ВИЛЬСОН
ВИЛЬСОН
Вильсон, Радек Карл Бернгардович, Год: 1924
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том первый
Государственное издательство ‘Художественная литература’, 1934
Известие о смерти Вильсона не потрясет никого. Вильсон умер политически в тот день, когда был подписан Версальский мир. Теперь же Америка похоронит с большой помпой то, что осталось живым после смерти Вильсона, происшедшей в Париже в 1919 г.
С именем Вильсона связана последняя утопия буржуазии, утопия, которая одушевляла в годы войны миллионы людей, утопия, которая была последней великой идеей капиталистического мира. С момента гибели этой утопии капиталистический мир будет жить ровно столько, сколько позволит рабочий класс, но жить он будет только как мертвец, пьющий кровь живых.
Карьера Вильсона представляет собой образец тех специально-американских явлений, которые мы, европейцы, не в состоянии понять, а именно: в Америке на руководящие посты попадают государственные люди, которые не отличаются обыкновенно ни умом, ни характером, о которых буквально не знаешь, почему они попали в президенты, а не в старшие помощники младшего секретаря в каком-либо из бюрократических учреждений. Со смерти Линкольна Америка не имела ни одного президента, который был бы выдающимся государственным мужем. Все прошлое Вильсона, казалось бы, должно было его предохранить от возможности попасть в президенты. Человек окончил юридический факультет, чтобы стать адвокатом, но, правильно оценив свои способности, он предался обучению молодых девиц. Затем он решил посвятить себя ученой карьере и начал писать книги, какие может высидеть ежегодно любой профессор Котляревский, не напрягая при этом никаких других органов, кроме тех, которые нужны для сидения. Книгу Вильсона по истории государства можно было бы применять в американских тюрьмах, как орудие пытки арестантов. Главный его труд ‘История Америки’ представляет собой скучнейшее прагматическое руководство заурядного буржуазного историка. Единственная, вещь, в которой Вильсон проявил что-то вроде темперамента и мысли, это его журнальная статья, посвященная Эдмунду Берки, великому английскому консервативному писателю конца XVIII века, хулителю Французской революции. Вильсон прославляет Берки за то, что этот талантливый, хотя и бесхарактерный писатель боролся против проникновения идей Французской революции в Англию, и с ужасом ставит себе вопрос, что бы было, если бы идеи Французской революции победили в Англии.
В 1910 г. Вильсон, покинув пост ректора университета в Принсетоне, где его реформаторские школьные идеи потерпели полное крушение, выставил свою кандидатуру на пост губернатора штата Нью-Джерсей. Этот штат, который находится по соседству с Нью-Йорком, применял законы о контроле над трестами еще более деликатно, чем это делалось в Нью-Йорке. Демократическая клика, которая в то время хозяйничала в Нью-Джерсее, была очень скомпрометирована, ей нужно было выдвинуть кандидата ‘с чистым жилетом’. Ученый профессор, который не брал взяток и даже прославился в бытность ректором университета тем, что боролся против вмешательства финансистов в ведение университетских дел, как нельзя лучше подходил для того, чтобы прикрыть старую коррупцию. Биограф Вильсона, Даниель Галеви, в книге своей, посвященной прославлению Вильсона, очень недвусмысленно объясняет, почему старые крысы демократической коррупции прибегли к помощи Вильсона. ‘Один из приемов американских ‘политиков’,— пишет он,— состоит в том, что они прячутся за кандидата, который не является профессиональным политиком. Они выдвигают человека, который умеет нравиться, который имеет успех благодаря новизне своего имени или благодаря известной славе, завоеванной в других областях, в университете или в суде — короче говоря, человека, как Вильсон, которого можно купить высоким постом. Политики, выдвигающие такого кандидата, спекулируют на неопытности новичка и на своем искусстве взять его крепко в руки на следующий же день после выборов и обеспечить себе таким образом возможность господствовать и впредь без всяких помех’. Благодаря этим методам пресловутой американской демократии, наш профессор попал в губернаторы.
На этом посту, ничего не изменяя в управлении штатом, Вильсон закатывал речи против господства трестов. Кто прочтет эти речи, собранные в книге под заглавием ‘Новая свобода’, тот подумает, что вот, наконец, объявился справедливый человек, дабы уничтожить Содом и Гоморру. Вильсон требует открытого ведения дел трестами, выдвигает буквально большевистский лозунг 1917 г. об уничтожении коммерческой тайны, требует подчинение больших трестов контролю общества. Это создало ему славу истинного демократа и подготовило почву к избранию его в президенты Соединенных штатов Америки в 1912 г.
На этом посту Вильсона застала война. Применяясь к антивоенному настроению большинства населения Соединенных штатов, Вильсон произносит одну антивоенную речь за другой, как будто в него вселился дух пацифистских пророков. Он выступает против тайной дипломатии, против тайных договоров, он говорит о совместных интересах всех наций, о необходимости их объединения. Он говорит так хорошо, что от него приходят в восторг не только все буржуазные пацифисты, но и в рядах социал-демократических партий, как только стала сказываться усталость от войны, начинается буквально культ Вильсона. Старик Каутский даже пишет исследование об исторических корнях пацифизма Вильсона.
В это же время финансовый капитал Соединенных штатов работает под руководством Моргана над снабжением союзнической армии. Некоторые объясняют это кровной и национальной связью руководящих английских и американских финансовых кругов. Но это вздор. Банкиры чисто немецкого или еврейско-немецкого происхождения, как Барух, Шваб, Кан, работали на Антанту не менее усердно, чем Морган. Причина ясна. Англия господствует на море, поставки для Германии вызвали бы конфликт с английским империализмом, поставкам же для союзников Германия не могла воспротивиться, ибо флот ее сидел запертым в Северном море.
С августа 1914 г. до февраля 1917 американские тресты снабдили Антанту снаряжением и продуктами питания на 10,5 миллиардов долларов. Перевес американского экспорта над импортом дошел до 5,5 миллиардов долларов. Антанта платит золотом, американскими ценностями, находящимися в руках антантовских капиталистов. ‘За два года войны молодой Морган заработал больше, чем старик Морган за всю свою жизнь’,— пишет Джон Кенст Тернер в своей великолепной книге об участии Америки в войне, книге, которая дает самую яркую, основанную на фактах картину диктатуры финансового капитала в демократических Соединенных штатах во время войны. Всякое сообщение о возможности мирных переговоров приводит к падению бумаг американских трестов, и банкиры ничего так не боятся, как мира.
Три четверти американской печати работают на Моргана и его соучастников в великом грабеже. Рука об руку с ними работает американская бюрократия, которая в то время, как Вильсон взывает в своих речах к защите свободы и демократии, сажает в тюрьмы тысячи людей, борющихся против опасности войны. В 1916 г. происходят выборы президента, и Вильсон фигурирует кандидатом в президенты, который спас Америку от войны, в качестве президента нейтралитета и мира. Тресты, держащие в своих руках всю реальную власть, потирают от удовольствия свои грязные руки. Вильсон выходит победителем. Подготовка к вступлению в войну идет полным ходом.
Антанта испытывает все большие затруднения в оплате новых заказов в Америке. Она угрожает, что будет вынуждена ограничиться производством снаряжения у себя, если Америка не вступит в войну. Весной 1917 г. Вильсон делает все приготовления к разрыву с Германией и производит этот разрыв.
Вступление Америки в войну состоялось вопреки желанию громадного большинства американского народа. Это сказалось лучше всего в незначительном количестве добровольцев, заявивших о готовности вступить в ряды армии. Волна репрессий не только против социалистов, но и всяких противников войны, достигнувшая в Америке размеров, каких не знала даже царская Россия, подтверждает нежелание народа воевать. Финансовый капитал победил, он теперь может наживаться, как никогда в истории человечества, притом уже за счет народных масс Америки. Вильсон отдает все управление военной промышленностью, раздачу заказов, назначение цен в руки заинтересованных капиталистических организаций, сам же начинает проповедь условий вечного мира, который будет достигнут после крушения тирании Гогенцоллернов.
Эта проповедь вливает новые силы в усталые армии Антанты. Речи Вильсона дают французскому, бельгийскому, английскому солдату веру, что, если он погибнет, то война, которая его убьет, будет последней войной. Вильсонизм делается верой страдающего на полях сражения человечества, мелкобуржуазных масс всего мира. Уничтожение военных союзов, тайных договоров, самоопределение наций, уничтожение милитаризма — тысячи газет повторяют изо дня в день эти лозунги президента Соединенных штатов, главы самого могучего государства в мире.
Настал день, когда дрогнул германский фронт. Германское правительство, увидев у своих ног пропасть, цепляется, как за соломинку, за 14 пунктов Вильсона, которые должны спасти германский капитализм от растерзания его победоносной Антантой. Германия обращается к американскому президенту, как к мировому судье, за условиями перемирия. В продолжение месяца Вильсон цедит сквозь зубы эти условия, деликатно втолковывает Германии, что она не может добиться мира, если не пожертвует кайзером. Таким образом, он буквально организует восстание и Германии. Восстание начинается на деле, германские господствующие классы капитулируют в лесу Компьень. Условия перемирия ужасны, они означают полное бессилие Германии при мирных переговорах. Но даже если бы кто-нибудь и вздумал оказать сопротивление, он был бы растерзан народной массой Германии, которая глубоко верит, что Вильсон заступится за нее при мирных переговорах. Социал-демократическое правительство в страхе перед революцией поддерживает эти надежды на Вильсона. Только Советская Россия разъясняет международному пролетариату с трибуны съезда Советов и в ноте, посланной Вильсону, что все обещания Вильсона — один обман.
Начинается трагикомедия Версаля. Мы имеем теперь очень яркую картину того, что происходило за стенами кабинета, в котором решали судьбу человечества четыре человека: Клемансо, Ллойд-Джордж, Вильсон и Орландо. Книги секретаря Вильсона, Бейкера, книга Тардье, одного из главных руководителей французской делегации, книга Кейнса, английского эксперта по финансовым делам, сохранили эти картины для человечества. Старик Клемансо, человек железной воли, знающий, что пришел час мести за разгром Франции 1871 г., человек, который 50 лет ждал этого момента реванша, олицетворение национальной ненависти — с одной стороны, Ллойд-Джордж, представитель могучей английской буржуазии, озабоченный тем, чтобы не дать возможности Германии восстановить свой могущественный флот, не допустить, чтобы Франция сделалась опасным противником, помешать Америке сделаться гегемоном мира — с другой стороны. И между ними профессор, не имеющий никакого конкретного понятия об европейских делах, слабый, растерянный, приходящий на заседания с других собраний с французскими элегантными дамами, которыми этого американского пуританина окружала французская дипломатия. Но если бы Вильсон и не показал себя слабохарактерным дураком среди волков, если бы он был человеком из стали, то и тогда ни одно из его обещаний не могло бы быть выполнено.
Американский финансовый капитал вышел из войны самым сильным. Но если бы удалось создать фактический союз народов, решениям которого должна была бы подчиниться и Америка, то комбинация других держав в рамках этого союза могла бы оказаться сильнее Америки. Американскому капиталу было выгоднее остаться лицом к лицу с распыленной, балканизированной Европой и проводить свою гегемонию над десятком изолированных, слабых, нуждающихся в помощи Америки стран. Все идеи Вильсона о создании действительной Лиги наций, открывающей путь к объединению всего капиталистического мира для воссоздания его хозяйства, оказались невыгодными для американского капитала. Лига же наций в том виде, как она создалась после капитуляции Вильсона, не могла найти поддержки в народных массах Америки.
Американский финансовый капитал, который ограбил полмира, в том числе и американское население, должен был считаться с настроениями мелкобуржуазной американской массы, страдающей от бешеной дороговизны, массы, которой до последней степени опостылела война. Долой европейские дела — вот настроение этой массы.
Разочарованные пацифисты были врагами Версальского договора, ибо он стал в резкое противоречие со всеми прежними проповедями Вильсона, масса американского населения была против него, ибо он возлагал на Америку обеспечение грабительского Версальского мира и автоматически втягивал ее в будущую войну. Так вернулся Вильсон в Америку, как политический труп.
Крушение Вильсона одни объясняют его слабостью, другие заявляют, что этот последний пророк международной буржуазии был большим лицемером и шарлатаном. Этот вопрос можно спокойно предоставить любителям биографий великих мужей погибающего капитализма. Будь Вильсон человеком Кристальной чистоты, человеком героического характера, идеи его все же должны были бы погибнуть. Капиталистический мир есть мир, основанный на конкуренции. Против одной разбойничьей организации, которая пытается организовать ограбление народа, поднимаются другие, ищут новых методов, получения сверх-прибыли. С интересами национальной буржуазии связаны интересы династий, военных клик, и все они направлены к увековечению конкуренции, вооружений, войны, национальной розни.
Идея организованного человечества перестает быть органом или утопией только с момента, когда ее берет в руки класс, заинтересованный в уничтожении эксплоатации одной части мира другой, класс, который может окончательно победить только через свою международную боевую организацию и который обязан после своей победы заменить ее международной организацией хозяйства. Ленин был олицетворением этой великой реальной идеи организованного человечества.
Пройдут десятки лет, пока эта идея будет реализована, но в ней нет ни одной йоты утопии. Она есть цель, к которой будет стремиться международный пролетариат, ибо эта цель стоит перед ним и светит ему, как звезды светят над головой человека.
5 февраля 1924 г.