Алексей Будищев
Алексей Будищев
Винт с выходящим
Винт с выходящим
—————————————————-
Винт с выходящим, Будищев Алексей Николаевич, Год: 1901
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Они сидят у помещицы Мотыгиной, нестарой вдовушки, застигнутые осенним ненастьем в ее доме. Все они ездили днем стрелять русаков в леса Мотыгиной и теперь принуждены заночевать у нее, так как пускаться в путь из них никто не решается. В поле темно, как в трубе. Их, кроме хозяйки, пятеро, и всем смертельно скучно. Гости все сплошь, помещики, завзятые охотники и картежники, каких мало. Но тем не менее, когда хозяйка после чая предлагает им сесть в винт, все наотрез отказываются. Слышатся возгласы:
— Нет, увольте, у меня голова болит!
— Покорно благодарю, я зарок дал!
— Нет, нет, какие тут карты!
Каждый отказывается наотрез и в то же время с недоумением глядит на соседа, который тоже отказывается. Когда же отказ слышится из уст Балуктева, который говорит, что ему противно даже и думать о картах, удивлению присутствующих нет границ. Больше всех удивляется хозяйка Лидия Михайловна.
— Как угодно, — говорит она, — а то бы сыграли? Помните, как вы у меня в прошлом году играли, когда заехали вот также с охоты? С выходящим? Премило играли! Право же, сыграли бы, а то я занимать гостей не умею…
‘Но зато занимать у гостей…’ — думает Супонин мрачно. А Балуктев при слове ‘выходящий’ мотает головой и сквозь зубы цедит.
— Нет, я и вообще-то карты ненавижу, а уж с выходящим — слуга покорный!
Однако по приказанию Лидии Михайловны в гостиной раскладывают ломберный стол и от этого зрелища лица присутствующих делаются мрачными, точно все они участвовали в ферганских дрязгах и теперь приговорены к повешению. Супонин пробует завязать разговор, но разговор совсем не клеится. Балуктев хочет рассказать эпизод из прошлой охоты и несет околесицу вроде следующей:
— Я иду к опушке, Иван Петрович стоит против меня, я иду, и вдруг Иван Петрович скидывает мне даму треф…
Между тем ломберный стол стоит с раскрытыми объятиями и поджаривает присутствующих на медленном огне. Разговор совсем киснет. Помещик Замшев, славящийся тем, что способен занять какую угодно даму, подсаживается к Лидии Михайловне и говорит:
— Как вам известно, в карты играть я терпеть не могу, но тем не менее сажусь я как-то, позавчера, кажется, у Данилиных. И знаете, какая мне пришла карта?..
В то же время Балуктев подсаживается к Супонину и умоляюще шепчет:
— Супонь, будь друг!
— Что тебе?
— Мы сядем играть вчетвером, а ты откажись, — ведь у тебя голова болит? Так ты не играй и занимай Лидию Михайловну.
Супонин мотает головой.
— Слуга покорный. Ни за какие пряники! Вы будете получать удовольствие, а меня в застенок? Нет, это, милый, совсем не по-товарищески. Это свинство. Если хочешь, я пожалуй, соглашусь с выходящим, была ни была, где мое не пропадало!
— Нет, с выходящим, я ни за что, — вздыхает Балуктев. — Это, ведь, невозможно, каждый год! Я, ведь, не обязан! У меня, все-таки, хоть, и не большая, но семья-с!
Он разводит руками и через минуту с грустью на всем лице спрашивает Супонина:
— Ты рожь продал?
— Продал.
— Хорошо родилась?
— Так себе.
— А просо?
— Сам восемь.
— А трефы?.. Тьфу, чёрт возьми, — отплевывается он.
Разговор киснет все больше и больше. Лица присутствующих вытягиваются, худеют, стареют, и вся гостиная превращается в клуб для самоубийц. Ужин тянется до невозможности вяло, гости без вкуса едят, без вкуса пьют, и уходят спать в отведенные им комнаты на мезонин, угрюмые как факельщики. На мезонине, лишь только они остаются одни, все набрасываются на Балуктева.
— Ты почему играть не хотел? Что с тобой? Неужто ты в самом деле зарок дал?
Балуктев глядит на всех со злобой.
— Почему-с? — шипит он. — Потому что я с выходящим играть не желаю-с. У меня, господа, семья-с. Я бросать по 50 рублей на ветер не желаю-с! Вы помните нашу прошлогоднюю игру у Лидии Михайловны? Я было не хотел говорить, да уж чёрт с ней! Помните? Ведь мы играли в гостиной, так-с? С выходящим, да? А Лидия Михайловна сидела в угловой, верно? Так вот, когда я был выходящим, она меня и зовет, вы, говорит, свободны, так идите ко мне. Ну, я сдуру и пошел, а она, — та-та-та, та-та та, вышла кошка за кота, — погода скверная, дожди, у меня все клади пролило…
— Ну? — слышится чей-то вопрос.
— Ну, и спросила у меня взаймы 50 рублей, и я был таким болваном, что дал!
— Ах, чёрт возьми, — восклицает Супонин, — она, ведь, и у меня в тот раз 50 рублей взяла!
— Ну?
— Право слово. И тоже, когда я выходящим был. У меня, говорит, горох в поле под снегом остался, убрать, говорит, не поспела. Я, ведь, только поэтому и играть не хотел, опять, думаю спросит! Ну, жох! — добавляет он.
— Она и у меня в тот раз взяла, — хохочет Замшев.
— Ну?
— Клянусь я первым днем творенья! Тоже 50 рублей. Когда я выходящим был. У меня, говорит, что-то скотинка скучная, боюсь, говорит, как бы сибирка не открылась.
— И у меня!
— И у меня!
Оказывается, с каждого выходящего было взято по 50 рублей, почему в этот раз никто играть не отважился. А так как играть всем хотелось до смертушки, то все единогласно решают сойти потихоньку вниз, взять в гостиной карты и резаться в мезонине вплоть до зари, конечно, с выходящим. Принести карты вызывается Балуктев. И вот он осторожно пробирается в гостиную. Но едва он успевает запрятать в карманы две колоды карт, как в гостиную входит Лидия Михайловна и с недоумением смотрит на Балуктева.
Тот ежится и говорит:
— А ведь я за картами, Лидия Михайловна. Мои-то олухи, ведь играть, хотят. Отказывались, отказывались, а теперь вот нате, подите!
Лидия Михайловна опускается на диван.
— Так, вы бы их сюда звали. А то мне скучно. Я даже и спать не ложилась еще.
— Да ведь они разделись, скоты, — разводит Балуктев руками и думает: ‘Пропал. Зарезан. Опять 50 рублей припасай’.
— Какая скука, — между тем, говорит Лидия Михайловна и добавляет: — Чего же вы не садитесь, Андрей Петрович?
Балуктев садится. ‘Пропал! Зарезан!’ — думает он.
— Погода скверная, дожди… — начинает было Лидия Михайловна, но Балуктев ее перебивает:
— Неужто у вас опять клади пролило, Лидия Михайловна? — с раздражением, восклицает он. — Стало быть, у вас опять та же история, что и в прошлом году? Значит, у вас их класть не умеют! Вот что! Гоните вы своих кладельщиков к чёрту, в шею! Я на будущий год вам своих кладельщиков пришлю.
— Да я за свои клади и не боюсь совсем, я их нынче старой соломой укрыла.
— Укрыли? — восклицает Балуктев. — Вот умно, голубушка. Так и нужно делать. А горох вы, родная, поспели убрать?
— Поспела.
— Умница, дайте я вам ручку за это поцелую. Право, умница. Золотая головка. Прелесть. А скотинка как у вас? Вся ли здорова? Кушает хорошо ли? Весела ли?
— И скотинка у меня вся здорова.
— Слава Богу, слава Богу, — повторяет Балуктев. — Умница! Прелесть! Великолепие!
Он на минуту задумывается и вдруг восклицает:
— А знаете что? Ведь эти олухи, пожалуй, сейчас оденутся и вниз сойдут, в карты дуться! Вам ведь, волшебница, спать-то еще не хочется?
— Пожалуйста, пожалуйста, буду рада!
— Мерси! Сильфида! Божество!
Балуктев вбегает на мезонин и скороговоркой трещит:
— Пожалуйте, господа! Пожалте вниз играть с выходящим, У Лидии Михайловны нынче все благополучно, клади не проливает горох с поля убран и скотина вся, слава Богу, весела и здорова, чего и вам желает, — ура!
Источник текста: Сборник рассказов ‘Распря’. Санкт-Петербург: тип. Спб. т-ва ‘Труд’, 1901 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.