Внутреннее устройство североамериканских школ
Внутреннее устройство североамериканских школ
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Внутреннее устройство североамериканских школ, Ушинский Константин Дмитриевич, Год: 1858
Время на прочтение: 24 минут(ы)
К. Д. Ушинский
До сих пор мы занимались внешней организацией общественного воспитания в Северо-Американских Штатах, а теперь, пользуясь именно г. Сильестрёмом, заглянем во внутреннее устройство школ. Начнем с учителей и потом перейдем к устройству школьных зданий, учебникам, школьной дисциплине, способам и предметам преподавания.
В больших городах (cities), где народные училища открыты целый год и где школьные вакации продолжаются только короткое время, учителя обыкновенно берутся на год, и так как жалованье их, в особенности старших учителей (head masters), заведующих общим распорядком школы, весьма значительно и во многих случаях равняется жалованью профессоров университета, то это дает возможность народным школам приобретать себе превосходных преподавателей*. Несмотря на правило, что учителя меняются ежегодно, многие из таких преподавателей высшего разряда остаются весьма долго на своих местах. Учителя вообще хорошо вознаграждаются, и так как их сравнительно с требованием немного, то надежда получить звание старшего учителя школы удерживает их на педагогической дороге. Но учительницы, которых гораздо больше сравнительно с учителями, редко остаются долго на своих местах: по большей части выходят замуж и оставляют педагогическую карьеру.
______________________
* Президент Нью-Йоркского штата получает 4 тысячи долларов, президент Массачусетского штата — 2500, учитель деревенской школы — 700, учитель латинской школы — 1200, старшие учителя бостонских школ — 2400, помощники их — до 1800 долларов и т.д.
В сельские школы, принимая это название только в отличие от городских, преподаватели берутся на срок — на лето или на зиму Летом, когда школы посещаются только девочками и маленькими мальчиками, а более взрослые мальчики заняты полевыми работа ми, обыкновенно нанимаются учительницы. Зимою же, когда исключительно мальчики посещают школу, приглашаются преимуществен но учителя. Впрочем, это не постоянное правило, и из него беспрестанно делаются исключения.
Места учителей в местечках по большей части занимаются бедными студентами, которые, вместо того чтобы на вакации поступить домашними наставниками в богатые семейства, что никогда не делается в Соединенных Штатах, нанимаются на время учителями в народные школы. Частью же эти места занимают дети небогатых фермеров, которые лето посвящают земледельческим занятиям, а зимой учат в школах.
В учительницы иногда идут бедные девушки из высшего класса, которые сами должны заботиться о своей судьбе, но по большей части это дочери фермеров, которые во всякое время могут заняться школой, потому что в Америке женщина никогда не принимает участия ни в каких полевых работах и вообще никогда не занимается работой, выходящей из круга домашнего хозяйства. Такие учителя и учительницы обыкновенно всегда молоды. Учительницы по большей части, накопив себе приданое своими трудами, выходят замуж, а учителя, собрав капитал, дающий им возможность сделаться независимыми колонистами, переселяются в западные штаты.
Вот статистические цифры, весьма характеристически обрисовывающие это кочующее сословие североамериканских учителей.
По школьному отчету Нью-Йоркского штата за 1844 г. возраст учителей обоего пола был следующий:
Следовательно, всего деревенских учителей в этом году в Нью-Йоркском штате было 5640 человек, а учительниц — 10922.
В этом же самом отчете говорится, что из всего числа учителей в зимних школах 665 учителей и 243 учительницы учили в одной и той же школе в течение целого года, 338 мужчин и 112 женщин — в продолжение 2 лет и 285 мужчин и 82 женщины — в продолжение 3 лет, все же остальные служили менее одного года.
То же самое показывают школьные отчеты Массачусетса.
Из этого мы видим, что в Северной Америке на должность учителя в народных школах не смотрят как на постоянное занятие, но как на преходящее, и учитель не может здесь считаться таким лицом, положение которого установилось. В селах он принадлежит по большей части к крестьянскому классу и в свободное время от школьных занятий принимается за соху.
В отношении к своим питомцам учителя и учительницы являются чем-то вроде старших братьев и сестер. Само собой разумеется, что при таком положении дела нельзя ожидать, чтобы эти наставники имели все познания, требуемые их обязанностями, и тот практический навык в преподавании, который дается только опытностью, и мы не думаем, чтобы свежая и энергичная деятельность, характеризующая молодость, вполне могла вознаградить недостаток знаний и опытности, как полагает г. Сильестрём. Но конечно, при такой системе учителя могут быть найдены за небольшую цену и в достаточном количестве. В последнее время появились попытки, как мы увидим ниже, сделать звание учителя постоянной и прочной профессией посредством учреждения нормальных школ, в которых бы могли приготовляться учителя, могущие удовлетворить большим требованиям. Но эти попытки встречены в Америке недоверчивостью, да, кажется, и сам г. Сильестрём не разделяет мнения в пользе этих заведений. ‘Конечно, — говорит он, — эти люди будут иметь больше познаний, но зато и больше педантизма, больше способностей к преподаванию, но и больше лени и равнодушия к своему делу, особенно люди уже пожилые. Многие думают, что под хорошим надзором, которому молодые люди подчиняются охотно, молодой преподаватель, несмотря на все свои недостатки, принесет более пользы, чем полуученый и упрямый педант, каким весьма легко делается учитель низшего разряда. Впрочем, надобно заметить, что эта система приложима более всего в Америке, где все народонаселение и каждое лицо в отдельности одушевлены удивительным духом промышленности и обладают не менее удивительной способностью выполнять какое угодно призвание. Эти качества, кажется, родятся вместе с американцем’.
Нельзя не видеть некоторого пристрастия к американцам в шведском педагоге, но нельзя также и не согласиться, что многие из замечаний его вполне справедливы, особенно в отношении учителей первоначальных школ.
Занятие женщинами преподавательских мест происходит в Америке не только оттого, что мужчины увлекаются другими карьерами, которых для каждого открывается множество в такой юной и промышленной стране, какова Америка, но и оттого, что североамериканцы убеждены в большой педагогической способности женщин. Это убеждение совершенно справедливое, если дело идет о. малолетних воспитанниках, и так оправдывается на опыте, что число учительниц с каждым годом возрастает. В Массачусетсе по отчету за 1843 г. было 2370 учителей и 3591 учительница, а в 1850 г. было 2437 учителей и 5238 учительниц. То же самое делается и в других штатах.
Североамериканцы утверждают на основании опыта, что в способности к воспитанию женщины не только равняются мужчинам, но даже превосходят их. В Америке часто можно слышать, что по количеству женщин на преподавательских местах в том или другом штате судят об успехах образования в этом штате. Если приобретение необходимых для учительской должности знаний одинаково доступно для мужчины и женщины, то, конечно, нет причины, почему бы женщина могла отстать от мужчины в науке и способности преподавания. В Америке же, где женский пол даже в самом низшем классе избавлен от работ и где мужчины по большей части с самых ранних лет увлекаются потоком промышленной деятельности, женщина еще более мужчины имеет удобств к приобретению знания и к тому развитию ума, которое дается чтением книг.
Трудно согласиться, впрочем, с шведским педагогом, который в самом различии умственных способностей мужчины и женщины находит эту особенную способность женщин к преподаванию. Нам кажется это скорее комплиментом с его стороны прекрасному полу, чем педагогической истиной. Не в умственных способностях женщины, но в характере ее природы скрыты богатые средства для воспитания детей. Сосредоточенность внимания, точность, терпение, настойчивость, любовь к порядку, нежность, манеры, вкус и, наконец, врожденная любовь к детям — все это такие качества, которые встречаются скорее и в большей степени в женщине, нежели в мужчине. Североамериканцы верно замечают, что женщины вносят с собой в школу ту семейную атмосферу, которой не должен покидать ребенок до тех пор, пока в нем разумная воля не выработается совершенно из пеленок чувства и инстинктов. Этот семейный характер дает возможность молодым американкам 18 и 20 лет поддерживать строгую дисциплину между множеством девочек и мальчиков, из которых иные почти одних лет с наставницей. Конечно, в этом деле играет большую роль то уважение к женщине, которое так сильно развито во всех классах североамериканского общества.
В Америке стараются вообще поместить школу как можно ближе к семейству и перенести семейство в самую школу. Нельзя не видеть всей огромной пользы такого сближения.
С другой стороны, и самые молодые девушки, принимая на себя должность школьных учительниц, приобретают в этих занятиях те привычки, которые делают из них впоследствии прекрасных матерей семейств. Благодетельное влияние этой приготовительной школы молодых женщин на семейную жизнь, на нравственность и умственное развитие народа неоценимо.
К этому присоединяется у американцев и денежный расчет: учительницы дешевле учителей. При сильном развитии промышленной жизни, которая увлекает мужчин и в которой женщины не могут принять такого деятельного участия, естественно, что конкуренция на учительские места гораздо сильнее между женщинами, нежели между мужчинами. Места учительниц почти одни только и остаются для образованных женщин, которые должны жить собственными трудами, для молодого же американца открыт целый мир и тысячи промыслов.
Жалованье учителей в больших городах, как мы уже видели, весьма значительно и платится погодно, но в деревенских округах оно рассчитывается помесячно и только за то время, в которое открыта школа.
При жалованьи деревенским учителям всегда различаются собственно жалованье, уплачиваемое всегда деньгами, и стол и квартира (board), которые часто даются натурою. Деньги штата могут быть употреблены только на жалованье. Вот за 1848 г. таблица жалованья деревенских учителей в различных штатах:
Вообще, можно заметить, что жалованье учителей значительно увеличивается.
На стол и квартиру в иных местах выдают деньги (в Массачусетсе на этот предмет положено для учителей 9, а для учительниц 7 долларов в месяц), но в других местах, и весьма во многих, сохранилось еще старое, патриархальное обыкновение круговых обедов. Учитель отправляется ежедневно кочевать по домам своих питомцев. Понятно, что такое кочеванье возможно только и, может быть, даже весьма приятно для молодых американских учителей, занимающих эту должность всего несколько месяцев. Этот обычай имеет ту хорошую сторону, что сближает семейства со школой и весьма вероятно также способствует распространению знаний в самые уединенные захолустья.
Что касается до образования самих учителей, то мы уже видели, что нормальные школы едва только начали появляться в Америке, и еще многие смотрят на них с недоверием. Г. Сильестрём знакомит нас с несколькими из таких нормальных заведений, из которых женские служат вообще высшими учебными заведениями для женщин. Американские нормальные школы во многом напоминают английские. Занятия в них так же, как и в английских нормальных школах, разделяются на учение и практику, и при каждой есть образцовая школа, в которой будущие учителя и учительницы под руководством опытных наставников, то присутствуя при уроках, то преподавая сами, приобретают необходимый педагогический навык. Мы не будем знакомить читателя со всеми нормальными школами Северной Америки, ни с женской нормальной школой в Вест-Ньютоне (Массачусетс), в Албани (Нью-Йорк), где молодые учителя и учительницы (в числе 256 человек) учатся на счет штата, ни с женской нормальной школой в Филадельфии, которая вместе с тем есть и высшее учебное женское заведение, но скажем только, что вообще в настоящее время деятельность североамериканских нормальных школ еще довольно ограничена. Можно надеяться, впрочем, что она усилится со временем, и тогда учительская должность сама собой перестанет быть временным занятием.
Этот недостаток нормальных школ восполняется отчасти тем, что многие учебные заведения открывают экстраординарные уроки для воспитанников, изъявляющих желание приготовиться к учительскому званию*. Общая страсть к чтению, сильно развитая даже в самых низших слоях североамериканского общества, множество городских библиотек, бесконечное число публичных лекций, газеты скоро дополняют основательные сведения, получаемые в школах.
______________________
* Этот обычай очень развит в Англии, где ученик, сделавшийся монитором и приготовляющийся сделаться учителем, уже получает жалованье и потом на казенный счет помещается в одну из нормальных школ.
Большую пользу в образовании учителей и еще более в поддержании в них энергии оказывают учительские общества, которые, смотря по территориальному делению штата, бывают более и менее обширны: общества для целого штата, для графства, города и т.д. Это то же, что что-то вроде временных нормальных школ. Заседания этих обществ, на которые собираются учителя и учительницы штата, графства или города, открываются обыкновенно в вакационное время, раз или два в году. В этих собраниях, на которых присутствуют иногда высшие государственные сановники, читаются педагогические лекции самыми замечательными людьми, назначаемыми от правительства штата. В вечерних же митингах учительских собраний идут толки, споры и спичи по поводу разных педагогических предметов.
В некоторых местах правительство берет на себя издержки переезда учителей, в других городах, где собирается учительское общество, предлагает членам его даровую квартиру и стол. Эти митинги бывают очень многолюдны, и половина учителей и учительниц штата являются на них.
В прежнее время весьма мало обращали внимания на школьные здания. Жалкий сарай, лишенный всех удобств и расположенный на дурном и непривлекательном месте, темные сырые комнаты, в которых воздух никогда не освежался, неудобные деревянные скамьи, на которых ученики знакомились с ужасами пытки и которым они мстили за это своими перочинными ножиками, — такова была обстановка, посреди которой молодые поколения проводили свои лучшие годы и лучшие часы дня. Понятно, что такие школы не могли произвести благодетельного влияния на состояние здоровья детей, возбудить в них любовь к порядку, к чистоте и, внушая детям уважение и привязанность к месту учения, облегчить дело школьной дисциплины. Теперь все это быстро изменяется к лучшему. Североамериканцы поняли, что воспитанник, который привык в доме своих родителей к порядку, чистоте и комфорту, не должен встречать в школе противоречия этим привычкам, и, напротив, мальчик, который не видел в своем доме хорошего примера в этом отношении, должен найти его, по крайней мере, в школе. В детском возрасте внешнее и внутреннее, форма и сущность смешиваются весьма легко, и неопрятная, душная школьная комната, изорванный, запачканный, дурно напечатанный учебник почти столько же отбивают у детей охоту к учению, сколько непривлекательная, неприличная наружность учителя.
Старых школьных зданий осталось в Америке еще довольно, но те, которые строятся вновь, стараются по возможности удовлетворить всем требованиям здравой педагогики, и если принять в основание прогресс, замеченный в этом отношении в последнее десятилетие, то можно надеяться, что скоро все американские школы будут походить на чистенькие красивенькие коттеджи, с садами, с площадками для детских игр, со всеми внешними и внутренними удобствами.
В больших городах школы помещаются обыкновенно в великолепных зданиях, в которых для нагревания и возобновления воздуха применяются все новейшие изобретения. Для соблюдения умеренной температуры висят термометры, и заметки, сделанные по этим термометрам учителями, заносятся в ежедневные журналы.
Нельзя не заметить пользы этого последнего постановления: ничто так не располагает детей к сонливости и лени, как дурной, спертый воздух и духота в классе, в комнате, где холод постоянно напоминает о себе, также трудно учиться. Соблюдение должной температуры так же важно для детей, как для цветов, чтоб поддерживать их в добром, возбужденном состоянии. Не говорим уже о влиянии этого обстоятельства на здоровье.
Как полезное улучшение в школьной мебели можно заметить в североамериканских школах введение отдельных стульев и конторок вместо прежних скамей. В некоторых школах каждый ученик имеет не только отдельный стул, но и отдельную конторку с ящиком для книг, в других — на двух учеников дается одна конторка. Для маленьких детей, слабые члены которых требуют поддержки, введены кресла с ручками и с ящиками для книг.
Отбрасывая все, что есть изнеживающего в таких нововведениях, мы с своей стороны считаем совершенно необходимым отдельные сиденья для детей, потому что это имеет большое влияние и на школьную нравственность. Отдельные ящики для книг также необходимы, особенно для тех заведений, где книги и тетради учеников остаются в классах. Это приучает ученика к порядку, и учитель может подвергнуть ученика строгой ревизии и ответственности за беспорядок.
Остальной внутренний распорядок в школах зависит по большей части от употребляемой в них методы преподавания. Ланкастерская метода почти оставлена в Америке*.
______________________
* Ланкастерская метода оставлена и в Англии, где одно время она была в большом употреблении. Но многое, что оказалось полезным в этой методе, сохранено, например мониторство, ответы по команде и пр. Нельзя не сознаться, что и в этом случае практический смысл англичан указал им верную дорогу.
Пятьдесят учеников на одного учителя считается достаточным числом. Шведский педагог видел еще, впрочем, в Северной Америке школы, в которых в одной и той же комнате собирается до 500 человек, и такие школы, в которых собирается под одной кровлей до 1500 учеников. В этом последнем случае нижний этаж зданий занимается приготовительной школой, а два других этажа — мужским и женским отделениями грамматической школы. На одном конце одной огромной общей залы, назначенной для репетиций и упражнений в письме, пении и пр., находится главный учитель и занимается старшим классом, тогда как другие учителя в других концах залы частью дают уроки, частью следят за приготовлениями. В двух или трех небольших соседних комнатах ученики сказывают свои уроки учителям.
Для педагогов, привыкших к немецкому строгому разделению учеников на классы, может показаться невыгодным и беспорядочным такое соединение нескольких учителей и множества учеников в одной зале. Оно и в самом деле имеет свои невыгоды, но мы пользуемся случаем, чтобы высказать здесь наше мнение о методе преподавания, которую мы можем назвать одиночною.
Учитель, объяснив урок более или менее ясно и часто не убедившись, поняли ли его ученики, задает выучить его к следующему разу. Следующий урок начинается обыкновенно спрашиванием трех, четырех учеников, на что идет большая половина урочного времени, и причем другие ученики считают себя вправе оставаться совершенно невнимательными, пока дойдет их очередь отвечать. Таким же образом происходит решение арифметических задач, упражнение в чтении и т.п. Один ученик решает задачу или читает, а другие 30 или 40 человек тратят попусту время и привыкают к самому гибельному и самому вредному препровождению его.
При такой методе иному счастливому ученику удается целую неделю, каждый день по шесть часов, провести без мысли в голове, без занятия в руках, стараясь только сохранить ту неподвижность тела и тот тупой и бессмысленно внимательный взгляд, который требуется классной дисциплиной.
По нашему мнению, ребенку лучше проиграть эти 6 часов в чехарду или прорыскать по полю, чем провести их таким лакейским образом, ничего не делая, ничего не думая и притворно показывая требуемое внимание, которого давно уже нет. Да не может и быть здесь внимания.
Пусть взрослый человек попробует пробыть внимательным шесть часов сряду при монотонных и не всегда занимательных объяснениях учителя и еще более монотонных ответах учеников, то быстрых и частых, как звуки дождя, барабанящего в окна, то медленных и усыпляющих, как однообразные звуки колес экипажа, зарезавшихся в песок. Мальчик живой и нервный, не привыкший еще носить маску тупого внимания, делается первый жертвой этих соблазнительных звуков. Он или начинает шалить, или мирно засыпает, пока не проснется под грозной рукой учителя.
Вся тяжесть школьного занятия при таком преподавании, весьма легком для учителя и потому весьма употребительном, падает на ученика. Просидев без всякой пользы шесть битых часов в классе, пропустив, по всей вероятности, половину объяснений, он должен сам приготовить урок в часы, свободные от классов. Сколько напрасно потерянного времени, сколько тяжелых усилий и для какого ничтожного результата! Вся небольшая польза, которую приобретает ученик при таком преподавании, далеко не вознаграждает одной привычки к бездействию по целым часам и самому рабскому притворству — необходимому последствию такого препровождения времени в классах. Для учителя, конечно, такая метода преподавания всего легче, потому что очень нелегко придумать полезное занятие ученикам в продолжение целого класса, а гораздо легче свалить весь урок на их слабенькие силы. Сколько обдуманности в словах и задачах, сколько напряженного внимания, сколько привычки требуется со стороны учителя, чтобы занять на весь урок 30 или 40 еще не окрепших, рассеянных детских голов! Вот почему истинно добросовестный и хороший учитель — явление не совсем такое обыкновенное, как думают, и вот почему не всякий, кто знает предмет (трудно ли знать его!), способен быть учителем. Большой энергии и большого навыка требует добросовестное выполнение этой должности, которую, увы! общество не всегда ценит как следует.
Принимая все это в расчет, полагая, что шестичасового ежедневного занятия в продолжение года весьма достаточно для мальчика даже 14 и 15 лет, а не только десятилетнего ребенка и что приготовление уроков вне классов можно допускать только для учеников свыше 15 лет, мы смотрим снисходительно на это смешение ланкастерской методы с методой постепенных классов. При этой методе спрашивание уроков, повторение объясненного, приготовление задач — все идет в одно и то же время. Мониторы, из которых ланкастерская метода напрасно хотела сделать учителей, тем не менее помогают учителю весьма деятельно, и кажущийся беспорядок в классе, разделенном занятиями на группы, есть истинный классный порядок, потому что внимание всех учеников работает над известным предметом, а это и есть высшая задача класса. Развить в ученике внимание к научным предметам — значит проложить ему широкую и легкую дорогу к учению. Внимание — единственные ворота, через которые сознательное знание, одно только плодовитое, может перейти в умственные способности ученика. Недостаток способностей в ученике есть по большей части не более, как неумение быть внимательным, и в этом неумении всего более виновата сама школа, потому что умение не родится с человеком (детское внимание всегда мгновенно), а приобретается навыком. Вот почему, повторяем, нам кажется, что умение учителя занять в свой урок всех учеников есть критериум учительского достоинства и что мониторство, разделение учеников на группы во время классного занятия и сбережение времени посредством условных знаков необходимы.
Что касается до школьных учебников и пособий, то они очень хороши и обильны в американских школах. Учебников даже слишком много. Большое количество школ в Северо-Американских Штатах делает весьма выгодной спекуляцией составление учебника, а потому в учебниках конкуренция огромная. Беспрестанно появляются новые и лучшие, и выбор уже делается затруднительным не от недостатка, но от изобилия. Кроме составления множества оригинальных учебников всякий новый замечательный учебник, появившийся в Европе, немедленно переводится на английский язык.
При этом нельзя не сделать замечания, что многие из учебников, как, например, учебники истории, математики, геометрии, теории и истории словесности, географии и пр., с большой пользой могут быть переводимы с иностранных языков и что у нас в России таких переводов весьма мало. Хороший же оригинальный учебник, дело долгого опыта и наблюдения, появляется вообще весьма редко. Причину такого недостатка переводных учебников при существовании множества специалистов, которые прекрасно могли бы выполнить такие переводы, мы объясняем себе отчасти трудностью достать и выбрать оригиналы, для чего необходимо иметь под рукой целый ряд учебников одного предмета, отчасти слишком продолжительным употреблением одного и того же учебника в учебных заведениях.
Слишком частая и бесполезная мена учебников, конечно, вредна, но гораздо вреднее отсутствие конкуренции между учебниками. Два, много три года употребления учебника в общественных заведениях могут не только окупить его издание, но и доставить весьма значительное вознаграждение составителю. По истечении же этого времени нет никакой причины не объявить новой конкуренции на учебник, собрав предварительно от преподавателей мнения о старом учебнике, с тем чтобы составитель нового учебника мог воспользоваться этими практическими заметками. Критика учебников должна быть по возможности поощряема, потому что она составляет единственное средство иметь хорошие учебники, что составляет фундамент хорошего преподавания.
В этом отношении огромную пользу могли бы оказать составление педагогических библиотек и педагогический журнал, который бы специально занимался разбором учебников.
Своей собственной, оригинальной методы преподавания Северная Америка не имеет. Все новейшие улучшения педагогической части, вводимые в Европе, быстро переходят в Соединенные Штаты, но американцы редко принимают их, не сделав в них каких-нибудь изменений.
Теперь несколько слов о школьной дисциплине в Северной Америке.
Старые пуритане были люди, не очень склонные к нежности, и потому суровая школьная ферула играла долго весьма важную роль в училищах северных штатов. И до этих пор телесные наказания в народных школах нигде еще не отменены законом, хотя в последнее время реже и реже прибегают к этому грубому средству. В Америке, как и в других странах, образованные и опытные воспитатели вооружаются против телесных наказаний, и постепенное изгнание телесных наказаний идет рядом с улучшением людей, занимающих учительские должности. Более всего, конечно, способствует этому постоянное увеличение числа учительниц сравнительно с учителями. Уменьшение числа телесных наказаний совершенно основательно служит критериумом улучшения школ, и школьное нью-йоркское общество назначило почетные дипломы тем учителям, которые нашли возможность в течение долгого времени поддерживать дисциплину, не прибегая к телесным наказаниям.
Много было говорено и писано о телесных наказаниях за и против, но мы думаем, что этот вопрос может быть решаем только относительно того положения, в котором находится народное воспитание вообще или та или другая школа. Чем более является развитой, обдуманной и глубокой система народного воспитания, чем лучше и правильнее устроена школа, чем более правильные воспитательные понятия распространены в народе, тем менее будет являться случаев, требующих приложения этой грубой меры. По нашему мнению, телесное наказание может быть употребляемо только для искоренения уже образовавшихся в ребенке дурных привычек вследствие пренебрежения его воспитанием или дурного направления этого воспитания. Телесное наказание прилагается в этом случае или, по крайней мере, должно прилагаться не как наказание за проступок, но как вспомогательное средство для слабой воли ребенка, не имеющей силы справиться с укоренившимся пороком. Убеждение вообще действует на ребенка слабо и укореняется в нем только с летами. Кроме того, мы видим, что и во взрослых людях, которых ум занял уже свое царственное место, от убеждения в пользе какого-нибудь правила жизни до выполнения его — целая бездна, наполняемая только силой привычки. Страх вообще дурное чувство, а страх телесного наказания хуже всякого другого страха: он ставит человека наравне с животным. Но если воспитатель в своей деятельности встретит в укоренившейся дурной наклонности ребенка не поддающееся другим средствам препятствие дальнейшего нравственного и умственного развития, то вся грубость телесного наказания не должна останавливать его. Низкий и вредный страх, сопровождающий это средство, пройдет мало-помалу вместе с исправлением и возрастом ребенка: это один из тех ядов, действие которого уничтожается вместе с болезнью, но для удаления которого нужно время и особенно бдительный уход за больным.
Некоторые педагоги допускают телесное наказание только как средство против злости, другие — как средство против лжи, третьи совершенно не признают его как средство против лени и т. п. Мы не понимаем такого ограничения. Напротив, страх телесного наказания не сделает злого сердца добрым, а смешение страха со злостью — самое отвратительное явление в человеческой природе. Употребляя наказание как средство к искоренению привычки лгать, можно иногда достигнуть цели, но можно сделать и большой вред: ребенок или не станет поддаваться удовольствию солгать и мало-помалу кинет дурную привычку, или станет лгать все искуснее и искуснее и может достичь в этом такого совершенства, что станет обманывать не только своего воспитателя, но даже самого себя и вся жизнь его может сделаться одной громадной ложью.
Что касается до лени, то, конечно, нетрудно прекратить ее в зародыше и очень простым средством: заставить ребенка заниматься при себе. Но что вы будете делать с закоренелым ленивцем, для которого легче вытерпеть стыд, выслушать выговор, остаться в том же классе, чем преодолеть вкоренившуюся страсть? Не погубите ли вы его, оставив без наказания? Дожидаться, пока он образумится? Но лень укореняется с каждым днем, а между тем годы уйдут, и вместе с ними уйдет и возможность воспитания и учения! Рассмотрите психологическую основу лености: это не более как привычка быть невнимательным или непривычка управлять своим вниманием, и ребенок предается с наслаждением этому мысленному кейфу. Лень — порок не одних детей: взрослые люди и целые нации платят ему обильную дань. Чтобы полюбить умственную работу, надобно мало-помалу, незаметно привыкнуть к ней. Развитие этой привычки в ребенке совершенно зависит от воспитания и составляет основную и труднейшую его задачу: вот почему степень внимания учеников служит, по нашему мнению, лучшим термометром достоинства воспитателя и преподавателя, годности методы преподавания и правильности устройства учебного или воспитательного заведения. Но если воспитание виновато в привычке к невниманию, а вместе с тем и к лени, то спрашивается, как же наказывать воспитанника за ошибки воспитания? Увы! По большей части дети наказываются за то, за что следовало бы наказать их родителей и воспитателей, но педагогические наказания не наказания в собственном смысле этого слова. Это не более как вспомогательные средства, без которых иногда не может обойтись воспитатель при достижении своей цели. Телесные наказания за невнимание могут быть прилагаемы только тогда, когда все другие средства к возбуждению внимания оказались напрасными и невнимание, делаясь упорным, начинает переходить в лень. Наказание здесь полагается как прямое противодействие тому наслаждению, которое испытывает воспитанник, подчиняясь лени.
Вообще можно сказать о телесных наказаниях, что они должны исчезнуть при усовершенствовании воспитания домашнего и общественного, но до тех пор всегда будут встречаться случаи, произведенные по большей части несовершенством самого воспитания, в которых оказывается необходимость прибегать к телесным наказаниям. Распространение здравых педагогических понятий между родителями, обдуманное устройство учебных. и воспитательных заведений, улучшения в методах преподавания и образование опытных, владеющих собой педагогов — единственные средства для постепенного изгнания телесных наказаний.
Во многих школах Америки так же, как и в школах Англии, школьная дисциплина сильно поддерживается самими мальчиками, которые являются сами судьями своих товарищей на основании положительных школьных законов, и судьями иногда слишком строгими. В Гертфордской школе (в Коннектикуте) класс начинается молитвой, а потом монитор читает вслух составленный им журнал всех происшествий прошедшего дня, и в случае виновности того или другого ученика товарищи сами назначают ему наказание. Учитель, впрочем, сохраняет право veto.
Система школьных наград также в последнее время подверглась нареканиям, и не без причины. Против наград можно сказать почти то же самое, что и против телесных наказаний: поощряя к занятиям, они портят характер. Но награды, как и наказания, необходимы в школах при нынешнем их состоянии. Раздача денежных наград, бывшая прежде в американских школах, везде уничтожилась, но раздача различных знаков отличия, которые в такой моде во французских учебных заведениях, кое-где еще осталась. Г. Сильестрём признает, что вознаграждения за хорошие успехи и поведение прямо противоречат цели воспитания, которое должно внушить бескорыстную любовь к науке и добру. Но мы и в этом случае опять не можем вполне согласиться с шведским педагогом. Спрашивается еще, возможна ли такая любовь в мальчике 10 или 11 лет? Самые предметы, изучаемые в этом возрасте, способны ли внушить такую любовь? Имея дело с детьми, мы имеем дело с маленькими людьми, а не с идеями. Пусть мальчик учится вначале отчасти из-за награды: поучится больше, вырастет и полюбит науку.
Дисциплина в американских школах, говоря вообще, довольно строга, но ранняя независимость, которую получают дети, их высокое понятие о самих себе и о своих правах, имея хорошие стороны, имеют и дурные.
В североамериканских школах встречаются довольно часто примеры, в которых иногда играют роль пистолет и нож, поступившие в Северной Америке в число детских игрушек.
Шведский путешественник, к сожалению, весьма мало говорит о предметах преподавания в первоначальных школах, тогда как сравнение этих предметов с предметами первоначальных школ в других государствах могло бы повести к весьма любопытным выводам.
Во многих американских школах преподаются некоторые из естественных наук: натуральная философия (физика), химия, минералогия, физиология и некоторые технические предметы, особенно те, которые могут иметь значение для той местности, где находится школа. Но во всех этих отраслях естественных наук изучается весьма немногое, главная задача этого учения — пробудить интерес и внимание учащихся к тому или другому предмету естественных наук.
Такова, по нашему мнению, и должна быть цель преподавания естественных наук в низших и средних учебных заведениях, но, к несчастью, большая часть учебников этого предмета для средних учебных заведений вовсе не соответствует цели такого преподавания. Они показывают детям естественные науки с самой сухой их стороны, со стороны бесконечных делений и подразделений, отмеченных тяжелыми и бессмысленными латинскими терминами, знакомят детей не с природой, всегда проникнутой одной мыслью, но с тем масштабом, который создали люди для измерения природы и размещения всей бесконечности ее явлений по отдельным клеточкам, — с подробным объявлением книги, содержание которой остается неизвестным. Такие учебники как будто хотят приготовить из детей хранителей музеумов, а не дать им верный, сознательный взгляд на природу.
Вот почему, говоря о пользе или бесполезности преподавания естественных наук в низших и средних учебных заведениях, необходимо сначала знать прежде, каково будет преподавание. Трудно спорить против той совершенно логической мысли, что прежде всего должно познакомить читателя с окружающим его миром и с предметами, которые он беспрестанно встречает в жизни и во многих других науках. Можно ли, например, изучать географию так, чтобы это изучение было совершенно сознательно и, следовательно, плодовито, не имея хотя общих понятий о предметах естественных наук? Кроме того, если большинством педагогов признано, что законы существования количеств и величин развивают ум человека, то почему же законы самого существа вещей менее развивают, чем отвлеченные законы форм? Самая история развития человеческого разума показывает нам, что пытливость человека сначала обратилась на сущность вещей, а потом уже на отвлеченную идею формы и числа. Пифагорейская школа была уже второй ступенью в развитии идей. Если мы взглянем на самые наклонности детского возраста, то увидим, что предметы естественных наук начинают занимать детский ум прежде всего. Да и самый логический ход развития ведет нас к тому, чтобы начинать с конкретных явлений и потом уже переходить к отвлеченностям, с которыми имеет дело математика.
Мы убеждены, что рано или поздно педагогика, имеющая своим предметом развитие индивида, подчинится законам развития человечества, и тогда естественные науки займут первое по времени место в курсе учения, но дозрели ли они в настоящее время до той высокой детской простоты, чтобы занять это место, по праву им принадлежащее? — это еще вопрос. Что касается до нас, то мы думаем, что пора этой зрелости уже наступает: люди, подобные Гумбольдту и Шлейдену, возводят естественные науки на ту высокую ступень, на которой они делаются доступными ребенку. Один недостаток учебников, удовлетворяющих современным требованиям естественных наук и в то же время не выходящих из пределов детского курса, может помешать введению этого предмета в низшие и средние учебные заведения, но это недостаток поправимый, который можно и должно преодолеть скорее, чем отказаться от единственно рационального хода учения.
Всякий правильный метод учения от известного для мальчика должен переходить к неизвестному, а не наоборот. Предметы естественных наук уже наполовину знакомы ребенку, если он на них посмотрел, заставьте его смотреть внимательнее, вводите его вопросами в существенные подробности предмета, и вам останется только сказать несколько слов, выразить одну мысль, уже шевелящуюся в голове ученика, и вы дадите прочное основание его знаниям о предмете и подымете мышление воспитанника на одну ступень выше. При такой методе учения возбуждается та самостоятельная работа головы учащегося, которая составляет единственно прочное основание всякого плодовитого учения. Нам кажется, что трудно найти какой-нибудь другой предмет преподавания, более естественных наук способный развивать умственные способности и укреплять их силу в ребенке. Логика природы проще, очевиднее и сильнее логики классических языков, употребляемых до сих пор для цели развития.
Но чтобы достичь этой цели преподавания естественных наук в низших и средних учебных заведениях, должно прежде всего отбросить всякую претензию на полноту изложения необозримого количества предметов естествоведения и, выбрав несколько предметов, излагать их подробно с опытами, потому что каждый опыт есть лучшее упражнение для человеческой логики, и природа непогрешительнее даже Кизеветтера. Она немедленно покажет ошибку или неполноту, и несколько физических или химических опытов более разовьют в воспитаннике правильность силлогизма и остроту наблюдения, чем сотни упражнений, написаных по логическим категориям. А занимательность предмета! А наглядность его! Какие все драгоценные достоинства для первоначального обучения, имеющего в виду прежде всего развитие рассудка! Взглянув на предмет, ученик уже знает многое и идет от известного к неизвестному, совершенно противоположно нынешней методе учения.
Какой неестественный путь! Начинают с отвлеченных грамматических правил языка, который мало известен или даже совершенно неизвестен ученику, как это бывает при изучении языков иностранных, начинают с истории человечества, племен и народов, говорят о государствах, их территориях, войнах, общественном устройстве, великих людях, для оценки которых был нужен суд потомства, — словом, о множестве таких предметов, изучив которые ученик все-таки не в состоянии представить их правильно в своем воображении, не заключавшем в себе предварительно ничего похожего на эти образы. Всему поневоле дается ложный свет: Александр Великий представлялся драчуном и кутилой, греки — беспокойным народом, Сократ и Платон — болтунами и т.д. Согласитесь, что невозможно дать детям истинное понятие обо всех этих предметах. А к чему же давать ложное?
Но мы слишком отвлеклись от нашего предмета и спешим воротиться к нему. История в американских школах мало обращает на себя внимания. Американцы — народ новый, и их история заключает несколько великих эпох, изучая которые ученик знакомится и с конституцией штатов, подробности которой скоро делаются ему известны из газет и на митингах. Географии посвящается гораздо более внимания, и это очень понятно в таком народе, торговая деятельность которого обняла все страны земного шара.
Здесь опять мы не можем удержаться, чтобы не сделать отступления и не оглянуться на самих себя.
Парадоксом покажется с первого взгляда, если мы скажем, что из всех наук география пользуется в нашем отечестве самым меньшим почетом, но это не парадокс. Сравните число деятелей по русской истории с числом деятелей по русской географии. Оставьте в покое полузабытые публикой имена плеяды путешественников екатерининского времени (это только материалы для географии) и скажите имя хоть одного русского географа, не такое, какое можно бы поставить рядом с именем Карамзина, но хоть рядом с второстепенными и даже третьестепенными деятелями на поприще русской истории. В астрономии, математике, физике, химии, медицине мы можем указать несколько знаменитых русских ученых, или приобревших европейскую известность, или познакомивших нас с европейской наукой. Ничего подобного мы не видим на поприще географии. Что касается собственно до русской географии, то мы не имеем по этому предмету ни одного сносного учебника и даже ни одного сколько-нибудь замечательного путешествия по России. Немногое, что и есть, принадлежит иностранцам. Что касается до всеобщей географии, то здесь еще хуже: не только нет у нас ни одного оригинального произведения по этому предмету, но даже географические учебники наши ниже посредственности. Мало этого: добросовестные, всему миру уже известные труды Рона, Беркгауза, гениальные творения Мальтебрюна и Риттера до сих пор не нашли себе у нас переводчиков или, лучше, популяризаторов*. Чем объяснить такое равнодушие к науке, знакомящей нас с нашим земным жилищем?
______________________
* Первый том сочинения Риттера вышел недавно. Это такое сочинение, самое чтение которого требует подготовления, но географические учебники, по которым мы учились, не могли дать его. Для нас полезна была бы география Азии, составленная по Риттеру и имеющая в виду большинство читателей, а не ученых, которым доступен и оригинал.
Что же касается до важности этого предмета в числе других предметов первого образования, то мы ставим его выше истории. Почему знакомство с призрачными обликами древней Ассирии и Вавилонии занимательнее и полезнее знакомства с нынешней Персией и Индией? Почему знакомство с финикийскими колониями предпочитается знакомству с колониями Англии? Почему удельные усобицы должны быть известнее, нежели течение Волги или наши азиатские границы? Все это вопросы, о которых стоит подумать и которыми мы когда-нибудь займемся в подробности, а теперь скажем только, что вполне разделяем убеждение североамериканцев, поместивших географию и в те учебные заведения, где не преподается еще история.
К чтению и письму и первым правилам арифметики преподавание географии придается в Северо-Американских Штатах как существенная отрасль первоначального образования, и в этом мы узнаем практический, ясный, здравый смысл американцев, не скованный схоластическими оковами, тяготеющими все еще над европейскими учебными заведениями. ‘Изучение географии, — говорит шведский педагог, — преследуется в американских школах с особенной ревностью, и меня изумляли познания воспитанников не только относительно географических условий обширной области Америки, но даже такой отдаленной страны, как мое отечество’.
Орфографическое письмо и арифметика также доведены до совершенства.
Но первое место между предметами преподавания занимает английский язык, куда относятся: чтение, декламация, грамматика и сочинения. Понятно, что если во всякой стране изучение отечественного языка есть предмет первой важности, то тем более важен он в Америке, где самое политическое устройство страны значительно содействует развитию красноречия. ‘Я был удивлен, — говорит Сильестрём, — легкостью, с которой ученики 12 и 13 лет излагают письменно свои мысли о заданных им предметах’.
В доказательство того, в какой высокой степени обладание отечественным языком приобретается в американских школах, г. Сильестрём приводит журнал, издаваемый женщинами, занимающимися работой в мануфактурном городе Ловеле. Большая часть североамериканских писателей основаниями своих литературных успехов обязана народным школам.
Для школьного чтения и декламации Америка имеет множество превосходных книг, приноровленных к различным возрастам. Из этих книг воспитанник приобретает большой запас полезных сведений, хотя эти сведения и не заключены в формы учебника. Искусство хорошего чтения во многих школах доведено до совершенства. Иногда воспитанники читают поодиночке, иногда все вдруг, и в этом последнем случае, по замечанию шведского педагога, нельзя не удивляться стройности чтения: слышится, как будто читает один голос.
Важность книг для школьного чтения видна сама собой с первого раза. Выучив ребенка читать, надо сделать это новое приобретение плодовитым и самое чтение занимательным. Хрестоматии выбранных мест из лучших писателей для этого не годятся. Особенных же книг для школьного детского чтения мы имеем весьма мало, тогда как их должно быть множество. Возраст ребенка, его развитие, сословие, к которому он уже принадлежит, и, следовательно, понятия, которые есть уже в его голове, — все это такие условия, с которыми должна сообразоваться книга для детского чтения. Были, правда, у нас попытки переводов и переделок с немецкого языка детских книг (например, ‘Der Kinderfreund, von Willmsen’), но на практике эти книги оказываются вовсе бесполезными: скучны, монотонны, поверхностны, сбивают тысячи предметов в несколько страниц, утомительны и непонятны для детей. Эта претензия соединить обозрение целого мира на какой-нибудь сотне страниц не годится для нас. Всякая общность всегда бесцветна, если она не глубока (а глубоко философской она быть и не может в детской книге), выраженная же детским языком, она делается пошлостью. Таковы все эти определения четырех углов комнаты, скамей, столов, окон и тому подобных предметов, с которыми мальчик знаком очень хорошо и необходимости определения которых он не может понять. Далее следует определение вещей природы, всегда неверное, потому что оно не основано на науке и не может быть выражено философски, далее разделение животных на классы, скучные и ложные описания мира и т.д.
По нашему мнению, детская книга должна представлять описание немногих предметов, но описание конкретное, яркое, подробное, кидающееся в глаза. Предметы эти прежде всего должны быть занимательны для ребенка и такого рода, чтобы можно было сделать их понятными для него, не прибегая отнюдь к ложным объяснениям, которые часто даются под предлогом необходимости сделать предмет доступным для детского ума. Верные образы, а не отвлеченные понятия и сухие нравоучения должны запечатлеваться в детской душе: это семена, из которых сама молодая почва выгонит растения.
Мы сказали уже выше, что религиозное образование в Северной Америке предоставляется самим религиозным общинам, к которым принадлежат воспитанники. Мы объяснили также, какая причина заставила американцев исключить преподавание религиозной догмы из числа школьных предметов, но считаем своей обязанностью предохранить от ошибки читателя, который может заключить из этого факта о равнодушии американцев в деле религии. Такое заключение было бы в высшей степени несправедливо. Природные американцы, коренные янки, составляют в этом отношении совершенную противоположность с народонаселением, постоянно наплывающим из Германии. Они с ужасом отзываются о безрелигиозности новых полудиких пришельцев и имеют на это право, потому что религия уважается американцами не только несравненно более, чем в Германии, где заведование народных школ пасторами, из которых многие изменили своему призванию, подорвало религиозные убеждения народа в самом корне, но даже более, чем в Англии. Мы не будем говорить здесь о церковных и воскресных школах американцев, но скажем только, что за исключением католиков, объявляющих свои притязания на отдельные училища, все американские религиозные секты согласились не преподавать в школах никаких религиозных догматов, могущих подать повод к неудовольствиям между родителями и воспитанниками, принадлежащими к различным религиозным сектам. Но тем не менее американцы удержали в школах общее христианское направление. Во многих народных школах, особенно в Новой Англии, остался прежний обычай чтения Библии. Школьные молитвы сохранились везде, где только могли удержаться, не подав повода к спорам сект. Вообще же преподавание наук в североамериканских школах, по уверению г. Сильестрёма, глубоко проникнуто духом христианства. Догматическое же преподавание религии лежит на обязанности самих родителей в достаточных семействах и на обязанности воскресных школ для детей бедного класса. Должно, однако же, заметить, что даже и эти школы находятся в руках светских лиц. В этом отношении Северная Америка составляет крайнюю противоположность с протестантской Германией.
Впервые опубликовано: ‘Журнал для воспитания’ (1858, N 11).
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/pedagog/ushinskiy_vnutrennee_ustroystvo.html.