Во славу Божию, Йенсен Йоханнес Вильгельм, Год: 1906 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 63 минут(ы)

Во славу Божію.

Историческая повсть В. ІЕНЗЕНА.

Переводъ съ нмецкаго
Ю. МЕНЖИНСКОЙ.

I.

24-го октября 1648 г. въ вестфальскомъ город Мюнстер разнеслась радостная всть: посл пятилтнихъ переговоровъ и споровъ между уполномоченными габсбургскаго императора, королей шведскаго и французскаго, а также католическими и лютеранскими имперскими чинами, въ большомъ зал старинной ратуши былъ подписанъ договоръ о мир, извстномъ въ исторіи подъ именемъ Вестфальскаго мира.

По городу разносился радостный благовстъ всхъ колоколовъ, на старинной базарной площади толпилось все оставшееся въ живыхъ населеніе города: каждому хотлось своими ушами услышать счастливую всть, что посл тридцатилтней войны въ стран снова настанетъ миръ. Лишь немногіе изъ собравшихся смутно помнили то время, когда война не терзала ихъ родину, да и то имъ казалось чмъ-то сказочнымъ, что была такая пора, когда въ нмецкой земл царствовали миръ и спокойствіе. Безмолвно выслушали они прочитанный изъ ратуши договоръ о мир и только колокола Мюнстера разносили благую всть далеко за предлы города. И везд въ деревняхъ, гд еще уцллъ хоть одинъ колоколъ на колокольн и оставалась жива хоть одна рука, радостные звуки передавались дальше вглубь страны, пока надъ всей нмецкой землей не разнесся одинъ кличъ: миръ!

* * *

Весной 1649 г. веселое солнце заглянуло въ окно непригляднаго, мрачнаго замка курфюрста Баварскаго. Погруженный въ грустныя думы, блый, какъ лунь, курфюрстъ грлся у топившагося камина. Но и онъ отвтилъ на ласку весенняго солнца, подвинулся ближе къ окну и устремилъ свой безжизненный взоръ на пылинки, игравшія въ солнечныхъ лучахъ.

Онъ протянулъ худую руку къ серебряному колокольчику и позвонилъ. Дверь его комнаты тихо отворилась, и вошедшій придворный почтительно остановился у дверей.

— Что прикажете, Ваше Высочество?— спросилъ онъ, низко кланяясь.

— Пусть запрягутъ карету. Здсь такъ холодно, я хочу погрться на солнышк.

— Куда, Ваше Высочество, прикажете хать?

Помолчавъ немного, курфюрстъ отвтилъ: ‘Въ Нейбургъ. Я хочу постить пфальцграфа. Скажите свит, что она будетъ сопровождать меня’.

На лиц царедворца изобразился ужасъ и онъ неувренно замтилъ: ‘Ваше Высочество не додете сегодня до Нейбурга, придется переночевать въ пути’.

Курфюрстъ Максимиліанъ Баварскій поднялъ голову: ‘Прежде, вызжая утромъ изъ Мюнхена, я бывалъ въ Нейбург посл обда’.

— Конечно, разстояніе не очень велико, но въ такое время… распутица… можетъ быть, дороги нсколько запущены. Еслибъ Ваше Высочество согласились сдлать боле короткую прогулку…

Курфюрстъ отрицательно покачалъ головой. ‘Зима была долгая, я хочу полюбоваться на весеннее солнце. Черезъ часъ пусть все будетъ готово’.

Нельзя было больше противорчить ршительному желанію курфюрста. Безмолвно поклонившись, царедворецъ пошелъ распорядиться приготовленіями къ вызду и предупредить свиту о непреклонномъ желаніи курфюрста.

Часъ спустя къ подъзду замка подали придворную карету, запряженную шестью сильными лошадьми, и шесть другихъ экипажей, запряженныхъ каждый четверкой лошадей, для свиты.

Придворные, составлявшіе свиту курфюрста, стояли въ ожиданіи его выхода и съ нескрываемой тревогой перешептывались между собой.

За стною замка раздались удары копытъ и въхала во дворъ полсотня всадниковъ, закованные въ панцыри и вооруженные съ головы до ногъ, они выстроились за каретами придворныхъ.

Наконецъ, курфюрстъ спустился съ лстницы. Онъ надлъ знаки своего курфюрстскаго достоинства: круглую шапочку краснаго бархата и такого же цвта длинную мантію съ ініюокимъ воротникомъ изъ горностая, за нимъ шли пажи и несли шлейфъ мантіи. Съ недоумніемъ посмотрлъ онъ на хорошо вооруженныхъ всадниковъ и спросилъ, зачмъ назначенъ такой многочисленный конвой, какъ будто военное время все еще не кончилось.

Придворный, къ которому курфюрстъ обратился съ вопросомъ, смущенно объяснилъ, что такъ требуютъ обычаи при посщеніи пфальцграфа Нейбургскаго. Курфюрстъ кивнулъ головой и сказалъ: ‘еслибъ насъ задержала въ дорог весенняя распутица, то лучше всего переночевать въ Пфафенгоф’. Онъ слъ въ карету, пажъ захлопнулъ за нимъ дверцы и поздъ двинулся.

Лтъ 30 до начала нашего разсказа Мюнхенъ былъ цвтущимъ многолюднымъ центромъ промышленности, торговли, наукъ и искусствъ, а теперь даже появленіе курфюрста съ блестящей свитой не собрало любопытныхъ на улицы. Что-то заброшенное, безжизненное чувствовалось на улицахъ города, огражденныхъ высокими домами, красивыми готическими церквами и монастырями. Недаромъ десять лтъ тому назадъ прошла по городу чума, спутница войны, и скосила половину населенія.

Черезъ западныя ворота Мюнхена курфюрстъ выхалъ за городъ, и теплое, ясное весеннее солнце вызвало въ немъ воспоминанія, которыя теперь казались неизмримо далекими, почти сказочными.

Онъ видлъ себя сильнымъ, радостнымъ юношей, получившимъ эту самую землю въ наслдство отъ своего отца. Въ то время ярко зеленыя лиственныя рощи и мрачные хвойные лса покрывали холмы, всюду пестрли цвтущія села съ привтливыми, разукрашенными домиками, на солнц блестли земледльческія орудія трудолюбивыхъ хлбопашцевъ, хлбъ колыхался на нивахъ, луга были усяны многочисленными стадами, радостные голоса и пніе двушекъ, возвращавшихся домой на высокихъ возахъ хлба, раздавались въ вечернемъ воздух.

Съ тхъ поръ прошли долгіе годы, проведенные въ заботахъ о благ страны, въ суровомъ подчиненіи чувству долга, въ непрестанныхъ мысляхъ о будущей жизни, о томъ, чтобы достойно предстать передъ лицомъ Вчнаго Судіи,

— Да, давно было это время, давно прошла его молодость!

Съ тхъ поръ онъ усялъ свою страну безчисленными іезуитскими монастырями, въ противовсъ союзу лютеранскихъ князей основалъ ‘католическую лигу’, велъ войну въ теченіи 30 лтъ, силою оружія вернулъ много протестантскихъ земель католичеству, расширилъ свои владнія.

Теперь, сдовласымъ старикомъ, онъ опять прозжалъ по давно знакомымъ ему мстамъ. Былъ первый весенній день, первый разъ въ этомъ году было не только тепло, но даже жарко.

‘Но курфюрстъ Максимиліанъ не замчалъ радости весенняго дня. Погруженный въ воспоминанія, онъ устремилъ въ даль свой взглядъ. Онъ видлъ залитые яркимъ свтомъ блые домики на далекихъ холмахъ. Но что это? Или это ему мерещится? Нтъ веселыхъ селеній? Это только маленькія блыя тучки на горизонт. Да и кругомъ нтъ знакомыхъ лсовъ, вмсто нихъ голые скаты и равнины съ обгорлыми пнями да развалины домовъ, нигд не всходятъ посвы, не пасутся стада рогатаго скота и овецъ, куда ни взглянетъ курфюрстъ, нигд не видитъ онъ человческой дятельности — не слышитъ псенъ и голосовъ.

Все было выжжено, пустынно, безжизненно, и только природа своей мощной молодой жизнью старалась прикрыть слды разрушенія, произведеннаго человкомъ. Кое гд изъ молодой травы торчали останки домашнихъ животныхъ и блли черепа людей, оставшихся безъ погребенія. Кустарникомъ заросли прежде воздланныя поля и въ ихъ чащу, при приближеніи людей, убгали волки, дикія кошки, лисицы, рыси и куницы — настоящіе хозяева всей округи.

— Такъ вотъ дло его рукъ, плоды всей его жизни!?

Майское солнце щедро посылало теплые, живительные лучи, но Максимиліанъ дрожащими руками кутался въ свою роскошную мантію. Холодъ леденилъ его мозгъ.

Его взорамъ открылся только маленькій уголокъ родной земли, но мысленно онъ видлъ все нмецкое государство — и всюду разореніе, опустошеніе, смерть, ужасъ. Онъ и габсбургскій императоръ создали эту несчастную войну и погубили цвтущую нмецкую землю.

Онъ понялъ, отчего его сильные кони шагомъ тащили карету: дороги не было черезъ поля и природа покрыла ихъ бурьяномъ. Онъ понялъ, зачмъ ему для прозда по его собственному государству дали многочисленный конвой. Изъ кустовъ выглядывали одичавшіе полуголые люди съ топорами и кольями. Только видъ хорошо вооруженныхъ всадниковъ заставлялъ ихъ быстро прятаться въ чащу.

Курфюрстъ остановилъ карету и спросилъ:

— Такъ ли мы демъ въ Пфаффенгофъ? Мн кажется, что не должно быть вонъ тхъ холмовъ.

Онъ услышалъ смущенный отвтъ:

— Мы боялись, что въ Пфаффенгоф не хватитъ подходящихъ помщеній, и вашему высочеству будетъ неудобно тамъ переночевать, поэтому мы ршили сдлать крюкъ и хать въ Нейбургъ черезъ Аугсбургъ.

Такой объздъ былъ необходимъ, потому что во время войны Пфаффенгофъ сравняли съ землей, и изъ прежнихъ нсколькихъ тысячъ жителей остались въ живыхъ человкъ 12, скрывавшихся въ развалинахъ.

Только на слдующій день къ вечеру показался Нейбургъ, раскинувшійся по крутому берегу Дуная. Надъ городомъ царилъ старинный пфальцграфскій замокъ, обширное строеніе со многими флигелями, покрытыми остроконечными черепичными крышами и украшенными стрльчатыми башенками. Рядомъ съ замкомъ возвышалась коллегія іезуитовъ и іезуитская церковь съ высокими башнями. Нейбургъ былъ богатъ часовнями, церквами, монастырями, и ныншній пфальцграфъ Вольфгангъ Вильгельмъ, основатель іезуитской коллегіи, много поработалъ въ этомъ отношеніи.

Курфюрстъ Максимиліанъ глядлъ на раскинувшійся передъ нимъ городъ, и тяжелое воспоминаніе выплыло въ его сознаніи: 17 лтъ тому назадъ, въ такой же весенній день, онъ спшно прибылъ сюда со смертельно раненымъ главнокомандующимъ всей ‘католической лиги’ — фонъ-Тилли. Провидніе допустило, чтобы умеръ врный сынъ католической церкви, любимый ученикъ отцовъ іезуитовъ {Іезуиты — члены ‘общества Іисуса’, основаннаго въ XVI вк для распространенія католицизма.}, побдоносный защитникъ единственно истинной вры Христовой, дятельный истребитель еретичества. Зачмъ Господь такъ рано лишилъ ихъ, своихъ врныхъ слугъ, ниспосланнаго имъ вождя, оплота всего католичества? Неисповдимы пути Господни!

Вспомнилъ Максимиліанъ, какъ, лишившись своего помощника, онъ вынужденъ былъ отступить вглубь страны. Но преслдовавшій его шведскій король Густавъ Адольфъ не былъ страшенъ мирному населенію, этотъ еретикъ, проклятый папой, со своими войсками, ниспосланными Вельзевуломъ на погибель вры Христовой, никогда не предавалъ пожарамъ и грабежу завоеванныя мстности. Только посл смерти своего предводителя армія Густава Адольфа превратилась въ такихъ же грабителей и насильниковъ, какъ другіе солдаты, но все же никогда жестокость и разбои еретиковъ не могли сравняться съ тми ужасами, которые творились полчищами французскихъ и императорскихъ солдатъ.

Карета курфюрста въхала въ городъ и направилась по главной улиц въ замокъ. Неожиданное появленіе кареты, запряженной шестеркой лошадей и сопутствуемой блестящимъ конвоемъ, вызвало на улицу кучки любопытныхъ. При вид Максимиліана часть звакъ, какъ будто испугавшись его, поспшила укрыться въ дома, другіе же продолжали глазть, и только іезуиты, выстроившіе у воротъ коллегіи своихъ послушниковъ, привтствовали высокопоставленнаго гостя почтительными поклонами.

Въ замк уже знали о прізд курфюрста, и пфальцграфъ Вольфгангъ Вильгельмъ вышелъ встртить своего родственника и гостя.

Прежде пфальцграфство Нейбургъ составляло одно цлое съ пфальцграфствомъ Зульцбахъ и оба они исповдывали лютеранство, но отецъ пфальцграфа Вольфганга Вильгельма раздлилъ свои владнія между двумя сыновьями, при чемъ Нейбургъ достался его ныншнему владльцу, а Зульцбахъ его младшему брату, Августу. Вскор посл вступленія на престолъ Вольфгангъ Вильгельмъ перешелъ въ католичество и съ помощью іезуитовъ насиліемъ и проповдью онъ заставилъ всхъ своихъ подданныхъ отречься отъ вры отцовъ. Еще были живы т, которыхъ противъ совсти принудили исповдывать католичество, отвергнутое ихъ предками, они-то и попрятались пугливо, увидвъ появленіе главы ‘католической лиги’ на улицахъ своего города.

Въ зал замка посл ужина остались бесдовать пфальцграфъ Вольфгангъ Вильгельмъ и его гость Максимиліанъ Баварскій. Многое уже было переговорено, когда Максимиліанъ, помолчавъ немного, сказалъ своему собесднику:

— Вчера и сегодня-я видлъ, во что обратилась моя земля. Надняхъ мн минуло 76 лтъ, а это такой возрастъ, когда нужно быть готовымъ предстать предъ престоломъ Всевышняго и дать ему отчетъ въ прожитой жизни. Я впервые понялъ, до какого разоренія, запустнія, нравственной гибели доведены мои подданные. Вдь, и твои подверглись не меньшимъ ужасамъ. Скажи же мн, если-бъ можно было вернуть прошлое, то сталъ бы ты, несмотря на свой опытъ, помогать мн съ оружіемъ въ рукахъ вводить и охранять католическую вру?

Курфюрстъ Максимиліанъ смолкъ.

— Опытомъ, который мн дала эта нескончаемая война, я воспользовался бы во славу Божію и постарался бы насадить истинную вру Христову во всей нмецкой земл,— отвтилъ, не задумываясь и съ глубокимъ убжденіемъ Вольфгангъ Вильгельмъ.

Максимиліанъ Баварскій неувренно посмотрлъ на него.

— Мы почти ровесники. Скажи, неужели ты снова ршился бы начать безконечно долгую войну и дать Богу отчетъ за вс ея послдствія?

— Ты хочешь сказать — за т земли, которыя Германія уступила Франціи и Швеціи при заключеніи мира?

Присутствовавшій при бесд іезуитъ Іеронимъ Эйнцингеръ обернулся къ курфюрсту и сказалъ:

— Если мн будетъ позволено высказаться, то я бы замтилъ, что земельныя уступки, сдланныя Германіей, нельзя разсматривать, какъ потери. Эльзасъ и Лотарингія отошли королю Франціи — самому врному и любимому сыну римской церкви, который позаботится о вчномъ спасеніи ихъ жителей, жители же свернаго побережья, отданные Швеціи, безнадежно погрязли въ невріи. Неисповдимая мудрость Господня еще не присудила нашей святой церкви одержать полную побду надъ еретиками. Намъ не дано понимать ршенія Всевышняго, но заботы Вашего высочества о вчномъ спасеніи ввреннаго вамъ населенія покрыли васъ безсмертной славой и обезпечили награду на неб.

Курфюрстъ молчалъ, наконецъ, онъ промолвилъ:

— Мой вопросъ не былъ обращенъ къ вашему преподобію. Въ братоубійственной войн вы не подымали меча.

Іезуитъ быстро возразилъ:

— Святая церковь запрещаетъ своимъ слугамъ проливать кровь даже неврныхъ и еретиковъ, она повелваетъ сражаться только духовнымъ оружіемъ.

Занятый своими мыслями, Максимиліанъ продолжалъ.

— Вы не топтали плодородныхъ полей, не жгли селъ и городовъ, не мучили, не убивали людей, вы не обратили страну въ безплодную пустыню во славу религіи, любви и милосердія. Это все запрещено совершать слугамъ церкви, не ихъ вина, если другія руки выполнятъ вс эти злодянія.

Вольфгангъ Вильгельмъ перебилъ его:

— Твоя милость говоритъ что-то непонятное. Я восторгаюсь твоими славными подвигами, совершенными для насажденія нашей святой вры, и слдующія поколнія будутъ вспоминать съ благодарностью дло, начатое тобою.

Максимиліанъ Баварскій съ минуту молча смотрлъ на говорящаго, а потомъ сказалъ:

— Ты моложе своего возраста. Я-же чувствую тяжесть своихъ лтъ, и путешествіе утомило меня. Позволь-же мн удалиться въ мою опочивальню. Завтра на зар я долженъ двинуться въ обратный путь.

Онъ всталъ, и пфальцграфъ позвалъ слугъ, которые факелами должны были освтить путь до покоевъ, отведеныхъ Максимиліану Баварскому.

* * *

Приблизительно въ двнадцати миляхъ къ сверо западу отъ Нейбурга на каменистыхъ высотахъ юрскихъ горъ лежалъ городокъ Зульцбахъ съ низкими, маленькими, полуразвалившимися домиками, покрытыми черепичными крышами. Позади церкви вытянулось обширное строеніе съ облупившейся штукатуркой: это была знаменитая въ свое время во всей нмецкой земл Зульцбахская гимназія.

Въ одной изъ пустыхъ комнатъ ея, майскимъ утромъ, сидлъ старый человкъ съ длинными сдыми волосами и писалъ, поминутно мокая гусиное перо въ банку съ чернилами собственнаго приготовленія. Это былъ Даніилъ Шиндлеръ, извстный въ город подъ именемъ магистра.

Прежде онъ былъ учителемъ въ гимназіи и обучалъ всхъ дтей пфальцграфа. Теперь же во время войны, стараніями католиковъ гимназія была закрыта, ея учителя распущены, и только онъ одинъ остался въ Зульцбах, въ качеств хранителя колодца, на обязанности котораго лежалъ присмотръ за цлостью его. Благодаря своему положенію высоко въ горахъ Зульцбахъ страдалъ отъ недостатка питьевой воды, и единственнымъ источникомъ ея былъ этотъ колодезь, который издавна охранялся самымъ тщательнымъ образомъ.

Въ теченіе 20 лтъ онъ несъ эти несложныя обязанности и получалъ такое нищенское жалованье, что не могъ бы на него существовать, еслибъ не пенсія, которую выдавали ему отъ имени пфальцграфа. Не даромъ получалъ магистръ эти добавочныя деньги, онъ былъ единственнымъ образованнымъ человкомъ всей округи и издавна повелось, что горожане и крестьяне приходили къ нему во всхъ сложныхъ обстоятельствахъ жизни и получали отъ него добрый совтъ. Убогая комнатка Даніила нердко видала коронованныхъ гостей, находившихъ у ея хозяина успокоеніе и глубокое пониманіе самыхъ запутанныхъ государственныхъ вопросовъ.

Даніилъ Шиндлеръ писалъ, не отрываясь. Онъ въ теченіе послднихъ лтъ велъ подробную запись всхъ событій, свидтелемъ которыхъ ему привелось быть. Изъ этой лтописи мы узнаемъ, что пфальцграфъ Вольфгангъ Вильгельмъ въ начал своего царствованія заявилъ притязанія на земли, принадлежавшія отцу его матери. Желая силой присоединить ихъ къ своимъ владніямъ, онъ вступилъ въ союзъ съ ‘католической лигой’, сблизился съ Максимиліаномъ Баварскимъ и принялъ католичество, побуждаемый къ этому не совстью, а выгодами, которыя разсчитывалъ получить отъ могущественной поддержки курфюрста. Противникъ же его, чтобы заручиться поддержкой ‘лютеранской лиги’, измнилъ католичеству и перешелъ въ люгеранство. Въ т времена случалось нердко, что религію мняли по корыстнымъ побужденіямъ, но тогда никто не поврилъ бы, что вроотступникъ Вольфгангъ Вильгельмъ превратится въ такого фанатика, какимъ онъ проявилъ себя въ теченіе всего своего дальнйшаго царствованія. Когда онъ обвнчался съ младшей сестрой Максимиліана и вернулся въ свою столицу въ сопровожденіи большого числа іезуитовъ, то немедленно отдалъ имъ въ руки свою замковую церковь. Іезуиты въ тотъ же день залили ее святой водой, а алтарь и каедру стегали розгами, чтобы, по ихъ выраженію, ‘выколотить’ лютеранство. Старушка мать пфальцграфа горько плакала, что сынъ ея позволяетъ такое надругательство надъ религіей своихъ родителей. Она говорила ему, что онъ вгонитъ ее въ гробъ своимъ отступничествомъ, что онъ нарушаетъ четвертую заповдь Господню. Но пфальцграфъ оставался глухъ къ усовщиваніямъ матери и упрямо возражалъ ей, что замокъ и власть принадлежатъ ему затмъ, чтобы поступать по своему благоусмотрнію, не отдавая никому и ни въ чемъ отчета, и насмшливо добавилъ, что четвертую заповдь онъ знаетъ, но священное писаніе велитъ людямъ больше слушаться Бога, чмъ людей, будь то даже родители. Этотъ отвтъ былъ ему подсказанъ его духовникомъ іезуитомъ, которому онъ передалъ вс церкви и школы своего государства, чтобы насильственно насадить римскую вру.

Черезъ четыре года посл того во всей нмецкой земл разгорлась опустошительная война, уже давно подготовлявшаяся для искорененія лютеранской вры.

‘И въ 1627 г. по Рождеств Христовомъ, читаемъ мы въ хроник магистра Шиндлера, — ‘въ отсутствіе моего благороднаго господина, покойнаго пфальцграфа Августа, воинство вроотступника Вольфганга Вильгельма, руководимое іезуитами, вторглось въ предлы Зульцбаха, закрыло протестантскія церкви и школу, въ которой я обучалъ юношество. Съ тхъ поръ отцы и братья общества Іисуса, подобно саранч, наводнили нашу страну, угрозами и насиліемъ заставляя жителей перейти въ католичество. Т-же, кто не хотлъ отступиться отъ вры отцовъ, насильственно изгонялись изъ страны.

‘Въ то время пришлось пфальцграфу Августу, охраняя безопасность семьи, отправить свою жену пфальцграфиню Гедвигу съ дтьми подъ защиту крпкихъ стнъ Нюренберга.

‘И когда, казалось, уже не было спасенія для лютеранской вры, Господь послалъ намъ неожиданную помощь. Въ 29 году внезапно изъ-за моря появился король шведскій Густавъ Адольфъ съ многочисленнымъ войскомъ. Покойный пфальцграфъ Августъ немедленно присоединился къ нему. Вс мы думали, что скоро настанетъ время, когда будутъ повержены въ прахъ враги лютеранской вры. Никто не зналъ, что нмецкому народу предстоятъ еще долгіе годы скорби и страданій. И ужасъ охватилъ насъ, когда до насъ дошла горестная всть, что пфальцграфъ Августъ внезапно скончался отъ горячки. А черезъ два мсяца былъ убитъ на пол битвы нашъ главный оплотъкороль шведскій.

‘Пфальцграфиня по смерти своего супруга не пожелала вернуться въ Зульцбахскій замокъ, а осталась жить въ Нюренберг, взявъ къ себ племянницу, молодую прекрасную Агнесу, замнившую ей дочерей. Старшая дочь ифальцграфини, выйдя замужъ, далеко ухала отъ матери, а младшая перехала къ брату въ Зульцбахъ, когда онъ вступилъ на отцовскій престолъ.

‘Старшій сынъ пфальцграфини, нын царствующій Христіанъ Августъ, очень замкнутый человкъ. Ни одинъ изъ его приближенныхъ не можетъ похвалиться его довріемъ, и нтъ человка, съ которымъ молодой правитель длился бы своими мыслями и намреніями. А потому совершенно непонятной представляется та близость, которая вотъ ужо годъ какъ возникла между нимъ и дворяниномъ Шомбартомъ. Говорятъ, что этотъ человкъ одаренъ необыкновенными умственными способностями, образованіемъ, находчивостью и остроуміемъ, но о немъ никто ничего не знаетъ. Богъ не допуститъ, чтобы эта таинственность принесла съ собой новыя бдствія для населенія.

‘Со времени заключенія мира стало очевиднымъ, что молодой пфальцграфъ пойдетъ по стопамъ отца и будетъ оплотомъ лютеранства въ стран. По крайней мр на дняхъ онъ собственными устами говорилъ мн, что намренъ возобновить занятія въ гимназіи. Онъ не сказалъ точно, призвалъ ли онъ уже профессоровъ или нтъ, но во всякомъ случа поручилъ мн заняться приведеніемъ въ порядокъ запущеннаго зданія гимназіи.

‘Приверженность пфальцграфа лютеранству подтверждается его бракомъ со вдовой славнаго лютеранскаго полководца, пожилой женщиной, на много лтъ старше молодого Христіана Августа. Никто не подозрвалъ, что молодой человкъ остановилъ свой выборъ на такой пожилой женщин, и такъ велика его скрытность и сдержанность, что этотъ бракъ былъ неожиданностью для всхъ, даже для его матери.

‘Господь не благословилъ дтьми Христіана Августа, а потому наслдникомъ престола считается его младшій братъ, Іоганнъ Людвигъ, душой и тломъ преданный лютеранству. Этотъ юноша пользуется всеобщей любовью за свой умъ и благородство характера. Природа одарила его красотой и желзнымъ здоровьемъ, а потому онъ былъ бы самымъ желательнымъ наслдникомъ, еслибъ годъ тому назадъ не началось съ нимъ что-то загадочное: онъ таетъ на глазахъ у всхъ, и, несмотря на самый внимательный уходъ врачей, никакія средства ему не помогаютъ. Хуже всего то, что свтила науки не могутъ понять, какой недугъ подтачиваеть силы наслдника престола. Теперь изъ цвтущаго юноши онъ сталъ какимъ-то призракомъ, едва передвигающимъ ноги, съ безжизненными глазами, частыми непонятными припадками, уносящими его послднія силы. Зачмъ Господь попустилъ, чтобы этотъ юноша — гордость, краса и надежда всей лютеранской земли — подвергся во цвт лтъ такимъ страданіямъ. Его недугъ тмъ боле пугаетъ всхъ послдователей очищенной вры Христовой, что посл его смерти Вольфгангъ Вильгельмъ Нейбургскій выступитъ претендентомъ на зульцбахскій престолъ и отдастъ всю страну въ руки іезуитовъ.

‘Есть еще одинъ сынъ у покойнаго пфальцграфа Августъ — Филиппъ, но онъ таинственно исчезъ изъ зульцбахскаго замка вскор посл начала болзни Іоганна Людвига. Онъ оставилъ домъ, желая покончить со своей молодой жизнью, а можетъ быть, спасти’…. На этомъ слов магистръ остановился, какъ бы испугавшись чего-то, тщательно вычеркнулъ слова ‘а можетъ быть спасти’ и посл слова ‘жизнью’ поставилъ точку. На этомъ магистръ закончилъ въ тотъ день свою хронику.

II.

Въ тотъ день, когда Даніилъ Шиндлеръ кончалъ свою лтопись, по направленію къ Нюренбергу двигались тяжело нагруженныя, крытыя парусиной, повозки, зяпряженныя сильными быками. Впереди повозокъ, на нкоторомъ разстояніи отъ нихъ, шло небольшое стадо коровъ и овецъ подъ присмотромъ нсколькихъ мужчинъ. По всему было видно, что не нужда гнала ихъ. Въ повозкахъ были очень тщательно уложены многочисленные сундуки, мшки, шкуры дикихъ животныхъ, домашняя утварь и пр.

Путешественники двинулись въ путь еще въ март мсяц, когда ледъ сковывалъ волны Балтійскаго моря. Они выхали изъ далекой Курляндіи, но, судя по говору и типу лица, не были ея уроженцами, а происходили изъ средней Германіи. Спасаясь отъ ужасовъ тридцатилтней войны, они много лтъ тому назадъ бжали изъ Германіи и жили на берегу Балтійскаго моря.

Много упорнаго труда пришлось имъ потратить, чтобы осушить болотистую мстность и сдлать ее плодородной, но, наконецъ, они добились того, что эта скупая чужая земля стала давать имъ хорошіе урожаи. Сначала пришельцы сколотили себ на живую руку убогую хибарку, но потомъ перестраивали ее, расширяли, разукрашивали до тхъ поръ, пока не выросъ привтливый уютный домъ. Неустанная дятельность Новожиловъ дала имъ возможность не только не терпть нужды, но и припасти кое что про черный день.

Шли годы. Однажды, ранней зимой, долетла и до ихъ оторваннаго отъ родины, омытаго холодными волнами, пристанища радостная всть: миръ. Она казалась несбыточной сказкой давно минувшихъ дней, но все же хозяинъ хутора, Лютцъ Фарнбюлеръ, отправился по пустыннымъ болотамъ и пескамъ въ далекій приморскій городъ Либаву, чтобы узнать правду. Тамъ слухъ подтвердился и Фарнбюлеръ поспшилъ обратно къ своимъ.

Много зимнихъ вечеровъ провели бглецы, обсуждая радостное событіе, перевернувшее всю жизнь ихъ далекой любимой родины. Безъ обсужденій, какъ-то само собой выросло ршеніе вернуться на старое пепелище. Теперь, когда явилась возможность повидать родныя мста, тоска по родин сильне чмъ прежде охватила всхъ отъ-мала до велика. Даже дочери Фарнбюлера, выросшія въ Курляндіи, торопились покинуть ее, хотя она была имъ не мачехой, а родной матерью. Всмъ какъ-то вдругъ стало постыло однотонное плоское побережье, а передъ глазами, будто по мановенію волшебнаго жезла, вставали родныя горы, долины, лиственные лса.

Фарнбюлеръ продалъ все свое благоустроенное хозяйство, положилъ свой домашній скарбъ на повозки и, чуть повяло весной, двинулся со всемъ своимъ семействомъ въ дальній путь. Бодрые, радостные, совершали они трудный путь по глухимъ лсамъ Курляндіи, Мазуріи и Польши. Мужчины были хорошо вооружены на случай нападенія медвдей, волковъ или разбойниковъ. По солнцу и звздамъ глава дома опредлялъ направленіе, котораго имъ слдовало держаться, и хотя медленно, но врно шли они къ намченной цли. Вчера впервые вырисовались передъ ними родныя горы и впервые посл двнадцати лтъ имъ пришлось ночевать на родной земл.

Фарнбюлеръ выбралъ удобное мсто для ночевки и каждый изъ путниковъ охотно и умло взялся исполнить какую-нибудь необходимую работу для устройства ночлега. Одинъ изъ батраковъ пошелъ собирать валежникъ для костра, сыновья Фарнбюлера взяли косы, чтобы наготовить корму для скота. Самъ хозяинъ съ помощью другого батрака снялъ съ телги маленькую, легонькую палатку и разбилъ ее, чтобы женщины могли въ ней укрыться на ночь.

Лютцъ Фарнбюлеръ былъ здоровый сильный мужчина лтъ подъ пятьдесятъ, со спокойно-вдумчивымъ взглядомъ и увренной осанкой, длинная борода съ сдиной обрамляла его загорлое лицо. Какъ и вс другіе члены семьи, онъ былъ одтъ въ грубое, прочное крестьянское платье, но черты лица и выраженіе противорчили его одежд. Кожу на лиц его обвтрило, загрублыя руки носили слды многолтней, тяжелой работы, и тмъ не мене въ немъ чуялась какая-то духовная мощь, которая едва-ли могла бы развиться, еслибъ онъ дйствительно съ ранняго дтства былъ занятъ только мускульнымъ трудомъ. Члены его семьи тоже не походили на обыкновенныхъ крестьянъ, хотя были бдно одты и исполняли вс, даже самыя тяжелыя, рабе ты.

Женщины вышли изъ повозки и принялись за работы, необходимыя во время ночной остановки. Жена Фарнбюлера — Энгебурга, чтобы приготовить ужинъ, достала изъ ларя заготовленное въ Курляндіи копченое мясо и дичь, застрленную по дорог. Дочери ея, Гейля и Эльза, взяли жестяные кувшины и пошли доить коровъ.

Два батрака совершали вмст съ Фарнбюлеромъ утомительное путешествіе на родину. Одинъ изъ нихъ, красивый блондинъ, жилъ въ дом Фарнбюлера съ самаго дтства и былъ всмъ какъ родной. На далекой родин, до ухода въ Курляндію, Фарнбюлеръ былъ сосдомъ родителей молодого человка. Но чума, занесенная солдатами даже въ ихъ уединенное горное село, не пощадила никого изъ его родныхъ, тогда Фарнбюлеръ сжалился надъ одинокимъ осиротвшимъ мальчикомъ, взялъ его къ себ и увезъ вмст со своими дтьми въ далекую Курляндію. Мальчика звали Хильтпольтъ Ауффенбергъ, онъ былъ ровесникомъ старшаго сына Фарнбюлера, и теперь ему было года 23—24. Толковый, услужливый, пріученный съизмалтства къ работ, Хильтпольтъ оказалъ тысячу услугъ за время тяжелаго, опаснаго и утомительнаго странствованія черезъ дебри дикихъ и неизвстныхъ странъ Польши и Мазуріи.

Чужакомъ среди небольшой кучки пришельцевъ былъ второй батракъ, двадцатилтній юноша, высокій, стройный, съ тонкими изящными чертами лица. Минувшимъ лтомъ онъ завернулъ на хуторъ Фарнбюлера, попросилъ напиться и, немного отдохнувъ, ушелъ. Но черезъ нсколько дней онъ снова вернулся къ гостепріимному хозяину. На этотъ разъ онъ назвалъ свое имя — Фельтенъ Пфлугшаръ — и сказалъ, что онъ нмецъ, родомъ изъ Лифляндіи, но что на родин у него теперь ни кола, ни двора. То весело болтая, то погруженный въ невеселыя думы, онъ провелъ у Фарнбюлера нсколько дней, видимо колеблясь принять какое-то важное ршеніе. Наконецъ, съ глазу на глазъ, онъ признался Фарнбюлеру, что средствъ у него нтъ никакихъ и работы онъ не нашелъ, а потому онъ ршился вернуться сюда и спросить, не нуженъ ли имъ на хутор батракъ. Фарнбюлеръ возразилъ, что, судя по его рукамъ, онъ не пригоденъ для тяжелой работы земледльца. Молодой человкъ предложилъ оставить его на нсколько дней для испытанія. Приближалась страда, лишнія рабочія руки были дороги, и хозяинъ хутора согласился. Каково же было удивленіе всего хутора, когда пришелецъ оказался сильнымъ, неутомимымъ работникомъ, хорошо знакомымъ съ земледліемъ, такъ что къ его совтамъ сталъ прислушиваться даже самъ старикъ Фарнбюлеръ. Работа доставляла новому батраку видимое наслажденіе, а жалованья онъ не просилъ, такъ какъ говорилъ, что ему довольно и того, что онъ сытъ, обутъ и одтъ.

Такъ и остался Фельтенъ Пфлугшаръ на хутор, и скоро сталъ необходимымъ помощникомъ во всхъ хозяйственныхъ работахъ. День ото дня онъ все больше привязывался ко всей семь своихъ новыхъ хозяевъ и ихъ сборы на далекую родину -были испытаніемъ для его привязанности. Когда вс обитатели хутора строили радостные планы новой жизни тамъ, у себя, въ нмецкой земл, Фельтенъ не скрывалъ, что ему тяжело навсегда разстаться съ семьей, которая его радушно приняла. Однако онъ твердо стоялъ на своемъ ршеніи не хать съ ними. Но посл того, какъ они распрощались и хуторяне двинулись въ тяжелый дальній путь, дружба побдила непоколебимое ршеніе, и Фельтенъ пустился ихъ догонять. На первомъ же ночлег онъ догналъ путешественниковъ и былъ встрченъ всеобщей радостью. Въ пути, какъ прежде на хутор, онъ не уклонялся ни отъ какой работы и всегда находилъ время и силы порадовать чмъ нибудь спутницъ утомительнаго странствованія. Никто изъ мужчинъ, кром него, не находилъ времени, чтобы нарвать первыхъ весеннихъ цвточковъ и украсить ими временный ночлегъ женщинъ: въ немъ было живо чувство красоты и это рзко отличало его отъ сыновей Фарнбюлера, которые интересовались только практически полезнымъ. Они смотрли на Фельтена сверху внизъ, какъ на большого мальчика.

Фельтенъ исполнилъ назначенную ему работу, сложилъ изъ собраннаго хвороста костеръ, выскъ изъ кремня искры, и пламя высоко взвилось къ потемнвшему небесному своду. Фрау Энгебурга повсила надъ костромъ котелокъ съ ужиномъ, Гейля и Эльза принесли парное молоко, а братья Фарнбюлеры нашли ключъ и зачерпнули свжей воды въ бутылки, т. е. по просту въ выдолбленныя тыквы. Путники сли за ужинъ и отдали ему честь, даже разговоры на время прекратились. Ночь спустилась на землю и все затихло, только на верхушк куста раздавалась псня маленькой птички. ‘Чу — сказала фрау Энгебурга — это старая знакомая привтствуетъ насъ на родин. Я узнаю ея пніе. Въ Курляндіи ихъ нтъ и я впервые слышу ихъ опять.’ Нжная мелодія, похожая на журчанье ручейка, разносилась въ ночномъ воздух. Ужинавшіе прислушались съ минуту и снова заработали челюстями. Одна Эльза сказала: ‘И я узнаю эту птичку. Я не знаю, какъ ее зовутъ, но псню смутно помню. Я ее слышала, только не знала, на самомъ дл, или во сн’. Братья расхохотались, и Гейля къ нимъ присоединилась, увряя, что Эльз иногда кажется, будто и она сама не ‘взаправду’ живетъ, а только видитъ себя во сн. Лютцъ Фарнбюлеръ заговорилъ: ‘Намъ надо сегодня пораньше лечь спать, чтобы завтра чуть свтъ двинуться въ дорогу. Завтра мы будемъ ночевать на томъ мст, гд двнадцать лтъ тому назадъ стоялъ нашъ домъ. Мать сказала, что родина привтствуетъ насъ пснью, пусть исполнятся ея слова. Мы сами, подобно перелетнымъ птицамъ, разыскали путь къ покинутому гнзду по звздамъ и солнцу. Небесныя свтила насъ не обманули, близка цль нашего путешествія, а потому возблагодаримъ ихъ.

Въ душ человка заложено чувство благодарности за то добро, которое ему встрчается на жизненномъ пути. Выскажемъ же эту благодарность, а теперь ложитесь спать. Пусть судьба и дальше будетъ милостива къ намъ’.

Такія рчи очевидно не могли принадлежать крестьянину, не видавшему ничего кром своей нивы. Краснорчіе Фарнбюлера напоминало умлую проповдь, но было вызвано искренней силой и глубиной переживаемаго настроенія, а не искусствомъ опытнаго священника.

* * *

Послднюю ночь путники ночевали на сверной границ пфальцграфства Зульцбахъ и теперь вступили въ область, принадлежащую имперскому городу Нюренбергу.

Здсь не было ни слда дороги или какого-нибудь людского поселенія, кругомъ разстилалась дикая пустыня, не тронутая рукой человческой. Мстами путники ступали на обнаженную каменистую почву, мстами попадались участки, поросшіе короткой жесткой травой, но вслдъ за тмъ имъ заграждали путь разрошіяся въ уровень человческаго роста непроходимыя чащи густо перепутанныхъ между собою растеній или-же внезапно передъ ними открывались глубокія расщелины — и дальнйшій путь казался невозможнымъ.

Шли часы за часами, и не видно было ни одной человческой души, къ которой можно было-бы обратиться за помощью и указаніемъ. Одинъ только Лютцъ Фарнбюлеръ по какимъ-то едва уловимымъ признакамъ опредлялъ направленіе, котораго имъ слдовало держаться.

Уже перевалило за полдень, когда внизу передъ ними раскинулся городокъ Беценштейнъ, съ развалинами стариннаго замка. Лютцъ разсчитывалъ, что они доберутся туда еще до полудня. По мр приближенія картина городка, запечатлвшаяся въ памяти Фарнбюлера, разсивалась передъ его взглядомъ какъ миражъ. За полуразрушенными городскими стнами виднлось нсколько десятковъ жалкихъ домишекъ, надъ’ ними подымалась уцлвшая лишь частью крыша церкви и остовъ снесенной на половину башни съ зіяющими дырами. Вся остальная часть нкогда цвтущаго городка была превращена въ груды развалинъ, между которыми точно тни кое-гд бродили человческія фигуры съ печатью голода и страданія на изможденныхъ лицахъ. При вид вооруженныхъ мужчинъ он въ смертельномъ страх бросились въ свои полуразвалившіяся жилища, поспшно запирая за собою двери, полуголыя дти съ визгомъ и воемъ бжали за ними. Въ первый разъ съ тхъ поръ какъ путники покинули Курляндію, они увидали передъ собою воочію ужасающую картину невообразимымъ бдствій, которыя навлекла на родной край злополучная тридцатилтняя война.

Жена и дочери. Фарнбюлера въ ужас отвернулись отъ этого зрлища. Вмсто того чтобы остановиться здсь, какъ это предполагалось наканун, Фарнбюлеръ, молча, съ выраженіемъ сдержаннаго страданія на лиц, двинулъ переднюю повозку впередъ, мимо этого мста разрушенія и запустнія. Прежде отсюда вела большая дорога, теперь онъ съ трудомъ нашелъ ея слды среди разросшагося бурьяна. Волы кое-какъ двигались впередъ, черезъ нсколько часовъ Фарнбюлеръ взялъ влво и путники очутились въ узкой горной долин. Кругомъ подымались причудливыя скалы, тамъ и сямъ виднлись группы старыхъ лиственныхъ и хвойныхъ деревьевъ. День склонялся къ вечеру. Внезапно какое-то воспоминаніе прорзало соенаніе Гейли и она крикнула: ‘Вотъ скала, похожая на кошку, а за ней нашъ домъ.’ Отецъ молча кивнулъ головой и сталъ держать на скалу, двушки выскочили изъ повозки и поспшили черезъ кустарникъ, достигавшій имъ до плечъ, къ странно очерченному камню. Но когда он продрались черезъ кустарники до скалы, ихъ встртило разочарованіе: передъ ними разстилалось поле, заросшее бурьяномъ, нигд не подымались крыши строеній, кругомъ была мертвенная пустота. Ихъ, вроятно, обманули смутныя воспоминанія дтства и родной хуторъ не здсь, а гд-нибудь въ сторон? Но, нтъ, отецъ остановилъ лошадей. ‘Вотъ, мы и пріхали’, сказалъ онъ, ‘прежде всего покормимъ быковъ, они тяжелымъ трудомъ заслужили свой кормъ’.

Онъ смолкъ и направился къ высокой рябин, покрытой блымъ цвтомъ. ‘Единственное дерево изъ цлаго сада, которое дождалось нашего возвращенія’, пробормоталъ онъ и началъ раздвигать кустарникъ своей дорожной палкой. Наконецъ онъ добрался до того мста, гд прежде стоялъ его домъ. Теперь здсь не было ничего, кром репейника, ежевики и плевеловъ, кое гд изъ подъ свжей зелени торчали обуглившіяся балки и подымались груды мусора и камня. Молча, но спокойно смотрлъ Фарнбюлеръ на остатки своего жилища, онъ не ожидалъ ничего другого и не былъ удивленъ: смерть и разрушеніе — неизбжные спутники войны — не могли пощадить ничего и никого.

Вотъ, что осталось отъ цвтущей усадьбы, которую Фарнбюлеру пришлось покинуть 12 лтъ тому назадъ, спасая жизнь своей семьи отъ озврившихся полчищъ, пробиравшихся даже сюда, въ уединенную горную долину. Онъ молчалъ, молчали и дти его, испуганными глазами глядя на родное пепелище. Ихъ воображенію съ раннихъ дтскихъ лтъ въ яркихъ краскахъ рисовалась картина отцовскаго дома, теперь онъ внезапно исчезъ, точно стертый съ лица земли.

— Пойдемте отсюда!— сказалъ, наконецъ, Фарнбюлеръ.

Когда они снова вернулись къ повозкамъ, онъ сказалъ: ‘Вы хотли вернуться домой на родину, и меня охватило такое же чувство, хотя я не сомнвался въ томъ, что съ ней сталось. Теперь она передъ нами, истерзанная и опустошенная. Но не будемъ стовать: жалобы безполезны и некому ихъ услышать. Примемся бодро за работу и будемъ помнить, что если-бъ двнадцать лтъ тому назадъ мы не покинули нашего жилища, то оно стало бы нашей могилой. У насъ осталось высшее и незамнимое благо — жизнь, которую каждому изъ насъ дано использовать только одинъ разъ на благо себ и другимъ. Теперь обязанность каждаго изъ насъ способствовать возрожденію своей родины и этой безплодной почв вернуть ея былое плодородіе. Это чувство долга возбудило въ насъ тоску по родин. Подобно древнимъ евреямъ, о которыхъ разсказываетъ Библія, что они ушли въ Египетъ, пока явилась для нихъ возможность вернуться въ землю Ханаанскую, и мы ушли на чужбину, чтобы вернуться оттуда въ родную землю. Когда мы покинули родину, вы были малыми дтьми, теперь вы твердо стоите на собственныхъ ногахъ. Придя на чужбину, я взялъ топоръ, чтобы соорудить кровлю надъ вашими головами, примитесь же теперь вы бодро за ту же работу. Человкъ долженъ врить въ свои собственныя силы — въ этомъ залогъ его успха. Въ далекія невдомыя для насъ времена человкъ впервые вступилъ на эту почву, онъ пришелъ въ эту дикую пустыню съ жалкими каменными орудіями и построилъ себ здсь первое убогое жилище. Подобно имъ, мы теперь стоимъ здсь въ пустын, но съ лучшими орудіями, съ большими знаніями и на высшей степени развитія. Скажемъ же: это мсто было колыбелью нашего прошлаго, пусть-же здсь осуществится наше будущее’.

Его рчь оказала то вліяніе на окружающихъ, котораго^онъ хотлъ: столпившіеся кругомъ него, обезкураженные, домочадцы теперь смло и доврчиво смотрли на будущее, зная, что ихъ сила и воля побдятъ вс предстоящія трудности. Какъ и прежде во время долгаго путешествія каждый принялся за работу, и ужина вскор посплъ. Собравшіеся за дой кругомъ костра, странники бодро^— и оживленно обсуждали предстоящую работу, и отъ унылой подавленности, охватившей ихъ при вид развалинъ родного дома, не осталось и слда. Было ршено, что завтра они выжгутъ густую заросль, покрывшую мсто прежней постройки, и наскоро смастерятъ навсъ для людей и животныхъ, тмъ временемъ старикъ Фарнбюлеръ отправится въ Нюренбергь, чтобы закупить гвоздей, петель, винтовъ и другихъ желзныхъ предметовъ, которыхъ имъ не хватало.

Наконецъ, пришельцы улеглись спать, съ нетерпніемъ ожидая наступленія новаго дня и начала работъ. На слдующее утро Фельтенъ Пфлугшаръ обратился къ хозяину: ‘Вдь до Нюренберга добрыхъ десять часовъ ходьбы?’

— Совершенно врно, но откуда ты это знаешь?

— Я запомнилъ, что ты это какъ то сказалъ въ Курляндіи,— и посл короткаго молчанія онъ добавилъ: твое присутствіе здсь въ первые дни необходимо, поручи мн сдлать необходимыя закупки, я все исполню такъ, какъ ты велишь.

Его предложеніе было безусловно справедливо и Фарнбюлеръ тотчасъ же съ нимъ согласился. Онъ объяснилъ ему, какого направленія держаться въ пути, и перечислилъ все, что нужно было пріобрсти.

III.

У впаденія рки Негницы въ Редницу стоитъ великолпный старинный городъ Нюренбергъ, окруженный мощными городскими стнами, надъ которыми возвышаются многочисленныя церкви и башни. Основанный въ давно минувшія времена, онъ быстро достигъ необыкновеннаго расцвта и сдлался сосредоточіемъ наукъ и искусствъ. Во время безконечныхъ распрей феодальныхъ временъ онъ побдоносно отражалъ вс нападенія. Только одинъ разъ въ XVII столтіи посл того какъ полководецъ Тилли дважды безуспшно осаждалъ городъ, онъ добровольно открылъ ворота нахлынувшимъ войскамъ. Это былъ тотъ день, когда все протестантское населеніе Нюренберга восторженно встрчало великаго шведскаго короля Густава Адольфа. Но раньше чмъ кончился этотъ годъ, ‘полночный левъ’, растоптанный подъ конскими копытами, лежалъ мертвый на пол битвы подъ Люценомъ.

И до самаго конца злополучной тридцатилтней войны вражескія силы не могли одолть мощныхъ стнъ Нюренберга. Поэтому и теперь еще издали городъ ни чмъ не отличался отъ того вида, какой онъ имлъ 30 лтъ назадъ, да и внутри города площади и улицы съ замыкавшими ихъ высокими строеніями представляли такую же картину, какъ и въ прежнія времена. Только при боле внимательномъ наблюденіи можно было замтить слды запустнія и заброшенности. Правда, здсь не бросались въ глаза, какъ въ другихъ мстахъ, пожарища и развалины, городъ не былъ отданъ на разграбленіе дикимъ полчищамъ. Но другіе спутники войны, не мене убійственные и безжалостные, нашли себ дорогу черезъ крпкія стны и прочно засли здсь: чума и голодъ. Подобно ангеламъ смерти они совершали свое шествіе годъ за годомъ, переходя изъ дома въ домъ, спускаясь въ подвалы, поднимаясь до крышъ, не щадя никого, опустошая все живое, оставляя за собою на мсто цвтущей жизни мертвую пустыню. На улицахъ и въ домахъ тысячами валялись непогребенные трупы жителей Нюренберга, заражая воздухъ смертельнымъ ядомъ, тысячи другихъ, избжавшіе чумы, но умиравшіе отъ голода, поддерживали свое существованіе, пожирая собакъ, кошекъ, мышей, не останавливаясь даже передъ трупами. Губительная коса смерти скосила здсь обильную жатву и когда насталъ миръ, то въ Нюренберг, этомъ самомъ населенномъ нмецкомъ город, оказалась уцлвшей только пятая часть населенія.

Въ сверной части города на гор возвышалось самое старинное изъ нюренбергскихъ зданій — императорскій замокъ. Въ одной изъ его комнатъ, у раскрытаго окна, въ майскій вечеръ, стояла сдая дама и смотрла внизъ, на огромную развсистую липу, стоявшую посреди двора, любуясь ея свжей зеленью и прислушиваясь къ пнію соловья. Это была вдова пфальцграфа Августа Зульцбахскаго. Она была еще не стара, но казалась старше своихъ лтъ: горе и волненія, пережитыя за время 30-тилтней войны, заставили преждевременно поблть ея волосы и наложили на нее печать глубокой скорби.

Въ теченіе послднихъ двадцати лтъ жизнь пфальцграфини Гедвиги, матери царствующаго герцога Христіана Августа, прошла въ непрерывныхъ тревогахъ и волненіяхъ. Она не знала покоя и мира, а только вчный страхъ за безопасность семьи, постоянныя опасности, одиночество на чужбин.

Съ теченіемъ времени Нюренбергъ сталъ для нея второй родиной. Опасности военнаго времени принудили ее на время разстаться съ дтьми. Вс три сына воспитывались у дда, даже любимецъ ея — младшій сынъ Филиппъ, росъ вдали отъ матери. Правда, эта разлука не испортила ихъ отношеній. Вернувшись посл восьмилтняго отсутствія уже юношей, онъ съ прежней нжностью относился къ матери. Иначе сложились отношенія со старшими сыновьями: благодаря продолжительной разлук между ними и матерью произошло нкоторое отчужденіе. Когда старшій изъ нихъ, Христіанъ Августъ, получилъ престолъ герцога Зальцбургскаго, онъ предложилъ матери переселиться къ нему. Но она предпочла остаться по прежнему въ Нюренберг. Младшіе же братья, Іоганнъ и Филиппъ, но требованію Христіана, переселились съ нимъ въ Зальцбургъ. Туда же перехала и сестра ихъ, Августа Софія. Оставшись въ полномъ одиночеств, пфальцграфиня взяла къ себ молоденькую дочь своего брата, красавицу Агнесу, и привязалась къ ней, какъ къ родной дочери.

Послышались легкіе шаги, и въ комнату вошла двушка лтъ восемнадцати. Черты лица ея обнаруживали большое сходство съ пфальцграфиней. Это была племянница ея, Агнеса. Она остановилась у открытаго окна позади тетки, которая повернула къ ней голову и вполголоса сказала: ‘Ты слышишь, дитя, соловей опять поетъ, какъ и въ прошломъ году. Какое чудное пніе!’ Вечернія сумерки спускались на землю, но отблескъ зашедшаго солнца еще освщалъ западную часть замка и стройную фигуру Агнесы и блоснжную голову пфальцграфини въ открытомъ окн. Внизу же, подъ старой липой, уже лежали вечернія тни, и въ сумрак смутно чернли очертанія человческихъ фигуръ. Эти были слуги изъ замка, они сидли на каменныхъ скамьяхъ вокругъ ствола липы и тоже прислушивались къ пнію соловья. Нсколько въ сторон отъ нихъ стоялъ высокій молодой человкъ. Если бы не было такъ темно подъ развсистой липой, мы узнали бы въ немъ нашего новаго знакомаго Фельтена Пфлугшара. Онъ добрался до Нюренберга еще за часъ до заката солнца и, наскоро подкрпивъ свои силы въ убогой харчевн, отправился бродить по городу. Поднявшись до замка, онъ вошелъ въ открытыя ворота и, остановившись подъ липой, смотрлъ, не отрываясь, на освщенную послдними отблесками заходящаго солнца западную сторону замка. Онъ тоже слушалъ пніе соловья, въ то время какъ глаза его не отрываясь, были прикованы къ открытому окну на западной сторон замка.

Совсмъ стемнло. ‘Агнеса!’ прозвучалъ голосъ графини. Отвта не послдовало. Пфальцграфиня позвала еще разъ. Молодая двушка испуганно обернулась. ‘Ахъ, простите, я не слышала: онъ такъ громко поетъ.’ Тетка, улыбаясь, положила ей на плечо руку.

— Мн нужно еще писать сегодня вечеромъ. Вели зажечь мн свчи, а потомъ возвращайся сюда и слушай, сколько теб угодно, пніе соловья. Онъ поетъ для тебя, а не для меня. Я слышу въ его пніи только голоса прошлаго, ты же — голосъ будущаго, одно отличается отъ другого, какъ тнь отъ свта.

Черезъ минуту въ комнат, находящейся рядомъ, зажгли дв восковыя свчи. Пфальцграфиня, усвшись за столъ, взяла большой листъ бумаги и, обмакнувши гусиное перо въ чернила, погрузилась въ писаніе. Она писала длинное письмо своему брату, отцу Агнесы, герцогу Гольштейнскому. Они были дружны и часто обмнивались письмами, которыя передавались черезъ врныхъ гонцовъ изъ Нюренберга въ Гольштейнъ и обратно. Вдругъ дверь съ шумомъ распахнулась, и на порог появилась Агнеса. Она сидла все время, пока тетка была занята письмомъ, въ комнат рядомъ, у открытаго окна, прислушиваясь къ пнію соловья. Какой-то звукъ, раздавшійся внизу, заставилъ ее сорваться съ мста и стремительно броситься къ пфальцграфин.

— Что съ тобою, дитя?

— Тамъ внизу кто-то стучится въ ворота… Такъ поздно… прошептала Агнеса.

— Чего же ты испугалась? Теперь миръ, а не война. Кто же это можетъ быть?

— Не знаю — вдь темно.

Стукъ повторился еще настойчиве и нетерпливе.

Радостная догадка озарила лицо пфальцграфини. Она взяла со стола подсвчникъ и сказала: ‘идемъ скоре, такъ поздно можетъ придти только тотъ, кому нельзя ждать до утра. Я сама отопру. Неужели это Филиппъ?..

IV.

Не малая работа предстояла семь Фарнбюлера на родномъ пепелищ, но вс бодро принялись за дло. Фельтенъ Пфлугшаръ, согласно своему общанію, на третій день вернулся изъ Нюренберга и привезъ съ собою цлую кучу желзныхъ матеріаловъ, необходимыхъ при постройк дома. Онъ принималъ дятельное участіе въ общей работ, которая быстро подвигалась впередъ, благодаря дружнымъ усиліямъ всхъ членовъ семьи.

Фельтенъ имлъ обыкновеніе по утрамъ, до начала работъ, бродить по горамъ. Въ одну изъ такихъ прогулокъ онъ открылъ прекрасную породу краснаго песчанника, который могъ пригодиться для отдлки дома. Онъ разсказалъ о своей находк Фарнбюлеру, и тотъ пожелалъ осмотрть этотъ песчанникъ. Въ одно прекрасное утро они отправились въ путь.

Дорога была утомительная и Фарнбюлеръ прислъ отдохнуть. Эта удивило Фельтена, потому что Лютцъ, несмотря на свои 50 слишкомъ лтъ, соперничалъ въ неутомимой работ со своими молодыми помощниками. Фарнбюлеръ поднялъ съ земли кусокъ камня и сказалъ: ‘Это окаменлость — остатокъ хвоща, росшаго въ незапамятныя времена. Ты его должно быть видлъ растущимъ на безплодныхъ равнинахъ Курляндіи, но въ окаменломъ вид его тамъ не находятъ. Растенія со временемъ принимаютъ совершенно другой видъ, такъ что несвдущій человкъ даже и не догадается объ ихъ происхожденіи. И ты, Фельтенъ, похожъ не нихъ.’

— Чмъ же?— спросилъ молодой человкъ, избгая встртиться глазами со своимъ собесдникомъ.

— По твоей рчи, обращенію, рукамъ видно, что ты не всегда былъ крестьяниномъ.

Фельтенъ покраснлъ и отвтилъ вопросомъ:

— Я могъ бы теб задать такой же вопросъ.

— А разв ты не знаешь, кмъ я былъ прежде?

— Откуда же мн знать?

— Теб бы сказалъ объ этомъ всякій изъ нашей семьи

— Меня не пріучили вопросами вывдывать то, что отъ меня хотятъ скрыть.

— Мн нечего скрывать. Ты могъ бы спросить меня, и я отвтилъ бы теб.

Онъ помолчалъ съ минуту и затмъ продолжалъ, протягивая руку по направленію къ юго-востоку: ‘вонъ тамъ лежитъ край, въ которомъ я былъ не тмъ, что теперь. И это было давно, въ то время, когда тебя еще не было на свт. Мой отецъ былъ протестантскимъ священникомъ въ Зульцбах и когда онъ умеръ, его мсто перешло ко мн, но черезъ пять лтъ тогдашній пфальцграфъ Августъ перемстилъ меня учителемъ въ протестантскую школу, знаменитую во всемъ краю… Ты хочешь что-нибудь сказать?

Фельтенъ сдлалъ порывистое движеніе при имени пфальцграфа Августа. Онъ не сразу отвтилъ: ‘Это имя мн знакомо — мн кажется, я уже слышалъ его отъ тебя’.

— Возможно, что я упоминалъ о немъ въ Курляндіи. Ты хотлъ бы знать, какимъ образомъ я сталъ тмъ, что я теперь.

Т имена, которыя я назову, ничего теб не говорятъ, во мн же они перевернули все вверхъ дномъ, заставили меня иначе смотрть на міръ. Два имени главнымъ образомъ произвели во мн этотъ переворотъ: курфюрстъ Максимиліанъ Баварскій и пфальцграфъ Нейбургскій, старшій братъ пфальцграфа Августа Зульцбахскаго. Они показали мн, что католическая религія есть только орудіе насилія, корыстолюбія, обмана и нечеловческой жестокости. Это сознаніе росло во мн съ каждымъ годомъ и ужасомъ наполняло мою душу. Пфальцграфъ Вольфгангъ Вильгельмъ, перешедшій посл смерти отца въ католичество, чтобы жениться на сестр Максимиліана Баварскаго, пожелалъ захватить владнія своего брата Августа. Онъ не могъ этого сдлать, прежде чмъ не задушилъ въ стран протестантскую религію. Получивъ на это разршеніе габсбургскаго императора, онъ съ наемными солдатами и іезуитами ворвался въ Зульцбахъ, опрокинулъ лютеранскіе алтари и пытками, огнемъ и мечомъ принудилъ населеніе перейти въ католичество. Повторилась библейская исторія, когда братъ возсталъ на брата и убилъ его изъ-за жертвоприношенія на алтар: пфальцграфъ Вольфгангъ Вильгельмъ изгналъ своего брата съ его семьей на чужбину, обрекъ ихъ на муки и смерть. Какъ Каинъ, онъ отвтилъ: разв я сторожъ моего брата? я дйствовалъ по заповди Бога, который не хочетъ, чтобы землю его оскверняли неврующіе. Въ этой неизмримой трагедіи гибели и уничтоженія цлаго народа моя собственная судьба играла второстепенную роль. Протестантскую школу закрыли и всхъ учителей изгнали. Тогда я ршилъ разбить оковы, въ которыхъ находился столько лтъ. Я ршилъ не искать себ новаго мста, а сдлаться земледльцемъ и трудами своихъ рукъ содержать семью. Я ршилъ быть свободнымъ, никому не подчиняться, ни передъ кмъ не быть отвтственнымъ, кром своей совсти. Я купилъ себ недалеко отъ Нюренберга, въ горахъ, участокъ земли и поселился тамъ съ своей семьей. Восемь лтъ мы прожили спокойно въ нашей усадьб. Но ужасы войны, вызванной курфюрстомъ и пфальцграфомъ, проникли и въ наше уединеніе, и я ршилъ покинуть родную землю и переселиться съ семьей на чужбину, такъ далеко, гд не могли насъ настигнуть дикія орды грабителей.

— Объясни мн только одно: ты сказалъ, что разбилъ свои оковы. Вдь пфальцграфъ Августъ былъ лютеранинъ. Почему-же находясь у него на служб, ты чувствовалъ себя въ оковахъ?

— Потому что мн открылась истина.

— Какая?

— Потому что въ этой опустошительной войн изъ-за разницы исповданій каждая сторона считала свою вру истинной, а вру своего противника заблужденіемъ. Потому что я понялъ, что есть нчто, что выше католичества и лютеранства — свобода вровать согласно своей совсти.

Фельтенъ порывисто всталъ и, пожимая руку Фарнбюлера, сказалъ: ‘спасибо за довріе’.

— Я разсказалъ теб свою исторію, теперь ты скажи мн, о чемъ ты умалчивалъ до сихъ поръ. Вдь я вижу, что ты другого происхожденія, чмъ мы. Чтоже привело тебя въ нашъ домъ?

— Случай. Я проходилъ мимо вашего дома и зашелъ, чтобы попросить напиться.

— Я уже слышалъ это отъ тебя. Но ты вернулся и пожелалъ остаться въ нашемъ дом. Ты раздлилъ съ нами вс тягости далекаго странствованія. Что заставило тебя это сдлать?

— Прости меня, я не могу отвтить теб довріемъ на довріе. Скажу только одно — что тайная опасность, грозившая мн, заставила меня покинуть домъ, въ которомъ я жилъ. Правда, мн были открыты другія двери, но я предпочелъ остаться въ вашемъ дом, когда я узналъ васъ. Скажи мн, вришь ли ты, что я скрываюсь отъ тебя не съ преступными намреніями? Если ты можешь оказать мн это довріе — я останусь у тебя, въ противномъ случа я покину вашъ домъ.

Фарнбюлеръ пристально посмотрлъ ему въ глаза и сказалъ:

— Я довряю теб. А теперь пора за работу, дома насъ ждутъ.

V.

У того же окна, изъ-котораго была видна развсистая липа, стояла опять пфальцграфиня Гедвига. Она держала въ рукахъ письмо, только что полученное отъ ея несчастнаго сына, Іоганна Людвига. Убдившись, что большая печать на письм цла, она вскрыла его. Сынъ писалъ ей, что письмо, которое онъ недавно получилъ отъ нея, было, видимо, кмъ-то искусно вскрыто, такъ-какъ края печати оказались чуть-чуть повреждены. Впрочемъ, можетъ быть, это ему только показалось, такъ-какъ посланный клятвой подтвердилъ, что онъ всю дорогу не вынималъ изъ сумки письма. Тмъ не мене Іоганнъ Людвигъ предпочелъ послать свой отвтъ съ другимъ гонцомъ.

Извстіе, которое ему сообщила мать, его очень обрадовало. Хорршо, что его младшій брать Филиппъ не подвергается больше опасностямъ на суровой неизвстной чужбин, а нашелъ себ на родин врное убжище. Необходимо скрыть отъ всхъ его пристанище, такъ-какъ иначе герцогъ, вроятно, потребуетъ, чтобы и Филиппъ жилъ при двор. Другой планъ матери также необходимо держать въ строжайшей тайн: Іоганнъ Людвигъ находитъ, что лучшей жены для его брата, чмъ кузина Агнеса, найти нельзя, но мнніе герцога на этотъ счетъ можетъ быть инымъ, и тогда бракъ будетъ разстроенъ.

‘Здоровье мое, писалъ Іоганнъ въ конц письма, съ каждымъ днемъ ухудшается, видимо, я привыкъ къ морскому климату и мн вреденъ воздухъ Зульцбаха. Впрочемъ, гибельное дйствіе здшняго климата не сразу проявилось, и первые годы своего пребыванія здсь я былъ совершенно здоровъ. Посл моей смерти наслдникомъ долженъ быть Филиппъ, а потому тмъ боле надо опасаться, чтобы съ нимъ чего-нибудь не случилось.

‘Я знаю, что мн суждено умереть во цвт лтъ, но какъ ни тяжела такая участь, я безропотно ее несу и прославляю Всевдующаго, что тотъ далъ мн разумъ постичь истинную вру Христову и силу остаться ей врнымъ’.

Тяжелы были мысли пфальцграфини Гедвиги посл прочтенія письма. ‘Не то важно, что написано, а то, что скрыто между строкъ. Можно-ли быть спокойнымъ за дальнйшую судьбу Филиппа? Чтобы онъ могъ устроиться на родин, надо зорко слдить, какъ-бы съ нимъ чего-нибудь не случилось. Надежно-ли его убжище въ горахъ?.. Пфальцграфиня протянула руку къ маленькому серебряному колокольчику и позвонила. Вошла Агнеса:

— Вы звали меня, тетя.

— Да, дитя мое, пошли кого-нибудь къ совтникуХарсдорферу и попроси его придти ко мн сегодня вечеромъ.

* * *

По мр того какъ шло время, въ душ Эльзы и Гейли все съ большей и большей силой оживали давно забытыя воспоминанія прошлаго. Вечеромъ, покончивъ съ дневными работами, он любили бродить по окрестностямъ, въ надежд найти старыя мста. Во время одной изъ такихъ прогулокъ Эльза какъ-то зашла въ незнакомую мстность, которая поразила ее своей красотой. Небольшая котловина была окружежена съ трехъ сторонъ причудливыми зубцами высокихъ скалъ, а съ четвертой стороны поднимался отвсный утесъ, словно сторожевая башня. Двушка присла отдохнуть. Тишина зачаровала ее, она сидла неподвижно, точно въ полусн. Вдругъ высоко въ воздух раздался птичій крикъ и на верхушку скалы опустился соколъ. Въ первый разъ она видла такъ близко эту красивую птицу съ краснокоричневыми перьями. Она смотрла на сокола во вс глаза, и онъ въ свою очередь устремилъ на нее внимательный взглядъ своихъ карихъ глазъ. Въ выраженіи этихъ глазъ, во всей его осанк было нчто, смутно напоминавшее двушк сходство съ кмъ-то. Но съ кмъ? она не могла припомнить. Неожиданно позади Эльзы раздался шорохъ, она испуганно вздрогнула. Передъ нею стоялъ Фельтенъ, одтый, какъ всегда, въ свою коричневую одежду, похожую цвтомъ на перья сокола. Онъ опустился на скалу недалеко отъ нея. ‘Ты здсь, Эльза?’ и, глядя на вершину скалы, вокругъ которой кружились дв птички съ длинными, какъ у ласточекъ, крыльями, онъ добавилъ: ‘Вотъ быстрокрылыя. Он поспорятъ съ молніей. Я радъ ихъ видть снова’. Эльза тоже слдила глазами за птицами и спросила:

— Это ласточки?

— Нтъ, касатки.

— Ты ихъ зналъ еще въ Курляндіи?

— Тамъ ихъ нтъ. Он любятъ высоты горъ.

— А какъ же ты сказалъ, что радъ ихъ снова увидть?

— Я видлъ ихъ какъ-то разъ здсь.

Эльза мечтательно устремила куда-то глаза.

— Куда ты смотришь?— спросилъ ее Фельтенъ.

— Вонъ тамъ на утес, гд опускаются касатки, красная полоска. Что бы это могло быть?

Фельтенъ всталъ и молча направился къ одинокому отвсному утесу, другая сторона котораго была боле доступна. Эльза побжала за нимъ, но онъ уже началъ карабкаться наверхъ. ‘Куда ты? Иди назадъ! Теб не взобраться!’

— Что могутъ касатки, то могу и я!

Цпляясь руками за неровности скалы, онъ безстрашно лзъ все выше и выше. Неврный шагъ, выскользнувшій изъ подъ ноги камень — грозилъ ему неминуемой смертью.

Эльза отъ ужаса закрыла глаза. Вдругъ посыпались каменья, она закричала, и услышала голосъ: ‘Подконецъ обсыпался камень подъ ногой. Это была красная гвоздика’. Онъ протянулъ ей цвты.

— Какой ты безумецъ! Вдь ты могъ бы поплатиться за нихъ жизнью.

— Да вдь теб хотлось достать эти цвты. Или ты думаешь, что скромный полевой цвтокъ не стоитъ жизни? Ароматъ гвоздики не уступитъ царственной блой лиліи, онъ только немножко иной. Есть люди, для которыхъ гвоздика очаровательне лиліи. Кому открыта ея прелесть, тотъ… и посл небольшой паузы онъ смясь добавилъ:— согласится изъ-за нея поспорить съ касатками.

Они начали пробираться черезъ лсъ домой. Выйдя на лсную площадку, Эльза воскликнула:

— Вотъ онъ опять.

— Кто?— спросилъ ея спутникъ.

— Соколъ, который спустился ко мн, прежде чмъ ты пришелъ.

— А онъ твой другъ? Я его тоже знаю. Онъ свилъ себ гнздо на башн. Хочешь, я теб покажу его убжище. Впрочемъ, я забылъ: сегодня воскресенье — не могу. Отсюда ты одна найдешь дорогу, а мн надо туда, и онъ показалъ рукой въ противоположную сторону.

— Куда ты?

— Я общалъ. Скажи твоему отцу, что посл завтра я вернусь. Прощай!

Эльза глядла ему вслдъ, еще мелькало его коричневое платье между зеленью кустовъ, потомъ онъ свернулъ въ сторону и исчезъ. Неужели это былъ не сонъ? И красную гвоздику, которую она держала въ рукахъ, онъ сорвалъ для нея? Давно, еще въ Курляндіи, она что-то знала. Нтъ, не знала, а скоре чувствовала въ глубин души. Она наврно знала только одно, что если бы Фельтенъ шелъ по слдамъ Гейли, тоже ушедшей гулять, то оказался бы въ противоположной части горъ.

* * *

Только очень внимательный глазъ могъ бы замтить въ Эльз перемну, происшедшую въ ней съ той памятной встрчи у развалинъ. Она по прежнему исполняла свои ежедневныя обязанности, но была молчаливе обыкновеннаго, чаще прежняго задумывалась, а, оставаясь одна, погружалась въ какія-то смутныя грезы. Ее тянуло еще разъ туда, гд растетъ красная гвоздика, гд красновато-коричневый соколъ ретъ въ вышин, но отецъ запретилъ двушкамъ отлучаться однмъ далеко отъ дома. Дло въ томъ, что со времени войны въ стран появились цыгане. Такъ называли ихъ нмцы. Сами же они называли себя ‘ромо’ и говорили, что они родомъ изъ Египта. Ихъ смуглая кожа, черные огненные глаза, черные блестящіе волосы выдавали ихъ чужеземное происхожденіе. Во время войны они оказывали услуги обимъ воюющимъ сторонамъ въ качеств шпіоновъ и развдчиковъ. Они перекочевывали съ мста на мсто бандами въ 20—30 человкъ подъ предводительствомъ старшины, занимались они чмъ попало, по чаще всего — воровствомъ. Женщины занимались гаданьемъ, знали толкъ въ цлебныхъ и ядовитыхъ травахъ и приготовляли изъ нихъ приворотное зелье, чудодйственныя мази и т. д.

Во время работъ въ лсу Фарнбюлеръ наткнулся однажды на таборъ цыганъ. Онъ не боялся ихъ: мужчины на хутор были хорошо вооружены, но двушкамъ не слдовало уходить далеко отъ дому безъ мужчинъ, и Фарнбюлеръ предупредилъ своихъ дочерей. Не имя возможности отправиться къ развалинамъ, Эльза ршила пойти на свое любимое мстечко въ скалахъ, это было недалеко отъ дому. Нсколько обломковъ скалы образовали естественный тронъ, кругомъ котораго выросъ наперсточникъ. Со вчерашняго дня его красныя чашечки начали распускаться. Наступалъ вечеръ, только розовый отблескъ ушедшаго солнца лежалъ на вершинахъ горъ и неподвижно стоявшихъ красныхъ головкахъ цвтовъ, которые Елизавета первый разъ видла въ цвту, въ Курляндіи не росъ этотъ горный цвтокъ. Ни одинъ звукъ не нарушалъ вечернюю тишину, только въ цв,ахъ жужжалъ шмель.

Вблизи отъ двушки раздался шорохъ и неожиданно передъ нею вдругъ выросла фигура отвратительной старой цыганки. Она впилась своими черными глазами въ Эльзу и, коверкая слова чуждаго ей языка, глухо прошамкала: ‘Сиди здсь на трон, доченька, а твоя свита въ красныхъ мантіяхъ стоитъ вокругъ тебя…’ Ошеломленная двушка поднялась, а старуха подошла еще ближе и, протягивая длинные костлявые пальцы, добавила: ‘Дай погадаю, красавица’. Не дожидаясь отвта, цпкія руки схватили руку Эльзы, старуха склонилась надъ ней, чтобы разсмотрть линіи ладони, и заговорила: ‘Тебя ожидаетъ великое будущее, ты будешь носить княжескую корону и жить въ замк, если будешь умна’. Эльза вырвала руку: ‘Мн не нужно твоихъ гаданій, и нечмъ теб заплатить’. Цыганка замтила съ короткимъ смхомъ: ‘мн не надо денегъ, красавица, время наградитъ меня’. Эльза заторопилась домой. Ей было жутко, казалось, что ея милый уголокъ оскверненъ, и она бгомъ добжала до хутора.

VI.

Прошелъ почти цлый годъ съ тхъ поръ, какъ въ большомъ зал ратуши въ Мюнстер торжественно былъ провозглашенъ конецъ войны.

Магистръ Шиндлеръ опять сидлъ въ своей комнат передъ трехногимъ столомъ, припертымъ къ стн, и, обмакнувъ гусиное перо въ банку съ самодльными чернилами, исписывалъ новыя страницы своей хроники, какъ онъ это длалъ еженедльно въ теченіе послдняго года.

‘Пушечная пальба оповстила весь городъ сегодня, 31-го іюля, что младшая сестра нын царствующаго пфальцграфа Христіана Августа, ея высочество пфальцграфиня Августа Софія обручена съ княземъ Венцеславомъ Эвзебіемъ Лобковитцъ. О ныншнемъ торжеств, вроятно, давно уже было извстно въ иноземныхъ государствахъ, такъ-какъ во время празднества свидтелями и гостями были именитые посланники императора, курфюрста Максимиліана и герцога Вольфганга Вильгельма, удостоившіеся чести поднести высокообрученной невст драгоцнные подарки. Торжество было настолько пышное, что можно было подумать, будто страна процвтаетъ и благоденствуетъ, а не находится въ ужасающей нищет. Всемилостивый Промыселъ въ своемъ предвидніи избавилъ пфальцграфа Августа, въ Боз почившаго, отъ лицезрнія совершившагося обрученія, будь онъ еще среди живыхъ, можно съ увренностью сказать, что не произошло бы этого событія. Слдуетъ думать, что вдовствующая пфальцграфиня мать не была увдомлена о предстоящемъ обрученіи. Во всякомъ случа къ торжественному дню не было получено отъ ея высочества пожеланій счастья. Пфальцграфъ Іоганнъ Людвигъ не принималъ участія въ праздничномъ пиршеств, такъ-какъ скоро недля, какъ онъ не покидаетъ своего ложа. Его братъ, пфальцграфъ Христіанъ Августъ, воздержался отъ привтственной рчи высокообрученнымъ и уступилъ слово посланнику Вольфганга Вильгельма, профессору Рэй, близкому другу какъ самого герцога, такъ и его сына.

‘Съ окончаніемъ войны не кончились бдствія народа. Вызванная ею нищета даетъ себя знать повсемстно. Къ весн у населенія уже не оказалось хлбныхъ запасовъ, и грабежи, разбой, убійства изъ-за каравая хлба и десятка яицъ, повторяются ежедневно. Но несравненно худшее зло — то духовное обнищаніе, которое породила война. Имъ особенно пользуются цыгане, бродящіе по всей земл и своими гаданіями, ворожбой сющіе суеврія. Населеніе деревень отдано въ ихъ полную власть, такъ-какъ въ города имъ даже нтъ доступа. Впрочемъ, у насъ, благодаря чьей-то рекомендаціи, они имютъ доступъ въ замокъ, говорятъ, что у нихъ есть цлебное средство для пфальцграфа Іоганна Людвига. Многіе видли, какъ одна старая цыганка въ сумеркахъ направлялась къ замку и входила туда. Къ намъ они пришли изъ Нейбурга, какъ мн самому говорила одна изъ цыганокъ, предлагавшая погадать по рук. Нсколько дней спустя этотъ таборъ видли по дорог къ Нюренбергу…’

При этихъ словахъ раздались удары копытъ на двор и замерли у крыльца ‘магистра.’ Едва усплъ онъ поспшно спрятать свою рукопись въ столъ, какъ въ его горницу вошелъ пфальцграфъ въ сопровожденіи Шомбарта и какого-то незнакомца.

Христіанъ Августъ милостиво сказалъ: ‘Я прихалъ, чтобы лично убдиться, какъ скоро запущенное зданіе гимназіи придетъ въ порядокъ и можно будетъ открыть пріемъ учениковъ.’ На лиц старика отразилосьрадостное изумленіе и онъ съ живостью спросилъ: ‘Разв осуществленіе намреній Вашего Высочества такъ близко? Тогда я не пощажу своихъ силъ, чтобы ускорить окончательную отдлку зданія.’ Онъ поднялъ въ восторг глаза на пфальцграфа, который сталъ внимательно разсматривать стну.

— Все можетъ быть, поведите насъ осмотрть зданіе,

Даніилъ Шиндлеръ досталъ большой ключъ и открылъ имЛ) главный ходъ зданія лютеранской гимназіи.

Сопровождаемый магистромъ, пфальцграфъ бгло осмотрлъ помстительныя аудиторіи, выражая свое удовольствіе по поводу быстраго и тщательнаго возобновленія зданія. Но, видимо, ему было не по себ, онъ торопливо закончилъ осмотръ и обратился съ милостивыми словами къ старику: ‘Вы прекрасно исполнили возложенное на васъ порученіе и вполн достойны моей благодарности и награды. Мн сегодня некогда остаться, но будьте любезны дать нкоторыя указанія профессору Рэй, который разсчитываетъ на вашу опытность.’

Пфальцграфъ вышелъ на крыльцо, вскочилъ въ сдло и ухалъ въ сопровожденіи Шомбарта. Старикъ остался одинъ съ новымъ знакомымъ. Это былъ тотъ самый человкъ, который вчера привтствовалъ пфальцграфиню, вроятно, онъ будетъ днимъ изъ учителей гимназіи, а, можетъ быть, и ректоромъ ея. Поститель былъ высокаго роста, сухощавый брюнетъ, одтый въ черное, съ какимъ-то каменнымъ выраженіемъ лица, онъ по типу не былъ нмцемъ, но въ совершенств владлъ нмецкимъ языкомъ. Вынувъ записную книжку, онъ сталъ въ ней набрасывать планъ гимназіи, спрашивая о числ комнатъ, ихъ вмстимости и пр. Старикъ съ радостною готовностью давалъ вс эти свднія, увренный, что близокъ день, когда пустынныя комнаты заброшенной гимназіи огласятся сотнями веселыхъ, бодрыхъ голосовъ юношей, которые придутъ сюда, чтобы утолить жажду знанія и потомъ послужить своей многострадальной, истерзанной родин.

* * *

Эльза больше не предпринимала далекихъ прогулокъ. Она съ вечера намчала цвты, растущіе гд-нибудь по близости, и на слдующій день брала свою лопатку, выкапывала ихъ и пересаживала къ себ въ садъ. Сегодня ей хотлось выкопать кустикъ красной гвоздики, алвшій на земл своими свже распустившимися цвтами, какъ кровавое пятно.

Гвоздика росла на скал и работа Эльзы медленно подвигалась впередъ, она боялась нетерпливымъ ударомъ лопаты повредить корни растенія. Погруженная въ работу, она не слышала, какъ къ ней подошелъ Фельтенъ и, неожиданно для нея, заговорилъ: ‘Ихъ нельзя пересадить, он растутъ только на скал.’

— Какъ ты попалъ сюда?

— Я пришелъ, чтобы сдержать свое общаніе. Ты говорила, что соколъ твой другъ и теб хотлось бы посмотрть, гд онъ вьетъ гнздо. Въ тотъ разъ мн нужно было уйти, а сегодня, если желаешь, я сведу тебя къ его гнзду. Хочешь, я его поймаю и принесу къ теб. Что бы ты съ нимъ сдлала, еслибъ я посадилъ его къ теб на руку?

— Я бы осторожно провела рукой по его блестящимъ крыльямъ и сказала бы: ‘Длай, что хочешь — останься или улетай прочь.’

Стоялъ безоблачный, жаркій полдень, лучи солнца какъ золотыя нити прорзывали чащу листвы, ни одна былинка не шелестла, природа замерла, какъ въ сказочномъ сн. Эльза и Фельтенъ пробирались между обломками скалъ. Надъ ними въ вышин вырисовался замокъ, къ которому въ тотъ разъ полетлъ соколъ. Мстами скалы тсно обступали путниковъ и, казалось, не было дальше прохода, но Фельтенъ всякій разъ находилъ дорогу. Они вышли на ровный скатъ горы, поросшій травой. ‘Идемъ скоре, сказалъ Фельтенъ, чтобы намъ добраться до Вильденфельса, прежде чмъ солнце зайдетъ’.

— Солнце еще высоко, и до вечера далеко, а что такое Вильденфельсъ?

— Замокъ твоего сокола.

— Его такъ звали прежде?

— Да, когда онъ еще не былъ разоренъ.

Удивленіе пробжало по лицу Эльзы:

— Вдь этотъ край чужой теб,— откуда же ты это знаешь?

— Я читалъ объ этомъ въ книг. Тамъ было много интересныхъ разсказовъ. Въ томъ замк жилъ рыцарь со своей дочерью. Къ ней сватались самые знатные рыцари, потому что она была красиве всхъ. Но гордый отецъ находилъ, что они недостаточно знатнаго рода, и бросалъ ихъ съ башни въ пропасть. Онъ хотлъ ее отдать только княжескому сыну. Тамъ внизу изъ ихъ растерзанныхъ тлъ выростала гвоздика, красная, какъ ихъ кровь, и обвивала, какъ внкомъ, замокъ недоступной красавицы. Какъ-то одинъ оруженосецъ сорвалъ самую красивую изъ этихъ гвоздикъ и украсилъ ею свою шляпу. Съ тхъ поръ сердце красавицы принадлежало ему, и она не хотла даже смотрть на княжескаго сына.

Онъ смолкъ.

— Что же дальше?

— Ты хочешь знать, что изъ этого вышло? Она и сама не знала, къ чему приведетъ ея любовь. Она любила отца, ей было тяжело не исполнить его желанія, и она ршилась выйти замужъ за того, кого сосваталъ ей отецъ.— Но, вдь, это только сказка, которую выдумали люди, глядя на красное кольцо гвоздики, охватившее весь замокъ.

Эльза кивнула головой.— Конечно, такъ не могло быть, и сказка пл охо выдумана. Ея отецъ былъ жестокій человкъ, убивавшій рыцарей. Она не могла любить его такъ, чтобы бояться огорчить своимъ выборомъ.

Фельтенъ засмялся:— Теб трудно угодить. Можетъ быть, старая быль перепутала, и у гордаго владльца замка былъ сынъ, а не дочь. Теперь наша дорога пойдетъ еще круче. Ты, кажется, устала и, можетъ быть, предпочла бы остаться тамъ внизу со своей гвоздикой, если бъ знала, что путь такъ труденъ.

Они были уже недалеко отъ намченной цли, передъ ними высоко подымалась скала, увнчанная развалинами Вильденфельса. Нсколько молодыхъ деревьевъ протянули свой узорчатый сводъ надъ ними, а ниже виднлась красная полоса гвоздики. Все было тихо въ развалинахъ замка и даже соколъ не разрзалъ надъ ними своимъ мощнымъ крыломъ безмятежно синющее небо. ‘Его здсь нтъ,— промолвилъ Фельтенъ,— и мы напрасно взобрались сюда’.

Послднія слова Фельтена были покрыты грознымъ раскатомъ грома и черная тнь быстро заволокла небо. Молодые люди обогнули замокъ и увидли, какъ грозовая туча, скрытая отъ нихъ горой, обхватила полъгоризонта и наползала на солнце. Раздался еще боле грозный ударъ, сейчасъ могъ грянуть ливень. Фельтенъ окинулъ взоромъ развалины, но напрасно онъ искалъ убжища. Тогда его оснила счастливая мысль: ‘Спустимся, иначе ты сейчасъ поплывешь, какъ форель въ ручь. Торопись’. Уже начали накрапывать отдльныя капли. Черезъ нсколько минутъ опаснаго пути по крутому спуску Эльза и Фельтенъ стояли у входа въ пещеру. Это была одна изъ тхъ пещеръ, которыхъ такъ много въ известковыхъ горахъ Юры. Ея своды терялись во мрак скалы, и только синеватый свтъ молніи порой освщалъ сталактиты, свшивавшіеся съ потолка.

Эльза никогда не видала такого своеобразнаго грота и стояла, какъ зачарованная. Новая молнія освтила пещеру, и двушка увидла какъ будто изваянные искусной рукой художника каменные цвты, листья, башни, змй, животныхъ, людей. ‘Нравится ли теб домъ, въ которомъ мы нашли себ пріютъ? Вотъ наша скамья, лучшей я не могъ найти, но и она пригодится теб, чтобы отдохнуть отъ утомительнаго пути’. Онъ указалъ на выступъ недалеко отъ входа. Усталая двушка опустилась на камень, а Фельтенъ слъ на противоположномъ конц скамьи. Они молчали, а въ горахъ бушевала гроза и раскаты ея глухо повторялись въ ндрахъ горы. ‘Теб скучно такъ сидть и ждать, пока кончится гроза. Хочешь, я теб буду разсказывать здшнія легенды? Журчанье воды напомнило мн одну быль, Это не сказка, а на самомъ дл случилось 200 лтъ тому назадъ. Слышала ты когда-нибудь объ Агнес изъ Аугсбурга?’

Двушка отрицательно покачала головой:— Кто она такая?

— Она была дочерью одного горожанина. Ее полюбилъ Альбрехтъ, герцогъ Баварскій и графъ Зульцбахскій, и женился на ней. Его знатный отецъ, герцогъ Эрнстъ, пришелъ въ дикое бшенство и веллъ въ отсутствіе сына притащить молодую женщину на мостъ и бросить ее въ шумящій Дунай.

Фельтенъ оборвалъ свой разсказъ и воскликнулъ:

— Этого бы не случилось, если-бъ Альбрехтъ не ухалъ далеко. Онъ защитилъ бы ее цной своей жизни или погибъ бы вмст съ ней, потому что она была его жизнью, и безъ нея не было для него радости на земл. Но не про него и Агнесу и ее про лнящіяся воды я хотлъ разсказать. У меня есть чудная радостная быль, которая звучитъ, какъ нжныя струи ручья въ солнечный день.

Дло было еще на сто лтъ раньше во время императора Карла IV-го. Онъ просваталъ свою дочь Анну младшему курфюрсту Бранденбургскому Отто, который былъ тоже графомъ Зульцбахскимъ. Но Отто покинулъ свою знатную невсту и родную землю для Гретхенъ, дочери одного мельника съ береговъ Изара. Съ нею онъ ушелъ въ замокъ Вольфштейнъ, унаслдованный имъ отъ матери, тамъ нкогда лежалъ въ колыбели Конрадинъ, послдній изъ Гогенштауфеновъ. Въ замк прожилъ Отто со своей Гретхепъ въ величайтемъ согласіи и любви до самой смерти, не мечтая ни о чемъ лучшемъ. Замокъ Вольфштейнъ, какъ и Вильценфельсъ, давно превратился въ груду камней, но память народа хранитъ имена тхъ, кто въ немъ былъ счастливъ, и поетъ о нихъ псни. Нравится теб эта быль? Это тоже не сказка.

— А все же она похожа на сказку,— сказала Эльза.

— Я спрашиваю тебя: понимаешь ли ты, что для него ничтожны были и титулъ, и богатство, и почести, что ихъ онъ, князь, отдалъ за скромную жизнь съ Гретхенъ, дочерью мельника?

Эльза подняла на него глаза: — Понимаю ли я это? Я никогда не видала князей, но разв они не люди? Если и князь человкъ, то чему же удивляться? Понятно, что онъ счастье своей жизни предпочелъ сану.

— Коротко и ясно. Хотя все, что я разсказалъ, правда, но уже сотни лтъ, какъ перестали биться ихъ сердца, и что теб до этихъ людей, зачмъ я теб разсказывалъ о нихъ? Глупо, вдь, ты пришла сюда, чтобы повидать своего друга сокола. Мы его не нашли наверху, но, можетъ быть, онъ укрылся въ этой пещер и сидитъ недалеко отъ тебя. Пойдемъ, поищемъ его. Кстати, я разскажу теб другую быль, тоже похожую на сказку, но только въ ней идетъ рчь не о давно умершихъ, а о живыхъ людяхъ. Слышишь, какъ журчитъ вода въ глубин пещеры, пойдемъ туда.

Тучи разсялись, солнце играло въ ясныхъ капляхъ дрожащихъ на трав, когда Эльза и ея спутникъ вышли изъ пещеры.

Крутая скала подымалась позади нихъ, а передъ ними разстилался тотъ-же лсъ, которымъ они пробирались въ Вильденфельсъ. Но теперь онъ охватилъ ихъ сказочной красотой, капли дождя свисали съ каждаго цвтка, съ каждаго листика, искрясь и переливаясь всми цвтами радуги. Стоило задть втку, чтобы съ ногъ до головы ихъ обдало самоцвтными камнями пролетвшей грозы. Они шли самымъ короткимъ путемъ. Еще одинъ [поворотъ дороги, и хуторъ Фарнбюлера будетъ виденъ. Не доходя до него, Фельтенъ остановился и коротко сказалъ:

— Иди дальше по этой же дорог.— Онъ круто повернулся и скрылся въ зеленой чащ лса. Фельтенъ поступилъ опять такъ, какъ въ тотъ разъ, когда неожиданно покинулъ свою спутницу, чтобы исчезнуть въ направленіи къ Нюренбергу, но лицо молодой двушки не выразило удивленія Она знала теперь все — знала, кто ея спутникъ и что означаютъ его таинственныя исчезновенія.

* * *

Приближался вечеръ, работа по постройк хутора скоро должна была прекратиться, и Эльза, вернувшись домой, поспшила къ своимъ вечернимъ обязанностямъ. На хутор не прерывали работу, такъ какъ гроза разразилась только надъ окрестностями горнаго хребта, гд возвышались развалины Вильденфельса. По обыкновенію ужинали на открытомъ воздух за длиннымъ столомъ, сколоченнымъ изъ досокъ, укрпленныхъ на обрубкахъ. Когда подали ужинъ, вернулся Фельтенъ Пфлугшаръ и занялъ свое обычное мсто рядомъ съ фрау Энгебургъ. По заведенному обычаю вмст съ семьей ужинали каменщики и столяры.

Впрочемъ, сегодня обычный порядокъ нарушился — случилось необычайное происшествіе, ни разу еще не бывавшее съ тхъ поръ, какъ Фарнбюлеръ вернулся на родину: къ ихъ трапез присоединился гостъ. Онъ пришелъ пшкомъ по дорог изъ Нюренберга, вновь проложенной хуторянами. Это былъ важный господинъ, во цвт лтъ, по вншнему виду его можно было заключить, что подобныя прогулки ему нелегко даются. Его одежда, указывавшая на принадлежность къ ученому сословію, была мало пригодна для каменистыхъ запущенныхъ дорогъ тогдашней Германіи. Обутый въ тонкія туфли, разукрашенныя цвтными розетками, онъ рзко отличался отъ одтыхъ по мужицки хуторянъ. Строгій костюмъ чернаго цвта съ большимъ кружевнымъ воротникомъ придавалъ внушительность его наружности. На голов у него былъ фрацузскій парикъ, съ длинными завитыми локонами, разсыпавшимися по плечамъ. При вид постителя Лютцъ Фарнбюлеръ пошелъ ему на встрчу. Тотъ назвалъ себя секретаремъ Ратхольдомъ Пфейльштокеромъ, посланнымъ изъ Нюриберга, чтобы совершить осмотръ произведенныхъ въ окрестностяхъ города улучшеній. Несмотря на головоломную дорогу, онъ добрался безъ значительныхъ непріятностей до Хильтпольштейна и намревался тамъ переночевать, но узнавъ о новожилахъ, оставилъ коляску въ город, чтобы пшкомъ отправиться сюда. Согласно данному ему полномочію, онъ хотлъ бы осмотрть хуторъ, подобно фениксу возникшій изъ золы и запустнія.

Привычка вставлять латинскія слова въ нмецкую рчь доказала Фарнбюлеру справедливость его догадки о томъ, что къ нему пожаловалъ ученый человкъ. Онъ, какъ хозяинъ, радушно привтствовалъ постителя и высказалъ надежду, что подобный осмотръ будетъ способствовать начавшемуся возрожденію опустошенной земли. Можетъ быть, гость удовольствуется скромнымъ ужиномъ и сядетъ вмст съ ними къ столу, тмъ временемъ ему приготовятъ простое ложе для сна. Ратхольдъ Пфейльштокеръ въ изысканной рчи поблагодарилъ хозяина и слъ за ужинъ. Бесдуя съ хозяиномъ, гость время отъ времени обводилъ взглядомъ присутствовавшую молодежь, останавливаясь особенно долго на обихъ сестрахъ. Онъ видимо остался доволенъ своими наблюденіями, такъ какъ взглядъ его выражалъ удовольствіе. Стоялъ чудный вечеръ, воздухъ посл бушевавшей грозы былъ свжъ, хотя не чувствовалось прохлады, вечерняя заря угасала на запад. Фарнбюлеръ и фрау Энгенбургъ вели оживленный разговоръ съ образованнымъ гостемъ. Молодежь сдержанно молчала, но казалось, что, кром сыновей Фарнбюлера, никто не прислушивался къ рчамъ старшихъ. Усталость, проглядывавшая въ начал ужина во всей осанк Ратхольда Пфейльштокера, совсмъ исчезла и спустя нкоторое время одинъ его голосъ раздавался въ надвинувшихся сумеркахъ. Онъ говорилъ въ приподнятомъ тон, иногда римуя свою рчь, о прелестяхъ сельской жизни, о высшемъ призваніи человка, и Фарнбюлеръ съ удивленіемъ прислушивался къ его цвтистымъ рчамъ.

Звзды зажглись на высокомъ свод небесъ и спустившаяся ночь напоминала сидвшимъ за столомъ, что скоро придетъ утро, а вслдъ за нимъ трудовой день. Вскор и гость съ наслажденіемъ вытянулся на указанной ему простой кровати, показавшейся ему посл путешествія пшкомъ райскимъ ложемъ.

Скоро сомкнулись глаза и Эльзы Фарнбюлеръ, и ночь перенесла ее въ царство сновидній, гд она снова переживала послобденное путешествіе. Но во сн она очутилась въ пещер вмст со старой цыганкой, которая, глядя на нее своими черными блестящими глазами, говорила: ‘На твоей голов будетъ красоваться княжеская корона и ты будешь жить въ замк’.

VII.

Въ Зульцбах сидлъ Даніилъ Шиндлеръ и записывалъ въ своей хроник:

‘Сегодня въ заново отдланнное зданіе прежней лютеранской гимназіи снова прибылъ профессоръ Рэй въ сопровожденіи дюжины спутниковъ и, по распоряженію Іеронима Энц ингера, ректора іезуитской коллегіи въ Нейбург, объявилъ ее соборнымъ училищемъ общества Іисуса. Они сейчасъ приступили къ изгнанію нечистыхъ духовъ, которые до тхъ поръ обитали въ этихъ стнахъ. Стны окропили святой водой, въ церкви отслужили обдни, литаніи, всюду накурено ладономъ. Мн же приказано еще сегодня покинуть жилище, въ которомъ я провелъ боле тридцати лтъ.

‘Изъ милости пфальцграфъ сохраняетъ мн ту пенсію, которую я получалъ въ добавленіе къ моему скудному жалованью, какъ хранителя колодца.

‘Вотъ что сдлали съ твореніемъ и наслдіемъ въ Боз почившаго пфальцграфа Августа! И это сдлано въ царствованіе его старшаго сына, нын царствующаго пфальцграфа Христіана Августа, котораго я качалъ на колняхъ, когда онъ былъ еще маленькимъ мальчикомъ.

‘Меня это поразило, какъ ударъ грома изъ яснаго неба. Должно быть старческая слабость затемнила мое зрніе, что я не видлъ тхъ черныхъ тучъ, которыя обволакивали нашъ горизонтъ въ продолженіи всего этого лта, врне, я поддался самообману, что все это только лишь туманъ, за которымъ сіяетъ солнце и только выжидаетъ, чтобы дать нашей опустошенной земл благіе плоды. Теперь пелена спала, и я вижу, что вс бдствія, пороки, ужасы безконечно долгой войны, откровенно совершаемые, меньшее зло, чмъ хищническіе инстинкты, лживость, хитрость, подлость, обманъ, которые теперь скрываются подъ благопристойнымъ видомъ отцовъ іезуитовъ.

‘Зналъ же младшій сынъ покойнаго пфальцграфа, изъ за чего онъ ршается тайно покинуть здшній замокъ и свою родину и скрыться на чужбин такъ, что никто не знаетъ, гд онъ и что съ нимъ. Итакъ, это послднія мои слова, написанныя подъ этой кровлей, и въ каждую минуту я съ благодарностью принялъ бы, какъ милость неба, еслибъ ему было угодно прервать мое странствіе по здшней юдоли плача’.

Старый магистръ взялъ стаканчикъ съ пескомъ, посыпалъ имъ жирно написанную страницу и всталъ, чтобы собрать свой убогій скарбъ. Потомъ онъ отправился на поиски новаго жилища, въ которомъ могъ бы скоротать остатокъ своихъ дней. Въ обезлюдвшемъ город было не трудно найти квартиру. Война усяла городъ пустыми зданіями, а миръ еще нисколько не убавилъ ихъ числа. Даніилъ Шиндлеръ за грошевое вознагражденіе нашелъ себ кровъ недалеко отъ старой городской стны. Солнце уже склонялось къ западу, когда магистръ въхалъ съ ручной тачкой, нагруженной кое какой домашней утварью и нсколькими книгами въ пергаментныхъ переплетахъ, подъ продырявленную крышу своего новаго убжища.

Въ этотъ же поздній часъ, семью милями дальше къ западу, совтникъ Харсдорферъ шагалъ подъ тнистыми липами нюрибергскаго дворца но направленію къ его главному подъзду. Какъ только служанка доложила о приход гостя, его приказано было впустить въ пріемную залу пфальцграфини. Она встала, привтствуя гостя, и промолвила: ‘Вы долго отсутствовали, глубокочтимый господинъ совтникъ. Боюсь, что я придумала тяжелое испытаніе для вашей всегдашней услужливости, по крайней мр, вы возвращаетесь къ намъ сильно загорвшимъ, съ обвтреннымъ лицомъ’.

Пфальцграфиня опустилась въ кресло и движеніемъ руки пригласила постителя занять мсто напротивъ нея Онъ отвтилъ ей, изысканно кланяясь: ‘Ничего боле пріятнаго, чмъ почетное порученіе Вашего Высочества нельзя было придумать для меня. Во время возложенной на меня миссіи, я воспринималъ ароматъ полевыхъ цвтовъ, полуденный зной, смнявшійся вечерней прохладой, сладость скромной, но вкусной трапезы посл утомительнаго физическаго труда и вообще узналъ то, чему я прежде сочувствовалъ всей душой, но зналъ только изъ высокохудожественныхъ произведеній искусства. Мое путешествіе возбудило во мн страстное желаніе, чтобы Ваше Высочество какъ нибудь доставили себ это неописуемое наслажденіе’.

Пфальцграфиня молча слушала длинный и витіеватый отвтъ на свой вопросъ. Нетерпніе сквозило въ выраженіи ея лица и прорвалось въ голос, когда у нея, наконецъ, явилась возможность вставить свое слово: ‘Значитъ, вамъ удалось найти по моимъ неопред-леннымъ указаніямъ то мсто, гд мой сынъ скрывается и удовлетворяетъ своимъ необыкновеннымъ сельскимъ наклонностямъ?

— Онъ нашелъ несравненное убжище для осуществленія своей идиллической склонности и я бы желалъ, чтобы мн было дозволено изобразить эту чудную картину передъ духовнымъ окомъ Вашего Высочества. Его пріютъ виднется на высокой гор, склоны которой чрезвычайно круты и весьма затрудняютъ подъемъ. По разъ путникъ побдилъ эти трудности, онъ сторицей вознаграждается безконечной ширью открывшагося горизонта. Невольно вспоминаются слова великаго греческаго поэта…— и онъ привелъ цитату изъ Виргилія.

Передъ грозившимъ ей потокомъ краснорчивыхъ описаній живописной горной мстности пфальцграфиня не выдержала и перебила: ‘Меня больше интересуетъ то общество, въ которомъ вы нашли моего сына. На мои разспросы я никогда не могла добиться отъ него точныхъ отвтовъ.’

Филиппъ Харсдорферъ отвчалъ съ готовностью:

— Безусловно, человкъ является всегда внцомъ творенія, алмазомъ среди простыхъ камней. Если-бъ выборомъ Его Высочества руководили музы и граціи, то он не нашли бы для него лучшаго общества. Въ окружающихъ его людяхъ простота поселянъ соединяется со всми преимуществами высоко развитаго духа. Хозяинъ хутора прежде не занимался земледліемъ и только случайности, ниспосланныя намъ войной, заставили его бросить научную дятельность, которой онъ отдавался въ гимназіи, основанной супругомъ Вашего Высочества. Онъ носитъ имя Лютца Фарнбюлера.

— Фарнбюлера? Да, я помню Фарнбюлера. Его отецъ былъ городскимъ священникомъ, а посл него это мсто занялъ Лютцъ Фарнбюлеръ и оставался на немъ нсколько лтъ, до тхъ поръ покамстъ мой мужъ не пригласилъ его въ гимназію. Когда гимназія была закрыта іезуитами и солдатами пфальцграфа Нейбургскаго, Фарнбюлеръ исчезъ изъ Зульцбаха. Значитъ, онъ сдлался крестьяниномъ. Странное превращеніе для пастора и профессора, мн кажется, что оно указываетъ слабость духовныхъ способностей и запросовъ. Помнится мн, что у него была молоденькая, очень миловидная жена. Такъ, значитъ, онъ тогда ушелъ въ Курляндію, гд его встртилъ мой сынъ. Жива ли его жена?

Да, здоровая бодрая женщина, прекрасно управляющаяся со сложнымъ хозяйствомъ вновь создаваемаго хутора. Она достойна псенъ Гомера, и потомство должно бы помнить ея имя…

— Есть ли у него дочери?

— Да, дв прелестныя пастушки.

— Какого возраста?

— Одну можно сравнить съ распустившейся розой, другая — бутонъ, у котораго уже проглядываютъ розовые лепестки, но онъ еще не ршается раскрыть свою чашечку. Еслибъ я былъ Парисомъ, которому Зевсъ предложилъ подарить одной изъ нихъ золотое яблоко,— я долго бы колебался, которой изъ сестеръ протянуть его…

Пфальцграфиня порывисто встала и сказала: ‘Хорошо, что въ вашихъ рукахъ не было золотого яблока, но вы правы, мн необходимо своими глазами убдиться въ несравненности этой горной идилліи, приковывающей къ себ, какъ цпями.’ Она добавила немного погодя, ‘Я думаю, что доставлю себ когда нибудь удовольствіе, подобное тому, которое вы испытали. Вы говорите, его зовутъ магистръ Фарнбюлеръ. Теперь я ясно вспоминаю его жену. Очень миловидная женщина, такого типа, который часто встрчается въ низшемъ сословіи. Видлъ ли васъ у меня мой сынъ?

Удивленный перемной тона пфальцграфини и ея рпами, Харсдорферъ поспшилъ отвтить: ‘Я никогда не имлъ счастья встрчаться здсь съ его высочечествомъ, но тмъ не мене тамъ узналъ его съ перваго взгляда.’

— Этого можно было ожидать отъ вашей проницательности. Значитъ, ни онъ, ни окружающіе его люди не имютъ ни малйшаго представленія о томъ, кто былъ постителемъ ихъ деревенскаго уединенія?

— Я назвалъ себя секретаремъ города Нюренберга, какъ вы мн посовтывали, Ваше Высочество.

— Хорошо. Я очень вамъ благодарна за ваши труды, если мн придется еще разъ обратиться къ вамъ, то я пошлю за вами, а теперь не хочу васъ больше задерживать посл вашего многотруднаго путешествія.

Филиппъ Харсдбрферъ откланялся и ушелъ. Его шаги снова раздавались подъ зеленой листвой старой липы. Онъ тщетно ломалъ себ голову надъ вопросомъ, чмъ онъ могъ не угодить пфальцграфин, отчего за время визита она перемнила свое отношеніе къ нему. Она почти отослала его прочь. Что нибудь очень серьезное взволновало ее, такъ какъ свтская любезная улыбка исчезла съ ея лица, подавленная какой-то внутренней тревогой.

Солнце зашло и сумерки окутали своей срой пеленой старинный замокъ. ІІфальцграфиня въ глубокой задумчивости не двигалась съ мста, потомъ проговорила почти вслухъ: ‘Разумется, это только забава, которая, однако, совсмъ неумстна’.

Она встала и, подойдя къ двери сосдней комнаты, спросила:— Ты здсь, Агнеса?

— Да, тетя.

— Я получила извстіе отъ твоего отца, которое касается тебя. Онъ съ радостью даетъ свое согласіе на твой бракъ съ Филиппомъ. Теперь все зависитъ отъ тебя, Агнеса, отъ твоего отвта. Любишь ли ты его настолько, чтобы онъ былъ для тебя тмъ же, чмъ мой благородный мужъ для меня?

— Тетя, вы давно знаете мой отвтъ,— проговорила счастливая молодая двушка.

Пфальцграфиня положила свою руку на голову склонившейся молодой двушки. ‘Да благословитъ тебя Всевышній на долгую и счастливую жизнь. Вели зажечь свчи. Я знаю теперь дорогу къ его убяшщу и пошлю ему сказать, чтобы онъ непремнно пришелъ сюда. Пусть онъ узнаетъ о томъ счастьи, которое я ему приготовила, и получитъ мое благословеніе’.

Нсколько минутъ спустя пфальцграфиня сидла за своимъ письменнымъ столомъ и быстро писала. На колокольн пробило 10 часовъ.

И странно: въ этотъ вечеръ опять повторилось то, что уже было разъ въ іюн мсяц. Порывисто отворилась дверь, ведущая въ комнату пфальцграфини, и Агнеса появилась на ея порог. Она была взволнована, что не ускользнуло отъ пфальцграфини.

— Что съ тобой, Агнеса?

— Кто то постучался у воротъ.

— Вели двушк посмотрть, кто тамъ.

— Я думаю, тетя, что вы, вроятно, напрасно пишете. Мн кажется, что это онъ стучитъ у воротъ.

Пфальцграфиня вскочила со стула.— Что же ты стоишь, двочка? Зови скоре прислугу.

Не нужно было никого звать, потому что стукъ сдлался такимъ сильнымъ, что его услышала прислуга и отворила калитку, во двор раздались шаги, дверь распахнулась, и на порог появился пфальцграфъ Филиппъ. Подойдя къ матери, онъ почтительно поцловалъ ея руку. ‘Я поздно нарушаю вашъ покой, матушка, но я не могъ пуститься въ путь утромъ, а дорога къ вамъ длинна’.

Онъ повернулся къ кузин, чтобы поздороваться съ ней, а пфальцграфиня сказала ей: ‘Я еще сохраняю свои права на него, милая Агнеса, но не бойся, что мои притязанія затянутся надолго. Приди ко мн на нсколько минутъ, Филиппъ. Я начала теб писать о значительномъ событіи твоей жизни и мн хочется прочесть теб эти строки.’

Она открыла дверь въ сосднюю комнату и вошла въ нее, Филиппъ послдовалъ за матерью.

Пфальцграфиня взяла въ руки письмо, когда Филиппъ сказалъ ей:— Я ожидалъ письма отъ васъ, матушка, и пришелъ, чтобы избавить васъ отъ этого труда.

Она удивленно подняла на него глаза:— Ты ожидалъ письма отъ меня. Почему?

— Потому что вы кого-то послали, чтобы разыскать мсто, гд я нахожусь. Онъ вроятно усплъ уже вернуться въ Нюрибергъ.

— Какъ? ты знаешь Харгсдорфера, ты съ нимъ знакомъ?

— А разв это былъ онъ? Онъ пришелъ подъ другимъ именемъ, да я его и не зналъ, но я не сомнвался, что долженъ принять на свой счетъ его посщеніе.

Посл короткаго молчанія она первая заговорила:

— Я позвала тебя сюда, Филиппъ, чтобы сообщить то, о чемъ я писала теб сегодня. Я нахожу, что лучшей жены для тебя, чмъ Агнеса, быть не можетъ, а потому написала своему брату, не окажетъ ли онъ теб честь отдать руку своей дочери. Сегодня полученъ отвтъ. Онъ согласенъ..

— Я не женюсь на Агнес.

— Это почему?

— Потому что я люблю Эльзу Фарнбюлеръ. Я пришелъ сюда сегодня, чтобы сообщить вамъ объ этомъ. Мн горько, что мои слова заставляютъ васъ страдать, но иного ршенія я не могу принять. Я долго боролся съ собой, ухаживалъ за ея сестрой, думая этимъ побдить и въ ней и въ себ любовь. Когда она покинула Курляндію, я хотлъ тамъ остаться, но это оказалось выше моихъ силъ.

Затаивъ дыханіе, слушала его пфальцграфиня.

— Это заблужденіе, Филиппъ. Въ твоемъ возраст нтъ неизлчимыхъ болзней. Ты самъ себя можешь вылчить однимъ короткимъ словомъ, которымъ ты себя свяжешь съ Агнесой.

— Я связалъ себя этимъ словомъ съ Эльзой Фарнбюлеръ.

Нсколько мгновеній пфальцграфиня стояла онмвшая, сраженная, какъ ударомъ грома. Наконецъ, ея губы разжались и она вымолвила: ‘Общаніе, данное хорошенькой мщанк, ни къ чему не обязываетъ. Ты не обрученъ, значитъ, на теб нтъ никакихъ обязательствъ. За нарушеніе такого слова — свтъ не покараетъ!.

— Матушка!..— Это слово воплемъ вырвалось изъ груди юноши. Глазами, полными страданія и ужаса, онъ искалъ взгляда матери, но она упорно смотрла въ сторону, крпко стискивая зубы. Этого не сказалъ бы отецъ Эльзы.

Наступило томительное молчаніе. Филиппъ опомнился первый.

— Мн остается только одно,— сказалъ онъ,— уйти. Между вами и между мной стоитъ это слово, я постараюсь забыть его. Если я вамъ буду нуженъ, вы знаете, куда мн можно писать.

Онъ повернулся къ двери.

— Ты уходишь? Останься…

Но Филиппа уже не было въ комнат, и въ тишин ночи снизу громко прозвучалъ стукъ отодвигаемаго засова.

VII.

На старомъ пепелищ Фарнбюлера посл долгихъ лтъ запустнія воздвиглось, наконецъ, новое зданіе. Хуторяне готовились къ переселенію въ новый домъ, который казался имъ настоящимъ дворцомъ посл той наскоро сколоченной хибарки, въ которой вся семья ютилась втеченіи постройки. Благоразумно сокращая расходы, Фарнбюлеръ заказалъ только самую простую мебель, необходимую для ежедневнаго обихода.

Въ нижнемъ этаж новаго дома были расположены дв большія свтлыя комнаты, къ которымъ примыкали спальни молодыхъ людей. Комнаты же, въ которыхъ помщались женщины, находились во второмъ этаж, куда вела широкая лстница. У каждаго члена семьи была своя спальня, не было сдлано исключенія и для работниковъ.

Въ рамахъ еще не доставало стеколъ, такъ что ихъ на ночь приходилось запирать ставнями.

Въ сосдней деревн не было стекольщика, стекла пришлось бы доставить изъ Нюриберга, но дороги находись въ такомъ печальномъ состояніи, что врядъ ли ихъ можно было привезти цлыми. Было ршено поэтому отложить ихъ пріобртеніе до слдующаго лта, а тмъ временемъ фрау Энгебургъ съ дочерьми занялась промасливаніемъ тонкаго полотна. Въ средніе вка зимой такой самодльщиной затягивали окна самыхъ знатныхъ домовъ. Впрочемъ, какъ особенная драгоцнность, кое гд была вставлена въ окна слюда, расщепленная на тонкія прозрачныя пластинки. Какъ то случайно Лютцъ Фарнбюлеръ замтилъ, что въ горахъ Юры можно встртить слюду. Это очень обрадовало Гейлю: ей непремнно захотлось имть слюдяное оконце въ своей комнат. Въ сопровожденіи Хильтпольта Ауффенберга она уходила далеко въ горы, въ надежд гд-нибудь найти этотъ камень.

Еще въ одномъ отношеніи приходилось обитателямъ хутора вернуться къ средневковому обиходу: для зимы надо было заготовить достаточное количество лучины. Восковыя свчи можно было найти только въ Нюренберг, и то по очень дорогой цн, въ разоренномъ же сосднемъ селеніи теперь некому, да и не для кого было приготовлять это дорогое освщеніе. Заготовка лучины была поручена молодымъ людямъ и отнимала у нихъ цлые дни, такъ-какъ зима съ ея холодами и метелями была уже не за горами, а Лютцъ Фарнбюлеръ не любилъ, чтобы работали по вечерамъ. Какъ только надвигались сумерки, онъ умло направлялъ разговоръ домочадцевъ на предметы, которые могли развить ихъ или сообщить новыя свднія. Онъ былъ разносторонне образованъ и въ этихъ бесдахъ могъ многое растолковать, но прежде всего стремился разбудить самостоятельную мысль слушателей. Онъ разсказывалъ о происхожденіи земли, о разселеніи человчества на поверхности земного шара, о медленныхъ успхахъ знанія, о томъ, какъ жили раньше въ нмецкой земл. Во всхъ рчахъ чувствовался опытный учитель, а главное — человкъ съ сильнымъ, независимымъ умомъ и глубокимъ искреннимъ чувствомъ.

Ничто въ его рчахъ не обнаруживало, что онъ знаетъ, кто находится въ числ его слушателей, что тотъ, кто называлъ себя Фельтенъ Пфлугшаръ, былъ не батракъ, безъ роду и племени, съ неизвстнымъ прошлымъ, а пфальцграфъ Зульцбахскій. Между нимъ, Эльзой и ея родителями не было больше тайнъ: они знали все, но по просьб Филиппа хранили пока въ секрет отъ остальныхъ домашнихъ.

Все случилось именно такъ, какъ предвидлъ молодой пфальцграфъ. Фарнбюлеръ, оставшись съ нимъ наедин, протянулъ ему руку и сказалъ: ‘я знаю, ты хочешь, чтобы я не мнялъ своего отношенія къ теб. Я врилъ человку, который отказался сообщить мн свое происхожденіе, и этотъ человкъ не сталъ другимъ только потому, что онъ оказался принцемъ крови. Если ты хочешь взять въ подруги жизни мою дочь, то я скажу одно — что я не знаю никого, кому отдалъ бы ее съ большей радостью’.

Изъ всхъ домашнихъ Фарнбюлера были только двое, которые хотя и не подозрвали тайны Филиппа, но смутно догадывались, что произошла какая-то перемна въ отношеніяхъ между Пфлугшаромъ и Эльзой: это были Гейля и Хильтпольтъ. Въ теченіе многихъ мсяцевъ Гейля не сомнвалась, что только ради ея Фельтенъ не пожелалъ разстаться съ ними. Теперь-же она не могла не чувствовать, что онъ оказываетъ предпочтеніе не ей, а Эльз, и ревность проснулась въ ней. Ей казалось, что это только временное охлажденіе со стороны Фельтена, какое-то ослпленіе, навожденіе, которое можно уничтожить. Эта мысль всецло завладла ея воображеніемъ, и она начала придумывать, какимъ бы способомъ добыть одно изъ тхъ чудодйственныхъ средствъ, которое, по суеврнымъ представленіямъ того времени, могло вернуть ей расположеніе Фельтена. Единственный человкъ, которому она доврилась, былъ Хилтпольтъ. Онъ съ такимъ же ревнивымъ чувствомъ, какъ и Гейля, смотрлъ на сближеніе между Фельтеномъ и Эльзой, на которую самъ давно имлъ тайные виды, и съ готовностью ухватился за предложеніе Гейли. Они чуть ли не ежедневно отправлялись вдвоемъ въ горы подъ предлогомъ поисковъ слюды, на самомъ же дл они разыскивали ворожею-цыганку, которая должна была приготовить приворотное зелье для Фельтена.

* * *

Наконецъ привезли послднія вещи, которыя были еще необходимы на хутор, и на слдующій день назначили перездъ въ новый домъ. Это было многознаменагельное событіе, заканчивавшее ихъ полугодовыя скитанія. Лютцъ Фарнбюлеръ ршилъ подобающимъ образомъ отпраздновать радостный день и не пожаллъ расходовъ, онъ даже запасся боченкомъ хорошаго вина. Въ теченіе послднихъ недль молодежь насадила кругомъ новаго дома много молодыхъ стройныхъ рябинъ. Дерсья, усыпанныя поспвающими ягодами, какъ наряднымъ краснымъ поясомъ охватили строеніе. Эльза украсила цвтущими гирляндами рога коровъ и козъ, которыя тоже должны были принять участіе въ торжеств. Въ дом все было готово для новой жизни всей семьи, спальни были распредлены между домочадцами и на долю Фельтена пришлась свтелка въ мезонин, въ сторон отъ всхъ, отдленная большимъ чердакомъ отъ комнатъ женской половины дома. Перездъ былъ назначенъ въ такой часъ, чтобы солнце — источникъ жизни на земл — вошло въ открытыя двери дома одновременно съ его жильцами.

На слдующій день посл полудня вс хуторяне собрались на зеленомъ лугу передъ домомъ, въ сторон стоялъ накрытый столъ, съ боченкомъ посредин. Лютцъ Фарнбюлеръ взошелъ на крыльцо, украшенное молодыми елочками, и сказалъ короткую привтственную рчь. По знаку его, дочери налили рюмки и стали всхъ обносить виномъ. Эльза подошла съ подносомъ къ родителямъ и братьямъ, а Гейля къ Фельтену Пфлугшару и другимъ рабочимъ. Фарнбюлеръ поднялъ рюмку, отпилъ вина, и вс послдовали его примру. Филиппъ тоже поднесъ рюмку ко рту, но въ ту минуту, какъ ея металлическіе края коснулись губъ, рука его остановилась. Вму почудилось, что онъ видитъ передъ собою блдное лицо брата Іоганна Людвига. Это бывало съ нимъ и раньше. Первое время посл ухода изъ Зульцбахскаго замка, когда ему подавали рюмку вина, братъ вставалъ передъ нимъ, какъ живой, и онъ не могъ пить. Сегодня онъ тоже сдлалъ видъ, что пьетъ, а самъ незамтно вылилъ вино въ траву. Никто этого не замтилъ, кром Гейли, которая украдкой слдила за нимъ.. Одна изъ козъ съ любопытствомъ подошла къ собравшимся и, почуявъ особенный запахъ травы, политой виномъ, стала ее съ жадностью щипать.

Лютцъ Фарнбюлеръ вошелъ въ дверь дома, украшенную цвтами, и вс домочадцы послдовали за нимъ. Гейля же незамтно осталась на двор. Ее волновалъ поступокъ Фельтена. Отчего онъ не выпилъ вина? Коза, по прежнему щипавшая траву, вдругъ судорожно вздернула голову кверху и грохнулась на земь. Она хрипла, будто ей сперло дыханіе. Потомъ съ трудомъ поднялась, проплелась шаговъ двнадцать и, исчезнувъ въ кустахъ, снова упала. Охваченная ужасомъ двушка побжала вслдъ за нею, дрожащей рукою она раздвинула густыя втви и увидла, какъ коза въ предсмертной судорог вытянула ноги. Очевидно, она съла что-то ядовитое.

Лицо Гейли поблло, какъ снгъ. Передъ тмъ какъ разлить вино, она незамтно подбавила въ рюмку Фельтена нсколько капель чудодйственнаго напитка, даннаго ей старой ворожеей, какъ врнаго средства вернуть его любовь, но второпяхъ цыганка должно быть ошиблась и дала ей какой-то сильно дйствующій ядъ. Если бы Фельтенъ выпилъ вино, онъ наврно лежалъ бы теперь мертвый, какъ это несчастное животное, только что переставшее корчиться въ предсмертныхъ судорогахъ. Гейля въ ужас бросилась бжать куда глаза глядятъ, чтобы спрятаться отъ этого ужаснаго зрлища и отъ самой себя.

Въ тотъ же самый день и часъ, въ убогой лачуг, возл полуразрушенной городской стны Зульцбаха, за столомъ сидлъ Даніилъ Шиндлеръ и писалъ крупнымъ, твердымъ почеркомъ:

‘Сегодня въ полдень, въ здшнемъ дворц, посл продолжительной болзни, волею Божіей, скончался второй сынъ пфальцграфа Августа, Іоганнъ Людвигъ, 24 лтъ отъ роду. Похоронный звонъ разнесъ по городу несчастное извстіе о кончин наслдника престола, которому долженъ наслдовать теперь его младшій братъ пфальцграфъ Филиппъ, если только онъ находится еще въ живыхъ’.

И по-латыни добавилъ: ‘Я увренъ, что онъ умеръ отъ отравленія медленнымъ ядомъ… ‘во славу Божію!’

Старый ученый подумалъ съ минуту, откинувшись на спинку стула, потомъ, обмакнувъ гусиное перо въ чернила, приписалъ:

‘Всхъ насъ ожидаетъ правосудіе Божіе. Оно воздастъ намъ всмъ по заслугамъ: однимъ награду, другимъ — наказаніе ‘.

Даніилъ Шиндлеръ всталъ. У него кружилась голова, и онъ поспшилъ выйти изъ своей душной, низкой лачуги на свжій воздухъ.

Думая прогулкой разогнать нездоровье, онъ пошелъ въ городъ. Когда онъ вышелъ на базарную площадь, то увидлъ кучку людей, столпившихся у ратуши и смотрвшихъ по направленію къ собору. Тамъ выстроившись въ длинный рядъ передъ запертой церковной дверью, стояли іезуиты, въ черномъ одяніи. Во глав ихъ лицомъ къ лицу съ лютеранскимъ пасторомъ стоялъ ректоръ новый іезуитской коллегіи, бывшей прежде лютеранской школы — патеръ Теодоръ Рай. Онъ требовалъ отъ пастора, чтобы тотъ вручилъ ему ключъ отъ собора. Іезуитъ еще разъ сказалъ: ‘Вы его не хотите отдать? Въ такомъ случа формы закона достаточно соблюдены, и мы въ этомъ больше не нуждаемся. Вотъ ключъ императора!’ Онъ подалъ знакъ, и нсколько вооруженныхъ солдатъ стали топорами ломать соборныя двери. Въ нсколько минутъ дверь была сломана и доступъ въ церковь открытъ. Іезуиты вошли въ соборъ и тотчасъ же начали во вс стороны кропить святой водой и дымить кадильницами, чтобы изгнать оттуда нечестивый духъ лютеранской ереси и воздать хвалу Богу, по обряду единой, истинной, католической церкви, дарующей вчное спасеніе своимъ слугамъ. Правда, въ город, кром членовъ іезуитской коллегіи, не было католиковъ, но заботливые духовные отцы заране хотли пріуготовить домъ Божій для тхъ изъ коснющихъ въ дьявольской ереси, которые ‘во славу Божію’ перейдутъ въ лоно всепрощающей католической церкви.

X

Въ послднее время Хильтпольтъ замтно сторонился отъ всхъ. Со времени новоселья прекратились его прогулки въ горы вдвоемъ съ Бейлей для тайныхъ встрчъ съ цыганкой. Но почти каждый день посл работъ онъ незамтно исчезалъ куда-то и возвращался къ самому ужину. За столомъ онъ сидлъ молчаливый, съ опущенными глазами. Въ Гейл тоже произошла большая перемна со времени новоселья. Она почти не принимала участія въ общихъ разговорахъ и боязливо избгала встртиться съ кмъ-нибудь глазами. Ее мучило воспоминаніе о приключеніи во время новоселья. Тяжеле всего ей было съ Фельтеномъ Пфлугшаромъ. Если онъ вылилъ содержимое рюмки, то, вроятно, догадался, въ чемъ дло. Онъ думаетъ, что его хотли отравить, и такъ-какъ она поднесла ему вино, то можетъ считать ее соучастницей коварнаго плана. Ей было тяжело молчать и нужно было передъ кмъ-нибудь откровенно сознаться во всемъ. Сегодня же вечеромъ она пойдетъ къ сестр и разскажетъ ей, какъ ревность ослпила ея сознаніе, и она поддалась обману старой цыганки, которая второпяхъ по ошибк дала ей вмсто приворотнаго зелья ядъ.

Вечеромъ того же дня Эльза снова пошла на то мсто въ горахъ, гд ее встртила цыганка. Посл цлаго дня тяжелаго труда она задремала. Вдругъ возл нея раздался голосъ: ‘Ты здсь? я искала тебя’

Было уже темно, и Эльза только по голосу узнала сестру. Въ это время крупными каплями началъ падать дождь.

— Ты меня искала?— сказала она, быстро вставая, Ты должно быть хотла меня предупредить, что начинается дождь и что оставаться здсь — безразсудство?

— Нтъ, я хотла съ тобою поговорить о другомъ безразсудств… Пойдемъ… Я разскажу теб все по дорог къ дому. Не отвчай мн ничего, только выслушай меня… Мн нужно снять съ себя эту тяжесть… И она разсказала сестр все, что наболло у нея за послднее время.

* * *

Когда об сестры вернулись домой, огонь въ очаг уже погасили, а жаръ тщательно загребли въ кучу, чтобы завтра утромъ не пришлось снова выскать искры изъ кремня, что брало много времени и труда. Сестры вернулись какъ разъ во-время, потому что дождь усилился и перешелъ въ настоящій ливень. Вс кром Хильтпольта Ауффенберга были въ сбор. Хозяйка поставила на столъ дымящуюся миску съ супомъ, и семья сла за ужинъ. Уже кончали сть, когда дверь отворилась и вошелъ Хильтпольтъ.

— Ты поздно пришелъ и должно былъ изрядно вымокъ.

Отвтъ былъ излишній, потому что вода сбгала съ платья Хильтпольта и капала на полъ. Онъ слъ за столъ, но да не согрла его, зубы стучали, дрожь пробгала по всему тлу. Фарнбюлеръ сказалъ ему:

— Ты бы лучше легъ, укройся потепле и согрешься. Покойной ночи, до завтра сонъ вылчитъ твою лихорадку.

Хильтпольтъ сейчасъ же всталъ и поспшно покинулъ столовую, когда онъ вышелъ, Фарнбюлеръ добавилъ:

— Я давно замчаю, что ему не по себ, а сегодняшній дождь окончательно подкосилъ его. Съ самаго нашего прізда изъ Курляндіи не было такой погоды, какъ сегодня, втеръ и дождь обрушиваются на нашъ домъ, будто хотятъ его снести съ лица земли. Непогода приводитъ мн на память двустишіе Тибулла, которое я помню со школьной скамьи. Я вамъ переведу его, двочки: ‘Отрадно слушать неистовые порывы втра и быть убаюканнымъ журчаньемъ дождя’. Кажется, на эту отраду не поскупится сегодняшняя ночь.

Лучины догорали. Фарнбюлеръ предложилъ разойтись по комнатамъ. Онъ зажегъ свой ночникъ и пошелъ задвинуть толстымъ засовомъ входную дверь. Остальные домочадцы тоже зажгли свои ночники, мужчины остались внизу, а Фельтенъ вмст съ женщинами поднялся наверхъ. Тамъ онъ попрощался съ ними какъ всегда и пошелъ черезъ чердакъ въ свою уединенную комнату. Войдя къ себ въ комнату, Елизавета погасила огонь, сняла платье и принялась на ночь убирать свои длинные, мягкіе волосы. Она расплела ихъ, но не успла она раздться, какъ руки ея опустились, голова склонилась, и она уснула.

Она вдругъ вздрогнула во сн и вскочила. Что же могло ее разбудить? Должно быть, особенно сильный порывъ втра? Нтъ, не это, а какая-то тревожная мысль, которая преслдовала ее и во сн. Изъ всего, что разскала ей сегодня сестра, выросла одна страшная увреннооть, она какъ молнія прорзала ея сознаніе и озарила все. Цыганка не по ошибк дала Гейл ядъ вмсто любовнаго напитка. Не Фельтена Пфлугшара хотла она отравить, а пфальцграфа, наслдника зульцбахскаго престола. И не ей, не цыганк, нужна была эта смерть, а кому-то неизвстному, кто направлялъ ея руку и общалъ ей награду.— Послдователь лютеранской религіи, онъ являлся помхой для осуществленія плановъ тхъ людей, которые считали себя представителями единой истинной вры — католичества и не отступали ни передъ какими средствами, чтобы подчинить ея власти зульцбахское пфальцграфство. Недаромъ Эльза такъ внимательно прислушивалась къ разговорамъ между Филиппомъ и отцомъ о грозившихъ ему опасностяхъ. Но оба они ошибались: опасность грозила ему не только въ Зульцбах и Нюренберг, а и здсь. Очевидно, что есть люди, которые знаютъ его убжище и знаютъ, кто такой Фельтенъ Пфлугшаръ.

Эльза въ ужас вскочила. Необходимо предупредить его. Но до утра ничего нельзя сдлать. Онъ спитъ и подумаетъ, что она съ ума сошла, если она среди ночи постучится въ его двери и разбудитъ его. До утра онъ вн опасности, ночью никто не придетъ, чтобы обманомъ дать ему отравленное питье.

Она сла, усталость и сонъ клонили ее на подушку. Но страхъ сжималъ ея сердце и заставлялъ его ускоренно биться. Глухое безпокойство, охватившее ее посл разговора съ сестрой, теперь выросло въ сознаніе грозной опасности. А буря такъ зловще завывала вокругъ дома.

Вотъ почему сказала ей старая цыганка: ‘Ты будешь носить корону и жить во дворц’. Это была уловка, которой она хотла вырвать у нея признаніе, что Фельтенъ Пфлугшаръ никто иной, какъ розыскиваемый пфальцграфъ Филиппъ. Тогда Эльза сама этого не знала, и не могла выдать его даже невольнымъ движеніемъ. Но, вроятно, иными путями злоумышленники убдились въ томъ, что Фельтенъ — тотъ, котораго они розыскивали, и сумли въ своихъ цляхъ использовать слабость Гейли.

Какое-то чувство подсказывало ей, что необходимо идти къ Фельтену сейчасъ же, какъ бы это ни было безразсудно. Эльза вскочила съ кровати, захватила съ собой маленькую деревянную скамеечку и неслышно отворила дверь. Передъ ней чернлъ чердакъ, она на цыпочкахъ направилась къ комнат Фельтена. Она ршила караулить его дверь. Безшумно прокравшись по чердаку, нигд ничего не задвъ, она поставила скамеечку на землю и сла на нее, прислонившись къ двери. Она сидла неподвижно, прислонившись головой къ двери, и чувствовала, какъ тревога ея утихаетъ, она, вдь, охраняла покой того, кого любила больше себя. Понемногу усталость снова заговорила и смежила вки молодой двушки крпкимъ сномъ. Вс спало кругомъ и никто не подозрвалъ, что, гонимая глухимъ безпокойствомъ, Эльза покинула свою комнату.

Время шло, но ничто не нарушало сна молодой двушки. Потомъ она проснулась, но не такъ, какъ въ тотъ разъ, не отъ той внутренней, необъяснимой тревоги, а отъ какого-то физическаго ощущенія. Она почувствовала холодъ, по чердаку тянулъ втеръ, который шелъ снизу и пронизывалъ ее. Послышался легкій скрипъ ступеней, какъ будто кто-то, босой, осторожно ступалъ на нихъ. Звуки затихли на минуту, чтобы снова возобновиться.

Двушка съежилась на своей скамеечк и хотла было снова заснуть, но теперь ей почудилась какая-то ползущая тнь, выроставшая изъ полу возл лстницы. Что-то, неуловимое для глаза, безшумно двигалось передъ ней. Это должно быть только почудилось ея разстроенному воображенію. Но нтъ — опять… Точно большія черныя кошки беззвучно надвигались на нее.

И вдругъ крикъ прорзалъ тишину ночи: ‘Филиппъ, Филиппъ — проснись!’ и рука ея ухватилась за ручку его двери, чтобы крпче охранить ее отъ враговъ. Чьи-то цпкіе сильные пальцы схватили ея руку, чтобы оттолкнуть ее прочь — и еще громче закричала неустрашимая двушка: ‘на помощь, на помощь!’ Ей было ясно, что кто-то пробрался въ домъ и ищетъ свою жертву тамъ, за дверью.

Глухіе голоса что-то прошептали на своемъ разбойничьемъ жаргон, чего она не поняла. Ихъ слова значили: ‘приколи эту дуру, — она разбудитъ народъ и погубитъ насъ’.

Она различила въ темнот чью-то руку и какой-то блестящій предметъ въ ней. И вслдъ затмъ она услышала знакомый голосъ, испуганно шептавшій: ‘Это… оставьте… назадъ… прочь’.

Неужели это голосъ Хильтпольта? А вотъ крики внизу, шаги въ комнат Филиппа. Значитъ, онъ спасенъ, теперь надо отклониться въ сторону отъ этого блестящаго…

‘Ахъ, чортъ побери! плакали наши денежки’.

Началось торопливое бгство въ темнот, толкотня на лстниц, грохотъ.

Кто тамъ?— раздался снизу голосъ старшаго сына Фарнбюлера.

— Наружная дверь открыта, разв не задвинули засовъ? кричалъ кто-то. Голосъ Лютца Фарнбюлера покрылъ весъ этотъ шумъ: ‘огня’!

Никто не зналъ, что такое произошло, теперь наверху все затихло.

Прошло нсколько минутъ, прежде чмъ вздули огонь. Кто звалъ на помощь? Чей это былъ голосъ? Ни звука, ни движенія… Только въ сторон отъ двери Фельтена что то блло. Свтъ упалъ на блое пятно: на полу съ закрытыми глазами лежала Эльза, полуодтая, съ распущенными золотистыми волосами.

На ея груди виднлась маленькая капелька крови, выступившая надъ еле замтной ранкой, нанесенной оружіемъ, тонкимъ, какъ игла.

Вс столпились вокругъ нея. Никто не понималъ, что произошло, отчего Эльза очутилась здсь. Послднимъ вышелъ изъ своей комнаты Филиппъ, ничего не подозрвая. Шумъ голосовъ разбудилъ его, онъ проснулся, наскоро одлся и, открывъ дверь, невольно отступилъ, ослпленный внезапнымъ свтомъ. Онъ ничего не различалъ въ первую минуту. ‘Что такое… что случилось?’ спросилъ онъ.

Никто ему не отвчалъ, и глаза его невольно устремились туда, куда были направлены вс взгляды — на пятно, неподвижно блвшее на полу.

— Эльза,— закричалъ онъ, думая, что она въ обморок, и бросился къ ней. Онъ приподнялъ ея голову и, не замчая раны на груди, хотлъ привести ее въ чувство.

— Эльза, ты ушиблась? Очнись, Эльза,— съ тревогой шепталъ онъ.

Жизнь еще не покинула ее окончательно. Она пошевелилась и открыла глаза. Увидвъ надъ собой дорогое лицо, она попыталась поднять къ нему руки, но силы измнили ей, и он остались неподвижны. Съ свтлой улыбкой она прошептала:— въ меня ударила молнія…

Она безсильно умолкла, и мертвая тишина стояла кругомъ. Только дождь по прежнему стучалъ по крыш. Эти звуки разбудили въ ней какое-то воспоминаніе, она опять заговорила: ‘Вода… Дунай шумитъ… Агнеса…’

И вдругъ закричала въ смертельномъ ужас, точно ища у него спасенія отъ грозной опасности: ‘Филиппъ!’ Она слабо вздохнула и повторила, но уже тихо, точно во сн: ‘Филиппъ’. Ея глаза сомкнулись, и жизнь отлетла отъ нея. Руки Филиппа разжались и выпустили ея тло изъ рукъ: онъ потерялъ сознаніе.

* * *

Бурная ночь миновала, на безоблачномъ неб взошло солнце и первые лучи его озарили заплаканныя, искаженныя страданіемъ, лица въ дом Фарнбюлера. Только теперь начало проходить оцпенніе, державшее ихъ въ тискахъ всю эту ночь, и они спрашивали другъ друга: Кто-же это прокрался въ домъ?— Почему входная дверь оказалась открытой? Отвта не было на вопросы. Въ темнот никто не видлъ злоумышленниковъ. Только у Лютца Фарнбюлера мелькнула смутная догадка. Онъ посмотрлъ на Филиппа и сказалъ: ‘Они искали тебя’.

Лицо молодого пфальцграфа окаменло, въ ужасномъ гор. Онъ сидлъ рядомъ съ умершей, не двигаясь и не сводя глазъ съ ея поблвшаго, но попрежнему прекраснаго лица. Онъ не вымолвилъ ни звука, но вс чувствовали одно: какъ бы много каждый изъ нихъ ни потерялъ со смертью молодой двушки, все же ихъ скорбь меньше этого безмолвнаго, безысходнаго горя.

Гейля незамтно вышла на дворъ. Она больше не могла смотрть на покойницу, горе сжимало ей грудь, она боялась обморока. Надо было нарвать послднихъ цвтовъ для Эльзы. Мысли ея заволокло, какъ туманомъ, она ничего не сознавала, и только механически повторяла послднія слышанныя слова: ‘Они искали тебя’. Да вдь Фельтенъ Пфлугшаръ — княжескій сынъ, и только теперь ей все стало ясно: должно быть, ядъ, который дала цыганка, былъ предназначенъ для него, но первое покушеніе не удалось, и надо было придумать что-нибудь другое. Вихрь мыслей и чувствъ неудержимо несся въ сознаніи Гейли. Она не замчала, что шла по трав, мокрой отъ ночного дождя. Кругомъ нея съ горъ сбгали тысячи ручейковъ и впадали въ длинную канаву, вырытую по предусмотрительному распоряженію Фарнбюлера. Онъ отвелъ эту канаву въ глубокій, выложенный камнемъ водоемъ, чтобы имть подъ рукой готовую воду.

Гейля шла вдоль канавы, и внезанный крикъ замеръ у нея на губахъ. Что то неясное чернло въ водоем. Обезумвшая отъ ужаса, она стремительно бросилась домой и едва могла сказать братьямъ, чтобы они шли за нею. Когда они подошли къ водоему, то на поверхности его чернла голова утопленника. Баграми они задли тло и вытащили Хильтпольта Ауффенберга — онъ утонулъ. Нтъ,— вотъ отъ шеи спускается веревка, на конц ея камень. Хильтпольтъ утопился.

Теперь Гейля поняла, почему дверь оказалась отпертой и кто отодинулъ засовъ извнутри.

Она разсказала всмъ собравшимся вокругъ покойницы, какъ Хильтпольтъ помогъ ей достать отъ цыганки приворотнаго зелья, оказавшагося ядомъ. Онъ тоже хотлъ разлучить Фельтена и Эльзу. Когда это средство не оказало дйствія, цыганка и ея помощники воспользовались ревностью Хильтпольта. Онъ могъ думать, что злоумышленники, впущенные имъ въ домъ, войдутъ по его указанію въ комнату Филиппа, зажмутъ ему ротъ, свяжутъ и утащатъ съ собой, вроятно, такъ они представили ему все дло. Когда же онъ увидлъ, что по его вин убита Эльза — онъ пошелъ и покончилъ съ собой.

Выслушавъ объясненія Гейли, Фарнбюлеръ подошелъ къ молодому пфальцграфу, положилъ ему руку на плечо и сказалъ: ‘Ты долженъ уйти отсюда’.

Прошелъ день и ночь и снова день и, наконецъ, наступила послдняя ночь, которую Эльза проводила въ родительскомъ дом. Ее должны были опустить въ землю на зар слдующаго дня.

Вс обступили открытый гробъ для послдняго прощанія. Потомъ по знаку отца раздались глухіе удары молотка. Мужчины подняли гробъ, и печальное шествіе двинулось. Фарнбюлеръ подошелъ къ открытой могил и сказалъ нсколько словъ:

— Ты превратилась въ ничто. Только для насъ ты живешь и будешь жить, пока мы сами будемъ живы. Вотъ единственная власть человка надъ смертью, но не больше. Ты, какъ весна, была въ нашемъ дом. Теперь настало время жить безъ тебя…

Онъ повторилъ еще разъ: ‘безъ тебя’. И голосъ его дрогнулъ. Онъ молча отвернулся и, шатаясь, отошелъ отъ могилы. Никакія слова не могли произвести на оставшихся такое потрясающее впечатлніе, какъ эта внезапно прерванная надгробная рчь.

Молча кончился похоронный обрядъ, молча засыпали землей могилу. Первые золотые лучи восходящаго солнца успли еще упасть въ могилу Эльзы, они упали и на первыя слезы Филиппа Зальцбургскаго.

* * *

Тотъ, который два раза чудесно избавился отъ смерти, былъ въ постоянной опасности здсь, въ горной глуши, и долженъ былъ навсегда ее покинуть.

Фарнбюлеръ съ сыновьями, вооруженные съ головы до ногъ, пошли проводить его до безопаснаго мста, боясь, чтобы дорогой онъ еще разъ не подвергся нападенію.

Какъ насмшка судьбы, была встрча нашихъ пшеходовъ съ коннымъ отрядомъ вооруженныхъ солдатъ, поймавшихъ въ эту ночь старуху цыганку и двухъ мужчинъ, ея помощниковъ. Крпко закованные въ кандалы, съ руками закрученными за спину, они шли, окруженные рослыми солдатами.

Путники молча шли, пока передъ ними не показалась стрльчатая крыша церкви въ Эрланген-. Фарнбюлеръ остановился и сказалъ: ‘Здсь ты въ безопасности, Филиппъ. Лошади доставятъ тебя невредимымъ къ цли твоего пути. Мн же нужно вернуться домой, меня тамъ ждутъ.

Слова его звучали сухо, почти жестко. Но взглянувъ въ лицо Филиппу, Фарнбюлеръ прибавилъ смягчившимся голосомъ,— когда мы у себя въ горахъ соберемся вокругъ ея могилы — и ты будешь съ нами. Слпой случай привелъ тебя въ нашъ домъ, но ты сталъ намъ родной. Она умерла — счастливая — и это счастье далъ ей ты. Я благодаренъ теб за него. Я доврялъ теб, и ты оправдалъ мое довріе. Если теб суждено когда-нибудь стать владыкой твоей страны, то я знаю, что рука человка подниметъ этотъ несчастный край изъ глубины горя и страданій, потому что она будетъ руководить твоей рукой и твоимъ сердцемъ. Я врю этому, и тогда тотъ слпой случай, который привелъ тебя къ нашимъ дверямъ въ Курляндіи, я назову Провидніемъ.

XI.

Совту города Нюренберга было доложено, что солдаты поймали разбойниковъ, гнздившихся въ горахъ цыганъ, заподозрнныхъ во многихъ убійствахъ. Ихъ доставили въ городъ и бросили въ темные сырые подвалы пятиугольной башни, носящей названіе ‘стараго Нюренберга’ и возвышавшейся на краю города. Совтъ приказалъ подвергнуть ихъ пыткамъ, что считалось въ то время мрой справедливаго наказанія и устрашеніемъ всхъ другихъ грабителей на благо и процвтаніе страны.

Въ застнк палача младшій изъ цыганъ во время пытки признался, что они убили двушку на хутор, но искали пфальцграфа Филиппа, чтобы убить его. И раньше было нсколько покушеній на него, но безъ успха. За его голову была имъ общана большая денежная награда. Палачъ еще продлилъ пытки, и несчастный назвалъ тхъ, что замыслили убійство пфальцграфа Филиппа. Но совтъ ршилъ замолчать имена тхъ, кто были душой гнуснаго злодянія, такъ-какъ не въ его силахъ было достать до дйствительныхъ убійцъ и покарать ихъ за преступный замыселъ. Всю тяжесть правосудія было ршено обрушить на пойманныхъ цыганъ. Даже умилявшійся надъ прелестями сельской жизни, мягкосердечный совтникъ Харсдорферъ нисколько не возмущался тмъ, что заподозрнныхъ пытали, чтобы вымучить у нихъ признаніе, и потомъ ршили казнить.

Тысячи невинныхъ людей подвергались тмъ же мукамъ въ то жестокое время, огрубвшее чувство даже выдающихся людей не возставало противъ мрачныхъ обычаевъ судопроизводства и не находило безнравственнымъ терзаніями пытокъ добиваться показаній.

На слдующій день въ отдаленной части городского вала утренній втерокъ раскачивалъ взадъ и впередъ тла трехъ повшенныхъ цыганъ, въ числ которыхъ была наша знакомая старуха. Во славу Божію судъ ршилъ предать повшенію дерзновенныхъ злодевъ, посягавшихъ на священную жизнь пфальцграфа и запятнавшихъ себя нарушеніемъ заповди Божіей.

* * *

Въ Зульцбах въ это время готовились къ торжеству, задуманному уже давно. На площади, отдлявшей пфальцграфскій замокъ отъ ратуши, толпились почти вс жители Зульцбаха. Удивительное извстіе привезенное гонцомъ, собрало сюда,всхъ этихъ людей: вс взоры были обращены къ паперти собора, какъ будто тамъ должно совершиться нчто необычайное, чему никто не могъ поврить.

Изъ подъзда іезуитской коллегіи вышли братья ордена и, выстроившись попарно въ рядъ, во глав съ патеромъ Теодоромъ Рай, двинулись къ собору. Гробовое молчаніе сковало уста тысячной толпы, а черезъ нсколько минутъ въ собор раздались ликующіе звуки хвалебнаго гимна во славу Божію. Съ хоровъ радостно неслись слова: ‘Тебя, Бога, хвалимъ’, наполняли соборъ и вырывались на просторъ къ высокому, безстрастному небу.

Изъ густой оцпенвшой толпы отдлилась сгорбленная фигура стараго магистра Даніила Шиндлера. Съ трудомъ передвигая ноги, онъ направился неровными шагами къ своему убогому жилищу у полуразвалившейся городской стны. Обезсиленный, онъ опустился на ветхій стулъ и закрылъ глаза, у него кружилась голова и стны плясали передъ нимъ. Такъ просидлъ онъ нсколько минутъ, потомъ невроятнымъ усиліемъ воли открылъ глаза, досталъ свокгрукопись и дрожащей рукой вписалъ: ‘Сегодня къ намъ присланъ гонецъ, извстившій населеніе, что вчера въ город Нейбург, въ присутствіи герцога Вольфганга Вильгельма и его сына, нын царствующій пфальцграфъ зульцбахскій Христіанъ Августъ въ іезуитской церкви торжественно просилъ іезуита Іеронима Энзингера о присоединеніи его къ римско-католической церкви.

‘Такъ неустанными трудами приставленнаго къ нему орденомъ Іисуса рыцаря фонъ Шомбарта сдлался католикомъ глава лютеранской земли, сынъ покойнаго пфальцграфа Августа и его супруги Гедвиги’.

Съ послднимъ словомъ перо выпало изъ дряхлой руки и Даніилъ Шиндлеръ, потерявшій сознаніе, покачнулся и медленно упалъ на землю. Раза два онъ еще тихо вздохнулъ и успокоился на вки: благодтельная смерть избавила его отъ страданій безрадостной жизни.

А тамъ въ собор звонили во вс колокола, оповщая страну о новой милости Божіей къ своей заблудшей паств — о присоединеніи къ лону католической церкви пфальцграфа Августа.

Заключеніе.

Извстіе о переход Христіана Августа въ католичество вызвало единодушный крикъ негодованія во всхъ протестантскихъ земляхъ. Вс поняли, что принесъ Вестфальскій миръ Германіи. Онъ отторгнулъ отъ нея огромныя области на Запад и Свер. Но эти потери были ничтожны въ сравненіи съ потерями внутри страны. То, чего не могли достигнуть враги огнемъ и мечемъ, того добились съ помощью іезуитовъ, раскинувшихъ свои сти по всей стран и дйствовавшихъ тайными происками, ложью, обманомъ, преступленіями.

Надежд Фарнбюлера, что пфальцграфъ Филиппъ станетъ со временемъ правителемъ Зульцбаха и что онъ рукою человка подниметъ страну, придавленную страданіями и насиліемъ — этой надежд не суждено было сбыться. Не сбылись также и опасенія іезуитовъ, что которому нибудь изъ братьевъ Христіана Августа можетъ достаться корона, и излишними оказались ихъ предусмотрительныя заботы о томъ, чтобы устранить ихъ съ дороги. Судьба, въ конц-концовъ, благословила бракъ Христіана Августа потомствомъ и, умирая на склон дней, онъ съ спокойнымъ духомъ завщалъ престолъ своему сыну, преданному слуг католической церкви.

Задолго до него умерли Максимиліанъ Баварскій и герцогъ Вольфгангъ Вильгельмъ Нейбургскій, и изъ тхъ, кто были виновниками злополучной тридцатилтней войны, не осталось въ живыхъ никого — ни подъ горностаевой мантіей, ни подъ монашеской рясой. Но орденъ іезуитовъ неизмнно продолжалъ существовать, изъ поколнія въ поколніе передавались его завты, еге духъ, и члены этого ордена всегда находили среди правителей людей, готовыхъ служить покорными орудіями ихъ неустанной дятельности — ‘во славу Божію’…

До потомства дошло мало свдній о дальнйшей судьб пфальцграфа Филиппа. Извстно только, что онъ отправился въ Швецію, поступилъ тамъ на военную службу и принималъ участіе въ походахъ противъ Польши и Даніи. Въ одной изъ старинныхъ хроникъ сохранились свднія, что, достигнувъ глубокой старости, Филиппъ вернулся въ Нюренбергъ и въ начал XVIII столтія умеръ тамъ 73 лтъ отъ роду. Онъ былъ послднимъ изъ тхъ, кто носилъ въ своемъ сердц воспоминаніе о безстрашной двушк, и съ послднимъ его вздохомъ изчезла изъ жизни Эльза Фарнбюлеръ, изчезла и превратилась въ ничто.

‘Юный Читатель’, No 10, 1906

Во славу Божію.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VII.

X

XI.

Заключеніе.

Читайте также: