ВЕЗИРИ
ИЛИ
ОЧАРОВАННЫЙ
ЛАВИРИНЪ.
ПОВСТЬ ВОСТОЧНАЯ
ЧАСТЬ III.
Переведена ВАСИЛЬЕМЪ ЛЕВШИНЫМЪ.
въ Москв
Въ Университетской Типографіи у Н. Новикова.
1780 года.
ОДОБРЕНІЕ.
АНТОНЪ БАРСОВЪ.
ВЕЗИРИ
ИЛИ
ОЧАРОВАННЫЙ
ЛАВИРИНЪ.
Визири, или Очарованный лавиринф, Левшин Василий Алексеевич, Год: 1780
Время на прочтение: 74 минут(ы)
По приказанію Императорскаго Московскаго университета Господъ Кураторовъ, я читалъ книгу подъ заглавіемъ Везири или Очарованный Лавиринъ, и не нашелъ въ ней ничего противнаго наставленію, данному мн о разсматриваніи печатаемыхъ въ Университетской Типографіи книгъ, почему оная и напечатана быть можетъ. Коллежскій Совтникъ, Краснорчія Профессоръ и Ценсоръ печатаемыхъ въ Университетской Типографіи книгъ,
Не безъ чувствительности, свойственной горячему сложенію, узналъ Цериръ, что Сагебъ противится слдовать повелніямъ его, и приближается въ Карецму, и новый наперсникъ его Мелекъ, лилъ съ искусною ненавистію въ сей огонь масло. Но какъ споръ страстей часто упадаетъ къ выгодамъ разума, такъ и любовь, возторжествовавъ прежде надъ гнвомъ и гордостію, вступила на путь покойнейшихъ разсужденій.
Влюбленный Король вспомнилъ, что Сагебъ, есть отецъ Цулики, и ршитель его благополучія, по чему принялъ отъ упорствующей Мелеховой руки письмо въ которомъ Везирь непослушаніе свое извинялъ въ трогательныхъ выраженіяхъ усердія и дружества.
Великодушное, отъ страстей своихъ въ заблужденіе приведенное сердце, хотя возмущается, естьли попрепятствуютъ ему въ желаніяхъ, но съ благодарностію пріемлетъ непріятныя представленія, когда вдаетъ, что текутъ сіи отъ праводушныя склонности. Сіе позналъ Цериръ. Онъ простерся дале въ надежд, кою вливала въ него Везирева привязанность къ нему, не сумнвался боле въ будущемъ его согласіи, и возлагалъ на себя вину неосмотрительности, что не увдомилъ его о причин, за чмъ отвергаетъ онъ Принцессу Цаблестанскую.
И такъ надежда взяла опять во власть свою сердце его, и мысли его стали спокойне. Онъ довольно предвидлъ, что естьли возобновитъ повелніе свое о возврат Перизады, когда она можетъ быть уже въ земляхъ Карецмскихъ, то можетъ огорчить Везиря, и положить новыя препоны и замедлнія въ разршеніи судьбы своей. Однакожъ за необходимое считалъ, убгнуть присутствія сей невластной Принцессы. Онъ повеллъ принять ее со всми знаками почтенія, и остановиться ей въ замк, лжащемъ по пути къ Цамакшару.
Не возможно описать ужасъ Мелека, когда поврилъ Цериръ ему все таинство, и усмотрлъ, коль неразумно поступилъ онъ противу Сагеба. Малый и ползающій его разумъ не могъ постигнуть причинъ поступка сего мужа души великія. Какъ несумнвался онъ, что Везирь возвышеніе дочери своей предпочтешь всмъ другимъ основаніямъ, то въ мысляхъ таковыхъ зрлъ онъ себя на краю погибели, и отшелъ изобртать средства, чмъ бы миновать мнимую, висящую надъ главой его опасность.
Расположенія злыхъ людей всегда мшаются съ обманомъ, а провождаются новыми пороками. Мелекъ нашелъ случай, наполнить ложью уши Сафиры и Гулруцы, и уврить ихъ, что Цериръ намренъ, получить Цулику во власть свою до возвращенія отца ея, дабы упредить всякія упорства къ соглашенію на то. Какъ ненавистный его ковъ не могъ быть опроверженъ женщинами, приписывалъ онъ имъ по крайней мр робкую добродтель, и льстилъ себ, что сіи дв любви достойныя другими, употребятъ соразмрные намреніямъ его способы. Въ добрыхъ мысляхъ, которыя имлъ объ нихъ, онъ необшибся, но основанное на томъ произшествіе учинилось не сходно съ ожиданіемъ его.
Чтобъ освободить дочь свою отъ угрожаемаго нападенія, воназмрилась разумно обезпокоенная Сафира, послать ее подъ покровительствомъ Гулруцы и Елиха въ Королевство Туранское. Предпріятіе сіе содержано очень тайно, но какъ проискивающая злоба уметъ проникать скрытнйшія углы осторожности, и жадное корыстолюбіе сокровенное для того только вывдываетъ, чтобъ изъ драгоцннаго содержанія онаго сдлать злоупотребленіе, то Руска, отпущенная изъ службы Сафириной, открыла причины пріуготовленія произходящія въ дом Сахеба, спшила кипящая мщеніемъ къ Цериру, и требовала защищенія своей воспитанниц
Горячій Монархъ отъ всти сей пришелъ въ неописанный гнвъ, но лукавая невольница нашла спосбъ удержать оный, представя ему, что гораздо пристойне для любви и чина его, освободить Цулику отъ насильства Гулруцы, чмъ отнять изъ покровительства ея родительницы.
Въ слдствіе сего заключенія разставлены многіе отрадные караулы, и по данному онымъ знаку, получилъ Цериръ въ руки свои склонную красавицу. Темнота ночная благопріятствовала ему, скрывъ непристойныя его восторги, и къ крайнему изумлнію Мелека, возвратился онъ во дворецъ съ дражайшею своею добычею.
Въ томъ, какъ обманутый придворный укорялъ себя, что поспшествовалъ соединенію, котораго, яко величайшаго нещастія опасался, и въ крайнемъ огорченіи сидлъ у дверей, противу открытаго поля находящихся, на коемъ измненная невинность съ пламенемъ любви неравный бой имла, увидлъ онъ въ дали Везиря, приближающагося поспшными шагами нетерпливаго безпокойства, и сей единый разъ привелъ его въ зломъ намреніи произвесть доброе дло, увдомленіемъ Сагеба о опасности его дочери.
Подобно кормчему, изчерпавшему уже бодрость и искусство въ стараніи проплыть камни и отмли опаснаго моря, который безъ спасенія числитъ себя погибшимъ, находя, что корабль его влечется въ страшномъ вихр незнакомыя пучины. Равно было съ Везиремъ. Церировы прежнія жестокости не побдили его постоянства. Послднее отъ него Перизад оказанное поруганіе совсмъ оное ослабили. Не бывъ постигнутъ смертнымъ ужасомъ, не могъ принять онъ сей неожидаемый ударъ, кажущійся на вки раздробляющимъ честь его и вс прочія надежды.
Мелекъ, коему сіе пораженіе, показалось въ немъ обморокомъ, старался изъ онаго Сагеба привесть въ себя. Гласъ злаго человка удобенъ только смерть приключать, а не жизнь возвращать добродтельному сердцу. По щастію случилась тогда пристойнйшая помощь. Цериръ не уважилъ посадить подъ стражу Гулруцу, какъ учинилъ то съ Елихомъ. Она явилась съ оставленною Сафирою въ сіе мгновеніе, во время когда сами они бродили въ пустын отчаянія.
Обомлвшій Сагебъ трогающими объятіями возлюбленной супруги, коя орошала его слезами, и ревностными попеченіями Гулруцы приведенный въ себя, получилъ вскор употребленіе разума своего. Онъ запретилъ имъ обимъ слдовать за собою, и съ врожденнымъ своимъ мужествомъ пошелъ во дворецъ.
Почитающая ево стража не препятствовала ему входъ во внутренніе покои. По повелнію его отворяли вс двери. Цериръ ужаснулся, видя на чел его начертанное величестю и негодованіе, сталъ безмолвенъ, и въ крайнемъ замшательств. Но не такъ было съ Цуликою. Въ радостномъ восхищеніи бросилась она къ родителю своему, обняла его колна, вопія:
О щастливый, высочайше благополучный часъ, въ который встрчаютъ взоры моего родителя, прежде нежели рки превозмогающей любви погрузили сердце мое въ своихъ сладостяхъ. Да, дражайшій датель жизни моей, сей великодушный и любви достойный Монархъ, вздыхаетъ по своемъ и моемъ благополучіи, и почти уговорилъ меня, принять драгоцнный подарокъ своея врности, и безъ согласія твоего предаться его объятіямъ. О! я забыла бы мой долгъ противу тебя, естьлибъ только усмотрлъ онъ, какъ сражалось сердце мое съ препятствующими моими устами, чтобъ не лишиться удовольствія принять отъ самого тебя согласіе и благословеніе къ толь славному для меня браку.
Невинныя черты лица Цулинина, и улыбками подкрпляемая ея откровенность, ободрили пораженный духъ Сагебовъ. Онъ поднялъ ее, обнялъ родительски, и кроткимъ гласомъ склонности сказалъ:
Спши, дочь моя! принесть утшеніе твоей родительниц, въ каковое привела ты мое сердце. Она ожидаетъ тебя у воротъ дворца. Доврь ее и моимъ попеченіямъ твое истинное благополучіе.
По симъ словамъ возвела невинная двица наполненные впечатлнія очи свои на Церира поцловала нжно руку отца своего, и пошла съ проворностію возвышенныя надежды.
Посл трогающаго явленія сего, слдовало замшательное молчаніе, которое прервалъ наконецъ Сагебъ, начавъ къ Цериру слдующее:
Какъ охотно желаю я пощадить стыдъ отъ твоего раскаянія, не буду я спрашивать о причинахъ того, что видлъ и слышалъ, и какъ дочь моя милостію небесъ избавлена отъ двойныхъ стей твоего искушенія и ея несмысленности: то жалуюсь я о удовлтвореніи, коимъ долженъ ты мн за толь недостойный поступокъ и незаслуженное поруганіе, къ собственному твоему сердцу.
Ахъ! объяви себя моимъ другомъ, вскричалъ Цериръ. Я не хочу представлять теб чистоту моихъ намреній. Прости мн великодушно, естьли ты оскорбленъ, и требуй всего, что въ моей состоитъ власти.
Такъ послдуй мн не медленно съ замокъ, подхватилъ Сагебъ, въ коемъ твои неодуманные приказы удержали Перизаду подъ караулочъ, раскайся въ своемъ подломъ противу ея поступк, и тогда забуду я мое собственное оскорбленіе. Еще хочу я быть твоимъ истиннымъ другомъ и врнымъ подданнымъ, естьли ты отдашь справедливость Принцесс, которыя красота такъ помрачаетъ вс красоты въ свт, какъ блистающая Цехара {Планета Венера по Персидски.} стадо звздъ на голубомъ свод. Что лжитъ до моей дочери.— —
Удержи лютыя рчи свои, прервалъ Цериръ, не пронзай толь острыми стрлами словъ твоихъ сердца, которое противу тебя не иметъ оправданія, но и не можетъ склониться на твои неестественныя предразсудки. Предпріятіе, чрезмрно оскорбившее достоинство мое, предало въ руки мои Цулику, но знай, что я еще прежде сего случая, который любовь моя учинила необходимостію, заключилъ возвесть ее на престолъ мой. Сіе ли толь ужасное теб оскорбленіе? Безчестіе ли теб, что назову я тебя отцомъ моимъ?
Такъ Государь! говорилъ Сагебъ, имя, которое во всхъ другихъ обстоятельствахъ было бы моею гордостію, днесь покроетъ меня только срамомъ. Не подосадуй на мою необходимую вольность мннія. Не время льститься мн суетными идолами чести. Когда я уступилъ твоимъ желаніямъ, да, еще и съ перваго свта моего разума, возвелъ я очи мои къ пресвтлому престолу добродтели, предъ коимъ вс короны земныя прахъ суть. Тамъ только дочь моя можетъ во истинну возвыситься, туды долженъ я вести ее, вмсто чтобъ и самому сугубымъ преступленіемъ сбиться съ освященнаго пути сего. Я обязанъ врностію твоею Принцесс, коя надмру достойна любви твоей и почитанія, и кою ты безъ казни оскорбить не можешь. Но естьли бы я отъ имяни твоего сватался за женщину и низкой природы, и когдабъ съ вроломствомъ твоимъ не соединялась опасность: то и въ таковомъ случа не хотлъ бы быти я совиновникомъ. Я общалъ Цулику Елиху, и когда бы она весь свтъ несла за собою въ приданые: то не нарушилъ бы я слова моего къ безпокровному сыну моего друга.
Цериръ желалъ скрыть нетерпливость свою къ высокодушной рчи Везиря своего, но услышавъ имя Елихи, не могъ удержаться боле, и сказалъ съ свирпымъ взглядомъ:
Стрегись, дерзскій человкъ! стрегись во зло употребить благодарность, коею долженъ я прежнимъ твоимъ заслугамъ. Сія обязанность угаснетъ въ мгновеніе, когда я вижу, что ты вмсто возстановленія сіянія моей короны, назначиваешь меня къ стыду презрнныхъ оковъ. Удались, и разсуди получше о своихъ должностяхъ. Святйшее между оными должно состоять въ поспшествованіи щастія твоего Короля и твоей дочери — Я сказалъ вмсто Короля, твоего друга, естьлибъ неизвстный Елихъ не похитилъ у Монарха твоего сего имени. Въ три дни отдай мн Цуликину руку, или, упорствуя одержать свое слово, готовся сочетать дочь твою съ бездушнымъ тломъ моего недостойнаго совмтника.
По семъ отворотился онъ прочь отъ Сагеба, который оставилъ дворецъ съ горестію, каковая извстна только великодушнымъ и преизящнымъ сердцамъ, понуреннымъ дерзкой неблагодарностію, въ которой нтъ и того облегченія, хотя бы укорить себя въ причин заслуженія оныя. Какъ между тмъ просвщенный и твердый разум Сагебовъ, не дозволялъ доступа никакому легкомыслію чувствъ и намреній, кои толь общи большей части человковъ, и не давалъ имъ бросать себя, подобно волнамъ корабль безъ кормила, то не премнилъ онъ перваго предопредленія о нрав Церировомъ. Онъ видлъ еще въ сердц Государя сего смяна всякихъ добродтелей, но оныя были зарости терніемъ страстей толь густо, что требовалось искусной руки, исторгнуть вредныя сіи растнія. Сей помыслъ возвратилъ его на прошедшее. Онъ укорилъ себя, что не уменшилъ гласъ разительныхъ выговоровъ и представленій, умалчивая, что праведный Министръ не иметъ труднйшей у своего Государя работы, когда долженъ усладить естественную горечь истинны. По сему вознамрился онъ испытать силу уговоровъ, прежде принесенія Принцесс Цаблестанской толь жестокой вдомости. Въ намреніи ономъ больше укрпился онъ, узназъ, что Елихъ дйствительно посаженъ Цериромъ въ темницу, и опасаясь, чтобы оный въ первомъ жару его бунтующихъ страстей не былъ жертвою страшныхъ его угрозъ.
Естьлибъ добрыя намренія Везиря имли дло только съ горячимъ Церировымъ сложеніемъ, можетъ бы достигли оныя своей мты, но по нещастію долженствовало имъ сражаться съ лукавою злобою, каковую, какъ довольно извстно, можетъ въ способное время употребить злый совтникъ.
Ни въ какомъ случа, не нужна такъ человку подпора повреннаго, какъ во время ратованія его противу разума, истинны и правосудія. Праведный приводитъ умъ въ состояніе, сносить самому бремя мыслей своихъ подъ твердою тягостію скорьби. Преступленіе обезсиливаетъ сердце замшательствомъ, подобно принуждаетъ его въ само себя возвратиться, и наконецъ искать посторонней помощи, для полученія своей крпости. Равно Цериръ едва только повеллъ врному своему другу, удалиться съ глазъ, послалъ по ложнаго друга пріобртеннаго неосторожно безразсудствомъ.
Мелекъ получилъ ожидаемое повелніе съ восхищеніемъ. Онъ въ дверяхъ дворца осторожнымъ окомъ наблюдалъ все произходящее, и изъ безпокойнаго лица Сагебова выводилъ благосклонное для себя предзнаменованіе.
Коль ни пріуготовленъ онъ былъ къ тому, но добродтелію Сагеба тронутъ быль изумленіемъ и принужденнымъ почитаніемъ, но вскор отдохнулъ отъ сего перваго движенія, приписывать великодушное заключеніе Везиря безстыдной гордости и несносному упрямству, и говорилъ толь пространно о опасномъ преступленіи подданнаго, который противится вол своего Монарха, что совсмъ замшалъ тмъ разумъ Церировъ, и выдавилъ отъ него приказъ, окружить жилище Сагебово отборною стражею, и Везирю возвстить, что не ему, ни домашнимъ его не позволено выступать изъ сихъ запертыхъ стнъ, по коль вручится Цулика объятіямъ ея царствующаго любовника.
Посл того, какъ Мелекъ утвердилъ въ таковымъ образомъ основаніе злаго своего расположенія, чтобы не опровергла оное мочная рука добродтели, считалъ онъ за нужное Сагеба, коего увщаній уже не опасался, укрпить въ его великодушіи, ибо отъ сего ожидалъ добрыхъ послдствъ своимъ намреніямъ.
Съ довольно притворнымъ принужденіемъ возвстилъ онъ нещастному везирю, возложенное на него исполненіе, и открылъ ему притомъ предпріятіе, оказать все добрыя услуги сторон справедливой, кои только не былибъ препоною собственныя безопасности, и слдственно выдумать средства Елиха свободить, и угнтенному дому дать способъ, оставить Королевство Карецмское.
Хотя вс таковыя коварства были избыточны, хотя великой душ Сагебовой не нуженъ билъ якорь къ твердому стоянію въ мор безпокойномъ: однако Мелеково предложеніе принято съ благодарностію, ибо лукавый придворный много пріобрлъ въ сердц, наклоненномъ о каждомъ добро думать, чрезъ ревность оказанную къ спасенію чести Цуликиной.
Между мрачными закоулками, по коимъ неусыпный Мелекъ долженствовалъ красться къ обиталищу честолюбія, ложно блестящему, не меньше заботился онъ, каковыя шаги надлежало ему имть въ разсужденіи Перизады. Онъ столько жъ боялся Принцессы сея какъ и Сагеба, и не сумнвался, что оная прійметъ сего сторону, коль скоро красота ее утвердитъ право свое на сердце Церирово. Для сего страха берегся онъ напомянуть имя ее предъ обезумленнымъ Государемъ, и любовь его къ Цулик поддерживалъ въ безпрестанномъ упоеніи, оставляя времени извлеченіе его изъ сего Лавирина затрудненій.
Въ томъ, какъ сей мнилъ себя быть властелиномъ будущихъ произшествій, Перизадины кроткіе и печальные воздыханія, Ангеломъ защитникомъ безпорочныя невинности взнесенные на небо, простерли оттуду на его и Церирову главу заслуженный ими бичъ, и доставили ей утшеніе въ великодушномъ дружеств.
Когда молва и любопоношеніе распространяютъ погршности великихъ мужей, усугубляютъ при томъ скорость свою и помраченіе, гласы таковые достигла жилища, въ коемъ Принцесса Дилемская желала быть погребенна въ забвеніи, и разрушили покой ея явными Церира обвиненіями.
Любви достойная Ситара брала въ судьб сего неразсуднаго Монарха нжнйшее участіе, чтобъ могла безъ ужаса снести помышленія о висящемъ надъ главою его бдствіи, и преизящное сердце, и еще боле тронуто было несправедливостію его къ Перизад. Она сравнила состояніе свое съ совмстницынымъ, коея щастію многократно завидовала, и нашла свое безконечно споснйшимъ. Она отторжена отъ родителя своего человкомъ преступнымъ и ненавистнымъ, но сей родитель ее не явилъ къ ней отцовской нжности. Перизада напротивъ оставила милосердаго достойнаго отца, чтобы соединишься съ великимъ и возлюбленнымъ владтелемъ, котораго нашла подла и вроломна. Ея плачевная страсть къ Цериру обрла непроницаемый ледъ равнодушія, но мученія несоотвтственной любви отнюдь не толь болзненны, какъ глубокая язва, пронзаемая въ чувствительномъ сердц непостоянствомъ.
Таковыя разсужденія, которыя могла бы утшить умъ мене великодушный нежели Ситаринъ, были ей новымъ бременемъ горести. И такъ приняла она иройственное вознамреніе, жертвовать покоемъ жизни своей, чтобы сообщить Перизад мро утшенія, и есть ли возможно, избавить Церира отъ золъ, его окружающихъ. Вроломный Меленъ не оставилъ почесть Принцесс Цаблетанской жестокую всть о Церировомъ непостоянств, и умножить оную всми обстоятельствами, каковыя только могутъ нжное растлніе наклонить подъ косу смерти, какъ любви достойная Сипара появилась, подобно посланниц съ небесъ, ко удержанію потока, наводнившаго се уныніемъ. Твердость ея уже поколебалась отъ таковаго сильнаго удара, хотя она его и предвидла, нашедъ себя невольницею въ томъ мст, гд ожидала царствовать: ибо надежды любовныя никогда не облегчаютъ скорбь извстную. Къ тому же присоединялось нечаянное ея оставленіе Сагебомъ, понеже и сіе сердце, подобное Перизадину, долженствовало исполнить добродтельнаго негодованія.
Ситара уменьшила сіе послднее болзненное помышленіе. Она увдомила ее о великодушіи Везиря, и мзд, кою воспріялъ за то чрезъ лесть Мелекову, ибо дянія Королей выставлены предъ столь множественныя бдящія взоры, что недолго остаются подъ покрываломъ молчанія.
Принцесса Дилемская разсказала Перизад нещастное приключеніе свое съ благороднымъ чистосердіемъ. Она не скрыла отъ ней чувствованій своихъ къ Цериру, и увнчала великодушіе сея повренности объясненіемъ, что она немедленно послдуетъ въ Цамакшаръ, и свтомъ истинны и разума раздлитъ мрачность, въ которой злость Мелехова отъ природы праведнаго и добраго, только пылкаго въ страстяхъ своихъ, Государя созываетъ.
Перизада при повствованіи Ситары разныя испытала чувствованія Она трепетала отъ страшной судьбы Принцессы, которыя красота, заслуги и мудрость въ любви, толико достойны были почтенія и удивленія, и сожалла о печальномъ ея состояніи. Скорбь ея уменшилась на нсколько чрезъ отданную сею Цериру похвалу, и страстную его любовь къ ней, но когда Принцесса Дилемская старалась ободрить надежды, кои уповала, что произвела въ груди ея, и говорила о своемъ отъзд, тогда схватила она ее въ свои объятія, и съ пролитіемъ слезъ вопіяла:
О ты, коея намренія толико возвышены надъ слабостями смертныхъ, что я почти сумнваюсь, не небесное ли ты существо! не оставляй меня окруженну отчаяніемъ. Да не обманется преизящное сердце твое лестнымъ прозерцаніемъ, ласкательствующимъ несравненнымъ твоимъ добротамъ. Неколебленая моя къ Цериру склонность не оставляетъ мста ни малому сумннію о истин сказаннаго тобою въ похвалу его, но и въ возвышенномъ моемъ почтеніи къ нему простираюсь еще тебя дале, теряя тнь надежды, кою ты тщетно объемлешь. Словомъ: я жалуюсь на злохотнаго дива {Дивы считаются за родъ злыхъ духовъ.} въ моемъ злощастіи: ибо помыслъ, въ которомъ мое воображенное лице могло бы противу стать твоимъ прелестямъ и добродтелямъ, долженъ только сверьхъественною судьбою принудиться къ непостоянству. Престань потому стремиться къ невозможности, научи меня твоей умренности, твоему сладкому терпнію, подкрпи мой слабый разумъ. Твой нжный слухъ не долженъ уязвиться суровымъ звономъ чувственности къ общему нашему любовнику. Никогда не возглашу я о мщеніи божіемъ или человческомъ на владтеля, которому отдано мое сердце, и обязана моя врность. Безъ роптанія останусь я въ стнахъ сего замка, который мн сноснйшее заточеніе, нежели будетъ цлый пространный свтъ, естьли отлучусь отъ него, ибо я уповаю вчно жить близъ моего возлюбленнаго. Да будетъ здданъ гробъ мой въ земл травы, орошенной моими тайными и боязненными слезами. Проводи душу мою словами мира изъ нещастнаго ея пребывалища въ обитель вчныя радости. Тамо испрошу я теб награду, надлежащую невинности твоей и смиренію.
Ситара не намрена была противиться бури праведнаго стованія, преклонила чело покоренія предъ всемощнымъ престоломъ, отъ коего низходятъ на землю печали и утшенія, и ласкала себ, что можетъ быть пошлется отрада новая ея подруг.
Никакое дружество не бываетъ толь живо, нжно и продолжительно, какъ производимое съ сходмостьми добродтелей. Зависть и ревность не могутъ участвовать въ семъ освященномъ союз, понеже оно препятствуешь мстничеству о заслугахъ или красот и самому подозрнію, толь часто вливаемому совмстничествомъ въ любви.
Какъ Принцессы соединили таковымъ образомъ свои возвышенныя душі: то возъимли взаимно сію совершенную довренность, каковую только время можетъ приводить въ созрніе, сіе изліяніе сердца, кое въ щастливомъ состояніи толико увеселительно, и въ печальномъ утшно. Но хотя сіе сладкое сообщеніе мыслей иногда удерживаетъ тонъ скорбей, но не можетъ быть инако, чтобъ не продолжать оный теченіе свое съ сугубымъ рвеніемъ, до коль не изсохнетъ его источникъ. Такъ можетъ чувствуетъ уязвленная серна ослабленіе отъ употребляемыхъ ею цлебныхъ травъ, но не исцляется совсмъ, до колъ стрла жестокаго ловца дйствіемъ сильнаго Диптама изпадетъ изъ кровоточной ея груди.
Ситара довольно была доказана въ сей истинн, видя избраннйшій кринъ цвтущій въ садахъ красоты, увядающій въ прелестномъ его корени. Она употребила по тому изъ полей нжности оружіе заклинаній, дабы Перизадино несогласіе на ея предпріятіе побдить, здлавъ копіемъ уговореній опытъ въ твердое Церирово сердце, но чувствительная и многонещастная Принцесса трепетала отъ сего покушенія, которое предубжденнаго Монарха можетъ предать болзненнымъ сраженіямъ, и можетъ быть ршится къ собственному ея замшательству.
Мнніе, коимъ объемлются слабомыслящіе и порочные умы, по которому невидимымъ и злымъ существомъ присвояется нкоторая власть, было довольно безбожно, чтобы возмогло поколебать основательную силу опредленія въ Перизад, и быть принято чистымъ ея сердцемъ. Она опровергала оное, яко заблужденіе разсыпаннаго своего разума и. омраченіе любовнаго. Она признавала, что возвышенное правосудіе не можетъ дозволить, чтобъ возбуждались съ силою своей злобы, кои предъ страшнымъ его судилищемъ воздадутъ отчетъ въ томъ. Она находила многія причины извинять Церира съ сожалніемъ и еще множайшія, для коихъ не хотла разлучиться отъ возлюбленной своей другини, доколь Ситара не обратилась въ суровымъ и незаслуженнымъ гоненіемъ, которыя преизящный Везирь терплъ за нее, и оружіемъ великодушія получила ее согласіе.
Вовремя, когда дружество простирало крылья ревностнаго усердіе, раздлить густый облакъ коварнаго ласкательства и измнническихъ совтовъ, запуталась неосторожная злоба въ собственныя свои сти. Съ не многихъ дней, кои назначилъ Цериръ Сагебу къ ршительному отвту, прошло уже довольное время, и хотя Мелеково ухищреніе содержало страсть его въ Цулик въ безпрестанномъ жару, во честолюбивый придворный, который былъ боле предпріимчивъ, чмъ искусенъ, не довелъ еще дла къ развязк, поелику самъ не придумалъ, что наилучше избрать ему.
Въ его состояло власти, облегчить Сагебу бгство, но никакое удаленіе не есть защита подлой трусости. Лютый нравъ его лучше желалъ бы совсмъ истребить съ свта Везиря сего, но не согласовалось то съ его намреніями, и успокоилось стремленіемъ Церировымъ, который безпрестанно возобновлялъ свои угрозы, но не могъ принудить себя къ толь строгому поступку, противному доброт его сердца.
Мелекъ взиралъ на мгновеніе, которое свободитъ его отъ Сагеба, и слдственно отъ Цулики, какъ на часъ, въ который Перизада достигнетъ опять Церировой склонности, и возвратитъ его по прежнему добродтели. Съ нимъ было подобно, какъ съ кормчимъ, коего корабль носится между двухъ опасныхъ горъ, и коему недостаетъ ни искуства, ни мужества, по чему оный, вмсто чтобъ осмлившись продолжать путь свой, бродитъ въ страшномъ пролив, и предлжитъ опасности нечаяннымъ валомъ волнъ быть брошену на камень и разбиту.
Въ сей нершимости распростеръ онъ мрачныя сти, въ которыхъ истинна и клевета весьма искусно вмст были сотканы. Одинъ достойный его посланный, отправленъ былъ съ симъ бдственнымъ орудіемъ отчаянія, запутать во оное Перизаду, но тщетно ожидалъ онъ боязненно извстія о слдств, и положила на т, коими онъ окруженъ былъ. Вся власть его, коварство и общанія, меньше дйствовали ни простыя и неповрежденныя души, какъ обворожающая пріятность и отмнная печаль нещастной Принцессы.
По сему онъ къ настоящему побудительному основанію, для чего Ситара въ сіе бдственное время ко Двору явилась, не имлъ ни малйшаго подозрнія. Онъ еще радовался тому, и льстилъ себ, что оная Принцесса, которыя склонность къ Цериру изъ прежняго попеченія о немъ въ часы опасности была вещь всмъ извстна, будетъ просить его помощи къ произведенію своего намренія, истребитъ обихъ совмстницъ изъ сердца, могущаго скучить препятствіями и неизвстностію, и таковое намреніе ухватилъ онъ яко надежднйшее.
При вид Ситары лучь радости оживилъ блдное и уведшее лице нещастнаго Монарха. Ихъ его толь долго гнвомъ пылавшихъ, и посл угаснувшихъ печалію очей, простерся спокойный лучь радости и благодарности, и хотя онъ въ то мгновеніе укорялъ себя втайн любовію своею къ Гулик, какъ неоправдаемою несправедливостію къ Принцесс Дилемской, но стыдъ вскор побжденъ удовольствіемъ, что нашелъ совсмъ себ подверженное сердце, коему ужасъ мыслей своихъ безопасно вврить могъ.
Есть ли бы Ситара и намрена была, употребить противу Церира оружіе укоризнъ, то состояніe его исторгло бы у ней сіе опасное средство, ибо движенія души ея и самый кроткій гласъ склонности привела въ недяніе. Обязательное ея безпокойство ободрило пристыженнаго Государя. Онъ открылъ уста чистосердечія, и разсказалъ ей свою нещастную любовь, и слдствія оныя съ горячностію, съ каждымъ словомъ умножающеюся. Такъ прибавляетъ желзо въ кузниц раскаляніе свое съ каждою искрою, кою выбиваетъ молотъ изъ твердыхъ боковъ его.
Сожалительная Ситара слушала его, не прерывая, поколь воздыханія и слезы ея охладили воспаленную его душу, и разтопили укрпившуюся скорбь его. Наконецъ сказала она:
Не мн, Гоударь! прилично сражаться съ силою страсти, которая, какъ я опасаюсь, есть толико непреоборима, какъ ты утверждаешь. Всего меньше дозволяется мн, укорять твое поведеніе, но позволь одно только возраженіе, которое пристойно моему полу и моей ревности къ твоей слав.
Когда ненастная Ситара въ первые предстала твоему высокому присутствію, когда лице ея покрыто было стыдомъ, распростертымъ на ней отъ человка безбожнаго, когда она къ стопамъ твоимъ отослана родителемъ, твоимъ непримиримымъ непріятелемъ: не воздвигъ ли ты ее изъ праха замшательства, изрченіями гласа благоволеній? Не позабылъ ли ты собственную скорьбь свою, чтобы успокоить ее? Не нашелъ ли ты ей мста въ твоемъ дружеств, хотя сердце твое тогда наполненно было истинною и благо основанною радостію? Не уже ли источникъ сожалнія и милости въ великодушномъ сердц твоемъ толико изчерпанъ, что не можешь ты сообщить каплю онаго препрятнйшей и ненастнйшей Принцесс Перизад?
Она не странница, не дочь врага твоего, прибгающая къ сожалнію твоему въ нещастіи, которому ты самъ причиною. Она Принцесса, которыя въ родител обрлъ ты славный образецъ твоей храбрости, коя на справедливость твою имла право, когда ожидала любви твоей. Ты искалъ ее въ стран отдаленной, и днесь, когда она по усиленнымъ моленіямъ твоимъ, надющаяся на врность твою, спшила въ твои объятія, находитъ себя какъ невольницу въ твоемъ государств, отъ тебя оставленную, и призираемую твоими льстецами.
О! естьли бы ты видлъ хотя единую каплю чистыхъ токовъ кои, подобно ркамъ, проливаются изъ любви достойныхъ очей ея: безсумнънно уврена я, что вс прелести Цуликины, которыхъ ни мало уменьшать не думаю, не тронули бы такъ твое сердце, какъ сіи слезы, сей драгоцнный ужасъ души истинно чувствительныя и невинныя. Да, Государь, сія дйствительная Пери красотою и совершенствами, любитъ тебя возвышенною склонностію, которыя желаетъ, равно какъ провождаемаго высочайшимъ благополучіемъ дарованія, и яко дара, который можетъ сообщить возлюбленному предмету. Ты былъ бы восхищенъ симъ благороднымъ желаніемъ, и коль мало ты предвидишь мученій, коихъ оно будетъ теб стоить. Въ самомъ дл, Государь! ты долженъ сему неоцненному сокровищу дать мсто въ своемъ сердц, или возвратить оное въ первоначальную его сокровищницу, и потерпть чрезъ то убытокъ, коего никогда не загладишь.
О моя врная, моя любви достойная другиня! вскричалъ Цериръ въ невыражаемомъ движеніи, ты только, одна ты только, могущая вести утомленные стопы мои чрезъ сію гору безпокойствъ и затрудненій, но имй радость съ моею слабостію Хотя ты очаровательный образъ, который моя вообразительная сила начертала Перизад, возобновляешь въ душ моей толь живо, но Цулика еще владетъ въ моемъ сердц. Не усиляйся, чтобы одоллъ я непобдимую страсть, и располагай всемъ, что ни есть въ моей власти.
Надешся ли ты, что полъ моего Королевства, что вс мои сокровища приняты будутъ во удовлетвореніе Принцессою Цаблестанскою. Предложи оныя ей, и я съ радостію отдамъ. Естьли она пожелаетъ возвратиться къ своему родителю: учреди ей великолпнйшее провожденіе, ороси, естьли можно, праведный гнвъ ея потоками умиленія, изсуши слезы ея рукою дружелюбія, но не забудь для всего онаго меня совсмъ. Не винность провождаетъ стопы ея, и простираетъ балсамъ утшенія окрестъ ея, во мнжъ совсть умножаетъ скорби и замшательство. Наинещастнйшіе, имютъ истинное участіе въ великодушномъ твоемъ состраданіи.
Первая обязанность, возлагаемая на меня драгоцнною сею довренностію, отвтствовала Ситара, состоитъ въ томъ, чтобъ помогла я теб возвратиться къ добродтели. Какое ни имла бы послдство любовь твоя къ Цулик, довольно, когда ты вступишь на путь должности, ведущій тебя къ Принцесс Цаблестанской, то помышленіе о начатіи праведнаго дла, распространитъ миръ въ чувствахъ многихъ. Я препровожду тебя по трудному пути удовлтворенія, ибо когда ты есть нападатель: то честь и пристойность требуютъ, чтобъ твои уста просили прощенія, и предлагали средства въ заглажденію оказанной несправедливости.
Можешь ли ты думать, сказалъ Цериръ, чтобъ въ силахъ былъ я предстать очамъ ея, воспаленнымъ праведнымъ гнвомъ? Могу ли я къ прежнему моему преступленію приложить новое поруганіе, видть прелести, которыхъ обладаніе уже оставить долженъ?
Нтъ, отвтствовала Ситара, состояніе ея разршаетъ ее отъ закона, предстать безъ покрывала предъ Монархомъ страны, и скромность ея солнце красоты ея безъ принужденія явитъ очамъ твоимъ, когда она конечно прекратитъ свои бдствія, и воспалить твое сердца своими лучами.
Но что скажу я въ мое оправданіе? спросилъ Цериръ. Какое краснорчіе удобно снять на себя подобный трудъ.
Твое собственное, говорила Ситара. Сердца Перизадино не будетъ противу того непоколебиме моего, они оба оживляются равными чувствованіями.
Сказавъ слова сіи, коихъ неосторожность поздно примтила, прекрасное лице ея покрылось стыдливостію, коей розовый цвтъ еще возвысилъ во объятіяхъ Церировыхъ, который схватилъ ея съ братнимъ чувствованіемъ благодарности, и награждалъ тмъ великодушное ея сердце, общая ей чрезъ два дни послдовать въ замокъ, или лучше сказать, въ заточеніе Перизадино, и скрыть путь сей отъ Мелека.
Ситара по опытамъ вдающая, что раны любовныя чрезъ растравляющія средства строгости воспаляются, а не исцляются, получила чрезъ сей увренной способъ то, чему онъ толь ревностно противился въ премудрости Сагебовой, коего имя она разумно упоминать остерегалась, поелику судьба его зависла отъ Перизадиной.
Когда неутшная Принцесса Цаблестанская увидла въ чертахъ другини своей щастливый успхъ, слабый лучь надежды уяснилъ печальное сердце ея, но когда услышала, что все ожиданія Ситарины утверждены на сильномъ дйствіи, кои прелести обхожденія и изящный видъ ея имли на Церира, то погрузилась она опять въ пропасть своего унынія
Между тмъ склонилась она на учиненіе опыта, но съ благороднымъ вознамреніемъ, когда не произойдетъ по желанію, освободить Церира отъ общанныя врности, и просить его только о освобожденія Сагеба, и поспшествовать онаго щастію, чтобъ возвесть Цулику на тотъ престолъ, съ коего она ею толь несправедливымъ образомъ свержена.
Великолпный и пріятный лсокъ, украшающій садъ замка, и коего высоки древеса достигали облаковъ, имлъ слабое подобіе съ снію правды, въ которой Цериръ въ первыя увидлъ Перизаду. Драгое воспоминаніе сего часто приводило печальную Принцессу въ сіе очарованное мсто. Она научила многочисленное стадо птичекъ, во ономъ обитающихъ, повторять ея жалобы, она научила все воздыхать съ собою: ибо благовонныя древеса пріемля отъ ея воздыханій новый пріятный паръ, въ знакъ благодарности приклоняли свои оживленныя втви. Сіе мсто избрала Ситара къ новому позорищу любви, къ престолу возобновительнаго соединенія и радости. Она уговорила Перизаду, принять тамъ непостояннаго Монарха, и надть таковоежъ платіе, какое носила въ Лавирни, и согласная Принцесса удалилась во оное въ день назначенный къ свиданію. Трепещущее тло ея было поддерживаемо дружественною рукою Ситары, и движенія сердца ея, которыхъ изображеніе перо смущаетъ, и превосходитъ все уподобленія, можно только понимаемо, кои чрезвычайное смятеніе таковаго состоянія извдали собстсвеными опытами.
Цериръ пришелъ, хотя вооруженный своею бшеною страстію къ Цулик, но не могъ перваго божества души своей, представшаго ему въ томъ самомъ вид, въ каковомъ онъ почиталъ его толь долго увидть, не почувствовавъ восхищенія, припомянувшаго ему вс приключенія, со времяни разлуки случившіяся, но вскор оныя загладившися въ его мысляхъ, возвели его къ ненавистнымъ настоящимъ происшествіямъ, что принудило его опустить до земли чело, пораженное замшательствомъ и стыдомъ. Одни воздыханія его простерлись вмсто словъ извиняющихъ и удовлтворяющихъ къ слуху Перизадину, которая отвтствовала ему тмъ же, но пронзительнйшимъ гласомъ. Чрезъ что предопредлила сердц его любви, чрезъ то пришелъ онъ въ первый восторгъ, и бросясь предъ нею на колни, вскричалъ:
Можешь ли ты, дщерь небесная? можешь ли ты простить казни достойному, бдному и раскаявающемуся Цериру? — — Сердце по истинн заслуживаетъ быть бдно, которое прощать не можетъ, отвтствовала Перизада, когда и то не требуетъ прощенія, которое….
Больше не успла она выговорить, ибо въ оное мгновеніе послышанъ голосъ, жесточае ревущаго Свернаго втра, въ непогодливую зиму, возгласившій по воздуху слдующія страшныя слова:
Спасай, о Король! драгоцнную жизнь твою, толь постыдно предаемую отъ двухъ негодныхъ женщинъ. Чрезъ нсколько минутъ Принцъ Цалцеръ окружитъ замокъ, мщеніе ведетъ его. Опустошеніе означаютъ направленныя стопы онаго къ измнниц сестр своей, которая довольно вдала, что впадешь ты въ ея сти, и назначила потому тебя жертвою, имющею терпть заколеніе на олтар гнва и гордости.
Гнвъ и ярость заступили въ Церировомъ сердц мсто возвратившейся любаи и раскаянія. Онъ бросилъ смертоносный взоръ василиска на Перизаду, и кричалъ:
Льстивая женщина! такъ то утверждаешь ты мнимое великодушіе послдняго твоего вроломнаго восглашенія, но я сіи коварныя слова обращу въ собственное на теб проклятіе. Да, естьли ты имешь еще чувствованіе отъ предложеннаго на тебя доноса, я зллаю, чтобъ во ужасъ души твоей повторялись слова: Сердце по истинн заслуживаетъ быть бдно, которое прощать не можетъ.
О моя Цулика, которую я толь нещастно оскорбить хотлъ, ты одна, ты заслуживаешь почитаніе, красот надлжащее, когда оная возвышена чистосердечіемъ и невинностію.
Сказавъ сіе, послдовалъ онъ поспшно Мелеку, безпрестанно понуждающему его шествовать за нимъ. Онъ оставилъ Перизаду безчувственну на рукахъ Ситары, которыя сердце пронзенно было жестокою стрлою оклеветанія и толь злобныхъ укоризнъ.
Намъ должно изслдовать настойчиво причины нападенія, бывшія неистовому Монарху толь неожидаемы, огорченнымъ подданнымъ его толь безпокойны, въ добродтельной Принцесс Цаблестанской толь нещастны, въ самомъ ихъ отдаленномъ источник, и сіи приключенія, кои перстъ судебъ вмшалъ въ связь временъ, и произвелъ изъ оныхъ толь пагубныя слдствія, развязать рукою истинны.
Подобно Океяну, когда втры престанутъ безпокоить жидкое его зеркало, когда облаки забудутъ жужжаніе свое, и непогода изтощитъ огненныя свои стрлы, преходящему тогда изъ страшнаго волновенія въ неколеблемую тишину, въ своихъ неизмримыхъ берегахъ кажущемуся дремлющими равенъ былъ Гистаспъ. Когда буря заботныя жизни успокоена стала кротчайшею тишиною, и пріятности престола перевсились въ безопасную забаву, опустился онъ въ ндра лности, и повода Царства своего дремотно пустилъ изъ ослабшихъ рукъ своихъ. Склонный къ чувственнымъ забавамъ, не бывъ пороченъ, роскошенъ, на не женолюбивъ, не дятеленъ, но непразденъ, препровождалъ онъ теченіе года въ увеселеніяхъ и времяпровожденіяхъ, которыя наслднику цвтущаго имнія въ частномъ состояніи весьма бы приличествовали, но для сына Логоразвова и Царя Иранскаго были неудобны.
Вся Азія служила различнымъ его удовольствіямъ, и отдаленнйшія острова приносили свое, ко украшенію палатъ его работами великолпія. Галлереи во оныхъ казались отъ огненныхъ чертъ одушевленныя живописи стоящими съ пламени. Китай присылалъ свои чистйшія сосуды, къ пышности столовъ его. Индія лишала своихъ слоновъ драгоцнныхъ зубовъ, для выкладыванія дверей его, и сердца горъ текли кровію, чтобъ снабдить его яхонтами. Собственныя берега морей обогощали ею сіяющими дщерьми раковинъ, и города его украшали полы его художественными ткаными изъ работъ червей.
Не токмо дворецъ въ Герат былъ приведенъ въ порядокъ къ принятію безсмертныхъ духовъ хранителей. По повеленію его воздвигъ главу новый город въ Парсистан, и новый рай появился въ садахъ Истактарскихъ. Художество и природа споровались, украшая сіе любезное позорище, натура снабжала художествы совершеннйшими дарами красот, И художествы длали природу чрезъ тонное подражаніе прелестямъ ея еще прекрасне.
Здсь были пространные ходы безпрестанною зеленью покрытыя, и бодрыя Антилопы [родъ зврей] прыгали по муравамъ. Рки были отведены изъ прежняго своего теченія, и вмсто чтобъ протекать пустынями, окропляли прелестнйшія цвты, кои текущему кристаллу сообщали пріятный запахъ.
Гистаспъ разумлъ царство растній и зврей, отъ величественныя пальмы и великорослаго верблюда парда, до нжнаго жасмина и забавной обезьяны, и содержалъ оныхъ съ нжнымъ попеченіемъ въ своихъ оградахъ. Онъ зналъ даже и сіяющія звзды по именно, и наблюдалъ ихъ съ своей мраморной башни, и часто провождалъ по нскольку часовъ, разсматривая вступленіе извстнаго свтила въ солнц. Мудрецы и художники изобртательнаго востока содержались щедро въ его философскомъ уединеніи, и сообщали къ утшеніямъ пытливаго духа Монарха своего съ неизчерпаемыми перемнами свое собственное.
Любви достойная Кенаія не рдко брала участіе во оныхъ время-провожденіяхъ, но въ собственныхъ упражненіяхъ своего пола была она примчательне своего супруга. Она предпочитала старанія видть туберозы свои цвтущими, и кормить разноцвтныхъ попугаевъ своихъ Египетскимъ сахаромъ, работ наблюдать звзды, или разсматривать зданіе огромныхъ храмовъ, до рожденія Царевича, получившаго имя Асфендіара. Сей привлекъ къ себ ея матернюю нжность, наполнилъ трудъ Гистаспа радостію, и распространилъ общій лучь щастія на народъ его, который думалъ, что онъ уединенныя часы свои посвящаетъ ихъ благу, и возносилъ потому кадило молитвъ о его благоденствіи къ небесамъ.
Въ таковой прелестной перемн удовольствъ и разсужденій, протекали не примтно царю Иранскому мсяцы. Присутствіе его въ Герат длало зиму меньше непріятною, и сни Истакшарскія прохлаждали жаръ лтній своими потоками, или благовонными своими застньми. Но хотя вс части царства его наполнены были очаровательныхъ красотъ, его отдаленныя провинціи отъ Ирана не имли для Гистаспа пріятностей, и никогда не удостоивъ онъ предловъ ихъ освтити величественными своими и благотворными лучами, которыми очи Монарха обязаны всему пространству областей то,
Пришелъ ли духъ его отъ недятельности жизни его въ ослабленіе? Думалъ ли онъ, что Монархъ можетъ просидть скрытый за облакомъ мрачности, дабы народъ, невидящій вншняго его вида, могъ изображать его въ помышленіи съ большими совершенствами, нежели смертный имть можетъ? Словомъ: имлъ ли онъ къ поведенію своему каковыя нибудь обманчивыя причины или нтъ, но по крайней мр Везирь его Гіамасбъ радовался въ тайн, видя безпечность Государя, вврившаго ему кормило великаго корабля въ правленіе, и предоставившаго потому оный возверженію на камень или отмель, и даже опасности полнаго сокрушенія.
Такъ какъ левъ Мацеидераискій, когда пастырь дремлетъ въ своемъ скрытомъ шалаш, свирпствуетъ во всю ночь посреди беззащитныхъ коровъ, моихъ плачевный вопль относится втрами возстающими съ волнующагося Кастйскаго моря: подобно и Гіамасбъ. Онъ сорвалъ покрывало чистосердныя привязанности къ Государю своему съ своего сердца, и принялъ свойственный свой характеръ, начавъ жительми Ирана владть жезломъ угнтенія.
Честолюбіе его было толь же безпредльно, какъ Океянъ, воюющій около бреговъ Мултанскихъ, и предметъ онаго былъ не меньше, какъ обладаніе множествомъ государствъ отъ сего окружаемыхъ. Онъ думалъ, когда онъ есть сынь Каяхоіру, завоевавшаго большую часть земель сихъ, и присоединившаго оныя къ царству Иранскому, то и престолъ надлежитъ ему преимущественно предъ сыномъ Логоразвовымъ, и сіе воображенное оскорбленіе лжало гноящееся въ его ндрахъ.
Ночь послдовала ночи, и серебряный кругъ луны совершалъ свои перемны съ точною исправностію, но душа Намасбова была неперемняема, и малыя капли сна, которымъ его неспокойныя мечты дозволяли упадать на его вжди, безпрестанно стрясаемы были сновидніями измны и бунта, и привидніями вышняго начальства, играющими въ его вообразительной сил, подобно какъ роса съ гибкихъ вешней. Но цвт его надеждъ едва началъ цвсть въ саду лукавыхъ его предпріятій. Видлъ онъ, что Гистаспъ сидлъ еще твердо на престол въ сердцахъ ревностныхъ своихъ подданныхъ, и зналъ, что до коль сіе освященное сдалище было безвредно, Монархъ укрпленъ на гор изъ камня алмазнаго. Какъ искусенъ былъ онъ изслдывать вс страсти человческія, то не могло ему быть несвдомо, что грудь благооснованныя врности твердйшая есть мрамора, и красныя капли, согрвающія сердца склонныя, драгоцнне Государямъ сокровищ яхонтовыхъ.
И такъ первый трудъ сего человка, столь же неблагодарнаго, сколь и хитраго, столь же лютаго, какъ и предпріимчиваго, былъ въ томъ, чтобъ благодтеля и Государя своего низвергнуть съ престола любви народныя. Но какъ можно привлечь къ себ склонность общественную, и Государя своего учинить ненавидимымъ, какъ одними тми хитростьми, кои обращалъ онъ къ опростанію престола государственнаго, приложить ко оному себ свободный путь? Сіе требовало искусства, коего ничто превосходить не могло кром неблагодарности его и злобы
На сей конецъ оказывалъ онъ себя къ львамъ ратнымъ, коихъ храбрость защищала столичный город, учтиво и низходительно, и орошалъ Ироевъ Хорозанскихъ цлыми потоками своей щедрости. Онъ принималъ противу земледльцевъ и художниковъ, коихъ грабилъ, для наполненія обширныхъ сундуковъ своихъ, видъ сожалнія, и когда что по часту было, издавалъ новый законъ, силою котораго отнималъ больше, нежели половину плодовъ безпорочныхъ трудовъ ихъ, то притворялся проливающимъ слезы состраданія.
Какъ первый ропотъ неудовольствія, подобно слабому жужжанію лтней мухи, дошелъ во уши Гистасповы: то осторожная мысль его наполенна была нечаяннымъ страхомъ, чтобъ болзненный отголосокъ сей не простерся въ полаты Гистасповы, и сей уединенный Государь мгновенно не оставилъ бы скрытныхъ угловъ, въ которыхъ водворился. И дабы Везирю подкрпить его въ настоящемъ уединеніи, вознамрился онъ оное ему отсовтывовать, понеже зналъ непокоривое упрямство его нрава, ибо упорливый нравъ подобится пню высокой пальмы, коя, естьли дать ей иное расположеніе, тмъ усильне возвращается въ первое свое стояніе.
Въ слдствіе сихъ коварныхъ заключеній, наблюдалъ онъ благосклонный часъ, въ который Царь, подписывая свое всемогущее имя на государственныхъ бумагахъ, усталъ, и нетерпливно желалъ возвратиться въ свои уединенныя сни, Гиамасбъ примтя сіе, говорилъ ему гласомъ видоподобнаго усердія:
Хотя благоденствіе, подобно милостивой птиц райской, распростираетъ снь крылъ своихъ надъ главою Гистаспа, хотя око злобы ослпляется лучами славы твоей, долго ли солнцу величества быть скрываему облаками уединенія, и сладкому току добродтелей застывать отъ недятельности? Не ужё ли ровнины Хорозанскія не имютъ прелестей для своего владтеля? Взирай! они жаждутъ быть попираемы твоими блистательными сандаліями, и жалуются, что ты расточаешь благосклонность свою къ лугамъ Истакшарскимъ.
Дозволь словамъ истинны вкорениться въ слух примчательномъ, оставь твое уединенное жилище, распространись, какъ простираетъ весна радость и благополучіе окрестъ себя. Алмазъ есть царь драгихъ камней, но онъ не оказываетъ блистанія своего въ земл. Уясненныя острія стрлъ прямы и хороши, но не піютъ крови непріятельской, до коль излетятъ пущенныя изъ лука.
Что пріятне искуса Котенскаго? Но естьли останется оный всегда въ кошелькахъ продавцовъ, кого усладитъ запахъ его? Ахъ! какія иметъ Гіамасбъ отмнныя свойства, чтобъ Государь его возвысилъ къ кормилу цлаго государства? Хребетъ его приклоненъ подъ тажкимъ бремянемъ правленія, и сонъ, который прежде услаждалъ труды его, изчезъ какъ легкій паръ отъ очей его. Для него бы лучше, искать уединенной сни, и жезлъ правленія вручить рук, могущей употреблять оный съ довольною крпостію.
Между тмъ, какъ Везирь поддльный жемчугъ притворныхъ совтовъ низалъ на нитку лжи, перемнялись щеки Гистасповы цвтами разныхъ страстей и сердцу его мало уже было окружающей оное отонки. На послдокъ сказалъ онъ съ негодующимъ взоромъ, который Гіамасбу не былъ ни не ожидаемъ, ни противенъ:
Тягостны ли теб, неблагодарный человкъ! труды, соединенныя съ твоимъ званіемъ, и желаешь ты облегчить бремя оныхъ, возложа оныя на меня? Увеселенія палатъ, каковы мои, не приличествуютъ для подданнаго, и труды и работы непристойныя спутники для Государей. Знай, что Гистаспъ не заключаетъ намренія невлагаемаго премудростію, и не толь онъ слабъ, чтобъ откинуть то, что единожды изобралъ.
Не нарушай покоя моего никакими представленіями, и будь обнадеженъ, естьли гласъ неблагодарности еще разъ выразитъ мысли о лности, есть ли цвтущія сни Истакшарскія еще разъ оскорбятся дыханіемъ поношенія, огненный перунъ неудовольствія падетъ на главу твою.
Сверьхъ того не безпокой меня толь часто сими письмами и узаконеніями. Подписаніе мое либо не нужно, или можетъ происходитъ отъ силы знаменитости, коею тебя облкаю. Иди, заслуживай продолженіе моего дружества полнымъ подверженіемъ себя моей вол.
Гіамасбъ удалился съ подобострастнымъ молчаніемъ и естьлибъ судить по его понуренному виду: то жаллъ онъ о своемъ проступк, но сердце его радовалось о добрыхъ слдствіяхъ, и вымышляло новыя роды угнетенія подданнымъ отъ имяни ихъ Государя.
Каждый кустокъ травы, блестящей утреннею росою, каждый цвтокъ, который пламенный сосудъ свой разверзаетъ въ саду прилжянія, серебряное пшено и золотый шафранъ, самыя водоточныя трубы, понуждаемыя искусствомъ къ орошенію сихъ насажденій и понужденію оныхъ въ растніи, однимъ словомъ, не токмо избыточное, но и необходимо нужное въ жизни, долженствовало давать дв трети цны своей въ подати, и остальное едва достаточно было, привести неусыпно труждающихся легкое защищеніе отъ зимнихъ втровъ и хладныхъ ночныхъ Паровъ.
Гіамасбъ изобрлъ новыя уставы о наказаніяхъ, и веллъ ихъ собрать въ особливую книгу Здсь распростерты оные были подобно тенетамъ или самоловамъ звроловительскимъ, и подняты яко западни на истребленіе подданныхъ, и кто преступалъ противу сихъ тайнохранимыхъ повелній, былъ осуждаемъ, невдая вины своей. Гіамасбъ подписывалъ нещастныя опредленія имянемъ своего Государя, и стяжаніе невинныхъ преступниковъ обиралось къ обогащенію сокровищницъ Везирскихъ.
Сего еще было недовольно. Семьянинъ, долговременными странствованіями по морямъ и трудами рукъ своихъ доставившій себ изрядное жилище, и украсившій оное богатыми коврами Гилянскими, или фарфоромъ Пекинскимъ, былъ замчаемъ лазутчиками Гіамасбовыми, такъ какъ открываетъ проворная собака прыгающую козу или боязливаго зайца по одному запаху.
Есть ли таковые люди мрачныхъ запрещеній обманчивой книги еще не преступили: то къ кровавымъ симъ законамъ вписывались новыя учрежденія, которыя таковыя равнодушныя поступки, напредь жестоко запрещали.
Иногда составилось уголовное преступленіе изъ того, естьли возложить остріе топора на негодное дерево, пустить стрлу въ грудь хищной птицы, пересаживать поутру въ садахъ кипарисы, и по захожденіи солнца собирать финики.
Отъ таковыхъ немилосердыхъ орудій власти никакая невинность не была безопасна. Освященныя комнаты каждаго дому, были обыскиваемы, подъ предлогомъ сокрытыхъ во оныхъ заповдныхъ сосудовъ, палаты богатыхъ и хижины бдныхъ, терпли равномрное нападеніе отъ нечувствительныхъ служителей своеобычной воли.
Симъ угнтеннымъ народамъ ниже того дозволялось, чтобъ уклониться сихъ строгостей, оставя свои работы и изгоняя себя своевольно изъ отечества. Ихъ возвращали силою на пашни ихъ и работы, въ которыхъ трудились они для недостаточнаго содержанія своего, и вс владльцы обработанныхъ полей въ ономъ пространномъ царств были только невольники Везиря и войска.
Но Гіамасбъ былъ прозорливе, чтобъ допустилъ стрлы всеобщія ненавтсти упасть на свою голову. Когда изъ отдаленныхъ странъ приходили отряженные, просить помощи у престола милосердія: Везирь письма перехватывалъ, говорилъ съ посланными обходительно, и угощалъ ихъ съ изобиліемъ. Онъ сострадалъ о угнтеніяхъ, подъ коими они воздыхали, и подавалъ надежду въ скоромъ облегченіи, но притомъ вразумлялъ имъ, что сіи налоги произходятъ изъ источника, который запереть онъ еще не иметъ силы.
Жизнь моя, прибавлялъ онъ къ тому, безъ сумннія пожрется гнву тиранства. Жертва, которая въ надлежащее время охотно принесется, но я заклинаю васъ, будьте терпливы. Какая вамъ прибыль, естьли лишитеся вы своего защитника, и въ наслдник моемъ, можетъ не сыщете вы знаковаго себ истиннго друга.
Съ словами оными отпускалъ онъ ихъ, объятыхъ его великодушіемъ, окованныхъ его краснорчіемъ, но съ трудомъ скрывали они ропотъ негодованіе противу мучителя, который толь любви достойнаго Принца, каковъ Гіамазбъ, упопотреблялъ орудіемъ своей насильственной воли.
Такъ то запутывается бдность народа, коего Монархъ уклонясь внушенію собственныхъ склонностей, правило государственное вручаетъ рук нуждой. Хотя его сердце и окружается толпою смшныхъ добродтелей, но лучшія его свойства чрезъ пронырства коварныхъ Министровъ ядовите становятся для его подданныхъ, чмъ противуположенныя пороки, и когда чистый источникъ отравленъ, то вредоносное онаго изліяніе проливается на вс стороны.
Тиранство Цохака, отъ коего пороковъ вся природа въ ужас каменла, не было толь угнтательно, и не произвело столько бдствъ, какъ спящее добросердечіе Гистаспово, и дв зми, которыхъ сей безбожный неправедный завоеватель кормилъ кровію своихъ подданныхъ, были не такъ обжорливы, какъ чудовище, которое сынъ Логоразвовъ питалъ воздыханіями мучимаго своего народа.
Но не довольно ему еще было, подавлять гражданскія вольности Иранцовъ. Въ колчан злобы осталась еще стрла гораздо тончайшимъ напоенная ядомъ.
Вра Персовъ была столькожъ чиста въ первыя времена, какъ потоки по путямъ проливающіеся. Они имли мало обрядовъ, церковный порядокъ ихъ былъ простъ. Они взирали на лазурное небо, и блистающія свтила оное украшающія, они разсматривали землю и море, лса и проливы, вдая, что вс чудеса сіи сотворены отъ единаго существа безконечныя силы, такъ какъ уврены были при взгляд на палаты Каяхозру, что воздвигнуты оныя рукою зодчихъ. Сія невидимая и вчная власть была единый предметъ ихъ обожанія. Предъ нею преклоняли они колна богоговнія, и въ храм ея проливали благовонное возношенье благодарныя хвалы.
Когда же безбожный Зороастръ распространилъ новое свое ученіе въ стран Парс, чистота древняго богослуженія вскор повредилась и быстротечно заразила слдственныя земли. Подлость, склонная къ новизнамъ, приняла ученіе его съ прилжаніемъ, и Цендавеста прочитывалась нововрнымъ, яко книга божественная.
Беззаконный обманщикъ, неимющій иныхъ намреній, какъ увеличенія свое, и чтобъ съ Деспотическою властію владть надъ тысячью сердецъ, въ теченіи чего удержанъ презрніемъ, коимъ встртилъ Логоразвъ его ученіе, и запрещеніемъ, приближаться къ царскому своему Престолу, обнародованнымъ для его сообщниковъ. По сему удалился онъ въ замокъ свой Іецдъ, гд обманутыхъ жителей уговорилъ, создать огромный храмъ обожаемому огню.
Хотя сія бшенствующая легковрность снова распроспранилась, когда Логоразвъ оставилъ престол, но не была еще общая въ Иран. Многіе Принцы свтлйшаго отродія, многіе Ирой испытанныя храбрости, многіе по премудрости своей почтенные мужи, и особливо бывшіе учениками преизящнаго Локмана, отвергали дерзкій обманъ, и совтовали согражданамъ своимъ уклоняться вреднаго еретичества.
Гіамасбъ давно уже съ Зороастромъ имлъ переписку, и призналъ себя ревностнымъ его сообщникомъ не для того что бы думалъ, что Цендавеста наполнена словами истинны, но за тмъ что сердце его не исповдывало вры, кром честолюбія, и никакого не обожало божества какъ золото, почему при лести наружнаго служенія ничего онъ терять не могъ, и надялся, что можетъ быть помощію сего обманщика доставить власти своей знатное приращеніе. Такъ тсно соединяется злоба противу человковъ, и безбожіе противу небесъ, ибо неимющіе благоволенія къ своимъ собратіямъ, не могутъ имть чувствованія благодарности или должности къ творцу своему,
Самъ Гистаспъ приклонилъ ухо примчанія къ ученію ложному, хотя совсмъ по инымъ намреніямъ, все конечно невиннымъ, но не отъ разума происходящимъ. Везирь его подалъ ему Цендавесту, украшенную золотомъ Голкондскимъ, и надушенную мускусомъ Котенскимъ. Монархъ объятъ былъ возвышенною темнотою сочиненія, и хотя большая часть онаго была невразумительна, но считалъ оное, и можетъ не по другимъ причинамъ, за божественное.
Въ его юнйшее странствованіе по долинамъ страстей, позналъ онъ, что свтъ исполненъ бдности, несогласія и замшательства, но ни опыты, ни разсужденія не научили его, откуду происходить сей источникъ противностей. Почему онъ охотно принялъ ученіе о зломъ начальномъ существ, которое по превратности склонно помшать смена порока въ сердца человческія, и коего сила приводила оныя въ состояніе возращать жалостное сіе насажденіе, докол принесетъ оно плоды погибели.
Онъ примтилъ, что все освщающее солнце сильнымъ своимъ вліяніемъ воззываетъ травы изъ зимняго усыпленія, и одваетъ ихъ свжимъ покровомъ изобильныя зелени, что жаръ его всему свту жизнь сообщаетъ, и всему сложенію природы доставляетъ силу. Сіе удобно привлекло его, покланяться оному небесному свтилу, и содержать неугасимый огнь на олтаряхъ суеврія.
Только совсти своего народа оставилъ онъ вольность, и хотя тла ихъ находились въ рабств, но духи ихъ были свободны, какъ воздухъ, коимъ они дышали, но Гіамасбово лукавство лишило ихъ и сего утшенія. Онъ уговорилъ своего оглушеннаго Государя, возвстить свои непреоборимыя повелнія, чтобъ въ каждой улиц Герата воздвигнуть храмъ огню изъ мраморныхъ столбовъ, и чтобъ вс жители столичнаго города внимали гласъ Цендавеста, чтобъ въ первый часъ, когда возвращающееся солнце каждое утро украшаетъ облики небеснымъ золотомъ, отъ коварныхъ Дестуровъ происходило пніе.
Т, кои бывъ приводимы любовію къ истнин, противились сему омерзнія достойному повелнію, повергались въ мрачныя темницы, поколь могли собрать достаточное сокровище къ занятіи требуемаго корыстолюбіемъ выкупа.
Учрежденія къ совершенной перемн богослуженія, вскор Гіамасбомъ распространены по всемъ землямъ царства Иранскаго, и разосланы къ каждому начальнику страны провозвстники съ симъ обнародованіемъ, зачавъ отъ земель лжащихъ по брегамъ удаленнаго Каспійскаго моря до горъ, коихъ подошвы омываетъ многоустный Индъ рка.
Во время какъ ропотъ жалобъ съ холма къ холму разглашался по царству Иранскому, и растніе ненависти вкоренялось въ ндрахъ гонимыхъ его непріятелей, война съ Королемъ Дилемскимъ занимала Церирово примчаніе. Ужо кисть описанія на таблиц судебъ начертала причины войны сея и неистовство Монарха Карецмскаго. Онъ быль въ крайности, въ которой желалъ отъ брата своего скорой помощи, и получилъ тогда несоглашеніе наполнившее сердце любящее огорченіемъ.
Днесь проницаетъ лучь истинны въ тнь мрачную. Гистаспъ упокоенный въ глубокой слабости роскошей, столь же мало слышалъ жалобы своего народа, какъ радовалъ очи свои взираніемъ на дружественное письмо брата, которымъ возлюбленный его Цериръ требовалъ его помощи. Осторожный Гіамасбъ перехватилъ писмо, яко пріятный случай, лишить Гистаспа любви братнія, и написалъ суровый отвтъ перомъ злобныя неврности.
Напослдокъ возвратились скорые гонцы, пробжавшіе царство Иранское на коняхъ прилжанія, и развезшіе приказы къ начальникамъ отдаленнйшихъ странъ, въ полаты Везирскія, и ужасъ изображался въ лицахъ ихъ.
Страны готовы были къ возмущенію. Нкоторые Сатрапы хотя страшный приказъ лобзали устами покорности, и обоженіе горящей стихіи учредили въ областяхъ своихъ, но сердца ихъ, болящія уже прежними утшеніями, не признавали страхомъ принужденнаго повиновенія. Другіе при полученіи царскаго указа съ негодованіемъ явнымъ, вмсто повиновенія оному, представили къ престолу Монаршему трогательнйшія возраженія.
А особливо храбрый Рустемъ, владющій плодоносными долинами Цаблестанскими, преимущественно предъ прочими противился, подражать въ обширномъ своемъ владніи новымъ установленіямъ. Великодушная грудь его считала за малое, прибгать къ каковой либо власти кром небесной, и для того не вошелъ онъ въ представленія, и сидлъ съ извстнымъ свту достоинствомъ своимъ на престол, подкрпляемомъ твердыми подпорами добродтели.
Тогда Гіамасбъ увидлъ приходящую въ созрніе вкореняемую имъ злобу, и зналъ, что ему не должно терять ни мгновенія въ праздности. Слдственно вознамрился онъ возразительныя писмы Сатраповъ показать уединенному Монарху, но при том рачительно старался перебрасывать листы, на которыхъ изображены были страшнымъ начертаніемъ гоненія и лютости отъ него произходящія. Онъ довольно вдалъ, что Гистаспово сердце сильно тронется сожалніемъ, при болзненномъ описаніи насильствъ его и утсненій, и воспрянетъ изъ своей нечувствительности, притомъ и увренъ былъ, что обманутый Момархъ, предлы своей царской власти расширитъ, соразмрно противуположеннымъ ему затрудненіямъ, до коль еще можно уговорить онаго, что не имютъ сіи на правы человческія варварскаго требованія. Какъ Гіамасбъ желалъ употребитъ въ пользу свою нещастное упрямство Государя, что бы тмъ найти защиту противу всякаго непредвиденнаго случая: то считалъ онъ принятіе вида ложнаго усердія необходимо нужнымъ, и сіе вроломное вознамреніе имло на него столькожъ сильное дйствіе, какъ и вс прочія коварства его.
Гордая непокорливость Рустема ужаснула наиболе смятенныя мысли его. Не безъизвстна ему была непоколебимая храбрость сего Ироя, котораго славу молва распространила на блистательныхъ крылахъ своихъ, по всмъ предламъ обитаемаго земнаго тара, такъ же непобдимая твердость крпостей его, и отважность врныхъ войскъ его не могли быть невдомы Министру, коего развдыватели разсыпаны были по всмъ частямъ государства. И такъ не оставалось ему средства кром, стараться снискать дружество сего великодушнаго война, открыть ему тайныя совщанія сердца своею, колико дозволитъ видъ приличности о добрыхъ его намреніямъ, и въ семъ дерзскомъ предпріятіи искать его вспоможенія.
Понеже никакому посланнику не можно было доврить таковаго важнаго дла, вознамрился Гіамасбъ своей особою постить равнины Цаблестанскія, и разсыпать смена измнническихъ происковъ во уши Рустемовы. Въ ономъ намреніи приближился онъ во внутреннія покои, и повергся предъ назначенною жертвою своего предательства.
Когда поднятъ онъ былъ рукою благоволенія, началъ онъ ухищренную рчь свою слдующими словами:
Лица противящихся повелніямъ главы своея, должны покрыться прахомъ замшательства. Дни ихъ должны протекать безъ утшенія, и ночи безъ успокоающаго сна. Долженъ ли Царь издавать повелнія, и народъ его не преклонять хребетъ повиновенія? Долженствуешь ли знаменамъ упорства постановляться кром на удоліяхъ дерзости? И однако, зри, о повелитель народовъ, зри бумаги, кои иметъ днесь рабъ твой въ рук своей. Выслушай! но не допусти пламени гнва твоего въ страшное воспаленіе, чтобъ всеобщій пожаръ не опустошилъ свта.
Сатрапы твои упоены безуміемъ, и дерзаютъ гласъ отягощенія отнести къ престолу твоему. Они презираютъ мольбы достойную стихію, и противятся слушать божественный звонъ Цендавесты. Они поносятъ даже и другія твоя поступки, и возвергаютъ покрывало пренебреженія на прелести добродтели. Пріими ихъ писанія, свтлйшій Монархъ, и уврь ндра свои о моей истинн. Но да не ускоритъ рука строгости обложить ихъ казнію, заслуживаемою чрезъ ихъ дерзость.
Князь Цаблестанскій есть предметомъ всегдашняго ихъ подражанія. Какъ возвышается финиковое дерево между кустами пустынными, такъ является Рустемъ посреди начальниковъ Иранскихъ. Естьли прошеніе мое обртетъ милость у моего Государя: то самъ я послдую въ жилище Ироя, повторить твой властный законъ, и нагнать страхъ въ сердце, непріобыкшее трепетати. Прочіе послдуютъ примру его, и взволнованный Океанъ заботъ, остановится во всеобщей тишин.
Гистаспъ видя отягощенія отъ своихъ подданныхъ воспаленъ былъ гнвомъ въ груди своей, и ярость раскалилась на щекахъ его. Прежде не тщился онъ ревностно о утвержденіи новаго закона, но днесь узнавъ, что повелніямъ его противятся, и вод его ослушны являются, заключилъ вдругъ повелнія свои съ крайнею жестокостію произвесть въ дйство, однакожъ позволилъ Гіамасбу снять трудъ, лично увщать ратника Цаблестанскаго, и опредлилъ въ отсутствіе сего Везиря правленіе государства препоручить самому Зороастру, и на сей конецъ просить его оставить уединеніе свое въ Іецд, и поспшить подкрпить совтами мудрости своей посвященнаго правому его ученію.
Вроломный обманщик, коему тайныя ковы Везиря давно были свдомы, приближился въ столичному народу въ великолпномъ провожденіи, дущій сквозь ряды обезумленныхъ своихъ со ревнителей, кои раздирали воздух восклицаніями, и ловили землю, гд касались ея слды мнимаго пророка.
Онъ принятъ отъ Царя съ отмнною почестію, и Гіамасбъ потомъ, какъ онъ чаемаго своего учителя, который уже въ таинствахъ несправедливаго правленія государствомъ здлался его дйствительнымъ ученикомъ, во всемъ наставилъ, отправился на Арабскихъ бгунахъ въ драгоцнныхъ носилкахъ, и направилъ путь свой къ горамъ Цаблестанскимъ.
Между тмъ Рустемъ въ своей старости увеселялся воспоминаніемъ прежнихъ длъ своихъ, и вкушалъ благоденствіе, которое небо общаетъ и даетъ всмъ, кои поспшествовали отечественному благу благодтельными подвигами въ своей юности.
Сей почтенный воинъ поощрялъ храбрыхъ сыновъ своихъ, подражать трудамъ отца своего, и разсказываніемъ своихъ отважныхъ дяній воспламенялъ юную грудь ихъ великодушнымъ жаромъ. Иногда бралъ онъ участіе въ ихъ воинскихъ навычкахъ, и былъ товарищемъ въ пріятныхъ ему играхъ сихъ. Рука его не потеряла прежней крпости, и онъ еще возмогалъ тяжкій кусокъ мрамора, который его Принцы едва отторгали, безъ труда бросать предъ собою. Метальное копіе его ударяло въ мту съ таковою силою, что кром его собственныя руки, никакая не могла выдернуть оное.
Такъ научались младые Ирои Цаблестанскіе послдовать Добродтелямъ Рустемовымъ. Такъ подражаютъ львы, коихъ жадные когти необагрены еще кровію странниковъ, темножелтому царю лсовъ и взираютъ со удивленіемъ на тла нещастныхъ путешественниковъ, кои влачитъ отецъ ихъ въ мрачную свою пещеру.
Прекрасная Перизада, которыя добродтельный нравъ не проникалъ еще мрачнаго дйствія будущаго, увеселяла свое воображеніе начертаніемъ возлюбленнаго Церира, ибо тогда еще прибытіе Сагебово не наполнило грудь ея восхищеніемъ.
Братьямъ ея Парвицу и Цалцеру, не могла укрыться грусть, покрывшая чело ея со времяни возвращенія изъ Лавирина. Они старались перемнными забавами облегчить уныніе ея. Они призывали искуснйшихъ лютнистовъ, для наигрыванія пріятныхъ тоновъ предъ ея гулбищами, и общество танцовщиковъ учредило по онымъ веселое плясаніе. Они дарили ей множество птиц разноцвтныхъ перьевъ и сладкаго напва, и оба они старались на перерывъ, достать и возвратить ей пропавшаго малаго ея любимца.
Хотя Парвицъ любилъ сестру свою нжнйшею склонностію, но Цалцеръ былъ желательне познать причину ея безпокойства, и стараться отвратить оную. По ея прозьбамъ противился онъ желаніямъ различныхъ Принцовъ, прилжавшихъ къ полученію во владніе толь любви достойнаго предмета, и у говори въ родителя своего, учинить онымъ отказъ. Сіе приписывали любочестію, отъ котораго въ самомъ дл молодый Принцъ не вовсе былъ свободенъ, но котораго одного не превышалъ покой возлюбленныя сестры его. Онъ лтами былъ къ ней ближае, и въ личныхъ прелестяхъ и въ взаимномъ дружеств уподоблялись они двумъ кипарисамъ, насажденнымъ при исток водъ, и орошаемымъ влажнымъ оныхъ кристалломъ.
Во время, какъ во дворц Рустемовомъ упражнялся всякъ различнымъ образомъ, Гіамаспъ прозжалъ луга и долы, не помышляя кром о обман и предательств. Онъ чаялъ себя уже быть оболченна въ царскую порфиру, и въ воображеніи своемъ носилъ уже корону Иранскую.
Крил молвы принесли приближеніе его къ главному городу Цаблестана, и Рустемъ пріуготовлялся Везиря великомочнаго Монарха, и посла Государя, которому долженъ былъ врностію, принять съ почтительнымъ торжествомъ.
На складномъ бгун Хегіацкомъ, на коемъ уборъ былъ свтлоголубый съ уборомъ изъ чистаго золота, подобно такъ сіяютъ звзды на голубомъ свод безоблачнаго неба, въ препровожденіи цлаго войска копіеноецовъ и стрльцовъ, приближался Гіамасбъ ко дворцу. Онъ введенъ торжественно въ пространный залъ, украшенный не рукодліемъ женъ, но трофеями старыхъ побдъ, и добычею съ покоренныхъ Ироевъ наполненный.
Тамо нашелъ онъ несравненнаго ратника, преподающаго сынамъ своимъ ученіе о добродтели, но усмотря Везиря, оставилъ онъ сію высокую работу, и всталъ съ возвышеннаго сдалища своего. Онъ проводилъ почтеннаго своего гостя въ блистающій чертогъ, и тамъ говорилъ съ нимъ дружественно о Гіамасбовомъ пути, о Гистасповой слав, и о красотахъ царства его. Потомъ столъ гостепріимства накрытъ пиршествомъ изобилія, и пріятный нектаръ, тогда-еще не воспрещенный Азіи, разливался въ глубокихъ вмстилищахъ, между краевъ художествомъ украшеннаго, и зеленью изумрудовъ и цвтами яхонтовъ осыпаннаго золота.
Принцы Парвицъ и Цалцеръ, со всми Вельможами и дворянствомъ цаблестанскимъ участвовали при семъ великолпномъ пиршеств, и неслышно было восклицаній, кром радостныхъ и торжественныхъ, поколь угасающія свчи возвстили всмъ, что уже половина ночи протекла въ восхитительныхъ разговорахъ.
Тогда случилось, что обманывавшій Гіамасбъ, употребилъ воспомянуть память отъ своего Кляхозру, обратилъ бодрствующіе взоры свои на трофея, украшающія огромный залъ, и повернувшись къ Густему, начал сладкимъ голосомъ:
Колико женъ и двиц проливали слезы о чадахъ своихъ и любовникахъ, въ вчной памяти достойной кровавой войн, когда сіи орудія у владтелей своихъ отняты львиной подобною храбростію. Колико ручьевъ текло въ багряномъ цвт съ холмовъ Хоразанскихъ, какъ подлый и незаконный владтель Афрасіабъ {Сей былъ ддъ Афросіаба, упомянутаго въ повствованіи прежнемъ.} отъ копія твоего полнъ замшательства ужаса, принужденъ быль искать отеческаго своего удла. Я опасаюсь, не подобострастная ли кисть молвы расцвтила сіяющими красками образ Каяхозру въ молодыхъ его лтахъ. Безспорно, былъ онъ благороденъ, мудръ и храбръ, но столько добродтелей, кои по сказкамъ украшали царское его достоинство, въ возраст, когда человк предоставленъ безпредльному владычеству страстей, едва ли можно причесть возможностью для человка.
Не должно, отвчалъ Рустемъ, по пламеннымъ чертамъ образа, сумнваться о красот подлинника. Кайхозру былъ изъ юности своей совершенный примръ Совершеннаго Монарха, каковый только видало свтлое небесное око въ ежегодномъ своемъ обтеченіи.
Внимайте, о мои други! и особливо ты, мой почтенный гость, словесамъ безподкрашенныя истинны, и разумйте, каковыми горькими ступнями сей Царь Царей возшелъ во храмъ славы. Никакой Монархъ не надйся подражать величеству то, естьли онъ подобно Каюхозрою не пріобучитъ правъ свой къ кавычк въ каждомъ степени добродтели и въ произведеніи всякихъ трудовъ. Всякой негодной Государь можетъ блистать на своемъ престол, но скиптръ истиннаго величества долженствуетъ быть управляемъ рукою прилжанія.
Есть ли гд глубочайшая пещера, или удаленнйшій островъ, камо бы труба повствованія не возгласила имяни Каяхозроева, и не разсказывалось бы о рожденіи его въ полатахъ врага, жалости достойная судьба родителя его, печальное бгство и долговремянное странствованіе добродтельной Принцессы родившей его.
Между горъ и пустынь воспитанъ онъ. Первое оружіе его обращено на хищныхъ трловъ и лютыхъ тигровъ, и первая одежда его состояла въ разноцвтной кож убитаго имъ Риноцера [носорогъ зврь]. Въ семъ дикомъ облеченіи увидлъ его военачальникъ Иранскій, и черты лица его познаны проницательнымъ взоромъ врности.
Едва позналъ онъ, что ддъ его Каккаусъ нетерпливо желаетъ его видть, возшелъ на коня быстрйшаго молніи, и въ препровожденіи смлаго Иранца достигъ береговъ порывающаго Геона. Рка не удержала пути его, и преслдующіе на нимъ всадники Туранскіе, усмотрли только волны разскаемыя пламеннымъ конемъ его. Онъ переправился чрезъ рку, какъ Египетскій Крокодилъ, между тмъ какъ Принцесса на свтъ его произведшая, переправлена въ безопасномъ мст, и такъ прибыли они оба при щастливыхъ предзнаменованіяхъ во Дворецъ Монарха Иранскаго.
Тогда появилось восходящее солнце верьховной власти на горизонт чести. Кайхозру явилъ въ своемъ юношеств цвты великаго духа, развернувшіеся въ его дтств. Онъ превзошелъ ратниковъ своего воинства въ проворств и мужеств, и мудрые, охраняющіе разумныя законоположенія земель его, не могли спороваться съ нимъ о цн правосудія и истинны.
Вопросите вы, какимъ кличемъ отперъ онъ златый ковчег преизящестаа, отвтъ на то легокъ и явствененъ. Чрезъ труды тла и навычки духа, доставилъ онъ первому крпость и пріятность, а второму основаніе и исправность. Онъ вдалъ, что работа есть жребій всякаго смертнаго, и что Монархъ, стремящійся къ истинной чести не долженъ быть празденъ.
Когда Кайхозру по повелнію восхищеннаго своего дда возшелъ на престолъ Иранскій, просіяло солнце благоденствія на весь народъ его. Побда плавала на блистающихъ крылахъ своихъ надъ его войскомъ, и города его отзывались гласомъ благодарности. Онъ завоевалъ славно земли, къ областямъ его надлежащія, и отмстилъ по пристойности убійство родителя своего.
Здсь должно мн умолкнуть, впрочемъ повствованіе мое доведетъ меня къ дяніямъ, въ коихъ рука сія не послднее имла участіе , что могутъ разсказывать другіе. Довольно, естьли я скажу, что неправедный владтель Афрасіабъ палъ подъ саблею Кайхозру, такъ какъ дубъ нагорный низлагается подъ силою поскающаго топора. Сіе только приложу я, что все число денегъ, которыя сей совершенство изъ Государей, или предки его употребили во время воины съ Туранцами, и кои собралъ онъ съ подданныхъ по нужд, а не изъ вольнаго налогу, имъ точно возвращено, и подобно охлаждающему дождю въ лтнюю засуху низпали въ ндра обрадованныхъ жителей. Примръ, коему владтели Азійскіе прилжно подражать, путь, которымъ владтели народовъ шествовать должны.
Хитрый Гіэмасбъ тотчасъ примтилъ, что сія похвала Кайхозрою скрытое неудовольствіе противу ныншняго правленія въ себ заключаетъ, а притомъ разумлъ, что начертаніе совершеннаго Монарха, изображается перомъ истинны, и что память побдителя Афрасіабова, сердцу непобдимаго Ироя столь же всегда нова, какъ и драгоцнна.
Такъ далеко плылъ корабль злобныхъ его предпріятій по рк щастливаго успха, погоняемый втромъ надежды. Онъ воображалъ себ: Сынъ Каяхозру легко пріобртетъ благосклонность Рустемову, однакожъ отложилъ въ ночь сію открыться въ своихъ вредныхъ намреніяхъ. Онъ выражалъ только распространенія краснословія своего въ удивленіи совершенствамъ Царя Иранскаго, поднялся съ мста, и провожденъ услужливыми благородными юношами въ свою назначенную опочивальню.
Но мягкость ложа, праведныхъ и добродтельныхъ въ сонъ приводящая, злонамреннымъ бываетъ гнздомъ скорпіонамъ. Принцы Цаблестанскіе вкушали сладчайшій покой, и прохлаждали утомленные ратными подвигами члены свои мастичною росою отдыхновенія. Одинъ Везирь былъ угнтаемъ бунтующими страстями, и его часто прерываемая дремота едва доставляла ему время къ нужному для человка успокоенію.
Лишь только утро свтлыя облака покрыло багряницею, поднялся безпокойный Гіамасбъ съ своего безсоннаго одра. Онъ нашелъ Ироя съ сынами своими въ приготовленіяхъ къ ратному позорищу, намренному быть съиграну въ присутствіи Везиря Гистаспоав. Короны изъ втвей масличныхъ и лавровыя внцы, были назначены награжденіемъ юному дворянству, имющему оказать величайшія опыты проворства или силы.
По окончаніи сихъ подвиговъ, и по увнчаніи побдителей отъ примчательныхъ Герольдовъ, молодые Принцы удалились съ кроткимъ почтеніемъ, а Гіамасбъ оставшись наедин съ непобдимымъ воиномъ, началъ открывать вроломство свое слдующими словами:
Хвала Каяхозрою, проистекшая въ поток велерчія изъ твоихъ ревностныхъ устъ, о освободитель Иранскій, съ того времяни безпрестанно повторяется въ восхищенномъ моемъ слух. Онъ по истинн былъ великъ, и добродтели его превосходятъ всякое описаніе. Но ахъ! отрасли возвышенныя пальмы не могутъ достигнуть высоты и знаменитости отеческаго дерева, естьли они посажены въ худой земл. Молодый левъ не подражаетъ своимъ пещернымъ предкамъ, есть, ли хребетъ его нагбенъ подъ иго презрннаго вода. Такъ и мои жалобы не могутъ сочтены быть неправедными, когда народъ Иранскій воздыхаетъ о сказанномъ мн неправосудіи, когда занявшіе мое мсто, кажется, сами неспособность свою ко оному признаютъ. Внимай! Логоразвъ ведетъ жизнь свою, какъ пустынникъ въ башняхъ Баякскихъ, и сынъ его, Государь народовъ, Монархъ, коему я служу, и коего почитать желаю, проживаетъ юношество свое въ гордомъ уединеніи, скрываетъ себя отъ очей подданныхъ, и считаетъ оныхъ за недостойныхъ взирать на его величественное сіяніе.
Тамо выдумываетъ онъ въ своемъ неперемнномъ нрав отяготитеньнйшіе и лютые налоги, коихъ выполненіе и слдствія на меня упадаютъ. Выслушай, великомочный ратникъ! и не допусти великой душ твоей оскорбиться отъ словъ моихъ.
Сердце мое проливало кровавыя капли, когда непристойныя повелнія возвщались чрезъ меня народу Иранскому. Грудь моя воспламенялась негодованіемъ, когда приказано провозвстникамъ отъ твоей области до вершинъ Кавказскихъ, объявить конечное низложеніе прежняго богослуженія. Я почитаю добродтели Зоростровы, и содержу ученіе его возвышеннымъ, но принужденіе и жестокость по всегда удалены были отъ души моей.
Я предвидлъ, что твоя великая душа никогда не помирится оному, подъ видомъ уговорить тебя повиноваться царской вол, искалъ я свиданія съ тобою. Но днесь открою теб истинное намреніе гласомъ чистосердечія.
Иранцы мерзятъ тиранномъ, они признаютъ облегченіе своей бдности, доставляемое моими совтами, съ благодарностію. Они вдаютъ, что я строгость угнтенія часто уменшалъ съ опасностію собственнаго живота своего, и часто притуплялъ жестокость острія. Теперь ожидаютъ они ршенія истинн, отъ коей ты, левъ храбрости, довольно наставленія имлъ, что право Логоразвово на корону сего великаго царства не постоитъ противу опыта правосудія, когда сынъ совершеннйшаго Монарха безсмертнаго Кайхозроя, въ состояніи носишь оное съ достоинствомъ.
Открой любовь твою къ отцу сему твоихъ подданныхъ своею ко мн склонностію. Скиптры и престолы будутъ твое награжденіе. Королевства и Княжества повергнутся къ стопамъ твоимъ. Одинъ ударъ браннаго меча твоего разсыплетъ воинства, могущія собраться къ защищенію мучителя.
Хотя грудь Рустемова надмвалась презрніемъ къ дерзости измнника, но законы гостепріимства воспрещали ему, возложить на него бремя чувствительности, тяготящей его душу.
Возвратись, коварный человкъ, сказалъ онъ, возвратись во дворецъ оскорбленнаго твоего Государя, исправь тамъ покорностію и раскаяніемъ преступническія злости твоего правленія. Законы, которыхъ Рустемъ преступать не можетъ, не дозволяютъ ему послать тебя въ Гератъ окованнаго въ цпяхъ, но знай, что сіе копіе, коимъ я днесь потрясаю, и коего тнь одна наполняешь уже душу твою трепетомъ, подлость и измну можетъ наказать во всхъ предлахъ, гд только обитаютъ сіи чудовища.
Возврати угнтеннымъ Иранцамъ, которыхъ ты подъ имянемъ добраго, но неосмотрительнаго Монарха, имющаго злаго Совтника, гонишь первую свободу тла и духа, или ожидай отъ моей силы поносныя казни. — Иди, возврищайся. Не осмливайся мн больше говорить о родств съ Кайхозроемъ. Онъ самъ не призналъ бы тебя своимъ сыномъ. Не однократно такъ отзывался онъ о теб, когда злые плоды начинали произрастать съ вреднаго дерева твоихъ развращенныхъ склонностей. Никогда не дозволю я, чтобъ имя моего друга поносилось твоимъ мнимымъ правомъ. Змй пустынный родилъ тебя, ты не можешь требовать инаго наслдія, кром колодъ и вертеповъ. Но естьли бы я и могъ быть согласенъ, что ты не заслужилъ быть изключенъ отъ престола: то выборъ народный прескъ уже твое право. Владтель избранный голосами, долженъ подкрпляться на престол копіемъ Рустемовымъ.
Сказавъ сіе разгнванный Ирой, оставилъ вроломнаго Гіамасба, подобно раненаго стрлою ловчею тигра. Ярость и досада удушали его, и отчаянное сердце его не вмщало кром вспыльчивости и насилія. Но онъ страшился гнва Цаблестанцовъ, коихъ и слова одни раздробили бы въ пыль его. Онъ созвалъ своихъ послдователей, и съ кипящею въ жилахъ свирпостію и мщеніемъ, возвратился къ Герату.
По прибытіи своемъ нашелъ онъ уединеннаго Царя въ прежнихъ покойныхъ упражненіяхъ, и въ томъ же округ недятельныхъ утхъ вертящагося. Зороастръ вкрадчивымъ велерчіемъ своимъ оковалъ сердце Монаршее, и въ отсутствіи Гіамасба владлъ царствомъ съ безпредльною вольностію.
Сему обманщику разсказалъ измнникъ, какъ не удалось ему при двор Рустема, и открылъ ему вознамренія свои о принятіи отчаянныхъ средствъ, тою или иною лютостію здлать въ столиц возмущеніе, свергнуть Гистаспа съ престола и самому ссть на оный, при чмъ своему помощнику общалъ неисчетныя сокровища, богатйшее Сатрапство [Губернія] изъ всего Ирана, титло Пророка и обоженіе отъ своихъ обманутыхъ подданныхъ.
Между тмъ Ирой Цаблестаисній опасаясь, чтобъ Гіамасбъ не воздвигъ возмущенія въ стнахъ Гератскихъ, послалъ сына своего Цалцера съ отборною толпою молодыхъ ратниковъ, и наставилъ онаго, представить неосторожному Царю его опасность, открыть честолюбіе его Министра, и совтовать не держать боле въ ндрахъ своихъ двоихъ наполненныхъ ядомъ зміевъ.
Принцъ увеселялся воображеніемъ, что прозжать будетъ сквозь неизвстныя еще ему земли, и при двор Гистасповомъ пріобртетъ знаменитость своими совершенствами. Онъ принялъ повелніе съ очами блистающими радостію. Простился нжно съ своею любви достойною сестрою, надясь, что печаль ея продолжается отъ утраты любимой птицы, H общая ей приложить всю прилжность, въ полученію убгшаго болтуна. Перизада, прощаясь съ нимъ, пролила нжныя слезы, мало помышляя о томъ, скоро ли оставить она сама дворецъ родительской, и которое пріуготовилъ уже ей ужасъ рукою судьбины.
Цалцеръ пробгалъ на своемъ быстромъ кон горы и долы, пять сотъ отважныхъ мужей послдовали ему. Такъ провождаетъ орла стадо пернатыхъ его данниковъ {Повствуютъ, что орлу хищныя птицы отдаютъ дань изъ своей добычи, а особенно примтно оное въ скопахъ, которые уловя большую рыбу, летаютъ и кричатъ, увидяжъ орла приближаются къ нему, и бросаютъ ему подать сію, которую оный подхватываетъ.}. Ночью шествовалъ онъ подобно звзд небесной, и въ полуденный жаръ принималъ отдыхновеніе, подъ снію разбитыхъ при потокахъ водъ шатровъ.
Напослдокъ показались глазамъ его блистающія башни столичнаго города, и при повторяемыхъ восклицаніяхъ чудящейся черни възжалъ онъ во оный.
Какъ осторожности Везирской никакое таинство не могло быть долго скрытно: то изшелъ онъ на встрчу сыну Рустемову, котораго дло познавалъ уже по чертамъ разгнвавшагося отца его. Онъ ввелъ Принца, хотя сей и не охотно слдовалъ, въ домъ свой, и расточалъ собранныя въ сокровищниц своей богатства на великолпное угощеніе храбраго сего юноши. Легко было выдумать причины отсрочекъ допуска его къ Царю, и жилище Везирское доставляло толь отмнныя забавы, что Цалцеръ почти начиналъ повелнія Государя и родителя своего погружать въ потокъ забвенія.
Съ каждымъ утромъ находилъ Гіамасбъ новое извиненіе, для чего не представляетъ своего свтлйшаго гостя предъ престол величества. Принцъ допускалъ себя связывать краснорчію того, на коего имлъ принесть жалобы, и по котораго рабскимъ себ услужливостямъ, по малу начиналъ выслушивать съ удовольствіемъ, и почитать его не праведно, обвиняемымъ.
Въ сіе время, какъ уже сказано, прекрасная Перизада, оставила домъ родителя своего, и въ провожденіи преизящнаго Сагеба прибыла въ Карецмъ. Toль печальное повствованіе не должно быти повторяемо, то только слдуетъ упомянуть, что Гіамасбъ, трепещущій отъ неудачливо текущихъ своихъ происковъ, узналъ съ восхищеніемъ обстоятельное произшествіе сего дла. Прилжные его лазутчики изображали заточеніе Перизадино живйшими красками, и поступокъ Церира поносили горчайшими словами.
Льстивый искуситель въ тоже мгновеніе сообщилъ о семъ брату оскорбленной Принцессы, и пораженіе онаго превышалось только гнвомъ его и бшенствомъ. Везирь воспламенялъ гнвъ его отъ часу боле, и изливалъ масло злобныхъ умысловъ своихъ въ огнь страстей его. Онъ представлялъ ему необходимость, мстить за честь сестры своей, и легкость покорить Церира, несогласіемъ своимъ съ Сагебомъ предоставленнаго врожденной дерзости своей и безразсудству. Онъ распространился въ причинахъ, по кототымъ Карецмяне должны жаловаться на Короля, коего неистовства безпрестанно повергаютъ ихъ въ пагубныя войны. И словомъ, общалъ Цалцеру торжественно, подкрплять его въ его правахъ, предпріемлемыхъ по толь приличнымъ основаніямъ, къ завоеванію Королевства обидчикова.
Имя побдителя, представленіе о Королевств наполняло любочестнаго юношу радостнымъ безпокойствомъ. Онъ воздыхалъ о Перизадиномъ освобожденіи, и былъ столь жаждущъ въ битв, какъ левъ Гиланскій. Посольство его къ Гистаспу, и повелнія Рустемовы увяли въ его памяти, подобно какъ сорванная съ зеленаго стебля своего роза, и онъ далъ неустрашимой стражи тла своего непосредственный приказъ, послдовать за его знамемъ на оскорбителя его рода.
Но Гіамазбъ въ мгновеніе остановилъ сей жаръ, представя ему, что сила его слаба для таковаго предпріятія, и общало ему надежднйшую помощь отъ разбойниковъ Ширванскихъ и Дагестанскихъ. Отъ сихъ неукротимыхъ грабителей, которые и прежде были уже страшны Карецмянамъ, и которыхъ сей Везирь при впаденіи Короли Дилемскаго самъ поощрилъ пристать ко оному.
Онъ препоручилъ начальнику разбойниковъ Принца Цаблестанскаго, который съ неистовымъ жаромъ оставилъ Гератъ, направилъ путь свой въ горы, подкрпился тамъ войскомъ смлыхъ хищниковъ, вступилъ въ Карецмъ, и приближался къ замку, въ которомъ была заперта Перизада. Чрезъ сіе приключилъ онъ прекрасной сестр своей новыя истоки слезъ, ибо горящъ отмщеніемъ, прибылъ въ самыя т минуты, когда раскаявшаяся любовь готова была исцлить раны прежнія скорьби.
Злый Везирь не успвъ отвратить грозящую ему непогоду удаленіемъ Цалцера, и при томъ достигнувъ намренія своего о впутаніи Церира въ опасную войну, уговорился съ товарищемъ своимъ Зороастромъ о мрахъ къ сверженію Гистаспа съ престола. Народъ Иранскій, обманутый налогами правителя, приписывалъ оныя единственно Государю, взволновался, и готовъ былъ къ перемн, а подкупленное золотомъ Гіамасбовымъ войско заговорилось, возложишь на его голову корону.
Хотя все было готово къ бунту, но требовалось каковаго нибудь виду къ начатію возмущенія, или лучше сказать, надобенъ былъ одинъ изъ тхъ случаевъ, кои собранное скопище разгорячаютъ, и разрываютъ поясъ нетерпливости. Злоба Зороастрова, которыя пронырство и лесть съ нсколькаго времяни достигла господства надъ Гистаспомъ, примтила то вскор.
Молодый Асфендіаръ, коего младенческія улыбки радовали сердце любви достойныя Кенаіи и славу зрлыхъ лтъ его предзнаменующими казались, былъ предопредленъ жертвою сего мрачнаго предательства. Искуситель уговорилъ легковрнаго Царя, что онъ какъ по небесному вліянію, такъ и изъ наблюденія звздъ предвидитъ отъ жестокаго духа Царевича сего великія опасности для царства, кои не могутъ пройти инако, разв будетъ онъ запертъ въ мдную башню и проведетъ уединенную и отъ честолюбія удаленную жизнь.
Слдственно прекрасный младенецъ взятъ былъ съ колнъ печальныя родительницы, и пронесенъ сквозь ропщущій, и о судьб невиннаго дитяти боле собственныя огорченный народъ, въ плачевную свою темницу.
Едва вечеръ, распространилъ по холмамъ свое свое покрывало, собралось множество вооруженныхъ копіями и саблями округъ башни, требовали освобожденія Асфендіару, и напали яростно на царскую стражу.
Городъ въ одно мгновеніе сталъ позорищемъ опустошенія, и проклятіями противу мнимаго тиранна наполненный вопль,
Сынъ единогласенъ повсюду, и прерывался только словами: Спасеніе Гіамасбу, сыну Хозроеву, праведному владтелю Иранскому! Начальники бунтовщиковъ представили Везиря народу, украсили чело его царскою повязкою, и ввели во дворецъ.
Сей неожидаемый ударъ возбудилъ Гпстаспа отъ засыпленял, но нашедъ себя оставленна служителями и стражею своею, усмотрлъ, что безполезна уже отчаянная бодрость, и убжалъ потайными дверьми переодтый въ платье разнощика. Вышедъ за предлы города, направилъ гонимыя свои шаги въ Балкъ, гд родитель его давно уже обиталъ въ безопасномъ уединеніи.
Всю ночь пропитался онъ по лсамъ и пустынямъ съ пронзеннымъ отъ ужаса Сердцемъ, по утру слышалъ раздающуюся по долинамъ молву о своемъ паденіи, и чрезъ осторожное развдываніе о причинахъ возмущенія позналъ, какія жестокости производились подъ его имянемъ.
Подобно спящему по среди лестнаго сновиднія возбужденному лучами возвращающагося солнца, раскаивался Гистаспъ тронутый гласомъ истинны, но поздно, о своемъ неосмотрніи. Бремя скорьби умножилось ему новою тягостію. Пришедъ въ Балкъ, увдалъ онъ, что Аргіасбъ измннически миръ нарушилъ, взялъ сей городъ, и тмъ подалъ причину душ почтеннаго Логоразва убжать изъ земнаго ея жилища.
Тогда не осталось уже неутшному духу его никакой надежды. Онъ слышалъ въ каждомъ город, что голова его поставлена въ цну неисчислимую золота хотя прежняя уединенная жизнь его длала незнакомымъ, и служила теперь къ безопасности дней его, но изъ собственнаго бдственнаго опыта научился онъ, что безчисленный противности ожидаютъ Монарха, удалившагося отъ кормила правленія государственнаго, и предоставляющаго свою и народа своего безопасность рукамъ неврности и честолюбія.
Съ таковыми разсужденіями, и вознамреніями впредь имть совсмъ иное расположеніе, естьли небо опять доставитъ его на престолъ, провождалъ царскій странственникъ дни свои въ пещерахъ и лсахъ, а ночи продолженіемъ пути къ своему брату, коего обстоятельства ему были несвдомы, и на коего любовь онъ полагался. Онъ не помышлялъ, чтобъ тамъ рачительная злоба, изгнавшая его изъ собственнаго государства, нашла средство лишить его толь естественнаго прибжища, и что, по елику многія пути ведутъ въ бездну погибели, Цериръ могъ быть сверженъ такъ же по своей горячности, какъ онъ по нерадивости.
Нечаянными противностьми понуренный умъ, спутывается въ мрачности мыслей своихъ, одна другой послдующихъ. Укоренія, кои долженъ длать самъ себ, и кои угнтаютъ жесточае цпей, опровергаютъ самое мужество. Сіе было съ Гистаспомъ, укротившимъ чрезъ разумъ свой нкогда скопище разбойниковъ, вознесшихъ на грудь его кинжалы, и непрестерпвшимъ того, но днесь уже он не въ состояніи не токмо употреблять разсужденія свои, но ниже доставало ему обыкновеннаго мужества, и каждый шорохъ листа считалъ онъ гонящимися безчеловчными убійцами.
Главная причина грусти его была та, что не имлъ онъ оружія. Онъ шествовалъ стезею осторожности и страха, и слдственно путь его былъ ему длинне и огорчительне, нежели былъ въ самомъ дл. Онъ искалъ защиты отъ глада у милостивыхъ древесъ, коихъ навислыя втви предлагали ему вкусныя даянія, у плодоносной земли, которая не бывъ воздлываема, различныя преизящныя травы и корни представляла, и у тысячи щедрыхъ чистйшихъ источниковъ, кои казались ожидающими приближенія утомленаго странственника.
Съ начала дивился Гистапъ несказанно, нашедъ такое изобиліе истинныхъ богатствъ въ толь уединенномъ мст, когда онъ въ большей части обитаемыхъ мстъ, около столичнаго города не видалъ, кром замченныхъ перстомъ опустошенія, наконецъ усмотрлъ, что поврежденное человческое правленіе вс доброе, назначенное ему природою, превращаетъ, и очень часто вредитъ.
Въ одно утро удалившись въ густый лсъ, дабы благосклонную закрыту ночи замнить мрачною онаго тнію, изшелъ онъ совершенное вооруженіе, лжащее между тлъ двоихъ молодыхъ людей, коихъ лица и въ мертвыхъ чертахъ изображали впечатлніе зависти и корыстолюбія, которое, какъ чаятельно въ послднія мгновенія ихъ одушевляло. Раны ихъ подтверждали сіе упованіе.
При семъ плачевномъ вид пролилъ Гистаспъ слезы состраданія надъ оными невластными жертвами человческаго безумія, которое отъ хотнія пріобртенія, часто прежде наслажденія онымъ всего лишаетъ. Онъ покрылъ бдныя останки прутьями и терніемъ, дабы сберечь оныя отъ снденія дикихъ зврей, потомъ взялъ предметъ ихъ брани, яко пріятный подарокъ себ, облекся въ блистательную сталь, и продолжалъ поспшно путь свой, и не скрывалъ уже себя боле отъ благодянія, кое небесное свтило отъ престола своего сіянія всюду простираетъ
Уже видлъ онъ съ вершинъ высокихъ горъ катящіяся струи Геона, и надялся уже достигнуть желаемаго прибжища, какъ въ долин усмотрлъ двоихъ ратниковъ, неровный бой производящихъ. Одинъ изъ нихъ, нсколькихъ невольниковъ при себ имющій, не стыдился обращать выгоды сіи противу своего непріятеля и трусливйшимъ образомъ, другой многочастнымъ ударамъ противу поставлялъ только мужество свое и постоянство, что наполняло сердце Гистаслово удивленіемъ, и оживляло въ немъ вс искры врожденнаго великодушія.
Изгнанный Монархъ забылъ опасность, что можетъ открытъ быть. Нужное движеніе, производимое добродтелью, побудило его съ праведнымъ гнвомъ, заслуживаемымъ къ подлодушію, бжать къ нападаемому воину, разсыпать толпу подлыхъ его утснителей, и въ сіе мгновеніе видлъ онъ непріятеля его побжденна и обезоруженна, который трепеталъ въ рукахъ его, подобно агнцу въ крпкихъ лапахъ льва.
Въ сію минуту выскочила изъ за-деревъ пригожая и дрожащая двица, бросилась предъ побдителемъ на колни, и вопіяла,
Ахъ! пощади его, пощади! не марай дражайшія руки кровію, сіи руки, кои я съ восхитительною нжностію лобзати желаю. Онъ только по принужденію супругъ мой: позволь сему имяни, на которое я не дала еще моего согласія, по крайней мр спасти жизнь ему. Отпусти его, и удержи меня, какъ врную спутницу при себ, которая желаетъ принимать во всхъ судьбахъ твоихъ участіе.
Встань сказалъ храбрый къ своей опредленной жертв, и благодари любезнымъ устамъ, исходатайствовавшимъ теб милостивый приговор.
Лучше, сказалъ побжденный, да буду я въ часть тысячекратной смерьти, чмъ подвергну себя сраму. Коли, вонзай кинжал свой въ грудь мою, и когда я отъ твоего неправеднаго сердца не могу ожидать, кром постыдныхъ встрчъ, то прилагай преступленіе къ преступленію, и мщеніе небесное вооружи сильнйшую руку моей страшнымъ перуномъ, чтобы на конецъ она тебя раздробила.
Отъ сихъ угрозныхъ словъ благородный ратникъ казался издыхающимъ пламя сквозь личникъ шелома своего. Уже воздвигъ онъ страшную саблю на своего непокориваго врага, какъ вдругъ одумавшись, поостановился, и потомъ обратясь къ прекрасной испытательниц своей чести, сказалъ:
О божество Души моей, имй сожалніе съ твоимъ нещастнымъ любовникомъ, который твои прелести долженъ оставить ненавистному совмстнику. Его упорное вознамреніе владть тобою, его теперишнее отчаяніе, суть твоя безопасность, сего довольно мн. Я не могу лишить его сокровища, кое числитъ онъ дороже жизни своей, которую ты ему испросила. Нтъ, помыслъ таковаго недостойнаго поступка на вки отравилъ бы мое ожиданное благоденствіе. Дозволь мн, какъ и требуетъ сего истинное величество, простить ему, дерзость языка его и подлость защищенія, кое можетъ быть довольно извиняется безотвтнымъ моимъ на него нападеніемъ. Ахъ! я долженъ противу страсти поставить предразсужденіе, которое самаго меня привело въ изступленіе, за кои я не могу довольно претерпть. Я бгу отъ тебя. О естьли бы каждое мученіе, которое понесу отъ сей разлуки, приложило щастливый день къ твоей невинной жизни!
Сказавъ сіе, удалился онъ поспшно. Гистаспъ послдовалъ ему, бывъ столькожъ тронутъ, какъ и онъ, хотя совсмъ по другой причин. Оба они спшили въ лсъ коего зыблющіяся втви при трогающемъ зрлищ, котораго они были свидтельми, являлись трепещущими. Тамъ Гиспаспъ открылъ личникъ шишака своего, и вскричалъ:
О любезный братъ мой! мой возлюблен.—
Больше не могъ онъ выговорить. Любовь и радость прескли голосъ его въ объемлющихъ рукахъ Церира, въ котораго сердц не осталось ни малйшаго восноминовенія воспріятаго прежде по видимому отъ Гистаспа оскорбленія. Взаимно нжный другъ о друг страхъ, былъ то, чмъ удержались братнія ихъ обниманія. Молчаніе и слезы были единственныя выраженія восхищенныхъ душъ ихъ. Напослдокъ Гистаспъ взглянувъ печально на брата своего, сказалъ:
Не ужъ ли оба мы ниспали въ одинакую пропасть бдности? Здсь ли намъ долженствовало свидться?
Нтъ, отвчалъ Цериръ, мы не можемъ быть нещастны, естьли опять соединены. При нашемъ послднемъ разлученіи были мы тмъ дйствительно. Корона, не можетъ замнить потерю братней любви, и я о своей не буду сожалть, естьли опять имю твое дружество, естьли нужна теб жизнь моя, для отмщенія теб оказанной несправедливости. Не давно свдалъ я, что дерзской измнникъ восталъ противу тебя, но не знаю о страшныхъ сего подробностяхъ. Я съ моей стороны сражался не съ мрачною злостію, а воевалъ противу самой добродтели, и къ вчному стыду моему побдилъ ее.
Удалимся въ безопасное мсто, отвчалъ Гистаспъ, и тамо разскажемъ учиненныя нами погршности, оплачемъ оныя, и естьли можно, поправимся.
Они удалились по сему въ густйшую часть лса, гд увидли малую хижину съ садомъ, окруженную высокимъ полисадникомъ и терновыми кустами обростшую.
Оба великіе Монарха Азіи, не могли взирать на сіе жилище, не имя въ томъ утшенія. Ихъ раззолоченные дворцы, ихъ пріятныя гульбища, не столь привлекали въ себ взоры ихъ, какъ сія соломой покрытая хижина, и сія дикая роща: ибо желаніе, слдственно и истинная нужда толь крпко сообщены съ недостаткомъ, что не возможно изобилію, одну отмнить, и другое удержать.
Въ томъ, какъ Гистаспъ и Цериръ съ любопытнымъ ожиданіемъ примчали желаемое ими уединеніе, таково ли пусто внутри, какъ казалось съ наружи, услышали они въ тонкихъ оныхъ стнахъ раздавиться жалобы. Они сдлали потому проломъ въ подгнившемъ забор, и нашли въ хижин престарелаго мужа, простертаго на голой земл въ вид краснйшей горести. Одна рука его поддерживала трясущуюся его голову, а другая держанъ исторженныя ею его волосы, подобныя снгу. При торопномъ вход Государей обратилъ онъ на нихъ смятенные взоры, но едва увидлъ Гистаспа, палъ онъ въ движеніи, превосходящемъ силы его, и кричалъ:
О чудовище, къ погибели моей рожденное! ты возвращается, чтобъ совершить оную? Не довольно ли теб было лишить меня единственнаго моего сокровища, слдственно и жизни моей? Должно ли теб послднія мгновенія мои еще огорчать, и принуждать меня, поносить силу, могущую продолжить по смерти моей мученія, кои приключилъ ты мн злобно?
Онъ продолжилъ бы сей голосъ, но Гистаспъ былъ очень тронутъ, чтобъ могъ больше оный вытерпть. Онъ поднялъ свой личникъ, и сказалъ:
Разсмотри меня лучше, нещастный человкъ, и тогда считай меня причинителемъ твоей печали, въ коей сердце мое истинное пріемлетъ участіе, и горитъ желаніемъ оную уменьшить.
Ахъ прости меня, отвчалъ пристыженный незнакомый, прости мое заблужденіе- Сладкіе разговоры твои, страшное величество вида твоего, не имютъ ни малаго сходства съ дикими взглядами и обманчивыми усмшками моего лютаго врага. Оружіе твое обмануло меня, и еще я по оному въ нершимости. О естьли ты имешь жалость съ слабостію лтъ моихъ и оставленнаго состояніе, скажи мн, скажи, сія сталь всегда ли въ твоихъ рукахъ была, или случаемъ во оныя досталась? Гистаспъ на толь усильную прозьбу отвтствовалъ ему самую правду, коя была ядовитыми стрлами для сердца нещастнаго слушателя. Онъ поднялъ орошенныя глаза свои на небо и сказалъ.
О провидніе? коего судьбамъ я покориться долженъ, уловило ли ты искусителя въ собственныхъ его стяхъ? Не не должно глубочае входить въ ужасъ праведниго твоего опредленія, уже довольно ты мн оное открыло. И вы, сострадательные ратники! продолжалъ онъ съ вкорененными чертами жестокаго отчаянія, внимайте словамъ бднаго отца, и сообщите плачевную судьбу его въ лтописи ужасностей.
Я имлъ двоихъ сыновъ. Когда смерть возлюбленной супруги моей подала случай набрать мн сіе уединенное убжище, я уповалъ, что сіи нжныя, родительскою любовію наблюдаемыя насажденія, приклонятся здсь подъ порядокъ природы, и удалилъ ихъ для того отъ развращающаго общества съ возможнымъ попеченіемъ и осторожностію. Времяпровожденіе ихъ дтства, невинныя забавы ихъ юношества нагрвали кровь мою новою жизнію, но не льзя уже воззвать пріятные часы изъ пропасти вчности. Должны ли послдующія имъ страшныя минуты истребить ихъ напоминовеніе?
Сіяющее солнце уже троекратно въ обыкновенномъ своемъ теченіи удалялось отъ развращенныхъ человкъ стыдяся, какъ по нещастію, отряженный Гіамасбовъ, открылъ мою пустыню. Онъ просилъ о покров страннопріимства, и я дозволилъ ему не безъ негодованія. Мы сидли за столомъ умренности, который веселостью хотли учинить пріятнымъ, но сіе не надолго продлилось, и боязненныя предчувствія впали во мои мысли. Я видлъ обманъ въ очахъ гостя моего, и вроломство въ ласканіяхъ, которыя сказывалъ онъ словамъ моимъ, кои не примчая словъ его, утшались только блистающею его бронею. Сей лютый волкъ понялъ нещастную склонность ихъ, и тотчасъ наострилъ когти суроваго своего краснорчія противу невинныхъ моихъ агнцовъ. Юноши, сказалъ онъ, вы кажетеся удивляющимися моему опасному снаряду: послдуйте за мною, и я постараюсь, чтобъ было въ вашей вол одться въ подобное украшеніе. Новый Монархъ Иранскій, который есть неизчерпаемый источникъ милости и щедротъ, проліетъ на васъ рки даянія, и пожалуетъ вамъ равное вооруженіе, которое вы можете промнять съ первымъ убіеннымъ вами человкомъ, имющимъ на себ лучшее.
Я видлъ впечатлніе, длаемое въ неосторожныхъ робятишкахъ сею искусительною рчью, и говорилъ голосомъ измняющимся онъ гнва и робости. Оставь шутки, причиняющія скорбь отцу чувствительному, ибо не возможно, чтобъ въ правду желалъ ты нарушишь законъ страннопріимства, и лишить меня сыновъ моихъ? Но и они не согласятся къ толь неестественнымъ дйствіямъ.
Чтожъ ты съ ними длать задумалъ? отвчалъ онъ холодно. Не живыхъ ли ты ихъ хочешь погресть въ открытомъ гроб? Я предлагаю имъ чести, богатства, кои свтъ почитаетъ дорого. Я не принуждаю воли ихъ, пусть сами они изберутъ.
Нашъ выборъ совершенъ, вскричали они оба: естьлибъ мы только уврены были, что получимъ вооруженіе, подо подобное твоему, то готовы за тобою слдовать.
Сіи въ ршительномъ звон произнесенныя слова, исчерпали мое терпніе. Позорный сообщникъ неправеднаго владтеля, сказалъ я, не думаешь ли ты, чтобъ преступленія твоего Государя, коего ты превозносишь, не были мн свдомы? Я не такъ вовсе удаленъ отъ свта, что бы ни чего не слыхалъ о томъ. Естьлибъ и нужда меня не побуждала ходить въ сосдственныя деревни, тобъ и зври лсные принесли во уши мои страшную всть сію. Бдные Иранцы долго стенали подъ бичемъ, которымъ онъ старался отогнать ихъ отъ законнаго владетеля, и днесь пріемлетъ онъ притворную кротость, коя скрываетъ въ себ вреднйшій ядъ, нежели обнаженный мечь лютости. Но когда онъ желаетъ привлечь склонность нашу къ себ щастливою перемною своего состоянія, не должно ежу вмсто тиранства употреблять искушеніе. Тиранъ оковываетъ только тла, и подъ его угнтающимъ начальствомъ по меньшей мр вкушаютъ подданные утшеніе, провождающее невинность: искуситель запутываетъ сердца въ тенеты оклеветанія, и дерзаетъ постыдное рабство называть вольностью.
Свободны ли Вельможи Иранскіе, когда они по видимому не принуждены усиліемъ, но золотою цпью приведены къ несправедливости? Свободны ли мои дти, когда ты ихъ у престарлаго отца не силою вырываешь, но уговариваешь оставить онаго безпомощна въ когтяхъ отчаяніе? Свободенъ ли я, когда принужденъ висъ и себя проклинать, вмсто пролитія слезъ любви и состраданія о судьб ихъ?
Коварный тигръ приклонилъ внимательное ухо къ жестокимъ словамъ моимъ, чаятельно для того, чтобъ увдомить Гіамасба о расположеніи противу его подданныхъ, по чему и я получилъ бы надежду въ успх, но вдругъ сей вскочилъ сказавъ:
Ступайте, мои храбрые юноши! оставьте стараго враля, вамъ должно разумно поступать. Идите, и слдуйте за симъ украшеннымъ шишакомъ!
Они встали, неблагодарные чады встали! Ахъ! ихъ отвороченные, едва только первымъ мохомъ покрытыя лица, покрыты были краскою преступленья. Я бросился въ передъ, охватилъ ихъ тонкія тла дрожащими моими руками. Можетъ бы воззвалъ я ихъ къ должности, но варваръ повергъ меня ударомъ жезла своего. Новая горячность, разлитая истиннымъ гнвомъ въ крови моей, возвратила меня къ жизни. Вознамренъ слдовать стопамъ неистовыхъ дтей моихъ, бжалъ я къ дверямъ моей огороды, но нашелъ оныя крпко заперты. При таковомъ послднемъ дйствіи безчеловчія рвелъ я подобно львиц, ищущей дикихъ чадъ своихъ, и впадшей въ сти ловцовъ.
Когда ночь простерла мрачный свой покровъ, манилъ я воплемъ моимъ лсныхъ зврей, чтобъ пришли они разложать слабый оплотъ, противу ихъ устроенный. Они отвтствовали мн страшнымъ вытьемъ, но страхъ или сожалніе удержало ихъ, и я долженъ бы умереть грызомый зубомъ бдности, естьлибъ сострадательное небо не послало ихъ, удержать на нсколько пища скорбей и моей жизни.
Сыновья мои воспріяли страшную мзду преступленія своего, и я уповаю, что казнь искусителя ихъ предшествовала тому. Можетъ ли моя не быть приближенна! Предъ страшнымъ судилищемъ, коему я предстану, принесу я жалобу и дамъ отвтъ о семъ ужасномъ сплетеніи!