Владимир, или Падение Перуна, Муравьев Андрей Николаевич, Год: 1826

Драматургия
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Скачать в PDF

Муравьёв А. Н.

(1806 — 1874 гг.).

‘Владимир, или Падение Перуна’.

Лирическая трагедия, в 4-ёх действиях.

Отрывки.

Действие I — ‘Юный князь’.
Действие II — ‘Рогнеда’.
Действие III — ‘Взятие Корсуни’.
Действие IV — ‘Падение Перуна’.
Действующие лица (некоторые):
Владимир — князь киевский.
Добрыня — дядька его.
Свенельд — ближний боярин, соратник отца Владимирова Святослава.
Сокол Муромец — дружинник.
Рогдай — ратник.
Баян — певец-гусляр.
Рогнеда — бывшая княжна полоцкая.
Жрецы Перуна, дружина и свита князя, витязи славянские и греческие, юноши и девушки киевские.

Действие в Киевской Руси, в X в. по Р. Х.

Из I действия.

***

Явление (?).

Киев. Капище.

Жрец, юноши и девы.

Хор юношей.
Владыка сидит на престоле громов,
В руке его вихрь одичалый.
Он молнию бросил в пучины валов,
И море ударило в скалы,
И волн его песнь от начала веков
Великому — не умолкала.
Хор дев.
Вокруг громовержца глубокая ночь,
Светил угашенных могила.
Луна, — небосклона вечерняя дочь, —
Чело облаками затмила,
И рушатся звезды сквозь черную ночь,
Когда бытие им постыло.
Хор юношей.
Владыка нисходит на землю в громах,
И дрогнуло сердце природы:
Завыли пещеры в бездонных горах,
Эфира обрушились своды,
Вселенную обвил клубящийся прах,
И в ужасе смолкли народы!
Жрец.
Хор юношей и дев! Владыка бурный мира
Не хочет защитить священного кумира, —
Ему падением грозит надменный князь!
С мольбами к небесам ваш вознесите глас.
Хор дев.
Перуну отрадно теченье Днепра
И Киева древние стены!
В реке отражался лик бурный царя,
Громами помечены стены,
Перун не разлюбит теченье Днепра,
Забудет ли Киева стены!
Жрец.
Увы, настанет день, — и близок день жестокой, —
Когда заглохнет холм над бездною широкой
И зарастет к нему давно пробитый след,
Но прежде я склонюсь под игом тяжких лет!
Хор юношей.
Кто дерзкий коснется преступной рукой
Владыки, карателя мира?
Как бурные тучи багровой грядой
На край возлегают эфира,
Мы ляжем костями, могильной стеной
К подножью кумира!
Жрец.
Широкого Днепра заплесневеют волны,
Их вещий стихнет вой… Благоговенья полный,
Придет ли славянин мольбою встретить день —
Промчится в ужасе за ним Перуна тень!
Хор дев.
К кому обратимся с горячей слезой,
Бездомные матери, жены?
Мы ветры насытим ничтожной мольбой,
Развеются тщетные стоны,
Когда он заснет над угасшей грозой
И вихри сорвут его с трона!
Жрец.
Падет великий град, и запустеют стены,
Их населят толпы полночных привидений,
Умолкнет навсегда народов мощный глас, —
И смертный казнь сию один навлек на нас!
Хор юношей.
Проснись, громовержец! В хранилище туч
Есть стрелы на казнь преступленья!
Змеею пусти свой убийственный луч
И смертных смири дерзновенья!
В громаде ль огнями упитанных туч
Одной не найдешь для отмщенья?
Жрец.
Хор юношей и дев! Моленье прекратите,
Отчаянье толпы народной укротите!
К нам милостив Перун: он вашим внял мольбам,
Спасение пошлет отчаянным сынам!
Оба хора.
Содвинь твои тучи в один океан,
Клокочущий, бурный, гремящий,
Сбери с твоих бурь молньеносную дань
И в свиток вплети их палящий!
И ветрам в добычу отдай океан
И мир, пред погибелью спящий!
(Расходятся).

Действие II. ‘Рогнеда’.

Киев. Чертоги великого князя.

Явление 1.

Свенельд, Добрыня, Муромец, Рогдай.

Добрыня
(смотрит меч)
Твой иступился меч.
Муромец.
В ножнах заржавел он.
Добрыня.
Ты не обтер его, он кровью обагрен.
Рогдай.
Отколе ж кровь? Давно мы битвы не видали!
Муромец.
Рогдай, до новых битв я не стираю с стали
Ее кровавый пот!
Рогдай.
Каких же битв следы
Дымятся, Муромец?
Муромец.
На Камские Орды,
Могучий витязь, мы в последний раз ходили,
Новогородские по Волге нас носили
К булгарам челноки, — Добрыню и меня
За князем вслед, как миг, мелькнула нам война!
Рогдай.
Красою вражьих дев насытились ли взоры?
Вы там нашли себе богатств златые горы?
Добрыня.
Нет, нам не выгодны походы на булгар!
Не то, что с греками! Князь взял с них скудный дар
И только та молва, что новые края
В чужбине видели!
Рогдай.
О Волге много я
Слыхал от путников, рассказывают — шире,
Величественней нет реки в подлунном мире.
Царицею течет!
Добрыня.
И сколько бурных рек
Она вместила в свой неизмеримый бег!
Муромец.
Так, витязи, ее недаром и назвали
Великой матерью российских вод! — Видали
Мы много чуждых рек, но всех пышней она
Родимая течет, ей шумная волна
Днепра широкого уступит красотою,
Необозримая — обширной синевою
Все в даль, — туманну даль, за небосклон течет!
И вот так душу всю вслед за собой влечет!
Добрыня.
Могучая река!
Муромец.
Но и Ока красива,
Когда под Муромом свой бег нетерпеливо
Потоком бурным мчит сквозь черные леса,
Где в волны никогда крутые небеса
Не заглянули к ней… Друзья! Я замечтался
О родине… Но кто ж отчизной не пленялся?
Рогдай.
Отважный Муромец, ты с князем на булгар
До Камы доходил, но в старину их царь,
Известный битвами могучий государь,
На юге жил, владел дунайскими брегами,
Не раз белевшими славянскими костями?
Муромец.
Спроси Свенельда, он там с Святославом был,
С кончиной же вождя как будто век отжил,
Он мрачен, молчалив и на краю могилы,
Лишь именем вождя на миг былые силы
В нем можно оживить.
Добрыня.
Смотри, как старец сел,
На меч облокотясь, с которым постарел,
Мир тесен для него без бурных потрясений,
И на его груди сочтешь число сражений
Рубцами вечных ран.
Муромец.
Спроси его, Рогдай.
Рогдай.
Свенельд, мы знать хотим, зачем вплывал в Дунай
Твой дивный Святослав? С какими племенами
Там бился он? С болгар ли дань срывал мечами?
Свенельд.
И не одних болгар, и сечу не одну,
Видали в жизни мы, кровавую войну
К Царьграду двигали, с Цимискием сражались,
И греки доблести славянской удивлялись!
Князь сонных не любил, чтоб живо было все.
Днем на коне, а в ночь — подушкою седло,
Шатров не знали мы: бывало, сосчитаешь
Все звезды на небе, когда глаза смыкаешь,
Князь витязь был лихой, таких богатырей
Теперь уж нет! Увы! Мне ль на закате дней,
Мне ль думать, что ему глаза навек закрою,
И Днепр его зальет широкою волною!
Рогдай.
Я отголосок дней минувших пробудил,
Которых так свежо ты память сохранил.
Свенельд.
То незабвенное, златое было время!
Теперь меня гнетет годов и грусти бремя!
Муромец.
Все ныне замерло, все дремлет в тяжком сне:
Князь битвы позабыл, нет слуха о войне,
Владимир верою занялся лишь одною
И в праздности томит всех витязей тоскою.
Добрыня.
Не знаю, отчего князь веру разлюбил
Отцов — и прадедов, — он с нею победил
Мятежных и врагов! Чего ж еще желает?
Иль вера новая победы обещает
Светлее прежних? Нет, зачем с мечом в руках
О новых помышлять, неведомых богах?
Рогдай.
Все веры мне равны, лишь только б воевали
И с новым божеством врагов бы не бежали!
Что скажешь нам, Свенельд?
Свенельд.
Что, витязи, сказать?
И князя моего просила часто мать
Закон переменить, но он не соглашался,
Весь юный, бурный век за славою гонялся,
Теперь я слишком стар, чтоб изменить богам,
Тогда ж не до того, поверьте, было нам!
Я князю предан был, — с ним изменил бы веру,
С ним в прежней устоял и дней исполнил меру.
Вы тоже сделайте, вам князь примером будь.
Рогдай.
Ты, старец, прав. Друзья! Он нам надежный путь
По опыту избрал. Жрецам оставим пренья, —
Не с ними, с князем нам выигрывать сраженья!
За все ответит князь!
Муромец.
Но вот певец Баян!

Входит Баян.

Явление 2.

Витязи, Баян.

Муромец.
Цветущий юноша, ты нам богами дан
Унынье развлекать отрадой сладких песен,
Хотя наш круг тебе для вдохновений тесен,
И ты скрываешься, чтоб напитать свой дух
Восторгом неземным, но жаждущий наш слух
Стремится за тобой в твое уединенье!..
Скажи, где почерпнуть дар дивный песнопенья?
Баян.
Еще я в локонах младенчества играл, —
Мечтатель и в толпе видений, я не знал,
Что светлые власы высокою волною
В восторге пламенном взвевало над главою,
Какой невольный хлад по членам пробегал?
Что грудь теснило мне? Я жадно слов искал —
Но на устах печать младенчества лежала
И вдохновение без песней угасало!
Но некая жена, мне чуждая, — уста
Незрелые млеком эфирного сосца
Для песней сладостных внезапно разрешила
И гусли звонкие расцветшему вручила.
Я струны натянул неопытной рукой:
Забуду ль миг, когда их пламенной игрой
Впервые выразил души моей волненье
И в струны вдвинул я живое вдохновенье?
Се тех пор, как верный друг, — оно всегда при мне,
И, упоённый им, как бы в волшебном сне,
Я вижу давних дней чудесные виденья,
Любовь и ненависть, вражду, страстей волненье,
В сердцах, давно уже остывших под землей,
Подернутых для вас забвенья пеленой.
Муромец.
Сложи живую песнь на гуслях вдохновенных,
Мечтою освежи крылатой утомленных
Бесславной праздностью.
Добрыня.
Глаза уже горят.
Божественным огнем уста дрожат, кипят:
И вот польется песнь…
Рогдай.
О юноша, душою
Потонем в ней, коснись струн беглою рукою.

Баян играет на гуслях и поёт стихотворение ‘Русалки’. См: ‘Северная лира на 1827 год’. М., 1827 г. С. 120 — 122.

Не закончено. Автограф не сохранился.

1826 г.
Источники текста:
‘Московский телеграф’, 1827 г., No 8. С. 154.
‘Атеней’, 1830 г., Ч. 1. С. 259 — 266.
Муравьев Андрей Николаевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Битва при Тивериаде, или Падение крестоносцев в Палестине, Муравьев Андрей Николаевич, Год: 1827
  2. Сцены из неоконченной трагедии в пяти действиях в стихах ‘Михаил Тверской’, Муравьев Андрей Николаевич, Год: 1837
  3. Праматерь, Грильпарцер Франц, Год: 1816
  4. Гораций, Корнель Пьер, Год: 1640
  5. Несносные, Мольер Жан-Батист, Год: 1661
  6. Сказка о царе Салтане, Бельский Владимир Иванович, Год: 1900
  7. Канат, Плавт, Год: 1933
  8. Орест, Еврипид, Год: 1900
Электронная библиотека