З. H. Гиппиус
Влюбленные
КОММЕНТАРИИ
Влюбленные, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1904
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Гиппиус З. H. Стихи и проза: Избранные произведения. Воспоминания. / Комментарии Н. И. Осьмаковой
Тула: Приок. кн. изд-во 1992.— (Отчий край).
Анатолий Саввич, молодой купеческий сынок из ‘интеллигентных’, внезапно предложил своей жене, Катерине Ивановне, ‘покутить’,— и они отправились на острова в белую майскую ночь.
Взяли лихача и поехали. У них были свои лошади, но Анатолий Саввич подумал, что с кучером Андреем будет что-то привычное, а ему хотелось чего-то иного, чего — он и сам не очень ясно себе представлял.
Анатолий Саввич и Катерина Ивановна были женаты месяца три-четыре. Перед этим они очень долго были влюблены друг в друга и много терзались, потому что родители их находились в ссоре и слышать не хотели о соединении детей. Одно время они и видались лишь тайком. Катерина Ивановна выбегала к Анатолию Саввичу на лестницу. А однажды она даже решилась проехаться с ним на острова,— полчаса, не больше, сказавшись родным, что идет к подруге.
Анатолий Саввич в то время кончал университет. Кончив, он понемногу стал входить в отцовское дело.
И неожиданно любовь его к Катерине Ивановне получила блаженное разрешение. Родители, помирившись, благословили их, и они повенчались среди всеобщей радости, под пение самых лучших певчих.
Родитель Анатолия Саввича даже великодушно дозволил им поселиться в отдельном гнездышке, где все было устроено чрезвычайно мило и удобно. В буфете пахло свежестью нового дерева, серебро блестело, а спальня молодых — она же и будуар молодой — казалась просто игрушкой.
Так они и жили, мирно и нежно-весело, вплоть до того вечера, когда Анатолию Саввичу пришла охота съездить с женой на острова.
Катерина Ивановна была немножко ленива, ей, пожалуй, приятнее было бы остаться в своем будуаре-игрушке, надеть капот,— чай подадут, с вареньем, с бутербродами, Тося милый с нею… Но, когда муж предложил ей прокатиться — она вдруг как бы поняла его, слова не сказала, оделась и поехала.
Было не очень поздно. На Неве — серый блеск, запах пыли и воды, кругом — не громкий и не ясный рокот неспящего, но все-таки ночного города. Дальше на проспекте,— непрерывающийся, но тоже не громкий шелест мягких колес по шоссе, тупой и частый стук копыт. За деревянными мостами, на Елагином — внезапная, теплая, вся глубокая и душистая, сырость. Деревья только что окудрявились — темными в сером сумраке,— юными листьями. Влево белелась тускло-серебряными пятнами вода. Небеса вверху были как вода: тусклые, беззвездные, притаившиеся. И было хорошо,— как хорошо бывает притаившемуся человеку с радостью в душе.
Анатолий Саввич крепче сжал стан своей молодой жены:
— Милая… милая… а помнишь, как мы с тобой раз уехали украдкой? Такая же была ночь. И как мы боялись тогда… и как я любил тебя… Помнишь?
— Тогда… да, помню. Вот было страшно! Помню, конечно.
— Как мы счастливы теперь! Не правда ли? Тебе хорошо? Не правда ли, как хорошо?
— Очень хорошо, Тосик.
Она помолчала и прибавила:
— Сегодня только сырее немного… Но хорошо, хорошо.
— Тебе холодно, голубка? Сейчас, сейчас мы проедем в одно местечко, я покормлю и согрею мою птичку… Сырее, но пахнет, Катюша, совершенно как тогда.
— Очень хорошо пахнет. И ты такой же восторженный, как тогда… Ты давно уж таким не был.
— Потому что я счастлив, Катюнок, и счастлив вполне… Я вновь переживаю то, прежнее, вновь вижу тебя тою же робкою девочкой, доверчиво ко мне прильнувшей… Но я знаю теперь, что ты моя — вполне.
— О, дорогой, и я счастлива.
Анатолий Саввич говорил искренно, с волнением,— а между тем очень определенно лгал. Он мучительно хотел все это чувствовать — и мучительно не чувствовал. Он не видел в Катерине Ивановне никакой робкой девочки — а все ту же милую, знакомую жену, которую видел вчера и третьего дня у себя дома, хорошенькую, со спокойным, побелевшим и очень пополневшим личиком, в дорогой дамской шляпке, которую он сам с нею выбирал. Он тоже отлично заметил сырость, которой ‘тогда’ как будто и не было. Очень хорошо, приятно, и отрадно, и жену он любит,— но счастья, того несравнимого с приятностью, особенного, съедающего, чувства,— он не мог вспомнить. Не мог телесно. А мысленно — помнил.
И он стал злиться и даже досадовал на жену, за то, что она-то ведь помнит, чувствует… Она так же счастлива. Боже сохрани, если она догадается, что он… Что — он? Просто — сыро сегодня на островах.
Они заехали в ресторан. Катерина Ивановна сняла шляпку и стала еще милее — ну совсем как дома.
Заказали ужин, шампанское. Катерина Ивановна села за столик, на бархатный диван. Она давно не была в ресторане (как-то она обедала в отдельном кабинете, с семьей). Она подумала, что, в сущности, Бог знает какие люди тут каждый день бывают и что в квартире у них уютнее и свежее. Ее немножко давил узковатый корсет. И вино она не любила — ей от него бывало тошно.
Но ее Тося смотрел на нее такими восторженными, влюбленными глазами, так радовался всему,— что и она стала стараться радоваться, и радовалась.
Подали закуски, потом первое кушанье, потом второе. Второе понравилось Катерине Ивановне, она поела с удовольствием, спросила название и мимолетно подумала:
— Вот бы Дашу научить.
Подали и шампанское. Лакей удалился, но потом опять зачем-то пришел, в ту минуту, когда Анатолий Саввич хотел поцеловать Катерину Ивановну. Это вышло неудобно. Но когда лакей опять исчез — Анатолий Саввич сказал:
— Выпьем же, дорогая, за наше счастье. Подумай, как еще недавно я почти не смел поднять на тебя глаза,— и вот, ты моя, навек. Выпьем за нашу любовь.
Выпили.
Катерина Ивановна улыбнулась, поглядела на мужа с благодарностью. И, увидев его напряженно-восторженное лицо, прибавила:
— Ты меня жжешь своими глазами…
Анатолий Саввич ее нисколько не жег, но она бессознательно припомнила, что сказала ему однажды эту фразу, давно, задолго до свадьбы — и бессознательно почему-то ее теперь повторила. Тогда ему это так понравилось.
Анатолий Саввич порывисто потянулся к жене и обнял ее. Стол мешал немного. Там, в их уютной спальне, так было удобно и хорошо обниматься.
— Помнишь, Катя, как ты выбежала ко мне на лестницу, в сумерки? Помнишь, как я тебя в первый раз поцеловал, вот здесь… здесь… около уха…
И он поцеловал ее около уха. Но этот поцелуй нисколько не напомнил ему первого. Со времен первого, в продолжение трех месяцев супружества, он столько раз целовал ее, конечно и около уха тоже, что первый поцелуй совершенно стерся — от прикосновения его же собственных губ.
— О, я все помню,— сказала Катерина Ивановна.— Мне так хорошо.
Ей, действительно, стало хорошо, но она вспомнила не те первые тайные поцелуи, а вчерашние, третьеводнишние веселые ласки в уютной спальне. Но Тося все спрашивает: помнишь? И он такой милый. Ну, конечно, она помнит, и ей хорошо.
Они долго целовались, поглядывая на дверь, и было совершенно так же хорошо, как дома, только не так ловко и удобно.
— Тосик, у меня голова немножко заболела,— проговорила Катерина Ивановна.— Я думаю, пора домой.
— Домой? Едем, голубка. Сейчас спрошу счет.
Катерина Ивановна стала прикалывать шляпку у зеркала, радуясь, что скоро снимет узкое платье.
Но вдруг и ей стало ни с того ни с сего грустно. Так все хорошо, а вот, грустно. Вероятно, ей грустно оттого, что Тосе кажется, будто поездка не удалась. Однако, чем она не удалась? Да, может быть, ему это и не кажется?
Они вышли, сели на своего лихача и поехали домой. Не посветлело, посветлел пока только пар от пароходов на Неве — стал белый-белый. Супругов обгоняли парочки, обнявшиеся, как и они. Пылью уже не пахло, а только водой. Совсем стало сыро. Муж заботливо укутывал побледневшую Катерину Ивановну. Она взглянула на него и робко сказала:
— Как хорошо… Я так счастлива… А ты?
— Ты можешь сомневаться?
Больше они не говорили и скоро приехали домой, где их встретила заспанная, но лукаво и поощрительно улыбавшаяся, горничная.
Катерина Ивановна с успокоенной душой взглянула на свое чистенькое гнездышко и поспешно стала раздеваться. Прояснился и Анатолий Саввич. Как тепло у них после ночной сырости. Острова, действительно, совсем на болоте.
Остаток ночи супруги провели в милых ласках, в привычных, отрадных проявлениях любви. И, убаюканный теплотою спокойной радости, Анатолий Саввич перестал мечтать — о Счастье…
1903
ВЛЮБЛЕННЫЕ. Впервые опубликован в журнале ‘Новый путь’ (1904. No 3), печатается по сборнику ‘Черное по белому’, вошел в эмигрантский парижский сборник Гиппиус.