1.
Ветурія, мать Коріолана, къ Валеріи.
2.
Ветурія, къ Коріолану, своему сыну.
B — pa Пднсцва.
‘Дамскій Журналъ’, No 32, 1830
Ветурия, мать Кориолана, к Валерии, Победоносцева Варвара Петровна, Год: 1830
Время на прочтение: 5 минут(ы)
При первомъ извстіи о побдахъ, одержанныхъ Вольсками подъ предводительствомъ Коріолана, Римляне были поражены страхомъ, и сей народъ, съ неистовствомъ изгнавши его, съ большимъ еще буйствомъ требовалъ его возвращенія. Нетерпливо желая, чтобы заключенъ былъ миръ, Римляне посылаютъ Сенаторовъ и жрецовъ для вступленія въ переговоры съ Коріоланомъ, но непреклонный изгнанникъ отвергаетъ вс предложенія и упорствуетъ въ намреніи излить свое мщеніе. Таково было горестное состояніе длъ, какъ одна Римлянка, по имени Валерія, сестра Валерія Публиколы, выходитъ изъ Капитолія сопровождаемая множествомъ женщинъ, которыхъ она предувдомила о своемъ намреніи, вступаетъ въ домъ Ветуріи, матери Коріолана, и убдительнйшими просьбами старается уговорить ее, чтобъ она сопутствовала имъ въ лагерь Коріолана, коего почтеніе къ матери и нжная любовь къ жен были ей извстны, и потому какъ Валерія, такъ и прочія женщины не сомнвались въ успх своихъ слезъ и моленій. Ветурія не надясь успть въ намреніи, ими предполагаемомъ, отвчаетъ Валеріи:
‘Къ слабой помощи прибгаешь ты, Валерія, надясь на ходатайство женщины, сраженной горестію. Съ того нещастнаго дня, какъ бшеный народъ столь несправедливо изгналъ Коріолана, въ немъ погасло сыновнее почтеніе, охладла нжная любовь, которыя до того времени питалъ онъ къ своей матери и супруг. При выход изъ народнаго собранія, гд сынъ мой выслушалъ свое осужденіе, съ дикимъ взоромъ подошелъ онъ къ намъ и пребывъ нсколько минутъ въ мрачномъ молчаніи, сказалъ: ‘Все уже совершилось! Коріоланъ осужденъ! неблагодарные граждане навсегда изгоняютъ меня изъ отечества. Перенесите сей ударъ судьбы съ бодростію духа, достойною двухъ Римлянокъ. Вамъ поручаю моихъ дтей, прощайте! Безъ горести оставляю городъ, гд благонамренныхъ и честныхъ людей не терпятъ.’ — Сказавъ это, онъ удалился. Мы пошли за нимъ, я держала за руку старшаго сына, а Волумнія заливаясь слезами, несла на рукахъ самаго младшаго. Тогда оборотясь къ намъ, Коріоланъ сказалъ: ‘Прекратите безполезныя жалобы и не ходите дале. У тебя нтъ уже сына, матерь моя! а для тебя, Волумнія, лучшая изъ всхъ женъ, твой мужъ навсегда уже потерянъ. Да благоволятъ боги, чтобы ты нашла другаго мужа, достойнаго твоихъ добродтелей и боле щастливаго, нежели Коріоланъ — Волумнія выслушавъ сію жестокую и поразительную рчь, упала въ обморокъ, въ то время, какъ я подбжала помочь ей, Коріоланъ оставилъ насъ съ жестокостію варвара, не принявъ послднихъ нашихъ объятій и не подавши намъ, отягченнымъ толикою горестію, нималйшихъ признаковъ состраданія къ нашему нещастію. Онъ вышелъ изъ Рима одинъ, безъ прислуги, безъ денегъ, не сказавши намъ даже и того, куда направлялъ стопы свои. Съ того времени, какъ мы разстались съ нимъ, не навдывался онъ о своемъ семейств, и о себ не увдомлялъ насъ. По всему видно, что пылая ненавистію къ своему отечеству, и мать, и жену свою почитаетъ онъ непримиримыми своими врагами. Какой же успхъ моленіями своими, сколь бы они убдительны ни были, надетесь пріобрсти отъ человка столь неумолимаго? Могутъ ли дв женщины смягчить то жестокое сердце, котораго не могли умилостивить и самые служители вры? Что скажу я ему? чего могу законно требовать отъ него? Не того ли, чтобъ онъ простилъ неблагодарныхъ согражданъ, которые поступили съ нимъ какъ съ извергомъ, очернившимъ себя величайшими злодяніями? чтобы сжалился надъ бсновавшимся народомъ, который не чувствовалъ ни малйшей жалости къ его невинности? чтобъ измнилъ Вольскамъ, которые не только дали ему убжище, но предпочли его знаменитйшимъ соотечественникамъ своимъ и вручили ему главное начальство надъ войсками? Какъ осмлюсь я сдлать предложеніе, чтобъ онъ, оставивъ столь великодушныхъ покровителей, снова покорился своенравной власти жесточайшихъ своихъ гонителей? Мать и жена, Римлянки, могутъ ли безъ нарушенія справедливости отъ сына и мужа требовать того, что могло бы обезславить его предъ лицемъ боговъ и человковъ? Горестное положеніе! Намъ не позволено даже ненавидть злйшаго врага нашего отечества! Оставь же насъ жертвами бдственной участи нашей, оставь насъ страдать подъ игомъ праведной скорби!’
Ветурія ршившись наконецъ слдовать совтамъ Валеріи, или лучше сказать покоряясь вдохновенію, которое привело къ ней знамениты х-ъ Римлянокъ, сопровождаемая супругою и двумя сыновьями Коріолана, является въ лагерь Вольсковъ. Коріоланъ узнавъ объ ихъ прибытіи, расположился принять ихъ съ уваженіемъ, на которое он имли право, и между тмъ ршился никакъ не соглашаться на ихъ просьбу. Но твердость его поколебалась при вид матери и супруги. При первомъ взгляд на нихъ онъ бросился къ нимъ въ объятія {Титъ Ливій. Кн. 2, гл. 40.}. Ветурія заклинала его даровать миръ отечеству и устремить оружіе противъ непріятелей Рима, но Коріоланъ противопоставлялъ ей съ одной стороны зврской поступокъ Римлянъ въ отношеніи Къ нему, а съ другой обязательства свои съ Вольсками. Ветурія отвчала, что онъ не нарушая договоровъ съ Вольсками, можетъ заключить миръ, равно выгодный для обихъ сторонъ, потомъ обратила къ нему слдующую рчь:
‘Можешь ли ты, сынъ мой, у не согласиться на предложеніе столь справедливое, если только по внушенію упорства и злобы не предпочтешь жестокаго мщенія моленіям и слезамъ твоей матери? Знай, что отъ твоего отвта будетъ зависть не только слава, но и самая жизнь моя? Если я принесу въ Римъ радостную всть о скоромъ заключеніи мира, если вступлю туда съ увренностію въ твоемъ примиреніи, то съ какимъ восторгомъ встртятъ меня наши сограждане! Остальные немногіе дни которые по вол боговъ назначено мн прожить на земл, будутъ одарены честію и славою. Мое щастіе не кончится вмст съ сею временною жизнію. Если справедливо, что для душъ нашихъ уготованы различныя мста до смерти, то могу ли страшиться мрачныхъ пропастей, предопредленныхъ въ казнь пороку и злоб? Да и самыя Елисейскія поля, радостная обитель, уготованная поклонникамъ добродтели, достаточны ли будутъ для вознагражденія за мой подвигъ? Спасая Римъ сей градъ покровительствуемый Юпитеромъ, не могу ли надяться получить мсто въ той превыспренней стран, гд обитаютъ избранные любимцы боговъ? Но я уже слишкомъ предаюсь, лестнымъ для меня мыслямъ. Что будетъ со мною когда ты станешь упорствовать въ непримиримой ненависти, отъ которой мы уже слишкомъ много страдали? Наши поселенцы твоимъ оружіемъ изгнаны изъ многихъ городовъ, признававшихъ надъ собою господство Рима, твои свирпые воины, разсявшіеся по селеніямъ, истребляющіе все огнемъ и мечемъ,— уже ли не насытили твоего мщенія? Какъ могъ ты имть столько дерзости, что пришелъ опустошать землю, въ которой увидлъ свтъ дневный и которая столь долгое время питала тебя? При первомъ взгляд на Римъ, какъ не пришло теб на мысль, что твои боги, твой домъ, твоя мать и супруга, твои дти заключены въ стнахъ его? Уже ли ты думаешь, что я, пораженная стыдомъ отъ жестокаго твоего отказа, буду спокойно ожидать, пока оружіе твое ршитъ нашу участь? Римлянка уметъ умереть, когда нужда того потребуетъ. Если не успю смягчить твоего сердца, то при твоихъ же глазахъ остріе меча прекратитъ жизнь мою, ты вступишь въ Римъ не иначе, какъ попирая ногами бездушное тло той, которая дала теб жизнь, и ежели столь ужасное зрлище не укротитъ твоей ярости, и ты съ ожесточеніемъ варвара возложить оковы на свое отечество: то знай, что ни жена твоя, ни дти не избгнутъ смерти, или по крайней мр всегдашняго рабства.’
Коріоланъ, волнуемый различными чувствованіями, пришелъ въ великое смущеніе: ненависть и желаніе отомстить слабо уже противоборствовали впечатлнію, произведенному въ сердц его словами матери. Ветурія примтивъ его нершимость и опасаясь, чтобы гнвъ не пересилилъ любовь къ матери, продолжала:
‘И ты не отвчаешь мн, сынъ мой? Разв не узнаешь во мн своей матери? Уже ли ты позабылъ заботы и попеченія, кои прилагала я о теб во младенчеств твоемъ? Да и можешь ли ты, вооружившійся противу Рима только для удовлетворенія своему мщенію за неблагодарность согражданъ своихъ, можешь ли, не очернивъ себя тмъ же преступленіемъ, которое хочешь карать, можешь ли отказать мн въ единственной милости, мною у тебя испрашиваемой? Если бы я требовала, чтобъ ты измнилъ Вольскамъ, столь великодушно тебя принявшимъ, то имлъ бы ты справедливую причину отвергнуть такое предложеніе, но Ветурія не способна предлагать что либо безчестное своему сыну. Слава твоя дороже для меня моей жизни. Умоляю тебя только о томъ, чтобъ ты удалилъ свое войско отъ стнъ Римскихъ и заключилъ съ нами перемиріе на одинъ годъ, въ продолженіе котораго можно придумать средства къ возстановленію прочнаго мира. Заклинаю тебя, сынъ мой, всемощнымъ Юпитеромъ, владыкою Капитолія, заклинаю прахомъ отца твоего и предковъ твоихъ! Если же мои прошенія и слезы не могутъ смягчить тебя, то сжалься надъ матерью, повергающеюся къ ногамъ твоимъ, умоляющею о спасеніи отечества!’
При сихъ словахъ Ветурія падаетъ къ ногамъ Коріолана и орошаетъ ихъ слезами, жена его и Дти слдуютъ ея примру, и вс Римлянки, ихъ сопровождавшія, слезами и стенаніями своими умоляютъ его о пощад.— Коріоланъ, пришедшій въ умиленіе при вид Ветуріи, лежавшей у ногъ его, вн себя отъ избытка чувствованій, восклицаетъ: ‘Ахъ! что ты длаешь, матушка — съ нжностію пожимаетъ ей руку, подъемлетъ ее и говоритъ: ‘Римъ спасенъ, но погибъ сынъ твой!’
Изъ Choix de discours, tirs des Orateurs.