ВОЙНА И ВОЗРОЖДЕНИЕ
ВОЙНА И ВОЗРОЖДЕНИЕ
Война и возрождение, Бердяев Николай Александрович, Год: 1914
Время на прочтение: 8 минут(ы)
В эпоху великих испытаний, когда все силы должны быть собраны и напряжены, каждому народу надлежит осознать себя и свое положение в мире не только материально, но и духовно. И война, в которой действуют чисто материальные орудия и которая предполагает материальную мощь, может и должна быть рассматриваема, как духовный феномен, и оцениваема, как факт духовной действительности. Все историческое (войны, революции, передвижения народов и т.п.) предстоит нам в материальном обличьи и слишком многим кажется обусловленным причинами внешними. Но за всем подлинно всемирно-историческим действуют крытые духовные силы и за внешне-случайным сцеплением событий, за оболочкой и кожурой можно открыть ядро, связанное с сущностью жизни, с основными ее движениями. Великий Карлейль так хорошо понимал духовный смысл войны, ее губительную и возрождающую силу. Его интуитивный гений всегда проникал в духовную действительность, скрытую за материальной оболочкой истории. Не менее великий Фихте в своих речах к германскому народу призывал к духовно-углубленному отношению к событиям, которые могли казаться бессмысленным столкновением внешних сил. Теперь нужны такие речи к русскому народу. Война — иррациональна, она имеет темный исток в воле народов, непокорной высшему смыслу. И война имеет смысл, она карает, губит и очищает в огне, возрождает дух дряблый и расслабленный. Эти противоречия присущи всему живому и конкретном. Лишь отвлеченное доктринерств не хочет знать противоречий и двойственности, запечатлевающих всякую конкретную жизнь. А история есть конкретная жизнь, невместимая в Прокрустово ложе отвлеченной доктрины, сложно и разноцветно отражающая противоречия и раздвоения духовной действительности. Отвлеченно-доктринерское отношение к войне всегда мертвенно, — в нем нет гибкости и пластичности духовной жизни, которая должна исходить из той евангельской истины, что ‘Суббота’ (отвлеченная доктрина) для человека (конкретной жизни), а не человек для Субботы. Ярким образцом такого отвлеченного доктринерства является толстовское учение о ‘непротивлении’. Это — прямолинейное отрицание всякой пластичности духа, всякой жизненной гибкости и чуткости в реакции на бесконечную сложность бытия. Это — рационалистическое отрицание правды инстинкта, правды страстных чувств негодования, чести, верности до смерти, защиты слабых против сильных. Доктринерское ‘непротивление’, доктринерский космополитизм, отвлеченное и безжизненное миролюбие и человеколюбие — все эти ‘субботы’ должны отступить перед жизненной правдой любви к родине, перед инстинктивным порывом защитить ее от врага, перед священным негодованием на утеснителей и насильников. Сколько доктринеров, провозглашавших всякие отвлеченные ‘Субботы’, охвачены ныне праведным инстинктом борьбы за честь и достоинство родины, за ее судьбу и за других слабых, которых хотят разгромить более сильные, борьбы до последней капли крови. Нравственный инстинкт всегда ближе к правде, чем нравственная доктрина. Но всякая великая борьба совершается не только через плоть и кровь, но и через дух. Правда инстинкта должна быть осмыслена духовно, не доктринерски разложена сознанием, а просветлена им и тем укреплена.
Если всякая война имеет более глубокий смысл и более глубокие движущие причины, чем принято думать при внешнем взгляде на все историческое, когда видно лишь поверхностное сцепление событий и кажется, что все было бы совсем иначе при более счастливом стечении обстоятельств, то нынешняя война, — не бывалый в истории мировой пожар, — уж совершенно не может быть объяснена несчастным стечением обстоятельств, дипломатическими неудачами, злой волей отдельных лиц и т.п. Пожар европейской и мировой войны провиденциально неизбежен. Лживый европейский мiр и не менее лживый европейский мир обречены на этот огонь. Не убийство австрийского наследника престола, не наглый ультиматум, обращенный Австрией к Сербии, не мания величия императора Вильгельма привели к европейской войне, и она не была б избегнута, если бы эта поверхность истории была несколько иной. Эта небывалая и страшная война была начертана в книге жизни от века веков. Европа давно уже превратилась в огнедышащих вулкан, прикрытый поверхностным и обманным покровом мирной буржуазной жизни. Европейский мир был лживый, иллюзорный мир, за ним скрывалась исступленная вражда и ненависть, отвратительная корыстью. Мир охранялся милитаризмом, который, как вампир, сосал кровь народов. Противоречия исторической жизни создали странный парадокс: европейский мир означал царство милитаризма, и лишь война могла быть освобождением от его невыносимого ига.
Германия давно уже является носительницей милитаризма и воинствующего империализма. Она держит в напряжении весь мир, принуждает страны, не имеющие никаких воинствующих и завоевательных наклонностей, содержать огромные армии, напрягать все свои силы для защиты против угрозы пангерманизма. Агрессивный пангерманизм жаждущий мирового господства, означает перманентное царство милитаризма, это — занесенный над всем миром кулак, варварская сила, угрожающая культуре. Если бы не германский милитаризм, то все культурные страны Европы и мира постепенно начали бы разоружаться, и идея мира и мирных международных соглашений начала бы побеждать. Война для войны, самодовлеющего милитаризма хочет одна только Германия и Австрия, — этот противоестественный отпрыск пангерманизма. Пангерманизм противополагает себя всему миру, ибо тевтонская гордость не допускает, чтобы Германия согласовалась с другими государствами и народами, стояла с ними на одной линии. Нынешние страшные для мира дни показали, что Германия совершенно не считается с нормами международного права и не боится остаться одинокой в мире. Начинается опьянение и безумие зазнавшегося и наглого пангермнизма. Совершенно ясно, что германский империализм одержим замыслами мирового господства. Германия не хочет быть одной из многих, хотя бы и из первых, быть индивидуальностью в иерархии индивидуальностей. Идеологи германизма давно уже говорят о том, что мировая история вступила в период господства германской расы, которая идет на смену дряхлеющей латинской расы. Ныне германская культура является мировой, как некогда была культура латинская. Германские идеологи хотят духовного господства Германии, они — культуртрегеры. Германские империалисты хотят материального господства Германии, основанного на милитаризме, они силу ставят выше права. И те и другие желали бы германизации славянства. Германской расе противостоит еще культурно-молодая, свежая, полная надежд на будущее славянская раса. Славянская раса не сказала еще миру своего слова. У расы германской есть всемирно-исторический антагонизм с расой славянской. Пангерманизм — вечная угроза для славянства, для его существования и будущего. Поэтому все, что совершается на Балканах, у маленьких славянских народов, казалось бы, не имеющих мирового значения, отзывается на всем мире, затрагивает мировую вражду германства и славянства. Эта всемирно-историческая расовая вражда заостряется в роковой распре Германии и России, — великой выразительницы славянской расы и славянского духа. Где действуют мировые силы и противоречия, где на протяжении целой истории один дух противостоит другому духу, там достаточно самых незначительных и случайных поводов, чтобы возгорелся мировой пожар. И ныне пробил час давно уже ожидаемой мировой борьбы германства и славянства. В этой страшной борьбе ставится историческая задача, на решение которой мы обречены духами, управляющими историей. Вопрос идет не только о русском государстве и государстве германском и их международной политике, но и о более глубоком, о том, дух ли России или дух Германии должен господствовать в мире. Но вот в чем трагизм этого мирового столкновения. Германская раса — завоевательная, воинствующая, это она довела милитаризм до чудовищных размеров. Германцы нуждаются в захвате чужих земель. Славянская раса — не завоевательная, ей чужд пафос наступательного милитаризма, ее духу свойственна скорее защита и бескорыстная жертва. Как ни плоха внутренняя политика России, международная ее политика всегда была жертвенна и бескорыстна. Русскому народу чужд дух милитаристического империализма. Если Германия — мировая носительница идеи милитаризма, то Россия — носительница идеи мира. Победа Германии означала бы победу милитаристического духа, победа России будет победой мира. Нынешняя мировая война означает борьбу за мир, за освобождение от гнета германского милитаризма. Разразившаяся мировая катастрофа, невиданная еще в истории, есть неизбежное, оздоровляющее вскрытие гнойного нарыва милитаризма и хищнического империализма. Победа над Германией и Австрией должна быть завершением целого периода новой истории, стоявшего под знаком вампирического милитаризма. На долю России не раз уже выпадала бескорыстная и жертвенная миссия. Россия некогда защитила европейскую культуру от нашествия татарщины, легла костьми, обессилела себя во имя этой мировой задачи, своей жертвенной кровью спасла Европу, которая всегда оставалась ей неблагодарна. Россия же спасла Европу от наполеоновского нашествия, еще раз исполнив свою жертвенную миссию. Россия же воевала за освобождение славян и сокрушила могущество Турции, истязавшей христианские народы. Странная и особенная судьба, запечатленная избранничеством! Ныне стоит перед Россией новая жертвенная задача. Россия призвана и избрана охранить не только славянство, но и весь культурный мир от германской опасности, обращенной ко всем народам своим варварским ликом. Ныне воинствующий пангерманизм стал угрозой не только для России, но и для мировой культуры. Под высоко культурным обличием германизма чувствуется старый варвар — германец, не желающий знать подлинных культурных традиций и преданий, насильник, знающий лишь свой произвол. Германский милитаризм есть пребывающее и вооруженное культурной техникой германское варварство. Прусский юнкер, эстетически завершенный в лице императора Вильгельма, — варвар, принявший лишь внешнюю цивилизацию. Это милитаристическое варварство с закрученными вверх усами и выпученной вперед грудью, точно набитой ватой, грозящее полным вырождением и упадком, призвана Россия с другими народами отразить и смирить. Задача толь же мировая и жертвенная, как отражение татарщины, наполеоновского нашествия, турецких зверств. В выпадающей на долю России миссии чувствуется характер русского народа, бескорыстно-жертвенный, духом свободный от соблазнов власти. Империализм, национализм, бюрократизм — все это свойства, привитые русскому народу извне, и немалую роль тут сыграла немецкая прививка. Немцы сыграли роковую роль в нашей внутренней истории, они были вражеским нашествием в внутренний организм русского народа, они исказили нашу государственность, механизировали и бюрократилизировали ее. Внешнее нашествие немцев, угрожающее чести России, быть может, освободит нас от внутренней неметчины и поможет создать государственность, более согласную с духом русского народа. Эта бюрократическая неметчина хуже татарщины калечила жизнь русского народа. Неметчина нападала на нас извне, как кара за грехи нашей внутренней неметчины, исказившей наш национальный лик. Германия всегда поддерживала в России реакцию. Моральная задача, поставленная перед Россией, не легка: проявить великую воинственность, воинскую готовность и воинскую доблесть не во имя цели воинственно-завоевательной, а во имя мира для всего мира, объединения всего славянства, во имя защиты и охраны справедливости. Не в первый раз русский народ идет на войну не во имя войны, не для завоеваний, не имея в сердце милитаристического пафоса. Только такую войну и понимает русский народ. Он не понимал войны японской.
Существует неотвратимая диалектика истории, совершающаяся через жертвы. Зло достигает своего предельного развития, своего крайнего напряжения и поедает себя, взрывается, самосожигается. Моральная проповедь мира, как ни несомненна ее правда, никогда не победит милитаризма, не освободит мир от темной воли к войне и насилию, не водворит братства народов. Все достижения истории завоевываются страстными противоречиями. Мир может быть завоеван лишь через войну, через разряжение злой энергии. Праведная война победит милитаризм, в ней разрядятся злые страсти и зло дойдет до самоизобличения и самоотрицания. Война — страшная зло, но не только зло, на двойственна, как и многое на свете. В войне выковывается характер народов, крепнет мужество духа, испытания и жертвы полагают предел изнеженности и размягченности, буржуазной сытости и спокойствию, личному и семейному эгоизму. Но существеннее всего то, что мировая война должна показать народам невозможность войн. Технические усовершенствования войны ведут к самоотрицанию и преодолеют самую возможность войны гораздо скорее, чем мирные проповеди. Мировая война не может долго продолжаться: она явит такое страшное истребление культурных стран, такое разорение, которого не выдержат народы. Но скорость окончания войны целиком зависит от побед над германцами. Только утеснение Германии и Австрии приведет к миру.
Если нашествие германского варварства не сделает войну слишком продолжительной, то война должна привести к возрождению России и мира. Народы, деморализованные жаждой буржуазного благополучия, еще раз проявят героический дух, скрыто всегда живущий в человеческой природе. Общее, всенародное и всемирное победит господство частных интересов, личную и семейную замкнутость. Война, в которой защищается родина и правда, пробуждает чувства чести и гражданства, чувства сверхличные в последнем из обывателей. Наконец, страшный опыт мировой войны должен привести к религиозному углублению жизни, к вникновению в ее таинственный смысл, к движению от поверхности вглубь. Сто лет тому назад, в отечественную войну, окрепло национальное сознание русского народа. И сознание это не было националистически-эгоистическим, хищным, рождающим ложь империализма. То было сознание дела правды, совершенного русским народом для Европы, для мира. Нынешняя война является духовным продолжением войны отечественной. В ней русский народ еще раз сознает себя единым призванным для мирового дела правды — отражения насилий германского милитаризма, притязаний пангерманизма, опасных для всех народов. В едином огненном сознании сгорит внутренняя рознь, раздиравшая Россию, внутренние насилия, отравляющие ее жизнь. Характер русского народа через жертвы и испытания, перенесенные во имя правды, окончательно созреет для более свободной жизни. Россия перестанет быть мачехой для тех народностей, которые в час опасности и несчастья единодушно признали ее своей матерью. Что-то дурное и злобное застоялось в России, и в ней началось уже омертвение и гниение. Мирное развитие стало невозможно в России. Только катастрофа может обновить и возродить русский характер, направить русскую волю на великие дела. Такая катастрофа и разразилась над Россией, поставила перед всеми ее сынами сверхличные задачи, заставила забыть мелкие злобные счеты. В жизни народов бывают периоды, когда необходим очистительный огонь. Нынешняя война в отличие от войны японской будет войной народа, общества, а не только государства, правительства. В таких войнах крепнет народ и общество. Те нравственные силы характера, которые соберет и укрепит народ и общество в эпоху войны, в защите отечества, должны действовать, быть новой мощью и после войны, в жизни мирной. Эти общественные нравственные силы не смогут уже жить ‘атмосфере сменяющейся ненависти и апатии, насилия и рабской покорности. Свержение мирового ига германского милитаризма и империализма, ига, невыносимого для самого германского народа, изобличит перед всем миром неправду и ложь всех милитаристических и империалистических притязаний. После этой мировой войны соблазн милитаризма и империализма должен рухнуть навеки, уже невозможной станет его идеология и не останется в душе человеческой чувств, его поддерживающих. Ибо всякому человеку на земле станет ясно, что предел и конец всякого милитаристического империализма — смерть, а не жизнь, истребление, а не цветение, и сущность его — фикция, а не реальность, и идея эта есть одержимость. Носителем этой идеи, вполне одержимым, является ныне не великий и гениальный Наполеон, а маленький и кичливый Вильгельм. И мировое освобождение от гнетущей фикции милитаристического империализма будет мировым возрождением.
1914