что шаръ стоитъ неподвижно на мст, такъ незамтно неслось вмст съ воздухомъ это огромное сооруженіе. Онъ взглянулъ на статоскопъ и пробормоталъ:
— Все еще на Monte — значитъ не опускаемся… А что если потянуть за какую-нибудь веревку?.. Впрочемъ, нтъ, не слдуетъ… надлаешь, пожалуй, такой бды, что потомъ и но поправишь.
Но немного погодя онъ все-таки не утерплъ — потянулъ, и какъ разъ за ту веревку, которая, по словамъ Беттериджа, перестала дйствовать. Поэтому ничего и не произошло. А если бы эта веревка была въ исправности, она разрзала бы шаръ, какъ ножомъ, и спровадила бы неопытнаго воздухоплавателя со скоростью нсколькихъ тысячъ футовъ въ секунду въ вчность.
— Нтъ, ничего не выходитъ!— проговорилъ онъ посл нсколькихъ тщетныхъ усилій и принялся съ досады завтракать.
Плотно закусивъ, онъ началъ было раскупоривать бутылку шампанскаго, чтобы спрыснуть свое ‘высокое’, какъ онъ самъ выразился про себя, положеніе. Но лишь только молодой человкъ подрзалъ проволоку, пробка съ силою вылетла и увлекла за собою большую часть содержимаго бутылки.
— Вотъ теб и разъ!— воскликнулъ озадаченный воздухоплаватель.— Впрочемъ, это, кажется, называется ‘атмосферическимъ давленіемъ’,— черезъ минуту прибавилъ онъ, радуясь, что припомнилъ частичку школьныхъ познаній и досадуя, что сдлалъ это немного поздно.
Онъ съ наслажденіемъ выпилъ остатки искрометной влаги и принялся искать спичекъ, чтобы закурить одну изъ сигаръ, которыя нашлись въ карман пальто Беттериджа. Судьба и на этотъ разъ поблагопріятствовала неопытному воздухоплавателю: зажги онъ спичку въ такой непосредственной близости отъ газа, которымъ былъ наполненъ шаръ, это горючее вещество тотчасъ же воспламенилось бы и отъ самаго шара вмст съ воздухоплавателемъ осталось бы только одно воспоминаніе,
— Чортъ бы побралъ этого разиню, Греба!— сердился Бертъ, обыскивая вс свои карманы:— опять оставилъ у себя мою коробочку со спичками. Никогда у него нтъ своихъ… Да и Беттериджъ хорошъ: сигары иметъ, а спичекъ нтъ. Чмъ же онъ закуривалъ? Впрочемъ, поищемъ, авось, что и найдется под ходящее. Здсь много страннаго. Быть-можетъ, вмсто спичекъ онъ пользовался чмъ-нибудь другимъ?
Однако поиски его оказались напрасными. Подосадовавъ нсколько времени, онъ отъ нечего длать принялся разсматривать географическія карты. Ему хотлось найти карту, на которой былъ бы изображенъ каналъ Ламаншъ и Франція. Онъ предполагалъ, что несется именно къ Франціи. Но такой карты не оказалось, вс он были англійскія и указывали разныя мстныя графства. Это занятіе навело его на мысль о французскомъ язык, и онъ сталъ припоминать т французскія фразы, которыя училъ въ школ. Посл нкотораго напряженія памяти ему удалось составить три слдующія фразы: ‘Je suis Anglais’. ‘Cest une mprise’. ‘Je suis arriv par accident ici’ (Я — англичанинъ. Это ошибка. Я попалъ сюда случайно). Эти фразы показались ему самыми подходящими, когда придется объясняться съ французами.

II.

По окончаніи этого занятія онъ принялся за найденныя въ вещахъ Беттериджа письма. Онъ сидлъ на диван, тщательно закутанный, потому что воздухъ былъ очень холодный и рзкій, несмотря на кажущееся отсутствіе въ немъ движенія. Сверхъ мхового пальто Беттериджа молодой человкъ накинулъ на себя и дамскую ротонду, а ноги укуталъ одяломъ. Корзина была небольшая, но для одного совершенно достаточная и очень уютная, и если бы не холодъ, было бы совсмъ хорошо,
Бертъ пододвинулъ поближе столикъ и положилъ на него пакетъ съ письмами и картами. Молодой искатель приключеній не зналъ наврное, куда его несетъ, онъ только предполагалъ, что къ Франціи, а можетъ-быть, и еще куда и что съ нимъ будетъ. Онъ покорился своей участи съ тмъ душевнымъ спокойствіемъ, которое можно было бы принять за мужество, если бы оно скоре не было легкомысліемъ и невжествомъ. Онъ былъ увренъ, что шаръ гд-нибудь да долженъ же будетъ опуститься. Если это случится заграницей, то онъ, Бертъ, обратится къ англійскому консулу, и тотъ поможетъ ему возвратиться на родину.
Успокоившись на этомъ, Бертъ сталъ разбирать корреспонденцію Беттериджа. Въ числ этой корреспонденціи оказалось нсколько писемъ самаго пламеннаго любовнаго характера, написанныхъ крупнымъ женскимъ почеркомъ. Прочитавъ эти письменныя изліянія и ошеломленный ихъ черезчуръ ужъ откровеннымъ содержаніемъ, молодой человкъ воскликнулъ:
— Чортъ возьми, вотъ такъ баба!.. Неужели это писала та кувалда, которая была тутъ съ нимъ?.. Откровенно выражается, нечего сказать!
Дальше онъ нашелъ пачку вырзокъ изъ газетъ и нсколько писемъ на нмецкомъ и англійскомъ языкахъ, написанныхъ однимъ и тмъ же почеркомъ. Бертъ сталъ читать англійскія письма (по-нмецки онъ не зналъ ни слова). Первое письмо начиналось извиненіемъ въ томъ, что авторъ сразу не догадался писать по-англійски и заставилъ уважаемаго мистера Беттериджа испытать столько безпокойства и потерять такъ много драгоцннаго времени на прочтеніе нмецкихъ писемъ. Затмъ затрогивалась тема, поглотившая все вниманіе Берта.
‘Намъ,— говорилось въ письм,— вполн понятна затруднительность вашего положенія, и мы вримъ, что вы въ настоящее время находитесь подъ наблюденіемъ… Но не думаемъ, чтобы вы встртили серьезныя препятствія, если бы пожелали покинуть свою страну и пожаловать къ намъ обычнымъ маршрутомъ — черезъ Дувръ, Остэнде, Булонь или Діеппъ — со всми вашими чертежами. Съ трудомъ врится и вашему предположенію, что васъ убьютъ съ цлью овладть вашей тайной. Не понимаемъ, на чемъ вы основываете такое предположеніе…’
— Гмъ, вотъ интересно-то!— замтилъ Бертъ, принимаясь за остальныя письма, написанныя въ томъ же дух и по тому же предмету.
По прочтеніи всхъ писемъ онъ принялся обсуждать ихъ, по своему обыкновенію, вслухъ.
— Судя по этимъ письмамъ,— соображалъ молодой человкъ,— нмцамъ очень хотлось бы заманить Беттериджа къ себ, но выказать этого вполн опредленно они не желаютъ съ цлью, очевидно, посбить съ него спеси и поторговаться… Должно-быть, это не отъ правительства, а отъ какой-нибудь частной фирмы… Бумага конторская съ печатными объявленіями наверху о различныхъ воздухоплавательныхъ приборахъ… Во всякомъ случа, видно, что Беттериджъ задумалъ продать свой секретъ за границу. Такъ и должно было ожидать… А, вотъ, кажется, и самый секретъ. Посмотримъ.
Въ сумк оказалось еще помщеніе, открывавшееся при помощи едва замтной кнопки. Въ этомъ помщеніи находилась пачка аккуратно сложенныхъ чертежей, исполненныхъ красками. Тутъ же было нсколько плохихъ любительскихъ фотографическихъ снимковъ съ машины Беттериджа. Бертъ весь дрожалъ отъ охватившаго его волненія.
— Вотъ будетъ сюрпризъ этому изобртателю, когда онъ узнаетъ, въ чьи руки попала его тайна!— воскликнулъ молодой человкъ, развертывая чертежи.
Онъ началъ изучать ихъ и сравнивать со снимками, но вскор же убдился, что не въ состояніи понять, какъ должны относиться другъ къ другу отдльныя части машины, изображенныя на чертежахъ, къ тому же нкоторыхъ частей какъ будто недоставало.
— Эхъ, жаль, что я почти ни бельмеса не смыслю въ техник!— проворчалъ съ досадою Бертъ.— Впрочемъ, потомъ, можетъ-быть, и поразберусь, а теперь посмотримъ, что длается въ пространств.
Онъ всталъ, перегнулся черезъ бортъ корзины и сталъ смотрть на громоздившіяся подъ нимъ, озаренныя солнцемъ облака. Вниманіе его вдругъ было привлечено огромнымъ темнымъ пятномъ, скользившимъ по облачной масс и точно преслдовавшимъ шаръ. Сначала Бертъ испугался, думая, что это погоня за нимъ, но потомъ, поприглядвшись и поразмысливъ, понялъ, что темное пятно — тнь, отбрасываемая его же собственнымъ шаромъ, и успокоился.
Остальную часть дня воздухоплаватель провелъ въ разсматриваніи сильно заинтересовавшихъ его чертежей и въ составленіи, по собственной грамматик, французскихъ фразъ, которыя въ перевод на какой-нибудь общепонятный языкъ должны были означать слдующее: ‘Здравствуйте, господа! Я англійскій изобртатель. Имя мое — Беттериджъ. Я явился сюда съ цлью продать секретъ летательной машины. Понимаете? Можно ли ею управлять? О да, вполн! Это машина-птица, поэтому и вс ея движенія птичьи. Я желаю продать свое изобртеніе вашему правительству. Направьте меня куда слдуетъ’.
— А должно-быть, грамматика-то у меня здорово хромаетъ?— произнесъ Бертъ, съ трудомъ припоминая отдльныя слова и всовывая ихъ въ надлежащія мста фразъ.— Ну, да ладно, поймутъ!.. А что если они потребуютъ, чтобы я подробно объяснилъ имъ вс эти штуки?— продолжалъ онъ, косясь на чертежи.— Я чувствую, что въ нихъ чего-то недостаетъ, а чего именно — никакъ не могу догадаться…
Ему было страшно досадно, что онъ, пожалуй, не въ состояніи будетъ извлечь пользу изъ своей находки.
— Какъ только спущусь,— а это можетъ случиться каждую минуту,— обо мн тотчасъ же дадутъ знать настоящему изобртателю. Онъ нагрянетъ, и тогда мн достанется… Съ нимъ, судя по его звриной наружности, шутки плохи… Впрочемъ, и всякій другой на мст Беттериджа едва ли бы ласково отнесся къ похитителю его тайны,— размышлялъ вслухъ Бертъ.— Нтъ, съ этимъ, повидимому, ничего путнаго не выйдетъ!— со вздохомъ сожалнія ршилъ онъ, свертывая и убирая обратно въ сумку чертежи и письма.
Пригртый какимъ-то особеннымъ тепломъ и замтивъ яркій золотистый отблескъ на шелковомъ пузыр надъ своей головою, онъ взглянулъ на западъ и увидлъ сіяющій золотистый шаръ солнца плывущимъ среди розовыхъ, пурпурныхъ и багряныхъ, окаймленныхъ нжнымъ золотымъ бордюромъ, волнъ облачнаго моря. Невольно любуясь этимъ великолпнымъ зрлищемъ Бертъ, вдругъ замтилъ вдали, въ прозрачной синев воздуха, три длинныхъ темныхъ предмета, походившихъ на громадныхъ рыбъ. Загадочные предметы быстро скользили одинъ за другимъ, виляя хвостами, какъ настоящія рыбы. Озаренныя волшебнымъ сіяніемъ, странныя фигуры рзко и отчетливо вырисовывались въ прозрачной синев воздуха. Не довряя своимъ глазамъ, онъ протеръ ихъ и вновь взглянулъ на востокъ, но загадочныя ‘рыбы’ уже исчезли… Долго блуждалъ Бертъ недоумвающимъ взоромъ по необозримому синему пространству, но ничего больше на увидлъ.
— Вроятно, мн это только показалось,— проговорилъ, наконецъ, онъ, покидая свой обсерваціонный пунктъ.— Оптическій обманъ… отъ солнечнаго свта. Это бываетъ.
Солнце стало опускаться все ниже и ниже. Черезъ нсколько времени оно совсмъ скрылось. Вмст съ нимъ погасъ и дневной свтъ. Вдругъ сдлалось темно и холодно. Съ трудомъ разсмотрвъ стрлку статоскопа, Бертъ замтилъ, что она начала склоняться къ ‘Descente’.

III.

— Гмъ! что-то будетъ теперь?— съ нкоторою тревогою спросилъ самъ себя Бертъ.
Медленно, неуклонно поднималась вокругъ него холодная срая клубящаяся масса. Опускавшійся среди вечерней мглы шаръ вдругъ очутился въ вихр снжныхъ хлопьевъ. Бертъ почувствовалъ, что точно ледяныя призрачныя руки касаются его лица, и самъ онъ весь оказался покрытымъ блыми расплывающимися пятнами. Въ нсколько секундъ все вокругъ него было покрыто сыростью. Онъ дрожалъ отъ сильнаго холода, и его дыханіе превращалось въ паръ. У него было такое представленіе, точно сильнйшая снжная буря съ неимоврною, все возрастающею быстротою стремится вверхъ. Онъ вскор понялъ, что шаръ опускается. Наконецъ до его слуха достигъ смутный шумъ. Но что это былъ за шумъ и откуда онъ доносился,— молодой человкъ понять не могъ.
Смущенный и озабоченный, Бертъ осторожно выглянулъ черезъ край корзины и увидлъ подъ собою волнующееся водяное пространство. Въ нкоторомъ отдаленіи неслась большая лодка съ косымъ парусомъ, на которомъ чернлись буквы какой-то надписи, на носу лодки мигалъ красновато-желтый огонекъ. Было видно, что лодка борется съ сильнымъ штормомъ, между тмъ какъ наверху, гд находился Бертъ, не чувствовалось даже легкаго втерка. Шумъ волнующагося, бичуемаго втромъ моря все возрасталъ.
Шаръ опускался все ниже и ниже, и Бертъ съ ужасомъ ожидалъ, что его корзина погрузится въ море. Молодой человкъ встрепенулся. Схвативъ одинъ изъ мшковъ съ пескомъ, онъ перебросилъ его черезъ бортъ и, не выждавъ его дйствія, спровадилъ вслдъ за нимъ другой. Когда посл этого онъ снова взглянулъ внизъ, передъ его глазами мелькнула пнящаяся воронка воды, затмъ его снова охватила снжная метель въ облачной масс. Здсь онъ также не пожелалъ оставаться и выбросилъ еще два мшка. Облегченный шаръ снова взвился въ верхніе тихіе, чистые, ясные и холодные слои воздуха. Тамъ было еще довольно свтло. Въ синев неба сверкали звзды. На восток поднималась луна.
— Уфъ!— со вздохомъ облегченія вырвалось изъ груди Берта.— Слава Богу, на этотъ разъ все обошлось благополучно!

IV.

Хотя лтняя ночь и была короткая, но она показалась нашему воздушному страннику длинне зимней. Посл того, какъ онъ едва не угодилъ въ водяную бездну, у него явилось чувство неувренности за каждую слдующую минуту, пока будетъ темно, при дневномъ же свт, ему почему-то казалось, будетъ безопасне.
Несмотря на вс испытанныя имъ треволненія, ему захотлось сть. Онъ основательно закусилъ и выпилъ полбутылки шампанскаго, довольно успшно на этотъ разъ откупоренной. Посл этого онъ очень желалъ бы покурить, но за неимніемъ спичекъ не могъ удовлетворить этого желанія. Ворча на Беттериджа, не запасшагося спичками, и на Греба за его привычку не возвращать взятыхъ спичекъ, онъ улегся, поплотне закутался и быстро заснулъ.
Онъ крпко проспалъ нсколько часовъ и видлъ во сн, что онъ неудержимо стремится въ какую-то бездну. Подъ вліяніемъ этого сна онъ вдругъ проснулся весь въ холодномъ поту. Поспшно вскочивъ, онъ бросился къ борту корзины и заглянулъ черезъ него въ пространство, но ничего особеннаго не замтилъ. Онъ успокоился, снова улегся и старался опять заснуть. Однако сонъ убгалъ отъ него, и молодой человкъ долго проворочался съ боку на бокъ, тщетно стараясь забыться сномъ. Лежа на спин и упершись взглядомъ въ громадный темный пузырь надъ собою, онъ вдругъ сдлалъ новое открытіе: надтый имъ жилетъ Беттериджа какъ-то странно шуршалъ при каждомъ его дыханіи, точно въ немъ находилась бумага. Бертъ поспшилъ ощупать жилетъ, и тотчасъ же убдился, что въ немъ дйствительно защиты бумаги. Къ сожалнію, было еще темно для просмотра этихъ бумагъ, и онъ оставилъ ихъ тамъ до разсвта. Посл этого, незамтно для себя, онъ снова задремалъ.
Его разбудилъ концертъ собачьяго лая, птушинаго пнія, птичьяго гомона и гулъ людскихъ голосовъ. Бертъ поспшно вскочилъ, бросился къ краю корзины и выглянулъ черезъ него. Было почти совсмъ уже свтло, и шаръ медленно несся на незначительной высот надъ обширнымъ ландшафтомъ, озареннымъ золотистыми лучами восходящаго солнца. Бертъ съ любопытствомъ смотрлъ на разстилавшіяся внизу прекрасно обработанныя поля, перерзанныя превосходными дорогами, вдоль которыхъ тянулись ряды телеграфныхъ и телефонныхъ столбовъ. Шаръ его только что миновалъ большое, замчательно чистое, точно вылизанное, селеніе съ бленькими домиками подъ крутыми красными черепичными кровлями и съ красивою церковью готическаго стиля. Толпа поселянъ, мужчинъ и женщинъ, въ простой, но чистой и удобной одежд и не особенно складной, зато прочной обуви, очевидно спшившая на полевыя работы, остановилась и принялась наблюдать за шаромъ, уже задвавшимъ своимъ канатомъ за землю.
— Эхъ, жаль я не знаю, что нужно сдлать, чтобы опуститься!— говорилъ Бертъ, съ сожалніемъ глядя на уходившее изъ-подъ его носа селеніе.— Разв крикнуть имъ, чтобы они ловили канатъ?.. Да, но какъ это сказать по-французски?.. Слово ‘ловить’ я еще могу сказать, а вотъ какъ называется на ихъ дурацкомъ язык ‘канатъ’, не знаю… Впрочемъ, слдуетъ ли еще мн опускаться здсь? Какъ бы не вышло какой скверной исторіи?.. Можетъ-быть, это вовсе не французы. Что-то здсь очень чисто и складно. У французовъ, кажется, такъ не бываетъ.
Утшивъ себя этимъ объясненіемъ, Бертъ снова взглянулъ на красивый ландшафтъ и вдругъ замтилъ, что его шаръ несется прямо на однорельсовый желзнодорожный путь. Чтобы миновать это опасное сооруженіе, онъ поспшилъ выбросить пару мшковъ съ пескомъ. Шаръ сразу поднялся вверхъ.
— Гмъ! балласта остается немного,— проговорилъ Бертъ, оглядывая мшки съ пескомъ.— И если я повыкидаю его весь, а шару вздумается опять спуститься, то мн волей-неволей придется сойти на землю и представиться тмъ, къ кому я попаду. Нужно, значитъ, на всякій случай немного прифарфориться, чтобы не напугать ихъ звринымъ видомъ.
Съ этой цлью онъ выбросилъ еще мшокъ съ пескомъ, такъ какъ ему показалось, что шаръ поднялся недостаточно высоко и, прежде чмъ онъ успетъ привести себя въ порядокъ, опять опустится. Воздухоплаватель не замтилъ, что шаръ и посл двухъ мшковъ поднялся на порядочную высоту, а теперь, посл третьяго, съ огромною быстротою сталъ взвиваться все выше и выше.
— Вотъ теб и разъ!— вскричалъ озадаченный молодой человкъ.— Значитъ, я пересолилъ… Ну, длать нечего. Пока что — закусимъ, а тамъ ужъ и займемся туалетомъ.
Такъ какъ сдлалось гораздо тепле, то онъ снялъ шапку и мховое пальто, которыя сильно его стсняли, и принялся за приготовленіе какао, который оказался въ жидкомъ вид въ одной изъ жестянокъ. Нужно было только подогрть его. Съ этой цлью Бертъ взялъ жестяную самоварку, внимательно прочиталъ наклеенное на ней наставленіе, какъ обращаться съ нею, и въ точности выполнилъ его: налилъ въ самоварку сколько было нужно какао, потомъ вложилъ въ подлежащее отверстіе на дн прибора небольшой ключикъ, находившійся при самомъ прибор, и сталъ вертть этотъ ключикъ направо. Вскор приборъ сталъ согрваться и черезъ нсколько минутъ сдлался настолько горячимъ, что его нельзя было уже держать въ рукахъ. Бертъ вытащилъ ключикъ изъ отверстія, поставилъ самоварку на столикъ, открылъ крышку и убдился, что напитокъ совершенно готовъ. Это было уже давнишнее изобртеніе, но для Берта оно являлось новостью.
Выпивъ нсколько чашекъ душистаго напитка и полакомившись вкусными бисквитами, молодой человкъ вспомнилъ о бумагахъ въ жилет. ‘Наврное тутъ т чертежи, которыхъ вчера недоставало’, подумалъ онъ, распарывая подкладку жилета. Дйствительно это оказались чертежи подвижныхъ боковыхъ частей, на которыхъ основывалась устойчивость всего механизма машины.
Долго просидлъ Бертъ въ глубокомъ раздумь надъ этими чертежами. Потомъ онъ всталъ, швырнулъ въ пространство жилетъ Беттериджа и досталъ кусокъ фланели. Тщательно зашивъ въ эту фланель драгоцнную находку, онъ спряталъ ее у себя на груди. Посл этого молодой человкъ разыскалъ каучуковый тазикъ, налилъ въ него изъ кувшина воды, обрился, умылся и причесался. Сбросивъ затмъ съ себя свой балахонъ, онъ надлъ сюртукъ, пальто и шапку, такъ какъ сдлалось опять довольно свжо, когда шаръ снова поднялся вверхъ.
Принявъ такимъ образомъ боле приличный видъ, невольный воздухоплаватель выглянулъ изъ корзины. Шаръ теперь рялъ надъ холмистой мстностью. Тамъ и сямъ виднлись хвойные лса, разстилались покрытыя цвтущимъ верескомъ долины и сверкали серебристыя ленты ркъ, повсюду пестрли привтливыя, чистенькія, утопавшія въ зелени селенія и отдльныя небольшія усадьбы, въ каждомъ селеніи высился острый шпиль церковной колокольни и виднлись столбы безпроволочнаго телеграфа и телефона, на возвышенностяхъ красовались прелестные замки, окруженные цвтущими садами и обширными парками. Куда ни хваталъ глазъ, всюду виднлись превосходно содержимыя шоссированныя дороги и однорельсовые желзнодорожные пути, окаймленные телеграфными и телефонными столбами, каждое селеніе и каждая усадьба были окружены полями и лугами, походившими на сады, вс хозяйственныя постройки находились въ образцовомъ порядк, пастбища были полны прекрасныхъ стадъ всевозможнаго рогатаго скота. До Берта доносился грохотъ быстро мчавшихся по желзнымъ мостамъ поздовъ. Кое-гд онъ видлъ отряды войскъ, пушки и вообще очевидные признаки военныхъ приготовленій, напоминавшихъ ему т, свидтелемъ которыхъ онъ недавно былъ у себя на родин. По временамъ ему слышался какъ бы гулъ отдаленныхъ пушечныхъ выстрловъ.
Шаръ несся на высот 10.000 футовъ. ‘Какъ бы мн спуститься?’ подумалъ Бертъ, которому уже стало надодать это невольное воздушное путешествіе, несмотря на весь его интересъ и новизну. Молодой человкъ снова принялся дергать за красную и блую веревки, но попрежнему безъ всякаго результата. Бросивъ, наконецъ, это безполезное занятіе, онъ отъ нечего длать подвергъ тщательной ревизіи остатокъ своего провіанта и нашелъ, что его, при нкоторой экономіи, можетъ хватить еще чуть не на недлю. Это его успокоило. Если ему и придется еще нсколько дней мотаться между небомъ и землею, то онъ, по крайней мр, не умретъ съ голоду.
Бертъ не зналъ, что ему длать, и снова выглянулъ черезъ бортъ корзины. Когда онъ смотрлъ раньше, огромная панорама подъ нимъ была безжизненна, какъ нарисованная картина. Но по мр того, какъ солнце поднималось все выше и выше и шаръ, изъ котораго постепенно улетучивался газъ, неуклонно, хотя и медленно, опускался, внизу все стало оживать, картина дополнилась движеніемъ. Бертъ уже ясно могъ разслышать разнообразные звуки — желзнодорожные свистки, шумъ колесъ, ревъ и блеяніе скота, сигналы военныхъ рожковъ и даже человческіе голоса.
Наконецъ канатъ шара снова потащился по земл, и Бертъ сталъ уже подумывать о спуск. Нсколько разъ канатъ задвалъ за разные предметы, но не запутывался въ нихъ и шаръ не останавливался.
Бертъ тихо подлеталъ къ одному изъ самыхъ прелестныхъ городковъ въ мір. Молодой человкъ еще издали замтилъ группы красивыхъ городскихъ зданій съ высокими крутыми кровлями подъ снью вковыхъ деревьевъ. Посередин городка высилась церковь, а вокругъ шли высокія стны. Прекрасныя широкія ворота вели на окаймленную деревьями дорогу. Электрическіе провода и кабели со всего округа сбгались сюда, точно на веселый пиръ. Видъ городка былъ самый привтливый и уютный, а разввавшіеся повсюду пестрые флаги еще боле увеличивали его нарядность. По всмъ дорогамъ хали въ двухколесныхъ телжкахъ или шли пшкомъ сельчане. Временами по однорельсовому желзнодорожному пути проносился поздъ. Передъ вокзаломъ, за городомъ, подъ деревьями, бллось множество палатокъ. Очевидно, здсь была ярмарка. Вся эта мстность представлялась нашему воздушному путешественнику полною порядка, видимаго довольства и тснаго общенія. Онъ уже видлъ себя среди этихъ добрыхъ людей, изумлявшихся его разсказу (хоть даже при помощи переводчика) объ его необыкновенныхъ приключеніяхъ и геройств.
Но какъ разъ съ этого именно момента и начались вс его злоключенія. Не успло еще мстное населеніе путемъ разглядть носившійся надъ нимъ шаръ, какъ канатъ этого шара возбудилъ уже общее негодованіе. Раньше другихъ увидлъ волочившійся по земл канатъ пожилой поселянинъ, въ высокой черной шляп и съ большимъ краснымъ зонтомъ надъ нею, бывшій, очевидно, немного навесел. Съ очевиднымъ желаніемъ во что бы ни стало поймать этотъ ‘чортовъ хвостъ’, бравый поселянинъ съ энергичной бранью бросился за нимъ. Канатъ скользнулъ поперекъ дороги, окунулся по пути въ кадку со сметаной и, замаравъ въ ней свой конецъ, мазнулъ имъ по лицамъ фабричныхъ работницъ, спшившихъ въ автомобильномъ омнибус на работу. Работницы подняли страшный визгъ. Вс поспшили взглянуть наверхъ и увидли въ корзин, подъ громаднымъ пузыремъ, улыбающееся лицо Берта, длавшаго имъ какіе-то знаки. По мннію молодого человка, эти знаки были дружескіе и привтственные, а по мннію взбудораженной толпы, они выражали насмшку и оскорбленіе, и ея возбужденіе стало расти.
Вдругъ корзина съ силою ударилась о кровлю небольшого домика, стоявшаго близъ городскихъ воротъ, сломала флагштокъ, помщавшійся на переднемъ конц кровли, затмъ прохалась по тонкимъ телефоннымъ проводамъ, оборвала одну проволоку, конецъ которой, извиваясь какъ змя, упалъ прямо на головы зрителей. Самъ воздухоплаватель тоже едва не свалился на нихъ. Во время перелета черезъ крышу дома онъ чуть не выскочилъ изъ корзины и удержался въ ней только благодаря тому, что во-время усплъ схватиться за веревочную сть, на которой висла корзина.
Возбужденіе негодовавшей толпы противъ ‘чортова воздушнаго пришельца’ еще больше увеличилось. Нсколько молодыхъ солдатъ и поселянъ, осыпая злосчастнаго воздухоплавателя ругательствами и потрясая кулаками, бросились вдогонку за тащившимся по земл канатомъ, когда шаръ сталъ переноситься черезъ городскую стну.
— Хороши эти ‘добрые’ люди, нечего сказать!— съ горечью воскликнулъ Бортъ, крпко держась обими руками за веревки раскачивавшейся во вс стороны корзины.— Чортъ бы ихъ всхъ побралъ!.. А все-таки лучше бы спуститься здсь, а то неизвстно, куда еще занесетъ меня, и что натворитъ этотъ дьявольскій шаръ… Эй, вы!— крикнулъ онъ внизъ на своемъ ‘французскомъ’ язык,— берегитесь! Я опускаю якорь!
Опущенный не во-время и неумлою рукою якорь загремлъ по высокой кровл другого дома, откуда вмст съ цлою лавиной разбитыхъ черепицъ скользнулъ по оконной рам, выбилъ въ ней нсколько стеколъ и рухнулъ на мостовую, къ счастью, никого не задвъ изъ зрителей. Шаръ заколебался изъ стороны въ сторону, а корзина едва не опрокинулась, и воздухоплаватель опять съ трудомъ удержался въ ней. Но якорь нигд не нашелъ себ точки опоры. Зацпивъ одною изъ своихъ лопастей дтское креслице и преслдуемый взбшеннымъ торговцемъ, которому принадлежала эта игрушка, якорь поднялся вверхъ, повернулся нсколько разъ вокругъ самого себя вмст съ креслицемъ, затмъ опустилъ его на голову торговк зеленью.
Въ толп поднялся невообразимый шумъ, яростные крики мужчинъ слились съ визгомъ женщинъ. Вс бросились ловить продолжавшій тащиться по земл канатъ. Шаръ то опускался, то поднимался, а якорь, раскачиваясь изъ стороны въ сторону какъ маятникъ, вновь приблизился къ земл и принялся за новыя шутки: сшибъ соломенную шляпу съ головы толстаго господина, съ важнымъ видомъ курившаго сигару, перебилъ и сбросилъ со стола горшечника нсколько предметовъ его издлій, заставилъ одного браваго военнаго ловко отскочить въ сторону и попасть прямо въ объятія толстой торговки фруктами, и, въ довершеніе всего этого, подхвативъ поперекъ небольшого барашка, тщетно старавшагося съ жалобнымъ блеяніемъ освободиться, бережно опустилъ его на огромную шляпу городской щеголихи. Посл всего этого, стукнувшись о каменный столбъ, стоявшій посредин площади и отбивъ часть его украшеній, вмст съ шаромъ, который вдругъ рванулся кверху, поднялся на воздухъ. Въ тотъ же моментъ десятокъ рукъ, поймавъ, наконецъ, канатъ, ухватились за него и стали тянуть шаръ внизъ.
Употребляя вс усилія, чтобы не вывалиться изъ сильно раскачивавшейся во вс стороны корзины, злополучный воздухоплаватель недоумвалъ: спуститься ему или нтъ. Съ одной стороны ему страшно надоло раскачиваться, съ опасностью жизни, въ своей ‘люльк’, какъ онъ сталъ называть корзину, а съ другой — онъ опасался попасть въ руки разъяренной толпы.
А толпа, дйствительно, бушевала, какъ бурное море. Бертъ всюду замтилъ искаженныя злобою лица и пылавшіе негодованіемъ взоры, слышалъ яростные возгласы и угрожающіе крики, видлъ поднятые на него кулаки и палки. Нсколько должностныхъ лицъ, въ красивыхъ мундирахъ и треуголкахъ, тщетно старались успокоить взбудораженную толпу и водворить среди нея порядокъ. Бертъ понялъ, что ему не сдобровать, если онъ очутится во власти этой толпы, и что слдуетъ какъ можно скоре принять мры для своего спасенія.
Подъ давленіемъ необходимости часто и самый заурядный человкъ становится геніемъ сообразительности. Молодой человкъ перерзалъ канатъ, поднялъ къ себ якорь и выбросилъ сразу два мшка съ пескомъ. Шаръ моментально взвился кверху, корзина выпрямилась, и воздухоплаватель съ чувствомъ удовлетворенія увидлъ, какъ растянулись на земл т, которые держали въ рукахъ канатъ, и въ какомъ изумленіи, съ разинутыми ртами, смотрли остальные на быстро поднимавшійся все выше и выше шаръ.

V.

Къ вечеру яснаго лтняго 191* года — говоря слогомъ прежнихъ романистовъ — въ хорошій полевой бинокль можно было видть воздушный шаръ, который, на высот 11.000 футовъ, несся поперекъ Франконіи въ сверо-западномъ направленіи.
Одинокій воздухоплаватель, помщавшійся въ корзин, подвшенной къ этому шару, высунувъ голову надъ ея краемъ, широко открытыми, испуганно-недоумвающими глазами смотрлъ внизъ и восклицалъ:
— Вотъ такъ штука! Стрлять еще вздумали въ меня, несмотря на простыню, которую я вывсилъ въ знакъ моихъ миролюбивыхъ намреній… Только этого недоставало!
Бертъ (это былъ, конечно, онъ) теперь вполн убдился, что провинціалы, которыхъ онъ всегда представлялъ себ такими наивными, добрыми и доврчивыми, вовсе не были намрены по-ребячьи восторгаться имъ, напротивъ, относились къ нему очень недоврчиво и недружелюбно и, очевидно, вовсе не желали его появленія въ ихъ области. Положимъ, онъ и самъ не хотлъ бы теперь находиться въ этой неизвстной стран. Но что же было ему длать, когда онъ несся надъ нею не по своей вол, а по прихоти шара, который, впрочемъ, въ свою очередь, завислъ отъ прихоти втра!
Посредствомъ рупоровъ до слуха невольнаго воздухоплавателя достигали таинственные голоса, кричавшіе ему на разныхъ непонятныхъ для него языкахъ что-то, повидимому, очень грозное и о чемъ-то предупреждали его разноцвтными флагами и другими видными сигналами. По временамъ онъ могъ различать гортанныя подражанія его родному языку, настоятельно требовавшія, чтобы онъ немедленно спустился, если не желаетъ быть разстрленнымъ въ воздух. А такъ какъ онъ не имлъ возможности исполнить этого требованія, о чемъ они, разумется, не могли догадаться, то въ него, дйствительно, было произведено нсколько выстрловъ изъ дальнобойныхъ полевыхъ орудій, къ счастью, безвредныхъ. Только разъ, когда мимо него пронеслось одно ядро, Берту показалось, что онъ слышитъ звукъ раздираемаго шелка, и злосчастный воздухоплаватель уже приготовился было къ переходу въ небытіе, но къ его счастью и радости, шаръ остался цлъ и невредимъ. Сначала воздухоплаватель приписывалъ такое непріязненное къ себ отношеніе со стороны мстнаго населенія своимъ неудачнымъ попыткамъ спуститься въ тхъ мстностяхъ, черезъ которыя онъ пролеталъ, и продлкамъ своего шара, но потомъ убдился, что имъ интересуются не столько само населеніе и гражданскія власти, сколько военныя.
Помимо своей воли, вовсе не желая и не зная этого, Бертъ невольно попалъ въ непріятную роль иностраннаго шпіона. Какъ нарочно насмшливая судьба занесла его въ самый центръ міровой политики, и онъ могъ узнать строго охраняемыя военныя тайны могущественной германской державы. Словомъ сказать, судьба, съ помощью слпой силы — втра, несла его надъ воздухоплавательнымъ паркомъ, сооруженнымъ германскимъ правительствомъ, чтобы тамъ, въ тайн отъ всего міра, съ лихорадочной поспшностью и въ грандіозныхъ размрахъ использовать великія изобртенія Хенстеда и Стосселя и, такимъ образомъ, создавъ, помимо другихъ народовъ, огромный воздушный флотъ, обезпечить себ владычество надъ воздухомъ, а вмст съ тмъ и надъ всмъ міромъ.
Немного позже, когда угрожающими выстрлами его все-таки заставили спуститься, Бертъ увидлъ обширную горную долину, въ которой находилось множество воздушныхъ судовъ, подобно стаду допотопныхъ чудовищъ. Вся долина, простправшаяся къ сверу, была аккуратно разбита на нумерованные участки, на которыхъ были расположены мастерскія, газометры, склады и казармы. Все это огромное пространство перерзывалось однорельсовою желзною дорогою, но на воздух не было ни одного провода или кабеля. Повсюду виднлись черные, блые и красные флаги и везд распростиралъ свои крылья черный германскій орелъ. Но и безъ этихъ символовъ можно было понять, по царившему везд и во всемъ образцовому порядку, по дружной и планомрной работ, что здсь именно Германія.
Множество людей копошилось въ этой долин. Одни, въ срыхъ рабочихъ курткахъ, возились надъ разными воздушными сооруженіями, другіе, въ военныхъ мундирахъ ‘защитнаго’ цвта, производили разныя упражненія. Тамъ и сямъ блестли мундиры начальствующихъ лицъ. Особенное вниманіе Берта привлекали воздухоплавательныя машины. По ихъ виду онъ догадался, что прошлой ночью видлъ именно три такихъ машины, когда он, надясь остаться незамченными, длали пробные полеты. Он дйствительно имли видъ рыбы. Огромные воздушные корабли, съ которыми Германія, во время своей послдней борьбы съ Америкой изъ-за мірового владычества (въ то время человчество еще не поняло, что мечта объ этомъ владычеств никогда не можетъ быть осуществлена) налетла на Нью-Йоркъ, были прямыми потомками воздушнаго корабля графа Цеппелина, перелетвшаго въ 1906 году черезъ Боденское озеро, и воздушныхъ плавуновъ Лебоди, совершавшихъ въ 1907—8 годахъ свои памятные полеты надъ Парижемъ.
Германскія воздушныя суда состояли изъ ребровидныхъ стальныхъ и алюминіевыхъ скелетовъ и плотной, не растягивающейся парусинной оболочки, въ которой былъ помщенъ непроницаемый каучуковый, въ вид мшка, резервуаръ для газа, подраздленный 50—100 поперечными перегородками на отдльныя камеры. Вс эти камеры отличались безусловною непроницаемостью для выхода изъ нихъ газа и наполнялись водородомъ. Такая машина могла держаться на любой высот, благодаря длинному внутреннему баллонету (шарообразному сосуду) изъ хорошо промасленной и просмоленной шелковой ткани, изъ этого баллонета, по мр надобности, всегда можно было выкачать и вкачать въ него воздухъ. Такимъ образомъ, аэростатъ, по желанію, быстро могъ быть сдланъ легче или тяжеле воздуха, и всякая убыль въ необходимомъ вс немедленно могла возмщаться воздухомъ, впускаемымъ въ отдленія общаго газоваго резервуара. Положимъ, подобныя летательныя машины были крайне опасны въ томъ отношеніи, что находившійся въ нихъ газъ постоянно грозилъ опасностью взорваться. Но подобнаго рода сооруженія вс сопряжены съ опасностью, съ нею необходимо считаться и принимать противъ нея соотвтствующія предосторожности. Прежде всего на немъ не должно быть огня ни въ какомъ вид и никакихъ легко воспламеняющихся и самовозгорающихся веществъ. Это самое главное условіе для безопасности. Стальная ось, подобіе позвоночника, заканчивалась въ хвост особаго устройства машиною и винтовымъ двигателемъ. Помщенія для людей и склада запасовъ находились въ широкой передней части судна, суда эти строились по знаменитой пфорцгеймской модели, этого чуда нмецкаго изобртательнаго генія. Сказанная машина обслуживалась съ передней части посредствомъ электрическихъ проводовъ. Только эта часть и была обитаема. Если замчалось, что въ машин не все въ порядк, механики должны были пробираться туда по веревочной лстниц подъ рамою. Въ предупрежденіе качки къ каждому боку судна было прилажено подобіе плавника, какіе имютъ рыбы, а управленіе судномъ производилось, главнымъ образомъ, съ помощью двухъ другихъ горизонтальныхъ плавниковъ, которые при нормальныхъ условіяхъ плотно прилегали къ обимъ сторонамъ головы, подобно жабрамъ. Словомъ, это было почти полное подражаніе рыб, примненное къ воздушнымъ условіямъ, съ тою лишь разницей, что плавательный пузырь, мозгъ и глаза помщались не въ передней части, а въ задней.
Эти искусственныя чудовища въ тихую погоду могли проходить или, врне, пролетать 90 миль въ часъ, такъ что ихъ могъ обгонять только самый сильный втеръ. Длина ихъ колебалась между 800 и 2.000 футами, а сила подъема тяжести была разсчитана на 70—200 тоннъ.
Сколько было у Германіи такихъ чудовищъ,— неизвстно, но Бертъ насчиталъ ихъ 80 штукъ.
Таковы были средства, на которыя, главнымъ образомъ, опиралась Германія, когда она отрицала правило Монроэ (Америка для американцевъ) и требовала себ доли господства надъ Новымъ Свтомъ. Кром того, она имла неизвстное количество ‘бомбомечущихъ летающихъ драконовъ’. Эти страшные и таинственные аппараты-разрушители укрывались въ другомъ воздухоплавательномъ парк на восточной сторон Гамбурга.
Но возвратимся къ нашему злополучному воздухоплавателю. Въ конц-концовъ нмецкіе выстрлы попали-таки въ цль. Одно ядро пробило оболочку шара. Послдовалъ какой-то глухой трескъ, сопровождаемый зловщимъ шелестомъ разрывающагося шелка и равномрнымъ паденіемъ шара. Смущенный и испуганный Бертъ поспшилъ выбросить послдніе мшки съ пескомъ. Въ отвтъ на это раздалось еще два выстрла, и шаръ сталъ падать быстре…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Воздушный флотъ.

I.

Въ душ каждаго человка таится любовь къ собственной пород, собственному воздуху, отечеству и родному языку. До наступленія ‘научнаго’ вка эта совокупность благородныхъ чувствъ была прекраснымъ факторомъ въ нравственномъ обиход каждаго приличнаго человка. Обрушившійся же на человчество бшеный шквалъ измнилъ вс условія жизни, уничтожилъ вс преграды, раздлявшія и оберегавшія ране отдльныя народности. Вс стародавніе, глубоко вкоренившіеся обычаи, нравы и привычки были разомъ сметены, и ничего устойчиваго новаго взамнъ не могло образоваться. Человчество оказалось не въ состояніи приспособиться къ постоянно мняющимся условіямъ жизни и безпомощно завертлось въ безсмысленномъ вихр новыхъ требованій, новыхъ ощущеній…
Ддъ Берта Смолуэйса отлично зналъ ‘обязанности’ своего положенія. Къ высшимъ онъ былъ почтителенъ, къ низшимъ относился съ полупрезрительнымъ снисхожденіемъ, и отъ колыбели до могилы ни на Іоту не измнилъ своихъ убжденій и привычекъ. Онъ былъ уроженцемъ Англіи, въ тсномъ смысл — Кента, а это значило, что онъ видлъ вокругъ себя солнце, зелень и цвты. Газетъ, политики и дальнихъ поздокъ для него и для людей его положенія не существовало. Затмъ вдругъ произошла перемна. Предыдущія главы нашего повствованія дали понятіе о томъ, какъ видоизмнялся Бенъ-Хиль, бывшее помстье сэра Питера Боуна, и какъ на мирное сельское населеніе налетлъ ураганъ всякихъ ‘прогрессивныхъ’ новшествъ.
Что же касается Берта Смолуэйса, то онъ былъ однимъ изъ многихъ милліоновъ людей всего міра, родившихся не на твердой почв установившагося вками строя, а въ водоворот борьбы, смысла которой никто не могъ понять. Все, во что врили ихъ отцы, было опрокинуто, раздавлено, до неузнаваемости искажено, втиснуто въ самыя странныя и уродливыя формы. Особенно была искажена и изуродована симпатичная традиція о патріотизм. Въ прежнее время въ Англіи существовали твердо обоснованные взгляды на иноземщину, вызывавшіеся, главнымъ образомъ, боязнью растлвающаго вліянія Франціи, назвать у насъ что-либо ‘французскимъ’, значило безповоротно осудить это. Въ мозгу же Берта Смолуэйса и подобныхъ ему людей безпорядочными отрывками мелькали навязанныя крикливою печатью смутныя идеи о ‘германской конкуренціи’, о ‘желтой и черной опасности’, объ ‘обязанностяхъ блой расы’, и т. д. Съ головами, набитыми такими ‘прогрессивными’ мыслями, вс эти Берты, въ сущности только и умвшіе разъзжать на велосипедахъ и дымить папиросою или сигарою, пыжились какъ индйскіе птухи и мнили, что они велики ужъ однимъ своимъ происхожденіемъ отъ блокожихъ родителей, вс же ‘цвтныя’ расы — низшія, презрнныя, подчиненныя, не имющія никакихъ человческихъ правъ, слдовательно, блые, какъ люди расы ‘господствующей’, имютъ право всячески притснять ихъ.
Для Бертовъ Смолуэйсовъ не существовало да и не могло существовать здраваго взгляда на человческія отношенія, а это и привело къ міровой катастроф. Развитіе научныхъ знаній совершенно измнило масштабъ человческихъ отношеній. Благодаря быстрымъ механическимъ способамъ сообщенія, люди въ соціальномъ, экономическомъ и физическомъ отношеніяхъ были приведены въ такое тсное соприкосновеніе, что прежнія обособленія на отдльныя государства утратили всякій смыслъ, явилась потребность въ новой форм общежитія. Но этой формы никто не могъ установить. Берты Смолуэйсы были слишкомъ узколобы, чтобы сумть выбросить изъ прежняго все сдлавшееся непригоднымъ, и, оставивъ одно разумное и полезное, приспособить къ этому новое. Вмсто того, чтобы по-дружески сойтись и оберегать права другъ друга. Берты всхъ странъ стали вести себя, какъ неразумное стадо: тсниться, толкаться, поднимать споры и драки. Не умя да и не желая отдлаться отъ прежнихъ національныхъ предразсудковъ, народы, тсно сдвинувшись, начали съ особеннымъ неистовствомъ осыпать другъ друга своими произведеніями, давить пошлинами и другими экономическими мропріятіями и угрожать арміями и флотами, съ каждымъ годомъ возраставшими до чудовищныхъ размровъ.
Трудно учесть, сколько средствъ и энергіи было потрачено міромъ на военныя сооруженія. Одна Великобританія расходовала на флотъ и войско такія суммы и силы, которыя сдлали бы изъ англичанъ міровую аристократію, если бы он были употреблены на дло культуры, разумнаго воспитанія и образованія. Остальныя европейскія государства волей-неволей подражали ей въ ея безуміи. Вся Европа стала производить только огромныя сооруженія для истребленія другъ друга да крохотныхъ, безсильныхъ выродковъ въ род Берта Смолуэйса. Инстинктъ самоохраненія побудилъ и азіатскіе народы слдовать примру Европы.
Наканун всемірной войны на свт было шесть великихъ державъ. Вс он были вооружены съ головы до ногъ и изо всхъ силъ старались превзойти другъ друга количествомъ, силою и разрушительностью военныхъ приспособленій.
Первою великою державою были Сверо-Американскіе Соединенные Штаты. Эта, въ сущности, чисто торгово-промышленная нація была вынуждена на военныя мропріятія, во-первыхъ, стараніями Германіи захватить часть Южной Америки, а во-вторыхъ, естественными послдствіями своей необдуманной авантюры, толкнувшей ее на территоріальный захватъ передъ самымъ носомъ Японіи. Штаты содержали два огромныхъ флота на Восток и Запад, а у себя внутри раздирались безпрерывными спорами между общимъ и союзными правительствами. Второю великою державою являлся союзъ Японіи съ Китаемъ, съ каждымъ годомъ все энергичне и энергичне протягивавшій руку за ролью господствованія на міровой сцен. За ними выступала Германская имперія, старавшаяся осуществить свою давнишнюю мечту сначала о преобладаніи въ Европ, а потомъ и во всемъ мір. Это были самыя предпріимчивыя и воинственныя державы въ мір. Боле мирною была Великобританія, составныя части которой, къ несчастью, были разбросаны по всему лицу земли, и которая, благодаря постояннымъ безпорядкамъ въ Ирландіи и возстаніямъ въ колоніяхъ, вчно находилась на точк кипнія. Она одарила свои многочисленныя колоніи всми своими ‘прогрессивными’ произведеніями, произвела огромную литературу, дышавшую полнымъ презрніемъ къ покореннымъ цвтнымъ расамъ и, навязывая имъ же эту литературу, со спокойнымъ духомъ воображала, что вс эти возбудительныя средства останутся безъ всякихъ послдствій, и что сонный Востокъ никогда больше не проснется.
А вышло не то. Индія, Египетъ и другія страны, находившіяся подъ владычествомъ Великобританіи, воспитали новыя поколнія, полныя силъ, жажды дятельности, знаній и глубокаго возмущенія противъ своей угнетательницы. Съ большимъ трудомъ великобританскіе заправилы признали фактъ пробужденія соннаго Востока,— признали и спохватились, но было уже поздно…
Еще боле мирными оказались Франція и союзныя съ ней романскія государства, а если и они щетинились, то поневол. Россія, занятая своими внутренними длами, стояла въ сторон отъ всеобщей будораги. Мелкія же государства, стиснутыя между крупными, кое-какъ влачили свое ненадежное существованіе и тоже высасывали изъ себя послдніе соки, чтобы тянуться за большими.
Въ каждой стран множество изобртательныхъ и энергичныхъ умовъ исключительно было занято усовершенствованіемъ военныхъ сооруженій. Каждое государство старалось держать свои приготовленія втайн, имть запасы новйшаго оружія, развдывать о вооруженіи своихъ соперниковъ и превзойти ихъ. Чувство опасности новыхъ смертоносныхъ изобртеній угнетало вс народы. Постоянно распространялись самые фантастическіе слухи: то англичане будто бы изобрли такую пушку, передъ разрушительною силою которой ничто не могло устоять, то у французовъ появилось самое быстрострльное орудіе въ мір, то японцы придумали новое взрывчатое вещество чудовищной силы, то американцы обзавелись такими подводными лодками, что имъ теперь ничего не стоитъ въ одну минуту уничтожить какой угодно флотъ. Каждый такой слухъ порождалъ всеобщую панику.
Вс помыслы и чувства народовъ были устремлены на изобртеніе способовъ истребленія другъ друга. Но съ усовершенствованіемъ этихъ способовъ у людей стала исчезать прежняя доблесть и тотъ воинственный духъ, которымъ отличались когда-то народы. Вс боялись другъ друга, и на войну никто не ршался.
Вдругъ война разразилась, и притомъ небывалая по своимъ жертвамъ и по способу, какимъ повели ее. Она явилась ошеломляющимъ ударомъ для всхъ, потому что никто не зналъ ея дйствительной причины. Между Германіей и Соединенными Штатами давно существовали крайне натянутыя отношенія изъ-за ожесточеннаго тарифнаго спора и непризнаванія Германіею принципа Монроэ. Не ладила Америка и съ Японіей изъ-за нкоторыхъ острововъ на Тихомъ океан, которые оба государства признавали своими. Это было извстно всмъ, но никто не ожидалъ, что дло дойдетъ до войны. Да не это и было главною причиною. Побудительнымъ толчкомъ къ войн, какъ потомъ выяснилось, оказалось замчательное изобртеніе нмецкаго генія — пфорцгеймская машина и вызванная, благодаря этому изобртенію, возможность постройки быстроходныхъ воздушныхъ судовъ. Германія въ то время была самою энергичною державою, лучше всхъ сорганизованною для смлыхъ и ршительныхъ дйствій. Когда была изобртена пфорцгеймская машина, Германія быстро создала огромный воздушный флотъ и ршила дйствовать.
Прежде всего нужно было посчитаться съ Америкой, какъ наиболе опасной соперницей. Соединенные Штаты, хотя и обладали летальною машиною довольно значительной практической цнности, построенною по систем Райта, но не слышно было, чтобы они озаботились созданіемъ воздушнаго флота, поэтому Германія и ршила использовать свой, пока заатлантическіе торгаши не успли обзавестись такимъ же. У Франціи былъ уже воздушный флотъ, но онъ состоялъ изъ тихоходныхъ судовъ, построенныхъ еще въ 1908 году и ни въ какомъ случа не могшихъ успшно соперничествовать съ германскими. Французскія воздушныя суда были предназначены исключительно для рекогносцировокъ, отличались небольшими размрами, вмщали не боле двадцати человкъ, очень незначительное количество запасовъ и могли пролетать только 40 миль въ часъ. Великобританія вовсе не имла воздушнаго флота и, въ припадк неумстнаго скряжничества, все еще никакъ не могла сторговаться съ Беттериджемъ, изобртеніе котораго, быть-можетъ, нисколько не уступало германскому. Слдовательно, ее не стоило и принимать въ расчетъ. Объ Японіи ничего не было слышно, и Германія объясняла себ это ‘отсутствіемъ духа изобртательности у этихъ азіатскихъ обезьянъ’. Вообще у Германіи не было ни одного серьезнаго противника, и она сказала себ: ‘Теперь или никогда я должна овладть воздухомъ, какъ нкогда Англія овладла водою. Медлить боле нечего’.
Быстро, планомрно и въ глубокой тайн стала подготовляться Германія къ задуманному. Прежде всего ей необходимо раздавить Америку, своего главнаго торговаго конкурента и главный тормозъ, препятствовавшій распространенію ея мірового владычества. Перебросить черезъ океанъ воздушный флотъ, напасть на свою соперницу врасплохъ и заставить ее покориться, вотъ что задумала Германія.
Имвшіяся у германскаго правительства точныя свднія о положеніи длъ въ другихъ большихъ государствахъ убждали его, что задуманное имъ смлое предпріятіе должно увнчаться успхомъ. Воздушные корабли были несравненно удобне морскихъ броненосцевъ, постройка которыхъ была такъ трудна и требовала столько времени, воздушныхъ же кораблей можно было надлать цлую уйму въ самое короткое время.
Нападеніе на Америку было только первымъ ходомъ въ затянной Германіею гигантской игр. Какъ только будетъ отправленъ воздушный флотъ къ Новому Свту, тотчасъ же долженъ сооружаться другой, отдльныя части котораго предназначались для витанія надъ Лондономъ, Парижемъ, Вною, Римомъ, Петербургомъ, словомъ везд, гд было необходимо произвести сильное впечатлніе и извстное давленіе. Вообще Германія задумала во что бы ни стало покорить весь міръ.
Роль Мольтке въ этой воздушной войн была предназначена нкоему Штернбергу, который вмст съ принцемъ Карломъ-Альбертомъ и разработалъ грандіозный планъ войны. Императоръ долго колебался, прежде чмъ одобрить этотъ планъ. Только убдительныя представленія принца Карла-Альберта заставили его дать свое согласіе. Этотъ принцъ являлся средоточіемъ міровой драмы. Онъ былъ любимцемъ германскаго имперіалистическаго духа, идеаломъ ‘новаго рыцарства’, возникшаго посл краха соціализма, который послдовалъ вслдствіе внутренняго раскола, недостатка дисциплины и скопленія капитала въ рукахъ нсколькихъ лицъ изъ его же среды. Льстецы сравнивали Карла-Альберта съ Алкивіадомъ, съ Цезаремъ и съ Чернымъ принцемъ. Многимъ онъ представлялся даже воплощеніемъ ницшевскаго ‘сверхчеловка’. Это былъ высокій, блокурый, крпко сложенный человкъ, очень мужественный и замчательно безнравственный. Первымъ его подвигомъ, поразившимъ всю Европу и едва было не повлекшимъ за собою новой троянской войны, было похищеніе норвежской принцессы Елены и категорическій отказъ вступить съ нею въ бракъ. Посл этого онъ прошумлъ своею-женитьбой на Гретхенъ Крассъ, молодой красавиц-швейцарк. Затмъ съ опасностью собственной жизни онъ спасъ трехъ рыбаковъ, лодку которыхъ опрокинуло возл о. Гельголанда. Ради этого подвига и вслдъ за нимъ побды надъ американскою яхтою ‘Дифендеръ’ императоръ простилъ ему предыдущіе и назначилъ его главнокомандующимъ своимъ воздушнымъ флотомъ. На этомъ отвтственномъ посту принцъ проявилъ изумительную энергію и умнье. Онъ хотлъ, по его собственному выраженію, ‘положить къ ногамъ Германіи землю, море и самое небо’. Національная страсть къ завоевательной политик нашла въ немъ своего высшаго представителя.
Смло можно сказать, что воздушную войну создалъ онъ.
Само германское населеніе было поражено быстротою дйствія своего правительства, несмотря на то, что это населеніе должно уже было быть подготовлено къ грандіозному предпріятію правительства современною литературою. Еще въ 1906 году Рудольфъ Мартинъ издалъ интересную книгу подъ заглавіемъ: ‘Будущее Германіи кроется въ воздух’.

II.

Но возвратимся къ нашему герою. Бертъ Смолуэйсъ и понятія не имлъ обо всхъ этихъ грандіозныхъ замыслахъ, пока неожиданно не очутился въ самомъ, такъ сказать, ихь фокус. Находясь еще въ корзин шара, онъ съ изумленіемъ смотрлъ на воздушныя чудовища, притаившіяся пока на земл. Каждое изъ нихъ казалось ему длиною съ главную улицу въ Бенъ-Хил, а шириною — съ цлую площадь. Никогда Берту не приходилось ни видть ни слышать ничего подобнаго этому воздухоплавательному парку, устроенному и содержимому въ такомъ изумительномъ порядк. До сихъ поръ молодой человкъ всегда представлялъ себ нмцевъ толстыми, неподвижными, смшными тюфяками, вчно курящими коротенькую трубку, пьющими пиво и чувствующими особенное тяготніе къ отвлеченнымъ наукамъ, жирнымъ блюдамъ, вообще ко всему плохо переваримому.
Но онъ могъ полюбоваться на представившіяся его взорамъ чудеса всего нсколько минутъ. Посл третьяго выстрла, когда шаръ, несмотря на послдній выброшенный балластъ, сталъ быстро опускаться, молодой человкъ понялъ, что теперъ ему уже не убжать, и задался мучительными вопросами: какое дать объясненіе этимъ людямъ, въ руки которыхъ онъ сейчасъ попадетъ и назваться ли Беттериджемъ или своимъ собственнымъ именемъ.
— Вотъ невозможное-то положеніе!— простоналъ онъ, глядя на быстрое паденіе шара и судорожно цпляясь за веревки, на которыхъ висла раскачивавшаяся изъ стороны въ сторону корзина.
Вдругъ онъ машинально взглянулъ на имвшіяся у него на ногахъ сандаліи (теплые сапоги Беттериджа онъ скинулъ, когда ему сдлалось жарко въ нижнихъ слояхъ воздуха, и съ досадою воскликнулъ:
— И угораздило же меня такъ по-дурацки вырядиться!.. За кого они меня примутъ?..
Но тутъ размышленія его были прерваны. Корзина съ силою ударилась о землю и накренилась на бокъ. Воздухоплаватель вылетлъ изъ нея и потерялъ сознаніе.
Очнулся онъ въ качеств уже, такъ сказать, ‘знаменитости’, судя по тому, что вокругъ него шелъ удивленный шопотъ:— ‘Да, да, это Буттерайдшъ… самъ мистеръ Буттерайдшъ!’
Бертъ нашелъ себя лежавшимъ на луговин, близъ одной изъ главныхъ аллей воздухоплавательнаго парка. Съ одной стороны безконечною перспективою тянулись громадныя воздушныя суда, украшенныя съ передней части большимъ чернымъ орломъ съ широко распростертыми крыльями, по другую сторону шелъ рядъ газометровъ, въ промежуточномъ пространств вытягивались какъ исполинскія зми газопроводные рукава. Возл молодого человка безпомощно валялся его почти совершенно опуствшій шаръ и имвшій теперь видъ сморщеннаго пузыря, а стоявшая тутъ же корзина походила на дтскую игрушку въ сравненіи съ тми гигантскими сооруженіями, которыя ее окружали.
Вокругъ Берта толпилась масса рослыхъ и крпкихъ людей въ узкихъ мундирахъ. Вс были сильно возбуждены и громко разговаривали на непонятномъ ему язык. Онъ понялъ только одно постоянно повторяемое слово: ‘Буттерайдшъ’.
‘Чортъ возьми, вотъ такъ влопался!’ думалъ молодой человкъ, соображая, какъ ему теперь быть. Онъ замтилъ, что вблизи находился полевой телефонъ, передъ которымъ стоялъ высокій офицеръ въ синемъ мундир и что-то говорилъ въ него, то и дло повторяя слово ‘Буттерайдшъ’. Рядомъ съ этимъ офицеромъ находился другой, пониже, державшій въ рукахъ сумку съ письмами и чертежами Беттериджа, взятую изъ корзины. Оба они по временамъ бросали взглядъ на Берта.
— Вы говорите по-нмецки, мистеръ Буттерайдшъ?— вдругъ обратился къ нему на ломаномъ англійскомъ язык третій офицеръ изъ обступившей его группы.
Бертъ ршилъ притворяться ничего не понимающимъ человкомъ, у котораго при паденіи отшибло соображеніе и память. Онъ обводилъ окружающихъ безсмысленнымъ взглядомъ и повторялъ одинъ и тотъ же вопросъ: ‘Гд я?’
Вокругъ него заговорили возбужденне прежняго. Поминали имя принца. Вдругъ въ отдаленіи прозвучалъ военный рожокъ, потомъ другой — поближе, затмъ третій — совсмъ близко. Эти сигналы заставили всхъ засуетиться. Мимо съ грохотомъ пронесся по одному рельсу электрическій вагонъ, телефонъ усиленно зазвонилъ и высокій офицеръ, выслушавъ что-то въ трубку, коротко отвтилъ, затмъ, обернувшись къ групп около Берта, крикнулъ ей нсколько словъ. Тотчасъ же высокій, худощавый офицеръ, съ длинными блокурыми усами, нагнулся къ Берту и сказалъ ему на плохомъ англійскомъ язык:
— Мистеръ Буттерайдшъ, мы получили приказъ къ выступленію.
— Гд я?— вмсто отвта спросилъ глухимъ голосомъ Бертъ.
Офицеръ потрясъ его за плечо и повторилъ сказанное, но не получивъ и на этотъ разъ отвта, съ отчаяніемъ воскликнулъ:
— Съ нимъ безполезно говорить! Онъ ничего не понимаетъ… Что же намъ теперь длать съ нимъ?
Офицеръ, стоявшій у телефона, снова что-то крикнулъ. Блокурый выпрямился и отдалъ кому-то какое-то приказаніе, затмъ заставилъ упиравшагося Берта подняться на ноги. Въ это время къ молодому человку подошли два высокихъ, сильныхъ солдата. Не усплъ Бертъ и рта разинуть, какъ уже сидлъ на скрещенныхъ рукахъ этихъ богатырей. Кто-то заставилъ его обхватить рукою шею каждаго солдата. Затмъ, по команд ‘впередъ!’ его быстро понесли по алле между воздушными кораблями и газометрами.
Мимо часовыхъ, по веревочнымъ опускнымъ лстницамъ, потомъ по длинному, узкому проходу, черезъ цлыя груды всевозможныхъ предметовъ, Бертъ былъ куда-то внесенъ. Когда его поставили на ноги, онъ увидлъ себя въ довольно помстительной кабин (такъ называются отдльныя помщенія въ вагон или на пароход), обитой красной матеріей съ алюминіевою отдлкою. Какой-то длинновязый молодой офицеръ поспшно собиралъ со стола разныя туалетныя принадлежности и съ недовольнымъ видомъ ворчалъ что-то не особенно лестное по отношенію къ ‘Буттерайдшу’. Очевидно, это былъ обитатель кабины, изгоняемый теперь изъ нея ради ‘почетнаго гостя’. Забравъ все со стола, офицеръ бросилъ мимолетный взглядъ на своего замстителя и исчезъ.
Когда дверь за офицеромъ неслышно затворилась и Бертъ остался одинъ, онъ съ любопытствомъ оглядлъ свою новую ‘тюрьму’, какъ уже усплъ назвать это уютное помщеніе, потомъ услся на мягкую кушетку стоявшую около одной изъ стнъ и замнявшую постель, и принялся обсуждать свое положеніе.
‘Посмотримъ, что будетъ дальше, — думалъ онъ.— Меня, очевидно, считаютъ за Бетгериджа. Оставить ихъ въ этомъ заблужденіи или нтъ?.. Интересно бы узнать, гд я нахожусь? На настоящую тюрьму словно не похоже… Эхъ, кабы только не эти дурацкія сандаліи, я отлично разыгралъ бы роль Беттериджа!.. Впрочемъ, чмъ чортъ не шутитъ, попробую. Можетъ-быть, какъ-нибудь и выпутаюсь изъ всей этой глупой исторіи…’

III.

Размышленія его были прерваны. Дверь вдругъ отворилась и въ кабину вошелъ представительный, внушительнаго роста, молодой офицеръ. У него были свтло-рыжіе волосы и лицо его сіяло довольствомъ и жизнерадостностью.
— Добрый вечеръ!— проговорилъ офицеръ на чистйшемъ англійскомъ язык, кладя на столъ сумку.— Такъ это вы, мистеръ Беттериджъ?.. Вы прибыли какъ разъ во-время. Еще какіе-нибудь полчаса и вы не нашли бы уже насъ здсь.
Онъ съ видимымъ любопытствомъ оглядлъ Берта и покосился на его сандаліи.
— Вамъ лучше слдовало бы явиться сюда на своей летательной машин, мистеръ Беттериджъ,— продолжалъ офицеръ и, не дождавшись отвта, прибавилъ:— Принцъ приказалъ мн позаботиться о васъ. Онъ извиняется, что сейчасъ не можетъ принять васъ, но въ вашемъ внезапномъ прибытіи видитъ, такъ сказать, перстъ Провиднія… Ага, уже!
Этимъ восклицаніемъ онъ прервалъ самъ себя и сталъ прислушиваться. За стнами кабины раздались торопливые шаги множества людей и отдаленные сигналы, вдругъ подхваченные вблизи. Кто-то громкимъ, рзкимъ голосомъ выкрикивалъ короткія фразы. Продребезжалъ рзкій звонокъ, и шаги участились, постепенно замирая гд-то вдали. Потомъ вдругъ воцарилась тишина, а черезъ минуту послышались громкое бульканье, плескъ и журчаніе падающей воды.
Нахмуривъ брови, офицеръ бросился вонъ изъ кабины. Вслдъ за тмъ Бертъ почувствовалъ сильный толчокъ и одновременно услышалъ громовые раскаты ‘ура’. Офицеръ снова появился.
— Ужъ выпускаютъ воду изъ баллонета,— сказалъ онъ.
— Какую воду?— спросилъ Бертъ.
— А ту, которая удерживаетъ насъ на земл,— пояснилъ офицеръ и прибавилъ:— Славная выдумка, не правда ли?
Бертъ противъ своей воли сдлалъ глупое лицо. Офицеръ замтилъ это и съ улыбкою проговорилъ:
— Ну, конечно, вамъ не понять этого: вы вдь съ этимъ еще незнакомы… А слышите, какъ заработала машина?.. Ну, теперь скоро!
Бертъ, конечно, ничего не понималъ и только чувствовалъ, какъ слегка заколебалась кабина.
— А! вотъ и поднялись!— восторженно воскликнулъ офицеръ.— Теперь только держись… понесемся какъ птицы!
— Понесемся!— испуганно повторилъ Бертъ.— На чемъ и куда?
Но офицеръ снова исчезъ. За стнами слышался возбужденный говоръ и происходилъ какой-то странный шумъ. Колебаніе кабины усиливалось.
— Поднимаемся!— торжественно объявилъ возвратившійся офицеръ.
— Да куда? на чемъ? зачмъ?— приставалъ Бертъ.—Гд я нахожусь? что тутъ происходитъ? Я ничего не понимаю…
— Какъ не понимаете?— удивился офицеръ.
— Честное слово, ничего не понимаю!— искренно повторилъ Бертъ.— При паденіи на землю у меня отшибло всю память, и я никакъ не могу сообразить,— прибавилъ онъ, спохватившись.
— Ахъ, вотъ что!— тономъ сожалнія проговорилъ офицеръ.— Ну, такъ я вамъ сейчасъ объясню. Вы находитесь на борт ‘Фатерланда’. Это — флагманское воздушное судно самого принца… онъ тоже находится здсь. Мы полетимъ на немъ въ Америку…
— Въ Америку?!— съ изумленіемъ и испугомъ воскликнулъ Бертъ.
— Да, въ Америку,— невозмутимо повторилъ офицеръ.— Что жъ въ этомъ удивительнаго?.. Впрочемъ, мы пока еще не летимъ, а только поднимаемся, но скоро и полетимъ. Вотъ смотрите.
Офицеръ протянулъ за ременное ушко въ стн. Часть обивки раздвинулась и обнаружила небольшое окно. Бертъ поспшилъ взглянуть въ него. Дйствительно они тихо и плавно, подъ ритмическій стукъ машины, поднимались надъ воздухоплавательнымъ паркомъ, имвшимъ видъ огромной шахматной доски, разлиневанной правильными перекрещивающимися рядами яркихъ огоньковъ электрическихъ фонарей. Зіяющая пустота въ ряду крутобокихъ срвшихся воздушныхъ кораблей указывала мсто, откуда поднялся ‘Фатерландъ’. За нимъ тихо поднималось второе чудовище, потомъ третье, четвертое и т. д., въ полномъ порядк и на равныхъ разстояніяхъ одно отъ другого.
— Въ Америку! въ Америку!— твердилъ Бертъ, отвертываясь отъ окна.— Но я вовсе не желаю туда… Я и такъ цлыхъ два дня мотался на проклятомъ пузыр, а теперь вотъ еще…
— Ну, теперь ужъ поздно сожалть объ этомъ!— со смхомъ перебилъ офицеръ.— Нужно было заявить о вашемъ нежеланіи сопутствовать намъ, когда мы еще находились на земл, а теперь вамъ волей-неволей придется покориться неизбжному.
Бертъ на минуту задумался, потомъ спросилъ:
— Но я все-таки не понимаю, зачмъ мы летимъ въ Америку!.. А главное — къ чему вы тащите съ собою меня?
Офицеръ тоже задумался и черезъ минуту проговорилъ серьезнымъ тономъ:
— Я вамъ все объясню. Находись мы на земл, я бы этого не имлъ права сдлать, а здсь можно… вы вдь не можете уйти отсюда и выдать нашу тайну. Ну-съ, такъ вотъ видите, въ чемъ дло…
— Виноватъ!— остановилъ его Бертъ.— Скажите, вы — нмецъ?
— Чистокровный. Мое имя — Курцъ. Я — лейтенантъ воздушнаго флота.
— А почему же вы такъ хорошо говорите по-англійски?
— Моя мать была англичанка и меня воспитывали въ Англіи. Но душою я, конечно, нмецъ… Теперь поняли?
— Понялъ. Продолжайте, пожалуйста, свое объясненіе. Я сгораю отъ нетерпнія.
Лейтенантъ слегка наклонилъ голову и продолжалъ:
— Мы, во глав воздушнаго флота, летимъ въ Америку, чтобы посчитаться съ этими торгашами. Мы давно уже собирались сдлать это, но насъ кое-что останавливало. Теперь это препятствіе устранено, и вотъ мы летимъ… А относительно себя не безпокойтесь. Вамъ ничего не сдлаютъ худого. Вотъ увидитесь съ принцемъ и столкуетесь съ нимъ. А пока успокойтесь и покоритесь неизбжному.

IV.

Бертъ слъ и глубоко задумался, усиливаясь привести въ порядокъ свои мысли. Курцъ смотрлъ въ окно, какъ поднимались другіе корабли. Потомъ, когда ему это надоло, онъ закрылъ его, подслъ къ своему спутнику и вновь заговорилъ.
— Все это,— началъ онъ,— должно быть ново для васъ, мистеръ Беттериджъ. Вдь конструкція нашихъ воздушныхъ кораблей совсмъ иная, чмъ ваша. Видите, какъ здсь все удобно устроено. Вотъ, напримръ, постель (онъ нажимомъ кнопки заставилъ выдвинуться изъ стнки и вновь скрыться туда прекрасную койку со всмъ необходимымъ). А вотъ туалетныя принадлежности (онъ открылъ стнной шкафчикъ, также снабженный нужными предметами).— Мыться здсь, къ сожалнію, много нельзя: для этого нтъ лишней воды, она имется только для питья. Купанье, души и тому подобныя удовольствія придется оставить до Америки. Обтираться можно. Для бритья ежедневно будете получать порцію кипятку. Въ ящик подъ кушеткою найдете теплое одяло и мховую одежду, въ нихъ скоро окажется надобность. Въ верхнихъ слояхъ, куда мы скоро попадемъ, говорятъ, ужасный холодъ. Хотя я и не былъ тамъ, но знаю это… Впрочемъ, вамъ это должно быть хорошо извстно: вдь вы уже побывали тамъ на своемъ ‘пузыр’, какъ вы удачно назвали вашъ несчастный шаръ… Ну-съ, еще что?.. Ахъ, да! вотъ за этою дверкою складной столъ съ такимъ же стуломъ… Смотрите, какія это легкія вещи.
Онъ подхватилъ стулъ и принялся балансировать его на кончик мизинца.
— Легко и красиво, не правда ли?.. Это изъ алюминія съ магнезіевою лигатурою, а внутри пусто… Подушки наполнены водородомъ. Умно, а? Все судно такого устройства. И во всемъ флот нтъ человка, всъ котораго превышалъ бы 112 фунтовъ, исключая принца и еще двухъ-трехъ начальствующихъ лицъ… Пытались уменьшить ихъ всъ посредствомъ курса потнія, но ничего не вышло… Завтра покажу вамъ все судно. Это доставитъ мн огромное удовольствіе… А вы ужасно молодо выглядите, мистеръ Беттериджъ,— неожиданно проговорилъ онъ, озаряя Берта своею ясною улыбкою.— Я всегда представлялъ себ васъ старикомъ съ сдою бородою… Въ род древнихъ философовъ, а вы оказались совсмъ молодымъ, но такимъ умнымъ человкомъ.
Бертъ довольно ловко отвтилъ на этотъ комплиментъ.
— А почему вы явились къ намъ не на своей летательной машин, мистеръ Беттериджъ?— вдругъ спросилъ лейтенантъ.
— Это… очень длинная исторія,— отвтилъ съ запинкою Бертъ и поспшилъ перейти къ другому.— Мистеръ Куртъ (онъ не могъ выговорить нмецкое слово ‘Курцъ’, какъ нмцамъ было трудно произнести англійское ‘Беттериджъ’), не можете ли вы одолжить мн пару ботинокъ? Мн страшно надоли эти противныя сандаліи… Я, знаете ли, держалъ пари съ однимъ пріятелемъ, что…
— О, съ удовольствіемъ!— воскликнулъ услужливый офицеръ и, не дослушавъ дальнйшаго объясненія своего собесдника, стремглавъ вылетлъ изъ кабины.
Черезъ нсколько минутъ онъ возвратился съ цлымъ ворохомъ различной обуви.
— Вотъ выбирайте, пожалуйста,— запыхавшись проговорилъ онъ, кладя на полъ принесенную обувь, между которой особенно выдлялась пара бархатныхъ туфель пурпурнаго цвта, красиво вышитыхъ золотыми цвтами.
— Ахъ, только не эти!— воскликнулъ Курцъ, быстро выхватывая изъ кучки обуви туфли, и смущенно прибавилъ:— Это мн подарила… сестра, и я ни за что не разстанусь съ ними.
— Понимаю,— съ сочувственною улыбкою произнесъ Бертъ и выбралъ себ пару простыхъ, но прочныхъ ботинокъ.
Пока онъ переобувался въ нихъ, молодой офицеръ свои драгоцнныя туфли вмст съ остальною обувью отнесъ обратно къ себ. Когда онъ вернулся назадъ, то нашелъ своего собесдника смотрвшимъ въ окно, которое тотъ сумлъ открыть. Къ окно ничего особеннаго не было видно, и Курцъ сказалъ:
— Отсюда вы ничего не увидите. Пойдемте лучше на галлерею. Тамъ мы больше увидимъ.
Они вышли въ длинный проходъ, слабо освщенный небольшою электрическою лампочкою, а оттуда на открытый балконъ, съ котораго по легкой лстниц спустились къ нависшей надъ бездною сквозной металлической галлерейк. Бертъ со всевозможными предосторожностями слдовалъ за своимъ проводникомъ, боле знакомымъ съ этими опасными переходами. Съ галлерейки ясно развертывалось чудесное зрлище перваго воздушнаго флота, быстро несшагося по ночному воздуху. Корабли летли клиномъ, имя во глав ‘Фатерландъ’ и напоминая своимъ видомъ гигантскихъ рыбъ. Огней на нихъ почти совсмъ не было видно. Машины мрно работали. Флотъ находился уже на высот 5—6000 футовъ, но все еще поднимался.
— Какъ, вроятно, долженъ быть счастливъ человкъ, который можетъ длать такія изобртенія!— восторженно произнесъ лейтенантъ, любуясь этимъ дйствительно грандіознымъ зрлищемъ.— А какимъ образомъ вамъ, мистеръ Беттериджъ, впервые пришла мысль объ устройств вашей машины?— обратился онъ къ своему спутнику.
— Да разв это можно припомнить?— ловко увильнулъ и на этотъ разъ мнимый изобртатель.— Пришла эта мысль — вотъ я и ухватился за нее.
— У насъ вс ужасно рады, что удалось залучить васъ,— продолжалъ Куртъ.— Боялись, какъ бы ваше изобртеніе не попало въ руки вашихъ соотечественниковъ… Неужели они не старались объ этомъ?
— Старались, но… Ничего не вышло,— отвтилъ какъ бы нехотя Бертъ.
— Почему же?— полюбопытствовалъ лейтенантъ.
— Да потому… Впрочемъ, это очень длинная и скучная исторія,— проговорилъ Бертъ, не зная, что поскладне соврать.
— Да?— съ видимымъ разочарованіемъ протянулъ Курцъ.— Ну, вы когда-нибудь на досуг разскажете… А изобртать вообще, должно-быть, очень трудно. Мн вотъ, кажется, никогда ничего не удастся изобрсти!— со вздохомъ прибавилъ онъ.
Наступило молчаніе. Каждый былъ погруженъ въ свои мысли. Вдругъ раздался звонокъ, зовъ къ запоздавшему обду, какъ пояснилъ Курцъ, и пригласилъ Берта вмст съ собою въ общую столовую, гд будетъ присутствовать и принцъ.
— Но какъ же мн быть?— возразилъ молодой человкъ:— у меня нтъ подходящаго костюма для параднаго обда. Я всегда такъ былъ углубленъ въ…
— О, объ этомъ не безпокойтесь!— перебилъ его Курцъ:— у насъ здсь нтъ никакихъ церемоній. Каждый явится въ томъ, въ чемъ обыкновенно ходитъ. На вашъ… рабочій костюмъ никто и не обратитъ вниманія. Снимите только верхнее пальто, потому что столовая отапливается особеннымъ способомъ, и въ ней всегда очень тепло. Идемте!
Черезъ нсколько минутъ, явившись вмст со своимъ проводникомъ въ столовую, Бертъ очутился тамъ въ обществ ‘нмецкаго Александра’, героя обихъ гемисферъ (полушарій), принца Карла-Альберта.
Бертъ внимательно осмотрлъ его. Это былъ красивый блокурый человкъ, среднихъ лтъ, съ глубоколежащими сровато-голубыми, блестящими глазами, немного вздернутымъ носомъ, закрученными кверху усами и длинными блыми пальцами. Онъ сидлъ выше другихъ, какъ бы на трон.
Берта особенно поражало, что принцъ во все время смотрлъ не на присутствовавшихъ, а поверхъ нихъ, точно человкъ, подверженный видніямъ. Вокругъ стола стояло человкъ двадцать офицеровъ разныхъ ранговъ. Вс съ нескрываемымъ любопытствомъ ожидали появленія ‘знаменитаго Буттерайдша’ и очень разочаровались, когда увидли его.
Принцу представили эту знаменитость. Онъ милостиво кивнулъ ей головою и сказалъ нсколько словъ, которыхъ Бертъ не понялъ, но догадался отвсить низкій поклонъ. Рядомъ съ принцемъ сидлъ пожилой человкъ съ обвтрившимся лицомъ въ глубокихъ складкахъ, съ пушистою сдою бородою и въ серебряныхъ очкахъ, очень внимательно наблюдавшій за Бертомъ.
Посл непонятныхъ для нашего искателя приключеній церемоній вс услись за столъ и съ замтнымъ аппетитомъ принялись за ду..
Блюда были самыя простыя: супъ, жареная баранина и сыръ. Говорили мало и очень сдержанно. Вообще въ столовой замчалась какая-то особенная торжественность, навянная, вроятно, отчасти усталостью посл напряженной дятельности, а отчасти ожиданіемъ грядущихъ событій и связанныхъ съ ними опасностей. Принцъ все время былъ погруженъ въ думы.
Только по окончаніи обда онъ вдругъ поднялся и, съ бокаломъ шампанскаго въ рук, провозгласилъ тостъ за императора. Вс присутствовавшіе хоромъ грянули громкое ‘Hoch’ (ура).
Такъ какъ куренье было строжайше воспрещено на всемъ судн, то вс тотчасъ же по окончаніи обда покинули столовую и разошлись по своимъ мстамъ. Бертъ тоже отправился въ свое помщеніе, улегся тамъ на кушетку и сейчасъ же заснулъ.

V.

Онъ видлъ во сн Эдну и слышалъ ея послднія слова: ‘до завтра, Бертъ!’ Вслдъ затмъ онъ проснулся и принялся мечтать объ этой двушк, которая такъ нравилась ему. Что если бы ему удалось продать секретъ изобртенія Беттериджа, вдь у него тогда оказалось бы въ рукахъ цлое состояніе, и онъ могъ бы жениться на Эдн. Въ самомъ дл, вдругъ ему дадутъ нсколько десятковъ тысячъ фунтовъ — такія суммы ужъ получались изобртателями и даже большія,— вдь тогда онъ могъ пріобрсти домикъ съ садомъ, завести хорошую обстановку, новый надежный автомобиль, одться франтомъ и надарить Эдн разной разности.
Вотъ они зажили бы тогда!.. Положимъ, выдавать себя за другого и распоряжаться его изобртеніемъ — очень рискованно: того и гляди уличатъ въ обман… Вотъ, если бы удалось поскоре получить деньги, удрать съ ними и зажить подъ чужимъ именемъ гд-нибудь подальше…
Можно потомъ выписать къ себ и Эдну… ‘Да,— продолжалъ онъ свои размышленія,— если мн и удастся получить деньги, то какъ удрать съ этого проклятаго самолета? Вдь не спустятъ же его на землю, чтобы высадить меня. Придется, значитъ, и мн летть вмст съ этими головорзами въ Америку, да не въ вид хоть и далекаго, но простого путешествія, а на войну и еще какую!.. Впрочемъ, такая война едва ли затянется надолго. Живо покончатъ съ нею. И тогда… А что если американцы — вдь они тоже не промахъ — возьмутъ да и запустятъ въ насъ какую-нибудь игрушку въ вид хорошенькой разрывной бомбочки? Вдь тогда отъ нашего хваленаго ‘Фэттерленда’ со всми находящимися на немъ и слда не останется…
Впрочемъ, что жъ, если суждено такъ случиться, то, значитъ, судьба, ничего не подлаешь… Нтъ, что ни говори, а все-таки обидно будетъ погибнуть въ самой, такъ сказать, слав, богатств и во цвт лтъ…
Если мн это суждено, то, по крайней мр, пусть воспользуется моимъ богатствомъ та, которая мн посл него дороже всего на свт… Да, нужно непремнно оставить въ ея пользу завщаніе. Можетъ-быть, его потомъ и найдутъ, если даже и погибнетъ эта нмецкая выдумка, на которую меня занесла судьба.
И будущій богачъ началъ вырабатывать въ голов текстъ завщанія, безсознательно прислушиваясь къ однообразному стуку машины. Потомъ онъ вдругъ всталъ и, почувствовавъ сильный холодъ, надлъ мховое пальто, такую же шапку и сапоги, которые нашлись вмст съ мховыми вещами. Въ кабин царствовалъ полумракъ, несмотря на открытое окно. Бертъ отыскалъ кнопку, которую ему указалъ Курцъ, повернулъ ее, и небольшое помщеніе мгновенно озарилось мягкимъ электрическимъ свтомъ. Посл этого онъ заперъ наружную дверь, слъ къ столу, вынулъ изъ находившейся у него на груди фланели чертежи, объяснительныя къ нимъ записи Беттериджа и разложилъ ихъ на стол. Потомъ открылъ ящикъ стола, досталъ оттуда тетрадку бумаги и письменныя принадлежности. Ему сначала хотлось разобраться въ чертежахъ и записяхъ Беттериджа настолько, чтобы сумть дать необходимыя объясненія, когда потребуется.
Школьныя свднія, а главное — практика, пріобртенная въ мастерской Греба, помогли ему понять главную суть изобртенія Беттериджа, тмъ боле, что чертежи, рисунки и записки были сдланы очень ясно и находились здсь вс налицо. Часа въ полтора онъ скопировалъ самое, по его мннію, необходимое, а объ остальномъ сдлалъ для себя отмтки. Убравъ снятыя копіи и отмтки туда, гд были оригиналы, а послдніе сунувъ въ боковой карманъ сюртука, онъ съ глубокимъ вздохомъ облегченія отперъ дверь, погасилъ свтъ и снова улегся на постель. Что же касается завщанія, то онъ даже не вспомнилъ о немъ и, повертвшись нсколько минутъ на постели, догрузился въ крпкій сонъ.

VI.

Графъ Винтерфельдъ принадлежалъ къ тмъ государственнымъ дятелямъ, которые страдаютъ безсонницей, и по ночамъ, вмсто отдыха, обдумываютъ и ршаютъ важныя дла. Въ эту ночь ему попалось особенно интересное дло, такъ что онъ не могъ заснуть даже подъ утро, какъ обыкновенно длалъ, а потому явился къ Берту, когда тотъ, хотя уже и не спалъ, но еще находился въ постели. Молодой человкъ пилъ кофе, принесенный ему солдатомъ.
Сдые волосы постителя и массивныя серебряныя очки придавали ему въ утреннемъ освщеніи почти добродушный видъ. Онъ свободно говорилъ по-англійски, но съ замтнымъ нмецкимъ акцентомъ. Вжливо извинившись за раннее посщеніе и отрекомендовавшись, онъ, не дожидаясь приглашенія, услся къ столу и положилъ на него принесенный съ собою портфель, потомъ облокотился обими руками на столъ и пристально уставился на Берта своими пытливыми и умными глазами.
— Мистеръ Буттеридшъ, вы попали къ намъ противъ своей воли,— вдругъ сказалъ онъ.
— Почему вы такъ думаете, графъ?— спросилъ Бертъ смущенный пытливымъ взглядомъ и этимъ неожиданнымъ, но правдивымъ замчаніемъ постителя.
— Сужу по нкоторымъ даннымъ,— отвтилъ тотъ, продолжая пристально смотрть на молодого человка.— Въ корзин вашего шара оказалось нсколько ландкартъ и вс он англійскія. Провіантъ у васъ былъ такой, какимъ обыкновенно запасаются, когда отправляются на простую прогулку, а не въ дальнее путешествіе, хотя бы и воздушное. Вы дергали за веревку, открывающую клапанъ, но безуспшно: она не поддавалась, потому что зацпилась, и вы не могли справиться съ шаромъ. Другая воля, а не ваша собственная привела васъ къ намъ. Разв не такъ, а?
Пока еще боле смущенный Бертъ придумывалъ, что отвтить на все это, странный поститель озадачилъ его новымъ вопросомъ:
— А куда двалась ваша дама?
— Дама?!— искренно удивился Бертъ.— Какая дама?
— Будто ужъ вы не знаете?— улыбнулся старикъ.— Съ вами находилась дама до самаго Дорнфельда, гд вы хотли спуститься, а оттуда она исчезла. Вотъ мн и хотлось бы знать, какъ и гд вы высадили вашу даму.
— Но какимъ путемъ вы узнали и объ этомъ?— продолжалъ изумляться Бертъ, вспомнивъ наконецъ, о какой дам говоритъ его допросчикъ.
— Также путемъ нкоторыхъ… данныхъ. Кром того, на васъ оказались кнейповскія сандаліи вмсто обыкновенной обуви, это тоже доказываетъ, что вы даже на самый шаръ попали какъ бы случайно. Правда, въ корзин шара нашлись теплые сапоги, какими обыкновенно запасаются, когда предполагаютъ попасть въ холодную страну или въ верхніе слои воздуха, но эти сапоги не ваши,— они для васъ слишкомъ велики. Все это наводитъ меня на нкоторыя… размышленія…
— Но…— началъ было Бертъ и, окончательно смутившись, замолчалъ.
— Это къ самой сути дла не относится, хотите вы, вроятно, сказать?— замтилъ съ улыбкою старикъ.— Хорошо, пусть будетъ такъ. Перейдемъ къ этой сути. Высшая Сила,— продолжалъ Винтерфельдъ, переходя на торжественный тонъ и придавая своему лицу соотвтствующее выраженіе,— привела васъ съ вашей тайною къ намъ. Благодареніе за это Провиднію (онъ съ благоговніемъ поднялъ вверхъ глаза). Это Оно сдлало для счастья и Германіи и моего принца… Вроятно, я не ошибусь, если предположу, что вы имете свою тайну при себ? Вдь вы такъ опасаетесь разныхъ шпіоновъ и любителей чужой собственности… Мистеръ Буттеридшъ, Германія желаетъ пріобрсти вашу тайну, т.-е. ваше изобртеніе…
— Да?!— радостно воскликнулъ Бертъ.
— Да,— подтвердилъ Винтерфельдъ, вынимая изъ своего портфеля листокъ съ замтками и пробгая его глазами.— Мн поручено сообщить вамъ, что наше правительство съ самаго начала переговоровъ съ вами, посредствомъ извстныхъ вамъ частныхъ лицъ, готово было сдлать это, но намъ необходимо было лично видть васъ и убдиться, что тайна вашего изобртенія находится при васъ, а не въ чьихъ-либо еще рукахъ. Теперь мы удостоврились въ этомъ, и я уполномоченъ заявить вамъ, что мы готовы уплатить вамъ просимую вами сумму въ сто тысячъ фунтовъ стерлинговъ.
— Неужели! Ахъ, чортъ возьми!— невольно вырвалось у пораженнаго Берта.
— Какъ… что вы сказали?— спросилъ не мене изумленный этимъ восклицаніемъ старый дипломатъ.
Бертъ тотчасъ же спохватился и поспшилъ оправдать свою неосторожность.
— Простите, графъ! Это все моя головная боль, полученная мною при паденіи изъ корзины,— пробормоталъ онъ, схватившись за голову.— Продолжайте, пожалуйста.
— А-а! Да, это непріятно… Ну-съ, кром того, мн поручено объявить вамъ, что все наше рыцарство готово выступить въ защиту дамы, которую вы такъ мужественно отстаиваете противъ британскаго лицемрія…
— Опять дама?!— закричалъ молодой человкъ, но, припомнивъ любовныя письма Беттериджа, подумалъ: ‘Ужъ не читалъ ли этотъ старый хитрецъ вс письма? Если да, то за какого бабника онъ долженъ принимать меня!’ — Ахъ, это вы о ней?— произнесъ онъ вслухъ.— Ну, это ужъ старая исторія, и я просилъ бы…
— Да?— засмялся дипломатъ.— Ну, хорошо, оставимъ и это въ сторон. Перейдемъ къ третьему пункту вашего условія. Вы желаете имть титулъ, онъ тоже можетъ быть исходатайствованъ вамъ. Вообще мы согласны на вс ваши условія. Дале мн поручено передать вамъ, что вы попали къ намъ — теперь ужъ можно говорить объ этомъ — въ эту минуту крупнаго политическаго переворота. Мы идемъ на Америку. Страна эта совершенно не подготовлена къ борьб. Соединенные Штаты всегда считали себя достаточно защищенными океаномъ и своимъ флотомъ, но такой защиты теперь ужъ недостаточно. Мы намтили себ тамъ пунктъ, который займемъ прежде всего, и устроимъ на немъ настоящее орлиное гнздо, нчто въ род второго Гибралтара. Тамъ будутъ наши доки и склады. Оттуда наши воздушные корабли будутъ носиться надъ всей Америкой до тхъ поръ, пока она не приметъ всхъ нашихъ условій. Понимаете?
— Понимаю,— отвтилъ заинтересованный Бертъ.— Этотъ планъ, по-моему, все-таки очень смлъ.
— Да, но не безнадеженъ и даже вполн выполнимъ, если къ нашимъ воздушнымъ кораблямъ и летающимъ драконамъ присоединить еще ваше изобртеніе. Тогда въ нашихъ рукахъ сначала будетъ Америка, а потомъ и… Впрочемъ, мы пока посчитаемся только съ Америкой. Вы видите, я отъ васъ ничего не скрываю… Итакъ, я уполномоченъ объявить вамъ, что Германія вполн оцнила васъ и предлагаетъ вамъ поступить къ ней на службу. Мы предлагаемъ вамъ должность главнаго инженера нашего воздушнаго флота съ тмъ, чтобы вы, въ возможно непродолжительный срокъ, создали намъ цлый рой вашихъ ‘осъ’ и были ихъ главнымъ начальникомъ. За все это мы, во-первыхъ, выдаемъ вамъ полностью сумму, которую вы назначили, т.-е. сто тысячъ фунтовъ стерлинговъ, во-вторыхъ, предлагаемъ вамъ ежегодное содержаніе въ три тысячи фунтовъ, въ-третьихъ, пожизненную пенсію въ тысячу фунтовъ въ годъ, и въ-четвертыхъ, желаемый вами титулъ. Вотъ условія, которыя я уполномоченъ предложить вамъ. Согласны вы на нихъ?
Старый дипломатъ умолкъ и впился въ лицо Берта своими проницательными глазами. Тотъ такъ былъ ошеломленъ всмъ услышаннымъ, что даже не замтилъ этого пытливаго взгляда. Молодой человкъ уже видлъ осуществленіе своихъ ночныхъ грезъ, и притомъ въ такомъ размр, о которомъ не смлъ мечтать даже во сн. Онъ не зналъ, что отвтить. Его особенно смущало предложеніе быть главнымъ инженеромъ и строителемъ воздухоплавательныхъ машинъ. Вдь онъ въ этомъ ничего не смыслилъ, и, конечно, сразу осрамится, чмъ тутъ же и выдастъ себя. Какъ бы поумне отдлаться отъ этого предложенія? Вотъ деньги — дло другое, титулъ — тоже, онъ даже очень шелъ бы къ человку съ ста тысячами фунтовъ стерлинговъ въ карман… ‘Впрочемъ, пожалуй, откажусь и отъ титула. Вроятно, они хотятъ дать его только въ томъ случа, если бы я согласился принять вс ихъ предложенія. Лучше одн деньги, это важне всего’. Въ такомъ дух онъ ршилъ отвтить. Но прежде всего ему хотлось удостовриться, убждены ли они, что у него въ рукахъ находится вся тайна Беттериджа. Потомъ нужно постараться устроить полученіе денегъ на имя не Беттериджа, а на какое-нибудь Другое и лучше всего на его собственное, тмъ боле, что оно здсь никому неизвстно.
— Вы, значитъ, вполн теперь убдились, что тайна моего изобртенія находится всецло у меня?— спросилъ онъ.
— Вполн,— отвтилъ старый дипломатъ.
— Ну, такъ вотъ что,— продолжалъ Бертъ, стараясь держать себя какъ можно увренне и тверже, хотя голосъ его замтно дрожалъ,— я бы не желалъ, чтобы въ этомъ дл упоминалось имя Беттериджа… не нахожу этого удобнымъ, понимаете?
— Ради предосторожности, во избжаніе огласки?— спросилъ съ какою-то загадочною улыбкою старикъ.
— Да, и вообще… Слдовательно, вы покупаете тайну, а я продаю вамъ ее по порученію… вы уже знаете кого (тутъ голосъ его невольно еще больше дрогнулъ: пристальный взглядъ нмца страшно смущалъ молодого авантюриста)? Я бы желалъ извлечь изъ всей этой исторіи исключительно одну матеріальную пользу, понимаете?
Графъ молчалъ. Только проницательный взглядъ его становился все остре и невыносиме. Бертъ съ храбростью отчаянія понесся противъ теченія.
— Я бы желалъ,— продолжалъ онъ,— назваться другимъ именемъ… Смолуэйсомъ, напримръ. Отъ титула и отъ предлагаемой вами должности я отказываюсь… Я ршилъ жить въ тишин и заниматься только наукою… А относительно денегъ я бы просилъ сдлать такъ: тотчасъ же по полученіи отъ меня чертежей 30.000 фунтовъ внести въ лондонское отдленіе земельнаго банка въ Бенъ-Хил, въ графств Кентъ, 20.000 въ Англійскій банкъ, 25.000 во французскій и 25.000 въ германскій, только не на имя Беттериджа, а на имя Альберта-Питера Смолуэйса. Это мое первое условіе.
— Дальше!— коротко проговорилъ старикъ.
— Второе мое условіе заключается въ томъ, чтобы вы не наводили никакихъ справокъ о моемъ прав на эти чертежи. Они у меня, я вамъ ихъ уступаю за условленное вознагражденіе — вотъ и все. Поняли?
Наступило довольно продолжительное молчаніе. Наконецъ графъ Винтерфельдъ вздохнулъ, подвинулъ къ себ листъ чистой бумаги, взялъ въ руку перо и обратился къ Берту:
— Какъ вы называли имя, на которое желали бы, чтобы были внесены деньги?
Бертъ повторилъ полностью свое имя. Графъ записалъ его, потомъ откинулся на спинку своего стула и повелительно произнесъ:
— Ну-съ, мистеръ Смолуэйсъ, теперь раскажите мн поподробне о своей дйствительной профессіи и о томъ, какъ вы попали въ шаръ Беттериджа.

VII.

Графъ Винтерфельдъ, капля по капл, выкачалъ изъ Берта Смолуэйса всю его исторію. Злополучному искателю приключеній пришлось дать полную исповдь не только о происшествіи, сдлавшемъ его обладателемъ тайны Беттериджа, но и обо всемъ своемъ прошломъ. Вывдавъ все это, старый дипломатъ самодовольно проговорилъ какъ бы самъ себ:
— Интересная исторія… интересне даже, нежели я предполагалъ!.. Слдовательно, это и была та именно дама… Гмъ! да, крайне интересно… Ну, мой другъ,— обратился онъ къ Берту,— дло ваше едва ли выгоритъ: принцъ будетъ очень раздосадованъ… Онъ всегда дйствуетъ такъ же ршительно, какъ Наполеонъ… Когда ему доложили о вашемъ появленіи въ парк, онъ не задумавшись приказалъ: ‘Взять его съ собою. Это моя звзда’. Звзда его судьбы и вдругъ такое разочарованіе!.. Это должно очень непріятно поразить его, и я опасаюсь, какъ бы вы… Онъ разсчитывалъ имть дло съ самимъ мистеромъ Беттериджемъ, но, увидвъ вмсто него васъ, сразу усомнился… Взглядъ у него всегда очень врный и онъ рдко ошибается въ своихъ сужденіяхъ, притомъ онъ человкъ горячій, высокой честности и очень самолюбивый. Можете представить себ, какъ должно все это подйствовать на него? Не придумаю даже, чмъ успокоить его…
— Но вдь главное — чертежи, а они вс у меня,— ршился, наконецъ, возразить Бертъ, хватаясь хоть за эту соломинку.
— Да, это-то такъ… Но принцъ интересуется мистеромъ Буттеришемъ не только какъ изобртателемъ, но и какъ человкомъ изъ-за его романтичной исторіи съ тою дамой. Кром того, онъ имлъ на него виды. И все это оказалось комедіей, мыльнымъ пузыремъ, который тутъ же лопнулъ… Ну, да что будетъ возможно, я постараюсь сдлать для васъ, молодой человкъ, успокойтесь. Давайте чертежи.
У Берта помутилось въ глазахъ. Вс надежды разомъ рухнули.
— Но какъ же это!— вскричалъ онъ со слезами на глазахъ,— вы хотите взять ихъ у меня такъ… совсмъ даромъ?..
— Да хотя бы и такъ,— строго проговорилъ старый вельможа:— вдь они и вамъ достались даромъ.
— Но я могъ бы ихъ уничтожить…
— Чужіе-то документы, и притомъ такіе важные?!
— А что жъ такое?.. Говорятъ, они и Беттериджу-то не принадлежатъ. Онъ тоже у кого-то…
— Разв?.. Ну, это мы потомъ разберемъ. Давайте ихъ.
— Нтъ, такъ я ихъ ни за что не отдамъ!— въ припадк отчаянія вскричалъ злосчастный искатель приключеній, судорожно прижимая лвую руку къ груди, гд надъ сильно бившимся сердцемъ находились требуемые чертежи… Лучше я ихъ…
— Потише, потише, мой милый!— остановилъ его графъ повелительнымъ голосомъ и затмъ тономъ презрительнаго состраданія прибавилъ: — Послушайте меня до конца. Вы получите за эти чертежи 500 фунтовъ. Это все, что я могу сдлать для васъ… въ крайнемъ случа, самъ уплачу. Давайте же ихъ, не задерживайте меня… мн некогда.
Берту осталось только покориться и исполнить требованіе. Оставшись одинъ, онъ нсколько времени съ задумчивымъ видомъ смотрлъ на то мсто, гд только сидлъ его сановный собесдникъ, потомъ опустился на кушетку и принялся, по своему обыкновенію, разсуждать вслухъ:
— Чортъ возьми, все выпытала отъ меня эта старая лисица!.. И какой я былъ дуракъ, что не сумлъ остаться Беттериджемъ!.. Этимъ все дло испортилъ… Самъ виноватъ, упустилъ птицу прямо изъ рукъ!.. Просто хоть въ петлю ползай съ горя!.. Возился-возился съ этими дьявольскими чертежами, а что изъ всего этого вышло?.. Лучше бы ужъ уничтожилъ ихъ. Пускай бы эта проклятые нмцы побсновались!.. А главное — зачмъ я назвался своимъ дурацкимъ именемъ? Впрочемъ, передъ этой лисой мн все-равно до конца не выдержать бы, и тогда могло выйти еще хуже, а теперь хоть пять сотъ фунтовъ, да есть. Что ни говори, а это все же деньги, тмъ боле, что тайна Беттериджа мн, дйствительно, досталась даромъ. Значитъ горевать-то особенно не стоитъ. Только бы удалось получить хоть эти деньги, потомъ выбраться по добру, по здорову изъ этой проклятой воздушной тюрьмы да вернуться на родину.
Нсколько утшенный такимъ выводомъ изъ всхъ своихъ разсужденій, плнникъ (какимъ онъ совершенно основательно считалъ себя) замолкъ и сталъ мечтать, что онъ сдлаетъ, когда вернется на родину съ тми пятьюстами фунтовъ стерлинговъ, которые, какъ-никакъ, а все-таки послала ему судьба.

VIII.

Часа черезъ два Бертъ Смолуэйсъ, въ поз преступника, стоялъ передъ принцемъ Карломъ-Альбертомъ.
Принцъ находился въ собственной кабин, устроенной въ самомъ конц воздушнаго судна, отдльно отъ прочихъ. Это было довольно большое и очень красивое помщеніе, искусно отдланное узорчатымъ соломеннымъ плетеньемъ, съ окномъ почти во всю боковую стну. Карлъ-Альбертъ помщался въ легкомъ, удобномъ кресл, передъ складнымъ столомъ. Рядомъ ер принцемъ сидлъ графъ Винтерфельдъ, а по бокамъ — двое высшихъ офицеровъ съ серьезными лицами. На стол были разложены ландкарты Соединенныхъ Штатовъ, чертежи и письма Беттериджа и другія бумаги.
Берта не приглашали садиться, и онъ все время долженъ былъ стоять. Бесда между принцемъ и присутствовавшими происходила на нмецкомъ язык, такъ что Бертъ ровно ничего не понималъ изъ нея. Лицо принца было строго и даже грозно, лица прочихъ — безстрастны.
Поговоривъ нсколько времени съ присутствовавшими, принцъ вдругъ обернулся къ Берту и спросилъ его на правильномъ англійскомъ язык:
— Видли вы, какъ летаетъ машина Беттериджа?
Бертъ невольно вздрогнулъ и поспшилъ отвтить слегка дрожавшимъ голосомъ, которому тщетно старался придать твердость:
— Видлъ, ваше высочество.
— Гд именно?
— Въ Бенъ-Хил, ваше высочество.
Карлъ-Альбертъ вопросительно взглянулъ на графа Винтерфельда. Тотъ по-нмецки пояснилъ, гд находится Бенъ-Хиль.
— А какова скорость ея полета?— продолжалъ принцъ.
— Не могу съ точностью сказать, ваше высочество,— отвчалъ Бертъ боле твердымъ голосомъ.—Но утверждаютъ, что она можетъ пролетать 80 милъ въ часъ.
Опять переговоры принца съ присутствовавшими по-нмецки, потомъ новый вопросъ Берту по-англійски:
— А можетъ ли машина Беттериджа держаться на воздух неподвижно?
— Да, ваше высочество, я самъ видлъ, какъ она стояла на одномъ мст и ряла какъ оса.
Посл новаго обмна мыслей съ присутствовавшими принцъ еще разъ обратился къ Берту, скользнувъ по немъ острымъ какъ сталь взглядомъ.
— Мистеръ Смолуэйсъ, вы прокрались сюда, на нашъ воздушный корабль, при помощи цлаго ряда самой гнусной, систематической лжи, и я былъ бы въ прав…
— Но, ваше высочество…— началъ было поблднвшій Бертъ
Принцъ остановилъ его повелительнымъ движеніемъ руки и взглянулъ на графа Винтерфельда.
— Его высочество былъ бы въ прав распорядиться съ вами, какъ со шпіономъ,— сказалъ послдній Берту.— Но принимая во вниманіе…
— Милордъ,— пытался оправдываться Бертъ,— вдь вамъ хорошо извстно, что я явился сюда не по своей…
— Шшш!— прервалъ его графъ и продолжалъ:— Но принимая во вниманіе счастливое стеченіе обстоятельствъ, благодаря которымъ къ намъ въ руки попалъ секретъ изобртенія Буттеридша, его высочество ршилъ, не причиняя вамъ никакого вреда, оставить васъ пока здсь…
— Въ качеств… балласта!— рзко добавилъ принцъ.
Бертъ хотлъ было напомнить о тхъ пятистахъ фунтахъ, которые ему общалъ графъ Винтерфельдъ, но, встртивъ предостерегающій взглядъ послдняго, не отважился на это и стоялъ съ глупымъ видомъ, смотря исподлобья то на принца, то на графа.
— Ступайте!— сухо произнесъ принцъ, указавъ ему на дверь.
Бертъ сдлалъ неловкій поклонъ и поспшилъ удалиться изъ ‘пыточной камеры’, какъ онъ назвалъ про себя кабину принца.

IX.

Въ промежутокъ между свиданіемъ съ графомъ Винтерфельдомъ и допросомъ у принца Берту удалось довольно подробно ознакомиться съ воздухоплавательнымъ судномъ, на которомъ онъ находился. Путеводителемъ былъ, конечно, лейтенантъ Курцъ, которому доставляло особенное удовольствіе похваляться передъ ‘знаменитымъ англійскимъ изобртателемъ’ своимъ отечественнымъ произведеніемъ. Съ восторженностью хорошаго ребенка указывалъ онъ Берту на легкій всъ алюминіевыхъ трубъ и вообще всего состава и отдлки судна. Обивка стнъ, наполненныхъ водородомъ, была изъ очень легкаго вещества, отдланнаго подъ кожу. Вся посуда состояла изъ такъ называемаго ‘глазированнаго бисквита’, почти неимющаго вса. А гд требовалась особенная прочность, тамъ примнялась ‘нмецкая сталь’,— самый крпкій и устойчивый металлъ.
Вмстительность судна была очень велика. Обитаемая часть имла въ длину 250 футовъ. Кабины шли двумя параллельными рядами, надъ ними находились маленькія помщенія съ большими окнами и непроницаемыми для воздуха дверями, изъ этихъ помщеній была видна пустота газовыхъ камеръ. Надъ газовыми камерами виднлся исполинскій металлическій рыбообразный остовъ судна и шли лстницы для проходовъ изъ одной части въ другую. Освщеніе всюду было электрическое. Курцъ досталъ изъ стнного шкапчика нчто въ род водолазнаго костюма изъ пропитаннаго особымъ составомъ шелка, мшокъ для воздуха и шлемъ къ нему были изъ соединенія алюминія съ другимъ легкимъ металломъ.
— Въ этомъ костюм,— пояснялъ лейтенантъ,— въ полной безопасности можно лазить по всей внутренности корабля, когда понадобится отыскивать какія-нибудь поврежденія. Кстати сказать, все судно, какъ внутри, такъ и снаружи покрыто цлою стью лстницъ.
За обитаемою частью судна, до самой его середины, былъ устроенъ складъ различныхъ разрывныхъ снарядовъ. На каждомъ изъ этихъ воздушныхъ судовъ была только одна пушка, называвшаяся ‘помпончикомъ’ и помщавшаяся на передней галлерейк, въ самомъ сердц гербоваго орла. Отъ середины судна до самаго машиннаго отдленія въ хвост тянулась крытая галлерея съ алюминіевыми порогами на полу и веревкою, за которую можно было держаться, подъ потолкомъ, т.-е. подъ газовымъ баллонетомъ.
Машинъ Курцъ не показалъ Берту, а повелъ его вверхъ, по особо устроенной лстниц, на галлерейку, осненную исполинскими крыльями германскаго имперскаго орла. Когда Бертъ очутился на этой галлерейк, сплетенной точно изъ серебристаго кружева, то увидлъ внизу, въ страшной глубин, Англію, показавшуюся ему такою маленькою и безпомощною посреди водъ необозримаго Атлантическаго океана. Видъ родины внушилъ ему приступъ патріотическаго чувства. Онъ въ первый разъ глубоко пожаллъ, почему не уничтожилъ чертежей Беттериджа. Что могли сдлать ему за это нмцы? Убили бы его, принявъ за шпіона? Ну, что жъ, разв стыдно умереть за свое отечество? Вдь теперь онъ, говоря по совсти, является предателемъ этого отечества… Какъ это раньше не пришло ему въ голову? И онъ, тоже въ первый разъ, сильно задумался надъ этимъ чувствомъ.
Только замчаніе Курца вывело его изъ задумчивости. Лейтенантъ сказалъ, что они сейчасъ летятъ между Ливерпулемъ и Манчестеромъ, этими фабричными центрами съ ихъ скученнымъ рабочимъ населеніемъ, ютившимся въ своихъ темныхъ, сырыхъ, промозглыхъ жилищахъ вокругъ огромныхъ заводовъ, превращавшихъ людей въ такія же безсмысленныя машины, какъ т, на которыхъ они работали.
Поговоривъ о воздухоплаваніи, Курцъ повелъ своего спутника къ нижней геллере, чтобы показать ему ‘летающихъ драконовъ’, шедшихъ по три и по четыре на буксир у воздушныхъ судовъ. Эти машины дйствительно походили на огромныхъ фантастическаго вида драконовъ, державшихся на воздух какимъ-то особеннымъ способомъ. У нихъ были длинныя четырехугольныя головы и плоскіе хвосты съ боковыми двигателями.
— Ваша машина, вроятно, устроена тоже въ этомъ род, мистеръ Беттериджъ?— спросилъ Курцъ.
— Нтъ, совсмъ въ другомъ,— отвтилъ Бертъ.— Она боле походитъ на наскомое, нежели на такія чудовища, какъ ваши… А къ чему служатъ эти драконы?
Курцъ пустился было въ подробныя объясненія, какъ вдругъ разыскивавшій Берта встовой пригласилъ его къ принцу.
Черезъ нсколько минутъ посл такъ плачевно окончившагося для нашего искателя приключеніи допроса у принца по всему судну сдлалось извстно, кмъ оказался ‘знаменитый англійскій изобртатель’, и вс сразу измнились къ нему. Солдаты боле не вытягивались при его появленіи, а офицеры перестали замчать его. Только одинъ Курцъ, къ которому, какъ къ младшему, помстили Берта, отнесся къ нему, по своему мягкосердечію, боле человчно.
Но и этотъ добрякъ не могъ на первый разъ удержаться отъ небольшой демонстраціи по отношенію къ развнчанному изобртателю, положеніе котораго такъ круто измнилось. Когда Бертъ, подавленный своимъ несчастьемъ, ежился въ углу новаго и довольно тснаго для двоихъ помщенія, лейтенантъ остановился передъ нимъ на широко разставленныхъ ногахъ и, безцеремонно разглядывая его, точно какую-нибудь диковинку, спросилъ:
— Да какое же у васъ настоящее имя? Мн говорили, да я плохо разслышалъ
— Альбертъ Смолуэйсъ, г. лейтенантъ,— отвтилъ Бертъ боле почтительнымъ тономъ, чмъ раньше.
— Гмъ!.. Впрочемъ, мн всегда, когда я еще врилъ, что вы самъ Беттериджъ, казалось въ васъ что-то не такъ… Ну, счастье ваше, что принцъ отнесся къ вамъ такъ милостиво! Съ нимъ шутки плохи. Будь онъ не въ дух, вамъ бы не сдобровать… перелетли черезъ бортъ. А вотъ теперь онъ, вмсто этого справедливаго возмездія за вс ваши ‘подвиги’, приказалъ помстить васъ ко мн, а мн и одному-то здсь не очень просторно… Ну, да длать нечего, будемъ тсниться. Только прошу помнить, что эта кабина моя!
Посл этихъ словъ лейтенантъ круто повернулся и вышелъ вонъ. Этимъ его демонстрація и ограничилась. Дальнйшее его отношеніе къ Берту, какъ мы увидимъ, продолжалось почти прежнее.
Оставшись въ кабин Курца одинъ, Бертъ сталъ осматриваться. Прежде всего ему бросилась въ глаза висвшая на стн картина Зигфрида Шварца. Она изображала бога войны, въ вид страшной, всеуничтожающей фигуры, въ багряной мантіи, съ шлемомъ викинговъ на голов, съ обнаженнымъ мечомъ въ рук, шествуя среди смерти и разрушенія. Фигура эта походила на принца Карла-Альберта, потому что, говорятъ, была написана въ прославленіе его будущихъ подвиговъ. Больше ничего интереснаго въ этомъ тсномъ помщеніи не нашлось. Бертъ отъ нечего длать снова улегся въ своемъ уголк и продолжалъ мечтать о будущемъ.

ГЛАВА ПЯТАЯ.

Битва въ сверной Атлантик.

I.

Принцъ Карлъ-Альбертъ произвелъ на нашего героя подавляющее впечатлніе. Никогда еще Бертъ не встрчалъ личности, которая внушала бы его мелкой душонк современнаго полуинтеллигента такой сильный ужасъ и такую глубокую антипатію.
Сдлавшись на судн принца простымъ ‘балластомъ’, Бертъ былъ послднимъ, до котораго дошла всть о большомъ сраженіи, происходившемъ въ сверной Атлантик между флотами германскимъ и американскимъ. Всть эту, передававшуюся принцу частями по безпроволочному телеграфу, сообщилъ Берту Курцъ.
Стремительно войдя въ свою кабину съ такимъ видомъ, точно въ ней никого не было, молодой офицеръ что-то бормоталъ про себя. Изъ этого бормотанья Бертъ понялъ только одно слово: ‘Грандіозно!’ Затмъ Курцъ, крикнувъ Берту: ‘Эй, вы! Вставайте! Нечего валяться!’ досталъ изъ стола футляръ съ ландкартами, вынулъ изъ него нсколько картъ, разложилъ ихъ по столу и сталъ разсматривать. Нкоторое время нмецкая щепетильность молодого офицера боролась съ его природнымъ добродушіемъ и словоохотливостью, но, въ конц-концовъ, послднія свойства взяли верхъ.
— Заварилась-таки каша, Смолуэйсъ!— сказалъ онъ.
— Какая каша, г. лейтенантъ?— спросилъ Бертъ, приподнимаясь на ноги
— Дло началось. Американская сверо-атлантическая эскадра и наша наткнулись другъ на друга. Нашъ ‘Желзный Крестъ’ сильно потрепанъ, а ихъ ‘Майльсъ-Стендишъ’, одинъ изъ самыхъ большихъ броненосцевъ, потопленъ нашими торпедами… Ахъ, Смолуэйсъ, какъ мн хотлось бы видть эту схватку въ открытомъ мор! Битва, такъ сказать, на всхъ парахъ,— вдь это чудо что такое!.. Вотъ смотрите, въ какомъ это мст… Видите вотъ 30® 50′ сверной широты и 30® 50′ западной долготы… Далеконько еще отсюда, по крайней мр въ 24 часахъ, а они идутъ на юго-западъ, такъ что мы, къ сожалнію, пожалуй, ничего не увидимъ… Какая досада!

II.

Положеніе въ сверной Атлантик въ это время для Америки было очень критическое. Хотя ея флотъ и на много превосходилъ германскій по численности, но главная его часть находилась въ Тихомъ океан. Соединенные Штаты больше всего опасались Азіи, такъ какъ Японія держала себя по отношенію къ Америк очень вызывающе. Нмцы напали на американскую эскадру при Маниль, гд она, возвращаясь посл дружескаго визита Франціи и Испаніи, остановилась для накачки нефти со своихъ средне-атлантическихъ тендеровъ. Вся защита восточнаго побережья Сверной Америки заключалась въ этой эскадр, состоявшей изъ 4 броненосцевъ и 5 панцырныхъ крейсеровъ, при чемъ моложе 1913 года не было ни одного судна, главный же флотъ находился въ Тихомъ океан. Американцы такъ привыкли къ мысли объ охран Атлантики Великобританіей, что возможность нападенія на ихъ эскадру у восточнаго ихъ побережья имъ и въ голову не могла прійти. Однако еще задолго до объявленія войны весь германскій флотъ, въ состав 18 броненосныхъ судовъ и цлой флотиліи тендеровъ и отставныхъ линейныхъ кораблей, нагруженныхъ амуниціей и провіантомъ для воздушнаго флота, прошелъ черезъ Доуэръ по направленію къ Нью-Йорку. Германскія военныя суда превосходили американскую эскадру не только численностью, но боле новйшей, усовершенствованной конструкціей и лучшимъ вооруженіемъ. Семь изъ этихъ судовъ были снабжены приспособленіями, выбрасывавшими взрывчатые снаряды, кром того, на всхъ имлись сильнйшія дальнобойныя орудія изъ нмецкой стали.
Враждебные флоты столкнулись еще за нсколько дней до офиціальнаго объявленія воины. Американцы приняли обычную позицію, т.-е. вытянулись въ одну линію, съ промежутками около тридцати нмецкихъ миль, стараясь держаться между непріятельскимъ флотомъ и Панамою. Какъ ни важна была для нихъ оборона береговыхъ городовъ, въ особенности Нью-Йорка, но еще важне представлялась защита канала, чтобы нмцы не могли воспрепятствовать проходу черезъ него главнаго флота изъ Тихаго океана.
Объясняя все это Берту, Курцъ прибавилъ:
— Этотъ флотъ, увдомленный по безпроволочному телеграфу о событіяхъ въ Атлантик, теперь, наврное, уже жаритъ на всхъ нарахъ сюда, если только японцы не вздумали сдлать то же, что мы.
Было ясно, что американская эскадра не въ состояніи противостать натиску германскаго флота, но она могла задержать его и настолько повредить ему, чтобы ослабить его натискъ на береговые города. Вообще задача американской эскадры состояла не въ побд, а въ самопожертвованіи, что иногда бываетъ славне побды.
Таково было положеніе американцевъ. Но имъ и въ голову не приходило, что и это само но себ уже критическое положеніе можетъ еще ухудшиться. Они поняли это только тогда, когда достоврно узнали о воздушномъ германскомъ флот и о возможности нападенія на нихъ нмцевъ не только со стороны моря, но и со стороны воздуха. Хотя печать и предупреждала о проносившемся надъ Англіей германскомъ флот, но въ печать вс уже такъ изврились, что, напримръ, нью-йоркцы поврили ея сообщеніямъ лишь тогда, когда этотъ флотъ появился въ виду самого города.
Вс эти объясненія, которыя Курцъ давалъ Берту, доставляли молодому офицеру большое удовольствіе, удовлетворяя его потребности высказаться и похвастаться своими знаніями передъ человкомъ, который не могъ знать больше него. Разглагольствовать въ офицерской компаніи, гд онъ былъ младшимъ, ему мшали природная робость со старшими и чувство ихъ превосходства надъ собою, съ Бертомъ же онъ могъ держать себя вполн развязно и даже быть авторитетомъ.
Бертъ со вниманіемъ слушалъ объясненія своего собесдника и слдилъ за его указаніями ко карт. Молодой офицеръ выказалъ порядочное знакомство съ американскимъ броненосцемъ ‘Майльсъ-Стендишъ’.
— Орудія на этомъ броненосц стрляли бомбами,— разъяснялъ онъ своему внимательному слушателю.—Хотлось бы мн видть, какой изъ нашихъ его доконаетъ и какъ. Хотлось бы также знать, въ какомъ сейчасъ положеніи находится нашъ ‘Барбаросса’. Это мой корабль. Онъ не изъ первоклассныхъ, но построенъ очень солидно. Если старикъ Шнейдеръ въ дух, то, наврное, ужъ далъ себя знать американцамъ… Ахъ, подумать только: они тамъ налетаютъ другъ на друга, пушки грохочутъ, гранаты съ трескомъ лопаются, котлы взрываются, обломки желза носятся по воздуху, какъ сухіе листья въ бурю, а я сижу здсь!.. Я еще въ дтств мечталъ, какъ бы хорошо участвовать въ настоящей битв. Но, должно-быть, мы до самаго Нью-Йорка долетимъ такъ мирно и тихо, точно совершаемъ прогулку, а не военный походъ. Впрочемъ, наше дло еще впереди, а они тамъ дйствуютъ, чтобы замаскировать нашу главную цль… Вотъ, смотрите: здсь находимся сейчасъ мы, въ этомъ вотъ мст, совсмъ въ сторон, наша провіантская флотилія, а вотъ тутъ наши военные корабли преграждаютъ путь американскимъ.
Бесда въ такомъ дух между Курцемъ и его сожителемъ продолжалась съ небольшими перерывами до самаго ужина, т.-е. цлый день. Когда Курцъ отправился въ общую офицерскую столовую, а Бертъ пошелъ на кухню за своей солдатской порціей (его теперь уже — увы!— не приглашали въ столовую, и онъ долженъ былъ самъ ходить за дой), онъ услышалъ, какъ между солдатами то и дло произносилось слово ‘Барбаросса’ и понялъ, что, вроятно, были получены новыя извстія съ мста морской битвы, но въ чемъ они заключались, узнать, конечно, не могъ.
Посл ужина онъ отважился выйти одинъ на небольшую висячую галлерейку съ одинокимъ часовымъ. Погода была довольно ясная, но подымался втеръ, и воздушный корабль стало сильно качать. Молодой человкъ обими руками крпко ухватился за перила. У него начала кружиться голова, тмъ не мене, онъ ршился взглянуть внизъ. Было еще свтло, и онъ замтилъ, что ‘Фатерландъ’ несся надъ голубыми водами, крутыя волны которыхъ бллись пнистыми гребнями. По этимъ волнамъ безпомощно носилась жалкая старая бригантина подъ англійскимъ флагомъ — единственное судно, находившееся въ виду.

III.

До завтрака слдующаго дня не было никакихъ новыхъ извстій съ мста битвы, но потомъ они такъ посыпались одно за другимъ, что Курцъ, въ конц-концовъ, дошелъ почти до благо каленія.
— Ну, вотъ и ‘Барбаросса’ выбитъ изъ строя… погружается въ море!— вн себя кричалъ онъ, влетая въ свою кабину и балансируя руками, чтобы сохранить равновсіе по случаю сильной качки.— Но, говорятъ, онъ не дешево сдался… дрался какъ левъ… Ахъ, Смолуэйсъ, если бы вы знали, какъ мн жаль этотъ старый корабль! Вдь я учился на немъ. Онъ всегда былъ такой чистенькій и нарядный и вдругъ теперь только представить себ его разбитымъ, погибающимъ!.. А мои прежніе товарищи? Господи! Да отъ нихъ, я думаю, теперь ничего не осталось?.. А я здсь, за облаками, цлехонекъ!.. Просто стыдно даже длается: точно я убгаю отъ нихъ, спасая свою шкуру!.. Погибъ и ‘Карлъ Великій’… Это былъ нашъ лучшій броненосецъ. Онъ потопленъ англійскимъ линейнымъ кораблемъ, который случайно очутился въ самой середин боя… втромъ какъ-то занесло. Ну, вотъ онъ и налетлъ на ‘Карла Великаго’ и пустилъ его ко дну… Впрочемъ, тутъ что-нибудь не такъ: не можетъ быть, чтобы броненосецъ погибъ отъ простого столкновенія съ обыкновеннымъ судномъ. Это потомъ выяснится… На многихъ другихъ нашихъ судахъ сбиты мачты и оказались другія поврежденія… Надо отдать справедливость американцамъ: драться умютъ, если, впрочемъ, дйствовали только одни они, а не помогали имъ… Ну, да это потомъ тоже все выяснится… Нтъ, только представить себ стараго бднаго ‘Барбароссу’!.. На немъ такъ много было разныхъ взрывчатыхъ снарядовъ, такъ что онъ весь разодранъ на кусочки вмст со всмъ его несчастнымъ экипажемъ, со всми моими бдными товарищами и старымъ, храбрымъ Шнейдеромъ!.. Ахъ, какъ обидно, что меня не было тамъ! Легче бы погибнуть вмст съ ними, чмъ издали, въ полной безопасности, услышать о ихъ гибели…
Затмъ получилось извстіе, что американцы потеряли еще одинъ броненосецъ, а у нмцевъ былъ сильно поврежденъ ‘Германнъ’, прикрывавшій собою ‘Барбароссу’.
Курцъ отъ нетерпливаго ожиданія новыхъ извстій метался по всему воздушному судну, какъ посаженный въ клтку зврь, заражая и Берта своимъ нетерпніемъ.
Передъ обдомъ плнникъ вышелъ на главную галлерею взглянуть, что длалось вокругъ. Надъ нимъ разстилалось чистое синее небо, а подъ нимъ — волнистая пелена облаковъ. Больше ничего не было видно. Царившее вокругъ безмолвіе нарушалось лишь ритмическимъ стукомъ машинъ летящихъ воздушныхъ судовъ. Но гд-то тамъ, далеко внизу, выла буря, хлесталъ дождь, грохотали пушки, трещали разрывавшіеся снаряды, бились и погибали неизвстно за что люди…

IV.

Воздушный флотъ, поднявшійся было въ верхніе слои, чтобы миновать бурю, къ вечеру, когда она стихла, снова опустился въ средніе. Передъ заходомъ солнца вдругъ распространилась всть, что видны остатки ‘Барбароссы’. Вс бросились на галлерею. Пробрался туда вмст съ Курцемъ и Бертъ. Офицеры смотрли въ морскіе бинокли на море, гд безпомощно носился по волнамъ исковерканный остовъ когда-то славнаго германскаго боевого корабля, рядомъ съ пустымъ нефтянымъ тендеромъ и полуразбитымъ линейнымъ кораблемъ.
— Господи!— восклицалъ Курцъ, опуская бинокль,— словно видишь стараго друга съ отрзанною головою!.. Бдный ‘Барбаросса’! бдные товарищи!..
Въ порыв своего мягкаго сердца молодой офицеръ сунулъ бинокль Берту, чтобы и тотъ могъ взглянуть на страшную картину разрушенія. Никогда Смолуэйсу не приходилось еще видть подобной картины. Грозный огромный броненосецъ былъ буквально изодранъ въ клочья, и можно было только удивляться, какъ онъ могъ еще держаться на вод. Этотъ гигантъ погибъ благодаря, главнымъ образомъ, своей неосторожности. Судя по депешамъ, онъ во время ночной битвы выступилъ изъ линіи своихъ спутниковъ и очутился между непріятельскими крейсерами ‘Канзасъ-Сити’ и ‘Сэсквегэнна’, которые сначала отступили было, потомъ, заручившись помощью ‘Теодора Рузвельта’ и ‘Монитора’, сообща напали на него. Когда наступило утро, ‘Барбаросса’ оказался окруженнымъ со всхъ сторонъ. Схватка не продолжалась и пяти мунутъ, какъ вдругъ появленіе ‘Германна’ съ одной стороны и ‘Князя Бисмарка’ — съ другой заставило американцевъ вновь отступить, но въ этотъ короткій промежутокъ времени они успли взорвать ‘Барбароссу’.
— Боже мой! Боже мой!— бормоталъ со слезами на глазахъ Курцъ, снова приставляя къ глазамъ возвращенный ему Бертомъ бинокль,— подумать только, что сдлалось съ виртуозомъ Альбрехтомъ и со старымъ плотникомъ Гансомъ, котораго мы вс такъ любили за его остроуміе и веселость!.. А нашъ бдный Розенъ?..
Долго еще причиталъ лейтенантъ Курцъ, стоя на галлере и смотря въ бинокль на едва виднвшуюся внизу синевато-срую волнистую поверхность моря. А когда онъ, наконецъ, вернулся въ свою кабину, то сначала былъ необыкновенно задумчивъ и молчаливъ, но потомъ не выдержалъ и вновь разразился изліяніями волновавшихъ его чувствъ.
— Ахъ, Смолуэйсъ, какая, оказывается, ужасная и отвратительная вещь это война!— говорилъ онъ, длая по два шага взадъ и впередъ по своему тсному помщенію.— Прежде я представлялъ ее себ совсмъ въ другомъ свт, а теперь, когда увидлъ, во что превратился бдный ‘Барбаросса’ со всмъ его экипажемъ, я понялъ, какъ она омерзительна и безцльна… Сколько стоило труда создать и поддерживать въ порядк ‘Барбароссу’, сколько было не немъ людей, да еще какихъ!— и все это погибло въ одну минуту… И къ чему это люди устраиваютъ такія бойни?… Неужели имъ тсно на земл и они никакъ не могутъ подлить ее между собою, и зажить, наконецъ, мирно?..

V.

Въ слдующую ночь, уже подъ утро, Бертъ проснулся отъ какого-то разговора. Оказалось, что это разсуждалъ самъ съ собою по-нмецки лейтенантъ Курцъ, сидя у открытаго окна. Холодный воздухъ и полупрозрачный предутренній полусвтъ проникали въ небольшое помщеніе.
— Что случилось, г. лейтенантъ?— тревожно спросилъ Бертъ, поспшно поднимаясь съ кушетки, уступленной ему на ночь собственникомъ кабины.
— А разв не слышите?— отвтилъ Курцъ, указывая въ окно.
Бертъ прислушался. Съ моря, издали, доносился грохотъ пушечныхъ выстрловъ.
— Ого! пушки!— воскликнулъ онъ и, завернувшись въ одяло, бросился къ окну.
‘Фатерландъ’ несся еще очень высоко надъ моремъ, покрытымъ тонкимъ облачнымъ покрываломъ. Въ нижнихъ слояхъ воздуха было тихо. Слдя взглядомъ за пальцемъ Курца, Бертъ сначала увидлъ сквозь безцвтную облачную пелену призрачный красноватый отблескъ, затмъ возл него быструю вспышку, а за нею, въ нкоторомъ разстояніи, другую, третью, казавшіяся беззвучными зарницами, и только по прошествіи нсколькихъ секундъ доносился опаздывавшій звукъ выстрла.
— Бумъ!.. бумъ!— вторилъ Курцъ, зажмуривая глаза.
Вдругъ по всему судну разнесся звукъ сигнальнаго рожка.
Курцъ сорвался съ мста и бросился къ двери.
— Ради Бога, г. лейтенантъ, скажите, что случилось?— крикнулъ ему вдогонку Бертъ умоляющимъ голосомъ.
Офицеръ остановился на минуту въ дверяхъ и быстро проговорилъ:
— Оставайтесь здсь, Смолуэйсъ, за мной не ходите, слышите? Кажется, начинается что-то и у насъ.
У Берта болзненно сжалось сердце. Онъ чувствовалъ себя точно висящимъ на волоск надъ бездной, въ глубин которой происходилъ бой. Быть-можетъ, черезъ нсколько минутъ тотъ корабль, на которомъ онъ находится, и весь воздушный флотъ ринутся внизъ, подобно ста хищныхъ птицъ на подмченную добычу.
— Ну, ну, что дальше, то хуже!— прошепталъ подавленнымъ голосомъ молодой человкъ.— Что-то будетъ теперь съ нами?
Бумъ! бумъ!— раздалось снова съ моря. Бертъ поспшилъ къ окну и увидлъ внизу красноватый отблескъ, потомъ вдругъ почувствовалъ, что съ ‘Фатерландомъ’ происходитъ что-то странное, пульсированіе машины сдлалось еле слышно, точно она останавливалась. Молодой человкъ съ трудомъ просунулъ голову въ узкое окно и замтилъ, что вмст съ ‘Фатерландомъ’ и весь воздушный флотъ почти пересталъ двигаться.
Раздался второй рожковый сигналъ и сталъ передаваться съ корабля на корабль, вс огни на нихъ мгновенно погасли, и весь флотъ превратился въ массу темныхъ призрачныхъ тлъ, витавшихъ подъ голубымъ небомъ, на которомъ коегд еще мерцали одинокія звздочки. Въ такомъ положеніи флотъ находился довольно долго, потомъ послышался шумъ вкачиваемаго въ баллонетъ воздуха и вслдъ за тмъ ‘Фатерландъ’ началъ медленно опускаться. Бертъ вытянулъ шею, но, благодаря нависшимъ надъ окномъ газовымъ камерамъ, не могъ видть, слдуютъ ли за своимъ вождемъ остальныя воздушныя суда. При медленномъ и безшумномъ опусканіи корабля чувствовалась какая-то особенная жуткость.
Одно время сдлалось темне, чмъ было, и Бертъ ощутилъ близость холодныхъ облаковъ. Потомъ отблескъ снизу сталъ принимать боле опредленныя очертанія, превратившись мало-по-малу въ пламя. ‘Фатерландъ’ снова остановился прямо подъ грядою несшихся облаковъ. Будучи на высот тысячи метровъ надъ мстомъ морской битвы, онъ едва ли могъ быть видимъ снизу, но съ него, очевидно, производились наблюденія.
За эту ночь битва вступила въ новый фазисъ. Американцы сдвинули вмст свои отступающіе корабли и составили изъ нихъ длинную колонну, державшуюся въ южномъ направленіи отъ медленно преслдовавшихъ ихъ нмцевъ. Потомъ, еще до начала разсвта, пользуясь темнотою и тсно сплотившись, они на всхъ парахъ понеслись къ сверу. Цль ихъ была прорвать боевую линію нмцевъ и произвести атаку на флотилію, двигавшуюся къ Нью-Йорку въ подкрпленіе воздушнаго флота. Адмиралъ О’Конноръ, ведшій американскую эскадру, теперь вполн убдился въ существованіи у непріятеля воздушнаго флота и потому главное вниманіе устремлялъ уже не на одну Панаму, такъ какъ получилъ извстіе, что туда прибыла подводная флотилія изъ Ки-Веста и что ‘Делаваръ’ и ‘Авраамъ Линкольнъ’, два сильныхъ, совершенно новыхъ, еще не бывшихъ въ дл, броненосца, уже находятся въ Ріо-Гранде, на тихоокеанской сторон пролива. Взрывъ котла на ‘Сэсквегэнн’ замедлилъ маневры этого корабля, благодаря чему онъ на разсвт оказался такъ близко къ германскимъ броненосцамъ ‘Веймаръ’ и ‘Бременъ’, что т открыли по немъ огонь. Если О’Конноръ не хотлъ покинуть свой корабль на произволъ судьбы, то долженъ былъ наступать со всмъ своимъ флотомъ. Онъ такъ и сдлалъ.
Утро было облачное и пасмурное, и нмцы воображали, что имютъ дло только съ одной ‘Сэсквегэнной’ вплоть до того момента, когда вся американская эскадра чуть не подъ самымъ ихъ носомъ, всего въ одной мил разстоянія, выплыла изъ тумана.
Таково было положеніе длъ на океан, когда ‘Фатерландъ’ началъ спускаться ниже облаковъ. Красный отблескъ, превратившійся потомъ въ пламя, увиднный Бертомъ, происходилъ отъ горвшей ‘Сэсквегэнны’. Вся въ огн и накренившись на бокъ, она, тмъ не мене, продолжала обороняться своими двумя пушками и медленно двигалась въ южномъ направленіи. ‘Бременъ’ и ‘Веймаръ’, оба сильно поврежденные, уходили отъ этихъ пушекъ къ юго-западу. Американская эскадра, съ ‘Теодоромъ Рузвельтомъ’, во глав, прошла позади ихъ и отрзала имъ путь, остановившись между ними и ‘Княземъ Бисмаркомъ’, приближавшимся съ западной стороны.
Бертъ, конечно, не могъ видть всхъ этихъ подробностей, да если бы и видлъ, все равно ничего бы не понялъ, не будучи морякомъ и не умя отличать германскія суда отъ американскихъ. Его ошеломлялъ пушечный грохотъ, и при каждомъ новомъ выстрл сердце его трепетало въ ожиданіи слдующаго. Раньше онъ видалъ военные корабли во время боя только на рисункахъ, а теперь, когда увидлъ ихъ въ дйствіи, такъ сказать, живыми, впечатлніе у него получилось совсмъ другое. Почти на всхъ судахъ взглядъ его встрчалъ пустыя палубы, и лишь при боле внимательномъ разсматриваніи онъ замчалъ кучки людей, укрывшихся за стальными бульверками. Всего видне ему были длинныя подвижныя жерла пушекъ, изрыгавшихъ цлые вулканы огня.
Сначала надъ картиною морского сраженія изъ всего германскаго воздушнаго флота показался одинъ ‘Фатерландъ’, витая надъ ‘Теодоромъ Рузвельтомъ’ на не особенно значительной высот, весь же воздушный флотъ оставался на высот 6—7000 футовъ надъ облачнымъ шатромъ, поддерживая сношенія съ ‘Фатерландомъ’ посредствомъ безпроволочнаго телеграфа.
Неизвстно, въ какой именно моментъ увидли, наконецъ, изумленные американцы этого новаго врага. Можно себ представить, что должны были почувствовать изнемогавшіе отъ безпрерывной битвы люди, когда они вдругъ увидли надъ своими головами исполинское неподвижное чудовище, которое своми размрами на много превосходило самый крупный броненосецъ? Затмъ, по мр того, какъ небо все боле и боле прояснялось, очищаясь отъ облаковъ, въ воздушной лазури появлялись все новыя и новыя чудовища. Въ гордомъ презрніи они не показывали никакихъ орудій, но двигались по тому же направленію и съ такою же скоростію, какъ морскія суда.
Съ самаго начала и до конца боя въ ‘Фатерландъ’ почему-то не было произведено ни одного выстрла изъ крупныхъ орудій, стрляли въ него только изъ мелкихъ скорострльныхъ пушекъ. Этотъ воздушный корабль все время виталъ надъ обреченною на погибель американскою эскадрой, и принцъ Карлъ-Альбертъ руководилъ съ него движеніями своего флота.
И вотъ вдругъ, но распоряженію вождя, отъ этого флота отдлились два корабля, ‘Фогельштернъ’ и ‘Пруссія’, имя каждый на буксир по шести летающихъ драконовъ. Обогнавъ съ головокружительною быстротою миль на пять американскія суда, они ринулись внизъ. ‘Теодоръ Рузвельтъ’ встртилъ ихъ выстрлами изъ своихъ огромныхъ орудій. Но гранаты взорвались, не достигнувъ цли, и драконы, опустившись ниже своихъ кораблей, приступили къ атак.
Бертъ имлъ возможность наблюдать первую стычку механическихъ воздушныхъ чудовищъ съ морскими. Онъ видлъ, какъ драконы съ ихъ широкими, плоскими крыльями, четырехугольными головами, движущимися на колесахъ туловищами и одинокими сдоками, бросились внизъ, подобно ста гигантскихъ хищныхъ птицъ. Это необычайное зрлище сильно заинтересовало его, и онъ съ нетерпніемъ сталъ ожидать, чмъ окончится эта страшная игра. Одинъ изъ драконовъ перевернулся на спину, взвился кверху по вертикальной линіи, взорвался съ громкимъ трескомъ и, весь въ огн, упалъ въ море. Другой сразу кувырнулся прямо въ море и, лишь только коснулся его поверхности, какъ тутъ же разорвался на тысячу частей.
Но вотъ на палуб ‘Теодора Рузвельта’ засуетились люди: брошенная съ третьяго дракона бомба попала въ самую середину передняго барбета броненосца и надлала не мало бдъ. Въ отвтъ на это зачастили выстрлы изъ скорострльныхъ орудій американцевъ. Въ то же время съ ‘Князя Бисмарка’ упала граната. Бросили по бомб еще два дракона, а третій, ударившись объ исполинскую трубу броненосца, разрушилъ ее. Одновременно раздалось новое ‘трахъ!’ и изъ американскаго флагманскаго броненосца, точно невидимыми могучими руками, былъ выхваченъ огромный кусокъ металла и отброшенъ далеко въ море. Въ образовавшуюся брешь влетла пылающая огнемъ бомба съ дракона. Вслдъ за тмъ въ бурлящей около морского гиганта вод закопошилось множество маленькихъ существъ. Неужели все это люди?.. Да, это люди, полурастерзанныя, утопающія человческія существа, судорожно размахивавшія руками и точно хватавшіяся за что-то, какъ бы ища въ этомъ спасенія!.. Бертъ въ ужас закрылъ глаза. Когда же онъ взглянулъ снова, то копошившихся въ вод существъ уже не было видно: ихъ поглотила пучина. Надъ этою пучиною медленно проходилъ теперь американскій ‘Эндрю Джексонъ’, поврежденный потонувшимъ германскимъ ‘Бременомъ’.
Пораженный ужасомъ, молодой человкъ отвернулся было отъ окна, но, привлеченный вдругъ раздавшимся страшнымъ трескомъ, снова высунулся изъ него. Трескъ произошелъ отъ взрыва ‘Сэсквегэнны’. Выбрасывая цлые столбы огня, подобно огнедышащему вулкану, она медленно исчезала въ бурлившемъ водоворот. Нсколько мгновеній ничего не было видно, кром взрытой бездны водъ, потомъ эта бездна съ страшнымъ клокотаньемъ извергла клубы пара, нефти, обломки дерева и металла и останки людей…
Когда въ битв наступила пауза, Бертъ сталъ отыскивать глазами драконовъ. Остатки одного изъ нихъ неслись около ‘Монитора’, другіе, продолжая бросать бомбы въ американскія суда, полетли дальше. Два дракона находились на вод, повидимому, неповрежденные, три или четыре, описывая большую дугу, возвращались къ своимъ кораблямъ, истощивъ, очевидно, запасы снарядовъ. Порядокъ американской эскадры былъ нарушенъ. Сильно пострадавшій ‘Теодоръ Рузвельтъ’ повернулъ къ юго-востоку, а ‘Эндрю Джексонъ’, хотя также порядкомъ потрепанный, но съ уцлвшею боевою частью, старался прикрыть его, продвигаясь между нимъ и совершенно еще свжимъ и бодрымъ ‘Княземъ Бисмаркомъ’. Съ запада появились и вступали въ дло ‘Германнъ’ и ‘Германикъ’. Во время паузы, наступившей посл взрыва ‘Сэсквегэнны’, до слуха Берта донесся глухой шумъ, напоминавшій скрипъ двери на немазанныхъ, ржавыхъ петляхъ. Это были крики ‘ура’ экипажа ‘Князя Бисмарка’
Вдругъ во всемъ своемъ блеск взошло солнце. Темныя до сихъ поръ воды превратились въ ярко-синія, и все вокругъ озарилось потоками свта. Это была точно сіяющая улыбка среди сценъ ужаса. Облачная завса сразу исчезла, и вверху ясно обрисовался огромный германскій воздушный флотъ, во всемъ своемъ состав теперь обрушивавшійся на мсто битвы.
Загрохотали американскія пушки. Но броненосцы не были приспособлены для борьбы съ воздушными судами, и американскіе снаряды въ большинств случаевъ не достигали цли. Эскадра была приведена почти въ полную негодность. ‘Теодоръ Рузвельтъ’, съ разбитымъ корпусомъ и попорченными орудіями на передней части палубы, отсталъ далеко назади, ‘Сэсквегэнна’ была взорвана и потонула, а ‘Мониторъ’ находился въ большой опасности и былъ вынужденъ, какъ и флагманскій корабль, прекратить огонь. Германскіе ‘Веймаръ’ и ‘Бременъ’ также были выбиты изъ строя и лишены возможности дйствій.
Вс эти четыре исполина находились въ невольномъ перемиріи, на разстояніи выстрла другъ отъ друга. Только четыре американскихъ корабля изъ всхъ семи, во глав съ ‘Эндрю Джексономъ’, держали курсъ на юго-востокъ. Параллельно имъ, безпрерывно поражая ихъ изъ пушекъ, слдовали ‘Князь Бисмаркъ’, ‘Германнъ’ и ‘Германикъ’, стремившіеся обогнать ихъ. Въ воздух тихо поднимался ‘Фатерландъ’, готовясь къ послднему дйствію этой драмы.
Выстроившись въ рядъ, десятокъ воздушныхъ кораблей понеслись вдогонку американской эскадр, оставаясь, однако, на высот 2000 футовъ. Поравнявшись же съ броненосцами, они опустились и принялись осыпать каждый изъ нихъ разрывными снарядами. Такимъ образомъ американцамъ приходилось разрываться на дв стороны. Почти вс пушки у нихъ были подбиты, но, тмъ но мене, разбитые, израненные, они упорно продолжали путь, оказывая геройское сопротивленіе и посылая въ своихъ преслдователей градъ ядеръ изъ мелкихъ, дальнобойныхъ орудій и даже пуль изъ простыхъ ружей.
Вдругъ Бертъ замтилъ, что картина битвы стала отдаляться, предметы начали уменьшаться, а грохотъ взрывовъ и трескотня выстрловъ съ каждою секундою становились слабе и слабе. ‘Фатерландъ’ тихо и плавно началъ подниматься все выше и выше, пока, наконецъ, находившіеся внизу морскіе гиганты не превратились въ едва замтныя точки, а звуки совсмъ перестали доноситься.
Онъ уже не могъ видть, какъ ‘Бременъ’ и ‘Теодоръ Рузвельтъ’ спустили по дв лодки и переполнили ихъ людьми, и какъ эти лодки то исчезали въ волнахъ, то вновь появлялись на гребняхъ волнъ, чтобы потомъ, по всей вроятности, исчезнуть навсегда въ морской пучин. Не видлъ онъ, какъ одинъ изъ воздушныхъ гигантовъ, рухнувшій въ море, изображалъ изъ себя снопъ пламени, не видлъ онъ и того, какъ вдали, съ юго-запада, спшили на мсто битвы еще три германскихъ броненосца.

VI.

Поднявшись вновь за облака, ‘Фатерландъ’, вмст со всми своими спутниками, понесся прямо къ Нью-Йорку.
Берту пришлось присутствовать при первой борьб воздушныхъ кораблей съ броненосными морскими, начавшими свою карьеру, въ вид пловучихъ батарей Наполеона III, во время Крымской кампаніи, и просуществовавшими, въ все боле и боле усовершенствованной форм, чуть не три четверти вка, на постройку которыхъ затрачено столько человческихъ силъ и средствъ. Въ теченіе этихъ трехъ четвертей вка міръ построилъ боле 12.000 такихъ чудищъ всевозможныхъ формъ, изъ которыхъ каждое новое чудище своими размрами, боеспособностью своихъ орудій и разрушительностью старалось превзойти предшествовавшее. Каждое подобное сооруженіе сначала привтствовалось какъ чудо, потомъ, когда на смну ему явилось новое, оно продавалось на сломъ. Только пять процентовъ изъ всего этого огромнаго количества участвовали въ ‘дл’, т.-е. въ битвахъ, и погибали, а остальные гибли отъ разныхъ другихъ причинъ или ‘старлись’, т.-е. длались негодными для своей главной цли — взаимоистребленія. Ради нихъ были использованы жизнь неисчислимаго множества людей, геній и трудъ многихъ тысячъ изобртателей, механиковъ и рабочихъ и выброшены огромныя средства, нищета милліоновъ людей, обреченныхъ на тяжелый, плохо оплачиваемый трудъ, на полуголодное существованіе, гибель множества способностей и талантовъ, но имвшихъ подъ гнетомъ безысходной нужды возможности развиться,— были послдствіемъ ихъ созиданія. Средства на сооруженіе этихъ пловучихъ взаимоистребителей должны были доставаться всякими путями, высасываться изъ народовъ всяческими способами,— таково было требованіе времени, таковъ былъ законъ существованія этихъ же самыхъ народовъ. Дйствительно, это были самыя страшныя, зловредныя и дорогія ‘игрушки’ пресловутой эпохи ‘торжества механики и техники’. И вотъ вдругъ, какъ бы въ противовсъ имъ, появились воздушныя, легкія и сравнительно дешевыя, приспособленія, которыя и должны вытснить прежнія тяжелыя и дорого стоящія морскія.
Берту никогда еще не приходилось видть такой ужасной картины гибели людей и ихъ трудовъ, и это дйствовало на него самымъ удручающимъ образомъ. Ему очень хотлось узнать, какое впечатлніе произвело на Курца, кром того, онъ чувствовалъ сильный голодъ. Отворивъ осторожно дверь, онъ выглянулъ въ проходъ, въ противоположномъ конц котораго, возл спуска въ нижнее отдленіе судна, стояла группа людей, что-то разглядывавшихъ. Одинъ изъ нихъ былъ въ костюм водолаза. Берта сильно заинтересовалъ шлемъ, который водолазъ держалъ подъ мышкою, и молодой человкъ несмло двинулся впередъ. Но когда онъ очутился возл ниши, препятствовавшей ему видть то, вокругъ чего толпились люди, онъ забылъ о шлем и чутъ не вскрикнулъ отъ ужаса: на полу лежало тло молодого солдата, убитаго гранатой съ ‘Теодора Рузвельта’. Бертъ не зналъ, что и до ‘Фатерланда’ иногда долетали разрывные снаряды, и недоумвалъ, отъ чего могъ умереть этотъ солдатъ.
Послдній лежалъ на томъ мст, гд его сразила граната. Куртка на немъ была разодрана и прожжена, лвое плечо раздроблено и оторвано отъ туловища вмст съ рукою. Тотъ, который былъ въ водолазномъ костюм, что-то говорилъ, указывая на круглое отверстіе въ полу и на расщепленную деревянную обшивку, гд разрушительный снарядъ истощилъ свою послднюю силу. Лица слушателей были серьезны, задумчивы, и печальны. Очевидно, смерть товарища очень тяжело отразилась на нихъ.
Вдругъ съ маленькой галлерейки раздался чей-то громкій и властный голосъ.
— Принцъ!— прошепталъ одинъ изъ стоявшихъ возл убитаго.
Вс подтянулись. На поворот прохода показалась группа офицеровъ, впереди которой шелъ Курцъ съ пачкою бумагъ въ рукахъ. Увидвъ изуродованное тло убитаго солдата, молодой офицеръ остановился возл него и поблднлъ.
— Боже мой!— воскликнулъ онъ, пораженный этимъ зрлищемъ.
— Что тутъ такое?— спросилъ Карлъ-Альбертъ, слдовавшій непосредственно за лейтенантомъ.
Курцъ молча указалъ рукою на убитаго. Карлъ-Альбертъ на одно мгновеніе впился взглядомъ въ изуродованное тло, потомъ, бросивъ властное ‘убрать!’ сталъ продолжать свой путь. Вся свита послдовала за нимъ.

VII.

Картины всего увидннаго совершенно измнили взглядъ Берта на войну. До этого времени онъ представлялъ себ ее чмъ-то веселымъ, возбуждающимъ, въ род драки посл праздничнаго угара, только пограндіозне, теперь же онъ получилъ о ней совсмъ другое понятіе.
Слдующій день еще боле способствовалъ исчезновенію прежнихъ иллюзій Берта, благодаря новому событію, обычному въ военной жизни, но неизвстному нашему ‘прогрессисту’ и сильно оскорбившему его чувство гуманности. Городскіе жители его времени, не въ примръ своимъ предшественникамъ прежнихъ вковъ, знали о насильственномъ лишеніи жизни человка лишь по газетамъ и книгамъ. Бертъ тоже только читалъ и слышалъ объ этомъ, а теперь ему пришлось видть.
Событіе, нанесшее новый ударъ его чувствительности, была казнь матроса съ ‘Фогельштерна’, пойманнаго при закуриваніи трубки. Курить во всемъ воздушномъ флот было строжайше воспрещено подъ страхомъ лишенія за это жизни, на каждомъ корабл повсюду были вывшены предостерегающія надписи, и правило это всми строго исполнялось. Надъ матросомъ, нарушившимъ это правило, былъ наряженъ судъ подъ предсдательствомъ капитана ‘Фогельштерна’ и двухъ старшихъ офицеровъ. Судъ приговорилъ виновнаго къ смертной казни черезъ повшеніе, и принцъ утвердилъ этотъ приговоръ. Утверждая его, Карлъ-Альбертъ сказалъ: ‘Нмцы полетли черезъ Атлантику не для того, чтобы своевольничать’.
Казнь, для вящщаго назиданія, должна была произойти въ присутствіи всего флота. Съ этой цлью весь флотъ широкимъ кольцомъ окружилъ ‘Фатерландъ’ и ‘Фогельштернъ’, которые находились другъ противъ друга въ разстояніи 100 метровъ и на одинаковой высот, а вс остальныя суда настолько же ниже. Вс открытыя мста на судахъ были усыпаны зрителями. Къ борту ‘Фогельштерна’ прикрпили веревку въ 60 футовъ длины съ петлей на конц, въ эту петлю просунули голову преступника и выбросили въ пространство, въ которомъ онъ и повисъ. Въ такомъ положеніи, въ назиданіе прочимъ, его и хотли оставить на нсколько часовъ. Но вдругъ произошло нчто такое, чего никто не ожидалъ: вслдствіе своей тяжести и стремительности паденія, тло новшеннаго оторвалось отъ головы и рухнуло въ море, немного спустя и голова, покачавшись въ воздух, выскочила изъ петли и отправилась вслдъ за своимъ тломъ…
Зрлище это произвело на всхъ присутствовавшихъ крайне тяжелое впечатлніе, а Берта оно прямо ошеломило. Онъ долго простоялъ на мст, судорожно ухватившись обими руками за легкую балюстраду галлереи. Эта казнь показалась ему ужасне самой битвы.
Когда Курцъ, тоже сильно потрясенный этою казнью, вернулся въ свое помщеніе, то нашелъ плнника лежащимъ на кушетк и въ такомъ состояніи, что поспшилъ спросить его:
— Что это съ вами, Смолуэйсъ? Ужъ не прихворнули ли вы?
— Нтъ… это такъ… совсмъ другое,— еле могъ отвтить Бертъ, котораго трепала сильнйшая нервная лихорадка.
— Сегодня вечеромъ мы должны достичь Нью-Йорка, втеръ попутный. Тамъ у насъ начнется ужъ настоящая игра.
Бертъ ничего не отвтилъ на это сообщеніе Курца. Помявшись немного на мст, лейтенантъ услся къ столу, разложилъ передъ собою ландкарты и углубился въ нихъ. Но черезъ нсколько времени онъ откинулся на спинку стула и, бросивъ взглядъ на своего сожителя, опять спросилъ его:
— Да что такое въ самомъ дл съ вами, Смолуэйсъ?
— Право же, ничего… особеннаго, г. лейтенантъ,— отвтилъ Бертъ, едва попадая зубъ на зубъ.
— Какое тамъ ‘ничего’! Разв я не вижу? Говорите же, Иначе я долженъ буду…
Бертъ перевелъ духъ и проговорилъ прерывающимся голосомъ:
— Я видлъ, какъ люди умерщвляли другъ друга на мор… видлъ убитаго солдата здсь… видлъ казнь того бдняка… Вообще я въ одинъ этотъ день видлъ слишкомъ много разныхъ ужасовъ… это не могло не подйствовать на меня… я не желзный…
— Мн это тоже не доставляетъ особеннаго удовольствія, Смолуэйсъ. Но вы видите, я…
— Вы — военный, г. лейтенантъ, а я нтъ,— продолжалъ боле твердымъ голосомъ Бертъ.— Я читалъ кое-что о войн и о разныхъ другихъ ужасахъ. Но читать или видть — огромная разница… Потомъ у меня стала теперь кружиться голова. Раньше у меня этого не было, даже, когда я носился съ шаромъ, а вотъ теперь… Должно-быть, это постоянное заглядываніе внизъ съ такой высоты, а главное — все то, что мн пришлось видть, такъ подйствовало на мои нервы, что…
— Къ этому нужно привыкать, Смолуэйсъ,—перебилъ молодой морякъ и посл минутнаго раздумья продолжалъ:— Все это дйствуетъ и на другихъ… Конечно, людямъ не свойственно носиться но воздуху,— они не птицы. А что касается разныхъ ужасовъ, то… Я говорю — къ этому надо привыкать. Люди ко всему привыкаютъ. Чтобы имть храбрость, не нужно быть военнымъ. Это чувство врожденное, Смолуэйсъ.
— Такъ-то такъ, г. лейтенантъ,— согласился Бертъ.— Но все-таки…— Онъ не докончилъ своей фразы, и они оба замолчали. Немного погодя Бертъ вдругъ спросилъ:
— Скажите, пожалуйста, г. лейтенантъ, за что собственно такъ ужасно казнили того бдняка? Я такъ и не могъ понять. Слышалъ только, что онъ въ чемъ-то провинился, но…
— Не просто провинился, а нарушилъ строжайшій приказъ!— горячо воскликнулъ молодой офицеръ.— Онъ осмлился потихоньку закурить! А это у насъ здсь считается однимъ изъ самыхъ тяжкихъ преступленій… вдь онъ могъ погубить все судно, а вмст съ нимъ и всхъ, которые находятся на немъ. Понимаете?
— Ахъ, вотъ за что!— проговорилъ Бертъ и глубоко задумался.
Курцъ снова углубился въ разсматриваніе картъ, бормоча про себя по-нмецки: ‘Интересно бы знать, какіе у американцевъ аэропланы? Похожи ли они на нашихъ драконовъ?.. Впрочемъ, мы это скоро узнаемъ… А игра, которую мы затяли, все-таки очень любопытна. Но чмъ-то она окончится?’
Курцъ побарабанилъ нсколько времени по столу пальцами, потомъ убралъ въ столъ свои карты и вышелъ изъ кабины. Немного погодя Бертъ отправился на галлерейку и нашелъ тамъ Курца. Молодой морякъ задумчиво смотрлъ въ сторону Нью-Йорка и что-то бормоталъ себ подъ носъ.
Облачная завса снова закрывала море. Длинная, летвшая въ клинообразномъ порядк вереница воздушныхъ чудовищъ, то поднимаясь, то опускаясь, подобно ста птицъ, неуклонно подвигалась къ Новому Свту, неся съ собою грозу для него.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.

Нападеніе на Нью-Йоркъ.

I.

Въ описываемую нами эпоху Нью-Йоркъ былъ самымъ обширнымъ, богатымъ и самымъ порочнымъ городомъ въ мір. Онъ представлялъ собою совершеннйшій образецъ города научнаго и промышленнаго вка. Блескъ, мощь, твердый, безпринципный духъ предпріимчивости и общественное неустройство этого вка нашли въ Нью-Йорк самое полное, всестороннее и ярко выпуклое выраженіе. Этотъ городъ давно уже превзошелъ самый Лондонъ, съ гордостью называвшій себя вторымъ Вавилономъ: онъ былъ средоточіемъ міровыхъ финансовъ, міровой промышленности, міровой торговли и міровой разнузданности, и современники сравнивали его съ апокалиптическими городами древности. Этотъ городъ впитывалъ въ себя богатства всей страны, какъ нкогда Римъ всасывалъ въ себя вс богатства Средиземія, а Вавилонъ — Востока. На улицахъ этого города встрчались крайности роскоши и нищеты, цивилизаціи и варварства. Въ одномъ квартал тянулись въ облака грандіознйшіе мраморные дворцы, залитые и увнчанные огнями и цвтами, въ другомъ, рядомъ, жалкое, вчно голодное и оборванное разноязычное населеніе, состоявшее изъ подонковъ всего міра, тснилось въ сырыхъ, грязныхъ и мрачныхъ трущобахъ. Всевозможные пороки и преступленія этихъ общественныхъ подонковъ проистекали изъ одного и того же мутнаго источника — страстнаго желанія жить при какихъ бы то ни было условіяхъ и какими бы то ни было средствами.
Странныя очертанія острова Мэнгэттэна, на которомъ стоитъ Нью-Йоркъ, со всхъ сторонъ сжатаго морскими проливами и, за исключеніемъ узкой полосы на свер, крайне неудобнаго для распространенія жилищъ, побудили нью-йоркскихъ строителей вытягивать зданія вверхъ до невозможной почти высоты. За средствами, матеріалами и рабочими руками дло у нихъ не стояло, и вотъ они, ради выигрыша мста, принялись нанагромождать одинъ этажъ на другой. Для большого удобства въ центр города было устроено нсколько подводныхъ туннелей, черезъ Истъ-Риверъ переброшено четыре колоссальныхъ моста, а къ восточной и западной окраинамъ проведены однорельсовые желзнодорожные пути.
Нью-Йоркъ, съ его утопавшей въ роскоши плутократіей, во многомъ напоминалъ Венецію, напримръ, въ великолпіи зодчества, живописи, разныхъ художественныхъ издлій и скульптур и въ чрезвычайномъ развитіи мореходства и торговли. Не могъ онъ только похвалиться порядкомъ. Въ немъ царила полная анархія. На всхъ его улицахъ постоянно разыгрывались кровавыя исторіи, а въ самомъ центр существовалъ цлый притонъ для всякаго рода преступниковъ, туда даже не ршалась заглядывать полиція.
Нью-Йоркъ былъ настоящей космополитической пучиною. Въ его обширной гавани постоянно разввались флаги всхъ народностей и на приходящихъ и отходящихъ судахъ ежегодно переливалось нсколько милліоновъ людей. Для міра Нью-Йоркъ представлялъ собою всю Америку, а для послдней онъ служилъ воротами во весь остальной міръ.
Писать исторію Нью-Норка — значитъ описывать общественно-промышленную жизнь всего міра. Разные ‘святые’ и ‘мученики’, мечтатели и негодяи, всевозможные авантюристы традиціи многихъ племенъ и религій переполняли его, безпрерывными потоками переливаясь на его улицахъ. И надъ всми этими шумными потоками гордо разввалось звздное знамя, какъ символъ самыхъ крайнихъ противоположностей: самаго благороднаго и самаго низкаго, самаго великаго и самаго ничтожнаго, стремленія ввысь и паденія въ пропасть.
Въ продолженіе нсколькихъ поколній Нью-Йоркъ смотрлъ на войну, какъ на нчто такое, что происходило гд-то далеко, чуть не на другой планет, и лишь вліяло на цны и наполняло столбцы газетъ и журналовъ сенсаціонными заглавіями и иллюстраціями. Нью-йоркцы были, пожалуй, еще увренне англичанъ того времени, что нападеніе на нихъ — не возможная вещь. Такой же иллюзіи предавалась и вся Сверная Америка. Американцы чувствовали себя въ такой же безопасности, какъ зрители боя быковъ, защищенные надежною преградою, если же чмъ они и могли рисковать, такъ разв только деньгами, а денегъ у нихъ всегда было много. Имвшіяся у нихъ понятія о современной войн заимствовались, главнымъ образомъ, изъ преданій о прежнихъ войнахъ, полныхъ всевозможныхъ приключеній. Они видли войну сквозь радужную пелену, тщательно прикрывавшую ея дйствительные ужасы, мечтали о ней, какъ о чемъ-то высокомъ, облагораживающемъ, и сожалли, что лишены возможности испытать ее лично. Они съ жадностью читали описанія своихъ новыхъ орудій, своихъ броненосцевъ, становившихся все боле и боле чудовищными, и своихъ невроятно разрушительныхъ взрывчатыхъ снарядовъ. Но какое могли имть значеніе для ихъ личной жизни вс эти страшныя сооруженія,— объ этомъ имъ и въ голову не приходило. Они воображали, что Америка, сидя за грудами этихъ снарядовъ, находится въ полной безопасности. Они размахивали своимъ звзднымъ знаменемъ просто по привычк и традиціи, громко кричали ура, презирали другіе народы и длались необыкновенно патріотичными, когда у нихъ возникали какія-либо недоразумнія съ этими народами на денежной почв, и готовы были разорвать тхъ изъ своихъ политическихъ дятелей, которые громко не порочили и не угрожали разнести въ пухъ и прахъ соперничаствующую съ ними страну. Они хохлились противъ Японіи, Германіи и Великобританіи, противъ всего міра, а въ общемъ занимались своими длами и предавались удовольствіямъ съ такою безпечностью, точно надъ ними никогда не могло стрястись никакой бды.
И вдругъ этотъ крикливый народъ, воображавшій, что для избжанія опасности нападенія со стороны другихъ народовъ вполн достаточно заниматься сооруженіемъ и усовершенствованіемъ военныхъ орудій, былъ сразу выведеннымъ изъ своего вкового заблужденія, но оказалось уже поздно.

II.

Непосредственнымъ дйствіемъ внезапнаго нашествія нмцевъ на Нью-Йоркъ явилось простое увеличеніе его обычной житейской лихорадки.
Періодическія изданія, т.-е. газеты и журналы, которыми умственно питались нью-йоркцы (книги среди этого нетерпливаго длового населенія пользовались спросомъ только со стороны чудаковъ-коллекціонеровъ), тотчасъ же запестрли всевозможными ‘сногсшибательными’ заглавіями статей и рисунками. Къ уличной лихорадк въ Нью-Норк прибавилась новая, военная,— только и всего. Вокругъ Форрегэтскаго памятника, въ Медисонъ-Сквер, главнымъ образомъ въ полдень, собирались цлыя толпы послушать патріотическихъ рчей ораторовъ и покричать ‘ура’. Вся молодежь украсилась крошечными флажками и кокардами національныхъ цвтовъ, и кто не усплъ запастись такими значками, тотъ рисковалъ быть избитымъ, а то и прямо убитымъ. Роскошные кафе-шантаны придавали каждому нумеру своей программы ярко-патріотическую окраску и, благодаря этому, сдлались сценою проявленій самого бурнаго энтузіазма со стороны многочисленныхъ постителей. Сдобородые мужи ревли какъ мальчишки при вид балетной группы со звзднымъ знаменемъ въ рукахъ. На всхъ домахъ засверкали злободневные огненные транспаранты. Воздухъ во всхъ направленіяхъ прорзался ослпительными снопами электрическихъ прожекторовъ. Въ церквахъ произносились патріотическія проповди.
Подготовка морского и воздухоплавательнаго отдленій на Истъ-Ривер встрчала сильную помху со стороны цлой массы пароходовъ, яхтъ и лодокъ, кишмя кишвшихъ вокругъ и переполненныхъ пассажирами, кричавшими ура и наперебой предлагавшими свои непрошенныя услуги. Торговля мелкимъ оружіемъ сразу страшно поднялась. Многіе изъ гражданъ, дошедшіе въ своемъ патріотизм до полнаго одурнія, отводили душу въ такихъ дикихъ выходкахъ, какъ, напримръ, зажиганіе разныхъ ‘патріотическихъ’ и ‘героическихъ’ фейерверковъ прямо на улицахъ. Въ Центральномъ парк не было прохода отъ массы ребятъ, собравшихся тамъ съ игрушечными воздушными шарами новйшаго образца.
Въ довершеніе всего этого, сенатъ, въ продолжительномъ, неописуемо бурномъ засданіи, въ Альбани, провелъ въ обихъ палатахъ давно уже яростно оспаривавшійся билль о всеобщей воинской повинности.

III.

Германскій воздушный флотъ достигъ Нью-Йорка передъ вечеромъ, но еще до полученія тамъ извстія о пораженіи атлантической эскадры. Впервые его замтили въ Ошенъ-Гров и Лонгъ-Бренч быстро несущимся съ юга надъ моремъ въ сверо-западномъ направленіи, при чемъ ‘Фатерландъ’ пролетлъ почти вертикально надъ сенди-хукской обсерваторіей, съ изумительною скоростью поднимаясь вверхъ.
Черезъ нсколько минутъ посл этого весь Нью-Йоркъ дрогнулъ отъ пущенныхъ выстрловъ со Стэтнъ-Эйленда. Нкоторые выстрлы были довольно удачны. Напримръ, одна изъ пушекъ, на разстояніи пяти миль и на 600 футовъ вверхъ, выпустила гранату, разорвавшуюся такъ близко отъ ‘Фатерланда’, что разбила стекло въ окн кабинета самого принца. Вслдъ за этимъ весь воздушный флотъ мгновенно поднялся на высоту 12.000 футовъ и въ полной недосягаемости пронесся надъ непріятельской артиллеріей.
И вотъ вдругъ воздушныя чудища нависли надъ Нью-Йоркомъ. Насталъ моментъ взаимнаго любопытства. На время это чувство заглушило чувство вражды. Вечеръ былъ необыкновенно ясный и тихій. Внизу, въ город, все кишло народомъ, съ любопытствомъ глазвшимъ на никогда не виданныхъ воздушныхъ чудищъ. Дла въ многомилліонномъ город были заброшены раньше времени. Интересное зрлище привлекало всхъ. Все пестрое населеніе громаднаго города объединилось въ одномъ чувств любопытства. Страха еще никто не выказывалъ. Вс были уврены, что это лишь ‘простая дипломатическая демонстрація’ со стороны непріятеля. Дйствительную опасность понимало только правительство, но, опасаясь разныхъ глупостей со стороны необузданной толпы, скрывало отъ нея дйствительность и принимало мры къ устраненію этой опасности.
Вновь прибывшіе съ неменьшимъ любопытствомъ глядли сверху на раскинувшуюся внизу грандіозную панораму. Ни одинъ городъ въ мір не былъ такъ прекрасно расположенъ, какъ Нью-Норкъ, такъ эффектно обрамленъ моремъ и утесами, такъ хорошо устроенъ, представляя такое множество изумительныхъ произведеній строительнаго и инженернаго искусства. Даже Лондонъ, Парижъ и Берлинъ не могли равняться съ нимъ. Обширная гавань доходила до самой его сердцевины, какъ въ Венеціи, которой онъ не уступалъ въ живописности, великолпіи и гордости. Особенно эффектенъ онъ показался смотрящимъ на него сверху, когда весь запылалъ моремъ огней всевозможныхъ цвтовъ.
— Вотъ такъ городокъ!— восторгался Бертъ, не отрывая отъ него глазъ съ верхней галлерейки.
Городъ былъ такъ хорошъ и издали казался такимъ мирнымъ, что нападеніе на него съ враждебными намреніями, казалось, было такъ же безсмысленно и преступно, какъ атака Національной галлереи или наступленіе въ полномъ вооруженіи на мирныхъ людей, собравшихся, наприм., въ ресторан. Нью-Йоркъ, при всей его обширности, былъ такъ тсно сжатъ и вс его части такъ ловко пригнаны одна къ другой, что нападеніе на него было равносильно удару ломомъ по часовому механизму. Многочисленнымъ зрителямъ снизу казалось, что нависшая надъ ними рыбообразная воздушная флотилія такъ же, какъ и они сами, ни о какихъ враждебныхъ дйствіяхъ вовсе и не помышляетъ. И дйствительно, не только Берту, но многимъ и другимъ, находившимся на этой флотиліи, казалось прямымъ безуміемъ нападеніе на этотъ чудный городъ. Но въ голов Карла-Альберта было совсмъ другое: онъ видлъ въ себ самомъ завоевателя, а въ Нью-Йорк — предметъ завоеванія. Чмъ грандіозне былъ этотъ предметъ, тмъ славне будетъ торжество завоевателя. Въ эту ночь принцъ, по всей вроятности, ничего не чувствовалъ, кром радости и торжества.
Но вотъ взаимное любованіе сразу прервалось. Переговоры по безпроволочному телеграфу не привели ни къ какому соглашенію, и об стороны приготовились доказывать свою правоту силою.
Среди зрителей, густыя толпы которыхъ подобно морю заливали вс улицы и площади необъятнаго города, вдругъ раздались крики:
— Смотрите, смотрите, что длается наверху!
Взоры всхъ поднялись къ небу. Въ наступавшихъ и наверху сумеркахъ плавно опускалось надъ городомъ пять воздушныхъ чудищъ. Одно направилось къ морской станціи на Истъ-Ривер, другое — къ городской ратуш, третье — къ Бруклинскому мосту, остальныя два заряли надъ крупными торговыми учрежденіями на Уолъ-Стрит,
Не успвшіе еще опомниться отъ этого зрлища нью-йоркцы вдругъ были ошеломлены новою неожиданностью: вся масса трамваевъ съ драматическою внезапностью остановилась на полномъ ходу, одновременно съ этимъ сразу погасло море огней, заливавшихъ весь городъ и вс его зданія. Всюду воцарился почти полный мракъ. Городскія власти, наконецъ, встряхнулись, снеслись по телефону съ Вашингтономъ и стали принимать мры къ оборон. Он потребовали, чтобы въ ихъ распоряженіе былъ предоставленъ отрядъ воздушныхъ судовъ для беле успшной борьбы съ непріятелемъ, сдаться же, т.-е. признать себя, ничего еще не видя, побжденными, какъ совтовалъ сдлать Вашингтонъ, наотрзъ отказались. Въ город, по распоряженію его властей, началась лихорадочная дятельность. Полиція съ факелами въ рукахъ принялась энергично разгонять народныя скопища. ‘По домамъ! По домамъ!— кричала она.— Готовятся серьезныя событія!’ Слова эти передавались изъ устъ въ уста, разумется, съ добавленіями, оказавшимися, однако, на этотъ разъ нисколько не преувеличенными. Жители, спшившіе по домамъ, всюду натыкались, въ непривычной темнот, на пушки и на солдатъ, окликавшихъ ихъ и отгонявшихъ назадъ. Не прошло и получаса, какъ весь огромный городъ изъ свтлаго, шумнаго и жизнерадостнаго превратился въ мрачный, зловще-тихій, полный тревоги и боязни въ ожиданіи грозныхъ событій.
Первую свою жатву смерть собрала во время паническаго бгства толпы съ Бруклинскаго моста при вид спускавшагося воздушнаго корабля. Въ образовавшейся во время этого бгства давк погибло боле тысячи человкъ.
Въ наступившей тишин все громче и громче раздавался рокотъ пушекъ, разставленныхъ на всхъ высотахъ, окружающихъ городъ. Но черезъ нсколько времени прекратился и этотъ рокотъ. Наступила пауза, во время которой происходили новые переговоры между враждовавшими сторонами. Населеніе сидло въ полной темнот и тщетно звонилось по телефону во вс учрежденія, откуда хотло получить интересовавшія его свднія о положеніи длъ: телефоны тоже перестали дйствовать.
Вдругъ полное тревожнаго ожиданія безмолвіе было нарушено громоподобнымъ взрывомъ и шумомъ — разрушеніемъ Бруклинскаго моста, трескомъ пулеметовъ съ морской станціи и новыми взрывами бомбъ на Уолъ-Стрит и въ ратуш. Населеніе города ничего не могло понять и не знало, что предпринять. Сидя въ полномъ мрак, нью-йоркцы съ недоумніемъ и трепетомъ прислушивались къ отдаленному шуму, пока онъ не прекратился такъ же внезапно, какъ возникъ.
Новое затишье продолжалось слишкомъ долго, по мннію нью-йоркцевъ. Глядвшіе въ окна верхнихъ этажей могли видть неясныя очертанія воздушныхъ чудищъ, медленно и безшумно проносившихся надъ зданіями, но и только.
Но вотъ вдругъ въ город снова вспыхнуло электричество, и на улицахъ появились цлыя стаи продавцовъ только что вышедшихъ газетныхъ прибавленій и листковъ и громко предлагали ихъ публик. Нью-йоркцы моментально расхватали эти вороха печатной бумаги и только теперь узнали, что происходила страшная атака города со стороны нмцевъ, и что онъ вывсилъ блый флагъ.

IV.

Печальныя событія, послдовавшія за капитуляціей Нью-Йорка, сдлались понятными нью-йоркцамъ только потомъ, а сначала граждане приняли совершившійся фактъ съ тмъ равнодушіемъ, какое обыкновенно проявляютъ люди при какомъ-нибудь неважномъ событіи. ‘Такъ мы сдались? Какъ же это такъ?’ — Такими вопросами были встрчены первыя извстія о капитуляціи. И лишь потомъ, когда нью-йоркцы поняли весь позоръ этой капитуляціи, они вдругъ воспылали проявленіемъ патріотизма. ‘Какъ! мы сдались? Это мы-то! Въ лиц нашего города покорена вся Америка!’ раздалось повсюду, мы сердца у всхъ загорлись.
Листки, выпущенные вторично около часа ночи, не содержали обстоятельныхъ свдній объ условіяхъ сдачи города, не сообщали они ничего и о дйствительной причин возникновенія вражды между ними и нмцами. Но позднйшіе выпуски заполнили эти проблы. Выяснивъ причину конфликта, возникшаго съ Германіей, они сообщили вс подробности условій сдачи. Побдители потребовали: снабженія провіантомъ ихъ воздушнаго флота, возмщенія взрывчатыхъ снарядовъ, израсходованныхъ ими при уничтоженіи атлантической американской эскадры и нападеніи на Нью-Йоркъ, передачи имъ флотиліи на Истъ-Ривер и сорокъ милліоновъ долларовъ контрибуціи. Дале въ листкахъ слдовали все боле и боле длинныя описанія разрушенія ратуши, Бруклинскаго моста и морской станціи. Сообщалось и объ уничтоженіи сверо-атлантической эскадры, составлявшей предметъ особенныхъ попеченій и гордости Нью-Йорка. Говорилось и о разорванныхъ на куски солдатахъ, совершенно напрасно погубленныхъ въ этой невозможной бойн, и о многомъ другомъ въ такомъ же род.
Все это поднимало и разжигало дремавшій патріотизмъ нью-йоркцевъ.
‘Нтъ!— кричали они.— Мы еще не покорены! Это былъ только тяжелый сонъ… Кошмаръ! Мы еще постоимъ за себя!’
Еще до наступленія утра сердца всхъ гражданъ многомилліоннаго города были воспламенены жаждою сопротивленія. Газеты книповскаго толка первыя оформили это стихійное чувство и выразили его въ слдующей краткой и энергичной форм: ‘Мы никогда не дадимъ на это своего согласія. Насъ захватили врасплохъ. Теперь же мы знаемъ, съ кмъ имемъ дло, и постоимъ за себя!’ Слова эти пронеслись по Нью-Йорку съ быстротою урагана. На каждомъ углу, въ блдномъ свт утренней зари, находились ораторы, взывавшіе къ духу великой Америки и доказывавшіе, что позоръ этого духа означаетъ личный позоръ каждаго гражданина. Ихъ слушали съ шумными одобреніями, и Берту съ высоты 500 футовъ казалось, что городъ гудитъ, какъ встревоженный пчелиный улей.
Посл взрыва Бруклинскаго моста, ратуши и почтамта, на одной изъ башенъ стараго паркъ-роускаго зданія былъ вывшенъ блый флагъ. Къ этому зданію отправился городской мэръ О’Хегэнъ для переговоровъ съ графомъ Винтерфельдомъ относительно капитуляціи. ‘Фатерландъ’, спустивъ стараго дипломата по веревочной лстниц на землю, поднялся вверхъ и сталъ витать надъ огромными старыми и новыми зданіями, громоздившимися около городского парка. Такимъ образомъ Берту было ясно видно все, что происходило въ центр города. Городская ратуша, Дворецъ Правосудія, почтамтъ и много другихъ общественныхъ зданій представляли груды почернвшихъ развалинъ, западная сторона Бродуэя тоже сильно пострадала. При разрушеніи ратуши и Дворца Правосудія число человческихъ жертвъ было сравнительно невелико, но взрывъ почтамта повлекъ за собою гибель множества служащихъ. Во многихъ разрушенныхъ зданіяхъ еще дымилось, и пожарные направляли туда цлые потоки воды. Длинные пожарные рукава тянулись по всему кварталу, огражденному отъ напора толпы сильнымъ кордономъ полицейской стражи.
Рзкою противоположностью этой картины разрушенія выдлялись находившіяся вблизи и уцлвшія грандіозныя зданія паркъ-роускаго газетнаго издательства. Вс они были ярко освщены, и работа въ нихъ не прекращалась. Занятая тамъ цлая армія тружениковъ не удалилась даже тогда, когда сверху начали сыпаться бомбы. Въ настоящую минуту редакція и типографія проявляли самую кипучую дятельность, собирая подробности о страшныхъ событіяхъ ночи, растолковывая ихъ публик и распространяя среди нея, прямо на виду непріятелей, самыя горячія воззванія къ сопротивленію. Бертъ долго не могъ понять, что длается въ этомъ огромномъ зданіи въ такое время, но когда до его слуха донесся характерный стукъ печатающихъ машинъ, онъ понялъ и выпустилъ вслухъ свое любимое восклицаніе: ‘Ахъ, чортъ ихъ возьми! Вотъ такъ люди! ‘
По ту сторону этого зданія, между устоями однорельсоваго воздушнаго пути, виднлся, также оцпленный кордономъ полицейскихъ, цлый лагерь лазаретовъ, гд множество санитаровъ хлопотали вокругъ умершихъ и раненыхъ во время ночной давки у Бруклинскаго моста. На свер Бертъ могъ видть крутую выемку Бродуэя, гд собирались огромныя толпы слушателей вокругъ размахивавшихъ руками ораторовъ. Когда же онъ поднималъ глаза немного вверхъ, то могъ любоваться многочисленными трубами, мачтами для телефонныхъ проводовъ и плоскими кровлями зданій, на этихъ кровляхъ также тснились группы наблюдающихъ и оживленно дебатирующихъ людей. Всюду торчали флагштоки, но безъ флаговъ, только надъ зданіями Паркъ-Роу болтался одинокій блый лоскутъ, по временамъ развваемый легкимъ втеркомъ, потомъ снова вяло повисавшій.
Большую часть своихъ наблюденій Бертъ длалъ изъ окна кабины Курца, который отсутствовалъ. Нашъ герой всю ночь просидлъ у этого окна, вздрагивая и судорожно цпляясь обими руками за подоконникъ при каждомъ новомъ взрыв или грохот. ‘Фатерландъ’ то поднимался очень высоко, такъ что шумъ почти не достигалъ до него, то опускался совсмъ низко и, казалось, находился въ самомъ центр грохота, взрывовъ, воплей и прочихъ ужасающихъ звуковъ.
Активнаго участія въ дл ‘Фатерландъ’ не принималъ, онъ только наблюдалъ и распоряжался. Подъ утро Бертъ, насмотрвшись всевозможныхъ ужасовъ и измученный нравственно, отошелъ, наконецъ, отъ окна, повалился какъ, былъ, на кушетку и тутъ же забылся тяжелымъ сномъ. Сонъ захватилъ его въ такой неудобной поз, что вернувшійся черезъ нсколько часовъ Курцъ сжалился надъ нимъ и, слегка толкнувъ его, сказалъ ему:
— Проснитесь, Смолуэйсъ, и лягте поприличне.
Бертъ вскочилъ и, протирая глаза, испуганно спросилъ:
— Что такое?! Опять начали?
— Пока еще нтъ,— проговорилъ молодой офицеръ, тяжело опускаясь на стулъ.— Господи, какъ бы хорошо теперь выкупаться въ холодной вод и отдохнуть!.. Всю ночь пришлось провозиться въ воздушныхъ камерахъ… Отыскивали поврежденія… Знаете, что, Смолуэйсъ,— прибавилъ онъ, звая и потягиваясь,— вы выспались, а я измученъ какъ собака и страшно хочу спать, но такъ, чтобы мн никто не мшалъ. Ступайте за своей утренней порціей, а потомъ отправляйтесь на галлерею. Тамъ и оставайтесь, пока я самъ не приду туда.

V.

Освжившись немного непродолжительнымъ сномъ и подкрпившись горячимъ кофе съ сухаремъ, Бертъ продолжалъ свой наблюденія съ верхней галлерейки. Онъ старался быть подальше отъ часового, чтобы поменьше обращать на себя вниманія, помня слова принца, что его считаютъ здсь не человкомъ, а ‘балластомъ’.
Съ юго-востока поднимался довольно свжій втерокъ, дававшій себя чувствовать качкою, а на сверо-запад чернлись быстро надвигавшіяся тучи. Стукъ боровшагося съ втромъ винта былъ теперь гораздо слышне, чмъ тогда, когда корабль несся полнымъ ходомъ, и треніе воздушныхъ волнъ о нижнюю его сторону производило шумъ, похожій на плескъ воды подъ килемъ лодки, только послабе.
‘Фатерландъ’ кружился, главнымъ образомъ, надъ временною ратушей и по временамъ опускался для возобновленія переговоровъ съ городскими властями и вашингтонгскимъ правительствомъ. Но такъ какъ нетерпливый принцъ не могъ долго пробыть на одномъ мст, то его корабль все время производилъ боковыя экскурсіи то въ одну, то въ другую сторону.
Даже Берту, при всей его умственной ограниченности, бросалась въ глаза рзкая противоположность между легкомысленнымъ характеромъ американцевъ и твердою непреклонностью нмцевъ. Вс нью-йоркскія зданія, несмотря на всю ихъ грандіозность и великолпіе, казались какъ бы враждующими другъ съ другомъ, ихъ бросающаяся въ глаза роскошь была такъ же непланомрна и безпорядочна, какъ случайно подобранная коллекція дорогихъ, но разнокалиберныхъ предметовъ. Впечатлніе это усиливалось царившею на улицахъ сумятицею. Витавшіе же надъ городомъ нмецкіе воздушные корабли казались существами другого міра — міра законности и порядка. Вс они дйствовали дружно, имли одинаковый видъ и подчинялись одной нераздльной вол.
Бертъ вдругъ замтилъ, что сдлалось видно только часть воздушнаго флота, а вс остальныя суда исчезли. Ему очень хотлось бы знать, куда они двались, но не у кого было спросить. Черезъ нсколько же времени онъ самъ увидлъ, какъ съ восточной стороны стала быстро приближаться цлая дюжина воздушныхъ кораблей, таща на буксир множество летающихъ драконовъ. Потомъ онъ узналъ, что они летали къ своимъ транспортнымъ судамъ на океанъ за провіантомъ.
Въ теченіе дня втеръ все крпчалъ, тучи густли и клубились, къ вечеру разыгралась настоящая буря, и качка, какъ наверху, въ воздух, такъ и внизу, на мор, сдлалась очень сильная. Весь этотъ день принцъ велъ переговоры съ Вашингтономъ, между тмъ какъ посланные имъ корабли-развдчики произведи рекогносцировку восточной области: не было ли тамъ чего-либо похожаго на воздухоплавательный паркъ. Высланная имъ ночью эскадра изъ 20 воздушныхъ кораблей спустилась надъ Ніагарой и держала въ осад городъ и электрическіе заводы.
Между тмъ народное движеніе въ Ныо-Йорк разрасталось съ страшною силою. Несмотря на разрушеніе нкоторыхъ общественныхъ и частныхъ зданій и на пять сильныхъ пожаровъ, охватившихъ большой районъ, нью-йоркцы не хотли признать себя побжденными. Сначала ихъ возбужденіе выражалось только въ крикахъ, рчахъ и газетной агитаціи, а потомъ мало-по-малу стало переходить въ дйствіе, утромъ одинъ за другимъ начали появляться на домахъ національные флаги, это было выраженіемъ озлобленности населенія противъ непріятеля и противъ собственнаго правительства. Германская гордость была сильно оскорблена этимъ. Графъ Винтерфельдъ тотчасъ же вошелъ въ переговоры съ городскими властями и указалъ имъ на это нарушеніе существующихъ правилъ. Вслдъ за тмъ нью-йоркская полиція получила соотвтствующія распоряженія, и между исполнительною властью и упрямыми гражданами, во что бы ни стало желавшими оставить поднятые ими флаги, завязалась сильная борьба, полиція срывала флаги, а граждане ихъ снова вывшивали, при чемъ дло, разумется, не обходилось безъ насилій съ той и другой стороны,
Капитанъ воздушнаго судна, витавшаго надъ кварталомъ, гд помщался колумбійскій университетъ, приказалъ спуститься, чтобы сорвать посредствомъ лассо разввавшійся надъ дворцомъ Моргана огромный флагъ.
Пока экипажъ судна исполнялъ это приказаніе, изъ верхнихъ оконъ огромнаго находившагося рядомъ зданія по судну было дано нсколько ружейныхъ и револьверныхъ залповъ. Дв-три пули пробили газовыя камеры судна, а одна даже ранила кого-то въ руку. Тотчасъ же вступило въ дло орудіе, помщавшееся въ груди германскаго орла, и сразу прекратило пальбу снизу. Посл этого корабль взвился кверху и снесся съ ‘Фатерландомъ’ и городскими властями, на мсто происшествія немедленно прибыла полиція и милиція, и порядокъ былъ быстро водворенъ.
Но вскор же возникло новое ‘недоразумніе’, на этотъ разъ ужъ боле серьезное.. Компанія молодыхъ клубменовъ, жаждавшихъ отличиться какимъ-нибудь ‘геройскимъ’ подвигомъ, помчалась на своихъ автомобиляхъ на Беконъ-Хиль и съ примрною энергіей принялась устраивать фортъ вокругъ имвшейся тамъ пушки на подвижномъ лафет. Обозлённыхъ бездятельностью артиллеристовъ молодымъ людямъ нетрудно было заразить своимъ воодушевленіемъ, т даже обрадовались возможности показать свое искусство и выказать свои патріотическія чувства. Общими усиліями пушка была прикрыта окопами. Когда все было готово, приступили къ заряженію орудія. На вс эти приготовленія обратилъ вниманіе непріятельскій воздушный корабль ‘Пруссія’, и лишь только снизу была выпущена первая граната, причинившая довольно тяжелую аварію находившемуся ближе другихъ германскому кораблю ‘Бингенъ’, вынужденному, благодаря этой аваріи, спуститься на Стэтнъ-Элендъ, какъ бомбы ‘Пруссіи’ вдребезги разнесли и окопы, и пушку, и самихъ ‘героевъ’.
‘Бингенъ’, лишенный газа, повисъ на групп деревьевъ, но, къ счастью, на немъ не вспыхнуло огня, и его уцлвшая команда тотчасъ же принялась за исправленіе поврежденій. Часть команды, въ числ шести человкъ, по доврчивости или по самоувренности, отправилась на поиски газоваго завода, чтобы переговорить о наполненіи опуствшихъ камеръ поврежденнаго корабля, но тутъ же попала въ руки враждебной толпы. Поблизости находился цлый рядъ подгородныхъ домиковъ, обитатели которыхъ взялись за оружіе и начали срлять въ команду ‘Бингена’, занятую его починкою. Укрывшись за деревьями, нмцы также открыли огонь по нападавшимъ.
Перестрлка вызвала на сцену ‘Пруссію’ и ‘Киль’, которые нсколькими выстрлами изъ своихъ орудій превратили въ груды развалинъ чуть не вс окрестныя строенія и перебили множество ихъ обитателей. Нсколько времени исправленіе ‘Бингена’ подъ защитою ‘Пруссіи’ и ‘Киля’ происходило безъ всякой помхи. Но лишь только защитники удалились, нападеніе на команду ‘Бингена’ возобновилось, и притомъ съ большимъ упорствомъ. Кончилось все это тмъ, что вся команда исправляемаго корабля была перебита, и самъ онъ уничтоженъ.
Главное затрудненіе нмцевъ состояло въ томъ, что они не могли высадить достаточнаго десанта. Воздушные корабли не были въ состояніи поднять большое количество людей. На каждомъ изъ нихъ было лишь столько, сколько требовалось для маневровъ и обслуживанія его. Сверху они могли наносить страшный вредъ, но обезоружить находящагося внизу непріятеля и удержать завоеванное не имли возможности. Все ихъ значеніе состояло въ томъ, что они угрозами возобновить бомбардировку производили извстное давленіе на властей. Этого и было бы вполн достаточно для успшности переговоровъ о мир, если бы въ Америк существовало хорошо организованное управленіе и разумное населеніе. Но американское правительство отличалось непростительной слабостью, а населеніе — необузданностью. Разгромъ ратуши, почтамта и другихъ центральныхъ узловыхъ пунктовъ города совершенно разстроилъ правильность дйствій остальныхъ его частей. Вс трамваи и желзныя дороги прекратили движеніе, телефонъ и телеграфъ почти бездйствовали. Нмцы мтили въ голову, эта голова была побждена и оглушена, но лишь для того, чтобы окончательно разнуздать тло. Нью-Йоркъ превратился въ безголовое, разнузданное стадо дикихъ животныхъ, бросившееся безъ вожака, вразбродъ. Къ вечеру весь городъ былъ въ полной анархіи на почв, впрочемъ, патріотизма, и вс его дикія выходки были направлены противъ общаго врага.

VI.

Натянутое перемиріе окончилось уничтоженіемъ германскаго воздушнаго корабля ‘Веттергорнъ’. Погода къ вечеру ухудшилась. Туча за тучей проносилась надъ городомъ, разражаясь то градомъ, то дождемъ, то грозою. Сильный втеръ затруднялъ операціи воздушнаго флота и принудилъ его опуститься почти до самыхъ кровель зданій, а это суживало поле его зрнія и подвергало опасности выстрловъ. Вотъ тутъ-то и произошла катастрофа съ ‘Веттергорномъ’.
Въ Юніонъ-Сквер за ночь была поставлена пушка, которую посл сдачи города убрали подъ арку огромнаго зданія Декстера. Утромъ нсколько предпріимчивыхъ патріотовъ нашли ее тамъ. Недолго думая, они втащили орудіе на одинъ изъ верхнихъ этажей дома, гд, подъ прикрытіемъ оконныхъ шторъ, и установили его. Когда ‘Веттергорнъ’ медленно проносился надъ противоположнымъ зданіемъ, патріоты открыли по немъ огонь изъ своей пушки. Выпустивъ подъ рядъ дв гранаты, пушка съ страшною силою разорвалась, вмст съ тмъ рухнули и вс верхніе этажи зданія и погребли подъ своими развалинами импровизированныхъ артиллеристовъ и всхъ тхъ, которые находились въ дом. Зато об гранаты попали въ ‘Веттергорнъ’ и взорвали его. Исполинское воздушное сооруженіе безпорядочными грудами исковерканныхъ частей разсыпалось по кровлямъ зданій и улицамъ вмст съ окровавленными кусками человческихъ тлъ…
‘Фатерландъ’ въ это время кружилъ надъ развалинами Бруклинскаго моста и мстности, расположенной на югъ отъ ратуши. Пушечные выстрлы, грохотъ разваливающагося дома и взрывъ корабля привлекли Курца и его сожителя къ окну. Силою воздушнаго теченія, произведеннаго взрывомъ, ихъ отбросило отъ окна, при чемъ и ‘Фатерландъ’ подпрыгнулъ, какъ мячикъ. Когда же молодые люди снова подошли къ окну и выглянули въ него, то весь Юніонъ-Скверъ представился имъ неузнаваемымъ, точно надъ нимъ пронесся страшнйшій ураганъ. Многіе дома на восточной сторон были въ огн, зажженные пылающими обломками ‘Веттергорна’.
— Что такое произошло тамъ?— испуганно спросилъ Бертъ.— Посмотрите, г. лейтенантъ, какой переполохъ среди населенія.
Не усплъ еще Курцъ и рта открыть, какъ вдругъ раздался сигналъ къ сбору. Лейтенантъ долженъ былъ поспшить на этотъ зовъ. Бертъ тоже вышелъ вслдъ за нимъ въ проходъ и тотчасъ же былъ сбитъ съ ногъ принцемъ, торопливо шедшимъ изъ своего помщенія въ центральную часть судна. Карлъ-Альбертъ былъ блденъ и весь дрожалъ отъ душившаго его гнва. Яростно сжимая кулаки, онъ скрежеталъ сквозь крпко стиснутые зубы:
— О, я отплачу имъ за это!.. Я разрушу весь ихъ городъ!.. Они, должно-быть, еще не знаютъ меня, такъ узнаютъ!
Графъ Винтерфельдъ, спшившій за принцемъ, споткнулся о валявшагося Берта и тоже упалъ, но молча всталъ и послдовалъ дальше, а потомъ еще кто-то, проходя мимо, нечаянно ударилъ его ногою по лицу.
— Чортъ бы васъ всхъ побралъ!— пустилъ имъ вслдъ нашъ герой, поднимаясь на ноги и потирая ушибленное лицо.
Онъ направился было къ маленькой галлерейк, но, увидвъ, что туда же направляется и принцъ со своими спутниками, юркнулъ назадъ въ кабину Курца, чтобы еще разъ не столкнуться съ этимъ ‘пугаломъ’, какъ онъ величалъ про себя принца. Молодой человкъ снова помстился у окна. Городъ сквозь нависшія облака былъ почти не виденъ. Но когда ‘Фатерландъ’ сталъ опять опускаться, городская панорама начала длаться все ясне и ясне. Вдругъ съ ‘Фатерланда’ что-то упало, маленькое и совершенно безобидное на видъ. Бертъ увидлъ, что лишь только этотъ предметъ коснулся мостовой, какъ окружающіе его люди какъ-то странно запрыгали, забгали и закувыркались, потомъ во вс стороны брызнули огненные языки, и множество людей было подброшено кверху, а когда они падали обратно на землю, то оставались лежать на ней, превратившись въ неподвижную безформенную массу. Въ то же время съ грохотомъ посыпались части разрушающихся зданій, и изъ этихъ зданій выбгали толпы испуганныхъ людей. Многіе изъ бжавшихъ, настигаемые падавшими обломками, погибали подъ ними. Сквозь дымъ и пыль, тучами застилавшіе улицу, проглядывало багровое пламя…
Такъ началась расплата принца съ Нью-Йоркомъ. Но несмотря на крайнее раздраженіе противъ вроломнаго города, Карлъ-Альбертъ все-таки старался быть, по возможности, умреннымъ въ этой вынужденной бойн, пытаясь съ наименьшей затратою боевыхъ силъ и наименьшимъ количествомъ человческихъ жертвъ дать почувствовать свою силу. Съ этою цлью онъ хотлъ ограничиться разрушеніемъ одного Бродуэя и приказалъ своему флоту пронестись колонною надъ этой городского артеріей, при чемъ съ каждаго судна должна быть брошена только одна бомба. Самъ онъ шелъ, какъ всегда, во глав.
Такимъ образомъ Бертъ сдлался свидтелемъ одной изъ самыхъ хладнокровныхъ боенъ, когда-либо совершавшихся на земл. Высоко культурные и гуманные люди со спокойнымъ духомъ и почти ничмъ не рискуя сами, сяли смерть и разрушеніе на беззащитныя жилища такихъ же человческихъ существъ. Точно шутя, тихо проносясь въ безопасной высот на воздушныхъ корабляхъ надъ этими жилищами, нмцы разрушали ихъ, какъ разрушаютъ дти свои карточные домики. Они оставляли за собою развалины, пожары и груды человческихъ тлъ. Южная часть громаднаго города была превращена въ одно сплошное море огня, изъ котораго не было спасенія…
При вид этой страшной картины разрушенія Бертъ вдругъ подумалъ, что такая ‘научная’ бойня была вполн возможна не только здсь, въ этомъ чуждомъ ему город, среди чуждаго народа, но и тамъ, на его родин, въ Лондон, въ Бенъ-Хил. Какъ ни слабо было въ немъ патріотическое чувство, но и онъ задрожалъ отъ ужаса при мысли, что, продавъ нмцамъ секретъ Беттериджа, быть-можетъ, самъ способствовалъ этой возможности.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Воздушная битва.

I.

Американцы, наконецъ, поняли, во что имъ можетъ еще обойтись ихъ непростительная медлительность, и мобилизовали всю свою воздушную боевую силу, чтобы вырвать изъ желзныхъ рукъ страшнаго врага хоть то, что еще уцлло отъ Нью-Йорка.
И вотъ произошла битва, первая, небывалая еще въ мір, битва въ воздух.
На крыльяхъ свирпствовавшей бури, среди грозы и ливня, налетли они на нмцевъ. Американскій воздушный флотъ явился двумя отрядами изъ строительныхъ парковъ Вашингтона и Филадельфіи. Натискъ его былъ такъ стремителенъ, что чуть было не захватилъ непріятеля врасплохъ. Къ счастью для нмцевъ, одинъ изъ ихъ сторожевыхъ кораблей замтилъ быстро несущуюся американскую воздушную флотилію и поспшилъ оповстить своихъ. Прозвай онъ ее, всему германскому флоту пришлось бы очень плохо.
Нмцы, израсходовавъ половину снарядовъ и почувствовавъ отвращеніе къ своей разрушительной дятельности, поднялись было отъ бури въ верхніе слои, когда сторожевой корабль извстилъ о появленіи американской флотиліи. По полученіи этого извстія принцъ выстроилъ весь свой флотъ въ одну боевую линію, приказалъ держать наготов драконы и подняться еще выше въ чистую и холодную область надъ облаками.
Бертъ въ это время находился въ кухн, куда пришелъ за своей порціей ужина. Молодой человкъ снова нарядился въ мховыя вещи Беттериджа. Широко разставивъ ноги, чтобы сохранить равновсіе, онъ прислонился къ стн и жадно поглощалъ выданную ему порцію супа съ хлбомъ. Люди вокругъ него смотрли усталыми и подавленными, нкоторые были даже мрачны и угрюмо задумчивы. Всми овладло сознаніе, что подъ ними находится страна, доведенная ими посл всего сдланнаго до полной враждебности, боле грозной, чмъ бушевавшая внизу буря. Вс чувствовали, что ихъ ожидаетъ страшное, справедливое возмездіе.
Предчувствіе не обмануло ихъ, когда получилось извстіе о появленіи американской воздушной флотиліи. Извстіе это принесъ на кухню высокій, плотный силачъ съ краснымъ лицомъ, блобрысыми волосами, голубыми глазами и большимъ шрамомъ на правой щек. Онъ крикнулъ по-нмецки нсколько словъ, вызвавшихъ среди присутствовавшихъ сильное волненіе. Бертъ, хотя и не могъ понять этихъ словъ, но чувствовалъ, что въ нихъ было нчто страшное, и невольно вздрогнулъ отъ одного звука зловщаго голоса встника. Посл первыхъ его словъ сначала наступила минутная пауза растерянности, потомъ посыпались разспросы. И вдругъ, какъ бы въ подтвержденіе принесеннаго встникомъ извстія, раздались рзкіе звуки рожка, призывавшіе всю команду на мста. Вс бросились на этотъ призывъ, и Бертъ остался одинъ.
— Ну, должно-быть, стряслось что-нибудь серьезное,— пробормоталъ молодой человкъ и, быстро докончивъ миску съ супомъ, бросился къ маленькой галлерейк, длая неимоврныя усилія, чтобы удержаться на ногахъ по случаю сильной качки. Судорожно цпляясь за перила, онъ кое-какъ спустился по лстниц на галлерейку, гд бичуемыя бурей воздушныя волны обдали его точно струями холодной какъ ледъ воды. Ему ничего не было видно, кром быстро мчавшагося мимо густого влажнаго тумана. Вдругъ вс огни надъ нимъ, на корабл, сразу погасли и ‘Фатерландъ’, весь содрогаясь и сильно раскачиваясь изъ стороны въ сторону, сталъ подыматься вверхъ.
Когда огромное воздушное сооруженіе накренилось на бокъ, Берту удалось подхватить мимолетное, какъ молнія, видніе, похожее на поднимавшійся къ небу исполинскій, ослпительно сверкавшій акантусъ (тропическое травовидное растеніе), вс листья котораго казались огненными языками, это были два многоэтажныхъ, объятыхъ пламенемъ зданія подъ самымъ ‘Фатерландомъ’. Потомъ молодой человкъ увидлъ сквозь хаосъ клубящихся тучъ смутныя очертанія другого воздушнаго корабля, также съ трудомъ пробиравшагося въ верхніе слои. Черезъ мгновеніе этотъ корабль совсмъ исчезъ въ тучахъ, но немного спустя снова появился въ вид огромнаго темнаго чудовища, борющагося съ разъяренными стихійными силами. Всюду слышались хлопанье лопастей, стукъ машинъ, свистъ, шумъ и полузаглушенные бурей вопли и крики людей. Бертъ былъ ошеломленъ, оглушенъ и ослпленъ всмъ, что творилось вокругъ него. Временами онъ превращался въ совершеннаго автомата, почти ничего не сознающаго и только машинально старавшагося сохранить въ страшной качк равновсіе и не выскочить за бортъ въ зіявшую подъ нимъ бездну.
Вдругъ возл него изъ неимоврныхъ высотъ что-то упало и, быстро пронесшись въ косомъ направленіи, скрылось въ туман бездны, это былъ одинъ изъ германскихъ летающихъ драконовъ. Машина летла съ такою страшною быстротою, что Бертъ едва усплъ разсмотрть темную съежившуюся фигуру человка, сидвшаго верхомъ на спин дракона и крпко державшагося за рулевое колесо.
— Ахъ, чортъ возьми!— вырвалось у пораженнаго Берта.— Что же это въ самомъ дл творится?
Гд-то спереди, во мрак, раздался глухой орудійный выстрлъ, вслдъ за тмъ ‘Фатерландъ’ сильно накренился на бокъ, и Берту пришлось напрячь вс силы, чтобы не быть сброшеннымъ внизъ. Потомъ что-то страшно зарокотало уже вблизи и вокругъ засверкали частыя молніи. ‘Фатерландъ’ повисъ почти вертикально, и Бертъ, едва удерживаясь окостенвшими отъ холода руками за обледянвшія перила, очутился вверхъ ногами надъ бездною.
Когда корабль снова принялъ свое естественное горизонтальное положеніе, Бертъ хотлъ пробраться въ свое помщеніе, гд было гораздо безопасне, и началъ осторожно, ползкомъ, пробираться къ лстниц, но въ тотъ же моментъ корабль вторично поднялся на дыбы и подался назадъ, какъ заартачившаяся лошадь, желающая сбросить съ себя всадника. Раздался новый грохотъ, потомъ послышался частый трескъ пулеметовъ. Поднялся такой адскій шумъ, такъ засверкали молніи, что Бертъ отъ ужаса замеръ на мст. Вотъ раздался новый громовой ударъ и притомъ такой, что, казалось, вся земля треснула пополамъ, и все вокругъ освтилось небывалымъ ослпительнымъ свтомъ. Полумертвый отъ страха, Бертъ лежалъ на полу галлерейки, судорожно вцпившись въ тонкія, но, къ счастью, крпкіе металлическіе прутья ея плетенья.
Въ этотъ страшный мигъ онъ вдругъ увидлъ, что передъ ‘Фатерландомъ’ въ воздух находится какой-то странный огромный предметъ (оказавшійся, какъ потомъ узналъ молодой человкъ, американскимъ аэропланомъ). Аэропланъ такъ близко находился отъ ‘Фатерланда’, что Бертъ могъ вполн ясно различить на немъ людей. Корма была внизу и вся наклонилась впередъ. Это воздухоплавательное сооруженіе принадлежало къ совершенно новому типу, съ двойными торчавшими вверхъ крыльями и винтомъ въ переднемъ конц. Команда помщалась въ чемъ-то похожемъ на лодку, со всхъ сторонъ покрытую стью. Изъ длиннаго, но очень легкаго остова аэроплана съ каждой стороны выглядывали скорострльныя орудія. Берта удивляло, что верхнее лвое крыло аэроплана по направленію книзу горло какимъ-то красноватымъ дымнымъ огнемъ. Но его особенно поразило то, что этотъ аэропланъ и одинъ изъ воздушныхъ нмецкихъ кораблей находившійся футовъ на 500 ниже, были оба точно нанизаны на молніеносномъ луч, отклонившемся отъ своего прямого пути, чтобы захватить и аэропланъ и корабль, и что изъ всхъ угловъ и выдающихся мстъ крыльевъ аэроплана сверкали втвистые кустики огненныхъ колючекъ.
Только что Бертъ усплъ уловить глазомъ вс эти удивительныя подробности, какъ вдругъ снова надвинулся прежній непроницаемый мракъ, прогремлъ новый страшный грохотъ и послышался взрывъ отдаленныхъ жалобныхъ воплей, тотчасъ же замершихъ въ бездн внизу.

II.

За всмъ этимъ послдовала усиленная и продолжительная качка ‘Фатерланда’, но теперь только горизонтальная, такъ что Бертъ снова сдлалъ попытку пробраться въ кабину Курца. На нашемъ искател приключеній не было, какъ говорится, сухой нитки, онъ весь продрогъ, былъ страшно перепуганъ и вообще чувствовалъ себя очень скверно. Вся галлерейка покрылась тонкимъ слоемъ льда, и Бертъ съ огромнымъ трудомъ ползъ на четверенькахъ.
Долго пришлось ему ползти такимъ образомъ. Вокругъ него, вверху и внизу, зіяли страшныя бездны, полныя воющей снжной бури. И отъ всего этого его отдляла только тонкая проволочная стка, которою была покрыта галлерейка. Разъ ему показалось, что мимо его уха прожужжала пуля и мракъ на мгновеніе прорзался молніеносною вспышкою, но онъ такъ былъ разбитъ, что даже не поднялъ головы, чтобы прислушаться, какое еще испытаніе угрожаетъ ему. Онъ весь былъ поглощенъ одною мыслью — добраться скоре до своего уютнаго помщенія и по возможности дольше не выходить изъ него. Временами его бичевалъ градъ, и онъ корчился отъ боли.
Наконецъ онъ облегченно вздохнулъ, очутившись въ тихомъ и сравнительно тепломъ проход, но, какъ нарочно, этотъ проходъ вдругъ поднялся почти вертикально вверхъ, такъ что Бертъ едва усплъ ухватиться за ручку двери, возл которой стоялъ. Черззъ секунду корабль принялъ свое естественное горизонтальное положеніе, и молодой человкъ поспшилъ юркнуть въ кабину Курца. Войдя въ нее, онъ осмотрлся, соображая, гд бы ему помститься, чтобы не было надобности постоянно хвататься за что попало во время разныхъ положеній, то и дло принимаемыхъ судномъ. Онъ забрался въ помщеніе подъ крышкой кушетки и улегся тамъ среди груды разныхъ мягкихъ вещей. Крышка надъ нимъ тотчасъ же крпко захлопнулась, но онъ на это не обратилъ вниманія: ему было тутъ хотя и тсновато, зато тепло и уютно, а тамъ будь, что будетъ.
Бертъ не видлъ, какъ ‘Фатерландъ’ поднялся чуть не къ самымъ звздамъ, оставивъ подъ собою хаотическую область бури, не видлъ онъ и битвы своего корабля съ двумя американскими аэропланами, не зналъ, что они своими выстрлами пробили дв его заднія камеры, но были отражены взрывчатыми снарядами, и что посл этого принцъ приказалъ отступить. Не зналъ Бертъ и того, что ‘Фатерландъ’ получилъ сильный ударъ въ бокъ и нсколько времени находился на краю гибели. Онъ сталъ быстро опускаться вмст съ аэропланомъ, запутавшимся въ его винтахъ, между тмъ, какъ американцы старались взобраться къ нему на бортъ. Для нашего героя все это выражалось лишь въ сильной качк. Когда же американскій аэропланъ отцпился отъ своего противника вмст со своимъ экипажемъ, по большей части перебитымъ или тяжело раненымъ, Бертъ, лежа въ ящик, ничего не ощутилъ кром сильнаго толчка вслдствіе быстраго подъема ‘Фатерланда’ кверху. Посл этого толчка качка сразу прекратилась. ‘Фатерландъ’ уже не боролся съ бурей: его поврежденная машина боле не дйствовала, и, лишенный руля, онъ теперь служилъ такою же игрушкою втру, какъ шаръ Беттериджа.
Вс эти подробности Бертъ узналъ потомъ отъ Курца, а пока, успокоенный наступившею тишиною, онъ крпко заснулъ.

III.

Онъ видлъ во сн Эдну, летвшую вмст съ нимъ по небу, среди фейерверка бенгальскихъ огней. Ихъ преслдовало какое-то страшилище, похожее на принца Карла-Альберта и на Беттериджа, вмст взятыхъ. Бертъ проснулся весь въ холодномъ поту и никакъ не могъ сообразить, гд онъ. Ему трудно было пошевельнуться и онъ съ трудомъ дышалъ. Сначала ему показалось, что онъ находится въ своей спальн въ квартир при магазин Греба, и что вс пережитые имъ ужасы онъ видлъ во сн.
— Гребъ!— крикнулъ онъ.
Глухой отзвукъ его голоса, неполученіе отвта и спертый воздухъ, въ которомъ ему такъ трудно было дышать, навели его на новую ужасную мысль. Онъ ощупалъ руками тсное пространство ящика, и ему показалось, что это гробъ. Значитъ онъ заживо похороненъ!
— Помогите!— закричалъ онъ не своимъ голосомъ, ворочаясь и стуча кулаками въ стнки ящика.— Спасите меня! Я не умеръ и не хочу умирать!
Вдругъ одна изъ стнокъ его ‘гроба’ подалась, онъ вылетлъ въ какое-то свтлое пространство и покатился по чему-то мягкому, потомъ стукнулся о кого-то и отскочилъ отъ него какъ мячикъ.
— Чортъ бы васъ побралъ, Смолуэйсъ!.. Вы совсмъ съ ума сошли! Разв можно такъ прыгать на человка?— вскричалъ этотъ ‘кто-то’, оказавшійся Курцемъ, потиравшимъ ушибленный бокъ и съ изумленіемъ глядвшимъ на валявшагося около него Берта.
Надъ головами молодыхъ людей зіяло продолговатое отверстіе, походившее на корабельный люкъ. Бертъ сразу не могъ понять, что это за отверстіе, и только вглядвшись догадался, что это — дверь ихъ кабины, перевернутой на бокъ, а они оба лежатъ на полу, или точне, на стн, превратившейся теперь въ полъ.
— Какъ это васъ угораздило забраться не на кушетку, а въ кушетку, Смолуэйсъ?— продолжалъ Курцъ, поднимаясь на ноги.— Я только что вернулся сюда и, не найдя васъ здсь, думалъ, что вы вмст съ нкоторыми изъ нашихъ тоже отправились витать въ пространств, а вы вдругъ выскакиваете изъ ящика и летите прямо на меня… Въ самомъ дл, какъ вы попали туда, Смолуэйсъ?
— Простите, г. лейтенантъ,— проговорилъ Бертъ, въ свою очередь, вставая на ноги,— потомъ я все разскажу вамъ. А теперь мн хотлось бы узнать, почему мы въ такомъ странномъ положеніи?
— А потому, что мы перевернулись вверхъ тормашками и застряли между небомъ и землей,
— Посл битвы?
— Конечно, да еще какой!
— Кто же побдилъ?
— Не знаю, Смолуэйсъ… Мн извстно только то, что мы выбиты изъ строя, машина у насъ испорчена, и мы несемся по вол втра, Богъ всть куда… Да и какъ несемся — миль 80 въ часъ!
— А что сейчасъ подъ нами, г. лейтенантъ?
— Кажется, Канада. Страна очень неказистая и непривтливая… Но разскажите же, что съ вами было и какъ вы ухитрились попасть въ ящикъ. Это меня развлечетъ.
Бертъ передалъ о всхъ своихъ злоключеніяхъ во время этой ужасной ночи. Память у него возстановилась, и онъ разсказывалъ очень интересно и даже съ юморомъ. Несмотря на весь трагизмъ положенія, въ которомъ онъ находился ночью, разсказъ его мстами былъ такъ комиченъ, что молодой офицеръ хохоталъ чуть не до слезъ. Особенно его развеселила сцена столкновенія Берта съ принцемъ и провожатыми послдняго.
— Почему же вы не знаете, чмъ окончилась битва, г. лейтенантъ?— спросилъ Бертъ посл своего разсказа.— Вдь вы все время…
— Я все время просидлъ въ газовыхъ камерахъ вмст съ нсколькими матросами, поэтому и не могъ ничего видть. Мы были назначены туда на случай поврежденія этихъ камеръ и немедленнаго ихъ исправленія,— пояснилъ Курцъ.— Камеры то и дло пробивались, и мы тотчасъ же накладывали заплаты на пробитыя мста… Разъ у насъ даже загорлось было, но, къ счастью, вскор же погасло, весь корабль промокъ насквозь, такъ что, огонь не могъ разгорться, иначе намъ не сдобровать бы… Потомъ налетли на насъ эти бшеные американцы, однимъ ударомъ распороли вдоль главную газовую камеру, какъ разрзаютъ селедку, и разбили машину съ винтомъ. Нкоторыя изъ нашихъ механическихъ приспособленій полетли за бортъ, когда намъ удалось отцпить отъ себя непріятельскій аэропланъ… Хорошо, что мы успли это сдлать, иначе намъ всмъ не миновать бы непріятной прогулки внизъ вмст съ тми бднягами изъ нашихъ, которые отправились туда вслдъ за аэропланомъ съ американцами… Пострадалъ и нашъ бдный Винтерфельдъ. Посл того, какъ онъ, по вашимъ словамъ, наткнулся въ проход на васъ, съ нимъ стряслась новая бда: онъ упалъ въ самыхъ дверяхъ передъ кабиной принца и сильно повредилъ себ лодыжку… Электрическія батареи у насъ тоже вс повреждены и не дйствуютъ, и вотъ мы теперь служимъ игрушкою втра и несемся на сверъ… быть-можетъ, прямо къ полюсу. Это было бы очень интересно: мы открыли бы, наконецъ, тайну, которая не дается ученымъ, и которая поглотила уже столько жертвъ. Благодаря темнот никому изъ насъ не удалось разсмотрть путемъ американскіе аэропланы и что съ ними сталось. Говорятъ, мы много изъ нихъ уничтожили, зато и сами лишились боле половины своихъ драконовъ. Очень ужъ неустойчивы эти выдумки, чуть что — сейчасъ и кувыркъ… Да, Смолуэйсъ, намъ самимъ сейчасъ неизвстно, кто побдилъ, мы или американцы. Не знаемъ даже, находимся ли мы еще въ ладахъ съ Англіей или уже воюемъ и съ нею. Поэтому и не ршаемся сдлать попытку спуститься. Вообще намъ ровно ничего неизвстно о нашемъ настоящемъ, а тмъ боле о будущемъ положеніи… Нашъ ‘Наполеонъ’ сидитъ у себя и, вроятно, вырабатываетъ новые планы или думаетъ дйствовать по старымъ, если, конечно, это еще возможно. Одно только можно сказать съ полною увренностью, что мы находимся въ центр великихъ,— иронично подчеркнулъ молодой офицеръ,— событій, много разрушили и погубили множество людей… Мы ведемъ войну на научномъ основаніи… Гмъ… научная война? еще боле кровавая, чмъ прежнія обыкновенныя войны!.. Ахъ, какъ она мн опротивла!.. А какую я чувствую разбитость и притомъ такъ хочется сть и пить!— неожиданно заключилъ лейтенантъ и, громко звнувъ, потянулся съ видомъ уставшаго человка.
— А какъ вы полагаете, г. лейтенантъ, будутъ насъ кормить сегодня?— не безъ тревоги спросилъ Бертъ, желудокъ котораго, несмотря на вс пережитыя его собственникомъ треволненія, тоже начиналъ требовать своей обычной дани.
— А, право, не знаю,— отвтилъ Курдъ и, взглянувъ на своего сожителя съ искреннимъ сожалніемъ, вдругъ проговорилъ:— Знаете что, Смолуэйсъ, я теперь совсмъ не желалъ бы быть на вашемъ мст. Мн сдается, что ваше положеніе здсь очень… ненадежно. Принцъ сейчасъ сильно взбшенъ, и если онъ вспомнитъ о васъ, то какъ бы не приказалъ выбросить васъ за бортъ, какъ лишній балластъ, тмъ боле, что вы англичанинъ, слдовательно, быть-можетъ, нашъ врагъ. А между тмъ мн почему-то жаль васъ… я чувствую къ вамъ нчто въ род симпатіи — вроятно, потому, что и во мн есть англійская кровь… Вы такъ умете забавлять меня, и мн вовсе не хотлось бы видть васъ летящимъ кувыркомъ по воздуху, а это, повторяю, легко можетъ случиться.
— А что же нужно сдлать, чтобы избжать этого?— спросилъ поблднвшій Бертъ.— Ради Бога, скажите, г. лейтенантъ. Я постараюсь…
— Что нужно сдлать?— повторилъ Курцъ и задумался, потомъ черезъ минуту весело проговорилъ:— Нашелъ! нашелъ! Знаете что? Вамъ нужно найти здсь какое-нибудь дло. Я, пожалуй, попрошу зачислить васъ въ мое отдленіе въ качеств… ну, хоть надсмотрщика, вдь вы, кажется, смыслите кое-что въ механик?
— Да, я немного…
— Ну, вотъ отлично! А что васъ зачислятъ, за это я ручаюсь, потому что у насъ не осталось и половины экипажа, и люди намъ очень нужны. Только тогда вамъ придется работать, а не сидть сложа руки.
— Да мн страхъ какъ скучно, г. лейтенантъ, и я съ удовольствіемъ…
— Ну, и прекрасно. Значитъ, это дло въ шляп. Теперь давайте, заглянемъ внизъ, а потомъ отправимся узнавать о завтрак.

IV.

Такъ какъ окно теперь находилось не на стн, а на полу и было прикрыто лишь ставней, то молодые люди легли на полъ, открыли ставню и заглянули внизъ. Но кругозоръ въ небольшое окно былъ слишкомъ малъ, а движеніе воздушнаго судна очень быстрое, такъ что наблюдатели ничего не увидли, кром лсовъ, озеръ да пустырей, мелькавшихъ передъ глазами, какъ въ калейдоскоп.
Но вотъ вдругъ раздался знакомый звукъ рожка, призывавшій къ завтраку. Обрадованные молодые люди поспшили на этотъ зовъ. Добравшись при помощи стола и стула до двери, они вылзли черезъ нее въ проходъ, полъ въ которомъ теперь превратился въ стну, а стна стала поломъ. Шагая черезъ вентиляціонныя трубы и другія приспособленія, то и дло преграждавшія имъ путь, они все-таки счастливо добрались до кухни. Курцъ тоже хотлъ сначала завернуть въ кухню, съ цлью взглянуть, что тамъ длается. Къ счастью, въ кухн, сверхъ ожиданія, все оказалось въ полной исправности, и офицерамъ былъ приготовленъ какао, а солдатамъ — супъ.
Курцъ отправился въ офицерскую столовую, а Бертъ, получивъ свою порцію солдатскаго супа, сталъ тутъ же съ аппетитомъ поглощать его, въ то же время присматриваясь къ находившимся здсь людямъ. Вс они были грязные, закопченные и измученные, но ни одинъ изъ нихъ не имлъ зврскаго вида. Трудно было поврить, чтобы эти мирные и даже апатичные съ виду люди могли устроить такую страшную бойню въ Нью-Йорк.
Продолжая свои наблюденія и додая супъ, Бертъ вдругъ замтилъ, что вс смотрятъ на находившуюся вверху дверь, взглянулъ и онъ туда и увидлъ Курца, громко крикнувшаго: ‘Его высочество, принцъ!’ Вслдъ за тмъ въ двери появилась мощная фигура Карла-Альберта, который, съ помощью Курца, услся верхомъ на дверной рам. Принцъ, какъ всегда, былъ чисто вымытъ, причесанъ, выбритъ, одтъ съ иголочки и отъ него несло тончайшими духами, точно онъ находился въ своемъ берлинскомъ дворц, а не на полуразрушенномъ воздушномъ корабл.
Изъ-за плечъ принца выглядывала голова Курца. Для нашего героя наступилъ критическій моментъ, когда Карлъ-Альбертъ остановилъ на немъ свой холодный, острый какъ сталь взглядъ и потомъ что-то спросилъ у Курца по-нмецки. Послдній коротко, почтительно и, повидимому, очень убдительно отвтилъ. Принцъ утвердительно кивнулъ головою. Бертъ былъ спасенъ.
Посл этого Карлъ-Альбертъ, сидя на двери, какъ полководецъ на кон, обратился ко всмъ съ сильною рчью, сопровождаемою красивыми жестами руки. Вытянувшаяся въ струнку команда, видимо, подбадривалась этою рчью и выражала свое одобреніе краткими почтительно-восторженными возгласами. По окончаніи рчи высокій ораторъ заплъ теноромъ знаменитый хоралъ Лютера: ‘Eine feste Burg ist unser Gott‘ (Крпкая твердыня — нашъ Господь). Солдаты хоромъ подхватили, и мощные голоса ихъ выразили всю силу нравственнаго подъема и горячаго упованія этихъ сильныхъ духомъ и тломъ людей на своего Творца. Общее воодушевленіе передалось и Берту. Хотя онъ и не понималъ словъ хорала, но своимъ музыкальнымъ слухомъ тотчасъ же уловилъ напвъ и, въ свою очередь, совершенно невольно сталъ подтягивать.
По окончаніи пнія вся команда гаркнула громогласное ‘ура’, и принцъ въ сопровожденіи Курца удалился, а Бертъ вернулся въ кабину своего заступника.

V.

Возвратившійся черезъ нсколько минутъ въ свое помщеніе молодой офицеръ сообщилъ Берту, что онъ выпросилъ его у принца въ свое отдленіе, и тутъ же началъ знакомить своего протеже съ его обязанностями.
Главною заботою команды, по распоряженію принца, было стараться поддерживать ‘Фатерландъ’ въ воздух, на извстномъ разстояніи отъ земной поверхности. Втеръ хотя и былъ не такой сильный, какъ ночью, но все же настолько еще крпкій, что не позволялъ спуститься на землю. Необходимо было выждать, пока онъ совсмъ стихнетъ, и ужъ тогда сдлать попытку къ спуску въ какомъ-нибудь укромномъ мст, гд можно было бы спокойно заняться исправленіемъ судна или дождаться другого корабля, который, быть-ыожетъ, отправился вслдъ ‘Фатерланду’ для спасенія находившихся на немъ. Чтобы удержать корабль въ воздух и на опредленной высот (иначе, спустившись, онъ могъ наткнуться на какую-нибудь гору и надлать большихъ бдъ для своихъ пассажировъ), слдовало облегчить его тяжесть. Съ этою цлью Курцъ со своимъ отрядомъ пробрался въ поврежденныя и опуствшія газовыя камеры, которыя нужно было разрзать на куски и выбросить за бортъ. Такимъ образомъ и Берту пришлось лазить по наружной сти судна, на высот 4.000 метровъ надъ землей, и длать то, что ему указывали.
Работа эта была нелегкая, и положеніе очень опасное. Однако Бертъ вскор же настолько освоился съ этимъ ‘высокимъ’ положеніемъ и самою работою, что находилъ возможнымъ по временамъ даже бросать взгляды внизъ на гористую и лсистую, изрзанную быстрыми потоками мстность, черезъ которую пролеталъ ‘Фатерландъ’. Чмъ дальше, тмъ эта мстность становилась боле дикою и угрюмою, растительность длалась все рже и мельче, на высотахъ бллся снгъ.
Посл двухчасового напряженнаго труда команда лейтенанта Курца сняла съ остова воздушнаго судна и выбросила внизъ цлую массу перепутанной проволоки и шелковыхъ лоскутьевъ. Избавленный отъ этой тяжести, корабль еще выше взвился кверху.
Съ этого дня Бертъ уже боле не считался ‘балластомъ’ на воздушномъ судн, только терпимымъ его экипажемъ, но сдлался тамъ настоящимъ товарищемъ и быстро пріобрлъ общее дружеское расположеніе къ себ. Это его очень радовало. Слишкомъ тяжело было ему чувствовать себя какъ бы отверженнымъ среди людей. Въ поручаемой ему работ онъ своимъ усердіемъ старался превзойти другихъ, и это всми цнилось, въ особенности его ближайшимъ начальникомъ, лейтенантомъ Курцемъ. Кстати сказать, самъ Курцъ, несмотря на свою изнженность, щепетильность и франтовство, на работ оказывался очень дльнымъ, находчивымъ, ловкимъ и проворнымъ. Онъ всюду поспвалъ, гд было нужно, всхъ ободрялъ, поощрялъ и увлекалъ собственнымъ примромъ. Всякое затрудненіе онъ быстро и врно ршалъ умнымъ совтомъ. При всемъ этомъ онъ такъ умлъ обращаться съ подчиненными, что т, уважая его какъ начальника, вмст съ тмъ чувствовали къ нему привязанность, какъ къ старшему, по уму и знаніямъ, товарищу.
Черезъ два часа явилась смна. Бертъ со своими новыми товарищами отправился въ теплое общее помщеніе, гд ихъ всхъ ожидалъ горячій кофе съ сухарями. Полузамерзшіе, они тамъ быстро отогрлись, и у нихъ завязалась оживленная бесда съ Бертомъ, конечно, главнымъ образомъ, посредствомъ мимики, потому что ихъ новый товарищъ зналъ нмецкихъ словъ очень немного, да и т немилосердно коверкалъ на англійскій образецъ. Но его отлично понимали и съ добродушными улыбками отвчали ему. Вообще онъ чувствовалъ себя теперь превосходно.
Посл полудня втеръ совершенно утихъ, но пошелъ опять густой снгъ. Ландшафтъ внизу, представлявшій почти голые утесы, съ рдкою хвойною порослью, былъ покрытъ блою снжною скатертью.
Курцъ съ новою смною команды забрался въ уцлвшія газовыя камеры, выпустилъ изъ нихъ извстное количество газа и отмтилъ, какія нужно было послдовательно, одну за другою, разрзать для медленнаго спуска корабля. Затмъ лейтенантъ отправился въ складъ взрывчатыхъ снарядовъ, чтобы выбросить весь ихъ остатокъ. Трескъ взрывовъ на пустынныхъ скалахъ слабымъ отзвукомъ доносился вверхъ до слуха воздухоплавателей.
А часа въ четыре этого же дня и самъ ‘Фатерландъ’, преждевременно опустившись, очутился на обширной каменистой равнин въ виду голыхъ утесовъ со снжными вершинами. Преждевременный спускъ произошелъ благодаря ошибк капитана, лично смнившаго своего лейтенанта и распорядившагося разрзать одну газовую камеру слишкомъ рано, а другую слишкомъ поздно. Корабль, съ страшною быстротою ринувшись внизъ и ударившись о землю, подпрыгнулъ сначала вверхъ, потомъ снова грузно упалъ на нее и повалился на бокъ. Небольшая висячая галлейка разбилась, и графъ Винтерфельдъ, случайно находившійся на ней, получилъ смертельный ушибъ, такъ что вскор, не приходя въ сознаніе, скончался. Корабль, протащившись по инерціи нсколько секундъ въ такомъ положеніи по земл, вдругъ перевернулся нижнею частью вверхъ и остановился. Отъ этого новаго толчка свалился огромный орелъ вмст съ находившимся въ его середин орудіемъ и придавилъ все, что попало подъ него. Два матроса были сильно помяты, а Бертъ получилъ легкій ушибъ ноги. Въ общемъ же внезапное паденіе корабля обошлось сравнительно благополучно для его экипажа, потому что большинство оставалось во внутреннихъ помщеніяхъ, гд можно было сколько угодно кувыркаться, не подвергаясь особенной опасности. Когда Бертъ вмст съ прочими выбрался изъ опрокинувшагося корабля, то увидлъ, что огромный черный орелъ, который всего шесть дней назадъ такъ величественно поднимался на воздухъ изъ Франконіи, теперь въ самомъ жалкомъ вид лежитъ распростертымъ на холодной каменистой земл угрюмой пустыни…

VI.

Совершенно неожиданно для себя принцъ Карлъ-Альбертъ былъ выброшенъ изъ вихря небывало грандіозныхъ міровыхъ событій, имъ же самимъ вызванныхъ, и занесенъ на пустынный Лабрадоръ. Сидя здсь, этотъ гордый человкъ выходилъ изъ себя, негодуя на постигшее его несчастье, въ то время, когда весь міръ, изъ котораго онъ устраненъ капризомъ случая, наполнялся смятеніемъ и ужасомъ. Народъ возставалъ на народъ, воздушные флоты налетали одинъ на другой и взаимно истреблялись, города разрушались, и люди гибли цлыми милліонами. Только въ Лабрадор ничего не знали объ этомъ, здсь было угрюмо, непривтливо, зато царствовала полная тишина,— та тишина, какая бываетъ лишь въ пустын.
Воздухоплаватели разбили лагерь. Шатры офицеровъ изъ желтой шелковой ткани, снятой съ ‘Фатерланда’, представляли очень живописный видъ. Солдаты изъ мстныхъ крупныхъ сосенъ соорудили для себя бараки. Подъ руководствомъ электротехниковъ изъ желзныхъ частей погибшаго воздушнаго судна воздвигалась высокая мачта для безпроволочнаго телеграфа, посредствомъ котораго принцъ снова могъ бы войти въ сношеніе съ міромъ. Нетерпливому принцу казалось, что устройство этого телеграфа никогда не окончится,— слишкомъ ужъ медленно подвигалась впередъ работа. Причинъ этому было нсколько. Во-первыхъ, недоставало необходимыхъ матеріаловъ, во-вторыхъ, не хватало рабочихъ рукъ, да и т не могли дйствовать съ прежней энергіей вслдствіе сильнаго холода и недостаточнаго питанія, такъ какъ провіанта оставалось немного, и порціи пришлось уменьшить наполовину, и въ-третьихъ, не имлось огня, безъ котораго трудно было обойтись, такъ что первую ночь пришлось провести среди снга, воя втра и завыванія голодныхъ волковъ. Динамомашины были испорчены, спичекъ не у кого не было по случаю извстнаго запрещенія держать ихъ, не имлось даже ни одного взрывчатаго снаряда, съ помощью котораго можно было бы добыть огня. Только на слдующее утро офицеръ съ птичьей физіономіей сознался, что у него есть пара револьверовъ и запасъ патроновъ, посредствомъ которыхъ можно получить огонь. Кром того, въ запасной кладовой ‘Фатерланда’ было найдено два небольшихъ скорострльныхъ орудія и порядочное количество снарядовъ.
На второй день состоялось погребеніе тла графа Винтерфельда, при чемъ напутственныя молитвы читалъ самъ принцъ. Посл этого, добывъ огонь, приступили къ окончанію сооруженія для безпроволочнаго телеграфа. Принцъ самъ распоряжался работами, и то разражался упреками и угрозами, когда замчалъ, что у кого-нибудь изъ работавшихъ опускались руки, то ободрялъ команду указаніемъ на великую историческую задачу, которую они предназначены выполнить. Дисциплину онъ поддерживалъ съ прежнею безпощадною строгостью.
Но вотъ, мало-по-малу, была, наконецъ, воздвигнута мачта. На шестой день къ вечеру вс приспособленія для безпроволочнаго телеграфированія были готовы, и принцъ принялся по всему неизмримому воздушному пространству давать условные знаки своему неизвстно гд находившемуся воздушному флоту. Нсколько времени не получалось никакого результата, и Карлъ-Альбертъ выходилъ изъ себя.
Картина этого вечера надолго осталась въ памяти Берта. Возл электротехниковъ пылало красноватое пламя, а по стальной мачт и мднымъ проводамъ бжали кверху искры. Принцъ, со сложенными на груди руками, устремленнымъ въ южную даль взоромъ, неподвижно сидлъ на камн близь мачты и ждалъ. За нимъ, къ сверу, высился увнчанный простымъ деревяннымъ крестомъ небольшой курганъ, насыпанный надъ прахомъ графа Винтерфельда. Въ сосднемъ ущель зловщими огоньками горли глаза волковъ.. Невдалек громоздился остовъ ‘Фатерланда’. Вокругъ одного изъ костровъ сидли офицеры, а вокругъ другого — солдаты. Вс были угрюмы и молчаливы въ ожиданіи извстій о товарищахъ, А вдали, за нсколько сотенъ миль отсюда, эти товарищи, быть-можетъ, ужъ считали ихъ погибшими. Легко могло случиться, что электрическія волны, приведенныя въ движеніе на Лабрадор, не достигали своего назначенія и безцльно носились по воздуху. Но вс сидли и ждали, лишь изрдка, и то вполголоса, какъ бы чего-то боясь, обмнивались своими впечатлніями.

VII.

Измучившись за день, Бертъ незамтно для себя заснулъ возл костра. Утромъ онъ узналъ, что поздно ночью былъ полученъ первый отвтъ отъ флота, а посл того посыпался цлый рядъ самыхъ поразительныхъ извстій.
— Весь міръ сейчасъ въ огн,— говорилъ ему одинъ матросъ, мараковавшій немного по-англійски.— Вс народы поднялись одинъ противъ другого. Берлинъ и Гамбургъ разрушены, Лондонъ и Парижъ — тоже…
— Неужели разрушенъ и Лондонъ?— спросилъ Бертъ, чувствуя, какъ сжалось у него сердце.
— Разнесенъ въ пухъ и прахъ!— продолжалъ матросъ.— А нашъ флотъ спустился на Ніагару и устроился тамъ лагеремъ… говорятъ, Китай съ Японіей выслали цлую уйму разныхъ воздушныхъ чудищъ… Вообще, говорятъ, весь міръ въ огн…
— А не слыхали, предмстье Лондона, Бенъ-Хиль, тоже разрушенъ?— полюбопытствовалъ Бертъ.
— Нтъ, объ этомъ я ничего не слыхалъ,— отвтилъ матросъ, додая свой супъ.
Увидвъ Курца, стоявшаго съ заложенными за спину руками и задумчиво глядвшаго на шумвшій вдали водопадъ, Бертъ подошелъ къ молодому офицеру, отдалъ ему по-военному честь и сказалъ:
— Простите, г. лейтенантъ, я очень желалъ бы знать…
Курцъ такъ быстро обернулся, что Бертъ не усплъ докончить своей фразы. Лицо лейтенанта, противъ обыкновенія, было очень серьезно.
— Да, этотъ водопадъ напоминаетъ мн тотъ, который находится на моей родин,— пробормоталъ онъ, очевидно продолжая начатый съ самимъ собою разговоръ, но, замтивъ Берта, опомнился и воскликнулъ:—Ахъ, это вы, Смолуэйсъ! Что вамъ?
— Осмлюсь просить васъ, г. лейтенантъ, сообщить мн, если можно, какія получены извстія? Наши люди разсказываютъ такіе ужасы, что трудно врить.
— Да, Смолуэйсъ, на свт творятся такія вещи, которымъ, дйствительно, трудно врить. Но едва ли наши люди могутъ сказать больше того, что длается въ мір, вдь имъ неизвстны подробности… Начинается чуть не свтопреставленіе… Весь міръ въ огн… За нами отправленъ ‘Графъ Цеппелинъ’. Завтра онъ будетъ здсь и, вроятно, сообщитъ подробности. Но и тхъ, которыя уже намъ извстны, вполн достаточно, чтобы прійти въ ужасъ… Однако вотъ что: я хочу поближе взглянуть вонъ на тотъ водопадъ. Пойдемте со мною. Дорогою потолкуемъ.
И Курцъ, не дожидаясь отвта, быстро зашагалъ къ шумвшему вдали водопаду. За нимъ поспшилъ и Бертъ. Очутившись за чертою лагеря, офицеръ умрилъ шагъ, далъ поравняться съ собою Берту и сказалъ:
— Дня черезъ два мы снова будемъ въ самомъ пекл войны, и притомъ такой страшной, истребительной, какой никогда еще не было, даже между первобытными народами… Человчество, кажется, поголовно сошло съ ума… Нашъ воздушный флотъ разбилъ американскій, но при этомъ мы потеряли цлыхъ одиннадцать кораблей. Зато вс ихъ аэропланы уничтожены. Сколько ихъ было, и какое число вмст съ ними погибло людей,— намъ пока неизвстно. Во всякомъ случа, мы начали ‘хорошо’. Наше выступленіе то же самое, что горящая головешка, брошенная въ пороховой погребъ. Оказывается, каждая страна обзавелась втихомолку воздушнымъ флотомъ, и вотъ теперь вс сцпились между собою… Самое же удивительное и неожиданное это — то, что и японцы съ китайцами появились на сцен и тоже на летательныхъ машинахъ, не хуже, быть-можетъ, даже получше нашихъ, и ввязались въ нашу, такъ сказать, семейную распрю. Никто не хотлъ врить ‘желтой опасности’, о которой давно уже предупреждали умные люди, а она, вотъ, явилась, да еще какая! Японско-китайскій воздушный флотъ несравненно больше нашего европейскаго, вмст взятаго, говорятъ, чуть не цлыя тысячи разныхъ страшныхъ летающихъ чудовищъ,— страшныхъ не только но виду, но и въ дйствительности, и вс они разсялись по всему свту. Пока мы разрушали Нью-Йоркъ, Лондонъ и Парижъ, а французы съ англичанами — Берлинъ, на всхъ насъ налетла желтолицая Азія… Всюду, во всей Европ, полное смятеніе. Вс растерялись. Азіаты съ еще большей свирпостью, чмъ мы, разрушаютъ наши города, верфи, флоты,— словомъ, все что попадетъ имъ подъ руку.
— Господи, Боже мой, что же это длается!— съ ужасомъ воскликнулъ Бертъ, когда его спутникъ остановился, чтобы перевести духъ.— А вы не знаете, г. лейтенантъ, сильно пострадалъ Лондонъ?
— Говорятъ, что да, но точныхъ свдній пока не имется,— отвтилъ Курцъ и снова замолчалъ.
Нсколько времени они шли молча.
— А какъ тихо здсь!— заговорилъ опять молодой офицеръ.— Какъ я желалъ бы остаться тутъ. Но это невозможно. Я — солдатъ и долженъ оставаться на своемъ посту до конца. А между тмъ какъ бы было хорошо зажить здсь простою, первобытною жизнью, только безъ вражды и жестокостей. Но объ этомъ нельзя и мечтать. Скоро насъ опять повлекутъ на бойню… Мы будемъ убивать и насъ будутъ убивать… Не знаю, что будетъ съ вами, Смолуэйсъ, а что касается меня, то я скоро буду убитъ…
— Что вы, г. лейтенантъ!— дрогнувшимъ голосомъ вскричалъ Бертъ.— Почему вы такъ думаете?
— Непремнно буду убитъ, Смолуэйсъ, вотъ увидите,— убжденно проговорилъ Курцъ.— Я это чувствую. Раньше я никогда объ этомъ не думалъ, а сегодня вдругъ почувствовалъ это… не только почувствовалъ, а даже услышалъ, точно мн кто-то сказалъ…
— Богъ съ вами, г. лейтенантъ! Это вамъ только такъ почудилось.
— Нтъ, нтъ, Смолуэйсъ, я вполн убжденъ въ этомъ!— упорствовалъ молодой офицеръ.
Наступила новая, боле продолжительная пауза. Курцъ замолчалъ и глубоко задумался, а Бертъ не ршался прерывать его думъ.
— Я всегда чувствовалъ себя молодымъ,— началъ опять Курцъ на ходу,— но съ ныншняго утра мн кажется, что я сразу сдлался старикомъ… уже стоявшимъ одной ногой въ могил… Ахъ, да и стоитъ ли жизнь того, чтобы такъ цпляться за нее! Войны, землетрясенія, голодъ, моръ — все это всегда было, и живыя существа гибли сотнями тысячъ, но такая война, какъ наша, ни на что ужъ не похожа, ей нтъ никакого оправданія, потому что въ ней нтъ ни малйшаго смысла… И ради такой войны молодыхъ, полныхъ силъ людей насильно отрываютъ отъ домашняго очага, отъ дорогихъ ихъ сердцу! Да, нашъ принцъ прямо сумасшедшій, затявъ эту страшную игру…
Курцъ замолчалъ и поникъ головой. Въ это время они дошли до болотца, по которому протекалъ ручей. Бертъ увидлъ на краю болотца множество мелкихъ, нжныхъ красныхъ цвтовъ, какимъ-то чудомъ распустившихся въ такомъ суровомъ мст.
— Посмотрите, г. лейтенантъ, въ такомъ мст и вдругъ цвты!— съ изумленіемъ воскликнулъ онъ, наклонясь сорвать цвтокъ.— Я никогда не видалъ такихъ нжныхъ цвтовъ даже у себя на родин.
— Рвите ихъ, Смолуэйсъ, если желаете,— проговорилъ молодой офицеръ, но самъ отвернулся въ сторону и по его печальному лицу пробжала судорога.
Бертъ воспользовался позволеніемъ и началъ набирать цлый букетъ.
— Странно, какъ только увидишь цвты, рука такъ сама и тянется за ними,— продолжалъ Бертъ, торопливо обрывая т цвты, стебельки которыхъ были подлинне, чтобы удобне было составить букетъ.
Курцъ ничего не отвтилъ на это замчаніе и молча ждалъ, пока его спутникъ не набралъ довольно большой букетъ. Потомъ они стали продолжать путь и вскор поднялись на небольшую возвышенность, съ которой весь водопадъ былъ виденъ, какъ на ладони. Курцъ прислъ здсь на толстый пень.
— Дальше я не пойду,— заявилъ молодой офицеръ и, бросивъ взглядъ на водопадъ, прибавилъ:— Да, онъ очень похожъ на тотъ, только въ окружающемъ его есть нкоторая разница… Скажите, Смолуэйсъ, у васъ есть любимая двушка?— вдругъ спросилъ онъ.
— Есть, г. лейтенантъ,— съ нкоторымъ смущеніемъ отвтилъ Бертъ.— И какъ это странно! Я только что думалъ о ней, когда вы задали мн этотъ вопросъ… Должно-быть, напомнили цвты.
— Да, Смолуэйсъ, и мн они напомнили о ней…
— Какъ, г. лейтенантъ, о моей Эдн?!
— А, такъ вашу зовутъ Эдной?.. Нтъ, Смолуэйсъ, у меня есть своя Эдна… У каждаго изъ насъ должна быть Эдна, пока мы молоды… Но я ея больше ужъ не увижу… Ахъ, какъ это невыносимо больно!.. Хотлось бы увидть хоть на минуту… на одно мгновеніе, чтобы сказать ей, что я никогда, никогда не забывалъ ея!
— Богъ дастъ, увидите, г. лейтенантъ, и не на минуту, а на…
— Нтъ, Смолуэйсъ, я чувствую… увренъ, что больше ужъ не увижу. Мы встртились съ нею въ первый разъ у такого же вотъ водопада на своей родин, поэтому меня и потянуло сюда… Потомъ мы часто сходились тамъ и рвали вмст почти такіе же цвты, какъ эти.
— Да, и мы съ Эдной собирали цвты,— тихо промолвилъ Бертъ.— Мн кажется, что это было ужъ такъ давно…
— И мн тоже, Смолуэйсъ. А между тмъ посл нашего послдняго свиданія не прошло и мсяца… Она такъ добра, мила и, кажется, любитъ меня… Я мечталъ на ней жениться, а теперь вотъ… Ахъ, какъ мн сейчасъ тяжело!.. На одинъ бы только мигъ увидть ее еще разокъ, услышать ея милый голосъ, а потомъ ужъ и умереть… Но я даже не знаю, гд теперь она. Мать ея хотла съ нею куда-то, ухать, но при нашемъ прощаніи не сообщила мн, куда именно, потому что сама не ршила еще. Хотли сообщить потомъ… Смолуэйсъ, я напишу ей письмо и оставлю у себя вмст съ ея карточкой вотъ тутъ (онъ указалъ на грудной карманъ въ своемъ мундир), а вы потомъ, когда меня не будетъ, постарайтесь доставить ей…
— Ахъ, г. лейтенантъ, да перестаньте вы носиться съ такими мрачными мыслями!— со слезами на глазахъ воскликнулъ Бертъ.— Честное слово, вы сами еще увидитесь съ…
— Нтъ, Смолуэйсъ,— увы!— я знаю, что это не будетъ… Не утшайте меня несбыточной надеждой. Чему суждено быть, того не минуешь. Общайте мн лучше исполнить мою просьбу,
— Клянусь вамъ въ этомъ, г. лейтенантъ!— горячо проговорилъ молодой человкъ.— Но мн все-таки кажется…
— Вамъ только кажется, Смолуэйсъ, а я вполн увренъ… Но довольно объ этомъ. Пойдете лучше назадъ. Насъ могутъ хватиться въ лагер.
Въ продолженіе всего обратнаго пути они оба молчали, Каждый былъ углубленъ въ свои собственныя невеселыя мысли.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

Разгромъ германскаго флота.

I.

Бертъ долго не могъ освоиться съ понятіемъ о міровой войн. Лишь понемногу ему удалось представить себ картину всхъ ея ужасовъ. Онъ не привыкъ къ грандіознымъ представленіямъ. Ему никогда не приходилось думать, такъ сказать, дальше самого себя. До этого времени онъ смотрлъ на войну только какъ на источникъ сенсаціонныхъ новостей, протекавшій на ограниченномъ пространств, называемомъ ‘театромъ военныхъ дйствій’. И вотъ вдругъ говорятъ, что весь міръ въ войн, вс страны въ огн, вс народы принялись за взаимонетребленіе…
Одинъ за другимъ, равномрно и почти одновременно, народы слдовали по пути открытій и изобртеній. Несмотря на то, что каждый народъ хранилъ въ строжайшей тайн подробности своихъ изобртеній, вс они оказывались очень схожими. Такъ, напримръ, не прошло и нсколькихъ часовъ посл подъема германскаго воздушнаго флота изъ Франконіи, какъ азіатская армада пронеслась надъ головами изумленныхъ обитателей равнины Ганга по направленію къ западу. Но соединенныя силы Китая и Японіи были гораздо значительне силъ всей Европы.
— Намъ нужно превзойти европейскихъ псовъ, чтобы одолть ихъ всхъ и возстановить, наконецъ, на земл миръ, постоянно нарушаемый этими блолицыми варварами,— сказалъ Такъ-Тингъ-Сіангъ, и по его слову поднялась вся Азія.
Азіаты превзошли даже германцевъ изобртательностью, сохраненіемъ тайны и быстротою, съ которою они соорудили воздушный флотъ. И немудрено: у нмцевъ работали сотни рукъ, а у азіатовъ — десятки тысячъ. Благодаря прорзавшимъ весь Китай вдоль и поперекъ однорельсовымъ желзнодорожнымъ путямъ, обширные воздухоплавательные парки въ Ханси-фу и Тсингъ-йен постоянно снабжались талантливыми работниками, не уступавшими европейцамъ въ знаніяхъ. Извстіе о выступленіи нмцевъ на завоеваніе міра не застало азіатовъ врасплохъ. Во время бомбардированія Нью-Йорка въ германскомъ воздушномъ флот было только триста кораблей, азіаты же выслали ихъ нсколько тысячъ. Кром того, у нихъ имлась настоящая боевая летательная машина, ‘ніаіо’, какъ они назвали ее. Эта машина во многомъ превосходила нмецкихъ драконовъ. Разсчитанная тоже на одного сдока, она была построена изъ стали, тростника и чистаго, химически обработаннаго шелка, и, снабженная моторомъ и подвижнымъ боковымъ крыломъ, отличалась замчательною легкостью. Вс азіатскіе аэронавты были вооружены скорострльными ружьями съ взрывчатыми снарядами, наполненными кислородомъ, и, по японской традиціи — большинство ихъ, впрочемъ, и были японцы,— каждый изъ нихъ имлъ на пояс мечъ. Очевидно, они и на воздух главнымъ оружіемъ считали именно мечъ. Крылья машины ‘ніаіо’ были спереди усажены стальными когтями, которыми она могла вцпляться въ газовыя камеры непріятельскаго воздушнаго корабля. Такихъ машинъ у азіатовъ оказалось множество, часть ихъ была на буксир у воздушныхъ кораблей, а другая переправлялась морскимъ или сухимъ путемъ до извстнаго мста. На воздух эти машины, смотря по состоянію втра, длали самостоятельные полеты отъ 200 до 500 миль.
Такимъ образомъ, дйствительно весь міръ оказался въ огн. Для дипломатическихъ сношеній не было времени. По безпроволочному телеграфу взадъ и впередъ носились только угрозы и ультиматумы, и въ нсколько дней весь міръ, неожиданно для самого себя, оказался на военномъ положеніи, и притомъ такомъ, какъ еще не было съ самаго сотворенія этого міра. Англія, Франція и Италія объявили войну Германіи и нарушили нейтралитетъ Швейцаріи. При вид азіатскаго воздушнаго флота индусы подняли знамя возстанія въ Бенгаліи, а въ сверо-западныхъ областяхъ Индіи возникло враждебное индусамъ движеніе мусульманскаго населенія, распространившееся, подобно степному пожару, отъ пустыни Гоби до Золотого Берега. Восточно-азіатская коалиція захватила нефтяные источники въ Бирм и набросилась на Америку и Германію. Въ теченіе недли сооружились новые воздушные корабли въ Дамаск, Каир и Іоганнесбург. Австралія и Новая-Зеландія съ лихорадочною поспшностью также готовились къ выступленію.
Быстрому развитію событій какъ нельзя больше способствовало то роковое обстоятельство, что воздушный корабль можно было построить въ какія-нибудь дв-три недли, между тмъ какъ сооруженіе морского броненосца требовало столько же лтъ. Устройство воздушнаго судна было гораздо проще простой торпедной лодки. Благодаря этому теперь везд, отъ Капъ-Горна до Новой Земли и отъ Кантона вокругъ всего земного шара, были устроены заводы, мастерскія и склады матеріаловъ съ цлью изготовленія возможно большаго количества воздушныхъ кораблей и другихъ летательныхъ приборовъ.
Едва первая часть германскаго воздушнаго флота показалась на Атлантическомъ океан и получилось извстіе о скоромъ появленіи азіатскаго, какъ разомъ рухнула дутая финансовая система, которая въ теченіе цлаго столтія искусственно связывала между собою народы. По всмъ биржамъ пронесся настоящій циклонъ реализаціи цнностей. Банки прекратили платежи, вс дла остановились. Нью-Йоркъ, виднный Бертомъ во всемъ его блеск богатства и процвтанія, сразу очутился на краю небывалаго финансоваго и экономическаго краха. Всюду началъ замчаться недостатокъ въ състныхъ припасахъ, а черезъ дв недли со дня начатія міровой войны на всей земл, за исключеніемъ отдаленныхъ и еще дикихъ мстъ, власти были вынуждены прибгать къ самымъ энергичнымъ мрамъ къ устраненію недостатка въ пищевыхъ продуктахъ и обузданію огромной массы безработныхъ, ежедневно увеличивавшейся съ ужасающей быстротою, по мр пріостановленія промышленныхъ и торговыхъ предпріятій.
Всеобщая воздушная война неизбжно должна была привести къ полному общественному разстройству. Это сразу сказалось при нападеніи нмцевъ на Нью-Йоркъ. Страшная разрушительная сила воздушнаго корабля была несомннна по отношенію ко всему, что находилось подъ нимъ, но она оказалась безсильна занять, охранить и удержать за собою завоеванное. Разумется, это должно было привести къ столкновеніямъ между собою различныхъ партій возбужденнаго городского населенія.
Исторія не знаетъ примра этому страшному состоянію всего міра. Бывали только, мстные случаи, въ род тхъ дйствій, которыми опозорили себя въ XVIII и XIX столтіяхъ англійскіе военные корабли у африканскихъ и другихъ побережій, да возстанія коммунаровъ въ 1871 г. въ Париж, подъ давленіемъ войны съ Пруссіей.
Другая характерная особенность въ самомъ начал этой войны заключалась въ небольшомъ вред, который могли нанести другъ другу воздушные корабли. Внизъ они могли бросать разрывные снаряды страшной силы, крпости, города и морскія суда находились въ полной ихъ власти, но лично другъ другу они не могли сильно вредить, если не хотли сцпиться и вступить прямо въ рукопашную. Все вооруженіе огромныхъ германскихъ воздушныхъ кораблей, превосходившихъ величиною самые большіе морскіе броненосцы, состояло, какъ мы уже знаемъ, изъ сравнительно легкой механической пушки. Положимъ, когда выяснилось, что предстоитъ борьба за обладаніе уже и воздухомъ, то аэронавты были снабжены скорострльными ружьями новйшихъ системъ и снарядами, наполненными кислородомъ или другими легкими взрывчатыми веществами, но, въ общемъ, ни на одномъ воздушномъ корабл не было столько боевыхъ средствъ, сколько прежде находилось на небольшой канонерской лодк. Такимъ образомъ эти воздушныя чудовища при столкновеніи въ воздух никакихъ преимуществъ другъ передъ другомъ не имли, такъ что, въ сущности, получался тотъ же средневковый способъ единоборства, только въ видоизмненной форм. Шансы были равны. Благодаря этому, посл первыхъ же опытовъ у командующихъ воздушными флотами явилась все увеличивавшаяся склонность избгать прямыхъ схватокъ и довольствоваться выгодами косвенныхъ, случайныхъ, нападеній.
Вообще первые воздушные корабли не были способны достигнуть ршающихъ результатовъ: нмецкіе — по своей неустойчивости, а японскіе и китайскіе — вслдствіе крайней легкости. Правда, нсколько времени спустя бразильянцы построили аэропланъ, который былъ вполн приспособленъ къ борьб съ воздушными кораблями, но они соорудили всего нсколько такихъ аэроплановъ и оперировали съ ними только въ Южной Америк, потомъ эти машины куда-то исчезли, и о нихъ боле ничего уже не было слышно. При всхъ прежнихъ способахъ веденія войны на суш и на мор побжденная сторона лишалась возможности длать потомъ набги на завоеванную противникомъ территорію. Борьба тогда шла ‘по фронту’ и за этимъ фронтомъ обезпечивалась цлость всего взятаго побдителемъ. Когда война велась морская, уничтожался военный флотъ одного изъ противниковъ, блокировались его гавани, захватывались угольныя станціи, и дло обыкновенно оканчивалось миромъ между обими враждебными сторонами. При войн же воздушной этого нельзя было сдлать. Если бы одной сторон и удалось уничтожить часть флота противника, даже главную, ей все-таки не удалось бы воспользоваться вполн плодами своей побды, во-первыхъ, потому, что побдившая сторона, дйствовавшая въ воздух, въ сущности ничего не завоевывала, а побжденная могла снова надлать сколько угодно воздушныхъ кораблей и напасть съ ними на побдительницу.
Въ самомъ дл, представимъ себ это боле наглядно. Напримръ, А, побдившій своего противника Б, витаетъ на своемъ воздушномъ флот надъ столицей Б, угрожая бомбардировать ее, если тотъ не признаетъ себя побжденнымъ. Б по безпроволочному телеграфу сообщаетъ, что намренъ обстрливать столицу А, если послдній не прекратитъ своей вражды. Потомъ въ дло могутъ вмшаться Б, Г, Д и т. д. до безконечности.
Вообще воздушная война сдлалась всеобщей, распространившейся на все населеніе земного шара, разстроившей весь механизмъ общественной жизни. Особенности этой войны явились сюрпризомъ для міра. Никто не могъ предвидть ея послдствій, иначе еще въ 1900 году состоялась бы всеобщая мирная конференція. Но техника шагаетъ гораздо быстре и продуктивне по пути изобртенія всего служащаго къ вреду человчества, нежели то, что можетъ принести ему пользу, и міръ съ его машинами, газетами и дешевыми брошюрками, которыя наполнялись всевозможными бреднями, и еще боле дешевыми страстями, съ его низменными меркантильными побужденіями, лицемріемъ, лживостью, пошлостью, ‘цивилизованнымъ’ невжествомъ и слпою, безцльною жестокостью,— весь этотъ міръ былъ захваченъ врасплохъ.
Разъ начавшись, эта безцльная, слпая, губительная война никакими силами не могла быть прекращена до полнаго истощенія и взаимоистребленія воюющихъ. Непрочная ткань кредита, которой люди въ своей слпот дали разрастись и которая держала все земное населеніе въ постоянной взаимной финансовой зависимости, ни для кого непонятной,— эта ткань вдругъ распустилась и превратилась въ панику. Вверху всюду начали носиться воздушныя чудовища всевозможныхъ формъ, всюду бросать бомбы и вмст съ ихъ разрушительнымъ дйствіемъ разрушать всякую надежду на лучшее будущее, а внизу всюду стали разражаться общественныя катастрофы и умирать съ голоду безработные, всюду вспыхивала анархія. Весь запасъ умственной, созидающей, силы, таившейся въ ндрахъ народовъ, исправился подъ мощнымъ давленіемъ разрушающаго духа времени. Вс газеты и брошюры этого ужаснаго періода человческаго озврнія свидтельствуютъ о городахъ, въ которые былъ прекращенъ подвозъ състныхъ припасовъ и улицы которыхъ были переполнены голодающими безработными, о полной бездятельности, вслдствіе крайней растерянности, всхъ властей, объ осадныхъ положеніяхъ, временныхъ правительствахъ и комиссіяхъ обороны, о возстаніяхъ въ Индіи, Египт и другихъ зависимыхъ странахъ и о всеобщей горячк по сооруженію новыхъ воздушныхъ кораблей, летательныхъ машинъ и взрывчатыхъ снарядовъ.
Наступилъ періодъ разложенія цлой исторической эпохи, краха цивилизаціи, опиравшейся на машины и этими же машинами разрушенной. Крушенія прежнихъ великихъ цивилизацій, напримръ, римской, совершились въ теченіе цлыхъ столтій, постепенно, шагъ за шагомъ, слдуя закону нормальнаго распаденія живого организма, наша же машинная цивилизація рухнула сразу, какъ, благодаря ея же бомбамъ, рушатся современныя зданія. Брошенная бомба сокрушила — и конецъ!

II.

При первыхъ воздушныхъ битвахъ, вроятно, руководствовались прежнимъ правиломъ морскихъ флотоводцевъ — вывдать мстонахожденіе непріятельскаго флота, напасть на него и уничтожить. Такъ, по крайней мр, было сдлано въ битв при Берн, когда итальянскія и французскія воздушныя суда во время атаки ими франконскаго воздухоплавательнаго парка подверглись нападенію швейцарскаго пробнаго флота, черезъ нсколько часовъ подкрпленнаго нмецкимъ, а затмъ при стычк англійскихъ аэроплановъ съ тремя германскими воздушными кораблями.
Посл этого разгорлась битва въ сверной Индіи, гд англоиндійскій колоніальный флотъ три дня сражался съ несравненно сильнйшимъ японско-китайскимъ и былъ имъ совершенно истребленъ. Одновременно началась знаменательная борьба нмцевъ съ азіатами, названная ‘Ніагарскою битвою’, хотя она мало-по-малу распространилась на половину Америки. Нмецкіе воздушные корабли, избжавшіе уничтоженія въ этой битв, опустились на землю и сдались американцамъ, которые потомъ и воспользовались ими въ своихъ цляхъ.
Начался цлый рядъ героическихъ стычекъ между американцами, твердо ршившими истребить своихъ враговъ, и постоянно усиливавшимися азіатами, главный лагерь которыхъ находился на берегу Тихаго океана подъ охраною огромнаго флота. Сначала война въ Америк велась съ дикою свирпостью: пощады не давалось, въ плнъ не брали. Съ лихорадочною поспшностью, одинъ за другимъ, американцы строили воздушные корабли и пускали противъ азіатовъ, которые тотчасъ же уничтожали ихъ. Все подчинилось этой войн, вс стали жить и умирать ради нея. Въ машин Беттериджа европейцы скоро нашли орудіе, съ помощью котораго могли противостоять азіатскимъ летательнымъ аппаратамъ и даже побждать ихъ. Но объ этомъ подробне мы скажемъ ниже.
Нашествіе азіатовъ на Америку совершенно сгладило нмецко-американскія несогласія. Вначал казалось, что ихъ стычка должна окончиться самымъ трагическимъ образомъ. Посл разрушенія центральной части Нью-Йорка вся Америка поднялась какъ одинъ человкъ. Нмцы, задумавшіе подчинить себ Америку, заняли, согласно планамъ принца Карла-Альберта, Ніагару, съ цлью воспользоваться гигантскими силами этого водопада, выгнали оттуда всхъ обитателей и превратили вс окрестности, вплоть до Буффало, въ пустыню. А какъ только Англія и Франція объявили имъ войну, нмцы опустошили Канадскую область миль на десять вокругъ. Въ это время какъ разъ появились азіаты и налетли на Ніагару. Произошла первая стычка между воздушными флотами Востока и Запада. Тутъ-то и выяснилось все значеніе нмецкой зати.
Сохраненіе въ тайн всми странами своихъ приготовленій къ снаряженію воздушныхъ флотовъ придавало особенный характеръ этому новому виду войны. Каждая страна только смутно слышала кое-что о планахъ своихъ соперницъ и, ради сохраненія все той же тайны, была вынуждена ограничивать опыты съ собственными изобртеніями. Ни одному строителю воздушныхъ кораблей и аэроплановъ не было путемъ извстно, къ чему собственно будетъ примняться его машина. Впрочемъ, многіе и изъ заказчиковъ, очевидно, сами не думали, что ихъ воздушнымъ кораблямъ придется служить не только средствомъ для передвиженія экипажа съ бомбами, но и вступать въ битвы другъ съ другомъ. Поэтому, когда американцы атаковали на воздух нмцевъ, средства защиты у послднихъ оказались очень слабы. Лишь посл этого вс нмецкіе аэронавты были снабжены короткими скорострльными ружьями особой системы съ взрывчатыми снарядами. Въ теоріи для битвы предназначались летающіе драконы, имъ предоставлялась роль морскихъ торпедныхъ лодокъ. Быстро проносясь, какъ можно ближе, мимо непріятельскаго воздушнаго судна, сидящій на дракон долженъ былъ бросить въ него бомбу. На практик же эти драконы оказались не совсмъ удобными по своей крайней неустойчивости. Въ каждой битв едва одной трети изъ нихъ удавалось возвратиться къ своимъ кораблямъ, другія же дв трети обыкновенно погибали отъ непріятельскихъ снарядовъ или по собственной неосмотрительности.
Соединенный японо-китайскій флотъ такъ же, какъ и германскій, состоялъ изъ воздушныхъ судовъ и спеціальныхъ боевыхъ машинъ тяжеле воздуха, существенно отличавшихся отъ нмецкихъ драконовъ. Азіатскіе техники воспользовались извстными имъ европейскими моделями и по нимъ построили свои машины, но съ нкоторыми усовершенствованіями. То же самое можно сказать и о ихъ воздушныхъ корабляхъ. Германскіе, какъ намъ извстно, имли форму рыбы съ плоскою головою, азіатскіе также походили на рыбу, но не на треску, какъ т, а скоре на такъ называемую ‘сковороду’ (родъ камбалы) или на ската. Широкая и плоская нижняя часть азіатскаго корабля прерывалась окнами и другими отверстіями лишь вдоль средней линіи. Кабины, съ мостками надъ ними, располагались вокругъ оси, и газовыя камеры придавали кораблю видъ закрытаго цыганскаго шатра, только боле плоскаго. Германскій воздушный корабль въ сущности представлялъ изъ себя управляемый баллонъ, на много легче воздуха, и не обладалъ слишкомъ большою скоростью, а азіатскій былъ немного легче и прорзалъ воздухъ съ гораздо большею быстротою, зато съ меньшею устойчивостью. На передней и задней палубахъ этого корабля помщалось по орудію съ взрывчатыми снарядами и, кром того, имлись прикрытія для стрлковъ, снабженныхъ скорострльнымъ оружіемъ. Этого вооруженія было вполн достаточно, чтобы превзойти германскихъ исполиновъ и даже брать надъ ними верхъ. Во время битвы азіаты носились среди нмцевъ или же надъ ними, отваживались пролетать даже подъ ними, остерегаясь лишь непосредственнаго сосдства съ тмъ мстомъ непріятельскаго судна, гд, по ихъ соображеніямъ, долженъ былъ находиться складъ взрывчатыхъ снарядовъ. Сойдясь съ нмцами, они стрляли изъ своихъ орудій, выпуская въ газовыя камеры непріятельскаго корабля шрапнель или гранаты, начиненныя разрушительнымъ взрывчатымъ составомъ.
Но главная сила азіатовъ заключалась не въ ихъ корабляхъ, а въ летательныхъ машинахъ, съ которыми могла бы поспорить разв только машина Беттериджа. Модель азіатской машины была изобртена однимъ японскимъ художникомъ. Самая машина была построена изъ вещества, походившаго на целлулоидъ, и шелковой ткани, пестро расписанной. Ея боковыя крылья имли сходство съ согнутыми крыльями бабочекъ. Переднія части этихъ крыльевъ такъ же, какъ у нмецкихъ драконовъ, были снабжены когтями летучей мыши. Сзади тянулся длинный красный хвостъ, въ род хвоста колибри. Сдокъ помщался между крыльями, надъ взрывчатымъ моторомъ, какъ на моторномъ велосипед, и сидлъ верхомъ. Внизу находилось большое колесо. Въ рукахъ у сдока имлось ружье съ разрывными пулями, а съ боку вислъ обоюдоострый мечъ.

III.

Вс эти подробности сдлались извстны только впослдствіи, вначал же о нихъ никто ничего не зналъ. Каждый изъ противниковъ вступалъ въ бой при совершенно незнакомыхъ условіяхъ, прямо наудачу. Вс составленные заране въ теоріи планы нападенія, защиты и маневровъ на практик оказывались никуда негодными и при первой же стычк оставались въ сторон, какъ это случалось во время первыхъ морскихъ сраженій на броненосцахъ, когда они только что появились. Такимъ образомъ каждый командиръ воздушнаго судна былъ предоставленъ своему собственному усмотрнію, и одинъ видлъ возможность побды въ томъ, что въ другомъ вызывало отчаяніе и вынуждало къ бгству. О ніагарской битв смло можно сказать то же самое, что говорилось о сраженіи при Лисс: она представляла собою лишь хаосъ схватокъ.
Попробуемъ теперь описать эту интересную, безпримрную битву. Съ помощью безпроволочнаго телеграфа принцъ Карлъ Альбертъ, наконецъ, снова вступилъ въ командованіе своимъ воздушнымъ флотомъ еще за нсколько времени до появленія въ Лабрадор ‘Графа Цеппелина’. По распоряженію своего главнаго командира, германскій флотъ, форпосты котораго столкнулись съ японцами надъ Скалистыми горами, стянулся къ Ніагар и ожидалъ прибытія принца. Карлъ Альберть прибылъ туда на ‘Граф Цеппелин’, и Бертъ въ первый разъ увидлъ Ніагарское ущелье, лазая на восход солнца по наружной оболочк средней газовой камеры корабля. ‘Графъ Цеппелинъ’ летлъ довольно высоко, такъ что весь живописный ландшафтъ внизу съ его дикими утесами и бурлящими водопадами, которые сіяли въ лучахъ утренняго солнца подобно драгоцннымъ камнямъ, былъ виденъ какъ на ладони.
Воздушный флотъ располагался въ вид огромнаго полумсяца съ рогами, обращенный на юго-западъ. Длинная боевая линія этихъ чудовищъ, украшенныхъ черными орлами и флагами, представляла грандіозное зрлище.
Хотя въ город Ніагар была разрушена только незначительная его часть, но на улицахъ замерла всякая жизнь. Вс мосты были еще цлы, на гостиницахъ и ресторанахъ попрежнему разввались флаги и красовались привтливо манящія вывски, электрическіе заводы тоже продолжали дйствовать, но вокругъ города, по обимъ сторонамъ ущелья, царило полное опустошеніе. Все, что могло бы послужить прикрытіемъ для нмецкаго лагеря, было разрушено и уничтожено. Съ птичьяго полета эта картина разрушенія производила особенно подавляющее впечатлніе. Повсюду еще продолжались пожары, и нкоторыя мста были сплошь покрыты черными или тлющими головнями. Тамъ и сямъ виднлись слды погибшихъ бглецовъ, покинутыя повозки и трупы людей и лошадей. За опустошеннымъ пространствомъ ландшафтъ оставался нетронутымъ, но и тамъ не виднлось жителей. Въ Буффало свирпствовалъ сильный пожаръ, и не было видно никакихъ признаковъ борьбы съ огненной стихіей.
Самый городъ Ніагару нмцы быстро превратили въ военное депо. Съ воздушнаго флота были командированы техники. По указаніямъ принца они энергично принялись за оборудованіе воздухоплавательнаго парка. Въ очень короткое время ими была сооружена въ углу Ніагарскаго водопада, съ сверной стороны, газовая станція для наполненія водородомъ камеръ воздушныхъ кораблей, а другую собирались устроить на южной сторон. Надъ электрической станціей и другими важными пунктами гордо разввался германскій флагъ.
‘Графъ Цеппелинъ’ дважды медленно проплылъ по воздуху съ цлью дать возможность принцу, стоявшему на висячей галлерейк, основательно ознакомиться съ мстностью. Посл этого ‘Графъ Цеппелинъ’ снова поднялся, и принцъ со всми своими офицерами и уцлвшимъ экипажемъ ‘Фатерланда’ перебрался на ‘Гогенцоллернъ’, избранный имъ флагманскимъ судномъ вмсто погибшаго ‘Фатерланда’. Пересадка была произведена посредствомъ прочной веревочной лстницы, переброшенной съ ‘Графа Цеппелина’. Такой способъ пересадки былъ довольно рискованный, но, къ счастью, все обошлось благополучно. Затмъ ‘Графъ Цеппелинъ’ направился къ Проспектъ-Парку, чтобы высадить тамъ имвшихся на немъ раненыхъ и запастись амуниціей и провіантомъ.
Берту вмст съ нсколькими солдатами было поручено перенести раненыхъ въ одну изъ ближайшихъ гостиницъ. Въ гостиниц никого не было, кром двухъ мстныхъ сидлокъ для ухода за ранеными да нсколькихъ негровъ. Бертъ и врачъ съ ‘Графа Цеппелина’ завернули въ одну изъ брошенныхъ на произволъ судьбы аптекъ и запаслись тамъ необходимыми медикаментами для раненыхъ. Возвращаясь изъ аптеки, они никого не встрчали на улицахъ. Обитателямъ было предложено въ теченіе трехъ часовъ оставить городъ, и они вс покинули его. Лишь кое-гд валялись тла убитыхъ или погибшихъ въ суматох людей, изъ-за которыхъ грызлись голодныя собаки, да на рчной сторон проскользнулъ рядъ вагоновъ по однорельсовой желзной дорог. Вс эти вагоны были нагружены матеріалами и провіантомъ и направлялись въ воздухоплавательный паркъ.
По возвращеніи съ ящикомъ лкарствъ въ гостиницу, Бертъ тотчасъ же былъ отправленъ для нагрузки бомбъ на ‘Графа Цеппелина’. Работа эта требовала величайшей осторожности. и Бертъ съ особенною осмотрительностью занялся было ею, но вскор былъ отозванъ отъ нея. Капитанъ ‘Графа Цеппелина’ поручилъ ему отнести письмо офицеру, занявшему со своимъ отрядомъ оставленный американцами пороховой складъ. Полевой телефонъ только еще устраивался, поэтому пока приходилось прибгать къ письменнымъ сношеніямъ отдльныхъ частей между собою. Бертъ больше угадалъ, чмъ понялъ, приказаніе капитана. Ему не хотлось сознаться въ полномъ почти незнаніи нмецкаго языка, и онъ, взявъ письмо, отправился съ нимъ съ такимъ видомъ, точно отлично зналъ дорогу. Однако, обогнувъ два-три угла, онъ понялъ, что безъ разспросовъ ему едва ли удастся найти ее. Онъ остановился и сталъ придумывать, у кого бы спросить о дорог, какъ вдругъ вниманіе его было привлечено пушечнымъ выстрломъ и вслдъ за тмъ громкимъ ‘ура’, раздавшимися съ ‘Гогенцоллерна’.
Онъ взглянулъ наверхъ, но высокіе дома по обимъ сторонамъ улицы преграждали видъ. Сгорая любопытствомъ узнать, въ чемъ дло, онъ бросился назадъ къ берегу и, къ своему изумленію, увидлъ быстро поднимавшагося надъ Козьимъ островомъ ‘Графа Цеппелина’, не успвшаго еще, по мннію Берта, пополнить запасъ газа. Заинтересованный этимъ обстоятельствомъ, онъ бросился бжать къ мосту, ведущему къ Козьему острову. Взбжавъ на мостъ, онъ остановился посередин. Съ этого мста было всего видне вверхъ. Тутъ только молодой человкъ въ первый разъ увидлъ азіатскіе воздушные корабли, всплывавшіе на горизонтъ надъ пнящимися пучинами верхнихъ пороговъ рки. Эти корабли показались ему далеко не такими громадными, какъ германскіе. Корабли летли прямо на него, такъ что онъ не могъ видть длины ихъ корпусовъ.
Бертъ стоялъ какъ разъ на томъ мст, которое обыкновенно избиралось туристами для того, чтобы полюбоваться живописными окрестностями Ніагары. Надъ нимъ, на страшной высот, маневрировалъ германскій воздушный флотъ, готовясь къ борьб съ азіатскимъ, а подъ нимъ съ страшною быстротою несла къ водопаду свои волны рка. Костюмъ нашего искателя приключеній отличался нкоторою странностью. На немъ была рабочая солдатская куртка, его панталоны изъ синей бумажной ткани были заправлены въ резиновые сапоги, а голову покрывала блая легкая каска, постоянно съзжавшая на носъ, потому что была ему велика. Изъ-подъ этой каски выглядывало удивленное лицо молодого человка, походившее на лицо нсколько дней не брившагося актера.
— Чортъ возьми, это еще что такое?!— воскликнулъ онъ, продолжая всматриваться въ ту сторону неба, откуда неслась стая азіатскихъ воздушныхъ чудовищъ.
Долго онъ смотрлъ вверхъ, издавая по временамъ не то одобрительныя, не то испуганныя восклицанія, обыкновенно выражавшіяся у него въ любимомъ ‘Ахъ, чортъ возьми!’ Потомъ онъ вдругъ чего-то сильно испугался и со всхъ ногъ бросился бжать по направленію къ Козьему острову.

IV.

Нсколько времени оба непріятельскихъ флота присматривались другъ къ другу, остановившись въ виду одинъ у другого. Нмцы насчитывали у себя 76 большихъ воздушныхъ судовъ, расположивъ ихъ въ вид исполинскаго серпа, на высот 4.000 футовъ надъ земною поверхностью. Между рогами серпа было разстояніе приблизительно въ 30 миль. На буксир крайнихъ кораблей каждаго крыла находилось по 30 летающихъ драконовъ съ сдоками, но они были такъ малы, что Бертъ не могъ ихъ различить. Сначала въ пол его зрнія очутился южный флотъ азіатовъ, состоявшій изъ 40 кораблей, ведшихъ съ собою около 400 летательныхъ машинъ. Нкоторое время этотъ флотъ медленно, на разстояніи не боле 12 миль, двигался параллельно фронту нмецкаго флота. Сперва Бертъ могъ различать одни корабли, а потомъ, мало-по-малу, сталъ замчать и летательныя машины, представлявшіяся издали какими-то наскомыми, вьющимися возл большихъ рыбъ. Въ этотъ разъ второй части азіатскаго флота наблюдатель не увидалъ, хотя и эта часть уже должна была быть видна нмцамъ на сверо-западной сторон.
Воздухъ былъ очень тихъ и небо почти безоблачно. Германскій флотъ поднялся на такую высоту, что отдльныя его части уже не особенно хорошо виднлись, только концы серпа довольно ясно обрисовывались на ясной синев неба. Двигаясь по направленію къ югу, корабли становились между солнцемъ и наблюдателемъ, такъ что послднему они казались темными силуэтами. Очевидно, оба флота не очень торопились вступить въ схватку. Но вотъ дло понемногу началось. Азіаты быстро двинулись на востокъ, постепенно поднимаясь все выше и выше, затмъ образовали длинную колонну и стали возвращаться по направленію къ лвому флангу нмцевъ. Послдніе повернули въ сторону, чтобы избжать фланговой атаки. Вдругъ тамъ и сямъ вспыхнули искры и раздался трескъ со стороны германскаго флота, очевидно, нмцы не утерпли и открыли по непріятелю огонь. Затмъ, подобно горсти снжныхъ хлопьевъ, блые нмецкіе драконы вихремъ понеслись на азіатовъ, встртившихъ ихъ дожделгь красныхъ искръ. Бертъ смотрлъ какъ очарованный. Всего какихъ-нибудь нсколько часовъ назадъ онъ самъ находился на одномъ изъ этихъ воздушныхъ кораблей и зналъ, что это простое издліе человческихъ рукъ, а теперь они казались ему не простыми пузырями, носившими на себ людей и повиновавшимися ихъ вол, а самостоятельными живыми существами, двигавшимися и дйствовавшими по собственному побужденію и по собственной вол.
Стаи нмецкихъ и азіатскихъ аэроплановъ столкнулись и стали опускаться внизъ, напоминая выброшенные въ окно блые и розовые цвточные лепестки, потомъ они постепенно начали увеличиваться въ размрахъ. Бертъ ясно могъ видть, какъ нсколько десятковъ ихъ, перевертываясь вокругъ себя, съ страшною быстротою летли внизъ и исчезали тамъ въ тучахъ чернаго дыма, поднимавшихся надъ горящимъ Буффало. Одно время об стаи совершенно скрылись было изъ вида, затмъ снова, но гораздо ниже прежняго, появилось нсколько блыхъ и уже не лепестковъ, а бабочекъ, преслдуемыхъ множествомъ красныхъ, и опять, кружась другъ возл друга, понеслись назадъ къ востоку.
Тяжелый, глухой ударъ заставилъ Берта взглянуть на зенитъ, гд виталъ гигантскій полумсяцъ. Но этотъ полумсяцъ уже оказался разстроеннымъ и превратился въ огромную безпорядочную массу чудовищъ. Одинъ корабль горлъ съ обоихъ концовъ и, подобно погибавшимъ аэропланамъ, перевернувшись, завертлся вокругъ самого себя и ухнулъ въ дымъ пылающаго Буффало.
Сильно заинтересованный страшнымъ, но крайне интереснымъ зрлищемъ, Бертъ покрпче ухватился за перила моста и не сводилъ очарованнаго взора съ неба. Нсколько мгновеній оба флота, витая одинъ противъ другого въ косомъ направленіи, производили какіе-то непонятные наблюдателю маневры, потомъ съ обихъ сторонъ изъ общей массы стали выдляться отдльные корабли и падать вслдъ за первымъ въ дымящуюся бездну. Вдругъ азіатская стая ринулась въ самую середину нмецкой. Началось нчто похожее на общую рукопашную схватку. Затмъ сражающіеся стали раздляться на группы и пары. Нмецкій флотъ началъ опускаться внизъ. Одинъ изъ его кораблей, вспыхнувъ, какъ факелъ, быстро исчезъ на свер, два другихъ, судорожно извиваясь, упали на землю. Потомъ два азіатскихъ съ преслдуемымъ ими нмецкимъ, къ которому вскор присоединился товарищъ, понеслись къ востоку. За ними помчалась пара единоборцевъ: большой азіатскій корабль и огромный нмецкій.
Бертъ не замтилъ, какъ вступилъ въ дло и сверный отрядъ азіатскаго флота, наблюдателя только поразило, что количество кораблей и аэроплановъ вдругъ сильно увеличилось, и вся картина сраженія приняла хаотическій видъ. Вскор, однако, сражающіеся опять стали выдляться отдльными группами. Здсь нмецкій исполинъ пылающимъ метеоромъ падалъ внизъ, окруженный дюжиною плоскихъ азіатскихъ судовъ, препятствовавшихъ ему спастись, тамъ повисъ въ воздух другой, храбро отбиваясь отъ цлой стаи японскихъ аэроплановъ, дале исполинскою горящею головнею летлъ внизъ и азіатскій гигантъ.
Долго продолжался этотъ интересный бой безъ перевса на чью-либо сторону. Вдругъ слухъ Берта былъ пораженъ характернымъ стукомъ моторовъ. Взглянувъ въ ту сторону, откуда доносился этотъ стукъ, онъ увидлъ такую фантастическую картину, что невольно схватился за голову, думая, не сонъ ли ужъ это. На высот сотни метровъ надъ ркою быстро приближалась съ юга цлая армія японскихъ воиновъ, несшаяся подобно валькиріямъ на огненно-красныхъ коняхъ, изобрсть которыхъ могла только художественная фантазія японскихъ техниковъ. Кони были крылатые. Когда крылья трепетали въ воздух, кони стрлою поднимались вверхъ, а когда крылья оставались неподвижными,— кони такъ же быстро опускались внизъ. Такимъ образомъ, то поднимаясь, то опускаясь, ‘валькиріи’ пронеслись такъ низко надъ головой Берта, что онъ даже могъ слышать, какъ он перекликались между собою. Долетвъ до города, сказочные кони вмст со своими всадниками стали одинъ за другимъ опускаться на просторную площадь передъ той самой гостиницей, гд находились нмецкіе раненые. Одинъ изъ желтолицыхъ воиновъ, проносясь надъ Бертомъ, нагнулся къ нему, и темные загадочные глаза его на мгновеніе встртились съ глазами Берта. Тутъ только нашъ герой понялъ, что находится слишкомъ ужъ на виду, и со всхъ ногъ бросился бжать на Козій островъ. Тамъ онъ укрылся за небольшимъ землянымъ валомъ, откуда въ полной безопасности могъ продолжать любоваться картиною этого титаническаго боя.

V.

Вскор между азіатскими аэронавтами и нмецкими инженерами началась борьба изъ-за обладанія городомъ. Эта борьба вполн соотвтствовала понятію Берта о войн, почерпнутому имъ изъ фантастическихъ разсказовъ и сказокъ временъ его дтства. Теперь онъ увидлъ эту войну собственными глазами. Первый отрядъ японскихъ воздушныхъ всадниковъ, вроятно, предполагалъ, что городъ совершенно опустлъ, но сразу былъ выведенъ изъ своего заблужденія, когда со стороны электрическихъ заводовъ его встртилъ залпъ выстрловъ. Это побудило японцевъ укрыться за сосдними домами. Затмъ съ востока примчался второй отрядъ красныхъ коней. Приблизившись къ городу, этотъ отрядъ медленно проносился надъ нимъ съ цлью, очевидно, рекогносцировки. Нмцы снизу открыли по немъ бглый огонь. Одинъ изъ азіатскихъ коней вдругъ опрокинулся и исчезъ между домами. Остальные, точно стая огромныхъ птицъ, опустились на кровлю электрическаго завода. Съ каждаго коня спрыгнуло по небольшой юркой фигурк, которая, приблизившись къ брустверу кровли, стрляла внизъ и затмъ быстро отступала къ своему коню и укрывалась за нимъ. Между тмъ появился новый отрядъ летающихъ коней. Но Бертъ, поглощенный тмъ, что происходило передъ его глазами, не замтилъ его прибытія. Изъ сосднихъ зданій выскочило нсколько десятковъ нмцевъ, бросившихся бжать къ электрическому заводу. Двое упало. Одинъ сразу замеръ на мст, а другой сначала нсколько шаговъ протащился по мостовой, потомъ тоже остался неподвижнымъ. Гостиница, въ которой находились раненые, подняла женевскій флагъ. Очевидно, въ город было порядочное число нмцевъ, которые со всхъ сторонъ стали стекаться на защиту электрическаго завода. Тмъ временемъ азіатскіе красные кони все прибывали и вмшивались въ разгорвшуюся борьбу своихъ товарищей съ нмцами. Они уничтожили почти всхъ нмецкихъ драконовъ и теперь бросились разрушать зарождавшійся воздухоплавательный паркъ, электрическіе заводы и мастерскія, служившіе нмцамъ операціонною базою. Нкоторые изъ вновь прибывавшихъ коней спускались на землю и ихъ всадники, за какимъ-нибудь прикрытіемъ, превращались въ храбрыхъ пхотинцевъ. Другіе витали надъ мстомъ схватки и выражали свое участіе въ ней мткими выстрлами въ непріятеля. Нсколько разъ эта фантастическая конница такъ невысоко пролетала надъ головой Берта, что онъ въ ужас падалъ ничкомъ на землю. Иногда къ треску скорострлокъ внизу примшивался раскатистый грохотъ вверху. Но молодой человкъ, весь поглощенный событіями, происходившими на земл, не смотрлъ на небо.
Вдругъ оттуда, сверху, свалилось что-то походившее на бочку. Раздался оглушительный трескъ. Снарядъ этотъ упалъ между азіатскими аэропланами, находившимися среди лужаекъ и цвточныхъ куртинъ возл рки. Вс аэропланы мгновенно превратились въ вихрь обломковъ, цвточныя куртины съ землей и пескомъ поднялись также на воздухъ и тутъ же снова въ пестромъ хаос опустились на землю, а аэронавтовъ разбросало во вс стороны, какъ пустые мшки. Надъ пнящимися водами точно пронеслась буря. Вс окна гостиницы и ближайшихъ зданій зазіяли темными отверстіями.
Тутъ только Бертъ поднялъ глаза кверху и увидлъ, что съ высоты опускается нсколько огромныхъ чудовищъ, вслдъ за которыми стала появляться и главная масса сражавшихся наверху, все это направлялось къ электрическимъ заводамъ. Размры кораблей въ глазахъ у Берта все увеличивались и увеличивались, такъ что въ сравненіи съ ними огромныя зданія стали казаться маленькими, рка сузилась, мостъ сдлался небольшимъ мостикомъ, а люди превратились въ муравьевъ. И, по мр приближенія этихъ исполиновъ къ земл, все ясне и ясне доносились съ нихъ различные звуки: стукъ машинъ, трескотня выстрловъ, крики, стоны и рзкіе возгласы командующихъ. Черные орлы на переднихъ частяхъ германскихъ кораблей производили такое впечатлніе, точно и они принимали активное участіе въ битв.
Нкоторые изъ кораблей приблизились къ земл на разстояніе 500 футовъ, такъ что Бертъ могъ различить на нижнихъ галлереяхъ нмецкихъ стрлковъ, повисшихъ на канатахъ азіатовъ и даже одного нмца въ алюминіевомъ водолазномъ костюм, слетвшаго кувыркомъ прямо въ водопадъ надъ Козьимъ островомъ.
Въ первый еще разъ видлъ Бертъ такъ близко азіатскіе воздушные корабли, напоминавшіе ему своей конструкціей огромныя лыжи. Вс они были разрисованы блыми и черными узорами. Висячихъ галлерей на нихъ не было, но изъ небольшихъ отверстій вдоль средней линіи выглядывали лица и ружейныя дула.
Двигаясь длинными волнистыми линіями, воздушныя чудовища продолжали свою отчаянную борьбу. Они кружились и носились взадъ и впередъ другъ передъ другомъ, прикрывъ собою всю Ніагару, какъ темными тучами, между которыми лишь мстами проглядывали золотистые солнечные лучи. То слетаясь въ тсную кучу, то разлетаясь въ разныя стороны, воздушныя чудовища продолжали свою ожесточенную борьбу. Вотъ одинъ изъ нмецкихъ кораблей загорлся. Вс товарищи тотчасъ же покинули его, быстро поднявшись вверхъ, чтобы не пострадать при его взрыв. Черезъ минуту тотъ дйствительно взорвался и рухнулъ внизъ. Вскор вспыхнулъ другой, потомъ третій, и оба взорвавшись послдовали за первымъ.
Съ каждою минутою становилось ясне и ясне, что нмцамъ не выдержать этой неравной борьбы. Азіаты все настойчиве и ршительне напирали на нихъ. Очевидно, нмцамъ осталось только одно — бгство, чтобы спасти остатки своего флота, и они старались уйти отъ сильныхъ враговъ. Но азіаты слдовали за ними по пятамъ, набрасывались на нихъ, разрзали газовыя камеры ихъ кораблей, зажигали ихъ, истребляли ихъ людей. Послдніе хотя и отстрливались, но выстрлы ихъ по большей части не достигали цли.
Эта упорная охота людей за людьми окончилась тмъ, что нмцы въ полнйшемъ безпорядк разсялись во вс стороны. Это было уже форменное бгство. Азіаты пустились за ними въ погоню. Только небольшой клубокъ, состоявшій изъ четырехъ нмецкихъ и десяти азіатскихъ кораблей, продолжалъ сражаться вокругъ ‘Гогенцоллерна’, кружившагося надъ Ніагарою въ послдней попытк отстоять городъ.
Клубокъ этотъ пронесся надъ канадскимъ водопадомъ на востокъ и сдлался совсмъ маленькимъ, едва видимымъ, потомъ сталъ быстро возвращаться назадъ и увеличиваться въ размр. Увеличиваясь съ каждою секундою, клубокъ, наконецъ, снова затемнилъ все небо со стороны наблюдателя. Плоскодонные азіатскіе корабли держались высоко надъ нмецкими или позади ихъ, все время выпуская въ нихъ дождь разрывныхъ снарядовъ. Аэропланы роились вокругъ своихъ жертвъ подобно разъяреннымъ пчеламъ. Два нмецкихъ корабля опустились было, но тутъ же снова поднялись. Во время этой схватки сильно пострадалъ и ‘Гогенцоллернъ’. Сначала онъ медленно поднялся и круто перевернулся вокругъ самаго себя, потомъ вдругъ загорлся сзади и спереди, затмъ сталъ падать и упалъ прямо въ потокъ, гд извиваясь какъ живое существо, понесся по теченію, въ одномъ мст онъ зацпился было за камни, но сорванный силою теченія, снова поплылъ дальше. Его поврежденный и изогнутый винтъ все еще продолжалъ работать. Вспыхнувшій было на немъ огонь погасъ въ вод. Изуродованный нмецкій гигантъ застрялъ, наконецъ, въ порогахъ и издали казался огромной каменной глыбой, брошенной рукою титана среди бурлящихъ водъ. Огромный азіатскій левіаанъ, преслдовавшій погибшій ‘Гогенцоллернъ’, прокружилъ немного надъ мстомъ катастрофы, потомъ, въ сопровожденіи шести красныхъ коней-аэроплановъ, понесся назадъ къ городу.
Не сводя глазъ съ застрявшаго въ порогахъ ‘Гогенцоллерна’, Бертъ не обратилъ вниманія на страшный трескъ, раздавшійся около моста, съ шумомъ развалившагося. При этомъ огромную массу разбитаго корабля подбросило кверху, и онъ снова загорлся, среднія газовыя камеры взорвались, отъ пылавшаго остова корабля отдлилась передняя часть и застряла въ обломкахъ моста, а задняя, подобно калк въ лохмотьяхъ, понеслась дале и исчезла въ самомъ водопад.
Бертъ взбжалъ на небольшое возвышеніе, глядвшее прямо на клокочущія и бурлящія воды водопада. Надъ головой наблюдателя нависъ громадный азіатскій корабль, заслонившій собою солнце. Но Бертъ не обращалъ и на него никакого вниманія. Широко раскрытыми, неподвижными глазами смотрлъ онъ, какъ по ущелью въ водяной быстрин катилось что-то похожее издали на огромный пустой мшокъ. Для Берта Смолуэйса этотъ мшокъ былъ символомъ всего, что казалось такимъ грандіознымъ и могучимъ,—символомъ силъ, представлявшихся несокрушимыми. И вотъ теперь этотъ символъ, какъ пустой мшокъ, безпомощно несется по стремнин, чтобы погибнуть въ пучин, какъ бы предрекая такую же гибель всей блой расы подъ напоромъ желтой…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

На Козьемъ остров.

I.

Звукъ ударившейся неподалеку въ камень пули заставилъ нашего героя догадаться, что онъ слишкомъ на виду, и что на немъ нмецкая обмундировка. Бертъ поспшно бросился подъ группу деревьевъ, какимъ-то чудомъ уцлвшую отъ общаго разрушенія, и спрятался въ ней.
— Разбиты!— трясясь отъ страха шепталъ онъ.— Окончательно разбиты и уничтожены!.. И кмъ же?— желтолицыми китайцами и японцами!.. Кто бы могъ подумать это?
Замтивъ въ сторон еще группу невысокихъ деревьевъ, Бертъ направился туда. Въ середин деревьевъ оказалась небольшая бесдка, невидимая изъ-за деревьевъ, въ которой очень удобно было спрятаться въ случа необходимости. Бертъ обрадовался этому убжищу и тотчасъ же забрался въ него. Раздвинувъ немного втви двухъ деревьевъ, онъ взглянулъ въ сторону водопада. Тамъ, гд скрылся разрушенный ‘Гогенцоллернъ’, теперь было все спокойно, слышался только шумъ водопада. Азіатскій корабль неподвижно повисъ надъ электрическимъ заводомъ, передъ которымъ происходилъ сухопутный бой. Воздушное чудовище имло спокойный и самоувренный видъ. На передней его части гордо разввался длинный волнистый красно-черно-желтый флагъ великаго азіатскаго союза ‘Восходящаго Солнца и Дракона’. Въ отдаленіи, на восток, виднлся второй азіатскій корабль, а на юг — третій.
Сначала Берту показалось, что борьба въ город совершенно окончилась, хотя на одномъ изъ полуразрушенныхъ домовъ все еще вислъ германскій флагъ, надъ электрическимъ заводомъ тоже разввалось блое полотнище, остававшееся на мст и во все время послдующихъ событій. Но вотъ снова послышался трескъ перестрлки, и Бертъ увидлъ кучку нмецкихъ солдатъ, скрывшуюся между домами. За ними пробжали два механика въ синихъ блузахъ и такихъ же панталонахъ, преслдуемые тремя японскими солдатами. Передній бглецъ, высокій и худощавый, бжалъ легко и быстро, второй же, коротенькій и довольно полный человчекъ, длалъ странные скачки, подперевъ толстыми руками бока и опрокинувъ назадъ голову. Преслдователи были въ мундирахъ цвта хаки и легкихъ темныхъ каскахъ съ металлическимъ блескомъ. Вдругъ толстякъ споткнулся и упалъ. Бертъ замеръ: передъ нимъ былъ новый ужасъ войны. Однако упавшій усплъ вскочить на ноги и пустился бжать дальше. Японецъ чуть было ни настигъ его и уже хотлъ поразить своимъ мечомъ. Отбжавъ шаговъ двадцать, толстякъ замедлилъ свои прыжки, онъ видимо задыхался. Черезъ нсколько секундъ японецъ его догналъ. Бертъ увидлъ, какъ сверкнулъ въ воздух мечъ. Вслдъ за тмъ раздался слабый крикъ, и преслдуемый опрокинулся навзничь. Азіатъ нанесъ ему еще два удара, которые тотъ въ послднихъ проблескахъ самосохраненія тщетно старался отразить руками. Японецъ ударилъ его въ четвертый разъ и, замтивъ, что судорожныя движенія нмца прекратились, бросился вслдъ за товарищами догонять второго легконогаго бглеца. Опустивъ раздвинутыя втви, Бертъ закрылъ руками лицо и на нсколько времени замеръ въ такой же неподвижности, въ какой лежалъ только что убитый японцемъ нечастный нмецъ.
Когда Бертъ немного оправился и снова выглянулъ изъ своего убжища, то замтилъ множество маленькихъ людей съ обнаженными мечами въ рукахъ. Они выходили изъ домовъ, откуда раньше неслись выстрлы. Одни изъ нихъ, вложивъ мечи въ ножны, осматривали аэропланы, во множеств лежавшіе на улиц. Выбравъ т, которые уцлли отъ нмецкихъ бомбъ, садились на нихъ и быстро взвивались вверхъ, другіе, покачавъ головами, отходили прочь. Далеко на восток показался рядъ азіатскихъ воздушныхъ кораблей. Нкоторые изъ нихъ спустились къ городу и выбросили веревочныя лстницы, по которымъ маленькіе люди быстро и ловко взобрались на бортъ своего судна. То же самое сдлалъ и тотъ корабль, который виталъ надъ электрическимъ заводомъ. Собравъ, очевидно, всхъ своихъ людей, эти корабли поднялись наверхъ и присоединились къ ожидавшей ихъ флотиліи, вмст съ которою и направились къ юго-западу.
Вскор посл удаленія японцевъ многія зданія въ город вдругъ загорлись, изъ машиннаго отдленія электрическаго завода раздалось нсколько сильныхъ взрывовъ. Бертъ, насколько онъ могъ понять, остался одинъ среди опустошенной мстности.
— Ахъ, чортъ ихъ побери!— воскликнулъ онъ съ видомъ человка, приходящаго въ себя посл тяжелаго кошмара.

II.

Собственное положеніе Бертъ сразу не могъ опредлить. Ему казалось, что все пережитое имъ за послднее время дйствительно было лишь продолжительнымъ кошмаромъ, что вотъ-вотъ онъ снова очутится въ Бенъ-Хил, въ обществ Греба, среди своихъ родныхъ, въ ожиданіи свиданія съ Эдной, и жизнь потечетъ постарому. Но мало-по-малу къ нему стало возвращаться сознаніе дйствительности, и онъ съ тревогою спрашивалъ себя: ужъ не пронесся ли ураганъ разрушенія и надъ Бенъ-Хилемъ и не смелъ ли съ лица земли зеленную лавочку вмст съ Томомъ, Джессикой и всми воспоминаніями недалекаго прошлаго? Онъ припомнилъ, что уже освдомлялся объ этомъ, но никто не могъ дать ему точныхъ свдній.
Разбираясь въ своихъ впечатлніяхъ, онъ вдруъ вспомнилъ, что давно уже ничего не лъ, и почувствовалъ сильный голодъ. Въ разрушенномъ город наврное осталось много състныхъ припасовъ, но какъ пробраться туда? Впрочемъ, быть-можетъ, найдется что-нибудь и въ той бесдк, которую онъ видлъ у моста. Молодой человкъ поспшно направился туда. Дверь въ бесдку была заперта. Кое-какъ Берту при помощи увсистаго камня удалось проломить нсколько дверныхъ досокъ и пролзть въ бесдку. Къ его величайшему удовольствію, стойка и полки были уставлены множествомъ консервовъ, печеній, фруктовъ, сластей, разныхъ водъ, сигаръ и папиросъ. Нашлось даже нсколько запечатанныхъ бутылокъ съ стерилизованнымъ молокомъ. Въ одномъ изъ угловъ стоялъ съ чмъ-то большой еще не вскрытый ящикъ. Оказались столовые приборы.
— Ну, вотъ и слава Богу!— воскликнулъ обрадованный ‘островитянинъ’, какъ онъ въ шутку назвалъ себя,— значитъ, я не умру здсь съ голоду.— И онъ съ аппетитомъ принялся за уничтоженіе консервовъ, задая ихъ бисквитами и запивая молокомъ.— А что сталось съ бднымъ Куртомъ?— онъ такъ и не научился называть лейтенанта по-нмецки — Курцемъ,— продолжалъ вслухъ разсуждать Бертъ съ набитымъ ртомъ.— Такой былъ славный и добрый человкъ, неужели и онъ погибъ вмст съ прочими?.. А этотъ страшный принцъ? что сдлалось съ нимъ и со всми его людьми, которые были на ‘Гогенцоллерн’?.. Ахъ, какъ мн жаль добраго лейтенанта, если онъ и правда погибъ!
Утоливъ голодъ, молодой человкъ закурилъ сигару и продолжалъ бесду съ самимъ собою.
— Хотлось бы мн знать, что сталось съ Гребомъ? Живъ ли еще онъ? Вспоминаетъ ли обо мн?.. Гмъ!.. Гребъ-то Гребомъ, а вотъ что будетъ со мною? Удастся ли мн выбраться съ этого необитаемаго острова?
Потребности стаднаго существа такъ сильно стали сказываться въ нашемъ геро, что онъ пришелъ въ ужасъ при мысли о томъ, что вокругъ него нтъ ни единой живой души. Но, быть-можетъ, гд-нибудь поблизости находятся и еще живые люди, которые, подобно ему, прячутся отъ дневного свта… врне, впрочемъ, отъ кровожадныхъ двуногихъ зврей — азіатовъ. Желаніе наврное узнать это заставило Берта поближе ознакомиться съ мстомъ, куда забросила его судьба. Разрушеніе моста между островомъ и материкомъ совершенно отрзало его отъ всего міра. Онъ понялъ это только тогда, когда вернулся къ тому мсту, гд находилась оторванная часть отъ ‘Гогенцоллерна’ и громоздились обломки моста. Нсколько времени Бертъ тупо оглядывалъ разбитыя кабины корабля. Мысль, что въ нихъ могли быть еще живые люди, ему и въ голову не приходила, слишкомъ ужъ тамъ все было исковеркано. Потомъ онъ бросилъ взглядъ вверхъ, нигд больше не было видно ни одного воздушнаго чудовища.
— Гмъ!.. Словно ничего и не было!— проговорилъ онъ, переводя взглядъ сверху внизъ на грандіозный водопадъ, который попрежнему продолжалъ съ страшнымъ шумомъ низвергаться въ пучину.
Наконецъ онъ задался вопросомъ, что ему длать, и отвтилъ самъ себ: ‘Ршительно не знаю!’ — Только дв недли тому назадъ онъ находился еще въ Бенъ-Хил и не думалъ ни о какихъ далекихъ путешествіяхъ, а теперь вотъ очутился въ Америк, у Ніагарскаго водопада, среди разрушенія и опустошенія, произведенныхъ неслыханною войною, и притомъ былъ запертъ въ такомъ мст, откуда не имлось никуда выхода.
— Впрочемъ, если хорошенько поискать, можетъ-быть, и удастся какъ-нибудь выбраться отсюда,— размышлялъ онъ.— Эхъ, и дернула же меня нелегкая забраться именно сюда! Что бы вернуться опять въ городъ. Авось, и тамъ нашлось бы мстечко, гд можно было бы спрятаться и выждать окончанія грозы… Впрочемъ, японцы — настоящія ищейки, они обязательно разнюхали бы меня и расправились бы со мною такъ же, какъ съ несчастными нмцами. Пожалуй, и лучше, что судьба занесла меня сюда… она все-таки ко мн довольно милостива.
Утшивъ себя этимъ заключеніемъ, Бертъ забрался на утесъ около водопада и окинулъ взглядомъ канадскій берегъ съ его разрушенными зданіями и поваленными деревьями когда-то красиваго парка ‘Викторіи’, залитаго въ эту минуту розовымъ сіяніемъ солнечнаго заката. Нигд не было и признака живыхъ существъ. Бертъ снова вернулся къ мосту и съ тоской глядлъ на огромную брешь, зіявшую посредин моста, и на бурлившую подъ нимъ воду. Въ той сторон, гд находился Буффало, все еще тучами клубился дымъ, а возл вокзала Ніагары вс дома были объяты пламенемъ. Вокругъ все было тихо, пустынно, мертво…
Бертъ направился по тропинк поперекъ острова и вскор наткнулся на два азіатскихъ аэроплана, сильно попорченныхъ въ роковой для ‘Гогенцоллерна’ борьб. Тутъ же, на деревьяхъ, повисъ третій, а рядомъ съ нимъ висло тло азіата. Машина, очевидно, свалилась прямо на деревья и застряла въ втвяхъ. Ея полусломанныя, помятыя крылья и ребра торчали между втвями, а передній конецъ вонзился въ землю. Китаецъ-аэронавтъ раскачивался на дерев головою внизъ. Стало уже темнть, и желтое лицо мертвеца, съ налитыми кровью глазами, имло очень страшный и непривлекательный видъ. Сломанный сукъ вонзился въ горло азіата, пригвоздивъ его къ дереву. Въ рук у него было крпко зажато легкое короткое ружье,— даже въ минуту страшной смерти врный долгу солдатъ не выпустилъ изъ рукъ оружія.
Содрогаясь отъ этого удручающаго зрлища, Бертъ поспшилъ дальше, поминутно оглядываясь назадъ и шепча про себя: ‘Фу, ты, чортъ!.. терпть не могу мертвецовъ!.. Лучше бы ужъ встртить этого китайца живого!’ — Вернувшись другою тропинкою къ водопаду, гд все-таки было свтле и не такъ жутко, какъ подъ деревьями, онъ увидлъ еще одинъ аэропланъ лежавшимъ на земл съ поднятыми вверхъ крыльями. Эта машина казалась совсмъ неповрежденной.
Бертъ долго простоялъ около аэроплана, внимательно разсматривая ея широко распластанныя крылья, большое рулевое колесо и пустое сдло. Пробормотавъ что-то въ род ‘увидимъ’, онъ отвернулся и машинально взглянулъ въ воду. Въ водоворот, крутившемся возл выступа утеса, вертлся какой-то продолговатый предметъ, то исчезавшій, то снова появлявшійся на поверхности бурлившей воды.
— Ахъ, чортъ возьми, еще одинъ!— съ ужасомъ воскликнулъ молодой человкъ, вглядвшись въ этотъ предметъ.
И онъ хотлъ уйти отсюда, но что-то остановило его и заставило еще разъ боле внимательно взглянуть въ водоворотъ. Бертъ былъ увренъ, что застрявшій тамъ предметъ — тло собственника находившагося тутъ аэроплана. Молодой человкъ нашелъ длинный сукъ, обрзалъ вынутымъ изъ кармана складнымъ ножомъ втви и хотлъ съ помощью образовавшейся жерди вытолкнуть тло китайца изъ водоворота, чтобы тло могло унести теченіемъ, и такимъ образомъ избавиться отъ непріятнаго зрлища. Тогда въ его сосдств останется только одинъ мертвецъ, висящій на дерев, отъ него онъ также постарается поскоре избавиться. Наклонившись надъ водою, Бертъ старался достать жердью тло мертвеца, лежавшее на вод лицомъ внизъ. Когда молодому человку посл нкоторыхъ усилій удалось оттолкнуть тло, и оно, повернувшись лицомъ кверху, понеслось по теченію, онъ машинально взглянулъ на это лицо, отступилъ назадъ и въ ужас воскликнулъ: ‘Куртъ?!. Бдный Куртъ!’
Да, это дйствительно былъ лейтенантъ Курцъ. Бертъ ясно разсмотрлъ его черты и золотистые волосы на непокрытой голов. Сердце молодого человка сжалось, и онъ молча, съ мучительною тоскою, нсколько времени слдилъ, какъ тло несчастнаго лейтенанта быстро исчезало у него изъ глазъ.
— Куртъ… милый, дорогой Куртъ!— крикнулъ онъ потомъ вн себя отъ горя, жалости и отчаянія вслдъ уносившемуся тлу,— прости меня! Я не зналъ, что это ты, иначе не оттолкнулъ бы тебя… О, Боже мой! Боже мой!
Подавленный тяжестью новыхъ чувствъ, Бертъ ткнулся лицомъ въ холодный шероховатый утесъ и зарыдалъ какъ ребенокъ. Ему казалось, что теперь порвалось послднее звено цни, связывавшей его съ остальнымъ міромъ, и ужасъ полнаго одиночества еще сильне охватилъ молодого человка. Сумерки сгущались. Все вокругъ темнло. Деревья и вс предметы превращались въ какія-то причудливыя страшныя тни.
— О, Господи, я этого не вынесу!— воплемъ вырвалось у него, когда онъ, поднявшись на ноги, со страхомъ оглянулся вокругъ себя.
Онъ снова бросился на землю и зарыдалъ сильне прежняго. Сердце у него еще больне сжималось при каждой мысли о добромъ, храбромъ и веселомъ молодомъ офицер. Вскор отчаяніе его перешло въ ярость. Катаясь по земл и сжимая кулаки, онъ кричалъ на весь островъ:
— О, эта проклятая война!.. Будь прокляты и люди, которые ее затяли!.. Бдный, дорогой лейтенантъ!.. Да, твои предчувствія оправдались!.. И я даже не могу взять у тебя письма для твоей невсты? Да если бы и взялъ, я не знаю ея имени… Ахъ, какъ ты врно сказалъ, что людей насильно отрываютъ отъ близкихъ ихъ сердцу и забрасываютъ Богъ всть куда!.. Вотъ и я заброшенъ сюда, на этотъ мертвый островъ, за тысячи миль отъ родины и отъ всхъ близкихъ мн людей… Впрочемъ, должно-быть, и вс войны такъ же ужасны, какъ эта. Только я вмст со многими другими не понималъ этого. Намъ толковали, что война — нчто особенно великое, благородное и даже чуть не возвышенное. Возвышенное и великое?.. О, Господи! Нтъ, весь свтъ — сплошной сумасшедшій домъ, и стоитъ ли жалть людей, которые добровольно лзутъ въ него!.. Есть, конечно, между ними и хорошіе, какъ, напримръ, покойный лейтенантъ, но такихъ очень немного и они вс почему-то преждевременно погибаютъ… Ахъ, какъ я любилъ этого милаго лейтенанта!.. Никогда мн не забыть его!.. Я чувствую это… А что, если онъ пригрезится мн ночью?.. Впрочемъ, нтъ, едва ли: онъ былъ слишкомъ благороденъ при жизни, чтобы являться потомъ пугать людей посл смерти… Моя Эдна была тоже очень хорошая… Гмъ!.. Была?.. Но, можетъ-быть, она еще жива и теперь? Быть-можетъ, ужасъ войны ея не коснулся? Вдь не вс же погибаютъ во время войны?.. Да, я чувствую, что она жива, и мы еще увидимся… Какъ чувствовалъ бдный лейтенантъ Куртъ, что ему не жить на свт, такъ и я чувствую, что буду жить… Во всякомъ случа я употреблю вс силы на то, чтобы вырваться изъ этой новой тюрьмы, остаться въ живыхъ и снова увидться съ Эдной.
Послднюю часть своего монолога молодой человкъ проговорилъ, уже поднявшись на ноги. Отеревъ рукавами куртки мокрое отъ слезъ лицо, онъ повернулся и отправился по направленію къ бесдк. Когда онъ проходилъ мимо группы деревьевъ, съ одного изъ нихъ ему прыгнуло что-то на плечо. Бертъ замеръ отъ ужаса. Инстинктивно поднявъ руку къ плечу, онъ ощупалъ ею что-то маленькое, мягкое и нжно мурлыкающее. Онъ осторожно снялъ это существо съ плеча и увидлъ, что это былъ небольшой, исхудалый отъ голода котенокъ. Маленькое животное, сидя у него на рукахъ, терлось мордочкой объ его куртку и продолжало мурлыкать, поднявъ кверху хвостъ.
— Ахъ, чтобъ тебя!.. Какъ ты испугалъ меня!— прерывающимся отъ волненія голосомъ воскликнулъ молодой человкъ, успокаиваясь и тихонько гладя маленькое животное, которое еще сильне ласкалось къ нему.
Въ бесдк онъ поужиналъ самъ и накормилъ котенка, потомъ улегся на полу и почти сразу заснулъ.

III.

Проснулся онъ рано утромъ и почувствовалъ себя гораздо бодре, чмъ наканун. Котенокъ спалъ около него. Съ пробужденіемъ своего большого друга маленькое животное тоже проснулось и тотчасъ же принялось ласкаться къ нему.
— Что, знать, захотлось молочка?— произнесъ Бертъ, гладя котенка по его выгнутой горбикомъ спинк.— Хорошо, сейчасъ получишь свою порцію. Мн и самому не мшаетъ закусить.
Онъ оглянулся вокругъ, ища глазами блюдце, въ которое вчера вечеромъ наливалъ котенку молока, и не находилъ его. Вмсто этого онъ увидлъ въ бесдк безпорядокъ, котораго раньше не было и котораго не замтилъ вечеромъ впотьмахъ. На стойк оказались дв тарелки со слдами ды, этихъ тарелокъ, насколько ему помнится, онъ самъ не оставлялъ здсь. Кром того, нашлись и другіе слды пребыванія въ бесдк людей. Это заставило Берта задуматься. Кто могли быть хозяйничавшіе тутъ въ его отсутствіе люди, друзья или враги? Опасаться ему ихъ или нтъ? Разршеніемъ этихъ интересныхъ вопросовъ онъ ршилъ заняться потомъ, а пока накормить котенка и позавтракать самому.
Прежде всего онъ позаботился о маленькомъ четвероногомъ товарищ, котораго ему послала, вроятно, въ вид утшенія судьба, потомъ утолилъ и свой голодъ. Посл этого онъ принялся проврять наличность запасовъ. Изъ этой проврки онъ убдился, что здсь хозяйничалъ не одинъ человкъ, а, по крайней мр, двое и что настоящей ды не особенно много, все больше сласти.
По окончаніи ревизіи Бертъ, посадивъ котенка себ на плечо, отправился на рекогносцировку. Прежде всего его потянуло къ тому дереву, на которомъ вислъ трупъ китайца. Видъ мертвеца былъ крайне непріятенъ, но не внушалъ уже такого ужаса, какъ наканун въ сумеркахъ. Ружье вывалилось, наконецъ, изъ его руки и валялось подъ деревомъ.
— Придется какъ-нибудь стащить его съ дерева и бросить въ рку, а то видъ этого украшенія не особенно казистъ да и притомъ трупъ, разлагаясь, будетъ заражать воздухъ,— проговорилъ Бертъ, отходя отъ дерева.
Онъ отправился къ мосту взглянуть на обломокъ ‘Гогенцоллерна’. Котенокъ, котораго онъ опустилъ на землю, бжалъ за нимъ, какъ собака. Обломокъ за ночь былъ прибитъ къ берегу и лежалъ уже на земл. Всюду царствовала мертвая тишина. Только изъ города доносились вой и лай собакъ да карканье хищныхъ птицъ, цлыми стаями носившихся надъ приготовленною имъ наканун добычей.
— Да, котикъ, намъ съ тобою нужно серьезно обдумать, какимъ путемъ выбраться изъ этой ловушки,— сказалъ Бертъ своему безсловесному спутнику, задумчиво глядя на полуразрушенный мостъ, въ середин котораго зіяла пустота въ нсколько десятковъ шаговъ.
Отсюда онъ направился производить подробный осмотръ своего ‘владнія’, какъ онъ назвалъ островъ. Котенокъ не отставалъ отъ него ни на шагъ, и это его радовало: все-таки было хоть одно живое и дружелюбное существо. Долго онъ лазилъ по высотамъ и пробирался по ущельямъ, но всюду натыкался на рку, въ которой шумно бурлили большіе и маленькіе водопады и торчали пороги, покрытые неглубокой пнящейся водой.
— Чортъ знаетъ что такое!— вырвалось, наконецъ, у него его привычное восклицаніе.—Откуда только набралось здсь столько воды съ этими дурацкими водопадами и порогами? И ни одного прохода между ними.
Проходя черезъ поляну, на которой лежалъ аэропланъ, показавшійся ему вчера не особенно поврежденнымъ, онъ остановился около него и принялся его подробно осматривать.
— Испорченъ, никуда не годится!— съ досадою пробормоталъ молодой человкъ посл тщательнаго осмотра машины.— Вотъ, если бы нашелся необходимый инструментъ, тогда, пожалуй, еще можно бы что-нибудь сдлать, а съ пустыми руками что подлаешь… Эхъ, котикъ, напрасно ты такъ обнюхиваешь эту заморскую штуку: она не съдобная да и вообще ни на что теперь не годится!— замтилъ онъ котенку, который, въ свою очередь, съ самымъ серьезнымъ видомъ производилъ розовымъ носикомъ изслдованіе аэроплана.
Берту вдругъ послышались шаги людей. Вздрогнувъ отъ неожиданности, онъ съ живостью обернулся. Изъ-подъ деревьевъ медленно выходили дв высокія фигуры, об он были оборванныя, покрытыя копотью и обвязанныя тряпками. Задняя фигура сильно прихрамывала и вся ея голова была окутана блою повязкою, передняя шла довольно бодро, хотя половина ея лица вся вспухла и была багроваго цвта, а правая рука висла на перевязи. Передній былъ принцъ Карлъ-Альбертъ, а задній — птицелицый офицеръ,— тотъ самый, котораго удалили было изъ кабины на ‘Фатерланд’ ради мистера Беттериджа и вновь водворили въ ней, когда послдній оказался самозванцемъ.

IV.

Съ появленіемъ ‘страшнаго’ принца Бертъ вступилъ, такъ сказать, въ новый фазисъ своего существованія. Онъ уже теперь не могъ считать себя полнымъ и неограниченнымъ обладателемъ этого острова. Въ первый моментъ этой неожиданной встрчи онъ сильно смутился, а потомъ успокоился и даже обрадовался: вдь теперь оба эти лица находились въ одинаковомъ съ нимъ положеніи, даже, пожалуй, худшемъ, потому что они были ранены, а онъ совершенно здоровъ. Какое ему дло, что одинъ изъ нихъ былъ принцемъ, а другой — офицеромъ высшаго ранга: азіаты уничтожили вс различія между нимъ и этими лицами, и теперь они ему ровня. Ему очень хотлось узнать, что съ ними произошло, и онъ безъ всякой церемоніи крикнулъ:
— Ба! Да это вы? Откуда это васъ принесло?
Принцъ съ недоумніемъ взглянулъ на него, потомъ перевелъ вопросительный взглядъ на своего спутника.
— Это тотъ самый англичанинъ, у котораго оказались планы машины Буттеридша, ваше высочество,— пояснилъ нтицедицый офицеръ по-нмецки и потомъ, обратясь къ Берту, строго крикнулъ по-англійски:— При встрч съ его высочествомъ сначала отдаютъ ему честь, а потомъ ожидаютъ его вопросовъ!
— Вотъ теб и ‘ровня’!— воскликнулъ про себя Бертъ и, ставъ въ позицію, отдалъ довольно неловко честь, приложивъ правую руку къ съхавшей ему на затылокъ каск
Невольно повинуясь строгому внушенію офицера, Бертъ стоялъ молча въ ожиданіи вопроса со стороны принца.
— Вамъ понятенъ механизмъ этой машины?— спросилъ послдній, указывая неповрежденною рукою на аэропланъ.
— Я еще не усплъ подробно ознакомиться съ нимъ,— отвтилъ уклончиво Бертъ.
Принцъ перекинулся нсколькими нмецкими словами съ офицеромъ, потомъ снова обратился къ Берту.
— Вы — спеціалистъ по механик?
— Починку сумлъ бы сдлать, если бы нашелся инструментъ и необходимый матеріалъ,— отвтилъ не особенно увреннымъ тономъ Бертъ, смущаясь отъ пристальнаго взгляда принца.
— Да?.. Ну, необходимые инструменты и прочее, вроятно, найдутся. Посмотрите, можно ли будетъ исправить эту машину такъ, чтобы она была годна въ дло?
Бергъ напустилъ на себя дловой видъ и, засунувъ въ карманы руки, какъ длалъ его компаньонъ Гребъ, обошелъ аэропланъ кругомъ.
— Дня три придется повозиться,— объявилъ, наконецъ, онъ, окончивъ осмотръ.— Машина сильно попорчена.
Аэропланъ дйствительно былъ порядкомъ поврежденъ, но самый моторъ находился въ исправности, а это было главное. Бертъ навыкъ въ мастерской Греба замнять въ механизмахъ одн части другими и даже исправлять сломанное. А здсь находились еще два боле поврежденныхъ аэроплана. Изъ всхъ трехъ для мало-мальски смыслящаго человка не составляло особеннаго труда собрать одинъ и сдлать его годнымъ.
— Слдовательно, можете исправить?— снова спросилъ принцъ.
— Постараюсь,— боле увренно отвтилъ Бертъ.— Но кто же ршится ссть на эту машину и суметъ управлять ею.
— Я!— твердо отчеканилъ принцъ.
— Ну, и сломишь себ шею!— пробурчалъ какъ бы про себя Бертъ.
Къ счастью, Карлъ-Альбертъ не разслышалъ этого замчанія. Обернувшись къ своему спутнику, онъ что-то говорилъ ему, описывая здоровою рукою широкіе круги въ воздух. Офицеръ, почтительно изгибаясь, отвчалъ ему.
Тмъ временемъ Бертъ, продолжая ворчать что-то не особенно лестное о принцахъ и другихъ ‘дармодахъ’, принялся обшаривать аэропланъ, ища сумку съ инструментами. Ему только сейчасъ прищло въ голову, что она, наврное, должна быть при машин. Такая сумка дйствительно нашлась. Отыскавъ, что нужно, Бертъ сбросилъ съ себя куртку, сдвинулъ на затылокъ каску и засучилъ рукава рубашки.
Принцъ и его спутникъ желали посмотрть, какъ приступитъ къ работ ‘механикъ’, но послдній категорически объявилъ, что они своимъ присутствіемъ будутъ только мшать ему, и просилъ ихъ удалиться. Когда они исполнили его просьбу и скрылись за деревьями, Бертъ поднялъ ружье мертваго китайца и сунулъ его въ ближайшую крапивную заросль.
— Ну, вотъ, теперь я на всякій случай съ запасомъ,— проговорилъ онъ и вернулся къ аэроплану.
Когда принцъ и его спутникъ черезъ часъ вернулись сюда, то нашли ‘механика’ съ видомъ опытнаго мастера возившимся около аэроплана. Они остановились немного въ сторон и, продолжая разговаривать между собою, бросали по временамъ взгляды на его работу.
При вид ихъ Берту вдругъ пришло въ голову, что они отъ нечего длать могли снять съ дерева тло китайца и стащить его въ рку. Но лишь только онъ хотлъ сдлать имъ это предложеніе, какъ они повернулись и поспшно направились въ ту сторону, гд находилась бесдка съ състными припасами.

V.

Одиночеству, которое такъ пугало Берта, наступилъ конецъ. Но теперь чувства и мысли молодого человка приняли другое направленіе.
— Хотлось бы знать, какія у нихъ намренія относительно себя и что они теперь думаютъ обо мн?— разсуждалъ онъ, оставшись одинъ.— Гмъ! Какъ странно, что изъ всего экипажа ‘Гогенцоллерна’ уцлли только эти двое… Погибъ и добрый Куртъ, а эти какимъ-то чудомъ спаслись… Положимъ, имъ порядкомъ досталось, но все-таки они остались живы… Наврное, теперь этотъ принцъ думаетъ, что я былъ не счастливою, а его роковою звздою. А между тмъ я здсь ровно не при чемъ. Самъ же онъ все это затялъ, чортъ бы его побралъ! Вотъ теперь и пусть раздлывается, какъ знаетъ.
Прошло около часа, какъ ушли принцъ и его спутникъ. Бертъ, работая, продолжалъ свои разсужденія по обыкновенію вслухъ. Вдругъ онъ услыхалъ кашель и взглянулъ въ ту сторону, гд кашляли. Принцъ и офицеръ стояли шагахъ въ двадцати и наблюдали за его работою. Это его взбсило.
— Я попросилъ не смотрть на меня!— крикнулъ онъ имъ довольно рзкимъ тономъ.
Но т и не пошевельнулись, не обративъ, повидимому, вниманія на его крикъ. Такое пренебреженіе къ нему, человку теперь необходимому имъ, какъ онъ думалъ, еще больше взорвало его. Онъ самъ бросился къ нимъ съ клещами въ рукахъ.
— Вонъ тамъ виситъ мертвый китаецъ,— громко проговорилъ молодой человкъ, указывая клещами на дерево съ висвшимъ на немъ азіатомъ.— Чмъ мшать мн, вы бы лучше пошли и стащили его оттуда, а потомъ бросили въ рку… Самимъ, я думаю, непріятно любоваться такимъ зрлищемъ.
Принцъ и его спутникъ взглянули по указанному направленію, потомъ перекинулись между собою нсколькими словами, посл чего птицелицый офицеръ сказалъ Берту, что это не ихъ дло, это долженъ сдлать онъ, Бертъ.
— Но я одинъ не могу,— возразилъ молодой человкъ,— и прошу помочь мн, если вы ужъ не хотите одни марать своихъ рукъ.
Принцъ и офицеръ снова обмнялись нсколькими словами, посл чего послдній съ явною неохотою изъявилъ готовность помочь Берту въ непріятномъ для непривыкшаго человка дл. Бертъ забрался на дерево и подрзалъ сукъ, на которомъ повисло тло китайца. Когда оно вмст съ сукомъ свалилось на землю, они вдвоемъ съ офицеромъ стащили тло къ рк и бросили его въ воду. Быстрымъ теченіемъ его тотчасъ же унесло изъ глазъ. Офицеръ вернулся къ принцу, а Бертъ къ аэроплану. Молодой человкъ былъ сильно возмущенъ и ворчалъ вслухъ:
— Какіе, однако, заносчивые люди! Обращаются со мною такъ, словно я ихъ подданный или человкъ низшей расы!.. Ну, и я не буду для нихъ работать. Пусть сами исправляютъ, какъ хотятъ.
Съ этими словами онъ снова застегнулъ рукава рубашки, надлъ куртку, сунулъ въ карманы нсколько гаекъ и другихъ мелкихъ принадлежностей отъ машины, схватилъ сумку съ инструментами и направился къ групп деревьевъ. Тамъ, выбравъ погуще дерево, онъ забрался на него и спряталъ въ его втвяхъ сумку.
— Вотъ такъ-то будетъ лучше!— пробормоталъ онъ, спускаясь съ дерева.— Это пригодится потомъ мн.
Засунувъ об руки въ карманы и посвистывая, онъ неспша направился къ бесдк. За нимъ, съ задраннымъ кверху хвостикомъ, бжалъ и котенокъ. Въ бесдк Бертъ сдлалъ непріятное открытіе: оказалось, что, кром небольшого количества сухарей, фруктовъ и сластей, ничего боле не осталось. Нашлась только тарелка съ недоденнымъ на ней кускомъ мяса.
— Ну, котикъ, молочка теб больше нтъ… вылакали нмецкіе коты!— съ сильной досадою проговорилъ онъ, жалостно смотря на теревшагося около его ногъ котенка и жалобно мяукавшаго.
Докончивъ остатки мяса и подлившись имъ съ котенкомъ, Бертъ почувствовалъ, что такой незначительной порціей онъ только раздразнилъ свой аппетитъ, и его досада сначала перешла въ негодованіе, а потомъ стала превращаться даже въ злобу противъ ‘воровъ’, которыми онъ считалъ нмцевъ, хотя они имли такое же право на украденное, какъ и онъ самъ. Бертъ вскочилъ и бросился разыскивать похитителей. Онъ нашелъ ихъ на прежнемъ мст
— Куда двались вс състные припасы, которые были тамъ… въ бесдк?— грубо спросилъ онъ, подбгая съ поднятыми кулаками прямо къ принцу.
Послдній смрилъ его негодующимъ взглядомъ и молча отвернулся. А когда Бертъ опять подскочилъ къ нему и поднялъ кулаки противъ самаго его лица, Карлъ-Альбертъ, слегка поблднвъ, схватилъ его здоровою рукой за грудь, сильно потрясъ и отшвырнулъ отъ себя, какъ пустой мшокъ.
Бертъ, оттолкнутый сильною рукою, едва удержался на ногахъ. Ошеломленный, растерянный и озлобленный, онъ дико озирался по сторонамъ, потомъ съ крикомъ: ‘Ахъ, чортъ бы васъ побралъ!’ снова бросился съ сжатыми кулаками на принца. Послдній отступилъ шагъ назадъ и обнажилъ саблю.
Неизвстно, чмъ бы окончилась эта сцена, если бы между враждующими не бросился офицеръ (онъ все время порывался сдлать это, но по знаку принца оставался на мст) и не крикнулъ нсколько словъ, указывая на небо. Принцъ и Бертъ взглянули туда и увидли на юго-запад азіатскій воздушный корабль, быстро приближавшійся къ городу. Видъ корабля заставилъ всхъ поспшно покинуть это видное мсто и удалиться въ боле скрытое подъ группою деревьевъ. Воздушное чудовище пронеслось почти надъ ихъ головами и опустилось возл электрическаго завода. Пока корабль былъ на виду, бглецы держали себя очень тихо, даже Бертъ не проявлялъ никакой воинственности, но лишь только корабль опустился на землю и опасность быть имъ замченными миновала, нашъ герой первый снова вошелъ въ азартъ. Не переходя пока ко враждебнымъ дйствіямъ, онъ произнесъ длинную и если не совсмъ складную, зато очень горячую рчь на тему о вред войны вообще и той, которую затяли они, нмцы, въ особенности. Закончилъ онъ свое словоизверженіе тмъ, что наотрзъ отказался отъ починки аэроплана и съ ироніей посовтовалъ имъ самимъ заняться этимъ дломъ.
— Негодяй!— коротко отрзалъ принцъ, сверкнувъ на Берта глазами.
— Ругайтесь, ругайтесь, принцъ!— продолжалъ послдній.— Меня этимъ вы не проймете, и я все-таки настою на своемъ: во-первыхъ, не стану исправлять машину, а во-вторыхъ, повторю, что вы, нмцы…
— Молчать!— снова крикнулъ Карлъ-Альбертъ такимъ голосомъ, что Бертъ на минуту прикусилъ было языкъ, но потомъ, оправившись, опять началъ:
— Я — великобританскій подданный, а не вашъ, и вы не имете права затыкать мн ротъ. Вы можете не слушать того, что я буду говорить. Этого и я не могу вамъ запретить. Но я выскажу все, что во мн накипло за эти послдніе дни.
И онъ долго еще распространялся на тему имперіализма, милитаризма, капитализма и многихъ другихъ ‘измовъ’, то и дло пересыпая свои разсужденія очень нелестными эпитетами по адресу нмцевъ. Офицеръ нсколько разъ пробовалъ остановить оратора, но безуспшно: тотъ упорно продолжалъ свое. Потомъ вдругъ онъ вспомнилъ о главной причин своего негодованія и перешелъ на еще боле грубый тонъ.
— Ахъ, да!— воскликнулъ онъ,— вы мн такъ и не сказали, куда двали всю провизію, которую украли изъ бесдки. Не могли же вы състь ее въ одинъ день?
Но принцъ и офицеръ давно уже не обращали вниманія на его словоизліянія и бесдовали между собою. Бертъ повторилъ свой вопросъ и снова, не дождавшись отвта, крикнулъ:
— Эй, вы! почему вы не отвчаете мн? Разв я не васъ спрашиваю?
— Вонъ отсюда!— прогремлъ выведенный, наконецъ, изъ себя принцъ и съ угрожающимъ видомъ поднялъ руку.
— Ага! Хорошо же!— прошиплъ сквозь зубы Бертъ и бгомъ бросился къ крапивной заросли, гд было спрятано китайское ружье.

VI.

Посл этого принцъ и его адъютантъ поняли, что имъ нечего надяться на такого дерзкаго человка. Они сами принялись осматривать аэропланъ и сображать, какихъ онъ требуетъ поправокъ.
Бертъ съ ружьемъ направился къ утесамъ, заслъ тамъ въ ущель и занялся осмотромъ своего оружія. Это былъ короткій скорострльный штуцеръ съ полнымъ запасомъ зарядовъ.
Бертъ осторожно вынулъ патроны, освидтельствовалъ курокъ, ознакомился съ отдльными частями и, убдившись, что отлично можетъ пользоваться имъ, вновь зарядилъ его.
Посл этого, съ ружьемъ подъ мышкой, онъ опять отправился къ бесдк. Его мучилъ сильный голодъ и ему хотлось поискать тамъ чего-нибудь боле существеннаго, чмъ разныя сласти. Но перерывъ всю бесдку, онъ не нашелъ желаемаго. У его ногъ вертлся котенокъ, пищавшій и требовавшій, вроятно, молока, негодуя, что его двуногій другъ не даетъ ему полакомиться любимымъ напиткомъ. Это все сильне и сильне раздражало Берта.
— Хорошъ тоже принцъ!— кричалъ онъ, роясь на всхъ полкахъ и во всхъ углахъ.— Настоящій принцъ обязательно погибъ бы вмст со всмъ своимъ экипажемъ, а не сталъ бы спасать собственную шкуру…
Сначала онъ хотлъ дождаться похитителей въ бесдк, куда они, по его предположенію, непремнно должны были прійти, и съ оружіемъ въ рукахъ потребовать отъ нихъ категорическаго объясненія относительно исчезнувшихъ припасовъ. Но потомъ онъ передумалъ и, держа наготов ружье, снова побрелъ къ тмъ же утесамъ, чтобы тамъ обдумать создавшееся непріятное положеніе. Напасть ему на похитителей или выждать еще немного? У нихъ обоихъ есть сабли, а имется ли огнестрльное оружіе? Впрочемъ, револьверы наврное есть. Конечно, ихъ обоихъ нетрудно убить изъ засады. Но какъ онъ тогда узнаетъ, куда они двали провизію? Лучше всего заставить ихъ указать это мсто. Да, но какъ это сдлать?.. А что если вдругъ они сами задумаютъ убить его изъ засады? Это очень легко можетъ случиться. Пришла же ему такая мысль, почему же она не можетъ прійти и имъ?.. Э, да чего тутъ долго раздумывать! Взять да и пристрлить ихъ скоре — вотъ и дло съ концомъ…
— Нтъ!— вслухъ проговорилъ онъ.— Нтъ, я не могу сдлать этого, пока они сами не вынудятъ меня… ршительно не могу.
Поразмысливъ еще, онъ пришелъ къ заключенію, что ему необходимо наблюдать за нмцами. Тогда, быть-можетъ, удается узнать, имется ли у нихъ огнестрльное оружіе, и куда они запрятали провизію. Остановившись на этомъ ршеніи, онъ швырнулъ въ водоворотъ страшно надовшую ему каску, постоянно съзжавшую на носъ. Потомъ, крадучись, подошелъ къ тому мсту, откуда доносились стуки молотка по чему-то металлическому. Вскор онъ увидлъ своихъ враговъ, возившихся надъ аэропланомъ. Они были безъ мундировъ и работали изо всхъ силъ.
Онъ находилъ, что крайне интересно видть, какъ возятся надъ грязной непривычной работой эти гордые люди и мараютъ свои блыя выхоленныя руки. Онъ зналъ, что какъ только они доберутся до нижней части машины, то откроютъ недостачу гаекъ и шариковъ, догадаются, что взялъ ихъ онъ, Бертъ, и начнутъ разыскивать его. Ужъ не предложить ли имъ обмнъ этихъ предметовъ на часть провизіи? Взглянувъ въ раздумьи на небо, Бертъ замтилъ азіатскій воздушный корабль, направлявшійся къ востоку. Нмцы, углубленные въ свою работу, ничего не видли.
Наконецъ машина была перевернута и стояла теперь на колес. Аристократы-работники обтерли свои потныя лица, надли мундиры, пристегнули сабли и переговаривались между собою съ довольнымъ видомъ людей, поздравляющихъ другъ друга съ успхомъ. Потомъ они быстро направились къ бесдк. Бертъ, обождавъ, пока они скрылись изъ вида, подошелъ къ аэроплану и при одномъ взгляд на него, съ злорадствомъ убдился, что аэропланъ не могъ летать, такъ какъ главныя части были развинчены.
Теперь ему захотлось узнать, гд прячутъ нмцы украденную провизію, и онъ также отправился къ бесдк. Бертъ былъ увренъ, что они пошли подкрпить свои силы, и что провизія у нихъ спрятана, если не въ самой бесдк, то гд-нибудь поблизости. Но онъ опоздалъ. Когда онъ подкрался къ бесдк, оба его врага сидли къ ней спиной и держали на колняхъ по тарелк съ большими кусками холоднаго жаркого. Вооруженные ножомъ и вилкою, они такъ же усердно работали ими, какъ недавно молоткомъ. Между ними стояла большая жестянка изъ-подъ жаренаго мяса, а другая съ сухарями. Оба были радостно возбуждены. Принцъ даже смялся.
Когда Бертъ увидлъ эту картину, вс его мирныя намренія сразу исчезли. Въ немъ заговорили голодъ и злоба. Остановившись шагахъ въ двадцати съ ружьемъ въ рукахъ, онъ прицлился изъ него и ршительнымъ тономъ крикнулъ:
— Руки вверхъ!
Офицеръ сразу исполнилъ это требованіе, а принцъ сначала нсколько поколебался, потомъ тоже послдовалъ примру товарища и поднялъ вверхъ здоровую руку. Очевидно, видъ ружья подйствовалъ и на него.
— Теперь уходите отсюда скоре!— продолжалъ Бертъ, не измняя своей позы.
Оба машинально повиновались и черезъ минуту скрылись изъ вида.
— Ахъ, чортъ возьми, совсмъ забылъ обезоружить ихъ!— вскричалъ нашъ герой, хлопнувъ себя по лбу.— Вдь у нихъ есть сабли, а можетъ-бытъ, и револьверы. Эй, вы!— громко крикнулъ онъ имъ вдогонку,— остановитесь-ка!
Но нмцевъ давно уже и слдъ простылъ. Бертъ бросился было за ними, но потомъ одумался и вернулся назадъ. Онъ вошелъ въ бесдку и осмотрлъ ‘позицію’ на случай ‘осады’, которую могли предпринять враги. Посл этого онъ вышелъ наружу и прежде всего вскрылъ жестянку съ жаренымъ мясомъ, которая оказалась пустою. Это страшно его разочаровало и обозлило. ‘Слопали, нмецкіе черти! Вотъ я имъ покажу!’ — съ озлобленіемъ проговорилъ онъ и жадно принялся дочищать остатки съ тарелокъ враговъ, не забывъ подлиться и съ вертвшимся около него котенкомъ. Но усплъ онъ дочистить вторую тарелку, какъ рядомъ въ кустахъ ему послышался звукъ взводимаго курка. Схвативъ лежавшее возл него ружье, онъ со всхъ ногъ бросился бжать въ противоположную сторону. Раздался выстрлъ, и мимо его уха что-то просвистло. Онъ удвоилъ скорость ногъ и остановился, совершенно запыхавшись, только среди утесовъ, гд было удобно спрятаться и защищаться.
— Такъ я и думалъ, что у нихъ есть револьверы!— прошепталъ онъ, боязливо выглядывая изъ-за уступа скалы и тяжело отдуваясь.

VII.

Такимъ образомъ на Козьемъ остров и началась война и продолжалась эта война ровно сутки, самыя длинныя во всей жизни Берта. Весь остатокъ дня и всю ночь нашъ герой просидлъ за утесомъ, держа насторож уши и глаза. При этомъ онъ строилъ планы будущаго. Прежде всего, по его крайнему убжденію, слдовало избавиться отъ враговъ, т.-е. убить обоихъ нмцевъ, иначе они сами убьютъ его, теперь, посл произведеннаго ими въ него выстрла, это уже ясно. Потомъ нужно будетъ во что бы ни стало выбраться изъ этого проклятаго мста. Но куда?— вотъ вопросъ. Ему здсь всюду мерещились безконечныя пустыни, свирпые американцы, японцы, китайцы и дикіе индйцы. Впрочемъ, насчетъ возможности встртить индйцевъ онъ потомъ усомнился. Онъ гд-то читалъ или слыхалъ, что индйцевъ боле не существуетъ: они вс истреблены блыми.
— Да, необходимо что-нибудь предпринять и скоре, иначе умрешь здсь съ голоду или будешь укокошенъ этими нмецкими головорзами, чортъ бы ихъ побралъ!— разсуждалъ онъ самъ съ собою.
Вдругъ ему показалось, что невдалек раздаются голоса, и онъ сталъ напряженно прислушиваться. Шумъ паденія воды сбивалъ его съ толку. Въ этомъ шум, при нкоторомъ воображеніи, можно было услышать что угодно: голоса, шаги, крики, стоны, вздохи…
— Эхъ, этотъ дурацкій водопадъ!— проворчалъ Бертъ.— Ничего не поймешь изъ-за него. Не то онъ шумитъ, не то еще что-то… А что теперь подлываютъ мои нмцы? Вернулись ли они опять къ машин? Пускай-ка повозятся съ нею. Безъ гаекъ и шариковъ она никуда не годится. А съ тхъ двухъ они не догадаются снять ихъ, да если и догадаются,— все равно у нихъ ни черта не выйдетъ: гд имъ ихъ благородными ручками отвинтить и потомъ куда нужно привинтить гайки и вложить шарики… Чу! въ кустахъ, кажется, что-то зашевелилось и словно пискнуло?.. Ужъ не котикъ ли?.. Нтъ, это, должно-быть, мн опять такъ только показалось… А все этотъ проклятый водопадъ! Шумитъ и шумитъ, какъ угорлый, не даетъ ни къ чему прислушаться… Разв выйти изъ этого дурацкаго мста?.. А вдругъ попадешь къ нимъ прямо въ лапы? Наврное они давно ищутъ меня, и если найдутъ, дло мое будетъ плохо: съ двоими мн, пожалуй, не сладить… одинъ этотъ нмецкій принцъ чего стоитъ, несмотря на то, что онъ съ одной рукой. А тотъ, долговязый-то, хоть и хромой, зато съ двумя руками. Значитъ, они все-таки въ полтора раза сильне меня, если считать, что у нихъ обоихъ три руки и три ноги, а у меня только по пар тхъ и другихъ.
Монологъ его началъ, въ конц-концовъ, длаться все безсвязне и безсвязне. Не спавшій всю ночь Бертъ вдругъ почувствовалъ, что его сильно клонитъ ко сну. Чтобы побороть какъ-нибудь сонъ, онъ взялъ ружье и вновь началъ разсматривать его. Но вскор это занятіе надоло ему, и онъ, положивъ на мсто ружье, принялся усиленно думать, стараясь не слушать шума водопада, который еще больше убаюкивалъ его. Однако все это было напрасно: глаза его положительно слипались. Нужно было что-нибудь предпринять, чтобы не заснуть и не попасть въ руки враговъ въ сонномъ вид. Вдь они тогда что захотятъ, то и сдлаютъ съ нимъ. Лучше ужъ пойти и самому постараться укокошить ихъ. Это будетъ гораздо благоразумне.
Принявъ это ршеніе, онъ поднялъ ружье, выползъ осторожно изъ-за утеса и пріостановился на углу его. Все вокругъ было тихо. Безпрерывный шумъ паденія воды еще больше подчеркивалъ общую тишину. Въ лихорадочно работавшемъ мозгу молодого человка роились послднія соображенія не окончательно еще затемненнаго страстью разсудка. Что онъ намревается сдлать? Убить двухъ важныхъ лицъ. Да, но вдь и они наврное ищутъ случая убить его. Почему же не иметъ права онъ сдлать того, что могутъ сдлать они? Нтъ, онъ иметъ на это полное право. Не онъ пришелъ къ нимъ и обокралъ ихъ, а они явились къ нему и лишили его возможности существовать, кром того, намреваются лишить еще боле существеннаго — самой жизни.
Онъ выбрался изъ своего убжища и осторожно направился къ полян, гд находился исправляемый нмцами аэропланъ, но не нашелъ ихъ тамъ. Поиски въ другихъ извстныхъ ему мстахъ также оказались безплодными. Тогда ему пришло въ голову, что они могли забраться на ночь въ обломокъ ‘Гогенцоллерна’, въ которомъ осталось нсколько не очень поврежденныхъ помщеній. Бертъ храбро направился туда и, соблюдая всевозможныя предосторожности, пробрался во внутрь обломка. Онъ попалъ въ довольно просторное и хорошо отдланное помщеніе, очевидно, кабину самого принца, и осмотрлся. Но тамъ тоже никого не было. Здсь онъ могъ бы отлично заснуть нсколько часовъ, но не ршился сдлать этого и, выбравшись на землю, снова началъ свои поиски по всему острову. Нигд не оказывалось даже признака убжища его враговъ.
Усталый и страшно обозленный безплодными поисками, онъ вернулся въ ущелье за утесомъ и, не будучи уже въ состояніи бороться съ одолвавшимъ его сномъ, прилегъ на жесткое каменное ложе и моментально заснулъ. Когда онъ проснулся, солнце показывало ужо полдень. Вскочивъ на ноги, онъ осмотрлся и прислушался. Попрежнему, кром шумнаго паденія воды, ничего не было слышно. Бертъ закусилъ двумя сухарями, которые были у него въ карман, утолилъ въ рк давно мучившую его жажду и, съ обновленными силами, сталъ продолжать поиски враговъ.
Прослонявшись по острову часа два, онъ вдругъ наткнулся на обоихъ враговъ. Они находились подъ группою деревьевъ. Офицеръ сидлъ, прислонившись спиною къ стволу дерева, и, повидимому, спалъ, а принцъ стоялъ немного въ сторон и задумчиво смотрлъ вверхъ. Поврежденная рука его попрежнему висла на перевязи, а здоровая лежала на рукоятк сабли.
Бертъ сдлалъ еще нсколько шаговъ впередъ и остановился шагахъ въ пятнадцати отъ принца. Послдній поднялъ глаза и, замтивъ молодого человка, обнажилъ саблю. Бертъ поднялъ на прицлъ ружье. Нсколько времени оба врага смотрли другъ на друга неподвижными взглядами. Потомъ Карлъ-Альбертъ сдлалъ шагъ впередъ и взмахнулъ саблей, а Бертъ почти машинально выстрлилъ…
Онъ потомъ самъ разсказывалъ, что не имлъ ни малйшаго понятія о страшной сил разрывныхъ патроновъ, которыми было заряжено его ружье. Лишь только прогремлъ выстрлъ, какъ тутъ же раздался точно пушечный ударъ. Изъ груди принца вырвалось огромное пламя, распространившее ослпительно яркій свтъ, вихремъ кружившійся вокругъ убитаго. Вслдъ за тмъ тло послдняго, охваченное угасавшимъ пламенемъ, тяжело рухнуло на землю.
Бертъ былъ такъ пораженъ этою неожиданностью, что выронилъ изъ рукъ ружье и съ разинутымъ ртомъ и выпученными глазами замеръ на мст. Въ эту минуту птицелицый офицеръ легко бы могъ изрубить его въ куски, такъ что онъ даже и не замтилъ этого. Но тотъ предпочелъ бгство и, насколько могъ, быстро заковылялъ въ сторону. Бертъ хотлъ пустить ему вдогонку пулю, когда опомнился, но раздумалъ. У него не поднималась рука на повтореніе того, что онъ сейчасъ сдлалъ.
Онъ самъ поспшилъ удалиться съ этого ужаснаго мста. Побродивъ въ какомъ-то чаду довольно продолжительное время безъ всякой опредленной цли по острову, молодой человкъ случайно очутился около бесдки. Здсь къ нему подбжалъ котенокъ и сталъ с-ъ жалобнымъ пискомъ тереться объ его ноги. Онъ нагнулся, взялъ на руки котенка и, поглаживая бархатистую спинку маленькаго животнаго, проговорилъ:
— Бдный мой котикъ! Ты, должно-быть, сильно проголодался и желаешь молочка. Давай, поищемъ, быть-можетъ, на твое счастье и найдемъ. Кстати мн и самому не мшало бы пость чего-нибудь боле существеннаго, чмъ давешніе сухари.
Онъ опустилъ на землю котенка и сталъ обходить бесдку кругомъ, внимательно оглядывая ее. Въ одномъ мст онъ замтилъ небольшой клочокъ бумаги, торчавшій изъ-подъ крыши. Это навело его на мысль, что ужъ не здсь ли кладовая нмцевъ. Крыша была довольно высока, и Бертъ, не обладавшій такимъ высокимъ ростомъ, какъ нмцы, вынесъ изъ бесдки табуретку, подставилъ ее къ стн и забрался на эту табуретку. Молодой человкъ не ошибся: тамъ, гд торчалъ клочокъ бумаги, оказалась слабо прибитая широкая доска. Когда Бертъ легко отнялъ ее, то нашелъ за нею на чердак нсколько жестянокъ съ молокомъ и разной мясной провизіей.
— Ну, вотъ, котикъ,— воскликнулъ онъ веселымъ голосомъ,— и теб будетъ молочко и мн найдется кое-что!
Онъ извлекъ изъ импровизованной кладовой бутылку молока и большой кусокъ жаркого. Наливъ котенку молока, онъ съ аппетитомъ принялся уничтожать жаркое. По окончаніи сытной закуски нашъ герой пришелъ въ боле благодушное настроеніе и, закуривъ сигару, пустился въ разсужденія.
— Ахъ, какъ это горько,— говорилъ онъ, выпуская кверху кольца ароматнаго дыма,— что трое людей, попавшихъ въ одинаковое трудное положеніе, никакъ не могутъ ужиться вмст! Вотъ хоть бы этотъ самый принцъ, ну зачмъ онъ ползъ на меня?.. Положимъ, и я нсколько погорячился. Но не могъ же я подставить голову подъ его саблю?.. Ахъ, какая странная вещь жизнь! Сейчасъ человкъ живъ, а черезъ минуту его вдругъ и не стало… А могъ ли я подумать, что ухлопаю того самаго принца, о которомъ такъ много говорилось и писалось?.. Что бы ему, вмсто фордыбаченья, подойти ко мн, протянуть руку и сказать: ‘Ну, Смолуэйсъ, довольно дуться, будемъ лучше друзьями. Мы попали въ общую бду. Постараемся же общими усиліями избавиться отъ нея’. Неужели и я не протянулъ бы ему своей руки?.. А вмсто этого вонъ что вышло… Да, много страннаго на свт. А всему виною эта проклятая война. Не будь ея, ничего бы этого и не случилось. Ну, да, видно, чему быть, того не миновать… А вотъ какъ мн быть съ этимъ офицеромъ, лицо котораго такъ похоже на птичье?.. Вдь онъ, пожалуй, захочетъ отомстить мн за своего принца, да и вообще будетъ стараться какъ-нибудь погубить мени… Убить и его?.. Нтъ, я не могу этого сдлать… довольно и одного… я не разбойникъ съ большой дороги, какіе, говорятъ, бывали въ старое доброе время… Впрочемъ, они и сейчасъ есть, только не на большихъ дорогахъ — тамъ теперь нечего длать,— а везд, гд имется нажива… Лучше всего намъ какъ-нибудь сойтись съ этимъ долговязымъ чудакомъ. Попробую еще поискать его и потолковать съ нимъ.
Бертъ обошелъ почти весь островъ, но вс его поиски оказались напрасными: нмецъ какъ въ воду канулъ. Вскор, однако, Бертъ узналъ причину исчезновенія своего второго врага: тотъ дйствительно попалъ въ воду и погибъ въ ней. Проходя случайно мимо полуразрушеннаго моста, молодой человкъ замтилъ, что черезъ брешь кто-то хотлъ перебросить канатъ, чтобы устроить такимъ образомъ переходъ черезъ брешь, зіявшую между обоими концами моста. Одинъ конецъ каната былъ крпко привязанъ къ дереву по эту сторону моста, а другой, съ якоремъ на конц, закинули на ту сторону, въ расчет, что якорь зацпится тамъ за что-нибудь. Якорь дйствительно зацпился, но не крпко, и когда человкъ, желавшій перебраться черезъ брешь, повисъ на канат, послдній натянулся и вырвалъ некрпко сидвшій якорь, который вмст со смльчакомъ ухнулъ въ рку, быстрое теченіе тотчасъ же подхватило несчастнаго смльчака и унесло къ водопаду, въ которомъ онъ, конечно, и погибъ.
Бертъ понялъ, что этимъ смльчакомъ былъ именно его второй врагъ. Ошеломленный увидннымъ, молодой человкъ воскликнулъ:
— Ну, я не виноватъ въ твоей гибели! Пеняй на самого себя… Но все-таки это ужасно!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

Въ Америк.

I.

На другой же день посл того, какъ Бертъ убдился въ гибели своего второго врага, онъ ршилъ во что бы ни стало покинуть ненавистный островъ. Такъ какъ единственнымъ способомъ бгства былъ азіатскій аэропланъ, то Бертъ приступилъ къ окончательному его исправленію и ознакомленію съ нимъ. Поправокъ машина потребовала очень немного. Когда Бертъ кое-что въ ней выпрямилъ, подвинтилъ и замнилъ негодное годнымъ изъ другихъ двухъ машинъ, то она оказалась въ полной исправности. Стоило только ссть на нее и привести въ дйствіе моторъ. Но прежде чмъ сдлать это, молодой человкъ долго колебался, мучимый разными сомнніями и опасеніями. Хотя онъ и понялъ, въ чемъ состояла главная, суть этой машины, но не былъ знакомъ съ нею на практик и не зналъ всхъ ея особенностей. Вдь это все же не велосипедъ. Потомъ онъ недоумвалъ и относительно того, въ какую сторону ему направиться. Наконецъ, напустивъ на себя храбрости, онъ въ конц-концовъ ршился. Когда онъ занесъ ногу, чтобы взобраться на сдло, около него раздался жалобный пискъ котенка, точно чувствовавшаго, что большой двуногій другъ хочетъ покинуть его.
— Бдный мой котикъ, ты тоже не желаешь оставаться здсь?— произнесъ Бертъ.— Ну, хорошо, давай, полетимъ вмст.
Онъ сунулъ котенка въ одинъ изъ кармановъ куртки и съ ршительнымъ видомъ взгромоздился на сдло. Котенокъ сначала пискнулъ было, неожиданно очутившись въ такомъ тсномъ даже для него помщеніи, но потомъ занялся тамъ крошками сухарей и успокоился. Между тмъ его другъ, усаживаясь поудобне въ сдл, ворчалъ:
— Какая, однако, неуклюжая штука это машина, совсмъ не то, что велосипедъ… Ну, котикъ, держись!— прибавилъ онъ и сильно повернулъ рычагъ мотора, а потомъ другой, приводящій въ движеніе механизмъ крыльевъ.
Огромныя, прижатыя къ бокамъ машины крылья вдругъ поднялись и начали хлопать по воздуху, заработалъ и моторъ. Аэропланъ, поднявшись немного вверхъ, понесся вкось рки прямо по направленію къ водопаду, при чемъ, долетвъ до рки, началъ понемногу опускаться, вскор его нижняя часть начала уже задвать воду. Аэронавтъ замеръ отъ ужаса: еще дв-три минуты, и онъ угодитъ въ самую стремнину! Передъ его глазами было нсколько рычаговъ, но онъ забылъ, какой изъ нихъ нужно повернуть, чтобы заставить машину подняться вверхъ. Медлить было нельзя: каждая секунда приближала его къ неминуемой гибели. Бертъ съ отчаяніемъ повернулъ первый попавшійся подъ руку рычагъ. Аэропланъ быстро сталъ подниматься вверхъ и какъ разъ надъ самымъ водопадомъ. Бертъ сидлъ ни живъ ни мертвъ, судорожно вцпившись обими руками въ сдло.
Вздохнулъ онъ свободне только тогда, когда благополучно пронесся надъ водопадомъ. Но вскор аэронавтъ началъ испытывать новое неудобство и новый страхъ. Машина быстро неслась въ сторону и въ то же время продолжала подниматься вверхъ. Какъ остановить ея подъемъ, онъ не зналъ. Кром того, сидть на ней было совсмъ не такъ удобно, какъ въ корзин аэростата или въ кабин воздушнаго корабля. Аэропланъ можно сравнить съ упрямымъ муломъ, постоянно поднимающимся на дыбы, чтобы сбросить съ себя всадника. При каждомъ взмах крыльевъ Берта подбрасывало вверхъ, такъ что онъ долженъ былъ употреблять вс усилія, чтобы попасть опять на сдло, а не мимо. Но это еще не все. Въ корзин аэростата и въ особенности во внутреннемъ помщеніи воздушнаго корабля совершенно не ощущается движенія воздуха, между тмъ какъ аэропланъ постоянно образуетъ потоки воздушныхъ волнъ и самъ борется съ ними. Такимъ образомъ втеръ всегда дуетъ въ лицо аэронавту, и чмъ быстре полетъ, тмъ, слдовательно, сильне втеръ, независимо отъ того втра, который образуется надъ головой аэронавта отъ взмаха крыльевъ машины.
Втеръ вокругъ Берта и навстрчу ему былъ такой, что у молодого человка захватывало дыханіе, и онъ долженъ былъ закрывать глаза. Между тмъ аэропланъ поднимался выше и выше. Берта это сильно тревожило, но онъ не зналъ, что нужно сдлать, чтобы заставить машину летть горизонтально. Да и могутъ ли вообще подобныя машины имть такой полетъ? Насколько Бертъ могъ припомнить, он то опускались, то подымались, а не летли по прямой линіи.
Подъемъ продолжался долго. Наверху длалось все холодне. По лицу аэронавта текли слезы, и онъ то и дло долженъ былъ отирать ихъ рукавомъ куртки. Для этого ему необходимо было освобождать одну руку и держаться за сдло другою, чтобы не слетть съ него внизъ. Мало-по-малу онъ сталъ привыкать ровне дышать и смотрть противъ втра. Ему въ этомъ отношеніи много помогла привычка къ быстрой зд на велосипедахъ и моторахъ. Онъ окинулъ глазами находившійся подъ нимъ ландшафтъ. Молодой человкъ увидлъ, что пролеталъ надъ какимъ-то большимъ городомъ съ тремя огромными проблами, изъ которыхъ, надъ грудами развалинъ, вились клубы дыма. Это былъ Буффало. Вокругъ тянулись холмы и равнины. На улицахъ толпы людей въ видимомъ смятеніи шныряли между домами, таща въ рукахъ и за плечами большіе узлы, корзины, сундуки и т. п. предметы. Вс эти люди садились со своими пожитками на автомобильные омнибусы и направлялись по дорог въ Ніагару. Очевидно, это были жители Буффало, пострадавшіе отъ пожара. Вслдъ за тмъ Бертъ увидлъ несшійся прямо на него азіатскій воздушный корабль и страшно испугался столкновенія съ нимъ. Но, къ счастью, азіаты пронеслись высоко надъ нимъ, даже не замтивъ его.
Между тмъ аэропланъ продолжалъ подыматься, панорама внизу развертывалась все шире и шире. Бертъ, наконецъ, догадался, что нужно было сдлать для остановки стремленія вверхъ своего воздушнаго коня. Молодой человкъ повернулъ рычагъ, дйствующій на механизмъ крыльевъ. Крылья тотчасъ же широко распустились, хвостъ машины поднялся вверхъ и дальнйшее ея движеніе прекратилось. Вокругъ Берта сразу воцарилась полная тишина. Аэропланъ повисъ въ воздух. Это тоже было не на руку Берту. Ему захотлось спуститься на землю. Онъ попробовалъ осторожно повернуть еще одинъ рычагъ. Вслдъ за этимъ повернулось въ обратномъ направленіи и правое крыло. Аэропланъ, описавъ въ воздух широкую дугу, сталъ быстро опускаться по однобокой спиральной линіи. При этомъ новомъ маневр своего воздушнаго коня Бертъ едва усидлъ на немъ, и передъ нимъ мелькнула возможность страшной катастрофы. Онъ поспшилъ повернуть тотъ же рычагъ въ правую сторону. Крылья опять уравнялись и машина снова остановилась. Тогда онъ сдлалъ попытку повернуть этотъ рычагъ влво,— крылья моментально поднялись вверхъ, и аэропланъ сталъ стремительно падать внизъ. Берту казалось, что находившіеся внизу предметы, увеличиваясь въ размр, быстро несутся ему навстрчу и вотъ-вотъ раздавятъ его. Онъ съ отчаяніемъ повернулъ рычагъ механизма крыльевъ,— послднія снова заработали, и его крылатый конь опять взвился кверху, продолжая въ то же время нестись впередъ, Такимъ образомъ, то подымаясь, то опускаясь, нашъ аэронавтъ носился въ воздушномъ пространств. Теперь онъ, на высот четверти мили, проносился надъ красивымъ горнымъ ландшафтомъ штата Нью-Йорка. Онъ замтилъ, что видъ его вызываетъ въ населеніи панику. Ему даже показалось, что въ него стрляли.
— Надо будетъ подняться еще выше, а не то эти оголтлые какъ разъ подстрлятъ меня ни за что ни про что!— сказалъ онъ самъ себ и, повернувъ рукоятку соотвтствующаго рычага, поднялся еще на четверть мили вверхъ.
Ему стало страшно надодать это опасное воздушное путешествіе неизвстно куда, и онъ началъ измышлять способъ во что бы ни стало спуститься на землю, но такъ, чтобы не сломать себ шеи, за легкими ушибами онъ ужъ не гнался. Впереди него, въ нсколькихъ миляхъ, виднлся лсъ, и Берту показалось самымъ удобнымъ спуститься именно въ этомъ лсу. Пролетая надъ первыми деревьями, онъ началъ слегка повертывать соотвтствующій рычагъ. Крылья стали постепенно опускаться и складываться, въ то же время хвостъ поднимался вверхъ, а самый конь медленно опускался внизъ. Это очень обрадовало Берта. Выбранъ группу подходящихъ, по его мннію, деревьевъ и пролетая всего въ нсколькихъ десяткахъ футовъ надъ ними, онъ вдругъ сдлалъ полный поворотъ рычага. Аэропланъ сталъ стремительно падать внизъ и застрялъ въ густыхъ втвяхъ огромной сосны. При толчк Бертъ вылетлъ изъ сдла и попалъ на толстый сукъ, на которомъ и услся, крпко ухватившись за него обими руками.
— Ну, вотъ и слава Богу! Кажется, противъ моего ожиданія, все обошлось благополучно!— съ довольнымъ видомъ воскликнулъ онъ, ощупывая себя.— Ушибся вотъ только немного объ этотъ дурацкій сукъ, да разорвалъ кое-гд панталоны и куртку. Но это неважно. Главное, самъ остался цлъ,— это важне всего… Уфъ! Ну, и помучился же я на этой дьявольской азіатской штук, чортъ бы побралъ того, кто ее выдумалъ!.. Теперь попробую спуститься на землю и посмотрть, куда еще занесло меня.
Онъ началъ осторожно спускаться съ дерева и вскор очутился на мягкой почв, усыпанной сосновыми и еловыми иглами.
— Ну, и благодать же здсь!— произнесъ онъ, съ наслажденіемъ вдыхая всми легкими бальзамическій смолистый воздухъ, распространяемый хвойными деревьями.— Теперь вотъ нужно будетъ…— Онъ не докончилъ своей фразы и схватился за карманъ куртки, въ которомъ что-то пищало и царапалось.— Ахъ, это ты, котикъ?— воскликнулъ онъ, опуская въ карманъ руку и извлекая оттуда котенка.— Прости, дружокъ, я совсмъ забылъ было про тебя… Иди, погуляй. Смотри, какъ тутъ славно.
Онъ опустилъ котенка на землю. Маленькое животное страшно обрадовалось свту и воздуху. Розовый язычокъ его былъ зажатъ между блыми перламутровыми зубками и высовывался только кончикъ. Очутившись на земл, онъ встряхнулся, потянулся и пробжалъ нсколько шаговъ, потомъ услся на заднія лапки и началъ умываться.
— Ахъ, какъ досадно, котикъ, что мы не захватили съ собою ружье!— проговорилъ Бертъ, оглядываясь по сторонамъ.— Оно намъ, пожалуй, здсь пригодилось бы… Впрочемъ, чортъ съ нимъ! Въ немъ такіе дурацкіе заряды, что изъ него страшно и стрлять.

II.

Бертъ не имлъ яснаго представленія ни о стран, въ которой находился, ни о людяхъ, съ которыми могъ здсь встртиться. Онъ зналъ, что находится въ Сверной Америк. Объ американцахъ онъ слышалъ, что это граждане великой, могущественной и свободной страны, что это люди черствые, но склонные какъ къ юмору, такъ и къ употребленію ножей и револьверовъ, которые они то и дло пускаютъ въ ходъ по самому ничтожному поводу, а часто и безъ всякаго повода, что они очень богаты, любятъ сидть въ качалкахъ, положивъ ноги на столъ или кому-нибудь на плечи, постоянно жуютъ табакъ, смолу и т. п. невкусныя вещи. Среди этихъ чудаковъ можно встртить ковбоевъ, индйцевъ и до смшного почтительныхъ негровъ. Больше онъ ничего не зналъ ни объ Америк ни о ея обитателяхъ.
Ршивъ бросить застрявшій въ втвяхъ дерева и, вроятно, сильно попорченный аэропланъ, нашъ искатель приключеній отправился, куда глаза глядятъ. Слдомъ за нимъ бжалъ и котенокъ. Черезъ нкоторое время онъ добрался до довольно широкой, хорошо укатанной проселочной дороги. По дорог шелъ человкъ въ синей блуз, черныхъ панталонахъ и мягкой войлочной шляп. У пшехода было широкое, круглое, ничего не выражающее лицо. Подъ мышкою онъ держалъ ружье.
Незнакомецъ покосился на Берта, особенно на его резиновые сапоги и, повидимому, былъ очень удивленъ, когда молодой человкъ спросилъ его:
— Не можете ли вы мн сказать, гд я нахожусь и куда собственно ведетъ эта дорога?
Незнакомецъ съ угрюмымъ видомъ пробурчалъ что-то себ подъ носъ и не останавливаясь продолжалъ свой путь.
— Вотъ неучъ-то!— пустилъ ему вдогонку Бертъ.— Что, если американцы вс такіе? Не скоро споешься тогда съ ними… Пойду и я за нимъ… Впрочемъ, нтъ, у него ружье и чортъ его знаетъ что на ум. Возьметъ, обернется да и выпалитъ въ меня… Говорятъ, у нихъ это самое обыкновенное дло — ни съ того ни съ сего убить человка. Лучше направлюсь въ другую сторону.
И молодой человкъ, не оглядываясь, зашагалъ въ противоположную сторону. Вскор Бертъ достигъ большого блокгауза, одиноко стоявшаго близъ дороги, среди деревьевъ. Вокругъ этого зданія не было ни забора ни ршетки. Бертъ остановился въ нсколькихъ шагахъ отъ него, недоумвая, зайти ему въ него, или нтъ. Домъ казался заброшеннымъ. Только что молодой человкъ хотлъ взойти на нсколько ступеней, ведшихъ на крыльцо, какъ вдругъ изъ-за угла показалась огромная черная собака какой-то странной породы. На ней былъ широкій кожаный ошейникъ, усаженный желзными колючками. Собака не лаяла, даже не приближалась къ незнакомому человку, какимъ она должна была считать Берта, а лишь щетинилась, оскаляла два ряда крупныхъ и острыхъ зубовъ да сверкала большими золотистыми глазами. Потомъ она издала какой-то странный звукъ, точно кашлянула.
Нашъ герой предпочелъ не добиваться ближайшаго знакомства съ этимъ животнымъ, а быть-можетъ, и съ его зубами и направился дале. Отойдя нсколько десятковъ шаговъ отъ блокгауза, онъ вдругъ спохватился, что съ нимъ нтъ котенка. Молодой человкъ остановился и принялся его кликать, но котенокъ не показывался.
— Наврное онъ нашелъ тамъ что-нибудь съдобное и занялся своей находкой,— размышлялъ вслухъ Бертъ, поглядывая на виднвшійся позади блокгаузъ.— Ну, и пусть остается тамъ. А то, сказать по правд, онъ только связывалъ меня, бросить же его было жаль.
Успокоивъ себя этимъ разсужденіемъ, нашъ путникъ зашагалъ дальше. Дорогою онъ срзалъ тонкую, но крпкую орховую втвь, очистилъ ее съ помощью своего складного ножа отъ всего лишняго и превратилъ такимъ образомъ въ довольно приличную и удобную трость, потомъ набралъ на дорог нсколько булыжниковъ и разсовалъ ихъ по карманамъ. Черезъ нкоторое время онъ наткнулся на нсколько такихъ же зданій, которое только что миновалъ, вс они были совершенно одинаковаго вида, съ плохо окрашенными верандами, и также ничмъ не отдлялись ни отъ лса ни отъ дороги. Позади домовъ виднлись различныя хозяйственныя пристройки. Около одной изъ нихъ разгуливала большая черная свинья, окруженная своимъ многочисленнымъ, весело хрюкавшимъ потомствомъ. На крыльц одного изъ домовъ сидла дикаго вида женщина съ черными какъ ночь глазами и такого же цвта растрепанными волосами, кормившая грудью ребенка. Увидвъ Берта, она поспшно скрылась въ домъ, и онъ слышалъ, какъ она задвинула въ двери тяжелый засовъ. Около другого дома показался небольшой мальчикъ. Бертъ попробовалъ спросить у него, что это за мсто. Но тотъ, засунувъ въ ротъ пальцы одной изъ рукъ, ничего не отвтилъ и только дико смотрлъ на него.
— Ну, сторонка!— пробормоталъ Бертъ.— Ни чорта, видно, въ ней не добьешься… Будемъ, однако, продолжать путь и посмотримъ, что будетъ дальше.
Чмъ дальше онъ подвигался по лсной дорог, тмъ больше и больше стало попадаться по обимъ ея сторонамъ домовъ. Мимо путника прошли двое грязныхъ мужчинъ съ некрасивыми непривтливыми лицами. У одного было ружье, у другого — топоръ. Оба внимательно оглядли Берта и, презрительно усмхнувшись, продолжали путь. Бертъ и не пытался заговорить съ ними. Пропустивъ впередъ этихъ непріятныхъ встрчныхъ, онъ свернулъ на ближайшую боковую тропинку, ведшую вдоль однорельсоваго желзнодорожнаго пути, и скоро добрался до небольшого деревяннаго зданія, на которомъ красовалась дощечка съ надписью сильно выцвтшими буквами: ‘Станція’, самое же названіе станціи совсмъ нельзя было прочесть.
— Гмъ,— проворчалъ нашъ путникъ,— хороша станція! Во-первыхъ, неизвстно какая, а во-вторыхъ, желалъ бы я знать, сколько времени нужно сидть на ней въ ожиданіи позда? Я вотъ давно таскаюсь здсь, а пока ни одного не слыхалъ.
Увидвъ на правой сторон цлый рядъ зданій, онъ повернулъ туда и встртился со старымъ негромъ.
— Здравствуй, старина!— проговорилъ Бертъ.
— Добрый день, масса!— отвтилъ негръ своимъ гортаннымъ голосомъ.
— Какъ называется здшняя мстность?
— Танудою, масса.
— Спасибо, старина!
Негръ приложилъ правую руку къ сердцу и низко поклонился.
— Гмъ!— промычалъ Бертъ,— оказывается, негры здсь гораздо вжливе американцевъ.
Онъ осмотрлся и замтилъ на нкоторыхъ домахъ вывски съ надписями на англійскомъ язык и на язык эсперанто. Въ одномъ дом находилась лавка и нчто въ род харчевни. Это оказался единственный домъ, входъ въ который былъ гостепріимно открытъ. Молодой человкъ почувствовалъ аппетитъ и сталъ обшаривать свои карманы. Нсколько недль онъ обходился безъ денегъ, такъ что и думать о нихъ забылъ, а теперь вотъ въ нихъ явилась надобность. Онъ нашелъ у себя шиллингъ и три пенса. Хватитъ, значитъ, заплатить за простую закуску, а тамъ что будетъ.
Въ дверяхъ лавки появился коренастый малый въ одномъ жилет безъ сюртука и оглядлъ нашего героя съ головы до ногъ.
— Добрый день — привтствовалъ его Бертъ.— Можно у васъ въ лавк достать чего-нибудь пость и выпить?
— Это не лавка, а магазинъ!— съ гордостью отвтилъ лавочникъ на невозможномъ англо-американскомъ нарчіи.
— Виноватъ — поспшилъ извиниться Бертъ.— Могу я получить въ вашемъ магазин, чего прошу?
— Можете, если у васъ есть деньги,— не очень любезнымъ тономъ произнесъ лавочникъ и повернулся назадъ въ лавку.
Бертъ послдовалъ за нимъ. Лавка оказалась просторною и довольно свтлою. За длинной стойкой, уставленной всевозможными дешевыми закусками, виднлось множество полокъ съ банками, ящиками, коробками и бутылками. По правую сторону тянулся рядъ столовъ, окруженныхъ стульями, очень грубой работы, зато отличавшихся прочностью. Налво былъ проходъ въ другія помщенія. За однимъ изъ длинныхъ столовъ помщалась компанія, состоявшая изъ двухъ десятковъ мужчинъ. Вс они были вооружены ножами, револьверами и ружьями. Лица у всхъ были угрюмыя, а у нкоторыхъ прямо свирпыя. Компанія равнодушно слушала выкрики дешеваго граммофона, стоявшаго на сосднемъ стол въ углу. Прислушавшись, Бертъ узналъ одну изъ тхъ уличныхъ ходовыхъ псенъ, которую онъ плъ съ Гребомъ, и его, вмст съ воспоминаніями о той роковой минут, когда онъ былъ похищенъ шаромъ Беттериджа, охватила сильная тоска по родин. Одинъ изъ постителей, человкъ съ воловьей шеей и медвжьими ухватками, движеніемъ пальца остановилъ граммофонъ. Глаза всхъ присутствовавшихъ устремились на новаго гостя, имвшаго такой необычный видъ.
— Этотъ джентльменъ желаетъ сть и пить,— проговорилъ лавочникъ, обращаясь къ полной особ женскаго пола, сидвшей за стойкою и звавшей во весь ротъ.
— Ну, что жъ,— отозвалась та,—смотря по деньгамъ, онъ можетъ получить, чего пожелаетъ, начиная съ куска хлба и кончая цльнымъ обдомъ.
— Я бы желалъ полный обдъ, если онъ будетъ стоить не дороже шиллинга,— не смло заявилъ Бертъ.
— А что это за монета?— спросилъ торговецъ.— У насъ о такихъ не слыхать.
— Это англійская монета стоимостью въ четверть доллара,— пояснилъ одинъ изъ компаніи, въ широкополой соломенной шляп, изъ-подъ которой выглядывало худощавое и боле симпатичное лицо, нежели у его сосдей.
— Вотъ она,— произнесъ Бертъ, вынимая изъ кармана серебряную монету и показывая ее присутствовавшимъ.
— Ха-ха-ха!— закатился торговецъ, подпирая руками бока.— Онъ называетъ магазинъ лавкой и желаетъ получить за какую-то чудную монету въ четверть доллара полный обдъ!.. Да откуда вы попали сюда, молодой джентльменъ?
— Изъ Ніагары,— съ нкоторымъ недоумніемъ отвтилъ Бертъ, убирая монету обратно въ карманъ.
— Изъ Ніагары?!— воскликнулъ лавочникъ.— А давно вы оставили Ніагару?
— Съ часъ назадъ.
— Часъ тому назадъ?!— повторилъ лавочникъ и, обведя присутствовавшихъ многозначительнымъ взглядомъ, добавилъ:— Слышите, джентльмены?!
Вс, въ свою очередь, съ изумленіемъ уставились на Берта.
— Видите, въ чемъ дло,— поспшилъ пояснить тотъ.— Я прибылъ сюда по воздуху на азіатской летательной машин.
И онъ въ краткихъ словахъ разсказалъ всю исторію своихъ приключеній, начиная съ того, какъ онъ попалъ на воздушный шаръ, и кончая тмъ, какъ очутился здсь.
Выслушавъ этотъ разсказъ слушатели съ недовріемъ посмотрли на разсказчика, и одинъ изъ нихъ спросилъ его:
— А гд эта летательная машина?
— Въ лсу, недалеко отсюда… Я могу провести васъ туда,— отвтилъ Бертъ такимъ увреннымъ тономъ, что недовріе къ нему стало сильно колебаться.
— А годится она?— спросилъ толстогубый человкъ съ широкимъ шрамомъ на лбу.
— Не знаю,— отвтилъ Бертъ.— Посл того, какъ она застряла на дерев, я не осматривалъ ея. Но, повторяю, я могу довести туда всхъ, кто пожелаетъ. Только я со вчерашняго дня ничего не лъ…
Высокій человкъ, въ костюм охотника, до сихъ поръ слушавшій молча, вдругъ сказалъ властнымъ тономъ, обращаясь къ лавочнику:
— Логенъ, накормите этого молодого джентльмена за мой счетъ. Потомъ я поговорю съ нимъ пообстоятельне и осмотрю его машину. Быть-можетъ, она пригодится намъ.
Берту тотчасъ же накрыли столъ и подали такой сытный обдъ, какого онъ давно не видалъ.
Когда Бертъ окончилъ обдъ, вся компанія направилась къ застрявшему на дерев аэроплану. Впереди шли Бертъ и тотъ, кто веллъ его накормить. Имя этого человка было Лорайръ. Очевидно, онъ пользовался извстнымъ авторитетомъ среди всхъ остальныхъ, относившихся къ нему съ полнымъ уваженіемъ.
Добравшись до того дерева, на которомъ висла машина, Лорайръ распорядился осторожне снять ее. Для этого пришлось срубить пару сосднихъ деревьевъ. Когда же, наконецъ, аэропланъ со всевозможными предосторожностями былъ снятъ съ дерева и положенъ на землю, надъ нимъ устроили на всякій случай навсъ изъ втвей. Одинъ изъ компаніи былъ отправленъ въ ближайшій городъ за механикомъ. Прибывшій механикъ осмотрлъ аэропланъ и объявилъ, что поврежденія въ немъ незначительны и машину нетрудно исправить.
Пока вся компанія, состоявшая изъ 17 человкъ, бросала жребій, кому первому сдлать пробный полетъ на машин, когда она будетъ исправлена, Бертъ познакомился съ механикомъ, который оказался довольно общительнымъ человкомъ, и разспросилъ его о Лорайр. Послдній, по словамъ механика, былъ очень богатымъ человкомъ и глубокимъ патріотомъ, пользовавшимся огромною популярностью среди своихъ согражданъ.
Вечеромъ въ ‘магазин’ Логена собралась масса публики. Вс толковали о случайно попавшемъ къ нимъ по воздуху англичанин и объ азіатской машин, на которой онъ прилетлъ и которая, по словамъ исправлявшаго ее механика, очень замысловато устроена. Но главною темою была война, охватившая Америку и весь міръ. Кто-то пріхалъ изъ ближайшаго города на велосипед и привезъ плохо оттиснутый на отвратительной бумаг уличный листокъ, содержаніе котораго подйствовало на присутствовавшихъ самымъ разжигающимъ образомъ. Въ этомъ листк сообщались исключительно мстныя, американскія, новости, потому что вс сношенія съ Европой и другими странами прекратились. Прежніе подводные кабели уже нсколько лтъ какъ были упразднены, а станціи воздушнаго телеграфа Маркони, расположенныя за океаномъ и вдоль атлантическаго побережья, оказались особенно излюбленными пунктами для военныхъ дйствій непріятелей. Весь міръ былъ въ войн. Народъ шелъ на народъ. Города пылали и разрушались. Произведенія искусства и науки, создававшіяся вками, гибли въ одну минуту. Нищета народовъ увеличивалась. Всюду были народныя волненія. Всюду разрушались троны и создавались временныя управленія. Всюду стали царить хаосъ и запустніе. И надъ этимъ міромъ, подобно легендарнымъ чудовищамъ, носились въ воздух разнузданныя страсти человка въ вид летательныхъ машинъ всевозможныхъ системъ, всюду сявшихъ смерть и разрушеніе…
Бертъ пока ничего не зналъ объ этой міровой катастроф. Сидя въ дальнемъ углу, онъ слушалъ, что говорили вокругъ него. Собравшіеся здсь люди, разобщенные со всмъ міромъ, также не знали, что происходило въ этомъ мір. Они были поглощены собственными длами и говорили о нападеніи на ихъ страну азіатовъ и о безчеловчной жестокости, съ которою все уничтожаютъ эти хищники.
— Главное ихъ пристанище на Тихомъ океан,— утверждалъ одинъ изъ ораторовъ.— Съ тхъ поръ, какъ началась эта война, они на наше тихоокеанское побережье высадили не мене милліона людей. Они замыслили вгнздиться въ нашей стран и непремнно добьются своего, если мы не дадимъ имъ сильнаго и дружнаго отпора. Это страшно упорный народъ.
Вс толковали о мрахъ, какія необходимо принять въ защиту отъ окончательнаго разгрома ихъ страны этими азіатскими пришельцами. Прежде всего нужно немедленно создать сильный воздушный флотъ, но такой, который могъ бы не только противостать азіатскому, но и побдить его. Одинъ изъ присутствовавшихъ, разыгрывавшій изъ себя всезнайку, хриплымъ голосомъ доказывалъ, что нмецкіе монопланы никуда не годятся, японскіе лучше, но тоже страдаютъ сильными недостатками. Верхъ же совершенства представляетъ собою англійская машина Беттериджа, о которой одно время столько писалось въ газетахъ.
— Я видлъ эту машину и могу…— вмшался было Бертъ, но его никто не слушалъ и онъ поневол замолчалъ, не будучи въ состояніи перекричать спора, возникшаго между присутствовавшими о воздушныхъ машинахъ.
— Но, къ сожалнію, этотъ англійскій изобртатель умеръ,— продолжалъ всезнайка, когда въ зал водворилась сравнительная тишина.
— Какъ неужели Беттериджъ умеръ?!— раздалось со всхъ сторонъ.
— Увы, да! И унесъ съ собою тайну своего изобртенія, потому что чертежей его машины посл его смерти не нашлось.
‘Ахъ, какъ это хорошо, что онъ убрался!— воскликнулъ про себя Бертъ.— Значитъ его-то мн ужъ нечего опасаться.’ И онъ сталъ слушать дальше, разсчитывая вмшиваться, когда будетъ удобно.
— Неужели онъ даже передъ смертью никому не успълъ передать своего секрета?— спросилъ человкъ въ соломенной шляп.
— Нтъ, онъ умеръ скоропостижно, отъ удара. Это былъ полнокровный, горячій, часто доходившій до бшенства. Во время одного изъ припадковъ онъ сразу и скопутился. Неожиданная смерть его — громадная потеря для Европы и для насъ. Съ помощью его машины мы могли бы вести боле успшную борьбу съ азіатами.
Бертъ нашелъ возможнымъ вмшаться.
— Послушайте, джентльмены,— снова началъ онъ — я имю…
Но его опять никто не слушалъ. Вниманіе всхъ было обращено исключительно на оратора, который продолжалъ:
— О томъ, чего нтъ, не стоитъ, конечно, и говорить. Намъ нужно считаться съ тмъ, что есть. Поэтому я предлагаю..
Здсь Бертъ снова не выдержалъ. Поднявшись съ мста, онъ вскричалъ прерывающимъ отъ волненія голосомъ:
— Мистеръ Лорайръ, выслушайте меня хоть вы! Я имю сказать кое-что именно о машин Беттериджа.
Лорайръ сидвшій къ Берту ближе всхъ, услыхалъ его возгласъ и сдлалъ повелительное движеніе рукою. Сразу водворилась полная тишина.
— О чемъ хотите вы сказать?— спросилъ онъ у Берта.
Только теперь публика удостоила взглянуть на молодого человка и замтила по его взволнованному виду, что онъ дйствительно хочетъ сдлать какое-то важное сообщеніе.
— Я сейчасъ вамъ покажу,— продолжалъ Бертъ, разстегивая дрожавшими руками куртку и вытаскивая изъ-подъ рубашки фланелевый нагрудникъ.— Вотъ вс чертежи машины Беттериджа,— прибавилъ онъ, распарывая фланель и вынимая изъ неи свертокъ бумагъ.
— Но какъ они попали къ вамъ?— съ удивленіемъ спросилъ Лорайръ, разсматривая бумаги.
— Самъ Беттериджъ передъ тмъ, какъ отправить меня на своемъ воздушномъ шар, вручилъ мн ихъ. Я былъ съ нимъ хорошо знакомъ,— чувствуя внезапный приливъ храбрости, совралъ нашъ герой.
— А, такъ это вы улетли на его воздушномъ шар?— спросилъ всезнайка.
— Я,— коротко отвтилъ Бертъ.
Собраніе сидло какъ ошпаренное. Взоры всхъ обратились на Берта. Никто не зналъ, что сказать. Наконецъ всезнайка покачалъ головой и произнесъ:
— Ну, не злая ли иронія судьбы? Она даетъ намъ средство борьбы, воспользоваться которымъ, быть-можетъ, уже поздно.
Лорайръ собралъ со стола бумаги, передалъ ихъ Берту и сказалъ:
— Уберите опять эти бумаги и подемте вмст со мною.
Бертъ завернулъ бумаги во фланель и сунулъ ихъ за пазуху.
— Куда же мы подемъ, мистеръ Лорайръ?— съ любопытствомъ освдомился онъ.
— Къ президенту,— отвтилъ тотъ, поднимаясь съ своего мста.— Вы покажете ему эти чертежи. Не думаю, чтобы было поздно воспользоваться ими.
— А гд находится президентъ?— продолжалъ Бертъ, очень довольный предложеніемъ Лорайра.
— Гд-то въ окрестностяхъ Альбани… Впрочемъ, онъ перезжаетъ съ мста на мсто, организуя всюду защиту отъ внезапнаго нападенія этихъ азіатскихъ хищниковъ. Но мы гд нибудь разыщемъ его,— проговорилъ Лорайръ и, обращаясь къ лавочнику, прибавилъ:— Ну, Логенъ, теперь дайте намъ пару надежныхъ велосипедовъ.
— Пожалуйте сюда, мистеръ Лорайръ, и выбирайте сами,— предложилъ лавочникъ, приглашая его въ заднее помщеніе, наполненное мужскими и дамскими велосипедами, отдававшимися на прокатъ.
Вс самокаты оказались на деревянныхъ рамахъ и такихъ же колесахъ, что очень не понравилось Берту, по собственному опыту знавшему непрочность такихъ машинъ. Но другихъ не было, пришлось довольстоваться этими.
— А какъ вы думаете, мистеръ Лорайръ, сколько времени продлится наше путешествіе?— полюбопытствовалъ Бертъ, накачивая воздухъ въ шины выбраннаго имъ для себя велосипеда въ то время, какъ ту же операцію въ велосипед Лорайра услужливо производилъ самъ хозяинъ.
— А право не знаю. Нсколько дней придется, пожалуй, намъ покататься, прежде чмъ мы найдемъ, кого нужно,— отвтилъ Лорайръ.

IV.

Въ теченіе цлой недли жизнь Берта была полна самыхъ разнообразныхъ впечатлній и ощущеній, изъ послднихъ самымъ преобладающимъ была сильная усталость ногъ. Молодой человкъ отвыкъ здить на велосипедахъ, зда на мотор, которымъ онъ пользовался послдній годъ, не требуетъ такой постоянной и усиленной работы исключительно однми ногами. А теперь ему пришлось, почти не отдыхая день и ночь катить по стран, очень похожей на Англію, только боле обширной и съ мене скученнымъ населеніемъ. Президента они нигд не могли найти. Одно время Лорайру удалось было войти съ нимъ въ сношеніе по телефону, но въ самомъ начал разговора сообщеніе прервалось, и слды его снова были потеряны. Въ довершеніе несчастья нашего героя въ передней шин его велосипеда сдлался проколъ, и она плохо стала держать воздухъ. Но Лорайръ ни за что не хотлъ останавливаться ради этого поврежденія, и Берту то и дло приходилось сходить съ своего самоката и подкачивать въ шину воздухъ, а потомъ нагонять ухавшаго впередъ спутника. Въ конц-концовъ у молодого человка сдлалась сильная боль въ поясниц и въ ногахъ. Но его мучитель находилъ, что и это пустяки, на которые не стоитъ обращать вниманія. Самъ же Лорайръ, къ удивленію Берта, почти не чувствовалъ ни малйшей усталости.
Но въ общемъ путешествіе совершалось благополучно. Никакихъ особенныхъ приключеній не было. Разъ только за ними или, врне, надъ ними, гналась азіатская летательная машина. Въ это время они подъзжали къ селенію, въ которомъ и остановились съ такимъ видомъ, будто туда и хали Удостоврившись въ этомъ, азіатъ понесся дале. Въ нкоторыхъ мстахъ они встрчали полное опустошеніе и безлюдье, въ другихъ жизнь шла еще обычнымъ порядкомъ, въ третьемъ жители находились въ постоянномъ страх. Городъ Альбани оказался почти разрушеннымъ. Въ одномъ мст огромное зданіе все было въ пламени, но никто не думалъ тушить пожара.
Многое на пути возбуждало удивленіе и любопытство Берта, но онъ не ршался разспрашивать своего спутника. Лорайръ былъ не изъ болтливыхъ, притомъ и страшная спшка, съ которою они хали, не допускала праздной болтовни.
За разрушеннымъ желзнодорожнымъ мостомъ стоялъ скорый поздъ, съ которымъ хали одни крупные богачи. Этотъ поздъ стоялъ здсь уже седьмой день, въ ожиданіи устройства временной переправы черезъ рку. Вс пассажиры были издалека и, въ явное противорчіе нетерпливому американскому характеру, очень терпливо ждали, развлекаясь игрой въ карты и пикниками на зеленыхъ лужайкахъ.
Въ сторон, на деревьяхъ, окаймлявшихъ проселочную дорогу, висло шесть человкъ китайцевъ. Въ мирной деревушк, гд путники остановились вечеромъ на отдыхъ до восхода луны, одинъ грязный босоногій мальчуганъ скартавилъ имъ:
— А насы вонъ тамъ, въ лсу, повсили сестерыхъ китайсевъ.
— За что же?— спросилъ Бертъ.
— А за то, сто они исполтили мостъ… Они были съ бомбами… Насы всаютъ всхъ китайсевъ.
Ночью наши путники наскочили было на полуразложившійся трупъ, который валялся прямо посреди дороги, вблизи одного селенія, а подъ утро налетли было на автомобиль, у котораго лопнула шина. На автомобил сидли молодая женщина и молодой человкъ съ ружьемъ на колняхъ, а подъ автомобилемъ возился старикъ. При вид велосипедистовъ старикъ выползъ изъ-подъ машины и заговорилъ съ ними, какъ съ близкими знакомыми, съ которымй только что разстался. Онъ жаловался, что ихъ машина вдругъ остановилась, и ни онъ самъ ни его зять (старикъ кивнулъ на молодого человка съ ружьемъ) не знаютъ причины внезапной остановки машины, такъ какъ ничего не смыслятъ въ техник. При продаж имъ этого автомобиля ихъ уврили, что съ нимъ не можетъ случиться никакихъ недоразумній, даже выдали ручательство на цлый годъ, и вдругъ вотъ при первой же поздк они застряли на дорог да еще ночью. На нихъ уже пробовали напасть трое бродягъ, отъ которыхъ они насилу отстрлялись. Могутъ напасть и въ большемъ числ, тогда ему съ зятемъ, пожалуй, и не отвертться отъ разбойниковъ. Всмъ извстно, что онъ везетъ съ собою крупную сумму. Старикъ назвалъ свое имя, довольно извстное въ финансовомъ мір.
— Не будете ли вы добры помочь намъ?— обратился старикъ къ Берту, который воспользовавшись этой остановкой, накачивалъ воздухъ въ свою шину.
Бертъ хотлъ было исполнить просьбу старика, но Лорайръ остановилъ его.
— Ну, вы окончили возню съ вашей несчастной шиной?— рзко проговорилъ онъ.— Садитесь и демъ дальше. Намъ нтъ времени спасать троихъ, когда на насъ лежитъ обязанность спасти цлую страну.
Съ этими словами, непонятными для старика и его спутниковъ, Лорайръ вскочилъ на велосипедъ и быстро помчался дале. Вслдъ за нимъ послдовалъ и Бертъ.
Наконецъ въ плохонькой гостиниц одного захолустнаго городка имъ удалось разыскать президента. Лорайръ, знавшій его лично, представилъ ему Берта. Президентъ былъ очень обрадованъ, когда увидлъ чертежи знаменитой машины Беттериджа.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

Міровая война и ея послдствія.

I.

Зданіе вковой цивилизаціи наклонилось впередъ и обрушилось въ одну минуту, и груды его развалинъ расплавились въ огненномъ горнил войны.
Отдльныя стадіи финансовой и научной цивилизаціи, съ которыхъ началось двадцатое столтіе, такъ быстро слдовали одна за другою, что на укороченныхъ страницахъ всемірной исторіи он представлялись однимъ сплошнымъ крахомъ.
При зарожденіи двадцатаго вка міръ считалъ себя на вершин благосостоянія и процвтанія, люди воображали, что они находятся въ полнйшей безопасности. Такое самообольщеніе боле всего поражаетъ вдумчиваго и мыслящаго обозрвателя, изучающаго духъ этихъ странныхъ временъ по сохранившимся отрывкамъ тогдашней литературы и прислушивающагося къ тмъ слабымъ голосамъ, которые раздавались среди рева многомилліонной толпы.
Всмъ живущимъ при настоящемъ, твердо установленномъ, серьезно и научно обоснованномъ, дйствительно безопасномъ міровомъ стро не можетъ не броситься въ глаза полнйшая неустойчивость и ненадежность прежняго строя. Каждое прежнее учрежденіе и постановленіе кажутся совершенно случайными или основанными на дикихъ традиціяхъ, каждый законъ точно былъ созданъ для даннаго лишь случая, безъ всякаго предвиднія будущихъ живыхъ потребностей, нравы кажутся дикими, воспитаніе безцльнымъ, безпринципнымъ, направленнымъ только во вредъ подрастающимъ поколніямъ. Вс финансовыя предпріятія того времени представляются ныншнему хорошо вышколенному и развитому уму какою-то безсмысленною и пагубною игрою въ прятки. Вся денежная и кредитная система, основанная на пустой традиціи о цнности золота, является чмъ-то до фантастичности дутымъ. При всемъ этомъ люди въ то время жили въ плохо устроенныхъ и до невозможности переполненныхъ городахъ. Желзныя дороги и другіе пути сообщенія распредлялись по лицу земли безъ всякой планомрности, въ силу лишь различныхъ минутныхъ капризовъ и интересовъ единичныхъ лицъ. Когда кто-либо поумне и подальновидне указывалъ на всю безпорядочность, случайность, безразсудность и непрочность всхъ тогдашнихъ затей, и вообще всего строя жизни, люди негодовали на ‘отсталаго брехуна’ и кричали: ‘Мы идемъ все дальше и дальше по пути улучшенія, а онъ находитъ, что мы на этомъ пути можемъ только сломать себ шею. Какой жалкій слпецъ!’
Сравнивая слпое довріе человчества къ своей цивилизаціи начала XX вка съ прежними историческими періодами, мы, быть-можетъ, окажемся въ состояніи прослдить его источникъ. Это довріе было не столько разсудочнымъ, сколько являлось неизбжнымъ послдствіемъ продолжительнаго благосостоянія. Можно безъ преувеличенія сказать, что разбираемая историческая эпоха въ этомъ отношеніи стоитъ совершенно отдльно, и въ эту эпоху за все время существованія человчества люди въ первый разъ были боле, чмъ сыты. Статистика того времени указываетъ на невиданное ране улучшеніе санитарныхъ и гигіеническихъ условій, на двигавшійся гигантскими шагами процессъ умственнаго развитія и на процвтаніе искусства во всхъ его областяхъ, придающаго такую красоту жизни. Уровень и характеръ средняго воспитанія поднялись на невдомую ране высоту. Въ начал XX вка въ Западной Европ и Сверной Америк почти не было неграмотныхъ, никогда еще не замчалось такой огромной массы читающихъ, никогда не существовало такихъ дешевыхъ и удобныхъ способовъ передвиженія. Каждый, самый обыкновенный человкъ, безпрепятственно могъ объхать весь свтъ, и это стоило не больше годового заработка дльнаго ремесленника. Каждый годъ, каждый мсяцъ, чуть не каждый день приносили человчеству новыя и новыя блага: открытіе новой страны, новыхъ рудниковъ, изобртеній новыхъ машинъ, пріобртеніе новыхъ знаній и т. д.
Триста лтъ продолжалось это поступательное движеніе человчества впередъ, у него накапливались матеріальныя и духовныя сокровища, и постепенно увеличивались удобство и безопасность его существованія. Положимъ, находились и тогда люди, утверждавшіе, что наравн съ умственнымъ и физическимъ совершенствованіемъ идетъ упадокъ нравственности. Но эта горькая истина, заставившая новое время основать дйствительную цивилизацію именно на законахъ строгой нравственности, тогда большинствомъ съ негодованіемъ отвергалась. Только созидающимъ и сохраняющимъ силамъ и удавалось тогда держать противовсъ коварной игр случая, естественному невжеству, предразсудкамъ, слпымъ страстямъ и пагубному эгоизму. Но послдовательность причинъ и послдствій неумолима, и вся та ложь, которая накопилась въ сердцевин прогресса, должна была принести свои плоды. Люди воображали, что такъ какъ прогрессъ является естественной необходимостью, то, слдовательно, нравственность или безнравственность тутъ ни при чемъ. Они видли, что ихъ арміи и флоты растутъ до чудовищности и на нихъ тратится несравненно больше, чмъ на народное образованіе, что количество грозныхъ разрушительныхъ орудій и снарядовъ все увеличивается, что соперничество народовъ все усиливается, что чмъ тсне сближаются между собою народы, тмъ больше становится ихъ внутренняя рознь, но ничего этого они не понимали. Съ безпечностью умственной близорукости они терпли у себя жадную, безсовстную, продажную и лживую печать, неспособную ни къ чему хорошему, но не знавшую соперниковъ во всемъ дурномъ. Твердой и однообразной узды со стороны властей для печати не существовало, да и большинство самихъ властей состояло изъ лицъ недальновидныхъ и совершенно неспособныхъ къ управленію.
Могло ли человчество при такихъ условіяхъ предотвратить пагубную для него же самого воздушную войну? Вопросъ этотъ такой же праздный, какъ если бы спросить, могъ ли бы человкъ, раздавленный поздомъ, предотвратить свою гибель? Конечно, человчество не въ состояніи было помшать возникновенію этой войны, разъ оно само допустило ее.
Древнія цивилизаціи — ассирійско-вавилонская, египетская, греческая и римская — разрушались постепенно, шагъ за шагомъ, цивилизація же европейская въ буквальномъ смысл взлетла на воздухъ сразу. Въ теченіе какихъ-нибудь пяти лтъ отъ нея не осталось ничего, кром жалкихъ обрывковъ. Еще наканун возникновенія воздушной войны міръ представлялъ картину прогресса, доходившаго до своего апогея, обезпечивалъ полную безопасность существованія, имлъ грандіозно развитую промышленность, огромные благоустроенные города, быстроходныя суда, которыми были усяны вс моря, густую сть всякаго рода путей сообщенія, телеграфовъ и телефоновъ по лицу всей земли. Все и повсюду, за немногими неизбжными исключеніями, благоденствовало и процвтало. И вотъ вдругъ, совершенно неожиданно, надъ этою картиною полнаго благоустройства пронеслись германскіе воздушные корабли и положили начало конца всему…
Посл нападенія нмцевъ на Нью-Йоркъ наступила оргія всеобщаго разрушенія. Англія, Франція, Италія и Испанія, по примру Германіи, съ лихорадочною поспшностью принялись увеличивать свои воздушные флоты. Ни одна изъ этихъ странъ до того времени не длала такихъ грандіозныхъ приготовленій къ воздушной войн, какъ Германія, но каждая, хотя и въ меньшихъ размрахъ, все-таки готовилась ко всякимъ ‘случайностямъ’. Общій страхъ передъ нмецкою энергіей и предпріимчивостью, олицетвореніемъ которой являлся принцъ Карлъ-Альбертъ, давно уже вынудилъ названныя государства войти въ тайные переговоры. Между ними состоялось соглашеніе, благодаря которому они оказались въ состояніи оказать противодйствіе Германіи.
Другою европейскою державою, обладавшею воздушнымъ флотомъ, была Франція. Англія, вчно дрожавшая за свое господство въ Азіи и хорошо понимавшая всю силу нравственнаго воздйствія воздушнаго флота на полудикіе народы, устроила свои воздухоплавательные парки въ Сверной Индіи, поэтому въ Европ она могла играть второстепенную роль.
Но и на своихъ островахъ у нея имлось съ десятокъ крупныхъ воздушныхъ судовъ, десятка три мелкихъ и цлая коллекція разнаго типа пробныхъ аэроплановъ, т.-е. такихъ, съ которыми пока производились только опыты.
Еще до появленія воздушнаго флота принца Карла-Альберта въ Америк уже происходили дипломатическіе переговоры между европейскими державами. Результатомъ этихъ переговоровъ было нападеніе общими силами на Германію. Надъ Бернеръ-Оберландомъ вдругъ появился довольно многочисленный отрядъ воздушныхъ судовъ всевозможныхъ формъ и размровъ. Онъ сжегъ и уничтожилъ двадцать пять швейцарскихъ воздушныхъ кораблей, которые тоже совершенно неожиданно вступили съ ними въ борьбу. Затмъ этотъ отрядъ раздлился на дв части, одна изъ нихъ отправилась громить Берлинъ, а другая ршила занять франконскій воздухоплавательный паркъ, пока тамъ еще не былъ готовъ второй германскій воздушный флотъ.
Не мало вреда причинили нападающіе своими разрывными снарядами Берлину и Франконіи, пока нмцамъ не удалось ихъ прогнать.
Двнадцати ихъ кораблямъ, вполн наполненнымъ газомъ, и пяти наполненнымъ только наполовину, зато превосходно оборудованнымъ и съ образцовымъ экипажемъ, при помощи флотиліи гамбургскихъ моноплановъ, удалось отбить отрядъ союзнаго флота не только отъ воздухоплавательнаго парка во Франконіи, но и отъ Берлина.
Нмцы напрягали вс усилія, чтобы создать новый грандіозный воздушный флотъ. Ихъ летучіе отряды уже витали надъ Лондономъ и Парижемъ, когда изъ Бирмы и Арменіи получилось извстіе о появленіи авангарда азіатскаго воздушнаго флота.
Это была роковая новость для всей Европы и Америки. Въ этотъ моментъ сразу покачнулась міровая финансовая система. Съ уничтоженіемъ нмцами американскаго флота въ сверной Атлантик и ихъ пагубнаго столкновенія съ союзниками въ Европ, положившаго конецъ ихъ морскому владычеству на Сверномъ мор, и съ разрушеніемъ въ главнйшихъ городахъ міра на цлые билліоны различныхъ цнностей,— человчество въ первый разъ поняло всю колоссальную убыточность затянной имъ игры въ войну. Кредитъ въ этомъ дикомъ вихр окончательно рухнулъ. Всюду проявлялось стремленіе набрать возможно больше золота и прятать его, какъ это бывало въ прежнія времена общей паники. Это алчное стремленіе охватывало весь міръ.
Наверху, въ воздух, разыгрывались драмы столкновенія и уничтоженія, внизу на земл, происходили не мене пагубныя событія, разрушавшія дутое зданіе финансовыхъ и торговыхъ предпріятій, на которыхъ человчество основывало вс свои надежды. И пока наверху боролись между собою воздушные флоты, внизу все боле и боле уменьшался видимый запасъ золота. Весь міръ былъ охваченъ маніей взаимнаго недоврія.
Въ теченіе какихъ-нибудь нсколькихъ недль деньги — за исключеніемъ потерявшихъ всякую цнность бумажныхъ — исчезли изъ обращенія и были попрятаны по подваламъ и другимъ укромнымъ мстамъ. И, по мр ихъ исчезновенія, останавливались торговля, промышленность,— словомъ, все, что зиждилось на деньгахъ. Это походило на истеканіе кровью живого организма съ послдовательною остановкою всхъ его функцій.
И въ то время, когда все это трещало и разваливалось, когда ограбленнные, ошеломленные милліоны людей съ недоумніемъ и страхомъ глядли на эту міровую разруху,— по воздуху всюду носились цлыя стаи азіатскихъ кораблей, аэроплановъ и моноплановъ, бросавшихся то къ Америк то къ Европ и везд сявшихъ смерть и разрушеніе. Страницы всемірной исторіи все наполнялись и наполнялись ужасами міровой войны.
Британско-индійскій воздушный флотъ погиб въ Бирм, а германскій былъ разбитъ и разсянъ въ отчаянной битв при Карпатахъ. Весь Индійскій полуостровъ былъ охваченъ возстаніемъ. Въ Азіи и Африк разввались знамена Джегеда.
Въ теченіе нсколькихъ недль казалось, что восточно-азіатскій союзъ овладваетъ всмъ міромъ, но затмъ рухнула и дутая, скоросплая ‘современная’ цивилизація китайцевъ. Плодовитое и мирное населеніе Поднебесной имперіи позволило себя ‘просвтить’, т.-е. оно, подъ вліяніемъ европейскаго и японскаго давленія, неохотно, съ затаенной ненавистью и злобою, допустило введеніе у себя полицейскихъ порядковъ, всеобщей воинской повинности, желзныхъ дорогъ, телефоновъ, телеграфовъ, санитарныхъ мропріятій и многаго другого, вообще позволило втиснуть себя въ новыя формы жизни, совершенно чуждыя его національному духу и всмъ его многовковымъ традиціямъ.
Но, подъ насиліемъ войны, порвалось терпніе и китайцевъ: весь этотъ многомилліонный народъ поднялся какъ одинъ человкъ, а паденіе центральной власти въ Пекин вслдствіе временныхъ побдъ англо-германскаго воздушнаго флота надъ китайскимъ, усилило это возстаніе до небывало грандіозныхъ размровъ. По примру Іокогамы, во всхъ большихъ городахъ появились баррикады, завяли черные флаги, и революція овладла всею страною. Такимъ образомъ, вся Азія, какъ и весь міръ, превратилась въ арену хаотической борьбы.
Общій развалъ общественнаго строя былъ естественнымъ послдствіемъ міровой войны. Гд было гуще населеніе, тамъ явилось большее число безработныхъ, лишенныхъ всякихъ средствъ къ существованію. Уже посл трехъ недль съ начала міровой войны и общей разрухи, въ рабочихъ центрахъ всхъ большихъ городахъ сталъ воцаряться голодъ, а черезъ мсяцъ не существовало ни одного густо населеннаго города, въ которомъ не происходило бы полной анархіи, сопровождавшейся грабежами, разбоями и убійствами. Никакія ‘чрезвычайныя положенія’ не помогали: анархія какъ чума, распространялась по лицу земли гигантскими шагами, и, сопровождаемая всемогущимъ царемъ-голодомъ, стала проникать и туда, гд о немъ ране и не имли понятія.
Между тмъ характеръ самой борьбы началъ измняться. Исполинскіе воздушные корабли, наполненные газомъ, стали замняться летательными машинами. Когда окончились генеральныя сраженія воздушныхъ флотовъ, вслдствіе взаимнаго истребленія, азіаты старались укрпляться вблизи наиболе слабыхъ пунктовъ тхъ странъ, съ которыми вели борьбу, изъ этихъ мстъ они всюду и разсылали летучіе отряды аэроплановъ и моноплановъ. Вначал они дйствовали почти безпрепятственно, но потомъ, когда американцы, а за ними и европейцы стали спшно строить воздушныя машины Беттериджа, силы враждовавшихъ начали уравновшиваться, и борьба сдлалась еще ожесточенне.
Машины по систем Беттериджа, хотя и были совершенно непригодны для дальнихъ экспедицій и генеральныхъ сраженій, но он оказались вполн приспособленными для такъ называемой ‘гверильясской’ борьбы.
Он могли быстро изготовляться, стоили недорого, отличались удобствомъ по своей легкости и ихъ нетрудно было прятать. Чертежи, переданные Бертомъ президенту Сверо-Американскихъ Штатовъ, были тотчасъ же скопированы, напечатаны и распространены по всмъ штатамъ. Они было посланы и въ Европу, гд также ими немедленно воспользовались. Каждый городъ, каждая община, даже каждое частное лицо приглашались строить такія машины и пользоваться ими въ цляхъ защиты. Вскор же он стали фабриковаться всми, начиная съ государствъ и кончая простыми разбойниками и примняться ко всевозможнымъ цлямъ. Своеобразная особенность машины Беттериджа, сразу пріобрвшей такую популярность, заключалась, главнымъ образомъ, въ крайней простот ея устройства, она была такъ же проста, какъ обыкновенный моторный велосипедъ.
Такимъ образомъ широкій размахъ, принятый въ начал войны, мало-по-малу сократился въ сил, зато распространился по всему міру и превратился въ кипящій потокъ, заливавшій вс уголки земли. Весь міръ изъ одного цлаго, еще боле сплоченнаго, чмъ онъ былъ въ лучшія времена римской имперіи, вдругъ превратился въ винегретъ общественныхъ обломковъ, такихъ спутанныхъ, какъ въ періодъ средневковаго разбойничьяго рыцарства, только въ большемъ объем. Разница съ тмъ періодомъ состояла еще въ томъ, что тогда общественное разложеніе совершалось постепенно, а теперь оно произошло сразу.
Но несчастье міра этимъ не ограничилось. Вмст съ этою всеобщею разрухою выступилъ другой, не мене страшный врагъ человчества — чума, или такъ называемая красная смерть, и, въ свою очередь, стала требовать жертвъ. Но омраченное человчество не обращало вниманіе на новаго, не мене страшнаго врага и продолжало свою убійственную игру. Всюду носились новые и новые воздушные флоты, везд ся смерть и разрушеніе, люди всячески старались истреблять другъ друга и разрушать то, что создано ихъ же руками. Міръ все боле и боле погружался въ безпросвтную тьму…
Долго пришлось бы описывать вс ужасы, которые принесла съ собою эта безсмысленная и безчеловчная война. Никто не былъ въ состояніи прекратить ее. Она окончилась сама собою и лишь тогда, когда почти все оказалось разрушеннымъ, подобно груд тонкаго фарфора, по которой сильно ударили толстой палкой. Каждый день этого страшнаго времени длаетъ всемірную исторію запутанне, хаотичне, неопредленне. Къ чести цивилизаціи, послдняя все-таки не безъ геройскаго сопротивленія дала одолть себя. Изъ разрозненнаго и расшатаннаго общественнаго строя возникали патріотическіе союзы и временныя правительства, пытавшіеся водворить хотя какой-нибудь порядокъ и подпереть остатки разрушавшихся зданій. Но эти-то именно попытки и ускорили гибель всего. И когда, наконецъ, полное истощеніе источниковъ искусственной цивилизаціи согнало съ неба послднее воздушное судно, на земл ничего не осталось, кром анархіи, голода и чумы. Великіе народы и государства превратились въ простые звуки. Повсюду были развалины, груды непогребенныхъ труповъ, толпы жалкихъ, исхудалыхъ, голодныхъ, безпріютныхъ людей, погруженныхъ въ полнйшую апатію. Здсь хозяйничали разбойничьи шайки, тамъ — охранительные комитеты и банды повстанцевъ, овладвшія цлыми округами. Всюду образовывались и тутъ же распадались всевозможные союзы, ордена и религіозныя общества на началахъ самаго дикаго фанатизма. Вся культура пошла на смарку, весь порядокъ, все благосостояніе на земл лопнули, какъ мыльный пузырь. Въ какія-нибудь пять лтъ человчество совершило такое попятное движеніе назадъ, какое оно прошло въ періодъ со временъ Антониновъ до девятаго столтія.

II.

Среди этой міровой трагедіи бродила маленькая, незначительная фигурка, интересная разв только тмъ, что въ теченіе нсколькихъ недль она была игрушкой слпого случая, забросившаго ее въ самый центръ этой трагедіи. Эту фигурку звали Бертомъ Смолуэйсомъ. Несмотря на всю его незначительность, намъ все-таки придется еще кое-что сказать о немъ.
Изъ своего далекаго и невольнаго путешествія Бертъ возвратился цлымъ и невредимымъ на родину, благодаря своей счастливой звзд.
Ему удалось попасть на бортъ англійскаго торговаго судна. Перездъ черезъ океанъ былъ полонъ всевозможныхъ приключеній. Одно время судно преслдовалось японскимъ броненосцемъ, вскор, къ счастью, отвлеченнымъ англійскимъ крейсеромъ, который вступилъ съ нимъ въ борьбу.
Потомъ на мор разразился сильнйшій штормъ, во время котораго судно лишилось руля и средней мачты, такъ что нсколько времени было игрушкою стихій. Затмъ вышелъ весь провіантъ и пришлось питаться только рыбой. Близъ Азорскихъ острововъ надъ бригомъ пронеслась флотилія красныхъ фигурныхъ азіатскихъ кораблей, къ счастью, не обратившая вниманія на небольшое парусное судно. Кое-какъ удалось пристать къ Тенерифу, наскоро исправить тамъ руль, поставить новую мачту и запастись провизіей. Городъ оказался разрушеннымъ, а въ гавани стояли два большихъ линейныхъ корабля, наполненныхъ трупами людей. Повсюду шныряли разбойничьи шайки, и одна изъ нихъ чуть было не захватила бригъ, капитану и экипажу съ большимъ трудомъ удалось отстоять себя и свое судно.
Въ Могадор съ брига отправили на берегъ лодку за прсной водой, лодка со всми находившимися на ней людьми едва не попала въ руки лукавыхъ арабовъ. Оттуда забралась на бригъ ‘красная смерть’ и вскор уложила въ постель весь экипажъ. Девять человкъ умерли, осталось въ живыхъ только четверо, изъ которыхъ никто ничего не смыслилъ въ морскомъ дл. Съ большимъ трудомъ удалось капитану обучить свой маленькій экипажъ обращенію съ парусами и рулемъ. Вскор плохо исправленный руль снова пересталъ дйствовать, и судно, волей втра, понесло обратно къ экватору. Кое-какъ, съ огромными усиліями, привели немного въ порядокъ руль и направили судно на сверъ. Опять оказался недостатокъ провизіи и воды для питья. Наконецъ наткнулись на нефтяной тендеръ, шедшій изъ Ріо-Жанейро, на которомъ чума также произвела капитальную чистку. Обрадованный возможностью имть у себя на борту нсколько лишнихъ людей, капитанъ тендера охотно принялъ къ себ всхъ съ брига, а его взялъ на буксиръ. На этомъ тендер Бертъ и вернулся въ Англію, гд только начала свое побдное шествіе ‘красная смерть’.
Жители Кардифа, къ которому присталъ тендеръ, находились въ состояніи полной растерянности, большинство бжало въ горы. Лишь только тендеръ вошелъ въ гавань, на его бортъ тотчасъ же явился представитель какого-то самозваннаго комитета и захватилъ всю оставшуюся на судн провизію.
Бертъ пшкомъ побрелъ по совершенно разоренной и лишенной всякаго порядка стран. Много опасностей и лишеній пришлось ему перенести, много онъ видлъ такого, отъ чего кровь стыла въ жилахъ, но онъ все вынесъ, потому что уже привыкъ ко всевозможнымъ ужасамъ. Его теперь трудно было узнать. Онъ сильно возмужалъ, обвтрился, похудлъ, окрпъ, закалился, сдлался энергичнымъ и проворнымъ, ротъ его, прежде такъ часто и глупо развавшійся, теперь всегда былъ плотно сжатъ, на лбу у него красовался большой рубецъ — память о стычк съ разбойниками на Тенериф. Въ Кардиф онъ захотлъ перемнить одежду и сдлалъ то, что ране показалось бы ему совершенно невозможнымъ: ‘заимствовалъ’ изъ покинутой лавки закладчика фланелевую рубашку, костюмъ изъ Манчестера и револьверъ съ сотней патроновъ. Тамъ же онъ вымылся, перемнилъ блье, переодлся и даже собственноручно подстригъ себ волосы. Городская стража, ране такъ ревностно преслдовавшая любителей чужой собственности, частью перемерла, а оставшаяся въ живыхъ была занята уборкою труповъ многочисленныхъ жертвъ ‘красной смерти’. Дня три Бертъ велъ въ окрестностяхъ города полуразбойничій образъ жизни, охотясь за провизіей, чтобы запастись ею для дальнйшаго пути.
Уэльская провинція, въ которой онъ находился, представляла въ то время удивительную смсь современнаго благосостоянія съ отголосками среднихъ вковъ. Дома, зеленыя изгороди, рельсовые пути, электрическіе провода — все осталось тамъ цло. Банкротство, общественный развалъ, голодъ и даже чума почти не коснулись нкоторыхъ провинцій, отъ всего этого пострадали лишь большіе города. Поэтому Бертъ не находилъ особенной перемны, въ Уэльс. Но чмъ дальше онъ подвигался въ глубь страны, особенно, когда сталъ приближаться къ Лондону, опустошеніе и безпорядокъ все больше и больше бросались въ глаза. Всюду начали попадаться неподрзанныя деревья на дорогахъ, самыя дороги были размыты и поросли травою, дачные и деревенскіе поселки наполовину пустовали, тутъ повисъ оборванный телеграфный или телефонный проводъ, тамъ стояла прямо на дорог брошенная телга и валялся трупъ павшей лошади, а невдалек лежало тло и самаго собственника телги и лошади, съ лицомъ покрытымъ темно-синими пятнами. Много попадалось необработанныхъ полей, истоптанныхъ скотомъ посвовъ и поломанныхъ изгородей. Вс встрчавшіеся люди, съ желтыми изможденными лицами, были плохо одты, но хорошо вооружены, выраженіе ихъ лицъ и глазъ напоминало бродягъ и преступниковъ. Они съ жаднымъ любопытствомъ спрашивали о новостяхъ и за нихъ готовы были подлиться всмъ, чмъ могли. Однажды Бертъ попалъ въ компанію такихъ людей, которые ловили каждое его слово, какъ манну небесную, и старались удержать его у себя на нсколько дней. Полная остановка телеграфныхъ и почтовыхъ сношеній и прекращеніе печатанія газетъ являлось однимъ изъ крупныхъ неудобствъ въ духовной жизни людей этого несчастнаго времени, они вдругъ были вынуждены снова пробавляться одними устными свдніями, какъ въ средніе вка. Это накладывало на нихъ печать особенной безпомощности и растерянности.
Когда Бертъ переходилъ изъ области въ область, изъ селенія въ селеніе, избгая большихъ городовъ, онъ во многихъ мстахъ находилъ огромную разницу въ условіяхъ. Въ одномъ большомъ имніи оказалось полное запустніе: господскій домъ былъ сожженъ, жилище священника и самая церковь были разрушены, всюду все разгромлено, поля не обработаны и т. д., а въ слдующемъ, въ этой же мстности, царилъ порядокъ: вс зданія оказались цлыми, поля хорошо обработанными, везд столбы съ надписью, угрожавшею крутою расправою бродягамъ, и вооруженная охрана дорогъ и строеній, имлся и лазаретъ для чумныхъ больныхъ подъ управленіемъ опытнаго врача. Словомъ, полнйшая противоположность разоренному селенію.
Такихъ счастливыхъ уголковъ, правда, было гораздо меньше, чмъ разоренныхъ, но все-таки они встрчались, и всмъ имъ постоянно угрожали нападенія азіатовъ, африканцевъ и другихъ воздушныхъ пиратовъ, рыскавшихъ за поисками добычи, а главное — провіанта, котораго у всхъ недоставало. Поддержаніе порядка и охрана стоили огромныхъ усилій и самой тщательной бдительности. Во многихъ мстахъ стояли столбы съ надписями: ‘Карантинъ’ и ‘Бродяги разстрливаются’. Телеграфные и телефонные столбы были увшаны полуистлвшими трупами, валявшимися, кром того, почти на всхъ дорогахъ и распространявшими страшный смрадъ.
Смло бравируя всми опасностями, по временамъ мимо Берга проносились велосипедисты и автомобили съ сдоками въ маскахъ и большихъ дорожныхъ очкахъ. Полиціи почти не было видно. Иногда прозжали на моторахъ оборванные исхудалые солдаты, которые, несмотря на общую разруху, все еще оставались въ строю. Такія встрчи стали учащаться по мр приближенія нашего путника къ Лондону. Иногда Бертъ, по ночамъ или когда его сильно начиналъ донимать голодъ, пробовалъ искать убжища въ мстныхъ пріютахъ, славившихся раньше своей благотворительностью, но постоянно терплъ неудачу: многія изъ этихъ учрежденій были или закрыты или превращены въ лазареты. Въ одномъ такомъ пріют, близъ Глочестершира, двери и окна стояли открытыми настежь, но изнутри не доносилось ни звука. Когда Бертъ заглянулъ въ окно, то его обаяніе поразилъ невыносимый трупный запахъ, а зрніе — видъ труповъ, лежавшихъ на всхъ койкахъ и прямо на полу, очевидно, эти трупы некому было убрать.
Отсюда Бертъ направился на сверъ къ воздухоплавательному парку, устроенному при Бирмингэм, въ надежд найти тамъ какое-нибудь занятіе, хотя ради куска хлба. Правительство, въ лиц военнаго министерства, все еще существовало и среди всхъ бдъ полнйшаго общественнаго развала съ похвальной энергіей продолжало, высоко держать британское знамя, поощряя не только административныхъ, но и частныхъ лицъ къ полезной дятельности въ защиту отечества. Эти лица собрали вокругъ себя лучшихъ изъ уцлвшихъ техниковъ и рабочихъ, озаботились укрпленіемъ и снабженіемъ воздухоплавательнаго парка необходимыми припасами на случай его осады и принялись поспшно строить монопланы по систем Беттериджа.
Но Бертъ не былъ принятъ въ этотъ паркъ даже простымъ рабочимъ за неимніемъ у него достаточныхъ спеціальныхъ знаній, и онъ уже находился на пути въ Оксфордъ, когда возникла та великая борьба, во время которой былъ положенъ конецъ всей этой зат.
Бертъ не былъ свидтелемъ этой борьбы. Въ то время, когда она происходила, онъ находился уже въ Виндзор, откуда, обогнувъ южную часть Лондона, направился прямо въ Бенъ-Хиль. Прежде всхъ онъ тамъ увидлся съ братомъ Томомъ, только что вырвавшимся изъ цпкихъ когтей ‘красной смерти’, онъ выглядывалъ сильно постарвшимъ, похудвшимъ, угрюмымъ и озлобленнымъ, Жена его, Джессика, была еще больна и лежала въ постели. Мучимая горячкою, эта энергичная женщина даже въ горячечномъ бреду заботилась о длахъ: она громко негодовала на мужа за его мшкотность въ разноск товара заказчикамъ, хотя ихъ торговля уже давно прекратилась, и Томъ Смолуэйсъ занимался тмъ, что ловилъ голубей, воробьевъ, галокъ и др. птицъ,
Томъ Смолуэйсъ принялъ брата съ сдержанною радостью,
— Господи! Да никакъ это ты, Бертъ?— вскричалъ онъ, цлуясь съ братомъ.— Я такъ и думалъ, что ты когда-нибудь да вернешься къ намъ… Гд же это ты пропадалъ такъ долго?.. Только вотъ что, братъ, если ты хочешь сть, то я не могу доставить теб этого удовольствія: у насъ у самихъ ровно ничего не осталось.
Бертъ успокоилъ его, заявивъ, что онъ сытъ, и даже самъ угостилъ его кускомъ сыра и хлба, ‘заимствованными’ имъ гд-то по дорог домой. Братья услись, и Бертъ принялся разсказывать свои приключенія. По окончаніи разсказа онъ вдругъ замтилъ на прилавк подъ разбитымъ стаканомъ письмо въ измятомъ и покрытомъ густымъ слоемъ пыли конверт. Бертъ взялъ это письмо и увидлъ, что оно было адресовано на его имя.
— Отъ кого бы это?— недоумвалъ молодой человкъ, сдувая съ конверта пыль.
— Это отъ Эдны,— поспшилъ отвтить Томъ.— Она вскор посл твоего исчезновенія приходила къ намъ, спрашивала о теб и просила, чтобы мы взяли ее къ себ жить… Это было какъ разъ посл большой битвы и пожара въ Клэпгэмрайс. Я готовъ былъ взять ее, но Джессика почему-то не захотла. Тогда Эдна написала это письмо и просила передать его теб. Съ тхъ поръ я не видалъ ея… Да она, наврное, все описала въ письм.
Въ письм Эдна дйствительно писала о своемъ посщеніи родныхъ Берта и сообщила, что она идетъ просить пріюта у тетки, мужъ которой иметъ небольшой кирпичный заводъ близъ Форсгэма.
Тамъ ее и нашелъ Бертъ посл новаго двухнедльнаго, полнаго всевозможныхъ приключеній путешествія.

III.

Свиданіе молодыхъ людей было очень трогательное и сердечное.
— Ахъ, Бертъ, милый! Пришелъ-таки ко мн… отыскалъ… не забылъ!— сквозь радостныя слезы причитала молодая двушка, обнимая его.— Я такъ и говорила ему, что ты непремнно вернешься… Я это чувствовала… А онъ все пристаетъ, чтобы я вышла за него замужъ, и угрожаетъ убить меня, если я не исполню его требованія…
Когда они оба настолько поуспокоились, что Эдна могла связно говорить, а Бертъ получилъ возможность сознательно слушать, то выяснилось, что мстечко, гд жила молодая двушка, попало въ руки шайки безработныхъ подъ предводительствомъ нкоего Биля Гора. Онъ былъ сначала мясникомъ и атлетомъ, а потомъ, благодаря воцарившемуся безпорядку, сдлался настоящимъ разбойникомъ. Шайка эта была сорганизована однимъ мстнымъ спортсменомъ, неизвстно куда потомъ исчезнувшимъ. Биль Горъ былъ его правою рукою и посл него сталъ во глав шайки. Исчезнувшій организаторъ шайки носился съ идеей объ облагороженіи человческой породы и воспитаніи ‘сверхчеловка’. Съ цлью практическаго осуществленія этой идеи спортсменъ то и дло то женился, то разводился. Биль Горъ подражалъ ему въ этомъ отношеніи съ такимъ усердіемъ, что подавалъ надежду вскор превзойти его. Какъ-то разъ онъ случайно встртилъ Эдну и тутъ же потребовалъ, чтобы она вышла за него замужъ. Двушка наотрзъ отказалась, но онъ объявилъ, что убьетъ ее, если она но согласится сдлаться его женою.
Передавъ Берту эту исторію и добавивъ, что каждую минуту ожидаетъ исполненія Билемъ Горомъ его угрозы, Эдна прочла въ глазахъ своего возлюбленнаго грозную ршимость. Если бы авторъ считалъ своего героя рыцаремъ, то, конечно, заставилъ бы его вызвать своего соперника на поединокъ, въ которомъ онъ, благодаря ловкости и храбрости, остался бы побдителемъ, чмъ и завоевалъ бы себ счастье. Къ сожалнію, наше повствованіе не рыцарскій романъ, а потому и герой этого повствованія поступилъ гораздо прозаичне. Онъ просто-напросто зарядилъ свой револьверъ, услся съ нимъ у окна въ жилищ Эдны и сталъ выжидать. Когда молодая двушка взволнованнымъ голосомъ сказала ему, что къ ихъ дому приближается ея преслдователь съ двумя товарищами, Бертъ осторожно выглянулъ изъ окна. Въ калитку входили трое мужчинъ, очень странно одтыхъ. На нихъ были красныя куртки съ галунами, блые панталоны, пестрые чулки и зеленые башмаки. У двухъ на головахъ были широкополыя, сильно помятыя и лихо надтыя набекрень, блыя войлочныя шляпы. Самъ Биль красовался въ дамской шляп, густо усаженной птушиными перьями.
Бертъ вздохнулъ и, отойдя отъ окна, въ глубокомъ раздумья остановился на нсколько мгновеній посередин комнаты. Молодая двушка съ безпокойствомъ смотрла на него и ожидала, что онъ сдлаетъ. Наконецъ онъ съ ршительнымъ видомъ подошелъ къ другому окну, выходившему какъ разъ къ крыльцу, къ которому приближались разбойники.
— Эдна, который изъ нихъ Биль Горъ?— спросилъ онъ дрогнувшимъ голосомъ,
— А вотъ тотъ, который въ дамской шляп,— съ еще большимъ волненіемъ тихо отвтила двушка.
Бертъ быстро распахнулъ окно и мткимъ выстрломъ прямо въ сердце уложилъ на мст своего соперника, а за нимъ и одного изъ его спутниковъ, другого же, очевидно, только ранилъ, потому что тотъ поспшилъ бжать и куда-то скрылся.
Стоя съ разряженнымъ револьверомъ въ рук, Бертъ снова задумался. Молодой человкъ зналъ, что его могутъ присудить къ повшенію, какъ убійцу, если онъ не объяснитъ этого убійства политическими цлями. Ни слова не говоря, онъ схватилъ шляпу и поспшно направился въ мстный трактиръ, гд нашелъ въ собор всю шайку Биля Гора. ‘Патріоты’, какъ называли себя разбойники, весело пировали въ ожиданіи еще боле веселаго пира вечеромъ въ честь новобрачныхъ, если ихъ предводителю удастся жениться еще разъ, въ чемъ они, впрочемъ, не сомнвались.
Бертъ, держа въ правой рук заряженный вновь револьверъ, смло приблизился къ буйной компаніи и предложилъ ей примкнуть къ ‘комитету общественной безопасности’, находившемуся подъ его, Берта, начальствомъ, организованному имъ въ виду смутнаго времени. Онъ говорилъ тономъ человка, имющаго огромное значеніе.
Вся компанія отнеслась очень почтительно къ этому новоявленному ‘организатору’, но объявила, что прежде чмъ согласиться на это предложеніе, ей необходимо посовтоваться съ ея предводителемъ, котораго ожидаетъ сюда.
— Онъ боле не явится,— объявилъ Бертъ.— Я только что убилъ его, потому что онъ не соотвтствовалъ тмъ великимъ цлямъ, которыя я преслдую… Да и всмъ другимъ, которые осмлятся выступить противъ этихъ цлей, предстоитъ то же самое!— прибавилъ онъ, съ угрожающимъ видомъ взмахнувъ револьверомъ.
Поза, тонъ и угроза ‘организатора’ подйствовали: компанія сразу сдалась. Биль Горъ былъ тутъ же, забытъ, и его шайка превратилась въ членовъ ‘комитета общественной безопасности’.
Этимъ, впрочемъ, и ограничилась вся дятельность Берта Смолуэйса на пользу общественной безопасности, онъ какъ былъ, такъ и остался самымъ зауряднымъ человкомъ. Вскор посл этого подвига молодой человкъ обвнчался съ Эдной и сдлался обладателемъ, кром хорошенькой женщины, небольшого клочка земли, и такимъ образомъ изъ искателя приключеній превратился въ фермера. Съ этого времени жизнь его, вдали отъ шума и хаоса великихъ міровыхъ событій, стала мирно протекать въ трудахъ по хозяйству среди семьи. Эдна каждый годъ дарила ему то сына, то дочь, и когда явился на свтъ четвертый ребенокъ, счастливому семьянину вся его прошлая жизнь съ ея необыкновенными приключеніями начала казаться какимъ-то давнишнимъ сномъ.
Бертъ Смолуэйсъ путемъ даже не зналъ, какъ продолжалась и чмъ окончилась воздушная война. Погруженный въ заботы о семь, которая съ каждымъ годомъ продолжала увеличиваться, и о хозяйств, онъ мало интересовался міровыми событіями, несмотря на то, что иронія судьбы заставила, его сыграть въ нихъ такую видную роль. Лишь изрдка до него доходили неясные слухи объ этихъ событіяхъ. Въ первое время, когда онъ поселился на ферм и работалъ въ огород и въ пол, надъ нимъ проносились иногда воздушные корабли, но такъ какъ они не причиняли вреда ни ему ни его сосдямъ, то онъ и не интересовался ими. Даже его прежняя страсть разсказывать о своихъ приключеніяхъ мало-по-малу стала исчезать за неимніемъ времени и слушателей, родня и знакомые уже знали объ этихъ приключеніяхъ, а новыхъ слушателей не было. Иногда къ нему и сосдямъ заглядывали грабители и разбойники, которыхъ такъ много расплодилось во время неурядицы, но общими усиліями ихъ удавалось прогонять безъ вреда для себя. Не мало случалось и другихъ мелкихъ и крупныхъ непріятностей, неизбжныхъ и въ боле лучшія времена, нежели въ т, которыя ему пришлось переживать, но въ общемъ все было сравнительно благополучно.
Союзъ его съ Эдной оказался очень счастливымъ. У нихъ было одиннадцать человкъ дтей, изъ которыхъ умерло только четверо, а остальныя росли и крпли на радость родителямъ и пользу хозяйства. Сами родители прожили очень долго въ полномъ мир, согласіи и возможномъ въ то время благосостояніи.

ЭПИЛОГЪ.

Въ одно ясное лтнее утро, лтъ тридцать спустя посл появленія перваго германскаго воздушнаго флота, какой-то старикъ съ мальчикомъ-подросткомъ бродилъ между развалинъ Бенъ-Хиля. Старикъ, впрочемъ, былъ не слишкомъ еще старъ: ему шелъ всего 64 годъ. Но постоянный тяжелый трудъ и перенесенная болзнь согнули его въ дугу. Ротъ вслдствіе отсутствія зубовъ провалился, щеки были впалыя и все лицо было сровато-желтаго цвта, съ многочисленными морщинами.
Это былъ Томъ Смолуэйсъ и его племянникъ, Тедди, младшій сынъ его брата, Берта. Жившій когда-то и имвшій зеленную и фруктовую торговлю въ Бенъ-Хил, старикъ теперь обиталъ въ одномъ изъ покинутыхъ домовъ, окна котораго выходили какъ разъ на тотъ пустырь, гд Томъ, подъ постоянной угрозой продажи этой земли ея владльцемъ, воздлывалъ свой огородъ. Въ нижнемъ этаж этого дома Джессика, также превратившаяся въ костлявую и облысвшую старуху, но попрежнему энергичную и трудолюбивую, держала трехъ коровъ, телятъ, свиней и куръ. Старые супруги состояли членами небольшой общины разоренныхъ людей, кое-какъ устроившихся въ этихъ мстахъ, такъ же, какъ Томъ Смолуэйсъ. Когда миновали паника, голодъ и чума, вс эти люди основали общину и стали вести борьбу за существованіе, какую вели люди въ первобытныя времена. Вс они оказались очень трудолюбивыми, благодаря именно этой борьб. Ничто такъ не закаляетъ человка, какъ борьба. На изъ душ былъ только одинъ грхъ: они, по общему соглашенію, утопили въ пруд нкоего Уилькеса, агента по продаж домовъ, который, въ привычной погон за наживой, вздумалъ было требовать предъявленія контрактовъ и правъ на то или другое владніе, самовольно занятое членами новообразовавшейся общины. Потомъ нкоторые остряки увряли, что Уилькеса никто и не думалъ топить, а просто, ради шутки, окунули его въ воду да и продержали въ ней дольше, чмъ слдовало, если же онъ захлебнулся, то они въ этомъ не виноваты.
Посл общей разрухи и гибели цивилизаціи такія общины стали возникать во многихъ мстахъ, гд еще осталась хоть горсть людей. Какъ въ первобытныя времена, члены этихъ общинъ начали уже заботиться не о роскоши, а о томъ, чтобы не умереть съ голоду, и, въ тсномъ общеніи съ домашними животными, снова принялись за обработку земли. Основателями такихъ общинъ являлись, по большей части, духовныя лица. Люди опять схватились за религію и почувствовали потребность къ чему-нибудь такому, что могло бы сплотить ихъ между собою.
Въ Бенъ-Хил главенствовалъ надъ мстною общиною баптистскій священникъ, проповдывавшій простую религію, вполн приспособленную къ новымъ условіямъ жизни. Онъ обыкновенно поучалъ свою паству по воскреснымъ днямъ въ старой, какимъ-то чудомъ уцлвшей церкви при Бекенгеймрод. Въ эту церковь по воскресеньямъ и собиралось все окрестное населеніе въ остаткахъ городской одежды начала XX столтія. Вс мужчины были въ черныхъ сюртукахъ, холщевыхъ панталонахъ, часто босикомъ, но обязательно въ цилиндрахъ. Особенно отличался по этимъ днямъ Томъ Смолуэйсъ, красуясь въ зеленомъ цилиндр съ золотымъ галуномъ, въ длинномъ зеленомъ сюртук и такого же цвта панталонахъ. Женщины, въ томъ числ и Джессика, являлись въ церковь въ жакетахъ и огромнйшихъ шляпахъ, украшенныхъ искусственными цвтами и перьями разныхъ птицъ. Такъ же были одты и дти. Даже четырехлтій внукъ Стрингерса щеголялъ въ огромномъ цилиндр, державшемся на голов ребенка только благодаря тряпкамъ, которыми она была обмотана.
Таковъ былъ нарядъ бенъ-хильцевъ по воскреснымъ днямъ, представлявшій интересный остатокъ культурнаго вка. По буднямъ же они щеголяли въ грязныхъ лохмотьяхъ, кое-какъ сшитыхъ изъ фланели, бумажной ткани, парусины, мебельной и ковровой матеріи и т. п., ноги были или прямо босыя или обутыя въ неуклюжіе деревянные башмаки. Уплвшіе посл войны, голода и чумы люди сразу оказались на самомъ низкомъ уровн умственнаго развитія. Они утратили всякое представленіе о прядильно-ткацкомъ искусств, едва были въ состояніи кое-какъ изготовлять себ одежду даже изъ готовыхъ матеріаловъ, оставшихся отъ прежнихъ запасовъ въ разныхъ торговыхъ складахъ, уцлвшихъ отъ пожара. Вс прежнія культурныя привычки въ нихъ понемногу заглохли, благодаря прекращенію всего, что вызывало эти привычки: фабричнаго производства, мореходства, желзнодорожнаго передвиженія, телеграфныхъ и телефонныхъ сообщеній и проч.
Кулинарное искусство также совершенно утратилось, и люди стали готовить себ пищу изъ чего, какъ и гд попало. Въ холодное время года люди подкладывали подъ одежду солому, сно, паклю или что-нибудь подобное и обвязывали все это вокругъ своего тла прямо веревками, что придавало наряженнымъ такимъ образомъ видъ какихъ-то смшныхъ и странныхъ движущихся тюковъ.
Въ такой одежд были Томъ Смолуэйсъ и его племянникъ, за исключеніемъ согрвающихъ веществъ, которыя не были подвернуты подъ ихъ одежду только потому, что день былъ лтній и теплый.
— Ну, вотъ, Тедди, и ты, наконецъ, попалъ къ намъ въ Бенъ-Хиль,— говорилъ старикъ, остановившись, чтобы отереть рукавомъ холстинной рубашки выступившій у него на лбу потъ.— Изъ дтей брата Берта ты послдній, съ которымъ мн пришлось познакомиться только теперь. Всхъ твоихъ братьевъ и сестеръ я зналъ уже раньше… Не обижали тебя дорогой т, съ кмъ ты пришелъ сюда?
— Нтъ… ничего,— какъ бы нехотя протянулъ въ отвтъ мальчикъ, ковыряя пальцемъ въ носу.— Дорогой намъ попался одинъ человкъ… Онъ халъ на какомъ-то чудномъ колес,— вдругъ прибавилъ онъ, немного оживившись,
— Вотъ какъ, на колес!— воскликнулъ старикъ.— Это теперь большая рдкость… Куда же онъ халъ?
— Наши спросили его, и онъ сказалъ, что детъ въ… ну, я позабылъ куда. Но онъ не зналъ, хороша ли туда дорога… Наврное, такая же плохая и вся размытая водою, по которой мы шли. Кругомъ Берфорда все было подъ водою, и мы должны были сдлать обходъ по горамъ. Тамъ оказалась очень хорошая дорога… Намъ говорили, что эта дорога называется ‘римскою’. Что значитъ римская, дядя?
— Не знаю, племянничекъ, я никогда не бывалъ на ней… А тотъ, кого вы встртили, на одномъ колес халъ или на двухъ?
— На одномъ, дядя. Это-то и показалось всмъ намъ очень чудно.
— Да, теперь это очень чудно, Тедди. А вотъ въ мое время, бывало, такъ и жарили на этихъ колесахъ. На этой вотъ самой дорог — она тогда была гладкая какъ доска — сразу, бывало, катитъ ихъ десятка три-четыре… Тогда они назывались велосипедами, моторами и какъ-то еще… Потомъ пошли такія повозки, которыя ходили сами собою… автомобилями назывались…
— Неужели сами собою, дядя?
— Да, племянникъ, сами собою. Заведутъ бывало ихъ, они и катятъ, да такъ, что ни почемъ не догонишь, какъ ни бги… На что вотъ у тебя прыткія ноги, а и теб не догнать бы ихъ… Людей на себ возили по нсколько человкъ за разъ, и разную поклажу… Въ день-то ихъ тутъ, бывало, длая сотня прошмыгнетъ, а то и больше.
— Куда же они хали-то, дядя?
— Все больше въ Брайтонъ… городъ это былъ тогда такой у самаго моря… большой, богатый городъ… хали туда все изъ Лондона, а то такъ обратно, изъ Брайтона въ Лондонъ…
— А зачмъ же здили, дядя?
— Мало ли зачмъ! По разнымъ дламъ… Длъ тогда у всхъ было много… важныя дла были.
— Какіе же, дядя?
— Разныя, племянникъ… Всхъ не перескажешь. Тогда много было нужно людямъ, не то, что теперь… А вонъ, видишь, торчитъ длинный, толстый желзный столбъ, весь желтый отъ ржавчины, а еще вонъ тотъ, что валяется поперекъ развалинъ большого дома? На этихъ столбахъ была желзная дорога и по ней ходили большія длинныя повозки, помногу за разъ… Вагонами он назывались. Вс они бывали биткомъ набиты людьми и всякой всячиной.
Мальчикъ съ любопытствомъ смотрлъ на указанные старикомъ предметы и на остатки рельсовъ, валявшихся по сторонамъ дороги.
— Дядя, да какъ же это они ходили по столбамъ-то?— спросилъ онъ.
— А на столбахъ-то, видишь ли, были проложены желзныя полосы… рельсами он назывались. По этимъ вотъ самымъ рельсамъ и ходили они.
— Вотъ чудно-то!.. А тутъ что было, дядя?— продолжалъ мальчикъ, указывая на массы развалившихся и уцлвшихъ зданій.
— А это все были дома, въ которыхъ жили люди… Много людей. Проходи ты тутъ хоть цлую недлю, везд увидишь такіе же дома… Даже еще выше и больше этихъ… Нкоторые были чуть не до самыхъ облаковъ. Да вотъ сейчасъ увидишь: мы вдь подходимъ къ самому Лондону,— благоговйнымъ полушопотомъ проговорилъ старикъ, торжественно поднимая вверхъ указательный палецъ правой руки.
Пожевавъ нсколько времени беззубымъ ртомъ, онъ продолжалъ!
— И вс они теперь стоятъ пустыми, заброшенными… Никто больше и не заглядываетъ сюда. Разв забредетъ кто-нибудь случайно, какъ мы, вотъ, сейчасъ съ тобою… Только собаки да кошки и хозяйничаютъ теперь тутъ охотясь за крысами и мышами. А раньше-то что тутъ длалось, Господи, Боже мой!.. Я здсь часто бывалъ и хорошо помню. Вс дома, улицы и площади были полны людьми до того времени, когда началась эта воздушная война, посл которой насталъ голодъ, а за нимъ пошла косить людей ‘красная смерть’… И работала же она! Посл нея здсь оказалось почти столько же мертвыхъ людей, сколько раньше было живыхъ… Страшно было тогда, Тедди! Ни шагу, бывало, не пройдешь, не наткнувшись на смердящаго мертвеца… Да, поработала ‘красная смерть’! Никого не миловала: ни старыхъ, ни малыхъ, ни богатыхъ, ни бдныхъ… Даже собаки и кошки, нажравшись разной падали, заражались и заражали другихъ… Немного уцлло людей, да и уцлвшіе-то на что стали похожи? Напримръ, я и твоя тетка,— разв мы такими были бы теперь, если бы ничего не случилось съ нами, изъ того, что намъ пришлось перенести?.. Да и сейчасъ можно еще найти мертвецовъ въ нкоторыхъ домахъ, если заглянуть въ нихъ. Только очень ужъ противно смотрть на нихъ, поэтому никто изъ нашихъ и не ходитъ туда… Когда все окончилось, мы тутъ, въ этой самой мстности, обыскали вс дома и похоронили много мертвецовъ, но со всми не могли сладить: очень ужъ сдлалось противно. Плюнули и ушли… Тутъ дома по большей части разрушены, а вонъ тамъ, поближе къ Норвуду, есть еще уцлвшіе, даже мебель въ нихъ не тронута, покрылась только пылью да наполовину развалилась, особенно та, которая была пожиже. Кром мебели, тамъ много и другихъ вещей. Я въ позапрошломъ году былъ тамъ въ одномъ изъ домовъ и видлъ комнату, биткомъ набитую книгами… Ты знаешь, что такое книги, Тедди?
— Знаю. У папы есть он, и даже съ картинками.
— Ну, такъ вотъ я видлъ тамъ этихъ самыхъ книгъ цлыя кучи. Вс он покоробились, позеленли отъ времени. Возьмешь въ руки,— глядишь, вся и разсыпалась. Я не хотлъ ни одной брать. На что мн он? Я никогда не былъ охотникомъ до чтенія. Но сосдъ Хайггинсъ, который ходилъ со мною, набралъ ихъ цлую уйму… Разумется, изъ тхъ, которыя оказались поцле. Насилу мы дотащили съ нимъ вдвоемъ. Дома онъ открылъ одну, заглянулъ въ нее да и говоритъ: ‘Не разучился я еще читать, Смолуэйсъ’. Заглянулъ и я, но ровно ничего не могъ прочесть. Я и раньше-то читалъ не важно, а теперь и совсмъ перезабылъ вс буквы. Недолго и ему пришлось читать книги: вс он тоже скоро разсыпались… Бумага такъ и разваливалась, какъ труха. Такъ ни одной цльной у него и не осталось. Зря, значитъ, я помогалъ ему и нести ихъ… Я тогда же еще говорилъ ему, что напрасно мы беремъ ихъ: не уцлютъ он. ‘У меня, говоритъ, уцлютъ’. Вотъ теб и удлли!.. Съ тхъ поръ у насъ и не слыхать больше о книгахъ… Изъ молодыхъ никто и читать даже не уметъ. А ты умешь, Тедди?
— Нтъ… Меня не учили.
Нкоторое время оба шли молча. Потомъ старикъ, очевидно, подъ вліяніемъ какой-то навязчивой мысли, медленно и какъ бы самъ себ проговорилъ:
— Цлый день они лежатъ тамъ, тихіе и нмые, какъ въ могил…
— Кто это, дядя?— спросилъ мальчикъ.
— А вонъ т, мертвецы-то, что находятся непогребенными въ домахъ.
— А разв они ночью не лежатъ тамъ?
— Да, Тедди, говорятъ, что они по ночамъ…
Старикъ вдругъ замолчалъ, съ испугомъ оглянулся и что-то пробормоталъ себ подъ носъ.
— Что же они длаютъ по ночамъ, дядя?— приставалъ мальчикъ.
— Не знаю, племянникъ,— отвтилъ точно нехотя старикъ.— Я никогда не бываю здсь по ночамъ, поэтому самъ ничего не видалъ. Но люди болтаютъ…
Онъ снова замолчалъ и зажевалъ губами.
— Что же болтаютъ люди, дядя?— любопытствовалъ мальчикъ.
— Ахъ, какой ты безотвязный, Тедди!— воскликнулъ старикъ,— Ну, хорошо, такъ и быть, я разскажу теб о томъ, что болтаютъ люди. Одни, напримръ, говорятъ, что если снять съ мертваго одежду, пока его кости не поблли, то надъ тмъ, кто снялъ, непремнно стрясется какая-нибудь бда. Другіе говорятъ, что будто по ночамъ, когда свтитъ луна, покойники ходятъ по городу и воютъ. Третьи… Да мало ли что болтаютъ люди, Тедди. Всхъ не переслушаешь. Самъ я, говорю теб, ничего такого не видалъ, потому что по ночамъ не подхожу даже къ окнамъ… Я не любопытенъ и не охотникъ слушать эти исторіи… Стоитъ только развсить уши, такъ такихъ исторій наслушаешься, что и въ самый полдень не будешь помнить себя отъ страха.
Старикъ опять умолкъ и принялся по своей привычк жевать губами.
Но лишь только мальчикъ хотлъ о чемъ-то спросить его, онъ вновь заговорилъ:
— Разсказываютъ еще вотъ объ одномъ свиновод, который ровно трое сутокъ проплуталъ по Лондону. Онъ хотлъ достать себ водки въ Чипсид, да заблудился въ развалинахъ и никакъ не могъ выбраться изъ нихъ. Такъ цлыхъ три дня и три ночи онъ проплуталъ тамъ, и, не вспомни онъ нкоторыхъ словъ изъ Библіи, ему никогда бы не выбраться оттуда и не попасть домой. Онъ разсказывалъ, что днемъ вокругъ него все было тихо, а какъ только сядетъ солнце и станетъ темнть, сейчасъ и начнетъ везд что-то шумть, шептать, ходить… Быстро такъ затопочутъ ноги, потомъ загремятъ колеса, затопаютъ лошади, покатятся омнибусы, трамваи, раздадутся гудки и свистки, да такіе пронзительные, что у свинопаса, какъ говорится, душа уходила въ пятки. И какъ только раздадутся эти гудки и свистки, онъ вдругъ начиналъ видть то, чего до тхъ поръ не было: цлыя толпы людей на улицахъ, покупателей и продавцовъ въ магазинахъ, рабочихъ въ разныхъ мастерскихъ, автомобили, омнибусы, велосипеды… А люди вс такіе нарядные, женщины такія красивыя… Во всхъ фонаряхъ и окнахъ такой же свтъ, какой бываетъ только при самой яркой лун… Но все это были не настоящіе люди, а духи тхъ, которые раньше жили тамъ, потомъ вдругъ умерли и остались непогребенными. Онъ разсказывалъ, что они проходили даже сквозь него, но онъ не чувствовалъ ихъ, а только видлъ, они же на него и вниманія не обращали… Проходили сквозь него словно какой-то паръ или туманъ. Одни изъ нихъ выглядывали веселыми и довольными, другіе — хмурыми и недовольными, а третьи — прямо злыми и такими страшными, что, глядя на нихъ, говорилъ онъ, прямо жутко длалось… Потомъ вс вокругъ него громко заговорили и наговорили такихъ ужасовъ, что у него даже волосы на голов поднялись дыбомъ, посл этого вс начали длаться страшными: вмсто головъ у нихъ на плечахъ появились размалеванные голые черепа, а въ пустыхъ глазахъ забгали огни, и вс они начали протягивать къ нему костлявыя руки, чтобы схватить его. Онъ чуть было не умеръ со страху…
Старикъ опять замолчалъ и зачмокалъ губами.
— Ну, а потомъ что было, дядя?— вскричалъ мальчикъ, съ нетерпніемъ теребя его за рукавъ.
— Погоди, Тедди!… Какой ты скорый!.. Дай передохнуть!— произнесъ старикъ и, переводя духъ, продолжалъ: — Вотъ тутъ-то ему и пришли слова изъ Библіи, и онъ громко сказалъ: ‘Помози мн, Господи! Да не убоюся съ Тобою’. Только что усплъ онъ проговорить эти святыя слова, какъ запли птухи, и улица сразу опустла, словно ничего и не было. Посл этого онъ тутъ же выбрался изъ города, точно его кто вывелъ оттуда, и благополучно вернулся домой. Тмъ все и кончилось.
Мальчикъ выслушалъ этотъ разсказъ, разиня ротъ, съ сильнымъ любопытствомъ и страхомъ. Потомъ черезъ минуту спросилъ:
— А кто были вс т люди, которые жили въ этихъ большихъ домахъ, дядя?
— Они назывались богачами, Тедди. У нихъ было много бумажныхъ денегъ, и эти деньги потомъ оказались ничего не стоящими, когда началась война, наступилъ голодъ и явилась ‘красная смерть’… Вс богачи вдругъ обднли и принялись умирать,— кто отъ войны, а кто отъ голода и отъ ‘красной смерти’… Больше, впрочемъ, отъ голода и отъ ‘красной смерти’, потому что, говорятъ за войной всегда слдуютъ эти братецъ съ сестрицей и губятъ гораздо больше людей, чмъ самая война… Много туть было, Тедди, всякой всячины и помимо денегъ. Бывало, на большихъ улицахъ, гд находились самые богатые магазины, и не пролзешь отъ толкотни и давки, покупатели такъ и лзли, какъ мухи на медъ… Всего больше сбгалось и съзжалось туда женщинъ, такихъ нарядныхъ да красивыхъ, что глаза, бывало, разбгались, глядя на нихъ… И вс он ничего не длали: ни хозяйствомъ не занимались, ни землю не обрабатывали… Только и длали, что разъзжали по магазинамъ и кушали хорошую ду и разныя сласти….
— Откуда же они брала ду, дядя, если сами не готовили ее себ?
— Покупали на деньги, Тедди, въ лавкахъ и магазинахъ… У меня тоже была лавка, я покажу теб, гд она находилась… Нынче люди и понятія не имютъ, какіе прежде были магазины, лавки и всякія торговли. У тебя отъ удивленія глаза выскочили бы изъ лба, если бы ты видлъ, сколько разнаго добра было, въ моей лавк. Цлые большіе ящики съ грушами, яблоками, каштанами, орхами, виноградомъ, бананами, апельсинами…
— Что такое бананы и апельсины, дядя?
— Это были такіе вкусные, сочные и сладкіе плоды, Тедди… Я получалъ ихъ изъ-за моря… изъ Америки, Испаніи, Италіи и изъ разныхъ другихъ мстъ. Ихъ привозили на большихъ корабляхъ… пароходами назывались т корабли. Я продавалъ вс эти фрукты за деньги… Много, бывало, выручалъ за нихъ денегъ… Я тогда жилъ и одвался не такъ, какъ теперь… Сейчасъ, вотъ, я ношу парусину, а тогда изъ нея шили только мшки… Э, да что говорить о томъ, что миновало, какъ сонъ!.. Много народу приходило ко мн въ лавку, особенно женщинъ и дтей, и все такихъ парадныхъ, Тедди, какихъ ты никогда не видывалъ, да и не увидишь… Спроситъ, бывало, такая расфуфыренная леди: ‘Ну, Смолуэйсъ. что у васъ сегодня новенькаго?’ — ‘А вотъ, говорю, сударыня, только что получены особенные яблоки и апельсины’.— Ну, она сейчасъ, бывало, и выберетъ у меня, что ей придется по вкусу, и прикажетъ доставить ей на домъ… Не успваешь, бывало, разносить… Ахъ, Тедди, вотъ жизнь-то была! Съ утра до ночи, бывало, въ лавк толпятся покупатели, а мимо оконъ такъ и шныряютъ автомобили, велосипеды, трамваи… Идетъ расфранченный народъ… Гремитъ музыка… Тогда у всхъ въ домахъ была разная музыка, граммофоны, фонографы… Машины такія, которыя сами играли и пли… Да, да, Тедди, не качай, головой, я правду говорю: заведутъ ихъ, бывало, а он и начнутъ играть и пть, словно люди… Мн и самому часто кажется, что все это я видлъ во сн, а какъ увидишь, вотъ, эти дома, такъ сразу и вспомнишь, что все это было наяву, а не во сн…
— Да куда же все это подвалось, дядя?
— Погубила проклятая война, племянникъ. До этой войны всмъ такъ хорошо жилось, что и разсказать трудно. Каждый имлъ какое-нибудь выгодное дло, всегда хорошо одвался… Гораздо лучше, чмъ мы теперь по воскресеньямъ, когда ходимъ въ церковь, и у всхъ было много хорошей ды… Что, не вришь, племянникъ? Думаешь, старый дядя все привираетъ? Нтъ, все это истинная правда, все это было на моихъ глазахъ… Было, да сплыло!.. А у кого не было денегъ, чтобы купить ды, тому въ столовыхъ, устроенныхъ для такихъ людей, она давалась даромъ… И да-то была такая вкусная, что если бы попробовалъ, то вс пальцы облизалъ бы… Разныя печенья, блый сладкій хлбъ. Теперь ничего такого ужъ нтъ, Тедди: и готовить не умютъ да и не изъ чего… Да что говорить!— жилось тогда людямъ такъ, какъ никогда ужъ, видно, не придется больше жить.
Старикъ замолчалъ, глубоко вздохнулъ и зачмокалъ губами. Молчалъ и мальчикъ, стараясь разобраться въ томъ, что услышалъ отъ дяди. Испустивъ нсколько глубокихъ вздоховъ и почмокавъ въ промежутки между ними губами, старикъ продолжалъ,
— Вотъ бы намъ теперь съ тобою, Тедди, кусокъ хорошей маринованной лососины или голландскаго сыру, а то, еще лучше, хорошую порцію сочнаго бифштекса съ хрномъ да мелкимъ поджареннымъ картофелемъ… потомъ сладкаго пуддинга, потомъ кружку настоящаго портеру, а посл всего этого трубочку…
— Да разскажи же, дядя, какъ это вышло, что весь народъ вдругъ перемеръ?— перебилъ мальчикъ, чувствовавшій, что при разговор о д у него начинаетъ сосать подъ ложечкой, и старавшійся перевести бесду на другое.
— Эхъ, племянникъ, какой ты безтолковый!— воскликнулъ старикъ, отвлеченный отъ своей любимой темы о д.— Говорю теб — войну люди затяли, да еще никогда раньше небывалую — воздушную. Съ нея вотъ все и началось… Ежели бы эта война была обыкновенная, сухопутная или морская, какія бывали раньше, то ничего бы особеннаго, можетъ-быть, и не было… Пострляли бы, пострляли, потузили бы другъ друга, кто чмъ, да и заключили бы миръ. А при воздушной войн вышло совсмъ другое. Начать-то ее начали, а кончить-то никакъ и не могутъ. Вотъ все и перевернулось вверхъ тормашками… Налетли разные враги на Лондонъ да и зажгли его со всхъ кондовъ… Вс корабли, которые были на Темз, либо сожгли, либо потопили… Цлыя недли везд все горло и дымилось, а тушить было некому, потому что вс обезумли отъ неожиданности и страха… Во вс большіе дома и въ Хрустальный дворецъ — красивый онъ такой былъ — бросали сверху бомбы и весь его разрушили вмст съ другими домами… Людей сверху нарочно не убивали, но, разумется, при этомъ и люди гибли цлыми кучами… Разъ вотъ здсь, высоко въ воздух, подъ самыми облаками, произошло большое сраженіе. Цлыя уймы большихъ воздушныхъ кораблей — больше даже самаго Хрустальнаго дворца — налетли и начали между собою бой, да такой, что убитые валились сверху какъ снгъ зимой… Страсть что было тогда, Тедди!.. Но не столько перебили людей, сколько нерепортили всего того, чмъ жили люди… Когда разгромили желзныя дороги, пароходы, телеграфы и многое другое, все сразу и остановилось… Ну, и натерплись же мы, Тедди! Когда съли все, что было у насъ въ запас, и достать въ другомъ мст было негд — да мы боялись уходить и изъ дому,— мы принялись ловить собакъ, кошекъ и крысъ и питались ими… Домъ-то нашь былъ старый и въ немъ было пропасть крысъ. Тмъ мы только и спаслись отъ голодной смерти… Но многіе не могли не только сть, даже видть крысъ, поэтому такъ и мерли съ голоду… А мы съ тетей ничего — ли… Не умирать же, въ самомъ дл, съ голоду?.. Думали, этимъ все и кончится, потому что война въ нашихъ мстахъ стала утихать, анъ, вдругъ новый врагъ — ‘красная смерть’!.. Мы съ твоей теткой тоже побывали у нея въ когтяхъ. Сначала я, а потомъ и тетя. Но Господь выручилъ, не далъ насъ ей совсмъ въ обиду. Я хорошо помню, какъ все началось. Пошелъ было я на свой огородъ посмотрть, не найду ли тамъ картофелю, моркови или еще какихъ овощей, изъ которыхъ тетя могла бы сварить супъ. Только что я наклонился надъ грядой съ картофелемъ, какъ вдругъ меня скрючило, да такъ лихо, что я свту не взвидлъ… Всего задергало и по всему тлу пошла такая боль, что и сказать невозможно. Упалъ я на землю да и началъ кататься по ней, но ни подняться ни кричать не могу. Когда тетя увидала, что я не возвращаюсь съ огорода, пришла сама туда, чтобы обругать меня… Она всегда ругалась, когда я, бывало, замшкаюсь въ чемъ-нибудь. Но на этотъ разъ, видя, въ какомъ я положеніи, она не стала ругаться,— поняла, что я не притворяюсь и даже не побоялась заразиться отъ меня, хоть и догадалась сразу, что меня крючитъ ‘красная смерть’. Сама стащила меня въ домъ, хоть и нелегко ей это было. Помогъ ей Богъ отстоять меня отъ лихой смерти, зато потомъ и сама свалилась. Само собою разумется, и я ухаживалъ за ней, какъ она за мной. Тутъ, спасибо, подосплъ твой отецъ, и мы съ нимъ вдвоемъ отстояли ее… Въ то время мы съ ней и облысли. Досталъ я ей тогда парикъ… снялъ съ одной убитой. Но она не стала носить его, бросила въ печь. ‘На что мн, говоритъ, чужіе волосы, когда Господь отнялъ мои собственные? Не захотлъ, стало-быть, Онъ, чтобы мы съ тобою были съ волосами, ну и да будетъ Его святая воля’… Умная и дльная женщина твоя тетка, Тедди. Язычокъ у нея остеръ, нечего грха таить, зато ржетъ только правду…
— Много, значитъ, перемерло отъ ‘красной смерти’ людей-то, дядя?— спросилъ мальчикъ, когда старикъ на минуту остановилъ свой языкъ, чтобы дать ему отдыхъ.
— Страсть сколько, племянникъ! Точно помеломъ сметала ихъ. Перестали даже хоронить — некому было. Т, которые брались за это дло, сами тутъ же умирали… Даже животныхъ не щадила эта ненасытная смерть. Немного уцлло и ихъ вмст съ людьми… Вс дома были наполнены мертвыми, какъ раньше живыми… Къ Лондону за цлую милю даже подойти нельзя было, до такой степени отъ него разило мертвецами…
— А откуда пришла ‘красная смерть’, дядя?
— Богъ всть, Тедди. Одни говорятъ, что она у насъ появилась оттого, что люди стали сть крысъ. А я зналъ многихъ, которые и не нюхали крысъ, но все-таки умерли отъ ‘красной смерти’. Другіе увряютъ, что ее занесли къ намъ азіаты изъ какого-то Тибета, гд она будто бы совсмъ нестрашна… Разное болтали объ этомъ. Наврное же можно сказать только то, что эта страшная гостья пожаловала къ намъ посл голода, а голодъ появился посл ужаса, ужасъ же наступилъ, когда началась воздушная война…
— А почему началась эта война, дядя?
— Да, просто, должно-быть, потому, Тедди, что люди завели себ воздушные корабли и не знали, что съ ними длать умне войны, вотъ и затяли ее на пагубу самимъ себ.
— А когда окончилась она, дядя?
— Не знаю, Тедди. Да и окончилась ли еще она, Богъ всть… Прошлымъ лтомъ къ намъ заходилъ одинъ бывалый человкъ и говорилъ, что война кое-гд еще идетъ… На свт не мало еще оставалось людей, и они продолжаютъ кромсать другъ друга. Кром нашей земли, племянникъ, есть много другихъ. Германія, напримръ, Франція, Испанія, Италія, Америка, Китай… да мало ли ихъ! всхъ и не перечтешь… Такъ вотъ, у нихъ,— говорилъ этотъ человкъ,— есть еще летательныя машины, газъ для нихъ и многое другое, что было когда-то и у насъ. Ну, значитъ, они еще и могутъ продолжать войну… А мы давно уже не видали такихъ машинъ… Послдній воздушный корабль пролетлъ здсь, надъ нашей мстностью, лтъ семь тому назадъ… Онъ былъ такой маленькій, словно общипанный, и летлъ какъ-то бокомъ. Съ тхъ поръ мы не видали…
Старикъ замолчалъ и остановился у остатковъ стараго забора, съ котораго онъ, бывало, по субботамъ любовался на первые опыты южно-англійскаго воздухоплавательнаго клуба. Въ его душ возникъ рядъ воспоминаній о тхъ давно минувшихъ дняхъ, и онъ сказалъ своему юному спутнику, указывая дрожавшею рукою вдаль:
— Видишь, Тедди, вонъ тамъ, внизу, красную гору? Это развалины бывшаго газоваго завода…
— А что такое газъ, дядя?
— Это, Тедди, такая штука… вода не вода, воздухъ не воздухъ, а вообще… его не увидишь глазами и не схватишь руками. Имъ наполняли воздушные корабли, и они тогда поднимались вверхъ, а безъ него не могли… Этотъ же газъ жгли гд не было электричества…
— А электричество что за штука, дядя?
— А это, племянникъ, еще чудне газа… совсмъ что-то такое непонятное.
Мальчикъ тщетно старался составить себ, со словъ дяди, хоть какое-нибудь понятіе о газ и электричеств. Но вс его усилія оказались напрасными, и онъ снова заговорилъ о войн.
— Дядя, зачмъ же люди такъ долго тянутъ эту войну?— спросилъ онъ.
— Эхъ, дружокъ, да вдь упряме человка никого нтъ на свт!— Вотъ изъ-за этого самаго упрямства люди и тянутъ ее. Каждому скверно отъ войны, но онъ хочетъ, чтобы другому было еще хуже… Такъ ужъ созданъ человкъ, Тедди. Онъ никакъ не можетъ успокоиться до тхъ поръ, пока не погубитъ много другихъ и не погибнетъ потомъ самъ.
— Надо бы окончить ее,— съ задумчивымъ видомъ замтилъ мальчикъ, нахмуривъ брови.
— Не слдовало бы вовсе начинать ее, Тедди!— воскликнулъ старикъ съ внезапно загорвшимся взоромъ.— Но люди были вс такіе жадные. У каждаго было всего много, но ему хотлось имть еще больше. Вотъ они принялись все отнимать другъ у друга… И, должно-быть, до тхъ поръ будутъ длать это, пока ни у кого ничего не останется, да и сами вс не перегибнутъ отъ своей жадности и упрямства.
Старикъ умолкъ и принялся жевать губами. Задумчивый взоръ его блуждалъ по равнин, гд въ лучахъ солнца горли и сверкали остатки бывшаго Хрустальнаго дворца. Этого старика, являвшагося однимъ изъ послднихъ представителей отжившаго поколнія, охватило смутное сознаніе всего погибшаго, и онъ тихо, медленно, съ разстановками, повторилъ свое окончательное сужденіе:
— Да, Тедди, войны не слдовало бы начинать!
Онъ проговорилъ это совершенно просто. По его убжденію, кто-то, гд-то не долженъ былъ допускать войны. Но кто и гд — это было выше разумнія Тома Смолуэйса.

КОНЕЦЪ.

Уэллс Герберт Джордж
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Невидимка, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1897
  2. Остров доктора Моро, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1896
  3. Остров доктора Моро, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1896
  4. Война в воздухе, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1908
  5. Первые люди на Луне, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1900
  6. Когда спящий проснется, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1899
  7. Люди как боги, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1923
  8. Пища богов, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1904
Электронная библиотека