Вильям Моррис
Вильям Моррис
А. П.
————————————————————————
Вильям Моррис, Погожева Анна Васильевна, Год: 1906
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Вильям Моррис родился в 1834 г. в Уудфорде, недалеко от Лондона. Отец его был сначала служащим, а потом компаньоном одного из лондонских торговых домов и разбогател неожиданно от одного удачного коммерческого предприятия. Ради здоровья детей, родители Морриса переселились в Уудфорд, находившийся в одной мили расстояния от Эппингского леса, о котором Моррис до конца своей жизни сохранил самые трогательные воспоминания. В нем радо проснулась любовь к природе, и, что редко встречается у детей, любовь к архитектуре. Еще мальчиком он интересуется старыми церквами в Уудфорде и его окрестностях, срисовывает их в свой альбом и с необыкновенной точностью всегда помнит все детали постройки. Первоначальное образование он получил в одном из частных пансионов, а затем поступил в Оксфордский университет, где близко сошелся с кружком молодых людей, увлекавшихся литературой и искусством. Центром этого кружка или вернее ‘братства’, как они его называли, был Бёрн-Джонс, уже тогда обращавший на себя внимание своими смелыми фантастичными рисунками.
Моррис и Бёрн-Джонс скоро сделались неразлучными друзьями. Одаренные оба большими способностями, они не много времени уделяли на университетские занятия и предпочитали бродить по городу и по окрестностям, изучая средневековую архитектуру, так как оба были страстными поклонниками средневекового искусства.
Любимыми писателями ‘братства’ и, в особенности, обоих друзей были Карлейль, а главное Рёскин, взгляды котораго на искусство и на жизнь имели огромное влияние на Морриса.
Можно сказать без преувеличения, что Моррис был своего рода ‘апостолом’ Рёскина и старался воплотить в жизнь идеалы своего учителя.
‘В деле воспитания, по словам Рёскина, надо руководиться тремя великими началами: стремлением к прекрасному, надеждой и любовью. Стремление к прекрасному — это возможность выбора и пользование всем, что прекрасно своей внешней формой, или симпатично в характере человека, из итого следует необходимость трудиться над созданием форм и приобретением симпатичных черт характера. Надежда — это прозревание всего лучшего, к чему мы должны стремиться сами или через посредство других… И наконец, любовь, любовь к ближнему неизменная и удовлетворенная’.
Эти три начала послужили основой для миросозерцания Морриса. Но его деятельный, энергичный темперамент не позволял ему удовлетворяться только областью поэзии и теоретических рассуждений. Ему нужно было воплощение идеалов в действительность, и главным его стремлением, главной задачей стало обновление жизни и человечества посредством искусства. Надо, чтобы искусство спустилось с тех неприступных высот, на которые оно удалилось в своем пренебрежении к толпе. Надо, чтобы оно вошло в жизнь, соединилось с ней, сплелось с ней в одно нераздельное целое.
Искусство прячется в музеях, в картинных галереях, а повседневная жизнь человека лишена какой-бы то ни было красоты, люди живут в вульгарных, некрасивых домах, окружены пошлыми произведениями машинного производства. Люди утратили способность наслаждаться трудом, они обратились в своего рода машины для производства никому не нужных товаров, и виной всему капитализм или ‘коммерческая система’, по выражению Морриса, против которой он так восстает в своей Утопии. Главная цель ее — обогащение, и для достижения этой цели она не щадит никаких средств. Как бороться против этого? Поклонники истинного искусства должны соединиться и выступить на борьбу с капиталистическим производством, художник должен стать ремесленником и приняться за производство вещей, употребление которых вошло в обычай и стало своего рода необходимостью.
С этой целью В. Моррис вместе со своими друзьями Бёрн-Джонсом, Россетти, Медокс-Брауном и др. основывает фирму Декоративного Искусства под названием ‘Моррис, Маршал, Фокнер и Ко. Рабочие изящных искусств: Живопись, скульптура, меблировка и металлы’. В мастерских Морриса все производилось ручным трудом. Сам хороший рисовальщик, он со своими друзьями составлял рисунки для обоев, ковров и разных тканей для обивки мебели и занавесок. А их жены, сестры и другие дамы занимались раскрашиванием посуды и вышиваньем. Между всеми членами кружка были самые дружеские отношения, и они, так сказать, осуществляли те ‘Союзные мастерские’, о которых Моррис говорит в своей Утопии. Дела фирмы шли очень хорошо и скоро в Англии стало своего рода модой украшать дома обоями и мебелью фирмы Морриса и Ко, как она стала называться после выхода из ее состава некоторых членов [В 1891 г. В. Моррис занялся книгопечатанием, прячем завел свою собственную типографию. Он издал с чудными иллюстрациями Шелли, Китса, Россетти, Суинберна и некоторых других, а также роскошный выпуск Чосера].
Это страстное увлечение искусством, это стремление возродить человечество ‘религией красоты’ естественно должно было привести Морриса к социальным вопросам. Огромным массам народа искусство недоступно. Как можно идти с проповедью новой религии к замученным работой людям, полунищим, полуголодным, единственная цель которых забота о насущном куске хлеба. Искусство в какой бы то ни было форме может быть доступно только небольшому кругу людей, имеющих досуг. Но и здесь оно никогда не достигнет высших форм, т. к. невежество и грубость вкуса масс будет влиять на его развитие. И мало-помалу Моррис доходит до мысли: что истинная свобода, истинное искусство и истинная нравственность даже среди небольшого класса людей, успевших с помощью случая или накопления богатства подняться над общим уровнем, всецело зависит от условий жизни огромных масс народа. Прежде, чем бороться с производством фабричных изделий, надо разрушить фабричный строй жизни и очистить ее от безобразия и лжи.
Раз став на этот путь, Моррис не мог успокоиться на компромиссах, в политике, как и в искусстве, он, прежде всего, требовал ясности и определенности. Присоединившись сначала к Вигам, он скоро оставил их, так как их шаткая, неопределенная политика не могла удовлетворить его. ‘Торизм, — говорит он, — с его системой всеобщего грабежа все же лучше Виггизма — этой смеси мелкого мошенничества и укрывательства’.
И мало-помалу он стал склоняться к социализму, наиболее удовлетворявшему его чувству справедливости и красоты.
В 1881 г. в Лондоне была основана ‘Демократическая Федерация’, разделявшая программу радикалов того времени (ежегодный Парламент, уничтожение Палаты Лордов, вознаграждение членов Парламента и пр.), единственным параграфом, отличавшим ее от радикалов, было требование национализации земли. К этой Федерации примкнул сначала Моррис, но в 1885 г. отделился от неё вместе с другими своими товарищами и основал Социалистическую Лигу, центром которой сделался его дом в Гаммерсмите.
В это время увлечение социализмом в Англии было настолько сильно, что многие пылкие головы были уверены, что социальный переворот произойдет в самом близком будущем и стремились приурочить его к 1889 г. — году столетия великой французской революции.
В. Моррис не принадлежал к подобного рода мечтателям. Он обладал слишком большой наблюдательностью и знанием жизни, чтобы не видеть, что огромное большинство рабочих стремится не к осуществлению будущего строя справедливости и равенства, а к тому, чтобы занять место своих хозяев и в свою очередь сделаться эксплуататорами. ‘Если фабрикант отдаст рабочим свои барыши, — говорит он в одном месте, — они сейчас-же путем сбережений постараются сделаться сначала маленькими капиталистами, а потом и большими. И таким образом, это повело бы только к размножению класса капиталистов’. Он знает, конечно, что, при благоприятном стечении обстоятельств, восстание может иметь неожиданный успех. Но к чему приведет этот неожиданный переворот, если общество и народ еще не готовы к новому строю? На другой же день наступит разочарование и недовольство, и контрреволюция снова все сметет. Мы должны, прежде всего, работать над воспитанием, образованием и организацией всего рабочего класса, надо, чтобы весь рабочий класс был готов к восприятию социалистических идей и ясно представлял себе цели и задачи Социализма, и на нашей обязанности лежит вести их к цели, избегая, насколько возможно, смут н излишних страданий.
Сделавшись членом Лиги, В. Моррис со свойственной ему энергией старался распространять учение о социализме. Он питал лекции в Лондоне и Бирмингаме, принимал участие в газете партии и издал потом свои лекции, между прочим Signs of Change, и Hopes and Fears for Art.
Обращение Морриса в социализм вызвало против него нападки, как со стороны прессы, так и со стороны многих его знакомых. Среднему англичанину трудно было себе представить, как мог увлечься учением бедняков человек состоятельный, известный поэт [Первый сборник стихотворений Морриса The defence of Guenevere не имел большого успеха и был оценен только небольшим кружком друзей. Известность В. Морриса как поэта началась с появлением Earthly Paradise (Земной рай), завоевавшего автору симпатию публики. Из прозаических произведеній известностью пользуются John Bail, и в особенности ‘News from Nowhere’. Английские критики упрекали Морриса за его тяжелый слог и неправильную конструкцию фраз, но сам Моррис находил свой слог в высшей степени простым и естественным и в свою очередь упрекал английских журналистов в вычурности и в искажении языка] и художник. И вот как отвечает на это Моррис в одном из своих писем: ‘Я не верю, конечно, что мир можно спасти какой бы то ни было системой — я утверждаю только, что надо разрушить систему, ставшую негодной и неспособной вести дальше человечество. В таком положении по-моему находится система капитала и труда… Я пришел к заключению, что она сковывает искусство, и что искусство погибнет, если эта система продолжится. Этого одного было-бы довольно для меня, чтобы осудить всю систему, и я должен сознаться, что на этом, прежде всего, и остановилось мое внимание. Когда же я занимаюсь социальными и политическими вопросами, я всегда спрашиваю себя, думая об условиях жизни той или иной группы людей: Мог ли бы ты вынести это? Чтобы ты чувствовал, если бы тебе пришлось быть бедным при существующей системе? Мне всегда становилось не по себе, когда я предлагал себе этот вопрос, а последние годы я предлагал его так часто, что он почти не выходит у меня из головы, и ответ на него заставлял меня все более и более стыдиться моего положения, и я все более и более останавливался на мысли, что если бы я не родился богатым или состоятельным, то я считал-бы свое положение невыносимым и восстал бы против этой системы грабежа и несправедливости. Никакими доводами нельзя переубедить меня: для меня это своего рода религия. Контраст между богатыми и бедными не может быть терпим, и богатый и бедный одинаково должны быть против этого. При таком образе мыслей, мне кажется, я обязан бороться против существующей системы, в которой я вижу только гнет и косность. Но эта система может быть разрушена только недовольством большинства. Усилия немногих лиц средних и высших классов ни к чему не приведут. Моя цель вызвать неудовольствие во всех классах, и поэтому я присоединяюсь к организации, преследующей эту цель’.
К этой последней мысли он не раз возвращается и в письмах и в лекциях. Перемена может наступить только тогда, когда все, или огромное большинство будут стремиться к новым формам жизни. И в своей Утопии он часто говорит о ‘тоскующих и недовольных людях прежнего времени даже из богатого класса’. ‘Когда наступит перемена, — говорит он в одной из своих лекций, — она обнимет все общество, не останется ни одного недовольного класса, для того, чтобы образовать элемент для новой революции. Движение, прежде всего, не должно быть невежественным, оно должно быть основано на разуме. Прежде всего, надо было бы образовать группу способных, энергичных, умных людей, которые могли бы стать учителями народа, сумели бы рассказать, что социализм стремится к перемене не ради перемены, а для того, чтобы осуществить благороднейший идеал человеческой жизни и человеческих обязанностей, жизни, в которой каждый человек будет иметь возможность развить наилучшим образом свои силы и свои способности’.
В. Моррис, конечно, не избежал нападок в неискренности н лицемерии. Казалось странным, что он, капиталист и предприниматель, исповедует учение социализма, не признающего частную собственность. Вполне понимая, что с этой точки зрения его можно обвинять в непоследовательности, В. Моррис пишет в одном из своих писем: ‘Я вполне понимаю, что такое положение ложно, но мне кажется, что честный человек должен чувствовать его ложность не тогда только, когда начинает открыто выражать свои мнения и открыта распространять учение о социализме, но когда его совесть в первый раз поразит несправедливость и тупость настоящего положения общества. Нам говорят, что для того, чтобы быть последовательными, мы должны отказаться от нашего положения капиталистов и перейти в ряды пролетариата. Но ведь они очень хорошо понимают, что мы не можем сделать это, самое большое, что мы можем сделать, это насколько возможно смягчить зло несправедливой системы, которой мы сами принуждены подчиняться, мы сами только крохотные звенья в огромной цепи ужасной организации торговли, основанной на конкуренции, и только полное распадение этой цепи может действительно освободить нас. И вот это именно чувство беспомощности индивидуальных усилий и вооружает нас против нашего собственного класса и заставляет принять деятельное участие в агитации, которая, в случае успеха, освободит нас от нашего положения капиталистов…’ ‘Перед капиталистом или перед паразитом капитализма’ — говорит он в другом месте —‘лежит два пути: или успокоить свою совесть, распределяя свои доходы между своими рабочими, что было бы ни что иное как благотворительность, так как от этого не изменился бы капиталистический строй, или, продолжая жить в прежних условиях, тратить свои доходы и все свое влияние на разрушение существующего строя… Моррис выбирает второе, так как ‘вся его надежда, вся его жизнь в успехе дела. Конечно, я не надеюсь, что мне придется многое увидеть, но кое-что, может быть, и я увижу’.
В своих лекциях об искусстве он выдвигает свою излюбленную теорию о тесной зависимости искусства от условий социальной жизни. При существующем разделении труда не может быть истинного искусства, так как искусство должно быть продуктом индивидуальных усилий…
…’И справедливость н необходимость требуют, чтобы работа доставляла людям удовольствие, я скажу больше, работа, не доставляющая удовольствия, это не настоящая работа, а бесполезный и унизительный труд…’
Уже в конце своей жизни, снова возвращаясь к вопросу об истинном искусстве, он пишет:
‘Мне хочется еще дополнить мои мнения относительно будущего в искусстве. Вы считаете меня пессимистом в этой области. Это не так, но я боюсь, что не надо делать себе иллюзии относительно будущего в искусстве. Я не верю в возможность сохранить искусство с помощью небольшой группы исключительно одаренных людей — даже при энергичных усилиях с их стороны — и с маленьким кружком их почитателей среди остального общества, неспособного понимать произведения искусства и наслаждаться ими. Я твердо держусь того мнения, что все истинные школы искусства должны в будущем, — как и было в прошлом — служить выражением народных стремлений к красоте и к истинным радостям жизни. А, кроме того, теперь, когда демократия созидает новый порядок вещей, медленно освобождающийся из-под смутного коммерческого периода, это стремление народа к красоте может вырасти только от фактического равенства экономических условий всего населения. И наконец, я так уверен в том, что это равенство будет достигнуто, что готов принять последствие процесса, необходимого для достижения цели, и во время которого исчезает, может быть, и то немногое, что нам осталось от искусства, я уверен, что это будет только временным исчезновением искусства, и что затем последует новый расцвет истинного искусства, который будет служить непосредственным выражением радости жизни, прирожденной каждому народу’… ‘Даже если мы (те из нас, которые так же стары, как и я) не увидим Нового Искусства — выражения общей радости жизни, мы можем видеть уже теперь, что семена его начинают давать ростки. Если истинное искусство невозможно без содействия трудящихся классов, то как могут они заниматься им под бременем тяготеющих над ними низменных забот о существовании? Первой ступенью к возрождению искусства должно быть улучшение в условиях жизни рабочих. Их жизнь не должна быть такой бедной и необеспеченной (это самое меньшее), их рабочий день должен быть сокращен, эти улучшения должны быть введены повсеместно и обеспечены от всех случайностей рынка. Но эта перемена может быть достигнута только усилиями самих рабочих. Их лозунгом должно быть ‘Нами, а не для нас’… и дальше.
…’Что до меня, то я считаю, что быстрый прогресс к равенству теперь обеспечен… А когда жизнь станет легче и более доступна удовольствиям, у народа будет время подумать и спросить себя, чего он хочет достигнуть в искусстве, и он найдет в себе силу осуществить свои желания. Никто не может сказать, в какую форму выльется это новое искусство, несомненно, только одно, что оно не будет зависеть от фантазии нескольких лиц, но от воли всех, следовательно, можно надеяться, что оно не только не отстанет от искусства прошлого, но даже превзойдет его в той мере, в какой жизнь будет более доступна радостям, благодаря отсутствию насилия и тирании, несмотря на которые, а не благодаря которым наши предки производили чудеса народного искусства, некоторые из образчиков котораго дошли до нас’…
Но каким способом достигнуть изменения социального строя? Как освободить огромную массу людей от железных тисков капитализма? Какой путь избрать? Обманчивый путь насилия и восстания или более медленный и верный путь пропаганды, постепенное распространение идей социализма между всеми классами общества. В. Моррис по самому своему характеру был против насилия: ‘Во мне живет какая-то религиозная ненависть ко всякой войне и насилию’, — говорит он в одном из своих писем, и выражает при этом надежду, что следующая великая революция, революция социальная наступит, может быть, без насилия, а только под влиянием чувства справедливости и добровольного соглашения.
А уж если нельзя без насилия, если упорство меньшинства будет слишком сильно, и оно само возьмется за оружие для защиты своих эгоистичных интересов, тогда может быть человечеству и придется пройти через период смуты и безумия, но надо употребить все усилия, чтобы период этот был так короток, как только возможно. Поэтому Моррис всегда высказывался против бунтов, против внезапных восстаний, против ‘катастрофического коммунизма’, по его выражению. Девизом Гаммерсмитской социалистической лиги было: ‘Воспитывайте, агитируйте, организуйте’. И надо идти с пропагандой не только в низшие классы, но и в средние. Надо, чтобы капиталисты и их приспешники в случаях антагонизма, поднимающегося между классами, оставляли свой класс и переходили на сторону жертв, надо, чтобы они тоже присоединились к организации, задача которой распространить и укрепить сознательный социализм. Вера Морриса в осуществление социалистического или вернее коммунистического строя была безгранична. Уже в конце своей жизни мучимый болезнью он говорил, что с радостью встречает новый год, потому что он приближает его к заветной цели…
В. Моррис скончался 8-го октября 1896 г. в своем деревенском доме на верховьях Темзы, где он провел столько счастливых дней, и который он с такой трогательной любовью описывает в последних главах Утопии.
Источник текста: Вести ниоткуда или Эпоха счастья / Вилльям Моррис, Пер. с англ. [и предисл.] А. П. — Санкт-Петербург: Дело, 1906. 21 см. С. I-XVI.