Виригинцы. Часть первая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1858 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 257 минут(ы)

ВИРГИНЦЫ

РОМАНЪ МИНУВШАГО СТОЛТІЯ
B. М. ТЕККЕРЕЯ

САНКТПЕТЕРБУРГЪ
1858

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.
ВЪ КОТОРОЙ ОДИНЪ ИЗЪ ВИРГИНЦЕВЪ ПОСЩАЕТЪ ДОМЪ СВОИХЪ ПРЕДКОВЪ.

Въ библіотек одного извстнйшаго американскаго писателя висли на стн дв, сложенныя накрестъ, сабли, которыя его родственники носили во время великой войны за независимость. Одна сабля была обнажаема въ служб англійскаго короля, другая служила доблестному и заслуженному воину республики. Владтель этихъ трофеевъ, въ свою очередь, пріобрлъ себ имя въ равной степени почетное, какъ въ стран своихъ предковъ, такъ и своей родин, гд подобные ему геніальные люди всегда пользуются мирнымъ, спокойнымъ привтомъ.

Описываемая мною исторія напоминаетъ мн объ этихъ двухъ сабляхъ, висвшихъ въ кабинет американскаго историка въ Бостон. Во время революціоной войны, лица, которыя должны дйствовать въ нашемъ разсказ, жители Америки и дти старой Англіи, находившіяся въ одно и тоже время въ борьб на двухъ противоположныхъ сторонахъ,— миролюбиво сошлись другъ съ другомъ, по окончаніи борьбы, какъ это и должно быть между братьями, и несмотря на то, что вражда неизбжно разъединяла ихъ, любовь между ними никогда, однако же, не уменьшалась. Портреты, полковника въ красномъ и генерала въ синемъ мундир и лосин, висли рядомъ въ дубовой столовой Варрингтоновъ, въ Англіи, гд потомокъ одного изъ братьевъ показывалъ мн портреты этихъ лицъ, вмст съ множествомъ писемъ, которыя они писали, съ множествомъ книгъ и документовъ, которые имъ принадлежали. Въ фамиліи Варрингтоновъ изображенія полковника и генерала, для отличія отъ другихъ лицъ этой почтенной фамиліи, носили названіе Виргинцевъ. Это же самое названіе дано и ихъ запискамъ.

Оба они провели много времени въ Европ, оба жили на краю того Стараго Свта, отъ котораго мы такъ быстро убгаемъ, оба были знакомы съ многими превратностями людей и счастія. Судьба нердко приводила ихъ въ столкновеніе съ лицами, съ которыми мы знакомимся только въ книгахъ и которыя, повидимому, оживаютъ въ то время, когда я читаю письма Виргинцевъ, мн слышатся ихъ голоса, когда я пробгаю пожелтвшія страницы, написанныя за нсколько десятилтій назадъ, окропленныя слезами разочарованной юности, почтительно отправлявшіяся по адресу посл пышныхъ баловъ и церемоній величаваго Стараго Свта, нацарапанныя при свт лагерныхъ огней, или за дверями темницы, мало того, одно изъ писемъ пробито было пулей, и большая часть его обагрена была кровію того, на чьей груди оно лежало.

Вроятно, эти письма вовсе не уцлли бы, еслибъ несохранила ихъ та любящая особа, которую братья не забывали въ своей почтительной переписк. Мать Виргинцевъ сберегла вс письма своихъ сыновей, отъ самаго перваго, въ которомъ Генри, младшій изъ близнецовъ, изъявляетъ любовь своему брату, остававшемуся, по случаю какого-то ушиба, въ дом дда, въ Кастльвуд, въ Виргиніи, и благодарить ддушку за лошадь, на которой катался съ своимъ наставникомъ, — до послдняго, съ надписью: ‘отъ моего возлюбленнаго сына’, которое достигло своего назначенія за нсколько часовъ до ея смерти. Почтительная лэди никогда не здила вь Европу, кром, впрочемъ, одного раза, и то вмст съ родителями, въ царствованіе Георга Втораго, она скрывалась въ Ричмонд, когда Кастльвудъ сожженъ быль во время войны, и посл того событія навсегда приняла названіе мадамъ Эсмондъ.

Письма Виргинцевъ, какъ читатель увидитъ изъ образцовъ, которые будутъ ему представлены, далеко не отличаются полнотою. Это скоре намеки, нежели описанія, скоре этюды и контуры. Быть можетъ, авторъ этихъ страницъ иногда ошибочно понималъ содержаніе этюдовъ и отступалъ отъ подлиннаго ихъ смысла, но, по крайней мр, внимательно разсматривая документы, я старался представить себ, какъ можно врне, положеніе каждаго Виргинца и окружающую его среду. Я начерталъ ихъ фигуры такъ, какъ они рисовались въ моемъ воображеніи, вставилъ разговоръ ихъ въ томъ вид, въ какомъ, мн кажется, я могъ бы слышать его въ дйствительности, и такимъ образомъ, по мр силъ и умнья, старался оживить и минувшія времена, и отшедшихь въ вчность людей. Съ какимъ успхомъ совершенъ этотъ трудъ, какую пользу или удовольствіе доставитъ онъ публик, пусть ршитъ благосклонный читатель.

——

Въ одно лтнее утро, въ 1756 году, въ царствованіе его величества короля Георга Втораго, ‘Молодая Рахиль’, виргинскій корабль, подъ командою капитана Эдварда Франкса, вошелъ въ рку Авонъ, счастливо совершивъ годичный свой вояжъ въ рку Потомакъ. Пользуясь приливомъ, онъ продолжалъ плыть въ Бристоль и наконецъ бросилъ якорь противъ пристани мистера Трэйля, но возможности въ близкомъ отъ нея разстояніи. Мистеръ Трэйль, владвшій грузомъ этого корабля, увидлъ его изъ оконъ своей конторы, немедленно взялъ шлюпку и подъхалъ къ борту. Хозяинъ груза ‘Молодой Рахили’, высокаго роста, солидный мужчина, съ хорошо сохранившимися волосами и съ серьёзнымъ выраженіемъ въ лиц, подалъ руку капитану Франксу, стоявшему на палуб, и поздравилъ его съ поспшнымъ и счастливымъ окончаніемъ вояжа. Сдлавъ замчаніе, что надо благодарить небо за его милосердіе, онъ приступилъ немедленно къ длу, потребовавъ отъ капитана подробный отчетъ, относительно груза и пассажировъ.

Франксъ былъ человкъ веселаго характера и любилъ пошутить.

— Есть и пассажиры, сказалъ онъ: — кром вонъ этого мальчика негра, который тащитъ чемоданы, есть еще пассажиръ, который занялъ всю главную каюту.

Мистеръ Трэйль принялъ видъ, по которому нетрудно было заключить, что онъ ожидалъ отъ неба милостей гораздо больше.

— Будь ты проклятъ, Франксъ, и съ твоимъ счастьемъ!— Дюкъ Вильямъ привезъ на прошлой недл четырнадцать, несмотря на то, что несетъ грузъ въ половину меньше Рахили.

— И въ добавокъ пассажиръ, который занялъ всю каюту, ничего не платитъ, продолжалъ капитанъ. Вотъ теперь такъ ругайтесь: это вамъ здорово, мистеръ Трэйль,— Право, здорово. Я самъ пробовалъ это лекарсгво.

— Пассажиръ занимаетъ всю каюту и ничего не платитъ? Праведное небо!— да не глупецъ ли ты, Франксъ?

— Спросите объ этомъ у самого пассажира, — онъ идетъ сюда.

При этихъ словахъ, изъ люка на палубу вышелъ молодой человкъ, лтъ девятнадцати. Онъ былъ въ глубокомъ траур, въ плащ и при шпаг.

— Гумбо! идіотъ! вскричалъ онъ: — что же ты не выносишь багажъ изъ каюты? Итакъ, любезный капитанъ, вояжъ нашъ кончился. Сегодня вечеромъ вы увидите малютокъ, о которыхъ говорили мн. Пожалуйста, поцалуйте за меня Полли, Бетти и маленькаго Томми, да не забудьте поклониться отъ меня и мистриссъ Франксъ. Вчера я думалъ, что плаванію нашему не будетъ конца,— а теперь я почти сожалю, что оно кончилось. Маленькая спаленка въ моей кают кажется мн удобне и покойне теперь, когда я намренъ оставить ее.

Мистеръ Трэйль гнвно посмотрлъ на молодаго пассажира, который не заплатилъ денегъ за перездъ. Онъ едва кивнулъ головой незнакомцу, когда капитанъ Франксъ сказалъ:

— Этотъ джентльменъ, сэръ, мистеръ Трэйль,— имя его вы, вроятно, слышали.

— Оно довольно хорошо извстно въ Бристол, сказалъ мистеръ Трэйль величественнымъ тономъ.

— А это мистеръ Варрингтонъ, сынъ мадамъ Эсмондъ Варрингтонъ, изъ Кастльвуда, продолжалъ капитанъ.

Британскій купецъ въ одинъ моментъ сдернулъ шляпу съ головы и началъ такъ щедро отвшивать поклоны, какъ будто стоялъ передъ принцемъ царской крови.

— Всемогущая сила! мистеръ Варрингтонъ! какой восторгъ! какое великое милосердіе Божіе, что вашъ вояжъ былъ такъ благополученъ! Вы должны взять мою шлюпку, чтобъ хать на берегъ. Позвольте мн почтительно и отъ искренняго сердца поздравить васъ съ пріздомъ въ Англію: позвольте пожать руку сыну моей благодтельницы, мистриссъ Эсмондъ Варрингтонъ, имя которой всмъ извстно и всми уважаемо на Бристольской бирж, смю васъ уврить. Не правда ли, Франксъ?

— Такого табаку, какой получается изъ Виргиніи, нтъ и не можетъ быть отличне, такого джину, какой доставляютъ Три Замка, нтъ и не можетъ быть лучше, сказалъ мистеръ Франксъ, вынимая изъ кармана огромную мдную табакерку и засовывая за щеки табачную жвачку. Вы еще не знаете, сэръ, что это за наслажденіе, — вы полюбите его, я увренъ, подождите немного. Не такъ ли, мистеръ Трэйль? я бы желалъ, чтобъ вы получали десять грузовъ табаку вмсто одного. Вы бы могли имть десять грузовъ: я говорилъ объ этомъ съ мадамъ Эсмондъ. Я осмотрлъ всю ея плантацію. Когда я прізжаю къ ней въ домъ, она обходится со мной, какъ съ лордомъ: не жалетъ для меня хорошаго вина, не заставляетъ стоять въ контор, какъ это длаютъ нкоторые (при этомъ Франксъ бросилъ выразительный взглядъ на мистера Трэйля). Это, я вамъ доложу, настоящая, природная лэди: будь у нея побольше негровъ, она вмсто сотни бочекъ табаку имла бы тысячи.

— Я недавно вступилъ въ гвинейскую торговлю, и могу доставить милэди, въ скорйшемъ времени, какое угодно количество здоровыхъ, молодыхъ негровъ, — сказалъ мистеръ Трэйль, стараясь угодить молодому джентльмену.

— Мы не расположены покупать негровъ изъ Африки, сухо сказалъ молодой джентльменъ. Ддъ мой и моя мать всегда были противъ этого, а что касается до меня, то мн не нравится даже мысль о продаж или покупк этихъ несчастныхъ.

— Это длается для ихъ же блага, молодой мой сэръ,— для ихъ тлеснаго и душевнаго блага! возразилъ мистеръ Трэйль. Если мы покупаемъ этихъ несчастныхъ, какъ вы изволите ихъ называть, то единственно для ихъ же пользы. Позвольте мн поговорить съ вами объ этомъ предмет въ моемъ собственномъ дом. Я могу ввести васъ въ счастливый домъ, въ христіанскую семью, за честную трапезу британскаго купца. Не правда ли капитанъ Франксъ?

— Не знаю, проворчалъ капитанъ. Я не имлъ еще удовольствія сидть за вашимъ столомъ. Разъ какъ-то пригласили на псалмопніе да на проповдь мистера Варда: такія угощенія мн непонутру.

Не заблагоразсудивъ обратить вниманіе на это замчаніе, мистеръ Трэйль продолжалъ говорить почтительнымъ тономъ.

— Дло главне всего, молодой мой сэръ, и я знаю, — главнйшая моя обязанность, обязанность всхъ насъ, — воздлывать землю и собирать плоды въ надлежащее время, на пользу и благо наслдника лэди Эсмондъ,— кажется, я имю удовольствіе говорить съ наслдникомъ этого громаднаго имнія?

Молодой джентльменъ поклонился.

— Я считаю долгомъ, при первой удобной минут, поставить вамъ на видъ необходимость, даже обязанность, увеличивать обширныя средства, которыми небо благословило васъ. Какъ честный агентъ вашего дома, я не могъ поступить иначе, какъ благоразумный человкъ, неужели я долженъ совститься говорить о томъ, что кланится къ обоюдной нашей польз? Нтъ, любезный мистеръ Джоржъ.

— Я вовсе не Джоржъ: мое имя Генри, — сказалъ молодой человкъ, оборачиваясь въ сторону, и его глаза наполнились слезами.

— Праведное небо! что вы этимъ хотите сказать, сэръ? Не вы ли сію минуту сказали мн, что вы наслдникъ милэди? Неужели Джоржъ Эсмондъ Варрингтонъ, эсквайръ….

— Замолчите, глупецъ! вскричалъ Франксъ, толкнувъ довольно сильно въ тощій бокъ бристольскаго купца, въ то время какъ юноша отвернулся въ сторону. Разв вы не видите, что молодой человкъ утираетъ слезы, разв вы не замчаете, что онъ въ траур?

— Послушайте, капитанъ Франксъ, какое вы имете право поднимать руку на своего хозяина?…. Я опять таки скажу, что наслдникъ — мистеръ Джоржъ. Духовное завщаніе полковника я знаю очень хорошо.

— Мистеръ Джоржъ тамъ, сказалъ капитанъ, указывая на палубу.

— Гд?!— воскликнулъ агентъ.

— Мистеръ Джоржъ тамъ, повторилъ капитанъ, указывая на верхушку мачты, или, врне, на небо. Девятаго іюля будетъ годъ, какъ онъ скончался. Онъ отправился съ генераломъ Браддокъ въ извстную вамъ, ужасную экспедицію къ Белль Ривьеръ. Онъ и тысяча другихъ не возвратились оттуда. Всхъ ихъ перебили. Вамъ, мистеръ Трэйль, вроятно, знакомъ индйскій обычай?— При этомъ капитанъ быстро провелъ рукой вокругъ головы — Ужасно! не правда ли? Ужасно! Онъ былъ славный молодой человкъ, живой портретъ этого молодца, только у него были черные волосы, которые въ настоящее время висятъ въ шалаш какого нибудь кровожаднаго индйца. Онъ часто прізжалъ ко мн на корабл и самъ вскрывалъ ящики съ книгами, не дожидаясь перевозки ихъ на берегъ. Онъ былъ скромный и застнчивый молодой джентльменъ, — не то, что этотъ: это живой, веселый малый, вчно съ пснями или шутками. Извстіе о смерти брата поразило его, какъ громомъ: онъ слегъ въ постель, и съ нимъ сдлалась горячка, отъ которой на берегахъ болотистаго Потомака многіе отправились въ вчность, вояжъ, однакоже, поправилъ его:— вояжъ, впрочемъ, поправитъ хоть кого, — да и то сказать, молодому джентльмену не все же плакать о брат, который умираетъ и оставляетъ ему огромное богатство. Пока мы не видли Ирландіи, онъ былъ веселъ и счастливъ: изрдка только поговаривалъ: какъ бы я желалъ, чтобъ мой неоцненный Джоржъ полюбовался этимъ видомъ вмст со мною. Дернуло же васъ упомянуть имя мистера Джоржа, вы видите, что онъ не можетъ слышать его равнодушно.

И глаза добраго капитана наполнились слезами въ то время, какъ онъ повернулся въ сторону и посмотрлъ на предметъ своего состраданія.

Мистеръ Трэйль принялъ печальное выраженіе, приличное трагическому комплименту, которымъ онъ приготовился привтствовать молодаго Виргинца, но послдній отвчалъ на привть весьма коротко, отказался отъ гостепріимства и захалъ въ домъ мистера Трэйля только за тмъ, чтобъ выпить рюмку вина и взять необходимую сумму денегъ. Съ капитаномъ Франксомъ онъ простился попріятельски, небольшая команда ‘Молодой Рахили’ проводила своего пассажира громкими: ура!

Часто Гарри Варрингтонъ и его братъ разсматривали карту Англіи и назначали пути, по которымъ имъ должно было слдовать, по прибытіи въ отчизну своихъ предковъ. Вс американцы, которые любятъ свое старинное отечество (да и какой благородный мужчина или женщина англо-саксонскаго племени не любитъ его,) вс американцы, говорю я, нердко совершали свои путешествія по Англіи именно въ этомъ род, они мысленно посщали мста, съ которыми познакомились по своимъ мечтамъ, но разсказамъ родителей, по описаніямъ друзей. Въ исторіи вражды, разъединившей дв великія націи, немного встрчается предметовъ, столь странныхъ для меня, и такъ рзко бросающихся въ глаза, какъ слова: отчизна, родной край, употребляемыя молодой страной въ отношеніи къ старой. Гарри Варрингтонъ, какъ я уже сказалъ, нердко разсматривалъ съ братомъ своимъ карту Англіи. Прежде посщенія Лондона съ его знаменитымъ храмомъ св. Павла, съ его мрачною башнею, гд многіе храбрые и врные люди пролили кровь свою, и прежде грознаго окна въ Вайтгол чрезъ которое вышелъ мученикъ Карлъ для того, чтобы еще разъ стать на колна, и потомъ переселиться въ небо, — прежде театровъ, парковъ и дворцовъ, этихъ удивительныхъ пріютовъ остроумія, удовольствіи и роскоши, прежде мста вчнаго успокоенія Шекспира, подъ высокимъ шпицемъ, который какъ будто врзывается въ небо на берегахъ Авопа, среди очаровательныхъ Варвикширскихъ пастбищъ,— прежде Дерби, Фалкирка и Куллодена, гд посл кровавыхъ битвъ рушилось дло чести и врности, съ тмъ, быть можетъ, чтобы боле не подниматься,— прежде всхъ этихъ пунктовъ, былъ одинъ, посщеніе котораго молодые Виргинскіе братья считали священне всхъ другихъ: это домъ ихъ предковъ,— тотъ старый Кастльвудъ въ Гэмпшир, о которомъ родители ихъ говорили съ такою любовію. Отъ Бристоля до Бата, отъ Бата до Салисбюри, въ Винчестеръ, въ Гекстонъ и въ Кастльвудъ: они знали наизусть эту дорогу, и все таки часто и очень часто совтовались съ картой.

Мы можемъ представить себ нашего американскаго путешественника прекраснымъ молодымъ человкомъ, которому траурное платье придавало еще боле интересный видь. Дородная содержательница гостинницы, окруженная за буфетомъ чайными сервизами и пуншевыми чашами, огромными, раззолоченными графинами съ крпкими напитками, блестящими рядами серебрянныхъ флаконовъ, провожала благосклоннымъ взглядомъ молодаго джентльмена, когда онъ выходилъ изъ дорожнаго экипажа, являлся въ общій залъ, и оттуда услужливый лакей съ низкими поклонами отводилъ его въ верхніе покои гостинницы Роза или Дельфинъ. Нарядная, хорошенькая горничная длала самый изысканный книксенъ за его денежный подарокъ, и Гумбо, отправляясь на кухню, куда собирались словоохотливые граждане выйть кружку пива, подл пылающаго очага, хвастался тамъ великолпнымъ домомъ своего молодаго господина, въ Виргиніи, и несмтнымъ богатствомъ, котораго этотъ молодой господинъ былъ наслдникомъ.— Почтовый экипажъ мчался съ путешественникомъ мимо очаровательныхъ мстъ, на какихъ никогда еще не останавливались его взоры. Если англійскій ландшафтъ производитъ пріятное впечатлніе на американца ныншняго времени, который видитъ въ этомъ ландшафт контрастъ между роскошными парками, тучными лугами, живописными старинными городами и селеніями старой Англіи, и сухимъ однообразнымъ видомъ его новаго отечества: то, какъ много пріятне была дорога для Гарри Варрингтона, котораго вс поздки совершались по болотамъ и дикимъ лсамъ Виргиніи, отъ одного обыкновеннаго деревяннаго дома до другаго, отстоящаго иногда на цлый день зды, и который вдругъ очутился среди дятельной, дышащей счастіемъ, великолпной сцены англійскаго лта? Къ тому же большая дорога, столтіе тому назадъ, не была глухою пустынею, какою она представляется въ настоящее время. Она была оживлена постоянною здою легкихъ экипажей и перевозкою товаровъ: въ городахъ, въ гостинницахъ и постоялыхъ дворахъ кипли жизнь и веселье. Огромная повозка съ ея колокольчиками и усердной парой лошадей, легкій почтовый экипажъ, въ два дня совершавшій путь отъ Благо Оленя въ Салисбюри, до Лебедя съ двумя шеями, въ Лондон, ряды вьючныхъ лошадей,— золоченая карета какого нибудь лорда, — въ шестерку лошадей, огромная коляска деревенскаго сквайра и массивныя фландрскія лошади, фермеры, легкой рысцой пробиравшіеся на базаръ, — или сельскій священникъ верхомъ на маленькой лошадк, торопившійся въ каедральный городъ на Думплинг,— вс эти сцены, вс эти люди, полные жизни и уваженія, казалось, привтствовали и поздравляли молодаго путешественника съ его лтней поздкой. Годжъ, мальчикъ фермера, снялъ свою шляпу, Полли, молочница, сдлала книксенъ, бловолосые ребятишки поднимали кверху свои полныя, румяныя личики, кричали и смялись, въ то время, какъ коляска Гарри неслась мимо прекраснаго, покрытаго зеленью сельскаго выгона. Церковные шипцы блистали золотомъ, крыши коттеджовъ, освщенныя яркими лучами солнца, весело выглядывали изъ окружающей ихъ зелени, большіе вязы тихо шелестили листьями или бросали на траву синеватыя тни. Молодой Варрингтонъ въ жизнь свою не имлъ такого дивнаго дня, — въ жизнь свою не былъ свидтелемъ такой очаровательной сцены. Быть девятнадцати лтъ отъ роду, съ цвтущимъ здоровымъ, съ превосходнымъ настроеніемъ духа и полнымъ кошелькомъ, совершать первое путешсстіеи катиться въ почтовомъ экипаж по девяти миль въ часъ — о счастливый юноша! При одной мысли о немъ, какъ будто и самъ становишься юношей! Впрочемъ, Гарри слишкомъ торопился къ цли своего путешествія, чтобъ бросить боле чмъ мимолетный взглядъ на аббатство въ Бат, или полюбоваться боле, чмъ съ минутнымъ наслажденіемъ величественнымъ салисбюрійскимъ соборомъ. Казалось, что у него, пока не увидлъ дома своихъ предковъ, не было глазъ, чтобы восхищаться другими предметами.

Наконецъ, почтовый экипажъ съ молодымъ джентльменомъ остановился у сельской гостинницы на лугу Кастльвуда, о которой дядя такъ много говорилъ ему и которая, вмсто вывски, имла флагъ съ изображеніемъ: ‘Трехъ Замковъ фамиліи Эсмондъ’, спускавшійся съ втви раскидистаго вяза. Надъ воротами, чрезъ которыя проходила дорога къ господскому дому — Кастльвудь, разввался точно такой же флагъ, и съ такимъ же изображеніемъ. Это быль гербъ Франсиса, лорда Кастльвуда, который покоился въ капелл, вблизи господскаго дома, вмсто него, въ дом господствовалъ его сынъ.

Гарри Варрингтонъ часто слышалъ о Франсис, лорд Кастльвуд. Полковникъ Эсмондъ ршился уступить ему права свои на англійскія помстья, на фамильный титулъ, и удалился въ Виргинію, собственно ради Франсиса и по своей безпредльной любви къ этому юнош. Молодой человкъ велъ разгульную жизнь, съ отличіемъ сражался подъ начальствомъ Марльборо, женился на иностранк и, къ величайшему сожалнію родныхъ, принялъ ея вру. Въ одно время онъ быль приверженцемъ Іакова II (преданность законному государю была наслдственною, отличительною чертою въ фамиліи Эсмондовъ) но, будучи чмъ-то оскорбленъ этимъ государемъ, перешелъ на сторону короля Георга. При второмъ супружеств, онъ гласно порицалъ заблужденіе католиковъ, вру которыхъ исповдывалъ нсколько времени, и снова присоединился къ англиканской церкви. За постоянную и ревностную поддержку короля и тогдашняго министра, онъ былъ награжденъ его величествомъ королемъ Георгомъ II, и умеръ англійскимъ перомъ. Этимъ кончилась каррьера веселаго джентльмена. Въ герб, который виситъ надъ воротами Кастльвуда, красовалась графская корона. Между его сіятельствомъ и полковникомъ Эсмондомъ, сдлавшимся его отчимомъ, происходила краткая, по дружеская переписка,— особливо со стороны полковника, который любилъ своего пасынка и внукамъ своимъ разсказывалъ о немъ сотни исторій. Мадамъ Эсмондъ, съ своей стороны, говорила, что ничего особеннаго не видла въ своемъ полубрат. Онъ былъ скучный, тяжелый человкъ, измнялся только въ то время, когда много пилъ вина, а это, безъ всякаго сомннія случалось ежедневно за обдомъ. Въ этомъ состояніи онъ становился буйнымъ и разговоръ его былъ непріятенъ. Правда, онъ былъ недуренъ собою,— видный, высокій, статный мужчина, но мадамъ Эсмондъ ни подъ какимъ видомъ не желала имть его образцомъ для своихъ дтей. Несмотря на похвалы, расточаемыя покойному лорду его отчимомъ, внуки послдняго не питали особеннаго уваженія къ памяти своего родственника. Они, вмст съ матерью, были ревностными приверженцами Іакова, хотя въ тоже время оказывали всякое уваженіе королю Георгу II: законность права они считали выше всего, и ничто не могло принудить сердца ихъ уклониться отъ преданности потомкамъ мученика Карла.

Съ трепещущимъ сердцемъ Гарри Варрингтонъ прошелъ отъ гостинницы къ дому, гд его ддъ провелъ свою юность. Небольшой лугъ Кастльвуда спускается къ рк, скованной стариннымъ мостомъ изъ одной широкой арки. Отъ этого луга земля постепенно возвышается до самаго дома, сраго, съ множествомъ шпилей и откосовъ, и съ темнющимъ позади его паркомъ. Подл дверей, передъ большимъ сводчатымъ входомъ въ зданіе, украшеннымъ графскимъ гербомъ, сидлъ на каменной скамейк какой то старикъ. У ногъ его, свернувшись, лежала старая собака. Надъ старинной караульней, подл самаго входа, въ открытомъ окн стояло нсколько горшковъ съ простыми цвтами, изъ-за которыхъ выглядывали добрыя, веселыя женскія лица. Они слдили за молодымъ, одтымъ въ трауръ, путешественникомъ, который приближался къ замку, не спуская съ него глазъ, слдили за чорнымъ слугой, который шелъ позади господина, и былъ тоже въ траур. Въ траур былъ и старикъ, сидвшій у воротъ, на двочкахъ, выбжавшихъ къ воротамъ, надты были чорныя ленты.

Къ изумленію Гарри, старикъ назвалъ его по имени.

— Вы славно прокатились въ Текстонъ, мистеръ Гарри, гндой бжалъ отлично.

— Ты, должно быть, Локвудъ, взволнованнымъ голосомъ сказалъ Гарри, и въ тоже время протянулъ старику руку.

Ддушка Гарри часто говорилъ о Локвуд, о томъ, какъ этотъ старикъ находился при немъ и молодомъ виконт въ походахъ Марльборо, лтъ сорокъ назадъ. Ветеранъ, повидимому, пришелъ въ замшательство, не зная, чему приписать такую любезность со стороны молодаго джентльмена. Старый песъ пристально посмотрлъ на незнакомца, потомъ подошелъ къ нему и всунулъ свою морду между его колнами.

— Я много слышалъ о теб. Какимъ образомъ узналъ ты мое имя?

— Говорятъ, будто я многое забываю, сказалъ старикъ съ улыбкой: — но нтъ, я еще не совсмъ лишился памяти. Сегодня утромъ, когда вы ушли, дочь, знаете, и говоритъ мн: — ‘Батюшка, знаешь ли ты, зачмъ на теб чорный кафтанъ?’ — Разумется, знаю зачмъ, говорю я:— затмъ, что умеръ милордъ. А она и говоритъ, что это вздорь и что теперь мистеръ Франсисъ мой лордъ, и мистеръ Гарри…. что же вы длали съ тхъ поръ, какъ ушли отсюда съ самаго утра? Да вы, я замчаю, выросли, — у васъ перемнился цвтъ волосъ…. какже, знаю…. знаю васъ.

Въ это время изъ квартиры привратника выбжала молодая женщина и сдлала джентльмену любезный книксенъ.

— Ддушка иногда забывается, сказала она, показывая на голову: — ваша милость, кажется, слышали о Локвуд?

— А вы разв не слышали о полковник Франсис Эсмонд?

— Онъ былъ капитаномъ и майоромъ въ пхотномъ полку Вебба, и я находился при немъ въ двухъ компанінхъ, вскричалъ Локвудъ: — не правда ли, Понто?

— Это тотъ полковникъ, который женился на виконтес Рахили, матери покойнаго милорда? и потомъ ухалъ жить между индйцами? Какъ же! мы о немъ слышали. Въ нашей галлере есть его портретъ, онъ самъ писалъ его.

— Да, да…. который ухалъ жить въ Виргинію и умеръ тамъ семь лтъ тому назадъ, я его внукъ.

— Ахъ, Боже мой! да какъ же это у вашей милости кожа-то блая,— все одно, что у меня! восклицаетъ Молли: — ддушка, слышишь ли? Его милость внукъ полковника Эсмонда, который присылалъ теб табакъ, и его милость пріхалъ прямо изъ Виргиніи.

— Пріхалъ собственно затмъ, чтобъ посмотрть тебя, Локвудъ, говоритъ молодой человкъ:— и твое семейство. Я только вчера ступилъ ногой на берегъ Англіи, и первый мой визитъ, какъ видишь, въ домъ моихъ предковъ. Надюсь, мн позволено будетъ осмотрть его, хотя господь и нтъ дома?

Молли осмлилась сказать, что мистриссъ Баркеръ, вроятно, позволить его милости осмотрть господскій домъ, и Гарри Варрингтонъ пошелъ черезъ дворъ, по направленію столь врному, какъ будто онъ родился и выросъ въ этомъ мст. Такъ, покрайней мр, думала миссъ Молли, сопровождавшая его и, въ свою очередь, сопровождаемая мистеромъ Гумбо, который не жаллъ ни вжливыхъ поклоновъ, ни ласковыхъ рчей.

ГЛАВА II.
ВЪ КОТОРОЙ ГАРРИ ДОЛЖЕНЪ ЗАПЛАТИТЬ ЗА УЖИНЪ.

Внукъ полковника Эсмонда долго звонилъ въ колокольчикъ у дверей дома своихъ предковъ, прежде чмъ внутри стнъ его явилось расположеніе обратить вниманіе на его призывы. Наконецъ, въ дверяхъ показался лакей, но и тотъ, повидимому, нисколько не изумился, когда поститель назвалъ себя родственникомъ фамиліи Кастльвудъ. Господа ухали, а во время ихъ отсутствія Джонъ весьма мало заботился объ ихъ родственникахъ: онъ торопился воротиться къ картамъ, въ которыя игралъ съ Томасомъ въ крытомъ балкон. Ключница дятельно занималась приготовленіями къ пріему милорда и милэди, прізда которыхъ ожидали къ вечеру. Только усиленныя просьбы Гарри доставили ему дозволеніе осмотрть гостиную милэди и картинною галлерею, гд, разумется, вислъ портретъ и его ддушки въ парик и латахъ, и портретъ его бабушки, лэди Кастльвудъ, въ костюм временъ Карла II, ея шея была совершенно открыта, прекрасные золотистые волосы опускались на плечи густыми локонами, Гарри видлъ эти волосы, когда они были уже блы, какъ снгъ. Угрюмая ключница оторвала его отъ созерцанія этихъ портретовъ. Ея господа, говорила она, должны скоро пріхать. Она ожидала милэди-графиню, милорда и его брата, молодыхъ лэди и баронессу, для которой приготовлена была парадная спальня. Кто же эта баронесса?— Баронесса Бернштэйнъ, родная тетка молодыхъ лэди. Гарри вырвалъ листокъ изъ своего бумажника, положилъ его на столъ, и сдлалъ на немъ слдующую надпись: ‘Генри Эсмондъ Варрингтонъ, изъ Кастльвуда, въ Виргиніи, вчера прибылъ въ Англію, остановился въ деревенской гостинниц подъ вывскою ‘Три Замка’. Лакеи оставили карты, чтобъ отворить двери молодому джентльмену и получить отъ него что нибудь за труды, Гумбо всталъ съ каменной скамейки, гд разговаривалъ съ старикомъ Локвудомъ, который, получивъ отъ Гарри гинею, совершенно не зналъ, за что ему сдланъ такой щедрый подарокъ. Во время этого непродолжительнаго посщенія дома своихъ предковъ, Гарри видлъ одно только лицо маленькой Полли, мене всхъ другихъ выражавшее самолюбіе и боле добродушное. Удаляясь отъ замка, онъ чувствовалъ, до какой степени былъ обманутъ въ своихъ ожиданіяхъ, и какое уныніе произвелъ на него видъ этого мста. Они должны, однакоже, узнать его. Еслибъ кто нибудь пріхалъ къ нему въ домъ, въ Виргинію, то засталъ ли бы его дома или нтъ, это все равно, тамъ гость всегда будетъ принять радушно, а здсь, въ виду дома своихъ предковъ, онъ долженъ идти и заказать себ какую нибудь яичницу съ ветчиной въ деревенской пивной лавочк!

Посл обда, Гарри отправился на мостъ и слъ на немъ, глядя на старинное зданіе, позади котораго опускалось солнце, стадо грачей, каркая, возвращалось въ гнзда на вковыхъ деревьяхъ темнющаго парка. Молодое воображеніе Гарри рисовало ему его предковъ, о которыхъ такъ много говорили и ддушка и бабушка. Онъ видлъ передъ собой рыцарей и охотниковъ, преслдующихъ добычу и переходящихъ въ бродъ рку, видлъ приверженцевъ Карла I, видлъ милорда Кастльвуда, перваго мужа своей бабушки, вызжающаго на охоту съ соколомъ въ рук. Мало по малу воображеніе, уносившее Гарри ко временамъ давноминувшимъ, приводило его къ современнымъ событіямъ, оно напомнило ему о любимомъ, но погибшемъ брат, и въ душ его пробудилось тяжелое чувство. Онъ склонилъ голову и началъ грустить о миломъ друг и товарищ, съ которымъ длилъ вс свои радости и горе. Въ то время, какъ молодой человкъ, углубился въ эти думы, прерываемыя однообразными, раздававшимися вблизи его, звуками кузнечнаго молота, карканьемъ грачей и перекличкою птицъ, черезъ мостъ проскакало верхами двое молодыхъ людей. Одинъ изъ нихъ съ проклятіемъ назвалъ Гарри дуракомъ и крикнулъ ему посторониться, другой, воображая, что можетъ раздавить пшехода, или, покрайней мр, принудить его перескочить черезъ перила, быстро поворотилъ свою лошадь, еще разъ проскакалъ по мосту, предложивъ Томасу сдлать тоже самое, и потомъ оба джентльмена повернули къ господскому дому, прежде чмъ Гарри усплъ оправиться отъ изумленія, при неожиданномъ появленіи всадниковъ и отъ гнва, возбужденнаго ихъ наглостью. Минуты черезъ, дв за этимъ передовымъ отрядомъ, послдовалъ другой изъ двухъ ливрейныхъ лакеевъ, бросившихъ на молодаго путешественника презрительный взглядъ, въ которомъ вполн выражался британскій привтъ: прочь съ дороги! кто ты такой? Еще минуты черезъ дв подъхала карета въ шестерку лошадей,— громадная машина, необходимо требовавшая этого числа животныхъ и заключавшая въ себ трехъ дамъ, двухъ двицъ и вооруженнаго мужчину на устроенномъ позади кареты сидньи. Когда карета прозжала мостъ, три хорошенькихъ блдныхъ личика выглянули изъ нее, но не сочли за нужное отвчать на поклонъ Гарри, узнавшаго на карет фамильные гербы Кастльвуда. Вооруженный джентльменъ посмотрлъ на него съ негодованіемъ. Гарри чувствовалъ страшное одиночество. Онъ готовъ былъ воротиться къ капитану Франксу. Рахиль съ ея маленькой каюткой казались отраднымъ убжищемъ въ сравненіи съ мстомъ, на которомъ онъ стоялъ. Въ гостинниц никто не зналъ его. Тамъ разсказали ему, что въ карет сидла милэди, съ падчерицею милэди Маріею и дочерью — милэди Фанни, молодой джентльменъ въ сромъ кафтан былъ мистеръ Вильямъ, другой, съ напудренными каштановыми волосами, самъ милордъ. Послдній-то и произнесъ громкое проклятіе и назвалъ Гарри дуракомъ, тогда какъ джентльменъ въ сромъ кафтан едва не принудилъ его броситься въ ровъ.

Содержатель гостинницы ‘Три Замка’ проводилъ Гарри въ спальню, но Гарри не хотлъ раскрывать своихъ чемодановъ, въ предположеніи, и даже въ полной увренности, что владтели замка пригласятъ его къ себ. Прошелъ часъ, другой, третій, а приглашенія не было. Гарри ршился, наконецъ, открыть чемоданъ и приказалъ достать изъ него туфли и халатъ. Передъ наступленіемъ ночи, часа два спустя посл того, какъ прохала первая карета, черезъ мостъ пронеслась другая — въ четверню, съ довольно пылкой и румяной лэди, пристально посмотрвшей на мистера Варрингтона своими черными глазами. Это баронесса Бернштэйнъ, говорила содержательница гостинницы,— тетка милорда, и Гарри вспомнилъ при этомъ, что первая лэди Кастльвудъ происходила изъ нмецкой фамиліи. Графъ, графиня, баронесса, ливрейные лакеи, джентльмены и лошади, все исчезло за воротами замка, и Гарри ршился лечь спать въ самомъ печальномъ настроеніи духа и съ самымъ тягостнымъ ощущеніемъ въ молодомъ своемъ сердц, онъ вполн сознавалъ оказанное ему пренебреженіе и совершенное свое одиночество. Сонь, какъ нарочно, бжалъ отъ него, и въ добавокъ черезъ нсколько времени, Гарри услышалъ довольно сильный шумъ, хохотъ и визгъ, за буфетомъ гостинницы.

Потомъ за дверями его спальни послышался голосъ Гумбо.

— Нельзя идти сюда, сэръ, говорилъ онъ: — господинъ мой спитъ, сэръ!

Но рзкій тонъ, который Гарри Варрингтонъ сейчасъ же узналъ, осыпалъ Гумбо проклятіями, назвалъ его глупой косматой головой, кончилось тмъ, что Гумбо полетлъ въ сторону. Вмст съ этимъ, въ спальню Гарри ворвался потокъ ругательстъ, а вслдъ за ними и молодой джентльменъ.

— Прошу извинить меня, кузенъ Варрингтонъ! вскричалъ наглый молодой человкъ: — неужели вы спите? Прошу извинить за то, что перехалъ черезъ васъ, когда вы были на мосту. Не узналъ васъ…. иначе я бы этого не сдлалъ…. принялъ васъ за адвоката съ полицейскимъ вызовомъ…. вы были въ черномъ, знаете. Право, принялъ васъ за Натана изъ долговой тюрьмы, который явился подцпить меня.

И мистеръ Вильямъ захохоталъ во все горло. По всему было видно, что онъ выпилъ лишній стаканъ пунша.

— Вы сдлали мн большую честь, принявъ меня за полицейскаго агента, чрезвычайно серьёзно сказалъ Гарри, приподнявшись въ постел въ высокомъ ночномъ колпак.

— Право принялъ за Натана, и въ туже минуту хотлъ отправить васъ прямехонько въ омутъ. Но теперь прошу извинить меня. Дло въ томъ, я былъ въ Гекстон и тамъ, подъ Колоколомъ, пиль пуншъ…. чертовски славный пуншъ подъ Колоколомъ. Алло! эй Дэвисъ! пуншу! слышишь ли?

— Я выпилъ мою порцію съ вечера, кузенъ, и полагаю, что вы сдлали тоже самое, продолжаетъ Гарри съ сохраненіемъ своего достоинства.

— Вы хотите, кузенъ, чтобъ я ушелъ отсюда, сказалъ Мистеръ Вильямъ, принимая гнвный видъ: — вы хотите, чтобъ я ушелъ отсюда, а они хотли, чтобъ я шелъ сюда, хотя, съ своей стороны, я вовсе этого не хотлъ. Я сказалъ, что я скоре повшусь, а не пойду…. вотъ, что я сказалъ. Къ чему безпокоиться итти сюда одному, въ такую позднюю пору, и искать человка, до котораго мн ни на волосъ нтъ дла? Я такъ это и сказалъ. Тоже самое сказалъ и Кастльвудъ. Къ какому черту пойдетъ онъ сюда? сказалъ Кастльвудъ, такъ сказали и милэди, одна только баронесса хочетъ васъ видть. Это все ея продлки, а ужь если она что скажетъ, то такъ тому и быть, вставайте же и пойдемте.

Мистеръ Эсмондъ произнесъ эти слова съ самой любезной быстротою и неразвязностью, сливая ихъ одно съ другимъ и, въ то же время, расхаживая взадъ и впередъ по комнат. Молодой виргинецъ находился подъ вліяніемъ сильнаго гнва.

— Я вамъ вотъ что скажу, вскричалъ онъ: — я не сдлаю шагу отсюда ни для графини, ни для баронессы, ни для всхъ кузинъ въ Кастльвуд.

И когда содержатель гостинницы вошелъ въ комнату съ стаканомъ пуншу, который заказалъ мистеръ Эсмондъ, молодой джентльменъ, въ постели, гнвно крикнулъ на него, приказавъ ему выбросить эту дрянь.

— Дрянь! ахъ ты табачникъ! Дрянь! ахъ ты ирокезъ! прогремлъ мистеръ Вильямъ:— долой съ постели, я въ одну секунду пропущу сквозь тебя мою шпагу. Зачмъ я не сдлалъ этого давича, когда принялъ тебя за полицейскаго агента? щенокъ этакой! молокососъ!

Проклятія и ругательства сыпались градомъ, пока не явился хозяинъ и не привелъ съ собою лакея, конюха и всхъ людей съ кухни, чтобъ вытащить пьянаго мистера Вильяма изъ спальни Варрингтона. Гарри въ угрюмомъ гнв задернулъ занавски и, само собою разумется, окончательно заснулъ.

На другое утро, содержатель гостинницы, при встрч съ молодымъ гостемъ, узнавъ вполн его имя и достоинство, сдлался гораздо любезне и услужливе, чмъ наканун. Онъ объявилъ, что изъ замка приходили еще посланные съ приглашеніемъ обоимъ джентльменамъ пожаловать домой, и что бдный мистеръ Вильямъ, какъ оказалось, воротился домой въ обыкновенной тачк, къ этому способу перезжать съ мста на мсто мистеръ Вильямъ привыкъ.

— На другой день онъ ршительно ничего не помнить, говорилъ содержатель гостинницы:— впрочемъ, мистеръ Вильямъ иметъ весьма добрую душу: люди отъ него часто получаютъ кроны и полкроны, стоитъ только придти и сказать, что онъ въ нетрезвомъ вид поколотилъ ихъ наканун. Мистеръ Вильямъ, когда пьянъ, такъ хуже чорта, за то трезвый, ужь можно сказать, что добрйшій молодой человкъ.

Такъ какъ писатели біографій подобнаго рода все знаютъ и все имъ извстно, то не лишнимъ будетъ упомянуть здсь о томъ, что происходило въ стнахъ замка Кастльвудъ, въ то время, какъ Гарри находился за стнами его, въ ожиданіи, что его узнаетъ кто нибудь изъ родственниковъ. По прізд домой, семейство Кастльвудъ увидло лоскутокъ бумаги, на которомъ молодой человкъ написалъ свой адресъ и имя, и это обстоятельство послужило поводомъ къ небольшому домашнему совщанію. Милордъ Кастльвудъ полагалъ, что это долженъ быть тотъ самый молодой джентльменъ, котораго они видли на мосту, и такъ какъ они не утопили его, то теперь слдовало пригласить его въ замокъ. Надо послать человка съ приличнымъ приглашеніемъ, или послать лакея съ письмомъ. Лэди Фанни думала, что было бы гораздо учтиве, еслибъ одинъ изъ братьевъ отправился къ своему родственнику, особливо посл оказанной ему оригинальной встрчи. Лордъ Кастльвудъ не видлъ ни малйшаго препятствія къ порученію этой обязанности Вильяму, да, именно, Вильямъ и долженъ отправиться. На это мистеръ Вильямъ возразилъ довольно сильно, что онъ скоре повсится, а не отправится. Лэди Марія находила, что молодой джентльменъ, котораго они замтили на мосту, имлъ пріятную наружность. Въ Кастльвуд страшная скука, а я уврена, что никто изъ братьевъ не захочетъ оживить его. Молодой человкъ, по всей вроятности, безъ всякаго образованія, въ этомъ не можетъ быть ни малйшаго сомннія, чтожь такое? по крайней мр, вы доставите намъ случай видть американца. Таково было мнніе лэди Маріи. Лэди Кастльвудъ была ни за, ни противъ приглашенія: она сохраняла выжидающее положеніе. Подождите, дти, дайте пріхать вашей тетеньк, быть можетъ, баронесса совсмъ не пожелаетъ видть молодаго человка, во всякомъ случа, прежде приглашенія, надо посовтоваться съ ней.

Такимъ образомъ гостепріимство, которое ближайшіе родственники Гарри Варригтопа должны были оказать немедленно, было отсрочено на неопредленное время.

Наконецъ, экипажъ баронессы Бернштэйнъ появился, и вс недоумнія относительно пріема молодаго виргинца были разсяны въ этой благородной и великодушной фамиліи восторгомъ и вниманіемъ къ богатой и сильной родственниц. Парадная спальня была уже приготовлена. Прибывшему наканун повару отданы приказанія приготовить ужинъ, какой боле всего любила милэди. Столъ, отягченный стариннымъ серебромъ, накрытъ былъ въ дубовой столовой, съ фамильными портретами по стнамъ. Тутъ былъ покойный виконтъ, его отецъ, его мать, его сестра, — послдніе два портрета были прехорошенькіе. Тутъ былъ портретъ его предшественника, работы Вандика, и портретъ виконтессы, портретъ полковника Эсмонда, ихъ родственника въ Виргиніи, внуку котораго лэди и джентльмены Эсмондовой фамиліи оказали такое огромное сочувствіе.

Пиръ, устроенный для баронессы, былъ превосходный во всхъ отношеніяхъ и милэди непритворно имъ восхищалась. Ужинъ продолжался часа два. Втеченіе этого времени, все семейство Кастльвудъ было, какъ нельзя боле, внимательно къ своей гость. Графиня усердно упрашивала ее оказать честь каждому блюду, и баронесса охотно снисходила на просьбы, дворецкій лишь только замчалъ опорожненную рюмку, какъ въ туже минуту наполнялъ ее шампанскимъ, молодые люди и ихъ мама поддерживали разговоръ, не столько выраженіемъ своихъ идей, сколько приличнымъ вниманіемъ къ каждому слову своей знаменитой родственницы. Баронесса, повидимому, знала въ Европ не только всхъ, но и объ этихъ всхъ самыя скандальозныя исторіи. Графиня Кастльвудъ, обыкновенно, очень скромная, строгихъ правилъ женщина, и строго слдившая за соблюденіемъ приличій, улыбалась при самыхъ злобныхъ анекдотахъ, двицы посматривали одна на другую и смялись, по сигналу матери, сыновья хохотали, приводимые въ восторгъ смущеніемъ своихъ сестрицъ. Въ свою очередь, и они усердно попивали вино, дворецкій не давалъ ихъ стаканамъ застаиваться пустыми, въ заключеніе ужина, ни они, ни гостья не отказались отъ поставленной на столь дымящейся пуншевой чаши.

— Много и много ночей, говорила баронесса: — просиживала я за этимъ столомъ подл отца. То мсто принадлежало ему, продолжала она, указавъ на мсто, гд сидла графиня.

Она не видла стараго серебра. Впрочемъ, оно все обращено въ монету на уплату карточныхъ долговъ. Она выразила надежду, что молодые люди не играютъ.

— Никогда, благородное слово, говоритъ Кастльвудъ.

— Никогда, клянусь честью, отвчаетъ Вилль, подмигивая брату.

Баронесс пріятно слышать, что они такіе умницы. Ея лицо становилось отъ пунша красне и красне, языкъ ея длался гибче и развязне, разговоръ ея можно бы назвать грубымъ, не деликатнымъ, но т времена были совсмъ другіе и тогдашніе критики имли наклонность быть особенно снисходительными.

Баронесса говорила молодымъ джентльменамъ объ ихъ отц, о дд, о другихъ мужчинахъ и женщинахъ фамиліи Кастльвудъ.

— Единственнымъ человкомъ во всемъ семейств былъ вонъ тотъ, сказала она, указывая рукой (которая отличалась прекрасной круглотою и близною) на портретъ военнаго джентльмена въ красномъ мундир, кирас и огромномъ черномъ парик.

— Кто это? Виргинецъ? Да что же въ немъ хорошаго? Я всегда думалъ, что онъ ни къ чему больше неспособенъ, какъ только къ разработк табаку и нкоторому развитію умственныхъ способностей въ моей бабушк, говоритъ милордъ, захохотавъ.

Баронесса такъ энергично ударила рукой по столу, что зазвнли рюмки и стаканы.

— Я говорю, что онъ быль лучше васъ всхъ. Кром его, въ фамиліи Эсмондовъ не было ни одного мужчины, который бы имлъ мозгу въ голов больше, чмъ у гуся. Онъ не быль способенъ для этого порочнаго, эгоистическаго Стараго Свта, и поступилъ весьма благоразумно, промнявъ его на Новый. Молодые люди, далеко ли бы ушелъ вашъ отецъ, еслибъ не полковникъ Эсмондъ?

— А разв онъ былъ особенно добръ до нашего папа? говорить лэди Марія,

— Старыя исторіи, милая Марія! восклицаетъ графиня: — я уврена, что мой неоцненный графъ былъ такъ великодушенъ, что подарилъ ему огромное имніе въ Виргиніи.

— Юноша, который былъ сегодня здсь, сдлался, посл смерти брата своего, наслдникомъ этого подарка. Такъ, по крайней мр, говорилъ мн мистеръ Дрэйперъ. Peste! не понимаю, къ чему мой отецъ подарилъ такое имнье!

— Кто же это былъ здсь сегодня? спросила баронесса въ сильномъ волненіи.

— Гарри Эсмондъ Варрингтонъ изъ Виргиніи, отвчалъ милордъ: — юноша, котораго Виллъ чуть-чуть не опрокинулъ въ рку: я убдительно просилъ милэди графиню пригласить его сюда и остаться у насъ.

— Вы хотите сказать, что одинъ изъ виргинскихъ юношей былъ въ Кастльвуд и не получилъ приглашенія остаться здсь?

— Ихъ всего только одинъ, мое милое созданіе, возражаетъ графъ: — другой недавно….

— Стыдно! Стыдно!

— Пожалуйста! мн очень непріятно….

— Вы хотите сказать, что внукъ Генри Эсмонда, господинъ этого дома, былъ здсь, и никто изъ васъ не предложилъ ему гостепріимства?

— Почему же мы знали, что это нашъ родственникъ, и зачмъ онъ остановился въ гостинниц? возражаетъ Вилль.

— Но теперь вы знаете, что онъ остановился въ гостинниц, восклицаетъ старая лэди: — это слишкомъ нехорошо… позовите ко мн кого нибудь. Дайте мой капоръ…. я сама пойду къ нему. Пойдемте со мной сію же минуту, милордъ Кастльвудъ.

Молодой человкъ всталъ со стула, замтно разгнванный.

— Баронесса Бернштэйнъ, сказалъ онъ: — вы можете итти, если вамъ угодно, но что касается до меня, то я не намренъ принимать такихъ эпитетовъ моему поведенію, какъ, напримръ, стыдно! Я не хочу итти за молодымъ виргинцемъ, я боле расположенъ остаться здсь и кончить эту пуншевую чашу!

— Юджинъ!

— Пожалуйста, мадамъ, не называйте меня Юджинъ. Я знаю, что у баронессы много денегъ, и для васъ желательно было бы оставить ихъ въ нашемъ любезномъ семейств. Вамъ нужно больше, чмъ мн. Раболпствуйте же передъ ней, унижайте себя, а я не хочу!

Съ этими словами онъ опустился на стулъ.

Баронесса окинула взглядомъ все семейство, которое потупило головы, и потомъ посмотрла на милорда, но на этотъ разъ безъ малйшаго неудовольствія. Она наклонилась къ нему и скороговоркой сказала по-нмецки:

— Я несправедливо поступила, сказавъ, что полковникъ былъ единственнымъ человкомъ въ семейств. Ты, Юджинъ, можешь быть такимъ же, если захочешь.

На это замчаніе милордъ только поклонился.

— Если вы не хотите, чтобъ старуха вышла изъ дому въ этотъ часъ ночи, то, по крайней мр, пусть сходитъ Вильямъ и приведетъ сюда своего кузена.

— Это самое я уже предлагалъ ему.

— И мы предлагали — и мы! вскричали дочери въ одинъ голосъ.

— Я только ожидала согласія баронессы! сказала ихъ мать:— и съ своей же стороны я душевно рада принять въ свой домъ нашего молодаго родственника.

— Вилль! наднь галоши, возьми фонарь и приведи виргинца, сказалъ милордъ.

— Значитъ у насъ будетъ другая чаша пунша, когда онъ прійдетъ, говоритъ Вильямъ, выпившій уже значительно много.

И онъ отправился. Мы уже знаемъ, какъ онъ прибыль въ гостинницу, какъ выпилъ еще пуншу, и какъ неудачно было его посольство.

Достойная лэди Кастльвудъ, увидвъ молодаго Гарри Варрингтона на мосту, должна была замтить въ немъ прекраснаго и интереснаго юношу, и, весьма вроятно, имла свои собственныя причины не желать его присутствія въ своемъ семейств. Вообще вс матери двадцатилтнихъ невстъ не слишкомъ-то охотно поощряютъ визиты интересныхъ девятнадцатилтнихъ юношей. Если бы еще помстье Гарри находилось въ Норфолк или Девон, а не въ Виргиніи, то, безъ всякаго сомннія, добрая графиня была бы гораздо радушне. Еслибъ она имла нужду въ немъ, то со всею готовностію протянула бы ему руку. Наши тонные люди самолюбивы, въ этомъ нтъ сомннія, и въ добавокъ они ни въ какомъ случа не скрываютъ своего самолюбія. Одаренные холоднымъ сердцемъ, они, по крайней мр, не выказываютъ притворной привязанности. Почему же лэди Кастльвудъ должна уклоняться отъ своего пути и оказать радушный пріемъ молодому иностранцу? Ужь не потому ли, что онъ одинокъ, безъ друзей? Такую причину можетъ вообразить существо, совсмъ лишенное здраваго разсудка. Люди высшаго тона, подобные ея сіятельству, должны оказывать расположеніе только тмъ, которые имютъ много друзей и обширныя связи. А тутъ является бдный юноша, совершенію одинокій, изъ отдаленной страны, съ весьма ограниченными средствами, и т еще не въ полномъ его распоряженіи, съ непріятными манерами, весьма вроятно, и грубыми провинціальными привычками, неужели знатная лэди должна измнить своимъ правиламъ для подобнаго юноши? Allons donc! Ему также хорошо въ деревенской гостинниц, какъ и въ замк.

Таково, безъ сомннія, было мнніе ея сіятельства, которое родственница ея, баронесса Бернштэйнъ, знавшая ее превосходно, вполн понимала. Баронесса тоже была свтская женщина и, вроятно, при случа, умла быть самолюбивою, какъ и всякая другая свтская особа. Она совершенно понимала причину глубокаго уваженія, которое оказывало ей все семейство Кастльвудъ — мать, дочь и сыновья. Одаренная необыкновеннымъ юморомъ, она играла наклонностями различныхъ членовъ этого семейства, забавляла себя ихъ алчностью, ихъ раболпствомъ, ихъ безьискуственнымъ уваженіемъ къ ея денежной шкатулк, и безпредльною привязанностью къ ея кошельку. Они не были богаты, деньги лэди Кастльвудъ были положены въ банкъ на дтей. Двое старшихъ получили въ наслдство отъ ихъ нмки-матери блокурыя головы и весьма знаменитую родословную. Но т, которыя имли деньги, и которыя не имли,— одинаково льнули къ баронесс, въ дл подобнаго рода богатые бываютъ также алчны, какъ и бдные.

И такъ, если m-me Бернштэйнъ ударила рукой по столу и гнвомъ своимъ привела въ трепетъ какъ хрусталь на стол, такъ и всхъ присутствующихъ за столомъ, то собственно потому, что значительное количество выпитаго пунша и шампанскаго произвели въ душ ея сильное волненіе, и потому еще, что благородное вино вызвало наружу благородный порывъ чувства и возбуждало въ ней негодованіе при мысли, что бдный юноша оставался совершенно одинокимъ за дверями дома своихъ предковъ, но не потому, чтобы она разсердилась на своихъ родственниковъ: она знала, что эти люди не умли поступить какъ нибудь иначе.

Самолюбіе и униженіе тоже забавляли ее, когда Кастльвудъ, въ свою очередь, пришелъ въ негодованіе. Онъ, какъ и другіе члены семейства, былъ самолюбивъ, но не низокъ: и, какъ онъ откровенно высказался, могъ наслаждаться небольшою незавимостью, имя въ своемъ распоряженіи посредственное помстье.

Баронесса Бернштэйнъ, по обыкновенію, вставала рано, была неусидчива, ршительна и необыкновенно дятельна для своихъ лтъ. Она встала задолго передъ тмъ, какъ истомленныя кастльвудскія лэди (только что воротившіяся домой съ лондонскихъ раутовъ и баловъ) покинули свои пуховики, задолго прежде, чмъ сонъ совершенно выгналъ изъ головы веселаго Вилля тяжесть пуншевыхъ попоекъ. Она встала и прогуливалась по зеленымъ террасамъ, окропленнымъ утреннею росою, которая, въ тоже время, искрилась на пестромъ пространств, занимаемомъ цвтниками, и на вьющейся зелени по стнамъ павильоновъ, въ прохладной тни которыхъ стояли мраморныя фавны и дріады, тысячи птицъ оглашали воздухъ, фонтаны плескали и искрились, перескаемые розовыми лучами утренняго солнца, въ отдаленномъ конц парка раздавалось карканье грачей.

Имла ли эта, хорошо знакомая сцена (баронесса часто восхищалась ею въ дтств) какую нибудь свжесть или прелесть для нея? Напоминала ли она баронесс дни невинности и счастія? спокойная красота ея радовала ли ее, или пробуждала въ ея сердц угрызеніе совсти? Баронесса была боле обыкновеннаго благосклонна и нжна, когда, посл полу часовой прогулки, подошелъ къ ней молодой человкъ, котораго она поджидала. Это былъ нашъ молодой виргинецъ. Она отправила къ нему записку съ одной изъ дочерей Локвуда. Записка была за подписью баронессы Бернштэйнъ и извщала мистера Эсмонда Варрингтона, что его родственники въ Кастльвуд и, между ними, искренній другъ его отца, отъ души желаютъ, чтобы онъ пожаловалъ въ домъ полковника Эсмонда, въ Англіи. Вотъ причина появленія юноши. Онъ прошелъ чрезъ старинныя готическія ворота, быстро поднялся съ шляпой въ рук по ступенькамъ, ведущимъ съ одной террасы на другую, прекрасные волосы окаймляли его румяные щеки, стройный гибкій стань его одть былъ въ трауръ. Пріятные и скромные взгляды, прекрасное лицо и вообще наружность молодаго человка понравилась лэди. Гарри сдлалъ низкій поклонъ, которому позавидовалъ бы версальскій кавалеръ. Баронесса протянула ему свою маленькую ручку, и когда ладонь Гарри закрыла ее, другая ручка нжно опустилась на манжету. Баронесса ласково и съ любовію смотрла въ благородное, покрытое яркимъ румянцемъ, лицо юноши.

— Я очень хорошо знала вашего ддушку, Гарри, сказала она: — вчера вы пришли посмотрть его портретъ, и вамъ отказали въ этомъ, хотя вы знаете, что это его домъ по всмъ правамъ?

Гарри раскраснлся еще больше.

— Слуги не узнали меня. Вчера вечеромъ ко мн пришелъ молодой человкъ, когда я былъ совершенно не въ дух, а онъ, боюсь, очень пьянъ. Я говорилъ грубо съ моимъ кузеномъ и готовъ просить у него извиненія. Ваше сіятельство, вроятно, знаете, что у насъ, въ Виргиніи, совершенно иначе принимаютъ зазжихъ изъ чужаго края. Признаюсь, я ожидалъ боле радушнаго пріема. Не вы ли, сударыня, послали ко мн моего кузена вчера вечеромъ?

— Да, я, но сегодня вы увидите, что кузены ваши будутъ гораздо любезне. Вы должны остаться здсь. Лордъ Кастльвудъ хотлъ сегодня самъ похать за вами, но я предупредила его своимъ нетерпніемъ увидть васъ. Черезъ часъ мы будемъ завтракать, а до той поры вы должны поговорить со мной. Мы пошлемъ въ Три Замка за вашимъ слугой и чемоданами. Дайте мн руку. Или позвольте, я уронила свою трость передъ вашимъ приходомъ: будьте же вы моей тростью.

— Ддушка любилъ называть насъ своими костылями, сказалъ Гарри.

— Вы такъ похожи на него, несмотря на блокурые волосы.

— Вы бы посмотрли…. вамъ нужно было видть Джоржа, сказалъ юноша, и добрые глаза его наполнились слезами.

Воспоминаніе о браг, язвительная боль вчерашняго оскорбленія, любезность и ласки при настоящей встрч — все это, быть можетъ, еще боле способствовало къ смягченію сердца молодаго человка. Онъ оказывалъ нжность и признательность къ лэди, которая приняла его такъ радушно. За минуту онъ былъ совершенно одинокимъ и несчастнымъ, теперь находился подъ кровомъ родныхъ, ему протянута дружеская рука. Не удивительно, что онъ прильнулъ къ этой рук. Въ часъ времени молодой человкъ излилъ очень многое изъ своего благороднаго сердца, передъ добрымъ, вновь открытымъ другомъ. Когда пробилъ часъ, опредленный для завтрака, онъ удивился при мысли, что высказалъ такъ много. Баронесса привела его въ столовую, представила графин, его тетк, и приказала обнять кузинъ. Лордъ Кастльвудъ былъ ласковъ и откровененъ. У добраго Вилля болла голова, онъ ршительно ничего не помнилъ о минувшемъ вечер. Двицы были очень милы и любезны, какъ и слдуетъ быть свтскимъ барышнямъ. Почему же могъ знать Гарри Варрингтонъ, простодушный, прямой, чистосердечный юноша изъ дальняго края, только что вчера ступившій ногой на англійскій берегъ,— почему могъ онъ знать, что милэди, которыя такъ мило улыбались ему, такъ ласково обходились съ нимъ, въ душ ненавидли его и ужасались благосклонности, которую оказывала ему баронесса Бернштэйнъ.

Баронесса была безъ ума отъ него, съ нимъ однимъ она разговаривала, почти не обращала вниманія на молодыхъ людей, ходила съ нимъ по замку, разсказывала исторію замка, показала въ надзорномъ строеніи маленькую комнатку, гд ддъ его любилъ отдыхать, потайной шкафъ подъ каминомъ, сдланный во время католическихъ гоненій, разъзжала съ нимъ по окрестностямъ, и указывала на боле или мене замчательныя мстоположенія или зданія, въ замнъ всего этого, она узнала исторію молодаго человка.

Просимъ благосклоннаго читателя принять эту краткую исторію, не совершенно въ тхъ же словахъ, въ которыхъ мистеръ Гарри Варрингтонъ передалъ ее баронесс Бернштэйнъ, но въ томъ вид, въ какомъ она изображена въ послдующихъ главахъ.

ГЛАВА III.
ЭСМОНДЫ ВЪ ВИРГИНІИ.

Генри Эсмондъ, эсквайръ, служившій полковникомъ, втеченіе войнъ въ царствованіе королевы Анны, увидлъ себя, при конц этого царствованія, участникомъ въ нкоторыхъ попыткахъ возвести на престолъ потомковъ королевы. Нація, къ счастію своему, предпочла другую династію, нкоторые изъ немногихъ противниковъ ганноверскаго дома должны были бжать изъ трехъ соединенныхъ королевствъ, между прочими, и полковникъ Эсмондъ, по совту друзей своихъ, отправился за границу. Такъ какъ мистеръ Эсмондъ отъ чистаго сердца сожаллъ о роли, которую принялъ на себя, и такъ какъ августйшій принцъ, въ руки котораго перешло кормило правленія, былъ самымъ миролюбивымъ и великодушнымъ государемъ, то друзья полковника, въ короткое время, отъискали средства исходатайствовать ему прощеніе.

Мистеръ Эсмондъ, какъ уже было сказано, принадлежалъ къ благородной англійской фамиліи, получившей свой титулъ отъ Кастльвуда, въ округ Гантсъ, притомъ же всмъ очень хорошо извстно, что король Іаковъ II и его сынъ даровали титулъ маркиза полковнику Эсмонду и его отцу, и что первый могъ бы сдлать перство (ирландское) наслдственнымъ въ своемъ род, еслибъ соблюлъ формальности, которыя необходимы въ подобныхъ случаяхъ, но соблюсти эти формальности онъ не заблагоразсудилъ. Утомленный политическою борьбою, въ которой принималъ участіе, и огорченный семейными обстоятельствами въ Европ, онъ ршился навсегда остаться въ Виргиніи, гд принялъ во владніе огромное помстье, дарованное королемъ Карломъ I его предку. Здсь родились дочь и внуки мистера Эсмонда и здсь скончалась его жена. Эта лэди, до вступленія въ бракъ съ полковникомъ, была вдовою его родственника, несчастнаго виконта Кастльвуда, убитаго на дуэли лордомъ Могуномъ, въ конц царствованія короля Вильяма.

Мистеръ Эсмондъ далъ своему американскому дому названіе, которое носилъ его отеческій домъ въ старомъ государств — и именно Кастльвудъ. Вс обычаи Виргиніи были съ любовію и усердіемъ передланы, по образцу обычаевъ англійскихъ. Это была колонія, во всхъ отношеніяхъ и вполн преданная своему государю. Виргинцы хвалились, что Карлъ II былъ королемъ Виргиніи прежде, чмъ восшелъ на англійскій престолъ. Англійскій король и англиканская церковь въ одинаковой степени были тамъ почитаемы, и вс жители одинаково были имъ преданы. Дворянство Виргиніи находилось въ родственныхъ связяхъ съ извстнйшими англійскими фамиліями. Оно высоко поднимало свои головы передъ голландскими купцами Нью-Йорка, передъ барышниками и торгашами Пенсильваніи и Новой Англіи. Никто такъ мало не держалъ революціонныхъ началъ, какъ населеніе этой великой провинціи, которая вскор выдвинулась на первой планъ въ памятное возстаніе противъ британской короны.

Дворянство Виргиніи владло своими обширными землями, по образцу почти патріархальному. Не смотря на множество людей, купленныхъ или приписанныхъ, безусловно подчиненныхъ власти господина, обработка земли находилась въ довольно грубомъ состояніи. Не смотря на то, она доставляла имъ хлбъ, домашній скотъ и дичь. Рки были переполнены рыбой. Отъ ихъ береговъ былъ прямой путь въ прежнее отечество. Ихъ корабли нагружались табакомъ у частныхъ пристаней, по берегамъ Потомака или рки Джемса, отправлялись въ Лондонъ или Бристоль, и провозили англійскіе товары и предметы отечественныхъ мануфактурныхъ издлій, въ замнъ единственнаго произведенія, разведеніемъ и разработкою котораго виргинскіе помщики преимущественно и охотно занимались.— Гостепріимство ихъ было безгранично. Ни одинъ чужестранецъ, или даже просто чужой человкъ, не получалъ отказа въ пріют. Помщики принимали другъ друга, назжали другъ къ другу, совершенно такъ, какъ это длывалось во времена феодальныя. Вопросъ о невольничеств въ то время, о которомъ мы пишемъ, еще не былъ возбужденъ. Быть владтелемъ чорныхъ невольниковъ не возмущало чувства виргинскихъ джентльменовъ, да и не было къ тому причины, деспотизмъ владтелей надъ чорнымъ племенемъ не былъ чудовищный. Пищи было довольно, чорные невольники, при всей своей лности, были сравнительно счастливы. Говорить m-me Эсмондъ Кастльвудъ объ эмансипаціи было бы тоже самое, что предложить ей выпустить на волю всхъ лошадей изъ конюшни, она нисколько не сомнвалась, что бичь и хлбъ одинаково были необходимы и полезны для тхъ и другихъ.

Отецъ ея, будучи скептикомъ въ весьма многихъ отношеніяхъ, думалъ, можетъ быть, совершенно иначе, но его мннія никогда не облекались въ форму дйствительнаго отрицанія: въ душ своей онъ не одобрялъ этого учрежденія, но никогда не высказывалъ своего чувства. Въ одно время этотъ джентльменъ принималъ участіе въ дятельной жизни своего отечества и, весьма вроятно, расчитывалъ на вознагражденія, но въ позднйшіе дни онъ, повидимому, вовсе о нихъ не заботился. Въ его жизни случилось происшествіе, набросившее печальный оттнокъ на все его существованіе. Онъ не быль несчастливъ, быль добръ ко всмъ его окружавшимъ, любезенъ, услужливъ передъ женщинами своего семейства, которымъ никогда и ни въ чемъ не противоречилъ, но все же въ сердц своемъ онъ чувствовалъ нкоторую пустоту, ничмъ невосполнимую. Онъ скоре подчинялся жизни, чмъ наслаждался ею, и никогда еще не былъ въ такомъ пріятномъ настроеніи духа, какъ въ послдніе часы земнаго существованія, когда собирался сложить съ себя это тяжолое бремя.

Посл кончины его жены, дочь приняла на себя управленіе какъ полковникомъ, такъ и его длами, онъ сдалъ ей и то другое съ полною охотою. Кром книгъ и спокойствія, онъ ничего больше не желалъ. Когда въ Кастльвудъ прізжали гости, онъ принималъ и угощалъ ихъ со всмъ радушіемъ, былъ любезенъ, шутилъ, но въ шуткахъ его проглядывалъ сарказмъ. Онъ нисколько не сожаллъ, когда гости разъзжались.

— Милая моя, я бы съ удовольствіемъ и самъ удалился отсюда, говорилъ онъ своей дочери: — ты, хотя и преданнйшая изъ дочерей, надюсь, современемъ утшишься. Мн ли старику наслаждаться романтичностью здшней жизни? Дло другое ты, которая такъ молода еще!

Это говорилъ онъ, не придавая словамъ своимъ дйствительнаго значенія, потому что лэди, къ которой они относились, была маленькое существо, почти безъ всякой романтичности въ своей натур.

Посл пятнадцатилтняго пребыванія въ обширномъ виргинскомъ помстьи, дла почтеннаго владтеля улучшились до такой степени, что онъ соглашался съ планами дочери, относительно постройки зданія боле прочнаго и боле величественнаго, чмъ простой деревянный домъ, которымъ полковникъ совершенно былъ доволенъ. Сооруженіе новаго дома необходимо было и для того, чтобъ его наслдники могли имть помщеніе достойное ихъ благороднаго имени.— Многіе сосди m-me Варрингтонъ построили уже прекрасные дома. Быть можетъ, честолюбіе, пробуждавшее въ ней желаніе занять въ провинціи почетное мсто, пробуждало вмст съ тмъ и желаніе улучшить помщеніе. Полковникъ Эсмондъ, изъ Кастльвуда, не помышлялъ ни о почетномъ мст, ни о помщеніи, за то его дочь имла весьма высокое мнніе о заслугахъ и древности своего рода. Ея отецъ, становясь на склон лтъ своихъ сговорчиве и добре, поощрялъ причуды своей дочери спокойно и шутя,— мало того, онъ помогалъ ей своими обширными свдніями въ геральдик и своимъ искусствомъ въ живописи, которое изучилъ до совершенства. Знаніе геральдики, сто лтъ тому назадъ, входило въ программу предметовъ, преподаваемыхъ при воспитаніи каждаго благороднаго лэди и джентльмена. Во время посщенія Европы, миссъ Эсмондъ тщательно изучила фамильную исторію и родословныя, и возратилась въ Виргинію, какъ съ запасомъ документовъ относительно ея фамиліи, къ которымъ имла безусловное довріе, такъ и съ самыми назидательными сочиненіями, изданными тогда въ Англіи и Франціи, относительно этой благородной науки. Привезенныя сочиненія доказывали, къ совершенному ея удовольствію, не только, что Эсмонды происходили отъ благородныхъ норманскихъ воиновъ, пришедшихъ въ Англію съ своимъ побдоноснымъ вождемъ, но и отъ природныхъ англичанъ королевскаго сана. Два великолпныя родословныя дерева, затйливо нарисованныя рукою полковника, представляли фамилію происходящею, съ одной стороны, отъ императора Карла Великаго, который былъ нарисованъ въ серебряныхъ латахъ, въ императорской мантіи и діадем, а съ другой отъ королевы Боадичеи, которую полковникъ изобразилъ въ костюм древней британской королевы, съ ярко вызолоченной короной, въ коротенькой мховой мантіи, съ пріятнымъ личикомъ, весьма искусно нататуированнымъ яркою голубою краскою. Отъ этихъ двухъ знаменитыхъ основаній разрастались фамильныя деревья тринадцатаго столтія, когда оба они соединились въ одно, въ лиц счастливаго Эсмонда, который, такимъ образомъ, произошелъ отъ двухъ царственныхъ лицъ.

О фамиліи Варрингтоновъ, которую добрая мадамъ Рахиль приняла посл брака, она мало думала. Она подписывалась мадамъ Эсмондъ Варрингтонъ, но когда, посл смерти отца своего, сдклалась полною владтельницею Кастльвуда, то вообще ее называли мадамъ Эсмондъ изъ Кастльвуда. Ссоры за первенство въ колоніальномъ обществ отъ времени до времени, нарушали спокойствіе ея характера. Хотя отецъ ея и сжегъ патентъ на титулъ маркиза, полученный отъ короля Іакова, но она постоянно утверждала, что документъ этотъ существовалъ и оставался въ полной своей сил. Англійскихъ Эсмондовъ она считала низшими въ отношеніи къ ея отрасли, — а что касается до колоніальной аристократіи, то мадамъ Эсмондъ, нисколько не задумываясь, признавала надъ всми ими свое превосходство. Отсюда ссоры, гнвныя слова и даже драки, какъ это узнаемъ мы изъ ея записокъ о собраніяхъ въ дом джемстоунскаго губернатора. Но къ чему вспоминать объ этихъ ссорахъ? Разв это можетъ имть теперь какое нибудь вліяніе на лица, которыя участвовали въ этихъ ссорахъ, и разв новый порядокъ вещей не положилъ конца этимъ общественнымъ неравенствамъ? До установленія независимости, не было въ цломъ мір такой аристократической страны, какъ Виргинія, потому виргинцы, исторію которыхъ мы взялись описать, были воспитаны въ полномъ уваженіи къ отечественнымъ учрежденіямъ, и законный король не имлъ боле врныхъ и преданныхъ маленькихъ поданныхъ, какъ близнецы Кастльвуда.

Когда ддъ двухъ мальчиковъ умеръ, ихъ мать торжественно провозгласила своего старшаго сына Джоржа преемникомъ и наслдникомъ имнія, а Гарри, моложе Джоржа какимъ нибудь получасомъ, вмнила въ обязанность уважать и почитать старшаго брата. Вся челядь должна была оказывать ему надлежащія почести, вс негры, изъ которыхъ образовалось большое и счастливое семейство, и приписанные слуги изъ Европы, участь которыхъ была по возможности сдлана сносною подъ управленіемъ лэди Кастльвудъ. Во всемъ семейств не было ни одного безпокойнаго существа, кром врной подруги и компаньонки мистриссъ Эсмондъ, мадамъ Моунтэйнъ, и кормилицы Гарри, преданной негритянки, которая никакъ не могла понять, почему ея питомецъ, который былъ и красиве, и сильне, и умне своего брата, не названъ первымъ, хотя говоря поистинн, въ близнецахъ не было замтно разницы ни въ красот, ни въ сил. Характеромъ они во многихъ отношеніяхъ были чрезвычайно различны, но сходство лицъ до такой степени было поразительно, что еслибы не разница въ цвт волосъ, то трудно было бы различить ихъ другъ отъ друга. Въ постеляхъ, или когда головы ихъ накрывались огромными, съ множествомъ лентъ, колпаками, которые носили паши большіе и маленькіе предки, тогда только мать или няня и могли сказать, который изъ нихъ Джоржъ и который Гарри.

При всемъ сходств въ наружности, мы уже сказали, что они не похожи были другъ на друга, по характеру. Старшій былъ тихій, прилежный и молчаливый мальчикъ, младшій — бойкій и шумный. Приступъ къ ученью совершался у него довольно медленно, но, сдлавъ его, онъ шелъ впередъ весьма быстро. Въ минуты лности, никакими угрозами не возможно было принудить Гарри учиться, какъ невозможно было уклонить Джоржа отъ содйствія брату Гарри въ изученіи урока. Гарри имлъ сильный воинственный характеръ, училъ военному строю маленькихъ негровъ, билъ ихъ палкою, какъ капралъ, часто выходилъ съ ними на кулачный бой, и, оставляя поле битвы побжденнымъ, никогда не сердился, между тмъ какъ Джоржъ со всми окружавшими его обходился кротко и нжно. По принятому во всхъ семействахъ обыкновенію, каждый мальчикъ имлъ при себ маленькаго слугу. Однажды Джоржъ, — это я передаю за фактъ, — увидвъ, что маленькій негръ заснулъ на его постели, слъ подл него и началъ отгонять отъ ребенка мухъ, къ величайшему ужасу стараго Гумбо, отца маленькаго негра, который засталъ мистера Джоржа за этимъ занятіемъ, и къ не мене великому негодованію мадамъ Эсмондъ, которая приказала, кому слдуетъ, высчь негоднаго мальчика. Тщетно Джоржъ просилъ, умолялъ, заливался горькими слезами и упрашивалъ объ отмн приговора. Въ этомъ случа его мать была неумолима, маленькій шалунъ удалился наконецъ, упрашивая, въ свою очередь, мистера Джоржа не плакать.

Это происшествіе послужило поводомъ къ жестокой ссор между матерью и сыномъ. Джоржа невозможно было успокоить. Онъ говорилъ, что подобное наказаніе должно служить позоромъ тому, кто его назначаетъ, что онъ полный господинъ этого мальчика, и никто, даже его мать, не имла права дотронуться до него, что она могла бы приказать ему исправиться, и что онъ готовъ былъ самъ перенести это наказаніе, какъ не рдко онъ и Гарри переносили его, по никто не долженъ налагать руку на его мальчика. Дрожа всмъ тломъ отъ сильнаго негодованія на такую, по его понятіямъ, несправедливость, онъ клялся, — клялся самымъ рзкимъ тономъ, къ ужасу матери и компаньонки, никогда не слыхавшихъ такихъ словъ отъ ребенка, обыкновенно кроткаго и молчаливаго, что когда исполнится ему совершеннолтіе, то освободитъ молодаго Гумбо, въ заключеніе Джоржъ пошелъ навстить ребенка въ селеніе негровъ, и подарилъ ему одну изъ своихъ собственныхъ игрушекъ.

Молодой Гумбо былъ дерзкій, лнивый, негодный мальчишка, которому отъ розогъ нисколько не бывало хуже, какъ, безъ всякаго сомннія, полагалъ и полковникъ, онъ вполн одобрялъ приказаніе m-me Эсмондъ наказать шалуна, и только посмялся добродушно, когда разгнванный, негодующій внукъ обратился къ нему съ слдующими словами:

— Ддушка, вы позволяете мама разпоряжаться черезъ-чуръ во многомъ.

— И въ-самомъ дл, Рахель, моя милая, говоритъ ддушка: — ты совершенно прибрала къ своимъ рукамъ всю мою власть, это замтно даже для внука.

— Почему же вы не подыметесь на ноги, какъ слдуетъ мужчин? говорить маленькій Гарри, готовый во всякое время заступиться за брата.

Полковникъ улыбнулся.

— Потому, мой милый, что нахожу несравненно лучшимъ сидть, сказалъ онъ. Я старикъ, и стоять на ногахъ для меня утомительно.

Первый изъ близнецовъ за свое остроуміе и пріятный юморъ, проявлявшіеся въ немъ невольно, за любовь къ нкоторымъ наклонностямъ полковника, былъ фаворитомъ и собесдникомъ ддушки, онъ отъ чистой дтской души смялся, шутилъ и разговаривалъ съ старикомъ, тогда какъ младшій братъ, бывало, рдко обмняется словомъ. Джоржъ былъ скроменъ и прилеженъ, его душа, повидимому, становилась свтле, когда онъ находился въ библіотек, тогда какъ братъ его казался тамъ постоянно угрюмымъ. Джоржъ зналъ названія книгъ прежде, чмъ въ состояніи быль поднимать ихъ, и читалъ ихъ прежде, чмъ могъ понимать прочитанное. Гарри, напротивъ, становился живе и веселе въ конюшн или въ лсу, страшно любилъ всякаго рода охоту и рыбную ловлю и еще въ ранніе годы подавалъ надежду, что изъ него выйдетъ превосходный охотникъ. Однажды, когда корабль полковника Эсмонда отправлялся въ Англію, когда близнецы находились еще въ дтскомъ возраст, ддушка спросилъ ихъ: какіе подарки долженъ привезти имъ капитанъ Франксъ? Выборъ Джоржа колебался между книгами и скрипкой, Гарри съ разу пожелалъ имть маленькое ружьецо. Мадамъ Варрингтонъ (такъ она называлась въ то время) была крайне недовольна на выборъ старшаго сына, даже опасалась за грубость его вкуса, и похвалила выборъ младшаго, какъ вполн соотвтствующій его имени и происхожденію.

— Конечно, папа, выборъ Джоржа, относительно книгъ, весьма хорошъ, — отвчала она, когда отецъ старался убдить ее, что Джоржъ имлъ полное право выразить свое желаніе:— но у васъ и безъ того такое множество книгъ, что, кажется, больше этого и желать нельзя. Я бы не хотла, — быть можетъ, я и не права въ этомъ,— но все же бы не хотла, чтобы мой сынъ и внукъ маркиза Эсмонда сдлался скрипачемъ.

— Почему же, моя милая? сказалъ старый полковникъ. Не забудь, что пути Божіи неисповдимы, и что каждое человческое созданіе иметъ въ душ своей маленькое царство, царство мысли, на которое гршно съ нашей стороны длать нападеніе. Ну, если Джоржъ любитъ музыку? Ты не можешь измнить въ немъ этой наклонности, какъ не можешь приказать роз не испускать благоуханія, или птичк не пть.

— Птичка совсмъ другое дло! Птичка поетъ отъ природы, а вдь Джоржъ родился не со скрипкой же въ рук, сказала мистриссъ Варрингтонъ, выразительно покачавъ головой. Будучи пансіонеркой въ кенсингтонскомъ пансіон, я терпть не могла клавикорды, и если училась играть на нихъ, то собственно въ угожденіе мама. Что ни говорите, сэръ, а я не поврю, что скрипка приличный инструментъ для людей порядочныхъ.

— А ты забыла, что царь Давидъ игралъ на арф?

— Я бы желала, чтобы мой папа побольше читалъ его псалмы и поменьше говорилъ подобныхъ вещей, сказала мистриссъ Варрингтонъ.

— Зачмъ же, мой другъ? кротко замтилъ полковникъ: — я привелъ это такъ, для примра.

Отличительною чертою характера полковника Эсмонда, какъ онъ самъ признался въ своей біографіи, была покорность женщинамъ. Посл смерти жены, онъ ласкалъ, лелялъ, баловалъ свою дочь, смялся надъ ея капризами, но исполнялъ ихъ, шутилъ надъ ея предубжденіями, но позволялъ имъ развиваться, поощрялъ и, быть можетъ, увеличивалъ ея врожденную наклонность повелвать, хотя у него существовало правило, что силою нельзя измнить характера и что излишнею строгостію мы пріучимъ нашихъ дтей къ скрытности и сдлаемъ изъ нихъ лицемровъ.

Наконецъ, наступило время смерти мистера Эсмонда. При начал нашей исторіи, мы не будемъ звонить въ похоронные колокола, или длать вступленіе надгробнымъ словомъ. Вс, кто читалъ или слышалъ это слово, не могли надивиться, откуда пасторъ Броадбентъ, изъ Джемстоуна, набралъ столько краснорчія и латинскихъ фразъ. Зналъ объ этомъ, быть можетъ, одинъ только мистеръ Демистеръ, шотландецъ-учитель, который держалъ корректуру рчи, напечатанной по приказанію губернатора и многихъ другихъ почетныхъ лицъ, въ типографіи мистера Франклина, въ Филадельфіи. Такихъ великолпныхъ похоронъ, какія сдлала мадамъ Эсмондъ Варрингтонъ своему отцу, не бывало еще въ Виргиніи, и, конечно, покойникъ первый бы улыбнулся при вид столь пышнаго выраженія скорби. Два мальчика, едва не задыхавшіеся въ глубокомъ траур и подъ тяжестію черныхъ лентъ, которыми обвиты были ихъ шляпы, шли впереди процессіи, за ними слдовалъ милордъ Фэйрфаксъ, изъ гринвэйскаго суда, губернаторъ Виргиніи (съ траурной каретой), Рэндольфы, Карей, Гаррисоны, Вашингтоны и многіе другіе, ибо вся страна почитала покойнаго, своимъ добродушіемъ, высокими талантами, благодяніями, рдкимъ гостепріимствомъ, онъ, по всей справедливости, заслужилъ уваженіе своихъ сосдей. Когда всть о смерти полковника Эсмонда достигла его пасынка, лорда Кастльвуда, изъ Гэмпшира въ Англіи, онъ принялъ на себя сооруженіе мраморнаго памятника, съ изображеніемъ именъ и описаніемъ добродтелей матери своей и ея супруга. Наконецъ, монументъ быль поставленъ: на немъ красовались гербъ и корона Эсмондовь, поддерживаемые группой полнолицыхъ плачущихъ купидоновъ, и краснорчивая эпитафія въ первый разъ, кажется, говорила совершенную истину.

ГЛАВА IV,
ВЪ КОТОРОЙ ГАРРИ НАХОДИТЬ НОВУЮ РОДСТВЕННИЦУ.

Добрые друзья, гостепріимные, радушные, даже почтительные сосди, старинное имя и достаточное состояніе, покойный домъ, полный довольства и роскоши, отрядъ слугъ, черныхъ и блыхъ, усердно исполняющихъ приказанія, доброе здоровье, любящія дти, и, если угодно, хорошій поваръ, погребъ и библіотека,— нужно ли еще что-нибудь для человка, владющаго всми этими благами, чтобы считать себя, если не совершенно, то весьма достаточно счастливымъ? Мадамъ Эсмондъ Варрингтонъ владла всми этими источниками счастія, она напоминала себ о нихъ ежедневно въ своихъ утреннихъ и вечернихъ молитвахъ. Она была набожна, добра къ бднымъ, никогда не допускала, чтобы кто нибудь могъ длать зло. Я живо представляю ее себ, господствующею въ своемъ владніи Кастльвудъ: помщики прізжаютъ къ ней съ визитами, сыновья почтительны къ ней, прислуга немедленно исполняетъ ея приказанія, несчастные блые признательны къ ней за ея щедрость и съ безусловнымъ довріемъ принимаютъ ея лекарства во время болзни, мене значительные помщики всегда соглашаются съ ея замчаніями и вмняютъ себ въ обязанность позволить ей всякій разъ выигрывать въ бакгэммонъ, но, при всхъ этихъ благахъ, которыми Фортуна надляетъ немногихъ смертныхъ, я не думаю, чтобы маленькой принцесс Покахонтасъ (такъ звали ее) можно было позавидовать среди ея владній. Мужъ принцессы, переселясь въ вчность въ ранніе годы жизни, поступилъ, быть можетъ, превосходно. Еслибъ онъ прожилъ много лтъ съ принцессой, то или ссорамъ между супругами не было бы конца, или онъ попалъ бы подъ башмакъ принцессы, надобно сказать, что образцы подобныхъ мужей существовали и за сто лтъ назадъ. Дло въ томъ, что маленькая мадамъ Эсмондъ никогда не сближалась ни съ мужчинами, ни съ женщинами, но старалась надъ ними господствовать. Для тхъ, которые повиновались ей, она была лучшимъ другомъ, съ тми же, которые ей сопротивлялись, она боролась до послднихъ усилій. Какъ смертная, она, безъ сомннія, заблуждалась иногда, только весьма рдко признавалась въ этомъ обстоятельств самой себ и никогда другимъ. Ея отецъ въ былое время имлъ привычку подмчать въ ней вспышки деспотизма, гордости и упрямства, и вмсто того, чтобы искоренять ихъ при самомъ начал, онъ находилъ въ нихъ какое-то удовольствіе. Правда, она чувствовала, что отецъ присматривалъ за ней, его юморъ, которымъ отчасти она обладала сама, иногда усмирялъ ее и приводилъ въ смущеніе. Но, со смертію полковника, она потеряла всякое расположеніе повиноваться, да и не кому было. Что касается до меня, то я радуюсь, что не жилъ сто лтъ тому назадъ въ Кастльвуд, въ округ Вестморлэндъ, въ Виргиніи. Не думаю, чтобы кто нибудь былъ счастливъ тамъ.

Управленіе домомъ Кастльвудъ находилось въ рукахъ дятельной маленькой лэди, еще задолго передъ тмъ, какъ полковникъ заснулъ сномъ праведнаго. Она производила строгій смотръ всему помстью, удалила агента полковника Эсмонда и избрала новаго, строила, улучшала плантацію, разводила табакъ, назначила новаго управляющаго и выписала новаго учителя. Какъ нжно ни любила она отца, но у него были правила, которымъ она не имла расположенія слдовать. Она повиновалась своимъ папа и мама во время ихъ жизни, какъ слдовало почтительной дочери. Маленькая принцесса господствовала въ своемъ владніи, и принцы были ея главными подданными. Она вскор исключила изъ полной своей фамиліи — фамилію мужа своего, Варрингтонъ, и называла себя просто мадамъ Эсмондъ. Ея фамильныя притязанія были извстны во всей Виргиніи. Она нисколько не стснялась говорить о титул маркиза, который король Іаковъ пожаловалъ ея отцу и дду. Одно только безпредльное великодушіе полковника могло принудить его передать свои титулы и званія младшей отрасли фамиліи, ея полубрату, лорду Кастльвуду съ его потомствомъ, но что сама она и ея сыновья принадлежали къ старшей отрасли Эсмондовъ, и на этомъ основаніи мадамъ Эсмондъ выражала надежду, что ей будетъ оказываемо должное почтеніе. Во всей Виргиніи лордъ Фэйрфаксъ былъ единственнымъ человкомъ, которому она соглашалась уступить право первенства. Она требовала почтенія отъ женъ всхъ вице-губернаторовъ и судей, передъ губернаторомъ и его женой она, безъ сомннія, охотно покорялась, какъ передъ лицомъ, представляющимъ особу государя. Въ фамильныхъ документахъ и письмахъ существуютъ описанія двухъ ужаснйшихъ битвъ, возникшихъ между нашей принцессой и женами колоніальныхъ властей, по поводу разршенія нкоторыхъ вопросовъ, относительно этикета. Что касается до фамиліи ея мужа, Варрингтона, то въ глазахъ ея она ничего не значила. Она вышла замужъ за молодаго сына англійскаго баронета, изъ Норфолка, собственно въ угожденіе своимъ родителямъ, которымъ она обязана была повиноваться. Она вышла замужъ ребенкомъ, только что выпущеннымъ изъ пансіона и, право, бросилась бы за бортъ, еслибъ папа приказалъ ей:— это, говорила она, совершенно въ дух Эсмондовъ.

Англійскимъ Варрингтонамъ крайне не нравилось поведеніе молоденькой американской принцессы, равнымъ образомъ и ея отзывы не могли быть лестны для нихъ. Однажды отправлялось торжественное письмо Варрингтонамъ и благороднымъ ея родственникамъ, Гэмпширскимъ Эсмондамъ, но случилось такъ, что жена судьи, съ которой мадамъ Эсмондъ поссорилась, пріхавъ въ Англію изъ Виргиніи, встртиласъ съ лэди Варрингтонъ, находившейся въ Лондон вмст съ сэромъ Мэйльзъ, членомъ Парламента, и эта-то женщина повторила нкоторые спичи, произносимыя принцессою Покахонтасъ въ похвалу ея, мужа ея и всхъ англійскихъ родственниковъ, и милэди Варрингтонъ, какъ надо полагать, не замедлила сообщить объ этомъ милэди Кастльвудъ. Посл этого событія письма изъ Виргиніи оставались безъ отвта, къ удивленію и гнву мадамъ Эсмондъ, которая, въ свою очередь, прекратила дальнйшую переписку.

Такимъ образомъ эта добрая женщина перессорилась съ своими сосдями, съ своими родственниками, и даже съ сыновьями.

Самая первая размолвка между принцессой и наслдственнымъ принцемъ произошла вслдствіе увольненія мистера Демпстера, который былъ наставникомъ юношей и домашнимъ секретаремъ покойнаго полковника. Еще при жизни отца мадамъ Эсмондъ съ трудомъ терпла его, или врне, мистеръ Демпстеръ съ трудомъ могъ ужиться съ ней. Она ненавидла книги, и всхъ книжниковъ считала за людей опасныхъ, внушающихъ дурныя правила. До нея дошли слухи, что мистеръ Демпстеръ былъ переряженный іезуитъ, начались преслдованія, и бдный наставникъ принужденъ быль удалиться, построить себ хижину въ какомъ-то захолустьи, учить ребятишекъ грамот и лечить больныхъ, если таковые встрчались между разсянными жителями провинціи. Мистеръ Джоржъ клялся, что никогда не оставитъ своего стараго наставника, и сдержалъ общаніе. Гарри любилъ рыбную ловлю и охоту боле, чмъ книги, и потому никогда не былъ съ Демпстеромъ въ дружескихъ отношеніяхъ. Вслдъ за этой размолвкой возникла другая.

Посл смерти одной тетки и отца мистера Джоржа, наслдникамъ мистера Джоржа Варрингтона назначалось, по духовному завщанію, шесть тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Оаекуншею назначена была также и мадамъ Эсмондъ. Ее никакъ не могли вразумить, что она не иметъ права распоряжаться этой суммой. Мадамъ Эсмондъ страшно гнвалась на лондонскаго адвоката, другаго опекуна, который ршительно отказался переслать завщанную сумму въ ея распоряженіе.— ‘Разв они мн не сыновья? восклицала она:— и разв я не готова разрзать себя на мелкіе кусочки для ихъ пользы? На шесть тысячъ фунтовъ стерлинговъ я бы купила негровъ и помстье мистера Бултера, которое приносило бы по тысяч фунтовъ въ годъ: а черезъ это составился бы хорошенькій капиталъ для Гарри.’ Молодой ея другъ и сосдъ, мистеръ Вашингтонъ, изъ Монтъ-Вернона, не могъ убдить ее, что лондонскій агентъ былъ правъ, и не долженъ отдавать врученной ему суммы никому, кром тхъ лицъ, которымъ она назначена была по духовному завщанію. Мадамъ Эсмондъ отправила грозное письмо къ лондонскому адвокату, въ которомъ, называла его наглымъ крючкотворцемъ, заслуживающимъ строгаго наказанія за сомнніе въ чести матери изъ фамиліи Эсмондовъ. Изъ этого видно, что виргинская принцесса имла ршительный характеръ.

Джоржъ Эсмондъ, ея первенецъ, когда дло это передано было на его обсужденіе и когда его мать настаивала, чтобы онъ высказалъ свое мнніе согласился съ мистеромъ Вашингтономъ и мистеромъ Дрэперомъ, лондонскимъ адвокатомъ. Мальчикъ этотъ объявилъ, что тутъ онъ ничего не можетъ сдлать. Онъ не нуждался въ деньгахъ, съ удовольствіемъ бы ршилъ это дло иначе и передалъ бы деньги въ распоряженіе матери, еслибъ это было въ его власти. Но мадамъ Эсмондъ и слышать не хотла подобныхъ доводовъ. Ея разсудкомъ руководили чувства. Представлялся случай осчастливить Гарри, милаго Гарри, къ существованію котораго имлись самыя незначительныя средства, и что же? лондонскіе злоди не хотли помочь ему, не хотлъ помочь ему и родной братъ, получившій въ наслдство все состояніе своего отца. Прибавимъ къ этому слезы, пренебреженіе, безконечные намеки, продолжительное отчужденіе, язвительные упреки, горячія возванія къ небу и тому подобное, и тогда мы можемъ представить себ состояніе души бдной вдовы. Впрочемъ, и въ настоящее время, разв мало такихъ любезныхъ созданій изъ среды прекраснаго пола, которыя прибгаютъ къ точно такимъ же убжденіямъ?

Это обстоятельство заставило вдову длать сбереженія для младшаго сына, которому, по долгу матери, она считала себя обязанною оставить состояніе. Сооруженіе прекрасныхъ зданій, которое началъ полковникъ въ Кастльвуд,— несмотря на то, что онъ фрахтовалъ для этого корабли изъ Нью-Йорка съ голландскимъ кирпичемъ, выписалъ изъ Англіи, за дорогія цны, камины, лепные карнизы, рамы, стекла, зеркала, ковры и обои, — было остановлено. Покупка книгъ прекращена. Агентъ получилъ приказаніе не высылать боле винъ. Мадамъ Эсмондъ очень жалла объ издержк на покупку хорошенькой кареты, которую выписала изъ Англіи и въ которой здила въ ней только въ церковь.

— Гарри, Гарри! я бы желала отложить эти деньги для тебя, мое бдное, обиженное дитя…. триста восемьдесять гиней за одну карету, подумайте!

— Ничего, мама,— вы надлите меня, пока живете,— весело сказалъ Гарри: а Джоржъ надлить меня, когда вы умрете.

— Да, мой другъ, если только онъ перемнится въ душ, говоритъ мистрисъ Эсмондъ, бросая угрюмый взглядъ на старшаго сына: если небо смягчить его сердце и научитъ его человколюбію, о чемъ я молюсь денно и нощно, Моунтэйнъ знаетъ это, не правда ли, Моунтэйнъ?

— Гм! сказала мистриссъ Моунтэйнъ, вдова прапорщика, компаньонка и экономка мадамъ Эсмондъ, занимавшая по воскреснымъ днямъ четвертое мсто въ фамильной карет, я знаю, что вы всегда безпокоитесь и плачете на счетъ этого духовнаго завщанія, хотя безъ всякой надобности.

— Нтъ надобности! восклицаетъ вдова, шелестя своимъ шелковымъ платьемъ:— и дйствительно не стоить безпокоиться: у моего первенца — непокорнаго сына и бездушнаго брата…. есть помстье, а у бднаго Гарри, да будетъ надъ нимъ благословеніе! нтъ и куска хлба!

Джоржъ съ умоляющимъ видомъ смотрлъ на мать до тхъ поръ, пока глаза его наполнились слезами:

— О, мама! благословите и меня!— сказалъ онъ, и залился горячими слезами. Руки Гарри въ одинъ моментъ обвились вокругъ шеи брата, и онъ цаловалъ Джоржа безсчетное число разъ.

— Успокойся, Джоржъ. Никто лучше меня не знаетъ, добрый ли ты брать или нтъ! Не обращай вниманія на ея слова. Вдь она сама не знаетъ, что говоритъ.

— Нтъ, знаю, дитя мое! восклицаетъ мать. Пусть небо….

— Замолчать, проревлъ Гарри. Какъ вамъ не стыдно говорить ему подобныя вещи!

— Превосходно, Гарри, — говоритъ мистриссъ Моунтэйнъ, пожавъ ему руку. Въ жизнь свою ты не сказалъ ничего умне.

— Мистриссъ Моунтэйнъ, какъ вы смете вооружать противъ меня моихъ дтей? восклицаетъ вдова. Съ этого дня, сударыня….

— Не думаете ли вы выгнать меня и мое дитя на улицу? Попробуйте? говоритъ мистриссъ Моунтэйнъ. Это будетъ превосходнымъ мщеніемъ, тогда англійскій адвокатъ ни за что не отдастъ вамъ денегъ вашего сына. Найдите другую компаньонку, которая будетъ льстить вамъ и называть черное блымъ: это, сударыня, не въ моемъ характер. Когда же прикажете отправиться? Собираться мн не долго. Я не много привезла въ Кастльвудъ, не много и вывезу.

— Замолчите, Моунтэйнъ!— разв не слышите, что звонятъ къ обдн! Пожалуйста успокоитесь, сказала вдова, и въ тоже время нжно посмотрла на одного — а, можетъ быть, и на обоихъ сыновей. Джоржъ сидлъ, потупивъ голову, а Гарри, сидвшій рядомъ, во-все время проповди не отнималъ руки своей, которою обнялъ старшаго брата.

——

Гарри продолжалъ свое повствованіе, прерывая его множествомъ юношескихъ восклицаній и отвчая на безчисленные, случайные вопросы своей слушательницы. Баронесса, повидимому, не уставала его слушать. Любезная хозяйка дома нея дочери не разъ подходили къ ней спросить, не желаетъ ли она прокатиться, или прогуляться, или выпить чашку чаю, или съиграть въ карты, но баронесса отказывалась отъ всхъ предложеній, говоря, что находитъ безпредльное удовольствіе въ разговор съ Гарри. Когда двицы оставались на нсколько секундъ въ одной комнат съ нею, она удвоивала ласки, просила Гарри говорить громче и обращалась къ прочимъ съ приказаніемъ: перестаньте мои милыя! я не могу слышать нашего кузена.

И кузины удалялись, стараясь все таки казаться довольными.

— Вы, вдь, тоже моя кузина? спросилъ простосердечный юноша. Вы кажетесь добре другихъ.

Бесда ихъ происходила въ дубовой комнат, которая втеченіе, по крайней мр, двухъ столтій служила столовою, и на стнахъ которой, какъ мы уже сказали, висли портреты. Надъ огромнымъ кресломъ, въ которомъ сидла баронесса Бернштэйнъ, вислъ лучшій изъ всей картинной галлереи портретъ, изображавшій молодую лэди, двадцати двухъ — трехъ лтъ, въ пышномъ съ открытымъ лифомъ наряд временъ королевы Анны, одна рука ея покоилась на ручк кресла, роскошные волосы каштановаго цвта окаймляли ея прекрасное лицо и локонами опускались на мраморныя плечи и очаровательную шею. Подъ этимъ блистательнымъ портретомъ сидла лэди съ вязальными иглами.

Когда Гарри спросилъ:— вы тоже моя кузина?— она отвтила:

— Портретъ этотъ писалъ сэръ Годфри, считавшій себя величайшимъ живописцемъ въ мір. Но онъ не былъ такъ хорошъ, какъ Лели, который писалъ портретъ вашей бабушки… милэди Кастльвудъ… жены полковника Эсмонда, и не такъ хорошъ, какъ сэръ Антони Ванъ-Дикъ, писавшій портретъ съ вашего прадда — вонь тотъ! онъ изображенъ гораздо лучше, чмъ на самомъ дл. У нкоторыхъ изъ насъ волосы написаны гораздо темне. Узнали ли вы свою бабушку въ этомъ портрет? Она имла прекрасные блокурые волосы и бюстъ, которому бы позавидовала всякая женщина.

— Мн кажется, я бы узналъ ее, по влеченію чувства, и, быть можетъ, по нкоторому сходству съ моей матерью.

— Мистриссъ Варрингтонъ прошу у нее заочно извиненія, кажется называетъ себя мадамъ или милэди Эсмондъ?…

— Такъ вс называютъ мою матушку въ нашей провинціи, сказалъ Гарри.

— Неужели она не говорила, что ея мать, до выхода замужъ за вашего ддушку, имла въ Англіи другую дочь?

— Никогда.

— И вашъ ддушка не говорилъ объ этомъ?

— Ни слова. Впрочемъ въ альбомахъ нашихъ, которые онъ постоянно наполнялъ рисунками, когда мы были еще маленькими, онъ часто рисовалъ головку, которая имвшую сходство съ портретомъ надъ вашей головой. Головка эта повторялась подъ его карандашемъ десятки разъ, вмст съ головкой Виконта Франсиса и короля Іакова III.

— Но скажите, не походитъ ли этотъ портретъ на кого нибудь изъ вашихъ знакомыхъ?

— Ршительно, нтъ.

— Вотъ это мило! говоритъ лэди, со вздохомъ. Гарри, этотъ портретъ писанъ съ меня…. да…. съ меня, когда меня звали Беатриксою Эсмондъ. Я почти родная сестра вашей матери, а она даже не упоминала и моего имени!

ГЛАВА V.
СЕМЕЙНЫЯ РАСПРИ.

Въ то время, какъ Гарри разсказывалъ новооткрытой родственниц безъискуственную исторію своихъ приключеній, баронесса Бернштэйнъ, обладавшая значительнымъ запасомъ ума, юмора и замчательнымъ знаніемъ свта, составляла мннія относительно описываемыхъ лицъ и событій. Придворная и свтская лэди трепетала отъ мысли о деревенской жизни своей американской сестры. Такая жизнь для женщины, привыкшей къ многолюдному и шумному городскому обществу, невыносима. Но маленькая мадамъ Варрингтонъ не знала лучшей жизни, а потому была довольна своимъ положеніемъ какъ была довольна всмъ вообще и сама собою въ особенности. Если мы съ вами эпикурейцы или лакомки, то изъ этого еще не слдуетъ, что Годжъ несчастнйшій человкъ, потому только, что у него лучшимъ лакомствомъ считается кусокъ хлба съ ветчиною. Жизнь мадамъ Варрингтонъ представляла собою нескончаемую нить обязанностей и занятій, и слдовательно была скучна, однообразна, но для нея, какъ нельзя боле, пріятна. Мадамъ Варрингтонъ была бойкая, дловая женщина и вс дла въ ея обширномъ помстьи совершались не иначе, какъ подъ ея непосредственнымъ руководствомъ и ближайшимъ присмотромъ. Ни одинъ пирогъ не пекся въ Кастльвуд безъ того, чтобъ къ нему не прикоснулись ея пальцы. Она сажала двушекъ за прялки, давала судомойкамъ работу, на маленькой лошадк разъзжала по полямъ, и наблюдала за управляющими и неграми, осматривала поля, засянныя табакомъ и рисомъ. Если заболвалъ невольникъ, она, несмотря на погоду, отправлялась въ его хижину и лечила чрезвычайно ршительно. У нея была книга, полная старинныхъ рецептовъ, шкафъ, гд хранились дистиллированныя воды и сложные эликсиры, и ящикъ съ лекарствами, который служилъ предметомъ ужаса для всхъ сосдей. Они страшились захворать въ томъ предположеніи, что маленькая лэди нападетъ на нихъ съ своими декоктами и пилюлями.

Столтіе назадъ, въ Виргиніи почти совсмъ не было городовъ. Учрежденія помщиковъ состояли изъ небольшихъ селеній, въ которыхъ проживали они сами и ихъ вассалы. Рахель Эсмондъ управляла Кастльвудомъ, какъ маленькая королева, вокругъ нея управляли своими помстьями принцы, ея сосди. Изъ послднихъ весьма многіе были безденежные властелины, жившіе въ изобиліи и, въ тоже время, въ страшномъ неряшеств, имли многочисленную дворню, на которой ливрея часто состояла изъ лохмотьевъ, держали открыто дома свои и никогда не удаляли странника отъ своихъ дверей, гордые, лнивые проводившіе большую часть времени въ звриной и рыбной ловляхъ, какъ это и слдуетъ людямъ хорошаго происхожденія. Вдова Кастльвуда была гостепріимна, какъ и сосди ея, но лучшая экономка, чмъ большая часть изъ нихъ. Нтъ никакого сомннія, что многіе охотно бы согласились раздлить съ ней вс хлопоты, по управленію имньемъ, и замнить мсто отца ея сыновьямъ. Но гд найдется такой человкъ, который могъ бы составить партію лэди столь высокаго происхожденія? Носились слухи, что герцогъ Кумберлэндскій будетъ вице-королемъ, или даже королемъ Америки. Сосдки-кумушки подсмивались надъ мадамъ Варрингтонъ и говорили, что она только его и поджидаетъ. Въ свою очередь мадамъ Варрингтонъ замчала, разумется съ величайшей важностью и достоинствомъ, что особы такого высокаго происхожденія, какъ его королевское высочество, не разъ длали брачныя предложенія фамиліи Эсмонда.

У мадамъ Эсмондъ была въ нкоторомъ род помощница, вдова офицера, о которой мы уже упомянули въ предъидущей глав. Мистриссъ Моунтэйнъ была школьной подругой мадамъ Эсмондъ, какъ и ея покойный мужъ былъ полковымъ товарищемъ покойнаго мистера Варрингтона. Когда англійскія двочки въ кенсингтонскомъ пансіон, гд Рахель Эсмондъ получила образованіе, мучили и терзали маленькую американку, смялись надъ ея надменностью, которую она обнаруживала въ ранніе годы своей жизни, — Фанни Паркеръ защищала ее и ласкала. Об он вышли за мужъ за прапорщиковъ, об были нжно привязаны одна къ другой и въ письмахъ неиначе называли другъ друга, какъ моя Фанни, и моя Рахель. Впослдствіи мужъ Фанни умеръ въ самыхъ критическихъ обстоятельствахъ, ничего не оставивъ жен своей съ ея ребенкомъ: и въ одинъ изъ годичныхъ вояжей, капитанъ Франксъ перевезъ мистриссъ Моунтэйнъ, на корабл ‘Молодая Рахель’ изъ Англіи въ Виргинію.

Въ дом Кастльвудъ было множество комнатъ и мистриссъ Моунтэйнъ нкоторымъ образомъ оживляла ихъ. Она играла въ карты съ госпожей, брянчала на клавикордахъ и обучала этому искусству старшаго сына, смялась и развлекала гостей, заботилась объ ихъ удобствахъ, наблюдала за комнатами, назначенными для прізжихъ, и присматривала за бльемъ. Это была добрая, живая, веселая вдовушка, такъ что многіе холостые мужчины упрашивали ее принять ихъ фамилію. Но вдова ршилась удержать за собою фамилію Моунтэйнъ, потому быть можетъ, что эта фамилія не принесла ей добраго счастія. Для нея, говорила она, довольно было и одного замужества. Мистеръ Моунтэйнъ весьма любезно промоталъ и ея маленькое состояньице, и свое собственное. Послднія ея цнныя вещи пошли на его погребеніе, и, пока мадамъ Варрингтонъ будетъ держать ее въ Кастльвуд, то она, оставаясь безъ мужа, предпочтетъ ея домъ всякому другому, который предлагали ей въ Виргиніи. Ссоры между двумя лэди были безпрерывны, впрочемъ, они любили другъ друга, скоро улаживали свои несогласія и снова ссорились, чтобъ снова помириться. Когда который либо изъ сыновей заболвалъ, каждая лэди соперничала одна передъ другой въ материнскомъ попеченіи и нжности. Услужливость, веселость и добродушіе мистриссъ Моунтэйнъ полковникъ оцнилъ вполн въ послдніе, печальные дни своей жизни. Такимъ образомъ мистриссъ Моунтэйнъ продолжала жить въ Кастльвуд, довольная своей судьбою, и когда капитанъ Франксъ шутливымъ и любезнымъ тономъ спрашивалъ ее: не желаетъ ли она отправиться съ нимъ въ Англію? мистриссъ Моунтэйнъ отклоняла предложеніе и говорила, что согласилась остаться еще на годъ.

Когда къ мадамъ Варрингтонъ являлись искатели ея руки, какъ этого и слдовало ожидать, она очень благосклонно выслушивала ихъ любезности, благодарила за вниманіе, общала употребить свое содйствіе относительно мистриссъ Моунтэйнъ, говорила, что Фанни прекраснйшее существо, принадлежитъ къ хорошей англійской фамиліи и можетъ осчастливить всякаго. Но когда сквайръ объявлялъ, что пришелъ просить руки не мистриссъ Моунтэйнъ, а мадамъ Эсмондъ, она длала просителю преважный книксенъ, говорила, что совершенно ошиблась въ видахъ его, и давала ему знать, что дочь маркиза Эсмонда живетъ для своихъ людей и сыновей и вовсе не намрена измнять свое положеніе. Изъ исторіи Англіи мы узнаемъ, что королева Елизавета была умная и дятельная женщина и умла наполнять сердца своихъ подданныхъ не только страхомъ и трепетомъ, но и любовію, такъ и маленькая виргинская принцесса имла своихъ фаворитовъ, принимала ихъ лесть, удаляла ихъ, когда они надодали, становилась жестокою или мягкою, смотря по настроенію ея духа.— Итогъ комплиментовъ, которые она милостиво принимала и считала за надлежащую дань и неподдльную истину, неисчислимъ. Эта слабость ея такъ хорошо была извстна всмъ, что молодежь нердко употребляла ее въ свою пользу. Вертопрахъ Джекъ Фэйрбрэйсъ, изъ округа Генрико, проводилъ въ Кастльвуд по нсколько мсяцевъ сряду и былъ главнымъ фаворитомъ мадамъ Эсмондъ, потому только, что посвящалъ ей стихи, которые выписывалъ изъ чужихъ альбомовъ. Томь Гумбольдъ, изъ Спотсильваніи, держалъ пари на пятьдесятъ боченковъ противъ пяти, что принудить ее учредить орденъ рыцарства, и пари было выиграно.

Старшій сынъ видлъ вс эти причуды и странности въ характер своей доброй матери и втайн порицалъ ихъ. Еще въ дтскіе годы свои онъ возмущался, когда эту маленькую лэди осыпали комплиментами и лестью, и старался осмять ихъ своею юношескою сатирою, такъ что матушка его нердко серьезно замчала: ‘Эсмонды были всегда ревнивы, и мой бдный мальчикъ, въ этомъ отношеніи, совершенно слдуетъ моимъ родителямъ.’ Джоржъ ненавидлъ Джека Файрбрэйса, Тома Гумбольда и всхъ имъ подобныхъ, между тмъ какъ Гарри здилъ съ ними на охоту, на птичную и рыбную ловли, на птушьи бои и вообще наслаждался всми провинціальными удовольствіями.

Однажды зимой, посл удаленія отъ дтей перваго наставника, мадамъ Эсмондъ свезла ихъ въ Вильямсбургъ, для образованія въ тамошнихъ учебныхъ заведеніяхъ, и тамъ семейство Эсмондовъ удостоилось счастія слышать проповди знаменитаго мистера Витфильда, пріхавшаго въ Виргинію, гд образъ жизни и проповди мстнаго духовенства не отличались особенною назидательностію. Совершенно отлично отъ сосднихъ провинцій, виргинская колонія принадлежала къ англиканской церкви, священники получали отъ штата опредленное жалованье и участокъ земли, но какъ въ Америк не было еще англиканскаго епископа, то колонисты принуждены были выписывать проповдниковъ изъ метрополіи. Прізжавшіе оттуда, весьма естественно, не принадлежали къ числу лучшихъ и краснорчивйшихь пасторовъ. Промотавшіеся нобльмены, обремененные долгами и преслдуемые правосудіемъ или полиціею священники, являлись въ Виргинію въ надежд найти въ ней средства къ своему существованію. Нисколько неудивительно, что громкій голосъ Витфильда привелъ въ движеніе тхъ, которыхъ не могъ пробудить вильямсбургскій капелланъ, кроткій мистеръ Броадбентъ. Мистеръ Витфильдъ произвелъ съ самаго начала впечатлніе на мальчиковъ столь же сильное, какъ и на ихъ мама: они съ увлеченіемъ пли гимны, слушали его, и еслибъ онъ остался между ними еще на нсколько времени, то Гарри и Джоржъ надли бы, весьма вроятно, вмсто эполетъ, чорныя мантіи. Простосердечные юноши открывали свои чувства другъ другу, днемъ и ночью думали о священномъ ‘призваніи’, служившемъ цлью возвышенныхъ стремленій безчисленнаго множества англійскихъ протестантовъ.

Но мистеръ Витфильдъ не могъ оставаться постоянно при небольшой конгрегаціи въ Вильямсбург. Онъ долженъ былъ просвтить вс омраченные народы, отъ востока до запада возвстить истину божественнаго ученія и пробудить спящихъ гршниковъ. Какъ бы то ни было, онъ утшалъ вдову неоцненными письмами и общалъ прислать наставника ея дтямъ, который будетъ въ состояніи научить ихъ не только свтской мудрости, но и утвердить въ знаніи несравненно драгоцннйшемъ.

И дйствительно, въ надлежащее время прибылъ изъ Англіи избранный проповдникъ. Молодой мистеръ Вардъ имлъ голосъ громкій, и подобно ему, какъ и мистеръ Витфильдъ могъ говорить свободно и долго. Утромъ рано и вечеромъ поздно залъ Кастльвуда оглашался его назидательными поученіями. Негры, входившіе въ составъ домашней прислуги, подползали къ дверямъ, чтобы послушать его. Другіе затмняли окна своими курчавыми головами. Самое сильное вліяніе мистеръ Вардъ имлъ надъ кастльвудскимъ стадомъ чорныхъ овецъ. Его проповди производили на это косматое стадо самое сильное впечатлніе, и когда онъ начиналъ гимнъ, то негры подхватывали его хоромъ такъ громко, что отголосокъ его раздавался далеко за Потомакомъ, такого хора никогда не было слышно во времена полковника. Этотъ послдній не имлъ особаго доврія къ чорнымъ мантіямъ и говорилъ, что никогда не вступитъ въ диспутъ съ ними, разв только для разршенія какого-нибудь труднаго вопроса, при игр въ бакгэммонъ. Несмотря на то, въ случаяхъ, гд требовались деньги для благотворительной цли, никто такъ охотно и щедро не давалъ ихъ, и добрый, кроткій виргинскій священникъ, тоже любившій бакгэммонъ, говорилъ, что пожертвованій полковника достаточно было и на покрытіе другихъ расходовъ.

Вардъ былъ красивый молодой человкъ. Его проповди понравились мадамъ Эсмондъ съ самаго начала, и, мн кажется, она была довольна имъ не мене мистера Витфильда. Женщины, жившія сто лтъ тому назадъ, были чрезвычайно легковрны, он легко восхищались и способны были представлять себ вс роды превосходныхъ качествъ въ предмет ихъ восхищенія, само собою разумется, этого не можетъ быть въ настоящее время, когда прекрасный полъ получаетъ такое превосходное образованіе. Втеченіе недль, даже мсяцовъ, мадамъ Эсмондъ не уставала слушать звучный голосъ мистера Варда и потокъ его рчей, состоящій большею частію изъ общихъ мстъ. Она противъ воли завлекала къ себ сосдей своихъ послушать молодаго проповдника. Въ особенности же она хотла произвесть надлежащее впечатлніе на душу молодаго ея фаворита, мистера Вашингтона, и потому нсколько разъ упрашивала его пріхать погостить въ Кастльвудъ и воспользоваться благодатію духовнаго просвщенія. Но всякій разъ какія нибудь важныя дла призывали молодаго джентльмена или домой, или куда нибудь далеко отъ дома, и онъ всегда приказывалъ подавать себ лошадь передъ самымъ началомъ поученій мистера Варда. Какъ же держали себя ученики въ отношеніи, къ своему педагогу?— О! близнецамъ онъ очень скоро наскучилъ, и они стали явно возставать противъ новаго учителя.

Они открыли въ немъ необразованнаго, скучнаго и въ добавокъ невоспитаннаго человка. Джоржъ зналъ по латыни и гречески гораздо больше своего учителя и почти на каждомъ шагу останавливалъ его на самыхъ грубыхъ ошибкахъ. Гарри, позволявшій себ гораздо боле свободы, чмъ старшій братъ, передразнивалъ вс манеры мистера Варда, такъ что мистриссъ Моунтэйнъ и даже мадамъ Эсмондъ не могли удерживаться отъ смха, а маленькая Фанни Моунтэйнъ кричала отъ восторга. Мадамъ Эсмондъ, безъ сомннія, открыла бы въ немъ грубаго шарлатана, если бы не упрямство ея сына, которому она, противилась побуждаемая къ тому своей непреклонной волей.

— Что за бда, если онъ не такъ свдущъ въ свтскихъ наукахъ? говорила она:— за то въ наук самой драгоцннйшей, мистеръ Вардъ можетъ быть учителемъ всхъ насъ. Что за бда, если его манеры немного и грубоваты? Небо не назначаетъ своихъ избранныхъ изъ среды знатныхъ и богатыхъ. Я желаю, дти, чтобъ вы изъ всхъ книгъ знали одну, какъ знаетъ ее мистеръ Вардъ. Ваша гордость — наслдіе всхъ Эсмондовъ — только и мшаетъ вамъ слушать его внимательно. Становитесь на колна въ вашей комнат и молите Бога, да изгонитъ Онъ изъ васъ этотъ ужасный порокъ!

Въ тотъ вечеръ Вардъ говорилъ о Нееман Сиріянин, о ркахъ Абан и арнар, которыми Нееманъ такъ гордился, приписывая имъ боле цлебное свойство чмъ водамъ Іордана. Мораль этой проповди заключалась въ томъ, что Вардъ хранитель и блюститель цлебныхъ водъ Іордана, и что несчастные, высокомрные юноши должны погибнуть, если не обратятся къ нему.

Съ этого времени Джоржъ началъ открыто преслдовать проповдника своими сарказмами. За обдомъ онъ осмялъ напыщенныя замчанія Варда, такъ что молодой наставникъ задыхался отъ бшенства. Мадамъ Эсмондъ тоже сердилась, особенно, когда Гарри разразился громкимъ смхомъ. Ея власть оставалась непризнанною, наставникъ дтей ея оскорбленъ, младшій сынъ позволилъ себ дерзости, и все это чрезъ упрямство старшаго брата. Она сдлала отчаянную и неудачную попытку поддержать свою власть.

Мальчикамъ было четырнадцать лтъ. Гарри былъ выше ростомъ и боле развитъ, чмъ его братъ, который, при слабомъ тлосложеніи, казался ребенкомъ по росту и по наружности. Въ т дни бакулическая метода убждать и вразумлять другихъ была въ большомъ употребленіи. Сержанты, школьные учители, управляющіе были необыкновено щедры на палочные удары. При жизни ддушки, наши маленькіе близнецы нердко жестоко были наказываемы мистеромъ Демпстеромъ, шотландскимъ учителемъ, Гарри даже привыкъ къ этой метод, и весьма легко переносилъ ее. Но въ междуцарствіе, наступившее посл смерти полковника, палка была поставлена въ сторону, и молодымъ джентльменамъ предоставлена была полная свобода. Теперь же, когда власти матери и ея помощника грозила опасность, несчастная мадамъ Эсмондъ ршилась утвердить ее, посредствомъ понудительныхъ мръ. Она посовтоваласьсь мистеромъ Бардомъ. Этотъ атлетическій молодой педагогъ безъ малйшаго затрудненія отъискалъ главу и стихъ, одобрявшій образъ дйствій, которому онъ намревался слдовать. Получая, при хорошемъ содержаніи, уютную квартиру въ Кастльвуд и надясь остаться тамъ, онъ началъ льстить своимъ ученикамъ. Но они смялись надъ его лестью, оказывали пренебреженіе его грубымъ манерамъ и вскор стали звать за его поученіями. Чмъ боле ихъ мать благоволила къ нему тмъ боле они его не жаловали, и такимъ образомъ наставникъ и его питомцы чистосердечно возненавидли другъ друга. Мистриссъ Моунтэйнъ, будучи искреннимъ другомъ дтей, особливо другомъ Джоржа, къ которому, по ея мннію, мать была весьма несправедлива, совтовала имъ быть благоразумне, потому что противъ нихъ составлялся какой-то заговоръ.

— Вардъ, какъ я замчаю, говорила она: — становится передъ вашей мама услужливе, чмъ когда нибудь. Противно, право, противно, слышать, какъ онъ льститъ ей, противно видть, какъ онъ улыбается — гнусный шарлатанъ! Смотрите, мои милые, берегитесь: учите уроки и не сердите учителя.. Ужь будетъ что нибудь нехорошее, это я знаю. Ваша мама недавно совтовалась на счетъ васъ съ мистеромъ Вашингтономъ, я это узнала, случайно войдя въ комнату. Мн не нравится этотъ майоръ Вашингтонъ, я не люблю его, вы это знаете. Пожалуйста оставьте, мистеръ Гарри, я знаю, что вы хотите сказать. Вы всегда заступаетесь за своихъ друзей. Майоръ очень недуренъ собой, высокъ ростомъ и, можетъ быть, очень добрый человкъ, но для меня онъ слишкомъ старый молодой человкъ, какъ хотите, такъ и понимайте. Я вамъ скажу, мои милые: проказами вашего отца и моего бднаго Моунтэйна, когда они были прапорщиками, можно наполнить мшки. А укажите мн хотя на одну шалость мистера Вашингтона! Въ прошедшій вторникъ, я вошла въ гостиную, гд онъ сидлъ съ вашей мама и я уврена, что они говорили о васъ, потому что мистеръ Вашингтонъ сказалъ: ‘дисциплина-дисциплиной, и должна поддерживаться. Въ дом можетъ быть одна только власть, и вы, мадамъ, должны быть полной госпожей въ своемъ дом’.

— Эти же самыя слова онъ и мн говорилъ, сказалъ Гарри: — онъ говорилъ мн, что не любитъ мшаться въ чужія дла, но что наша матушка очень сердита, и просилъ меня повиноваться мистеру Варду и, особенно, посовтовать это же самое Джоржу.

— Пусть онъ распоряжается въ своемъ дом, а не въ моемъ, говоритъ Джоржъ, принимая на себя надменный видъ.

Это предостереженіе оказалось совершенно безполезнымъ, оно только сдлало юношу еще упряме и еще надменне.

На другой день гроза разразилась и вся сила ея обрушилась на главу маленькаго мятежника. Во время утренняго урока, между Джоржемь и Бардомъ произошелъ раздоръ, Джоржъ ршительно не хотлъ слушать его и быль кругомъ виноватъ, даже его врный братъ крикнулъ на него и объявилъ, что онъ не правъ. Мистеръ Вардъ старался удержать свой гнвъ, и только посл урока сказалъ, что поговорить объ этомъ съ мадамъ Эсмондъ. Когда собрались вс къ обду, мистеръ Вардъ попросилъ милэди повременить нсколько минутъ и довольно спокойно разсказалъ ей объ утреннемъ происшествіи.

Онъ попросилъ мистера Гарри подтвердить сказанное и бдный Гарри принужденъ быль признать справедливость показаній своего наставника.

— Быть учителемъ подобнаго ученика — нелпо, сказалъ мистеръ Вардъ, и произнесъ длинную рчь, испестривъ ее множествомъ изрченій изъ Св. Писанія. Джоржъ только улыбался или съ презрніемъ ошикивалъ нкоторыя мста. Вардъ заключилъ тмъ, что попросилъ позволенія удалиться.

— Прежде вы должны наказать этого негоднаго и непокорнаго сына, сказала мадамъ Эсмондъ, съ гнвомъ.

— Наказать! восклицаетъ Джоржъ.

— Да, милостивый государь, наказать! Если любовь и просьбы оказываются безуспшными, какъ он оказались надъ твоимъ гордымъ сердцемъ, то должно отъискать другія средства, чтобъ привести тебя къ повиновенію. Я наказываю тебя теперь, негодный, непокорный мальчикъ, чтобъ сберечь тебя отъ большаго наказанія впослдствіи. Дисциплина въ семейств должна быть поддержана. Въ дом можетъ быть одна только власть, я должна быть госпожею въ моемъ дом. Мистеръ Вардъ! вы накажете этого непокорнаго мальчика, какъ мы уже условились, и если онъ будетъ сопротивляться, то вамъ помогутъ мои слуги и управляющій.

Подобныя слова вдова, конечно, должна была сказать, но отнюдь не прибавлять къ нимъ сильныхъ изрченій изъ Св. Писанія, повторять которыя писатель этихъ страницъ не считаетъ за нужное. Обращаться всегда къ Св. Писанію и примнять его изрченія къ своимъ цлямъ, поврять небу свои житейскія дла и молить его о вмшательств въ семейныя ссоры и затрудненія, стараться узнавать предопредленія и предначертанія, для того, чтобы грозить ими ближнему и другимъ, которые не согласны съ вашимъ непогршительнымъ мнніемъ — все это въ нашей простосердечной вдов было слдствіемъ внушеній ея пылкаго молодаго духовнаго наставника, и я сомнваюсь, чтобъ они доставляли ей большое утшеніе.

Быть можетъ, однако же, что рчь мадамъ Эсмондъ произвела на Джоржа Эсмонда впечатлніе: онъ чувствовалъ, что былъ виновенъ.

— Въ дом можетъ быть одна только власть, и вы должны быть госпожей…. знаю, знаю, кто говорилъ эти слова еще прежде васъ, сказалъ Джоржъ протяжно, съ блднымъ лицомъ:— я…. я знаю, что я виноватъ передъ мистеромъ Вардомъ.

— Онъ признается въ вин своей! Онъ проситъ прощенія! восклицаетъ Гарри. Прекрасно, Джоржъ! Кажется, этого довольно: не правда ли?

— Нтъ, этого не довольно! вскричала маленькая женщина. Непокорный мальчикъ долженъ заплатить штрафъ за свое неповиновеніе. Когда я бывала непокорною, что случалось со мной въ дтскіе годы, шока еще мое сердце не измнилось и не смирилось, моя мама наказывала меня, и я покорялась. Такъ точно долженъ быть наказанъ и Джоржъ. Мистеръ Вардъ, извольте длать свое дло.

— Остановитесь, матушка! вы не знаете, что длаете, сказалъ Джоржъ, сильно взволнованный.

— Я знаю, неблагодарный сынъ, что кто бережетъ розгу, тотъ балуетъ дитя! сказала мадамъ Эсмондъ съ прежними дополненіями, которыя блдный и доведенный до отчаянія Джоржъ выслушалъ до конца.

На полк камина, подъ портретомъ полковника, стояла фарфоровая чашка, которую вдова берегла, какъ драгоцнность, потому что изъ нея постоянно пилъ ея отецъ. Вдругъ Джоржъ схватилъ ее, и по его блдному лицу пробжала странная улыбка.

— Остановитесь на одну минуту. Не уходите, вскричалъ онъ матери, намревавшейся оставить комнату. Матушка! вы, кажется, очень любите эту чашку? Гарри посмотрлъ на него съ недоумніемъ. Если я разобью ее, то нельзя будетъ починить, не правда ли? Вс черепки, на которые она разлетится, не составятъ цлой чашки. Чашечка моего милаго ддушки! Я виноватъ. Мистеръ Вардъ, простите меня: я постараюсь исправиться.

Вдова посмотрла на сына съ негодованіемъ, близкимъ къ презрнію.

— Я полагала, сказала она:— я полагала, что Эсмонды благородные люди и не трусы….

При этомъ она взвизгнула, Гарри съ крикомъ и съ протянутыми впередъ руками бросился къ брату.

Джоржъ посмотрлъ на чашку, приподнялъ ее, раскрылъ руку, и чашка упала на мраморную плиту къ его ногамъ. Гарри тщетно старался подхватить ее.

— Опоздалъ, Гарри! сказалъ Джоржъ. Ты не починишь ее ни зачто на свт! Теперь, матушка, я готовъ исполнить ваше желаніе. Не угодно ли посмотрть: трусъ я или нтъ? Мистеръ Вардъ! я вашъ слуга. Вашъ слуга? Нтъ! я вашъ рабъ! При первой встрч съ Вашингтономъ, мадамъ, я поблагодарю его за совтъ, который онъ вамъ подалъ.

— Я говорю, длайте, сэръ, что вамъ приказываютъ! вскричала мистриссъ Эсмондъ, топнувъ своей маленькой ножкой.

И Джоржъ, сдлавъ низкій поклонъ мистеру Варду, попросилъ его итти въ кабинетъ.

— Оставьте, мама! ради Бога, оставьте! вскричалъ Гарри. Но гнвъ киплъ въ сердц маленькой женщины и она не хотла внять мольбамъ своего сына.

— Вы только заступаетесь за него, сэръ! сказала она: — еслибъ мн самой привелось наказывать его, я бы и тогда не простила

И Гарри съ уныніемъ и гнвомъ вышелъ изъ комнаты черезъ дверь, за которою только что скрылись его братъ и мистеръ Вардъ.

Вдова опустилась въ кресло подл этихъ дверей и безмолвію, безъ всякаго выраженія стала смотрть на осколки разбитой чашки. Потомъ она склонила голову свою къ рзной изъ краснаго дерева двери, одной изъ полдюжины дверей, выписанныхъ полковникомъ изъ Европы. Втеченіе нсколькихъ минутъ господствовало безмолвіе, потомъ раздался громкій крикъ и бдная мать затрепетала.

Черезъ минуту мистеръ Вардъ вышелъ изъ кабинета. Кровь струилась изъ большой раны на его голов. За нимъ слдовалъ Гарри съ пылающимъ взоромъ и размахивая небольшимъ охотничьимъ ножемъ его ддушки, висвшимъ съ другимъ оружіемъ полковника на стн библіотеки.

— Мн все равно, говоритъ Гарри. Это я его ранилъ. Я не могъ видть, чтобы этотъ человкъ наносилъ удары брату. Лишь только онъ поднялъ руку, какъ я швырнулъ въ него линейкой. Я не могъ вынести этого, и если кто осмлится поднять руку на меня или на брата, тотъ поплатится жизнью, восклицаетъ Гарри, размахивая кинжаломъ.

Вдова, посмотрвъ на маленькаго героя и его жертву, раскрыла ротъ отъ изумленія и тяжело вздохнула. Втеченіе нсколькихъ минутъ отсутствія сыновей, душа ея переносила пытку, удары, которые, какъ она воображала, наносимы были старшему сыну, падали ей на сердце. Она готова была прижать ихъ обоихъ къ этому сердцу. Гнвъ ея прошелъ. Весьма вроятно, она приходила въ восторгъ при мысли о храбрости и великодушіи младшаго сына.

— Какой ты негодный, непослушный сынъ, говорила она чрезвычайно кротко. Бдный мистеръ Вардъ! И онъ осмлился ударить васъ! Ужь не линейкой ли чернаго дерева? Положи, дитя мое, этотъ кинжалъ. Это генералъ Веббъ подарилъ моему папа, посл осады Лилля. Позвольте мн обмыть вашу рану, мой добрый мистеръ Вардъ и поблагодарить небо, что не случилось чего нибудь хуже. Моунтэйнъ! принеси, пожалуйста, англійскій пластырь изъ средняго ящика въ японской шкатулк. Вотъ и Джоржъ. Наднь, дитя мое, кафтанъ и жилетъ! Довольно и того, что ты ходилъ принять наказаніе. Гарри! проси прощенія у добраго мистера Варда за свой злобный, мятежный поступокъ, я съ своей стороны прошу его отъ всего сердца. Обуздывай, дитя мое, порывы (всей пламенной натуры…. молись Богу…. сынъ мой!

При этихъ словахъ, маленькая женщина съ потокомъ слезъ, которыхъ не могла доле удерживать, бросилась на шею старшаго сына, между тмъ, какъ Гарри, положивъ кинжалъ, смиренно подошелъ къ мистеру Варду и сказалъ: — простите меня, сэръ. Я не могъ воздержаться, клянусь честью не могъ, не могъ видть наказанія моему брату.

Вдова изумилась, взглянувъ посл объятія на блдное лицо Джоржа. Въ отвтъ на ея нжныя материнскія ласки, онъ холодно поцаловалъ ее въ голову и отступилъ отъ нее на нсколько шаговъ.

— Матушка! вы имли въ виду мою пользу, сказалъ онъ: — я былъ виноватъ. Но чашка разбита, и вс королевскія лошади, вс королевскіе люди, изображенные на ней, не въ состояніи починить ее. Позвольте…. Поставимъ уцлвшую сторону на полку камина, и трещины не будутъ замтны.

Мадамъ Эсмондъ еще разъ посмотрла на сына, когда онъ ставилъ осколки чашки на мраморную полку камина. Ея власть надъ нимъ кончилась. Теперь онъ господствовалъ надъ ней. Она не сожалла о пораженіи, вдь женщины любятъ не только побждать, но и быть побжденными. Съ этого дня молодой джентльменъ былъ господиномъ въ Кастльвуд. Его мать не могла достаточно налюбоваться имъ, когда онъ подошелъ къ Гарри, граціозно и ласково подалъ ему руку, и сказалъ: ‘благодарю тебя, брать!’ — какъ будто Джоржъ былъ принцъ, а Гарри генералъ, который помогъ принцу выиграть славное сраженіе.

Посл того Джоржъ подошелъ къ мистеру Варду, который все еще, съ плачевнымъ видомъ, промывалъ себ глазъ и лобъ.

— Прошу васъ, сэръ, простить Гарри за его поступокъ, сказалъ Джоржъ, съ сохраненіемъ своего достоинства. Вы видите, что хотя мы очень молоды, но все же мы джентльмены и чужимъ людямъ не позволимъ себя обидть. Я долженъ былъ подчиниться желанію матери, и радуюсь, что это желаніе не исполнилось.

— Но скажите, сэръ, кто же долженъ вознаградить меня? говоритъ мистеръ Вардъ: — кто удовлетворитъ меня за такое оскорбленіе?

— Мы очень молоды, отвчаетъ Джоржъ, съ саркастической улыбкой. Намъ скоро исполнится пятнадцать. Всякое удовлетвореніе, принятое между джентльменами….

— Сэръ! какъ вы смете говорить подобныя вещи духовной особ? проревлъ Вардъ, выправляясь во весь ростъ. Онъ зналъ, до какой степени превосходно умли фехтовать оба брата, и уже не разъ испыталъ на себ совершенство ихъ въ этомъ искусств.

— Вы еще не священникъ. Мы думали, что васъ можно считать за джентльмена. Мы не знали этого!

— Джентльменъ! я христіанинъ, сэръ! восклицаетъ Вардъ, съ бшенствомъ озираясь кругомъ и стиснувъ свои огромные кулаки.

— Хорошо, хорошо, если вы не хотите драться, то почему же не прощаете? говоритъ Гарри: — а если не прощаете, то почему не деретесь? Вотъ гд настоящій-то камень преткновенія! и онъ захохоталъ своимъ веселымъ, чистосердечнымъ смхомъ.

Но это было ничто въ сравненіи съ смхомъ нсколько дней спустя, когда ссора была улажена, когда глазъ мистера Варда поправился и несчастный наставникъ, по привычк, приступилъ къ чтенію назидательныхъ поученій. Онъ старался внушить мальчикамъ уваженіе къ своей особ, пробудить тотъ энтузіастъ, который слушатели оказывали съ самаго начала, онъ боролся съ ихъ равнодушіемъ, молилъ Небо согрть охладвшія ихъ сердца и возвратить тхъ, которые отпали. Все было тщетно. Вдова уже боле не плакала, слушая его поученія, его напыщенныя риторическія фигуры и умильныя улыбки не производили на нее ни малйшаго впечатлнія, ее не страшили самыя жгучія угрозы, которыми ораторъ, какъ перцомъ посыпалъ свои рчи. Мало того, ссылаясь на головную боль, она не явилась на вечернее поученіе, по этому случаю остатокъ маленькой конгрегаціи былъ холодне обыкновеннаго. Однажды Вардъ, все еще длая отчаянныя усилія возвратить поколебленную власть, заговорилъ о прелести субординаціи, о вредномъ направленіи современныхъ умовъ и необходимости повиноваться властямъ.

— Для чего, друзья мои, говорилъ онъ высокопарнымъ тономъ (онъ имлъ привычку предлагать необыкновенно пошлые вопросы, и сейчасъ же отвчать на нихъ съ соотвтствующею пошлостью) — для чего назначаютъ начальниковъ? для того, чтобы управлять нами. Для чего нанимаютъ учителей? для того, чтобы учить дтей. Для чего служатъ наставники {Ruler млетъ двоякое значеніе: наставникъ и линйка. Джоржъ и Гарри приняли это слово въ послднемъ значеніи.}…? Тутъ Вардъ остановился и съ смущеніемъ посмотрлъ на молодыхъ джентльменовъ. Онъ прочелъ на ихъ лицахъ двойное значеніе произнесеннаго имъ несчастнаго слова, замялся и, чтобъ поправиться, стукнулъ кулакомъ по столу. Для чего, я говорю, служатъ наставники?

— То есть, линйки, говоритъ Джоржъ, глядя на Гарри.

— А вотъ для чего! отвчаетъ Галь, положивъ руку нсколько повыше глаза, тамъ, гд на лбу бднаго наставника виднлись слды недавней раны. Линйки… ха! ха! Это уже слишкомъ много. Мальчики разразились громкимъ смхомъ. Мистриссъ Моунтэйнъ, постоянно веселая женщина, не могла не присоединиться къ этому хору, даже маленькая Фанни, которая всегда вела себя на этихъ церемоніяхъ скромно и прилично, засмялась и захлопала рученками, хотя вовсе не знала причины общаго смха.

Это было невыносимо. Вардъ закрылъ книгу, въ нсколькихъ гнвныхъ, но сильныхъ и краснорчивыхъ словахъ онъ объявилъ, что боле не хочетъ оставаться въ этомъ мст, и ухалъ изъ Кастльвуда безъ всякаго сожалнія со стороны мадамъ Эсмондъ, которая за три мсяца передъ тмъ любила его до безумія.

ГЛАВА VI.
ВИРГИНЦЫ ВСТУПАЮТЪ ВЪ СВТЪ.

Посл отбытія несчастнаго духовнаго наставника и капеллана, мадамъ Эсмондъ и ея сынъ находились, повидимому, въ добромъ согласіи. Хотя Джоржъ никогда не говорилъ съ матерью о ссор съ нею, но это событіе тяжелымъ камнемъ лежало на сердц мальчика, такъ что вскор посл описанныхъ нами домашнихъ происшествій съ нимъ сдлалась горячка. Во время этого недуга, въ минуты сильнаго бреда, онъ нсколько разъ вскрикивалъ: разбилъ! разбилъ! теперь ее никогда, никогда не починить!— къ безмолвному ужасу матери, которая проводила дни и ночи подл сына, когда онъ въ безпамятств метался въ своей постели. Болзнь Джоржа сопротивлялась искусству матери, и даже усиливалась наперекоръ испытаннымъ универсальнымъ средствамъ, которыя добрая вдова хранила въ ящик и которыми такъ щедро надляла своихъ подчиненныхъ. Ей предстояло перенесть еще одно уничиженіе. Въ одинъ прекрасный день она очутилась у дверей хижины мистера Демпстера. По глубокому снгу она пріхала къ нему на своей маленькой лошадк, и умоляла его оказать помощь бдному мальчику. Я похороню мою злобу, сказалъ Демпстеръ:— какъ вы, милэди, похоронили свою гордость. Можетъ статься, Богу будетъ угодно, чтобъ я пріхалъ во время на помощь моему милому юному ученику!— Съ этими словами, онъ положилъ въ карманъ ланцетъ, необходимыя лекарства, взялъ съ собой негра-мальчика, заперъ свою одинокую хижину и еще разъ возвратился въ Кастльвудъ. Въ эту ночь и втеченіе нсколькихъ слдующихъ дней казалось, что бдный Гарри сдлается наслдникомъ Кастльвуда, но съ помощію искусства мистера Демпстера горячка стала проходить, перемежающіеся припадки ослабвали и наконецъ Джоржъ поправился. Перемна воздуха, даже поздка въ Англію, была необходима, но вдова перессорилась тамъ со всми родными и теперь отъ искренняго сердца раскаивалась въ своемъ безразсудств. Ршено было предпринять путешествіе на сверъ, и два джентльмена, сопровождаемые мистеромъ Демпстеромъ, въ качеств ихъ наставника, и нарою негровъ, сдлали вояжъ въ Нью-Йоркъ., оттуда вверхъ по прекрасной рк Гудсонъ, въ Албани, гд были приняты лучшимъ дворянствомъ, изъ Албани во Французскія провинціи, и гд тоже радушно были приняты французскимъ дворянствомъ. Гарри большую часть времени кочевалъ съ индійцами, собиралъ мха и стрлялъ медвдей. Джоржъ, поимвшій пристрастія къ развлеченіямъ подобнаго рода и здоровье котораго находилось все еще въ слабомъ состояніи, быль особеннымъ фаворитомъ французскихъ дамъ, видвшихъ весьма немногихъ молодыхъ англичанъ, такъ охотно говорившихъ по-французски, какъ наши молодые джентльмены. Джоржъ превосходно усвоилъ французскій акцентъ, такъ что его можно было принять за природнаго француза. Онъ имлъ прекрасную наружность, ловко танцовалъ минуэтъ, зналъ новйшіе французскіе романсы и аріи, превосходно игралъ ихъ на скрипк, еще превосходне распвалъ бы ихъ, еслибъ въ это время, его звонкій дискантъ не перемнился на басъ. Къ величайшей досад и зависти бднаго Гарри, который стрлялъ себ медвдей, Джоржъ имлъ уже дуэль съ молодымъ прапорщикомъ овернскаго полка, шевалье де-ла-Жаботьеръ, котораго ранилъ въ плечо и съ которымъ посл дуэли заключилъ союзъ на вчную дружбу. Мадамъ де-Муши, супруга суперинтенданта, говорила, что счастлива та мать, которая иметъ такого сына, и вскор написала привтственное письмо къ мадамъ Эсмондъ, въ которомъ поздравляла ее съ превосходнымъ поведеніемъ мистера Джоржа.

Когда молодые джентльмены, по истеченіи десяти очаровательныхъ мсяцовъ, возвратились домой, мадамъ Эсмондъ изумилась ихъ росту и развитію во всхъ отношеніяхъ. Джоржъ, такъ выросъ, что сравнялся съ младшимъ братомъ. Мальчиковъ трудно было отличить одного отъ другаго, особливо когда ихъ волосы были напудрены, но какъ церемонія была слишкомъ тягостна для деревенской жизни, то оба джентльмена носили природные волоса: Джоржъ чорные, какъ смоль, а Гарри блокурые, подвязанные лентой.

Читатель, вроятно, замтилъ, что мистеръ Джоржъ Эсмондъ былъ ревниваго и недоврчиваго характера, но въ тоже время самаго великодушнаго и благороднаго, прямаго и справедливаго, не мстительнаго, но и неспособнаго забывать оскорбленія. Отправляясь путешествовать, онъ питалъ въ своей душ недоброе расположеніе къ одному почтенному джентльмену, имя котораго впослдствіи сдлалось знаменитйшимъ въ свт, и возвратился домой, нисколько не измнивъ своего мннія о друг его дда и матери. Мистеръ Вашингтонъ, который только что вступилъ въ зрлыя лта, быль по наружности, по уму и чувствамъ гораздо старше своихъ лтъ. Онъ всегда обнаруживалъ простосердечіе и скромность: съ самыхъ раннихъ лтъ, онъ управлялъ длами своей матери и своихъ родныхъ, и пользовался довріемъ всхъ своихъ знакомыхъ и окружнаго дворянства несравненно боле, чмъ лица вдвое его старше.

Мистриссъ Моунтэйнъ, подруга и компаньонка мистриссъ Эсмондъ, нжно любившая двухъ юношей и свою покровительницу, несмотря на безпрерывныя ссоры съ послдней, ежедневно грозившей удалить ее изъ Кастльвуда, была самой милою, самой любезною и въ тоже время смшною корреспонденткою Джоржа и Гарри, во время ихъ путешествія. Надобно сказать, что и мистриссъ Моунтейнъ была ревниваго характера, она имла особенное расположеніе устраивать брачные союзы и воображала, что каждый неженатый мужчина и каждая незамужняя женщина имютъ намреніе жениться или выйти замужъ. Рдкій изъ такихъ мужчинъ являлся въ Кастльвудъ, не возбудивъ въ душ мистриссъ Моунтэйнъ подозрнія, что онъ имлъ виды на руку мадамъ Эсмондъ. Она была убждена, что отвратительный мистеръ Вардъ намревался пробудить любовь къ себ въ сердц вдовушки, и что вдовушка была къ нему неравнодушна. Она знала, что мистеръ Вашингтонъ хотлъ жениться, была уврена, что такой дальновидный молодой человкъ искалъ богатой невсты, а что касается до различія лтъ, то нисколько не странно, если майоръ (Вашингтонъ служилъ въ милиціи съ чиномъ майора) былъ пятнадцатью годами моложе мадамъ Эсмондъ. Въ фамиліи Эсмондовъ подобныя партіи были нердки: милэди, мать госпожи Эсмондъ, сколькими годами была старше полковника, когда вышла за него? Бдный полковникъ! посл жены онъ попалъ подъ башмакъ своей дочери! По примру матери, мадамъ Эсмондъ, весьма вроятно, выйдетъ замужъ вторично. Мадамъ была маленькаго роста, никакъ не больше пяти футовъ, въ самомъ высокомъ головномъ убор и на самыхъ высокихъ каблукахъ, мистеръ Вашингтонъ — высокій мужчина, шести футовъ и двухъ дюймовъ. Высокіе мужчины всегда женятся на маленькихъ женщинахъ: слдовательно, думала она, мистеръ Вашингтонъ иметъ на нее виды. Что можетъ быть ясне этого умозаключенія?

Она сообщила это мудрое умозаключеніе своему юнош, (такъ называла она Джоржа) который, именемъ неба, просилъ ее помолчать. Это, говорила мистриссъ Моунтэйнъ, она въ состояніи сдлать, и тутъ же разсказала сотню обстоятельствъ, которыя случились въ его отсутствіи, и подтверждали, по ея мннію, ея предположеніе. Сообщила ли Моунтейнъ эти милыя подозрнія его брату? гнвно спрашивалъ Джоржъ. Нтъ. Джоржъ былъ ея юношей, а Гарри — матушкинымъ сынкомъ. Мадамъ Эсмондъ больше всего любитъ Гарри, а я васъ, восклицаетъ Моунтэйнъ. Кром того, еслибъ я разсказала ему, онъ въ туже минуту передалъ бы матери. Бдный Гарри ничего не въ состояніи скрыть, и тогда поднялась бы страшная исторія между мадамъ и мною!

— Я прошу васъ, Моунтэйнъ, молчать объ этомъ, сказалъ мистеръ Джоржъ, съ величайшимъ достоинствомъ:— иначе вы и я тоже поссоримся. Ни мн, никому другому въ мір вы не должны упоминать объ этихъ нелпыхъ подозрніяхъ.

Нелпыхъ! Почему же нелпыхъ? Мистеръ Вашингтонъ постоянно съ вдовой. Его имя не сходитъ съ ея языка. Она ни когда не перестаетъ выставлять на видъ своимъ сыновьямъ его добродтели и поступки. Она совтовалась съ нимъ обо всемъ, что касалось ея имнія и управленія имъ. Не покупала лошади, не продавала бочки табаку, не спросивъ его мннія. Въ Кастльвуд была комната, которая такъ и называлась Вашнигтоновскою. Узжая изъ Кастльвуда, онъ оставлялъ въ этой комнат свое платье и свои чемоданы.

— Ахъ, Джоржъ, Джоржъ! Наступитъ день, когда онъ не удетъ отсюда,— простонала Моунтэйнъ, постоянно возвращавшаяся къ предмету, говорить о которомъ ей было воспрещено. Между тмъ мистеръ Джоржъ началъ оказывать фавориту своей матери замтную холодность, которая хотя и была непріятна для мистера Вашингтона, но онъ не показывалъ вида, кром холодности въ обхожденіи Джоржа проглядывалъ иногда и язвительный сарказмъ, но Вашингтонъ отклонялъ его отъ себя, какъ втви кустарника во время охоты, на которую такъ часто здилъ съ Гарри Варрингтономъ, тогда какъ Джоржъ удалялся въ библіотеку, и тамъ, мрачный и совершенно одинокій, углублялся въ математику, въ латинскія и греческія книги.

Однажды мистеръ Вашингтонъ пріхалъ съ визитомъ въ Кастльвудъ въ то время, когда Гарри съ кмъ-то изъ своихъ товарищей отправился на охоту (надо полагать, что товарищи Гарри не вс были такіе прекрасные люди, какъ мистеръ Вашингтонъ), мистеръ Вашингтонъ былъ до такой степени нженъ и внимателенъ къ мадамъ Эсмондъ и принять былъ ею съ такимъ особеннымъ радушіемъ, что ревность Джоржа Варрингтона едва не обратилась въ открытую вражду. Но оказалось, что этотъ визитъ былъ прощальный. Майоръ Вашингтонъ отправлялся въ продолжительное и опасное путешествіе, на самый край западной границы Виргиніи и даже дале. Французы съ нкотораго времени стали длать набги въ наши владнія. Правительство Англіи, равно какъ и власти Виргиніи и Пенсильваніи были встревожены такимъ воинственнымъ духомъ владтелей Канады и Луизіаны. Нкоторые изъ нашихъ поселенцевъ уже были вытснены изъ ихъ владній вооруженными французами, и губернаторы британскихъ провинцій желали, если не прекратить дальнйшія притсненія, то во всякомъ случа протестовать противъ такихъ непріязненныхъ нашествій.

Мы хотли удержать за собою наши американскія колоніи посредствомъ закона, который былъ бы, по крайней мр, удобенъ для учредителя этихъ колоній. Между прочимъ существовало правило, что кто владлъ берегомъ, тотъ имлъ право на всю полосу внутренней земли до Атлантическаго океана,— британскими граматами полагались границы колоніямъ только отъ свера къ югу, оставляя ихъ совершенно безграничными отъ востока къ западу. Французы, между тмъ, имли свои колоніи на свер и юг, и думали соединить ихъ посредствомъ ркъ Миссиссини, св. Лаврентія и большими промежуточными озерами, лежащими къ западу отъ британскихъ владній. Въ 1748 году, хотя миръ и былъ подписанъ между двумя европейскими государствами, но колоніальный вопросъ остался нершеннымъ и нужно было снова начать переговоры, когда та или другая сторона будетъ довольно сильна, чтобъ опять возбудить его. Въ 1753 г. вопросъ этотъ возникъ на рк Огейо, при непріязненномъ столкновеніи французскихъ и британскихъ колонистовъ. Правда, тамъ были еще люди, кром Французовъ и Британцевъ, полагавшіе, что они тоже имли право на области, изъ за которыхъ спорили дти ихъ ‘блыхъ отцовъ’, и именно, туземные Индійцы, настоящіе владльцы той земли. Но сентъ-джемскіе и версальскіе мудрецы, считая этотъ спорный вопросъ европейскимъ, а отнюдь не индійскимъ, старались отклонить красное племя отъ всякихъ притязаній, и въ тоже время воспользоваться его томагоками, {}Индйское оружіе. если оно заблагоразсудитъ поддерживать которую либо изъ тяжущихся сторонъ.

Компанія, называемая огейоскою, получивъ въ даръ отъ виргинскаго правительства земли вдоль рки Огейо, увидла себя окруженною французскими военными отрядами, которые грубо вытснили Британцевъ изъ ихъ владній. Послдніе обратились съ просьбою о защит къ мистеру Динвидди вице-губернатору Виргиніи, который ршился отправить посланника къ французскому генералу на Огейо съ требованіемъ, чтобы французы прекратили свои нашествія на территоріи его величества короля Георга.

Молодой мистеръ Вашингтонъ искалъ случая отличиться, и этотъ случай представился. Онъ охотно вызвался оставить домъ, сельскія и должностныя занятія, чтобы доставить французскому генералу депешу губернатора. Взявъ проводника, переводчика и нсколько слугъ, и слдуя по индійскимъ землямъ въ конц 1753 года, неустрашимый молодой посланникъ прошелъ отъ Вильямсбурга почти до береговъ озера Эріо, и нашелъ французскаго генерала въ крпости Бофъ. Отвтъ генерала былъ коротокъ: онъ имлъ приказаніе занять эту мстность и вытснить изъ нее всхъ Англичанъ. Французы откровенно признавались въ своемъ намреніи овладть Огейо. Съ этимъ грубымъ отвтомъ виргинскій посланникъ долженъ былъ возвратиться по пути, исполненному опасностей и трудностей, чрезъ дикіе лса и замерзшія рки, назначая себ направленіе но компасу и располагаясь на ночь лагеремъ въ снгахъ, при свт пылающихъ костровъ.

Гарри Варрингтонъ проклиналъ свою злую судьбу, благодаря которой онъ отправился на птушій бой, тогда какъ ему представлялся случай имть боле благородную охоту. Майоръ Вашингтонъ, по возвращеніи изъ экспедиціи, которую совершилъ съ энергіей и простотою героя, сдлался большимъ, чмъ прежде, фаворитомъ лэди Кастльвудъ. Она указывала на него своимъ сыновьямъ, какъ на превосходный образецъ. Ахъ, Гарри, говорила она: — ты убиваешь время на птушьи бои да на конскія скачки, между тмъ какъ майоръ скитается въ пустыняхъ, слдить за Французами и борется съ замерзшими рками! Ахъ, Джоржъ! ученость, конечно, вещь превосходная, но я бы желала, чтобъ старшій сынъ мой сдлалъ что нибудь и для отечества!

— Я ничего больше не желаю, какъ только отправиться въ Англію и пріискать тамъ занятіе, говоритъ Джоржъ. Надюсь, мама, вы не захотите, чтобъ я служилъ подъ командой мистера Вашингтона, въ его новомъ полку, или просилъ какого нибудь назначенія отъ мистера Динвидди?

— Эсмондъ можетъ только служить по назначенію короля, говоритъ мадамъ:— по чтобы просить милости отъ вице-губернатора Динвидди, я лучше соглашусь просить милостыню.

Въ это время мистеръ Вашингтонъ формировалъ полкъ, который, при содйствіи Виргинскаго правительства, могъ бы существовать небольшимъ жалованьемъ, и предложилъ, съ помощію этихъ новобранцевъ, поставить французскимъ нашествіямъ преграду боле ршительную и врную, чмъ посольство одинокаго безсильнаго человка. Небольшой отрядъ подъ командою другаго офицера, полковника Трента, былъ уже отправленъ на западъ, съ приказаніемъ возвести укрпленіе, въ которомъ можно было бы выдержать нападеніе непріятеля. Французскія войска, далеко превышающія своею численностью нашъ отрядъ, сдлали нападеніе на англійскіе аванпосты, которые укрплялись на самой границ Пенсильваніи, тамъ, гд въ настоящее время стоитъ обширный городъ Питсбургъ. Виргинскій офицеръ съ сорока солдатами никакъ не могъ сопротивляться канадцамъ, въ двадцать разъ сильнйшимъ и явившимся передъ неконченными укрпленіями. Ему позволили отступить безъ преслдованія. Французы овладли начатымъ фортомъ, укрпили его и назвали, по имени канадскаго губернатора, Дю Кеснъ. До этой поры ни съ той, ни съ другой стороны не сдлано было еще ни одного военнаго удара. Войска, представлявшія враждебныя націи, стояли другъ передъ другомъ: ружья были заряжены, но никто не ршался скомандовать ‘пли’! Странно, что въ дикомъ лсу Пенсильваніи молодой виргинскій офицеръ сдлалъ выстрлъ и возбудилъ войну, которой суждено было продолжаться шестьдесятъ лтъ, распространиться по всей его родной стран и перейти въ Европу, войну, которая стоила Франціи ея американскихъ колоній,— отдлила отъ насъ наши и создала великую западную республику, войну, которая, потухнувъ въ Новомъ Свт, свирпствовала въ Старомъ, и изъ всхъ милліоновъ, участвовавшихъ въ ней, предоставила величайшую славу тому, кто нанесъ первый ударь!

Этотъ человкъ вовсе не зналъ, какая готовилась ему участь. Простой джентльменъ, ревностно желавшій служить королю и исполнять свой долгъ, добровольно вызвался на первый подвигъ, и высполнилъ его съ удивительною врностью. Въ слдующемъ году онъ принялъ начальство надъ небольшимъ отрядомъ провинціальныхъ войскъ, съ которымъ и отправился отразить Французовъ. Онъ подошелъ къ ихъ передовому караулу, пустилъ въ него первую пулю и убилъ начальника. Посл этого самъ долженъ былъ отступить съ своими войсками, и былъ принужденъ начать переговоры съ превосходной числомъ французскою арміею. Четвертаго іюля 1754 года, полковникъ выступилъ съ своимъ отрядомъ изъ маленькой крпостцы, сооруженной на скорую руку и названной ‘Фортомъ необходимости’, уступилъ это мсто побдителю и возвратился домой.

Здсь онъ сложилъ съ себя начальство: его полкъ, посл безплоднаго и безславнаго похода и пораженія былъ распущенъ. Печальный и упавшій духомъ, молодой офицеръ явился черезъ нсколько времени къ своимъ старымъ друзьямъ въ Кастльвудъ Онъ былъ очень молодъ: передъ выступленіемъ въ первый свой походъ, весьма естественно, онъ предавался преувеличеннымъ надеждамъ на успхъ и громко ихъ высказывалъ.

— Прощаясь съ вами, я быль сердитъ на васъ, сказалъ онъ Джоржу Варрингтону, протянувъ ему руку, которую Джоржъ пожалъ со всмъ радушіемъ. Мн казалось, Джоржъ, что вы съ презрніемъ смотрли на меня и на мой полкъ. Я думалъ, что вы смялись надъ нами, и вашъ смхъ приводилъ меня въ бшенство. Дйствительно, я слишкомъ много хвалился моими грядущими подвигами.

— Нтъ, Джоржъ, вы сдлали все, что отъ васъ зависло, сказалъ Варрингтонъ, совершенно забывъ свою прежнюю ревность, при вид стараго своего товарища въ несчастію. Понятно что полтораста человкъ безъ достаточнаго количества провизіи, почти безъ военныхъ снарядовъ, не могли стать лицомъ къ лицу съ непріятелемъ, въ пятеро превосходнйшимъ и превосходно вооруженнымъ: всякій, кто только знаетъ мистера Вашингтона, знаетъ также, что онъ исполнилъ свой долгъ. Въ прошломъ году Гарри и я видли Французовъ въ Канад. Они повинуются одной только власти: въ нашихъ же провинціяхъ каждый губернаторъ иметъ свою собственную. Французы послали противъ васъ королевскія войска….

— О еслибы были наши королевскія войска! восклицаетъ мадамъ Эсмондъ, выразительно покачавъ головой:— увряю васъ, что нсколько хорошихъ англійскихъ полковъ обратили бы въ бгство этихъ блокафтанниковъ.

— А вы ни за что считаете провинціаловъ? впрочемъ, посл такой неудачи, я ничего не долженъ говорить, сказалъ полковникъ съ угрюмымъ видомъ: — въ прошедшій разъ вы предвщали мн чрезвычайно многое. Помните ли, какія побды вы предсказывали мн и какъ я самъ похвалялся за вашимъ прекраснымъ виномъ? Вс эти мечты теперь разсялись. Вы, милэди, весьма великодушны, допуская къ себ несчастнаго, пораженнаго воина,— и молодой Вашингтонъ опустилъ свою голову.

Джоржъ Варрингтонъ, при его чрезвычайно острой чувствительности, былъ глубоко тронутъ душевнымъ движеніемъ и безъискусственнымъ выраженіемъ печали побжденнаго товарища. Онъ хотлъ сказать мистеру Вашингтону нсколько утшительныхъ, дружескихъ словъ, но его мать, которой полковникъ высказалъ свое горе, предупредила его:

— Вы удивляетесь нашему великодушію, полковникъ Вашингтонъ! сказала она:— я еще не слыхала, чтобы нашъ полъ покидалъ друзей своихъ, когда они въ несчастіи.

И съ этими словами она сдлала полковнику такой прекрасный реверансъ, что чувство ревности зашевелилось въ груди Джоржа сильне, чмъ когда нибудь.

ГЛАВА VII.
ПРИГОТОВЛЕНІЯ КЪ ВОЙН.

Человка ничто такъ сильно не влечетъ къ другому существу, ему подобному, какъ храбрость, молодость, красота и несчастіе. Мадамъ Эсмондъ могла имть двадцать сыновей, и въ тоже время не лишалась права восхищаться своимъ молодымъ воиномъ. Теперь комната мистера Варрингтона пользовалась еще большимъ почетомъ. Мадамъ Эсмондъ была безъ ума отъ него и превозносила его во всхъ собраніяхъ. Она безпрестанно выставляла своимъ сыновьямъ на видь его прекрасныя стороны, представляла контрастъ между его превосходными качествами и привязанностію Гарри къ удовольствіямъ (своенравный мальчикъ!) или безмолвными размышленіями Джоржа надъ книгами. Несмотря на щедрыя похвалы матери, Джоржъ не чувствовалъ расположенія къ мистеру Варрингтону. Онъ лелялъ въ груди своей демона ревности, пока самъ не сдлался въ тягость самому себ и всмъ его окружавшимъ. Онъ говорилъ шутки столь глубокомысленныя, что его простосердечная мать не понимала ихъ значенія, но она приходила въ замшательство отъ его сарказмовъ и не знала что думать о его угрюмомъ, мрачномъ юмор.

Между тмъ, общественныя событія слдовали одно за другимъ и, разумется, должны были имть вліяніе на судьбу всхъ членовъ нашего добраго семейства. Вражда между Французами и англійскими сверо-американцами изъ частной обратилась въ вражду національную. Въ Канаду уже прибыли подкрпленія, въ Виргиніи ожидали прибытія войскъ англійскихъ.

‘Увы! мой милый другъ!’ писала m-me де-Муши, изъ Квебека, своему молодому другу Джоржу Варрингтону. ‘Судьба не благопріятствуетъ намъ. Я вижу, вы оставляете объятія обожаемой матери, чтобы броситься въ объятія Беллоны. Я вижу васъ израненнымъ посл сраженій. Представляя себ васъ въ рядахъ воиновъ, выстроенныхъ подъ знаменами Леопарда, я даже колеблюсь пожелать побду нашимъ Лиліямъ. Есть вражды, которыхъ сердце не признаетъ, по крайней мр, наши сердца спокойны среди этихъ бранныхъ криковъ. Вс здсь любятъ и привтствуютъ васъ, вмст съ мсьё, любителемъ медвдей, вашимъ братомъ (этимъ холоднымъ Ипполитомъ, который охоту на медвдей предпочиталъ нжной бесд съ нашими дамами). Вашъ другъ, вашъ врагъ, Шевалье де-ла-Жаботьеръ сгараетъ отъ нетерпнія встртиться на пол Марса съ своимъ великодушнымъ соперникомъ. Мсьё дю-Кеспъ говорилъ о васъ не дальше, какъ вчера за ужиномъ. Мсьё дю-Кеспъ и мой мужъ посылаютъ усердныя напоминанія о себ молодому ихъ другу, вмст съ напоминаніями искренно преданной вамъ

де-Муши.’

‘Знамя Леопарда’, о которомъ упоминала милая корреспондентка Джоржа, дйствительно, развевалось по втру, и подъ него стекалось множество королевскихъ воиновъ. Ршено было силою отнять у Французовъ вс завоеванія, сдланныя ими въ британскихъ владніяхъ. Въ американскихъ колоніяхъ сформированы были два полка съ жалованьемъ отъ правительства и, кром того, изъ Англіи отправленъ былъ флотъ съ двумя другими полками, подъ командою опытнаго начальника. Въ феврал 1755 г., коммодоръ Кепнелъ, на знаменитомъ корабл ‘Сентюріонъ’, на которомъ Ансонъ совершилъ кругосвтный вояжъ, сталъ на якор, на гамптонскомъ рейд, съ двумя другими кораблями, на которыхъ находился генералъ Брэддокъ, его штабъ и часть его войскъ. Мистеръ Браудонъ былъ назначенъ герцогомъ. Сто лтъ тому назадъ, герцогъ кумберлэндскій назывался въ Англіи просто герцогомъ, потому что этотъ титулъ дарованъ былъ другому знаменитому полководцу. Но не такъ, однако же, великъ былъ первый изъ этихъ двухъ герцоговъ, какимъ его считала его партія, и, конечно, не такъ дуренъ, какъ его изображали враги. Транспортный флотъ, нагруженный огромнымъ количествомъ боевыхъ снарядовъ, людей и денегъ, спшилъ за генераломъ принца Вильяма.

Великій человкъ высадилъ свои войска въ Александріи, на берегахъ рки Потомака, и отправился въ Аннаполисъ, въ Мэрилэнд, куда приказалъ собраться всмъ губернаторамъ колоній на совщаніе, на которомъ предложилъ имъ пригласить колоніи къ оказанію помощи въ этомъ общемъ, затруднительномъ дл.

Прибытіе генерала и его небольшой арміи произвело сильное волненіе во всхъ провинціяхъ и всего боле въ Кастльвуд. Гарри немедленно отправился въ Александрію полюбоваться войсками. Видъ стройныхъ рядовъ и воодушевляющая музыка флейтъ и барабановъ очаровали его. Онъ скоро познакомился съ офицерами обоихъ полковъ, выразилъ страстное желаніе пуститься въ экспедицію, въ которую они собрались, и былъ пріятнымъ гостемъ за ихъ общимъ столомъ.

Мадамъ Эсмондъ радовалась, что ея сыновья будутъ имть случай находиться въ обществ свтскихъ образованныхъ джентльменовъ, только что пріхавшихъ изъ Англіи. Она нисколько не сомнвалась. что общество это произведетъ благотворное дйствіе на ея дтей, что англійскіе джентльмены совершенно отличались отъ виргинскихъ сквайровъ, товарищей Гарри, которые убивали все свое время на охоту, на конскія ристалища и птушьи бои, и еще боле отличались отъ адвокатовъ, крючкотворцевъ, ябедниковъ и дармодовъ, которые собирались за столомъ вице-губернатора. Мадамъ Эсмондъ одарена была проницательнымъ взглядомъ и способностью узнавать льстецовъ Противъ маленькаго кружка оффиціальныхъ лицъ въ Вильямсбург, она никогда не удерживалась отъ сатиры, терпть не могла она ихъ этикетовъ и распрей за первенство.

Что касается до общества офицеровъ королевскихъ войскъ, то мистеръ Гарри и его старшій братъ постоянно улыбались комплиментамъ своей мама относительно элегантности и благовоспитанности прибывшихъ джентльменовъ. Еслибъ добрая лэди все знала, еслибъ только она послушала ихъ шутки и псни, которыя они пли за виномъ и пуншемъ, еслибъ она увидла въ какомъ состояніи многихъ изъ нихъ уносили на квартиры, то едва ли бы ршилась рекомендовать ихъ общество своимъ сыновьямъ. Солдаты и офицеры храбрились и шумными гульбищами своими наводили страхъ на мирныя фермы и селенія, генералъ горячился и выходилъ изъ себя за безпорядокъ въ своемъ войск, бранилъ, на чемъ свтъ стоитъ, провинціаловъ за ихъ измнническое скряжничество. Солдаты поступали съ округомъ, какъ съ завоеванной страной, оказывали жителямъ глубочайшее презрніе, оскорбляли женъ даже своихъ индійскихъ союзниковъ. которые пришли присоединиться къ англійскимъ войскамъ по прибытіи ихъ въ Америку, и дйствовать съ ними противъ Французовъ. Генералъ принужденъ былъ выгнать изъ лагеря индійскихъ женъ. Изумленные и взбшенные мужья удалились, черезъ нсколько мсяцевъ ихъ услуги были для него потеряны, и именно въ то самое время, когда ихъ помощь была бы самою неоцненною.

Нкоторые анекдоты, весьма не хорошо рекомендующіе походныхъ джентльменовъ, доходили до слуха мадамъ Эсмондъ, но она не хотла имъ врить. Солдаты всегда будутъ солдатами, это всмъ извстно, офицеры, прізжавшіе въ Кастльвудъ, по приглашенію ея сына, были самые вжливые джентльмены, оно такъ и было на самомъ дл. Вдова приняла ихъ весьма благосклонно, и предоставила имъ лучшее въ ея имньи мсто для охоты. Черезъ нсколько времени самъ генералъ прислалъ учтивое привтствіе владтельниц Кастльвуда. Его отецъ служилъ съ ея отцомъ подъ начальствомъ знаменитаго Марльборо, и имя полковника все еще извстно и уважаемо въ Англіи. Съ ея позволенія, генералъ Браддокъ желалъ бы удостоиться чести навстить ее въ Кастльвуд и засвидтельствовать почтеніе дочери отличнаго и достойнаго офицера.

Быть можетъ эти комплименты не привели бы въ такое восхищеніе мадамъ Эсмондъ, еслибъ она знала дйствительную причину любезности мистера Браддока. Главнокомандующій длалъ въ Александріи парадные пріемы, и въ числ прочаго дворянства, прибывшаго въ этотъ городъ, находились и наши близнецы изъ Кастльвуда. Они пріхали на лучшихъ лошадяхъ, надли платье, сшитое въ Лондон по послдней мод, и съ двумя молодыми неграми въ блестящихъ ливреяхъ явились къ великому человку. Браддокъ былъ угрюмъ, сердитъ на провинціальное дворянство, и потому почти не взглянулъ на молодыхъ джентльменовъ, только за обдомъ, и то случайно, спросилъ своего адъютанта, какіе эти были дв кукушки въ синихъ, золотыхъ и красныхъ перьяхъ?

За столомъ его превосходительства присутствовали мистеръ Динвидди, вице-губернаторъ Виргиніи, депутатъ изъ Пенсильваніи и еще нсколько человкъ.

— О! говорилъ мистеръ Динвидди:— это сыновья принцессы Покахонты.

— А это что за птица? спросилъ генералъ съ ужаснйшей клятвой.

Динвидди, нелюбившій m-me Эсмондъ и испытавшій отъ этой властолюбивой, маленькой лэди сотни дерзостей, съ язвительными насмшками, весьма непочтительно отозвался о ней, смялся надъ ея спсью и безконечными претензіями на высокое происхожденіе, словомъ, забавлялъ генерала Браддока анекдотами о ней, пока его превосходительство не изволили заснуть.

Когда онъ проснулся, Динвидди уже не было, по за столомъ все еще сидлъ филадельфскій джентльменъ, занимая офицеровъ интереснымъ разговоромъ. Генералъ Браддокъ, вспомнивъ отзывы Динвидди о мадамъ Эсмондъ, началъ говорить о ней въ самыхъ рзкихъ, грубыхъ выраженіяхъ, свойственныхъ однимъ солдатамъ того времени, и снова спросилъ, какъ зовутъ эту старую дуру, о которой говорилъ ему Динвидди? Все это онъ заключилъ выраженіями гнва и презрнія противъ виргинскаго дворянства и вообще противъ всей Виргиніи.

Мистеръ Франклинъ, изъ Филадельфіи, повторилъ имя вдовы, представилъ ее совершенно не въ томъ вид, въ какомъ изобразилъ Динвидди, зналъ, повидимому, весьма многое о ней, о ея отц и помстьи, какъ зналъ о каждомъ человк или предмет, входившемъ въ разговоръ, объяснилъ генералу, что мадамъ Эсмондъ имла рогатый скотъ, лошадей и значительные запасы разнаго хлба, что могло бы быть весьма полезно при тогдашнемъ положеніи длъ, и рекомендовалъ ему употребить всевозможныя средства, чтобы сблизиться съ этой женщиной. Генералъ уже ршилъ въ своемъ ум, что мистеръ Франклинъ быль дальновидный, умный человкъ, и потому благосклоннымъ тономъ приказалъ адъютанту завтра же пригласить двухъ молодыхъ людей къ обду. Когда они явились, мистеръ Браддокъ былъ весьма любезенъ и ласковъ, джентльмены изъ свиты генерала постоянно занимали молодыхъ гостей. Джоржъ и Гарри вели себя, какъ слдуетъ благовоспитаннымъ людямъ, и притомъ еще хорошаго происхожденія, скромно и деликатно. Они возвратились домой въ восторг отъ пріема, не мене ихъ была довольна и мадамъ Эсмондъ любезностью и благосклонностью, которыя его превосходительство оказалъ ея сыновьямъ. Въ отвтъ на посланіе Браддока, мадамъ Эсмондъ лучшимъ своимъ почеркомъ написала записочку, выразивъ въ ней свою признательность за столь лестное вниманіе, и попросивъ его превосходительство назначить время, когда бы она могла удостоиться чести принять его въ Кастльвуд.

Мы можемъ утвердительно сказать, что прибытіе войскъ и наступленіе кампаніи служило предметомъ нескончаемаго разговора въ семейств Кастльвудъ. Сдлать эту кампанію было пламеннйшимъ желаніемъ Гарри. Онъ только и мечталъ о войн и сраженіяхъ, онъ постоянно находился съ ффицерами въ Вильямсбург, вытиралъ, чистилъ и полировалъ вс ружья и сабли въ дом, возобновилъ дтскія игры и поставилъ подъ ружье маленькихъ негровъ. Его мать, женщина неустрашимая, знала, что наступитъ время, когда одинъ изъ сыновей долженъ ее оставить и служить королю. Все же она не ршалась подумать о томъ, кому изъ нихъ выпадетъ эта доля. Восхищаясь и уважая старшаго сына, она чувствовала, что любила младшаго со всею горячностію своего сердца.

Какъ ревностно ни желалъ Гарри быть вонномъ, какъ ни стремились вс его помышленія къ выполненію этого желанія, но онъ не смлъ коснуться предмета, столь близкаго его сердцу. Раза два онъ ршался заговорить о немъ съ Джоржомъ, но лицо послдняго принимало зловщее выраженіе. Гарри питалъ феодальную привязанность къ своему брату, оказывалъ ему безпредльное уваженіе, и во всхъ отношеніяхъ уступалъ ему, какъ старшин. Гарри видлъ, къ величайшему своему ужасу, до какой степени Джоржъ въ свою очередь углубленъ былъ въ военныя дла. Джоржъ снялъ съ полокъ библіотеки вс сочиненія о войнахъ принца Евгенія и Марльборо, вс военныя книги своего отца и Плутарховы жизнеописанія самыхъ воинственныхъ людей. Онъ и Демпстеръ снова принялись за фехтованье. Старикъ Демпстеръ былъ свдущъ въ военныхъ наукахъ, хотя неохотно говорилъ, гд онъ изучилъ ихъ.

Мадамъ Эсмондъ приказала сыновьямъ своимъ свезти отвтное письмо на посланіе генерала, и вмст съ письмомъ отправила такіе щедрые и превосходные подарки всей свит генерала и офицерамъ двухъ королевскихъ полковъ, что генералъ не разъ благодарилъ мистера Франклина за участіе въ присоединеніи къ войску такого выгоднаго союзника.

— Нежелаетъ ли кто изъ молодыхъ джентльменовъ побывать въ предстоящей кампаніи? спросилъ генералъ. Одинъ изъ друзей Кастльвуда, мистеръ Вашингтонъ, несчастливо кончившій свое предпріятіе въ прошломъ году, общалъ уже поступить къ нему въ качеств адъютанта, и его превосходительство желалъ принять въ свою свиту еще одного молодаго виргинскаго джентльмена. При этомъ предложеніи глаза Гарри заискрились и его лицо покрылось яркимъ румянцемъ. Я бы отъ души желалъ! воскликнулъ онъ. Джоржъ, угрюмо посмотрвъ на младшаго брата, сказалъ, что одинъ изъ нихъ вмнилъ бы себ въ особенное счастіе сопровождать его превосходительство, между тмъ какъ обязанность другаго — оставаться дома и беречь свою мать. Гарри далъ старшему брату полную свободу говорить. Даже и въ этомъ случа свою волю онъ подчинялъ вол Джоржа. Какъ сильно ни желалъ онъ отправиться въ походъ, но не смлъ противорчить брату. Онъ такъ долго мечталъ о компаніи, что когда наступило время объявить ршительно свое желаніе, въ душ его пробудилось чувство робости. Возвращаясь съ Джоржемь домой, онъ не смлъ заговорить съ нимъ объ этомъ предмет. Нсколько миль они хали или молча, или разговаривая о предметахъ весьма обыкновенныхъ, оба они знали, что происходило въ душ каждаго изъ нихъ и оба боялись приступить къ окончательному ршенію этого вопроса.

Пріхавъ домой, сыновья объявили матери о предложеніи генерала.

— Я заране знала, что это такъ и будетъ, сказала мадамъ Эсмондъ.— При такомъ критическомъ положеніи страны, наша фамилія обязана выступить впередъ. Ну и что же…. ршили ли вы, кто изъ васъ долженъ оставить меня? и она нжно посмотрла на обоихъ сыновей, страшась услышать имя того или другаго.

— Конечно, младшій долженъ отправиться, — непремнно долженъ! восклицаетъ Гарри, вспыхнувъ до самыхъ ушей.

— Ну, да, разумется,— сказала мистриссъ Моунтэйнъ, находившаяся при этомъ разговор.

— Слышите! Моунтэйнъ говоритъ тоже самое! Вдь я правду сказалъ! снова восклицаетъ Гарри, искоса посматривая на Джоржа.

— Не онъ долженъ идти въ этотъ походъ, а глава семейства, печально говоритъ Джоржъ.

— Нтъ! нтъ! ты не здоровъ: ты не совсмъ еще оправился посл горячки. Скажи пожалуйста, Моунтэйнъ, возможно ли ему итти?

— Я знаю, милый мой Галь, — изъ тебя бы вышелъ отличный воинъ. Ты и Джоржъ Вашингтонъ большіе друзья: вы бы шутя совершили эту кампанію, тогда какъ ни онъ меня не любитъ, ни я его, несмотря на то, что имъ восхищаются въ нашемъ семейств. Ты видишь, мой Гарри,— этого требуетъ долгъ чести. (Джоржъ произнесъ послднія и слдующія за ними слова съ необыкновенной нжностью). Меня одно огорчаетъ, что я долженъ отказать теб. Я долженъ идти. Еслибъ судьба была такъ благосклонна и подарила бы теб полчаса жизни, которыми я старше тебя, тогда въ этомъ отношеніи ты былъ бы счастливе меня,— ты бы имлъ полное право идти въ этотъ походъ: — не правда ли?

— Да, Джоржъ, сказалъ бдный Гарри: — я долженъ остаться.

— Ты останешься дома и будешь беречь Кастльвудъ и нашу мать. Если что случится со мною, ты здсь же и заступишь мое мсто. Я, мой другъ, готовъ положить за тебя мою жизнь, какъ и ты, я знаю, сдлалъ бы тоже самое. Но каждый изъ насъ долженъ исполнять свой долгъ. Чтобы сказалъ нашъ ддушка, еслибы онъ былъ живъ?

— Мой папа сказалъ бы, что его внуки-джентльмены, взволнованнымъ голосомъ отвчала мадамъ Эсмондъ и оставила молодыхъ людей, не желая, быть можетъ, обнаружить волненія, въ которомъ находилось ея бдное сердце. Дина, кормилица Джоржа, громко рыдала, при одной мысли, что должна разлучиться съ своимъ питомцемъ, Филлисъ, старая няня, тоже ревла, потому что мистера Джоржа, какъ и всегда, предпочитали мистеру Гарри. Сади, слуга Джоржа, приготовлялся слдовать за господиномъ, безпрестанно хвастаясь подвигами, которые предполагалъ совершить, между тмъ какъ Гумбо, слуга Гарри, выражалъ притворное неудовольствіе, что остается дома, хотя дома Гумбо только что не пожиралъ огня.

Но изъ всхъ въ дом мистриссъ Моунтэйнъ боле другихъ была недовольна ршимостью Джоржа отправиться въ кампанію. Для нея это было невыносимо. Оставляя домъ, онъ не зналъ что длалъ. Она просила, умоляла, настаивала, чтобы онъ измнилъ свое намреніе, предсказывала, что въ его отсутствіе въ дом непремнно случится несчастіе.

Настойчивое сопротивленіе этой доброй лэди изумляло мистера Джоржа.

— Я знаю, Моунтэйнъ, что изъ Гарри вышелъ бы лучшій воинъ, но, не смотря на то, идти въ походъ — мой долгъ.

— Вашъ долгъ остаться дома!— говоритъ Моунтэйнъ, топнувъ ногой.

— Почему же моя матушка не сказала этого, когда мы совщались кому изъ насъ должно итти?

— Ваша матушка! говоритъ мистриссъ Моунтэйнъ съ мрачнымъ сардоническимъ смхомъ: — ваша матушка! мое бдное дитя!

— Что значитъ, Моунтэйнъ, это плачевное выраженіе лица?

— Почемъ знать,— быть можетъ ваша матушка желаетъ, чтобъ вы удалились, Джоржъ! продолжала мистриссъ Моунтэйнъ, печально покачавъ головой. Быть можетъ, бдный мой, ослпленный юноша, по возвращеніи, вы найдете въ дом вотчима.

— Ради самого неба, что это значитъ! воскликнулъ Джоржъ, и вся кровь прихлынула къ его лицу.

— Неужели вы полагаете, что у меня нтъ глазъ, и я не вижу, что происходитъ въ нашемъ дом? Я вамъ вотъ что скажу дитя мое: полковникъ Вашингтонъ ищетъ богатую жену, когда вы удете, онъ попроситъ вашу матушку выйти за него замужъ, такъ что, по возвращеніи, вы найдете его полнымъ господиномъ въ дом. Вотъ почему вы не должны узжать отсюда, мой бдный, несчастный, простосердечный юноша. Разв вы не видите, какъ нжно она его любитъ? какъ постоянно она восхваляетъ его передъ вами, передъ Гарри, передъ всми, кто сюда прізжаетъ.

— Но вдь и онъ идетъ въ кампанію! вскричалъ Джоржъ.

— Да, онъ идетъ въ брачную кампанію! утвердительнымъ тономъ говоритъ вдова.

— Не правда, генералъ Браддокъ самъ мн сказалъ, что мистеръ Вашингтонъ получилъ назначеніе быть адъютантомъ.

— Это хитрость! хитрость, чтобы ослпить васъ, мой бдный юноша! восклицаетъ Моунтэйнъ. Его ранятъ и онъ прідетъ назадъ,— посмотрите, если слова мои не сбудутся. Къ подтвержденію сказаннаго я имю доказательство…. доказательство его собственноручное…. вотъ оно!

И она вынула изъ кармана клочекъ бумаги, исписанный знакомымъ Джоржу почеркомъ мистера Вашингтона.

— Какимъ образомъ попало къ вамъ это письмо? спросилъ Джоржъ, страшно поблднвъ.

— Я…. я нашла его въ комнат майора! говоритъ сконфуженная мистриссъ Моунтэйнъ.

— Какъ вы смете читать частныя письма нашихъ гостей? восклицаетъ Джоржъ. Стыдитесь, Моунтэйнъ! Я не хочу и за глядывать въ него.

Съ этими словами Джоржъ швырнулъ письмо Вашингтона въ каминъ.

— Что же длать, Джоржъ? оно попало мн неожиданно, клянусь честью. Вы знаете, что, по случаю ожидаемаго множества гостей, мн приказано приготовить вашингтоновскую комнату для губернатора Динвидди, а парадную — для мистера Браддока, и я должна была прибрать нкоторыя вещи майора, который и теперь уже распоряжается нашимъ домомъ какъ своимъ собственнымъ, и когда переносила ихъ въ другую комнату, это письмо выпало изъ его памятной книжки, я взглянула въ него, такъ — случайно…. а взглянувъ сочла долгомъ прочитать.

— О, у васъ на все есть отговорка, вы, Моунтэйнъ, мученица своего дома! угрюмо сказалъ Джоржъ. Мистриссъ Синяя Борода считала тоже долгомъ смотрть сквозь замочную скважину.

— Извините, Джоржъ, я никогда не смотрла въ замочныя скважины. Вамъ стыдно говорить мн подобныя вещи! Мн, которая ходила за вами, берегла, леляла васъ, какъ мать, которая цлыя недли проводила у вашей постели, когда вы лежали въ горячк, — вотъ на этихъ рукахъ переносила васъ съ постели на диванъ. Теперь, сэръ…. теперь я не нужна вамъ. Пожалуйста! безъ вашихъ: любезная мистриссъ Моунтэйнъ!— я не хочу слышать такихъ любезностей! Вы сердитесь, говорите мн грубости, оскорбляете мои чувства, оскорбляете меня, которая любила васъ, какъ мать, — что я говорю, какъ мать? дай Богъ, чтобы ваша мать любила васъ хоть бы вполовину на столько, насколько я люблю. Вы, мужчины, вс неблагодарны. Мой мистеръ Моунтэйнъ былъ злодй, вы вс на одинъ покрой.

Въ камин чуть-чуть дымились два-три полна, и мистриссъ Моунтэйнъ, безъ всякаго сомннія, видла, что письмо находилось вн всякой опасности, иначе она бы выхватила его, рискуя даже обжечь руку и не прибгая къ такой длинной, исполненной негодованія рчи, въ защиту своего поведенія. Быть можетъ, Джоржъ углубленъ былъ въ грустныя размышленія, быть можетъ, ревность заглушала въ немъ вс другія чувства, но только онъ не оказалъ ни малйшаго сопротивленія, не сдлалъ даже возраженія, когда мистриссъ Моунтэйнъ нагнулась и вынула изъ камина смятый лоскутокъ бумаги.

— Вы, мой юноша, должны благодарить свои звзды, что я сберегла это письмо, вскричала она: — посмотрите! это его собственныя слова, написанныя его крупнымъ, четкимъ, писарскимъ почеркомъ. Я не виновата въ томъ, что онъ писалъ эти слова, или въ томъ, что нашла ихъ. Прочитайте сами, говорю я, Джоржъ Варрингтонъ, и будьте благодарны, что ваша бдная, любезная, старая Маунти не дремлетъ надъ вами!

Каждое слово, каждая буква въ этомъ несчастномъ письм были совершенно ясны. Джоржъ не могъ удержаться, чтобы не прочитать лежавшаго передъ нимъ документа.

— Смотрите, Моунтэйнъ. никому ни слова объ этомъ, сказалъ онъ, бросивъ на нее грозный взглядъ: — я…. я возвращу это письмо мистеру Вашингтону.

Моунтэйнъ посмотрла Джоржу въ лицо съ невыразимымъ ужасомъ, представляя себ свой поступокъ и его послдствія. Когда мадамъ Эсмондъ съ встревоженнымъ видомъ спросила Джоржа за обдомъ, почему онъ такъ блденъ и не болнъ ли, — онъ отвчалъ:

— Неужли вы думаете, мадамъ, сказалъ онъ, наполнивъ виномъ свой стаканъ:— неужели вы думаете, что для меня не больно оставить такую нжную мать?

Добрая лэди не могла понять ни его словъ, ни его странныхъ, свирпыхъ взглядовъ, ни страннаго смха. Онъ надъ всми насмхался во время обда, подзывалъ слугъ, хохоталъ надъ ними, и пилъ все больше и больше. Каждый разъ, когда отворялась дверь, онъ обращался къ ней, обращалась къ ней и Моунтэйнъ въ томъ предположеніи, что въ нее вошелъ мистеръ Вашингтонъ.

ГЛАВА VIII,
ВЪ КОТОРОЙ ДЖОРЖЪ СТРАДАЕТЪ ОТЪ ОБЫКНОВЕННОЙ БОЛЗНИ.

Въ день, назначенный для пріема и угощенія генерала, Кастльвудъ приведенъ быль въ великолпный видъ. Мадамъ Эсмондъ нарядилась въ пышное платье, носить которое она не любила. Она хотла оказать вс почести своему гостю и задать пиръ,— въ сущности для нее печальный,— которымъ бы вполн осталось довольно все общество. Новый адъютантъ генерала пріхалъ первымъ. Вдова встртила его на крытой галлере передъ домомъ. Онъ остановился у крыльца и конюхи отвели коня въ давно знакомую ему конюшню. Во всей колоніи не было молодаго джентльмена, который бы имлъ посадку или здилъ бы верхомъ лучше мистера Вашингтона.

Спустя нсколько времени, въ теченіе котораго майоръ перемнилъ свои дорожные сапоги, онъ и хозяйка дома прогуливались по галлере и пріятно разговаривали, Мадамъ Эсмондъ было о чемъ поговорить съ молодымъ человкомъ, она должна была услышать отъ него самого о его назначеніи адъютантомъ къ генералу Краддоку и посовтоваться съ нимъ о приближающемся отъзд ея сына. Во время разговора, слуги-негры безпрестанно проходили мимо ихъ съ посудою и кушаньемъ для предстоявшаго пира. Они спустились съ галлереи на лугъ передъ домомъ и гуляли въ тни. Мистеръ Вашингтонъ объявилъ о скоромъ прізд его превосходительства съ мистеромъ Франклиномъ изъ Пенсильваніи.

Этотъ мистеръ Франклинъ, какъ слышала мадамъ Эсмондъ, былъ сынъ простаго печатника,— славныя наступаютъ времена, когда подобные люди начинаютъ разъзжать въ карет главнокомандующаго! Мистеръ Вашингтонъ сказалъ, что такой дальновидный и умный человкъ, никогда еще ни въ карет не здилъ, ни пшкомъ не ходилъ. Мистриссъ Эсмондъ полагала, что майоръ слишкомъ щедръ на похвалы этому джентльмену, но мистеръ Вашингтонъ положительно утверждалъ, что этотъ печатникъ былъ самый умный, полезный и вполн достойный человкъ.

— Я рада, по крайней мр, что сынъ мой, отправляясь въ кампанію, не будетъ съ ремесленниками, но съ джентльменами благородными и свтскими, говоритъ мадамъ Эсмондъ съ величайшимъ достоинствомъ.

Мистеръ Вашингтонъ видлъ этихъ благородныхъ и свтскихъ джентльменовъ за пуншевыми стаканами, и зналъ, что ихъ слова и поступки не могли служить къ просвщенію или назиданію молодаго человка, при его вступленіи въ жизнь, но онъ счелъ за лучшее поступить по пословиц: ‘невыносить изъ дому сору’, — и сказалъ только, что Гарри и Джоржъ, вступая на поприще жизни, должны участвовать и въ хорошемъ, и въ. дурномъ, и слышать, что говорится на той и другой сторон

— Я рада, что сынъ мой будетъ находиться при ветеран превосходнйшей арміи въ мір, произнесла вдова дрожащимъ голосомъ: — съ джентльменами, получившими образованіе среди придворныхъ особъ, съ друзьями его королевскаго высочества, герцога….

Другъ вдовы наклонилъ голову. Ему не хотлось, чтобъ лицо его оставило свое серьезное, но вмст съ тмъ пріятное выраженіе.

— И съ вами, любезный полковникъ Вашингтонъ, — чрезъ котораго отецъ мой всегда узнавалъ столь много хорошаго. Вы еще не знаете, какое имлъ онъ къ вамъ довріе. Вдь вы побережете моего сына, не правда ли, сэръ? Вы хотя пятью годами старше его, но все же я довряю вамъ боле, чмъ другимъ, далеко противъ васъ старшимъ. Мой отецъ всегда говорилъ своимъ внукамъ: я всегда приказываю имъ брать примръ съ мистера Вашингтона.

— Вы знаете, что я длалъ все, лишь бы только пріобрсть расположеніе полковника Эсмонда, теперь я готовъ сдлать гораздо боле, чтобы заслужить расположеніе его дочери?

Джентльменъ очень граціозно поклонился. Лэди покраснла и сдлала самый почтительный книксенъ. (Книксены мадамъ Эсмондъ считались неподражаемыми во всей провинціи).

— Мистеръ Вашингтонъ, сказала она, всегда можетъ быть увренъ въ искреннемъ расположеніи матери, за привязанность къ ея дтямъ.

Сказавъ это, она протянула ему руку, которую мистеръ Вашингтонъ поцаловалъ съ глубочайшимъ уваженіемъ. Вслдъ за этимъ маленькая лэди вошла въ домъ, склонившись на руку высокаго молодаго офицера. Здсь общество ихъ увеличилось Джоржемъ, который подошелъ къ нимъ въ тщательно напудренныхъ волосахъ и въ щсгольскомъ богатомъ наряд. Онъ привтствовалъ мадамъ Эсмондъ и ея друга низкими и почтительными поклонами. Теперь молодой человкъ входить въ комнату своей матери на высокихъ каблукахъ, съ растрепанными волосами и, вмсто поклона, пускаетъ ей въ лицо струю сигарочнаго дыма.

Впрочемъ Джоржъ, хотя и сдлалъ мистеру Вашингтону и своей матери по самому низкому поклону, но не чувствовалъ расположенія быть любезнымъ ни къ той, ни къ другому. Улыбка вжливости играла на нижней части его лица, между тмъ какъ въ глазахъ сверкали бдительность и злоба. Что же такое сказали они или сдлали? Ничего, кром весьма обыкновенныхъ вещей, которыя можно и сказать и сдлать передъ скромнымъ, вжливымъ и даже набожнымъ обществомъ. Почему же мадамъ Эсмондъ продолжала вспыхивать, и почему храбрый полковникъ, пожавъ руку молодаго друга, покраснлъ?

Полковникъ спросилъ мистера Джоржа, хороша ли была охота?

— Нтъ, сухо отвчаетъ Джоржъ. А у васъ? И съ этимъ вопросомъ посмотрлъ на портретъ своего отца, висвшій въ гостинной.

Полковникъ, вообще человкъ неразговорчивый, немедленно приступалъ къ описанію своей охоты, разсказалъ, гд онъ былъ поутру и въ какихъ лсахъ охотился съ королевскими офицерами, сколько дичи настрляли и какихъ выгнали зврей. Не любившій шутить, особливо злословить ближняго, онъ со всми подробностями описалъ тяжолую, въ огромныхъ сапогахъ, фигуру мистера Браддока, когда его превосходительство съ сворою гончихъ собакъ, взятыхъ изъ разныхъ домовъ, сворою негровъ, лаявшихъ громче собакъ, барахтался въ виргинскихъ лсахъ, поднялъ оленя и стрлялъ по немъ. Великій Боже! восклицаетъ мистеръ Браддокъ, пыхтя и отдуваясь:— чтобы сказалъ сэръ Робертъ въ Норфолк, увидвъ человка, преслдовавшаго съ ружьемъ въ рук и сворою гончихъ собакъ какую нибудь куропатку?

— Полковникъ, сегодня вы необыкновенно насмшливы! говоритъ мадамъ Эсмондъ съ маленькимъ сдержаннымъ смхомъ, между тмъ какъ сынъ ея слушалъ описаніе съ видомъ, мрачне прежняго. Разв сэръ Робертъ былъ въ Норфолк? Вроятно, это одинъ изъ вновь прибывшихъ военныхъ джентльменовъ?

— Генералъ говорилъ о Норфолк въ Англіи, а не о Норфолк въ Виргиніи, сказалъ полковникъ Вашингтонъ. Мистеръ Браддокъ говорилъ о визит своемъ Роберту Вальполю, который жилъ въ этомъ графств, о томъ, какую огромную охоту держалъ онъ тамъ, о его великолпномъ дворц и картинной галлере въ Готон. Мн, вздыхая говорилъ генералъ, ничего въ мір не надо, какъ только хорошее отъзжее поле и хорошую охоту на краснаго звря въ нашемъ отечеств!

— Я слышалъ, что и здсь бываетъ хорошая охота, сказалъ молодой Эсмондъ, съ язвительной улыбкой.

— Какая же это охота? спрашиваетъ полковникъ, устремивъ на Джоржа пристальный взглядъ.

— Вы должны ее знать, не стоитъ тутъ бросать на меня свирпыхъ взглядовъ, ни топать ногой, вы какъ будто намрены напасть на меня съ рапирой? Вдь вы считаетесь лучшимъ охотникомъ въ провинціи! У насъ есть и рыбы полевыя, и зври древесные, и птицы морскія, — пть, виноватъ, рыбы древесныя и зври морскіе…. что я говорю? Впрочемъ вы понимаете меня. Я хочу сказать, что у насъ водится и стерлядь и форель, и рокфишъ, и олени, и кабаны, и буйволы, и бизоны, и слоны, сколько мн извстно. Вдь я не охотникъ.

— Это и видно, сказалъ мистеръ Вашингтонъ, едва сдерживая свое пренебреженіе.

— Да, я понимаю васъ. Я трусъ. Я выросъ на колнахъ матери. Но посмотрите, полковникъ, на эт миленькія ленты! Кому непріятно быть на ихъ привязи? Посмотрите, какой очаровательный цвтъ! Я помню время, когда он были чорныя — это было въ память о ддушк.

— Да и кто бы не сталъ оплакивать такого человка? сказалъ полковникъ, въ то время, какъ вдова съ изумленіемъ посмотрла на сына.

— Я бы желалъ, чтобъ ддушка мой былъ въ эту минуту здсь, чтобы онъ воскресъ, какъ это значится на его надгробномъ камн, и привелъ бы съ собой моего отца, прапорщика.

— Ахъ, Гарри! восклицаетъ мистриссъ Эсмондъ, заливаясь слезами, но въ этотъ моментъ въ комнату вошелъ младшій сынъ, въ точно такомъ же наряд, какъ и старшій, въ шитомъ золотомъ кафтан и камзол, при шпаг съ серебрянымъ эфесомъ и съ точно такимъ же солитеромъ, какъ и у старшаго брата.

— О Гарри, Гарри! восклицаетъ мадамъ Эсмондъ, бросаясь къ младшему сыну.

— Что съ вами матушка? спрашиваетъ Гарри, принимая ее въ свои объятія. Что это значитъ, полковникъ?

— Кланусь жизнью, я не могу объяснить, отвчалъ полковникъ, кусая зубы.

— Ровно ничего, Галь, дло идетъ о лентахъ, которыя такъ идутъ къ нашей матушк, въ чемъ, безъ всякаго сомннія, согласенъ и полковникъ.

— Сэръ, неугодно ли вамъ говорить за самаго себя и оставить меня въ поко, вскричалъ полковникъ, сдлавъ сильное удареніе на первыхъ словахъ и потомъ снова понизивъ голосъ.

— Онъ уже и то слишкомъ много говоритъ, рыдая сказала вдова.

— Признаюсь, я столько же знаю объ источник этихъ слезъ, сколько и объ источникахъ рки Нила, сказалъ Джоржъ:— и право, еслибы вдругъ заплакалъ портретъ моего отца, то его родительскія слезы изумили бы меня нисколько не боле. Что такое сказалъ я? Ни больше ни меньше, какъ одинъ намекъ на ленты! Нтъ ли въ нихъ булавки, напитанной ядомъ, которую злой демонъ какой нибудь лондонской швеи вонзилъ въ сердце моей матери? Я бы желалъ, чтобы меня, во всю мою жизнь водили на этихъ поводьяхъ.

Съ этими словами Джоржъ сдлалъ ловкій пируэтъ на своихъ красныхъ каблукахъ.

— Джоржъ Варрингтонъ! Что значатъ эти прыжки и танцы? спросилъ Гарри, который любилъ свою мать, любилъ мистера Вашингтона, и изъ всхъ созданій боле всего любилъ и восхищался своимъ братомъ Джоржемъ.

— Милое дитя мое! ты не понимаешь танцевъ — ты не посвященъ въ тайны свтскихъ наукъ — ты скоре вызовешь звукъ изъ убитаго кабана, дернувъ его за ухо, нежели изъ какого нибудь музыкальнаго инструмента. Ты созданъ быть воиномъ, военнымъ кораблемъ {Man of war прямое значеніе этихъ словъ — военный корабль, но въ букальномъ переводъ — военный человкъ.}, только не тмъ семидесятымъ, который носитъ названіе ‘полковникъ Джоржъ’, и который привелъ въ нашу рку другой корабль, по имени ‘мистеръ Браддокъ’. Его превосходительство тоже человкъ воинственнаго характера, и любитъ отъзжее поле. Вотъ я такъ трусъ и имлъ уже удовольствіе докладывать объ этомъ.

— Ты еще никогда не обнаруживалъ трусости. Ты славно отдлалъ мэриландскаго молодца, вдвое выше тебя ростомъ, прерываетъ Гарри.

— Меня принудили къ тому. Я человкъ миролюбивый. Я въ жизнь мою не поднималъ руки, чтобъ дернуть за ружейную собачку, или за чей нибудь носъ, не срывалъ ничего, кром розы, при этомъ онъ сорвалъ одну розу яркаго цвта, какъ ленты мадамъ Эсмондъ, и началъ ею играть. Я ненавижу охоту, которую вы съ полковникомъ любите, я ничего не намренъ подстрливать, пи куропатки, ни синицы, ни быка, ни осла, — ршительно ничего, что иметъ уши. У мистера Вашингтона, какъ я замчаю, кудри весьма мило напудрены.

Милиціонный полковникъ, оскорбленный первой половиной рчи Джоржа и поставленный въ крайнее замшательство второй, спокойно выпилъ изъ форфоровой чаши нсколько глотковъ яблочнаго сока, стоявшаго на балкон, какъ въ этомъ, такъ и во всхъ виргинскихъ домахъ, для утоленія жажды гостей, и потомъ, для дальнйшаго прохлажденія себя, началъ весьма величаво ходить по балкону.

Успокоенная мать снова примирилась съ старшимъ сыномъ и, въ знакъ примиренія, подала обоимъ имъ руки. Джоржъ положилъ на плечо Гарри свою незанятую руку.

— Я хочу сказать теб Джоржъ одну вещь, сказалъ Гарри, съ пылающимъ липомъ.

— Говори двадцать вещей, Донъ Энрико! восклицаетъ Джоржъ.

— Если ты не любишь охоту, и тому подобное, если ты, будучи умне меня, не можешь убить птицу или звря, то почему бы теб не остаться дома и не наслаждаться спокойствіемъ, почему не позволить мн отправиться съ полковникомъ Джоржемъ и генераломъ Браддокомъ? Вотъ что я хотлъ сказать.

Вдова отвела нжный взоръ свой отъ брюнета къ блондину. Она не знала, съ кмъ изъ нихъ будетъ легче для нея разлука.

— Одинъ изъ насъ долженъ отправиться, по долгу чести, а какъ мое имя стоить подъ нумеромъ первымъ, то нумеръ первый и долженъ отправиться, сказалъ Джоржъ.

— Ты свое все твердишь, возразилъ бдный Гарри.

— Одинъ долженъ оставаться дома, иначе кто побережетъ нашу мама? Нельзя же позволить индійцамъ скальпировать или французамъ поджарить насъ обоихъ!

— Чтобы французы насъ поджарили! восклицаетъ Гарри:— лучшія войска въ цломъ мір! Поджарить англичанъ! Желалъ бы я видть, какъ они это сдлаютъ. Воображаю, какъ же вы ихъ поколотите! и храбрый юноша вздохнулъ, что ему не суждено участвовать въ такомъ славномъ дл.

Джоржъ слъ за фортепьяно, взялъ нсколько аккордовъ и заплъ: Malbrook s’en va t’en guerre, Mironton mironton mirontaine. При звукахъ этой аріи джентльменъ, остававшійся на балкон, вошелъ въ гостиную.

— Я играю полковникъ: God save the king,— въ честь предстоящей экспедиціи.

— Не знаю: шутишь ты, или говоришь серьёзно, сказалъ простосердечный джентльменъ: — мн кажется, ты игралъ совсмъ не эту арію.

Джоржъ взялъ еще нсколько аккордовъ, проигралъ нсколько варіацій, заставивъ гостя удивляться, что джентльменъ съ характеромъ Джоржа и съ его привычками предается развлеченіямъ, несвойственнымъ мужчин. Полковникъ вынулъ изъ кармана часы и сказавъ, что его превосходительство будетъ въ Кастльвуд черезъ нсколько минутъ, попросилъ позволенія удалиться въ свою комнату и привести въ порядокъ свой туалетъ, чтобы приличнымъ образомъ явиться передъ обществомъ мадамъ Эсмондъ.

— Полковникъ, вроятно, хорошо знаетъ дорогу въ свою комнату! сказалъ Джоржъ, сидвшій за клавикордами, глядя черезъ плечо и не думая встать съ мста.

— Въ такомъ случа я сама провожу полковника, въ величайшемъ гнв вскричала вдова, и удалилась, сопровождаемая приведеннымъ въ крайнее недоумніе, взбшеннымъ полковникомъ, между тмъ какъ Джоржъ продолжалъ брянчать на клавикордахъ. Великодушный, благородный гость мадамъ Эсмондъ чувствовалъ себя оскорбленнымъ до крайности, онъ не могъ говорить, онъ задыхался отъ гнва.

Гарри Варрингтонъ замтилъ состояніе души домашняго друга.

— Ради Бога, Джоржъ, скажи, что все это значитъ? спросилъ онъ брата. Разв нельзя поцаловать руки? Джоржъ вытащилъ своего брата изъ библіотеки собственно за тмъ, что бы онъ былъ свидтелемъ этой невинной любезности. Мн кажется, въ этомъ нтъ ничего, кром обыкновенной любезности.

— Ничего, кром любезности! вскричалъ Джоржъ. Посмотри на это, Галь! Похоже ли это на обыкновенную любезность?

И Джоржъ показалъ младшему брату несчастный лоскутокъ бумаги, надъ которымъ такъ долго думалъ и бсился. Это былъ только отрывокъ письма, но содержаніе его было довольно ясно, несмотря на то, что въ немъ недоставало начала.

Отрывокъ начинался слдующимъ:

….старше меня, но съ другой стороны, старше моихъ лтъ, и къ тому еще, ты знаешь, любезный братъ, что меня всегда считали человкомъ разсудительнымъ. Вс дти бываютъ лучше подъ присмотромъ отца, и я надюсь, что двое дтей ея найдутъ во мн нжнаго друга и наставника.

— Друга и наставника! Будь онъ проклятъ! вскричалъ Джоржъ, сжавъ кулаки. Гарри продолжалъ:

Лестное предложеніе, которое генералъ Браддокъ сдлалъ мн, принудитъ тебя, безъ всякаго сомннія, отложить это дло до окончанія кампаніи. Когда мы поколотимъ порядочно французовъ, я возвращусь отдыхать подъ тнь моихъ собственныхъ виноградниковъ и смоковницъ…

— Онъ намекаетъ на Кастльвудъ. Вотъ на эти самыя виноградныя лозы, — снова восклицаетъ Джоржъ, погрозивъ кулакомъ на лозы, вьющіяся по солнечной стн зданія.

Подъ тнь моихъ собственныхъ виноградниковъ и смоковницъ, гд надюсь скоро представитъ моего милаго брата его новой невстк. У нея прекрасное библейское имя, и именно….

— И именно Рахель, продолжалъ Джоржъ съ горечью. Рахель, только уже не оплакивающая дтей, хотя и ищущая утшенія. Знаешь ли что, Гарри? Пойдемъ сейчасъ же наверхъ, падемъ на колна, какъ слдуетъ почтительнымъ дтямъ, и скажемъ: ‘Привтствуемъ васъ, неоцненный папа! да благоденствуетъ жизнь ваша въ Кастльвуд!’

ГЛАВА IX.
ГОСТЕПРІИМСТВО.

Его превосходительство, главнокомандующій, отправился съ визитомъ къ мадамъ Эсмондъ въ такомъ блеск и великолпіи, какое подобаетъ первой особ во всхъ, его величества, короля британскаго, колоніяхъ, плантаціяхъ и владніяхъ Сверной Америки. Предшествовавшій ему отрядъ драгуновъ выступилъ изъ Вилльямсбурга среди оглушительныхъ криковъ и восклицаній со стороны врноподданныхъ, и преимущественно со стороны африканскаго племени. Генералъ халъ въ собственной своей карет. Капитанъ Толмэджъ помогалъ его превосходительству подняться въ эту громадную, съ громадными гербами, колесницу, и во всю дорогу халъ подл кареты. Майоръ Данверсъ, адъютантъ, сидлъ на переднемъ мст рядомъ съ маленькимъ почтмейстеромъ изъ Филадельфіи, который, хотя и сынъ простаго печатника, быль, однакоже, удивительно дальновидный человкъ, какимъ изволили признать его и его превосходительство и вс джентльмены его свиты, онъ имлъ обширные запасы самыхъ любопытныхъ свдній относительно американскихъ колоній, и относительно Англіи, въ которой бывалъ неоднократно.

— Меня чрезвычайно изумляетъ, какимъ образомъ человкъ очень скромнаго происхожденія могъ пріобрсть такое разнообразіе свдній и такія прекрасныя манеры, какими владетъ мистеръ Франклинъ! благосклонно замтилъ его превосходительство, обращаясь къ почтмейстеру и привтливо дотрогиваясь до шляпы.

Почтмейстеръ поклонился, сказалъ, что имлъ доброе счастіе попасть въ общество джентльменовъ, подобныхъ его превосходительству, и что, пользуясь этимъ случаемъ, старался изучить ихъ манеры и усвоить ихъ, по мр возможности. Что же касается до обрззованія, то онъ не могъ имъ похвалиться, отецъ его былъ небогатый человкъ, да къ тому же въ Новой Англіи и самыя средства къ просвщенію довольно ограниченны, впрочемъ онъ длалъ все, что отъ него зависло, и собиралъ, что было можно… онъ не имлъ тхъ средствъ, которыя существуютъ въ Старой Англіи.

Мистеръ Браддокъ разразился громкимъ смхомъ и сказалъ:

— Что касается до нашего отечественнаго образованія, то въ арміи есть джентльмены, клянусь Георгомъ, которые слова не умютъ написать правильно. Я слышалъ, будто бы и герцогъ Марльборо былъ не слишкомъ хорошимъ грамотемъ. Я не имлъ чести служить подъ его благороднымъ начальствомъ, его сіятельство жилъ еще до меня, несмотря однакоже на то, что не былъ ученымъ, онъ славно колотилъ французовъ.

Мистеръ Франклинъ сказалъ, что ему извстны оба эти факта.

— Да и ныншняго герцога нельзя назвать ученымъ, продолжалъ мистеръ Браддокъ: — ага! мистеръ почтмейстеръ, вы и объ этомъ слышали! я вижу по вашимъ глазамъ.

Мистеръ Франклинъ въ одинъ моментъ оставилъ насмшливое, сатирическое прищуриванье глазъ и посмотрлъ въ веселое круглое лицо генерала невинными глазами младенца:

— Онъ неученый — это правда, но въ военномъ искусств не уступитъ ни одному французскому генералу. Онъ спасъ корону для лучшаго изъ королей, его величества короля Георга.

Съ этими словами мистеръ Франклинъ приподнялъ шляпу, и изъ его огромнаго, пышнаго нарика поднялось облако пудры.

— Онъ лучшій другъ всякаго воина, и быль смертельнымъ врагомъ всхъ этихъ нищихъ, красноногихъ шотланскихъ мятежниковъ и римскихъ іезуитовъ, которые вздумали было отнять у насъ свободу и нашу религію, клянусь Георгомъ. Его королевское высочество, мой милостивый начальникъ, не ученъ — это правда, но за то онъ лучшій джентльменъ въ мір.

— Я видлъ его высочество въ Гэйдъ-Парк, во время смотра королевской гвардіи, говорить мистеръ Франклинъ. Дйствительно, герцогъ — прекраснйшій джентльменъ, особливо верхомъ на кон.

— Вы должны, почтмейстеръ, выпить сегодня за его здоровье. Это, я вамъ скажу, лучшій изъ начальниковъ, лучшій изъ друзей, лучшій изъ сыновей его величества, лучшій изъ джентльменовъ, когда либо носившихъ эполеты.

— Эполеты, сэръ, не по моей части, говоритъ мистеръ Франклинъ, смясь. Вамъ извстно, ваше превосходительство, что я живу въ квакерскомъ город.

— Разумется это не по вашей части. Каждый человкъ иметъ свое назначеніе, свое занятіе. Вы, и джентльмены вашего класса занимаются ученостью, вамъ и книги въ руки. Мы не воспрещаемъ вамъ этого, напротивъ, мы васъ поощряемъ. Мы же должны сражаться съ врагами отечества и управлять народомъ. Эй, джентльмены! Господи! Какія ужасныя дороги въ этой колоніи, и какъ трясетъ эта проклятая карета! Кто это подъхалъ къ намъ съ двумя ливрейными лакеями? Подъ нимъ славный конь.

— Это мистеръ Вашингтонъ, говорить адъютантъ.

— Я бы сдлалъ его капраломъ конногренадеровъ, сказалъ генералъ. У него славная посадка. Онъ, кажется, знаетъ здшній край, мистеръ Франклинъ.

— Даже очень хорошо.

— Принимая въ соображеніе образованіе здшняго общества, онъ чрезвычайно элегантный молодой человкъ. Кажется, онъ не чуждъ даже европейскаго лоска, клянусь Георгомъ.

— Онъ дклаеть все, что отъ него зависитъ, — говоритъ мистеръ Франклинъ, невинно глядя на тучнаго главнокомандующаго, съ лицемъ, красне, повидимому, его мундира, на этотъ образецъ англійской элегантности, который сидлъ въ карет, качаясь изъ стороны въ сторону, и при каждомъ слов употреблялъ брань и проклятія, на человка невжественнаго во всхъ отношеніяхъ, безъ малйшихъ понятій объ изящномъ, и только умвшаго оцнить достоинство вина и наружность женщинъ, на человка не высокаго происхожденія, но до нелпости гордаго своимъ безродствомъ, на храбраго, какъ бульдогъ, свирпаго, развратнаго, расточительнаго, щедраго, добраго въ мягкомъ настроеніи духа, влюбчиваго и большаго охотника посмяться, на человка тупоумнаго, въ жизнь свою ничего не читавшаго, убжденнаго, что его отечество — первйшее государство въ мір, и что онъ нисколько не хуже другихъ джентльменовъ.

— Для провинціи онъ отличный джентльменъ, клянусь честью. Въ прошломъ году его поколотили при Форт — какъ-бишь его, — ну вотъ-что при рк Тингэми? Толмэджь! какъ называется этотъ фортъ?

— Богъ знаетъ, сэръ, говоритъ Толмэджь:— да, пожалуй, знаетъ его его и почтмейстеръ, который смется надъ нами обоими.

— Ахъ, капитанъ! помилуйте!

— Онъ-таки попался въ славную западню. При немъ находилась только милиція да индйцы. Добрый день, мистеръ Вашингтонъ! У васъ отличный конь. Въ прошломъ году, кажется, вы были первый разъ въ дл.

— При форт ‘Необходимость’. Такъ точно, сэръ! отвчалъ джентльменъ, подскакавъ къ карет, сопровождаемый двумя неграми, въ щегольскихъ ливреяхъ и въ бархатныхъ охотничьихъ картузахъ. Не бывавъ въ дйствіи до этого несчастнаго дня, я началъ дурно, сэръ!

— Вы еще вс новички, любезный мой другъ. Вы бы посмотрли, какъ бжала наша милиція отъ Шотландцевъ, будь они прокляты! Вамъ нужно бы имть при себ немного регулярнаго войска.

— Вашему превосходительству не безъизвстно мое страстное желаніе служить въ рядахъ этого войска, сказалъ мистеръ Вашингтонъ.

— Клянусь Георгомъ, мы постараемся, сэръ, удовлетворить вашему желанію, сказалъ генералъ, подтвердивъ эти слова одною изъ обычныхъ своихъ страшныхъ клятвъ.

Тяжелая карета приближалась къ Кастльвуду. Мистеръ Вашингтонъ попросилъ позволенія хать впередъ и предувдомить лэди о немедленномъ прибытіи его превосходительства.

Главнокомандующій подвигался впередъ такъ тихо, что многія, боле скромныя лица, приглашенныя въ Кастльвудъ для встрчи его превосходительства, догнали его карету, и, не смя обгонять этого великаго человка, образовали родъ церемоніяльнаго шествія, покрываемаго облаками пыли изъ-подъ колесъ громадной колесницы. Первымъ халъ мистеръ Динвидди, вице-губернаторъ Виргиніи, съ толпою негровъ и мистеромъ Броадбенть, веселымъ вильямсбургскимъ капелланомъ. Къ нимъ присоединился маленькій мистеръ Демистеръ, учитель молодыхъ Эсмондовъ, въ огромномъ французскомъ парик, который онъ берегъ для торжественныхъ случаевъ. Дале виднлся мистеръ Лозъ, главный судья, съ мистриссъ Лозъ, на дамскомъ седл, и съ негромъ на мул, тащившимъ картонку съ чепцомъ милэди. Процессія эта казалась до такой степени забавною, что майоръ Данверсъ и мистеръ Франклинъ, увидвъ ее, расхохотались отъ души, но не громко, опасаясь разбудить его превосходительство, который заснулъ въ это время, приказавъ всему странному арріергарду двинуться впередъ, и предоставить его особ и конвою драгуновъ слдовать по своему произволу. Помщенія въ Кастльвуд было достаточно для всхъ. Для солдатъ его величества была приготовлена пища, вино и лучшій табакъ, для негровъ смхъ и веселье, для господъ радушный пріемъ и великолпный пиръ.

Благородный генералъ просилъ, чтобъ ему подавали каждое блюдо, и притомъ неоднократно, и чтобъ рюмка его постоянно была полная, прохладительный напитокъ, по мннію его превосходительства, быль превосходный, это подтверждалось и тмъ, что мистеръ Браддокъ, по прізд въ Кастльвудъ, выпилъ его передъ обдомъ огромное количество. За столомъ былъ сидръ, эль, джинъ, и доброе бордосское вино, которое полковникъ Эсмондъ самъ привезъ въ колонію, и которое годилось бы даже для ponteeficis coenis, сказалъ маленькій мистеръ Демастеръ, подмигивая мистеру Броадбенту, проповднику изъ сосдняго прихода. Мистеръ Броадбентъ, въ свою очередь, подмигивалъ Демпстеру, кивалъ головой и пилъ вино, не обращая вниманія на латынь, да и къ чему она, если до этой поры онъ обходился безъ нея, какъ нельзя лучше? Мистеръ Броадбентъ, любилъ поиграть, выпить и побывать на птушьихъ бояхъ. Въ молодости своей онъ исполнялъ всякаго рода порученія для друга своего лорда Синкбара, сына лорда Рингвуда (горничная милэди Синкбаръ была мать мистера Броадбента, впрочемъ, я бы не совтовалъ читателю ныншняго времени входить въ мелочныя подробности, относительно родословной отца мистера Броадбента) и впослдствіи былъ посланъ въ Виргинію, въ качеств проповдника. Онъ и молодой Гарри вмст выигрывали многія пари на птушьихъ бояхъ, вмст гонялись за оленями, вмст таскали несчетное количество форелей и другихъ рыбъ, вмст били дикихъ гусей, лебедей, голубей и куропатокъ, и уничтожили миріады дикихъ утокъ. Завистники говорили, что Броадбентъ занимался по ночамъ ремесломъ браконьера, и что мистеръ Вашингтонъ, выпустивъ однажды на него собакъ, наказалъ его палками на берегу рки, въ Монтъ-Вернон. Несчастный Броадбентъ съ большимъ трудомъ вырвался изъ рукъ непріятеля и усплъ выкарабкаться въ лодку, благодаря темнот ночи, посл этого происшествія онъ принужденъ былъ оставаться дома втеченіи двухъ недль, и когда вышелъ, то на лиц его замтны были слды подбитаго глаза, а къ старому кафтану пришитъ былъ новый воротникъ. Гарри Эсмондъ и мистеръ Броадбентъ изучили вмст вс карточныя игры, кром того, охотились на всхъ птицъ, летающихъ въ воздух, на зврей, обитающихъ въ лсу, и рыбъ, плавающихъ въ мор. И дйствительно, когда близнецы подвизались подъ руководствомъ мистера Демпстера на поприщ ученія, Гарри отставалъ понемногу, оставался назади и бралъ уроки отъ другаго профессора съ европейскимъ образованіемъ и способностями, между тмъ, Джоржъ шелъ своей дорогой, читалъ свои книги, и, само собою разумется, молчалъ о дйствіяхъ младшаго брата.

Вс птицы, летающія въ воздух Виргиніи, и вс рыбы, плавающія въ мор и ркахъ, были выставлены на стол мадамъ Эсмондъ для удовольствія его превосходительства и прочихъ англійскихъ и американскихъ джентльменовъ. Гумбо, это лакомое блюдо, единодушно было признано чудомъ совершенства (молодой негръ, служившій мистеру Гарри, получилъ названіе отъ этого блюда, потому что покойный полковникъ поймалъ его однажды за дверью, когда шалунъ углубилъ всю свою голову въ огромную мису, на дн которой оставалось нсколько капель этого соблазнительнаго лакомства) — форель была сочная и свжая, разваренныя террапины {Terrapin, родъ черепахи.} достойны были стола лондонскихъ алдерменовъ, ‘клянусь Георгомъ, восклицали его превосходительство, я бы желалъ, чтобъ самъ герцогъ отвдалъ это блюдо, эти террапины могутъ занять почетное мсто не только на герцогскомъ, но на царскомъ стол.’ Негритянки, какъ извстно, геніальныя женщины на стряпню, а въ кухняхъ Кастль, куда это искусство подъ бдительнымъ окомъ покойной и ныншней мадамъ Эсмондъ доведено было до совершенства. Нкоторыя блюда, особливо соусы и пуддинги, приготовила сама мадамъ Эсмондъ съ необыкновеннымъ тщаніемъ и искусствомъ, сама отрзала отборные куски, какъ это водилось въ тогдашніе дни. Исполняя этотъ древній обрядъ гостепріимства, обрядъ не такой чопорный, какъ въ наше время, мадамъ Эсмондъ приподнимала кверху кружевныя обшивки рукавовъ, и при этомъ показывала свои хорошенькія, маленькія ручки. Старинный законъ обденнаго стола состоялъ въ томъ, что хозяйка дома должна была скромно, но усердно упрашивать гостей, наблюдать къ кому нужно обратиться съ просьбою о повтореніи, знать поварскія анатомическія тайны, и совершать нкоторыя операціи надъ домашней птицей, дичью, рыбой, частями говядины и т. д., воодушевлять гостей на новые подвиги, прошептать своему сосду, положимъ хотя мистеру Браддону: я отложила для вашего превосходительства голову форели. Отказа я не принимаю! Мистеръ Франклинъ, вы пьете одну воду, сэръ, слава Богу, въ нашихъ погребахъ прекрасное вино, отъ котораго, поврьте, голова не заболитъ.— Мистеръ Лозъ, вы, кажется, любите пастетъ изъ вальдшнеповъ?

— Люблю потому, что знаю кто его приготовлялъ, съ привтливымъ поклономъ говорить судья мистеръ Лозъ. Я бы желалъ, мадамъ, имть у себя въ дом такое пирожное, какое имете вы въ Кастльвуд. Я часто говорю жен: душа моя, я бы желалъ, чтобъ ты имла руку мадамъ Эсмондъ.

— Да, это очень миленькая ручка, отъ нее, я увренъ, не отказались бы и многіе другіе, говорить почтмейстеръ изъ Бостона. При этомъ замчаніи мистеръ Эсмондъ бросаетъ на маленькаго джентльмена недовольный взглядъ.

— Безподобно, продолжаетъ судья: — за такое умнье длать слоеныя корочки, я готовъ служить вамъ, мадамъ.

И судья воображаетъ, что этотъ комплиментъ не можетъ быть непріятнымъ для вдовы. Она отвчаетъ просто, что не даромъ же воспитывалась въ Англіи и брала уроки въ повареномъ искусств, и что нкоторыя блюда, любимыя ея отцомъ и сыновьями, научилась приготовлять у покойной матери. Она очень рада, если они понравились гостямъ. Потомъ слдуетъ еще нсколько замчаній подобнаго рода, еще нсколько блюдъ, словомъ, наготовлено въ десять разъ больше того, что необходимо было для общества. Мистеръ Вашингтонъ не вступаетъ въ общій разговоръ: онъ, мистеръ Толмэднъ, майоръ Данверсъ и почтмейстеръ углублены въ разговоръ о дорогахъ, ркахъ, сообщеніяхъ, вьючныхъ лошадяхъ и артиллерійскомъ обоз. Милиціонный полковникъ разложилъ на стол передъ собой, въ промежуткахъ между приборами, кусочки хлба, обозначавшіе военныя станціи, относительно которыхъ онъ разговариваетъ съ своимъ собратомъ адъютантомъ, но вдругъ негръ-лакей, перемняя приборы, сметаетъ салфеткой рку Потомакъ и уноситъ ложку, представлявшую Огейо.

Въ конц обда, мистеръ Броадбентъ оставляетъ свое мсто, становится позади стула вице-губернатора, читаетъ благодарственную молитву, и, окончивъ этотъ трудъ, снова садится на мсто и снова принимается за ножикъ и вилку. Въ это время подавали различныя сласти и пуддинги, о числ которыхъ, я могу, если угодно, представить списокъ, но станетъ ли молоденькая лэди интересоваться пуддингами новйшаго времени, а тмъ боле пуддингами, которые кушали столтіе тому назадъ, и которые мадамъ Эсмондъ приготовляла такъ щеголевато и съ такимъ искусствомъ? Наконецъ столъ очищенъ отъ приборовъ. Натанъ, метръ д’отель, ставитъ рюмки передъ гостями, и наполняетъ виномъ рюмку своей госпожи. Сдлавъ поклонъ всей кампаніи, мадамъ Эсмондъ объявляетъ, что пьетъ за здоровье только одной особы, и знаетъ заране, какъ охотно присоединятся къ ней вс дорогіе гости. Потомъ провозглашаетъ тостъ ‘за здоровье его величества!’ — и вторично кланяется мистеру Браддоку, который вмст съ адъютантомъ и колоніальными джентльменами, съ чувствомъ врноподданнической преданности, произносить имя своего возлюбленнаго и милостиваго короля. Выпивъ рюмку вина и сдлавъ привтъ всему обществу, вдова удаляется между двумя рядами негровъ, и у дверей окончательно удостоиваеть гостей своихъ самымъ милымъ реверансомъ.

Добрая госпожа Кастльвуда разыгрывала роль свою втеченіе всего пира съ удивительнымъ одушевленіемъ, казалась такою веселою и очаровательною, говорила со всми такъ ласково и привтливо, что немногія лэди, присутствовавшія за обдомъ, не могли не поздравить ее съ элегантностью банкета и особенно съ ея обворожительной любезностью. Но лишь только он вошли въ гостинную, какъ искуственное присутствіе духа измнило ей, и она залилась слезами на соф, подл мистрисъ Лозъ, въ самой средин комплимента со стороны послдней лэди.

— Ахъ, мистрисъ Лозъ! сказала мадамъ Эсмондъ. Быть можетъ, и великая честь, какъ вы говорите, имть въ моемъ дом представителей короля, хотя фамилія наша принимала у себя особь и значительне мистера Браддока, но вдь онъ пріхалъ сюда, чтобы отнять у меня одного изъ сыновей. Кто знаетъ, возвратится ли мой юноша, и если возвратится, то въ какомъ состояніи? Вчера я видла его во сн раненаго и блднаго отъ потери крови, которая струилась прямо изъ его сердца. Я не такъ неблаговоспитана, чтобы высказывать мою печаль передъ джентльменами, но, моя добрая мистриссъ Лозъ, вы сами разлучались съ дтьми, вы сами имете материнское сердце, и вроятно не осудите меня, если я предаюсь минутному влеченію чувствъ любящей матери.

Лэди старались сказать утшеніе, старались доставить пріятное развлеченіе хозяйк дома, которая въ свою очередь принудила себя не предаваться дальнйшей печали, и вспомнила, что ей предстояло еще выполнить другія обязанности. имвшія въ глазахъ общества гораздо важнйшее значеніе, чмъ ея душевныя страданія.

— Для того, чтобы горевать, будетъ еще много времени, когда они удутъ отсюда, сказала она, обращаясь къ мистриссъ Лозъ, своей доброй хозяйк, мой сынъ не долженъ видть, что я провожаю его съ печальнымъ лицомъ, разлука для него не должна быть горькою. Джентльмены его званія и положенія въ обществ должны показать себя, когда отчизна вызываетъ ихъ. Это было закономъ для Эсмондовъ, и таже всемогущая сила, которая милостиво хранила моего неоцненнаго отца въ двадцати великихъ битвахъ въ царствованіе королевы, надюсь и молюсь, будетъ бодрствовать и надъ сыномъ моимъ теперь, когда наступила ему очередь исполнить свой долгъ.

Сказавъ это, ршительная, непоколебимая мадамъ Эсмондъ, вмсто того, чтобы оплакивать свою судьбу или длать на нее намеки, сла съ своими подругами за колоду картъ и за чашку кофе, между тмъ какъ джентльмены оставались въ сосдней комнат, усердно провозглашая тосты и уничтожая вино.

— Для дтей моихъ полезно и пріятно находиться въ кругу англійскихъ джентльменовъ, сказала мадамъ Эсмондъ на замчаніе одной лэди, что джентльмены долго сидятъ за десертомъ. Подобное общество въ нашей отдаленной провинціи — диковинка. Хотя ихъ разговоръ и бываетъ иногда свободенъ, но я уврена, что образованные и свтскіе джентльмены будутъ внимательны къ юности и ея дтямъ, и не скажутъ того, чего не должны слышать молодые люди.

Очевидно было, что англійскіе джентльмены вполн наслаждались пиромъ для нихъ приготовленнымъ. Въ то время, какъ лэди сидли за картами, въ гостиную вошелъ Натанъ и что-то прошепталъ мистриссъ Моунтэйнъ.

— Нтъ, нтъ! вскричала она:— больше не дамъ… обыкновеннаго бордосскаго сколько угодно и съ удовольствіемъ, но которое привезъ полковникъ, того не дамъ ни бутылки.

Оказалось, что дюжина бутылокъ завтнаго вина была уже выпита джентльменами, ‘кром сидра, элю, бургундскаго, лиссабонскаго и мадеры’, говоритъ мистриссъ Моунтэйнъ, изчисляя поставленный на столъ запасъ вина.

Но въ этотъ вечеръ мадамъ Эсмондъ не хотла ограничивать свое гостепріимство. Мистриссъ Моунтэйнъ неохотно забрянчала ключами, отправляясь къ заповдному погребу, гд хранилось особенное бордосское полковника, пережившее своего господина, который и самъ давно уже лежалъ подъ землею. По дорог къ погребу мистриссъ Моунтэйнъ сдлала вопросъ Натану: ‘вроятно нкоторые джентльмены выпили порядочно?— По мннію Натана, мистеръ Броадбентъ былъ пьянъ, впрочемъ, онъ постоянно пьянъ, потомъ онъ полагалъ, что джентльменъ-генералъ тоже пьянъ, и что мистеръ Джоржъ тоже выпилъ.

— Мистеръ Джоржъ! восклицаетъ мистриссъ Моунтэйнъ: — въ своемъ ли ты ум Натанъ? Да онъ просидитъ нсколько дней сряду и не проглотитъ капли.

Несмотря на то, Натанъ не переставалъ уврять, что мистеръ Джоржъ былъ навесел. Мистеръ Джоржъ постоянно наливалъ свою рюмку, разговаривалъ, плъ, шутилъ, особливо надъ мистеромъ Вашингтономъ, такъ что мистеръ Вашингтонъ краснлъ и не на шутку сердился.

— Ничего, это хорошо! говорила мистриссъ Моунтэйнъ: — почему же джентльмену не повеселиться въ хорошемъ обществ и не выпить бутылку вина съ своими друзьями?

И мистриссъ Моунтэйнъ, сдлавъ это замчаніе, какъ-то охотне отпирала погребъ и вынимала оттуда бутылки стараго вина.

Непринужденный и почти дерзкій тонъ, который молодой Джоржъ Эсмондъ принялъ въ послдніе дни въ отношеніи къ мистеру Вашингтону, глубоко оскорблялъ и выводилъ изъ терпнія этого джентльмена. Вашингтонъ былъ только шестью годами старше кастльвудскихъ близнецовъ, но онъ всегда быль замчателенъ по своему благоразумію и воздержанію, далеко превосходившему лта его жизни, тогда какъ кастльвудскіе юноши казались моложе своего возраста. Они постоянно находились на заботливомъ попеченіи и подъ присмотромъ матери, и смотрли на сосда своего изъ Монтъ-Вернона, какъ на руководителя, наставника и друга, — какъ смотрлъ на него почти всякій, кто только приходилъ въ ближайшее столкновеніе съ этимъ искреннимъ и прямодушнымъ молодымъ человкомъ. Постоянно серьезный и деликатный въ обращеніи, онъ, въ сношеніяхъ своихъ съ другими людьми, требовалъ точно такого же обращенія. Отъ природы онъ былъ выше легкомыслія и шутокъ. Онъ всегда казался мн великимъ, говорилъ Гарри Варрингтонъ, въ одномъ своемъ письм, много лтъ спустя, посл того времени, о которомъ мы пишемъ: — и я неиначе считалъ его какъ за героя. Когда онъ прізжалъ въ Кастльвудъ, и училъ насъ межеванію и съемк, то надо было видть, какъ иногда онъ мчался на кон съ стаею гончихъ: какъ будто онъ длалъ нападеніе на какую нибудь армію. Если онъ стрлялъ, то птица непремнно падала, если закидывалъ сть, то въ ней оказывалась самая большая рыба въ рк. Говорилъ онъ немного, но въ каждомъ его слов проглядывалъ свтлый умъ. Его слова не были напрасны, какъ бываютъ наши, напротивъ были серьёзны, солидны, сильны и во всякое время примнимы къ длу. Несмотря на антипатію къ нему, мой братъ уважалъ и восхищался этимъ генераломъ, не мене моего, или врне, боле, чмъ всякій смертный.

Мистеръ Вашингтонъ первый оставилъ веселое общество, длавшее такъ много чести гостепріимству мадамъ Эсмондъ. Молодой Джоржъ Эсмондъ, занявъ мсто матери, посл ея ухода, пилъ вино, нисколько не стсняясь, и давалъ языку своему полную свободу. Онъ наговорилъ своему гостю множество дерзостей оскорбительныхъ, приводившихъ въ бшенство, на которыя мистеръ Вашингтонъ не могъ дать отвта. Выведенный изъ терпнія, онъ оставилъ, наконецъ, обденный столъ и сквозь открытое окно вышелъ на широкій крытый балконъ, на эту архитектурную принадлежность каждаго виргинскаго дома.

Здсь мадамъ Эсмондъ увидла стройную фигуру своего друга, ходившаго взадъ и впередъ передъ окнами. Потому ли, что вечеръ быль теплый, или потому, что кончилось игра, — только мадамъ Эсмондъ передала свои карты другой лэди и вышла въ двери прогуляться съ добрымъ сосдомъ. Мистеръ Вашингтонъ старался, по возможности, придать своему лицу спокойное выраженіе: ему не возможно было объяснить, за что и на кого онъ сердился.

Джентльмены засидлись за виномъ, сказала мадамъ Эсмондъ: — кажется, военные люди имютъ къ нему небольшое пристрастіе.

— Если вино длаетъ хорошихъ воиновъ, то нкоторые изъ вашихъ гостей, мадамъ, отличаются превосходно,— сказалъ мистеръ Вашингтонъ.

— И, какъ кажется, генералъ въ голов своего храбраго отряда?

— Само собою разумется, отвчалъ полковникъ, принимавшій замчанія этой лэди, шуточныя или серьезныя, постоянно съ особеннымъ вниманіемъ и благосклонностью. Впрочемъ генералъ и долженъ оставаться генераломъ, я не имю права длать замчанія на его поступки за столомъ или гд бы то ни было. Я только одно могу сказать, что военные джентльмены, родившіеся и получившіе воспитаніе въ Англіи, весьма различны отъ джентльменовъ нашихъ колоній. Мы имемъ такое знойное солнце, что намъ нтъ надобности виномъ подогрвать нашу кровь, какъ это длаютъ они. Притомъ же пить тосты считается у нихъ дломъ чести. Толмэджь замтилъ мн что для офицера отказаться отъ тоста тоже, что и отказаться отъ вызова на дуэль, и что онъ пріучился пить посл величайшихъ затрудненій и отвращенія. Какъ видно, онъ преодоллъ это затрудненіе съ необыкновенной ршимостью.

— Я бы хотла знать, о чемъ вы говорили втеченіе нсколькихъ часовъ? спросила мистриссъ Эсмондъ.

— Не знаю, могу ли я пересказать вамъ все, о чемъ мы говорили, да и притомъ, но пословиц, я недолженъ выносить изъ дому соръ. Большею частію мы говорили о войн, о силахъ непріятеля и нашихъ дйствіяхъ противъ него. Генералъ намренъ совершить эту кампанію въ своей карет, онъ такъ легко отзывается и о ней и о непріятел. Конечно, надо надяться, что мы побдимъ его, если только съ нимъ встртимся.

— Иначе, мн кажется, и быть не можетъ, говоритъ лэди, отецъ которой служилъ подъ начальствомъ Марльборо.

— Мистеръ Франклинъ, хотя онъ и не изъ Старой Англіи, продолжалъ джентльменъ: — говорилъ много дльнаго, и сказалъ бы гораздо больше, еслибъ англійскіе джентльмены позволили ему, но они твердили одно и тоже, что мы ни больше, ни меньше, какъ неопытные провинціалы, и вовсе не знаемъ, что въ состояніи сдлать англійскія войска. А не мы ли первые выступили впередъ противъ непріятеля, не мы ли проложили дороги и учредили станціи для его превосходительства, отстоящія одна отъ другой не дале, какъ на день пути?— ‘Я полагаю, говоритъ мистеръ Данверсъ: — здсь нельзя надяться на гостинницы съ такими удобствами, какія мы имемъ въ Англіи.’ — ‘Нтъ, на это нельзя надяться, отвчаетъ мистеръ Франклинъ, который, кажется, весьма дальновидный человкъ и любитъ пошутить. Онъ пьетъ водицу и смется надъ англичанами, хотя, какъ я полагаю, для джентльмена, пьющаго одну только воду, не совсмъ-то хорошо сидть и подмчать слабыя стороны джентльменовъ, пьющихъ вино.

— А что мои дти? Надюсь, они ведутъ себя благоразумно? сказала вдова, положивъ свою маленькую ручку на руку полковника.— Гарри далъ мн слово, а когда онъ общаетъ, то я во всемъ могу на него положиться. Джоржъ, тотъ постоянно воздерженъ. Почему вы такъ серьёзны, полковникъ?

— Откровенно сказать, я не знаю, что сдлалось съ Джоржемъ въ эти послдніе дни, говорить мистеръ Вашингтонъ. Онъ считаетъ себя обиженнымъ мною, но чмъ? не понимаю и не хочу спрашивать. Онъ отзывался обо мн передъ джентльменами такъ оскорбительно, что отъ него я никакъ не ожидалъ. Мы идемъ вмст въ компанію и мн больно видть, что при самомъ ея начал становимся такими дурными друзьями.

— Джоржъ былъ нездоровъ. Онъ постоянно капризенъ, настойчивъ и упрямъ. Но у него, впрочемъ, самое мягкое, любящее сердце. Вы привыкнете къ нему…. вы будете защищать его… общайте мн это, полковникъ.

— Поврьте, мадамъ Эсмондъ, — я буду беречь его боле своей жизни, сказалъ мистеръ Вашингтонъ съ необычайной горячностью: — вы знаете, я съ радостію готовь положить ее за васъ и за всхъ, кого вы любите.

— Да будетъ же надъ вами, неоцненный другъ, благословеніе моего отца и мое! воскликнула вдова, сердце которой въ эту минуту было полно искренней признательности и преданности.

Продолжая разговаривать, они оставили балконъ, гд начался ихъ разговоръ, и куда долетали до ихъ слуха тосты и хохотъ пирующихъ, и перешли на лугъ, разстилавшійся передъ домомъ. Молодой Джоржъ Варрингтонъ, занимая за столомъ первое мсто, видлъ какъ счастливая парочка ходила по балкону, вслушивался въ ея разговоръ, и очень разсянно отвчалъ на замчанія джентльменовъ, которые, впрочемъ, слишкомъ были заняты своимъ разговоромъ, шутками и виномъ, чтобъ обратить вниманіе на странное поведеніе молодаго хозяина дома. Мистеръ Браддонъ любилъ посли обда пніе, и мистеръ Данверсъ, его адъютантъ, обладавшій прекраснымъ тенорамъ, доставлялъ удовольствіе генералу, распвая новйшія аріи, вывезенныя имъ изъ Мэрибонскихъ Садовъ. Вдругъ Джоржъ вскочилъ съ мста, подбжалъ къ окну, потомъ отошелъ отъ него, и дернулъ за рукавъ брата своего Гарри, сидвшаго спиной къ окну.

— Что тамъ такое? говоритъ Гарри, очарованный пснями и хоромъ.

— Пойдемъ, вскричалъ Джоржъ топнувъ ногой, и младшій братъ съ покорностію послдовалъ за старшимъ.

— Что тамъ такое? продолжалъ Джоржъ, съ горькимъ проклятіемъ. Разв ты не видишь что? Они ворковали и миловались цлое утро, воркуютъ и милуются теперь передъ уходомъ въ свои гнзда. Не идти ли ужь намъ въ садъ и не стать ли на колни передъ нашими мама и папа?— И Джоржъ указалъ на мистера Вашингтона, который нжно держалъ въ своей рук руку вдовы.

ГЛАВА X.
ЖАРКІЙ ВЕЧЕРЪ.

Когда генералъ Браддокъ и прочіе гости Кастльвуда надлежащимъ образомъ разведены были по назначеннымъ квартирамъ, близнецы удалились въ свою комнату и тамъ обмнялись другъ съ другомъ своими мнніями, относительно важнаго событія, случившагося втеченіе минувшаго дня. Они и думать не хотли о такомъ брак… Нтъ! ни подъ какимъ видомъ! Возможно ли, въ самомъ дл, представительниц маркизовъ Эсмондъ, выйти за мужъ за младшаго сына колоніальной фамиліи, воспитаннаго, чтобы быть простымъ землемромъ? Возможно ли, въ самомъ дл, отдать Кастльвудъ и двухъ девятнадцатилтнихъ юношей на нжное попеченіе двадцати-трехълтняго вотчима! О, это ужасно, это чудовищно! Гарри хотлъ было въ ту же минуту отправиться въ спальню матери, гд горничные чорнаго племени снимали съ милэди неподдльные брильянты и другія драгоцнности, которыми она украсила себя въ честь торжественнаго праздника, и протестовать противъ этого гнуснаго брака, объявить, что онъ и брать его отправятся въ Англію, будутъ жить тамъ своими небольшими средствами, и покинутъ ее навсегда, если только состоится этотъ неестественный союзъ.

Джоржъ придумалъ другое средство остановитьэтотъ бракъ, и объяснилъ свой планъ восхищенному брату.

— Наша мать, говорилъ онъ, не можетъ выйти за человка, съ которымъ кто либо изъ насъ будетъ на дуэли, который ранить или убьетъ кого либо изъ насъ, или котораго мы ранимъ или убьемъ. Намъ надо, Гарри, вызвать его на дуэль.

Гарри сознавалъ глубокую истину словъ Джоржа и удивлялся безпредльной проницательности своего брата.

— Не можетъ, конечно, говоритъ Гарри. Ты правъ, Джоржъ. Мать не можетъ выйти за нашего убійцу, она не доведетъ себя до такой низости. Если ты ранишь его, тогда и конецъ всему длу. Cadit quaestio, какъ говаривалъ мистеръ Демпстеръ. Не послать ли теперь же моего мальчика съ вызовомъ къ полковнику, Джоржъ?

— Любезный мой Гарри! отвчалъ старшій братъ, съ самодовольствіемъ вспоминая о дуэли въ Квебек: — ты еще незнакомъ съ длами подобнаго рода.

— Дйствительно не знакомь, сознавался Гарри и, вздохнувъ, посмотрлъ съ завистью и восхищеніемъ на старшаго брата.

— Намъ нельзя оскорблять джентльмена въ нашемъ собственномъ дом, продолжалъ Джоржъ съ величайшимъ достоинствомъ:— законъ чести и гостепріимства воспрещаетъ такой поступокъ. Но вотъ что я думаю: мы можемъ выхать, и лишь только ворота парка затворятся за нами, мы выскажемъ ему все, что у насъ на душ.

— Превосходно, клянусь Георгомъ, превосходно! восклицаетъ Гарри, схвативъ руку брата: такъ мы и сдлаемъ. Только вотъ что Джоржи….

При этихъ словахъ лицо юноши покрылось яркимъ румянцемъ. Джоржъ спросилъ его, что онъ хочетъ сказать?

— Теперь моя очередь, братъ, говорилъ Гарри. Ты идешь въ компанію, такъ, по крайней мр, предоставь мн это дло. Оно принадлежитъ мн по праву.

И Гарри съ умоляющимъ видомъ посмотрлъ на брата.

— Я опять таки скажу теб, мой милый, что глава дома долженъ первенствовать во всемъ,— сказалъ Джоржъ съ гордымъ видомъ. Если я паду, мой Гарри отмстить за меня. Драться съ Джоржомь Вашингтономъ долженъ я, Галь: непремнно я, потому что ненавижу его боле всего на свт. Не онъ ли совтовалъ моей матери приказать этому мерзавцу, Варду, наказать меня?

— Ахъ, Джоржъ, — возразилъ боле великодушный братъ: пора бы простить это и забыть!

— Простить?— Никогда не прощу! никогда, пока способность помнить не оставить меня, а человкъ не въ силахъ лишить себя памяти, обида, которая была обидою вчера, должна быть обидою и завтра. Сколько могу припомнить, я никого не обижалъ, и не позволю обидть себя, на сколько это отъ меня зависитъ. Я весьма дурнаго мннія о Вард, и ни за что не поврю, что онъ проститъ теб ударъ линейкой. Полковникъ Вашингтонъ нашъ врагъ вообще и мой въ особенности. Онъ посовтовалъ сдлать мн обиду, теперь замышляетъ другую. Да, братъ, мы должны его наказать.

Старое бордосское ддушки вызвало на блдное лицо Джоржа яркій румянецъ. Гарри, страстный поклонникъ своего брата, не могъ не восхищаться надменнымъ видомъ Джоржа, его быстрою рчью, и приготовился съ обычною покорностью слдовать за своимъ вождемъ. Такимъ образомъ юноши легли въ постели, при чемъ старшій особенно совтовалъ младшему оказывать гостямъ всевозможное уваженіе, пока они будутъ оставаться подъ кровлею матери.

Благовоспитанность и воспрещеніе выноситъ изъ дому соръ, не позволяютъ намъ сказать, кто изъ гостей мадамъ Эсмондъ палъ первый подъ бременемъ ея гостепріимства. Почтеннымъ потомкамъ Толмэджа и Данверса, адъютантовъ его превосходительства, нтъ никакой надобности знать о томъ, какъ предки ихъ упивались за сто лтъ тому назадъ, да и сами помянутые джентльмены не постыдятся этого факта, какъ, безъ сомннія, не постыдятся признаться и въ томъ обстоятельств, что они и ихъ товарищи напивалися до пьяна по два и по три раза въ недлю. Представимъ ихъ себ пробирающимися съ помощію сострадательныхъ негровъ къ постелямъ. Доблестный ихъ генералъ, слишкомъ крпкій бюворъ, чтобы сдаться передъ полудюжиной бордосскаго, отведенъ былъ въ его комнату молодыми джентльменами-братьями и поспшно заснулъ сномъ, которымъ бахусъ такъ любезно и щедро награждаетъ своихъ поклонниковъ. Добрая лэди Кастльвуда увидла состояніе своихъ гостей безъ малйшаго изумленія или ужаса, рано встала на другое утро, и, приготовивъ прохладительный грогъ, разослала его по комнатамъ гостей. За завтракомъ одинъ изъ англійскихъ офицеровъ подсмивался надъ мистеромъ Франклиномъ, который вовсе не пилъ вина и потому не нуждался въ грог. Офицеръ этотъ доказывалъ, что филадельфскій джентльменъ лишался двухъ удовольствій, вина и грога, болзнь, говорилъ онъ, пріятна, а лекарство очаровательно, и, смясь, предлагалъ повторить и то и другое. Новый американскій адъютантъ генерала, полковникъ Вашингтонъ, былъ совершенно трезвъ, съ свжей головой и съ свтлымъ умомъ. Британскіе офицеры общали взять его въ руки и пріучить къ обычаямъ англійской арміи, но виргинскій джентльменъ весьма серьезно отвчалъ, что вовсе не иметъ расположенія изучать эту часть англійскаго военнаго воспитанія.

Вдова, занятая хлопотами, неизбжно связанными съ приготовленіями большаго обда, за которымъ слдовалъ на другой день такой же большой завтракъ, не имла свободной минуты обратить вниманіе на поведеніе своихъ дтей, но наконецъ убдилась, что Джоржъ былъ какъ нельзя боле учтивъ къ ея фавориту полковнику Вашингтону, равно и ко всмъ другимъ гостямъ.

Передъ отъздомъ, мистеръ Браддокъ имлъ частную аудіенцію у мадамъ Эсмондъ, на которой его превосходительство формально вызвался принять сына ея въ свою свиту, и когда вс условія относительно отъзда Джоржа были кончены между матерью и его будущимъ начальникомъ, мадамъ Эсмондъ, хотя и страшилась опасностей, которыя истекаютъ изъ бутылки, самыхъ гибельныхъ опасностей, съ которыми сынъ ея неизбжно долженъ былъ встртиться лицомъ къ лицу, но не сочла за нужное обнаружить своихъ опасеній. Она знала, что сынъ ея, вступая на поприще жизни, принимая на себя роль, которую суждено ему разыгрывать между людьми, долженъ быль ознакомиться и съ дурнымъ и съ хорошимъ.

— Мистеръ Браддокъ прекраснйшій человкъ по утру, говорила она ршительнымъ тономъ своему адъютанту, мисстриссъ Маунтэйнъ: и хотя отецъ мой не пилъ, но вроятно въ Англіи это принято въ хорошихъ обществахъ.

Веселый генералъ ласково пожалъ руку Джоржу, когда послдній представился ему посл аудіенціи, поздравилъ его съ назначеніемъ и предложилъ черезъ три дня явиться въ лагерь, вскор посл этого промежутка времени экспедиція должна была открыть свои дйствія.

И вотъ огромная карета, окруженная конвоемъ, снова подкатила къ балкону, прочіе гости и ихъ слуги стояли подл своихъ лошадей. Лэди Кастльвудъ проводила его превосходительство до ступенекъ балкона,— молодые джентльмены до самой кареты и стали по ту и другую сторону ея у дверецъ. Гвардейскій трубачъ протрубилъ нсколько пронзительныхъ нотъ, негры прокричали: ура! и запли: God sabe de King, мистеръ Браддокъ привтливо раскланялся съ радушными хозяевами Кастльвуда и карета покатила по дорог въ главную квартиру.

Юноши, поднимаясь на балконъ, замтили, что полковникъ еще разъ прощался съ ихъ матерью. Нтъ никакого сомннія, что она снова и снова поручала Джоржа его заботливости и попеченію. Я говорю: нтъ никакого сомннія,— потому что, когда братья вошли на балконъ, полковникъ сказалъ:

— Отъ всей души моей. Вы можете вполн на меня положиться.

На балкон стояло еще нсколько гостей. Полковникъ былъ въ дорожныхъ сапогахъ, совершенно готовый ухать.

— Прощай, любезный Гарри, сказалъ онъ: — съ тобою, Джоржъ, я не прощаюсь. Черезъ три дня мы встртимся въ лагер.

Оба молодые человка отправились на врную опасность, быть можетъ, на врную смерть. Полковникъ Вашингтонъ простился и мадамъ Эсмондъ не увидитъ его до окончанія компаніи. Неудивительно, что вдова была сильно взволнована.

Джоржъ Варрингтонъ слдилъ за волненіемъ матери и толковалъ его съ чувствомъ злобнаго пренебреженія.

— Останьтесь, Джоржъ, на минуту и успокойте нашу мама, сказалъ онъ, сохраняя спокойное выраженіе: — братъ и я перемнимъ сапоги и подемъ проводить васъ.

Джоржъ Варрингтонъ приказалъ уже подать лошадей.

И вскор три молодыхъ человка хали вмст, сопровождаемые грумами-неграми. Мистриссъ Моунтэйнъ, сознавая себя виновницей раздора между ними и трепетавшая за послдствіе, чувствовала большое облегченіе, когда мистеръ Вашингтонъ ухалъ безъ ссоры съ близнецами, и, что главне всего, безъ открытаго признанія въ любви ихъ матери.

Ни одинъ человкъ не умлъ вести себя такъ вжливо, какъ Джоржъ Варрингтонъ, въ отношеніи къ сосду своему и тетк. Послдній радовался и удивлялся внезапной перемн въ молодомъ своемъ друг. Общая опасность, необходимость будущей пріязни другъ къ другу, смягчающее вліяніе давнишней дружбы, привязывавшей полковника къ фамиліи Эсмонда, нжное прощанье, происходившее за нсколько минутъ между нимъ и госпожею Кастльвуда,— все это располагало Вашингтона предать забвенію неудовольствія минувшихъ дней и пробуждало въ душ его чувство дружелюбія къ молодому товарищу. Джоржъ Варрингтонъ былъ веселъ и спокоенъ, зато печаленъ былъ Гарри. Послдній молча и задумчиво халъ подл брата, далеко отъ полковника Вашингтона, отъ котораго, бывало, не отставалъ ни на шагъ. Если добрый полковникъ и замчалъ эту странность въ своемъ друг, то, безъ сомннія, приписывалъ ее искренней привязанности къ брату и весьма естественному желанію находиться подл него, теперь, когда приближался день разлуки.

Молодые люди разговаривали о войн и скоромъ окончаніи компаніи, ни одинъ изъ нихъ не сомнвался въ ея счастливомъ исход. Дв тысячи британскихъ ветерановъ, подъ командою опытнаго начальника, должны были одержать верхъ надъ французами, стоитъ только открыть дйствія въ надлежащее время. Пылкій молодой виргинскій воинъ питалъ безпредльное уваженіе къ испытанной храбрости и тактик регулярныхъ войскъ. Король Георгъ II не имлъ подданнаго, врне новаго адъютанта мистера Браддока.

Такимъ образомъ молодые люди хали весьма дружелюбно, пока не достигли неуклюжаго деревенскаго зданія, принадлежавшаго Бенсону, который, согласно обычаю времени и страны, не гнушался получать деньги отъ прозжихъ, въ замнъ гостепріимства. Въ этомъ же зданіи была и станція вербовщиковъ. Здсь сидло нсколько полковыхъ офицеровъ, и здсь же полковникъ Вашингтонъ предполагалъ проститься съ молодыми друзьями.

Приказавъ дать отдыхъ лошадямъ, путники вошли въ общую комнату, гд для желающихъ была приготовлена грубая пища. Джоржъ Варрингтонъ вошелъ съ необычайно веселымъ и одушевленнымь видомъ, между тмъ какъ лицо Гарри было блдно и печально.

— Другой подумаетъ, сквайръ Гарри, что не мистеръ Джоржъ, а вы оставляете домъ и отправляетесь колотить французовъ и индйцовъ, говорилъ Бенсонъ.

— Я боюсь за участь моего брата, сказалъ Гарри:— я былъ бы веселе, еслибъ идти въ компанію выпало на мою долю. Не моя вина, если я остаюсь дома.

— Разумется, братъ! восклицаетъ Джоржъ.

— Храбрость Гарри Варрингтона не нуждается въ доказательств! говорить мистеръ Вашингтонъ.

— Подобнымъ отзывомъ, полковникъ, вы длаете честь нашей фамиліи, замчаетъ мистеръ Джоржъ съ низкимъ поклономъ: — позвольте вамъ замтить, что въ случа надобности мы сами съумемъ поддержать ее.

Между тмъ какъ полковникъ выхвалялъ храбрость Гарри, наружность послдняго далеко не оправдывала похвалы. Взглянувъ на брата, Гарри прочиталъ въ его взорахъ выраженіе, встревожившее любящаго и преданнаго юношу.

— Неужели ты теперь намренъ приступить къ длу? прошепталъ онъ брату.

— Да, теперь, весьма хладнокровно отвчаетъ мистеръ Джоржъ.

— Ради Бога, Джоржъ, предоставь мн этотъ случай. Ты дешь въ компанію, нельзя же, чтобы все принадлежало теб… къ тому же, Джоржъ, не мшало бы сначала объясниться. Мы можемъ вс ошибаться.

— Никогда! Это теперь же надобно кончить…. не тревожься, Гарри. Ничье имя не будетъ замшано…. я легко найду поводъ.

На крытомъ балкон сидли два полковыхъ офицера, которыхъ знали молодые джентльмены. Передъ ними стояла пуншевая чаша съ холоднымъ грогомъ.

— О чемъ вы сговариваетесь джентльмены? вскричалъ одинъ изъ офицеровъ. Не хотите ли послдовать нашему примру?

По тону голосовъ и раскраснвшись лицамъ, видно было, что военные джентльмены наслаждались грогомъ съ утра.

— Вы отгадали, сэръ, весело сказалъ Джоржъ: — мистеръ Бенсонъ, дайте стаканъ! Впрочемъ, не надо. Мы выпьемъ изъ чаши!

— Изъ нее пили многіе добрые люди, говоритъ мистеръ Бенсонъ, и юноши, сдлавъ военнымъ знакомцамъ по поклону, одинъ за другимъ поднесли къ губамъ чашу, содержаніе которой, повидимому, нисколько не уменьшилось, несмотря на то, что Джоржъ принялъ на себя видь бювора и утверждалъ, что, посл сдланной поздки, эта влага — чистое наслажденіе. Онъ предложилъ полковнику Вашингтону присоединиться къ друзьямъ и утолить жажду.

Тонь Джоржа былъ оскорбительный, его манеры приняли тотъ же характеръ, что и наканун, и точно также возбуждалъ въ полковник негодованіе. Полковникъ поклонился и сказалъ, что пить не хочетъ.

— Не бойтесь, полковникъ, говоритъ Джоржъ: — деньги за грогъ отданы.

— Я сказалъ, что пить не хочу, мн все равно, отданы ли деньги за него или нтъ, сказалъ полковникъ, барабаня ногой по полу.

— Но когда пьютъ за здоровье короля, то военный офицеръ едва ли можетъ отказаться. Джентльмены! я пью за здоровье его величества, воскликнулъ Джоржъ. Полковникъ Вашингтонъ можетъ пить или отказаться. За здоровье короля!

Тостъ за здоровье короля былъ дломъ военной чести. Два британскіе офицера, капитанъ Грэйсъ и мистеръ Уэритъ выпили грогу. Выпилъ и Гарри Варрингтонъ. Полковникъ Вашингтонъ тоже сдлалъ нсколько глотковъ изъ пуншевой чаши.

Посл того капитанъ Грэйсъ предложилъ ‘за здоровье герцога и британской арміи.’ Отъ этого тоста также невозможно отказаться. Полковникъ Вашингтонъ долженъ быль еще разъ прихлебнуть изъ чаши.

— Полковникъ! я вижу, этотъ тостъ вамъ не нравится, сказалъ Джоржъ.

— Я опять вамъ повторяю, что пить не хочу, отвчалъ полковникъ: — я полагаю, что для герцога и для британской арміи гораздо будетъ лучше, если подобные тосты не будутъ повторяться такъ часто.

— Вы еще не знаете обычая, который строго соблюдается въ регулярныхъ войскахъ, сказалъ капитанъ Грэйсъ, довольно гнвнымъ тономъ,

— Можетъ быть, сэръ, и не знаю.

— Британскій офицеръ, продолжаетъ капитанъ Грэйсъ съ большою энергіей, но съ едва внятнымъ раздленіемъ словъ:— не долженъ уклоняться отъ подобнаго тоста: это вмняется ему въ обязанность. Кто отказывается пить за здоровье герцога, того, чортъ возьми! слдуетъ отдать подъ военный судъ.

— Какъ вы смете говорить подобныя вещи? Вы пьяны, милостивый государь! проревлъ полковникъ Вашингтонъ, выпрямляясь во весь ростъ и ударивъ по столу кулакомъ.

— Проклятіе! провинціальный офицеръ сметъ говорить, что я пьянъ! восклицаетъ капитанъ Грэйсъ: — Уэрингъ! слышишь ты это?

— Я это слышалъ, сэръ! вскричалъ Джоржъ Варрингтонъ. Мы вс это слышали. Онъ подошелъ къ нашему столу, по моему приглашенію,— грогъ потребовалъ я, столъ этотъ мой, и для меня ужасно слышать чудовищно-отвратительныя выраженія, которыя полковникъ Вашингтонъ позволилъ себ относительно моего почтеннаго гостя, капитана Уэринга.

— Негодный, дерзкій, наглый мальчишка! прокричалъ полковникъ. Ты смешь оскорблять меня передъ британскими офицерами и находить еще мои выраженія неприличными! Втеченіе нсколькихъ мсяцевъ я перенесъ отъ тебя столько оскорбленій, что еслибы не любилъ твоей матери, твоего добраго дда, и брата, я бы…

Тутъ слова измнили раздраженному полковнику. Около минуты онъ безмолвно смотрлъ на молодаго врага, его глаза сверкали, лицо побагровло, вс его члены дрожали.

— Что же вы бы сдлали, сэръ? весьма хладнокровно спрашиваетъ Джоржъ: — что же вы бы сдлали, еслибъ не любили моего дда, брата и матери? Вы должны еще объяснить мн нкоторыя ваши поступки…. такъ что же вы бы сдлали, сэръ, смю спросить васъ еще разъ?

— Я бы положилъ васъ на колно и выскъ бы розгами: вотъ чтобы я сдлалъ, дерзкій мальчишка! вскричалъ полковникъ, къ которому въ эту минуту возвратилась способность говорить, а съ ней вмст и новый взрывъ бшенства.

— Сэръ, вы не имете права оскорблять насъ обоихъ, только потому, что находитесь въ короткихъ отношеніяхъ съ нашимъ семействомъ, и принимаете нашъ домъ за свой собственный! вскричалъ Гарри, вскочивъ съ мста. Ваши слова, полковникъ Вашингтонъ, въ равной степени оскорбительны для меня и для брата. Вы должны просить у насъ прощенія!

— Прощенія?

— Или дать удовлетвореніе, принятое между джентльменами, продолжалъ Гарри.

Доброе, любящее сердце полковника судорожно сжалось при мысли, что онъ долженъ сдлаться смертельнымъ врагомъ, или даже пролить кровь одного изъ любимыхъ имъ юношей. Въ это время, когда Гарри стоялъ передъ нимъ съ пылающимъ лицомъ, окаймленнымъ свтлыми волосами, когда онъ говорилъ ему дрожащимъ голосомъ, грудь полковника наполнялась чувствомъ безпредльнаго дружелюбія и нжности.

— Я…. я забылся, сказалъ онъ: — быть можетъ, я сказалъ нсколько опрометчивыхъ словъ. Скажите, какъ я долженъ объяснить себ поведеніе Джоржа, втеченіе послднихъ мсяцевъ? Только скажите мн, и быть можетъ….

Злой демонъ бодрствовалъ и торжествовалъ въ Джорж Варрингтон: чорные глаза его бросали молніи презрнія и бшенства на простодушнаго, совершенно невиннаго полковника.

— Вы уклоняетесь, сэръ, отъ прямаго вопроса, какъ уклонились за минуту отъ тоста, сказалъ онъ:— я не ребенокъ, чтобы переносить вашу надменность. Вы публично, въ публичномъ дом оскорбили меня, и потому я требую удовлетворенія.

— Именемъ неба! Пусть будетъ по вашему, говорить мистеръ Вашингтонъ съ выраженіемъ глубочайшей горести.

— Вы оскорбили и меня, говоритъ капитанъ Грэйсъ, качаясь съ боку на бокъ. Что бишь онъ сказалъ такое? Чортъ возьми этого милиціоннаго капитана, или полковника что ли? Вы оскорбили меня! О, Уэрингъ! странно даже подумать, что я оскорбленъ милиціоннымъ капитаномъ!

И по щекамъ благороднаго капитана покатились слезы, когда убійственная мысль объ оскорбленіи мелькнула въ его голов.

— Я оскорбилъ тебя! такую свинью! снова прокричалъ полковникъ: — онъ былъ въ мрачномъ настроеніи духа, и вовсе не имлъ расположенія смяться надъ сценой, надъ которой смялись другіе. Но вдругъ, въ этотъ самый моментъ, передъ нимъ явился четвертый противникъ.

— Праведное небо, сэръ! сказалъ капитанъ Уэрингъ:— неужели трехъ дуэлей для васъ недостаточно, неужели вы хотите, чтобы и я ввязался въ эту ссору? Вы уже поссорились съ двумя молодыми джентльменами.

— Мы не ссорились, сказалъ бдный Гарри: — полковникъ сказалъ только нсколько опрометчивыхъ словъ.

— Это по вашему опрометчивыя слова? восклицаетъ капитанъ Уэрингъ. Джентльменъ говоритъ другому джентльмену, что положитъ его на колно и высчетъ розгами,— и вы называете это опрометчивыми словами? Позвольте же замтить вамъ, если бы мн кто нибудь сказалъ: Чарльзъ Уэрингъ, или капитанъ Уэрингъ, я положу тебя на колно и выску розгами,— я бы въ ту же минуту убилъ бы его, будь онъ хоть вдвое больше Голіаа. Одна дуэль уже есть,— съ молодымъ мистеромъ Джоржемъ Варрингтономь. Мистеръ Гарри, какъ благородный человкъ, безъ сомннія будетъ стоять за брата. Это другая. Между Грейсомъ и полковникомъ извиненіе невозможно. И еще — будь я убитъ на этомъ мст!— Вы, милостивый государь, называете при мн офицера моего полка свиньей! Помилуйте, мистеръ Вашингтонъ! неужели это такъ принято въ Виргиніи? Извините, сэръ, я никогда не позволяю себ оскорбительныхъ личностей, и не позволю, клянусь Георгомъ, говорить ихъ всякому другому. Послушайте полковникъ! я вамъ долженъ сказать, вы самый вздорный человкъ. Назвать безсильнаго офицера моего полка — онъ въ настоящую минуту безсиленъ,— не правда ли Грэйсъ?— назвать его свиньей, въ моемъ присутствіи!— Нтъ, милостивый государь, вы должны взять это слово назадъ, говорите, берете ли вы?

— Ужь не адскій ли это заговоръ, въ которомъ вс противъ меня? вскричалъ полковникъ. Я начинаю думать, что не вы пьяны, а я. Назадъ я ничего не беру. Ни въ чемъ не извиняюсь. Клянусь небомъ! Съ однимъ ли выйти на дуэль, или съ полудюжиной, съ молодыми или старыми, съ пьяными или трезвыми,— для меня ршительно все равно.

— Довольно! я не хочу услышать еще что нибудь оскорбительное, сказалъ Джоржъ Варрингтонъ. Наше дло, сэръ, можетъ идти своимъ чередомъ безъ дальнйшихъ оскорбленій. Когда вамъ угодно назначить время для нашей встрчи?

— Чмъ скоре, тмъ лучше, отвчалъ полковникъ, задыхаясь отъ бшенства.

— Чмъ скоре, тмъ лучше, проикаль капитанъ Грэйсъ, съ множествомъ проклятій, приводить которыя въ нашемъ разсказ мы не считаемъ за нужное (въ т времена проклятія и ругательства служили въ нкоторомъ род украшеніемъ джентльменской рчи). Грэйсъ съ большимъ трудомъ поднялся съ мста, шатаясь побрелъ къ своей сабл, которая стояла у дверей, и достигнувъ этого оружія, безъ чувствъ повалился на полъ.

— Чмъ скоре, тмъ лучше! кричалъ съ полу пьяный храбрецъ, размахивая саблей и, во время этихъ движеній, нахлобучивъ на глаза свою шляпу.

— Во всякомъ случа, этому джентльмену теперь не до дуэли, едва ли онъ проспится къ завтрашнему утру, сказалъ полковникъ, обращаясь къ другому офицеру:— вы, капитанъ, не въ состояніи будете привести его сегодня въ чувства.

— Признаюсь, сегодня и его рука, и моя не достаточна тверды, сказалъ Уэрингъ.

— За то моя очень тверда, вскричалъ мистеръ Варрингтонъ, бросивъ зврскій взглядъ на своего противника.

— Товарищъ прежнихъ дней также горячъ, какъ и безразсуденъ. Длать нечего…. на чемъ же будемъ мы драться? сурово спросилъ Вашингтонъ.

— Конечно, не на шпагахъ. Мы владемъ ими превосходно. Вы это знаете по нашимъ стариннымъ упражненіямъ. Пистолеты, я думаю, лучше всего.

— Какъ вамъ угодно, Джоржъ Варрингтонъ… да проститъ и помилуетъ васъ Богъ! Богъ да простить и тебя, Гарри, за то, что вы вовлекли меня въ эту ссору, сказалъ полковникъ, и на лиц его отразилось глубокое уныніе и горесть.

Гарри повсилъ голову, но Джоржъ сохранялъ невозмутимое хладнокровіе.

— Я вовлекъ васъ въ эту ссору?— никогда! Кто изъ насъ позволилъ себ оскорбленія и дерзости, кто говорилъ о розгахъ, кто оскорбилъ джентльмена въ публичномъ мст передъ офицерами королевскихъ войскъ?— Нтъ, полковникъ, не въ первый разъ вамъ угодно принимать меня за негра и грозить мн бы чемъ?

Полковникъ быстро отступилъ назадъ, покраснлъ и не зналъ, что отвтить. Онъ стоялъ съ видомъ человка, внезапно пораженнаго непріятнымъ воспоминаніемъ.

— Праведное небо! Джоржъ! неужели ты вспоминаешь нашу ребяческую ссору?

— Кто позволилъ вамъ быть распорядителемъ въ Кастльвуд? сказалъ юноша, заскрежетавъ зубами. Я не рабъ вашъ, полковникъ Вашингтонъ, и никогда имъ не буду. Я ненавидлъ васъ тогда, ненавижу и теперь. Вы оскорбили меня, а я такой же джентльменъ, какъ и вы. Разв этого не довольно?

— Слишкомъ много, слишкомъ, сказалъ полковникъ, съ непритворною горестью на лиц и въ сердц: — неужели и ты, Гарри, питаешь ко мн такую же злобу? Отъ тебя я этого не ожидалъ!

— Я защищаю брата, сказалъ Гарри, отвернувшись отъ полковника и схвативъ руку Джоржа. Горесть на лиц ихъ противника не замнялась никакимъ другимъ чувствомъ.

— Небо да помилуетъ насъ, сказалъ полковникъ: — теперь для меня все ясно. Я долженъ написать нсколько писемъ, и потомъ, мистеръ Варрингтонъ, я къ вашимъ услугамъ.

— У васъ пистолеты съ собою. Я свои позабылъ, и сейчасъ же посылаю за ними Сади. Я думаю этого промежутка времени для васъ достаточно?

— Весьма достаточно, и оба джентльмена раскланялись. Джоржъ взялъ брата подъ руку и удалился. Виргинскій офицеръ посмотрлъ на жалкихъ капитановъ, которые въ это время лежали безъ чувствъ отъ опьяненія. Капитанъ Бенсонъ, содержатель таверны, поправилъ на одномъ изъ нихъ шляпу.

— Они невиноваты, сэръ, сказалъ мистеръ Бенсонъ, съ угрюмымъ видомъ. Сегодня утромъ прізжали сюда мняться лошадьми Джэкъ Фэйрбрасъ и Томъ Гумбольдъ, изъ Спотсильваніи. Джэкъ и Домъ посадили ихъ за карты, и они ничего не выиграли, то есть, британскіе офицеры ничего не выиграли. Потомъ Джэкъ и Томъ пригласили ихъ выпить за честь старушки Англіи, но и въ эту игру они тоже выиграли очень немного. Въ сущности это, я вамъ скажу, добрые и славные малые, когда бываютъ трезвы, но все таки чистйшіе глупцы.

— Капитанъ Бенсонъ! сказалъ полковникъ:— вы долго служили въ нашей милиціи, прежде чмъ сдлались фермеромъ и содержателемъ таверны. Надюсь, вы не откажетесь помочь мн въ предстоящемъ дл съ молодыми джентльменами?

— Съ удовольствіемъ, полковникъ. Признаться, я бы не хотлъ быть участникомъ въ этомъ дл, но посмотрть на хорошую дуэль — никогда не прочь. Мадамъ Эсмондъ помогала мн во многихъ случаяхъ, присматривала за беременной моей женой и лечила Бетти отъ горячки. Надюсь, вы не поступите жестоко съ бдными юношами? Впрочемъ, я видлъ, какъ они стрляютъ: блондинъ — довольно порядочно, а старшій попадаетъ въ туза пикъ.

— Будьте такъ добры, капитанъ, прикажите моему человку внести чемоданъ въ отдльную комнату, которую вы можете уступить мн на нсколько времени. До дуэли я долженъ написать нсколько писемъ. О, какъ бы я благодарилъ Бога, если бы она кончилась благополучно!

И капитанъ проводилъ полковника въ единственную отдльную комнату, выгнавъ оттуда толпу негровъ, которые громко шумли тамъ и, безъ всякаго сомннія, разсуждали о ссор между своими господами. Эдвинъ, слуга полковника, принесъ чемоданъ, и посмотрвъ изъ окна, увидлъ, что Сади, слуга Гарри Варрингтона, во весь опоръ помчался съ порученіемъ своего господина въ Кастльвудъ. Полковникъ, молодой и весьма естественно пылкій человкъ, но въ тоже время вжливый, осторожный и строго подчинявшій свои страсти холодному разсудку, не могъ не подумать безъ удивленія о положеніи, въ которомъ очутился, не могъ не подумать о трехъ, быть можетъ, и четырехъ врагахъ, которые внезапно явились передъ нимъ, грозя ему смертію. И какимъ страннымъ образомъ возникъ рядъ этихъ ссоръ? Нсколько часовъ тому назадъ, онъ выхалъ изъ Кастльвуда, съ двумя молодыми спутниками, которые во всхъ отношеніяхъ казались ему совершенными друзьями. Проливной дождь заставляетъ ихъ укрыться въ таверн, гд пуншевали двое офицеровъ, изъ партіи вербовщиковъ, и не прошло полчаса времени за общимъ столомъ, какъ онъ перессорился со всмъ собраніемъ, одного назвалъ весьма неприлично, съ другимъ согласился выйти на дуэль, третьяго грозилъ высчь розгами — и кого же? сына своего искренняго, задушевнаго друга!

ГЛАВА XI,
ВЪ КОТОРОЙ ДВА ДЖОРЖА ПРИГОТОВЛЯЮТСЯ КЪ КРОВАВОЙ ВСТРЧ.

Виргинскій полковникъ, оставаясь въ отдльной комнат таверны, занимался мрачными приготовленіями къ предстоявшей встрч. Его противникъ, въ другой комнат, считалъ необходимымъ сдлать нкоторыя предсмертныя распоряженія, и поэтому диктовалъ своему покорному брату и секретарю высокопарное письмо, въ которомъ торжественно прощался съ матерью. Посл роковой встрчи, въ которой онъ, вроятно, падетъ, едва ли его мать, полагалъ онъ, будетъ стремиться къ исполненію плана, который она имла въ виду (чтобъ придать послднимъ словамъ боле выразительности, онъ нарочно веллъ ихъ подчеркуть).

— Милый, милый Джоржъ! зачмъ такія мрачныя предчувствія! воскликнулъ секретарь, приведенный въ ужасъ мыслію о смерти брата?

— Что же длать, мой другъ? это всего вроятне, говорилъ Джоржъ торжественнымъ голосомъ:— ты знаешь, Гарри, что полковникъ Джоржъ отличный стрлокъ, я и самъ недурно попадаю въ цль, и потому одинъ изъ насъ непремнно долженъ пасть. Продолжай, Гарри: ‘не думаю, что вы ршитесь осуществить намренія, которыя въ настоящее время имете въ виду.’

Эти слова были сказаны съ большею горечью, чмъ предшествовавшая фраза. Гарри плакалъ, нанося ее на бумагу.

— Ты видишь, Гарри, лишняго я не говорю ни слова. Въ этой ссор имя мадамъ Эсмондъ останется неприкосновеннымъ. Помнишь ты мсто въ запискахъ нашего ддушки, гд онъ говоритъ, что лордъ Кастльвудъ дрался на дуэли съ лордомъ Могуномь по поводу ссоры изъ-за картъ? но не сдлалъ ни малйшаго намека на имя жены милорда, которая была виновницею дуэли? Признаюсь теб, Гарри, въ настоящемъ случа, я слдую этому примру. Наша мать не будетъ поставлена… Помилуй, Гарри, кто тебя училъ грамматик? посмотри сколько ты надлалъ ошибокъ!

Гарри, кром ошибокъ, окропилъ все письмо дтскими слезами, прикрывшими многія другія ошибки.

— Ахъ, Джоржи! мн теперь не до грамматики, сквозь горькія слезы проговорилъ Гарри: — я начинаю думать, что, быть можетъ, все это по пустому…. быть можетъ, полковникъ никогда…

— Не думалъ владть Кастльвудомъ, не думалъ важничать передъ нами показывать намъ пренебреженіе, никогда не совтовалъ моей матери высчь меня розгами и, не имлъ намренія жениться на ней, никогда не оскорблялъ меня, и не былъ оскорбленъ передъ офицерами королевскихъ войскъ, никогда не писалъ брату своему, что намъ же будетъ лучше подъ его родительскою властью? Письмо его здсь, вскричалъ молодой человкъ, ударяя по боковому карману:— и если что случится со мною, Гарри Варрингтонъ, ты найдешь его на моемъ труп!

— Пиши самъ, Джоржъ, я не могу, говоритъ Гарри, зажавъ руками глаза и прикрывъ локтями начатое письмо, со всми ошибками и незасохшими еще каплями слезъ.

При этихъ словахъ, Джоржъ взялъ новый листъ бумаги, слъ на мсто брата и написалъ сочиненіе, въ которое введены были самыя длинныя слова, напыщенныя латинскія фразы и самая глубокая сатира, на которую молодой писатель былъ способенъ. Онъ изъявилъ желаніе, чтобы его негръ, Сади, былъ освобожденъ, чтобы Горацій и другія лучшія книги были отданы его преданному наставнику, мистеру Демпстеру, съ назначеніемъ ему, по возможности, пожизненной пенсіи, чтобы его серебряный ножикъ для плодовъ, его ноты и клавикорды были отданы маленькой Фанни Моунтэйнъ, и чтобы Гарри взялъ локонъ его волосъ и носилъ его на память о любящемъ, всею душею привязанномъ ему Джорж. Документъ этотъ онъ запечаталъ гербовой печатью ддушки, которую носилъ при часахъ.

— Часы, само собою разумется, будутъ твои, сказалъ Джоржъ, вынувъ изъ кармана ддовскіе золотые часы и внимательно посмотрвъ на нихъ. Прошло два съ половиною часа! Сади время бы, кажется, и воротиться съ пистолетами. Возьми эти часы, любезный Гарри.

— Они мн будутъ безполезны! вскричалъ Гарри, обнимая брата: — если онъ будетъ драться съ тобой, я тоже буду драться. Если онъ убьетъ моего Джоржа, то пусть убьетъ и меня!

И бдный юноша произнесъ множество выраженій, столь отрадныхъ для ангеловъ, которые записываютъ въ своихъ небесныхъ лтописяхъ каждое слово человка.

Между тмъ новый адъютантъ генерала Браддока написалъ крупнымъ своимъ, твердымъ почеркомъ пять писемъ и запечаталъ ихъ своею печатью. Одно было адресовано матери, въ Монтъ-Вернонъ, другое брату, на адрес третьяго значились только дв буквы М. К., четвертое его превосходительству, генералъ-майору Браддоку, и пятое ‘молодые джентльмены, вашей матушк, мадамъ Эсмондъ’, — говорилъ юношамъ тотъ, кому поручено было доставленіе писемъ.

Снова ангелъ-лтописецъ отлетлъ, унося съ собою жестокое выраженіе Джоржа Варрингтона. Помянутыя лтописи были переполнены подобными выраженіями, и посланные неба ни на минуту не давали своимъ крыльямъ отдыха. Выраженіе Джоржа не могло быть пропущено, это было проклятіе, произнесенное изъ самой глубины сердца, полнаго злобы, бшенства и ревности.

Вс эти факты сообщилъ молодымъ людямъ содержатель таверны. Для оказанія особенной чести предстоявшему случаю, капитанъ Бенсонъ надлъ старый милиціонный мундиръ и объявилъ юношамъ, что полковникъ, въ ожиданіи ихъ, прогуливается въ саду, и что полковые офицеры порядочно уже протрезвились.

Небольшое пространство земли вблизи деревяннаго дома капитана обнесено было досками и очищено для огорода. Здсь, дйствительно, полковникъ Вашингтонъ прохаживался взадъ и впередъ, закинувъ назадъ руки, голова его потуплена, на прекрасномъ лиц его отпечатокъ глубокой горести. Черезъ досчатый заборъ смотрли негры-слуги. Офицеры, остававшіеся на балкон, проснулись, какъ уже замтилъ содержатель таверны. Капитанъ Уэрингъ ходилъ довольно твердыми шагами по балкону, образовавшемуся изъ подмостковъ и выдавшейся кровли деревяннаго дома. Капитанъ Грэйсъ покачивался, облокотясь на перила, онъ смотрлъ во вс глаза, но видлъ весьма мало. Домъ Бенсона извстенъ былъ во всей Виргиніи. Сюда собирались виргинскіе провинціалы на птушьи и кулачные бои, помриться силами, подраться, продать или вымнять лошадь. Тутъ нердко возникали страшныя ссоры, нердко приходившіе туда крпкими и трезвыми, возвращались домой съ переломанными ребрами и подбитыми глазами. Сквайры, фермеры, негры,— вс, вс находили здсь развлеченіе.

И вотъ въ этомъ-то мст расхаживалъ высокой, молодой полковникъ, погруженный въ мрачныя думы. Онъ находился въ безвыходномъ положеніи. Ему предстояло совершить безчеловчный поступокъ, требуемый закономъ чести и обычаемъ страны. Доведенный до бшенства наглостью юноши, онъ произнесъ нсколько оскорбительныхъ словъ. Юноша потребовалъ удовлетворенія. Ему ужасно было подумать, что ревность и мщеніе такъ долго гнздились въ сердц молодаго Джоржа Варрингтона. Но вина была на сторон полковника и онъ долженъ былъ поплатиться.

Но вотъ въ отдаленіи послышались громкіе крики и гиканье, такъ часто употребляемые неграми, которые особенно любятъ кричать во все горло и визжать, когда имъ случается нестись во весь опоръ верхомъ на лошади, и вс головы, курчавые и напудренные, обратились въ ту сторону, откуда прилетали эти звуки, и именно, на дорогу, по которой часа три тому назадъ хали наши путники. Вскор послышался стукъ лошадиныхъ копытъ и вслдъ за тмъ на лошади, покрытой пною, показался Сади и сдлалъ выстрлъ изъ пистолета, къ величайшему восторгу и крикамъ со стороны его курчавой братіи. Раздался второй выстрлъ, къ которымъ лошадь Гарри Варрингтона, такъ часто носившая его по отъзжимъ полямъ, совершенно привыкла, — и Сади очутился на двор таверны, спустился съ коня среди кудахтавшихъ куръ и индюшекъ, среди испуганныхъ лошадей и визжавшихъ поросятъ. Негры въ одинъ моментъ окружили его и онъ вступилъ съ ними въ интересный разговоръ.

— Сади, бездльникъ, или сюда! кричитъ мистеръ Гарри.

— Сади, сюда! проклятый негръ! повторяетъ негръ (и ангелъ снова улетаетъ записать это выраженіе).

— Сію минуту, мистеръ, говоритъ Сади, и снова начиналъ говорить съ курчавой братіей. Онъ скалитъ зубы, вынимаетъ пистолетъ изъ чушекъ, взводитъ курки, прицливается въ свинью, которая бгаетъ по двору, указываетъ на дорогу, по которой прискакалъ и къ которой еще разъ обращаются вс курчавыя головы. Онъ снова говорить: сію минуту, мистеръ, сію минуту вс будутъ сюда! И вотъ, слышно, по дорог еще кто-то скачетъ. Кто же это тамъ? Ба! маленькій мистеръ Демпстеръ шпоритъ и понукаетъ лошадь, что есть силы, а это что за дама на лошадк мадамъ Эсмондъ, неужели сама мадамъ Эсмондъ? Нтъ. Это довольно толстая лэди. Отвчаю жизнью, это мистриссъ Моунтэйнъ на срой лошадк мадамъ Эсмондъ!

— О Боже! гипъ! гопъ! ура! восклицаетъ хоръ негровъ. Пріхали! ура!

Докторъ Демпстеръ и мистриссъ Моунтэйнъ примчались на дворъ, соскочили съ лошадей, протолкались сквозь негровъ, ворвались въ домъ, пробжали по балкону, гд сидли британскіе офицеры въ полупьяномъ изумленіи, спустились по лстниц въ садъ, гд Гарри и Джоржъ ходили взадъ и впередъ, безпрестанно встрчаясь съ своимъ высокимъ, статнымъ противникомъ.

Не усплъ Джоржъ Варрингтонъ сказать суровымъ тономъ: вамъ что нужно здсь, сударыня? какъ мистриссъ Моунтэйнъ обвила руками его шею, и, задыхаясь отъ быстрой зды, воскликнула:

— О Джоржъ! милое дитя мое! Ошибка! ошибка! и я всему виною!

— Въ чемъ ошибка, Моунти? спрашиваетъ Гарри, дрожа всмъ тломъ.

— Въ бумаг, которую я вынула изъ его портфеля…. которую я подняла, мои дти, въ которой полковникъ говоритъ, что намренъ жениться на вдов съ двумя дтьми. Кто же какъ не вы, мои милые, должны быть этими діьми, и кто же эта вдова, какъ не ваша мать?

— Что же изъ этаго слдуетъ?

— А вотъ что…. это вовсе не ваша мать, это вдова Кустисъ, на которой полковникъ намренъ жениться. Онъ хотлъ взять за себя богатую, ужь это я знала наврное, но только не мистриссъ Рахель Варрингтонъ. Сегодня передъ отъздомъ, онъ самъ сказалъ объ этомъ мадамъ Эсмондъ, и прибавилъ что свадьба будетъ посл компаніи. И…. ваша матушка, дти, изъ себя выходитъ. Когда Сади пріхалъ за пистолетами и разсказалъ всему дому, что вы намрены драться, я приказала ему разрядить пистолеты, и поскакала вслдъ за нимъ такъ шибко, что, думала вс косточки переломаю.

— Ничего, я переломаю ихъ мистеру Сади, проворчалъ Джоржъ. Еще я особенно наказывалъ бездльнику не говорить ни слова!

— Слава Богу, братъ, что онъ сказалъ, возразилъ бдный Гарри. Слава Богу, что такъ все случилось.

— Что подумаетъ мистеръ Вашингтонъ и джентльмены о слуг, который объявляетъ моей матери, что я намренъ выйти на дуэль? спрашиваетъ мистеръ Джоржъ съ прежнимъ гнвомъ.

— Ты еще до этого представилъ свои доказательства, почтительно говорить Гарри, благодареніе Богу, что ты не будешь драться съ нашимъ старымъ другомъ…. съ другомъ нашего ддушки. Это была ошибка, и ссора теперь не умстна, не такъ ли? Подъ вліяніемъ ложнаго убжденія, ты былъ несправедливъ къ полковнику.

— И въ самомъ дл я дйствовалъ подъ вліяніемъ ложнаго убжденія, сознается Джоржъ: но….

— Джоржъ! Джоржъ Вашингтонъ! восклицаетъ Гарри, перепрыгивая черезъ гряду капусты на зеленую лужайку, по которой ходилъ полковникъ. Мы не можемъ ни слышать, ни видть юношу, но можемъ представить себ моментъ, когда онъ, съ распростертыми руками, съ горячностью юности, съ сотнею повтореній, съ любовію и преданностію, которыя слышны въ его дрожащемъ голос, разсказываетъ другу своему свою исторію.

Въ т дни существовалъ еще этотъ обычай, который въ настоящее время отринутъ нашимъ обществомъ. Когда Гарри кончилъ свое безъискусственное объясненіе, его другъ, полковникъ, обнялъ его и прижалъ къ сердцу. Голосъ полковника дрожалъ, когда онъ говорилъ: — слава Богу, благодареніе Богу за такое окончаніе!

— О Джоржъ! сказалъ Гарри, который чувствовалъ теперь вполн, что любилъ своего друга отъ всего сердца: какъ бы я желалъ идти съ тобой въ компанію!

Полковникъ крпко сжалъ руки юноши. Въ этомъ пожатіи выражалась вся дружба, сила которой никогда не ослабвала.

Посл того полковникъ сдлалъ нсколько шаговъ впередъ и съ серьёзнымъ видомъ протянулъ руку старшему брату Гарри. Быть можетъ, Гарри удивлялся, что они не обнялись, какъ за минуту передъ тмъ онъ обнялся съ полковникомъ. Пожатіе рукъ съ той и другой стороны было только формальное и холодное.

— Я былъ несправедливъ къ вамъ, полковникъ Вашингтонъ, сказалъ Джоржъ, и прошу у васъ извиненія не за вину мою, но за поведеніе, которое было ея слдствіемъ.

— Вина была моя! Я нашла этотъ несчастный лоскутокъ бумаги въ вашей комнат и показала его Джоржу. Я ревновала васъ, полковникъ. Вдь, вы знаете, вс женщины ревнивы, вскричала мистриссъ Моунтэйнъ.

— Очень жаль, мадамъ, что вы не держали своихъ глазъ подальше отъ моихъ бумагъ, позвольте вамъ замтить это, сказалъ мистеръ Вашингтонъ. Причиною этому несчастію, конечно, было и мое желаніе сохранить тайну, которая касалась только меня и другой особы. Втеченіе долгаго времени, сердце Джоржа Варрингтона омрачено было гнвомъ противъ меня, да и мои собственныя чувства въ отношеніи къ нему едва ли были совершенно дружелюбны. Ничего бы подобнаго не было, еслибъ мои частныя письма читали только т особы, которымъ они предназначались. Больше я ничего не скажу, опасаясь, чтобы чувства мои снова не измнили мн и чтобы снова не сказать опрометчивыхъ словъ. Небо да благословитъ тебя, Гарри! Прощай Джоржъ, — и на прощанье прими дружескій совтъ: старайся, какъ можно мене, думать дурно о своихъ друзьяхъ. Въ лагер мы встртимся и обратимъ наше оружіе на непріятеля. Джентльмены! если вы вспомните эту сцену завтра поутру, то знаете, гд найти меня.

И съ весьма вжливымъ поклономъ полковникъ оставилъ смущенное, пристыженное общество и быстро удалился.

ГЛАВА XII.
ВСТИ ИЗЪ ЛАГЕРЯ.

Теперь мы должны представить себ, что прощанье между братьями кончилось, что Джоржъ занялъ свое мсто въ свит мистера Браддока и что Гарри воротился въ Кастльвудъ для исполненія своихъ обязанностей. Душою онъ постоянно при арміи, и домашнія занятія не доставляютъ юнош ни малйшаго удовольствія. Онъ откровенно признается въ своемъ разочарованіи, глубоко сожалетъ, что долженъ оставаться подъ родною и спокойною кровлею, но скучною съ той минуты, какъ Джоржъ покинулъ ее. Гарри съ печальнымъ лицомъ проходитъ по опустлой комнат брата, занимаетъ за столомъ мсто Джоржа и со вздохомъ пьетъ изъ его серебряной кружки. Мадамъ Варрингтонъ ежедневно предлагаетъ тостъ за здоровье короля, по воскреснымъ днямъ, когда Гарри читаетъ литургію и молить о плавающихъ и путешествующихъ, она съ особенною торжественностію произноситъ: молимъ Тебя, Господи, услыши насъ! Она требуетъ, чтобы о Джорж говорили постоянно и безъ унынія, какъ будто возвращеніе его несомннно. Она величаво входитъ въ пустую его комнату, не обнаруживая ни малйшихъ признаковъ душевнаго волненія, наблюдаетъ, чтобы книги, блье, бумаги и пр. были прибраны съ тщаніемъ, говорить о немъ съ особеннымъ уваженіемъ и длаетъ старымъ слугамъ за обдомъ, и въ другое время, наставленія, относительно вещей, которыя необходимо ‘приготовить къ возвращенію мистера Джоржа.’ Мистриссъ Моунтэйнъ постоянно плачетъ, когда произносятъ имя Джоржа, лицо Гарри принимаетъ чрезвычайно печальное выраженіе, но лицо его матери всегда серьёзно и спокойно. Она длаетъ гораздо боле ошибокъ въ пикетъ и багэммонъ, чмъ можно отъ нея ожидать, и слуги, какъ бы рано не вставали, всегда находятъ ее бодрствующею и одтою. Она упросила мистера Демпстера перехать въ Кастльвудъ навсегда. Теперь она не то, что прежде: уже боле ни передъ кмъ не важничаетъ, не выказываетъ своей надменности, говорилъ со всми снисходительно и скромно. Она постоянно говоритъ объ отц и его компаніяхъ, изъ которыхъ онъ вышелъ съ весьма легкими ранами, такъ, надется она, выйдетъ и ея старшій сынъ.

Джоржъ часто пишетъ брату, и теперь, когда войска на поход, составляетъ дневникъ, который при первомъ удобномъ случа пересылается домой. Этотъ документъ читается юношей съ величайшимъ вниманіемъ и наслажденіемъ, и не разъ просматривается въ семейномъ совт, въ длинные лтніе вечера, въ то время, когда мадамъ Эсмондъ, выпрямясь, сидитъ за чайнымъ столомъ (она никогда не удостоиваетъ спинку стула своимъ прикосновеніемъ), когда маленькая Фанни прилежно занимается шитьемъ, когда мистеръ Демпстеръ и мистриссъ Моунтэйнъ сидятъ за картами, когда притихшая челядь молча движется въ вечернихъ сумеркахъ и вслушивается въ слова молодаго господина. Послушаемте и мы, какъ читаетъ Гарри Варрингтонъ письмо своего брата. Глядя на полинялыя буквы на пожелтвшей бумаг, мы безъ особаго труда можемъ представить себ въ живыхъ того, кто писалъ, и того, кто читалъ ихъ… и опять намъ кажется, какъ будто эти лица никогда не существовали, ихъ портреты въ потускнвшихъ золоченыхъ рамахъ потеряли свою первоначальную свжесть. Существовали ли они въ дйствительной жизни, или это только созданіе нашего воображенія? Жили ли они и умирали ли? Любили ли другъ друга, какъ истинные братья и врноподданные джентльмены? Можно ли намъ слышать ихъ голоса? Я, по крайней мр, слышу голосъ Гарри, вижу, какъ онъ сидитъ въ теплый лтній вечерь и читаетъ исторію своего молодаго брата:

‘Надо признаться, что провинціи весьма плохо и неохотно содйствуютъ видамъ его величества короля Георга II, отъ чего его представитель пылаетъ бшенствомъ. Виргинія дйствуетъ довольно дурію, бдный Мэриландъ немного лучше, Пенсильванія хуже всхъ. Мы просимъ прислать войска изъ отечества, чтобы отразить французовъ, общаемъ содержать эти войска, когда они прибудутъ въ Америку. И что же? мы не только не выполняемъ общанія, и не даемъ провизіи нашимъ защитникамъ, но требуемъ огромнйшія цны за рогатый скотъ и другіе припасы, безсовстно обманываемъ солдатъ, которые пришли за насъ сражаться. Не удивительно, что генералъ бранится и войска нахмурились. Остановки во всемъ безчисленны. Благодаря неустойк различныхъ провинцій относительно доставки общанныхъ запасовъ и средствъ къ передвиженію войска съ мста на мсто, протекли недли и мсяцы, втеченіе которыхъ французы, безъ всякаго сомннія, укрплялись на нашихъ границахъ и въ крпостяхъ, которыя отъ насъ же отняли. Хотя между мной и полковникомъ Вашингтономъ никогда не можетъ существовать прежней любви, но надобно признаться, что твой фаворитъ (ты видишь, Галь, я вовсе не ревнивъ) храбрый человкъ и хорошій офицеръ. Вся свита генерала уважаетъ его, и самъ генералъ постоянно обращается къ нему за совтами. Да и то сказать, онъ у насъ единственный человкъ, который видлъ индійцевъ, раскрашенныхъ по военному положенію, по моему мннію, онъ былъ совершенно правъ, выстрливъ въ прошломъ году въ мсьё Жумонвиля.

‘При новой дуэли въ таверн Бенсона, надюсь, неявятся боле придирчивыя противники, какъ это случилось во время предположенной дуэли между полковникомъ В. и молодымъ человкомъ, имя котораго останется неупомянутымъ. Капитанъ Уэрингъ, по прибытіи въ лагерь, пожелалъ кончить начатое дло, и принесъ вызовъ капитана Грэйса. Твой другъ смлый, какъ Гекторъ, принялъ этотъ вызовъ безъ всякихъ вознагражденій, и пригласилъ товарища своего адъютанта, полковника Вингфильда, быть секундантомъ. Но когда Вингфильдъ узналъ обстоятельства ссоры, узналъ о томъ, что причиною ея было нетрезвое состояніе Грэйса и придирчивость Уэринга, тоже пьянаго, о томъ, что два джентльмена 44-го полка, умышленно оскорбили милиціоннаго офицера: онъ на отрзъ объявилъ, что полковникъ Вашингтонъ не долженъ выходить на дуэль, что въ противномъ случа объ этомъ обстоятельств доведено будетъ до свднія его превосходительства, который отдастъ подъ военный судъ обоихъ капитановъ за ссору съ милиціей, за пьянство и не приличное званію офицера поведеніе, и тогда капитаны должны будутъ на всегда отказаться отъ тостовъ и отъ мысли объ удовлетвореніи. Въ трезвомъ вид это были славные малые, за обдомъ, который полковникъ Вашингтонъ давалъ офицерамъ 44-го полка, въ честь примиренія, оба капитана кушали съ отличнымъ аппетитомъ. Полковникъ, по обыкновенію, былъ воздерженъ и хладнокровенъ. Чортъ возьми! въ немъ нтъ никакихъ недостатковъ, за это-то я и не люблю его. Когда онъ женится на вдов, воображаю, что за скучная жизнь наступить для нее!

— Я часто удивляюсь вкусу нкоторыхъ мужчинъ и безсовстности нкоторыхъ женщинъ, говоритъ мадамъ Эсмондъ, поставивъ на столъ чайную чашку. Меня удивляетъ всякая женщина, которая, побывавъ разъ за мужемъ, забывается до такой степени, что выходить за мужъ вторично! Какъ ты объ этомъ думаешь, Моунтэйнъ?

— Это верхъ нелпости! говорить Моунтэйнъ съ лукавымъ взглядомъ.

Демпстеръ пристально смотритъ въ стаканъ съ пуншемъ. Гарри едва не задыхается отъ подавленнаго смха или отъ другаго скрываемаго чувства, мадамъ Эсмондъ ничего не замчаетъ.

— Читай, Гарри! говорить она. Продолжай дневникъ твоего брата. Джоржъ пишетъ очень порядочно: но будетъ ли когда нибудь въ состояніи такъ писалъ, какъ писалъ мой папа?

Гарри продолжаетъ:

‘Вь лагер у насъ соблюдается строжайшій порядокъ, пьянство и дурное поведеніе со стороны солдатъ наказываются весьма жестоко. Утромъ, въ полдень и вечеромъ длается перекличка, и отлучившійся или провинившійся передаются старшему офицеру, который обязанъ наблюсти, чтобы виновные были наказаны. Наказаніе производится при барабанномъ бо, такъ что барабаны постоянно въ дл. О Гарри! ужасно видть кровь, которую извлекаютъ удары изъ сильной блой спины, ужасно слышать жалобные стоны этихъ несчастныхъ!’

— О это ужасно! говоритъ мадамъ Эсмондъ.

‘Еслибъ Вардъ выскъ меня, я, мн кажется, убилъ бы его. Слава Богу, что дло тогда кончилось однимъ только мткимъ ударомъ линйки въ его голову! За солдатами, я говорю, присматриваютъ строго. Не мшало бы учредить такой же присмотръ и за офицерами. Индійцы сняли свой лагерь и удалились въ величайшемъ гнв, потому что молодые офицеры постоянно пьянствовали съ индіанками и… и… гм… гм…

Гарри останавливается и показываетъ видъ, что не можетъ продолжать повствованіе въ присутствіи маленькой Фанни, которая прескромно сидитъ подл матери и вышиваетъ по канв какой-то узоръ.

— Пожалуйста, Гарри, пропускай т мста, гд упоминается объ этихъ отвратительныхъ пьяныхъ созданіяхъ, говоритъ мадамь Эсмондъ, и Гарри продолжаетъ, громкимъ голосомъ, боле скромное и интересное описаніе.

‘Каждое воскресенье, въ каждомъ полку, подъ знаменами совершается богослуженіе. Генералъ длаетъ съ своей стороны все, что во власти смертнаго, для предотвращенія грабежа и для приманки мстныхъ жителей въ лагерь съ различной провизіей. Онъ объявилъ, что солдатъ который осмлится обидть торговца, будетъ разстрлянъ, приказалъ наложить на всю провизію по одному пенни на фунтъ, и выдаетъ деньги изъ собственнаго кармана, лишь бы только доставить солдатамъ продовольствіе. Странный человкъ нашъ генералъ. Наказываетъ людей безъ милосердія и вмст съ тмъ ничего не жалетъ, чтобы положеніе ихъ было, если не совсмъ хорошо, то по крайней мр сносно. Въ разговор онъ произносить ужасныя проклятія и разсказываетъ посл обда анекдоты, отъ которыхъ бы содрогнулась Моунтэйнъ….

— Почему же именно я? прерываетъ Моунтэйнъ:— и какое мн дло до пошлыхъ анекдотовъ этого генерала?

— Оставьте, пожалуйста, восклицаетъ хозяйка дома: — читай, Гарри!

‘… отъ которыхъ бы содрогнулась Моунтэйнъ, но по служб онъ чрезвычайно строгъ. Онъ обожаетъ своего великаго герцога, имя котораго произноситъ постоянно. Оба наши полка служили въ Шотландіи, гд мистеръ Демпстеръ, безъ всякаго сомннія, вполн изучилъ цвтъ отворотовъ и обшлаговъ на ихъ мундирахъ.

— Да, мы вполн изучили отвороты на ихъ фалдахъ, угрюмо замчаетъ маленькій наставникъ, строгій приверженецъ Іакова II.

‘Полковникъ Вашингтонъ имлъ легкую горячку, и съ трудомъ могъ слдовать за полкомъ. Я думаю, ему бы лучше было воротиться домой на попеченіе своей вдовушки…. Когда онъ или я заболваемъ, мы попрежнему становимся добрыми друзьями. Но все же не могу простить его, за свою собственно къ нему несправедливость. Праведное небо! какъ сильно ненавидлъ я его втеченіе нсколькихъ мсяцевъ! О Гарри! ты не можешь представить себ, какъ я бсился въ таверн, когда Моунтэйнъ явилась совершенно некстати и положила конецъ нашей ссор. Чтобы очистить воздухъ, который тяготилъ насъ, между нами необходимо нужно было сжечь немного пороху. Впрочемъ, хотя я и не люблю его, какъ любишь ты, но признаю въ немъ хорошаго воина, хорошаго офицера и храбраго, честнаго человка, даже въ нкоторой степени уважаю его за то, что онъ не имлъ желанія быть нашимъ вотчимомъ!’

— Вотчимомъ! какой вздоръ! восклицаетъ мать Гарри. Ревность и предубжденіе совсмъ омрачили бднаго юношу! Неужьли вы полагаете, что дочь и наслдница маркиза Эсмонда не могла бы найти вотчимовъ для своихъ сыновей. Кром этого провинціальнаго землемра? Если еще встртятся подобные намеки въ дневник Джоржа, то прошу тебя, Гарри, проходи ихъ молчаніемъ. И безъ того уже много было говорено объ этой глупости и безразсудств.

‘Чудесную картину, продолжалъ Гарри, читая дневникъ брата:— представляетъ собою длинный рядъ красныхъ мундировъ, пробирающихся по густому лсу или расположившихся на отдыхъ посл утомительнаго марша.— Предосторожности противъ внезапнаго нападенія такъ велики и постоянны, что мы объ этомъ вовсе не думаемъ. Впрочемъ, передовые отряды и отряды дикихъ имли уже маленькія стычки съ непріятелемъ, дикіе успли уже притащить съ собой дв-три кожи, снятыя съ череповъ. Это такіе жестокіе варвары,— я говорю про французовъ и про разрисованныхъ союзниковъ,— что пощады отъ нихъ ожидать невозможно. Не дальше, какъ вчера, мы нашли въ одной уединенной хижин скальпированнаго, но еще живаго мальчика, родители котораго были убиты этими кровожадными зврями. Негодованіе нашего генерала на эту жестокость такъ велико, что онъ предложилъ награду въ пять фунтовъ стерлинговъ, за каждую голову индійца.

‘Съ окончаніемъ марша, надо видть нашъ лагерь и всю заботливость, которою онъ окруженъ. Нашъ обозъ, палатки генерала и караулы помщаются въ центр лагеря. Вншніе часовые разстанавливаются по двое, по трое, по десяти, иногда по цлымъ отрядамъ. При малйшемъ движеніи со стороны непріятеля, часовые должны бжать къ главнымъ силамъ и строиться вокругъ обозовъ и палатокъ, которые, расположены такимъ образомъ, что составляютъ сами собою довольно сильное укрпленіе. Сади и я, надо теб сказать, совершаемъ нашъ походъ пшкомъ, потому что наши лошади тащатъ на себ багажъ. Пенсильванцы присылаютъ въ лагерь такихъ жалкихъ лошаденокъ, что он едва передвигаютъ ноги. Офицеры должны были уступить своихъ лошадей, и Роксана, вмсто господина своего, везетъ на себ два огромныхъ вьюка. Она знаетъ меня очень хорошо, фыркаетъ и ржетъ, когда меня увидитъ, на поход я всегда подл нея и постоянно съ ней разговариваю.

‘Іюля 4-го. Для предосторожности отъ внезапнаго нападенія, намъ приказано обращать особенное вниманіе на барабанный бой: останавливаться, когда услышимъ дробь, идти впередъ, когда будутъ бить похоронный маршъ. Теперь мы еще осторожне. Передовые пикеты наши удвоены и на каждомъ пост по два часовыхъ. Солдаты на пикетахъ постоянно подъ ружьемъ съ примкнутыми штыками, смняются черезъ каждые два часа. Половина смненныхъ ложится отдыхать, не оставляя ружей и ни на шагъ не удаляясь отъ пикетовъ. По всему видно, что мы очень близки къ непріятелю. Этотъ пакетъ отправился съ письмами генерала въ лагерь полковника Дунбара, въ тридцати миляхъ позади насъ, оттуда въ Фридсрикстонъ, и потомъ въ домъ многоуважаемой моей матушки, въ Кастльвудъ, которой свидтельствую мое глубочайшее почтеніе, кланяюсь всмъ моимъ друзьямъ и со всею горячностію братской любви обнимаю моего неоцненнаго брата.

Преданный теб, Джоржъ Э. Варрингтонъ.’

Въ это время вся страна томилась отъ зноя іюльскихъ жаровъ и жаждала воды. Втеченіе десяти дней, не было никакихъ извстій изъ передовой колонны, приближавшейся къ Огейо. Несмотря на препятствія, поставляемыя дремучими лсами, она давно должна находиться въ виду непріятеля, войска, предводимыя опытными начальниками, привыкли теперь къ непроходимой пустын и не страшились внезапнаго нападенія. Вс предосторожности были приняты противъ непріятельской засады. Бдительные фланкеры британскихъ войскъ открывали непріятельскіе передовые отряды, нападали на нихъ, обращали въ бгство, разбивали. Послднее извстіе состояло въ томъ, что колонна прошла значительно впередъ отъ того мста, гд въ предшествовавшемъ году мистеръ Вашингтонъ потерплъ пораженіе, и что дни черезъ два должна находиться на дневной переходъ отъ французскаго форта. Относительно взятія этого форта никто не сомнвался, численность французскихъ подкрпленій изъ Монтреала была извстна. Мистеръ Браддокъ съ двумя британскими полками, испытанной храбрости, съ ихъ союзниками изъ Виргиніи и Пенсильваніи, не уступитъ ни на волосъ войскамъ, собравшимся подъ блымъ флагомъ.

Таковъ быль общій говоръ въ маленькихъ и разбросанныхъ городкахъ Виргиніи, въ домахъ помщиковъ, въ придорожныхъ тавернахъ, гд собирался народъ и разсуждалъ о войн. Не многіе посланные отъ генерала отзывались о главномъ отряд съ отличной стороны. Вс полагали, что непріятель вовсе не откроетъ ни наступательныхъ, ни оборонительныхъ дйствій. Еслибъ онъ намренъ былъ дйствовать наступательно, то могъ бы имть десятки случаевъ напасть на наши войска на поход, напротивъ, имъ позволено было совершить этотъ походъ совершенно спокойно. Бдный Джоржъ! онъ отдалъ свою любимую лошадь и идетъ пшкомъ вмст съ войскомъ? Это чисто геройское самоотверженіе! Мадамъ Эсмондъ положительно говорила, что, вмсто Роксаны, ему нужно купить лучшую лошадь въ Виргиніи или Каролин. За деньги въ этихъ провинціяхъ можно найти сколько угодно лошадей, неохотно только поставляютъ ихъ для королевской службы.

Хотя обитатели Кастльвуда, за обдами и семейными собраніями, говорили всегда весело, всегда предвщали торжествующій исходъ компаніи, и вовсе не обнаруживали тревожнаго чувства, но въ сущности они очень безпокоились, безпрестанно вызжали изъ дому и, въ надежд услышать какія нибудь новости, бросались отъ одного сосда къ другому. Удивительно, однако, какъ быстро возникаютъ и распространяются слухи. Когда напримръ, извстный въ то время пограничный воинъ, по имени полковникъ Джэкъ, предложилъ генералу Краддоку себя и своихъ охотниковъ, и когда генералъ не принялъ ни условій, ни предлагаемой услуги этого джентльмена, то объ отказ Джэку и его дружин вдругъ заговорила тысяча языковъ. Негры, входившіе въ составь домашней прислуги, отъискивая по ночамъ пирушки или милыхъ подругъ, собирали и далеко распространяли различныя новости. Они какъ-то странно узнавали о событіяхъ въ войск, покрайней мр за дв недли отъ начала похода. Они знали и смялись надъ обманами, которые испытывала армія, относительно доставки лошадей, провизіи и тому подобнаго. Сорвать хорошій барышъ съ иностранца, было дломъ весьма обыкновеннымъ и пріятнымъ между жителями Нью-Йорка, Пенсильваніи и Мэриланда, хотя въ позднйшее время американцы сдлались народомъ безхитростнымъ и простодушнымъ, неалчнымъ, безкорыстнымъ и несамолюбивымъ. Втеченіе первыхъ трехъ недль, посл выступленія въ походъ британской арміи, тысячи слуховъ относительно ея были весьма благопріятны, и когда Кастльвудскіе друзья встрчались за ужиномъ, ихъ разговоръ имлъ одушевленный характеръ и получаемыя новости были пріятны.

Но на 10-е іюля по всей провинціи распространилось внезапное и глубокое уныніе. Каждое человческое лицо, носило на себ отпечатокъ ужаса и недоумнія. Испуганные негры внимательно смотрли на своихъ господъ, удалялись въ людскія, покачивали головами и шептались другъ съ другомъ. Въ селеніяхъ замолкли скрипки, перестали раздаваться псни и смхъ чернаго племени. Повсюду скакали во весь опоръ посланные отъ господъ въ ту или другую сторону за новостями. Сельскіе таверны были наполнены народомъ, передъ буфетами пили, произносили проклятія и шумли, каждое новое лицо приносило новое мрачное извстіе. Армія подверглась внезапному нападенію. Войска попали на засаду и были перерзаны до послдняго человка. Вс офицеры перебиты французскими стрлками или дикими. Генералъ былъ раненъ и унесенъ съ поля сраженія на офицерскихъ шарфахъ. Четыре дня спустя распространили слухъ, что генералъ умеръ и скальпированъ французскимъ индійцемъ.

О! какой вопль подняла бдная мистриссъ Моунтэйнъ, когда Гумбо привезъ это извстіе изъ-за рки Джэмсъ, съ какими горькими слезами маленькая Фанни бросилась въ объятія матери!

— Всемогущій Боже! помилуй насъ и защити моего сына! воскликнула мистрисъ Эсмондъ, упавъ на колна и воздвъ руки къ небу. Джентльменовъ не было дома, когда привезли это извстіе, они пріхали часа два спустя каждый съ запасомъ новостей, за которыми здили по всмъ окрестностямъ. Шотландецъ — учитель не смлъ приподнять своихъ глазъ и посмотрть на печальные глаза вдовы. Гарри Варрингтонъ былъ едвали не блдне матери. Быть можетъ все, что говорили о смерти генерала — неправда, но что онъ умеръ — это неподлежало сомннію. Армія была застигнута въ расплохъ индійцами, обращена въ бгство и разбита на голову. Изъ лагеря Дунбара прискакалъ гонецъ. Бглецы стекались туда толпами. Не похать ли Гарри туда и узнать вс подробности дла на мст? Да, онъ долженъ похать. Онъ и маленькій Дэмистеръ вооружились и сли на коней, взявъ съ собой двухъ верховыхъ вооруженныхъ негровъ.

Они хали по сверной дорог, проложенной экспедиціоннымъ войскомъ, и на каждомъ шагу, сближавшемъ ихъ со сценою дйствія, бдствіе ужаснаго дня увеличивалось, повидимому, все боле и боле. На другой день посл пораженія, множество бглецовъ съ роковой битвы 9-го іюля прибыли въ лагерь Дунбара, отстоявшій на пятьдесятъ миль отъ поля сраженія. Въ этотъ-то лагерь и спшилъ бдный Гарри съ своими спутниками, останавливалъ бдныхъ, распрашивалъ ихъ, дарилъ деньги, yо отъ всхъ слышалъ одну и туже мрачную исторію: тысяча человкъ положены на мст, дв трети офицеровъ убито, вс адъютанты генерала ранены. Ранены? но вс ли убиты? Т, которые пали отъ раны, уже боле не вставали. Томагоки индійцевъ сдлали надъ ними свое дло. О братъ, братъ! Вс дорогія воспоминанія дтства и юности, нжная любовь, романтичныя клятвы, которыя они давали другъ другу, будучи юношами, пришли на память Гарри и произвели въ душ то мучительныя ощущенія. Раненые съ состраданіемъ смотрли на его печаль, грубыя женщины становились мягкими при вид горести, написанной на прекрасномъ молодомъ лиц, суровый старикъ-учитель не могъ смотрть на него, его глаза были полны слезъ, онъ сокрушался о Гарри боле, чмъ о любимомъ своемъ ученик, который умеръ подъ ножемъ кровожаднаго индійца.

ГЛАВА XIII.
БЕЗПОЛЕЗНЫЕ ПОИСКИ.

Гарри Варингтонъ отправился въ Пенсильванію. Слухи о бдствіи, постигшемъ британское войско, на каждомъ шагу увеличивались и подтверждались. Два славные полка, которые славно дрались въ шотландскихъ и континентальныхъ войнахъ, бжали отъ врага почти невидимаго, хваленная дисциплина и храбрость не помогли имъ встртиться лицомъ къ лицу съ шайкой дикихъ и небольшимъ отрядомъ французской пхоты. Несчастный начальникъ экспедиціи оказалъ безпримрную храбрость и ршительность. Четыре раза убивали лошадь подъ нимъ, два раза его ранили, третья рана кончила его жизнь, три дня спустя посл битвы. Бдный Гарри не разъ выслушивалъ описаніе дйствія, описаніе перехода черезъ рку, длинной цпи фланкеровъ, перестрлки, тщетной попытки сдлать наступательное движеніе и выдвинуть артиллерію, чтобъ очистить дорогу чрезъ ряды непріятеля,— описаніе скрытыхъ за каждымъ кустомъ и деревомъ стрлковъ и самого сраженія, въ которомъ пала половина всего отряда. Между прочимъ Гарри услышалъ, что свита генерала не вся перебита. Одинъ изъ адъютантовъ, виргинскій джентльменъ, истомленный лежалъ въ горячк въ лагер Дунбара.

Одинъ изъ адъютантовъ… но который же? И Гарри поспшилъ въ лагерь. Но не брата своего, нашелъ онъ тамъ, а Джоржа Вашингтона. Мистеръ Вашингтонъ, увидвъ Гарри Варингтона и не зная, что сказать о Джорж, испытывалъ страданія мучительне самой горячки.

Мистеръ Вашингтонъ не ршался разсказать Гарри всхъ подробностей. Втеченіе трехъ дней посл битвы онъ, по обязанности своей, долженъ былъ находиться при генерал. Въ роковое 9-е іюля онъ видлъ, какъ Джоржъ отправился съ приказаніями генерала къ передовой линіи и посл того не возвращался. Когда Браддокъ скончался, адъютантъ нашелъ возможность пробраться на поле битвы. Остававшіеся тамъ трупы были вс обнажены и страшно обезображены. Одно изъ нихъ,— по его мннію, тло Джоржа Варрингтона онъ похоронилъ. Его болзнь, быть можетъ, увеличилась, вслдствіе тоски, которую испытывалъ онъ, тщетно отыскивая своего несчастнаго молодаго товарища.

— Ахъ Джоржъ! Еслибъ ты любилъ моего брата, ты-бы нашелъ его мертваго или живаго, вскричалъ Гарри.

Чтобъ успокоить себя, Гарри считалъ лучшимъ и единственнымъ средствомъ отправиться и осмотрть мсто битвы. Съ помощію денегъ онъ досталъ двухъ провожатыхъ. Перешелъ въ бродъ рку въ томъ мст, гд переправилась армія, прошелъ изъ одного конца въ другой страшное поле. Индійцы прекратили свои посщенія. Хищныя птицы клевали обезображенные, гніющіе трупы. Гарри видлъ умершимъ только своего ддушку, который лежалъ спокойно, съ кроткой пріятной улыбкой. На пол сраженія съ ужасомъ и отвращеніемъ онъ принужденъ былъ удалиться отъ ужаснаго зрлища смерти. Могли ли что сказать юнош о его погибшемъ брат пустынные лса и гніющіе человческіе трупы? Онъ уже хотлъ, сбросивъ оружіе, идти съ блымъ флагомъ въ рук въ французскій фортъ, куда удалился непріятель посл побды, но проводники отказались за нимъ слдовать. Французы, вроятно, встртили бы ихъ дружелюбно, но индійцы ни за что на свт.

— Берегите свои волосы для вашей матери, говорили они. Довольно и того, что она теряетъ уже одного сына въ этой компаніи.

По возвращеніи въ лагерь Дунбара, Гарри въ свою очередь захворалъ горячкой. Открылся бредъ и бдный юноша нсколько времени пролежалъ въ палатк и на постели, съ которой только что всталъ его другъ, начинавшій выздоравливать. Втеченіе нсколькихъ дней Гарри не зналъ, кто за нимъ ухаживалъ, несчастный Дэмпстеръ, не разъ лечившій юношу отъ этой болзни, полагалъ, что вдова должна лишиться обоихъ сыновей, но мало-по-малу бредъ ослабвалъ, Гарри началъ вставать и наконецъ могъ сидть на лошади. Мистеръ Вашингтонъ и Дэмпстеръ повезли его домой. Нтъ никакого сомннія, что вс они съ тяжелымъ сердцемъ увидли еще разъ ворота Кастльвуда.

Для предупрежденія о прізд трехъ джентльменовъ въ Кастльвудъ, былъ посланъ туда слуга. Первымъ лицомъ, встртившимъ путниковъ, была мистриссъ Моунтэйнъ съ ея маленькою дочерью. Она привтствовала Гарри потокомъ слезъ и крпкими объятіями, на мистера Вашингтона не было обращено вниманія. Лице молодаго офицера покрылось мертвенною блдностью, когда маленькая Фанни подошла къ нему съ закинутыми назадъ рученками и спросила:

— Почему вы не привезли съ собою и Джоржа?

Гарри не слышалъ этого вопроса. Рыданіе и ласки добраго друга и няни, къ счастію, лишали его возможности разслышать слова маленькой Фанни.

Дэмистеръ былъ принятъ благосклонно.

— Все, что могло быть сдлано съ вашей стороны, мистеръ Дэмпстеръ, вы сдлали, мы въ этомъ уврены, говоритъ мистриссъ Моунтэйнъ, подавая ему руку. Фанни! сдлай книксенъ мистеру Дэмпстеру и помни, дитя мое, что надо быть признательною ко всмъ, кто любитъ нашихъ благодтелей. Не угодно ли полковнику Вашингтону немного отдохнуть до отъзда?

Мистеръ Вашингтонъ прохалъ значительно много и съ увренностію расчитывалъ на пріютъ въ Кастльвуд, какъ на пріютъ въ своемъ собственномъ дом.

— Нсколько времени, чтобъ покормить лошадь, и стаканъ воды для меня — вотъ все, что я прошу отъ Кастльвуда, сказалъ мистеръ Вашингтонъ.

— Что это значитъ, Джоржъ? У тебя есть комната здсь, моя мать, вроятно, велла ее приготовить. Бдная твоя лошадь хромаетъ и никакъ не можетъ идти сегодня.

— Тс! дитя мое, ваша матушка не хочетъ его видть, прошептала мистриссъ Моунтэйнъ.

— Не хочетъ видть Джоржа! Да онъ родной въ нашемъ дом! восклицаетъ Гарри.

— Все же она не хочетъ его видть. Конечно, я не имю привычки вмшиваться въ семейныя дла, но когда слуга полковника объявилъ о вашемъ прізд, мадамъ Эсмондъ оставила эту комнату, въ которой читала Дрелинкура, и сказала, что не можетъ видть мистера Вашингтона. Не угодно ли вамъ пожаловать къ ней?

Гарри взялъ руку мистриссъ Моунтэйнъ, извинился передъ полковникомъ и, съ общаніемъ воротиться черезъ нсколько минутъ, оставилъ гостиную и пошелъ въ верхній этажъ, гд находилась мадамъ Эсмондъ.

Онъ торопливо прошелъ по корридору и, подходя къ однимъ изъ дверей, съ уныніемъ отвернулся въ сторону, эти двери вели въ комнату его брата, но когда онъ подошелъ къ нимъ, изъ нихъ вышла мадамъ Эсмондъ, прижала его къ сердцу и ввела въ комнату. Подл постели стоялъ табуретъ, на одял лежала книга гимновъ. Все прочее въ комнат находилось въ томъ же порядк, въ какомъ оставилъ ее Джоржъ.

— Бдное дитя мое! какъ ты похудлъ! какой болзненный видъ у тебя! Но ничего. Попеченіе матери поправитъ тебя. Ты поступилъ благородно, мой сынъ, отъискивая брата, ты не страшился ни болзни, ни опасностей. О, если бы и другіе были такъ же преданы ему, онъ непремнно былъ бы здсь. Не печалься, мой Гарри, нашъ герой возвратится къ намъ…. я знаю, что онъ живъ. Такой добрый, такой умный, такой благородный и храбрый юноша, какъ Джоржъ, не долженъ погибнуть для насъ навсегда. (Въ эту минуту Гарри вспомнилъ, что его мать не всегда такъ отзывалась о своемъ старшемъ сын). Осуши твои слезы, мой милый! Онъ воротится къ намъ, — я знаю, онъ воротится.

И когда Гарри просилъ объяснить причину такой увренности, мадамъ Эсмондъ сказала, что дв ночи сряду ей снился отецъ, и объявилъ, что сынъ ея въ плну у индійцевъ.

Горесть, повидимому, не производила въ душ мадамъ Эсмондъ того тягостнаго ощущенія, которое испытывалъ Гарри при самомъ начал: она скоре приводила въ движеніе, оживляла ее, глаза мадамъ Эсмондъ имли выраженіе серьезное, лицо гнвное и злобное. Гарри не могъ надивиться состоянію, въ которомъ находилась его мать.

Душевное волненіе мадамъ Эсмондъ замтно усилилось, когда Гарри началъ упрашивать ее спуститься внизъ и оказать гостепріимство Джоржу Вашингтону, который провожалъ его до Кастльвуда. Она говорила, что страшится дотронуться до руки этого человка, утверждая, что мистеръ Вашингтонъ отнялъ сына у нее, и что она не въ состояніи будетъ заснуть подъ одною съ нимъ кровлею.

— Матушка! онъ мн отдалъ постель свою, когда я захворалъ, и если нашъ Джоржъ живъ, то почему же вы считаете Джоржа Вашингтона виновникомъ его смерти? Ахъ, дай Господи, чтобы слова ваши оправдались! вскричалъ Гарри въ недоумніи.

— Если твой братъ возвратится, въ чемъ я не сомнваюсь, то возвращенію этому мы будемъ обязаны отнюдь не Джоржу Вашингтону, сказала мадамъ Эсмондъ. Онъ не защищалъ нашего Джоржа на пол битвы и не хотлъ даже взять его съ этого поля.

— Но онъ такъ заботился о мн, когда я былъ въ горячк, возразилъ Гарри. Отдавая мн постель, онъ самъ былъ нездоровъ, и думалъ только о своемъ друг, тогда какъ другой думалъ бы больше о себ.

— Другъ! хорошъ другъ! съ презрительной улыбкой сказала мистриссъ. Изъ всхъ адъютантовъ его превосходительства одинъ только онъ возращается домой даже нераненымъ. Храбрые и благородные падаютъ подъ выстрлами непріятеля, а онъ выходитъ изъ сраженія совершенію невредимымъ. Я поручаю ему сына, поручаю ему счастіе и гордость моей жизни, онъ общаетъ защищать и беречь его, и что же? онъ оставляетъ Джоржа въ лсу и вмсто его представляетъ мн свою особу! Посл всего этого, какое же должна я оказать ему гостепріимство!

— Вы знаете, матушка, что не одному еще джентльмену никогда не было отказано въ пріем подъ кровлею нашего ддушки, съ жаромъ сказалъ Гарри.

— Никогда, дйствительно, и ни одному джентльмену! восклицаетъ меленькая вдова: пойдемъ же внизъ, если это теб угодно, мой сынъ, и засвидтельствуемъ почтеніе мистеру Вашингтону. Не угодно ли дать мн вашу руку?

И взявъ руку, которая едва ли могла доставить какую нибудь поддержку, мадамъ Эсмондъ спустилась по широкой лстниц въ комнату, гд сидлъ полковникъ.

Она сдлала ему церемонный поклонъ и протянула маленькую ручку, которой на секунду позволила остаться въ его рук.

— Я бы желала, полковникъ, что бы встрча наша была счастливе, сказала она.

— Мадамъ! для меня такая встрча тягостне, чмъ для васъ.

— Признаюсь, я хотла уклониться отъ нея, не смя удерживать васъ отъ друзей, которыхъ вы, весьма естественно, съ нетерпніемъ желаете увидть, я бы даже желала, чтобъ болзнь моего сына не удерживала васъ. Родной кровъ, добрая мистриссъ Моунтэйнъ, няня Гарри, его мать, и нашъ добрый докторъ Дэмпстеръ — скоро его поправятъ. Едвали необходимо, полковникъ, чтобы вы, у котораго на рукахъ такъ много хлопотъ по дламъ военнымъ и домашнимъ, тоже сдлались докторомъ.

— Гарри былъ боленъ и слабъ и я вмнилъ себ въ обязанность отправиться съ нимъ вмст, взволнованнымъ голосомъ сказалъ полковникъ.

— Вы сами, сэръ, удивительнйшимъ образомъ перенесли вс ‘трудности’ и ‘опасности’ компаніи, сказала вдова, снова сдлавъ книксенъ и устремивъ на полковника свои черные глаза.

— Мадамъ! Небо свидтелемъ, я бы желалъ, чтобы вмсто меня возвратился кто нибудь другой.

— Напрасно, сэръ! У васъ есть узы, по которымъ жизнь для васъ должна быть дороже, чмъ когда нибудь, есть обязанности, которыя вы, я знаю, съ нетерпніемъ хотите возложить на себя. При настоящемъ нашемъ жалкомъ положеніи, при нашемъ сомнніи и печали, Кастльвудъ не можетъ быть пріятнымъ мстомъ для посторонняго человка, тмъ боле для васъ, и поэтому я знаю, сэръ, заране, что вы оставите насъ въ скоромь времени. Надюсь, вы извините меня, если состояніе моего духа принудитъ меня проводить большую часть времени въ моей комнат. Впрочемъ мои друзья будутъ находиться при васъ во время вашего пребыванія, а я между тмъ буду ходить за моимъ Гарри въ верхнихъ покояхъ. Моунтэйнъ! вы приготовите для мистера Вашингтона кедровую комнату въ нижнемъ этаж и предоставите въ его распоряженіе все, что есть въ дом. Прощайте, сэръ! Прошу васъ покорно засвидтельствовать мое почтеніе вашей матушк, которая, конечно, будетъ признательна Небу за благополучное возращеніе сына съ поля битвы, поклонитесь также и моей подруг, Март Куртисъ, которой съ ея дтьми я желаю всякаго счастія. Пойдемъ, мой сынъ!

Съ этими словами и съ другимъ холоднымъ поклономъ блдная маленькая женщина удалилась, сурово посмотрвъ на полковника, который безмолвно стоялъ по средин комнаты.

Несмотря на сильное убжденіе мадамъ Эсмондъ относительно безопасности ея сына, въ Кастльвуд господствовало мрачное уныніе. Она не позволяла ни себ, ни кому изъ домашнихъ надть черное платье, но сердце ея облечено было въ глубокій трауръ, несмотря на спокойную наружность, съ которою эта маленькая настойчивая лэди ршилась явиться передъ свтомъ. Ожиданіе сына было надеждой вопреки всякой надежд. Правда, о его смерти не было еще достоврнаго извстія, никто не видлъ, чтобы онъ палъ подъ ударами непріятеля, но сотни другихъ были перебиты въ тотъ роковой день и никто не видлъ послднихъ ихъ страданій, никто, кром скрытаго врага и товарищей, которые пали подл него. Недли дв спустя посл пораженія, когда Гарри отправился отъискивать брата, въ Кастльвудъ явился израненный и изувченный Сади, слуга Джоржа. Онъ не могъ дать отчета о битв, онъ зналъ только одно, что бжалъ изъ центра лагеря, гд находился при обоз. Съ самаго утра роковаго дня онъ ничего не слышалъ о своемъ господин. Втеченіе многихъ дней Сади скрывался въ селеніи негровъ, избгая встрчи съ мадамъ Эсмондъ и страшась ея гнва. Нкоторые изъ сосдей этой лэди говорили, что она находилась подъ вліяніемъ ложнаго убжденія. Это убжденіе было такъ сильно, что бывали минуты, когда Гарри и другіе члены небольшаго семейнаго кружка въ Кастльвуд невольнымъ образомъ его раздляли. Мадамъ Эсмондъ нисколько не казалось страннымъ, что ея отецъ изъ другаго міра общалъ ей жизнь ея сына. Фамилія Эсмондовъ, по ея мннію, должна имть не послднее значеніе какъ въ этой жизни, такъ и за гробомъ. Ничего еще не случалось ея сыновьямъ, никакого непріятнаго приключенія, ни горячки, ни значительной болзни, которыхъ бы она не предвидла. Мадамъ Эсмондъ могла насчитать полдюжины случаевъ, подтверждаемыхъ въ большей или меньшей степени всми домашними, когда она знала задолго о какомъ нибудь несчастіи и его послдствіяхъ, грозившихъ ея сыновьямъ. Нтъ, Джоржъ не убитъ, Джоржъ въ лсу у индійцевъ, Джоржъ воротится и будетъ управлять Кастльвудомъ, это врно, какъ врно и то обстоятельство, что его величество пришлетъ изъ Англіи значительныя силы, чтобъ возстановить помрачившуюся славу британскаго оружія и изгнать французовъ изъ Америки.

Что касается до мистера Вашингтона, то она не хотла и не могла смотрть на него съ прежнимъ расположеніемъ. Онъ общалъ защищать Джоржа цною своей собственной жизни. Почему же сынъ ея пропалъ безъ всти, а полковникъ остался въ живыхъ? Какъ онъ осмлился смотрть ей въ лицо посл такого общанія и явиться предъ матерью безъ ея сына? Она знала свой долгъ, она никому еще не оказывала дурнаго расположенія, но, какъ отрасль фамиліи Эсмондовъ, имла понятіе о долг чести и знала, что мистеръ Вашингтонъ нарушилъ этотъ долгъ, упустивъ изъ виду ея сына. Онъ долженъ былъ повиноваться высшимъ властямъ? Вздоръ! общаніе дано и его нужно выполнить. Онъ общалъ охранять жизнь Джоржа своею собственною жизнью,— и гд же ея сынъ? Разв полковникъ (хорошъ полковникъ, нечего сказать!) не остался живъ и невредимъ? Пожалуйста не говорите, что его кафтанъ и шляпа прострлены! (Таковы были возраженія мадамъ Эсмондъ на скромные доводы въ защиту мистера Вашингтона). Стоитъ только выйти въ кабинетъ, взять пистолеты папа и пулями пробить въ двухъ мстахъ подолъ этого шолковаго платья…. и разв я буду убита?— И мадамъ Эсмондъ хохотала при мысли о смерти отъ подобнаго рода операціи, смхъ этотъ непріятно было слышать. Сатира людей, лишенныхъ врожденнаго юмора, рдко производитъ на окружающимъ надлежащее дйствіе. Шутки скучныхъ, тупоумныхъ людей, по большей части, бываютъ тяжелы, непріятны.

Вслдствіе всего этого, если Гарри хотлъ встртиться съ другомъ своимъ, то долженъ былъ длать это тайно, въ присутственныхъ мстахъ, въ тавернахъ и другихъ мстахъ народнаго сборища, или въ маленькихъ городкахъ, куда прізжали провинціальные дворяне. Мадамъ Эсмондъ во всеуслышаніе говорила, что ни одинъ благородный человкъ не долженъ встрчаться съ мистеромъ Вашингтономъ, посл столь низкаго съ его стороны поступка въ отношеніи къ фамиліи Эсмондовъ. Узнавъ, что сынъ ея находится въ постоянныхъ сношеніяхъ съ полковникомъ, она пришла въ крайнее негодованіе. Какое же должно быть сердце у Гарри, если онъ отдаетъ руку человку, котораго она считала немного лучше убійцы Джоржа! Мн стыдиться говорить подобныя вещи! Стыдись ты, неблагодарный сынъ, забывая неоцненнаго, благороднйшаго, совершеннйшаго изъ братьевъ, мняя его на этого высокаго, неуклюжаго, вчно рыскающаго по полямъ полковника, съ его ужасными клятвами! Какимъ образомъ онъ можетъ быть убійцею Джоржа, когда я говорю, что сынъ мой живъ? Да, онъ живъ, потому что мой инстинктъ никогда меня по обманывалъ: потому что это врно, какъ врно и то, что я вижу теперь его портретъ передъ собою, — только въ этомъ портрет мало еще благородства и великодушія, которымъ отличается оригиналъ, — это врно, потому что дв ночи сряду мн являлся во сн мой папа. Весьма вроятно, ты не вришь этому?— Это потому, мой бдный Гарри, что ты еще никогда и никого не любилъ въ такой степени, въ противномъ случа, любимыя созданія являлись бы теб во сн, это бываетъ доступно для немногихъ.

— Мн кажется, матушка, я любилъ Джоржа, вскричалъ Гарри:— я часто молился, чтобы увидть его во сн, и все таки не вижу.

— Не понимаю, Гарри, какимъ образомъ можно любить Джоржа и въ тоже время здить на свиданіе съ мистеромъ Вашингтономъ! Ты понимаешь, Моунтэйнъ?

— Мы не понимаемъ многаго въ характер нашихъ ближнихъ. Я знаю только, что нашъ юноша несчастливъ, что у него нтъ еще самостоятельности, потому-то онъ и поступаетъ такимъ образомъ, потому-то онъ и рыскаетъ по тавернамъ и присутственнымъ мстамъ, проводитъ время съ сорванцами и празднолюбцами, проворчала Моунтэйнъ въ отвтъ своей покровительниц, и, надо признаться, въ этомъ отношеніи она была права.

Въ Кастльвуд не только поселилась печаль, но и возникло разъединеніе.

— Не умю объяснить вамъ причину, говорилъ Гарри, кончая исторію, которую разсказывалъ вновь-открытой своей родственниц, баронесс Бернштайнъ:— но съ роковаго девятаго іюля прошлаго года и съ минуты моего возвращенія изъ лагеря, моя мать совершенно измнилась, какъ измнилась, повидимому, и ея любовь къ своимъ сыновьямъ. Она постоянно хвалила Джоржа, тогда какъ этого вовсе не было, когда Джоржъ находился въ нашемъ кругу, въ то время она, казалось, вовсе его не любила. Боле, чмъ когда нибудь, углубилась въ молитвенники, изъ которыхъ, мн кажется, не извлекала ничего, кром печали и скорби. въ нашемъ виргинскомъ дом распространилось такое уныніе, что мы вс упали духомъ и ходимъ блдные, какъ мертвецы. Моунтэйнъ сказывала мн, что моя мать по цлымъ ночамъ не смыкала глазъ. Не разъ подходила она къ моей постели, такая блдная, такая страшная, что я просыпался и въ ужас принималъ ее за замогильный призракъ. Она довела себя до такого страннаго состоянія, которое если нельзя назвать настоящимъ съумасшествіемъ, то иметъ весьма близкое съ нимъ сходство. Горячка снова и снова возвращалась ко мн и уже хина перестала оказывать свое цлебное дйствіе. Близь новаго города Ричмонда, въ нашей провинціи, у насъ была табачная плантація, и мы перехали туда, потому что воздухъ въ Вильямсбург былъ нездоровъ. Тамъ я поправился немного, но для окончательнаго излеченія доктора посовтовали, какъ лучшее средство, сдлать морское путешествіе. Матушка думала было сама хать вмст со мною, но…. (при этихъ словахъ юноша покраснлъ и потупилъ взоры)…. но между нами возникло маленькое несогласіе, хотя, я знаю, мы отъ всей души любили другъ друга, наконецъ было ршено, что путешествіе я долженъ совершить одинъ. Поэтому я отправился въ море на нашемъ корабл изъ рки Джэмса и прибылъ въ Бристоль. Только девятаго іюля ныншняго года, въ мор, какъ это было положено между мной и мадамъ Эсмондъ, я надлъ трауръ по моемъ неоцненномъ брат.

Такимъ образомъ маленькая госпожа виргинскаго Кастльвуда, къ которой, я увренъ, мы вс питаемъ искреннее уваженіе, имя странную привычку надодать и безпокоить людей, которые окружали ее, ссорилась съ тми, которые любили ее боле всего на свт, — выказывала свои несносные капризы и повелительный характеръ, такъ что самые близкіе къ ней оставляли ее безъ сожалнія. И бдный Гарри Варрингтонъ, обладая множествомъ денегъ, множествомъ друзей, прекраснымъ положеніемъ въ обществ, пользуясь уваженіемъ сосдей, имя домъ полный, какъ чаша, всми благами жизни, бросалъ все это и охотно удалялся. Почему бы, кажется, обладая всмъ этимъ, не считать себя счастливымъ?— Счастливымъ! Кто же счастливъ въ этомъ мір? Что хорошаго — имть ежедневно за обдомъ упитаннаго тельца и въ тоже время не знать душевнаго спокойствія? Неужели пріятно быть любимымъ изъ тоже время испытывать мученія отъ тхъ, кого любимъ, пріучить себя къ холодному равнодушію, слдовать своимъ прихотямъ, жить, не испытавъ душевныхъ движеній, и умереть, не вызвавъ изъ глазъ близкихъ къ сердцу слезы сожалнія?

Само собою разумется, когда Гарри ухалъ, мадамъ Эсмондъ забыла вс маленькія вспышки гнва и несогласія. Послушавъ ея отзывы о своихъ сыновьяхъ, вы бы подумали, что это необыкновенно милыя и во всхъ отношеніяхъ совершеннйшія дти, которыя ни на минуту ее не огорчали. Посл отъзда Гарри, мадамъ Эсмондъ весьма естественно напала на мистриссъ Моунтэйнъ и ея маленькую дочь, огорчала ихъ и обижала. Но женщины переносятъ огорченія легче мужчинъ, охотне прощаютъ обиды и, быть можетъ, лучше умютъ скрывать свой гнвъ. Будемъ надяться, что вс зависвшіе отъ мадамъ Эсмондъ находили жизнь свою довольно сносною, переносили, по возможности, вс капризы милэди, и если ссорились по утру, то къ вечеру мирились, дружелюбно садились за карты и въ самомъ пріятномъ настроеніи духа выпивали чашку чаю.

Кастльвудъ безъ юношей сдлался для вдовы мрачнымъ. Она оставила его, назначивъ для присмотра за хозяйствомъ управляющаго, и только изрдка длала ему визиты, увеличила и украсила домъ свой въ хорошенькомъ городк Ричмонд, съ каждымъ днемъ пріобртавшемъ большее значеніе. Тамъ она образовала свое общество: окружила себя проповдниками, назначила вечера для игры въ карты, словомъ, принцесса Покахонтасъ основала тамъ свой маленькій тронъ, предъ который являлось все дворянство той провинціи и покланялось принцесс. Вс негры, составлявшіе ея прислугу и любившіе общество, какъ любятъ его вообще вс негры, съ восторгомъ промняли уединеніе Кастльвуда на хорошенькій, веселый городокъ, въ которомъ мы оставимъ на время нашу добрую лэди и будемъ слдить за путешествіемъ Гарри Варрингтона по Европ.

ГЛАВА XIV.
ГАРРИ ВЪ АНГЛІИ.

Когда знаменитый скиталецъ Траянъ разсказывалъ цариц Дидон о своихъ странствіяхъ и приключеніяхъ, ея величество, какъ извстно намъ изъ книгъ, приняла живйшее участіе въ очаровательномъ разсказчик, который такъ краснорчиво описывалъ свои бдствія. Эти разсказы послужили поводомъ къ событію, патетичне всхъ прежнихъ событій въ жизни благочестиваго Энея, и несчастная принцесса имла основательную причину оплакивать день, когда она слушала сладкорчиваго и опаснаго оратора. Гарри Варрингтонъ не имлъ силы рчи набожнаго Энея и его пожилая тетка, надо полагать, вовсе не была такъ мягкосерда и такъ сантиментальна, какъ Дидона, но, несмотря на то, повствованіе юноши было трогательно, онъ разсказывалъ его съ безъискуственнымъ краснорчіемъ и самымъ звучнымъ голосомъ. Во время разсказа, баронесса Бернштайнъ ощущала въ душ своей какую-то особенную мягкость, предаваться которой весьма рдко себ позволяла. Въ пустын, которую мы называемъ жизнью, очень немного встрчается источниковъ, немного плнительныхъ, освжающихъ мстъ для отдохновенія. Жизнь баронессы Бернштайнъ, большею частію, была продолжительнымъ одиночествомъ, пока не раздались звуки этого пріятнаго голоса и не пробудили въ душ ея любви и симпатичности. Она нжно полюбила юношу, отсюда-то чувство состраданія и уваженія столь для нея новаго. Только разъ втеченіи всей жизни, и притомъ въ весьма ранніе годы своей юности, она питала любовь къ человческимъ существамъ. Такая женщина, строго слдившая за своими ощущеніями, должна бы улыбаться, замчая въ себ усиленное біеніе сердца съ минуты появленія молодаго Гарри. Она скучала безъ него, чувствовала, что щеки ея начинали горть отъ удовольствія, когда подходилъ онъ къ ней.— О еслибы она имла такого сына, то какъ бы нжно его любила. Позвольте, говоритъ совсть — эта темная обличительница нашихъ поступковъ, смявшаяся въ душ баронесссы надъ такою идеей:— позвольте Беатрикса Эсмондъ! знаете сами, что эта наклонность вамъ наскучитъ, какъ наскучивали вс другія. Вы знаете, что если порывъ нжнаго чувства затихнетъ, то вы не прольете слезинки, даже и въ такомъ случа, еслибы мальчикъ этотъ погибалъ, вамъ нравится его бесда, но его разсказы тоже наскучатъ вамъ, ваша участь въ этой жизни — быть одинокою и одинокою!

Чтоже за бда, если жизнь дйствительно должна быть пустынею? И въ пустын бываютъ мста для отдыха, бываетъ прохладная тнь и освжающіе родники, воспользуемтесь ими сегодня, теперь, въ настоящую минуту. Съ наступленіемъ завтра мы должны снова двинуться въ путь и тащиться впередъ по пути, указываемому нашей судьбою.

Баронесса, слдя за повствованіемъ юноши, узнавала въ его простыхъ разсказахъ о матери слды фамильнаго сходства. Мадамъ Эсмондъ очень ревнива?— Да, говорилъ Гарри. Вроятно она была не равнодушна къ полковнику Вашингтону?— Да, она любила его, но не боле, какъ друга, отвчалъ онъ. Гарри сотни разъ слышалъ клятвенное признаніе матери, что она не питала къ нему другаго чувства. Ему стыдно было признаться, что онъ самъ одно время ревновалъ ее къ полковнику.

— Вы увидите, говорила Беатрикса, что моя сестра никогда не проститъ ему. Вы, пожалуйста, не удивляйтесь, сэръ, что женщины влюбляются въ мужчинъ, моложе ихъ лтами, примръ не за горами: разв я не влюблена въ васъ и разв все семейство здшняго Кастльвуда не сходитъ съ ума отъ ревности?

Но какъ ни велика была эта ревность къ новому фавориту мадамъ Бернштэйнъ, семейство Кастльвуда не обнаруживало своего неудовольствія ни въ разговор, ни въ обхожденіи съ молодымъ своимъ гостемъ и родственникомъ. Посл двухъдневнаго пребыванія въ дом предковъ, мистеръ Гарри Варрингтонъ сдлался ‘кузеномъ Гарри’ для молодыхъ и пожилыхъ членовъ семейства. Особливо въ присутствіи баронесссы Бернштэйнъ, графиня Кастльвудъ была, какъ нельзя боле, внимательна къ своему родственнику, и при каждомъ удобномъ случа весьма любезно говорила баронесс, какъ милъ и очарователенъ молодой гуронецъ, выхваляла элегантность его манеръ, его наружность и удивлялась, какимъ образомъ въ такой отдаленной стран юноша этотъ пріобрлъ столько свтскаго лоска?

Эти восклицательныя и вопросительныя выраженія баронесса принимала съ одинаковымъ удовольствіемъ. (Здсь, да позволено мн будетъ уклониться отъ разсказа, я не могу удержаться, чтобы не сдлать маленькаго скромнаго замчанія и не выразить своего удивленія, относительно обхожденія одной женщины съ другой, относительно вещей, которыя он говорятъ, которыхъ он стараются не говорить, и которыя говорятъ за спиною другъ друга. Какими улыбками и любезностями он язвятъ одна другую! Сколько ненависти скрываютъ другъ къ другу въ своихъ комплиментахъ! Какъ ршительно, съ какимъ долготерпніемъ усвоиваютъ привычку переносить обиды! Съ какою невинною ловкостію умютъ вливать капли яду въ кубокъ бесды, улыбаясь подносить этотъ кубокъ цлому семейству и отравлять весь семейный, счастливый кружокъ! Сдлавъ это замчаніе, я вырываюсь изъ скобокъ.) Воображаю, какъ сладко баронесса и графиня улыбались другъ другу, подавали ручки или подставляли щечки, величали другъ друга милою, милымъ созданіемъ, милой баронессой, милой графиней, милой сестрицей, даже и въ то время, когда готовы были подраться.

— Вы удивляетесь, милая Марія, какимъ образомъ этотъ юноша пріобрлъ столько свтскаго лоска? восклицаетъ мадамъ де Бернштэйнъ. Его мать была воспитана двумя совершеннйшими джентльменами. Полковникъ Эсмондъ хотя и серьезный человкъ, но обладалъ утонченною любезностью и изящными манерами, которыхъ я не вижу между джентльменами ныншняго времени.

— Ахъ, душа моя, мы вс любимъ хвалить наше время! Бабушка моя, бывало, постоянно твердила, что ничего подобнаго Вайтголлу и Карлу II не существовало.

— Моя мать находилась также при двор Карла II, и хотя ее нельзя назвать придворной особой,— вамъ извстно, что ея отецъ былъ сельскимъ священникомъ,— но все же она была женщиной вполн благовоспитанной. Полковникъ, второй ея мужъ, былъ человкъ опытный, ученый, много путешествовалъ и посщалъ лучшія европейскія общества. Нельзя же допустить, что они, ухавъ въ Америку, оставили въ Европ свое свтское образованіе и, конечно, нашъ юноша получилъ его, какъ природное наслдство.

— Ужь извините, душа моя, если скажу, что вы слишкомъ пристрастны къ вашей мама. Она никакъ не могла быть такимъ совершенствомъ, какимъ представляетъ вамъ ее ваша дочерняя нжная любовь. Вотъ ужь одно, что она не любила своей дочери, милое мое созданіе, вы сами сознавались въ этомъ, а я, какъ вамъ угодно, не могу представить себ женщину совершенною, если она иметъ холодное сердце. Нтъ, нтъ, моя милая сестрица! Можетъ быть, я не спорю, ваша мама была свтская женщина и ея манеры для дочери сельскаго священника были довольно изящны,— я видла много свтскихъ людей. Мистеръ Самсонъ, нашъ духовникъ, весьма свтскій человкъ. Докторъ Юнгъ тоже свтскій человкъ, мистеръ Доддъ — тоже, но у нихъ нтъ этой утонченности, этого блеска, которымъ отличается настоящій свтскій человкъ — да и гд же имъ имть ихъ? Нтъ, вы ужъ меня извините! Чтобы быть безукоризненно-совершенной женщиной, надобно, какъ я уже сказала, имть то, что вы имете, что, благодаря Небо, могу сказать про себя, и я имю: это ‘доброе’ сердце. Безъ искренности чувствъ, безъ любви въ сердц весь міръ, душа моя, одно тщеславіе! Утвердительно могу сказать, что я живу, существую, мъ, пью, отдыхаю собственно для моихъ милыхъ, неоцненныхъ дтей! для моего милаго шалуна Вилли, для моей капризной Фанни, для этихъ милыхъ созданій! (И графиня съ восторгомъ цалуетъ браслеты, въ которыя вставлены миньятюрныя изображенія этихъ двухъ молодыхъ особъ.) Да, Мими! да, Фаншонъ! вы знаете, что это мои малашечки! и если умрутъ Вилли и Фанни, если умрете вы, то и бдная ваша госпожа тоже умретъ!

Мими и Фаншопъ, дв поджарыя итальянскія левретки, вскакиваютъ на колна ея сіятельства и цалуютъ ея ручки, но оказываютъ уваженіе щечкамъ, которыя покрыты слоемъ румянъ.

— Нтъ, душа моя! я ни за что не благодарю такъ Небо (хотя чрезъ это я очень часто страдаю), какъ только за то, что оно одарило меня чувствительнымъ и любящимъ сердцемъ!

— У васъ, милая Анна, говоритъ баронесса:— дйствительно любящее сердце. Вы замчательны по своей чувствительности. Вамъ бы слдовало подлиться ею съ нашимъ американскимъ племянникомъ… кузеномъ… право не знаю, какъ онъ намъ приходится?

— Я здсь гостья. Домъ принадлежитъ не мн, а лорду Кастльвуду. Да и что же могу я сдлать для молодаго виргинца, кром того, что уже сдлано? Онъ очаровательный юноша. Но мы, душа моя, не завидуемъ этому. Хотя и видимъ, какъ сильно баронесса Бернштэйнъ полюбила его, но разв ваши племянницы и племянники, ваши ‘родные’ племянники и племянницы, плачутъ объ этомъ? Правда, моимъ бдняжкамъ прискорбно было видть, что очаровательный юноша въ нсколько часовъ сдлалъ такіе успхи, какихъ не могли сдлать мои бдняжки втеченіе всей своей жизни: но разв они сердятся на это? Вилли похалъ съ нимъ прокатиться. Марія играла сегодня на клавикордахъ, а Фанни учила его танцовать минуэтъ. О, какая плнительная была группа! любуясь этими юными созданіями, я прослезилась! Бдный юноша! я и сказать не могу, какъ мы его любимъ, милая моя баронесса!

Случилось такъ, что мадамъ де Бернштэйнъ, съ помощію своего собственнаго слуха или слуха своей горничной, узнала послдствія этой маленькой безвредной сцены. Лэди Кастльвудъ вошла въ комнату, гд молодые люди для развлеченія занимались танцами. За ней слдовалъ сынъ ея, Вильямъ, въ охотничьихъ сапогахъ, онъ только что пришолъ съ псоваго двора.

— Браво! браво! Очаровательно! воскликнула графиня, хлопая въ ладоши, надляя Гарри Варрингтона самой сладенькой улыбкой и въ тоже время бросая взглядъ на его даму, который милэди Фанни поняла вполн, поняла его, быть можетъ, и милэди Марія за клавикордами, потому что она заиграла съ удвоенной энергіей, отрясая своими волнистыми кудрями при каждой нот.

— Проклятый Чоктоецъ! Ужъ не учитъ ли онъ Фанни какому нибудь дикому танцу? и не думаетъ ли Фанни кокетничать съ нимъ? спросилъ мистеръ Вильямъ, настроеніе духа котораго находилось не въ самомъ хорошемъ состояніи.

— Не думаешь ли ты плнить его! говорилъ взглядъ лэди Кастльвудъ.

Фанни сдлала своему кавалеру прекрасный книксенъ, Гарри покраснлъ, и сконфуженные они оставили танецъ. Лэди Марія встала изъ за клавикордь и отошла отъ нихъ въ сторону.

— Пожалуйста продолжайте, танцуйте молодые люди! Я не хочу лишать васъ удовольствія, позвольте, я буду сама играть для васъ, сказала графиня, и съ этими словами сла за клавикорды и заиграла.

— Я не умю танцовать, говорить Гарри, потупивъ взоры съ такимъ яркимъ румянцемъ на щекахъ, съ какимъ не могъ сравниться самый нжный карминъ графини.

— Но вдь Фанни васъ учила? Поди же, милочка Фанни, поучи его еще!

— Иди же, теб говорятъ, проворчалъ Вильямъ.

— Нтъ…. я… я не хотлъ бы показывать моей неловкости предъ обществомъ, говоритъ Гарри, поправляясь. Когда я буду знать минуэтъ, тогда, поврьте, безъ церемоніи попрошу кузину протанцовать со мной.

— И я уврена, это будетъ ‘весьма’ скоро, милый кузенъ Варрингтонъ, чрезвычайно милымъ тономъ замчаетъ графиня.

— За какимъ же звремъ она гонится? думаетъ мистеръ Вильямъ, не постигая намреній своей матери.

Лэди Кастльвудъ подзываетъ къ себ дочь и вмст съ ней уходить изъ комнаты.

Лишь только очутились он въ шпалерномъ корридор, ведущемъ въ ихъ аппартамепты, какъ нжный и ласковый тонъ лэди Кастльвудъ совершенно измнился.

— Ахъ, ты дура! начинаетъ она, обращаясь къ обиженной дочери. Двойная идіотка! Ты что намрена длать съ этимъ гурономъ? Ужь не хочешь ли ты выйти замужъ за это созданіе и быть женой дикаго индійца?

— Перестаньте, мама, говоритъ лэди Фанни. Мама въ это время щипала руку лэди Фанни.— Я уврена, что нашъ кузенъ — прекрасный молодой человкъ, сквозь слезы говоритъ Фанни: вы это сами говорили.

— Прекрасный молодой человкъ! Правда твоя, прибавь еще, что онъ наслдникъ какого-то болота, одного негра, деревяннаго дома и бочки табаку! Милэди Франсисъ! да помните ли вы значеніе вашего титула, вашего имени, не забыли ли вы, кто ваша мать? если помните то, какъ вы осмлились посл трехъдневнаго знакомства, танцовать — да и какой еще танецъ — съ этимъ виргинскимъ мальчишкой!

— Мистеръ Варрингтонъ нашъ кузенъ, возражаетъ лэди Фанни.

— Созданіе, никто не знаетъ откуда явившееся, не можетъ быть вашимъ кузеномъ! Почему мы знаемъ, что онъ вамъ кузенъ! Быть можетъ, онъ просто лакей, который ограбилъ своего господина и ухалъ въ почтовой карет.

— Однако мадамъ де-Бернштэйнъ говоритъ, что онъ нашъ кузенъ, продолжаетъ Фанни: его можно назвать живымъ портретомъ Эсмондовъ.

— У мадамъ де-Бернштэйнъ ничего нтъ постояннаго, она начинаетъ любить людей и потомъ забываетъ ихъ. По всему видно, что этотъ юноша ей понравился. Но если онъ нравится ей сегодня, то изъ этого еще послдуетъ, что будетъ нравиться завтра. Предъ обществомъ и въ присутствіи милэди Бернштэйнъ вы должны, по необходимости, быть любезны съ нимъ, но въ своемъ въ домашнемъ кругу я запрещаю вамъ видться съ нимъ, а тмъ боле подавать ему какія либо нелпыя надежды.

— Мн все равно, мадамъ, запрещаете вы или нтъ! восклицаетъ лэди Фанни, доведенная до негодованія.

— И прекрасно, Фанни! въ такомъ случа я поговорю съ милордомъ, а потомъ мы возвратимся въ Кенсингтонъ. Если я не въ состояніи васъ вразумить, то пусть вразумляетъ васъ братъ.

При этомъ замчаніи разговоръ между матерью и дочерью прекратился, или, по крайней мр, горничная мадамъ де Бернштэйнъ не имла средствъ выслушать и сообщить дальнйшее содержаніе этого разговора.

Прошло нсколько дней, когда она разсказала Гарри Варрингтону часть того, что знала. Въ настоящее время онъ только видлъ, что его родственники обходятся съ нимъ ласково. Лэди Кастльвудъ была къ нему, какъ нельзя боле, любезна, молодые люди старались доставить ему удовольствіе, милордъ Кастльвудъ, человкъ холодный и надменный, былъ внимателенъ къ Гарри, какъ и ко всмъ другимъ членамъ семейства, мистеръ Вильямъ готовъ былъ пить съ нимъ, кататься, здить на конскія скачки и играть въ карты. Когда Гарри соглашался ухать съ нимъ, вс другъ предъ другомъ, старались удержать его. Мадамъ де Бернштэйнъ не объясняла причины, по которой онъ становился предметомъ столь радушнаго гостепріимства. Гарри не зналъ, какіе планы устроивалъ онъ или разстроивалъ, чей гнвъ возбуждалъ и почему? Онъ воображалъ, что его принимали радушно потому, что вс окружавшіе были его родственники, и никогда не полагалъ, чтобы его врагами могли быть люди, изъ чаши которыхъ онъ пилъ и руку которыхъ онъ жалъ каждое утро и каждый вечеръ.

ГЛАВА XV.
ВОСКРЕСЕНЬЕ ВЪ КАСТЛЬВУД.

Второй день, посл прізда Гарри въ Кастльвудъ, было воскресенье. Церковь при замк вмст съ тмъ была и сельскою. Дверь изъ комнаты выводила прямо къ фамильнымъ скамьямъ, и здсь члены кастльвудской фамиліи занимали мста свои по порядку, между тмъ какъ боле многочисленная конгрегація изъ поселянъ располагалась на скамьяхъ, устроенныхъ внизу. Съ потолка церкви спускалось нсколько старинныхъ, покрытыхъ толстымъ слоемъ пыли знаменъ, и Гарри съ удовольствіемъ представлялъ себ, что эти знамена носили и защищали члены его фамиліи во время республиканскихъ войнъ, въ которыхъ, какъ ему извстно, его предки принимали живое и замчательное участіе. За ршеткой, отдлявшей алтарь, находилось изображеніе Эсмонда временъ короля Іакова I, общаго предка всей группы, собравшейся на фамильныхъ скамьяхъ. Мадамъ де-Бернштэйнъ, въ качеств вдовы епископа, не пропускала ни одной церковной службы и молилась съ такимъ благоговніемъ, какъ и предокъ ея, съ его круглой бородой и въ красной мантіи, вчно стоявшій на колняхъ на каменной подушк передъ большимъ мраморнымъ налоемъ и передъ мраморной книгой, подъ щитомъ, украшеннымъ фамильными гербами. Священникъ высокій, румяный, пріятной наружности молодой человкъ, читалъ молитвы звучнымъ голосомъ, придавая ему драматическую выразительность. Музыка была недурна, на орган играла одна изъ кузинъ Гарри — и была бы еще лучше, еслибъ ее не прерывалъ отъ времени до времени взрывъ смха со стороны челяди, возбуждаемой лакеемъ мистера Варрингтона, Гумбо, который, зная наизусть нкоторые гимны, распвалъ такимъ громкимъ и пріятнымъ голосомъ, что вся конгрегація невольно обращалась къ африканскому пвцу, самъ священникъ не разъ подносилъ платокъ ко рту, а ливрейные джентльмены изъ Лондона не знали даже, какъ выразить свое удивленіе. Довольный, быть можетъ, впечатлніемъ, которое производить, мистеръ Гумбо продолжилъ пніе, пока оно не обратилось въ соло и не заглушило голосъ клирика. Къ этому надобно присовокупить, что хотя Гумбо, стоявшій подл хорошенькой Молли, дочери привратника, которая первая встртила американцевъ въ Кастльвуд, и держалъ передъ собой книгу псалмовъ, но плъ и повторялъ за клирикомъ слова гимновъ по слуху и по звукамъ музыки: въ книг онъ не понималъ ни слова.

За хоровымъ пніемъ слдовала небольшая проповдь, которая показалась Гарри черезъ чуръ короткою. Въ живыхъ, сильныхъ, доступныхъ понятіямъ каждаго выраженіяхъ, проповдникъ описалъ сцену, которой былъ свидтелемъ на предшествовавшей недл — сцену казни одного конокрада, по приговору ассизнаго суда. Онъ изобразилъ эту казнь поразительно врно, страшно, живописно. Въ рчь свою онъ не вводилъ текстовъ изъ св. писанія, какіе Гарри привыкъ слышать отъ кальвинистскихъ проповдниковъ, которыхъ мадамъ Эсмондъ любила посщать, но скоре говорилъ, какъ свтскій человкъ передъ гршными людьми, которые могли бы воспользоваться его добрымъ совтомъ. Несчастный преступникъ началъ свое поприще въ качеств фермера съ хорошей перспективой, не пилъ, не игралъ въ карты, не посщалъ ни конскихъ скачекъ, ни птушьихъ боевъ, словомъ, совершенно былъ чуждъ всхъ общественныхъ пороковъ того времени, противъ которыхъ молодой проповдникъ возставалъ съ благороднымъ негодованіемъ. Но вдругъ фермеръ сдлался браконьеромъ и конокрадомъ, и за это пострадалъ. Проповдникъ представилъ при этомъ нсколько рзкихъ и страшныхъ картинъ этихъ сельскихъ преступленій. Онъ привелъ своихъ слушателей въ ужасъ, доказавъ имъ, что бдительное око правосудія слдить за браконьеромъ въ глубин ночи и ставить западни для поимки преступника. Воръ скакалъ на краденой лошади по проселочнымъ дорогамъ изъ одного округа въ другой, но законное возмездіе за проступокъ гналось по свжимъ слдамъ, поймаю вора на одной сельской ярмарк, представило его правосудію, и не снимало оковъ съ него до той минуты, пока онъ самъ не сбросилъ ихъ у подножія вислицы. Небо да помилуетъ этого гршника. Мистеръ Самсонъ говорилъ все это съ такимъ увлеченіемъ, какъ будто онъ находился на сцен. Онъ напутствовалъ преступника словами утшенія, провожая его къ мсту казни, и наконецъ набросилъ платокъ на голову клирика. При этомъ дйствіи Гарри невольно отступилъ назадъ. Проповдникъ говорилъ не боле двадцати минутъ, но Гарри готовъ былъ слушать его еще цлый часъ: ему казалось, что проповдь не продолжалась и пяти минуть. Несмотря на краткость, она оживила все собраніе на фамильныхъ скамьяхъ. Раза два Гарри смотрлъ на мста, занимаемыя челядью, и замтилъ, что она была очень внимательна, особливо Гумбо,— онъ представлялъ собою олицетворенное изумленіе. Поселяне почти ничего не слушали и поплелись изъ церкви безъ всякаго впечатлнія. Гафферъ Броунъ и Гаммеръ Джонсъ считали это обстоятельство за дло весьма обыкновенное, краснощекія, въ красныхъ плащахъ, деревенскія двушки прехладнокровно сидли подъ своими широкими шляпами, милордъ слегка кивнулъ головой мистеру Самсону въ то время, когда парикъ и голова послдняго отдлились отъ подушки, окаймлявшей бортъ каедры.

— Самсонъ сегодня силенъ, сказалъ милордъ: филистимляне долго будутъ его помнить!

— Прекрасно, превосходно! восклицаетъ Гарри.

— Готовъ держать пари, что это его тюремная проповдь, сказалъ Вильямъ. Онъ здилъ въ Винтонъ на проповдь и посмотрть тамошнихъ собакъ.

Органистка проиграла хвалебный гимнъ, подъ звуки котораго маленькая конгрегація вышла изъ церкви. Одинъ только сэръ Франсисъ Эсмондъ, современникъ Іакова I, продолжалъ стоять на колняхъ на каменной подушк, передъ мраморнымъ налоемъ и такимъ же молитвенникомъ. Мистеръ Самсонъ вышелъ изъ придла и поклонился джентльменамъ, все еще остававшимся на хорахъ у фамильныхъ скамей.

— Идите сюда и разскажите намъ о собакахъ, которыхъ вы видли, говоритъ мистеръ Вильямъ. Проповдникъ отвчаетъ улыбкой и поклономъ.

Джентльмены вышли изъ церкви въ галлерею, соединявшую домъ съ священнымъ зданіемъ. Къ нимъ вскор присоединился и мистеръ Самсонъ. Милордъ Кастльвудъ представилъ его виргинскому кузину, мистеру Варрингтону. Проповдникъ сдлалъ почтительный поклонъ и выразилъ надежду, что мистеръ Варрингтонъ воспользуется добродтельными примрами своихъ европейскихъ родственниковъ. Не въ родств ли онъ съ сэромъ Майльзомъ Варрингтономъ изъ Норфолька?— Какже! сэръ Майльзъ старшій братъ отца мистера Варрингтона. Какая жалость, что сэръ Майльзъ иметъ сына! У него славное помстье! и мистеръ Варрингтонъ посмотрлъ, какъ будто онъ не прочь бы былъ отъ баронства и прекраснаго помстья въ Норфольк.

— Разскажите мн, пожалуйста, о моемъ дяд! Разскажите намъ, пожалуйста, объ этихъ собакахъ! въ одно время вскричали и виргинскій Гарри и англійскій Вилль.

— Такихъ буйныхъ собакъ, такихъ пьяныхъ собакъ, какъ сэръ Майльзъ и его сынъ, никогда не видывалъ,— извините, мистеръ Варрингтонъ, за подобныя выраженія въ вашемъ присутствіи. Сэръ Майльзъ задушевный пріятель и ближайшій сосдъ сэра Роберта Вальполя. Пьетъ онъ на славу, перепьетъ въ цломъ графств, кого угодно, и если уступитъ, то разв сыну, да притомъ весьма немногимъ. Небо создало его быть жертвою собакъ и всякаго рода птицъ, подобно грекамъ въ Иліад…

— Я знаю эту строфу въ Иліад, говоритъ Гарри, красня:— Эту строфу, да еще строфъ пять.

Голова Гарри склонилась на грудь. Онъ вспомнилъ о брат.

— О, мой братъ Джоржъ зналъ всю Иліаду и всю Одиссеею, онъ зналъ вс книги, которыя обращаются въ свт.

— Что за дичь вы понесли? говоритъ Вилль, обращаясь къ мистеру Самсону.

При этомъ замчаніи проповдникъ серьезно началъ говорить о собакахъ и ихъ достоинствахъ. По его мннію, собаки мистера Вильяма были превосходны. Отъ собакъ разговоръ перешелъ къ лошадямъ. Мистеръ Вильямъ интересовался знать, въ какомъ положеніи находились конскія скачки въ Гунтингдон.

— Привезли ли вы о нихъ что нибудь новенькое?

— Пари идетъ пять и четыре за Брилльянта противъ всего бга, серьезнымъ тономъ отвчаетъ проповдникъ: но Язонъ тоже добрый конь.

— А кому принадлежитъ онъ? спрашиваетъ милордъ.

— Герцогу Анкастеру. Отъ Картуша и миссъ Лангли, отвчаетъ проповдникъ. Бываютъ ли въ Виргиніи конскія скачки, мистеръ Варрингтонъ?

— Бываютъ ли у насъ? восклицаетъ Гарри. Гм! я давно желаю посмотрть на ваши скачки!

— Въ самомъ дл… и, разумется, подержать пари? продолжаетъ мистеръ Самсонъ.

— Почему же? я длалъ подобныя вещи, съ улыбкой отвчаетъ Гарри.

— Я держу съ вами пари за Брилльянта! восклицаетъ мистеръ Вильямъ.

— А я противъ Язона, говоритъ проповдникъ.

— Не знаю, право, держать ли мн пари за лошадей, говоритъ Гарри, удивляясь словамъ проповдника и вспомнивъ его рчь, сказанную не дале, какъ полчаса тому назадъ.

— Не написать ли домой и не спросить ли объ этомъ вашу матушку? съ язвительной усмшкой говоритъ мистеръ Вильямъ.

— Вилль, Вилль! восклицаетъ милордъ. Нашъ кузенъ иметъ полное право держать и не держать пари. Только я предупреждаю васъ, Гарри Варрингтонъ, — берегитесь того и другаго. Вилль старый напилокъ, не смотря на то, что у него гладкое лицо, а что касается до мистера Самсона, то лукавый, кажется, имъ совершенно овладлъ.

Намекъ Вилля на мадамъ Эсмондъ привелъ Гарри въ крайнее негодованіе.

— Надо вамъ сказать, кузенъ Вилль, сказалъ Гарри: я привыкъ распоряжаться моими длами по своему усмотрнію, и не хочу, чтобы въ этомъ отношеніи руководили мною какія бы то ни было лэди. Я имю привычку держать пари по собственному своему уразумнію, и вовсе не нуждаюсь въ совт моихъ родственниковъ. Я вамъ гость, и вы, безъ всякаго сомннія, вызовомъ своимъ желаете оказать мн гостепріимство, извольте, я съ удовольствіемъ принимаю вашъ вызовъ. Итакъ, пари идетъ ровное.

— Какъ ровное? восклицаетъ Вилль.

— Разумется, это самое прямое дло, такъ значится въ газет, которую вы дали мн.

— О нтъ! проворчалъ Вилль. Пари идетъ пять и четыре, это фактъ и вы можете принять его, если вамъ угодно.

— Извольте, кузенъ, я согласенъ, согласенъ принять и ваше пари, мистеръ Самсонъ.

— Три и одинъ противъ Язона. Идетъ! говорить мистеръ Самсонъ.

— Стоитъ ли держать такое пари, мистеръ Самсонъ? спрашиваетъ Гарри съ такимъ гордымъ видомъ, какъ будто въ его карман заключалась вся улица Ломбардъ.

— Нтъ, нтъ. Три и одинъ или тридцать и десять. Для бднаго пастора и этого весьма достаточно.

— Изъ сотни, которую мн отпускаютъ на четверть года, это выйдетъ порядочный кушъ, думаетъ Гарри. Но ничего, не позволю же этимъ надменнымъ англичанамъ воображать, что я ихъ боюсь. Не я начиналъ, и для чести Старой Виргиніи не отступлю ни на шагъ.

Устроивъ эти денежныя сдлки, Вильямъ Эсмондъ съ нахмуреннымъ лицомъ пошелъ на конюшню, гд въ обществ грумовъ любилъ выкуривать трубку табаку. Любезный проповдникъ отправился засвидтельствовать почтеніе дамамъ и раздлить съ ними воскресную трапезу, которая въ это время была уже готова. Лордъ Кастльвудъ и Гарри остались одни. Со времени прізда виргинскаго юноши, милордъ рдко удостоивалъ его своимъ разговоромъ. Въ обращеніи онъ былъ очень любезенъ, но до такой степени молчаливъ, что часто, занимая за столомъ первое мсто, выходилъ изъ-за него, не сказавъ ни слова.

— Надо думать, что ваше американское помстье въ настоящее время занимаетъ значительное пространство? сказалъ милордъ, обращаясь къ Гарри.

— Да, по моему мннію, оно нисколько не меньше всякаго англійскаго графства, отвчалъ Гарри: почва довольно хороша для многихъ произрастній.

— Въ самомъ дл! съ изумленіемъ сказалъ милордъ. Произведенія того помстья были весьма ограниченны, когда оно принадлежало моему отцу.

— Извините, милордъ. Вамъ должно быть извстно, какимъ образомъ ‘оно’ принадлежало вашему отцу! вскричалъ юноша съ нкоторымъ одушевленіемъ. Оно принадлежало потому, что ддушка мой не хотлъ входить въ законныя свои права.

— Конечно, конечно, торопливо говорить милордъ.

— Я хочу этимъ сказать, кузенъ, что мы виргинскимъ нашимъ дамамъ нисколько не обязаны, продолжалъ Гарри Варрингтонъ: — ничмъ не обязаны, кром разв гостепріимства, которое вы оказываете мн въ настоящее время.

— На гостепріимство наше вы всегда имете полное право надяться. Вы, кажется, не въ дух отъ пари, которое подержали?

— Да, отвчалъ юноша: дйствительно я не въ дух. Ваше гостепріимство, сэръ, далеко не похоже на наше,— и это фактъ. Намъ пріятно видть у себя посторонняго человка, мы радушно подаемъ ему руку и стараемся доставить всевозможныя удовольствія. Здсь же вы принимаете насъ, даете намъ обильное количество и пищи и вина,— это правда, но, повидимому, для васъ все равно, гостимъ ли мы у васъ, или нтъ? Это я замтилъ съ минуты моего прибытія въ вашъ домъ, милордъ. Я, надо вамъ замтить, не могу не высказать того, что лежитъ на сердц, и теперь, когда я высказалъ, мн стало легче.

Съ этими словами разгнванный молодой человкъ пустилъ по бильярду шаръ, потомъ захохоталъ и посмотрлъ на старшаго своего родственника.

— A la bonne heure! Мы холодны къ незнакомымъ людямъ внутри и вн нашего дома. Мы не простираемъ объятій для мистера Варрингтона и не рыдаемъ при встрч съ нашимъ кузеномъ. Не плачемъ, когда онъ узжаетъ… Но за то это длается откровенно, мы не притворяемся.

— Нтъ, дйствительно. Вы очень откровенно завлекаете его въ пари, съ негодованіемъ говоритъ Гарри.

— Разв въ Виргиніи нтъ этого обыкновенія и разв ваши любители конскихъ скачекъ не стараются поддть другъ друга? Позвольте васъ спросить, что вы разсказывали тетушк о британскихъ офицерахъ и какомъ-то Том изъ Спотсильваніи?

— Вотъ это мило! восклицаетъ Гарри. Это значитъ, что прізжій человкъ долженъ, какъ говорится, смотрть въ оба. Мистеръ Самсонъ совсмъ иное дло: пусть онъ выигрываетъ, я этому радъ. Но родственникъ! Подумать только, что родной мой кузенъ хочетъ взять съ меня деньги!

— Удивляться тутъ нечему! случается, и сынъ обираетъ отца! Мой братъ съ тхъ поръ, какъ пріхалъ изъ Кэмбриджа постоянно занимается игрой. Если вы вздумаете играть въ карты съ нимъ, отъ чего онъ никогда не откажется, то поврьте, онъ обыграетъ васъ, если только представится къ тому малйшая возможность.

— И прекрасно! говоритъ Гарри. Я готовъ играть съ нимъ во вс игры, которыя знаю, готовъ плясать съ нимъ, здить верхомъ, кататься на лодк, стрлять, словомъ длать все, что угодно!

Милорда забавляли слова юноши и онъ протянулъ ему руку.

— Все, только не драться съ нимъ, сказалъ онъ.

— Вотъ еще вздорь! Да я его отдлаю бичемъ! повсьте меня, если это неправда? воскликнулъ юноша. Но взглядъ изумленія и неудовольствія со стороны нобльмена принудили его образумиться.

— Тысяча извиненій, милордъ! сказалъ Гарри, вспыхнувъ до-нельзя и схвативъ руку своего кузена. Подъ вліяніемъ досады и злобы я говорилъ о дурныхъ привычкахъ и поступкахъ, а самъ между тмъ поступаю вдвое дурне, обнаруживая гнвъ и похваляясь дерзостью передъ хозяиномъ дома и родственникомъ. Поврьте мн — хвастаться не въ характер американца,— это фактъ.

— Вы первый американецъ, котораго я встрчаю, говорить милордъ съ улыбкой: — и врю вамъ вполн. Я только предостерегаю васъ на счетъ картъ, на счетъ пари и больше ничего.

— Пожалуйста, не безпокойтесь за виргинца! Мы съ кмъ угодно поборемся, возразилъ Гарри.

Лордъ Кастльвудъ едва удержался отъ смху. Его брови согнулись въ дугу и срые глаза его потупились въ землю.

— Итакъ вы можете держать пари на пятьдесятъ гиней, и проиграть ихъ? Тмъ боле вамъ чести, кузенъ. Изъ этого можно заключить, что ваши виргинскія помстья приносятъ большіе доходы?

— Больше, чмъ достаточно для насъ всхъ, доходовъ этихъ было бы достаточно и тогда, когда насъ было бы вдесятеро больше, отвчалъ Гарри.

— Онъ хочетъ выпытывать меня, подумалъ юноша.

— Надо полагать поэтому, что мадамъ Эсмондъ назначаетъ сыну своему и наслднику хорошее содержаніе?

— Содержаніе мое неограниченно: я беру столько денегъ, сколько мн нужно, отвчаетъ Гарри.

— Peste! Я бы желалъ имть такую мать! воскликнулъ милордъ. Къ сожалнію, я имю мачиху, которая отъ меня же тянетъ деньги. Но вотъ и обденный звонокъ. Не отправиться ли намъ въ столовую?

И милордъ, взявъ руку молодаго своего друга, повелъ его въ столовую.

За столомъ мистеръ Самсонъ былъ предметомъ восхищенія, онъ разсказывалъ дамамъ сотни пріятныхъ анекдотовъ. Будучи домашнимъ священникомъ лорда Кастльвуда, онъ въ тоже время былъ проповдникомъ въ Лондон, въ новой капелл въ квартал Мэй Фэйръ, на устройство которой лэди Витльси (столь хорошо извстная въ царствованіе Георга I) завщала значительный капиталъ. Мистеръ Самсонъ имлъ запасъ избраннйшихъ анекдотовъ о всхъ клубахъ и обществахъ, самыя новйшія свднія о томъ, кто бжалъ изъ родительскаго дома и съ кмъ, новйшія каламбуры мистера Селивайна, зналъ о послднемъ безумномъ пари Марча и Рокингэма. Ему извстно было изъ-за чего старикъ-король поссорился съ мадамъ Валмоденъ, онъ зналъ, что у герцога появилась новая фаворитка, зналъ, кто былъ въ милости у принцессы валлійской, кто былъ повшенъ въ прошлый понедльникъ, и какъ держалъ себя преступникъ, когда везли его на казнь. Мистеръ Самсонъ сообщалъ вс эти свднія восхищеннымъ лэди и молодому провинціалу, приправляя разговоръ свой такими рзкими выраженіями и бойкими шутками, что Гарри, недавно прибывшій изъ колоній, и непривыкшій еще къ утонченностямъ лондонской жизни, приведенъ былъ въ величайшее изумленіе. Лэди, старыя и молодыя, отъ души смялись и бойкимъ шуткамъ и рзкимъ словамъ мистера Самсона. Не страшитесь, прекрасныя читательницы. Мы не намрены ни оскорблять чувства вашей плнительной скромности, ни вызывать румянца на ваши двственныя щечки. Мы скажемъ только, что кастльвудскія лэди, не думая ужасаться, слушали забавные анекдоты проповдника, пока не прозвонилъ церковный колоколъ къ вечерней служб и не заставилъ мистера Самсона удалиться отъ общества на полчаса времени. Проповди не было. Проповдникъ спшилъ воротиться къ бургундскому. Мистеръ Вилль потребовалъ свжую бутылку, изъ которой мистеръ Самсонъ, убгая въ церковь, выпилъ еще одну рюмку.

Не прошло и полчаса, какъ мистеръ Самсонъ воротился и громко приказалъ подать бутылку вина, съ окончаніемъ которой кавалеры перешли въ гостинную къ двумъ открытымъ ломбернымъ столамъ. Столы эти не закрывались втеченіе большей части дня, и за ними семейство Кастльвуда проводило большую часть времени. Мадамъ де-Бернштэйнъ играла въ пикетъ лучше всхъ своихъ родственницъ, только одинъ мистеръ Самсонъ изъ цлаго кружка могъ состязаться съ ея сіятельствомъ.

Въ этихъ пріятныхъ развлеченіяхъ прошелъ воскресный день. Вечеръ быль прекрасный. Заговорили о прогулк по парку и о партіи въ вистъ въ лтнемъ павильон, но большинство голосовъ предпочитало провести время дома. Многія лэди объявили, что, по ихъ мннію, видъ трехъ онёровъ на рук, при хорошихъ картахъ, въ тысячу разъ очаровательне всякой очаровательной картины въ природ, солнце опустилось уже за вершины вязовъ и тополей, а они все еще сидли за картами, грачи, возвращаясь домой, прокаркали свою вечернюю псню, а они и не трогались съ мстъ, часы на церковной башн били одинъ за другимъ, но никто этого не замчалъ, время за зелеными столами летло для игравшихъ не замтно, наконецъ показалась луна, замерцали звзды, пробило девять часовъ и метръ-дотель объявилъ о поданномъ ужин.

Во время этой трапезы, раздался пронзительный звукъ почтальонскаго рожка, черезъ нсколько минутъ милорду подали мшокъ съ письмами. Его сіятельство вынулъ письма и отложилъ ихъ въ сторону, вынулъ газеты и началъ ихъ читать. Дойдя до одной статьи, онъ улыбнулся, посмотрлъ на молодаго виргинца и передалъ газету брату Виллю, который въ это время былъ, какъ нельзя боле, доволенъ собою, ему во весь вечеръ, какъ говорится, везло счастіе, благодаря которому онъ выпилъ значительное количество вина.

— Прочитай, Вилль, — вотъ здсь, говоритъ милордъ.

Мистеръ Бильямъ взялъ газету, и, прочитавъ статью указанную братомъ, сдлалъ восклицаніе, отъ котораго вскрикнули вс лэди.

— Праведное Небо, Вильямъ, что съ тобой сдлалось? восклицаетъ одна сестра за другою.

— Помилуй, дитя мое, возможно ли произносить такія страшныя клятвы? говоритъ нжная мать молодаго человка.

— Что тамъ такое? спрашиваетъ баронесса, начинавшая дремать посл обычнаго пріема пунша и пива.

— Прочитайте, Самсонъ! говоритъ мистеръ Бильямъ, швыряя проповднику газету и принимая видъ свирпе, чмъ у турка.

— Попались! клянусь Небомъ, попались! восклицаетъ проповдникъ, бросая отъ себя бумагу.

— Кузенъ Гарри! вы необычайно счастливы, сказалъ милордъ, и вмст съ этимъ взявъ газету прочиталъ изъ нея слдующее: ‘серебряное блюдо въ Гуитингдон выиграно Язономъ, который обогналъ Брилльянта, Пиію и Джинджера. Пари состоялось пять и четыре за Брилльянта противъ всего бга, три и одинъ противъ Язона, семь и два противъ Пиіи, двадцать и одинъ противъ Джинджера’.

— Мистеръ Варрингтонъ! я долженъ вамъ половину моего скуднаго жалованья, простоналъ проповдникъ. Я вамъ заплачу, когда благородному патрону моему угодно будетъ удовлетворить меня деньгами.

— Проклятое счастье! произноситъ мистеръ Вильямъ, стиснувъ зубы: — вотъ что значитъ держать пари въ воскресенье.

Сказавъ это, молодой человкъ началъ искать утшенія въ новомъ пуншевомъ стакан.

— Ничего, кузенъ Вилль! Вдь мы шутили, вскричалъ Гарри. Я не въ состояніи взять деньги отъ моего родственника.

— Чортъ возьми, сэръ! неужьли вы полагаете, что мн нечмъ заплатить проигрыша? спрашиваетъ мистеръ Вильямъ:— неужьли вы думаете, что я захочу быть обязаннымъ кому нибудь? Славная шутка. Не правда ли, мистеръ Самсонъ?

— Я слыхивалъ и лучше, отвчалъ проповдникъ.

— Но, чортъ возьми! давайте еще пуншу!

Будемъ надяться, что дамы не дождались повторенія этого напитка, мы знаемъ за достоверное, что втеченіе вечера он уже выпили довольно.

ГЛАВА XVI,
ВЪ КОТОРОЙ ГУМБО ПОКAЗЫBАЕТЪ УМНЬЕ ВЛАДТЬ СTАРИННЫМЪ АНГЛІЙСКИМЪ ОРУЖІЕМЪ.

Нашъ молодой виргинецъ, выигравъ суммы денегъ отъ кузена и проповдника, считалъ себя обязаннымъ предоставить имъ случай воротить.этотъ проигрышъ. Образъ его жизни едва ли одобрили бы его мама и другіе здравомыслящіе моралисты. Онъ игралъ въ карты чрезвычайно много. Кром ежедневнаго виста съ дамами, который начинался вскор посл обда и продолжался до ужина, иногда случались игры, въ которыхъ выигрывались или проигрывались значительныя суммы денегъ и въ которыхъ принимали участіе вс джентльмены, включая и милорда Кастльвуда. Посл воскреснаго разговора, милордъ сдлался любезне и откровенне въ обхожденіи съ своимъ родственникомъ, держалъ съ нимъ пари, игралъ въ баггэмонъ и пикетъ. Мистеръ Вильямъ и мистеръ Самсонъ любили поиграть въ кости, но предавались этому развлеченію скрытно отъ дамъ, которыя неоднократно вынуждали общанія отъ кузена Вилля, что онъ не только не вовлечетъ виргинца въ азартныя игры, но и самъ будетъ держаться отъ нихъ, какъ можно дальше. Само собою разумется, Вилль общалъ и своей тетк и своей матери, давалъ имъ благородное слово не играть никогда въ карты, но лишь только семейство удалялось на покой, мистеръ Вилль бралъ кости, бутылку рому и отправлялся въ комнаты кузена Гарри, гд онъ, Галь и мистеръ Самсонъ просиживали до разсвта.

Гарри, описывая лорду Кастльвуду состояніе материнскаго помстья въ Америк, не желалъ ни ввести своего родственника въ заблужденіе, ни хвастаться, ни лгать, потому что юноша, — нужно отдавать ему справедливость, былъ честнаго и правдиваго характера. Живя, однакоже, дома, молодой человкъ, надо признаться, свелъ знакомство съ обществомъ, весьма нереспектабельнымъ — съ жокеями, съ постоянными членами тавернъ, игроками и охотниками, которые въ значительномъ количеств находились въ его родной колоніи. Тамошняя аристократія, владя неграми, которые обработывали поля, засвали ихъ табакомъ и рисомъ, находила развлеченіе только въ охот и убивала время за картами или за пуншевою чашею. Гостепріимство въ колоніи не имло границъ, домъ каждаго былъ домомъ сосда. Безпечные, празднолюбивые помщики здили изъ одного дома въ другой, находя въ каждомъ изъ нихъ радушіе и изобиліе. Иной виргинскій помщикъ не имлъ порядочнаго сдла, а нердко сопровождаемъ былъ босоногимъ лакеемъ, но корма для лошадей всегда было довольно, и въ полуразрушенныхъ стнахъ, за разбитыми стеклами пріемнаго зала, прізжій всегда находилъ обиліе вина и дичи. Гарри переспалъ на многихъ соломенныхъ матрацахъ и часто наслаждался нескончаемыми, шумными, веселыми попойками за бутылками бордосскаго и за разбитыми пуншевыми чашами, пока утро не заглядывало въ окна и не наступало время отправляться на охоту. Его братъ былъ несравненно воздержне, въ чемъ юноша чистосердечно и съ сокрушеннымъ сердцемъ сознавался. Что же длать, если природа создаетъ людей неодинаково: иные любятъ книги и чай, другимъ правится пить бургундское и носиться съ борзыми по отъзжимъ полямъ. Наклонности нашего молодаго друга были быстро подмчены его родственниками въ Англіи. Никто изъ нихъ не былъ пристрастенъ къ пуританской строгости, никто изъ нихъ не осуждалъ Гарри за его разгульный образъ жизни. Сто лтъ тому назадъ нравы были испорченне, языки свободне, въ разговор употреблялись такія выраженія и длались такія вещи, при названіи которыхъ вы бы вскрикнули и закрыли уши. Да, мадамъ, мы теперь не то, что были наши предки. Не должны ли мы благодарить судьбу, которая такъ улучшила нашу нравственность и поставила насъ на такую высокую степень.

Гарри Варрингтонъ, внимательно слдя за каждымъ шагомъ людей, его окружавшихъ, и полагая, не безъ основанія, что его кузены намрены выпытать отъ него всю подноготную относительно его состоянія, считалъ за лучшее совтоваться по дламъ своимъ съ самимъ собою, и по всмъ играмъ, во всякаго рода охот быть въ дружескихъ отношеніяхъ съ тремя джентльменами, въ обществ которыхъ ему привелось обращаться. Даже въ благородной игр на бильярд, Гарри черезъ нсколько дней держался наравн съ кузенами и ихъ почтеннымъ проповдникомъ. Его ддушка любилъ эту игру, и выписанный изъ Европы бильярдъ его былъ лучшимъ изъ весьма немногихъ бильярдовъ, существовавшихъ въ его величества провинціи Виргиніи. Мистеръ Вилль, принимая въ соображеніе неравенство партіи, не хотлъ при начал обыгрывать молодаго игрока. Посл перваго пари, Гарри держалъ себя чрезвычайно осторожно въ отношеніи къ мистеру Виллю, и мистеръ Вилль признавался, не безъ уваженія, что американецъ не уступалъ ему и даже превосходилъ его во многомъ. Хотя Гарри и игралъ такъ отлично, что могъ обыгрывать проповдника, и вскор сравнялся съ Виллемъ, который, само собою разумется, бралъ верхъ надъ сестрами, но какимъ же это образомъ случалось, что въ игр съ кузинами мистеръ Варрингтонъ часто выходилъ вторымъ? Онъ какъ нельзя боле, былъ вжливъ ко всмъ существамъ, носившимъ юбку, эта вжливость, которая беретъ свое начало со временъ незапамятныхъ, сохранилась и въ его стран. Вс женщины, входившія въ составь кастльвудскаго учрежденія, любили молодаго джентльмена. Угрюмая экономка смягчала при немъ свою физіономію, толстая повариха привтствовала его своими закоптлыми улыбками, горничныя, французской и англійской націи безъ различія, смялись и заигрывали съ нимъ, хорошенькая дочь привратника всегда имла ласковое слово въ отвтъ на его слова. Мадамъ де-Бернштэйнъ замчала все это, и хотя ничего не говорила, но тщательно слдила за наклонностями юноши и его поведеніемъ.

Теперь научите меня опредлить лта лэди Маріи Эсмондъ. Въ т дни не было такого множества книгъ англійскихъ пэровъ, какъ въ наше, и потому нисколько неудивительно, если я ошибусь на нсколько лтъ, на цлый пятокъ и даже на два. Когда Вилль говорилъ, что ей тридцать пять, то, конечно, длалъ это изъ зависти, и, кром того, онъ постоянно любилъ преувеличивать. Марія была ему полусестра. Она и милордъ были дти лорда Кастльвуда отъ первой жены, нмецкой лэди, на которой, какъ извстно, милордъ женился во время войнъ королевы Анны. Баронъ Бернштэйнъ, женившійся на тетушк Маріи, Беатрикс, вдов епископа Тушера, былъ тоже нмецъ, ганноверскій нобльменъ и родственникъ первой лэди Кастльудъ. Если милэди Марія родилась въ царствованіе Георга I, а его величество Георгъ II царствовалъ тридцать лтъ: то какимъ же образомъ могло ей быть двадцать семь лтъ, какъ она сама говорила Гарри Варрингтону?

— Я стара, дитя мое, говорила она. (Разговаривая съ Гарри наедин, она всегда называла его дитей). Я столтняя старуха. Мн двадцать семь лтъ. Я могу быть вашей матерью.

— Милэди, отвчалъ Гарри: — вы могли бы быть матерью всхъ купидоновъ, — увряю васъ. На мой видъ, вамъ нтъ и двадцати, — клянусь честью!

Лэди Марія казалась какихъ угодно лтъ. Она была блондинка съ лицомъ ослпительной близны и нжнаго румянца, съ роскошными блокурыми волосами, которые падали на ея мраморныя плечи, съ прекрасными пухленькими ручками, которыя она мастерски умла выказать, играя на бильярд съ кузеномъ Гарри. Когда наклонялась надъ бильярдомъ, чтобы врне сдлать ударъ, Гарри спшилъ взглянуть на маленькую ножку, на маленькій чулокъ съ стрльчатыми узорами, на маленькій башмачекъ изъ чорнаго атласа съ красными каблучками, и юноша приходилъ тогда въ невыразимый восторгъ, онъ готовъ быль поклясться, что въ цломъ мір не было такой ножки, такого чулочка, такого башмачка! А между тмъ, — о глупенькій Гарри! ножка твоей матери была несравненно миле и на полдюйма короче, чмъ у лэди Маріи! Впрочемъ, дло извстное: юноши не имютъ привычки восхищаться ножками и башмачками своихъ маменекъ.

Безъ всякаго сомннія, лэди Марія была очень добра и внимательна къ Гарри, когда они оставались одни. Передъ сестрой же, передъ теткой, передъ мачихой, она смялась надъ нимъ, называла его простофилей, мальчишкой и Богъ всть какими неблагозвучными именами? За глазами и даже прямо въ лицо она передразнивала его произношеніе, которое сильно отзывалось деревенщиной. Гарри краснлъ и подъ руководствомъ англійскихъ наставницъ старался исправить недостатки своего американскаго выговора. Его тетка увряла, что эти наставницы въ весьма скоромь времени сдлаютъ изъ него прекраснаго молодаго человка.

Лордъ Кастльвудъ, какъ мы уже сказали, съ каждымъ днемъ становился все любезне и дружелюбне къ своему гостю и родственнику. Пока посвы не были убраны съ полей, охоты быть не могло, и вс развлеченія этого рода ограничивались случайными поздками въ Винчестеръ на птушьи бои, или въ Гекстонъ на ярмарку, гд бывала травля быковъ. Съ Виллемъ здилъ Гарри на сосднія ярмарки и на конскія скачки. Молодой виргинецъ былъ представленъ нкоторымъ провинціальнымъ семействамъ — Генлеямъ изъ Грэнджа, Кролеямъ изъ королевскаго Кроли, Редмэйнамъ изъ Ляйонсдена и проч. Сосди прізжали въ своихъ громадныхъ каретахъ и проводили по два, по три дни чисто по деревенски. Прізжало бы, можетъ быть, такихъ гостей и больше, еслибъ кастльвудское семейство не боялось огорчить мадамъ де-Бернштэйнъ. Она не любила деревенскаго общества, деревенское общество и деревенскій разговоръ приводилъ ее въ какое-то раздраженіе.

— Намъ будетъ веселе, когда удетъ тетушка, — признавались молодые люди. Мы имли причину — быть съ ней какъ можно любезне. Вы знаете, какъ любилъ ее нашъ папа? И не безъ основанія. Находясь въ то время при двор и пользуясь особенными милостями короля и королевы, она доставила нашему папа графскій титулъ. Посл этого ничего нтъ удивительнаго, если она повелваетъ здсь и даже весьма много. Мы вс ее боимся, даже старшій братъ благоговетъ передъ ней, а что касается до мачихи, то она повинуется ей боле, чмъ нашему папа, которымъ, впрочемъ, она управляла съ желзнымъ жезломъ въ рук. Да, въ Кастльвуд гораздо веселе, когда не бываетъ тетушки. Тогда и общество многолюдне. Вы, Гарри, врно прідете къ намъ, когда у насъ наступятъ веселые дни. Неправдали? вдь это вашъ домъ. Я такъ обрадовалась, — о какъ обрадовалась, когда мой брать объявилъ, что, по его мннію, этотъ домъ принадлежитъ вамъ!

Посл этой очаровательной рчи, молодому юнош протягивается миленькая ручка и на немъ самомъ съ чрезвычайно дружелюбнымъ выраженіемъ останавливается пара голубыхъ, прекрасныхъ глазъ. Гарри пламенно хватаетъ ручку. Не знаю, какими бы привиллегіями родства не воспользовался онъ, еслибъ не былъ такъ робокъ. Англичанъ вообще называютъ самолюбивыми и холодными. Такими сначала считалъ Гарри и своихъ родственниковъ: но какъ сильно въ этомъ ошибался! Какъ добры и любезны они, особливо графъ и милая неоцненная Марія. Графъ, это олицетворенное добродушіе, общалъ ввести его въ лондонское общество, представить ко двору и въ клубъ Вайта. Гарри приказано было считать Кастльвудъ своимъ собственнымъ домомъ. Онъ слишкомъ поспшно сдлалъ заключеніе относительно своихъ Гэмпширскихъ родственниковъ. Все это, съ многими выраженіями сокрушеннаго сердца, Гарри написалъ во второй своей депеш въ Виргинію, присовокупивъ, что кузина лэди Марія настоящій ангелъ.

— Ужь не влюбленъ ли онъ въ этого ангела! восклицаетъ Моунтэйнъ.

— Вздоръ! не можетъ быть! Моей племянниц лтъ подъ сорокъ, сказала мадамъ Эсмондъ. Я очень хорошо ее помню,— безобразное, неуклюжее, рыжее созданіе,— ноги у нея, совершенно какъ кузничные мха.

Скажите, гд же истина и кто ее знаетъ? Въ самомъ ли дл красота иметъ свои прелести, или это такъ только намъ кажется? Поэтому можно сказать, что и Венера была косая. Что у нея кривыя ноги, рыжіе волосы и согнутая спина? О добрый и прекрасный геній мой! дай свтъ глазамъ моимъ, дабы въ любимомъ мною предмет, я видлъ верхъ совершенства. Покрой прелестные глаза владычицы сердца моего самымъ сильнымъ оживляющимъ бальзамомъ, дабы неуклюжая моя голова казалась ей миловидною, и дабы она постоянно внчала мои уши свжими розами!

Не одинъ только Гарри Варринстонъ былъ фаворитомъ на господской и людской половинахъ Кастльвуда, но и его лакей Гумбо пользовался любовію и уваженіемъ отъ многихъ лицъ, составлявшихъ домашній кружокъ. Гумбо имлъ сотни дарованій. Онъ былъ отличный рыбакъ, охотникъ и кузнецъ, превосходно умлъ убирать волосы и усовершенствовался въ этомъ искусств подъ руководствомъ швейцарца, камердинера милорда. Онъ изучилъ приготовленіе многихъ виргинскихъ блюдъ, и узналъ отъ француза, повара милорда, множество поварскихъ секретовъ. Мы уже слышали въ церкви его мелодическій голосъ, онъ плъ не только божественные гимны, но и свтскія псни, самъ слагалъ аріи и сочинялъ грубые каламбуры, по обычаю своего народа. Онъ игралъ на скрипк такъ очаровательно, что подъ звуки его музыки плясали вс кастльвудскія двушки, и когда онъ являлся съ своей скрипкой въ деревенской гостинниц подъ вывскою ‘Три Замка’, то непремнно получалъ безденежно кружку элю. Онъ былъ ласковъ и любилъ играть съ деревенскими дтьми. Словомъ, негръ мистера Варрингтона былъ общимъ любимцемъ во всемъ кастльвудскомъ владніи.

Кастльвудской челяди не трудно было замтить, что мистеръ Гумбо любилъ лгать, — и это неопровержимый фактъ вопреки всмъ его прекраснымъ качествамъ. Напримръ въ церкви, въ тотъ день, когда онъ плъ такъ восхитительно, онъ показывалъ видъ, что поетъ по книг, которая лежала передъ нимъ и передъ Молли, тогда какъ на открытыхъ страницахъ слова были совсмъ не т, которыя онъ плъ. Онъ говорилъ, что понимаетъ ноты, и когда швейцарецъ — лакей принесъ ему нсколько листковъ, мистеръ Гумбо повернулъ ихъ вверхъ ногами. Эти примры случались ежедневно и были очевидны для всей прислуги Кастльвуда. Они знали, что Гумбо былъ лжецъ, но несмотря на эту маленькую слабость, онъ все таки въ глазахъ ихъ былъ прекраснымъ человкомъ, они еще не знали, какъ сильно онъ лгалъ, и врили ему гораздо боле, чмъ бы слдовало,— врили потому, я думаю, что имъ это нравилось.

Мистеръ Гумбо, какъ ни было въ немъ сильно чувство изумленія и зависти при вид роскоши и комфорта въ англійскомъ Кастльвуд, скрывалъ свои ощущенія и очень хладнокровно осматривалъ замокъ, паркъ, пристройки и конюшни. Лошади, говорилъ онъ, довольно хороши, но въ виргинскомъ Кастльвуд несравненно лучше и числомъ вшестеро больше, такъ что для ухода за ними приставлено четырнадцать или осьмнадцать грумовъ, — хорошенько онъ не могъ упомнить. Экипажи мадамъ Эсмондъ лучше экипажей милорда : на нихъ гораздо больше золота. Что касается до ея садовъ, то они занимали цлые акры и въ нихъ росли и цвли плоды и цвты, какіе только есть подъ солнцемъ. Ананасы и персики въ Виргиніи такъ обыкновенны, что тамъ кормятъ ими поросятъ. У нихъ было отъ двадцати до сорока садовниковъ,— неблыхъ садовниковъ, а чорныхъ, какъ онъ самъ. Въ дом находилось отъ двадцати до сорока ливрейныхъ лакеевъ, кром служанокъ, — трудно припомнить сколько было служанокъ, но приблизительно такъ, штукъ пятьдесятъ было и все это собственность мадамъ Эсмондъ, каждый человкъ стоитъ ей не меньше сотни червонцевъ, въ восемь талеровъ каждый. А какъ, примрно, великъ такой червонецъ? Больше гинеи, несравненно больше. Уфъ, подумаешь, мадамъ Эсмондъ получаетъ въ годъ отъ двадцати до тридцати тысячъ гиней, — вс комнаты биткомъ набиты серебромъ и золотомъ. Мистеръ Гумбо пріхалъ на одномъ изъ ея кораблей, у нея бездна кораблей,— Гумбо не въ состояніи ихъ сосчитать, помстья ея, покрытыя табакомъ и неграми, разстилаются на недлю пути. И что же, мистеръ Гарри наслдникъ всего этого богатства? Разумется, посл мистера Джоржа, котораго индійцы убили и скальпировали, онъ прямой и законный наслдникъ. Гумбо самъ перебилъ множество индійцевъ и старался спасти мистера Джоржа, но нельзя, онъ принадлежалъ мистеру Гарри — мистеръ Гарри страшный богачь,— такой богачь, что невозможно и представить. Онъ теперь въ траур по мистер Джорж, но вы посмотрли бы въ Бристол его сундуки — полнехоньки платья, шитаго золотомъ, съ кружевами, съ брильянтами. Да, мистеръ Гарри богатйшій человкъ во всей Виргиніи и могъ бы взять съ собой отъ двадцати до шестидесяти лакеевъ, но счелъ за лучшее путешествовать только съ однимъ самымъ лучшимъ, и нужно ли говорить, что этотъ самый лучшій былъ Гумбо.

Эта исторія была сочинена не вдругъ. Мистеръ Гумбо разсказывалъ ее постепенно, и, конечно, длалъ ничтожныя противорчія, во время своего повствованія, но впослдствіи, разсказывая ее раза три въ людской и въ квартир эконома, былъ чрезвычайно вренъ и силенъ въ своей рол, онъ до точности зналъ число невольниковъ мадамъ Эсмондъ и цифру ея годоваго дохода. Впрочемъ, правду надо сказать, что на работу, которую можетъ сдлать одинъ блый, нужно употребить четыре или пять негровъ, и потому прислуга въ американскимъ домахъ была чрезвычайно многочисленна. Домъ мадамъ Эсмондъ, какъ и дома большей части другихъ виргинскихъ землевладльцевъ, былъ наполненъ неграми.

Разсказъ мистера Гумбо о богатствахъ ея госпожи былъ переданъ милорду его камердинеромъ, а мадамъ Бернштайнъ и прочимъ лэди горничными, и надо полагать, ничего не потерялъ въ своей цлости. Въ Англіи быть молодымъ человкомъ и въ тоже время слыть за наслдника огромнаго богатства и обширнйшаго помстья — вещь не маловажная. Когда слухи о блестящей будущности Гарри Варрингтона достигли лэди Кастльвудъ, она раскаивалась въ холодности, съ которою приняла юношу съ самаго начала, раскаивалась въ томъ, что щипала руки своей дочери до синихъ пятенъ, собственно за слишкомъ дружественное расположеніе послдней къ молодому виргинцу. Не поздно ли теперь возвратить его къ прелестной кузин?— Лэди Фанни уполномочена была сдлать попытки и начать уроки танцованья. Сама графиня отъ всей души играла на клавикордахъ. Но какая досада! эта несносная, сантиментальная Марія всегда суется, куда ее не просятъ, она постоянно любуется танцами, пойдетъ ли Фанни прогуляться въ садъ или въ паркъ, она непремнно тутъ какъ тутъ. Что касается до мадамъ де-Бернштэйнъ, то она въ душ хохотала: ее забавляла молва о несмтныхъ богатствахъ ея виргинской родственницы. Она знала лондонскаго агента своей полусестры и, слдовательно, знала дйствительное состояніе финансовъ мадамъ Эсмондъ, но, зная все это, она не противоречила слухамъ, распускаемымъ мистеромъ Гумбо съ его товарищами, и отъ чистаго сердца радовалась вліянію, которое эти слухи производили на отношенія членовъ кастльвудскаго семейства къ молодому ихъ родственнику.

— Чортъ возьми! Неужьли онъ такъ богатъ? говорилъ милордъ старшей сестр. Въ такомъ случа прощайте вс надежды на тетушку. Баронесса оставитъ ему вс свои денежки, на зло намъ и потому, что виргинецъ въ нихъ не нуждается. Но все же, я скажу, Гарри добрый юноша, и нисколько не виноватъ, если иметъ такое богатство.

— Для богатаго человка онъ очень простъ и скроменъ въ своихъ привычкахъ, замчаетъ Марія.

— Богатые люди по большей части вс таковы, говоритъ милордъ. Мн часто приходитъ на мысль, что будь я богатымъ человкомъ, я въ тоже время былъ бы величайшимъ скрягой, ходилъ бы въ лохмотьяхъ и лъ бы черствый хлбъ. Поврь мн, что нтъ удовольствія, которое было бы такъ продолжительно, какъ удовольствіе копить деньги. Оно растетъ вмст съ человкомъ, увеличивается вмст съ лтами. Но я бденъ, какъ Лазарь, потому-то и одваюсь въ пурпуръ, въ тончайшее блье и мъ самыя лакомыя блюда.

Марія отправилась въ библіотеку, вынула изъ шкафа ‘Исторію Виргиніи, соч. Гента’, вычитала изъ нея, что въ Виргиніи прекрасный климатъ, что тамъ поспваютъ вс роды хлба и плодовъ, протекаютъ дв прекрасныя, изобилующія всякаго рода рыбой, рки Потомакъ и Раппагаинокъ. И Марія задумалась, будетъ ли здоровъ для нея тамошній климатъ и полюбитъ ли ее мадамъ Эсмондъ? Гарри былъ увренъ, что его мать, равно какъ и Моунтэйнъ, будутъ ее обожать. Когда его спрашивали о числ слугъ его матери, онъ отвчалъ, что такого числа онъ нигд не видывалъ въ Англіи — онъ не зналъ имъ счета. Негры, говорилъ онъ, не въ состояніи сдлать столько, сколько длаютъ блые, отсюда-то и необходимость держать такое огромное число прислуги. Что касается до другихъ подробностей разсказа Гумбо, которыя ему сообщили, то Гарри только смялся и говорилъ, что этотъ негръ большой выдумщикъ, и что, по его мннію, разсказывая подобныя исторіи, Гумбо воображалъ, что оказываетъ этимъ честь фамиліи.

Итакъ Гарри былъ столько же скроменъ, сколько и богать! Его ограниченія только подтверждали мнніе родственника относительно его блестящихъ ожиданій. Графиня и другія лэди боле и боле оказывали ему дружеское и родственное расположеніе. Чаще и чаще мистеръ Вилль держалъ съ нимъ пари и желалъ уступить ему выгодныя условія. Скромная одежда Гарри и скромный экипажъ, какъ нельзя боле, подтверждали идею родственника о его богатств. Видть молодаго человка его званія, при его средствахъ, съ однимъ лакеемъ, безъ своихъ собственныхъ лошадей и экипажа — удивительная скромность! Въ Лондон, вроятно, онъ покажетъ себя въ надлежащемъ блеск. Кастльвуды введутъ его въ лучшее общество и онъ представится, какъ и слдуетъ, къ Сентъ-Джемскому Двору. Никто изъ всего семейства Кастльвудъ не былъ такъ любезенъ, такъ лукавъ, такъ предупредителенъ и услужливъ, какъ достопочтенный мистеръ Самсонъ. Какъ бы счастливъ былъ онъ, еслибъ ему привелось показать своему молодому другу хотя капельку лондонской жизни! еслибъ онъ могъ удалить отъ неопытнаго юноши неблагонамренныхъ людей, удалить отъ соблазновъ столичной жизни, не допустить на ложную дорогу! Мистеръ Самсонъ былъ очень добръ: вс были очень добры. Гарри нравилось вниманіе, которое ему оказывали. Будучи сыномъ мадамъ Эсмондъ, онъ считалъ все это надлежащею данью, и не шутя воображалъ себя особой, какимъ представляло его себ кастльвудское семейство. Да и могъ ли онъ дйствовать иначе, онъ, который не видлъ другаго мста, кром родной своей провинціи? почему ему не уважать себя, когда его уважали другіе? Такимъ образомъ весь Кастльвудъ, а чрезъ него вся кастльвудская деревня, потомъ весь округъ, охотно соглашались, что мистеръ Гарри Эсмондъ Варрингтонъ былъ наслдникомъ огромнаго богатства, джентльменомъ величайшей значительности, потому только, что его негръ — лакей распространялъ по всмъ людскимъ чистйшую ложь.

Тетушка Гарри, мадамъ де-Бернштэйнъ, посл двухнедльнаго пребыванія въ Кастльвуд, начала скучать этимъ зданіемъ, его обитателями и сосдями, прізжавшими въ гости. Этой умной женщин наскучило очень скоро все вообще и люди въ особенности. Она начинала засыпать за интересными разсказами проповдника, дремала за вистомъ и обдомъ, становилась угрюмою и сварливою въ разговор съ племянниками и племянницами, бросала ядовитыя стрлы въ милорда и его брата, котораго называла жокеемъ, бросала ихъ въ лэди вдовствующую и въ незамужнихъ, которыя по мр силъ и возможности терпливо глотали вс ея сарказмы. Поваръ, котораго она такъ хвалила при начал прізда, пересталъ удовлетворять ея вкусу, вино отзывалось пробкой, домъ былъ сыръ, скученъ и везд сквозило, двери скрипли, не плотно притворялись и печи дымили. Баронесса стала думать, что тонбриджскія минеральныя воды для нея необходимы, и, основываясь на этомъ предположеніи, приказала доктору, пріхавшему изъ сосдняго городка Гекстона, назначить ей леченіе этими водами.

— Дай-то Господи, чтобы она ухала! ворчалъ милордъ, самый независимый членъ своего семейства. Пусть она детъ хоть въ Тонбриджь, хоть въ Батъ, хоть въ самый Іерихонъ,— для меня все равно.

— Не похать ли мн и Фанни вмст съ вами, милая баронесса? спросила лэди Кастльвудъ.

— Ни за что въ свт, душа моя! Докторъ назначилъ мн исключительно спокойствіе, а если вы прідете, то молотокъ у дверей моихъ будетъ стучать безъ умолку, — обожатели Фанни будутъ безвыходно сидть въ моемъ дом, отвчала баронесса, которой страшно надоло общество лэди Кастльвудъ.

— Я бы желала чмъ нибудь быть полезною для милой тетеньки, скромно сказала сантиментальная Марія.

— Доброе дитя мое, ну чмъ ты можешь быть полезною для меня?— Ты играешь въ пикетъ хуже моей горничной, псни твои я вс давно переслушала и вс он давно мн наскучили! Вотъ кто нибудь изъ джентльменовъ долженъ прогуляться со мной: по крайней мр долженъ проводить меня и защитить отъ разбойниковъ.

— Извольте, мадамъ я къ вашимъ услугамъ, сказалъ мистеръ Вилль.

— О, нтъ! пожалуйста! я не хочу съ тобой хать! вскричала тетка этого молодаго человка. Почему вы не предлагаете свои услуги, гд же ваша американская любезность, Гарри Варрингтонъ? Пожалуйста, Вилль, побранитесь. Общество Гарри я далеко предпочитаю вашему, онъ деликатне васъ.

— Да, да, деликатне, проворчалъ завистливый Вилль.

— Въ эти дни я совсмъ не видла Гарри, продолжала баронесса. Гарри, вы должны со мной хать!

При такомъ прямомъ и ршительномъ вызов, мистеръ Гарри Варрингтонъ замялся и не зналъ что отвтить.

— Я общалъ кузену моему, Кастльвуду, сказалъ онъ наконецъ:— хать завтра въ Гекстонъ на судебныя засданія. Онъ полагаетъ, что для меня необходимо познакомиться съ здшнимъ судопроизводствомъ, къ тому же… здсь… здсь… скоро начнется охота на куропатокъ, и я уже далъ общаніе побывать на ней.

Сказавъ это, Гарри Варрингтонъ покраснлъ, какъ маковый цвтъ, между тмъ лэди Марія, склонивъ свое кроткое лицо, дятельно работала иголкой.

— Значитъ вы ршительно отказываетесь хать со мной къ тонбриджскимъ минеральнымъ водамъ? спросила баронесса, при чемъ глаза ея засверкали и лицо запылало.

— Я вовсе не отказываюсь отъ поздки съ вами, мадамъ,— это я сдлаю для васъ отъ всей души, но оставаться тамъ…. я общалъ….

— Довольно, довольно, сэръ! я поду одна, безъ вашего конвоя, вскричала раздраженная старая лэди, и, шелестя шолковымъ платьемъ, вышла изъ комнаты.

Кастльвудское семейство обмнялось взглядами, выражавшими крайнее изумленіе. Билль сдлалъ длинный свистокъ. Лэди Кастльвудъ посмотрла на Фанни съ такимъ выраженіемъ, какъ будто хотла сказать: его шансы на расположеніе баронессы вс теперь кончились. Лэди Марія не отводила глазъ отъ своего рукодлья.

ГЛАВА XVІІ.
ПОПАЛИ НА СЛДЪ!

Отказъ молодаго Гарри Варрингтона былъ такъ неожиданъ, что мадамъ де-Бернштэйнъ ничмъ не могла отвтить на него, какъ только взрывомъ гнва, подъ вліяніемъ котораго мы и оставили ее въ предъидущей глав. Уходя изъ комнаты, она бросила два свирпыхъ взгляда на лэди Фанни и ея мать. Лэди Марія, углубленная въ свое рукодлье, оставалась почти незамченною, она даже нехотя приподняла свою голову, чтобъ посмотрть на удаленіе тетки и на взоры, которые мачиха и сестра бросали одна на другую.

— Итакъ, мадамъ, вы на-своемъ поставили? говорили, повидимому, материнскіе взоры.

— Я васъ не понимаю, отвчали взоры лэди Фанни.

Но какая польза миссъ Фанни казаться невинною? Она приняла на себя видъ крайняго недоумнія. Она не казалась и на десятую долю такою невинною, какъ Марія. Если бы она и въ самомъ дл была виновна, то какъ нельзя умне показала бы себя невиновною, она бы озаботилась изучить заране выраженіе приличное и необходимое для этого случая. Какое бы, впрочемъ, ни было выраженіе глазъ лэди Фанни, мама такъ зврски смотрла на нее, какъ будто готова была вырвать эти глаза.

Но лэди Кастльвудъ не могла сдлать этой операціи въ тоже время и въ томъ же мст, подобно тому, какъ это длается на сцен въ пьес король Лиръ. Для того, чтобы вырвать глаза дочери, милэди нужно было сначала придать лицу своему самое милое выраженіе, обнять станъ неоцненнаго дитяти, удалиться и потомъ уже въ сторон отъ свидтелей, напасть на свою жертву.

— Вы тоже не намрены хать съ старой лэди къ тонбриджскимъ водамъ? вотъ все, что сказала графиня кузену Каррингтону.

— Нашего кузена винить въ этомъ не слдуетъ. (Лицо, наклоненное надъ рукодльемъ, приподнялось на одинъ моментъ и снова опустилось). Молодой человкъ не долженъ проводить свое время въ праздности и лни. Ему необходимо нужно соединять пріятное съ полезнымъ, въ Тонбриджъ или Батъ онъ можетъ създить и впослдствіи. Мистеру Варрингтону предстоитъ управлять обширнымъ имніемъ въ Америк, такъ пусть же онъ посмотритъ, какъ это длается у насъ въ Англіи. Вилль показалъ уже ему псовый дворъ и конюшни, научилъ его всмъ моднымъ играмъ, въ которыя, кузенъ, я думаю, вы играете теперь не хуже учителя. Посл жатвы мы покажемъ ему, какъ охотятся у насъ и стрляютъ полевую и болотную дичь, зимой возьмемъ его на псовую охоту. Хотя между нами и нашей виргинской родственницей существовала нкоторая холодность, но все же мы одной съ ней крови. Прежде чмъ отпустимъ нашего кузена къ его матушк, позвольте же показать ему домашнюю жизнь англійскаго джентльмена. Мн было бы пріятно почитать съ нимъ и поохотиться, вотъ почему въ послднее время я убдительно просилъ его остаться и провести со мной время.

Милордъ говорилъ съ такимъ чистосердечіемъ, что его мачиха, полу братъ и сестра не могли придумать, чтобы это значило. Три послднія особы часто держали маленькія совщанія, осуждали главу дома и замышляли противъ него различныя козни. Когда онъ принималъ такой искренній тонъ, то не было никакой возможности измрять глубину значенія сказанныхъ словъ, часто проходили мсяцы прежде чмъ открывалось, что именно хотлъ сказать милордъ. Вмсто того, чтобы сказать на чье нибудь мнніе или предложеніе ‘это правда’, онъ всегда говорилъ: я полагаю, что это предложеніе будетъ принято въ моемъ семейств, что оно убдится въ справедливости этого мннія. Изъ послднихъ словъ милорда Кастльвуда видно было, что онъ имлъ похвальное желаніе развить наклонности къ домашней жизни, перевоспитать, доставить удовольствіе, преобразовать молодаго родственника, что онъ всею душею полюбилъ этого юношу и желалъ, чтобы Гарри остался при немъ на нсколько времени.

— Что же такое задумалъ Кастльвудъ? спросилъ Вильямъ у матери и сестры, удалясь вмст съ ними въ корридоръ. Постойте! Клянусь Георгомъ, я знаю что!

— Что такое, Вильямъ?

— Онъ намренъ завлечь американца въ игру и выиграть у него виргинское помстье. Это врно такъ!

— Но вдь Гарри въ случа проигрыша не иметъ права распорядиться виргинскимъ помстьемъ, потому что еще не владетъ, замчаетъ мама.

— Если у брата моего нтъ какого нибудь замысла, то будь я….

— Тс! Разумется есть замыселъ, объ этомъ никто и не споритъ. Но въ чемъ заключается его замыселъ?

— Не мтитъ же онъ на Марію…. Марія годится Гарри въ матери, размышляетъ въ слухъ мистеръ Вильямъ.

— Вздоръ! съ ея старообразнымъ лицомъ, съ ея веснушками и блокурыми волосами! Не можетъ быть! восклицаетъ лэди Фанни съ легкимъ вздохомъ.

— Врно и вы, милэди, тоже неравнодушны къ этому Ирокезу! вскричала мама.

— Поврьте, мадамъ, я не хуже вашего знаю мой долгъ и мое положеніе! Если онъ мн нравится, то это еще не значитъ, что я хочу выйти за него замужъ. Ваше сіятельство сами изволили сообщить мн эту истину.

— Милэди Фанни!

— Я знаю, вы вышли за нашего папа безъ всякой любви. Вы сами говорили мн это тысячу разъ!

— А если вы не любили нашего папа до замужества, то впослдствіи, уже, конечно, не влюбились въ него, возразилъ мистеръ Вильямъ, захохотавъ.

— Фанни и я помнимъ, какъ воевали наши почтенные родители. Не такъ ли, Фанни? Братъ Эсмондъ всегда являлся примирителемъ.

— Пожалуйста, Вильямъ, не вспоминайте этихъ страшныхъ низкихъ сценъ! восклицаетъ мама. Отецъ вашъ напьется, бывало, и тогда становился чисто бшенымъ, его поведеніе, сэръ, должно служить для васъ предостереженіемъ, потому что вы преданы этому ужасному пороку.

— Я полагаю, сударыня, вы не были очень счастливы, выйдя замужъ за человка, котораго не любили, да самый титулъ этого человка доставилъ вамъ весьма немногое, сквозь слезы произнесла лэди Фанни.

— Ну можно ли промнять содержаніе вдовы какого нибудь торговца на дворянскую корону? Какъ много есть женщинъ изъ купеческаго званія, которыя гораздо насъ богаче? Да вотъ недавно въ нашъ сквэръ, въ Кенсингтон, пріхала изъ Лондона вдова, у которой дочери имютъ по три платья, тогда какъ у меня всего на все одно. Эти люди, хотя имъ и прислуживаетъ какой нибудь лакей да дв двушки, я знаю, дятъ и пьютъ въ тысячу разъ лучше, чмъ мы съ нашимъ серебромъ, съ нашими наглыми, грязными, дерзкими, лнивыми лакеями!

— Ха, ха! я бы самъ хотлъ обдать постоянно при двор! вскричалъ мистеръ Вилль.

Мистеръ Вилль, чрезъ вліяніе тетушки своей на графа Пуффендорфа, занималъ при двор одну изъ множества незначительныхъ должностей.

— Почему же и мн не быть счастливой безъ всякаго титула, кром моего собственнаго? продолжала лэди Франсисъ. Многіе бываютъ счастливы. Смю сказать, что люди живутъ счастливо даже и въ самой Америк.

— Да! особливо съ мачихой, которая свирпе турка или татарина, съ дикими индійцами, которые, какъ хищные зври, окружаютъ васъ со всхъ сторонъ, постоянно находиться въ опасности лишиться черепа, или быть съденною какимъ нибудь звремъ по дорог въ церковь.

— Я не стала бы ходить въ церковь, сказала лэди Фанни.

— Ты должна идти, когда теб сдлаютъ предложеніе, проревлъ мистеръ Вилль: точно также, какъ должна идти Марія и всякая другая женщина.

И Вилль захохоталъ, восхищаясь своимъ остроуміемъ.

— Скажите, мои милые, что у васъ за смхъ? спросила мадамъ де-Бернштэйнъ, посмотрвъ на своихъ родственниковъ чрезъ дверь, выходившую въ галлерею, гд происходилъ этотъ разговоръ.

Вилль сказалъ, что мать и сестра намревались открылъ баталію (для мадамъ Бернштэйнъ это не было въ диковину), потому что Фанни хотла бы выйти за кузена, за этаго дикаго индійца, а милэди графиня не позволяла. Фанни протестовала противъ такого объясненія. Съ самаго перваго дня, когда мать запретила ей говорить съ молодымъ джентльменомъ, она едвали обмнялась съ нимъ парою словъ. Она очень хорошо знала свое положеніе. ‘Она’ не хотла быть скальпированною дикими индійцами, или съденною медвдями.

Мадамъ де-Бернштэйнъ приведена была въ замшательство.

— Если онъ остается не для васъ, то для кого же? спросила она. Въ домахъ, въ которые онъ здилъ съ вами, вы старались не показывать ни одной двицы, которая не была бы уродомъ, или не сидла бы въ дтской, а мн кажется, Вилль, кузенъ твой слишкомъ гордъ, чтобы влюбиться въ какую нибудь молочницу.

— Гм! это зависитъ отъ вкуса, мадамъ, говорилъ мистеръ Вильямъ, подернувъ плечами.

— Да, отъ вкуса мистера Вильяма Эсмонда, а никакъ не отъ вкуса того юноши. Эсмонды, воспитанные полковникомъ, не пойдутъ любезничать на кухню.

— Я опять-таки скажу, что у всякаго свой вкусъ. Гарри могъ бы идти дальше и найти что нибудь хуже людской моего брата. Кром Фанни, ему остаются на выборъ одн только горничныя да старая Марія.

— Марія! невозможно!

При этихъ словахъ въ голов мадамъ де-Бернштэйнъ мелькнула мысль, что и эта пожилая Калипса могла плнить молодаго Телемака. Она привела на память множество примровъ, гд молодые люди прельщались старыми женщинами. Она вспомнила, какъ часто въ послднее время повторялось отсутствіе Гарри Варрингтона, которое приписывала его пристрастію къ охотничьимъ развлеченіямъ. Она вспомнила, какъ часто во время его отсутствія не оказывалось дома и Маріи Эсмондъ. Прогулки въ тнистыхъ аллеяхъ, нжный шопотъ въ павильонахъ, или за густою зеленью трельяжа, случайное пожатіе руки въ тусклоосвщенныхъ корридорахъ, плнительные взгляды при встрчахъ на лстниц, вс эти возможности и шансы, съ помощію пылкаго воображенія, близкаго знанія свта, и значительной личной опытности въ ранніе годы, живо представились мадамъ де-Бернштэйнъ въ ту самую минуту, когда она сказала, что это невозможно.

— Невозможно, мадамъ! Не знаю, продолжалъ Вилль. Моя мать часто удаляла Фанни отъ кузена Гарри.

— О, ваша мать удаляла отъ него Фанни.

— Конечно, моя милая баронесса!

— А какъ же? Посмотрите у Фанни вс руки исщипаны. Изъ-за него у нихъ безпрестанныя баталіи.

— Какой вздоръ, Вильямъ! Стыдись, Вильямъ! въ одинъ голосъ восклицаютъ об лэди.

— А теперь, узнавъ, что Гарри богатъ, мы видимъ въ немъ кислый виноградъ,— вотъ и все. Когда упорхнула отъ него молодая птичка, онъ погнался за старой. Невозможно! Почему же невозможно? Вы знаете, мадамъ, старую лэди Суффолкъ?

— Вильямъ, какъ вы смете говорить вашей тетк о Лэди Суффолкъ.

По лицу молодаго джентльмена пробжала язвительная улыбка.

— Я хочу этимъ сказать, что лэди Суффолкъ была первой фавориткой при двор, и потомъ мсто ея заступили другія лица.

— Сэръ! вы забываетесь! восклицаетъ мадамъ де-Бернштэйнъ, имвшая свои основательныя причины принять слова племянника за оскорбленіе.

— Чтожь, вдь это правда! или вотъ еще, скажите, пожалуйста, кто теперь милэди Ярмутъ?… Разв старая лэди Суффолкъ не влюблялась въ Джоржа Берклея, и не вышла замужъ за него, несмотря на свою старость? Мало того, мадамъ, сколько мн помнится — вдь мы, хоть и живемъ въ провинціи, а до насъ все таки доходятъ столичныя всти — Гарри Эстриджъ былъ безъ ума отъ васъ, несмотря на то, что все почти двумя десятками лтъ были его старше, и перемнилъ бы ваше имя въ третій разъ, еслибъ вы изъявили на это согласіе.

Этотъ намекъ на приключеніе въ собственной жизни мадамъ де-Бернштэйнъ, — приключеніе, довольно хорошо извстное всему свту, не только не разсердилъ мадамъ де-Бернштэйнъ, подобно первому намеку Вилля на то обстоятельство, что его тетка была фавориткою Георга II, но напротивъ привелъ ее въ пріятное расположеніе.

— Дйствительно, сказала она, играя по столу своей маленькой хорошенькой ручкой и, безъ всякаго сомннія, вспомнивъ безумнаго молодаго Гарри Эстриджа:— все быть можетъ, Вильямъ, бываетъ, что и старые и молодые люди длаютъ глупости.

— Я одного не понимаю, какимъ образомъ молодой человкъ влюбился въ Марію, тогда какъ онъ могъ бы влюбиться въ васъ, мадамъ, продолжалъ Вильямъ. Это oter shose, какъ говаривалъ французскій учитель. Вы помните этого графа, ха, ха! я думаю, помнитъ его и Марія!

— Вильямъ!

— Думаю также, что и графъ этотъ помнитъ бастоналу, которую задалъ ему Кастльвудъ. Отвратительный французъ, танцовальный учитель, называлъ себя графомъ и осмлился влюбиться въ двицу нашей фамиліи! Каждый разъ, когда у меня является расположеніе быть къ старой Маріи необыкновенно любезнымъ, стоитъ только сказать ей нсколько словъ по-французски. Она сейчасъ же пойметъ въ чемъ дло.

— Не смялся ли ты надъ ней передъ кузеномъ, Гарри Варрингтономъ? спросила мадамъ де-Бернштэйнъ.

— Конечно, она сама постоянно смется надо мною, и потому высказалъ кузену на счетъ ея все, что лежало на душ, сказалъ Вилль.

— Какой ты идіотъ! вскричала старая лэди: — надо быть совершенно безъ ума, чтобъ отзываться дурно о женщин ея обожателю. Гарри разскажетъ ей все, и тогда оба они возненавидятъ тебя!

— Я это знаю, мадамъ! вскричалъ Вилль, раздражаясь громкимъ смхомъ: — я давно это подозрвалъ и, дня два тому назадъ, вовремя прогулки съ Гарри Варрингтономъ, высказалъ ему мое мнніе на счетъ Маріи. Почему же мн и не сказать? Она постоянно отзывается о мн, какъ не надо хуже, не правда ли, Фанни? При этомъ вашъ фаворитъ сдлался красне моего бархатнаго жилета, удивлялся какимъ образомъ джентльменъ можетъ злословить своихъ родственниковъ, и, дрожа отъ бшенства, сказалъ, что я не настоящій Эсмондъ.

— Почему ты не отдлалъ его, какъ милордъ — француза-танцмейстера? вскричала лэди Кастльвудъ.

— Надо вамъ сказать, матушка, что въ военныхъ командахъ употребляются дв палки, отвчалъ мистеръ Вильямъ: — и я такого мннія, что Гарри Варрингтонъ съуметъ сберечь себя необычайно хорошо. Быть можетъ, это одна изъ причинъ, по которымъ я не ршился поставить моего кузена въ палки. Вы, мадамъ, сказали правду, Гарри все разсказалъ Маріи. Съ той поры она смотритъ на меня хуже звря, хуже моровой язвы, ххже скоропостижной смерти. Все это доказываетъ….

При этихъ словахъ Вильямъ обратился къ тетк.

— Что же это доказываетъ?

— Что мы попали на слдъ и оікрыли, что Марія старая лисица.

И дальновидный молодой джентльменъ, приложивъ къ губамь об ладони, громко просвисталъ.

Какъ далеко зашла эта миленькая интрига? было общимъ вопросомъ. Мистеръ Вилль сказалъ, что Марія, въ ея лта, поведетъ дла свои, по возможности, быстро, не теряя много времени.

— Кто же возьметъ на себя трудъ изслдовать всю сущность этого дла? Бранить того или другую — безполезно. Угрозы въ подобныхъ случаяхъ будутъ только усиливать упрямства, возбуждать желаніе поставить на своемъ. Я всего разъ была въ опасномъ положеніи, говорила мадамъ до-Бернштэйнъ: — и мн кажется потому, что мн противорчила моя бдная матушка. Если этотъ юноша похожъ на другихъ членовъ своего семейства, то, чмъ боле мы будемъ противиться ему, чмъ упряме онъ будетъ, и намъ не удастся вытащить его изъ западни.

— А если мы оставимъ его въ этой западн? проворчалъ Вилль:— старая Марія и я не любимъ другъ друга,— это врно, но все же, по моему мннію, дочь англійскаго графа довольно хорошая партія для американскаго табачнаго плантатора.

Мать и сестра Вилля вскрикнули при этомъ замчаніи. Он и слышать не хотли о подобномъ брак.

— Вы представляете собою олицетвореніе басни ‘Собака на сн,’ сказалъ Вилль: — вдь ты, Фанни, не хочешь вытти замужъ за этого человка?

— Вотъ еще какой вздоръ! восклицаетъ лэди Фанни, вздернувъ свой носикъ.

— Почему же не уступить его Маріи? Мн кажется, этого желаетъ и самъ Кастльвудъ.

— Почему не уступить его Маріи, сэръ? съ величайшей энергіей вскричала мадамъ де-Бернштэйнъ: — помните ли вы, кто этотъ юноша и чмъ вашъ домъ обязанъ его фамиліи? Его ддъ былъ лучшимъ другомъ вашего отца, онъ подарилъ послднему имнье, титулъ, самый замокъ, въ которомъ вы строите козни противъ одинокаго виргинскаго юноши, онъ отдалъ все, чмъ пользуетесь вы, чмъ будетъ пользоваться ваше потомство. И награда за все это великодушіе? Вы запираете дверь, когда въ нее стучится этотъ юноша, и совщаетесь женить его на глупой старой дв, которая годится ему въ матери! Онъ не долженъ жениться на ней.

— Обь этомъ мы сами говоримъ и думаемъ, милая баронесса! возражаетъ лэди Кастльвудъ. По крайней мр, наша часть семейства вовсе не желаетъ этого брака, хотя его и могутъ желать милордъ и Марія.

— Да, а когда вы услышали, что онъ богатъ, то вамъ самимъ пріятно было бы прибрать его къ рукамъ, помните, онъ богатъ и, можетъ статься, будетъ еще богаче, вскричала мадамъ Беатриксъ, обращаясь къ лэди Кастльвудъ.

— Мистеръ Варрингтонъ можетъ быть величайшимъ богачемъ, мадамъ, но, мн кажется, съ вашей стороны нтъ никакой необходимости безпрестанно напоминать намъ, что мы бдны, возразила лэди Кастльвудъ съ нкоторымъ одушевленіемъ: — конечно, неравенство лтъ Фанни и мистера Гарри весьма незначительно, такую партію скоре можно назвать приличною, къ тому же и вы, милэди, будете изъ послднихъ, которые скажутъ, что двица нашего имени и изъ нашего семейства не можетъ быть хорошей партіей для джентльмена, рожденнаго въ Виргиніи или гд бы то ни было.

— Фанни пусть лучше выйдетъ замужъ за англійскаго джентльмена, а не за американскаго. Съ такимъ именемъ, съ такой матерью, наружностью и образованіемъ, ей не трудно найти человка вполн ея достойнаго. Зная дочерей этого дома и понимая молодаго кузена, я смло могу сказать, что бракъ между ними не будетъ изъ числа счастливйшихъ?

— Позвольте спросить, чтоже знаетъ о мн моя тетушка? спросила лэди Фанни, сильно покраснвъ.

— Я знаю только твой характеръ, моя милая. Вы не полагайте, что я врю различному вздору и скандальезной молв, которыхъ нельзя не услышать, живя въ столиц. Для меня достаточно знать вашъ характеръ и ваше воспитаніе. Стоитъ только представить себ одну изъ васъ осужденною оставить Сенъ-Джемсъ, улицу Поллъ-Моллъ, и жить на плантаціи, окруженной неграми! Вы умрете отъ скуки, и скукой своей отравите душевное спокойствіе вашего мужа. Вы рождены быть украшеніемъ дворцовъ, а не индійскихъ хижинъ. Пусть этотъ юноша возвратится домой, въ свою пустыню, съ женой, которая будетъ вполн ему соотвтствовать.

Милэди Кастльвудъ и лэди Фанни единодушно объявили, что, съ своей стороны, они ничего лучше не желали, и посл нсколькихъ словъ удалились. Мадамъ де-Бернштэйнъ вошла въ свою комнату. Теперь она видла весь замыселъ, удивлялась женскому уму, припомнивъ при этомъ случа множество маленькихъ обстоятельствъ подобнаго рода. Она удивлялась своему ослпленію втеченіе послднихъ дней, удивлялась, какимъ образомъ случилось, что она не замтила начала и развитія этой смшной маленькой интриги. Далеко ли зашли они?— вотъ вопросъ, который боле всего ее интересовалъ. Имла ли страсть Гарри серьезное и трагическое свойство, или пламя ея похоже было на пламя снопа соломы, которое должно потухнуть весьма скоро? До какой степени онъ былъ увлеченъ этою страстью? Она страшилась силы любви Гарри и слабости любви Маріи. Женщина ея лтъ, можетъ, думала мадамъ де-Бернштэйнъ, отважиться на отчаянный поступокъ, лишь бы только пріобрсть обожателя. Маріи бояться скандала! что за нелпость! Она удалится въ Виргинію, будетъ жить тамъ принцессой и предоставитъ своимъ соотечественникамъ и соотечественницамъ полную свободу распускать о ней столько скандальезныхъ исторій, сколько душ ихъ угодно.

Теперь позвольте спросить, неужели всегда случается, что, въ дл любви, женщины никогда не совщаются другъ съ другомъ, и даже относительно этого предмета стараются другъ друга обманывать? Изъ чего возникаетъ эта скрытность, изъ желанія ли обмануть, или изъ чувства скромности? Мужчина, коль скоро почувствуетъ влеченіе къ кому либо изъ прекраснаго пола, онъ спшитъ съискать друга, съ которымъ могъ бы подлиться своею радостью. Женщина (съ большимъ или меньшимъ искусствомъ) скрываетъ свою тайну отъ подругъ, отъ близкихъ сердцу. Втеченіе нсколькихъ дней и недль, Марія обращала въ дураковъ всхъ членовъ семейства — Марія, которая сама была во всемъ дом предметомъ шутокъ и насмшекъ.

Я не хочу входить въ любопытныя подробности предшествовавшихъ дйствій лэди Маріи. Сто лтъ тому назадъ, лэди не была такъ строги къ себ, какъ теперь, когда вс мы такъ добры, такъ чисты совстью, такъ нравственны и скромны, когда ни въ чьемъ кабинет нтъ скелета, упрекающаго совсть, — когда составленіе козней и сплетней предано забвенію, когда двушка не продаетъ себя за золото и мать не помогаетъ ей въ этой сдлк.

Баронесса де-Бернштайнъ, по приход въ свою комнату, безъ всякаго сомннія, углубилась въ эти думы.

ГЛАВА XVIII.
СТАРАЯ ИСТОРІЯ.

Въ то время, когда милэди Кастльвудъ, съ сыномъ и дочерью, прошла чрезъ одну дверь гостиной, милордъ Кастльвудъ удалился чрезъ другую. Вслдъ за тмъ приподнялись томные глаза отъ рукодлья, на которомъ до этой минуты они такъ пристально разсматривали невинныя фіалки и жонкили. Эти глаза устремились на Гарри Варрингтона, который стоялъ передъ портретомъ предка, висвшимъ надъ большимъ каминомъ. Онъ собиралъ цлый букетъ изъ различныхъ оттнковъ румянца стыдливости, (изъ этихъ цвтковъ, которые разцвтаютъ такъ рдко на лицахъ джентльменовъ, когда весна послднихъ минуетъ) и украсилъ ими свое благородное лицо, свои щеки, свой лобъ, даже свои юношескія уши.

— Кузенъ, почему вы отказались хать съ тетушкой? спросила лэди, сидвшая за рукодльемъ.

— Потому что вы приказали остаться, отвчалъ юноша.

— Я приказала вамъ остаться! Перестаньте, дитя мое! Возможно ли принимать въ серьёзную сторону каждую шутку! Неужели вс виргинскіе джентльмены до такой степени любезны, что для нихъ каждое пустое слово лэди ужь есть приказаніе? Если это такъ, то Виргинія прекрасная страна для нашего пола.

— Вы сказали мн…. въ то время…. когда…. когда мы гуляли на террас два вечера тому назадъ, о небо! воскликнулъ Гарри голосомъ, дрожавшимъ отъ сильнаго душевнаго волненія.

— Вы говорите, кузенъ, про тотъ очаровательный вечеръ! восклицаетъ лэди за рукодльемъ.

— Да, про тотъ вечеръ, когда… когда вы сняли съ груди и подарили мн вотъ эту розу, съ жаромъ сказалъ Гарри, вынувъ изъ кармана измятый и увядшій цвтокъ: — съ этой розой я никогда не разстанусь, никогда, клянусь небомъ!— никогда, пока сердце мое будетъ биться въ этой груди! Вы сказали тогда: ‘Гарри, если тетушка попроситъ васъ хать, вы ей не откажете, а ухавъ — вы меня забудете.’ Не ваши ли эти слова?

— Я сказала правду, вс мужчины имютъ способность забывать насъ! съ глубокимъ вздохомъ сказала Марія.

— Въ этой холодной, эгоистической стран, быть можетъ, и такъ, кузина: но въ нашей стран совсмъ иначе, продолжалъ Гарри, въ томъ же восторженномъ настроеніи духа: — для меня было бы легче позволить отсчь себ руку, чмъ отказать старой лэди. Я вамъ скажу откровенно, мн было больно сказать ей ‘нтъ’. Она такъ добра ко мн, она была виновницей моего сближенія…. о небо!… (При этомъ восклицаніи длается пинокъ маленькой спаньолк, съ лаемъ бросившейся на молодаго человка, который быстрыми шагами направился къ лэди за рукодльемъ). Кузина! велите мн броситься изъ окна, и я это сдлаю: прикажите мн лишить себя жизни — и я къ вашимъ услугамъ.

— Ай, кузенъ! возможно ли такъ сильно жать руку? какой вы негодный! замчаетъ Марія.

— Что же мн длать? я не въ силахъ удержать порывовъ моего чувства…. въ южныхъ штатахъ мы вс одинаковы. Тамъ, гд мое сердце, кузина, я не могу не высказать своей души…. а вамъ извстно, гд мое сердце! Съ того незабвеннаго вечера… о небо! поврите ли, съ той поры я не знаю, что такое сонъ… съ того незабвеннаго вечера во мн родилось желаніе сдлать что нибудь необыкновенное…. отличить себя… быть великимъ человкомъ. Я желать бы, Марія, чтобы въ настоящее время существовали гиганты, о которыхъ говорится въ сказкахъ, желалъ бы съ ними побороться, желалъ бы видть васъ въ какомъ нибудь бдствіи, чтобы помочь вамъ, желалъ бы, чтобъ вы потребовали отъ меня моей крови, и, поврьте, я бы пролилъ ее за васъ всю до послдней капли. Когда вы приказали мн не хать съ мадамъ де-Бернштэйнъ…

— Я приказала теб, дитя мое? никогда.

— Я принялъ ваши слова за приказаніе. Вы сказали, что я предпочитаю тетушку моимъ кузинамъ, и я отвчалъ вамъ тогда тмъ же, чмъ отвчаю теперь: ‘несравненная Марія! я предпочитаю тебя всмъ женщинамъ въ мір, и всмъ ангеламъ въ неб…. я бы пошелъ всюду, куда бы ты ни приказала, хотя бы въ самую темницу!’ Неужели я удалился бы, еслибъ вы пожелали, чтобы я остался подл васъ? прибавилъ онъ посл минутнаго молчанія.

— Мужчины всегда такъ говорятъ…. по крайней мр я такъ слышала, сказала старая два, стараясь поправить опрометчивое выраженіе:— впрочемъ, согласитесь сами, что можетъ знать о мужчинахъ женщина, воспитанная въ провинціи? Говорятъ, что при насъ, вы длаетесь олицетвореніемъ восторга, пламенной любви, общаній и, Богъ знаетъ, чего! удаляясь отъ насъ, вы насъ забываете.

— Но я вовсе не намренъ удаляться отъ васъ, я не хотлъ бы удаляться, пока сердце будетъ биться въ моей груди, плачевнымъ голосомъ произнесъ молодой человкъ: — мн наскучило многое, не говоря уже про книги и тому подобное, мн надоли игры и охоты, къ которымъ я пристрастился еще съ дтства. До встрчи съ вами, моимъ первйшимъ желаніемъ было поступить въ военную службу, я рвалъ на себ волосы, когда несчастный мой братъ отправлялся въ экспедицію, въ которой мы его лишились. Но теперь, я только одного желаю въ мір, и вы знаете, въ чемъ заключается мое желаніе.

— Вы забавны, дитя мое! разв вы не знаете, что я слишкомъ стара, чтобы быть….

— Знаю, знаю! но какое мн до этого дло! Разв вашъ брать…. впрочемъ все равно, кто бы то ни былъ… разв мн не говорили о васъ, разв мн не показывали фамильной библіи, гд записаны вс ваши имена и означены дни вашего рожденія?

— Презрнныя твари! Кто это сдлалъ? вскричала лэди Марія:— милый Гарри, скажи мн, кто это сдлалъ? Врно мачиха, эта алчная, отвратительная, безсовстная гарпія? Знаете ли вы всю ея исторію? Знаете ли, что она вышла замужъ за нашего отца, когда послдній былъ подъ хмлькомъ…. чудовищная шлюха! и….

— Увряю васъ, лэди Кастльвудъ ничего не говорила, прервалъ изумленный Гарри.

— Ну если не она, то говорила моя тетка, продолжала взбшенная лэди. Нечего сказать, это славная моралистка! Вдова епископа… Желала бы я знать, чьею вдовой была она прежде, и чьею посл. Я вамъ скажу, Гарри, она заводила интриги при двор Карла Стюарта, при двор ганноверскомъ, и смю сказать, завела бы ихъ при двор римскомъ и при двор турецкаго султана, если бы имла къ тому средства. Знаете ли, кто былъ ея вторымъ мужемъ? Созданіе, которое….

— Но тетушка противъ васъ не говорила ни слова, снова прервалъ Гарри, боле и боле изумляясь негодованію этой нимфы.

Лэди Марія подавила свой гнвъ. Въ пытливомъ взор молодаго человка она, повидимому, прочитала тревожное опасеніе за характеръ, который обнаруживался въ ея словахъ.

— Да, да, я поступаю дурію, сказала она. Я хочу, чтобы ты, Гарри, думалъ о мн хорошо.

Восторженный юноша схватилъ протянутую ручку и напечатллъ на ней страстный поцалуй.

— Ангелъ! воскликнулъ онъ, глядя въ лицо Маріи своими пылающими, благородными глазами.

Глаза, на которые смотрлъ Гарри, оставались также спокойны и холодны, какъ два пруда, озаренные парою звздъ. Несмотря на то, Гарри бросился въ холодную голубую глубину, вообразивъ, что въ спокойномъ ихъ свт видлъ небо. Такъ точно глупая собака, о которой мы читали въ дтств въ эзоповыхъ басняхъ, перебгая съ кускомъ мяса въ зубахъ черезъ мостъ, увидла въ зеркальной поверхности ручья свое отраженіе, хотла схватить отражаемый кусокъ и потеряла тотъ, который тащила! О! глупая собака! Она увидла свою собственную морду въ обманчивой стру, которая хладнокровно поглотила кусокъ мяса и снова приняла зеркальную поверхность. О! сколько гибели скрывается подъ этими гладкими поверхностями! Сколько сокровищъ утоплено въ нихъ! Сколько чеканенныхъ золотыхъ блюдъ, сколько драгоцнныхъ брилльянтовъ любви, сколько костей и сладчайшаго мяса — сердца! Какъ много врныхъ и несчастныхъ собакъ бросаются въ эту поверхность и совершенно поглощаются бездною! Когда женщины вздумаютъ заманить кого нибудь въ свои сти, тогда сердца ихъ становятся неизмримою бездною. Cavete, canes! Берегитесь попасть въ недра зеркальной поверхности той бездны. Къ чему вс эти сти, и чего отъ насъ хотятъ эти негодныя сирены — плутовки? Зеленоглазая Наяда не можетъ быть ни минуты въ поко, пока не завлечетъ какого нибудь юношу въ гладкую поверхность, на самое дно, она ноетъ ему, пляшетъ для него, кружится вокругъ него вихремъ, ослпляя его своимъ блескомъ, щебечетъ, ластится къ нему, и нашептываетъ сладкія, упоительныя слова, цалуетъ его ноги, сладострастно улыбается ему, выглядывая изъ чащи тростниковъ, общающихъ нгу и прохладу, ея ложе, какъ будто шепчетъ ему: или сюда, или сюда, очаровательный юноша! И юноша стремглавъ бросается въ бездну. Доставляетъ ли онъ какое нибудь удовольствіе своей плнительниц? Обращаетъ ли она на него какое нибудь вниманіе? Не боле того, я думаю, какое брайтонскій рыбакъ, приставъ къ берегу, обращаетъ на одну изъ тысячи пойманныхъ сельдей…. Когда Улиссъ проходилъ мимо ‘мели сиренъ’, онъ и вся его команда были какъ нельзя боле хладнокровны, несмотря на то, что все пространство мели было покрыто сиренами, которыя пли и расчесывали свои длинные волосы. Молодой Телемакъ хотлъ было броситься за бортъ, но суровая команда удержала безразсуднаго молодаго человка. Старики, составлявшіе команду корабля, были глухи и не слышали ни воплей Телемака, ни пнія сиренъ. Слабые зрніемъ они не могли видть, до какой степени плнительны были эти чародйки! Старыя, чорствыя, улыбающіяся чародйки! Отстаньте вы отъ насъ! Ваши щеки нарумянены, ваши жалкія псни устарли, какъ устарлъ Моцартъ, ваши волосы, которые вы причесываете, ненатуральные.

Гарри Варрингтона можно назвать молодымъ Телемакомъ, весьма непохожимъ на мягкосердечнаго юношу, изображеннаго въ разсказ добраго камбрэйскаго епископа. Гарри вовсе не замчаетъ, что его сирена подкрашиваетъ брови, изъ-подъ которыхъ такъ умильно на него смотритъ, надваетъ накладные локоны, которыми намрена его опутать, и если вздумаетъ пожрать его, о чемъ уже она давно замышляетъ, то перекрошитъ вс его косточки на новомъ прибор зубовъ, только что вставленныхъ дантистомъ, получившимъ привиллегію за приспособленіе этихъ искусственныхъ частей человческаго организма къ жеванію. Пніе не кажется Гарри Варрингтону обветшалымъ, голосъ не хрипитъ и не фальшивитъ. Но…. но…. о скажи мн, спутникъ Улиссовъ,— помнишь ли, какъ восхитительна была опера, когда мы впервые ее услышали? Названіе ей: Cosi fan tutti…. музыка Моцарта. Теперь совсмъ другое, теперь, говорятъ, и другія слова въ этой опер, и другая музыка въ ней, другіе пвцы, другіе музыканты, другая публика, и Cosi fan tutti продолжаетъ являться на афишахъ, ее представляютъ на сцен, поютъ, повторяютъ снова, снова и снова.

Всякій мужчина или женщина, одаренный, хотя въ ограниченной степени, здравымъ разсудкомъ, или въ такой же степени личною опытностію, или, наконецъ, читавшій романы, долженъ былъ, когда Гарри вынулъ изъ кармана увядшій цвтокъ, сдлать небольшое отступленіе, небольшое углубленіе въ самаго себя, какъ это сдлалъ авторъ этой повсти, отступивъ отъ главнаго предмета. Есш онъ видитъ двухъ любовниковъ, которые шепчутся въ садовой аллеи или въ амбразур окна, если замтитъ взгляды, бросаемые черезъ комнату отъ Дженни къ Джессами, онъ непремнно погружается въ размышленія о дняхъ своей юности, когда и проч. и проч. Это слдуетъ одно за другимъ по обыкновенному закону, который не старе горъ, но старе людей, которые ходятъ по этимъ горамъ. Когда я говорю, что юноша вынимаетъ изъ кармана изсохшій, обезображенный цвтокъ и начинаетъ его цаловать, то нужно ли говорить что нибудь боле? Нужно ли называть садовника, отъ котораго купленъ кустъ этой розы,— нужно ли говорить о томъ, какъ поливали его, леляли, холили, удобряли зем.но подъ нимъ, и наконецъ какимъ образомъ цвтокъ этого куста попалъ въ руки Гарри Варрингтона. Rose, elle a vcu la vie des roses, эта роза была холена, поливаема, подпираема палочками, пересаживаема, срзана, подарена, перенесена въ памятную книжку юноши, потомъ на его грудь, согласно законамъ и участи, назначеннымъ всмъ розамъ.

Какимъ же образомъ Марія подарила эту розу Гарри? Къ чему она понадобилась Гарри и почему онъ такъ страстно любилъ ее, тогда какъ въ этомъ увядшемъ цвтк ничего не было, кром сору, ни къ чему негоднаго?— Одна исторія подобнаго рода не такъ ли же стара, какъ и другая? Не вс ли он похожи одна на другую? Какая польза, говорю я, повторять ихъ снова и снова? Гарри цнитъ эту розу потому, что она напоминаетъ кокетство Маріи, весьма обыкновенное, потому, что она встрчалась съ нимъ въ саду, потому, что онъ велъ ее подъ руку, потому, что они шептались другъ съ другомъ за старыми портьерами (изъ ветхой матеріи, чрезъ которую все было слышно), потому, что въ эту очаровательную погоду они вставали вмст съ восхожденіемъ солнца и отправлялись въ паркъ на прогулку, потому, что въ селеніи захворала добрая Дженкинсъ и лэди Марія приходила читать для нея библію и приносила желе изъ телячьихъ ножекъ, и потому, само собою разумется, что кто нибудь долженъ былъ нести корзину съ състными припасами. Словомъ, можно было бы наполнить цлыя главы исчисленіемъ всхъ этихъ обстоятельствъ — но къ чему? Событія въ жизни, и особливо событія въ жизни влюбленныхъ, до такой степени стары, до такой степени похожи одно на другое, что я удивляюсь, лэди и джентльмены, для чего вы читаете романы. Безъ всякаго сомннія, роза въ карман молодаго Гарри выросла, пустила бутоны, разцвла, и теперь гніетъ подобно другимъ розамъ. Вы, можетъ быть, хотите знать цаловалъ ли онъ этотъ цвтокъ? Разумется, цаловалъ. Для чего же и губы у насъ, какъ не для того, чтобы улыбаться, длать гримасы, говорить различный вздоръ, цаловаться, кушать бараньи котлеты, курить сигары, и такъ дале? Я не буду разсказывать подробно всхъ этихъ обстоятельствъ изъ исторіи нашего виргинца, потому что Гарри не осмливался писать ее самъ кому нибудь изъ родныхъ въ Америк, потому что если онъ и писалъ письма Маріи, (безъ всякаго сомннія онъ писалъ, потому что какъ тотъ, такъ и другая находились въ томъ же дом и встрчались другъ съ другомъ, когда имъ было угодно), если, говорю я, и писалъ онъ, то письма эти были уничтожены, потому что впослдствіи онъ обыкновенно умалчивалъ объ этой исторіи, мы не можемъ получить достоврныхъ свдній даже отъ милэди, которая о чемъ бы то ни было рдко говорила правду. Но къ чему? я повторяю. Какая польза разсказывать эту исторію? Благосклонный читатель! ваша исторія похожа на мою, какъ капля воды на другую. Такую же исторію будетъ имть завтра и исторія миссъ Фанни, которая только что перешла съ своей куклой въ классную комнату на попеченіе гувернантки (этой бдной жертвы, которая иметъ уже экземпляръ подобной исторіи въ своемъ бюро), впослдствіи, такую же исторію будетъ имть и малютка Бэби, который плачетъ въ дтской объ игрушк.

Маріи пріятно было бы имть власть надъ молодымъ виргинцемъ, но она не хотла, чтобы Гарри изъ-за нея поссорился съ теткой, или чтобы мадамъ Бернштэйнъ прогнвалась на нее. Гарри не былъ еще владтелемъ Виргиніи,— онъ былъ только принцемъ, а королева, его мать, могла выйти замужъ, имть другихъ принцевъ,— законы же первородства въ Виргиніи не имли прочнаго основанія. Она не переговорила съ милордомъ, своимъ братомъ, относительно этого щекотливаго вопроса. Несмотря на то, они понимали другъ друга, графъ имлъ способность понимать вещи безъ объясненій. Онъ зналъ свою Марію превосходно, вся ея жизнь проведена была въ обществ брата и подъ его кровлею, глава семейства вполн понималъ характеръ, поступки, капризы, недостатки Маріи. Иногда онъ или останавливалъ ее, или, смотря по расположенію духа, помогалъ ей въ ея планахъ, безъ всякой нужды со стороны Маріи. Такимъ образомъ за три дни передъ тмъ, когда Марія отправлялась навстить больную, бдную, добрую старушку Дженкинсъ, (и когда, между прочимъ, Гарри Варрингтонъ случайно прогуливался по тополевой алле, ведущей въ селеніе), когда милордъ, окруженный собаками и сопровождаемый садовникомъ, переходилъ черезъ дворъ, его сіятельство подозвалъ къ себ сестру и сказалъ: ‘Молли, ты отправляешься навстить старушку Дженкинсъ. У тебя, душа моя, доброе сердце. Отдай Гаммеръ Дженкинсъ эту полкрону отъ меня, это нужно тмъ боле, что нашъ кузенъ Варрингтонъ предупредилъ насъ. Желаю теб пріятной прогулки. Пусть она ни въ чемъ не нуждается’. За ужиномъ милордъ разспрашивалъ Варрингтона о бдныхъ въ Виргиніи, о средствахъ къ поддержанію ихъ, на вс его вопросы молодой джентльменъ отвчалъ, по возможности, удовлетворительно. Его сіятельство выразилъ желаніе, чтобы въ Старой Англіи было бдныхъ отнюдь не боле, чмъ въ Виргиніи, и при этомъ совтовалъ Гарри посщать бдныхъ изъ всхъ сословій, высокаго и низкаго, смотрть въ провинціяхъ за земледліемъ, осматривать въ городахъ фабрики и городскія учрежденія. Съ этимъ назидательнымъ совтомъ Гарри соглашался, соблюдая приличную скромность. Мадамъ Бернштэйнъ, играя въ пикетъ съ проповдникомъ, одобрительно кивнула головой. На другой день Гарри былъ въ кабинет милорда, на третій — провелъ большую часть дня съ милордомъ на ферм, и, на обратномъ пути къ дому, какъ бы вы думали, что сдлалъ милордъ? навстилъ вмст съ Гарри бдную Дженкинсъ! Въ этотъ день лэди Марія тоже отправилась къ больной читать ей библію, и, вроятно, мадамъ Бернштэйнъ даже не подумала спросить о своей племянниц.

‘Кастльвудъ, Гэмпширъ, Англія, о августа 1757.

‘Любезная Моунтэйнъ’.

‘Въ первомъ письм моемъ я писалъ, что мн не совсмъ-то понравились Кастльвудъ и кузины. Въ настоящее время я привыкъ къ ихъ характеру, и мы начинаемъ понимать другъ друга. Со всею почтительностію къ мама скажите ей, что я, принимая въ соображеніе безпредльную любезность ко мн баронессы Бернштэйнъ, надюсь, что мадамъ Эсмондъ примирится съ своей полусестрой. Баронесса, вы знаете, была дочерью моей бабушки отъ перваго мужа, лорда Кастльвуда (ддушка этотъ былъ настоящимъ лордомъ).

‘Баронесса Бернштэйнъ была въ первый разъ замужемъ за священникомъ, высокопочтеннйшимъ мистеромъ Тушеромъ, который былъ такой ученый и добрый и пользовался такою благосклонностью его величества, (какою пользовалась и моя тетушка), что его сдлали епископомъ. Съ кончиною епископа нашъ всемилостивйшій государь продолжалъ оказывать дружественное расположеніе къ тетушк, которая вскор вышла замужъ за ганноверскаго нобльмена, занимавшаго при двор значительный постъ. Полагаю, что, по смерти, онъ оставилъ баронесс большое богатство. Это говорилъ мн и кузенъ, милордъ Кастльвудъ. Увряю васъ, баронесса оказываетъ ко мн величайшее вниманіе и расположеніе.

‘Вдовствующая графиня Кастльвудъ, кузенъ Вилль и лэди Фанни были описаны мною въ прошломъ письм, которое отправлено съ фальмутскимъ пакетботомъ отъ 20-го минувшаго мсяца. Съ того времени они нисколько не измнились. Я и кузенъ Вилль продолжаемъ быть добрыми друзьями. Мы часто съ нимъ здимъ верхами, нсколько разъ бывали на птушьихъ бояхъ въ Гамптон и Винтон. Мой кузенъ, какъ говорится, острый клинокъ, но, мн кажется, я докажу, что и мы въ Виргиніи кое-что понимаемъ. Достопочтеннйшій мистеръ Самсонъ превосходный проповдникъ, совершенно чуждый изуврства.

‘Добродушіе моего кузена, графа, увеличивается съ каждымъ днемъ. Надюсь, что съ будущимъ кораблемъ моя мама пришлетъ его сіятельству лучшаго табаку и окороковъ. Онъ очень добръ къ бднымъ. Его сестра, лэди Марія, добра въ равной степени. Она по цлымъ часамъ читаетъ больнымъ библію, и любима боле всхъ во всемъ селеніи’.

— Какой вздоръ! сказала лэди, на усмотреніе которой Гарри представилъ свою рукопись: — зачмъ вы мн льстите, кузенъ?

— Вы дйствительно любимы въ селеніи и даже за его предлами, сказалъ Гарри, длая на послднія слова сильное удареніе: если вы называете это лестью, то я польстилъ вамъ еще немного впродолженіи этого письма.

‘Здсь въ селеніи есть больная старушка, которую мадамъ Эсмондъ непремнно полюбила бы, какъ добрую и религіозную женщину.

‘Лэди Марія очень часто ходить читать ей библію, что доставляетъ больной удовольствіе. Хотя лэди Марія и иметъ плнительнйшій голосъ, ‘какъ въ разговор такъ и въ пніи’ (она играетъ въ церкви на орган, и поетъ ‘очаровательно’), но не думаю, ‘чтобі чтеніе милэди доставляло Гаммеръ Дженкинсъ утшеніе, потому что отъ преклонности лтъ она значительно глуха. Впрочемъ, память у нея отличная: она помнитъ, когда жила здсь моя почтенная бабушка, Рахель лэди Кастльвудъ. Она говоритъ, что бабушка моя была лучшая женщина въ мір, при замужств подарила ей корову и лечила ея мужа, Гаффера Дженкинса, отъ тяжкой болзни. Я полагаю, она лечила его тми пилюлями и каплями, которыя я положилъ въ мои чемоданы, когда узжалъ изъ дорогой Виргиніи. Не хворая съ тхъ поръ, я не имлъ въ нихъ надобности. Гумбо пьетъ и стъ необыкновенно много. Второй ‘ангелъ’, посл моей бабушки (NB. мн кажется, теперь я врно пишу это слово), говоритъ Гаммеръ Дженкинсъ, это — лэди Марія, она свидтельствуетъ почтеніе своей тетушк, которую помнить очень хорошо. Когда ддушка и бабушка прізжали въ Европу, она была маленькой двочкой. Вы знаете, что у нихъ есть портретъ ддушки, я живу въ комнатахъ, которыя онъ занималъ и которыя, какъ говоритъ милордъ Кастльвудъ, должны называться ‘моими’.

‘Не имя въ настоящее время сказать что нибудь боле, заключаю письмо это просьбою: изъявить мою любовь и преданность многоуважаемой матушк, засвидтельствовать почтеніе мистеру Дэмпстеру, поцаловать Фанни, поклониться старику Гумбо, Натану, старой и молодой Дин, лягавой собак и Слют, и всмъ друзьямъ, отъ ихъ доброжелателя

Генри Эсмонда Варрингтона’.

‘Послалъ недавно письмо съ засвидтельствованіемъ моего почтенія дядюшк Варрингтону, въ Норфолк. Отвта еще нтъ.’

— Надюсь, кузина, письмо написано довольно правильно? спросилъ авторъ письма у критика, которому его показывалъ.

— Да, это довольно хорошо для свтскаго человка, отвчала лэди Марія, не обращая слишкомъ строгаго вниманія на правописаніе.

— Въ прошломъ письм къ мама я неправильно написалъ слово ‘ангелъ’, но теперь я научился писать его врне.

— Какъ же это вы научились, сэръ.

— Глядя на васъ, кузина.

Съ этими словами мистеръ Гарри сдлалъ милэди Маріи низкій поклонъ, сопровождаемый свжимъ румянцемъ, какъ будто онъ предложилъ ей и поклонъ и букетъ.

ГЛАВА XIX.
ЛЮБОВЬ И СЧАСТЬЕ.

За ужиномъ, когда собралось все семейство, на лиц мадамъ де-Бернштэйнъ не было ни малйшихъ слдовъ неудовольствія. Ея обращеніе со всмъ обществомъ, включая и Гарри, отличалось добродушіемъ и искренностію. Въ этотъ разъ она хвалила повара, объявила, что фрикассе приготовлено превосходно и говорила, что нигд не видала такихъ угрей, какіе водятся въ прудахъ Кастльвуда, вино уже боле не отзывало пробкой, когда предложили раскупорить еще одну бутылку, баронесса отвчала, что для такой безполезной старухи, какъ она, это излишняя роскошь. Но когда подали новую бутылку, она предложила тостъ за здоровье мадамъ Эсмондъ Варрингтонъ и выразила надежду, что Гарри привезъ съ собой позволеніе матушки воротиться домой съ женой англичанкой. Вроятно, онъ не помнилъ свою бабушку, ея неоцненную матушку? Баронесса занимала общество множествомъ интересныхъ анекдотовъ о своей матери, много говорила о ея красот и добродушіи, о ея счастіи со вторымъ мужемъ, несмотря на то, что была значительно старше полковника Эсмонда. Видть ихъ вмст — было чистымъ наслажденіемъ. Ихъ любовь другъ къ другу была извстна всему государству. Посл этого не безполезно ли говорить о неравенств лтъ въ супружескихъ партіяхъ. Пока мадамъ де-Бернштэйнъ разговаривала, милэди Кастльвудъ и ея дти оставались безмолвными слушателями. Гарри былъ въ восторг, Марія въ изумленіи. Лордъ Кастльвудъ не постигалъ причины столь внезапной и необычайной любезности со стороны тетушки и желалъ бы узнать ее, но не позволялъ, чтобы лицо его приняло озабоченный видъ, напротивъ оно носило на себ отпечатокъ совершеннйшаго удовольствія.

Прекрасное настроеніе духа баронессы сообщилось всему семейству, ни одно лицо за столомъ не было оставлено безъ ея ласковаго слова. Въ отвтъ на одинъ изъ комплиментовъ мистера Вилля, въ которомъ этотъ безхитростный молодой человкъ выразилъ удовольствіе и изумленіе отъ любезностей тетушки, она откровенно сказала:

— Я очень любезна, мой другъ! Да, въ этомъ нтъ сомннія. Я хочу помириться со всми вами потому, что была сегодня чрезвычайно сердита. Еще ребенкомъ, когда отецъ и мать моя были живы и я жила вмст съ ними, помню, я вела себя точно также. Если я бывала негодною втеченіи утра, то вечеромъ старалась приласкаться къ родителямъ. Помню, въ этой самой комнат, за этимъ самымъ столомъ — о, это было такъ давно, такъ давно, какъ будто протекли съ того времени цлыя столтія! я точно также была любезна съ отцемъ, съ матерью и вашимъ ддушкой, Гарри Варрингтонъ, точно также за ужиномъ были угри. Угри и привели мн на память это обстоятельство. Въ тотъ день, когда мн было не больше семи лтъ, я точно также была капризна, какъ и сегодня, когда мн семьдесятъ лтъ, я признаюсь въ своихъ грхахъ, и прошу прощенія.

— Я разршаю васъ, баронесса! вскричалъ проповдникъ, сидвшій за столомъ въ числ прочихъ членовъ семейства.

— Но, мистеръ Самсонъ, вы не знаете, до какой степени я была сегодня сердита и не въ дух. Я разбранилась съ сестрой, разбранилась съ ея дтьми, выдрала за уши Гарри Варрингтона, за то только, что онъ не хотлъ хать со мной къ тонбриджскимъ водамъ.

— Я хочу хать съ вами, мадамъ, — я поду съ вами со всмъ моимъ удовольствіемъ, сказалъ мистеръ Варрингтонъ.

— Видите, мистеръ Самсонъ, какія они добрыя, почтительныя дти. Я одна была сердита и капризна. О, сознаюсь, что обходиться съ ними такимъ образомъ съ моей стороны жестоко! Марія, душа моя! прошу у васъ прощенія.

— Перестаньте, баронесса, — вы меня ничмъ не обидли! отвчаетъ Марія на покорность баронессы.

— Нтъ, нтъ, душа моя, я васъ обидла! Я сказала, что ваше общество наскучило мн, потому что я сама себ наскучила. Вы предлагали хать со мной въ Тонбриджъ и я грубо вамъ отвчала.

— Извините, мадамъ, если вы нездоровы и мое присутствіе непріятно вамъ….

— Кто вамъ сказалъ, что оно мн непріятно? Вы были чрезвычайно добры, сдлавъ мн предложеніе. Я прошу васъ боле всего на свт, умоляю васъ, приказываю вамъ хать со мной.

Милордъ налилъ рюмку вина и выпилъ. Онъ смотрлъ на эту сцену совершенно безсознательно. Это было началомъ комедіи.

— Вы должны хать и оставаться при мн, я общаю вамъ быть доброю и ласковою. Любезный лордъ, вы уступите мн вашу сестрицу?

— Лэди Марія Эсмондъ въ такихъ лтахъ, что въ дл подобнаго рода можетъ располагать сама собою, сказалъ милордъ, наклонивъ голову. Если кто нибудь изъ насъ можетъ быть полезенъ вамъ, то вы имете полное право располагать нами.

Дйствительное значеніе этихъ словъ было такое: громъ и молнія убей эту старуху! Она беретъ Марію для того, чтобы разлучить ее съ молодымъ виргинцемъ.

— Тонбриджъ очаровательное мсто! съ глубокимъ вздохомъ сказала лэди Марія.

— Мистеръ Самсонъ будетъ навщать за тебя старушку Дженкинсъ, продолжалъ милордъ.

Гарри рисовалъ пальцемъ на стол какой-то силуэтъ. На какое множество наслажденій расчитывалъ онъ! Какія прогулки, поздки, нескончаемые разговоры, восхитительные кустарники, уединенные павильоны, музыкальные вечера, обмны нжными чувствами при серебристомъ свт луны, рисовало ему воображеніе! День этихъ наслажденій наступалъ. Вс должны ухать изъ Кастльвуда — милэди Кастльвудъ къ своимъ друзьямъ, мадамъ Бернштэйнъ на воды — и ему предстояло остаться дома одному съ своей божественной очаровательницей и съ невыразимымъ блаженствомъ! Мысль объ упоительномъ наслажденіи омрачала его разсудокъ. Онъ не врилъ, что изъ замка вс удутъ и что онъ останется наслаждаться своимъ небомъ, сидть у ногъ своего ангела и цаловать край его блой одежды. О боги! это слишкомъ большое блаженство, чтобы ему осуществиться!

— Я зналъ, что это быть не можетъ, думалъ бдный Гарри. Я заране зналъ, что ее подъ тмъ или другимъ предлогомъ разлучатъ со мною.

— Вы тоже подете въ Тонбриджъ, Гарри Варрингтонъ: — вы будете беречь насъ отъ разбойниковъ, сказала мадамъ де-Бернштэйнъ.

Гарри Варрингтонъ надялся, что общество не замтило сильнаго румянца, которой, при словахъ мадамъ Бернштэйнъ, разлился по его лицу. Онъ старался поддержать въ своемъ голос спокойствіе. Конечно, онъ готовь хать съ дамами, хотя онъ вполн увренъ, что по дорог нтъ и не можетъ быть никакой опасности. Нтъ опасности! Гарри желалъ бы, чтобъ она была. Онъ убилъ бы десять тысячъ разбойниковъ, если бы они приблизились къ экипажу, въ которомъ сидлъ предметъ его обожанія. Ему нельзя говорить съ ней: за то онъ будетъ находиться вблизи ее. Ему будутъ представляться случаи пожать миленькую ручку по вечерамъ, при вход въ гостинницу, и провожать ее до кареты поутру. Два дни они проведутъ въ дорог, и на два дни ему можно будетъ остаться въ Тонбридж. Такъ несчастный преступникъ, оставленный до казни въ Ньюгэт, благодаритъ судьбу свою за двухъ или трехдневную отсрочку.

Вы видите, мы только намекнули и вовсе не хотли описывать горестнаго положенія мистера Гарри Варрингтона, или того безпредльнаго глубокаго унынія, въ которое несчастный юноша быль поверженъ. Нкоторые юноши переносятъ горячку любви довольно легко и терпливо. Другіе, получивъ эту горячку, умираютъ отъ нее, или, выздороввъ, уносятъ слды этой болзни въ могилу, или носятъ ее, какъ тяжелое бремя, до самой глубокой старости. Согласитесь сами, хорошо ли выписывать на эти страницы вс слова молодаго человка, который бснуется подъ вліяніемъ горячечнаго воспаленія. Положимъ, что молодой человкъ влюбленъ въ женщину вдвое его старше лтами, но разв мы не читали о молодомъ джентльмен, посягнувшемъ на самоубійство вслдствіе роковой своей страсти къ мадмуазель Нинонъ де-Ленклосъ, которая, какъ казалось, была его бабушкой? Положимъ, что ты молодой Гарри Варрингтонъ виргинскій длаешь изъ себя чистйшаго осла, а разв въ Англіи нтъ людей, которые попадались въ просакъ? Смйтесь надъ нимъ, порицайте его вс, которые никогда еще не кричали по ослиному, но пожалйте его вс честные кардофаги, длинноухіе собраты, признайте въ немъ своего товарища осла!

— Вы останетесь въ Тонбридж дня на два, продолжала мадамъ де-Бернштэйнъ. Посмотрите, какъ мы помстимся на новой квартир. Потомъ можете воротиться въ Кастльвудъ для охоты и для другихъ развлеченій, которыя вы условились изучать вмст съ милордомъ.

Въ знакъ согласія Гарри поклонился. Цлая недля блаженства! Жизнь, значитъ, не совсмъ еще пуста.

— На водахъ, вроятно, будетъ хорошее общество и я постараюсь представить васъ нкоторымъ лицамъ, прибавила баронесса.

— Общество! я не нуждаюсь въ обществ, со вздохомъ сказалъ Гарри. Мн кажется, я буду весьма доволенъ однимъ вашимъ обществомъ.

Нтъ никакого сомннія, что мистеръ Вилль былъ крайне изумленъ такимъ вкусомъ своего кузена.

Такъ какъ это была послдняя ночь передъ отъздомъ Гарри на минеральныя воды, то кузенъ Вилль счелъ за нужное встртиться вмст съ мистеромъ Самсономъ и Варрингтономъ въ квартир послдняго, собственно для того, чтобъ свести игорные счеты. Гарри, игравшій все время довольно счастливо, не встрчалъ ни малйшаго препятствія къ предложенной сдлк. Поэтому, когда вс лэди удалились на покой и когда милордъ, по обыкновенію, ушелъ въ свои аппартаменты, три джентльмена собрались въ небольшой комнат мистера Гарри передъ пуншевою чашею, этою неизмнною полуночною собесдницею Вилля.

Способъ, по которому Вилль оканчивалъ свои расчеты, заключался въ томъ, что этотъ молодой джентльменъ приносилъ съ собою дв колоды новыхъ картъ и, съ помощію ихъ, предлагалъ Гарри или поквитаться или удвоить долгъ. Бдный проповдникъ не могъ располагать такими суммами, какъ младшій брать лорда Кастльвуда. Гарри Варрингтонъ вовсе не хотлъ выигрывать ни съ того, ни съ другаго. Неужьли бы онъ ршился огорчить брата своей обожаемой Маріи, или позволить кому либо изъ ея близкихъ родственниковъ упрекнуть его въ недостатк великодушія или снисходительности? Онъ согласился на предложеніе джентльменовъ. До глубокой ночи онъ готовъ былъ играть съ ними на куши, какіе имъ угодно было назначить. И вотъ они сли за работу, игральныя кости застучали, карты тасовались и сдавались.

Весьма вроятно, что Гарри вовсепе думалъ о картахъ. Врне всего онъ думалъ такъ: ‘въ этотъ моментъ моя неоцненная Марія сидитъ предъ туалетомъ и ея горничная пропускаетъ сквозь свои пальцы пряди распущенныхъ прекрасныхъ золотистыхъ волосъ. Счастливая горничная! Теперь Марія на колняхъ — непорочное созданіе! возсылаетъ молитвы къ Небу, къ обиталищу ангеловъ, подобныхъ ей. Теперь она покоится за розовыми занавсами. Да будетъ надъ ней благословеніе!’

Воображаю залпы проклятій со стороны мистера Вильяма и мелкую дробь язвительныхъ словъ со стороны мистера Самсона, на счастіе молодаго виргинца. Онъ выигрывалъ, потому что не хотлъ выигрывать.— Фортуна — эта своенравная, измнчивая кокетка — пришла къ нему, потому что онъ думалъ о другой нимф, которая была точно такая же кокетка. Вилль и проповдникъ играли съ увлеченіемъ и съ каждой таліей увеличивали свои куши, полагая, что богатый виргинецъ представлялъ имъ возможность отыграться. Но отнюдь не такъ думалъ Гарри Варрингтонъ. Въ Америк онъ принималъ живое участіе во множеств подобныхъ игръ (изъ этого мы невольно должны заключить, что многія обстоятельства своей жизни онъ скрывалъ отъ своей матери), и потому научился играть и платить проигрышъ. А какъ онъ рисковалъ проиграть и заплатить своимъ друзьямъ, то ожидалъ того-же и отъ нихъ.

— Кузенъ! я, кажется, чрезвычайно счастливъ, сказалъ онъ въ отвтъ на проклятіе и грубыя замчанія Вилля: чрезвычайно счастливъ, хотя и не имю особеннаго расположенія воспользоваться счастьемъ. Не думайте, однакожъ, что я намренъ быть такимъ глупцомъ, чтобы совершенно удалить его отъ себя. Въ настоящее время у меня есть цлая кипа вашихъ письменныхъ обязательствъ. Если хотите играть, то положимте лучше деньги на столъ, или же вмсто денегъ какую нибудь цнную вещь.

— Богатые всегда такъ поступаютъ, проворчалъ Вилль. Никогда не сдлаютъ ссуды безъ залога. Всегда выигрываютъ, потому что богаты.

— Послушайте, кузенъ, въ послднее время вы постоянно упрекаете меня моимъ богатствомъ, которое едва-едва достаточно на нужды и на уплату долговъ.

— О если бы мы могли сказать про себя тоже самое, простоналъ проповдникъ. Какъ были бы счастливы и мы и наши кредиторы! На чтоже мы будемъ играть съ нашимъ побдителемъ? У меня есть новое платье, мистеръ Варрингтонъ. Можетъ ли оно идти въ пяти гинеяхъ? Или, позвольте, у меня есть нсколько рдкихъ сочиненій, корова и теленокъ. Въ какой сумм могутъ идти эти вещи?

— Подъ росписку кузена Вилля въ двадцать фунтовъ стерлинговъ, вскричалъ мистеръ Варрингтонъ, представляя одинъ изъ этихъ документовъ.

— Или, позвольте, лучше я пущу на карты мою бурую кобылу, но только отнюдь не подъ росписку, а на чистыя деньги.

— Уменя есть лошадь,— я ставлю ее въ пятидесяти фунтахъ! прервалъ мистеръ Вилль.

Гарри принялъ предложеніе обоихъ джентльменовъ. Чрезъ десять минутъ об лошади оставили своихъ владльцевъ. Кузенъ Вильямъ бранился свирпе прежняго. Проповдникъ сорвалъ парикъ съ головы, швырнулъ его на полъ и поддерживалъ брань своего товарища громкими упреками. Мистеръ Гарри Варрингтонъ былъ совершенно спокоенъ, онъ не восхищался своимъ счастіемъ. Его просили играть, и онъ игралъ. О обожаемый мною спящій ангелъ! думалъ онъ,— ужели я не долженъ остаться побдителемъ, когда ты такъ снисходителенъ ко мн? Гарри посмотрлъ на окно противоположнаго зданія, принадлежавшее Маріи. Онъ забылъ о своихъ жертвахъ прежде, чмъ они успли перейти чрезъ дворъ, забылъ ихъ брань, ихъ неудачу. Тамъ предъ нимъ подъ мерцающей звздочкой, за окномъ, гд тускло горлъ огонекъ, находилось его сердце, его сокровище, его блаженство!

ГЛАВА XX.
ЛЕГКОЕ ПАДЕНІЕ.

Добрый старикъ, камбрэйскій епископъ, описывалъ безъутшное положеніе Калипсы при отплытіи Улисса, но я не помню хорошенько, описалъ ли онъ скорбь горничной Калипсы, при прощаньи съ камердинеромъ Одиссея? Эти слуги, вроятно, плакали на кухн, въ то время, какъ господинъ и госпожа въ послдній разъ прощались въ гостинной, надо полагать, что они повисли другъ другу на шею въ носовой кают, тогда какъ ихъ господа сердечно сокрушались въ главной парадной кают. Когда звонокъ прозвонилъ въ послдній разъ и кормчій Улисса прокричалъ: на берегъ!— Калипса и ея служанка, вроятно, сошли съ корабля по одной и той же доск, съ бьющимися сердцами и потоками слезъ, об, вроятно, махали съ пристани платками (далеко различной цнности и ткани) своимъ друзьямъ на отплывающемъ корабл, между тмъ какъ народъ на берегу и команда, столпившаяся на корабельномъ носу, кричали отправлявшимся въ вояжъ: гипъ, гипъ, ура! (что равносильно на греческомъ язык прощальному привту). Если Калипса, какъ говорится въ описаніи, ne pouvait se consoler, то служанка Калипсы ne pouvait se consoler non plus. Имъ предстояло идти по одному пути, исполненному горести, и испытывать туже мучительную тягость разлуки, по возвращеніи домой, он не могли употребить въ дло платки той же самой ткани и достоинства, но слезы, безъ всякаго сомннія, были одинаково солоны, горьки и обильны, какъ у госпожи, проливавшей ихъ въ мраморныхъ покояхъ, такъ и у служанки — въ людскомъ отдленіи.

Не одинъ только Гарри Варрингтонъ узжалъ изъ Кастльвуда жертвою любви, но и Гумбо узжалъ изъ того же зданія жертвою той же самой плнительной страсти. Благодаря остроумію, дарованіямъ, юмору, музыкальнымъ способностямъ, танцовальному и поваренному искусству, которыми Гумбо обладалъ въ значительной степени, онъ сдлался неоцненнымъ въ кружк, составлявшемъ женскую прислугу. Мужчины почти вс ревновали его, потому что вс женщины были на его сторон. Въ то время въ Англіи не было такого, отвращенія къ несчастнымъ неграмъ, какое развилось впослдствіи. Положеніе негровъ между блыми нельзя было назвать равенствомъ, но все же они пользовались терпимостью и нкоторымъ расположеніемъ, особливо со стороны женщинъ, доброта которыхъ доходила до великодушія. Африканскіе путешественники, Ледьярдъ и Паркъ, были преслдуемы въ Нигриціи туземцами, между тмъ какъ негритянки оказывали имъ сожалніе и сочувствіе! Женщины бываютъ всегда добры къ нашему полу. Какихъ только негровъ (по душ) не лелятъ он? Какихъ только уродовъ (по нравственности) не обожаютъ? какихъ прокаженныхъ, идіотовъ, пошлыхъ дураковъ он обнимаютъ и лобызаютъ! Вс женщины обходились съ Гумбо такъ же ласково, какъ и съ прочими людьми его сословія, одни только мужчины изъ лакейской радовались отъзду слуги молодаго Виргинца. Желалъ бы я видть минуту его разставанья. Желалъ бы видть, какъ горничная Молли подъ прикрытіемъ вечернихъ сумерекъ прокрадывается на садовую террасу, чтобъ получить нжный поцаіуй. Желалъ бы видть, какъ судомойка Бетти отрзываетъ густую прядь своихъ каштановыхъ кудрей, чтобъ обмнять ее на курчавый сувениръ съ головы молодаго Гумбо. Гумбо говорилъ, разумется, что онъ regum progenies, потомокъ Ашантскихъ царей. Въ Каффраріи, Коннот и другихъ мстахъ, населенныхъ потомственными невольниками, надо полагать, находилось въ прежнія времена огромное число потомковъ этихъ могущественныхъ государей.

Въ утро, назначенное для отъзда мадамъ де-Бернштэйнъ, вся многочисленная челядь Кастльвуда толпилась въ дверяхъ и корридорахъ, нкоторые для того, чтобъ бросить прощальный взглядъ на провожатыхъ милэди и на очаровательнаго Гумбо, иныя проститься съ старшею горничною, а вс вмст для того, чтобъ получить отъ баронессы и ея племянника прощальныя деньги, раздавать которыя и раздавать довольно щедро было въ то время въ большемъ обыкновеніи. Баронесса и Гарри сдлали хорошіе подарки джентльменамъ въ ливреяхъ, джентльменамъ въ чорныхъ фракахъ и блыхъ манжетахъ и цлому рою служанокъ. Баронесса провела въ Кастльвуд свою юность, а что касается до добраго Гарри, который не только жилъ въ дом совершенно безъ всякой платы, но выигралъ лошадей и деньги, или по крайней мр денежныя общанія, то онъ, будучи отъ природы щедръ, въ этотъ моментъ тмъ боле не желалъ ограничивать своего расположенія къ щедрости. ‘Моя мать, думалъ онъ, наказывала мн, чтобъ я былъ щедръ ко всмъ слугамъ фамиліи Эсмондовъ’. На этомъ основаніи онъ сыпалъ золотыя монеты направо и налво, какъ будто онъ и дйствительно былъ такимъ богачемъ, какимъ провозгласилъ его Гумбо. Не было ни одного человка, который бы не получилъ отъ него подарка. Отъ дворецкаго до чистильщика башмаковъ всхъ, всхъ одлилъ мистеръ Гарри. Не были забыты ни угрюмая ключница, ни хилый старикъ-привратникъ. Когда мужчина влюбляется въ двицу въ какомъ нибудь семейств, то удивительно, какъ ласковъ бываетъ онъ къ каждому лицу, принадлежащему къ тому семейству. Онъ старается пріобрсть расположеніе горничныхъ, длается кроткимъ въ отношеніи къ дворецкому, входитъ въ положеніе лакея, исполняетъ порученія дочерей, даетъ совты и ссужаетъ деньгами молодаго сына въ университет, ласкаетъ собаченокъ, которыхъ въ другое время награждалъ бы пинками, улыбается анекдотамъ, отъ которыхъ сталъ бы звать, еслибъ ихъ разсказывалъ кто нибудь другой, а не папа, пьетъ сладкій портвейнъ, за который готовъ бы разбранить буфетчика, любезничаетъ съ отвратительной старой двой-тетушкой, бьетъ тактъ, когда маленькая Фанни разыгрываетъ на фортепіано какую нибудь новую пьесу, и улыбается, когда шалунъ Бобби проливаетъ кофе на свою рубашку.

Гарри Варрингтонъ, согласно обычаю того времени, въ непродолжительный періодъ своего пребыванія (изъ этого я не заключаю, что онъ только недавно объяснился въ любви и что любовь его была принята) изъявлялъ каждому члену кастльвудскаго семейства вс эти безхитростныя выраженія своего расположенія. На этомъ основаніи кузенъ Вилль долженъ бы былъ отъиграть вс свои деньги, или столько выиграть отъ Гарри, сколько бы послдній позволилъ. Несмотря на то, молодой виргинецъ, при всей своей любви къ Маріи, былъ проницателенъ, дальновиденъ, любилъ охоту, карты и умлъ оцнить достоинства хорошей лошади. Выигравъ отъ Вилля вс наличныя деньги и получивъ отъ этого джентльмена множество цнныхъ собственноручныхъ документовъ, Гарри пожелалъ выиграть караковую лошадь Вилля, то самое четвероногое животное, которое едва не принудило его броситься въ воду въ первый день по прізд въ Кастльвудъ. Онъ часто видлъ бгъ этой лошади и, несмотря на нжную страсть свою къ Маріи и на романтичное настроеніе духа, не прочь былъ владть такимъ статнымъ, крпкимъ, легкимъ скакуномъ. Наглядвшись вдоволь на звзды, сверкавшія надъ окномъ обожаемой Маріи, и когда огонь въ этомъ окн давно уже погасъ, Гарри отправился въ свою спальню, и тамъ, безъ всякаго сомннія, снова углубился въ думы о своей Маріи, о выигранной лошади, о томъ, какъ восхитительно было бы видть ее на этомъ кон и совершить на немъ путешествіе по всему острову вмст съ Маріею, которая будетъ держаться за него, обнявъ его станъ своими бленькими ручками. Убаюканный сладостными мечтами, Гарри заснулъ, посылая милліонъ благословеній Маріи, въ обществ которой ему предстояло наслаждаться блаженствомъ еще одну недлю.

Рано поутру несчастный проповдникъ отправилъ свою черную кобылку къ мистеру Варрингтону. Передавая ее мистеру Гумбо, грумъ проповдника, онъ же лакей и садовникъ, цаловалъ несмтное число разъ блую морду животнаго. Его чувствительность тронула какъ Гумбо, такъ и его господина: изъ нихъ первый, въ доказательство своей симпатичности, расплакался, а Гарри вынулъ изъ кармана и подарилъ груму дв гинеи, которыя изумили и поспшно утшили слугу проповдника. Посл того Гумбо и бывшій грумъ отвели лошадь на конюшню, получивъ приказаніе привесть ее вмст съ лошадью мистера Вильяма посл завтрака, когда подадутъ экипажи мадамъ Бернштэйнъ.

Хозяинъ дома до такой степени былъ любезенъ къ своей тетк и до такой степени благодарилъ судьбу за ея отъздъ, что даже явился къ завтраку, чтобы проститься съ гостями. За столомъ сидло все семейство и мистеръ Самсонъ, не было только Вилля, впрочемъ, онъ оставилъ записку кузену, въ которой объяснялъ чрезвычайно безграмотно, что въ то утро долженъ былъ отправиться въ Салисбюри на конскія скачки, что онъ оставилъ лошадь, которую кузенъ наканун выигралъ, и которую Томъ, грумъ мистера Вилля, передастъ слуг мистера Варрингтона. Отсутствіе Вилля не помшало прочимъ членамъ семейства дружелюбно выпить чашку чаю. Въ надлежащее время экипажи подкатили къ крыльцу, слуги начинили ихъ багажемъ баронессы и минута отъзда наступила.

Большое открытое ландо заняли баронесса и ея племянница, передъ ними на козлахъ помстились два лакея, вооруженные мушкетонами, на случай встрчи съ разбойниками. Въ другомъ экипаж находились горничныя ея сіятельства и еще служанка для охраненія чемодановъ и кардонокъ, которыя, при всей своей многочисленности, были ничто въ сравненіи съ громадностью багажнаго позда, сопровождающаго лэди ныншняго времени. Скромные чемоданчики мистера Варрингтона были переданы во вторую карету на сохраненіе горничныхъ, мистеръ Гумбо вызвался хать подл окна во всю дорогу.

Милордъ, его мачиха и лэди Фанни провожали дорогую родственницу до подножекъ кареты и, при множеств почтительныхъ объятій, пожелали ей счастливаго пути. На лэди Маріи надта была амазонка, которая, по мннію Гарри Варрингтона, была лучшимъ костюмомъ въ мір. Толпа слугъ, окруживъ ландо, молила небо низпослать благословеніе на ея сіятельство баронессу Бернштэйнъ. Объ отъзд баронессы было извстно и въ деревн. Нсколько десятковъ поселянъ, расположась между деревьями, за воротами замка, кричали ура и махали шляпами, когда прокатили мимо ихъ тяжелыя громадныя колесницы.

Въ то время, какъ милордъ прогуливался съ молодымъ своимъ гостемъ взадъ и впередъ по двору, Гумбо побжалъ за лошадьми.

— Я слышалъ, вы уводите отсюда одну изъ нашихъ лошадей? сказалъ милордъ.

Гарри покраснлъ.

— Джентльменъ никогда не можетъ отказаться отъ благородной игры, сказалъ онъ: — я не хотлъ играть и ни за что въ мір не сталъ бы играть на деньги, еслибъ меня не принудилъ кузенъ Вильямъ. Что касается до проповдника, то мн больно было выигрывать отъ него, но онъ въ этомъ отношеніи такъ же настойчивъ, какъ и мой кузенъ.

— Знаю, знаю. Я васъ не виню, мой другъ. Пословица говоритъ: съ волками жить,— по-волчьи выть. Душевно радъ, что вы имли возможность дать Виллю урокъ. Онъ помшался на игр…. готовь снять платье съ плечъ…. я и мое семейство нсколько разъ платили за него долги. Могу ли спросить, сколько вы выиграли отъ него?

— Позвольте, въ первые два дня, кажется, восемнадцать гиней, потомъ вексель на сто двадцать гиней и караковую лошадь въ шестидесяти фунтахъ стерлинговъ, все это составитъ круглымъ числомъ до двухъ сотъ фунтовъ. Но, кузенъ, надо вамъ сказать, что игра была благородная и что я игралъ съ ними совершенно противъ воли. Вилль — мн не партія, милордъ!— увряю васъ, не партія!

— Другимъ, однакожь, онъ не уступалъ, сказалъ милордъ:— такъ вы выиграли отъ него караковую лошадь, кажется, вы такъ сказали?

— Да, Принца Вильяма. Я согласился играть на нее за шестьдесятъ фунтовъ.

— О, я этого не зналъ. Я видлъ, какъ Вилль ухалъ поутру, но не замтилъ на какой лошади. Вы выиграли также и чорную кобылу отъ мистера Самсона?

— За четырнадцать фунтовъ. Она отлично пойдетъ подъ Гумбо. Чтоже этотъ бездльникъ не подаетъ мн лошадь?

Душою Гарри находился при Маріи. Онъ нетерпливо желалъ красоваться передъ ней на новомъ славномъ кон.

— Въ Тонбридж, кузенъ Гарри, берегитесь игроковъ: они далеко превосходне проповдника и Вилля. Тамъ, надо вамъ сказать, встрчаются люди всякаго рода.

— Не безпокойтесь, милордъ! Виргинецъ съуметъ сберечь себя, сказалъ Гарри, выразительно кивнувъ головой.

— Это и видно! Поручаю теб, Гарри, мою сестру. Хотя она и не ребенокъ по лтамъ, но ребенокъ по своей невинности. Побереги, пожалуйста, не дай ее въ обиду!

— Я буду охранять ее моею жизнію, милордъ! восклицаетъ Гарри.

— Ты, я знаю, малый не трусъ. Да вотъ еще кстати, кузенъ: если теб не слишкомъ нравится Кастльвудъ, то я не стану торопиться возвращеніемъ въ этотъ одинокій, скучный, ветхій домъ. Я самъ намренъ отправиться куда нибудь въ другое мсто и пріхать сюда не ране охоты на куропатокъ. Позжай беречь этихъ женщинъ, мою сестру и баронессу, если только хочешь?

— Хочу, сказалъ Гарри, и сердце его забилось сильне при мысли о новомъ неожиданномъ счастіи.

— Я напишу теб, когда ты долженъ привезть сюда Марію. Наконецъ и лошади готовы. Простился ли ты съ графинёй и лэди Фанни? Он посылаютъ теб поцалуи съ балкона музыкальной залы.

Гарри побжалъ наверхъ проститься съ дамами. Церемонія эта продолжалась недолго, потому что молодой человкъ торопился догнать плнительницу его сердца. Онъ бгомъ спустился съ лстницы, чтобы скоре ссть на пріобртеннаго коня, котораго Гумбо, сидя на черной кобыл, держалъ за поводъ. Но это была гндая лошадь, а не караковая, — гндая, съ разбитыми ногами, старая, безсильная.

— Это что? восклицаетъ Гарри.

— Новая лошадь вашей милости, говоритъ грумъ, дотрогиваясь до фуражки.

— Эта кляча? продолжаетъ молодой джентльменъ, употребивъ нсколько выраженій, весьма обыкновенныхъ въ то время въ Англіи и Виргиніи: — поди и приведи мн Принца Вильяма, караковую лошадь мистера Вильяма.

— Мистеръ Вильямъ изволили ухать сами на караковой лошади въ Силисбюри на конскія скачки. Передъ отъздомъ они изволили сказать мн ясно: ‘Самъ, осдлай сегодня для мистера Варрингтона гндаго Катона. Онъ теперь принадлежитъ мистеру Варрингтону. Вчера я его продалъ.’ Щедрость вашей милости извстна всмъ: не оставьте чмъ нибудь и бднаго грума!

При этихъ словахъ Сама, милордъ не могъ удержаться отъ смха, между тмъ какъ Гарри продолжалъ длать замчанія, повторять которыя здсь намъ не позволяютъ приличіе и вжливость.

— Мистеръ Вильямъ сказалъ, что онъ не разстанется съ Принцомъ даже за сто двадцать фунтовъ стерлинговъ, продолжалъ грумъ, глядя на молодаго человка.

Лордъ Кастльвудъ захохоталъ еще сильне.

— По всему видно, Гарри Варрингтонъ, что Вилль теб не партія.

— Даже и очень не партія, милордъ! Какъ же можетъ быть мн партіей человкъ, который будетъ бросать поддльныя кости? Я не называю это благородной игрой, это подл….

— Мистеръ Варрингтонъ! Пожалуйста избавьте меня отъ подобныхъ выраженій! Будьте уврены, я поправлю это дло. Прощайте. Позжайте проворнй, иначе кареты будутъ въ Фарнгэм прежде васъ, и, сдлавъ прощальный привтъ, милордъ вошелъ въ домъ, а Гарри и его спутникъ выхали со двора. Молодой виргинецъ черезъ-чуръ спшилъ за своими спутницами, и потому неудивительно, что не замтилъ невыразимо-нжныхъ взглядовъ, которые Гумбо бросалъ изъ своихъ прекрасныхъ глазъ на молодое созданіе въ квартир привратника.

Когда юноша ухалъ, проповдникъ и милордъ сли за столъ окончить завтракъ въ тишин и спокойствіи. Милэди и ея дочь въ столовую не возвращались.

— Это одна изъ проклятыхъ продлокъ Вилля, говоритъ милордъ. Я не буду удивляться, если кузенъ свернетъ ему голову.

— Виллю, милордъ, не привыкать къ подобнымъ продлкамъ, съ усмшкой замчаетъ проповдникъ. Впрочемъ, вчера вечеромъ, когда мы играли, масть лошади не была упомянута. Я, имя всего одну лошадь, не могъ отдлаться, и чорный слуга мистера Гарри поскакалъ на моей чорной кобыл. Молодой виргинецъ, надо отдать ему справедливость, играетъ благородно.

— Онъ выигрываетъ, потому что не заботится о проигрыш. Мн кажется, что относительно его состоянія не должно сомнваться. Агенты его матери въ тоже время и мои адвокаты, они пишутъ, что имніе ея въ отличномъ состояніи и съ каждымъ годомъ богатетъ.

— Еслибъ это было царство, то я знаю кого мистеръ Варрингтонъ сдлалъ бы въ немъ царицей, сказалъ услужливый проповдникъ.

— Конечно, за чужой вкусъ нельзя ручаться, говоритъ милордъ съ насмшливой улыбкой. Вс мужчины одинаковы. Первая женщина, въ которую я влюбился, была сорока лтъ и такъ ревнива, какъ пятнадцатилтняя двочка. Это уже идетъ у насъ по наслдству. Полковникъ Эсмондъ — вонъ тотъ, что въ красномъ мундир съ металлическимъ нагрудникомъ — женился на моей бабушк, которая могла бы быть бабушкой ему самому. Если этотъ юноша намренъ избрать принцессой Виргиніи пожилую дву, то останавливать его не слдуетъ.

— Какъ же это можно! Такое событіе какъ нельзя боле желательно! восклицаетъ проповдникъ. Не похать ли и мн въ Тонбриджъ, чтобы быть готовымъ къ совершенію священнаго обряда надъ этой молодой четой?

— Если вы совершите его, то получите отъ меня пару хорошенькихъ лошадокъ, сказалъ милордъ.

Вмст съ этими словами мы оставимъ ихъ мирно наслаждаться трубкой табаку посл завтрака.

Гарри до такой степени спшилъ догнать кареты, что даже забылъ снять свою шляпу въ знакъ признательности за громкія привтствія со стороны кастльвудскихъ поселянъ. Они вс любили молодаго человка. Его прямые поступки, его доброе и честное лицо располагали къ нему каждаго. Въ Кастльвуд все еще сохранялись преданія о его предкахъ, о томъ, что ддъ его, полковникъ Эсмондъ, могъ бы быть лордомъ Кастльвудомъ, но не хотлъ. Привратникъ, старикъ Локвудъ, часто разсказывалъ о храбрости полковника во время войнъ королевы Анны. Вс его подвиги изображались въ преувеличенномъ вид, въ контрастъ поведенію ныншней фамиліи поставлялось поведеніе старыхъ лорда и лэди, которые хотя и не пользовались особенною популярностію въ свое время, но были во всхъ отношеніяхъ лучше своихъ преемниковъ. Лордъ Кастльвудъ считался тяжелымъ помщикомъ, и, быть можетъ, не былъ любимъ скоре за свою бдность и затруднительныя обстоятельства, нежели за суровость. Что касается до мистера Вилля, то его терпть не могли. Этотъ молодой человкъ безпрестанно ссорился и безчинствовалъ, наносилъ другимъ и самъ получалъ побои, въ сосднемъ город выдавалъ векселя, которыхъ не могъ или не хотлъ уплачивать, мирные судьи не разъ длали ему выговоры за обиды сельскимъ двушкамъ, оскорбленные мужья, отцы и женихи подстерегали его и расправлялись съ нимъ по своему. Сто лтъ тому назадъ какой нибудь правоописатель могъ бы описать личность и дйствія Вилля, по комическая муза ныншняго времени не поднимаетъ занавсы, скрывающей подобныхъ лицъ, она только указываетъ на чье-то присутствіе за занавсой и удаляется съ выраженіями ужаса и съ веромъ передъ глазами. Въ селеніи носилась молва о томъ, какъ молодой виргинецъ поколотилъ мистера Вилля во время прогулки верхами, на конской скачк, на охот и наконецъ за картами, молву эту принимали за истину и еще боле уважали Гарри за такое отличіе. Но всего боле поселяне восхищались Гарри, какъ наслдникомъ громаднйшаго богатства, благодаря репутаціи, составленной мистеромъ Гумбо для своего господина. Слава эта распространилась по всему округу и предшествовала Гарри на козлахъ экипажей мадамъ Бернштэйнъ, въ образ лакеевъ, которые, забгая на постоялые дворы, распространяли удивительные слухи о званіи и богатств молодаго виргинца По словамъ ихъ, онъ былъ настоящимъ царемъ въ своемъ государств. У него были золотые пріиски, брилльянтовые рудники, дорогіе мха, плантаціи первйшаго въ мір табаку, словомъ — чего только не было. Не удивительно, что простосердечные британцы привтствовали его громкими восклицаніями и уважали его за его благоденствіе, какъ это длаютъ вс добропорядочные люди. Меня только одно удивляетъ: почему городскія корпораціи не подносили ему ни адресовъ, ни золотыхъ ковчеговъ съ грамотою, — такъ онъ былъ богатъ! О, какое счастье быть британцемъ и думать, что нтъ въ мір государства, гд бы богатство пользовалось такимъ почетомъ, какъ въ нашемъ отечеств, и гд предъ успхомъ такъ постоянно все преклоняется.

Такимъ образомъ, не обративъ вниманія на поселянъ, оглашавшихъ криками воздухъ и бросавшихъ вверхъ свои шляпы, Гарри шпорилъ больную свою лошадь и съ Гумбо позади скакалъ во весь духъ, пока наконецъ не въхалъ въ облако пыли, облекавшее со всхъ сторонъ колесницу очаровательницы его сердца. Проникнувъ въ это облако, онъ очутился подл окна крытаго ландо. Лэди Марія сидла спиной къ лошадямъ. Гарри имлъ удовольствіе видть ея божественныя глазки и улыбки. Она держала пальчикъ на своихъ губахъ. Мадамъ Бернштэйнъ уже давно дремала, утопая въ пуховыхъ подушкамъ. Гарри не нужно было безпокоить старую лэди. Онъ находилъ блаженство уже въ лицезрніи своей кузины. Окружавшій его ландшафтъ былъ очарователенъ, но стоитъ ли ему любоваться видами природы? Вс небеса, вс деревья въ лтнемъ покров были ничто въ сравненіи съ личикомъ Маріи, пніе перелетныхъ птичекъ не звучало такъ плнительно, какъ ея односложные отвты.

Тучныя лошади баронессы привыкли къ небольшимъ переходамъ, къ тихому шагу и обильному корму, такъ что Гарри Варрингтонъ, какъ плохой здокъ, могъ безъ большаго груда хать наравн съ своей старой родственницей. Въ два часа они остановились пообдать. Мистеръ Варрингтонъ щедро расплатился съ содержателемъ гостинницы. Да и какая цна можетъ показаться высокою за удовольствіе, которымъ онъ наслаждался, находясь подл обожаемой Маріи, за счастливйшій случай вести съ ней разговоръ, изрдка прерываемый легкимъ храпніемъ мадамъ Бернштэйнъ, которая посл сытнаго обда предалась пріятному получасовому отдыху? Нжно и тихо Марія и ея молодой джентльменъ снова и снова говорили о тхъ усладительныхъ пустякахъ, о которыхъ люди, въ положеніи Гарри, никогда не устаютъ ни говорить, ни слушать.

Они хали на многолюдныя минеральныя воды, куда собирались и красота и мода, боязливая Марія была уврена, что между молодыми красавицами Гарри откроетъ ту, которой прелести будутъ далеко достойне ея простенькаго личика, и эта красавица безъ всякаго труда завладетъ его вниманіемъ. Гарри клялся всми богами, что сама Венера не въ состояніи прельстить его. Напротивъ, онъ самъ питалъ подобныя опасенія въ отношеніи въ Маріи. Молодые свтскіе люди, увидвъ его несравненную Марію, будутъ толпиться вокругъ ея кареты, они принудятъ ее забыть грубаго ничтожнаго американца, который, кром преданнаго любящаго сердца, не имлъ ни понятія о свт, ни свтскаго остроумія.

Марія улыбается, поднимаетъ къ небу глазки, клянется, что Гарри ршительно еще не знаетъ ничего о женской врности и преданности, напротивъ, вроломство мужчинъ вошло даже въ пословицу, мужчины, играя бдными женскими сердцами, находятъ въ этомъ какое-то наслажденіе. Вдругъ длается шорохъ, между десертными ножами и вилками слышится брянчанье, рюмка падаетъ и разбивается. ‘Ай!’ срывается съ невинныхъ губъ Маріи. Это нарушеніе спокойствія произведено было широкою полою кафтана мистера Варрингтона, которая въ ту минуту, когда Гарри хотлъ схватить руку Маріи, раскинулась по столу и задла рюмку. Если Гарри, услышавъ обвиненіе, взводимое на честь его пола, схватилъ прекрасную ручку обвинительницы и на очаровательныхъ пальчикахъ этой ручки напечатллъ поцалуй, въ вид клятвы въ вчной врности, то въ этомъ поступк ничего не могло быть дурнаго, кром весьма натуральнаго и даже необходимаго.

Ахъ эти ручки! Какую роль он разыгрываютъ или привыкли разыгрывать въ дл любви! Какія милыя, нжныя пожатія производятъ он! Какія граціозныя движенія совершаютъ во время разговора! какія съ помощію ихъ вынуждаются клятвы и общанія? Не понимаю, что можетъ быть хорошаго въ сгиб и сжатіи большаго пальца и другихъ меньшихъ? Мн живо представляется, что Алексисъ смется, случайно прочитавъ эту страницу, подл Арамниты. И въ самомъ дл, стоитъ ли говорить о большихъ пальцахъ?… Марія оглядывается, смотритъ — не проснулась ли мадамъ Бернштэйнъ отъ паденія рюмки, но старая лэди спокойно дремлетъ въ кресл, слдовательно, думаетъ ея племянница, не можетъ выйти ничего дурнаго, если она позволитъ Гарри нжно пожать ея ручку.

Лошади заложены. Блаженство прекратилось, по крайней мр до другаго случая. Когда содержатель гостинницы входилъ со счетомъ, Гарри стоялъ вдали отъ кузины и смотрлъ изъ окна на собирающуюся кавалькаду. Мадамъ Бернштэйнъ просыпается и улыбается молодымъ людямъ, совершенно ничего не зная. Съ какою заботливостью и почтительною услужливостью мистеръ Варрингтонъ ведетъ свою тетушку къ карет! какою скромницей и простенькою смотритъ лэди Марія, слдуя за теткой! Кареты трогаются съ мста, сопровождаемыя низкими поклонами содержателя гостинницы и лакеевъ, гражданъ, собравшихся подъ блестящею вывскою, лавочниковъ, выглядывающихъ изъ-за дверей своихъ маленькихъ лавокъ, мальчиковъ и рыночниковъ подъ колонадою старинной ратуши. ‘Это знаменитая баронесса Бернштэйнъ. Вонъ она! старуха въ капишон! А это богатый молодой американецъ, который только что пріхалъ изъ Виргиніи: — милліонами владетъ! Лошадку-то ему можно бы имть получше.’ Кавалькада исчезаетъ и маленькій городокъ погружается въ свое обычное спокойствіе. Содержатель гостинницы отправляется въ клубъ сказать друзьямъ своимъ, что знатныя особы будутъ ночевать въ ‘Кустарникахъ’ въ Фарнгэм.

Обдъ въ гостинниц отличался обиліемъ блюдъ, которымъ путешественники наши отдали полную справедливость. Гарри имлъ аппетитъ, свойственный его періоду жизни. Марія и ея тетка также были не безпристрастны къ хорошему обду. Мадамъ Бернштэйнъ заснула посл обда, что, безъ всякаго сомннія, помогало варенію въ желудк различныхъ тяжелыхъ блюдъ, въ томъ числ пирожковъ съ фаршемъ, пирожковъ съ плодами, и способствовало къ легкому перенесенію выпитаго въ значительномъ количеств хмльнаго эля и крпкаго портвейна. Она покойно расположилась въ ландо, бросила ласковый взглядъ на содержателя гостинницы, улыбнулась Гарри и обмнялась съ нимъ нсколькими словами въ то время, какъ онъ халъ подл кареты. Но что сдлалось съ обожаемымъ существомъ, сидвшимъ спиной къ лошадямъ? Прекрасный цвтъ ея лица, кром плнительной нжности, былъ украшенъ парою аленькихъ щечекъ, которыя Гарри принималъ за натуральныя розы. (Вы видите, сударыня, что ваши догадки относительно поведенія лэди Маріи съ ея кузеномъ совсмъ неосновательны и жестоки, и что робкій юноша вовсе не длалъ предполагаемыхъ вами опытовъ, чтобы узнать натуральныя ли это были розы или искусственныя. Поцалуй! какъ это можно! Мн стыдно подумать, что вы вообразили, будто писатель этихъ страницъ ршился сослаться на что нибудь столь ужасное!) Алыя щечки Маріи все еще продолжали румяниться, но какимъ-то страннымъ металлическимъ цвтомъ, остальныя части ея лица, которыя, бывало, въ близн не уступали лиліямъ, сдлались желты, какъ цвтъ китайской розы. Ея глаза приняли мертвенное выраженіе. Гарри встревожился при вид агоніи, отпечатавшейся на лиц его очаровательницы, агоніи, которая не только обнаруживала внутреннее страданіе, но и чрезвычайно обезображивала наружность. Наконецъ и мадамъ Бернштэйнъ замтила болзненную перемну въ племянниц и спросила, не дурно ли ей отъ того, что она сидитъ спиной къ лошадямъ? Бдная Марія отвчала утвердительно. При этомъ старшая лэди принуждена была уступить племянниц мсто на своей половин и зато во всю дорогу до Фарнгэма ворчала, безпрестанно длала своей спутниц непріятныя, саркастическія замчанія, въ которыхъ выражалось ея величайшее неудовольствіе на то, что Марія осмлилась захворать въ первый день путешествія.

По прізд въ ‘Кустарники’ (подъ этимъ названіемъ боле трехъ столтій существуетъ въ городк Фарнгэм гостинница), неоцненная больная удалилась съ своей горничной въ спальню. Уходя она бросила болзненный взглядъ на Гарри, и этотъ взглядъ произвелъ въ душ юноши уныніе, смшанное съ соболзнованіемъ и съ какимъ то страннымъ недоумніемъ. Эти желтыя щеки, эти синеватыя сморщившіяся вки, этотъ мертвенный румянецъ…. о какою больною казалась божественная Марія! И нетолько больною, но…. нтъ прочь, прочь ужасная идея, низкое подозрніе! Онъ старался прогнать отъ себя и то и другое. За ужиномъ у него вовсе не было аппетита, тогда какъ баронесса кушала съ такимъ аппетитомъ, какъ будто она вовсе не обдала и какъ будто вовсе не имла состраданія къ больной племянниц.

Она послала метрдотеля спросить: не угодно ли лэди Маріи что нибудь скушать. Слуга возвратился съ отвтомъ, что милэди все еще нездорова и отказалась отъ всякаго кушанья.

— Надюсь, что къ завтрашнему утру она поправится! вскричала мадамъ Бернштэйнъ, стукнувъ по столу своей маленькой ручкой. Терпть не могу людей, которые заболваютъ въ гостинницахъ или въ дорог! Не хотите ли Гарри съиграть со мной въ пикетъ.

Гарри считаетъ себя счастливйшимъ человкомъ, что можетъ доставить этимъ удовольствіе своей тетушк.

— Эта негодная Марія, говоритъ мадамъ Бернштэйнъ, отпивая изъ большаго стакана нсколько глотковъ негуса,— слишкомъ много позволяетъ себ вольностей. Впрочемъ она никогда не имла хорошаго здоровья. Ей сорокъ одинъ годъ. У нея вс верхніе зубы фальшивые, она не можетъ ими сть. Я такъ, слава Богу, сберегла свои зубы вс до одного. Какъ неловко, дитя мое, сдаешь ты карты!

Дйствительно, неловко! Еслибъ въ этотъ моментъ дантистъ вырывалъ у Гарри зубы, то можно ли было бы думать о картахъ и сдавать ихъ аккуратно? Когда человкъ положенъ въ инквизиціи на орудіе пытки, то естественно ли, ему улыбаться, связно и вжливо говорить съ серьезнымъ и спокойнымъ инквизиторомъ? Кром ничтожнаго замчанія относительно картъ, инквизиторъ Гарри Варрингтона не обнаружилъ ни малйшаго душевнаго движенія. Лицо баронессы не выражало ни изумленія, ни радости, ни жестокости. Въ тотъ вечеръ мадамъ Бернштэйнъ ни разу больше не кольнула своей племянницы: она играла въ карты, разговаривала съ Гарри о старин, объ этомъ любимомъ предмет ея разговора, и наконецъ простилась съ радушіемъ и расположеніемъ любящей тетки. Нтъ никакого сомннія, что Гарри вовсе не слушалъ ея анекдотовъ. Весьма быть можетъ, что его занимали другія мысли. Маріи сорокъ одинъ годъ! у Маріи фальшивые…. О, ужасно, ужасно! Не вставной ли ужь и глазъ у нея? Не накладные ли у ней волосы? Не ходитъ ли она на деревянной ног? О, не завидую я грезамъ, постившимъ въ ту ночь виргинскаго юношу!

На другое утро мадамъ Бернштэйнъ объявила, что она спала такъ крпко, какъ волчокъ. Совсть ее не мучила: это было ясно. (Нкоторые люди, уязвивъ или уничтоживъ свою жертву, бываютъ необыкновенно счастливы и спокойны). Лэди Марія тоже явилась къ завтраку. Разстройство ея здоровья, къ счастію, миновало: тетушка отъ души поздравляла ее съ выздоровленіемъ. Марія сла за чайный столъ. Съ умоляющимъ видомъ она смотрла въ лицо молодаго человка. Гарри съ обычною своею быстротою и оригинальностью выразилъ радость по случаю ея выздоровленія. Но почему же Марія при звукахъ его голоса вздрогнула и снова бросила на него встревоженный взглядъ? Потому что вмст съ ними сидлъ главный инквизиторъ, улыбался и съ невозмутимымъ спокойствіемъ лъ ветчину и горячіе пирожки. О бдная, истязаемая жертва! О безумный инквизиторъ! О баронесса Бернштэйнъ! Это жестоко, безчеловчно!

Вокругъ Фарнгэма поднявшійся хмль великолпно зеленлъ, обливаемый лучами лтняго солнца, кареты катились по самой богатой и прекрасной стран. Марія заняла прежнее свое мсто. Она благодарила милую тетеньку и утверждала, что теперь ей и на этомъ мст будетъ покойно. Она смотрла, какъ и наканун, въ лицо молодаго рыцаря, хавшаго подл кареты, и ожидала отвтныхъ сигналовъ, которые, бывало, загорались въ глазахъ молодаго человка и говорили, что въ душ его пылалъ огонь любви. Марія нжно ему улыбалась, но на вс улыбки Гарри отвчалъ какой-то болзненной усмшкой. Несчастный юноша! Зубы, которые онъ видлъ, когда улыбалась Марія, были вовсе не фальшивые. А онъ между тмъ думалъ совершенно иначе и эта мысль терзала, разрывала на части его любящее сердце.

Такимъ образомъ начался день солнечный и блестящій для всей природы, мрачный для Гарри и Маріи. Гарри ничего не видлъ, ничего не замчалъ. Онъ думалъ о Виргиніи, вспоминалъ о томъ, какъ былъ влюбленъ въ дочь проповдника Броадбента, въ Джемстоун, и какъ быстро кончилась эта интрига. Онъ страстно желалъ бы снова быть дома. Ему страшно наскучили, становились отвратительными вс эти англійскіе родственники съ ихъ холодными сердцами. Не намрены ли они вс обманывать его? Нтъ ли у нихъ заговора противъ него? Разв этотъ низкій Вилль не обманулъ его лошадью?

При этой послдней мысли Марія вскрикнула такъ громко и такъ пронзительно, что проснулась мадамъ Бернштэйнъ, кучеръ остановилъ лошадей, лакей въ ужас соскочилъ съ козелъ.

— Пустите меня! пустите! кричала Марія. Пустите меня къ нему! къ нему!

— Что тамъ случилось? спросила баронесса.

Случилось то, что лошадь Вилля споткнулась и упала на переднія колна, перебросивъ черезъ голову молодаго наздника, который безъ чувствъ лежалъ на земл.

Гумбо, занимавшій горничныхъ во второй карет, подскакалъ къ своему господину и смшалъ свои вопли съ рыданіями лэди Маріи. Мадамъ Бернштэйнъ вышла изъ кареты и, дрожа всмъ тломъ, подошла къ мсту паденія.

— Онъ умеръ…. умеръ! всхлипывая говорила Марія.

— Не будь, пожалуйста, дурой, Марія! возразила тетка. Позволите кто нибудь вонъ въ этотъ домъ.

Лошадь Вилля выпрямилась и, не трогаясь съ мста, стояла совершенно довольная своимъ подвигомъ, между тмъ какъ ея наздникъ не подавалъ ни малйшихъ признаковъ жизни.

ГЛАВА XXI.
САМАРИТЯНЕ.

Если кто либо изъ мягкосердыхъ читателей будетъ тревожиться за безопасность мистера Гарри Варрингтона и воображать, что лошадь Вилля навсегда умчала его изъ этой жизни и этой исторіи, то позвольте намъ въ начал этой же главы успокоить ихъ увреніемъ, что съ Гарри ничего серьезнаго не случилось. Согласитесь сами, возможно ли убивать нашихъ героевъ, когда они не вышли еще изъ втораго десятка, и когда самый разсказъ нашъ не достигъ еще надлежащей зрлости? И безъ того мы уже носимъ трауръ по одномъ изъ нашихъ виргинцевъ, погибшемъ въ Америк, къ чему же мы лишимся другаго въ Англіи? Нтъ, нтъ! Героевъ не отправляютъ на тотъ свтъ такъ поспшно и такъ насильственно, если нтъ существенно-необходимой причины разлучиться съ ними навсегда. Еслибъ джентльменамъ суждено было погибать каждый разъ, когда споткнется лошадь, то не только герой, но и писатель этихъ страницъ лежали’бы подъ землей, но пока еще первый лежитъ на ея поверхности и будетъ приведенъ въ чувства, лишь только перенесутъ его въ домъ, у котораго мадамъ де-Бернштэйнъ приказала позвонить.

Для полнаго и окончательнаго убжденія, что младшій виргинецъ остался въ живыхъ, мы представляемъ здсь самую врную копію съ письма отъ лэди, въ домъ которой Гарри былъ принятъ посл паденія съ лошади мистера Вилля, и въ особ которой онъ, кажется, нашелъ добраго друга.

‘Мистриссъ Эсмондъ Варрингтонъ, изъ Кастльвуда’.
Въ ея ричмондскій домъ, въ Виргиніи.

‘Если мистриссъЭсмондъ Варрингтонъ, изъ Виргиніи, можетъ перенестись мысленно за двадцать лтъ назадъ, когда миссъ Рахель Эсмондъ находилась въ кенсингтонскомъ пансіон, то, быть можетъ, вспомнитъ миссъ Молли Бенсонъ, ея классную подругу, которая уже давно забыла вс маленькія ссоры, нердко возникавшія между ними, (въ которыхъ миссъ Молли почти всегда была виноватою), и помнитъ только благородную, великодушную, бойкую и рзвую миссъ Эсмондъ, принцессу Покахонтасъ, которую такъ уважали и любили вс наши подруги.

‘Милостивая государыня! Никогда я не забуду, что вы были для меня въ одно время милою Рахелью, какъ въ свою очередь и я была для васъ милою Молли. Хотя мы и разстались не совсмъ-то добрыми друзьями, но все же вы знаете, какъ нжно нкогда любили мы другъ друга. У меня и теперь еще хранится золотой несессеръ, подаренный мн вашимъ папа въ день публичнаго экзамена, когда вы и я разъигрывали ссору Брута и Кассія изъ Шекспира. Не дальше вчерашняго утра я вспомнила, какъ грозная миссъ Гардвудъ подзывала насъ съ уроками и я, по обыкновенію, не знала ихъ, тогда какъ миссъ Рахель Эсмондъ отвчала превосходно. О, какъ хорошо и какъ надолго остаются въ памяти эти счастливые минувшіе дни! Какъ молодемъ мы, вспоминая о нихъ! Помню наши прогулки и наши игры, помню добраго нашего короля и королеву, когда они, сопровождаемые свитой, гуляли въ кенсингтонскихъ садахъ, и мы, выстроенныя въ длинный рядъ, длали имъ реверансы. Я могу сказать, изъ какихъ блюдъ состоялъ нашъ обдъ въ каждый день недли, и указать на мсто, гд находился вашъ садикъ, который вы держали несравненно лучше моего, равно какъ и комодъ миссъ Эсмондъ служилъ образцомъ опрятности и чистоты, между тмъ какъ мой находился въ жалкомъ положеніи. Помните іи, какъ мы, ложась спать, разсказывали въ дортуар различныя исторіи, пока мадамъ Гибо, француженка, не встанетъ съ постели и не прерветъ бесды нашей своимъ крикомъ? Я думаю, вы не забыли еще несчастнаго танцмейстера, который уврялъ, что на него напали разбойники, но на самомъ-то дл, какъ оказалось впослдствіи, его поколотили лакеи милорда, вашего братца?

‘Увдомляю васъ, душа моя, что ваша кузина, лэди Марія Эсмондъ (ея папа былъ въ то время еще виконтомъ Кастльвудъ) только что постила этотъ домъ, гд, вы можете быть уврены, я не сказала слова о времени, о которомъ мы говоримъ теперь съ мистриссъ Эсмондъ. Милэди Марія останавливалась здсь вмст съ другой вашей родственницей, баронессой Бернштэйнъ: об он отправились къ тонбриджскимъ минеральнымъ водамъ, но другой и боле драгоцнный для васъ родственникъ все еще остается въ моемъ дом и въ настоящую минуту сладко спитъ въ сосдней комнат, имя этого джентльмена мистеръ Генри Эсмондъ Варрингтонъ. Теперь вы понимаете, почему къ вамъ пишетъ ваша старая подруга? Не тревожьтесь, душа моя! Я знаю, что вы думаете въ этотъ моментъ. Вы думаете: мой сынъ нездоровъ. Вотъ почему миссъ Молли Бенсонъ и пишетъ ко мн. Нтъ, моя милая, мистеръ Варрингтонъ былъ нездоровъ вчера, а сегодня онъ въ превосходномъ положеніи. Нашъ докторъ, который никто иной, какъ мой неоцненный мужъ, полковникъ Ламбертъ, сдлалъ ему кровопусканіе, вправилъ плечо, которое было вывихнуто, и объявилъ, что дня черезъ два мистеръ Варрингтонъ будетъ въ состояніи продолжать дорогу.

‘Откровенно признаюсь, мн и моимъ дочерямъ очень жаль, что онъ такъ скоро поправится. Вчера вечеромъ, когда мы сидли за чаемъ, у нашихъ дверей раздался такой звонъ въ колокольчикъ, что мы вс перепугались. Въ мирномъ уголк, въ которомъ мы живемъ, звонокъ нашъ рдко раздается, разв иногда позвонитъ въ него прохожій нищій. Выбжавшіе слуги воротились съ извстіемъ, что какой-то молодой джентльменъ упалъ съ лошади и безъ чувствъ лежитъ на дорог, окруженный друзьями, въ обществ которыхъ онъ халъ. При этомъ мой полковникъ (онъ у меня настоящій самаритянинъ!) выбгаетъ на дорогу посмотрть, чмъ онъ можетъ быть полезнымъ для упавшаго путешественника, и вскор съ помощію слугъ и сопровождаемый двумя дамами вноситъ въ домъ блднаго, безжизненнаго, прекраснаго молодаго человка! Ахъ, душа моя, какъ я рада, что вашъ сынъ нашелъ пріютъ и помощь подъ моею кровлею! Какъ я рада, что мой мужъ избавилъ его отъ страданій и горячки и былъ виновникомъ возвращенія его къ вамъ и къ здоровью! Теперь мы снова будемъ друзьями, не правда ли? Въ прошломъ году я была очень нездорова и даже думала, что умру. Знаете ли, что тогда я часто вспоминала о васъ и горевала о томъ, что вы разлучились со мной въ гнв? Я тогда же начала какую-то нелпую записку къ вамъ, но была слишкомъ больна, чтобы ее кончить. Въ этой записк я хотла сказать, что если ужь мн должно идти по дорог, назначенной всмъ смертнымъ, то желала бы покинуть этотъ міръ въ любви и добромъ согласіи со всми, кого я знала.

‘Ваша кузина, лэди Марія Эсмондъ, при этомъ несчастномъ случа съ ея молодымъ родственникомъ, оказала чисто материнскую нжность и участіе. Я уврена, что у нея доброе сердце. Отъ баронессы Бернштэйнъ, которая уже въ довольно пожилыхъ лтахъ, нельзя и ожидать такого состраданія, какое чувствуемъ мы, молодые люди, впрочемъ и она была тронута и сильно безпокоилась, пока мистеръ Варрингтонъ не пришелъ въ чувство, тогда она заторопилась въ Тонбриджъ, боясь остаться въ такомъ мст, гд не было доктора. Мой Эскулапъ засмялся и сказалъ, что знатную лэди онъ не вызывается лечить, но за выздоровленіе молодаго своего паціента отвчаетъ. Дйствительно, полковникъ, во время военныхъ компаній, имлъ большую практику въ болзняхъ этого рода, и я уврена, что еслибъ мы перебрали всхъ докторовъ на двадцать миль въ окружности, мистеръ Варрингтонъ не получилъ бы лучшаго леченія. Такимъ образомъ, оставивъ молодаго джентльмена на мое и моихъ дочерей попеченіе, баронесса и лэди Марія ухали, хотя послдняя изъ нихъ желала остаться при кузен. Когда сынъ вашъ поправится, то мой полковникъ проводить его на своихъ собственныхъ лошадяхъ до Вестергэма, гд живетъ старый сослуживецъ мистера Ламберта. Такъ какъ это письмо не попадетъ на фальмутскую почту раньше совершеннаго выздоровленія вашего сына, то вамъ нтъ никакой необходимости безпокоиться за него, пока онъ находится подъ кровлею

преданной вамъ и покорной слуги
Маріи Ламбертъ.’

‘Р. S. Четвергъ’.

‘Пріятно слышать (чорный джентльменъ мистера Варрингтона сообщилъ нашимъ людямъ объ этихъ благопріятныхъ обстоятельствахъ), что Провидніе благословило мистриссъ Эсмондъ такимъ огромнымъ богатствомъ и наслдникомъ, который вполн его достоинъ. Наши настоящія средства довольно обширны, но посл раздла будутъ весьма ограниченны. Слышала я, душа моя, и о бдствіи, постигшемъ васъ въ прошломъ году. Полковникъ и я сама подняли пятерыхъ дтей, двоихъ лишились, и, поврьте, сердце матери вполн понимаетъ вашу потерю. Признаюсь, мои дти сильно опечалились сегодня, когда вашъ сынъ разсказалъ имъ о своемъ брат, они такъ огорчены, что смотрть на нихъ невыразимо трогательно для меня и мистера Ламберта. Невозможно смотрть на вашего сына безъ того, чтобы не любить его и не уважать. Благодарю судьбу, что намъ привелось помочь ему въ затруднительномъ положеніи, и что, принявъ незнакомца въ свой домъ, мы оказали гостепріимство сыну стараго друга.’

Природа положила особенные отпечатки на лица нкоторыхъ людей, которыя, какъ хорошій аттестатъ, принимаются съ уваженіемъ, куда бы они не представились. Такой отпечатокъ положенъ былъ и на лицо Гарри Варрингтона еще въ начал его юности. Его глаза были такъ свтлы, щеки покрывались такимъ здоровымъ румянцомъ, въ его взгляд столько проглядывало прямоты и откровенности, что вс, которые видли его, и даже т, которые его обманывали, довряли ему. Несмотря на то, молодой Гарри, какъ мы уже упомянули, вовсе не былъ такимъ, какимъ казался. Несмотря на румянецъ скромности, онъ, быть можетъ, былъ хитре и осторожне въ юности, чмъ въ послдующіе годы. Впрочемъ и то сказать, проницательный и осторожный человкъ, (разумется, который велъ честную и благородную жизнь и никогда не стыдился за свою совсть) вмст съ лтами становится простосердечне, доходитъ до итога правды боле быстрыми процессами счисленія, научается легко уничтожать ложные доводы и попадаетъ въ цль истины, не затрудняясь много предварительнымъ прицломъ и не возмущая своего спокойствія. Не старческое ли это обольщеніе, что наше тщеславіе излечивается лтами и что мы становимся непогршительне въ нашихъ сужденіяхъ, относительно недостатковъ своихъ собственныхъ и недостатковъ ближняго?…. Я съ своей стороны почтительно докладываю, что молодые люди, хотя они и миловидне на взглядъ, и глаза у нихъ больше, и около вкъ не видно множества морщинъ, — молсдые люди, говорю я, часто бываютъ хитре старыхъ. Какъ лукавы бываютъ ваши откровенные, прямодушные мальчики! Какъ славно они обманываютъ мама и проводятъ папа!— какъ надуваютъ экономку! какъ раболпствуютъ передъ огромнымъ ученикомъ и трудятся за него въ пансіон! Какую длинную цпь лжи пятилтняго лицемрства и лести представляетъ ихъ поведеніе содержателю пансіона, доктору Барчу! А сестрицы маленькихъ мальчиковъ? Неужели вы думаете, что он сколько нибудь лучше мальчиковъ и что выучиваются нкоторымъ продлкамъ уже по вступленіи въ свтъ?

Изъ вышеприведеннаго письма мистриссъ Ламбертъ вы можете видть, что она, подобно всмъ хорошимъ женщинамъ (и почти всмъ дурнымъ), была особа сантиментальная. Въ то время, когда она смотрла на Гарри Варрингтона, уложеннаго, посл кровопусканія и вправки плеча, въ самую покойную постель, когда, держась за руку мужа, она наблюдала сладкій сонъ юноши, подслушивала невнятныя слова, любовалась легкимъ румянцемъ на его щекахъ,— въ то время, говорю я, она сознавалась въ душ своей, что Гарри былъ хорошенькій мальчикъ, сознавалась съ нкоторою завистью, что ни одинъ изъ ея сыновей — ни Джэкъ, который находился въ оксфордскомъ университет, ни Чарльзъ, который отправился въ пансіонъ посл вароломеевскихъ вакацій,— и въ половину не былъ такъ хорошъ, какъ этотъ виргинецъ. Какую стройную фигуру имлъ этотъ юноша! и когда пускали ему кровь, его рука была бла и нжна, какъ у лэди!

— Да, Джэкъ былъ бы такимъ же хорошенькимъ, если бы не оспа, а что касается до Чарли….

— То онъ весь въ отца, моя милая Молли, сказалъ полковникъ, глядя на свое честное лицо въ маленькое зеркальцо въ полированной рамк съ рзнымъ бордюромъ, въ зеркальцо, передъ которымъ почетные гости почтенныхъ джентльмена и лэди налпляли мушки на лицо, пудрили головы или брили бороды.

— Разв я, мой другъ, сказала что нибудь? прошептала мистриссъ Ламбертъ съ изумленіемъ.

— Нтъ, но вы такъ думали, мистриссъ Ламбертъ.

— А разв ты можешь отгадывать чужія мысли, Мартинъ? спрашиваетъ лэди.

— Могу, потому что я волшебникъ, и потому, душа моя, что ты сама ихъ высказала, отвчалъ полковникъ: — не бойся: посл питья, которое я далъ, онъ не скоро проснется…. Потому еще, что, увидвъ въ первый разъ этого юношу, ты уже сравниваешь его съ своими сыновьями, потому, что, ничего еще не зная о немъ, ты думаешь: въ которую изъ нашихъ дочерей влюбится онъ и на которой женится.

— Перестаньте, сэръ, говоритъ лэди, зажимая полковнику ротъ своей маленькой ручкой.

При этомъ замчаніи, они тихо вышли изъ комнаты больнаго гостя въ смежную уборную, въ уютную небольшую комнатку, выходившую окнами въ садъ, съ толковыми занавсами, съ полированными комодами и шкатулками, съ китайскимъ фарфоромъ и освжающимъ ароматомъ свжей лавенды.

— Вдь я говорю правду, мистриссъ Ламбертъ? продолжаетъ полковникъ, глядя на молодаго джентльмена: — вдь вы думали про себя, на которой изъ моихъ дочерей женится онъ? Кто будетъ его женой: Тео или Гестеръ? А потомъ вы вспомнили о Люси, которая была въ пансіон.

— Отъ васъ, Мартинъ Ламбертъ, ничего не скроешь, вздыхая говоритъ жена.

— Твоя правда, душа моя: теб измняютъ глаза. Не могу понять, къ чему это пламенное желаніе у всхъ женщинъ продавать и выдавать замужъ своихъ дочерей? Мы, мужчины, вовсе не хотимъ разлучаться съ ними. Мн кажется, этотъ молодой человкъ мн бы вовсе не понравился, еслибъ я подумалъ, что онъ намренъ увезти съ собой одну изъ моихъ милочекъ.

— Послушай, Мартинъ, я сама была такъ счастлива, говоритъ нжная жена и любящая мать, глядя съ признательностію на мужа: я такъ счастлива теперь, что, право, простительно пожелать дочерямъ своимъ такого же счастія!

— А вы полагаете, мистриссъ Ламбертъ, что хорошій мужъ — вещь обыкновенная, что стоитъ только выдти на дорогу, встать предъ домомъ, гд находится онъ, и вамъ его выбросятъ изъ дверей, какъ мшокъ съ каменнымъ углемъ?

— Но скажите, не самому ли провиднію угодно было, чтобы этотъ молодой джентльменъ упалъ съ лошади предъ нашимъ домомъ? Надо же ему оказаться сыномъ моей старинной подруги? спросила жена. Поврьте, мистеръ Ламбертъ, что въ подобномъ событіи есть что-то боле обыкновеннаго.

— Не это ли и есть тотъ незнакомецъ, котораго три вечера сряду ты видла на свчномъ нагар?

— Прибавьте еще — изъ камин: два раза выскакивалъ уголь и падалъ подл самой Тео. Вы можете смяться, сэръ, сколько вамъ угодно, но такими вещами пренебрегать не слдуетъ. Разв я не предугадала твоего возвращенія изъ Минорки, разв я не видла во сн день и часъ, когда тебя ранили въ Шотландіи?

— Богъ знаетъ сколько разъ ты меня видла раненымъ, душа моя, тогда какъ я не получилъ даже и царапинки? Сколько разъ ты видла меня больнымъ, тогда какъ я и не думалъ хворать? Ты любишь предсказывать и теб же тяжеле, если предсказанія твои не оправдываются. Довольно объ этомъ! Пусть нашъ гость спокойно уснетъ, а мы спустимся внизъ и дадимъ дтямъ французскій урокъ.

Сказавъ это, добрый джентльменъ взялъ жену подъ руку и вмст съ ней спустился по широкой дубовой лстниц въ старинную залу, по стнамъ которой висли изображенія многихъ отжившихъ Ламбертовъ, почтенныхъ судей, воиновъ, провинціальныхъ джентльменовъ и между ними полковника, съ которымъ мы только что познакомились. Полковникъ былъ человкъ пріятнаго и веселаго характера. Для французскаго урока были выбраны сцены изъ комедіи Мольера ‘Тартюфъ’. При этомъ случа полковникъ находилъ особенное удовольствіе шутить надъ миссъ Тео, называлъ ее ‘мадамъ’ и обращался съ ней необыкновенно почтительно и церемонно. Об дочери прочитали съ отцомъ сцены дв изъ его любимаго автора (въ то время двицы были скромны не мене ныншняго времени: только языки ихъ отличались большею развязностью). Полковникъ всего боле шутилъ, читая роль Оргона въ этой знаменитой комедіи.

— Не правда ли, Эльмира, что мы превосходно прочитали эту сцену? сказалъ полковникъ, смясь и обращаясь къ жен.

Эльмира, равно какъ и дочери были въ восторг отъ чтенія Оргона, он восхищались всмъ, что говорилъ или длалъ мистеръ Ламбертъ. Можемъ ли мы, благосклонный читатель, положиться на врность одного или двухъ безхитростныхъ и нжныхъ сердецъ и разсчитывать на благословеніе, которое небо ниспосылаетъ на любовь преданныхъ созданій? Чтобы достичь этого, надобно очистить свое собственное сердце и стараться, чтобы оно принадлежало ихъ сердцамъ. Это доступно для каждаго. Пади же на колна, и принеси благодареніе за блаженство, которое теб предназначено! Вс выигрыши въ лоттереи жизни — ничто въ сравненіи съ этимъ однимъ блаженствомъ. Вс награды, которыми могутъ увнчать человка честолюбіе, богатство и удовольствіе — нечто иное, какъ одно только тщеславіе и разочарованіе,— награды, которыя хватаютъ съ такою алчностію, за которыя борются съ такимъ ожесточеніемъ и въ которыхъ утомленный преслдователь этого счастія находитъ одну лишь пустоту! Только одна любовь переживаетъ жизнь, простирается за ея предлы. Мы уносимъ ее съ собою въ могилу. Разв мы перестаемъ любить тхъ, которые переселились въ вчность, по которыхъ мы любили при жизни? Разв мы не можемъ надяться, что они тоже насъ любятъ и что мы, оставляя этотъ міръ, оставимъ и это священное, безсмертное чувство въ нжныхъ сердцахъ?

Откуда, какимъ образомъ, къ чему, скажете вы, эта проповдь? Къ тому, что я знаю семейство Ламберта больше, чмъ вы, которому я только что его отрекомендовалъ: да и почему вы могли знать, никогда не слышавъ о немъ прежде? Вы можете и не любить моихъ друзей, не всякому же человку могутъ понравиться незнакомые люди. Вы восклищаете, (и весьма натурально) какъ! Только то и есть? И этихъ-то людей онъ такъ нжно любитъ? Двочка — совсмъ не красавица, мать — добрая женщина и, можетъ статься, была нкогда недурна собой, но теперь нтъ и слдовъ ея прежней миловидности, а что касается до отца, то онъ весьма обыкновенный человкъ. Согласенъ: но признайтесь откровенно, разв видъ честнаго человка съ честной и.любящей женой подл, съ любящими и покорными дтьми вокругъ него, не представляетъ умилительнаго и трогательнаго зрлища! Если вы знакомы съ такимъ человкомъ, если вы видите отпечатокъ кротости и добродушія на нжныхъ лицахъ, его окружающихъ, видите отрадное спокойствіе и любовь, которыми озарено собственное его лицо, неужели вы скажете, что въ этомъ ничего нтъ трогательнаго? Еслибы вамъ случилось остановиться въ дом подобнаго человка и поутру и вечеромъ видть него, и дтей, и прислугу, собравшихся вкуп во имя нашего общаго Отца, неужели вы не присоединились бы къ мольбамъ этимъ созданій и въ заключеніе молитвъ не произнесли бы со всмъ смиреніемъ и благоговніемъ слово ‘аминь’? Въ первый вечеръ пребыванія Гарри Варрингтона, въ Оакгорст, когда ему дано было усыпляющее средство и когда онъ нсколько разъ просыпался подъ вліяніемъ лихорадочнаго состоянія, ему казалось, что онъ слышалъ пніе вечерняго гимна, и что гимнъ этотъ плъ его неоцненный братъ Джоржъ дома, въ Виргиніи. Съ этой обольстительной мечтой паціентъ мистера Ламберта снова заснулъ сномъ покойнымъ, укрпляющимъ.

ГЛАВА XXII.
ВЪ ГОСПИТАЛ.

Утопая въ сладкихъ грезахъ и убаюкиваемый гармоническими звуками пнія, нашъ молодой паціентъ провелъ ночь въ пріятной безсознательности и проснулся поутру, чтобы увидть потокъ лтняго солнца, вливающійся въ окно, хозяина и хозяйку дома, улыбающихся у его постели. Гарри чувствовалъ страшный голодъ. Докторъ безъ всякихъ возраженій позволилъ ему скушать цыпленка, приготовленнаго, какъ говорила жена доктора, руками одной изъ ея дочерей.

Одной изъ ея дочерей? И въ ум молодаго человка представилось неясное изображеніе молоденькой особы… двухъ молоденькихъ особъ, съ румяными щечьками и черными распущенными локонами, улыбающихся подл его кровати и исчезнувшихъ въ ту минуту, какъ онъ пришелъ въ чувство. Потомъ… потомъ онъ вспомнилъ о другой особ изъ прекраснаго пола — недурненькой, правда, но значительно пожилой…. даже значительно старой и въ добавокъ съ фальшивыми… О ужасъ, о позоръ! Чувство, которое Гарри испытывалъ при этомъ воспоминаніи, было тяжеле всякой пытки. Между нимъ и минувшимъ открылось безпредльное пространство. Давно ли было, когда онъ услышалъ, что перлы, которыми такъ любовался, были искусственные, и золотистые локоны были нечто иное, какъ накладка? Давно, очень давно! когда онъ былъ еще мальчикомъ, невиннымъ ребенкомъ. Теперь онъ сдлался мужчиной, настоящимъ старикомъ. Ему сдлано большое кровопусканіе, у него была легкая горячка, втеченіе многихъ часовъ ему не давали кушать, онъ принималъ усыпляющее средство и посл того спалъ долго и крпко.

— Что съ вами, милое дитя мое? восклицаетъ добрая мистриссъ Ламбертъ въ то время, какъ Гарри сдлалъ быстрое движеніе.

— Ничего, мадамъ,страшная боль въ плеч, отвчаетъ юноша. Кажется, я говорю съ хозяиномъ и хозяйкой этого дома? Вы были очень добры ко мн.

— Что за счеты, мистеръ Варрингтонъ, вдь мы старые знакомые. Мой мужъ, полковникъ Ламбертъ, зналъ вашего отца, а я и ваша мама вмст воспитывались въ кенсингтонскомъ пансіон. Когда ваша тетушка и кузина сказали, кто вы такой, то вы ужь боле не чужой человкъ въ нашемъ дом.

— А он здсь? спросилъ Гарри съ нкоторымъ смущеніемъ.

— Вчера вечеромъ он, вроятно, пріхали въ Тонбриджъ. Изъ Рейгэта он присылали верховаго узнать о вашемъ здоровь.

— Ахъ да! теперь я помню, помню, говоритъ Гарри, глядя на перевязанную руку.

— Я васъ вылечилъ, мистеръ Варрингтонъ, и свое дло сдлалъ. Теперь васъ возьмутъ на свое попеченіе мистриссъ Ламбертъ и ея повариха.

— Почему же вы не скажете, Ламбертъ, что Тео приготовила цыпленка и рисъ? сказала лэди. Мистеру Варрингтону не угодно ли будетъ встать посл завтрака? Мы пришлемъ къ вамъ вашего лакея.

— Если вопль можетъ служить доказательствомъ преданности, то вашъ слуга долженъ быть самымъ преданнымъ созданіемъ, говоритъ мистеръ Ламбертъ.

— Онъ отправилъ весь вашъ багажъ въ карет вашей тетушки, сказала мистриссъ Ламбертъ. Вамъ придется надть блье моего мужа, которое, ужь извините, не такъ тонко, какъ ваше.

— Какой вздоръ, моя милая! Мое блье можетъ надть всякій порядочный человкъ! восклицаетъ полковникъ.

— Его шили Тео и Гестеръ, говоритъ мама. (При этомъ полковникъ хмуритъ брови и смотритъ на жену). Чтобъ было удобне для вашего плеча, Тео подобрала рукавъ и сдлала на немъ складки, прибавила хозяйка дома.

— Какія прекрасныя розы! восклицаетъ Гарри, глядя на фарфоровую вазу, полную махровыхъ розъ и стоявшую предъ зеркаломъ на туалетномъ столик.

— Ихъ нарзала сегодня дочь моя, Тео. Что же вы мистеръ Ламбертъ? Дйствительно, ихъ нарзала Тео.

Я полагаю, что полковникъ, замтивъ, что его жена слишкомъ часто вводитъ въ разговоръ имя Тео, наступилъ на башмакъ мистриссъ Ламбертъ, или дернулъ ее за платье, или сдлалъ какой нибудь другой знакъ, напоминавшій ей о приличіи.

— Вчера вечеромъ я какъ будто слышалъ очаровательное пніе вечерняго гимна, или это мн приснилось? спросилъ молодой паціентъ.

— И опять-таки Тео, мистеръ Варрингтонъ! сказалъ полковникъ и захохоталъ. Мои слуги разсказывали, что вашъ негръ началъ нтъ этотъ гимнъ на кухн, звучно и стройно, точно какъ церковный органъ.

— Наши люди постоянно поютъ его дома. Ддушка очень любилъ этотъ гимнъ. Его написалъ епископъ Кенъ, который былъ хорошимъ другомъ нашего прадда, мой бдный, добрый братъ любилъ его.

Гарри произнесъ послднія слова взволнованнымъ голосомъ. Въ эту минуту, мн кажется, мистриссъ Ламбертъ чувствовала сильное расположеніе поцаловать прекраснаго юношу. Маленькое приключеніе, болзнь и выздоровленіе, добродушіе семейства мистера Ламберта, все это вмст смягчало сердце Гарри Варрингтона и открываю его къ воспріятію лучшихъ впечатлній, чмъ т, которыя оно переносило втеченіе шести минувшихъ недль. Воздухъ, которымъ онъ дышалъ теперь, былъ чище той атмосферы, которая окружала его со дня прізда въ Англію,— атмосферы, зараженной самолюбіемъ, привязанностію къ свтскимъ удовольствіямъ и развратомъ. Иногда судьба молодаго человка, или собственный его выборъ, или его слабость, забрасываютъ его въ общество людей легкомысленныхъ и тщеславныхъ, счастливъ тотъ, на долю котораго выпало сойтись съ людьми благоразумными, который уметъ отличить хорошее отъ дурнаго и сохранить чистоту своего сердца.

Довольная собою хозяйка дома оставила молодаго паціента наслаждаться цыпленкомъ и рисомъ, приготовленными миссъ Тео, и бесдою полковника, который остался у постели больнаго. Благодарность за радушіе и гостепріимство, легкій, по вкусный завтракъ производили въ душ и тл мистера Варрингтона пріятное ощущеніе. Теперь онъ готовъ былъ, противъ обыкновенія, говорить обо всемъ откровенно, до этой же поры молодой человкъ, одаренный пылкимъ воображеніемъ и мечтательнымъ характеромъ, былъ постоянно молчаливъ и очень остороженъ въ своихъ сношеніяхъ съ друзьями, за исключеніемъ только тхъ случаевъ, когда онъ или находился подъ вліяніемъ сильнаго душевнаго волненія, или когда въ равной степени его заинтересовывалъ предметъ разговора. Съ литературой нашъ юноша вовсе не былъ знакомъ, онъ читалъ немного, его замчанія даже и на это немногое не отличались ни особеннымъ глубокомысліемъ, ни основательностію, зато относительно собакъ, лошадей, различныхъ удовольствій и препровожденій времени, онъ былъ отличный знатокъ и весьма свободно разсуждалъ объ этихъ предметахъ съ тми, кто ими интересовался.

Хозяинъ дома, обладавшій проницательностію, знаніемъ литературы, людей и животныхъ, очень скоро имлъ возможность, какъ говорится, снять мрку съ своего молодаго гостя, въ разговор, который между ними завязался. Виргинецъ только теперь узналъ, что мистриссъ Ламбертъ была подругой дтства его матери и что отецъ полковника служилъ вмст съ ддомъ Гарри Варрингтона, полковникомъ Эсмондомъ, во время знаменитыхъ войнъ королевы Анны. Такимъ образомъ Гарри неожиданно очутился въ кругу друзей. Онъ очень скоро сблизился съ полковникомъ, обращеніе котораго, искреннее и благородное, показывало въ немъ настоящаго джентльмена, несмотря на то, что онъ носилъ кафтанъ изъ грубой матеріи и жилетъ безъ малйшей частички кружева.

— Моихъ сыновей нтъ дома, сказалъ полковникъ:— они показали бы вамъ здшнюю мстность, мистеръ Варрингтонъ. Безъ нихъ вы, по необходимости, должны довольствоваться обществомъ моей жены и двухъ дочерей. Объ одной изъ нихъ моя жена уже говорила вамъ: это Тео, старшая, которая готовила для васъ бульонъ, нарзала цвтовъ и поправляла рукавъ. Не думайте, она не такое чудо, какимъ воображаетъ ее мать. Впрочемъ, маленькая Тео живая, расторопная домохозяйка, добрая и веселая двушка, хоть это говоритъ отецъ.

— Миссъ Ламбертъ очень добра, принимая во мн такое участіе, говоритъ молодой паціентъ.

— Она одинаково добра, какъ къ вамъ, такъ и ко всякому другому смертному: она исполняетъ свой долгъ.

При этихъ словахъ полковникъ улыбнулся.

— Я смюсь надъ женой, продолжалъ онъ: — у нея страсть выхвалять дтей своихъ. Мн кажется, черезъ нее я и самъ имю эту слабость. Впрочемъ, надо сказать правду, Богъ благословилъ насъ весьма добрыми и почтительными дтьми, и я не вижу причины, по которой бы долженъ скрывать мою благодарность за такое благословеніе. У васъ, вдь, нтъ сестры?

— И не было, сэръ. Теперь я совершенно одинъ, сказалъ мистеръ Варрингтонъ.

— Ахъ да, пожалуйста, извините меня за опрометчивость. Вашъ негръ разсказывалъ моимъ людямъ о прошлогоднемъ вашемъ несчастіи. Я служилъ съ Краддокомъ въ Шотландіи, надо полагать, что посл того онъ исправился. Пустой, но справедливый человкъ, большой хвастунъ, но подъ грубой оболочкой его скрывалась добрая душа. Вашъ негръ очень свободно разсказываетъ о своемъ господин и о своихъ подвигахъ. Полагаю, вы дозволяете ему эту свободу, потому что онъ васъ спасъ….

— Онъ меня спасъ? восклицаетъ мистеръ Варрингтонъ.

— Да,— отъ безчисленнаго множества индійцевъ въ туже самую экспедицію. Жена моя и я не знали, что приняли въ свой домъ такого богатаго джентльмена. Негръ говорилъ, что вамъ принадлежитъ половина Виргиніи, но если бы вамъ принадлежала вся Сверная Америка, мы и тогда могли бы предоставить въ ваше распоряженіе не боле того, что имемъ сами.

— Эти негры-мальчишки, сэръ, лгутъ, какъ лжетъ отецъ всякой лжи. Они воображаютъ, что, представляя насъ вдесятеро богаче противъ настоящаго, оказываютъ намъ особенную честь. Имнье моей матери можетъ называться въ Англіи, дйствительно, огромнымъ и притомъ оно довольно хорошо устроено. Мы такъ же богаты, какъ и большая часть нашихъ сосдей, такъ же живемъ, какъ они, нисколько не лучше, весь нашъ блескъ, все наше великолпіе существуетъ только въ глупомъ воображеніи мистера Гумбо. Онъ никогда не спасалъ моей жизни отъ индійцевъ и наврное самъ бы обратился въ бгство при вид одного изъ нихъ, какъ это сдлалъ лакей моего бднаго брата въ роковой день его смерти.

— Въ несчастную минуту и самый храбрый человкъ сдлаетъ тоже самое, сказалъ полковникъ:— я самъ былъ очевидцомъ, какъ въ Престон бжали лучшія въ свт войска передъ толпою оборванныхъ, дикихъ горныхъ шотландцевъ.

— Это потому, что шотландцы сражались за правое дло.

— А вы думаете, что французскіе индійцы дрались въ прошломъ году не за правое дло?

— Бездльники! я бы скальпировалъ всхъ краснокожихъ! вскричалъ Гарри, крпко стиснувъ кулакъ: — они длали набги на британскія владнія, грабили ихъ и присвоивали себ. Шотландцы совсмъ другое дло: они сражались за своего короля.

— А мы сражались за нашего короля и кончили тмъ, что выиграли сраженіе, замтилъ полковникъ и захохоталъ.

— Да, сказалъ Гарри: — еслибъ его высочество принцъ не воротился въ Дерби, то въ настоящее время вашимъ королемъ и моимъ былъ бы его величество король Іаковъ Третій!

— Кто сдлалъ васъ такимъ торіемъ, мистеръ Варрингтонъ? спросилъ Ламбертъ.

— Извините, сэръ. Эсмонды всегда были врны законнымъ государямъ, отвчалъ юноша: — братъ и я часто соглашались, что еслибъ мы жили въ Англіи двадцатью годами раньше, то наши головы постоянно находились бы въ опасности. Въ защиту правъ короля, мы, разумется, пожертвовали бы ими не задумавшись.

— Ужь пусть лучше ваша голова остается на плечахъ, чмъ торчать ей на шест у Темпльскихъ воротъ. Я видлъ тамъ эту картину и, признаюсь, мистеръ Варрингтонъ, она весьма непріятна.

— Проходя мимо воротъ, я бы снялъ шляпу и поклонился имъ, вскричалъ молодой человкъ: — поклонился бы даже и тогда, еслибъ подл нихъ стоялъ король со всей своей свитой!

— Не смю думать, чтобы вашъ родственникъ милордъ Кастльвудъ, или родственница ваша баронесса Бернштэйнъ, поручившая васъ нашему попеченію, были такими ревностными защитниками короля, который теперь живетъ за моремъ, съ улыбкой сказалъ полковникъ Ламбертъ:— какія бы ни были пристрастія вашей тетушки, она въ нихъ раскаялась, она перешла на нашу сторону, пристроила племянниковъ и ищетъ выгодныхъ партій для племянницъ. Если вы, мистеръ Варрингтонъ, держитесь торійскихъ мнній, то послушайте совта стараго солдата: не высказывайте ихъ.

— Сэръ, я надюсь, вы мн не измните! говоритъ юноша.

— Не я, но другіе могутъ измнить. Вы, врно, не говорили ничего подобнаго въ старомъ Кастльвуд?… Я разумю старый Кастльвудъ, изъ котораго вы только что пріхали.

— Между родственниками, мн кажется, сэръ, я могу считать себя вн всякой опасности! вскричалъ Гарри.

— Безъ сомннія. Я не говорю, что нтъ. Но другіе родственники, знаете, могутъ съиграть и надъ родственникомъ такую непріятную шутку, что тотъ будетъ раскаиваться въ своей откровенности и излишней доврчивости. Я не думаю оскорбить этимъ ни васъ, ни кого либо изъ вашей фамиліи, но, замтьте, лакеи имютъ уши точно такіе же, какъ и у ихъ господъ, они имютъ привычку выносить изъ дому всякаго рода исторіи. Напримръ, вашъ негръ готовъ разсказывать все, что о васъ знаетъ, и даже гораздо больше, какъ это оказалось на самомъ дл.

— Не говорилъ ли онъ чего нибудь о лошади съ разбитыми ногами? спросилъ Гарри, покраснвъ какъ ракъ.

— Если говорить правду, то грумъ мой, кажется, знаетъ эту исторію, онъ сказалъ, что стыдно джентльмену продавать другую подобную лошадь. Но оставимте въ поко вашего кузена. Я не намренъ разъигрывать передъ вами роль ментора, а тмъ боле заниматься лакейскими сплетнями. Когда вы побудете подольше съ своими кузенами, вы составите о нихъ свое собственное мнніе, между тмъ, повторяю еще разъ, примите дружескій совтъ стараго солдата: будьте осторожны въ отношеніи къ тмъ, съ кмъ имете дло, и въ томъ, что говорите.

Вскор посл этой маленькой бесды, гость мистера Ламберта всталъ, съ помощію Гумбо, которому онъ въ сотый разъ, по крайней мр, общалъ палки, если только услышитъ, что Гумбо осмлится снова говорить въ людскихъ о длахъ своего господина. Гумбо выслушалъ воспрещеніе съ торжественной клятвой соблюдать его до конца своей жизни. Съ своей стороны я долженъ сказать, что Гумбо не переставать сообщать новымъ друзьямъ своимъ, на кухн полковника Ламберта, вс тайны кастльвудскаго замка. Я заключаю такъ потому, что хозяйка дома слышала отъ ключницы своей (которой не могла же запретить разговаривать) множество различныхъ анекдотовъ относительно Гарри. Само собою разумется, нельзя обвинять эту почтенную лэди и вообще всхъ изъ ея или изъ нашего пола въ неумстномъ любопытств относительно поступковъ ближняго. Возможно ли, согласитесь сами, запретить прислуг говорить? возможно ли, наконецъ, не слушать, когда вамъ говоритъ врное, преданное существо?

Домъ мистера Ламберта стоялъ на самомъ краю небольшаго города Оакгорста, который терпливый читатель найдетъ прямо но дорог между Фарнгэмомъ и Ройгэмомъ, потому-то слуги мадамъ Бернштэйнь и позвонили въ колокольчикъ этого дома, когда съ молодымъ Виргинцемъ приключилось несчастіе. За нсколько сотъ ярдовъ отъ дома тянулась длинная улица маленькаго городка, гд можно было найти гостепріимство подъ огромными качающимися вывсками съ изображеніемъ бочекъ, и можно было получить медицинское пособіе, о чемъ гласила также вывска съ изображеніемъ золотой ступки и пестика. Но какой докторъ былъ бы къ Гарри внимательне мистера Ламберта и какой Бонифацій оказалъ бы ему такое радушное гостепріимство?

Двое высокихъ воротъ, украшенныхъ наверху геральдическими чудовищами, вели отъ большой дороги къ чистой, широкой, каменной террас, на которой стоялъ домъ полковника, Oakhurst-House — четырехъугольное кирпичное зданіе, съ окнами, обложенными срымъ камнемъ, съ множествомъ высокихъ трубъ, съ высокой кровлей, окаймленной красивою балюстрадой. За домомъ разстилался садъ, занимавшій пространство весьма достаточное и для овощей и для цвтовъ, впереди дома, перейдя черезъ большую дорогу, зеленлъ обширный лугъ, на которомъ паслись коровы и лошади полковника. Надъ среднимъ окномъ лицеваго фасада дома вислъ рзной щитъ, поддерживаемый тми же чудовищами, которыми украшались ворота, и которыя стояли или на заднихъ лапахъ или длали прыжокъ, опредлить невозможно, щитъ этотъ увнчанъ былъ дворянской короной. _tДло въ томъ, что Oakhurst-House первоначально принадлежалъ къ замку Оакгорсгь, стоявшему невдалек, его трубы и башни виднлись надъ смежнымъ лсомъ, покрытымъ темнозеленою листвою глубокаго лта. Домъ мистера Ламберта по своей величин былъ первымъ во всемъ город, а замокъ боле, чмъ вс вмст взятыя городскія зданія. Владтели замка и принадлежавшаго къ нему дома были друзьями втеченіе многихъ предшествовавшихъ лтъ. Отцы ихъ сражались другъ подл друга въ войнахъ королевы Анны. На каменной террас стояли два, а передъ замкомъ шесть небольшихъ артиллерійскихъ орудій, взятыхъ съ одного и того же приватира. Мистеръ Ламбертъ и его родственникъ и начальникъ, лордъ Рогамъ, привезли эти трофеи въ Гарвичь, въ одинъ изъ вояжей изъ Фландріи въ отечество, съ депешами отъ великаго герцога.

Окончивъ туалетъ и убравъ прекрасные волосы, Гарри Варрингтонъ съ распоротымъ и завязаннымъ ленточками рукавомъ, съ подвязанной больной рукой вышелъ изъ комнаты. Добрый хозяинъ дома повелъ его сначала внизъ по широкой дубовой лстниц, по обимъ сторонамъ которой висли пики и старинныя ружья, потомъ въ залу съ мраморнымъ поломъ и оттуда въ примыкавшіе жилые покои. Въ этой зал было еще боле оружія — пики и алебарды старинныхъ временъ, пистолеты и ботфорты, которые употреблялись въ войнахъ Кромвеля, изорванное французское знамя, переданное французскимъ жандармомъ при Мальплакэт, и дв тяжелыя шотландскія сабли, которыя, будучи донесены до Дерби, сдлались военными трофеями въ роковую битву при Куллоден. Тутъ были латы и черные шлемы кавалеристовъ Оливера, портреты воиновъ въ лосинныхъ мундирахъ съ гладкими воротниками, при коротко остриженныхъ волосахъ.

— Они сражались противъ вашихъ ддовъ, мистеръ Варрингтонъ, и противъ короля Карла, сказалъ полковникъ, указывая на портреты. Я этого не скрываю. Они здили въ Экстеръ присоединиться къ принцу Оранскому. Мы были вигами, молодой джентльменъ, и даже чмъ-то боле. Джонъ Ламбертъ, генералъ-майоръ, находился въ близкомъ родств съ нашимъ домомъ, и мы вс боле или мене пристрастны къ короткимъ волосамъ и длиннымъ проповдямъ. Вамъ, кажется, не нравится ни то ни другое?

И дйствительно лицо Гарри въ то время, когда онъ разсматривалъ портреты парламентскихъ героевъ, выражало все, кром удовольствія.

— Не тревожьтесь, молодой мой другъ, въ настоящее время мы сами превосходные приверженцы англійской церкви. Старшій мой сынъ скоро приметъ на себя духовный санъ. Теперь онъ путешествуетъ по Италіи съ сыномъ милорда Ротама, при которомъ находится въ качеств гувернера, а что касается до нашихъ женщинъ, то вс он стоятъ за протестантскую церковь и увлекаютъ меня за собою. Въ душ он настоящія тори. Мистеръ Попъ называетъ ихъ безпутными, но, мн кажется, другое названіе было бы мягче и приличне. Но довольно, пойдемте посмотримъ, что он длаютъ.

И полковникъ Ламбертъ, отворивъ темную дубовую дверь, ввелъ молодаго гостя въ гостинную, гд сидло все его семейство.

— Рекомендую вамъ, продолжалъ полковникъ: это миссъ Гестеръ, а это миссъ Тео, стряпуха, портниха, музыкантша и пвица, усыпившая васъ своимъ пніемъ вчера вечеромъ. Длайте же реверансъ джентльмену! Ахъ, я и забылъ! миссъ Тео принадлежатъ розы, которыми вы недавно восхищались въ своей спальн. Мн кажется, частичку тхъ розъ она утаила для своихъ щечекъ.

Дйствительно, когда миссъ Тео сдлала почтительный и граціозный книксенъ и когда папа произнесъ послднія слова, по лицу ея разлился яркій румянецъ скромности. Я не намренъ описывать ея личность, хотя втеченіе этой исторіи мы очень часто будемъ съ ней встрчаться. Она не была замчательной красавицей. Гарри Варрингтонъ не влюбился въ нее поуши съ перваго взгляда, онъ не измнилъ другому созданію изъ прекраснаго пола, которое такъ недавно плнило его юношеское сердце. Миссъ Тео имла добрые глазки и пріятный голосъ, румяное личико съ веснушками и круглую блую шею, на которую изъ-подъ маленькаго чепчика, какой носили въ то время двицы, падали роскошныя вьющіяся темнокаштановыя кудри. Она не была очень нжною или сантиментальною лэди. Ея руки, открытыя, по требованію тогдашней моды, отъ самаго локтя, были полны и красны. Ея ножки не были удивительно миніатюрны, ихъ можно было видть, не вооружаясь микроскопомъ. Въ ея стан не было ничего особенно пріятнаго. При шестнадцатилтнемъ возраст она казалась старше своихъ лтъ. Не знаю, что за причину имла она раскраснться, длая книксенъ молодому незнакомцу, а это былъ такой церемонно-почтительный, граціозный книксенъ, какого вамъ не увидть въ настоящее время.

Когда кончилось это милое привтствіе, мистеръ Ламбертъ потрепалъ миссъ Тео за подбородокъ (подбородокъ у нея былъ двойной), и, смясь, нараспвъ произнесъ строку изъ комедіи, которую они читали въ тотъ же день:

— Eh bien! que dites-vous, ma fille, de notre hte?

— Перестаньте говорить пустяки, мистеръ Ламбертъ! замчаетъ мама.

— А знаешь ли, мой другъ, — иногда и въ пустякахъ бываетъ премного дльнаго, сказалъ полковникъ Ламбертъ.

Гарри Варрингтонъ смотрлъ на все это съ недоумніемъ.

— А ‘вы’, мистеръ Варрингтонъ любите пустяки? продолжалъ полковникъ, обращаясь къ Гарри и замчая по его лицу, что ему не нравится или онъ не понимаетъ юмора полковника. Въ этомъ дом ихъ уничтожается огромное количество. Рабелесъ мое любимое чтеніе. Моя жена душой предана мистеру Филдингу и еофрасту. Миссъ Тео отдаетъ преимущество Тому Броуну, а миссъ Гетти влюблена въ декана Суифта.

— Нашъ папа всегда говоритъ о томъ, что ‘онъ’ самъ любитъ, говоритъ миссъ Гетти.

— А что же онъ любитъ, позвольте узнать, миссъ Гетти? спрашиваетъ отецъ свою вторую дочь.

— Вы сами сказали, сэръ,— ‘говорить пустяки’, отвчаетъ молоденькая лэди, вздернувъ кверху свою головку.

— А вы, мистеръ Варрингтонъ, кого изъ нихъ больше любите? спросилъ полковникъ.

— То есть, какъ…. и кого?

— Священника изъ Модона, или декана при церкви Св. Патрикія, или честнаго Тома, или мистера Филдинга?

— Да кто они такіе?

— Кто они? Сочинители.

— Вотъ что! Въ первый разъ слышу, сказалъ Гарри, повсивъ голову. Я пренебрегалъ моимъ образованіемъ, сэръ. Вотъ братъ мой — совсмъ иное: онъ, мн кажется, перечиталъ вс книги. Онъ проговорилъ бы съ вами объ этихъ сочинителяхъ нсколько часовъ сряду.

При этихъ словахъ взоры мистриссъ Ламбертъ обращаются къ старшей дочери, миссъ Тео потупила глазки и покраснла.

— Ничего, мистеръ Варрингтонъ! честность во всякомъ случа и во всякое время лучше всякихъ книгъ! вскричалъ веселый полковникъ. Вы можете пройти весь свтъ честнымъ и благороднымъ образомъ, не прочитавъ ни одного изъ тхъ авторовъ, о которыхъ я упомянулъ: книги могутъ доставить вамъ скоре удовольствіе, чмъ пользу.

— Я больше имю понятія о собакахъ и лошадяхъ, чмъ о греческомъ и латинскомъ языкахъ. Въ Виргиніи, впрочемъ, это сплошъ и рядомъ, сказалъ Гарри.

— Вы похожи на персіянъ: вы умете отлично здить и говорить правду.

— А разв прусаки хорошіе наздники {Persians Персіяне, Prussians Прусаки, Гарри Варрингтонъ, по близкому созвучію словъ, а частію и по невжеству, смшиваетъ одну націю съ другою.}? Я надюсь увидть ихъ короля и побывать въ военной кампаніи или вмст съ ними, или противъ нихъ, замтилъ Гарри.

Почему, при этомъ замчаніи молодаго человка, миссъ Тео взглядываетъ на мать, и почему лицо матери, этой доброй женщины, принимаетъ печальное выраженіе?

Гм! Почему! Если молодыя двушки воспитываются въ скучныхъ провинціальныхъ городахъ, то неужели вы полагаете, что он никогда не читаютъ романовъ? Если он скромны и постоянно держатся за подолъ своей матери, то неужьли вы думаете, что он ничего не имютъ у себя на ум? Скажите, что случается съ прелестной царевной, несмотря на вс предосторожности, которыя принимаютъ царь и царица, несмотря на всхъ драконовъ, на непроходимые лса и на стальной замокъ? Прекрасный царевичъ пробирается сквозь непроницаемый лсъ, находитъ слабую сторону въ чешуйчатой брон дракона и побждаетъ всхъ чудовищъ, охраняющихъ стальной замокъ. Царевна выбгаетъ къ нему. Она узнала его сразу. Ея картонки и чемоданы наполнены лучшими нарядами и всми драгоцнностями. Она такъ давно уже готова.

Это, вы понимаете, бываетъ въ волшебныхъ сказкахъ, гд всегда наступаетъ часъ блаженства вмст съ прибытіемъ желаннаго юноши. У воротъ замка раздается звукъ трубы изъ слоновой кости, прекрасная царевна, заточенная въ отдаленномъ прекрасномъ павильон, слышитъ этотъ звукъ, вскакиваетъ съ мста, угадывая, что настоящій богатырь ея явился. Богатырь этотъ готовъ къ ея освобожденію. Взгляните, какъ валятся головы гигантовъ въ то время, когда онъ съ мечемъ въ рук скачетъ черезъ мостъ на бломъ кон! Какимъ образомъ эта два, заточенная въ неприступную крпость, гд изъ мужчинъ видла только восьмидесятилтнихъ стариковъ, горбатыхъ уродовъ, или отца, какимъ образомъ узнаетъ она, что въ мір существуютъ, кром стариковъ и уродовъ, и молодые люди? Я полагаю, въ этомъ случа принимаетъ участіе инстинктъ, зрлость возраста. Мн не случалось говорить объ этомъ предмет съ прекрасной царевной, не случалось слышать что нибудь отъ неочарованной или отъ очарованной двы. Ни одна изъ нихъ не прошептала мн своихъ сердечныхъ тайнъ, быть можетъ, не открывала ихъ ни себ, ни своей мама, ни самымъ близкимъ роднымъ, ни задушевнымъ подругамъ. А между тмъ он влюбляются. Ихъ маленькія сердца постоянно бьются у окна въ ожиданіи богатыря. Имъ постоянно слышится звукъ его трубы. Он постоянно на вершин башни и смотрятъ въ даль, не мчится ли жданный герой? Сестрица Аннъ, сестрица Аннъ, ты видишь, кто это детъ? Кажется, это рыцарь съ большими усами, съ свтлымъ палашомъ и въ серебряиной брон. О, нтъ! это ни больше ни меньше, какъ зеленщикъ съ своимъ осломъ и коробомъ капусты! Сестрица Аннъ, откуда взялось такое облако пыли? Это работникъ фермера гонитъ съ рынка стадо свиней. Сестрица Аннъ, что это за блестящій воинъ въ красномъ мундир и весь въ золот? Онъ приближается къ замку… перезжаетъ черезъ мостъ… приподнимаетъ огромный молотъ у воротъ… длаетъ два удара! Это почтальонъ съ двумя письмами изъ Нортамптоншира! Такъ и въ жизни фальшивыя тревоги весьма обыкновенны. Я не врю въ существованіе первой любви, ничего подобнаго нтъ въ памяти мужчины или женщины. Каждый или каждая изъ насъ столько же помнитъ о первыхъ порывахъ этого нжнаго чувства, сколько и о своемъ крещеніи…. Какъ! что? Вы воображаете, что предметъ вашей любви, ваша непорочная два, только что выпущенная изъ класса, никого не любила, кром васъ? И она вамъ это говоритъ? О, какой вы идіотъ! Она ужь по пятому году питала нжное чувство къ Буттонсу, который приносилъ въ дтскую каменный уголь, потомъ къ мальчику, который стоялъ съ метлой на перекрестк и подметалъ улицы, потомъ къ учителю музыки, потомъ…. и не припомнишь всхъ. Она втайн была неравнодушна къ школьному товарищу своего брата, потомъ къ одному сирот, и потомъ при удобномъ случа, комедію, которую начала играть съ вами, быть можетъ, разыгрываетъ и съ другимъ. Я не говорю, что она признавалась въ этомъ любовномъ чувств, но говорю только, что она его питала. Оставьте, пожалуйста, эту страницу и вспомните, какъ много разъ влюблялись вы, прежде чмъ выбрали ныншнюю мистриссъ Джонсъ своей подругой, которая должна носить ваше имя, раздлять ваши радости и горе!

Такимъ образомъ, судя потому, какъ миссъ Тео опустила головку и обмнялась взглядами съ своей мама, когда бдный несвдущій Гарри назвалъ персіянъ — прусаками и объявилъ о намреніи сдлать съ ними компанію, я нисколько не сомнваюсь, что ей стало стыдно и что она подумала про себя: неужьли это и есть тотъ герой, въ котораго мама и я были влюблены втеченіе минувшихъ двадцати четырехъ часовъ и которому мы приписывали вс совершенства? Какимъ прекраснымъ, блднымъ и граціознымъ казался онъ вчера, когда лежалъ на земл! Какъ мило на его лицо падали кудри! Какъ жалко было видть его блую руку и алую кровь, которую папа пустилъ изъ нея! И вотъ теперь онъ здоровъ, сидитъ между нами, недуренъ собой, это правда, но о! возможно ли, что онъ… такъ глупъ?

Когда Психея зажгла свточъ и посмотрла поближе, то нашла ли она въ немъ Купидона? Неужьли въ этомъ и заключается значеніе старой аллегоріи? Крылья любви опускаются при этомъ открытіи. Воображеніе не въ состояніи боле парить и уноситься въ заоблачные предлы, любимый предметъ вдругъ перестаетъ быть небеснымъ, остается скитаться по земл, въ немъ ничего нтъ романтичнаго, въ немъ все существенное.

ГЛАВА XXIII.
ПРАЗДНИКИ.

Дневныя грезы мистриссъ Ламбертъ разсялись. Миссъ Тео и ея мать принуждены были сознаться въ глубин своихъ сердецъ, что ихъ герой былъ не боле, какъ обыкновенный смертный. Весьма немного говорили он по этому предмету, но угадывали мысли другъ друга, какъ угадываютъ люди, которые другъ друга любятъ. Мама своею нжностью и особенно ласковымъ обращеніемъ старалась утшить дочь, находившуюся подъ вліяніемъ обманутыхъ ожиданій.

— Не печалься, мой ангелъ, шепталъ материнскій поцалуй на щек разочарованной дочери: нашъ герой оказался обыкновеннымъ смертнымъ, совершенно недостойнымъ моей милой Тео. Ты скоро будешь имть вполн достойнаго мужа, если такой существуетъ въ Англіи. Мн самой едва ли было пятнадцать лтъ, когда твой отецъ увидлъ меня въ собраніи, и я, будучи еще въ пансіон, дала себ клятву не выходить за другаго. Если небо подарило меня такимъ мужемъ — лучшимъ человкомъ во всемъ государств, то надо надяться, что оно благословитъ такимъ же счастіемъ и мою дочь, которая заслуживаетъ короля, если только онъ ей понравится.

И я почти увренъ, что мистриссъ Ламбертъ, знавшая, безъ всякаго сомннія, лта принца Валлійскаго, и о томъ, что онъ былъ прекрасной наружности, добрый и молодой принцъ — ожидала, что его высочество подетъ мимо ихъ воротъ и можетъ случиться, что упадетъ съ лошади, его возьмутъ въ домъ, будутъ лечить, онъ влюбится въ Тео и убдить царственнаго ддушку дать полкъ Мартину Ламберту.

Между тмъ полковникъ и его вторая дочь составляли противоположную партію,— партію смющихся, насмхающихся, неврующихъ. Мама только и думала о составленіи своимъ дочерямъ хорошихъ партій. Она всею душою предана была романамъ, выплакала свои глаза надъ ними, читая ихъ съ прилежаніемъ. Мимо воротъ не прозжало ни одной кареты безъ того, чтобы мистриссъ Ламбертъ не подумала, что вотъ въ ней-то и сидитъ суженый которой нибудь изъ ея дочерей, вотъ онъ остановится, выйдетъ изъ кареты и позвонитъ въ колокольчикъ. Что касается до миссъ Гетти, то она давала языку своему боле, чмъ обыкновенную свободу, и длала сотни язвительныхъ намековъ на молодаго гостя. Часто и колко она вводила въ разговоръ Персію и Пруссію, спрашивала, какъ звали прусскаго короля — Шо или Софи, далеко ли отъ Испагани до Саксоніи, съ которой его величество воевалъ въ то время и относительно которой папа такъ внимательно разсматривалъ географическія карты и слдилъ за газетами? Она принесла изъ кабинета матери персидскія сказки и тихонько положила ихъ на столъ въ комнат, гд все семейство проводило большую часть времени. Она не хотла бы выйти за персидскаго принца, называла нашего молодаго Виргинца джентльменомъ, принцемъ сестры своей миссъ Тео, спрашивала мама, нтъ ли у нея желанія залучить другаго постителя, какого нибудь чорнаго принца, въ женихи миссъ Гетти? Короче, Гетти насмхалась надъ сантиментальностью сестры и матери безпрерывно, не замолкала до тхъ поръ, пока не разсердила ихъ, и тогда сама же расплакалась, нжно цаловала то одну, то другую и всячески старалась привести ихъ въ прежнее пріятное настроеніе духа. Простосердечный Гарри Варрингтонъ, между тмъ, вовсе ничего не зналъ о шуткахъ, слезахъ, ссорахъ, примиреніяхъ, брачныхъ предначертаніяхъ и т. д., невинною причиною которыхъ была его особа. Въ него стрляли намеками на персіянъ и прусаковъ, но эти парянскія стрлы не длали ему ни малйшаго вреда. Какъ зовутъ персидскаго короля — Шо или Софи? Весьма вроятно, по его мннію, Софи — имя женское, и онъ считалъ бы за верхъ нелпости, еслибъ какой нибудь мужчина, особливо еще съ огромной чорной бородой, назвалъ себя такимъ именемъ. Попасть въ среду семейства, жизнь котораго течетъ мирнымъ, невозмутимымъ потокомъ, тоже самое, что упасть, подобно камню, въ средину пруда: въ моментъ паденія мы остаемся сжатыми и холодными, вовсе не подозрвая, какое производимъ волненіе и испугъ, тревожимъ рыбъ, вспугиваемъ утокъ и волнуемъ всю поверхность воды. Могъ ли знать Гарри о эффект, который произведетъ въ этомъ маленькомъ, спокойномъ, сантиментальномъ семейств своимъ пріздомъ? Онъ думалъ о себ довольно хорошо во многихъ отношеніяхъ, но былъ робокъ и недоврчивъ къ женщинамъ, потому что находился въ томъ возраст, когда молодымъ людямъ необходимо поощреніе, когда ихъ нужно выдвигать впередъ, и потому еще, что онъ воспитанъ былъ дома въ весьма скромныхъ и строгихъ отношеніяхъ къ прекрасному полу. Поэтому колкія насмшки со стороны миссъ Гетти летали вокругъ юноши, но онъ обращалъ на нихъ вниманіе мене, чмъ на комаровъ. Все это длалось съ его стороны не потому, что онъ былъ глупъ, какимъ его конечно и считали, но потому, что былъ простъ, слишкомъ занятъ собою и своими длами. О, какія драмы, комедіи, интермедіи, водевили, фарсы разыгрываются подъ самыми нашими носами въ гостинныхъ друзей, посщаемыхъ нами ежедневно, а мы, между тмъ, ничего не видимъ, ничего не знаемъ и остаемся какъ нельзя боле довольными собою! Въ то время, когда эти дв сестрицы сидли и расчесывали на ночь свои волнистые локоны, или разговаривали другъ съ другомъ въ большой постели, въ которой, по обыкновенію того времени, вмст спали, могъ ли знать Гарри, что онъ былъ главнымъ предметомъ ихъ думъ, ихъ шутокъ, ихъ разговора?

Спустя три дня посл прибытія Гарри, его новые и гостепріимные друзья гуляли съ нимъ въ парк милорда Ротама, куда имли свободный доступъ во всякое время. Здсь на пруду плавали лебеди, которыхъ молоденькія лэди любили кормить хлбомъ. Когда птицы приблизились къ берегу, Гетти, бросивъ лукавый взглядъ на мать и сестру, потомъ на отца, который стоялъ подл нихъ, благородный, счастливый, въ малиновомъ жилет, — бросивъ этотъ взглядъ, говорю я, Гетти сказала:

— Не правда ли, папа, что лебеди нашей мама похожи на этихъ лебедей?

— Какія лебеди, моя милая? говоритъ мама.

— Да, похожи, но не совсмъ. У тхъ шеи короче, и ихъ цлые десятки на нашемъ выгон, продолжаетъ Гетти. Сегодня утромъ я видла на кухн, какъ Бетти щипала одного изъ нихъ. Значитъ за обдомъ у насъ будетъ лебедь съ яблочнымъ соусомъ….

— Гетти, замолчи, пожалуйста! говоритъ миссъ Тео.

— Съ шалфеемъ и лукомъ. Вы любите лебедя, мистеръ Варрингтонъ?

— Въ прошлую зиму я застрлилъ трехъ на нашей рк, отвчалъ виргинскій джентльменъ. Наши лебеди не такъ блы, какъ здшніе, впрочемъ мясо ихъ очень вкусное.

Простосердечный юноша не имлъ ни малйшей мысли о томъ, что въ этомъ разговор онъ самъ былъ аллегоріей, и что миссъ Гетти разсказывала басню, предметомъ которой была его особа. Въ какомъ-то чрезвычайно глубокомысленномъ латинскомъ сочиненіи я читалъ, что, задолго до открытія Виргиніи, прочіе люди имли одинаково-тупую понятливость.

Итакъ это было преждевременное проявленіе чувства со стороны миссъ Тео. Это легкое, нжное волненіе груди, которое, какъ мы замтили, ощущала она при вид молодаго виргинца, такого прекраснаго, блднаго и страдающаго. Это не была еще та сильная пламенная страсть, которая должна пробудиться въ ея сердц. Подобно птичк на утренней зар, она проснулась и начала пть. Замолкни, сядь снова на втку и снова спрячь головку подъ крыло, трепещущее, нжное порхающее созданіе! Вдь это еще не разсвтъ, и сидть на втк лучше, чмъ пть. Повремени немного, займется утро, зардетъ востокъ, тогда вспорхни, лети къ небесамъ и музыкой своей привтствуй солнце.

Строчекъ сорокъ выше, прекрасный и недоврчивый читатель, быть можетъ, замтилъ одну маленькую фразу: ‘Спустя три дня посл прибытія Гарри’, онъ гулялъ и проч. Если онъ могъ гулять — а это онъ могъ длать превосходно — то какое ему дло гулять съ другими, а не съ лэди Маріей Эсмондъ на тонбриджскихъ минеральныхъ водахъ? Плечо его вправлено, здоровье совершенно поправилось, при немъ даже не было перемны платья, какъ намъ извстно, и за чистое блье онъ обязанъ полковнику. Молодой человкъ въ такомъ положеніи не имлъ права медлить въ Оакгорст и обязанъ былъ, изъ приличія, по долгу, по любви, по родству, по необходимости свиданія съ любящимъ существомъ и наконецъ по переговорамъ съ прачкой, хать въ Тонбриджъ. Почему же онъ оставался, если только не былъ влюбленъ въ которую нибудь изъ молоденькихъ лэди? Не возможно же допустить, что онъ не хотлъ хать? Ну что если паденіе Гарри согласовалось съ намреніями тетки и если его любовь убита навсегда ядовитымъ вмшательствомъ этой женщины, какъ была убита прекрасная Розамонда ея царской и законной соперницей? Неужьли Геро зажигаетъ свточь и приготовляетъ ужинъ, между тмъ какъ Леандръ преспокойно сидитъ съ другими и вовсе не думаетъ принесть воды? Если такой ударь нанесенъ лэди Маріи ея родственникомъ, то, конечно, добрыя сердца должны пожалть ее. Я знаю, у нея есть недостатки, она носитъ фальшивые волосы, и мало ли что у нея фальшиваго, но скажемъ одно: женщина въ горести, неужьли мы не должны пожалть ее? она въ лтахъ, такъ что же? разв мы должны смяться надъ ней, потому что она не молода? Находясь со старой теткой, при своемъ несчастномъ увлеченіи, надо полагать, что милэди Марія Эсмондъ проводитъ время на тонбриджскихъ минеральныхъ водахъ не весьма пріятно. Тамъ ее некому защитить. Вся власть сосредоточена въ рукахъ мадамъ Беатриксъ. Лэди Марія бдна и надется получить деньги отъ богатой тетки. Старуха знаетъ нкоторыя тайны лэди Маріи, и потому длаетъ надъ ней что хочетъ. Я отъ одной мысли о бдняжк начинаю таять и становлюсь мягкосердымъ. Представьте себ ее совершенно одинокою, жертвою этой старухи! Изобразите эту античную Андромеду (мы даже дозволяемъ изобразить ее съ роскошными волосами, которые падаютъ на ея плечи) прикованною къ гор Ефраимъ и преданною во власть этого дракона — баронессы! Персей, спши, спши на помощь съ сверкающимъ мечемъ! Лети на твоихъ крылатыхъ ногахъ! Персей и не думаетъ торопиться. Драконъ терзаетъ Андромеду изо-дня въ день.

Гарри Варрингтонъ, который въ другое время не позволилъ бы вывихнутому и вправленному плечу удерживать его отъ прогулки на охоту, охотно оставался день за днемъ въ Оакгорст, и съ каждымъ днемъ находилъ, что общество нравилось ему боле и боле. Быть можетъ, онъ съ тхъ поръ, какъ умеръ ддушка, никогда не былъ въ такомъ прекрасномъ, добромъ обществ. До этой поры ему суждено было обращаться преимущественно между охотниками, виргинскими сквайрами, рыскать съ ними по полямъ, жить ихъ жизнію и раздлять съ ними ихъ пуншевыя чаши. Дамы, знакомыя ему или его матери, были весьма порядочно воспитаны, скромны и, безъ сомннія, набожны, но съ ограниченнымъ развитіемъ умственныхъ способностей. Его домъ съ маленькою пышностью, этикетомъ и формальностью, съ лестью, бесдами и злословіемъ, былъ очень необширнымъ, даже тснымъ мстомъ. Правда, лично Гарри не былъ стсненъ. У него были собаки и лошади, онъ могъ стрлять и гоняться за зврями на десятки миль вокругъ дома, но въ самомъ-то дом господствовала маленькая лэди, его мать, и, находясь въ немъ, онъ долженъ былъ подчиняться ея вліянію и дышать ея воздухомъ.

Здсь же молодой человкъ находился въ небольшомъ кружк, гд все вокругъ него было несравненно веселе, свтле и свободне. Онъ жилъ въ дом мужчины и женщины, которые видли свтъ, хотя и удалились изъ него, которые оба, съ самой ранней поры своей жизни, имли случаи извлекать пользу не только изъ хорошихъ книгъ, но и заимствовать ее изъ хорошаго общества — изъ этихъ живыхъ книгъ, доставляющихъ такое пріятное и иногда такое выгодное чтеніе. Общество, по крайней мр, иметъ ту существенную пользу, что оно ограничиваетъ наше высокомріе, открываетъ намъ нашу незначительность и заставляетъ знакомиться съ людьми, которые превосходне насъ во многихъ отношеніяхъ. Читатель или читательница, если вы молодые люди, то поврьте, что ничего не можетъ быть благотворне для развитія вашей нравственной натуры, какъ сознаніе превосходства надъ собою другихъ людей и возможное сближеніе съ этими людьми. Еслибъ было можно, я бы не хотлъ, чтобы сынъ мой былъ первымъ въ греческомъ и латинскомъ язык, первымъ гребцомъ, первымъ бойцомъ, первымъ забіякой въ пансіон. Лучше было бы для его души и тла быть порядочнымъ человкомъ, занимать въ обществ хорошее мсто, чмъ считаться первымъ въ кругу сверстниковъ, задавать имъ отъ времени до времени добрую потасовку и потомъ дружески протягивать руку, которая наносила удары. Какой честный человкъ согласится быть, положимъ, хоть принцомъ, съ тмъ, чтобы видть, какъ все общество отворачивается отъ него, говорить только съ приближенными и то услужливыми джентльменами, видть молчаніе всхъ прочихъ, кром только тхъ случаевъ, когда его высокое могущество изволитъ предложить вопросъ или дать разршеніе говорить? Одно изъ величайшихъ благъ, полученное Гарри Варрингтономъ отъ семейства, въ среду котораго забросила его судьба, заключалось въ томъ, что онъ началъ постигать всю глубину своего невжества и убждаться, что есть люди, далеко образованне и свдущіе, чмъ его особа. Надменный передъ нкоторыми людьми, Гарри въ обществ людей, превосходне его, былъ почтителенъ до великодушія. Мы видли, какъ восхищался онъ братомъ своимъ и храбрымъ полковникомъ изъ Монтъ-Вернона, тогда какъ джентльменамъ, кастльвудскимъ родственникамъ, не уступалъ ршительно ни въ чемъ. Въ кругу новыхъ знакомыхъ онъ встртилъ человка, который читалъ гораздо боле, чмъ Гарри могъ себ представить,— который видлъ свтъ и вышелъ изъ него неповрежденный, какъ вышелъ изъ множества опасностей и сраженій,— на лиц котораго написано было честность и благородство и котораго разговоръ дышалъ добродушіемъ. Ко всмъ этимъ качествамъ нашъ пылкій юноша имлъ инстинктивное влеченіе и пристрастіе.

Что касается до женщинъ, то это были самыя добрыя, самыя милыя созданія: миссъ Тео и миссъ Гетти были скромне черноглазой дочери пастора Броадбента, взрывъ смха которой раздавался, какъ ружейный выстрлъ. Воспитаніе он получили нисколько не хуже кастльвудскихъ лэди, за исключеніемъ разв мадамъ Беатриксъ (которая при нкоторыхъ случаяхъ являлась настоящей царицей), но посл разговора съ мадамъ Беатриксъ, посл восхищенія отъ ея интересныхъ анекдотовъ юноша уходилъ отъ нея какъ будто принявъ непріятное лекарство, отъ котораго остается во рту непріятный горькій вкусъ, посл бесды съ ней онъ невольнымъ образомъ начиналъ представлять себ, что вс люди въ мір заражены пороками. Здшнія лэди не были разборчивы, он не научились маскировать своихъ чувствъ: смялись надъ страницами мистера Филдинга и плакали надъ томами мистера Ричардсона, надъ страницами и томами, содержавшими въ себ фарсы и приключенія, отъ которыхъ поднялись бы волосы на голов мистриссъ Грунди, а он между тмъ весело и шутливо разбирали ихъ, не оставляя посл своей бесды ни малйшей горечи. Ихъ разсказы объ этой сосдк были забавны и насмшливы, но не злобны. Съ какимъ удовольствіемъ и съ какою радостію жители маленькаго сосдняго города принимали ихъ привтстіе! Какъ искренни были ихъ поступки благотворительности! По истин, находиться въ кругу добрыхъ людей есть счастіе. Здсь прошелъ тихій солнечный день жизни, которой суждено быть бурною и мятежною, здсь проведено нсколько часовъ, которые должны остаться навсегда въ воспоминаніи. Но немногое случилось втеченіе этихъ нсколькихъ часовъ. Это былъ не боле, какъ сладкій сонъ, отрадное пробужденіе, дружескій привтъ и спокойное препровожденіе времени. Ворота стараго дома, казалось, закрывали это маленькое общество отъ порочнаго свта, и члены его были лучше, невинне и добре всхъ другихъ людей. Гарри не былъ влюбленъ ни въ насмшливую Гетти, ни въ великодушную Теодосію, но все же, когда наступило время отъзда, онъ крпко держалъ ихъ за руки и чувствовалъ къ нимъ глубокое уваженіе. Онъ хотлъ бы познакомиться съ ихъ братьями, они должны быть, думалъ онъ, славными малыми, что касается до мистриссъ Ламбертъ, то, я полагаю, въ минуту отъзда Гарри, она была такъ сантиментальна, какъ будто прочитала послдній томъ Клариссы Гарловъ.

— Онъ очень добръ и прямодушенъ, сказала Тео съ серьёзнымъ видомъ, глядя съ террасы, когда Гарри, ея отецъ и провожатые отправились по дорог въ Вестергэмъ.

— Теперь я вовсе не нахожу его глупымъ, сказала маленькая Гетти:— но все же, мама, какъ хотите, а онъ очень похожъ на лебедя.

— Его отъздъ производитъ тоже ощущеніе, которое испытываешь, когда кто нибудь изъ сыновей узжаетъ посл праздниковъ въ пансіонъ замтила мама.

— Совершенно тоже самое, печальнымъ голосомъ сказала Тео.

— Я рада, что съ нимъ похалъ папа до Вестергэма, продолжаетъ миссъ Гетти:— и рада, что онъ купилъ лошадь у фермера Бриггса. Мн право не нравится, что онъ детъ къ этимъ кастльвудцамъ. Не знаю почему, мн сдается, что мадамъ Бернштэйнъ нехорошая старуха. Я все ждала, не прідетъ ли она за своимъ племянникомъ верхомъ на костыл.

— Тс! Гетти!

— Какъ вы думаете, выплыла ли бы она, еслибъ ее посадили въ прудъ, какъ это сдлали съ колдуньей Гели въ Элмгорст? Другая старушка, какъ видно, очень.любитъ молодаго человка — я говорю про спутницу мадамъ Бернштэйнъ, съ прекрасной прической. Узжая, она казалась такою печальною, но мадамъ Бернштэйнъ погрозила ей костылемъ и бдняжка принуждена была хать. Я говорю правду, Тео. Я знаю, что она недобрая, нехорошая женщина. Ты думаешь, что вс люди хороши, потому только, что сама ты никогда и ничего не длаешь дурнаго.

— Тео у меня добрая двочка, говоритъ мать, съ любовію глядя на обихъ дочерей.

— А почемуже мы называемъ ее несчастной гршницей?

— Мы, душа моя, вс гршны, сказала мама.

— Какъ вс! и папа тоже гршенъ? Вы, мама, неправду говорите! восклицаетъ миссъ Гетти.

Согласиться съ этимъ мистриссъ Ламбертъ была не въ состояніи.

— Мама! что такое приказали вы Джону передать негру мистера Варрингтона?

Мама съ нкоторою застнчивостію принуждена была сознаться, что это была бутылка подкрпляющей влаги и пирожное, которое испекла Бетти, по ея приказанію.

— Не могу не признаться вамъ, мои милыя, что я полюбила этого юношу, какъ сына, а вы знаете, что ваши братья, отправляясь въ университетъ или пансіонъ, всегда берутъ съ собой пирожное.

ГЛАВА XXIV.
ПО ДОРОГ ОТЪ ОАКГОРСТА ДО ТОНБРИДЖА.

Махнувъ лиловымъ платкомъ въ знакъ прощанія съ отъзжающими путниками, мистриссъ Ламбертъ и ея дочери провожали ихъ своими взорами на пространств нсколькихъ сотъ ярдовъ, до тхъ поръ, пока группа деревьевъ, образовавшая уголъ дороги, не скрыла ихъ изъ виду. Добрая женщина много разъ смотрла, какъ за этой группой тополей и вязовъ скрывались т, которыхъ она любила боле всего на свт. Отправлялся ли мужъ на войну и на опасности, узжали ли сыновья въ пансіонъ, одинъ за другимъ — все по этой дорог, скрывались изъ виду за тми же зелеными деревьями, по той же дорог и изъ-за тхъ же деревьевъ возвращались, по вол провиднія, домой, и приносили съ собой радость и любовь въ это счастливое маленькое семейство. Свободное время и размышленія о домашней жизни (не говоря уже объ инстинктивной натур женщины), много способствуютъ нашимъ женщинамъ лелять въ груди своей нжность матери и врность супруги. Съ отъздомъ мужчинъ, имъ предстоитъ цлый день думать о нихъ и вспоминать, это продолжается на завтра, на посл-завтра, потомъ своимъ чередомъ получается письмо, потомъ…. и т. д. Вотъ опустлая комната, въ которой не дальше какъ вчера спалъ сынъ, на постели еще и теперь осталось углубленіе, на томъ мст, гд лежалъ его дорожный мшокъ. Вотъ его бичь повшенъ въ зал, вотъ удочки и рыболовная корзинка, безмолвныя напоминанія о кратковременныхъ минувшихъ удовольствіяхъ. За обдомъ поданъ вишневый тортъ, половину котораго скушалъ нашъ милый въ два часа, на перекоръ своей печали, и несмотря на то, что сидвшія по бокамъ его сестрицы вмст съ тортомъ глотали слезы. Вечерняя молитва совершена безъ звуковъ юношескаго голоса. Наступаетъ полночь и съ ней вмст глубокая тишина, добрая мать ложится въ постель, но не смыкаетъ глазъ, она думаетъ о томъ, который сладко такъ спитъ и который надолго долженъ оставить свой родной кровъ. Занимается утро, праздники кончились, начались трудъ и работа. Такимъ образомъ эти тополи, постоянно шелестящіе своими листьями, образовали нкоторымъ образомъ завсу между свтомъ и нашими дамами въ Оакгорстъ-гоуз. Добродушная мистриссъ Ламбертъ, проходя съ своими дочерьми мимо этой группы деревьевъ, во время отсутствія мужчинъ, близкихъ ея сердцу, всегда становится задумчивою и молчаливою. Она пожелала на серебристыхъ стволахъ тополей вырзать любимыя имена, а миссъ Тео, обладавшая въ нкоторой степени поэтическимъ дарованіемъ, написала премиленькое стихотвореніе, относительно этихъ деревьевъ, которое восхищенные родители передали напечатать въ повременномъ періодическомъ изданіи.

— Ну, теперь мы скрываемся изъ виду нашихъ дамъ, сказалъ полковникъ, махнувъ надъ головой своей шляпой въ то время, когда вмст съ Гарри подъхалъ къ повороту дороги. Я знаю, моя жена смотритъ изъ окна, пока мы не повернемъ за этотъ уголъ. Надюсь, мистеръ Варрингтонъ, вы еще разъ посмотрите и на эти деревья и на тотъ домъ. Быть можетъ случится, что сыновья мои прідутъ на праздники, и тогда вамъ будетъ веселе.

— Въ вашемъ дом, сэръ, я былъ такъ счастливъ, что не хотлъ бы быть счастливе, отвчалъ мистеръ Варрингтонъ: — полагаю, вы позволите мн сказать, что, оставивъ вашъ домъ, я какъ будто оставилъ старыхъ друзей.

— Пріятель, въ дом котораго мы будемъ сегодня ужинать, иметъ сына. Это тоже старый другъ нашего семейства, и жена моя, страшная любительница устроивать брачные союзы, ршила, что одна изъ дочерей должна быть женой молодаго полковника, но полковникъ вздумалъ влюбиться гд-то въ другомъ мст.

Мистеръ Варрингтонъ вздохнулъ.

— Это бываетъ и съ другими. Это длалось еще до Агамемнона.

— Извините, сэръ: врно этого джентльмена зовутъ Ага…. Ага…? Я ршительно не могу выговорить, смиренно сознался молодой путешественникъ.

— О, нтъ! имя этого джентльмена, Джэмсъ Вульфъ, съ улыбкой отвчалъ полковникъ. Онъ еще молодой человкъ, ему нтъ и тридцати лтъ, а такихъ людей принято считать молодыми. Онъ самый молодой подполковникъ въ арміи, разумется, за исключеніемъ нсколькихъ десятковъ лицъ изъ нашей аристократіи, которыя получаютъ чины скоре, чмъ мы, люди скромнаго происхожденія.

— Да, да, конечно! говоритъ молодой спутникъ полковника, руководимый колоніальными понятіями объ аристократическомъ первенств.

— Я видлъ, какъ онъ командовалъ капитанами, очень храбрыми капитанами, которые тридцатью годами его старше, и которые не имли ни его достоинствъ, ни заслугъ, ни счастія. Но, при всемъ его счастіи, ему никто не завидуетъ, напротивъ, многіе изъ насъ признаютъ надъ собой его превосходство. въ нашемъ старомъ полку вс его знаютъ и вс любятъ. Онъ отличный воинъ, образованный человкъ, превосходно знаетъ многіе языки.

Гарри снова вздохнулъ.

— Да, сказалъ онъ съ видомъ величайшей покорности, теперь я вижу и понимаю, до какой жалкой степени пренебрегалъ я своею молодостью, и пріхалъ въ Англію совершеннйшимъ невждой. Еслибъ былъ живъ мой милый братъ, онъ былъ бы лучшимъ, чмъ я, представителемъ нашего имени и нашей колоніи. Джоржъ былъ образованный человкъ, Джоржъ былъ музыкантъ, Джоржъ могъ бесдовать съ ученйшими людьми въ нашей колоніи, и я нисколько не сомнваюсь, что онъ занялъ бы и въ здшнемъ обществ не послднее мсто. Знаете ли, сэръ, я чрезвычайно радъ, что пріхалъ въ отечество, и въ особенности къ вамъ: покрайней мр я теперь вижу, до какой степени я пустъ и необразованъ.

— Если вы сознаете въ себ свои недостатки, то это уже большой шагъ впередъ, съ улыбкой сказалъ полковникъ.

— Дома, особливо въ послднее время, и именно со времени потери брата, я обыкновенно считалъ себя превосходнйшимъ молодымъ человкомъ, и нисколько не сомнваюсь, что вс, окружавшіе меня, льстили мн. Теперь я умне…. полагаю, что умне, хотя быть можетъ ошибаюсь и снова начинаю хвастаться. У насъ въ колоніи все наше дворянство живетъ безъ всякаго образованія, и если иметъ о чемъ понятіе, такъ это о собакахъ, лошадяхъ, пари и играхъ. Я бы желалъ знать боле о книгахъ и мене объ этихъ предметахъ.

— Зачмъ же? Собаки и лошади въ своемъ род тоже очень хорошія книги, мы и изъ нихъ можемъ почерпать много истины. Не вс люди созданы быть учеными, нкоторые изъ нихъ могутъ быть достойными гражданами и джентльменами, несмотря на свое невжество. Согласитесь, нельзя же быть всмъ учеными, или занимать первое мсто въ мір. Его королевское высочество — главнокомандующій, Мартинъ Ламбертъ — полковникъ, а Джэкъ Гонтъ, который детъ позади, былъ рядовымъ, а теперь онъ очень честный и хорошій грумъ. Такимъ образомъ мы вс по мр силъ и способностей своихъ приносимъ лепту на пользу общую, занимаемъ ли мы высокое положеніе въ обществ или низкое. И какъ опредлить, что значитъ высокое положеніе и что низкое? Скребница Джэка, мои эполеты, или маршальскій жезлъ, разв нельзя считать равными относительно общественной пользы? Когда я началъ жизнь, el militave non sine — все равно, что бы это ни значило, я мечталъ объ отличіяхъ и почестяхъ, теперь я думаю о своихъ обязанностяхъ и о тхъ существахъ, съ которыми разстались мы нсколько часовъ тому назадъ. Однако, подемте скоре, иначе мы не поспемъ въ Вестергэмъ раньше ночи.

Въ Вестергэм наши друзья радушно были приняты величавой матроной, старымъ воиномъ, служебныя воспоминанія котораго простирались лтъ за сорокъ пять назадъ, и сыномъ этихъ джентльмена и лэди, подполковникомъ полка Кингсли, стоявшаго въ Мэйдстон, откуда молодой полковникъ пріхалъ на короткое время. Гарри съ любопытствомъ смотрлъ на этого офицера, который, хотя и былъ очень молодъ, но видлъ, какъ говорится, много службы, и пріобрлъ превосходную репутацію. Въ его лиц мало было прекраснаго. Онъ былъ очень худощавъ и очень блденъ, волосы его имли рыжеватый цвтъ, его носъ и скулы были вздернуты, но за то онъ былъ очень почтителенъ къ старшимъ, любезенъ, искрененъ и радушенъ къ друзьямъ, его разговоръ отличался необыкновеннымъ одушевленіемъ, а это обстоятельство заставляло слушателей забывать и даже любоваться его весьма обыкновенной наружностью.

Мистеръ Варрингтонъ детъ въ Тонбриджъ? Нашъ Джэмсъ будетъ ему спутникомъ, сказала хозяйка дома, и за ужиномъ шептала что-то полковнику Ламберту, причемъ полковникъ отъ времени до времени улыбался и выразительно прищуривалъ глаза. Наконецъ онъ налилъ рюмку и провозгласилъ тостъ за здоровье ‘миссъ Лоутеръ.’

— Отъ всей души! вскричалъ пламенный полковникъ и осушилъ рюмку до послдней капли.

Мама прошептала полковнику, что Джэмсъ хочетъ свататься за миссъ Лоутеръ, и что фамилія этой лэди принадлежитъ къ знаменитйшимъ на свер королевства.

— Если бы она была даже дочь Карла Великаго, восклицаетъ Ламбертъ: я и тогда бы сказалъ, что она не стоитъ такого жениха, какъ Джэмсъ Вульфъ, не стоитъ сына такой матери, какъ мистриссъ Вульфъ.

— Мистеръ Ламбертъ не сказалъ бы этого, если бы зналъ ее, возразилъ молодой полковникъ.

— Ну да, разумется, она — неоцненный перлъ, а ты — ровно ничего, восклицаетъ мама. Напрасно ты такъ думаешь. Я ршительно одного мннія съ полковникомъ Ламбертомъ. Еслибъ она принесла въ приданое весь Кумберлэндъ, я бы сказала, что это справедливая дань нашему Джэмсу. Эти молодые люди всегда такъ длаютъ, мистеръ Варрингтонъ. Мы ихъ нянчаемъ, возимся около нихъ во время лихорадки, кори, коклюша и оспы, когда отправляемъ на службу въ армію или на флотъ, не спимъ ночей, думая о нихъ, сокрушаемся, разставаясь съ ними, видимъ ихъ дома какую нибудь недлю, много дв, втеченіе года, а можетъ быть и десяти лтъ, и что же? посл всхъ нашихъ заботъ, посл попеченій, вдругъ является красавица съ свтлыми глазками, отнимаетъ отъ насъ дтище и мы остаемся забытыми.

— А скажи-ко, мой другъ, какимъ образомъ сама ты вышла замужъ за отца Джэмса? сказалъ полковникъ Вульфъ-старшій. И почему ты не осталась дома съ своими родителями?

— Потому, я полагаю, что отецъ Джэмса былъ подагрикъ и нуждался въ комъ нибудь, кто бы ухаживалъ за нимъ, а ужь никакъ не потому, что я его полюбила, отвчаетъ лэди.

Въ подобныхъ разговорахъ, дышащихъ непринужденностью, чистосердечіемъ и добродушіемъ прошелъ весь вечеръ.

На другое утро полковникъ Ламбертъ съ множествомъ ласковыхъ выраженій къ молодому виргинцу, своему недавнему гостю, передалъ его на попеченіе мистера Вульфа, и повернулъ свою лошадь на дорогу къ дому, между тмъ какъ два джентльмена поскакали къ тонбриджскимъ минеральнымъ водамъ. Вульфъ спшилъ прибыть къ этому мсту, Гарри Варрингтонъ, напротивъ, не очень торопился, мало того, когда полковникъ похалъ домой, Гарри мысленно провожалъ его, и пламенно желалъ снова очутиться въ гостинной Оакгорстъ-гоуза, гд онъ провелъ три дня въ невозмутимомъ спокойствіи. Мистеръ Вульфъ соглашался съ горячими похвалами Гарри мистеру Ламберту, его жен, его дочерямъ и всему этому превосходному семейству. ‘Имть такое хорошее имя и жить такъ, какъ живетъ полковникъ Ламбертъ, говорилъ Вульфъ: — это, мн кажется, верхъ человческаго счастія’.

— А почести, а слава? спросилъ Варрингтонъ: — не ужьли он не имютъ для васъ никакого значенія? неужьли вы согласились бы отъ нихъ отказаться?

— Когда-то и он были моими постоянными и лучшими грезами, отвчалъ полковникъ съ совершенно другими понятіями о счастіи: — въ настоящее же время мои желанія ограниченне. Теперь я хотлъ бы одного спокойствія, хотлъ бы читать книги, имть жену, которая любила бы меня, и нсколько дтей, чтобы качать ихъ на моихъ колнахъ. Для меня, мистеръ Варрингтонъ, это было бы настоящимъ блаженствомъ. Истинная любовь выше всякой славы, спокойный очагъ, съ любящей васъ и любимой вами женщиной подл него — это величайшее благо, которое боги низпосылаютъ намъ.

Гарри живо представилъ себ картину, набросанную наскоро его спутникомъ. Онъ сказалъ ‘да’ на слова молодаго полковника, но послдній замтилъ по выраженію лица Гарри, что согласіе это было принужденное.

— Вы говорите ‘да’ такимъ тономъ, какъ будто спокойный очагъ и любимая женщина вамъ вовсе не нравятся.

— Дло въ томъ, полковникъ, что есть и другіе предметы, которые могутъ интересовать молодаго человка. Вы уже шестнадцать лтъ обращаетесь въ свт, а я всего нсколько мсяцевъ, какъ оторвался отъ привязи къ матери. Еслибъ я побывалъ въ нсколькихъ компаніяхъ, какъ вы, отличился въ нихъ, какъ мистеръ Вульфъ, и заставилъ говорить о себ въ свт, я бы, конечно удалился изъ него.

На это возраженіе мистеръ Вульфъ, сердце котораго было наполнено совсмъ другими чувствами, пустился въ дальнйшія похвалы супружеской жизни, прочиталъ цлую рапсодію о красот и достоинствахъ предмета любви своей. Тема эта, конечно, имла глубокій интересъ для полковника, но, по всмъ вроятіямъ, не для его слушателя, котораго взглядъ на супружескую жизнь былъ въ нкоторой степени мрачный и печальный. Съ наступленіемъ пріятнаго послполудня путешествіе кончилось. Съ молодыми людьми не случилось никакого несчастія, ни приключенія, кром разв ошибки, сдланной Гарри Варрингтономъ въ нсколькихъ миляхъ отъ Тонбриджа, гд ихъ остановили два всадника, на которыхъ Гарри бросился было съ пистолетомъ въ рук, принявъ ихъ за разбойниковъ. Полковникъ Вульфъ расхохотался и попросилъ мистера Варрингтона поберечь свой огонь, потому что эти люди были не боле, какъ агенты содержателя гостинницы, а вовсе не разбойники (если они и грабили, то не на большихъ дорогахъ, а тамъ, гд указывало ихъ ремесло). Гумбо, лошадь котораго полетла въ сторону при этомъ замчательномъ обстоятельств, возвратился къ своему господину посл громкихъ и продолжительныхъ призывовъ. Наконецъ два джентльмена въхали въ маленькій городокъ, остановились въ гостинниц и потомъ порознь отправились отъискивать лэди, постить которыхъ пріхали.

Мистеръ Варрингтонъ нашелъ, что его тетушка занимала прекрасную квартиру, съ толпой лондонскихъ лакеевъ, охранявшихъ ея пріемную залу, и провожавшихъ ея портшезъ, когда она выходила изъ дому. Баронесса приняла Гарри съ необычайнымъ радушіемъ. Лэди Маріи не было дома. Сожаллъ ли молодой джентльменъ объ ея отсутствіи, маскировалъ ли онъ свои чувства и обратила ли мадамъ де-Бернштэйнъ на это свое вниманіе,— не знаю.

Когда племянникъ раскланивался съ баронессой, въ гостинной послдней сидли какой-то франтъ въ вычурномъ наряд, образецъ котораго Гарри видлъ впервые, и дв вдовы, въ огромныхъ фижмахъ и съ обиліемъ румянъ. Баронесса отрекомендовала молодаго человка этимъ особамъ, называя его племянникомъ, молодымъ виргинскимъ крезомъ, о которомъ он уже слышали. Она говорила объ обширности его имній, не уступавшихъ въ величин Кентскому графству, и, судя по описаніямъ, несравненно его плодороднйшихъ, упомянула, что ея полусестру называютъ въ Виргиніи принцессой Покахонтасъ. Мадамъ Беатриксъ была неутомима въ своихъ похвалахъ матери и сыну, до безконечности увеличивала ихъ богатства и прекрасныя достоинства. Франтъ пожалъ руку молодому человку и изъявилъ восторгъ, что иметъ честь съ нимъ познакомиться. Пышныя лэди хвалили скромнаго юношу такъ громко, что бдняжка не зналъ куда дваться съ своимъ румянцемъ. Наконецъ он удалились, спша сообщить тонбриджскому обществу новость о его прибытіи, и маленькой городокъ вскор зажужжалъ о богатств, о воспитаніи и прекрасной наружности молодаго виргинца.

— Лучшей минуты для своего прізда ты не могъ выбрать, мой другъ, сказала баронесса племяннику, когда постители удалились съ обычными поклонами и любезностями. Эти три особы имютъ самые гибкіе и дятельные языки на минеральныхъ водахъ. О’н будутъ трубить о твоихъ прекрасныхъ качествахъ во всхъ обществахъ, которыя посщаютъ. Я отрекомендовала тебя уже сотнямъ народу и, да проститъ мн небо! говорила страшный вздорь, относительно виргинской географіи, стараясь описать ваше помстье. Правда, оно обширно, но я ужь, кажется, черезъ чуръ преувеличила: наполнила его всми родами удивительныхъ животныхъ, рудниками, пряными растеніями, чуть ли даже не сказала о брильянтахъ. Что касается до негровъ, то я надлила твою мать цлыми полчищами, представила ее настоящей принцессой, господствующей надъ великолпнымъ владніемъ. Итакъ она иметъ богатйшее имніе: не могу сказать на сколько сотъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ простираются ея годовые доходы, но нисколько не сомнваюсь, что они очень велики. Пожалуйста безъ гримасъ! Съ этого дня вамъ будутъ льстить, какъ никогда еще не льстили во всю вашу жизнь.

— Но, мадамъ, къ чему же это поведетъ? спросилъ молодой джентльменъ. Я не вижу причины, почему мн должно слыть за богача и окружать себя лестью.

— Во-первыхъ, сэръ, вы не должны противорчить старой своей тетк, которая вовсе не иметъ желанія остаться въ дурахъ передъ ея обществомъ. А что касается до вашей репутаціи, то надо вамъ сказать, что, по прибытіи сюда, мы нашли ее здсь совершенно готовою. Лондонская газета какими-то путями прослышала о васъ и вышла въ свтъ съ описаніемъ огромныхъ богатствъ молодаго джентльмена, недавно пріхавшаго изъ Виргиніи, племянника милорда Кастльвуда. Весь свтъ съ нетерпніемъ хочетъ увидть тебя. Завтра иди пожалуйста въ церковь, и тамъ ты увидишь, что вся конгрегація отвернется отъ своихъ молитвенниковъ и оставитъ молитвы, чтобы поклониться золотому тельцу въ лиц твоей особы. Ради Бога ты не разочаруй ихъ, не заставь меня краснть передъ ними?

— Но скажите же мн, тетушка, какая можетъ быть польза отъ этой репутаціи? снова спросилъ Гарри.

— Вотъ какая, мой другъ. Ты вступаешь въ свтъ, и золотой ключъ отворитъ въ немъ вс двери для тебя. Считаться, иль быть богачемъ — одно и тоже. Теб не нужно тратить много денегъ. Люди будутъ говорить, что ты ихъ копишь, а молва объ алчности принесетъ теб скоре пользу, чмъ вредъ. Ты увидишь, какъ сладко будутъ улыбаться теб маменьки и какія милые книксены будутъ длать ихъ дочери! Пожалуйста не удивляйся! Будучи молодой женщиной я сама длала, что длаютъ въ свт другіе, и не одной отчаянной попыткой старалась показать себя въ выгодномъ свт, чтобъ выиграть хорошую партію. Твоя бдная бабушка, эта праведная душа съ маленькою слабостію относительно ревности, не рдко бранила меня и говорила, что я предана душою свтскимъ удовольствіямъ. Да, мой другъ! Да вдь и свтъ преданъ тмъ же удовольствіямъ, мы должны служить ему, чмъ онъ служитъ намъ, и отдавать ему ничто за ничто. Мистеръ Генри Эсмондъ Варрингтонъ — не могу не любить первыхъ двухъ именъ, несмотря на то, что я старуха, безъ этой уловки, вы, по прізд сюда или въ Лондонъ, были бы ничто. Наша протекція помогла бы вамъ весьма немного. Наша фамилія иметъ мало кредита и, entre nous, еще мене репутаціи. Полагаю, вамъ извстно, что съ 1745 года Кастльвудъ потерялъ къ себ всякое довріе, и съ тхъ поръ совершенно разорился игрой?

Гарри ничего не слышалъ ни о лорд Кастльвуд, ни о его репутаціи.

— Ему немногое можно было проигрывать, но онъ проигралъ все и даже боле: его жалкое имнье все въ залог. Чтобы достать денегъ, онъ поднимался на всевозможныя хитрости: по временамъ онъ приходилъ въ такое отчаяніе, что я боялась за свои брильянты, и потому прізжала въ Кастльвудъ и узжала оттуда, оставляя ихъ дома. Ужасно, мой другъ, не правда ли, отзываться такимъ образомъ о своемъ племянник? Впрочемъ, Гарри, ты тоже мой племянникъ, но ты не испорченъ еще свтомъ, и я хочу предостеречь тебя отъ его порочности. Я слышала о твоихъ игорныхъ связяхъ съ Виллемъ и проповдникомъ, но они безвредны, мн даже говорили, что ты ихъ обыгралъ. Еслибъ ты игралъ съ Кастльвудомъ, то, поврь, не имлъ бы подобнаго счастія, а ты бы наврное сталъ съ нимъ играть, еслибы твоя старая тетка не предупредила милорда Кастльвуда — не завлекать тебя.

— Зачмъ же вы такъ обо мн безпокоились, мадамъ?

— Я отвела его когти отъ тебя, будь благодаренъ, что изъ берлоги этого чудовища ты вышелъ съ мясомъ на костяхъ! Другъ мой, азартныя игры — это гибельная страсть, наслдственная въ нашей фамиліи. Мой бдный братъ игралъ, об жены его играли, особливо послдняя, которой не на что было бы жить въ Лондон, еслибы не ночныя собранія въ ея дом и не деньги за карты. Я боялась оставить тебя одного въ Кастльвуд: страсть къ игр развита въ нихъ сильно, они напали бы на тебя и ощипали бы дочиста, потомъ напали бы другъ на друга и нападеніе ихъ обратилось бы въ настоящее грабительство. Отъ своего мста при двор бдный мой племянникъ ничего не иметъ, такое же точно счастіе Вилля, Маріи и ея сестры.

— Неужели и он любятъ карты?

— Нтъ, надо отдать справедливость бдной Молли,— она не пристрастна къ игр, но маленькая Фанни, когда бываетъ въ Лондон, то готова, кажется, потерять зрніе, смотря на игру. Я знаю, сэръ, что значить страсть къ игр, не удивляйся, мой другъ! Я сама не избжала этой болзни, какъ кори, въ дтскомъ возраст, и по сіе время не излечилась. Впрочемъ, для бдной старухи, кром этого развлеченія, ничего больше не осталось. Сегодня вечеромъ ты увидишь за моими столами игру высокую. Тс! мой другъ! Это мое удовольствіе, безъ него я скучала въ Кастльвуд! Тамъ я не могла играть на интересъ ни съ племянницами, ни съ ихъ матерью. Проигравъ, он бы мн не заплатили. Я сочла за лучшее, заране предупредить тебя, чтобы ты не ужаснулся, сдлавъ это открытіе. Безъ картъ я не могу жить, — это правда.

Гарри Варрингтонъ, любившій карты, птушьи бои, пари и всякаго рода удовольствія, производившія въ душ сильныя ощущенія, нсколько дней тому назадъ, именно, когда еще находился между кастльвудскими родственниками, разсмялся бы надъ этимъ признаніемъ. Въ семейств, куда судьба закинула бднаго юношу, смялись надъ такими предметами, на которые другіе люди смотрятъ серьёзно. Здсь смялись надъ врой и честностью, не врили въ непорочность жизни, самолюбіе считали качествомъ весьма обыкновеннымъ, о священныхъ обязанностяхъ говорили съ пренебреженіемъ, поощряли порокъ и находили хорошую сторону во всемъ дурномъ и порочномъ. Это не были фарисеи: они не лицемрили, не показывали изъ себя людей добродтельныхъ, не бросали камней въ обличенныхъ гршниковъ: нтъ! они улыбались, пожимали плечами и проходили дальше. Члены этого семейства ни на волосъ не считали себя лучше своихъ ближнихъ, а между тмъ ненавидли ихъ отъ чистаго сердца, они жили въ добромъ согласіи съ сосдями и говорили о нихъ и о ихъ женахъ самыя грязныя, самыя пасквильныя вещи, они пользовались всмъ, что попадало имъ подъ руку. Само собою разумется, въ настоящее время нтъ подобныхъ людей, человческая природа измнилась много втеченіе минувшихъ ста лтъ. Покрайней мр игра въ карты замтно вышла изъ моды,— это не подлежитъ ни малйшему сомннію. Въ настоящее время едва ли найдется шесть лэди въ модномъ лондонскомъ свт, которыя знаютъ разницу между пиковымъ и трефовымъ тузами.

— Воображаю, какая должна быть ужасная скука между этими пустыми людьми и въ этой деревушк, гд мы тебя оставили…. впрочемъ, надюсь, эти дикари были очень добры къ теб, дитя мое! сказала мадамъ де-Бернштэйнъ, потрепавъ щеку молодаго человка своей миленькой старой ручкой.

— Они были очень добры, и вовсе не такъ скучны, мадамъ, какъ вы воображаете. Я нахожу, что это превосходнйшіе люди въ мір! сказалъ Гарри, весь вспыхнувъ.

Тонъ тетушки и слова показались Гарри оскорбительными. Онъ не могъ слышать, чтобы кто либо отзывался или думалъ дурно о его новыхъ друзьяхъ. Молодой виргинецъ не хотлъ, чтобы они находились въ подобномъ обществ.

Старая лэди, властолюбивая и раздражительная, намревалась было отразить нанесенный ударъ, но мелькнувшая мысль принудила ее остановиться. Тамъ дв двочки, подумала она: больной молодой человкъ…. интересный незнакомецъ…. вроятно, онъ влюбился въ одну изъ нихъ.

И мадамъ де-Бернштэйнъ злобно посмотрла на лэди Марію, которая въ этотъ моментъ вошла въ гостиную.

Конецъ первой части.

ВИРГИНЦЫ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I. ВЪ КОТОРОЙ ОДИНЪ ИЗЪ ВИРГИНЦЕВЪ ПОСЩАЕТЪ ДОМЪ СВОИХЪ ПРЕДКОВЪ.

ГЛАВА II.ВЪ КОТОРОЙ ГАРРИ ДОЛЖЕНЪ ЗАПЛАТИТЬ ЗА УЖИНЪ.

ГЛАВА III.ЭСМОНДЫ ВЪ ВИРГИНІИ.

ГЛАВА IV,ВЪ КОТОРОЙ ГАРРИ НАХОДИТЬ НОВУЮ РОДСТВЕННИЦУ.

ГЛАВА V.СЕМЕЙНЫЯ РАСПРИ.

ГЛАВА VI.ВИРГИНЦЫ ВСТУПАЮТЪ ВЪ СВТЪ.

ГЛАВА VII.ПРИГОТОВЛЕНІЯ КЪ ВОЙН.

ГЛАВА VIII,ВЪ КОТОРОЙ ДЖОРЖЪ СТРАДАЕТЪ ОТЪ ОБЫКНОВЕННОЙ БОЛЗНИ.

ГЛАВА IX.ГОСТЕПРІИМСТВО.

ГЛАВА X.ЖАРКІЙ ВЕЧЕРЪ.

ГЛАВА XI,ВЪ КОТОРОЙ ДВА ДЖОРЖА ПРИГОТОВЛЯЮТСЯ КЪ КРОВАВОЙ ВСТРЧ.

ГЛАВА XII.ВСТИ ИЗЪ ЛАГЕРЯ.

ГЛАВА XIII.БЕЗПОЛЕЗНЫЕ ПОИСКИ.

ГЛАВА XIV.ГАРРИ ВЪ АНГЛІИ.

ГЛАВА XV.ВОСКРЕСЕНЬЕ ВЪ КАСТЛЬВУД.

ГЛАВА XVI,ВЪ КОТОРОЙ ГУМБО ПОКAЗЫBАЕТЪ УМНЬЕ ВЛАДТЬ СTАРИННЫМЪ АНГЛІЙСКИМЪ ОРУЖІЕМЪ.

ГЛАВА XVІІ.ПОПАЛИ НА СЛДЪ!

ГЛАВА XVIII.СТАРАЯ ИСТОРІЯ.

ГЛАВА XIX.ЛЮБОВЬ И СЧАСТЬЕ.

ГЛАВА XX.ЛЕГКОЕ ПАДЕНІЕ.

ГЛАВА XXI.САМАРИТЯНЕ.

ГЛАВА XXII.ВЪ ГОСПИТАЛ.

ГЛАВА XXIII.ПРАЗДНИКИ.

ГЛАВА XXIV.ПО ДОРОГ ОТЪ ОАКГОРСТА ДО ТОНБРИДЖА.

Читайте также: