Вильсон Мякинная голова, Твен Марк, Год: 1894

Переводы
Время на прочтение: 191 минут(ы)
Скачать в PDF

Маркъ Твенъ

Вильсон Мякинная голова

Pudd’nhead Wilson.

Повсть.

Перевод В. Л. Ранцова

Шепотомъ читателю.

Особа, незнакомая съ юриспруденціей, всегда можетъ впасть въ ошибки, пытаясь сфотографировать своимъ перомъ сцену, разыгрывавшуюся на суд. Мн не хотлось поэтому отсылать въ типографію нкоторыя главы этой книги, имющія профессіонально судебный характеръ безъ предварительнаго строжайше-обстоятельнаго исправленія и пересмотра ихъ ученымъ адвокатомъ (кажется, что они такъ вдь себя называютъ). Теперь главы эти щеголяютъ непогршимой точностью въ самомалйшихъ подробностяхъ, такъ какъ написаны сызнова подъ непосредственнымъ наблюденіемъ Уильяма Гикса, который изучалъ одно время юридическія науки въ юго-западныхъ графствахъ миссурійскаго штата тридцать пять лтъ тому назадъ, а затмъ, для поправленія здоровья, прибылъ сюда во Флоренцію. Ненавидя бездйствіе, онъ условился работать за столъ и квартиру въ большой общественной конюшн господъ Макарони Вермичелли, гд дятельно подвизается и по настоящее время. Эта конюшня при постояломъ двор находится въ конц глухой улицы, въ которую вы попадете съ Соборной площади, завернувъ за уголъ какъ разъ того дома, въ стну котораго врзанъ знаменитый камень Данта Аллегіери. Знаменитый итальянскій поэтъ сидлъ на означенномъ камн шестьсотъ лтъ тому назадъ, слдя за постройкой колокольни Джіотто, но отрываясь отъ этого возвышающаго зрлища, тотчасъ же какъ только проходила мимо него Беатриса. Эта прелестная двушка, передъ тмъ какъ отправиться въ школу, всегда покупала краюху пирожнаго изъ каштановъ, дабы обороняться таковою въ случа неожиданнаго возстанія гибеллиновъ. Она покупала пирожное въ томъ же самомъ старинномъ ларьк, гд оно продается до сихъ поръ, въ томъ самомъ вид, въ какомъ продавалось тогда. На первый взглядъ можетъ показаться, что его отрзаютъ все отъ того же самаго стародавняго каравая. Во всякомъ случа, оно въ такой же степени вкусно и удобоваримо, какъ еслибъ было испечено въ средніе вка. Говоря это, мы вовсе не имемъ намренія льстить означенному пирожному. Юридическія свднія Уильяма Гикса немножко заплснли, но онъ ихъ тщательно обтеръ и освжилъ для нашей книги, такъ что имющіяся въ ней дв или три главы юридическаго характера щеголяютъ теперь, какъ уже упомянуто, непогршимйшею правильностью. По крайней мр, самъ Гиксъ говорилъ мн это.
Свидтельствую все сіе собственноручной подписью, января второго дня, тысяча восемьсотъ девяносто третьяго года, на вилл Вивіанъ, въ деревн Сеттиньяно, въ пяти верстахъ отъ Флоренціи, на холмахъ, съ которыхъ открывается очаровательнйшій видъ, какой только можно встртить на нашей планет. Что касается до солнечнаго заката то онъ, по своей дивной чарующей крас, не можетъ быть превзойденъ самыми фантастическими закатами солнца, на любой изъ планетъ нашей солнечной системы, или даже какихъ угодно иныхъ солнечныхъ системъ. Рукоприкладство учинилъ въ парадномъ зал виллы, въ присутствіи изваяній сенаторовъ Черретани и прочихъ грандовъ той же фамиліи, глядвшихъ на меня столь же одобрительно, какъ глядли въ свое время на Данта. Читая въ ихъ взор нмую просьбу о зачисленіи въ мою семью, я длаю это съ тмъ большимъ удовольствіемъ, что отдаленнйшіе мои предки производятъ впечатлніе только-что вылупившихся цыплятъ по сравненію съ этими почтенными фигурами, облеченными въ тоги. Надюсь, что пріобртеніе такихъ знатныхъ предковъ-добровольцевъ, имющихъ за собой боле чмъ шестьсотлтнюю давность, не мало возвеличитъ и меня самого въ глазахъ моихъ соотечественниковъ.

Маркъ Твэнъ.

ГЛАВА I.

‘Самая лучшая и заслуженная репутація можетъ быть уничтожена безсмысленнйшей и глупйшей насмшкой. Взгляните, напримръ, на осла: характеръ его близокъ къ совершенству, своимъ умомъ и смтливостью оселъ превосходитъ всхъ другихъ смиренныхъ животныхъ, а между тмъ посмотрите: во что обратила его насмшка? Вмсто того, чтобы чувствовать себя польщенными, когда насъ называютъ ослами, мы остаемся въ нкоторомъ сомнніи’.

Изъ календаря Вильсона Мякинная Голова.

‘Бей старшей картой, или козыремъ, но во всякомъ случа бери взятку’.

Изъ календаря Вильсона Мякинная Голова.

Мстомъ дйствіи этой повсти служитъ городокъ Даусоновой пристани, на миссурійскомъ берегу Миссисиппи, нсколько ниже Сенъ-Луи, отъ котораго онъ находится всего лишь въ разстояніи полудня зды на пароход.
Въ тысяча восемьсотъ тридцатомъ году городокъ этотъ состоялъ изъ хорошенькой маленькой группы скромныхъ одноэтажныхъ и двухъэтажныхъ фахверковыхъ домовъ, у которыхъ блая штукатурка наружныхъ стнъ почти скрывалась отъ взора дивнымъ пологомъ вьющихся розановъ, жимолости, повойниковъ и глицинъ. Передъ каждымъ изъ этихъ хорошенькихъ домиковъ имлся палисадникъ, огороженный бленькимъ частоколомъ, и богато изукрашенный піонами, ноготками, не тронь меня, птушьими гребешками и т. п. старомодными цвтами. На подоконникахъ стояли деревянные ящики съ желтыми моховыми розами и горшки съ пеларгоніями или, какъ ихъ тамъ называли, геранями, ярко красные, цвты которыхъ вырзались словно вспышки пламени на свтломъ фон зелени фасадовъ, испещренной по преимуществу нжно розовыми цвтами. Если среди ящиковъ и горшковъ оставалось на подоконник свободное мсто для кота, онъ непремнно красовался тамъ, разумется, въ ясную солнечную погоду. Растянувшись во всю длину, котъ этотъ пребывалъ въ состояніи блаженнаго усыпленія, поросшее густымъ мхомъ его брюшко обращено было къ солнцу, а лапка, согнутая крючкомъ поверхъ носика, прикрывала глазки. Домъ, гд на овн лежалъ котъ, очевидно, находился въ вожделнномъ состояніи мира и довольства. Это былъ символъ, свидтельство котораго являлось непогршимо врнымъ. Само собою разумется, что домъ можетъ благоденствовать и безъ хорошо откормленнаго избалованнаго кота, пользующагося общимъ почетомъ, но, къ сожалнію, означенное благоденствіе не бросается тогда сразу въ глаза. Чмъ прикажете его доказать?
На улицахъ, по обимъ сторонамъ, вдоль вншнихъ окраинъ кирпичныхъ тротуаровъ красовались робиніи или такъ называемыя блыя акаціи, стволы которыхъ защищались обшивкою изъ досокъ. Они были ужь достаточно велики для того, чтобы давать лтомъ тнь, а весною, когда распускались роскошныя кисти ихъ цвтовъ, наполнять воздухъ благоуханіемъ. Главная улица, шедшая параллельно съ ркой и отдлявшаяся отъ нея всего лишь однимъ кварталомъ, была единственной, на которой сосредоточивалась промышленная жизнь города. Она тянулась въ длину на шесть кварталовъ, въ каждомъ изъ которыхъ находилось два или три кирпичныхъ зданія, служившихъ торговыми складами и выбившихся надъ помщавшимися между ними группами маленькихъ лавченокъ фахверковой постройки. По всей длин улицы визжали въ втряную погоду вывски, колыхавшіяся на стержняхъ. Красный шестъ съ блыми полосками, который на набережныхъ венеціанскихъ каналовъ, окаймленныхъ дворцами, служитъ указаніемъ вельможнаго ранга ихъ владльцевъ, замнялъ собою на главной улиц Даусоновой пристани вывску для скромной цырульни. На одномъ изъ самыхъ бойкихъ угловъ той же улицы высился длинный некрашенный шестъ, сверху до низу убранный жестяными кастрюлями, кружками и сковородами. Даже и при небольшомъ втерк онъ служилъ не только нагляднымъ, но въ то же время достаточно громкимъ звуковымъ предупрежденіемъ всмъ и каждому со стороны главнаго городского жестяника, что его лавка находится какъ разъ тутъ же, на углу.
Передній фасадъ маленькаго городка омывался прозрачными водами большой рки, а самъ городокъ тянулся въ перпендикулярномъ къ ней направленіи, вверхъ по отлогому склону. Задняя окраина города раскидывалась, словно бахромой изъ отдльныхъ домиковъ, вдоль подошвы высокихъ холмовъ, полукругомъ обступавшихъ городъ. Холмы эти, отъ самой подошвы и до вершины, были покрыты дремучимъ лсомъ.
Пароходы сновали почти ежечасно мимо Даусоновой пристани, слдуя то вверхъ, то внизъ по теченію Миссисипи. Т изъ нихъ, которые длали рейсы только отъ Каира и Мемфиса, всегда причаливали къ пристани, тогда какъ большіе нью-орлеанскіе пароходы останавливались, лишь когда тамъ выставлялся пригласительный сигналъ, или же когда имъ самимъ надлежало сдать на берегъ грузы и пассажировъ. Также поступали и многочисленные, такъ называемые транзитные пароходы, плававшіе по притокамъ Миссисипи: Иллинойсу, Миссури, Верхнему Миссисипи, Огіо, Мононгахел, Тенесси, Красной рк, Блой рк и дюжин другихъ ркъ. Они шли въ самыя различныя мста и съ грузами всевозможныхъ предметовъ роскоши и первой необходимости, въ какихъ вообще могло нуждаться населеніе громаднаго бассейна Миссисипи, расхлынувшагося отъ холодныхъ водопадовъ святого Антонія, черезъ девять послдовательныхъ климатическихъ поясовъ до знойныхъ ново-орлеанскихъ окрестностей.
Даусонова пристань была рабовладльческимъ городомъ, который являлся торговымъ центромъ богатаго земледльческаго округа, гд невольничій трудъ ежегодно создавалъ большое количество зерновыхъ хлбовъ, свиного мяса и сала. Городъ казался погруженнымъ въ какую-то блаженную дремоту. Онъ существовалъ уже полъ-вка, но разростался очень медленно. При всемъ томъ не подлежало сомннію, что онъ постепенно разростался.
Самымъ именитымъ его гражданиномъ былъ Іоркъ Ланкастеръ Дрисколль, мужчина лтъ сорока, состоявшій судьею мстнаго графства. Онъ очень гордился своимъ происхожденіемъ отъ прежнихъ виргинцевъ и слдовалъ традиціямъ предковъ не только по отношенію къ гостепріимству, но также и въ величественной аристократической холодности обращенія. На самомъ дл это было превосходнйшій человкъ, справедливый и великодушный. Единственнымъ религіознымъ его убжденіемъ являлось сознаніе долга вести себя всегда и во всхъ случаяхъ, какъ подобаетъ безукоризненному джентльмену и онъ никогда не уклонялся ни на волосъ отъ этого долга. Не только во всемъ город, но и во всемъ графств его почитали, уважали и любили. Онъ обладалъ хорошимъ состояніемъ, которое къ тому же съ года на годъ все боле возрастало. Онъ и его жена чувствовали себя, однако, не совсмъ счастливыми, такъ какъ у нихъ дтей не было. Желаніе заручиться такимъ сокровищемъ, какъ ребенокъ, становилось у нихъ все сильне по мр того, какъ годы уходили. Имъ не суждено было, однако, сподобиться такого счастья.
Вмст съ этой четою жила овдоввшая сестра почтеннаго судьи Рахиль Праттъ. Вдовушка эта осталась тоже бездтной, о чемъ до чрезвычайности скорбла и никакъ не могла утшиться. Сестра судьи и его жена были простодушными добрыми женщинами, исполнявшими свой долгъ. Наградой за это являлись для нихъ чистая совсть и общее одобреніе согражданъ. Он были пресвитеріанки, а самъ судья признавалъ себя свободнымъ мыслителемъ.
Адвокатъ и холостякъ, Пемброкъ Говардъ, былъ тоже стариннымъ аристократомъ, который могъ доказать свое происхожденіе отъ первыхъ поселенцевъ въ Виргиніи. Это человкъ лтъ подъ сорокъ, и благородный, вжливый, безстрашный и величественный джентльмэнъ, удовлетворявшій самымъ строгимъ требованіямъ виргинскаго аристократическаго кодекса, и благочестивйшій пресвитеріанецъ, считался авторитетомъ по части законовъ чести. Еслибъ какое его слово или поступокъ казались вамъ почему-либо подозрительными или же сомнительными, онъ охотно далъ бы вамъ во всякое время удовлетвореніе на пол чести какимъ угодно оружіемъ по вашему выбору, начиная съ боевой скиры и оканчивая пушкою любого образца. Онъ пользовался большою популярностью и былъ задушевнымъ пріятелемъ судьи. Кром нихъ въ город жилъ еще крупный и вліятельный представитель старинной виргинской аристократіи, полковникъ Сесиль Бурлейгъ Эссексъ, который, впрочемъ, до насъ, собственно говоря, не касается.
Родной братъ судьи, Перси Нортумберлэндъ Дрисколль, оказывался на пять лтъ его моложе. Онъ былъ человкъ женатый и обзавелся нсколькими ребятишками, но корь, крупъ и скарлатина производили на нихъ нападенія еще въ раннемъ дтств, доставляя мстному врачу благопріятный случай примнять допотопные его способы леченія, при помощи которыхъ вс дтскія колыбельки опустли. Перси Дрисколлъ былъ человкъ состоятельный и хорошій длецъ, такъ что его состояніе быстро возрастало. Перваго февраля 1830 г. у него въ дом родилось два мальчика: одинъ у его жены, а другой у двушки невольницы, Роксаны, которой исполнилось всего только двадцать лтъ. Она встала въ тотъ же день, такъ какъ залеживаться ей не полагалось. Работы для нея нашлось по уши, потому что она должна была кормить грудью обоихъ младенцевъ.
Супруга Перси Дрисколля скончалась черезъ недлю посл родовъ и дти остались на рукахъ у Рокси. Она воспитывала ихъ по собственному усмотрнію, такъ какъ ея хозяинъ, занявшись дловыми спекуляціями, никогда не заглядывалъ въ дтскую.
Въ этомъ самомъ феврал мсяц Даусонова пристань пріобрла новаго гражданина въ лиц Давида Вильсона, молодого человка, предки котораго были выходцы изъ Шотландіи. Самъ онъ родился въ Нью-Іоркскомъ штат и прибылъ въ отдаленную отъ своей родины мстность въ надежд составить себ карьеру. Этотъ двадцатипятилтій молодой человкъ окончилъ сперва курсъ въ коллегіи, а затмъ занимался юридическими науками въ Восточной школ Правовднія и года два тому назадъ успшно сдалъ выпускной экзаменъ.
Простоватое его лицо, усянное веснушками и обрамленное волосами желтаго цвта, озарялось умными темносиними глазами, которые свтились искренностью и дружескимъ чувствомъ товарищества. Они способны были также иногда подмигивать съ веселымъ юморомъ. Если бы у Давида Вильсона не вырвалось одного злополучнаго словца, то онъ, безъ сомннія, сразу же сдлалъ бы блестящую карьеру на Даусоновской пристани. Роковое словцо сорвалось, однако, съ устъ молодого адвоката въ первый же день по прибытіи его въ городокъ и скомпрометировало его въ конецъ. Только-что онъ усплъ познакомиться съ группою горожанъ, когда запертая гд-то собака принялась лаять, ворчать и выть. Поведеніе этого невидимаго пса оказывалось до такой степени непріятнымъ, что молодой Вильсонъ позволилъ себ замтить, словно разсуждая вслухъ съ самимъ собою:
— Какъ жаль, что мн не принадлежитъ хоть половина этой собаки!
— Почему именно? — освдомился кто-то изъ горожанъ.
— Потому что я бы убилъ тогда свою половину.
Собравшаяся вокругъ новаго прізжаго толпа горожанъ принялась всматриваться въ его лицо не только съ любопытствомъ, но и съ нкоторымъ недоумніемъ, но не нашла тамъ никакого разъясненія. Убдившись, что ничего не могутъ прочесть на лиц Вильсона, мстные обыватели отшатнулись отъ него, какъ отъ чего-то несуразнаго и принялись конфиденціально о немъ разсуждать. Одинъ изъ нихъ сказалъ:
— Кажись, что это набитый дуракъ.
— Чего тутъ казаться? Онъ и въ самомъ дл глупъ, какъ пшка! — возразилъ другой.
— Одинъ только идіотъ могъ выразить желаніе быть хозяиномъ половины собаки, — подтвердилъ третій. — Что, по его мннію, сдлалось бы съ чужой половиной собаки, если бы онъ убилъ свою? Неужели онъ думалъ, что она останется въ живыхъ?
— Должно быть, что такъ, если только онъ не безсмысленнйшій изъ всхъ дураковъ въ свт. Если бы онъ этого не думалъ, то пожелалъ бы владть цлой собакой. Онъ сообразилъ бы тогда, что, убивъ свою половину, заставитъ околть также и чужую, а потому будетъ подлежать по закону такой же отвтственности, какъ если бы убилъ не свою, а именно чужую половину. Надюсь, что вы, джентльмэны, смотрите на дло съ этой же точки зрнія?
— Ну, да, разумется, если бы ему принадлежала половина собаки безъ точнаго указанія, которая именно, то онъ попался бы неизбжно впросакъ. Образъ дйствій этого молодца оказался бы незаконнымъ даже и въ томъ случа, если бы ему принадлежалъ одинъ конецъ собаки, напримръ, передняя часть, а другому, ну, хоть, задняя часть. Въ первомъ случа, если онъ убьетъ половину собаки, никто не въ состояніи утвердительно сказать, чья именно половина убита, но если ему принадлежала, напримръ, передняя половина собаки, то, пожалуй, онъ могъ бы еще какъ-нибудь ее убить и отвертться передъ закономъ.
— Ну, нтъ, это бы ему у насъ не удалось, его притянули бы къ суду и заставили бы отвтить за смерть задней половины, которая бы непремнно околла. Я думаю, что на вышк у новоприбывшаго не все въ порядк.
— А мн кажется, что у него тамъ ровнехонько ничего нтъ.
Номеръ третій ршилъ:
— Такъ или иначе, а онъ всетаки набитый болванъ.
— Это еще вопросъ, набитый или пустоголовый? — возразилъ четвертый. — Во всякомъ случа, нельзя отрицать, что это идіотъ самой чистой воды, какого только можно было отыскать въ восточныхъ штатахъ.
— Да-съ, сударь, я лично считаю его безмозглымъ дурнемъ! — объявилъ номеръ пятый. — Таково личное мое мнніе, но каждому, кому угодно, предоставляется смотрть на дло иначе.
— Я совершенно согласенъ съ вами! — сказалъ номеръ шестой. — Новоприбывшій настоящій оселъ, и я считаю позволительнымъ сказать, что если голова у него и набита чмъ-нибудь, то непремнно мякиной. Если это не мякинная голова, то я самъ не судья, а, съ позволенія сказать, первйшій болванъ. Вотъ какъ-съ!
Участь Давида Вильсона была ршена. Инцидентъ этотъ облетлъ весь городъ и обсуждался серьезнйшимъ образомъ всми обывателями. Не прошло и недли, какъ новоприбывшій утратилъ уже христіанское имя, которое замнилось прозвищемъ ‘мякинная голова’. Съ теченіемъ времени Вильсонъ пріобрлъ общую любовь новыхъ своихъ согражданъ, но прозвище мякинной головы успло уже прочно за нимъ утвердиться. Приговоръ, постановленный въ первый день по прибытіи Вильсона въ городъ, призналъ его набитымъ дурнемъ, и ему никакъ не удавалось добиться отмны иля хотя бы даже смягченія этого приговора. Съ прозвищемъ ‘мякинной головы’ вскор перестало соединяться какое-либо обидное или вообще насмшливое значеніе, но тмъ не мене, оно словно срослось съ Вильсономъ и сохранялось за нимъ въ продолженіе боле двадцати лтъ.

ГЛАВА II.

Адамъ былъ человкъ и этимъ объясняется все. Онъ чувствовалъ вожделніе къ яблоку не ради самого яблока, а потому, что ему было запрещено вкушать отъ такового. Жаль, что ему не было запрещено вкушать отъ змія: тогда онъ непремнно сълъ бы эту проклятую тварь.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Мякинноголовый Вильсонъ привезъ съ собою небольшую сумму денегъ и купилъ себ маленькій домикъ, находившійся какъ разъ на западной окраин города. Между нимъ и домомъ судьи Дрисколля находилась лужайка, по середин которой забитъ былъ частоколъ, служившій границею обоихъ владній. Нанявъ небольшую контору на главной улиц, Вильсонъ снабдилъ ее небольшою вывской съ надписью: ‘Давидъ Вильсонъ. Стряпчій и юрисконсультъ. Землемръ, счетоводъ и т. д’.
Роковое словцо Вильсона лишило его, однако, всякой возможности успха, по крайней мр, на юридическомъ поприщ. Никому не пришло въ голову хотя бы даже заглянуть въ его контору. По прошествіи нкотораго времени Вильсонъ закрылъ свою контору, снялъ вывску и повсилъ ее на своемъ собственномъ дом, предварительно закрасивъ эпитеты стряпчаго и юрисконсульта. Онъ предлагалъ теперь свои услуги лишь въ скромномъ качеств землемра и опытнаго счетовода. Отъ времени до времени его приглашали снять планъ съ какого-нибудь земельнаго участка, случалось также, что какой-либо купецъ поручалъ ему привести въ порядокъ торговыя книги. Съ чисто шотландскимъ терпніемъ и стойкой энергіей Вильсонъ ршился побороть свою репутацію и проложить себ путь также въ юридической карьер. Бдняга не преусматривалъ, впрочемъ, тогда, что ему придется затратить такъ много времени для достиженія этой цли.
Вильсонъ располагалъ большимъ изобиліемъ досуга, который, однако, не вызывалъ у него обычной скуки. Дло въ томъ, что онъ интересовался каждой новинкой, рождавшейся въ мір идей, — изучалъ и производилъ надъ ней опыты у себя дома. Однимъ изъ любимыхъ его развлеченій была хиромантія, т. е. искусство распознавать характеръ человка, по устройству поверхностей его ладоней. Другой форм развлеченія онъ не давалъ никакого названія и не считалъ нужнымъ объяснять кому-либо таинственныхъ ея цлей, а просто-на-просто говорилъ, что она служитъ ему забавой. Вильсонъ и въ самомъ дл находилъ, что его развлеченія еще боле упрочивали за нимъ репутацію мякинной головы, а потому начиналъ сожалть уже о томъ, что позволялъ себ слишкомъ много откровенничать по ихъ поводу. Предметомъ безъимяннаго развлеченія служили оттиски человческихъ пальцевъ. Вильсонъ постоянно носилъ въ карман своего пиджака плоскій ящичекъ съ выдолбленными въ немъ ложбинками, въ которыя укладывались стеклянныя пластинки шириною въ пять дюймовъ. Къ нижнему концу каждой пластинки приклеена была полоска блой бумаги. Онъ обращался ко всмъ и каждому съ просьбою провести руками по волосамъ (дабы собрать на пальцахъ нко? торое количество жирнаго вещества, естественно выдляющагося изъ волосъ), а затмъ сдлать на стеклянной пластинк отпечатки всхъ пальцевъ, начиная съ большого и кончая мизинцемъ. Подъ этимъ рядомъ едва замтныхъ жирныхъ отпечатковъ Вильсонъ немедленно же писалъ на полоск блой бумаги: Джонъ Смитъ ‘Правая рука…’.
Затмъ слдовало указаніе года, мсяца и числа. Подобнымъ же образомъ на другой стеклянной пластинк снимались отпечатки лвой руки Смита, подъ которыми опять таки подписывалось его имя, годъ, мсяцъ число и замтка ‘Лвая рука’. Стеклянныя пластинки препровождались въ соотвтственныя выемки ящика, а по возвращеніи Вильсона домой укладывались на свои мста въ большомъ ящик, который онъ называлъ своимъ архивомъ.
Вильсонъ зачастую изучалъ свои архивы, разсматривалъ ихъ съ величайшимъ интересомъ, засиживался иногда до поздней ночи, но не разсказывалъ никому, что именно тамъ находилъ, если вообще ему удавалось и въ самомъ дл найти что-нибудь. Иногда онъ оттискивалъ на бумаг запутанный нжный оттискъ оконечности какого-нибудь пальца и потомъ увеличивалъ его въ нсколько разъ при помощи пантографа, чтобы облегчить себ возможность удобне и точне разсмотрть характерную для этого оттиска систему кривыхъ линій, прилегавшихъ другъ къ другу.
Въ душный и знойный послполудень, 1 іюля 1830 года, Вильсонъ сидлъ въ рабочемъ своемъ кабинет, занимаясь приведеніемъ въ порядокъ до нельзя запутанныхъ торговыхъ книгъ одного изъ мстныхъ негоціантовъ. Окно его кабинета выходило на западъ, гд тянулись пустопорожніе еще участки земли, оттуда доносился разговоръ, препятствовавшій юному счетоводу правильно подводить итоги. Оба собесдника кричали такъ громко, что это само по себ уже свидтельствовало о нахожденіи ихъ другъ отъ друга на почтительномъ разстояніи.
— Эй, Рокси, какъ поживаетъ твой малютка? — освдомлялся издали мужской голосъ.
— Какъ нельзя лучше. А какъ поживаете вы, Джасперъ? — отвтилъ крикливый женскій голосъ, раздававшійся чуть не у самаго окна.
— Перебиваюсь, такъ себ, съ грхомъ пополамъ! Жаловаться, положимъ, было бы мн гршно, разв что вотъ скука одолваетъ. Придется, пожалуй, пріударить за вами, Рокси!
— Такъ я и позволю ухаживать за собою такому грязному, черному коту! Ха, ха, ха! Какая, подумаешь, мн крайность связываться съ такими черными неграми, какъ ваша милость! Я могу пріискать молодца и побле лицомъ. Да и вамъ, не знаю, съ чего приспичило измнять старушк Нанси, что живетъ у миссъ Куперъ. Разв она не хочетъ ужь больше васъ прикармливать?
За этой остроумной шуточкой послдовалъ новый взрывъ веселаго безпечнаго хохота.
— Я понимаю васъ, Рокси: вы меня ревнуете, не на шутку ревнуете! Ха, ха, ха! Погодите, придетъ и вашъ чередъ, мы тогда, нацлуемся съ вами вдоволь!
— Ну, нтъ-съ, не на таковскую напали! Молите Бога, Джасперъ, чтобы такая похвальба не дошла до чьихъ-нибудь ушей, а то вамъ придется, пожалуй, дорого за нее поплатиться. Мн, признаться, васъ очень жаль, такъ жаль, что я продала бы васъ куда-нибудь внизъ по теченію рки. Тамъ вы окажетесь всетаки малую толику въ сохранности. Въ первый же разъ, какъ я встрчусь съ вашимъ хозяиномъ, я посовтую ему это сдлать.
Безцльная болтовня продолжала идти своимъ чередомъ. Об стороны казались очень довольными дружескимъ своимъ поединкомъ и каждая изъ нихъ радовалась случаю столь блистательно проявить свое остроуміе. Оба собесдника, очевидно, считали свои шуточки очень остроумными.
Вильсонъ подошелъ къ окну, чтобы посмотрть на сражающихся, такъ какъ все равно не могъ работать, пока они не прекратятъ своей болтовни. На одномъ изъ пустопорожнихъ участковъ за его домомъ сидлъ на тачк, подъ самымъ солнцепекомъ, Джасперъ, молодой, черный, какъ хорошо вычищенный сапогъ, и хорошо сложенный негръ. Предполагалось, что онъ работаетъ, тогда какъ онъ на самомъ дл только подготовлялся еще къ работ предварительнымъ отдыхомъ въ продолженіе какого-нибудь часочка. Передъ самымъ крыльцомъ дома Вильсона стояла Рокси, возл дтской колясочки мстной, довольно топорной-таки работы. Въ колясочк этой сидли другъ противъ друга двое младенцевъ по одному на каждомъ конц. Судя по говору Рокси, человкъ, не знакомый съ нею и не имвшій возможности ея лицезрть, могъ бы принять эту молодую женщину за черную негритянку. На самомъ дл такое предположеніе оказалось бы неправильнымъ. Въ ней имлась всего лишь шестнадцатая доля негритянской крови и эта шестнадцатая доля ни мало не выказывалась наружу. Рослая молодая двушка, наружность которой производила величественное впечатлніе, казалась созданной, дабы служить натурщицей для ваятеля. Вс ея позы и движенія отличались изяществомъ и благородствомъ. Атласная ея кожа могла поспорить близной съ самою нжною кожей любой изъ мстныхъ лэди, а румянецъ щекъ свидтельствовалъ о прекрасномъ здоровь. Черты лица Роксаны были очень характерными, выразительными, каріе ясные глаза и великолпные мягкіе темно-русые волосы ничмъ не напоминали негритянскаго типа. Необходимо замтить, впрочемъ, что въ данную минуту волосы эти скрывались подъ пестрымъ клтчатымъ носовымъ платкомъ, повязаннымъ на голов. Хорошенькое, пріятное и умное личико Роксаны можно было признать, пожалуй, даже красивымъ. Съ людьми одной съ нею касты она держала себя самостоятельно и съ чувствомъ собственнаго достоинства, доходившимъ иной разъ даже до нкотораго высокомрія, но, въ присутствіи благо человка, само собой разумется, становилась робкою и смиренной.
Какъ уже упомянуто, сама Рокси была по наружности чуть ли не бле любой блокожей барышни или барыни ея лтъ, но шестнадцатая доля негритянской крови, струившаяся въ ея жилахъ, брала перевсъ надъ остальными пятнадцатью и превращала эту красавицу передъ лицомъ закона въ негритянку. Она была невольницей и въ качеств таковой могла быть продана своимъ хозяиномъ, кому заблагоразсудится. Въ ребенк ея имлась тридцать одна доля блой и всего лишь одна доля негритянской крови, но это не мшало ему оказываться тоже рабомъ и считаться настоящимъ негромъ въ глазахъ закона и обычая. У этого мальчика были такіе же голубые глазки и свтло-русые льняные волосы, какъ и у его благо товарища. Даже и самъ отецъ благо ребенка, весьма рдко навщавшій дтскую, могъ отличить обоихъ дтей единственно только по ихъ костюму. Блый ребенокъ красовался въ тоненькомъ мягкомъ муслиновомъ платьиц и носилъ на ше коралловое ожерелье, тогда какъ на маленькомъ невольник надта была только одна грубая рубашка изъ небленаго полотна, спускавшаяся до колнъ. Ни о какихъ драгоцнностяхъ у него, разумется, и помину не было.
Благо ребенка звали Томасъ Бекетъ Дрисколлъ. Что касается до невольника, то онъ долженъ былъ довольствоваться прозвищемъ valet de chambre (камердинеръ). Невольникамъ не полагалось тогда носить фамильныхъ именъ, а Роксана слышала гд-то это прозвище и нашла, что оно звучитъ очень пріятно. Предполагая, что это какое-нибудь христіанское имя, она надлила имъ своего дорогого малютку. Путемъ естественнаго сокращенія оно скоро превратилось въ ‘Чемберса’.
Вильсонъ, въ качеств близкаго сосда, былъ немножко знакомъ съ Роксаной. Когда состязаніе въ остроуміи начало немножко стихать, онъ вышелъ изъ дому, чтобы запастись кое-какимъ новымъ матеріаломъ для своего архива. Замтивъ на себ взоръ благо человка, Джасперъ немедленно же принялся энергически работать. Вильсонъ, поглядвъ на дтей, спросилъ:
— Который изъ нихъ старше, Рокси?
— Оба они ровесники, сударь. Имъ теперь ровно по пяти мсяцевъ: они родились какъ разъ перваго февраля.
— Прехорошенькіе малыши! Нельзя даже сказать, который изъ нихъ красиве.
Алыя губки Роксаны раскрылись радостной улыбкой, выставившей напоказъ жемчужные зубы.
— Сердечно благодарю васъ, мистеръ Вильсонъ, — сказала она. — Съ вашей стороны, очень мило говорить про этихъ дтишекъ такимъ образомъ, потому что одинъ изъ нихъ просто-напросто негръ. Правда, что я сама считаю его прекраснйшимъ негритенкомъ, но это, безъ сомннія, мн только кажется, какъ родной его матери.
— Какъ отличаете вы ихъ одного отъ другого, когда оба они раздты?
Роксана залилась громкимъ хохотомъ, соотвтствовавшимъ ея росту и объяснила:
— Я-то могу еще различить ихъ другъ отъ друга, г-нъ Вильсонъ, но готова поручиться, что мой хозяинъ, Перси Дрисколль, не могъ бы этого сдлать, даже и для спасенія собственной своей жизни.
Побесдовавъ еще нсколько времени съ Роксаной, Вильсонъ раздобылъ для своей коллекціи оттиски пальцевъ правой и лвой ея рукъ на стеклянныхъ пластинкахъ, которыя подписалъ и помтилъ 1 іюля 1830 года. Подобнымъ же образомъ были сняты оттиски правыхъ и лвыхъ рукъ обоихъ мальчугановъ, помченные ихъ именами и тмъ же самымъ числомъ.
Два мсяца спустя, а именно 3 сентября, Вильсонъ, снялъ опять оттиски пальцевъ Роксаны и обоихъ ея питомцевъ. Онъ говорилъ, что хочетъ обзавестись цлой серіей такихъ снимковъ, отдленныхъ другъ отъ друга въ період дтства промежутками въ нсколько мсяцевъ, потомъ, въ послдующемъ возраст, можно будетъ ограничиться промежутками въ нсколько лтъ.
На слдующій день, а именно 4 сентября, случилось событіе, которое произвело на Роксану очень сильное впечатлніе. У ея барина, Перси Дрисколля пропала ‘опять’ небольшая сумма денегъ. Слово опять употреблено здсь, дабы показать, что означенное событіе случалось уже и раньше. Дйствительно, оно произошло въ четвертый уже разъ въ сравнительно небольшой промежутокъ времени. Терпніе Дрисколля поэтому истощилось. Онъ былъ человкомъ довольно гуманнымъ по отношенію къ невольникамъ и прочему своему рабочему скоту. Еще боле человчно относился онъ къ заблужденіямъ и проступкамъ своей собственной расы, но, тмъ не мене, не могъ выносить воровства, а между тмъ сознавалъ, что въ дом у него завелся воръ. Не подлежало сомннію, что это былъ кто-нибудь изъ его негровъ. Надлежало безотлагательно принять строгія мры для пресченія домашнихъ кражъ, по крайней мр, на будущее время. Хозяинъ созвалъ рабовъ передъ господскія свои очи. Кром Роксаны, ихъ насчитывалось трое: мужчина, женщина и двнадцатилтній мальчуганъ (они не состояли, впрочемъ, въ родств другъ съ другомъ). Перси Дрисколль объявилъ имъ всмъ:
— Вы были предупреждены заране, но это ни къ чему путному не привело. Теперь надо показать примръ, а потому я продамъ вора. Признавайтесь: кто изъ васъ виноватъ?
Вс четверо содрогнулись при этой угроз, такъ какъ имъ жилось у Дрисколля хорошо, и можно было опасаться, что у новыхъ хозяевъ судьба ихъ перемнится къ худшему. Вс начали запираться самымъ упорнымъ образомъ: каждый утверждалъ, что въ жизнь свою никогда не кралъ денегъ. Иное дло стащить кусочекъ сахару, пирожное, блюдечко меду, или вообще какое-нибудь лакомство, которое барину Перси на самомъ дл вовсе не нужно, и на которое онъ не обращаетъ и вниманія. Что касается до денегъ, то никто изъ врныхъ рабовъ ни за что въ свт не согласился бы поживиться даже и господской полушкой. Эти краснорчивыя заявленія не повліяли, однако, на г-на Дрисколля и не заставили его расчувствоваться. Онъ отвчалъ каждому изъ невинныхъ своихъ рабовъ строгимъ заявленіемъ:
— Ну, такъ назови же мн вора.
На самомъ дл, вс они были виноваты, за исключеніемъ Роксаны, которая подозрвала, что остальные трое воровали, но не была въ этомъ вполн уврена. Она приходила теперь въ ужасъ при мысли о томъ, что чуть не провинилась и сама. Роксану спасла въ данномъ случа отъ грха торжественная служба и проповдь, происходившая за дв недли передъ тмъ въ ‘цвтной’ методистской церкви. Слушая проповдь, Рокси сама прониклась религіозными принципами. Какъ разъ на другой день посл этой проповди, когда Роксана чувствовала себя еще подъ свжимъ впечатлніемъ ‘благодати’ и гордилась непорочнымъ душевнымъ своимъ состояніемъ, хозяинъ оставилъ парочку долларовъ на письменномъ своемъ стол безъ всякаго призора. Невольница встртилась съ этимъ искушеніемъ, обтирая пыль въ кабинет. Увидвъ серебряныя монеты, она остановилась, поглядла на нихъ съ негодованіемъ, все сильне накипавшемъ въ ея душ, и воскликнула:
— Этакая вдь, подумаешь, проклятая проповдь! Неужели её нельзя было отложить до завтра?
Прикрывъ монеты—искусительницы книжкой, она вышла изъ кабинета, не дотронувшись до нихъ. Монеты эти достались въ добычу другому члену кухонной корпораціи. Роксана принесла эту жертву изъ чувства религіознаго приличія. Она считала необходимымъ поступить такимъ образомъ на другой день посл того, какъ проповдникъ объявилъ ее очищенной отъ грховъ, но вовсе не намревалась возводить подобную добросовстность въ принцип. Рокси надялась, что недльки черезъ дв благочестіе ея угомонится и она станетъ опять вполн разсудительною негритянкой. Если къ тому времени парочка долларовъ окажется опять въ безпризорномъ состояніи, ее не замедлятъ прибрать къ рукамъ, и Роксана знала, кто именно это сдлаетъ.
Позволительно ли было назвать Рокси дурною женщиной? Стояла ли она въ нравственномъ своемъ развитіи ниже общаго уровня своей расы? Нтъ, вс вообще негры ведутъ борьбу за существованіе при несправедливыхъ и крайне невыгодныхъ для себя условіяхъ. Они не считаютъ поэтому грхомъ попользоваться чмъ-нибудь отъ своего противника, находящагося въ боле счастливой обстановк, но ограничиваются лишь мелкими кражами, воздерживаясь отъ сколько-нибудь крупныхъ похищеній. При каждомъ удобномъ случа негръ охотно стянетъ что-нибудь състное изъ чулана, — украдетъ мдный наперстокъ, кусовъ воску, мшочекъ наждаку, бумажку иголокъ, серебряную ложку, банковый билетъ стоимостью въ одинъ долларъ, платокъ, кофточку, рубашку, или какую-нибудь другую вещицу небольшой стоимости. Негры не усматриваютъ въ такихъ репрессаліяхъ никакого грха, а потому способны идти въ церковь съ добычею въ карман, и молиться тамъ громогласно, самымъ искреннимъ образомъ. Коптильню на одной ферм приходилось замыкать нсколькими большущими замками, такъ какъ даже самъ діаконъ цвтной методистской церкви оказывался не въ силахъ противостоять окороку ветчины, если Провидніе показывало ему таковый во сн или же наяву, когда окорокъ этотъ вислъ одиноко, томясь ожиданіемъ любящей души, способной унести его съ собою. Между тмъ, тотъ же самый діаконъ, ни за какія коврижки не согласился бы стибрить два окорока, разумется, въ одну и ту же ночь. Подобнымъ же образомъ въ морозныя ночи добросердечный негръ, вышедшій на добычу, способенъ разогрть конецъ доски и подсунуть его подъ холодныя лапки какой-либо изъ куръ, расположившихся переночевать на дерев. Сонная курица съ удовольствіемъ пересядетъ на теплую доску, изъявляя нжнымъ клохтаніемъ сердечную свою благодарность Провиднію. Негръ, въ свою очередь, препроводитъ ее сперва въ мшокъ, а потомъ къ себ въ желудокъ, въ полномъ убжденіи, что если онъ стибритъ такіе пустяки отъ человка, ежедневно лишающаго его столь безцннаго сокровища, какъ человческая свобода, то не учинитъ этимъ такого грха, который Господь Богъ поставилъ бы ему въ вину въ день Страшнаго Суда.
— Назовите же мн вора!
Перси Дрисколлъ въ четвертый разъ уже говорилъ это все тмъ же суровымъ тономъ. Не получая отвта, онъ разразился угрозой:
— Я даю вамъ всего лишь минуту сроку. Если по истеченіи ея вы не сознаетесь въ краж, то я продамъ васъ всхъ четырехъ и притомъ въ низовья Миссисипи.
Такая кара была бы равносильна препровожденію всхъ четырехъ невольниковъ въ адъ. Для каждаго миссурійскаго негра это представлялось совершенно несомнннымъ. Рокси отшатнулась назадъ и румянецъ сразу сбжалъ съ ея лица. Остальные трое рабовъ сразу упали на колни, словно подстрленные. Слезы брызнули у нихъ изъ глазъ, они подняли съ умоляющимъ видомъ руки кверху и тотчасъ же отвтили въ одинъ голосъ:
— Виноватъ!
— Виновата!
— Виноватъ! — Сжалься надъ нами хозяинъ! Помилуй, Господи, насъ, бдныхъ негровъ!
— Ну, ладно! — сказалъ хозяинъ, укладывая часы себ въ карманъ. — Я продамъ васъ кому-нибудь изъ здшнихъ, хотя вы этого и не заслуживаете. Слдовало бы, собственно говоря, продать васъ куда-нибудь внизъ по теченію.
Виноватые рабы, въ припадк восторженной благодарности, пали предъ нимъ ницъ и принялись цловать ему ноги, восклицая, что никогда не забудутъ его доброты и будутъ всегда молиться за него Богу. Они говорили совершенно искренно, потому что хозяинъ простеръ свою руку, подобно нкоему могучему божеству, и затворилъ двери ада, грозившія уже ихъ поглотить. Впрочемъ, и самъ Перси Дрисколль зналъ, что совершилъ благородный и милосердый подвигъ. Въ глубин души онъ былъ очень доволенъ своимъ великодушіемъ и вечеромъ записалъ весь инцидентъ себ въ дневникъ для того, чтобы заручиться возможностью напомнить его въ назиданіе себ самому, даже по прошествіи нсколькихъ лтъ, въ качеств побужденія къ новымъ подвигамъ человколюбія и милосердія.

ГЛАВА III.

Человкъ, которому пришлось жить достаточно долго и которому выяснилось, что такое жизнь, знаетъ, до какой степени должны мы быть благодарны Адаму, первому великому благодтелю человческаго рода. По его милости явилась вдь на свтъ Божій смерть.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Перси Дрисколль спалъ сномъ праведника въ ту ночь, когда такъ великодушно спасъ домашнихъ своихъ рабовъ отъ переселенія въ низовья Миссисипи, но злополучная Рокси все время не могла сомкнуть глазъ. Роксану охватывалъ глубокій ужасъ при мысли о томъ, что ея ребенокъ подростетъ, чего добраго, лишь для того, чтобъ быть проданнымъ на какую-нибудь изъ плантацій въ нижнемъ теченіи рки. Она чуть не помшалась отъ страха. Если ей и случалось на мгновеніе задремать и забыться, то въ слдующій за тмъ мигъ она проворно вскакивала и подбгала къ колыбельк своего мальчика, дабы убдиться, дйствительно ли онъ еще тамъ. Молодая женщина выхватывала тогда ребенка изъ люльки, прижимала его къ своему сердцу и принималась осыпать поцлуями. Въ страстныхъ порывахъ материнской любви она стовала и рыдала, приговаривая:
— Нтъ, это имъ не удастся, ни подъ какимъ видомъ не удастся! Бдная твоя мама скоре согласится тебя убить!
Какъ-то разъ, когда она укладывала своего малютку опять въ колыбель, другой ребенокъ пошевелился во сн и такимъ образомъ привлекъ на себя ея вниманіе. Роксана подошла къ нему и долго стояла передъ роскошной его кроваткой, разсуждая сама съ собой:
— Чмъ провинился бдный мой малютка, что ему не суждено быть такимъ же счастливымъ, какъ этому господскому дитяти? Мой мальчикъ не сдлалъ вдь ничего дурного. Господь Богъ былъ добръ къ теб, но отчего Онъ не пожелалъ быть также добръ и къ нему? Тебя вдь никто не можетъ продать на плантаціи внизъ по теченію рки. Я ненавижу твоего папашу, потому что онъ человкъ безсердечный, по крайней мр, для нашего брата, негровъ. Я ненавижу его и, кажется, готова была бы его убить! Она немножко помолчала и погрузилась въ глубокія думы, а затмъ снова разразилась громкими рыданіями и отошла отъ кроватки, заявляя себ самой:
— Да я сейчасъ же убью моего ребенка! Для него нтъ другого выхода. Если я его убью, то, по крайней мр, никто не продастъ его въ низовія плантаціи! Да, я сдлаю это сейчасъ же, безотлагательно! — Бдная мама убьетъ своего голубчика, чтобы избавить его отъ мученій.
Она прижала ребенка опять къ своей груди и, осыпая его ласками, продолжала:
— Мамаша сейчасъ же тебя убьетъ, такъ какъ безъ этого нельзя обойтись, но ты не думай, голубчикъ, чтобы она собиралась тебя покинуть. Нтъ, нтъ, не плачь, мой дорогой! Мамаша пойдетъ съ тобою. Она убьетъ также и себя, такъ что мы умремъ вмст! Да, голубчикъ, ты уйдешь отсюда вмст съ мамашей! Мы съ тобой оба бросимся въ рку и тогда ничто не будетъ ужь насъ больше тревожить. На томъ свт не станутъ вдь продавать несчастныхъ негровъ на плантаціи въ низовья Миссисипи.
Роксана направилась уже къ дверямъ, продолжая ласкать и убаюкивать своего ребенка, но внезапно остановилась на половин дороги. Вниманіе ея привлекло новое праздничное платье, изъ недорогаго, но замчательно пестраго ситца, фантастическій рисунокъ котораго сверкалъ даже при свт ночника яркими разноцвтными своими красками.
Она задумчиво и съ вожделніемъ поглядла на это платье.
— Я вдь ни разу еще его не надвала, — сказала она, — а между тмъ оно такое хорошенькое.
Рокси кивнула головой, какъ бы въ знакъ того, что одобряетъ мелькнувшую у нея мысль, и добавила:
— Нтъ, я не хочу, чтобъ меня вытащили изъ рки въ этой несчастной старой юбченк. Мало ли, сколько народу сбжится, вдь, смотрть на утопленницу!
Положивъ ребенка опять въ колыбельку, Роксана переодлась. Поглядвъ на себя въ зеркало, она сама изумилась своей красот и признала умстнымъ еще боле усовершенствовать погребальное свое убранство. Она сняла клтчатый носовой платокъ, которымъ голова ея была повязана, словно тюрбаномъ, и причесала роскошные свои шелковистые волосы такъ, какъ это принято у ‘блыхъ’, украсила эту прическу бантиками изъ ленты ярко-краснаго цвта и вточкой отвратительнйшихъ искусственныхъ цвтовъ, затмъ накинула себ на плечи большой вязаный платокъ огненно краснаго цвта, долженствовавшій изображать собою мантилью. Въ такомъ нарядномъ костюм ей не стыдно было лечь въ могилу.
Роксана взяла опять своего ребенка на руки. Взоръ ея, остановившись при этомъ на несчастной коротенькой его рубашенк изъ небленаго полотна, невольно подмтивъ рзкій контрастъ между этою нищенскою рубашенкой и собственнымъ ея наряднымъ костюмомъ, сверкавшимъ адскою яркостью красокъ. Материнское сердце Роксаны смутилось и почувствовало себя пристыженнымъ.
— Нтъ, голубчикъ, твоя мамаша не возьметъ тебя на тотъ свтъ такимъ оборванцемъ. Ангелы должны восхищаться тобой не меньше, чмъ ею самой! Я не хочу, чтобъ имъ пришлось закрывать себ лицо руками, объясняя Давиду, Голіаsу и другимъ пророкамъ: ‘Ребенокъ этотъ слишкомъ плохо одтъ для здшнихъ мстъ!’
Съ этими словами она сняла съ своего мальчика рубашенку и одла на голенькаго мальчугана блоснжное длинное дтское платьице Томаса Бекета, обшитое широкими голубыми лентами и дорогими кружевами.
— Ну, вотъ, теперь и ты изготовился въ дорогу, — добавила она, усадивъ ребенка въ кресло и отойдя сама на нсколько шаговъ, чтобы полюбоваться малюткой. Глаза ея расширились отъ изумленія и восторга. Она захлопала въ ладоши и воскликнула:
— Ну, ужь этого, признаться, я никакъ не ожидала. Я не думала, чтобы ты былъ такой милашка! Молодой баричъ Томми ничуть не красиве тебя! То есть ни на одинъ ноготокъ!
Роксана подошла къ нарядной колыбельк и, поглядвъ на другого ребенка, оглянулась на собственнаго своего мальчика и опять посмотрла на барское дитя. Глаза ея какъ-то странно сверкнули и на мгновеніе она опять погрузилась въ думы. Казалось, будто молодая женщина пришла въ состояніе какого-то экстаза. Пробудившись отъ него, она проговорила:
— Когда я вчера мыла ихъ обоихъ въ ванночк, родной папаша барича Томми спрашивалъ, который изъ малютокъ его собственный?
Она принялась ходить по комнат словно во сн, а потомъ подошла опять къ нарядной кроватк Томаса Бекета, раздла его, сняла съ него ршительно все и надла на него грубую рубашенку изъ небленаго полотна. Снятое съ маленькаго барича коралловое ожерелье, Роксана надла на шею своему собственному ребенку, посадила обоихъ дтей рядомъ и, тщательно поглядвъ на нихъ, проговорила вполголоса:
— Кто бы могъ поврить, что платье такъ много значитъ? Съшь моихъ кошекъ, собака! Мн и самой трудно теперь распознать, кто изъ нихъ чей, а ужь папаша его ровнехонько ничего не угадаетъ. Уложивъ своего мальчика въ изящную кроватку, Томми, она сказала:
— Съ этого времени ты молодой баричъ, Томъ! Я начну теперь обучать и привыкать, чтобы всегда это помнить и называть тебя, голубчикъ, надлежащимъ именемъ, потому что, если я какъ-нибудь ошибусь, то намъ обоимъ не сдобровать. Ну, вотъ, теперь потрудитесь лежать смирно и не барахтаться, баричъ Томъ! Благодарю Бога Вседержителя, вы теперь спасены! Да, спасены! Никому уже не удастся продать васъ, бднаго моего голубчика, на плантаціи въ низовьяхъ рки.
Настоящаго барича она уложила въ некрашенную сосновую колыбельку своего собственнаго ребенка и, поглядывая съ нкоторымъ смущеніемъ на крпко уснувшаго мальчика, сказала ему:
— Мн очень жаль тебя, малютка, право, жаль! Господь Богъ видитъ мое сердце и знаетъ это, но что же я могу сдлать? Какъ прикажешь мн поступить? Твой папаша непремнно продастъ когда-нибудь и кому-нибудь моего мальчика и тогда его увезутъ отсюда прочь, внизъ по теченію рки на плантаціи. Пойми, что этого я ужь ни подъ какимъ видомъ не могу допустить.
Она и сама бросилась не раздваясь, на постель, но, очевидно, продолжала еще мучиться сомнніями, такъ какъ безпрестанно ерзала головой по подушк. Внезапно она услась на кровати. Видъ у нея былъ совершенно веселый, и радостный. Дйствительно, въ измученной, разболвшейся ея голов мелькнула утшительная мысль:
— Никакого грха тутъ съ моей стороны не будетъ, — объяснила она себ самой. — То же самое длали вдь и блые. Да, слава Богу, тутъ нтъ грха даже ни на чуточку! Они тоже это длали, и притомъ самые что ни на есть знатные, которыхъ называютъ королями.
Роксана опять углубилась въ думы, стараясь извлечь какъ-нибудь изъ ндръ своей памяти туманныя подробности разсказа, который когда-то слышала. Подъ конецъ она проговорила:
— Ну да! Такъ и есть! Теперь я вспомнила! Это разсказывалъ намъ старый негръ-проповдникъ, прізжавшій сюда изъ Иллинойса проповдывать въ негритянской церкви. Онъ говорилъ намъ еще, что никто не можетъ спасти себя самого ни врою, ни добрыми длами. Хоть лзь изъ кожи вонъ, а всетаки не спасешься самъ! Спасти можетъ одна только Благодать, которая исходитъ исключительно лишь отъ Самого Бога, Который можетъ ее ниспослать, кому вздумаетъ: святому или гршнику. Онъ поступаетъ всегда по собственной своей вол, какъ это и подобаетъ Вседержителю. Выберетъ себ кого вздумается и наградитъ его вчнымъ блаженствомъ, а другого бднягу отстранитъ отъ себя и отправитъ его къ сатан въ огнь вчный. Проповдникъ разсказывалъ, что какъ разъ именно такую штуку они сдлали давнымъ давно какъ-то въ Англіи. Королева какъ-то оставила своего ребенка въ люльк одного, а сама ушла въ гости. Какая-то изъ ея невольницъ-негритянокъ, съ виду такая же блая, какъ, напримръ, хоть бы я, шныряла въ отсутствіи господъ по комнатамъ, и вдругъ увидла, что ребенокъ лежитъ одинъ. Сейчасъ же она надваетъ платье своего малыша на королевскаго младенца, а платье королевскаго младенца на своего ребенка, кладетъ этого ребенка въ кроватку королевича, а самого королевича уноситъ къ себ въ негритянскій кварталъ. Никому такъ-таки не удалось объ этомъ догадаться, такъ что ея сынъ сталъ со временемъ королемъ, и продалъ потомъ, при раздл наслдства, настоящаго королевича куда-то на плантацію въ низовья Миссисипи. Проповдникъ говорилъ намъ всегда, что блые постоянно правы. Въ томъ, что они длаютъ, никакого грха быть не можетъ. Вотъ хотя бы и тутъ. Они сдлали то же самое, что и я, и притомъ еще не простые блые, а самые знатные, какіе только есть на всемъ свт! Какъ я рада, что мн удалось вспомнить все это!
На сердц у Роксаны стало совершенно легко. Чувствуя себя совсмъ счастливой, она подошла къ колыбелькамъ и провела остатокъ ночи въ повтореніи уроковъ, выпавшихъ ей на долю. Легонько похлопывая собственнаго своего ребенка, Рокси смиренно говорила:
— Потрудитесь лежать смирно, молодой баринъ Томъ! — Затмъ она угощала настоящаго Тома уже боле крпкимъ шлепкомъ и замчала ему строгимъ тономъ: — Лежи смирно, Чемберсъ, а не то я теб задамъ взбучку!
Продолжая практиковаться, Роксана съ изумленіемъ замчала, съ какой неуклонной увренностью смиренное и благоговйное уваженіе, проявлявшееся въ ея словахъ и поступкахъ по отношенію въ молодому баричу, перешло теперь къ незаконному похитителю его правъ. Не мене удивляла ее легкость, съ какою материнская грубость рчи и безцеремонность обращенія перешли на злополучнаго наслдника древней аристократической фамиліи Дрисколлей.
По временамъ она отрывалась отъ своихъ практическихъ занятій и углублялась въ исчисленіе вроятностей.
— Сегодня продадутъ за кражу денегъ всхъ троихъ нашихъ негровъ, а вмсто нихъ купятъ другихъ, которые въ жизнь свою не видали нашихъ малютокъ. Все, значитъ, устраивается къ лучшему. Когда я вынесу утромъ дтей гулять, такъ сейчасъ же, зайдя за уголъ, вымажу имъ ротики вареньемъ. Тогда ужь никому въ свт не распознать, что ихъ подмнили. Я буду поступать такъ ежедневно, — если понадобится, хоть цлый годъ, — пока опасность совсмъ не минуетъ. Если я кого-нибудь и боюсь, то разв только Мякинно-головаго Вильсона. Его прозвали Мякинной Головой и говорятъ, будто онъ набитый дуракъ. Клянусь Богомъ, однако, что онъ ни чуточки не глупе меня. Онъ самый умный мужчина во всемъ город, за исключеніемъ разв судьи Дрисколля и, можетъ быть, Пема Говарда. Чтобъ ему провалиться въ тартарары, этому Вильсону! Меня, признаться, не на шутку пугаютъ проклятыя его стеклышки. Онъ оченно ужь смахиваетъ съ ними на колдуна. Впрочемъ, гд наше не пропадало! На-дняхъ онъ наврное захочетъ опять снять оттиски съ пальчиковъ у моихъ ребятишекъ. Если онъ при этомъ не замтитъ, что я подмнила малютокъ, тогда уже наврное никто другой этого не узнаетъ и я буду чувствовать себя въ совершенной безопасности. На всякій случай, однако, я буду всегда носить теперь при себ лошадиную подкову, для защиты отъ колдовства.
Само собою разумется, что у Роксаны не было ни малйшаго основанія опасаться новопріобртенныхъ негровъ. Хозяина ей тоже не зачмъ было бояться. Одна изъ его спекуляцій угрожала закончиться крахомъ и онъ былъ до такой степени ею занятъ, что наврядъ ли видлъ дтей, даже когда и глядлъ на нихъ. При томъ же, когда барину случалось входить въ дтскую, Роксан стоило только заставить обоихъ малютокъ расхохотаться. Личики ихъ становились тогда какими-то ямочками, изъ которыхъ виднлись беззубыя десны. Баринъ уходилъ изъ дтской прежде, чмъ малютки успвали принять снова человческій видъ.
Нсколько дней спустя, упомянутая уже спекуляція приняла до такой степени сомнительный характеръ, что Перси Дрисколль ухалъ со своимъ братомъ-судьею, дабы попытаться какъ-нибудь покончить ее на мст. Это была спекуляція съ земельными участками, неожиданно усложнившаяся процессомъ. Братья вернулись домой лишь по прошествіи семи недль. Въ этотъ промежутокъ времени Роксана успла уже побывать у Вильсона и осталась совершенно довольна своимъ посщеніемъ. Вильсонъ снялъ оттиски съ оконечностей пальчиков у малютокъ, подписалъ подъ ними имена дтей, помтилъ пластинки ‘1 октября 1830 г.’, бережно спряталъ ихъ въ свой архивъ и продолжалъ какъ ни въ чемъ ни бывало бесдовать съ Рокси, которой, повидимому, очень хотлось, чтобы онъ убдился, до какой степени выросли и похорошли дти за мсяцъ, истекшій съ того времени, какъ онъ снималъ въ предшествующій разъ оттиски съ ихъ пальцевъ. Онъ безпрекословно призналъ эти фактическія улучшенія и наговорилъ дтямъ цлую кучу комплиментовъ, вполн удовлетворившихъ Роксану. Личики у малютокъ были на этотъ разъ совсмъ чистенькія, не вымазанныя ни вареньемъ, ни какимъ либо инымъ подобнымъ же гримомъ, а потому Роксана все время дрожала и страшно боялась, что онъ вдругъ…
Этого, однако, не случилось. Вильсонъ ничего не замтилъ. Рокси, вн себя отъ радости, вернулась домой и разъ навсегда покончила со всми прежними своими опасеніями касательно возможности того, что ее какъ-нибудь уличатъ въ подлог.

ГЛАВА IV.

Адамъ и Ева обладали многими преимуществами передъ современными намъ людьми. Главное преимущество нашихъ прародителей заключалось, однако, въ томъ, что имъ не приходилось страдать отъ прорзыванія зубовъ.

Изъ календаря Мякинно-головаго Вильсона.

Когда что-либо происходитъ при непосредственномъ вмшательств Провиднія, у человка зачастую является сомнніе касательно того, въ чью именно пользу послдовало означенное вмшательство? Такъ, напримръ, въ инцидент съ дтьми-медвдями и пророкомъ боле всего фактическаго удовольствія выпало не на долю пророка, а на долю медвдей, утолившихъ свой голодъ дтьми.

Изъ того же календаря.

Повсть наша должна сообразоваться съ обмномъ, произведеннымъ Роксаной. Мы будемъ поэтому называть настоящаго наслдника аристократической фамиліи Чемберсомъ, а малютку-раба, завладвшаго его титуломъ Томасомъ Бекетомъ, сокращая послднее имя въ Тома, для повседневнаго употребленія, какъ длали вообще вс окружающіе.
Съ самаго начала своей самозванной карьеры, Томъ оказался гадкимъ мальчикомъ. Онъ то и дло принимался кричать и плакать безъ всякаго на то основанія. Внезапно поднимая цлую бурю самаго сатанинскаго характера, онъ ревлъ, вылъ и визжалъ, словно его собирались рзать, а въ довершеніе всего, задерживалъ свое дыханіе. Этотъ грозный маневръ является, повидимому, спеціальностью младенцевъ, у которыхъ прорзываются зубы. Малютки, изнемогая въ страшныхъ мученіяхъ, кричатъ до того, что выпускаютъ изъ легкихъ почти весь воздухъ, а затмъ начинаютъ судорожно и безмолвно корежиться и брыкаться въ попыткахъ вдохнуть его въ себя опять. Губы у ребенка синютъ, а широко раскрытый ротъ кажется уже окоченвшимъ, обнажая крохотный кончивъ зуба, едва виднющійся изъ нижней окраины раскраснвшихся и распухшихъ десенъ. Ужасающее молчаніе длится до тхъ поръ, что постороннему зрителю кажется, будто малютк такъ уже и суждено задохнуться. Нянька поспшно подбгаетъ къ колыбельк съ кружкой воды, которую и выплескиваетъ ребенку въ лицо. Тогда, словно по мановенію волшебнаго жезла, дыханіе у ребенка возстанавливается. Легкіе его наполняются воздухомъ и онъ немедленно же испускаетъ ревъ, вопль или вой, раздирающій уши слушателя и невольно побуждающій ихъ владльца къ произнесенію словъ, которыя плохо согласовались бы съ сіяніемъ святости, еслибъ онъ былъ окруженъ таковымъ. Младенецъ Томъ нещадно царапалъ ногтями всхъ, кого могъ ими достать, и колотилъ своей погремушкой каждаго, до кого она досягала. Онъ съ визгомъ требовалъ, чтобъ ему принесли воды напиться, а затмъ швырялъ чашку съ водою на полъ и кричалъ, чтобъ ему принесли еще воды. Вс капризы и прихоти ребенка безпрекословно выполнялись, какъ бы они ни были неудобны и мучительны для окружающихъ. Ему дозволялось сть все, что угодно, преимущественно же то, что могло причинить желудочное разстройство.
Когда мальчикъ достаточно подросъ, такъ что могъ уже бродить, пошатываясь на ножкахъ, говорить кое-что, коверкая слова, какъ это принято вообще у дтей и составить себ нкоторое понятіе о цляхъ, которымъ могутъ служить руки, онъ сдлался худшимъ, чмъ когда-либо, наказаніемъ Божескимъ для всего дома. Какъ только онъ просыпался, у Роксаны не было ни минуты покоя. Онъ требовалъ себ ршительно все, на чемъ останавливался его взоръ, просто-на-просто заявляя: ‘Хосю!’ Такому приказанію немедленно слдовало повиноваться. Когда ему подавали требуемое, онъ, словно въ бшенств, принимался отмахиваться обими руками и кричать: ‘Не хосю, не хосю!’ но какъ только предметъ его нежеланія уносили прочь, принимался съ еще большимъ бшенствомъ орать: ‘Хосю, хосю, хосю!’ Роксан приходилось тогда бжать сломя голову, чтобъ принести капризному молодому баричу желанно-нежеланный предметъ обратно, прежде чмъ малютка Томъ успетъ утолить свое поползновеніе къ истерик и накричаться по этому поводу до судорогъ.
Особенное предположеніе отдавалъ онъ каминнымъ щипцамъ. Оно обусловливалось тмъ, что отецъ запретилъ ему къ нимъ прикасаться, опасаясь, что мальчикъ перебьетъ ими окна и переломаетъ мебель. Какъ только Рокси отварачивалась отъ него въ сторону, Томъ тотчасъ же принимался поглядывать на щипцы и говорить: ‘Пай ципчики!’ Вмст съ тмъ онъ искоса посматривалъ на Роксану, чтобъ убдиться, слдитъ ли она за нимъ или нтъ. Если все обстояло благополучно, онъ поглядывалъ опять на няньку и повторялъ: ‘Хоцю!’ Бросивъ еще бглый взглядъ на няньку, онъ заявлялъ: ‘Узьму’ и, наконецъ, докладывалъ: ‘Узялъ!’, когда щипцы оказывались уже у него въ рукахъ. Въ слдующее за тмъ мгновеніе тяжелые щипцы вздымались наверхъ и съ грохотомъ обрушивались на кота, который съ отчаяннымъ визгомъ и мяуканьемъ улепетывалъ куда-нибудь на трехъ ногахъ. Къ тому времени, какъ Роксана успвала подбжать къ своему питомцу, оконное стекло или же лампа оказывались уже разбитыми вдребезги.
Тома осыпали ласками и ухаживаніями, тогда какъ Чемберсъ обходился безъ нихъ. Тома пичкали всякими сластями и лакомствами, тогда какъ Чемберсъ питался кашей съ молокомъ, да сбитнемъ на меду. Вслдствіе этого Томъ былъ болзненнымъ, слабымъ ребенкомъ, а Чемберсъ — здоровякомъ. Изъ Тома выросъ забавный, какъ называла его Рокси, или, если говорить точне, капризный, дерзкій мальчишка, а изъ Чемберса — кроткій, послушный мальчикъ. Несмотря на замчательно здравый смыслъ и практичность въ обыденной жизни, Рокси была матерью, до сумасбродства влюбленной въ своего ребенка и, слдовательно плохой воспитательницей. Она въ немъ души не чаяла, но этимъ еще не ограничивалась. Вслдствіе устроеннаго Роксаной обмна, родной ея сынъ сталъ бариномъ. Необходимость соблюдать вншнія формы благоговйнаго почтенія, съ которымъ рабыня должна была относиться къ ‘молодому барину’, и стремленіе усовершенствоваться въ выраженіи этихъ вншнихъ формъ не замедлили обратить соблюденіе ихъ у нея въ привычку, которая сдлалась вскор автоматической и безсознательной. Въ качеств естественнаго результата получился тогда слдующій фактъ: обманъ, сперва предназначавшійся исключительно для другихъ, постепенно перешелъ въ самообманъ. Притворное почтеніе сдлалось истиннымъ, притворная угодливость — дйствительною, притворное обожаніе — настоящимъ. Такимъ образомъ, маленькая и первоначально лишь воображаемая раздлительная черта между лжерабыней и лжехозяиномъ, все боле расширяясь, превратилась въ широкую и совершенно настоящую пропасть. По одной сторон ея стояла Роксана, оказывавшаяся жертвой собственнаго своего обмана, а съ другой — родной ея сынъ, который въ ея глазахъ являлся уже не самозванцемъ, а настоящимъ, признаваемымъ ею бариномъ. Онъ былъ ея любимцемъ, господиномъ и божествомъ. Все это сливалось въ немъ въ одно цлое. Обожая созданнаго ею самою кумира, мать совершенно забывала, кто она такая и кмъ когда-то была.
Еще въ раннемъ дтств Тому предоставлялось безнаказанно колотить, кусать и царапать Чемберса. Чемберсъ, въ свою очередь, съ малолтства уяснилъ себ, что несравненно выгодне смиренно сносить подобныя оскорбленія со стороны молодого барина, чмъ платить за нихъ такою же монетой. Немногіе разы, когда преслдованія барича-самозванца выводили настоящаго барича изъ терпнія и заставляли его должнымъ порядкомъ отдубасить юнаго тирана, очень дорого обошлись несовершеннолтнему мальчику-аристократу, обращенному въ раба. Ему приходилось нести за это кару не отъ Рокси, которая ограничивалась лишь строгимъ выговоромъ по поводу того, что онъ забываетъ, кто такой молодой его господинъ, и въ самомъ крайнемъ случа срывала свое сердце легкой пощечиной, роль палача принималъ на себя непосредственно Перси Дрисколль. Онъ разъ навсегда объявилъ Чемберсу, что рабу ни подъ какимъ видомъ не дозволяется поднимать руку на своего барина. Чемберсъ трижды преступилъ это предписаніе и былъ каждый разъ немилосердно избитъ за это палкою родного отца, не догадывавшагося, что колотитъ законнаго своего сына и наслдника. Это послужило юному рабу такимъ внушительнымъ урокомъ, что онъ сталъ безропотно смиренно переносить со стороны Тома самыя жестокія истязанія, не длая уже никакихъ попытокъ платить за нихъ тою же монетой.
Вн дома, Чемберсъ и Томъ въ продолженіе всего своего отрочества держались всегда вмст. Чемберсъ былъ силенъ не по лтамъ и прекрасный кулачный боецъ. Сила у него развилась благодаря простой пищ и трудной работ въ дом, а въ кулачномъ бою онъ напрактиковался, благодаря Тому, который его постоянно науськивалъ на блыхъ мальчиковъ, которыхъ не любилъ, но боялся. Чемберсъ состоялъ при Том безсмннымъ тлохранителемъ: онъ провожалъ молодого своего барина въ школу и обратно. Вмст съ тмъ онъ присутствовалъ также и на лужайк для игръ, дабы въ случа надобности защищать Тома. Многочисленныя побдоносныя драки создали съ теченіемъ времени Чемберсу такую грозную репутацію, что Томъ, обмнявшись съ нимъ платьемъ, могъ бы странствовать по городу столь спокойно, какъ странствовалъ сэръ Кей въ латахъ и шлем Ланселота. Чемберсъ точно также отличался и въ играхъ, требовавшихъ ловкости. Онъ такъ блистательно подвизался въ бабки и городки, что Томъ сплошь и рядомъ снабжалъ его необходимыми ставками, а выигрышъ забиралъ полностью себ. Въ зимній сезонъ Чемберсъ, въ старыхъ поношенныхъ платьяхъ Тома, въ красныхъ вязаныхъ дырявыхъ рукавицахъ, дырявыхъ башмакахъ и штанишкахъ съ дырявымъ задомъ и продранными колнями, встаскивалъ для Тома, одтаго въ хорошее теплое платье, санки на вершину холма, но ему самому никогда не дозволялось скатиться на нихъ внизъ. Онъ лпилъ по указаніямъ Тома изъ снга человчковъ и строилъ снговыя укрпленія. Когда Тому хотлось играть въ снжки, Чемберсъ служилъ для него терпливой живой мишенью, ни подъ какимъ видомъ не дерзавшій отвчать на выстрлы. Чемберсъ носилъ коньки Тома на рку, пристегивалъ ихъ къ сапогамъ маленькаго барича и бгалъ за нимъ по льду, чтобы въ случа надобности быть всегда у него подъ рукой, но ему никогда даже и не предлагали прокатиться самому на конькахъ. Лтомъ любимымъ времяпровожденіемъ всхъ мальчиковъ на Даусоновой пристани являлась кража яблокъ, персиковъ и дынь съ фермерскихъ возовъ. Главное удовольствіе при этомъ заключалось въ риск, которому подвергались головы юныхъ героевъ въ случа столкновенія ихъ съ кнутовищами-фермеровъ. Томъ былъ однимъ изъ самыхъ рьяныхъ участниковъ въ этихъ кражахъ, но, впрочемъ, не лично, а при посредств замстителя. Чемберсъ кралъ для него фрукты, получая на свою долю косточки персиковъ, сердцевины яблокъ и дынныя корки.
Отправляясь на рку плавать, Томъ всегда бралъ Чемберса съ собою въ качеств защитника и тлохранителя въ вод и на суш. Вылзши на берегъ, когда его начинала разбирать уже дрожь, молодой баричъ забавлялся тмъ, что завязывалъ узлами рукава у рубашки Чемберса и смачивалъ эти узлы водою, чтобы ихъ трудне было развязать. Тогда онъ самъ одвался и со смхомъ поглядывалъ на то, какъ мокрый его рабъ, дрожа отъ холода, пытается развязать тугіе узлы зубами.
Томъ позволялъ себ эти и многія другія издвательства надъ смиреннымъ и покорнымъ своимъ невольникомъ частью вслдствіе природной своей испорченности, частью же потому, что ненавидлъ Чемберса за его превосходство въ физической сил, мужеств, ловкости, равно какъ и за многія другія его преимущества. Томъ не могъ нырять и у него длалась отъ такихъ попытокъ страшная головная боль. Чемберсъ, напротивъ того, очень любилъ нырять, и это не сопровождалось для него никакими дурными послдствіями. Однажды онъ возбуждалъ восторгъ толпы блыхъ мальчиковъ, прыгая въ воду съ лодки задомъ напередъ и переворачиваясь кувыркомъ въ воздух. Восторгъ этотъ показался до того обиднымъ Тому, что онъ подтолкнулъ лодку весломъ подъ Чемберса какъ разъ въ то мгновеніе, когда мальчикъ переворачивался колесомъ въ воздух, такъ что бдняга упалъ внизъ головой на дно лодки. Пока онъ лежалъ тамъ безъ чувствъ, нкоторые изъ давнишнихъ враговъ Тома, не желая упустить представлявшагося имъ благопріятнаго случая, накинулись на лжеаристократа и обработали его кулаками такъ, что онъ, даже и съ помощью Чемберса, съ трудомъ лишь могъ дотащиться до дому.
Когда обоимъ мальчикамъ шелъ уже шестнадцатый годъ, Томъ однажды отплылъ одинъ довольно далеко отъ берега. Внезапно съ нимъ сдлалась судорога, и онъ сталъ громко звать на помощь. Необходимо замтить, что у мальчиковъ съ Даусоновой пристани считалось особенно излюбленной шуткой (преимущественно въ присутствіи кого-нибудь изъ постороннихъ) притворяться, будто у нихъ сдлались судороги, и звать къ себ на помощь. Когда посторонній зритель поспшно подплывалъ къ утопавшему уже, повидимому, мальчику, шалунъ продолжалъ барахтаться въ вод и кричать до тхъ поръ, пока спаситель не подплывалъ къ нему уже совсмъ близко. Тогда крикъ этотъ смнялся саркастическимъ смхомъ и шутникъ проворно улепетывалъ отъ попавшагося впросакъ незнакомца, котораго мстные городскіе мальчуганы привтствовали цлымъ залпомъ громкаго хохота и насмшекъ. Томъ никогда еще до тхъ поръ не пробовалъ шутить такимъ образомъ, но вс предполагали, что онъ шутитъ, а потому изъ блыхъ мальчиковъ никому не приходило въ голову подать ему помощь. Чемберсу показалось, однако, что молодой его баричъ не на шутку тонетъ. Онъ подплылъ поэтому къ Тому и, къ несчастью, подплылъ своевременно для того, чтобы спасти ему жизнь.
Это было послдней каплей, переполнившей чашу негодованія. Томъ могъ еще вытерпть все остальное, но быть обязанному жизнью какому-нибудь негру, и притомъ именно этому негру, оказывалось свыше его силъ. Хуже всего было то, что Чемберсъ спасъ молодого своего барича публично. Чтобъ вывернуться изъ неловкаго своего положенія, Томъ принялся на чемъ свтъ стоитъ ругать глупаго невольника, осмлившагося вообразить, будто баринъ и въ самомъ дл зоветъ къ себ на помощь. Всякій, кром безмозглаго негра, непремнно бы догадался, что это была просто-на-просто шутка и оставилъ бы его въ поко.
Въ числ купающихся оказалось изрядное число враговъ Тома. Ободренные своей многочисленностью, они принялись открыто высказывать свои мннія, смялись надъ нимъ, называли его подлецомъ, лгуномъ, негодяемъ и другими подобными же ласкательными прозвищами. Не довольствуясь этимъ, они объявили, что посл совершоннаго Чемберсомъ подвига хотятъ дать ему новое прозвище, которое увковчитъ этотъ подвигъ, и объявятъ по всему городу, что Чемберсъ-негръ — второй отецъ Тома Дрисколля. Этимъ предполагалось выразить, что Томъ на этотъ разъ вторично родился въ жизни именно благодаря Чемберсу, спасшему его отъ неминуемой смерти. Взбшенный такими колкими насмшками, Томъ вскричалъ:
— Лупи ихъ по головамъ, Чемберсъ! Лупи хорошенько! Какъ ты смешь стоять, засунувъ руки въ карманы?
Чемберсъ позволилъ себ протестовать:
— Вы и сами видите, сударь, что здсь ихъ слишкомъ уже много! Они…
— Слышалъ ты мое приказаніе?
— Пожалуйста, сударь, не сердитесь на меня, но ихъ здсь ужь слишкомъ много!..
Томъ подскочилъ къ своему невольнику съ раскрытымъ уже складнымъ ножомъ и ударилъ Чемберса два или три раза въ грудь, прежде чмъ другіе мальчики успли выхватить этотъ ножъ и дать раненому возможность спастись бгствомъ. Раны оказались очень болзненными, но не опасными. Еслибъ клинокъ ножа былъ немножко подлинне, то жизненное поприще Чемберса тутъ бы и закончилось.
Томъ давно уже поставилъ Роксану на ея ‘законное’ мсто. Она не осмливалась уже теперь его приласкать или назвать какимъ-либо нжнымъ любящимъ именемъ. Баричу были противны такія нжности со стороны негритянки и онъ заявилъ, что Роксана должна держаться отъ него на почтительномъ разстояніи и не забывать, кто она такая. Она видла, какъ ея любимецъ постепенно переставалъ быть ея сыномъ и какъ эта черта, наконецъ, совершенно въ немъ изгладилась. Остался одинъ только баринъ, и притомъ нельзя сказать, чтобъ особенно добрый и великодушный. Сама Роксана мало-по-малу соскользнула съ величественныхъ высотъ материнства въ мрачную пропасть рабства, не смягчавшагося никакими родственными чувствами. Пропасть, раздлявшая уже передъ тмъ несчастную женщину отъ ея счастливца-сына, превратилась въ настоящую бездну. Томъ смотрлъ теперь на Роксану, какъ на собственную свою вещь, обязанную доставлять ему возможно большія удобства. Она была преданной его собакой, угодливой и безпомощной невольницей, смиренной безотвтной жертвой капризнаго его темперамента и порочной натуры.
Бывали дни, когда въ конецъ измученная усталостью Роксана всетаки не могла заснуть. Воспоминаніе о томъ, что ей пришлось вытерпть въ теченіе дня отъ своего сына, доводило ее, какъ говорится, до благо каленія. Она съ негодованіемъ ворчала, разсуждая сама съ собою:
— Онъ меня ударилъ ни за что, ни про что, ударилъ при всхъ, прямо по лицу. Онъ всегда называетъ меня подлой негритянкой, безпутной двкой и всякими другими гадкими именами, хотя я постоянно стараюсь работать настолько хорошо, насколько это для меня возможно. Господи Боже, Ты знаешь, какъ много я для него сдлала! Я подняла его на ту высоту, на которой онъ теперь находится, а между тмъ, вотъ чмъ награждаетъ онъ меня за это!
Иной разъ посл какого-нибудь очень ужь обиднаго оскорбленія, слишкомъ тяжело ложившагося на сердце Роксаны, она помышляла о мщеніи, и мысленно наслаждалась зрлищемъ того, какъ ея извергъ сынъ будетъ выставленъ передъ всмъ свтомъ въ качеств самозванца и невольника. Радость эта немедленно отравлялась, однако же, чувствомъ страха. Сама Роксана сдлала своего сына слишкомъ могущественнымъ. Если бы она даже и захотла сказать теперь правду, ей бы никто не поврилъ. Подобная попытка привела бы единственно лишь къ тому, что ее самое продали бы на плантаціи въ низовья Миссисипи. Такимъ образомъ, вс ея замыслы отмстить распадались въ ничто. Она отказывалась отъ нихъ, безсильно злобствуя на судьбу и на себя самое, называла себя дурой за то, что въ роковой сентябрьскій день не обезпечилась свидтелемъ, на показанія котораго можно было бы сослаться въ такую минуту, когда это понадобится для удовлетворенія ея сердца, жаждавшаго мести.
Тмъ не мене, какъ только случалось Тому держать себя съ нею немного подобре и помягче, а это отъ времени и до времени всетаки же случалось, сердечныя раны бдняжки Рокси тотчасъ же заживали, и она снова чувствовала себя счастливой. Она наслаждалась тогда радостнымъ и горделивымъ сознаніемъ, что ея сынъ, рожденный быть рабомъ и негромъ, барствовалъ теперь среди блыхъ и такимъ образомъ мстилъ имъ за ихъ преступленія противъ его собственной расы.
Какъ разъ въ ту же осень, а именно осенью въ 1845 году, на Даусоновой пристан справлялось двое торжественныхъ похоронъ. Граждане этого города отдали послдній долгъ полковнику Сесилю Бурлейгу Эссексу и достопочтенному Перси Дрисколлю.
На своемъ смертномъ одр Дрисколль далъ Роксан вольную, обожаемаго же мнимаго сына торжественно передалъ на попеченіе своего брата, судьи, и его супруги. Это до чрезвычайности обрадовало бездтную чету, такъ какъ бездтнымъ людямъ, вообще говоря, угодить не трудно.
За мсяцъ передъ тмъ судья Дрисколль конфиденціально заходилъ къ своему брату и купилъ у него Чемберса. Онъ слышалъ, какъ Томъ уговаривалъ отца продать этого мальчика въ низовья плантаціи и хотлъ предотвратить скандалъ, который такая продажа не преминула бы вызвать въ город. Общественное мнніе и тогда уже не одобряло такихъ безцеремонныхъ поступковъ со слугами, родившимися въ семь и ничмъ не заслужившими дурного съ собой обращенія.
Перси Дрисколль выбился изъ силъ въ попыткахъ спасти громадное помстье, купленное имъ ради спекуляціи и умеръ не достигнувъ желанной цли. Едва только успли опустить его въ могилу, какъ мыльный пузырь лопнулъ. Молодой наслдникъ Перси Дрисколля, котораго вс считали первостатейнымъ богачемъ, оказался бднякомъ, у котораго за душой не было ни гроша. Ему не пришлось, однако, особенно горевать изъ-за этого. Дядюшка объявилъ Тому, что назначитъ его наслдникомъ и оставитъ ему все свое состояніе. Благодаря этому, Томъ не замедлилъ утшиться.
Оставшись одинокой и вольной птицей безъ родного гнздышка, Роксана ршилась сдлать прощальные визиты своимъ пріятелямъ, а затмъ сняться съ якоря и посмотрть на свтъ Божій. Иными словами, она задумала поступить горничной на одинъ изъ рчныхъ пароходовъ. Такой завидный постъ являлся какъ бы внцомъ самыхъ честолюбивыхъ грезъ у представительницъ ея расы.
Послдній визитъ Роксаны предназначался черному великану Джасперу. Она застала его за работой. Онъ укладывалъ въ сара дрова, заготовленныя Мякинноголовымъ Вильсономъ на зиму. Вильсонъ, бесдовавшій съ Джасперомъ, въ то время когда Роксана пришла прощаться, освдомился, какъ это хватило у нея духу искать мсто горничной на пароход, покидая на Даусоновой пристани обоихъ своихъ мальчиковъ? Онъ предложилъ снабдить ее копіями съ цлаго ряда оттисковъ ихъ пальцевъ, начиная съ самаго ранняго дтства и до одиннадцатилтняго возраста и совтовалъ взять эти копіи съ собой на память. Роксана, однако, тотчасъ же отклонила это предложеніе. Она задала себ вопросъ: ужь не подозрваетъ ли чего-либо этотъ колдунъ, и осторожно объявила, что копіи съ оттисковъ наврядъ ли ей понадобятся. Вильсонъ въ свою очередь сказалъ себ самому: ‘Уцлвшая у Роксаны капелька негритянской крови заразила ее всю суевріемъ. Она думаетъ, что съ моими стеклянными пластинками, соединена какая-нибудь чертовщина, и что он служатъ приспособленіями для колдовства. Приходя ко мн, она обыкновенно держала въ рук старую лошадинную подкову. Быть можетъ, что это являлось простою случайностью, но тмъ не мене это представляется мн сомнительнымъ’.

ГЛАВА V.

‘Воспитаніе — это все. Персикъ былъ когда-то горькимъ миндалемъ, о цвтной капуст можно сказать, что это капуста, получившая гимназическое образованіе’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

‘Докторъ Бальдуинъ справедливо замчаетъ: ‘Съ какой стати будемъ мы сть поганыши, воображающіе себя трюфелями?’

Изъ того же самаго календаря.

Супруга достопочтеннаго судьи Іорка Дрисколля цлыхъ два года наслаждалась счастьемъ, которое доставилъ ей подарокъ деверя. Этотъ подарокъ, въ лиц Тома, по временамъ немножко отдавалъ горечью, но всетаки несомннно являлся для нея счастьемъ. Затмъ г-жа Дрисколль умерла, а ея супругъ съ бездтной своей сестрою, г-жей Праттъ, продолжалъ пользоваться тмъ же счастьемъ на прежнемъ основаніи. За Томомъ ухаживали, его ласкали и баловали до того, что онъ самъ чувствовалъ себя довольнымъ или почти довольнымъ. Такъ продолжалось вплоть до достиженія имъ девянадцатилтняго возраста, посл чего его отправили въ Яльскую коллегію. Тамъ за него хорошо платили и снабжала его солидными карманными деньгами. Другихъ отличій ему тамъ не удалось снискать. Пробывъ въ коллегіи два года, онъ призналъ свое образованіе законченнымъ и вернулся домой, значительно улучшивъ свои манеры. Томъ утратилъ прежнюю назойливую грубость и рзвость и сталъ молодымъ человкомъ, довольно пріятнымъ къ обращеніи, которое отличалось теперь у него мягкостью и покладливостью. Исподтишка, а иногда даже открыто онъ позволялъ себ легонькую иронію, причемъ затрогивалъ иной разъ своего собесдника за живое, но длалъ это всегда съ добродушнымъ и какъ бы невполн сознательнымъ видомъ, благодаря которому такое задираніе безнаказанно сходило ему съ рукъ. Онъ остался такимъ же лнтяемъ, какъ и прежде, и не обнаруживалъ сколько-нибудь замтнаго желанія пріискать себ заработокъ. Отсюда заключали, что въ ожиданіи, пока дядюшк Тома угодно будетъ отправиться къ праотцамъ, племянникъ иметъ въ виду жить на его счетъ. Томъ привезъ съ собою парочку модныхъ привычекъ, которыхъ передъ тмъ у него не было. Одной изъ нихъ онъ предавался совершенно открыто, напиваясь отъ времени до времени до пьяна, а другую, именно страсть къ азартнымъ играмъ, тщательно скрывалъ, зная какъ нельзя лучше, что ему не сдобровать, если дядя узнаетъ о существованіи за нимъ такой слабости.
Пріобртенная Томомъ въ восточныхъ штатахъ вншняя полировка не доставила ему популярности среди молодежи на Даусоновой пристани. Молодежь эта могла бы еще, пожалуй, отнестись къ ней снисходительно, если бы Томъ на этомъ и остановился. Но онъ вздумалъ носить перчатки, чего, разумется, уже нельзя было перенести хладнокровно. При такихъ обстоятельствахъ Томъ оказался фактически безъ товарищей. Онъ привезъ съ собою нсколько костюмовъ превосходнйшаго покроя изъ самыхъ модныхъ матерій. Эти необычайные модные костюмы вызывали на Даусоновой пристани нчто врод ужаса и считались чмъ-то врод оскорбленій общественныхъ приличій. Томъ сперва наслаждался сильнымъ впечатлніемъ, производимымъ его костюмами, и по цлымъ днямъ безмятежно разгуливалъ въ нихъ по городу. Мстной молодежи это, наконецъ, надоло и она заказала портному сшить за ночь подобный же костюмъ, такъ что, когда Томъ вышелъ на другой день прогуляться по городу, ему на встрчу попался старый уродливый негръ, состоявшій звонаремъ и одтый въ костюмъ совершенно такого же покроя, но только изъ обойнаго ситцу самыхъ яркихъ цвтовъ. Въ довершеніе ироніи негръ этотъ подражалъ, по мр силъ и возможности, въ своей походк граціознымъ манерамъ, пріобртеннымъ Томомъ въ восточныхъ штатахъ.
Это послужило юному щеголю урокомъ и онъ сталъ посл того одваться по мстной мод. При всемъ томъ онъ очень скучалъ въ глухомъ провинціальномъ городк посл того, какъ ему удалось познакомиться съ оживленной столичной жизнью. Скука одолвала его съ каждымъ днемъ все сильне, такъ что онъ началъ узжать, дабы немножко освжиться, отъ времени до времени въ Сенъ-Луи, гд нашелъ боле подходящихъ для себя товарищей и удовольствія, приспособленныя къ своему вкусу и гд, кром того, пользовался въ нкоторыхъ отношеніяхъ сравнительно большей свободой, чмъ дома. Въ продолженіе слдующихъ двухъ лтъ онъ здилъ все чаще въ Сенъ-Луи и пребыванія его тамъ становились все продолжительне. Онъ все боле погружался въ омутъ и позволялъ себ подчасъ такія рискованныя выходки, которыя могли поставить его въ очень непріятное положеніе, что съ нимъ на самомъ дл и случилось.
Судья Дрисколль вышелъ въ отставку и удалился въ 1850 г. отъ всякой профессіональной дятельности. Съ тхъ поръ онъ уже три года жилъ, какъ говорится, на поко. Онъ состоялъ предсдателемъ общества ‘Свободомыслящихъ’, другимъ членомъ котораго былъ Вильсонъ Мякинная Голова. Еженедльныя засданія этого общества главнымъ образомъ и скрашивали теперь жизнь престарлаго юриста. Мякинная Голова, несмотря на ревностныя усилія выкарабкаться наверхъ, все еще обртался на нижнихъ ступеняхъ лстницы общественнаго благополучія. Его удерживала въ этихъ темныхъ низинахъ репутація, сложившаяся подъ вліяніемъ злополучнаго соображенія, которое онъ высказалъ за двадцать три года передъ тмъ по поводу надодливой собаки. Судья Дрисколль, искренно подружившись съ Вильсономъ, утверждалъ, что Мякинная Голова обладаетъ далеко не дюжиннымъ умомъ. Заявленіе это было признано на Даусоновой пристани величайшею изъ эксцентричностей достопочтеннаго судьи, а потому нимало не повліяло на общественное мнніе. Въ сущности, впрочемъ, это была лишь одна изъ причинъ, обусловившихъ безуспшность попытки вызвать означенное измненіе и при томъ далеко не самая вская и внушительная. Еслибъ судья ограничился только голословнымъ заявленіемъ, что Вильсонъ на самомъ дл умный человкъ, то его слова произвели бы, пожалуй, желанное дйствіе. Ошибка вызвана была въ данномъ случа желаніемъ судьи фактически доказать справедливость своего заявленія. Необходимо замтить, что Вильсонъ въ продолженіе уже нсколькихъ лтъ работалъ для собственнаго своего удовольствія надъ составленіемъ юмористическаго календаря, гд каждое число снабжено было замткой философскаго характера, излагавшейся обыкновенно въ иронической форм. Судья находилъ эти фантастическія замтки и юмористическія выходки Вильсона очень изящными и остроумными. Самъ авторъ не предполагалъ обнародовать календаря во всеобщее свдніе, но судья, захвативъ съ собою нсколько листковъ, вздумалъ однажды прогуляться съ ними по городу и прочесть ихъ нкоторымъ изъ самыхъ именитыхъ горожанъ. Оказалось, однако, что ихъ пониманіе не было приспособлено къ ироніи и что таковая лежала вн сферы ихъ умственнаго зрнія. Разсужденія и соображенія, имвшія характеръ остроумной шутки, приняты были мстными патриціями за чистую монету. Даусонова пристань ршила безъ всякихъ колебаній, что еслибъ у нея даже и возникли какія-нибудь сомннія касательно мякинноголовости Давидушки Вильсона, которыхъ на самомъ дл и не было, то знакомство съ его календаремъ немедленно разсяло бы ихъ безповоротно. Такъ, впрочемъ, и всегда бываетъ на свт. Врагъ не можетъ вполн погубить человка. Для того, чтобы довершить чью-либо гибель и сдлать ее окончательной, необходимо вмшательство искренне-доброжелательнаго друга.
Судь Дрисколлю позволительно было признавать себя свободнымъ мыслителемъ, не утрачивая общественнаго своего положенія. Дло въ томъ, что онъ, въ качеств именитйшаго изъ городскихъ патриціевъ, могъ идти собственными своими путями и руководствоваться личными своими соображеніями. Другому члену того же клуба предоставлялась подобная же свобода, въ виду того, что онъ являлся въ общественномъ мнніи круглымъ нулемъ, мыслямъ и поступкамъ котораго никто не придавалъ значенія. Сограждане его любили и довольно радушно принимали у себя, но считали его просто-на-просто нулемъ, на который не стоило обращать ни малйшаго вниманія.
Вдова Куперъ, которую вс въ город звали ласкательнымъ именемъ тетушки Патси, жила въ чистенькомъ, хорошенькомъ домик со своею девятнадцатилтней дочерью Ровеной. Эта очень хорошенькая, романтически настроенная и, вообще говоря, очень милая двушка не иметъ, впрочемъ, для нашей повети никакого значенія. Двое братьевъ Ровены, оказывавшіеся еще моложе сестры, точно также насъ вовсе не интересуютъ. У вдовушки имлась большая свободная комната, которая отдавалась въ наемъ съ полнымъ содержаніемъ одинокому жильцу, если удавалось отыскать такового. Въ данную минуту, однако, къ величайшему прискорбію вдовушки, комната эта стояла уже цлый годъ пустою. Ежегодныхъ доходовъ тетушки Патси едва-едва хватало на содержаніе семьи, а потому деньги, получавшіяся съ жильца, являлись желанною прибавкой, дозволявшей внести въ домашнюю жизнь легонькій оттнокъ роскоши. Наконецъ, въ одинъ изъ знойныхъ іюльскихъ дней вдовушка почувствовала себя счастливой. Долгое томительное ея ожиданіе благополучно закончилось. На ея объявленіе, печатавшееся цлый годъ въ газетахъ, послдовалъ, наконецъ, отвтъ, и при томъ не отъ какого-нибудь провинціала съ Даусоновой пристани, нтъ! Письмо было получено съ свера, гд раскидывался въ туманной дали невдомый большой свтъ. На конверт красовался штемпель Сенъ-Луискаго почтамта. Сидя на крыльц своего дома, вдовушка какъ будто глядла на сверкавшія въ солнечныхъ лучахъ серебристыя волны могучаго Миссисипи, но въ самомъ дл не видла ихъ, такъ какъ голова ея была слишкомъ занята радостными мечтами. Дйствительно, на долю тетушки Патси выпало необычайное счастье. Вмсто одного жильца у нея должны были поселиться двое.
Она прочла уже письмо своимъ дтямъ, и Ровена, подпрыгивая отъ восторга, отправилась наверхъ присмотрть за тмъ, какъ невольница Нанси убираетъ и провтриваетъ комнату, предназначавшуюся для жильцовъ. Оба ея брата бгали тмъ временемъ по всему городу, дабы извстить населеніе о предстоящемъ важномъ событіи. Оно способно было заинтересовать всхъ вообще гражданъ, а потому, если бы ихъ не увдомили заране, то они не только бы изумились, но могли бы сверхъ того вломиться въ амбицію. Ровена, вся раскраснвшись отъ радостнаго возбужденія, вернулась къ своей мамаш и попросила дозволенія вторично прочесть письмо. Оно заключалось въ слдующемъ:
‘Милостивйшая государыня, мы съ братомъ случайно прочли ваше объявленіе и просимъ васъ оставить предлагаемую вами комнату за нами. Мы — близнецы, достигшіе уже двадцатичетырехъ-лтняго возраста. Будучи итальянцами по происхожденію, мы жили въ различныхъ европейскихъ государствахъ, а послднія нсколько лтъ провели въ Сверо-Американскихъ Штатахъ. Зовутъ насъ Луиджи и Анджело Капелли. Вы желали имть всего только одного жальца, но, милостивйшая государыня, если вы, удостоите взять съ насъ двойную плату, то мы, надюсь, не причинимъ вамъ особаго безпокойства. Мы къ вамъ прибудемъ, съ вашего дозволенія, въ четвергъ’.
— Итальянцы! Какъ это романтично! — вскричала Ровена. — Подумай только, мамаша, что здсь въ город никогда еще до сихъ поръ не видли итальянцевъ! Каждому будетъ смертельно хотться на нихъ посмотрть, а между тмъ итальянцы эти окажутся нашими собственными. Подумай только объ этомъ!
— Что правда, то правда! Они, пожалуй, произведутъ здсь и впрямь большое впечатлніе.
— Понятное дло, произведутъ! Весь городъ наврное переполошится. Подумай только, что они были въ Европ и во всякихъ иныхъ мстахъ! Между тмъ сюда къ намъ никогда еше не заглядывалъ ни одинъ путешественникъ! Мамаша, меня лично не удивитъ, если имъ случалось видть даже и королей!
— Положимъ, что этого заране утверждать нельзя, но если имъ и не пришлось удостоиться такой чести, они всетаки произведутъ у насъ достаточно сильное впечатлніе.
— Я въ этомъ заране уврена… Луиджи и Анджело! Какія это дивныя и милыя имена! Они звучатъ такъ необыкновенно и торжественно: не то что какіе-нибудь Джоны, Робинзоны и т. п… Они общали пріхать въ четвергъ, а теперь всего только вторникъ! Разв можно такъ долго заставлять себя ждать?.. Вотъ идетъ къ намъ судья Дрисколль! Онъ ужь остановился у калитки. Наврное онъ слышалъ про нашихъ жильцовъ! Я сейчасъ сбгаю ему отворить.
Бывшій судья разсыпался въ поздравленіяхъ и обнаружилъ приличествующую дозу любопытства. Письмо итальянцевъ было прочитано сызнова и подверглось всестороннему обсужденію. Вскор посл того прибылъ преемникъ Дрисколля въ должности судьи, Робинзонъ, тоже съ поздравленіями. Письмо было тогда опять прочитано и подвергнуто обсужденію. Это являлось только началомъ. Сосди и сосдки шли другъ за другомъ нескончаемой вереницей поздравлять тетушку Патси. Вдовушк приходилось принимать эти поздравленія не только во вторникъ до поздняго вечера, но также въ теченіе всей среды и четверга. Письмо читалось и перечитывалось столько разъ, что подъ конецъ совсмъ истрепалось. Вс восхищались изысканною его вжливостью, а также изяществомъ, и практичною ясностью стиля. Вс граждане были возбуждены предстоявшимъ пріздомъ иностранцевъ и заране уже прониклись живйшимъ къ нимъ сочувствіемъ. Что касается до самихъ Куперовъ, то они положительно утопали въ блаженств.
Въ тогдашнія первобытныя времена пароходное сообщеніе, особенно же въ малую воду, не отличалось аккуратностью. Такъ и теперь, въ четвергъ, пароходъ изъ Сенъ-Луи не прибылъ еще къ десяти часамъ вечера на Даусонову пристань. Публика на пристани ждала его цлый день напрасно. Разразившійся вечеромъ ливень заставилъ всхъ разойтись по домамъ, не удостоившись лицезрть знаменитыхъ иностранцевъ.
Пробило одиннадцать часовъ, и во всемъ город только лишь у однихъ Куперовъ окна были освщены. Ливень, сопровождавшійся молніей и громомъ, еще не переставалъ, но тетушка Патси, хотя и смущенная грозою, не утратила еще надежды, что жильцы всетаки же прідутъ. Наконецъ раздался стукъ въ калитку и вся семья бросилась ее отворять. Вошли два негра, каждый изъ которыхъ несъ по чемодану. Ихъ провели по лстниц въ верхній этажъ, гд находилась комната для жильцовъ. Вслдъ за ними прибыли и близнецы: красивйшіе, лучше всего одтые и самые изящные на видъ аристократическіе молодые люди, когда-либо удостоивавшіе Западъ своимъ посщеніемъ. Одинъ изъ близнецовъ казался нсколько смугле другого, но во всхъ другихъ отношеніяхъ они были какъ дв капли воды похожи другъ на друга.

ГЛАВА VI.

‘Постараемся жить такъ, чтобы, когда придетъ за нами смерть, даже и гробовщикъ пожаллъ бы объ этомъ’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

‘Привычка остается привычкой, ее ни за что не вышвырнешь изъ окна. Самое большее, что можно сдлать, это выманить ее на лстницу и вывести оттуда вонъ, путемъ постепенныхъ переходовъ съ одной ступеньки на другую’.

Изъ того же календаря.

Утромъ, за завтракомъ, близнецы непринужденно вжливымъ своимъ поведеніемъ и чарующимъ обращеніемъ сразу завоевали себ расположеніе семьи своихъ хозяевъ. Вс стсненія и такъ называемыя церемоніи немедленно же исчезли, смнившись самыми дружескими чувствами. Тетушка Патси почти съ перваго же раза принялась называть жильцовъ христіанскими ихъ именами. Она томилась по отношенію къ нимъ величайшею любознательностью, которую и не старалась скрывать. Дабы удовлетворить эту любознательность, они принялись обстоятельно излагать свою біографію, что доставило почтенной вдовушк величайшее удовольствіе. Оказалось, что въ ранней молодости молодые люди были знакомы съ нуждой и лишеніями. Это очень заинтересовало вдовушку. Она начала поджидать удобной минуты, чтобы вставить свое словцо въ разговоръ и освдомиться подробне о томъ, какимъ именно образомъ это могло случиться. Дождавшись такого случая, она сказала блондину, приступавшему въ свою очередь къ біографическому повствованію, пока брюнетъ переводилъ духъ:
— Если вы не признаете, мистеръ Анджело, неумстнымъ вопроса, съ которымъ я хотла къ вамъ обратиться, то я позволила бы себ освдомиться: отчего это вы въ раннемъ дтств оказались безъ друзей и въ такомъ печальномъ положеніи? Быть можетъ, вамъ непріятно объ этомъ разсказывать? Въ такомъ случа пожалуйста не говорите!
— Помилуйте, сударыня, тутъ для насъ нтъ ничего непріятнаго. Въ данномъ случа все сводится къ несчастію, которое нельзя никому поставить въ вину. Наши родители считались въ Италіи людьми достаточными и другихъ дтей, кром меня съ братомъ, у нихъ не было. Мы принадлежимъ къ старинному флорентинскому дворянству (сердечко у Ровены дрогнуло, ноздри и шея раздулись, а глаза вспыхнули чарующимъ огонькомъ). Посл войны мой отецъ, принадлежавшій къ партіи побжденныхъ, вынужденъ былъ бжать для спасенія своей жизни. Помстья его, а также все движимое и недвижимое имущество были конфискованы. Мы очутились въ Германіи, на чужой сторон, безъ друзей и безъ гроша денегъ. Мы съ братомъ были тогда десятилтними мальчиками, очень хорошо образованными для своего возраста, такъ какъ учились очень прилежно, — любили читать книги и недурно владли, кром своего родного итальянскаго языка, также языками нмецкимъ, французскимъ, испанскимъ и англійскимъ. Насъ съ братомъ считали также чмъ-то врод чуда, благодаря нашимъ необычайнымъ способностямъ въ музык. Я говорю такъ, съ вашего позволенія, единственно потому, что это сущая правда. Нашъ отецъ прожилъ всего лишь мсяцъ посл разразившагося надъ нимъ бдствія. Мать вскор послдовала, за нимъ въ могилу, и мы съ братомъ остались круглыми сиротами одни-одинешеньки на всемъ бломъ свт. Наши родители могли бы жить безбдно, если бы согласились показывать насъ за деньги, что имъ неоднократно и совтовали многіе знакомые. Мысль объ этомъ возмущала, однако, ихъ гордость, и они отказывались отъ самыхъ выгодныхъ предложеній, объявляя, что скоре согласятся умереть съ голоду. То самое, однако, на что они не хотли соглашаться, пришлось намъ посл ихъ смерти выполнять помимо нашего желанія и согласія. Насъ конфисковали за долги, въ которые пришлось войти за время болзни и по случаю похоронъ нашихъ родителей, и помстили въ числ прочихъ диковинокъ въ одинъ изъ дешевыхъ берлинскихъ музеевъ, пока мы не отработаемъ всю сумму долга. Цлыхъ два года пробыли мы въ этомъ рабств. Мы путешествовали по всей Германіи, не получая жалованья и даже необходимаго продовольствія. Антрепренеръ показывалъ насъ за деньги и заставлялъ сверхъ того просить милостыню.
‘Все остальное, сударыня, не представляетъ собою особеннаго интереса. Освободившись въ двнадцатилтнемъ возраст отъ этого рабства, мы чувствовали себя въ нкоторыхъ отношеніяхъ взрослыми людьми. Ранній жизненный опытъ доставилъ намъ много полезныхъ свдній. Между прочимъ, мы научились заботиться о собственныхъ своихъ интересахъ: защищаться отъ жадности антрепренеровъ, которые напоминаютъ собою акулъ, и вести дла безъ посторонней помощи такъ, чтобы вс барыши поступали въ нашу пользу. Мы путешествовали по разнымъ странамъ въ теченіе многихъ лтъ, пріобртая при этомъ кое-какія свднія изъ иностранныхъ языковъ, ознакомляясь съ необычайными зрлищами и странными обычаями. Такимъ образомъ, мы пріобрли весьма интересное, обширное и разнохарактерное образованіе. Мы вели очень пріятную жизнь, побывали въ Венеціи, Лондон, Париж, въ Россіи, Индіи, Кита, Японіи…
Черная негритянка-невольница, Нэнси, при этихъ словахъ просунула голову въ дверь и воскликнула:
— Старая барыня, весь домъ у насъ биткомъ набитъ народомъ! Всмъ смерть какъ хочется поглядть вотъ на этихъ господъ!
Указавъ на близнецовъ кивкомъ головы, она спрятала таковую опять за дверь. Вдовушка была вн себя отъ радости и ршила воспользоваться столь благопріятнымъ случаемъ, дабы показать залетвшихъ къ ней рдкостныхъ пташекъ своимъ друзьямъ и сосдямъ, — простодушнымъ людямъ, которымъ наврядъ ли доводилось когда-либо видть иностранцевъ. Что касается до сколько-нибудь выдающихся чужеземцевъ, то ихъ, безъ сомннія, никогда еще до сихъ поръ не видывали на Даусоновой пристани. Во всякомъ случа, радостное возбужденіе тетушки Патси было весьма умреннымъ по сравненію съ тмъ, которое охватило Ровену. Двушка чувствовала себя какъ бы вознесшейся превыше облаковъ. Казалось, будто она паритъ въ воздух, не прикасаясь къ земл. Ей представлялось, что она переживаетъ самый великій день и наиболе поэтичный эпизодъ въ безцвтной исторіи родного ея скучнаго провинціальнаго городка. Ей предстояло находиться въ фамильярномъ сосдств съ дивными источниками славы, которая охватывала ее всецло могучей своею волною въ то время, какъ остальнымъ двицамъ дозволялось только завистливо смотрть на эту славу со стороны, за невозможностью стать участницами таковой.
Вдовушка, Ровена и сами чужеземцы были готовы къ торжественному пріему.
Пройдя черезъ сни и пропустивъ гостей близнецовъ впередъ, хозяева вошли вслдъ за ними въ открытую дверь зала, откуда доносилось глухое жужжаніе говора. Близнецы заняли позицію возл дверей. Вдовушка стояла рядомъ съ Луиджи, а Ровена рядомъ съ Анджело. Тотчасъ же затмъ начался церемоніальный маршъ съ торжественными оффиціальными представленіями. Довольная улыбка не сходила все время съ лица вдовушки, которая, принимая процессію именитыхъ согражданъ, препровождала ее затмъ къ Ровен. Все это соединялось со слдующимъ церемоніаломъ:
— Добраго утра, сестрица Куперъ! (рукопожатіе).
— Добраго утра, братецъ Гиггинсъ! Графъ Луиджи Канелли, мистеръ Гиггинсъ! (рукопожатія, за которыми слдуютъ со стороны Гиггинса пожирающій пристальный взглядъ и заявленіе: ‘Радъ васъ видть’, а со стороны графа Луиджи, вжливое наклоненіе головы и замчаніе: ‘Радъ это слышать’).
— Добраго утра, Ровеночка! (рукопожатіе).
— Добраго утра, г-нъ Гиггинсъ! Имю честь представить васъ графу Анджело Капелли (рукопожатіе, пристальный взглядъ, полный восхищенія. ‘Радъ васъ видть!’ (улыбающееся) ‘Радъ васъ слышать!’ и Гиггинсъ уходитъ). Ни одинъ изъ постителей не чувствовалъ себя въ своей тарелк, но такъ какъ все это были люди добросовстные, то никто изъ нихъ даже не притворялся, будто чувствуетъ себя такимъ образомъ. Никому изъ нихъ не доводилось передъ тмъ видть человка, носившаго аристократическій титулъ, и никто не ожидалъ даже и на этотъ разъ встртиться съ подобнымъ высокопоставленнымъ лицомъ. Графскій титулъ новоприбывшихъ иностранцевъ явился поэтому для почтенныхъ горожанъ своеобразнымъ, съ ногъ сшибательнымъ сюрпризомъ, который захватилъ ихъ совершенно не подготовленными. Немногіе лишь пытались поставить себя на уровень требованій, предъявлявшихся такимъ титуломъ, и отвчать робкимъ ‘милордъ’ или же ‘ваша свтлость’ и т. п. Большинство чувствовало себя, однако, въ конецъ подавленными непривычнымъ словцомъ, съ которымъ соединялось туманное благоговйное представленіе о дворцахъ, украшенныхъ придворными въ позолоченныхъ мундирахъ, о торжественномъ церемоніал и августйшихъ внценосцахъ. Торопливо обмниваясь рукопожатіями, такіе смиренные горожане безмолвно удалялись. Отъ времени до времени, какъ это вообще случается при оффиціальныхъ пріемахъ, какая-нибудь ненормально добрая душа задерживала процессію, заставляя всхъ дожидаться, пока она наведетъ справки, въ какой именно степени понравился братьямъ-близнецамъ провинціальный городокъ, сколько времени разсчитываютъ они тамъ гостить, какъ поживаютъ ихъ родственники и тому подобное. Затмъ, упомянувъ про погоду, добрая душа выражала надежду, что жара вскор спадетъ, и вообще устраивалась дабы, имть право объявить по возвращеніи домой: ‘Я имлъ съ ними продолжительный разговоръ’. Тмъ не мене, никто не сказалъ и не сдлалъ ничего такого, о чемъ слдовало бы потомъ пожалть, а потому оффиціальный пріемъ закончился совершенно прилично и къ взаимному удовольствію.
Затмъ завязался общій разговоръ. Близнецы переходили отъ одной группы горожанъ къ другой, причемъ безыскуственная ихъ вжливость, соединенная съ утонченнымъ изяществомъ и безхитростной простотою рчей, вызывала общее одобреніе и восхищеніе. Они понравились ршительно всмъ. Вдовушка слдила съ горделивымъ взоромъ за побдоноснымъ ихъ шествіемъ, а Ровена отъ времени до времени говорила себ съ чувствомъ глубочайшаго самодовольствія:
— А между тмъ они вдь наши, совсмъ наши!
У матери и дочери не оставалось, впрочемъ, ни одной свободной минуты. Въ обвороженныя ихъ уши лились безостановочнымъ потокомъ всевозможные разспросы касательно близнецовъ. Каждая изъ нихъ постоянно была окружена группою внимательныхъ слушателей, едва осмливавшихся переводить духъ. Каждая сознавала въ глубин своего сердца, что впервые еще постигла истинное значеніе ‘славы’. Оцнивъ по достоинству славу, которую они переживали теперь, мать и дочь не удивлялись боле тому, что люди во вс времена готовы были жертвовать меньшими благами: богатствами и даже самою жизнью, дабы отвдать такого выспренняго дивнаго блаженства. Наполеонъ и подобные ему честолюбцы становились для нихъ понятными и находили себ въ ихъ глазахъ оправданіе.
Исполнивъ вс свои обязанности по отношенію къ гостямъ, собравшимся въ зал, Ровена прошла наверхъ, дабы удовлетворить любознательность многочисленнаго общества, собравшагося тамъ, такъ какъ залъ былъ недостаточно великъ для вмщенія всхъ постителей. Наверху опять принялись разспрашивать ее съ величайшимъ интересомъ, и она снова почувствовала себя озаренной блистательнымъ сіяніемъ славы. День начиналъ уже клониться къ полудню, и сердце двушки болзненно сжалось при мысли, что блистательнйшій эпизодъ ея жизни почти уже закончился, что его никакими силами не продлишь и что на ея долю никогда не выпадетъ ужь больше ничего подобнаго такому счастью. Впрочемъ, что же? Это счастье само по себ уже оказывалось достаточнымъ для того, чтобы скрасить всю жизнь молодой двушки. Великое событіе разросталось все грандіозне и представляло собою для Куперовъ необычайный, достопамятный успхъ. Недоставало только, чтобы близнецы завершили первое знакомство свое съ горожанами Даусоновой пристани чмъ-нибудь изумительнымъ и необычайнымъ, способнымъ сосредоточить на нихъ высшую степень восторга и восхищенія горожанъ. Желательно было потрясти всхъ подъ конецъ чмъ-либо врод электрическаго удара…
Внезапно раздалась внизу бурная, громкая мелодія. Вс бросились внизъ, чтобы посмотрть, въ чемъ дло. Оказалось, что близнецы воликолпнйшимъ образомъ исполняютъ на фортепіано классическую пьесу въ четыре руки. Ровена почувствовала себя тогда вполн удовлетворенной. Она была довольна до глубины маленькаго своего сердечка.
Молодыхъ чужеземцевъ долго удерживали за фортепіано. Провинціалы, изумленные и очарованные великолпіемъ ихъ игры, не позволяли имъ остановиться. Музыка, которую обывателямъ Даусоновой пристани доводилось слышать, казалась имъ теперь бездушными ученическими экзерсисами, лишенными всякаго изящества и граціи, по сравненію съ опьяняющими волнами мелодическихъ звуковъ, выливавшихся теперь изъ фортепіано. Они поняли, что имъ наконецъ удалось хоть разъ въ жизни услышать дйствительно художественныхъ піанистовъ.

ГЛАВА VII.

‘Однимъ изъ наиболе рзкихъ различій между кошкой и ложью является тотъ фактъ, что у кошки насчитывается всего только девять жизней’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Общество разошлось весьма неохотно. Направляясь къ себ домой, горожане вели между собою оживленную бесду, причемъ ршительно вс согласились, что Даусонова пристань не скоро сподобится узрть что-либо подобное. На оффиціальномъ пріем близнецы приняли нсколько дружескихъ приглашеній и согласились исполнить нсколько дуэтовъ на любительскомъ вечер въ пользу мстныхъ благотворительныхъ заведеній. Общество гражданъ Даусоновой пристани горло нетерпніемъ принять ихъ въ свои ндра. Судь Дрисколлю посчастливилось немедленно же заручиться ими для прогулки въ экипаж, такъ что ему первому удалось показаться съ ними публично. Близнецы услись вмст съ вимъ въ коляску, въ которой ихъ провезли по главной городской улиц, причемъ народъ толпился у оконъ и на тротуарахъ, чтобъ поглядть на нихъ хоть однимъ глазкомъ.
Судья показалъ чужеземцамъ новое городское кладбище, тюрьму, дома самыхъ именитыхъ горожанъ, клубъ Вольныхъ каменщиковъ, церковь методистовъ, церковь пресвитеріанъ и храмъ, который разсчитывали построить анабаптисты, когда соберутъ необходимую для этого сумму денегъ. Онъ показалъ близнецамъ городскую ратушу и бойню, — вызвалъ по тревог дружину добровольцевъ-пожарныхъ въ блестящихъ мундирахъ и каскахъ и заставилъ дружину эту тушить воображаемый пожаръ. Затмъ онъ далъ итальянскимъ графамъ возможность осмотрть въ арсенал мушкеты, принадлежавшіе рот мстнаго ополченія. Онъ уснащалъ вс эти прелести неистощимымъ потокомъ искреннйшаго энтузіазма и казался совершенно довольнымъ отвтами чужеземныхъ гостей. Дйствительно, близнецы восхищались его восторженностью и старались отплачивать ему по возможности тою же монетой, что удалось бы имъ, безъ сомннія, еще лучше, еслибъ полтора или два милліона предшествовавшихъ подобныхъ же зрлищъ въ другихъ странахъ не ослабили до нкоторой степени прелесть новизны того, что имъ показывали теперь.
Судья гостепріимно старался развлекать и занимать иностранцевъ, такъ что если при этомъ и оказывались въ чемъ-либо прорхи, то ужъ никакъ не по его вин. Онъ разсказывалъ имъ множество юмористическихъ анекдотовъ, причемъ сплошь и рядомъ забывалъ какъ разъ самое существенное. Это, впрочемъ, не вредило остроумію анекдотовъ, такъ какъ близнецы располагали полною возможностью возстановить вс проблы. Дло въ томъ, что анекдоты достопочтеннаго судьи принадлежали къ числу давнишнихъ и общеизвстныхъ, вслдствіе чего заграничные гости не разъ уже имли случай ими наслаждаться. Судья представилъ имъ также краткій очеркъ многолтней своей общественной дятельности. Онъ разсказалъ, какія почетныя и выгодныя должности доводилось ему занимать, объяснилъ, что былъ одно время членомъ мстнаго законодательнаго собранія, а теперь состоитъ предсдателемъ общества ‘Свободомыслящихъ’. По его словамъ, общество это существовало цлыхъ четыре года и состояло уже теперь изъ двухъ членовъ, такъ что могло считаться прочно обосновавшимся. Предсдатель изъявилъ готовность созвать въ тотъ же вечеръ все общество на чрезвычайное засданіе, если чужеземные гости соблаговолятъ удостоить это засданіе своимъ присутствіемъ, на что они любезно изъявили согласіе.
Судья самъ зашелъ вечеромъ за близнецами и дорогой все время разсказывалъ имъ про мякинноголоваго Вильсона, дабы они составили себ заране благопріятное о немъ впечатлніе и были расположены ему симпатизировать. Замыселъ этотъ удался, и благопріятное впечатлніе было произведено. Оно, впрочемъ, подтвердилось и упрочилось, когда Вильсонъ предложилъ, чтобы во вниманіе къ чужеземнымъ гостямъ очередныя дла были отложены въ сторону и засданіе посвящено бесдамъ чисто дружескаго и товарищескаго характера. Предложеніе это было подвергнуто голосованію и принято единогласно.
Часъ быстро промелькнулъ въ оживленной бесд, и къ концу засданія одинокій Вильсонъ, къ которому его сограждане относились съ такимъ пренебреженіемъ, оказался двумя друзьями богаче, чмъ при начал такового. Онъ пригласилъ близнецовъ навстить его въ тотъ же день, посл того, какъ они сдлаютъ одинъ общанный ими уже визитъ, и они съ удовольствіемъ приняли это приглашеніе.
Вечеркомъ графы Капелли направлялись уже къ дому Вильсона Мякинной Головы. Поджидая ихъ, Вильсонъ размышлялъ, чтобы убить время, о факт, неожиданно замченномъ имъ какъ разъ въ это самое утро. Дло въ томъ, что онъ проснулся очень рано, а именно на зар, прошелъ черезъ сни, раздлявшія его домъ на дв половины, и вошелъ зачмъ-то въ парадный свой залъ. Окна въ немъ были безъ занавсей, такъ какъ парадные аппартаменты оставались у Вильсона фактически нежилыми. Черезъ одно изъ этихъ оконъ онъ увидлъ нчто ‘до чрезвычайности его изумившее и заинтересовавшее, а именно — молодую двушку, находившуюся тамъ, гд ей вовсе не подобало находиться. Какимъ образомъ двушка могла очутиться въ дом судьи и къ тому же въ спальн молодого Тома Дрисколля? Томъ, судья, сестра судьи — вдовушка Праттъ — и трое невольниковъ негровъ одни только и жили въ дом. Кто же такая могла быть эта двица? Оба сосднихъ дома отдлялись другъ отъ друга дворомъ обыкновенныхъ размровъ, посредин котораго тянулся низенькій заборъ, отъ улицы, на которую выходили дома, до переулка на ихъ задворкахъ. Разстояніе было сравнительно небольшое, а къ тому же ставни въ спальн Тома и самое окно тамъ были раскрыты, такъ что Вильсонъ могъ хорошо разглядть молодую двушку. Она была въ приличномъ и чистенькомъ лтнемъ костюм изъ легкой шерстяной матеріи съ розовыми и блыми полосками. На шляпк ея красовалась тоже розовая вуаль. Она какъ будто практиковалась въ кокетливыхъ позахъ, книксенахъ и тлодвиженіяхъ. Все это выполнялось ею довольно граціозно и она казалась очень углубившеюся въ свое занятіе.
Кто же такая она была и какъ она могла очутиться въ спальн молодого Тома Дрисколля?
Вильсонъ проворно пріискалъ себ такое мстечко, откуда могъ удобно наблюдать за двушкой, не подвергаясь опасности быть ею замченнымъ. Онъ довольно долго оставался въ этой засад, надясь, что двушка подниметъ вуаль и такимъ образомъ покажетъ свое лицо. Надежды эти остались, однако, тщетными. Минутъ черезъ двадцать двушка куда-то исчезла и, хотя Вильсонъ простоялъ посл того въ засад еще съ полчаса, она боле уже не возвращалась.
Около полудня онъ зашелъ къ судь и потолковалъ съ г-жею Праттъ о текущей злоб дня, наиболе выдающимся событіемъ въ которой являлся опять таки торжественный оффиціальный пріемъ у знатныхъ иностранцевъ, поселившихся въ дом тетушки Патси Куперъ. Онъ мимоходомъ освдомился у г-жи Праттъ объ ея племянник Том. Вдовушка сообщила, что Томъ детъ домой и что его ждутъ уже къ вечеру, присовокупляя, что она сама и судья очень обрадовались, усматривая изъ писемъ племянника, что онъ ведетъ себя очень прилично и добропорядочно. При этомъ Вильсонъ многозначительно подмигнулъ глазомъ себ самому. Онъ могъ бы освдомиться, не гоститъ ли кто-нибудь въ дом, но предпочелъ ограничиться наводящими разспросами, способными вызвать разъяснительные отвты въ случа, если бы г-жа Праттъ располагала сама возможностью разъяснить интересовавшее его загадочное обстоятельство. Вильсону пришлось уйти, довольствуясь сознаніемъ, что ему самому извстно касательно дома, гд царствовала г-жа Праттъ, кое-что такое, чего она не подозрваетъ.
Поджидая теперь близнецовъ, онъ все еще пытался разгадать, что это была за двушка и какимъ образомъ могла она очутиться утромъ, на разсвт, въ спальн отсутствовавшаго Тома Дрисколля.

ГЛАВА VIII.

‘Святое чувство дружбы является до такой степени сладостнымъ, неизмннымъ, честнымъ и стойкимъ, что можетъ продлиться цлую жизнь, если только не предъявлять къ нему требованія дать денегъ взаймы’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

‘Время зачастую измняетъ естественныя соотношенія между предметами. Такъ, напримръ, лучше быть молодымъ майскимъ жукомъ, чмъ старою райской птицей’.

Изъ того же календаря.

Въ интересахъ нашего повствованія не мшаетъ теперь разыскать и Роксану.
Ей исполнилось тридцать пять лтъ къ тому времени, когда она, получивъ вольную, отправилась искать себ мста горничной на какомъ-нибудь изъ большихъ пароходовъ, плававшихъ по Миссисипи. Ей удалось и въ самомъ дл найти себ мсто второй горничной на ‘Великомъ Могол’, поддерживавшемъ срочное товаро-пассажирское сообщеніе между Цинциннати и Новымъ Орлеаномъ. Совершивъ парочку рейсовъ, она вполн освоилась со своими обзанностями и начала выполнять ихъ съ желаемою быстротою и аккуратностью, вслдствіе чего удостоилась повышенія въ старшія горничныя. Свободная жизнь на пароход, жизнь, полная приключеній и возбужденія отъ безпрерывно смнявшихся впечатлніи, пришлась Роксан по вкусу. Къ тому же она и сама заручилась расположеніемъ всего персонала служащихъ на пароход и чрезвычайно гордилась тмъ, что они обмнивались съ ней дружескими шуточками.
Въ продолженіе цлыхъ восьми лтъ она служила весну, лто и осень на этомъ пароход, а зиму на одномъ изъ пароходовъ Виксбургской линіи. За послдніе два мсяца у нея обнаружились, однако, въ рукахъ сильныя ревматическія боли, вслдствіе которыхъ она вышла въ отставку. Къ тому времени, однако, Роксана успла накопить себ столько деньжонокъ, что считала себя богатой женщиной. Она вела правильную, скромную жизнь и ежемсячно вносила по четыре доллара въ одинъ изъ ново-орлеанскихъ банковъ про запасъ на черный день. Сама Роксана говорила по этому поводу, что ей однажды ужь случилось ‘обуть босоногаго негра въ башмаки, дабы онъ могъ топтать ее ими’, и что съ нея вполн довольно и этого промаха. Она разсчитываетъ остаться теперь самостоятельной и независимой отъ какихъ бы то ни было смертныхъ, если только усердный трудъ и бережливость въ состояніи доставить такую независимость свободной женщин. Какъ только пароходъ причалилъ къ новоорлеанской пристани, она простилась съ своими пріятелями на ‘Великомъ Могол’ и отправилась на берегъ.
Черезъ часъ, однако, она вернулась. Оказалось, что банкъ, въ которомъ она помщала свои сбереженія, лопнулъ и въ своемъ крах унесъ и ея четыреста долларовъ. Такимъ образомъ она осталась неимущей, безпріютною и по болзни негодною къ работ, по крайней мр, въ данную минуту. Служащіе на пароход отнеслись съ полнымъ сочувствіемъ къ бдняжк Рокси и собрали для нея небольшую сумму денегъ. Роксана ршила тогда вернуться на родину, гд у нея имлись пріятели между неграми. Ей было какъ нельзя лучше извстно, что несчастливцы могутъ скоре всего ожидать помощи отъ другихъ несчастливцевъ, и она была убждена, что товарищи ея молодости не дадутъ ей умереть съ голоду.
Пересвъ въ Каир на маленькій пароходъ мстнаго пассажирскаго сообщенія, она отправилась во-свояси. Горькое чувство негодованія по отношенію ея къ сыну успло съ теченіемъ времени изгладиться у Роксаны, такъ что она могла теперь думать о Том достаточно благодушнымъ образомъ. Она оставляла какъ бы въ забвеніи дурныя стороны его характера и припоминала только отдльные случаи, когда онъ обращался съ нею сравнительно хорошо. Разукрашивая эти отдльные случаи радужными и позолоченными арабесками собственнаго ея воображенія, она принялась размышлять о нихъ съ совершенно искреннимъ удовольствіемъ и стала ощущать искреннюю потребность повидаться со своимъ голубчикомъ. Она придетъ къ нему и попроситъ дозволенія на него поглядть. Эта просьба, разумется, будетъ смиренною, какъ подобаетъ со стороны бывшей невольницы по отношенію къ прежнему своему барину. Быть можетъ, окажется при этомъ, что время произвело въ немъ перемну къ лучшему. Онъ наврное обрадуется, увидвъ давно позабытую свою бывшую невольницу, и ласково обойдется съ нею. Это будетъ для нея истинно райскимъ блаженствомъ. Она забудетъ тогда и ревматическія свои боли, и бдность.
Вспомнивъ, что теперь обднла, Роксана тотчасъ же принялась строить новые воздушные замки: быть можетъ, сынъ станетъ давать ей отъ времени до времени какую-нибудь бездлицу, напримръ, хоть по доллару въ мсяцъ? Всетаки ей будетъ очень пріятно получать пособіе именно отъ него, если бы оно сводилось даже къ самой ничтожной бездлиц.
Прибывъ на Даусонову пристань, Роксана почувствовала себя во всхъ отношеніяхъ прежнею жизнерадостной Роксей. Вс ея заботы и горести развялись, и она сознавала себя веселой, какъ пташка. Она нисколько не сомнвалась въ возможности прожить безбдно въ родномъ своемъ город. Тамъ имлось столько знакомыхъ ей кухонь, персоналъ которыхъ будетъ охотно длить съ ней трапезу, а также красть для нея у господъ сахаръ, яблоки и всевозможныя другія лакомства, которыя она станетъ относить къ себ домой, или предоставитъ ей возможность стибрить таковыя лакомства лично. Это, разумется, будетъ для нея столь же удобнымъ. Кром того, на Даусоновой пристани имлась также методистская церковь для негровъ иди, какъ ее называли, ‘цвтная’ церковь. Роксана была теперь боле чмъ когда-либо фанатичной и набожной методисткой. Въ религіозномъ ея чувств не было и тни притворства. Роксана какъ нельзя лучше сознавала, что, при достаточномъ изобиліи земныхъ благъ, она, заручившись прежнимъ своимъ уютнымъ уголкомъ въ церкви, откуда такъ удобно провозглашать аминь, будетъ чувствовать себя совершенно спокойной и счастливой.
Прежде всего направила она свои стопы на кухню къ судь Дрисколлю. Ее приняли тамъ съ величайшею торжественностью, граничившей съ энтузіазмомъ. Дивныя путешествія, далекія страны, гд Роксан пришлось побывать, и пережитыя ею тамъ приключенія сдлали изъ нея, въ глазахъ ея касты, какъ будто высшее существо, нчто врод героини чарующаго романа. Негры съ восторгомъ слушали разсказы, почерпнутые ею изъ богатой сокровищницы личныхъ житейскихъ опытовъ и наблюденій, безпрерывно прерывая эти разсказы разспросами, свидтельствовавшими о живйшемъ къ нимъ интерес, а также смхомъ и совершенно искренними одобрительными возгласами. Роксана должна была сознаться, что если есть на свт что-нибудь лучше путешествія на рчномъ пароход въ качеств старшей горничной, то именно только слава, пріобртаемая повствованіями о такихъ путешествіяхъ. Слушатели обременяли желудокъ разсказчицы собственными своими обдами и предавали разграбленію хозяйскія кладовыя, дабы наполнить ея корзинку състными припасами.
Томъ былъ тогда какъ разъ въ отлучк. Онъ гостилъ, по обыкновенію, въ Сенъ-Луи. На кухн разсказывали, что за послдніе два года онъ проводилъ въ этомъ большомъ город почти все время. Заходя каждый день на кухню къ судь Дрисколлю, Роксана зачастую разспрашивала кухонный персоналъ про житье-бытье господъ. Разъ какъ-то она освдомилась, по какому именно случаю Томъ бываетъ такъ часто въ отлучк. Лже-Чемберсъ отвтилъ на это:
— Дло въ томъ, что старому барину живется гораздо лучше, когда молодого барина здсь нтъ, чмъ когда онъ тутъ въ город. Старый баринъ даже любитъ его заглазно сильне и оттого предпочитаетъ давать ему по пятидесяти долларовъ въ мсяцъ…
— По пятидесяти долларовъ? Нтъ! Быть не можетъ! Чемберсъ, ты, разумется, шутишь!
— Клянусь Богомъ, мамаша, что не шучу! Самъ баринъ Томъ разсказывалъ мн про это. Ему, однако, этихъ денегъ не хватаетъ.
— Господи Боже, куда же онъ можетъ двать такую уйму долларовъ?
— Если бы вы меня не прерывали, мамаша, я давно уже объяснилъ бы вамъ это. Денегъ не хватаетъ потому, что молодой нашъ баринъ, Томъ, пристрастился къ азартнымъ играмъ.
Рокси всплеснула руками отъ изумленія, а Чемберсъ продолжалъ:
— Старому барину пришлось про это узнать, такъ какъ его заставили уплатить двсти долларовъ за карточные долги молодого барина. Это, мамаша, такъ же врно, какъ то, что вы изволите, Божіею милостью, находиться теперь въ живыхъ.
— Двсти долларовъ! Что за вздоръ ты мелешь?.. Двсти долларовъ! Да вдь за такія деньги можно купить очень порядочнаго негра, разумется, не самаго перваго сорта. Ты и въ самомъ дл не лжешь, голубчикъ? Вспомни, что не хорошо лгать родной своей матери!
— Клянусь Господомъ Богомъ, что это чистая правда! Ровнехонько двсти долларовъ! Чтобы мн съ этого мста не сойти, если я прибавилъ хотя одинъ грошъ! Ты можешь себ представить, мамаша, какъ разсердился тогда старый баринъ! Онъ дошелъ, какъ говорится, до благо каленія и даже лишилъ было его наслдства.
Употребивъ этотъ совершенно правильный юридическій терминъ, Чемберсъ принялся съ наслажденіемъ обгладывать большую берцовую кость бараньей ноги. Роксана на мгновеніе призадумалась, а затмъ спросила:
— Какъ же это такъ, лишить наслдства?
— Очень просто: взять да и лишить!
— Да вдь пока судья живъ, о наслдств не можетъ быть и рчи, а посл смерти онъ уже своему добру не хозяинъ. У него вдь составлено завщаніе!
— Ну, вотъ, онъ и разорвалъ это самое завщаніе.
— Разорвалъ завщаніе! Нтъ! Судья ни за что не согласился бы даже и пригрозить этимъ Тому! Сознайся, что ты лжешь, несчастный поддльный негръ, рожденный мною въ гор и мукахъ!
Воздушные замки, которыми такъ увлекалась Роксана, разсчитывая, что ей перепадетъ отъ Тома, по крайней мр, хотя одинъ долларъ въ мсяцъ, сразу обрушились и обратились на ея глазахъ въ развалины. Она не могла допустить возможность такой катастрофы, самая мысль о которой была для нея невыносимой. Возраженія ея показались Чемберсу очень забавными. Онъ расхохотался:
— Ха, ха, ха, ха, ха! Послушайте-ка, что она говоритъ! Если я поддльный негръ, то что же такое ты сама, мамаша? Мы оба съ тобой поддлка подъ блыхъ, вотъ что мы такое! Да и притомъ очень хорошая поддлка! Ха, ха, ха, ха! А вотъ касательно поддлки подъ негровъ мы уже совсмъ никуда не годимся, и если намъ…
— Перестань вздоръ молоть, а не то я тряхну стариной и задамъ теб добрую взбучку. Разскажи-ка мн лучше все какъ слдуетъ насчетъ завщанія. Оно вдь все еще существуетъ, такъ вдь голубчикъ? Не мучь меня и говори поскоре, а то я на тебя разсержусь и никогда теб не прощу!
— Ну, что жъ, теперь оно существуетъ, но почему именно? Потому что вмсто разорваннаго завщанія написали другое, новое, и молодой баринъ Томъ вошелъ опять въ милость у стараго барина. Чего ради, однако, мамаша, изволили вы такъ разволноваться? Кажись вдь, что дло вовсе до васъ не касается?
— Оно до меня не касается? До кого же тогда должно оно касаться, позвольте спросить? Была ли я ему матерью до тхъ поръ, пока ему не исполнилось пятнадцати лтъ, или же мсто мое заступала какая-нибудь другая женщина? Ты, голубчикъ, говоришь такъ, какъ если бы я могла имъ совсмъ не интересоваться. По твоему мннію, мн нтъ ни малйшаго дла до того, что его могутъ обобрать, какъ липку, и пуститъ нагишемъ по блу свту? Нтъ, ‘Valet de chambre’, еслибъ ты самъ былъ когда-нибудь матерью, то не сталъ бы теперь говорить такихъ глупостей.
— Ну, ладно, мамаша, старый баринъ его простилъ и снова назначилъ по завщанію своимъ наслдникомъ. Надюсь, ты теперь довольна?
Роксана была и въ самомъ дл совершенно довольна. Она даже расчувствовалась и пришла въ самое блаженное состояніе, благословляя старика-судью за его доброту. Она и посл того продолжала ежедневно заходить къ нему на кухню и подъ конецъ узнала, что Томъ вернулся уже домой. Вся дрожа отъ волненія, Роксана тотчасъ же послала къ нему просить, чтобъ онъ дозволилъ бдной своей старой кормилиц-негритянк поглядть на него хоть однимъ глазкомъ и умереть отъ радости.
Въ то время, когда Чемберсъ передавалъ ему эту просьбу, Томъ лежалъ, лниво растянувшись на кушетк. Время не измнило въ немъ прежняго отвращенія къ смиренной невольниц, вскормившей его своею грудью и безропотно выносившей вс капризы его ранняго дтства. Это отвращеніе и презрніе остались такими же высокомрными и непримиримыми. Поднявшись въ сидячее положеніе, онъ устремилъ строгій взоръ на красивое лицо молодого человка, имя котораго носилъ и семейными правами котораго пользовался, самъ того не подозрвая. Достаточно долго поглядвъ на злополучную свою жертву и убдившись, что она надлежаще запугана, Томъ спросилъ сквозь зубы у поблднвшаго отъ ужаса Чемберса:
— Чего же отъ меня хочетъ эта старая корга?
Просьба Роксаны была повторена смиреннйшимъ образомъ.
— Какъ же ты смлъ войти ко мн и безпокоить меня передачей подобныхъ учтивостей со стороны какой-нибудь негритянки?
Съ этими словами Томъ всталъ. Молодой его невольникъ дрожалъ теперь всмъ тломъ, такъ что жалко было на него смотрть. Предвидя, что его ожидаетъ, Чемберсъ наклонилъ голову на бокъ, пытаясь прикрыть ее поднятой кверху лвой рукою. Томъ, не говоря ни слова, принялся изо всхъ силъ колотить бднягу, направляя удары прямо въ голову, но попадая большею частью по рук, служившей для нея щитомъ. Несчастная жертва принимала каждый ударъ съ умоляющимъ возгласомъ:
— Простите, баринъ!.. Пощадите, сударь!
Посл семи здоровенныхъ ударовъ Томъ, наконецъ, скомандовалъ:
— Повернись въ дверямъ! Маршъ!
Затмъ онъ выпроводилъ своего невольника изъ комнаты тремя безжалостными пинками, послдній изъ которыхъ чуть не заставилъ бднягу скатиться внизъ головой съ лстницы. Чемберсъ, прихрамывая и вытирая глаза разодраннымъ рукавомъ ветхой своей курти, спускался уже въ сни, когда Томъ крикнулъ ему вслдъ:
— Пришли ее сюда!
Запыхавшись отъ только-что продланнаго сильнаго моціона, онъ разлегся опять на диванъ и, разсуждая вслухъ самъ съ собою, проговорилъ:
— Этотъ скотъ явился какъ разъ во время. Я былъ полонъ до краевъ мыслями самаго мрачнаго свойства и мн не на комъ было сорвать сердце. Теперь я чувствую себя гораздо свже и лучше!
Въ это мгновеніе вошла мать Тома. Она заперла за собой двери и подошла къ своему сыну съ самымъ раболпнымъ молящимъ смиреніемъ, какое только можетъ придать словамъ и поступкамъ человка, выросшаго въ невол, совмстное дйствіе страха и надежды. Остановившись въ полутора шагахъ отъ Тома, она позволила себ выразить двумя или тремя восклицаніями свой восторгъ по поводу его красоты и роста. Томъ, въ свою очередь, подложилъ руку подъ голову и закинулъ одну ногу на спинку софы, съ умышленнымъ намреніемъ придать себ видъ полнйшаго равнодушія.
— Милосердый Боже, какъ вы выросли, мой голубчикъ! Ей Богу, я не узнала бы васъ теперь, баринъ, еслибъ встртила васъ на улиц! Право слово, не узнала бы! Поглядите-ка на меня хорошенько! Вы вспоминаете вдь, надюсь, вашу Рокси, прежнюю вашу невольницу, которая вскормила васъ, голубчикъ, собственной грудью? Ну, вотъ, теперь я могу лечь въ могилу и умереть съ миромъ, такъ какъ собственными глазами видла…
— Выражайся покороче, что именно теб нужво?
— Вотъ какъ! Вижу, что вы, баринъ, остались совершенно такимъ же, какимъ были прежде, когда такъ весело шутили со старой вашей кормилицей! Я очутилась теперь на берегу…
— Говорятъ теб, выражайся короче и убирайся отсюда прочь! Что теб отъ меня надо?
Такого рода пріемъ былъ для Роксаны горькимъ разочарованіемъ. Она въ продолженіе столькихъ уже дней питала, ласкала и услаждала себя мыслью о радости, которую долженъ былъ испытать Томъ при свиданіи со старой своей кормилицей, что была бы осчастливлена до мозга костей самымъ пустячнымъ добрымъ его словечкомъ. Ему пришлось оборвать ее дважды, дабы она убдилась, что онъ не шутитъ и что дивная, чарующая ея мечта была только безумнымъ самообманомъ материнской ея любви. Мечта эта оказывалась прискорбною иллюзіей, долженствовавшей рушиться при первомъ же столкновеніи съ суровой дйствительностью. Роксану ударило словно ножемъ въ сердце. Ей было до такой степени совстно передъ самой собою, что съ минуту она находилась въ нершимости, словно не зная хорошенько, что именно слдуетъ ей сказать и сдлать. Затмъ грудь ея начала тяжело колыхаться, слезы выступили у нея на глаза и она, въ безнадежномъ своемъ гор, сдлала инстинктивно попытку осуществить другую свою мечту, обратившись къ состраданію своего сына. Подчиняясь первому импульсу, она обратилась къ Тому съ просьбою:
— Ахъ, дорогой мой баринъ Томъ, бдной вашей бывшей кормилиц совсмъ не везло за послдніе нсколько дней, а въ довершеніе всего руки у нея разболлись такъ, что она не въ силахъ работать. Если бы вы могли дать мн хоть одинъ долларъ, маленькій серебряный долларъ…
Томъ такъ проворно вскочилъ на ноги, что просительница, очевидно, не ожидавшая, что ея мольбы произведутъ такое сильное впечатлніе, сама невольно подпрыгнула отъ изумленія.
— Ты хочешь получить отъ меня долларъ? Ты не шутя это хочешь? Нтъ, сударушка, я скоре тебя придушу! Неужели ты осмлилась явиться сюда съ такимъ умысломъ? Отвчай мн скоре, что теб здсь отъ меня понадобилось?
Роксана потихоньку направилась къ дверямъ. На половин дороги, однако, она остановилась и грустно промолвила:
— Молодой баринъ, я кормила васъ собственной грудью съ самаго дня вашего рожденія и воспитала васъ почти до того времени, когда вы изъ мальчика обратились въ молодого человка. Теперь вы молоды и богаты, а я состарлась и впала въ нищету. Вотъ я и пришла сюда, думая что вы поможете бывшей вашей кормилиц какъ-нибудь перейти недалекое разстояніе, отдляющее ее еще отъ могилы и…
Тонъ, которымъ говорила теперь Роксана, былъ для Тома еще непріятне нжной восторженности предшествовавшихъ ея рчей, такъ какъ начиналъ пробуждать нчто врод отголоска въ его собственной совсти. Прервавъ просительницу, Томъ Дрисколль безъ всякой суровости, но тмъ не мене ршительно объявилъ, что не иметъ средствъ ей помочь, и предложилъ вообще не разсчитывать на его помощь.
— Такъ что я никогда и ни въ какомъ случа не должна надяться, что вамъ угодно будетъ хоть сколько-нибудь мн пособить, сударь?
— Никогда и ни въ какомъ случа! Убирайся теперь отсюда и не надодай мн больше твоими посщеніями!
Голова Рокси была до тхъ поръ смиренно опущена внизъ. Теперь, однако, у нея воскресло воспоминаніе о всхъ обидахъ, которыя ей приходилось выносить отъ своего негодяя-сына. Въ груди ея вспыхнуло пламя гнва. Она медленно подняла голову и, въ то же время безсознательно выпрямившись во весь ростъ, приняла величественную позу, въ которой на мгновеніе воскресла дивная грація умчавшейся уже ея молодости. Поднявъ палецъ и какъ бы отмчая имъ тактъ своихъ словъ, она проговорила:
— Вы сами произнесли себ приговоръ! Вы оттолкнули отъ себя счастливый случай и попрали его собственными ногами. Теперь, чтобы заручиться другимъ такимъ случаемъ, вамъ придется просить объ этомъ, стоя на колняхъ.
У Тома сердце похолодло отъ страха. Онъ не могъ сообразить, почему именно испытываетъ такой ужасъ. Ему не приходило въ голову, что заявленіе, сдланное такимъ торжественнымъ тономъ, должно было поразить его тмъ большей неожиданностью, чмъ странне и несообразне на первый взглядъ оно представлялось. Тмъ не мене Томъ отвтилъ совершенно раціональнымъ образомъ на это заявленіе, возразивъ съ насмшливымъ важнымъ видомъ:
— Ужь не ты ли можешь доставить мн такой случай? Чего добраго, мн теперь же слдовало бы упасть передъ тобой на колни! Допустимъ, однако, что я этого не сдлаю: какая именно бда приключится тогда со мною?
— Вотъ что съ вами тогда приключится: я не медля ни минутки прямехонько пойду къ вашему дяд и разскажу ему про васъ всю подноготную!
Лицо Тома сразу поблднло, и Роксана немедленно же замтила эту перемну. Въ голов молодого человка замелькали мысли самаго тревожнаго свойства: ‘Какимъ образомъ и что именно удалось ей узнать? Между тмъ она наврное узнала. Я вижу это по ея глазамъ. Дядя вторично составилъ завщаніе въ мою пользу всего лишь недлю тому назадъ, а между тмъ я уже опять въ долгу, какъ въ шелку! Я теперь лзу изъ кожи вонъ, чтобы какъ-нибудь скрыть эти долги отъ дяди, который вторично меня, безъ сомннія, уже не проститъ. Если только мн не помшаютъ, я какъ-нибудь, вроятно, и перекроюсь. Но вотъ теперь эта чортова негритянка что-то такое про меня разузнала и угрожаетъ стать мн поперекъ дороги! Теперь спрашивается, что именно ей извстно? Ой, ой, ой! Тутъ немудрено придти въ совершенное отчаяніе! Нечего длать, придется ей уступить и подчиниться ея требованіямъ’.
Съ поддльной, нельзя сказать, чтобы очень удачной, усмшкой и напускнымъ добродушіемъ Томъ возразилъ:
— Ну, полно, голубушка Рокси! Такимъ старымъ друзьямъ и пріятелямъ, какъ мы съ тобой, неприлично ссориться. Вотъ теб твой долларъ, а теперь разскажи, что именно ты разузнала?
Онъ протянулъ Роксан кредитный билетъ съ изображеніемъ дикой кошки, но бывшая невольница не обнаруживала ни малйшаго поползновенія воспользоваться этимъ билетомъ. Наступила ея очередь презрительно отнестись къ ласковымъ заигрываніямъ, и она не упустила случая это сдлать. Тому пришлось убдиться, что даже прежняя невольница можетъ въ теченіе десяти минутъ помнить оскорбленія и обиды, полученныя въ отвтъ на комплименты и ласки, и что ей доставляетъ удовольствіе отплатить при случа за эти обиды и оскорбленія такою же монетой. Роксана возразила съ самымъ свирпымъ и непримиримымъ видомъ:
— Вамъ хотлось бы узнать, что именно мн извстно? Ну, ладно, я вамъ это разскажу! Мн извстно про васъ достаточно для того, чтобы судья разорвалъ свое завщаніе въ клочки. Замтьте себ, что этимъ далеко еще не все будетъ для васъ исчерпано. Вы пострадаете значительно сильне и положеніе ваше станетъ еще хуже.
Томъ былъ окончательно пораженъ страхомъ и недоумніемъ.
— Еще хуже? — повторилъ онъ. — Разв это возможно? Разв можно представить себ что-нибудь хуже этого?
Рокси подбоченилась, насмшливо расхохоталась и сказала сердитымъ тономъ, отрицательно покачивая головой:
— Меня нисколько не удивляетъ, что вамъ это представляется непонятнымъ и что вы хотите вывдать отъ меня всю подноготную за какой-нибудь паршивый долларъ. Неужели вы думаете узнать отъ меня что-нибудь за такую ничтожную сумму? Не на таковскую, сударь, напали! Мн гораздо выгодне пойти и разсказать все вашему дядюшк, что я безотлагательно и сдлаю. Онъ съ удовольствіемъ заплатитъ мн сейчасъ же пять долларовъ за то, что я ему разскажу, и не пожалетъ объ этихъ деньгахъ.
Она презрительно отвернулась и горделиво направилась къ дверямъ. Томъ, въ паническомъ ужас, бросился за нею, схватилъ ее за юбку и просилъ обождать еще минутку. Обернувшись къ нему, она высокомрно сказала:
— Припомните-ка теперь, что я вамъ говорила!
— Ты… говорила? Нтъ, я ршительно ничего не помню! Что же говорила ты мн?
— Я говорила, что вамъ представится вторично случай склонить счастье на свою сторону, лишь когда вы будете просить объ этомъ на колняхъ.
Томъ съ минуту стоялъ словно ошеломленный и чуть не задыхался отъ возбужденія. Затмъ онъ проговорилъ умоляющимъ голосомъ:
— Ахъ, Рокси, надюсь, ты не потребуешь отъ своего молодого барина, чтобы онъ сдлалъ такую ужасную вещь! Ты и сама этого не захочешь!
— Я вамъ сейчасъ объясню, можетъ ли быть у меня такое желаніе и въ какой степени оно серьезно. Вы позволяете себ обзывать меня самыми что ни на есть мерзостными словами въ то время, какъ я прихожу сюда къ вамъ, любящая, кроткая и смиренная, высказываю вамъ свое удовольствіе по поводу того, что вы изъ отрока сдлались такимъ красивымъ, виднымъ молодымъ мужчиной… Я вамъ напоминаю, что выкормила васъ собственною грудью, ухаживала за вами, когда вы были больнымъ и слабымъ ребенкомъ и была для васъ единственной настоящей матерью, а затмъ прошу, чтобы вы дали мн, бдной старух-негритянк, какой-нибудь несчастный долларъ на пропитаніе. Въ отвтъ на это вы обзываете меня бранными словами. Какой же награды отъ меня заслуживаете вы посл этого? Самое большее, что я для васъ могу сдлать, сударь, это предоставить вамъ теперь же единственный, общанный мною благопріятный для васъ случай. Можете воспользоваться имъ или нтъ по вашему собственному усмотрнію. На размышленіе вамъ предоставляется ровнехонько полсекунды.
Томъ опустился на колни и принялся просить прощенья:
— Роксана, вы видите, что я на колняхъ прошу у васъ извиненія и длаю это совершенно искренно! Теперь, дорогая моя Рокси, разскажите мн все, что вамъ удалось узнать?
Наслдница двухсотлтнихъ обидъ и оскорбленій, остававшихся все время не отомщенными, глядла на Тома съ высоты своего величія и, казалось, пила теперь полною чашей наслажденіе удовлетворенной мести. Помолчавъ съ минутку, она сказала:
— Богатый и знатный блый джентльмэнъ стоитъ на колняхъ передъ презрнной, обнищавшею негритянкой! Мн страсть какъ хотлось хотя разъ въ жизни увидть такую картину! Теперь, архангелъ Гавріилъ, можешь раскрыть передо мною врата рая! Я готова умереть сію же минуту… Встаньте!
Томъ поднялся съ колнъ и смиренно проговорилъ:
— Теперь, Рокси, не наказывай меня больше. Признаюсь, что я заслужилъ наказаніе, но будь такъ добра и удовлетворись тмъ, что я на колняхъ просилъ у тебя прощенія. Не ходи къ дяд, а разскажи мн самому все, что теб извстно. Я охотно заплачу теб пять долларовъ.
— Я въ этомъ вполн уврена и знаю, что вы на этомъ не остановитесь. Но всетаки здсь я вамъ ничего не стану разсказывать…
— Праведный Боже, что же это такое?
— Боитесь вы Заколдованнаго дома?
— Н… нтъ, — отвчаетъ Томъ.
— Тогда, значитъ, приходите сегодня вечеромъ часовъ въ десять или одиннадцать въ Заколдованный домъ. Крыльцо тамъ обвалилось, но вы найдете приставную лсенку, по которой можете вскарабкаться во мн въ гости. Я живу теперь въ Заколдованномъ дом, такъ какъ не могу пока обзавестись никакимъ другимъ гнздышкомъ.
Роксана снова направилась въ дверямъ, но остановилась и сказала:
— Давайте же мн вашъ долларъ!
Поглядвъ на банковый билетъ, переданный ей Томомъ, она добавила:
— Гм… почти такая же бумажонка, какъ т, что выпускалъ лопнувшій теперь банкъ!
Дойдя уже до порога, она опять остановилась и спросила:
— Водка у васъ есть?
— Немножко найдется.
— Сбгайте за нею!
Онъ поспшно побжалъ наверхъ въ свою комнату и вернулся оттуда съ бутылкою, изъ которой было отпито всего лишь около трети. Откупоривъ бутылку, Рокси хлебнула изъ нея изрядный глоточекъ, посл чего глаза ея просіяли отъ удовольствія. Спрятавъ бутылку у себя подъ шалью, она объявила:
— Водка эта очень хороша! Я беру ее съ собою.
Томъ смиренно растворилъ двери и Роксана вышла изъ нихъ, съ суровой величественной осанкой, которой могъ бы позавидовать любой гренадеръ.

ГЛАВА IX.

‘Почему именно люди радуются на родинахъ и скорбятъ на похоронахъ? — Потому что въ обоихъ случаяхъ дло идетъ не о нихъ самихъ’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

‘Человкъ, настроенный пессимистически, можетъ отыскать въ чемъ угодно дурную сторону. Одинъ почтенный человкъ, желая найти во что бы то ни стало какую-либо погршность въ доставленномъ ему каменномъ угл, жаловался, что на доисторическихъ деревьяхъ, изъ которыхъ образовался этотъ уголь, прыгали въ допотопныя времена слишкомъ уже мерзкія жабы.

Изъ того же календаря.

По уход Роксаны Томъ бросился на диванъ, охвативъ обими руками голову, и оперся локтями на колни. Отъ сильнаго прилива крови у него стучало въ вискахъ. Машинально раскачиваясь взадъ и впередъ, онъ стовалъ вполголоса:
— Вотъ до чего я дожилъ! Мн пришлось стоять на колняхъ передъ подлою негритянкой! Я думалъ, что мн довелось уже передъ тмъ извдать самую глубь позора, возможнаго для человка, но теперь убдился, что все это были только одни лишь цвточки… Остается, впрочемъ, еще одно утшеніе: на этотъ разъ я, безъ сомннія, дошелъ уже до самаго дна. Хуже того, что я перенесъ, не можетъ, наврное, и случиться.
Заключеніе это оказалось, однако, ошибочнымъ и слишкомъ поспшнымъ.
Въ тотъ самый вечеръ, часовъ въ десять, блдный, истомленный и какъ нельзя боле несчастный Томъ вскарабкался по лстниц въ сни Заколдованнаго дома. Роксана стояла въ дверяхъ одной изъ комнатъ, выходившихъ въ эти сни, и ждала гостя, шаги котораго слышала еще издалека.
За нсколько лтъ передъ тмъ этотъ двухъэтажный бревенчатый домъ прослылъ заколдованнымъ. Утверждали, будто туда заглядываютъ привиднія. Это обстоятельство само по себ оказалось вполн достаточнымъ для того, чтобы означенное зданіе немедленно же утратило всякую цнность. Никто не хотлъ пользоваться имъ для жилья или хотя бы даже близко подходить къ нему въ ночное время. Большинство старалось, впрочемъ, даже и днемъ держаться отъ него какъ можно дальше. За отсутствіемъ конкуррентовъ домъ такъ-таки и назывался Заколдованнымъ. Онъ давно уже стоялъ заброшеннымъ и мало-по-малу приходилъ въ разрушеніе. Онъ стоялъ на самой окраин города, шагахъ въ пятистахъ отъ дома Вильсона Мякинной Головы, отъ котораго отдлялся незастроенными участками.
Томъ вошелъ слдомъ за Роксаной въ комнату. Тамъ въ одномъ углу лежала охапка чистой соломы, приготовленной для того, чтобы служить постелью, на стн висла кое-какая дешевенькая, но содержавшаяся въ порядк одеженка, жестяной фонарь разбрасывалъ по полу яркія пятнышки свта, кое-гд стояли опрокинутые на бокъ яшички отъ мыла и свчей, заступавшіе мсто стула. Когда гость и хозяйка оба услись, Рокси сказала:
— Ну, вокъ и прекрасно. Я разскажу вамъ теперь всю подноготную, не требуя съ васъ денегъ впередъ. Сейчасъ он мн не нужны, а что слдуетъ, я непремнно получу и потомъ. Какъ вы, думаете, сударь: что именно я вамъ сейчасъ разскажу?
— Почему я могу знать? Голубушка Рокси, не томи меня напрасно! Скажи сразу и напрямикъ, что удалось теб узнать про мои кутежи и разныя другія дурачества?
— Нтъ-съ, сударь, дло идетъ тутъ не о какихъ-нибудь кутежахъ и дурачествахъ! Все, что вы предполагаете, чистые пустяки сравнительно съ тмъ, что мн извстно. Томъ вытаращилъ на нее глаза и возразилъ:
— Не понимаю, Рокси, что ты хочешь этимъ сказать?
Она встала и, глядя на него съ грознымъ величественнымъ видомъ карающей Судьбы, объявила:
— Я хочу сказать вамъ сущую божескую правду. Вы въ такой же степени родственникъ старому барину Дрисколлю, въ какой я ему могу приходиться сродни! Вотъ это-то именно я и хотла вамъ сказать! — добавила она, причемъ ея глаза вспыхнули торжествующимъ пламенемъ.
— Что… что такое?
— То самое, что я вамъ сейчасъ сказала, и при томъ еще далеко не все! Знайте, что вы негръ! Негръ и невольникъ отъ рожденія! Вы и теперь не что иное, какъ негръ и невольникъ! Стоитъ мн только открыть ротъ, чтобы старый баринъ Дрисколль продалъ васъ куда-нибудь на плантаціи въ низовья Миссисипи, прежде чмъ вамъ удастся стать на два дня старше, чмъ вы теперь.
— Все это наглая ложь, выдуманная тобою, мерзкая, подлая пустомеля!
— Ну, нтъ, это вовсе не ложь, это сущая правда! Клянусь Богомъ, что я ни на волосъ не отступаю отъ истины. Да, сударь, вы мой сынъ!
— Ахъ, ты чертовка!
— А этотъ бдный парень, котораго вы изволили сегодня избить и выгнать пинками изъ комнаты, родной сынъ Перси Дрисколля и слдовательно вашъ баринъ…
— Ахъ, ты скотина негодная!
— Его настоящее имя Томасъ Дрисколль, вы же прозываетесь ‘Valet de chambre’. Фамиліи у васъ нтъ никакой, такъ какъ неграмъ она не полагается!
Разъяренный Томъ вскочилъ и, схвативъ громадное полно, занесъ его надъ головой неожиданно отыскавшейся матери. Она только разсмялась надъ этой выходкой и сказала:
— Кушь, щенокъ! Садись и сиди смирно! Ужь не воображаешь ли ты, что могъ бы и въ самомъ дл меня убить? Ты, другъ мой, не изъ таковскихъ, чтобы у тебя хватило духа убить человка, который смотритъ теб въ глаза! Иное дло, если бы ты могъ выстрлить мн какъ-нибудь въ спину, исподтишка, сзади. На это разумется, тебя хватитъ, если представится благопріятный случай, но я, голубчикъ не намрена умирать отъ твоей руки, а потому заране приняла мры, чтобы отвадить тебя отъ такихъ попытокъ. Все что я теб разсказала, изложено у меня письменно и отдано на сохраненіе въ надежныя руки. Человкъ, у котораго находится этотъ документъ, будетъ знать изъ сдланной тамъ приписки, кого именно надлежитъ ему обвинять въ моей смерти, если я паче чаянія окажусь убитой. Если ты думаешь, голубчикъ, что твоя мать на столько же глупа, какъ и ты самъ, то очень ошибаешься, смю тебя въ этомъ уврить! Совтую теб теперь сидть смирно, вести себя благопристойно и не вставать съ мста до тхъ поръ, пока я не дамъ теб на это дозволенія.
Охваченный водоворотомъ бурныхъ и мучительныхъ душевныхъ волненій, Томъ испытывалъ невыносимую нравственную пытку. Помолчавъ нсколько времени, онъ, повидимому, совладалъ съ собою и сказалъ убжденнымъ тономъ:
— Все это чистое надувательство! Можешь идти къ кому хочешь и длать что теб вздумается! Мн на это наплевать!
Рокси ничего ему не отвтила, а только взяла фонарь и молча пошла къ дверямъ. Несчастнымъ Томомъ немедленно же овладлъ паническій страхъ.
— Не уходи же, не уходи! — взмолился онъ со слезами. — На ум у меня, Рокси, было вовсе не это. Я беру назадъ все, что сказалъ и не буду никогда говорить ничего подобнаго. Пожалуйста, Рокси, вернись назадъ!
Роксана съ минутку постояла, а затмъ серьезнымъ тономъ замтила молодому человку:
— Ты, Чемберсъ, долженъ отучить себя отъ дурной привычки! Я теб не ровня и ты не въ прав называть меня Роксей. Дти не называютъ своихъ матерей уменьшительными именами. Ты долженъ звать меня ‘матушкой’ или ‘мамашей’, по крайней мр, въ отсутствіи постороннихъ. Изволь сейчасъ же назвать меня ‘мамашей’!
Слово это стоило Тому большого труда, но онъ всетаки его выговорилъ.
— Ну, вотъ и прекрасно! Совтую теб, для твоей же пользы, никогда впредь этого не забывать. Ты общалъ, что никогда не станешь обзывать то, что я теб сказала, ложью и надувательствомъ и хорошо сдлалъ, но я предупреждаю тебя, что если ты когда-нибудь попытаешься еще разъ сказать мн такую мерзость, то это будетъ послднимъ разговоромъ твоимъ со мною. Я безотлогательно пойду тогда къ судь, разскажу ему безъ всякихъ обиняковъ кто ты такой и представлю точныя доказательства. Ты можешь, надюсь, поврить, что я поступлю именно такимъ образомъ?
— Ахъ, я не только этому врю, я это знаю! — со стономъ подтвердилъ Томъ.
Теперь только Рокси убдилась, что подчинила его вполн своей власти. На самомъ дл она не могла ровнехонько ничего доказать. Письменный документъ, которымъ она пригрозила Тому, принадлежалъ тоже къ области чистаго вымысла. Она знала, однако, съ кмъ иметъ дло, а потому не сомнвалась, что ея угрозы произведутъ желаемое дйствіе.
Вернувшись на прежнее мсто, Роксана услась опять на ящикъ изъ подъ свчей. Она сдлала это съ такой гордостью, какъ если бы этотъ ящикъ былъ королевскимъ трономъ, и объявила:
— Ну, теперь, Чемберсъ, довольно молоть вздоръ! Поговоримъ о длахъ. Ты, дружокъ, получаешь, какъ мн извстно, по пятидесяти долларовъ въ мсяцъ. Половину этихъ денегъ изволь отдавать твоей матери. Выкладывай-ка ихъ сейчасъ же!
У Тома оказалось на лицо всего лишь шесть долларовъ. Онъ отдалъ ихъ безпрекословно и общалъ, тотчасъ же по полученіи слдующаго мсячнаго своего жалованья, аккуратно выплатить половину такового милой своей мамаш.
— Сколько ты задолжалъ, Чемберсъ?
Томъ вздрогнулъ всмъ тломъ и объяснилъ:
— Около трехсотъ долларовъ.
— Какъ же ты уплатишь такую уйму денегъ?
Томъ простоналъ:
— Я и самъ не знаю этого. Пожалуйста не задавай мн такихъ мучительныхъ вопросовъ.
Роксана приставала, однако, къ нему до тхъ поръ, пока не вымучила у него признанія. Онъ переодвался въ женское платье и занимался мелкими кражами въ частныхъ домахъ, похищая цнныя вещи, которыя легко было припрятать. Недли дв тому назадъ, когда вс думали, что онъ находится въ Сенъ-Луи, Тому удалось собрать порядочную лепту со своихъ земляковъ, но онъ сомнвался, удастся ли выручить продажею этой добычи требуемую сумму. Означенная добыча была уже отослана въ Сенъ-Луи, и въ виду возбужденнаго состоянія, въ которомъ находился теперь городъ, Томъ не ршался рискнуть на вторичный набгъ. Мать одобрила его поведеніе и предложила ему свою помощь, но этимъ только напугала бднягу. Томъ съ трепетнымъ смущеніемъ дерзнулъ сказать ей, что она своимъ отъздомъ изъ города оказала бы ему большую услугу, такъ какъ онъ стадъ бы чувствовать себя свободне и безопасне. Онъ собирался было подкрпить свою просьбу боле или мене логическими доводами, но Роксана его прервала и доставила сыну пріятный сюрпризъ, объяснивъ, что съ удовольствіемъ сдлаетъ ему это одолженіе. Ей все равно гд ни жить, если только она будетъ аккуратно получать ежемсячное свое содержаніе. Во всякомъ случа она не намрена далеко уходить изъ города и будетъ разъ въ мсяцъ являться за деньгами въ Заколдованный домъ. Затмъ она добавила:
— Теперь я не питаю къ теб особенной ненависти, но ненавидла тебя много лтъ. Впрочемъ, и каждая на моемъ мст стала бы тебя ненавидть. Я вдь тебя подмнила, помстила тебя въ хорошую семью, дала теб хорошее имя, сдлала тебя богатымъ и знатнымъ блымъ господиномъ, который одвается въ модное платье, и какую за все это видла я отъ тебя благодарность? Ты постоянно меня презиралъ, всегда обзывалъ меня при людяхъ самыми нехорошими бранными словами, никогда не хотлъ дозволить, чтобы я хоть на минутку забыла разницу между мною, негритянкой, и тобой…
Она разрыдалась, какъ слабая, безпомощная женщина. Томъ, въ свою очередь, счелъ умстнымъ замтить ей:
— Поймите, вдь я же не зналъ, что вы моя мать, да кром того…
— Ну, ладно, не будемъ никогда вспоминать про это. Прошедшаго вдь не вернешь, оно миновало и я постараюсь тебя простить. — Помолчавъ съ минутку она добавила грознымъ тономъ: — Смотри только не заставляй меня никогда вспоминать о прошломъ, а не то смю уврить, что теб придется объ этомъ пожалть!
Прощаясь съ Роксаной, Томъ спросилъ самымъ ласковымъ и убдительнымъ тономъ, какимъ только могъ располагать въ данную минуту:
— Мамаша, не можешь ли ты мн сказать, кто такой былъ мой отецъ?
Онъ думалъ привести Роксану этимъ вопросомъ въ нкоторое смущеніе, но опасенія его на этотъ счетъ оказались ошибочными. Роксана выпрямилась во весь ростъ, горделиво тряхнула головой и отвтила:
— Отчего мн теб это не сказать? Не вижу никакой причины, которая препятствовала бы этому! Теб нтъ ни малйшаго основанія стыдиться своего отца. Знай, душечка, что онъ былъ однимъ изъ самыхъ именитыхъ здшнихъ горожанъ и принадлежалъ къ такой же первостатейной старинной виргинской фамиліи, какъ Дрисколли и Говарды, которые такъ гордятся знатнымъ своимъ происхожденіемъ.
Лицо ея приняло еще боле величественное выраженіе собственнаго достоинства и она присовокупила горделивымъ тономъ:
— Помнишь ты полковника Сесиля Бурлега Эссекса, умершаго въ томъ же году, какъ и отецъ молодого твоего барина, Тома Дрисколля? Тогда еще масоны и прихожане разныхъ другихъ церквей шли вс вмст въ погребальной процессіи, такъ что похороны у него вышли самые что ни на есть неслыханно торжественныя. Это и былъ твой отецъ!
Подъ впечатлніемъ торжествующаго самодовольства, Роксана словно помолодла. Она держала себя съ такою граціей и съ такимъ величавымъ сознаніемъ собственнаго достоинства, которыя можно было бы признать царственными, если бы окружающая обстановка хоть сколько-нибудь съ ними согласовалась.
— Знай, что во всемъ город не найдется негра, который могъ бы равняться съ тобою благородствомъ происхожденія! — объяснила она. — Ну, теперь прощай! Можешь держать свою голову такъ высоко, какъ это теб нравится. Клянусь, ты имешь на это право!

ГЛАВА X.

‘Зачастую приходится слышать: ‘Жаль, что намъ всмъ рано или поздно придется умереть!’ Странная жалоба со стороны людей, которымъ всмъ приходилось жить!

Изъ календаря Вильсона Мякинной Годовы.

‘Когда ты сердишься, сосчитай до четырехъ, а если ужь очень разозлился, можешь выругаться’.

Изъ того же календаря.

Улегшись въ постель, Томъ отъ времени до времени внезапно просыпался. Первою мыслью его каждый разъ было: ‘Ахъ, какъ я радъ! Все это оказывается только дурнымъ сномъ!’ Тотчасъ же затмъ, однако, онъ опять тяжело опускался съ глубокимъ вздохомъ на постель и бормоталъ вполголоса: ‘Я негръ! Этого еще, только мн недоставало! Какъ было бы хорошо, если бы я умеръ раньше, чмъ узналъ про свою несчастную участь’.
Проснувшись на разсвт, Томъ опять пережилъ весь этотъ ужасъ, а потому ршился не предаваться боле такому измнническому сну. Взамнъ того онъ углубился въ думы достаточно таки грустнаго свойства. Темою для нихъ служили по преимуществу слдующія соображенія: ‘Чего ради понадобилось создавать такихъ неравноправныхъ людей, какъ негры и блые? Какое преступленіе совершилъ неродившійся еще первый негръ и чего ради легло уже на него при самомъ появленіи на свтъ клеймо позора? Чего ради понадобилось установить такое страшное различіе въ общественномъ положеніи между блыми и черными людьми?.. Какой тяжелой кажется мн сегодня утромъ участь негровъ, а между тмъ до прошлаго вечера подобная мысль никогда не приходила вдь мн въ голову’.
Онъ вздыхалъ и стоналъ такимъ образомъ въ продолженіе часа или боле, пока ‘Чемберсъ’ не вошелъ смиренно къ нему въ спальню доложить, что завтракъ будетъ сейчасъ уже готовъ. ‘Томъ’ покраснлъ до ушей видя, какъ раболпно подходитъ къ нему, негру, этотъ молодой блый аристократъ, противозаконно именующій его своимъ бариномъ. Онъ грубо отослалъ Чемберса прочь, заявивъ:
— Убирайся вонъ!
По уход невольника, Томъ проворчалъ сквозь зубы:
— Бдняга этотъ не сдлалъ мн ничего дурного, но теперь онъ для меня хуже всякаго бревна на глазу. Я знаю вдь, что онъ настоящій Дрисколль, тогда какъ я, я… Ахъ, какъ было бы хорошо если бы я умеръ тутъ же на мст!
Колоссальное вулканическое изверженіе, подобное тому, которое нсколько лтъ тому назадъ уничтожило островъ Кракатоа, сопровождается землетрясеніями, бшенымъ натискомъ морскихъ волнъ и густыми тучами вулканическаго пепла. Совмстное дйствіе всего этого измняетъ окрестные пейзажи до неузнаваемости. Горы проваливаются, а прежнія долины превращаются въ горныя цпи, въ безводныхъ пустыняхъ появляются великолпныя озера, а зеленвшіе передъ тмъ луга становятся мертвыми пустынями. Пережитая Томомъ страшная катастрофа измнила подобнымъ же образомъ нравственные его пейзажи. Нкоторыя изъ прежнихъ его низинъ оказались поднятыми на высоту идеаловъ, а нкоторые изъ прежнихъ идеаловъ провалились въ глубокія лощины, гд обрушившіяся ихъ главы лежали теперь, покрытыя пепломъ и вретищемъ.
Въ теченіе нсколькихъ дней Томъ, пребывая въ глубокомъ раздумь, странствовалъ по самымъ одинокимъ мстамъ, стараясь вернуть себ прежній свой бодрый и самоувренный видъ. Это оказывалось для него теперь дломъ тяжелымъ и непривычнымъ. Встрчаясь съ кмъ-нибудь изъ пріятелей, онъ находилъ, что всего прочне укоренившіяся привычки утратились какимъ-то таинственнымъ образомъ. Вмсто того чтобъ инстинктивно протянуться для рукопожатія, рука его оставалась совершенно неподвижной. Негръ, таившійся въ Том, инстинктивно проявлялъ свое смиреніе, заставлявшее Тома краснть и конфузиться. Негръ этотъ изумлялся, когда блый пріятель самъ протягивалъ ему руку. Томъ убдился, что этотъ негръ машинально уступаетъ на тротуар дорогу блымъ нахаламъ и буянамъ. Драгоцннйшее изъ сокровищъ, о которыхъ позволяло себ мечтать его сердце, — кумиръ, предъ которымъ онъ втайн преклонялся, — Ровена, — пригласила его однажды къ себ въ гости. Таившійся въ немъ негръ отклонилъ это приглашеніе подъ какимъ-то неловкимъ предлогомъ, тогда какъ на самомъ дд онъ боялся очутиться въ обществ грозныхъ блыхъ господъ и бесдовать съ ними, какъ съ равными. Негръ этотъ то-и-дло роблъ и трепеталъ, боязливо осматривался кругомъ, воображая, что читаетъ на всхъ лицахъ, въ тон голосовъ и даже въ тлодвиженіяхъ подозрнія, способныя, чего добраго, повлечь за собою пагубнйшія для него разоблаченія. Поведеніе Тома стало до такой степени страннымъ и такъ рзко отличалось отъ прежней его манеры, что вс поневол должны были это замтить. Люди, мимо которыхъ онъ проходилъ, останавливались и глядли ему вслдъ. Онъ, въ свою очередь, не смотря на вс усилія не могъ удержаться отъ того, чтобы не оглянуться. Когда ему случалось уловить при этомъ на лицахъ изумленное выраженіе, онъ начиналъ чувствовать себя изъ рукъ вонъ дурно и какъ можно скоре скрывался изъ виду. Ему представлялось теперь будто за нимъ охотятся и самъ онъ начиналъ производить впечатлніе безпомощнаго звря, запуганнаго охотниками. При такихъ обстоятельствахъ Томъ сталъ уходить на вершины холмовъ и скитаться по самымъ пустыннымъ мстамъ. Онъ говорилъ себ самому, что на немъ тяготетъ проклятіе, обрушившееся на Хама.
Томъ боялся теперь являться въ столовую. Таившійся въ немъ негръ совстился сидть за однимъ столомъ съ блокожими, опасаясь въ то же время, чтобъ его какъ-нибудь не распознали. Судья Дрисколль спросилъ однажды Тома:
— Что это съ тобою сдлалось? У тебя такой же робкій видъ, какъ у негра!
Молодой человкъ почувствовалъ тоже самое, что долженъ чувствовать убійца, тщательно скрывшій свое преступленіе, когда судебный слдователь призываетъ его къ себ и говоритъ: ‘Ты это сдлалъ!’ Томъ объяснилъ тогда, что ему нездоровится и вышелъ изъ за стола.
Заботы, ласки и ухаживанья почтенныхъ дамъ, считавшихъ себя его тетками, приводили бднягу въ такой ужасъ, что онъ всячески старался ихъ избгать.
Въ теченіе всего этого времени ненависть къ судь, считавшимся его дядей, непрестанно возростала въ сердц Тома. Онъ твердилъ себ, самому: ‘Судья блокожій, а я для него простона-просто вещь, — движимое имущество. Онъ можетъ меня продать точь въ точь также, какъ еслибъ я былъ дворовою его собакой’.
Въ продолженіи почти цлой недли посл того, Томъ воображалъ, что въ его характер произошла радикальная перемна. На самомъ дл, однако, ему это представлялось лишь оттого, что онъ хорошенько не зналъ себя самого.
Нкоторые изъ прежнихъ воззрній Тома и въ самомъ дл совершенно и безповоротно, но перемнились главныя черты его характера сохранились, такъ какъ для нихъ немыслимо было никакое измненіе. Сравнительныя лишь немногія, хотя и весьма существенныя его особенности претерпли измненіе, которое съ теченіемъ времени общало при удобномъ случа проявить себя серьезными послдствіями. Вообще, подъ вліяніемъ сильнаго умственнаго и нравственнаго потрясенія, характеръ и привычки Тома въ первую минуту какъ будто стали совсмъ иными но, съ теченіемъ времени, когда буря улеглась, все пригнутое ею въ земл начало подниматься въ прежнее свое положеніе. Мало-по-малу къ Тому вернулась обычная его легкомысленная и безпечная развязность въ рчахъ и поступкахъ. Никто, изъ коротко знавшихъ Тома, не могъ бы усмотрть теперь ни малйшей разницы, между нимъ и прежнимъ слабохарактернымъ и безпечнымъ Томомъ.
Воровской набгъ, произведенный Томомъ на Даусонову пристань, оказался выгодне, чмъ онъ этого ожидалъ. Продажа добычи доставила необходимую сумму для уплаты карточныхъ долговъ, такъ что о нихъ не пришлось доводить до свднія дядюшки, который не преминулъ бы тогда во второй и пожалуй въ послдній разъ уничтожить завщаніе, сдланное въ пользу Тома. Замтимъ кстати, что между ‘Томомъ’ и его матерью мало-по-малу установились сравнительно хорошія дружескія отношенія. Роксана не могла вполн его полюбить, такъ какъ по ея собственнымъ словамъ, у него самого внутри ничего не было. Тмъ не мене властная ея натура нуждалась въ комъ-либо или въ чемъ либо такомъ, чмъ можно было бы управлять, а Томъ былъ всетаки лучше чмъ ничто. Сильный характеръ Роксаны, энергическая ея самоувренность и повелительное обращеніе, подчасъ приходились Тому не совсмъ по душ, но все таки вызывали у него невольное почтительное удивленіе. Въ большинств случаевъ, впрочемъ, разговоръ между матерью и сыномъ сводился къ болтовн о самыхъ интимныхъ подробностяхъ домашней жизни именитйшихъ гражданъ Даусоновой пристани. (Роксана при каждомъ своемъ возвращеніи въ городъ обходила вс ихъ кухни). Такія бесды нравились Тому и какъ нельзя боле сообразовались съ личными его вкусами. Роксана аккуратно получала въ первыхъ числахъ мсяца отъ Тома половинное его жалованье и онъ всегда являлся тогда въ Заколдованный домъ, чтобы поболтать съ своей мамашей. Отъ времени до времени между матерью и сыномъ происходили тамъ свиданія также и въ промежуточныя эпохи.
Тому случалось иногда узжать на нсколько недль въ Сенъ-Луи. Подъ конецъ онъ опять таки не устоялъ противъ искушенія и принялся снова играть въ карты. Сперва ему повеало, такъ что онъ выигралъ довольно крупную сумму, но затмъ проигралъ не только всю ее полностью, но сверхъ того еще цлую уйму денегъ, которыя обязался уплатить въ самомъ непродолжительномъ времени.
Для этого онъ задумалъ произвести новый набгъ на Даусонову пристань. Онъ не осмливался воровать въ какомъ либо иномъ город, такъ какъ боялся прокрадываться въ дома, гд расположеніе комнатъ не было ему въ точности извстно, и гд онъ не былъ знакомъ съ привычками хозяевъ и прислуги. Томъ прибылъ въ заколдованный домъ переодтымъ въ среду, передъ пріздомъ близнецовъ, предварительно написавъ своей тетушк Праттъ, чтобы его не ждали ране, какъ черезъ два дня. Онъ прятался со своею матерью до ранняго утра пятницы, когда, на разсвт, отправился въ домъ своего дяди, вошелъ туда съ задняго хода, отворилъ дверь собственнымъ своимъ ключемъ и пробрался къ себ въ спальню, дабы воспользоваться тамъ зеркаломъ и разными туалетными принадлежностями. У него имлся въ узелк полный костюмъ молодой двушки, въ который онъ и разсчитывалъ нарядиться для своего набга. Въ ожиданіи онъ облекся въ платье своей мамаши, добавивъ къ нему черныя перчатки и вуаль. На зар онъ совершенно уже приготовился къ набгу, но, случайно выглянувъ изъ окна, увидлъ мелькомъ въ окн сосдняго дома Мякинную голову Вильсона и тотчасъ же сообразилъ, что голова эта не преминула въ свою очередь его замтить. Въ теченіе нсколькихъ минутъ онъ забавлялъ Вильсона граціозными позами и ужимками, а потомъ отошелъ отъ окна, переодлся опять старухой, спустился потихоньку внизъ, вышелъ съ чернаго хода и направился въ городъ, дабы произвести рекогносцировку арены предположенныхъ имъ подвиговъ. Онъ чувствовалъ себя, какъ говорится, не въ своей тарелк. Переодвшись въ платье Роксаны, Томъ принялъ видъ сгорбленной стархни, разсчитывая, что Вильсонъ, если и продолжаетъ еще шпіонить, наврядъ ли обратитъ всетаки вниманіе на безобидную старушку, вышедшую рано утромъ изъ сосдняго дома съ задняго хода. А что если Вильсонъ замтилъ эту старушку, усмотрлъ въ ней что нибудь подозрительное и слдитъ теперь за нею изподтишка? Мысль эта заставила Тома похолодть отъ ужаса. Онъ отказался отъ намренія совершить набгъ въ тотъ самый день, какъ это предполагалось имъ первоначально, и поспшилъ вернуться въ Заколдованный домъ самымъ окольнымъ и безлюднымъ путемъ. Оказалось, что мать его ушла оттуда, но она вскор явилась обратно съ извстіемъ о большомъ торжественномъ пріем у Патси Куперъ. Роксана безъ труда убдила Тома, что само Провидніе посылаетъ ему такой благопріятный случай безнаказанно пошарить въ домахъ именитйшихъ гражданъ и что другого такого случая, пожалуй, не скоро дождешься. Несмотря на предшествовавшія свои опасенія, Томъ въ конц концовъ всетаки ршился послдовать материнскому совту и предпринялъ задуманный набгъ, который и въ самомъ дл оказался весьма успшнымъ, такъ какъ весь городъ собрался тмъ временемъ у Патси Куперъ. Успхъ ободрилъ Тома и вдохнулъ въ него неподдльное мужество. Вручивъ собранную имъ добычу матери, поджидавшей его въ глухомъ переулк на задахъ, онъ пробрался въ домъ г-жи Куперъ, гд оффиціальный пріемъ былъ тогда въ полномъ разгар, похитилъ тамъ кое-какія цнныя вещицы и присоединилъ ихъ къ прежде уже добытымъ сокровищамъ.
Покончивъ съ этимъ длиннымъ отступленіемъ отъ нашего повтствованія, мы прибыли опять къ тому самому его мсту, гд говорилось о Вильсон, прозванномъ Мякинной головою. Какъ, уже упомянуто, Вильсонъ, въ ту же самую пятницу вечеромъ, поджидая къ себ близнецовъ, сидлъ и размышлялъ о необычайномъ факт, замченномъ имъ рано утромъ, а именно о появленіи изящно одтой молодой двушки въ спальн Тома Дрисколля. Онъ терялся въ догадкахъ, положительно недоумвая: кто такая была эта безстыдница?

ГЛАВА XI.

‘Существуютъ три непогршимо врныхъ способа понравиться автору. Вс три они сводятся къ комплиментамъ послдовательно возрастающей дйствительности: 1) ему говорятъ, что прочли одно изъ его произведеній, 2) сообщаютъ, что прочли вс его произведенія и З) обращаются къ нему съ просьбой о дозволеніи прочесть рукопись послдняго, не вышедшаго еще въ печать его произведенія. No 1 побуждаетъ автора чувствовать къ вамъ уваженіе. No 2 заставляетъ питать къ вамъ расположеніе, а No 3 превращаетъ это расположеніе въ беззавтную сердечную преданность.

Изъ календаря Вильсона—Мякинной головы.

‘Что касается до именъ прилагательныхъ, то, въ случа какого-нибудь сомннія, ихъ всегда можно вычеркнуть’.

Изъ того же календаря.

Братья-близнецы выполнили свое общаніе и навстили Вильсона. Завязался веселый оживленный разговоръ, подъ вліяніемъ котораго недавно зародившееся чувство дружбы все боле крпло и развивалось. По желанію своихъ гостей, Вильсонъ вытащилъ изъ шкапа рукопись своего календаря и прочелъ изъ нея одну или дв выдержки, удостоившіяся совершенно искреннихъ похвалъ со стороны близнецовъ. Похвалы эти до такой степени очаровали автора, что онъ охотно согласился дать братьямъ-близнецамъ всю рукопись своего календаря на домъ для прочтенія. Во время своихъ путешествій графы Капелли уяснили себ существованіе трехъ врныхъ способовъ нравиться автору. Они прибгали теперь къ самому лучшему и могущественнйшему изъ этихъ способовъ.
Вслдъ затмъ произошелъ маленькій перерывъ. Къ Вильсону зашелъ молодой Томъ Дрисколль. Онъ утверждалъ, будто впервые еще видитъ достопочтенныхъ чужеземцевъ въ ту минуту, когда они встали для взаимныхъ рукопожатій, но это было съ его стороны ложнымъ заявленіемъ, такъ какъ на самомъ дл онъ имлъ уже случай видть ихъ мелькомъ на торжественномъ пріем, когда онъ пробрался въ домъ тетушки Патси и поживился тамъ кое-какими цнными вещицами. Братья-близнецы, мысленно производя оцнку новому своему знакомому, нашли, что лицо у него гладкое и доводьно красівое и, что вс его движенія отличаются плавностью и округленностью, придающею имъ извстнаго рода изящество. Анджело понравились глаза Тома, но Луиджи нашелъ въ нихъ что-то такое хитрое и неискреннее. Анджело признавалъ разговоръ Тома пріятнымъ и непринужденнымъ, а Луиджи находилъ, что непринужденность тамъ хватала слишкомъ уже черезъ край для того, чтобы могла считаться пріятной. По мннію Анджело, Томъ былъ довольно милымъ молодымъ человкомъ, а что касается до Луиджи, то онъ не ршался еше составить себ объ этомъ молодомъ человк совершенно опредленное мнніе.
Вмшавшись въ разговоръ, Томъ прежде всего обратился къ Вильсону съ вопросомъ, который задавалъ ему, по меньшей мр, уже сотню разъ передъ тмъ. Вопросъ этотъ длался веселымъ и добродушнымъ тономъ, но всегда вызывалъ легонькое непріятное ощущеніе, такъ какъ бередилъ больное мсто. На этотъ разъ непріятное ощущеніе обострялось еще присутствіемъ знатныхъ чужеземцевъ.
— Ну-съ, какъ подвизаетесь вы на юридическомъ поприщ? Удалось вамъ заручиться хоть какою-нибудь тяжбой?
Вильсонъ прикусилъ себ губу, но отвтилъ: ‘Пока еще нтъ’! настолько равнодушнымъ тономъ, насколько это вообще оказывалось для него въ данную минуту возможнымъ. Судья Дрисколль, разсказывая близнецамъ біографію Вильсона, великодушно умолчалъ о темъ, что Вильсонъ получилъ юридическое образованіе и обладалъ законнымъ правомъ заниматься адвокатурой. Молодой Томъ, пріятно улыбаясь, объяснилъ:
— Замтьте себ, господа, что Вильсонъ юристъ, но состоитъ, какъ говорится, не у длъ.
Этотъ дкій сарказмъ попалъ въ цль, но Вильсонъ совладалъ съ собою и сказалъ, ни мало не горячась:
— Да, про меня можно сказать, что я состою не у длъ. Мн никогда еще не поручали защищать на суд какое-либо дло и я въ продолженіе боле двадцати лтъ свожу кое-какъ концы съ концами въ качеств искуснаго счетовода. Къ сожалнію здсь въ город, находятъ умстнымъ несравненно рже, чмъ это было бы желательно, приводить въ порядокъ запутанныя торговыя книги. При всемъ томъ не подлежитъ сомннію, что я тщательно старался подготовить себя къ юридической карьер. Въ ваши лта, Томъ, я выбралъ уже для себя профессію и заручился необходимыми свдніями для того, чтобы не ударить въ грязь лицомъ (Томъ почувствовалъ, что ему съ лихвою отплатили за сарказмъ). Положимъ, что у меня не было случая примнить мои свднія на практик и такой случай, пожалуй никогда не представится, но если мн будетъ поручено вести какое-либо дло, я ни подъ какимъ видомъ не окажусь застигнутымъ врасплохъ, такъ какъ, въ продолженіе всхъ этихъ двадцати лтъ не переставалъ заниматься юридическими науками.
— Ну, да, разумется, за это время вы могли какъ слдуетъ подготовиться. Пріятно было бы посмотрть, какъ вы поведете въ суд первый вашъ процессъ. Если у меня окажутся какія-либо гражданскія или уголовныя дла, я сочту долгомъ взвалить ихъ непремнно на васъ. Они будутъ какъ разъ подъ пару вашей юридической практик, Дэви? — замтилъ снова усмхаясь Томъ.
Вспомнивъ про двушку, которую видлъ въ спальн Тома, Вильсонъ возразилъ:
— Если вы взвалите на меня…
Онъ хотлъ было присовокупить: ‘Если вы взвалите на меня обязанность обвинителя или защитника въ судебныхъ длахъ, которыя могутъ возникнуть изъ сокровенныхъ вашихъ похожденій, то, пожалуй, что у меня не будетъ недостатка въ работ’, но своевременно воздержался и ограничился заявленіемъ о неумстности затрогивать такія темы въ общемъ разговор.
— И прекрасно! Мы выберемъ тогда другую! Полагаю, что вы собирались подпустить мн опять чувствительную шпильку, а потому искренно радуюсь перемн декорацій. Какъ процвтало у васъ за послднее время таинственное и дивное колдовство на пальцахъ? Представьте себ, господа, что Вильсонъ придумалъ скупать на рынк простыя оконныя стекла, дабы украшать ихъ отпечатками жирныхъ пальцевъ. По всей вроятности, онъ надется разбогатть, продавая украшенныя такимъ образомъ стекла коронованнымъ особамъ въ Европ для убранства ихъ дворцовъ. Поворожи-ка намъ, Дэви, малую толику.
Вильсонъ принесъ три стеклянныхъ пластинки и сказалъ:
— Я предлагаю человку провести пальцами правой руки въ волосахъ для того, чтобы кожа пальцевъ покрылась тонкимъ слоемъ жира, естественно смазывающаго волосы, затмъ прошу прижать оконечности пальцевъ къ стеклу. На немъ остается тогда тонкій, нжный отпечатокъ бороздокъ, которыми изрзана поверхность кожи. Этотъ отпечатокъ сохраняется безъ всякаго измненія, если только его бережно хранить отъ грубаго соприкосновенія съ веществами, способными его стереть. Начинайте, Томъ!
— Да вдь вы же снимали отпечатки съ моихъ пальцевъ раза два или три по меньшей мр.
— Положимъ, что такъ, но послдніе отпечатки были сняты, когда вамъ минуло всего только двнадцать лтъ. Вы были тогда еще отрокомъ, а теперь стали уже взрослымъ молодымъ человкомъ.
— Совершенно справедливо. Я съ тхъ поръ, безъ сомннія, очень перемнился, а коронованныя особы, надо предполагать, нуждаются въ разнообразіи.
Онъ провелъ пальцами сквозь коротко остриженные свои волосы и затмъ прижалъ кончики пальцевъ одинъ за другимъ къ стеклу. Анджело украсилъ отпечатками своихъ пальцевъ другую, а Луиджи третью пластинку. Вильсонъ помтилъ на бумажныхъ полоскахъ, приклеенныхъ къ пластинкамъ, имена, числа, мсяцъ и годъ, а затмъ спряталъ пластинки въ архивъ. Томъ насмшливо улыбнулся и позволилъ себ замтить:
— Мн кажется, Дэви, что если вы ищете разнообразія, то въ данномъ случа истратили даромъ одну изъ вашихъ стеклянныхъ пластинокъ. Отпечатки пальцевъ у обоихъ близнецовъ должны оказаться тождественными.
— Ничего, теперь все уже кончено и я въ этомъ ни мало не раскаиваюсь, — возразилъ Вильсонъ, снова усаживаясь.
Вы бы могли, Дэви, поворожить намъ малую толику, — продолжалъ Томъ. — Снимая отпечатки съ чьихъ-либо пальцевъ, вы обыкновенно предсказывали ему будущее. — Да-съ, господа, Дэви у насъ человкъ на вс руки и притомъ геній чистйшей воды. Это великій ученый, скрывающійся подъ спудомъ въ нашемъ провинціальномъ городк, или если угодно пророкъ, которому воздаютъ здсь такія же почести, какія обыкновенно выпадаютъ на долю пророковъ въ ихъ отечеств. Наши сограждане находятъ научныя свднія Дэви не стоящими выденнаго яйца и утверждаютъ, будто черепъ у него набитъ мякиной. Врно вдь я говорю, Дэви? Тмъ не мене я убжденъ, что онъ оставитъ посл себя память… хотя бы въ вид отпечатка собственныхъ своихъ пальцевъ! Ха, ха, ха, ха! Безъ шутокъ, я совтую вамъ показать ему ваши ладони. Вы тмъ боле не останетесь въ убытк, что никакой платы онъ съ васъ не возьметъ, а между тмъ прочтетъ тамъ по черточкамъ всю вашу судьбу, какъ по книг, и предскажетъ вамъ не только пятьдесятъ или шестьдесятъ событій, неизбжно долженствующихъ съ вами случиться, но и въ тысячу разъ большее число другихъ событій, которымъ суждено имть характеръ неосущеетвившихся предсказаній. Нутко, Дэви, покажите этимъ джентльмэнамъ, какимъ вдохновеннымъ, свдущимъ философомъ обладаетъ наша Даусонова пристань, не умющая цнить его по достоинству.
Эта насмшливая и неособенно лестная рекомендація произвела непріятное впечатлніе не только на Вильсона, но также и на близнецовъ, которые почувствовали себя неловко и за него, и за себя самихъ. Желая выручить хозяина, они совершенно правильно ршили, что для этого лучше всего будетъ отнестись къ хиромантіи серьезно и выказать къ ней глубокое уваженіе, совершенно игнорируя безтактныя насмшки Тома. Поэтому Луиджи сказалъ:
— Во время нашихъ путешествій мы имли не разъ случай присутствовать при опытахъ хиромантіи. Намъ достоврно извстно, къ какимъ изумительнымъ результатамъ она можетъ привести. Если это не наука, и притомъ не самая величайшая изъ наукъ, то я положительно не знаю, какимъ именно образомъ ее слдовало бы назвать. На восток…
Томъ съ недоумніемъ и недовріемъ глядлъ на графа Луиджи и, наконецъ, прервалъ его вопросомъ:
— Вы называете это фокусничество наукой? Надюсь, что вы сдлали это шутя, не придавая своимъ словамъ серьезнаго значенія?
— Напротивъ того, я говорилъ совершенно серьезно и вовсе не имлъ намренія шутить. Четыре года тому назадъ искусные хироманты прочли по нашимъ рукамъ всю подноготную, такъ, какъ еслибъ она была отпечатана у насъ на ладоняхъ.
— Неужели вы хотите сказать, что тутъ было что-либо сверхъестественное? — освдомился Томъ, невріе котораго начало слегка колебаться.
— Могу отвтить вамъ на это, — объяснилъ Анджело, — что наши характеры были описаны съ изумительной точностью и отчетливостью. Мы сами не могли бы изобразить ихъ врне и лучше. Кром того, намъ были предсказаны два или три достопримчательныя событія изъ нашего прошлаго, о которыхъ никто изъ присутствующихъ, кром насъ самихъ, знать не могъ.
— Значитъ, это настоящее колдовство! — вскричалъ Томъ, который теперь и самъ очень заинтересовался. — Посчастливилось ли этимъ кудесникамъ угадать, что должно было случиться съ вами въ будущемъ?
— Вообще говоря, посчастливилось, — продолжалъ Луиджи. — Два или три поразительныхъ предсказанія успли уже съ тхъ поръ исполниться, причемъ самое невроятное изъ всхъ исполнилось въ томъ же году. Изъ числа мене важныхъ пророчествъ, иныя уже осуществились, а другія, равно какъ и нкоторыя изъ боле важныхъ, до сихъ поръ еще не сбылись и, можетъ быть, никогда не сбудутся. Во всякомъ случа, выполненіе ихъ удивило бы меня въ меньшей степени, чмъ невыполненіе.
Слова эти произвели глубокое впечатлніе на Тома. Онъ окончательно опшилъ и счелъ долгомъ извиниться:
— Я вовсе не имлъ въ виду смяться надъ этой наукой, Дэви, я просто-на-просто мололъ вздоръ и несъ необыкновенную чепуху. Мн было бы очень пріятно, если бы вы поглядли своимъ гостямъ на ладони. Надюсь, что вы не откажетесь сдлать это?
— Отчего же нтъ? Если только это доставитъ удовольствіе моимъ постителямъ. Предупреждаю, однако, что у меня слишкомъ мало практики въ хиромантіи и что я, поэтому, не смю выдавать себя за опытнаго и искуснаго спеціалиста по этой части. Если какое-нибудь прошлое событіе особенно отчетливо написано на ладони, я обыкновенно его могу прочесть. Мене важныя событія, зачастую, хотя и не всегда, отъ меня ускользаютъ… Я слишкомъ мало довряю себ самому, чтобы осмлиться читать будущее. Пожалуйста не заключайте изъ моихъ словъ, что я повседневно занимаюсь изученіемъ хиромантіи. За послднія шесть лтъ мн удалось разсмотрть всего лишь сь полдюжины рукъ. Какъ вы видите, здсь принято подшучивать надъ хиромантіей. Я счелъ умстнымъ поэтому прекратить свои опыты, въ ожиданіи, пока лишніе толки умолкнутъ. Знаете ли, что мы сдлаемъ, графъ Луиджи? Я попробую прочесть ваше прошлое и если это мн хоть сколько-нибудь удастся, мы этимъ и удовлетворимся, оставивъ будущее въ поко. Отгадывать его могутъ лишь опытные хироманты.
Онъ взялъ уже руку Луиджи, когда Томъ остановилъ его восклицаніемъ:
— Обождите немножко, Дэви! Графъ Луиджи, вотъ вамъ карандашъ и бумага. Запишите самое невроятное крупное событіе, которое было вамъ предсказано и дйствительно случилось мене чмъ черезъ годъ посл предсказанія и передайте этотъ клочекъ бумаги мн. Я увижу тогда, удастся ли Дэви прочесть это событіе на вашей рук. Луиджи, отвернувшись, написалъ нсколько словъ на клочк бумаги, сложилъ его и передалъ Тому со словами:
— Если г-нъ Вильсонъ правильно угадаетъ, то я предложу вамъ прочесть, что здсь написано.
Вильсонъ принялся изучать ладонь Луиджи, опредляя на ней линіи жизни, ума, сердца и т. д. Онъ тщательно отмчалъ соотношенія этихъ главныхъ линій съ лабиринтомъ боле тонкихъ и нжныхъ бороздокъ и черточекъ, окутывавшихъ ихъ со всхъ сторонъ многосложной стью. Ощупавъ мясистую подушечку у основанія старашого пальца, онъ уяснилъ себ ея очертанія. Точно также тщательно изслдовалъ онъ мясистую часть руки, отъ сгиба кисти и до основанія мизинца. Столь же тщательно и всесторонне разсмотрлъ онъ пальцы графа Луиджи относительно ихъ формы, величины и привычки располагаться по отношенію другъ друга во время отдыха. Вс трое зрителей слдили съ самымъ глубокимъ вниманіемъ за этимъ изслдованіемъ, нагибаясь и сами надъ ладонью графа Луиджи. Никто не осмливался прервать торжественное молчаніе, хотя бы даже единымъ словомъ. Еще разъ внимательно осмотрвъ ладонь графа, Вильсонъ принялся читать по ней вслухъ.
Онъ изобразилъ характеръ Луиджи, его наклонности, вкусы, симпатіи и антипатіи, выдающіяся стремленія, честолюбивыя мечты, и эксцентричности въ такихъ ясныхъ и опредленныхъ выраженіяхъ, что самъ Луиджи приходилъ иногда въ смущеніе, а вс остальные принимались смяться. Оба близнеца признали, однако, описаніе характера художественно схваченнымъ и совершенно врнымъ.
Вильсонъ принялся тогда разсказывать прошлое графа Луиджи. Онъ подвигался впередъ въ этомъ біографическомъ очерк весьма осторожно и не безъ нкотораго колебанія, медленно перемщая пальцы по выдающимся линіямъ ладони. Время оть времени онъ останавливался на какой-нибудь звзд (перекрестк линій), тщательно изслдуя окружающую ее сть тонкихъ бороздокъ. Онъ упомянулъ объ одномъ или двухъ прошлыхъ событіяхъ. Луиджи подтвердилъ правильность его указаній, посл чего Вильсонъ приступилъ къ дальнйшему изслдованію. Неожиданно онъ взглянулъ на графа съ выраженіемъ глубокаго изумленія и сказалъ:
— Здсь отмчено событіе, разглашеніе котораго вы сочтете, можетъ быть, нежелательнымъ?
— Ничего, разсказывайте! — добродушно прервалъ его графъ Луиджи. — Увряю васъ, что это нисколько меня не стснитъ.
Вильсонъ всьтаки колебался и, повидимому, не зналъ, какъ ему поступить. Наконецъ, онъ сказалъ:
— Событіе это слишкомъ щекотливаго свойства для того, чтобы… Не лучше ли будетъ, если я напишу то, что узналъ на бумажк, или же скажу это вамъ шепотомъ, и вы тогда сами ршите, желательно ли разсказывать объ этомъ вслухъ.
— Ну, что жь, я и на это согласенъ! Напишите! — согласился Луиджи.
Написавъ нсколько словъ на лоскутк бумажки, Вильсонъ передалъ его Луиджи, который, прочитавъ написанное тамъ, сказалъ Тому:
— Разверните имющуюся у васъ бумажку и прочтите ее вслухъ, г-нъ Дрисколль!
Томъ прочелъ: ‘Было предсказано, что я убью человка и предсказаніе это исполнилось еще до истеченія года‘.
— Вотъ такъ штука! — присовокупилъ Томъ.
Графъ Луиджи передалъ Тому записочку Вильсона и сказалъ:
— Прочтите ее тоже вслухъ!
Томъ прочелъ: ‘Вы кого-то убили, но я не могу разобрать, кого именно: мужчину, женщину или ребенка‘?
— Это заткнетъ за поясъ привидніе, являвшееся Цезарю и вообще все, что мн когда-либо доводилось видть или же слышать! — объявилъ, пораженный изумленіемъ Томъ. — Оказывается, значитъ, что самый смертельный врагъ человка — его собственная рука. Представьте себ только, что она записываетъ на себ самыя сокровенныя роковыя его тайны, и въ то же время измннически готова разоблачить ихъ каждому постороннему лицу, знакомому съ черной, или же блой магіей. Не понимаю только, чего ради дозволяете вы разглядывать такимъ опаснымъ людямъ вашу ладонь, на которой записаны такіе страшные факты?
— Для меня это совершенно безразлично, — возразилъ Луиджи совершенно спокойнымъ тономъ. — У меня имлось основаніе убить этого человка и я ни мало не жалю о своемъ поступк.
— Какое же могло у васъ имться основаніе убить человка?
— Онъ самъ напрашивался на то, чтобы быть убитымъ.
— Я разскажу вамъ, какъ все случилось, такъ какъ братъ не хочетъ говорить объ этомъ самъ! — съ горячностью воскликнулъ Анджело. — Онъ убилъ человка для того, чтобы спасти мою жизнь. Вотъ чего ради онъ его убилъ. Это былъ благородный поступокъ, о которомъ нтъ ни малйшей надобности умалчивать.
— Ну да, разумется, — подтвердилъ Вильсонъ. — Убить человка, чтобы спасти жизнь родному брату, можетъ, при извстныхъ обстоятельствахъ, быть дломъ очень хорошимъ и великодушнымъ.
— Все , это мн очень пріятно слышать, — возразилъ Луиджи, — но, въ данномъ случа, о самопожертвованіи, геройств или великодушіи съ моей стороны, мн кажется, не могло быть и рчи. Вы упускаете изъ виду одно обстоятельство: если бы я не спасъ жизни Анджело, то и меня самого не оказалось бы въ живыхъ. Зарзавъ моего брата, убійца, безъ сомннія, покончилъ бы также и со мною. Такимъ образомъ, на поврку оказывается, что я спасъ свою собственную жизнь.
— Все это одн только отговорки. Я тебя знаю и ни за что не поврю, чтобъ ты въ это мгновеніе думалъ о себ самомъ! — сказалъ Анджело. — Я храню у себя кинжалъ, которымъ Луиджи убилъ злодя, покушавшагося на мою жизнь и какъ-нибудь покажу его вамъ. Кинжалъ этотъ сталъ посл того для меня особенно дорогимъ. Впрочемъ, онъ имлъ уже и передъ тмъ свою собственную исторію, которая и сама по себ представляется довольно интересною. Онъ былъ подаренъ моему брату могущественнымъ индйскимъ державцемъ Гайковаромъ Бородскимъ, семь котораго принадлежалъ въ теченіе двухъ или трехъ столтій. Имъ было убито изрядное число людей, почему-либо не нравившихся Гайковару и знаменитымъ его предкамъ. На взглядъ онъ не представляетъ ничего особеннаго, кром того разв, что по наружности не похожъ на другіе ножи и кинжалы и т. п. Я сію минуту изображу вамъ его на бумаг. — Анджело взялъ листъ бумаги и, набросавъ нсколькими, штрихами фигуру восточнаго кинжала, продолжалъ: — Какъ видите, онъ обладаетъ широкимъ клинкомъ съ острыми, какъ бритва, лезвіями, на которомъ вырзаны вензеля или же имена длиннаго ряда его владльцевъ. Я самъ распорядился вырзать на немъ латинскими буквами имя Луиджи съ нашимъ гербомъ. Обратите вниманіе на замчательную рукоять этого кинжала. Она изъ цльнаго куска слоновой кости, отшлифованнаго какъ зеркало, толщиною приблизительно въ человческую руку, съ плоско запиленнымъ верхнимъ концомъ для того, чтобъ въ него удобне было опираться большимъ пальцемъ. Кинжалъ надлежитъ держать именно такъ, чтобъ большой палецъ упирался въ верхній конецъ рукояти и затмъ наносить ударъ сверху внизъ. Передавая кинжалъ Луиджи, Гайковаръ показалъ намъ, какимъ именно образомъ слдуетъ его употреблять. Въ ту же самую почь Луиджи пришлось воспользоваться этимъ урокомъ, и у Гайковара оказалось однимъ подданнымъ мене. Ножны кинжала великолпно украшены драгоцнными цвтными каменьями. Вы, безъ сомннія, найдете эти ножны гораздо интересне самого кинжала.
Томъ замтилъ про себя:
— Какое счастье, что я сюда зашелъ! Я продалъ бы этотъ кинжалъ за ничтожную сумму, такъ какъ считалъ эти драгоцнные каменья цвтными стеклышками.
— Продолжайте вашъ разсказъ, — попросилъ Вильсонъ. — Вамъ не зачмъ прибгать къ паузамъ. Наше любопытство и безъ того достаточно возбуждено, мы желаемъ знать, при какихъ именно обстоятельствахъ совершили вы смертоубійство? Потрудитесь повдать намъ это.
— Смю уврить, что во всемъ виноватъ былъ именно только кинжалъ. Ночью пробрался въ комнату, отведенную намъ во дворц, одинъ изъ туземныхъ служителей Гайковара, съ намреніемъ насъ убить и украсть подаренный намъ кинжалъ. Очевидно, его соблазняла значительная цнность самоцвтныхъ каменьевъ, украшавшихъ его ножны. Мы съ братомъ спали въ одной постели, и кинжалъ лежалъ у Луиджи подъ подушкой. Комната наша тускло освщалась едва мерцавшимъ ночникомъ. Я уже спалъ, а Луиджи еще бодрствовалъ, какъ вдругъ ему показалось въ полумрак, что кто-то подкрадывается къ постели. Луиджи вытащилъ кинжалъ изъ ноженъ и оказался немедленно же готовымъ употребить его въ дло въ случа надобности. Необходимо замтить, что погода была теплая, а потому мы спали безъ простынь и безъ одялъ. Туземецъ, пробиравшійся ползкомъ, очутился уже у самой постели, нагнулся надо мной и занесъ правую руку, вооруженную большимъ ножомъ, собираясь всадить этотъ ножъ мн прямо въ горло. Луиджи поймалъ однако, убійцу за руку, пригнулъ его внизъ и всадилъ ему въ шею кинжалъ по самую рукоять. Вотъ вамъ и весь сказъ.
Вильсонъ и Томъ оба глубоко вздохнули. Посл того завязался общій разговоръ по поводу этого трагическаго приключенія, а затмъ Вильсонъ, взявъ руку Тома въ свою, сказалъ:
— Представьте себ, Томъ, что я ни разу еще до сихъ поръ не имлъ случая полюбоваться вашими ладонями. Возможно, что въ вашей жизни бывали тоже событія подозрительнаго свойства, относительно которыхъ… Что же это такое?
Томъ поспшно вырвалъ у него свою руку и казался не на шутку сконфуженнымъ.
— Представьте себ, онъ даже покраснлъ! — замтилъ Луиджи.
Томъ злобно взлянулъ на него изподлобья и ехидно возразилъ:
— Еслибъ я и покраснлъ, то во всякомъ случа не потому чтобы сознавалъ себя убійцей!
Смуглое лицо, Луиджи тотъ часъ же вспыхнуло, но прежде чмъ онъ усплъ, что-нибудь сказать или же сдлать какое-нибудь движеніе, встревоженный Томъ поспшно добавилъ:
— Прошу у васъ тысячу извиненій! Я вовсе не хотлъ такъ выразиться, это совершенно необдуманно сорвалось у меня съ языка и я самъ очень жалю о необдуманныхъ моихъ словахъ. Надюсь, что вы меня простите!
Вильсонъ явился къ нимъ обоимъ на выручку, стараясь по возможности загладить промахъ Тома. Ему это вполн удалось по отношенію къ близнецамъ, которыхъ не особенно обидло оскорбленіе, нанесенное Луиджи. Непріятне всего являлось для нихъ неблаговоспитанное обращеніе Тома съ Вильсономъ. Самому обидчику было несравненно трудне успокоиться. Томъ длалъ видъ, будто чувствуетъ себя прекрасно, и дйствительно не выказывалъ ни малйшаго смущенія. Въ глубин души, однако, онъ чувствовалъ сильнйшее раздраженіе противъ всхъ трехъ свидтелей глупой его выходки. Ему было до такой степени непріятно сознавать, что поставилъ себя въ необходимость униженно просить извиненія при свидтеляхъ, что онъ совершенно позабылъ негодовать на собственную свою безстактность. Тмъ не мене, случайное обстоятельство помогло ему вполн утшиться и оказалось почти въ состояніи вызвать у него опять чувство дружескаго доброжелательства, по крайней мр по отношенію къ знатнымъ чужеземцамъ. Дло въ томъ, что между близнецами обнаружилось изъ-за какихъ-то пустяковъ маленькое разногласіе, при обсужденіи котораго они вскор пришли въ очевидное раздраженіе другъ противъ друга. Это до того очаровало Тома и доставило ему такое искреннее удовольствіе, что онъ осторожно принялся подливать масла въ огонь и всячески усиливать существовавшее раздраженіе, длая видъ, будто руководствуется несравненно боле почтенными мотивами. Благодаря его содйствію, братья чуть не поссорились другъ съ другомъ. Если дло у нихъ не дошло до ссоры, то лишь потому, что споръ между близнецами былъ прерванъ внезапнымъ стукомъ въ дверь. Обстоятельство это, очень обидное для Тома, чрезвычайно обрадовало Вильсона, который немедленно же отправился отворять.
Постителемъ оказался добродушной, невжественный, энергическій мужчина среднихъ лтъ, ирландецъ Джонъ Бэкстонъ, большой охотникъ до политическихъ интригъ, принимавшій всегда самое дятельное участіе во всевозможныхъ общественныхъ длахъ. Одной изъ главнйшихъ злобъ дня на Даусоновой пристани оказывался тогда вопросъ о ром. Образовались дв партіи: за ромъ и противъ рома. Бэкстонъ агитировалъ въ пользу рома. Воротилы этой партіи послали его разыскать близнецовъ и пригласить ихъ на общую сходку ромовой партіи. Выполняя возложенное на него порученіе, онъ объяснилъ, что ромовики начали уже собираться въ большомъ зал надъ гостинымъ дворомъ. Луиджи принялъ это приглашеніе очень охотно, Анджело-же не столь охотно, талъ какъ онъ не долюбливалъ многолюдныхъ сходокъ и не пилъ крпкихъ спиртныхъ напитковъ, столь употребительныхъ въ Америк. Въ сущности онъ вовсе воздерживался отъ спиртныхъ напитковъ тамъ, гд это оказывалось для него возможнымъ.
Близнецы ушли вмст съ Бэкстономъ, а Томъ Дрисколль присоединился къ нимъ самопроизвольно, такъ какъ его никто не приглашалъ.
Издали уже бросалась въ глаза длинная колыхавшаяся линія зажженныхъ факеловъ, тянувшаяся сверху внизъ по главной городской улиц, откуда доносился глухой барабанный бой, бряцанье литавръ, визгливо завываніе нсколькихъ флейтъ и слабые отголоски отдаленныхъ ура. Хвостъ процессіи взбирался уже по лстниц верхняго этажа гостинаго двора, когда итальянскіе графы-близнецы еще только подходили къ этому зданію. Войдя въ залъ, они нашли его переполненнымъ людьми, факелами, дымомъ, шумомъ и восторженннымъ гамомъ. Близнецовъ, равно какъ и неразлучнаго съ ними Тома Дрисколля, Бэкстонъ провелъ на эстраду и сдалъ тамъ, среди бурныхъ привтственныхъ возгласовъ предсдателю сходки. Какъ только шумъ нсколько стихъ, предсдатель внесъ слдующую резолюцію: ‘Безатлогательно избрать знаменитыхъ гостей, путемъ торжественнаго привтствія, въ члены нашей достославной партіи, являющейся раемъ для свободолюбивыхъ и гибелью для рабовъ’.
Эта краснорчивая резолюція снова открыла шлюзы шумной восторженности, причемъ братья—близнецы немедленно же оказались избранными съ самымъ трогательнымъ единодушіемъ въ члены ромовой партіи. Вслдъ за тмъ поднялась цлая буря возгласовъ:
— Смочить ихъ, смочить хорошенько! Пропустить имъ за галстухи!
Обоимъ братьямъ близнецамъ подали большія рюмки, до краевъ полныя водки. Луиджи поднялъ свою рюмку надъ головой, граціознымъ движеніемъ руки поклонился этой рюмкой всему собранію и поднесъ ее къ губамъ. Анджело, напротивъ того, поставилъ свою рюмку на столъ. Снова поднялись бурные крики:
— Отчего жь не пьетъ другой? Ужъ не собирается ли блондинъ намъ измнить? Потрудитесь объясниться!
Наведя требуемыя справки, предсдатель доложилъ:
— Мы, господа, сдлали прискорбный промахъ: оказывается, что графъ Анджело Капелли держится противоположныхъ намъ воззрній! Онъ вовсе не употребляетъ спиртныхъ напитковъ и не предполагалъ добиваться избранія въ члены нашей партіи, а потому желаетъ пересмотра своего избранія. Какъ угодно ршить на этотъ счетъ сходк?
Весь залъ огласился хохотомъ, къ которому въ достаточной доз примшивались свистки и мяуканье, но энергическое употребленіе предсдательскаго звонка возстановило подъ конецъ нчто врод спокойствія и порядка. Тогда, кто-то изъ толпы объявилъ, что хотя очень сожалетъ о сдланномъ промах, но считаетъ исправленіе его невозможнымъ въ ныншнее засданіе. По существующимъ обычаямъ, это можно сдлать лишь въ слдующее засданіе. Онъ не предлагаетъ никакой резолюціи, такъ какъ ея въ данномъ случа не требуется, но желалъ бы извиниться передъ джентльмэномъ отъ лица всего собранія и въ тоже время уврить джентльмена, что, поскольку это будетъ зависть отъ Сыновъ Свободы, они постараются сдлать временную принадлежность джентльмэна къ ихъ партіи для него пріятной.
Рчь эта была встрчена громкими рукоплесканіями и возгласами:
— Умно сказано! Что правда, то правда! Онъ хоть и не пьющій, а всетаки славный малый! Выпьемте за его здоровье! Провозгласимъ ему здравицу и осушимъ рюмки до дна.
Розданы были рюмки и вс на эстрад выпили за здоровье Анджело. Вся сходка тмъ временемъ ревла:
— Онъ веселый славный малый!
За него пріятно пить!
Онъ веселый славный малый!
Многи лта ему жить!
Томъ Дрисколль тоже выпилъ здравицу, полагавшуюся по уставу. Это была вторая рюмка, такъ какъ онъ передъ тмъ усплъ уже осушить рюмку Анджело, въ то самое мгновеніе, когда непьющій графъ поставилъ ее на столъ. Дв рюмки крпчайшей водки привели его въ развеселое состояніе, граничившее почти съ невмняемостью. Онъ началъ принимать весьма оживленное и выдающееся участіе въ сходк, особенно же по части свистковъ, мяуканья и боле или мене остроумныхъ замчаній на рчи ораторовъ.
Предсдатель все еще стоялъ на эстрад вмст съ обоими графами Капелли. Необыкновенно близкое сходство между братьями-близнецами пробудило остроуміе Тома Дрисколля. Въ ту самую минуту когда предсдатель началъ говорить рчь, Томъ выступилъ въ свою очередь впередъ и, обращаясь къ присутствующимъ съ доврчивостью пьянаго парня, объявилъ:
— Ребята, я вношу предложеніе, чтобы онъ замолчалъ и предоставилъ слово этимъ…
Непечатное выраженіе, замненное здсь многоточіемъ произвело большой эффектъ и вызвало въ зал громкій взрывъ хохота.
Южная кровь Луиджи мгновенно дошла до точки кипнія тмъ боле что оскорбленіе было нанесено ему и брату въ присутствіи четырехсотъ постороннихъ лицъ. Оставлять подобное оскорбленіе безнаказаннымъ, или же откладывать возмездіе за него хоть на минуту, было не въ натур молодого графа. Сдлавъ шага два въ сторону, онъ остановился позади ничего не подозрвавшаго шутника, а затмъ, отступивъ шагъ назадъ, угостилъ Тома пониже спины такимъ богатырскимъ пинкомъ, что бдняга взвился на воздухъ, перелетлъ черезъ рампу и очутился на головахъ передняго ряда Сыновъ Свободы.
Человку даже и въ трезвомъ вид наврядъ ли будетъ особенно пріятно, если кто-либо изъ его ближнихъ свалится ему ни съ того, ни съ сего, какъ снгъ на голову, человкъ же успвшій подвыпить не приминетъ въ такомъ случа выразить свое негодованіе дйствіемъ. Въ гнзд Сыновъ Свободы, на которое свалился Томъ Дрисколль, не нашлось ни одного трезваго птенца. Весьма вроятно даже, что во всемъ зал не было за исключеніемъ графа Анджело, ни одного вполн трезваго человка. Не мудрено поэтому, что первый рядъ Сыновъ Свободы, въ порыв негодованія, швырнулъ Тома на головы второго ряда, который, препроводивъ бднягу дальше, принялся немедленно обработывать кулаками первый рядъ, угостившій его столь не желаннымъ подаркомъ. Третій, четвертый и вс слдующіе ряды поступали соотвтственно такимъ же образомъ. По мр того, какъ Дрисколль, въ бурномъ своемъ воздушномъ полет, подвигался къ дверямъ, онъ оставлялъ за собою все расширявшееся поле ожесточенной битвы, подъ аккомпаниментъ бшеной пьяной ругани. Факелы, рядъ за рядомъ, валились на полъ, подъ конецъ раздались отчаянные крики: ‘Пожаръ, горимъ!’, заглушившіе собою неистовый звонъ предсдательскаго колокольчика, ревъ разъяренныхъ голосовъ и трескъ подламывающихся скамеекъ.
Драка мгновенно прекратилась. Проклятія и брань сразу умолкли. Настало мгновеніе, когда шумъ и гамъ смнились мертвымъ затишьемъ. Это былъ штиль, заступившій мсто бури. Затмъ, сразу же, въ толп снова проснулись жизнь и энергія. Она заколыхалась и хлынула изъ горвшаго зала. Окраины ея словно таяли, вытекая сквозь окна и двери. Одновременно съ этимъ внутреннее давленіе постепенно ослабвало.
Никогда еще пожарная команда не являлась такъ быстро на выручку. Дло въ томъ, что на этотъ разъ ей почти не пришлось перемщаться, такъ какъ главная ея квартира находилась тутъ-же, въ заднемъ флигел гостинаго двора. Пожарная команда состояла изъ двухъ ротъ: машинной, дйствовавшей трубами, и рабочей, съ баграми, топорами и лстницами. Половина каждой роты была навербована изъ ромовиковъ, а другая изъ враговъ рома, что вполн согласовалось съ тогдашвимъ нравственнымъ и политическимъ распредленіемъ партій на Даусоновой пристани. Въ казармахъ дежурило достаточное число враговъ рома, для того, чтобы привести въ дйствіе насосъ и придвинуть лстницы къ стнамъ горвшаго зданія. Черезъ какихъ-нибудь дв минуты пожарная команда успла уже облечься въ красныя рубашки и мдные шлемы (она никогда не совершала оффиціальныхъ подвиговъ въ неоффиціальныхъ костюмахъ). Въ то время, когда ромовики хлынули сквозь длинный рядъ оконъ верхняго этажа на крышу веранды гостинаго двора, избавители были уже наготов встртить ихъ могучей струею воды, которая смыла нсколькихъ несчастливцевъ съ крыши и чуть не утопила остальныхъ. Вода представлялась всетаки лучше огня, а потому ромовики продолжали выливаться непрерывными потоками на крышу сквозь окна большого зала, гд происходила сходка. Ихъ продолжали безпощадно окачивать водою до тхъ поръ, пока залъ не опустлъ совсмъ. Тогда пожарные поднялись туда и затопили его такимъ количествомъ воды, которымъ можно было бы потушить въ сорокъ разъ большее количество огня, чмъ имлось тамъ въ наличности. Извстно, что пожарнымъ командамъ въ американскихъ провинціальныхъ городахъ рдко лишь представляется возможность проявить свою дятельность. Немудрено поэтому, что если выпадетъ благопріятный случай, то они пользуются имъ уже на совсть. Благоразумные и разсудительные обыватели такихъ провинціальныхъ городовъ страхуютъ поэтому свои дома не столько отъ огня, сколько отъ поврежденій, которыя могутъ быть нанесены пожарными командами.

ГЛАВА XII.

‘Что такое мужество? — Это способность сопротивляться страху и одерживать надъ нимъ верхъ, а вовсе не безстрашіе. Храбрость длаетъ честь только тому, кто въ глубин души немножко труситъ. Въ противномъ случа совершенно ошибочно примнять такой почетный эпитетъ. Возьмемъ, напримръ, блоху. Если бы невдніе страха было равнозначущимъ мужеству, то она безъ сомннія оказалась бы храбрйшею изъ всхъ тварей Божіихъ. Находитесь вы въ спящемъ, или же бодрствующемъ состояніи, безстрашная блоха нападаетъ на васъ, не обращая вниманія на то, что вы своимъ объемомъ и силою превосходите ее востолько же разъ во сколько соединенныя человческія арміи]превосходятъ могущество грудного младенца. Блоха денно и нощно живетъ подъ угрозою смерти, которая можетъ обрушиться на нее со всхъ сторонъ, а между тмъ это мужественное созданіе путешествуетъ но вашему тлу также безбоязненно, какъ человкъ, прогуливающійся по улицамъ города, которому за тысячу лтъ передъ тмъ угрожало землетрясеніе. Когда мы говоримъ про Клейва, Нельсона и Путнэма, ‘не знавшихъ, что такое страхъ, мы должны присоединить къ нимъ блоху и даже поставить ее во глав этихъ героевъ’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Къ десяти часамъ вечера, въ пятницу, судья Дрисколль лежалъ уже въ постели и спалъ сномъ праведника. На другой день утромъ онъ, еще до разсвта, проснулся и отправился на рыбную ловлю со своимъ пріятелемъ Пемброкомъ Говардомъ. Оба они провели раннюю свою молодость въ Виргиніи, когда этотъ штатъ считался еще главнымъ и самымъ вліятельнымъ во всей Сверо-Американской республик. Говоря про тогдашнюю Виргинію, они все еще присоединяли къ ней, съ чувствомъ гордости и любящей благоговйной привязанности, прилагательное ‘старая’. За каждымъ переселенцемъ изъ старой Виргиніи признавалось въ Миссурійскомъ штат извстнаго рода преимущество, длавшее его аристократомъ, если только онъ могъ доказать что происходитъ сверхъ того отъ первыхъ старовиргинскихъ поселенцевъ. Говарды и Дрисколли принадлежали къ такой аристократіи, являвшейся въ ихъ глазахъ чмъ-то врод дворянскаго сословія. Она обладала своими неписанными законами, которые были однако столь же ясно и строго опредлены какъ и наилучше редактированныя статьи печатнаго свода законовъ. Потомокъ П. В. П. (первыхъ виргинскихъ поселенцевъ) былъ природный джентльмэнъ. Важнйшей обязанностью въ жизни было для него блюсти за этимъ великимъ наслдіемъ и сохранять его цлымъ и неприкосновеннымъ. До чести такого джентльмэна не должно было коснуться ни малйшее пятнышко. Упомянутые уже неписанные законы являлись для него обязательнымъ уложеніемъ, съ которымъ поведеніе его строго сообразовалось. Если бы онъ отступилъ хотя на іоту отъ этихь законовъ, то оказался бы обезчещеннымъ т. е. утратилъ бы право считаться джентльменомъ. Законы ‘чести’ служили для него какъ бы компасомъ, указывавшимъ путь въ мор житейскомъ. Малйшее уклоненіе съ этого пути влекло за собой кораблекрушеніе. Случалось, что требованія этихъ законовъ шли въ разрзъ съ требованіями религіи и тогда религія отодвигалась на второй планъ, такъ какъ законы надлежитъ соблюдать во что бы то ни стало. Честь джентльмена не допускала никакихъ компромиссовъ, а неписанные законы указывали въ чемъ именно она состояла и чмъ отличалась оть простонародной чести, опредлявшейся религіозными убжденіями, общественными законами и обычаями въ различныхъ мстностяхъ земного шара, лежавшихъ вн священныхъ границъ станинной Виргиніи.
Судью Дрисколля безспорно признавали первымъ изъ именитйшихъ гражданъ Даусоновой пристани. Вторымъ въ числ именитйшихъ гражданъ столь же безспорно считался Пемброкъ Говардъ, пользовавшійся заслуженной репутаціей великаго ‘юриста’. Онъ и Дрисколль были ровесники: имъ обоимъ перевалило уже годика два за шестой десятокъ.
Дрисколль признавалъ себя свободномыслящимъ, а Говардъ, — непоколебимоврующимъ усерднымъ пресвитеріанцемъ. Означенная рознь религіозныхъ возрній нисколько не вредила искренней горячей дружб обоихъ пріятелей. Оба они принадлежали къ такимъ людямъ, для которыхъ мннія представляются чмъ то врод неотъемлемой собственности, не подлежащей обсужденію, осмотру, исправленію или же критик даже со стороны самыхъ близкихъ друзей.
Покончивъ ловить рыбу, они плыли въ лодк внизъ по теченію, бесдуя о государственной политик, когда навстрчу имъ попался тоже рыболовъ въ челнок, плывшемъ отъ пристани вверхъ по теченію. Рыболовъ этотъ сказалъ:
— Надюсь, вамъ извстно, г-нъ судья, что одинъ изъ новоприбывшихъ близнецовъ угостилъ вашего племянника здоровеннымъ пинкомъ?
— Угостилъ!.. Чмъ?
— Пинкомъ пониже спины.
Губы старика судьи поблднли, а глаза его вспыхнули зловщимъ огнемъ. Онъ съ минуту задыхался отъ гнва и едва собрался съ силами выговорить:
— Ну ладно, продолжайте! Разскажите мн все въ подробности.
Встрчный рыболовъ исполнилъ желаніе старика. Выслушавъ его, судья съ минутку помолчалъ, обсуждая въ ум своемъ позорную картину непроизвольно учиненнаго Томомъ полета черезъ рампу. Затмъ онъ проговорилъ какъ бы разсуждая съ самимъ собою:
— Гм… Признаться я этого не понимаю. Я тогда спалъ и онъ меня не разбудилъ. Должно быть, онъ ршилъ, что сможетъ уладить дло и безъ моей помощи.
При этой мысли лицо его просіяло отъ гордости и удовольствія, такъ что онъ добавилъ совершенно уже веселымъ тономъ:
— Это мн нравится… Сейчасъ видно настоящую старинную виргинскую кровь! Такъ вдь, Пемброкъ?
На лиц Говарда показалась непреклонная, словно желзная улыбка и онъ одобрительно кивнулъ головою. Встрчный рыболовъ счелъ умстнымъ добавить:
— Томъ побилъ за то близнеца на суд.
Судья съ изумленіемъ взглянулъ на говорившаго и спросилъ:
— На суд? По какому же случаю былъ судъ?
— Томъ жаловался вдь судь Робинзону на итальянскаго графа, котораго обвинялъ въ нанесеніи побоевъ и оскорбленій дйствіемъ.
Старикъ внезапно вздрогнулъ и съежился, словно человкъ, которому нанесенъ смертельный ударъ. Нагнувшись впередъ онъ собирался уже упасть въ обморокъ, но Говардъ подскочилъ къ нему, подхватилъ его на руки, уложилъ въ лодку на спину, спрыснулъ ему лицо водой и сказалъ до нельзя изумленному встрчному рыболову:
— Убирайтесь—ка отсюда по добру по здорову! Надо, чтобы онъ, очнувшись, не засталъ васъ уже здсь! Вы сами видите, надюсь, какое впечатлніе произвели на него ваше необдуманныя слова. Вамъ слдовало быть поосторожне, а не выкладывать прямо передъ старикомъ такую нелпую и позорную для его имени сплетню.
— Я и самъ теперь очень сожалю о томъ, что позволилъ себ заговорить съ нимъ, г-нъ Говардъ. Еслибъ я думалъ, что это такъ сильно на него подйствуетъ, то, разумется, лучше бы промолчалъ. Смю уврить однако, что тутъ нтъ никакой сплетни. Все, что я ему разсказалъ чистая правда отъ слова до слова.
Съ этими словами рыболовъ энергически погналъ свой челнъ вверхъ по теченію. Минутку спустя, старикъ судья очнулся отъ обморока и, жалобно глядя на своего пріятеля, съ любящимъ состраданіемъ нагнувшагося къ нему проговорилъ слабымъ еще голосомъ:
— Скажите мн, Пемброкъ, что онъ совралъ и что все это ложь и чепуха.
Нельзя было упрекнуть ни въ малйшей слабости могучій басъ, отвтившій ему:
— Вы, старый дружище, такъ же хорошо, какъ и я самъ, знаете, что это наглая ложь. Предки его принадлежали вдь къ лучшимъ старо-виргинскимъ семьямъ.
— Да благословитъ васъ Богъ за это слова! — воскликнулъ престарлый джентльмэнъ съ выраженіемъ самой пламенной благодарности. — Ахъ, Пемброкъ, какимъ тяжкимъ ударомъ было бы для меня это!
Видя своего пріятеля до такой степени разстроеннымъ, Говардъ не ршился его покинуть. Онъ не только проводилъ судью до дому, но и зашелъ туда вмст съ нимъ. Къ тому времени уже стемнло, такъ что давно слдовало бы садиться за ужинъ, но судь было теперь не до ужина. Ему хотлось слышать какъ будетъ опровергнута сплетня самимъ Томомъ и притомъ опровергнута въ присутствіи Говарда. Онъ тотчасъ послалъ за племянникомъ, который немедленно къ нему и явился. Томъ казался сильно помятымъ, немножко прихрамывалъ и вообще имлъ видъ не особенно авантажный. Дядя усадилъ его въ кресло и сказалъ:
— Мы кое-что слышали, голубчикъ, про твое приключеніе, которое, ради краснаго словца, разсказчикъ сдобрилъ еще великолпнйшей ложью. Я убжденъ, что ты сразу же развешь ее, мельчайшую пыль. Какія мры приняты тобой и въ какомъ положеніи стоитъ теперь дло?
— Оно не стоитъ теперь ни въ какомъ положеніи, такъ какъ благополучно уже улажено! — отвчалъ Томъ съ наивностью новорожденнаго ребенка. — Я вызвалъ негодяя Луиджи въ судъ и добился обвинительнаго приговора. Мякинная Голова защищалъ Луиджи. Это было первое дло, которое Вильсонъ велъ въ суд, и онъ всетаки его проворонилъ. Судья приговорилъ негоднаго итальянца къ штрафу въ пять долларовъ за буйство и оскорбленіе дйствіемъ.
При первыхъ же словахъ Тома, Говардъ и судья, не давая себ отчета, почему именно они это длаютъ, вскочили а затмъ принялись съ какимъ-то недоумніемъ поглядывать другъ на друга. Говардъ постоялъ съ минутку и, печально опустился опять на стулъ не промолвивъ ни слова. Гнвъ и негодованіе у судьи разгорались все съ большею силой и, наконецъ, выразились цлымъ потокомъ брани и укоризнъ:
— Ахъ ты, поганый щенокъ! Ахъ ты несчастная тварь! — Неужели родной мой племянникъ могъ оказаться такимъ подлецомъ и мерзавцемъ, что обратился къ суду съ жалобой на то, что его поколотили? — Отвчай же мн, чортъ возьми!
Томъ понурилъ голову и отвтилъ лишь краснорчивымъ молчаніемъ. Дядя глядлъ на него вытаращивъ глаза, съ выраженіемъ, въ которомъ изумленіе, стыдъ и недовріе сливались въ одно, до чрезвычайности грустное, цлое. Помолчавъ еще немного, онъ спросилъ:
— Который же это былъ изъ близнецовъ?
— Графъ Луиджи.
— Вызывалъ ты его на дуэдь?
— Н…нтъ! — неувренно отвтилъ Томъ, страшно поблднвъ.
— Ты пошлешь ему вызовъ сегодня же вечеромъ. Говардъ будетъ твоимъ секундантомъ.
Тому чуть не сдлалось дурно и онъ былъ не въ силахъ скрывать охватившее его чувства страха. Бдняга молча вертлъ въ рукахъ свою шляпу, а дядя глядлъ на него все грозне, по мр того, какъ одна мучительная секунда уходила за другой. Подъ конецъ Томъ проговорилъ прерывающимся жалобнымъ голосомъ:
— Пожалуйста, дядюшка, не требуйте этого отъ меня! Онъ такой дьяволъ, которому ровнехонько ничего не стоитъ убить человка… Я никогда бы не ршился… Я… его боюсь!
Ротъ старика трижды открывался и опять закрывался, прежде чмъ ему удалось издать какой-либо звукъ. Затмъ, однако, слова вырвались изъ, него бурнымъ потокомъ.
— Въ семь моей значитъ оказывается трусъ! — Дрисколль и трусъ! — Что же такое я сдлалъ, чтобъ заслужить такое безчестіе?
Старикъ подошелъ шатаясь, къ письменному столу, стоявшему въ углу, причемъ повторялъ отъ времени до времени раздирающимъ душу голосомъ: ‘Чмъ-же, чмъ заслужилъ я это’? Онъ вынулъ изъ ящика исиисанный листъ гербовой бумаги, медленно разорвалъ его на клочки и принялся какъ-то машинально разбрасывать ихъ по комнат, по которой ходилъ взадъ и впередъ, все еще продолжая стовать и жаловаться, а подъ конецъ сказалъ Тому:
— Вотъ я опять изорвалъ мое завщаніе. Ты, подлый сынъ благороднаго отца, вторично заставилъ меня лишить тебя наслдства. Прочь съ моихъ глазъ! Уходи скоре, пока я еще не плюнулъ теб въ лицо!
Молодой человкъ, не мшкая, удалился. Тогда судья, обращаясь къ Говарду, спросилъ:
— Вы, старый дружище, надюсь, согласны быть моимъ секундантомъ?
— Разумется.
— Вотъ вамъ перо и бумага: напишите ему отъ моего имени вызовъ и передайте его немедленно же.
— Черезъ четверть часа онъ будетъ переданъ графу въ собственныя руки! — торжественно объявилъ Говардъ.
На сердц у Тома было очень тяжело. Утративъ наслдство и всякое уваженіе къ себ самому, онъ одновременно съ этимъ лишился также и аппетита. Молодой человкъ ушелъ не поужинавши изъ дому своего дяди съ задняго хода и машинально направился по темному переулку къ Заколдованному дому. Погрузившись въ грустныя думы, онъ спрашивалъ себя, въ состояніи ли будетъ даже самое примрнымъ и благоразумнымъ поведеніемъ въ будущемъ вернуть себ расположеніе дяди настолько, чтобы старикъ согласился возобновить великодушное завщаніе, которое только-что уничтожилъ теперь въ порыв негодованія. По долгомъ размышленіи, Томъ ршилъ, что это можетъ случиться съ теченіемъ врамени. Однажды вдь удалось же ему добиться помилованія, а то что удалось однажды, можетъ удасться вдь и другой разъ. Во всякомъ случа, онъ постарается войти опять въ милость у дяди. Онъ употребитъ всю свою энергію на разршеніе этой задачи и непремнно достигнетъ цли, если бы даже пришлось пожертвовать для этого завтными своими привычками къ легкомыслію и безшабашной разнузданности. Томъ разсуждалъ:
‘Выручкой за то, что мн удалось раздобыть у болвановъ, отправившихся на поклонъ къ проклятымъ проходимцамъ, я прежде всего уплачу свои карточные долги, а тогда забастую и не стану больше дотрогиваться до картъ. Увлеченіе азартными играми оказывается въ моемъ положеніи худшимъ изъ всхъ пороковъ, такъ какъ, изъ-за нетерпливости кредиторовъ, меня, въ случа проигрыша, сейчасъ же могутъ уличить. Судья счелъ слишкомъ убыточной для себя уплату проигранныхъ мною двухъ сотъ долларовъ. Разв можно было признать такую пустячную затрату разорительной? Вотъ теперь онъ, разорвавъ свое завщаніе, дйствительно нанесетъ мн серьезный убытокъ въ томъ случа, если вздумаетъ умереть раньше, чмъ напишетъ новое завщаніе въ мою пользу. Понятно, что онъ объ этомъ даже и не подумалъ. Многіе поди имютъ привычку односторонне глядть на дло и видть только то, что согласуется съ ихъ собственными воззрніями. Впрочемъ еслибъ старикъ узналъ сколько долговъ усплъ я на себя накатать, онъ даже и безъ этой дуэли швырнулъ бы завщаніе въ печку. Триста долларовъ, шутка сказать! Счастье еще, что ему не доведется услышать объ этомъ долг. Стоитъ только уплатить эти триста долларовъ и дло будетъ въ шляп, такъ какъ я посл того ни за что въ свт не дотронусь до картъ. Клянусь, что я не возьму ихъ въ руки, по крайней мр, пока судья будетъ въ живыхъ! Знаю, что теперь мн въ послдній уже разъ представляется случай вернуть себ его благоволеніе. Теперь мн еще это удастся, но если я потомъ когда-нибудь позволю себ вздумаю хоть въ чемъ-либо проштрафиться, тогда уже пиши пропало.

ГЛАВА XIII.

‘Размышляя о томъ, сколько знакомыхъ людей, крайне непріятныхъ въ обращеніи, переселились въ лучшій міръ, невольно чувствуешь расположеніе вести себя такъ, чтобъ не пришлось встрчаться съ ними въ будущей жизни’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

‘Октябрь — это одинъ изъ самыгь опасныхъ мсяцевъ для спекуляцій съ процентными бумагами. Другими, столь же опасными мсяцами, слдуетъ признать: іюль, январь, сентябрь, апрль, ноябрь, май, мартъ, іюнь, декабрь, августъ и февраль.

Изъ того же календаря.

Грустно разсуждая съ самимъ собою, Томъ прошелъ глухимъ переулкомъ на задворкахъ мимо дома Мякинной Головы, а затмъ, мимо заборовъ, окаймлявшихъ пустопорожніе участки по об стороны переулка, пока не добрался до заколдованнаго дома, обогнувъ который вышелъ на улицу. Онъ все еще пребывалъ въ самомъ злополучномъ настроеніи духа и, тяжко вздыхая, пустился въ обратный путь. Молодой человкъ испытывалъ величайшую потребность въ сочувствіи и думалъ, что теперь было бы очень пріятно зайти къ Ровен. Въ ея обществ онъ, разумется бы, развеселился. — Ровена! — Мысль о ней заставила его сердце забиться сильне, но тотчасъ же затмъ оно успокоилось, вспомнивъ, что тамъ пришлось бы встртиться съ ненавистными близнецами.
Томъ подходилъ теперь къ дому Вильсона, съ обитаемой его стороны и замтилъ, что окна кабинета освщены. ‘Зайти разв туда?’ подумалъ онъ. Другіе давали иной разъ чувствовать Тому, что онъ былъ для нихъ нежеланнымъ гостемъ, но Вильсонъ всегда держалъ себя съ нимъ очень вжливо и добросердечно, а добросердечная вжливость если и не можетъ считаться равносильной искреннему радушію, то во всякомъ случа не позволитъ себ оскорблять чувство хотя бы даже нежеланнаго постителя. Услышавъ у себя на крыльц шаги и легкое покашливанье, Вильсонъ сказалъ себ самому:
— Это наврное слабохарактерный молодой кутила и шелопай Томъ. Бдняга наврядъ ли встртитъ сегодня гд-либо дружескій пріемъ посл такой безтактности, какою являлась съ его стороны подача жалобы въ судъ на оскорбленіе, нанесенное ему дйствіемъ.
Раздался смиренный стукъ въ дверь, въ отвтъ на который послдовалъ отвтъ: ‘Войдите’!
Войдя въ кабинетъ, Томъ не сказавъ ни слова и тяжело опустился въ кресло. Вильсонъ доброжелательно замтилъ своему гостю:
— У васъ, любезнйшій, слишкомъ уже печальный видъ. Зачмъ принимать все это такъ близко къ сердцу? Постарайтесь забыть, что васъ угостили пинкомъ.
— Дло совсмъ не въ пинк, Мякинная Голова! — съ отчаяніемъ возразилъ ему Томъ. — Тутъ вышла штука въ тысячу или, что я говорю въ тысячу, — въ милліонъ разъ хуже пинка.
— Не понимаю, Томъ, что вы хотите сказать. Неужели Ровена…
— Меня отвергла? Нтъ, но старикъ вышвырнулъ меня за бортъ.
‘Эге! — подумалъ про себя Вильсонъ, вспомнивъ о таинственной двушк, которую видлъ въ спальн Тома. — Безъ сомннія, Дрисколли что-нибудь про нее разузнали’. Затмъ онъ добавилъ вслухъ, серьезнымъ, назидательнымъ тономъ:
— Замтьте себ, Томъ, что нкоторые виды легкомыслія и безпутства…
— Не трудитесь проповдывать въ пустын! Здсь дло идетъ не о легкомысліи и безпутств. Старику хотлось, чтобъ я вызвалъ этого проклятаго итальянскаго дикаря на дуэль, а я не соглаласился исполнить его желаніе.
— Разумется, онъ самъ такъ бы и поступилъ! — сказалъ Вильсонъ, словно разсуждая съ самимъ собою. — Меня удивило больше всего какимъ образомъ старикъ не позаботился объ этомъ еще вчера вечеромъ, и почему именно дозволилъ онъ вамъ вести дло судебнымъ порядкомъ передъ дуэлью, или же посл таковой? Жаловаться въ судъ было съ вашей стороны совершенно неумстно. Подобная жалоба являлась къ тому же не въ его характер. Я до сихъ поръ не могу понять, какъ это могло случиться?
— Очень просто. Онъ ровнехонько ничего не зналъ о нанесенной мн обид, такъ какъ спалъ въ то время, когда я вернулся домой.
— И неужели, Томъ, вы его не разбудили? Томъ находилъ во всемъ этомъ очень мало для себя утшительнаго. Съ минутку помолчавъ, онъ не безъ нкотораго смущенія сознался:
— Я, видите, предпочелъ ничего ему не говорить. Старикъ собирался выхать еще до разсвта на рыбную ловлю съ Пемброкомъ Говардомъ, а я надялся, что близнецовъ засадятъ въ кутузку, если я подамъ на нихъ жалобу въ судъ. Мн и въ голову не приходило, чтобъ за такое грубое оскорбленіе дйствіемъ, какое они нанесли мн, они отдлались пустячнымъ денежнымъ штрафомъ. Если бы ихъ упрятали въ тюрьму хоть на короткое время, они оказались бы опозоренными. Дядюшка не только не пожелалъ бы тогда дуэли съ этими молодцами, но даже ни подъ какимъ видомъ не дозволилъ бы мн таковой.
— Знаете ли, Томъ, что мн становится за васъ совстно! Не понимаю, какъ могли вы поступить подобнымъ образомъ съ такимъ прекраснымъ человкомъ, какъ престарлый вашъ дядя? Я отношусь къ нему честне, чмъ вы, такъ какъ если бы мн было извстно то, что вы изволили теперь сообщить, то я не допустилъ бы дло до судебнаго разбирательства, а предварительно объяснился бы съ вашимъ дядей, чтобъ предоставить ему случай покончить эту ссору какъ подобаетъ джентльмэнамъ.
— Неужели вы поступили бы такимъ образомъ! — воскликнулъ съ живйшимъ изумленіемъ Томъ. — Между тмъ, вдь это былъ вашъ первый процессъ? Вы, понимаете безъ сомннія, что дядя ни подъ какимъ видомъ не допустилъ бы его до судебнаго разбирательства и что вамъ, по всмъ вроятіямъ, никогда въ жизни не встртился бы второй подобный же случай. Вамъ пришлось бы тогда сойти въ могилу бднякомъ, безъ опредленныхъ средствъ къ существованію, такъ какъ вы теперь стали сразу общепризнаннымъ и популярнымъ адвокатомъ. Неужели, несмотря на все это, вы поступили бы такъ, какъ говорите?
— Разумется, такъ бы и поступилъ!
Поглядвъ на него съ минутку, Томъ покачалъ головой и сказалъ:
— Я вамъ врю! Честное слово, врю. Не знаю, почему именно, но вы кажетесь мн способнымъ на это. Вильсонъ Мякинная Голова, я считаю васъ величайшимъ дурнемъ въ свт!
— Благодарю васъ за это.
— Не стоитъ благодарности!
— Итакъ, онъ требовалъ, чтобы вы вызвали на дуэль итальянца, а вы отъ этого отказались? Мн стыдно за васъ, Томъ! Неужели могла до такой степени выродиться благородная кровь вашихъ предковъ?
— Стыдъ не дымъ, глаза не стъ! Я считаю вс ваши разсужденія чистйшимъ вздоромъ, особенно съ тхъ поръ, какъ старикъ разорвалъ свое завщаніе.
— Томъ, скажите мн совершенно откровенно, не разсердили ли вы старика еще чмъ-нибудь, кром предъявленія иска въ суд и отказа отъ поединка?
Вильсонъ пристально всматривался въ лицо молодого человка, но оно оставалось также спокойно, какъ и голосъ, который отвтилъ:
— Нтъ, никакихъ другихъ грховъ за мной онъ не замтилъ, такъ какъ, въ противномъ случа, принялся бы еще вчера попрекать меня ими. Онъ былъ тогда въ самомъ подходящемъ для этого расположеніи духа. Дядя возилъ вчера по всему городу этихъ итальянскихъ обезьянъ и показывалъ имъ вс наши достопримчательности, а вернувшись домой не могъ разыскать старинныхъ ддовскихъ серебряныхъ своихъ часовъ, которые врутъ безсовстнйшимъ образомъ, но, несмотря на это, пользуются полнйшимъ и величайшимъ его уваженіемъ. Онъ не могъ хорошенько вспомнить, куда именно ихъ засунулъ дня три или четыре тому назадъ, когда въ послдній разъ ими любовался. Когда я пришелъ домой, онъ ужасно о нихъ безпокоился. Я позволилъ себ намекнуть, что его часы, вроятно, не затерялись, а просто-на-просто украдены. Дядюшка тогда изволилъ совсмъ разсердиться и обозвалъ меня дуракомъ. Такая нежность убдила меня, что онъ тоже подозрваетъ въ данномъ случа кражу, но не хочетъ только сознаться въ этомъ себ самому, такъ какъ очень дорожитъ часами и вмст съ тмъ думаетъ, что потерянную вещь можно отыскать скоре, чмъ украденную.
Вильсонъ многозначительно свистнулъ и затмъ добавилъ:
— Описокъ какъ я вижу удлинняется!
— Какой такой списокъ?
— Списокъ кражъ.
— Кражъ?
— Ну да, кражъ! Часы вашего дядюшки, разумется, не потеряны, а украдены. Городъ подвергся вторичному воровскому набгу, обставленному точь-въ-точь такимъ же таинственнымъ образомъ, какъ и въ прошлый разъ. Вы, разумется, помните тогдашнюю продлку воровъ?
— Быть не можетъ!
— Это, сударь мой, такъ же врно, какъ то, что вы изволите жить на свт. Неужели у васъ у самихъ ничего не пропало?
— Нтъ… Впрочемъ, я не могъ разыскать серебрянаго рейсфедера, который тетушка Мэри Праттъ подарила мн въ день рожденія.
— Онъ непремнно окажется украденнымъ. Вы не замедлите въ этомъ убдиться.
— Извините! Обстоятельства сложились тутъ нсколько иначе. Заподозрвъ, что часы украдены и поднявъ этимъ такую бурю въ дом, я ушелъ къ себ въ комнату и принялся ее осматривать. Рейсфедеръ, который я считалъ пропавшимъ, оказался только положеннымъ не на свое мсто и я его нашелъ цлымъ и невредимымъ.
— Уврены ли вы въ томъ, что у васъ не пропало чего-нибудь иного?
— Во всякомъ случа никакой крупной пропажи я не замтиль. Правда, что мн не удалось разыскать простенькаго золотого колечка, цнностью, въ два или три доллара, но и оно, безъ сомннія, найдется, когда я поищу его хорошенько.
— А я думаю, что нтъ. Говорятъ вамъ, что на городъ былъ произведенъ воровской набгъ… Войдите!
Вошелъ судья Робинзонъ въ сопровожденіи Бэкстона и городского констэбля, Джима Блэка. Они услись и посл вступительнаго безцльнаго разговора о погод, Вильсонъ замтилъ:
— Кстати, мы можемъ прибавить къ списку кражъ еще одну, а пожалуй и дв. У судьи Дрисколла пропали старинные серебряные часы, а у присутствующаго здсь его племянника кольцо.
— Дло не ладное и принимаетъ все худшій видъ по мр того, какъ мы собираемъ о немъ справки! — объявилъ судья Робинзонъ. — Генксы, Добсоны, Питигрю, Ортоны, Гренджеры, Гельсы, Фоллеры, Голькомбы, однимъ словомъ вс кто живетъ по сосдству съ достопочтеннйшей Патси Куперъ, несомннно были обокрадены. У нихъ пропали разныя мелкія драгоцнныя вещицы: браслеты, кольца, серебряныя ложки и т. п. предметы, которые можно безъ хлопотъ спрятать въ кармане и незамтно унести съ собою. Не подлежитъ сомннію, что воръ воспользовался оффиціальнымъ пріемомъ у Патси Куперъ. Вс сосди были у нея въ гостяхъ, а негры ихъ толпились вокругъ ея забора, чтобы полюбоваться на торжество. Тмъ временемъ воръ преспокойно шарилъ въ опуствшихъ домахъ. Тетушка Патси чувствуетъ теперь себя совершенно несчастной. Ей жаль, что она такъ подвела своихъ сосдей, но въ особенности груститъ она объ убыткахъ, понесенныхъ ея иностранцами. Она такъ скорбитъ объ этихъ утратахъ, что ей положительно некогда сокрушаться о пропавшихъ у нея самой мелочахъ.
— Это, должно быть, проказы прежняго вора. Думаю, что на этотъ счетъ не существуетъ никакихъ сомнній? — освдомился Вильсонъ.
Констэбль Блэкъ не раздляетъ этого мннія.
— Нтъ-съ, вы изволите теперь ошибаться! — объявилъ Блэкъ. — Прошлый разъ кража была произведена мужчиною. Намъ хоть и не удалось изловить вора, но всетаки, по оставленнымъ имъ слдамъ, мы могли безошибочно признать въ немъ мужчину. На этотъ же разъ кражи произведены женщиною.
Вильсонъ немедленно же подумалъ о таинственной двушк. Мысль о ней неотвязно его теперь преслдовала. Оказалось, однако, что на этотъ разъ онъ опять ошибся. Блэкъ объяснилъ:
— Это сгорбившаяся уже старуха, вся въ траур, съ чернымъ вуалемъ и съ плетеной крытой корзиною въ рук. Я видлъ, какъ она вчера сла на паромъ. Думаю, что она живетъ въ Иллинойс, но это для меня безразлично. Гд бы она не жила, я до нея непремнно доберусь! Она, можетъ быть, въ этомъ вполн уврена.
— Отчего же подозрніе падаетъ именно на нее?
— Во первыхъ, оттого, что мы никого другого не подозрваемъ а во-вторыхъ, нкоторые изъ негровъ-извозчиковъ, прозжая по улицамъ, видли, какъ входила въ разные дома и выходила изъ нихъ. Я снялъ съ нихъ показанія и убдился, что вс эти дома какъ разъ и были ограблены.
Присутствующіе признали такого рода косвенныя улики вполн достаточными, а затмъ водворилось молчаніе, длившееся нсколько мгновеній. Вильсонъ прервалъ его, наконецъ, замчаніемъ:
— Хорошо, по крайней мр, то, что ей не удастся ни заложить ни продать драгоцнный индійскій кинжалъ графа Луиджи.
— Скажите на милость. Разв его тоже украли?
— Да, украли.
— Въ такомъ случа воровка не положила охулки на руку!
— Почему же вы думаете, что она не можетъ его ни заложить ни продать?
— На это имются у насъ солидныя основанія. Когда близнецы вернулись вчера вечеромъ домой, со сходки Сыновъ Свободы, отовсюду уже получались извстія объ учиненномъ на нашъ городъ воровскомъ набг. Тетушк Патси непремнно хотлось узнать не пропало ли чего-нибудь тоже и у нихъ. Осмотрвшись въ своей комнат они не нашли драгоцннаго кинжала и тотчасъ же послали заявленіе объ этой пропаж въ полицію и всмъ закладчикамъ. Воровк удалось заграбастать цнную штуку, но поживиться ею всетаки она не можетъ, такъ какъ непремнно тогда попадется въ руки правосудія.
— Предложили они какую-нибудь награду? — освдомился Бэкстонъ.
— Да, пятьсотъ долларовъ за кинжалъ и другіе пятьсотъ долларовъ за указаніе вора.
— Какая безсмысленная идея! — воскликнулъ констэбль. — Само собою разумется, что воръ не ршится теперь самъ пойти къ нимъ, или же подослать кого-нибудь съ украденнымъ кинжаломъ. Точно также ему не удастся раздобыть денегъ подъ залогъ кинжала, потому что каждому закладчику пріятно будетъ воспользоваться случаемъ и…
Если бы кто-нибудь обратилъ тогда вниманіе на Тома, то не преминулъ бы замтить, что его лицо приняло до чрезвычайности странный сровато-зеленый оттнокъ. Никто этого, однако, не сдлалъ, а потому означенная перемна въ лиц осталась совсмъ незамченной. Бдняга говорилъ себ самому:
— Ну, теперь я совсмъ пропащій человкъ! Мн ни за что не доведется свести концы съ концами. Заложивъ или продавъ остальную добычу, я ни подъ какимъ видомъ не выручу и половины того, что мн слдуетъ уплатить по векселю. Теперь не подлежитъ уже сомннію, что я погибъ безповоротно и окончательно. Я очутился сразу въ ужаснйшемъ и самомъ безвыходномъ положеніи. Не знаю, что длать и, что предпринять?
— Пожалуйста, потише, почтеннйшій! Не горячитесь! — возразилъ Блеку Вильсонъ. — Я вчера ночью тщательно обдумалъ весь этотъ проектъ и къ двумъ часамъ утра онъ былъ уже выработанъ во всхъ подробностяхъ. Смю уврить, что они получатъ кинжалъ обратно, а когда это случится, я вамъ сообщу, какимъ именно образомъ было у насъ все улажено.
У всхъ присутствующихъ обнаружились явные признаки сильнйшаго любопытства, и Бэкстонъ сказалъ:
— Вамъ удалось очень заинтересовать насъ, Вильсонъ, осмливаюсь сказать, что намъ всмъ доставило бы величайшее удовольствіе, если бы вы сочли возможнымъ объяснить по секрету, въ чемъ именно…
— Я лично ничего противъ этого не имю, Бэкстонъ, но мы съ близнецами условились ничего не разсказывать о нашемъ план, а потому приходится поневол молчать о немъ до поры до времени. Даю вамъ слово, однако, что вамъ не придется прождать и трехъ дней. Кто-нибудь непремнно соблазнится общанной наградой и я положительно разсчитываю предъявить вамъ въ самомъ непродолжительномъ времени и кинжалъ и вора.
Констэбль Блекъ чувствовалъ себя отчасти смущеннымъ и разочарованнымъ. Подумавъ нсколько времени, онъ проговорилъ:
— Разумется, въ этомъ нтъ ничего невозможнаго. Надюсь, что вамъ удастся достигнуть цли, но я готовъ провалиться въ тартарары, если понимаю тутъ хоть что-нибудь. Вообще я думаю, что вы взялись за такое дло, съ которымъ вамъ не легко будетъ управиться.
Предметъ этотъ казался исчерпаннымъ. Никто не обнаруживалъ боле намренія добавить что-нибудь новенькое, а потому, помолчавъ немного, мировой судья увдомилъ Вильсона, что явился съ Бэкстономъ и констэблемъ по порученію демократической партіи, предложить ему кандидатуру въ городскія головы. Дло въ томъ, что Даусонову пристань собирались оффиціально признать городомъ и что вскор должны были состояться тамъ первые выборы въ городскую управу. Предложеніе, сдланное Вильсону, являлось первымъ знакомъ лестнаго къ нему вниманія со стороны согражданъ. Во всякомъ случа оно оказывалось торжественнымъ признаніемъ его дебюта на арен общественной дятельности въ Даусоновой пристани. Это былъ для Мякинной Головы важный шагъ впередъ, а потому Вильсонъ чувствовалъ себя сердечно благодарнымъ за оказанную ему честь. Онъ тотчасъ же принялъ предложеніе демократической партіи, и его посланцы удалились въ сопровожденіи Тома Дрисколля.

ГЛАВА XIV.

‘Настоящій арбузъ изъ южныхъ штатовъ представляетъ собою, въ ряду земныхъ благъ, нчто особенное, а потому его нельзя смшивать съ прочими мене цнными благами. Это великолпнйшее изъ гастрономическихъ сокровищъ на всемъ свт, царствуетъ Божіею милостью надъ земными плодами. Тотъ, кому удалось его отвдать, знаетъ, чмъ питаются ангелы. Ева вкусила не отъ арбуза, выросшаго на южныхъ плантаціяхъ. Намъ это достоврно извстно, такъ какъ, вкусивъ, она раскаялась’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Приблизительно въ то самое время, когда Вильсонъ раскланивался въ сняхъ съ уходившими отъ него посланцами демократической партіи, Пемброкъ Говардъ входилъ въ сосдній домъ съ докладомъ о выполненіи возложеннаго на него порученія. Старикъ судья ждалъ его въ своемъ кабинет, сидя сурово и неподвижно на большомъ кресл съ высокою спинкой.
— Ну, что, Говардъ, какія всти вы принесли? — спросилъ онъ.
— Самыя лучшія въ свт.
— Такъ, значитъ, онъ принялъ вызовъ! — радостно воскликнулъ судья, глаза котораго вспыхнули воинственнымъ огонькомъ.
— Принялъ и притомъ съ величайшимъ восторгомъ. Онъ даже привскочилъ отъ радости.
— Неужели? Но это съ его стороны очень, очень мило! Мн это нравится. Когда же поединокъ?
— Сейчасъ же, безотлагательно. Сегодня ночью. Это превосходнйшій и чудеснйшій малый!
— Не только чудеснйшій, но можно сказать даже божественный! Поединокъ съ нимъ я признаю для себя за честь и за удовольствіе. Отправляйтесь же теперь скоре къ нему, уладьте все, что нужно, и передайте ему сердечное мое поздравленіе. Это и въ самомъ дл рдкостный малый! Восхитительнйшій малый, какъ вы изволили сами замтить.
Говардъ поспшно ушелъ, разсуждая съ самимъ собою.
— Я черезъ часъ приведу его на пустопорожнее мсто между домомъ Вильсона и Заколдованнымъ домомъ, да кстати захвачу съ собой мои собственные пистолеты.
Судья Дрисколль пришелъ въ такое пріятное возбужденіе, что принялся бодро и энергично расхаживать по комнат. Внезапно однако онъ остановился, вспомнивъ про Тома, и погрузился въ думу. Дважды подходилъ онъ къ письменному столу и дважды удалялся опять въ противоположный уголъ кабинета, но подъ конецъ сказалъ:
— Быть можетъ это для меня послдняя ночь, а потому я не вправ мшкать, подвергая этого несчастливца риску остаться нищимъ. Правда что онъ трусъ и негодяй, но въ этомъ много виноватъ я самъ. Братъ на смертномъ одр оставилъ его на моемъ попеченіи, а я, вмсто того чтобы воспитать ребенка съ должною строгостью, такъ, чтобы изъ него вышелъ настоящій человкъ, испортилъ его неумстнымъ баловствомъ. Я не оправдалъ возложеннаго на меня доврія и не долженъ брать на душу еще новый грхъ покидая теперь этого несчастнаго на произволъ судьбы. Однажды я уже простилъ Тома, да и теперь намревался простить, предварительно подвергнувъ долгому, строгому испытанію. Эта комбинація окажется однако осуществимой лишь въ случа если я останусь въ живыхъ, и я не вправ подвергать Тома такому риску. Нтъ, надо сейчасъ же возстановить завщаніе! Если я не буду сегодня убитъ, то могу вдь его спрятать такъ, что оно останется Тому неизвстнымъ. Онъ ничего не узнаетъ про завщаніе до тхъ поръ пока онъ не исправится и пока я не увижу, что это исправленіе представляетъ достаточныя гарантіи прочности.
Судья снова написалъ завщаніе, по которому самозванный его племянникъ становился опять наслдникомъ крупнаго состоянія. Онъ уже заканчивалъ писать этотъ документъ, когда Томъ къ которому привязался на улиц какой-то другой ночной бродяга, вернулся домой и прошелъ на цыпочкахъ мимо дверей кабинета. Заглянувъ туда онъ ускорилъ шаги, такъ какъ мысль о вторичномъ свиданіи съ дядей въ этотъ вечеръ внушала ему ужасъ. Всетаки онъ замтилъ, что дядя писалъ. Въ такой поздній часъ это являлось само по себ уже необычайнымъ. Что именно писалъ онъ? Сердце Тома словно похолодло отъ опасенія. Дло шло вроятно о немъ самомъ. По крайней мр онъ очень побаивался этого такъ какъ былъ убжденъ, что бда никогда не приходитъ одна и что несчастія обрушиваются всегда на человка цлымъ ливнемъ. Объявивъ себ самому, что непремнно заглянетъ въ написанный дядей документъ если только это окажется возможнымъ, Томъ услышалъ чьи-то шаги, потихоньку отошелъ отъ дверей и притаился такъ чтобы его нельзя было никоимъ образомъ замтить. Новоприбывшій оказался Пемброкомъ Говардомъ. Тома интересовало узнать, что именно затяли они вдвоемъ съ судьею.
Говардъ сказалъ съ чрезвычайно довольнымъ видомъ:
— Все у насъ теперь улажено какъ слдуетъ. Онъ уже отправился на мсто съ своимъ секундантомъ врачемъ и братомъ. Я договорился объ условіяхъ со Вильсономъ… Онъ, какъ разъ секундантъ графа. Каждому изъ васъ предоставляется по три выстрла.
— И прекрасно. Хорошо свтитъ мсяцъ?
— Какъ нельзя лучше. Теперь почти такъ же свтло какъ днемъ. Для разстоянія въ двадцать три шага нельзя и требовать ничего лучшаго. Втра нтъ, воздухъ не колышется, немножко жарко, но зато полное затишье!
— Превосходно. Лучше этого нельзя даже и пожелать. Кстати Пемброкъ, прочитайте-ка вотъ это и засвидтельствуйте вашей подписью.
Пемброкъ прочелъ и засвидтельствовалъ завщаніе судьи, а затмъ горячо пожалъ старику руку и сказалъ:
— Вы хорошо сдлали, Іоркъ, но я напередъ зналъ, что вы поступите именно такимъ образомъ. Вы не могли же оставить этого бднягу безъ всякихъ средствъ къ существованію и непріученнаго ни къ какому занятію, способному дать кусокъ хлба. Это значило бы осудить его на врную гибель, а я былъ убжденъ что вы ни подъ какимъ видомъ этого не сдлаете, если не ради вашего племянника, то во всякомъ случа ради его отца.
— Дйствительно я не могу подвергнуть Тома заслуженной строгой кар. Я вынужденъ его простить ради его отца, родного моего брата Перси. Вы знаете вдь, какъ былъ мн дорогъ Перси. Замтьте себ однако, что это должно оставаться въ тайн отъ Тома, если я не буду сегодня ночью убитъ.
— Понимаю. Я не скажу объ этомъ ровнехонько ничего.
Положивъ завщаніе въ ящикъ письменнаго столъ, судья отправился со своимъ пріятелемъ на мсто поединка. Черезъ минуту посл того какъ они ушли изъ дому, завщаніе было уже въ рукахъ Тома. Отчаяніе, которымъ онъ до тхъ поръ терзался, мигомъ разсялось и въ самочувствіи молодого человка произошелъ рзкій переворотъ. Положивъ завщаніе тщательно на мсто, Томъ широко раскрылъ ротъ и трижды махнулъ шляпой надъ своей головой въ подражаніе тремъ громкимъ ура, причемъ, однако, изъ его устъ не вылетло никакого звука. Онъ принялся въ радужномъ возбужденіи бесдовать съ самимъ собою, отъ времени до времени прерывая эту безмолвную бесду столь же безмолвными ура.
Томъ говорилъ себ самому: ‘Счастье повернулось ко мн опять лицомъ и на этотъ разъ я ни за что не выпущу его уже изъ рукъ. Судья вновь назначилъ меня своимъ наслдникомъ и я постараюсь не подавать ему больше повода уничтожать завщаніе. Зачмъ подвергать себя такому страшному риску? Я не стану играть въ карты и не буду больше пьянствовать, потому что… ну, хоть потому, что не стану больше ходить туда, гд можно нарваться на подобную непріятность. Это надежный и притомъ единственный возможный для меня образъ дйствій. Мн бы слдовало подумать объ этомъ заране, но, впрочемъ, тогда не представлялось такой необходимости въ подобныхъ размышленіяхъ. Теперь для меня шутки плохія. Если мн не повезетъ въ карты, въ случа, еслибъ я вздумалъ взять ихъ теперь въ руки, я оказался бы совсмъ пропащимъ человкомъ. Нтъ, я ни за что не соглашусь подвергать себя подобному риску. Я совсмъ было утопалъ и неожиданно оказался на суш! Сегодня вечеромъ еще я старалея уврить себя, что старикъ согласится меня простить безъ особенныхъ хлопотъ съ моей стороны, но такой счастливый исходъ казался мн съ каждымъ часомъ сомнительне. Между тмъ оказывается, что старикашка сдлалъ уже это. Если онъ разскажетъ мн самъ, я, разумется, его поблагодарю, въ противномъ же случа съ моей стороны лучше всего прикинуться, будто я ровнехонько ничего не знаю и держать языкъ за зубами. Положимъ, что мн хотлось бы разсказать обо всемъ этомъ Вильсону-Мякинной Голов, но всетаки надо прежде хорошенько обдумать. Пожалуй, что и тутъ врне будетъ промолчать.
Безмолвно провозгласивъ еще одно троекратное ура, онъ добавилъ: — Итакъ ршено, что я исправился и буду вести съ этихъ поръ примрную жизнь’. Онъ собирался уже закончить свое разсужденіе еще однимъ послднимъ безмолвнымъ выраженіемъ радости, когда внезапно вспомнилъ, что Вильсонъ лишилъ его возможности продать или же заложить индійскій кинжалъ и что поэтому онъ будетъ не въ состояніи расплатиться со своими кредиторами, которые, чего добраго, вздумаютъ предъявить его вексель дяд. Мысль эта совершенно парализовала его радость. Грустно повсивъ голову, онъ вышелъ изъ кабинета, стуя и жалуясь на свою несчастную судьбу. Поднявшись по лстниц къ себ въ спальню, онъ долго сидлъ въ неутшномъ отчаяніи и, предаваясь печальнымъ размышленіямъ по поводу индійскаго кинжала, похищеннаго у Луиджи, подъ конецъ сказалъ себ самому со вздохомъ: ‘Когда я считалъ драгоцнные камни простыми стеклышками, а слоновую кость собачьей костью, вещь эта не представляла для меня никакого интереса, такъ какъ не имла въ моихъ глазахъ цнности и не могла помочь мн выпутаться изъ затруднительнаго положенія. Теперь, напротивъ того, она представляетъ для меня большой интересъ, но, къ сожалнію, самаго мучительнаго свойства. Это все равно, какъ еслибъ мшокъ съ золотомъ превратился у меня въ рукахъ въ изсохшіе листья, или же въ рчной песокъ. Кинжалъ могъ бы меня спасти безъ всякаго труда и хлопотъ, а между тмъ мн всетаки придется погибнуть. Это все равно, что утопать въ какихъ-нибудь двухъ шагахъ отъ спасительнаго круга. Вообще на меня обрушиваются послдовательно вс бдствія, тогда какъ другимъ выпадаетъ на долю дурацкое счастье. Вотъ хоть бы мякинноголовый Вильсонъ. Ему удалось подъ конецъ все же выдвинуться малую толику, а между тмъ, позвольте спросить, чмъ заслужилъ онъ такое счастье? Онъ проложилъ себ теперь карьеру, но съ какой-то стати, не довольствуясь этимъ, вздумалъ онъ загораживать дорогу мн? Нтъ, скверно жить на свт съ такими эгоистами. Я, право, желалъ бы лучше умереть!’ Онъ принялся поворачивать кинжалъ такъ, чтобы свтъ горвшей лампы игралъ на драгоцнныхъ каменьяхъ, которыми были осыпаны ножны. Яркіе отблески, которыми сверкали самоцвтные каменья, не доставляли, однако, Тому ни малйшаго удовольствія, а, напротивъ того, еще сильне терзали его сердце. ‘Роксан нельзя ничего говорить про эту штуку! — замтилъ себ самому Томъ. — Она черезчуръ смла. Она, наврное, ршитъ выломать эти каменья и продать ихъ, а тогда ее, разумется, изловятъ, причемъ выяснится, откуда она добыла каменья и подъ конецъ доберутся до’… Мысль эта привела его въ трепетъ. Дрожа всмъ тломъ, онъ спряталъ кинжалъ, оглядываясь съ видомъ преступника, воображающаго, что сыщики его уже выслдили и собираются схватить.
Ужь не попытаться ли ему заснуть? Нтъ, это ему не удастся. Онъ слишкомъ взволнованъ мыслями самаго непріятнаго свойства. Надо пойти къ кому-нибудь, съ кмъ можно подлиться горемъ. Томъ ршился навстить Рокси и сообщить ей о своемъ отчаяніи.
Онъ слышалъ издали нсколько выстрловъ, но, въ тогдашнія времена, выстрлы раздавались такъ часто, что представляли собою явленіе совершенно заурядное. Они не произвели поэтому на него ни малйшаго впечатлнія. Выйдя съ чернаго хода въ переулокъ, онъ повернулъ на западъ и, миновавъ домъ Вильсона, хотлъ было продолжать свой путь, когда увидлъ нсколькихъ человкъ, шедшихъ черезъ пустопорожній участокъ къ дому Вильсона. Это были возвращавшіеся съ поединка. Тому казалось, что онъ узнаетъ въ полумрак знакомыя очертанія. Въ данную минуту онъ не желалъ, однако, встртиться съ кмъ-либо изъ блыхъ, а потому притаился за заборомъ до тхъ поръ, пока они не прошли мимо.
Рокси чувствовала себя въ особенно хорошемъ расположеніи духа. Она спросила:
— Какъ ты сюда попалъ, дитя мое? Разв ты въ немъ не участвовалъ?
— Въ чемъ именно?
— Въ поединк?
— Въ какомъ такомъ поединк? Разв тутъ былъ поединокъ?
— Какъ разъ возл этого самаго дома. Старикъ-судья стрлялся съ однимъ изъ близнецовъ.
— Вотъ такъ штука! — воскликнулъ Томъ, а затмъ добавилъ про себя: ‘Понимаю теперь, отчего онъ написалъ опять завщаніе въ мою пользу: старикъ думалъ, что его, пожалуй, убьютъ, и вслдствіе этого малую толику смягчился по отношенію ко мн. Вотъ значитъ о чемъ такъ хлопотали они оба съ Говардомъ!.. Если бъ пройдоха-итальянецъ уложилъ старика на мст, я благополучно высвободился бы изъ затруднительнаго моего положенія…’
— Что ты тамъ такое бормочешь, Чемберсъ? Гд былъ ты самъ и какъ могло случиться, что ты не зналъ о поединк?
— Я и въ самомъ дл ничего не зналъ. Старику хотлось заставить меня драться съ графомъ Луиджи, но это ему не удалось, потому онъ, должно быть, ршился самъ позаботиться о возстановленіи фамильной чести.
Онъ разсмялся при мысли о томъ, что судья стрлялся за обиду, нанесенную на самомъ дл не его племяннику, а простому негру, и принялся подробно разсказывать матери весь свой разговоръ со старикомъ. Описавъ, до какой степени обидлся и устыдился судья, убдившись, что въ его семь оказался трусъ, Томъ, наконецъ, взглянулъ на Роксану и невольно самъ вздрогнулъ. Грудь ея колыхалась отъ гнва, который она сдерживала лишь съ трудомъ. Она глядла на своего сына съ такимъ глубокимъ презрніемъ, что его нельзя передать словами.
— И ты отказался отъ поединка съ человкомъ, который угостилъ тебя пинкомъ пониже спины, вмсто того, чтобы обрадоваться представившемуся благопріятному случаю возстановить твою честь? — мрачно спросила его Роксана. — Какъ это хватило у тебя духу придти разсказывать это мн? Неужели ты хочешь чтобы я умерла отъ стыда, сознавая что мн пришлось родить на свтъ Божій такого несчастнаго трусливаго зайченка? Тьфу, мн становится противно, когда я вспоминаю про это! Здсь, именно, и высказался въ теб негръ. Иначе это было бы совершенно необъяснимо. Въ теб тридцать одна часть благо человка и всего лишь одна единственная доля негра. Оказывается, однако, что эта несчастная тридцать вторая доля и составляетъ какъ разъ твою душу. Если бы я знала, какая пакость изъ тебя выйдетъ, я разумется не стала бы тебя и ростить. Тебя слдовало бы принять прямо на лопату и выбросить въ помойную яму. Ты опозорилъ своихъ родителей. Что подумаетъ о теб отецъ? Ему станетъ до такой степени совстно, что онъ перевернется, чай, въ могил.
Три послднія фразы страшно разозлили Тома и довели его чуть не до бшенства. Онъ сказалъ себ самому, что если бъ его отецъ былъ еще въ живыхъ, то его можно было бы пристрлить, или же зарзать. Мамаша не замедлила бы тогда убдиться, что ея сынокъ явственно сознаетъ свой долгъ по отношенію къ отцу и готовъ заплатить этотъ долгъ полностью, хотя бы даже рискуя при этомъ собственной жизнью. Томъ предпочелъ, однако, оставить эти мысли подъ спудомъ, находя это для себя боле безопаснымъ, въ виду дурного расположенія духа его мамаши.
— Что же такое случилось въ теб съ кровью храбраго Эссекса? — продолжала она. — Положительно не могу этого понять! Кром того, вдь и съ материнской стороны ты самаго что ни на есть аристократическаго происхожденія. Мой прапрапраддъ, а твой прапрапрапраддъ, капитанъ Джонъ Смитъ, былъ самый чистокровный виргинецъ стараго закала, а прапрабабушкой ему доводилась индйская королева Покагонта, вышедшая, должно быть, замужъ за важнаго негритянскаго царька тамъ гд-то въ Африк. Не могу понять, какъ могъ получиться отъ такихъ благородныхъ родителей трусишка, способный отказаться отъ поединка и опозорить всхъ своихъ предковъ, словно какой-нибудь подлый ублюдокъ. Да, у тебя въ душ сказалась, значитъ, негритянская кровь.
Снова усвшись на ящикъ изъ подъ свчей, она погрузилась въ думы. Томъ не ршался ее тревожить. Если у него и обнаруживался порой недостатокъ въ благоразуміи, то все же не въ такихъ случаяхъ, какъ въ этомъ. Буря въ душ Роксаны постепенно ослабвала, но долго не могла окончательно стихнуть. Она какъ будто совсмъ уже улеглась, но всетаки, отъ времени до времени, напоминала о себ отдаленными раскатами грома, мсто котораго занимали отрывистыя восклицанія вполголоса. Однимъ изъ послднихъ было:
— Онъ недостаточно негръ для того, чтобы это обнаруживалось на ногахъ его пальцевъ, хотя для этого требуется самая ничтожная примсь негритянской крови, но всетаки ее оказалось въ немъ довольно для того, чтобы окрасить ею душу.
Затмъ она пробормотала: ‘Да, чтобы окрасить ее черне сажи’! Немного погодя раскаты грома совершенно смолкли. Лицо Роксаны начало проясняться и Томъ усмотрлъ въ этомъ благопріятный для себя признакъ. Вообще онъ достаточно хорошо изучилъ характеръ своей мамаши и зналъ, что къ ней опять вскор вернется хорошее расположеніе духа. Онъ замтила, что она въ послднее время машинально подносила палецъ къ носу. Вглядвшись пристальне, Томъ сказалъ:
— Мамаша, у васъ съ кончика носа сорвана кожа. Что съ вами случилось?
Роксана разразилась веселымъ, беззавтнымъ смхомъ, способностью къ которому Господь Богъ наградилъ единственно только блаженныхъ ангелевъ на неб и несчастныхъ чернокожихъ на земл, а затмъ отвтила:
— Это мн досталось на память о поединк. Я вдь сама тамъ присутствовала.
— Скажите на милость, васъ, значитъ, зацпило пулей?
— Ну, да, разумется, зацпило!
— Признаться, я этого не ожидалъ. Какъ же вы подвернулись подъ пулю?
— Очень просто. Я сидла вотъ здсь на этомъ самомъ мст и признаться начала маленько дремать, тмъ боле, что было уже совершенно темно, какъ вдругъ слышу: ‘бацъ, бацъ’! — грянули разомъ два пистолетныхъ выстрла и при томъ по сосдству отсюда. Я потихоньку перебралась по другую сторону дома, чтобы посмотрть въ чемъ дло, и остановилась у окна, которое выходитъ къ дому Мякинной Головы. Ни стеколъ ни ставня въ этомъ окн не было, да впрочемъ въ такомъ же положеніи здсь и вс остальные окна. Ну, такъ вотъ я и стояла, выглядывая изъ темнаго окна на поляну, освщенную мсяцемъ. Вижу, что прямо подо мною стоитъ одинъ изъ близнецовъ и ругается, не то чтобы очень сильно, но такъ себ, потихоньку. Это былъ какъ разъ смуглый Луиджи, а ругался онъ отъ того, что пуля попала ему въ плечо. Возл него возился докторъ Клэйполь, которому помогалъ Вильсонъ-Мякинная Голова. Старикъ-судья Дрисколль и Пемъ Говардъ стояли маленько подальше и ждали, пока у нихъ опять все будетъ налажено. Въ самомъ дл они скоро управились и скомандовали опять стрлять. ‘Бацъ, бацъ!’ раздалось опять изъ обоихъ пистолетовъ, и близнецъ потиньку сказалъ: ‘Ухъ’! — потому, значитъ, что пуля на этотъ разъ попала ему въ руку, задвъ ее только вскользь, такъ какъ я слышала, она ударилась потомъ въ бревно подъ самымъ окномъ. Потомъ они выстрлили еще по разу и близнецъ опять проговорилъ: ухъ! Я потихоньку вскрикнула на этотъ разъ тоже, такъ какъ пуля, какъ оцарапавшая ему скулу, пролетла какъ разъ мимо моего лица, которое было высунуто изъ окна, и ободрала мн кончикъ носа. Если бы я высунулась на вершокъ дальше, она отстрлила бы мн весь носъ и я осталась бы изуродованной. Вотъ эта самая пуля. Я ее разыскала.
— И неужели вы, мамаша, стояли все время тамъ у окна?
— Странный вопросъ! Понятно, что я стояла и смотрла. Разв я могла поступить иначе? Вдь не каждый же день удается видть поединокъ.
— Да вы сами были какъ разъ на линіи выстрловъ? Неужели вы не боялись?
Роксана презрительно усмхнулась.
— Чего же мн было бояться? Я веду свой родъ отъ Смита и Покагонты, которые не боялись не только пуль, но и вообще ничего въ свт.
— Могу сказать, что въ такомъ случа имъ очень везло, потому что здраваго смысла у нихъ, наврное, уже не хватало. Я, на вашемъ мст, тоже не ршился бы стоять у окна.
— Никто тебя и не подозрваетъ въ такой ршимости!
— Ну, а кто-нибудь кром того былъ тоже раненъ?
— Да, вс были мы ранены, кром близнеца-блондина, доктора и секундантовъ. Впрочемъ, судья остался почти невредимъ. Мякинноголовый Вильсонъ говоритъ, что пуля срзала старику только локонъ волосъ.
— Ахъ, чортъ бы его побралъ! — подумалъ про себя Томъ. — Какъ близка была возможность выпутаться разъ на всегда изъ денежныхъ непріятностей и вдругъ дло не выгорло изъ-за того только, что подлый итальянецъ промахнулся на какой-нибудь дюймъ. Теперь я очень побаиваюсь, что старикъ, чего добраго узнаетъ еще подъ конецъ, кто я такой, и продастъ меня какому-нибудь скупщику негровъ. Онъ не задумается тогда ни на минутку сбыть меня съ рукъ въ низовыя плантаціи. — Затмъ Томъ присовокупилъ уже вслухъ совершенно серьезнымъ тономъ:
— Знаешь ли, матушка, что надъ нами стряслась не шуточная бда?
Роксана вздрогнула и у нея отъ страха даже духъ захватило.
— Послушай, дитятко, зачмъ ты такъ внезапно говоришь мн такія страшныя вещи? Я чувствую себя теперь такъ, какъ если бы меня хватили обухомъ по голов. Что же у васъ тамъ случилось?
— Случилась одна такая вещь, о которой я не хотлъ сперва вамъ разсказывать. Въ виду моего отказа отъ поединка онъ опять разорвалъ завщаніе и…
Роксана поблднла какъ смерть и проговорила: ‘Ну, теперь для тебя все кончено, — кончено навсегда. Пришелъ! видно, нашъ конецъ. Намъ съ тобой остается теперь лишь умереть съ голоду’…
— Обождите же немножко, мамаша, и дослушайте то, что я вамъ хочу сказать! Поймите, что старикъ, ршившись стрляться самъ съ этимъ итальянцемъ, сообразилъ должно быть, что его могутъ убить и что ему пожалуй не удастся тогда простить меня больше въ этой жизни. Поэтому онъ снова написалъ завщаніе. Я видлъ это завщаніе и остался имъ совершенно доволенъ. Однако же…
— Слава Богу, мы тогда вдь опять спасены! Не понимаю только, зачмъ ты меня до такой степени испугалъ, разсказывая такіе ужасы?
— Погодите же, мамаша, говорятъ вамъ, и дайте мн кончить! Тхъ мелочей, которыми мн удалось здсь поживиться, не хватитъ на погашеніе и половины моего долга. Понятно, что кредиторы не захотятъ дожидаться. Вы сама, мамаша, можете себ представить, что выйдетъ, если они предъявятъ судь мои векселя.
Рокеана опустила голову на грудь и сказала своему сыну, чтобы онъ помолчалъ и не мшалъ ей хорошенько обдумать положеніе дла. ІІо прошествіи нсколькихъ минутъ она объявила внушительнымъ тономъ:
— Вотъ что я скажу теб, голубчикъ: ты долженъ вести себя теперь страхъ какъ осторожно и самымъ что ни на есть благоразумнымъ образомъ: судья остался цлъ и невредимъ, а потому, если ты дашь ему хоть малйшій поводъ, онъ немедленно же уничтожитъ опять свое завщаніе и тогда, значитъ, пиши пропало. Онъ для тебя не станетъ въ третій разъ составлять завщаніе. Смотри же теперь, чтобы въ ближайшіе нсколько дней зарекомендовать ему себя съ отличнйшей и самой выгодной стороны. Веди себя такъ, чтобы онъ поврилъ въ твое исправленіе, да поусерднй ухаживай за старушкой Праттъ, которая считаетъ себя твоей теткой. Она пользуется большимъ вліяніемъ на судью, а вмст съ тмъ очень къ теб расположена. Немного погодя узжай отсюда въ Сенъ-Луи. Торчать на глазахъ у старика теб не зачмъ, такъ какъ заглазно ты врне сохранишь себ его расположеніе. Тамъ теб надо войти въ сдлку съ ростовщиками. Ты разскажешь имъ, что судья все равно долго не проживетъ. Это будетъ и въ самомъ дл врно. Попроси своихъ кредиторовъ, чтобы они повременили и общай заплатить имъ хорошіе проценты, положимъ, хоть десять процентовъ…
— Десять процентовъ въ мсяцъ?
— Ну, да! Тогда начни продавать понемногу и въ разныхъ мстахъ то, что теб удалось здсь раздобыть, и аккуратно выплачивай проценты. На сколько времени хватитъ твоей добычи?
— Мсяцевъ на пять или на шесть, должно быть, хватитъ.
— Въ такомъ случа теб не зачмъ безпокоиться. Если онъ за полгода не умретъ, то все же тмъ временемъ что-нибудь и успетъ выгорть. Надо возлагать упованіе тоже и на Бога. Дло твое, голубчикъ, въ шляп, если только ты самъ будешь вести себя благопристойно.
Строго взглянувъ на сына, она присовокупила: — И ты непремнно долженъ вести себя благопристойно!
Томъ разсмялся и общалъ что постярается. Роксана не удовлетворилась этимъ общаніемъ и объявила совершенно серьезнымъ тономъ:
— Тутъ рчь идетъ не о томъ чтобы стараться, ты долженъ и въ самомъ дл вести себя добропорядочно. Не смй больше украсть даже и булавки, такъ какъ это будетъ теперь уже не безопасно. Не ходи въ такія мста, гд собираются гуляки и шелопаи и перестань разъ навсегда съ ними якшаться! Не пей ни единой капли водки, слышишь? Ни единой капли! Распростись съ азартными играми и не дотрогивайся руками до картъ. Отложи попеченіе стараться, а прямо исполняй то, что я теб приказываю. Я буду за тобою слдить и узнаю про тебя всю подноготную, вотъ какимъ образомъ: я и сама поду теперь въ Сенъ-Луи, и ты долженъ будешь тамъ ежедневно заходить ко мн, чтобы докладывать о своемъ жить-быть. Кром, того я сумю лично за тобой присмотрть, и если только ты хоть въ чемъ нибудь не выполнишь данной теб инструкціи, я, клянусь Богомъ, немедленно-же пріду сюда обратно, объявлю судь что ты негръ и невольникъ и докажу ему это.
Она немножко помолчала, для того, чтобы ея слова успли возымть вожделнное дйствіе, а затмъ добавила:
— Надюсь, Чемберсъ, ты вришь, что я и въ самомъ дл поступлю такимъ образомъ?
Томъ былъ теперь въ достаточной степени протрезвившись, а потому объявилъ, безъ малйшаго оттнка легкомыслія въ голос:
— Да, мамаша, я этому вполн врю и понимаю васъ! Можете быть уврены, въ свою очередь, что я исправился и притомъ исправился навсегда. Ничто въ свт не въ состояніи ввести меня теперь во искушеніе.
— Ну, такъ иди домой и принимайся за дло.

ГЛАВА XV.

Каждый изъ насъ явственно соззнаетъ, до какой степени привычки его ближнихъ нуждаются въ исправленіи.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Поговорка: ‘не клади вс яйца въ одну корзину’ несомннно выдумана дураками. Дйствительно, она совтуетъ человку: ‘разбрасывай твой капиталъ и твое вниманіе’. Мудрецъ, напротивъ того скажетъ: ‘уложи вс твои яйца въ одну корзину и гляди за ней въ оба!’

Изъ того же календаря!

Какія подумаешь времена, наступили для Даусоновой пристани! Жизнь пребывала тамъ до тхъ поръ въ дремотномъ состояніи, а теперь крупныя событія и поразительные сюрпризы такъ быстро смняли другъ друга, что не ощущалось потребности даже и въ мановеніи волшебнаго жезла. Въ пятницу утромъ, городъ впервые сподобился созерцать настоящихъ титулованныхъ особъ. Одновременно съ этимъ состоялись: торжественный оффиціальный пріемъ у тетушки Патси Куперъ и дерзновенный воровской набгъ на горожанъ. Въ пятницу вечеромъ, наслдникъ именитйшаго изъ горожанъ, подброшенный богатырскимъ пинкомъ на воздухъ, совершилъ, въ присутствіи боле чмъ четырехъ сотъ зрителей, драматическій полетъ. Въ субботу утромъ блистательно выступилъ на арену адвокатуры Вильсонъ-Мякинная Голова, считавшійся совершенно неспособнымъ къ такого рода дятельности. Въ субботу вечеромъ послдовалъ поединокъ между именитйшимъ изъ горожанъ и титулованнымъ чужеземцемъ.
Мстные обыватели несомннно гордились этимъ поединкомъ въ большей степени чмъ, всми перечисленными событіями, взятыми вмст. Самолюбію ихъ льстило уже то обстоятельство, что такое грандіозное событіе совершилось въ ихъ город. Въ глазахъ туземнаго населенія оба поединщика представлялись вознесшимися на вершину славы, недоступной для обыкновенныхъ смертныхъ. Имена ихъ произносились съ величайшимъ уваженіемъ и хвала имъ звучала на всхъ устахъ. Даже и на долю второстепенныхъ участниковъ поединка выпало солидное число одобреній, вслдствіе чего мякинноголовый Вильсонъ, сразу сдлался выдающимся и вліятельнымъ въ город лицомъ. Соглашаясь въ субботу вечеромъ выставить свою кандидатуру на должность городского головы, онъ рисковалъ потерпть пораженіе, но утро воскреснаго дня застало его уже при такихъ выгодныхъ условіяхъ, что побда оказывалась за нимъ вполн обезпеченной.
Близнецы достигли, въ свою очередь, до невроятной высоты величія. Городъ съ восторженнымъ увлеченіемъ принялъ ихъ въ свои объятія. Каждый день и каждый вечеръ имъ приходилось длать визиты, отвчать на таковые, обдать и ужинать у именитыхъ горожанъ. Они переходили такимъ образомъ изъ дому въ домъ, — пріобртая себ все больше друзей, — расширяя и упрочивая свою популярность, — изумляя и очаровывая всхъ своими музыкальными талантами. Отъ времени до времени они еще боле усиливали впечатлніе, произведенное ими на горожанъ образцами своего успха также и въ другихъ отрасляхъ искусства. Имъ самимъ до такой степени понравился городъ, что они подали заявленіе о желаніи своемъ пріобрсти въ установленный закономъ тридцатидневный срокъ права гражданства на Даусоновой пристани. Очевидно, что они ршили провести остатокъ жизни въ столь гостепріимно встртившемъ ахъ город. Восхищенные его обыватели, воспрянувъ, какъ одинъ человкъ, восторженно рукоплескали этому ршенію. Близнецамъ предложили выступить на предстоявшихъ городскихъ выборахъ кандидатами въ члены управы. Изъявленное ими на это согласіе вызвало полнйшее общее удовольствіе.
Томъ Дрисколль составлялъ въ данномъ случа единственное исключеніе. Торжество близнецовъ вовсе его не радовало, а напротивъ того, оскорбляло самымъ глубокимъ и болзненнымъ образомъ. Одного изъ близнецовъ Томъ ненавидлъ за полученный отъ него пинокъ пониже спины, а другого ненавидлъ, какъ брата столь дерзновеннаго оскорбителя.
Отъ времени до времени въ город выказывалось изумленіе по поводу отсутствія всяческихъ свдній о смломъ вор, такъ удачно обокравшемъ самыхъ именитыхъ обывателей. О немъ не было ни слуха, ни духа, точно также какъ и о похищенномъ имъ кинжал и прочихъ драгоцнностяхъ. И самъ воръ и его добыча исчезли одинаково безслдно. Прошла почти цлая недля, а все это происшествіе оставалось попрежнему покрытымъ таинственнымъ мракомъ.
Разъ какъ-то въ субботу, констэбль Блэкъ встртился на улиц съ Мякинноголовымъ Вильсономъ. Томъ Дрисколль примкнулъ къ нимъ своевременно для того, чтобы завязать интересный общій разговоръ. Обратившись къ Блэку, онъ сказалъ:
— Вы, Блэкъ, какъ будто не совсмъ хорошо выглядите. Васъ сильно угнетаетъ какое-то горе. Неужели у васъ что-нибудь не ладится по сыскной части? Сколько мн извстно, вы пользуетесь заслуженной репутаціей очень недурного сыщика. Кажется, вдь я не ошибаюсь?
Блэку было очень пріятно слышать такой комплиментъ, что немедленно же и выразилось на его лиц, но когда Томъ присовокупилъ: ‘По крайней мр для провинціальнаго полисмэна’! — пріятное ошущеніе смнилось какъ разъ противоположнымъ чувствомъ, выразившимся не только на лиц, но также и въ голос.
— Да, сударь, я дйствительно заслужилъ себ репутацію не хуже, чмъ у кого-либо другого изъ моихъ сослуживцевъ въ столиц, или же въ провинціи.
— Извините пожалуйста, я вовсе не хотлъ сказать вамъ что-либо оскорбительное. Я имлъ въ виду только освдомиться у васъ о старух, обокравшей весь городъ, знаете, той самой сгорбленной старух, которую вы собирались немедленно же изловить. Я былъ заране убжденъ, что вамъ это удастся, такъ какъ всмъ извстно, что у сыщиковъ нтъ привычки хвастаться попустому. И такъ надюсь, что вы изловили эту старуху?
— Провалиться бы ей въ таръ-тарары!
— Какъ, неужели вы хотите этимъ сказать, что ей удалось отъ васъ ускользнуть?
— Да, она отъ меня увернулась. Еслибъ вообще было возможно ее изловить, она очутилася бы непремнно въ моихъ рукахъ, но это оказалось немыслимымъ, и я убжденъ, что никто изъ моихъ сослуживцевъ, находясь на моемъ мст не смогъ бы ее изловить.
— Очень и очень жалю объ этомъ, именно въ виду моего расположенія къ вамъ. Чего добраго, можетъ вдь распространиться слухъ о томъ, что полицейскій сыщикъ выразилъ заране такую увренность въ успх, а затмъ…
— Напрасно вы обо мн безпокоитесь. Смю уврить васъ также, что и городу нтъ ни малйшей надобности тревожиться: она отъ меня не уйдетъ… Утшьтесь, я уже напалъ на ея слдъ и заручился такими данными, что…
— И прекрасно! Теперь вамъ слдовало бы также заручиться какимъ-нибудь старымъ опытнымъ сыщикомъ изъ Сенъ-Луи, который помогъ бы разъяснить, что именно означаютъ эти данныя и куда ведетъ разысканный вами слдъ. Тогда…
— Я ни въ чьей помощи не нуждаюсь, такъ какъ обладаю и самъ достаточной опытностью. Старуха будетъ въ моихъ рукахъ до истеченія… ну, скажемъ хоть до истеченія мсяца. Готовъ чмъ угодно въ этомъ поклясться.
Томъ замтилъ ему безпечнымъ тономъ:
— Что жь, это было бы, пожалуй, недурно! Я нахожу только, что если ваша старушка дйствительно такая дряхлая, какъ это утверждаютъ, то, чего добраго, она умретъ раньше, чмъ вы успете заполучить ее въ свои руки. Пожилымъ людямъ рдко вдь случается дожить до того времени пока осторожный профессіональный сыщикъ соберетъ противъ нихъ надлежащія улики. Обыкновенно они успваютъ опочить на кладбищ прежде чмъ онъ успетъ выслдить ихъ окончательно.
Флегматичное лицо Блэка покраснло на этотъ разъ отъ нанесеннаго Томомъ оскорбленія. Прежде чмъ сыщикъ усплъ, однако, придумать надлежащее возраженіе, молодой человкъ обернулся уже къ Вильсону и спросилъ съ самымъ благодушнйшимъ спокойствіемъ въ манерахъ и въ голос:
— Каково идутъ ваши дла, Мякинная Голова? Кому именно выплачена награда?
Вильсона слегка передернуло, такъ какъ онъ увидлъ, что наступилъ теперь его чередъ служить мишенью для остроумія Тома Дрисколля.
— Какую такую награду? — переспросилъ онъ.
— Даже не одну, а цлыхъ дв: одну за вора, а другую за кинжалъ.
Вильсонъ отвтилъ не безъ нкотораго колебанія, свидтельсвовйвшаго, что это было ему не особенно пріятно:
— Да, да, вспомнилъ!.. Представьте себ, до сихъ поръ никто еще не являлся ихъ требовать.
Томъ прикинулся очень удивленнымъ и спросилъ:
— Скажите на милость, неужели?
Вильсонъ возразилъ съ легкимъ раздраженіемъ въ голос:
— Ну да, никто не явился, но вамъ-то до этого какое дло?
— Ровнехонько никакого. Я думалъ только, что вамъ пришла въ голову новая остроумная мысль и что вы изобрли новый способъ, долженствующій произвести радикальный переворотъ въ избитой и совершенно недйствительной систем нашихъ профессіональныхъ сыщиковъ. — Съ этими словами онъ обернулся къ Блэку, обрадовавшемуся, что другой попалъ теперь вмсто него на сковороду:
Блэкъ, при васъ вдь, кажется, онъ намекалъ, что съ вашей стороны незачмъ даже и хлопотать о поимк старух? — продолжалъ молодой человкъ.
— Могу показать подъ присягой, что г-нъ Вильсонъ утверждалъ, будто не пройдетъ и трехъ сутокъ, какъ въ его рукахъ очутятся и воръ, и кинжалъ! — подтвердилъ сыщикъ. — Чтобы мн провалиться на этомъ мст, если онъ ровнехонько за недлю передъ темъ не уврялъ въ этомъ самымъ категорическимъ образомъ. Я говорилъ ему тогда, что никакой воръ не ршится пойти съ кинжаломъ къ закладчику или же къ ювелиру и точно также не осмлится послать къ нимъ кого-нибудь изъ своихъ пріятелей, зная, что закладчикъ или ювелиръ могутъ подцпить разомъ об награды, передавъ и его и кинжалъ въ руки правосудія. Я думаю теперь, что мои соображенія были какъ нельзя боле правильными.
— Вы бы перемнили свое мнніе, если бы знали полностью весь мой проектъ, а не одну только его часть! — объявилъ Вильсонъ съ горячностью, свидтельствовавшей, что онъ начинаетъ сердиться.
— Ну, что же! — задумчиво замтилъ сыщикъ. — Не зная вашего проекта полностью я всетаки былъ того мннія, что изъ него проку не выйдетъ. До сихъ поръ оказывается, повидимому, что я былъ правъ.
— Поживемъ увидимъ. Быть можетъ, дло еще и выгоритъ. Во всякомъ случа ваша система не оказалась покамстъ нисколько успшне моей.
За невозможностью подыскать настоящее возраженіе, констэбль съ недовольнымъ видомъ откашлялся и пробурчалъ что то сквозь зубы.
Посл того какъ Вильсонъ сообщилъ своимъ гостямъ часть своего проекта, Томъ пытался въ теченіе нсколькихъ дней угадать остальную его часть, но эти попытки не увнчались успхомъ. Тогда ему пришло въ голову обратиться къ Роксан, которую онъ, въ глубин души, признавалъ гораздо смтливе собственной его особы. Придумавъ соотвтственную вымышленную обстановку, онъ предложилъ этотъ казусъ на обсужденіе мамаш. Немного подумавъ, она постановила свой приговоръ. Томъ немедленно же ршилъ, что его мамаша разгадала суть дла. Ему желательно было, однако, вполн убдиться въ этомъ а потому, не спуская глазъ съ Вильсона, онъ вдумчиво замтилъ:
— Мякинная Голова! Вы не дуракъ, что, впрочемъ, обнаружилось лишь недавно. Въ чемъ бы ни заключался вашъ проектъ, онъ, безъ сомннія, не лишенъ здраваго смысла, хотя Блэкъ съ этимъ и не соглашается. Я не намренъ просить, чтобы вы раскрыли передъ нами свои карты, и позволю себ только сдлать предположеніе, которое можетъ послужить исходною точкой для моихъ собственныхъ соображеній, которыя кажутся мн фактически врными. Съ меня довольно будетъ и этого. Вы предложили дв награды, въ пятьсотъ долларовъ каждая: одну за кинжалъ, а другую за вора. Допустимъ теперь, что о первой изъ нихъ объявлено въ газетахъ, тогда какъ о второй сообщено лишь частными письмами ювелирамъ и закладчикамъ. Въ такомъ случа…
Блэкъ хлопнулъ себя по бедру и воскликнулъ:
— Клянусь всми чертями, что онъ отгадалъ придуманную вами ловушку, Мякинная Голова! Понятное дло, что это не могло придти всякому дурню въ голову, такъ даже и я самъ сперва не сообразилъ, чтобы можно было бы выкинуть такую штуку.
Вильсонъ подумалъ про себя: ‘Человкъ не глупый отъ природы могъ бы легко догадаться. Меня поэтому нисколько не удивляетъ, что Блэку эта штука не пришла въ голову. Не понимаю только, какъ могло случиться, что Томъ сообразилъ въ чемъ дло? Неужели онъ умне, чмъ я это предполагалъ?’ Такъ какъ адвокатъ ничего не сказалъ вслухъ, Томъ продолжалъ:
— Все это было прекрасно придумано. Воръ, не подозрвая подготовленной ему ловушки, долженъ былъ, по всмъ вроятіямъ, принести или же прислать кинжалъ, объяснивъ, что купилъ его гд-нибудь по дешевой цн или же нашелъ на дорог и т. п. Бдняга, разсчитывая получить общанную награду, оказался бы вмсто того арестованнымъ. Такъ вдь я говорю?
— Такъ! — подтвердилъ Вильсонъ.
— Я убжденъ, что это непремнно такъ и должно было случиться и, думаю, что никакихъ сомнній на этотъ счетъ быть не можетъ, — добавилъ Томъ. — Позвольте спросить, видли вы сами когда-нибудь этотъ кинжалъ?
— Нтъ.
— Видлъ его кто-нибудь изъ вашихъ пріятелей?
— Сколько мн извстно, никто.
— Теперь я начинаю подозрвать, какимъ образомъ вашъ проектъ не удался.
— Что вы хотите этимъ сказать, Томъ, и на что именно намекаете? — спросилъ Вильсонъ, у котораго начало пробуждаться чувство какого-то непріятнаго сомннія и недоумнія.
— То, что такого кинжала нтъ и, можетъ быть, даже никогда и не было на свт.
— А знаешь что, Вильсонъ, Томъ Дрисколль, пожалуй, вдь, правъ? Человкъ, у котораго оказался бы такой кинжалъ, непремнно соблазнился бы предложенной наградой. Тысяча долларовъ и даже половина этой суммы на полу не валяется.
Кровь у Вильсона начала слегка волноваться и онъ задавалъ себ вопросъ: ‘Неужели чужеземцы и въ самомъ дл позволили себ надо мной подшутить’? Оно какъ будто и въ самомъ дл на это смахивало. Но какой же барышъ они разсчитывали получить отсюда? Онъ отвергнулъ такое предположеніе, какъ неправдоподобное. Томъ возразилъ ему на это:
— Вамъ бы хотлось знать, въ чемъ именно могъ заключаться для нихъ барышъ? Понятно, что о барыш, въ смысл денежной выгоды, не могло быть и рчи, но потрудитесь принять во вниманіе, что эти иностранцы желали устроить себ теплое гнздышко въ чуждомъ для нихъ нашемъ город. Отчего имъ было не выставить себя любимцами какого-нибудь восточнаго державца, разъ что это не было сопряжено для нихъ ни съ какими расходами? Отчего не похвастаться также передъ нашимъ несчастнымъ городкомъ общаніемъ награды въ тысячу долларовъ, если это опять таки не сопряжено ни съ какими расходами? Поймите, Вильсонъ, что такого кинжала на самомъ дд не существуетъ, а не то придуманный вами способъ давно бы уже вернулъ его законнымъ владльцамъ. Возможно, впрочемъ, что этотъ кинжалъ не миsъ, но въ такомъ случа онъ находится теперь уже въ рукахъ близнецовъ. Поразмысливъ хорошенько, я прихожу даже къ убжденію, что итальянцы и въ самомъ дл видли гд-нибудь такой кинжалъ. Анжело набросалъ его карандашемъ слишкомъ быстро и ловко для того, чтобы можно было счесть это смертоубійственное оружіе плодомъ чистаго вымысла. При такихъ обстоятельствахъ я не могу утверждать подъ присягой, чтобы у нихъ никогда не было подобнаго кинжала, но готовъ поручиться чмъ угодно, что если у нихъ имлся во время прибытія ихъ къ намъ въ городъ означенный кинжалъ, то они успли уже получить его обратно.
Блэкъ объявилъ:
— Соображенія Тома кажутся мн очень разсудительными и правдоподобными. Собираясь уже уходить, Томъ присовокупилъ:
— Когда вы Блэкъ отыщете старуху и у нея не окажется кинжала, совтую вамъ произвести обыскъ у близнецовъ.
Съ этими словами онъ ушелъ. Вильсонъ чувствовалъ себя въ довольно подавленномъ настроеніи. Онъ хорошенько не зналъ, что ему и думать. Ему не хотлось питать недоврія къ близнецамъ и онъ ршился, за отсутствіемъ убдительныхъ доказательствъ, воздержаться отъ сомнній. Тмъ не мене, адвокатъ сознавалъ, что надо обдумать хорошенько вс обстоятельства дла и дйствовать потомъ сообразно съ ними.
— А вы, Блэкъ, какого мннія на этотъ счетъ? — спросилъ онъ.
— Видите ли, Мякинная Голова, я раздляю на этотъ счетъ мнніе Тома. У нихъ или не было кинжала, или же, если онъ имлся, то давно полученъ ими обратно.
Встртившись съ Блэкомъ и Вильсономъ, Томъ, собственно говоря, не имлъ никакого опредленнаго намренія. Вступая съ ними въ разговоръ, онъ надялся подразнить ихъ обоихъ и позабавиться этимъ малую толику. Теперь онъ уходилъ отъ нихъ въ прекраснйшемъ расположеніи духа, такъ какъ убдился, что совершенно случайно и безъ малйшаго труда для себя лично, достигнулъ одновременно нсколькихъ весьма пріятныхъ для него цлей: во-первыхъ, онъ задлъ ихъ обоихъ за живое и видлъ, что причинилъ имъ чувствительную боль, во-вторыхъ, ему удалось ввести въ расположеніе Вильсона къ близнецамъ легонькій оттнокъ горечи, отъ котораго не такъ-то легко будетъ отдлаться, и, наконецъ, — въ третьихъ, что всего существенне, — онъ слегка подорвалъ блестящую репутацію, пріобртенную близнецами на Даусоновой пристани. Томъ былъ увренъ, что подобно большинству сыщиковъ, Блэкъ не станетъ держать языкъ за зубами и разболтаетъ ршительно все. Не пройдетъ и недли, какъ весь городъ будетъ исподтишка смяться надъ итальянскими графами, предложившими блистательное вознагражденіе за вещь, которой у нихъ никогда не было, или же которую они никогда не теряли. Понятно, что у Тома имюсь совершенно достаточное основаніе къ самодовольству.
Въ теченіе цлой недли Томъ велъ себя дома безукоризненно. Дядя и тетка никогда еще не видывали его такимъ безупречнымъ молодымъ человкомъ. Дйствительно, его поведеніе представлялось во всхъ отношеніяхъ примрнымъ. Въ субботу вечеромъ онъ сказалъ судь:
— У меня, дядюшка, лежитъ кое-что на душ. Собираясь теперь ухать и зная что мн ужь, быть можетъ, не суждено боле съ вами свидться, я не въ состояніи выносить подобный нравственный гнетъ. Я обманулъ васъ притворившись что боюсь поединка съ этимъ итальянцемъ, котораго считаю просто на-просто искателемъ приключеній. Мн надо было придумать какой-нибудь предлогъ для отказа и такъ какъ вы меня захватили врасплохъ, то я, естественно, сдлалъ впопыхахъ довольно неудачный выборъ. Вся суть въ томъ, что никакой порядочный человкъ не могъ бы драться съ нимъ на дуэли, зная про него то, что извстно мн.
— Вотъ какъ! Что же теб про него извстно?
— Графъ Луиджи сознался въ моемъ присутствіи въ убійств.
— Это просто не вроятно!
— А между тмъ совершенно врно. Вильсонъ съ помощью хиромантіи распозналъ это по очертаніямъ его ладоней. Онъ объявилъ это Луиджи и до такой степени притиснулъ его въ уголъ, что искатель приключеній вынужденъ былъ покаяться и сознаться. Оба близнеца на колняхъ просили насъ хранить эту тайну. Они клялись, что будутъ вести здсь хорошую, честную жизнь, и до такой степени насъ разжалобили, что мы дали честное слово не компрометировать ихъ до тхъ поръ, пока они не нарушатъ своего общанія. Вы сами, дядюшка, поступили бы точно также на нашемъ мст.
— Ты совершенно правъ, голубчикъ, я поступилъ бы точно также. Если у человка есть тайна, то она является его собственностью и должна быть священна для тхъ, кому удалось ее разузнать такимъ сверхъ естественнымъ способомъ. Ты хорошо поступилъ и я тобою горжусь. — Помолчавъ немного онъ грустно присовокупилъ: — Остается только пожалть, что мн пришлось сразиться на пол чести съ убійцей!
— Тутъ ничего уже нельзя было подлать дядюшка! Если бы я зналъ, что вы пошлете вызовъ графу Луиджи, то разумется счелъ бы своимъ долгомъ помшать поединку еслибъ даже при этомъ пришлось нарушить данное честное слово, но Вильсонъ оказался бы всетаки въ необходимости молчать.
— Я понимаю это какъ нельзя лучше. Вильсонъ поступилъ совершенно правильно и никто не можетъ порицать его образъ дйствій. Ты не можешь себ представить, Томъ, какое тяжелое бремя снялъ ты съ меня своимъ признаніемъ. Я былъ пораженъ до глубины души, заявленіемъ, что у меня въ семь нашелся трусъ.
— Можете вообразить себ, дядюшка, какъ тяжело было мн играть передъ вами такую позорную роль.
— Ахъ, бдный мой мальчикъ, теперь я представляю себ все это какъ нельзя боле ясно. Понимаю, какъ тяжело теб было терпть на своей чести незаслуженное клеймо такого позора. Теперь, однако, все объяснилось. Къ счастью никакого существеннаго вреда для насъ обоихъ отъ этого не послдовало. Ты своимъ признаніемъ вернулъ и себ, и мн душевное спокойствіе. Мы оба достаточно настрадались для того, чтобы могли теперь отдохнуть!
Старикъ нсколько времени сидлъ, погрузившись въ глубокія думы, а затмъ въ его глазахъ сверкнуло чувство удовольствія. Взглянувъ на Тома, онъ сказалъ съ улыбкою:
— Этотъ убійца еще поплатится за то оскорбленіе, которое онъ мн нанесъ, заставивъ меня встртиться съ нимъ ва пол чести такъ, какъ еслибъ онъ былъ порядочнымъ человкомъ. Впрочемъ, счета свои съ нимъ я сведу нсколько позже. Я застрлю его лишь по окончаніи выборовъ. Мн совершенно ясно представляется возможность насолить обоимъ близнецамъ на выборахъ и я прежде всего займусь именно этимъ. Ручаюсь, что оба они провалятся! Вполн ли ты убжденъ, что до сихъ поръ въ город никто не подозрваетъ въ граф Луиджи убійцу?
— Да, дядюшка, я въ этомъ вполн убжденъ.
— Обстоятельство это послужитъ для насъ крупнымъ козыремъ. Въ день голосованія я намекну о немъ публично на сходк. Это сразу подорветъ у близнецовъ подъ ногами почву.
— Я въ этомъ ни мало не сомнваюсь. Они потерпятъ самое постыдное пораженіе!
— Особенно же если повести маленькую подготовительную агитацію между избирателями. Теб надо пріхать сюда передъ выборами и хорошенько обработать здшнее простонародье. На угощеніе разныхъ оборванцевъ понадобятся деньги, и ты будешь получать ихъ отъ меня въ такомъ количеств, въ какомъ он для тебя потребуется.
Такимъ образомъ ненавистнымъ близнецамъ подготовлена была еще одна крупная непріятность. Томъ убдился, что ему и въ самомъ дл везетъ. Это ободрило его пустить на прощанъе еще одну стрлу въ ту же самую мишень, а потому онъ сказалъ:
— Вы, дядюшка, безъ сомннія, слышали о великолпномъ индійскомъ кинжал, изъ-за пропажи котораго близнецы подняли столько шума? Представьте же себ, что его до сихъ поръ не удалось разыскать, такъ что въ город начинаютъ уже по этому поводу не на шутку посмиваться. Одни думаютъ, что у итальянцевъ никогда не было никакого кинжала, другіе же склонны врить, что онъ былъ и находится у нихъ до сихъ поръ. Мн самому довелось слышать не разъ такіе толки.
Недля безукоризненнаго поведенія всецло вернула Тому расположеніе дяди и тетки.
Родная мать была тоже совершенно довольна имъ. Въ глубин души она чувствовала, что вскор начнетъ опять его любить, но не хотла высказывать ему это. Взамнъ того она велла Тому хать въ Сенъ-Луи и объявила, что не замедлитъ пріхать туда сама. Затмъ, разбивъ вдребезги имвшуюся у нею въ рукахъ бутылку съ водкой, она сказала:
— Я и сама не стану больше пить. Ты, Чемберсъ, долженъ ходить теперь какъ по струнк, а я, твоя мать, обязана помогать теб хорошимъ примромъ. Я вдь говорила, что ты ни подъ какимъ видомъ не долженъ якшаться съ дурнымъ обществомъ. Теперь ты будешь въ моемъ обществ, а потому я и сама должна вести себя добропорядочно. Теперь узжай въ Сенъ-Луи и пожалуйста только не мшкай!
Въ тотъ же вечеръ Томъ, забравъ съ собою мшокъ съ накраденной добычей, слъ на одинъ изъ пароходовъ, шедшихъ мимо Даусоновой пристани. Ночью онъ уснулъ сномъ гршника, который оказывается зачастую покойне и крпче, чмъ сонъ праведника, о чемъ свидтельствуютъ предсмертные сны многихъ негодяевъ, присужденныхъ къ повшенію. Проснувшись утромъ, онъ убдился, что счастье опять повернулось къ нему спиной. Коллега-воръ обокралъ его, пока онъ спалъ, и съхалъ на берегъ гд-то на промежуточной пристани.

ГЛАВА XVI.

‘Если вы подберете голодающую собаку, накормите ее и станете съ ней хорошо обходиться, она васъ не укуситъ. Въ этомъ и заключается существенная разница между человкомъ и псомъ’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

‘Намъ досконально извстны обычаи муравья, равно какъ и обычаи пчелы, но мы совершенно незнакомы съ нравами и обычаями устрицы. Надо полагать, что попытки къ изученію этого мягкотлаго были предприняты несвоевременно’.

Изъ того же календаря.

Прибывъ въ Сенъ-Луи, Роксана нашла своего сына въ такомъ гор и отчаяніи, что сердце ея совершенно смягчилось и переполнилось пламеннйшей материнской любовью. Онъ казался теперь безнадежно пропавшимъ человкомъ. Гибель его представлялась безотлагательной и неизбжной. Ему, очевидно, предстояло теперь остаться безъ друзей и безъ всякой поддержки. Несомннно, что все это являлось въ глазахъ матери достаточнымъ поводомъ для того, чтобы почувствовать самую пламенную любовь къ своему ребенку. Роксана сознавала, что питаетъ теперь большую чмъ когда-либо любовь къ Тому и сообщила ему объ этомъ. Его слегка покоробило отъ такого признанія со стороны негритянки, но онъ постарался скрыть это отъ своей матери. Вообще то обстоятельство, что самъ Томъ оказывался негромъ нисколько не примиряло его съ несчастной расой, которую онъ съ малолтства научился презирать. Роксана осыпала Тома ласками, отвчать на которыя ему было весьма непріятно, тмъ не мене онъ всетаки прикидывался любящимъ сыномъ и довольно хорошо игралъ столь обидную для себя роль. Обмнъ материнскихъ и сыновнихъ ласкъ сталъ вскор до того невыносимымъ для Тома, что, по происшествіи какого-нибудь часа, ему пришла въ голову мысль разсказать ей объ этомъ и потребовать сокращенія или же полной отмны материнскихъ ласкъ съ ея стороны. У него не хватило, однако, нраственнаго мужества предъявить такое требованіе. Дло въ томъ, что онъ побаивался Роксаны, да, кром того, въ проявленіяхъ материнской ея любви послдовало затишье. Рокси принялась что-то обдумывать, безъ сомннія пытаясь изобрсти какое-нибудь средство для спасенія своего сынка. Наконецъ она вскочила со стула и объявила Тому, что нашла для него возможность выпутаться изъ непріятнаго положенія. Услышавъ столь неожиданную благую всть, молодой человкъ чуть не задохся отъ радости. Роксана объяснила:
— Вотъ какъ это можно устроить и притомъ наврняка. Я негритянка, и чуть только разину ротъ, чтобы говорить, никто въ этомъ сомнваться не станетъ. За меня охотно заплатятъ шесть сотъ долларовъ. Продай-ка меня, голубчикъ, да и расплатись съ карточными своими долгами!
Предложеніе это ошеломило Тома. Ему показалось, что онъ ослышался, а потому, помолчавъ съ минуту, онъ спросилъ:
— Неужели вы хотите этимъ сказать, что, желая выручить меня изъ бды, готовы продать себя въ рабство?
— Да вдь ты же мое родное, дорогое дитятко! Ты, разумется, не можешь вообразить себ всего, что въ состояніи сдлать мать для своего ребенка. Для блой матери нтъ ничего такого, чего бы она не ршилась сдлать, если это потребуется для ея дитяти. Кто же, спрашивается, вложилъ въ нея такія чувства? — Господь Богъ, Который сотворилъ блыхъ матерей. Кто же сотворилъ негритянокъ? Тотъ-же самый Господь Богъ. Сердцемъ и душою вс матери одинаковы, потому что Господь Богъ вложилъ имъ всмъ одинаковую любовь къ дтямъ. На этотъ, разъ, сверхъ того съ моей стороны и никакой особенной жертвы не будетъ. Положимъ, что я буду продана въ неволю, но черезъ годъ ты можешь опять выкупить твою старуху-мать на свободу. Я объясню теб какъ это сдлать. Въ этомъ и заключается мой планъ!
Надежды у Тома начали воскресать, а вмст съ ними воскресло у него и хорошее расположеніе духа. Онъ воскликнулъ:
— Ахъ, какъ это мило съ вашей стороны, мамаша! Это чисто ангельская доброта…
— Повтори это еще и думай обо мн всегда такимъ образомъ. Никакой другой награды на этомъ свт мн не нужно. Если у тебя всегда будутъ такія мысли, я стану чувствовать себя вполн счастливой. Когда я буду томиться въ невол и со мной станутъ дурно обращаться, для меня окажется достаточнымъ сознанія, что ты считаешь меня хорошей любящей матерью. Оно залчитъ у меня вс больныя мста, и я буду въ состояніи вытерпть все, ради тебя, моего дорогого голубчика, да благословитъ тебя Богъ!
— Я думаю именно такимъ образомъ о васъ, мамаша, и всегда буду думать. Не понимаю только, васъ продать? Вы вдь, какъ вамъ и самимъ извстно, вольноотпущенная негритянка.
— Кто же станетъ обращать вниманіе на такія мелочи? Блые смотрятъ на насъ, негровъ, совершенно одинаково, не вникая въ то, отпущены мы на волю или нтъ. Если мн прикажутъ, напримръ, выхать изъ штата въ полугодичный срокъ, и я этого не сдлаю, то меня продадутъ даже на законномъ основаніи. Ты можешь составить документъ, купчую, что ли, какъ ее у васъ называютъ, опубликовать въ какомъ-нибудь кентукскомъ захолусть, проставить какія теб угодно имена и объяснить, что ты продаешь меня дешево, потому, что собственныя твои дла идутъ неважно. Ты увидишь, что такая сдлка никакихъ хлопотъ теб не причинитъ. Гд-нибудь на ферм, подальше отъ берега, никто не станетъ приставать къ теб съ разспросами, разъ что товаръ при личномъ осмотр окажется подходящимъ.
Написавъ фальшивую купчую, Томъ продалъ свою мать владльцу одаой изъ хлопковыхъ плантацій въ Арканзас за сумму немножко больше шести сотъ долларовъ. У него не было предвзятаго умысла обмануть довріе матери, продавъ ее въ низовья Миссисипи, но покупатель этотъ самъ ему подвернулся. Тому не хотлось хать въ сторону отъ рки и разыскивать покупателя, тмъ боле, что тогда пришлось бы подвергнуться извстному риску и отвчать на разпросы довольно щекотливаго свойства. Въ данномъ случа Рокси сразу понравилась плантатору настолько, что онъ почти ни о чемъ даже и не разспрашивалъ. Кром того, покупщикъ утверждалъ, что Рокси не будетъ сперва даже и знать куда ее привезли, а къ тому времени, когда уяснитъ себ это, окажется уже совершенно довольной новой своей обстановкой. Томъ утшалъ себя заманчивыми соображеніями о выгодахъ для Рокси заручиться такимъ хозяиномъ, которому она до такой степени понравилась. Увлекаясь потокомъ соблазнительныхъ софизмовъ онъ чуть не убдилъ себя въ томъ, что оказываетъ Роксан безъ вдома ея самой блистательнйшую услугу, продавая ее на плантацію внизъ по теченію рки. Ко всему этому Томъ постоянно твердилъ: ‘я вдь ее продаю всего лишь только на годъ. Черезъ годъ я непремнно ее выкуплю на свободу. Она все время будетъ имть это въ виду и эта мысль поможетъ ей смириться со своею участью’. Маленькій обманъ не причинитъ никому ни малйшаго вреда и во всякомъ случа все черезъ годъ закончится къ общему удовольствію. По соглашенію съ покупателемъ, разговоръ въ присутствіи Рокси шелъ все время о вымышленной его ферм, находившейся будто бы вверхъ по теченію Миссисипи. Плантаторъ расхваливалъ эту воображаемую ферму и уврялъ, что невольники чувствуютъ себя тамъ счастливйшими людьми. Бдняга Рокси тмъ легче вдалась въ обманъ, что ей не могла даже и присниться подобная пакость со стороны родного ея сына. Разв могло ей придти въ голову, что ея голубчикъ въ состояніи учинить такой подлый поступокъ по отношенію къ матери, когда она, соглашаясь быть проданной въ рабство, хотя бы даже самое мягкое и кратковременное, приносила ему жертву, сравнительно съ которою добровольная смерть являлась бы пустячкомъ, не заслуживающимъ вниманія. Прощаясь съ Томомъ наедин, Роксана заливалась слезами и осыпала его ласками, а затмъ ушла со своимъ хозяиномъ. Она ушла съ горемъ на сердц, но въ то же время гордясь сознаніемъ своего подвига и радуясь возможности его совершить.
Томъ расплатился по векселямъ и ршился ни подъ какимъ видомъ не подвергать на будущее время риску завщаніе, составленное судьею въ его пользу. Онъ понималъ, что необходимымъ условіемъ для этого являлось добропорядочное поведеніе съ его стороны. Изъ вырученныхъ за Роксану денегъ у него оставалось еще триста долларовъ. Соображаясь съ планами своей матери, Томъ долженъ былъ отложить эти деньги про запасъ и добавлять къ нимъ ежемсячно причитавшееся ей половинное его жалованье. Черезъ годъ должна была составиться сумма, достаточная для того, чтобы выкупить Роксану на волю.
Цлую недлю Томъ не могъ спокойно спать. Совсть у него напоминала измятую грязную тряпку, но всетаки ей былъ слишкомъ уже противенъ столь подлый обманъ материнскаго доврія. Съ теченіемъ времени, однако она успокоилась и Томъ оказался опять въ состояніи спать настолько же мирнымъ и безмятежнымъ сномъ какъ и всякій другой негодяй.
Пароходъ, который увезъ Роксану изъ Сенъ-Луи, отчалилъ отъ пристани въ четыре часа пополудни. Она стояла на палуб у самаго борта, немного позади колеснаго короба, и глядла на Тома сквозь дымку слезъ, до тхъ поръ, пока онъ не исчезъ у нея изъ виду, слившись съ толпою въ неопредленную срую массу. Когда исчезла наконецъ и эта масса, Роксана не стала больше ни на что глядть, а услась на большой свертокъ каната и принялась горько плакать. Такъ проплакала она до глубокой ночи. Отправившись наконецъ, въ помщеніе, предназначавшееся въ трюм между неустанно работавшими машинами для пассажировъ послдняго класса, она не могла тамъ уснуть и прождала до утра, пробавлясь тмъ, что горевала и сокрушалась.
Плантаторъ и Томъ воображали, что ‘она не узнаетъ’ и подумаетъ, будто ее везутъ вверхъ по теченію. Разв мыслимо было такое предположеніе для женщины, которая въ теченіе нсколькихъ лтъ плавала на пароход вверхъ и внизъ по Миссисипи и его притокамъ? На разсвт Роксана встала, вышла на палубу и услась опять на свертокъ каната. Бдняжка была до такой степени занята своимъ горемъ, что не обращала вниманія на рку и ея берега. Пароходу пришлось проходить мимо нсколькихъ мысовъ, прибой возл которыхъ могъ бы раскрыть ей истину, способную растерзать ея сердце, свидтельствуя, что теченіе рки идетъ въ одномъ направленіи съ пароходомъ. Голова бдняжки была занята совершенно иными такъ, что Роксана ровнехонько ничего не замчала. Подъ конецъ, однако, ревъ слишкомъ уже сильнаго и близкаго прибоя вывелъ Роксану изъ оцпеннія. Для опытнаго ея глаза достаточно было одного взгляда, чтобъ уяснить себ все. На одно мгновеніе ее словно ошеломило и она съ какимъ-то недоумніемъ глядла на воду, съ ревомъ ударявшуюся въ оконечность мыса. Затмъ голова Роксаны опустилась на грудь и она проговорила:
— Господи Боже, смилуйся надо мной гршной! Меня продали въ низовья Миссисипи.

ГЛАВА XVII.

‘Даже и въ популярности можно хватить черезъ край. Туристъ, постившій Римъ, въ первое время сожалетъ, что Микель Анджело уже умеръ, но съ теченіемъ времени начинаетъ сожалть лишь о томъ, что ему не пришлось присутствовать при кончин этого великаго художника’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Іюля четвертаго дня
‘Статистика свидтельствуетъ, что въ этотъ день въ Сверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатахъ умираетъ больше дураковъ, чмъ во вс прочіе дни года, взятые вмст. Въ виду громадности числа дураковъ, остающагося въ запас, приходится заключить, что одно четвертое іюля въ годъ для нашей отчизвы недостаточно и что она переросла прежнюю устарвшую норму’.

Изъ того же календаря

Мало-по-малу наступило своимъ чередомъ и лто. Вслдъ за тмъ открылась избирательная кампанія. Она съ самаго начала оказалась довольно жаркой и съ каждымъ днемъ становилась все горяче. Близнецы ринулись въ нее съ тмъ большей стремительностью, что въ дло замшалось ихъ самолюбіе. Блескъ популярности, пріобртенный ими въ первое время, впослдствіи померкъ до нкоторой степени, главнымъ образомъ потому, что былъ съ самаго начала уже слишкомъ силенъ, а потому долженъ былъ подчиниться закону неизбжной реакціи. Кром того, усердно распространялись шепотомъ слухи о томъ, что дивный кинжалъ, принадлежавшій сіятельнымъ графамъ, все еще оставался пропавшимъ безъ всти. Находили страннымъ, и даже до чрезвычайности страннымъ, что этотъ кинжалъ не нашелся, если онъ былъ до такой степени драгоцннымъ или же ‘если онъ въ самомъ дл существовалъ’. Эти высказывавшіяся шепотомъ соображенія сопровождались хихиканьемъ, пожиманіемъ плечами и подмигиваніемъ, всегда оказывающими желанное дйствіе. Близнецы понимали, что побда на выборахъ вернетъ имъ прежнее положеніе въ город, тогда какъ пораженіе неминуемо причинитъ имъ невознаградимый вредъ. Поэтому они усердно агитировали, но всетаки не могли тягаться съ направленной противъ нихъ неутомимой дятельностью судьи и Тома, проявившейся за послдніе дни избирательной кампаніи. Томъ велъ себя до такой степени безупречно въ продолженіе цлыхъ уже двухъ мсяцевъ, что дядя не только поручилъ ему раздачу денежныхъ суммъ, необходимыхъ для того, чтобы избиратели усвоили себ должныя убжденія, но поручалъ ему даже брать эти суммы самому изъ несгораемаго желзнаго шкафа, хранившагося въ кабинет.
Послдняя рчь въ этой избирательной компаніи была произнесена судьей Дрисколлемъ и была направлена противъ обоихъ чужеземцевъ. Она произвела самое пагубное для нихъ впечатлніе. Судья вылилъ на нихъ цлые потоки такихъ дкихъ насмшекъ, что заставилъ громадную народную сходку разразиться хохотомъ и рукоплесканіями. Онъ обзывалъ ихъ искателями приключеній, фокусниками, шарлатанами, арлекинами, балаганными знаменитостями и безцеремонно смялся надъ аристократическимъ ихъ титуломъ. По его словамъ, это были неудавшіеся брадобреи, выдававшіе себя за графовъ, — проходимцы, прикидывавшіеся джентльмэнами, — шарманщики, утратившіе достойнаго своего сотоварища-обезьяну. Подъ конецъ онъ остановился и замолчалъ. Обождавъ, пока на площади водворилась мертвая тишина томительнаго ожиданія, онъ нанесъ близнецамъ смертельный ударъ. Съ умышленной ледяной холодностью и съ многозначительнымъ удареніемъ на послднихъ словахъ, судья объявилъ, что, по его убжденіямъ, награда, которую предлагали за пропавшій кинжалъ, была просто-на-просто хвастливой шарлатанской продлкой, и что владлецъ кинжала суметъ его разыскать, если только представится случай кого-нибудь имъ зарзать.
Съ этими словами онъ сошелъ съ эстрады, вызвавъ своей рчью въ толп такое сильное впечатлніе, что, вмсто обычной бури рукоплесканій и одобрительныхъ возгласовъ, толпа словно оцпенла въ гробовомъ молчаніи.
Заключительная фраза его рчи облетла весь городъ и произвела всюду поражающій эффектъ. Вс спрашивали другъ у друга, что именно хотлъ сказать этимъ судья? Вопросъ этотъ неизбжно долженъ былъ остаться безъ отвта, такъ какъ судья ограничился лишь заявленіемъ, что знаетъ, почему именно высказался въ такомъ смысл. Что касается до Тома, то онъ утверждалъ, будто ему ровнехонько ничего не извстно, а Вильсонъ, когда къ нему обращались съ такимъ щекотливымъ вопросомъ, отражалъ его, освдомляясь у спрашивавшаго: ‘какого онъ самъ мннія о заключительныхъ словахъ рчи судьи Дрисколля’?
Вильсона выбрали въ городскія головы, а близнецы потерпли жестокое пораженіе, посл котораго утратили всякое общественное значеніе и остались фактически одинокими. Томъ чувствовалъ себя совершенно счастливымъ и съ легкимъ сердцемъ вернулся въ Сенъ-Луи.
Съ недльку посл того Даусонова пристань пользовалась сравнительнымъ спокойствіемъ, въ которомъ она дйствительно нуждалась. Спокойствіе это было, впрочемъ, далеко не безмятежнымъ и напоминало только затишье передъ бурей, такъ какъ въ воздух носились уже слухи о новой дуэли. Судья Дрисколль до такой степени утомился за время избирательной кампаніи, что у него сдлался страшнйшій упадокъ силъ. Въ город утверждали, что какъ только онъ въ достаточной степени оправится, графъ Луиджи немедленно пошлетъ ему вызовъ на поединокъ.
Графы-близнецы совершенно отстранились отъ общества и въ одиночеств переживали обрушившійся на нихъ позоръ. Избгая встрчи съ знакомыми, они выходили гулять лишь поздно вечеромъ, когда городскія улицы оказывались совершенно пустыми.

ГЛАВА XVIII.

‘Благодарность и подлая измна являются лишь первымъ и послднимъ звеномъ въ одной и той же процессіи. Когда мимо васъ прошелъ оркестръ музыки и оффиціальныя лица въ парадныхъ мундирахъ, вы видли все, на что вообще стоило глядть’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Празднованіе годовщины упроченія государстевннаго единства Сверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатовъ.

Въ этотъ день вс мы имемъ основаніе быть преисполнены чувства сердечной искренней благодарности или, точне говоря, вс, за исключеніемъ индекъ. На островахъ Фиджи пользуются въ подобныхъ случаяхъ вмсто индекъ двуногими существами безъ перьевъ. Намъ съ вами было бы непристойно насмхатся надъ обычаями острововъ Фиджи.

Изъ того же календаря.

Въ пятницу, посл выборовъ, погода въ Сенъ-Луи стояла дождливая. Цлый день шелъ дождь такъ старательно, какъ если бы пытался вымыть до бла этотъ почернвшій отъ сажи городъ. Само собою разумется, что подобная попытка не могла, увнчаться успхомъ. Около полуночи, Томъ Дрисколль вернулся въ сильнйшій ливень изъ театра къ себ на квартиру, закрылъ дождевой зонтъ и впустилъ себя самого въ сни. Собираясь уже запереть двери, онъ нашелъ, что слдомъ за нимъ идетъ еще кто-то, — безъ сомннія, другой жилецъ той же гостинницы для прізжающихъ. Незнакомецъ заперъ двери и поднялся по лстниц опять таки слдомъ за Томомъ. Разыскавъ во мрак дверь своей комнаты, Томъ вошелъ туда и отвернулъ кранъ едва мерцавшаго газоваго рожка. Насвистывая только-что слышанную въ театр арію, молодой человкъ повернулся къ дверямъ и увидлъ передъ собою спину незнакомца, взявшаго на себя трудъ притворить двери и запереть ихъ на ключъ. Онъ пересталъ насвистывать псенку и почувствовалъ себя не въ своей тарелк. Незнакомецъ, одтый въ рваное старое пальто и такія же брюки, промокъ, повидимому, до костей и вывалялся въ грязи. Изъ подъ измятой шляпы съ широкими полями выглядывало черное, какъ сажа, лицо. Томъ не на шутку перепугался. Онъ хотлъ было приказать, чтобы незнакомецъ удалился, но языкъ отказался ему повиноваться и слова замирали на устахъ. Благодаря этому, незнакомецъ могъ предупредить Тома, объявивъ ему потихоньку:
— Тс… ни гу-гу! Я твоя мать!
Томъ безпомощно опустился въ кресло и пролепеталъ:
— Я знаю, что поступилъ низко и подло, но у меня имлись самыя лучшія намренія. Право же, самыя лучшія!
Роксана стояла нсколько времени, безмолвно глядя на своего сына, несомннно ощущавшаго въ эту минуту потребность провалиться отъ стыда сквозь землю. Онъ безсвязно бормоталъ самообвиненія, къ которымъ примшивались жалкія попытки объяснить свои преступленія и пріискать для нихъ смягчающія обстоятельства. Поглядвъ на него нсколько времени Роксана услась сама въ другое кресло и сняла съ себя шляпу, причемъ великолпные ея длинные темнорусые волосы въ безпорядк разсыпались по плечамъ.
— Не твоя вина, если они не посдли! — грустно сказала она, поглядывая на свои волосы.
— Я это знаю! знаю. Я просто негодяй и мошенникъ! — воскликнулъ Томъ. — Клянусь Богомъ, однако, что намренія у меня были при этомъ самыя лучшія. Разумется, я ошибся, но вдь я думалъ, что вамъ будетъ тамъ хорошо. Я былъ въ этомъ увренъ! Рокси принялась потихоньку плакать. Мало-по-малу въ промежуткахъ между всхлипываніями начали слышаться слова, связывавшіяся другъ съ другомъ въ короткія отрывистыя фразы.
Въ нихъ слышались скоре жалобы, чмъ гнвъ и негодованіе.
— Продать родную мать внизъ по теченію рки, на хлопковыя плантаціи! Для ея же блага! Я не ршилась бы поступить такъ даже и съ собакой. Я теперь до того измучена и утомлена, что не могу, кажется, даже и буянить, какъ длала прежде, когда пыталисъ меня обидть и оскорбить. Надюсь, что это у меня пройдетъ, но можетъ быть также, что я и навкъ останусь такой несчастной мокрой курицей. Во всякомъ случа за послднее время я такъ много выстрадала, что грустить и стовать стало для меня теперь сподручне, чмъ бушевать и браниться.
Слова эти должны бы были растрогать Тома Дрисколля до глубины души, но если они и произвели на него такое дйствіе, то оно было существенно измнено другимъ, боле могущественнымъ впечатлніемъ. Угнетавшее Тома тяжкое бремя страха внезапно испарилось, подавленный его духъ радостно воспрянулъ, а мелкая душонка возликовала въ сознаніи, что избавилась отъ грозной опасности. Томъ, однако, благоразумно молчалъ, воздерживаясь отъ всякихъ комментарій. Въ теченіе нсколькихъ минутъ его мать тоже молчала, такъ что тишина оживлялась только стукомъ дождя, бившаго наискось въ стекла, — жалобнымъ завываніемъ втра и подавленными восхлипываніями, вырывавшимися отъ времени до времени у Роксаны. Всхлипыванія эти становились все рже и подъ конецъ совсмъ прекратились. Тогда бдняжка принялась опять говорить:
— Убавь-ка свту еще, еще немножко! Особ, за которой охотятся, свтъ вовсе не нуженъ. Ну, вотъ, такъ будетъ довольно! Я могу тебя разглядть, а больше мн ничего не нужно.
Я разскажу теб насколько коротко, насколько окажется возможнымъ, что именно со мною случилось, а потомъ объясню теб, какъ ты долженъ будешь поступить. Человкъ, который меня купилъ, самъ по себ еще былъ не дурнымъ человкомъ. Для плантатора его можно было бы назвать даже довольно добродушнымъ. Еслибъ ему удалось поставить на своемъ, я служила бы горничной въ его семь и могла бы жить сравнительно недурно, но жена у него была настоящая янки, и нельзя сказать, чтобы изъ красивыхъ. Увидвъ меня, она сейчасъ же поднялась на дыбы и заставила мужа отправить меня въ казармы, къ простымъ полевымъ работницамъ. Она не удовлетворилась еще и этимъ, а напустила на меня надсмотрщика. Дло въ томъ, что эта несчастная приревновала меня къ мужу и возненавидла не на животъ, а на смерть. Надсмотрщику было велно высылать меня на работу утромъ еще до разсвта. Мн приходилось работать цлый день до тхъ поръ, пока совсмъ не стемнетъ, причемъ меня зачастую стегали кнутомъ, если оказывалось, что я сработала меньше, чмъ самыя здоровыя и сильныя негритянки. Этотъ надсмотрщикъ былъ тоже янки изъ Новой Англіи, а на юг всмъ и каждому извстно, что это за люди. Они знаютъ какъ истомить негра работою до смерти, въ буквальномъ смысл этого слова. Они умютъ также пускать въ дло кнутъ и такъ исполосовать имъ спину, что на ней не останется живого мста. Въ первое время хозяину случалось замолвить за меня доброе словечко надсмотрщику, но это не приводило ни къ чему путному. Барыня всегда узнавала объ этомъ и посл того моя судьба становилась еще во сто разъ хуже. Никакой пощады для меня тогда уже не было.
Сердце Тома пламенло гнвомъ и негодованіемъ противъ жены плантатора. Онъ говорилъ себ самому: ‘Еслибъ эта проклятая дура не вмшалась въ дло, все бы у насъ шло какъ по маслу’! Чтобъ облегчить душу, Томъ разразился трехэтажнымъ проклятіемъ по адресу плантаторши.
Гнвъ и негодованіе, явственно выражавшіяся на его лиц, дошли до свднія Роксаны, благодаря молніи, которая, сверкнувъ какъ разъ кстати, превратила на мигъ тусклый полумракъ комнаты въ ослпительно яркое освщеніе. Роксана почувствовала себя довольной и обрадованной. Подмченное ею у Тома выраженіе лица доказывало вдь, что ея сынъ способенъ питать сочувствіе къ страданіямъ своей матери и негодовать на людей, позволившихъ себ ее преслдовать. Одно время бдняжка сомнвалась даже и въ этомъ. Впрочемъ, радостное чувство промелькнуло въ ея сердц тоже, какъ молнія, оставивъ посл себя прежнее мрачное настроеніе духа. Роксана вынуждена была сказать себ самой: ‘Вдь онъ же и продалъ меня на плантацію въ низовья Миссисипи! Если онъ и сочувствуетъ мн теперь, то на прочность его сочувствія всетаки нельзя положиться. Оно пройдетъ у него безслдно’. Затмъ она продолжала свой разсказъ:
— Назадъ тому десять дней я сказала себ самой, что не протяну больше такого же числа недль, до того я была измучена непосильной тяжелой работой и безпощадными ударами кнута. Сердце у меня замирало и я чувствовала себя совсмъ несчастной. Мн сдлалось совершенно безразлично жить или умереть. Пожалуй, даже, что такая жизнь, которую я должна была вести, представлялась мн хуже смерти. Понятное, — когда человкъ придетъ въ такое расположеніе духа, въ какомъ я находилась, тогда ему все равно, что пьяному: море по колно. Вмст со мною работала на плантаціи маленькая двчонка-негритянка, примрно, такъ лтъ десяти. Она, бдняжка, все льнула ко мн, потому, значитъ, что у нея не была матери. Я полюбила ее и она полюбила меня. Ей какъ-то случилось принести съ собой на работу ломоть поджаренаго хлба. Вотъ она и вздумала передать хлбъ потихоньку мн, обкрадывая такимъ образомъ себя самое. Ей было извстно, что надсмотрщикъ держитъ меня впроголодь. Онъ изловилъ ее, однако, съ поличнымъ и ударилъ прямо по спин бамбуковой тростью, которая будетъ такой же толщины, какъ палка у половой щетки. Бдняжка взвизгнула, упала на земь и начала кататься и биться въ пыли, словно зашибленный паукъ. Я этого не могла вынести. Адскій огонь, которымъ горло мое сердце, вспыхнулъ сразу яркимъ пламенемъ. Я выхватила палку изъ рукъ надзирателя и създила его этой палкой такъ, что онъ сейчасъ же растянулся и самъ на земл. Ударъ пришелся ему по голов, а потому онъ сразу не могъ очухаться, а только стоналъ и ругался. Вс наши негры перепугались до смерти и собрались вокругъ него, чтобы ему помочь, а я сейчасъ же вскочила на лошадь надзирателя, бросилась въ кусты и помчалась къ рк такъ шибко, какъ только могли нести меня конскія ноги. Я знала, что со мной сдлаютъ, если удастся меня изловить. Какъ только надсмотрщикъ поправится, онъ сейчасъ же начнетъ мучить меня на работ такъ, чтобы я непремнно умерла отъ изнуренія силъ. Если хозяинъ пожалетъ затраченныхъ на меня денегъ и не позволитъ меня уморить, то меня продадутъ еще дальше внизъ по теченію рки, что окажется еще того не легче. Вотъ я и ршилась утопиться, чтобы избавиться такимъ образомъ отъ всхъ дальнйшихъ непріятностей. Минутки черезъ дв я добжала до рки. Начинало уже смеркаться, но я всетаки увидла привязанный къ берегу челнокъ и разсудила, что мн нтъ надобности топиться, если удастся въ немъ уплыть. Привязавъ лошадь къ одному изъ бревенъ, лежавшихъ на берегу, я услась въ челнокъ и поплыла внизъ по теченію, стараясь держаться какъ можно ближе къ береговой круч и моля Бога о томъ, чтобы какъ можно скоре стемнло совсмъ. У меня имлось большое разстояніе впередъ, сравнительно съ людьми, которыхъ отправятъ за мной въ погоню, потому что хозяйскій домъ находился верстахъ въ пяти отъ рки и туда можно было послать съ извстіемъ о моемъ побг только какого-нибудь негра на одномъ изъ рабочихъ муловъ, ну, а негры, понятное дло, торопиться не станутъ и сдлаютъ все, что отъ нихъ зависитъ, для того, чтобы я могла убжать подальше. Прежде чмъ кому-нибудь удастся побывать въ господскомъ дом и вернуться оттуда обратно, наступитъ уже темная ночь, когда нельзя будетъ идти по конскому слду. До самаго утра не удастся въ точности узнать, куда именно я двалась, да и потомъ негры постараются отвести блыхъ отъ настоящаго слда и наврутъ имъ предварительно съ три короба. Наконецъ настала ночь. Я все еще продолжала грести внизъ по теченію и подвигалась довольно проворно, стараясь держаться вдоль берега. Потрудившись такимъ образомъ часа два, я ршила, что мн не зачмъ себя больше мучить, а потому перестала грести и, выплывъ немножко ближе къ середин, гд теченіе было всего сильне, предоставила ему самому вести меня дальше внизъ. Тмъ временемъ я старалась придумать, какъ именно надо поступить въ случа, если окажется возможнымъ обойтись безъ того, чтобъ броситься въ воду. По моему разсчету, было уже больше полуночи и я находилась верстахъ въ двадцати или двадцати пяти отъ своей плантаціи, когда я увидла огни парохода, причалившаго къ отмели, такъ какъ поблизости не имлось ни городской, ни лсной пристани. Вскор мн удалось различить вырзавшіяся на звздномъ неб очертанія трубъ и капитанскаго мостика. Узнавъ ихъ, я такъ обрадовалась, что готова была, казалось, выпрыгнуть изъ кожи вонъ и не знала, какъ благодарить Господа Бога. Это былъ какъ разъ ‘Великій Моголъ’, на которомъ я служила восемь лтъ старшей горничной, плавая каждый лтній сезонъ на участк между Цинцинати и Новымъ Орлеаномъ. Я потихоньку проплыла мимо парохода и вижу, что оттуда меня не замтили: по крайней мр, никто даже не пошевельнулся. Услышавъ стукъ молотковъ въ машинномъ отдленіи, я сейчасъ сообразила, отчего пароходъ остановился. Въ машин произошла какая-нибудь поломка. Немного пониже мста, гд причалилъ пароходъ, я сама сошла на берегъ и оттолкнула челнокъ, чтобы онъ поплылъ дальше внизъ по теченію, а сама пошла вверхъ къ пароходу. Съ него была спущена на берегъ сходня… Я преспокойно взошла по ней на бортъ. Погода стояла очень жаркая, а потому матросы лежали, растянувшись на носовой части палубы, и спали крпкимъ сномъ. Помощникъ капитана, Джимъ Бангсъ, сидлъ на складномъ табурет на канитанскомъ мостик и спалъ, потому что онъ всегда такимъ именно образомъ стоитъ на вахт вмсто капитана. Старикъ боцманъ, Билли Гатъ, кивалъ головой ему за компанію. Все это были старые мои друзья и пріятели и, очутившись у нихъ, я сразу же успокоилась и сказала себ самой: ‘Пусть-ка теперь хозяинъ плантаціи явится сюда и попробуетъ меня взять. Ему зададутъ такую трепку, что онъ и своихъ не узнаетъ’. Пробираясь между спавшими, я поднялась на мостикъ, прошла въ кормовую часть парохода, въ каюту для дежурныхъ горничныхъ, прислуживающихъ въ дамскомъ отдленіи, и услась въ то самое кресло, въ которомъ сидла, мн кажется, сотню милліоновъ разъ. Естественно, что я почувствовала себя тамъ совсмъ какъ дома.
‘Примрно черезъ часъ раздался изъ машиннаго отдленія звонокъ, сообщавшій, что все готово. Вслдъ за тмъ поднялась обычная суматоха при отчаливаніи и вскор раздался ударъ въ гонгъ’. Понимаю, что значитъ эта музыка! — сказала я себ самой. — Это значитъ: ‘отчаливай внизъ по теченію’. Потомъ раздался другой ударъ, означавшій, какъ мн извстно: ‘поворачивай носомъ впередъ’. Слдующій затмъ ударъ означалъ: ‘довольно поворачивать’. Новый и послдній ударъ въ гонгъ отдалъ приказаніе идти полнымъ ходомъ вверхъ противъ теченія. Очевидно, что пароходъ идетъ въ Сенъ-Луи, гд я выберусь на немъ изъ лсовъ и мн незачмъ будетъ топиться. Мн было извстно, что ‘Великій Моголъ’ плаваетъ теперь между Сенъ-Луи и Орлеаномъ. Какъ разъ совсмъ уже разсвло, когда пароходъ проплылъ мимо нашей плантаціи. Я видла цлую толпу блыхъ и негровъ, сновавшихъ взадъ и впередъ по берегу и очень безпокоившихся изъ-за меня. Я же смотрла на нихъ сквозь окошечко въ кают совершенно равнодушно и ни мало не тревожилась. Около этого времени пришла на дежурство въ каюту горничныхъ Салли Джексонъ, которая состояла при мн помощницей, а посл меня назначена была въ старшія горничныя. Она несказанно обрадовалась нашей неожиданной встрч, да и все пароходное начальство тоже обрадовалось. Я разсказала имъ, что меня насильно захватили и продали на плантацію въ низовьяхъ Миссисипи и что я постаралась оттуда сбжать. Сейчасъ же собрали для меня въ складчину двадцать долларовъ и дали ихъ мн, а Салли снабдила меня приличнымъ платьемъ. Прибывъ въ Сенъ-Луи, я прямо зашла сюда, такъ какъ знала, что вы здсь останавливаетесь. Мн сказали, что васъ здсь нтъ, но что со дня на день ждутъ вашего прізда. Я не ршилась поэтому отправиться опять внизъ по теченію на Даусонову пристань, опасаясь, что мы такимъ образомъ разъдемся другъ съ другомъ.
‘Въ прошлый понедльникъ, проходя по Четвертой улиц, мимо одного изъ тхъ мстъ, гд вывшиваютъ объявленія о бглыхъ неграхъ, съ общаніемъ награды тому, кто ихъ изловитъ, я вдругъ увидла какъ разъ моего хозяина и такъ испугалась, что чуть не упала на мст отъ страха.
‘Онъ стоялъ ко мн спиной, бесдуя съ конторщикомъ, которому передалъ для расклейки нсколько объявленій о сбжавшей негритянк, то есть именно обо мн. Понятное дло, что онъ предлагаетъ за мою поимку денежную награду. Какъ ты думаешь, правильно я разсудила?
Томъ постепенно дошелъ опять до состоянія величайшаго ужаса. Онъ разсуждалъ съ самимъ собою:
‘Что бы теперь ни случилось, я все равно пропащій человкъ! Плантаторъ объявилъ, что у него возникли кое-какія подозрнія насчетъ законности, учиненной мною сдлки. Онъ получилъ письмо отъ одного изъ пассажировъ ‘Великаго Могола’, гд сообщалось, что Роксана пріхала на этомъ пароход въ Сенъ-Луи. Всмъ и каждому на ‘Великомъ Могол’ извстна ея исторія. Плантаторъ сказалъ на прямикъ, что если она вернулась сюда не длая даже и попытки бжать въ свободные штаты, то этотъ фактъ уже самъ по себ бросаетъ на меня сильное подозрніе. Онъ требуетъ, чтобы я безотлагательно разыскалъ Рокси, угрожая въ противномъ случа подать на меня жалобу въ судъ. Все это казалось мн невроятнымъ. Я не могъ вообразить себ, чтобъ материнскія чувства у нея совсмъ уже утратились и чтобъ она ршилась явиться сюда, зная, въ какое безвыходное положеніе этимъ меня поставитъ. Между тмъ она всетаки это сдлала. Кстати же, я имлъ глупость клятвенно общать плантатору, что помогу ему ее розыскать. Не подозрвая, что она сюда явится, я былъ увренъ, что такое общаніе ровнехонько ни къ чему меня не обяжетъ. Еслибъ я попытался теперь ее выдать, она… она… Но вдь для меня нтъ никакого другого выхода! И обязался вернуть плантатору или ее самое, или же полученныя за нее деньги. Откуда же я ихъ возьму, чортъ возьми? Все это, разумется, очень непріятно, но между тмъ, если онъ поклянется, что будетъ съ ней хорошо обращаться, а вдь по собственнымъ ея словамъ, онъ человкъ хорошій, и если онъ обязается кром того, что никогда впредь не позволитъ слишкомъ обременять ее работой, плохо кормить и…’
Сверкнувшая вновь молнія освтила опять на мгновеніе блдное лицо Тома, котораго обуревали эти мучительныя думы. Лицо это произвело на Роксану такое впечатлніе, что она рзкимъ повелительнымъ топомъ, въ которомъ чувствовалось недовріе, вскричала:
— Сдлай-ка освщеніе поярче, мн надо хорошенько всматриваться въ твое лицо. Вотъ такъ, ладно! Теперь я на тебя погляжу. — Чемберсъ, ты побллъ, какъ твоя рубашка! Ты значитъ видлся уже съ плантаторомъ? Заходилъ онъ къ теб?
— Да… д… да!
— Когда?
— Въ понедльникъ пополудни!
— Въ понедльникъ пополудни! Разв онъ напалъ уже на мой слдъ?
— Онъ… Да онъ думаетъ, что напалъ… то есть ему, по крайней мр такъ показалось. Вотъ то самое объявленіе, которое вы видли.
Съ этими словами онъ вынулъ объявленіе изъ кармана.
— Прочти его мн, — сказала Роксана.
Она была до такой степени возбуждена, что грудь ея тяжело дышала, а въ глазахъ горлъ мрачный огонь. Томъ не зналъ, какимъ именно образомъ слдуетъ въ точности истолковывать подобный огонекъ, но ему казалось, что это во всякомъ случа угроза чего-то недобраго. Объявленіе было украшено обычнымъ, вырзаннымъ на дерев, грубымъ изображеніемъ негритянки, съ головою, повязанной тюрбаномъ. Негритянка эта какъ всегда, улепетывала съ узелкомъ на палк, перекинутой черезъ плечо. Въ заголовк объявленія красовалось крупнымъ шрифтомъ: ‘сто долларовъ награды‘. Томъ прочелъ вслухъ это объявленіе, по крайней мр, ту его часть, въ которой описывались примты Роксаны, а также фамилію ея хозяина, мсто жительства его въ Сенъ-Луи и адресъ конторы, но умышленно пропустилъ строки, гд сообщалось, что, по задержаніи бглянки, лица, желающія получить награду, должны предъявить бглянку г-ну Томасу Дрисколлю, для удостовренія ея личности.
— Давай сюда это объявленіе! — сказала Роксана.
Сложивъ объявленіе, Томъ собирался уже спрятать его опять въ карманъ. Онъ почувствовалъ какъ по спин у него пробжали мурашки, но возразилъ настолько спокойнымъ и безпечнымъ тономъ, на сколько это было для него возможно.
— Объявленіе? На что оно вамъ? Читать вы не умете, а потому оно вамъ вовсе ненужно!
— Подай мн его сюда!
Томъ подалъ матери объявленіе, по сдлалъ это неохотно, чего ему не удалось внолп скрыть.
— Прочелъ ты мн все это объявленіе отъ слова до слова, безъ всякой утайки? — спросила у него мать.
— Разумется безъ вской утайки.
— Подыми руку и поклянись!
Томъ поднялъ руку и поклялся. Роксана тщательно спрятала объявленіе въ свой собственный карманъ, все время не спуская глазъ съ Тома, и затмъ сказала ему:
— Ты лжешь!
— Съ какой же стати стану я лгать въ такихъ пустякахъ?
— Это ужь твое дло, но только ты лжешь. Я въ этомъ по крайней мр, убждена. Теперь, впрочемъ не стану, распространяться на счетъ этого. Я должна теб разсказать, что, увидвъ хозяина, до-нельзя перепугалась и съ трудомъ лишь дотащилась до дому. Тамъ я купила у одного негра за долларъ это платье и съ тхъ поръ ни днемъ ни ночью не смла до сегодняшняго дня искать пріюта подъ крышей. Зачернивъ себ лицо сажей, я пряталась днемъ въ погреб стараго дома, сгорвшаго до самаго фундамента, а по ночамъ ходила на пристань и воровала тамъ изъ бочекъ сахарный песокъ, чтобы чмъ-нибудь питаться. Я никогда не ршалась подойти близко къ здшнему дому до сегодняшняго вечера, но теперь думала, что, по случаю сильнаго дождя, сыщики—добровольцы наврядъ ли захотятъ выйти на охоту. На этотъ разъ, какъ съ тхь поръ стемнло, я все время стояла въ темной алле, поджидая, пока ты пройдешь мимо, и теперь я здсь.
Она глубоко задумалась, а за тмъ спросила:
— Ты говоришь, что видлъ этого человка въ прошлый понедльникъ въ полдень?
— Да.
— А ея видла его нсколькими часами позже полудня. Онъ самъ вдь тебя разыскалъ?
— Да.
— Тогда же онъ далъ теб и свое объявленіе?
— Нтъ, оно было еше не напечатано.
Роксана устремила на сына взглядъ, полный подозрнія, и спросила:
— Ты, значитъ, помогалъ ему составить объявленіе?
Томъ мысленно послалъ себя ко всмъ чертямъ за свой дурацкій отвтъ и пытался исправить сдланный промахъ, объявивъ, что онъ все перепуталъ и что плантаторъ далъ ему объявленіе въ понедльникъ въ полдень. Роксана возразила на это:
— Ты, я вижу, опять врешь.
Затмъ, выпрямившись и поднявъ указательный палецъ кверху, она сказала:
— Я задамъ теб сейчасъ вопросъ и посмотрю, что ты мн на него отвтишь. — Ты зналъ вдь, что онъ меня разыскиваетъ и остался здсь, вмсто того, чтобы бжать, такъ какъ теб было извстно, что въ противномъ случа онъ убдится въ твоемъ нежеланіи помочь. Сразу сообразивъ, что дло тутъ не чисто, онъ принялся бы наводить тогда о теб справки и разыскалъ бы твоего дядю. Прочитавъ это объявленіе, старикъ-судья сейчасъ же бы увидлъ, что ты продалъ вольную негритянку на плантацію въ низовье рки. Надюсь, что ты его знаешь? Онъ за такую продлку разорвалъ бы свое завщаніе и выпроводилъ бы тебя пинками изъ дому. Потрудись же теперь отвтить мн на слдующій вопросъ: не говорилъ ли ты моему хозяину, что я, по всмъ вроятіямъ, зайду сюда къ теб и что ты поможешь ему устроить для меня ловушку, въ которую я наврное и попадусь.
Томъ убдился, что ему теперь боле уже не отвертться. Никакіе хитросплетенные софизмы не могли бы выручить. Онъ оказывался словно въ тискахъ, которыми его сдавливали все туже, послдовательно поворачивая винтъ. Высвободиться изъ этихъ тисковъ не было ни малйшей возможности. Лицо молодого человка показалось мерзостной гадкой усмшкой и онъ проговорилъ оскаливъ зубы:
— Что же мн было длать? Вы, мамаша, сами видите, что я былъ въ его рукахъ и никакъ не могъ изъ нихъ вырваться.
Роксана нсколько времени терзала его своимъ презрительнымъ взглядомъ, а затмъ проговорила:
— Что теб слдовало сдлать? Понятно теб слдовало предать родную твою мать, какъ Іуда предалъ Христа, для того, чтобы спасти твою собственную негодную шкуру! Не знаю, повритъ ли кто-нибудь въ возможность такого низкаго и подлаго поступка? Никакая собака не въ состояніи была бы дойти до подобной низости. Ты самый мерзкій и подлый песъ, которому удалось когда-либо щениться на свтъ Божій — и отвтственность за появленіе твое на свтъ лежитъ на мн.
Съ этими словами она плюнула ему прямо въ лицо. Томъ не сдлалъ никакой попытки вознегодовать на это. Рокси, подумавъ съ минутку, объявила:
— Теперь я сама скажу, что ты долженъ будешь сдлать: — Сейчасъ же отдай плантатору оставшіяся еще у тебя деньги и предложи ему обождать, пока ты създишь къ судь и получишь отъ него остальную сумму, потребную для выкупа меня опять на свободу.
— Разрази меня громъ небесный, если я понимаю, къ чему сводятся ваши соображенія, мамаша! Вы предлагаете мн създить къ дядюшк и выпросить у него съ чмъ-то триста долларовъ… Какъ же прикажете вы мн объяснить, на чго именно понадобились мн эти деньги?
Рокси отвчала совершенно спокойнымъ, безмятежнымъ тономъ:
— Разскажи ему, что ты продалъ меня дня уплаты своихъ карточныхъ долговъ, причемъ обманулъ меня, какъ послдній негодяй. Объясни, что я разсердилась на это и требую чтобы ты выкупилъ меня обратно.
— Вы, мамаша, должно быть, совсмъ съ ума сошли. Въ такомъ случа онъ сейчасъ же разорветъ завщаніе въ клочки. Или вы этого не понимаете?
— Понимаю.
— Неужели вы считаете меня идіотомъ, способнымъ лзть прямо въ петлю?
— Мн нтъ никакой надобности вдаваться въ какіе бы то ни было разсчеты и предположенія. Ты, голубчикъ сдлаешь то что я теб прикажу. Теб извстно вдь, чго если ты не достанешь у судьи денегъ, то я отправлюсь къ нему сама, и тогда онъ продастъ тебя куда-нибудь на плантацію въ низовья Миссисипи. Ты узнаешь тогда самъ, насколько хорошо живется тамъ нашему брату.
Томъ въ страшномъ возбужденіи всталъ, дрожа всмъ тломъ. Глаза его свтились зловщимъ огонькомъ. Онъ подошелъ къ двери и сказалъ, что долженъ на минутку выйти изъ комнаты такъ какъ ему душно. Прежде чмъ принять какое-нибудь ршеніе, онъ долженъ освжить свои мозги, подышавъ чистымъ воздухомъ. Дверь, однако, не отворялась. На устахъ Рокси мелькнула безжалостная улыбка.
— Садись на мсто, голубчикъ! — сказала она. — Ключъ у меня въ карман. Теб не зачмъ освжать отсутствующіе мозги, чтобы обдумывать, какимъ именно образомъ будешь ты поступать. Я приняла уже необходимое ршеніе и теб остается его только выполнить.
Томъ угрюмо опустился на стулъ и принялся въ самомъ безпомощномъ отчаяніи ерошить руками свои волосы. Роксана спросила у него:
— Мой хозяинъ остановился тутъ же, въ этомъ дом?
Томъ съ изумленіемъ взглянулъ на свою мать и спросилъ:
— Кто именно навелъ васъ на эту мысль, мамаша?
— Ты, голубчикъ, собственной твоей персоной. Теб вдругъ приспичило выйти изъ комнаты, чтобъ освжить свои мозги. Во-первыхъ, у тебя нтъ ничего такого, что стоило бы освжать, а во-вторыхъ, подлые твои глаза сразу же выдали тебя съ головою. Ты презрннйшій и самый гадкій песъ, который когда либо… Впрочемъ, я разсказала теб все это раньше и не хочу повторять. Такъ видишь ли, у насъ сегодня пятница. Ты можешь немедленно войти съ соглашеніе съ плантаторомъ, объяснивъ ему, что подешь за остальными деньгами, и вернешься сюда въ будущій вторникъ или не позже, какъ въ среду. Понимаешь ты меня?
Томъ угрюмо отвтилъ:
— Понимаю.
— И когда ты получишь новую купчую, гд будетъ значиться, что я продана себ самой, отправь ее сейчасъ же по почт, къ Мякинноголовому Вильсону съ припиской, что онъ долженъ хранить ее у себя до моего прізда. Понимаешь?
— Понимаю.
— Вотъ теб и весь сказъ! Бери теперь свой дождевой зонтъ и наднь шляпу.
— Зачмъ же это?
— Затмъ, что ты проводишь меня сейчасъ до пристани. Видишь-ли этотъ ножъ? Я ношу его съ собой съ того самаго дня, какъ встртила здсь моего хозяина и купила у негра вотъ это платье. Я ршилась убить себя этимъ ножомъ, еслибъ хозяину удалось меня изловить. Иди потихоньку впередъ и знай, что если вздумаешь подать кому-нибудь въ дом сигналъ, или же если подзовешь кого-нибудь къ себ на улиц, то этотъ ножъ вонзится въ тебя по самую рукоятку. Надюсь, Чемберсъ, ты вришь тому, что я теб говорю?
— Не зачмъ и задавать такихъ вопросовъ! Я и безъ того знаю, что вы держите свое слово!
— Да, въ этомъ отношеніи у насъ съ тобой привычки разныя. Погаси огонь и ступай впередъ. Вотъ теб ключъ.
Они вышли такъ тихо изъ дому, что никто не обратилъ на нихъ вниманія и не пошелъ за ними слдомъ. Томъ вздрагивалъ каждый разъ, когда какой-либо запоздавшій гуляка проходилъ слишкомъ близко отъ нихъ по улиц. Ему казалось при этомъ, будто онъ чувствуетъ, какъ холодная сталь вонзается въ его спину. Рокси шла за нимъ по пятамъ, такъ, чтобы имть возможность въ любую минуту выполнить свою угрозу. Пройдя версты съ полторы, они вышли, наконецъ, на обширный пустырь, за которымъ тянулась пристань. Тамъ не было въ эту минуту ни единой живой души. Мать и сынъ разстались другъ съ другомъ на пристани въ ночномъ мрак, подъ проливнымъ дождемъ.
Шлепая по грязи, на обратномъ пути домой, Томъ все время томился грустными мыслями и проектами самаго дикаго свойства. Измучившись этимъ, онъ сказалъ подъ конецъ самому себ: ‘Для меня нтъ никакого другого выхода. Я долженъ выполнить ея предписаніе, но съ однимъ лишь маленькимъ измненіемъ. Я не стану просить у стараго скряги денегъ и такимъ образомъ губить самого себя. Я просто-на-просто украду у него сколько мн нужно’.

ГЛАВА XIX.

‘Не многое лишь переносится нами трудне, чмъ скучная надодливость отъ называемыхъ хорошихъ примровъ.’

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

‘Полная одинаковость образа мыслей у всхъ людей вообще, не улучшила бы условія земного нашего существованія. Безъ разногласія въ мнніяхъ не было бы даже и конскихъ скачекъ’.

Изъ того же календаря.

Даусонова пристань спокойно доканчивала сезонъ скучнаго бездйствія и терпливо ждала теперь поединка. Графъ Луиджи ждалъ его тоже, но, по слухамъ, начиналъ уже выходить изъ терпнія. Въ воскресенье онъ настоялъ на передач вызова бывшему судь Дрисколлю. Вильсонъ передалъ этотъ вызовъ, но судья объявилъ, что не намренъ сразиться съ убійцей ‘именно на пол чести’, добавилъ онъ многозначительнымъ тономъ.
Какъ-либо иначе онъ, рузумется, сразиться не прочь. Тщетно пытался Вильсонъ убдить старика, что еслибъ онъ самъ присутствовалъ при разсказ Анджело объ учиненномъ имъ убійств, то не усмотрлъ бы въ факт убійства ничего позорнаго для Луиджи. Упрямый старикъ не хотлъ его даже и слушать.
Вильсонъ вернулся къ посылавшему его графу сообщить о полнйшей неудач возложеннаго на него порученія. Луиджи страшно разсердился и спрашивалъ, какимъ образомъ могло случиться, что такой почтенный, пожилой джентльмэнъ, какъ судья Дрисколль, несомннно обладавшій далеко не дюжиннымъ умомъ, могъ придавать розсказнямъ своего шелопая-племянника больше значенія, чмъ серьезнйшимъ увреніямъ Вильсона. Мякинная Голова въ отвтъ на это расхохотался и объяснилъ:
— Тутъ нтъ ничего страннаго и сверхъ-естественнаго. Я для судьи просто-на-просто хорошій знакомый, а племянникъ служитъ для него игрушкой и замняетъ ему собственнаго ребенка. У судьи и покойной его жены никогда не было дтей. Имъ обоимъ ниспослано было такое сокровище уже подъ старость. Надо принять во вниманіе, что родительскіе инстинкты, неудовлетворенные въ теченіе двадцати пяти или тридцати лтъ, неизбжно приходятъ въ состояніе перевозбужденія. Доведенные почти до невмняемости, инстинкты эти требуютъ удовлетворенія и довольствуются тмъ, что попадетъ имъ тогда подъ руку. Чувство вкуса оказывается у нихъ атрофированнымъ на столько, что они не могутъ отличить рыбнаго отъ мясного. Если у молодыхъ супруговъ родится дьяволенокъ, то отецъ и мать сравнительно скоро узнаютъ въ немъ бса, но дьяволъ, усыновленный пожилою четой, кажется ей ангеломъ и остается для нея таковымъ, несмотря на безсовстнйшія свои адскія продлки. Именно по этой причин Томъ и представляется своему старику-дяд ангеломъ. Судья влюбленъ въ него до безумія или, лучше сказать, до невмняемости. Я не хочу утверждать, чтобъ Томъ могъ уврить своего дядю во всемъ, въ чемъ ему заблагоразсудится, но всетаки для него оказывается во многихъ случаяхъ возможнымъ то, что для другихъ было бы совершенно немыслимымъ. Особенно охотно склоненъ судья увлекаться тми изъ воззрній своего племянника, на основаніи которыхъ создаются или же разрушаются собственныя его стариковскія симпатіи или же антипатіи. Вы оба нравились старику, тогда какъ Томъ, напротивъ того, васъ возненавидлъ. Это оказалось достаточнымъ для того, чтобъ у престарлаго судьи возникло противъ васъ предубжденія. Самая старая, испытанная дружба должна неизбжно погибнуть, если одинъ изъ такихъ любимчиковъ, усыновленныхъ на закат жизни, швырнетъ въ эту дружбу камешкомъ.
— Какое курьезное философское разсужденіе! — замтилъ Луиджи.
— Это, милостивйшій государь, вовсе не философія, а дйствительно существующій фактъ. Въ немъ можно усмотрть даже нчто трогательное и чарующе прекрасное. Я не могу себ представить ничего умилительне зрлища несчастныхъ бездтныхъ родителей, которые отводятъ у себя въ сердц мсто для цлаго звринца негодныхъ злющихъ собаченокъ, присоединяютъ къ нему съ полдюжины крикливыхъ ругающихся попугаевъ, какого-нибудь какаду, орущаго словно дикій оселъ, сотни дв визгливыхъ пвчихъ птицъ, нсколько дюжинъ вонючихъ морскихъ свинокъ, десятка два кроликовъ и цлый гаремъ мерзопакостныхъ кошекъ. Все это является тщетными невжественными попытками соорудить изь неблагороднаго металла что-нибудь, способное замнить золотое сокровище: ребенка, въ которомъ отказала имъ природа. Все это впрочемъ, въ данномъ случа къ длу не идетъ. Здшніе неписанные законы чести требуютъ, чтобы вы убили судью Дрисколля, какъ только онъ попадется вамъ на глаза. Онъ самъ и весь городъ будутъ ожидать съ вашей стороны такого лестнаго вниманія къ его особ, хотя, безъ сомннія, и собственная ваша смерть отъ его пули будетъ признана вполн удовлетворительнымъ разршеніемъ недоразумній, которыя между вами возникли. Совтую вамъ поэтому глядть въ оба. Изволили вы уже опредлить свой курсъ, то есть, иными словами, принять какое-либо ршеніе?
— Да, я предоставлю ему случай попробовать на мн свою мткость въ стрльб, а если онъ на меня нападетъ первый, то я отвчу ему тоже выстрломъ.
Уходя отъ близнецовъ, Вильсонъ сказалъ:
— Судья до сихъ поръ еще не совсмъ оправился посл избирательной кампаніи, такъ что денька два не будетъ выходить изъ дому, но, когда онъ начнетъ гулять, вамъ придется держать ухо востро.
Часовъ въ одиннадцать вечера близнецы отправились прогуляться по городу. Ночь была хотя и мсячная, но не особенно свтлая, такъ какъ луна выглядывала сквозь дымку легкихъ облаковъ.
Томъ Дрисколль высадился всего лишь получасомъ раньше на берегъ, верстахъ въ трехъ ниже Даусоновой пристани, у Гаккетскаго лсного склада. Онъ былъ какъ разъ единственнымъ пассажиромъ, высадившимся въ этомъ уединенномъ мст. Пройдя оттуда береговою тропой, онъ пробрался въ домъ судьи Дрисколля, ни съ кмъ не повстрчавшись дорогою и въ самомъ дом.
Закрывъ ставни окна въ своей спальн, Томъ зажегъ свчу, снялъ съ себя пиджакъ и шляпу и занялся приготовленіями къ задуманной имъ краж. Раскрывъ чемоданъ, онъ вынулъ оттуда изъ подъ мужского платья полный костюмъ молодой двушки и отложилъ его въ сторону. Затмъ онъ вымазалъ лицо жженой пробкой и спряталъ ее въ карманъ. Онъ разсчитывалъ пройти потихоньку въ кабинетъ дяди, находившійся какъ разъ подъ его собственной комнатой, пробраться оттуда въ спальню старика, украсть ключъ отъ несгораемаго желзнаго шкапа, находившійся у судьи всегда въ карман жилета, вернуться опять въ кабинетъ и позаимствоваться деньгами изъ шкапа. Томъ взялъ уже свчу, собираясь сойти внизъ по лстниц. До тхъ поръ онъ ощущалъ необычайную бодрость и полнйшую увренность въ успх, но теперь, и то, и другое начали у него малую толику колебаться. Что, если вдругъ онъ, по неосторожности, произведетъ шумъ и будетъ пойманъ, положимъ, въ то самое время, когда только-что усплъ открыть шкапъ? Пожалуй, что не мшаетъ чмъ-нибудь вооружиться, пускаясь въ такое рискованное предпріятіе! Вынувъ индійскій кинжалъ изъ укромнаго уголка, въ которомъ онъ его пряталъ, Томъ съ удовольствіемъ почувствовалъ, что измнившее было мужество опять къ нему возвращается. Крадучись неслышными шагами, онъ спустился по узенькой лстниц, причемъ волосы у него становились дыбомъ и кровь переставала биться въ жилахъ каждый разъ, какъ только скрипла какая-нибудь ступенька. Спустившись наполовину лстницы, онъ былъ непріятно пораженъ падавшей на нижнюю ея площадку полоской довольно слабаго, впрочемъ, свта. Что бы это могло значить? Неужели дядя еще не спитъ? Это казалось Тому неправдоподобнымъ. Должно быть, что, уходя въ спальню, онъ просто-на-просто оставилъ въ кабинет зажженную свчу. Молодой человкъ осторожно спустился съ лстницы, останавливаясь на каждомъ шагу, чтобы прислушаться. Найдя дверь кабинета открытою, онъ заглянулъ въ комнату и до чрезвычайности обрадовался тому, что увидлъ. Дядя его спалъ крпкимъ сномъ на диван. На маленькомъ столик, у изголовья, горла лампа, свтъ которой былъ значительно убавленъ. Возл нея стояла небольшая жестяная шкатулка, въ которой старикъ держалъ расходныя свои деньги. Она была закрыта, но возл нея лежала цлая кипа банковыхъ билетовъ и четвертушка бумаги, испещренная ариsметическими выкладками, производившимися карандашомъ. Дверцы большаго несгораемаго шкапа были заперты. Старикъ-судья, очевидно, подводилъ итоги своихъ капиталовъ и, утомившись отъ этого пріятнаго занятія, заснулъ.
Оставивъ собственную свою свчу на ступеньк лстницы, Томъ началъ чуть не ползкомъ пробираться къ кип банковыхъ билетовъ. Когда онъ проходилъ мимо дяди, старикъ пошевельнулся во сн. Въ то же мгновеніе Томъ остановился и потихоньку вынулъ кинжалъ изъ ноженъ. Сердце молодого человка усиленно билось и онъ не сводилъ глаза съ своего благодтеля. Минутку спустя Томъ рискнулъ продвинуться еше на шагъ впередъ, добрался до банковыхъ билетовъ и схватилъ ихъ, но при этомъ уронилъ на полъ ножны кинжала. Въ тотъ же мигъ онъ почувствовалъ, что мощная рука престарлаго судьи схватила его за плечо, и въ ушахъ его раздался громкій крикъ: ‘Ко мн, на помощь!’ Безъ малйшаго колебанія Томъ со всего размаха ударилъ старика кинжаломъ и тотчасъ же почувствовалъ себя свободнымъ. Нсколько банковыхъ билетовъ, выскользнувъ изъ лвой его руки, упали на полъ и выпачкались тамъ въ крови. Бросивъ кинжалъ, онъ схватилъ ихъ правой рукой и собрался бжать, но затмъ, въ страх и смущеніи, переложилъ поднятыя съ полу деньги въ лвую руку и снова схватился за кинжалъ. Опомнившись, однако, молодой человкъ бросилъ кинжалъ на полъ, такъ какъ счелъ совершенно излишнимъ брать съ собой такую опасную улику.
Онъ устремился на лстницу, заперъ за собою дверь, которая вела туда изъ корридора, схвалилъ свою свчу и поспшно взбжалъ наверхъ. Въ это время тишина ночи была уже прервана шорохомъ шаговъ, поспшно приближавшихся къ дому. Въ слдующій затмъ мигъ Томъ былъ уже въ своей комнат, а до нельзя испуганные и ошеломленные близнецы стояли надъ трупомъ убитаго старика.
Томъ накинулъ на себя пиджакъ, спряталъ за пазуху шляпу, облекся затмъ въ костюмъ двушки, закрылъ себ лицо вуалью, задулъ свчу, заперъ дверь своей комнаты на замокъ, положилъ ключъ въ карманъ, вышелъ черезъ другую дверь на черную лстницу, заперъ эту дверь тоже на замокъ и спряталъ отъ нея ключъ. Тогда лишь онъ потихоньку спустился внизъ съ чернаго хода и вышелъ изъ дому. Томъ былъ убжденъ, что никого не встртитъ, такъ какъ общее вниманіе было теперь сосредоточено въ совершенно другомъ мст дома. Разсчеты его оказались правильными. Въ то время, когда онъ проходилъ черезъ задній дворъ, г-жа Праттъ, вся домашняя прислуга и съ полдюжины полуодтыхъ сосдей сбжались уже въ кабинетъ, гд находились близнецы и убитый судья. Къ нимъ ежеминутно присоединялись люди, прибгавшіе черезъ парадныя двери съ улицы.
Томъ, дрожа какъ въ лихорадк, выходилъ изъ калитки въ глухой переулокъ, когда три женщины выбжали изъ дома, находившагося на противоположной сторон переулка, и устремились въ эту самую калитку. Он спрашивали: что такое случилось у судьи въ дом? но убжали, не дождавшись, отвта. Томъ сказалъ себ самому: ‘Эти старыя двы, по обыкновенію, слишкомъ долго замшкались со своимъ одваніемъ. То же самое случилось съ ними и въ ту ночь, когда сгорлъ домъ ихъ ближайшаго сосда Стевенса’. Спустя нсколько минутъ молодой человкъ очутился въ заколдованномъ дом, зажегъ тамъ свчу и снялъ съ себя женское платье. Весь лвый бокъ былъ у него залитъ кровью, да и правая рука оказалась тоже въ крови, такъ какъ онъ схватилъ ею упавшіе на полъ и пропитанные кровью банковые билеты. Никакихъ иныхъ опасныхъ уликъ, повидимому, не осталось. Онъ тщательно вытеръ руку соломой и подобнымъ же образомъ снялъ съ своего лица почти весь слой жженой пробки, которымъ оно было натерто. Затмъ онъ сжегъ оба свои костюма, мужской и женскій, такъ тщательно, что они обратились въ пепелъ, развялъ этотъ пепелъ по втру и переодлся въ лохмотья бродяги. Погасивъ тогда свчу, Томъ выбрался изъ Заколдованнаго дома на прибрежную тропу, съ намреніемъ воспользоваться тмъ самымъ средствомъ, которое было уже съ успхомъ употреблено Роксаной. Найдя на берегу челнъ, онъ спустился на немъ внизъ по теченію, причалилъ незадолго до разсвта къ берегу, оттолкнулъ ногой челнъ, дошелъ пшкомъ до ближайшей деревни и притаился возл нея въ кустахъ до тхъ поръ, пока не показался вдали пароходъ, направлявшійся вверхъ по рк. Тогда Томъ подошелъ къ пристани и слъ на пароходъ, взявъ себ мсто на палуб. Онъ чувствовалъ себя не въ своей тарелк до тхъ поръ, пока пароходъ не миновалъ Даусонову пристань, но посл того вздохнулъ полной грудью и подумалъ: ‘Теперь искуснйшіе сыщики на всемъ земномъ шар не будутъ въ состояніи меня разыскать. Я не оставилъ противъ себя даже и тни какой-нибудь улики! Это убійство такъ и останется окутаннымъ завсою тайны. Пройдетъ пятьдесятъ лтъ, а мирные горожане Даусоновой пристани будутъ все еще ломать головы надъ разршеніемъ загадки, которую я имъ теперь задалъ.
Прибывъ утромъ въ Сенъ-Луи, онъ прочелъ въ газетахъ слдующую коротенькую телеграмму съ Даусоновой пристани:
‘Престарлый и уважаемый нашъ гражданинъ, судья Дрисколль, былъ убитъ здсь около полуночи какимъ-то итальянскимъ проходимцемъ, дворяниномъ или цирульникомъ. Убійство вызвано ссорой, поводомъ къ которой послужили недавнія выборы. Съ убійцемъ, вроятно, расправятся судомъ Линча’.
— Итакъ, подозрніе пало на одного изъ близнецовъ! — разсуждалъ самъ съ собою Томъ. Какое неожиданное счастье! Услугу эту оказалъ грубіяну Луиджи индійскій его кинжалъ. Мы сплошь и рядомъ не понимаемъ благихъ намреній Судьбы. Я отъ всего сердца проклиналъ Мякинноголоваго Вильсона за то, что онъ лишилъ меня возможности продать этотъ кинжалъ, но теперь мысленно прошу у него прощенія.
Томъ былъ при деньгахъ. Онъ чувствовалъ себя человкомъ богатымъ и самостоятельнымъ, немедленно же уладилъ дло съ плантаторомъ, отправилъ къ Вильсону по почт новую купчую, по которой Роксана значилась проданной себ самой, и послалъ тетушк Праттъ телеграмму:
‘Прочитавъ въ газетахъ извстіе о поразившей насъ жестокой катастроф, я чувствую себя окончательно разбитымъ. Выду сегодня же съ почтово пассажирскимъ пароходомъ. Мужайтесь до моего прізда’.
Войдя въ домъ убитаго своего пріятеля и разузнавъ все, что могли ему сообщить: г-жа Праттъ, ея прислуга и сбжавшіеяся сосди, Вильсонъ принялся распоряжаться въ качеств городского головы. Онъ приказалъ чтобы не смли ни до чего дотрогиваться и оставили все въ томъ вид, въ которомъ оно находилось, до тхъ поръ, пока не придетъ судья Робинзонъ и не приметъ, въ качеств коронера, надлежащихъ мръ къ производству слдствія. Вильсонъ удалилъ изъ кабинета всхъ за исключеніемъ близнецовъ и себя самого. Прибывшій вскор затмъ шерифъ отвелъ, по его распоряженію близнецовъ въ тюрьму. Вильсонъ совтовалъ имъ не падать духомъ и общалъ защищать ихъ по мр силъ и возможности на суд. Вскор посл того явился судья Робинзонъ, въ сопровожденіи констебля Блэка. Тщательно осмотрвъ кабинетъ, они нашли на полу кинжалъ и его ножны. Вильсонъ замтилъ на рукояти кинжала отпечатки окровавленныхъ пальцевъ. Это доставило ему большое удовольствіе, такъ какъ близнецы потребовали, чтобы первые же изъ числа сбжавшихся сосдей освидтельствовали ихъ руки и платья. Никто изъ горожанъ, въ томъ числ и самъ Вильсонъ, не нашли на близнецахъ ни малйшаго пятнышка крови. Неужели графы Капелли дйствительно сказали правду, утверждая что прибжали въ домъ Дрисколля, услышавъ отчаянный его крикъ: ‘Помогите’! — и нашли судью уже мертвымъ? Вильсонъ тотчасъ же вспомнилъ о таинственной двушк. Положимъ, что трудно было заподозрть двушку въ убійств, но всетаки ршено было произвести обыскъ въ комнат Тома Дрисколля.
Посл осмотра слдственными присяжными мертваго тла и ближайшей его обстановки, Вильсонъ посовтывалъ произвести обыскъ въ верхнемъ этаж и отправился туда вмст съ присяжными. Выломавъ дв двери, они проникли въ комнату Тома, но не нашли въ ней ровнехонько ничего подозрительнаго.
Слдственные присяжные постановили, что смертоубійство было, вроятно, учинено графомъ Луиджи, въ присутствіи графа Анджело, который можетъ разсматриваться поэтому какъ соучастникъ преступленія.
Весь городъ былъ до чрезвычайности озлобленъ противъ этихъ несчастливцевъ. Въ первые дни посл убійства имъ угрожала серьезная опасность народной расправы судомъ Линча. Общее или такъ называемое ‘великое’ собраніе присяжныхъ постановило предать Луиджи суду по обвиненію въ злоумышленномъ убійств, Анджело долженъ былъ судиться въ качеств лица, заране знавшаго о преступленіи и являвшагося слдовательно соучастникомъ. Въ ожиданіи суда оба близнеца были переведены изъ мстной городской тюрьмы въ центральную тюрьму Миссурійскаго графства.
Осмотрвъ отпечатки пальцевъ на рукояти кинжала, Вильсонъ сказалъ самому себ: ‘Это не было сдлано ни однимъ изъ близнецовъ’.
Тутъ былъ, очевидно, замшанъ еще кто-то: въ собственныхъ своихъ интересахъ, или же въ качеств наемнаго убійцы. Что же это былъ за человкъ? Вильсону предстояло это разъяснить. Несгораемый шкапъ не былъ раскрытъ, жестяная шкатулка оставалась тоже запертой и въ ней нашли три тысячи долларовъ. Это, повидимому, указывало, какъ на причину преступленія не на грабежъ, а на что-то иное. Въ такомъ случа оно было вызвано, очевидно, местью. Сколько извстно, у покойнаго судьи не было ни одного врага кром Луиджи. Только одинъ этотъ итальянскій графъ на всемъ свт могъ питать къ нему сколько нибудь серьезное чувство ненависти.
Оставалась, положимъ, еще таинственная двушка, загадочная личность которой до чрезвычайности смущала Вильсона. Еслибъ поводомъ къ убійству былъ грабежъ, то адвокатъ непремнно бы заподозрлъ эту двушку. Съ другой стороны, на всемъ свт не было такой двушки, которой потребовалось бы убить старика судью изъ мести. Онъ былъ джентльмэномъ въ лучшемъ значеніи этого слова и никогда не ссорился съ двицами.
Вильсонъ изготовилъ точные снимки съ отпечатка пальцевъ на рукояти кинжала. Въ своемъ архив онъ нашелъ большую коллекцію стеклянныхъ пластинокъ съ отпечатками пальцевъ женщинъ и двушекъ. Онъ тщательно пересмотрлъ эти отпечатки, собранные за послднія пятнадцать или восемнадцать лтъ, но вс его труды остались тщетными: между ними не нашлось двойника отпечатковъ, оставшихся на рукояки кинжала.
Присутствіе этого кинжала на мст убійства казалось Вильсону очень непріятнымъ обстоятельствомъ. За недлю передъ тмъ онъ въ глубин души готовъ былъ врить что, у Луиджи имлся такой кинжалъ оставшійся у своего владльца, несмотря на увреніе въ томъ, что его украли. Теперь этотъ кинжалъ разыскался въ комнат убитаго, и къ тому же въ присутствіи близнецовъ. Половина города и передъ тмъ уже говорила, что они просто-напросто надуваютъ, разсказывая будто кинжалъ у нихъ украденъ. Теперь эта половина радовалась, что обнаружила такую догадливость, и категорически заявляла: ‘Мы говорили вдь это и раньше’.
Еслибъ на рукоятк кинжала оказались отпечатки ихъ пальцевъ… но въ данномъ случа объ этомъ нечего было и говорить. Вильсону было въ точности извстно, что пальцы эти принадлежали не близнецамъ.
Подозрвать Тома въ убійств, Вильсонъ считалъ совершенно неумстнымъ. Во-первыхъ, Томъ и вообще-то не могъ никого убить, такъ какъ не обладалъ необходимымъ для этого присутствіемъ духа, во-вторыхъ, еслибъ онъ и оказался, паче чаянія, способнымъ совершить убійство, то во всякомъ случа не выбралъ бы жертвой преступленія своего благодтеля и ближайшаго родственника, не чаявшаго въ немъ души, въ третьихъ, собственный интересъ долженъ былъ удержать Тома отъ подобнаго преступленія. При жизни дяди, Томъ пользовался отъ него щедрою денежной поддержкой и могъ надяться, что уничтоженное завщаніе будетъ со временемъ опять возстановлено въ его пользу, тогда какъ со смертью судьи все это утрачивалось рушиться безповоротно. При осмотр бумагъ покойнаго выяснилось, правда, что завщаніе уже возстановлено, но это не могло быть извстно Тому, который отъ природы не умлъ держать языкъ за зубами, а потому непремнно бы проболтался. Кром всего этого, телеграмма, полученная тетушкой Праттъ, свидтельствовала, что Томъ находился въ Сенъ-Луи и узналъ объ убійств единственно только изъ утреннихъ газетъ. Упомянутыя соображенія имли къ тому же у Вильсона скоре характеръ неопредлившихся еще ощущеній, чмъ точно выразившихся мыслей. Самъ онъ не преминулъ бы расхохотаться, еслибъ кому-нибудь пришло въ голову серьезно заподозрть существованіе какой-либо связи между Томомъ и этимъ убійствомъ.
Положеніе близнецовъ казалось Вильсону отчаяннымъ и, повидимому, безнадежнымъ. Онъ былъ убжденъ, что если не отыщутъ соучастника, то достопочтенные миссурійскіе присяжные повсятъ ихъ безъ всякаго зазрнія совсти. Если соучастникъ найдется, то это нисколько не улучшитъ положенія близнецовъ, а только возложитъ на шерифа обязанность повсить еще третьяго человка. Итальянскіе графы могли быть спасены лишь въ томъ случа, еслибъ разыскался человкъ, убившій судью Дрисколля въ личныхъ своихъ интересахъ, что представлялось, повидимому, немыслимымъ. Тмъ но мене надлежало найти настоящаго убійцу, оставившаго на кинжал отпечатки окровавленныхъ своихъ пальцевъ. Возможно, что и тогда близнецамъ будетъ вынесенъ обвинительный приговоръ, но если не удастся найти убійцу, то они ни подъ какимъ видомъ не могутъ разсчитывать на оправданіе.
Всесторонне обсуждая обстоятельства дла, Вильсонъ размышлялъ о нихъ днемъ и по ночамъ и строилъ разнообразнйшія предположенія, которыя всетаки не приводили его ни къ какому опредленному результату. Встрчаясь съ незнакомой двушкой или женщиной, Вильсонъ подъ какимъ-нибудь предлогомъ заручался отпечатками ея пальцевъ, посл чего ему приходилось каждый разъ сознаваться по возвращеніи домой, что онъ трудился даромъ. Отпечатки эти не имли ничего общаго съ тми, которые остались на рукояти кинжала.
Относительно таинственной двушки Томъ поклялся, что вовсе ея не знаетъ. Онъ даже не помнилъ, чтобъ ему случалось когда-либо видть двицу въ такомъ костюм, какъ описывалъ ее Вильсонъ. Томъ сознался, что не всегда запиралъ свою комнату на ключъ и что прислуга иной разъ забывала замыкать двери дома. При всемъ томъ онъ думалъ, что двушка наврядъ ли часто заходила къ нему въ комнату, такъ какъ въ противномъ случа она непремнно бы попалась. Вильсонъ пытался поставить эту двушку въ связь съ воровскимъ набгомъ. Онъ полагалъ, что она была союзницей старухи, или же переодлась сама старухою и воспользовалась удобнымъ случаемъ, чтобъ обокрасть городъ. Соображенія эти поразили и очень заинтересовали Тома, который нашелъ ихъ правдоподобными. Онъ общалъ пристально поглядывать на будущее время за этой подозрительной особой въ единственномъ или же множественномъ числ. Томъ опасался, впрочемъ, что она или же он окажутся слишкомъ ловкими, дабы появиться снова въ город, гд въ продолженіе долгага времени вс будутъ, безъ сомннія, держать ухо востро.
Томъ былъ до такой степени спокоенъ, такъ грустилъ и столь глубоко чувствовалъ понесенную имъ утрату, что вс въ город о немъ жалли и относились къ нему съ сочувствіемъ. Нельзя сказать, впрочемъ, чтобъ онъ игралъ при этомъ часто напускную роль. Старикъ, считавшій себя его дядей, зачастую стоялъ въ безсонныя ночи передъ глазами самозваннаго своего племянника точь-въ-точь такимъ, какимъ Томъ видлъ его въ послдній разъ. Этотъ окровавленный старикъ не рдко посщалъ его и во сн. Молодому человку не хотлось входить въ кабинетъ, гд разыгралась страшная трагедія. Это очаровало г-жу Праттъ, которая была совсмъ уже безъ ума отъ любезнйшаго своего племянника. Она, по собственнымъ ея словамъ, постигала теперь больше, чмъ когда-либо, какой нжной и чувствительной натурой обладалъ ея голубчикъ и какъ онъ обожалъ покойнаго своего дядю.

ГЛАВА XX.

‘Даже самая яваая и обстоятельная косвенная улика можетъ всетаки навести на неврный слдъ. Къ подобнымъ уликамъ надо поэтому относиться съ величайшей осторожностью. Возьмемъ для примра карандашъ, очиненный какой-нибудь особой прекраснаго пола. Очевидцу несомннно извстно, что эта операція произведена ножомъ, но тотъ, кто сталъ бы судить лишь на основаніи косвенныхъ уликъ, а именно одного лишь вншняго вида карандаша, могъ бы показать подъ присягой, что карандашъ этотъ обгрызенъ зубами’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Недли проходили за недлями и никто не навщалъ близнецовъ, сидвшихъ въ тюрьм, кром ихъ адвоката, да тетушки Патси Куперъ. Наконецъ насталъ день судебнаго разбирательства, — самый тяжелый день въ жизни Вильсона. Несмотря на тщательнйшіе и неутомимые розыски, ему не удалось найти даже и слдовъ отсутствующаго соучастника. Разсуждая самъ съ собою, Вильсонъ давно уже называлъ невдомаго убійцу ‘соучастникомъ’, не потому, впрочемъ, чтобы считалъ этотъ терминъ безспорно врнымъ. Представлялось, однако, всего правдоподобне что дло шло тутъ о соучастник, хотя, съ другой стороны, казалось непонятнымъ отчего близнецы не послдовали примру ‘соучастника’ и не исчезли такъ же безслдно, какъ и онъ, а предпочли остаться возл трупа своей жертвы и дозволили схватить себя на мст преступленія.
Залъ суда былъ, разумется, переполненъ публикой и долженствовалъ остаться въ такомъ положеніи до самаго конца столь интереснаго уголовнаго дла. Не только на Даусоновой пристани, но и въ ближайшихъ окрестностяхъ этого города, на десятки верстъ кругомъ, только и было рчи, что о предстоящемъ судебномъ разбирательств. Г-жа Праттъ, въ глубокомъ траур, и Томъ, съ крепомъ на шляп, сидли возл Пемброка Говарда, взявшаго на себя исполненіе прокурорскихъ обязанностей. За ними размстились многочисленные друзья и пріятели покойнаго Дрисколля. У близнецовъ имлся въ зал суда всего только одинъ другъ, до нкоторой степени ободрявшій своимъ присутствіемъ ихъ защитника. Это была квартирная хозяйка, относившаяся къ нимъ съ самымъ глубокимъ участіемъ и состраданіемъ. Она сидла возл Вильсона и видъ имла до чрезвычайности ласковый. Въ негритянскомъ углу, позволимъ себ указать лишь на Чемберса и Роксану въ нарядномъ плать и съ собственымъ своей купчей въ карман. Купчая являлась драгоцннйшимъ изъ сокровищъ, имвшихся у Роксаны, которая поэтому не разставалась съ нею ни днемъ ни ночью. Тотчасъ же по ввод своемъ въ наслдство, Томъ ассигновалъ Роксан ежемсячную пенсію въ тридцать пять долларовъ. При этомъ, въ разговор съ матерью, онъ позволилъ себ намекнуть, что имъ обоимъ слдовало бы питать къ близнецамъ въ глубин души благодарность за свое богатство, но поднялъ этимъ намекомъ у Роксаны такую бурю, что никогда впослдствіи не ршался его повторять. Она объявила, что старикъ-судья обращался въ тысячу разъ лучше съ ея ребенкомъ, чмъ онъ этого стоилъ, её же никогда во всю свою жизнь ничмъ не обидлъ. Роксана питала поэтому искреннйшую ненависть къ чужеземнымъ дьяволамъ, осмлившимся убить этого добраго старичка и чувствовала, что не уснетъ спокойно до тхъ поръ, пока не увидитъ, что ихъ повсили. Она пришла теперь, чтобъ послушать, какъ ихъ будутъ обвинять и твердо ршилась привтствовать обвинительный приговоръ громкимъ, ‘ура!’ даже и въ томъ случа, если судья миссурійскаго графства посадитъ ее за это на годъ въ тюрьму. Энергически кивнувъ головой, увнчанной тюрбаномъ, она объявила:
— Какъ только постановятъ приговоръ, я непремнно выскажу ему полнйшее мое одобреніе.
Пемброкъ Говардъ изложилъ въ краткихъ словахъ сущность обвиненія. Онъ общалъ доказать непрерывной, а потому самому неопровержимой цпью косвенныхъ уликъ, что убійство совершено главнымъ изъ обвиняемыхъ. Поводомъ къ преступленію послужило мщеніе, но отчасти также и желаніе спасти собственную жизнь отъ угрожавшей ей опасности. Анджело, братъ Луиджи, своимъ присутствіемъ при убійств фактически выказалъ себя соучастникомъ въ этомъ преступленіи, самомъ подломъ и мерзостномъ, какое только можетъ быть учинено человкомъ здсь на земл. Въ данномъ случа оно было задумано самыми злодйскими сердцами и выполнено подлйшими и трусливйшими руками. Преступленіе это разбило сердце любящей сестры, омрачило счастье молодого племянника, котораго усопшій любилъ какъ сына, причинило неутшное горе многочисленнымъ друзьямъ престарлаго судьи Дрисколля, безвременная смерть котораго являлась тяжкой утратой для всего города. При такихъ обстоятельствахъ надлежитъ требовать примненія самой тяжкой кары, установленной существующими законами за умышленное убійство. Безъ сомннія, эта кара будетъ во всей строгости применна къ обвиняемымъ. Говардъ предоставилъ себ сдлать въ заключительной рчи еще кое-какія добавочныя замчанія.
Онъ самъ былъ глубоко растроганъ, равно какъ и вс присутствовавшіе на суд. Г-жа Праттъ и многія другія женщины плакали, когда онъ садился на мсто. На злополучныхъ обвиняемыхъ, отовсюду устремлены были взоры, пылавшіе ненавистью.
Со стороны обвиненія вызвано было много свидтелей. Показанія ихъ на суд отняли много времени, хотя Вильсонъ, со своей стороны почти воздерживался отъ перекрестныхъ допросовъ. Онъ зналъ заране, что нельзя заручиться такимъ путемъ сколько нибудь цннымъ матеріаломъ для защиты. Многіе искренно жалли о Мякинной Голов, находя, что адвокатская его карьера можетъ сильно пострадать на первыхъ же порахъ отъ неудачной защиты такого безнадежнаго по своему существу процесса.
Многіе свидтели показали подъ присягой что слышали собственными ушами, какъ судья Дрисколль публично заявлялъ на сходк, что близиецы сумютъ отыскать пропавшій кинжалъ, когда имъ понадобится кого-нибудь имъ убить. Въ этихъ показаніяхъ не было ничего новаго, но теперь выяснилось, что они имли значеніе зловщаго пророчества, долженствовавшаго исполниться надъ самимъ злополучнымъ старцемъ. Въ зал суда водворилась мертвая тишина и вс присутствующіе вздрагивали отъ глубокаго волненія каждый разъ, когда повторялись эти ужасныя пророческія слова.
Представить обвинительной власти всталъ и объявилъ, что изъ разговора съ судьею Дрисколлемъ, наканун насильственной смерти этого почтеннаго старца, узналъ слдующій фактъ: лицо, выступившее теперь защитникомъ, передало судь вызовъ на поединокъ отъ лица, обвиняемаго здсь въ убійств. Судья отказался, однако, сразиться на пол чести съ завдомымъ убійцей, но многозначительно присовокупилъ, что готовъ свести съ нимъ счеты иначе. Весьма вроятно, что обвиняемому въ убійств объяснили смыслъ ршенія, принятого судьей. Обвиняемый зналъ, что при первой же встрч съ судьею Дрисколлемъ долженъ убить самъ или же быть убитымъ. Если защитникъ не станетъ опровергать о наченное заявленіе, то прокурорскій надзоръ удовлетворится этимъ и не вызоветъ его въ качеств свидтеля. Вильсонъ объявилъ, что не иметъ въ виду опровергать фактически врныхъ заявленіе прокурорскаго надзора (присутствующіе въ зал суда перешептываются: ‘Дло принимаетъ все боле неблагопріятный оборотъ для подсудимаго и бдняги его защитника’.)
Г-жа Праттъ показала, что не слышала никакого крика и въ точности не знаетъ, что именно заставило ее проснуться. Быть можетъ, ее разбудилъ шорохъ шаговъ, быстро приближавшихся къ параднымъ дверямъ. Она соскочила съ постели и выбжала въ прихожую въ чемъ была. При этомъ она слышала, что люди взбгаютъ по парадному крыльцу. Когда она прибжала въ кабинетъ, они устремились за ней туда же. Тамъ она увидла обвиняемыхъ, которые стояли надъ безжизненнымъ тломъ злодйски убитаго ея брата (тутъ она не могла боле уже сдерживаться и разрыдалась, что произвело на присутствующихъ глубокое впечатленіе).
Въ заключеніе она пояснила, что вслдъ за ней взошли въ кабинетъ гг. Роджерсъ и Бэкстонъ.
Защитникъ подвергнулъ эту свидтельницу перекрестному вопросу, на которомъ она показала, что близнецы сразу же объявили себя невиновными. Они говорили тогда, что вышли прогуляться по городу и поспшили къ дому судьи, откуда раздался такой громкій отчаянный призывъ на помощь, что они услышали его съ далекаго разстоянія. Затмъ они попросили саму свидтельницу и только что упомянутыхъ господъ осмотрть ихъ руки и платье. Осмотръ этотъ былъ произведенъ и пятенъ отъ крови при этомъ не найдено.
То же самое подтвердили показанія гг. Роджерса и Бэкстона.
Точно также подтвердился на суд фактъ находки индійскаго кинжала на мст преступленія. Сличеніе этого кинжала съ описаніемъ, помщеннымъ въ объявленіи объ его продаж, гд было общано пятьсотъ долларовъ награды за доставленіе его обратно законному владльцу, выяснило полнйшее соотвтствіе кинжала съ описаніемъ. Затмъ, по разъясненіи нкоторыхъ другихъ фактовъ, предоставлено было слово защит. Вильсонъ объявилъ, что представитъ трехъ свидтельницъ, а именно двицъ Кларксонъ. Свидтельницы эти удостоврятъ своими показаніями, что спустя лишь нсколько минутъ посл того, какъ раздались въ дом судьи крики ‘на помощь!’, они встртили молодую двушку подъ вуалью, выходившую со двора этого дома черезъ калитку въ глухой переулокъ. Защитникъ находилъ эти показанія, совмстно съ нкоторыми обетоятедствами дла, на которыя онъ сочтетъ своимъ долгомъ обратить вниманіе пристяжныхъ, убдятъ судъ въ существованіе еще однаго лица, прикосновеннаго къ преступленію и не разысканнаго до сихъ поръ. Въ интересахъ своихъ кліентовъ онъ обязанъ потребовать отсрочки разбирательства дла до тхъ, пока лицо это не будетъ найдено. Становилось уже поздно, а потому Вильсонъ просить отложить до слдующаго утра допросъ трехъ его свидтельницъ.
Толпа, вышедшая изъ суда, начала растекаться по улицамъ отдльными группами и парочками. Везд съ самымъ возбужденнымъ интересомъ и величайшемъ оживленіемъ обсуждали процессъ, который во всякомъ случа являлся самымъ выдающимся въ предстоявшей сессіи. Вс, казалось, были совершенно довольны первымъ днемъ судебнаго разбирательства и вынесенными изъ него впечатляіеми за исключеніемъ самихъ обвиняемыхъ, ихъ защитника и сочувствовавшей имъ старушки. Среди нихъ незамтно было ни малйшихъ признаковъ радости, такъ какъ они почти не надялись на оправдательный приговоръ.
Прощаясь съ близнецами, тетушка Патси пожелала имъ доброй ночи и хотла добавить къ этому пожеланію что-нибудь такое, что могло бы хоть сколько-нибудь ихъ ободрить и развеселить, но слова замирали у нея на устахъ и она оказалась не въ силахъ выполнить благое свое намреніе.
Томъ былъ увренъ, что ему лично не угрожаетъ ни малйшей опасности, но, тмъ не мене, торжественность, которою ознаменовывается начало судебнаго разбирательства въ уголовныхъ процессахъ, произвела на него слегка удручающее впечатлніе. Дло въ томъ, что онъ отъ природы обладалъ чрезмрною чуткостью, которая била въ его душ тревогу даже при малйшемъ повод къ опасеніямъ. Тмъ не мене онъ снова успокоился и даже возрадовался въ сердц своемъ съ той минуты, какъ выяснилось на суд отсутствіе у защиты сколько-нибудь всскихъ фактическихъ данныхъ. Выходя изъ суда, Томъ позволилъ себ даже саркастически пожалть о Вильсон: ‘Мякинная Голова строитъ всю свою защиту единственно лишь на томь обстоятельств, что три старыя двы встртили незнакомую имъ двушку въ глухомъ переулк! — говорилъ онъ себ самому. — Я готовъ дать ему отсрочку въ сто или хотя бы даже въ двсти лтъ съ полной увренностью, что онъ всетаки не отыщетъ этой двушки. Ея фактически уже не существуетъ. Платье, которое придавало скрывавшейся въ немъ особ видъ двушки, сожжено и пепелъ развянъ по втру. Разумется, что при такихъ обстоятельствахъ отыскать ее будетъ совсмъ не трудно!’ Соображенія эти заставили Тома въ сотый разъ восхищаться собственной его остроумной изобртательностью, благодаря которой онъ обезпечилъ себ полнйшую безнаказанность и даже устроился такъ, что на него не падало ни малйшаго подозрнія.
‘Въ такихъ случаяхъ, какъ этотъ, почти всегда упускается изъ виду та или другая ничтожная на первый взглядъ мра предосторожности, — говорили себ самому Томъ. — Заинтересованное лицо оставляетъ позади себя хотя бы только тнь легкаго слда, но и этой тни оказывается достаточно для того, чтобы его погубить. На этотъ разъ не осталось, у меня, и тни слда. Дло оборудовано такъ чисто, что лучше и пожелать нельзя. Еслибъ птица пролетла по воздуху и притомъ не днемъ, а ночью, то слдъ ея полета оказался бы въ такой же степени незамтнымъ. Только человкъ, срособный усмотрть въ воздух слдъ птицы, пролетвшей ночью, и разыскать потомъ эту птицу, былъ бы въ состояніи меня выслдить и найти настоящаго убійцу судьи. Никому другому не стоитъ и браться за такое дло! И вдь надо же, чтобъ оно выпало какъ разъ на долю этого бдняги, Мякинноголоваго Вильсона! Клянусь Богомъ, что будетъ до чрезвычайности забавно взглянуть, какъ онъ ломаетъ себ голову въ тщетныхъ попыткахъ разыскать не существующую двушку, въ то время, когда человкъ, котораго онъ такъ пламенно хотлъ бы найти, сидитъ у него передъ самымъ носомъ! — Чмъ боле обдумывалъ Томъ это курьезное положеніе, тмъ забавне оно ему представлялось. Подъ конецъ онъ сказалъ: — Я ни за что не позволю ему забыть про эту таинственную двушку. Съ сегодняшняго дня и до самой смерти бдняги, каждый разъ, когда я увижу Вильсона въ обществ, я стану освдомляться съ наивнымъ, добродушнымъ видомъ, который всегда выводилъ его изъ себя, когда я справлялся о практическихъ результатахъ не начинавшихся еще его занятій адвокатурой: ‘Ну, что, Мякинная Голова, напали вы уже на ея слдъ?’
Тому страшно хотлось расхохотаться, но смхъ въ эту минуту былъ бы съ его стороны верхомъ неприличія. Его окружала толпа, сочувствовавшая скорби, которую должна была ему причинить трагическая смерть возлюбленнаго его дядюшки. Томъ ршилъ, что будетъ очень интересно зайти вечеромъ посмотрть, какъ Мякинная Голова томится надъ безнадежнымъ процессомъ, и, нсколько шпилекъ подъ маскою состраданія и сочувствія, подпустить адвокату.
Вильсонъ не захотлъ въ этотъ вечеръ ужинать, такъ какъ не ощущалъ ни малйшаго аппетита. Онъ вынулъ изъ своего архива вс имвшіеся у него оттиски пальцевъ двушекъ и замужнихъ женшинъ, разложилъ ихъ передъ собою и мрачно всматривался въ нихъ боле часа, стараясь убдить себя, что какъ-нибудь проглядлъ среди нихъ отпечатки пальцевъ таинственной двушки. Это оказалось однако, ошибочнымъ. Отодвинувъ отъ стола кресло, онъ сложилъ руки надъ головой и погрузился въ грустныя безплодныя размышленія. Томъ Дрисколль зашелъ къ нему приблизительно черезъ часъ посл того какъ стемнло, и, усаживаясь на стулъ, сказалъ съ любезной улыбкой:
— Вотъ какъ! Я вижу, что вы вернулись опять къ забавамъ, которыми утшались въ т дни, когда неблагодарные сограждане оставляли васъ въ пренебреженіи. Теперь вы, разумется, намреваетесь почерпнуть себ въ нихъ утшеніе. — Съ этими словами онъ взялъ одну изъ стеклянныхъ пластинокъ и, держа ее противъ свта, принялся въ нее всматриваться. — Послушайте, дружище, все это вздоръ! — продолжалъ онъ. — Ободритесь, вамъ незачмъ кручиниться и возвращаться опять къ дтскимъ игрушкамъ изъ-за того только, что по вашему новому блестящему диску проходитъ теперь большущее солнечное пятно. Оно минуетъ, и ваши дла подутъ опять на ладъ. — Положивъ стеклянную пластинку, онъ присовокупилъ: — Неужели вы разсчитываете выигрывать вс процессы?
— Нтъ, я на это не разсчитываю! — возразилъ со вздохомъ Вильсонъ. — При всемъ томъ я не врю, что Луиджи убилъ вашего дядю, а потому очень жалю блезницовъ. Мн становится грустно и досадно при мысли, что я въ данномъ случа не могу ему помочь. Если бы вы, Томъ, не относились къ этимъ молодымъ людямъ съ предубжденіемъ, то, безъ сомннія, пришли бы къ такому самому заключенію, какъ и я самъ.
— Право не знаю! — возразилъ Томъ, лицо котораго омрачилось воспоминаніемъ о богатырскомъ пинк, полученномъ отъ Луиджи. — Не могу сказать, чтобы я чувствовалъ къ нимъ особое доброжелательство, но отсутствіе его у меня совершенно естественно принимая въ разсчетъ обхожданіе со мною брюнета Луиджи. Не знаю, говоритъ ли во мн предубжденіе или же нтъ, но только я недолюбливаю обоихъ близнецовъ. Если они получатъ воздаяніе по заслугамъ, то смю васъ уврить, Мякинная Голова, что не я стану носить по нимъ трауръ.
Взявъ другую стеклянную пластинку, Томъ воскликнулъ:
— Здсь помчено, что это пластинка моей старушки Рокси! Неужели вы собираетесь украсить королевскіе дворцы отпечатками негритянскихъ лапъ? Судя по числу, которымъ помчена пластинка, мн было тогда всего лишь семь мсяцевъ, и Роксана кормила грудью одновременно и меня, и своего собственнаго негритенка. Отчего же, однако, отпечатокъ ея большого пальца перерзанъ такою прямою чертою? Чмъ вы это объясните?
Съ этими словами Томъ подалъ стеклянную пластинку Вильсону.
— Тутъ нтъ ничего удивительнаго, — угрюмо возразилъ адвокатъ — Это просто-на-просто слдъ какой нибудь царапины. Такіе казусы случаются съ пластинками сплошь и рядомъ.
Онъ равнодушно взялъ поданную ему пластинку и поднесъ ее къ ламп.
Внезапно вся кровь отхлынула у него отъ лица, руки затряслись и онъ вытаращилъ глаза на эту пластинку. Выраженіе у нихъ было такое же страшное и безжизненное, какъ если бы это были глаза мертвеца.
— Боже мой, что же такое съ вами случилось, Вильсонъ? — вскричалъ Томъ. — Ужь не собираетесь ли вы упасть въ обморокъ?
Онъ побжалъ за стаканомъ воды и подалъ его адвокату, но Вильсонъ, содрогаясь, отстранилъ его отъ себя прочь. Грудь его тяжело поднималась и опускалась, а голова покачивалась взадъ и впередъ съ такою же странною неустойчивостью, какъ еслибъ ее ошеломили здоровеннымъ ударомъ дубины. Собравшись немножко съ силами, Вильсонъ объяснилъ:
— Я, кажется, поступлю благоразумне, если лягу въ постель. Сегодня я слишкомъ переутомился, да и вообще за послдніе дни работалъ уже слишкомъ много.
— Въ такомъ случа я отъ васъ уйду и не буду вамъ мшать спать. Доброй ночи, дружище! — сказалъ Томъ.
Онъ не могъ, однако, удержаться отъ того, чтобы не подпустить Вильсону на прощанье еще шпилечку, и добавилъ:
— Не принимайте своей неудачи такъ близко въ сердцу. Нельзя же вдь выигрывать каждое дло безъ исключенія. Наврное и вамъ удастся со временемъ кого-либо повсить.
Адвокатъ, тотчасъ же по его уход, пробормоталъ сквозь зубы:
— А всетаки я искренно жалю, что мн придется начать именно съ тебя, хотя ты на самомъ дл презрнный и подлый песъ.
Подкрпивъ себя доброю рюмкою водки, онъ снова принялся за работу. Онъ не сталъ сравнивать свжіе отпечатки пальцевъ, по нечаянности оставленные Томомъ за нсколько минутъ передъ тмъ на стеклянной пластинк Роксаны, съ копіями отпечатковъ, оставшихся на рукояти кинжала. Для его опытнаго глаза это оказывалось совершенно излишнимъ. Онъ занялся теперь совершенно инымъ вопросомъ, прерывая себя отъ времени до времени сдержанными восклицаніями:
— Какимъ идіотомъ оказывался я и въ самомъ дл до сихъ поръ! Мн во что бы то ни стало хотлось разыскать двушку. Возможность для мужчины переодться въ женское платье для меня даже не представлялась.
Разыскавъ прежде всего пластинку съ отпечатками пальцевъ Тома въ двнадцатилтнемъ возраст, Вильсонъ отложилъ ее въ сторону. Затмъ онъ нашелъ отпечатки младенческихъ пальцевъ семимсячнаго Тома, и добавилъ къ этимъ двумъ пластинкамъ еще третью, на которой Томъ, лишь за нсколько минутъ передъ тмъ, безсознательно оставилъ отпечатки своихъ пальцевъ.
— Ну, теперь у меня имется цлая серія этихъ отпечатковъ! — сказалъ съ довольнымъ видомъ адвокатъ, усаживаясь, чтобъ осмотрть означенные отпечатки и порадоваться на нихъ.
Радость его оказалась, однако, непродолжительною. Онъ долго глядлъ на три стеклянныя пластинки, лежавшія рядомъ и приводившія его, казалось, въ величайшее недоумніе. Подъ конецъ онъ ихъ отложилъ въ сторону и сказалъ:
— Я тутъ ничего не могу разобрать! Чортъ возьми, оттиски пальцевъ младенца совершенно не согласуются со всми остальными.
Вильсонъ ходилъ взадъ и впередъ по комнат, а затмъ принесъ изъ своего архива еще дв стеклянныя пластинки. Усвшись опять за столъ, онъ долго всматривался въ эти пластинки и ломалъ себ голову, отъ времени до времени бормоча сквозь зубы: ‘Нтъ, все равно, я ничего сообразить тутъ не могу. Отпечатки не соотвтствуютъ другъ другу, а между тмъ я готовъ поклясться, что имена и числа отмчены мною правильно и что поэтому отпечатки непремнно должны были бы согласоваться. Мн никогда въ жизни не случалось длать такія помтки спустя рукава’.
Адвокатъ чувствовалъ теперь себя до чрезвычайности усталымъ. Мысли у него начинали путаться. Онъ ршилъ поэтому хорошенько выспаться и тогда уже посмотрть, какой смыслъ можетъ на самомъ дл имть неожиданно для него обнаружившаяся загадка. Улегшись въ постель, адвокатъ проспалъ около часу, но сонъ его далеко не былъ спокойнымъ и безмятежнымъ. Потомъ сонъ этотъ началъ словно инстинктивно отлетать и, наконецъ, Вильсонъ, еще не вполн пробудившись отъ дремоты, очутился на постели въ сидячемъ положеніи.
— Что же такое мн приснилось? — спросилъ онъ себя самого, стараясь припомнить ускользавшую отъ него грёзу. — Помнится, что я видлъ какъ будто разршеніе моей загадки…
Еще не докончивъ этой фразы, онъ очутился однимъ прыжкомъ на средин комнаты, подошелъ къ столу, прибавилъ огня въ лампахъ и схватился опять за стеклянныя свои пластинки. Одного бглаго взгляда на нихъ оказалось на этотъ разъ достаточнымъ для того, чтобъ онъ воскликнулъ:
— Боже мой, какое открытіе! Цлыхъ двадцать три года никто вдь этого даже и не подозрвалъ.

ГЛАВА XXI.

‘На поверхности земли онъ совершенно лишній. Ему слдовало бы находиться подъ нею и вдохновлять собою кочны капусты’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

1 Апрля.
‘Въ этотъ день намъ напоминаютъ о томъ, чмъ мы являемся въ продолженіе остальныхъ трехсотъ шестидесяти четырехъ дней въ году’.

Изъ того же календаря.

Накинувъ на себя кое-что изъ одежды, Вильсонъ принялся за работу съ энергіей паровой машины высокаго давленія. Дремота, у него разомъ исчезла. Чувство усталости тоже разсялось безслдно, благодаря могучему освжающему вліянію великаго и дивнаго сдланнаго имъ открытія. Вильсонъ снялъ нсколько нжныхъ и точныхъ копій съ нкоторыхъ изъ своихъ отпечатковъ, а затмъ увеличилъ хоть и въ десять разъ съ помощью пантографа. Эти увеличенныя изображенія были исполнены на листахъ благо картона, причемъ каждая отдльная линія въ запутанной масс кривыхъ, образовавшихъ своей совокупностью характерный отпечатокъ, была рзко вычерчена китайской тушью, а потому сразу же бросалась въ глаза. Дня непривычнаго глаза, въ коллекціи нжныхъ отпечатковъ, оставленныхъ человческими пальцами на стеклянныхъ пластинкахъ, не представлялось никакого разнообразія, но, при увеличеніи въ десять разъ, отпечатки эти напоминали собою рисунокъ дерева, распиленнаго поперекъ слоя, причемъ даже самый неопытный наблюдатель могъ на разстояніи нсколькихъ футовъ опредлить съ одного взгляда, что отпечатки разныхъ рукъ существенно отличались другъ отъ друга. Вильсонъ, наконецъ, покончилъ свою кропотливую, трудную работу и расположилъ ея результаты по плану, въ которомъ существеннйшими чертами являлись строгій порядокъ и преемственная послдовательность, а затмъ добавилъ къ нимъ нсколько изображеній, увеличенныхъ съ помощью пантографа еще въ давнишніе годы, когда онъ отъ нечего длать занимался такими увеличеніями.
Ночь пролетла незамтно для Вильсона, и день значительно уже подвинулся впередъ. Къ тому времени, когда адвокатъ поспшно проглатывалъ свой завтракъ, пробило девять часовъ и засданіе суда должно было уже открыться. Вильсонъ явился въ судъ на свое мсто съ коллекціей отпечатковъ, опоздавъ ровнехонько на двнадцать минутъ.
Томъ Дрисколль мимоходомъ заглянулъ въ эту коллекцію слегка подтолкнулъ локтемъ своего пріятеля и, лукаво подмигивая однимъ глазомъ, сказалъ:
— Мякинная Голова обнаруживаетъ рдкостную дловитость. Убдившись въ невозможности выиграть процессъ, онъ хочетъ по возможности воспользоваться случаемъ дабы безъ всякихъ денежныхъ издержекъ заручиться блистательнйшей рекламой въ пользу изобртенныхъ имъ украшеній для оконныхъ стеколъ во дворцахъ.
Вильсону было объявлено, что свидтельницы его еще не успли одться надлежащомъ образомъ и явятся нсколько поздне. Тогда онъ всталъ и объявилъ, что, по всмъ вроятіямъ, не будетъ имть случая воспользоваться ихъ показаніемъ (по залу пробжалъ насмшливый ропотъ: ‘Это уже ршительное отступленіе. Онъ безъ боя кладетъ оружіе’). Вильсонъ продолжалъ:
— У меня имются другія доказательства несравненно боле ршающаго свойства (вс стали внимательно прислушиваться, но, вмст съ тмъ, по залу пробжалъ ропотъ изумленія, къ которому примшивался замтный оттнокъ разочарованія). Можетъ показаться страннымъ, — продолжалъ Вильсонъ, — что я позволилъ себ столь внезапно представлять суду эти новыя доказательства, но, въ извиненіе себ, осмлюсь объяснить, что открылъ существованіе ихъ лишь вчера, поздно вечеромъ. Съ тхъ поръ я все время разсматривалъ эти доказательства и приводилъ ихъ въ порядокъ, такъ что закончилъ свою работу лишь полчаса тому назадъ. Я не премину представить ее на разсмотрніе суда, но прежде всего желалъ бы сказать, съ дозволенія суда, нсколько вступительныхъ словъ.
‘Главный доводъ обвиненія, выдвинутый, на первое мсто — доводъ, на которомъ представитель обвинительной власти настаивалъ съ особеннымъ упорствомъ, пожалуй даже чрезмрно рзкимъ вызывающимъ образомъ, заключаяся въ слдующемъ: ‘Человкъ, рука котораго оставила окровавленные отпечатки своихъ пальцевъ на рукояти индійскаго кинжала, безъ сомннія и совершилъ преступленіе’. — Вильсонъ остановился и помолчавъ нсколько мгновеній, дабы усилить впечатлніе того, что собирался сказать, присовокупилъ совершенно спокойнымъ тономъ: — Мы соглашаемся въ данномъ случа съ обвинительной властью и признаемъ этотъ доводъ неопровержимо врнымъ.
По залу пробжало словно электрическое сотрясеніе. Никто не былъ приготовленъ къ такому заявленію со стороны защиты. Повсюду загудлъ ропотъ изумленія. Высказывались даже вполголоса подозрнія: ‘не помшался ли злополучный адвокатъ отъ переутомленія’? Даже самъ предсдатель суда, несмотря на многолтнюю свою опытность по части ловушекъ и замаскированныхъ батарей, такъ часто употребляющихся въ американскомъ уголовномъ судопроизводств, не ршился сразу поврить своимъ ушамъ и спросилъ у защитника: что именно онъ хотлъ этимъ сказать? Лицо Говарда сохранило обычное свое спокойное выраженіе, но безпечная увренность въ успх, которою дышали передъ тмъ его поза и манера держаться, на мгновеніе пошатнулись. Вильсонъ объяснилъ:
— Мы не только признаемъ этотъ доводъ, но радостно привтствуемъ его и кладемъ въ основу нашей защиты. Вмст съ тмъ, откладывая до надлежащей минуты дальнйшее разсмотрніе этого пункта, мы перейдемъ пока къ изложенію другихъ обстоятельствъ дла, выясненіе которыхъ находимъ желательнымъ, дабы выставить упомянутый главный доводъ въ надлежащемъ свт и въ подобающей ему обстановк.
Излагая свой взглядъ на причины и побудительные поводы къ убійству судьи Дрисколля, защитникъ взялъ на себя смлость сдлать нсколько предположеній, предназначавшихся къ тому чтобы заполнить проблы въ данныхъ, добытыхъ судебнымъ слдствіемъ. Такія гипотезы могли, по мннію защиты, быть полезными для разъясненія дла, въ случа, если бы оказались удачными и въ то же время, въ противномъ случа, не могли принести ни малйшаго ущерба.
— Нкоторыя обстоятельства разсматриваемаго теперь дла, — заявилъ Вильсонъ, — указываютъ, повидимому, совсмъ не на ту причину убійства, которую выставляетъ обвинительная власть. Я лично убжденъ, что поводомъ къ убійству послужилъ грабежъ, а вовсе не мщеніе. Утверждали, будто присутствіе обвиняемыхъ близнецовъ на мст катастрофы, какъ разъ посл заявленія о томъ, что одинъ изъ нихъ долженъ лишить жизни судью Дрисколля или же самъ лишиться жизни при первой съ нимъ встрч, непровержимо доказываетъ виновность моихъ кліентовъ. Инстинктъ самосохраненія побуждалъ будто бы ихъ тайно проникнуть въ домъ судьи и спасти графа Луиджи, умертвивъ его противника.
Позволительно освдомиться, однако: чего ради остались они на мст преступленія, если оно было дйствительно ими учинено? Г-жа Праттъ не слышала призыва на помощь и проснулась лишь нсколькими мгновеніями поздне, но, всетаки, вбжавъ въ кабинетъ, нашла тамъ обвиняемыхъ, которые стояли, не двигаясь съ мста и не длая никакихъ попытокъ къ побгу. Еслибъ графы Капелли были на самомъ дл виновны, они успли бы выбжать изъ дома судьи, раньше чмъ г-жа Праттъ добжала до кабинета. Если бы инстинктъ самосохраненія оказывался у нихъ развитымъ настолько сильно, что могъ побудить ихъ къ убійству безоружнаго человка, то отчего же онъ внезапно утратился, какъ разъ тогда, когда ему слдовало бы проявиться всего энергичне? Разв кто-нибудь изъ насъ остался бы при такихъ обстоятельствахъ на мст преступленія? Не будемъ клеветать подобнымъ образомъ на собственный свой здравый смыслъ!
‘Обвинительная власть сильно напирала также и на то обстоятельство, что обвиняемые предлагали очень крупное вознагражденіе за тотъ самый кинжалъ, которымъ впослдствіи совершено было убійство. Ожидали, что воръ явится, дабы получить такую солидную награду, а такъ какъ онъ не явился, то въ этомъ усматриваютъ теперь всскую косвенную улику, свидтельствующую якобы о томъ, чго кинжалъ вовсе не былъ украденъ. Утверждаютъ, что объявленіе о пропажи кинжала и общаніе выдать крупную награду тому, кто вернетъ его законнымъ владльцамъ, являлось просто-на просто шарлатанствомъ или, выражаясь точне, обманомъ на почв тщеславія. Обстоятельство это, въ связи съ достопамятнымъ и какъ бы пророческимъ заявленіемъ покойнаго касательно кинжала, найденнаго потомъ въ роковомъ кабинет, гд возл убитаго не оказалось другого живого человка, кром владльца кинжала и его брата, завершаетъ будто бы неопровержимую цпь доказательствъ, свидтельствующихъ, что убійство учинено именно моими злополучными кліентами.
‘Я предложу суду допросить меня подъ присягой и покажу, что одновременно было предложено столь же крупное вознагражденіе также и за выдачу вора. Предложеніе это, сдланное конфиденціально, не было опубликовано въ газетахъ. При всемъ томъ, о немъ было нескромно упомянуто или, точне говоря, намекъ, сдланный на него, не былъ опровергнутъ. При такихъ условіяхъ, которыя казались тогда не внушающими опасеній, подобная доврчивость была, пожалуй, ошибочной, потому, что при разговор, могъ присутствовать, чего добраго, и самъ воръ. (Томъ Дрисколль, все время пристально глядвшій на Вильсона, потупилъ при этихъ словахъ глаза.) Если вору дйствительно довелось услышать о приготовленной для него ловушк, то онъ, разумется, предпочелъ оставить кинжалъ у себя, такъ какъ попытка продать этотъ кинжалъ или заложить его могла бы обойтись смльчаку слишкомъ дорого. (Присутствовавшіе принялись кивать головами въ знакъ согласія съ тмъ, что доводъ, выставленный защитой, самъ по себ недуренъ.) Я неопровержимо докажу гг. присяжнымъ, что въ кабинет судьи Дрисколля былъ посторонній человкъ за нсколько минутъ до того времени, когда вошли туда обвиняемые. (Заявленіе это произвело чрезвычайно сильное впечатлніе среди присутствующихъ на суд. Даже самыя сонныя головы приподнялись и насторожили уши.) Въ случа надобности я докажу показаніями трехъ двицъ Кларксонъ, что черезъ нсколько минутъ посл того, какъ раздался въ дом судьи крикъ ‘На помощь!’, он встртили особу въ костюм двицы подъ вуалью. Особа эта выходила черезъ заднюю калитку изъ двора того самаго дома, куда сбгались вс сосди. Позволю себ замтить, что тутъ вовсе не было двицы. На самомъ дл это былъ мужчина, переодтый въ женское платье. (Опять таки сильнйшее впечатлніе среди публики и присяжныхъ, Вильсонъ, поглядывавшій на Тома, чтобъ посмотрть, какое дйствіе произведетъ на молодого человка это заявленіе, остается совершенно довольнымъ полученными результатами и говоритъ себ самому: ‘На этотъ разъ я несомннно угадалъ’).
‘Эта особа, прокралась въ домъ съ цлью грабежа, а не убійства. Правда, что несгораемый шкапъ былъ запертъ, но на стол стояла жестяная шкотулка съ деньгами, въ которой находилось три тысячи долларовъ. Позволительно допустить, что воръ заблаговременно скрывался въ дом, что онъ зналъ о существованіи этой жестяной шкотулки и о привычк ея владльца пересчитывать по вечерамъ деньги, предназначавшіяся для текущихъ расходовъ, и подводить имъ итоги, если такая привычка существововала, чего я не берусь утверждать. Возможно что воръ хотлъ унести всю шкотулку, пользуясь тмъ, что засталъ ея владльца спящимъ. Къ несчастію, онъ, не выказавъ при этомъ надлежащей профессіональной ловкости, разбудилъ почтеннаго старца, который тотчасъ же схватилъ похитителя и принялся звать на помощь. Опасаясь быть схваченнымъ, воръ употребилъ въ дло кинжалъ и, услышавъ приближавшіеся шаги людей, которые спшили на предсмертный зовъ убитаго, бжалъ, не успвъ захватить съ собою шкотулку съ деньгами.
— Изложивъ теперь теоретическую сторону моихъ воззрній на дло, перехожу къ доказательствамъ съ помощью которыхъ я разсчитываю выяснить ихъ основательность.
Съ этими словами Вильсонъ вынулъ изъ ящичка нсколько стеклянныхъ пластинокъ. Узнавъ въ этихъ пластинкахъ образчики ‘беземыслениой’ дтской забавы, упрочившей въ былое время за Вильсономъ прозвище Мякинной Головы, публика перешла разомъ отъ напряженнаго серьезнйшаго вниманія къ добродушному веселому хохоту. Даже и Томъ почувствовалъ сразу большое облегченіе и присоединился къ общему смху.
Вильсона повидимому нисколько не смутило такое отношеніе публики къ доказательствамъ, которыя онъ имлъ въ виду представить. Разложивъ передъ собою на стол стеклянныя пластинки съ отпечатками пальцевъ, онъ сказалъ:
— Съ разршенія суда позволю себ предпослать нкоторыя объясненія фактическимъ доказательствамъ, которыя я собираюсь предъявить. Вмст съ тмъ прошу чтобы мн было дозволено подтвердить мои показанія въ качеств свидтеля подъ присягой. Каждый человкъ носитъ при себ, отъ колыбели до могилы, нкоторыя физическія отличительныя черты, сохраняющіяся неизмнно и дозволяющія во всякое время отождествить его личность непогршимйшимъ образомъ. Эти физическія черты являются его подписью или, такъ сказать, его физіологическимъ автографомъ, который никоимъ образомъ нельзя поддлать, измнить или же скрыть. Вмст съ тмъ онъ не изнашивается и не портится отъ времени. Подпись эта не на лиц, которое съ годами можетъ измниться до неузнаваемости, не въ волосахъ, которые могутъ выпасть, не въ размрахъ роста, которые могутъ быть у нсколькихъ человкъ одинаковыми, и не въ очертаніяхъ лица, такъ какъ наблюдали случаи необычайнаго сходства. Она иметъ характеръ своеобразнаго клейма, спеціально изготовленнаго для каждаго отдльнаго человка, такъ что, среди многомилліоннаго населенія земного шара, не найдется двухъ людей, для которыхъ она оказалась бы одинаковой (публика начинаетъ опять съ интересомъ слушать защитника). Подпись эта состоитъ изъ нжныхъ черточекъ, или бороздокъ, которыми природа отмтила внутреннюю сторону рукъ и подошвы ногъ. Многіе здсь обладаютъ весьма острымъ зрніемъ. Я попросилъ бы ихъ взглянуть на кончики собственныхъ пальцевъ. Вы, безъ сомннія, замтите на нихъ плотно прилегающія другъ къ другу изящныя кривыя линіи, врод тхъ, которыми обозначается на картахъ прибрежная полоса морей. Линіи эти обладаютъ безпредльнымъ разнообразіемъ очертаній, напоминающимъ арки, овалы, спирали гиперболическія и всякія иныя геометрическія кривыя. Каждый палецъ отличается своимъ рисункомъ отъ другого пальца, (каждый изъ присутствующихъ въ суд подноситъ руку къ свту и, склонивъ голову на бокъ разсматриваетъ кончики своихъ пальцевъ. Одновременно съ этимъ раздаются шепотомъ возгласы: ‘Представьте себ, и въ самомъ дл такъ! Мн никогда передъ тмъ не приходило и въ голову’). Рисунки на правой рук оказываются не т какъ на лвой (восклицаніе: ‘да, и въ самомъ дл, совершенно врно!’). Сличая свои пальцы съ соотвтствующими пальцами сосдей вы найдете что узоры тамъ совершенно разные, (повсюду, въ зал суда производятся такія сравненія, даже предсдатель суда и присяжные углубляются въ это интересное занятіе). Неодинаковость рисунка наблюдается даже и у близнецовъ, обладающихъ поразительнымъ сходствомъ. Гг. присяжные могутъ убдиться въ этомъ, разсматривая узоры концевъ пальцевъ у моихъ кліентовъ, (тотчасъ же начинается осмотръ рукъ у подсудимыхъ). Мы зачастую слышали о близнецахъ, до того схожихъ другъ съ другомъ, что сами родители могли отличать ихъ только по платью. Между тмъ, въ дйствительности у каждаго изъ близнецовъ имлось въ этомъ природномъ и дивномъ автограф безошибочно надежное средство къ отождествленію его личности за время всей его жизни, отъ колыбели и до могилы. Ни одинъ изъ близнецовъ, автографъ котораго вамъ извстенъ, не въ состояніи васъ обмануть и выдать себя за другого.
Вильсонъ остановился и замолчалъ. Подобный пріемъ со стороны оратора является надежнйшимъ средствомъ противъ невниманія со стороны слушателей. Тишина предупреждаетъ, что слдуетъ ожидать чего-то серьезнаго. Ладони и концы пальцевъ опустились. Сгорбившіяся спины выпрямились, головы поднялись и вс глаза устремились прямо на Вильсона. Онъ обождалъ по меньшей мр секунды три, для того, чтобъ сдланная имъ пауза успла оказать полное свое дйствіе на присутствующихъ. Затмъ, когда установилась такая глубокая тишина, что можно было разслышать тиканье часовъ на стн, онъ протянулъ руку, взялъ индійскій кинжалъ за клинокъ и поднялъ его вверхъ, такъ, чтобъ вс могли видть зловщія пятна на рукоятк этого кинжала, состоявшей изъ тщательно отполированной слоновой кости, а затмъ сказалъ спокойнымъ и ровнымъ голосомъ:
— Эта рукоятка помчена природнымъ автографомъ убійцы, написаннымъ кровью благороднаго, великодушнаго старца, который любилъ всхъ васъ и котораго вы вс любили. На всемъ земномъ шар существуетъ только одинъ человкъ, рука котораго вполн соотвтствуетъ этой кровавой подписи. — Снова замолчавъ на мгновеніе, онъ поднялъ глаза къ маятнику, качавшемуся взадъ и впередъ, и добавилъ: — Если Богу угодно, мы предъявимъ вамъ этого человка здсь же въ суд, раньше чмъ часы пробьютъ полдень!
Вс присутствовавшіе были до того ошеломлены этимъ общаніемъ, что, не сознавая сами этого приподнялись, какъ бы ожидая немедленнаго появленія убійцы тутъ же въ дверяхъ. Въ зал пронесся такой бурный ропотъ восклицаній, выражавшихъ недоумніе и ожиданіе, что шерифъ счелъ долгомъ приказать всмъ уссться по мстамъ и не нарушать установленнаго порядка. Приказаніе это было тотчасъ же исполнено и спокойствіе немедленно возстановилось. Взглянувъ всколзь на Тома, Вильсонъ сказалъ себ самому: ‘Онъ теперь напоминаетъ судно, которое, въ виду неминуемой гибели, подняло уже сигналъ бдствія. Онъ внушаетъ теперь сожалніе даже людямъ, всегда относившимся къ нему съ презрніемъ. Они думаютъ, что молодой человкъ, лишившійся при такихъ трагическихъ обстоятельствахъ своего благодтеля, подвергается теперь тяжкому испытанію. Я лично нахожу, что они совершенно правы’.
— Въ продолженіе боле двадцати лтъ я пользовался принужденнымъ моимъ досугомъ для того, чтобы ради развлеченія собирать здсь въ город эти интересныя физіологическія автографы. Многія сотни ихъ хранятся у меня дома въ архив. Каждая пластинка помчена именемъ и числомъ. Помтка эта длалась не въ тотъ же день или часъ, а въ ту самую минуту, когда я снималъ отпечатки. Перейдя на свидтельскую скамью, я повторю подъ присягой то, что говорю сейчасъ. У меня есть отпечатки пальцевъ всхъ членовъ суда, присяжныхъ и шерифа. Наврядъ ли найдется во всей зал такой человкъ, блый или негръ, природный автографъ котораго не имлся бы въ моемъ распоряженіи. Между тмъ человкъ, автографъ котораго у меня имется, можетъ быть всегда разысканъ мною въ толп его ближнихъ и безошибочно отождествленъ, благодаря отпечаткамъ его пальцевъ. Вс попытки его скрыть свою личность оказались бы тщетны! Если бы намъ суждено было прожить обоимъ цлую сотню лтъ, то и по прошествіи этого громаднаго промежутка времени я былъ бы въ состояніи его узнать. (Интересъ, съ которымъ слушаетъ его публика, все боле возрастаетъ). Я изучилъ нкоторые изъ этихъ автографовъ до такой степени, что знаю ихъ такъ же хорошо, какъ знаетъ кассиръ какого-нибудь банка подписи давнишнихъ его кліентовъ. Я отвернусь теперь спиною къ окну и попрошу нсколькихъ присутствующихъ разгладить свои волосы пальцами и затмъ прижать кончики ихъ къ стеклу окна и возл скамьи присяжныхъ. Пусть тутъ же мои кліенты помстятъ отпечатки своихъ пальцевъ. Я попрошу тхъ же самыхъ, или же другихъ лицъ помстить подобные отпечатки и на другомъ стекл, вмст съ отпечатками пальцевъ моихъ кліентовъ, но только въ иномъ порядк, чмъ прежде. Дло въ томъ, что если бы испытаніе было произведено всего одинъ только разъ, то можно было бы подумать, что я, благодаря счастливой случайности, отгадалъ имя человка по от печатку его пальцевъ, но вторичное совпаденіе подобныхъ случайностей представляются, очевидно, немыслимымъ. — Онъ отвернулся отъ окна и оба стекла этого окна не замедлили покрыться тонко очерченными овальными пятнышками, видимыми только для того, кто подыскивалъ къ нимъ темный фонъ, напримръ листву дерева, росшаго передъ зданіемъ суда. Затмъ Вильсона подозвали къ окну. Онъ осмотрлъ сдланные отпечатки и сказалъ:
— Вотъ правая рука графа Луиджи, а здсь, тремя подписями ниже, лвая его рука. Здсь правая рука графа Анджело, а ниже лвая его рука. Перейдемъ теперь къ другому стеклу. Вотъ руки графа Луиджи, а тамъ его брата. — Обернувшись къ присутствующимъ, онъ освдомился: — Врно я угадалъ?
Ему отвтилъ оглушительный взрывъ рукоплесканій. Судьи объявили:
— Это и въ самомъ дл смахиваетъ на чудо.
Вильсонъ опять повернулся къ окну и, указывая на отпечатки пальцевъ, добавилъ: ‘Это вотъ подпись судьи Робинзона (рукоплесканія). Здсь руку приложилъ констэбль Блекъ (рукоплесканія). Это пальцы одного изъ присяжныхъ, Джона Масона (рукоплесканія). Тутъ вотъ об руки шерифа (рукоплесканія). Я не въ состояніи прочесть остальныя подписи, но у меня имются образчики ихъ всхъ дома, помченные именами и числами, такъ что я могъ бы, въ случа надобности, ихъ разобрать, сличивъ съ отпечатками на пластинкахъ, хранящихся въ моемъ архив.
Онъ прошелъ опять на свое мсто, сквозь бурю рукоплесканій, которыя шерифъ счелъ долгомъ прекратить. Вмст съ тмъ шерифъ распорядился также, чтобы прусутствующія услись на мста. Дло въ томъ, что вс стояли, причемъ каждый старался увидть собственными глазами то, что происходило у окна, члены суда, присяжные, самъ шерифъ и вс присутствовавшія были до такой степени углублены въ наблюденіе за подвигами Вильсона, что не могли вспомнить раньше этого о необходимости соблюденія порядка. Вильсонъ продолжалъ:
— Позволю себ представить теперь суду природные автографы двухъ дтей, увеличенныя вдесятеро съ помощью пантографа, такъ что каждый зрячій можетъ сразу усмотрть различіе ихъ рисунковъ. Одного изъ этихъ дтей мы назовемъ А, а другого Б. Вотъ отпечатки пальцевъ А, снятые въ пятимсячномъ возраст. Вотъ на другой пластинк отпечатки его же пальцевъ, но уже полученные въ возраст семи мсяцевъ. (Томъ слегка вздрогнулъ). Какъ видите, они совершенно схожи другъ съ другомъ. На этихъ двухъ пластинкахъ отпечатки пальцевъ Б въ пятимсячномъ и семимсячномъ возрастахъ. Они тоже въ точности схожи другъ съ другомъ, но своимъ узоромъ, какъ вы видите, рзко отличаются отъ палъцевъ А. Впослдствіи мы опять ими займемся, но пока положимъ ихъ обратной стороною на столъ.
Здсь передъ нами увеличенные въ десять разъ природные автографы обоихъ моихъ кліентовъ, обвиняемыхъ въ убійств судьи Дрисколля. Я изготовилъ эти увеличенныя копіи вчера вечеромъ, что и покажу подъ присягой, когда перейду на свидтельскую скамью. Прошу присяжныхъ сличить эти копіи съ отпечатками пальцевъ, которые были только что сдланы на оконныхъ стеклахъ обвиняемыми, и объявить суду, дйствительно ли копіи эти правильны.
Съ этими словами адвокатъ передалъ старшин присяжныхъ сильное увеличительное стекло. Присяжные, одинъ за другимъ, поперемнно глядли на копіи, увеличенныя съ помощью пантографа, и на отпечатки пальцевъ, разсматривая эти послдніе сквозь увеличительное стекло. Когда вс они закончили сравнивать копію съ отпечатками, старшина сказалъ судь:
— Ваша честь, мы единогласно признаемъ ихъ тождественными!
Вильсонъ обратился тогда опять къ старшин и сказалъ:
— Прошу васъ положить этотъ рисунокъ на столъ обратной стороной вверхъ, а вмсто него потрудитесь взять другой рисунокъ и тщательно сравнить его, при помощи увеличительнаго стекла, съ роковымъ отпечаткомъ на рукояти кинжала. Затмъ вы доложите суду о результатахъ своей экспертизы.
Присяжные посл тщательнаго изслдованія объявили:
— Мы находимъ ихъ, ваша честь, вполн тождественными. Вильсонъ посмотрлъ тогда на представителя обвинительной власти и сказалъ тономъ, въ которомъ явственно звучала нотка предостереженія:
— Позволю себ напомнить суду, что обвинительная власть энергически и упорно заявляла о необходимости признать отпечатки окровавленныхъ пальцевъ на рукояти кинжала оставленными тамъ убійцею судьи Дрисколля. Мы уже имли честь доложить, что признаемъ это заявленіе обвинительной власти совершенно правильнымъ и положимъ его въ основаніе нашей защиты. Обращаясь затмъ къ присяжнымъ онъ добавилъ:
— Сравните отпечатки пальцевъ обвиняемыхъ съ отпечатками пальцевъ убійцы и доложите суду.
Присяжные начали сравнивать вдесятеро увеличенныя копіи тхъ и другихъ отпечатковъ. Тмъ временемъ въ суд водворилась мертвая тишина. Никто изъ присутствовавшихъ не шелохнулся даже и пальцемъ. На всхъ лицахъ было написано сосредоточенное ожиданіе. Когда, наконецъ, старшина присяжныхъ доложилъ: ‘Между ними нтъ никакого сходства!‘ раздался оглушительный громъ рукоплесканій и вся публика, какъ одинъ человкъ, поднялась съ мста. Ее тотчасъ же призвали, однако же, къ порядку.
Тому не сидлось теперь на скамь, онъ ерзалъ по ней, ежеминутно измняя свою позу, но, несмотря на это, не могъ успокоиться. Когда порядокъ возстановился настолько, что можно было продолжать засданіе, Вильсонъ указавъ рукою на близнецовъ, объявилъ серьезнымъ тономъ:
— Они невинны, а потому мн до нихъ больше дла нтъ! (Снова раздались бурныя рукоплесканія, которыя шерифъ заставилъ однако, умолкнуть). Теперь мы приступимъ къ разысканію виновнаго. (Глаза Тома начали отъ страха выкатываться изъ орбитъ. Вс присутствующіе на суд думали: ‘Какъ тяжело это слушать молодому человку, столь трагически лишившемуся ближайшаго своего родственника и благодтеля’). Вернемся опять къ автографамъ А и Б, снятымъ въ дтскомъ возраст. Попрошу гг. присяжныхъ сравнить увеличенныя пантографомъ копіи съ отпечатка пальцевъ А въ возрастахъ пяти и семи мсяцевъ. Похожи они другъ на друга?
Старшина присяжныхъ отвчалъ:
— Совершенно похожи.
Теперь разсмотрите пантографически увеличенную копію съ отпечатковъ въ восьмимсячномъ возраст, помченномъ тоже литерой А. Похожа ли она на об предшествовавшія копіи?
Присяжные съ изумленіемъ отвтили:
— Нтъ, между ними большая разница.
— Вы совершенно нравы. Потрудитесь сравнить дв увеличенныя копіи съ автографа Б въ пяти и семимсячномъ возраст. Походятъ ли он другъ на друга?
— Он совершенно схожи.
— Сравните съ ними третью увеличенную копію, снятую въ восьмимсячномъ возраст, якобы тоже съ Б. Походитъ она на первыхъ дв?
— Вовсе не походитъ.
— Угодно вамъ знать, о чемъ свидтельствуетъ это странное различіе? Я буду имть честь безотлагательно это объяснить. — По невдомой намъ причин, имвшей вроятно эгоистическій характеръ, кто-то подмнилъ обоихъ этихъ дтей еще въ колыбели!
Это заявленіе произвело въ суд какъ и слдовало ожидать, величайшій эффектъ. Роксана была изумлена дивной догадливостью Вильсона, но всетаки не чувствовала себя встревоженной. Догадаться о замн дтей одного другимъ не значило еще узнать, кто именно устроилъ такую продлку. Отъ Мякинноголоваго Вильсона можно ожидать многаго, но всетаки онъ не всевдущъ. Роксана чувствовала себя поэтому въ полнйшей безопаспости, сознаніе которой вызвало даже на ея лиц пріятную улыбку.
— Въ возраст между семью и восмью мсяцами эти младенцы были положены одинъ на мсто другого! — пояснилъ Вильсонъ. Сдлавъ посл того опять паузу, дабы произвести боле сильное впечатлніе, онъ присовокупилъ:
— Особа, которая это сдлала, находится здсь, среди присутствующей публики.
Сердце у Роксаиы такъ и замерло. Въ суд пробжало словно электрическое сотрясеніе. Публика приподнялась съ мста, какъ бы разсчитывая увидть особу, подмнившую дтей. Томъ чувствовалъ страшный упадокъ силъ. Ему казалось, что онъ сейчасъ умретъ, тутъ же на мст. Вильсонъ, доканчивая свои объясненія, разсказалъ:
— Младенца А положили въ хорошенькую кроватку, стоявшую въ дтской, Б-же, напротивъ того, переселили въ грубую люльку и препроводили затмъ на кухню, превративъ его такимъ образомъ въ негра и невольника. (Сильное впечатлніе, раздраженный ропотъ и гнвные возгласы). Черезъ какихъ-нибудь четверть часа онъ предстанетъ однако передъ вами, въ качеств свободнаго и благо человка. (Взрывъ рукоплесканій, не безъ труда подавленный шерифомъ и приставами). Съ семимсячнаго возраста и до сихъ поръ, А все время оказывался самозванцемъ. Отпечатки его пальцевъ, хранящіеся въ моемъ архив, помчены именемъ Б. Вотъ увеличенная патнографомъ копія съ этихъ отпечатковъ, снятыхъ въ двнадцатилтнемъ возраст. Сравните ее съ автографомъ убійцы, оставленномъ на рукояти кинжала. Усматриваете вы между ними сходство?
Старшина присяжныхъ отвтилъ:
— До мельчайшихъ подробностей!
Вильсонъ торжественно объявилъ:
— Убійца вашего и моего друга, Іорка Дрисколля, оставившаго по себ память великодушнаго и добраго человка, находится тутъ же среди васъ. Valet de chambre, негръ и невольникъ, ложно именуемый Томасомъ Бекетомъ Дрисколлемъ, сдлай на оконномъ стекл отпечатки твоихъ пальцевъ, долженствующіе привести тебя на вислицу!
Томъ, лицо котораго приняло въ эту минуту сровато-пепельный оттнокъ, устремилъ умоляющій взоръ на адвоката, поблвшія его губы какъ-то беззвучно задвигались, а затмъ онъ лишился чувствъ и безсильно скатился на полъ. Вильсонъ прервалъ водворившееся въ зал суда гробовое молчаніе, добавивъ:
— Въ этомъ нтъ никакой надобности. Онъ фактически сознался!
Роксана упала на колни, закрыла лицо руками и, сквозь рыданія, проговорила:
— Господи, сжалься надо мною, несчастной женщиной!
Какъ разъ въ это мгновеніе пробило двнадцать часовъ.
Объявленъ былъ перерывъ засданія. Тома, который тмъ временемъ очнулся, заковали въ кандалы и отвели въ тюрьму.

ЗАКЛЮЧЕНІЕ.

‘Человкъ, который самъ не уметъ солгать, зачастую считаетъ себя тмъ не мене въ прав судить о лжи’.

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Октября 12.
По поводу открытій: ‘Удивляются какъ это удалось Колумбу открыть Америку. Было бы, однако, еще удивительне, еслибъ онъ не нашелъ ея на мст’.

Изъ того же календаря.

Населеніе Даусоновой пристани не спало всю ночь. Оно провело ее въ обсужденіи изумительныхъ событій дня и въ догадкахъ о томъ, когда именно будетъ слушаться дло Тома. Одна толпа гражданъ за другою подходила къ дому Вильсона, угощала его серенадами, требовала, чтобъ онъ сказалъ рчь, и надрывала себ горло одобрительными возгласами посл каждаго словца, слетавшаго съ его устъ. Каждое такое словце считалось теперь драгоцнне золота и признавалось квинтъэссенціей мудрости. Долгая борьба Вильсона противъ незадачи и предубжденія благополучно закончилось. Онъ сталъ теперь несокрушимо могучимъ авторитетомъ.
По окончаніи каждой серенады, когда толпа начинала расходиться по домамъ, кто-нибудь въ ея рядахъ непремнно испытывалъ угрызенія совсти, побуждавшія его возвысить голосъ и сказать:
— И этого самаго человка такіе люди, какъ мы, называли въ теченіе двадцати лтъ Мякинною Головою! Онъ, друзья, вышелъ теперь въ отставку изъ этой должности.
— Да, но она всетаки занята: мы вс на нее назначены!
Близнецы стали настоящими героями романа и репутація ихъ была вполн возстановлена. Тмъ не мене приключенія графовъ Капелли въ Сверо-Американскихъ Соединенныхъ штатахъ, не особенно имъ понравилось, а потому они безотагательно ухали изъ Америки обратно въ Европу. Роксан нанесенъ былъ тяжелый ударъ, отъ котораго она всю жизнь не могла оправиться. Настоящій Томъ Дрисколль, котораго она заставила пробыть двадцать три года невольникомъ, продолжалъ выплачивать ей ежемсячную пенсію въ тридцать пять долларовъ, назначенную самозванцемъ. Раны, нанесенныя сердцу Рокси, оказались слишкомъ тяжелыми для того, чтобы ихъ можно было залечить, деньгами. Веселый, живой огонекъ, сверкавшій въ ея глазахъ, потухъ, вызывающая бодрая самоувренность исчезла тоже и смхъ ея пересталъ раздаваться на кухняхъ Даусоновой пристани. Единственнымъ утшеніемъ для Роксаны являлось посщеніе цвтной церкви и хлопоты по дламъ, таковой.
Настоящій наслдникъ судьи Дрисколля, внезапно оказавшійся богатымъ и свободнымъ человкомъ, очутился въ крайне затруднительномъ положеніи. Онъ не умлъ ни читать, ни писать, да и говорилъ только на жаргон негритянскаго квартала, походка, манера держаться, позы и, смхъ — все это являлось у него до чрезвычайности вульгарнымъ и неуклюжимъ. Этотъ богачъ-аристократъ всетаки производилъ впечатлніе невольника. Изящный костюмъ и возможность сорить деньгами не могли поправитъ этихъ недостатковъ или хотя-бы даже замаскировать ихъ. Напротивъ того, они выдвигались при такой обстановк еще ярче на первый планъ и производили боле сильное впечатлніе. Бдняга не могъ преодолть ужаса, который внушала ему гостиная блыхъ людей, и чувствовалъ себя какъ дома единственно только на кухн. Сидя въ церкви, на фамильной скамь Дрисколлей, онъ испытывалъ тяжкую муку, а между тмъ для него утратилась возможность находить себ утшеніе и убжище въ галере для негровъ. Мы отказываемся слдить за дальнйшими, весьма интересными, впрочемъ, судьбами этого молодого человка, такъ какъ повствованіе о нихъ завело бы слишкомъ уже далеко.
Самозванецъ чистосердечно сознался въ своихъ преступленіяхъ и былъ приговоренъ къ пожизненному тюремному заключенію. Этимъ однако дло не кончилось. Имущественное положеніе Перси Дрисколля было при его кончин до такой степени незавиднымъ, что кредиторы получили всего лишь по шестидесяти центовъ за долларъ. Теперь они подали, апелляціонную жалобу, указывая, что по ошибк, которая произошла не по ихъ вин, самозванецъ Томъ не былъ своевременно включенъ въ инвентарь имущества Перси Дрисколля. Кредиторы утверждали, что Томъ принадлежитъ имъ въ качеств движимой ихъ собственности, которую слдовало передать въ ихъ распоряженіе еще восемь лтъ тому назадъ. Они и такъ уже достаточно пострадали изъ за того, что были лишены его услугъ въ теченіе столь долгаго времени, и не испытываютъ ни малйшаго желанія нести дальнйшіе убытки. Еслибъ имъ своевременно отдали Тома, они давнымъ давно продали бы его, чмъ, безъ сомннія, предотвратилось бы убійство судьи Дрисколля. Отсюда вытекало логическимъ образомъ заключеніе, что Томъ лично неповиненъ въ убійств и что преступленіе это являлось только злополучнымъ слдствіемъ ошибочно составленнаго инвентаря. Справедливость такихъ логическихъ выводовъ бросалась всмъ и каждому въ глаза. Вс признавали обрушившуюся на судебную кару на Тома совершенно правильной, еслибъ былъ свободнымъ блымъ человкомъ, но засадить на всю жизнь въ тюрьму молодого невольника, представляющаго собою цнное имущество, оказывалось совершенно инымъ дломъ.
Миссурійскій губернаторъ, прочитавъ доставленный ему по этому поводу докладъ, немедленно же ‘помиловалъ Тома’, а кредиторы Перси Дрисколля тотчасъ же продали помилованнаго своего невольника на одну изъ плантацій въ низовьяхъ Миссиссипи.

Конецъ.

——————————————————————

Источникъ: Собраніе сочиненій Марка Твэна — Санктъ-Петербургъ: Типографія бр. Пантелеевыхъ, 1899. — Т. 11.
Распознание, подготовка текста: Silberrus, ноябрь 2014 г.
Оригинал здесь: Викитека.
Твен Марк
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Выдержал, или Попривык и вынес, Твен Марк, Год: 1872
  2. Путешествие на ‘Ослепительном’, Лондон Джек, Год: 1902
  3. Они и я, Джером Джером Клапка, Год: 1909
  4. Мщение оскорбленной женщины,, Неизвестные_французы, Год: 1803
  5. Приключения Ардента Троутона, Мариетт Фредерик, Год: 1836
  6. Пират, Мариетт Фредерик, Год: 1836
  7. Прогулка заграницей, Твен Марк, Год: 1880
  8. Маленькая принцесса. Приключения Сары Кру, Бёрнетт Фрэнсис Элиза, Год: 1905
Электронная библиотека