Виноватая, Потехин Алексей Антипович, Год: 1857

Драматургия
Время на прочтение: 76 минут(ы)
Скачать в PDF

Потехин А. А.

Виноватая.

Источник: А. А. Потехин Сочинения, т. 9, 10, 11. СПб.: Просвещение, 1905
Оригинал здесь: http://cfrl.ru/prose/potexin/potexin.shtm

Действующие лица:

Иван Иваныч Бородавкин, старик, генерал в отставке.
Серафима Михайловна, жена его.
Федор Иваныч, Катерина Ивановна, их дети.
Надежда Францевна, ходатай по делам.
Алексей Алексеич Кутузкин, большой капиталист и домовладелец, из откупщиков.
Петр Акинфыч Шабров, молодой человек, управляющий делами Кутузкина.
Арина Федотьевна, его мать.
Марья Акинфиевна, его сестра.
Палкин, Граф Брюс, богатые молодые люди, из праздношатающихся.
Паулина.
Квартальный надзиратель.
Сидор, камердинер Кутузкина.
Паша, горничная Катерины Ивановны.
Кучер.
Понятые.

Действие происходит в Москве. Между первым действием (прологом) и последними проходит четыре года.

Действие первое.

(Пролог.)

Гостиная в доме Бородавкиных.

Явление первое.

Иван Иваныч и Серафима Михайловна.

Серафима Михайловна. Доставай денег… Доставай денег: я тебе говорю…
Иван Иваныч. Да где же я, матушка, достану? Кто нам даст: и без того кругом должны!.. Где яденег возьму?..
Серафима Михайловна. Где хочешь доставай: это не мое дело!..
Иван Иваныч. Негде мне взять… Что хочешь делай, а взять мне негде…
Серафима Михайловна. Какой же ты муж… какой же ты муж, когда ты не можешь денег достать!.. За что же я, молодая женщина, свежая женщина… за что же я живу с этаким михрюткой, с этаким старым хрычом!.. За что я загубила свою молодость, живя с тобой!.. (Иван Иваныч делает движение, чтобы уйти.) Нет, ты погоди… Ты думаешь от меня молчанкой отделаться… Нет, вздор, не отделаешься… Сейчас поезжай и займи у кого-нибудь…
Иван Иваныч. Право, Серафимчик, никто не даст… Ну, подумай сама, куда я сунусь… к кому?
Серафима Михайловна. Что же это такое?… Что же это вы хотите со мной делать?.. Я еще женщина молодая, свежая… я жить хочу… И вдруг вы меня оставляете без средств существования…
Иван Иваныч. Как же, Серафимчик, без средств?.. Как без средств?.. Я, слава Богу, пенсион получаю… имение у нас, кажется, хорошенькое — доход дает… На эти средства другие бы как хорошо прожили… а мы должаем…
Серафима Михайловна. Кто другие? Кто это другие?.. Про кого вы говорите? Пускай другие и живут, как хотят, а я так жить не хочу, не могу и не намерена… Другие-то, может быть, в своих семействах счастливы, у других-то, может быть, мужья и угодительны, и хороши, и молоды… другие-то, может быть, в любви и счастии проводят время, а не загубили свою молодость за уродом за старым!.. Явсю жизнь прожила, я не знаю как…
Иван Иваныч. Ну, матушка, много всего было… да, может быть, и теперь еще есть…
Серафима Михайловна. Что, что вы хотите сказать?.. На что вы делаете ваши намеки?..
Иван Иваныч. Ни на что… так… Кажется, не можете сказать, чтобы молодые-то офицеры к вам никогда не ездили…
Серафима Михайловна. Что, что?.. Не хочешь ли ты уж и последнего утешения меня лишить?.. Не хочешь ли запирать меня?.. Не намерены ли тиранствовать?.. Не думаете ли, что я, вместо приятного, умного общества, буду проводить время с вами… нянькой вашей быть… сказки вам рассказывать?..
Иван Иваныч. Ничего я, матушка, не хочу и не думаю… Не умел молодую унять, так уж теперь поздно… А, кажется, пора бы угомониться: дочь уж невеста, да и самой за сорок…
Серафима Михайловна. Скажите? Он меня дочерью попрекает!.. Да кто же об дочери-то заботится, как не я!.. Кто ее в общество вывозит, кто ей партию приискивает… не ты ли?… Да у тебя бы она света божьего не видала, люди-то бы порядочные ее не видали… у тебя бы она до 25 лет в девках просидела… А я вот обхлопотала, вот и партия представляется, да какая!?.. Какой тебе во сне не приснилось бы!.. А тебя вот просит жена: денег достань… нужно же себя показать жениху, как следует… пыль в глаза пустить… А ты и этого не умеешь… (Иван Иваныч машет рукой и хочет уйти.) Куда?.. Тебе говорят: мне платье… Кетти платье… новую ливрею… кучеру армяк новый… несколько вечеров сделать приличных… Ведь миллионы… ведь у него миллионы… у жениха… Ведь, Бог даст, сделаю дело, тогда все долги наши уплатит… Ведь это мне только этакие дела делать… А ты не можешь денег достать, каких-нибудь две, три тысячи… (Загораживает ему дорогу.) Отвечай ты мне: будут деньги, или нет?..
Иван Иваныч (оборачиваясь к другим дверям, с тоской). Да негде мне, негде взять: никто не даст… Да и незачем: коли женится, так женится и без ливреи, и без нового платья…
Серафима Михайловна. И это отец!.. это муж?!.. И это не тиран?.. Для счастья дочери он не может занять трех тысяч… (Иван Иваныч уходит). Скажите!.. Ушел… Ах, мухомор противный!.. Ну, хорошо же, хорошо… Это тебе даром не пройдет… Уж если ясама примусь за дело, так я не три, а десять займу… Я тебя утешу… погоди!.. (Входит слуга.)
Слуга. Надежда Францевна приехала.
Серафима Михайловна. Ах, проси, проси… Скорей проси… (Слуга уходит.) Что-то она скажет?.. Ах, Боже мой, какое у меня нетерпение!..

Явление второе.

Серафима Михайловна и Надежда Францевна, потом Иван Иваныч.

Серафима Михайловна. Ах, ангел мой, Надежда Францевна, здравствуйте!.. Очень, очень рада вас видеть.
Надежда Францевна. Bonjour, Серафима Михайловна! (Садятся.) Какая сегодня странная погода…
Серафима Михайловна. Да? А что же такое?
Надежда Францевна. Не дождь, и не снег, а так что-то такое странное…
Серафима Михайловна. Я не выезжала сегодня… А вы откуда теперь, из дома?
Надежда Францевна. Да, была и дома… Ведь, вы знаете, я почти постоянно в разъездах: мои друзья не дают мне покоя… Один просит: сделайте то, другой — другое: без Надежды Францевны ни шагу… Я признаюсь, я счастлива в дружбе… Я была гувернанткой во многих домах, и всегда везде меня считали больше другом семейства, нежели гувернанткой… И до сих пор все: и отцы, и матери, и дети, мои воспитанники, хранят самую искреннюю дружбу ко мне… и во всем ко мне обращаются… особенно эта молодежь: точно я, в самом деле, все могу сделать, точно я всемогуща. А, признаюсь, не могу скрыть, должна похвастать: и делаю… делаю…
Серафима Михайловна. Ну, а скажите, Алексея Алексеича вы не видали сегодня?..
Надежда Францевна. Нет, видела: я к вам почти прямо от него, заезжала только на минутку домой распорядиться кой-чем…
Серафима Михайловна (нетерпеливо). Ну, что же, что же он?
Надежда Францевна. Ах, очень важное дело…
Серафима Михайловна. Скажите, скажите поскорее, ради Бога!
Надежда Францевна. Вот в чем дело: скажите, пожалуйста, сколько лет вашей милой Катерине Ивановне?..
Серафима Михайловна. Шестнадцать, шестнадцать, это верно… вы в этом можете быть уверены…
Надежда Францевна. Ах, как это жалко…
Серафима Михайловна (торопливо). Как, отчего жалко? Самый цветочек… бутон… невеста…
Надежда Францевна. Вот, видите, в чем дело: Алексею Алексеичу очень нравится ваша милая Катерина Ивановна, и он поручил мне съездить к вам узнать, сколько ей лет, иесли не менее 20, то сделать от его имени предложение…
Серафима Михайловна (второпях). Ах, Боже мой, да ведь это можно сделать… ей будет 20, в самом деле 20 лет…
Надежда Францевна. Как сделать?… Что вы говорите, Серафима Михайловна, этого сделать нельзя!.. Алексей Алексеич человек честный и аккуратный…
Серафима Михайловна (перебивая). Ах, да нет, не то… Надежда Францевна, душенька, ангел мой, вы меня не поняли: ей действительно 20 лет, только я скрывала… Знаете, сама еще молодая, свежая женщина: ну, и, признаюсь, нарочно убавляла годы у Кетти… Понимаете, нарочно… Ну, понимаете, женская слабость…
Надежда Францевна. Только вы поймите меня, бесценная Серафима Михайловна, я, по дружбе к Алексею Алексеичу, обманывать его не могу… Я воспитывала его племянниц… я в их семействе как друг…
Серафима Михайловна. Да нет, выслушайте…
Надежда Францевна. Позвольте… Алексей Алексеич, как человек честный и аккуратный, говорит мне: друг мой, Надежда Францевна, прошу вас, сделайте мне дружбу, поезжайте к Бородавкиным, узнайте, сколько лет их дочери, и если узнаете достоверно, что ей не меньше 20 лет, то в таком случае… (Серафима Михайловна хочет перебить.) Позвольте, только, говорит, в таком случае скажите, что я желаю сделать предложение и прошу позволения сегодня же, как вы — то есть я — как вы привезете ответ, тотчас же приехать к ним сам, лично…
Серафима Михайловна. Да, душенька, ангел мой, право, 20 лет… Поверьте мне!
Надежда Францевна. Позвольте: Алексей Алексеич говорит мне… То есть, нет, я его спрашиваю: что же, я говорю, вам так непременно нужно, чтобы ей было 20 лет?.. Он мне говорит на это: послушайте, друг мой, Надежда Францевна, я человек не первой молодости, я вдовец и испытал, что такое женщина. Я не могу жениться на очень молоденькой девушке… Я желаю, чтобы у меня жена была солидная, чтобы она довольствовалась только своей семейной жизнью… Девушки, до 20 лет, очень много мечтают, у них слишком фантазия разыгрывается, а после 20 лет оне начинают понимать жизнь, делаются скромнее, практичнее и не так уже требовательны относительно мужчин… И это правда, это святая правда… Я знаю по опыту, я с ним совершенно согласна…
Серафима Михайловна. Ах, Боже мой, да как же мне вас уверить?.. Ну, спросим мужа… Ну, вот, пусть ион вам повторит, что Кате 20 лет… Вот, я сейчас его позову… (Быстро идет к дверям.) Я отсюда и не выйду… При вас, при вас… (Говорит в двери.) Иван Иваныч, Иван Иваныч, иди скорее сюда!.. Да иди же скорее!.. Очень нужно… Иди, говорят тебе…
Иван Иваныч (за сценой). Что такое нужно?
Серафима Михайловна. Ах, Боже мой, да иди же, двигай поскорее свои ноги… Дело касается судьбы дочери, а он не может походки переменить… (К Надежде Францовне.) Ужасно стар становится… И для меня-то, в мои-то годы!.. Каково мне-то жить с ним, такой свежей женщине…
(Иван Иваныч показывается в дверях.) Серафима Михайловна (быстро к нему подбегая, вполголоса). Говори: двадцать, говори: двадцать… (Вслух.) Вот Алексей Алексеич, чрез милейшую Надежду Францевну, делает предложение нашей Кате, только сомневается, точно ли ей двадцать лет… (Вполголоса, свирепо.) Смотри же!.. (Вслух.) Вот скажи сам Надежде Францевне, сколько лет Катюше… Я теперь в стороне…
Надежда Францевна. Здравствуйте, Иван Иваныч… Как ваше здоровье?.. Я думаю, по этой погоде не очень хорошо себя чувствуете…
Иван Иваныч. Уж стар, стар становлюсь, Надежда Францевна… Только людям надоедаю, что и на свете живу…
Надежда Францевна. О, нет, еще поживете… Что вы, Бог с вами…
Серафима Михайловна (становясь сзади Надежды Францевны, к мужу). Ну, говори же, говори, сколько лет нашей Кате… (делает знаки руками, показывая пальцы, и говорит губами без звука: двадцать, двадцать.)
Надежда Францевна (вдруг оборачиваясь к ней). Да это совершенно напрасно, Серафима Михайловна… Если бы даже и Иван Иваныч сказал, и я поверила, хоть слыхала и сама, даже от самой Катерины Ивановны, что ей 16 лет… но положим, что я поверила бы… ведь Алексей Алексеич не удовольствуется этим и в метрических книгах справится…
Серафима Михайловна. Ах, Боже мой!.. Ну, так я же вас прошу, наконец: научите меня, что мне делать… как друга прошу… Неужели я не сумею ничем заслужить вам, неужели вы так мало меня любите, неужели вам не приятно будет устроить судьбу девушки, в которой вы приобретете вечную благодарность… Наконец, яготова все для вас сделать: научите только, как успокоить Алексея Алексеича насчет лет Кати моей?
Надежда Францевна. Мне, право, странно вам советовать в этом случае… Конечно, Алексей Алексеич, как человек аккуратный, поверит только документу, и если бы вы могли достать какое-нибудь, конечно, справедливое, свидетельство о годах Катерины Ивановны, то не пойдет же он справляться, в самом деле, в метрических книгах.
Серафима Михайловна. Ах, свидетельство… Я достану, непременно достану… А вы уж, друг мой, Надежда Францевна, поддержите его в этой мысли, что Кате 20 лет…
Надежда Францевна. Что ж, если это справедливо, я не могу говорить ему ничего другого. Если он попросит, я могу даже сама съездить и справиться в метриках… (С улыбкой.) Я, ведь, все дела умею делать… вы знаете… Бедность и нужда всему научат…
Серафима Михайловна. Ах, вот вы кстати о делах: помогите нам… Вот еще моя к вам просьба: нам нужно теперь, особенно если, Бог даст, устроится Катина судьба… необходимо нужно десять тысяч занять.
Иван Иваныч. Десять тысяч… куда это, Серафимчик?.. Помилосердуй!..
Серафима Михайловна (к Надежде Францевне). Скажите!.. Он спрашивает куда?.. Я устраиваю судьбу дочери, а он спрашивает куда?..
Надежда Францевна. Нет, знаете, Серафима Михайловна, я согласна с Иваном Иванычем: десять тысяч вы напрасно хотите занимать… К чему? Алексея Алексеича вы ничем не удивите: он так богат, что не обращает даже ни на что внимания… Если он женится на вашей Катеньке, то, вероятно, не допустит, чтобы и приданое для нее вы делали на свой счет… А так, для необходимых свадебных расходов, для соблюдения разных приличий, мне кажется, будет достаточно пяти тысяч… не правда ли, Иван Иваныч?…
Иван Иваныч. Много… матушка, Надежда Францевна, и пяти тысяч не нужно… слишком много…
Серафима Михайловна. Уж ты, пожалуйста, не говори… Не вмешивайся, где ты ничего не понимаешь… Тебе, конечно, все равно: ты из ума выжил, ходить разучился… на тебя никто внимания не обратит… А я уронить себя не хочу… Я не намерена, чтобы все говорили, что Алексей Алексеич на нищей женился… У меня материнские чувства есть…
Надежда Францевна. Да, действительно пять тысяч разойдутся… и не заметишь…
Серафима Михайловна. Да без пяти тысяч я просто даже не могу себя вообразить… Я должна пропасть…
Иван Иваныч. Давеча сама две или три просила…
Серафима Михайловна. Молчи, молчи, пожалуйста, молчи… Не раздражай меня, пока я спокойна… Ну, радость, Надежда Францевна, я на ваше мнение полагаюсь… Вы думаете, что достаточно пяти тысяч: ну, пусть и будет по-вашему… Помогите же мне занять их где-нибудь: я буду вам очень благодарна…
Надежда Францевна. Благодарности мне никакой не нужно… Я сделаю это только из дружбы… Вот видите: у меня есть на примете один человек, который меня уважает и мне поверит, но только он берет довольно большие проценты. Если занять на год пять тысяч, нужно будет дать ему вексель в восемь… и то разве только для меня сделает…
Иван Иваныч (с ужасом). Как это: три тысячи в год процентов на пять!.. Да что вы, матушка, Надежда Францевна, ведь это разбой!..
Надежда Францевна (обидевшись). Как вы странно выражаетесь, Иван Иваныч… Ведь я не навязываюсь, я не свои деньги вам предлагаю… Я хочу сделать вам услугу из одной только дружбы…
Серафима Михайловна. Да полноте, ангел мой, Надежда Францевна, слушать его… дурака… Ах, эти старики… Они просто невыносимы… Я согласна… Я прошу вас, умоляю: займите для меня эти пять тысяч, на каких хотите условиях…
Надежда Францевна. Хорошо: я съезжу, похлопочу, и если тот человек даст денег, то я дам ему вексель на себя, а вы уже дадите мне документ на мое имя, как будто заняли прямо у меня… Полноте, Иван Иваныч, погодите: вот, выдадите дочь за миллионера, будете и сами богаты около нее: тогда не пожалеете о таких пустяках, как эти деньги… Ну, так, следовательно, я могу теперь ехать к Алексею Алексеичу и объявить ему, что вашей милой Катеньке 20 лет, что вы его ожидаете и что вы приняли его предложение с удовольствием…
Серафима Михайловна. Да, да, скажите, что с большим удовольствием и считаем за честь…
Надежда Францевна. Ну, а как же невеста… будет ли она согласна?…
Серафима Михайловна. Ну, конечно… Стоит ли об этом думать… Конечно, согласна и благодарит за честь… даже считает за счастие…
Надежда Францевна. А насчет свидетельства-то о летах вы позаботьтесь: Алексей Алексеич аккуратный человек: он непременно захочет видеть…
Серафима Михайловна. Да, да, я сейчас же распоряжусь. Для нас это скоро сделают… Мы, ведь, первые лица считаемся в своем приходе…
Надежда Францевна. Ну, так до свиданья!.. Я тороплюсь к Алексею Алексеичу, и он к вам сейчас же явится, я в этом уверена… Поцелуйте за меня вашу милую Катеньку…
Серафима Михайловна. До свиданья, до свиданья… добрая, милая Надежда Францевна!
Надежда Францевна (пожимая руку Серафиме Михайловне с чувством). Верьте моей дружбе… Прощайте, Иван Иваныч!
Иван Иваныч. Прощайте, Надежда Францевна!

(Надежда Францевна уходит.)

Явление третье.

Серафима Михайловна и Иван Иваныч.

Серафима Михайловна. Ну… мог бы ты не только сделать, но даже придумать что-нибудь подобное? Наша дочь, наша Катя, будет за таким богачом, что даже подумать страшно!.. Он заплатит все наши долги, он поправит наше состояние… И все я, все я это делаю… А ты, скажи ты мне, что ты в жизни делал для своего семейства, или хоть для меня, твоей жены?.. Делал ли ты хоть что-нибудь?..
Иван Иваныч. Что же, и мы, по мере сил своих, было время, работали, служили… И теперь пенсион получаю…
Серафима Михайловна. Боже мой, это он мне говорит… Работали, служили!.. Ха, ха, ха… Да мне-то какая из этого польза?.. Жила ли я в роскоши, жила ли я в богатстве, каким другие пользуются?.. Имела ли я особенный блестящий выезд, давала ли я балы, славилась ли я своим костюмом?.. Снимали ли с меня моду?.. Я женщина молодая, свежая… я была красавица… я всю жизнь свою погубила для тебя, старика противного, а ты… что ты мне дал взамен?.. Мне бы, по моей красоте, по моим достоинствам, на лебяжьем пуху надо было нежиться… а ты…
Иван Иваныч (с тоской). Господи… каждый-то день, каждый-то день слышать все одно и то же!.. Все упреки, все брань… Каждый час, каждую минуту…
Серафима Михайловна. Да, да, каждый час, каждую минуту, до последнего конца твоего буду повторять тебе одно и то же, чтобы ты помнил, чтобы ты чувствовал, чем ты мне обязан, чем я тебе пожертвовала, и как ты за это наградил меня… Я была невинная девочка… я была амур, купидон прелестный, чистый… и ты, как сатир, или вакхан какой-нибудь, схватил меня своими противными старческими лапами… Ты высосал из меня жизнь… я, как цветок благоуханный, завяла от твоего ядовитого дыхания… Я исстрадалась…
Иван Иваныч (приподнимаясь, машет рукой). Ну, матушка, оставь… Видно, не очень страдала со мной, стариком, коли и дочь хочешь выдать за старика… Видно, не плохо житье-то твое…
Серафима Михайловна. Скажите, и он себя сравнивает с Алексеем Алексеичем!.. У того миллионы, а у тебя что?.. Дочь моя будет блистать в обществе, будет возбуждать зависть. (Иван Иваныч идет к дверям.) Куда идешь?.. Вот хоть бы занялся: свидетельство-то схлопотал о летах Кати…
Иван Иваныч. Делай сама, как знаешь… Уж оставь меня в покое, коли я ни на что не гожусь… (Уходит.)
Серафима Михайловна. Так что же? Сделаю, все сделаю и без тебя, а ты помни, что дочь тебе ничем не обязана… (Звонит.)

(Входит слуга.)

Серафима Михайловна (слуге). Поди сейчас за ворота стой и смотри… Как увидишь, что из-за угла повернет в нашу улицу карета Алексея Алексеича, так беги и доложи мне… Да позови сюда ко мне барышню… Ступай!.. (Слуга уходит.)

Явление четвертое.

Серафима Михайловна (одна). А я, право, удивительная, редкая женщина… Попасться в руки этакому старому демону, взять над ним верх, не потерять характера, делать все по-своему… Да, Кате есть кому подражать в жизни!.. Если она выйдет за Кутузкина и будет подражать мне, она и сама будет счастлива и нас всех должна сделать счастливыми…

Явление пятое.

Серафима Михайловна и Катенька.

Серафима Михайловна (при появлении Катеньки). Ах, Катя, милая моя, беги скорей и целуй мамашу: благодари ее за то, что она для тебя делает….
Катя (целуя мать). Что такое, мамаша?
Серафима Михайловна. Ну, садись сюда, садись, мой ангел, моя красавица… Ох, купидон… Ну, скажи ты мне: хотела бы ты жить в собственном своем большом великолепном доме, иметь множество ливрейной прислуги, швейцара с булавою у подъезда, кататься в таких колясках, на таких лошадях, чтобы все завидовали, давать балы на удивленье всей Москве, собирать вокруг себя самую лучшую, самую избранную молодежь?.. А-а?.. Не правда ли, как все это прелестно!.. Ну, что же, хотела бы ты всем этим пользоваться?..
Катя. Конечно, мамаша, как не хотеть…
Серафима Михайловна. Ну, так благодари свою маму. Я тебе все это предоставляю… Ты будешь всем этим пользоваться…
Катя. Мамаша, да это все равно, что в сказках… Каким же это образом?..
Серафима Михайловна. Да, это правда, мой ангел… Это не всякий сумеет сделать… На это способна только твоя мама… Ты девочка, по милости своего родителя, не имеющая почти никакого или самое ничтожное приданое, только что вышла из пансиона, не успела еще показаться в свет… и вдруг… тебе делает преферанс, пред всеми здешними невестами, такой человек, которому ни одна бы не отказала… Представь ты себе, какова будет их злость, какова будет их зависть!.. Не правда ли, это приятно?…
Катя. Да кто же это, кто, мамаша?
Серафима Михайловна. Интересно… Ребенок!.. (Протяжно.) Алексей Алексеич Кутузкин — вот кто…
Катя. Как, мамаша, этот старый кролик… Ни за что не пойду… ни за что на свете…
Серафима Михайловна. Глупа… глупа… и глупа!.. Разве так матери говорят: не пойду?.. Разве мать хлопочет, старается о тебе для того, чтобы услышать такой глупый ответ?.. Глупо, очень глупо!..
Катя. Мамаша, да как же, ведь он мне не нравится, он старый, противный, едва жив…
Серафима Михайловна. Ну, что же, что же из этого? Твой отец тоже старик, тоже едва бродит… но, ведь, он муж же мне, ведь, я живу же с ним…
Катя. Мамаша, да он больной, он скоро умрет…
Серафима Михайловна. Ну, что же делать: на все власть Божья… Скоро умрет, следовательно, такое определение, так Богу угодно… Наверно этого сказать нельзя: и старые живут, и молодые умирают… Вот и у Алексея Алексеича была молодая жена иумерла, а он до сих пор живет…
Катя. Да вот, мамаша, уж он пережил одну жену…
Серафима Михайловна. Ну, что же?.. А ты переживешь его… Это все очень естественно… И нисколько мне не будет удивительно, если через год, через два, я увижу тебя молодой, прекрасной и богатой вдовой… Мне кажется, тут ужасаться нечего… На все воля Божья…
Катя. Да, мамаша, говорят…
Серафима Михайловна. Что, что говорят?.. Ну, говори!..
Катя. Говорят, что первую жену он уморил… что он ее замучил своим ужасным характером.
Серафима Михайловна. Ах, какой вздор, какая глупость!.. И как мне неприятно, Кетти, что ты решаешься повторять такие глупости… Да разве можно уморить или замучить умную женщину?.. Дуру, ну, конечно, я спорить не буду… Но умную женщину — никогда… Да помилуй, уж что может быть ужаснее моего положения с твоим отцом… Я вышла за него чистая, невинная, как ангел, он всегда был такой же старый, сварливый и злой, как теперь… Однако, кажется, нельзя сказать, чтобы я позволила ему себя уморить, или измучить… Правда, явсегда страдала, страдаю и теперь… но я никогда не позволяла ему командовать или тиранствовать надо мною… Я всегда брала верх… всегда…
Катя. Мамаша, да он мне противен, он мне гадок…
Серафима Михайловна. А мне не противен и не гадок был твой отец?.. Да еще заметь ту разницу: я приносила ему приданое, а у него, кроме службы да чина, ничего не было… А утебя, напротив, жених богач, миллионер, тогда как за тобой, ведь, ничего нет, одни только тряпки… добрый родитель ничего не умел скопить для тебя… В этом, кажется, есть разница порядочная… Тебе есть из-за чего переломить в себе это отвращение, если уж эта глупость закралась в тебя… Впрочем, тут много говорить нечего: я об этом старалась, я об этом мечтала, как о нашем общем счастии, я этого достигла — и это должно быть… Алексей Алексеич сейчас приедет, тебе пора одеваться… Когда он выскажет тебе свое предложение, ты должна скромно присесть и сказать: благодарю за честь, которую вы мне делаете… Если родители согласны, то и я согласна… Слышишь?.. Поди же, оденься хорошенько…
Катя (с испугом). Мамаша, да вы серьезно говорите? Вы уж решили?..
Серафима Михайловна. Да, да и да!.. Что же ты думала, что я шучу, что ли, с тобою, играю?.. Алексей Алексеич сделал предложение через Надежду Францевну, я дала согласие.. Он сейчас приедет и лично повторит свое предложение, — я опять изъявлю согласие и ты должна сделать то же… Кажется, коротко и ясно… и разговаривать больше нечего… Ты знаешь меня?
Катя (робко). Да как же, мамаша…
Серафима Михайловна. Ну, так же… Если мать что для тебя старается, устраивает, так за это надо благодарить ее, а не рассуждать… Я думаю, я наобум ничего не сделаю…
Катя. Мамаша, да я не могу ему сказать, что он мне нравится… Я ему в глаза скажу, что он противен мне…
Серафима Михайловна. Катерина, ты знаешь меня: я баловница-мать, я отцу никогда не позволяла сделать тебе никакого выговора или замечания… Но люблю ли я, когда со мной спорят или возражают, могу ли я это сносить — ты знаешь… Да только ты осмелься что-нибудь неприятное Алексею Алексеичу… Да я тебя со света сживу, я у тебя по волоску всю косу вытаскаю… Ах, ты ребенок неблагодарный!.. Да неужели мать не знает что делает?.. Это я устраивала, старалась, хлопотала, а она вдруг все расстроить хочет… Да избави тебя Бог!.. да я… я…
(Входит Федор Иваныч. Красивое лицо его показывает следы бессонных ночей, волосы несколько растрепаны и щегольской костюм несколько помят и не в полном порядке.)

Явление шестое.

Те же и Федор Иваныч.

Федор Иваныч (останавливаясь в дверях, с комическим движением). Муттерхен в ярости… Почто?.. На кого обращен гнев?.. На сию дщерь непокорную?..
Серафима Михайловна (с улыбкой). Ну, перестань, баловень… Теперь не до того… Где пропадал целых три дня?.. Я ведь беспокоилась…
Федор Иваныч. Не в том дело, строгая maman… А вы мне скажите, в чем дело, и чем провинилась сия юница.
Серафима Михайловна. Ах, отвяжись, Диодор… Говорю тебе, теперь не время дурачиться… Алексей Алексеич Кутузкин делает предложение Кате и сейчас приедет сам. Я ее думала обрадовать, посылаю одеться, а она, видишь ты, еще недовольна женихом: слышите, противен, не нравится…
Федор Иваныч. Катя, Катя, глупо, глупо… Поверь моей двадцатидвухлетней опытности… Моя ли ты сестра, ее ли ты дочь?.. От чего ты отказываешься?.. Обладательница громадных капиталов, благодетельница матери, брата, всех родных, друзей, знаемых и незнаемых… О, непокорная и неблагодарная дочь!.. Пойди, пойди, одевайся… Знаешь, чтобы тут (показывает рукой на грудь) было попрозрачнее, чтобы плечо и рука сквозили через тюль, за ушами два локона, ножка в безукоризненном ботинке и тончайшем чулке… ну, а прочее… как маменька прикажет… Поди и повинуйся… этим шутить нечего…
Серафима Михайловна (к дочери). Да и в самом деле шутить нечего, да и некогда. Изволь же идти, одевайся, да помни, что я тебе сказала…

(Катенька уходит в большом смущении.)

Явление седьмое.

Серафима Михайловна и Федор Иваныч.

Серафима Михайловна. Ну, а ты где пропадал, повеса?
Федор Иваныч. Увы, нежная родительница, там уже нет меня, где я был, там осталось только отрадное обо мне воспоминание…
Серафима Михайловна. И опять, я думаю, проиграл?..
Федор Иваныч. Все, кроме любви к родителям…
Серафима Михайловна (стараясь принять строгий тон.). Однако, послушай, Федор, это, наконец, из рук вон… Ты — мальчишка, и позволяешь себе такое поведение, что я наконец…
Федор Иваныч. Позвольте, позвольте… Во-первых, я не Федор, ибо пожалован маменькою в Ди-о-доры, во-вторых, давно уже известно и всеми философами доказано, что строгостью никогда нельзя исправить детских пороков, и что они исправляются только нежностью и снисхождением… А для исправления моего преступного проигрыша нужно только 500 рублей, за которыми я и приехал к доброй родительнице моей…
Серафима Михайловна (сердясь). Послушай, Федор, я тебе говорю, оставь свои глупые шутки, иначе ты меня выведешь из терпения, и я…
Федор Иваныч (перебивая). И вы посягнете на эту красоту (показывает на свое лицо), на это ваше создание… Да женится ли после того на вашей дочери такой солидный и капитальный человек, как Алексей Алексеич?.. Женится ли он на сестре такого погибшего ибуйного создания, каким я ему предстану?.. О, maman, не ожесточай чад своих, вспомни те веселые пикники с Ваней Власовым… Не думаешь ли ты, что Кутузкин польстился участвовать в них вместе с тобою и для этого только женится на моей сестре, а твоей дочери?.. Ну, перестань же, перестань, язнаю, что ты любишь меня, своего первенца, красавца Диодора, которого поп по ошибке назвал пошлым Федором…
Серафима Михайловна (расхохотавшись). Ну, перестань, дурак… Ты, в самом деле понял мою слабость к тебе и пользуешься ею… Но вот что: ты смотри, не испорти моего дела… Ты бы лучше лег теперь спать, а то Алексей Алексеич увидит тебя в таком виде, да ты еще скажешь какую-нибудь глупость и все дело у меня расстроишь…
Федор Иваныч. Ах, maman, maman!.. Ты бесспорно женщина superfine и притом belle famme… но зачем же унижать свое родное детище… Неужели я не понимаю, в какую богатую кладовую хочешь ты отпереть дверь для себя и для меня этим союзом с Алексеем Алексеичем?.. Да ты посмотри, как я поведу себя с ним: он влюбится в меня… А волосы ты мне причешешь, и галстук перевяжешь сейчас же… и собственноручно?
Серафима Михайловна (улыбаясь). Ах, ты, дрянной мальчишка, скажи мне, есть ли хоть одна женщина, которая бы не увлеклась тобою, если б ты захотел увлечь ее?.. (Поправляет ему волосы и галстук.)
Федор Иваныч. Не знаю, муттерхен, я этим не занимаюсь… Я в этом отношении добродетельный человек: собой не торгую, даром не беру, а что нужно — покупаю…
Серафима Михайловна (в шутку бьет его со смехом). Дурак!..
Федор Иваныч. А пятьсот рублей будет?..
Серафима Михайловна. Если дело с Алексеем Алексеичем устроится — будет… Надежда Францевна обещала занять пять тысяч…
Федор Иваныч. То-то… а то неловко: графу Бржебржицкому остался должен… Вы за это одно должны меня поощрять. Какими знакомыми я умел себя окружить, в какой круг успел попасть: либо князь, либо граф, либо такая фамилия, что за одну ее чины и ордена дают… Значит, все это будущие деятели… Ты пойми это…

(Поспешно входит слуга.)

Слуга. Едут-с, едут… Сейчас из-за угла выехали…
Серафима Михайловна. Ну, поди же, будь в прихожей…

(Слуга уходит.)

Серафима Михайловна (кричит в дверь). Иван Иваныч… Иван Иваныч… Да иди же скорее сюда: Алексей Алексеич едет, встреть его, а я пойду посмотрю на Катю и приготовлю ее… Иди же, говорят…
Иван Иваныч (из-за дверей). Иду, иду… (Входит.)
Серафима Михайловна. Да не напутай ты у меня, не наври: помни, что 20 лет…

(Уходит.)

Явление восьмое.

Иван Иваныч и Федор Иваныч.
Федор Иваныч подходит к отцу и небрежно целует его руку.

Иван Иваныч. Ах, сынок любезный, чем занимаешься, где время проводишь?..
Федор Иваныч. Общество, папа, наблюдаю, общественную жизнь изучаю…
Иван Иваныч. Что же, это, видно, легче и назидательнее, чем лекции слушать и науки изучать?..
Федор Иваныч. Не знаю, легче ли: разум и труд везде нужны, но что назидательнее — это без сомнения…
Иван Иваныч. Разум и труд, чтобы в карты играть и целые ночи прокучивать!.. Несчастный ты человек. Губит тебя твоя матушка безумная… К чему ты себя готовишь, что из тебя выйдет?..
Федор Иваныч. О, не сокрушайтесь обо мне, добрый, но суровый родитель, верьте, что я готовлю себе самую завидную будущность: из меня выйдет отличный практик, настоящий общественный деятель…
Иван Иваныч (с досадою и грустью смотря на сына, качает головой). Оболтус ты, оболтус!.. До 20 лет дожил, а не выучился даже тому, как следует говорить со стариком отцом… Да и чему удивляться: начальство вас нынче распустило, никто за вами не смотрит, делаете, что хотите… Хорошо ученье!.. А как бы взяли вас в ежовые рукавицы, да и взыскивали бы хорошенько за каждую пропущенную лекцию…
Федор Иваныч. Тогда, конечно, вся ответственность за поступки детей легла бы на других, а родители были бы совершенно свободны от нее…
Иван Иваныч (со вздохом машет рукою). Несчастный!.. Впрочем, я давно уже потерял всякую надежду на тебя…
Федор Иваныч. Не отчаивайтесь и не осуждайте прежде времени… Вспомните короля Лира и Корделию… Может быть, Лир — это вы, а я — ваша Корделия…

(Входит слуга.)

Слуга. Алексей Алексеич Кутузкин…
Федор Иваныч. Вот вы, папа, посмотрите на меня в сношениях с людьми — и тогда судите… Не забудьте же меня представить ему…

Явление девятое.

Те же и Кутузкин.

Иван Иваныч (идя навстречу Кутузкину). Здравствуйте, многоуважаемый Алексей Алексеевич!
Кутузкин. Мое усердное почтение вашему превосходительству.
Иван Иваныч. Прошу вас покорнейше садиться. (Указывая на сына, который стоит в стороне в скромной и почтительной позе.) Позвольте представить вам моего старшего сына Федора.
Кутузкин (протягивая руку Федору). Очень приятно познакомиться. Имея честь несколько раз бывать у ваших родителей, я не имел удовольствия видеть вас.
Федор Иваныч (с заискивающим видом, пододвигая Кутузкину кресло). По утрам я почти никогда не бываю дома, а по вечерам очень занят и редко когда выхожу из своей комнаты.
Кутузкин. Верно изволите служить?..
Федор Иваныч. Нет, еще учусь и приготовляю себя к практической деятельности… Знаете, чем больше запас сведений, тем шире может быть деятельность…
Кутузкин. Совершенно справедливо… Верно, в университете изволите быть студентом?..
Федор Иваныч. Да, я там, только вольным слушателем…
Кутузкин. А-а, это, значит, разница… Простите мое невежество… Я шел совсем иным путем, чем вы, не имел счастия так долго учиться, родители мои очень рано обратили меня на практическую, житейскую, знаете, деятельность… Скажите, какая же в этом разница? Что же это, вольный слушатель дольше должен учиться и получает, может быть, особенные права?..
Федор Иваныч. Нет, это, собственно говоря, все равно… но вот видите, — все мы, имеющие более или менее порядочное общественное положение, которым и я пользуюсь по милости заслуг моего папеньки, все мы поступаем вольными слушателями, вот как и приятели мои: князья Бржебржицкие, Духановы, Киргизские…
Кутузкин. А-а, все известные фамилии… это, значит, особая, так сказать, привилегия…
Федор Иваныч. Нет-с… Но это дает нам большую свободу заниматься теми или другими науками, смотря по нашим наклонностям… шире, может быть, разностороннее образование… Вот и я… сначала был на юридическом факультете, потом перешел на камеральный… чтобы больше, знаете, приготовить себя к жизни… к делу…
Кутузкин. Да, это главное… Дай вам Бог, дай вам Бог успеха… на радость ваших родителей… От души желаю… Нам такие люди нужны, очень нужны… (Обращаясь к Ивану Иванычу.) Нет людей нынче… совсем нет… (несколько помолчав.) А як вашему превосходительству по делу… (Взглядывает на Федора Иваныча.)
Федор Иваныч (вставая). Может быть, мое присутствие здесь излишне… может быть, вам угодно остаться наедине с папа?..
Кутузкин. Конечно… Впрочем, это дело такое… Где же Серафима Михайловна?…
Иван Иваныч. А она у дочери… Федя, пошли, пожалуйста, сюда мать… (Федор почтительно кланяется и уходит.)

Явление десятое.

Кутузкин и Иван Иваныч.

Иван Иваныч. Она всегда почти с дочерью… Очень уж любят друг друга…
Кутузкин. Это приятно… А я, ваше превосходительство, позволяю себе смелость просить у вас руку прелестной Катерины Ивановны… Если только, разумеется, буду столько счастлив, что удостоюсь вашего и ее расположения…
Иван Иваныч. Помилуйте… я считаю за большую честь… должен благодарить вас…
Кутузкин. Вы знаете мое состояние… Я не ищу ничего: мне не нужно никакого приданого… Конечно, если вам угодно будет самим наградить вашу дочь… я не могу и не смею препятствовать… Но я ищу только теплую душу, только верную и добрую подругу жизни…
Иван Иваныч. Катя у меня добрая, хорошая девушка… Я, с своей стороны… разумеется, было бы только ее согласие…
Кутузкин. А разве Катерина Ивановна не согласны?…
Иван Иваныч (торопливо и смущенно). Нет, я ничего не слыхал… Я не имел в виду, что так скоро, я ничего не говорил с нею… Я, с своей стороны, считаю за честь… Это вот жена… Это Серафимчик… она, вероятно, уже говорила… Знаете, женщины лучше могут между собою…
Кутузкин. А я полагал… Мне Надежда Францевна передала, что и вы, и Катерина Ивановна вполне согласны на мое предложение…
Иван Иваныч. Да она согласна… это, вероятно, согласна… Вот видите, уж я какой: стар очень становлюсь, из ума выживаю… Вот сейчас Серафима Михайловна…

Явление одиннадцатое.

Те же и Серафима Михайловна.

Серафима Михайловна. Ах, Боже мой, Алексей Алексеич, как я рада, что имею счастие видеть вас у себя!.. А я там сижу с своей Кетти, заговорилась, знаете: она у меня такая милая, так любит меня… Просто, жить без меня не может…
Кутузкин. А я вот имею дерзость просить у вас это сокровище… Я имел честь изъяснять их превосходительству мое предложение… Теперь повторяю его и вам… уступите мне ваше сокровище…
Серафима Михайловна. Ах, Алексей Алексеич, от судьбы не убежишь… Я знаю ваши достоинства, и в моем согласии, конечно, вы не могли и сомневаться, но и Катя моя… как нам ни тяжело расстаться… и она согласна… Мы сейчас с нею говорили об этом: она сказала мне: maman, я 20 лет привыкла любить и уважать вас, 20 лет я следовала во всем вашим советам, воля родителей для меня священна, я знаю, что вы не отдадите меня дурному человеку… Мне и самой нравится Алексей Алексеич, я со всех сторон слышу похвалы ему, но без вашего совета я ни на что бы не решилась…
Кутузкин. Итак, для моего полного счастия, мне остается только просить у вас позволения видеть Екатерину Ивановну и от нее самой услышать решение моей участи…
Серафима Михайловна. Я ее позову сейчас… (Закрывая глаза платком.) Но если бы вы только знали, если бы вы только могли понять, чего мне стоит расстаться с ней… (Всхлипывая.) Вы мне не откажете, вы мне позволите бывать у нее, видеть ее каждый день…
Кутузкин. Нужно ли и говорить об этом… Помилуйте… Я сам бы просил вас об этом…
Серафима Михайловна (отирая глаза, восторженно). Ну будь воля Божия… (Подходит к дверям и кричит в них.) Катя, Кетти, Каточик! Поди сюда, моя радость!
Иван Иваныч (сидевший до сих пор молча, с уныло опущенною головою, к Кутузкину жалобно, со слезами в голосе). Она, ведь, ребенок еще совсем, ничего еще не понимает…
Кутузкин. Вы, ваше превосходительство, мне кажется, огорчаетесь моим предложением, но я смею вас уверить только в одном, что я уже не молодой человек, не ветреник какой-нибудь, у меня не фантазия в голове, и я полагаю, что ваша дочь найдет во мне истинного друга и такую любовь… такую, которая не проходит… Я буду для нее все, все… Я всего себя отдам избранной мною женщине…
Иван Иваныч (смущенно). Нет, я не то… я очень рад… Вы… это такая честь для нас… такое счастие… только она ребенок еще, ребенок… Любите ее… любите ее

(Плачет.)

(В дверях показывается Катенька, одетая чуть не по-бальному, с открытыми плечами и голыми руками. Она взволнована и испугана.)
Серафима Михайловна (вполголоса и скороговоркой). Смотри же ты у меня: говорить что приказано… Да если хоть слезинка одна… Помни, что я тебе сказала… Помни! Это наше общее счастие… Говори: благодарю за честь… (Вслух.) Вот она, вот наша Катя…
Кутузкин (при взгляде на Катеньку вздрагивает, глаза его сверкают. Подходит к ней и говорит дрожащим голосом). Я имел смелость… просить руки вашей… Родители ваши согласны… Позвольте надеяться…
Катя (приседая робко). Благодарю за честь… Если родители… и я…
Серафима Михайловна (всхлипывает и закрывает глаза платком). Я говорила: судьба… Я говорила, — она неравнодушна к вам… (Берет руку Катеньки и подает Алексею Алексеичу.) Возьмите ее… она ваша… О, любите ее… Любите ее!.. (Алексей Алексеич страстно целует руку Кати.)
Серафима Михайловна. Ну, скажите: неужели я отдаю вам не красавицу!.. Неужели это не сокровище!..
Кутузкин (подходит к Серафиме Михайловне и целует ее руку). Благодарю вас… Я с первой встречи почувствовал самое сильное влечение к Катерине Ивановне…
Катя (быстро подходит к отцу и припадает к нему на плечо, вполголоса). Папа, он мне противен… он гадок мне…
Иван Иваныч (тихо). Тс… как это можно… что ты говоришь!.. Смотри, услышит… это для твоего счастия… Этакой страшный богач… Ничего, ничего, привыкнешь…
Серафима Михайловна. Ну, Катя, поди спой Алексею Алексеичу что-нибудь… Послушайте, как она поет… Восхитительно!..
Катя. Мамаша, я не могу…
Серафима Михайловна (строго взглядывает на дочь). Ну… (Ласково.) Ну, ну, не конфузься, не конфузься… Немножко голос будет дрожать от волнения. Алексей Алексеич извинит… Вырази ему свои чувства, спой что-нибудь такое… (Вполголоса.) Пой: Люби меня… (Подводит ее к роялю и усаживает).
Кутузкин (не спуская сладострастного взгляда с Кати и потирая руки). Приятно, приятно послушать… Прелестная, очаровательная…
Серафима Михайловна (выразительно). Ну, пой же, Кетти…

(Катя поет дрожащим голосом: Люби меня).

Серафима Михайловна (к Алексею Алексеевичу). Это она вам поет… выражает свои чувства…. к вам…
Кутузкин (дрожа всем телом, конвульсивно потирает руки). Очаровательная, прелестная… Пойте, пойте…
Серафима Михайловна (к мужу тихо). Ну, что сидишь, вытянувши рожу, точно к смерти приговорен!.. Шел бы вон…
Иван Иваныч (со вздохом.) Я и то уйду… (Уходит.)
Серафима Михайловна (Алексею Алексеичу). Ну, поцелуйте, ну, поцелуйте ее, как жених…
Кутузкин целует обнаженное плечо Кати. Та вскрикивает с отвращением.
Серафима Михайловна (весело смеется). Невинность-то какая!.. Какая невинность-то!..

(Занавес падает.)

Действие второе.

Роскошно убранная и изящно меблированная гостиная в доме Кутузкина. Утро.

Явление первое.

Сидор и Арина Федотьевна.

Сидор (входя в дверь, следующей за ним Арине Федотьевне). Входите, входите сюда!..
Арина Федотьевна (в дверях). Да я уж даже и сумневаюсь: входить ли?.. Очень уж вы меня далеко провели… и все это у вас как здесь прекрасно да раззолочено… Не прогневались бы, что я сюда войду…
Сидор. Что уж тут, ничего: сама велела сюда вас провести, ну, так и идите… Вот сядьте тут у дверей… али так постойте… подождите…
Арина Федотьевна (садясь на стул у дверей и осматриваясь). Ах, Боже мой… истинно, какое богатство есть в людях… Конечно… кого как Бог наградит… Божеское назначение…
Сидор (небрежно прислонясь к косяку, смотрит на Арину Федотьевну с презрительной улыбкой). Ничего тут нет редкостного… Такие ли бывают убранства…
Арина Федотьевна (обидевшись.) Авы, мой почтенный, мне не противоречьте… Я с вами говорю не для чего-нибудь, а только для одной ласки, потому я ласковый человек… И разговаривать мне с вами нисколько не интересно…
Сидор (отворачиваясь, вполголоса, сурово). Ну, так и не говори…
Арина Федотьевна. Да… Вы, может быть, здесь без года неделю живете, а я к здешнему дому всегда была приближена, потому не только Алексей Алексеевичу, а еще и батюшке ихнему Алексею Прокофьичу, дай Бог ему царство небесное, мой покойник служил… Да… И вам бы надо со мной с почтеньем обходиться, потому сын мой, Петруша, Петр Акинфыч, — ваш начальник, управитель ваш, а я его мать… Вам бы это знать следовало и помнить… да…
Сидор (переходя к косяку другой двери, вполголоса, злобно). Эк ее… благочестие-то тронули… Видишь ты: невидаль!.. Начальница какая… сволочь… в гостиную-то пустили: заважничала…
Арина Федотьевна. Вы бормочите себе, а я не слушаю… и разговаривать с вами не желаю, потому вы невежа человек…

(Несколько секунд молчат и смотрят в разные стороны.)

Явление второе.

Те же и Катерина Ивановна.

Сидор (указывая рукою на Арину Федотьевну). Вот… приказывали в гостиную-то провести…
Катерина Ивановна. Я вижу… Ты можешь идти… (К Арине Федотьевне.) Здравствуйте… (Садится.)

(Сидор уходит).

Арина Федотьевна (раскланиваясь). Здравствуйте, матушка Катерина Ивановна, извините, что обеспокоила вас…
Катерина Ивановна. Ничего, помилуйте… Садитесь, пожалуйста… Что вам угодно?..
Арина Федотьевна. Я Петинькина мать, вашего управителя Петра Акинфыча маменька…
Катерина Ивановна. Да, я слышала… Я знаю, видала Петра Акинфыча… он прекрасный молодой человек… Что же вам угодно?.. Да садитесь, пожалуйста…
Арина Федотьевна. Ах, как вы меня осчастливили, что Петрушу моего похвалили… А как он вас превозносит, просто слов не находит, вот, когда послушаю, с сестрой разговаривает… Со мной-то он мало говорит… Истинный, говорит, ангел небесный, только вам и имени от него, другого и названия нет… Этакой, говорит, добродетели, этакой доброты ангельской не можно и найти другой…
Катерина Ивановна (улыбаясь). Очень благодарна… Только, мне кажется, Петру Акинфычу некогда было узнать меня и не за что хвалить: я не знаю, говорили мы с ним пять-шесть раз по два, по три слова, с тех пор, как он служит у мужа… А я слыхала от мужа, что он им доволен и хвалит его…
Арина Федотьевна. Помилуйте, да где же ему разговаривать с вами… Вы наши благодетели: он, я думаю, и взирать-то на вас не смеет… А, ведь, добродетели человеческие во всем видны… Взглянет добрый человек или слово одно ласковое скажет, так сейчас можно чувствовать… Вот и вас, по одному вашему взгляду лица вашего ангельского, так за ангела небесного можно вас почесть… А наше все семейство уж такое преданное, уж мы кому служим, так, кажется, не то что сказать: от всей души, — мало этого, а, можно сказать, жизни своей не пожалеем для наших благодетелей… И не то, что как другие прочие неблагодарные бывают, а, кажется, нет для нас и людей лучше на свете, как наши благодетели… Вот и мой муж, покойник, чуть в Сибирь не попал, а все из-за преданности к вашему дому…
Катерина Ивановна. Как, что это такое?.. Я никогда ничего такого не слыхала…
Арина Федотьевна. Как же-с… Чай известно вам или нет-с: ведь, папенька-то Алексея Алексеича, да и сами они откупами занимались, от этих самых откупов и богатство такое ихнее произошло… Ну, а покойник-то мой был при них, как сказать… в самых поверенных… Не то, чтобы он должность какую справлял, и жалованье он маленькое завсегда получал, а так держали завсегда при себе, как верного самого человека… Взял-то его к себе еще Алексей Прокофьич… Мещанин он был, мой-то покойник, только, ух, какой ловкий, да умный, и начетчик был большой… А больше всего за верность его держали… Потому кругом народ -вор был большой: по этим откупам деньги большие от своих хозяев наживали, ну, а уж мой-то как жил — ничего, так и умер — копеечки не оставил…
Катерина Ивановна. Да, ведь, вы хотели, кажется, рассказать, как он чуть в Сибирь не попал?..
Арина Федотьевна. Вот-с, моя благодетельница, я к тому-то все и веду… От этого-то все и дело-то произошло. Там уж что это у них вышло по питейной части — я не знаю, потому покойник никогда со мной об этих делах не говорил, как с женщиной, потому, извините вы меня, что мы, бабы, можем понять в их мужских делах? Ничего не можем, так он мне их и не говорил… А только как уних это дело вышло, покойник и говорит мне: ну, говорит, Арина, не попущу, говорит, моему благодетелю пострадать, весь, говорит, ответ за него на себя приму… Пусть что будет, то и будет… Ну, сошлют, так он вас не оставит… Так и сделал: и таскали его, благодетельница моя, по разным судам года два… Чуть, чуть, сказывает, на волоске висел, да Господь спас: освободили… Известно, Алексей Прокофьич были люди сильные, капитальные — откупились, а то бы не сдобровать моему покойнику…
Катерина Ивановна. Ну, и что же? Конечно, вашего мужа хорошо наградили?
Арина Федотьевна. Нет, деньгами немного пожаловали, рублей сто, по тогдашнему счету… У них такое правило было: коли ты, говорит, хочешь мошенником быть, так наживай от хозяина деньги, богатей, пока не попался, уж зато попадешься, так расказню, не пожалею, и по миру пущу со всем семейством, а хочешь ты быть честен, своему хозяину верен, богат не будешь, денег не наживешь, зато и с голода не помрешь, хозяин не то, что тебя, да и семейства твоего не оставит… Так и сделали: весь мы век на маленьком жалованье жили, еле-еле только перебивались, зато как умер мой покойник, дай Бог здоровья Алексею Алексеичу, не дали нам помереть с голоду, а еще вот и Петрушу моего обучили, и в гемназии был, и в наверситете, все по милости благодетеля Алексея Алексеича… А вот теперь и местечко при себе пожаловали… Дай Бог здоровья, завсегда молюсь, помогают: уж истинно благодетели вы наши…
Катерина Ивановна. Ну-с, так вам что же угодно было сказать мне?.. Мне передала Паша, что вы хотели говорить со мной одной, как будто по секрету…
Арина Федотьевна. Да, ангел вы мой небесный, именно хотела секрет иметь с вами… (Оглядываясь.) Нас тут никто не подслушает?..
Катерина Ивановна. Я полагаю… Мне только странно, какой может быть секрет между мною и вами?.. И потому я нисколько не заботилась и не принимала предосторожностей, чтобы нас никто не подслушал…
Арина Федотьевна. Ну, так позвольте, ангел мой, посмотреть… Для вас это не секрет, а для меня истинно великий секрет, а здесь народишко — дошлый, вороватый… Сейчас переведут… (Говоря эти последние слова, заглядывает за двери в другие комнаты.)
Катерина Ивановна (улыбаясь). Только прошу вас, говорите, пожалуйста, ваш секрет поскорее…
Арина Федотьевна. Сейчас, ангел милый, сейчас… Просьбица у меня есть к вам большая, чувствительная моя просьба…
Катерина Ивановна. Ну, говорите…
Арина Федотьевна. Вы к Петруше-то… к Петиньке-то моему, присмотрелись?..
Катерина Ивановна (немного вспыхнув). Что это значит? Что вы хотите сказать?.. Как присмотрелась?..
Арина Федотьевна. То есть… так… Ничего вам этакого в нем не блеснуло?.. Ничего не показалось?..
Катерина Ивановна (рассердясь). Да что мне за дело до вашего сына?.. Я и внимания на него не обращаю. (Смягчая тон.) Я вам говорю, что я и вижу его очень редко…
Арина Федотьевна. Так, так, радость вы моя небесная, где вам на него внимание обращать… Ну, а Алексей Алексеич ничего вам не говорил про него такого… Чтобы то есть… ничего в нем не замечали этакого?..
Катерина Ивановна. Я не понимаю вас… Муж как-то говорил, что он доволен им, что он старается…
Арина Федотьевна. И больше ничего?
Катерина Ивановна. Больше ничего…
Арина Федотьевна. Ну, а я замечаю… Ах, ангел мой, красавица вы моя, больно это родительскому сердцу, а я вижу: он у меня не в порядке…
Катерина Ивановна (улыбаясь). Как не в порядке? Кто? Про кого вы говорите?
Арина Федотьевна. А про Петю своего… Он, Петруша мой, не в порядке… В голове у него расстройство… Несообразность в голове большая… Вот я рада, что вы этого за ним не приметили, и Алексей Алексеич ничего не говорит… А я — мать, я вижу…
Катерина Ивановна. Да в чем же вы это видите?..
Арина Федотьевна. Неследующее говорит и делает… Ну как же, ангел мой, благодетельница моя, рассудите вы это… Не хочу, говорит, брать жалованья от Алексея Алексеича: они, говорит, меня облагодетельствовали, учили, образовали, а я, говорит, не хочу благодетелем его считать, я, говорит, от него брать не стану, а что, говорит, он на меня извел, жалованьем своим с ним расплачусь, а тут и отойду и служить ему не хочу… Вы, говорит, маменька, свой пенсион берите, получайте, а я, говорит, не хочу пользоваться нечистыми деньгами… Радость моя, вам только говорю, по вашей добродетели: не выдайте вы меня… И вы, говорит, маменька, смотрите: ни слова чтобы вашего тут не было, а то, говорит, уйду и вас брошу… Только вот какие-то книжки или статуи, что ли, какие-то по ночам пишет, да куда-то носит продавать чуть не за гроши медные, только этим и живет… Да дочь что заработает… А жалованья своего так-таки и не берет… Ну, как же, это значит что не в полном… (Показывает на лоб.) Я говорю: да ты хозяйского не бери, хозяйское береги, а своим пользуйся, что тебе от хозяина положено… Да, я говорю, если Алексей Алексеич узнает, что ты свое жалованье не берешь, да он этакого сумасшедшего и держать-то не станет…
Катерина Ивановна. А сколько ему жалованья положено?
Арина Федотьевна. Да у него положение-то хорошее, как бы он его брал, так мы бы припеваючи жили, и по ночам бы ему незачем за пустяками сидеть, да себя мучить… Ведь ему тысяча рублей положена…
Катерина Ивановна. Только?
Арина Федотьевна. Да чего же нам больше, радость вы моя? С нас бы совсем довольно, как бы этого с ним не случилось… (показывает на лоб) повреждения…
Катерина Ивановна (в раздумье). Это действительно странно… Однако, послушайте: ведь ваш сын дает же отчет в деньгах Алексею Алексеичу и тот должен видеть, что он жалованья своего не получает…
Арина Федотьевна. Ну да, ведь еще не больно давно он служит, так, может быть, и не в примету Алексею-то Алексеичу, а может быть, ведь, он и показывает, что берет, да прячет куда-нибудь и копит, чтобы после отдать, только что в дом-то ничего не дает, да это вот, слышу я, с сестрой проговорился, что не хочу, говорит, я ему должен быть и сполна расплачусь за все обученье… А уж и то знаю, что на сторону никуда не тратит, не мотает, все больше дома сидит с своими книжками, да разве приятели когда придут — вот и ваш братец когда заходит -так ни угощенья у них нет особливого, ни карт, ничего такого, а так про книжки свои поговорят да и разойдутся.
Катерина Ивановна. Значит, вы очень нуждаетесь?
Арина Федотьевна. Да как, ангел мой, бесценная вы моя, как не нуждаться: мало ли что в дому нужно, за что ни возьмись — все нужно, а он ничего не заводит, вы, говорит, маменька, свой пенсион получаете от Алексея Алексеича и получайте, говорит, я вам не мешаю, какие деньги, говорит, у меня есть, что я, говорит, заработаю, я все с вами делю, ну, говорит, и оставьте меня в покое. А те, говорит, деньги не мои, а Алексея Алексеича… Так, я говорю, Петруша, к хозяину пойду, право, пойду: буду просить, чтобы он велел мне твое жалованье получать… Подите, говорит, попробуйте, так я от места откажусь, говорит.. Ну, вот, что с ним прикажешь делать?..
Катерина Ивановна. Что же вам угодно от меня? Вы все-таки еще не сказали…
Арина Федотьевна. А я и сама не знаю, ангел мой, что вам и сказать. Как наслышана я об вашей доброте ангельской, и вздумала сама с собой: дай, схожу, посоветуюсь, не к кому мне больше прикинуться… А может быть, мне и помочь какую окажут, или совет какой дадут хороший… Али, может, ангел мой небесный, с ним-то самим с Петрушей-то не поговорите ли, он вас послушает: уж очень об вас хорошо относится…
Катерина Ивановна (нерешительно). Хорошо… если найду случай… я поговорю… спрошу… (Слуга вносит на серебряном подносе такой же кофейник и чайный сервиз). Вот подают кофе… Сейчас придет Алексей Алексеич…
Арина Федотьевна (вскакивая и выждавши, чтобы вышел слуга). Ах, так я пойду… чтобы как не встретиться с Алексеем Алексеичем…
Катерина Ивановна. Все равно: он узнает, что вы были здесь… (С дурно скрытым неудовольствием.) Ему докладывают обо всех, кто у меня бывает… Лучше останьтесь здесь и сами объясните ему, как знаете, зачем приходили…
Арина Федотьевна. Ах, Боже мой, что ж я им скажу… Ну, уж я скажу, что просто захотелось… смелость взяла… поглядеть на вас, ангела нашего… познакомиться да ручку вашу поцеловать. Можно так сказать?..
Катерина Ивановна. Как хотите, как знаете…
Арина Федотьевна. Только уж я встану… Сидеть-то мне пред вами… не очень пристало… пожалуй, и обидятся… Они, Алексей Алексеич, этого не очень любят…
Катерина Ивановна (наливая кофе). Угодно вам кофе?..
Арина Федотьевна. Ай, ай, ай… нет, радость небесная… вы уж извольте оставить меня безо всякого внимания… Я, вот, здесь стану в сторонке, подальше… Вот так…

Явление третье.

Те же, Кутузкин и Петр Акинфыч.

Кутузкин (входя и увидя Арину Федотьевну). А-а…
Арина Федотьевна. Здравствуйте, батюшка, Алексей Алексеич… (Увидя сына, смущается.)
Кутузкин (проходя к жене). Какими это судьбами?..
Арина Федотьевна. А вот уж захотелось на ангела-то нашего небесного посмотреть… Как думаю: служили мы всю жизнь верою и правдою, а хозяюшки своей не знаю… Сынок мой взыскан вашими милостями, а я точно какая неблагодарная… дай, думаю, схожу, хоть ручку поцелую…
Кутузкин (ухмыляясь). Хм… хм…
Петр Акинфыч (со сдержанным негодованием). Надеюсь, матушка, что, выражая так нежно и почтительно ваши чувства, вы, по крайней мере, ничего не выпрашивали… никаких новых милостей…
Арина Федотьевна. Нет, никаких я милостей не просила, окроме одного расположения… Я очень понимаю, что мы и без того кругом облагодетельствованы…
Петр Акинфыч. А все-таки лучше бы вам, матушка, сидеть дома, нежели стоять здесь и ожидать новых благодеяний… Подите, пожалуйста, домой: вы здесь мешаете… Алексею Алексеичу нужно говорить о делах…
Арина Федотьевна (обидевшись). Извините, батюшка Алексей Алексеич, мою дерзость, что взошла сюда… Сынок мой совсем меня оконфузил…
Кутузкин. Ничего, ничего, Федотьевна… за что же тут сердиться… Только нам действительно нужно поговорить о деле, вот с женой…
Арина Федотьевна. Я сейчас, батюшка, уйду… Сейчас ухожу, благодетель… (Целует в плечо Алексея Алексеича, причем Петр Акинфыч делает нетерпеливое движение.) Прощайте, ангел мой небесный, благодетельница наша… по крайней мере, хоть досыта насмотрелась на вас, на звезду райскую… (Хочет поцеловать руку Катерины Ивановны, но та предупреждает ее и целует в губы.)
Петр Акинфыч вздрагивает от негодования и, отворотясь в сторону, садится.
Кутузкин. Прощай, прощай, старуха… будь здорова…
Арина Федотьевна (со вздохом).
Не оставьте вы нас, благодетели… (Уходит.)

Явление четвертое.

Те же, без Арины Федотьевны.

Кутузкин (к Петру Акинфычу). А вы, молодой человек, горды, очень горды… И к матушке своей, старухе, непочтительны…
Петр Акинфыч быстро взглядывает на Кутузкина, потом на Катерину Ивановну, видимо хочет сказать что-то резкое, но овладевает собою и молча сердито морщит брови и опускает глаза.
Катерина Ивановна внимательно, но осторожно, не желая быть замеченной, смотрит на него.
Кутузкин. И вообще вы не довольно почтительны к старшим и к тем людям, от которых вы зависите и которые делают вам добро… Я давно хотел вам это заметить…
Петр Акинфыч. Благодарю вас за замечание и постараюсь исправиться… Но вы позвали меня сюда, чтобы сделать какое-то распоряжение…
Кутузкин. Очень помню-с… И понимаю, что ваши слова весьма неискренни… Не могу вам не заметить, что не верю вашему желанно исправиться… Вот вы и теперь делаете новое невежество: садитесь без приглашения в гостиной моей жены…
Петр Акинфыч (приподнимаясь, к Катерине Ивановне). Извините меня, Катерина Ивановна…
Катерина Ивановна (торопливо). Ах, что вы… Садитесь, пожалуйста!..
(Петр Акинфыч спокойно опускается на стул, на котором сидел.)
Кутузкин (с недовольным лицом, обращаясь к жене). Вот видишь, душа моя, что я хотел сказать тебе… Сейчас я получил письмо от твоего батюшки: он просит у меня денег… Конечно, если бы это писала сама Серафима Михайловна, или если б просьба о деньгах шла через тебя, как бывало прежде, я отказал бы наотрез и без всяких разговоров… Потому что пора же наконец и совесть знать: я столько переплатил долгов за вашу матушку, столько выслушал ее просьб и передавал ей денег, что наконец… наконец… извини меня: они, твои родные, держат себя так, как будто не выдали тебя замуж, а продали тебя мне и требуют за тебя уплаты… Это положение мне невыносимо из уважения к тебе и к себе самому…
Катерина Ивановна. К чему вы все это говорите?.. К чему вы повторяете то, что я уже не раз слышала?.. Зачем?..
Кутузкин. А вот, я сейчас скажу для чего… Хотя я очень хорошо понимаю, что последнее письмо писал ко мне твой отец по приказанию Серафимы Михайловны, но чтобы доказать тебе, что я не жалею денег, и чтобы не подвергнуть старика новым притеснениям от вашей матушки, я посылаю ему, вот с ним (указывает на Петра Акинфыча), те две тысячи, которые он просит… Но желаю, чтобы с этим и кончилась вся эта оскорбительная комедия… И потому не угодно ли будет тебе приказать что-нибудь передать твоим родным насчет прекращения этих бесстыдных покушений на мой кошелек…
Катерина Ивановна. Ах, ради Бога, делайте, что хотите, отвечайте, как знаете… Но избавьте меня, по крайней мере, от посредничества постороннего человека в наших семейных отношениях… Я могу сама сказать моему отцу и матери, чтобы они не просили больше от вас денег…
Кутузкин. Нет, вот видишь, моя милушка: чтобы прекратить за один раз все эти неприятные сцены, которые нас постоянно мучат, я решился просить тебя не видеться более с твоими родными и уже отдал приказание, чтобы матушку твою не принимали, если она приедет сюда…
Катерина Ивановна. Как, вы уже отдали приказание?..
Кутузкин. Да, я приказал людям… И прошу тебя также не ездить к ним… Так вот, я и думал: не угодно ли будет тебе, по этому поводу, поручить Петру Акинфычу передать что-нибудь твоему батюшке, чтобы старик знал причину, почему ты не можешь бывать у них, а также и принимать их у себя… Так что же, тебе ничего не угодно будет приказать?..
Катерина Ивановна (закрывая лицо руками). Оставьте меня! Разве я могу что-нибудь приказывать?.. Разве я могу что-нибудь желать?..
Кутузкин. Ну, если тебе не угодно ничего приказать, в таком случае я уже сам напишу… (К Петру Акинфычу.) Идите в кабинет и дожидайтесь меня там… Я сейчас приду…

(Петр Акинфыч уходит.)

Явление пятое.

Кутузкин и Катерина Ивановна.

Кутузкин. Ну, послушай, дружочек… Ну, чем же тут огорчаться?.. Неужели ты не понимаешь, что все это я делаю для твоего же спокойствия?.. Неужели ты думаешь, что мне жалко денег? Неужели я пожалел бы чего-нибудь, чтобы не видать твоих слез, чтобы ты была весела и счастлива?.. (Ласкаясь к ней.) Ну, ласточка моя… Ну, херувимчик мой… Ну, перестань… Оботри свои глазки… Подумай хорошенько: какую радость, какое счастие видала ты дома от своей матушки? Испытывала ли ты нежность, ласки, угождения?.. Ухаживали ли за тобой, баловали ли тебя?.. Ведь, я знаю, тебя только мучили, тиранили… ведь, кроме любви моей, меня и заставило жениться на тебе только желание освободить тебя из этой жизни… Ну, а теперь, когда уж ты замужем, какую радость тебе приносило свидание с твоими родными: каждый раз, как ни приедет твоя матушка или твой братец, вечно поссорят нас, вечно после того между нами ссоры, неприятности… Так не лучше ли за один раз развязаться с ними… Ну, полно же, полно, красоточка, ласточка моя… Ну, посмотри на меня… Ну, дай мне рученьку… (целует руку.) Ну, кто больше меня может тебя любить?.. Ничего, ничего для тебя не пожалею… Проси, требуй, приказывай, чего хочешь… Ну, приласкай же своего папашку… Ну, поцелуй же меня… (Обнимает ее и хочет поцеловать.)
Катерина Ивановна (вырываясь из его рук и отталкивая его). Подите прочь!.. Я ненавижу вас… Вы лгун… Вы притворщик… Вы считаете меня дурой… Вы гадки, отвратительны мне…
Кутузкин. А-а… так вот что… гадок, отвратителен… Кто же милый, кто?.. Есть, значит, другой, милый, хороший… А-а… ну, так я другие меры приму… не ласки, не любовь, не угождения…

(В соседних комнатах слышен шум, вслед за которым в комнату врываются Серафима Михайловна и Сидор с растревоженной физиономией.)

Явление шестое.

Те же, Серафима Михайловна и Сидор.

Серафима Михайловна (запыхавшись). Я тебе дам, мерзавец… я тебе дам, негодяй…
Сидор. Помилуйте, Алексей Алексеич, на что это похоже: дерутся-с!.. Сами не приказали принимать, я докладываю, а оне хвать в рожу… Я этого не намерен принимать…
Катерина Ивановна. Ах, мамаша…
Кутузкин. Сударыня!..
Серафима Михайловна. Так это вы не велели меня принимать?.. вы?..
Кутузкин. Да, я… и опять…
Серафима Михайловна. Как, это меня не принимать? Меня!? Мать?.. Мать к дочери не пускать?.. Да вы это с чего взяли, да как вы это смели подумать?.. Да где этакой закон есть, чтобы мать не пускать к дочери?..
Кутузкин. Какая вы мать?.. Разве вы стоите этого названия?.. Я не велел пускать к себе в дом буйной, развращенной женщины, которая может служить дурным примером для моей жены…
Сидор. Да… а я принимать эти угощения не намерен… точно солдат какой… хвать, прямо по щеке…
Серафима Михайловна. Что? что? Скажите… Благодари, дочка, благодари… Ах, ты дрянь этакая, ах, ты купчишка, мещанишка… Да кому ты говоришь?.. (Наступая на Кутузкина.) Ты забыл, что ли, что у меня муж генерал… А ты кто?..
Катерина Ивановна. Мамаша… мамаша…
Кутузкин. Уйдите вон, или я велю вас вытолкать…
Серафима Михайловна. Меня вытолкать, меня? Мать твоей жены!.. Меня? Генеральшу?.. Нет, скорей парик твой полетит, чем ты до меня дотронешься… Ты забыл, что ли, что у меня сын есть: муж стар, так сын вступится… Да я и сама тебе глаза выцарапаю… Скажите: откупщик, наворовал денег… и важничает… Не думаешь ли ты, что я чего-нибудь пожалею: да я тебя так оскандалю, что тебе носу нельзя будет показать… Скажите, скажите!.. Ах, Боже мой, меня вытолкать!..
Кутузкин (к Катерине Ивановне). Вы видите вашу матушку… Я только жалею вас… Объясните ей, что я больше не желаю ее видеть в своем доме… а то хоть сами с ней уезжайте… Я не могу больше сносить таких сцен… (Сидору.) Ступай вон!.. (Уходит.)
Сидор. Я тоже не намерен этого сносить… как угодно… Это что такое значит?.. (Уходит.)

Явление седьмое.

Серафима Михайловна и Катерина Ивановна.

Серафима Михайловна. Что это, дочка милая, с твоего, что ли, согласия так мать у тебя встречают?
Катерина Ивановна. Ах, полноте, мамаша… Ну, как же это вы человека-то прибили?
Серафима Михайловна. Ну, вот, велика важность, есть о чем говорить… Я, ведь, думала, что это он, каналья, от себя… Да что это с твоим уродом-то сделалось?..
Катерина Ивановна. Он очень недоволен, мамаша, что вы беспрестанно денег просите и делаете постоянно вот эти сцены в его доме?..
Серафима Михайловна. Скажите, много я у него денег прошу?… Жид этакой, скаред… Куда ему деньги-то беречь?… Я думаю, если б он был порядочный человек, так сам бы должен был еще позаботиться, чтоб родные его жены ни в чем не нуждались… Много я денег у него перебрала… Скажите… Да он двадцати тысяч не передавал, если все-то счесть… Что же?… Ты этого не стоишь, что ли? Владеть бы ему, этакому уроду, тобой?… Пошел бы за него кто-нибудь?… Да за него, без денег-то, порядочная горничная не пошла бы… Ну, и что же, он хочет разорвать все сношения с нами?…
Катерина Ивановна. Да, он говорит, что если не перестанут у него денег просить, как будто платы за то, что меня за него насильно выдали, то он не хочет, чтобы ни вы сюда, ни як вам не ездили…
Серафима Михайловна. А-а… вот как…
Катерина Ивановна. Деньги, которые сегодня папаша просил, хотел послать последние и написать, чтобы между нами все сношения были кончены…
Серафима Михайловна. А сегодняшние-то деньги хотел прислать?
Катерина Ивановна. Да, хотел…
Серафима Михайловна. А теперь, пожалуй, не пришлет… А? Как ты думаешь?…
Катерина Ивановна. Уж не знаю, право, мамаша…
Серафима Михайловна. Ах, какая досада, пожалуй, уж теперь не пошлет… Да, взбесил меня этот дурак, Сидорка… Ну, как меня не пускать? И рожу этакую сделал, не велено, говорит, вас принимать… Ну, меня и взорвало… Ах, досадно будет, если не пошлет деньги… А знаешь что, Кетти, мы сделаем: поедем со мной, погости у меня… Он стоскуется по тебе, будет тебя звать, тогда мы и сделаем с ним условие, какое хотим… Право, это отлично: поедем…
Катерина Ивановна. А если он не захочет меня взять к себе, что тогда делать, опять мне жить на ваш счет?…
Серафима Михайловна. Ну, так разводную вытребуем… Я обделаю, если хочешь… Я знаю, что про него показать… Тогда либо седьмую часть вытребуем, либо на ежегодное содержание… Надо об этом с Надеждой Францевной посоветоваться: она найдет этакого законника… все обделает… Ведь вот, не умирает же старый дьявол!… Еще здоровее стал, как женился: он твоим жиром живет… вампир этакой… А ты знаешь ли: помнишь, тот хорошенький графчик, что ты у меня раз встретила, просто души в тебе не слышит… Ведь, он несколько раз и к вам приезжал знакомиться, да дьявол-то твой не принимает… А вот бы, кажется, на тебе непременно женился бы, если б ты была свободна… А какой милашка, какой душка!.. Ну, что ж, Катя, что ж мы станем делать-то? Поедем, что ли, ко мне? Хоть подразним его, посмотрим, что из него будет…
Катерина Ивановна. Ах, мамаша, я, право, не знаю, что мне делать, жизнь здесь мне так невыносима, что я готова была бы умереть с радостью… но и уехать… чего ж я этим достигну, что я стану делать?… У меня ребенок, неужели я его брошу?… Нет, погодите, дайте подумать…
Серафима Михайловна. Эх, какая ты кислая… Нет, ты по отце пошла, не в меня… Я это давно видела… Ну, как не сладить с этакой гадиной… Ну, поедем, полно… Ну, и ребенка возьми с собой…
Катерина Ивановна. Нет, мамаша, нет… Не поеду…
Серафима Михайловна. Так что же мне-то делать теперь?… Ты, как хочешь, достань мне у него две тысячи… А то, смотри, отца в тюрьму запрячут…
Катерина Ивановна. Как в тюрьму?…
Серафима Михайловна. Так… Не заплатит долга и посадят… Не мне же за него платить: он занимал… Да и у меня тоже нет ничего… Не мне же за него в тюрьму садиться: его и посадят…
Катерина Ивановна. Мамаша, да вы правду говорите?
Серафима Михайловна. Клянусь тебе!…
Катерина Ивановна. Боже мой, что же делать?!.. (ломает руки.) Погодите… (Быстро вскакивает, подбегает к дверям, ведущим во внутренние комнаты.) Паша, Паша…
Серафима Михайловна. Что ты хочешь делать?
Катерина Ивановна. Погодите…

(Входит Паша.)

Катерина Ивановна. Паша, поди посмотри, что делает барин, и если управляющий не у него, а в конторе, так позови его ко мне… Скажи, чтобы сейчас же, сию же минуту пришел…
Паша. Хорошо, барыня… (Уходит.)
Катерина Ивановна. Послушайте, мамаша, еще раз вас спрашиваю: вы правду говорите, что папашу могут посадить в тюрьму, если не уплатить двух тысяч?…
Серафима Михайловна. Какая же ты смешная: уж я же тебе говорю, что непременно посадят… Ты думаешь, мы разбогатели от твоего замужества… Напротив, мы совсем разорились… Твой благоверный половины долгов наших не заплатил, и все долги, что теперь остались, — на имя отца… Я свои и Диодоровы повыплатила…
Катерина Ивановна. А имение?
Серафима Михайловна. Имение на мое имя… Да ведь надо же что-нибудь и Диодору оставить… За что же его-то нищим делать?…
Катерина Ивановна. Слушайте же, мамаша: я, может быть, этот долг уплачу, только дайте мне слово, что вы отпустите ко мне жить папашу, если я вас буду об этом просить…
Серафима Михайловна. Ах, матушка, сделай милость, обеими руками отдам… А что же, от матери-то уж ты хочешь отказаться: мать-то уж не нужна тебе?.. (Слезливо.) Видно, мало тебя любила, мало ласкала, мало для тебя делала?..
Паша (входя). Барин уехал со двора, а Петр Акинфыч вот идут-с… (Уходит).

Явление восьмое.

Те же и Петр Акинфыч.

Серафима Михайловна (идет навстречу Петру Акинфычу). Ах, скажите, мой добрейший: Алексей Алексеич поручил вам свезти деньги ко мне?
Петр Акинфыч (сухо поклонившись). Нет-с. Катерина Ивановна, вы меня спрашивали?
Катерина Ивановна. Да, я вас хотела спросить: Алексей Алексеич отменил свое приказание отвезти деньги к папаше, о которых давеча говорил?..
Петр Акинфыч. Возвратясь от вас, он был очень взволнован и сказал мне, чтоб я не ездил к вашему батюшке, взял от меня и письмо, которое было им приготовлено…
Катерина Ивановна (в большом смущении.) А деньги эти, которые были приготовлены, он тоже взял… или оне у вас?..
Петр Акинфыч (несколько подумав). Да… оне у меня…
Катерина Ивановна. Вы мне можете их… (решительно.) Дайте мне их!.. Или нет… вы можете их свезти папаше?
Серафима Михайловна. Да для чего же, мой дружочек, ему беспокоиться: отдай мне, я сама передам мужу… тем больше, что Алексей Алексеич не велел ему ездить, — ну, вот я и передам… Ведь, все равно, деньги не сегодня, так завтра должны же быть доставлены мужу…
Катерина Ивановна. Да, действительно… (К Петру Акинфычу.) Вы мне можете доверить эти деньги?..
Петр Акинфыч. Без сомнения… только прошу вас сказать, как я должен ответить о них Алексею Алексеичу, если он спросит…
Катерина Ивановна. Вы скажите… Скажите, что… Ну, скажите, что я взяла…
Серафима Михайловна. Ах, Боже мой… Вы такой молодой человек и такой нелюбезный: неужели вы не можете придумать чего-нибудь другого, если ей не хочется, чтобы муж знал, что она взяла…
Петр Акинфыч (к Катерине Ивановне, подавая ей деньги). Вам нужно, чтобы это не было известно Алексею Алексеичу?…
Катерина Ивановна. Да… если можно… на некоторое время… я, может быть, возвращу вам эти деньги…
Петр Акинфыч. В таком случае, я знаю, как поступить…
Серафима Михайловна. Ну, так, моя радость, дай же деньги… я поеду и отвезу их мужу… (Берет деньги из рук Катерины Ивановны и с улыбкой к Петру Акинфычу.) Тут ровно две тысячи?..
Петр Акинфыч. Ровно две.
Серафима Михайловна (играя деньгами). Несчастные тряпки… а как оне необходимы… Ну, прощай, ангелочек… Когда же мы увидимся?..
Катерина Ивановна. Не знаю, мамаша…
Серафима Михайловна (целует дочь). Ну, когда тебе взгрустнется без меня, черкни записочку, и я тотчас же прилечу… (К Петру Акинфычу.) Прощайте-с!.. (К дочери вполголоса, кивая на Петра Акинфыча.) Il n’est pas mal… (Кокетливо, но свысока, раскланивается с Петром Акинфычем и уходит.)

Явление девятое.

Петр Акинфыч и Катерина Ивановна.

Катерина Ивановна. Благодарю вас…
Петр Акинфыч молча и пристально смотря на нее.
Катерина Ивановна (смущаясь). Очень вас благодарю… Если вы заняты… Если у вас есть дела…
Петр Акинфыч (с глубоким чувством). Вы расстроены… Вы страдаете…
Катерина Ивановна (с некоторой гордостью). Я… я немного нездорова… Что вам угодно сказать мне?..
Петр Акинфыч. Да, без сомнения, вам странно, что слуга вашего мужа, сын той женщины, которая приходила сегодня целовать вашу ручку, осмеливается заговаривать свами… Но я хотел бы говорить с вами не как с барыней, а как с страдающей женщиной, которой мне жалко…
Катерина Ивановна. Ах, да, ваша матушка просила меня поговорить с вами о вашем… о вашей службе у моего мужа.
Петр Акинфыч. О чем бы вас ни просила поговорить моя мать, я вперед знаю, что это не нужно и во всяком случае совершенно бесполезно… И я хочу говорить с вами вовсе не о себе, а о вас самих…
Катерина Ивановна. Обо мне?
Петр Акинфыч. Да, об вас… Вашему мужу, по какому-то капризу, вздумалось сегодня сделать меня свидетелем сцен, из которых я вполне понял, как вас мучат, как вы страдаете и как вы беспомощны… Я сегодня страдал вместе с вами, но только за вас однех, и если вы действительно то, что я о вас думаю, если я в вас не ошибся, то вы должны сбросить с себя все ваше барство в разговоре со мной иговорить со мной, как с вашим истинным другом…
Катерина Ивановна. Ах, да мне ужасно было совестно за мужа и жалко вас, что он позволял себе так свысока обращаться с вами и вашей матушкой…
Петр Акинфыч. Спасибо вам за это… Я в вас не ошибся… Но, все-таки, позвольте говорить о вас, а не обо мне…
Катерина Ивановна. Я не знаю, что вы хотите говорить обо мне и к чему это?..
Петр Акинфыч. К чему? Этого я сам хорошенько не знаю, но думаю, что это необходимо, потому что не могу, наконец, не сказать того, что сейчас скажу вам. Вы знаете ли, что давно за каждым вашим шагом следит аргус, гораздо заботливее и гораздо осторожнее, чем ваш муж… Это я… Каждая ваша печаль, каждая ваша радость, отзывалась во мне так или иначе… Может быть, вы сами никогда так не страдали, как страдал иногда я за вас… И при этом были минуты, когда я вас ненавидел, даже презирал, как презираю тех людей, которые заедают чужой труд, чужой хлеб, которые не любят ничего, кроме себя, и продают в себе все, самое святое, за удовлетворение своих мелких, ничтожных желаний, — словом, я презирал вас в эти минуты так же, как презираю вашего мужа, моего благодетеля… Я не боюсь повторить то, что сказал, и не откажусь от своих слов… Но это были те минуты, когда вы переставали быть тем, чем вас создала природа, и подчинялись привычкам уродливого воспитания и той гнусной среды, в которой вы живете… Зато, в иные редкие мгновения, как сегодня, например, я вновь узнавал вас и раскаявался в своем презрении к вам, и еще больше… да… ну, что же?.. я скажу и это: я еще больше любил вас… если только можно еще сильнее любить…
Катерина Ивановна. Но послушайте!..
Петр Акинфыч. Что, вы испугались этого прямого признания в любви… этого искреннего, невзначай высказанного чувства?.. Перестаньте же быть барыней, будьте со мной человеком… Я, ведь, не оскорбляю вас, говоря, что благоговею перед вами, что вы дороже мне всего на свете… Или это оскорбительно в самом деле?.. Я не та гадина, которой вас продали в замужество и которая каждый день говорит вам о любви и в то же время унижает вас, топчет в грязь, как вещь, как рабыню свою…
Катерина Ивановна. Но для чего это, для чего вы говорите мне о моем несчастии, о моем унижении?..
Петр Акинфыч. Для того только, для того, чтобы показать вам, как смотрят на ваше барство, на вашу недоступность те люди, на которых вас приучали смотреть, как на червей, или уж не больше, как на лакеев…
Катерина Ивановна. Но зачем мне это знать? Я и без того страдаю… Мне ведь нельзя уж выйти из этого положения, как оно ни гадко.. Хоть я не виновата в этом, но мое несчастие неисправимо…
Петр Акинфыч. Напротив, потому-то я только и говорю с вами так безжалостно, что считаю вас способною выплыть из этого омута, вырваться из этой гнилой среды…
Катерина Ивановна. Как же это, как?.. Ну, научите меня, вразумите меня, если можете, если вы меня любите… (Протягивает ему руку.)
Петр Акинфыч (страстно хватает ее руку). Вот уже вы и спасены, вот уже вы и не раба, когда протягиваете первая руку тому, которого за минуту назад считали рабом… Скажите мне, верите ли вы, что все, что я говорил вам, искренно, честно, непритворно? Говорите мне прямо…
Катерина Ивановна. Мне кажется, никто не говорил со мною так правдиво… Мне больно, но хорошо от ваших слов… Я вам верю…
Петр Акинфыч. Ну, в таком случае я так счастлив, как и не ждал… (Страстно целует ее руку.)
Сидор (входя). Петр Акинфыч! Алексей Алексеич вас требуют к себе… (Ухмыляется и быстро уходит.)
Катерина Ивановна (в испуге). Это все будет известно.
Петр Акинфыч. Значит, борьба началась… Но я теперь ничего не боюсь ни за себя, ни за вас… Ну, дайте же опять смело Вашу руку… (Катерина Ивановна подает руку. Он ее целует.) Спасибо… На жизнь и на смерть: вот вам моя клятва…

(Занавес падает.)

Действие третье.

Одна из внутренних комнат в доме Кутузкина.

Явление первое.

Иван Иваныч и Катерина Ивановна (в простеньком темном платье, без всяких украшений).

Катерина Ивановна. Ну, что, папочка, здесь, у меня вам хорошо, покойно…
Иван Иваныч (гладя дочь по голове). Хорошо… хорошо, Катюша… Здесь тихо, никто не шумит… спокойно… Там матушка твоя… (Машет рукою.) Ах… то бранится… недовольна… то народу назовет: шум, гам, хохот… всю ночь… Я уж нынче ничего не возражаю: молчу… как хочет… Я нынче тихо… а она все недовольна…
Катерина Ивановна. Бедненький папа!.. И как это я до сих пор не догадалась позвать тебя к себе… Да я думала, и мамаша не согласится, да и не решалась… боялась рассердить своего… Это все Петр Акинфыч меня поддержал: поехал да и привез тебя… Ты на меня не сердишься, папочка?..
Иван Иваныч. За что, Катя, за что?.. Нет…
Катерина Ивановна. А что я такая гадкая, долго тебя не брала к себе, а там тебя мучили…
Иван Иваныч. Нет, милушка, нет… я на тебя не сержусь… Как же, ты не можешь без мужа… Как он позволил, вот ты и взяла… я, ведь, знаю…
Катерина Ивановна. Да нет, папочка, милый… нет, это не муж, я его и не спрашивала… Я думаю, он бы и не согласился… Мне хотелось, да я не знала, как сделать, это Петр Акинфыч мне растолковал, что мне нечего и спрашивать… что я имею право и должна тебя взять… (Вполголоса.) Папочка, ты его любишь?..
Иван Иваныч. Кого, Катечка?.. Мужа-то твоего?..
Катерина Ивановна. Нет, папа, нет… За что тебе его любить… Нет, я… я про Петра Акинфыча тебя спрашиваю…
Иван Иваныч. Что же?.. Он ничего, он человек, кажется, скромный, почтительный такой… С Серафимчиком там что-то у него… вышло… Она денег требовала… Ну, он не дал… Ну, как же он может хозяйские деньги давать… Я понимаю… не может… Да… я понимаю… А со мной он ничего… вежлив… Ничего… я им доволен…
Катерина Ивановна. Ах, папочка, он отличный, превосходный человек… Он никогда о себе и не думает… и живет все для других людей… А как умен, как говорить хорошо… Яему многим обязана… Я чувствую, что я совсем другая стала с тех пор, как узнала его… Он меня многому научил…. Я на себя и на людей стала иначе смотреть… Я поняла, что мне надо делать и для чего жить на свете…
Иван Иваныч. Ну, что же… это прекрасно, что молодой человек так советует, почитать родителей и старших… слушаться мужа… любить детей своих… вот и прекрасно… (Помолчав.) Катюшечка, а знаешь, что я тебе скажу…
Катерина Ивановна. Что, голубчик, папочка?..
Иван Иваныч. Вот что, душенька, мне бы… покушать чего-нибудь хотелось… так кусочек бы чего-нибудь…
Катерина Ивановна. Ах, папочка, родной… сейчас, сейчас… чего же вам угодно?..
Иван Иваныч. Так, чего-нибудь… все равно… Я… сладкое очень люблю… сладенького чего-нибудь… (Катерина Ивановна хочет идти.) Катенька… знаешь: Мне бы вареньица на блюдечке… да саечки бы… хлебца бы беленького… да побольше бы вареньица-то… Там лекаря не велят много-то… да они врут… мне это ничего… я люблю…
Катерина Ивановна. Сейчас, сейчас, милый папочка… сейчас… (Бежит к дверям и говорит чрез них.) Сейчас, поскорее подайте варенья, бисквит, белого хлеба, вина… поскорее, слышите…
Иван Иваныч. Катюша… ты не рассердись, что я так… точно маленький… теперь не время кушать… да я так…
Катерина Ивановна. Да полноте, папа… Как не грех!.. А вы ничего не думайте, и как вам чего захочется, так вы и приказывайте…
Иван Иваныч. То-то… я, ведь, на тебя надеюсь… Ты у меня добрая… всегда была добрая…

(Паша приносит поднос с вином, тарелкою варенья и проч.).

Катерина Ивановна. Ну, вот, папочка, кушайте на здоровье… Вот я вам наложу…
Иван Иваныч. А ты что же, не хочешь?..
Катерина Ивановна. Нет, и я с вами полакомлюсь… Я тоже люблю…
Иван Иваныч. Ну, вот и хорошо… вот спасибо… (Ест с жадностью.) Мне, ведь, там Серафимчик… ничего… Смеются только, как попрошу чего… А я, ведь, уж стар, глуп стал,-мне обидно… а я люблю…
Катерина Ивановна. Бедный папаша мой, бедный… (целует его голову и гладит по голове рукою.)
Иван Иваныч. Какое варенье у тебя славное!.. Какое славное!..

Явление второе.

Те же и Петр Акинфыч.

Катерина Ивановна. Ах, Петр Акинфыч… (Ласково подает ему руку.)
Петр Акинфыч. Здравствуйте, ваше превосходительство…
Иван Иваныч. А-а… здравствуйте… А я вот (конфузливо усмехается) утром лакомлюсь…
Петр Акинфыч. Кушайте, кушайте… вам это здорово…
Иван Иваныч. Ну, вот… а Серафимчик… и лекарь… говорят, что нездорово… Я знаю, что мне это здорово…
Петр Акинфыч. Не верьте им: лекаря врут… Организм лучше их знает, что ему нужно… Только зараз много не кушайте… лучше почаще…
Иван Иваныч. Я немного… так… Ты мне, Катюша, поставь поближе… Вот я понемножку и буду…
Катерина Ивановна (пододвигает поднос). Кушайте, кушайте, папочка… целует отца и отходит к Петру Акинфычу, который сел в стороне от Ивана Иваныча.)
Катерина Ивановна. Ну, что муж?
Петр Акинфыч. Молчит… Но очевидно, что его мучит перемена в вас, которую он не мог не заметить…
Катерина Ивановна. Признаюсь, меня беспокоит его молчание: он непременно что-нибудь задумывает, чтобы опять забрать меня в руки… И неужели Сидор до сих пор ничего не сказал ему о нашем первом разговоре?.. Это, кажется, невероятно.
Петр Акинфыч. Нет, напротив, это очень может быть… Все эти шпионы в особенно важных, по их мнению, случаях, любят сначала примолкнуть, прикинуться, что ничего не замечают, чтобы потом накрыть или напасть врасплох и неожиданно… Но тем лучше для нас, — по крайней мере, дали время сговориться и приготовиться к отпору…
Катерина Ивановна (указывая на Ивана Иваныча, который задремал в кресле). Посмотрите: уснул… Бедняжка, папа… Стал совершенный ребенок…
Петр Акинфыч. И это не столько старость виновата, сколько слабохарактерность с одной, и деспотизм и бессовестность с другой стороны… Вот вам пример… Вот до чего доводят эти злые болезни, если им поддаться!..
Катерина Ивановна (с улыбкой). То есть, вы хотите сказать, что и я была недалека от такого же состояния…
Петр Акинфыч. И говорю это серьезно и с глубоким убеждением: не вы первая… разве мало загибает народу от этого зла, исторически развившегося в нашем обществе… Без борьбы против недуга страдания сначала усиливаются, потом притупляются, делаются хроническими, человек начинает думать, что он родился с ними, что так и быть должно, что освободиться от них нельзя, воля слабеет, нападает лень, является апатия, тупая покорность — и вот, наконец (указывает на Ивана Иваныча) нравственная смерть заживо… И ведь это не исключительное явление… Посмотрите на жизнь: здесь деспот — жена, там деспот— муж, отец, школа забивает детей, начальник гнетет и уничтожает подчиненного, безвыходная бедность надламывает и губит самую честную натуру, талант спивается и пропадает от невозможности свободно работать…
Катерина Ивановна. Но ведь это страшно, это ужасно… Зачем столько страдальцев?.. Отчего не все счастливы?.. Кто же, кто в этом виноват?..
Петр Акинфыч. Кто?.. Да все, все без исключения: и я, и вы в том числе… Что вы, например, сделали, чтобы защититься самой и защитить отца от деспотизма матери?.. Ну, положим, вы были тогда молоды… Ну, а теперь, проживя три или четыре года с мужем, помешали ли вы ему хоть чем-нибудь в его желании уничтожить вашу личность?.. Пожалуй, ведь, и вас можно оправдать: вы не были подготовлены к борьбе с тем положением, в котором находились, да и не могли ничего сделать, вас не воспитали порядочно, ничему не выучили, неволей выдали замуж, подчинили законным требованиям мужа… Вот вы и правы, и успокоены мыслью о безвыходности своего положения… Значит, остается только терпеть, привыкать к своим страданиям, если они есть, терпеть и приготовляться вот к такому состоянию… (Указывает на Ивана Иваныча.)
Катерина Ивановна. Но что же, что же нужно делать, чтобы выйти из этого положения?
Петр Акинфыч. Вы, лично, знаете уже, что нужно вам делать, вы уже начали вашу работу: вот на вас уже нет тех пышных нарядов, которыми унижал вас сластолюбец, -те два-три несчастных семейства, которые я вам указал, уже ожили от вашей щедрости и благословляют вас, — вы уже не позволите более оскорблять себя вашему мужу… Но что нужно делать мне и всем другим виноватым, что нужно делать всему обществу, признаюсь, я не знаю… Наше поколение счастливо уже тем, что сознало свои недостатки, почувствовало необходимость исправления, выработало себе определенное правило: трудиться и идти ко благу, к счастью, но как? какой дорогой? Оно еще не знает… Будущее, сама жизнь должны научить нас…
Катерина Ивановна. Но вы, во всяком случае, должны меня научить, как поступать мне, если муж будет требовать, чтобы я изменила мой образ жизни, если он во всем будет мне противодействовать, если… если он лишит меня даже возможности видеться с вами… Ведь, вы знаете, на что способен этот человек… Ну, что же мне тогда делать?
Петр Акинфыч. Что нужно делать, по моему мнению, вы уже знаете, но вы будете поступать так, как скажет вам ваша совесть, насколько помогут вам сила воли и сознание своего достоинства… Помните только, что пользоваться для себя состоянием вашего мужа, подчиняться его воле до самоуничтожения — для вас значит то же самое, что добровольно торговать собою или участвовать в торговле, где родные и ваш муж сделали из вас живой товар…
Катерина Ивановна. Другими словами, вы хотите сказать, что я должна разойтись с мужем?..
Петр Акинфыч. Катерина Ивановна, мне трудно сказать что-нибудь решительное в ответ на этот вопрос, потому что… потому что я хочу быть совершенно честен в отношении вас… Я был бы счастлив, если б встретил вас в бедности, существующею собственным трудом… но были ли бы вы счастливы, были ли бы даже способны на такую жизнь — я не знаю… Может быть, она покажется вам и тяжелою, и горькою… Женский труд это — бедность, почти голод… Я еще и до сих пор не могу простить себе нашего первого интимного разговора… когда я хотел говорить совершенно о другом, а между тем, сам не знаю, как это случилось… говорил только о любви моей к вам…
Катерина Ивановна. В чем же вы раскаиваетесь?.. Вы думаете, что вам не следовало бы высказываться, может быть, потому, что я не стою этого чувства…
Петр Акинфыч. Да, не следовало бы… но потому… потому что это и бесполезно, и малодушно… Есть общие цели, во имя которых я должен был говорить с вами, но я увлекся личным чувством и говорил, и действовал как будто исключительно во имя его… Я хотел говорить с вами, как с обиженной, угнетенной женщиной, для того, чтобы возбудить в вас гордость, чувство человеческого достоинства, чтобы указать вам ваш долг и поселить в душе вашей отвращение от того унизительного положения, в котором вы находились, а между тем говорил с вами как влюбленный, малодушный мальчишка…
Катерина Ивановна. Но послушайте… Мне кажется и, вероятно, я не стала бы слушать ваших советов и наставлений, если б… если бы вы говорили со мною не таким языком… Я почувствовала, что вы говорите от сердца, что вы не можете обманывать меня или желать мне зла… я вам поверила…
Петр Акинфыч. Поверили… и только?…
Катерина Ивановна. Что же нужно еще?
Петр Акинфыч. А не явилась у вас жгучая потребность и непременная решительность изменить весь ход вашей прежней жизни и начать совершенно иную, новую, самостоятельную жизнь?…
Катерина Ивановна. Вы видите, что я этого хочу… Я делаю все, что вы мне посоветуете…
Петр Акинфыч. И только то, что я советую… И только потому, что вы мне верите?…
Катерина Ивановна. Что же, и этого мало для вас, и это не удовлетворяет вашего самолюбия?…
Петр Акинфыч. Нет, нет, не в моем самолюбии тут дело… Напротив, я хотел бы, чтобы вы не ждали от меня совета в каждом случае, чтобы вы сами знали, что вам нужно делать, чтоб вы поступали самостоятельно, по личному убеждению…

Явление третье.

Те же и Паша, потом Серафима Михайловна и Надежда Францевна.

Паша (быстро входя). Барыня, маменька ваша, Серафима Михайловна, приехали и с ними та, Надежда Францевна…
Иван Иваныч (просыпаясь). Серафимчик… Нет, я ничего… Я немного… покушал… так немножко…
Паша. Что же, барыня, что прикажете им сказать?… Принимать или нет: оне сюда идут…
Катерина Ивановна (обращаясь к Петру Акинфычу). Как вы думаете: принимать или нет?…
Петр Акинфыч. Да разве можно не принять вашу мамашу, если она захочет куда войти?… Разве полицию позвать…
Иван Иваныч. Да, как можно… Нельзя… Она войдет… Серафимчик…
Серафима Михайловна (входя). А-а… вот они где… Здравствуй, Кетти… А вот и мой Жано… Ну, что, старикашка мой, хорошо тебе здесь?.. Здоров?.. (Гладит его по голове.)
Иван Иваныч (ухмыляясь). Да… Серафимчик… Ничего… я… ничего…
Надежда Францевна. Здравствуйте, прелестная Катерина Ивановна… Здравствуйте, Иван Иваныч…
Серафима Михайловна. А ты уж с вареньем, Жаночик… Катя, разве это можно ему позволять… Он, ведь, чай, без меры кушает… — Это ему вредно…
Иван Иваныч. Нет, Серафимчик, я так… немножко… Катенька поподчивала, я так… немножко… и покушал…
Петр Акинфыч. Прощайте, Катерина Ивановна…
Катерина Ивановна. Куда же вы торопитесь?…
Петр Акинфыч. Мне нужно… пора…
Катерина Ивановна (вполголоса). Погодите!… Останьтесь здесь… (Указывает глазами на мать.)
Петр Акинфыч. Нет, не могу… Вот вы теперь останетесь без помощи и без совета… Испытайте свои силы… (Раскланивается со всеми.)
Серафима Михайловна. Ах, вы, молодой человек, уходите… Прощайте!

(Петр Акинфыч уходит.)

Явление четвертое.

Те же, без Петра Акинфыча.

Надежда Францевна (к Катерине Ивановне). А как здоровье Алексея Алексеича?… Давно уж я его не имела удовольствия видеть…
Катерина Ивановна. Ничего, он здоров…
Надежда Францевна (к Ивану Иванычу). А вы, Иван Иваныч, к милой дочурке своей перебрались?…
Иван Иваныч. Да вот… к Катюше… Очень просила… хочу погостить…
Серафима Михайловна (ласкаясь к дочери). Захотел вот с ангельчиком своим пожить… Да ничего: я и отпустила… Забот нет, хлопот никаких… пускай повозится со старичком папашей… (Треплет ее по щеке). Ах, ты, прелесть моя… Посмотрите, Надежда Францевна, она ведь у меня нисколько не подурнела: только похудела как будто немножко, зато авантажнее стала… Не правда ли?..
Надежда Францевна. Да… это темное платье чрезвычайно как тонирует всю фигуру Катерины Ивановны…
Серафима Михайловна. Да, послушай, мать моя, что это ты как одета, точно пепиньерка какая или бедная чиновница?…
Катерина Ивановна. Охота вам, мамаша, обращать на это внимание… Так, надела, потому что подали такое платье…
Серафима Михайловна. Скажите, скажите… что она говорит!.. На костюм не стоит обращать внимания!… Молодая, богатая женщина, красавица, и так одеваться!… Да я бы Бог знает, как развоевалась, если б девка вздумала только подать мне такое платье!…
Надежда Францевна. Полноте, Серафима Михайловна, к хорошеньким все идет…
Серафима Михайловна. Конечно… но согласитесь: ее положение в свете… всякий знает, какое у нее громадное состояние… Нет, право, Кетти, ты не умеешь пользоваться своим состоянием: живет какой-то затворницей, ни выезда, ни приема… Вообразите: четыре года замужем и ни одного бала не сделала… Боже мой, что, если бы мне этакое богатство!… Я даже и вообразить не могу, что бы я делала… даже дух захватывает, как подумаю!.. А она нет, не умеет… Конечно, этот изверг, муженек ее, и рад, что запер такую птичку в клетку… Нет, я бы с ним по-другому распорядилась…
Надежда Францевна. Друг мой, Серафима Михайловна, я вас попрошу приступить к делу… Извините, пожалуйста, но у меня пропасть занятий, а я еще сегодня ничего не успела сделать…
Серафима Михайловна. Ах, да, да… сейчас…
Надежда Францевна. Pardon…
Серафима Михайловна (к Катерине Ивановне). Видишь что, моя радость… У меня к тебе маленькая, самая пустая просьба… На днях кончается срок векселю, который я дала Надежде Францевне… Она так мила и добра, что не требует уплаты и соглашается переписать его, только с тем, чтобы ты была поручительницей в моем долге… Ты, конечно, не откажешься поручиться за твоих родителей… Так подпиши, мой ангел, вот бумажку, которую тебе даст Надежда Францевна…
Катерина Ивановна. То есть, это что же значит, мамаша: если вы не заплатите, так я должна буду заплатить ваш долг?…
Иван Иваныч. Да, да…
Серафима Михайловна. Ах, совсем нет… (К мужу.) Ну, что ты вмешиваешься… Нет, не то… Ну, как это может быть, чтобы я не заплатила… А так, это только для формы… для спокойствия Надежды Францевны… чтобы она покойнее была за свои деньги…
Надежда Францевна. Знаете, это делается на для меня, а для того человека, у которого я сама заняла деньги для ваших родителей: у меня, ведь, своих денег нет… я у знакомого занимала для ваших родителей… Вот когда я ему покажу вексель за вашей подписью, он и будет покоен…
Катерина Ивановна. Да почему же моя подпись может его успокоить?..
Надежда Францевна. А он знает вашу фамилию… знает, как вы богаты, и потому будет покоен, что его деньги в верных руках…
Катерина Ивановна. Да какое же мое богатство: у меня ничего нет…
Серафима Михайловна искусственно хохочет. Слышите, слышите, какая шутница: у нее ничего нет… а?… ха, ха, ха…
Иван Иваныч ухмыляется, смотря на жену.
Серафима Михайловна. Смотрите: вот даже старик мой смеется… И его насмешила… Ах, Като… шалунья…
Катерина Ивановна. Я не понимаю, чему вы смеетесь, мамаша… Я серьезно говорю… Вы сами хорошо знаете, что у меня ничего нет…
Серафима Михайловна (смеясь). Ну, хорошо, хорошо… Верю, верю, что у тебя ничего нет… А ты все-таки подпиши… (Вынимает из кармана вексель.) Вот тут подпиши… только имя и фамилию… Больше ничего… хоть ты и бедная, и ничего не имеешь, но нам довольно, чтобы вот тут были твое имя и фамилия… Где у тебя тут чернильница?…
Катерина Ивановна (смотря на вексель). Пятьдесят тысяч!…
Иван Иваныч (с ужасом). Пятьдесят тысяч!.. Серафимчик…
Серафима Михайловна. Ну, да… Ну, да… Что ж такое?… Надо же было жить чем-нибудь… Сначала на свадьбу заняла… Ну, а потом все и росло, и прибывало… Надо же было как-нибудь жить… Мне и теперь деньги нужны… Да это все вздор, пустяки… Ну, подпиши же, Катя, подпиши, мой ангел… красавица моя, подпиши…

Явление пятое.

Те же и Кутузкин.

Кутузкин. Нет, уж позвольте: это чересчур… Это подлость, мошенничество…

(Общее смущение).

Кутузкин. Я не позволяю вам подписывать, Катерина Ивановна.
Катерина Ивановна. Я и сама бы не подписала… без вашего запрещения…
Кутузкин (к жене). Вы видите что делают ваши родные… Вы понимаете ли это?… Они хотели вынудить от вас подпись, чтобы потом взыскать эти деньги с меня.. Я все слышал…
Катерина Ивановна. То есть вы подслушивали за дверями…
Кутузкин (многозначительно). Да, подслушивал… (Обращаясь к Ивану Иванычу.) И вам не стыдно, ваше превосходительство, участвовать или позволять такую подлость…
Иван Иваныч. Я… я… Что вы… Я ничего… Как вы так со мной…
Катерина Ивановна. Оставьте папашу!…
Серафима Михайловна. Да послушай ты, мерзавец… Как ты смеешь так говорить?…
Кутузкин. С тобою я не хочу и говорить… (Указывая на дверь) Вон!… Вон из моего дома!..
Надежда Францевна. Боже мой, Боже мой!.. (Уходит никем незамеченная.)
Серафима Михайловна. Катерина Ивановна, это что же такое?… Так обращаются в вашем доме с вашими родителями!… Вы, что ли, это позволяете…
Катерина Ивановна (ломая руки). Это не мой дом… Я сама не своя… Я поневоле… поневоле здесь… Вы же, вы же меня сюда заперли… ничего не знаю… Ничего не понимаю… (Рыдает.)
Иван Иваныч. Катенька… Катенька… Она плачет… плачет… Серафимчик… (Плачет.)
Серафима Михайловна (с сердцем к мужу). О, старый хрыч!… Загубил ты мою молодость… Вот защитник! (Хватает мужа за руку.) Пойдем… (К Кутузкину.) Ну, купчишка… Помни же ты меня… это тебе даром не пройдет… (К дочери.) А ты реви… дура… По делам тебе… Не умела управиться с этаким уродом… (Дергает мужа за руку.) Да ну, двигайся!.. Противные!.. Проклятые!!.. (Уходит вместе с Иваном Иванычем.)

Явление шестое.

Кутузкин и Катерина Ивановна.

Кутузкин (смотря на жену). Гм… плачет… О чем?.. Что не удалось мужа кругом обмануть и обобрать… Об этом, что ли?…
Катерина Ивановна вдруг переставая плакать, поднимается, осматривается, как бы соображая все случившееся, и, встретясь со взглядом мужа, быстро оборачивается и идет к дверям.
Кутузкин (схватывая ее за руку). Куда?…
Катерина Ивановна (с отвращением, выдергивает руку.) Куда глаза глядят… Куда-нибудь, только вон отсюда, из этого проклятого дома…
Кутузкин. Что же, к любовнику, что ли?
Катерина Ивановна (вздрагивая и выпрямляясь). Да, к любовнику… (Смотрит ему прямо в глаза.)
Кутузкин (запирает дверь и подходит к жене, дрожа всем телом). А-а… ты думаешь, я тебя пущу… Смеяться надо мной, позорить мое имя… Тебя выдавали за меня и ты шла для того, чтобы высасывать из меня деньги, жить на мой счет, да развратничать, прикрываясь моим именем… Нет, не на такого напали… я не выпущу тебя, я запру тебя… из своих рук кормить буду… не отойду от тебя, чтобы ты каждую минуту видела меня перед собою… а того, мерзавца, неблагодарного, который позабыл все мои благодеяния, которого ты любишь… (Заскрежетав зубами.) О, я отомщу за себя!… Я… буду… бить тебя…
Катерина Ивановна отступая перед ним в ужасе, все более и более бледнеет и вдруг падает без чувств.
Кутузкин. Что? В обмороки играть?.. Меня этим не испугаешь… Я знаю эти штуки… (Смотрит на нее.) Ничего… пройдет… ничего… ничего… А мне разве легко?… Я стар, гадок, противен… тот лучше… А зачем шла за меня?… Зачем?… Я муж… Аведь в самом деле… не притворяется… (Дрожащими руками смотрит пульс.) Да… Да… Да разве я-то не страдаю?… Разве я мало люблю?… Разве они умеют так любить?.. За что же я мучусь-то… за что? Нет, я сломлю тебя… Заставлю любить себя… А это от испуга, от досады… Нежности женские… это пройдет… Это ничего… (Отпирает двери.) Эй, кто там?… Скорее!… (Вбегает Паша.) Подай спирта и воды… барыне дурно… (К Паше.) А вы… все вон… вы… все… обманщики.

(Занавес падает.)

Действие четвертое.

Гостиная в доме Бородавкиных. На столе стоит завтрак и несколько бутылок с вином. У всех действующих лиц в первой сцене стаканы с шампанским, из которых они пьют. Серафима Михайловна при открытии занавеса сидит за роялем и поет. Около нее, на рояле, стоит стакан с недопитым шампанским.

Явление первое.

Серафима Михайловна, Федор Иваныч, граф Брюс, Палкин и Паулина.

Серафима Михайловна (поет). Люди добрые, внемлите Печали сердца моего, Мою скорбь вы все поймите, Грустно жить мне без него… Он меня разлюбил, Он меня погубил…
Федор Иваныч. Ну, муттерхен, довольно… Очень уж печально… не по нашему настроению…
Граф Брюс и Палкин. Нет, нет, прекрасно, прекрасно…
Паулина. Ах, да… ошень для чувств так… шалко…
Федор Иваныч. О, какие у Паулины нежные чувства!… Я и не знал… Ну, за это надо чокнуться…
Граф Брюс. А я с вами, maman… (Чокается с Серафимой Михайловной.)
Серафима Михайловна. Ты, баловень, Диодор… ты всю жизнь знаешь только одно веселье и радости… и потому ты не можешь понимать никаких страданий и не сочувствуешь им…
Федор Иваныч. Ну, а у тебя какие страдания?… Полно, моя милая муттерхен. (Целует.) Ну, кто тебе изменил, кто тебя разлюбил: фатер, что ли? А хочешь, позову, спросим, посмотри, какой еще страстью пылает… Знаете, Паулина, они у нас… (Шепчет ей на ухо, граф и Палкин прислушиваются, все хохочут.)
Паулина. Ах, он мене смешиль… ужасно… Какой шалун… (Бьет его по лбу рукой, которую Федор Иваныч налету старается поцеловать.)
Серафима Михайловна (сентиментально). Ах, Диодор, чем ты смешишь… чем ты потешаешься?… Страданиями твоей матери… Если бы кто знал эту ужасную жизнь, которую я прожила… Если бы кто мог понять, что значит прожить свою молодость без любви, без страсти, без ответа… Всю жизнь томиться, мечтать, желать, искать дружбы, любви, чувствовать в сердце огонь, и встречать вечно одно и то же нелюбимое лицо, не умеющее тебя понять и оценить, тебе сочувствовать… У меня ведь вся грудь изныла, все сердце изорвалось на части… (Утирает глаза.)
Паулина. О, мене это больно!… Мене это шалко вас!…
Федор Иваныч. Ну, ну, мамахен, полно, полно… Развеселись…
Палкин (к Паулине). А ты будешь так страдать, когда я тебя брошу?…
Паулина. О-о… я… нет… я убивает тебя… я жестока… (Палкин смеется.)
Граф Брюс. Полноте, maman… еще не все прошло… Ваша жизнь еще впереди… В вас еще много жизни…
Серафима Михайловна (восторженно). О, если б я встретила в жизни человека, который умел бы меня понять… О, он узнал бы, какой огонь клокочет в этом истерзанном сердце, он узнал бы, что значит любовь женщины, так долго затаенная в груди…
Федор Иваныч. А вот, господа, знаете ли вы хоть одну женщину, которая бы была так либеральна и так вне всяких предрассудков, как моя мамахен. И бразды домашнего правления держит в руках, и делами занимается, нашими большими имениями управляет так, что ее ни один управляющий не надует, и семейную жизнь поддерживает, и потребности молодости понимает, и весельем жизни юной не брезгает, и свободу полную дает… Словом, прелесть моя мамочка!… Это не то, что нынешние пресловутые нигилистки, которые воображают, что все дело в скандале, в грязи, в стриженых волосах, да немытых руках…
Паулина. Ох, эти дивицы… шорны платья… шорны руки… ох, я не любить их… Никакой вкус… Я в улиц видал… Книга в руки… першатка нет… Мушшин встречал… так руку фатал… трясил… нихт граци… нихт… мужик… Не любит мой…
Палкин. Да, Паулина, да… Тебе их не следует любить… Скоро мы немцев перехвастаем… Скоро вам незачем будет приезжать к нам в Россию… нечего будет делать… только действительно жалко, что наши неряхи ужасные… грязно очень держат себя… А то есть прехорошенькие… Впрочем, можно отмыть… Это больше с голоду… И вы ведь у себя, дома, на кухне, такие же закоптелые… Здесь отмываетесь…
Паулина (грозя пальцем). Ну, ну… ты… ви не дразнийть мене… Я буду ошень сердити…
Федор Иваныч. Ну, ты не дразни ее… Паулина, брось его, полюби лучше меня… Он неблагодарный… Мне кажется, я со всеми национальностями знаком, даже в последнее время с греческой познакомился… но немок предпочитаю всем на свете: за расчетливость и аккуратность… всегда все своевременно… ни раньше, ни позже…

(Все хохочут.)

Серафима Михайловна (среди хохота). Диодор… ха, ха, ха… перестань… дрянной мальчишка, перестань… ха, ха, ха… совсем замучил от смеха…
Граф Брюс. А нет, ведь, говоря серьезно, господа: наши женщины, Бог знает, что начали делать с собой… На них мания какая-то напала… Тут у меня есть знакомое семейство: отец заслуженный человек, богатые очень люди… дочери порядочно воспитаны, и вдруг начинают потихоньку от отца ездить учиться… ну, как вы думаете, чему?… Ну, чему?… Ну, скажите?…
Палкин. Да черт их знает чему!… Брить, что ли?…
Граф Брюс. Ну, почти что все равно… Учатся книги переплетать…
Паулина. Ах… Gott…
Палкин. Ну, пожалуйста, без Gott…
Граф Брюс. Перепортили себе руки… а у одной ручки прехорошенькие… Ну, на что, я говорю, вам знать это мастерство, mesdames?… Мы, говорит, должны приучать себя к труду… Женщина непременно должна трудиться так же, как мужчина… Да вам-то, я говорю, это для чего?.. Переплетчицами вам быть не придется… И ведь замечательно: толкуют о свободе женщины, а матери боятся, как огня… Чуть позволишь себе какую шутку или двусмысленную фразу, конфузятся и обижаются…
Серафима Михайловна (с упреком). Авы, верно, очень часто их посещаете… и ухаживаете…
Слуга (входя, к Серафиме Михайловне). Надежда Францевна желают вас видеть…
Серафима Михайловна. Да, ведь, ты знаешь, что мы сейчас едем…
Слуга. Приказали доложить, что очень нужно…
Федор Иваныч. Maman, да зовите ее сюда… Она увидит, что у нас гости, скорее уедет…
Серафима Михайловна (нерешительно слуге). Пожалуй, проси…
(Слуга уходит).
Федор Иваныч (к Палкину и графу Брюсу). Вы не знаете, господа, Надежды Францевны?..
Палкин и граф Брюс. Нет… Кто это?..
Федор Иваныч. Ах, как же вы не знаете… Это преинтересная и преполезная особа… Она на все руки.. Это фактотум… Хотите, познакомлю?..
Граф Брюс. Ах, пожалуйста!..
Палкин (лениво). Пожалуй, познакомь, на случай…

Явление второе.

Те же и Надежда Францевна.

Федор Иваныч (при входе Надежды Францевны). Надежда Францевна, дражайшая, бесценная… сколько лет, сколько зим…
Надежда Францевна (чопорно приседая). Здравствуйте!.. (к Серафиме Михаиловне.) Здравствуйте!.. (К Федору Ивановичу.) Я недавно имела удовольствие видеться с вашей мамашей… (К Серафиме Михайловне.) Как ваше здоровье?..
Серафима Михайловна (вежливо, но сухо и смущенно). Благодарю вас… Вот собираемся ехать сейчас же…
Федор Иваныч. Надежда Францевна, позвольте представить вам моих друзей, которые так много о вас наслышались и меня просили отрекомендовать их вам… Вот-с, Пьер Палкин… Слыхали, вероятно, эту фамилию?..
Надежда Францевна (любезно приседая). Ах, как не слыхать!.. Это фамилия такая…
Федор Иваныч. Ну-с, а это граф Брюс… Слыхали, вероятно?..
Надежда Францевна (также приседая). Ах, да… очень приятно и лестно для меня… (Взглядывает на Паулину, ожидая, что ее и снею познакомят.)
Федор Иваныч (замечая это движение). А… а это… mademoiselle Паулина… наш общий друг… (Паулина приседает. Федор Иваныч, рекомендуя Паулине Надежду Францевну.) Надежда Францевна… извините, фамилии не знаю, но, кажется, вы одинаковой национальности: можете по-немецки…
Надежда Францевна (свысока и с пренебрежением осматривает Паулину). Я русская… Совсем русская… (Отворачивается к Серафиме Михайловне, не окончивши книксена и с выражением неудовольствия в лице.) Я к вам по делу…
Серафима Михайловна (стараясь отойти в сторону от прочих). Надежда Францевна, у меня, вы видите, гости сегодня и я сейчас должна ехать…
Надежда Францевна. Я приехала вам объявить, что я не могу больше ждать, и если вам не угодно будет сейчас же уплатить, то…
Федор Иваныч (подходя со стаканом шампанского). Надежда Францевна, мы все хотим выпить за ваше здоровье… и просим вас…
Надежда Францевна. Нет, благодарю вас… я не могу… я никогда не пью…
Федор Иваныч. Да вы, может быть, еще ничего не кушали, так вот завтрак… Вы закусите немножко, а потом можно смело выпить…
Надежда Францевна. Я вам говорю, что я никогда не пью…
Федор Иваныч. Но, ведь, этого нельзя, Надежда Францевна, когда все хотят пить ваше здоровье… Господа, что же, просите Надежду Францевну…
Граф Брюс. Да, пожалуйста, Шарлотта Францевна…
Надежда Францевна (с достоинством). Я вам повторяю, что я никогда и ничего не пью…
Федор Иваныч. Но, ведь, мы пьем ваше здоровье…
Надежда Францевна. Очень вам благодарна: я не успела этого заслужить от ваших друзей… но я все-таки не буду пить… Я не пью вина…
Федор Иваныч. Да, ведь, этого нельзя, Надежда Францевна: вы понимаете ли, что оскорбляете нас…
Надежда Францевна. Извините меня, но я приехала вовсе не для того… Я по делу к вам приехала…
Федор Иваныч. Эх, бросьте ваши дела, Надежда Францевна… Теперь не время… Видите, у меня друзья, мы в веселом настроении духа, мы сейчас пели, смеялись… Не нарушайте же нашего удовольствия… Бросьте ваши дела и побеседуйте с нами… Если не можете выпить вместе с нами, так, по крайней мере, поболтайте что-нибудь, пока мы не уехали…
Надежда Францевна. Болтать я не умею, молодой человек… А так как вы собираетесь ехать, то я и хочу поскорее переговорить с вашей maman о делах…
Федор Иваныч. Да понимаете, милая, бесценная Надежда Францевна, теперь не время толковать о делах… Когда люди хотят веселиться, зачем им мешать и надоедать с делами… Ну, не хотите ни закусить, ни выпить с нами, ну, садитесь: я посмешу вас, спою вам презабавную песенку… (Хочет взять ее за талию.)
Надежда Францевна (освобождаясь). Позвольте, Федор Иваныч… Я так не привыкла и не люблю такого обращения… (Нарочно возвышая голос.) Если ваша maman заплатит мне свой долг, то я сейчас же уеду и не буду мешать вашему веселью…

(Палкин и граф Брюс многозначительно переглядываются между собой, Федор Иваныч в смущении.)

Федор Иваныч. Долг!.. Какой долг?.. Полноте вы врать!.. Вот нашла время говорить о пустяках!..
Надежда Францевна. Нет, не о пустяках, а о 50 тысячах! И если вы мне не можете заплатить, так полиция у вашего подъезда, чтобы описывать ваше имущество. Я была так любезна, что хотела предупредить, а вы так со мной обращаетесь, что…
Палкин (делая знак Паулине, чтобы она сбиралась, к Федору Иванычу). Прощай!.. Прощайте, Серафима Михайловна… мы уж пойдем: нам время…
Граф Брюс. И мне тоже… Прощайте…
Федор Иваныч (в смущении). Да это пустяки, господа… Это… мы сейчас…
Надежда Францевна. Господа, позвольте мне выйти вместе с вами, а то… здесь… мне одной может быть даже неприятность… Я знаю… (Уходит вместе с Палкиным, графом Брюсом и Паулиной).

Явление третье.

Серафима Михайловна и Федор Иваныч.

Федор Иваныч. Фу, черт возьми, скандал какой!.. Что же мы будем делать?..
Серафима Михайловна. Я не знаю, что и делать, Федя…
Федор Иваныч. Эка дьявол немка, хоть бы не говорила… не срамила бы при всех… еще я, говорит, русская…
Серафима Михайловна. Это все твоя сестрица наделала… Связалась с этим управляющим, да не умела концов спрятать… муж заметил… и вот теперь доступа нет…
Федор Иваныч. Что же делать-то, мамаша?.. Надо же что-нибудь делать…
Серафима Михайловна. Я и сама не знаю, Федя, что делать… я совсем растерялась… Надо хоть отца позвать, сказать ему…
Федор Иваныч. Ну, что отец? Что он может?..
Серафима Михайловна. Все-таки… Он генерал… Они боятся генералов!.. (Кричит в дверь.) Иван Иваныч, Иван Иваныч, иди скорее сюда!.. Иди скорее!.. (Голос за сценой: Сейчас).
Серафима Михайловна. Ах, Боже мой, ах, Боже мой!.. Спасибо, дочка…
Федор Иваныч. Вот скандал… Глаз нельзя никуда показать теперь… Спасибо, сестрица… (Грозит кулаком.)

Явление четвертое.

Те же и Иван Иваныч.

Иван Иваныч. Что, Серафимчик?.. Что?.. Я пришел… Я здесь… Я было уснул…
Серафима Михайловна. То-то, ты только спишь… Полиция пришла, имение у нас хотят описывать… Понимаешь?..
Иван Иваныч. Как?.. Что?.. Я не понимаю…
Серафима Михайловна. Ох, Боже мой… и это мой муж… Мы банкроты. У нас все заберут, продадут с молотка. В тюрьму посадят, в острог. Понял ли теперь?
Иван Иваныч. Да, я понял… Я знаю это.
Серафима Михайловна. Так что ж ты стоишь, чего ты думаешь?.. Чего ждешь?.. Не через тебя разве я пропала, не ты разве во всем виноват… Надо что-нибудь делать-то…
Иван Иваныч. Что ж?.. Я ничего не могу… У меня нет денег… ничего нет…
Серафима Михайловна. Знаю, что нет… дурак… Да вот сейчас полиция придет… Скажи хоть, что ты генерал… что они так не смеют… что ты жаловаться будешь…
Федор Иваныч. Эх, мамаша, все это вздор, глупость… Ну, что вы говорите с полоумным человеком… Ну, разве он что может…
Иван Иваныч (смотря на сына со злобой). Вот я знал… этот несчастный… Вот и погибли все… Вот! чему учила?.. Он расточитель… и ты также… Вы оба вместе… Вот… я ведь все знал… все говорил… Кабы занимался делом… служил бы…
Федор Иваныч. Ну, полноте, время ли теперь наставления читать и упреки делать…
Слуга. Полиция идет… Велели доложить…
Федор Иваныч. Есть о чем докладывать… Точно без доклада не войдут…

Явление пятое.

Те же и квартальный с понятыми.

Квартальный (раскланивается и, осмотревшись, подходит к Серафиме Михайловне). Вы изволите быть жена генерала Бородавкина?
Серафима Михайловна (в сильном смущении). Как вы смеете спрашивать? Вам что за дело?..
Квартальный. По указу Управы Благочиния мне приказано произвести опись и наложить арест на движимое ваше имущество за неплатеж денег по взысканию девицы Надежды Францевны Францовой.
Федор Иваныч. Господин надзиратель, здесь нет никаких вещей, принадлежащих моей матери, все что здесь находится, принадлежит моему отцу и мне… Батюшка, подтвердите это…
Серафима Михайловна (подталкивая мужа). Говори же, да говори же… Скажи, что ты генерал… и как они могут…
Иван Иваныч (приободрясь). Я генерал. Как вы можете так…
Квартальный. Я исполняю приказание высшего начальства, ваше превосходительство…
Иван Иваныч. Начальство… Вы не можете… это все мне принадлежит, все мое…
Федор Иваныч. Послушайте, господин надзиратель, присядьте, выпьемте, пожалуйста, не хотите ли закусить? Или вот шампанского? (Наливает стакан.) Не угодно ли?
Квартальный. Извините, я при исполнении обязанности… я не могу-с…
Федор Иваныч (обращаясь к прочим). Э, полноте… Господа, не угодно ли?.. (Указывает на закуску.) Пожалуйста, без церемонии. (Некоторые из понятых подходят к столу, наливают и пьют водку.)
Федор Иваныч (к квартальному). Вот видите ли: это такое ничтожное дело… Конечно, мы могли бы сейчас же уплатить… Вы знаете, конечно, моя сестра за Кутузкиным: стоит слово, конечно, сказать, и деньги были бы уплачены, но тут есть обстоятельство… (Вполголоса.) документы подложные… Выпейте, пожалуйста…
Квартальный (принимая стакан). Благодарю вас, но вот, видите ли, мы не имеем права рассуждать… Я вам откровенно скажу, мы только исполнители.
Федор Иваныч. Я понимаю… Да, ведь, вы знаете же… как это можно сделать… Нам время-то только нужно… Ну, вы начните там пока маменькины юбки, платья, что ли, там описывать…
Квартальный. Это нельзя-с по закону… описывать нельзя-с… носильное платье
Федор Иваныч. Ах, Боже мой… да ведь не учить же мне вас наконец… Вы сами знаете, как сделать… Я уверен только в одном, что вы, как благородный человек, видите, что имеете дело тоже с благородными людьми… (Возвышая голос.) Вам не угодно ли будет отправиться в мамашину комнату начать опись?
Квартальный. Для меня все равно-с, где прикажете…
Федор Иваныч. Прошу вас покорнейше. (Обращаясь к прочим.) Господа, не угодно ли в матушкину комнату… Я вас провожу. (Понятые уходят. Федор Иваныч предлагает квартальному шампанского, чокаются, пьют и уходят вслед за понятыми).

Явление шестое.

Иван Иваныч и Серафима Михайловна, потом Федор Иваныч.

Серафима Михайловна. Вот что наделала твоя любимая дочка… Каков позор, каков срам… Теперь весь город узнает… смеяться будут!.. Боже мой, Боже мой, с малолетства, с детства гнетет меня судьба… Всю свою молодость я прожила без радости, без счастья… веселого, счастливого дня не видала… никакой женской ограды не испытала… кажется, все так во мне и замерло, и окаменело… Всегда во всем лишения, недостатки… Целую жизнь мучилась, хлопотала, старалась, чтобы как-нибудь все это скрыть, чтобы показать себя прилично… и вот, наконец, до чего дожила… (Рыдает.) Господи, Господи, за что же такое наказание… за что?.. Выдали меня замуж за старика… ведь, я же не бросила его, не развелась сним… я покорилась своей участи… Разве я не была нежной и заботливой матерью?.. Разве я не старалась воспитать и устроить моих детей, разве не жертвовала для них всем, всем?.. За что же, за что же, Господи?.. (Рыдает.) Ведь живут же другие женщины.
Иван Иваныч (сквозь слезы.) Серафимчик… полно… Перестань. Серафимчик, не плачь…
Серафима Михайловна. Ах, отстань, отстань, пожалуйста… Дай мне забыть хоть на минуту, что ты около меня… Я от тебя, от тебя пропадаю… Ты меня погубил, ты… Не выйди яза тебя, я, может быть, до сих пор была бы чистое, невинное существо… я бы только порхала как птичка, или мотылек… беспечный… Вышла бы я замуж за какого-нибудь красивого и скромного молодого человека, осчастливила бы его своим состоянием и любовью, жила бы я с ним скромно, где-нибудь в хижине, предавалась одним только чувствам, одной любви своей… ни о чем бы я не думала, ни о чем не заботилась, ничего не делала… думала бы только об одном своем милом человеке, глаз бы с него не сводила… Так бы и прошла вся тихая и счастливая жизнь моя до самого гроба… А теперь… что я теперь?.. Куда я годна?.. Разорена, опозорена… да еще в тюрьму посадят, в острог… О, Боже мой!..
Иван Иваныч. Серафимчик, да я бы от всей души… мне не жалко денег для тебя… ничего не жалко… да нет у меня, нет…
Федор Иваныч (входя). Ну, пока это сделано… опись отсрочена… время дадут… но это все ничего не значит: скандал-то сделан… Главное, надо бы как-нибудь предупредит огласку… А там надо что-нибудь придумывать… что-нибудь делать…
Серафима Михайловна. Да что же мы будем делать, Федя… Одно средство: как-нибудь помирить сестру с этим ее извергом и у него выпросить денег… Да, ведь, не уломаешь ни за что…
Федор Иваныч. Разве его дуэлью, что ли, пугнуть… за ваше оскорбление… или убить как собаку…

Явление седьмое.

Те же и Катерина Ивановна.

Катерина Ивановна (поспешно входя.) Что это у вас полиция в доме… что такое случилось?..
Серафима Михайловна (бросаясь к дочери). Катя, Катя… ангел мой… тебя сам Бог к нам послал… Спаси нас!.. Мы все погибаем… Нас всех в тюрьму сажают… Мы разорены… пропали… Спаси нас… Спаси твоего старика отца… мать… брата… Все от тебя зависит… Смотри, я на коленях перед тобой… (Рыдает и падает на колени.)
Катерина Ивановна. Мамаша… мамаша… да что вы… что вы?.. Встаньте… ради Бога, встаньте… Мамаша…
Серафима Михайловна. Нет, не встану… буду валяться у твоих ног, пока ты не скажешь, что спасешь нас…
Иван Иваныч (подходя со слезами). Катюша… помоги…
Катерина Ивановна (совершенно растерявшись). Ах, Боже мой, да что же я могу сделать?.. Говорите: что я могу сделать?.. Я на все готова… Мне все равно теперь… только встаньте, пожалуйста…
Серафима Михайловна. Выпроси у мужа те 50 тысяч, о которых я тебя просила тогда подписаться… И сейчас же поезжай и выпроси… А то мы пропали…
Катерина Ивановна. Мамаша, да вы знаете ли, я ушла от мужа… я убежала от него… Он меня взаперти держал… он оскорблял, мучил меня… Я потихоньку ушла от него, чтобы никогда более не возвращаться… Я пришла у вас просить хоть временного приюта, пока я устроюсь… найду себе работу, дело…
Серафима Михайловна (стоя на ногах). Как?.. Как?.. И ты это смела сделать?.. Ты решилась позорить наше семейство… имя твоего отца…
Иван Иваныч. Катюша… Катюша… ждал ли я этого от тебя… Была такая скромная… милая…
Федор Иваныч. Семья погибает, а она вздумала теорию женского труда приводить в практику… Там миллионы, которыми бы она могла благодетельствовать, сделать счастливыми и чужих, и родных, а она вздумала в теории играть… число голодных распутниц увеличивать во имя женского труда… Отвратительно!..
Иван Иваныч. Ах, Катя, Катя, нехорошо, нехорошо… Грех и стыд мужа оставлять… Это святой закон… Законный брак называется…
Катерина Ивановна. Папаша, и вы против меня… Да понимаете ли вы, он меня мучил… он запирал… требовал моей любви, а я его ненавижу… Он унижал меня… попрекал меня своим состоянием… моей бедностью… вами… Я не могу больше выносить…
Серафима Михайловна. А кто виноват?.. Я говорила, что нужно делать, как поступать с ним, чтобы в руки взять… Отчего ты не слушала?.. Ты забыла, что у тебя мать есть для примера?.. Ты гордиться вздумала, в благородство играть… отвращение к нему с первого дня показывать… не обойдя дурака, шашни вздумала с какой-то дрянью, прямо на глазах у него, заводить… Вот и кайся… Ты, кажется, могла видеть: моя жизнь ничем не краше твоей… Однако я не бросила же мужа, весь век живу с твоим отцом… И неужели ты думала, что я тебе позволю убежать от него… Нет, я в права матери вступлю… я с полицией тебя к нему отправлю… А ребенок где же твой?.. Ты и его бросила?..
Катерина Ивановна. Я его не могла теперь взять… я потихоньку ушла… я и дочь не видала целую неделю… я была заперта… я ее после вытребую…
Федор Иваныч. Да какое ты имеешь право? Он не отдаст ее… Он и тебя-то по закону может вытребовать к себе, как жену… Вот, вы хотите самостоятельной жизнью жить, а и законов-то своей страны не знаете… Вот оне, проповедницы женской свободы, женского труда!..
Катерина Ивановна. Но я жаловаться буду… я буду просить развода… Ведь, нельзя же мучить женщину!.. Я найду защиту…
Федор Иваныч. Да кто тебе поверит? Где у тебя свидетели?.. А если он докажет, что ты сама намеревалась вести или даже вела безнравственную жизнь, и он употреблял законные, дозволенные мужу, меры строгости, чтобы не дать тебе, по молодости, увлечься и скомпрометировать его имя… но что он разводиться не намерен… Тут ты что станешь делать?… Полно, пожалуйста… Кто это набил тебе в голову такого, чего ты и переварить не можешь?..
Серафима Михайловна. Я знаю кто… Я знаю… Но это все вздор… Это невозможно… я не позволю…

(Входит слуга.)

Слуга (подавая письмо Ивану Иванычу). От Алексея Алексеича Кутузкина, с нарочным… Кучер верхом прискакал… (Уходит.)
Серафима Михайловна. Дай, дай мне!.. (Вырывает письмо из рук Ивана Иваныча.)
Федор Иваныч. Мамаша, дайте я прочитаю…
Серафима Михайловна. Читай, читай, только вслух… Что такое?.. Какая радость?..
Федор Иваныч (читает). ‘Жена моя, а ваша дочь, от меня час назад сбежала, захватив с собою все данные мною ей для ношения драгоценные вещи, лучшего гардероба ее также не оказалось. Видя в этом ваше влияние и наставление, я предупреждаю вас, что если она не явится ко мне сегодня же, то я подам о сем объявление в полицию для розысков ее и похищенных вещей и опубликую о том, что я не отвечаю за долги, ею сделанные, во всяком же случае буду требовать возвращения ее ко мне, к законному ее мужу, для сожительства со мною. Покинутая ею дочь наша находится при мне, и не мечтала бы безнравственная мать ее, что она будет мною ей выдана, в случае ее невозвращения. Я отец, преданный своему семейству, и во всяком случае буду дочь содержать при себе, для надлежащего, а не безнравственного ее воспитания’. (К Катерине Ивановне.) Вот все, что я говорил… Слышишь?
Серафима Михайловна. Слышишь ли ты это, безумная?.. Где же вещи-то твои, где?..
Катерина Ивановна. У меня ничего нет… Я ушла в одном платье и салопе… У меня не было денег даже на извозчика… Я пешком сюда пришла…
Серафима Михайловна. Куда же вещи-то девала?..
Катерина Ивановна. Я их раздала еще прежде…
Серафима Михайловна. Вот, раздала беспутно, а семейство, родное семейство пропадает… А он еще подозревает нас в заговоре, в нашем влиянии… Чувствуешь ли ты, сколько срама принесла на нашу голову!..
Иван Иваныч. Воротись, Катенька… воротись к мужу… Повинись во всем… Он простит…
Серафима Михайловна. Так неужели же я позволю ей так шататься и нас срамить!.. Я сама свезу ее к нему…
Катерина Ивановна (опускаясь в изнеможении на стул). Делайте со мной, что хотите… Все равно я не могу жить без своего ребенка… (Тихо плачет.)
Иван Иваныч. Не плачь, Катюша…
Серафима Михайловна. Сейчас же, сейчас же ехать!.. Тут нечего слезы распускать… Сама надурила… Федя, вели карету поскорее заложить…
Федор Иваныч (к Серафиме Михайловне). Вы поезжайте с ней… А я туда поеду… надо предупредить их, чтобы не было сплетен… уж я знаю, что сказать… (Обнимая Катерину Ивановну.) Ну, полно, Катя, успокойся и поезжай!.. Первый признак развитого и самостоятельного человека: уметь выйти из всякого затруднительного положения, не жертвуя ни собой, ни ближними и не производя публичного скандала… Смеется тот, кто смеется последний… И ты прикинься кающейся грешницей, прикинься даже любящей, чтобы спасти семью и чтобы доставить себе удовольствие впоследствии посмеяться над негодяем, одурачить и овладеть его волей. А насилием, задором ничего не возьмешь, только и себя, и нас погубишь…
Серафима Михайловна (к Катерине Ивановне). Да, да… Ты на коленях должна просить у мужа прощения… Ты должна его примирить и с собою, и с твоими родными, которые из-за тебя страдают…
Катерина Ивановна. Я вам сказала, делайте со мной, что хотите… Я на все готова…

(Занавес падает.)

Действие пятое.

Маленькая бедная комната с самой простой мебелью. Простой крашеный письменный стол, заваленный бумагами, около него этажерка с книгами. Старый жесткий диван, обитый черной клеенкой, и около него овальный стол на одной ножке.

Явление первое.

Петр Акинфыч ходит по комнате взад и вперед и Марья Акинфиевна сидит за работою у окна.

Марья Акинфиевна. Послушай, Петя, ведь, это, наконец, малодушие, барство… Ты сам на себя стал непохож… Ничего не делаешь, бросил работу, упал духом… Это противно…
Петр Акинфыч. Знаю, знаю, Маша… И сам все это понимаю… Злюсь на себя, но ничего не могу с собою сделать… Я власть потерял над собою: голова пуста… весь в какой-то нервной тревоге… Черт знает что такое…
Марья Акинфиевна (насмешливо). Вот что значит с богатыми-то барынями повестись: о нервах заговорил, на нервы стал жаловаться!.. Я предвижу, что ты скоро идеалистом сделаешься, о возвышенных чувствах заговоришь, о неясных потребностях души будешь проповедовать… над черной работой станешь глумиться…
Петр Акинфыч. Полно, Маша, зачем ты прикидываешься такой черствой… Неужели ты никогда не любила, неужели никогда не испытала этой жгучей боли сердца?..
Марья Акинфиевна (перебивая). Которая побуждает к одним праздным мечтам, к одним бесполезным, бесцельным разговорам, которая отбивает от работы и делает из человека воркующего голубка, — и не испытывала, да не хочу ее и знать… Это уж уступим тем, кому делать нечего, кто с жиру бесится… а нам это не пристало… Если бы со мною такая напасть случилась, я просто бы в больницу пошла, лекарства просить или стала бы холодной водой окачиваться…
Петр Акинфыч. Нет, ты не любила (Бросается на диван.)
Марья Акинфиевна (со смехом). Петя, да ты поглупел… Я положительно не узнаю тебя… Это тот господин, который постоянно смеялся над идеальничаньем и всякой сантиментальностью, который проповедовал, что современный человек не имеет права ни одной минуты отдать исключительно одному себе, что общественное горе, общественные нужды так велики, что о своих собственных нечестно даже и думать, — этот господин готов расплакаться от своей нежной, пламенной страсти… Да ты мадригал напиши, или послание к трем звездочкам, — вот и легче будет… Да еще напечатай его, — а она прочтет, вот и узнает о том, как страдает ее нежный голубок…
Петр Акинфыч. Издевайся, издевайся, сколько хочешь!..
Марья Акинфиевна. Отстань, Петя… Не убивай уважения к себе, которого ты прежде вполне заслуживал… Где же воля-то твоя, на которую ты всегда так много рассчитывал?..
Петр Акинфыч (вскакивая). Да что же сделает эта воля?.. Ну, пожалуй, я сломаю себя, добьюсь того, что затушу в себе это непрошеное чувство… Но я властен только в себе самом… Ачто же сделает моя воля там, для нее?.. Поможет ли она мне спасти ее из рук этого демона, освободить ее из этого адского положения, в котором она находится… ведь, не по своей охоте, не по своему желанию, а по неволе, по принуждению?..
Марья Акинфиевна. Ну, и ад, и демоны явились на сцену… Совсем потерялся человек!.. Да позволь тебя спросить, какое ты имеешь право всего себя, все свои заботы и желания посвящать исключительно одной барыне, хотя бы она и действительно была несчастна?.. Разве мало несчастных на свете, которые сами протягивают к тебе руку, сами просят о помощи?.. Разве это не эгоизм -посвятить себя на исключительную службу одному лицу, которое тебе нравится, которому тебе приятно, а, следовательно, и выгодно служить?..
Петр Акинфыч. Она тоже протягивает ко мне руку, тоже просит моей помощи.
Марья Акинфиевна. То есть другими словами: ты ей тоже нравишься, ей тоже приятно бы было завербовать тебя в исключительные поклонники и слуги и проводить с тобою от скуки время в нежных разговорах, даже, может быть, роман сочинить чувствительный, в котором ты, как рыцарь, спас ее, невинную страдалицу, из рук жестокого тирана… Ха, ха, ха… ах, вы, проказники!.. Ну, право, ты, Петя, донкихотствуешь… право, если б я не знала тебя, я в состоянии была бы презирать тебя…
Петр Акинфыч. Нет, Маша, ты увлекаешься… Ты не знаешь этой женщины и не хочешь понять меня… Правда, я полюбил ее, — это ты, надеюсь, не поставишь мне в большую вину, — но мое чувство никогда не заставит меня ни сделать какую-нибудь подлость, ни изменить моим убеждениям, ни сойти с моей дороги… Я уверен только, что если б мне удалось вырвать ее из той сферы, в которой она живет, познакомить ее с жизнью трудовою, зато честною и свободною…
Марья Акинфиевна (перебивая). Так что было бы с ней?.. Ты как думаешь?..
Петр Акинфыч. Она была бы счастлива… Она сделалась бы вполне человеком и пошла бы об руку с тобой в нашей жизни, к нашим целям…
Марья Акинфиевна. Нет, она зачахла бы, схватила бы чахотку от лишений, от трудов непривычных, от нашей мещанской обстановки, от позора, которым заклеймило бы ее общество… Или она стала бы ныть, тосковать и тебя же упрекать в том, что ты сбил ее с толку и лишил всех тех благ, к которым она привыкла, без которых она жить не может… Вот бы что было… Я в этом уверена…
Петр Акинфыч. Послушай, Маша!.. Скептицизм — вещь хорошая, но когда он относится к человеку, тебе неизвестному, тогда он похож на клевету… Ты говоришь: уверена, и не имеешь к тому никаких оснований…
Марья Акинфиевна. Нет, имею: зачем ты говоришь: если б мне удалось ее вырвать из той среды?.. Зачем это делать тебе, а не ей самой?.. Ведь уж ты растолковал, что та жизнь, которую она ведет, гнусна, унизительна, ведь уж у нее явилось желание освободиться от этой жизни, зачем же дело стало? — За ее доброй волей… Так подумай ты, если у нее недостает характера и силы, чтобы самой, за один раз, разорвать свои гнилые цепи, станет ли у нее воли вести нашу тяжелую жизнь?..
Петр Акинфыч. Ну, а что ты будешь говорить, если это случится, если она явится к нам и скажет, что она все кончила со старой жизнью и хочет жить новою жизнью?.. Что ты тогда скажешь?..

(Входит Арина Федотьевна).

Явление второе.

Те же и Арина Федотьевна.

Арина Федотьевна. Покорно вас благодарю, Петр Акинфыч, очень вами благодарна, сынок любезный: успокоили меня на старости лет, облагодетельствовали старуху-мать, которая вас вынянчила и выводила…
Петр Акинфыч. Ах, матушка, охота вам беспрестанно попрекать меня тем, чего я поправить не могу… Не могу же я насильно взять того места, в котором мне отказали… Да, наконец, вы ничего не потеряли: квартира вам не нравится, вот погодите немножко — поправимся, переменим и квартиру. Дайте мне денег побольше заработать…
Арина Федотьевна. Как, батюшка, ничего не потеряла? По вашей милости и пенсии лишили, что отец покойник заслужил…
Петр Акинфыч. Как лишили?
Арина Федотьевна. Так, сынок любезный, последнего куска хлеба лишена через вашу гордость… Теперь, если не захотите кормить и вон выгоните, так пойду по миру сбирать, больше делать нечего… Стара— работать не могу…
Петр Акинфыч. Да говорите, матушка, со мной, как с сыном, просто… Кто вас гонит?.. Кто вас пенсии лишил?.. Что вы хотите сказать?.. Растолкуйте, пожалуйста… Я ничего не понимаю…
Арина Федотьевна. Чего тут, батюшка, не понимать!.. Кажется, понять можно… Благодарим покорно: всего лишена, по вашей милости… через вашу гордость, да через ваши поступки прекрасные… Должна теперь благодарить умного да ученого сынка, всю жизнь должна благодарить… Сейчас была у благодетеля-то нашего, у Алексея Алексеича… Ходила в контору, хотела было жалованье получить, говорят: отказано, приказано прекратить… Как, по какому случаю? Алексей Алексеич приказали. Почему, за что? Спроси, говорят, сама… Я к нему… Затопал, закричал, скажи, говорит, сыну твоему, что он негодяй, вор, неблагодарный… Благодари, говорит, его: я за его службу хорошую, честную, итебя пенсии лишаю… Я говорю: батюшка, благодетель… может, чем согрубил или прогневал, а Петя мой, кажется, ваше добро пуще глазу блюл… Скажи, говорит, ему от меня, что я его хуже вора считаю, он меня за все мои благодеяния кругом ограбил… С тем и вон прогнал, с тем и ушла…
Петр Акинфыч (к сестре). Экая скотина!.. Вы, матушка, успокойтесь: я вам буду аккуратно уплачивать ваш пенсион и по-прежнему будете жить с нами… Следовательно, вы ничего не лишены… Успокойтесь же!
Арина Федотьевна (слезливым тоном). Я на тебя, Петенька, всегда надеялась, знала, что ты не оставишь меня на старости лет… Только мне очень прискорбно и стыдно было, что он при всем народе тебя вором обзывает… Кажется, наше семейство всегда его дому верно служило и честью своей занималось…
Марья Акинфиевна. Петя, да ты при сдаче конторы ничего ему должен не остался?
Петр Акинфыч. Ни копейки…
Мария Акинфиевна. А те две тысячи, что барыне отдал?
Петр Акинфыч. Я из своих выплатил… Только и остался должен за его прежние горькие благодеяния, за которые не удалось расплатиться…
Марья Акинфиевна. А кто помешал?.. Все то же увлеченье… Вот и наказан… Он все-таки остался воспитателем и благодетелем твоим… Ох, уж мне эти нежные чувства…
Петр Акинфыч. Маша… довольно… не мучай меня…
Марья Акинфиевна. Однако, скверно, что он позволяет себе называть тебя вором…
Арина Федотьевна. Я было от него к Катерине Ивановне… Думаю: она не упросит ли его, или хоть не расскажет ли мне чего… Нет, не допустили… (Вполголоса.) Да, говорят, иникого не допускают… Держит под замком… и сам шагу от нее не отходит… Не знаю, не врут ли людишки…
Петр Акинфыч (в сильном волнении). Маша, слышишь… Нет, я должен это кончить… (Идет поспешно к дверям.)
Марья Акинфиевна. Куда ты, Петя?.. (Петр Акинфыч уходит, не отвечая.) Ты не наделай глупостей, Петя!.. (бежит вслед за ним.)
Арина Федотьевна (задумчиво). Вот и ученье большое… Вот до чего довело… (Качает головой и уходит вслед за детьми.)

Перемена декорации.

Богато убранный большой кабинет капиталиста.

Явление первое.

Алексей Алексеич (один).

Алексей Алексеич (с судорожными подергиваниями во всех членах, бледный, растрепанный, ходит по кабинету). Нет, не может быть, чтобы она к нему ушла… верно к родным… Ну, а если к нему… Если они там… целуются, обнимаются… (вздрагивает и скрежещет зубами.) Может быть, смеются надо мной… Я вам посмеюсь… Я заставлю воротиться тебя… проклятая… Я заставлю тебя любить, ласкать меня… Какая она хорошая, какая красавица!.. Как люблю-то я её!.. Нет, чтобы она… в руках у другого… Нет, нет… Я задушу обоих… обоих… Я… я сам себя задушу… Ох… душно, тяжело… (Срывает с себя галстук.) Если бы она любила-то меня, если бы ласкала-то меня… Мне ведь никого не надо, никого… одну ее… А у них, ведь, много… они молоды… их могут любить… (Схватывает себя за голову.) О-о… зачем ты такой?.. Зачем ты не молод… не хорош?.. Вот и богат… и денег много… девать некуда… а счастья нет… Дайте мне счастья… Заставьте ее, чтобы любила… чтобы так любила… как я хочу… половину отдам… все отдам… (Мечется по комнате.) Ох, что он долго не ворочается… (Звонит, входит Сидор.) Что, не воротился еще?
Сидор. Нет.
Кутузкин. Сейчас же введи сюда прямо, как приедет, сейчас же…
Сидор. Сейчас же введу…
Кутузкин. Ну, ступай… (Сидор уходит.) Ну, воротится… что же я буду делать?.. Она опять не станет любить… Ну, а все-таки живи со мной… только со мной одним… я буду один любоваться на нее… уж теперь — не отойду… уж никого не подпущу к ней… (Прислушивается.) Говорят, кажется… Идут… (Входит Сидор и кучер.)
Кутузкин. Что, барыня там?
Кучер. Тамоди…
Кутузкин (с глубоким нервным вздохом). Ну, хорошо… Письмо отдал?..
Кучер. Отдал…
Кутузкин. Не знаешь, что они делают?
Кучер. Как же, могли все узнать: Сидор Моисеич приказал: все, говорит, разузнай доподлинно и доложи правильно…
Кутузкин. Ну, что же?
Кучер. Оченно папенька с маменькой, и даже этот самый ихный братец оченно, значит, разгневались на барыню: на что вас опокинула… Даже до конфузу ее произвели… Оне в чувствие и потом в эти самые слезы вдарились…
Кутузкин. Ну, ну…
Кучер. Сичас приказали карету закладывать и сичас к вам везти… в полной сохранности приставят…
Кутузкин. А-а… Ну, слушай… На тебе… (кидает ему деньги.) и больше ни с кем не болтать, а то прогоню… Слышишь!..
Кучер. Покорнейше благодарим…
Кутузкин. Ну, ступай… (Кучер уходит.) А-а… привезут… опять приедет… не надолго вырвалась… Ну, теперь больше не уйдет… Нет… нет… Если б она полюбила-то меня… если б она слушалась-то меня… (Задумывается.) (За дверями слышен шум.)
Кутузкин. Что это, неужели уж приехали?.. (Поспешно оправляется и повязывает галстух.)

(Дверь с силой распахивается и в нее врывается Петр Акинфыч за ним Сидор.)

Явление второе.

Кутузкин, Петр Акинфыч и Сидор.

Сидор (указывая на Петра Акинфыча). Ворвался силой… на что это похоже…
Кутузкин. Что вы… что вам нужно?..
Петр Акинфыч. Мне нужно говорить с вами…
Кутузкин. О чем нам говорить?.. Нам не о чем говорить… между нами все кончено… Вы как смеете врываться в дом?… Вы знаете, что за это делают с вашей братьей… Подите вон, или я велю позвать людей и вас вытолкают! (Хочет взять колокольчик.)
Петр Акинфыч. Если вы не хотите дурной для себя истории, вы должны выслушать меня… Оставьте колокольчик и вышлите человека… Не бойтесь, я вас бить не буду…
Кутузкин. Да что это?.. Да как ты смеешь?.. Сидор, не уходи отсюда… (Звонит.)
Петр Акинфыч (делая несколько шагов к Кутузкину). Если ты позволишь себе оскорбить меня… то не теперь, так после… я… я отмщу за себя… (Стараясь овладеть собой.) Неужели вы не понимаете, что я хочу говорить с вами, как человек с человеком, и не намерен делать ни буйства, ни насилия… Вышлите человека… не бойтесь…
Кутузкин. Зачем же так врываться в дом?..
Петр Акинфыч. В этом меня извиняет необходимость говорить с вами… Иначе мне не было бы доступа к вам…
Кутузкин (нерешительно). Сидор… выйди отсюда… Да будь там… за дверями… (Сидор уходит.) Ну, говорите, что вам нужно…
Петр Акинфыч. Не стоит упрекать вас за то, что вы, пользуясь правом моего благодетеля, называете меня вором… Это мелочность вашей души, это мелкое мщение: вы знаете очень хорошо, что я не могу быть вором и ничего у вас не украл…
Кутузкин. Нет, украл… мое спокойствие, мое семейное счастие украл…
Петр Акинфыч. Я так и думал, что вы на это намекали, и об этом-то пришел говорить с вами… Вы, кажется, думаете, что ваша жена не любит вас через меня…
Кутузкин (задрожав). А-а… а ты знаешь, что она не любит меня… Знаешь?.. Она сказала тебе?..
Петр Акинфыч. Кто же этого не знает?.. Разве молодая женщина может полюбить такого старика, как вы…
Кутузкин. Кого же она любит: тебя, что ли?.. Тебя?.. Говори…
Петр Акинфыч. Когда говорят с вами вежливо, то советую и вам быть тоже вежливым… Я не знаю, любит ли ваша жена меня или кого другого, но знаю и повторяю вам только одно, что она вас любить не может…
Кутузкин. Моя жена должна меня любить, так же, как вы должны бы уважать меня потому, что я ваш благодетель… и ее благодетель… а вы оба…
Петр Акинфыч. Вы еще имеете право считать себя моим благодетелем, потому что истратили на меня, впрочем, без моей просьбы, несколько денег… Я вам их отдам — помните это… Но какой вы благодетель вашей жены?… Вы ей самый злой враг… Вы насильно взяли ее за себя замуж, испортили ей лучшие годы жизни, заперли ее в стенах вашего дома, как в монастыре… Разве это благодеяния?
Кутузкин. Да какое вы имеете право говорить мне все это?..
Петр Акинфыч. Право обвиненного… Я вам хочу доказать, что вы сами виноваты в отсутствии семейного счастия, а уж вовсе не я…
Кутузкин. Но я знаю, ты соблазнял мою жену… ты вооружал ее против меня… ты растолковал ей, что она несчастлива тем, что вышла за меня… Я это знаю… Ты влюбился в нее… Я знаю… И она тоже…
Петр Акинфыч. Ну, если вы все это знаете… Если ваша жена в душе уже не принадлежит вам, если она уже тяготится, страдает жизнью вместе с вами… зачем же вы ее держите? Зачем вы не дадите ей свободы… не разведетесь с нею…
Кутузкин. Развестись… (Дико хохочет.) Для того, чтобы она досталась тебе, жила с тобою!.. Еще состояние ей дать… и любоваться, тешиться на ваше счастье!.. Ха, ха, ха… Да пусть она лучше умрет, да на моих глазах, в моих руках…
Петр Акинфыч. Но, ведь, это злодейство… Вы мучите ее, держите взаперти… Я не позволю этого… Я путем законной защиты разведу ее с вами… Так или иначе, но она не будет жить с вами… Если вы ее добровольно не отпустите… она убежит от вас…
Кутузкин. Она уж и то убежала…
Петр Акинфыч. Как?.. Убежала?.. Когда?..
Кутузкин. Да, убежала… и снова придет ко мне, и будет просить, как милости… позволения жить со мною… со мною… со своим законным мужем… А вы после этого сколько угодно можете искать ей законной защиты и разводить ее со мною… Ха, ха!..
Петр Акинфыч. Как?.. Опять придет?.. Этого быть не может… Опять в тюрьму… на муку…
Кутузкин. Нет, не в тюрьму, а к своему законному мужу… Ха, ха, ха!.. Что, кончили вы свою дурацкую проповедь или нет еще?..
Петр Акинфыч. Да вы… вы издеваетесь, что ли, надо мной?..
Сидор (входя). Приехали…
Кутузкин. А-а… проси сюда… (К Петру Акинфычу.) Вот, это сбитая вами с толку жена моя приехала просить прощения… Что вам еще нужно?..
Петр Акинфыч. Я не уйду отсюда, пока сам не увижу и не услышу!.. И если вы правы… — проклятие на вас всех… (Отходит в сторону, чтобы не быть замеченным.)

Явление третье.

Те же, Серафима Михайловна, Иван Иванович и Катерина Ивановна.

Кутузкин (вставая). Что вам угодно-с?
Серафима Михайловна. Алексей Алексеич, в последний раз вы жестоко, кровно оскорбили меня… Я не знаю, почему вы составили себе ложное обо мне понятие… Всю мою жизнь я только и заботилась о том, чтобы нравственно и в законе Божием воспитать мою дочь… Я не хотела было после последнего случая переступать порог вашего дома, но сегодня решилась приехать, чтобы доказать вам, как я понимаю обязанности жены и матери… Я сама привезла к вам дочь и хочу быть свидетельницей ее раскаяния перед вами… И пусть этот случай будет поводом к нашему примирению и вечной дружбе…
Иван Иваныч. Она раскаивается, она виновата перед вами… Как это можно!..
Кутузкин. Я, ваше превосходительство, вполне уверен в ваших добрых чувствах… Но я не знаю, чего угодно от меня Катерине Ивановне… Оне очень хорошо знают всю мою сильную любовь к ним… Я ничем не подавал повода к нанесенным мне оскорблениям… Разве можно так отвечать на любовь законного мужа?.. Я желаю слышать от Катерины Ивановны: чего им угодно от меня после всего происшедшего?..
Серафима Михайловна. Говори же, Катя…
Иван Иваныч. Говори же, Катюшенька, говори…
Катерина Ивановна (полубессознательно). Простите меня!..
Кутузкин. Я, сударыня, не сержусь на вас… я вас не выгонял… вы сами ушли… Что же вам еще угодно от меня?..
Серафима Михайловна. Говори же, Катя… Проси…
Катерина Ивановна. Позвольте мне жить с вами…
Петр Акинфыч (вскрикивает ).

(Все оборачиваются.)

Петр Акинфыч (подходит к Катерине Ивановне). Я любил вас… а теперь… я только жалею вас… В вас нет ни воли, ни характера, ни уважения к себе… (Закрывает лицо руками и уходит.)
Катерина Ивановна. И это он, он мне это сказал?.. (С воплем обращается ко всем.) Что вы со мной сделали?.. (Рыдает, опускаясь в изнеможении на стул.)
Кутузкин. Видите, как это раскаяние искренно!..
Серафима Михайловна. Все обойдется… Шелковая будет… За это вам мать отвечает…
Иван Иваныч. Нет… вы злодеи… Катенька не хочет замуж… не хочет… Вы ее насильно отдаете за него… Вот она плачет… Нас всех Бог накажет… Катя, не ходи, не ходи за него… Я тебя не отдам!.. (Рыдает.) Не отдам я тебя поневоле замуж…
Кутузкин. Что это?.. Что с вами, ваше превосходительство?
Серафима Михайловна. Ничего, ничего!.. Он часто заговаривается… от старости… Ничего… это пройдет…

(Занавес падает.)

Потехин Алексей Антипович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Новейший оракул, Потехин Алексей Антипович, Год: 1856
  2. Чужое добро впрок не идет, Потехин Алексей Антипович, Год: 1855
  3. Выгодное предприятие, Потехин Алексей Антипович, Год: 1863
  4. Вакантное место, Потехин Алексей Антипович, Год: 1862
  5. Суд людской — не Божий, Потехин Алексей Антипович, Год: 1854
  6. В мутной воде, Потехин Алексей Антипович, Год: 1861
  7. Закулисные тайны, Потехин Алексей Антипович, Год: 1865
  8. Шуба овечья — душа человечья, Потехин Алексей Антипович, Год: 1855
Электронная библиотека