ВЕЗИРИ
ИЛИ
ОЧАРОВАННЫЙ
ЛАВИРИНЪ.
ПОВСТЬ ВОСТОЧНАЯ
ЧАСТЬ II.
Переведена ВАСИЛЬЕМЪ ЛЕВШИНЫМЪ.
въ Москв
Въ Университетской Типографіи у Н. Новикова.
1780 года.
ОДОБРЕНІЕ.
АНТОНЪ БАРСОВЪ.
ВЕЗИРИ
ИЛИ
ОЧАРОВАННЫЙ
ЛАВИРИНЪ.
Продолженіе повствованія.
Визири, или Очарованный лавиринф, Левшин Василий Алексеевич, Год: 1780
Время на прочтение: 71 минут(ы)
По приказанію Императорскаго Московскаго университета Господъ Кураторовъ, я читалъ книгу подъ заглавіемъ Везири или Очарованный Лавиринъ, и не нашелъ въ ней ничего противнаго наставленію, данному мн о разсматриваніи печатаемыхъ въ Университетской Типографіи книгъ, почему оная и напечатана быть можетъ. Коллежскій Совтникъ, Краснорчія Профессоръ и Ценсоръ печатаемыхъ въ Университетской Типографіи книгъ,
Законы гостепріимства содержатся въ такой чести отъ Азіатскихъ народовъ, что Сагебъ не могъ, не взирая на почтеніе къ посланнику премудраго, оправдать слова его къ Цериру, но узнавъ, по чьему приказанію онъ такъ говорилъ, объялся скорбію по мр преизящнаго своего сердца, и во уединенные часы ночи упражнялся разсужденіями, каковыми бы средствами отвратить злосчастіе отъ своего любезнаго гостя.
Царевичъ между тмъ при самыхъ грозимыхъ ему нещастіяхъ былъ не очень безпокоенъ. Сколь ни былъ гордъ и вспыльчивъ правъ его, столькожъ былъ онъ и великодушенъ, онъ самъ призналъ проступокъ свой, въ который, не успвъ одуматься, едва опять не впалъ, укорялъ себя въ поступк противу невольника, и считалъ слова свои за пустый звукъ чувствительности, кою не могъ признать неприличною. Что найдетъ онъ Перизаду, составляло надежду, довольно пріятную его желаніямъ, что жъ найдетъ ее скоро, не смла врить тему любовь его.
По сему ни чуть не безпокоился онъ заботами о самомъ себ, но занимался только повствованіемъ Сагеба, коего добродтели приводили его во удивленіе, а при томъ умножалось нжное участіе его любопытства, каковымъ образомъ толь темная связь судебъ разршилась.
Едва только все оживляющій день насталъ, Сагебъ и Цериръ побуждаемые склонностію взаимныхъ намреній сошлись въ сни на холм находящейся. Тамъ привтствовали они себя пріятною улыбкою встречающейся радости, сли на краю источника, и Сагебъ по прозб Церира началъ.
Дошедъ къ высочайшей степени отчаянія, и повидимому лежа бездыханенъ въ той пустын, получилъ я помощь покаянную отъ вчно бодрствующаго Провиднія въ таковомъ мст, гд всего меньше я оныя ожидалъ. Заключи о моемъ изумленіи, Царевичь, когда я пришедъ въ себя, нашелся въ рукахъ Ааровыхъ. Я отпрянулъ и вскричалъ:
О правосудное небо! ты возвращаешь мн силы, наказать того, которымъ безъ сумннія лишенъ я всего дражайшаго. Скажи, злый человкъ, продолжалъ я, гд Морадъ, гд Сафира, и умерщвленная Гульруца?
Пронзительный вопль былъ первый отвтъ Азаровъ, онъ взглянулъ на меня боязненно, и дрожащимъ голосомъ говорилъ посл:
Пощади, о! пощади меня, страшный производитель достойнаго моего приговора, мститель оскорбленныхъ мертвыхъ.— Но нтъ! есть ли посланъ ты Гулруцею, возми твою жертву, призови всхъ прочихъ духовъ тьмы, и повли мое преступническое сердце разорвать въ части — — — — за чмъ стоишь ты такъ недвижимъ? — — то долженъ я собственною рукою пролить кровь мою.- —
Съ словомъ симъ бшеный Азаръ выхватилъ кинжалъ мой, и пронзилъ бы грудь себ, естьлибъ не воспрепятсвовали ему въ томъ два невольника. Посл сего пришелъ онъ въ толь жалостное безуміе, что гнвъ мой уступилъ состраданію, и я помогалъ невольникамъ въ ихъ справедливыхъ попеченіяхъ.
Га конецъ успокоился онъ, глядлъ на меня пристально и сказалъ:
Сего много, великодушный Сагебъ! твоя незаслуженная мною милость побждаетъ меня. Хотя всемогущій и наказываетъ меня лишеніемъ моего разума, но ты обязанъ мстить мн за различныя бды мною теб приключенныя. О естьлибъ былъ я въ состояніи, выполнить часть оныхъ, и показать теб къ тому средства!
Слова утшенія, внушенныя мн боле человколюбіемъ, чмъ надеждою, успокоили совершенно нещастнаго Азара, и продолжалъ онъ сіе:
Отъ Сафиры узналъ, надюсь, ты, какъ мечь казни висвшій надъ моею годовою, и который я презиралъ, упалъ на меня. Я не былъ въ состояніи пренесть взоръ на уязвленную сестру мою, я убжалъ отъ глазъ ея, и проклиналъ Арденана, Зороастра и себя.
Я далъ свободу невольникамъ моимъ и приказалъ мн ясно оставить, твердо заключа, удалишься въ снь сію, въ которой жилъ я въ поко и удовольствіи, до встрчи съ Зороастромъ на пути, нещастнымъ случаемъ тогда мною предпріятомъ.
Опасаясь, чтобъ не преслдовали меня и въ семъ желаемомъ иною гроб, странствовалъ нкоторое время по лсамъ. За двои сутки предъ симъ, когда я легъ на суровой постел изъ листвей древесныхъ, услышалъ я шорохъ двухъ идущихъ людей, кои въ нсколькихъ отъ меня шагахъ сли.
Здсь должно намъ остановиться, сказалъ одинъ изъ нихъ, въ сей страшной пустын не проберемся мы дале, однакожъ мы довольно удалились отъ послдующихъ за тобою, излей сердце твое предъ твоимъ другомъ, звонъ повренности не пронесется здсь въ зложелательные ушеса.
О Ардеванъ, сказалъ Зороастръ, Ибо онъ былъ тотъ, къ коему говорено было, коль тяжекъ трудъ, властвовать надъ духомъ человческимъ, или обманывать оный! Когда слабость разсудка во многихъ посл легковрія наполняетъ снопами развращенія, тогда втръ непостоянства уноситъ часто лучшій удлъ жатвы, и нещастный вредотерпецъ принуждается принимать веселый видъ, во время, какъ тяжкое облако смятенія обременяетъ чело его.
Ты не вдаешь, сколь больше я опечаленъ оставленіемъ Азаровымъ, чмъ противною встію доставленною мн тобою о Нецд {Нецдъ городъ въ провинція Персид или по нарчію Азіатцовъ, Персистан. Оный прославился тмъ, что Зороастръ положилъ тамъ основаніе своей сект, построить первое свое капище.}. Какъ по возвращеніи твоемъ приказалъ я теб провождать его въ нещастную погоню, на коей я онаго лишился, то не можешь вообразить, каковoе искусное орудіе былъ онъ для моихъ намреній: душа его исполненная тяжкомыслія длала его способнымъ для всхъ отчаянныхъ предпріятій, и какъ ты можешь представить, чтобы мщеніе Гулруц и Сафир, коимъ лстилъ ты мн, могло наградить уронъ таковый.
Можетъ еще возвратится онъ просящій милости къ ногамъ твоимъ, отвтствовалъ Ардеванъ. Скорбь его, или лучше сказать, безуміе, когда увидлъ онъ дерзскую сестру свою пораженну собственною рукою, была только слабость, которая вскор уступить сил вкорененнаго предразсудка.
Какъ обманывается ты въ мысляхъ своихъ, противурекъ Зороастръ. Правда: видъ дражайшей люто пролитой крови не можетъ тронуть сердца заблуждшаго. Когда повелваетъ слпая ревность, то вонзаетъ убійственный кинжалъ въ грудь сына родитель, мать терзаетъ плодъ чрева своего, братъ предаетъ двицу сестру свою, простирающую въ нему невинныя руки, прося о защищеніи, и вс союзы родства прескаются: но коль скоро природа возвращаетъ свои правы, когда лишь шаткій духъ допуститъ входъ лучу разума.
Азарова вра во первыхъ учинена нершимою чрезъ мнимое наказаніе Сагеба и Морада, ибо онъ здлалъ мудрое заключеніе, что имющій во власти помощь чрезъестественную, не можетъ принимать средства употребляемыя къ обману зрителей.
Хотя между тмъ страсти любви и мщенія прогоняли лучъ разума, который, какъ примтилъ я, проникалъ его мысли, но сіе не всегда продолжалось рука ужаса начертала сумнніе и угрызенія совсти въ сердц его, когда посреди нашего моленія обожаемый огнь отразилъ страшную свою искру, и блистающая молнія съ ужаснымъ трескомъ грома трепетное западеніе умножили новою боязнію и опасностію.
Должно признаться, Ардеванъ, что душа моя дрожала, слыша про сіе страшное приключеніе, и мн неудивительно, естьли Азаръ счелъ то за знакъ божія гнва.
Таковое заключеніе слабыхъ и гордыхъ человкъ, отвчалъ Зороастръ, когда встртятся имъ необыкновенныя хотя естественныя случаи ко оправданію незнанія своего и робости, выдумали они существо, коему приписываютъ таковыя недостойныя упражненія, будто бы оно и за малйшими ихъ дяніями назираетъ, но естьли бы таковое существо было, какъ бы ему отважныхъ и хитрыхъ, оковывающихъ малыя души, ко насыщенію жаждности своей къ слав, не считать коварными пауками, запутывающими неосторожныхъ наскомыхъ въ сти свои ко утоленію голода?
При сихъ безбожныхъ словахъ пенящіяся волны гнва моего, моего негодованья и стыда, прорвали оплотъ разумной предосторожности, возложенной необходимостію, вывдать вредныя тайны обманщика. Я вскочилъ подобно зм, удержавшей на долго грозное свое сипеніе, и надмвающейся яростію вонзить жало свое въ стрегомую добычу. Но горячность моей запалчивости была причиною неудачи въ моемъ намреніи. Зороастръ послышалъ топотомъ поспшныхъ шаговъ моихъ, и какъ мракъ ночный уже раздлился, то увидлъ онъ меня прежде нежели могъ я достать въ вроломное его сердце.
Робкій вопль его разбудилъ невольниковъ, кои въ мгновеніе меня окружили, но они доставили мн заступленіе великодушнаго Морада, котораго довольные дйствіемъ моимъ взгляды возбудили смлость мою, между тмъ, какъ храбрость его отверзала до меня путь.
Мы дрались, какъ отважные львы противу лукавыхъ Тигровъ, для того наше явное нападеніе остановлено предательскими хитростями. Морадъ палъ отъ кинжала безпутнаго Ардевана бывъ проколонъ съ зади, а меня повергъ каменный градъ, коимъ осыпали голову мою Зороастровы невольники, залезши на деревья, дабы безопасне дйствовать симъ постыднымъ оружіемъ.
По нсколькихъ часахъ получа употребленіе чувствъ, увидлъ я себя только окружаема побитыми или умирающими изъ обоихъ сторонъ.
Въ безмрности скорби и благодарности обнялъ я бездыханнаго Морада, и почувствовалъ, что сердце въ немъ еще билось. Я завязалъ въ то мгновеніе его рану, обвилъ его моимъ кафтаномъ, и принесъ въ сей шатеръ.
Не буду разсказываъ о Сафириномъ при взор на меня ужас, равно и о моемъ собственномъ изумленіи, нашедъ пустыню мою заняту толь милыми непріятелями, едва могли мы сообщить другъ другу о нашихъ намреніяхъ, вс примчаніе наше обращено было на Морада, который по щастію могъ быть пользованъ лкаремъ приведеннымъ для Гулруцы.
Когда сей искусный человкъ совершилъ свои дла, подалъ намъ надежду: привлекла меня должность и любовь къ моей оскорбленной сестр, кою Сафира приуготовила къ моему принятію.
Я палъ на коленахъ съ бокъ постели, и со многими воздыханіями просилъ прощенія, но она перебила слова мои, просила сама онагожъ, и сказала, что естьлибъ она видала меня близъ Ардевана, котораго подлость ей была свдома, то больше бы старалась привесть меня въ раскаяніе, чмъ толь нещастную начать драку.
Открытая ласковость и печальное состояніе, въ которомъ я ее видлъ, пронзили мое сердце, съ смиреніемъ разсуждалъ я, о праведныхъ допущеніяхъ казнящаго меня неба, повелвшаго мн въ моемъ уединенномъ жилищ, найтить предметъ долженствующій меня лишишь на вкъ покоя.
Между тмъ Морадъ пришелъ въ себя, и рана его найдена безопасною. Я пошелъ къ нему, и объявилъ, съ кмъ длитъ онъ сіе убжище. Онъ оказалъ сердечное желаніе видть Гулруцу, но отложилъ то удовольствіе, по коль по повелнію Сафиры сыщутъ тебя невольники.
Какъ Гулруца имла толикоежъ желаніе къ сему свиданію, то удовольствовали мы ихъ вол, но ихъ! плачевное удовлетвореніе! исполнившее чашу моей казни.
Гулруца лишь усмотрла особу, толь нжно ею любимую, бледну и окровавленну, возвела она просящіе очи къ небесамъ, потомъ обратила ихъ въ безмолвномъ выраженіи скорьби и раскаянія, которыхъ изображеніе могло бы и камни тронуть, на него. Морадъ былъ тмъ пронзенъ. Не стуй о нещастіи нашемъ, любезнйшая Гулруца, сказалъ онъ, сердце мое того причиною, что возмутилось оно такъ сурово противу своего владтеля, но приими мое раскаяніе, и съ сими объятіями врность мою. Сказавъ сіе, старался онъ въ ней приполсти, но она упредила, бросясь въ его руки. Онъ прижавъ ее къ груди, на которую она положа голову, скончалась.
Рана ея отверзлась въ то мгновеніе, и оросила меня кровію, равно какъ бы укоряя меня за свирепое оныя пролитіе. Весь трепетъ, все замшательство, провожаемое мгновеніемъ, въ кое природа наша разршается, овладли разсыпанной моей душею. Я выбжалъ изъ шатра, и вылъ по лсамъ подобно лвиц, лишившейся щенятъ своихъ, и опровергающей попадающіяся ей на пути деревья.
Изступленіе мое продолжалось, поколь изчерпались жизненные во мн духи, но оно получило прежнюю силу, когда встртился я съ двумя моими отпущенными невольниками, которые возвстили мн, что Зороастръ съ позорною своею толпой, увезъ тло Гулруцы, съ Морадомъ и Сафирой на своихъ верблюлахъ.
Я не врилъ имъ, и хотлъ наказать за приумноженіе моихъ скорбей, но они укрылись бгствомъ отъ моей ярости. Въ сіе мгновеніе увидлъ я стояшаго предо мною почтеннаго старца, который мн говорилъ.
Возврати твоихъ врныхъ невольниковъ, и иди въ свою пустыньку: тамъ найдешь ты человка, столькожъ ненастнаго, какъ и самъ ты. Вели ему проводить себя къ мудрому Локману, гд оба вы обретете покой свой.
Повиновался я сему предложенію, невольники мои по любви ко мн не съ лишкомъ удалившіеся, не раздумали послдовать за мной. Ты вдаешь, какъ я нашелъ тебя, и воззвалъ отъ преддверія смерьти, но твои гнвные взгляды и слова, повергли меня въ прежнее ума изступленіе, отъ коего не надюсь избавиться, по коль исполню данное мн повелніе.
Когда кончилъ Азаръ свое жалостное разсказываніе, долго не отвтствовавъ я ему ни слова. Напослдокъ вспомня, что слова лишенныхъ разума, суть не посредственное вліяніе божества, получилъ надежду, что сказанное Азаромъ явленіе, должно быть знакъ Локманова покровительства, и вознамрился вести его въ Іеменъ.
Но какое различіе обрлъ я между толь печальнаго путешествія и того, кое уповалъ имть въ обществ Морада и Сафиры. Вмсто обильныхъ любовію и дружествомъ разговоровъ, предоставленъ былъ я ежедневно изступленіямъ безумнаго, къ которому влекло меня только человколюбіе, вмсто восхитительныхъ надеждъ байскаго щастія, томилось сердце мое заботами, страхомъ и горестію. Между тмъ признавалъ я, что заслужилъ таковое страданіе, оставя въ упоенныя любовію часы моего друга опасности.
И такъ прибыль я въ Іеменъ. — — — съ тломъ изнуреннымъ отягощеніями, но съ духомъ утшеннымъ умренностію.
Локманъ принялъ меня съ обыкновеннымъ своимъ дружествомъ, и слушалъ повсть страданія моего съ сожалительнымъ благоволеніемъ, но отложилъ утшеніе, мною отъ него чаемое, до приближающагося опыта Лавириннаго, къ которому допущенъ былъ я съ Азаромъ, коему мудрый помогъ приттить въ разумъ.
На послдовавшее за тмъ, принужденъ я возложить покровъ молчанія, ибо описать то я не въ состояніи. Я не могу лучше изъясниться, какъ только скажу теб, что я нашелъ Сафиру, Морада и Гулруцу въ сни правды.
Локманъ былъ доволенъ цвтами корзинъ нашихъ, будущія судьба наша долженствовала быть счастлива. Онъ соединилъ Морада съ великодушною Гулруцою, а я овладлъ любви достойною Сафирою. Онъ обременилъ насъ дарами своей щедрости, между коими находились драгоцнныя палаты въ город Аден, и сія пріятная деревенька.
Мы обитаемъ въ мстахъ сихъ по перемнно, и благоденствіе наше часто возвышается отъ воспоминанія прешедшихъ злоключеній.
Морадъ разсказалъ мн, что когда онъ похищенъ былъ Зороастромъ изъ шатра, свобожденъ изъ рукъ его Фируцкаемъ, встртившимся съ нимъ на пути въ многочисленномъ вооруженіи. Сей достойный повренный премудраго слдовалъ за мною по всмъ шагамъ моимъ, замтилъ дла мои въ Туран, и очерненную измну Королевы, узнавъ, что Гулруца впала въ жестокій обморокъ, и возвратилъ ее къ жизни, словомъ, повеллъ Aзару возвратиться въ пустыньку, и сказать мн о слдованіи съ нимъ въ Іеменъ, дабы я чрезъ то трудное исправленіе наказанъ былъ за неосторожность въ исполненіи долга дружескаго. Гулруца съ своей стороны увдомила меня, что какъ не желала она, чтобъ кто страдалъ за ея погршности, то испросила прощеніе Маан, которая не знавъ о союз брата ея съ Зороастромъ, показала ему полную тайну изобртенныхъ хитростей замка, изъ чего сдлано таковое злоупотребленіе.
Чтожъ послдовало съ несчастнымъ Азаромъ? сказалъ Цериръ.
Вмсто чтобъ мудрый позволилъ ему возвратиться въ свое уединеніе, отвчалъ Сагебъ, онъ искалъ свободить его отъ опасной задумчивости, и на сей конецъ возложилъ ему должность принимать особъ удостоеваемыхъ отмнной благосклонности входа въ Лавиринъ, и ты имлъ опытъ, коль хорошо исправляетъ онъ сіе возложеніе.
А! вскричалъ Царевичь, такъ онъ то почтенный хозяинъ Каравансарая, въ которомъ покоились мы посл изнеможенія нашего въ лсахъ? Сей то Азаръ, имвшій толь превратныя склонности? Тако можетъ искусная рука бдному произрастенію сообщить цльбоносное дйствіе! но гд Морадъ? онъ, котораго совершенства были дарованія природы. Я очень желалъ бы видть сего полнаго заслугъ друга Сагебова.
Уже десятикратно весенняя теплота оживляла землю, говорилъ Сагебъ, какъ хладный снгъ отсутствія покрываетъ дружество, но вскор растопятъ оный лучи соединенія: Локманъ послалъ Морада къ Афрасіабу, заступить мсто умершаго Везиря, и невольникъ премудраго донесъ мн повелніе, совершить предпріятую мною зду въ Туранъ.
Подемъ сей часъ вопіялъ Цериръ, каждое мгновеніе, отъемлемое у званія должности можетъ намъ стоить года заботы и безпокойствъ. Необузданныя волны моихъ страстей утишились въ мор моего разсужденія, и оное будетъ отслъ колебаться только кроткимъ втромъ подражанія твоимъ добродтелямъ.
Какъ Сагебъ приуготовленъ уже былъ къ оставленію Іемена, и простился съ своими оставшимися въ полатахъ Аденскихъ, то не замедлился Цериръ въ мученіяхъ нетерпливости. По нсколькихъ дняхъ отъхали они въ ясностію вливаемою добрымъ намреніемъ, на конц Малаго Каравана, снабженнаго всми выгодами къ путешествію.
Не дорог ихъ въ Зеленому морю, часто освдомлялся Царевичь, но тщетно о Гистасп. Раждались въ немъ разныя сумннія, и говорилъ онъ Сагебу:
Конечно разбойники обманули возлюбленнаго брата моего, для того по всему пути не находимъ мы о немъ никакова слда, и невозможно, чтобъ удалились они дале Герата. можетъ быть оставляю я дражайшаго Гистаспа въ глубин отчаянія позади меня, когда я гонимый жесткою надеждою, въ передъ спшу.
Я не опорочиваю твоего страха, отвчалъ Сагебъ, но чтобы нсколько тебя успокоить, вдай, что сіи бродящія по слдамъ злобы, собираются толпами, состоящими отъ части изъ обывателей Дагхестана и Ширгана, {Дагхестанъ есть древняя Алванія, Ширванъ иметъ гавань на Каспійскомъ мор, очень часто посщаемую Россіянами. Главный въ ней городокъ Дервентъ назывался въ древности врата Каспійскаго моря, Calpiae Portac.} частію жъ Гаяцкихъ и Хаіарскихъ {Пустая и каменистая Аравія}.
Сходство суровыхъ ихъ отечествъ производитъ въ нихъ подобную дикость. Сіе соединяетъ ихъ не взирая на дальное разстояніе: они заключили ненависти достойный союзъ противу прочей части человческаго рода. Но хотя они для добычи шатаясь по лучшимъ странамъ Азіи, часто поступаютъ варварски съ тми впадающими въ ихъ руки, кои не могутъ удовольствовать ихъ корыстолюбія, но общаніе своимъ пленникамъ содержатъ врно. Добычу съ земляками своими раздляютъ исправно, и посщаютъ ихъ въ нкоторое время. По сему легко быть можетъ, что они на пути въ Дагестанъ задутъ въ Гератъ, гд они, равно какъ въ каждомъ большемъ город, имютъ врныхъ сообщниковъ: ибо они производятъ свой преступный торгъ съ великимъ порядкомъ.
Но какъ смотрятъ законы на таковую мерзость сквозь пальцовъ? вскричалъ Цериръ, можетъ ли по терпть добрый и Великій Логоразвъ? Онъ, коего имяни трепещутъ толь многіе народы, коего престолъ осняетъ полсвта? Зачмъ не исторгаетъ онъ мечь мщенія противу сихъ хищныхъ волковъ и корыстолюбивыхъ псовъ, предающихъ его государство вмсто охраненія, и кои, влекомые корыстію, живутъ въ сообществ съ разбойниками?
Хотя Монархъ свта, противу рекъ Сагебъ, безпрестанно мір обтекаетъ, чтобы обозрть цлый земный шаръ, и каждый изъ двнатцати небесныхъ домовъ занимаетъ, и учреждаетъ въ нихъ содержаніе свта въ каждое время года, но есть многіе углы на земли, коихъ оживляющія лучи его не проницаютъ. И какъ можетъ человкъ, имющій зрніе ограниченное, коль бы состояніе его ни возвышалось, вывдать съ факеломъ правосудія вс мрачные вертепы злости и обмана? Нтъ! чемъ больше зрніе его должно разширяться, тмъ запутанне впадаютъ предметы въ очеса его. И слдственно когда онъ проницающими взорами честолюбія каждую точку нашего полушара разобрать тщится: то не видитъ низкаго крота, копающаго подъ ногами его свою мрачную пещеру, и подрывающаго сдалище славы его.
О! я понимаю, сказалъ Цериръ, счастіе и несчастіе Государей, понимаю оное довольно, какъ утверждается оно ка выбор мужа, коему ввряется сила онаго и охраненіе. Для сего по желалъ бы я въ палатахъ Локмановыхъ, получить добраго Везиря. Я счелъ бы желаніе сіе исполненнымъ, естьлибъ получилъ Сагеба въ семъ неоцненномъ друг, естьли взойду когда на назначенный мн отъ родителя престолъ Карецмскій {Карезмъ древняя земля Хоразму, лежащая по обимъ сторонамъ ркъ Геона и Окса.}. Тогдабъ безопасенъ былъ я, чтобъ дерзскіе злоди не похищали у подданныхъ моихъ вольности или имнія, ниже подлые лицемры вводили ихъ въ суевріе.
Ты больше меня разумешь, отвчалъ Сагебъ, нежели заслуживаютъ моя способности. Между тмъ, хотя недостойная толпа безпрестанно тщится, вскарабкаться на сіяющую, однакожъ разсдающуюся гору высочества, и все въ низу находящееся подавить, но добронамренный мужъ не долженъ презирать возвышеннаго званія, естьли и презираетъ оное вдая ложность его сіянія и дйствительную опасность: ибо, нежелающій жертвовать собственнымъ покоемъ въ пользу человческаго общества, не заслуживаетъ отъ онаго защиты.
При всетъ томъ доброта правленія, не токмо въ рукахъ хорошаго Везиря, но и у преизряднйшаго Государя не можетъ быть удачна, естьли владнія его очень пространны: понеже, когда Монархъ презирается за безпечность свою, въ случай молчанія къ нападеніямъ слабйшаго своего сосда, то съ другой стороны собственные подданные его длаются возмутительны и неукротимы, буде при частыхъ побдахъ не упоитъ ихъ опаснымъ виномъ добрыя удачи.
Счастливъ потому Монархъ, коего области имютъ такія тсныя предлы, что осторожность его не можетъ быть занимаема, охраняючи неизмримый удлъ земли вмсто того, что вврять таковое попеченіе людямъ частнымъ. Счастливъ тотъ, который подобно родителю многочисленныхъ чадъ, около престола своего, подпираемаго любовію и почтеніемъ, себя видитъ.
Какъ въ случа семъ, такъ сказать, подданные его вс на глазахъ, то находитъ онъ многообразныя случаи, обнадежить себя ихъ склонностію, и собрать отъ нихъ сокровища истиннаго своего благополучія, не опасаясь, чтобы сіи рудники праведныхъ богатствъ изчерпались, когда цна ихъ меньше знаема, чтобъ оной можно было завидовать, и слдственно вооружилабъ жадное корыстолюбіе съ мечемъ насилія, или своекорыстный обманъ съ ядомъ предательства.
Таковое желанія достойное состояніе можетъ быть участію твоею, о Царевичь! когда возвладешь ты плодоноснымъ, хотя необширнымъ Королевствомъ Карецмомъ, и могу ли я попротивиться, воззрть на освященную и возлюбленную главу твою, увнчанную толикими благословеніями? Не долженъ ли бы я гордиться доставя теб оныя?
Цериръ такъ объятъ быль любви достойнымъ своимъ спутникомъ, что не ощущуалъ тяготы пути, и не больше взиралъ въ послдства его, какъ опасаясь дня разлученія. Сагебъ помышлялъ о необходимости сего нещастнаго мгновенія съ неменьшимъ неудовольствіемъ, потому что несказанно утшался желаніемъ, съ каковымъ сей юный Царевичъ внималъ свои наставленія.
ВЪ сихъ разсужденіяхъ достигли они уже до предловъ пустаго Нубйдигана, какъ видъ прекрасной долины привлекъ ихъ примчаніе. Они спшили къ оному обворожающему мсту, чтобы насладиться при источник свжимъ воздухомъ вечерьняго втерка, шатры развиты были между безчисленнаго множеству зрлыхъ плодовъ и развернувшихся цвтовъ, и они сли за трапезу радости.
Во время, какъ подобно жемчугу катящееся вино Шираское, разводимо было разговорами премудрости, возмутилъ оное голосъ, повторительно возгласившій: Перизада любитъ Церира.
Царевичъ услыша сіи пріятныя слова не ожидаемо, вскочилъ съ своего мста, побжалъ къ дереву, на которомъ увидлъ пригожаго попугая, и старался онаго поймать, но испужанная птица, крича: я иду въ Перизад, перелетала съ дерева на дерево. Цериръ гонялся за нею, и замкнулъ, въ восхищеніи радости и надежды, очи свои отъ опасностей наступающей ночи, и уши къ прозьб своего друга.
Сагебъ слдовалъ нсколько по стопамъ Царевича, но сей отчасу удалялся отъ него, и позналъ, что ревность лт зрлыхъ не можетъ длать равныхъ шаговъ съ крылатою дерзостію юношества.
На конецъ задохнувшись остался онъ лежащъ на терніяхъ юношества, но безпрестанно надясь, что кому либо изъ невольниковъ его лучше удастся, но они ожиданіямъ его не удовлетворили, темнота обманула ихъ, и они бродили еще по долин, когда Царевичъ давно былъ уже въ пустын.
Между тмъ Цериръ рыскалъ, какъ быстрая Антилопа {Антилопа есть прекрасный зврь, тло его тонко, поворотливо, и глаза чрезмрно велики и черны.}, по лсамъ и кустарникамъ по пути, ведущему его на голосъ птицы, и не остановилъ бгъ свой, пока искушающій его проводникъ замолкъ, и чаятельно на втвіяхъ принялъ успокоеніе.
Въ томъ какъ нетерпливымъ окомъ ждалъ онъ возвращенія солнечнаго свта, тронули слухъ его слдующія слова:
О безразсудный неистовый Гіамасбъ, могъ ли ты такъ меня оставити? Миле ли теб брата овладвшій твоимъ правомъ? — — — — За чмъ не оставилъ ты лучше Гистаспа въ рукахъ разбойниковъ — — чмъ предоставить меня мученіямъ безвременной смерти, кою навлекаетъ мн твоя зло употребленная добродтель — — Сіе — — — есть ненавистная, неслыханная лютость.
По сихъ прерываемыхъ возглашеніяхъ слдовалъ глубокій вздохъ. Цериръ бросился къ мсту, откуда происходили сіи печальные звоны, и при свт начинающейся зори, увидлъ нещастнаго Кобада въ рукахъ своихъ невольниковъ, безполезно тщащихся унять кровь его.
Великодушное сердце забыло вс прежнія оскорбленія, оно разтаяло при плачевномъ вид, онъ палъ на колена близъ умирающаго Кобада, который возведя на него взоры, сказалъ:
Виждь, Царевичь, сына прославившагося Калхозру, вмсто того, чтобы сидлъ онъ на многихъ престолахъ завоеванныхъ своимъ родителемъ, лжащаго простерта въ пыли, лишеныя всякой человческой помощи, опредленна испустить духъ въ печальной пустын, приими изъ сего полезное ученіе: что никто не безопасенъ отъ ударовъ непостояннаго счастія — — — Я получилъ сіи раны, желая похитить Гистаспа изъ рукъ разбойничьихъ, коихъ братъ мой еще преслдуетъ изъ благодарности, изъ чести, изъ собственной пользы пожалуй мн приличный гробъ — — — не оставь тло мое въ добычу лютымъ зврямъ — — — Небо поможешь теб, естьли и ты будешь въ подобныхъ обстоятельствахъ, получить разную услугу отъ своего непріятеля.
По сихъ невразумительныхъ словахъ Кобадъ не говорилъ больше, и съ гнвнымъ и отчаяннымъ видомъ испустилъ дыханіе.
Цериръ посвятилъ нещастной судьб его чистосердечныя слезы, обратился къ его невольникамъ, далъ имъ нсколько драгоцнностей, приказывая:
Возмите сіе, отвезите тло господина вашего въ ближній городъ, и погребите его съ честію, приличною его достоинству.
На повеленіе сіе дрожавшіе невольники бросились къ ногамъ Церировымъ, и сказали:
Что сдлали мы, и чмъ оскорбили нашего государя, что посылаетъ онъ насъ встрчу неминуемой и жестокой казни? Ибо конечно подумаютъ, что мы умертвили нашаго Принца, и лютыми мученіями принудятъ насъ истинну, которой не поврятъ, обрамить въ ложный доносъ и самихъ насъ.
Отъ такового представленія позадумался Цериръ на нсколько минутъ, размышляя, каковымъ средствомъ удовлетворить любви своей къ брату, и притомъ исполнить желаніе Кобада.
Какъ умъ его былъ въ полномъ колебаніи, подобно удержанному теченію рки, увидлъ онъ идущихъ къ себ двоихъ Сагебовыхъ служителей, онъ спшилъ къ нимъ встрчу и кричалъ:
Ахъ друзья мои! вы къ стати пришли. Конечно судьба послала васъ въ сіи смятенныя обстоятельства, возвратитесь къ возлюбленному Сагебу, скажите ему, что я прошу прошенія въ видоподобной неблагодарности и дйствительной неразсудности моего поступка, скажите ему, что я умоляю его, принять сихъ невольниковъ въ покровительство, кои оказали послднюю услугу двоюродному брату моему Кобаду. Скажи ему, что сей Принцъ убитъ, желая спасти брата моего въ крайнйшей опасности, и что я спшу по слдамъ оныхъ, избавить его, или отмстить.
Выговоривъ слова сіи, вскочилъ на коня Кобадова, и изчезъ изъ виду невольниковъ, кои возложили тло на оставшую лошадь, и прибыли къ Сагебу.
Сей преизящный мужъ произведя въ дйство прошеніе Церирово, спрашивалъ о дорог, которую оно избралъ. Но узнавъ, что онъ не далъ себ и столько времени, чтобъ увдать отъ невольниковъ куды обратились разбойнмики, удивлялся его волненію, оплакивалъ несчастіе грозящее таковому сложенію, дружескимъ сердцемъ, и продолжалъ путь ной.
Цериръ не прежде примтилъ проступокъ свой, какъ обезсилвъ отъ усталости спросилъ самъ себя, за чмъ онъ странствуетъ по пустын? На послдокъ усмотрлъ онъ въ сторон разсянныя хижинки, и направилъ туда путь свой.
Но всевидящая сила, недлающая между слабостію и превратностію человческой природы различія, направила стопы добраго, хотя поспшнаго Царевича прямо въ то мсто, гд разбойники дрались съ Гіямасбомъ и Кобадомъ.
Сошедъ съ коня, нашелъ онъ жителей сей малой деревеньки округъ человка, который не взирая на жестокія раны свои, не хотлъ сдаться, и всмъ имъ грозилъ погибелію. Узнавъ, что сей одинъ изъ разбойниковъ, устремился онъ на него, и остріемъ сабли отдлилъ прочь дерзкую руку: потомъ приказалъ ему, сказать, гд Гистаспъ. Пнящійся разбойникъ отвствовалъ: есть ли разумешь ты въъ немъ лживаго Принца Иранскаго, который вмсто награжденія насъ, за подаренную ему жизнь, желалъ предать насъ казни, то надюсь, что злость его и власть скончаны, ибо незнакомый, коего неразуміе открыло намъ о его состояніи, довольно по счастію слабъ, отворатить кинжалы обнаженные на грудь его.
Церирова ярость отъ словъ сихъ была неизъясненна. Новымъ ударомъ страшнаго своего оружія отдлилъ онъ голову его отъ тла, но вскор впалъ въ скорбь, и былъ равно какъ бы самъ подъявшій смерть сію, страхъ и отчаяніе изобразились на лиц его.
Какъ взоры его сердца всхъ зрителей наполнили ужасомъ, одинъ изъ поселянь говорилъ ему:
Утшся, Государь мой, и помысли, что словамъ злыхъ врятъ не должно, а особливо, когда ярость наполняетъ ихъ ядомъ безбожія. Можетъ быть разумне было бы, естьли не огорчать, а польстить разбойника — — — — — между тмъ не допускай унынія въ духъ твой. Сожалніе о нещастіи моего Царевича не было праздно, я приказалъ сыну моему издали слдовать за непріятельскою толпою. Есть ли угодна теб въ хижин моей принять прохлажденіе, то по возвращеніи онаго лучше увдаеть, которую предпріять теб дорогу.
Цериръ схватилъ сію тнь надежды, и слдовалъ за поселяниномъ, котораго сынъ непродолжительно за тмъ принесъ извстіе, что разбойники продолжаютъ путь по большой дорог въ Дагестанъ, что Тіамасба принудили остановить погоню, и Гистаспа оставили еще въ живыхъ.
Врные земледльцы назвались Церира проводить. Онъ выбралъ изъ нихъ дватцать молодыхъ, способнйшихъ употреблять оружіе, и халъ съ ними въ погоню, имъ слдовало за ними пробираться запутанными дорогами въ пустыняхъ.
Нсколько времени обнадеживали его слухи, что онъ прямымъ за ними слдуетъ путемъ, но на конецъ увдомился, что они поворотили въ Карецмъ.
Сіе было пріятнйшее ему извстіе, потому что народъ Карецмскій былъ въ особливости Монарху своему преданъ. Онъ зналъ, что наврно найдетъ тамъ каждую руку готовую въ помощь, но рядъ неудачливыхъ ожиданій, опредленныхъ ему судьбою, не воспріялъ еще конца. Награницахъ сея пріятныя земли увдалъ онъ, что осторожные разбойники примшали подозрніе на себя отъ Карецмянъ. Почему раздлились ни малыя кучки, и прежде, нежели могли имъ сдлать принужденіе, поворотились въ узкія проходы горъ, ведущихъ къ Дагестану.
Цериръ не хотлъ открыть о себ, пока найдетъ своего брата, или совершенно отмститъ за него. Онъ довольствовался только, возвщать всюду опасность царевича Гистаспа, и намреніе свое поспшить ему въ помощь. Чрезъ оное совокупилъ онъ малое отборное войско, которымъ опустошилъ Дагестанъ, и всхъ жителей, имвшихъ судьбу ему попасться, порубилъ.
Дикость далеко не есть истинная отважность, то и Дагестанцы не медленно обратили тылъ предъ лицемъ храбрости, коль ни смлы были они нападать на безоружную и ничего дурнаго нечающую безопасность. Они убжали въ свои крутыя горы, но Цериръ туда за ними слдуя, и невзирая ихъ займищи, прогналъ оныхъ въ отдаленнйшій уголъ Ширвана.
Хотя Сатрапы Карецма и другихъ смжныхъ земель Церира не знали, но соединились съ нимъ ко освобожденій Царевича и радовались тайно, что смлость молодаго ироя сняла съ нихъ трудъ толь опаснаго предпріятія.
Между тмъ прошелъ цлый годъ, и Цериръ ни мало не провдалъ о Гистасп. Каждый день замчалъ онъ дяніями, возвышеннаго позорища, нежели жилища разбойниковъ, каловаго достойны быть могутъ. Препятствія ему встрчающіяся были, какъ вода на сильный огнь, вмсто заглушенія жара его отважности, восплменили они его намреніе, истребить об казни достойныя страны, опустошающія Азію, естьли они въ покорности не возвратятъ Гистаспу свободу, и не обяжутся жить въ предлахъ общества.
Но какъ предпріятія его не были написаны въ книг судебъ: то превратились оныя нечаяннымъ случаемъ.
Находясь въ горахъ Ширванскихъ, услышалъ онъ, что безчисленное войско Туранцовъ перешло чрезъ Геонъ, и таковымъ нечаяннымъ вападеніемъ, грозило Хоразини совершенною погибелію. Онъ удивился всти сей, ибо по объявяенію Сагеба о Афрасіаб, думалъ, что неудобенъ оный поступить толь несправедливо и всего меньше почтеніе онаго къ добродтелямъ Логоразва могло дать мсто таковымъ помышленіямъ.
Неискусившійся Царевичь не вдалъ, коль часто Государи чрезъ льстивыя представленія мнимаго оскорбленія впутываются въ неприличныя войны: коль часто частная злоба и любостяжаніе находятъ средства, вознесть къ престолу ихъ гласъ слпо вольнующейся толпы, и принуждаютъ ихъ, предопредлить себя стыду пораженія, или позору неправедно приобртенныхъ выгодъ и дорого купленной побды. Между тмъ однако Афрасіабъ не подвергся симъ опасностямъ, смерть ввела уже его въ жилище вчнаго мира, и Аргіасбъ, преемникъ престола его, не наслдовалъ его добродтелей. Недоумніе Церирово о причин настоящей войны не продолжилось. Сатрапъ Карезмскій пришелъ въ малочисленное его ополченіе, просилъ покорно скорйшаго выслушанія, и получа то, говорилъ:
Великому Логоразву, владтелю свта, угодно было, вложить сіи освященныя словеса во уста недостойнаго раба своего.
Я имлъ двоихъ сыновъ, цвшіихъ въ саду надежды, и сладкимъ благоуханіемъ добродтелей своихъ прохлаждавшихъ сердце мое, дабы не увяло оно подъ тяжестію времени. Жизнь единаго пресчена нещастнымъ образомъ серпомъ злобы, и естьли я другаго не найду въ особ прославившагося ратника, который борется съ молвою, сокрыть имя свое въ замчаніи вчной похвалы: то гд искать мн моего Церира? Некогда предчувствующій мой духъ не обманываетъ меня, поспши ты единое оставшееся мн утшеніе, о! спши, присутствіемъ твоимъ доставишь крпость ослабленнымъ старостію моимъ нервамъ, спши защитить престолъ, который ты вскор заступить.
Позволь мн противу поставить тебя молодому Ирою, приводящему войска Аргіасбовы. Въ немъ найдешь ты противуборца, тебя достойнаго, который храбростію своею и совершенствами заслужилъ руку Принцессы Туранской, и съ нею право наслдства короны.
Я воспріялъ оружіе въ единое мое защищеніе, и справедливость съ стороны моей. Ибо когда великодушный Гіамасбъ на преди неустрашимаго собранія, настигъ мерзкихъ убійцъ Гистасповыхъ въ Туранской области, и нсколькихъ изъ нихъ наказалъ: то не удовольствовались дозволя прибжище подлому ихъ варварству, пришли сей должный поступокъ за нпнепріязнь невозражаемую, и дали повода древней вкорененной ненависти.
Небо! защити моего возлюбленнаго Церира, и укрпи крылы его должности, чтобы онъ благовременно могъ притить въ помощь отцу своему, государю, и своей имперіи.
На сію трогающую важную рчь, преклонилъ Цериръ голову свою до земли, въ знакъ повиновенія и почитанія. Потомъ всталъ въ изступительномъ негодованіи, проклиналъ прежнія свои глупости, стоившія брату его жизни, коего рано времянную кончину заключилъ онъ мстить въ собственномъ преступавшемъ сердц, потопя сперва вс Королевство Туранское моремъ крови, и воздвигнувъ на мст, гд узнаетъ, умерщвленъ Гистаспъ, пирамиду изъ череповъ человческихъ.
Ярость его пребыла въ одинакой живости чрезъ весь путь до Герата, едва остановила оную любовь, когда нашелся онъ во объятіяхъ нжныхъ родителей своихъ. Облеченные отчаяніемъ очи его уяснились только отраженіемъ блеска оружія, когда прибыль онъ на поле славы.
Долго оба войска на супротивъ стояли, понеже Туринцы перешедъ Геонъ, окопались на берегу рки сея, и хотя число изъ было далеко сильне, но дали сіяющему своему оружію впасть въ ржавчину не дятельности. Но когда Церировы грозныя копіи соединились съ Хоразанскими, и заслуженные ратники Ирайскіе имя возлюбленнаго Царевича своего промчали по воздуху радостными восклицаніями, тогда пробудились на лож своемъ львы Туранскіе, и казались подобно сему свирпому зврю, какъ презираетъ онъ слабаго противника, и является изходящимъ только на равныxъ себ крпостію.
Цериръ видитъ приближеніе гнущаемаго непріятеля, храбрость его течетъ подобно бодрому коню. Онъ поставляетъ воинство свое въ устрой ратный, и выступаетъ главою перваго ряда, чтобы вести оный въ желаемую опасность.
Въ сіе мгновеніе приближается величественною выступкою Геролдъ Туранскій, и возглашаетъ:
Да не будетъ кровь толь многихъ тысящь цною мира, о Иранцы! Нашъ военачальникъ предлагаетъ поединокъ вашему Царевичу. Побжденный долженъ съ стороною своею принять законы отъ поборника: утвердимъ договоръ сей присягою.
Я пріемлю вызовъ, отвтствуетъ Цериръ, и когда какъ Принцъ желаетъ прежде другихъ вкусить мою ярость, да придетъ онъ немедленно: ибо сосудъ сердца моего исполненъ по самыя края, но хотя я оказываю ему честь, принося его первою Гистаспу жертвою, но клянуся днесь, что не явлю Иранцамъ милости, кром скорой смерти.
Мы не боимся угрозъ таковыхъ, отвтствуетъ Геролдъ. Копіе нашего военачальника достаточно охладитъ ярость кипящую въ сердц твоемъ. Онъ сказалъ сіе, и возвратился.
Нетерпливый Цериръ не долго ждалъ вызваннаго противника. Появляется сей оболченный блестящимъ оружіемъ, на кон подобно пламенодышущемъ.
При семъ приличномъ взор Цериръ воспламенный равно ревнованіемъ славы, какъ и огнемъ мщенія, даетъ остроги быстрому коню своему, и обртается уже по среди ратнаго поля близъ онаго, какъ примчаетъ, что сей по видимому неустрашимый воинъ являетъ знакъ къ разговору. Онъ вопіетъ съ негодованіемъ: Слова оружіе женъ, въ настоящемъ случа не могутъ нимъ служить оружія иныя, кром смертныхъ: либо воззови Гистаспа изъ мертвыхъ, и отдай его въ мои объятія, или поди въ общество къ нему, и успкой гнвную тнь его.
Сказавъ сіе, направляетъ онъ твердое копіе, и стремится на него съ таковой жестокостію, что Туранскій воинъ, открывшій въ то время кончикъ шишака своего, едва имлъ поспшность, подхватить ударъ щитомъ своимъ, но отъ сильнаго потрясенія палъ съ коня распростертый въ пыли.
Въ томъ какъ оба войска наполняютъ воздухъ къ звонами радости и отчаянія, Цериръ бросается поспшно съ коня, обнажаетъ саблю, чтобы обезглавить своего противника, но кой взоръ! въ открытомъ лиц назначенной жертвы своей, видитъ онъ черты возлюбленнаго Гистаспа.
Онъ сталъ недвижимъ отъ страха, радости и замшательства. Гистаспъ отдохнувъ между тмъ, и сказалъ съ кроткою улыбкою дружества:
Не дай сраженію чувствъ своихъ побдить твой разумъ, любезный братъ. Замть, что ты въ сіе прикрое мгновеніе не подалъ мн опыта любви своей. Мое паденіе довольно доказало теб мои расположенія, но твоя дружеская свирпость произведетъ лучше мои холодно видуманныя намренія въ дйство. Дозволь благоразумію собрать плоды, приведенныя въ созрніе покорственною дерзостію. Подай мн руку милости, когда очи примчательно со всхъ сторонъ устремлены на насъ. Веди меня, яко плнника, къ моему родителю, который конечно проститъ мн, что я по видимому возпріялъ противу его оружіе, когда я у ногъ его разверну сплтеніе добрыхъ моихъ намреній.
Цериръ послушалъ сего представленія въ безмолвномъ согласіи, и Гистаспъ опустя личникъ шишака, слдовалъ за своимъ дражайшимъ побдителемъ.
Иранцы были удалены отъ мста битвы. Чтобъ могли разобрать черты лица своего Царевича, они взирали на него за врага, когда проходилъ онъ сквозь ихъ ряды, и не преставали возносить храбрость и великодушіе Церирово.
Логоразвъ съ своимъ старымъ военачальникомъ Гудерцонъ, храбрымъ ратникомъ, коего дянія наполнили вс страны Азіи изумленіемъ, остался въ воинскомъ стан. Сей Гудерцъ нагбенный достоинствомъ дряхлости, не былъ уже въ силахъ поднимать оружіе, но звукъ онаго составлялъ еще сладчайшую ему мусикію. Яко Ирой, возлюбленный другъ своего Монарха, былъ онъ притомъ искуснйшій Совтникъ Царя праведнаго и миролюбиваго: ибо добродтель его содержала и управляла всегда воинскою онаго склонностію.
Цериръ, предъидущу ему побдононому восклицанію, едва достигъ въ Царскій шатеръ: простеръ Логоразвъ пріемлющія его объятія, но восхищенный Царевичь, коего тронутая душа не могла умрить своего восторга, лишь узрлъ Гистаспа повергшагося предъ возвышеннымъ престоломъ, палъ близъ его на колени, разршилъ поспшно шишакъ его, и въ изступленіи долго удерживанной радости бросился ему на шею.
При семъ неожидаемомъ и пронзающемъ вид Логоразвъ едва удержалъ стремленіе природы, которая, казалось, подкрпляла Церирову братнюю любовь, но онъ былъ вмст съ родителемъ и Царь, онъ нашелъ обртеннаго сына своего въ оружіи противу себя и своего Царства. Правосудіе удержало перевсъ въ чадолюбіи желательномъ всегда прощать. Онъ умолкъ, до коль Гистаспъ примтя на его омраченномъ чел болзненное сраженіе, возвелъ просящія очи свои, и рекъ:
Государь! не осуди меня по одному виду. Я предложу невинность мою не предъ однимъ умолимымъ родителемъ, но и предъ страшнымъ Монархомъ. Повели, чтобы воинство твое не длало противу моего непріятельскихъ движеній, коего главы обязались торжественною клятвою, ожидать судьбы своей изъ устъ твоихъ, естьли не принуждены къ тому будутъ праведнымъ защищеніемъ. И дабы звукъ настоящаго моего имени не пронесся во ушеса ихъ, повли окрестъ стоящимъ тебя молчаливость, по коль объясню я необходимость сея осторожности, и сниму мрачное покрывало, затмвающее справедливость моего поступка.
Встань, сынъ мой, отвтствовалъ Логоразвъ, отецъ уже оправдалъ тебя, и Царь твой хощетъ съ чувствованіями, долженствующими оживлять каждаго судію, имть надежду выслушать слова твои, не примчая причины къ осужденію.
По семъ войскамъ отданъ непрошенный приказъ, и всякъ кром обоихъ Царевичей и Гудерца, удалился отъ Царскаго лица. Тогда Гистаспъ началъ разсказывать нещастія свои съ времяни разлуки своей съ Цериромъ, изобразилъ ужасъ свой о возлюбленномъ брат живйшими красками, и какъ нашелъ его. Сагевъ потомъ продолжалъ повсть свою тако:
Надеждный знакъ, коимъ отвтствовалъ благосклонный незнакомецъ на прозьбу мою, оживилъ мою душу. Когда я получилъ упованіе къ сохраненію жизни, коя мн своей была дороже, то на невластную судьбу свою взиралъ уже очами постоянства. Общалъ съ радостнымъ видомъ выкупъ мой разбойникамъ, котораго чаяли они по вншнему моему виду, сказалъ имъ, что имю многихъ врющихъ мн въ Герат, и подкрпилъ намреніе ихъ вести меня въ сей городъ. Я обрлъ себя въ состояніи, въ коемъ имлъ случай употреблять полный мой разумъ и силу разсужденія. Каждое случайное зло приноситъ съ собою нчто доброе. Невольничество освобождаетъ духъ отъ безспокойныхъ похотній, кои единственно происходятъ отъ вольности, оно доставляетъ умренность въ нуждахъ, открываетъ силамъ ума нашего поле покоя.
Необычайно рдкое поведеніе разбойниковъ былъ первый предметъ привлекшій мое примчаніе. Мы хали одними удаленными отъ жилья дорогами, и рдко брали отдохновеніе, кром въ дикихъ пещерахъ, между тмъ однако находили во всхъ мстахъ оныхъ толь ужасныхъ по виду, всякія выгоды, каковыхъ желательно. Они отъ союзниковъ своихъ, живущихъ по разнымъ вертепамъ сего намъ незнаемаго пути принимались, какъ ожидаемые родственники, и снабжаемы были до предъидущаго ночлега изобильно всякими потребностьми. Должно ли было намъ пережжать рку, находили ожидающія насъ плоты, И на пустомъ берег Зеленаго моря {Зеленое море Персидской морской заливъ.} корабль, который лишь мы пріхали отплылъ.
Сіи примчанія достойныя примры добрыхъ дйствій порядка, учинили въ мысляхъ моихъ глубокое впечатлніе. Коль прекрасно, говорилъ я въ себ, должны полезныя и позволеныя распоряженія совершаться, когда они порядочно расположатся, есть ли неправедныя предпріятія чрезъ порядокъ такъ чудно совершаются. Должны ли похвалы достойныя предпріятія упускать прозорливость и постоянство, когда они почти преступленіе извиняютъ?
Согласіе царствующее между разбойниками, удивляло меня не мене. Я приписывалъ то основанію, что въ воззрніи ихъ на самихъ себя, дв сильныя причины къ несогласію, честолюбіе и своекорыстіе, не имли у нихъ мста.
Они исполняли по очереди приказы, добыча шла въ общественную казну, и раздлъ происходилъ по самой правд. Словомъ, я начиналъ врить, что и въ благонравныхъ дворахъ хуждшія сего находятся общества.
Рдко случается, чтобъ оскорбитель затворилъ свое сердце къ склоннымъ для примиренія взорамъ оскорбленнаго, кром когда тайная злоба или личное чувствованіе къ оскорбленію отводятъ. По сему уяснились мало по малу мрачные взгляды разбойниковъ, когда увидли они меня спокойна и безпечальна, даже что жаловались моему безпристрастію о прав сильнйшей стороны, коего они держатся, и я не могъ отвергнуть нкіихъ правдоподобныхъ основаній въ приводимыхъ ими причинахъ, и чаялъ, что сему праву между человкъ должно отдать нкоторую знатность.
Непримтно становились мои дикіе тираны кротчае. Они облегчили мои оковы, и искали прочую тяжесть оныхъ учинить сносне, всякими дружественными услугами, какія они только выдумать могли, даже что заключили намреніе, не только выполненіе моего выкупа въ Герат, возложить на честность мою, но въ надежд на богатыя общанія мои, согласились удержаться отъ разбоевъ, до прибытія нашего туды.
Въ таковомъ добромъ согласіи жили мы, до коль близъ пустыни встртились съ Гіамасбомъ. Сей Принцъ объятъ былъ гнвомъ, увидя меня въ таковомъ состояніи. Онъ далъ поводъ своей не осторожности, и бросился между разбойниковъ, крича имъ:
Безстыдные грабители, освободите на семъ мст Царезича Иранскаго, повергните себя къ стопамъ его, и молите о прощеніи, что дерзнули наложить руки на его освященную особу.
Отъ словъ сихъ разбойники остановились. Страшная смсь изумленія и гнва оказалась въ ихъ взорахъ которые возвратились къ своей дикости, приводецъ ихъ сказалъ, приближась къ Гіамасбу холодокровно:
Человкъ въ цпяхъ не можетъ называться Царевичемъ, ибо съ симъ имянемъ соединено понятіе власти, и титло, котораго утвердить нельзя, нами не уважается: твой называемой Царевичь Иранскій, долженъ за имвшую въ мысляхъ своихъ измну, возчувствовать справедливый гнвъ тхъ, кои днесь дйствительные его господа. Какъ безразсудность твоя, молодый человкъ, по всему виду спасла жизнь нашу, то даримъ мы за то теб твою, въ награжденіе сей услуги, хотя и не то было въ твоихъ мысляхъ. Удались отсюду, и не искушай больше нашей терпли вести: ибо бшенство твое конечно не распространится, чтобы ты съ своими неискусными ратниками и слабымъ числомъ ихъ, дерзнулъ вступить съ нами въ битву.
Рчь сію отвчалъ великодушный Гіамасбъ своею саблею, и не взирая на прозбы мои повергся въ довольно не равный бой, изъ котораго нсколько разбойниковъ увезли меня.
Вскор за тмъ догнали насъ прочія ихъ товарищи, хвалясь опустошеніемъ моихъ пріятелей, между тмъ въ разсужденіи меня не вознамрились, но искали только ускорить здою, бывъ гонимы Гіамасбомъ, который собралъ всхъ земледльцовъ.
Потомъ, какъ на послдокъ принудили они Принца, оставить погоню, остановились сами, окружили меня, съ обнаженными саблями, подняли вопль укоризнъ за мой обманъ и мнимое вроломство въ общаніи, посл спрашивали меня, что могу сказать, въ мое защищеніе? Я отвтствовалъ:
Знаю, друзья мои, что скрытность, къ которой принудила меня гордость чина моего, столько меня унижаетъ, что я не заслуживаю вроятія, когда обнадеживаю васъ въ добрыхъ моихъ противу васъ намреніяхъ, но за чмъ упасть на васъ моему пороку, когда вы такъ милостиво, такъ справедливо со мною поступили? Подумайте, хотя бы гнвъ вашъ былъ толь истиненъ, какъ вы его быть чаете, но не можете вы отнять у меня жизнь, не навлекши на главы свои свои мщенія, которая весь родъ вашъ истребитъ отъ лица земли. Ратникъ, коего вы ревностною обо мн ярость толь явственно познали, очень скоро впадетъ въ земли ваши съ миліонами подданныхъ отца моего, и распространитъ огнь опустошенія до самой внутренности горъ вашихъ. Только я одинъ могу отвратить висящую надъ глазами вашими погибель, и тяжесть железа имющую раздробить васъ, обратить въ золото: подумайте, что не одно дйствіе довренности, но и необходимость нудитъ васъ положиться на слова мои.
Я примтилъ на неспособныхъ къ притворству лицахъ разбойниковъ дйствіе словъ моихъ: видлъ многихъ презрительно улыбавшихся о возвщаемой имъ опасности, но въ чертахъ каждаго изобразилась возвращающаяся хотя недоврчивая надежда, когда тронулъ я за струну любезнйшей ихъ страсти.
По утишеніи перьваго жара ихъ чувствованія удалились они дли тайнаго совщанія, изъ продолженія ласковаго ихъ повденія опредлялъ я, что слдствіе будетъ для меня благосклонно. Но подозрніе начало опять грызть мое сердце, когда они по раздленіи себя на границахъ Карецмскихъ въ малыя кучки, опять соединились на брегу Геона близъ Королевства Туранскаго.
Тамъ предводители ихъ говорилъ мн слдующее:
Хотя невосходимыя каменныя утсы и бездонныя пропасти нашего отечества поставляютъ насъ въ безопасность отъ нападеній непріятельскихъ, слдственно и отъ всякаго страха, однако разсуждали мы о твоихъ представленіяхъ. По справедливости заботимся мы, что самая крайняя правота и чистосердечіе человка, не можетъ исполнить общанія отъ другихъ зависящаго, и не сумнваемся, что друзья твои, не совершатъ твоего, доколь могутъ устремляться на нашу погибель.
Для сего привезли мы тебя на среду твоихъ непримиримыхъ непріятелей, кои явно возмутились противу Короля своего, за то, что не хотлъ оный нарушить мира съ землями твоими. Естьли выдадимь мы тебя въ ихъ руки, они цлыя царствы едва ли поставятъ достойною цною твоего выкупа, когда напротивъ мы малою довольны суммою. Здсь видишь ты двоихъ нашихъ ратниковъ, кои подвергаютъ жизнь свою къ общему добру, и ожидаютъ повелнія твоего шествовать въ Иранъ. Буде возвратятся они съ золотомъ, котораго мы требовать имемъ право, тогда ты свободенъ, и мы обнадеживаемъ, что ты перешедъ рку, можешь возвратиться въ области отца твоего. Когдажъ напротивъ мы въ надежд обманемся, тогда пойдемъ мы на счетъ твоей вольности нашего убытка, каково бы слдствіе ни было. Жизнь твоя между тмъ будетъ порукою за жизнь двоихъ нашихъ благодушныхъ товарищей.
Я принялъ предложеніе сіе желательно, со всми соединенными со онымъ условіями и опастостями, и удвоилъ число денегъ просимое разбойниками. Скоро согласіе и щедрость моя, утвердили по прежнему ихъ миръ со мною, и какъ отъздъ товарищей ихъ назначенъ былъ на утро при восхожденіи солнечномъ, то приготовились они препровести ночь въ ясномъ удовольствіи возобновившейся довренности.
Сіи отмнныя бродяги, въ Королевств Туранскомъ не производили никакихъ насильствъ. Они находили тамъ повсюду вольныя пристанища, и не имли нужды шествовать проселочными дорогами, по чему на берегу, къ которому мы прибыли, поставленъ бывъ пространный шатеръ, и столы полнаго изобилія.
Посреди сихъ хотя деревенскихъ, но сердечныхъ радостей, пришелъ почтенный провождаемый только двумя невольниками старецъ, и просилъ о допуск и гостепріимств. Желаніе его въ томъ мгновеніе дозволено. Онъ приближался медленными шагами и съ благодарнымъ видомъ, но возведъ взоры на меня отступилъ вспять и вскричалъ.
О небо! необманчивый ли видъ сей! Воистиннули Царевичь Иранскій скованъ позорными цпями?
Слова сіи повергли разбойниковъ въ краййшее замшательство. Какъ они заключили послдній договоръ нашъ, исполнить со всякою точностію: то опасались, что таковымъ произшествіемъ принуждены быть могутъ оный нарушить. Они совтовали поспшно между собою, обратились незнакомому, и и сказали:
Естьли бы не удерживало ихъ то, чмъ должны мы принятому нами гостю, тотъ часъ бы мы тайну нашу вырвали изъ когтей нескромности, но по меньшей мр слдуетъ намъ для безопасности нашего узника зберечь и освященное право, которое онъ получилъ равно какъ и мы вкуся съ нами хлбъ и соль дружества. По сему вознамрься, Туранецъ, добровольно остаться съ нами, пока заплатить выкупъ за Гистаспа, и онъ возвратится въ свою землю, ибо, естьли вы противу сего нашего праведнаго поступка хотя малымъ попротивится, то разорвемъ мы узы почтенія, и не будемъ виновны въ происходящей тебя отъ того смерти.
Коль хвалю я вашу врность, мои храбрые пріятели, съ каковою содержите бы ваше общаніе, отвтствовалъ незнакомый, а ты, Царевичь мой, оставь свою похвалы достойную, но ненужную недоврчивость: ты можешь положиться на врность бывшаго Сатрапа Карецмскаго, подъ коего кровлею ты родился, и который раннюю надежду твоей много общающей юностію, ввренной его надзиранію, толь часто благословлялъ.
Да, возопилъ я, ты мой возлюбленный Ацимъ, мой вторый отецъ: годы разлуки не могли истребить изъ моей памяти впечатленнаго благодарностію въ сердце.
По семъ обнялъ я Адама нжнйше, разбойники просили его почтительно возлечь, и участвовать въ ихъ пиршеств, между тмъ увдомилъ я его, какое ихъ было о мн намреніе.
Ацимъ принялъ охотно предложеніе, и рекъ: вмсто что онъ безпокоился бывъ застиженъ ночью не блиско отъ жилиища моего, благодаритъ онъ щастливому созвдію своему, приведшему его въ сей шатеръ, понеже несумнвается, что не позавидуютъ благополучію его, когда выкупить онъ возлюбленнаго своего Царевича. Дозвольте потому, продолжалъ онъ, моимъ врнымъ невольникамъ съ утреннимъ втромъ шествовать въ садъ моихъ сокровищъ, они вскор принесутъ сладкое обоняніе богатства, для васъ, и вольности для Гистаспа. Вы конечно довольны будете, когда я число денегъ ожидаемыхъ вами отъ Царя Иранскаго умножить думаю, и не будетъ вамъ нужды, повергать въ опасность вашихъ товарищей, за которыхъ ручаться Царевича не можете вы принуждать безъ крайней непристойности. Я имю о справедливости вашей въ исполненіи договоровъ толь доброе мнніе, что не могу поставить оную въ малйшее подозрніе, и хотя неложное дружество между узника вашего и мною, не есть достаточная порука, но я отвращаю все возраженіи, соглашаясь остаться въ рукахъ вашихъ, по коль привезутъ выкупныя деньги.
Предложеніе было принято и невольники посланы, они возвратились съ верблюдами, обремененными золотомъ, мы простились съ разбойниками, получа отъ нихъ торжественное общаніе, не разглашать о имени въ моей земл, въ которой я по долгихъ и трудныхъ странствованіяхъ желалъ по прозб Азимовой принять отдыхновеніе.
Ацимовъ замокъ стоялъ по среди пріятнаго лса, покрывающаго часть Карицма, въ которомъ мы находились. Огромность его зданія, было свидтельство о величіи прежняго его хозяина. Великодушный Ацимъ, съ нетерпливостію сносящій изліянія моей благодарности, примтилъ, что драгоцнность строенія и красота мста привлекаютъ мое примчаніе, и сказалъ:
Взирай на благодянія родителя твоего, кои изліялъ онъ на меня въ то время, котораго обывателя земли сея не могутъ вспомнить безъ воздыханія. Да, Царевичь! сіи днесь печально молчащія лса не рдко повторяли радостныя восклицанія, ибо великій Логоразвъ часто посщалъ ихъ Царскимъ своимъ присутствіемъ. О! еще мн мнится, слышатъ восклицанія, коими врные Карецмяне привтствовали твое рожденіе, еще чаю я зрть т слезы, проистекавшія отъ несказанной горести, когда ты по седьмому году взятъ отъ нихъ въ самый сей щастливый день, и что въ то время ради мира, сія часть Карецма соединена къ Королевству Туранскому.
Между тмъ добродтельный Афрасіабъ, коего жизнь захвачена была лютыми когтями жестокой болзни, до днесь еще противупоставилъ твердую ограду разумомъ своимъ и проницаніемъ, для грозныхъ волнъ возмущенія. Онъ защищалъ всегда Карецмянъ отъ злости, возбуждаемой въ Туранцахъ извстною ихъ врностію ко прежнимъ и ныншнимъ своимъ государямъ, и пріятныя гульбища, кои почасту ты попиралъ резвыми ногами младенческой живости, сбережены еще отъ опустошенія.
Здсь пребудешь ты неизвстенъ, но незабвенъ, ибо я самъ нжныя головки цвтовъ твоего дтства не узналъ бы въ красот разцвтшаго твоего юношества, естьли бы не видалъ тебя посл при двор Гератскомъ. Я могу положиться на двухъ невольниковъ, кои уже оказали намъ врность и опыт, и по моему приказанію, пропустятъ они слухъ, что я нашелъ давно пропавшаго сына. Когда ты по сему удостоишь меня имени родительскаго, то можешь ты во время принятія отдыхновенія по безпокойствамъ своимъ, имть случай разсмотрть народъ, познаніе котораго иметъ теб въ свое время быть очень нужно.
Я принялъ съ благодарностію Ацимово предложеніе. Онъ по всякій день старался окружать меня новыми забавами, но сіе ненужно было, за тмъ что въ мст, гд сердце мое пріяло первыя свои ощущенія, было мн вс пріятно. Съ восхищеніемъ посщалъ я каждое мстечко, припоминающее мн про нашествіе новаго размышленія, или возстаніе неизвстнаго чувствованія отъ моего рожденія.
Особливо нравился мн преимущественно лсокъ, въ коемъ держали молодыхъ оленей, бывшихъ первымъ предметомъ моего дтскаго пристрастія. Когда Ацимъ въ одинъ день отъхалъ въ ближній город, я пошелъ въ сей лсокъ, и въ прохладной тни онаго предался сладкому сну, который по нсколькихъ часахъ былъ прерванъ неожидаемымъ и надмру пріятнымъ образомъ.
Мн казалось, какъ бы я похищенъ былъ тихимъ втромъ благоухающаго Котена {Котенъ, земля, производящая преизящнаго звря имющаго въ себ мускусъ.}: я искалъ желательно насладиться пріятнымъ запахомъ, кровь моя почувствовала необыкновенную горячность, и я очнулся въ удовольственномъ движеніи, которое обратилось въ настоящее дйствіе, когда я увидлъ стоящую надъ собой очаровательную красавицу, наклонившую на меня заразительное лице свое. Въ томъ какъ лжалъ я безъ словъ и движенія, блистательные взоры сего божественнаго вида повстрчались съ моими устремленными на нихъ, но когда я въ восторг отверзъ мои объятія, и хотлъ схватить представляющееся счастіе, изчезла она изъ виду моего, и я остался въ нершимости, прекраснйшая ли то изъ дщерей человческихъ, или была Пери, сдлавшая первое впечатленіе.
Въ семъ смятеніи мыслей моихъ, остался я простертъ на земли, тогда услышалъ я голосъ Ацима, который меня громко кликалъ. Я всталъ, спшилъ ему встречу, и вопіялъ:
Ахъ! скажи мн, отецъ мой! скажи скоре, могу ли я имть надежду владть ею, или долженъ обожать ее? Смертная она или существо не естественное.
Что хочетъ мн изъяснить тмъ мой Царевичъ? отвтствовалъ Ацимъ печальнымъ видомъ, отъ чего я пришелъ въ стыдъ.
Я объявилъ ему виднное, онъ улыбнулся и говорилъ:
Духъ, хранитель сего мста, да будетъ похваленъ, за ниспосланіе теб таковыхъ пріятныхъ сновъ, и что длаетъ тебя толь счастливымъ въ мст, каковымъ я желаю быть теб наяв.
Слова сіи утвердили совершенно во мнніи, что небесное существо почтило меня посщеніемъ своимъ, мысли мои опять успокоились, и оставили только пріятное воображеніе о преизрядномъ видніи. Сіе приписывалъ я равномрно чрезъестественной сил, ибо примрь моего нещастнаго брата довольно научилъ меня, коль трудно любовной страсти сносить ласкательства своея надежды.
Благодарилъ я Ацима за его доброжеланіе, и говорилъ, что по видимому, когда онъ спшилъ ко мн, имлъ нчто важное сообщить мн, почему жалю о удержаніи его отъ того глупымъ извстіемъ о мечт.
Когда ты разсказывалъ мн, сказалъ онъ, краткое пробужденіе юношественнаго мечтанія, хотлъ я увдомить тебя, что нашъ добрый Король Афрасіабъ возшедъ отъ продолжительнаго и прискорбнаго сна жизни сея. Братъ его Агіасбъ возшелъ по немъ на престол Туранскій и чрезъ всенародную повстку, приглашаетъ всхъ вельмож государства своего ко двору, дабы старшая дочь его могла избрать изъ нихъ себ мужа. Хотя я сей чести не ожидаю ни желаю, но долженъ послдовать званію, весьма для меня досадному, естьли я чрезъ то разлучусь съ тобою.
Могу ли я проводить тебя ко двору Туранскому, кром преданія себя опасности быть узанну? сказалъ я.
Всеконечно, отвчалъ Ацимъ, ибо обхожденіе Туранцамъ съ Иранцами давно запрещено отъ ихъ Государей, но боле пресчено оное взаимною ихъ ненавистію, понеже и запрещеніе то послдовало, для отвращенія послдствъ оныя.
Можетъ быть я единый подданный въ семъ государств, который въ послднія двнадцать лтъ перешелъ чрезъ Геонъ, и произошло сіе когда меня Афрасіабъ посылалъ къ Логоразву, для испрошенія въ Везири Мерада, за тмъ что преизрядства сего великаго мужа побдили предразсудки необузданнаго народа, и подобострастіе онаго въ нему продолжалось до самой его кончины, замкнувшей днесь рядъ славныхъ дней. Ты можешь съ совершенною безопасностію показаться подъ имянемъ моего сына, присутствовать въ собраніи толикихъ честолюбивыхъ совмстниковъ, и посреди онаго приобрсть Государю толь нужное познаніе о человческомъ сердц.
Съ радостію пріемлю случай сей, отвтствовалъ я, поправить мой разумъ и испытать разные характеры страстей, хотя не ожидаю я, чтобы оныя толь легко, какъ ты думаешь, себя отркыли, по елику конечно уже довольно искано благосклонности Принцессиной, чтобъ выборъ по сехъ поръ не былъ опредленъ. Но откуду происходитъ сіе особливое право женщин?
Какъ произхожденіе онаго, отвтствовалъ Ацимъ, возвращаетъ Туранцанъ въ память время разоренія и позора, то законъ, силой коего то установлено, до сего дня нкоторымъ образомъ содержится въ тайн: ибо не происходило еще случая, производить оный въ дйствіе.
Вдай потому, что прародитель {Каккаусъ называется отъ нашихъ писателей Дарій Гистаспъ.} твой Каккаусъ достигнувъ старости, въ каковой разумъ кажется скучаетъ долговремяннымъ исполненіемъ своея должности, былъ обманутъ дщерію тьмы. Потрудясь тщетно ввести во искушеніе сына своего, прекраснаго Сіавесха, оклеветала она его въ порочныхъ намреніяхъ. Гласъ невинности не въ состояніи былъ побдить льстивый вопль Судабы, и слпая Каккаусова любовь къ вроломной женщин, угасила въ немъ природную склонность къ достойному сыну.
И такъ Царевичъ втромъ оклеветанія былъ изгнанъ отъ двора родительскаго, и съ распростертыми дланьми принятъ Королемъ Туранскимъ, который соединилъ высокій илемъ съ плодоносною виноградиною своего Королевскаго сада.
Свадьба Сіавесха съ Принцессою Фиренки, {Принцесса Фиренки есть погречески Мандана и отецъ ея Афрасіабъ именуется по ихъ Астіагомъ.} долженствующею по смерти отца своего заступить престолъ Туранскій, возбудила ревность Туранцовъ, и произвела ненависть къ стран, коя стала имъ соперницею. Братъ Королевскій расположеніе сіе употребилъ въ пользу, и убилъ измннически Сіавесха, но бодрствіемъ Фиренки не вкусилъ плода, ожидаемаго отъ своего предательства.
Подобно орлиц, убгающей лютаго филина, которая проскаетъ воздух сильно парящими крыльями, и ищетъ пріятельствующаго древа, гд бы скрыть ей носимыхъ въ носу своемъ птенцовъ, убжала Принцесса, носящая на рукахъ дтище свое въ отдаленную страну, отъ туду пришла она, съ молодымъ Кайхозру, коего развивающіяся добродтели предъобщевали ясный день славы полнаго его царствованія, ко двору Иранскому.
Каккаусъ, поздно узнавши невинность Сіавесхову, пролилъ слезы надъ его сыномъ, и возложилъ на него свою корону.
По сему приказанію, кое я обстоятельно разсказалъ теб, обнажилъ Кайхозру мечъ мщенія на Туранцовъ, коихъ государство чрезъ многія годы изводилъ’ кровію, въ чмъ подкрпилъ его сильный левъ храбрости, полководецъ его Рустемъ.
Когда Логоразвъ пожаловалъ ихъ миромъ, помыслили они о причин долговременнаго своего нещастія, и въ охраненіе себя отъ того впредь, установили законъ, силою котораго наслдующая Принцесса, должна быть обязана, избрать супруга своего изъ дворянъ отечества, и дабы упредить ея двическій стыдъ, то узаконено, чтобы въ знакъ своего выбору, подала она человку ею удостоенному померанецъ, посл чего исполняются свадебныя обряды, и Король не можетъ тому противурчить.
Зависть которую возбуждаетъ желаніе Короны въ груди всхъ надющихся, укрощается воображеніемъ, кое каждый любовникъ о себ иметъ, естьли бы же напротивъ Король раздавалъ сію выгоду, не такъ бы происходило. Чрезъ то предупреждаются вдругъ отягощенія притить во власть чужестраннаго Государя, или извлечь мщеніе онаго.
Какъ добродтельный Афрасіабъ, посвятившій жизнь свою должности Государя, видвъ себя бездтна, а брата своего отцемъ трехъ дочерей, то повеллъ онъ, чтобы Принцессы такъ воспитаны были, чтобъ могли внчать величодушное намреніе о благополучіи его подданныхъ, а особливо прилжать, о вложеніи въ духъ Кенaiи (такъ называется старшая) всхъ добродтелей, дабы можно уповать, неошибки въ выбор ея. И теперь, заключилъ Ацимъ смючись, нтъ ничего естественне, какъ желать мн видть щастливый померанецъ поданъ моему сыну.
Естьли вручительница, сказалъ я, подобна будетъ небесной красот, которую я видлъ: съ удовольствіемъ пріиму я подарокъ сей въ теперешнемъ мнимомъ моемъ состояніи, и въ настоящемъ отдамъ королевство Туранское, дабы безъ препонъ наслаждаться моимъ благополучіемъ, но какъ ни одна смертная не достигаетъ совершенствъ дщери свтя, то единственное мое желаніе, быть простымъ зрителемъ рдкаго обрядъ, который ты мн описалъ.
Какъ приуготовленія къ путешествію нашему отняли у насъ нсколько времени, прибыли мы въ Цаминъ за день только до открытіе сего знаменитаго собранія, въ кое допущенъ я подъ именемъ Коресха, сына Ацимова.
Едва были мы установлены по чинамъ, вошла въ палату оную Принцесса въ провожденіи Государственныхъ служителей. Она остановилась посреди блистающаго круга трепещущихъ своихъ требователей, подобно возвышенному кипарису между рядовъ нагнутыхъ пальмъ. Хотя закрыта она была покрываломъ, но пріятность вида сложенія ея возбудила въ сердц моемъ жестокое движеніе, но когда она бгло обозрвъ, подступила ко мн, и подняла свое покрывало, то впалъ я въ таковоежь восхищеніе, кое чувствовалъ въ лсахъ Карецмскихъ, ибо въ ней нашелъ я тотъ самый предметъ моего удивленія и любви.
Во время какъ взиралъ я на Кенаію съ несказаннымъ восторгомъ, подала она мн щастливый померанецъ, сказавъ:
Здсь вижу я множество совершенныхъ особъ, но въ очахъ моихъ ты всхъ ихъ превосходишь.
Я принялъ сіи неоцненную милость съ почтительнымъ, но много выражающимъ молчаніемъ. Мы отведены къ Королю, и въ присутствіи его на вки соединены.
Въ часы восхищенія вопіялъ я: Локманъ! сія много превозходитъ мои желанія. Принцесса спрашивала меня о знаменованіи сихъ словъ. Я объявилъ ей общаніе премудраго, и объяснилъ о моей забот, что я склонностію ея сердца обязанъ чрезъестественному: ибо какія могъ имть заслуги Коресхъ незнакомый, чтобъ твой выборъ вдругъ на него обратился.
Я видла Коресха въ палатахъ Ацимовыхъ, отвтствовала она съ скромнымъ, но нжнымъ взглядомъ, и съ того мгновенія, вс благополучіе мое сліялось въ немъ подобно въ средней точк.
Хотя я щастіе сіе безъ труда получилъ, но пробылъ свободенъ, чтобы не заплатить дани собственному всмъ человкамъ страху.
Аргіасбъ, женскою своею жизнію ослабивши силы своего разума, былъ на престол подобно робкому еленю въ лсахъ окруженному ловцами. До коль братъ его противуставилъ стрламъ возмущенія щитъ добродтели и великодушіе, удалился онъ въ крпость роскоши и праздности, въ коей былъ не примчаемъ, и нашелъ надежное убжище.
Но когда изъ сей мрачной пещеры, достигъ въ другъ къ свту вышняго начальства, ослпилъ его оный, и онъ при занятой гордости Короля, иметъ сердце невольника. Малйшій шумъ робота, кажется ему быть свернымъ втромъ опустошенія, и онъ ищетъ благополучіе свое утвердить на слабой подпор народныя любви, понеже не достаетъ ему твердаго основанія бодрости.
Въ таковыхъ расположеніяхъ трепеталъ онъ отъ негодованія произшедшаго свадьбою Принцессы между дворянствомъ его и данниками. Когда они жаловались, что она выбрала себ мужа изъ новоприобртенной, и очевидно зло мыслящей земли, будущаго ихъ Короля, то слушалъ онъ ихъ съ поноровкою. И приказавъ намъ на конецъ, удалиться двора, дабы изъявить тмъ неудовольствіе свое на Принцессу и меня,
Я принялъ повелніе сіе съ радостію, и просилъ себ провинцію Карецмъ для пребыванія. Но получилъ въ отвтъ, что я жилище себ могу тамъ избрать, гд хочу, понеже Государству оное равнодушно, Принцессажъ останется въ назначенномъ ей замк подъ врною стражею, которая иметъ примчать вс слды ея.
Между тмъ самая ея слабость сей мн стыдъ причинившая, сохранила меня отъ худыхъ слдствій, ибо Ацимъ толь громко говорилъ о оказанной мн несправедливости, что Аргіасбъ чаялъ Карецмянъ быть уже во оружіи, я не смлъ дале простирать свое оскорбленіе — по крайней мр неявно — Ибо были многіе гнусныя заговоры на жизнь мою, и Ацимово бодрствіе довольно находило труда учинить оныя тщетными.
Сей врный другъ видлъ опасности, коимъ я ежедневно предоставленъ, и принуждалъ меня слдовать въ Иранъ, но припоминовеніе оставить мою любезную Принцессу было мн несносно и не желалъ же я и родителю моему и отечеству навлечь на себя бичь войны, и для того не сообщалъ въ Гератъ о моихъ обстоятельствахъ.
Въ томъ какъ полагался я на провидніе, что оное конечно изведетъ меня изъ стей злости, Туранцы стали угрожаемы новымъ и страшнйшимъ нещастіемъ. Внутри страны, близъ Намина, вдругъ появились свирпый левъ и страшный Смокъ, (драконъ) {Многимъ удивительно покажется, что я поставилъ объясненіе Россійскаго слова Россіянамъ. взявъ прибжище къ названію иностранному. Я не могу въ томъ оправдаться, кром почтенія моего, къ красот и полности нашего языка природнаго, имющаго избыточествы по всмъ познаніямъ, и кром презрнія достойнаго , которымъ вооружаясь мая соотчичи, имютъ наглость обезображивать свое нарчіе, введеніемъ словъ чужеземныхъ. Разумные любители красотъ собственныхъ стараются исправлять сіи вскользнувшія странности, но многаго труда стоитъ вничтожить безпорядокъ утвердившійся отъ времени. И должно уже необходимо брать прибжище для выраженія глаголовъ собственныхъ, къ знаменованіямъ чуждымъ, дабы писателя Русскаго могли разумть его собратія, слово Смокъ, нжне дракона, но не моего оно изобртенія. Произхожденіе его толь же древнее у Россіянъ, какъ у Грековъ вс Химеры, въ число коихъ надлежитъ и чудовище сіе, но праотцы наши безъ сумненія заняли отъ нихъ, (ведя то продолжительныя съ ними войны, то дружественное обхожденіе,) сіе порожденіе силы поразительной, нашли ему изъясненіе въ сокровищниц своего собственнаго нарчія.} первый неутомимою яростію покрывалъ поля растерзанными тлами, а другій ядовитымъ дыханіемъ своимъ заражалъ плоды земли, оба пригнали сельскихъ жителей въ городъ, а сіи привлекли за собой ужаснйшаго непріятеля голодъ.
Въ сей крайней нужд общалъ Аргіасбъ обихъ своихъ меньшихъ дочерей торжественно тмъ, кои убіютъ сихъ лютыхъ зврей, и принесутъ ему ихъ кожи. Таковое награжденіе побудило многихъ храбрыхъ людей, но они лишились жизни при таковомъ предпріятіи, и судьба ихъ истребила надежду и смлость въ прочихъ.
Всеобщее разореніе возбудило меня изъ сладкаго усыпленія любви, и вдохнуло искру добродтели, раздувъ ее лжащую подъ пепломъ праздной жизни. Я укорялъ себя, что не сдлалъ еще ничего славы достойнаго, возсталъ съ одра роскоши, и изшелъ утромъ въ провожденіи только двоихъ врныхъ невольниковъ, искать опустошающихъ зврей.
Небо благословило предпріятіе мое. Защитило мою жизнь и укрпило руку. Чешуя Смокова не выстояла противу острія меча моего, и остріе онаго пронзило сердце львово. Два невольника зарыли трупы, а добычу тайно внесли въ замокъ, куды я возвратился, не подавъ ни малаго вида о произшедшемъ Кенаіи и Ациму.
Тогда отъ меня зависло пристыдить Аргіасба и Туранцовъ, когда я во всенародномъ презрніи, заслужилъ всенародный подарокъ, но за малость считалъ я торжество сіе, и выдумалъ средство, сдлать изъ побды моей лучшее употребленіе.
При двор находились два Принца Королевской крови, о коихъ супруга моя, отдавая цломудренную похвалу ихъ достоинствамъ, вложила въ меня высокое мнніе. Фирцана и Фируцъ {Фирцана называется разумный, Фируцъ щастливый.} были имена оныхъ, и при томъ знаменованіи заслуживаемыхъ ихъ дарованіями, ибо Фирцана учреждалъ свои дйствія по совершенному разуму, и благородное наклоненіе къ истинной слов длало подвиги Фируцовы достойны щастія, коимъ они выли водимы.
Какъ я намренъ былъ, сложить право моей супруги, коль скоро возвращусь въ Иранъ, дабы оба народа не ввязать въ новую брань, то желалъ обоимъ симъ мужамъ, которыхъ числилъ за достойнйшихъ, оставить подкрпленіе продолжительнаго мира, и доставить имъ мсто ближнее къ престолу, которымъ старый и дряхлый. Аргіасбъ не могъ владть боле.
Въ таковомъ намреніи, веллъ я позвать къ себ Фирцана и Фируца, кои охотно приняли мое приглашеніе, ибо возвышенныя ихъ души презирали непогоду немилости придворной.
Какъ дйствіе мое было скрытно, отвелъ я обоихъ Принцовъ въ отдаленнйшую часть замка, и вручая имъ кожи льва и Смока, сказалъ:
Возмите сію добычу, требуйте общаннаго награжденія, благополучіе ваше будетъ мое собственное.
При толь неожидаемомъ взор и словахъ, стали Фирцана и Фируцъ недвижимы отъ изумленія, которое напослдокъ прешло въ удивленіе и благодарность. Не мало противились они упорно, принять предлагаемую благосклонность, и объяснились, что обнародуютъ храбрость мою и великодушіе, но понуждающія мои прозбы одержали верьхъ надъ ихъ заключеніенъ, и я имлъ удовольствіе видть желанія мои къ ихъ польз совершенно исполнены.
Вскор по сихъ двухъ свадьбахъ случилось, что Памасбъ преслдовалъ разбойниковъ въ Туранскихъ областяхъ, и не нашедъ меня у оныхъ, искалъ отмстить мнимую смерть мою,
Хотя не многія жертвы пали подъ его, отъ прежнихъ ранъ ослабленною рукою, но и малая кровь сія достаточна была, привесть въ созрніе смя злости, давно уже въ сердцахъ Туранцовъ прозябшее.
Отъ вопля ихъ Аргіасбъ пришелъ въ трепетъ. Готовый бунтъ съ одной стороны, съ другой воина съ страшнымъ народомъ, были два равно опасныя утеса, на которыхъ поврежденный корабль его бодрствія безъ сумннія долженствовалъ разбиться. Однако утшилъ онъ себя мыслями, что приобрлъ дв оныя храбрыя подпоры, и повеллъ войскамъ своимъ быть въ готовности къ выступленію за Геонъ.
Но коль велико учинилось изумленіе его, что Фирцана, которому во первыхъ, равно и Фируцъ, коему за тмъ начальство предлагали, въ сей чести отказались, и представляли, что оная одному мн надлежитъ.
Изъясненіе таковое возбудило явный смхъ, хотя нкія между тмъ признавали сіе за сущую трудность. Принцесса, супруга Фируцова, не могла выдержать стыда и поношенія, коимъ облагали ее мужа, укоряла онаго въ неразсудности, что онъ хвалилъ человка, и полагалъ въ ономъ довренность котораго свтъ не инако вдаетъ, какъ по своенравію сестры ея, и котораго дла столькожъ темны, какъ и произхожденіе.
Фируцъ не могъ снести таковыхъ поносныхъ рчей, съ великодушнымъ сердцемъ открылъ онъ прекрасной противуборниц славы моей истинну послдняго нашего случая.
Тягость таковыя тайны была больше, что нравъ сея Принцессы снести могъ. Языкомъ неразсудливости возложила она то бремя слуху одного повреннаго, который открылъ о семъ Королю.
Съ начала Аргіасбъ не хотлъ врить сказываемому, но какъ подтверждено оное обоими Принцами, послалъ онъ по меня въ безумной поспшности, и принялъ меня съ видомъ толь покорнымъ, изумленнымъ и почти трепетнымъ, что я не могъ удержаться отъ презрительнаго смха, но сего неудержаннаго движенія не примтилъ онъ, и при повторяемыхъ обниманіяхъ объявилъ меня своимъ полководцемъ.
Я скрылъ ужасъ о семъ неистовомъ возложеніи, и воздигвъ сумнніе о несправедливости начинающейся войны, дабы тмъ выиграть время, и избавиться ненавистной чести, не опороча себя, но Король приказалъ привести двоихъ разбойниковъ, которыя имютъ тотъ часъ вничтожить мои возраженія.
Тогда думалъ я, что погибель моя достоврна, ибо не сумнвался, чтобъ разбойники мн не измнили, когда они за таковое открытіе могутъ ожидать несчислимаго награжденія, но имютъ и случай отмстить смерть своихъ товарищей.
Между тмъ принялъ я постоянный видъ, когда представлены оныя предъ Короля, и какъ Аргіассъ повеллъ имъ оправдаться предо мною въ разсужденіи убивства, коимъ обвиняли ихъ Иранцы, взглянулъ я на нихъ безъ малой перемны видя моего. Тотъ, который во время моего невольничества былъ ихъ начальникомъ, принялъ слово, и отвчалъ:
Уповаемъ мы, милостивый Государь, что ты повришь намъ, естьли мы клянемся всми невидимыми силами неба и земли, что мы не устремлялись на жизнь Царевича Гистаспа, понеже, хотя бы мы и въ состояніи были учинить таковое преступленіе, но не имли бы никакой отъ того пользы. Сверхъ того утверждаемъ мы клятвенножъ, что во всхъ бывшихъ у насъ узникахъ отнюдь не находилось, кто бы заподлинно несъ сіе именоваміе, и хотя по видимому въ разсужденіи такого промысла не возможно имть къ намъ столько вроятія, какъ къ доносителю и насъ Принцу Гіамасбу, но безъ сумннія ты вдаешь, сколько мало можно полагаться на видъ одинъ, и ты окажешь справедливость повря словамъ нашимъ.
Разбойникъ легко ощущалъ, что я уразумлъ измреніе хитрое его, однако чистосердечной рчи, и не говорилъ больше. Король обратился ко мн, и вскричалъ:
О! сего довольно, доказать справедливость стороны моей. Спши, мой возлюбленный сынъ, спши и удовольствуй моихъ подданныхъ, желающихъ видть отмщеніе учиненной имъ неправды, и щастливое исполненіе да будетъ всегдашній спутникъ твоей храбрости. Но прежде удовольствуй сихъ людей за претерпнный убытокъ. Ты можешь распоряжать моими сокровищами, и повелвать здсь какъ я самъ.
Съ словомъ симъ, на которое я не отвтствовалъ, оставилъ онъ меня, и я отшелъ въ великолпныя приготовленныя къ принятію моему палаты, провожаемъ великою толпою народа, который по обыкновенію впадалъ изъ одной крайности въ другую, и почиталъ уже меня за духа, Хранителя Туранскаго.
Первйшее попеченіе мое состояло въ томъ, чтобы поговорить тайно съ разбойниками, и наградить ихъ по надлежащему за ихъ врность, но начальникъ ихъ отвергъ то, говоря, когда мы остались одни, слдующее:
Какъ насъ никакія основанія не могли подвигнуть къ нарушенію общанія нашего въ открытіи твоего имени, равномрно ничто не можетъ замнить на свт смерть нашихъ родственниковъ и опустошеніе земли нашея. Между тмъ, естьли ты помышляешь, что долженъ намъ какою нибудь благодарностію, то спаси бдныя остатки домовъ нашихъ и имній. На сей конецъ долженъ ты скоре вести Туранскіе войски за Геонъ, чрезъ то отзовется прочь ратникъ, нын Дагестанъ и Ширванъ покрывающій яростію мщенія, чтобы помочь Хоразани, какъ сей не можетъ быть кром твоего брата, то найдешь ты средство, здлать съ нимъ переговоръ, и примирить оба войска, или условиться съ нимъ о средствахъ, какъ набжать новыхъ твоихъ и опасныхъ пріятелей.
И разлучиться на вкъ съ моею супругой? сказалъ я.
Нтъ, отвтствовалъ разбойникъ, ты слабаго Короля, весьма имешь въ своей власти, чтобы удобно ему было причинить сію разлуку, она послдуетъ за тобою, подъ прикрытіемъ, начальствуемымъ человкомъ преданнымъ выгодамъ твоимъ. Когда таковымъ образомъ одно воинство теб повинуется, а другое тебя любитъ, то нельзя не доставятъ случая, способнаго къ исполненію твоихъ желаній, къ чему и мы предлагаемъ наши врныя услуги.
Я пріемлю оныя, сказалъ я, обнявъ обоихъ разбойниковъ. Вы узкимъ и мрачнымъ ходамъ моихъ мыслей, ясный предложили и выходъ, и сіе не послднее въ моихъ обязанностяхъ, которыми я вамъ долженъ, и кои вчно будутъ жить въ моей памяти.
Какъ не открывалъ я Принцесс моей тайны, на могъ дать видть и луча надежды и утшенія, которымъ предпріятіе уясняло мое сердце. По чему искалъ сообщить оное только единому моему другу Ациму. Но сколь удивился я, нашедъ у него незнакомаго, котораго въ Іемен послалъ къ моему возлюбленному Цериру.
Я не помышлялъ о опасности, видть новаго свидтеля моего настоящаго состоянія, возхищенъ бжалъ я въ его объятія, сдлалъ въ другъ тысячу запросовъ о моемъ любезномъ брат, и въ слдствіе его извстія, не могъ уже сумнваться, чтобъ не былъ онъ Ирой тотъ, вступившійся толь ревностно за дла мои.
Между онымъ нашелъ я, что Сагебъ и Ацимъ совсмъ отвергали совтъ данный мн Разбойникомъ: они утверждали, что не можно мн изъ бремени затрудненія, въ которомъ я запутанъ, лучше освободиться, какъ ввря себя любви Кенаіиной, употребить въ пользу, свободу этою паки полученную, и не продолжительно бжать съ нею въ Иранъ.
Примръ Фируца, измненнаго предъ недавнымъ временемъ Принцессою, не поощрилъ меня слдовать, предложенному отъ нихъ возраженію, я распространился доказывая опасность онаго, и прибавилъ, что я сумнваюсь очень, не взирая, хотя Кенаія иметъ въ себ преизящныя свойства, надлежитъ ли молчаливость въ число женскихъ добродтелей.