К. Л. Хетагуров
Владикавказские письма
(Маленькая история)
ПРИМЕЧАНИЯ
Владикавказские письма, Хетагуров Коста Леванович, Год: 1897
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Коста. Публицистика. Избранные статьи
Редакция, вступительная статья и комментарии А. С. Малинкина
Государственное издательство Северо-Осетинской АССР Орджоникидзе. 1941
В 1862 году в гор. Владикавказе была открыта первая школа для осетинских девиц. Целью открытия школы было, как свидетельствуют ее годичные отчеты,— внести просвещение в среду осетин и сделать их истинными христианами. В 1866 году школа эта была преобразована в школу с пансионом и названа в честь великой княгини Ольги Федоровны — Ольгинской. Она состояла из трех классов и приготовительного с двумя отделениями. Каждый класс имел двухгодичный курс. Преподавание велось, приблизительно, в размере прогимназической программы. Особенное внимание было обращено на преподавание закона божия и туземного рукоделия. Средства на содержание школы выдавались ‘Обществом восстановления православного христианства на Кавказе’. Пока школа помещалась в центре осетинской части Владикавказа, в ней преобладающим большинством были осетинки. Когда же в 1886—87 учебном году ее перевели на совершенно противоположный конец города, число осетинок значительно уменьшилось, так что при посещении школы их императорскими величествами в 1888 году, из 89 всех учащихся — осетинок было всего 36, из которых, надо заметить, 4 ученицы были магометанского вероисповедания. Во все время своего существования школа пользовалась необыкновенной любовью и доверием осетинок. Она не могла вмещать всех желающих учиться в ней. Не забывая низкий уровень развития священников-грузин, рассеянных по всей Осетии, она была, безусловно, лучшим учреждение просветительной деятельности ‘Общества восстановления православного христианства на Кавказе’, она насаждала в отдаленных уголках горной Осетии неувядаемые зародыши просвещения, она давала неутомимых тружениц для сельских школ. Не считая всех обязанных этой школе грамотностью, одно- и двухклассным образованием, в ней до 1890 года окончили полный курс 69 учениц. Благодаря ей религиозный фанатизм магометанской Осетии стал охотно поддаваться принципам христианского воспитания. Короче говоря, школа эта становилась насущной потребностью всего народа. Вдруг в самый разгар учебного 1890—1891 года (5-го января) приехавшая из Тифлиса комиссия, от имени ‘Совета Общества’, прекратила существование школы.
Трудно передать глубину горя, причиненного осетинам этим событием. Не предупрежденные родители после рождественских праздников стали привозить своих детей… Вереницы арб запрудили улицу… Продрогнувшая толпа детей стучится и просится под знакомый кров… Пред нею запирают двери… Гонят прочь, не позволяя даже обогреться после далекого пути в арбе по морозу. Родители недоумевают… Дети плачут, не желая возвращаться в аулы, и дрогнут на улице до позднего вечера…
За что? Для чего? По какому праву?— Вот вопросы, на которые тщетно искал ответа каждый осетин.
Ближайшие свидетели этой катастрофы — владикавказские осетины, не теряли времени для формальной обстановки дела, дабы предупредить, по крайней мере, потерю учебного года, в числе 16 представителей подали протест высокой покровительнице школы, теперь в бозе почившей, великой княгине Ольге Федоровне, и г. обер-прокурору святейшего синода.
Почему Тифлисская комиссия нашла удобным выбросить на улицу 17 своекоштных пансионерок и оставить вне всякого учебного заведения 67 учениц, большинство которых внесло плату за право учения в Осетинскую школу за весь год — было покрыто мраком неизвестности. Только тогда, когда протест осетин не был уже секретом для правления ‘Общества’, в No 4 за 1891 год ‘Духовного Вестника’ (журнал грузинского экзархата) появилась статья ‘О поводах к преобразованию Владакавказской осетинской женской школы’. Не вдаваясь в полемику, я постараюсь только сравнить содержание этой статьи с официальными документами и голой действительностью.
‘Вопрос о преобразовании Владикавказской осетинской женской школы,—говорит ‘Духовный Вестник’,— назрел уже давно… Школа эта и по внутреннему строю своей жизни, и по программам предметов обучения далеко удалилась от своего назначения… Из числа 89 воспитанниц в 1886—87 году было 59 горожанок… русских 45, осетинок 31, грузинок 12, армянок 1. Почти все горожанки были девочки из низшего сословия, которые своими грубыми нравами и дурными привычками вносили в нее нежелательное совсем влияние и деморализацию’.
Давность возникновения вопроса о преобразовании школы, кажется, не имеет ничего общего с неожиданным закрытием ее среди учебного года. Цифровые данные ‘Духовного Вестника’ мало убедительны, так как в предшествовавшие годы, пока школа находилась в осетинской части города, число осетинок было в ней значительно больше. Так, по отчетам общества 1885 года осетинок было 43 из 81 всех учащихся, а в 1886 году их было 45 из 84, причем из 23 русских — мещанских детей было всего 5, казачьих и солдатских — 3, следовательно, и о ‘деморализации’ не могло быть речи. Это преимущество осетинской части города перед русской ‘Совет Общества’ 1876 года сознавал прекрасно, говоря в своем отчете: ‘За невозможностью перевести школу из осетинской части города, приходилось терпеливо переносить это зло’, т. е. холод и тесноту помещения (стр. 27).
‘Обращаясь к внутреннему состоянию школы,— говорит отчет 1875 года,— нельзя не признать, что развитие и успехи детей делают эту школу вполне соответствующею ее назначению (стр. 58), и там же: ‘Находя, что девичья школа необходимо должна быть проводником в осетинскую семью более здоровых идей о воспитании детей вообще, инспектор школ обратил особенное внимание начальницы Владикавказской осетинской школы на сообщение девицам более подробных сведений по гигиене’, и потом в отчете 1876 года сказано: ‘с девицами необходимо проходить хотя элементарный курс истории и географии, сообщать главнейшие сведения из гигиены и педагогики’ (стр. 28). В отчете 1877 года уже говорится, что ‘Владикавказская осетинская девическая школа велась и ведется (всегда) образцово’ (стр. 37). Отчет 1879 года заявляет, что занятия в школе ‘велись с полным сознанием своего дела’ (стр. 35). В 1880 году его императорское высочество великий князь Михаил Николаевич лично ‘соизволил благодарить всех служащих в школе за хорошую постановку, ее’ (стр. 84). В 1885 году инспектор ‘вынес заключение о довольно удовлетворительном положении учебной части’. По всему видно было, что ‘учительницы относятся добросовестно к своим обязанностям’ (стр. 64). Тогда же и начались мечтания выработать такую программу для школы, чтобы воспитанницы ее ‘впоследствии могли самостоятельно заведывать школами или даже толково обучать членов собственной семьи’ (стр. 66). Чтобы не усвоить вредных привычек горожанок и иметь любовь ко всем работам домашней семейной жизни, ‘воспитанницы сами убирают комнаты, поочередно, по 2 в день, дежурят на кухне, приготовляя вместе с наемной кухаркой кушанья, катают сами белье и как его, так и все платье на себя шьют сами же’ (стр. 67). В 1886 году учебная часть была найдена ‘в удовлетворительном положении’. ‘Для того же, чтобы школа вполне отвечала своей главной задаче — способствовала христианскому образованию женщин в Осетин — необходимо выработать новые программы по всем предметам’, что по мере возможности обещает сделать автор доклада к следующему учебному курсу (стр. 131). В отчете 1887 года, где, к слову сказать, ‘Общество’, как выдающийся факт в своей деятельности отмечает, между прочим, открытие какой-то несуществующей ‘женской двухклассной церковноприходской школы в Салугарданском осетинском селении’ (стр. 5), в этом отчете, говорю, обещавший изменить программу Владикавказской осетинской школы, но, к сожалению, не исполнивший этого обещания, инспектор обвиняет ее в полнейшем несоответствии своему назначению и предлагает ‘Обществу’ выгодную финансовую комбинацию (стр. 45—46). Несмотря на это, отчет 1888 года свидетельствует нам самое отрадное явление в хронике школы. Говоря о посещении школы их императорскими величествами он дает заключение, что ‘высокие гости вынесли из школы весьма: благоприятное впечатление’ (стр. 87). Наконец, отчет 1889 года говорит, что школа эта в отношении внешнего благоустройства может быть названа безукоризненной, и признает ‘успехи учениц по всем предметам удовлетворительными’ (стр. 129), но. припоминая расход в 7720 руб., признаем ‘за лучшее или закрыть совсем школу, или содержать своих стипендиаток в епархиальных училищах, или, наконец, перенести школу в аул, жители которого изъявили бы согласие выстроить здание на свой счет’ (стр. 131).
Таких аулов, замечу между прочим, можно было бы при желании найти если не десяток, то, по крайней мере, пять.
Основываясь на донесениях инспектора школ Никифорова, автор статьи ‘О поводах’ умышленно, сообщает и говорит утвердительно даже там, где сам инспектор высказывается только в форме опасения и вопроса, и только относительно девушек из горной полосы Осетии. Инспектору не нравится, что школой пользуются, якобы, только ближайшие к городу селения. ‘Во многих же местах Осетии,— говорит он,— и особенно горной полосы, жители даже не знают о существовании этой школы’ (стр. 44 — 1887 г.). ‘Но, если бы этот недостаток и можно было исправить равномерным по всем селениям распределением стипендий, то является еще опасение другого рода, а именно: в состоянии ли будут воспитанницы школы, пробывшие от 6—8 лет в весьма хорошей обстановке, впоследствии переносить тяжелую трудовую, полную всевозможных лишений, жизнь именно в тех глухих ущельях гор, где всего необходимее влияние просвещенной женщины’ (стр. 46).
Автор статьи ‘О поводах’ решает эту задачу очень просто. Он положительно уверяет, что ‘воспитанницы’ из окрестных осетинских селений, пробыв в ней (школе) на учебной скамье от 6 до 8 лет, привыкали к городской жизни и не шли потом в прежнюю сельскую среду свою’.
Ни опасения инспектора, ни уверения автора статьи ‘О поводах’ — не имеют фактического основания. Ни одна осетинка, получившая образование в Ольгинской школе, не бросала своих родных ради городской жизни. Если кто из них и живет в городе, то только с служащим или постоянно живущим в городе мужем или отцом. А что горная полоса Осетии знала о существовании школы, это видно из следующего. Из сел. Нар (я беру отдаленные уголки горной Осетии), в этой школе учились 2 ученицы, сел. Зарамаг — 1, сел. Ход — 1, Мизур — 1 (принявшая благодаря школе православие), из сел. Садон — 1, Мамисон — 1, Карца — 1, Даргас — 1, Хидикус — 1, даже из Георгиевско-Осетинского селения, Кубанской области — 1. ‘Опыт показал,— говорит (дальше автор подтасованных ‘поводов’,— что за все время существования школы с 1865 года не более пяти воспитанниц служили ‘Обществу’ в качестве учительниц осетинских школ, а прочие расходились по разным местам, избирая себе род жизни во Владикавказе, совсем не соответствующий святым целям ‘Общества’. Все это положительно ни на чем не основанная клевета. Во-первых, специальною целью школы никогда не было желание подготовлять приходских учительниц для ‘Общества’, а во-вторых, число женских приходских училищ в Осетии было всегда так незначительно (от 2 до 7), что все 69 учениц, окончившие курс Ольгинской школы, при всем своем желании не могли быть учительницами, тем более, что в период 1884—87 гг. в Осетии почему-то не стало ни одной приходской женской школы ‘Общества’.
Зачем автору ‘поводов’ понравилась цифра ‘пять’, когда в 1878 году уже ‘6 сельских женских школ Осетии велись добросовестно бывшими воспитанницами Владикавказской школы, 6 учениц этой школы вышли замуж за учителей Северной Осетии и оказывали им значительную помощь в деле просвещения народа’ (отч. 1885 г., стр. 61). Опыт показал,— скажем мы с своей стороны,— что воспитанниц школы, служивших ‘Обществу’ в качестве учительниц, было 21, следовательно, ‘более пяти’ на целых 16, а 22-я служила в ведомстве министерства народного просвещения (фамилии всех их я представил при сем редакции). Кроме того, Колиеван-Цогоева имела в такой трущобе, как сел. Луар, свою частную школу, Девицы Амбалова и Абациева — успешно занимались частными уроками в сел. Ардон, а прочие расходились не ‘по разным местам(?), избирая себе род жизни во Владикавказе’, а возвращались в родные аулы, внося свет христианского благовоспитания в дымные сакли своих родителей, затем выходили замуж за своих же сельских учителей, причетников и даже простых сельчан, и делались примерными хозяйками, любящими женами и достойными удивления матерями-воспитательницами нарождающегося поколения.
Насколько справедливы строки статьи ‘Духовного Вестника’ по адресу, преосвященного Петра, видно из ‘Защиты’, появившейся по поводу той же статьи в приложении к No 37 ‘Терских Ведомостей’ за 1891 год, где сказано, что замечание автора ‘поводов’ относительно епископа ‘является сколько несправедливым, столько же и оскорбительным’. Что же касается г. (начальника области и ‘Терских Ведомостей’, то от них лучшего возражения ‘Духовному Вестнику’ чем то, которое появилось в No 37 ‘Терских Ведомостей’ и желать нельзя. Я привожу его целиком: ‘В No 4 ‘Духовного Вестника Грузинского Экзархата’ в статье ‘О поводах к преобразованию Владикавказской осетинской женской школы’, между прочим, сообщается, что через несколько дней после преобразования означенной школы ‘появились в ‘Терских Ведомостях’,—официальном органе области, вполне сочувственные статьи по поводу совершившегося события’. В интересах истины считаем нужным заявить, что никакого сочувствия ‘совершившемуся событию’ ‘Терские Ведомости’ никогда не высказывали ни от себя, ни от других. Редакция тогда же отметила лишь факт преобразования Владикавказского женского осетинского училища, а равно и удовольствие населения тех селений, где открыты церковноприходские школы. Но удовольствие и радость населений по поводу открытия новых школ совсем не характеризует такого же отношения к факту преобразования осетинского женского училища. Точно так же мы уполномочены сообщить, что заявление того же ‘Духовного Вестника’, по которому к преобразованию осетинского училища ‘комиссия приступила не прежде, как заручившись согласием начальника области’, лишено фактического основания, так как г. начальник области узнал от комиссии о преобразовании женского осетинского училища только тогда, когда это преобразование сделалось уже совершившимся фактом’.
Что слово ‘преобразование’ не входило в программу действий комиссии, об этом ясно свидетельствует, во-первых, отчет ‘Общества’ за 1887 год, где сказано: ‘Обществу несравненно выгоднее содержать тех же 24 стипендиаток в духовных женских епархиальных училищах и затрачивать на это: полагая стипендию по 120 руб., всего 2880 руб. вместо 7720 руб., расходуемых ныне ‘а содержание Владикавказской осетинской девической школы’ (стр. 46), а во-вторых, в той же ‘Защите’ говорится, что ‘сотрудник’ ‘Духовного Вестника’ неправильно понял отношения нашего епископа к последним событиям печального факта закрытия училища. Мы имеем ввиду отказ со стороны епископа комиссии, прибывшей из
Тифлиса, созвать в январе экстренный съезд духовенства, для обсуждения этого вопроса, или взять это училище временно на свою ответственность, без ведома духовенства, а потом передать его последнему’, и затем дальше: ‘по этому епископ Петр многократно и усердно просил прибывшую из Тифлиса комиссию помедлить закрытием училища до указанного времени. Нам очень хорошо известно, что об этом сообщено телеграммой от 4 января о. протоиереем Калистовым в Тифлис кому следует’. Итак, комиссия не преобразовала училище, а закрыла его, оставив в нем до конца учебного года при двух учительницах, законоучителе и учительнице рукоделия своих 24 стипендиаток, добрую треть которых составляли русские, почему-то попавшие под опеку ‘Общества восстановления православного христианства на Кавказе’.
Нельзя поэтому не признать вполне своевременным и уместным протест владикавказских осетин, тем более, что, следствие, произведенное по этому делу лично начальником области, дословно подтвердило все изложенные в протесте обстоятельства этого печального события. Не оставалось никакого сомнения, что во всей истории главным руководящим началом служил самый беззастенчивый произвол. Надо было, во что бы то ни стало, найти виновных…
Неожиданная весть о переводе преосвященного Петра, епископа владикавказского, в Великий Устюг, как громом поразило всю его паству. Проводы его 27, 28 и 29 мая 1891 года отличались необычной в этих случаях задушевностью. Все слои общества принимали в них самое горячее участие. Как искренно преданные дети православия, в проводах представителя христовой церкви, естественно хотели, принять участие и владикавказские осетины… К сожалению, это им не было дозволено, а небольшой адрес, в котором они просто и сердечно излагали любимому владыке свои чувства, был арестован накануне его подачи… Мало того, многие из осетин, участвовавших в протесте по поводу закрытия училища и подписавших означенный адрес, были даже подвергнуты кое-каким ограничениям. Помимо выговоров и легких арестов, один из них (учитель приготовительного класса реального училища) был удален от должности, а другой — выслан административным порядком из пределов Терской области… При всем этом, однако, протест все-таки вызвал благоприятные результаты: школа была возвращена осетинам во всем ее первоначальном составе и даже переведена в прежнее свое помещение, в осетинскую часть Владикавказа. К теперешней ее постановке я надеюсь вернуться в недалеком будущем и тем охотнее, что в текущем 1897 году исполнится 35 лет со времени ее открытия.
Статья опубликована в газ. ‘Северный Кавказ’ No 7 (1148) от 23 января 1897 года за подписью Нарон.
Стр. 87. Первая школа для осетинских девиц была открыта в 1862 году протоиереем Алексеем Колиевым, одним из представителей интеллигенции ‘первого призыва’, Коста высоко ценил инициативу А. Колиева и отзывался всегда о нем с глубоким уважением. См., например, в статье ‘Избави бог и нас от этаких судей’, ‘Казбек’, 1899 год, No 674 и 675.
Стр. 88. Коста имеет в виду статью ‘О поводах к преобразованию владикавказской осетинской женской школы’, напечатанную в No 4 ‘Духовного вестника грузинского экзарха’, 1891 год, Тифлис.
Стр. 92. Редакционная статья ‘Терских ведомостей’, которую Коста приводит целиком, напечатана в No 37 от 9 мая 1891 года.
Стр. 92. Епископ владикавказский Петр, сочувственно относившийся к просветительной работе осетинской интеллигенции и вставший на защиту владикавказской осетинской женской школы, был переведен за это в гор. Великий Устюг на Волге.
Стр. 93. ‘Другой выслан в административном порядке из Терской области…’ Это был Коста, 1 июля 1891 года высланный ген.-лейт. Кахановым, начальником Терской области, за пределы родной Осетии (первая ссылка Коста).