Вильгельм Виндельбанд. О свободе воли, Бердяев Николай Александрович, Год: 1905

Время на прочтение: 4 минут(ы)

Николай Александрович БЕРДЯЕВ

ВИЛЬГЕЛЬМ ВИНДЕЛЬБАНД. О СВОБОДЕ ВОЛИ.
ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕКЦИЙ
Авторизованный перевод с немецкого М. М. Рубинштейна под редакцией В. М. Невежиной. Издание И. И. Фондаминского. Москва, 1905. Цена 1 р. 25 к.

Вопрос о свободе воли принадлежит к числу таких вопросов, которые рано или поздно встают перед сознанием каждого мыслящего человека. Несмотря на это, он представляет одну из самых запутаннейших проблем, над которыми когда-либо работал ум человеческий. И понятно почему. При разрешении его, наряду с чисто теоретической потребностью, энергично заявляют свои права и практические мотивы мышления постулаты правового, нравственного и религиозного сознания, словом, постулаты ответственности. Но как бы властно ни звучал голос этих постулатов, все же, думает автор вышепоименованной книги, в начале исследования нужно откинуть все чуждые для теоретического знания мотивы и рассматривать проблему свободы воли чисто теоретически. Лишь выполнив эту задачу, можно перейти к исследованию того, каким образом постулаты ответственности уживаются с добытыми на таком пути результатами. Приступая к теоретическому рассмотрению вопроса о свободе воли к чисто психологическому исследованию его автор находит, что на него нельзя дать однозначного ответа: да или нет, потому что слово ‘воля’ употребляется в различных значениях. В волевой жизни человека можно различить три фазиса: возникновение хотений, борьбу, выбор между ними и, наконец, переход хотения в действие. Свобода в применении к этим различным стадиям имеет совершенно различное значение, и, таким образом, вопрос о свободе воли распадается на три вопроса: о свободе хотений, выбора и действий. Если же свобода действий, или психофизическая, и свобода выбора, или психологическая свобода, представляют непосредственный факт нашего сознания, то, думает автор, иначе дело обстоит со свободой хотений, т. е. метафизической свободой. Свободу, т. е. беспричинность хотений, по его мнению, нельзя защищать ни по отношению к отдельному хотению, ни по отношению к нашей личности как последней причине всех наших отдельных хотений. Первую потому, что это противоречило бы общеприложимости принципа причинности ко всему миру явлений. Вторую потому, что допущение свободы личности, признание индивидуального интеллигибельного характера, лежащего в основе эмпирического характера человека, неизбежно привело бы к неустранимым противоречиям в нашем миросозерцании. Таким образом, теоретическое исследование приводит автора, в сущности говоря, к полному отрицанию свободы воли, ибо свобода действий беспрепятственный переход наших хотений в действия, и свобода выбора господство наших постоянных хотений над мимолетными, погружаются до простой иллюзии, раз сами хотения возникают независимо от нас. Однако, такой результат, по мнению автора, отнюдь не противоречит требованиям правового, нравственного и религиозного сознания, словом, ответственности человека. Ведь для того, чтобы объяснить факт наложения ответственности и установить границы её, мы не нуждаемся ни в какой другой предпосылке, кроме предположения психофизической и психологической свободы. Для обоснования же права возложения ответственности требуется лишь правильное понимание границ теоретического познания. Теоретическое познание представляет собой лишь один из способов рассмотрения действительности, и наряду с ним вполне допустим другой рассмотрение действительности с точки зрения норм. Это последнее совершенно игнорирует причинность своих объектов, поступает с ними так, как будто они вообще не подчинены причинности, т. е. как будто они свободные объекты, и оценивает их с точки зрения общеобязательных норм. В случае же констатирования несогласия отдельного хотения человека и, следовательно, его воли с нормою для обеспечения господства последней и пускается в ход механизм ответственности. Поэтому право ответственности покоится на ценности норм, которые должны быть осуществлены и могут осуществиться только при её помощи.
Итак, допуская наряду с теоретической точкой зрения как равноправную ей этическую, можно вполне удовлетворить, думает автор, как запросы теоретического познания, так и требования нашего нравственного сознания и окончательно разрешить вопрос о свободе воли. С этим, однако, нельзя согласиться. Если всмотреться поглубже в предложенное автором разрешение вопроса, то от нас не укроется заключающееся в нем противоречие. Именно, одни и те же хотения человека, с одной точки зрения, теоретической — признаются несвободными, с другой — этической, — свободными. Если же автор пытается избегнуть такого противоречия путем утверждения, что свобода хотений в этическом смысле обозначает лишь игнорирование их причинности при этическом обсуждении, то это в корне неправильно. Для этического суждения недостаточно такого игнорирования, наоборот, для него необходимо рассматривать эти хотения как беспричинные, свободные: ибо долженствование не имеет смысла без свободы. ‘Ты должен, потому что ты можешь’ и ‘ты можешь, потому что ты должен’ — в этих классических выражениях вылилось сознание необходимости связи между этическим обсуждением и свободой воли. На это же хотел указать Кант, утверждая, что свобода есть ratio essendi {Основа бытия (лат.).} морального закона, а моральный закон — ratio cognoscendi {} свободы. Таким образом, мы опять-таки стоим перед антиномией: с одной стороны, свободы воли нет, с другой — её необходимо признать, и исследование автора, несмотря на многочисленные достоинства в других отношениях, нисколько не продвинуло нас вперед в разрешении той основной проблемы, обсуждению которой оно посвящено.
Перевод книжки можно назвать удовлетворительным, хотя в нем и встречаются промахи. Стремясь дословно передать оригинал, переводчик, не говоря уже о стилистических погрешностях, нередко допускает такие выражения, смысл которых едва ли поймет обычный смертный, вроде, например: ‘предметные усмотрения наук’ (с. 147), ‘воздающий акт порождения чувств’ (с. 166), ‘Если она пытается это сделать, как это происходит в отрицательных следствиях причинных теорий…’ (с. 171) и т. д. Попадаются также искажения смысла оригинала, например, с. 2: ‘Сомнение относительно того, ‘можем ли’ мы, развивается в самое крупное недоумение…’ Надо же: ‘…’можем ли’ мы, особенно обостряется…’ На с. 170 стоит: ‘наконец наука об обществе… и его законосообразной определенности, в… учением о ‘среде’, ‘milieu, которая’…’ Надо ‘наконец… и на его законосообразную определенность, …учением о ‘среде’, ‘milieu, которое’…’, ибо в тексте ‘seiner gesetzmassigen Bestimmtheit’ следует поставить в зависимости или от von, тогда ‘seiner’ означает его, т. е. индивидуума и перевести следует, как указано у нас, или же от ‘Gemeinschaft’, тогда seiner относится к ‘Lebens’ и означает её, в этом случае трудно понять смысл, — во всяком случае нельзя передать так, как переводчик, welche — жен. рода и надо отнести к ‘Lehre’, а не к ‘milieu’. На с. 157 ‘…auf die PersЖnlichkeit als ein wesenhaftes Gesamtwollen’ передано… ‘…к личности, в качестве существенного общего хотения’, надо ‘…к личности, как совокупности существенных хотений’. Там же стоит ‘Она обосновывает не научное и не метафизическое…’ вместо: ‘И обосновывает не научное…’, как ясно по смыслу. С. 160: надо ‘его синтетическим единством’, а не ‘их’, а то смысл непонятен совсем. И так далее. Также встречаются терминологические неправильности: ‘begrifflich’ переводится ‘логический’ (с. 2, 6, 144 и т. д.), что особенно для Виндельбанда совершенно не правильно, ‘Anschauung’ — ‘интуиция’ и т. д.

(‘Мир Божий’, 1905, No 4, апрель, с. 113-115, подпись: N. N.)

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека