Вильна в 1812 году, Кудринский Федот Андреевич, Год: 1912

История
Время на прочтение: 143 минут(ы)
Скачать в PDF

Федот Кудринский

Вильна в 1812 году

Предисловие

В 1812 г. Вильна была одним из центров, около которых существенно сосредоточивались интересы Отечественной войны. При движении неприятеля в Россию, Вильна была главным пропускным военным пунктом неприятельских войск. Во время войны Вильна осуществляла установленныя Наполеоном правительственныя функции Великаго Княжества Литовскаго. При обратном движении французов, здесь разыгрались заключительныя действия великой военной драмы. Вот почему небезынтересно исторически проследить жизнь Вильны в 1812 году в связи с общим положением Северо-западнаго края.
Задачей настоящаго изследования было не столько повторение известнаго уже материала об Отечественной войне (без повторения в такой или форме, как известно, не обходится ни одно историческое изследование), сколько разработка новых, еще неиспользованных документальных данных, разбросанных в разных изданиях, представляющих собой сырой материал, не связанный общей мыслью и не освещенный исторической перспективой
В основу своего изследования мы положили почтенный труд К. Военскаго: ‘Акты, документы и материалы для истории 1812 г.’, т. I. Спб. 1909 г. Это очень ценный сборник разрозненных документов. Важным источником служило затем для нас издание Виленской археографической комиссии: ‘Акты, издаваемые Виленскою комиссией для разбора древних актов’, т. XXXVII. Документы и материалы, относящиеся к истории Отечественной войны 1812 г. Вильна. 1912 г. Ценный материал дал нам архив бывшаго виленскаго генерал-губернаторства, где найдено не мало данных для характеристики исторической виленской старины. Хотя архив виленскаго генерал-губернаторства за 1812 г. состоит главным образом из оффициальных документов, касающихся войск, администрации края и связанных с ними вопросов. Тем не менее, в нем удалось найти некоторыя данныя, характерныя для суждения и о бытовой стороне Вильны.*)
Сознаем, что не все, касающееся Вильны 1812 года, вошло в изследование. В настоящее время, когда каждую неделю в России и за границей, в разных изследованиях появляются новые материалы, относящиеся к 1812 г., положительно нет возможности уследить за всеми сведениями. Когда время отодвинет от нас юбилейный год, явится возможность дать более полную сводку всего историческаго материала, касающагося Отечественной войны. Тем не менее, полагаем, что и настоящий труд может иметь свое значение, в виду отсутствия работ, которыя объединяли бы существующий материал, касающийся Вильны в 1812 г.

Автор.

Несколько общих замечаний о причинах войны 1812 г.

Распоряжения русских властей в северо-западном крае перед войной.

Причина войны.

Один из русских писателей сказал, что ‘двенадцатый год был собственно великой политической ошибкой, обращенной духом русскаго народа в великое народное торжество’ 1). Война не вытекала из национальных коренных интересов России. При более национальной политике, она могла бы быть избегнута. Для большинства русских не совсем было ясно, из-за чего происходит столь кровопролитная война.
В настоящее время уже с достаточной ясностью установлены причины наполеоновских войн 1812 г. Оне заключались: 1) в разнице экономических интересов России и Франции, повлекшей за собой непризнание Россией континентальной системы, введенной Наполеоном, 2) в тарифных несогласиях и 3) в совершенно произвольном образе действий Наполеона в Европе, вообще, и в Польше и в герцогстве Ольденбургском, в частности. — Последняя причина — второстепенная. Главной — были экономические интересы. Великаго и могущественнаго повелителя Европы гнала в пределы России экономическая необходимость.
Так называемая континентальная система, имевшая своей целью ослабить Англию посредством торговаго бойкота ея товаров, вызвала падение денежных ценностей во всей Европе, — но особенно сказалась тяжелыми последствиями в хозяйственной и торговой жизни Франции. Историки единодушно говорят о резком контрасте между великолепием двора Наполеона и состоянием народных масс во Франции. Этот контраст бросался в глаза в дни празднеств, сопровождавших крещение наследника Наполеона, ‘короля Римскаго’ (летом 1811 г.). Толпы безработных ходили по улицам Антуанскаго предместья. Мастерския были пусты, но вовсе не потому, что народ желал праздновать. Расклеивались прокламации, призывавшия народ к возстанию против наполеоновскаго режима. Издана была книга: ‘Бич Франции, или коварная и вероломная система правления Наполеона’. Написанная наблюдателем и современником Наполеона, она обстоятельно рисует экономическия особенности страны. ‘Обыкновенный заем в Париже — 50 процентов’, говорит автор. К общему кризису промышленнаго характера, в 1812 г. присоединилась еще дороговизна съестных припасов. На севере Франции, в Нормандии, вспыхнули хлебные бунты. Они дошли до такой остроты, что народ приходилось усмирять оружием. Наполеон вынужден был особым декретом установить размер выдачи хлеба. Франция была покрыта отрядами подвижной жандармерии, задачей которой было разыскивать рекрутов, старавшихся избегать военной службы. Шла охота за людьми. Можно было наблюдать, как полицейские вели закованных в цепи, будущих солдат ‘великой армии’.
Наполеон не мог не знать о настроении страны, вызванном континентальной системой. Пред ним вставал грозный вопрос: что будет, если эта система продолжится? Появлялись политики, которые предсказывали падение Наполеона.
Несогласие России поддерживать интересы Наполеона было как бы фактическим подтверждением исполнения этих предсказаний. Для императора-полководца, который, по его собственным словам, ‘предпочитал все потерять, чем что-либо упустить’ 2), война с Россией, несмотря на все ея трудности, стала неизбежной. Переговоры русских дипломатов с французским двором были безсильны предотвратить столкновение, и уже с начала 1812 года Россия и Франция решительно готовились к войне.
Самолюбивому воображение Наполеона рисовались заманчивыя картины мирового величия, в случае успешнаго исхода новой войны. В 1811 году Наполеон в увлечении говорил своему посланнику Прадту:
— ‘Через пять лет я буду владыкой всего мира. Остается одна Россия, — я раздавлю ее…’ ‘Я дрожу при мысли о войне с Россией: последствия ея неисчислимы’ 3).
Перед самым походом в Россию Наполеон говорил Нарбонну:
— ‘В конце концов этот длинный путь ведет в Индию’. Александр Великий должен был пройти столь же долгий путь, чтобы достигнуть берегов Ганга… Теперь мне, с противоположной стороны Евфрата, приходится направиться в Азию, чтобы нанести там удар Англии… Представьте себе, что Москва взята, Россия побеждена, царь в союзе с Францией… Скажите, что помешает тогда французской армии и ея союзникам, отправившись из Тифлиса, достигнуть берегов Ганга… Экспедиция эта гигантская, я это сознаю, но она исполнима в XIX столетии. Благодаря ей, Франция одновременно завоюет независимость Востока и свободу морей’.

Сев.-западн. край перед войной.

Театром войны, по первоначальному предположению, должна была быть Западная Россия. Поэтому здесь принимались исключительныя меры для военнаго усиления границ и обезпечения русской армии. Весной 1812 года Высочайшим рескриптом Виленская губерния передана в ведение главнокомандующаго 4).
Секретным распоряжением 6 марта 1812 г. предписано слонимскому земскому исправнику запретить вывоз за границу всякаго рода хлеба и скота 5). Это распоряжение вызвано тем, что, по причине мелководья, бывшего в 1811 году, на реке Буге остановилось много барок с хлебом.
Слонимскому земскому комиссару приказано доставить необходимыя сведения с нарочной эстафетой о том, ‘какое количество примерно можно искупить по реке Шаре овса и сена’, и как доставить его в армию 6).
Предписано собирать сведения, касающияся политических настроений страны 7), равно как и шпионов, проникавших в пределы России. ‘Стало известным, — сообщается в секретном распоряжении гражданской власти литовскаго губернаторства слонимскому земскому исправнику, — что в недавном времени отправлены в пределы наши два лазутчика (один из Кенигсберга, другой из Гданска)’. В документе подробно описываются их приметы 8). Главнокомандующий 1-й армии Барклай де-Толли доносил в мае в Вильну великому князю Константину, что, по дошедшим до него сведениям, из за границы выехал в Ковну для осмотра наших границ и войск — полковник варшавских войск — Турский.
Распространившияся прокламации в крае вызвали со стороны правительства соответствующия распоряжения. Предписывалось ‘без малейшей огласки’ бдительно наблюдать, ‘не имеются ли у кого какия-либо неприличныя объявления, письма из за границы и тому подобныя бумаги’. Такого рода бумаги велено представлять губернатору.
Общее наблюдете за состоянием губерний было поручено (в мае 1812 г.) директору военной полиции. ‘Его Величеству благоугодно было повелеть поставить в число обязанностей его (директора военной полиции) в особенности надзор в губерниях, в коих расположены армии, за выходцами, бродягами, приезжающими иностранцами, вообще, сомнительными людьми, за переездом чрез границу, выдачею паспортов за границу, также наблюдение, за различными обращающимися в публике листками и другие сему подобные в состав полиции входящие предметы, а дабы он имел для того нужныя средства, Государь Император повелеть соизволил, чтоб городския и земския полиции тех губерний были подчинены директору воинской полиции, по части онаго надзора’ 9). Власти пограничных губерний обязаны были доносить в Вильну о всяких событиях особеннаго характера 10).
В месяце мае дошло до сведения ‘высшаго начальства, что в местах расположения 4 корпуса армии (в южных уездах Виленской губернии, 11) все, вообще, жители терпят самую крайнюю нужду в хлебе, и некоторые уже едят барду’. По этому поводу военный литовский губернатор приказал ‘сделать самовернейшую выправку’ (т. е. разследование), и если бы сведения о нужде оказались достоверными, то приказано ‘отпускать неимущим жителям необходимое количество хлеба из сельских запасных магазинов, взаимообразно, на основании общих правил’ 12).
Когда движение наполеоновских войск в Россию стало несомненным, последовало запрещение выезда из России без разрешения главнокомандующаго. Почтовое сообщение с за границей прекратилось, равно как и общение жителей Немана с противоположным берегом. Приказано было, чтобы все взрослые мужчины, живущие на границе, были вооружены пиками и содержали гражданский караул. Каждый крестьянин должен был иметь в готовности известное количество провианта для солдат.
Из присутственных мест г. Вильны велено вывозить в Псков архивы и всякие оффициальные документы: ‘секретныя переписки, все казенныя деньги и другия вещи, казне принадлежащия, а равно и часть архива из правительственных мест, кои хотя малое могут дать понятие о земле, как то: разнаго рода планы и географическия карты, люстрации о числе дымов и ревизския сказки…, инвентари казенных и поиезуитских имений и другия подобныя бумаги. Дома поветовых присутствий, касающияся раскладки военных повинностей, велено иметь под рукой в такой готовности, чтобы оне могли быть взяты при отступлении войск’ 13).
В Западной России сосредоточивались главныя наши военныя силы. Первая армия (120.000 чел.) 14), под начальством Барклая де-Толли, была расположена между Россиенами и Лидой (главная квартира в Вильне). Вторая — (37.000 человек), под начальством князя Багратиона, стояла между Неманом и Бугом (главная квартира в Волковыске). Третья, так называемая резервная, обсервационная (46.000 чел.) 15), под начальством Тормасова, стояла в южном Полесье (главная квартира в Луцке, Волынской губ.). Ея назначение, по первоначальному плану, заключалось в прикрытии Вильны от австрийскаго корпуса. Кроме того, в Молдавии находилась русская дунайская армия, под начальством адмирала Чичагова (около 40.000 чел.). На нее возлагались самые фантастические планы. В конце концов она была присоединена к войскам Тормасова. В Финляндии находилась еще особая армия, которая, по политическим соображениям, выяснившимся после свидания императора Александра в месяце августе в Або с наследным принцем шведским, осталась в Финляндии.

Выезд императора Александра I из Петербурга.

Отношение его к польскому и литовскому вопросу.

Прибытие в Вильну. Вильна в 1812 г.

Отъезд Александра I в Вильну.

Неуверенный в точном соблюдении своих приказаний и опасаясь всяких неожиданностей в стране, где, при разноплеменном населении, возможны были в это критическое время всякия политическия и сепаративныя движения, император Александр пожелал отправиться к армии 16). На обеде, данном за несколько дней до отъезда, он обратился к присутствовавшим военным с следующими словами: ‘Мы участвовали в двух войнах против французов, как союзники, и, кажется, долг свой исполнили, теперь пришло время защищать свои собственныя права, а не посторонния, и потому, уповая на Бога, надеюсь, что всякий из нас исполнит свою обязанность, и что мы не помрачим военную славу, нами приобретенную’ 17). Накануне отъезда, в полдень, в Казанском соборе, был отслужен напутственный молебен. Император выехал из Петербурга 9 (21) апреля.
В тот же день гр. Румянцев пригласил к себе французскаго посла Лористона и передал ему сообщение, что русский император в Вильне так же, как и в Петербурге, останется другом Наполеона и самым верным союзником, что он не желает войны и сделает все, чтобы избегнуть ея 18), но что его отъезд в Вильну вызван известием о приближении французских войск к Кенигсбергу и имеет целью воспрепятствовать генералам предпринять какое-либо движение, которое могло бы вызвать разрыв 19).
Император ехал с удивительной простотой. Никакой особой свиты, ни громоздкаго багажа, ни даже походной кухни не было. Он ехал в коляске, в которой лежал и весь его багаж. Императора сопровождал генерал-адъютант князь Волконский и камердинер. Ехать пришлось на перекладных, при довольно неблагоприятных обстоятельствах: стояли холода, в большом количестве лежал еще снег. Местами была гололедица. Путь лежал по старому тракту, проходившему через Псков, Двинск (Динабург), Свенцяны. Несмотря однако на неудобства пути, император ехал очень быстро, — и на четвертый день был уже у Вильны.

Польский и литовский вопрос в 1812 г.

Отношение поляков и литовцев к русскому императору казалось с внешней стороны вполне благожелательным и не давало оснований для каких-либо тревог. Император с своей стороны был в высшей степени внимателен к западной окраине и делал для нея все, что позволяло русское достоинство.
Весной 1812 г. император Александр, угождая Польше, среди приготовлений к безспорно надвигавшейся войне нашел нужным возвести полоцкую иезуитскую коллегию, ‘толикую пользу принесшую воспитанием юношества’, на степень академии. Права и преимущества ея были уравнены с университетскими. Жалованная грамота была подписана 1-го марта 1812 г. 20).
Император Александр, как известно, предполагал возстановить Польшу. В своем письме к князю Чарторыйскому 31 января 1811 г. он писал: ‘под этим возрождением разумею соединение всего того, что прежде составляло Польшу, со включением русских областей, за изъятием Белоруссии, так чтобы границею между ними были Двина Березина и Днепр’. Император имел план даровать возстановленной Польше либеральную конституцию 21).
Литовское княжество, как самостоятельное целое, тоже занимало императора. Он вел переписку и переговоры с графом Огинским по вопросу об образовании ‘Великаго княжества Литовскаго’. Конечно, возстановление Литвы ограничивало несколько самостоятельность Польши. Поляки этим были недовольны. В этом смысле высказывался Огинский. — ‘Нужно дать почувствовать герцогству (варшавскому) различие между правительством, — писал Огинский государю, — угнетаюшим народ для своих выгод, заманивая обещаниями, которых оно не намерено исполнить, и правительством благодетельным’. Новое великое княжество литовское предполагалось образовать из губерний: Гродненской, Виленской, Минской, Киевской, Подольской и областей: Белостокской и Тарнопольской 22). Граф Огинский (в 1811 г.) представил императору несколько записок по этому предмету. К одной из них приложен даже проекта манифеста об образовании великаго княжества литовскаго. Начавшаяся война с Наполеоном помешала практическому осуществление этих совершенно необычайных для истории России ‘реформ’.
В частности, жители Вильны имели исключительные мотивы симпатично относиться к русскому монарху за щедрыя пожертвования императора в пользу виленскаго университета и разных местных благотворительных учреждений. Так, на перестройку виленской еврейской больницы император Александр I пожертвовал 3000 руб., а в 1806 г. повелел отпускать ежегодно из государственных средств по 2.500 руб. на содержание больницы. При утверждении устава виленскаго ‘Человеколюбиваго общества’, в 1808 г., государь пожертвовал 10.000 руб., ‘дабы усилить способы его на помощь человечеству’ 23). На содержание виленскаго университета отпускалось 105.000 р. — громадная по тому времени сумма.
Такая политика должна была вызвать большия симпатии Западной России к русскому императору.

Прибытие Имп. Александра в Вильну.

По словам тогдашней виленской польской газеты ‘Курьера Литовскаго’, жители западных окраин ‘были проникнуты чувством живейшей благодарности к своему монарху’.
Торжественная встреча императора в Вильне вполне, казалось, подтверждала это положение. На Антоколе были устроены арки из цветов и зелени. Навстречу государю из Вильны выехали главнокомандующий Барклай де-Толли и виленский губернатор Лавинский.
Подробное описание встречи императора в Вильне находим в ‘Курьере Литовском’ 24). ‘Самыя желанныя и горячия ожидания наши исполнились, — говорилось в газете. В 2 1/2 часа пополудни (14 апр., вербное воскресенье) мы увидели в наших стенах обожаемаго монарха. Стократные выстрелы из пушек и звон колоколов известили об этом счастливом событии. Встретили государя императора военный министр, главнокомандующий I западной армии Барклай-де-Толли с блестящей свитой корпусных генералов, дивизионных и других военных и гражданских чинов. Государь въезжал верхом с предместья, называемаго Антоколь. Вершины холмов, окружающих дорогу, башни, крыши, окна — все было переполнено толпой народа разнаго звания. Во главе депутаций шел городской магистрат. Ремесленные цехи шли с распущенными знаменами и, опуская их, с барабанным боем отдавали приветственную честь. Евреи, по своему обряду, поднесением торы и хлеба, выражали свои чувства. На предместье р.-католическое черное духовенство при своих монастырях, а капитул с белым духовенством при кафедральном соборе в праздничном облачении поздравляли приближающагося монарха 25). От замковых ворот улицы, ведущия ко дворцу, с одной стороны занимало войско, разставленное в 3 шеренги, а другую сторону занимала многочисленная толпа, от ворот к главному академическому дому 26) стояли университетская молодежь и гимназисты со своими учителями вдоль Ивановской улицы. Монарх, проезжая, выказывал свое всемилостивейшее удовольствие. Наконец, во дворце, собравшияся гражданския власти, дворянство, чины университета, с гражданским губернатором во главе, встретили своего монарха, который, приняв всемилостивейше приветствуя от своих подданных, удалился в свои покои’. Для государя было отведено помещение в императорском дворце (дом генерал-губернатора), а для вел. кн. Константина в доме Паца (где впоследствии жил король неаполит. Мюрат). — Весь день гремела музыка. Вечером берега Вилии были иллюминованы пылавшими бочками.

Вильна в 1812 г.

Что представляла собою Вильна-столица Литвы — в 1812 г.?
Сохранился рисунок Вильны начала нынешняго столетия, принадлежащий Андриолли. Вильна представляла собой значительный для того времени город. Наибольшее количество построек падало на центральную часть города (в настоящее время — старая Вильна). Здесь находились старинные православные церкви и костелы. Часть города, прилегающая к нынешнему Георгиевскому проспекту, представляла площадь с очень небольшим количеством низеньких деревянных домов, среди которых особенно выделялся костел св. Якова. Местность, называемая в настоящее время Снипишками, представляла пустырь, покрытый зарослями. Около костела св. Рафаила, чрез Вилию лежал массивный каменный мост, на каменных столбах.
По описанию Франка 27), Вильна в описываемое время имела вид полнейшей неурядицы. Красивые дома, почти дворцы, стояли рядом с ветхими домами-лачугами. Стильное здание городской ратуши (теперь — театр) окружено было ветхими еврейскими лавченками. Улицы в центре города были немощеныя. На них валялись разнаго рода нечистоты. В дождливую осень оне были непроходимы. Деревянных домов было больше, чем каменных, или приблизительно поровну. Свиньи, коровы, домашняя птица свободно гуляли по городу. Берега Вилии и Вилейки были загромождены навозом и сором, сваленным в кучи, превышавши человеческий рост. На предместьях тоже — грязь или песок.
Только окрестности были хороши. Холмистый Антоколь, покрытый густым сосновым лесом с прекрасным костелом св. Петра и дворцом кн. Сапеги (теперь — военный госпиталь), — производил прекрасное впечатление. На правом берегу Вилии, недалеко от Зеленаго моста, возвышался небольшой дворец Пирамонт (улица — Пирамонтская). Прелестную местность представляли Поплавы и Закрет. Но самым поэтическим уголком были Верки. Иной характер носила местность на юг от Вильны. Вместо сосен здесь возвышались плакучия березы, вместо песку — красивые луга, вместо рек — пруды и озера.
В 1812 году в Вильне числилось приблизительно 35.000 жителей (в том числе — католиков 22,000, евреев — 11,000, православных — 600, протестантов — 500, реформатов — 100, мусульман—60). Евреи занимались торговлей, протестанты — искусствами и ремеслами.
Аристократический кружок Вильны составляли: Гуфье-Шуазель — сын французскаго посланника в Константинополе, великий литовский ловчий — граф Коссаковский, шеф—граф Тизенгаузен, писарь Морикони, женатый на италианке, граф Пац и др. Этот кружок оживлял Вильну обедами, балами, вечерами, которые славились особым блеском.
В Вильне было два клуба: один в доме Миллеров на Немецкой улице, (теперь дом No 3), другой в дворце Фитингофа (теперь д. No 1 на Немецкой улице). Здесь устраивались маскарады и разнаго рода развлечения. Клубы соперничали между собой в этом направлении. — Театр помещался на Виленской улице (теперь д. No 8), но в нем было очень холодно (зимой ниже нуля на 12о). Чрез потолок театра сверкали звезды на небесном своде. Труппа управлялась г-жей Моравской. Ставились оперы, трагическия и комическия драмы.

ПРИМЕЧАНИЯ

Очерк Исследование Ф. А. Кудринского публикуется по отдельному изданию. Сохранены примечания автора.
*) Считаю долгом выразить благодарность правителю канцелярии виленскаго генерал-губернаторства, полковнику Я. Г. Загряжскому за любезное разрешение пользоваться архивом виленск. генерал-губернаторства для настоящего труда.
1) Н. Я. Данилевский: ‘Россия и Европа’. Спб. 1889 г., стр. 42.
2) Тэн: ‘Наполеон Бонапарт’. Москва. 1888 г., стр. 106.
3) Тэн: ‘Наполеон Бонапарт’. Москва. 1888 г., стр. 106.
4) Высоч. рескрипт 10 апр. 1812 г. на имя Виленск. Гражд. Губерн. К. Военский. Акты, док. и матер. для истор. 1812 г. Т. I, стр. 398 — 399.
5) Акты Виленск. Археогр. Комиссии, т. XXXVII, стр. 105.
6) Акты Виленск. Археогр. Комиссии, т. XXXVII, стр. 105.
7) Распоряжение 10 сенатора Ланского, 17 апр. 1812 г. Акты Виленск. Археогр. Ком., т. XXXVII, стр. 1007 — 1008.
8) Акты Виленск. Археогр. Комиссии, т. XXXVII, стр. 106.
9) Предп. главнокоманд. 1-ю запади. армиею 13 мая 1812 г., за No 90, генер.-от-инфант. Римскому-Корсакову о подчин. директору воинск. полиции городских и земских полиций тех губ., в коих расположены армии. К. Военский. Акты, докум. и матер, для истор. 1812 г. Т. I, стр. 399.
10) Акты Виленск. Археогр. Комиссии, т. XXXVII, стр. 105.
11) Ковенский полициймейстер доносил виленскому военному губернатору Римскому-Корсакову, что ‘с 1 мая по 1 июня по г. Ковне состоит все благополучно, достойных примечания происшествий никаких не случилось’. (Дело архива виленск. ген.-губерн. No 28, за 1812 г. Рапорт от 3 июня, No 349). Такия же донесения следовали из Кобрина, Бреста, Браславля и др.
12) Квартира 4-го корпуса находилась в Олькениках.
13) Распоряжение 26 мая 1812 г. Акты Вил. Арх. Ком., т. XXXVII, стр. 106 — 107.
14) Численность первой армии показывается историками различно: Бутурлин и Михайловский-Данилевский исчисляют ее в 127.000, Богданович — 110.000.
15) По другим — 43.000.
16) Оставляя Петербург и предвидя войну, Государь дал особыя полномочия председателю Государственнаго Совета графу Салтыкову. Согласно опубликованному указу Сенату (20 марта), Салтыков по внутренним делам Империи явился как бы заместителем императора. ‘По случаю отбытия Нашего из столицы, за благо признали Мы учредить под председательством генерал-фельдмаршала гр. Салтыкова комитет министров с особой властью по делам всех министерств, снабдив его на сей случай правилами, которыми он руководствоваться должен’.
17) Записки гр. Е. Ф. Комаровскаго: ‘Русский Архив’. 1867 г., стр. 765.
18) Русский император неоднократно высказывал свои миролюбивыя чувства. Так, прощаясь с французским посланником Каленкуром (в апреле 1811 года), отозванным Наполеоном во Францию, император выяснил ему с полной откровенностью положение дел: ‘У меня нет таких генералов, как ваши, — говорил император, — я сам не такой полководец и администратор, как Наполеон, но у меня хорошие солдаты, преданный мне народ. Мы скорее умрем с оружием в руках, нежели позволим поступать с нами, как с голландцами и гамбургцами. Но, уверяю вас честью, я не сделаю перваго выстрела. Я допущу вас перейти Неман, а сам его не перейду. Будьте уверены, что я не объявлю вам войны, я не хочу войны, мой народ хотя и оскорблен отношениями ко мне вашего императора, но так же, как и я, не желает войны, потому что он знаком с ея опасностями. Но если на него нападут, то он сумеет постоять за себя’.
19) Военно-ученый архив, отд. I. No 454. Письмо гр. Лористон к Даву 12 (24) апреля 1812 г. из Петербурга.
20) Торжественное открытие полоцкой академии последовало 10 (22) июня 1812 г. в присутствии белорусскаго военнаго губернатора герцога Александра Виртсмбергскаго и графа Жозефа де-Местра. По поручению государя в Полоцке находился сардинский дипломат. Шильдер: ‘Император Александр I’, стр. 67 и 372, прим. 110.
21) Шильдер, стр. 68.
22) Шильдер, стр. 68 — 69.
23) Полн. собр. зак., т. XXX, ст. 22, 825.
24) No 34, апреля 27 (нов. стиля) 1812 г.
25) Православное духовенство — архиепископ литовский Серафим и архимандрит Лазарь (архиепископская литовская кафедра находилась тогда не в Вильне, а в Минске) — опоздало и прибыло в Вильну после приезда императора. (Указ Минск. коне. 15 апр. о встрече, которая была 14-го).
26) Дом, находящийся на Большой улице, против костела св. Яна.
27) Старая Вильна по Франку описана ген. Бернацким в статье: ‘События в Вильне во время Отечественной войны’. Печаталась в ‘Виленск. Военн. Листке’ 1912 г. No No 617, 618 и след.

III.

Пребывание императора в Вильне. Выезды для осмотра войск. Загородныя прогулки императора

Александр I в Вильне 15 — 24 апреля.

Вильна стала центром русской политики. Вслед за императором сюда прибыли: государственный канцлер Румянцев, председатель государственнаго совета Кочубей, обер-гофмаршал двора гр. Толстой, генерал Аракчеев, министр полиции Балашев, адмирал Чичагов, статс-секретарь, вице-адмирал Шишков, 22 апреля прибыли ольденбургские принцы Георгий и Август, 23 — великий князь Константин Павлович, а 27 апреля — генерал от инфантерии Римский-Корсаков, назначенный литовским военным губернатором на место Бенигсена, которому велено состоять при особе его величества.
15 апреля государь принимал в виленском дворце духовенство, военныя и гражданския власти, знатнейших дворян, членов университета, купечество и еврейскую общину и со всеми присутствовавшими всемилостивейше разговаривал. Для дворянства и властей был сервирован завтрак.
18 апреля император посетил Бенигсена в Закрете. Того же дня в Вильну пришло известие, что маршал Даву уже на Висле.
20 апреля виленский губернский предводитель дворянства был награжден орденом св. Анны I степени, а профессор университета Голянский, за свои научные труды, орденом св. Анны II степени1).
В день Пасхи (21 апреля) государь присутствовал при богослужении в дворцовой церкви, совершенном архиепископом Серафимом, и принимал обычныя поздравления.
В первый день Пасхи, на Погулянке был большой смотр гарнизону г. Вильны, состоявшему из 2 бригад и 4-х пехотных дивизий. Государь остался доволен смотром, и в приказе по 1-й западной армии (от 21 апреля 1812 г., за No 18) было объявлено начальствующим лицам высочайшее благоволение. Нижним чинам пожаловано по рублю и по фунту говядины на каждаго. 24 апреля всемилостивейше пожалован полугодовой оклад жалованья всем генералам, штаб и обер-офицерам и прочим чинам. Не все смотры вызывали благоволение императора. 26 апреля государь смотрел вступившую в Вильну 1 артиллерийскую бригаду, состоявшую при 1 гренадерской дивизии, но остался крайне недоволен состоянием бригады, командиру бригады полковнику Глухову был объявлен высочайший выговор, и он был смещен с должности бригаднаго командира (приказ по 1-й западной армии от 26 апреля, за No 21). На третий день Пасхи (23-го апреля) дворянство дало в честь императора в доме Паца (ныне окружной штаб по Большой улице) торжественный бал 2). В числе украшений был транспарант) в зале, изображавший коленопреклоненнаго гения, благоговейно приносившаго дань императору, сидевшему на троне. При этом — соответствующие стихи, в которых Александр I по доброте сравнивался с римским императором Титом. При входе императора была исполнена торжественная кантата.
Государь с супругою генерала Бенигсена, урожденной Андржейкович, открыл бал польским танцем. Когда гости пошли к ужину, государь не принял в нем участия и оставил собрание.
После бала, 24 апреля, император пожаловал многих девиц — аристократок польскаго происхождения — званием фрейлины императрицы, а юношей — званием камер-юнкеров. Этой чести были удостоены между прочим: Иосиф Сулистровский, Николай Абрамович, Константин Тизенгаузен и Игнатий Ляхницкий. Две недели спустя, того же звания удостоился и Карл Пржездецкий — свенцянский предводитель дворянства.

Смотр войск в Жмуди 24 — 30 апреля и 8 — 31 мая.

В тот же день (24 апреля) император выехал из Вильны и осматривал в сопровождении военнаго министра Барклая де-Толли, корпус Витгенштейна, находившийся в Жмуди. Император остался доволен войсками и благодарил начальников всех частей. Только 17 артиллерийская бригада не удостоилась высочайшей благодарности, вследствие того, что главнокомандующий, сопровождавший государя, ‘заметил в 17 артиллерийской бригаде встретившийся ему на марше совершенный безпорядок: лошадей чрезвычайно худых и обоз, разбросанный по дороге. Вильманстрандский пехотный полк хотя и получил высочайшую благодарность, но главнокомандующий сделал ‘наистрожайший выговор шефу Вильманстрандскаго пехотнаго полка, господину генерал-маиору Тучкову 3-му, опоздавшему притти в назначенное сборное место и заставившему другия войска полтора часа себя дожидаться’ 3).
Император оказывал большое внимание жмудским помещикам и особенно любезно принял жмудскаго епископа князя Гедройця. По пути посетил помещика мейшагольскаго имения Онуфрия Гоувальда.
Простота в обращении императора, его доступность и беседы с случайными встречными дали основание для многих разсказов анекдотическаго, малодостовернаго характера. Проезжая около Вилкомира, государь целый день отдыхал в имении Товяны, принадлежавшем гр. Морикони, — уже преклонному старику, находившемуся в параличе. Госпожа Морикони пригласила избранное общество для развлечения государя, который садился со всеми за общий стол, но отказываясь от сельских развлечений.
В Вилкомире государь был встречен командиром второго корпуса генералом Баговутом, посетил Шавли, Тельши, Плунгяны, где оказывал милостивый прием самогитским помещикам и, между прочим, очень любезно принял католическаго епископа. Шавельский подкоморий Евстафий Храповицкий был возведен им в звание камер-юнкера.
30-го апреля государь тем же путем вернулся в Вильну, при чем в Мейшаголе был встречен генерал-адъютантом Строгановым.
На обратном пути Гоувальд вторично просил монарха осчастливить присутствием его дом. В ознаменование высокаго посещения Гоувальд поместил мраморную доску в стене той комнаты, в которой завтракал император. ‘Таблица эта до сих пор хранится на том же самом месте в Мейшагольском доме’, замечает очевидец последующаго времени 4).
Конечно, политическия соображения побуждали императора быть особенно любезным с поляками, которые в то время составляли крупную общественно-политическую силу в северо-западном крае. Но, независимо от политических соображений, обаяние императора во всем блеске выразилось во время объездов по краю, вследствие необыкновенной привлекательности манер, обхождения и характера государя.
‘Всякий имел к Александру I свободный доступ, и всякий мог свободно его лицезреть: то прогуливающимся по чудным окрестностям Вильны, то делающим, смотры войску, котораго в этот год в городе было видимо-невидимо’, замечает один свидетель виленских событий в 1812 г. 5).
Перваго мая император Александр был восприемником сына Бенигсена в его загородном дворце в Закрете, где по этому поводу был дан танцевальный вечер.
Не питая надежды на сохранение мира, — о чем император определенно писал из Вильны своей императрице-матери, — государь значительную часть времени посвящал военным делам. 8-го мая он осмотрел в Троках войска, бывшия под начальством Коновницына. 15 мая император делал смотр войскам в Эйшишках. 16 мая уехал в Гродну для осмотра стоявшаго там корпуса. В местечке Эйшишках был осмотрен корпус графа Шувалова, а в мест. Шучине — артиллерия. 22-го мая государь производил смотр войскам Витгенштейна в Шавлях. Кончив осмотр первой армии, государь предполагал отправиться к третьей армии (Тормасова) в Луцк, но изменил решение. 31 мая произведен был смотр войскам в Троках. В тот-же день император вернулся в Вильну.
В свободное время император в сопровождении генерал-адъютанта графа Ожаровскаго любил ездить по окрестностям Вильны. Для присмотра за лошадьми на некотором разстоянии за ними следовал придворный конюх. Особенно любил посещать император Верки. Любуясь живописной природой Верок, император не раз высказывал желание построить здесь дворец и приезжать сюда летом на два месяца для отдыха 6).
Нравился Александру I также и Закрет. Он предполагал купить дворец и имение 7).
Во время пребывания императора в Вильне обнаружилось пребывание в городе французских шпионов. Де-Санглен поручил виленскому полициймейстеру Вейсу следить за всеми приезжающими в Вильну, а сам начал посещать известный тогда ресторан Крешкевича (теперь гостиница Гана). Его внимание вскоре привлек крайне развязный поляк, назвавшийся Дранжевским. Санглен познакомился с ним и, выведав, что нужно было, приказал Вейсу произвести в его квартире обыск. Под полом и в дымовой трубе квартиры были найдены записки Дранжевскаго о нашей армии, генералах, разныя военныя инструкции и др. Дранжевский был арестован и выдал товарищей. Вейс за распорядительность получил орден Владимира 4-й степени.

IV.

Граф Луи де — Нарбонн в Вильне. Безуспешность его миссии

Посол Наполеона в Вильне.

Наполеон сознавал все трудности войны с Россией. Прощаясь с префектом полиции Пакье он признался, что предстоящее предприятие — ‘самое великое, самое трудное, на которое он когда-либо решался. Однако нужно довести до конца то, что начато’ 8). В письме к вюртембергскому королю (2 апреля 1811 г.) Наполеон решительно заявляет, что ‘война начинается против его желания (императора Александра), против моего собственнаго, против интереса Франции, так же как и России. Я часто был свидетелем подобных фактов, что опыт прошедшаго открывает мне будущее’ 9).
В виду исключительной важности начинаемой кампании, Наполеон послал в Вильну одного из самых видных своих друзей, генерал-адъютанта графа Луи де-Нарбонна. Ему было поручено секретно выведать план военных действий русской армии, а также разузнать настроение Литвы, войти в тайныя сношения с видными и влиятельными представителями польскаго общества в г. Вильне, собрать сведения о нашей армии и пр.
Но главным образом, он должен был узнать, не двинется ли с своих позиций русская армия, и не откроет ли она первая кампании? Наполеон, готовясь к открытие военных действий и двигая великую армию к берегам Вислы и Немана, ожидал, что русские предупредят его и вторгнутся в восточную Пруссию и герцогство Варшавское, которыя были им намечены, как исходный пункт вторжения в пределы России. Такое движение русских войск было очень желательно Наполеону: пользуясь превосходством своих сил, он имел бы на своей стороне все военныя преимущества. Но русские далеки были от таких планов, и Нарбонн с сожалением писал: ‘Мы не настолько счастливы, чтобы они (русские) думали об этом’ (т. е. о движении за границу).
Оффициально Нарбонн приезжал в Вильну для того, чтобы поздравить императора Александра I с прибытием в гор. Вильну и заявить, что император французов вовсе не желает войны, согласен мирным путем уладить все возникшия недоразумения и просит русскаго императора следовать договорам, заключенным в Тильзите и Эрфурте.
Не успел еще Нарбонн выехать по назначение, как один еврей, ездивший в Варшаву, сообщил де-Санглену (начальнику полиции) о предстоящем приезде посла в гор. Вильну 10). Это дало возможность де-Санглену следить за Нарбонном с момента его проезда нашей границы ‘чрез Посвентскую рогатку’, в 9 часов вечера, 4 мая. В Ковне его встретил ковенский полициймейстер майор Бистром, который ‘долгом почел препоручить прибывшему сюда виленскому квартальному офицеру Шулимберху проводить до Вильны и по тракту делать всевозможное вспомоществование и вежливостию, при чем иметь за ним скрытый надзор’ 11).
Граф де-Нарбонн прибыл в Вильну в 9 часов утра, 6 мая. При нем были: капитан Сабастиани, поручик Роган Шабот, курьер Гаро, камердинер Гранто, лакеи: Мере и Пери. ‘В 10 часов утра проехал генерал Нарбонн к Его Величеству во дворец и был у канцлера Кочубея, писал Санглен. 11 — возвратился в квартиру. 12 — были все дома. 1 — ходили капит. и поручик по городу по парадному месту под Замковыя ворота и через Св. Янскую улицу домой пошли’ 12).
7 мая Нарбонн, к 2 1/2 часам дня был приглашен во дворец к государю на аудиенцию, а затем к высочайшему столу. Александр I указал на неосновательность претензий и неудовольствий Наполеона I. — Указав на лежавшую карту России, Александр сказал Нарбонну: ‘Я не ослепляюсь мечтами, я знаю, в какой мере император Наполеон — великий полководец, но на моей стороне, как видите, пространство и время. Во всей этой враждебной для вас земли нет такого отдаленнаго угла, который я не стал бы защищать, прежде чем согласиться заключить постыдный мир. Я не начну войны, но не положу оружия, пока хоть один неприятельский солдат будет оставаться в России’.
Прибытие Нарбонна вызвало среди виленских обывателей различные толки. Конечно, от виленских обывателей не могло укрыться, что Нарбонн часто посещал министра Румянцева, который жил на Скоповке, в доме Сулистровской. По поводу этих посещений говорили различно… Ни император, ни его приближенные ни одним движением не выдавали своих настроений. Император казался спокойным…
Нарбонн должен был согласиться, что его миссия безуспешна. Об этом он откровенно сознавался, говоря: ‘Александр так тверд в своих убеждениях, доводы его так сильны и логичны’, что он не мог ничего ему ответить, ‘кроме пустых придворных фраз’.
После аудиенции Нарбонну была пожалована золотая табакерка из императорскаго кабинета, но, вместе с тем, ему дали понять, что дальнейшее пребывание его в Вильне неудобно. На другой день, в 6 часов и 33 мин. вечера, Нарбонн выехал в Варшаву.
На прощанье он зашел к Румянцеву. Перед тем как сесть в экипаж, он сказал повышенным голосом:
— ‘Ainsi nous aurons la guerre! 13)
Слова эти разнеслись по городу и произвели впечатление. О войне заговорили, как о ближайшем факте. Хотя, впрочем, говорили, что Нарбонн еще вернется в Вильну с дополнительными условиями, более приемлемыми для русских.
Выслушав отчет Нарбонна о поездке в Вильну, Наполеон сказал: ‘Хотят войны, я ее начну’… Немедленно было отдано приказание двигаться войскам к русским границам. 16 мая (28) Наполеон выехал из Дрездена в Познань (Кенигсберг), присоединил эту область к Франции и поспешил с главной своей квартирой к Неману.
Резолюция на прошении капитана Тарабры с собственноручной подписью импер. Наполеона. ‘Accord. Renvoy au ministre des finanses. — Moscou le 11 octobre 1812 N(apoleon): No 1970
В переводе: ‘Согласен. Направить министру финансов. Москва. 11 октября 1812 г. Н(аполеон). No 1970. (См. Акты Вил. Арх Ком т. ХХХII, стр. 508, No 910).

V.

Настроение общества. Бал в Закрете. Выезд императора. Выступление русских из Вильны

Виленския настроения.

Настроение русскаго общества, приковавшаго свое внимание к Вильне, было далеко не оптимистично, судя по немногим, впрочем, запискам разных лиц.
‘Пишут из Вильны, говорит Бакунина, что занимаются разводами, праздниками и волокитством, от старших до младших, по пословице: игуменья — за чарку, сестры — за кувшин. Молодые офицеры пьют, играют и пр. Все — в бездействии, которое можно почти назвать столбняком, когда подумаешь, что неприятель самый хитрый, самый счастливый, искуснейший полководец в свете исполинскими шагами приближается к пределам нашим, 300.000 воинов — под его предводительством’ 14) ‘Злодей целаго света — Наполеон Бонапарт, говорит другой современника, заключает Тильзитский мир, основанный на теперешней нашей погибели, после него готовится 18 месяцев, на поражение наше собирает свои и посторонния силы, действует на глазах наших по берегам Вислы и Немана… Нам сказывают, что беда вам будет, а от нас для переговоров ездит дурак Румянцев. Через Неман наводятся понтоны, а государь в Вильни жалует крестами поляков, принимает их в камердеры’ 15).
Очевидца Шишкова, бывшаго в Вильни, поражало много несообразностей. Его удивляло, напр., что государь говорил о Барклае, как главном распорядителе войск, тогда как сам Барклай отказывался от такой роли. ‘Могло-ли, — удивляется Шишков, — такое разноречие служить к благоустройству и пользе?’ Не менее удивляло Шишкова и то, что мы зашли в Вильну и ‘завезли запасы, предполагая оставить оную без всякаго сопротивления’… ‘Зачем итти в Вильну с намерением оставить ее и нести как бы на плечах своих неприятеля внутрь России?.. Разве бы неприятель, без отступления нашего, не пошел к нам? И к чему иному отступление сие, весьма похожее на бегство, могло служить, как не к тому, чтобы слухами о нем разливать повсюду страх и ужас?’ Шишков был свидетелем, — как цесаревич Константин Павлович обучал солдат. Великий князь показывал им, в каком положении держать тело, голову, грудь, где у ружья быть руке и пальцу, как красивее шагать, повертываться и т. п. ‘То ли время теперь, — думал Шишков, — чтобы заниматься такими мелочами!..’ ‘Казалось, великий князь угадал мою мысль, потому что взглянул на меня и сказал:
— ‘Ты верно смотришь на это, как на дурачество’. ‘Вопрос сей, — говорит Шишков, так смутил меня, что я, ничего не отвечая, только низко поклонился’ 16).
По случаю заключения Бухарестскаго мира, Александр написал Наполеону собственноручное письмо. Хотя оно и не было послано, так как французы уже вошли в Россию, тем не менее оно представляет новое доказательство миролюбивой политики Александра. ‘Я всегда готов вступить в переговоры, писал император, — и если ваше величество питаете одинаковыя со мною чувства, то возможно еще отклонить войну. В таком случае лица, снабженныя необходимыми полномочиями, могут собраться в месте, относительно котораго легко войти в соглашение… От вашего величества зависит в настоящее время избавление человечества от несчастия новой войны’ 17).
Общеевропейское мнение было не на стороне русскаго императора. В Европе никто не ожидал от него решительных действий. Сомневались, чтобы он мог удержаться на высказанной им точке зрения и провести ее в практику. Все дипломаты и военные деятели, начиная с Наполеона, думали, что одно победоносное сражение заставит Россию подчиниться требованиям Франции. Немецкий политик (Гнейзенау) высказался, например, по поводу предстоящей кампании таким образом: — ‘Я всего ожидаю от малодушной слабости Александра. После перваго потеряннаго сражения он уступит все земли по Двине и Днепру, после второго — Петербург и Москву и удовольствуется Казанью и Астраханью’ 18).
Но враги ошиблись в расчетах У императора, который действительно своими личными частными поступками иногда давал основание предполагать в себе склонность к нерешительности, на этот раз проявилась необыкновенная энергия.

Бал в Закрете.

Быть может, для того, чтобы несколько отвлечь императора от неприятных дум, генерал Бенигсен дал (12-го июня стар. ст.) в Закрете, в своем загородном дворце, бал от своего имени и от лица адъютантов главной квартиры 19). Так как помещение не могло вместить всех гостей, то решено было устроить танцы на открытом воздухе. С этой целью в саду, на берегу реки Вилии, строилась деревянная галлерея. Постройку возводил Шульц, профессор архитектуры при виленском университете. Рабочие говорили профессору, что здание ненадежно, что оно словно висит в воздухе… Граф Шуазель прямо заявил Шульцу, что если здание и будет принято комиссией после осмотра, то он всеми силами постарается воспрепятствовать и отклонить Государя от входа в павильон. Шульц не обращал внимания на предупреждения, которыя сбылись: ровно в полдень 9 июня, когда рабочие были на обеде, постройка рухнула 20).
Обломки развалин убрали и танцы происходили на паркетном полу, обставленном вместо стен цветами и померанцевыми деревьями. Торжество привлекло массу зрителей. Шульц под впечатлением события кончил самоубийством: бросился в Вилию и утонул 21).
Император прибыл на бал с своей свитой раньше девяти часов и был встречен при входе во дворец хозяевами. Бал был открыт польским танцем государя с генеральшей Бенигсен. ‘Вечер был дивный, — пишет одна из гостей бала, — легкия облака как будто предохраняли нас от ярких лучей заходящаго солнца. Толпа народа, хлынувшая из города, разсыпалась по парку и по берегу реки, живописныя фигуры их заканчивали картину, оживленную нашими бальными туалетами, живописными костюмами и блестящими мундирами кавалеров’.
Де-Санглен в своих записках пишет, что до бала 22) императором была получена эстафета из Ковны с известием, что Наполеон начал переправу 23). Он немедленно о том доложил государю.
— ‘Я этого ожидал, — отвечал Александру, — но бал все таки будет’ 24).

Известие о начале войны. Отъезд императора.

Известие о вторжении Наполеона произвело впечатление на императора. Для вида он остался некоторое время на балу, а затем незаметно удалился, не показав, впрочем, ни малейшаго безпокойства… Большую часть этой знаменательной ночи государь провел в работе с наиболее приближенными лицами. Шишкову он поручил написать приказы армии и рескрипт фельдмаршалу графу Салтыкову в Петербург. Государь подписал бумаги без изменения. Рескрипт Салтыкову, как известно, заключал в себе знаменательныя слова: ‘Не положу оружия, доколе ни единаго неприятельскаго воина не останется в царстве моем’. Призвав в 2 часа ночи министра полиции Балашева, государь вручил ему собственноручное письмо императору французов.
— ‘Объяви Наполеону, сказал государь, что ежели он намерен вступить в переговоры, то они сейчас могут начаться, с одним условием, чтобы армии его вышли за границу. В противном же случае, даю слово, покуда хотя один вооруженный француз будет в России, не говорить и не принять ни одного слова о мире’.
Балашев (утром 14-го) в сопровождении трубачей-казаков и полковника Орлова отправился в путь по ковенскому тракту.
Ранним утром, 14 (26) июня император выехал из Вильны в Свенцяны. Здесь он призвал к себе графа Аракчеева 25) и просил опять вступить в управление военными делами. ‘С онаго числа. — пишет граф Аракчеев, — вся французская война прошла через мои руки: все тайныя повеления, донесения и собственноручныя повеления государя императора’ 26). За государем велено следовать губернским предводителям дворянства: Сулистровскому, князю Любецкому и Рокитскому, составлявшим главный продовольственный комитет. Лишь на другой день виленцы узнали, что императора не было в городе, и что война — неизбежный факт ближайших дней. Рескрипт Салтыкову экстренно был отправлен в Петербург. ‘Некоторые люди находили, говорит Вигель в своих записках, что рескрипт этот показывает большую робость, потому что Наполеон в нем не был разруган. Я заметил им, что человек, который говорит, что не положит оружия, пока единый неприятель не останется в земле его, напротив, должен быть исполнен твердости и решимости’ 27). Жалуется также Вигель, что ‘рескрипт был от 13 июня из Вильны, пока он дошел до Петербурга, оттуда до Москвы, там перепечатан и по почте у нас получен, прошло 18 дней’ 28).

Очищение русск. войсками Вильны.

Известие о приближении Наполеона к Вильни застало русских неподготовленными. Как всегда, обывателями преувеличивалась опасность. Для этого было, впрочем, полное основание — превосходство неприятельской армии…
Военный министр, оставшийся в Вильне, получил распоряжение отступить и управлять движением отступающей армии. Заботы об удовлетворении нужд армии лежали на гражданском губернаторе Лавинском. Из города поспешно выезжали семейства военных, чиновники, обыватели, из учреждений вывозили архивы, казначейство и пр. Виленский губернский казначей Пузыревский немедленно представил своему начальству рапорт о необходимости подвод для вывоза денег, хранившихся в государственном казначействе. Получив разрешение, он нагрузил около 20 телег разнаго рода монетами и в сопровождении 40 человек солдат отправился по дороге на Свенцяны и Видзы. После четырехнедельнаго путешествия, соединеннаго с большими препятствиями, он прибыл в Новгород, где сдал в исправности все деньги в казенную палату 29).
В полном порядке 14 июня все корпуса первой армии отступали к Свенцянам. Барклай де-Толли оставался в Вильне до самаго последняго момента и оставил город, когда в окрестности появились первые неприятельские отряды. Еще 15 июня утром Барклай де-Толли писал императору Александру в Свенняны: ‘Не хочу отступать, пока достоверно не узнаю о силах и намерениях Наполеона. Не видя перед собой превосходнаго неприятеля, не почитаю нужным отходить назад’. В ответ на это император писал: ‘Берегись, чтобы вас не обошли в Вильне. Неприятель может перейти Вилию ниже Вильны’…
Один из участников похода, оставивший ‘Походныя записки артиллериста’ и скрывший свою фамилию под инициалами ‘И. Р.’, дает нам ценныя строки о настроении русской армии в описываемые дни. Приказ о начавшейся войне был встречен войсками с энтузиазмом. ‘Война! вскричали офицеры, весьма тем довольные, и воинственная искра пробежала электрически по жилам присутствующих!.. Если бы знал тогда Наполеон, сколько было духа и охоты в русских подраться с его войсками, не страшась их множества, еслиб Наполеон знал решительность нашего императора и твердость русскаго народа!’ восклицает автор записок. 3 и 4 корпуса со всеми мерами предосторожности и в полной боевой готовности стали бивуаком на Погулянке. ‘Здесь увидели мы большое собрание войск и услышали разныя вести о вторжении французов, говорили, что многие поляки нам изменили, перебежав к Наполеону, и что от всех их ожидается возмущение. Такия новости были неприятны, однако при виде собранных войск мы не страшились неприятелей. Из окрестных селений, впереди нас находившихся, казаки сгоняли в лагерь множество рогатаго скота, который раздавали в полки на порции. Все принимало военный вид: странная смесь разнаго рода войск, обоза, артиллерии, с лошадьми и скотом, всеобщее движение взад и вперед, звук оружия, мычание волов, ржание коней и говор солдат — представляли любопытное зрелище для тех, кто в первый раз вступал на военное поприще. Окрестности дымились от бивуачнаго огня. К вечеру перед лагерем загорелась корчма, пылающий огонь среди зеленаго кустарника, при последнем луче заходящаго солнца, увеличивал красоту воинственной картины. Взоры мои развлекались многими предметами, которые своею занимательностию погрузили меня потом на несколько минуть в мрачную думу… В сумерки нашу артиллерию повели на левый фланг, в первую линию’.
‘Следующаго дня (15 июня) восходящее солнце осветило российское неустрашимое воинство в боевом порядке перед Вильною. С первым лучем дневного светила, во всех полках музыка с барабанами возвестила зорю. У каждаго воина кипел дух брани за родину. Утренний холод освежал мужественныя лица солдат. Важная тишина и спокойствие в лагере скрывали в себе нечто страшное. С пробуждением всех началась воинская деятельность: разводы по караулам, дежурство и проч., команды с артельными котлами гремели к речке за водою, задымились кухни, и заварилась солдатская кашица’.
‘Наша рота артиллерии стала в боевом порядке на самом конце леваго фланга первой лиши, на возвышении, с котораго открывалось вдоль все расположение войск обоих корпусов. Впереди от линии, на дальнее разстояние простирался частый кустарник, назади оставался город. Утренний звон колоколов возвещал печальную молитву жителей, ожидавших своей участи. Страшный гул носился по всей окрестности. Мы стояли готовые к бою, в каком-то ожидании, и помышляли о неприятеле, который таился перед нами, казалось, он пробирается в тишине через кустарник, скоро сделает нападение’…
‘Целый день простояли мы благополучно на месте. Слышно было, что французы в 20 верстах от нас, при Новых Троках, стягивают войска, а потому ожидали мы, что непременно завтра у нас будет сражение, но ввечеру получили приказ — ретироваться’ — так заканчивает разсказ о своем пребывании в Вильне поручик И. Р. 30).
Любопытны свидетельства очевидцев о настроении виленцев в дни выхода (14—16 июня) русских из Вильны. ‘В субботу приказано было, говорит современник события, чтобы все городския ворота были забаррикадированы, ставни закрыты, чтобы никто по улицам без дела не шатался. Все мы, как крысы, попрятались по норам и лишь иногда, кто посмелее, решались вылезать на улицу для разведок, но таких было немного, да и отходить далеко от дома опасались’ 31). ‘Все по вечерам преждевременно запирались в своих домах, — говорит другой очевидец, — всякий приготовлял запас продовольствия на более продолжительное время, и все думали, что кровопролитное сражение вблизи города разрешит в скором времени мучительную неизвестность, в которой оставались его жители’… ‘На улицах не было шуму, потому что, по приказанию начальства, войска отступали со всевозможной тишиной. Но именно среди этой тишины бряцание оружия, топот лошадей и глухой стук тяжелых орудий, а также раздающиеся по временем голоса командиров, наполняли тревогой мирных жителей, которые в ночной одежде, без огня, пользуясь блеском звезд и луны…, у запертых окон безпокойно прислушивались к прологу ожидаемой драмы. К утру (16 июня) движение уменьшилось, а в восемь часов утра даже настала минута совершенной тишины’ 32).
Последний отряд, под начальством генерала князя Шаховскаго, вышел из Вильны, через Зеленый мост, в восемь часов утра, под команду офицеров, все повторявших слово ‘скорей’… Неприятель был недалеко, и опасения быть настигнутым казались вероятными.
Пропустив через Зеленый мост последния отступавшия войска, Шаховский велел его взорвать. Прикрываясь с тыла рекой Вилией, он без боя, в полной безопасности, отступил на Верки, Решу и Любовну.
В ином положении был наш ариергард, прикрывавший первую гренадерскую дивизию и отступавший через Антоколь. Здесь авангард французов, догнав отступавших казаков и егерей, завязал перестрелку. Во время перестрелки на Антоколе казачий полковник Ефремов пикой тяжело ранил принца Гогенлоэ, — а капитан французских гусар граф Октавий Сегюр был ранен и взят в плен. Это был первый француз-пленник, взятый русскими. Маиор Сухоржевский бросился на казаков и егерей, прикрывавших отступление корпуса Баговута, и тоже взял несколько пленных, которых, спустя два часа со времени вступления в город, отвели в св.-Казимировский монастырь 33).
Интересны следующия строки свидетеля этого важнаго в истории Вильны момента.
По выступлении русской армии из Вильны, в городе царствовала некоторое время мертвая тишина. Оцепенение это продолжалось не более часа, Затем в 11 часов утра проскакали два казака из Епископской (ныне Дворцовой) улицы по Свентоянской на Замковую. Это были те казаки, которые поджигали Зеленый мост. Мало знакомые с расположением города, они не знали, как попасть на Антоколь, чтобы догнать свои войска’ 34). Свидетель прибавляет, что ‘два французских конных егеря погнались за ними, а как отступление уже было невозможным, то они были взяты в плен около самаго дворца’ 35).

ПРИМЕЧАНИЯ

Очерк Исследование Ф. А. Кудринского публикуется по отдельному изданию. Сохранены примечания автора.
1) Ректор университета — Ян Снядецкий (известный своим сочинением — ‘Теория органических соединений’, где впервые затронуты были вопросы, впоследствии развитые английским ученым Дарвиным) неоднократно приглашался к высочайшему столу.
2) Есть известие, что бал 23 апреля был дан на Немецкой улице, в доме Миллеров. (‘Отрывок из записок виленскаго помещика’. ‘Матер. для геогр. и стат. Виленской губ.’. Спб. 1861 г., стр. 759). Но однако с этим мнением согласиться нельзя, в виду ясности указаний, что бал был дан в доме Паца, на Большой ул. Возможно, что в этот же день был другой бал или вечеринка в доме Миллеров, но государя там не было.
3) Приказ по 1-й западной армии от 1 мая 1812 г., за No 23.
4) ‘Отрывок из записок помещика Виленской губернии’. ‘Материалы для географии и статистики России, собранныя офицерами генеральнаго штаба’. ‘Виленская губерния’. Составил генеральнаго штаба капитан А. Корево. С.-Петербург. 1861 г., стр. 760.
5) Лавринович: ‘Вильна в 1812 г.’. ‘Истор. Вестн.’ 1897 г., мес. декабрь, стр. 872.
6) Сохранилось известие, что император, возвращаясь однажды из Верок, хотел посетить Тринопольский монастырь ксендзов Тринитаров, но встреченный монах не пустил генералов, заметив, что ‘ничего там нет любопытнаго… а ксендз-министр отдыхает, и ключи у него’. (Материалы для географии и статистики России. Спб. 1861 г., стр. 762).
7) Имение куплено было несколько позже за 100.000 руб. у Бенигсена, который приобрел его, будучи виленским генерал-губернатором, за 12.000 руб. у виленскаго епископа Массальскаго. (‘Дело архива виленск. генер.-губ. за 1813 г, No 142).
8) Memoir du chancelier Pasquier, t. I, р. 525. Шильдер, т. III. 374. Прим. 133.
9) Тэн: ‘Наполеон Бонапарт’. Москва. 1883, стр. 103.
10) Полагают, что еврей этот был представлен Санглену виленскими евреями, как опытный сыщик. Бернацкий думает, что виленские евреи: во время Отечественной войны неоднократно давали нам весьма ценныя сведения, так, напр., о готовившемся возстании в Вильне в 1813 г. (Статья ген. Бернацкаго об Отечественной войне печаталась в ‘Виленск. Военн. Листке’ 1911 — 1912 г.г.).
11) Рапорт Бистрома к главнокомандующему I западн. армии от о мая 1812 г., за No 295.
12) Сохранился любопытный, но маловероятный эпизод о похищении шкатулки Нарбонна с секретными бумагами во время пребывания посла в Вильне.
Вечером того же дня, т. е. 6 мая, — к Нарбонну будто бы были приглашены для личных услуг два лакея (агенты де-Санглена), знавшие иностранные языки. Нарбонн получил от государя приглашение посетить театр. Уходя, он приказал прислуги окончательно разобрать его вещи и приготовить постель. Русские лакеи помогали графской прислуге. Когда из дорожнаго чемодана была вынута изящная небольшая шкатулка краснаго дерева, отделанная бронзой, один из лакеев заметил: ‘Вот так шкатулочка, видно, граф в ней прячет деньги’. — ‘Нет, братья’, — важно ответил камердинер Гранто: граф в ней возит бумаги, подписанныя самим императором’. Русские лакеи все привели в порядок, а затем притащили несколько бутылок хорошаго вина с закусками, чтобы, ‘по русскому обычаю’, угостить своих новых товарищей. Выпили… Развязались языки… Камердинер Гранто по секрету разсказал, что Наполеон I выехал в Дрезден, маршал Даву уже приближается к Неману, в Варшаве все говорят о присоединении Литвы к Польше и пр. Пьянее всех оказался один из русских лакеев. — ‘Ты, я вижу, совершенно пьян, и уже пора тебе проветриться на воздухе, авось несколько протрезвишься’, — заметил ему его товарищ. — Лакей, шатаясь, вышел из комнаты, но за дверью выпрямился и начал прислушиваться. В этот момент поднялся шум, раздались крики ‘ура’. Был предложен тост за Францию и за Наполеона. Лакей быстро направился в спальню Нарбонна, схватил шкатулку и стремительно выскочил на улицу, где его уже поджидал экипаж. Приблизительно через час он вернулся со шкатулкой и, крадучись, осторожно входил в прихожую. — ‘Не заметили?’ — спросил он шопотом поджидавшаго товарища. — ‘Где уж тут заметить: все вдребезги пьяны и спят мертвецким сном. А насчет шкатулки все благополучно?’ — ‘Все как нельзя лучше: копии сняты, и де-Санглен повез их во дворец к государю’. Шкатулка была поставлена на свое прежнее место, и лакеи принялись убирать остатки бывшаго пиршества, а затем в прихожей стали ожидать возвращения графа де-Нарбонна. Когда, наконец, вернулся из театра граф, русские лакеи его раздели, уложили спать. Не отрицая положения, что политический шпионаж доведен был в начале XIX в. при европейских дворах до значительной виртуозности, мы однако склонны скептически относиться к этому разсказу. Прежде всего, едва ли была необходимость выведать что-либо существенно важное и секретное, так как взаимный дипломатическая отношения Александра к Наполеону были в это время достаточно выяснены и не представляли ничего таинственнаго и секретнаго. Сомнительно, поэтому, чтобы Нарбонн вез с собой такия бумаги. Предположим однако, что для неуверенных и дальновидных русских политиков нужно было что-либо выведать, тогда возникают другия недоумения. Как могли быть приставлены два лакея (и именно два) при наличности четырех лиц, прибывших с Нарбонном специально для личных ему услуг? Почему французы в первую же минуту так доверчиво отнеслись к своим новым друзьям, зная о начавшейся уже почти открытой вражде Александра I с Наполеоном? Не менее представляется странным, что Нарбонн, имевший такую важную миссию и возивший секретные документы, имел при себе ненадежных лакеев. Наконец, какой театр посетил император и мог ли он пригласить Нарбонна в театр раньше оффициальнаго представления? Если император был в театре, то каким образом могли привезти во дворец ему секретныя бумаги, заимствованныя из шкатулки? Несообразно также, чтобы все это произошло в день приезда. А главное — никто из историков не говорит ни о посещении императором театра (если же он не посещал, то странным представляется приглашение Нарбонна в театр), ни об обстоятельствах посещения. Вообще, вся эта история — и ловкость лакеев, и появление кареты, и раздевание русскими лакеями французскаго посланника, — слишком отдает ими разсказами анекдотическаго свойства, которые в то время были очень распространены при западно-европейских дворах, вообще, и при наполеоновском, в частности.
13) Итак, мы будем воевать!
14) ’12-й год в записках В. И. Бакуниной’. ‘Русская Старина’. 1885 г., т. 47, стр. 147.
15) ‘Бумаги, относящияся до Отечественной войны 1312 г., собранныя и изданныя Щукиным’. Часть V. Москва. 1900 г., стр. 279.
16) ‘Записки А. С. Шишкова’, стр. 125. Военныя упражнения часто производились в Вильне. 31 мая, под Вильной, на св.-Стефанском предместьи происходила ‘ревия’, при чем за потоптанный при ‘ревии’ хлеб, по приказу властей, было заплачено 504 руб. (Дело арх. виленск. генер.-губерн. No 79 за 1812 г.).
17) Шильдер. ‘Император Александр I, его жизнь и царствование’, стр. 82. ‘Государственный архив’, разряд 4, No 238.
18) Письмо Гнейзенау к ген. Шало от 2 (14) февраля 1811 г. Шильдер: ‘Император Александр I’, стр. 375.
19) Император пожертвовал на устройство бала 300 червонцев и сказал устроителями ‘Если вы хотите устроить праздник, то старайтесь, чтобы он вышел блестящим, потому что виленския дамы знатоки в этом деле’. О пышности бала ходили разные слухи. Говорили, что все нужное для бала выписывается специальными транспортами из Петербурга.
20) Директор военной полиции де-Санглен сообщает, что накануне бала император получил записку, в которой его предостерегали, что строющийся зал ненадежен и должен рушиться во время танцев. Император поручил Санглену осмотреть постройку. Лишь только Санглен прибыл в Закрет, как выстроенная галлерея рухнула.
— ‘Так это правда? — сказал император Санглену, выслушав его донесение. — Поезжайте и прикажите пол немедленно очистить. Мы будем танцевать под открытым небом’.
21) Событие в Закрете некоторые писатели Отечественной войны представляют, как злонамеренный политический замысел. О Шульце говорили, что он захотел быть Геростратом XIX в. Даже такой серьезный историк, как Шильдер, поддался этому мнению, опираясь, повидимому, на свидетельство Санглена. (Шильдер: ‘Император Александр I’, т. III, стр. 83). Однако, кажется, нет серьезных оснований смотреть на это дело именно с такой точки зрения. Во-первых, свидетельство Санглена не вяжется с свидетельствами других лиц, которыя вовсе не придают этому событию характера покушения на императора. Во-вторых, оно не согласовано с характером Шульца, котораго современники представляют человеком честным и неспособным на такие замыслы. В-третьих, — едва-ли мог быть такой необычный план покушения на жизнь императора, так как в галлерее вместе с императором предполагалось много посторонних лиц и в числе их цвет польской аристократии. Наконец, самоубийство Шульца, при таком предположении, не находит для себя достаточных оснований. Говорили, что Шульц симулировал несчастье: оставил на берегу платье, а сам будто-бы убежал за границу. ‘Это были неосновательныя догадки, замечает очевидец. Шульц был честный человек, дороживший своей славой. Вероятно, он не имел силы пережить своего несчастья… Немного спустя (на пятый день), тело его найдено в реке’. Вдове Шульца была назначена пенсия. (‘Отрывок из записок помещика Виленской губ.’. ‘Материалы для географии и статистики России’. ‘Виленская губерния’, стр. 764).
22) По другим сообщениям, известие о переходе французов у Ковны — пришло во время бала.
23) Говорили, что какой-то служитель канцлера Румянцева, быстро вернувшийся с передовых пикетов, первый принес в Вильну известие о переходе Наполеона через Неман. — Вандаль ошибочно считает днем вторжения Наполеона в Россию — 9 июня.
24) В некоторых статьях бал в Закрете изображается в преувеличенном виде с целью оттенить момент тяжелаго настроения императора Александра, для котораго будто-бы известие о переходе Наполеоном границы было неожиданностью. Между тем император с часу на час ожидал этого известия. Еще до бала он писал гр. Салтыкову: ‘Ежечасно ожидаем быть атакованы. С полной надеждой на Всевышняго и на храбрость российских войск готовимся отразить неприятеля’.
25) Граф Аракчеев характеризуется в записках Бакуниной, как злобный и мстительный человек. ‘Как уверяют, (он) разсуждает о вещах совсем противно здравому разсудку’. Бакунина: ‘3аписки о 12 годе’, стр. 398.
26) Шильдер: ‘Император Александр I’, стр. 85.
27) Вигель: ‘Записки’, часть IV, стр. 42.
28) Вигель, часть VII, стр. 42.
29) Казначейство и дела казенной палаты возвратились из Новгорода в Вильну 1 марта 1813 г. под присмотром Пузыревскаго. (Дело архива виленск. генер.-губернаторства No 54, за 1813 г., л. 11).
30) ‘Походныя записки артиллериста’ И. Р. представляют в настоящее время библиографическую редкость. Вышеприведенныя выдержки заимствованы нами из статьи ген. Бернацкаго об Отечественной войне, в ‘Вил. Воен. Листке’ 1912 г. No 642.
31) М. Лавринович: ‘Вильна в 1812 г.’. ‘Историко-литературный журн.’ Год ХVIII-й. Декабрь, 1897, стр. 874.
32) ‘Отрывок из записок помещика Виленск. губ.’, стр. 766.
33) В настоящее время виленский православный кафедр. собор.
34) ‘Отрывок из записок помещ. Виленской губ.’, стр. 767.
35) Там же, стр. 768. Бернацкий, которому, по его словам, довелось видеть запрос из Петербурга по поводу схватки под Вильной, говорит, что баталион Штетпеля в бою под Вильной 16-го июля 1812 г. потерял 1 офицера и 50 нижних чинов (‘Виленск. Военн. Лист.’ 1912 г. No 645) по Франку описана ген. Бернацким в статье: ‘События в Вильне во время Отечественной войны’. Печаталась в ‘Виленск. Военн. Листке’ 1912 г. No No 617, 618 и след.

VI.

Вступление французов в Вильну. Въезд Наполеона.

Наполеон на русской территории.

Переход Наполеон чрез русскую границу совершился благополучно, хотя и при не особенно благоприятных обстоятельствах. Очевидцы разсказывают, что на войска произвел неприятное впечатление случай с Наполеоном перед переправой: его лошадь оступилась (по другим, — ее испугал заяц) и сбросила императора на песок. Наполеон получил легкий ушиб бедра.
— Римлянин вернулся бы назад… говорили приближенные Наполеона, находившагося в этот день в особом нервном возбуждении.
К концу переправы случилась гроза. Дороги были испорчены. Движение войск Наполеона становилось затруднительным по местности, представлявшей собой то болота, то пески 1).
По переходе Немана, Наполеон остановился в Ковне, в доме купца Гехеля, где пробыл три дня 2).
В числе лиц, видевших в это время Наполеона, находился учитель ковенскаго училища Миловицкий, который, будучи представлен ему, имел с ним разговор… Наполеон между прочим спросил:
— ‘Далеко ли отсюда Вильна?
— Четырнадцать миль, — ответил учитель.
— На третий день мы будем там. А дорога в Вильну хороша?
— Хороша’.
Есть известие, что по дороге из Ковны в Вильну Наполеону, при посредстве генерал-адъютанта Сокольницкаго, представлялся помещик имения Шанец — Прозор, с которым он тоже разговаривал. В разговоре Наполеон сказал:
— Император Александр пирует в Вильне на балу, на который и я постараюсь поспеть, и вскоре с моим другом буду иметь свидание.
Занять Вильну и в ней утвердить свою главную квартиру побуждали Наполеона стратегическия соображения. ‘Желая извлечь возможную выгоду из превосходства моих сил, — писал Наполеон в своих записках, я решил атаковать неприятеля по всей его линии, соблюдая однако правило — направлять главныя усилия на решительный пункт’. Макдональд из Тильзита должен был угрожать Митаве, Риге и правому крылу русских. Хероним из Гродны должен был действовать против второй армии и отражать ее от общих русских сил, а Наполеон шел по средней между крылами своих армий. Самым крупным центром срединнаго пути была Вильна. Французы не предполагали, чтобы Вильна была отдана без боя и, приближаясь к городу, готовились к бою. И действительно, Вильна, по первоначальному военному плану, должна была оказать сопротивление неприятелю. Сюда велено было свозить из пограничных областей — казенныя деньги и имущество. Здесь сосредоточены были огромные провиантские склады.
14 июня Наполеон лично повел свою гвардию. Мюрат и Даву пошли во главе кавалерии и пехоты в Вильну, через Жижморы. Туда же по течению реки Жижмы пошли Удино и Ней.
Большой ошибкой французскаго императора было объявление войскам, что они вступают в неприятельский край, тогда как в этом крае было очень много поляков, симпатизировавших Наполеону. Между тем на войска это заявление оказало свое действие. Оно подало им повод сейчас же за Неманом ‘разбросаться в мародеры’ и совершать ‘многие разбои и грабежи жителям’ 3).
Военные историки мало говорят о боевых столкновениях русских с Наполеоном по пути к Вильне. Представляется обыкновенно, что наши конные отряды и казаки, при виде грозной армии, уходили почти без боя, обменявшись выстрелами. Вопрос этот пока недостаточно выяснен военными историками. Известно, однако, что, по переходе Наполеона на русский берег, его встретили здесь казаки 1 бугскаго полка и елисаветградские гусары. 13 июня в 8 часов утра французский разъезд капитана Монфора (45 человек) был внезапно атакован казаками, при чем спасся только один француз. Схватка произошла около деревни Тужаны. — Того же числа у Евье произошла схватка казачьяго разъезда, посланнаго из Янова, с 8 польским уланским полком. Несколько казаков было убито, а офицер с письменным рапортом, который вез Тучкову, попал в плен. — 14 июня на большом тракте меж Жижморами и Нов. Троками произошла схватка меж тремя эскадронами французских гусар и двумя эскадронами наших лейб-казаков (взято в плен 7 французских гусар). — 15 июня на берегу р. Ваки лейб-казаки вновь сцепились с французскими гусарами и только к вечеру отступили к Вильне 4).
Несмотря на то, что французская армия везла с собой все необходимое и даже ручныя мельницы для перемола зерен, она с первых дней пребывания в России стала испытывать большое затруднение в продовольствии и фураже 5). ‘Французская кавалерия, при вступлении ея в наши пределы, фуражировала своих лошадей незрелым хлебом и травами, коих чрез сие пало неисчислимое множество по дороге из Ковны в Ошмяны, что даже не было свободнаго проезда, а посему администрация принуждена была давать людей и назначать депутатов для закапывания сей дохлой скотины’ 6).

Французы под Вильной.

Подходя к Вильне, французы чувствовали себя порядочно усталыми и не церемонились с встречными жителями и их имуществом. ‘Войска сии, говорит очевидец, заняв окрестности города, истребили тотчас прилегающия к оному обывательския дачи, а в числе оных и мою, близ города состоящую. Маркуци называемую, забирая всякую находившуюся в оной провизию, скот, лошадей, всякое движимое имущество, истребляя двери, окошки и мебель, находившияся в строениях, а для довершения крайняго разорения, кавалерия, запасшаяся хозяйственными косами, скосила всякаго рода дворовый и крестьянский хлеб для корма лошадей, и, таким образом, в продолжение одного часа, лишился я всего, крестьяне же мои, разогнанные из жилищ, спасались бегством в город, коих я, при великой дороговизне и недостатке, принужден был продовольствовать в городе. Убыток мой полагал я тогда на 4,000 руб. серебром, и хотя правительством нашим повелено было таковые убытки сосчитать, но ни тогда, за возвращением победоносных войск, ни впоследствии времени, не получил я до сих пор никакого вознаграждения’ 7).
16 (28) июня французы подошли к Вильне.
‘Курьер Литовский’ называет этот день замечательным и приписывает ему начало новой эпохи в летописи города и края. ‘В этот день мы удостоились счастья видеть в стенах нашей столицы императора французов… великаго Наполеона, во главе его непобедимой армии’. ‘Весь город был на улице, — говорит очевидец, — все окрестныя горы сплошь были покрыты людьми, чающими первыми увидеть французов. Многие с этою целью полезли на крыши домов, башни церквей и колокольни. Огромныя толпы побежали за ковенскую заставу, откуда ожидались французы. Все это бежало, сталкивалось, галдело, напоминая собою в общем один громадный дом сумасшедших. Между тем новонареченный президент города, генерал Ляхницкий, как ни в чем не бывало, сидел себе, окруженный ратманами, в главной зале городской думы, а перед ним на столе, на красивом серебряном блюде, наготове уже лежали два золотые, а может быть, только позолоченные, ключа, якобы от городских ворот, которых, впрочем, в Вильне уже нет и в помине, за исключением никогда не запиравшихся Замковых, лежащих в центре города, да Острой Брамы, и последния тоже ничем не запираются, да и не нуждаются ни в каких запорах, ибо наилучшею защитою им и городу всегда была и будет Пресвятая Пречистая Богородица, чудотворный образ которой, одинаково почитаемый христианами и нехристианами, уже спас однажды город от шведов. Это знают все. В таком хаосе прошло около двух часов 8).

Французы в Вильне.

Первым вошел в город полк польских улан, под начальством Доминика Радзивилла (8 полк). За ним 6-й уланский полк варшавскаго княжества, под предводительством полковника Конвовскаго, и французские конные волтижеры с гусарами. ‘Из всех улиц, переулков, непрерывным потоком, точно из мешка горох, сыпались с гиком и криком польские уланы. Пики на перевес, сабли наголо — точно к атаке. Почти мгновенно вся обширная площадь пред зданием городской думы запестрила флюгерами уланских пик и в то же время уланами была занята городская дума и главная гауптвахта’ 9). Магистрат, знатнейшие жители и значительная часть народа с городскими ключами вышли навстречу Наполеону.
Французы вступили в город в 12 часов дня. Нечего, конечно, и говорить, с какой радостью встретили виленские польские обыватели ‘своих избавителей’. ‘Разсказывают, передает польский корреспондент, что один помещик, увидя соотечественников своих и избавителей, умер от радости’ 10). Французская кавалерия, как лава, разлилась по всем улицам города. Внимание всех обращали французские драгуны, с конскими хвостами у касок. Лошади были изнурены до крайности, некоторыя оступались и становились на колени 11).
Большой эффект в этот день производил на улицах Вильны Мюрат. ‘Впереди гусар, на чудном вороном скакуне, в сплошь залитом золотом доломане, в фантастической, на подобие турецкаго тюрбана, с развивающимися страусовыми перьями, шапке, гарцовал, обращая на себя всеобщее внимание, какой то всадник. Потрясая высоко поднятой над головой саблей, которая искрилась и сверкала, точно молния, всадник горячил своего коня и, не переставая, кричал: ‘Виват, Наполеон! Ура, Наполеон!’ То был Мюрат, король неаполитанский, шурин Бонапарта 12).
‘Генерал Ляхницкий, сопровождаемый некоторыми старейшими представителями города, вышел на крыльцо, переговорил о чем то с командиром улан, а за сим, забрав с собою блюдо с ключами, сел в карету и поехал к ковенской заставе, навстречу Бонапарту’ 13).
Все искали Наполеона. Каждаго важнаго французскаго или польскаго генерала принимали за императора Франции. Между тем, Наполеон, подъехав к Вильне, прежде всего принял депутацию от города, которую представил ему неаполитанский король. Так как глава депутации — Ляхницкий не знал по-французски 14), то переводчиком ему служил Александр Сапега, камергер Наполеона. Наполеон благосклонно разспрашивал о лицах, игравших важную роль в предшествующих событиях, интересовался Фомой Вавржецким, бывшим народным начальником после Костюшки, Михаилом Огинским, бывшим подскарбием в. к. литовскаго, пожалованным императором Александром в сенаторы, — виленским университетом и его ученым ректором, известным в Европе, фамилию котораго Наполеон однако в разговоре забыл. Ему напомнили, что это — Снядецкий.
Отпустив депутацию, Наполеон, имея впереди себя взвод гвардейских улан Красинскаго и окруженный блестящим штабом, не поехал в центр города, а, полюбовавшись видами Вильны, повернул с Троцской улицы на Немецкую.
Наполеон нервничал. Его армия горела нетерпением сразиться. А русские ушли вглубь своей необъятной страны. Это ему не понравилось….
С Немецкой улицы Наполеон выехал на Большую… и затем, объехав всю юго-западную и южную части города, остановился на возвышенности около миссионерскаго монастыря. Здесь он осматривал город с другой стороны, потом спустился из Бакшты и въехал в город по улице Савич, мимо госпиталя сестер милосердия.
Узнав, что Наполеон въезжает с другой стороны города, население хлынуло к Замковым воротам. Император ехал верхом на небольшой серой, но красивой арабской лошади. Он был в мундире конных егерей, со звездою и маленьким крестом почетнаго легиона, в треуголки, надвинутой почти на брови. Быстрым взглядом и еле заметным движением головы, он удостаивал внимания окружающих, кричавших: ‘Виват, Наполеон!’ Окна и балконы на главных улицах были разукрашены гирляндами, цветами и коврами.
За Наполеоном теснились маршалы, генерал-адъютанты, офицеры разнаго оружия, а затем следовали: взвод мамелюков, гвардейских конных егерей и улан полковника Красинскаго. На Замковой улице Наполеон обратил внимание на дам, находившихся в окнах медицинскаго коллегиума, и приветствовал их, слегка дотрогиваясь рукой к шляпе. Дамы махали платками и бросали цветы…
Но особенное внимание Наполеона привлекла Замковая гора. Несмотря на крутой подъем, он быстро взобрался на лошади на ея вершину и около ? часа любовался городом с третьяго пункта, с того места, где четыре столетия тому назад основатель города Гедимин следил за движениями крестоносцев, угрожавших неожиданным нападением на Вильну 15). Спустившись с горы, Наполеон проехал мимо костела св. Георгия к берегу Вилии, где дымились остатки Зеленаго моста. ‘При помощи пожарных инструментов было спасено все, что еще не было охвачено огнем’, — говорит очевидец. Заметив поблизости польских улан, Наполеон предложил им переправиться вплавь на другой берег, что и было исполнено при криках: ‘Виват Наполеон!’ Здесь же отдано было распоряжение о наводке трех мостов на плотах: у зеленаго моста, против арсенала (ныне казармы 3 сапернаго батальона) и на Антоколе. Император сидел на берегу, на простой скамейке, и в продолжение двух часов ‘благоволил разговаривать со всеми, имевшими счастье приблизиться к нему. Он говорил о местных учреждениях и об администрации края, вникая во все подробности. Его ласковое обхождение несказанно восхищало всех’ 16).
О впечатлении, произведенном Наполеоном на виленцев, могут дать понятие нижеследующия строки очевидца. ‘Над самым берегом реки, левее моста, на простой деревянной скамейке, сидел он, тот самый, от взгляда котораго миллионы людей трепетали, и мановение руки котораго способно было направить миллионы эти на верную смерть и хоть на самый конец света. Так вот он! Да неужели-же это в самом деле он, тот самый, имя котораго везде и всюду повторяется на всех языках человеческих, и слава о котором гремит из конца в конец мира?! Думал увидеть что-либо особенное, но, правду сказать, право, не на что было смотреть… Фигура самая обыкновенная, даже невзрачная, но когда он, повернув голову на нашу сторону, случайно посмотрел на меня, то, сознаюсь, дрожь прошла по всему моему телу, и полжилки на ногах затряслись… Никогда в жизни не забуду этого огненнаго взгляда… Хотя мост был взорван, но вся поверхность реки была покрыта плотами, на которых уже копошились понтонеры, устраивая из бревен пловучий мост. Пока все это делалось, Бонапарт попрежнему сидел на берегу и вел разговор с отцом Глоговским, монахом ордена пияров, котораго заметил в толпе и велел подойти к себе. Выбор Наполеона оказался как нельзя более удачен, ибо отец Глоговский был умнейший и просвещеннейший человек, а по французски знал не хуже, чем на родном языки. Все дивились, как это простой монах так смело может говорить с самим императором’ 17).

Наполеон в Вильне.

Ознакомившись с Вильной, Наполеон уехал в епископский дворец и в 5 часов вечера занял те самыя комнаты, в которых останавливался император Александр. ‘Толпа народа бежала за ним, по пути ко дворцу, неистово крича: ‘Виват!’ Наполеон отвечал на эти восторги то небрежным движением руки, то едва заметным наклонением головы. Какая разница с приветливостью и добротою Александра!…’ 18).
Прибыв во дворец, Наполеон, уставший и вообще находившийся в этот день в скверном расположении духа (он ожидал, что битва под Вильной решит кампанию), сел обедать.
Есть известие, что он велел пригласить редактора ‘Литовскаго Курьера’ Каллиста Даниловича и долго с ним разговаривал.
Наполеона особенно интересовали вопросы: почему русские не дали ему сражения во время переправы через Неман, или под Ковной, или, наконец, под Вильной, — которая, как центр Литвы, должна быть защищена? Спрашивал он также о духе литовскаго дворянства, духовенства, профессоров, студентов, поселян, о численности края, о лазаретных помещениях, о состоянии динабургской крепости.
— Как велика русская армия? спросил, между прочим, Наполеон.
— Около 300.000 человек, — ответил редактор.
— Ложь! вскричал Наполеон и вручил ему разорванный, перехваченный рапорт начальника главнаго штаба главнокомандующему первой западной армией. По этому рапорту оказалось, что продовольствие отпускалось лишь на 32.000 чел. Наполеон резко потребовал от Даниловича, чтобы он сложил рапорт и представил его вместе с переводом.
Наполеон все таки остался доволен Даниловичем. С нечуждой ему прозорливостью, он видел, что в лице редактора — представителя местной печати — он приобретает очень нужную ему силу общественнаго мнения, и поэтому приказал продолжать издание газеты (которая в тревожные дни смены правительства приостановилась). Цензором газеты был назначен статс-секретарь Дарю, а затем императорский комиссар Биньон.

Виленския настроения.

Польские и французские полки вступили в город, — по словам польскаго корреспондента, — ‘в образцовом порядке и в самом лучшем состоянии’ 19). Молодежь ‘горела нетерпением вооружиться и вступить в ряды своих единоплеменников. Вечером дома всех жителей, по их собственному почину и единодушному желанно, были блестяще освещены, так что весь город казался пышно иллюминованным’ 20).
Вильна приняла совершенно необычайный военный вид. Жители чувствовали себя довольно жутко. ‘Безостановочно проходили через город разнородныя, разновидныя и разноязычныя войска’. По свидетельству очевидца, в Вильне показались кирасиры в латах, ‘которые на солнце блестели, как золотыя огромныя детины на исполинских конях, в железных шишаках, с конскими хвостами позади, что придавало этим и без того страшным конникам еще более страшный вид. Какие-то невероятные и странные бородачи в огромных косматых шапках, с широкими бердышами, как у палачей, на плечах и с кожаными фартуками, точно у кузнецов…, на головах — чалма, у каждаго на поясе огромный кинжал, а на боку кривая и широкая саблища. Говорят, что это какие-то мамелюки с берегов Краснаго моря, того самого, в котором когда-то египетский фараон утонул’ 21).
В Вильне были даже испанцы. Их легион, одетый в необыкновенные мундиры коричневаго цвета, смуглыя южныя физиномии, необычайный гортанный выговор поражали оригинальностью. Но более других обращала на себя внимание старая наполеоновская гвардия. Вид гвардейцев был очень величественный. ‘Мундир из тонкаго сукна, медвежьи шапки, осанка, полная достоинства, грудь почти каждаго солдата, украшенная крестом почетнаго легиона, рукава с множеством шевронов… — все обнаруживало в них испытанных и храбрых воинов’. ‘Во время парадов впереди их обыкновенно шел тамбур-мажор или дирижер оркестра военной музыки, красивый и рослый мужчина, одетый почти по-генеральски, с булавой в руках’ 22).

VII.

Прием Наполеоном Балашева, литовскаго дворянства и университетских корпораций.

Балашов у Наполеона.

В городе показался русский мундир — генерал Балашев, присланный для переговоров от имени Александра I. Прежде чем видеть Наполеона Балашеву пришлось испытать некоторыя неприятности.
Как было сказано, 23) Балашов выехал из Вильны 13-го ранним утром к Рыконтам, навстречу надвигавшейся армии Наполеона. По дороге ему все попадались наши отступавшия войска. У Рыконт Балашев встретил последние разъезды казаков. Далее на горизонте цветными точками виднелись передовые посты французскаго авангарда. Узнав от казачьяго офицера, что за Рыконтами стоят гусары дивизии Брюйера, Балашев осторожно поехал дальше и наткнулся на двух французов-гусар. Они подняли тревогу и хотели уже стрелять… Но сопровождавший Балашева казак затрубил. Узнав, что со стороны русских прибыл парламентер, гусары немедленно дали знать начальнику аванпостов полковнику Юльнеру, а последний доложил королю неаполитанскому Мюрату. Мюрат находился невдалеке. Отдан был приказ пропустить Балашева через цепь. Следуя вглубь расположения французских войск, Балашев, в сопровождении конвоировавших его гусар, подъехал к Мюрату, который, увидя русскаго генерала, первый соскочил с коня и, сняв шляпу, приветливо сказал:
— Я счастлив вас видеть, генерал… Но наденем прежде всего шляпы.
Балашев с своей стороны приветствовал неаполитанскаго короля.
— Кажется, здесь все предвещает войну, — улыбаясь, заметил Мюрат.
— Действительно, ваше величество, кажется, император Наполеон желает вести ее, — ответил Балашев.
— Вы считаете зачинщиком войны не императора Александра?
— Я имею при себе тому доказательства.
— А нота, которой вы повелительно требовали, чтобы французския войска очистили Пруссию, не входя ни в какия объяснения?
— Сколько мне известно, ваше величество, это требование не было важнейшим из условий ноты.
— Но все-таки мы не могли принять его. Впрочем, душевно желаю, чтобы императоры поладили между собой и чтобы война, начавшаяся против моей воли, была закончена как можно скорее. Не буду вас задерживать, генерал. Можете продолжать ваш путь. Не знаю наверно, где император, но, вероятно, он недалеко отсюда…
Мюрат распрощался с Балашевым, вежливо пожелал ему дальнейшаго счастливаго пути.
Совсем иного рода произошла сцена у Даву, к которому Мюрат отправил Балашева, предупредив Наполеона о прибытии парламентера.
Даву был погружен в разсмотрение военной карты. Озабоченный, повидимому, предстоящими распоряжениями, он холодно поклонился Балашеву и с недовольным видом сказал:
— Не знаю, где теперь император. Отдайте мне ваш пакет, и я перешлю его.
Балашев заявил, что письмо адресовано непосредственно Наполеону.
— Все равно, — грубо возразил на это Даву: вы здесь не у себя. Делайте то, что от вас требуют.
— Вот вам письмо, — ответил Балашев, — советую не обращать внимания на мою особу, но прошу помнить, что я имею честь носить звание генерал-адъютанта его императорскаго величества императора Александра.
После этого Даву ответил, что Балашеву будет оказано должное внимание и пригласил его к столу. Наполеон в этот день не принял Балашева.
На другой день Даву заявил, что идет дальше к Вильне и оставляет его впредь до распоряжения императора на попечении адъютанта де-Кастри.
— Прошу вас только об одном, сказал Даву Балашеву, — не говорите ни с кем, кроме адъютанта, и не переходите за цепь часовы.
Заслуживает внимание то обстоятельство, что прибытие Балашева к французским войскам было приветствовано многими из них с радостью — как предвестие близкаго мира. В пользу мира особенно подавал голос Каленкур. Некоторые генералы разделяли его взгляды.
Но иначе взглянул на дело Наполеон. Предполагая разбить русских на полях под Вильной, он заранее думал об условиях, который, как победитель, продиктует императору в столице Литвы.
Прочитав письмо импер. Александра, Наполеон радостно сказал:
— Мой брат Александр, который был так горд с Нарбонном, уже хочет уладить дело… Он боится… Мои маневры сбили с толку русских. Не пройдет и двух месяцев, как они будут у моих ног…
Балашева он продолжал держать под охраной.
И только в Вильне вспомнил о русском генерале и велел пригласить к себе.
Наполеон собирался говорить с ним как победитель и принял его сначала сурово. Эта суровость должна была быть особенно подчеркнута в виду того, что присланный был не простой посол, а министр полиции.
Наполеон не мог разговаривать не по военному. Даже в мирных отношениях он сохранял воинственный вид. Собеседник Наполеона испытывал впечатление общения с человеком, который наступает. У него даже и манеры были таковы: сознательно или безсознательно, он постоянно подымал руку, как бы готовясь нанести удар 24).
Наполеон, вообще, резко критиковал русское правительство и относился неделикатно к русским дипломатам, с которыми сталкивали его обстоятельства 25). Переговоры с Балашевым дали ему еще один случай высказать саркастическия замечания по поводу политики русских.
Балашев был принят в той самой комнате виленскаго дворца, в которой за несколько дней перед тем с ним разговаривал русский император. Обстановка комнаты была та же. На своем месте стоял стол в стиле Людовика XVI и мебель краснаго дерева. 26) Только император был другой.
— Я очень рад, генерал, познакомиться с вами, сказал Наполеон, при виде поклонившагося ему Балашева. Я слышал о вас много хорошаго. Я знаю, что вы серьезно преданы императору Александру и являетесь одним из его преданных друзей. Я буду говорить с вами совершенно откровенно и поручаю вам точно передать мои слова вашему монарху.
Затем Наполеон начал говорить о своем неудовольствии против русскаго правительства и винил русскаго императора в начавшейся войне.
Балашев с своей стороны отвечал, что государь очень удивлен вторжением французов в наши пределы без объявления войны.
— Государь поручил мне доложить вашему величеству, — сказал Балашев, — Что и теперь, как прежде, он готов на мир, но с непременным условием, чтобы французы немедленно перешли обратно за наши границы.
— Неужели вы думаете, что я пришел к вам только за тем, чтобы посмотреть на Неман? — ответил Наполеон. Напрасно вы надеетесь на своих солдат. До Аустерлица они считали себя непобедимыми. Теперь они заранее уверены, что мои войска побьют их.
— Смею вас уверить, ваше величество, — прервал Наполеона Балашев, — что русския войска… с нетерпением ожидают боя. Эта война будет ужасна. Вы будете иметь дело не с одним войском, а со всем русским народом, который предан Государю и отечеству.
Наполеон ответил, что в России никто не хочет войны, и что он может набрать одних поляков 200.000.
— А они сражаются, как львы, — продолжал Наполеон. Уверяю вас, вы никогда не начинали войны при столь невыгодных условиях.
— Мы надеемся кончить ее с успехом… — стоял на своем Балашев.
— Вы ничего не могли сделать, — продолжал Наполеон, когда на вашей стороне была Австрия, а теперь, когда вся Европа со мною, на кого вы надеетесь?
— Мы сделаем, что сможем, — ответил Балашев.
Предложения русскаго императора были отвергнуты. Тем не менее Наполеон пригласил Балашева к обеду и после обеда долго разговаривал с ним, высказывал мысли о неискренности Александра I, жаловался на приближенных русскаго императора, которые умели поссорить их и решительно сказал, что воротиться за Неман — значит признать себя безчестным. Наполеон старался представить Балашову все безумие для русских вести с ним войну. С улыбкой сожаления он высказывал послу ошибки русскаго императора, его слабость, предсказывал ему неминуемое поражение и близкое унижение.
— ‘Россия не хочет этой войны, — говорил Наполеон Балашову, — и ни одна европейская держава не одобряет ея, даже сама Англия, потому что она предвидит гибельныя ея последствия для России и, быть может, падение ея… Император Александр окружен очень плохими политиками… Не стыдно ли ему приближать к себе таких подлецов, как Армфейльд, — безнравственный интриган и негодяй… Штейн, изгнанный из своего отечества, как негодяй… Скажите императору Александру, что, окружая себя моими личными врагами, он наносит мне личное оскорбление. Следовательно, я должен отвечать ему тем же: я изгоню из Германии всех его баденских, вюртембергских и веймарских родственников. Пусть он готовит им убежище в России’…
Балашев слушал Наполеона, но не оставался в долгу. Заговорили, между прочим, о Москве и о том, что там сорок сороков церквей.
— ‘Тысяча шестьсот церквей в наше время, когда нет религии, — сказал насмешливо Наполеон.
— Извините, государь, ответил Балашев, — религия есть еще в России и Испании…
Наполеону ответ не понравился.
— На какие города идет дорога к Москве? — спросил Наполеон.
— На разные. Карл XII шел в Москву через Полтаву 27).
Посольство Балашева было последним актом дипломатических переговоров России с Францией. Балашев немедленно выехал из Вильны и 21-го прибыл в Видзы, где в это время была наша главная квартира и где с нетерпением ожидали его возвращения. Опасались, что Наполеон, вопреки основным обычаям международнаго права, удержит Балашева, как военнопленнаго 28). С этого момента все сношения были порваны. Вопрос о мире должен быть решен только оружием. ‘Начался страшный смертный пир, коего шумный отголосок должен был передаться из века в век’ 29).

Смотр войск Наполеона. Представление корпораций.

22 июня Наполеон осматривал город и делал смотр разным войскам, безпрерывно приходившим в Вильну. В тот же день пополудни, он принял литовское дворянство и объявил ему свое неудовольствие по поводу того, что некоторые из известнейших помещиков удалились за русским двором. Особенно неприятно было ему воспоминание о Михаиле Огинском.
— Что русские говорили при выходе из Вильны? — спросил Наполеон помещика Роммера, при представлении ему дворянства.
Роммер повторил слова, слышапныя им от генерала Кока (начальника штаба в корпусе графа Штейнгеля):
— Русския войска будут ретироваться до известнаго места, где дадут решительное сражение, славнее и достопамятнее Прейсиш-Эйлаускаго’…
— Увидим! ответил Наполеон 30).
Наполеону представлялись члены виленскаго университета, ректор котораго Снядецкий сказал смелую речь с упоминанием об Александре I, которому отдал должную хвалу, как возобновителю университета, и при этом высказал чувства благодарности этому монарху за все его благодеяния. ‘Разсказывая, что этот просвещенный государь (Александр I) учинил для распространения образования в своем государстве. (Снядецкий) в заключение сказал, что виленский университет обязан цветущим своим состоянием и всем, что только находится в нем лучшаго, милостям сего императора. На это Наполеон отвечал: ‘Да, это превосходный государь’ 31).
Наполеон назначил Снядецкаго, после его речи, членом временной комиссии управления В. К. Литовскаго, разговаривал с профессорами, разспрашивая каждаго из них о преподаваемых предметах, успехах студентов, об учебном заведении и пр., хотя, вообще, нужно заметить, Наполеон мало интересовался вопросами просвещения.

VIII.

Отношение к событиям ‘Курьера Литовскаго’. Мародеры.

Виленская пресса.

Быть может, во всей истории русской печати не найдется более поразительнаго факта столь противоположно-резкаго отношения прессы к событиям, как отношение виленской газеты ‘Курьер Литовский’ к происходившему в Вильне 15 — 16 июня 1812 г. 32). Положим, что ‘народное чувство благодарности редко бывает добродетелью’, как сказал еще историк М. О. Коялович, но, во всяком случае, никто не ожидал, чтобы почти на следующей день после того, как виленцы получили столько доказательств гуманнаго и, можно даже сказать, сердечнаго отношения к ним русскаго императора, местная печать так резко изменила бы отношение к нему и к русским. Конечно, русские не могли быть особенно симпатичными для поляков, питавших давнишнюю ненависть к России, но чувства элементарного приличия и свежия впечатления вчерашняго дня требовали бы, казалось, более политичнаго или, лучше сказать, дипломатичнаго перехода к фактам. Между тем, при чтении номеров ‘Курьера Литовскаго’, вышедших один за другим, в дни удаления из Вильны русских и вступления французов, получается впечатление, как будто описываемыя события происходили совершенно в разных городах или, по крайней мере, были отделены значительным временем. Редактор ‘Курьера’ из ‘поклонника’ императора Александра вдруг превратился в яраго его ненавистника.
Поляки не жалели украшающих эпитетов для восхваления Наполеона. Они называли его ‘избавителем Польши’, ‘непобедимым’, ‘нашим мстителем’, ‘героем нашего века’, ‘солнцем’, ‘земным богом’ 33). Каждое распоряжение Наполеона вызывало со стороны экспансивных поляков чувство восторга к великому Наполеону, котораго десница Провидения привела в пределы Литовскаго княжества для указания ему надежд на лучшее состояние’ 34).

Мародеры.

Радостное настроение поляков и литовцев омрачалось лишь неприятными известиями, что французы грабят. Сначала этому не хотели верить, но слухи оправдались фактами. Не всякий знал, что в течение нескольких дней со времени перехода французской армии в Россию более десяти тысяч солдат разбежались для грабежа. Насилию подвергались главным образом дома помещиков, монастыри и более или менее состоятельныя усадьбы крестьян. Мародеры забирали не только съестные припасы, но и домашнюю утварь, платье, обувь. Мародерством особенно занимались: немцы (баварцы), иллирийцы и итальянцы. Французы менее грабили. По французским источникам, число мародеров в области литовскаго княжества доходило до 25.000. На четыре мили вокруг Вильны были расположены особыми отрядами войска Красинскаго для поимки грабителей, которых тотчас же отправляли в город. Запрещено было поздно ходить по городу. Гвардейские гренадеры, составлявшие ночные обходы забирали всех праздношатавшихся. Пойманных мародеров обыкновенно разстреливали на виленских площадях.
Жители деревень и сел, узнав, что правительство принимает меры к прекращению безчинств, стали смелее защищаться. Имея у себя достаточное количество охотничьих ружей, оставленных мародерами, помещики и их управлявшие иногда с успехом отражали нападения грабительских шаек.
Сохранились известия о частных случаях нападения мародеров на помещичьи усадьбы. Некоторые из разсказов этого рода хотя и носят несколько анекдотический характер, но очень характерны.
‘Адъютант-подпрапорщик’, забрав в квартире одного помещика все ценности с приличной вежливостью, потребовал от хозяина, чтобы тот отдал ему свои сапоги на том основании, что помещик у себя дома может найти другие, а ему в военное время сапоги более нужны. Помещик, раздосадованный такою наглостью, зная довольно хорошо французский язык, опустился на стул и, протянув ноги, сказал:
— Voila une action digne d’un membre d’une grande nation! 35)
Эти слова подействовали и сконфузили молодого подпрапорщика.
Помещик К., дисненскаго уезда, спрятавший семью в безопасном месте, сам лично встретил французов и хотел их угостить, но они обобрали его, оставив в одном белье. В таком костюме помещик был представлен королю неаполитанскому, явившемуся через несколько часов после этого неприятнаго приключения 36).
‘Два каких-то негодяя, разсказывает другой очевидец, пробрались в маленький монастырь св. Троицы, что на Антоколе, и начали было сдирать ризы с образов и разныя золотыя и серебряныя жертвы, которыми благочестивые богомольцы украсили чудотворное изображение Христа. Подобное святотатство, однако, не прошло им даром — схваченные на месте преступления, они в двадцать четыре часа были осуждены военно-полевым судом и тут же на Антоколе разстреляны. Видел я обоих и удивился их безверию и сердечной окаменелости этих еретиков: ни духовника, ни исповеди и никакого напутствия в другой мир принять не пожелали. Идя на место казни, один грыз бублики, а другой курил трубочку, и оба весело разговаривали и безпечно шутили с теми самыми, которые, не далее как через минуту, должны были в них выпалить’ 37).
‘В Медниках — опустошение, говорит тот же свидетель. Усадьба, село, корчма, дом ксендза — без окон, без дверей. Костел настежь и тоже весь дочиста обобран. Могильные склепы и те даже не пощажены, а гробы раскрыты и опрокинуты. Внутри костела кучи навоза. Безбожники! Дом Божий превратили в конюшню. Нигде ни живой души, кроме еще нескольких откуда-то явившихся камрадов. Пять-шесть тощих одичалых собак бродили, жалобно воя, около брошенных жилищ, да еще несколько забытых петухов перелетали с крыши на крышу’ 38).
‘Таковое несчастное положение безначалия или самовольнаго военнаго правления, замечает граф Хрептович, бывший в 1812 г. одним из чинов администрации виленскаго департамента, — существовало только до 1-го числа июля 1812 г., но когда Наполеон учредил литовское правление в Вильне, сильно старались воздержать все неправедности военных, за что многие из них разстреляны, а мародеров, разбросанных по лесам, старались вылавливать. На все же доставки велено выдавать боны 39), коих множество на значительныя суммы находится разбросанных в руках помещиков и городов, что было доказательством протекции, какую Наполеон желал дать Литве, сами же лихоимные ордонаторы 40) изъявляли передо мною свое удивление той целости, в которой полагали оставить Литву, сказывая, что в каждом крае, где только находились они с своими войсками, до той степени все оставляли истребленным и выбранным из провиантов и денег, что только небо и землю за собою оставляли, ибо, когда реквизициями ослабляли весь край с провианта и имущества, то принимали методу обирать посредством фурнисеров все наличныя деньги, какия только у владельца могли остаться’ 41).

Безпорядки в армии французов.

Неудивительно, что уже в Вильне Наполеон практически почувствовал все существенныя затруднения рискованнаго похода. Очевидцы подметили изнеможение на его лице. ‘Заняв город Вильну, Наполеон с первых шагов стал испытывать неудачи, ряд которых окончательно погубил его колоссальное предприятие’, говорит барон де-Марбо 42).
Помещик Эйсмонт, оставивший письмо о пребывании Наполеона в Вильне, говорит об описываемом времени: ‘Примечая всеобщий безпорядок, водворившийся в разнородных его войсках — неединомыслие и хладнокровие во взаимном друг друга вспомоществовании — тогда как упряжныя лошади изнурились, экипажи оставляемы были, лошади и люди от усталости падали, орудья оставались брошенными так, как будто бы никакой команде не принадлежали, и будто бы никто тем заниматься не должен, — подумал я, что могущество при таком безпорядке не может долго продолжаться и что участь войска непременно должна последовать, такая, какую испытало при Красном море безчисленное фараоново войско, о коем нам гласит Св Писание. Когда же я сие мое замечание сообщил некоторым последователям Наполеона, то едва было не сделался жертвою моей откровенности, ибо один из сумасбродных вынул полуаршинный кинжал и бросился ко мне, закричав: ‘Умри, неверующий в могущество земного бога и непостижимый его порядок!’ — но по счастью удар сей отклонен был рукою другого, и вот от сих пор научился я молчать и поосторожнее быть в сообщении другим моих замечаний’ 43).
Несмотря однако на несколько затруднительное положение армии и безпорядки в продовольственном деле, Наполеон продолжал сохранять кажущееся спокойствие и благодушие. Казалось, этого человека не могли устрашить никакия неудачи. Огромный предшествующий военный опыт давал ему достаточное основание не смущаться таким положением вещей. Наполеон знал, что и раньше, в прежних походах, интендантская часть его армии была не в блестящем положении, что не мешало однако победам. ‘Недостатку продовольствия и болезням старался он помочь приказами подвозить хлеб из запасов Пруссии и учреждением госпиталей. Иногда просто запрещал он надоедать ему требованиями. ‘Скажите Понятовскому, — отвечал он, когда тот жаловался на недостаток хлеба и невыдачу жалованья, — что я весьма недоволен, если он говорит о хлебе и жалованьи, когда надобно драться. У моей гвардии нет хлеба: она есть мясо — и не жалуется. Неужели поляки такие плохие солдаты, что не переносят подобных лишений в походе. Надеюсь, что вперед он не будет толковать со мной о подобных вздорах’. ‘Пусть встает ранее и сам смотрит за приготовлением запасов, которые у него есть под рукою’, — велел он сказать Жомини на его жалобу. ‘Если он будет долго спать да хныкать — толку мало. Разве он не знает, что я сам всегда наблюдаю за продовольствием там, где бываю. Спорами и порицаниями других он только вредит делу’ 44).

Укрепление Вильны.

Наполеон вел в Вильне деятельную жизнь. Его можно было видеть на улицах даже в дождливые дни, одетаго в исторический серый походный сюртук, — занимающимся устройством своих разноплеменных войск. Общее ополчение Наполеон признал безполезным и даже вредным. Знатнейших поляков переименовал полковниками и поручил им сформирование полков.
По свидетельству Каликста Даниловича, редактора ‘Курьера Литовскаго’, Наполеон почти каждый день ‘прогуливался верхом на лошади, меньше средняго роста… Однажды, въехав на Замковую крутую гору и осмотрев окрестности, приказал установить батарею на горе’ 45), чтобы гарантировать себя на всякий случай от нападения русских. Наполеон задумал произвести обширныя укрепления на северной и восточной стороне Вильны (на Снипишках). С этой целью он, на третий день по прибытии в Вильну, в сопровождении инженера Гаксо, осматривал правый берег Вилии. Гаксо отговаривал Наполеона от безполезных работ, так как над укреплениями господствовали высоты леваго берега.
— По моему мнению, это только напрасно вскапывать землю, — сказал генерал.
Наполеон тем не менее приказал начать работы на разсвете следующаго дня, а 29-го июня тому же генералу Гаксо велено было для обезпечения мостов возвести тет — де — поны. Наполеон лично наблюдал за возведением укреплений (к работам было привлечено и городское население).
— Можно ли сделать строющийся тет де — пон независимым от леваго берега? спросил Наполеон своего майора Прево-дю-Веркуа.
— Государь, это невозможно.
— Это слово не французское… — резко заметил Наполеон.
Работы продолжались. Военныя сооружения под Вильной состояли в постройке тет-де-понов, внешняго пояса батарей и подготовки путей сообщения к позициям. Батареи возводились в 2 — 3 верстах от Вилии (на Шишкиных высотах 46)).

Заботы о порядках.

По улицам Наполеон принимал жалобы от ограбленных его войсками и приказывал платить по оценке просителей. Иногда нечаянно проходящия военныя повозки обыскивал, осматривал в них вещи, спрятанныя после грабежа 47). К. Данилович был назначен директором полиции. Ему предоставлено было право всех подозрительных людей отправлять в Данциг. В частых разбоях и мародерских набегах Наполеон винил начальников военных частей.
— Господа, вы меня безчестите, вы меня губите! — кричал он на них.
По поручению Наполеона, одним из ученых виленскаго университета была составлена прокламация к полякам, служившим в русских войсках. Наполеон нашел ее слишком длинной, противной офицерской чести. Он приказал сесть в своем кабинете автору воззвания и написать новое, которое сам продиктовал 48).
В доме, где жил Наполеон, была устроена домашняя церковь, в которой по праздничным и воскресным дням совершалось богослужение епископом Коссаковским. ‘По окончании литургии, Наполеон выходил в приемную и за ним следовало все собрание. Там разговаривал он с духовенством и чиновниками о разных предметах. Перед отъездом он подарил епископу Коссаковскому бриллиантовый перстень с сапфиром, ценою в 500 червонцев, а участвовавшему в богослужении клиру приказал раздать триста наполеондоров, в 40 франков каждый’ 49).
Ректор виленскаго университета Снядецкий, оставшийся в Вильне не только для того, чтобы содействовать предполагаемому возстановлению Польши, но и для спасения оставшагося в Вильне ученаго материала — библотеки, архива, эдукационнаго фундуша, не позволил, между прочим, ставить постой в залах, занимаемых библиотекою, кабинетами и архивом. ‘Когда один французский квартермистр явился на университетский двор с отрядом, которому назначено было помещение в библиотеке, то Снядецкий, став у дверей оной, спорил около часа с квартермистром и грозил лично подать жалобу Наполеону, если захотят поместить там солдат. Убежденный его словами, квартермистр удалился с своим отрядом’ 50).
6 июля (н. ст.) Наполеон ездил по берегам Вилии, осматривал ‘развалины древняго замка’, построеннаго на остроконечной горе. К замку проложили дорогу, ведущую на самую вершину горы, где находится укрепление, господствующее над долиною Вилии 51).
Во время пребывания Наполеона в Вильне, прибыли из Варшавы драматические артисты Кудлич и Душевский, ставившие в виленском театре пьесы из народнаго быта.
8 июля, около 6 часов пополудни, Наполеон делал общий смотр войскам на Снипишской площади, за форштатом, двум своим дивизиям Ляборде и Роге, под командою маршала Весьера, герцога Истрии, и гвардии ветеранов, предводимых маршалом Лефевром. Заслуживает внимания, что солдаты иногда выходили из фронта и, делая на караул, заявляли императору о своих потребностях.
В Вильну на несколько дней прибыл знаменитый князь Евгений Богарне, вице-король итальянский, стоявший с своим корпусом в Троках, для того, чтобы получить от Наполеона известия на счет дальнейшаго движения. Очевидно, князя безпокоило продолжительное пребывание Наполеона в Вильне, не совсем согласное с подвижным характером императора.
Французов удивляла в Вильне дешевизна жизни, судя по следующей заметке, посланной в парижскую газету (от 6 июня 1812 г.): ‘Нет, кажется, другой страны в мире, где можно было бы жить так дешево, как в Литве, мясо жирное и сочное, при чем ягненок, например, стоит только 3 или 4 флорина (польский флорин это почти 12 французских су), напиток вроде пива стоит два гроша (лиарда) кувшин, так же дешевы дичь и домашняя птица, утки — лучшия, чем где-нибудь в другом месте 52).

ПРИМЕЧАНИЯ

Очерк Ф. А. Кудринского публикуется по отдельному изданию. Сохранены примечания автора.
1) Переход Наполеона через Неман описан фр. Тирионом в его ‘Записках’, переведенных с франц. яз. (‘Вестн. русск. конницы’ 1911 г.), Вандалем (‘Военно-истор. Вестник’ 1911 г.) и др.
2) В Ковне французами были устроены четыре батареи, которыя ‘были соединены вокруг города палисадом’ (Дело арх. виленск. генер.-губ. No 3, за 1813 г., лист 14).
3) Военский: ‘Акты и материалы…’, стр. 409. У Ковны переправились корпуса Даву, Нея, Нансути, Монбреиа и гвардия. Всего свыше 220.000 человек. По другим сведениям — около 250.000.
4) Корпус Витгенштейна 16 июня, на разсвете имел серьезное столкновение с французской кавалерией под Мелешовичами.
5) По словам франц. историка Вандаля, Наполеон ‘собирал тысячи лошадей… организовал воловьи баталионы, собирал повозки всех родов и размеров, организовал колоссальный подвижной состав, который должен был следовать за нашими колоннами, снабжать их всем нужным по мере надобности и двигаться вперед, в глубь Востока’.
6) Записка гр. Адама Хрептовича, бывш. в 1812 г. членом админ. виленск. д-та, о происш. в Виленск. губ. — К. Военский. ‘Акты, документы и матер. для истор. 1812 г.’, т. I, стр. 409.
7) Письмо виленск. помещика Эйсмонта о пребыв. Наполеона в Вильне, в 1812 г. — К. Военский. ‘Акты, док. и матер, для истор. 1812 г.’, т. I, стр. 416 — 417.
8) М. Лавринович. Вильна в 1812 г. ‘Исторический Вестник’ Год XVIII-й. Декабрь. 1897, стр. 879.
9) М. Лавринович. Вильна в 1812 г. ‘Историч. Вестник’. Декабрь. 1897, стр. 860.
10) Военский, 257.
11) В Вильну вошла кавалерия в 20.000 лошадей, под начальством Мюрата, неаполитанскаго короля.
12) М. Лавринович. Вильна в 1812 году. ‘Исторический Вестник’. Декабрь. 1897, стр. 880.
13) Там же.
14) По словам професс. вил. универс. Франка, Ляхницкий говорил только по-польски и по-латыни и не отличался ученостью, но был человек разсудительный.
15) В ХVIII в. Замковая гора принадлежала ведомству казеннаго управления. В XIX в. остатки замка, гора и постройки, окружающия ее, перешли в военное ведомство. — Напоминанием об этом является нахождение на горе старинной пушки и часоваго — артиллериста. В виду того, что военно-инженерное ведомство содержало гору небрежно, она была передана в ведение города.
16) Военский: ‘Акты’… 1812 г., стр. 254.
17) М. Лавринович. ‘Вильна в 1812 году’. ‘Историч. Вестник’. Декабрь. 1897 г., стр. 880 — 881.
18) М. Лавринович, стр. 881. Разнесся слух, что русские, уходя из Вильны, минировали дворец. Немедленно во дворец были посланы французские военные инженеры, осмотревшие помещение от чердака до подвалов и убедившиеся в неосновательности слухов.
19) Военский. Стр. 254.
20) Военский, стр. 254.
21) М. Лавринович. ‘Вильна в 1812 году’. ‘Исторический Вестник’. Декабрь. 1897 г., стр. 882.
22) ‘Во время нашествия неприятеля прибыло сюда (в Вильну) множество разных купцов, разнаго рода ремесленников, маркитантов, лакеев, фурманов, служанок, солдатских жен и разнаго рода людей, к военному званию не принадлежащих’. (Дело арх. вил. ген.-губерн., No 109, за 1813 г., л. 190).
23) См. главу V, стр. 28.
24)В переписке с государями, в оффициальных прокламациях, в разговорах с посланниками и даже в публичных аудиенциях он постоянно вызывает и угрожает. С большим высокомерием и невежественностью он разговаривает, напр., с князем Кардито в Милане в 1805 г., с Меттернихом в Париже в 1809 г., с ним же в Дрездене в 1813 г., с князем Коссаковым в Париже в 1812 г.
25) Еще в августе 1811 г. (3 — 15 августа) Наполеон более двух часов беседовал с кн. Куракиным в присутствии дипломатическаго корпуса и публично высказал все накопившееся у него поводы к неудовольствие против России: ‘В России есть таланты, — говорил он, — но все, что там делается, доказывает, что у вас или потеряли головы или таят задния мысли. В первом случае вы походите на зайца, у котораго дробь в голове, и который кружится то в ту, то в другую сторону, не зная ни по какому направлению он последует, ни куда добежит’. (Шильдер, стр. 26 — 27).
26) Полагают, что эта историческая мебель находится в настоящее время в кабинете начальника штаба Виленскаго Военнаго Округа.
27) Разговор Балашева с Наполеоном у Богдановича — ‘История Отечественной войны’.
28) Любопытное освещение беседы Наполеона с Балашевым дает французский историк Вандаль. По его словам, французский император решил принять русскаго посла для того, ‘чтобы поощрить на будущее время посылку новых парламентеров, и поддержать, несмотря на войну, возможность последующих свиданий между монархами, чтобы Александр при первом же смятении своей души, после одного или двух проигранных сражений, знал, куда ему обратиться для капитулирования и передачи мирных и покаянных предложений. В то же время желая, приблизить другими способами этот момент безпомощности, он решил проявить пред Балашевым безграничную уверенность в себе, непоколебимое доверие к своим силам. Предполагая испугать русскаго видом своих сил и средств, он решил придать своей вежливости тон подавляющаго превосходства.’
29) Записки графа Грабен.
30) Военский: ‘Акты’, стр. 393.
31) ‘Историч. записка о состоянии Виленск. губ. в 1812 г., составленная Виленск. Гражд. Губерн. Д. Н. Бантыш-Каменским’ — К. Военский. ‘Акты, докум. и матер, для истор. 1812 г.’ Т. I. СПБ. 1909, стр. 393.
32) ‘Литовский Курьер’ издавался тогда в пользу камергера б. польскаго двора — Фаддея Влодека, ‘посредством, избираемых им редакторов’… В 1812 году последовало распоряжение русскаго правительства, чтобы газета издавалась университетом, и чтобы из доходов, получаемых университетом, Влодеку ежегодно уплачиваюсь бы 500 червонных. Однако расчет с Влодеком не так легко было произвести, и поэтому редактору ‘Литовскаго Курьера’ Каликсту Даниловичу предоставлено было право издавать газету до конца 1812 г. Когда французы прибыли в Вильну, Данилович продолжал издавать ‘Литовский Курьер’, не сносясь ни с университетом, ни с учрежденною при нем цензурой. (Военский: ‘Акты’… 413).
33) Замечательно, что, несмотря на неудачу Наполеона, в Литве имя этого гения войны перешло в потомство с большим ореолом величия. Даже в настоящее время старики помнят лиц, которые, при произношении имени Наполеона, вставали в знак благоговения.
34) Воззвание комиссии временнаго правл. к духовенству виленской епархии. Военский. ‘Акты…’, 153.
35) ‘Вот поступок, достойный гражданина великой нации’.
36) Переданы в ‘Отрывке из записок помещика Виленской губернии’.
37) М. Лавринович. ‘Вильна в 1812 г.’ ‘Исторический Вестник’. Декабрь. 1897. Стр. 882 — 3.
38) Там же, стр. 890.
39) Т. е. квитанции (французское des ‘bons’).
40) Ордонаторы (Ordonnateurs, Ordonnateurs-en-chef) — военные чиновники, заведывавшие интендантскою частью в великой армии.
41) ‘Записка гр. Адама Хрептовича о происш. в Виленск. губ.’ — К. Военский: ‘Акты, док. и матер. для истор. 1813 г.’, стр. 409.
42) В начале 1812 года барон де-Марбо был назначен командующим 23-м конно-егерским полком, находившимся при начале войны в составе 2-й армии маршала Удино. Записки Марбо в извлечении напечатаны в книге Корнилова: ‘Адам Чарторыйский’. Москва. 1896 г.
43) Письмо виленск. помещика Эйсмонта о пребыв. Наполеона в Вильне в 1812 г. — К. Военский. ‘Акты, док. и матер. для истор. 1812 г.’, т. I, стр. 417.
44) Н. А. Полевой. ‘Наполеон в России в 1812 г.’, стр. 44.
45) ‘Записки К. Даниловича о действиях Наполеона в Вильне’. Военский: ‘Акты, докум. и матер….’, стр. 412.
46) Об укреплении Вильны Наполеоном говорится в брошюре Бориславскаго: ‘События в Вильне в 1812 г.’. Остатки возведенных укреплений сохранились в виде трех батарей — очень разрушенных — около Шишкиных высот. Против казарм 3 сапернаго батальона сохранились остатки кронверка, устроеннаго Гаксом на правом берегу Вилии.
47) Военский, стр. 412.
48) ‘Историч. записка Д. Н. Бантыш-Каменскаго’. Военский. ‘Акты’, стр. 394.
49) ‘Историч. зап. о состоянии Виленской губ. в 1812 г., составленн. Виленск. Гражданск. Губерн. Д. Н. Бантыш-Каменским’. К. Военский. ‘Акты’, стр. 394.
50) Там же, стр. 393.
51) Военский, стр. 255.
52) В архиве виленск. Св.-Духовск. монастыря сохранилась ведомость о расходах духовенства и певчих, приехавших в Вильну для богослужений в дворцовой церкви. По этой ведомости, фунт говядины в Вильни в апреле 1812 г. стоил 4 коп. (в мае —6 к.), фунт изюма — 20 коп., гарнец пива — 10 коп., две копы (120) яиц — рубль, фунт чернослива — 6 коп., круг сыра — 12 коп., фунт пшеничной икры — 25 коп., фунт чернаго хлеба — 2 коп., пшеничная мука была дороже — 13 коп. фунт. (Бернацкий: ‘События в Вильне во время Отечественной войны’. ‘Виленский Военный листок’ 1912 год, No 605). Вино получалось в Вильне боченками из Риги: боченок (44 бут.) бордосскаго вина стоил 7 червонцев (21 р.), малаги — 9 — 10 руб., бутылка шампанскаго — 12 франков, бутылка портеру — 5 фр. (Там же, No 618).

IX.

Отношение Наполеона к польскому и литовскому вопросу. Прием депутатов варшавской конфедерации.

Попытка воскрешения польскаго королевства.

В то время, когда в Вильне звучало оружие, шумели войска, взвешивались шансы войны двух могущественных народностей, Варшава представляла другой, совершенно противоположный по своему характеру вид. Там преждевременно праздновали свободу польскаго народа и его политическую самостоятельность. Фридрих-Август, саксонский король, князь варшавский, созвал сейм для разработки вопросов, соединенных с новым политическим положением страны. Сейм был немноголюден, но ему было придано огромное политическое значение конфедерации польскаго народа. Оценивая это явление с точки зрения интересов Наполеона, француз де-Марбо говорит: ‘Несколько польских магнатов, желая увлечь Наполеона во что бы то ни стало, хотя бы против его воли, к решительному шагу, открыли в Варшаве национальный сейм, с небольшим числом депутатов от нескольких патриотических кружков. Первым делом этого сейма было провозглашение акта ‘о возстановлении и независимости древняго королевства Польскаго’. Этот патриотический акт произвел громадное впечатление во всех польских землях России, Австрии и Пруссии. В продолжение нескольких дней все ожидали, что вспыхнет общее народное возстание. Но это пылкое, необдуманное увлечение очень скоро остыло и улеглось, едва лишь несколько сот поляков пожелали присоединиться к нашим войскам’ 1).
Вся трудность политики Наполеона, по отношению к Польше, заключалась в том, чтобы согласовать ея интересы с интересами Австрии, с двором которой Наполеон был в дружбе и даже родстве 2).
Об отношении Наполеона к Польше лучше всего может свидетельствовать нота, полученная в Петербурге 8 (20) октября 1810 г. из Шампаньи, в ответ на представление графа Румянцева по польским делам. В ней ясно говорилось, что ‘император (т. е. Наполеон) не только не желает вызвать мысль о возстановлении Польши, которая так далека от его видов, но он готов содействовать императору Александру во всех тех мерах, которыя могли-бы истребить воспоминание о ней в ея прежнем населении. Е. в. согласен на то, чтобы слова: ‘Польша’ и ‘поляки’ не только исчезли бы из всех политических договоров, но даже из истории’.
Французским послом в Варшаве в начале 1811 г. был барон Биньон, человек способный от природы и дипломат, но недостаточно гибкий и неспособный к проведению всех замыслов Наполеона. Наполеон заменил его аббатом де-Прадтом, архиепископом мехельнским. Заслуживают внимания слова, сказанныя Наполеоном своему новому послу, предназначавшемуся для Варшавы:
— ‘Вы должны понимать, — сказал ему Наполеон, — что я призвал вас не для того, чтобы отправлять там церковную службу. Надо держать в руках обширное государство. Смотрите за женщинами, — оне имеют большое значение в стране. Доведите поляков до восторга, но не до безумия’ 3).
Назначая Прадта представителем при варшавском герцогстве, Наполеон разсчитывал, что духовное лицо будет пользоваться большим влиянием у поляков, очень религиозных по своей природе. Прадту назначено было 180 тыс. франков годового содержания. Новый дипломат получил обстоятельную инструкцию для всевозможных житейских случаев, но, самое главное, он должен был вести дела так, чтобы вся Польша в решительный момент была бы ‘на коне’.

Варшавская депутация в Вильне.

Новооткрытый сейм — конфедерация отправил Наполеону в Вильну депутатов для окончательной санкции и декларации польской независимости. Послы по пути в Вильну подвергались большим опасностям со стороны французских мародеров, грабивших и опустошавших страну в тылу великой армии. Депутация прибыла в Вильну 10 июля (ст. ст.) и была принята Наполеоном на другой день. Ее представил Наполеону герцог Бассано.
Глава депутации Выбицкий сказал Наполеону следующую речь: ‘Государь, восклицал депутат, скажите одно слово, скажите: да будет Польша! и слово ваше будет для целаго мира равносильно действительному возстановлению Польши’. Несколько дней ждали депутаты ответа императора. Принужденный дать его, он наговорил множество неопределенных слов. ‘На вашем месте я сам действовал бы так, как действуете вы, сказал он: но в настоящем положении моем мне надобно согласить выгоды многих, исполнить многия обязанности. Будь я при разделе Польши, я безусловно сразился бы за вас. Люблю ваш народ, ваших солдат в полях Италии и Испании. Если явится у вас единодушие, вы заставите врагов признать ваши права, но в странах столь обширных и разделенных единственно единодушие усилий всего народонаселения ручается за успех. Так говорил я при первом приходе моем в Польшу. Мне должно прибавить, что я подтвердил императору австрийскому неприкосновенность его владений и не могу одобрить ничего, что нарушит его спокойное обладание участком его в областях Польши. Пусть Литва, Самогития, Витебск, Полоцк, Могилев, Волынь, Украина, Подолия оживятся духом великой Польши и Провидение благословит ваши начинания с успехом. Я награжу преданность вашу всем, что может по обстоятельствам от меня зависеть’.
Любопытный комментарий ответной речи Наполеону дает де-Марбо: ‘Император объявил, что он провозгласит королевство Польское только в таком случае, когда все население возстанет против своих притеснителей и тем докажет, что оно заслуживает независимости. Обе стороны вращались таким образом в безвыходном круге (cercle vicieux). Наполеон хотел признать Польшу после того, как она возстанет, а Поляки хотели открыть действия после признания их национальной самостоятельности’ 4).
Конечно, ответ Наполеона не мог удовлетворить поляков, более того, он оскорбил их. У главных польских политиков явилось чувство недовольства ‘великим Наполеоном’. Их политическая мечта если не разсеялась окончательно, то значительно побледнела. Строго говоря, этим ответом Наполеон дал полную отставку всем полякам, служившим в его войсках. Если же они продолжали эту службу, то только потому, что не обладали политической дальновидностью. Поляки, как политики, всегда страдали национальным дальтонизмом.

Наполеон и Литовцы.

Отвергая претензии поляков на политическую самостоятельность, которая могла еще иметь нее таки некоторыя историческия основания, Наполеон еще менее церемонился с литовцами. Он охотно принимал представителей литовскаго княжества, обещал им в будущем все, чего только они ни хотели, но в настоящем прежде всего и главным образом требовал от них людей, лошадей, хлеба и денег. В этом смысле Наполеон вел разговор с представителями литовскаго общества 11 июля, когда принимал знатнейших жмудских дворян, с которыми разговаривал о положении их страны. Дворянам неприятно было, что Наполеон, среди серьезных политических разговоров, особенно интересовался дорогами в Петербург. ‘Бедствия, терпимыя Литвою и Польшею, говорит Полевой, умножили охлаждение поляков к Наполеону, начавшееся после отказа его возстановить немедленно Польшу. Напрасно горячия головы старались возбудить восторг земляков, кричали о славе Собесских, звали поляков под знамена освободителя Польши: являлось несколько бродяг, несколько ослепленной молодежи и старых панов пить, размахивать саблями и шуметь, и все оканчивалось жалобами на грабежи войска, на жадность и корыстолюбие французских чиновников, управлявших Литвою. Недалеко от Вильны Наполеон велел призвать к себе несколько литовских крестьян и начал говорить им о свободе. Кланяясь ему униженно, крестьяне смотрели безсмысленно и ничего не понимали. ‘И они хотят, чтобы с такими людьми я возстановил Польшу!’ — с досадою вскричал Наполеон’ 5).
По словам одного из французов — участников похода, охлаждение поляков к Наполеону — ‘дошло до того, что город Вильна мог выставить только двадцать поляков для почетной стражи при Наполеоне. Если бы поляки выказали тогда хотя сотую долю той энергии, какую они проявили в мятеже 1830 — 1831 годов, то, вероятно, они восстановили бы свою независимость и свободу. Но они не только не помогали французским войскам, но даже отказывали им в самом необходимом и наши солдаты вынуждены были силой добывать у них продовольствие и фураж. Население, и в особенности помещики, скрывали от нас свои запасы, которые они однако выдавали немедленно своим угнетателям — русским, при первом их требовании. Это предпочтение, оказываемое врагам, крайне возмущало наших солдат’ 6).
Понятно, почему Наполеон, ознакомившись ближе с литовскими поляками, разочаровался в них, откровенно заявив, что это совсем не те поляки, что в Познани.

X.

Административное устройство края. Присоединение Литвы к варшавской генеральной конфедерации. Выезд Наполеона из Вильны.

Новое управление края.

Поляки, мечтавшие о присоединении Литвы к возстановленной Польше, были очень разочарованы, когда узнали, что декретом Наполеона (от 1 июля) в Литве введено временное правительство. Главный комитет по управлению княжеством состоял из семи членов и одного секретаря. ‘Комиссия делится на 7 комитетов или отделов, говорится в положении о комиссии, в которых председательствуют лица, назначенныя императорским указом. Комитет продовольствия и магазинов — председатель Солтан, бывший литовский маршал, комитет полиции — Прозор, бывший обозный литовский, комитет финансов — граф Сераковский, военный комитет — князь Александр Сапега, судебный комитет — Ельский, подкоморий, комитет внутренних дел — граф Александр Потоцкий, комитет народнаго просвещения и религии — ректор Снядецкий 7). Выбор лиц, вошедших в состав комиссии не вполне согласовался с планами поляков, которые желали видеть во главе администрации края лиц, более преданных идее польскаго сепаратизма.
Губернии: Виленская, Гродненская, Минская и Белостокская управляются отдельными комиссиями, состоящими из трех членов, под председательством интенданта. Означенныя административныя комиссии подчинены комиссии временнаго литовскаго правительства. Администрация каждаго отдельнаго уезда подчиняется подпрефекту. Город Вильна вверен управлению мера (maire) или президента, четырех советников (adiunctw) и муниципальнаго совета, состоящаго из 12 членов. ‘Означенной администрации вменялось в обязанность заведывать имениями, принадлежащими городу, иметь надзор над благотворительными учреждениями и над муниципальной полицией’ 8).
Главным комендантом города Вильны назначен был Жомини. Его потом перевели в Смоленск. Основанием для перевода было охлаждение к нему поляков, которые, по мере неудачи дальнейшаго похода, стали презирать его. Жомини вначале не унывал, надеясь, что ‘победа кончит и примирит все’…, но не дождался и перешел на русскую службу.
Виленский департамент не имеет права сноситься самостоятельно с герцогством варшавским. Сношения должны были происходить ‘через посредство комиссии временнаго правительства’ 9).
Управление главной казной, деньги которой назначались главным образом на формирование литовских полков, поручено было Эйсмонту, виленскому казначею. В основание финансовых операций литовскаго казначейства было положено 500.000 франков, данных Наполеоном 10). Частных пожертвований и налогов поступило 2.159.566 злотых. Все эти деньги были израсходованы по распоряжение высшаго правления 11).
‘В Троках назначен был подпрефектом помещик Петриковский, в Тельшах — бывший уездный предводитель Пилсудский, в Ошмянах — предводитель Жаба, а комендантом помещик Холминский, в Поневеже — помещик Бруннов, а потом помещик Шишло, в Свенцянах — граф Эдуард Мостовский, кроме того, в сем городе назначены были: управляющим хозяйственною частью помещик Халецкий, казначеем — Онуфрий Каминский, а для набора кантонистов определен Петр Мухлинский’ 12).
Лица, назначенныя на разныя должности по администрации края, собраны были в конференц-залу университета, прозванную Аула (где ныне читальный зал публичной библиотеки). Здесь, в присутствии министра статс-секретаря графа Дарю, молодой французский аудитор прочитал императорские декреты об устройстве Литвы. Двери зала не были заперты. На дворе стоял многочисленный народ. Француз смешно произносил некоторыя трудныя для него польския фамилии, что возбудило невольный смех среди слушателей. Половину читаемаго нельзя было разобрать.

Новые правители.

Несмотря на точное разграничение правительственных функций, управление страной было крайне неудовлетворительно. Объяснение этого явления находим в следующих словах француза де-Марбо, котораго нельзя заподозрить в недоброжелательстве по отношении к полякам. ‘Необходимость поддерживать порядок в местностях, занимаемых нашими войсками, побудила императора учредить должности префектов и подпрефектов, на которыя были избраны образованные поляки. Но служебная деятельность этих лиц не принесла ровно никакой пользы. Полное равнодушие литовских поляков происходило главным образом оттого, что все эти великодушные поляки, безпрестанно твердившие о свободе, держали своих крестьян в самом суровом рабстве. Крупные землевладельцы опасались, что французы их освободят, а потому из расчета держали сторону русскаго правительства, обещавшаго не нарушать их владельческих прав’ 13).
4 июля (ст. ст.) Наполеону представлялись назначенные им члены временнаго правления, которым он главным образом вменил в обязанность удовлетворение требований армии.
Главное правление постановило в первых же своих заседаниях немедленно сформировать в Литве пять полков линейной пехоты и пять полков кавалерии, которые должны по порядку следовать за польскими полками варшавскаго княжества. Так как не хватало лиц с военным образованием и, вообще, опытных в военном деле, то начальство над этими полками было поручено лицам, избранным из местных помещиков-дворян. В этом сказались польския традиции Литвы — поручать дворянству защиту края.
Наполеон в своих интересах приказал озаботиться устройством госпиталей, провиантских магазинов, сбором людей, лошадей, организацией запасов и пр. Госпитали были устроены в Верках, в Закрете, в медицинской клинике, в гпмназиальном доме, в Базилианском монастыре и в казармах св. Игнатия 14).
Продовольствие французской армии в Вильне, несмотря на все настойчивыя распоряжения Наполеона, было поставлено тоже крайне неудовлетворительно. По сохранившимся известиям, солдатам в Вильне выдавался хлеб, выпеченный из столь дурной муки, что он представлял собой жидкую массу, прилипавшую к стене, когда хлеб бросали. Голод давал себя чувствовать… Всех виленских булочников обязали поставкой хлеба в войска. Обыкновенным обывателям и даже богатым людям трудно было достать продовольствие. Состоятельные люди секретно пекли у себя хлеб. Кавалерия не имела фуража: для прокормления лошадей в конце июля снимали с полей хлеб на стебле. Лошади французов от дурного продовольствия гибли. Их трупы бросали в озера и реки. — Вследствие этого около озер распространился дурной запах. Рыба и раки перестали быть пищей крестьян.
Усадьба в Закрете, отстроенная заново генералом Бенигсеном, была разорена французами, равно как (отчасти), и дворец в Верках 15) — местопребывание виленскаго епископа Масальскаго. Здания в Закрете не были возобновлены. От них остались теперь только жалкие следы.

14 Июля 1812 г. в Вильне.

В Варшаве однако не могли примириться с мыслью об автономном существовании Литвы. Совет варшавской генеральной конфедерации издал воззвание к правительственной комиссии в Вильне и, препроводив акт конфедерации, предписал приступить в самом непродолжительном времени к соглашению с конфедерацией и прислать в совет акт о присоединении. Виленские поляки с большой энергией взялись за дело, и 14 июля в кафедральном виленском костеле торжественно провозглашен был акт формальнаго присоединения временнаго литовскаго правительства и обывателей края к варшавской генеральной конфедерации. ‘Судебныя власти, маршал, подпрефект с земскими обывателями, президент города с муниципалитетом, все корпорации и городския собрания и цеховыя общества, а также все находящиеся ныне в городе Вильне помещики и жители великаго княжества литовскаго — собрались 14 июля в виленском кафедральном костеле, в присутствии высоковельможных сенаторов и послов, присланных от сейма и варшавской конфедерации, по выслушании прочитаннаго нам акта, заключающаго в себе доблестное намерение соединить в одно политическое целое расторгнутыя части Польши и великаго княжества литовскаго и возвратить древнему отечеству нашему свободы и владения, объединяя все наши желания, усилия и средства к достижению столь святой цели возвращения родины и устройства ея быта и утверждения ея могущества и благоденствия, — приступаем к союзу варшавской конфедерации и настоящий акт, как пример братства и гражданскаго единения, подписываем собственноручно пред лицом Всевышняго, взывая к всесильной и милосердой его помощи’ 16).
14 июля прошло ‘во всеобщем возбуждении’. Весь город сиял огнями, а театр наполнился многочисленными зрителями. Праздный народ особенно толпился у дома графа Людовика Паца, императорскаго адъютанта, одного из богатейших владельцев Литвы, который в честь Наполеона дал великолепный бал. Над воротами, между множеством плошек, видны были два транспаранта с изображением и символами Наполеона. ‘Иностранцы и соотечественники с радостию глядели на портрет Наполеона во весь рост, указывающаго рукою на геркулеса и женщину в польской короне, освобожденную от цепей, на фурий, завидующих ея счастью, и на орла, поражающего с неба этих фурий молниями’ 17).
Наполеон приехал на бал в 9 часов в своей дорожной карете, окруженный отрядом конных гвардейцев. Он вошел в зал и более часа смотрел на танцовавших, повидимому, интересуясь всем… Но мысль его в это время блуждала верно где-нибудь в другом месте… 18).
Виленский акт присоединения к варшавской конфедерации звучит сравнительно небольшим патриотизмом. Другие города отозвались более многословно и энтузиастично. ‘Любопытно обращение временнаго правительства великаго княжества литовскаго к ‘гражданам Белой Руси’ 21 июля (н. ст.) 1812 года. В этом воззвании заявлено, что ‘белорусския земли имеют то преимущество, что оне явились местом славнейших событий в польской истории’. Литовские паны считают, что белоруссы были ‘первыми путеводителями и участниками славы, которую снискали наши общие прадеды’… ‘Связанные с вами узами крови, говорили литовские паны, мы всегда считали себя одним с вами народом, несмотря на разъединение границ в политическом отношении’. Воззвание призывает белоруссов присоединиться к конфедерации 19).
Были изданы особыя правила для выборов двух депутатов из всех более или менее видных городов в крае (уездных городов), в которых действует магдебургское право. Эти депутаты, наравне с обывателями окружных городов, выбирают особых делегатов на сейм генеральной конфедерации. В перечни городов на первом месте поставлена Вильна, к округу которой причислены города: Вилкомир, Ошмяны, Троки, Меречь, Свенцяны и Видзы 20).
Позже всех присоединились к генеральной конфедерации жители Пинскаго уезда (17 августа ст. ст. 1812 г.) 21).

Выход Наполеона из Вильны.

Наполеона безпокоила неопределенность политики русских.
— Что вы думаете — относительно твердости императора Александра? Находите ли вы, что это согласуется с политикой и военным искусством дать нам пройти такой путь без всякаго сопротивления? спрашивал Наполеон Нарбонна.
— Государь, — отвечал Нарбонн, — с нами борются время и пространство, как это и было обещано. Вы, государь, можете судить, насколько это справедливо, потому что без малейшаго почти сопротивления, которое если и делалось, то лишь для уравнения движения линии войск, вы прибываете в настоящее время в Вильну’.
Занятие Литвы было безспорным фактом. Мрачное настроение, с которым Наполеон въехал в Вильну, разсеялось под живыми впечатлениями занятия Литвы, Очень приятно было для Наполеона полученное в Вильне, известие о том, что Северо-Американские Штаты объявили войну Англии. Только вести из Испании были не особенно приятны. Западный уголок Европы, подобно России, не желал признать власти Наполеона. Там шла партизанская война… Курьеры привозили иногда неприятныя сведения из Испании… Но что такое далекая Испания в общем победоносном движении Наполеона на восток? Какое то ничтожное государство, притаившееся в уголке Европы, смеет сопротивляться Наполеону, когда через несколько дней он должен покорить огромный восток Европы, если только император Александр не попросит у него мира, что, разумеется, было бы лучше всяких побед. Одним словом, Наполеон не имел никаких оснований быть недовольным собой, и 18-ти-дневное пребывание его в Вильне представляло лучшие моменты в его походе.
Поэты парижские уже провозглашали победы Наполеона, говоря, что ‘перед непобедимым бежит Александр и во прахе видит свой трон’.
Tu fuis, Alexandre,
Tu fuis de Wilna
Ton trne est en cendre
L’invincible est l 22).
Большой ошибкой Наполеона была его медлительность в Вильне 23). Утвердившись в Литве, он считал себя завоевателем края и не спешил. Думали даже, что Наполеон останется в Вильне на зимних квартирах. Говорят, что Наполеон сказал однажды своим приближенным:
— Для 1812 г. довольно! Остальное довершит 1813 г.
Если это и было сказано, то лишь под влиянием минуты. Наполеон не любил мирной колонизации. Устройство чужих стран не входило в программу его деятельности. Он быстро изменил свое намерение и дал приказ войскам итти дальше. Ясно, что война должна была разыграться в пределах России. Первыя военныя действия показали, что русские не предпримут наступательных движений и предпочтут — обороняться…
За два дня до отъезда из Вильны (14 июля) Наполеон осматривал на Погулянке две баварския дивизии, находившияся под начальством генералов Вреде и Дероа (войско корпуса вице-короля итальянскаго). Эти войска не пользовались сочувствием жителей. Перейдя в пределы России в количестве 20.000, они дали наибольшее количество мародеров и грабили немилосердно народ, соперничая с вестфальцами, которые надолго остались памятными варшавскому княжеству. Литовцы недружелюбно смотрели на незванных гостей и в этом отношении расходились с поляками, верхние классы которых старались угождать чем могли французам. Литовские крестьяне особенно жаловались на вестфальцев и баварцев, искажая их названия в ‘безпальцев’ и ‘поварцев’.
— Француз, если сыт да пьян, никого не тронет, только язык его лепечет, словно мельница. А эти окаянные, безпальцы да поварцы, проходу никому не дают и готовы рубаху последнюю снять.
Перед выездом из Вильны, Наполеон пожелал видеть какого-нибудь белорусса, который сообщил бы ему сведения о Полоцке и Витебске. К нему привели Туркевича, бухгалтера виленскаго университета. Наполеон разговаривал с ним чрез переводчика и остался очень недоволен его ответами.
— Спроси его, — сказал Наполеон. — что, если бы я вздумал подарить ему один из этих городов, который он принял бы охотнее?
— Если с имениями, принадлежащими иезуитам, то Полоцк, а без имений — Витебск 24), отвечал Туркевич.
Ровно в полночь, 16 июля, Наполеон уехал из Вильны через Свенцяны в местечко Глубокое. ‘Курьер Литовский’ отметил под 20 июля: ’16 июля, в полночь император выехал из нашего города. Сколь ни прискорбно для нас отсутствие нашего избавителя, столь же утешительна надежда на то, что его отъезд еще более удалит врагов Польши. Не прошло еще и месяца со дня прибытия нашего мстителя, а уже поляки освобождены от Немана до Днепра и от Двины до Припяти. В течение трехнедельнаго своего пребывания в нашем городе, император Наполеон возстановил разстроенную администрацию, привел в порядок полицию путей сообщения и различныя иныя учреждения, как военныя, так и административныя’ 25).
Для управления Вильной остались министр иностранных дел герцог Бассано, барон Жомини (губернатор Вильны) и барон Биньон (императорский комиссар).
В Свенцянах Наполеон остановился в доме казначея Каменскаго. Здесь представлялись ему графиня Жостовская и Пржездецкая. У обеих дам он спрашивал, сколько французских понтонов прошло через город? верныя ли оне польки? Наполеон любил разговаривать с дамами во всех местах, где воевал.

XI.

Военныя действия. Передвижения русских войск. Безпорядки в интендантстве.

Военныя действия в зап. крае.

Русский император, лично испытавший гостеприимство поляков северо-западнаго края, никогда не ожидал, чтобы поляки так открыто перешли на сторону Наполеона. Измена поляков произвела на него крайне тягостное впечатление и, быть может, явилась первым ударом для молодой веры в себя и людей, сменившейся впоследствии разочарованностью и мрачной подозрительностью, развившейся в последние годы жизни императора.
Русские не знали военных планов Наполеона. Предполагалось, что если Наполеон с главными силами пойдет по виленской дороге, то первая армия, под общей командой Барклая-де-Толли, отступит на север к Свенцянам, между деревнями Соколкою и Кобыльниками. Если французы устремятся на нее, то Платов и вторая русская армия должны действовать в тыл и во фланг неприятеля. На случай южнаго движения Наполеона, третья армия, защитившая Волынь, должна была отступить по направлению к Киеву. При движении австрийскаго корпуса в тыл Багратиону, волынская армия должна была отвлечь его силы соответствующими военными действиями.
Такой план нельзя было признать удачным именно потому, что на три армии возлагались довольно сложныя движения и действия, а между тем каждая была предоставлена самой себе. Раздельныя действия могли быть опасными в военных делах с столь опытным полководцем, как Наполеон. На таком плане слишком сказалось влияние теоретической немецкой тактики, типичным представителем которой был генерал Фуль. В русской армии немало было немцев.
Но нельзя было однако согласиться с военными планами русских генералов. Смелый Багратион, не признававший в военном словаре слова ‘отступать’, предлагал и даже просил позволения, при переходе неприятеля за Неман, итти на Варшаву а в случае опасности и неудачи, отступить на Брест, соединиться с Тормасовым и помогать первой армии. План этот не был одобрен 26).
Особенностью войн Наполеона были быстрота и решительность движений его войск. Этой быстроте не благоприятствовали физическия условия страны. Часто встречавшияся болота и пески задерживали французския войска. Во всяком. случае, сравнительная быстрота перваго перехода от Ковны до Вильны привела русския армии в движение и заставила их быть бдительными. Разстроить их Наполеону не удалось. Французы не отделили от первой армии ни одного отряда. Корпуса двигались стройно, разрушая за собой мосты на переправах.
Отсутствие общаго плана войны и хороших разведчиков вводило в движение русских войск путаницу. При передвижениях войск в северо-западном крае произошло много эпизодов, показавших героизм отдельных отрядов русский армии. Отметим более значительные, имевшие место в первые дни вступления войск Наполеона в Россию.
Арьергард Витгенштейна был неожиданно застигнуть в Вилкомире войсками Удино, но удачно отразил нападение. Витгенштейн соединился с армией в Соколке.
Генерал Дохтуров, действовавший в корпусе Тучкова, в области реки Вилии, своевременно не получил указаний относительно движения своего полка и поэтому вынужден был действовать по собственным соображениям. Узнав о близости неприятеля, он решил итти на Ошмяны, где случайно встретил довольно значительныя силы французов, которыя могли окончательно преградить ему путь. Дохтуров смело пробился через неприятельские отряды и, делая по 40 верст в день, повел свой полк по сморгонской дороге, держа неприятеля в таком положении, что тот не решался серьезно его атаковать. Пройдя Вилейку, генерал присоединился к первой армии. В гораздо худшем положении находился другой русский генерал Дорохов. Войска Дорохова стояли в Оранах и составляли авангард корпуса Шувалова. К сожалению, Дорохов не имел возможности получить во-время приказ об отступлении и был окружен неприятелем, но не думал сдаваться. Ловкой тактикой и невероятными усилиями удалось ему пробиться из Олькеник, где он сосредоточил свой отряд, сквозь строй неприятеля и примкнуть к отрядам Платова, близ Воложина. Отступление было совершено героически. Ни одно орудие не досталось неприятелю. Было потеряно только 60 человек.
Крупных сражений в области тогдашней Виленской губернии в описываемое время не произошло 27).
Между тем, в Свенцянах спешно разрабатывались военные планы, под личным руководством императора, остановившагося здесь в доме казначея Каминскаго, где потом квартировал Наполеон. ‘Великий князь цесаревич Константин Павлович жил в двух верстах от Свенцян, в имении Церклишках, принадлежавшем графу Жостовскому, а по выходе наших войск из-за Вилейскаго уезда, его высочество квартировал в Видзах, в доме вдовы умершаго мещанина Корнишева’ 28).
Общее ожидание населения, что русския войска встретят французов около Свенцян, тоже не оправдалось. Только самыя близкия к императору лица знали, что государь решил вывести армию из пределов Виленской губернии и дать сражение французам в лагере близ Дриссы 29).
Русским войскам был отдан приказ отступить к Дриссе. ‘Врезался в мою память тот день 1812 года, говорит очевидец, в который, при начальном отступлении от Свенцян к Дриссе, во время дождя и при порывистом сильном ветре, император верхом, с накинутою шинелью на правое плечо против ветра, стоял у дороги и смотрел на проходивший мимо его наш корпус. От грязнаго, дождливаго и труднаго пути, мы были совершенно утомлены, но улыбающияся черты лица государя и его привет: ‘здорово ребята!’ как будто какою то электрическою искрою всех нас ободряли’ 30).
Вслед за первой армией к Свенцянам пошли быстро войска Мюрата и Нея. Отсюда они пошли в м. Глубокое. 23-го июня (ст. ст.) на берегах Дриссы завязалось жаркое дело. После нескольких кавалерийских атак, в которых русские бились с ожесточением, — французы оттеснили наши отряды к реке. Русские в решительный момент отразили неприятеля и получили возможность переправиться через реку. После переправы мост был сожжен.
Однако, главное внимание Наполеона было устремлено на вторую армию и Платова. Чтобы парализовать ея действия, из Вильны на Минск двинулся Даву с 50.000 войск. Его задачей было отрезать Платова и вторую армию от первой. С этой же целью Иероним, брат Наполеона, с Понятовским, Вандамом и Латур-Мобуром должны были действовать во фланг второй армии. (Третья армия предоставлена была операциям Ренье и саксонцам).
Лишь только Багратион пришел в Новогрудок, как получено было известие о том, что Иероним занял в тылу его только что оставленный им город Слоним. От пленников, захваченных Платовым, были получены сведения, что Даву и вице-король готовы встретить его между Новогрудком и Вилейкой. При таких обстоятельствах, Багратион решил повернуть правее на Минск, приказав Платову и Дорохову отвлекать неприятеля.
Война расходилась и захватывала все больший и больший район. Разбросанность русских войск мешала единству действий. Почти месячный опыт военных маневр и передвижений показал все неудобство самостоятельных действий каждой армии. Им необходимо было соединиться для того, чтобы или нанести неприятелю решительный удар, или же чтобы единодушно выдержать дружный натиск неприятельских войск.
Относительно второй армии Наполеон не беспокоился: он считал ее своей верной добычей. Да иначе и быть не могло: на вторую русскую армию были устремлены три неприятельских армии. В своих записках Наполеон писал: ‘Армия Барклая де-Толли сосредоточилась и была в безопасности под покровом укрепленнаго лагеря при Дриссе, и я обратил все свое внимание на князя Багратиона, войска котораго были в весьма затруднительном положении. Он был почти что окружен маршалом Даву, вестфальским королем и графом Шварценбергером’. О Багратионе и Барклае Наполеон не без усмешки говорил, что они больше не встретятся, и со дня на день ожидал известия о поражении Багратиона.
Ожидания Наполеона были однако напрасны: вторая армия оставалась неразбитой. С изумительным искусством Багратион ускользал от французов. Приказ императора Александра о движении на соединение с первой армией, стоившей в Дриссе, по дороге, через Новогрудок и Вилейку, Багратион получил в Слониме (30 июня), куда пришел из Волковыска. Это приказание разрушило первый план Багратиона — итти на Минск и действовать в тыл флангу Наполеона, действовавшему в Виленской губернии… Согласно новому распоряжению, Багратион отправил излишние обозы в Бобруйск, а сам 4-го июля перешел Новогрудок. Его движения прикрывал Платов, который шел из Гродны в Лиду и Николаев, вверх по реке Неману.

Безпорядки в интендантстве.

Хотя русския войска при быстрых передвижениях и не страдали от недостатка продовольствия, однако провиантская часть в наших армиях была поставлена крайне неудовлетворительно, вследствие чего войска иногда голодали 31). Грабежи не прекращались во все время кампании. По словам историка, ‘грабили и около Вильны, и около Витебска, и под Смоленском, и под Москвой. Солдаты грабили под непосредственным давлением голода, а высшие чины — не менее, но с большим комфортом и с меньшей опасностью’.
Провизия и необходимыя вещи для войск брались обыкновенно из провиантских и интендантских складов. В тех местностях, где не было провиантских складов фураж не покупался, а забирался под квитанции. По этим квитанциям правительство обязывалось впоследствии или разсчитаться или зачесть их в подати. Население однако относилось к таким квитанциям с недоверием и неохотно уступало фураж, вследствие чего иногда приходилось насильно брать продукты’. 32).

XII.

Сформирование в Литве военных отрядов. Пожертвования на военныя нужды.

Распоряжения врем. правительства.

Жизнь Вильны не представляла в летние месяцы 1812 г. каких-либо выдающихся фактов политическаго значения. История не дала нам ни одного документа, который свидетельствовал бы хоть о каких либо практических попытках (кроме оффициальных деклараций) временнаго литовскаго правительства закрепить политическую самостоятельность страны прочными государственно-культурными начинаниями. Все интересы политическаго виленскаго кабинета вращались около войны. Наполеон как бы затмил другие интересы. Страна напрягала все силы, чтобы угодить императору французов, в военное счастье котораго слепо и потому преданно верила. Все сохранившиеся, преимущественно оффициальные, документы показывают только одно — желание лиц, поставленных во главе правительства, выполнить по мере возможности приказания Наполеона, направленныя к содействию его военным успехам.
Отметим более выдающияся распоряжения этого рода. Они касаются главным образом продовольственной части армии, ея укомплектования, образования новых полков, как военных, так и жандармских, пожертвований на нужды армии и пр.

Продовольствие войск.

По первоначальному предположению, Вильна должна была доставить (с уезда) 100.000 центнеров ржи, 500.000 центн. овса, 4.500 ц. сена и 4.500 ц. соломы, а всего со всего виленскаго департамента (Вильны, Ковны, Ошмян, Меречи, Олиты и др.) 200.000 цент. ржи, 2.000.000 ц. овса, 18.000 ц. сена и 18.000 ц. соломы.
Армия особенно нуждалась в убойном скоте, и виленский департамент обязывался доставить гурты волов. По мере продолжения войны, по этой статье в армии Наполеона чувствовался все больший и больший недостаток. А при обратном движении фанцузов, виленский департамент обязывался доставить для армии 10.000 волов, при чем каждый вол должен был весить не менее 4 центнеров 33). Распоряжение осталось неисполненным.
Французы не доверяли однако местным смотрителям провиантских магазинов и поручили им только наблюдение за приемкой продовольствия и выдачу квитанций 34). Расходование же продуктов возлагалось на особых смотрителей — французов.

Сформирование полков.

Симпатии поляков к Наполеону сказались в доставлении для него войск. В армии Наполеона одних поляков из коренной Польши было около 60.000 человек 35). По словам Наполеона, сказанным Балашеву, в великой армии числилось 80.000 поляков 36). Менее рвения в этом отношении оказала, повидимому, Литва, — где вербовка солдат для армии Наполеона шла не столь успешно.
Кроме почетной литовской гвардии, составленной из молодежи знатных богатых фамилий (нечто в роде улан, которые должны были находиться при особе Наполеона) и состоявшей из сотни гвардейцев, под начальством полковника, — в Вильне предположено было сформировать народную гвардию из двух баталионов 37). В виленском департаменте следующие города обязывались сформировать части народной гвардии: Волковыск, Лида, Слоним, Кобрин, Пружаны и Каменец-Литовсий 38). Жители Гродненскаго и Сокольскаго уездов, собравшись под председательством Панцержинскаго, ‘постановили сформировать на свой счет один пехотный полк, такой же численности и такой же организации как и все прочие полки польской пехоты 39).
Народная гвардия формировалась однако плохо, судя по тому, что в приказе 12 октября правительство все еще ‘озабочивается сформированием в главных городах департаментов народной гвардии’ 40).
Приказом 13 июля (н. ст.) Наполеон назначил офицеров в литовские полки и начальников — командиров. Граф Викентий Красинский особым письмом 21 июля (н. ст.), адресованным к члену административной комиссии Тизенгаузу 41), напоминал о разрешении Наполеона принять в свой полк старой гвардии 1000 молодых литовских дворян, при чем указывал условия зачисления в полк: дворянское происхождение, незапятнанное поведение, возраст от 18 до 32 лет, снаряжение коня и мундира, ‘расходы по которому, по окончании кампании или в течение ея, будут возвращены’. По оффициальным данным виленскаго департамента, в четырех уездах (Виленском, Завилейском, Тельшевском и Россиенском) нашлось только 33 человека охотников вступить в вышеупомянутый гвардейский полк 42).
В Вильне формировался также 18 пехотный полк, под начальством графа Александра Ходкевича. К нему, равно как и к другим формируемым в Вильне войскам, были прикомандированы инструкторы, баталионные и эскадронные командиры из старых офицеров варшавскаго войска.
Генерал французской службы поляк Конопко, участник испанских походов, получил приказанис сформировать второй гвардейский полк литовских улан, по образцу волтижеров графа Викентия Красинскаго, с тот разницею, чтобы украшения мундиров вместо серебряных были золотыя 43).
Между поляками, неизменившими русскому правительству в отечественную войну, следует указать на генерала Чаплица, который совершенно разбил сформированную Конопкой, ‘героем Альпухары’, литовскую гвардию и самого Конопку взял в плен.
Около Погулянки (место тогда незастроенное) был большой плац, удобный для военных упражнений. По словам польскаго корреспондента, на этом плану обыватели имели возможность ‘созерцать примеры гражданской доблести’… ‘Мы видим, сообщает, корреспондент, как с каждым днем увеличивается число добровольцев, поступающих в 18-й пехотный полк, находящийся под командой Ходкевича’… 44). Корреспонденты не жалели красок, чтобы по поводу каждаго незначительнаго явления возбуждать польский патриотизм. Если верить их восторженным описаниям, то можно подумать, что вся польская молодежь поголовно пошла в военные ряды. Между тем, на самом деле такого увлечения не было. И даже корреспондент, захлебывающейся от восторга, по поводу патриотическаго воодушевления, вызваннаго ‘завоеванием’ Наполеоном Литвы, должен был отметить, что за пятнадцать дней ‘со дня формирования этого (гр. Ходкевича) полка количество солдат превысило 600 человек’… 45). Прибыль — не особенно значительная, если взять во внимание доминирующее влияние поляков в крае и преклонение шляхты пред Наполеоном.
Вообще, организации военных частей шли, по разным обстоятельствам, не то, чтобы совсем не успешно, но вяло, несмотря на патриотическое воодушевление поляков.

Жандармы и набор рекрутов.

Небольшой также популярностью пользовалась в крае и организация корпуса жандармов, для сформирования котораго тоже изданы соответствующия распоряжения. Офицеры и жандармы, выбранные всеобщим голосованием из городских обывателей, обязывались служить безплатно ‘в силу уважения к чину, мундиру и почетной обязанности’. Рядовой доброволец корпуса жандармов получал жалованья по злотому в день. Виленский департамент обязывался сформировать корпус в 550 человек, не считая офицеров. Однако мало было охотников принимать на себя столь ответственную должность 46).
Распоряжения о наборе рекрутов из могли быть проведены в желательном для Наполеона виде, вследствие неизвестности количества душ и домов, находящихся в департаментах, ‘так как все ведомости по этому предмету были увезены предшествующим правительством’. Во всяком случае виленский департамент обязывался поставить 3.000 рекрутов 47).
Особое воззвание было обращено к литовским татарам (2 августа н. ст.). Татары края призывались, во имя любви к родине, служить на защиту Польше. ‘Ныне, по возрождении родины, неужели вы (т. е. татары) не окажетесь такими же, каковы были и ваши предки? Жертвовать всем для блага родины было всегда отличительною чертою татарскаго народа. Пусть татарские отряды докажут, что вы — природные потомки Корицких, эпохи Яна Собескаго, Азюлевичей и др.’ 48).
Воззвание повторено командиром перваго эскадрона татарской кавалерии Мустафом-Мурзой Ахматовым татарскому народу 23 октября (н. ст.). Мурза пожертвовал часть своего имения для уменьшения казенных издержек и лично занялся сформированием уланскаго полка ‘в особенно красивых и удобных мундирах’. Предполагалось сначала сформировать первый эскадрон, который ‘соберется в Вильне’ и будет обмундирован ‘на счет отечества’ 49). Для усиления чувства польскаго патриотизма литовских татар, кроме славы Корицких, Азюлевичей, в воззвании Ахматова упоминаются еще Барановские, Беляки и др.

Равнодушие населения к жертвам.

К концу войны все так же слышались приглашения вступить в те же полки. 22 сентября (н. ст.) издано было воззвание о сформировании конно-егерскаго полка. Многие из вас, обращается правительство к литовцам, — уже вступили в ряды новосформированных пяти полков пехоты и четырех кавалерии, но многие, благодаря почти полному комплекту этих полков (полки были далеко не полны), лишены возможности содействовать возрождению родины’. В виду этого и формируется новый конно-егерский полк. Это же воззвание печаталось еще два раза — 3 октября и 7 октября в ‘Курьере Литовском’, который превозносит отзывчивость местнаго населения к военным нуждам французской армии.
Но то же население было неравнодушно и к разбойничьим организациям, судя по тому, что оне очень умножились в Литве во вторую половину 1812 г. Появилась масса разных шаек, составленных из дезертиров и праздношатающихся людей. Власти безсильны были справиться с ними. Правительство вынуждено было сформировать шесть баталионов егерей из лесничьих команд ‘для поимки шаек беглецов из войска и для поддержания порядка в стране’ 50).
Пожертвования на военныя нужды в Литве тоже шли медленно, судя по газетным данным, которыя скорее можно обвинить в преувеличении, чем в умышленном замалчивании.
Из сохранявшихся сведений о крупных пожертвованиях известно, что поручик польских войск Гиацинт Антошевский дал на нужды войска, ‘трудящагося для возрождающагося отечества, тысячу мер ржи (по 26 литовских гарнцев каждая) и 500 таких же мер ячменя’.
Чтобы поднять среди местных литовских поляков охоту к пожертвованиям, командир 18 польскаго пехотнаго полка, полковник граф Ходкевич, издавал реляции, в которых оглашал благородные поступки варшавских патриотов, выразившееся в поставке для армии рекрутов 51).
А как действительно незначительны были пожертвования, об этом свидетельствует список пожертвований, сделанных обывателями Трокскаго уезда: подпрефект Трокскаго уезда Петриковский доставил на весь отряд жандармерии значки с полным снаряжением. Президент межевого суда Клечковский — 6 новых мундштуков, несколько десятков локтей полотна и 10 рублей серебром, городской писарь Вротновский — лошадь с седлом, Вазгирд, хорунжий из Меречи, — 2 форменных куртки синяго сукна, 4 кожи и разныя мелкия принадлежности, межевой судья Голейевский — двадцать локтей полотна, 2 ‘вырезковыя’ шкуры и 30 злотых, майор Цейн — 50 пар сапог, 21 локоть темно-сераго сукна, 10 пороховниц и 10 темляков, поручик Руднпцкий — 2 сабли и пару пистолетов, каноник Волчацкий — 50 польских злотых, Симонович — пару пистолетов, полотно и разную мелочь, Станислав Жилинский — саблю, полотно и разную мелочь, Ян Перковский — пару пистолетов, кожи, мортиру и разную мелочь, Алексей Жилинский — несколько кож, 20 локтей сукна и разныя мелкия принадлежности, мортиру и деньгами 40 польских злотых 52).
Помещица Хорошевская пожертвовала на нужды отечества два браслета, украшенных бриллиантами, за что, конечно, ее усердно благодарила комиссия временнаго правительства. Богуславский и Жильверт пожертвовали двух волонтеров-жандармов.
В качествте особаго патриотическаго подвига ‘объявлен’ поступок ротмистра польскаго войска дворянина Антония Богуславскаго, который оставил свое имение и привел в порядок юрбургскую и полангенскую таможню и внес в тельшевское казначейство таможенных пошлин на сумму 5800 злотых и 26 с половиной грошей 53).
Даже католическия организации и конгрегации не проявили в этом отношении желательной для самостоятельной Польши и Литвы инициативы. Известно, впрочем, что полоцкие отцы-иезуиты оказали некоторую услугу фзанцузским войскам: де-Марбо заключил с ними условие о выкурке на их заводе вина для продовольствия французских войск. Одну из причин такого равнодушия к французам де-Марбо видит в том, что поляки и литовцы северо-западнаго края боялись русских: ‘Богатые польские помещики, говорит французский генерал, опасаясь русских, не смели открыто держать сторону французов, но втайне старались нам помогать и снабжали нас шпионами. Подойдя к Полоцку и желая узнать, что делается в русском лагере, генерал Сен-Сир обратился к одному помещику с просьбой оказать ему в этом случае содействие. Последний отправил к русским несколько возов с фуражем и послал с ними своего управляющаго, переодетаго крестьянином. Этот человек, весьма расторопный и смышленный, узнал из разговоров с солдатами Витгенштейна, что они ожидают прибытия многочисленнаго отряда. Получив такое известие, Сен-Сир решился напасть и разбить Витгенштейна прежде, нежели прибудут к нему вспомогательныя войска’ 54).

ПРИМЕЧАНИЯ

Очерк Ф. А. Кудринского публикуется по отдельному изданию. Сохранены примечания автора.
1) И. П. Корнилов: ‘Князь Адам Чарторыйский’, стр. 62.
2) Там же, стр. 87. Надежды на возстановление Польши через Наполеона родились у поляков раньше 1812 г. Еще в 1808 г., когда Наполеон вошел в Вену, поляки, через особую депутацию, просили его расширить герцогство варшавское землями, принадлежащими Галиции. Наполеон решительно отказал в просьбе, заявив, что возстановление старой Польши не входило в его планы. Впрочем, чтобы не раздражать поляков, он согласился на присоединение к Польше краковской области. В дальнейшие годы 1809 — 1812 герцогство варшавское не только не предпринимало каких-либо реформ или мер, направленных к укреплению политической самостоятельности в стране, но, наоборот, своими раздорами, возникшими среди разных политических партий, еще раз доказало всю свою неспособность к политической самостоятельности.
3) К. Военский. ‘Акты, докум. и матер. для истор. 1812 г.’ Предисловие, стр. XXVIII.
4) По поводу приема варшавской депутации Наполеон пишет в своих записках: я принял в Вильне депутацию Царства польскаго. Посланнику моему Предту не трудно было склонить их действовать решительно. Сейм обнародовал о возстановлении польской конфедерации. Но все это делалось только на словах… Сейм ограничился медленным и поздним набором нескольких литовских полков и присылкой в Вильну исполнительной комиссии для прtобразования области. Я не мог формально и окончательно признать новое царство, не возбудив негодования Австрии и не лишив себя всякой надежды примирения с Россией, но я обещал посланным принять участие в судьбе их отечества, при заключении мира. Благоразумие не позволяло сказать им ничего более, хотя я и решился сделать все, что от меня зависело’.
5) Н. А. Полевой. ‘Наполеон в России в 1812 г.’, стр. 13.
6) И. П. Корнилов. ‘Князь Адам Чарторыйский’, стр. 88.
7) Положение о комиссии врем. прав. вел. кн. лит. — К. Военский. ‘Акты…’, стр. 137. 27 августа председателем врем. прав. был назн. ген. Гогендорп.
8) Приказ Наполеона I о назначении врем. прав. вел. кн. лит. — К. Военский. ‘Акты, докум. и матер, для истор. 1812 г.’. Т. I, Спб. 1909, стр. 133.
9) Военский: ‘Акты…’, стр. 184.
10) ‘Принял я из состоявшей в Вильне Наполеоновой казны 500.000 франков, укупоренных в боченках по 5.000, и пятифранковых талеров, которые хотя под предлогом находившихся при боченках пломб велено мне принять без счета, но за всем тем, не более нескольких талеров имел я убытка’. Письмо Виленск. помещика Эйсмонта о пребыв. Наполеона в Вильне, в 1812 г. — К. Военский. ‘Акты…’, стр. 418.
11) К. Военский. ‘Акты…’, стр. 396.
12) Историч. зап. о состоян. Виленск. губ. в 1812 г., составл. Виленск. губерн. Д. Н. Бантыш-Каменским. — К. Военский. ‘Акты…’, стр. 396.
13) И. П. Корнилов. ‘Князь А. Чарторыйский…’, стр. 88.
14) Записки графа Адама Хрептовича. — К. Военский. ‘Акты…’, стр.405.
15) По удалении французов из Вильны в месяце июле.
16) Акт присоединения обывателей вел. кн. лит. к генеральной конфедерации польск. корол. — К. Военский. ‘Акты, докум. и матер. для истор. 1812 г.’, стр. 103.
17) Описание последн. дней пребывания русских в Вильне, занятие ея французами и празднования по случаю провозглашения варшавск. конфедерации. К. Военский. ‘Акты…’, стр. 258 — 259.
18) Торжество польско-литовскаго единения подняло население Литвы до такого пафоса, вызвало такия дружелюбныя излияния, что, как говорят, комиссия временнаго правительства, в память этого события, ‘решила дать в приданое двум девицам по тысяче золотых, одной литвинке, которая вышла бы замуж за поляка, и другой польке, которая вышла бы за литовца’. Срок свадьбы будто бы был назначен экстренно (пока не охладели чувства). ‘Мысль эта родилась довольно поздно в уме членов комиссии, а потому велено было, чтобы мэр непременно отыскал хотя одну такую пару. Однако, при всем своем старании, мэр не мог в короткое время найти желающих вступить в подобный брак. (Отрывок из записок помещика Виленск. губ., стр. 782).
19) Воззвание комиссии врем. прав. вел. кн. лит. к гражданам Белой Руси 21 июля 1812 г. — К. Военский. ‘Акты…’, стр. 107.
20) ‘Правила 29 июня 1812 г. для городских собраний’ у Военскаго, стр. 115 и 118. Днем для съезда по уездам назначался 15 августа (н. ст.) — Военский, стр. 123.
21) Военский. ‘Акты…’, стр. 125 — 127.
22) Стихи Дезожье. Н. А. Полевой. ‘Наполеон в России’, стр. 28.
23) Сам Наполеон понимал неудобство долгаго пребывания в Вильне, но объяснял положение с своей точки зрения. На эту тему он так говорил в своих записках: ‘Вступление наше в Литву совершилось при весьма неблагоприятных предзнаменованиях. Ужасные дожди изнурили лошадей, которыя кормились только незрелою рожью, а на бивуаках стояли в воде, артиллерийския лошади гибли целыми запряжками. Я принужден был оставить до 100 орудий и до 500 артиллерийских повозок за недостатком лошадей. Вокруг Вильны валялось от 4 до 5 тысяч лошадиных трупов. Недостаток в припасах и неизбежный безпорядок при движении 300.000 армии были причиною значительной части отсталых, которых считали до 30.000. Все это требовало размышления. Несколько дней спустя по моем вступлении в Вильну, император Александр прислал ко мне своего генерал-адъютанта Балашова… и требовал, чтобы мы возвратились за Неман (прежде переговоров)…, решившись победить или умереть, но не вступать в переговоры, пока хоть один вооруженный иностранец будет попирать землю русскую. Эта решимость — величественна. Я приобрел уже столько выгод, что, казалось, должно было опасаться раздражать меня подобным предложением. Я дал почувствовать Балашову, что мне нельзя добровольно отказаться от плодов моих действий и возвратиться неуверенным в заключении мира… Для меня важно было достигнуть Двины, тогда мне удобнее было бы вступить в переговоры и требовать гарантий. Я приписывал поступок Александра желанию выиграть время, чтобы соединить разсеянныя русския силы… Нашлись наивные люди, которые предполагали, что, приехав неделею раньше, Балашев успел бы возстановить мир, что русские отступили бы за Двину, а я за Неман, что город Вильна был бы объявлен нейтральным, и что новыя соображения произвели бы новый переворот во вселенной. Все эти фразы очень звучны… Но разве можно предполагать, чтобы русские решились очистить Литву, когда 400.000 врагов стояло на берегах Немана? Какая держава, не потерявшая еще чувства собственнаго достоинства, решилась бы оставить свои области для исполнения нашей прихоти, — и какия при этом области? Ту самую Польшу, из за которой началась война и которая возстала бы, видя, что русские очистили ее, чувствуя себя слабыми… Александр очень хорошо знает, чего требует от него слава, благо государства и память Екатерины, великой бабки его, чтобы решиться на подобное действие… Как бы то ни было, но возвращение Балашева в Дриссу не только не водворило мира, но, напротив, казалось, подало знак к самой упорной войне’.
24) Военский. ‘Акты…’, стр. 394 — 395.
25) Военский, стр. 259. (‘Курьер Литовск.’ 1812 г., No 54).
26) Ростопчин говорил о Багратионе: ‘Это — генерал по образу и подобию Суворова’. Бутурлин, изд. 2. т. I, стр. 124.
27) К. А. Хрептович-Бутенев: ‘Заметка о военных действиях в 1812 г., в местности Новогрудскаго и Ошмянскаго уездов’. Изд. редакции ‘Военный Сборн.’, Спб. 1911 г. Значительныя битвы имела вторая армия при Кобрине и Городечне, в Гродненской губ.
28) Главнокомандующий первою армиею, генерал Барклай-де-Толли остановился в Свенцянах, в почтовом доме помещика Загорскаго, а генерал Бенигсен — в доме уезднаго казначея Козловскаго. Генерал гр. Витгенштейн, до нашествия неприятеля, квартировал в Шавлях, в доме графа Зубова, — потом в Вилкомире, в доме, дворянина Давидовича, наконец, в Свенцянах, в доме еврейки Фрейды Копелиовой. ‘Историч. записки о состоянии Виленск. губ. в 1812 г., составл. Виленск. гражд. губерн. Д. Н. Бантыш-Каменским’. — К. Военский. ‘Акты, докум. и матер.’, стр. 397 — 398.
29) ‘Отрывок из записок помещика Виленск. губ.’, стр. 766. ‘Материалы для географии и статистики России, собранныя офицерами генеральнаго штаба. Виленская губерния’. Составил генеральнаго штаба капитан А. Корева. С.-Петербург. 1861 г.
30) ‘Русский Архив’, 1911 г., кн. 9.
31) Русское правительство принимало все меры, чтобы провиантская часть и собирание недоимок не легли тяжелым бременем на население. Об этом свидетельствует секретное предписание вел. кн. Константина генер. Ермолову: ‘Я предварительно нужным нахожу сказать вам, писал князь, что со всею возможною осмотрительностью нужно будет начальникам, коим поручено будет побуждение ко взносу недоимок, разсматривать подробности и входить в положение: в состоянии ли был обыватель, имевши хлеб, быть исправным, или, имевши способы, медлил исполнить свою обязанность, дабы иногда невиннаго не подвергнуть строгости законов полевого уголовнаго уложения большой действующей армии’ (письмо 11 апр. из Динабурга). В таком же духе были изданы распоряжения военнаго министра 6 апр., за No 87 и 94.
32) По словам г. Вернацкаго, ‘французския квитанции и доныне сохранились во многих помещичьих усадьбах и представляют весьма ценный материал для истории Отечественной войны’. (‘Виленск. Военный Листок’, 1912 г. No 642).
33) Приказ 13 ноября (н. ст.) 1812 г. Центнер = русск. пуд.
34) Военский. ‘Акты…’, стр. 201.
35) Русское правительство предвидело ненадежность польскаго элемента в своих армиях, судя по следующему секретному предписанию вел. кн. Константина генералу Ермолову: ‘Как весьма нередко ныне вступают в службу недоросли из польских дворян, то нахожу я нужным предварить вас: прежде представления ко мне прошения о принятии его на службу, осведомиться прилежнее и обстоятельнее как о поведении его, так и о роде жизни, какую он наперед сего вел, или родственники его ведут, дабы под видом желанья служить не могли подозрительные и вредные люди записаны быть в полки, в случае же малейшаго сомнения отказывать оным, выставляя какия ни есть посторонния на сие причины, и давать мне в то же время знать. Март: гор. Динабург, апреля 12 дня. Генерал-инспектор кавалерии Константин’.
36) Наполеон в резком разговоре с Балашевым преувеличил количество польских войск. Известно, что Наполеон, вообще, любил преувеличивать свои военныя силы, особенно когда разговаривал с парламентерами. Император Александр знал об этой привычке Наполеона.
37) Приказ Наполеона I о назнач. врем. прав. вел. кн. лит. — К. Военский. ‘Акты, док. и матер. для истор. 1812 г.’, стр. 135. ‘В ‘Журнале Императорскаго русскаго военно-историческаго общества’ (кн. 5, за 1911 г.) помещена ‘Историческая записка о вооружении Литвы во время занятия ея французами в 1912 г.’. Эта записка первоначально была напечатана на франц. языке в X томе, ‘Трудов Императорскаго русскаго историческаго общества’.
38) Военский, стр. 229.
39) Военский. ‘Акты…’, стр. 274.
40) Военский. ‘Акты…’. Стр. 229 — 231.
41) Тизенгауз жил в доме, нынешней главной почтовой конторы. У него квартировал Барклай де-Толли.
42) То же распоряжение о наборе 1000 дворян волонтеров для службы в гвардейском полку, графа Красинскаго, повторено особым распоряжением 4 августа н. ст.
43) Очень типично это условие костюмной разницы полков, — так гармонирующее с стремлением поляков к показности и внешней бравурности.
44) Военский. ‘Акты…’, стр. 261.
45) Военский. ‘Акты…’, стр. 261.
46) Воззвание военнаго комитета о сформировании жандармскаго корпуса было повторено 6 октября н. ст.
47) Военский, 213 — 215.
48) Военский. ‘Акты…’, стр. 220 — 221.
49) Военский. ‘Акты…’, 232.
50) Там же, 223 — 224.
51) Там же, 274 — 276.
52) Пожертвования обывателей Трокскаго уезда. — К. Военский. ‘Акты, док. и матер, для истор. 1812 г.’, стр. 277.
53) Военский. ‘Акты’, 279 — 280.
54) И. П. Корнилов. ‘Князь Адам Чарторыйский’, стр. 880 — 81.

XIII.

Вильна в летние месяцы 1812 г. Болезни. Административныя распоряжения временнаго литовскаго правительства, вызванныя войной.

Вильна летом 1812 года.

Вильна в летние месяцы 1812 г. представляла военный пункт с специально-военными функциями. Торговая жизнь значительно ослабела. Сношения с городами почти прекратились. От Петербурга, Минска, Москвы, Киева — Вильна была отрезана войсками, общение поддерживалось только с Варшавой и западными городами.
Вильна была не только пропускным пунктом войск, шедших с запада, но и артерией, питавшей огромную наполеоновскую армию. Как следствие таких обстоятельств — в Вильне явился недостаток жизненных средств. Если бы город обладал несравненно большими средствами, то и тогда едва ли он был бы в состоянии удовлетворить всем потребностям великой армии. В результате такого положения явились болезни, от которых Вильна долгое время не могла оправиться.
В месяце июне, особенно с прибытием французских войск, появился кровавый понос, который особенно распространился среди еврейскаго населения. Дизентерия уносила массу жертв. Комиссия временнаго правительства предписала виленскому медицинскому обществу (основано в 1805 г.) принять меры в борьбе с дизентерией и рекомендовать одного из своих членов на должность санитарнаго чиновника. В экстренном заседании общества (22 июня 1812 г.) были выработаны правила борьбы с эпидемией и указаны способы лечения болезни 1). Правила были немедленно напечатаны и розданы жителям города. На должность санитарнаго чиновника общество рекомендовало своего члена д-ра Мяновскаго, выказавшаго много энергии и уменья в борьбе с эпидемией.
Вслед за дизентерией стали появляться заболевания сыпным тифом, принявшия характер злокачественной эпидемии.
Тиф появился в Вильне еще в 1807 г. Его называли здесь ‘гнилой горячкой’. Развился он, по свидетельству Франка (председатель медицинскаго общества), вследствие прохождения войск и плохого устройства госпиталей. В 1808 г. эпидемия значительно ослабела, но в 1812 г. опять вспыхнула со страшной силой. Жизненные припасы и, вообще, жизнь в городе значительно вздорожали, вследствие быстраго и значительнаго увеличения населения, так как, кроме большого скопления войск, в Вильну устремились со всей губернии помещики с семьями и прислугою 2).
Распространению болезни много содействовали солдаты и евреи, продававшие на улицах платье умерших от тифа. Осенью в одних военных госпиталях в Вильне число больных достигло 1000, из которых лишь 50 человек были больны цынгою, все же остальные были тифозные. Не безынтересно объяснение этой эпидемии тифа, данное А. Снядецким. Указав, что большия эпидемии возникают обыкновенно во время войн, он объясняет их появление не плохими санитарными условиями, дурным питанием, утомлением и нравственными влияниями, делающими организм менее устойчивым, а соприкосновением и собранием в одном месте людей, принадлежащих к разным народностями.
Университет был временно закрыт, так как многие профессора — немцы бежали перед французами, а многие университетские залы были заняты больными и ранеными. Газеты и журналы, выписываемые обществом, перестали: подучаться, и пришлось отказаться от подписей на них 3).
Печальное санитарное положение города и необходимость поддерживать французов заставила временное правительство обращаться к частной благотворительности. В летние месяцы было издано не мало таких призывов 4).
Для подъема благотворительности правительство прибегало к магическому имени Наполеона. ‘Его приближение к нам, подобно солнцу, возносящемуся над громадами льдин, расплавило и уничтожило все препятствия, исполнив сердца наши сладкою надеждою и чувствами живейшей благодарности’. 5) ‘Пожертвования, которыя мы от вас требовать будем, как бы они ни были велики, покажутся ничтожными в сравнении с благом возвращения нам самостоятельности 6).

Заботы о населении.

Правительство было озабочено устройством разбежавшагося населения, о котором, впрочем, вспомнило лишь тогда, когда истощились средства города и прекратились платежи. Литовские крестьяне считали себя в праве освободиться от помещичьей власти, тем более, что с именем Наполеона связывались ожидания полной независимости крестьян от помещиков. Есть известие, что Наполеон, входя в Литву, освободил крестьян от крепостной зависимости. Однако документальных данных, подтверждающих это известие, до сих пор не найдено. Вероятнее всего, что на литовских крестьян было распространено распоряжение о свободе крестьян Варшавскаго герцогства, данное Наполеоном несколькими годами раньше. Во всяком случае, временное литовское правительство ничего не сделало для улучшения быта крестьян. По словам польскаго историка, в помещичьих имениях на Литве в 1812 г. происходили открытые бунты 7). Многие жители сел и деревень, при появлении французов в стране, оставили свои жилища и разбежались по разным местам 8).
6 июля было издано особое воззвание к городским, уездным и сельским властям, в котором разбежавшиеся жители приглашались ‘вернуться и приступить к исполнению своих земледельческих работ и повинностей, повиноваться помещикам, владельцам и арендаторам имений или лицам их заступающим, ничем не нарушать собственности, исполнять все предписанныя им работы и повинности, исполнявшияся ими до сего времени. Неисполнившие эти или исполняющие свои обязанности дурно, по докладу сельских властей, подлежат увещанию, наказанию и принуждению к выполнению этих обязанностей при посредстве уездных властей и даже воинской силы, если того потребуют обстоятельства’ 9). ‘Не смущайтесь отдельными случаями злоупотреблений, о которых нам говорит и сам наш избавитель в его приказе от 3 июля, которые порочат военное звание и препятствуют правильному распределению продовольствия. К прекращению сего приняты уже надлежащия меры: разосланы летучия команды, коим поручено отыскивать и задерживать бродяг. Предание виновных суду и немедленное исполкоме приговоров, а также организация жандармерии, коей вменяется в обязанность наблюдать за порядком и общим спокойствием, — все это должно в скором времени прекратить подобныя злоупотребления. Поэтому спокойно оставайтесь в домах ваших, собирайте разбежавшихся жителей и старайтесь внушить им, сколь необходимо заниматься земледелием и отправлять предписанныя договорами повинности, доказывая им, что только соблюдением порядка, повиновением и исполнением своих обязанностей можем достигнуть желаемаго благоденствия’ 10).
Конечно, объявления и оффициальныя распоряжения не прекратили нестроений и злоупотреблений, находивших для себя почву в обстоятельствах времени. Из обывательских распространенных злоупотреблений должно отметить участившуюся перепродажу частными лицами военных предметов, полученных от солдат. Зло приняло громадные размеры. Муниципалитет города Вильны вынужден был объявить во всеобщее сведение, ‘что никто из жителей, при каких бы то ни было условиях, не имеет права покупать от солдат никаких вещей, а также мяса, хлеба, частей обмундировки и, вообще, всего, что исходит от военных корпусов или из магазинов’ 11).
Местное духовенство приглашалось именем великаго Наполеона к содействие гражданским властям в деле устройства края. Оно должно было всячески убеждать народ ‘терпеливо переносить случайный невзгоды, которыя в свое время будут вознаграждены’, ‘уговаривать население продолжать земледельческия занятия и возвратиться в свои дома’ 12).

Мародеры.

Но особенно беспокоили правительство непрекращавшиеся набеги мародеров, вызвавшие неоднократныя строгия распоряжения и приказы. ‘Строжайшими приказами всемилостивейшаго императора и короля Наполеона великаго воспрещается солдатам нападать на деревни, грабить их, чинить обиды, нарушать собственность и причинять вред (сельскому) хозяйству помещиков и крестьян, военныя команды и жандармерия, назначенныя для охраны порядка и собственности общественной и частной, имеют приказ ловить бродяг, хватать и отправлять в полки отсталых от армии, — всем усадьбам и жителям их вменяется в обязанность выдавать бродяг, доносить о них и оказывать помощь к прекращению грабежей. Уездная администрация должна неотлучно находиться в главном городе уезда. Усадьбы собирают сельские сходы, каковые, разделенные на десятки и сотни, должны подчиняться порядку и быть готовыми, для нужд самих же сходов, оказывать помощь в поимке и задержании бродяг, всякий раз, когда будут вызваны к этому воинскими командами, жандармами и чинами администрации, способствуя, таким образом, очищенш края от людей, вредных для войска и сельским хозяевам’.
Эти распоряжения оглашались с амвона, прочитывались на сельских сходах, а в уездных городах прибивались на дверях ратуши 13). Они лучше военных описаний показывают настроение края и порядки, царившие в нем при временном литовском правительстве.

Патриотическия меры.

26 июля во всех виленских костелах были совершены торжественныя молебствия, по случаю ‘победоноснаго движения армии Наполеона’. Проповедь за торжественной обедней говорил ксендз Кошко на тему о том, что ‘истинные сыны отечества не должны щадить ни достояния ни крови для освобождения родины от неприятеля’ 14). Виленский театр тоже возбуждал патриотическия чувства поляков. По словам ‘Курьера Литовскаго’, варшавские артисты Дмушевский и Кудлич, вместе с здешними, воспламеняют живейшее чувство как своею игрою, так и выбором патриотических и приличных обстоятельству пьес и песней’ 15).
Но более всего воспламеняла патриотическия чувства виленская газета, освещавшая факты с своей точки зрения. Так, отступление русских от Двины были истолковано ‘Курьером Литовским’ как победа французов над русскими. В устах корреспондента, это событие отлилось в такую форму сообщения: ‘Динабургская крепость, над сооружением которой 10,000 человек трудилось почти два года, пала пред победителями, как стены Иерихона. Двина, укрепленные берега которой казались неприступными, в настоящее время течет среди французских отрядов так же, как Вилия и Неман: в один месяц Наполеон сделал то, на что нашим князьям и королям нужны были века’ 16). Кобринская победа Тормасова над французами изображена была газетой, как полное поражение русских.
Большую путаницу в торговых делах страны вводило несоответствие русской монеты с французской. Поэтому в конце июля издано было распоряжение, по которому медная российская двухкопеечная монета равнялась трем медным грошам, а пятикопеечная — семи 17).
8 августа (н. ст.) вышел приказ устроить ‘в четырех главных городах департаментов более значительные, а во всех уездных городах меньшие запасные магазины и, кроме того, снабдить, на случай могущей быть надобности, провиантом этапы в местечках Меречи и Олите’ 18).
Особый провиантский магазин был устроен в Сморгони, на большом военном тракте, ведущем из Вильны в Минск. Магазин разсчитан на помещение, ‘в котором постоянно должны находиться сто бочек муки, десять воловьих шкур, а также несколько печей для изготовления хлеба’… Там же должен находиться особый комиссар 19).
Так как приглашения к добровольным пожертвованиям перестали действовать: население к ним привыкло, и потому не обращало внимания, — то воззвания стали носить несколько нервный и повелительный характер. По воззванию, изданному 7 авг. (н. с.), ‘все землевладельцы приглашались к пожертвованиям: с каждой недвижимости должны пожертвовать две осьмины ржи, две осьмины овса, два гарнца крупы ячменной или гречневой, два гарнца гороху, 80 фунтов сена и столько же соломы, при чем рожь должна быть смолота возможно мельче’ 20). Сроком для выполнения этого пожертвования назначается день 1 октября сего года’ 21).

Недостаток топлива.

Муниципалитетом г. Вильны были получены сведения, что ‘вверх по течение реки вели, около Зубова, Неменчина и Верок находятся плоты различнаго леса, пригнаннаго русскими для постройки моста’. Муниципалитет нашел нужным ‘принять меры к осмотру берегов, отысканию дерева и доставке такового в город, в дровяной склад, на площади Зайковскаго на берегу Вилии’. Распоряжение мотивируется тем, что ‘запасы лесного склада уже приходят к концу, и что явится настоятельная необходимость в подготовке этого рода материалов’ (17 июля н. ст.).
Действительно, дров не хватило, судя по тому, что через девять дней президент города Вильны, Михаил Роммер, написал отношение к комиссии временнаго правительства такого содержания: ’25 июля сего года губернатор г. Вильны, его превосходительство генерал Жомини, предписал муниципалитету, дабы всякаго рода лес, который окажется на реке Вилии и в городе Вильне, был забран, в силу реквизиции, на военныя нужды. Муниципалитет доносит, что это постановление исполнено, но считает нужным довести до сведения комиссии временнаго правительства, что в настоящее время виленским пекарям предписано печь хлеб для армии и гнать пиво и водку на винокуренных заводах, сами же обыватели нуждаются в топливе. Лесов около города Вильны нет, каким же образом могут обыватели исполнить повинность и удовлетворить собственныя нужды без дров? Обыватели толпами приходят жаловаться. Вышеизложенное дает муниципалитету право обратиться, в виду важности вопроса, к комиссии временнаго правительства великаго княжества литовскаго, не найдет ли она возможным постановить, дабы военныя и обывательския нужды были признаны тождественными и вышеуказанный лес был бы разделен согласно надобностям’ 22).

Вымогательства.

Пользуясь лесным и дровяным кризисом, понтонеры, саперы и военные мастеровые, занимавшие караулы на мостах и на понтонах по Неману и Вилии, ‘вымогали плату за пропуск леса через мосты’ 23), что вызвало особыя распоряжения со стороны генерал-губернатора Литвы — Гогендорпа.
Сохранились известия о случаях вымогательств, ‘чинимых караулами, стоящими у городских ворот’ в Вильне. Документы свидетельствуют, что не только военные караулы вымогали у подвод, въезжавших в город, но вымогали и чиновники в самом городе… ‘Это пугает обывателей и уменьшает подвоз’ 24).

Доставка корпии.

Особыя воззвания были изданы насчет доставки для войск корпии. ‘С каждаго одноэтажнаго дома обывателями будет доставлено полфунта корпии, с двухэтажнаго — фунт, с трехэтажнаго — полтора. Кроме того, состоятельные жильцы доставят по полтора фунта корпии, а беднейшие — по полфунта. Что было достаточно до сих пор, составляет лишь незначительную часть того, в чем в настоящее время чувствуется особенная необходимость’ 25). Воззвание повторено в конце августа (2 сент. нов. ст.) в виде обращения ‘к прекрасному полу Литвы о доставлении корпии для раненых’. Для поощрения литовских женщин к этому занятию приводились разныя красивыя фразы, очень лестныя для прекраснаго пола… Генрих Снядецкий — профессор химии и доктор медицины — Яков Шимкевич обещали собирать доставляемую корпию, а ‘Курьер Литовский’ считал для себя ‘за высокую честь печатать имена патриоток и их высокоуважаемые дары’ 26).

XIV.

Вильна в августе 1812 г.

Торжество 3 августа.

В августе Вильна праздновала тезоименитство Наполеона. Оно было положено 3 (15) числа. Собственно Наполеон не знал дня своих именин до заключения конкордата с папой Пием VII. В католическом календаре не значится ‘Наполеона’ и, только по особому распоряжение папы, тезоименитство Наполеона было приурочено ко дню его рождения, т. е. к 3 (15) августа (н. с.).
Накануне этого дня пушечные выстрелы известили жителей Вильны о наступающем празднике. Движение в городе увеличилось. ‘Всю ночь, говорит ‘Курьер Литовский’, — продолжались приготовления к торжеству. На другой день, по сигналу, данному пушечными выстрелами, ‘многочисленные отряды поляков, баварцев, французов и войск императорской гвардии собрались на площади и прошли церемониальным маршем около генерал-губернатора’. Затем следовали обычныя представления генерал-губернатору ‘для изъявления чувств преданности избавителю угнетеннаго народа’ 27).
Президент города Вильны Роммер приготовил на виленской площади для народа пир и произнес речь, в которой между прочим говорил: ‘Граждане! цепей больше нет! Вы можете свободно дышать родным воздухом, свободно мыслить, чувствовать и действовать. Сибирь уже не ожидает вас, и москали сами принуждены искать спасения в ея дебрях. Уже победоносные орлы преследуют неприятеля в той стране, где некогда оружием предков означены были наши границы’ 28).
Для народнаго угощения были предложены жареные быки, начиненные дичью, поросятами, баранами и пр. Всюду разносили водку и пиво. Угощение продолжалось от четырех часов дня до девяти часов вечера и сопровождалось польскими патриотическими манифестациями. В театре было дано соответствующее представление (пьеса ‘Краковяки’, которая, по словам корреспондента, ‘всегда смотрится с удовольствием, потому что возбуждает любовь к отечеству и ненависть к врагам народа’. По окончании представления, гражданам Вильны был дан бал местными помещиками, продолжавшийся до 6 часов утра. ‘Город был так блестяще иллюминован, как этого не запомнят никогда со времени конституции 3 мая’. ‘Среди безчисленнаго множества плошек, покрывавших фасад ратуши, поставлены были между колоннами пять транспарантов, из коих один представлял двух улан, поляка и литовца, коих окружали толпы соотечественников, возносящих руки к вензелю императора и к орлу, мечущему молнии’ 29).
Между частыми домами в Вильне обращал на себя внимание своим украшением дом каноника Богуславскаго. На нем красовался транспарант, на котором были изображены пылающий Зеленый мост, бегущие по нему русские, а Наполеон сидит на берегу Вилии и глядит… Вверху надпись: ‘Освобожденная Вильна 10 июня 1812 г.’, внизу: ‘Храбрость не страшится чудовищ’.
По поводу торжества профессором виленскаго университета Словацким была написана ода. В ней говорилось: ‘Это праздник Владыки Европы, (властвующаго) от берегов Таго до Волги! Это праздник того, пред кем, где он ни ступит, все склоняется, праздник законодателя всех народов, посланца рока, который своими победами, подвигами и заслугами достиг в своей славе облаков!.. Где же они (враги)?. В какия страны бежали их испуганныя полчища? Уже пали перед победителем твердыни Днепра и Двины. Те страны, где полночь развертывает над мерзлой землей свою черную завесу, страны, нелюбимыя солнцем, уже видят героя-освободителя. Где же те, кто еще так недавно смел здесь повелевать? Где их стан?’ 30). Конечно, Словацкий — ‘профессор польской литературы виленскаго университета’ — умел слагать образцовыя оды…

Торжество 15 августа.

15 (27) августа Вильна торжественно праздновала тезоименитство супруги Наполеона, Марии-Луизы, по обычному порядку торжеств 31). В этот же день в Вильне происходили выборы депутатов в генеральную конфедерации польскаго королевства. Избраны: доктор медицины Шимкевич, член нескольких ученых обществ, и Ходзевич, письмоводитель городского совета 32).

Сформирование национ. гвардии.

Виленская национальная гвардия, исполнявшая в Вильне полицейскую службу, составляла гордость местных патриотов. Виленский хроникер не мог нахвалиться ея прекрасным состоянием: ‘Она отлично обмундирована, обучена, проникнута сознанием служебнаго долга’… 12 августа она заняла в городе караулы и гауптвахты. Общая численность несущих службу доходила до 1220 человек. Городская виленская гвардия, утвержденная Наполеоном 1 июля, должна была состоять из 1450 человек 33). Под охраной гвардии находились все тюрьмы. Первым был сформирован и начал службу батальон Франценсона.
Заслуживает внимания тот факт, что многие гвардейцы, по изгнании французов, подавали прошение, в котором, желая реабилитировать себя в глазах русскаго правительства, ссылались на разныя обстоятельства, заставившия их поступить в гвардию. Некоторые заявляли, что они силою были привлечены в гвардию французов, этих ‘свирепых иноплеменников…, известных целому свету по неистовствам их и безчеловечию’ 34). Старшины цеховых обществ (сапожнаго, напр., и др.) впоследствии жаловались, что ‘люди ремесла нашего, быв заняты сею обязанностью (т. е. служением в гвардии) и удерживая городские караулы, не в состоянии уплачивать следуемыя от них подати’ 35).

Движение польских войск.

В конце августа через Вильну проходили войска маршала Виктора герцога Беллуно. ‘С гордостью увидели мы, говорит ‘Курьер Литовский’, среди этих войск и нашу польскую милицию… Это была 28 дивизия Жирара, 9 корпуса Виктора, в которую входили четвертый, седьмой и девятый пехотные полки герцогства варшавскаго’ 36). Для нужд армии приказано было доставить 120 подвод (для перевозки амуниции из Ковны в Сморгонь и из Минска в Оршу) 37).

Недостаток в хлебе.

Несмотря на огромные провиантские запасы, в Вильне, в августе, население испытывает иногда недостаток в хлебе. В конце августа голодающими были разбиты и разграблены две еврейских хлебопекарни.
Участились насилия. Не хватало лиц судебнаго ведомства для разбора дел. Временное правительство взывало ко всем адвокатам и присяжным, ‘как прежним, так и новым’, явиться в Вильну в первый департамента главнаго суда для ведения дел уголовных’ 38).

Денежные сборы.

Недостаток денежных средств под влиянием все более и более обострявшейся нужды очень давал себя чувствовать. Временное правительство решило устроить в месяце августе поголовный сбор со всех жителей великаго княжества под названием ‘личное единовременное пожертвование’. Правительство открыто сознало, что обстоятельства ‘требуют усиленных неотложных расходов, удовлетворить которых не может наша истощенная, оставшаяся без всяких запасов казна, если только вы, обыватели, не придете ей на помощь, чего она имеет право ждать от вас. Все источники государственных доходов, из коих мы до сего времени черпали, недостаточны для удовлетворения неотложных расходов края’ 39).
‘Все жители княжества без различия состояния и религии’ обязывались внести в государственную казну один раз в год пожертвования, соответственно своему материальному состоянию. Для этого было установлено одиннадцать разрядов налога. Налог в пятнадцать грошей возлагался на крестьян, не имеющих дохода, батраков, работающих в деревнях, и пр. Один злот должны были платить крестьяне, исполнявшие барщину, ключники, наемные рабочие, пастухи, ремесленники без подмастерьев, прислуга и т. д. Десятый разряд — 500 злотых возлагался на владельцев или арендаторов имений, имевших свыше тысячи дворов, на чиновников, получавших жалованья от 15 до двадцати тысяч злотых и проч. и, наконец, одинадцатый разряд — налог на капиталистов, по расчету одной седьмой части доходов или процентов с капитала’. Конечно, правительство не могло учесть в то время доходность капиталистов, и потому ‘полагалось на благородство’ капиталистов: оно просило их самих определить свою доходность.
Города литовскаго княжества, соответственно обложению, были поделены на пять разрядов. В первом разряде на первом месте поставлена Вильна. От налога освобождались: нижние чины, находившиеся на службе, монастыри, содержавшие больницы, калеки, старики, арестанты, молодыя женщины, живущия при мужьях, не имеющия отдельных профессий, и малолетние. ‘Сбор этого налога особенно необходим, — писалось в постановлении, — неотложное выполнение его основано на вашей чуткости, на ваших лучших стремлениях’. Постановление подписано в заседании 22 августа (н. ст.). Власти энергично взялись за его осуществление, и казна значительно пополнилась.
Прежния распоряжения по уравнению стоимости монет не ввели порядка в меновыя денежныя операции. Падение курса и несогласованность местной монеты с иностранной, которую в большом количестве ввезли французы, заставили правительство издать подробное ‘постановление об иностранной монете и о курсе таковой, которое вводилось в действие, как обязательное, особенно для казначеев и сборщиков податей в Вильне с 28 августа, а в департаментах с 1 сентября (н. ст.) 40). При этом, в видах большей точности денежной отчетности, запрещено было принимать в общественныя кассы литовскаго княжества банковые билеты герцогства варшавскаго в уплату пошлин’ 41).

ХV.

Вильна в сентябре — октябре 1812 г.

Известия о Бородинском бое.

9 сентября (ст. ст.) в Вильну пришло известие о Бородинском бое и об отступлении русских.
Конечно, эти события были истолкованы в Вильне, как факты победоноснаго шествия великаго Наполеона. 21 сентября (н. ст.), по словам ‘Курьера Литовскаго’, ‘были получены в Вильне важныя оффициальныя известия о достопамятном событии, а именно, о занятии 2 сентября (ст. ст.) в три часа пополудни московской столицы. Сердца всех жителей нашего города наполнились радостью, все поздравляли друг друга’… В этих событиях видели близость окончания войны и предвестие мира, в котором так нуждались Литва и Белоруссия.
По этому поводу гражданские и военные чины Вильны в 11 часов приносили герцогу Бассано — министру иностранных дел — соответствующия поздравления, а от него отправились в кафедральный костел для благодарственнаго моления. Вечером город был блестяще иллюминован, а в виленском театре дано даровое представление пьесы под заглавием ‘Школьники в Крожах или патриотизм в Самогитии’ написанной ad hoc Словацким.
Сюжетом для пьесы послужило следующее измышленное событие, будто бы имевшее место в местечке Крожах 1-го августа (н. ст.). Местные школьники-поляки, в необычайном патриотическом одушевлении, незаметно вмешались в толпу крестьян, которых казаки подрядили для вывоза магазинов, уговорили их на непонятном для русских жмудском языке, чтобы они ночью выпрягли лошадей и скрылись от них в лес. На следующий день, видя, что казаки снова подрядили несколько сот подвод и хотели к вечеру увезти весь хлеб, те же школьники, заготовив куски белой и синей материи, незаметно по одиночки вышли кружными путями на неменчинский тракт, откуда казаки могли ожидать приближения французов… Там они сделали себе значки, прикрепив материи на палки, вырезали кустарники, сели на крестьянских лошадей и снова направились по дороге к Крожам, словно польские уланы. И казачий пикет был обманут. При первом же появлении значков, он бросался в бегство, перепугал местечко, а за ним и все остальные казаки стали отступать к Линковцам. Тогда все запасы были немедленно разобраны, а люди отосланы по домам… Конечно, казаки узнали об обмане и решили вернуться, чтобы вырезать всех школьников, а город сжечь… Но молодые герои, предвидя это, на разсвете отправились в поле, на дорогу, по которой должны были пройти казаки. Взяв с собой заряженныя ружья, они поместились в перелеске и, когда казаки показались, допустили их к месту засады, ‘старшие юноши стрелки дали залп и уложили на месте двух казаков. Младшие школьники стреляли из своих ружей холостыми зарядами. Перепуганные казаки обратились в бегство и больше уже не возвращались. В этом происшествии участвовало 40 школьников и пять-десятъ казаков’ 42).
В национальных торжествах и манифестациях по поводу ‘поражения русских сказалась национальная особенность польской расы — легкая возбудимость энергии и способность к иллюзорному перевоплощению в то положение, какое для них было желательно. До какой степени дошла эта иллюзорность, можно судить хотя бы по тому, что, как говорили, поляки побуждали генерала Бассано, по получении известия о сражении при Бородино, ехать в Москву, чтобы властно продиктовать пункты особаго соглашения Литвы с Россией… Полякам казалось, что война кончена.
А между тем более дальновидные политики могли бы увидеть в московских событиях неприятный симптом: русские ушли: но и французы не победили. Немногие… — и в числе их тот же герцог Бассано были — озадачены известием об оставлении Москвы русскими. Конечно, он присутствовал на совершенном по этому поводу торжественном благодарственном молебствии и даже дал у себя вечером бал, но не мог скрыть некотораго безпокойства как по поводу военной политики русских, так и все возраставшей потребности изыскания новых источников на военныя нужды.

Налоги.

Средств на войну не хватало. По требованию французскаго правительства, на нужды военной армии временное литовское правительство должно было внести в сентябре месяц 130.000 злотых 43).
Пришлось сделать налог на духовенство, — которое, вообще, в силу принятых традиций, освобождалось от такого рода обязательств. Чтобы придать своему распоряжение больше веса и законности, литовское правительство ссылалось, между прочим, на указ польскаго конституционнаго сейма 1789 г. 44). Согласно приказу, духовенство должно было выплатить в течение шести месяцев по пяти процентов с четырехлетняго дохода и, кроме того, так называемых гербовых пошлин от 30 до 3 тысяч рублей. Архиереи обязаны были заплатить гербовых пошлин по 3000 рублей сер. Епархиальные епископы по 1800 рублей. Суфраганы и архимандриты по 300 руб. Виленские прелаты по 240 руб., жмудские по 75 руб. Налог был тяжел для духовенства. Следует предположить, что многия духовныя лица, особенно литовцы, были довольны, что французов изгнали, наконец, из России, и подданство России освободило их от такой обременительной денежной повинности, которая к тому же ‘выправлялась’, под влиянием указов Наполеона, довольно настойчиво 45).

Реквизиция.

Из других действий литовскаго правительства в месяце сентябре отметим его главныя распоряжения, касавшияся организации литовской почты (было открыто много пунктов почтовых сообщений и учреждений) 46), исправности провиантских поставок, упорядочения аптечнаго дела, доставки лошадей для передвижения войск и пр.
Подрядчики, преимущественно евреи, обязавшиеся доставить провиант и фураж, пользовались всякими уловками, чтобы, в своих интересах, оттянуть доставку. Правительство винило в этом губернския власти. Между правительством и администрацией виленскаго департамента возникли прения, судя по такому документу (от 18 сент. 1812 г.): ‘Для прекращения всевозможных отговорок, к коим прибегает администрация виленскаго департамента для оправдания недоставки провианта и фуража в армии, комиссия раз навсегда предписывает упомянутой администрации, под страхом самой суровой ответственности, принять все необходимыя меры, прибегнув к реквизиции или при помощи контрактов, дабы все поставки были выполнены без малейшаго замедления’. 47).
Наполеон нуждался в лошадях и, указом 2 октября, (н. ст.), приказал доставить из Литвы необходимое количество лошадей. На Вильну приходилось доставить 76 лошадей. Правительство предписало немедленно приступить к раскладке на департаменты и уезды 1000 лошадей, ‘кои должны быть поставлены в силу реквизиции и каковыя еще до сего времени не доставлены, при угрозе военной экзекуции, если таковыя не будут представлены к концу октября’ 48).
Аптекаря не хотели отпускать в долг лекарств. Приказано было ‘немедленно созвать виленских аптекарей и обязать их поставлять для военных госпиталей лекарства, условившись с главным ординатором относительно цен на лекарства и срока уплаты за таковыя’. С своей стороны комисш временнаго правительства ручалась за уплату, ‘а в случае, если таковая не будет произведена, принимает уплату на счет общественной казны’ 49).
По приказу временнаго литовскаго правительства, велено было доставить из Варшавы в Вильну для одних французских лазаретов 18.000 бутылок вина. Подряд взяли по доставке Варсотский и Слетиковский. Доставлено было только 6400 бутылок. Обратная ‘ретирада войск’ и вторжение русских помешало выполнению доставки 50).

Недостаток в докторах.

Болезни в Вильне между тем усилились. Недоставало медиков. К больничному делу были привлечены случайныя лица, не специалисты. Учитель виленской гимназии — Мариан Кохансий, назначенный председателем комиссии по устройству и осмотру военных госпиталей, просил уволить его от ‘дальнейшаго исполнения обязанности’. Муниципалитет однако не согласился с его прошением и постановил… ‘дабы означенное лицо продолжало исправлять свою должность, пока не будет найден кто-либо, обладающей такими же знаниями, как г. Коханский’ 51).
Не хватало лиц, знающих французский язык, для занятий в комиссии, назначенной для удовлетворения нужд госпиталей. Поэтому муниципалитет просил Снядецкаго найти таких лиц.

Рекруты.

20 сентября (н. ст.) оказалось, что в Вильне, среди населения ‘совсем нет молодых людей и набрать рекрутов является невозможным’. Об этом виленский муниципалитет прямо заявил военной комиссии, в виду новых ея требований. И хотя в протоколе заседания муниципалитета говорится, ‘что вся польская городская молодежь, назначенная к набору, добровольно поступила в военную службу’, однако, принимая в соображение численность населения города Вильны, с большой вероятностью должно предположить что молодые люди уклонялись от исполнения воинской повинности особенно, если взять во внимание, что от Вильны требовалось сравнительно небольшое количество людей — 119 человек новых рекрутов 52).

ХVI.

Затруднительное положение Наполеона. Как понималось это положение в Вильне? Приготовление Вильны к приему возвращавшихся французов.

Наполеон в Москве.

Очевидцы отмечают большую разницу между виленским и московским настроением Наполеона. После Бородинскаго боя ‘Наполеон оставался мрачным и задумчивым. Мучимый физическими страданиями, которых он уже не мог скрывать, он еле отвечал на вопросы и, при известии о смерти своих генералов, только сокрушенно качал головой’ 53).
Фантазируя от безделья во время своего пребывания в Москве, Наполеон издал ряд замечательных в своем роде декретов: об уничтожении крепостного права, о возстановлении татарскаго царства на Волги, о провозглашении себя польским королем, об отделении западной России, о возстановлении смоленскаго княжества и пр. Груды фальшивых бумажек денежнаго достоинства наполнили Россию.
Попытки Наполеона возбудить чувство национализма у поляков, литовцев, малороссов, по отношению к России, не удались. Одни только евреи пользовались подачками за свои услуги. Многие из них, исполняя обязанности подрядчиков, маркитантов и пр., нажились в Отечественную войну.
— ‘Я хочу мира, мне нужен мир, он мне необходим, спасите только честь!’ — писал Наполеон Александру I из Москвы 54). Но Кутузов не пропускает посланнаго к императору.
Император Александр был непреклонен в своей воле продолжать войну. На донесение Кутузова о занятии Наполеоном Москвы государь ответил следующими словами:
— ‘Скажите нашим храбрецам, объявляйте всем моим верноподданным везде, где вы проезжать будете, что, если у меня не останется ни одного солдата, я стану во главе моего дорогого дворянства и моих добрых крестьян и пожертвую всеми средствами моей империи… Если божественным Провидением предопределено, чтобы когда-либо моя династия перестала царствовать на престол моих предков, тогда, истощив все средства, которыя в моей власти, я отращу себя бороду и лучше соглашусь питаться картофелью с последним из моих крестьян, нежели подпишу позор моего отечества и дорогих моих подданных, жертвы коих я умею ценить. Наполеон или я, я или он. Но вместе мы не можем царствовать. Я научился понимать его, он более не обманет меня’…

Лживость Виленской прессы.

В спутанности и противоречивости разных слухов, шедших из Москвы, можно было предвидеть что-то недоброе для Наполеона и его армии.. Но виленские политики считали своим долгом усыплять своих виленских читателей сообщениями, не имевшими никаких фактических оснований. ‘Русская армия порицает сожжение столицы, писалось в ‘Курьере Литовском’, а весь народ относится с презрением к исполнителям этого злодеяния. В Кремле поставлено 30 пушек, и со всех сторон устроены батареи. Теперь Кремль стал крепостью. В нем учреждены пекарни и склады. Французская армия размещена отлично: у всех солдат есть шубы. Магазины полны. Крестьяне возвращаются по домам. Каждую среду и воскресенье обширные рынки — Мучной и Охотный ряды — в изобилии наполняются всякими припасами и товарами. Погода стоить отличная, воздух чисть. Теперь здешние крестьяне говорят, что ‘Сам Бог за императора Наполеона, потому что погода стоить такая хорошая, какой еще никогда не видано. Его императорское величество ежедневно устраивает во дворах Кремля пышные парады, а по вечерам объезжает окрестности Москвы’ 55).
Казалось, трудно было мистифицировать далее отступление. Однако, даже ‘отступление было представлено в виде движения на зимния квартиры’.
Но как объявить вдруг, что победоносная армия не существует, что трупы ея покрывают все пространство от Немана до Москвы и Малоярославца, и что вся артиллерия, все безчисленныя принадлежности громаднаго вооружения ея погибли? Правда должна была притти сама собой. В Вильну стали постепенно проникать в неподкрашенном виде известия о Тарутинском бое, о занятии русскими Полоцка, о мире России с Турцией, об обратном приближении наполеоновской армии. Впрочем, движение задунайской армии, по заключении мира России с Турцией, объяснялось ‘Курьером Литовским’ в том смысле, что турки гонят русских и скоро вступят в пределы России. Вот характерная выдержка из газеты. ‘Две соединенныя русския армии: молдавская генерала Чичагова и армия генерала Витгенштейна, были разбиты французской армией под Борисовым, на Березине, 16 (28) ноября. Великой армии досталось в этом бою 12 пушек, 8 знамен и штандартов, а также от 9 до 10 тысяч пленных. Как раз в это время спешно проехал через наш город адъютант герцога Невшательскаго, барон Монтескье. Он направляется в Париж. Его императорское величество Наполеон находится в вожделенном здравии’ 56).

Приближение французов к Вильне.

Передовые гонцы принесли известие о приближении французов. Нужно было снова принимать гостей. Муниципалитет города Вильны очутился в очень затруднительным положены на счет провианта. Об этом ясно говорит хотя бы такое его заявление. ‘Вследствие уведомления военнаго комиссара о том, что войско, в количестве десяти тысяч человек, вступить в город, имею честь донести, что в магазине нет водки, муниципалитет же не имеет возможности купить таковую, в виду полнаго истощения кассы. Вследствие чего муниципалитет гор. Вильны просит административный департамент прийти заранее на помощь, дабы не наступила нужда. Если департамент не произведет поставок, то всякия средства окажутся недостаточными’ 57). Другое заявление говорит о недостатке в городе соли.
Недоставало лиц для отправки экстренных пакетов, адресованных на имя комендантов городов, через которые должны были возвращаться войска.

Новыя реквизиции.

Посыпались экстренные приказы о доставки в течение 24 часов необходимых продуктов. Провиантские склады стали наполняться хлебом. Подпрефект получил ‘право забрать, в силу реквизиции, всякий дом (для военнаго постоя), который окажется годным, а если бы не нашлось такового, то ригу или гумно за условленное вознаграждение. Такой дом должен иметь надпись на двух языках ‘императорский запасный магазин’. Соответственную же надпись должны иметь на головных уборах и смотрители магазинов’ 58).
Не представляя пока всей важности последствий возвращения французов и характера этого возвращения, поляки напрягали все усилия, чтобы угодить Наполеону, но литовцы и белоруссы оставались равнодушны к событиям. Замечательно, что из литовцев никто не поступил в ряды войск Наполеона. Это обстоятельство не мешало однако комиссии быть уверенной, что требования ‘могущественнаго избавителя освобожденной Польши должны быть исполнены. И если, в силу несчастных случайностей, Наполеон до сих пор не видит в рядах своей непобедимой армии литовских воинов, то пусть, по крайней мере, он видит наше усердие и рвение в доставке, того, чем так щедро одарило нас Провидение в этом году’ 59).
Последними словами делается намек на хороший урожай в 1812 году в северо-западном крае. Благодаря, с одной стороны, действительно хорошему урожаю, а с другой, энергичным реквизициям, — в Вильне ко времени возвращения наполеновской армии было собрано большое количество продовольственных запасов, которыми однако французам, как увидим, не удалось воспользоваться.
В архиве виленскаго генерал-губернаторства хранится ‘ведомость о деланных французскими войсками реквизициях в Виленской губернии 1812 г.’. Согласно этой ведомости, французами по декабрь месяц потребовано с Виленской губ.: ржи — 65.745 бочек и 1 осьмина, овса — 90.262 бочки и 1 осьмина, пшеницы — 1882 бочки, 4 осьмины и 12 гарнцев, вина — 115.025 гарнцев, волоп — 27.036 штук. (Вильна одна дала 453 вола), сена — 825.790 пудов 60).

ХVII.

Бегство великой армии. Положение французов в Вильне. Перемена отношений поляков к французам.

До и после Березины.

Еще в начале выступления в обратный путь, Наполеон писал Маре, чтобы навстречу главной армии были отправлены все войска, находившияся в Вильне, и в том числе дивизия Луазона (от корпуса Ожеро). Макдональду велено оставаться у Риги, заслоняя прусския границы, а Шварценбергу и Ренье — согласовать свои действия с движениями главной армии. В Сморгонь приказано выслать сколько можно больше съестных припасов.
Самым критическим моментом на обратном пути Наполеона была березинская переправа.
Потери французской армии при этой переправе были чрезвычайны. Из бывших под ружьем накануне березинской переправы приблизительно 35 — 40,000 чел., через 3 дня после переправы оставалось не более 9 т. челов., при 24 орудиях.
Дальнейшее движение французов потеряло характер военнаго маневра и превратилось в бегство. Вновь начавшиеся морозы, доходившие до 27-30 градусов, довершали разстройство великой армии. Все части войск и все роды оружия смешались в безпорядочную толпу. Каждый заботился только о себе. Люди, тащившиеся пешком, подвергались опасности погибнуть под колесами орудий и повозок. Раненые и ослабевшие гибли страшной смертью, не находя облегчения своим страданиям. Нельзя было узнать ни офицеров, ни солдат. Это были тысячи нищих, окутанных грязными рубищами, которые едва тащились по обледенелой дороге, ведущей их к смерти. Не было ни медицинской помощи, ни лекарств, ни продовольствия. Биваки представляли из себя огромный и ужасающия кладбища… Среди этого всеобщего несчастия и упадка, духа только одна старая гвардия Наполеона сохраняла подобие порядка и строя, — но ряды ея быстро уменьшались с каждым часом.

Наполеон в Молодечне.

Видя гибель армии и необходимость создать новую для продолжения неизбежной борьбы, Наполеон решил оставить свое войско. Остановившись (21 ноября — 3 дек.) в Молодечне, на пути к Вильне, он составил здесь знаменитый 29-й бюллетень, где впервые откровенно признался в своем поражении, обвиняя, впрочем, морозы в погибели своей армии. ‘В несколько дней, — говорил он, — пало от морозов 30.000 лошадей, кавалерия очутилась пешком: артиллерии обозы не на чем было везти, надобно было истреблять, бросать пушки, снаряды, запасы’. Наполеон описал бедственное отступление и некоторыя сражения, где будто бы не русские, а морозы разстроили армию. Можно представить себе, какое впечатление должен был произвести этот бюллетень могущественной наполеоновской армии, оставшийся одною из самых знаменитых лжей в истории, ибо никогда событие более страшное не было прикрыто столь дерзким искажением истины’ 61). По словам де-Марбо, бюллетень Наполеона ‘глубоко поразил всю Францию’ 62).

Сморгонь и оставление Наполеоном армии.

Достигнув Сморгони, Наполеон нашел там высланные из Вильны припасы. Получив известие о приближении дивизии Луазона, он призвал своих маршалов, Мюрата, вице-короля и объявил им о своем намерении возвратиться во Францию. Все одобрили его намерение. Главнокомандующим армией был назначен Мюрат, меньше всех способный к такой обязанности в данный момент. При нем оставлялись все, кроме Каленкура и Дюрока, которых Наполеон брал с собою. В спутники себе он избрал еще генерала Мутона, мамелюка Рустана и одного польскаго офицера в качестве переводчика. Конвой должны были составить двадцать неаполитанских кавалеристов. Вечером 23 ноября (5 дек.), в 8 часов, полководец, приведший с собою в Россию полмиллиона солдат, отправился из нея с скромным поездом. В карету подле него сел Каленкур, в санях поместились Дюрок и Мутон, польский офицер и мамелюк сели на козлы. При 28 градусах мороза ночью приехал Наполеон в Ошмяны, где стояла дивизия Луазона, прибывшая из Вильны.

Партизан Сеславин.

Партизан Сеславин, пробиравшийся в Ошмяны рыскал вокруг. Огни биваков его были видны с большой дороги: будь он подле нея во время проезда Наполеона — плен завоевателя Европы был бы неизбежен. Сеславин атаковал армию Луазона, которая в этих военных операциях мало принесла пользы, потому что весть о катастрофе, постигшей великую армию, повлияла на нее самым угнетающим образом. Солдаты пали духом, дисциплина пошатнулась, началось массовое дезертировало.
По словам участника похода Я. С. Храповицкаго, ‘дивизия генерала Луазона, находившаяся в Вильне, вышедшая в Ошмяны’, в четыре дня потеряла три четверти дивизии, а остальные были почти все взяты в плен при занятии нами Вильны. Вся дорога была усеяна мертвыми или умирающими и означала путь армии. Каждый пригорок был загроможден обозами, пушками, полковыми и артиллерийскими ящиками, каждый их бивак походил на поле кровопролитной битвы, или, вернее уподобив, это была долина Иосафатова, долина плача и скорби’ 63).

Встреча с министр. Марэ.

Наполеон не пожелал поинтересоваться состоянием армии Луазона и отправился дальше. За 28 верст от Вильны его встретил французский министр иностранных дел Марэ. Они вместе ехали до самой Вильны. В беседе с Марэ Наполеон сказал:
— ‘Армии нет: нельзя назвать армией нестройныя толпы блуждающих наудачу, для отыскания пищи и пристанища. Из них еще можно было бы составить армию, если бы в одном из ближайших пунктов удалось нам найти продовольствие, обувь и одежду для голодных людей’.
Марэ, для успокоения Наполеона, доложил ему о состоянии виленских магазинов, в которых было 14.000 четвертей ржи и 5.000 четвертей муки, 30.000 пар башмаков, множество одежи и 27.000 ружей. Наполеон был удивлен и обрадован таким известием:
— ‘Вы возвращаете мне жизнь, — сказал он. — Оставайтесь здесь до прибытия Мюрата и прикажите ему держаться в Вильне по крайней мере неделю, чтобы сколько нибудь устроить армию и продолжать отступление не в таком жалком состоянии’…

Наполеон снова в Вильне.

Наполеон не осчастливил теперь Вильны своим пребыванием. Наполеон остановился в одном виленском предместье только для перемены лошадей и поскакал далее. Редактор ‘Курьера Литовскаго’ не счел нужным распространяться об этом факте и ограничился заметкой: ‘Возвращаясь из Москвы, Наполеон проехал виленскими форштадтами, за городом принял князя Бассано и военнаго губернатора, переменил лошадей и поспешил через Ковну, во Францию’ 64).

23 ноября.

Отъезд императора, вызванный печальной необходимостью, произвел страшное негодование в оставленных войсках и содействовал их окончательной деморализации. Истощенная голодом, холодом и усталостью, обезумевшая от отчаяния толпа беглецов неудержимо стремилась к Вильне, оставляя за собою страшный след… В Вильне она надеялась найти продовольствие, отдых и если не прекращение, то хоть уменьшение бедствий. Действительно, Вильна была снабжена провиантом, но трепетала от ужаса при вести о приближении страшных гостей, потерявших человеческий облик, предававшихся всякаго рода грабежу и насилиям на своем пути, сжигавших иногда встречныя селения только для того, чтобы обогреться. Еще до прибытия армии, состоятельнейшие жители и многие из властей — бежали из Вильны. Мюрат, опередив армию, принял меры для защиты города и правильной раздачи припасов, но голодныя, давно уже отвыкшия от повиновения толпы ворвались в город 25 ноября (7 дек.) и силою завладели магазинами.
Не всем, конечно, удалось получить провиант, вследствие безпорядка в раздаче, неизбежнаго при общей суматохи, и грабежа. Город сразу изменил свою физиономию и наполнился толпами беглецов, напоминавших какия-то привидения, какой-то страшный и печальный маскарад. Солдаты, изнуренные голодом и усталостью, силою врывались в дома и засыпали непробудным сном или садились погреться к навозным кучам, зажигаемым перед домами для очищения воздуха. Несчастные искали в этих кучах каких-нибудь остатков, чтобы утолить голод. Виленские жители, знавшие французов в лучшем виде, теперь опасались их, прятались по домам и запирали свои лавки. Евреи, скрывавшиеся в домах и подвалах, выходили теперь на улицу, выталкивал из своих домов французов и даже убивали их. В особенности досталось гвардейцам.

Сеславин под Вильною.

Арьергард Виктора, пытавшийся задержать наши войска у Рукойны, был 27 ноября отброшен партизанским отрядом Сеславина к Вильны, которую необходимо было удерживать некоторое время, чтобы дать возможность выбраться оттуда беглецам и обозам и вывезти хоть часть запасов. А между тем сражаться могли только остатки гвардии и дивизии Луазона и Вреде, в общем около 4 т. чел. В остальных пяти корпусах под ружьем оставалось только 300 чел., — прочие уже не помышляли ни о каком сопротивлении. При таких обстоятельствах из войск Луазона и Вреде сформирован был новый арьергард, к которому присоединили всех одиночных людей, способных еще владеть оружием. Трудная задача командовать этим сборным отрядом выпала на долю Нея. Неустрашимый маршал сделал все, что было в человеческих силах, чтобы задержать преследующих, но все усилия его были тщетны.
28-го ноября русские заняли столицу Литвы. В 6 верст от города неприятели принуждены были взбираться на крутую, покрытую гололедицей гору. Здесь столпилась значительная часть обоза, так как лошади скользили, падали и не могли вскарабкаться на высоту. Арьергард Нея пробовал задержать преследующих, но был сбит, и в наши руки досталось множество пленных и повозок. В числе последних было несколько с казной Наполеона, заключавшей в себе до 11 миллионов франков. Деньги эти частью были разграблены французами же, частью же достались донцам, спасти удалось около 4 миллионов.

Битвы у Острой брамы и у Понар.

Интересное, хотя и нисколько неточное описание этих событий находим в записках участника событий Арнольди: ‘Мороз был огромный, у лошадей ни крошки корма… На утро перед зарей всполошились мы, несколько людей лежало с отмороженными ногами, а лошади все без изъятия без хвостов… с холоду и голоду отъели оне их одна у другой. От Медников до Вильны 30 слишком верст. В этом переходе мы почти не дрались, потому что французы поднялись с полночи в величайшей тишине и убрались по добру, по здорову в Вильну. Мы шли скоро и забрали по дороги все. У самой Острой брамы завязалось жаркое дело, но не для удержания, кажется, города дрались французы, а лишь дабы выиграть время и вывести из него войска и вещи 65). Защита не помогла… ядра мои очистили Острую браму, а там и улицу, от нея идущую. Пехота пошла довершать начатое. С занятием Вильны, осталось нам до 30 (?), кажется, тысяч пленных вместе с ранеными, множество пушек с фурами зарядными, несколько генералов и офицеров и огромные запасы провианта, водки, вин, рому, кож, седел, сукон и всевозможнаго для прихотливой армии… Я поспешно проехал город и подгонял французов ядрами сзади к Понарской горе, где навстречу им, с противоположной стороны, ожидал их граф Платов с своими наездниками. Тут ничего уже не ушло: ни люди, ни лошади, ни пушки или кареты ни коляски, словом, не было увезено ни одного колеса. А людей спаслось весьма мало. Подошва горы походила на Коренную ярмарку по столпившимся на ней экипажам, людям и обозам’ 66).

У Ковны.

По выступлении из Вильны, бегство французов еще более ускорилось, и разстояние в 100 слишком верст до Ковны было пройдено ими в 3 перехода, а арьергардом — в 4. В Ковне повторились те же картины грабежа и безпорядка, что и в Вильне, и опять Ней со своим слабым арьергардом, к которому удалось присоединить нисколько сот молодых немецких солдат, пытался задержать наступающаго. Эта ничтожная горсть людей заняла 1-го декабря тет-де-поны на Немане и Вилии, но 2-го декабря подошли казаки и после непродолжительнаго боя разоряли французский арьергард, с этого дня переставший существовать. В Ковне казаки захватили до 5 т. пленных и 21 орудие.
Ней спасся с 200 вооруженных людей, которые скоро разбрелись в разныя стороны, так что при маршале не оставалось никого, кроме генерала Жерара. Участник войны, генерал Дюма, приводит в своих воспоминаниях любопытную подробность: ‘Вырвавшись из окаянной России, я отдыхал на своей квартире в Вильковишках, как вдруг вошел ко мне человек в коричневом сюртуке, с длинною бородою и красными сверкающими глазами. — ‘Вы не узнаете меня?’ — спросил он. — ‘Нет! Кто вы?’ — ‘Я — арьергард ‘великой армии’, маршал Ней…’.
В общем, из 380 тыс. главной массы французской армии, перешедшей 12 июня русскую границу в Ковне, обратно возвратилось через нее только 1 т. челов. вооруженных, с 9 орудиями, и до 20 тыс. безоружных. Первые состояли исключительно из гвардейцев — 400 чел. пехоты и 600 кавалеристов, во главе их были маршалы Наполеона.
‘На всей ретираде от Березины до Немана, говорит Арнольди, взято одним авангардом до 350 пушек и более 1500 фур зарядами и патронами, исключая множество осажденных. Кроме пушек и оружия, досталась нам бездна экипажей, я сам взял две коляски Бертье с картами и шкатулкой с машиной для делания наших сторублевых ассигнаций, с большим запасом в ней бумаги для этой работы, что и представил авангардному начальнику, поставив у себя экипажи и карты, кои и теперь сохраняю’ 67).

Отношение поляков к отступавшим.

Как относились к отступавшей армии поляки? Для решения этого вопроса, быть может! небезынтересны будут некоторый выдержки из дневника де-Марбо.
Изобразив живыми красками невыразимыя бедствия, которыя переносили отступавшия в полнейшем безпорядке французския войска, барон замечает:
‘Несколько тысяч казаков неотступно следили за нами и бросались туда, где видели багаж и ожидали добычи. Впрочем, довольно было нескольких ружейных выстрелов, чтоб их отогнать. Эти безпрестанные набеги не приносили нам сушественнаго вреда, но очень нас раздражали и тревожили. Многие наши раненые и больные попадались в руки к этим хищникам, которым иногда случалось захватывать богатую добычу. Желание поживиться нашим добром вызвало на сцену других врагов, которые оказались в рядах наших союзников: это были поляки’…
‘Сын одного из их королей, маршал Саксонский, был прав, говоря, ‘что поляки суть величайшие на свете грабители и не пощадят имущества даже родного отца’. Понятно, что поляки, служившие в наших рядах, смотрели на имущество своих бедствующих сослуживцев такими же глазами. В походах и на биваках они таскали все, что попадалось им под-руку. Но так как мы стали их остерегаться, и оттого им стало труднее воровать по мелочам, то они придумали грабить в больших размерах. Они разделились на несколько банд. По ночам, нахлобучив на себя вместо форменных касок мужицкия шапки, они пробирались тайком из своих биваков на заранее условленное место и, собравшись, бросались оттуда на наши лагерныя стоянки, крича по казацки: ‘ура, ура!’ Многие пугливые люди разбегались в страхе, бросая свои пожитки, возы и провизию, а ложные казаки, пользуясь суматохой и награбив, что можно, возвращались до разсвета в бараки, где они опять делались поляками — с тем, чтобы на следующую ночь снова превратиться в казаков’.
‘Удостоверившись в несомненности такого отвратительнаго разбоя (affreux brigandage), многие генералы и полковые командиры решили положить ему конец. Генерал Мэзон приказал устроить бдительный надзор вокруг биваков 2-го корпуса. Однажды ночью наши часовые подстерегли около полусотни поляков в ту минуту, как они, вздумав играть роль ложных казаков, приготовлялись закричать ‘ура’ и броситься на грабеж. Окруженные со всех сторон, эти негодяи имели наглость утверждать, что они хотели только ‘пошутить’. Но как тогда было не время и не место шутить, то генерал Мэзон приказал их всех немедленно разстрелять. С тех пор мы избавились на некоторое время от таких воров, но потом они снова явились’.
Если предположить, что в вышеприведенных словах есть только небольшая доля правды, то и тогда ‘политика’ поляков к своему недавнему ‘избавителю’ носит совершенно особенный характер.
К этому следует прибавить, что при смелом набеге генерала П. И. Чаплица 68) на Слоним, во время отступления французов, был уничтожен только что сформированный польско-литовский гвардейский уланский полк, гордость поляков, и взят в плен командовавший ими знаменитый польский генерал Конопка, участник испанских походов Наполеона. Дело было в 25 верстах от Слонима. Арнольди, бывший во главе небольшого каваллерийскаго отряда, состоявшаго из ста павлоградских гусар и полусотни казаков, нагнал отделившийся от полка Конопки отряд улан, захватил в плен 200 нижних чинов и отбил полковую кассу в 200 тысяч франков золотом. Самого ‘Конопку догнал казачий урядник Дячкин и, ранив его пикой, взял в плен’ 69).

Наполеон за границей России.

Наполеон переехал границу России 25 ноября и направился из Ковны в Варшаву. Прибытие его туда было совершенно неожиданно. Поздно вечером, 28 числа, посланник французский, аббат Прадт был испуган появлением у него Каленкура, который немедленно звал его к императору, остановившемуся в l’hotel d’Anglettere.
В Варшаве Наполеон был очень удручен постигшей его неудачей. Отношение его к печальному исходу предприятия вылилось в фразе, которую он повторял несколько раз сряду, по прибытии в Варшаву.
— ‘От великаго до смешного — один только шаг’ 70).

ПРИМЕЧАНИЯ

Очерк Ф. А. Кудринского публикуется по отдельному изданию. Сохранены примечания автора.
1) Виленский университет славился изучением медицины. В 1804 г. в Вильну приехали два знаменитых венских профессора: Иван-Петр Франк и его сын Иосиф. Иван-Петр Франк считается отцом ‘судебной медицины’. Он составил первый курс этой науки, которая в то время называлась ‘полицейской медициной’. Вскоре он уехал в Петербург, где был назначен лейб-медиком. Иосиф Франк состоял директором виленской клиники и славился, как выдающийся медик. Он оставил записки о Вильне в 6 томах, имеющее ценное значение для истории города.
2) В. Б. Загорский. Импер. Виленск. Медиц. Общество. 1805 — 1895. Вильна. 1896, стр. 40.
3) Там же, стр. 41.
4) Пример воззвания комиссии врем. прав. вел. кн лит. к жителям Литвы. — К. Военский. ‘Акты, док. и матер. для истор. 1812 г.’ т. I, стр. 147.
5) Там же, стр. 149.
6) Там же, стр. 150.
7) Henrik Schmitt: ‘Dzieje Polski XVIII i XIX wieku’ t. IV, str. 232.
8) Многие из русских помещиков в литовском крае, при приближении неприятеля, оставили свои имения. ‘Литовская комиссия’, учрежденная Наполеоном, распорядилась, чтобы ‘казенныя имения, по покупке или всемилостивейшему пожаловании российскими подданными владеемыя, по отлучке их во внутрь России, занять в казенное ведомство’. С этой целью в эти имения комиссией временнаго литовскаго правительства были назначены особые администраторы (Дело архива виленск. генерал-губерн. No 36, за 1813 г. ‘О казенных имениях’… л. 1). По возвращении края России, эти администраторы были оставлены в тех имениях, владельцы которых не возвратились, — с условием давать отчеты по управлению. (Там же, л. 2).
9) К. Военский. ‘Акты, док. и матер. для истор. 1812 года’, 1909 года, стр. 151.
10) Там же, стр. 152.
11) Объявление муниципалитета г. Вильны от 27 июля (н. с.) 1812 г. — К. Военский. ‘Акты…’, стр. 235.
12) Военский. ‘Акты…’, стр. 153.
13) Там же, стр. 151.
14) Там же, стр. 260.
15) ‘Курьер Литовский’, 1812 г. No 59.
16) ‘Курьер Литовский’ 1812 г. No 61.
17) Постановление комиссии врем. прав. вел. кн. лит. о российских монетах 2-х и 5-ти коп. достоинства, от 7-го авг. (н. ст.) 1812 г. — К. Военский. ‘Акты…’, стр. 161.
18) К. Военский. ‘Акты…’, стр. 167.
19) Там же, стр. 160.
20) Там же, стр. 168.
21) Там же, стр. 168.
22) О недостатке в Вильне топлива 26 шля 1812 г. К. Военский. ‘Акты…’, стр. 273. Профессор внленскаго университета Иосиф Франк в своих записках о Вильне утверждает, что Вильна была окружена огромными лесами, и, казалось, дрова должны быть очень дешевы, — а между тем цена их была очень высока, вследствие недостатка рабочих рук и непомерно дорогой доставки. Впрочем, прибавляет Франк, если бы такие леса находились в южной Европе, то наверное были бы употреблены на что-либо другое, только не на топливо.
23) К. Военский. ‘Акты…’, стр. 370.
24) Там же, стр. 239.
25) ‘Курьер Литовский’ 1812 г. No 86.
26) Военский. ‘Акты’… стр. 271.
27) Описание богослужения у Военскаго. ‘Акты…’, стр. 263 — 264.
28) К. Военский. ‘Акты…’, стр. 264.
29) Празднование дня рожд. и тезоименитства Наполеона. — К. Военский. ‘Акты…’, стр. 266.
30) К. Военский. ‘Акты…’, стр. 268.
31) Там же, стр. 269.
32) Там же, стр. 270.
33) Дело арх. вил. ген.-губ. No 102, 1812 г., стр. 25.
34) Там же, стр. 14.
35) Дело арх. вил. ген.-губ. No. 102, 1812 г. ‘О национальной гвардии и жандармах’, стр. 22 — 23.
36) ‘Курьер Литовский’ 1812 г. No 74.
37) Распоряжение 7 сентября (н. ст.). Военский. ‘Акты…’, 186.
38) Распоряжение от 5 августа 1812 г. Военский. ‘Акты…’, стр. 159.
39) Постановление комиссией врем. прав. вел. кн. лит. о сборе со всех жителей вел. кн. налога под назван.: ‘личное единовременное пожертвование’. 22 авг. 1812 г. — К. Военский. ‘Акты, док. и матер.’, стр. 170 — 171.
40) Военский. ‘Акты…’, стр. 178 — 182.
41) Там же, стр. 185. Крупная торговля Вильны находилась в 1812 г. в руках христиан. Лучшими магазинами в городе считались немецкие — Рейзера и Карнера. Осип Франк утверждает, что эти купцы жили пышно, не заглядывая в завтрашний день, и потому должны были закончить свою торговлю банкротством. По документальным данным виленскаго городского архива, торговых христианских фирм в городе, в 1812 году, было 17, а еврейских, занимавшихся сравнительно мелкой торговлей, 49. Сумма торговых оборотов христианских и еврейских фирм была равна. Кофеен, ресторанов и питательных заведений в Вильне было 250, бань — 9 (Книга вил. гор. арх. за 1812 г. No 1393). Конечно, в документе, составленном по поводу требования французскими властями новых денежных обложений, не упоминаются мелкия лавченки, которых в Вильне было не мало. Каменных домов в Вильне было более 700, приблизительно столько же деревянных, хотя Франк утверждает, что деревянных было гораздо больше.
42) ‘Курьер Литовский’ 1812 г. No 68.
43) Постановл. виленск. городск. муниципалитета 14 сент. 1812 г., Дело вил. гор. арх. за 1812 г. No 1393.
44) Военский: ‘Акты…’, стр. 187 — 192.
45) Храмов в Вильне в 1812 г. было 25, монастырей 23. В числе последних один православный (Св. Духовский), один униатский (теперь — Троицкий), униатская семинария (теперь духовное училище) на Андреевской улице), кирхи — лютеранская и реформатская. Остальные монастыри — католические.
46) Военский. ‘Акты…’, стр. 194 — 195.
47) О принятии администрацией виленск. д-та мер по снабжению армии провиантом и фуражем. — К. Военский. ‘Акты…’, стр. 193.
48) К. Военский. ‘Акты, док. и матер. для истор. 1812 г.’, стр. 193.
49) Предписание о снабжении госпиталей медиц. средствами 25 сент. 1812 г. — К. Военский. ‘Акты…’, стр. 193 — 194.
50) Дело архива виленск. ген.-губ. No 100, 1812 г., стр. 30.
51) Военский. ‘Акты’, стр. 241.
52) Там же, стр. 241.
53) Ковалевский. ‘Наполеон и эпилепсия’, стр. 185.
54) П. П. Ковалевский. ‘Наполеон и эпилепсия’. СПБ. 1899 г.
55) ‘Курьер Литовский’ от 17 октября 1812 г.
56) К. Военский. ‘Акты, докум. и материалы для истор. 1812 г.’, стр. 346. Последней фразой — ‘Lа sant Sa Маjest n’a jamais et meilleure — заканчивается, как известно, знаменитый 29-й бюллетень великой армии, данный из Молодечны, 21 ноября 1812 г.
57) О недостатке водки в виленск. продов. магазине. — К. Военский. ‘Акты, док. и матер, для истор. 1812 г.’, стр. 246.
58) О запасн. продов. магазине. — К. Военский. ‘Акты…’, стр. 199.
59) Военский. ‘Акты…’, стр. 200.
60) Дело арх. вил. ген.-губерн. No 103 за 1812 г., стр. 20 — 21.
61) Н. А. Полевой. Наполеон в России в 1812 г., стр. 179 — 180.
62) И. П. Корнилов. ‘Адам Чарторыйский’, стр. 90.
63) Воспоминания Я. С. Храповицкаго. ‘Отеч. война 1812 г. в записках современ.’. Матер. воен.-уч. арх., изд. Военским. Петербург 1911 г., стр. 43.
64) К. Военский. ‘Акты док и матер, для истор. 1812 г.’, стр. 413.
65) В сражении при Острой браме французы укрывались за стеной. Стены и валы, окружавшие Вильну до конца ХVIII в., в 1812 году почти не существовали. — От стен остались лишь караульни: у Острых ворот (здесь сохранилась и старая стена), на Трокской улице, Стефановской, на Заречьи, Снипишках, Антоколе и Погулянке. Последняя караульня, — типичное здание, — сохранилось и до настоящаго времени. Недалеко от караульни — памятник Яцеку (сооружен в XVI в.) Погулянская караульня, или, по терминологии ХVIII в., кордегардия (с въездными столбами), сооружена, по всей вероятности, в половине ХVIII в. Во всяком случае, она существовала до присоединения Литвы к России, — о чем ясно свидительствует хранящийся в виленском музее старинный акварельный рисунок, изображающей городскую заставу на Погулянке с польским солдатом — часовым. Чрез эту заставу в м. июне входили, а в м. ноябре бежали французы к Понарам. И теперь еще от стариков можно услышать название этой местности ‘наполеоновскою’.
66) ‘Отечественная война 1812 г в записках современников’. Матер. военн.-уч. арх. — С.-Петербург. 1911 г., изд. Военским, стр. 29.
67) ‘Отеч. война 1812 г. в записк. соврем.’. Мат. военн.-уч. арх., издан. К. Военским, стр. 30.
68) Генерал — поляк, оставшийся на русской службе. ‘Скромный, приветливый, любимый войсками, Чаплиц был один из отличных генералов 1812 г.’. Богданович. ‘История Отечеств. Войны’, т. III, стр. 461.
69) ‘Отечественная война 1812 г. в записках современников’. Петербург 1911 г. К. Военский, стр. 13 и 18.
70) Тэн. ‘Наполеон Бонапарт’, стр. 116.

XVIII.

Русские в Вильне. Приезд императора Александра. Амнистия. Новыя военныя распоряжения.

Занятие русскими войсками Вильны.

Вильна была занята русскими войсками 28 ноября (10 декабря). Войска Платова вошли в Вильну 2 (14 декабря). Русские захватили здесь в качестве военных трофеев 140 орудий, обширные провиантские склады и более 14.000 человек пленных.
30 ноября (12 декабря) прибыл в Вильну Кутузов. Край был ему знаком. Раньше он здесь был военным литовским губернатором. Население, конечно, приветствовало торжествующаго полководца. Опять посыпались оды, речи, а на театральной виленской сцене даже засияло изображение Кутузова с надписью: ‘Спасителю отечества’. Так переменчивы, под влиянием неизбежных обстоятельств, политическия симпатии.

Кутузов в Вильне.

О своем вступлении в Вильну Кутузов писал своей жене: ‘Я вчерась писал к государю рапорт на поле, верст за 20 от Вильны, и не мог на морозе тебе написать ни строчки. Я прошлую ночь не мог почти спать от удивления в той же спальне с теми же мебелями, которыя были, как я отсюда выехал, и комнаты были вытоплены для Бонапарте, но он не смел остановиться, объехал город около стены и за городом переменил лошадей’ 1).
В Вильне Кутузов встретился с Чичаговым. Описание этой встречи находим в воспоминаниях Храповицкаго. ‘Адмирал и фельдмаршал в виленском дворце обменялись приветствиями, говорит Храповицкий. ‘Светлейший’ посадил адмирала возле себя. Когда мы все заняли места (стоя), и когда все утихло, и воцарилась тишина, князь Кутузов, наклонив немного голову, сказал адмиралу:
— ‘Поздравляю вас, ваше превосходительство, с одержанными победами над врагом и вместе с сим благодарю вас за все ваши распоряжения’.
‘Мне самому показалось, что при сем последнем слове он подвысил голос. Адмирал, не останавливаясь ни мало, голосом твердым и громким отвечал:
— ‘Честь и слава принадлежит’ вам одному, ваше сиятельство, ибо все, что ни исполнялось, — исполнялось буквально во всей силе слова повелений ваших, следовательно, победы и все распоряжения есть ваше достояние’.
‘Отпустив друг другу такого рода приветствия, оба приумолкли. Сию минуту подали чай, и разговор начался обыкновенный’ 2)

Русские порядки.

Конечно, в городе произошли крупныя перемены. Еще при приближении русских к Вильне, из нея бежали чиновники, поставленные французами. Со вступлением русских бегство приняло значительные размеры. Недоставало многих видных влиятельных лиц: герцога Бассано, генералов: Гогендорпа, Биньона и др. Начальником края был назначен князь Римский-Корсаков, генерал-полициймейстером Эртель, полициймейстером Шлыков.
‘По уходе французов, неизвестно, где девался редактор Данилович, а потому и издание ‘Литовскаго Курьера’ пресеклось’ 3).

Состояние русской армии.

Изгнание неприятеля было куплено русскими дорогой ценой. Главная русская армия, выступившая из Тарутина в составе 97.112 чел., дошла до Вильны в количестве 27.464 чел. Из 622 орудий осталось только около 200. По разным госпиталям было разсеяно 48.000 больных. Такая убыль в людях давала основание Кутузову просить императора приостановить наступательныя движения армии. ‘Признаться должен, — писал Кутузов, — что ежели бы не приостановлять, продолжать действия верст до полтораста, тогда бы, может быть, разстройка ея (армии) дошла до такой степени, что должны бы, так сказать, снова составлять армии’ 4). Щадя русския войска, Кутузов не преследовал неприятеля с тем напряжением, с каким мог бы, полагая, что Наполеона следует приберечь для англичан, а для России он больше не опасен. Планы Кутузова клонились к упорядочению России, а не к спасению Европы, как желали того политики Англии и немецких государств, привыкшие в то время смотреть на Россию, как на орудие достижения своих целей.
Как чувствовали себя офицеры русской армии, об этом лучше всего свидетельствуют их письма, в которых они делились своими впечатлениями с родными: ‘С октября по январь месяц мы все были в походах, пишет Бартенев, — проходили обширные и дремучие леса Минской и Могилевской губерний, сами рубили большия сосны, сами прокладывали большую дорогу и терпели нужды разнаго рода, моровая язва, здесь царствующая (письмо из Вильны), похитила всех почти наших солдат, двадцать человек осталось здоровых, но и те тоже в свою очередь были больными. Роту нашу в Вильне разбили по артиллерийским паркам’. ‘Кроме двух-трех солдатских рубашек, уже ветхих и неспособных к ношению…, прочаго белья у меня почти нет, жалованья уже целый год не получено. Да что нашим жалованьем можно и делать, когда за все наше жалованье, т. е. за 280 руб., давали сперва в Вильне только 11 червонцев, коих едва на две недели доставало, чтобы купить на то съестных припасов’. 5) ‘Всякий день, с медикаментами, коими мы обкуривали свою квартиру, стоил мне по крайней мере червонец. В Вильне я мог прокармливаться, как офицеру прилично’ 6).
Награбленныя сокровища были брошены. Деньги потеряли свою ценность. За рюмку водки давали по десяти пятифранковых монет. Целыя кучи серебра променивали за несколько наполеондоров, за бутылку отвратительнаго вина и несколько фунтов хлеба… Сохранились известия, что русские, преследовавшие французов, по усталости, представляли собой далеко не воинственную и не грозную силу. Преследователи жили более моральным состоянием, чем физическими силами. Радость и чувства национальной силы и достоинства перемогали физическия лишения и невзгоды.

Возвращение импер. Александра I в Вильну.

Император Александр, начав кампанию в Вильне, пожелал и окончить ее в том же городи. Император наградил Кутузова титулом князя за спасение отечества, но, зная медлительный его характер и предвидя остановку в исполнении своих широких планов, отправился лично в Вильну. Помолившись 6 (18) декабря вечером, в 11 часу, в Казанском соборе, он 7 (19) дек. выехал из Петербурга. Его сопровождали: обер-гофмаршал граф Толстой, граф Аракчеев, государственный секретарь Шишков, генерал-адъютант князь Волконский, статс-секретарь граф Нессельроде и действ. ст. сов Марченко. Несмотря на сильную стужу, государь все время ехал на тройке в открытых санях. Лошадьми правил кучер Илья.
По словам Вигеля, ‘царь, смиренно повинуясь высокому призванию, почувствовал, что наступило и для него время великих подвигов. Он оставил Петербурга и прибыл в Вильну 12 декабря, с победоносным войском праздновать день своего рождения, ровно через шесть месяцев после того, как в той же Вильне объявил, что не положить оружия’ 7).
11 (23) декабря, у дворцоваго подъезда, в Вильне, в парадной форме с строевым рапортом в руке, князь Кутузов ожидал приезда императора. Тут же — стоял почетный караул от лейб-гвардии Семеновскаго полка. В 7 часов вечера прискакала взмыленная тройка почтовых лошадей. Из саней, занесенных снегом, вышел император. Приняв рапорт, он обнял фельдмаршала и поздоровался с семеновцами, затем прошел во дворец рука об руку с полководцем, повел его в свой кабинет и там беседовал с ним без свидетелей. При выходе Кутузова из кабинета, граф Толстой поднес ему на серебряном блюде орден Георгия I степени.
Есть мнение, что император неохотно удостоивал фельдмаршала этой высшей из военных наград, и что-будто бы он даже сказал Вильсону: ‘Хотя Кутузов не оказал никакой заслуги, но наградить его следует в угождение дворянству.’ Вильсон, — кстати сказать, — нерасположенный, вообще, к Кутузову, — передает при этом следующия слова, сказанныя будто бы императором частным образом:
‘Мне известно, что фельдмаршал, ничего не исполнил из того, что следовало сделать, не предпринял, против неприятеля ничего такого, к чему бы он, не был буквально вынужден обстоятельствами. Он побеждал всегда только против воли, он сыграл с нами тысячу и тысячу штук в турецком вкусе. Однако дворянство поддерживает его, и вообще настаивают на том, чтобы олицетворить в нем народную славу этой кампании… Мне предстоит украсить этого человека орденом св. Георги первой степени, но, признаюсь вам, я нарушаю этим статуты этого славнаго учреждения.. и только уступаю самой крайней необходимости. Отныне я не разстанусь с моей армией и не подвергну ея более опасностям подобнаго предводительства. За всем тем это — старец. Я прошу вас не отказывать ему в подобающем внимании и не отталкивать открыто оказанную с его стороны предупредительность. Я желаю, чтобы с этого дня прекратилось всякое между вами неудовольствие. Мы начинаем новую эру, надо освятить ее живою благодарностью к Провидению и чувствами великодушнаго прощения в отношении всех’ 8). Мнение Вильсона подтверждается словами князя А. Б. Голицына: ‘Первая встреча их, когда они увиделись в Вильне, была, что государь с негодованием потребовал от старика отчета в так называемом им бездействии армии. Оправдании Кутузова коротко, ясно и удовлетворительно’ 9).

12 декабря в Вильне.

Тем не менее, 12 (24) декабря, в день празднования своего рождения, государь сказал генералам, собравшимся во дворец, обнимая Кутузова:
— ‘Вы спасли не одну Россию, вы спасли Европу!’
Этими словами император выдал свой план явиться защитником ‘угнетенных’ западных народов.
Польское общество и особенно польския дамы снова были в восторге от императора, в честь прибытия котораго устраивались торжества, иллюминации, вывешивались транспаранты и т. п. Транспаранты, как говорят, были те же, что и при Наполеоне, но только с отнятым концом латинской буквы N.
Очень характерно следующее свидетельство очевидца второго пребывания императора в Вильне, в 1812 г. ‘Когда, после страшнаго поражения сильнаго врага, в конце 1812 года, государь изволил прибыть в Вильну, светлейший князь Кутузов 12 декабря (день рождения государя) давал бал, или, лучше сказать, по немноголюдности своей и тесноте помещения, скорее скромный вечер. Я, в нем участвовавший в числе танцующих офицеров Преображенскаго полка, находившихся тогда при главной квартире, припомнил себе, с каким неизъяснимо кротким, но озаренным великою славою лицом Государь вошел в залу, и с каким однако невольным трепетом стояли польския дамы и приветствовали его, но сердце его, чуждое мести, вскоре успокоило их, когда он стал разговаривать с некоторыми из них. Прошедшаго как будто не бывало, и все веселились, тогда как улицы города, огромные костелы его и больницы, наполненные пленными, не были еще вполне очищены от множества мертвых тел павшаго неприятеля и столько же ждавших той же участи от изнеможения сил после страшнаго голода и сильных морозов. Тут же на бале видел я светлейшаго Кутузова, в первый раз с Георгием 1-й степени через плечо, полученным им только накануне того дня’ 10).
Очевидец утверждает, что ‘государь с каким то особенным вниманием обходился с светлейшим, а в самом разгаре танцев вошел с ним в боковую комнату, дверь которой немедленно за ними затворилась и из которой возвратились они в бальную залу только по прошествии довольно долгаго времени, и это повторялось раза два’ 11).
Когда пили здоровье императора, Кутузов доложил, что наши артиллеристы палят из отбитых у неприятеля пушек французским порохом.
Вечером император был на рауте у главнокомандующаго (балом это нельзя назвать). При входе императора были повергнуты к его стопам отбитыя донцами Платова знамена.
Виленские жители предполагали дать бал, но император отклонил предложено. Потому что ‘при настоящих обстоятельствах ни танцы, ни звуки музыки не могли быть приятны’. На вечере же у Кутузова государь был потому, что желал сделать удовольствие старику.

Манифест 12 декабря.

Высокоторжественный день 12 (24) дек. был ознаменован особым манифестом, которым поляки западных губерний, принявшие сторону неприятеля, получили неожиданную амнистию. — ‘Объявляем, — говорилось в манифесте, — наше всемилостивейшее общее и частное прощение, предавая все прошедшее вечному забвению и глубокому молчанию и запрещая впредь чинить какое-либо по делам сим притязание, или изыскание, в полной уверенности, что сии, отпавшие от нас… почувствуют кротость сих с ними поступков и через два месяца от сего числа возвратятся в свои области. Пленные, взятые с оружием в руках, хотя не изъемлются из сего всеобщаго прощения, но, без нарушения справедливости, не можем мы последовать движениям нашего сердца, доколи плен их разрешится окончанием настоящей войны. Впрочем, и они в свое время вступят в право сего нашего всем и каждому прощения. Тако да участвует всяк во всеобщей радости о совершенном истреблении и разрушении сил всенародных врагов и да приносит с неугнетенным сердцем чистейшее Всевышнему благодарение’… 12).

Льготы полякам.

По окончании войны, император Александру как известно, возвратил полякам политическое существовало, хотя и не в виде польской республики. Он употребил все средства, чтобы приобрести расположение поляков, широко разсыпал царския щедрости на все сословия польскаго народа. Снято было запрещение с имений тех поляков, которые служили под знаменами Наполеона. Государь, по словам Шильдера, ‘удостоивал поляков посещением, присутствовал на многих балах, где старался очаровать всех, носил всегда польский мундир и орден Белаго Орла, пожаловал многих девиц в фрейлины, назначил к себе несколько польских генералов и флигель-адъютантов, раздал даже русские ордена и делал денежныя вспоможения. Учрежден был придворный штат для варшавскаго двора. В виду этого были назначены придворные чины, и оставлена в Варшаве некоторая часть экипажей и верховых и упряжных лошадей, принадлежавших императору и следующих в Петербург из Франции. Между тем, по свидетельству русскаго очевидца, поляки смотрели, вообще, на нас пасмурно. Они казались недовольными и даже не скрывали в разговорах, что им следует возвратить Могилев, Витебск, Волынь, Подолию и Литву. Это не заслуживало другого ответа, кроме известнаго стиха Дмитриева: ‘Всяк в своих желаниях волен’ 13).

Льготы курляндцам.

31 декабря (12 января) особым указом была объявлена амнистия курляндским жителям. Указ дан на имя рижскаго военнаго губернатора, маркиза Паулуччи. По этому поводу Шильдер делаете такое примечание: ‘Нельзя не заметить того страннаго обстоятельства, что император Александр в эту минуту общаго всепрощения не распространил его на небольшое число русских, провинившихся перед отечеством во время нашествия Наполеона. О них как бы позабыли, и над ними тяготели следствие и суд’ 14).
Такая политика государя совершенно разстроила планы Кутузова, который предполагал генералов и офицеров, отличившихся во время Отечественной войны, наградить поместьями литовских и белорусских мятежников.
Виленской губернией продолжал управлять граф Адам Хрептович, лично знакомый Кутузову, оставивший записки о 1812 годе. ‘Князь Кутузов объявил мне, что высочайшая есть воля Государя Императора, дабы я продолжал управлением виленскою администрацию’, пишет о себе Хрептович 15).

Новыя военныя распоряжения.

Император Александр сдержал слово, данное в начале войны — не положить оружия, пока в стране не останется неприятель…, но не совсем. — Когда не было уже французов в России, он и тогда не положил оружия и продолжал свои военныя действия с целью освободить Европу от французскаго влияния.
‘Никогда не было столь дорого время для нас, как при нынешних обстоятельствах, писал император Кутузову, — и потому ничто не позволяет останавливаться войскам нашим, преследующим неприятеля, на самое короткое время в Вильне. Я уважаю причины, в донесении вашем помещенныя, нахожу полезным остановить в Вильне единственную небольшую часть войск, которая бы собрала отставших и выздоровевших людей, а прочим всем войскам следовать безпрерывно за неприятелем’ 16).
Кутузов не соглашался с мнением государя и советовал кончить кампанию. Мнение Кутузова разделяли многие русские генералы и между прочим адмирал Шишков, спросивший однажды фельдмаршала, ‘отчего он не настаивает на том перед государем’.
— ‘Он по вашему сану и знаменитым подвигами, конечно, уважил бы ваши советы’, — говорил адмирал.
— ‘Я представлял ему об этом, — отвечал Кутузов. — Но, первое, он смотрит на это с другой стороны, которое тоже отвергнуть не можно, и, другое, скажу тебе, про себя откровенно и чистосердечно: когда он доказательств моих оспорить не может, то обнимает меня и поцелует: тут я заплачу и соглашусь с ним’.
На продолжение военных действий понадобились новыя средства. ‘Вследствие сего, генерал-провиантмейстер, что ныне министр финансов, граф Канкрин, отнесся ко мне, пишет граф Хрептович, с требованием о доставлении для армии сена, котораго уже нигде нельзя было сыскать, потому что французскими реквизициями до той степени было выбрано сено, что в уездах: Виленском, Ковенском, Трокском и Ошмянском, вовсе онаго не имелось, последняя реквизиция доставлена было с Вилкомирскаго уезда, и наконец французское правительство велело законтрактовывать фураж с фурнисерами, кои таскались за армиею, требуя непомерных цен за сено, котораго ни дома, ни даже в окрестностях, мы не находили, фурнисеры же, пришедшие из Страсбурга, Банеа и Мангейма, доставляли оное исправно, ибо каждые 8 дней предъявляли от ордонаторов квитанции для отпуска им денег’ 17).

XIX.

Борьба с болезнями. Очищение Вильны от трупов. Заботы о военнопленных.

Болезни.

Нерадостное зрелище представляла Вильна во время декабрьскаго пребывания в ней императора Александра. Еще до прибытия русских войск здесь свирепствовали разныя болезни и особенно тиф 18). Медицинское общество приняло руководящее и деятельное участие в борьбе с эпидемией. Какова была обстановка больных еще до возвращения великой армии, можно видеть из описания госпиталя базилианскаго монастыря (ныне св. Троицкий), оставленнаго Bertrand’ом, доктором французской армии, взятым в плен, которому было поручено заведывание несколькими госпиталями. ‘Многих стекол в окнах не хватало, — пишет доктор, — крыша и потолки в разных местах были попорчены. Больные валялись в коридорах на вязке полусгнившей соломы, или прямо на голом полу, ничем не прикрытые, в невыразимой грязи, так как они испражнялись и мочились под себя, и никто не убирал нечистот. Несколько только что вставших после болезни и еще шатающихся солдат кое-как исполняли обязанности служителей. — Ничтожное количество крайне плохого мяса и хлеба было разделяемо между больными без всякаго порядка. Не было самых необходимых лекарств, наприм., рвотнаго (нужно сказать, что в начале нашего столетия лечение тифа обыкновенно начинали назначением рвотнаго). Многие больные выползали тайком в монастырский огород и там с голоду набрасывались на сырые овощи. В шпалерах огорода потом найдено было не мало трупов этих несчастных. В этом госпитале единовременно скоплялось до 900 больных’ 19).
С устремлением в Вильну полчищ бегущих французов, полунагих, голодных и больных, болезни усилились, и картина стала еще трагичнее. Городские госпитали и казенныя здания окончательно переполнились больными 20) Умерших некому было хоронить. Трупы, нагроможденные кучами, лежали на улицах. Не было ни соломы для постели, ни дров для топки, ни воды для питья. Живые лежали вместе с трупами. Тела умерших особыми командами выбрасывались через двери и окна на улицу. Воздух был наполнен трупным запахом и испарениями от разлагавшихся трупов. Больные в полусознательном состоянии иногда разводили огонь на полу занимаемых ими помещений и погибали вместе с зданиями. Таким именно образом сгорел госпиталь в Закрете и много других зданий. Иосиф Франк разсказывает, что больные французы, помещенные в клиниках, в зале анатомо-патологическаго музея, с голоду съели большую часть хранившихся там анатомических препаратов. А в гимназическом здании, как разсказывали, больные подползали к только что умершим товарищам и объедали им мясо с рук и ног 21). Самую ужасную картину представлял базилианский монастырь. 7500 трупов навалены были друг на друга по коридорам подобно грудам свинца. ‘Все отверстия разбитых окон или стен были заткнуты руками, ногами, туловищами и головами мертвых, чтобы предохранить живых от доступа холоднаго воздуха. И в этих помещениях, наполненных зловредными испарениями, лежали несчастные больные и раненые, обреченные на гибель’ 22). На всех главных улицах горели костры для уничтожения миазмов и очищения воздуха. Развитие эпидемии до чрезвычайных размеров содействовало то обстоятельство, что в городе не было лиц, которыя взяли бы на себя инициативу и обязанности борьбы с болезнью. Многие доктора французы и поляки бежали при приближении русских.

Санитарныя меры.

С переходом госпиталей в руки русскаго правительства, положение как больных, так и врачей сразу улучшилось. Санитарное положение города Вильны составило главную заботу русскаго правительства. По этому предмету было издано много энергических распоряжений. Наибольшее число их пришлось на 7 декабря. Новый виленский полициймейстер Шлыков, вступивший в должность в начале декабря 1812 г., издал по полиции приказ об энергической очистке улиц города Вильны от мертвых тел и павших лошадей. ‘Надзиратели по кварталам наблюдают, дабы от сей минуты на улице ни одного мертваго тела, ни лошади не было’. Печатныя публикации такого содержания были розданы по домам с подписками об обязательном исполнении. Однако приказ полициймейстера о немедленном очищении города едва ли имел какия либо практическия последствия в виду того, что до 7 декабря (дата приказа) не были еще ‘показаны места, куда свалить мертвыя тела’.
Военный генерал-полициймейстер, генерал-лейтенант Эртель объявил всем жителям, ‘чтобы они, в течение трех дней, очистили свои дворы и улицы от мертвых тел и палых лошадей, отвозя все то за город, на место, назначенное полициею, в четвертый день послана от меня будет воинская команда для осмотра, и есть ли где мертвое тело, или палая лошадь, на дворе ли, или против дому чьего, найдены будут, то с того хозяина взыскать велю по пяти рублей серебром за каждое тело в пользу городских доходов, равным образом велеть все шинки в городе запирать в 8 часов непременно, а отворять не прежде разсвета, за неисполнение сего также положил я взыскать девять рублей за всякий раз с хозяина шинка, который не заперт и отперт будет не в назначенные часы, для чего и станут от меня посылаться патрули и обходы. Хозяева домов и шинков, кои тотчас не внесут сих штрафных денег в городские доходы, получат к себе до времени уплаты оных воинскую команду в дом, и обяжутся держать ее на собственном коште’ 23).
Виленское медицинское общество получило предложение (7 декабря) назначить от себя трех членов в полицейский комитет, для изыскания средств для уборки с улиц и погребения трупов. В экстренном заседании общества 7 декабря 1812 г. были командированы професс. Бекю, д-р Баранкевич и д-р Войнич 24). Президента Рейзер, распоряжением 9 декабря, повторяет приказ о немедленной очистке госпиталей и улиц от трупов. Генерал-полициймейстер Эртель распорядился ‘о наряде с каждаго двора по одному работнику с лошадью, с топором и с лопатой непременно на 10 декабря, поутру, в 6 часов’ 25). Распоряжение об очищении госпиталей от трупов было послано в монастырь св. Игнатия, доминиканов, пиаров, кадетский корпус, в клиники, костел Всех Святых, базилианов, дом Лобовских, костел св. Петра, городовой дом, костел св. Казимира, Якова, в Босаки и в русский монастырь.
Подряд по очистке города от трупов взял (7 дек.) еврей Хлавна Левнович, который однако не мог выполнить подряда, вследствие того, что в городе не хватало лошадей и повозок даже для перевозки больных и раненых. Поэтому частные приказы о доставлении виленскими обывателями лошадей и фурманок с рыдлювками (лопатами) и топорами (распоряжение 8 декабря) не могли быть исполнены. Донесения президента города Фомы Рейзера виленскому полициймейстеру Шлыкову о том, что Левнович ‘за многими даваемыми ему е скорейшей очистке подтверждениями не исполняет в точности заключеннаго договора’ 26), оставались без результата… На еврейский кагал было возложено, между прочим, обязательство доставить двенадцать пар лошадей с упряжью и извозчиками. ‘Ежели ж ими все лошади не будут доставлены, в таком случае городская дума обязывалась представить реестр обывателей, у которых можно было требовать лошадей’ 27).
Были подсчитаны лошади. Оне оказались только у 27 виленских обывателей: у Воловичовны при Острых воротах, у ксендзов базилианов, у Старостины Брзостовской, у хорунжей Тизенгауз, у пекарей Меера и Опица, у прелата Пусловскаго, аптекаря Гута, каноника Длускаго, профессоров Снядецкаго, Бриоты, Бекия, у пекаря Федора, Яновичевой, президента Гедройца. старостины Плятеровой, каноника Земковича, каноника Сулистровскаго, пекаря Фельса, Карла Букши, Людвика Умбигаума, у Зайковскаго, Слуцкаго, Андржеевской, Марцинковскаго, Свенцицкаго и Адама Эльсымонта 28). Для очистки виленскаго дворца было командировано 11 декабря 200 человек с рыдлевками, с баграми и топорами 29).
Капитан Станкевич доносил Шлыкову 15 декабря, что ‘в монастыре св. Казимира найдено ‘мертвых тел’ около пяти тысяч, кои по части начинают гнить, и находится за сим вонь большая, на очистку нужно непременно сто фурманок и толикое ж число людей, и сим числом не скорей можно очистить, как в продолжение шести или найдалее семи дней’ 30).

Посещение Александром I госпиталей.

В эту тяжелую для Вильны пору император Александр проявил большое самоотвержение. Не обращая внимания на предостережения и указания грозящей страшной опасности заразиться, он ‘лично посетил все эти притоны горя и скорби и, лично удостоверившись в ужасном положении несчастных больных, близко принял к сердцу их судьбу и поручил графу Saint—Priest немедленно заняться устройством госпиталей, на что были отпущены от казны нужныя средства, частная благотворительность тоже пришла в помощь, и жители Вильны стали доставлять в изобилии в клинический госпиталь пищу, белье и одежду’ 31).
— ‘Я изстрадался, — говорил император в Вильне фрейлине графине Тизенгауз. Я не обладаю счастливой философией Наполеона, и эта несчастная кампания стоит мне десяти лет жизни’ 32).

Уничтожение трупов.

Когда трупы были вывезены за город, сам собою возник вопрос об их уничтожении Член санитарной комиссии Бекю предложил сожигать трупы, и, действительно, в январе 1813 г., за предместьем Снипишки, на одном костре было сожжено около 1000 трупов, подобранных на улицах, дворах, огородах и привезенных из госпиталей. Но от костра весь город покрылся таким удушливым смрадным дымом, что пришлось отказаться от этой меры. Трупы стали предавать земле. Говорят, что только на Антоколе похоронено было 5000 французов 33).
В окрестностях Вильны и в самом городе зимой было похоронено до 80.000 трупов. По другим документам, ‘от заведения в Вильне французских госпиталей до возврата российской армии, зарыто в земле умерших больных 80.000’ 34). По данным архива виленскаго генерал-губернаторства, с 1 по 8 января 1813 г. ‘вывезено мертвых тел из разных госпиталей за город — 7555’, ‘закопано в ямы с насыпкой более 4 арш. земли сверх тел — 5263’, ‘лошадей пало — 693’. ‘Для остальных тел ямы приготовляются’ 35) ‘Городских жителей за тоже время умерло 96, больных жителей было около 1900… ныне состоит 1819’. ‘Больных русских войск за тот же период — 4197’ 36). К 13 марта 1813 г. вокруг Вильны на две версты уничтожено 53.000 трупов. Работа по изготовлению могил была немалая, если взять во внимание, что ямы пришлось рыть в промерзлой земле. На этот предмет было израсходовано до 15.000 рублей.

Борьба с заразой.

Против распространения заразы военным полициймейстером Эртелем было сделано распоряжение о необходимости принятия соответствующих мер. Констатировалось, что, ‘по мере умножения в здешнем городе больных’, в городе находится много людей, страдающих ‘гнилой прилипчивой горячкой’, которая усилиться может от того, что ‘шатающиеся по городу пленные для прошения милостыни ею заражены’. В виду этого, предписывалось: 1) ‘отыскать непременно за городом несколько домов, могущих поместить в себе значительное число людей, 2) всех шатающихся в городе забирать без всякаго изъятия и отправлять в оные дома и ни под каким предлогом не впускать их обратно в город, 3) объявить всем жителям, чтобы они под страхом военнаго суда не удерживали у себя в домах умерших более одного часа после смерти и в те комнаты, где находились мертвые, не впускали бы никого из людей жить некоторое время и, отворив окна, давали комнатам проветрить. Платье же, которое было на умерших, сжигали непременно’ 37).
Несмотря однако на тяжелое в санитарном отношении положение города, общественная жизнь начинала постепенно предъявлять свои права. Обыватели, по мере очищения города, забывали ужасы войны. В самый разгар свозки трупов, в Вильне был устроен (16 декабря) концерт, судя по сохранившемуся билету, подписанному военным полициймейстером Эртелем. В билете значится: ‘Объявителю сего московской императорской театральной дирекции первому флейтоверу господину Суку, о том: позволено ему дать в городе Вильне вокальный и инструментальный концерт’ 38).

XX.

Ликвидация войны 1812 г. в Вильне.

Военныя распоряжения по Вильне.

Для упорядочения страны и ликвидации войны, начальник Виленской губернии Л. Н. Римский-Корсаков (дважды управлявший Вильной: в период времени с 5 окт. 1806 г. по 3 июля 1809 г. и с 17 апр. 1812 г. по 24 декабря 1830 г.) просил у фельдмаршала Кутузова подчинения ему виленских войск и, в частности, заявлял, что ему необходим казачий полк ‘для прекращения мародеров, грабительства, смертоубивств и фуражирования’. Просьба Корсакова была уважена, Его ведению и общему надзору подчинены были также и все виленские госпитали 39).
Немедленно были учреждены ‘временныя исполнительныя комиссии’,40) в которыя поступили многие чиновники, подошедшие под высочайшей указ об амнистии и возстановившие свою политическую репутацию прошением о прощении 41).
Польско-литовская гвардия, по распоряжению русских властей, была распущена, а оружие ея отобрано 42).
Русские солдаты, за недостатком казарм, 43) были распределены на постой по частным домам.

Военнопленные.

Кутузов распорядился ‘иметь особенный надзор над находящимися в городе Вильне военнопленными и, колико возможно, стараться пресечь по сему предмету существующее замешательство’, заключавшееся в отсутствии правильной и точной регистрации пленных и распределения по квартирам. С целью упорядочить это дело, генерал-адъютант граф Сен-Приест распорядился (7 декабря 1812 г.) донести ему необходимыя сведения о числе находящихся в городе Вильне военнопленных и о размещении их по квартирам с показанием, сколько у каждаго хозяина находится. При этом приказывалось отвести в Вильне ‘двадцать домов для помещения в оных вновь военнопленных’ 44).
‘В ‘Бумагах, относящихся до Отечественной войны 1812 г., собранных и изданных П. И. Щукиным’, находим ‘список пленных французской армии в Вильне’. В списке указаны главным образом генералы и офицеры. К сожалению, документ, не имеет точной хронологической даты и потому трудно судить, к какому именно времени он относится. Всех — по данному списку — 1017 человек. Наибольшее число пленных составили нестроевые. Среди них обращают на себя внимание: 4 конфетчика, 172 лакея, денщики и фурманы — 68, один — ювелир, 3 артиста и 34 малолетних детей, оставшихся после убитых в сражении штаб и обер — офицеров, нижних чинов и других званий.
Число военнопленных в Вильне с точностью трудно определить, в виду постояннаго колебания статистических данных по этому предмету (одни пленные уходили, другие прибывали). В ведомости архива виленскаго генерал-губернатора ‘о числе состоящих военнопленных за неделю с 1 по 8 янв. (1813 г.)’ значилось — генералов 9, офицеров 1443, нижних чинов 5947, умерло генерал. 1, офицеров 189, нижн. чинов 1167. 45).
Все пленные, находившиеся в городе, были разселены по пригородным местностями в кляштор св. Петра, Тринополь, Кальварию и Верки. Там приказано особо приставленным смотрителям отделить больных от здоровых. Последним запрещено выходить и прогуливаться по городу без билета гошпитальной полиции. В числе особых мер, изданных с целью прекращения заразы, обращает на себя внимание 9 пункт полицейских предписаний, согласно которому жители, ‘по совету врачей, должны употреблять ежедневно в пищу лук, чеснок, уксус и таковыя вещи иметь, всегда при себе 46).
Отношение русскаго правительства к военнопленным было предупредительное и заботливое, судя хотя бы по сохранившейся в архиве виленскаго генерал-губернаторства ‘Переписке о военнопленных с г. г. графом Аракчеевым. князем Горчаковым, Лонгиновым, Виллямовым и проч.’ 47). Государь, заботясь о хорошем содержании пленных, приказал — ‘буде пленные претерпевают в чем-либо недостаток…, не оставить сделать им денежное вспомоществование’ 48). ‘Для вспомоществования французских офицеров’ государь назначить 15.850 р. 49).
В положении пленных особенное участие принимала императрица Мария Феодоровна, даровавшая ‘на вспоможение военнопленным виртембергским офицерам каждому по 100 рублей’… 50). Роздано было в Вильне 650 руб., остальные 1350 руб. переданы администрации.
Заботливость государыни в этом отношении доходила до интереса к отдельным военнопленным. Виллямов, напр., пишет Корсакову, что ‘государыня императрица, усмотрев из доставленных списков, — что поручик Рейс (4 линейн. полка виртембергской службы) находится в Вильне…, повелеть соизволила просить вас…, чтобы благоволили потребовать от него письма к матери и оное доставить ея импер. велич. для отсылки в Веймар’ 51).
В числе военнопленных осталось, между прочим, более 200 офицеров и рядовых ‘гишпанцев и португальцев’. Согласно распоряжению русскаго правительства, их приказано было, под командой особаго офицера, отправить в Мемель… ‘для пересылки оных (чрез испанскаго посланника) морем в Гишпанию’. Но так как у них не оказалось ‘ни шинелей, ни рубах’, то военные начальники, по необходимости, должны были дать им все необходимое и деньги. Партия из 68 человек отправилась из Вильны в Мемель. Предписано не делать им никаких препятствий, оказывать ‘пособие к беззатруднительному получению продовольствия’, в случае болезни содействовать лечению и пр. 52).
Понятно, содержание пленных дорого обходилось русской казне. По одной из отчетных но этому предмету ведомостей, на содержание военнопленных офицеров одному только виленскому коменданту выдано за январь, февраль и март месяцы 1813г. по 40.000 рублей. На этот же предмет пограничный комиссар получил 59.800 рублей 53).
Явились проекты эксплоатировать рабочую силу военнопленных, особенно нижних чинов. Министр финансов (Гурьев) в своем мнении о содержании пленных 1812 г.’ говорит: ‘В числе пленных находится, без сомнения, не малая часть поляков, которые все могли бы ныне же быть обращены к укомплектованию полков, на Кавказе, в Грузии и даже на сибирской линии находящихся, чем не только уменьшится число пленных…, но сохранятся еще собственные рекруты к усилению армии, противу Франции действующих’ 54).
Из Вильны часть пленных была отправлена на крепостныя работы в Динабург и Ригу разными партиями (с м. мая по июль 1813 г.) в количестве 1447 человек 55). ‘С белорусских губерний наряжаемы были для продолжения крепостных работ в Бобруйске и Борисове обыватели. Комитет освободил их от сих работ и оставил при оных одних пленных’… 56).
Некоторые из пленных по выздоровлении и по особому распоряжению были освобождены из плена. Так, напр., генерал Борштейн из Вестафалии, лечившийся в Вильне, в доме Тизенгауза, ‘отправился в Петербург, по Высочайшему соизволение, по подорожной господина военнаго губернатора, данной 30 января’. Поручик Графэ, лечившийся в доме Домбровскаго, с дозволения военнаго губернатора, переведен в деревню маршала Радзишевскаго. Бригадный генерал Гиюн, по Высочайшему соизволение, уехал в Петербург. Другие уехали в Киев. Генерал Грольман, подданный баденский, умер в квартире Германа. Больные пленные ‘были расквартированы’ в различных домах обывателей. Более других их приютили в Вильне: дом университетский, дом Павловскаго, Нишковскаго, кс. бернардинов, ксендзы доминиканские Мацтеевский, Рейзер, Круковский, Павловский, Гута, Пац и др. 57).
Есть известия, что поляки, взятые в плен, были, по ходатайствам, отпускаемы в свои родныя губернии ‘на честное слово’ 58).
Должно быть, среди пленных были охотники служить в русских войсках, потому что генерал-майору барону Герздорфу поручено было сформирование в Орле легионов из военнопленных французов, которые ждали, повидимому, прогонных из Вильны по 500 руб. 59). Там же формировался и немецкий легион 60).
Надзор за военнопленными, при их многочисленности, не мог быть, конечно, строгим. Поэтому случались факты побегов. Сохранилось ‘дело о побеге французскаго генерала Серрана’ с 15 офицерами. Он бежал ‘при отправлении его из Вильны во внутрь России 22 марта’… ‘Хотя он без разума и без всякаго дарования, — доносили русския власти, — со склонностью к большому пьянству, но со всем тем трудно было думать, чтобы генерал сделал сей гнусный поступок, тем более, что не имел причины к оному: был, как и другие здесь пленные, хорошо содержан’. Приказано было следить за беглецами. Из рапорта ‘правящаго должность гродненскаго гражданского губернатора’ видно, что военнопленные бежали, переправляясь через Буг, на Влодаву, в Австрию, ‘помощью рыболовов’ 61).

Собирание оружия.

Кроме военных трофеев, доставшихся русским в сражении с французами, в России, по выходе из нея французов, осталось в разных местах много оружия, пушек, пистолетов и пр. Сделано было распоряжение, чтобы этого рода вещи ‘аммуничныя и гошпитальныя’, которыя ‘еще не открыты или перешли в частныя руки, или же скрываются под названием частной собственности’, были переданы в интендантское управление, в ведомство комиссариатскаго комиссионера 62).
Правительство не желало конфисковать оружия: ‘За каждое годное в употребление солдатское ружье, за каждую пару пистолетов предлагалось по пяти рублей’. ‘Кто же отыщет брошенную в поле, зарытую или потопленную пушку и о том донесет, тому пятьдесят рублей’ 63).
В таком же роде было сделано распоряжение во всех белорусских и литовских губерниях. Кутузов, узнав, ‘что мнойе из жителей белорусских, минских и обеих литовских губерний, собирая на полях и в лесах разбросанныя неприятелем ружья, удерживают оныя у себя и не представляют правительству’, — приказал ‘без дальнейшего упущения представить их под страхом большой ответственности’ 64).
Особенно много хлопот соединено было с доставкой французских пушек в Москву. Генерал-майору Резвому поручалось собрать ‘разбросанную неприятелем артиллерию и приготовить ее к отправление в Москву’. В виду этого, ‘всем жителям объявлялось с подпискою, чтобы они из всех мест, домов и улиц, какия только есть неприятелем брошенныя пушки, ружья и другия орудия, собрали и представили в арсенал к юнкер-цейхвальдеру Чиннову’ 65). Когда орудия были собраны, последовало распоряжение объявить ‘с барабанным боем’ всем находившимся в Вильне извозчикам… о необходимости перевезти в Москву 232 пушки, без лафетов и зарядных ящиков. По этому предмету назначены были торги. На торгах была установлена плата за доставленный труд по 5 рублей 80 коп. На перевозку пушек и других вещей отпущено было из казны 250.000 рублей. Подрядчику сразу же выдано 40.000 р. 66).
‘Дело собирания ружей и военных вещей’ оффициально прекратилось в месяце сентябре 1813 г. 67).

Железныя мельницы.

Отступавшей французской армией оставлены были ручныя железныя мельницы, раскупленныя жителями. Эртель предписал в течение двух дней представить мельницы, ‘с тем, что заплаченныя’ за них ‘деньги возвращены будут’ 68) Таких мельниц, бывших при неприятеле, собрано и представлено военным генерал-полициймейстером 21 69).
Обыватели, по разным побуждениям, скрывали у себя оставленныя французами разныя вещи. По этому поводу возбуждались ‘дела’.

Срытие укреплений.

Укрепления, сделанныя французами, были срыты. В архиве виленскаго ген.-губерн. сохранилось дело ‘об уничтожении в Ковне поделанных французами укреплений и о разрытии близ Вильны 9 французских батарей’. Однако трудно было в рабочую пору найти работников для ‘разрытия’. Об этом виленский гражданский губернатор доносил военным властям. Виленское дворянство, в виду необходимости исполнить приказание, ассигновало по 1000 руб. за каждую разрытую батарею, только бы разрыли ее не ‘люди в натуре’, а войска. На этот предмет было ассигновано 8000 рублей. Девятую батарею предполагалось разрыть безплатно. Батареи находились за рекой Вилией, за Зеленым мостом. Впоследствии плата за разрытие была уменьшена до 6000 рублей 70).

Пути сообщения.

Из других распоряжений правительства, связанных с Отечественной войной, упомянем об устройстве военных постоянных дорог 71).
С 10 декабря была возстановлена правильная деятельность почты в Вильне, о чем и опубликовано в городе 72). Труднее было возстановить трактовое почтовое сообщение на больших разстояниях. Чиновники, разъезжавшие по делам, не могли найти на станции ни лошадей, ни фуража, ‘по причине крайняго разорения неприятелей’ 73). Ошмянский исправник доносил, что выполнить почтовую обязанность очень трудно, ‘по причине разорения… имений французскими войсками’ 74).
Для почтоваго и разъезднаго сообщения не оказывалось лошадей. Чиновники, выехавшие из Вильны и желавшие устроить станцию в Неменчине, ‘совершенно неприятельскими войсками опустошенную’, по словам их рапорта, ‘разъехались в разныя стороны, где через целую ночь и день едва могли найтить, при помощи сотских и десятников, шесть троек лошадей’ 75). К весне 1813 г. сообщение на главных трактах (Вильна — Псков — Петербург) наладилось. Присутственныя места начали правильныя функции, и потекла обычная жизнь 76). Согласно донесениям губернских начальников, в месяце марте 1813 г. ‘трудныя обстоятельства первых месяцев по отступлении неприятеля, благодаря Бога, много уменьшились…, и присутственныя места восприяли свое течение’ 77).

Рескрипт Государя.

Государь император близко принимал к сердцу интересы Северо-западнаго края, истощеннаго в знаменательный 1812 г. Литовский военный губернатор Римский-Корсаков в 1813 г. получил от императора Александра I рескрипт, из котораго видно, что, по докладу рижскаго военнаго губернатора, ‘дворянство Тельшевскаго повета изъявляет желание вспомоществовать от достояния своего обмундировке формируемых в Риге батальонов’… Император поручает ‘изъявить свое благоволение сословию сему за таковой благонамеренный подвиг, служащий новым доказательством усердия онаго ко благу отечества’… Но однако ‘принять предлагаемыя приношения’ император отказался, ‘ведая разстройство, причиненное Виленской губернии неприятелем. Да обратит тельшевское дворянство жертвуемую сумму на поправление собственнаго хозяйства и на вспомоществование соотечественникам, подобно им потерпевшим’. Дан в Обер-Гродце 23 мая 1813 г. 78).
Издан был циркуляр к начальникам губерний с предложением сообщить о лицах, который бы отличились особенными подвигами любви и привязанности к России в 1812 г. Было донесено, что в Виленской губ. о таких лицах ‘вовсе не имеется сведений’ 79).
Впрочем, в бумагах Щукина сохранился документ, свидетельствующий о героизме юнкера Гульцова, который, ‘имея признаки чахотки, находился в госпитале, перед выступлением в 1812 г. нашей гвардии в поход. Узнав о походе, он явился к полковому командиру графу Орлову-Денисову и просил взять его в поход. Граф сказал, чтобы он прежде поправился здоровьем.
— ‘Здоровье твое столь худо, что ты будешь теперь безполезен в походе’.
— ‘Все равно умереть, — отвечал Гульцов, — но прежде, нежели убьют меня, я заплачу за себя. А здесь умру без всякой пользы.’
Граф не мог отговорить Гульцова…
Гульцов сдержал свое слово: когда 14 июня к Трокам приближались три эскадрона неприятельских гусар, имевших дело с войсками графа Орлова-Денисова, ‘Гульцов первый ворвался в ряды неприятельские и сразил до десяти человек. По окончании дела, граф благодарил его за примерную храбрость и ловкость.
— ‘Теперь умру спокойно!’ — отвечал Гульцов.
И в самом деле, через нисколько дней он был тяжело ранен и умер 80).

Об убытках виленских жителей.

О потерях, понесенных жителями Виленской губернии, представлены весьма недостаточныя и неопределенныя сведения и то в некоторых только уездах, а именно: ‘В Виленском исчислено убытку на 602.309 руб. 57 Ґ коп. сер., в Тельшевском — на миллион рублей ассигнациями, в Ковенском — на 233.986 руб. 87 коп. сер., в городе Шавлях на 26.431 руб. сер., в Шавельском уезде, в имениях князя Зубова, на 130.168 руб. 44 коп. сер., в городе Россиенах и окрестностях онаго — на 100 тысяч руб. сер. Сведений о потерях в других местах Виленской губернии не доставлено. За все причиненные неприятелями убытки жители не получали вознаграждения ни от правительства, ни от частных людей’ 81). ‘В Виленском уезде сожжено дворов и корчем 295 и чрез то понесено убытку — на 36.585 руб. серебром’. ‘В городе Видзах находилось 450 дворов, из коих истреблено пожаром 16 жилых домов и часть лавок, также одна водяная мельница. Убытку от того происшедшаго, исчислить и определить невозможно’ 82).

*

Так кончился ‘кровавый пир’, химера Наполеона стоившая около полумиллиона жизней… и огромных миллиардных расходов 83).
Как бы в награду за все бедствия, понесенныя Литвой, ‘Провидение наделило Литву неожиданным урожаем до того, что даже жители не испытали голода и возвратившееся в Литву русское войско сыскало для себя всякую доставку’ 84)
‘По мере удаления Наполеона, угрюмость стала исчезать, с лиц наших, — говорит современник, — морщины со лбов но, увы, как будто понемногу начал слабить и энтузиазм моих соотечественников. Таков то еще народ русский в своей незрелости, от барина до мужика. Беда проходит, беда едва прошла, а ея как будто бы уже никогда и не бывало’ 85).

ПРИМЕЧАНИЯ

Очерк Ф. А. Кудринского публикуется по отдельному изданию. Сохранены примечания автора.
1) ‘Кутузов в переписке, с родными’, статья Георгияскаго. Журн. Мин. Народи. Просв., ч. XXXVII, 1912 г., стр. 19.
2) Воспоминания Я. С. Храповицкаго. ‘Отеч. война 1812 г. в записках соврем.’. Мат. военн-уч. арх., изд. Военским. Петербург, 1911 г., стр. 44 и 45.
3) Деньги, бывшия в редакции, Данилович ‘за сей год выбрал, — доносил ректор виленскаго университета Снядецкий в конце 1812 г., — и не оставил никаких на нужныя для печатания оных издержки фундушев’… Кроме того, изданию газеты не благоприятствовало ‘пресечение почт’. Ректор доносил, что в конце 1812 г. в Вильне ‘никаких газет не получается, и нет из чего издавать ‘Литовский Курьер’. — (Отношение ректора виленскаго университета Снядецкаго от 22 декабря 1812 г., за No 1309, на имя литовскаго военнаго губернатора’. Военский. ‘Акты…’, стр. 413 — 414.
4) Шильдер. ‘Император Александр I’, т. III, стр. 131 — 2.
5) Письмо Юрия Ник. Бартенева 10 марта 1813 г. ‘Бумаги, относящияся до Отечественной войны 1812 г., собранныя Щукиным’, ч. I, Москва. 1897 г., стр. 85.
6) Там же, стр. 89.
7) Записки Вигеля, часть IV, стр. 83.
8) Шильдер. ‘Император Александр I’, т. III., стр. 134.
9) Записка о войне 1812 г. кн. А. Б. Голицына. ‘Отеч. война 1812 г. в записках современ.’ Мат. военн.-уч. арх., изд. Военским. Потербург. 1911 г., стр. 76.
10) Пармен Деменков. ‘Мои воспоминания’. ‘Русский Арх.’ 1911 г., м. сентябрь, стр. 121 — 2.
11) Там же, стр. 122.
12) Дело архива виленск. генерал-губерн. ‘О всемилостивейшем прощении жителей Виленской губорнии’ No 52, за 1813 г.
13) Шильдер. ‘Император Александр I’, т. III, стр. 352.
14) Шильдер, т. III, прим. 210, стр. 380.
15) Военский. ‘Акты, док. и матер. для истор. 1812 г.’, стр. 407.
16) Письмо императора Александра к Кутузову 2 (14) декабря. Военно-ученый архив, отд. 2, No 1863.
17) Записка графа Адама Хрептовича, бывш в 1812 г. членом админ. виленскаго д-та, о происш. в Виленск. губ. — К. Военский. ‘Акты, документы и материалы для истории 1812 г.’, стр. 407 — 408.
18) См. гл. XIII.
19) В. Б. Загорский. Импер. виленск. медиц. общ. 1805 — 1895. Вильна. 1896., стр. 42 — 3.
20) Из рапорта виленской городской думы 31 мая 1812 г., No 1420, гражданскому губернатору Лавинскому (Дело вил. городск. архива за 1812 г. No 1520) видно, что в Вильне в 1812 г. было шесть воинских лазаретов, а именно: полицейский и артиллерийский в доме Тышкевича (вероятно, в нынешнем доме Вендорф-Буковских, угол Завальной и Трокской), Минскаго пехотнаго полка — в доме Заблоцкаго, два временных военных госпиталя в доме Кучевскаго, на Лукишках (теперь дом No 918 — городской), и в доме Зальскаго, два лазарета Кременчугскаго полка — на Снипишках, в казармах св. Рафаила (ныне казармы 108 Саратовскаго полка), и в городском доме Слизня. На содержание этих военных лазаретов городе тратил ежегодно 600 рублей. (‘Виленск. Военный Листок’ 1912 г., No 016).
21) В. Б. Загорский. Императ. виленск. медицинск. общ. 1805 — 1895. Вильна, стр. 43.
22) Шильдер. ‘Император Александр I’, т. VIII, стр. 136.
23) Распоряжение 7 декабря 1812 г. Акты виленск. арх. ком., т. 37, стр. 110.
24) Акты виленс. археогр. ком., т. 37, стр. 111.
25) Акты виленск. арх. ком., 114.
26) Донесение 8 декабря. Акты виленск. арх. ком., т. 37, 112.
27) Акты виленск. арх. ком., т. 37, стр. 112.
28) Акты виленск. арх. ком., т. 37, стр. 113.
29) Там же, стр. 115 — 116.
30) Там же, стр. 117.
31) В. Б. Загорский. Императ. виленск. медиц. общ. 1805 — 1895 г., стр. 44 — 45.
32) Шильдер. ‘Император Александр I’, часть 3, стр. 136.
33) В. Б. Загорский. Импер. вил. медиц. общ. 1805 — 1895 г., стр. 44.
34) Военский: ‘Акты, док. и матер. для истор. 1812 г.’, стр. 413.
35) Дело архива вил. генер.-губ. No 333 за 1813 г., л. 3.
36) Там же, листы 4 и 5.
37) Распоряжение 9 декабря. Акты вил. арх. ком., т. 37, стр. 114.
38) Там же, стр. 119.
39) Рапорт Корсакова Кутузову 1813 г. No 284. Дело арх. вил. генер.-губ. No 16, за 1813 г., л. 2 — 8.
40) Об них хранится дело в арх. виленск. ген.-губ.
41) Дело арх. вилен. ген.-губ. No 102 за 1812 г. ‘О национальной гвардии и жандармах’, стр. 29.
42) Из ‘Инвентарной книги домов и публичных зданий г. Вильны’ Дело городск. архива No 540 видно, что главными по вместимости казармами в Вильне в 1812 г. были Игнатьевския (теперь —казармы 105 Оренбургск. полка). Оне состояли из 6 камен. зданий, в которых было 78 отдельных помещений. Затем следовали Казимировския казармы (теперь Николаевския) — тоже 6 зданий с 70 помещениями. Далее — Антокольския, в городском доме ‘Горайна’ (теперь казармы 103 пехотнаго Уфимскаго полка) — шесть отдельных помещений. Наконец, — конно-артиллерийския конюшни на Лукишках, недалеко от нынешняго моста в Зверинец (‘Виленск. Военн. Лист.’ 1912 г. No 616). Лукишки представляли собой почти незастроенную местность. Гергиевскаго проспекта не существовало. Со стороны Кафедральной площади он был отрезан кварталом домов, в котором имелись два кривых переулка (Первый и Второй Георгиевские). Только от нынешняго здания военно-окружного суда к Зверинцу тянулся ломаный Кончевский переулок (там находились дома Кончевскаго — члена виленск. магистрата ХVIII в.). Переулок выправлен и переименован в Георгиевский проспект по Высоч. указу 25 янв. 1852 г., за No 25.931. Место от нынешняго военнаго суда до Зеленаго моста было пустым. В ХVIII в. здесь были лагери польско-литовских войск. Тут же находился и пушечный литейный завод.
43) Акты виленск. арх. ком., т. 37, стр. 109.
44) Дело архива виленск. генер.-губ. No 333, за 1813 г., л. 2.
45) Акты вил. арх. ком., т. 37, стр. 124 — 125.
46) Дело архива вил. генер.-губ. No 96 за 1813 г.
47) Письмо Горчакова к Корсакову. Там же, лист 17.
48) Дело архива вил. ген.-губ. No 39, за 1813 г., л. 10.
49) Дело арх. вил. ген.-губ. No 96, за 1813 г., л. 17.
50) Дело арх. вил. ген.-губ. No 96, л. 17. Военнопленных герц Баденскаго, Ангальт-Дессаускаго и Рейнскаго Союза по Высоч. повел. приказано возвратить в их отечество. Дело арх. вил. ген.-губ. за 1813 г. No 39, л. 76 и 109, л. 78 — 9.
51) Арх. вил. ген.-губ. No 2, 1813 г. ‘Дело о военнопленных гишпанцах’, стр. 5, 6 и 10, дело архива вил. ген.-губ., No 109 за 1813 г., л. 36.
52) Дело арх. вил. ген.-губ. No 39 за 1813 г., л. 10. (Рапорт Сен-Приеста Корсакову). Там же No 15 за 1813 г., стр. 43. Военнопленные генералы получали суточных по три рубля (Дело арх. вил. ген.-губ. No 109 за 1813 г., л. 101).
53) Щукин. ‘Бумаги’…, ч. V, стр. 67.
54) Дело арх. вил. ген.-губерн. ‘о военно-пленных, отправленных во внутрь России’ No 325 за 1813 г., л. 6.
55) Щукин. ‘Бумаги’…, т. V, стр. 72. Пленные из Вилъны отправлялись даже в Тамбов и др. далекие города (Дело арх. вил. ген.-губ., No 39 за 1813 г., л. 30).
56) Щукин. ‘Бумаги’…, ч. III.
57) Дело арх. вил. ген.-губ. No 32 за 1813 г., л. 5, 8, 13.
58) Там же, No 96 за 1813 г., л. 52.
59) Там же, No 109 за 1813 г., л. 36.
60) Дело арх. вил. ген.-губ. No 150 за 1813 г., стр. 3 — 11, No 196 за 1813 г. Пленные иногда переправлялись чрез границу по паспортам евреев (там же No 53 за 1813 г.). В Россиенском повете, в лесу помещика Вишневскаго, укрывались пленные французы. По этому поводу было произведено обстоятельное следствие. (Дело арх. вил. ген.-губерн. No 333 за 1813 г., стр. 180—190 и др.).
61) Распоряжение 7 декабря. Акты вил. арх. ком., т. 37, стр. 110.
62) Дело арх. вил. ген.-губ., No 100 за 1812 г., документ No 18.
63) Акты вил. арх. ком., т. 37, стр. 119 — 120.
64) Распоряж. Эртеля 18декабря. Акты вил. арх. ком., т. 37, стр. 119.
65) Дело арх. вил. ген.-губ. ‘О перевозки в Москву взятых у неприятеля орудий’ No 15 — за 1813г., стр. 7, 9, 13,. 16, 21 и 59.
66) ‘Дело арх. вил. ген.-губ. No 100 за 1812 г., стр. 122.
67) Акты вил арх. ком., т. 37, стр. 119.
68) Дело вил. ген.-губ. No 100 за 1812 г., документ No 3, рапорт от 21 декабря No 169. Сохранилась ведомость о количестве вина, оставленнаго французами в г. Вильне. Оно исчислено десятками тысяч бутылок. Впрочем, по поводу оставленнаго вина в документах находятся ‘изъяснения’, из которых следует, что виленские купцы заявили претензии, что значительная часть вина — их собственность. Дело арх. вилен. ген.-губ. No 100, за 1812 г., документ No 12.
69) Дело арх. вил. ген.-губ. No 3 за 1813 г., стр. 7, 10, 19.
70) Там же, No 64 за 1813 г.
71) Акты вил. арх. ком., т. 37, стр. 114.
72) Дело арх. виленск. ген.-губ. No 103 за 1812 г., стр. 24.
73) Дело арх. вил. ген.-губ. No 96 за 1812 г., рапорт ошмянскаго земскаго исправника, стр. 13.
74) Дело арх. виленск. ген.-губ. No 96, за 1813 г, стр. 16 и 228.
75) Таможни и некоторыя судебный инстанции в крае стали функционировать уже с половины января 1813 г. Казенная виленская палата — с 8 марта (Дело арх. вил. ген.-губ. No 54 за 1813 г., л. 27). Чиновникам губернск. правл. и др., не получившим жалованья, отправившимся во внутрь России, было выдано полугодовое содержание (Там же, л. 32).
76) Дело арх. вил. ген.-губ. No 103 за 1812 г., документа от 6 марта 1813 г. No 1889, меж 115 — 116 листами.
77) Щукин: ‘Бумаги…’, т. VII, стр. 213.
78) Историч. зап. о состоянии Виленск. губ. в 1812 г., составл. Вил. гражд. губ. Д. Н. Бантыш-Каменским. — К. Военский. ‘Акты, док. и мат. для истор. 1812 г.’, стр. 397.
79) К сожалению, отсутствие указаний, из каких бумаг заимствовал Щукиным этот факт, и каковы источники его достоверности, дает основание думать, что в него могли вкрасться неточности.
80) Историч. зап. о состоянии Виленск. губ. в 1812 г., составл. Вил. гражданск. губерн. Д. Н. Бантыш-Каменским. — К. Военский. ‘Акты, докум. и матер. для истор. 1812 г.’. Т. I. СПБ. 1909, стр. 396.
81) Там же, стр. 396 — 397.
82) С 1804 по 1815 год одних уроженцев Франции, по свидетельству бывшаго директора рекрутскаго набора в эпоху империи, Наполеон погубил более 1.700.000 людей. К этому следует прибавить около 2,000.000 убитых в качестве его союзников или врагов. Тэн. ‘Наполеон Бонапарт’, 118.
83) Записка графа Адама Хрептовича, бывш. в 1812 году членом администр. Вилен. Д-та, о происш. в Вил. губ. — К. Военский. ‘Акты, документы и матер. для истор. 1812 г.’. Т. I. СПБ. 1909, стр. 409.
84) Вигель. ‘Воспоминания…’, ч. IV, стр. 75.
Вильна в 1812 году. В память столетней годовщины Отечественной войны. Составил Ф. А. Кудринский. С факсимиле Императора Александра I, Наполеона и некоторых русских генералов. Вильна: Издание Управления Виленскаго Учебнаго Округа Типография А. Г. Сыркина, 1912. С. I — VI, 1 — 13.
OCR — Альма Патер, 2008.
Сетевая публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2008.
Кудринский Федот Андреевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Законодательство и нравы в России XVIII века, Гольцев Виктор Александрович, Год: 1886
  2. Крепостнические традиции в Сибири, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1882
  3. Важнейшие моменты в истории средневекового папства, Корелин Михаил Сергеевич, Год: 1890
  4. Император Всероссийский и Бонапарте, Уваров Сергей Семенович, Год: 1814
  5. Важнейшие моменты в истории средневекового папства, Корелин Михаил Сергеевич, Год: 1890
  6. Наброски и заметки по истории древнего мира, Гоголь Николай Васильевич, Год: 1835
  7. Задачи нового царствования, Чичерин Борис Николаевич, Год: 1881
  8. Пробные листки из Руководства к познанию Истории и древностей Российского Государства, Каченовский Михаил Трофимович, Год: 1817
Электронная библиотека