Владычный подарок, Измайлов Александр Алексеевич, Год: 1906 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

Александр Измайлов

Владычный подарок

Из бытовых апокрифов

I.

Что отцу Дмитрию уже не первый день как-то ‘не по себе’, и он чем-то не то обеспокоен, не то смущен, — это дальновидный ум дьякона Колчанова уловил еще до начала святок. В лице главы богоявленского прихода было такое выражение, словно бы он к чему-то прислушивается и чего-то ждет. Движенья его стали нервнее, и ко всему этому в словах и действиях стали явны черты предательской рассеянности. Накануне самого Рождества Дымский служил с Колчановым панихиду известной прихожанке Столыпиной: и в конце требы, по рассеянности, протянул кадило заказчице, а ее поминанье дьякону, вместо того, чтобы сделать это наоборот.

Заказчица с недоумением посмотрела на батюшку, а дьякон, которому за смешливость всегда сбавляли в семинарии пол балла по поведению, только потому не фыркнул, что вовремя достал платок и притворился, будто сморкается. За праздничной всенощной о. Дмитрий дважды спутал возгласы, а когда, по окончании ее, стал рыться в Типиконе, с очками, сдвинутыми на лоб, то обратился к Колчанову и уронил:

— Ну-ка, Николай Алексеич, не в службу, а в дружбу, дай-ка мне мои очки… Должно быть, в пономарке, на окошке…

Тут уж дьякон не утерпел и рассмеялся, — ‘рукавицы у вас, о. Дмитрий, за поясом’! — и окончательно решил, что тут что-нибудь неспроста. Либо с попадьей что вышло, либо у начальника какие-нибудь особые ‘планы’. Дьякон насторожился и усилил внимательность стараясь уловить пояснительный намек.

Но батюшка был на этот раз особенно неразговорчив. Лишь, прощаясь с Колчановым у его дверей, он уронил — Ну отец, так завтра после обедни сразу на славенье. Лошадь я заказал. Не забудь ‘книгу молебных пений’. А смотри-ка, как распустило. Надо думать, и завтра оттепель. Вот тебе и рождественские морозы! Нам-то с тобой по городу ничего, а что, ежели бы, к примеру, довелось по такой путине в консисторию ехать?..

‘В консисторию’! Дьякона точно толкнуло в грудь. Гм! С чего бы такие мысли? Уж не жалоба ли? Колчанов даже растерялся и лишь тогда поддакнул Дмитрию, когда тот уже переступил ногою за калитку.

II

В первый день причт ездил по приходу славить родившегося Христа. Сани хлюпали по талому снегу. Что-то мокрое сыпалось сверху. Дьякон сидел рядом с Дымским, закутав шарфом горло в три оборота, косил глаза на сослуживца, продолжавшего пребывать в прежней задумчивости, и изнемогал от любопытства.

Справедливость требует сказать, что именно этою чертою характера, определившеюся очень рано, обусловливалась в семинарии сбавка Колчанову половины балла по поведению. Сидели ли все семинаристы в классе на занятии, Колчанову непременно нужно было выскочить за дверь, чтобы полюбопытствовать, кто из начальства есть на коридоре, — и, разумеется, ‘налететь’ на строгого монаха инспектора. Ставил ли учитель кому-либо балл в журнал, — он уж непременно тянул с третьей парты шею, чтобы подсмотреть, тройка это или двойка. И чем дальше, тем эта черта проявлялась ярче, так что трудно сказать, до чего она развилась бы к шестому классу, если бы Колчанову не пришлось распроститься с рассадником просвещения, просидев по два года в первом и во втором классах. И тут будущему дьякону подставила ножку та же пресловутая черта. Все началось с того, что ему страшно захотелось узнать, кто родился у жены учителя гомилетики, — мальчик или девочка, и из этого вышла целая история. В итоге, ‘по совокупности преступлений’, великовозрастности и малоуспешности Колчанову пришлось покончить с наукой.

Итак, дьякон жался на уголке сиденья, кутал свое горло и страдал муками неудовлетворенного любопытства. Не раз он пробовал ‘раскачать’ о. Дмитрия на разговор, но Дымский был сосредоточен. Лишь изредка он ронял слова, и из них только три отрывка Колчанов счел достойными своего исследования. Выйдя от одного прихожанина купца и только что усевшись в сани, начальник его неожиданно уронил:

— В сущности, дьякон, я мог бы ждать себе камилавки к этой пасхе, а уж к будущей и кольми паче. Стратегин — мой товарищ и только годом старше меня по священству, а у него уж второй год камилавка. А на днях рассказали мне чудной случай. Не знаю, анекдот или правда. Будто бы где-то владыка, подписывая награды, отмахнул целый ряд фамилий чертою и подписал резолюцию: ‘к камилавке’. И будто бы попал туда некий секретарь консистории. Вот тебе награда! Светский человек, изволь видеть, щеголяй в камилавке!..

Дьякон засмеялся и кстати рассказал, как одна немка поздравляла его тестя-священника:

— У вас, говорит, теперь каминналавка!

— А мой тесть ей в ответ: нет, говорит, милая моя, каменной лавки у меня еще нет, да и не будет, ибо по канонам я на это права не имею…

Колчанов покосился на Дмитрия, чтобы увидеть, рассмешил ли он его, или нет, и убедился, что лицо его совершенно серьезно.

Очевидно, он совсем не слышал его слов и был весь погружен в свою таинственную заботу.

Другой раз о. Дмитрий прервал долгое молчание разговором про местного архиерея.

— Строгий, говорят, человек, — вдруг, столь же неожиданно, заметил он. — Слышно, что весьма не любит закреплений духовных мест за невестами. Рассказывают, будто одна вдова подала ему прошение о том, чтобы отцово, псаломщичье место он за ее дочерью закрепил. Ну, понятно за женихом ее, то есть. А владыка на прошении положил таковую резолюцию. ‘Что, говорит, за прошение делать девиц дьячками’?

И, опять Дмитрий точно воды в рот набрал и умолк надолго.

Третий и последний намек на загадочный план в глазах дьякона был совсем предательский. Ни больше, ни меньше, Дымский дословно повторил фразу, которую обронил накануне, насчет того, что им еще ничего ездить по такому беспутью, но что, если бы, к примеру, пришлось теперь ехать в консисторию.

Дьякон даже рот раскрыл от изумления. ‘Вот оно’! — подумал он. — ‘Нет, тут дело неспроста. Только бабушка на двое кинула, — либо батя о награде хлопочет, либо свою племянницу замуж выдавать собирается. А уж в том и другом случае консистории в самом деле не минуешь’…

III

И Колчанов решил взять ‘начальство’, как шутя причт звал о. Димитрия, — хитростью. Стараясь удержать совершенно спокойное выражение лица и не отразить в голосе ни малейшего волнения или любопытства, Николай Алексеич с места подхватил реплику собеседника.

— Да, о. Дмитрий, погодишка дрянь. А до консистории изрядно. Опять же и лета ваши не мои. Мне-то за милую душу, ну, а ежели уж за сорок перескочило, так оно — того. Горло кутайте основательнее. Это нашему брату, что балерине ноги, крючнику спина, а становому кулак. Впрочем, с вашими энотами — ништо!

Дымский встрепенулся, спохватившись, не проговорился ли он, и с поднявшимися бровями повернулся к сослуживцу,

— О чем ты таком, дьякон? Про какую ты такую поездку в консисторию?..

Колчанов сделал беззаботный голос, придал ему добродушную иронию и ответил.

— Про какую ж? Разумеется не про мою. Про вашу, отец Дмитрий. Вам скоро в консисторию ехать…

Дымский не отвел глаз от Колчанова и укоризненно спросил:

— Что? Али уж попадья успела тебе на хвосте принести?

— Помилуй Бог! Катерина Васильевна тут решительно неповинна!

— Так откуда же ты можешь знать?

— Как не знать, о. Дмитрий. По всему видно, ехать. Чего уж вам от меня-то таиться?

— Не верю. Это тебе Катерина Васильевна. Кому больше? Самая умная женщина — всегда женщина. Но если так, то, в самом деле, что ж скрываться? Да, Николай Алексеич, чего доброго, придется ехать!

— Чего же ради?

Голос Колчанова не дрогнул, хотя на самом деле он сидел, как на угольях.

— Того ради, про что тебе попадья разболтала!

— Но, вот Бог, вы говорите напраслину, о. Дмитрий. И всуе супругу виноватите!

— Всуе? Ну, а в какие же тогда очки ты мои мысли прочел? Аль уж ты такой угадчик?

— Ей Богу, угадчик!

Дымский недоверчиво покачал головой и зажмурил один глаз, но, тем не менее, ответил:

— Ты, дьякон, знаешь, что в приходе у Ильи Пророка отец Миловзоров тяжко болен?

— Знаю!

— Ну, и, — под глубоким секретом тебе говорю, — я владыке на его место, в случае праздности вакансии, подал прошение. Старик безнадежен, а железо надо ковать, пока горячо. Вторствует там после Миловзорова Чихирев и, того жди, подаст просьбу на место умирающего!

— Вот оно что! — протянул Колчанов. — Это дело сурьезное. Там доход против нас будет действительно, почитай, полуторный… Но как же это, отец… Ведь это, значит, вы меня оставите сирым?

— Ну, дьякон, сирым не будешь. Дадут тебе попа, может, лучше меня. Однако, вылезай-ка, — это как раз подъезд нашего акцизника. А вот как жену-то его зовут, — я грешным делом запамятовал…

IV.

Дымский очень выразительно мог читать огорчение на лице дьякона на протяжении всего дальнейшего пути, — и огорчение непритворное. Колчанов за несколько лет привык к своему ‘начальству’ и пугала ли его неопределенность нового, или, в самом деле уж успели пойти от его сердца к сердцу о. Дмитрия дружественные нити, — но он был огорчен предстоящей переменой. Тем не менее, когда первое впечатление известия сгладилось, Колчанов вспомнил, что в таких случаях жмут руку и высказывают пожелания успеха. И, спохватившись, он пожал Дмитрию руку и пожелал успеха.

Вечером, как это водилось и в прежние годы, дьякон ‘нанес’ визит домочадцам батюшки, и после того, как молодежь занялась играми, домохозяин, хозяйка и дьякон втроем уединились в кабинетике для обсуждения жгучего вопроса. Оказалось, что за три дня до Рождества от Дымского пошло прошение, и так как владыка славился энергией и ‘подтягиваньем’ консистории, то можно было надеяться, что дело уже находится в процессе решения.

— А что да ежели, — предположил дьякон, — в сию самую минуту владыка изволит вашу епистолию читать и уж обмакнул перо, чтобы подмахнуть резолюцию. Что да ежели — ‘быть по прошению’?

В кабинетике вдруг стало совершенно тихо, так что Колчанов через минуту даже заметил, что сейчас, должно быть, родился городовой или мировой судья. Дмитрий на этот раз был разговорчивее и вспомнил не один случай из своего жизненного опыта о том, как совершались такие, со стороны ничтожные, но лично очень важные ‘переводы’ и назначения.

— С моим дедом, — вспомнил он, — какой достопримечательный случай вышел. Был он псаломщиком и никогда о священстве не мыслил. Вдруг, извольте видеть, снится ему во сне, будто вызван он в губернский город к архиерею, и вопрошают его, хочешь ли ты, Пимен, быть иереем? — ‘Как не хотеть’! — Так спой, ‘Господи воззвах’ на глас пятый! — Что ж бы вы думали? Вскоре, в самом деле, нашлись добрые люди, похлопотали за него, был он подлинно вызван в губернию, и, ведь, что особливо диковинно, — на экзамене владыка его действительно на пятый глас ‘Господи воззвах’ петь заставил! Вот тебе и не верь снам!

Уходил Колчанов от Дымского с тихою грустью в душе. В сущности, слишком много было шансов на успех просьбы. Ко всему, у о. Дмитрия был в консистории знакомый чиновник, на хорошем счету у секретаря. Если он не мог особенно плодотворно ‘поворожить’ Дымскому, — в крайнем случае, он обещал ему немедленно, лишь только что-нибудь выяснится, уведомить знакомого об успехе или поражении.

V.

На третий день святок пришло о. Дмитрию желаемое письмо от консисторского чиновника, и та его часть, которая имела отношение к рассказываемой несочиненной были, гласила следующее:

‘…Что до вашего дела, то, кажется, можно сказать, что оно в шляпе, — пока еще, впрочем, не в моем котелке, но в секретарском цилиндре. Достоверно знаю, что резолюция на вашем деле владыкою уже положена (Эти строки были подчеркнуты), но, к досаде моей, никак не мог узнать, в чем именно она состоит. В день рассмотрения вашего прошения владыка сам соизволил быть в нашей ‘коптилке’, — вы знаете, что наше учреждение так титулуют по епархии за то, что в нем больно давно не было ремонта, — и в этот день, всем заметно, был весьма в духе. С улыбкою положил некоторые резолюции и остался, по-видимому, очень доволен аудиенцией, данной на глазах всех нас некоему хромому и захудалому просителю духовного звания. Дело, видите, в том, что сей чудак, хлопотавший об утверждении за ним места псаломщика и дозволении жениться на присмотренной им особе, персонально опротестовал владычную резолюцию. Тот ему написал: ‘Хромец едва себя одного пропитает, надлежит ли ему отягощать себя браком, дабы вдвоем бедниться’? Проситель же взял да на том же прошении владыке ответствовал: ‘Хромцу-то и приличествует опора, ибо он пока молод, не упадет, а кто ему в старости костыль подаст’? Преосвященный изволил смеяться, вызвал лично просителя, исполнил его просьбу и изрек: ‘тебе твое горе виднее’. И еще прибавил: ‘как было бы благо, если бы просители не были подлинными рабами перед владыками, а имели сего хромца дерзновение, — тогда бы меньше было горя в поповстве и дьячестве’. Прошу у вас извинения, что затруднил вас этим рассказом, но привел его потому, что этот случай предшествовал вашей резолюции и, бесспорно, подготовил то доброе настроение, в каком мы видели владыку… Как только дело вырешится, нанятый мною нарочный из консистории привезет вам ваше извещение’.

— Посмотрим, сказал слепой, — уронил о. Дмитрий по прочтении. — Пока утешительные вести. Пошлите-ка вы это письмо, дьякону, — он мое дело близко к сердцу приемлет…

VI.

В нарочном, привезшем Дымскому официальный пакет в пятницу праздничной недели, можно было уже за полверсты распознать консисторского сторожа. До такой степени во всем, — в его лице голосе, жесте, — сквозила хищность и пронырство, и он так оглядывал подошедших к его тележке обывателей, точно и с них рассчитывал ‘стрельнуть’ по двугривенному, к чему приобык в ‘коптилке’.

Дмитрий трепещущей рукой взял пакет, заклеенный знакомою консисторскою маркой и на минуту задержал его в руке, не вскрывая. Что он принес скорбь или радость?

В кабинете Дымский нервно зажег свечу, сорвал конверт, холодный и местами мокрый с мороза, и, склонившись вместе с попадьей над четвертушкой казенной бумаги, с бланком ведомства, прямо попал глазами на воспроизведенную целиком архиерейскую резолюцию с его бумаги. Резолюция гласила:

‘Больной может выздороветь. И о сем молимся. Отцу же Дымскому, не чувствующему неприличия своего прошения, гласным порядком предписать ежегодно, не стесняя себя временем, заявляться в консисторию и на своем прошении, доколе хватит места, расписываться в том, что он мою резолюцию читал и в назидание принял’.

Дмитрий едва успел отвести глаза от стоявшей под резолюцией подписи епископа, как увидел просунувшуюся в дверь кабинета голову Колчанова. Очевидно, дьякон увидел подъехавшую повозку, догадался, в чем дело, и не одолел своего любопытства.

— Вам собственно что, дьякон? — вскинулся Дмитрий.

— Гм… Да вот… Собственно говоря… Собственно говоря, вы о. Дмитрий, завтра намерены всенощную начать ровно в шесть?

— Пять лет, дьякон, мы всенощные ровно в шесть служим…

Колчанов совсем растерялся и спутался.

— Гм… А это к вам, о. Дмитрий не из консистории?..

— Из консистории, дьякон. И ступай, спи спокойно: никуда я от тебя не ухожу. Отказали!

— Так-таки и отказали?.. Какая же, позвольте, резолюция?

— Только одно слово, дьякон, — ‘отказать’. Ну, стало, и быть так!

— Ну, нет худа без добра, отец. Теперь вам хоть в консисторию по такой грязи не ехать…

VII.

В консисторию, однако, Дмитрий поехал, и с этой поры посещал он ее каждогодно и довольно долго. Ездил бы он и дольше, но на его счастье прошение было написано довольно разгонисто и заполнять своими автографами ему пришлось лишь одну последнюю страницу.

Дымский приезжал в ‘коптилку’, сконфуженно требовал дело за 2371-м и торопливо выводил на своем роковом прошении:

— ‘Резолюцию его преосвященства читал и в назидание принял. Дмитрий Дымский’.

Чиновник, к которому всегда обращался о. Дмитрий, — а естественно, что он предпочитал всегда обращаться к одному, — уже знал об его деле и улыбался. Улыбался и батюшка. Улыбался и его родственник-чиновник, служивший по другому столу и не могший поэтому избавить Дмитрия от конфуза перед чужим человеком.

Но искренно улыбнулся Дымский только в тот раз, когда ему удалось изобразить свой автограф на самой последней стороне прошения, ниже которой уже нельзя было подписаться.

В консистории, как и в городке, где, конечно, очень скоро узнали про владычный подарок Дмитрию, вскоре забыли об архиерейской шутке. Не забыл о ней только Дымский и, сбыв с себя тяжелую повинность, долго еще в шутку говорил на святках своим домочадцам:

— А без поездки в губернию оно как будто и святки не в святки… Что, дьякон, не съездить ли нам с тобой в консисторию поназидаться?..

—————————————————-

Источник текста: Александр Алексеевич Измайлов. Сборник рассказов ‘Осени мертвой цветы запоздалые’. 1906 г.

Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.

Александр Измайлов

Владычный подарок

I.

II

III

IV.

V.

VI.

VII.

Читайте также: