Екатерина Вячеславовна Балобанова
Екатерина Вячеславовна Балобанова
Ветка гиацинта
Ветка гиацинта
————————————————————————————
Ветка гиацинта, Балобанова Екатерина Вячеславовна, Год: 1896
Время на прочтение: 7 минут(ы)
На южном склоне Аррейских гор, на одной из их отлогих вершин стоял когда-то старый, очень старый замок. К одной из его стен давно уже пристроен новый дом, а уцелевшая ещё часть полуразрушенной башни чуть ли не превратилась в амбар для хранения овощей и яблок запасливого крестьянина-огородника. Всё старое пошло теперь на новое дело. Да так по настоящему-то оно и должно быть на свете!
Но в те времена, о которых мы говорим, возвышался на этом месте настоящий рыцарский замок, а в замке жил бретонский рыцарь со своею молодой женой. Разумеется, рыцарь редко бывал дома, — не стал бы он бабиться в своём замке, и немало совершал он всяких походов, немало бился и на родине, и в разных чуждых землях, состязался на турнирах при разных королевских дворах. Много разных дел бывало в те времена у каждого рыцаря.
А пока рыцарь бился да разъезжал по турнирам, жена его сидела у узкого окна своей спальни и смотрела на высокие горы. Только и видно было ей, что эти вытягивающиеся одна за другой, одна над другой вырастающие зелёные Аррейские горы.
Но вот, родилась у жены рыцаря дочь.
То-то была радость в замке. Бросил рыцарь поход в ожидании этого события и поспешил вернуться домой. Сам архиепископ приглашён был на крестины, а уж гостей-то наехало, — видимо-невидимо! Ну, словом, как говорится, готовился пир на весь мир!
В замковом зале пылал саженный огонь, на столах красовались жареные бараны, телята, чуть ли не целые быки, бочки с вином, пивом и мёдом стояли на подставках, а некоторые из них были так велики, — чуть ли не с любой крестьянский дом, что под ними рухнули бы всякие подставки, а потому они стояли прямо на полу.
Гости сидели за столами, пили, ели, веселились, а труверы и певцы сказывали и пели им о былых битвах, состязаниях и победах, прославляли рыцаря — хозяина замка, его жену, разодетую в шёлк и бархат и седевшую тут же на пиру, хотя ещё и слаба была она после болезни, прославляли и маленькую, только что родившуюся дочь рыцаря.
Назвали её Гиацинтой, — была тогда ранняя весна, и гиацинты цвели повсюду в великом множестве.
Годы шли себе да шли. По-прежнему уезжал и возвращался рыцарь, возвращался и снова уезжал, по-прежнему тихо сидела его жена у узкого окна своей спальни и смотрела на горы.
Росла и развивалась дочь их Гиацинта, но мало походила она на цветок, хотя и была хороша лицом как ангел: нрав имела она такой необузданный и дикий, что приводила в удивление людей даже в те времена: скакала она верхом не хуже своего отца, всегда первая была на охоте и владела копьём и мечом лучше любого рыцаря.
Обожал её отец и об одном только жалел, — что не родилась она мальчиком, а то прославила бы она род свой неслыханными подвигами.
Так время шло да шло, и стала Гиацинта взрослой девушкой, но нрав её при этом нисколько не смягчился.
Целых три года провёл рыцарь в чужих краях и, наконец, вернулся домой с богатой добычей: бился он в Испании с сарацинами, и много всякого добра привёз он оттуда. Привёз он с собою и юношу с чёрными курчавыми волосами, пламенным взором и мужественным лицом. Юноша был родом испанец, но в детстве украли его сарацины, и теперь, когда отбил его у них рыцарь, — сам не знал он, где искать ему своих родных, а потому добровольно последовал за своим освободителем.
— Не было у тебя оруженосца, Гиацинта, и вот, я привёз тебе его, — он тебе совсем подстать, — сказал рыцарь дочери, указывая на юношу.
— На что мне твой оруженосец? Лучше привёз бы ты мне сарацинский ятаган да дамасский кинжал, — отвечала девушка.
— Ну, и за этим дело не станет: довольно привёз я тебе всякого добра.
Поступил юноша в оруженосцы к Гиацинте, — всюду следовал он за молодой девушкой, нося её оружие и следя за нею пламенным взором.
Понемногу привыкла Гиацинта к своему оруженосцу, а потом и полюбила его, — полюбила всею силою своей дикой и необузданной души и не могла скрыть этого. И сам юноша был столь же дик и необуздан и с такою же страстью любил Гиацинту.
И стала вдруг Гиацинта такой тихой и смирной, — словно приручённая птичка: забыла она охоту и все свои воинственные забавы, и целыми днями сидела со своим оруженосцем, не спуская с него глаз. Рыцаря опять не было дома, но видела это мать девушки, замечали слуги замка, и все со страхом ждали возвращения отца. И вот, вернулся он вдруг неожиданно ночью и тут же случайно подслушал пламенные речи юноши и своей дочери.
Никому не сказал он ни слова и только позвал к себе своих верных пажей и телохранителей и тихо отдал им какое-то приказание.
Наутро позвал он к себе дочь свою и сказал ей:
— Просватал я тебя за старого графа Тулузского. Храбр и отважен он, хотя и немолод, и будет он тебе подстать по привычкам и вкусам.
Побледнела как смерть Гиацинта, но, гордо выпрямившись, сказала:
— Нет, отец, не бывать мне графиней Тулузской.
— Почему же не бывать тебе графиней Тулузской? Или, быть может, выбрала ты уже себе мужа по сердцу из храбрых рыцарей, приезжавших в наш замок? Хотя, правду сказать, и не пристало девушкам самим выбирать себе женихов, — дело это их отца и матери, но назови своего избранника, — может статься, и я найду возможным сделать тебе угодное, хотя рыцарское слово моё и дано уже графу Тулузскому.
— Люблю я Карлоса, моего оруженосца, — отвечала она, — ему поклялась я в верности, и ничьей женой не буду я, если не отдашь ты меня за него.
— Позови же его сюда и спроси при мне, согласен ли он взять тебя за себя. Сдаётся мне, что, сколько ни ищи, не найдёшь ты его в этом замке. Этот нам не помеха! Нынче осенью приедет сюда граф Тулузский, и, не теряя времени, тогда же сыграем мы свадьбу.
Побледнела Гиацинта и бросилась искать своего оруженосца, но так и не нашла его нигде, сколько ни искала. Наконец, верная собака его выдала ей тайну: не умолкая, выла она во рву замка, охраняя тело своего господина, и на вой её пришла туда Гиацинта, — с раздробленным черепом без дыханья лежал там её милый. Стала было она приводить его в чувство, обмывать его раны, но мёртвого не вернёшь уже к жизни!
Зарыли тело оруженосца слуги Гиацинты у самой ограды парка, посадила она иву на его могиле и так обильно поливала её слезами, что вскоре разрослась она в большое развесистое дерево.
Весна и лето, осень и зима сменяли друг друга обычной чередой, и вот, снова настала весна, а вместе с нею вернулись в замок радость и веселье: снова готовился в замке пир на весь мир. В замковом зале пылало саженное пламя, на столах приготовлены были жареные бараны, телята и чуть ли не целые быки, целые бочки с вином, мёдом и вином стояли на подставках, а те, что были величиной с любой крестьянский дом, стояли прямо на полу. Гости пили, ели, веселились. Но не крестины праздновали на этот раз в замке, а праздновали свадьбу Гиацинты с графом Тулузским.
Настоял-таки на своём рыцарь, да только на радость ли ему это? Невеста сидела, разодетая в шелка и бархаты, вся сияла драгоценными каменьями, но была бледна как смерть, жених сидел в полном рыцарском вооружении и быль красен как молодое вино. Не смотрела на него Гиацинта, — не спускала она глаз с неба, усеянного звёздами, жених же только и смотрел, что на свою невесту.
Кончился наконец свадебный пир. На завтра назначены венчание и отъезд молодых: очень спешил граф Тулузский домой, в свой замок.
Вот наступила и ночь, — последняя ночь, которую проводила Гиацинта в родном своём замке. Щемила ей сердце тоска, не могла она заснуть, и, пользуясь тем, что весь замок погружён был в глубокий сон, вышла она в парк, а оттуда за ограду, и села на могиле своего оруженосца. Долго сидела она тут, — не хотелось ей возвращаться в свою башню. В воздухе было тихо, и мягкий лунный свет озарял могилу, и, казалось, даже ива подняла свои ветви, стремясь к небу.
Подняла и Гиацинта взор свой к этой тёмной синеве, и показалось ей, будто какой-то прозрачный светлый образ спускается к ней с высоты.
Узнала в нём она своего оруженосца и, протянув к нему руки, стремилась обнять его. Но видение было слишком воздушно и прозрачно для того, чтобы рука смертного могла ощутить прикосновение к нему.
Прозрачный образ, казалось, уже снова готов был подняться в свою тёмно-синюю высь.
— Не улетай без меня, возьми меня с собою! — умоляла его Гиацинта, простирая к нему руки.
Протянул к ней руку светлый призрак, и почувствовала Гиацинта, что она как будто отделяется от земли и поднимается на воздух, всё выше и выше. Вот, уже летит она выше облаков, которые, казалось ей, проносились где-то там далеко, внизу. Пролетала она под светлыми звёздами, и они словно становились всё больше и больше, разгорались всё ярче и ярче. Переживала Гиацинта чудные мгновения, но всё же какая-то тоска щемила её сердце, — сладко, томительно сладко было ей и вместе с тем так страшно больно.
— Пора вернуться на землю, — тихо шепнул ей призрак.
— Нет, нет! Ещё минутку! — молила она, прижимаясь к нему.
— Пора! Время здесь не имеет значения.
— Нет, нет! Ещё минутку, ещё одну секунду! — умоляла она.
Наконец, спустились они на землю. Нежно поцеловал Гиацинту призрак и растаял в прозрачном воздухе чуть забелевшего утра.
Вернулась Гиацинта в свою башню и удивилась, — было там темно и пусто, в полном упадке и запустении стояли её мрачные своды, и только выбежавшие на шум её шагов мыши со страхом бросились в стороны и попрятались в камнях обвалившихся стен.
Страшно стало Гиацинте, и поскорее вышла она из башни.
Хотела было она пройти в главную часть замка, но и её уже не существовало: уцелели только две стены, по которым вился дикий плющ. Бродила по развалинам старуха, набирая на заре каких-то трав. Обратилась к ней Гиацинта с расспросами, но та не поняла её и только очень испугалась.
Вышла девушка на дорогу и пошла по направлению к горам, но ничего не узнавала она тут: всё было здесь новое, — и дороги, и места, и люди, и говор.
Увидала она, наконец, церковь и пошла к ней. У церковных дверей на пороге встретила она незнакомого священника в странной одежде и, с удивлением глядя на него, стала рассказывать ему, как в прошлую ночь на одну минуту поднялась она к небу, провела там всего лишь три мгновенья, и за эти три мгновенья всё изменилось здесь, на земле, — не нашла она ни своих близких, ни своего родного замка: всё было уже здесь другое и чужое.
С трудом понял её кюре новой церкви и сказал ей:
— В эти три мгновенья твоего полёта протекло триста лет человеческой жизни. История твоя записана в хрониках замка, и там сказано, что исчезла ты в ночь перед свадьбой, и нигде не могли отыскать тебя. Пойдём, помолимся вместе, чтобы Господь умилосердился над тобою и послал тебе успокоение.
‘Верно, думает кюре, что я чья-то блуждающая по замку душа’, — сказала себе Гиацинта и ушла из храма.
Опять прошла она за ограду своего парка. Здесь всё носило следы разрушения человеческих построек и созиданий и признаки обновления бессмертной природы.
Отыскала она у ограды песчаный холмик, — могилу своего оруженосца, тихо склонилась над ней… и сердце её перестало биться.
Между тем, видя, что странная женщина возвращается в разрушенный замок, кюре поспешил за нею, но нигде не нашёл её. Только на песчаном холмике у самой ограды лежала засохшая ветка гиацинта.
Источник: Балобанова Е. В. Легенды о старинных замках Бретани. — СПб.: С.-Петербургская губернская типография, 1896. — С. 151.
Распознание, подготовка текста, современная орфография: Евгений Зеленко, март 2014 г.
Оригинал здесь: Викитека.