Видніе.
Видніе.
(Изъ міра таинственнаго).
Разсказъ В. Никольской.
——
‘Нива’, No 2, 1918
Видение, Никольская В., Год: 1918
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Случилось это въ зиму 1913 года, т.-е. за нсколько мсяцевъ передъ великой Европейской войной. Мн пришлось провести Рождество въ Польш, въ В—ской губерніи у родственниковъ, которые, гд бы они ни были, въ Варшав. Краков, или вообще за границей, всегда возвращались на Святки въ свой древній историческій замокъ, гд во времена оны живали польскіе короли.
Патріархальная польская семья — старики очень врующіе, молодежь, хотя и съ налетомъ вяній и идей модернизма, но все же набожная, можетъ-быть, впрочемъ, только наружно: это очень умло поддерживаютъ ксендзы до сихъ поръ. Традиціонныя исповди и службы въ каплицахъ еще не вышли здсь изъ моды.
Помщичій домъ или, какъ вс называли его, замокъ — старый, престарый,— я затрудняюсь даже сказать, сколько столтій насчитывалъ онъ, мрачное потемнвшее отъ времени зданіе страшно заинтересовало меня. Гостить мн здсь пришлось въ первый разъ, и и удивлялась, какъ равнодушно и старые и молодые члены семьи относятся къ своему родовому наслдію, которое являлось такимъ интереснымъ памятникомъ старины. Архитектурой своей онъ походилъ на т замки, которые мы видимъ теперь почти исключительно только въ иллюстраціяхъ, но которые до войны въ Польш все же существовали, со всми ихъ характерными признаками.— не было разв только традиціоннаго дли историческихъ строеній такого рода рва съ подъемнымъ мостомъ, и это отчасти портило впечатлніе. Въ такихъ замкахъ нердко обитали въ прежнія времена и католическіе монастыри.
Зданіе сохранилось почти въ полной неприкосновенности — замокъ, очевидно, не перестраивался и не передлывался. Высокія сводчатыя комнаты — настоящіе покои, длинныя галлереи-коридоры, цлые лабиринты, въ которыхъ незнакомый съ расположеніемъ могъ легко запутаться: многочисленныя кованныя желзомъ двери со ступеньками внизъ, люки, лстницы, ведущія въ башни, безконечные переходы! Не нужно было даже обладать пылкой фантазіей, чтобы нарисовать себ яркую картину возможнаго прошлаго. Конечно, это не была Испанія съ ея знаменитыми подземельями и пытками, но, кто знаетъ, какія событія разыгрывались когда-то въ этомъ историческомъ мст, что скрывали эти тяжелыя кованныя низенькія двери, эти желзные люки?!
Трусливой я никогда не была, а потому съ особеннымъ наслажденіемъ разгуливала по безконечнымъ галлереямъ и переходамъ замка, подолгу останавливаясь около таинственныхъ дверей и люковъ. Мн слышались тамъ какіе-то голоса, звуки, шорохи…
Кузенъ — одинъ изъ членовъ семьи только подсмивался надо мной и уврялъ, что вс кладовыя и погреба пустые, и кром ныли и грязи тамъ ничего нтъ. Дйствительно, когда-то, въ славныя времена, въ этихъ погребахъ хранилось старое доброе вино и знаменитый польскій медъ — еще и теперь тамъ кое-гд валяются пустыя выдохшіяся бочки и битыя бутылки: есть въ кладовыхъ какое-то тряпье и ломаные ящики. Если меня эти ‘историческія реликвіи’ интересуютъ, я могу-де спуститься туда, но тамъ можно задохнуться отъ пыли и спертаго удушливаго воздуха.
Была въ этомъ замк, какъ полагается, и библіотека громадная, съ высокими окнами, сводчатая комната, уставленная чудными старинными шкапами, гд скрывались настоящія сокровища литературы на всевозможныхъ языкахъ.
Изъ всхъ комнатъ эта больше всего привлекала меня. Я любила сидть здсь въ громадномъ — утонуть можно — кресл въ сумерки, когда очертанія предметовъ становились уже неясными и въ комнат не зажигалось ни одного огня, а она ярко освщалась черезъ высокое окно луннымъ свтомъ.
Фантазія разыгрывалась и создавала яркія картины прошлаго. Въ каждомъ шорох слышался голосъ былого, въ каждой скользящей тни чудились таинственные призраки. Становилось жутко…
Въ замк старое удивительно смшивалось съ новымъ на каждомъ шагу въ жилыхъ комнатахъ, гд прежней обстановки почти не сохранилось, только парадныя комнаты, большая зала, охотничья комната и старая столовая необъятныхъ размровъ, вся изъ цлаго дуба, сохранились въ неприкосновенности, но он стоили запертыми, и туда никто не ходилъ. Убирались он только раза два-три въ годъ передъ большими праздниками, такъ что вся обстановка тамъ всегда была покрыта толстымъ слоемъ пыли. Иногда мн приходила фантазія, и я, взявъ ключи у старика-кастеляна, отправлялась туда.
Вначал я обыкновенно разсказывала объ этомъ, описывала свои переживанія, но потомъ бросила, такъ какъ надо мной только подсмивались, называя фантазеркой. Пугали привидніями, совтовали переночевать въ запертой башн, въ которой якобы когда-то томились узники, гд происходили ужасныя казни-самосуды, и гд теперь бродятъ души умершихъ.
Приходилось отшучиваться въ томъ же дух. Если я и была фантазеркой, то во всякомъ случа ни въ какія привиднія, ни въ какія явленія загробнаго міра и силы ада, ни во что сверхъестественное я не врила и, бродя по пустыннымъ галлереямъ и комнатамъ стараго зданія, страха совершенно никакого не испытывала. Единственно, гд я чувствовала нкоторую жуть — это въ каплиц, гд все стояло такъ, какъ, можетъ-быть цлыя столтія назадъ, и гд служба совершалась только разъ въ годъ, передъ Пасхой, и куда въ детальное время никто кром кастеляна не заглядывалъ. Особенное вниманіе на себя обращало здсь распятіе — слоновая кость на желзномъ крест, фамильная древность, произведеніе знаменитаго итальянскаго мастера, огромной цнности, и картина на стн, уже сильно выцвтшая отъ времени,— изображеніе не то предка, не то святого, но съ такимъ злобнымъ лицомъ, что невольно становилось страшно. Находилась та каплица за парадными комнатами, въ самомъ отдаленномъ конц замка, какъ разъ у той башни, гд мн совтовали провести ночь, чтобы познакомиться съ привидніями и лому подобной чертовщиной, какъ выражался мой двоюродный братъ Казиміръ. Насмшникъ по натур, онъ всячески старался меня задть и заставить меня доказать, что я дйствительно не боюсь никакой ‘чертовщины’, не боюсь и той башни.
— И отравлюсь, и переночую, храбрилась я, по правд сказать, не имя ни малйшаго желанія испытать это удовольствіе, хотя я была и не робкаго десятка, но перспектива провести всю ночь одной въ заброшенной башн, гд, вроятно, не было никакихъ привидній, но зато было масса крысъ, не особенно улыбалась мн.
— Ты только притворяешься храброй, на самомъ же дл, ты большая трусиха и не только въ башн, но даже около, въ ка плац, не проведешь одна и часа ночью!— ехидничалъ Казиміръ.
— А ты попробуй-ка самъ, если считаешь себя такимъ безстрашнымъ! Вотъ въ самой каплиц, напримръ. Тамъ, говорятъ, подъ Рождество отпваютъ замученныхъ въ башн! Я-то и не хвастаюсь своею храбростью, а вотъ ты покажи свою! Пари держу…
— Пари держишь? Не держи проиграешь!
— Господа,— обратилась я къ собравшейся молодежи, всмъ сосдямъ по имнію,— будьте свидтелями: мой братецъ держитъ пари, что проведетъ ночь въ каплиц совершенно одинъ!
— Во-первыхъ, я и не думалъ еще держать пари, но, чтобы проучить тебя, хорошо, я согласенъ, но съ тмъ условіемъ только, что ты проведешь ту же ночь въ башн.
— Отлично! Но ты долженъ быть въ каплиц и не смыкать глазъ!
— Ага, боишься все-таки, хочешь сторожа имть поблизости.
— Каплица достаточно далеко отъ башни, чтобы сторожить меня тамъ. Нтъ, это просто, чтобы наказать тебя за язычокъ. Ты вдь ничего не боишься такъ въ чемъ же дло?
— Согласенъ, согласенъ! Впрочемъ, теб бояться нечего домъ теперь полонъ народа, послзавтра еще съдутся, такъ что будь уврена, что вс привиднія испугаются и носа не покажутъ.
— За себя-то я не боюсь, а вотъ какъ ты въ каплиц выдержишь — тамъ одна картина на стн чего стоитъ, это вопросъ! А если пари, то только самое серьезное — ты долженъ будешь мн отдать свою ‘Головку Греза’, она мн очень нравится.
— Головку Греза?
— Боишься разстаться съ нею?
— Ничего я не боюсь, потому что увренъ, что ты струсишь.
— Посмотримъ! Пари считается выиграннымъ, если кто изъ насъ дйствительно увидитъ что-нибудь страшное и все-таки не сдлаетъ попытки бжать.
— А если я выиграю, что ты мн дашь?
— Что хочешь предлагаю discretion.
— А если страшнаго вы оба ничего не увидите, тогда кто выигрываетъ? спросилъ кто-то, хотя страшное, собственно говоря, здсь ни при чемъ, важно только пробыть тамъ всю ночь.
Мы сидли въ нашей излюбленной библіотек посл обда и сумерничали, разсказывая разные случаи и описывая странныя явленія. Но молодежь большой скептикъ, а потому только смялась и все вышучивала, то и дло слышались шутки, сопровождаемыя взрывами смха.
— Итакъ, пари, кузиночка, состоялось, но ты должна выполнить его наканун нашего бала, чтобы вс знали, какая ты у насъ храбрая! Предлагаю, господа, пойти въ башню завтра утромъ на развдки, чтобы ей не такъ страшно было потомъ, а ужъ вечеромъ, извини, мы проводимъ тебя только до лстницы и даже запремъ, чтобы ты не вздумала надуть насъ.
— Я-то не надую, а вотъ его, господа, совтую дйствительно запереть въ каплиц, чтобы онъ не сбжалъ отъ великой храбрости.
Поднялся шумъ. Заспорили, обсуждая детали.
На другой день у насъ стало еще оживленне,— пріхали новые гости приглашенные на костюмированный балъ, который устраивался въ замк, изъ года, въ годъ съ незапамятныхъ временъ.
Разбирали, примривали костюмы, но скрывали, кто въ чемъ будетъ, чтобы удобне было интриговать. Шуткамъ и смху не было конца.
Посл завтрака мы, потребовавъ ключи у кастеляна, который не хотлъ ихъ сначала давать, ворча, что мы ‘изъ всего только длаемъ забаву’ и желая, ‘чтобы мы были наказаны за это’,— отправились гурьбой по безконечнымъ коридорамъ къ башн, въ противоположный отъ жилыхъ комнатъ конецъ зданія.
Дверь не хотла отпираться — заржавлъ замокъ, заржавли петли, и только посл долгихъ трудовъ и усилій — пришлось даже сходить за масломъ и смазать петли — удалось открыть ее: на насъ такъ и пахнуло гнилью. Должна сознаться, что храбрость моя и неустрашимость какъ-то сразу куда-то испарились, но, не желая и виду показать, что я уже жалю, я первая стала подниматься по каменнымъ ступенькамъ. Звуки шаговъ раздавались гулко. Съ нами были электрическіе фонари, что оказалось очень кстати, такъ какъ на лстниц стояла непроглядная темень. Попались дв боковыя двери — куда вели он и что таили за собой, страшно было даже подумать! Шутки и смхъ какъ-то сразу умолкли, и на самый верхъ мы взобрались къ полномъ молчаніи.
Наверху, за незапертой дверью, оказалась небольшая круглая комната, высокая, но съ очень маленькими узенькими окнами, которая, если бы не пыль, въ изобиліи покрывавшая вс предметы, производила вполн жилое впечатлніе. Здсь стояла кровать, шкапъ нсколько странной формы, кресло вообще была полная обстановка, и страшнаго въ этой комнат ршительно ничего не было.
Стали тщательно осматривать всю комнату: заглядывали подъ кровать, трогали вс вещи, старались влзть и заглянуть въ окна, куда еле проникалъ свтъ.
— Господа, а это что? указалъ одинъ изъ присутствующихъ на потолокъ. Тамъ что-то привязано, не то лстница, не то вислица какая-то! Вотъ оно гд самое интересное-то! Ага!
— Какая тамъ вислица, просто лстница! Вроятно, узники приставляли ее къ окнамъ, чтобы имть возможность взглянуть на небо.
— А я утверждаю, что это вовсе не лстница, а настоящая вислица! Господа, здсь совершались казни, здсь вшали.
Стали спорить, шутить, и незамтно прошло время, цлыхъ два часа.
Эта ночь, такъ же, какъ и ночь, проведенная Казиміромъ въ каплиц, вроятно, навсегда останутся у насъ въ памяти никакое время не изгладитъ ихъ. Я никому, даже ему, въ виду сложившихся обстоятельствъ, не сказала, что я видла, чего я была свидтельницей въ башн: онъ же только мн одной разсказалъ. что ему явилось въ ту жуткую ночь къ каплиц.
Какъ было условлено, меня проводили вечеромъ до самой комнаты наверху и заперли. У меня запечатллись въ памяти скрипъ ржаваго замка и удалявшіеся шаги и голоса остальной компаніи, отправившейся запирать Казиміра.
И взяла съ собою книгу, чтобы не заснуть, но сонь, какъ нарочно, одолвать меня, и совершенно незамтно я задремала.
Какой-то шорохъ разбудилъ меня, и, когда я открыла глаза, комната была залита яркимъ свтомъ. Но это не была комната, не была башня, въ которой я находилась это была большая парадная зала. Она была полна народа все мужскія фигуры въ черныхъ сутанахъ и маскахъ. Посреди стоялъ эшафотъ съ вислицей, а около него красавица-двушка и юноша, удивительно похожіе другъ на друга. Только они да палачъ были безъ масокъ, и мн показалось, что я гд-то видла отталкивающее злое лицо палача… Знаменитый инквизиторъ-аббатъ?!
Перваго подвели къ вислиц юношу. Двушка хотла броситься за нимъ, но ее удержали. Я тоже сдлала попытку броситься, закричать, но языкъ не повиновался, ноги словно приросли, и не успла я опомниться, какъ трупъ несчастнаго уже болтался на перекладин. Двушка застонала, этотъ стонъ до сихъ поръ стоить у меня въ ушахъ, стала биться, но ее моментально подхватили, и… второй трупъ закачался рядомъ.
Тутъ я не выдержала, дико закричала и… проснулась.
Видніе исчезло. Въ комнат было темно, только на столик у кресла, гд я читала, слабо мерцала зажженная мною свча.
Не знаю, какъ я выдержала остальную часть ночи, хотя спокойствіе ея абсолютно ничмъ не нарушалось, и видній, если такъ можно назвать мой сонъ, больше не являлось. Что это было не видніе, я была тогда убждена — просто сонъ, явившійся слдствіемъ всхъ нашихъ разговоровъ. Когда за мною пришли на другое утро, я уже успла оправиться и встртила компанію какъ ни въ чемъ не бывало.
Меня поздравляли, называли героиней. Я отшучивалась.
Но меня поразилъ Казиміръ — онъ не шутилъ и не смялся, какъ обычно, а быль блденъ и разстроенъ.
— Господа!— воскликнулъ кто-то изъ компаніи.— Посмотрите наверхъ! Вчера тамъ была привязана вислица…
— Лстница!— поправили его.
— Нтъ, вислица! Можете теперь убдиться сами, что это вислица, а теперь вонъ она стоить тамъ въ углу. Тутъ, кажется, въ самомъ дл гуляетъ нечистая сила! Какъ она очутилась внизу?
Вс вопросительно посмотрли на меня. Я, въ свою очередь, взглянула, куда указывалъ говорившій, и обомлла: тамъ дйствительно стояло прислоненнымъ къ стн, какъ разъ у окошка, то, что вчера всмъ намъ показалось лстницей, это была форменная вислица, которую и видла сегодня ночью.
Это перемщеніе вислицы съ потолка такъ ошеломило меня, что я, несмотря на всю свою находчивость, не нашлась, что отвтить. И ничего не понимала, какъ, очевидно, и вс остальные.
— Она и вчера стояла здсь мы только не замтили!— пытался кто-то объяснить.
— Если здсь, то почему же сверху исчезла та лстница?— спросилъ уврявшій, что это была вислица.
Ни у кого не нашлось объясненія.
Вечеромъ въ тотъ же день состоялся балъ, на которомъ присутствовала масса народа. Были прізжіе даже изъ Кракова. Полонезъ, которымъ онъ открылся въ парадной зал, былъ исключительнымъ по красот и какъ нельзя боле соотвтствовалъ старинной обстановк. Костюмированные были большою частью въ дорогихъ національныхъ костюмахъ, подъ масками скрывалась самая древняя знать Польши. Казиміръ бродилъ грустный и не танцовалъ. Онъ былъ во фрак почему-то не захотлъ надть костюма маркиза, и я поэтому осталась безъ кавалера,— на мн былъ прелестный старинный костюмъ временъ Людовика.
Передъ самымъ ужиномъ, когда вс сняли маски и оркестръ заигралъ послднюю мазурку, мы стояли съ нимъ въ ниш окна, почти скрытые тяжелой портьерой.
Танцовать еще никто не начиналъ. Вдругъ съ противоположнаго конца отдлилась пара. Когда она пронеслась мимо насъ, мы оба вскрикнули: въ этой пар въ старинныхъ польскихъ костюмахъ я узнала тхъ, кого вчера ночью я видла,— какъ мн тогда казалось, во сн, теперь же я убдилась, что это былъ не сонъ, а настоящее видніе,— повшенными. Пара была очень красива и тоже удивительно походила другъ на друга.
Я взглянула на Казиміра онъ былъ смертельно блденъ.
— Кто это?
Онъ не отвчалъ.
— Я спрашиваю тебя: кто это?
— Добошинскіе.
Я поняла, въ чемъ дло. Это были брать и сестра, богатые помщики, очень стариннаго рода и единственные его представители. Казиміръ считался женихомъ красивой польки и былъ безумно влюбленъ въ нее. Я наслышалась уже отъ многихъ, что братъ, и сестра артистически танцуютъ свою родную мазурку и краковякъ — потому-то никто и не ршался танцовать, и вся зала замерла, любуясь исключительно интересной парой.
— Ты знаешь, Люцина,— схватилъ меня Казиміръ за руку,— я сегодня ночью въ каплиц видлъ, какъ ихъ отпвали…
Я такъ и замерла — этого я ужъ никакъ не ожидала услышать, но, видя, что съ нимъ чуть не длается дурно, я взяла себя въ руки и заставила самымъ обыкновеннымъ тономъ отвтить:
— Какой вздоръ! Просто ты заснулъ, и теб приснилось. Мы такъ много говорили за послднее время ерунды, что въ этомъ ничего нтъ мудренаго.
— А я боюсь, что это предзнаменованіе, что съ нею случится какое-нибудь несчастіе! Я не переживу этого! Если бы ты знала, какъ я люблю ее!
— Еще бы — Ванда такая хорошенькія! Вотъ видишь, а ты еще смялся надо мной, я же отлично понимаю, что это вздоръ, и никакихъ привидній мн въ башн не являлось. Оказывается, ты впечатлительне меня. Пройдемся лучше, мн хочется поближе посмотрть на нихъ. Ты, конечно, поведешь ее къ ужину?
Я такъ и не сказала ему, что видла въ башн.— такое совпаденіе еще больше убдило бы его, что нужно ждать несчастія.
Кончился балъ, кончились Святки, и я поторопилась ухать изъ замка, который уже пересталъ мн казаться такимъ привлекательнымъ. Передъ моими глазами постоянно стоялъ эшафотъ, а на перекладин болтались два тла, я слышала звуки мазурки, подъ которые танцовали два трупа въ дорогихъ старинныхъ костюмахъ: я слышала похоронное пнье, и всюду мн чудились гробы…
Больше недли я выдержать не могла и, простившись со своими гостепріимными родственниками и давъ себ слово никогда сюда больше не возвращаться, я ухала въ Кіевъ.
Разразилась война. Мы, кіевляне, какъ близкіе къ театру военныхъ дйствій, особенно остро переживали это событіе. Да и судьбы Польши, на возстановленіе которой, какъ самостоятельнаго государства, у насъ никогда не умирала надежда, и которой теперь угрожали нмцы, не мало безпокоили насъ. Что ждетъ ее? Какія еще испытанія предстоитъ пережить ей? Какое будущее готовитъ ей судьба?
Отъ родственниковъ я получала письма самаго тревожнаго свойства. Они собирались бросать свой домъ въ Варшав и, забравъ все цнное, переселиться въ имніе, гд я гостила у нихъ. Потомъ вдругъ извстія прекратились, что страшно встревожило меня, такъ какъ это было-какъ разъ въ то время, когда Варшава была отдана и нмцы стали ломиться дальше.
Наконецъ я получила отъ своихъ письмо, гд описывалось, какіе ужасы имъ пришлось пережить, какъ они еле успли бжать изъ имнія, побросавъ ршительно все, и что скоро они будутъ въ Кіев, такъ какъ и Вильна, гд они разсчитывали поселиться, тоже оставлена.
‘Нужно спшить, чтобы лчить бднаго Казю, который сталъ совершенно ненормальнымъ посл того, что ему пришлось пережить: его невсту, Ванду Добошинскую, а также и ея брата (несчастные!) повсили у нихъ въ имніи нмцы, заподозрвъ въ нихъ шпіоновъ и организаторовъ польскихъ легіоновъ, враждебныхъ Германіи’.