Вести ниоткуда, или Эпоха счастья, Моррис Уильям, Год: 1890 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 214 минут(ы)

ВИЛЛЬЯМЪ МОРРИСЪ

ВСТИ НИОТКУДА ИЛИ ЭПОХА СЧАСТЬЯ

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
А. П.

ВТОРОЕ ИЗДАНІЕ
КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО ‘ДЛО’
1906

I.
Споръ и постель.

— Однажды вечеромъ,— сказалъ мой другъ,— у насъ въ Лиг поднялся сильный споръ о томъ, что будетъ посл революціи,— споръ, закончившійся горячимъ изложеніемъ взглядовъ присутствовавшихъ на будущее вновь организованное общество.

Принимая во вниманіе предметъ бесды, споръ носилъ довольно мирный характеръ, потому что присутствовавшіе собесдники, привыкшіе къ митингамъ и къ дебатамъ посл лекцій, если и не слушали мнній другъ друга (что врядъ ли можно было ожидать отъ нихъ), то во всякомъ случа не пытались говорить вс разомъ, какъ это всегда бываетъ въ обыкновенномъ культурномъ обществ, когда зайдетъ разговоръ объ интересномъ для всхъ предмет. Здсь находилось шесть человкъ, слдовательно шесть представителей шести подраздленій одной партіи, четверо изъ нихъ были приверженцами крайнихъ, но различныхъ анархическихъ мнній. Одинъ изъ нихъ,— говоритъ мой другъ,— человкъ, котораго онъ, конечно, отлично зналъ,— молчавшій почти все время въ начал, въ конц концовъ вмшался въ споръ, разгорячился, сталъ громко кричать и кончилъ тмъ, что обозвалъ всхъ остальныхъ глупцами, посл этого начался періодъ шума, потомъ гвалта, во время котораго вышеупомянутый представитель, пожелавъ всмъ очень дружелюбно покойной ночи, отправился къ себ домой, на западную окраину города, пользуясь путями сообщенія, къ которымъ заставила насъ привыкнуть цивилизація. Сидя въ паровой ванн ревущаго и недовольнаго человчества,— въ вагон подземной желзной дороги, задыхаясь, какъ и вс другіе, отъ жары, онъ въ то же время съ досадой припоминалъ нсколько чудныхъ и неопровержимыхъ аргументовъ, которые онъ, казалось, зналъ, какъ свои пять пальцевъ, и которые все же упустилъ изъ вида во время спора. Но это состояніе духа было ему слишкомъ хорошо знакомо для того, чтобы долго тяготить его, и посл непродолжительнаго недовольства собой за то, что допустилъ себя потерять самообладаніе (что съ нимъ часто случалось), онъ снова сталъ думать о главномъ предмет спора, все еще чувствуя неудовлетворенность и тоску. ‘Еслибъ я могъ увидть хоть одинъ только день оттуда,— сказалъ онъ самъ себ,— еслибъ я могъ увидть’.

Въ то время, какъ онъ произносилъ эти слова, поздъ остановился у станціи, въ пяти минутахъ ходьбы отъ его дома, стоявшаго на берегу Темзы, немного выше безобразнаго висячаго моста. Онъ вышелъ со станціи все съ тмъ же чувствомъ неудовлетворенности и тоски, бормоча: ‘Еслибъ я могъ видть это, еслибъ я могъ’… Но не усплъ онъ сдлать нсколькихъ шаговъ по направленію къ Темз, какъ всякое чувство недовольства и горечи точно соскользнуло съ него.

Стояла чудная ночь начала зимы: воздухъ былъ какъ разъ настолько прохладенъ, чтобъ освжить посл жаркой комнаты и душнаго вагона желзной дороги. Недавно поднявшійся сверо-западный втеръ очистилъ небо отъ всхъ облаковъ, за исключеніемъ одного или двухъ свтлыхъ пятенъ, медленно двигавшихся по небесамъ. На половину поднялся молодой мсяцъ и когда направлявшійся домой пшеходъ увидлъ его сквозь втви высокаго стараго вяза, то съ трудомъ могъ себ представить, что находится въ жалкомъ лондонскомъ предмсть. Ему казалось, что онъ гуляетъ въ какомъ-нибудь чудномъ деревенскомъ мстечк,— конечно, гораздо лучшемъ, чмъ вс знакомыя ему глухія деревни.

Онъ подошелъ къ берегу и остановился, смотря черезъ низкую стну на освщенную мсяцемъ рку, высокая вода которой, волнуясь и блестя, неслась къ Чисвикъ-Эйоту. Что касается до безобразнаго моста внизъ по рк, то онъ не замчалъ его или не думалъ о немъ и только разъ,— говоритъ нашъ другъ,— ему бросилось въ глаза, что онъ не видитъ свтового столба ниже по теченію. Потомъ онъ повернулъ къ себ и вошелъ въ домъ, и лишь только заперъ за собой дверь, какъ въ немъ исчезло послднее воспоминаніе и о блестящей логик, и о мудромъ предвидніи, такъ ярко разгоравшихся въ недавнемъ спор, да и отъ самаго спора не сохранилось и слда, осталась только какая-то смутная надежда на дни мира и спокойствія, на дни ясной и чистой радости, и эта надежда наполняла его бодростью.

Въ такомъ состояніи онъ бросился въ постель и заснулъ, по своему обыкновенію, въ дв минуты, но (противъ своего обыкновенія) снова проснулся немного спустя въ томъ странномъ состояніи полнаго отсутствія сна, которое нападаетъ и на не страдающихъ безсонницей людей. Странное состояніе — когда вс наши чувства какъ-то неестественно возбуждаются, когда вс жалкіе проступки, которые мы когда-либо совершили, вс неудачи и потери нашей жизни упорно всплываютъ наверхъ, чтобы предстать на разсмотрніе обостреннаго ума.

Онъ лежалъ,— говоритъ нашъ другъ,— въ такомъ состояніи, покуда, наконецъ, оно не стало нравиться ему, покуда повсть объ его нелпостяхъ не стала забавлять его, а вс событія, которыя онъ видлъ такъ ясно, не обратились въ очень забавную для него исторію.

Одъ слышалъ, какъ пробилъ часъ, потомъ два и три, посл того онъ снова заснулъ. Потомъ онъ еще разъ проснулся, и уже посл этого пробужденія съ нимъ случились вс удивительныя происшествія, которыя, по его мннію, стоять того, чтобы о нихъ разсказать нашимъ товарищамъ, а также и всему обществу, и онъ предлагаетъ сдлать это теперь. Но, говоритъ онъ, будетъ лучше, если я разскажу все это въ первомъ лиц, какъ будто-бы я самъ пережилъ вс эти событія, для меня же это тмъ боле легко и естественно, что я понимаю чувства и желанія моего друга лучше, чмъ кто-либо въ цломъ мір.

II.
Утреннее купаніе.

Итакъ, я проснулся и увидлъ, что сбросилъ съ себя одяло, въ этомъ не было ничего удивительнаго, такъ какъ было жарко, и солнце ярко свтило. Я вскочилъ, умылся и сталъ поспшно одваться, но въ такомъ туманномъ, полудремотномъ состояніи, точно я спалъ долго, долго — и не могъ стряхнуть съ себя тяжести сна. Я скоре по привычк предполагалъ, что нахожусь дома, въ своей собственной комнат, чмъ видлъ, что это было такъ въ дйствительности.

Когда я одлся, мн стало такъ жарко, что я поспшилъ выйти изъ комнаты и изъ дома, первымъ моимъ чувствомъ, когда свжій воздухъ охватилъ меня, и легкій втеръ повялъ мн въ лицо, было чувство радостнаго облегченія, вторымъ, когда я привелъ въ порядокъ свои мысли,— безконечное удивленіе: была зима, когда я заснулъ прошлою ночью, а теперь, какъ о томъ свидтельствовали прибрежныя деревья, стояло лто, было чудное солнечное утро, повидимому, начало іюня. Тмъ не мене, передо мной была все та же Темза, блествшая подъ солнцемъ, съ той же высокой водой, какъ я видлъ ее наканун вечеромъ, когда она свтилась подъ луннымъ сіяніемъ.

Я еще не стряхнулъ съ себя чувства тяготы, и гд бы я ни былъ въ ту минуту, я врядъ ли могъ бы дать себ ясный отчетъ объ окружавшей меня мстности, не удивительно поэтому, что, несмотря на знакомый видъ Темзы, я чувствовалъ какое-то недоумніе. Вмст съ тмъ, мн было какъ-то не по себ, и у меня кружилась голова. Вспомнивъ, что нкоторые люди часто берутъ лодку и купаются на середин рки, я подумалъ, что могъ бы также выкупаться. Кажется, очень рано,— сказалъ я себ,— но, можетъ быть, я найду кого-нибудь, чтобы отвести меня въ Биффинъ. Но мн не надо было идти въ Биффинъ, ни даже повернуть влво по его направленію, потому что въ эту минуту я увидлъ пристань прямо передъ собою, противъ моего дома, на томъ мст, гд устроилъ ее мой сосдъ, но только она имла совсмъ необычный для нея видъ. Я спустился къ ней, между привязанными къ ней лодками, на корм крпкаго, предназначеннаго очевидно для купальщиковъ, ялика сидлъ человкъ. Онъ кивнулъ мн и поздоровался со мною, какъ будто-бы поджидая меня, такъ что я прыгнулъ въ лодку, не сказавъ ни слова, онъ отчалилъ, а я началъ раздваться. Покуда мы плыли, я смотрлъ на воду и не могъ удержаться, чтобы не воскликнуть:

— Какъ чиста сегодня вода!

— Вы находите?— сказалъ онъ.— Я не замчаю этого. Вы знаете, во время прилива вода всегда становится мутне.

— Гм…— замтилъ я.— Мн случалось видть ее очень мутной и во время отлива.

Онъ ничего не отвтилъ, по былъ, кажется, немного удивленъ: а такъ какъ мы находились какъ разъ посередин теченія, я скинулъ платье и бросился въ воду безъ дальнйшихъ разсужденій.

Когда голова моя показалась надъ водой, я, само собой разумется, повернулъ по теченію, и глаза мои по привычк стали искать моста, но то, что я увидлъ, до такой степени поразило меня, что я не могъ плыть и снова погрузился въ воду, а когда выплылъ, то сейчасъ же направился къ лодк, я чувствовалъ, что долженъ предложить нсколько вопросовъ лодочнику,— такъ странно непривыченъ былъ для меня видъ той части берега, которую я увидлъ, когда освободилъ свои глаза отъ воды, хотя теперь я совсмъ отдлался отъ тяжелаго, соннаго настроенія, и чувствовалъ себя совсмъ бодрымъ, съ освженной головой.

Я сталъ на ступеньки лстницы, которую онъ мн бросилъ, онъ подалъ мн руку, чтобы помочь взойти, и мы быстро поплыли по направленію къ Чисвику, но потомъ онъ поднялъ весла, поглядлъ кругомъ и сказалъ:

— Короткое купанье, сосдъ, но, можетъ быть, сегодня утромъ, посл нашего путешествія, вода вамъ показалась холодна?

Его манера говорить имла такъ мало общаго съ обычной манерой гаммерсмитскихъ лодочниковъ, что я пристально посмотрлъ на него, прежде чмъ отвтить:

— Пожалуйста, задержите лодку, мн хочется немного осмотрться.

— Хорошо,— сказалъ онъ,— здсь такъ же красиво, какъ и въ Борнъ-Эльмс, въ это время, рано утромъ, везд хорошо. Мн нравится, что вы такъ рано встаете, теперь, пожалуй, еще нтъ и пяти.

Если видъ берега удивилъ меня, то еще въ большее удивленіе привелъ меня лодочникъ,— теперь, когда я могъ разсмотрть его съ вполн свжей головой и ясными глазами.

Это былъ красивый, молодой человкъ, съ чрезвычайно веселымъ и привтливымъ выраженіемъ глазъ,— выраженіе, бывшее для меня тогда еще новымъ, но къ которому я скоро привыкъ. У него были темные волосы и смуглая кожа, онъ былъ сильно и хорошо сложенъ, видно было, что онъ много работалъ мускулами, но въ его наружности не было ничего грубаго, тяжелаго, и онъ былъ такъ опрятенъ, какъ только можно быть. Его одежда не была похожа на знакомое мн современное рабочее платье, но могла служить моделью для какой-нибудь картины четырнадцатаго столтія: она была изъ темно-синяго, довольно простого, но тонкаго сукна и безъ малйшаго пятнышка. Талію его охватывалъ кожаный поясъ, застегивавшійся, какъ я замтилъ, пряжкой изъ дамасской стали чудной работы. Однимъ словомъ, онъ имлъ видъ мужественнаго, но очень изящнаго джентльмена, разыгрывающаго роль лодочника ради забавы, и я ршилъ, что такъ оно и было въ дйствительности.

Я чувствовалъ, что долженъ начать разговоръ и, указавъ на Серрей, гд я замтилъ нсколько плотовъ, спускавшихся вдоль по рк съ брашпилями, обращенными къ берегу, спросилъ:

— Что они тамъ длаютъ? Если бы мы были на Тэ, я сказалъ бы, что они ловятъ семгу, но здсь…

— Что же,— отвтилъ онъ,— они это и длаютъ. Гд семга, тамъ должны быть и сти, въ Темз или Тэ, это все равно, но вдь он не всегда въ употребленіи, намъ не нужна семга каждый день.

Я хотлъ сказать: ‘Неужели это Темза?’ — но ршилъ лучше оставить свое удивленіе про себя и, обративъ свои недоумвающіе глаза къ востоку, сталъ снова смотрть на мостъ и на берега лондонской рки. И правда, мн было чему удивляться! Хотя на рк по прежнему былъ мостъ, а на берегу дома,— но какъ все измнилось вокругъ съ прошлой ночи! Не было больше ни мыловаренъ съ ихъ изрыгающими дымъ трубами, ни машинныхъ фабрикъ, ни свинцовыхъ заводовъ, и западный втеръ изъ Торнкрофта не приносилъ съ собой ни стука, ни грома… А потомъ мостъ! Можетъ быть, я когда-нибудь и мечталъ о такомъ мост, но никогда не видлъ ничего подобнаго,— даже Ponte Vecchio во Флоренціи не могъ бы сравниться съ нимъ. Удивительно крпкія каменныя арки, массивность которыхъ не мшала изяществу формъ, были достаточно высоки, чтобы свободно пропускать рчныя суда различной величины. На парапет виднлись причудливыя, красивыя строенія, по моему предположенію, лавки или палатки, украшенныя шпицами и флюгерами. Камень нсколько обвтрился, но на немъ не было и слда той безобразной копоти, которую я привыкъ видть на каждомъ лондонскомъ зданіи не боле какъ черезъ годъ посл его постройки. Однимъ словомъ, на мой взглядъ — чудо мостъ!

Лодочникъ замтилъ мой удивленный, полный восхищенія взглядъ и произнесъ, какъ бы въ отвтъ на мои мысли:

— Да, мостъ красивъ, не правда ли? Даже мосты вверхъ по теченію врядъ ли изящне его, хотя они и меньше, а мосты внизъ по теченію врядъ ли величественне и стройне.

У меня вырвалось помимо воли:

— Сколько ему лтъ?

— О, онъ не слишкомъ старъ,— сказалъ лодочникъ,— онъ былъ выстроенъ или, скоре, открытъ въ 2003. До него тутъ былъ простой деревянный мостъ.

Это число зажало мн ротъ такъ крпко, точно на мои губы привсили замокъ и заперли его на ключъ: я почувствовалъ, что случилось что-то необъяснимое, и боялся, что совсмъ запутаюсь въ масс встрчныхъ вопросовъ и сбивчивыхъ отвтовъ, если заговорю. Я постарался принять равнодушный видъ и сталъ безпечно смотрть на берега рки, которые могъ видть до моста и немного выше, по всей сторон мыловаренъ. По обимъ сторонамъ рки, нсколько отступя отъ воды, тянулись прехорошенькіе, низенькіе, небольшіе домики, большинство изъ нихъ были выстроены изъ краснаго кирпича, покрыты черепицей и имли очень уютный видъ: казалось, что жизнь ихъ тсно слита съ жизнью ихъ обитателей. Передъ ними разстилался безконечный садъ, спускавшійся прямо къ вод, въ немъ роскошно распускались цвты, и ихъ чудное лтнее благоуханіе неслось по вод. Сзади домовъ я видлъ высокія деревья, а внизъ по теченію изгибы рки казались озерами съ лсистыми берегами,— такъ густо росли деревья, и я сказалъ громко, но какъ будто бы говоря самъ съ собой:

— Какъ хорошо! Мн нравится, что за Борнъ-Эльмсомъ нтъ построекъ.

Но какъ только эти слова соскочили съ моего языка, мн стало стыдно за нихъ, а мой спутникъ посмотрлъ на меня съ полуулыбкой, смыслъ которой, мн казалось, я понялъ, чтобы скрыть свое смущеніе, я сказалъ ему:

— Пожалуйста, подвезите меня къ берегу, мн хочется позавтракать.

Онъ кивнулъ головой, сильнымъ движеніемъ повернулъ лодку, и въ три взмаха мы были снова у пристани. Онъ выпрыгнулъ. Я послдовалъ за нимъ и не особенно удивился, видя, что онъ чего-то ждетъ,— конечно, неизбжной монеты, которая обыкновенно полагается товарищу-гражданину за оказанную имъ услугу. Я опустилъ руку въ боковой карманъ и сказалъ: ‘Сколько?’ — но все же съ неловкимъ чувствомъ, думая, что, можетъ быть, я предлагаю деньги джентльмену.

Лицо его выразило удивленіе, и онъ сказалъ:

— Сколько? Я не совсмъ хорошо понимаю, о чемъ вы спрашиваете. Можетъ быть сколько времени будетъ продолжаться приливъ? Если такъ, то сейчасъ долженъ начаться отливъ.

Я покраснлъ и отвтилъ, запинаясь:

— Пожалуйста, не примите это въ дурную сторону, я не хочу васъ обидть, но сколько я долженъ вамъ заплатить? Какъ видите, я иностранецъ и не знаю ни вашихъ обычаевъ, ни вашихъ денегъ.

Я вынулъ полную пригоршню монетъ изъ кармана, какъ это длается въ чужой стран. Тутъ я увидалъ, что серебро оксидировалось и походило цвтомъ на графитную доску.

Онъ все еще, казалось, былъ удивленъ, но нисколько не обиженъ,— и съ любопытствомъ смотрлъ на монеты. Я подумалъ: въ конц концовъ это все же простой лодочникъ и, наврное, теперь размышляетъ, сколько ему взять. Съ виду онъ былъ такой славный парень, что, конечно, я не пожаллъ бы для него лишняго. Я подумывалъ даже взять его ла одинъ, на два дня себ въ гиды,— такое у него было смышленое лицо.

Но въ это время мой новый другъ сказалъ задумчиво:

— Мн кажется, я догадываюсь, что вы хотите сказать. Вы думаете, что я оказалъ вамъ услугу, и что вы обязаны за это дать мн что-нибудь, чего я со своей стороны не имлъ-бы права сдлать по отношенію къ сосду, за исключеніемъ разв какой-нибудь особенной услуги съ его стороны. Я кое-что слышалъ объ этомъ, но, простите меня, если я скажу вамъ, что намъ этотъ обычай кажется очень тяжелымъ и неудобнымъ, и мы не знали бы даже, какъ исполнять его. Какъ видите, возить желающихъ кататься по рк — мое занятіе, и я сдлалъ бы это для каждаго, такъ что было бы смшно съ моей стороны брать что-нибудь за это. Кром того, если одинъ далъ бы мн что-нибудь, то сталъ бы давать и другой и третій и такъ дале, и, надюсь, вы не сочтете грубостью съ моей стороны, если я скажу вамъ, что я бы ршительно не зналъ, куда мн двать такую массу дружескихъ подарковъ.

И онъ громко и весело засмялся, какъ будто мысль о полученіи платы казалась ему очень забавной, что, несмотря на его здоровый видъ, я усомнился въ его разсудк и не могъ не порадоваться своему искусству плавать, такъ какъ мы стояли очень близко отъ глубокаго и быстраго потока. Но онъ держалъ себя совсмъ не какъ сумасшедшій.

— Что касается вашихъ монетъ, то он любопытны, хотя и не очень стары, кажется, вс он относятся къ царствованію Викторіи: вы могли бы отдать ихъ въ какой-нибудь не очень богатый музей. Въ нашемъ довольно такихъ монетъ, кром того, очень много также боле древнихъ, очень красивыхъ, тогда какъ монеты XIX ст. безобразны,— не правда ли? У насъ есть монета царствованія Эдуарда III: король на корабл, а кругомъ маленькіе леопарды и блая лилія, очень тонкой отдлки, я долженъ вамъ сказать,— продолжалъ онъ съ легкой усмшкой:— что самъ люблю отдлывать золотые и драгоцнные металлы, — вотъ эта пряжка одно изъ моихъ произведеній.

Безъ сомннія, у меня былъ нсколько робкій видъ подъ вліяніемъ моихъ сомнній относительно его здоровья. Онъ вдругъ перемнялъ разговоръ и сказалъ дружескимъ тономъ:

— Но я вижу, что утомилъ васъ, и прошу вашего извиненія. По многимъ признакамъ, я вижу, что вы иностранецъ и пріхали, должно быть, изъ страны совсмъ не похожей на Англію, поэтому вмсто того, чтобы сразу засыпать васъ разными свдніями относительно нашей страны, будетъ лучше познакомить васъ съ ней мало-помалу. Я сочту, кром того, за большую любезность съ вашей стороны, если вы позволите мн быть вашимъ проводникомъ въ этомъ новомъ для васъ свт, разъ я ужъ первый попался вамъ на пути. Вы сдлаете мн этимъ большое одолженіе, хотя, конечно, каждый можетъ служить вамъ гидомъ, и многіе гораздо лучше, чмъ я.

Нтъ, отъ него совсмъ не пахло Кони-Гэтчемъ {Домъ сумасшедшихъ недалеко отъ Лондона.}. Къ тому-же мн было бы не трудно отдлаться отъ него, еслибъ онъ на самомъ дл оказался сумасшедшимъ, и я отвтилъ:

— Это очень любезное предложеніе съ вашей стороны, но мн неудобно будетъ принять его, если — я хотлъ сказать, если вы только не позволите заплатить вамъ какъ слдуетъ,— но боясь снова вызвать на сцену Кони-Гэтчъ, измнилъ конецъ рчи.— Я боюсь, что мн придется оторвать васъ отъ работы или отъ развлеченія.

— О,— сказалъ онъ,— пожалуйста, не безпокойтесь, это дастъ мн только случай оказать услугу одному изъ моихъ друзей, которому хочется поработать за меня здсь. Онъ іоркширскій ткачъ и немного утомился и отъ своего станка, и отъ своей математики,— все комнатная работа, какъ видите. Вотъ онъ и обратился ко мн съ просьбой дать ему какую-нибудь работу на воздух. Если вы думаете, что я могу быть вамъ полезенъ, то, пожалуйста, возьмите меня въ гиды,— и онъ прибавилъ:— Правда, я общался похать на снокосъ къ моимъ близкимъ друзьямъ, но намъ придется хать туда только черезъ недлю, кром того, знаете, вы могли бы похать туда со мной: познакомились бы съ прекрасными людьми и узнали бы ихъ жизнь въ Оксфордскомъ графств. Если вы хотите хорошенько узнать нашу страну, то лучшій случай вамъ трудно найти.

Я счелъ своею обязанностью поблагодарить его, что бы тамъ изъ этого ни произошло.

А онъ весело добавилъ:

— Отлично, значитъ дло ршено. Я кликну сейчасъ моего друга, онъ живетъ въ гостиниц, такъ же какъ и вы, и если еще не всталъ, то долженъ встать, утро такое солнечное, ясное.

Съ этими словами онъ вынулъ изъ-за пояса серебряный рогъ, взялъ дв-три рзкихъ, но пріятныхъ ноты, и сейчасъ же изъ дома, стоявшаго на мст моего прежняго жилища, къ намъ направился другой молодой человкъ.

Онъ не обладалъ ни здоровымъ видомъ, ни крпкимъ тлосложеніемъ моего пріятеля-лодочника, былъ немного блденъ, съ рыжеватыми волосами и не такой статный, но на лиц его было такое жесчастливое и дружеское выраженіе, какъ и у его друга. Когда онъ, улыбаясь, подошелъ къ намъ, я съ удовольствіемъ увидлъ, что долженъ отказаться отъ моей теоріи ‘Кони-Гэтча’ по отношенію къ лодочнику, потому что два сумасшедшихъ не могли бы себя держать такъ, какъ они, въ присутствіи здороваго человка. Его одежда была такого же покроя, какъ и у перваго, но нсколько веселе, куртка свтлозеленаго цвта, съ золотой вышивкой на груди, а поясъ изъ филиграннаго серебра.

Онъ очень вжливо поздоровался со мной и, весело кивнувъ своему другу, сказалъ:

— Ну, Дикъ, какъ же дла сегодня? Приниматься мн за мою работу или, врне, за твою? Мн снилось сегодня ночью, что мы ловили рыбу на рк.

— Ты займешь сегодня мое мсто, Бобъ, — сказалъ мой лодочникъ,— а если найдешь, что это слишкомъ тяжело для тебя, то тебя замнитъ Джорджъ Брайтлитъ, онъ тоже высматриваетъ себ работу и живетъ недалеко отъ тебя. Вотъ иностранецъ, который хочетъ доставить мн удовольствіе взять меня себ въ проводники, чтобы познакомиться съ нашей страной, ты понимаешь, конечно, что я не упущу такого случая: такъ лучше теб сейчасъ-же приняться за дло. Во всякомъ случа, я скоро уступилъ бы теб ее, такъ какъ долженъ отправиться на снокосъ черезъ нсколько дней.

Новопришедшій сталъ радостно потирать свои руки и, обратившись ко мн, сказалъ дружескимъ голосомъ:

— Вы оба съ Дикомъ должны быть довольны, вамъ предстоитъ хорошій день, такъ-же какъ и мн. Но вы хорошо сдлали бы, если бы пошли со мной и поли чего-нибудь, а то, пожалуй, потомъ вы такъ увлечетесь, что забудете и про обдъ. Вы наврное пріхали вчера въ гостиницу, когда я уже легъ спать?

Я кивнулъ головой, не желая входить въ пространныя разъясненія, которыя все равно ни къ чему не послужили бы, и въ которыхъ я самъ, по правд сказать, уже начиналъ сомнваться. И мы вс. трое направились къ дверямъ гостиницы.

III.
Гостиница и завтракъ въ ней.

Я отсталъ немного отъ нихъ, чтобы взглянуть на домъ, который, какъ я говорилъ вамъ, стоялъ на мст моего прежняго жилища.

Это было длинное зданіе, обращенное къ улиц заднимъ фасадомъ съ продолговатыми, доходившими почти до земли, окнами. Оно было красиво выстроено изъ краснаго кирпича со свинцовою крышею, а высоко надъ его окнами тянулся рядъ фигуръ изъ обожженной глины, очень хорошо исполненныхъ и отличавшихся силой и опредленностью, чего я никогда не замчалъ раньше въ новйшей скульптур. Я сразу узналъ, въ чемъ состоялъ сюжетъ этихъ скульптурныхъ изображеній, такъ какъ онъ былъ мн хорошо знакомъ.

Но на все это я могъ посвятить не боле минуты, такъ какъ мы уже стояли теперь въ зал съ поломъ изъ мраморной мозаики и съ высокимъ бревенчатымъ потолкомъ. На другой сторон дома оконъ не было, въ комнаты вели низкія сводчатыя арки, за которыми виднлся садъ, стна надъ ними была раскрашена (фресками, по моему мннію) и сюжеты живописи были сходны съ скульптурными украшеніями на наружной стн, все здсь было очень красиво и изъ очень крпкаго матеріала, и хотя зданіе не было особенно велико (можетъ быть немного мене Crosby Hall), оно давало то бодрое ощущеніе простора и спокойствія, которое всегда даетъ здоровому человку хорошая архитектура, если только онъ понимаетъ въ ней толкъ.

Въ этой прелестной комнат, бывшей, какъ я узналъ, залой гостиницы, двигались туда и сюда три молодыя женщины. Такъ какъ это были первыя существа женскаго пола, которыя я видлъ въ это полное событіями утро, то я, конечно, очень внимательно посмотрлъ на нихъ и нашелъ, въ конц концовъ, что он такъ же хороши, какъ сады, архитектура и представители мужского пола. Что касается ихъ одежды, на которую, конечно, я тоже обратилъ вниманіе, то я сказалъ бы, что он были красиво задрапированы одеждой, а не служили вывской для модныхъ товаровъ, что он были одты какъ подобаетъ женщинамъ, а не обтянуты на подобіе креселъ, какъ многія дамы нашего времени. Короче сказать, ихъ одежда была нчто среднее между древнимъ классическимъ костюмомъ и самою простою одеждою четырнадцатаго столтія, хотя и не была подражаніемъ того или другого: матеріи были свтлыя и легкія, какъ и слдовало по сезону. Что касается самихъ женщинъ, у нихъ было такое доброе и счастливое выраженіе лица, такое стройное и красивое тлосложеніе, такой здоровый и сильный видъ, что было пріятно смотрть на нихъ. Вс он были по меньшей мр хорошенькія, а одна изъ нихъ съ очень правильными и красивыми чертами лица. Он сейчасъ же весело подошли къ намъ, нисколько не стараясь принять смущенный видъ, и вс три пожали мн руку, какъ будто я былъ ихъ другомъ, только что вернувшимся изъ далекаго путешествія, но я не могъ не замтить, что он вопросительно посмотрли на мою одежду: на мн было платье, въ которомъ я былъ наканун вечеромъ, а я никогда не былъ щеголемъ.

Одно или два слова со стороны Роберта ткача,— и он взяли насъ за руки и подвели къ столу, въ лучшемъ уголку залы, гд намъ былъ приготовленъ завтракъ, а когда мы сли, одна изъ нихъ выбжала и скоро вернулась съ большой связкой розъ, по виду и по качеству очень отличавшихся отъ розъ, производимыхъ въ Гаммерсмит, но очень похожихъ на розы какого-нибудь стараго деревенскаго сада. Потомъ она побжала въ буфетъ и снова вернулась съ очень изящнымъ стаканомъ, поставила въ него цвты, и украсила ими нашъ столъ. Другая изъ нихъ, тоже уходившая, вернулась съ огромнымъ капустнымъ листомъ, наполненнымъ еще не вполн созрвшею клубникой, и сказала, садясь за столъ: ‘Вотъ, наконецъ! Я думала о ней сегодня утромъ передъ тмъ, какъ встать, но увидала иностранца въ вашей лодк, Дикъ, и совсмъ забыла про нее, такъ что другіе опередили меня. Тмъ не мене, нкоторыя изъ оставшихся очень хороши, и лучше вы не найдете нигд въ Гаммерсмит сегодня утромъ’.

Робертъ дружески погладилъ ее по голов, и мы принялись за нашъ завтракъ, который былъ довольно простъ, но очень хорошо приготовленъ и съ большимъ вкусомъ разставленъ на стол. Особенно хорошъ былъ хлбъ, его здсь было нсколько сортовъ: пышный, сдобный, поджаристый, сладковатая фермерская булка, особенно мн понравившаяся, и тонкій трубкообразный пшеничный хлбъ весь изъ корокъ, подобный которому я лъ въ Турин.

Но когда я положилъ въ ротъ первый кусокъ, мн въ глаза бросилась вырзанная и позолоченная надпись на доск въ рамк, на подобіе доски, называвшихся у насъ въ Оксфордскомъ зал ‘почетной доской’, знакомое названіе въ надписи заставило меня прочесть ее всю. Она гласила:

‘Гости и сосди, на мст этой гостиницы нкогда стояла читальня Гаммерсмитскихъ соціалистовъ. Выпейте стаканъ въ память о нихъ. Мая 1962′.

Трудно сказать вамъ, что я почувствовалъ, когда прочелъ эти слова, я думаю, что мое волненіе отразилось и на моемъ лиц, такъ какъ оба мои друга съ любопытствомъ посмотрли на меня, и между нами на короткое время водворилось молчаніе.

Потомъ ткачъ, который былъ не такой свтскій человкъ, какъ лодочникъ, спросилъ меня нсколько грубовато:

— Гость, мы не знаемъ, какъ васъ зовутъ: не будетъ нескромностью съ моей стороны спросить у васъ ваше имя?

— Почему же?— сказалъ я,— но я самъ начинаю сомнваться въ моемъ имени, зовите меня Гэстъ {Гость.}, это моя фамилія, и прибавьте къ этому Вильямъ.

Дикъ ласково кивнулъ мн головой, но тнь безпокойства пробжала по лицу ткача, и онъ сказалъ:

— Я надюсь, что вы извините мн мои вопросы, не скажете ли вы мн, откуда вы? Я имю серьезныя основанія интересоваться этимъ по литературнымъ причинамъ.

Дикъ замтно толкнулъ его ногой подъ столомъ, но онъ нисколько не смутился и съ нетерпніемъ ждалъ моего отвта. Я чуть было не брякнулъ изъ ‘Гаммерсмита’, когда мн пришло въ голову, въ какую путаницу всевозможныхъ недоразумній вовлечетъ насъ этотъ отвтъ, и, помолчавъ немного, чтобы придумать ложь, соотвтствующую обстоятельствамъ, и въ которой была бы доля истины, я сказалъ:

— Вы видите, я такъ давно не былъ въ Европ, что мн все кажется очень страннымъ, но я родился и выросъ около Эппингскаго лса, значитъ, около Уольземстоу и Уудфорда.

— Хорошенькое мстечко, — вмшался Дикъ, — очень хорошенькое мстечко, особенно теперь, когда деревья снова выросли посл большой ломки домовъ въ 1955.

Неисправимый ткачъ сказалъ: ‘Дорогой сосдъ, такъ какъ вы давно уже знаете этотъ лсъ, то не можете ли вы сказать, правду ли говорятъ мн, что въ девятнадцатомъ столтіи деревья подрзали?’

Этотъ вопросъ затронулъ мою страсть къ археологіи и естественной исторіи, и я попалъ въ ловушку, не думая больше о томъ, гд я, и откуда. Я началъ разсказывать, а одна изъ двушекъ, самая красивая, разбрасывавшая по полу лавандовыя втки и другія пахучія травы, подошла ближе, чтобы послушать, и остановилась сзади меня, положивъ на мое плечо руку, въ которой держала растеніе, извстное подъ названіемъ пчелинаго листа: его сильный, сладкій запахъ вызвалъ во мн воспоминанія о раннихъ дняхъ моего дтства въ огород въ Уудфорд съ большими синими сливами, которыя росли у стны надъ дорожкой, поросшей пахучей травой,— ассоціація впечатлній, знакомая всмъ.

Я увлекся. ‘Когда я былъ мальчикомъ, и много лтъ посл того, за исключеніемъ только клочка около домика королевы Елизаветы и части около Высокихъ Буковъ, весь лсъ состоялъ изъ подрзанныхъ буковъ, перемшанныхъ съ густымъ остролистникомъ. Но когда лондонская корпорація взяла его въ свои руки, двадцать пять лтъ тому назадъ, порубки, составлявшія часть старинныхъ общинныхъ правъ, прекратились, и деревьямъ было предоставлено рости на свобод. Но теперь я уже много лтъ не видлъ лса, за исключеніемъ еще только одного раза, когда я съ товарищами пошелъ на прогулку въ Высокіе Буки. Тогда я былъ непріятно пораженъ, увидвъ, какъ тамъ все застроилось и измнилось, потомъ мн приходилось слышать, что филистимляне добрались до самаго парка. И для меня пріятная новость, что постройки остановились, какъ вы говорите, и деревья снова выросли,— только вы знаете…

Но тутъ я вдругъ вспомнилъ о год, сказанномъ Дикомъ, и остановился немного смущенный. Любознательный ткачъ не замтилъ моего смущенія и сказалъ поспшно, какъ бы самъ сознавая, что нарушаетъ правила хорошаго тона: ‘Послушайте, сколько вамъ лтъ?’

Дикъ и хорошенькая двушка разразились смхомъ, извиняя, такъ сказать, поведеніе Роберта только въ виду его эксцентричности, и Дикъ сказалъ смясь:

— Замолчи, Бобъ, невжливо такъ надодать гостю. Твои ученыя занятія портятъ тебя. Ты напоминаешь мн радикальныхъ недоумковъ въ плохихъ старыхъ романахъ, которые, какъ говорятъ ихъ авторы, собирались ниспровергнуть вс хорошія манеры въ погон за утилитарными знаніями. Я, право, начинаю думать, что ты такъ забилъ себ голову математикой и всми этими старыми идіотскими книгами по политической экономіи (ха, ха), что совсмъ не знаешь, какъ надо вести себя. Въ самомъ дл, теб пора подышать свжимъ воздухомъ, чтобы сдунуть паутину съ твоихъ мозговъ.

Ткачъ добродушно разсмялся, а двушка подошла къ нему, погладила его по щек и сказала смясь: ‘Бдный малый! ужъ онъ такимъ уродился’.

Я былъ нсколько смущенъ, но также смялся, отчасти за компанію, отчасти отъ удовольствія, которое я испытывалъ среди этого безмятежнаго счастія и хорошаго настроенія: и прежде чмъ Робертъ усплъ извиниться, я сказалъ:

— Но, сосди (я подхватилъ это слово), я нисколько не избгаю отвчать на вопросы, когда могу это сдлать. Разспрашивайте меня, сколько хотите, мн это доставитъ удовольствіе. Если хотите, я разскажу вамъ все, что знаю объ Эппингскомъ лс, гд бывалъ еще мальчикомъ. Что касается моихъ лтъ, то, вдь, я не прекрасная дама, какъ вамъ извстно, такъ почему же мн не сказать ихъ? Мн скоро пятьдесятъ шесть.

Несмотря на только что произнесенную лекцію о хорошихъ манерахъ, ткачъ не могъ удержаться отъ удивленія, а другимъ его наивность показалась до того забавною, что смхъ такъ и задрожалъ на ихъ лицахъ, хотя изъ вжливости они старались подавить его: я смотрлъ съ смущеннымъ видомъ то на него, то на нихъ, и наконецъ, сказалъ:

— Скажите мн пожалуйста, въ чемъ тутъ дло? Вы знаете, мн хотлось бы поучиться у васъ. Пожалуйста, смйтесь, но скажите, въ чемъ дло?

Тогда они разсмялись, и я присоединился къ нимъ по вышеупомянутымъ причинамъ. Наконецъ, хорошенькая женщина сказала ласково:

— Бдный малый грубоватъ нсколько! Но, видите, я могу вамъ сказать, что онъ подумалъ: ему кажется, что на видъ вы старше своихъ лтъ. Но удивляться тутъ нечего, такъ какъ вы путешественникъ и наврно изъ какой-нибудь страны, гд соціальныя условія жизни еще очень плохи. Часто приходится слышать и, конечно, вполн справедливо, что тотъ, кто живетъ среди несчастныхъ людей, старетъ очень быстро. Говорятъ также, что южная Англія хорошее мсто для того, чтобы долго сохранить молодость. Она покраснла и сказала: ‘какъ вы думаете, сколько мн лтъ?’

— Сколько?— отвчалъ я,— мн приходилось слышать, что женщин надо давать столько лтъ, сколько ей кажется съ виду, и поэтому, не желая ни польстить вамъ, ни обидть васъ, я бы сказалъ, что вамъ двадцать.

Она весело разсмялась и сказала:

— Ну, я наказана за то, что напросилась на комплиментъ, такъ какъ теперь должна сказать вамъ правду: мн сорокъ два года.

Я съ удивленіемъ посмотрлъ на нее и снова услышалъ ея музыкальный смхъ, но какъ я ни вглядывался въ нее, я не могъ найти ни одной морщины на ея лиц, у нея былъ гладкій, какъ слоновая кость, подбородокъ, полныя, круглыя щеки и губы алыя, какъ розы, которыя она принесла, ея прекрасныя руки, обнаженныя для работы, были сильны и безукоризненной формы, начиная отъ плеча и кончая запястьемъ. Она покраснла немного подъ моимъ взглядомъ, не смотря на то, что приняла меня за старика лтъ восьмидесяти. Я сказалъ, чтобы покончить съ этимъ:

— Вы видите, старая поговорка оправдывается, и мн не надо было давать вамъ поводъ отвчать на нескромный вопросъ.

Она снова засмялась и сказала:

— Ну, ребята, старые и молодые, мн надо теперь приниматься за работу. У насъ тутъ есть дло, и мн хочется поскоре покончить съ нимъ, такъ какъ я начала читать вчера одну интересную, старую книгу и хочу продолжать мое чтеніе сегодня утромъ, и такъ пока прощайте.

Она махнула намъ рукой и пошла легкою походкой на другую сторону залы, унося съ собою, какъ говорить Скоттъ, и часть солнца съ нашего стола.

Когда она ушла, Дикъ сказалъ:

— Не хотите ли вы теперь предложить одинъ или два вопроса нашему другу? По справедливости теперь вашъ чередъ.

— Я буду очень радъ отвтить на нихъ,— произнесъ ткачъ.

— Мои вопросы, сэръ,— сказалъ я,— не будутъ слишкомъ затруднительны, я слышу, что вы ткачъ, и мн хотлось бы поразспросить васъ объ этомъ ремесл, такъ какъ я интересуюсь или, врне, интересовался имъ.

— О,— отвтилъ онъ,— боюсь, что въ этомъ отношеніи я не могу вамъ быть очень полезенъ. Я занимаюсь только чисто механическимъ ткачествомъ и въ этомъ отношеніи только простой ремесленникъ, не то что Дикъ. Кром тканья, я занимаюсь немного печатаніемъ на машин и пишу самъ, но я мало знакомъ съ изящнымъ видомъ печатанія: впрочемъ, машинное печатаніе начинаетъ падать, по мр того какъ исчезаетъ эта ужасная болзнь писанья книгъ, такъ что я принялся за другія занятія, къ которымъ у меня была склонность, и началъ изучать математику, я пишу также своего рода антикварную книгу о мирной и приватной, такъ сказать, исторіи конца девятнадцатаго вка, скоре для того, чтобы дать картину страны до начала междоусобій, чмъ для чего-нибудь другого. Вотъ почему я разспрашивалъ васъ объ Эппингскомъ лс. Вы удивили меня, признаюсь, хотя свднія, которыя вы дали мн, очень интересны. Какъ-нибудь потомъ, когда Дика не будетъ, мы подробно поговоримъ съ вами объ этомъ, надюсь. Я знаю, что онъ считаетъ меня книгодомъ и презираетъ за то, что у меня недостаточно ловкія руки. Но изъ того, что мн приходилось читать по литератур девятнадцатаго столтія (а я прочиталъ-таки достаточно), мн совершенно ясно, что это своего рода отмщеніе за то, что тогда имли глупость презирать каждаго, кто умлъ пользоваться своими руками. Но, Дикъ, старый товарищъ, Ne quit ni mis. Не переходи границъ.

— О,— сказалъ Дикъ,— разв я недостаточно добръ? Разв я не самый снисходительный человкъ въ мір? Я всегда доволенъ, при условіи, правда, чтобы меня не заставляли изучать математику или вашу новую науку объ эстетикъ, а предоставили бы заниматься эстетикой практической съ моимъ золотомъ и сталью, съ паяльной трубкой и маленькимъ хорошенькимъ молоточкомъ? Но, вотъ, идетъ другой любитель вопросовъ, дорогой гость. Ну, Бобъ, ты долженъ помочь мн защитить его.

— Сюда, Боффинъ,— закричалъ онъ, помолчавъ немного, ‘мы здсь, если только мы теб нужны!’

Я посмотрлъ черезъ плечо и въ солнечномъ свт, наполнявшемъ залу, увидлъ какой-то блескъ и сіяніе. Тогда я обернулся и могъ вволю налюбоваться чудной фигурой человка, медленно двигавшагося по мостовой, одежда его была до такой степени заткана золотомъ, роскошно и изящно въ то же время, что солнечные лучи отражались на ней, какъ на золотомъ панцыр. Высокаго роста, съ темными волосами, онъ былъ поразительно красивъ, выраженіе его лица было такое же доброе какъ у другихъ, но нсколько высокомрный видъ, который очень выдающаяся красота обыкновенно придаетъ и мужчинамъ и женщинамъ. Онъ подошелъ и съ улыбкой слъ за нашъ столъ, вытянувъ свои длинныя ноги и перекинувъ руку за спинку стула съ той спокойной граціей, безъ малйшей аффектированности, которой всегда обладаютъ высокіе и хорошо сложенные люди. Онъ былъ въ полномъ расцвт жизни, но, тмъ не мене, видъ у него былъ счастливаго ребенка, только что получившаго новую игрушку. Онъ привтливо поклонился мн и сказалъ:

— Я вижу, что вы тотъ гость, о которомъ мн только что говорила Анна, пріхали изъ какой-то отдаленной страны и ничего не знаете ни о насъ, ни о нашихъ порядкахъ. Смю думать, что вы не откажетесь отвтить мн на нкоторые вопросы, потому что, видите ли…

Но тутъ Дикъ перебилъ его:

— Нтъ, пожалуйста, Боффинъ, оставь его пока въ поко. Ты, конечно, хочешь, чтобы нашему гостю было пріятно и хорошо. А какъ же это можетъ быть, если ты будешь приставать къ нему со всевозможными вопросами, когда онъ самъ пораженъ обычаями и людьми, къ которымъ попалъ? Нтъ, нтъ, я хочу свезти его туда, гд онъ самъ будетъ предлагать вопросы и получать отвты: къ моему праддушк въ Блумсбери, и я увренъ, что никто ничего не будетъ имть противъ этого. Итакъ, вмсто того, чтобы надодать намъ, ты сдлаешь лучше, если пойдешь къ Джемсу Аллэну и приведешь экипажъ, такъ какъ я самъ хочу отвезти его, и скажи, пожалуйста, Джемсу, чтобъ онъ далъ мн стараго Сраго, такъ какъ я гораздо лучше управляю лодкой, чмъ лошадью. Ну, скорй, старый другъ, и не горюй,— нашъ гость прибережетъ себя для тебя и твоихъ разсказовъ.

Я съ изумленіемъ посмотрлъ на Дика, такъ какъ меня удивляло, что онъ можетъ съ такимъ, повидимому, важнымъ лицомъ обращаться такъ фамильярно, чтобы не сказать безцеремонно, я былъ увренъ, что этотъ г. Боффинъ, несмотря на его фамилію, хорошо знакомую мн по Диккенсу, былъ, по крайней мр, сенаторомъ этого страннаго народа. Тмъ не мене, онъ всталъ и сказалъ: ‘Хорошо, старина, все что хочешь, сегодняшній день у меня не занятъ, и хотя (съ снисходительнымъ поклономъ по направленію ко мн) я долженъ отказаться отъ удовольствія поговорить съ нашимъ ученымъ гостемъ, я тоже думаю, что ему возможно скоре надо повидаться съ твоимъ почтеннымъ родственникомъ. Къ тому же, можетъ быть, онъ будетъ боле въ состояніи отвчать на мои вопросы, когда получитъ отвты на свои’. Съ этими словами онъ повернулся и вышелъ изъ залы.

Когда онъ отошелъ довольно далеко, я сказалъ:

— Не будетъ нескромностью спросить, кто такой этотъ мистеръ Боффинъ?— Имя его, къ тому же, напоминаетъ мн о многихъ пріятныхъ часахъ, проведенныхъ за чтеніемъ Диккенса.

Дикъ засмялся.

— Да, да,— сказалъ онъ,— и намъ тоже. Его настоящее имя, конечно, не Боффинъ, а Генри Джонсонъ, но мы зовемъ его Боффиномъ ради шутки, отчасти потому, что онъ мусорщикъ, отчасти потому, что онъ слишкомъ нарядно одвается и напяливаетъ на себя такую массу золота, точно какой-нибудь средневковый баронъ. Пусть себ, если ему это нравится! Но, видите ли, мы его близкіе друзья, и можемъ поэтому пошутить надъ нимъ.

Я на нкоторое время прикусилъ свой языкъ, а Дикъ продолжалъ:

— Онъ славный малый, и вы наврно полюбите его, но у него есть одна слабость, онъ тратитъ свое время на писаніе старомодныхъ романовъ и очень гордится тмъ, что у него есть правдивый мстный колоритъ, какъ онъ это называетъ: а такъ какъ онъ думаетъ, что вы пріхали изъ какого-нибудь глухого уголка земного шара, гд народъ несчастливъ и, слдовательно, интересенъ для романистовъ, онъ разсчитываетъ попользоваться отъ васъ нкоторыми свдніями. О, тутъ онъ вамъ не дастъ пощады! Я предостерегаю васъ для вашего спокойствія.

— Ну, Дикъ,— сказалъ ткачъ недовольнымъ тономъ,— я нахожу, что его романы очень хороши.

— Конечно, ты долженъ находить это, — сказалъ Дикъ,— рыбакъ рыбака видитъ издалека. Математика и антикварный романъ стоятъ одинъ другого. Но вотъ онъ опять.

И въ самомъ дл Золотой Мусорщикъ позвалъ насъ изъ дверей залы, мы встали и вышли на крыльцо, передъ которымъ стояла коляска, запряженная сильной лошадью въ дышлахъ, я не могъ не обратить вниманія на эту коляску. Она была свтлаго цвта, удобна и безъ той отвратительной вульгарности, которой отличались коляски нашего времени, особенно такъ называемыя ‘элегантныя’. Мы сли въ нее, Дикъ и я. Двушки вышли на крыльцо, проводить насъ, и махнули намъ на прощанье рукой, ткачъ любезно кивнулъ намъ, мусорщикъ поклонился съ граціей трубадура. Дикъ тронулъ возжами и мы похали.

IV.
Базаръ.

Мы повернули отъ рки и скоро выхали на большую дорогу, которая пролегаетъ по Гаммерсмиту. Но я едва ли могъ бы угадать, гд мы находились, еслибъ не зналъ, что мы демъ отъ рки: Королевской улицы больше не было, и дорога тянулась по залитымъ солнцемъ лугамъ и полямъ, похожимъ скоре на сады. Крикъ {Притокъ Темзы.}, который мы должны были перескать, освободился, наконецъ, отъ водосточныхъ трубъ, и, перезжая черезъ красивый мостъ, мы могли видть чистую, поднявшуюся отъ прилива, воду со множествомъ веселыхъ яликовъ самой разнообразной формы. Кругомъ разсяны были дома, одни у дороги, другіе около полей съ прелестными, проложенными къ нимъ дорожками, и окруженные густыми садиками. Вс они были красиво выстроены изъ очень солиднаго матеріала, но имли деревенскій видъ и походили на дома зажиточныхъ крестьянъ, многіе были изъ краснаго кирпича, какъ прибрежные дома, но большая часть изъ дерева, крытаго штукатуркой, что въ соединеніи съ ихъ архитектурой придавало имъ средневковый видъ: и мн стало казаться, что я нахожусь въ четырнадцатомъ столтіи, чувство это еще больше увеличивалось, благодаря костюму проходившихъ мимо людей, въ одежд которыхъ не было ничего ‘современнаго’. Почти вс были нарядно одты, особенно женщины, которыя были такъ привлекательны и такъ красивы, что я едва удержался, чтобы не обратить на это обстоятельство вниманіе моего спутника. Я видлъ иногда задумчивыя лица, на которыхъ лежала печать какого-то особеннаго благородства, но ни на одномъ не замтилъ хотя бы тни скорби (а намъ попадалось довольно много народу): по большей части вс были веселы и не старались скрыть своей веселости.

Мн показалось, что я узнаю Бродуэй, по расположенію дорогъ, которыя сходились тамъ. На сверной сторон находился рядъ зданій и дворцовъ, низкихъ, но красиво выстроенныхъ и украшенныхъ различнаго рода орнаментами, что составляло рзкій контрастъ съ безпритязательными домиками, раскиданными вокругъ. Надъ этими низкими зданіями возвышалась свинцовая крыша, колонны и высокія стны огромнаго строенія чудной, роскошной архитектуры, про которую я могу сказать только, что она соединяла въ себ все лучшее готическаго стиля сверной Европы съ мавританскимъ и византійскимъ, хотя и не была рабскимъ подражаніемъ ни одного изъ нихъ. Съ другой, южной, стороны дороги красовалось восьмиугольное зданіе съ высокой крышей, напоминавшее немного Баптистерій во Флоренціи, но съ той только разницей, что было окружено пристройкой въ вид аркады или колоннады: оно также было разукрашено разнаго рода орнаментами.

Вс эти зданія, внезапно выросшія передъ нами среди этихъ прелестныхъ полей, были не только чудно-хороши въ архитектурномъ отношеніи, но въ нихъ чувствовался, кром того, такой избытокъ жизни, что я пришелъ въ какое-то необычное радостное настроеніе, никогда раньше не приходилось мн испытывать чего-либо подобнаго. Я чуть не смялся отъ радости. Мой сосдъ, кажется, замтилъ это и смотрлъ на меня съ ласковымъ любопытствомъ. Мы повстрчались съ цлымъ рядомъ телгъ, на которыхъ сидли здоровые, красивые люди, мужчины, женщины и дти, вс въ яркихъ одеждахъ. По всему вроятію, они хали на рынокъ, такъ какъ ихъ телги были нагружены разными заманчивыми деревенскими продуктами.

— Мн нтъ надобности спрашивать, базаръ ли это,— спросилъ я,— я и самъ вижу, но почему же онъ такъ роскошенъ? И что это за чудный дворецъ тамъ, и это зданіе на южной сторон?

— О,— отвтилъ онъ,— это и есть нашъ Гаммерсмитскій базаръ, и я радъ, что онъ намъ такъ понравился, потому что мы въ самомъ дл гордимся имъ. Зданіе въ середин — наше зимнее собраніе, лтомъ мы собираемся на поляхъ внизъ по теченію противъ Борнъ-Эльмса. Зданіе съ правой стороны — нашъ театръ. Надюсь, онъ нравится вамъ.

— Я былъ бы дуракомъ, еслибъ онъ мн не понравился,— сказалъ я.

Онъ покраснлъ немного и отвтилъ:

— Я очень радъ этому, такъ какъ я тоже приложилъ къ нему свои руки: я сдлалъ большія двери изъ художественной бронзы. Мы посмотримъ ихъ сегодня, попоздне, такъ какъ теперь намъ надо спшить. Что касается до базара, то сегодня день не торговый, и лучше также отложить его осмотръ до другого времени, тогда ьы увидите тамъ больше народа.

Я поблагодарилъ его и сказалъ:

— Неужели это крестьяне? Какія красивыя женщины!

Тутъ я увидлъ прекрасную, темноволосую женщину, съ блымъ цвтомъ лица, одтую въ красивую свтлозеленую одежду, что какъ нельзя больше подходило къ жаркому, лтнему дню, она ласково улыбнулась мн и, еще ласкове, какъ мн показалось, Дику. Я смолкъ на минуту, потомъ продолжалъ:

— Я спрашиваю, потому что не вижу здсь настоящихъ крестьянъ, которыхъ ожидалъ встртить на рывк,— я разумю крестьянъ, продающихъ что-нибудь.

— Я не понимаю,— отвтилъ онъ,— какой народъ вы ожидали встртить здсь, не понимаю также, что вы разумете подъ ‘крестьянами’. Вотъ это — наши сосди,— а т живутъ въ долин Темзы. На нашихъ островахъ есть мстности, гд климатъ холодне и дождливе, чмъ здсь, и потому одежда у тамошнихъ жителей проще, и видъ боле суровый и жесткій, чмъ у насъ. Но многимъ они нравятся больше, чмъ мы: у нихъ находятъ больше характера. Ну, это дло вкуса. Во всякомъ случа, браки между ними и нами всегда бываютъ удачны, — прибавилъ онъ задумчиво.

Я слушалъ его, но глаза мои смотрли не на него, а на хорошенькую двушку съ большой корзиной молодого горошка: она только что скрылась въ воротахъ и меня охватило чувство грусти, которое мы испытываемъ иногда, когда случайно встрчаемъ на улиц красивое и интересное лицо и не надемся снова встртить его когда-нибудь.

Наконецъ я произнесъ:

— Что мн приходитъ въ голову: я совсмъ не вижу здсь бдняковъ — ни одного.

Онъ сдвинулъ брови, удивленно посмотрлъ на меня и сказалъ:

— Нтъ, конечно: бдняки предпочитаютъ сидть дома или гулять въ саду. Но сейчасъ, насколько я знаю, больныхъ нтъ. А почему вы думали встртить больныхъ на дорог?

— Нтъ, нтъ,— сказалъ я,— я разумю не больныхъ. Я говорю о бдныхъ, понимаете, о нищихъ.

— Нтъ,— отвтилъ онъ, весело улыбаясь,— я ровно ничего не понимаю. Вамъ надо непремнно поговорить съ моимъ праддушкой, онъ пойметъ васъ лучше, чмъ я. Ну, впередъ, Срый!

Онъ дернулъ возжами, и мы быстро покатили по направленію къ востоку.

V.
Дти на дорог.

За Бродуэй домовъ по обимъ сторонамъ дороги стало меньше. Мы перехали черезъ маленькій, хорошенькій ручеекъ, бжавшій по поросшей деревьями мстности и пріхали къ другому базару и городской дум, какъ мы назвали бы такое зданіе. Хотя все кругомъ было мн незнакомо, но я догадывался, гд мы находились, и не очень удивился, когда мой спутникъ сказалъ коротко:

— Кенсингтонскій базаръ.

Потомъ мы въхали въ небольшую улицу съ домами по обимъ сторонамъ или, врне, съ однимъ длиннымъ домомъ (деревяннымъ оштукатуреннымъ) съ каждой стороны, съ красивой аркадой для пшеходовъ.

Дикъ заговорилъ:

— Вотъ это собственно и есть Кенсингтонъ. Тутъ всегда очень много народу, потому что вс очень любятъ этотъ романическій лсъ, и натуралисты охотно посщаютъ его, такъ какъ здсь остались еще довольно дикія мстечки. Къ югу онъ не особенно далеко тянется, но идетъ на сверъ и на западъ черезъ Паддингтонъ, спускается немного къ Ноттингъ-Хилу и потомъ идетъ на сверо-востокъ къ Примрозъ-Хилу и дальше, узкая полоса его тянется черезъ Кинслэндъ къ Стокъ-Ньюингтону и Клэптону, гд онъ разстилается по холмамъ надъ Ліэскими болотами, по другую сторону которыхъ, какъ вы знаете, находится Эппингскій лсъ, сливающійся съ этимъ. Мсто, къ которому мы подъхали сейчасъ, называется Кенсингтонскими садами, но почему ‘садами’, я не знаю.

Мн хотлось сказать: ‘за то я знаю’,— но кругомъ меня было столько вещей, которыхъ я не зналъ, что я счелъ за лучшее придержать свой языкъ.

Дорога вела теперь по чудному лсу. На сверной сторон растительность была сильнй,— даже дубы и каштаны были довольно значительной высоты, и другія деревья, между которыми я замтилъ много яворъ и смоковницъ, достигавшихъ огромной величины.

Было чудно хорошо въ этой прохладной тни, а день стоялъ знойный, какъ это и подобаетъ лтомъ, прохлада и тнь погрузили мой возбужденный мозгъ въ сладостныя грезы, и мн казалось, что я вчно буду хать въ этой благоухающей прохлад. Мой товарищъ раздлялъ, кажется, мои чувства и все боле и боле сдерживалъ лошадь, вдыхая ароматъ зеленаго лса, между которымъ особенно выдлялся запахъ придорожнаго папоротника.

Но какъ ни былъ романтиченъ Кенсингтонскій лсъ, онъ не былъ пустыненъ. Намъ встрчалось много народу, хавшаго туда или обратно, или просто гулявшаго по дорог. Между послдними было много дтей отъ шести-восьми до шестнадцати-семнадцати лтъ. Они показались мн особенно красивыми представителями своей расы и, повидимому, веселились отъ всей души, многіе изъ нихъ сидли около маленькихъ палатокъ, раскиданныхъ на лужайкахъ, кое-гд горли костры съ подвшенными надъ огнемъ котелками, на цыганскій ладъ. Дикъ сказалъ мн, что по лсу разбросаны домики, и мы въ самомъ дл увидли одинъ или два. Онъ сказалъ, что они были очень малы и походили на такъ называемые коттэджи тхъ временъ, когда въ стран были еще рабы,— но очень хороши и удобны для лта.

— Тутъ, должно быть, очень много дтей,— сказалъ я, указывая на молодежь около дороги.

— О,— отвтилъ онъ,— тутъ дти не только изъ ближайшихъ домовъ, изъ домовъ въ лсу, но вообще изъ окрестностей. Они часто устраиваютъ такія прогулки лтомъ, цлыя недли проводятъ въ лсу въ различныхъ забавахъ и живутъ въ палаткахъ, какъ видите. Мы очень одобряемъ это, они научаются все длать сами и знакомятся съ дикими лсными созданіями, и, знаете, чмъ меньше они проводятъ времени дома, тмъ лучше для нихъ. Я долженъ сказать вамъ, что и изъ взрослыхъ многіе уходятъ въ лса, но они выбираютъ боле густые лса, какъ Виндзорскій и Динскій, или сверныя пустыни. Не говоря о всхъ другихъ удовольствіяхъ, это даетъ имъ возможность заняться хоть немного тяжелою, грубой работой, которой, къ сожалнію, я долженъ сказать, становится все меньше за послднія пять лтъ.

Онъ замолчалъ, потомъ прибавилъ:

— Я говорю вамъ все это потому, что вижу, что долженъ отвчать на ваши вопросы, о которыхъ вы думаете, даже когда не произносите ихъ вслухъ: но мой родственникъ поразскажетъ вамъ обо всемъ этомъ подробне.

Я почувствовалъ, что долженъ выйти изъ своей задумчивости, и чтобы не быть въ неловкомъ положеніи и сказать что-нибудь, проговорилъ:

— Да, вся эта молодежь бодре примется за занятія, когда лто пройдетъ, и имъ снова придется вернуться въ школу.

— Школу?— удивился онъ.— Что вы разумете подъ этимъ словомъ? Я не вижу какое отношеніе можетъ оно имть къ дтямъ. Мы слышали, правда, о школ для разведенія сельдей, о школ живописи, и въ этомъ смысл мы могли бы говорить, можетъ быть, о школ дтей, но,— прибавилъ онъ, смясь,— долженъ признаться, что я не понимаю.

‘Чортъ возьми!— подумалъ я, — нельзя открыть рта, чтобы не впутаться въ какое-нибудь новое осложненіе’. Я не чувствовалъ желанія посвящать моего друга въ истинную этимологію этого слова, и подумалъ, что мн лучше ничего не говорить о ‘фермахъ для производства мальчиковъ’, какъ я обыкновенно называлъ школы, тмъ боле, что ихъ больше не было, какъ я могъ догадаться. Итакъ, я сказалъ посл нкотораго колебанія:

— Я употребилъ это слово въ смысл системы воспитанія.

— Воспитанія?— сказалъ онъ, стараясь вникнуть въ слово.— Я достаточно знакомъ съ латынью, чтобы знать, что это слово должно происходить отъ educere {Educate (воспитывать).}, и мн приходилось слышать его, но я никогда никого не встрчалъ, кто могъ бы мн объяснить достаточно ясно, что оно значитъ.

Вы можете себ представить, какъ упалъ въ моемъ мнніи мой новый другъ, когда я услышалъ это откровенное признаніе, и я сказалъ съ нкоторымъ пренебреженіемъ:

— Подъ воспитаніемъ разумютъ систему обученія юношества.

— А почему бы также и не взрослыхъ?— спросилъ онъ, блеснувъ глазами.— Но могу уврить васъ,— продолжалъ онъ,— что наши дти учатся независимо отъ того, проходятъ ли они черезъ ‘систему обученія’ или нтъ. Да что! Вы не найдете ни одного среди вотъ этихъ дтей, не умющихъ плавать, будь то мальчикъ или двочка, и каждый изъ нихъ уметъ скакать на маленькихъ лсныхъ пони,— вотъ одинъ скачетъ! Вс они умютъ приготовить кушаніе, боле сильные могутъ косить, многіе умютъ покрыть крышу и смастерить разныя вещи по плотничьему ремеслу, вс умютъ завдывать лавкой. Могу сказать вамъ, что они знаютъ массу вещей.

— Да, но ихъ умственное воспитаніе, образованіе ихъ ума,— замтилъ я, любезно переводя мою фразу.

— Гэстъ,— сказалъ онъ,— можетъ быть вы не учились всмъ тмъ вещамъ, о которыхъ я говорилъ, а если это такъ, то перестаньте думать, будто бы для нихъ не требуется особеннаго искусства и не надо никакого умственнаго напряженія,— вы измнили бы свое мнніе, еслибъ увидли, какъ кроетъ крышу какой-нибудь дорсетширскій юноша. Но, насколько я понимаю васъ, вы говорите о книжномъ обученіи, что до этого, такъ это очень просто. Многія дти, видя кругомъ себя книги, умудряются научиться читать четырехъ лтъ отъ роду, а какъ я слышалъ, это не всегда такъ было. Что касается письма, то мы не любимъ, когда они слишкомъ рано начинаютъ царапать по бумаг (хотя они все же царапаютъ понемногу), потому что это пріучаетъ ихъ къ дурному почерку. Да и зачмъ это, когда можно такъ легко и просто напечатать. Но вы понимаете, что хорошій почеркъ мы цнимъ, и многіе сами переписываютъ свои книги или отдаютъ ихъ переписывать. Я разумю книги, которыя нужны въ небольшомъ количеств экземпляровъ — поэмы и тому подобное, знаете. Однако я сбился въ сторону: но вы должны извинить меня, потому что я заинтересованъ въ дл письма, я самъ хорошій переписчикъ.

— Ну,— сказалъ я,— вернемся къ дтямъ, когда они научатся читать и писать, учатся они еще чему-нибудь,— языкамъ, напримръ?

— Конечно,— отвчалъ онъ.— Иногда даже раньше, чмъ они научатся читать, они уже говорятъ по-французски, такъ какъ на этомъ язык говорятъ ближайшіе наши сосди по ту сторону канала, они скоро выучиваются также по-нмецки,— языкъ, на которомъ говорятъ въ огромномъ числ общинъ и колледжей на материк. Вотъ два главныхъ языка, на которыхъ мы говоримъ на нашихъ островахъ, вмст съ англійскимъ или валлійскимъ или ирландскимъ,— другая форма того-же валлійскаго. И дти очень скоро обучаются языкамъ, потому что вс взрослые знаютъ ихъ. Кром того, наши сосди съ того берега часто привозятъ съ собой своихъ дтей. Малыши играютъ вмст и учатся другъ отъ друга.

— А древніе языки?— спросилъ я.

— Обыкновенно они изучаютъ греческій и латинскій вмст съ современными языками, если хотятъ познакомиться съ послдними серьезне, а не только болтать на нихъ.

— А исторія?— спросилъ я.— Какъ вы учите исторію?

— Но, — отвчалъ онъ,— если человкъ уметъ читать, то онъ читаетъ, конечно, то, что ему нравится, онъ легко можетъ найти кого-нибудь, кто бы указалъ ему лучшія книги по интересующему его предмету, или объяснилъ то, что для него непонятно въ книгахъ, которыя онъ читаетъ.

— Хорошо,— сказалъ я,— но что же еще они изучаютъ? Я думаю, что, вдь, не вс же изучаютъ исторію?

— Нтъ, нтъ, — отвчалъ онъ, — нкоторые ею совсмъ не занимаются, и я не думаю даже, чтобъ ее изучали очень многіе. Я слышалъ отъ моего ддушки, что люди въ особенности интересуются исторіей въ тяжелые, смутные и бурные періоды, а у насъ, вы знаете,— прибавилъ мой другъ съ добродушной улыбкой,— нтъ ничего подобнаго. Нкоторые изучаютъ факты относительно разнаго рода событій взаимодйствія между причинами и слдствіями, такъ что знаніе процвтаетъ у насъ, другіе, какъ вы уже это слышали относительно Боба, проводятъ свое время за математическими науками. Никогда не надо насиловать личные вкусы.

Я замтилъ:

— Но не хотите же вы сказать, что дти изучаютъ вс эти вещи?

Онъ отвчалъ:

— Это зависитъ отъ того, что вы разумете подъ дтьми, и вы должны также помнить, что они различаются между собой. Обыкновенно до пятнадцатилтняго возраста они читаютъ немного, если не считать различныхъ повстей и разсказовъ, мы не одобряемъ раннюю страсть къ чтенію, тмъ не мене, вы можете встртить дтей, которыя хотятъ читать съ ранняго возраста, можетъ быть, это и не хорошо для нихъ, но запрещать имъ было бы безполезно, очень часто страсть эта продолжается недолго, и къ двадцати годамъ они приходятъ въ норму. Видите ли, дти вообще любятъ подражать старшимъ, и если они видятъ, что т занимаются такимъ необходимымъ и такимъ интереснымъ дломъ, какъ постройка дома, или устройство мостовой или сада, то они хотятъ длать то же, такъ что, мн кажется, нечего бояться, что у насъ можетъ быть слишкомъ много книжныхъ ученыхъ.

Что я.могъ сказать? Я сидлъ и молчалъ, изъ боязни сдлать какую-нибудь новую неловкость. Кром того, пока старая лошадь трусила себ понемножку, я напрягалъ свое зрніе и нетерпливо ждалъ, когда мы прідемъ въ настоящій Лондонъ: мн хотлось знать, что изъ него стало теперь.

Но мой товарищъ не могъ сразу покончить съ этимъ предметомъ и продолжалъ, какъ бы размышляя:

— Въ конц-концовъ, я не знаю, будетъ ли для нихъ какой-нибудь вредъ, если даже изъ нихъ выйдутъ книжные ученые. Отрадно видть, какъ эти ученые всегда довольны своимъ дломъ, котораго другіе не особенно домогаются. Къ тому же, эти ученые обыкновенно милый народъ: такіе они добрые и кроткіе: такіе скромные и въ то же время такъ стремятся всегда научить всхъ тому, что они сами знаютъ. Въ самомъ дл, мн очень нравятся вс т, съ которыми мн приходилось встрчаться.

Слова его показались мн до того оригинальными, что я хотлъ было предложить ему еще вопросъ, но мы какъ разъ достигли вершины подъема, внизу черезъ длинную проску справа я увидлъ величественное зданіе, очертанія котораго были мн знакомы, и я воскликнулъ:

— Вестминстерское аббатство!

— Да,— сказалъ Дикъ,— Вестминстерское аббатство — или то, что осталось отъ него.

— Какъ! Что же вы сдлали съ нимъ?— съ ужасомъ воскликнулъ я.

— Что мы сдлали съ нимъ?— отвтилъ онъ.— Ничего, только реставрировали его. Наружный видъ его попортился много вковъ тому назадъ, что касается внутренняго вида, то онъ возстановленъ теперь во всей красот, посл того какъ его очистили, сотню лтъ тому назадъ, отъ плохихъ памятниковъ глупцамъ и рабамъ, загромождавшимъ его, по словамъ ддушки.

Мы прохали немного дальше, и, снова посмотрвъ вправо, я сказалъ, немного нершительнымъ тономъ:

— Какъ, это Парламентъ! Вы все еще пользуетесь имъ?

Онъ разразился смхомъ и нкоторое время не могъ овладть собой, потомъ похлопалъ меня по спин и сказалъ:

— Понимаю васъ, сосдъ, васъ, конечно, должно удивлять, что мы не разрушили его: я знаю кое-что о немъ, мой старый родственникъ далъ мн прочесть книги, въ которыхъ говорится о странныхъ комедіяхъ, которыя тамъ разыгрывали. Пользоваться имъ! Да, конечно: онъ служитъ, такъ сказать, запаснымъ рынкомъ, а также складомъ продуктовъ для удобренія полей, что очень удобно, такъ какъ онъ около воды. Кажется, его намревались снести въ начал нашей эпохи, но, какъ я слышалъ, тутъ было одно чудаковатое общество археологовъ, которое оказало когда-то въ прошломъ большія услуги, такъ вотъ оно ршительно возстало противъ того, чтобы его разрушили, какъ это было сдлано со многими другими зданіями, считавшимися безполезными и даже вредными съ общественной точки зрнія: это общество дйствовало такъ энергично и приводило такіе вскіе доводы, что одержало побду, и я долженъ сказать, въ конц-концовъ, что очень радъ этому, потому, что знаете ли, на худшій конецъ эти плохія, старыя зданія служатъ только контрастомъ для новыхъ зданій, которыя строимъ мы, и еще боле выдляютъ ихъ красоту. Въ этой мстности вы увидите еще нсколько старыхъ построекъ: домъ, гд живетъ мой праддушка, напримръ, и грузное зданіе, называемое соборомъ св. Павла. И, видите ли, мы не имемъ права тяготиться этими немногими, жалкими строеніями, такъ какъ у насъ всегда есть возможность строиться въ другихъ мстахъ, намъ нечего также заботиться о томъ, чтобъ искусственно создавать для себя эту пріятную работу, такъ какъ дла всегда много и въ новыхъ зданіяхъ, даже если и нтъ намренія сдлать ихъ слишкомъ вычурными. Напримръ, просторъ внутри зданія приводитъ меня въ такой восторгъ, доставляетъ мн такое наслажденіе, что, еслибъ я достигнулъ его, я, кажется, готовъ бы былъ пожертвовать для него просторомъ полей. Потомъ, орнаменты,— которыми, какъ вс наврное согласятся съ этимъ, легко злоупотребить въ частныхъ домахъ — никогда не лишни въ большихъ зданіяхъ, базарахъ и тому подобное. Я впрочемъ помшанъ на архитектур, какъ говоритъ мой праддушка, и я въ самомъ дл думаю, что человческая энергія должна, искать исходъ, главнымъ образомъ, въ этомъ искусств, потому что здсь я не вижу предла своей работ, тогда какъ вс другія искусства имютъ опредленныя границы.

VI.
Небольшія покупки.

Разговаривая такимъ образомъ, мы выхали изъ лсу на короткую улицу съ красиво построенными домами, мой спутникъ назвалъ ее Пиккадили, нижнюю часть домовъ я назвалъ бы лавками, если бы не то обстоятельство, что народъ этотъ, насколько я могъ замтить, совершенно не былъ знакомъ съ искусствомъ покупать и продавать. Товары были разложены съ самой выгодной стороны, какъ будто для того, чтобы привлечь народъ, а народъ стоялъ и смотрлъ, входилъ и выходилъ со свертками въ рукахъ, какъ будто бы тутъ велась настоящая торговля. По обимъ сторонамъ улицы шла сводчатая галлерея для пшеходовъ, какъ въ нкоторыхъ старинныхъ городахъ Италіи. Когда мы прохали половину улицы, я увидлъ огромное зданіе, по одному вншнему виду котораго я могъ уже теперь догадаться, что оно служило центромъ для чего-либо и имло какое-нибудь общественное назначеніе.

— Здсь, вы видите, тоже базаръ,— сказалъ Дикъ,— но устроенный нсколько иначе, чмъ другіе, вс верхніе этажи этихъ домовъ служатъ гостиницами, потому что здсь собирается время отъ времени народъ со всей страны, а она очень заселена, какъ вы видите, и многіе очень любятъ толпу, хотя про себя я не могу сказать этого.

Я не могъ не улыбнуться при мысли, какъ долго держится традиція. Духъ Лондона все еще властвовалъ здсь и былъ центромъ,— умственнымъ центромъ, насколько мн было извстно. Тмъ не мене я ничего не сказалъ, только попросилъ Дика хать медленне, такъ какъ вещи, выставленныя въ лавкахъ, казались мн чрезвычайно красивыми.

— Да,— продолжалъ онъ,— тутъ много изящныхъ вещей, и базаръ вообще предназначается для красивыхъ предметовъ, такъ какъ Парламентскій рынокъ, гд продаются капуста, рпа и тому подобныя вещи вмст съ пивомъ и грубымъ виномъ, близко отсюда.

Потомъ онъ съ любопытствомъ посмотрлъ на меня и прибавилъ:

— Можетъ быть, вы желаете сдлать покупки, какъ это говорится?

Въ своемъ синемъ старь я представлялъ, какъ это я могъ замтить, странный контрастъ съ нарядною одеждой встрчавшихся вамъ гражданъ. Мн казалось, что этотъ незанятый, повидимому, народъ смотритъ на меня какъ на забавную диковину, и я ничего не имлъ противъ того, чтобы нсколько освободиться отъ моего вида корабельнаго эконома въ отставк. Но несмотря на все то, что мн пришлось слышать, я снова сунулъ руку въ карманъ, въ которомъ, къ моей большой досад, не нашелъ ничего металлическаго, если не считать двухъ заржавленныхъ старыхъ ключей, тутъ я вспомнилъ, что во время нашей бесды въ Гаммерсмитской гостиниц, я вынулъ изъ кармана вс мои деньги, чтобы показать хорошенькой Анн, и оставилъ ихъ тамъ на стол. Лицо мое вытянулось на пятьдесятъ процентовъ, и Дикъ, смотрвшій на меня, спросилъ немного рзко:

— Ну, Гэстъ! Что же случилось? Оса васъ, что ли, укусила?

— Нтъ,— отвтилъ я,— но я забылъ одну вещь.

— Такъ что же, — сказалъ онъ, — что бы вы ни забыли, вы можете все пріобрсти на этомъ базар, такъ что вамъ нечего безпокоиться.

Тмъ временемъ я усплъ прійти въ себя и, вспомнивъ объ удивительныхъ обычаяхъ этой страны, не нашелъ въ себ желанія снова выслушать лекцію о политической экономіи и о монетахъ временъ Эдуарда, поэтому я пробормоталъ только:

— Моя одежда… Могу я купить себ? Вы видите… Что вы думаете насчетъ этого?

Онъ повидимому не имлъ никакого намренія смяться надо мною, но сказалъ совершенно серьезно:

— О, покуда не покупайте новой одежды. Видите ли, мой праддушка антикварій, и онъ будетъ очень доволенъ видть васъ такъ, какъ вы есть. А потомъ, — я не хочу учить васъ,— но мн кажется, что если вы однетесь, какъ вс другіе, то лишите народъ удовольствія изучать вашъ костюмъ, а это было-бы не хорошо съ вашей стороны. Разв вы не находите это?— спросилъ онъ самымъ серьезнымъ образомъ.

Я совсмъ не находилъ своею обязанностью выставлять себя на потху этому народу, поклоняющемуся красот, но я видлъ, что имю дю съ какимъ-то укоренившимся предразсудкомъ, и что мн не надо ссориться съ моимъ новымъ другомъ. Поэтому, я только отвтилъ:

— О, конечно, конечно.

— Вотъ хорошо, — произнесъ онъ довольнымъ тономъ,— вы можете все же посмотрть, что находится въ этихъ лавкахъ: подумайте, не надо ли вамъ чего-нибудь?

— Могу я добыть табаку и трубку?

— Конечно.— сказалъ онъ.— И о чемъ я только думаю, что до сихъ поръ не догадался предложить вамъ? Не даромъ Бобъ всегда говоритъ мн, что мы, некурящіе, большіе эгоисты: боюсь, что онъ правъ. Да вотъ, какъ разъ и табакъ.

Онъ потянулъ возжи, соскочилъ, и я послдовалъ за нимъ. Красивая женщина, одтая въ роскошное платье изъ затканнаго цвтами шелка, медленно проходила мимо, поглядывая на окна. Дикъ обратился къ ней:

— Двушка, не будете ли вы такъ добры подержать нашу лошадь, покуда мы побудемъ въ лавк?

Она ласково кивнула головой и стала гладить лошадь своею хорошенькою ручкой.

— Что за красивое существо!— сказалъ я Дику, когда мы вошли.

— Кто, старый Срый?— отвтилъ онъ съ лукавой усмшкой.

— Нтъ, нтъ,— возразилъ я,— не Срый, а дама.

— Да. она хороша,— сказалъ онъ.— Хорошо, что тутъ много красивыхъ, такъ что всякій молодой человкъ можетъ отыскать себ двушку по вкусу. Я боюсь, что прежде намъ пришлось бы драться изъ-за нихъ. Но я не хочу сказать, — прибавилъ онъ, сдлавшись вдругъ серьезнымъ,— чтобъ иногда этого не случалось и теперь. Мы знаемъ, что любовь не всегда бываетъ разумна, а испорченность и себялюбіе встрчаются чаще, чмъ нравственность.— И онъ прибавилъ еще боле мрачнымъ тономъ:

— Не боле какъ мсяцъ тому назадъ у насъ случилось несчастіе, стоившее жизни двумъ мужчинамъ и одной женщин: всякое веселье исчезло у насъ тогда на нкоторое время. Но не спрашивайте меня объ этомъ теперь. Я разскажу вамъ все потомъ.

Тмъ временемъ мы уже вошли въ лавку, или на лавку съ прилавкомъ и полками по стнамъ, все была очень чисто, безъ всякой претензіи на роскошь, но во всемъ остальномъ не особенно отличалось отъ того, что я привыкъ видть. Тамъ находилось двое дтей — смуглый мальчикъ лтъ двнадцати, сидвшій за книгой, и хорошенькая двочка, годомъ постарше, тоже читавшая за прилавкомъ, очевидно, это были братъ и сестра.

— Здравствуйте, маленькіе сосди,— сказалъ Дикъ.— Мой другъ желаетъ имть трубку и табакъ, можете вы услужить ему?

— О, да, конечно,— поспшно сказала двочка съ нсколько забавной важностью.

Мальчикъ поднялъ глаза и уставился на мое чужеземное одяніе, но вдругъ покраснлъ и отвернулся, какъ бы понявъ, что онъ не совсмъ прилично ведетъ себя.

— Дорогой сосдъ,— сказала двочка съ важнымъ видомъ ребенка, играющаго въ лавку,— какой табакъ вы желаете получить?

— Латакія,— отвтилъ я, чувствуя себя такъ, какъ еслибъ я принималъ участіе въ дтской игр и, сомнваясь, получу ли я что-нибудь, длалъ видъ, что врю.

Но двочка взяла съ полки сзади себя хорошенькую корзинку, подошла къ бочк, всыпала табакъ въ корзинку, и поставила ее передо мной на прилавокъ, такъ что я могъ и понюхать его и видть, что это былъ дйствительно превосходный Латакія,

— Но вы не свсили его,— сказалъ я,— и сколько я могу взять?

— Да я совтую вамъ наполнить вашъ мшочекъ,— отвтила она,— потому что въ другомъ мст вы можете не найти Латакія. Гд вашъ мшочекъ?

Я порылся и нашелъ кусокъ ситцу, который служилъ мн сумкой для табаку. Но двочка посмотрла на нее съ нкоторымъ презрніемъ и сказала:

— Дорогой сосдъ, я могу дать вамъ что-нибудь получше этой ситцевой тряпки.

Она убжала и скоро вернулась назадъ, но, проходя мимо мальчика, шепнула ему что-то на ухо, тотъ кивнулъ головой и вышелъ. Двочка, держа въ рукахъ и поворачивая красиво расшитую сумочку изъ краснаго сафьяна, сказала:

— Вотъ что я выбрала для васъ, и вы должны взять это, она хорошенькая, и въ нее много помстится.

Потомъ она принялась наполнять ее табакомъ и, положивъ передо мной, сказала:

— Теперь надо трубку, но вы должны помочь мн выбрать ее для васъ, сейчасъ только что принесли три очень хорошенькія.

Она снова исчезла и вернулась съ большой трубкой, очень искусно вырзанной изъ какого-то крпкаго дерева и оправленную въ золото съ маленькими сверкающими камешками. Однимъ словомъ, это была самая красивая и изящная бездлушка, какую я когда-либо видлъ, немного похожая на лучшія японскія издлія въ этомъ род, но только еще красиве.

— Боже мой!— сказалъ я, когда разсмотрлъ ее,— это слишкомъ дорогая вещь для меня, да и для кого бы то ни было, за исключеніемъ разв всемірнаго императора. Къ тому же я потеряю ее, я всегда теряю мои трубки.

Двочка, повидимому, смутилась и сказала:

— Разв она вамъ не нравится, сосдъ?

— О, нтъ,— отвчалъ я,— конечно, она нравится мн.

— Въ такомъ случа возьмите ее,— сказала она,— и не безпокойтесь о томъ, что потеряете ее. Что-жъ изъ того, что потеряете? Кто-нибудь наврно найдетъ ее и воспользуется ею, а вы можете пріобрсти другую.

Я взялъ трубку изъ ея рукъ, чтобы посмотрть, и забывъ осторожность, разсматривая ее, сказалъ:

— Но сколько же я долженъ заплатить за такую вещь?

Дикъ положилъ руку на мое плечо, когда я произносилъ эти слова, и, обернувшись, я встртился съ его глазами, комическое выраженіе которыхъ предостерегало меня противъ дальнйшаго проявленія исчезнувшихъ коммерческихъ наклонностей, я покраснлъ и закусилъ языкъ, а двочка смотрла на меня съ глубокой серьезностью, какъ будто бы я былъ иностранцемъ, путающимся въ словахъ, такъ какъ очевидно она ровно ничего не поняла.

— Очень вамъ благодаренъ,— проговорилъ я, наконецъ, съ чувствомъ и положилъ трубку въ карманъ все же не безъ нкоторой доли сомннія, не придется ли мн предстать передъ судьею.,

— Мы такъ рады видть васъ, сказала мн двчурка, стараясь, насколько возможно, подражать манерамъ взрослыхъ, что въ ней было прелестно.— Такое удовольствіе служить такому милому старому джентльмену, какъ вы, особенно когда видишь, что вы пріхали издалека.

— Да, моя милая,— отвтилъ я,— я сдлалъ длинный путь.

Въ то время, какъ я изъ вжливости произносилъ эту ложь, въ лавку вошелъ мальчикъ, неся въ рукахъ подносъ, на которомъ стояли бутылка и два чудныхъ стакана.

— Сосди,— сказала двочка (которая вела весь разговоръ, такъ какъ ея братъ, должно быть, былъ очень застнчивъ),— выпейте, пожалуйста, по стакану, прежде чмъ уйти,— такіе гости, какъ вы, бываютъ не каждый день.

Затмъ мальчикъ поставилъ подносъ на прилавокъ и торжественно наполнилъ бокалы золотистымъ виномъ.

Я выпилъ. День былъ жаркій, и мн хотлось пить. ‘Неужели, подумалъ я, рейнскій виноградъ до сихъ поръ еще не потерялъ своего аромата’, потому что если я когда-нибудь пилъ хорошій Штейнбергеръ, такъ это въ то утро: и я мысленно ршилъ спросить Дика, какъ они умудряются доставать такое прекрасное вино, когда больше не было крестьянъ, обязанныхъ пить грубыя вина вмсто тонкихъ, приготовляемыхъ ими для другихъ.

— Разв вы не выпьете стаканъ съ нами, милые маленькіе сосди?— спросилъ я.

— Я не пью вина, — отвтила двочка, — я больше люблю лимонадъ, но я желаю вамъ здоровья!

— А я больше люблю инбирное пиво, — сказалъ мальчикъ.

‘Да, да,— подумалъ я,— дтскіе вкусы не очень измнились’.

Затмъ мы простились съ ними и вышли изъ лавки. Къ моему огорченію, подобно внезапнымъ превращеніямъ въ сновидніяхъ, вмсто прекрасной женщины нашу лошадь держалъ высокій старикъ. Онъ объяснилъ намъ, что двушка не могла ждать, и что онъ замнилъ ее, и, подмигнувъ намъ, засмялся, увидвъ, какъ вытянулись наши лица, такъ что намъ оставалось только засмяться съ нимъ вмст.

— Куда вы дете?— спросилъ онъ Дика.

— Въ Блумсбери,— отвтилъ Дикъ.

— Я бы похалъ съ вами, если вы не хотите только остаться вдвоемъ.

— Хорошо,— сказалъ Дикъ,— скажите мн, когда вамъ надо будетъ сойти, я остановлюсь для васъ. Ну, демъ.

Мы снова покатили по дорог, и я спросилъ, всегда ли дти замняютъ взрослыхъ на базарахъ.

— Довольно часто,— отвтилъ онъ,— если только не приходится имть дло съ тяжелыми товарами, но конечно не постоянно. Дти сами любятъ заниматься этимъ, и это полезно для нихъ, потому что они имютъ дло съ различнаго рода товарами и узнаютъ, какъ они длаются, откуда вывозятся и тому подобное, а кром того это такое легкое дло, что вс могутъ заниматься имъ. Говорятъ, что въ первые дни нашей эпохи было много народу, страдавшаго нравственною болзнью, называемой Лнью, такъ какъ они были прямыми потомками людей, заставлявшихъ въ дурныя времена работать за себя другихъ — людей, которыхъ въ историческихъ книгахъ называютъ рабовладльцами или хозяевами рабочихъ. Такъ вотъ эти люди, страдавшіе Лнью, все свое время проводили въ лавкахъ, потому что они ни на что другое не были годны. Я думаю даже, что когда-нибудь, они, наврное, обязаны были заниматься этого рода работой, потому что вс они, въ особенности женщины, были такъ безобразны и производили такихъ безобразныхъ дтей, что сосди не могли выносить ихъ, для борьбы противъ этой болзни были приняты самыя ршительныя мры. Къ счастью, я могу сказать, что все это прошло теперь: болзнь или исчезла, или существуетъ въ такой смягченной форм, что небольшая доза слабительнаго излчиваетъ ее. Ее иногда овутъ меланхоліей и хандрой. Забавныя названія, не правда ли?

— Да,— сказалъ я, глубоко удивляясь. Но тутъ вмшался старикъ:

— Да, все это правда, сосдъ, я видлъ нкоторыхъ изъ этихъ несчастныхъ женщинъ уже старухами. Но мой отецъ зналъ многихъ изъ нихъ, когда он были молодыми, и онъ говорилъ, что он, совсмъ не походили на молодыхъ. Пальцы у нихъ были тонки какъ спицы, руки какъ жердочки, таліи какъ рюмки, при этомъ высохшія губы, остренькіе носики и блдныя щеки. И он всегда чувствовали себя обиженными, что бы вы имъ ни сказали, что бы вы имъ ни сдлали. Не удивительно, что они рождали безобразныхъ дтей, потому что никто, кром похожихъ на нихъ мужчинъ, не могъ влюбиться въ нихъ… Бдняжки!— онъ остановился и, казалось, вспоминалъ всю свою прошлую жизнь, потомъ сказалъ:— И знаете ли, сосди, что когда-то всхъ очень тревожила эта болзнь — Лнъ, одно время мы потратили много труда, чтобы найти средства для ея излеченія. Вамъ не приходилось читать какія-нибудь медицинскія книжки по этому предмету?

— Нтъ,— отвтилъ я, такъ какъ старикъ обратился ко мн.

— Такъ вотъ,— продолжалъ онъ,— одно время думали, что это остатокъ старой, средневковой болзни проказы, повидимому, она была очень заразительна, такъ какъ многія лица, пораженныя ею, вели очень уединенный образъ жизни, и имъ прислуживалъ особый классъ больныхъ людей, одтыхъ особеннымъ образомъ, для того, чтобы ихъ можно было отличить. Они носили, между прочимъ, штаны изъ шерстяного бархата, матерія, которая черезъ нсколько лтъ стала называться плисомъ.

Все это казалось очень интереснымъ, и я хотлъ заставить старика разговориться. Но Дикъ, казалось, былъ недоволенъ всми этими разсказами о прошлыхъ дняхъ, правда, я подозрваю, что онъ хотлъ привезти меня къ своему праддушк, насколько возможно нетронутымъ. Въ конц концовъ онъ разсмялся и сказалъ:

— Извините меня, сосди, но я не могу сдержаться. Представьте только, люди не любили работать!— это слишкомъ смшно. Да вдь даже ты любишь поработать, старина, иногда,— сказалъ онъ ласково, погладивъ кнутомъ старую лошадь.— Какая смшная болзнь! Ее удачно назвали меланхоліей!

И онъ снова громко разсмялся, слишкомъ громко, какъ думалъ я, для его обыкновенно такихъ хорошихъ манеръ, и я засмялся съ нимъ за компанію, но только сквозь зубы, потому что, какъ вы можете себ представить, я совсмъ не находилъ смшными людей, не любящихъ работать.

VII.
Трафальгарскій скверъ.

Теперь я опять сталъ внимательно смотрть кругомъ, такъ какъ мы прохали Базаръ Пиккадили и находились въ мстности, застроенной изящными, украшенными орнаментами, домами, которые я назвалъ бы виллами, еслибъ они были безобразны и вычурны, чего не было въ данномъ случа. Каждый домъ стоялъ въ саду, хорошо содержимомъ и засаженномъ цвтами. Дрозды весело распвали на садовыхъ деревьяхъ, изъ которыхъ почти вс, за исключеніемъ лавра тамъ и сямъ, да небольшой группы липъ, были, повидимому, фруктовыми, тутъ было очень много вишневыхъ деревьевъ, теперь почти сплошь покрытыхъ вишнями, и иногда, когда мы прозжали мимо какого-нибудь сада, дти и молодыя двушки предлагали намъ корзины съ чудными фруктами. Среди всхъ этихъ домовъ и садовъ невозможно было, конечно, различить слды старыхъ улицъ, но мн казалось, что главная улица осталась такой же, какъ и прежде.

Мы выхали на широкое, открытое пространство, съ небольшимъ склономъ къ югу, солнечная сторона котораго была засажена фруктовымъ садомъ и, главнымъ образомъ, насколько я могъ видть, абрикосовыми деревьями, въ середин которыхъ стояло хорошенькое, веселое, деревянное зданьице, разукрашенное живописью и позолотой и имвшее видъ бесдки. Съ южной стороны этого сада тянулась длинная дорога съ тнистыми, старыми грушевыми деревьями, въ конц которой виднлась высокая башня древняго Парламента.

Странное ощущеніе охватило меня, я закрылъ глаза отъ солнца, ослпительно сверкавшаго надъ садами, и въ одну минуту передо мной пронеслись виднія прежнихъ дней. Большое пространство, окруженное высокими безобразными домами, съ безобразною церковью въ углу и невыразимо безобразнымъ, украшеннымъ куполомъ, зданіемъ позади меня: дорога, наполненная задыхающейся, возбужденною толпой, среди которой возвышались омнибусы, переполненные зрителями. Въ середин мощеный скверъ съ фонтаномъ, въ немъ нсколько человкъ, одтыхъ въ синее, и множество странныхъ, безобразныхъ бронзовыхъ изображеній (одно на верхушк высокой колонны). Вышеозначенный скверъ охранялся со стороны дороги четырьмя рядами здоровыхъ мужчинъ, одтыхъ въ синее, а съ южной стороны — виднлись шлемы кавалеристовъ, мертвенно блдныхъ въ сумрак холоднаго ноябрьскаго дня.

Я снова открылъ глаза навстрчу солнечному свту, оглянулся вокругъ и воскликнулъ среди этихъ шептавшихся деревьевъ и душистыхъ цвтовъ:

— Трафальгарскій скверъ!

— Да, — сказалъ Дикъ, который снова потянулъ возжи,— это онъ. Я не удивляюсь, если вы найдете смшнымъ это наименованіе, но, въ конц концовъ, не къ чему измнять его, такъ какъ названіе исчезнувшаго безумія не кусается. Но иногда я думаю, что мы должны были бы дать ему другое наименованіе въ память большой битвы, которая происходила на этомъ самомъ мст въ 1952 году,— это было очень важное событіе, если только историки не врутъ.

— Что они обыкновенно длаютъ или, по крайней мр, длали,— замтилъ старикъ.— Напримръ, что вы скажете на это, сосди? Я читалъ запутанный разсказъ въ книг — о, глупая книга!— Исторія соціалъ-демократіи Джемса, о битв, которая здсь происходила около 1887 г. (я плохъ на числа). Часть народа, говоритъ эта исторія, отправилась сюда на сборище, или на что-то въ этомъ род, а лондонское правительство или совтъ, или коммиссія, или какое-то еще другое собраніе жестокихъ, недоразвившихся глупцовъ, напало на этихъ гражданъ (какъ они тогда тамъ назывались), съ оружіемъ въ рукахъ. Это слишкомъ смшно для того, чтобы быть правдой, кром того, согласно версіи исторіи, ничего дальше изъ этого не произошло, конечно, все это слишкомъ смшно и не можетъ быть правдой.

— Нтъ,— произнесъ я,— вашъ мистеръ Джемсъ вполн правъ. Все это сущая правда, за исключеніемъ только того, что битвы тутъ не было, а просто на безоружный и мирный народъ наняли злоди, вооруженные дубинами.

— И они снесли это?— сказалъ Дикъ, и въ первый разъ я увидалъ на его всегда добродушномъ лиц непріятное выраженіе.

Я отвчалъ, покраснвъ:

— Мы должны были снести это, мы ничего не могли сдлать.

Старикъ пристально посмотрлъ на меня и сказалъ:

— Вы, повидимому, многое знаете объ этомъ, сосдъ? И неужели дйствительно правда, что ничего изъ этого не вышло?

— Вышло то,— отвчалъ я,— что огромное количество народу было посажено въ тюрьму.

— Кто? драчуны?— спросилъ старикъ.— Бдняги!

— Нтъ, нтъ,— отвтилъ я,— побитые.

Старикъ произнесъ очень серьезно:

— Другъ, я думаю, что вы прочли какой-нибудь сборникъ лжи и слишкомъ. легко поврили всему.

— Увряю васъ,— сказалъ я,— что я говорю истинную правду.

— Да, да, я увренъ, что вы такъ думаете, сосдъ,— замтилъ старикъ,— но я не понимаю, почему вы говорите это съ такою увренностью.

Такъ какъ я не могъ сказать почему, то прикусилъ языкъ. Тмъ временемъ Дикъ, который стоялъ со сдвинутыми бровями, задумавшись, сказалъ кротко, но печально:

— Какъ странно подумать, что здсь были люди такіе же, какъ и мы, и они жили въ этой прекрасной и счастливой стран, имли, какъ я предполагаю, такія же чувства и привязанности, какъ мы, и могли все-таки совершать такія ужасныя вещи.

— Да,— заговорилъ я дидактическимъ тономъ,— но, въ конц концовъ, даже то время было своего рода облегченіемъ сравнительно съ тмъ, которое предшествовало ему. Разв вы не читали о средневковомъ період, о жестокости его уголовныхъ законовъ, и какъ въ т времена людямъ, казалось, доставляло удовольствіе мучить своихъ ближнихъ?— Да что,— они сдлали изъ своего Бога какого-то мучителя и тюремщика.

— Да,— сказалъ Дикъ.— объ этомъ період также есть хорошія книги, нкоторыя изъ которыхъ я прочелъ. Но что касается до большого облегченія въ девятнадцатомъ вк, то я не вижу этого. Въ конц концовъ средневковый народъ поступалъ согласно съ своею совстью, ваше замчаніе о ихъ Бог вполн справедливо, они сами готовы были выносить то, что налагали на другихъ, тогда какъ люди девятнадцатаго столтія были лицемрами и, выдавая себя за людей гуманныхъ, мучили тхъ, кого могли мучить и заключали ихъ въ тюрьму безъ всякой причины, только за то, что они были тмъ, чмъ заставляли ихъ быть ихъ тюремщики-господа. О, страшно подумать объ этомъ!

— Но, можетъ быть,— замтилъ я,— они не знали, что такое тюрьма.

Дикъ, казалось, былъ возбужденъ и даже разсерженъ.

— Тмъ боле стыда для нихъ,— сказалъ онъ,— когда вы и я знаемъ это столько лтъ спустя. Думаете вы, что они не знали, какой вредъ приносятъ обществу даже лучшія тюрьмы, а ихъ тюрьмы были далеко не изъ лучшихъ.

— Но разв у васъ теперь совсмъ нтъ тюремъ?— спросилъ я.

Но какъ только слова эти сорвались съ моего языка, я понялъ, что сдлалъ ошибку, такъ какъ Дикъ весь вспыхнулъ и нахмурился, а старикъ, повидимому, былъ удивленъ и опечаленъ, и затмъ Дикъ сказалъ съ раздраженіемъ, хотя все еще сдерживая себя:

— Боже мой! Какъ можете вы предлагать такой вопросъ? Разв я не говорилъ вамъ, что мы знаемъ, что такое тюрьма по достоврнымъ описаніямъ вполн правдивыхъ книгъ и при помощи нашего собственнаго воображенія? А разв сами вы не обратили моего вниманія на то, что люди на улицахъ и дорогахъ смотрятъ счастливыми. А какъ могли бы они имть счастливый видъ, если бы знали, что сосди ихъ заключены въ тюрьму, а они спокойно выносятъ подобныя вещи. Если бы въ тюрьм были заключенные, то этого нельзя было бы скрыть отъ народа, какъ можно скрыть случайное преступленіе, потому-что послднее совершается безъ обдуманнаго намренія и не въ присутствіи нсколькихъ человкъ, хладнокровно помогающихъ убійц, какъ это длается обыкновенно въ тюрьм. Тюрьмы! О, нтъ! нтъ! нтъ!

Онъ остановился, успокоился нсколько и продолжалъ дружелюбнымъ тономъ:

— Но извините меня! Мн не надо было такъ горячиться по поводу этого, разъ тюремъ больше не суще твуетъ: я боюсь, что вы будете дурно думать обо мн, а то, что я потерялъ самообладаніе. Конечно, нельзя было и ожидать, чтобы вы, пріхавъ изъ далекихъ странъ, знали бы обо всхъ этихъ вещахъ. А теперь я боюсь, что причинилъ вамъ безпокойство.

Въ нкоторомъ род онъ дйствительно причинилъ мн его, но онъ былъ такъ великодушенъ въ своей горячности, что я еще больше полюбилъ его за это и сказалъ:

— Нтъ, моя вина, что я такъ глупъ. Позвольте мн перемнить предметъ разговора и спросить васъ, что это за стройное зданіе виднется въ конц аллеи изъ яворовъ?

— А,— сказалъ онъ,— это старое зданіе, выстроенное около половины двадцатаго столтія, и какъ вы видите въ странномъ, фантастическомъ стил не особенно красивомъ: но въ немъ много прекрасныхъ вещей, большею частью картины, нкоторыя очень древнія. Оно называется Національной галлереей: я иногда недоумваю, что значитъ это названіе. Какъ бы тамъ ни было, теперь вс мста, гд хранятся рдкія картины, называются Національными галлереями, можетъ быть изъ подражанія этой. Само собой разумется, что такихъ галлерей много по всей стран.

Я не хотлъ пытаться просвтить его, чувствуя, что задача была бы слишкомъ трудна, и вынувъ свою великолпную трубку началъ курить, а старая лошадь снова побжала. Когда мы тронулись, я замтилъ:

— Трубка эта очень тщательно отдланная бездлушка, а вы вс въ этой стран кажетесь такими разумными, и ваша архитектура такъ хороша, что меня просто удивляетъ какъ можете вы заниматься такими пустяками.

Сказавъ это, я подумалъ, что съ моей стороны было неблагодарностью говорить такимъ образомъ, посл того, какъ я получилъ такой хорошій подарокъ, но Дикъ, казалось, не замтилъ моей невоспитанности и отвчалъ:

— Почему же, я не понимаю,— это хорошенькая вещь: никто не обязанъ длать ее, если не хочетъ, но я не вижу, почему не длать ее тмъ, кто хочетъ. Конечно, если бы у насъ былъ недостатокъ въ граверахъ, то вс должны были бы запинаться архитектурой, и тогда эти ‘бездлушки’ (хорошее слово) не длались бы: но такъ какъ у насъ очень много людей, умющихъ гравировать,— въ дйствительности, почти вс,— и такъ какъ работы скоре маловато или, врне, мы боимся, что ея будетъ мало, то мы не пренебрегаемъ и этой мелкой работой.

Онъ помолчалъ немного, повидимому, нсколько смущенный, лотомъ лицо его снова прояснилось, и онъ сказалъ:

— Въ конц-концовъ вы должны согласиться, что трубка эта — вещица очень хорошенькая съ этими маленькими человчками подъ деревьями, вырзанными такъ чисто, такъ мило,— слишкомъ много отдлки для трубки, можетъ быть, но,— все же, она очень красива.

— Слишкомъ дорога для ея назначенія, можетъ быть,— проговорилъ я.

— Что такое?— спросилъ онъ,— я не понимаю.

Я только что собирался, хотя съ нкоторою безнадежностью, попробовать объяснить ему это, когда мы подъхали къ воротамъ большого, неуклюжаго зданія, въ которомъ, казалось, происходила работа.

— Что это за зданіе?— спросилъ я. Для меня было удовольствіемъ увидть среди всхъ этихъ странныхъ вещей что нибудь, что хоть немного походило на то, къ чему я привыкъ.— Это, кажется, фабрика?

— Да,— сказалъ онъ,— мн думается, я понимаю, что вы разумете, это то самое, но мы теперь называемъ ихъ не фабриками, а союзными мастерскими: здсь собираются желающіе работать вмст.

— Я предполагаю, — замтилъ я, — что здсь пользуются какимъ нибудь механическимъ двигателемъ?

— Нтъ, нтъ,— отвчалъ онъ.— Зачмъ народу собираться вмст, чтобы пользоваться механическимъ двигателемъ, когда вс могутъ имть его у себя, тамъ, гд оли живутъ. Нтъ, народъ собирается въ союзныя мастерскія для ручной работы, при которой совмстный трудъ или необходимъ, или боле удобенъ: такая работа часто очень пріятна. Тутъ, напримръ, они длаютъ гончарныя и стеклянныя вещи,— вотъ, вы можете видть трубы печей. Несомннно, удобне имть печи, кадильники и плавильники большихъ размровъ и, кром нихъ, необходимо еще имть множество разныхъ принадлежностей для дла. Такихъ мастерскихъ, конечно, много, такъ какъ иначе человкъ, желающій заняться стекляннымъ или гончарнымъ ремесломъ, долженъ былъ бы жить въ одномъ опредленномъ мст, или отказаться отъ дла, которое ему нравится.

— Я не вижу дыма изъ трубъ,— сказалъ я.

— Дыма,— удивился Дикъ, — зачмъ вамъ видть дымъ?

Я прикусилъ языкъ, а онъ продолжалъ:

— Внутри очень хорошо, хотя такъ же просто, какъ и снаружи. Что до самаго ремесла, то гончарное дло работа очень веселая: выдуваніе стекла трудъ боле утомительный, но многіе все же очень любятъ эту работу, и я не удивляюсь: испытываешь особенное ощущеніе силы, когда приходится имть дло съ горячимъ металломъ,— при извстномъ навык, конечно. ‘Работы здсь всегда много’,— сказалъ онъ, улыбаясь, ‘потому что, какъ-бы осторожно вы ни обращались съ этими вещами, он все равно разобьются, рано или поздно, дло всегда найдется’.

Я молчалъ, погрузившись въ размышленіе.

Тутъ какъ разъ мы подъхали къ кучк мужчинъ, чинившихъ дорогу, что нсколько задержало насъ, но я ничуть не былъ этимъ раздосадованъ: все, что я видлъ до сихъ поръ, производило на меня впечатлніе лтняго праздничнаго дня, и мн хотлось видть этотъ народъ за дйствительной, необходимой работой. Они кончили свой отдыхъ и только что принялись за работу, когда мы подъхали, стукъ кирокъ и вывелъ меня изъ задумчивости. Ихъ было тутъ около двнадцати, вс здоровые молодые люди, ни мало, повидимому, не тяготившіеся своей работой и напомнившіе мн своей наружностью гребныя гонки въ Оксфорд въ прежніе годы. Ихъ верхнее платье, аккуратно сложенное, лежало около дороги подъ надзоромъ шестилтняго мальчугана, который, перекинувъ руку за шею большого двороваго пса, имлъ такой безпечный и счастливый видъ, точно весь этотъ солнечный день былъ созданъ для него одного. Взглянувъ на кучу сложеннаго платья, я замтилъ блескъ золота и серебра, которымъ оно было расшито, и заключилъ изъ этого, что у многихъ изъ этихъ рабочихъ вкусъ былъ такой же, какъ у Золотого Мусорщика изъ Гаммерсмита. Сзади стояла большая корзина, намекавшая на холодные паштеты и вино, съ полдюжины молодыхъ женщинъ стояли здсь и смотрли на работу или наработавшихъ: и то и другое было одинаково достойно вниманія, могучими взмахами рукъ ударяли они по камнямъ, работа такъ и кипла и трудно было себ представить двнадцать боле красивыхъ и боле стройныхъ молодцовъ! Они весело смялись и переговаривались другъ съ другомъ и съ женщинами, но вдругъ руководитель работъ поднялъ глаза и увядалъ, что путь намъ загражденъ. Онъ положилъ свою кирку и произнесъ нараспвъ, ‘Эй, товарищи, помогите, вотъ сосди желаютъ прохать’. Посл чего другіе тоже оставили работу и, окруживъ насъ, стали помогать старой лошади, двигая колеса по наполовину разрытой дорог, а потомъ, какъ вс люди занятые интереснымъ дломъ, бросились опять къ своему занятію, пожелавъ намъ, улыбаясь, всего хорошаго, и, прежде чмъ Срый усплъ двинуться въ путь своей рысцой, уже снова раздался стукъ кирокъ. Дикъ посмотрлъ на нихъ черезъ плечо и сказалъ:

— Они въ удар сегодня, это очень хорошій спортъ: кто въ часъ больше наработаетъ киркой. Я вижу, что эти сосди хорошо знаютъ свое дло. Нужна не одна только сила, чтобы быстро справляться съ этой работой, не правда ли, гость?

— Думаю, что такъ,— отвчалъ я, но сказать вамъ правду, я никогда не пробовалъ на ней силу моихъ рукъ.

— Правда?— серьезно замтилъ онъ, — очень жаль, это очень хорошая работа для укрпленія мускуловъ, и я люблю ее, хотя нахожу, что вторую недлю работать пріятне, чмъ первую. Не потому, чтобъ я хорошо исполнялъ ее, я помню, товарищи обыкновенно подсмивались надо мной, когда я работалъ и распвали мн: ‘Ну-же, греби, ударяй, согни спину, наклонись’.

— Это не остроумно,— произнесъ я.

— Ну,— сказалъ Дикъ, — все кажется шуткой, если работа интересна, а товарищи трунятъ надъ вами, мы чувствуемъ себя такъ хорошо.

Я снова молча погрузился въ размышленія.

VIII.
Старый другъ.

Мы повернули теперь въ чудную аллею изъ яворовъ, втви высокихъ деревьевъ почти сплетались надъ моею головой, а по обимъ сторонамъ за деревьями тянулся рядъ тсно поставленныхъ домовъ.

— Это Длинное Поле, — произнесъ Дикъ, — здсь, должно быть, было когда-то хлбное поле, какъ странно, что мста такъ измняются и все же сохраняютъ старыя названія! Посмотрите, какъ тсно стоятъ дома! и все еще идетъ постройка, смотрите!

— Да,— сказалъ старикъ,— но я думаю, что хлбное поле застроено еще раньше середины девятнадцатаго столтія. Я слышалъ, что здсь была наиболе густо заселенная часть города. Но я долженъ сойти: я похалъ, чтобы навстить друга, который живетъ въ садахъ за Длиннымъ Полемъ. Прощайте, гость, счастливаго пути!

Онъ спрыгнулъ и зашагалъ бодро, какъ молодой человкъ.

— Какъ вы думаете, сколько лтъ этому сосду?— спросилъ я Дика, когда мы потеряли его изъ виду. Я видлъ, что онъ старъ, яо онъ былъ твердъ и крпокъ какъ дубъ, мн еще не приходилось встрчать такихъ стариковъ.

— Около девяносто лтъ, вроятно,— отвтилъ Дикъ.

— Какъ вы, должно быть, долговчны!— сказалъ я.

— Да,— сказалъ Дакъ,— мы конечно перешли за семь десятковъ старинныхъ еврейскихъ писаній. И потомъ вы знаете, что это писалось о Сиріи, о знойной и песчаной стран, гд живутъ скоре, чмъ въ нашемъ умренномъ климат. Хотя я не думаю, чтобы то, гд живетъ человкъ, могло имть большое значеніе, если только онъ здоровъ и счастливъ. Но теперь мы такъ близко отъ мстожительства моего стараго родственника, что, я думаю, вамъ лучше приберечь вс ваши вопросы до него.

Я кивнулъ головой въ знакъ согласія, затмъ мы повернули налво и похали по прелестному мстечку мимо густыхъ садовъ, переполненныхъ розами, по которымъ я догадался, что здсь должна была быть улица Эндель. Мы прохали ее, и Дикъ снова задержалъ на минуту лошадь, когда мы подъхали къ широкой, прямой дорог съ виднющимися тамъ и сямъ домами. Онъ махнулъ рукой направо и налво и сказалъ:— Съ этой стороны Голборнская дорога, съ этой Оксфордская. Здсь когда-то была самая важная часть густо населеннаго предмстья, лежавшаго за стнами римскаго средневковаго города, у многихъ благородныхъ феодаловъ среднихъ вковъ, какъ мы слышани, были огромные дома по об стороны Голборнсксй дороги. Я думаю, вы помните, что домъ епископа изъ Или {Г. въ Кембриджскомъ графств, со стариннымъ соборомъ.} упоминается въ Шекспировской драм ‘Король Ричардъ III’, нкоторыя развалины сохранились до сихъ поръ. Но дорога эта не иметъ уже такого значенія теперь, когда весь этотъ древній городокъ со всми стнами исчезъ.

Онъ снова тронулъ вожжами, а я невольно улыбнулся при мысли, какъ мало значило девятнадцатое столтіе, рзкіе отзывы о которомъ мн уже приходилось слышать, для этого человка, читавшаго Шекспира и не забывшаго средніе вка.

Мы перескли дорогу, прохали по маленькой и узкой алле между садами и снова выхали на широкій путь, съ одной стороны котораго стояло длинное и высокое зданіе, обращенное къ дорог заднимъ фасадомъ и которое, какъ я сейчасъ же увидлъ, должно было имть общественное назначеніе. Противъ него было широкое пространство, покрытое зеленью безъ малйшихъ признаковъ стны или какой бы то ни было ограды. Я посмотрлъ сквозь зелень деревьевъ и увидлъ хорошо знакомую мн колоннаду: это было ни что иное какъ мой старый другъ, Британскій музей. Несмотря на вс странныя вещи, которыя мн уже пришлось видть, у меня захватило дыханіе, но я промолчалъ и предоставилъ говорить Дику. Онъ сказалъ:

— Вонъ тамъ Британскій музей, гд мой праддушка почти-что живетъ, поэтому я не буду много говорить о немъ. Зданіе налво Базаръ Музея, и я думаю, намъ хорошо было бы завернуть туда на одну, дв минуты, Срому нуженъ отдыхъ и овесъ, я предполагаю, что вы проведете съ моимъ родственникомъ большую часть дня, и сказать вамъ правду, тамъ есть нкто, кого я особенно хочу видть и съ кмъ, можетъ быть, у меня будетъ очень длинный разговоръ.

Онъ покраснлъ и вздохнулъ, но безъ особаго удовольствія, какъ я замтилъ, я ничего не возразилъ, и онъ направилъ лошадь подъ арки, откуда мы выхали на широкую, мощеную площадку съ большой смоковницей на каждомъ углу и съ плескающимъ фонтаномъ въ середин. Недалеко отъ фонтана было раскинуто нсколько базарныхъ палатокъ, изъ пестраго полотна, а вокругъ насъ двигался народъ, по большей части женщины и дти, оглядывая выставленный товаръ. Главный фасадъ зданія кругомъ площадки былъ украшенъ колоннадой, причудливой, но могучей архитектуры, которой я не могъ достаточно налюбоваться. Здсь также кое-кто гулялъ, другіе сидли на скамейкахъ и читали.

Дикъ сказалъ мн:— Здсь сегодня, также какъ и везд, нтъ большого оживленія, по пятницамъ гутъ все бываетъ переполнено народомъ, и посл полудня около фонтана обыкновенно играетъ музыка. Тмъ не мене, я думаю, намъ будетъ на что посмотрть во время нашего полдника!

Миновавъ площадку и арки, мы подъхали къ большой прекрасной конюшн, гд поставили нашу лошадку, засыпали ей корма и снова вернулись къ базару: Дикъ, какъ мн казалось, былъ немного задумчивъ.

Я замтилъ, что никто не могъ удержаться, чтобы внимательно не оглядть меня: и, сравнивая ихъ одежду съ моей, я не удивлялся этому, но когда они встрчали мой взглядъ, они ласково кланялись мн.

Мы прямо прошли во дворъ музея, гд ничто не измнилось, только исчезла ршетка, да кругомъ шумли деревья. Простые голуби кружились около зданія и висли на украшеніяхъ фронтона, какъ я видлъ это въ старину.

Дикъ, казалось, все больше и больше уходилъ въ себя, но не могъ удержаться, чтобы не сдлать замчанія относительно архитектуры, и сказалъ:

— Довольно безобразное, старое зданіе, не правда ли? Многіе настаивали на томъ, чтобы снести его и выстроить новое, можетъ быть мы и сдлаемъ это, когда у насъ не будетъ работы. Но мой праддушка говоритъ, что это было бы не совсмъ хорошимъ дломъ. Здсь находятся чудныя сокровища всевозможныхъ древностей, кром того огромная библіотека со многими книгами, необычайной красоты, нкоторыя изъ которыхъ служатъ драгоцннымъ воспоминаніемъ, тексты старинныхъ писаній, и прочее. Страхъ передъ рискомъ привести все это въ движеніе спасло зданіе. Какъ я вамъ говорилъ раньше, даже не дурно сохранить нкоторое воспоминаніе о томъ, что наши предки считали красивыми зданіями. Здсь положено много труда и матеріала.

— Да, правда,— отвтилъ я,— я согласенъ съ вами. Но теперь не лучше ли намъ поспшить скоре къ вашему праддушк?

Я не могъ не замтить, что онъ медлитъ нарочно. Онъ сказалъ:— Да, сію минуту войдемъ. Мой родственникъ слишкомъ старъ для того, чтобы много работать въ музе, но въ теченіе многихъ лтъ онъ былъ тамъ хранителемъ книгъ, и теперь все же большую часть времени проводитъ здсь, мн даже кажется,— прибавилъ онъ, улыбаясь,— что онъ смотритъ на книги, какъ на часть самого себя, а на себя, какъ на часть этихъ книгъ.

Онъ еще помедлилъ, потомъ покраснлъ, взялъ меня за руку и со словами:— Ну, войдемъ же!— подвелъ меня къ дверямъ одной изъ квартиръ, служившей прежде помщеніемъ для должностныхъ лицъ.

IX.
О любви.

— Вашъ родственникъ не придаетъ особеннаго значенія красивымъ зданіямъ, по всему вроятію,— сказалъ я, когда мы вошли въ мрачный, классическій домъ, тщательно вымытый и вычищенный, но лишенный всякаго убранства, если не считать нсколькихъ большихъ горшковъ съ іюньскими цвтами, стоявшихъ тамъ и сямъ.

— О, не знаю, — отвтилъ Дикъ разсянно.— Онъ уже старъ, ему перевалило за сто пять лтъ, и ему конечно не хочется двигаться. Но онъ могъ бы жить въ боле красивомъ дом, если бы захотлъ, онъ,.также какъ и вс другіе, не обязанъ жить на одномъ мст. Сюда, Гэстъ.

Онъ повелъ меня наверхъ и открылъ дверь въ красивую комнату стараго типа, уставленную, какъ и весь остальной домъ, небольшимъ количествомъ только самой необходимой мебели, и то очень простой, даже грубой, но очень крпкой, повидимому тщательно сработанной, хорошо задуманной, но неумло исполненной. Въ дальнемъ углу комнаты за конторкой около окна въ большомъ дубовомъ мягкомъ кресл сидлъ маленькій старичокъ. На немъ было надто что-то въ род норфольской куртки изъ синей очень потертой саржи, штаны изъ той же матеріи и срые шерстяные чулки. Онъ вскочилъ съ кресла и воскликнулъ очень сильнымъ для своего возрасти голосомъ:— Добро пожаловать, Дикъ, мой мальчикъ, Клара здсь и будетъ боле чмъ рада видть тебя, будь смле.

— Клара здсь?— проговорилъ Дикъ.— Еслибъ я зналъ, я бы не привезъ… Наконецъ, я думаю, я бы…

Онъ былъ смущенъ, сконфуженъ, главнымъ образомъ, потому, что ему, очевидно, не хотлось, чтобъ я чувствовалъ себя лишнимъ. Но старикъ, сначала не замтившій меня, пришелъ къ нему на помощь, подойдя ко мн, онъ сказалъ мн ласковымъ голосомъ:

— Извините меня, я не замтилъ, что Дикъ привезъ съ собой гостя, онъ довольно объемистъ, какъ вы видите, и можетъ заслонить собой каждаго. Сердечно радъ васъ видть! Къ тому же я увренъ, что вы позабавите старика разсказами о чужихъ странахъ, такъ какъ я вижу, что вы пріхали изъ-за моря, изъ очень далекихъ странъ.

Онъ посмотрлъ на меня, задумавшись, и въ его измнившемся голос звучала тревога, когда онъ спросилъ меня:

— Могу я спросить васъ, откуда вы пріхали, такъ какъ вы, конечно, иностранецъ?

Я отвтилъ уклончиво:

— Я жилъ обыкновенно въ Англіи, теперь я снова вернулся сюда, и эту ночь я провелъ въ Гаммерсмитской Гостиниц.

Онъ молча поклонился мн, по былъ, какъ мн показалось, недоволенъ моимъ отвтомъ. Что касается меня, то я разсматривалъ его съ большимъ вниманіемъ, чмъ это позволяетъ, можетъ быть, приличіе, потому что его лицо, похожее на сморщенное яблоко, казалось мн странно знакомымъ, точно я видлъ его раньше,— какъ въ зеркал, сказалъ я себ.

— Ну,— сказалъ старикъ,— откуда бы вы ни пріхали, вы пріхали къ друзьямъ. И я вижу, что у моего родственника Ричарда Гаммонда такой видъ, какъ будто бы онъ привезъ васъ ко мн для того, чтобъ я что-нибудь сдлалъ для васъ. Вдь такъ, Дикъ?

Дикъ, становившійся все боле и боле разсяннымъ и съ безпокойствомъ озиравшійся на дверь, проговорилъ:

— Да, ддушка. Нашъ гость находитъ большія перемны и не можетъ понять ихъ, и я не могу, вотъ я и надумалъ привезти его къ теб, такъ какъ ты знаешь больше, чмъ кто бы то ни было обо всемъ, что случилось за послдніе двсти лтъ. Что это?

И онъ снова повернулся къ двери. Мы услышали шаги, дверь отворилась, въ комнату вошла очень красивая молодая женщина, внезапно остановилась, увидвъ Дика, покраснла какъ роза, но все же не отвела отъ него глазъ. Дикъ пристально смотрлъ на нее, хотлъ протянуть къ ней руку, и все лицо его дрогнуло отъ волненія.

Но старикъ не позволилъ имъ долго пребывать въ этомъ робкомъ смущеніи и сказалъ, улыбаясь милой старческой улыбкой:

— Дикъ, мой мальчикъ, и ты, Клара, мн думается, что мы, два старика, мшаемъ вамъ, такъ какъ вы наврное о многомъ хотите переговорить другъ съ другомъ. Вамъ лучше пойти наверхъ въ комнату Нельсона: я знаю, что онъ ушелъ: и онъ только-что убралъ стны средневковыми книгами, такъ что комната будетъ достаточно уютна для васъ и для вашего возобновленнаго счастья.

Двушка протянула Дику руку и вышла съ нимъ вмст изъ комнаты, несмотря на него, но легко можно было видть, что она покраснла отъ счастья, а не отъ досады, такъ какъ любовь гораздо мене владетъ собой, чмъ гнвъ.

Когда дверь за ними закрылась, старикъ обернулся ко мн и сказалъ, улыбаясь:

— Сказать правду, дорогой гость, вы сдлаете мн большое одолженіе, если заставите мой языкъ развязаться. Поговорить я всегда люблю, и съ каждымъ годомъ все больше и больше, и хотя пріятно видть около себя эту молодежь, которая къ тому же такъ серьезно относится къ своей любви, какъ будто отъ ея поцлуевъ зависитъ весь міръ (хотя такъ оно иногда и бываетъ), но я не думаю, чтобы мои разсказы могли очень заинтересовать ихъ. Послдній урожай, новорожденный ребенокъ, новая работа на рынк — вотъ ихъ исторія. Не такъ было, какъ подумаешь, когда я былъ молодъ, когда у насъ не было такого спокойствія и такого благоденствія, какъ теперь,— да,— да! Не обременяя васъ вопросами, я все-же позволю себ спросить васъ, долженъ ли я смотрть на васъ какъ на изслдователя, недостаточно знакомаго съ нашими новыми условіями жизни, или же какъ на путешественника, пріхавшаго изъ далекой, страны, гд условія жизни совершенно различны съ нашими.— знаете вы о насъ что-нибудь, или ничего?

Во время этой рчи онъ смотрлъ на меня пристально, со все возрастающимъ удивленіемъ въ глазахъ, и я отвтилъ тихимъ голосомъ:

— О вашей новой жизни мн извстно только то, что я могъ замтить по дорог изъ Гаммерсмита сюда и по нкоторымъ вопросамъ, съ которыми я обращался къ Ричарду Гаммонду, но большинство изъ нихъ онъ не могъ понять.

Старикъ улыбнулся.

— И такъ, — сказалъ онъ, — я долженъ говорить съ вами какъ будто бы…

— Какъ будто бы я былъ съ другой планеты,— отвтилъ я.

Старикъ, котораго, кстати, также какъ и его родственника звали Гаммондомъ, улыбнулся, кивнулъ головой и, повернувъ ко мн свое кресло, предложилъ мн ссть на тяжелый дубовый стулъ и, видя, что я разсматриваю это удивительное издліе, сказалъ:

— Да, я очень привязанъ къ прошлому, къ моему прошлому,— вы понимаете? Эта мебель принадлежитъ къ давно прошедшему времени моего дтства, мой отецъ самъ сработалъ ее Еслибъ она была сдлана за послдніе пятьдесятъ лтъ, то, конечно, она была бы лучше сработана, но я не думаю, чтобы она могла бы мн больше нравиться, чмъ теперь. Въ т дни мы какъ бы только что стали возрождаться: то были бурныя, горячія времена. Но вы видите, какъ я болтливъ, предлагайте мн вопросы, вопросы, дорогой гость, о чемъ хотите. Ужъ если я долженъ говорить, такъ сдлайте такъ, чтобы вы могли воспользоваться моей бесдой.

Я помолчалъ съ минуту и потомъ сказалъ немного нервно:

— Извините меня, если я буду нсколько неучтивъ, но Ричардъ былъ такъ любезенъ ко мн, совершенно чужому человку, что меня интересуетъ все, что касается его. и я очень желалъ бы предложить одинъ вопросъ, имющій отношеніе къ нему.

— Ну, — сказалъ Гаммондъ, — еслибъ онъ не былъ ‘любезенъ’, какъ вы выражаетесь, къ совершенно чужому человку, то на него стали бы смотрть какъ на страннаго человка и народъ, пожалуй, сталъ бы чуждаться его. Но спрашивайте, спрашивайте! Не бойтесь спрашивать.

— Эта красивая двушка…— спросилъ я,— онъ хочетъ жениться на ней?

— Да,— сказалъ старикъ.— Онъ уже былъ женатъ на ней, и теперь для меня почти несомннно, что онъ опять хочетъ жениться на ней.

— Въ самомъ дл?— проговорилъ я, удивляясь, что бы это могло значить.

— Вотъ вся ихъ исторія,— сказалъ старый Гаммондъ,— довольно короткая, а теперь, какъ я надюсь, и счастливая. Они сначала прожили вмст два года, оба были еще очень молоды, а потомъ она вбила себ въ голову, что любитъ другого и оставила бднаго Дика,— я говорю бднаго, потому что онъ не нашелъ себ другую. Но это не долго продолжалось, только около года. Потомъ она пришла ко мн, такъ какъ привыкла длиться со мной всми своими печалями, и стала спрашивать меня, какъ поживаетъ Дикъ, счастливъ ли онъ и все прочее. Я сейчасъ же понялъ, въ чемъ дло, и сказалъ, что онъ очень несчастливъ и что ему плохо живется,— это-то была неправда. Объ остальномъ вы можете догадаться. Клара имла сегодня со мной длинный разговоръ, но Дикъ лучше меня поможетъ ей. Еслибъ онъ случайно не пріхалъ сегодня, я, все равно, послалъ бы за нимъ завтра.

— Боже мой,— сказалъ я.— Есть у нихъ дти?

— Да,— отвтилъ онъ,— двое. Они теперь живутъ у одной изъ моихъ дочерей, у которой, впрочемъ, и Клара проводитъ большую часть своего времени. Я не терялъ ее изъ виду, такъ какъ былъ увренъ, что они снова сойдутся. Дикъ — славный малый,— слишкомъ близко принялъ все это къ сердцу. Видите ли, у него не было другой любви, какъ у нея. Я все это постарался уладить,— мн не разъ приходилось имть дло съ подобнаго рода исторіями.

— А,— сказалъ я,— вы, конечно, не хотли допустить ихъ до бракоразводнаго процесса. Я думаю, такіе процессы у васъ часто бываютъ.

— Вы предполагаете безсмыслицу,— отвтилъ онъ.— Я знаю, что прежде были такія глупйшія дла, какъ разводы. Но подумайте хорошенько, почти во всхъ случаяхъ дло шло объ имущественныхъ отношеніяхъ. А я думаю, дорогой гость,— сказалъ онъ, улыбаясь,— что хотя вы и съ другой планеты, но ври самомъ бгломъ взгляд на нашу страну могли замтить, что ссоръ изъ-за имущества у насъ больше быть не можетъ.

И въ самомъ дл, мое путешествіе изъ Гаммерсмита въ Блумсбери, счастливая и спокойная жизнь, которую я всюду видлъ, не говоря уже о покупкахъ, достаточно показали мн, что ‘священнаго права собственности’, какъ мы привыкли называть его, больше не существовали.

Я сидлъ и молчалъ, а старикъ снова поднялъ прерванную нить бесды:

— Если ссоръ изъ-за имущества больше не можетъ быть, то что же остается длать суду въ этихъ процессахъ? Странный судъ, который заключалъ бы контракты на любовь и чувство! Если такая вещь была возможна какъ reductio ad absurdum для приданія большей силы контракту, то у насъ теперь это было бы чистымъ безуміемъ.

Онъ снова замолкъ на минуту и потомъ продолжалъ:

— Вы должны понять разъ навсегда, что мы измнили все это или врне наши взгляды на этого рода дла измнились такъ же, какъ и мы сами за эти двсти лтъ. Тмъ не мене мы не обманываемъ себя и не думаемъ, что покончили со всми страданіями, которыя могутъ произойти при сношеніяхъ между полами. Мы знаемъ, что должны считаться съ несчастіемъ мужчины или женщины, принимающихъ физіологическую страсть за истинное чувство или за дружбу, смягчающую пробужденіе отъ скоропреходящихъ иллюзій,— но мы не такъ безумны, чтобъ увеличивать это несчастіе низкими дрязгами изъ-за имущества и положенія, или дурнымъ отношеніемъ къ дтямъ, плоду любви или вожделнія.

Онъ снова помолчалъ немного, потомъ сказалъ:

— Первая ли любовь съ ея геройскою врой въ вчность этого чувства и быстро наступающимъ разочарованіемъ, необъяснимое ли желаніе человка зрлыхъ лтъ быть все и вся для какой-нибудь женщины, человческую красоту которой и необыкновенную доброту онъ возводитъ въ сверхчеловческое совершенство и длаетъ изъ нея единственный предметъ своихъ стремленій, или, наконецъ, разумное желаніе серьезнаго и мыслящаго человка сдлаться интимнымъ другомъ какой-нибудь красивой и умной женщины, воплощенія красоты и роскоши міра, все равно — упиваясь духовными радостями и наслажденіями, которыя доставляютъ намъ эти чувства, мы должны также подчиняться и страданіямъ, нердко сопровождающимъ ихъ, вспомните стихи древняго поэта (у меня въ памяти хорошо сохранились нкоторые переводы девятнадцатаго столтія):

For this the (Jods have fashioned man’s grief and evil day *).

That still for man hereafter might be the tale and the lay.

*) Боги затмъ посылаютъ намъ, людямъ, и горе и тяжкія скорби.

Чтобы изъ нихъ человку слагали потомъ и сказанья и псни.

Да, да, не похоже на то, чтобы вс разсказы прекратились и вс горести изсякли.

Онъ замолчалъ, и я не нарушалъ его молчаніе. Наконецъ онъ снова началъ:

— Но вы должны знать, что мы, люди новыхъ поколній, сильны, здоровы и живемъ свободно: мы проводимъ наше время въ разумной борьб съ природой, упражняя не одну только сторону нашего я, но вс стороны, и черпаемъ наши удовольствія въ жизни всего міра. Мы гордимся тмъ, что не длаемъ изъ себя центра, не предполагаемъ, что міръ долженъ перестать существовать оттого, что одинъ человкъ несчастенъ: поэтому мы считаемъ безуміемъ или, если хотите, даже преступленіемъ преувеличивать вс эти вопросы чувства и чувствительности. Мы такъ же мало склонны возиться съ нашими сердечными скорбями, какъ и съ нашими тлесными недомоганіями, и мы думаемъ, что на ряду съ любовными длами существуютъ и другія удовольствія. Вы должны помнить также, что мы долговчны и поэтому красота у женщинъ и у мужчинъ не такъ скоропреходяща, какъ въ т времена, когда мы падали подъ бременемъ страданій, созданныхъ нами же самими. Мы стряхнули съ себя вс эти мученія: можетъ быть, сантименталисты стараго времени нашли бы нашъ образъ дйствій не геройскимъ, пошлымъ, но мы находимъ, что такое отношеніе необходимо и вполн человчно. Съ одной стороны, мы освободили наши любовныя дла отъ всякихъ коммерческихъ разсчетовъ, съ другой отъ искусственно приподнятой страсти. Страсть естественную, безразсудство незрлаго юноши или даже взрослаго человка, охваченнаго увлеченіемъ, мы признаемъ и не особенно стыдимся ея, но что касается условнаго чувства или сантиментальности, то, мой другъ, можетъ быть я старъ и изврился, но я радъ, что мы отдлались отъ нкоторыхъ безумствъ стараго міра.

Онъ остановился, какъ бы ожидая моего отвта, но я хранилъ молчаніе, и онъ снова началъ:

— По крайней мр, если мы страдаемъ отъ тираніи и непостоянства нашей природы или отъ нашей неопытности, мы никогда не жеманничаемъ и не лжемъ. Если наступаетъ разъединеніе тамъ, гд, повидимому, оно не могло бы быть, то значитъ такъ должно, но не должно быть никакихъ предлоговъ, чтобы сохранить связь, которой въ дйствительности не существуетъ, мы не принуждаемъ также людей, неспособныхъ къ постоянству, дстівдывать вчность чувства, если они въ дйствительности этого не признаютъ. Этого не нужно теперь, когда нтъ больше чудовищной торговли чувственными удовольствіями. Не поймите меня въ дурную сторону. Вы, кажется, не были возмущены, когда я сказалъ вамъ, что у насъ нтъ теперь суда для заключенія контрактовъ на любовь или страсть, но люди такъ странно созданы, что васъ, можетъ быть, непріятно поразитъ, если я скажу вамъ, что у насъ нтъ также и законовъ общественнаго мннія, которое часто замняло судъ и было еще боле безразсудно и деспотично. Я не хочу сказать, чтобг. и у насъ не осуждали иногда поведеніе сосдей, если оно сомнительно или нехорошо. Но у насъ нтъ неизмнныхъ условныхъ правилъ, по которымъ совершается осужденіе: нтъ Прокрустова ложа, сообразно которому вы должны уродовать ваши убжденія и вашу жизнь, нтъ лицемрнаго отлученія, къ которому люди должны были приговаривать отчасти по неразумной привычк, отчасти изъ тайнаго страха въ свою очередь подвергнуться отлученію, если они будутъ недостаточно тверды въ своемъ лицемріи. Что же, васъ возмущаетъ это?

— Н-н-тъ,— сказалъ я съ нкоторымъ колебаніемъ.— Все такъ измнилось теперь.

— Во всякомъ случа,— продолжалъ онъ, — я могу, мн кажется, утверждать одно: какое бы ни было это чувство, оно правдиво, и его испытываютъ вс, а не какой-нибудь только одинъ классъ особенно утонченныхъ людей. Я увренъ также, какъ я вамъ это только что говорилъ, что теперь мужчины и женщины несравненно меньше страдаютъ отъ любви, чмъ прежде. Но извините, что я такъ пространно говорю объ этомъ вопрос. Вы сами, впрочемъ, просили меня, чтобъ я относился къ вамъ, какъ къ человку съ другой планеты.

— Конечно, и я очень благодаренъ вамъ,— сказалъ я.— Могу я теперь спросить васъ о положеніи женщины въ вашемъ обществ?

Онъ разсмялся отъ всего сердца, какъ рдко смются люди его лтъ, и отвтилъ:

— Не даромъ я пользуюсь репутаціей знатока исторіи. И мн кажется, что я въ самомъ дл понимаю ‘эмансипаціонное движеніе женщинъ’ девятнадцатаго столтія. Но я сомнваюсь, чтобы кто-нибудь еще могъ понять это теперь.

— Почему?— спросилъ я, немного задтый его смхомъ.

— Потому,— сказалъ онъ,— что теперь, какъ вы и сами увидите, это — давно забытый споръ. У мужчинъ нтъ теперь возможности властвовать надъ женщинами, а у женщинъ властвовать надъ мужчинами, какъ это было въ прежнія времена. Женщины длаютъ то, что он могутъ длать, и что имъ больше правится, а мужчины не чувствуютъ отъ этого ни зависти, ни обиды. Это стало такъ обыкновенно, что мн просто совстно говорить объ этомъ.

— А законы?…— спросилъ я.— Какая ихъ роль во всемъ этомъ?

Гаммондъ улыбнулся и отвтилъ:

— Я думаю, вамъ лучше подождать отвта на этотъ вопросъ, мы вообще должны будемъ коснуться законодательства. И въ этой области для васъ будетъ много новаго.

— Хорошо,— продолжалъ я,— но по поводу этого женскаго вопроса? Я видлъ въ гостиниц, что женщины прислуживаютъ мужчинамъ. Это какъ будто бы реакція, не правда ли?

— Разв?— сказалъ старикъ.— Можетъ быть, вы считаете домашнее хозяйство ничтожнымъ занятіемъ, не заслуживающимъ никакого уваженія? Кажется, это было мнніе передовыхъ женщинъ девятнадцатаго столтія и ихъ сторонниковъ. Если оно и ваше, то могу обратить гаше вниманіе на одинъ норвежскій народный разсказъ подъ заглавіемъ: ‘Какъ мужъ занимался домашнимъ хозяйствомъ’ или что-то въ этомъ род: въ конц концовъ посл разныхъ неудачъ хозяинъ и корова изо всхъ силъ стали тянуть другъ друга за веревку, онъ, ухватившись за трубу, она полуповиснувъ съ крыши, которая, по обычаю той страны, длается изъ дерна и очень низко спускается къ земл. Плохо пришлось коров, мн думается Конечно, такое несчастіе не могло бы случиться съ такимъ высокообразованнымъ человкомъ какъ вы,— прибавилъ онъ, смясь.

Я почувствовалъ себя неловко отъ этой грубой шутки. Да и его отношеніе къ послдней части вопроса казалось мн неуважительнымъ.

— Какъ это, мой другъ,— заговорилъ онъ,— вы не знаете, что умной женщин доставляетъ удовольствіе, когда домъ у нея хорошо поставленъ, и вс кругомъ счастливы и благодарны ей? А потомъ, вы знаете, что всмъ нравится быть подъ управленіемъ хорошенькой женщины, это одинъ изъ самыхъ пріятныхъ способовъ флирта. Вы не такъ стары, чтобы не помнить это. Я такъ хорошо помню.

И старикъ снова усмхнулся, а потомъ громко расхохотался.

— Извините,— продолжалъ онъ немного спустя.— Не подумайте чего-нибудь, я смюсь только надъ этимъ глупымъ обычаемъ девятнадцатаго столтія, особенно распространеннымъ среди такъ называемыхъ образованныхъ людей, выказывать полное незнаніе относительно того, какъ имъ готовится обдъ, ибо они считали это слишкомъ низкою матеріей для своего высокаго разума. Безполезные идіоты! Вотъ я, напримръ, ‘ученый’, какъ принято обыкновенно называть насъ, чудаковъ, а довольно хорошій поваръ.

— И я также — замтилъ я.

— Вотъ отлично, мн кажется теперь, что вы поймете меня лучше, чмъ можно было бы подумать, судя по вашимъ словамъ и по вашему молчанію.

— Можетъ быть,— отвтилъ я.— Но меня удивляетъ немного, что люди могутъ съ такимъ интересомъ относиться къ обыденнымъ житейскимъ занятіямъ. И я предложу вамъ одинъ или два вопроса относительно этого. Но мн хочется снова вернуться къ вопросу о положеніи женщинъ въ вашей стран. Вы изучали вопросъ девятнадцатаго столтія объ ‘эмансипаціи’ женщинъ, помните ли вы, что многія изъ ‘передовыхъ’ женщинъ стремились освободить самыхъ интеллигентныхъ представительницъ своего пола отъ рожденія дтей?

Старикъ снова сдлался очень серьезенъ.

— Я помню это странное безуміе,— сказалъ онъ,— результатъ, какъ и вс безумія того времени, господства одного класса надъ другимъ. Что думаемъ мы объ этомъ теперь?— спрашиваете вы.— Мой другъ, на этотъ вопросъ легко отвтить. Материнство у насъ пользуется, конечно, большимъ почетомъ:— и разв можетъ быть иначе? Естественныя и необходимыя муки, черезъ которыя проходятъ матери, служатъ новымъ звеномъ въ союз мужчины и женщины, высшимъ стимуломъ любви и уваженія, что признается всми. Что касается остального, то вспомните, что вс искусственныя тяготы материнства теперь боле не существуютъ. У матери нтъ больше никакихъ тревожныхъ заботъ насчетъ будущности ея дтей. Они могутъ быть, конечно, лучше или хуже, они могутъ не осуществить ея высокихъ надеждъ, этого рода тревоги составляютъ часть горестей и радостей, неизбжно вплетающихся въ человческую жизнь, но, по крайней мр, она избавлена отъ страха (прежде почти всегда основательнаго), что искусственная неполноправность лишитъ ея дтей подобія мужчины или женщины, она знаетъ, что они будутъ жить и дйствовать сообразно со своими способностями. Въ прошлые дни ‘общество’, слдовало законамъ еврейскаго бога и вмст съ ‘учеными’ того времени грхи отцовъ переносило на дтей. Вопросъ, какъ остановить этотъ процессъ, какъ уничтожить жало наслдственности, составлялъ предметъ долгихъ и тщательныхъ заботъ всхъ мыслящихъ людей нашего времени. Теперь, видите ли, у насъ обыкновенную здоровую женщину (а у насъ почти вс женщины здоровы и, по меньшей мр, привлекательны) уважаютъ какъ носительницу и воспитательницу дтей, желаютъ какъ женщину, любятъ какъ товарища, и она, не имя больше основанія тревожиться за будущность своихъ дтей, обладаетъ гораздо большимъ материнскимъ инстинктомъ, чмъ несчастная рабыня — мать рабовъ прежняго времени, или даже ея сестра изъ высшихъ классовъ, воспитанная въ искусственномъ незнаніи естественныхъ законовъ, вращавшаяся въ атмосфер ложной стыдливости, смшанной съ непреодолимымъ сладострастіемъ.

— Вы горячо говорите,— замтилъ я,— но я вижу, что вы правы.

— Да,— произнесъ онъ,— и я хочу обратить ваше вниманіе на вс преимущества нашей мирной жизни. Какого вы мннія о наружности людей, встрчавшихся вамъ сегодня?

— Я никогда не поврилъ бы, что въ цивилизованной стран можно встртить такъ много народа съ такой красивой наружностью.

Онъ крякнулъ какъ старая птица.

— Какъ, разв мы все еще цивилизованы?— сказалъ онъ.— Что до нашей наружности, то англійская и кельтійская раса, которая, главнымъ образомъ, господствуетъ здсь, была не очень красива. Но, кажется, мы усовершенствовали ее. Я знаю одного человка, у котораго огромная коллекція портретовъ, отпечатанныхъ съ фотографій девятнадцатаго столтія, когда пересматриваешь ихъ и сравниваешь съ лицами нашего времени, то большая красота нашихъ лицъ бросается въ глаза. Но многіе находятъ, что было бы слишкомъ фантастично ставить красоту въ прямую зависимость отъ свободы и отъ хорошаго положенія вещей, о которыхъ мы только что говорили, они думаютъ, что ребенокъ, родившійся отъ естественной и свободной любви между мужчиной и женщиной, даже если эта любовь мимолетна, можетъ скоре разсчитывать быть лучшимъ во всхъ отношеніяхъ, особенно въ отношеніи тлесной красоты, чмъ родившійся отъ почтеннаго коммерческаго брака, или отъ несчастныхъ, погибающихъ въ бдности, рабовъ прежняго времени. Они говорятъ, радость зарождаетъ радость. Какъ вы думаете?

— Я совершенно съ вами согласенъ,— отвтилъ я.

X.
Вопросы и отвты.

— Ну,— началъ старикъ, усаживаясь поудобне въ своемъ кресл,— вы можете продолжать свои вопросы, я довольно долго отвчалъ на первый.

— Я сказалъ:

— Я хотлъ бы услышать слова два о томъ, какъ поставлено у васъ воспитаніе, хотя я уже слышалъ отъ Дика, что вы предоставляете дтямъ полную свободу и ничему ихъ не учите,— однимъ словомъ, вы довели воспитаніе до такого совершенства, что теперь его совсмъ нтъ.

— Значитъ, вы уже получили нкоторыя свднія,— отвтилъ онъ.— Но я, конечно, понимаю вашъ взглядъ на воспитаніе, взглядъ прежняго времени, когда ‘борьба за существованіе’, какъ тогда выражались (т.-е. борьба за кусокъ хлба у рабовъ съ одной стороны, и за большія привилегіи у рабовладльцевъ съ другой), ограничило ‘воспитаніе’ большинства людей узкими рамками не совсмъ врныхъ свдній: этимъ пичкали новичка на жизненномъ пути, хотлъ ли онъ этого или нтъ, нравилось ли ему это или нтъ, и все это жевалось и переваривалось снова и снова людьми, которымъ, въ сущности, не было до этого никакого дла, а они въ свою очередь преподносили это другимъ, которымъ также не было до всего этого никакого дла.

Я со смхомъ остановилъ старика, который начиналъ приходить въ раздраженіе:

— Но васъ-то уже во всякомъ случа такъ не учили, такъ что вы можете поубавить вашъ гнвъ.

— Правда, правда,— сказалъ онъ, улыбаясь.— Благодарю, что вы остановили моо раздраженіе. Я всегда воображаю, что живу въ тотъ періодъ, о которомъ говорю. Но будемъ говорить спокойне. Вы думали, что дти наши заперты въ школахъ, гд они должны пробыть до возраста, условно считающагося необходимымъ, какія бы ни были ихъ способности и стремленія, и гд ихъ съ тмъ же неуваженіемъ къ дйствительности подвергаютъ опредленному и также условному курсу ‘ученія’. Мой другъ, неужели вы не видите, что такая система возможна только при полномъ незнаніи условій роста человческаго организма какъ въ умственномъ, такъ и въ физическомъ отношеніи? Никто не можетъ выйти невредимымъ изъ этой мельницы, и только т могли спастись отъ изуродованія, въ комъ былъ силенъ духъ возмущенія. Къ счастью, этотъ духъ возмущенія во вс времена былъ у большинства дтей — или, иначе, я отказываюсь понять, какъ мы могли достигнуть настоящаго положенія. Теперь вы видите, къ чему все это сводится. Въ прежнія времена все это было результатомъ бдности. Въ девятнадцатомъ столтіи общество было такъ страшно бдно, благодаря систематическому грабежу, на которомъ оно было основано, что истинное образованіе сдлалось никому недоступнымъ. Вся теорія ихъ такъ называемаго воспитанія заключалась въ томъ, чтобы вндрить въ ребенка кое-какія познанія, даже если это доставалось путемъ истинныхъ мученій, вмст съ разнаго рода никому ненужной болтовней, или же они всю жизнь чувствовали недостатокъ образованія, такъ какъ безысходная бдность не оставляла имъ времени пополнить всего. Теперь все это прошло, намъ не къ чему торопиться, и каждый можетъ обогащать свой умъ всевозможными познаніями, если онъ чувствуетъ къ этому склонность. И въ этомъ отношеніи, какъ и во всхъ другихъ, мы поздоровли: мы можемъ дать себ время вырости.

— Да,— замтилъ я,— но предположите, что ребенокъ, юноша или мужчина, никогда не захочетъ получить какое бы то ни было образованіе: предположите, напримръ, что онъ не захочетъ учиться ариметик или математик, вы не можете заставить его, когда онъ вырастетъ, а если вы не въ состояніи заставить его, когда онъ выростетъ, то что вы съ нимъ подлаете?

— А васъ,— сказалъ онъ,— заставляли учиться ариметик и математик?

— Немного,— отвтилъ я.

— А сколько вамъ лтъ теперь?

— Почти пятьдесятъ шесть.

— А много-ли знаете вы теперь по ариметик и по математик?— спросилъ онъ немного насмшливо.

— Къ сожалнію, ровно ничего,— отвтилъ я.

Гаммондъ весело засмялся, но не сдлалъ никакихъ примчаній къ моимъ словамъ, а я оставилъ вопросъ о воспитаніи, видя, что въ этомъ отношеніи старикъ безнадеженъ.

Подумавъ немного, я замтилъ:

— Вы сейчасъ говорили о домашнемъ хозяйств: это напоминаетъ мн немного обычаи стараго времени,я думалъ, что вы живете больше обществами.

— Фаланстеріи, э!— сказалъ онъ.— Мы живемъ такъ, какъ намъ правится, а намъ нравится жить съ людьми, въ которымъ мы привыкли. Вспомните опять, что бдности больше нтъ, а фаланстеріи Фурье и тому подобное служили только убжищемъ отъ нищеты, что было вполн естественно въ то время. Такая организація жизни могла зародиться только у людей, окруженныхъ самою ужасною бдностью. Но вы должны понять также, что хотя мы живемъ большею частью отдльными домами, и хотя образъ жизни въ каждомъ дом боле или мене различенъ. по ни одна дверь не закроется передъ хорошимъ человкомъ, если онъ согласится жить такъ же, какъ и другіе обитатели, но было бы, конечно, неразумно врываться въ домъ и требовать отъ его обитателей, чтобъ они измнили свои привычки въ угоду новому лицу, когда всегда можно пойти въ другое мсто и жить такъ, какъ правится. Но я не буду долго останавливаться на этомъ, вы подете съ Дикомъ, и сами увидите, какъ мы живемъ.

Посл небольшого молчанія, я спросилъ:

— Ваши большіе города… что сталось съ ними? Лондонъ, о которомъ я читалъ какъ о новомъ Вавилон цивилизаціи, кажется, исчезъ?

— Ну, ну,— сказалъ старый Гаммондъ,— можетъ быть онъ теперь гораздо больше походитъ на древній Вавилонъ, чмъ ‘новый Вавилонъ’ девятнадцатаго столтія. Но оставимъ это. Въ конц концовъ, мста отсюда до Гаммерсмита очень заселены, а вы еще не видли самой заселенной части города.

— Скажите мн также.— проговорилъ я,— въ какомъ положеніи находится теперь восточная часть города {Въ восточной части современнаго Лондона ютится наиболе бдная часть населенія. Прим. перев.}?

Онъ сказалъ:

— Было время, когда, еслибъ вы сли на лошадь у моихъ дверей и хали бы крупною рысью по прямому направленію въ теченіе полутора часа, вы все еще находились бы въ самомъ заселенномъ мст города, но большая часть его состояла изъ вертеповъ, какъ ихъ тогда называли, иначе сказать, это были мста пытокъ для невинныхъ мужчинъ и женщинъ, или еще хуже, мста, гд мужчины и женщины росли и воспитывались среди такого разврата, что эти пытки казались имъ почти нормальными и естественными условіями жизни.

— Знаю, знаю.— перебилъ я съ нетерпніемъ.— Что было, то было, скажите мн о томъ, какъ это теперь. Осталось что-нибудь отъ прежняго?

— Ни слда,— сказалъ онъ,— но память о прежнемъ живетъ до сихъ поръ, и меня радуетъ это. Разъ въ годъ, перваго мая, мы устраиваемъ торжественный праздникъ въ восточныхъ общинахъ Лондона въ память Уничтоженія Нищеты, какъ мы это называемъ. Въ этотъ день у насъ музыка и танцы, веселье и пиры въ тхъ мстахъ, гд по преданію находились самые ужасные вертепы. И тамъ, гд когда-то изо дня въ день, въ теченіе многихъ лтъ, совершалось ужасающее преступленіе, медленное уничтоженіе цлаго класса,— по обычаю самая хорошенькая двушка поетъ какую нибудь старинную революціонную псню, или одну изъ тхъ, въ которыхъ выливался стонъ когда-то безнадежнаго отчаянія. Для человка, изучившаго прошлое подобно мн, трогательно и любопытно смотрть на прекрасную двушку, нарядно одтую, украшенную цвтами съ сосднихъ луговъ, стоящую среди счастливаго народа, на той земл, гд когда-то стоялъ какой-нибудь проклятый притонъ, вертепъ, гд мужчины и женщины жили въ тснот и грязи разврата, смшавшись какъ сельди въ бочонк, жили такимъ образомъ, что выносить эту жизнь они могли только потому, что утратили, какъ я уже сказалъ, всякое подобіе человческаго образа,— странно слышать ужасныя слова, угрозы или жалобы, срывающіяся съ нжныхъ губокъ, и видть полное непониманіе ихъ истиннаго значенія, слышать, напримръ, пснь о рубашк Гуда и знать, что эта трагедія, совершенно непонятна, недоступна какъ для пвицы, такъ и для слушателей. Представьте себ это, если можете, и подумайте какъ чудно расцвла съ тхъ поръ жизнь.

— Да, мн трудно представить себ это,— проговорилъ я.

Я сидлъ, смотрлъ на его блестящіе глаза, на его разгорвшееся отъ волненія лицо и удивлялся, какъ въ эти годы онъ могъ думать о всеобщемъ счасть, или о чемъ бы то ни было, кром своего обда.

— Разскажите мн подробне,— попросилъ я,— что находится теперь на востокъ отъ Блумсбери.

Онъ сказалъ:

— Отсюда до начала Сити построекъ немного, но въ самомъ Сити населеніе очень густое. Наши предки, разрушивъ вертепы, не спшили скосить дома, находившіеся въ девятнадцатомъ столтіи въ такъ называемомъ тогда торговомъ квартал, извстномъ потомъ подъ именемъ Мошенническаго. Видите ли, зданія эти, хотя тсно сдвинутыя, были красиво и прочно выстроены, просторны и чисты, такъ какъ служили не для жилья, а для торговыхъ операцій. Бдняки изъ разрушенныхъ вертеповъ переселились въ нихъ и жили тамъ до тхъ поръ, пока людямъ того времени не пришло на мысль выстроить для нихъ что-нибудь получше. Но зданія тамъ сносились постепенно, такъ какъ народъ въ той мстности привыкъ жить боле тсно, чмъ въ другихъ мстахъ, и до сихъ поръ это самая населенная часть Лондона, а можетъ быть и всего острова. Тмъ не мене это очень красивое мсто, отчасти благодаря чудной архитектур, которая здсь достигла такого совершенства, какое врядъ ли вы найдете гд-нибудь еще. Но эта толкотня, если можно такъ выразиться, не идетъ дальше улицы Альдгэтъ,— вамъ, можетъ, приходилось слышать это названіе? За ней дома широко разбросаны по лугамъ, которые здсь очень красивы, особенно если вы пойдете по направленію къ рк Ли (тамъ на ней, вы знаете, удилъ обыкновенно рыбу Исаакъ Уольтонъ) {Англ. писатель XVII ст., прозванный ‘Отцемъ удочки’ за свою страстную любовь удить рыбу. Онъ издалъ въ 1853 г. ‘Совершенный рыболовъ или Отдыхъ созерцателя’: въ этой книг между разными свдніями о рыбахъ, объ англ. ркахъ, о разныхъ видахъ рыболовства, находятся діалоги, размышленія о нравственности, старинные стихи, псни и поговорки. Все это дышитъ такой простотой и искренностью, такой свжестью, что книга не утратила интереса до сихъ поръ. Прим. перев.} около мстности, называемой Стрэтфордъ или Ольдфордъ, названія вамъ конечно неизвстныя, хотя тамъ въ древнія времена жили римляне.

‘Мн неизвстныя, — подумалъ я про себя.— Какъ странно! Я, видвшій, какъ исчезли послдніе жалкіе остатки луговъ, орошаемыхъ Ли, слышалъ теперь, что вся ихъ прелесть снова съ избыткомъ вернулась къ нимъ’.

Гаммондъ продолжалъ:

— Если вы пойдете по направленію къ Темз, то вы придете къ Докамъ, созданію девятнадцатаго столтія, мы пользуемся ими до сихъ поръ, хотя они не такъ загромождены, какъ прежде, такъ какъ мы стараемся не допускать централизаціи и къ тому же давно бросили претензію быть всемірнымъ рынкомъ. Около Доковъ домовъ немного, да и т по большей части не служатъ для постояннаго жилья, лица, которыя пользуются ими, прізжаютъ и узжаютъ, такъ какъ мстность тамъ низкая и сырая. За Доками къ востоку и къ берегу идутъ ровныя пастбища, нкогда болота, съ немногочисленными садами: и здсь постоянныхъ жилищъ очень мало, имются только сараи и хижины для мужчинъ, прізжающихъ присмотрть за пасущимся скотомъ. Тмъ не мене, огромныя скирды, виднющіяся тамъ и сямъ красныя крыши домовъ, люди, пасущіяся стада придаютъ этой мстности живописный видъ, и очень пріятно прохаться туда въ осенній солнечный день верхомъ на спокойномъ пони, полюбоваться на рку съ плывущими по ней парусными судами, подняться къ Шутерсхилу и Кентійскимъ горамъ {Фешенебельныя окрестности Лондона. Прим. перев.}, потомъ повернуть къ огромному зеленому морю Эссекскихъ болотъ съ высокимъ небосклономъ, съ далекимъ просторомъ, залитымъ волнами блестящаго солнечнаго свта. Тамъ есть мсто, называемое Каннигстоунъ. и дальше Сильвертоунъ {Мсто около Доковъ, наиболе бдной и грязной части Лондона въ настоящее время. Прим. перев.}, гд луга всего лучше. Безъ сомннія, прежде тамъ были вертепы и не изъ лучшихъ.

Эти названія рзнули мой слухъ, но я не могъ объяснить ему почему, и спросилъ:

— А южная сторона рки, что тамъ теперь?

— Тамъ то же, что и въ Гаммерсмит,— отвтилъ онъ.— Къ сверу берегъ снова поднимается и тамъ находится веселый и красиво выстроенный городъ Гэмпстедъ, которымъ съ этой стороны кончается Лондонъ. На сверо-западъ онъ кончается лсомъ, черезъ который вы прозжали.

Я улыбнулся.

— Вотъ что сталось съ прежнимъ Лондономъ, проговорилъ я.— Теперь разскажите мн о другихъ городахъ.

Онъ сказалъ:

— Что касается огромныхъ мрачныхъ городовъ, служившихъ нкогда, какъ мы знаемъ, мануфактурными центрами, то они исчезли, какъ и лондонская пустыня, кирпича и цемента, съ тою разницей, впрочемъ, что такъ какъ они были только ‘мануфактурными’ центрами и торговыми рынками, то и слдовъ отъ ихъ существованія осталось меньше. Огромныя перемны въ пользованіи механическими силами значительно облегчили задачу, и можетъ быть они перестали бы существовать какъ центры, даже еслибъ наши обычаи не измнились: но принимая во вниманіе то, чмъ они были, не нашлось бы, кажется, такой жертвы, которую мы не согласились бы принести, чтобъ уничтожить эти ‘мануфактурные округи’, какъ ихъ называли. Теперь каменный уголь или минералы добываются и отправляются на мста назначенія съ возможно меньшею грязью, суетней и нарушеніемъ спокойствія мирныхъ обывателей. Когда читаешь о положеніи этихъ округовъ въ девятнадцатомъ столтіи, невольно думаешь, что лица, въ вдніи которыхъ они находились, умышленно тснили, давили, унижали народъ, но это не такъ: какъ и недостатокъ образованія, о которомъ мы только что говорили, и это происходило отъ страшной бдности. Народъ долженъ былъ мириться со всмъ и даже утверждать, что онъ доволенъ. Теперь у насъ порядокъ другой, и мы не стали бы длать то, что намъ не нравится.

Признаюсь, я былъ не прочь покончить съ этимъ вопросомъ, дававшимъ ему поводъ для прославленія своего вка, и спросилъ:

— А маленькіе города? Я думаю, что вы совсмъ уничтожили ихъ.

— Нтъ, нтъ.— сказалъ онъ, — ничего подобнаго. Напротивъ, тамъ были сдланы только нкоторыя измненія и мы превратили ихъ въ еще боле маленькіе города. Теперь тамъ въ самомъ центр можно найти просторъ и зелень, а ихъ предмстья конечно слились съ деревней. Все же это настоящіе города съ улицами, скверами и базарными площадями, и по этимъ маленькимъ городамъ мы можемъ въ настоящее время создать себ нкоторое представленіе о городахъ стараго міра.— я разумю лучшихъ городахъ.

— Оксфордъ, напримръ,— вставилъ я.

— Да,— сказалъ онъ,— я думаю, что Оксфордъ былъ красивъ даже въ девятнадцатомъ столтіи. Въ настоящее время онъ интересенъ главнымъ образомъ потому, что въ немъ сохранилось много прежнихъ общественныхъ зданій, и это очень красивое мсто, хотя у насъ теперь много такихъ же красивыхъ городовъ.

— Между прочимъ, онъ все еще служитъ центромъ образованія?— спросилъ я.

— Все еще?— повторилъ онъ, улыбаясь.— Да, онъ снова вернулся къ своимъ лучшимъ традиціямъ, и поэтому вы можете судить, какъ онъ далекъ отъ того, чмъ былъ въ девятнадцатомъ столтіи. Тамъ теперь настоящая наука, которой занимаются ради нея самой,— культъ науки однимъ словомъ,— а не коммерческое обученіе прежнихъ дней. Но вы можетъ быть не знаете, что въ девятнадцатомъ столтіи Оксфордъ и его мене интересный братъ Кэмбриджъ стали совершенно коммерческими учрежденіями. Они оба (въ особенности Оксфордъ) создавали особенный классъ паразитовъ, называвшихъ себя учеными, это былъ народъ довольно циничный, какъ и весь вообще такъ называемый образованный классъ того времени, но они доводили цинизмъ до высшаго предла, такъ какъ считали себя всезнающими и всемудрыми. Богатый средній классъ (къ рабочему классу они не имли никакого отношенія) относился къ нимъ съ своего рода пренебрежительною терпимостью, какъ средневковый баронъ относился къ своему шуту: но надо сказать, что они далеко не были такъ интересны, какъ шуты стараго времени, а были въ сущности скучнйшими изъ людей. Надъ ними смялись, ихъ презирали, но имъ платили. А они только этого послдняго и домогались.

Боже мой!— подумалъ я,— какъ часто исторія ниспровергаетъ мннія современниковъ. Конечно, только худшіе изъ насъ могли быть такими. Но я долженъ былъ согласиться, что большинство изъ нихъ были глупцами, и что они были корыстолюбивы. Я сказалъ громко скоре себ самому, чмъ Гаммонду:

— Но разв могли они быть лучше, чмъ вкъ, создавшій ихъ?

— Правда,— отвтилъ онъ,— но у нихъ было больше претензій.

— Какія же?— спросилъ я, улыбаясь.

— Вы совсмъ загоняли меня,— сказалъ онъ, улыбаясь въ свою очередь.— Я скажу только, что это были жалкіе остатки Оксфорда ‘варварскихъ среднихъ вковъ’.

— Да, правда,— согласился я.

— Слдовательно,— продолжалъ Гаммондъ,— то, что я говорю о нихъ правда вдвойн. Но спрашивайте.

— Мы говорили о Лондон, о мануфактурныхъ округахъ и о простыхъ городахъ: а что деревни?

Гаммондъ отвчалъ:

— Вы должны знать, что къ концу девятнадцатаго столтія деревни почти исчезли. Они стали какъ бы пригородами мануфактурныхъ центровъ, или сами образовали нчто врод небольшихъ мануфактурныхъ округовъ. Дома были предоставлены разрушенію, деревья рубили ради нсколькихъ шиллинговъ, которыми оплачивались вырзанныя изъ нихъ жалкія трости: постройки сдлались невозможно плохи и безобразны. Работы было мало, а заработная плата все падала. Вс небольшія деревенскія ремесла, которыя прежде сообщали особую прелесть деревенской жизни, были забыты. Деревенскихъ продуктовъ не хватало на потребность землевладльца. Невроятное запустніе и заброшенность царили въ поляхъ, которыя, несмотря на грубую и небрежную обработку того времени, все же были хороши и плодородны. Имли ли вы какое-нибудь представленіе объ этомъ?

— Да, я слышалъ объ этомъ,— сказалъ я,— но что стало потомъ?

— Перемна,— продолжалъ Гаммондъ,— наступила въ начал нашей эпохи, и совершилась необычайно быстро. Народъ повалилъ въ деревню толпами, набросился на землю, если можно такъ выразиться, какъ дикій зврь на добычу, въ самое короткое время англійскія деревни стали боле заселенными, чмъ когда бы то ни было, начиная съ четырнадцатаго столтія, и съ тхъ поръ он все растутъ. Такой наплывъ на деревню былъ бы очень печаленъ и вызвалъ бы еще большую бдность, еслибъ народъ все еще былъ подъ игомъ сословныхъ монополій. Но при новыхъ порядкахъ все скоро уладилось само собой. Каждый сталъ выбирать себ дло по способностямъ, и никто больше не пытался исполнять работу, къ которой не чувствовалъ призванія. Городъ нахлынулъ на деревню, но завоеватели, подобно воинственнымъ завоевателямъ древняго времени, приспособлялись къ окружающимъ ихъ условіямъ мстной жизни и становились сельскими жителями, а потомъ, когда численность ихъ превзошла число городскихъ жителей, въ свою очередь стали вліять на нихъ. Различіе между городомъ и деревней стало мало-по-малу сглаживаться, и. наконецъ, деревня, оживленная мыслью и энергіей городскихъ жителей, создала эту счастливую, покойную, но дятельную жизнь, которая вамъ теперь немного извстна. Снова скажу, много ошибокъ было сдлано, но мы имли время исправить ихъ. Много дла пришлось на долю людей начала нашей эпохи. Благодаря грубымъ воззрніямъ первой половины двадцатаго столтія, когда люди еще страшились гнета нищеты и не могли предугадать спокойной жизни настоящаго времени, вншняя красота, оставленная намъ коммерческимъ вкомъ, была уничтожена. И я думаю, что только медленно, очень медленно люди освободились отъ оковъ, которые они сами налагали на себя, даже когда сдлались свободными. но какъ ни медленно шло освобожденіе, оно наступило наконецъ, и чмъ боле вы будете присматриваться къ намъ, тмъ ясне станетъ для васъ, что мы счастливы: что мы живемъ среди красоты и не боимся изнжиться: что у насъ масса работы, и мы съ наслажденіемъ исполняемъ ее. Что еще можно требовать отъ жизни?

Онъ помолчалъ немного, какъ бы ища словъ для выраженія своей мысли. Потомъ сказалъ:

— Такъ мы живемъ теперь. Англія нкогда была небольшой страной, пробивавшейся среди лсовъ и пустынь, съ нсколькими, разбросанными тамъ и здсь, городами, служившими крпостями для феодальнаго войска, рынками для народа и центромъ для ремесленниковъ. Потомъ она сдлалась страной огромныхъ грязныхъ фабрикъ и еще боле грязныхъ вертеповъ, окруженныхъ жалкой, нищенской деревней, разоренной владльцами этихъ фабрикъ. Теперь это садъ, гд никто не грабитъ и не разрушаетъ, съ необходимыми жилищами, мастерскими и фабриками, разбросанными по всей стран. Все здсі. нарядно, чисто и красиво. Но мы стыдились бы самихъ себя, еслибъ допустили производство товаровъ въ огромныхъ размрахъ и не обращали бы вниманія на нищету и разореніе. Нтъ, мой другъ, женщины-хозяйки, о которыхъ мы только что говорили, научили бы насъ тогда, какъ мы должны поступать.

— Эта сторона вашего обновленія, конечно, очень хороша,— замтилъ я.— Но такъ какъ я хочу посмотрть деревни, то скажите мн, какой у нихъ теперь видъ для того, чтобы нсколько подготовить меня.

— Можетъ быть вамъ случалось видть, — спросилъ онъ,— сносную картину, изображающую деревню конца девятнадцатаго столтія? Такія картины сохранились.

— Я видлъ нсколько такихъ картинъ,— отвтилъ я.

— Ну,— сказалъ Гаммондъ,— такъ наши деревни напоминаютъ лучшія изъ тхъ, съ церковью или собраніемъ для сосдей на первомъ мст. Но только на нихъ не лежитъ печати бдности и нтъ живописныхъ развалинъ, которыя, сказать вамъ правду, художники избирали для того, чтобы скрыть свое неумнье изображать красивую архитектуру. Такія вещи намъ не нравятся, даже если они не обозначаютъ бдности. Подобно людямъ среднихъ вковъ мы любимъ, чтобы все было красиво, опредленно, свтло и просторно, такъ обыкновенно строятъ вс народы, одаренные пониманіемъ архитектурнаго искусства: они знаютъ, что могутъ добиться того, чего хотятъ, и берутъ отъ природы не худшее, а лучшее.

— Кром деревень, есть у васъ еще отдльные сельскіе дома?— спросилъ я.

— Да, очень много,— сказалъ Гаммондъ.— За исключеніемъ пустырей, лсовъ и песчаныхъ холмовъ (какъ Гиндхедъ въ Сёррей) всюду виднются дома. Тамъ, гд они разбросаны на боле далекихъ разстояніяхъ, они боле крупныхъ размровъ и напоминаютъ скоре прежніе колледжи, чмъ наши обыкновенные дома. Они служатъ для общественной пользы, въ такихъ домахъ можетъ помститься много народу, деревенскіе жители не должны быть непремнно земледльцами, хотя временами почти вс принимаются за сельскія работы. Въ этихъ большихъ деревенскихъ домахъ жизнь проводится очень пріятно, тамъ живутъ обыкновенно первые ученые нашего времени, и тамъ происходитъ столкновеніе самыхъ разнообразныхъ мыслей и воззрній, что придаетъ оживленіе и интересъ всему обществу.

— Я немного удивленъ всмъ этимъ,— вставилъ я,— слдовательно ваша страна должна быть очень заселена.

— Конечно,— продолжалъ онъ:— населеніе почти такое же, какъ въ конц девятнадцатаго столтія: мы только разсяли его, вотъ и все. Правда, мы помогли также заселить другія страны, когда насъ о томъ просили и насъ призывали.

Я сказалъ:

— Еще одно, мн кажется, что слово ‘садъ’ не подходитъ къ вашей стран. Вы говорили о пустыряхъ и лсахъ и я самъ видлъ начало вашихъ Мидльсекскихъ и Эссекскихъ лсовъ. Зачмъ нужны они вамъ въ вашемъ ‘саду’?.. И разв вы не находите, что такимъ образомъ у васъ много земли пропадаетъ даромъ.

— Мой другъ,— отвтилъ онъ, — намъ нравятся эти клочки дикой природы, мы имемъ возможность обходиться безъ нихъ и поэтому оставляемъ ихъ въ невоздланномъ вид. Что же касается лсовъ, то строевой лсъ намъ необходимъ, и я думаю, что наши сыновья и сыновья вашихъ сыновей будутъ поступать такъ же, какъ и мы. Я слышалъ, что въ прежнія времена въ садахъ бывали обыкновенно скалы и кустарники, но я не люблю ничего искусственнаго и могу васъ уврить, что естественныя скалы нашего ‘сада’ стоятъ того, чтобы посмотрть на нихъ. Позжайте это лто на сверъ и посмотрите на Кумберландскія и Вестморландскія скалы,— тамъ вы увидите, между прочимъ, овечьи пастбища, такъ что эти мста не такъ безполезны, какъ вамъ кажется, не безполезне теплицъ для фруктовъ вн сезона. Позжайте и посмотрите на стада овецъ на вершинахъ холмовъ между Ингльборо и Пенигвентомъ и скажите мн потомъ, найдете ли вы, что мы оставляемъ землю пропадать даромъ, потому что не покрываемъ ее фабриками для производства никому ненужныхъ вещей, что было главною задачей девятнадцатаго столтія.

— Я попытаюсь прохать туда,— сказалъ я.

— Это не потребуетъ отъ васъ большихъ приготовленій,— замтилъ онъ.

XI.
О правительств.

— Теперь,— началъ я,— я долженъ предложить вамъ нсколько вопросовъ, отвчать на которые вамъ будетъ, пожалуй, затруднительно, но я не могу но предложить ихъ. Какая у васъ форма правленія? Восторжествовала ли, наконецъ, республика, или вы предпочли диктаторство, которымъ, какъ то предсказывали многіе въ девятнадцатомъ столтіи, должна была непремнно кончить демократія? Этотъ послдній вопросъ не долженъ казаться вамъ страннымъ, разъ вы превратили Парламентъ въ складъ продуктовъ для удобренія полей. Или, можетъ быть, Парламентъ переведенъ въ другое мсто?

Старикъ весело разсмялся въ отвтъ на мою улыбку.

— Ну, ну, удобреніе, — вдь, еще не такая плохая вещь. Зданіе, въ которомъ прежде скрывалась основная причина безплодія, въ настоящее время служитъ источникомъ плодородія. А теперь, дорогой гость, позвольте сказать вамъ, что нашъ Парламентъ было бы трудно помстить въ какомъ-нибудь одномъ мст, такъ какъ нашъ парламентъ — весь народъ.

— Не понимаю,— сказалъ я.

— Я былъ увренъ, что вы не поймете. Я еще больше поражу васъ, если скажу, что у насъ совсмъ нтъ того, что бы вы, человкъ съ другой планеты, могли-бы назвать правительствомъ.

— Я совсмъ не такъ пораженъ, какъ вы думаете,— замтилъ я, — я знакомъ нсколько со всми формами правленія. Но только скажите мн, какъ вы управляетесь, и какъ дошли вы до такого положенія вещей?

Онъ отвтилъ:

— Мы, разумется, должны длать разнаго рода распоряженія относительно нашихъ длъ, и не вс, конечно, бываютъ согласны съ подробностями этихъ распоряженій, но несомннно только одно: человкъ не нуждается въ опредленной форм правленія съ арміей, флотомъ, полиціей, для того, чтобы заставить его подчиняться вол большинства равныхъ ему людей, какъ не нуждается въ немъ для того, чтобы понять, что головой нельзя прошибить каменную стну. Нужны вамъ дальнйшія разъясненія?

— Да, пожалуйста,— проговорилъ я.

Старикъ Гаммондъ услся поудобне въ своемъ кресл и принялъ довольный видъ, что нсколько встревожило меня, я сталъ бояться, какъ бы онъ не заставилъ меня прослушать цлый научный трактатъ. Я вздохнулъ и запасся терпніемъ. Онъ началъ:

— Вы, я думаю, хорошо знаете, что за правительственная система существовала въ плохія старыя времена?

— Думаю, что знаю,— сказалъ я.

Гаммондъ.— Что составляло правительство того времени? Былъ ли это дйствительно Парламентъ, или какая-нибудь часть его.

Я.— Нтъ.

Г.— Не служилъ ли Парламентъ, съ одной стороны, сторожевымъ пунктомъ для охраненія интересовъ высшихъ классовъ, а съ другой стороны — для отвода глазъ народу, который старались держать въ обманчивомъ заблужденіи, что онъ тоже принимаетъ участіе въ управленіи своими длами?

Я.— Исторія говоритъ намъ это.

Г.— Какимъ образомъ могъ народъ принимать участіе въ управленіи своими собственными длами?

Я.— Насколько я знаю, народъ иногда заставляла. Парламентъ издать законъ для того, чтобы легализовать уже совершившееся измненіе.

Г.— Еще какъ-нибудь?

Я.— Больше никакъ, насколько мн извстно. И знаю, что если народъ длалъ какія-нибудь попытки уничтожить причину своихъ страданій, вмшивался законъ, говорилъ, что это бунтъ, возмущеніе, или еще что-нибудь въ этомъ род, и убивалъ или мучилъ зачинщиковъ этихъ попытокъ.

Г.— Если ни парламентъ, ни народъ не составляли правительства, то въ чемъ же заключалось правительство?

Я.— Не можете ли вы сказать мн это?

Г.— Мн кажется, мы не будемъ слишкомъ далеки отъ истины, если скажемъ, что правительствомъ были суды, поддерживаемые исполнительною властью, пользовавшеюся грубою силой, которую обманутый народъ отдалъ въ ея распоряженіе,— я разумю войско, флотъ и полицію.

Я.— Каждый разумный человкъ долженъ согласиться съ вами.

Г.— Теперь о судахъ. Дйствовали ли они согласно съ духомъ времени? Могъ ли расчитывать бдный человкъ найти тамъ защиту своихъ интересовъ и своей личности?

Я.— Это уже избитая истина, что даже богатый человкъ смотрлъ на судебные процессы, какъ на большое несчастіе, даже когда выигрывалъ дло, а что касается бднаго,— то было настоящимъ чудомъ удачи и справедливости, если бдный человкъ, попавшій въ тиски судебнаго процесса, ускользалъ отъ тюрьмы или отъ полнаго разоренія.

Г.— Повидимому, сынъ мой, управленіе суда и полиціи, составлявшихъ истинное правительство девятнадцатаго столтія, не имло большого успха даже у народа того времени, когда существовало еще дленіе на сословія, когда неравенство и бдность провозглашались законами Божьими, необходимымъ условіемъ для существованія міра.

Я.— Такъ дйствительно было.

Г.— А теперь, когда все это измнилось, когда исчезло ‘право собственности’, заключавшееся въ томъ, что несчастные люди, ухвативъ какія-нибудь крохи, отчаянно сжимали ихъ въ кулак, крича сосдямъ: ‘вы этого не получите’,— теперь, когда все это исчезло и такъ забыто, что даже нельзя посмяться надъ прежнею безсмыслицей, возможно ли было бы такое правительство?

Я.— Невозможно.

Г.— Да, къ счастью. А для чего другого и существовало это правительство, какъ не для защиты богатаго отъ бднаго, сильнаго отъ слабаго?

Я.— Говорили, что на обязанности правительства лежала защита гражданъ противъ посягательствъ другихъ государствъ.

Г.— Такъ говорили: ко разв могъ кто-нибудь поврить этому? Напримръ, стало ли бы англійское правительство защищать англійскихъ гражданъ противъ Франціи?

Я. Такъ говорили.

Г.— Слдовательно если бы французы напали на Англію и завоевали ее, то они не позволили бы англійскимъ рабочимъ жить хорошо?

Я (смясь).— Насколько мн извстно, англійскіе хозяева англійскихъ рабочихъ стремились къ одному: насколько возможна лишить этихъ рабочихъ благосостоянія, такъ какъ они хотли его только для себя.

Г.— Но если бы французы завоевали Англію, могли бы они отнять еще что-нибудь у англійскаго народа?

Я.— Не думаю: тогда бы англійскій рабочій умеръ отъ истощенія, и тогда это завоеваніе разорило бы и Францію, все равно какъ еслибъ отъ недостатка корма подохли лошади и скотъ. Такъ что англійскимъ рабочимъ по могло и стать хуже отъ этого завоеванія: французскіе завоеватели не могли бы брать съ нихъ больше, чмъ брали ихъ англійскіе хозяева.

Г.— Это правда, и слдовательно претензія правительства защищать бдный народъ (т. е. полезный) противъ другихъ государствъ свидится на ничто. И это вполн понятно, мы уже видли, что главною функціей этого правительства была защита богатыхъ противъ бдныхъ. Но правительство защищало, можетъ быть, богатыхъ людей противъ другихъ государствъ?

Я.— Мн никогда не приходилось слышать, чтобы богатые нуждались въ защит, говорятъ, что даже когда между націями шла война, богатые люди обихъ націй по-прежнему вели сношенія другъ съ другомъ и даже продавали другъ другу орудія, которыми убивали ихъ соотечественниковъ.

Г.— Короче сказать, все сводится къ тому же. Правительство, охраняя собственность посредствомъ суда и защищая гражданъ противъ другихъ государствъ посредствомъ войны или подъ угрозой войны, разрушало народное благосостояніе.

Я.— Не могу отрицать этого.

Г.— Слдовательно, правительство въ дйствительности существовало только для разрушенія народнаго благосостоянія?

Я,— Повидимому, да. Но тмъ не мене…

Г.— Что тмъ не мене?

Я.— Тогда было много богатыхъ людей.

Г.— Понимаете ли вы послдствія этого факта?

Я.— Думаю, что да. Но все же скажите мн ихъ.

Г.— Если правительство разрушало благосостояніе, то страна должна была быть бдной?

Я.— Да, конечно.

Г.— И среди этой бдности люди, ради которыхъ существовало правительство, хотли быть богатыми во что бы то ни стало?

Я.— Да, такъ оно было.

Г.— Что должно случиться, если въ бдной стран небольшое число лицъ стремится быть богатымъ на счетъ другихъ.

Я.— Невыразимая бдность для другихъ. Такъ, слдовательно, причиной нищеты было правительство, о которомъ мы говоримъ?

Г.— Нтъ, было бы не совсмъ справедливо утверждать это. Само правительство было естественнымъ слдствіемъ беззаботной, безцльной тираніи времени: оно служило только механическимъ орудіемъ тираніи. Теперь, когда тиранія кончилась, нтъ больше нужды въ ея орудіи, мы не могли больше пользоваться имъ, когда сдлались свободными. Такъ что въ вашемъ смысл слова у насъ нтъ правительства. Вы поняли теперь?

Я.— Да, понялъ. Но я хотлъ бы предложить вамъ еще нсколько вопросовъ относительно того, какъ вы, свободные люди, управляете вашими длами.

Г.— Очень радъ. Спрашивайте.

XII.
Объ организаціи жизни.

— Можете вы дать мн нкоторое понятіе объ управленіи, замнившемъ, по вашимъ словамъ, правительство?— спросилъ я.

— Сосдъ,— отвтилъ онъ,— хотя мы очень упростили нашу жизнь сравнительно съ тмъ, что она была раньше, и освободили ее отъ разныхъ условностей и ложныхъ потребностей, доставлявшихъ столько хлопотъ нашимъ праотцамъ, по все же она слишкомъ сложна для того, чтобъ я могъ на словахъ познакомить васъ съ подробностями ея организаціи, вы сами увидите это, поживъ съ нами. Правда, мн легче сказать вамъ, что мы не длаемъ, чмъ то, что мы длаемъ.

— О, да.

— Такимъ образомъ вы получите все же нкоторое понятіе,— продолжалъ онъ.— Мы по крайней мр полтораста лтъ живемъ при нашихъ настоящихъ условіяхъ (боле или мене, конечно), традиціонныя, и жизненныя привычки уже окрпли въ насъ, а вмст съ ними явилась и привычка дйствовать на благо всмъ. Намъ не трудно жить безъ взаимнаго грабежа. Для насъ трудне было бы начать грабить другъ друга, чмъ воздержаться отъ ссоръ и грабежа. Вотъ главное основаніе нашей жизни и нашего счастья.

— Тогда какъ въ прежніе дни было трудно жить безъ ссоръ и грабежа,— замтилъ я,— это вы хотли сказать, говоря объ отрицательныхъ достоинствахъ вашихъ новыхъ условій?

— Да,— сказалъ онъ,— было такъ трудно, что люди, поступавшіе всегда хорошо по отношенію къ своимъ ближнимъ, возводились въ святые и въ герои, и къ нимъ относились съ величайшимъ благоговніемъ.

— При жизни?— спросилъ я.

— Нтъ,— отвтилъ онъ,— посл ихъ смерти.

— Но, возвращаясь къ настоящему,— продолжалъ я,— вы все же не хотите сказать, я думаю, что эти товарищескія отношенія никогда не нарушаются?

— Нтъ,— сказалъ Гаммондъ,— но когда случаются эти нарушенія, то вс,— и сами нарушители, и другіе,— считаютъ ихъ тмъ, чмъ они и есть въ дйствительности: ошибкой товарищей, а не привычными поступками людей, поставленныхъ во враждебныя отношенія къ обществу.

— Понимаю,— сказалъ я,— вы хотите сказать, что у васъ нтъ преступниковъ.

— Какъ могли бы они быть.— отвтилъ онъ,— когда у насъ нтъ богатаго класса, воспитывающаго враговъ государственнаго строя при помощи несправедливостей этого строя.

— И изъ вашихъ прежнихъ словъ я понялъ, что у васъ нтъ гражданскихъ законовъ,— спросилъ я.— Это въ самомъ дл такъ?

— Они исчезли сами собой, мой другъ,— отвтилъ онъ.— Какъ я сказалъ раньше, гражданскіе суды существовали для защиты частной собственности, и никто не станетъ утверждать, конечно, что можно посредствомъ грубой силы заставить людей хорошо относиться другъ къ другу. Когда частная собственность была уничтожена, то и законы и вс, созданныя имъ, преступленія исчезли сами собой. ‘Не укради’ теперь можно было бы передлать въ ‘Работай для того, чтобы жить счастливо’. Кому нужда нарушать эту заповдь насиліемъ?

— Хорошо,— продолжалъ я,— понимаю и соглашаюсь. Но преступленіе противъ личности? Разв для нихъ (вдь вы говорите, что они случаются) не требуются уголовные законы?

Онъ сказалъ:

— Въ вашемъ смысл этого слова у насъ уголовныхъ законовъ не существуетъ. Вглядимся внимательне въ этотъ вопросъ и посмотримъ, что служило поводомъ для преступленій противъ личности. Они были, большей частью, слдствіемъ законовъ о частной собственности, разршавшихъ удовлетвореніе естественныхъ желаній только немногимъ привилегированнымъ людямъ и подчинявшимъ всхъ вынужденной наружной сдержанности. Эта причина преступленій противъ личности исчезла. Подобныя преступленія происходили еще отъ искусственнаго искаженія половой страсти, вызывавшей себялюбивую ревность и тому подобныя недостойныя чувства. Теперь, если вы внимательне присмотритесь ко всему этому, то увидите, что въ основ большею частью лежало убжденіе (созданное закономъ), что женщина есть собственность мужчины, будь то мужъ, отецъ, братъ или еще кто. Это убжденіе исчезло, какъ и многія другія странныя представленія, напримръ ‘паденіе’ женщины, если она слдовала своимъ естественнымъ желаніямъ: условныя понятія, созданныя, несомннно, законами о частной собственности. Одной изъ причинъ подобныхъ преступленій была также семейная тиранія, послужившая сюжетомъ для многихъ повстей и разсказовъ того времени, и бывшая опять-таки слдствіемъ законовъ о частной собственности. Теперь все это также исчезло, и семья держится у насъ не на принудительномъ союз, установленномъ закономъ или обществомъ, а на свободномъ союз взаимной любви и уваженія, причемъ каждый ея членъ,— и мужчины, и женщины равно,— вполн свободенъ въ своихъ поступкахъ. Потомъ наши понятія о чести и объ общественномъ уваженіи не т, что раньше, у насъ одинъ путь къ слав: дйствовать на благо своихъ сосдей, и это, надюсь, никогда не измлится. Каждый человкъ можетъ развивать свои способности, какъ онъ хочетъ, и вс готовы помогать ему. Мы отдлались отъ злобной зависти, которую поэты, не безъ основанія, ставили всегда рядомъ съ ненавистью, сколько страданій и сколько раздраженія причиняли он, доводя часто вспыльчивыхъ и страстныхъ людей — иначе сказать, энергичныхъ и активныхъ — до преступленія.

Я разсмялся и сказалъ:

Слдовательно вы отказываетесь теперь отъ вашихъ словъ и утверждаете, что у васъ преступленій не бываетъ.

— Нтъ,— отвтилъ онъ,— я ни отъ чего не отказываюсь, такіе случаи бываютъ, какъ я вамъ говорилъ. Горячая кровь вспыхиваетъ иногда. Одинъ человкъ ударитъ другого, тотъ вернетъ ударъ, и въ результат человкоубійство,— въ худшемъ случа, конечно. Такъ что же? Разв другіе обязаны поступать еще хуже? Неужели мы можемъ предположить, что убитый человкъ взываетъ о мщеніи, когда мы знаемъ, что будь онъ только раненъ, онъ простилъ бы своего обидчика, взвсивъ хладнокровно вс обстоятельства? Или можетъ быть смерть убійцы можетъ вернуть жизнь убитому и исправить несчастіе, причиненное его потерей?

— Да,— замтилъ я,— но подумайте, разв не нужны наказанія для охраненія общественной безопасности?

— Вотъ, сосдъ!— сказалъ старикъ съ нкоторымъ торжествомъ,— вы попали въ цль. Чмъ и были эти наказанія, какъ не выраженіемъ страха со стороны людей, съ такой мудростью разсуждавшихъ о нихъ и съ такимъ безразсудствомъ пользовавшихся ими? И они должны были бояться, разъ они, то есть правители общества, жили какъ вооруженный отрядъ въ непріятельской стран. Но мы живемъ среди друзей, мы не боимся, и намъ нтъ нужды прибгать къ наказаніямъ. Еслибъ мы, изъ боязни рдкаго случая человкоубійства отъ случайнаго тяжелаго удара, совершали бы торжественное и законное человкоубійство, мы были бы обществомъ жестокихъ трусовъ. Вы не согласны, сосдъ?

— Нтъ, я согласенъ, если взглянуть на дло съ этой стороны,— сказалъ я.

— Вы должны все же знать,— продолжалъ старикъ,— что когда совершается какое-нибудь насиліе, то совершившій его даетъ всевозможное удовлетвореніе и не отказывается отъ этого. Но, подумайте, опять-таки, разв можетъ убійство или жестокое наказаніе человка, временно впавшаго въ ярость или въ безуміе, дать обществу какое-нибудь удовлетвореніе? Это было бы только еще новой несправедливостью.

— Но предположите,— сказалъ я,— что у человка наклонность къ убійству, что каждый годъ онъ убиваетъ по человку, напримръ.

— Это невозможная вещь,— отвтилъ онъ.— Въ обществ, гд нечего думать о томъ, чтобъ избжать наказанія или восторжествовать надъ закономъ, вслдъ за преступленіемъ непремнно слдуютъ угрызенія совсти.

— Ну, а боле мелкія проявленія ярости,— продолжалъ я,— какъ вы относитесь къ нимъ? До сихъ поръ мы говорили, вдь, только о большихъ трагедіяхъ?

Гаммондъ сказалъ:

— Если человкъ, поступившій дурно, не боленъ и не сумасшедшій (а въ такихъ случаяхъ его надо отдлить пока не пройдетъ его сумасшествіе или болзнь), то посл своего проступка онъ долженъ чувствовать страданіе и самоуничиженіе. И общество дало бы ему понять это, еслибъ онъ оказался настолько тупъ, что самъ ничего не чувствовалъ бы, и опять послдовало бы какое-нибудь искупленіе,— хотя бы открытое проявленіе своего страданія и уничиженія. Разв такъ трудно сказать: ‘Прошу васъ простить меня, сосдъ?— Да иногда это трудно,— тмъ лучше’.

— Вы думаете, что этого достаточно?— спросилъ я.

— Да,— отвтилъ онъ,— даже боле: это все, что мы можемъ сдлать. Если мы начнемъ мучить человка, то его страданіе перейдетъ въ раздраженіе, а чувство самоуничиженія, вызванное въ немъ его проступкомъ, въ негодованіе на насъ за несправедливое отношеніе къ нему. Онъ получилъ законное возмездіе и ‘можетъ идти и гршить снова’ вполн спокойно. Зачмъ же намъ дйствовать такъ глупо? Вспомните, Іисусъ уничтожилъ законное возмездіе, сказавъ: ‘Иди и не грши больше’. Въ обществ вполн равныхъ между собой людей никто не возьметъ на себя роль палача или тюремщика, но многіе согласятся исполнять обязанности сидлки или врача.

— Слдовательно,— замтилъ я,— вы смотрите на преступленіе какъ на спазматическое заболваніе, не нуждающееся въ свод уголовныхъ законовъ?

— Почти что такъ,— сказалъ онъ,— а мы народъ здоровый, какъ я вамъ уже говорилъ, и подобнаго рода заболванія не особенно насъ тревожатъ.

— Итакъ, у васъ нтъ ни уголовныхъ, ни гражданскихъ законовъ. Но у васъ долженъ быть торговый уставъ, регламентація, такъ сказать, обмна товаровъ,— обмнъ-то, вдь, у васъ долженъ происходить, даже если у васъ нтъ частной собственности.

Онъ сказалъ:

— Прямого обмна между отдльными личностями у насъ нтъ, какъ это вы сами могли видть сегодня, когда были въ лавк, торговыя регламентаціи, конечно, существуютъ, они измняются смотря по обстоятельствамъ и основываются на обыча. Такъ какъ это дло взаимнаго соглашенія, и никто не протестуетъ противъ этого, то мы и не принимаемъ никакихъ мръ для того, чтобы сдлать ихъ обязательными, поэтому я и не называю ихъ законными. По закону за постановленіемъ суда всегда. слдуетъ исполненіе приговора и кто-нибудь долженъ страдать. Когда видишь судью на скамь, то сквозь него видишь такъ ясно, какъ сквозь стекло, полицейскаго, ведущаго въ тюрьму какого-нибудь человка, и солдата, убивающаго его. Хорошъ былъ бы нашъ рынокъ при такихъ безумныхъ порядкахъ, не правда ли?

— Несомннно,— сказалъ я,— такіе порядки превращаютъ рынокъ въ своего рода поле сраженія, гд большинство страдаетъ такъ же, какъ страдаютъ на пол сраженія отъ пуль и штыковъ. А изъ того, что я могъ замтить, я вижу, что ваша торговля, большая или малая, должна составлять одно изъ самыхъ пріятныхъ занятій.

— Вы правы, сосдъ,— сказалъ онъ.— Хотя многіе изъ насъ, пожалуй даже большинство, были бы несчастнйшими изъ людей, еслибъ не занимались производствомъ товаровъ,— товаровъ, въ ихъ рукахъ достигающихъ совершенства,— но многіе тмъ не мене, подобно хозяевамъ, о которыхъ я говорилъ, находятъ наслажденіе въ длахъ администраціи и организаціи, если употреблять мудреныя слова. Я разумю лицъ, которыя любятъ порядокъ, избгаютъ лишнихъ затратъ и не дадутъ пропасть даромъ ни одной щепочк. Такіе люди тоже довольны своею дятельностью, тмъ боле, что они имютъ дло съ дйствительными фактами, а не проводятъ время въ однихъ только денежныхъ счетахъ, дабы узнать, сколько достанется барыша на ихъ долю изъ налога на полезныхъ людей, что было главною заботой коммерсантовъ прежняго времени. Ну, что же вы меня еще спросите теперь?

XIII.
О политик&#1123,.

Я спросилъ:

— Въ какомъ положеніи у васъ политика?

Гаммондъ отвчалъ улыбаясь:

— Я радъ, что вы именно мн предлагаете этотъ вопросъ, я увренъ, что всякій другой на моемъ мст заставилъ бы васъ объяснить, что это значитъ и утомилъ бы васъ разспросами. Въ самомъ дл, я думаю, что кром меня въ Англіи не найдется ни одного человка, который понялъ бы, что вы разумете, а такъ какъ я понимаю, то отвчу вамъ коротко, сказавъ, что политика у насъ въ прекрасномъ положеніи, такъ какъ теперь у насъ нтъ ее совсмъ. Если когда-нибудь вы захотите написать книгу по поводу нашей бесды, то помстите это въ отдльную главу на подобіе старой Горрбаусской зми въ Исландіи.

XIV.
Какъ ведется управленіе длами.

Я сказалъ.

— Какія у васъ отношенія съ другими націями?

— Я не хочу притворяться, что не знаю, о чемъ вы спрашиваете,— отвтилъ онъ, но я долженъ сказать вамъ, что система соперничества и вражды между націями, игравшая такую роль при ‘правительствахъ’ цивилизованнаго міра, исчезла вмст съ общественнымъ неравенствомъ.

— И не стало отъ этого скучне?

— Почему же?— спросилъ старикъ.

— Уничтоженіе національнаго различія,— сказалъ я.

— Вздоръ,— возразилъ онъ немного съ сердцемъ.— Перезжайте черезъ каналъ и посмотрите. Вы найдете массу разнообразія: пейзажъ, постройки, столъ, развлеченія — все различно. Женщины и мужчины отличаются отъ нашихъ какъ по наружности, такъ и по образу мыслей, а костюмъ гораздо разнообразне, чмъ въ торговый періодъ. И какъ можно увеличить разнообразіе или уничтожить скучную монотонность, если насильственно соединить нсколько семей или племенъ — часто разнородныхъ и враждующихъ между собой — въ искусственныя механическія группы, назвать ихъ націями и всячески возбуждать ихъ патріотизмъ, иначе сказать — ихъ глупые и завистливые предразсудки?

— Нельзя, конечно,— подтвердилъ я.

— Совершенно врно, — весело продолжалъ Гаммондъ:— вы легко поймете, что теперь, когда мы избавились отъ этого безумія, для насъ ясно, что различіе между племенами можетъ быть очень полезно и пріятно и не вызывать желанія непремнно вредить другъ другу: мы вс работаемъ надъ одною задачей и длаемъ все, что можемъ. И я долженъ сказать вамъ, что если и бываютъ ссоры и недоразумнія, то рдко между людьми различныхъ націй, и, такъ какъ безсмыслицы теперь меньше, то они скоре прекращаются.

— Хорошо,— сказалъ я,— это относительно политики, ну, а различіе мнній въ одной и той же общин,— или вы скажете, что ихъ не бываетъ?

— Нтъ, совсмъ нтъ, — отвтилъ онъ немного сердито, — но я скажу, что различіе мнній относительно дйствительныхъ и важныхъ фактовъ не должно кристаллизовать людей во всегда враждующія между собой партіи съ различными теоріями относительно созданія вселенной и мірового прогресса. Разв не въ этомъ заключалась политика?

— Не знаю,— сказалъ я,— я не совсмъ того мннія.

Онъ продолжалъ:

— Я утверждаю, сосдъ, что они только претендовали на серьезное различіе мнній, и еслибъ это было въ дйствительности, они не могли бы поддерживать другъ съ другомъ обычныя житейскія сношенія: вмст сть, вмст торговать, играть, обманывать другихъ, а должны были бы всегда вести борьбу между собой, но это имъ совсмъ не нравилось. Задача представителей политики заключалась въ томъ, чтобы обманомъ или силой заставить общество оплачивать роскошную жизнь и блестящія развлеченія небольшой клики честолюбивыхъ людей. И для этого было совершенно достаточно выражать претензію на различіе мнній, а каждымъ поступкомъ своей жизни опровергать это. Но намъ-то для чего все это?

Я сказалъ:

— Вамъ, конечно, не надо этого, надюсь. Но я боюсь… однимъ словомъ, я слышалъ, что политическій раздоръ есть естественное слдствіе человческой природы.

— Человческой природы!— яростно воскликнулъ старикъ.— Какой человческой природы? Человческой природы нищихъ, рабовъ, рабовладльцевъ, или человческой природы здоровыхъ, свободныхъ людей? Какой? Ну же, скажите мн!

— Я предполагаю, что между людьми, смотря по обстоятельствамъ, должны возникать разногласія относительно ихъ образа дйствія.

— Непремнно, я самъ такъ думаю,— сказалъ онъ.— Опытъ говоритъ намъ это. Между нами тоже бываютъ разногласія по поводу разныхъ длъ и выдающихся происшествій, но они не раздляютъ людей навсегда на разныя партіи. Какъ правило, непосредственный результатъ показываетъ, чье мнніе по данному вопросу было правое, это дло реальной жизни, а не отвлеченнаго умозаключенія. Понятно, напримръ, что политическая партія не можетъ поднять ссору изъ-за вопроса, когда долженъ начаться снокосъ въ той или иной мстности, на этой недл, или на слдующей, когда вс хотятъ начать его черезъ недлю, и когда каждый можетъ самъ пойти въ поле и убдиться, готова ли трава для косьбы или нтъ.

— И насколько мн извстно, вс разногласія ршаются у васъ большинствомъ голосовъ?

— Конечно,— отвчалъ онъ,— какъ же еще могли бы мы ршать ихъ? Видите ли, въ боле личныхъ вопросахъ, не имющихъ отношенія къ общественному благосостоянію — какъ одваться, что нить или сть, что читать или писать и такъ дале — не можетъ быть разногласія, и всякій поступаетъ, какъ хочетъ. Но когда дло иметъ общественный интересъ, касается цлой общины, и такъ или иначе каждаго отдльнаго члена, то ршеніе большинства должно имть свою силу, если только меньшинство не возьмется за оружіе, чтобы доказать посредствомъ насилія, что оно составляетъ настоящее, сильное большинство, но этого не можетъ случиться въ обществ равныхъ и свободныхъ людей, потому что въ такихъ общинахъ видимое большинство есть и настоящее большинство, и вс знаютъ это слишкомъ хорошо, какъ я сказалъ раньше, для того чтобы противодйствовать изъ упрямства, тмъ боле, что они всегда имютъ возможность высказать свой взглядъ на вопросъ.

— Какъ это длается?— спросилъ я.

— Возьмемъ какую-нибудь единицу нашего управленія,— продолжалъ онъ,— общину, кварталъ или приходъ (у насъ сохранились вс три названія, и различіе между ними теперь очень небольшое, хотя въ прежнее время оно было очень велико). Въ такомъ-то округ, какъ вы бы это назвали, нсколько сосдей задумали бы создать что-нибудь или уничтожить: выстроить новое городское собраніе, или сломать ненужные дома, или на мсто стараго желзнаго моста выстроить новый каменный,— въ послднемъ случа надо и ломать и строить. Вотъ, на слдующемъ митинг сосдей, или на сход, какъ мы говоримъ теперь, употребляя старинное слово, существовавшее прежде, одинъ изъ сосдей предлагаетъ перемну, и если вс согласны съ нимъ, то, конечно, никакихъ обсужденій не бываетъ, разв только относительно деталей. Точно также, если никто не согласенъ съ предложеніемъ, никто не ‘поддерживаетъ’ его, какъ это обыкновенно говорятъ,— то вопросъ на время откладывается, но между разумными людьми это рдко случается, такъ какъ обыкновенно вносящій предложеніе предварительно столковывается съ другими. Но предположимъ, что вопросъ поставленъ и поддерживается другими, но нсколько сосдей не согласны, считаютъ, напримръ, безобразный желзный мостъ еще достаточно хорошимъ и не желаютъ трудиться надъ постройкой новаго,— въ такомъ случа голосованія не бываетъ, и окончательное обсужденіе вопроса переносится на слдующее собраніе. Тмъ временемъ выдвигаются аргументы pro и contra, многіе изъ нихъ печатаются, такъ что каждый знакомится съ дломъ и, когда снова наступаетъ собраніе, начинается правильное обсужденіе вопроса и затмъ голосованіе поднятіемъ рукъ. Если за и противъ высказывается почти одинаковое число голосовъ, то обсужденіе вопроса откладывается до слдующаго раза, если же большинство за, то меньшинству предлагаютъ присоединиться къ мннію большинства, что оно большею частью и длаетъ. Если же оно отказывается, то вопросъ подвергается обсужденію въ третій разъ, и если за это время меньшинство не увеличивается, то оно всегда уступаетъ, насколько мн помнится, существуетъ какое-то наполовину забытое правило, по которому они могутъ требовать дальнйшаго обсужденія вопроса, но, какъ я говорю, они всегда уступаютъ, не потому чтобы они считали свое мнніе ошибочнымъ, а потому, что не могутъ убдить или заставить общество принять его.

— Очень хорошо!— вставилъ я.— Но что же длаютъ, если разногласіе продолжается?

— Согласно правилу, въ такомъ случа вопросъ долженъ быть упраздненъ, и большинство остается при status quo. Но я долженъ сказать вамъ, что въ дйствительности меньшинство рдко прибгаетъ къ этому правилу, а большею частью кончаетъ дружескимъ соглашеніемъ.

— Знаете ли что,— замтилъ я,— все это очень напоминаетъ демократію, а демократія, какъ говорили, находилась при послднемъ издыханіи, уже много, много лтъ тому назадъ.

Глаза старика блеснули.

— Я согласенъ, что нашъ образъ дйствіи можетъ быть нсколько отсталъ. Но что же длать? Мы не можемъ дозволить кому нибудь одному заставлять общину дйствовать согласно его мннію, такъ какъ очевидно, что это не можетъ быть разршено всмъ. Такъ что же длать?

— Не знаю,— отвтилъ я.

Онъ сказалъ:

— Насколько я понимаю, тутъ могутъ быть только слдующія альтернативы. Первое, мы бы выбрали или создали высшій классъ людей, способныхъ судить обо всхъ вопросахъ, не совтуясь съ сосдями, короче сказать, мы бы создали для себя то, что называется умственною аристократіей, или, второе, для огражденія свободы индивидуальности, мы снова должны были бы вернуться къ частной собственности и снова имть рабовъ и рабовладльцевъ. Что вы скажете объ этихъ двухъ способахъ?

— Но можетъ быть,— замтилъ я,— нашелся бы еще третій способъ, а именно, чтобы каждый человкъ былъ вполн независимъ отъ другого, такимъ образомъ тиранія общества была бы уничтожена.

Онъ пристально посмотрлъ на меня и потомъ весело и громко разсмялся, признаюсь, я присоединился къ нему. Успокоившись, онъ кивнулъ мн и сказалъ.— Да, да, я совершенно согласенъ съ вами,— мы такъ и длаемъ.

— Меньшинство, правда, у васъ не страдаетъ,— продолжалъ я.— Взять, напримръ, эту постройку моста, ни одинъ человкъ не обязанъ работать надъ нимъ, если онъ не былъ согласенъ на постройку. Такъ, по крайней мр, я думаю.

Онъ улыбнулся и сказалъ:

— Сильно сказано, но все это точка зрнія человка другой планеты. Если человкъ, принадлежащій къ меньшинству, найдетъ, что его оскорбили, то отказъ принять участіе въ постройк моста можетъ послужить для него облегченіемъ. Но, дорогой мой сосдъ, это не исцлитъ рану, нанесенную ‘тираніей большинства’, потому что всякая общественная работа должна быть или полезна, или вредна для каждаго члена общества. Человкъ получитъ пользу отъ моста, если онъ выйдетъ хорошъ, и вредъ, если онъ выйдетъ дуренъ, независимо отъ того, приложитъ ли онъ къ нему руки или нтъ, а строителямъ онъ во всякомъ случа будетъ полезенъ своею работой, что бы тамъ дальше ни было. Для него, мн кажется, ничего не остается, какъ разв только удовольствіе сказать: ‘Я, вдь, говорилъ вамъ’, если постройка выйдетъ неудачна и будетъ вредить ему,— или страдать молча, если мостъ выйдетъ удачнымъ. Нашъ Коммунизмъ ужасно деспотиченъ, не правда ли? Народъ часто пугали этимъ въ прежнее время, когда, вы знаете, на каждаго сытаго, довольнаго человка приходилось по тысяч умирающихъ съ голоду. Что касается насъ, то мы сыты и счастливы при этой тираніи, тиранія, которую трудно разглядть и подъ микроскопомъ, мн кажется. Не безпокойтесь, мой другъ, мы не захотимъ искать поводовъ для волненій, называя нашу мирную, довольную, счастливую жизнь дурными названіями, истинное значеніе которыхъ мы уже забыли.

Онъ задумался, а потомъ сказалъ:

— Есть у васъ еще вопросы, дорогой гость? Почти все утро прошло въ моей болтовн.

XV.
О недостатк побудительныхъ причинъ для работы въ коммунистическомъ обществ.

— Да.— отвтилъ я.— Я съ минуты на минуту жду Клару и Дика, но можетъ быть найдется еще время предложить вамъ одинъ или два вопроса.

— Спрашивайте, дорогой сосдъ, спрашивайте,— сказалъ старый Гаммондъ.— Чмъ больше вы спрашиваете меня, тмъ больше доставляете мн удовольствія, во всякомъ случа, если даже они придутъ и застанутъ меня въ середин моего отвта, то должны сидть спокойно и длать видъ, что слушаютъ, пока я не кончу. Это для нихъ не будетъ тяжело, напротивъ, они будутъ счастливы сидть рядомъ и чувствовать близость другъ друга.

Я улыбнулся, какъ и слдовало, и началъ:

— Хорошо, я буду говорить и сдлаю видъ, что не замчаю ихъ, когда они войдутъ. Вотъ о чемъ я хотлъ спросить васъ: какъ вы заставляете народъ работать, когда у васъ нтъ никакого вознагражденія и, главное, заставляете работать такъ усердно?

— Нтъ вознагражденія за работу?— спросилъ строго Гаммондъ.— Вознагражденіемъ за работу служитъ жизнь. Разв этого не довольно?

— Но у васъ нтъ вознагражденія за особенно хорошую работу,— произнесъ я.

— Большое вознагражденіе,— сказалъ онъ,— наградой служитъ творчество. Награда, которой довольствуется самъ Богъ, какъ говорили въ прежнее время. Если вы требуете награды за удовольствіе творить, то скоро придется услышать, что кто-нибудь потребуетъ платы за рожденіе дтей.

— Но,— замтилъ я,— въ девятнадцатомъ столтіи стремленіе производить дтей считалось естественнымъ, и также естественнымъ считалось стремленіе не работать.

— Да, да,— отвчалъ онъ,— мн извстенъ этотъ старинный взглядъ — совершенно ложный, по нашему, совершенно безсмысленный. Фуррье, надъ которымъ вс смялись, врне смотрлъ на дло.

— Почему вы считаете это мнніе безсмысленнымъ? спросилъ я.

Онъ сказалъ:

— Потому что оно предполагаетъ, что всякая работа причиняетъ страданіе, а мы такъ далеки отъ подобнаго взгляда, что хотя и не можемъ пожаловаться на недостатокъ благосостоянія, какъ вы могли замтить, но часто испытываемъ страхъ, что когда-нибудь наступитъ день, когда у насъ обнаружится недостатокъ въ работ. Мы боимся лишиться удовольствія, а не страданія.

— Да,— произнесъ я,— я замтилъ это, и хотлъ разспросить васъ также и объ этомъ. Но покуда скажите мн, что вы разумете, когда говорите объ удовольствіи, доставляемомъ работой?

— А то, что всякая работа теперь пріятна, отчасти потому, что она длается изъ чувства чести и изъ желанія увеличить общественное благосостояніе, что всегда вызываетъ радостное возбужденіе, даже когда работа не особенно занимательна, отчасти потому, что она обратилась въ пріятную привычку даже въ тхъ случаяхъ, когда производится механически, какъ вы бы назвали, и наконецъ, главнымъ образомъ, потому (а большая часть нашей работы именно такая), что самая работа доставляетъ сознательное, чувственное наслажденіе, она исполняется у насъ художниками.

— Понимаю,— сказалъ я.— Можете вы сказать мн теперь, какъ вы дошли до такихъ счастливыхъ условій? Говоря откровенно, эта перемна въ условіяхъ жизни стараго міра кажется мн боле великой и важной, чмъ вс другія перемны, о которыхъ вы мн разсказывали, какъ, напримръ, преступленія, политика, собственность, бракъ.

— Вы правы,— отвтилъ онъ.— Вы могли бы даже сказать, что только благодаря этой перемн совершились и вс остальныя. Что было задачей революціи? Сдлать людей счастливыми, разумется. Революція совершила предназначенную ей задачу, и чмъ должна была заняться контръ-революція, какъ не устройствомъ народнаго счастья? Ну, разв можно было ожидать спокойствія и мира отъ несчастья? Съ такимъ-же основаніемъ можно было бы ожидать сбора винограда съ терновыхъ кустовъ и финиковъ съ чертополоха. А счастье безъ ежедневнаго пріятнаго труда невозможно!

— Неоспоримая истина,— сказалъ я: мн казалось, что старикъ начинаетъ вдаваться въ проповдническій тонъ.— Но отвтьте на мой вопросъ: какъ достигли вы такого счастья?

— Коротко сказать,— отвтилъ онъ,— мы уничтожили всякое искусственное принужденіе и предоставили каждому человку свободу длать, что онъ хочетъ: мы постарались при этомъ узнать, въ какого рода работ мы наиболе нуждались. Я долженъ замтить, что это послднее знаніе досталось намъ тяжелымъ и медленнымъ путемъ.

— Продолжайте, — замтилъ я,— разскажите мн со всми подробностями, объясните какъ можно лучше. Этотъ вопросъ страшно интересуетъ меня.

— Хорошо,— сказалъ онъ,— но для того, чтобы сдлать это, я долженъ остановиться на прошломъ, рискуя васъ утомить. Для полнаго пониманія необходимъ контрастъ. Вы ничего не имете противъ этого?

— Нтъ, нтъ,— отвтилъ я.

Онъ снова поудобне услся въ своемъ кресл, приготовляясь къ длинному разсказу, и началъ:

— Изъ всего того, что намъ приходилось слышать и читать, видно ясно, что въ послдніе годы цивилизаціи люди попали въ заколдованный кругъ въ дл производства товаровъ. Они достигли удивительной легкости производства, а для того, чтобы получить отъ него возможно больше выгоды, они постепенно создали или скоре, дозволили разростись тонко выработанной систем купли и продажи, называвшейся всемірнымъ рынкомъ, а этотъ всемірный рынокъ, разъ пущенный въ ходъ, заставилъ ихъ производить все больше и больше товаровъ, независимо отъ того, нуждались они въ нихъ или нтъ. А такъ какъ они чувствовали на себ все же обязанность производить дйствительно необходимыя вещи, то они создали цлый безконечный рядъ искусственныхъ ложныхъ необходимостей, которыя подъ вліяніемъ желзнаго закона всемірнаго рынка, пріобрли въ ихъ глазахъ такую же важность, какъ дйствительно необходимыя вещи, требуемыя самою жизнью. Благодаря всему этому они обременили себя чудовищнымъ количествомъ работы только для того, чтобы поддержать свою проклятую систему.

— Ну, а потомъ?— спросилъ я.

— Ну, какъ скоро они навалили на себя это страшное бремя безпрерывнаго производства, для нихъ стала невозможна никакая другая точка зрнія на трудъ и на результатъ труда, кром одной, а именно — постояннаго стремленія потратить какъ можно меньше труда на каждую производимую вещь и въ то же самое время произвести какъ можно больше вещей. Этому ‘удешевленію продуктовъ’, какъ это тогда называлось, приносилось въ жертву все: счастье рабочаго, больше того, его самый незначительный комфортъ и необходимое здоровье, его пища, одежда, жилище, его досугъ, развлеченія, образованіе, его жизнь, наконецъ — все это было ничтожною песчинкой на чашк всовъ въ сравненіи съ безпощадною необходимостью ‘дешеваго производства’ товара, большая часть котораго не стоила того, чтобъ его производить. Намъ говорили даже, и мы должны врить (хотя многіе съ трудомъ могутъ допустить это, такъ это кажется невроятныя^, что даже хозяева бдняковъ, о которыхъ я говорилъ выше, жили среди грохота, вони и грязи, противныхъ человческой природ для того, чтобы своимъ богатствомъ поддерживать это величайшее изъ безумій. Все общество въ дйствительности было брошено всемірнымъ рынкомъ въ пасть бснующагося чудовища, ‘дешеваго производства’.

— Боже мой!— воскликнулъ я.— Но что же было потомъ? Неужели ихъ искусство и легкость производства не уничтожили наконецъ этого хаоса нищеты? Разв не могли они покончить со всемірнымъ рынкомъ и найти средства облегчить себ этотъ ужасный, непосильный трудъ?

Онъ горько улыбнулся.

— Были ли какія-нибудь попытки?— сказалъ онъ:— не думаю.

— Вы знаете, что, по старой поговорк, жуки привыкаютъ жить въ навоз, а т люди, конечно, жили въ навоз, находили ли они его пріятнымъ, или нтъ?

Отъ этой оцнки условій жизни девятнадцатаго столтія у меня немного захватило дыханіе, и я замтилъ слабымъ голосомъ:

— А машины для экономіи труда?

— Какъ!— воскликнулъ онъ.— Что вы говорите? машины для экономіи труда?! Да, он были созданы для ‘экономіи труда’ (или, чтобы говорить ясне, для экономіи человческихъ жизней) на одномъ производств для того, чтобъ употребить этотъ трудъ или, врне, растрачивать его на другомъ, по всему вроятію также совершенно ненужномъ производств. Другъ, вс ихъ зати для облегченія труда кончались обыкновенно новымъ увеличеніемъ труда. Аппетитъ всемірнаго рынка увеличивался по мр того, какъ его откармливали. Страны ‘цивилизованныя’ (иначе сказать, страны организованной нищеты) были переполнены отбросами рынка, насиліе и всевозможныя уловки пускались въ ходъ для того, чтобъ ‘открыть’ страны, куда еще не проникала цивилизація. Процессъ этого ‘открытія’ кажется теперь очень страннымъ, если читать о задачахъ людей того времени и не догадываться объ ихъ цляхъ. Въ немъ выразился со страшною силой главный порокъ девятнадцатаго столтія — лицемріе въ соединеніи съ жестокостью. Когда вниманіе всемірнаго рынка обращалось на страну, еще не попавшую въ его когти, то пріискивался какой-нибудь благовидный предлогъ — уничтоженіе различнаго рода рабства, которое далеко не было такъ жестоко, какъ всемірный рынокъ, насажденіе религіи, въ которую не врили сама ея проповдники, ‘освобожденіе’ какого-нибудь жестокаго, кровожаднаго безумца, злодйства котораго вызывали волненія среди туземцевъ ‘варварской’ страны,— однимъ словомъ, чтобы прибить собаку, всякая палка годилась. Затмъ разыскивался какой-нибудь дерзкій, безпринципный, невжественный авантюристъ (дло не трудное въ стран, гд такъ сильна конкурренція), и ему поручалось ‘создать рынокъ’ въ обреченной на гибель стран и уничтожить въ ней всякій миръ и спокойствіе. Онъ навязывалъ туземцамъ товары, которые тмъ не были нужны, бралъ продукты ихъ страны ‘въ обмнъ’, какъ назывался тогда этотъ новый видъ грабежа, и создавалъ такимъ образомъ ‘новыя потребности’, для удовлетворенія которыхъ (чего и добивались ихъ новые владльцы) несчастный, безпомощный народъ продавалъ себя въ рабство безнадежнаго труда и такой цной пріобрталъ возможность покупать ненужные продукты ‘цивилизаціи’. А,— продолжалъ старикъ, указывая на музей,— мн приходилось читать тамъ въ книгахъ и газетахъ поистин изумительныя исторіи объ отношеніи ‘цивилизаціи’ (или организованной нищеты) къ ‘нецивилизованнымъ’ пародамъ, британское правительство, напримръ, посылало въ даръ непріятному для него племени краснокожихъ одяла, зараженныя оспой, въ то время, когда въ Африк свирпствовалъ Стэнли, который…

— Извините меня,— перебилъ я,— но, знаете, времени у насъ немного, и нашъ разговоръ не долженъ уклоняться въ сторону. Мн хочется спросить относительно товаровъ, производившихся для всемірнаго рынка, объ ихъ качествахъ, у людей, достигнувшихъ такого искусства въ производств, товаръ наврно былъ хорошаго качества.

— Хорошаго качества!— рзко сказалъ старикъ, онъ былъ немного разсерженъ за то, что я не далъ ему докончить его исторію.— Какъ вы хотите, чтобъ они заботились о такомъ пустяк, какъ достоинство продаваемыхъ ими товаровъ? Лучшіе были очень низкаго качества, а худшіе — однимъ намекомъ на требуемые товары, и никто не сталъ бы пользоваться ими, еслибъ можно было имть что-либо другое. Въ то время часто говорили шутя, что товары длаются для того, чтобъ ихъ продавать, а не для того, чтобъ ими пользоваться, вы, въ качеств человка съ другой планеты, можетъ быть и поймете эту шутку, но нашъ народъ ее не понимаетъ.

Я воскликнулъ: — Какъ! они не производили ничего хорошаго?

— Они длали хорошо только машины, — сказалъ онъ, — служившія имъ для производства товаровъ. Это были обыкновенно образцовыя произведенія, прекрасно приспособленныя къ своей цли. Совершенно справедливо говорили, что великой заслугой девятнадцатаго столтія было созданіе машинъ,— чудо изобртенія, искусства и терпнія,— но употреблявшіяся для производства безконечнаго множества дрянного товара. Собственники машинъ видли въ лихъ только средство для обогащенія, и имъ дла не было до производимыхъ ими товаровъ. Единственнымъ мриломъ достоинства товаровъ для нихъ служило число покупателей, были ли то разумные люди или глупцы — все равно.

— И народъ терплъ все это?— спросилъ я.

— Одно время,— сказалъ онъ.

— А потомъ?

— А потомъ наступила перемна,— сказалъ улыбаясь старикъ,— и девятнадцатое столтіе очутилось въ положеніи человка, который, пойдя купаться, потерялъ свое платье и долженъ былъ голымъ идти по городу.

— Вы очень зло отзываетесь объ несчастномъ девятнадцатомъ столтіи,— замтилъ я.

— Вполн естественно,— отвчалъ онъ,— я такъ много знаю о немъ.

Онъ помолчалъ немного и потомъ продолжалъ:— Объ этомъ времени въ нашей семь существуетъ преданіе, больше — настоящая, дйствительная исторія жизни: мой ддушка былъ одной изъ его жертвъ. Если вамъ извстно что-нибудь объ этой эпох, вы поймете, что онъ долженъ былъ выстрадать, въ особенности, если я скажу вамъ, что онъ былъ истинный художникъ, геніальный человкъ и революціонеръ.

— Я понимаю,— сказалъ я.— Но теперь вы измнили все это?

— Почти что такъ,— отвтилъ онъ.— Мы производимъ товары, потому что они намъ нужны. Люди работаютъ для своихъ сосдей такъ, какъ они работали бы для самихъ себя, а не для какого-то неопредленнаго рынка, о которомъ они ровно ничего не знаютъ и который не могутъ контролировать. Такъ какъ купли и продажи больше не существуетъ, то нельзя производить товары въ надежд на то. что они могутъ понадобиться, ибо теперь никого нельзя заставить покупать ихъ. То что длается, длается хорошо и вполн годно для своего назначенія. Все длается для настоящаго употребленія и потому плохихъ товаровъ быть не можетъ. Къ тому же, какъ было сказано раньше, мы знаемъ теперь то, что намъ нужно, и не производимъ больше того, что намъ не нужно. А такъ какъ мы не обязаны производить безконечное количество безполезныхъ вещей, то у насъ есть время и возможность съ удовольствіемъ заниматься нужной намъ работой. Работа слишкомъ тяжелая для ручного труда производится вполн усовершенствованными машинами, а въ тхъ случаяхъ, когда ручной трудъ доставляетъ удовольствіе, къ машинамъ не прибгаютъ. Нтъ никакого затрудненія найти для каждаго работу сообразно съ его наклонностью и способностями, такъ что никто не долженъ жертвовать собой ради удовлетворенія потребностей другихъ. Время отъ времени, если мы находимъ какую-нибудь работу слишкомъ непріятной и хлопотливой, мы совсмъ оставляемъ ее и легко обходимся безъ производимыхъ ею вещей. Вы можете видть теперь, что при такихъ условіяхъ каждая работа служитъ только боле или мене пріятнымъ упражненіемъ для ума и тла, такъ что ея не избгаютъ, а ищутъ. И чмъ больше занимались люди работою изъ поколнія въ поколніе, тмъ легче становилась она для нихъ, и даже кажется иногда, чмъ меньше люди работаютъ, тмъ больше они производятъ. Этимъ, я думаю, объясняется страхъ, о которомъ я упоминалъ,— страхъ, который замтили и вы,— что работы можетъ не хватить, за послднее время опасеніе это особенно сильно.

— И вы также думаете, что есть основаніе бояться недостатка работы?

— Нтъ, я не думаю этого,— отвчалъ онъ,— и объясню вамъ почему. У каждаго человка есть стремленіе длать свою работу все лучше и лучше и, наконецъ, доводить ее до совершенства. Ни одному человку не доставитъ удовольствія произвести вещь, которая не принесетъ ему чести, и поэтому онъ долженъ старательно отдлывать ее. А вещей, на которыя можно смотрть какъ на произведенія искусства, существуетъ такое множество, что это уже одно можетъ дать занятіе людямъ. Къ тому же если искусство неистощимо, то и наука также. И хотя теперь она не служитъ единственнымъ невиннымъ занятіемъ, надъ которымъ можетъ проводить время интеллигентный человкъ, какъ это было нкогда, но все же, я думаю, есть и всегда будутъ люди, которымъ нравится преодолвать трудности и которые будутъ заниматься наукой больше, чмъ другимъ. Потомъ, я думаю, мы снова примемся за многія отрасли труда, которыя мы оставили, потому что работа надъ ними не доставляла намъ удовольствія, хотя производимыя ими вещи и были полезны. Къ тому же, я думаю, что только въ нкоторыхъ европейскихъ странахъ, опередившихъ вс другія страны въ свт, могутъ существовать подобнаго рода опасенія. Земли, бывшія нкогда колоніями Великобританіи, Америка, напримръ, та часть ея въ особенности, которая составляла Соединенные Штаты, и теперь и еще долгое время будутъ служить для насъ источникомъ работы. Эти страны, говорю я, въ особенности сверная часть Америки, такъ страшно пострадали отъ цивилизаціи, что въ нихъ стало почти невозможно жить, и теперь еще они далеко отстали это всего, что можетъ сдлать жизнь пріятной. Но вотъ уже около ста лтъ, какъ сверо-американскій народъ работаетъ надъ тмъ, чтобы сдлать изъ своей страны приличное для жизни мсто, и освобождаетъ ее мало-по-малу отъ вонючаго мусора, тамъ дла все еще очень много, такъ какъ страна очень велика.

— Я очень радъ,— сказалъ я,— что передъ вами лежитъ перспектива такого счастья. Но мн хотлось бы предложить вамъ еще нсколько вопросовъ, и тогда на сегодня будетъ довольно.

XVI.
Обдъ и Блумсберійскій базаръ.

Только я усплъ сказать эти слова, какъ около двери послышались шаги, и въ комнату вошли влюбленные, сіяя такой красотой, что нисколько не было совстно видть ихъ плохо скрываемую любовь, казалось, что весь міръ долженъ быть влюбленъ въ нихъ. Старый Гаммондъ посмотрлъ на нихъ взглядомъ художника, только что окончившаго картину, удавшуюся ему именно такъ, какъ онъ того хотлъ, когда начиналъ ее. Онъ сказалъ:

— Садитесь, садитесь, молодые люди, и не шумите. У нашего гостя есть ко мн еще нсколько вопросовъ.

— Я такъ и думалъ,— замтилъ Дикъ,— вы пробыли вмст только три съ половиной часа, а врядъ ли исторія двухъ столтій можетъ быть разсказана въ три съ половиной часа: уже одно то, что вы наврно сдлали большія экскурсіи въ области географіи и промышленности.

— Что же касается шума, дорогой ддушка,— сказала Клара, то вамъ скоро долженъ помшать звонъ обденнаго колокола, и я думаю, что эта музыка будетъ очень пріятна для нашего гостя: онъ позавтракалъ рано, кажется, а провелъ наврно вчера очень утомительный день.

Я сказалъ:

— Разъ ужъ вы подняли объ этомъ вопросъ, то я долженъ сознаться, что въ самомъ дл начинаю чувствовать голодъ, все это долгое время я питался однимъ удивленіемъ, это дйствительная истина,— добавилъ я, увидвъ ея улыбку — о, такую прелестную!

Но какъ разъ въ это время на одной изъ башень, высоко въ воздух, раздался гармоничный звонъ серебряныхъ колоколовъ, наигрывающихъ какую-то нжную простую мелодію, звучавшую для моего непривычнаго уха, какъ первая пснь весеннихъ дроздовъ и вызвавшую въ моей душ массу воспоминаній и о хорошихъ, и о дурныхъ дняхъ, одинаково смягченныхъ сладостными звуками.

— Ни одного вопроса больше до обда, — сказала Клара, и взявъ меня за руку съ нжной лаской ребенка она повела меня изъ комнаты внизъ по лстниц, во дворъ музея, предоставивъ обоимъ Гаммондамъ слдовать за нами.

Мы вышли на базарную площадь, гд я уже былъ, небольшая толпа элегантно {Говоря ‘элегантно’, я разумю Персидскую элегантность, а не то, что назвала-бы ‘элегантнымъ’ дама нашихъ дней, отправляющаяся съ визитомъ. Скорй я долженъ былъ-бы сказать ‘изящно’.} одтыхъ людей шла по одному направленію съ нами. Мы повернули къ аркамъ, подошли къ богато отдланной двери, у которой хорошенькая черноволосая двочка дала намъ по прекрасному букету полевыхъ цвтовъ, и вошли въ залъ, гораздо большій, чмъ залъ Гаммерсмитской гостинницы, тщательне отдланный и можетъ быть красиве. Я не могъ оторвать глазъ отъ стнной живописи (къ тому же я считалъ неприличнымъ смотрть все время на Клару, хотя она была вполн достойна этого). Я сразу увидлъ, что сюжеты ихъ были взяты изъ миовъ и сказокъ древняго міра, извстныхъ, по всему вроятію, разв только десятку лицъ въ мое время, и когда оба Гаммонда сли противъ меня, я сказалъ, указывая на фрески:

— Какъ странно видть здсь такіе сюжеты!

— Почему?— спросилъ онъ.— Не знаю, что васъ удивляетъ: всякому извстны эти разсказы, содержаніе ихъ граціозно и занимательно, не слишкомъ трагично для зала, гд большею частью дятъ, пьютъ и веселятся, и все же полно приключеній.

Сказалъ я, улыбаясь:

Я не могъ ожидать, что воспоминаніе о Семи Лебедяхъ, объ Корол съ золотой горы, о Врномъ Генрих и о разныхъ другихъ сказкахъ, собранныхъ Яковомъ Гриммомъ отъ колыбели человчества, доживетъ до сихъ поръ. Я думалъ, что вс эти дтскія сказки давно забыты.

Старикъ улыбнулся и ничего не отвтилъ, но Дикъ немного покраснлъ и сказалъ:

— Что вы хотите сказать, гость? Я нахожу ихъ прелестными, не только картины, но и сказки. Когда мы были дтьми, мы представляли себ ихъ въ каждомъ лсномъ уголк, въ каждомъ ручейк: каждый домъ въ пол казался намъ волшебнымъ замкомъ короля. Помнишь, Клара?

— Да,— сказала она, и мн показалось, что легкое облако набжало на ея прекрасное лицо. Я хотлъ заговорить съ ней, но въ это время къ намъ подошла хорошенькая ‘служанка’, улыбаясь и щебеча какъ малиновка, и подала намъ нашъ обдъ. За обдомъ, какъ и за завтракомъ, все было хорошо приготовлено и красиво убрано, видимо люди, приготовлявшіе его, были заинтересованы въ этомъ дл, но не было ни излишества, ни утонченности, все было просто и въ своемъ род прекрасно, видно было ясно, что это не пиръ, а простои обдъ. Стекло, посуда и блюда были прекрасны на мой взглядъ, такъ какъ я долго изучалъ средневковое искусство, но какой-нибудь клубный завсегдатай девятнадцатаго столтія нашелъ бы ихъ грубыми и недостаточно отдланными, посуда была простая глиняная, но чудно разукрашенная, здсь и тамъ стояла фарфоровая посуда стариннаго, восточнаго типа. Стеклянная посуда красивая, оригинальная и очень разнообразной формы, была немного толста и не такъ ровна, какъ посуда девятнадцатаго вка. Мебель и все убранство комнаты какъ нельзя больше подходили къ столовой, но безъ купеческой ‘вычурности’ столяровъ и обойщиковъ нашего времени. Вмст съ тмъ тутъ совершенно не было того, что въ девятнадцатомъ столтіи называлось ‘комфортомъ’ (т. е. полное неудобство), такъ что мн никогда раньше не приходилось обдать съ такимъ удовольствіемъ.

Когда мы кончили обдъ и сидли за бутылкой прекраснаго бордо, Клара снова вернулась къ сюжетамъ картинъ, какъ будто бы это волновало ее.

Она посмотрла на нихъ и сказала:

— Отчего происходитъ, что когда люди начинаютъ писать поэмы и картины, они рдко берутъ сюжеты изъ современной жизни, хотя мы по большей части интересуемся ею, а если и берутъ, то всегда стараются, чтобъ ихъ поэмы и картины не походили на эту жизнь? Разв мы не такъ хороши, чтобы писать съ насъ? И почему это ужасное прошлое кажется намъ такимъ интереснымъ въ картинахъ и поэзіи?

Старый Гаммондъ улыбнулся.

— Такъ всегда было, и мн кажется, что такъ всегда и будетъ. Правда, въ девятнадцатомъ столтіи, когда искусство было очень слабо, хотя разговоровъ о немъ было очень много, существовала теорія, что искусство и поэзія должны черпать свои сюжеты изъ современной жизни, но они никогда этого не длали, и, несмотря на эту претензію, авторъ всегда старался (какъ это врно замтила Клара) измнить, преувеличить или идеализировать дйствительность, такъ что онъ съ точно такимъ же успхомъ могъ бы разсказывать о временахъ Фараоновъ.

— Вполн естественно,— сказалъ Дикъ, — что намъ нравятся необыкновенныя исторіи: я только что говорилъ, что когда мы были дтьми, мы любили воображать себя то тмъ, то другимъ въ томъ или иномъ мст. То же длаютъ эти картины и поэмы,— разв это не то же самое?

— Ты попалъ въ самый центръ. Дикъ, — замтилъ старый Гаммондъ,— для произведеній искусства и поэзіи мы должны сохранить дтскую сторону нашего я. Когда мы были дтьми, время тянулось для насъ такъ медленно, что у насъ хватало время на все.

Онъ вздохнулъ, потомъ улыбнулся и сказалъ:

— Будемъ радоваться, что мы снова вернули наше дтство. Я пью за наше время!

— Второе дтство!— тихо промолвилъ я и покраснлъ за свою двойную грубость, я понадялся, что онъ не разслышитъ. Но онъ услыхалъ, съ улыбкой обратился ко мн и сказалъ: — Да, — такъ что же? Что касается меня, то я надюсь, что оно будетъ продолжаться долго и что слдующій періодъ мудраго и несчастнаго человчества быстро приведетъ насъ къ третьему дтству, если только нашъ вкъ не есть это третье дтство. А покуда, мой другъ, знайте, что мы слишкомъ счастливы каждый отдльно и вс вмст для того, чтобы безпокоиться о томъ, что будетъ посл.

— Что касается меня,— замтила Клара,— я хотла бы, чтобы мы были достаточно интересны для того, чтобы служить сюжетомъ для поэмъ и картинъ.

Дикъ отвтилъ ей такъ, какъ только можетъ отвтить влюбленный, и что невозможно передать, и затмъ нкоторое время мы сидли молча.

XVII.
Какъ наступила перемна.

Дикъ, наконецъ, нарушилъ молчаніе, сказавъ:

— Гость, простите насъ за этотъ послобденный отдыхъ. Что вы хотите длать теперь? Хотите, запряжемъ Сраго и вернемся въ Гаммерсмитъ? Или хотите, пойдемъ слушать пніе Валлійцевъ въ сосднемъ зал? Или не хотите ли похать со мной въ Сити посмотрть на какое-нибудь дйствительно прекрасное зданіе?— или… что-нибудь вамъ другое?

— Я иностранецъ, — отвтилъ я, — и долженъ предоставить вамъ выбирать за меня.

Въ дйствительности же я совсмъ не желалъ, чтобы меня ‘занимали’, старикъ съ его знаніемъ стараго міра и съ своего рода вывернутой симпатіей къ нему, выражавшейся въ ненависти, былъ для меня нчто врод пуховика, защищавшаго меня противъ холода новаго міра, гд я внезапно лишился привычнаго образа мыслей и дйствій, и я не хотлъ такъ скоро разстаться съ нимъ. Онъ пришелъ мн на помощь, сказавъ:

— Подожди немного, Дикъ, здсь есть еще кое-кто, кром тебя и гостя, съ кмъ не мшало бы посовтоваться, а именно я. Я совсмъ не намренъ лишиться его общества такъ скоро, тмъ боле, что, какъ мн извстно, онъ еще кое о чемъ хочетъ спросить меня. Ступай, пожалуйста, къ твоимъ Валлійцамъ, но только прежде принеси намъ въ этотъ уголокъ еще бутылку вина, а потомъ отправляйтесь, куда вамъ угодно, и приходите за вашимъ другомъ, чтобъ отвезти его обратно не слишкомъ скоро.

Дикъ, улыбаясь, кивнулъ головой, а старикъ и я остались вдвоемъ въ большомъ зал. Блескъ послобденнаго солнца отражался въ красномъ вин и на высокихъ красивыхъ стаканахъ.

Гаммондъ сказалъ:

— Можетъ быть что-нибудь въ особенности поражаетъ васъ въ нашемъ образ жизни теперь, когда вы такъ много слышали о ней, и сами могли видть кое-что?

— Меня поражаетъ больше всего, какъ могло все это произойти.

— Очень понятно,— отвтилъ онъ,— слишкомъ велика перемна. Разсказать вамъ всю исторію было бы трудно, можетъ быть, невозможно. Знаніе, недовольство, обманъ, разочарованіе, разореніе, бдность, отчаяніе — т, которые работали надъ этой перемной, должны были пройти черезъ вс эти фазы страданія, потому что видли дальше. чмъ другіе, но, безъ сомннія, большинство людей смотрло и не понимало, что длается, думая, что все это въ порядк вещей, какъ восходъ и заходъ солнца,— а впрочемъ такъ оно и было въ самомъ дл.

— Скажите мн одно только, если можете, — спросилъ я.— Перемна или ‘революція’, какъ говорили прежде, совершилась мирнымъ путемъ?

— Мирнымъ?— отвтилъ онъ:— какой могъ быть миръ среди несчастныхъ обездоленныхъ бдняковъ девятнадцатаго столтія? Съ начала до конца была война, отчаянная война, покуда надежда и счастье не положили ей конецъ.

— Вы разумете настоящую борьбу съ оружіемъ въ рукахъ?— спросилъ я,— или стачки, закрытіе фабрикъ и голодовки, о которыхъ мы слышали?

— И то и другое,— сказалъ онъ.— Въ главныхъ чертахъ исторія ужаснаго переходнаго періода отъ промышленнаго рабства къ свобод можетъ быть суммирована слдующимъ образомъ. Когда въ самомъ конц девятнадцатаго столтія появилась надежда на возможность осуществленія коммунальныхъ условій жизни, могущество среднихъ классовъ, этихъ общественныхъ тирановъ, было такъ огромно и подавляюще, что почти вс, даже т, которые, вопреки своему разуму и сужденію, возымли такую надежду, смотрли на нее какъ на мечту. И такъ силенъ былъ этотъ взглядъ, что многіе изъ наиболе просвщенныхъ людей, называвшихся тогда соціалистами, хотя хорошо знали и даже распространяли въ обществ, что чистый коммунизмъ (какой вы видите теперь у насъ) былъ единственнымъ разумнымъ условіемъ для существованія, отступали передъ казавшимся имъ совершенно безполезнымъ дломъ проповдывать осуществленіе счастливой мечты. Оглядываясь назадъ теперь, мы можемъ видть, что главнымъ мотивомъ перемны было страстное стремленіе къ свобод и равенству, похожее, если хотите, на безразсудную страсть влюбленнаго, болзненная тоска души, съ ненавистью относившейся къ безцльной одинокой жизни богатаго и образованнаго человка того времени: слова, мой другъ, истинное значеніе которыхъ теперь забыто, такъ далеко отошли мы отъ ужасной дйствительности того времени.

Итакъ, эти люди хотя и сознавали справедливость своихъ взглядовъ, но не врили въ нихъ, какъ въ средства для осуществленія перемны. И это было неудивительно: оглядываясь вокругъ, они видли огромную массу порабощеннаго класса, изнемогающаго подъ бременемъ нищеты, черезчуръ подавленнаго эгоизмомъ бдности для того, чтобы подумать о какомъ-нибудь другомъ исход, кром одного обычнаго, предписываемаго всей рабской системой окружавшей ихъ жизни, а именно — выбраться при помощи счастливаго случая изъ порабощеннаго класса и перейти въ классъ поработителей.

И хотя они знали, что равенство было единственнымъ возможнымъ условіемъ для того, чтобъ улучшить міръ, но въ нетерпніи и отчаяніи постарались убдить себя, что если имъ удастся тмъ или инымъ способомъ внести перемны въ организацію промышленности и частной собственности и этимъ нсколько улучшить положеніе ‘низшихъ классовъ’ (это ужасное слово было тогда въ ходу), то потомъ они могутъ добиться все новыхъ и новыхъ улучшеній, такъ что въ конц концовъ наступитъ практическое осуществленіе равенства (имъ очень нравилось слово ‘практическій’), потому что ‘богатые’ должны будутъ столько платить за содержаніе ‘бдныхъ’ въ сносныхъ условіяхъ жизни, что богатство больше не будетъ цниться и мало-по-малу исчезнетъ само собой. Вы слдите за моею мыслью?

— Да,— отвтилъ я.— Продолжайте.

Если вы слдили за мной, то должны видть сами, что если въ теоріи эта мысль была не дурна, то ‘на практик’ она должна была потерпть крушеніе.

— Почему же?— спросилъ я.

— Разв вы не видите, что хотли привлечь къ осуществленію этого плана людей, не понимавшихъ, чего отъ нихъ хотятъ. Масса порабощеннаго класса помогала проекту улучшеній только для того, чтобы получить возможно-большую подачку. Еслибъ эти классы совершенно были лишены вышеупомянутаго инстинкта, непреодолимаго стремленія къ свобод и равенству, то случилось бы, я думаю, вотъ что: условія жизни извстной части рабочаго класса улучшились бы настолько, что почти сравнялись бы съ условіями жизни людей средняго достатка, но подъ ними находился бы огромный классъ еще боле несчастныхъ рабовъ, рабство которыхъ было бы гораздо ужасне прежняго.

— Что же помшало этому?— спросилъ я.

— Какъ что?— отвчалъ онъ:— все тотъ же вышеупомянутый инстинктъ свободы. Правда, что рабы не могли представить себ счастья свободной жизни, но они, наконецъ, поняли (и довольно скоро), что ихъ притсняютъ ихъ владльцы, догадались, что могутъ обойтись и безъ нихъ, хотя можетъ быть и не сознавали вполн ясно, какимъ образомъ: дошло, наконецъ, до того, что хотя они не были въ состояніи предвидть миръ и счастье, которые должна была имъ принести свобода, но стали подумывать о борьб въ смутной надежд, что она принесетъ спокойствіе.

— Можете вы разсказать мн въ возможно короткихъ чертахъ, какъ все это произошло?— спросилъ я, такъ какъ начиналъ находить его рчь немного неясной.

— Да, — сказалъ онъ, — могу. Проектъ организаціи жизни для блага народа, который самъ не понималъ, чего онъ долженъ желать, извстный въ то время подъ именемъ государственнаго соціализма, уже частью приводился въ исполненіе, хотя не безъ затрудненій, такъ какъ капитализмъ всми средствами старался помшать его осуществленію, и не удивительно, такъ какъ онъ все боле и боле старался разрушить существовавшую систему промышленности и ничего не давалъ взамнъ. Въ результат получилась страшная путаница, еще большее страданіе рабочихъ классовъ и, наконецъ, всеобщее недовольство, такъ продолжалось долго. Могущество высшихъ классовъ ослабло, ихъ богатство уменьшилось, и власть уже не находилась всецло въ ихъ рукахъ, какъ прежде. Съ этой стороны государственный соціализмъ принесъ нкоторую пользу. Но, съ другой стороны, рабочіе классы были плохо организованы и стали еще бдне, хотя и добились (правда, черезъ долгій промежутокъ) повышенія заработной платы. Въ такомъ положеніи находились дла, хозяева не могли привести своихъ рабовъ къ прежнему полному подчиненію, хотя имъ и удалось подавить нсколько слабыхъ, отдльныхъ попытокъ къ возмущенію. Рабочіе добились отъ своихъ хозяевъ нкоторыхъ улучшеній, дйствительныхъ или воображаемыхъ, въ условіяхъ своего существованія, но свободы получить не могли. Наконецъ наступилъ великій крахъ. Но чтобы понять это, вы должны узнать, что рабочіе сдлали большой прогрессъ, хотя и не въ смысл улучшенія жизненныхъ условій.

Я сдлалъ видъ, что ничего не знаю, и спросилъ:

— Въ какомъ же направленіи улучшилось ихъ положеніе, если не въ смысл жизненныхъ условій?

Онъ сказалъ:

— Въ томъ, что они достигли такого порядка вещей, при которомъ легче можно было добиться улучшеній условій жизни. Посл цлаго ряда ошибокъ и несчастій они научились наконецъ размышлять. Теперь у насъ была цлая организація для борьбы съ хозяевами, — борьбы, считавшейся боле полувка необходимымъ условіемъ современной системы труда и производства. Образовались союзы между всми (или почти между всми) людьми, получающими плату за трудъ, и эти-то союзы и помогли рабочимъ добиться отъ хозяевъ улучшеній ихъ существованія, и хотя они нердко принимали участіе въ возстаніяхъ, особенно въ первое время своего существованія, но не въ этомъ заключалась главнымъ образомъ ихъ тактика, въ то время, о которомъ я говорю, они стали настолько сильны, что одна только угроза ‘стачки’ съ ихъ стороны уже вызывала большія уступки со стороны хозяевъ, тогда они оставили безсмысленную тактику прежнихъ трэдъ-юніонистовъ, по которой только часть рабочихъ той или иной фабрики приглашалась прекратить работу и поддерживалась за все время забастовки заработкомъ остальныхъ рабочихъ. Въ то время у нихъ былъ большой капиталъ для поддержки стачекъ, и они могли остановить то или иное производство на какое хотли время.

— А разв не грозила опасность дурного употребленія денегъслучаевъ обмана, напримръ?

Старикъ Гаммондъ недовольно задвигался на своемъ стул и наконецъ сказалъ:

— Хотя все это случилось давно тому назадъ, мн все же совстно и больно признаться вамъ, что такая опасность дйствительно существовала: такого рода мошенничества случались часто, и часто благодаря этому весь планъ чуть не рушился. Но въ то время, о которомъ я говорю, событія приняли такой угрожающій характеръ и необходимость открытой борьбы стала настолько очевидна для всхъ рабочихъ, что вызвала самое серьезное отношеніе къ длу. Вс второстепенныя задачи были оставлены, и мыслящіе люди могли надяться на скорое осуществленіе перемны. Вс эти условія представляли слишкомъ много опасности для предателей и корыстолюбцевъ, и мало-по-малу почти вс они перешли въ ряды реакціонеровъ.

— Ну, а улучшенія,— спросилъ я,— какъ было дло съ ними, въ чемъ они заключались?

Онъ сказалъ:

— Нкоторыя изъ нихъ, наиболе важныя для быта рабочихъ, должны были сдлать сами хозяева подъ давленіемъ рабочихъ, эти новыя условія труда основывались на обыча и не были подтверждены закономъ, но хозяева не могли уже нарушать разъ установившійся обычаи въ виду все возраставшаго могущества рабочихъ организацій. Нкоторыя другія улучшенія были сдланы начавшимся ‘Государственнымъ Соціализмомъ’, и важнйшія изъ нихъ можно наскоро перечислить. Въ конц девятнадцатаго столтія поднялось требованіе, приглашавшее хозяевъ сбавить число рабочихъ часовъ въ день: это требованіе сдлалось такъ настойчиво, что хозяева должны были уступить. Но было ясно, что если вмст съ тмъ не повысится плата за рабочій часъ, то отдльныя уступки не будутъ имть никакого значенія, и надо было принудить хозяевъ возвысить плату за трудъ хотя-бы силой. Поэтому посл долгой борьбы былъ проведенъ другой законъ, опредлявшій минимальную плату за трудъ въ наиболе важныхъ отрасляхъ промышленности, а за нимъ послдовалъ дополнительный законъ, опредлявшій максимумъ цнъ на важнйшіе товары, считавшіеся необходимыми для жизни рабочихъ.

— Вы были страшно близки къ римскимъ законамъ о пролетаріат,— замтилъ я, улыбаясь, — и къ даровой раздач хлба.

— Такъ многіе и говорили,— сказалъ старикъ,— стало своего рода общимъ мстомъ утверждать, что эта трясина поглотитъ мало-по-малу Государственный Соціализмъ, если только онъ захочетъ довести свое дло до конца, чего, какъ вы видите, онъ не могъ сдлать. Но онъ пошелъ все же дальше законовъ о минимум и максимум, необходимыхъ для того времени, какъ мы можемъ это видть теперь. Государство сочло необходимымъ оказать противодйствіе фабрикантамъ, кричавшимъ о близкой гибели промышленности (настолько же желательной, если бы они только знали, какъ прекращеніе холеры, что потомъ, къ счастью, и случилось). Были устроены государственныя фабрики для производства необходимыхъ товаровъ и открыты рынки для ихъ сбыта. Эти мры въ общемъ дали нкоторый результатъ, хотя въ дйствительности все это походило на распоряженія коменданта осажденнаго города. Само собою разумется, что привилегированные классы увидли въ этихъ законахъ конецъ міра.

И не безъ основанія: распространеніе коммунистическихъ теорій и частичное примненіе ихъ государственнымъ соціализмомъ сначала подорвало, а потомъ почти парализовало удивительную торговую систему, во власти которой такъ долго находился старый міръ и при которой немногіе избранники утопали въ наслажденіяхъ, а огромное большинство тонуло въ нищет. ‘Дурныя времена’, какъ тогда говорили, возвращались не разъ и, конечно, хуже всего приходилось рабамъ заработка. Годъ 1952 былъ самымъ худшимъ, рабочіе страшно страдали: немногочисленныя, плохо поставленныя государственныя фабрики, въ которыхъ шло страшное мошенничество, не могли выдержать, и огромная часть населенія должна была кормиться одно время на счетъ открытой ‘благотворительности’, какъ это тогда называли.

Рабочіе союзы со страхомъ и надеждой слдили за положеніемъ вещей. Въ общихъ чертахъ они уже формулировали свои главныя требованія, но теперь торжественнымъ и всеобщимъ голосованіемъ всхъ федеративныхъ обществъ ршено было сдлать первый шагъ на пути къ выполненію этихъ требованій. А требованія эти прямо вели къ тому, чтобы передать управленіе естественными богатствами страны и распредленіе ихъ въ вдніе рабочихъ союзовъ, а привилегированные классы ставились въ положеніе пенсіонеровъ, всецло зависящихъ отъ воли рабочихъ. ‘Резолюція’, какъ это тогда называлось, была распубликована въ современныхъ газетахъ и принята высшимъ классомъ за объявленіе войны. Они стали готовиться дать твердый отпоръ ‘грубому и жестокому коммунизму’, какъ они говорили. Такъ какъ во многихъ отношеніяхъ они были очень могущественны или казались такими, то надялись съ помощью грубой силы отвоевать сначала нкоторыя изъ потерянныхъ правъ, а потомъ, можетъ быть, и вс. Со всхъ сторонъ говорили, что было большою ошибкой со стороны правительства не оказать противодйствія раньше, либералы и радикалы (названія, обозначавшія, какъ вы можетъ быть знаете, лицъ изъ правящихъ классовъ, но склонявшихся къ демократизму) одинаково порицались за несвоевременный педантизмъ и безумную сантиментальность. Въ особенности осуждали Гладстона или Гледстейна (судя по фамиліи, скандинавскаго происхожденія). Мн трудно передать вамъ вс ихъ абсурда. Но страшная трагедія скрывалась за этимъ смхомъ сквозь слезы реакціонной партіи. ‘Надо подавить ненасытную алчность низшихъ классовъ’. ‘Надо проучить народъ’,— вотъ слова, бывшія священнымъ лозунгомъ реакціонеровъ, слова довольно зловщія.

Старикъ остановился, пристально посмотрлъ на мое внимательное и удивленное лицо и потомъ сказалъ:

— Я знаю, дорогой гость, что употребляю слова и фразы, которыя безъ предварительнаго разъясненія могутъ понять только очень немногіе, да и то сомнительно. Но такъ какъ вы еще не заснули, и такъ какъ я говорю съ вами, какъ съ человкомъ другой планеты, то могу спросить васъ, все ли вамъ было понятно до сихъ поръ?

— О, да.— отвтилъ я,— я очень хорошо понялъ, пожалуйста, продолжайте, большая часть изъ того, что вы говорите, была намъ хорошо извстна, когда… когда…

— Да,— перебилъ онъ,— когда вы жили на другой планет. Но теперь о крах.

По какому-то сравнительно ничтожному поводу былъ назначенъ митингъ въ Трафальгарскомъ сквер (за право собираться въ этомъ мст шла борьба въ продолженіе многихъ лтъ). Гражданская буржуазная стража (называвшаяся полиціей) напала, по своему обычаю, на собравшихся съ оружіемъ въ рукахъ, въ свалк многіе были ранены, и пятеро умерло, одни на мст, другіе отъ полученныхъ ранъ, митингъ былъ разсянъ и нсколько сотенъ плнныхъ брошено въ тюрьму. За нсколько дней передъ этимъ такимъ же образомъ былъ разсянъ митингъ въ город, называвшемся Манчестеромъ, теперь уже исчезнувшемъ. Такъ начался ‘урокъ’. Вся страна посл этого пришла въ броженіе, собирались митинги для того, чтобы принять мры къ устройству новаго митинга для противодйствія властямъ. Огромная толпа собралась на Трафальгарскомъ сквер и на сосднихъ улицахъ, толпа эта была настолько велика, что полиція, вооруженная штыками, не могла прорзать ее, произошла рукопашная схватка, трое или четверо изъ толпы были убиты, почти половина полицейскаго отряда раздавлена на смерть толпой, а остальные спаслись какъ могли. Для народа то было большою побдой. На другой день весь Лондонъ (вспомните, чмъ онъ былъ тогда) пришелъ въ смятеніе. Многіе богатые люди ухали въ деревню, исполнительная власть собрала войско, но не смла воспользоваться имъ, а полицію нельзя было сосредоточить въ одномъ мст, такъ какъ всюду вспыхивали или грозили возстанія. Но въ Манчестер, гд народъ былъ не такъ мужественъ, или не былъ доведенъ до такого отчаянія, были арестованы многіе изъ народныхъ предводителей. Въ Лондон предводители Рабочихъ Союзовъ образовали между собой совтъ, извстный подъ старымъ революціоннымъ названіемъ Комитета Общественнаго Спасенія, но такъ какъ у нихъ не было вооруженныхъ отрядовъ, знакомыхъ съ военнымъ искусствомъ, то они не принимали наступательныхъ дйствій, а расклеили только на стнахъ туманныя воззванія къ рабочимъ, убждая ихъ не уступать и не дать себя раздавить. Но все же они назначили митингъ въ Трафальгарскомъ сквер черезъ дв недли посл вышеупомянутой схватки.

Тмъ временемъ волненія въ город все продолжались, и почти вс дла должны были пріостановиться. Газеты, бывшія почти вс въ рукахъ хозяевъ, потребовали отъ правительства репрессивныхъ мрь. Образовался чрезвычайный полицейскій отрядъ изъ молодыхъ людей богатаго класса, также вооруженный, большинство изъ нихъ были здоровые, сильные, краснощекіе юноши, горвшіе желаніемъ подраться, но правительство не ршалось воспользоваться ими, а ограничилось только тмъ, что добилось отъ Парламента резолюціи, по которой ему давалась неограниченная власть для подавленія возстанія, и призывало все больше и больше солдатъ въ Лондонъ. Такъ прошла недля посл большого митинга, почти такой же большой митингъ собрался въ воскресенье и прошелъ совершенно спокойно, такъ какъ не встртилъ противодйствія, и народъ снова провозгласилъ ‘побду’. Но въ понедльникъ народъ, проснувшись, нашелъ, что онъ голоденъ. За послдніе дни группы мужчинъ ходили по улицамъ и спрашивали деньги (или если хотите просили) на пищу, и иногда изъ страха, иногда по доброй вол богатые давали имъ довольно много. Приходскія власти (у меня нтъ времени объяснить это слово) волей-неволей то же роздали бродячему народу всю провизію, какую могли. Ко всему этому были еще опустошены, безъ большихъ помхъ, нсколько булочныхъ и другія лавки съ провизіей. До сихъ поръ пока все шло хорошо. Но въ вышесказанный понедльникъ Комитетъ Общественнаго Спасенія, съ одной стороны боясь всеобщаго безпорядочнаго грабежа, съ другой ободренный нершительными дйствіями правительства, послалъ депутацію съ подводами и разными другими принадлежностями въ два или три огромныхъ магазина въ центр города, чтобы взять у нихъ вс запасы и оставить хозяевамъ письменное обязательство уплатить за все потомъ. Въ тхъ частяхъ города, гд сила была на ихъ сторон, они завладли булочными и посадили въ нихъ своихъ людей, чтобы работать на благо народа. Все это длалось почти безъ помхъ, и полиція помогала производить грабежъ лавокъ въ порядк, какъ будто бы она присутствовала на большомъ пожар.

Но этотъ послдній поступокъ такъ взволновалъ реакціонеровъ, что они ршили принудить исполнительную власть къ ршительнымъ дйствіямъ. На слдующій день вс газеты дышали яростью, какъ это всегда бываетъ съ испуганными людьми, и страшили разными ужасами народъ, правительство и всхъ, кого могли, ‘если только не возстановится порядокъ’. Депутація отъ торговаго класса отправилась къ правительству и сказала ему, что если оно не арестуетъ наконецъ Комитетъ Общественнаго Спасенія, то они сами соберутъ отрядъ, вооружатъ его и нападутъ на ‘поджигателей’, какъ ихъ называли.

Депутація вмст съ нкоторыми издателями газетъ имла длинную бесду съ представителями правительства и двумя или тремя представителями военной силы, пользовавшимися наибольшею репутаціей. Члены депутаціи посл этой бесды имли довольный и веселый видъ и не только ни слова не говорили о необходимости поднять на народъ войско, но въ тотъ же день со всми семьями выхали изъ Лондона въ свои помстья или еще куда.

На слдующій день правительство объявило Лондонъ на осадномъ положеніи, вещь довольно обычная на континент въ государствахъ съ монархическимъ образомъ правленія, но неслыханная для Англіи того времени. Главнокомандующимъ былъ назначенъ одинъ изъ самыхъ молодыхъ и энергичныхъ генераловъ, успвшій пріобрсти нкоторую популярность въ неудачныхъ войнахъ послдняго времени. Газеты ликовали, и вс наиболе ревностные реакціонеры выступили впередъ. Люди, которые въ обычное время должны были держать свои убжденія при себ, или высказывать ихъ только въ самомъ тсномъ кругу, теперь стали надяться на гибель не только соціалистовъ, но и всхъ демократическихъ тенденцій, къ которымъ, говорили они, за послднія шестьдесятъ лтъ относились съ безумною снисходительностью.

Но энергичный генералъ, повидимому, не принималъ никакихъ мръ, и все же только немногія газеты обвиняли его, вс же остальныя заключили изъ этого, что наврно подготовляется какой-нибудь планъ. Что касается до Комитета Общественнаго Спасенія, то, что-бъ онъ ни думалъ о своемъ положеніи, онъ слишкомъ далеко зашелъ для того, чтобъ отступить, а многіе къ тому же думали, что правительство не предприметъ никакихъ дйствій. Они спокойно продолжали заниматься организаціей доставки пищи, которой, если говорить правду, было очень мало, а для противодйствія осадному положенію вооружили сколько возможно народу въ квартал, гд они были сильне, но не позаботились о томъ, чтобъ организовать его или сколько-нибудь научить военному искусству, думая, по всему вроятію, что все равно имъ не удастся сдлать изъ нихъ образцовыхъ солдатъ. Энергичный генералъ, его солдаты и полиція ни мало не мшали всему этому, и въ Лондон стало спокойне, чмъ въ конц предыдущей недли, хотя во многихъ провинціяхъ и вспыхивали возстанія, но властямъ удавалось подавить ихъ безъ большого труда. Самыя серьезныя возстанія были въ Глазго и Бристол.

Наконецъ наступило воскресенье, день митинга, и огромныя толпы народа процессіей отправились къ Трафальгарскому скверу, и съ ними большая часть членовъ Комитета Общественнаго Спасенія, окруженные отрядомъ воруженныхъ тмъ ли инымъ оружіемъ людей. На улицахъ все было мирно и спокойно, хотя многочисленные зрители смотрли на процессію. На Трафальгарскомъ сквер полиціи не было. Народъ занялъ его, и митингъ начался. Вооруженные люди окружили главную трибуну, еще горсть вооруженныхъ находилась въ толп, но огромное большинство было безъ оружія.

Многіе думали, что митингъ пройдетъ спокойно. Члены Комитета Общественнаго Спасенія слышали, правда, въ различныхъ кварталахъ, что противъ нихъ что-то замышляется, но слухи были такъ неясны, что они не могли понять, что имъ угрожало. Скоро они поняли что.

Сосднія со скверомъ улицы еще не успли наполниться, какъ съ сверо-западной стороны появился корпусъ солдатъ и занялъ мсто около домовъ юго-западной стороны. Народъ заревлъ при вид красныхъ мундировъ, вооруженные люди стояли въ нершительности, не зная, что имъ длать, но этотъ новый приливъ людей такъ сдавилъ неорганизованную толпу, что имъ ни въ какомъ случа нельзя было бы пробиться сквозь нее. Только что они успли принять къ свднію присутствіе враговъ, какъ новая колонна солдатъ показалась съ улицы, ведущей къ большой южной дорог по направленію Парламента (все еще существующаго и называемаго рынкомъ продуктовъ для удобренія полей), а также отъ доковъ, со стороны Темзы, подошли къ скверу, все боле и боле тсня толпу, и выстроились съ южной стороны сквера. Тогда т, кто могли видть, что происходитъ, поняли, что имъ приготовили западню, и ломали себ голову придумывая, что имъ готовится.

Тсно сдвинутая толпа не хотла или не могла разойтись и могла двинуться разв только подъ вліяніемъ паники. которая скоро и овладла ею. Немногіе вооруженные люди старались пробиться впередъ или взбирались на пьедесталъ памятника, который прежде стоялъ тамъ, чтобы имть возможность отвтить на вызовъ. И большинству казалось (среди нихъ было много женщинъ), что наступилъ конецъ свта, и что сегодняшній день какъ-то странно не походилъ на вчерашній. Не успли солдаты выстроиться,— говоритъ одинъ ‘очевидецъ’,— какъ изъ рядовъ съ южной стороны выхалъ блестящій офицеръ и сталъ что-то читать по бумаг, которую держалъ въ рукахъ, что онъ читалъ, слышали немногіе, но потомъ мн говорили, что это былъ приказъ разойтись подъ угрозой, что въ противномъ случа ему дано право стрлять въ толпу, и онъ воспользуется имъ. Толпа приняла это за вызовъ и подняла страшный ревъ. Потомъ на время водворилось молчаніе, и офицеръ снова подъхалъ къ рядамъ. Я стоялъ съ края, близко отъ солдатъ,— говоритъ ‘очевидецъ’,— и видлъ, какъ изъ рядовъ выкатили три маленькія орудія, въ которыхъ я узналъ механическія пушки. Я закричалъ: ‘Бросайтесь на землю, они хотятъ стрлять!’ Но толпа была такъ плотно стиснута, что врядъ ли кто могъ опуститься. Я услышалъ рзкій приказъ и въ слдующую минуту не зналъ, гд я нахожусь, потомъ мн показалось, что земля разверзлась и мы очутились въ настоящемъ аду.

Безполезно описывать послдовавшія затмъ сцены. Среди густой толпы появились огромные промежутки, умершіе и умирающіе покрывали землю, стоны, вопли, крики отчаянія наполняли воздухъ, и казалось, что въ мір существуютъ только убійство и смерть. Оставшіеся невредимыми вооруженные люди подняли дикій крикъ и стали стрлять въ солдатъ. Одинъ изъ солдатъ упалъ, я видлъ, какъ офицеръ снова обошелъ ряды и отдалъ приказъ стрлять опять, но солдаты выслушали этотъ приказъ въ угрюмомъ молчаніи и опустили ружья. Только одинъ сержантъ бросился къ механической пушк и началъ ее заряжать, но высокій, молодой человкъ тоже офицеръ выбжалъ изъ рядовъ и оттащилъ его за воротъ, и солдаты стояли неподвижно, покуда пораженная ужасомъ толпа, почти вся безоружная (такъ какъ большинство вооруженныхъ людей пали при первомъ залп) не повалила изъ сквера. Мн говорили потомъ, что солдаты съ западной стороны тоже стрляли и въ свою очередь совершили убійства. Я не помню, какъ я вышелъ изъ сквера, я шелъ, не чувствуя подъ собой почвы, охваченный злобой, ужасомъ и отчаяніемъ.

Такъ говоритъ очевидецъ. Число убитыхъ среди народа залпомъ, продолжавшимся не боле минуты, было ужасно, но нелегко было узнать правду, по всему вроятію, убито было одна или дв тысячи. Изъ солдатъ шесть было убито наповалъ и двнадцать ранено.

Я слушалъ, весь дрожа отъ волненія. Глаза старика заблестли, и лицо разгорлось въ то время, какъ онъ передавалъ мн это событіе, которое я часто предвидлъ въ моихъ мысляхъ. Но все же меня удивляло, что онъ съ такой гордостью разсказываетъ объ этой рзн, и я сказалъ:

— Какой ужасъ! Я думаю, что эта рзня положила конецъ революціи?

— Нтъ, нтъ!— воскликнулъ старый Гаммондъ,— она началась съ нея!

Онъ наполнилъ наши стаканы, всталъ и воскликнулъ: — Выпейте этотъ бокалъ въ память тхъ, кто погибъ тамъ,— было бы слишкомъ долго говорить вамъ, какъ мы много обязаны имъ.

Я выпилъ, онъ снова слъ и продолжалъ:

— Рзня въ Трафальгарскомъ сквер положила начало гражданской войн, хотя, какъ и вс подобнаго рода событія, она разгоралась очень медленно, и народъ врядъ ли самъ сознавалъ, что наступилъ кризисъ.

Какъ ни ужасно было это избіеніе и наступившая посл него отвратительная, непобдимая паника, но, когда народъ очнулся отъ перваго впечатлнія, въ немъ заговорила ярость, а не страхъ. Между тмъ осадное положеніе поддерживалось теперь со всею строгостью энергичнымъ молодымъ генераломъ. Хотя правящіе классы вздрогнули отъ ужаса и негодованія, когда на другое утро узнали о случившемся, но и правительство и его ближайшіе сторонники чувствовали, что теперь они должны были идти до конца. Тмъ не мене газеты капиталистовъ, за двумя исключеніями, были поражены ужасомъ, получивъ потрясающее извстіе, и ограничились простымъ отчетомъ о случившемся безъ какихъ бы то ни было комментарій. Исключеніе составляла такъ называемая ‘либеральная’ газета (тогдашнее правительство держалось либеральнаго направленія), посл предисловія, въ которомъ она объявляла о своихъ неизмнныхъ симпатіяхъ къ рабочему вопросу, она стала доказывать, что во время революціонныхъ смутъ правительство должно быть справедливо, но твердо, и что посл напрасныхъ переговоровъ съ несчастными безумцами, вздумавшими разрушить основы общества (которое довело ихъ до безумія и нищеты) оно должно было сразу разстрлять ихъ, чтобы помшать другимъ вступить на тотъ же путь. Короче сказать, она восхваляла ршительный образъ дйствій правительства, какъ актъ человческой мудрости и справедливости, и не щадила словъ для изображенія разумной демократической эпохи, свободной отъ тираническихъ выходокъ соціалистовъ.

Другимъ исключеніемъ была газета, считавшаяся одной изъ самыхъ отчаянныхъ противницъ демократіи, какой она и была на самомъ дл: но редакторъ ея былъ достаточно мужествененъ, чтобы говорить отъ своего лица, а не отъ лица газеты. Въ немногихъ простыхъ, но негодующихъ словахъ онъ просилъ гражданъ подумать, чего стоило общество, для защиты котораго понадобилось устроить рзню безоружнаго народа и требовалъ, чтобы правительство отмнило осадное положеніе и отдало бы подъ судъ генерала и офицеровъ, разстрлявшихъ народъ. Онъ шелъ дальше и говорилъ, что какія бы ни были его убжденія относительно соціалистической доктрины, онъ будетъ на сторон народа до тхъ поръ, пока правительство не загладитъ свою жестокость и не выслушаетъ требованія людей, знающихъ чего они хотятъ и вынужденныхъ, благодаря полному разложенію общества, искать исполненіи своихъ требованій тмъ или инымъ путемъ.

Само собой разумется редакторъ быль немедленно арестованъ военной властью, но его смлыя слова успли распространиться въ публик и произвели огромный эффектъ: такой эффектъ, что правительство посл нкоторыхъ колебаній отмнило осадное положеніе, хотя въ тоже время усилило военную организацію и сдлало ее боле строгой. Трое изъ членовъ Комитета Общественнаго Спасенія были убиты на Трафальгарскомъ Сквер, остальные же вернулись въ домъ, гд они постоянно собирались и спокойно ждали дальнйшихъ событій. Они были арестованы въ понедльникъ утромъ и наврно были бы разстрляны генераломъ, этой настоящей военной машиной, если бы правительство не испугалось отвтственности за убійство людей безъ суда. Сначала говорили, что ихъ будетъ судить особая судебная комиссія, какъ она называлась, т. е. сборище людей, которые должны были найти ихъ виновными, такъ какъ въ этомъ была ихъ обязанность. Но у правительства посл припадка жара начался ознобъ и заключенныхъ представили на судъ присяжныхъ. Здсь правительству нанесенъ былъ страшный ударъ, несмотря на обвинительный актъ, ясно показывавшій присяжнымъ, что подсудимые должны были быть обвинены, они были оправданы, а присяжные сдлали къ своему вердикту примчаніе, въ которомъ порицали образъ дйствія солдатъ, называя его по причудливой фразеологіи того времени ‘безумнымъ, злополучнымъ и ненужнымъ’. Комитетъ Общественнаго Спасенія возобновилъ свои засданія и сдлался главнымъ соединительнымъ пунктомъ народа въ борьб противъ Парламента. Правительство теперь пошло на уступки и длало видъ, что соглашается исполнить требованія народа, но между тмъ замыслило нанести ршительный coup d’Etat, подготовлямый представителями двухъ парламентскихъ партій, находившихся всегда въ оппозиціи. Лучшая часть общества ликовала, и вс думали, что опасность гражданской войны миновала.

Народъ торжествовалъ побду: въ паркахъ и другихъ мстахъ устраивались огромные митинги въ память жертвъ великаго избіенія.

Мры, принятыя для облегченія рабочихъ, казались высшему классу страшно революціонными, по ихъ всеже было слишкомъ мало для доставленія рабочимъ пропитанія и приличной жизни, и потребовались разнаго рода дополнительныя распоряженія, не опиравшіяся на законъ. И хотя на сторон Правительства и Парламента были суды, армія и ‘общество’, Комитетъ Общественнаго Спасенія становился силой въ стран и дйствительнымъ представителемъ производящихъ классовъ. Онъ пріобрлъ огромное вліяніе посл оправданія его членовъ. Прежніе члены его не обладали, правда, большими административными способностями, но все-же за исключеніемъ немногихъ себялюбцевъ и измнниковъ, это былъ народъ честный и мужественный, и многіе изъ нихъ обладали тми или другими талантами. По теперь, когда настало время ршительныхъ дйствій, на сцену выступили люди, сумвшіе провести свои задачи въ жизнь.

Скоро создалась новая сть рабочихъ ассоціацій, открыто поставившихъ себ задачею перемнить государственный строй на простыя условія коммунизма и, такъ какъ они практически уже были знакомы со всми условіями борьбы за рабочіе интересы, то скоро сдлались представителями и посредниками всего рабочаго класса. Ихъ притснители, выжиматели барышей, почувствовали свое безсиліе, они могли бы выдержать при одномъ условіи, если бы ихъ комитетъ, Парламентъ, собравшись съ силами, снова началъ гражданскую войну, стрляя направо и налво, въ противномъ случа, имъ оставалось пойти на уступки и платить все большую и большую плату за все меньшее и меньшее количество часовъ. Царившая на всемірномъ рынк система близилась къ разрушенію. Это было до такой степени ясно, что средній классъ, потрясенный одно время устроенной правительствомъ великой рзней, снова тсно сплотился и потребовалъ, чтобы правительство обратило вниманіе на положеніе длъ и положило бы конецъ деспотизму представителей соціализма.

Построенный такимъ образомъ заговоръ реакціонеровъ вспыхнулъ бы можетъ быть раньше времени, но представители народа были предупреждены, и прежде чмъ реакціонеры могли осуществить свое намреніе, приняли необходимыя мры.

Либеральное правительство (конечно по взаимному соглашенію) было побито консерваторами, хотя послднихъ было меньше. Народные представители въ Палат Общинъ поняли, что это значитъ и посл нкоторыхъ попытокъ борьбы въ самой Палат, выразили протестъ и оставили Парламентъ для того, чтобы присоединиться къ Комитету Общественнаго Спасенія,— и снова началась ожесточенная гражданская война.

Но первыя дйствія были далеки отъ кровавыхъ схватокъ. Новое правительство, тоже ршивъ дйствовать, не осмлилось возобновить осадное положеніе, но послало отрядъ солдатъ арестовать всхъ членовъ Комитета Общественнаго Спасенія въ полномъ состав. Они не оказали никакого сопротивленія, хотя и могли бы оказать его, такъ какъ у нихъ былъ теперь цлый отрядъ людей, готовыхъ на все. Но они ршили прибгнуть къ другому роду защиты, казавшейся имъ боле дйствительной, чмъ уличныя схватки.

Члены Комитета спокойно отправились въ тюрьму, но душу свою и организацію они оставили. Они опирались не на тщательно подобранный центръ со всевозможными хитросплетеніями, но на огромную массу народа, сочувствующую движенію, и связанную между собой звеньями небольшихъ центровъ съ очень простыми инструкціями. Эти инструкціи теперь были выполнены.

На другой день представители реакціи ждали его съ нетерпніемъ, для того чтобы узнать, какое впечатлніе произведутъ на публику газетные отчеты принятой ими мры — не вышла ни одна газета. И только къ полудню на улицахъ появилось нсколько газетныхъ листковъ, на подобіе газетъ семнадцатаго столтія, отпечатанныхъ полицейскими, солдатами, хозяевами и журналистами. Ихъ жадно хватали и читали. Но въ это время главная часть ихъ сообщеній уже была извстна, и обществу не надо было говорить, что началась всеобщая стачка. Желзныя дороги остановились, на телеграфахъ никого не было, мясо, рыбы и овощи лежали на рынкахъ нераспакованные и портились. Тысячи семей средняго класса, всецло зависвшіе отъ рабочихъ, употребляли всевозможныя усилія, чтобы съ помощью своихъ наиболе энергичныхъ членовъ достать дневное пропитаніе, и между тми изъ нихъ, которые могли отдлаться отъ страха передъ грядущими событіями, было, какъ я слышалъ, возбужденно-радостное настроеніе, вызванное этимъ неожиданнымъ пикникомъ — предвстникомъ будущихъ дней, когда всякій трудъ долженъ былъ сдлаться пріятнымъ.

Такъ прошелъ первый день, и къ вечеру правительство начало приходить въ безпокойство. У него было только одно средство подавить народное движеніе — а именно, грубое насиліе. Но на улицахъ не видно было вооруженныхъ отрядовъ. Рабочіе-Союзы обратили всю дятельность, по крайней мр по виду, на учрежденія для помощи безработнымъ, и правительство не осмливалось арестовывать людей, занятыхъ такимъ дломъ, тмъ боле, что многіе весьма почтенные люди обращались за помощью въ эти учрежденія, вынужденные пользоваться благотворительностью рабочихъ и глотать ихъ пищу. Такимъ образомъ правительство сосредоточило только полицію и солдатъ въ тхъ и другихъ мстахъ и ничего не предприняло въ эту ночь, ожидая, что на утро какая нибудь манифестація со стороны бунтовщиковъ дастъ ему поводъ къ тому или иному образу дйствій. Его ожидало разочарованіе. Обычныя ежедневныя газеты не могли больше вести борьбу и не появились совсмъ за исключеніемъ только одной самой реакціонной (называвшейся Daily Telegraph), которая въ хорошо составленныхъ выраженіяхъ порицала ‘бунтовщиковъ’ за то, что они расшатываютъ основы ихъ ‘общей матери’ Англійской Націи ради выгодъ немногихъ подкупленныхъ агитаторовъ и обманываемой ими толпы. Съ другой стороны соціалистическія газеты (изъ нихъ только три представительницы различныхъ школъ издавались іи, Лондон) вышли, какъ всегда, въ полномъ объем и хорошо отпечатанныя. Публика съ жадностью набросилась на нихъ, ожидая отъ нихъ такъ же какъ и правительство какой нибудь манифестаціи. Но они не нашли тамъ ни одного слова относительно событій дня. Казалось ихъ издатели сосредоточили все свое вниманіе на статьяхъ, которыя, казалось, были бы боле къ мсту лтъ сорокъ тому назадъ подъ техническимъ названіемъ воспитательныхъ статей. Большинство изъ нихъ служили яснымъ и точнымъ изложеніемъ доктрины и образа дйствій соціалистовъ, безъ всякой ненависти и грубыхъ словъ, и среди ужаса и неурядицы на публику повяло отъ нихъ своего рода майской прохладой. И хотя вс знали, что эта новая политика ничто иное, какъ вызовъ и непримиримая ненависть къ тогдашнимъ заправиламъ общества, (такъ смотрли на это и сами ‘бунтовщики’) статьи все же имли ‘воспитательное значеніе’. Но не смотря ни на что, ‘воспитаніе’ другого рода стало дйствовать на публику и нсколько просвтило ея головы.

Что касается до правительства, то оно пришло въ ужасъ отъ этого ‘бойкота’ (мстное слово, обозначавшее тогда протестъ безъ насильственныхъ дйствій). Его собранія стали обнаруживать смятенія и колебанія, то оно хотло пойти на уступки, покуда не удастся придумать какой-нибудь новый заговоръ, то ршало отдать приказъ объ арест всхъ рабочихъ комитетовъ въ полномъ состав, то было готово снова обратиться къ молодому энергичному генералу съ просьбой найти предлогъ устроить новую рзню. Но когда они вспоминали, что солдаты были такъ подавлены убійствами, совершенными ими въ ‘Сраженіи’ на Трафальгарскомъ сквер, что не могли бы стрлять во второй разъ, они отступали въ страх передъ рискомъ новой рзни. Тмъ временемъ арестованные, на суд присяжныхъ были оправданы во второй разъ.

Стачка продолжалась и на слдующій день. Рабочіе комитеты расширили свою дятельность и помогали огромному числу народа, такъ какъ они обезпечили себ доставленіе продуктовъ съ помощью людей, на которыхъ могли положиться. Большое количество зажиточныхъ людей вынуждено было теперь обращаться къ нимъ за помощью. Но случилась слдующая любопытная вещь: толпа молодыхъ людей изъ высшихъ классовъ взяла оружіе и принялась мародерствовать на улицахъ, врываясь въ магазины и забирая оттуда състные припасы. Такой грабежъ они произвели на Оксфордской улиц, бывшей тогда торговой улицей со всякаго рода магазинами. Правительство, находившееся въ это время въ уступчивомъ настроеніи, ршило воспользоваться этимъ случаемъ, чтобы проявить свое безпристрастіе въ дл поддержанія ‘порядка’ и послало арестовать голодную богатую молодежь, но они встртили полицію мужественнымъ сопротивленіемъ и кром троихъ вс спаслись. Но этотъ безпристрастный поступокъ не поднялъ репутацію правительства, какъ оно того ожидало, потому что оно забыло, что вечернихъ газетъ больше не было, но слухи о происшедшей схватк распространились и конечно въ искаженномъ вид: объ ней расказывали какъ о новомъ бунт голоднаго народа восточнаго Лондона и находили вполн естественнымъ со стороны правительства подавлять подобнаго рода возстанія, гд и какъ можно.

Въ этотъ вечеръ заключенныхъ бунтовщиковъ пришли навстить въ ихъ камеры очень вжливыя, симпатичныя лица и старались объяснить имъ, на какой убійственный путь они выступаютъ, и какъ опасенъ такой образъ дйствій для самого народа. Одинъ изъ заключенныхъ говоритъ: это былъ настоящій спортъ въ обмн дипломатическихъ нотъ, когда мы поняли намреніе правительства ‘обработать’ каждаго изъ насъ отдльно въ тюрьм, и мы ловко отвчали на льстивыя рчи высоко ‘образованныхъ и воспитанныхъ лицъ’, присланныхъ для того, чтобы все вывдать отъ насъ. Одинъ смялся, другой разсказывалъ посланнымъ необыкновенныя исторіи, третій хранилъ угрюмое молчаніе, четвертый проклиналъ вжливыхъ шпіоновъ и просилъ ихъ заткнуть глотку — вотъ все, что они могли добиться отъ насъ.

Такъ прошелъ второй день всеобщей стачки. Всмъ мыслящимъ людямъ было ясно, что на третій день долженъ произойти кризисъ, плохо скрываемый страхъ и напряженіе становились невыносимыми. Правящіе классы, и средній неполитиканствующій классъ, служившій главной опорой и поддержкой первому, походили на овецъ, потерявшихъ пастуха, и въ буквальномъ смысл слова не знали, что имъ длать.

Наконецъ они ршили, что имъ осталось только одно: попробовать уговорить ‘бунтовщиковъ’ придти къ какому-нибудь соглашенію. И такъ на слдующій день, третье утро стачки, когда члены Комитета Общественнаго (‘пасенія явились на судъ, къ нимъ отнеслись съ величайшей вжливостью, скоре какъ къ депутатамъ и посламъ, чмъ какъ къ подсудимымъ. Короче сказать, суду было сдлано предписаніе. Судья въ длинной, безсмысленной рчи, которую въ насмшку могъ бы написать одинъ только Диккенсъ, оправдалъ заключенныхъ, они снова вернулись на мсто своихъ сборищъ и продолжали свои засданія. И давно было время. На третій день въ масс стало чувствоваться сильное броженіе. Огромное число рабочихъ было совсмъ не организовано, это были люди, привыкнувшіе дйствовать такъ, какъ заставляли ихъ хозяева, или врне, какъ заставляла ихъ дйствовать система, часть которой составляли хозяева. Теперь, когда старая система разсыпалась въ прахъ, и хозяева потеряли свою власть надъ ними, можно было ожидать, что рабочіе отдадутся во власть животныхъ инстинктовъ и страстей, и произойдетъ всеобщее разрушеніе. Все это наврно и случилось-бы, если бы, во-первыхъ, огромное большинство не руководилось соціалистическими теоріями, а во-вторыхъ не находилось въ постоянныхъ сношеніяхъ съ соціалистами, многіе изъ которыхъ сами принадлежали къ этимъ рабочимъ.

Если бы что-нибудь подобное произошло нсколько лтъ тому назадъ, когда на работодателей смотрли, какъ на естественныхъ руководителей народа, а самые бдные и невжественные люди видли въ нихъ даже свою опору и покорно позволяли себя стричь,— то наврно произошло бы полное крушеніе общества. Но въ теченіе многихъ лтъ рабочіе научились презирать своихъ законныхъ руководителей, освободились отъ своей зависимости по отношенію къ нимъ и теперь стали врить (немного рискованно, какъ покажутъ событія) своимъ незаконнымъ предводителямъ, выдвинутымъ событіями. И хотя многіе изъ нихъ потеряли теперь свое значеніе, ихъ имена и репутація сдерживали страсть.

Эффектъ, произведенный освобожденіемъ комитета, далъ нсколько вздохнуть правительству.

Извстіе это было встрчено рабочими съ величайшею радостью, и даже достаточные люди видли въ этомъ отсрочку разныхъ ужасовъ, которыхъ они начинали бояться и страхомъ передъ которыми многіе объясняли слабость правительства. Насколько это касалось совершившихся до сихъ поръ событій, можетъ быть они были и правы.

— А какъ вы думаете?— спросилъ я.— Что могло бы сдлать правительство? Мн часто приходило въ голову, что при подобнаго рода кризисахъ оно безсильно.

Старый Гаммондъ сказалъ: — Я не сомнваюсь, конечно, что въ конц концовъ все произошло бы такъ, какъ оно произошло. Но правительство могло бы смотрть на войско, какъ на настоящее войско, создать стратегическій планъ кампаніи, какъ это сдлалъ-бы настоящій генералъ, и отнестись къ народу, какъ къ настоящему непріятелю, который надо разбить и разсять, и тогда по всему вроятію побда временно была-бы на его сторон.

— Но разв стали бы солдаты сражаться противъ народа?— спросилъ я. Онъ отвтилъ:— Я думаю, стали бы, судя по всему тому, что мн пришлось слышать, еслибы имъ пришлось имть дло съ вооруженной толпой, какъ бы ни были плохи вооруженіе и организація. Кажется также, что до Трафальгарской бойни они въ общемъ ничего не имли противъ того, чтобы стрлять въ безоружный народъ, хотя многіе изъ нихъ и склонялись на сторону соціализма. Дло въ томъ, что они боялись, какъ бы повидимому безоружный народъ не пустилъ въ ходъ взрывчатое вещество, называемое динамитомъ, что многіе рабочіе похвалялись сдлать наканун событія, въ конц концовъ онъ оказался гораздо мене пригоденъ для борьбы, чмъ это думали. Но офицеры старались увеличить насколько возможно страхъ солдатъ, такъ что они были убждены, что ихъ ведутъ въ отчаянную битву съ дйствительно вооруженными людьми, оружіе которыхъ еще боле опасно, потому что скрыто. Но посл этой бойни трудно было ожидать, чтобы регулярное войско стало стрлять въ безоружный или полу-безоружный народъ.

— Регулярное войско?— воскликнулъ я?— Значитъ были и другіе борцы противъ народа?

— Да,— отвтилъ онъ, — мы сейчасъ подойдемъ къ этому.

— Конечно,— замтилъ я,— вамъ лучше не отклоняться отъ вашего разсказа. Время бжитъ.

Гаммондъ продолжалъ: — Правительство не теряло времени для того, чтобы скоре вступить въ соглашеніе съ Комитетомъ Общественнаго Спасенія, оно ни о чемъ другомъ, какъ о грозившей опасности, не могло думать. Были посланы уполномоченные для переговоровъ съ людьми, которые пріобрли такую власть надъ народнымъ умомъ, тогда какъ настоящіе правители сохранили ее только надъ его тломъ. Нтъ нужды входить теперь въ подробности этого перемирія (потому что это было перемиріемъ) между двумя партіями, правительствомъ Великобританскаго государства и горстью рабочихъ (какъ ихъ тогда называли въ насмшку), между которыми были, разумется, какъ было говорено раньше, способные и одаренные люди, хотя боле талантливые тогда еще не были призванными руководителями. Въ заключеніе вс выставленныя рабочими требованія были исполнены. Теперь мы моліемъ видть, что большинство изъ этихъ требованій не стоило ни такихъ домогательствъ, ни такихъ сопротивленій, но тогда ихъ считали очень важными, и они служили знаменіемъ къ возстанію противъ этой несчастной системы, начинавшей уже распадаться на куски. Одно только требованіе имло важное непосредственное значеніе, и правительство не сразу пошло на него, но такъ какъ ему приходилось имть дло не съ глупцами, то въ конц концовъ оно должно было уступить.

Требованіе это заключалось въ признаніи формальнаго права на существованіе за Комитетомъ Общественнаго Спасенія и за всми, находящимися подъ его крыломъ, рабочими союзами. Это подразумвало, разумется, дв вещи: первое, амнистію для всхъ ‘бунтовщиковъ’, большихъ и малыхъ, правительство не имло больше права подвергать ихъ аресту, безъ какого-нибудь насильственнаго дйствія съ ихъ стороны, и затмъ продолженіе организованной революціи. Только одинъ пунктъ удалось выиграть правительству: наименованія Комитета, страшное революціонное названіе было оставлено, и главный Комитетъ вмст съ его втвями сталъ дйствовать подъ почтеннымъ названіемъ ‘Комиссіи соглашенія и ея мстныя отдленія’. Подъ этимъ именемъ оно стало во глав народа во время, скоро затмъ послдовавшей, гражданской войны.

— О,— проговорилъ я, немного озадаченный,— и такъ, гражданская война все же началась, несмотря на все то, что произошло!

— Такъ случилось,— сказалъ онъ.— Въ дйствительности законное существованіе Комитета и сдлало возможной гражданскую войну въ смысл обычной войны, съ одной стороны прекратились массовыя избіенія, съ другой постоянныя стачки.

— А можете вы сказать мн, какимъ образомъ велась эта война?

— Да,— отвтилъ онъ.— У насъ сохранились документы, которыми мы можемъ располагать, но главное я могу вамъ разсказать въ немногихъ словахъ. Какъ я уже вамъ говорилъ, реакціонеры не могли особенно полагаться на армію, но офицеры въ общемъ были готовы на все, такъ какъ они по большей части принадлежали къ числу самыхъ неразвитыхъ людей въ стран. Каковы бы ни были ршенія правительства, большая часть высшихъ и среднихъ классовъ ршила поднять контръ-революцію, такъ какъ коммунизмъ казался имъ чмъ-то невыносимымъ. Шайки молодыхъ людей, на подобіе мародеровъ, какъ я вамъ уже разсказывалъ, съ оружіемъ въ рукахъ пользовались всякимъ случаемъ, чтобы начать свалку на улиц съ рабочими. Правительство не поддерживало ихъ, но и не останавливало, и держалось въ сторон, надясь, что можетъ быть что-нибудь и выйдетъ изъ этого. ‘Друзья порядка’, какъ они себя называли, имли успхъ вначал и стали смле: многіе офицеры изъ регулярной арміи помогали имъ и доставляли всевозможные военные снаряды. Одной изъ ихъ тактикъ было охрана большихъ фабрикъ, въ которыхъ они ставили даже постоянный гарнизонъ: такъ, напримръ, одно время въ ихъ рукахъ находился весь Манчестеръ, о которомъ я недавно упоминалъ. Началась въ своемъ род безпорядочная война по всей стран съ перемнчивымъ успхомъ то той, то другой стороны: и наконецъ правительство, которое сначала длало видъ, что не замчаетъ борьбы, или относилось къ ней, какъ къ простому бунту, открыто стало на сторону ‘Друзей порядка’, присоединило къ ихъ отрядамъ все регулярное войско, какое только могло собрать, и сдлало отчаянное усиліе одержать верхъ надъ ‘бунтовщиками’, какъ ихъ опять стали называть, и какъ они сами себя называли.

Было слишкомъ поздно. Всякая мысль о мир, основанномъ на компромисс, исчезла съ обихъ сторонъ. Было ясно, что борьба должна была кончиться или рабствомъ для всхъ, за исключеніемъ нсколькихъ привилегированныхъ, или-же системой жизни, основанной на равенств и коммунизм, безпечность, безнадежность, я бы сказалъ, трусость послдняго столтія уступили мсто настойчивому, неутолимому геройству революціоннаго періода. Я не хочу сказать, чтобы народъ того времени предвидлъ жизнь, которую мы ведемъ теперь, но у всхъ было инстинктивное стремленіе къ такой жизни въ общихъ ея чертахъ, а многіе ясно видли за отчаянной борьбой того времени миръ, который она должна была принести. Люди, бывшіе въ то время на сторон свободы, не были несчастливы, я думаю, хотя ихъ волновали и страхъ и надежда, а иногда терзали сомннія и борьба между разнородными обязанностями, которыя трудно было примирить.

— Но какимъ образомъ вели войну революціонеры? Какъ могъ успхъ перейти на ихъ сторону?

Я предложилъ этотъ вопросъ, потому что мн хотлось снова вернуть старика къ разсказу о событіяхъ и отвлечь отъ размышленій вслухъ, вполн естественныхъ въ такомъ возраст.

Онъ отвчалъ:— У нихъ не было недостатка въ организаторахъ: потому что борьба въ т дни, какъ я вамъ говорилъ, заставляла людей одаренныхъ умомъ бросать ежедневныя занятія и развивала въ нихъ необходимые таланты. Судя по всему тому, что мн приходилось слышать и читать, я очень сомнваюсь, чтобы безъ этой ужасной повидимому войны, у рабочихъ могли бы развиться необходимые административные таланты. Скоро среди рабочихъ появились такіе-же талантливые люди, какіе были у реакціонеровъ. Что касается войска, то въ немъ у нихъ не могло быть недостатка, революціонный духъ захватилъ и солдатъ, и многіе изъ нихъ, лучшіе конечно, перешли на сторону народа. Но успхъ былъ имъ обезпеченъ главнымъ образомъ тмъ, что народъ во всхъ тхъ случаяхъ, когда не было насильственнаго принужденія, работалъ на нихъ, а не на реакціонеровъ. На реакціонеровъ нигд не хотли работать за исключеніемъ тхъ мстностей, гд они были всемогущи, но и тамъ постоянно вспыхивали возстанія, и ни одной работы не длалось безъ сопротивленія, косыхъ взглядовъ и угрюмаго вида. Въ конц концовъ не только армія была утомлена всевозможными затрудненіями, съ которыми ей приходилось встрчаться, но даже мирные жители, стоявшіе на сторон реакціонеровъ, были такъ измучены окружающею ихъ ненавистью, всевозможными мелкими заботами и хлопотами, что жизнь сдлалась для нихъ невыносимой. Нкоторые умерли отъ утомленія, другіе покончили самоубійствомъ. Конечно и среди сторонниковъ реакціи были многіе, находившіе утшеніе въ ожесточенной борьб. Но мало-по-малу начался массовой переходъ на сторону ‘бунтовщиковъ’, а такъ какъ число послднихъ все возрастало, то наконецъ всмъ стало ясно, что дло, казавшееся нкогда безнадежнымъ, должно восторжествовать, и что въ безнадежномъ положеніи теперь находилась система рабства и привилегій.

XVIII.
Начало новой жизни.

— И такъ,— произнесъ я,— вы справились съ междуусобіями. И что же, былъ народъ доволенъ наступившимъ новымъ порядкомъ вещей?

— Народъ?— сказалъ онъ.— Конечно вс были рады наступившему миру, въ особенности, когда увидли, а этого нельзя было не видть, что всмъ — даже нкогда богатымъ,— жилось не слишкомъ плохо. А что касается до тхъ, кто былъ бденъ, то во все время войны, продолжавшейся два года, ихъ положеніе улучшилось, несмотря на борьбу, когда же наконецъ наступилъ миръ, они быстро добились вполн приличной жизни. Главное затрудненіе состояло въ томъ, что бывшіе бдняки имли самое слабое представленіе о настоящихъ радостяхъ жизни. Они мало требовали, не знали, что и какъ имъ требовать отъ новаго порядка вещей Можетъ быть было скоре хорошо, чмъ дурно, что первое время необходимость возстановить разрушенное войной благосостояніе заставляло ихъ работать такъ же много, какъ и до революціи. По свидтельству всхъ историковъ, ни одна война не производила такого разоренія въ области промышленности (въ смысл гибели товаровъ и орудій производства), какъ эта гражданская война.

— Меня это удивляетъ,— замтилъ я.

— Удивляетъ?— Я не понимаю, почему,— сказалъ Гаммондъ.

— Потому,— отвтилъ я,— что партія порядка должна была бы оберегать накопленныя богатства, какъ свою личную собственность, такъ какъ въ случа побды, они не подлились бы ничмъ со своими рабами. Съ другой стороны ‘бунтовщики’ боролись именно за обладаніе этими богатствами, и мн думается, что они-Аи, особейпости видя, что побда склоняется на ихъ сторону — должны были бы позаботиться, чтобы было разрушено возможно меньше изъ того, что скоро должно было сдлаться ихъ собственностью.

— Тмъ не мене это случилось именно такъ, какъ я вамъ говорилъ,— сказалъ онъ.— Партія порядка, когда она опомнилась отъ перваго припадка трусости, вызваннаго неожиданностью — или, если хотите, когда она ясно увидла, что они должны быть разорены, что бы ни случилось,— начала бороться съ яростнымъ ожесточеніемъ. Они мало заботились о томъ, къ чему это приведетъ, разъ можно было нанести вредъ врагамъ, разрушившимъ всю прелесть ихъ жизни. А что касается до ‘бунтовщиковъ’, то взрывъ настоящей войны заставилъ ихъ равнодушно относиться къ возможности спасти проклятыя крохи отъ имвшагося богатства. Между тмъ вошло почти въ поговорку повторять, ‘Пусть скоре въ стран будетъ уничтожено все, за исключеніемъ мужественныхъ людей, чмъ намъ снова впасть въ рабство!’

Онъ задумался и, посл небольшого молчанія, продолжалъ:

— Когда начался настоящій конфликтъ, тогда только увидли, какъ ничтоженъ былъ старый міръ рабства и неравенства. Понимаете-ли вы почему? Въ т времена, которыми вы интересуетесь, и о которыхъ, повидимому, вы много знаете не было надежды, ничего, кром тяжелаго ярма заводской лошади въ хомут, погоняемой кнутомъ, но въ наступившую затмъ эпоху борьбы все было окрылено надеждой. ‘Бунтовщики’ въ конц концовъ почувствовали себя достаточно сильными, чтобы возродить новый міръ изъ истлвшихъ останковъ,— и они возродили его!— сказалъ старикъ, блеснувъ глазами изъ-подъ нависшихъ бровей. Онъ продолжалъ:— А ихъ противники познакомились наконецъ съ дйствительною жизнью, съ ея тяжелыми сторонами, о которыхъ они — я разумю весь ихъ классъ — ничего не знали раньше. Короче сказать, оба противника, рабочій и господинъ, въ схватк между собой…

— Въ схватк между собой,— быстро перебилъ я,— разрушили Коммерческую систему.

— Да, да, да,— сказалъ онъ:— это правда. Другимъ способомъ нельзя было разрушить, разв только, можетъ быть, постепеннымъ все большимъ и большимъ паденіемъ всего общества, пока наконецъ оно не очутилось бы въ условіяхъ близкихъ къ варварскому состоянію, но безъ той надежды и безъ тхъ радостей, которыя заключало въ себ настоящее варварство. Несомннно боле сильное и быстродйствующее лкарство было наилучшимъ.

— Несомннно,— повторилъ я.

— Да,— продолжалъ старикъ,— міръ долженъ былъ родиться во второй разъ: разв это могло совершиться безъ трагедіи? Подумайте объ этомъ. Духъ новаго времени, нашего времени заключается въ умнь наслаждаться земной жизнью, могучая, все захватывающая любовь къ природ, ко всей поверхности земли, на которой живетъ человкъ, любовь подобная той, какую чувствуетъ влюбленный къ прекрасному тлу любимой женщины,— вотъ что я называю духомъ новаго времени. Вс другія настроенія, за исключеніемъ этого, были изжиты, критическое отношеніе къ дйствительности, безконечная любознательность, составлявшія отличительную черту древнихъ грековъ, видвшихъ въ стремленіи не средство, а цль, исчезли безвозвратно. И дйствительно, ничего подобнаго нельзя было отыскать въ такъ называемой наук девятнадцатаго столтія, она, какъ вы знаете, составляла главнымъ образомъ принадлежность коммерческой системы, и даже нердко часть ея полицейскаго управленія. Несмотря на ея вншнее значеніе, она была ограничена и труслива, потому что въ дйствительности не врила въ себя. Надо было найти выходъ, найти спасеніе отъ несчастій эпохи, когда жизнь была въ тягость даже богатымъ людямъ, и наступившая великая перемна снесла все это, какъ вы могли убдиться вашими собственными глазами. Нашему воззрнію на жизнь гораздо боле соотвтствуетъ духъ среднихъ вковъ, для которыхъ небо и будущая жизнь были нчто до такой степени реальное, что составляли какъ бы часть ихъ земной жизни, и они любили эту жизнь и украшали ее, несмотря на аскетическія доктрины формальной вры, приказывавшей презирать ее.

Но и это также съ ихъ непоколебимой врой въ небо и въ адъ, какъ въ дв страны, въ которыхъ имъ придется жить, ушли безвозвратно и теперь мы, какъ на словахъ такъ и на дл, вримъ въ непрерывную жизнь человческаго міра, и присоединяемъ каждый день этой общей жизни къ тому небольшому запасу дней, который даритъ намъ наше собственное индивидуальное существованіе: и поэтому мы счастливы. Васъ удивляетъ это?

И въ прошедшія времена, конечно, людямъ говорили, что они должны любить ближнихъ, врить въ религію человчества и тому подобное. Но именно, чмъ возвышенне былъ умъ и чмъ тоньше чувства у человка, для того чтобы цнить эту мысль, тмъ боле отвращеніе ему внушали отдльныя личности, составлявшія массу, которую онъ долженъ былъ чтить, онъ могъ побдить въ себ это отвращеніе только создавая изъ человчества условную абстрактную идею, но она не имла никакого историческаго или дйствительнаго отношенія къ рас, которая въ его глазахъ раздлялась на слпыхъ тирановъ съ одной стороны и на апатичныхъ угнетенныхъ рабовъ съ другой. Но теперь что можетъ мшать принять религію человчества, когда мужчины и женщины, составляющіе человчество, свободны, счастливы, энергичны, обладаютъ по большей части физической красотой, окружены прекрасными вещами своего собственнаго производства и природой, выигрывающей, а не теряющей, отъ соприкосновенія съ людьми? Вотъ что готовила намъ новая эпоха жизни.

— Это совершенная правда,— сказалъ я,— или должно быть правдой, если то что я видлъ обычная ваша жизнь. Можете-ли вы мн теперь сказать, какъ совершался у васъ прогрессъ посл годовъ междуусобицъ?

Онъ отвчалъ:— Я могъ бы разсказать вамъ такъ много, что у васъ не хватило бы времени слушать, но я могу указать на одно обстоятельство, которое могло повести къ очень тяжелымъ послдствіямъ. Когда посл войны люди успокоились и, принявшись за трудъ, довольно скоро заполнили уронъ, причиненный разрушительной войной, нами овладло своего рода разочарованіе, казалось, что предсказанія нкоторыхъ реакціонеровъ прежняго времени готовы были исполниться и конечной цлью всхъ нашихъ стремленіи и успховъ грозилъ стать скучный однообразный уровень утилитарнаго комфорта.

Исчезновеніе конкуренціи, этого необходимаго будто-бы стимула для работы, нисколько не отразилось на производств необходимыхъ для общества продуктовъ,— но если-бы людьми овладла тоска, потому-что у нихъ оставалось слишкомъ много времени на размышленіе и на лнивое бездйствіе — тогда что? Но въ конц концовъ эта надвигавшаяся на насъ грозовая туча пронеслась мимо. Можетъ быть изъ того, что я говорилъ вамъ раньше, вы сами догадаетесь, что послужило лкарствомъ противъ этого несчастья. Вспомните, что многіе изъ производимыхъ прежде товаровъ — гнилые продукты для бдняковъ и ненужные продукты для богатыхъ — больше не производились. Однимъ словомъ, лкарствомъ послужило производство, такъ называемыхъ прежде, произведеній искусства. Теперь у насъ нтъ слова для опредленія этого понятія, потому что искусство сдлалось необходимой частью работы каждаго человка.

— Какъ!— воскликнулъ я.— Неужели у людей хватало времени и возможности заниматься изящными искусствами среди отчаянной борьбы за жизнь и свободу, о которой вы мн разсказывали?

Гаммондъ отвчалъ:— Вы не должны думать, что новыя формы искусства были основаны главнымъ образомъ на воспоминаніяхъ объ искусств прежняго времени, хотя, какъ это ни странно, гражданская воина была гораздо мене разрушительна для искусства, чмъ для чего другого, и искусство, существовавшее при старыхъ формахъ жизни, возродилось чудеснымъ образомъ въ послдніе годы борьбы, въ особенности музыка и поэзія. Искусство или работонаслажденіе — какъ это надо было-бы назвать — о которомъ я сейчасъ говорю, явилось само собой изъ инстинкта, свойственнаго народу, не подавленному непосильнымъ и чрезмрнымъ трудомъ, исполнять каждую работу наилучшимъ образомъ — доводить ее до совершенства въ своемъ род, и когда это началось, человчествомъ овладло страстное стремленіе къ красот, и они стали, робко и грубо сначала, украшать свои произведенія, но разъ уже принявшись за это, стали быстро совершенствоваться. Всему этому очень помогло полное отсутствіе грязи, къ которой такъ равнодушно относились наши предки, а также свободная, но не бездятельная деревенская жизнь, ставшая у насъ обычаемъ, какъ я вамъ уже говорилъ. Такимъ образомъ мало-по-малу мы стали находить наслажденіе въ работ, потомъ стали сознательно относиться къ этому удовольствію, стали культивировать его и стремиться къ совершенству, и тогда было все достигнуто, мы стали счастливы. И да будетъ такъ во вки вковъ.

Старикъ погрузился въ задумчивость не безъ нкоторой примси печали, какъ мн показалось: но я не хотлъ нарушать ее. Вдругъ онъ встрепенулся и сказалъ,— Ну, дорогой гость, вотъ Дикъ и Клара идутъ за вами, и моимъ разсказамъ конецъ. Я думаю, что вы не очень досадуете на это. Длинный день подходитъ къ концу, и вамъ предстоитъ чудная поздка назадъ въ Гаммерсмитъ.

XIX.
Возвращеніе въ Гаммерсмитъ.

Я ничего не отвтилъ, такъ какъ не чувствовалъ себя въ состояніи говорить пустыя вжливыя фразы посл такого серьезнаго разговора. Въ дйствительности я предпочелъ-бы продолжать нашу бесду со старикомъ, понимавшимъ привычный мн образъ мыслей, тогда какъ съ молодыми людьми, несмотря на всю ихъ любезность, я чувствовалъ себя человкомъ съ другой планеты. Тмъ не мене я не показалъ этого и улыбнулся какъ могъ привтливе молодой пар. А Дикъ въ отвтъ на мою улыбку сказалъ:— Отлично, дорогой гость, я радъ, что вы снова будете со мной, и что вы съ ддушкой не совсмъ погрузились въ другой міръ. Мн уже приходило въ голову, когда я слушалъ тамъ Валлійцевъ, что можетъ быть вы уже теперь исчезли отъ насъ, что мой родственникъ сидитъ одинъ въ комнат, передъ нимъ никого нтъ, и никто его не слушаетъ.

Мн были непріятны эти слова: передо мной вдругъ встали грубыя ссоры, и вся жалкая трагедія оставленной мной жизни: я представилъ себ со всею ясностью мои страстныя стремленія къ спокойствію и миру въ той прошлой жизни, и мысль вернуться къ ней опять страшила меня. Но старикъ засмялся своимъ старческимъ смхомъ и сказалъ:

— Не бойся, Дикъ. Во всякомъ случа я говорилъ не въ пустое пространство и, конечно, не одному только нашему новому другу. Почемъ знать, можетъ быть нашъ гость вернется когда-нибудь къ своему народу и разскажетъ о насъ, и это принесетъ пользу имъ, а слдовательно и намъ.

На лиц Дика выразилось изумленіе:— Какъ, ддушка? Я не совсмъ понимаю, что ты хочешь сказать. Что до меня касается, то я надюсь, что онъ не оставитъ насъ. Разв ты не видишь, что онъ совсмъ другой человкъ, совсмъ непохожъ на тхъ, кого мы привыкли видть, и наводитъ насъ на разнаго рода размышленія: я уже чувствую, что лучше сталъ понимать Диккенса съ тхъ поръ, какъ поговорилъ съ нимъ.

— Да,— замтила Клара,— и я думаю, что черезъ нсколько мсяцевъ онъ у насъ помолодетъ, мн бы хотлось посмотрть, какъ онъ будетъ выглядть, когда морщины исчезнутъ съ его лица. Какъ вы думаете, вдь онъ помолодетъ, когда поживетъ съ нами нкоторое время?

Старикъ покачалъ головой, посмотрлъ на меня серьезнымъ взглядомъ, но ничего не отвтилъ: одну или дв минуты мы вс молчали. Клара прервала молчаніе.

— Ддушка, мн это не нравится: что-то безпокоитъ меня, точно должно случиться что-то непріятное. Вы говорили съ нашимъ гостемъ о прошлыхъ несчастіяхъ и жили въ прошлыхъ несчастныхъ временахъ, и вотъ теперь все это носится въ воздух вокругъ насъ, и мы чувствуемъ себя такъ, какъ будто словно стремимся къ чему-то, чего мы не можемъ достигнуть.

Старикъ ласково улыбнулся ей и сказалъ:

— Ну, мое дитя, если это такъ, то идите и живите въ настоящемъ, и вы скоро стряхнете съ себя все это.— Потомъ онъ обратился ко мн:— Было ли у васъ, гость, что-нибудь подобное въ той стран, откуда вы пришли?

Влюбленные теперь нжно говорили между собой, отвернувшись отъ насъ и не замчая насъ, и я отвтилъ тихо:

— Да, когда я былъ счастливымъ ребенкомъ въ солнечный праздникъ, и у меня было все, что я могъ пожелать.

— Вотъ именно,— сказалъ онъ.— Помните, вы только что недавно говорили мн. что мы переживаемъ второе дтство въ этомъ мір. Вы увидите, какой это счастливый міръ, вы снова будете счастливы въ немъ нкоторое время.

Мн опять стало непріятно отъ этой какъ бы скрытой угрозы въ его словахъ, и я всми силами старался вспомнить, какъ я попалъ къ этому любопытному народу, но въ это время старикъ весело закричалъ:

— Теперь, дти мои, уведите вашего гостя и займитесь имъ хорошенько, на вашей обязанности лежитъ разгладить его морщины и успокоить его душу: онъ никогда наврно не видлъ столько счастья, какъ вы. Счастливаго пути, гость! и онъ горячо пожалъ мн руку.

— Прощайте,— сказалъ я, — очень вамъ благодаренъ за все то, что вы мн разсказали. Какъ только я опять буду въ Лондон, я непремнно навщу васъ. Вы позволите?

— Да,— сказалъ онъ, — прізжайте, пожалуйста, если сможете.

— Ну, это еще не скоро будетъ, — весело вставилъ Дикъ,— какъ только начнется снокосъ на верховьяхъ рки, я сдлаю съ нимъ маленькую поздку по стран въ промежутк между снокосомъ и жатвой для того, чтобы онъ могъ посмотрть, какъ живутъ у насъ, на свер. Потомъ, во время жатвы, намъ придется порядкомъ поработать, въ особенности въ Уильтшир. Ему, пожалуй, нелегко придется отъ этой жизни на открытомъ воздух, но я буду твердъ какъ скала.

— Ты и меня возьмешь съ собой, Дикъ?— сказала Клара, положивъ ему на плечо свою хорошенькую ручку.

— Почему-же нтъ?— отвтилъ Дикъ съ нкоторой горячностью.— И мы постараемся, чтобы ты шла въ постель въ достаточной мр усталая, и ты будешь такъ прелестна съ загорлой шеей, загорлыми руками, и съ блымъ какъ снгъ тломъ, подъ одеждой, что выкинешь изъ головы вс твои странныя причуды. Да, недля снокоса намъ всмъ принесетъ пользу.

Двушка очень мило покраснла, но не отъ стыда, а отъ удовольствія, а старикъ засмялся и сказалъ:

— Я вижу, гость, что вамъ будетъ, какъ нельзя лучше: вамъ нечего бояться, что эти оба будутъ относиться къ вамъ слишкомъ офиціально: они такъ заняты собой, что вы часто будете предоставлены самому себ, а это самая большая любезность, которую только можно оказать гостю, по моему мннію. О, вамъ нечего также опасаться быть лишнимъ, эти птички въ гнздышк любятъ имть хорошаго, подходящаго друга, около котораго можно было-бы отдохнуть отъ экстазовъ любви въ тихомъ спокойствіи дружбы. Кром того Дикъ и въ особенности Клара, любятъ иногда поговорить, а вы знаете влюбленные говорятъ между собой только, когда у нихъ непріятности, а то они воркуютъ. Прощайте, гость, будьте, счастливы.

Клара подошла къ старому Гаммонду, обвила его шею руками, нжно поцловала и сказала:

— Вы ужасно милый старикъ, и можете смяться надо мной, сколько хотите, и вамъ недолго придется насъ ждать, и мы постараемся, чтобы нашъ гость былъ счастливъ, но только, пожалуйста, не воображайте, что есть хоть чуточку правды въ томъ, что вы сказали.

Затмъ я снова пожалъ ему руку, и мы вышли изъ комнаты сначала въ корридоръ, а потомъ на улицу, гд мы нашли ожидавшаго насъ въ оглобляхъ Грейлока. За нимъ былъ хорошій присмотръ: маленькій мальчикъ лтъ около семи держалъ его за повода и внимательно смотрлъ прямо ему въ морду, на его спин сидла двочка лтъ четырнадцати, держа передъ собой трехлтнюю сестру, а сзади примостилась другая двочка на годъ старше мальчика. Вс трое ли вишни и въ промежуткахъ между дою ласкали и поколачивали Грейлока, который съ удовольствіемъ принималъ ихъ ласки, но при появленіи Дика сейчасъ-же навострилъ свои уши. Двочка спокойно соскочила, подошла къ Клар и стала прижиматься и ласкаться къ ней.

Мы сли въ экипажъ. Дикъ тронулъ возжами, и мы покатили по улиц, Грейлокъ бжалъ умренной рысью между прелестными деревьями лондонскихъ улицъ, наполнявшихъ волнами благоуханій прохладный вечерній воздухъ, солнце уже склонилось къ закату.

Мы хали довольно медленно, такъ какъ масса народу вышла подышать свжимъ вечеромъ. Прозжая среди такого множества людей, я тмъ боле могъ обратить вниманіе на ихъ вншность и долженъ сказать, что мой вкусъ, привыкшій къ мрачнымъ срымъ или врне коричневымъ тонамъ девятнадцатаго столтія, готовъ былъ осудить веселость и яркость одеждъ, и я рискнулъ замтить это Клар. Она посмотрла на меня съ изумленіемъ и даже съ нкоторымъ негодованіемъ: — Ну, такъ что-же, что-же изъ этого? Они не грязной работой заняты, они наслаждаются прекраснымъ вечеромъ, тутъ ничто не можетъ испортить ихъ платье. Разв-жъ это не красиво? И он совсмъ не слишкомъ нарядно одты.

— И это была правда, потому что многіе были одты въ довольно скромные, но все-же прелестные цвта, а гармонія красокъ была безподобна.

Я отвтилъ: — Положимъ красиво, но какъ они добываютъ себ такія дорогія платья? Смотрите! Вотъ идетъ средневковый человкъ въ скромной срой одежд, но я отсюда вижу, что она сшита изъ дорогой шерстяной матеріи и покрыта шелковой вышивкой.

— Онъ могъ бы надть и плохое платье, если бы это ему нравилось, но онъ самъ не захотлъ бы наврно оскорблять чувства другихъ,— замтила Клара.

— Но скажите-же мн пожалуйста.— спросилъ я, — откуда они берутъ на это средства?

Но едва я произнесъ эти слова, какъ понялъ, что сдлалъ свой всегдашній промахъ: я замтилъ, какъ дрогнули отъ смха плечи Дика, но онъ не проронилъ ни слова, а предоставилъ меня нжному попеченію Клары, которая сказала:

— Что? Я не знаю, о чемъ вы говорите. Конечно, у насъ есть средства для этого, иначе мы не стали-бы такъ одваться. Мы могли бы очень легко говорить, что тратимъ свой трудъ только на удобную одежду, но мы идемъ дальше этого. Что вы находите дурного въ этомъ? Можетъ быть вы думаете, что мы терпимъ лишеніе въ пищ, для того чтобы добыть себ красивыя платья? Или вамъ не нравится, что мы любимъ, чтобы одежда, прикрывающая тло, была такъ-же красива, какъ самое тло?— такъ-же какъ красива отъ природы шкура бобра или оленя? Скажите, что вы находите тутъ плохого?

Я уступилъ передъ такимъ бурнымъ натискомъ и пробормоталъ первое попавшееся извиненіе. Я долженъ былъ-бы самъ знать, что народъ, любящій вообще архитектуру, долженъ стремиться и къ украшенію себя. Къ тому же покрой ихъ одежды, независимо отъ цвта, былъ красивъ и удобенъ — прикрывая формы онъ не длалъ ихъ ни безобразными, ни смшными.

Клара смягчилась и когда мы подъзжали къ уже упомянутому лсу, она обратилась къ Дику:

— Что я теб скажу, Дикъ, теперь когда ддушка Гаммондъ-старшій видлъ нашего гостя въ его оригинальной одежд, мн кажется, мы могли-бы выбрать ему что-нибудь боле приличное для нашего завтрашняго путешествія. Тмъ боле, что если мы не переоднемъ его, то намъ придется отвчать на всевозможные вопросы по поводу его одежды. Кром того,— лукаво добавила она,— когда онъ самъ будетъ одтъ въ красивое платье, онъ не будетъ такъ поспшно осуждать насъ за то, что мы портимъ даромъ наше время, желая украсить себя, чтобы нравиться другъ другу.

— Отлично, Клара,— отвтилъ Дикъ,— у него будетъ все, что ты — что онъ пожелаетъ. Я выберу завтра чго-нибудь для него, прежде чмъ онъ встанетъ.

XX.
Снова Гаммерсмитская гостиница.

Разговаривая такимъ образомъ, мы хали не спша, былъ чудный вечеръ, весь пропитанный ароматомъ растеній, наконецъ мы дохали до Гаммерсмитской гостиницы, гд насъ привтливо встртили наши тамошніе друзья. Боффинъ въ новой одежд привтствовалъ меня съ изысканной любезностью, ткачъ хотлъ вывдать отъ меня, о чемъ говорилъ со мной старый Гаммондъ, и когда Дикъ не позволилъ ему это, онъ весело и дружески засмялся, Анни пожала мн руку и такъ ласково выразила увренность, что я хорошо провелъ день — что я почувствовалъ легкую досаду, когда паши руки разъединились, сказать правду, она нравилась мн больше, чмъ Клара, мн казалось, что Клара всегда была какъ будто немного на сторож, тогда какъ Анни могла служить воплощеніемъ искренности и безъ всякаго усилія со своей стороны казалась довольной всмъ и всми.

Въ этотъ вечеръ состоялось маленькое торжество, отчасти въ мою честь, отчасти, какъ я подозрваю, въ честь Дика и Клары, вновь соединившихся. Было подано самое лучшее вино, весь залъ благоухалъ роскошными лтними цвтами, а посл ужина у насъ не только была музыка (Анни, по моему мннію, превзошла всхъ мягкостью и чистотой своего голоса, а также выразительностью и фразировкой), но мы даже стали разсказывать другъ другу разныя исторіи, и сидли, слушая ихъ, безъ огня, только при свт лтней луны, лившей свои лучи сквозь чудныя стекла оконъ, и казалось, будто-бы мы принадлежали къ давно прошедшему времени, когда книги были рдкостью, а искусство чтенія тоже не часто встрчалось. И въ самомъ дл, я долженъ это сказать здсь, хотя можетъ быть вы и сами замтили, что мои друзья, умя всегда поговорить о книгахъ, не были, въ большинств случаевъ, особенными любителями чтенія, въ особенности если принять во вниманіе изящество ихъ манеръ и большое количество свободнаго времени, которое у нихъ несомннно имлось. Когда Дикъ въ особенности упоминалъ о какой-нибудь книг, онъ длалъ это съ видомъ человка, совершившаго подвигъ, какъ будто бы онъ хотлъ сказать:— Вотъ видите, я дйствительно читалъ это!

Вечеръ прошелъ для меня слишкомъ скоро. Съ этого дня, въ первый разъ въ моей жизни, я вполн сталъ наслаждаться зрительными впечатлніями, безъ всякихъ несоотвтствующихъ мыслей, безъ этого страха передъ надвигающимся бдствіемъ, мучившимъ меня всегда раньше, когда мн случалось любоваться прекрасными произведеніями искусства прошлыхъ вковъ среди чудной природы: и то и другое результатъ долгой вковой традиціи, толкавшей людей творить произведенія искусства, и заставлявшей природу измняться подъ вліяніемъ столтій. Здсь я могъ наслаждаться безъ всякой задней мысли о несправедливости и безмрномъ труд, доставлявшемъ мн возможность имть досугъ, о невжеств и скук жизни, заставлявшей меня углубляться въ изученіе исторіи, о тираніи и борьб за существованіе, полное страха и неудачъ, заставлявшихъ меня уходить въ область вымысла. Единственное опасеніе, тревожившее мое сердце, когда наступило время идти спать, была мысль о томъ, гд-то я проснусь завтра, но я отогналъ ее и пошелъ спать вполн счастливый, и черезъ нсколько минутъ погрузился въ сонъ безъ сновидній.

XXI.
Вверхъ по рк.

Когда я проснулся на другой день, стояло чудное солнечное утро, я соскочилъ съ постели съ нкоторымъ страхомъ, но быстро успокоился, когда, осмотрвшись въ моей маленькой спальн, я увидлъ блдныя, но хорошо раскрашенныя фигуры на известковыхъ стнахъ съ подписанными подъ ними стихами, нкоторыя изъ которыхъ мн были хорошо извстны. Я быстро одлся въ приготовленную для меня синюю одежду, такую красивую, что мн было немного неловко надть ее, и все время чувствовалъ возбужденную радость, точно мн предстоялъ какой-то праздникъ, чувство, которое я хорошо помнилъ, но не испытывалъ, съ тхъ поръ, какъ мальчикомъ прізжалъ на лтнія вакаціи домой.

Было повидимому совсмъ раннее утро, и я думалъ, что буду одинъ въ зал, когда вошелъ въ нее изъ корридора, гд была моя комната, но я встртилъ Анни, которая, оставивъ свою щетку, поцловала меня,— боюсь только въ знакъ дружбы, безъ всякой другой мысли,— правда, она покраснла при этомъ, но не отъ стыдливости, а отъ дружескаго удовольствія, потомъ она снова взяла свою щетку и продолжала мести, кивнувъ мн, какъ-бы желая сказать, чтобы я не мшалъ ей, а смотрлъ-бы, если хотлъ. Сказать правду, для меня это было довольно пріятное зрлище, еще пять двушекъ помогали ей, и ихъ граціозныя фигуры, занятыя этой легкой работой, были достойны того, чтобы любоваться ими, они мели, самымъ научнымъ способомъ, а ихъ веселый говоръ и смхъ пріятно ласкали слухъ. Но Анни бросила мн нсколько словъ, уходя на другой конецъ залы:— Гость,— сказала она,— я рада, что вы такъ рано встали, но мы не хотли-бы мшать вамъ, наша Темза прелестна въ іюн мсяц въ половин седьмого утра: было бы жаль, если бы вы проспали такое утро, мн сказали подать вамъ чашку молока и хлбъ, но не сюда, и затмъ провести васъ къ лодк, Дикъ и Клара теперь уже также готовы. Подождите минуту, пока я кончу этотъ рядъ.

Потомъ она снова оставила свою щетку, подошла, взяла меня за руку, повела на террасу надъ ркой, посадила у маленькаго столика подъ кустами, гд мое молоко и хлбъ показались мн самымъ изысканнымъ завтракомъ, и сама сла около меня. Черезъ минуту или дв Дикъ съ Кларой подошли ко мн, послдняя выглядла очень красивой и свжей въ легкомъ шелковомъ расшитомъ плать, показавшемся моему непривычному взгляду слишкомъ яркимъ и наряднымъ, Дикъ былъ также очень красиво одтъ въ блую фланель, съ прелестной вышивкой. Клара дотронулась до своего платья, привтствуя меня съ утромъ и сказала смясь:— Посмотрите-ка, гость! вы видите, мы такъ-же нарядны, какъ т люди, которыхъ вамъ такъ хотлось осуждать вчера вечеромъ, видите-ли, аы не хотимъ, чтобы этотъ яркій день и цвты стыдились насъ. Ну, теперь браните меня!

— Нтъ, ни въ какомъ случа,— отвчалъ я,— вы оба точно родились отъ этого солнечнаго дня, если я буду бранить васъ, я долженъ буду бранить и его.

— Вы знаете,— сказалъ Дикъ,— это особенный день — я разумю вс эти дни. Снокосъ въ нкоторыхъ отношеніяхъ лучше чмъ жатва, потому что погода лучше, если только вамъ не случалось косить на лугу въ хорошую погоду, вы не можете себ представить, что это за чудная работа. И женщины такъ красивы на этой работ!— прибавилъ онъ нсколько робко,— принимая все это во вниманіе, я думаю, мы правы, стараясь украсить это время незатйливымъ образомъ.

— Женщины работаютъ въ шелковыхъ платьяхъ?— спросилъ я, улыбаясь.

Дикъ хотлъ отвтить мн, по Клара зажала своей ручкой ему ротъ и сказала:— Нтъ, нтъ, Дикъ, не надо ему разсказывать слишкомъ много, или я буду думать, что ты превратился въ твоего стараго ддушку. Пусть онъ самъ все увидитъ, ему не долго придется ждать.

— Да,— прибавила Анни,— не расписывайте ему слишкомъ хорошо то, что ему придется увидть, а то онъ разочаруется, когда поднимется занавсъ. Я не хочу, чтобы онъ разочаровался. Но теперь вамъ время хать, если вы не хотите упустить лучшее время прилива, а также солнечнаго утра. Прощайте, гость!

Она поцловала меня со свойственнымъ ей дружескимъ искреннимъ выраженіемъ, и мое желаніе участвовать въ экспедиціи улетучилось, но я постарался преодолть это чувство: было ясно, что такая прелестная женщина не могла не имть возлюбленнаго, подходящаго къ ея годамъ. Мы спустились по ступенькамъ лстницы и вошли въ хорошенькую, прелестно разубранную лодку не слишкомъ легкую для того, чтобы мы могли удобно размститься въ ней съ нашими пожитками, и только что услись въ нее, какъ пришли Боффинъ и ткачъ, чтобы проводить насъ. Первый прикрылъ теперь свое великолпіе простымъ рабочимъ костюмомъ, увнчаннымъ огненной шляпой, которую онъ снялъ, чтобы помахать ею въ знакъ прощанія съ торжественной старо-испанской любезностью. Потомъ Дикъ оттолкнулъ лодку отъ берега, сильно налегъ на весла, и Гаммерсмитъ съ его благородными деревьями и прекрасными прибрежными домами сталъ тихонько отплывать отъ насъ.

Пока мы плыли, я не могъ удержаться, чтобы рядомъ съ общанной мн Дикомъ картиной снокоса не поставить другую, хорошо знакомую мн, картину, особенно живо вспомнились мн женщины во время работы: рядъ тощихъ фигуръ, худыхъ, плоскогрудыхъ, безобразныхъ, безъ малйшаго изящества формъ или лица, одтыхъ въ неряшливыя ситцевыя платья и безобразныя плоскія шляпы, вяло и механически двигали граблями. Какъ часто это отравляло мн прелесть іюньскаго дня: какъ часто я страстно хотлъ увидть на этихъ лугахъ мужчинъ и женщинъ, достойныхъ чуднаго изобилія жаркаго лта, съ его роскошными красотами и упоительными благоуханіями.

Теперь міръ сталъ старше и мудре, и наконецъ моя мечта готова была осуществиться.

XXII.
Гэмптонъ-Кортъ. Поклонникъ стараго времени.

И такъ мы плыли. Дикъ гребъ свободно и легко, а Клара, сидя рядомъ со мной, любовалась его мужественной красотой, его добродушнымъ открытымъ лицомъ, и ни о чемъ другомъ, какъ мн кажется, не думала. Чмъ выше мы поднимались по рк, тмъ мене было разницы между Темзой этого времени и прежней Темзой. Это начало деревенской Темзы было хорошо и въ старые годы, ее портили тогда только вульгарныя виллы разбогатвшихъ мщанъ. И въ то время, какъ мы скользили между прелестной лтней зеленью, я чувствовалъ, что моя юность снова возвращается ко мн, какъ будто-бы я участвовалъ въ одной изъ рчныхъ экскурсій, которыя я такъ любилъ въ т дни, когда былъ слишкомъ счастливъ, чтобы думать о томъ, что гд-нибудь можетъ быть нехорошо.

Наконецъ мы подплыли къ повороту рки, съ лвой стороны раскинулась хорошенькая маленькая деревушка съ нсколькими старыми домами, спускавшимися прямо къ вод, гд находился паромъ, за этими домами, покрытые вязами, луга кончались каймой высокихъ изъ, а справа узенькая тропинка вилась по открытому пространству къ огромнымъ и старымъ деревьямъ, украшеніямъ стараго парка, они тянулись далеко по берегу рки до самаго конца изгиба и кончались маленькимъ городомъ съ граціозными и хорошенькими домиками, старыми и новыми, съ возвышающейся надъ ними длинною съ остроконечными зубцами стной какого-то большого зданія изъ краснаго кирпича, частью готическаго стиля послдняго періода, частью стиля Вильгельма Голландскаго, но ослпительный блескъ яркаго солнца, чудная природа, включая сюда и блестящую голубую поверхность рки, придавали ему какую-то своеобразную прелесть, несмотря на окружающія его чудныя зданія новаго времени.

Волны аромата, среди котораго особенно выдлялся цвтъ липы, неслись къ намъ изъ невидимыхъ садовъ. Клара привстала со своего мста и воскликнула:

— О, Дикъ, дорогой, не остановиться-ли намъ въ Гэмптонъ-Корт на сегодня, чтобы погулять немного по парку съ гостемъ и показать ему эти милыя, старыя зданія? Почему-то,— должно-быть потому, что ты жилъ такъ близко отсюда,— ты рдко бралъ меня въ Гэмптонъ-Кортъ.

Дикъ остановилъ на минуту свои весла и сказалъ:— Ты, кажется, залнилась сегодня, Клара. Мн бы не хотлось останавливаться до Шеппертона, не лучше-ли намъ остановиться въ Гэмптонъ-Корт, чтобы пообдать, а около пяти часовъ снова тронуться въ путь?

— Хорошо,— отвчала она,— но мн хотлось-бы, чтобы нашъ гость провелъ два или три часа въ Парк.

— Въ Парк?— сказалъ Дикъ,— но въ это время года весь берега. Темзы одинъ сплошной паркъ, а что касается до меня, то я предпочелъ-бы лежать подъ какимъ-нибудь вязомъ на краю хлбнаго поля, слушая жужжанье пчелъ и трескъ колосьевъ по бороздамъ, чмъ гулять въ какомъ-бы то ни было парк Англіи. Кром того…

— Кром того,— перебила Клара,— теб хочется попасть поскоре на твое излюбленное верховье Темзы и показать какъ красиво ложатся тяжелые ряды скошенной травы подъ ловкими и сильными взмахами твоей косы.

Она взглянула на него полными любви глазами, и я видлъ, что она уже представляла себ его красивую фигуру среди ритмическихъ звуковъ косъ, потомъ она опустила глаза на свою маленькую хорошенькую ножку и слегка вздохнула, видя какой контрастъ представляетъ ея слабая женская красота въ сравненіи съ его мужской красотой, такъ всегда думаютъ женщины, когда он дйствительно любятъ и не испорчены условными понятіями.

Что касается Дика, то онъ съ восхищеніемъ посмотрлъ на нее и наконецъ произнесъ:— Да, Клара, мн, правда, хочется, чтобы мы скоре были тамъ! Но, кажется, насъ относитъ теченіемъ.— Онъ снова налегъ на весла и, черезъ дв минуты, мы стоялл на каменистомъ берегу ниже моста, который, какъ вы можете себ представить, былъ уже не безобразнымъ желзнымъ выродкомъ, по красивымъ и солиднымъ дубовымъ строеніемъ.

Придя въ Кортъ, мы прошли прямо въ большой залъ, который я такъ хорошо помнилъ: тамъ были разбросаны столики для обда, и все устроено почти такъ же, какъ въ Гаммерсмитской гостиниц. Посл обда мы стали бродить по стариннымъ комнатамъ, гд хранились картины и гобелены, и ничего почти не измнилось, кром разв одного: у людей, которыхъ вы встрчали, было невыразимо доброе выраженіе лицъ, вс они, казалось, чувствовали себя какъ дома, вполн свободно, это сообщилось и мн, и я чувствовалъ, что это чудное старое зданіе было моимъ въ лучшемъ смысл этого слова, и то удовольствіе, которое я испыталъ здсь въ прежніе дни, соединилось съ этимъ новымъ удовольствіемъ и наполнило всю мою душу радостью.

Дикъ (который несмотря на поддразниваніе Клары хорошо былъ знакомъ съ этимъ мстомъ) сказалъ мн, что прекрасныя старинныя комнаты Тюдоровъ, служившія прежде, какъ я хорошо помнилъ, жилищемъ для небольшой стаи придворныхъ тунеядцевъ, теперь были въ распоряженіи народа, прізжавшаго и узжавшаго, какъ ни красива стала теперь архитектура, и какъ ни прекрасна вся поверхность страны, все-же какая-то традиція красоты и радости соединялась съ этой группой зданій, и вс считали поздку въ Гэмптонъ-Кортъ такимъ-же необходимымъ лтнимъ развлеченіемъ, какъ и тогда, когда Лондонъ былъ грязенъ и скученъ.

Мы прошли по нсколькимъ стариннымъ комнатамъ, выходившимъ въ старый садъ, вс встрчавшіеся намъ люди привтливо относились къ намъ и сейчасъ-же вступали съ нами въ разговоръ, всматриваясь съ вжливымъ полуизумленіемъ въ мое чуждое для нихъ лицо. Кром этихъ перелетныхъ птицъ, и немногихъ постоянныхъ обитателей, мы увидли на лугу около сада, вдоль по ‘Длинной Вод’, какъ это называли, много веселыхъ палатокъ, и вокругъ нихъ мужчинъ, женщинъ и дтей. Повидимому эти жизнерадостные люди любили жизнь въ палаткахъ со всми ея неудобствами, которыя они сумли тоже обратить въ удовольствіе.

Въ назначенное время мы оставили этого стараго друга, я было сдлалъ слабую попытку взяться за весла, но Дикъ оттолкнулъ меня, и я, признаться, не былъ этимъ огорченъ, я чувствовалъ себя вполн счастливымъ, наслаждаясь чудной погодой и предаваясь моимъ лнивымъ спокойнымъ мыслямъ.

Кром того было вполн справедливо заставить грести Дика, онъ былъ силенъ, какъ лошадь, и испытывалъ огромное наслажденіе отъ всякаго рода физическихъ упражненій, каковы-бы они ни были. Намъ стоило нкотораго труда заставить его остановиться, когда стало почти темно, мсяцъ взошелъ какъ разъ, когда мы были у Реннимеда. Мы пристали здсь и начали искать мста, гд-бы поставить наши шматки (т. к. мы взяли съ собой дв), но въ это время къ намъ подошелъ какой-то старикъ, поздоровался съ нами и освдомился, есть-ли у насъ гд переночевать, узнавъ, что нтъ, онъ попросилъ насъ къ себ въ домъ. Ничего не имя противъ этого, мы пошли за нимъ, Клара взяла его за руку съ той ласковой манерой, съ какой она, какъ я замтилъ, всегда обращалась со стариками, и дорогой, пока мы шли, она произнесла нсколько общихъ фразъ относительно прекрасной погоды, старикъ вдругъ остановился, посмотрлъ на нее и сказалъ: — Вамъ въ самомъ дл нравится сегодняшній день?

— Да,— сказала она, очень удивленная, — а вамъ нтъ?

— Какъ сказать, — отвтилъ онъ, — можетъ быть и нравится. Во всякомъ случа нравилось, когда я былъ моложе, но теперь мн хотлось бы, чтобы было прохладне.

Она ничего не отвтила и пошла дальше, ночь вокругъ насъ становилась все темне, наконецъ мы подошли къ забору у подножія холма, старикъ открылъ щеколду у калитки и ввелъ насъ въ садъ, въ конц сада мы увидли домикъ, маленькія окна котораго уже желтли огнемъ свчей. Даже при слабомъ свт луны и послднихъ отблесковъ заката мы могли замтить, что садъ былъ весь переполненъ цвтами, и благоуханіе этихъ цвтовъ въ ночной прохлад было такъ дивно хорошо, что, казалось, въ нихъ именно и заключалось все очарованіе этой іюньской ночи, мы вс невольно остановились, и у Клары вырвалось легкое ‘О’, какъ у птички, начинающей пть.

— Что случилось?— спросилъ старикъ немного ворчливо, беря ее за руку.— Здсь нтъ собаки, или вы наступили на чертополохъ и расцарапали себ ногу?

— Нтъ, нтъ, сосдъ,— отвчала она,— но какъ хорошо, какъ хорошо!

— Конечно хорошо, — проговорилъ онъ, — но разв вамъ такъ ужъ все это нравится?

Она засмялась своимъ музыкальнымъ смхомъ, а мы вторили ей нашими грубыми голосами, потомъ она сказала:— Несомннно нравится, сосдъ, а вамъ нтъ?

— Не знаю, правда,— отвтилъ старый чудакъ — и потомъ прибавилъ, какъ бы устыдившись: — Знаете, когда вода выходитъ изъ береговъ и весь Реннимедъ затопленъ, это далеко не такъ хорошо.

— Мн-бы понравилось,— замтилъ Дикъ.— Какъ хорошо можно было-бы покататься здсь подъ парусомъ въ холодный январьскій день!

— Вамъ бы понравилось?— сказалъ нашъ хозяинъ.— Ну, я не стану спорить съ вами, сосдъ, не стоитъ того. Пойдемъ и поужинаемъ.

Мы пошли по мощеной тропинк между розами и вошли въ прехорошенькую комнату, украшенную рзной панелью, и чистенькую какъ новая монета, но главнымъ украшеніемъ комнаты была молодая женщина, свтловолосая и сроглазая, но съ лицомъ, руками и босыми ногами, совершенно коричневыми отъ загара. Это были первые деревенскіе жители, съ которыми мн пришлось встртиться, хотя она была очень легко одта, но сейчасъ-же было видно, что это не потому что она была бдна, а потому что ей такъ нравится, платье ея было изъ шелковой матеріи, а на рукахъ красовались браслеты, повидимому, большой цнности. Она лежала на овечьей шкур около окна, но вспрыгнула, когда мы вошли, и, увидвъ гостей позади старика, захлопала въ ладоши и вскрикнула отъ радости, потомъ поставила насъ на середину комнаты и стала танцовать вокругъ насъ въ полномъ восторг отъ нашего общества.

— Что это?— спросилъ старикъ.— Ты кажется рада? Да, Элленъ?

Двушка, танцуя, подбжала къ нему, обвила его руками и сказала:— Да, я рада, и ты тоже долженъ быть радъ, ддушка.

— Ну, ну, я радъ,— проговорилъ старикъ,— настолько радъ, насколько могу. Гости, садитесь, пожалуйста.

Это показалось намъ немного страннымъ, страннымъ, мн думается, скоре моимъ друзьямъ, чмъ мн, но Дикъ воспользовался минутой, когда старикъ съ внучкой вышли изъ комнаты, чтобы тихо шепнуть мн: — Ворчунъ: теперь ихъ мало осталось. А прежде, я слышалъ, они были настоящей язвой.

Старикъ вошелъ въ то время, какъ онъ говорилъ и, свъ около насъ, глубоко вздохнулъ, видно было, что ему хотлось, чтобы мы обратили вниманіе на его вздохъ, но въ это время вошла молодая двушка съ жизненными припасами, и старанія его пропали даромъ, такъ какъ вс мы были голодны, а мое вниманіе кром того было занято движеніями молодой двушки, красивой какъ картинка.

да и напитки, хоть и разнились отъ того, что было въ Лондон, но все-же были боле чмъ хороши, а старикъ, посмотрвъ съ недовольнымъ видомъ на груду прекрасныхъ окуней, главное блюдо на стол, сказалъ:

— Гм… Окуни! Мн очень жаль, что ничмъ лучшимъ мы не можемъ васъ угостить. Было время, когда мы могли-бы достать чудную лососину для васъ изъ Лондона, но теперь наступили другія времена, скудныя и плохія.

— Но ты и теперь могъ бы достать ее, если-бы зналъ, что они прідутъ,— возразила двушка, смясь.

— Это наша вина, мы должны были-бы захватить ее съ собой,— сказалъ добродушно Дикъ.— Но если времена наступили плохія, то за то окуни совсмъ не плохи, тотъ молодецъ въ середин наврно всилъ добрыхъ два фунта, когда онъ плавалъ въ вод, показывая свои темныя полосы и красные поплавки пескарямъ. А что касается до лососины, сосдъ, то мой другъ, пріхавшій къ намъ изъ далекихъ странъ, былъ очень удивленъ вчера утромъ, когда я ему сказалъ, что у насъ пропасть лососины въ Гаммерсмит. Мн никогда не приходилось еще слышать, чтобы времена стали хуже.

Ему повидимому было неловко. А старикъ, обратившись ко мн, сказалъ очень любезно: — Сэръ, я очень радъ видть человка изъ-за морей, я непремнно долженъ узнать отъ васъ, разв не лучше въ общемъ въ вашей стран, гд, насколько я могу судить по тому, что слышалъ, жизнь у васъ идетъ веселе и живе, такъ какъ вы не освободились еще отъ конкуренціи. Вы знаете, я не мало прочелъ книгъ прежняго времени, и нахожу, что он гораздо интересне того, что пишется теперь, он были написаны въ условіяхъ хорошей здоровой, неограниченной конкуренціи — если-бы мы не знали этого изъ исторіи, то узнали-бы изъ книгъ. Въ нихъ есть духъ авантюризма и способность извлекать добро изъ самого зла, чего совершенно нтъ въ нашей теперешней литератур, и я не могу не думать, что наши историки и моралисты страшно преувеличиваютъ несчастія прежняго времени, когда могли появляться такія блестящія произведенія ума и воображенія.

Клара слушала его съ оживленными глазами, повидимому, она была возбуждена и довольна, Дикъ сдвинулъ брови и казалось чувствовалъ себя еще боле неловко, но молчалъ. И правда, старикъ, постепенно увлекаясь своимъ предметомъ, оставилъ свой ироническій тонъ и говорилъ вполн серьезно. Но, прежде чмъ я усплъ составить отвтъ и высказать его, вмшалась двушка.

— Книги, книги! Все книги, ддушка! Когда вы поймете, что прежде всего насъ интересуетъ міръ, въ которомъ мы живемъ, міръ, часть котораго мы составляемъ, и который никогда нельзя любить достаточно. Посмотри,— сказала она, широко раскрывая окно и показывая намъ блый свтъ, блествшій между черными тнями освщеннаго луной сада, но которому пробгалъ легкій трепетъ лтняго ночного втра,— посмотри! вотъ наши книги въ эти дни!— и эти,— продолжала она, быстро подходя къ влюбленнымъ и кладя имъ на плечи свои руки, — и этотъ гость съ опытомъ и знаніемъ, которые онъ привезъ изъ-за морей,— да, и даже ты, ддушка (улыбка пробжала по ея лицу) со всей твоей воркотней и съ твоимъ желаніемъ снова вернуть доброе старое время, когда, насколько мн извстно, безвредные, лнивые, старые люди, какъ ты, должны были или умирать съ голоду или заставлять солдатъ и другихъ людей силой отнимать у народа жизненные припасы, и одежду, и дома. Да, вотъ наши книги, а если мы хотимъ большаго, то разв мы не можемъ найти работу въ постройк прекрасныхъ зданій, которыя мы воздвигли по всей стран, я знаю, что ничего подобнаго не было въ прежнія времена, теперь же человкъ можетъ развить все, что есть въ немъ, а его руки могутъ осуществить то, къ чему стремятся его умъ и его душа!

Она остановилась на минуту, а я не могъ отвести отъ нея глазъ и думалъ, что если она изображала книгу, то рисунки къ ней были прелестны. Краска загорлась на ея нжныхъ, покрытыхъ солнечнымъ загаромъ щекахт, ея срые глаза, блествшіе на смугломъ лиц, ласково смотрли на насъ въ то время, какъ она говорила. Она помолчала, а потомъ снова продолжала:

— Что касается вашихъ книгъ, то он были хороши въ т времена, когда у интеллигентныхъ людей не было другихъ удовольствій и когда имъ надо было искать спасенія отъ жалкаго убожества ихъ собственной жизни (въ воображаемой жизни другихъ людей. Но я скажу прямо, что несмотря на ихъ умъ и силу, несмотря на ихъ способность писать разсказы, въ нихъ видно что-то недостойное. Нкоторые изъ нихъ, правда, тамъ и здсь выказываютъ нкоторое сочувствіе къ тмъ существамъ, которыя паши историческія книги называютъ ‘бдными’, и о несчастной жизни которыхъ мы имемъ нкоторое понятіе, но въ конц концовъ они всегда забываютъ ихъ, и къ концу разсказа мы должны довольствоваться счастливой жизнью героя и героини, живущихъ на блаженномъ остров среди несчастій другихъ людей, и все это посл цлаго ряда ложныхъ тревогъ (или по большей части ложныхъ), ими-же самими созданныхъ, съ скучными психологическими глупостями относительно ихъ чувствъ, стремленій и тому подобное, а жизнь между тмъ все шла попрежнему: копали, осушали, пекли, строили и плотничали — все для этихъ безполезныхъ животныхъ.

— Вотъ!— сказалъ старикъ, снова возвращаясь къ своей сухой и ворчливой манер.— Вотъ какое краснорчіе! Вамъ должно это нравиться, я думаю?

— Да,— отвчалъ я съ восторгомъ.

— Но теперь,— продолжалъ онъ,— когда буря краснорчія немного улеглась, можетъ быть вы не откажетесь отвтить на мой вопросъ?— Конечно, если вамъ это будетъ угодно,— прибавилъ онъ съ внезапнымъ приступомъ вжливости.

— Какой вопросъ?— спросилъ я. Долженъ сознаться, что странная и почти дикая красота Элленъ вытснила его изъ моей головы.

Онъ сказалъ:— Прежде всего (простите меня за мою педантичность) существуетъ-ки конкуренція, какъ у насъ въ старое время, въ той стран, изъ которой вы пріхали?

— Да,— отвчалъ я, — тамъ это основа жизни.— И какъ только я это сказалъ, сейчасъ же мн пришло въ голову, къ какимъ новымъ осложненіямъ можетъ привести этотъ отвтъ.

— Вопросъ второй,— продолжалъ старикъ:— Разв въ общемъ вы не свободне, не боле энергичны, не здорове, не счастливе благодаря конкуренціи?

Я улыбнулся.— Вы не говорили-бы такъ, если-бы имли какое-нибудь представленіе о нашей жизни. Мн кажется, что вы живете здсь на небесахъ сравнительно со страной, откуда я пріхалъ.

— Небеса,— сказалъ онъ:— Вамъ правятся небеса?

— Да,— отвчалъ я сердито,— правятся, его вопросы начинали меня бсить.

— Ну, я далеко не могу сказать то го-же про себя,— продолжалъ онъ.— Я думаю, что въ жизни можно найти дло получше, чмъ сидть на сыромъ облак и пть гимны.

Меня раздражила эта непослдовательность, и я отвтилъ:— Вотъ что, сосдъ, говоря коротко и не употребляя метафоръ, въ стран, откуда я пріхалъ, гд конкуренція служитъ основой жизни и производитъ т прекрасныя литературныя произведенія, которыя вамъ такъ нравятся, большинство людей очень несчастно, а здсь по крайней мр большинство, какъ мн кажется, очень счастливо.

— Я не обижаюсь, гость, не обижаюсь,— отвчалъ онъ,— но скажите мн… но позвольте мн спросить васъ: вамъ нравится это, да?

Этотъ вопросъ, повторявшійся съ такой упрямой настойчивостью, заставилъ насъ всхъ разсмяться, и даже старикъ присоединился къ нашему смху. Тмъ не мене онъ не считалъ себя разбитымъ и снова сказалъ:— Изъ всего того, что мн приходилось слышать, я могу заключить, что такая красивая двушка, какъ моя Элленъ, была-бы тамъ ‘лэди’, какъ ихъ называли въ старое время, и ей не пришлось-бы носить жалкія шелковыя тряпки, или жариться на солнц, какъ ей приходится теперь. Что вы на это скажете, э?

Тутъ вмшалась Клара, молчавшая до сихъ поръ:— Пожалуйста не думайте, что она выиграла-бы отъ этого или стала-бы лучше. Неужели вы не видите, что она одта прелестно для такой чудной погоды? А что касается до солнечнаго загара, то я надюсь прихватить его немного и на свою долю, когда мы поднимемся вверхъ по рк. Посмотрите, разв немного солнца не будетъ полезно для моей блой кожи?

И она отвернула рукавъ и положила свою руку рядомъ съ рукой Элленъ, сидвшей около нея. Но правд сказать, мн было немного забавно смотрть, какъ Клара разыгрываетъ изъ себя городскую, изящную лэди, такъ какъ она была прекрасно сложена и имла вполн здоровый видъ.

Дикъ погладилъ нсколько робко прекрасную руку и снова спустилъ рукавъ, Клара покраснла отъ его прикосновенія, а старикъ сказалъ смясь:— Да, вамъ, повидимому, это нравится, правда, вдь?

Элленъ поцловала свою новую подругу, и мы сидли молча нсколько минутъ, потомъ она запла мелодичную звонкую псню, и мы подчинились обаянію ея чистаго голоса, а старый ворчунъ любовно смотрлъ на нее. Молодые люди пропли потомъ въ свою очередь, затмъ Элленъ показала намъ наши постели въ маленькихъ комнатахъ коттеджа, чистыя и душистыя, согласно идеалу стараго пасторальнаго поэта, и удовольствіе отъ проведеннаго вечера совсмъ уничтожило во мн страхъ прошлой ночи, что я могу снова проснуться въ старомъ, жалкомъ мір съ его изношенными радостями и съ надеждами, наполовину похожими на опасенія.

XXIII.
Раннее утро въ Реннимед.

Хотя никакой громкій шумъ не разбудилъ меня, я все же не могъ долго лежать въ постели на слдующее утро, когда весь міръ пробудился и, несмотря на стараго ворчуна, пробудился такъ бодро и такъ счастливо: я всталъ и. несмотря на то, что было очень рано, замтилъ, что кто-то поднялся еще раньше, такъ какъ въ маленькой столовой все уже было прибрано, все на своемъ мст, и столъ накрытъ для утренняго завтрака. Но тмъ не мене въ дом никого не было видно, и я вышелъ на воздухъ, обошелъ раза два чудесный садъ, а потомъ спустился по лугу къ берегу рки, гд была причалена наша лодка, дружески и ласково смотрвшая на меня.

Я прошелъ немного вверхъ по рчк, наблюдая, какъ вились надъ водою кольца легкаго тумана, пока солнце не разогнало ихъ, глядлъ на плотву, пестрвшую въ вод подъ ивовыми кустами, на кружившихся надъ ней миріады мошекъ, служившихъ для нея кормомъ, прислушивался къ всплескамъ тяжелыхъ голавлей, ловившихъ зазвавшихся бабочекъ, и мн казалось, что я снова вернулся къ временамъ моего дтства. Потомъ я опять вернулся къ лодк, побылъ тамъ минуту или дв и медленно пошелъ обратно по лугу къ дому. Я замтилъ теперь, что на склон холма, по одной линіи, были еще четыре дома. Лугъ, по которому я шелъ, былъ не для снокоса, но недалеко отъ меня по обимъ сторонамъ поднимался плетень, и слва на лугу, отдленномъ отъ нашего, шла дятельная работа по простому способу временъ моего дтства. Мои шаги невольно направились въ ту сторону: мн хотлось знать, какъ выглядли рабочіе на снокос въ это новое лучшее время, а также я надялся встртить Элленъ. Я подошелъ къ плетню и сталъ смотрть черезъ него на лугъ, я былъ совсмъ близко отъ конца длиннаго ряда работавшихъ людей, разстилавшихъ сно для просушки посл ночной росы. Большинство составляли молодыя женщины, одтыя какъ Элленъ наканун вечеромъ, но только большею частью не въ шелкъ, а въ легкія шерстяныя ткани съ красивыми вышивкаии, мужчины вс были одты въ блую ярко расшитую фланель.

Весь лугъ имлъ видъ огромной грядки тюльпановъ. Руки у всхъ работали живо, но хорошо и ровно, хотя шумъ стоялъ такой, какъ въ рощ, полной осеннихъ скворцовъ. Человкъ шесть мужчинъ и женщинъ подошли ко мн и, поздоровавшись со мной за руку, пожелали мн добраго утра, предложили мн нсколько вопросовъ, откуда я и куда и затмъ, пожелавъ мн всего хорошаго, снова отошли къ своей работ. Элленъ, къ моему разочарованію не было между ними, но вдругъ я увидлъ легкую фигуру выше на холм, направлявшуюся къ дому, это была Элленъ съ корзиной въ рук. Но прежде чмъ она дошла до калитки сада, оттуда вышли Дикъ съ Кларой и, остановившись на минутку, пошли внизъ навстрчу ко мн, оставивъ Элленъ въ саду, мы втроемъ пошли къ лодк, болтая разные пустяки. Мы остановились у лодки, Дикъ прибралъ тамъ нкоторыя вещи, такъ какъ наканун мы захватили съ собой только то, чему могла повредить роса, потомъ снова повернули къ дому: но когда мы подходили къ саду, Дикъ остановилъ насъ, положилъ руку мн на плечо и сказалъ:

— Посмотрите минутку.

Я взглянулъ и за низкимъ плетнемъ увидлъ Элленъ: заслонивъ глаза отъ солнца рукой, она смотрла на снокосъ, легкій втеръ разввалъ ея золотистые волосы, ея глаза блестли, какъ алмазы на загорломъ лиц, которому солнце, казалось, передало свою теплоту.

— Посмотрите, гость,— сказалъ Дикъ,— разв это не похоже на сказки Гримма, о которыхъ мы говорили въ Блумсбери? Вотъ мы, двое влюбленныхъ, странствуемъ по свту и приходимъ къ волшебному саду, а въ немъ настоящая фея: Мн хотлось бы знать, что она сдлаетъ для насъ.

— Она добрая фея, Дикъ?— спросила Клара сдержанно, но безъ сухости.

— О, да,— отвчалъ онъ,— и — какъ говорится въ сказк — она сдлала бы еще больше если бы не гномъ или лшій, нашъ старый, милый ворчунъ.

Мы разсмялись, а я сказалъ:— Вы, надюсь, замтили, что не удлили мн мста въ вашей сказк.

— Да,— произнесъ онъ,— это правда. Вы будете будто-бы обладателемъ шапки невидимки, вы видите все, а сами невидимы.

Объ коснулся моего больного мста, постояннаго чувства неувренности въ моемъ пребываніи въ этой прекрасной стран, но чтобы не ухудшить положеніе вещей, я промолчалъ, и мы вс направились сначала въ садъ, а потомъ въ домъ. Я замтилъ по дорог, что Клара должно быть въ самомъ дл чувствовала контрастъ между собою и этой деревенской обитательницей, потому что она одлась, какъ и Элленъ, легко и свободно, и на ногахъ у нея ничего не было, кром легкихъ сандалій.

Старикъ привтливо встртилъ насъ въ столовой и спросилъ:— Ну что же, вы гуляли, старались, должно быть, открыть что-нибудь хорошее въ этой скучной мстности, я думаю, что ваши вчерашнія иллюзіи немного разсялись при утреннемъ свт? Вамъ попрежнему здсь нравится, да?

— Очень,— отвчалъ я сердито,— это одно изъ красивйшихъ мстъ по нижней Темз.

— О!— воскликнулъ онъ,— такъ значитъ вы знаете Темзу, да?

Я покраснлъ, такъ какъ видлъ, что Дикъ и Клара смотрятъ на меня и не зналъ, что сказать. Но, разъ ужъ мн случилось упомянуть въ прежнемъ моемъ разговор съ гаммерсмитскими друзьями, что я зналъ Эппингъ-Форестъ, то мн казалось, что нсколько общихъ словъ будутъ лучше прямой лжи, и я отвтилъ:

— Мн случалосі. быть въ этой мстности раньше, и тогда я былъ также на Темз.

— О,— быстро заговорилъ старикъ,— такъ вы раньше бывали въ нашей стран? Ну, скажите же теперь откровенно, не находите ли вы (но только независимо отъ всякихъ теорій), что все измнилось къ худшему?

— Совсмъ лтъ,— возразила, я,— я нахожу, что все измнилось къ лучшему.

— А,— сказалъ онъ,— боюсь, что въ васъ говоритъ предвзятое мнніе, основанное на какой-нибудь теоріи. Но, правда, то время, когда вы были здсь, такъ близко къ нашему, что никакихъ большихъ ухудшеній произойти не могло: тогда мы жили въ тхъ же условіяхъ, въ какихъ живемъ теперь. Я имлъ въ виду боле ранній періодъ.

— Однимъ словомъ,— замтила Клара,— у васъ есть теоріи насчетъ перемны, которая произошла.

— У меня есть факты,— возразилъ онъ.— Вотъ смотрите! съ этого холма вы видите только четыре маленькихъ домика, включаю сюда и нашъ. А я знаю наврно, что въ старыя времена, даже лтомъ, когда зелень гуще, вы могли бы видть отсюда шесть большихъ прекрасныхъ домовъ, а выше по рк тянулись сады одинъ за другимъ до самаго Виндзора, и во всхъ садахъ были большіе дома. О! Англія была значительной страной въ т времена.

Онъ начиналъ меня сердить, и я отвтилъ:

— Вы хотите этимъ сказать, что страну очистили отъ бездльниковъ, заставили убраться проклятыхъ тунеядцевъ, и что теперь каждый можетъ жить въ счасть и довольств, а не небольшое количество презрнныхъ воровъ, вносившихъ вульгарность и испорченность всюду, гд-бы они ни появлялись, они лишили эту чудную рку ея идиллической красоты и почти уничтожили ея физическую красоту, когда ихъ прогнали.

Посл этого взрыва наступило молчаніе, но я не могъ совладать съ собой при воспоминаніи, какъ много я страдалъ отъ мщанства и его послдствій на этой самой рк въ старое время. Наконецъ старикъ сказалъ совершенно спокойно,

— Мой дорогой гость, правду сказать, я совершенно не понимаю, что вы разумете подъ мщанами, бездльниками и ворами: или почему только небольшое количество могло жить въ счасть и довольств въ богатой стран? Я вижу только, что вы сердитесь и боюсь, что вы сердитесь на меня, поэтому, если хотите, мы перемнимъ предметъ разговора.

Я нашелъ, что это было очень мило и гостепріимно съ его стороны, особенно если принять во вниманіе то упорство, съ какимъ онъ держался своей теоріи, и поспшилъ сказать, что я нисколько не сердился, а только погорячился. Онъ поклонился съ серьезнымъ видомъ, и я думалъ, что буря уже пронеслась мимо, когда вдругъ вмшалась Элленъ:

— Ддушка, нашъ гость сдерживается изъ вжливости, по то, что онъ хочетъ теб сказать, должно быть сказано: и такъ какъ я довольно хорошо знаю, въ чемъ дло, я скажу это за него, вы знаете, мн извстно все это отъ лицъ…

— Да,— перебилъ старикъ,— отъ Блумсберійскаго мудреца и другихъ.

— О!— воскликнулъ Дикъ, — такъ вы знаете моего ддушку Гаммонда?

— Да,— отвчала она,— а также и другихъ лицъ, какъ только-что сказалъ мой ддушка, и они научили меня кой-чему, и вотъ суть всего этого. Мы живемъ теперь въ маленькомъ домик не потому, чтобы у насъ не было боле широкаго дла, чмъ обрабатывать землю, а потому что намъ это нравится, если-бы мы хотли, мы могли-бы пойти и жить въ большомъ дом въ обществ симпатичныхъ людей.

Старикъ проворчалъ:— Да, еще-бы! Какъ будто-бы я могъ жить среди этихъ высокомрныхъ молодцовъ, они вс смотрли-бы на меня сверху внизъ!

Она ласково улыбнулась ему и продолжала, какъ будто-бы не слыша того, что онъ говорилъ: — Въ прошлыя времена, когда было такъ много большихъ домовъ, о которыхъ говоритъ ддушка, мы должны были-бы жить въ коттэдж, хотли бы мы этого или нтъ, а такъ называемые коттэджи того времени были пусты и неуютны, и тамъ не было ничего, что мы имемъ теперь. Мы страдали-бы отъ недостатка ды, наша одежда была бы безобразна, грязна и засалена. Ты, ддушка, уже много лтъ не знаешь тяжелой работы, только гуляешь, да читаешь себ книги и ничмъ не утомляешься, что касается меня, я хоть и много работаю, но только когда я хочу и потому что я люблю работу, люблю потому, что это мн полезно, что работа длаетъ меня красиве, здорове и счастливе. Но въ т дни ты долженъ былъ-бы много работать, ддушка, несмотря на старость, и всегда мучился-бы страхомъ, что тебя запрутъ въ своего рода тюрьму вмст съ другими стариками и будутъ держать тамъ полуголоднаго и безъ всякихъ развлеченій. Мн вотъ двадцать лтъ. Въ т времена для меня уже начался бы средній возрастъ, и черезъ нсколько лтъ я была-бы истощена, худа, растеряна, подавлена нуждой и заботой, такъ что никогда никто-бы не догадался, что я была когда-то красивой двушкой.

— Вдь вы это хотли сказать, гость?— спросила она, со слезами на глазахъ при мысли о прошедшихъ несчастьяхъ людей подобныхъ ей.

— Да,— сказалъ я, очень растроганный,— это и даже больше. Въ моей стран мн часто случалось наблюдать эту ужасную перемну: красивая молодая крестьянская двушка становилась бдной, неряшливой женщиной.

Старикъ посидлъ немного молча, но потомъ снова принялся за свое, найдя утшеніе въ излюбленой имъ фраз:

— Вамъ такъ нравится? Ну, что-же.

— Да, — сказала Элленъ, — я люблю жизнь больше смерти.

— О, любишь, такъ люби,— отвчалъ онъ,— а что касается меня, я люблю читать старыя забавныя книги, въ род ‘Ярмарки Тщеславія’ Теккерея. Отчего вы не пишете такихъ книгъ теперь? Предложите этотъ вопросъ вашему Блумсберійскому мудрецу.

Замтивъ, что щеки Дика покрылись краской при этой выходк, и что вслдъ затмъ наступило молчаніе, я ршилъ, что надо выйти какъ-нибудь изъ этого положенія, и сказалъ:— Я только гость, друзья, но я знаю, что вы хотите показать мн рку въ ея лучшемъ вид, такъ не думаете ли вы, что намъ лучше было-бы отправиться въ путь теперь, такъ какъ день, повидимому, будетъ очень жаркій?

XXIV.
Вверхъ по Темз второй день.

Они сейчасъ же поняли мой намекъ. И, въ самомъ дл, что касается до времени, то намъ лучше было выхать, такъ какъ былъ восьмой часъ, а день готовился быть очень жаркими. Итакъ, мы встали и направились къ нашей лодк, Эллепъ, задумчивая и разсянная, старикъ вжливый и любезный, желая повидимому загладить рзкость своихъ мнній. Клара была весела и естественна, но, какъ мн казалось, немного подавлена. Ей, повидимому, не было жаль узжать, и она часто и робко поглядывала на Элленъ, на ея странную и дикую красоту. Мы вошли въ лодку, и Дикъ сказалъ, садясь на свое мсто:

‘День, въ самомъ дл, прекрасный’,— а старикъ еще разъ повторилъ:— Какъ? Вамъ нравится? Правда?— Потомъ Дикъ тихо повернулъ лодку по спокойной поросшей водорослями вод. Я оглянулся, когда мы выхали на середину рки и, поднявъ руку, махнулъ нашимъ гостямъ. Элленъ, облокотившись на плечо старика, ласкала его здоровую, румяную щеку, и я почувствовалъ, взглянувъ на нее, какъ почти острая боль пронзила мое сердце при мысли, что я никогда больше не увилсу этой прекрасной двушки. Я настоялъ на томъ, чтобы.мн дали весла и гребъ довольно много въ этотъ день, и это, конечно, способствовало тому обстоятельству, что мы очень поздно добрались до того мста, которое намтилъ Дикъ. Клара была въ особенности мила съ Дикомъ, какъ я могъ это замтить со своего мста, а что касается до него, то онъ былъ добродушенъ и веселъ, какъ всегда, и я былъ радъ этому, потому что съ его темпераментомъ онъ не могъ бы весело безъ смущенія принимать ея ласки, если бы находился подъ вліяніемъ чаръ феи нашего ночного пребыванія.

Мн нечего много говорить о красивыхъ берегахъ этой части рки. Я отмтилъ, конечно, отсутствіе вульгарныхъ виллъ, о которыхъ такъ жаллъ старикъ. Я увидлъ также съ удовольствіемъ, что мои старые враги, ‘готическіе’, висячіе мосты замнились прекрасными дубовыми и каменными мостами. Также лса, мимо которыхъ мы прозжали, потеряли свой нарядный видъ придворныхъ хранилищъ дичи и тянулись дикія и прекрасныя, но тмъ не мене замтно было, что уходъ за деревьями былъ очень хорошъ. Я уже подумалъ притвориться совершенно не знающимъ Итонъ и Виндзоръ, для того чтобы получить наилучшія свднія, но Дикъ самъ сталъ излагать мн свои знанія, когда мы остановились у шлюзъ въ Датчет. Онъ сказалъ:

— Тамъ, повыше, находится нсколько прекрасныхъ старыхъ зданій, выстроенныхъ для большого колледжа или училища однимъ изъ средпе-вковыхъ королей, Эдуардомъ VI {Итонскій колледжъ былъ основанъ Генрихомъ VI въ 1446 г. Прим. пер.}, кажется. (Я улыбнулся про себя при этой совершенно естественной ошибк). Онъ хотлъ, чтобы сыновья бдныхъ людей учились здсь и пріобртали доступныя для того времени познанія, но, само собою разумется, что въ т времена, которыя вамъ, повидимому, такъ хорошо извстны, люди старались испортить все, что было хорошаго въ намреніяхъ основателя. Мой старикъ родственникъ говоритъ, что они поступили самымъ простымъ способомъ: вмсто того, чтобы учить чему-нибудь сыновей бдныхъ людей, они брали сыновей богатыхъ и ничему ихъ не учили. Судя по тому, что онъ говоритъ, это было, повидимому, мсто, куда аристократія (если вамъ извстно, что значитъ это слово — мн объяснили его значеніе) сбывала своихъ мальчиковъ на большую часть года. Я думаю, что старый Гаммондъ могъ бы дать вамъ массу самыхъ подробныхъ свдній относительно этого.

— Какое ихъ теперь назначеніе?— спросилъ я.

— Зданіе значительно попорчено послдними немногими поколніями аристократовъ, у которыхъ, повидимому, была какая-то ненависть ко всмъ прекраснымъ стариннымъ зданіямъ и ко всему, что напоминало прошлое, но тмъ не мене это прелестное мстечко. Мы, конечно, не можемъ дать ему того назначенія, которое хотлъ основатель, потому что нашъ взглядъ на воспитаніе дтей очень разнится отъ взгляда того времени. Теперь оно служитъ жилищемъ для тхъ, кто занимается наукой, и народъ стекается со всхъ сторонъ, чтобы учиться здсь тому, чему каждый хочетъ, здсь есть также большая библіотека лучшихъ книгъ. Я не думаю, чтобы старый, умершій король былъ бы недоволенъ, если бы вдругъ воскресъ и увидлъ, что мы тутъ создали.

— Ну,— возразила Клара, смясь,— я думаю, что ему не хватило бы мальчиковъ.

— Не всегда, моя дорогая,— отвчалъ Дикъ,— здсь часто бываетъ очень много мальчиковъ, которые тоже приходятъ учиться, а также,— прибавилъ онъ, улыбаясь,— учиться грести и плавать. Намъ хорошо было бы остановиться здсь, но, можетъ быть, мы сдлаемъ это лучше на обратномъ пути.

Ворота шлюзовъ открылись, мы вошли въ нихъ и поплыли дальше. Что касается до Виндзора, то онъ ни слова не сказалъ мн о немъ, пока я не остановилъ веселъ (такъ какъ я гребъ тогда) около Клюера и не спросилъ, посмотрвъ вверхъ: ‘Что это за зданіе тамъ наверху?’

— Я нарочно ждалъ, пока вы сами не спросите,— отвчалъ онъ,— это Виндзорскій замокъ. Его я также хотлъ приберечь для васъ на обратный путь. Онъ очень красивъ отсюда,— правда? Но большая часть его была выстроена или реставрирована въ эпоху Упадка, а мы не хотли сносить эти зданія, разъ он были тутъ. Мы поступили также и съ Рынкомъ искусственныхъ удобреній. Вы знаете, конечно, что это былъ дворецъ нашихъ старыхъ средневковыхъ королей, а потомъ служилъ для того же назначенія парламентскимъ, коммерческимъ псевдо-королямъ, какъ ихъ называетъ мой старикъ-родственникъ.

— Да,— сказалъ я,— я все это знаю. А теперь для чего онъ служитъ?

— Тутъ живетъ много народа,— отвчалъ онъ,— такъ какъ не смотря на вс недостатки, это очень милое мсто. Здсь находится также прекрасно подобранная коллекція разнаго рода древностей — стоющихъ того, чтобы ихъ сохранять — музей, какъ бы это назвали во времена, вамъ хорошо извстныя.

При этихъ послднихъ словахъ я снова налегъ на весла и такъ быстро двинулъ лодку, какъ будто бы спасался бгствомъ отъ хорошо извстныхъ мн временъ. Мы скоро дохали до береговъ около Медменхеда, которые прежде были уставлены мщанскими виллами, а теперь были также прелестны и веселы, какъ и другіе берега рки.

Утро было въ полномъ разгар, утро одного изъ чудеснйшихъ лтнихъ дней, одного изъ тхъ дней, которые безспорно сдлали бы нашъ климатъ однимъ изъ лучшихъ климатовъ, если бы только чаще повторялись на нашихъ островахъ. Легкій втерокъ дулъ съ запада, небольшія облака, поднявшіяся незадолго до нашего завтрака, казалось, улетали все выше и выше къ небесамъ и, не смотря на жгучее солнце, мы не только не хотли дождя, но даже боялись его. Какъ ни жарко было солнце, въ воздух чувствовалась прохлада, и мы хотли такого же жаркаго дня и отдыха около цвтущей пшеницы подъ тнью кустовъ. Каждый человкъ долженъ былъ чувствовать себя счастливымъ въ это утро, если только онъ не былъ подавленъ особенно тяжелыми горестями. Но надо признаться, что какія бы горести ни скрывались подъ поверхностью вещей, намъ повидимому не грозило встртиться съ ними.

Мы прозжали мимо луговъ, гд уже начался снокосъ, но Дикъ, а въ особенности Клара, такъ стремились къ нашему празднику на верховьяхъ рки, что не хотли позволить мн остановиться. Я могъ только замтить, что какъ мужчины, такъ и женщины имли здоровый и красивый видъ, и что въ ихъ одежд не только не видно было никакого слда неряшливости, но казалось, что они нарочно пріодлись для этого случая въ легкія, но веселыя ткани со множествомъ украшеній.

За эти оба дня, сегодня, какъ и вчера, мы, какъ вы можете себ представить, обгоняли и были обгоняемы множествомъ разнаго рода судовъ. Большая часть изъ нихъ управлялись также веслами, какъ и наша лодка, или-же шли подъ парусомъ, какъ это бывало часто и раньше на верховьяхъ Темзы. Но иногда мы встрчали барки нагруженныя сномъ и другими деревенскими продуктами, или кирпичами, известкой, строевымъ лсомъ и т. п., эти барки двигались безъ всякихъ видимыхъ для меня искусственныхъ двигателей — только на румпел стоялъ человкъ часто не одинъ, а съ другимъ или съ двумя, весело смявшихся или разговаривавшихъ съ нимъ. Дикъ, замтивъ какъ-то, что я особенно внимательно смотрлъ на одну изъ барокъ, сказалъ: ‘Это наши барки съ механическими двигателями. Он также легко двигаются по вод, какъ и по земл’.

Я понялъ, что эти ‘механическіе двигатели’ замнили наши старинные паровые двигатели, но поостерегся задать какой бы то ни было вопросъ. Я хорошо зналъ, что все равно не въ состояніи буду понять ихъ устройства, а стараясь вникнуть въ это, рисковалъ выдать себя или сдлать какую-нибудь неловкость, которую невозможно было бы объяснить, и поэтому я только сказалъ: ‘Да, конечно, я понимаю’.

Мы вышли на берегъ въ Бисхем, гд остатки стараго аббатства и дома Елизаветы, прибавленнаго къ нему, еще сохранились, не сдлавшись нисколько хуже оттого, что въ продолженіе многихъ лтъ служили жилищемъ для людей, цнившихъ ихъ и тщательно оберегавшихъ. Но народъ по большей части былъ въ пол, какъ мужчины, такъ и женщины, такъ что мы встртили всего только двухъ стариковъ и одного молодого, оставшагося дома изъ-за какой-то литературной работы, которой, я думаю, мы должны были сильно помшать. Но я замтилъ, тмъ не мене, что этотъ сильно занятой человкъ не очень, повидимому, досадовалъ на перерывъ. Онъ очень настойчиво просилъ насъ остаться еще и еще, и мы ухали только съ наступленіемъ вечерней прохлады.

Но для насъ это было но важно. Ночи были свтлыя, такъ какъ стояла почти полная луна, для Дика было все равно: грести или сидть спокойно въ лодк, и мы проплыли еще большое пространство. Вечернее солнце ярко освщало остатки старинныхъ зданій Медменхэма, рядомъ съ которыми возвышалась неправильная громада еще какого-то зданія очень красиваго, по словамъ Дика.

Широкій противоположный лугъ у подножья холма также былъ весь покрытъ домами, повидимому, красивое расположеніе Херлея привлекало людей строиться здсь и проводить здсь довольно много времени. Уже почти заходящее солнце освтило намъ Хэнлей, очень мало измнившійся по вншнему виду съ тхъ поръ, какъ я его помнилъ. Дневной свтъ уже почти погасъ, когда мы прозжали мимо прелестныхъ береговъ Уоргрева и Шиплека. Но теперь сзади насъ поднялась луна. Мн бы хотлось видть собственными глазами, что сдлалъ новый строй съ неопрятными фабричными зданіями, которыми коммерческая система обезобразила берега широкой рки около Ридинга и Кевершема: правда, этотъ ранній вечеръ былъ наполненъ такимъ чуднымъ ароматомъ, что нельзя было предположить присутствіе старинныхъ безпорядочныхъ и грязныхъ, такъ называемыхъ, мануфактуръ и въ отвтъ на мой вопросъ, что изображалъ изъ себя Ридин, Дикъ отвтилъ:

— О, это довольно красивый городъ въ своемъ род. За послднія сто лтъ онъ значительно перестроился. Какъ вы сами можете видть по огонькамъ у подошвы холма, тутъ очень много домовъ. Онъ и въ самомъ дл одинъ изъ самыхъ населенныхъ городковъ по Темз въ этихъ мстахъ. Постарайтесь сохранить вашу бодрость, гость. Мы уже совсмъ близки къ концу нашего вечерняго путешествія. Я долженъ былъ бы извиниться передъ вами, что мы не остановились въ одномъ изъ этихъ домовъ или немного повыше. Но одинъ другъ, живущій въ прелестномъ дом на лугахъ Мепль-Дорхема, очень просилъ меня и Клару навстить его, когда мы подемъ на верховья Темзы, и я думаю, что вы ничего не будете имть противъ этого маленькаго ночного путешествія.

Ему не зачмъ было уговаривать меня сохранять мою бодрость, я и такъ былъ совершенно бодръ, возбужденіе отъ счастливой и спокойной жизни, которую я видлъ вокругъ себя, улеглось немного, правда, но чувство глубокаго удовлетворенія, ничего не имвшаго общаго съ вялымъ равнодушіемъ, заступило его мсто, и я чувствовалъ себя какъ-бы вновь родившимся.

Мы пристали теперь какъ разъ къ тому мсту, гд, по моимъ воспоминаніямъ, рка изгибалась къ сверу по направленію къ старинному дому въ Блёнт, широкія луга разстилались справа, а налво тянулся длинный рядъ прекрасныхъ, старинныхъ, склоняющихся надъ водою деревьевъ. Когда мы вышли изъ лодки, я сказалъ Дику:

— Мы идемъ къ старинному дому?

— Нтъ,— отвтилъ онъ,— хотя онъ переживаетъ вторую молодость и переполненъ обитателями: но я вижу, что вы очень хорошо знаете Темзу. Мой другъ Вальтеръ Алленъ, просившій меня остановиться здсь, живетъ въ небольшомъ недавно выстроенномъ дом, эти луга такъ нравятся всмъ, въ особенности лтомъ, что на нихъ раскидали уже слишкомъ много палатокъ, и мстная община, недовольная этимъ, выстроила три дома между Блёнтомъ и Кевершемомъ, а также одинъ очень большой домъ въ Безельдон немного повыше. Посмотрите, вонъ огоньки дома Вальтера Аллена!

Мы пошли по лугу, залитому луннымъ свтомъ и скоро дошли до дома, низкаго, квадратной формы, довольно большого и со всхъ сторонъ открытаго для солнечнаго свта. Вальтеръ Алленъ, другъ Дика, ждалъ насъ, прислонившись къ косяку двери, и ввелъ насъ въ комнату безъ лишнихъ словъ. Тутъ было не много народу, потому что нкоторые изъ обитателей ушли на снокосъ по сосдству, а другіе, по словамъ Вальтера, гуляли на лугу, наслаждаясь лунной ночью. Другу Дика было на взглядъ около сорока лтъ: это былъ высокій черноволосый человкъ, съ добрымъ и задумчивымъ лицомъ, но къ моему удивленію какая-то тнь грусти была на его лиц, онъ казался немного разсяннымъ и невнимательнымъ къ нашей болтовн, несмотря на видимое усиліе слушать насъ.

Дикъ время отъ времени поглядывалъ на него съ нкоторымъ смущеніемъ, наконецъ сказалъ:— Слушай-ка, старина, если что случилось, съ тхъ поръ какъ ты писалъ мн, и чего мы не знаемъ, то не лучше ли сказать все сразу. Или мы будемъ думать, что пріхали не въ пору и намъ не особенно рады.

Вальтеръ покраснлъ, съ большимъ трудомъ, повидимому, сдержалъ навернувшіяся слезы и, наконецъ, отвтилъ:— Мы вс рады видть тебя, Дикъ, и твоихъ друзей, но правда, что намъ не по себ, несмотря на прекрасную погоду и на чудный снокосъ. У насъ здсь случилась смерть.

Дикъ отвчалъ:— Но вы должны примириться съ этимъ, сосдъ, такія вещи неизбжны.

— Да,— сказалъ Вальтеръ,— но эта смерть была насильственна и, кажется, поведетъ за собою, по крайней мр, еще одну, и вотъ почему мы какъ будто бы избгаемъ другъ друга, и сказать вамъ правду, отъ этого-то насъ такъ и мало сегодня вечеромъ.

— Разскажи намъ всю исторію, Вальтеръ,— сказалъ Дикъ,— можетъ быть разсказъ разсетъ немного твое горе.

— Хорошо, я разскажу,— отвчалъ Вальтеръ,— и постараюсь сдлать это въ короткихъ словахъ, хотя могъ бы растянуть это событіе въ очень длинную исторію, какъ это длали обыкновенно въ старинныхъ повстяхъ. Здсь есть прелестная двушка, которая всмъ намъ очень правилась, а нкоторымъ изъ насъ даже боле чмъ нравилась, а ей, само собой разумется, одинъ изъ насъ приглянулся больше чмъ другіе. А другой изъ насъ (я не хочу называть его имени) почти сошелъ съ ума отъ любви и сталъ такъ непріятенъ, какъ только можно быть, но конечно безъ злого умысла, такъ что двушка, которой онъ сначала тоже нравился, но безъ любви, начала прямо ненавидть его. Конечно, т изъ насъ, вторые его хорошо знали — я въ томъ числ — совтовали ему ухать, такъ какъ съ каждымъ днемъ онъ все ухудшалъ свое положеніе. Но онъ не хотлъ воспользоваться нашимъ совтомъ (въ этомъ-то и было главное зло), и мы сказали ему, что онъ долженъ ухать, или же мы отправимъ его въ Ковентри, потому что его личное горе такъ овладло имъ, что мы чувствовали, что должны будемъ ухать сами, если онъ останется.

Онъ отнесся къ этому гораздо лучше, чмъ мы разсчитывали. Какъ вдругъ что-то — свиданіе съ двушкой, кажется, и нсколько рзкое объясненіе, послдовавшее вслдъ за этимъ со счастливымъ соперникомъ,— совершенно вывели его изъ себя, онъ схватилъ топоръ и бросился на своего соперника, близко никого не случилось: въ послдовавшей затмъ борьб человкъ, на котораго онъ напалъ, неловкимъ ударомъ убилъ его. А теперь убійца съ своей стороны такъ страдаетъ, что хочетъ убить себя, а если онъ покончитъ съ собой, то боюсь, что и двушка убьетъ себя. И всему этому мы также мало могли помшать, какъ землетрясенію въ позапрошломъ году.

— Это очень грустно,— сказалъ Дикъ,— но разъ человкъ уже умеръ и воскресить его нельзя, а у убійцы не было злого умысла, мн ни за что въ жизни не понять, почему бы ему не справиться съ своими угрызеніями въ конц концовъ, къ тому же былъ убитъ по справедливости тотъ, кто нападалъ, а не тотъ, кто защищался. Такъ почему же вчно надо терзаться простой случайностью. Ну, а двушка?

— Что касается до нея,— отвчалъ Вальтеръ,— то все это происшествіе поразило ее скоре ужасомъ, чмъ горемъ. Все, что ты говоришь относительно этого человка, справедливо или врне можетъ считаться справедливымъ. Но, видишь ли, возбужденіе и ревность, предшествовавшія всей этой трагедіи, создали лихорадочный, дурной элементъ вокругъ него, изъ-подъ власти котораго онъ не можетъ освободиться. Мы совтовали ему ухать куда-нибудь далеко за море. Но онъ въ такомъ состояніи, что по-моему не можетъ ухать самъ, а кто-нибудь долженъ взять его и увезти, я думаю, что это придется сдлать мн, и нельзя сказать, чтобы меня радовала такая поздка.

— О, ты въ этомъ найдешь интересъ для себя,—возразилъ Дикъ,— и, конечно, рано или поздно онъ долженъ будетъ взглянуть на все это происшествіе съ разумной точки зрнія.

— Ну, а теперь,— продолжалъ Вальтеръ,— когда я облегчилъ свою душу, доставивъ вамъ нсколько тяжелыхъ минутъ, покончимъ пока съ этимъ разговоромъ. Покажете-ли вы вашимъ гостямъ Оксфордъ?

— Да, конечно, мы должны прохать мимо него, поднимаясь вверхъ по рк, но я ршилъ не останавливаться тамъ, чтобы не опоздать къ нашему снокосу на верховьяхъ рки. Потому Оксфордъ и моя ученая лекція по поводу него, заимствованная изъ вторыхъ рукъ отъ моего стараго родственника, должны подождать нашего обратнаго пути черезъ дв недли.

Я выслушалъ всю эту исторію съ большимъ удивленіемъ и не могъ понять прежде всего, какъ могли не посадить въ тюрьму человка, убившаго другого, покуда не было доказано, что онъ убилъ своего соперника, защищаясь. Но чмъ боле я думалъ надъ этимъ, тмъ боле становилось для меня яснымъ, что никакія свидтельскія показанія не могли бы выяснить ничего другого, кром уже извстнаго кроваваго столкновенія между двумя соперниками. Я не могъ также не подумать, что угрызенія совсти этого человкоубійцы подтвердили справедливость мннія стараго Гаммонда, разсказывавшаго мн, какимъ способомъ этотъ странный народъ относится къ поступкамъ, которые я привыкъ называть преступленіями. Правда, угрызенія совсти въ данномъ случа были преувеличены, но было ясно, что убійца несъ на себ вс послдствія своего преступленія и не ждалъ, чтобы общество очистило его, подвергнувъ наказанію.

Я уже боле не боялся, что ‘святость человческой жизни’ пострадаетъ у моихъ друзей, благодаря отсутствію вислицъ и тюремъ.

XXV.
Третій день на Темз.

Когда на другое утро мы подошли къ лодк, Вальтеръ не могъ удержаться, чтобы не вернуться снова къ вашему вечернему разговору, но онъ былъ боле спокоенъ теперь и находилъ, что если не удалось отправить несчастнаго человкоубійцу за море, то, во всякомъ случа, его можно было поселить гд-нибудь по сосдству въ одиночеств. Онъ самъ даже предложилъ это. Дику, а также и мн, долженъ сказать, лкарство это показалось страннымъ. Дикъ сейчасъ-же это и высказалъ.

— Другъ Вальтеръ, не надо допускать человка слишкомъ много раздумывать надъ этой трагедіей въ одиночеств. Это только усилитъ въ немъ мысль, что онъ дйствительно совершилъ преступленіе, и въ конц концовъ, вы заставите его въ самомъ дл покончить съ собой.

— Не знаю,— сказала Клара,— если мн можно выразить свое мнніе, то по-моему, ему лучше теперь предаться своей скорби и потомъ, если можно такъ выразиться, проснуться и увидть, что не было нужды такъ страдать, и тогда онъ снова можетъ зажить счастливо. Что касается до самоубійства — то не бойтесь этого. Изъ всего того, что вы мн разсказали, я вижу, что онъ самъ очень любитъ эту женщину, и пока любовь его не будетъ удовлетворена, онъ будетъ держаться за жизнь всми силами своей души, будетъ цпляться за нее, онъ прильнетъ къ жизни, если можно такъ выразиться, я и думаю, что этимъ только и можно объяснить, что онъ такъ трагически относится къ этому происшествію.

Вальтеръ задумался и потомъ сказалъ: — Да, можетъ быть, вы и правы, и, можетъ быть, вс мы должны были бы легче отнестись ко всему этому, но, видите ли, гость (обращаясь ко мн), такія вещи случаются такъ рдко, что когда они случаются, мы не можемъ хорошо владть собой, но, конечно, мы не обвиняемъ нашего друга за то, что онъ доставляетъ намъ столько тяжелаго, онъ длаетъ это изъ преувеличеннаго уваженія къ человческой жизни и къ человческому счастью. Но я больше не буду говорить объ этомъ, только вотъ что,— не можете ли вы переправить меня черезъ рку, я хочу присмотрть тамъ какое-нибудь уединенное жилище для моего бднаго друга, разъ ужъ онъ этого хочетъ, я слышалъ, что тамъ есть очень для насъ подходящій домикъ въ долин за Стритлей, если вы меня доставите туда, я поднимусь на холмъ и посмотрю его.

— Этотъ домъ пустуетъ?— спросилъ я.

— Нтъ,— отвчалъ Вальтеръ, — но человкъ, который тамъ живетъ, уйдетъ оттуда, когда узнаетъ, что намъ это нужно. Видите ли, мы думаемъ, что свжій воздухъ долины H пустынная мстность принесутъ пользу нашему другу.

— Да,— замтила Клара улыбаясь,— и онъ будетъ не такъ далеко отъ своей возлюбленной, чтобы имъ нельзя было встртиться, если они этого захотятъ — а они, конечно, захотятъ.

Разговаривая такимъ образомъ, мы дошли до лодки, сли въ нее и поплыли по чудной широкой рк. Дикъ быстро гребъ по совершенно спокойной вод ранняго лтняго утра: не было еще шести часовъ. Мы скоро доплыли до плотины, и когда мы остановились, поднимаясь все выше и выше отъ прибывавшей воды, я не могъ не выразить своего удивленія, что мой старый другъ, запруда, устроенная по самому простому деревенскому способу, не уступила мста ничему другому. ‘Меня все время удивляло,— сказалъ я — когда мы прозжали плотину за плотиной, что вы, народъ, живущій въ такомъ благоденствіи и любящій интересную работу, не выдумали ничего, чтобы отдлаться отъ тяжелой необходимости подниматься вверхъ по рк съ помощью этихъ грубыхъ приспособленій’.

Дикъ засмялся.— Мой дорогой другъ, — отвтилъ онъ,— до тхъ поръ, пока у воды будетъ дурная привычка бжать сверху внизъ, я думаю, и у насъ будетъ необходимость подниматься вверхъ по теченію, если мы захотимъ отъхать отъ моря. Но я, по правд сказать, не понимаю, чмъ вамъ не нравится Мепль-Дерхемская плотина? По-моему, это прелестное мстечко.— Я ничего не могъ возразить на послднее замчаніе, когда посмотрлъ на втви высокихъ деревьевъ, свшивавшихся надъ водой, съ пробивающимся сквозь листву яркимъ солнцемъ, и прислушался къ пнію скворцовъ, которое сливалось со звукомъ падающей воды. Не умя объяснить, почему я былъ противъ плотины, (въ дйствительности я не былъ противъ) — я промолчалъ, но Вальтеръ сказалъ:

— Видите-ли, гость! Наше время не время изобртеній. Послдняя эпоха все это сдлала за насъ, а мы теперь только пользуемся тми изобртеніями, которыя находимъ для себя удобными и оставляемъ въ сторон т, которыя намъ не нужны. Я думаю, что нкоторое время тому назадъ (точной даты я вамъ назвать не могу) вмсто плотинъ употреблялся какой-нибудь очень искусный механизмъ, — хотя, конечно, люди никогда не доходили до того, чтобы заставить воду бжать вверхъ по руслу. Но я думаю, что это былъ очень сложный механизмъ, и простыя запруды съ воротами и толстымъ поднимающимся бревномъ боле отвчали назначенію. Ихъ легко было исправить, когда было нужно, такъ какъ матеріалъ всегда былъ подъ рукой, вотъ он и остались, какъ видите.

— Кром того,— добавилъ Дикъ, — такого рода плотины очень красивы, какъ вы сами можете видть, а мн почему-то кажется, что ваши механическіе шлюзы, заводившіеся на подобіе часовъ, были безобразны и наврное портили видъ рки. Это и послужило, конечно, главнымъ основаніемъ, почему сохранились такія плотины. Прощай, старый товарищъ!— воскликнулъ онъ, обращаясь къ плотин, протолкнувъ насъ сильнымъ ударомъ крюка сквозь ворота,— живи долго, и пусть твой золотой вкъ длится вчно!

Мы поплыли дальше. Видъ береговъ былъ мн знакомъ. Такими они были до того времени, когда вульгарное мщанство заполонило и Пепкборпъ. Теперь онъ (Пенкборнъ) превратился, повидимому, снова въ деревню, т. е. представлялъ изъ себя небольшую, прелестную группу домовъ. Буковыя деревья покрывали холмы, поднимавшіеся надъ Безльдономъ, но ровныя поля, разстилавшіяся подъ ними, были гораздо боле застроены, чмъ раньше, на нихъ виднлось пять большихъ домовъ съ очень красивыми очертаніями, вполн подходившими къ характеру мстности. Внизу, на зеленомъ выступ рки, тамъ, гд она поворачиваетъ къ Горингу и Стритлею, съ полдюжины двушекъ играли на трав. Замтивъ, что мы путешественники, он закричали намъ, когда мы прозжали мимо, и мы остановились на минутку, чтобы поболтать съ ними. Он только-что выкупались, были очень легко одты, съ босыми ногами, и должны были отправиться на Беркширскіе луга, гд начался снокосъ, и въ ожиданіи, когда за ними прідутъ на лодкахъ изъ Беркшира весело проводили время. Он начали настаивать, чтобы мы непремнно отправились съ ними на снокосъ и позавтракали съ ними, но Дикъ держался своей теоріи: начать снокосъ на верховьяхъ рки,— онъ боялся, что полнота и цльность предстоявшаго мн удовольствія будутъ испорчены, если я начну эту работу гд-нибудь раньше — и он уступили, хотя пеохотно. Зато он засыпали меня вопросами о стран, изъ которой я пріхалъ, и объ условіяхъ тамошней жизни, на что мн довольно трудно было отвчать и, безъ сомннія, имъ также было трудно понять мои отвты. Я замтилъ, что этихъ хорошенькихъ двушекъ, какъ и всхъ другихъ, съ которыми мн приходилось встрчаться, за неимніемъ серьезныхъ новостей, подобно той, которую мы слышали въ Мепльдорхейы, очень живо интересовали вс мелкія подробности жизни: погода, снокосъ, послдній вновь выстроенный домъ, изобиліе или недостатокъ той или иной птицы и такъ дале. И он говорили обо всемъ этомъ не съ равнодушнымъ и условнымъ видомъ, но дйствительно интересуясь этимъ. Кром того, я замтилъ, что женщины такъ же хорошо все это знали, какъ и мужчины: могли назвать цвтокъ и опредлить его качества, разсказать о свойствахъ той или иной рыбы или птицы и тому подобное.

Странно, до какой степени меня поразила эта разница въ знаніи деревенской жизни, въ прежнія времена всегда говорили, и вполн справедливо, что деревенскій людъ, вн своей ежедневной работы, мало зналъ страну и ничего не могъ разсказать о ней, а этотъ народъ съ такой любознательностью относился ко всему, что длалось на поляхъ, въ лсахъ и въ равнинахъ, какъ будто бы былъ Лондонской чернью, только что освободившейся отъ тираніи кирпича и известки.

Я долженъ также указать, какъ на достойную вниманія подробность, что не только значительно увеличилось количество птицъ нехищной породы, по также и ихъ враговъ хищниковъ. Коршунъ вислъ надъ нашими головами вчера, когда мы прозжали мимо Медмепхема. Сороки то и дло встрчались въ кустахъ. Я видлъ нсколько ястребовъ и кажется копчика, а теперь, какъ разъ, когда мы прозжали черезъ хорошенькій мостъ, замнившій Базильдонскій желзнодорожный мостъ, пара вороновъ закаркала надъ нашими головами и полетла дальше къ равнинамъ. Изъ всего этого я заключилъ, что дни храненія дичи прошли и не счелъ даже нужнымъ предложить Дику вопроса, по этому поводу.

XXVI.
Несговорчивые упрямцы.

Прежде чмъ мы разстались съ двушками, мы увидли двухъ здоровыхъ молодыхъ людей и женщину, отчаливавшихъ отъ Беркширскаго берега, Дику вздумалось пошутить немного надъ двушками, и она спросила, ихъ, почему съ ними никого не было изъ мужчинъ, чтобы помочь имъ перехать черезъ рку, и куда двались ихъ лодки. Одна самая молоденькая отвчала:— О, они взяли большую лодку для того, чтобы привезти камень съ верховьевъ рки.

— Кто это они, дорогое дитя?— спросилъ Дикъ.

Старшая изъ двушекъ сказала, смясь:— Лучше подите сами, тогда увидите.— Посмотрите,— прибавила она, указывая на сверо-западъ.— Разв вы не видите, что тамъ идетъ стройка?

— Да,— замтилъ Дикъ,— и меня это удивляетъ: въ такое время года… Разв они не дутъ на снокосъ съ вами вмст?

Вс двушки разсмялись при этомъ и, прежде чмъ усплъ замолкнуть ихъ смхъ, лодка изъ Беркшира ударилась о траву, двушки легко впрыгнули въ нее, все еще посмиваясь, а вновь прибывшіе поздоровались съ нами. Но прежде чмъ они отплыли, высокая двушка сказала:

— Простите нашъ смхъ, дорогіе сосди, но у насъ была дружеская пикировка со строителями тамъ наверху, а теперь пть времени разсказывать вамъ всю исторію, такъ подите сами и разспросите ихъ, они будутъ рады видть васъ, если вы только не помшаете ихъ работ.

Он снова вс разсмялись и привтливо махнули намъ рукой въ знакъ прощанія, когда гребцы повернули лодку, оставивъ насъ на берегу.

— Пойдемте къ нимъ,— сказала Клара:— Если только вы не очень спшите въ Стритлей, Вальтеръ?

— О, нтъ,— отвчалъ Вальтеръ.— Я радъ буду этому случаю, чтобы побыть немного дольше въ вашемъ обществ.

Итакъ, мы оставили нашу лодку и стали подниматься по отлогому склону холма. Я былъ немного мистифицирована, и спросила. Дика, что значилъ этотъ смхъ. ‘Что это была за шутка?’

— Я кажется догадываюсь,— отвчала. Дикъ.— Нкоторые изъ живущихъ тамъ наверху занялись работой, которая ихъ очень захватила, и не хотятъ идти на снокосъ. Это ровно ничего не значитъ, потому что на эту пріятную и тяжелую работу всегда много охотниковъ, но такъ какъ снокосъ своего рода установленное празднество, то сосди и смются добродушно надъ ними.

— Понимаю,— сказалъ я.— Это все равно, какъ во времена Диккенса, нкоторые молодые люди такъ погружались въ свою работу, что не хотли праздновать Рождество.

— Совершенно врно,— отвчала. Дикъ.— Только теперь не надо быть, для этого молодымъ.

— Но что вы разумете подъ пріятной и тяжелой работой?— спросилъ я.

— Разв я такъ выразился?— отвчалъ онъ,— Я разумю работу, которая развиваетъ мускулы, укрпляетъ ихъ и наполняетъ васъ чувствомъ пріятной усталости передъ сномъ. Но она нисколько не тяжела въ другомъ смысл и ничуть не раздражаетъ васъ. Такая работа всегда пріятна, если вы только не переутомляетесь. Но только, конечно, хорошая косьба требуетъ нкотораго искусства. Я довольно хорошій косарь.

Говоря такимъ образомъ, мы приблизились къ не очень большому строившемуся дому въ конц прекраснаго фруктоваго сада, окруженнаго старой каменной стной.

— О, я понимаю теперь,— сказалъ Дикъ,— это прекрасное мсто для дома, тутъ стоялъ жалкій домъ XIX столтія, и я радъ, что они его перестраиваютъ, и тоже изъ камня, хотя это не подходитъ къ этой мстности. Честное слово, они чисто работаютъ, но я не сталъ бы строить его весь изъ необтесаннаго камня.

Вальтеръ и Клара уже разговаривали съ высокимъ человкомъ, въ блуз каменщика, на взглядъ лтъ сорока, но въ дйствительности, какъ я думаю, старше. Въ рукахъ у чего былъ молотъ и рзецъ. Внизу подъ навсомъ и на лсахъ работало около полдюжины мужчинъ и дв женщины тоже въ блузахъ. Очень хорошенькая молодая женщина, одтая въ элегантный костюмъ изъ синяго полотна и не принимавшая участія въ работ, не спша, подошла къ намъ съ вязаньемъ въ рукахъ. Она поздоровалась съ нами и сказала, улыбаясь:— Итакъ, вы пришли къ намъ съ рки, чтобы посмотрть на ‘несговорчивыхъ упрямцевъ’. А гд вы работаете на снокос, сосди?

— На правой сторон за Оксфордомъ,— отвчалъ Дикъ.— Тамъ онъ немного запоздалъ. А что вы тутъ длаете, хорошенькая сосдка?

Она отвчала со смхомъ:— О, я принадлежу къ тмъ счастливцамъ, которые не желаютъ трудиться, хотя и у меня иногда бываетъ работа. Я служу моделью для М-ссъ Филиппы, когда ей нужно. Она у насъ главная рзчица, пойдемте къ ней. И она повела насъ къ дверямъ неоконченнаго дома, гд какая-то маленькая женщина работала у стны съ молотомъ и рзцомъ. Она такъ была погружена въ свою работу, что даже не обернулась, когда мы подошли, но другая женщина, повыше, повидимому, еще совсмъ молоденькая двушка, работавшая около нея, перестала стучать и восхищенными глазами смотрла на Дика и Клару. Никто изъ другихъ не обратилъ на насъ никакого вниманія.

Двушка въ синемъ костюм положила руку на плечо рзчицы и сказала:— Ну, Филиппа, если вы будете такъ глотать вашу работу, то скоро вамъ нечего будетъ длать, и тогда что станетъ съ вами?

Рзчица съ нетерпніемъ обернулась, и мы увидли женщину приблизительно лтъ сорока (такъ, по крайней мр, казалось). Она сказала немного раздражительно, но мягкимъ голосомъ:

— Не говорите глупостей, Кэтъ, и не мшайте мн, пожалуйста, но, увидвъ насъ, она оборвала свою рчь и подошла къ намъ съ той ласковой улыбкой привтствія, которой насъ всюду встрчали.

— Благодарю васъ, что вы навстили насъ, сосди, я убждена, что вы не сочтете меня нелюбезной, если я буду продолжать свою работу, въ особенности, если я скажу вамъ, что весь апрль и май я была больна и неспособна къ чему бы то ни было, а тутъ открытый воздухъ, солнце и работа все вмст, а также еще и настроеніе заставляютъ меня дорожить каждымъ часомъ. Извините меня, я должна снова приняться за работу.

И она принялась работать, вырзывая на барельеф цвты и фигуры, но продолжала говорить въ промежуткахъ между ударами своего рзца: ‘Видите-ли, мы вс нашли, что это лучшее мсто для дома на всемъ берегу, а оно было такъ долго занято никуда не годнымъ строеніемъ, что мы, каменщики, ршили поставить все на карту и выстроить самый красивый домъ, какой только могли придумать. И такъ вотъ… и вотъ…’

Тутъ она снова погрузилась въ работу, но подошелъ высокій распорядитель и сказалъ: ‘Все это врно, сосди: мы строимъ домъ изъ необтесаннаго камня, потому что хотимъ обвести его гирляндами изъ цвтовъ и фигуръ. Насъ все что нибудь задерживало: то одно, то другое, болзнь Филиппы, между прочимъ, и хотя мы могли бы сдлать гирлянду и безъ нея…’

‘Могли бы? Вотъ какъ!’ — проворчала Филиппа, не оборачиваясь отъ стны.

— Но, во всякомъ случа, она наша лучшая рзчица, и съ нашей стороны было бы нехорошо начать работу безъ нея. Теперь вы сами видите,— продолжалъ онъ, смотря на Дика и на меня,— что мы не можемъ принять участіе въ снокос, не правда-ли, сосди? Но сейчасъ работа у насъ подвигается такъ быстро, благодаря чудной погод, что, я думаю, мы сможемъ удлить недлю или десять дней на уборку пшеницы. И какъ живо пойдетъ у насъ жатва! Приходите-ка тогда на поля, на сверъ и на западъ отсюда и вы увидите хорошихъ жнецовъ, сосди.

— Ура! вотъ такъ хвастунъ!— прокричалъ голосъ сверху лсовъ.— Нашъ старина думаетъ, что это боле легкая забава, чмъ класть камень на камень.

При этой выходк раздался всеобщій смхъ, къ которому присоединился и распорядитель. Вслдъ затмъ мы увидли молодого человка, который принесъ и поставилъ маленькій столъ въ тни навса, потомъ снова ушелъ и вернулся съ неизбжной большой плетеной бутылкой и высокими стаканами. Распорядитель пригласилъ насъ тогда ссть на подобающее сиднье изъ каменныхъ глыбъ и сказалъ:— Ну, сосди, выпьемъ-ка за то, чтобы мое хвастовство оказалось правдой, а то я буду думать, что вы и въ самомъ дл не поврили мн. Эй, вы тамъ — сказалъ онъ, обращаясь къ лсамъ,— придете вы къ намъ выпить стаканъ вина?— Трое изъ работавшихъ сбжали съ лстницы быстрымъ привычнымъ движеніемъ. Но другіе ничего не отвтили, и только шутникъ (если его можно такъ назвать) закричалъ не оборачиваясь:— Извините, сосди, но я не могу спуститься, я долженъ продолжать. Моя работа заключается не въ томъ, чтобы надзирать, какъ у того старика, но вы, товарищи, пришлите-ка намъ сюда стаканъ вина, и мы выпьемъ за здоровье косарей.

Филиппа, само собою разумется, не оторвалась отъ своего любимаго занятія, но другая рзчица пришла.

Она оказалась дочерью Филиппы, это была высокая сильная двушка, черноволосая, съ цыганскимъ типомъ лица и съ необыкновенно важной осанкой. Остальные собрались вокругъ насъ и зазвенли стаканами, а работающіе на лсахъ обернулись и также выпили за наше здоровье. Но маленькая дятельная женщина у дверей, казалось, ничего не слышала и только дернула плечами, когда ея дочь подошла къ ней и тронула ее.

Потомъ мы пожали другъ другу руки и пошли отъ ‘Несговорчивыхъ упрямцевъ’ внизъ по наклону къ нашей лодк. Мы не сдлали еще и нсколькихъ шаговъ, какъ услышали громкіе звуки стучавшихъ молотковъ, сливавшихся съ жужжаніемъ пчелъ и пніемъ жаворонковъ, парившихъ высоко надъ маленькой долиной Безильдона.

XXVII.
Верховья рки.

Мы высадили Вальтера на Беркширскомъ берегу среди чудныхъ красотъ Стритлея, а сами продолжали нашъ путь по направленію къ мстности, считавшейся прежде глухой деревней, при начал холмовъ Уайтъ-Хорса, контрастъ, существовавшій прежде между успвшей уже отчасти принять вульгарный городской видъ деревней и остававшейся во всей своей двственной неприкосновенности природой, не существовалъ больше, и чувство восторга охватило меня (какъ это бывало и раньше) при знакомомъ мн вид совсмъ не измнившихся холмовъ Беркширской цпи.

Въ Велинкфорд мы остановились, чтобы пообдать, конечно, вс слды грязи и нищеты исчезли съ улицъ стариннаго города, многіе безобразные дома были снесены и на мсто ихъ выстроены новые, красивые. Но странно, городъ все же былъ похожъ на то старое мстечко, которое я такъ хорошо помнилъ. Онъ былъ такимъ, какимъ долженъ былъ бы быть тотъ прежній городъ.

За обдомъ мы встртились со старымъ, но очень веселымъ и умнымъ человкомъ, который въ деревенскомъ смысл былъ вторымъ изданіемъ стараго Гаммонда. Онъ обладалъ необыкновенно обширными знаніями по древней исторіи этой мстности, отъ Альфреда до Парламентскихъ войнъ, многія изъ событій которыхъ происходили около Велинкфорда, но что для насъ было гораздо интересне, у него были подробныя свднія о переходномъ період, закончившемся современнымъ положеніемъ вещей. Онъ разсказалъ намъ о немъ очень многое и, въ особенности, объ ‘исход’ народа изъ городовъ въ деревню и о постепенномъ возвращеніи городскихъ жителей съ одной стороны и деревенскихъ съ другой, къ условіямъ жизни, давно забытымъ и тми и другими. Одно время дло доходило до того, какъ онъ намъ разсказывалъ, что не только невозможно было найти плотника или кузнеца въ деревн или въ маленькомъ уздномъ городк, но что люда въ этихъ мстностяхъ разучились даже печь хлбъ, и что въ Велинкфордъ, напримръ, хлбъ (приготовленный особымъ способомъ, объясненіе котораго я не понялъ) присылался вмст съ газетами съ раннимъ поздомъ изъ Лондона. Онъ сказалъ намъ, что городскіе жители, прізжавшіе въ деревню, знакомились съ земледльческимъ искусствомъ, старательно изучая механизмъ работы машинъ, и представленіе о ручномъ труд у нихъ соединилось съ машинами. Въ то времи поля обрабатывались машинами, и рабочіе управляли ими совершенно не понимая ихъ устройства. Съ другой стороны старики среди земледльцевъ старались все-же научить молодежь маленькимъ домашнимъ ремесламъ, какъ, напримръ, употребленію пилы, кузнечной работ и тому подобное. Въ т времена считалось уже большимъ умньемъ, и даже рдкостью, если человкъ умлъ прикрпить рукоятку къ граблямъ ручнымъ способомъ, требовалась машина, стоимостью въ тысячу фунтовъ, нсколько рабочихъ и полдня путешествія, чтобы исполнить работу цною въ пять шиллинговъ. Онъ показалъ намъ между прочимъ отчеты нкоторыхъ сельскихъ совтовъ, отнимавшихъ у нихъ, повидимому, очень много времени, и эти отчеты поражали той серьезностью, съ какой въ нихъ трактовались предметы, считавшіеся въ давно прошедшія времена крайне простыми, какъ, напримръ, количество щелочи и масла для варки мыла, нужнаго для деревенской стирки, или точная температура воды, необходимая чтобы сварить баранью ногу — и все это, при полномъ отсутствіи какихъ бы то ни было разногласій, которыя всегда бывали даже въ деревенскихъ собраніяхъ боле ранней эпохи. Все это было очень забавно и въ то же время поучительно.

Этотъ же старикъ, по имени Генри Морсомъ, повелъ насъ посл нашего обда въ огромный сарай, гд находилась большая коллекція разныхъ орудій мануфактурной промышленности отъ послднихъ временъ машиннаго періода до новаго времени. Онъ съ большой охотой показывалъ и объяснялъ намъ вс коллекціи. И правда, все это было очень интересно, такъ какъ можно было видть постепенный переходъ отъ машиннаго способа производства (дошедшаго до своихъ худшихъ предловъ немного спустя посл упомянутой выше Гражданской Войны) къ первымъ годамъ новаго ручного періода. Конечно, было очень много промежуточныхъ періодовъ, такъ какъ новая эпоха ручного труда развивалась очень медленно.

— Вы не должны забывать,— говорилъ старый антикварій,— что ручной трудъ не былъ результатомъ такъ называемой экономической необходимости. Напротивъ, въ то время машины такъ усовершенствовались, что почти вся необходимая работа могла быть сдлана ими. И въ самомъ дл много народа въ то время и до этого думало, что машинное производство совершенно вытснитъ ручной трудъ, и это могло казаться вроятнымъ, судя по всему тому, что происходило, но было и другое мнніе, далеко не такое логическое и распространенное большею частью среди богатыхъ людей до освободительной эпохи, не исчезнувшее однако и потомъ, когда наступила эта эпоха. Это мнніе изъ всего того, что я слышалъ, казавшееся тогда настолько же естественнымъ, насколько оно кажется нелпымъ теперь, состояло въ томъ, что въ то время, какъ обыкновенная будничная работа должна была производиться исключительно автоматическимъ, машиннымъ способомъ, энергія другой, боле интеллигентной части человчества должна была быть направлена къ занятіямъ высшими формами искусства, а также наукой и изученіемъ исторіи. Странно, не правда ли, что у нихъ до такой степени отсутствовало всякое стремленіе къ полному равенству, которое теперь мы считаемъ основаніемъ для всякаго счастливаго человческаго общества.

Я ничего не отвтилъ и погрузился въ свои думы, Дикъ тоже задумался и потомъ сказалъ:— Странно, сосдъ?— Не знаю какъ сказать. Я часто слышалъ отъ моего родственника, что единственною цлью людей прежняго времени было — избгать работы, или, по крайней мр, они думали, что въ этомъ должна была заключаться ихъ цль. Такимъ образомъ, та работа, къ которой ихъ принуждала ежедневная будничная жизнь, казалась имъ боле тяжелой, чмъ та, которую они могли выбрать сами.

— Довольно врное замчаніе,— отвчалъ Морсомъ.— Во всякомъ случа, они скоро увидли свою ошибку и поняли, что при машинномъ способ труда могли жить только рабы и рабовладльцы.

Клара вмшалась въ разговоръ, покраснвъ немного при этомъ:

— Разв ихъ ошибка не была вызвана вліяніемъ окружавшей ихъ рабской жизни? Жизни, смотрвшей на все существовавшее вн человка, одушевленное и неодушевленное,— на природу, однимъ словомъ, какъ это принято было называть — какъ на одно, а на человчество какъ на нчто особенное. Было вполн естественно, что люди съ такимъ міровоззрніемъ стремились поработить себ ‘природу’, разъ они думали, что ‘природа’ это нчто вн ихъ.

— Совершенно врно,— замтилъ Морсомъ,— и они не знали что длать, покуда не возмутились противъ механической жизни. Это началось до Великой Перемны среди людей, имвшихъ досугъ думать о такихъ вещахъ, и незамтно распространилось. Наконецъ работа, доставлявшая удовольствіе и потому не считавшаяся трудомъ, начала вытснять мало-по-малу механическій трудъ, отъ котораго никогда не мечтали отдлаться совершенно, хотя надялись сократить, а поздне потеряли и эту надежду.

— Когда же началась эта революція?— спросилъ я.

— ‘Въ середин столтія посл Великой Перемны,— отвчалъ Морсомъ,— это стало особенно замтно. Машина за машиной переставала работать на томъ основаніи, что машины не могли давать произведеній искусства, а между тмъ спросъ на такія произведенія искусства становился все больше и больше. Вотъ посмотрите,— сказалъ онъ,— тутъ находится нсколько произведеній того времени: грубый и неискусный еще ручной трудъ, но основательный и уже съ нкоторой любовью къ длу.

— Это очень интересно,— сказалъ я, взявъ одну изъ глиняныхъ вещей между рдкостями, которыя намъ показывалъ антикварій,— совсмъ не похоже на работу дикарей и варваровъ, а между тмъ въ нихъ чувствуется ненависть къ цивилизаціи, какъ это тогда называли.

— Да,— продолжалъ Морсомъ,— изящества вы тутъ не должны искать, въ тотъ періодъ этими работами занимались люди, бывшіе въ сущности рабами. Но теперь, смотрите,— сказалъ онъ, проведя меня немного впередъ,— мы овладли ручнымъ трудомъ и соединяемъ совершенство техники съ свободой фантазіи и воображенія.

Я посмотрлъ и удивился красот и искусству работы. Наконецъ люди стали смотрть на жизнь, какъ на удовольствіе, а на удовлетвореніе общихъ нуждъ человчества и на подготовку къ нимъ, какъ на трудъ, достойный лучшихъ представителей человчества. Я помолчалъ немного, и наконецъ сказалъ:

— Но что же будетъ потомъ?

Старикъ засмялся:— Не знаю — отвтилъ онъ,— когда придетъ это новое, мы пойдемъ ему навстрчу.

— А пока,— вмшался Дикъ,— пойдемъ навстрчу нашей цли. Итакъ, на воздухъ и къ берегу! Хотите прохаться съ нами, сосдъ? Нашъ другъ съ жадностью слушаетъ ваши разсказы.

— Я доду съ вами до Оксфорда. Мн надо взять одну, дв книги изъ Бодліенской библіотеки Я думаю, вы переночуете въ старомъ город?

— Нтъ, — отвчалъ Дикъ, — мы поднимемся выше, насъ ждетъ тамъ снокосъ, какъ вы знаете.

Морсомъ кивнулъ головой, мы вышли на улицу и сли въ лодку немного повыше городского моста. но какъ разъ въ то время, когда Дикъ вкладывалъ весла въ уключины, подъ низкою аркою моста послышался шумъ веселъ. Это была хорошенькая маленькая лодка, выкрашенная въ зеленый цвтъ и расписанная красивыми цвтами. Когда она вышла изъ подъ арки, какая-то фигура, такая же свтлая какъ и лодка, поднялась въ ней: это была тонкая двушка, одтая въ свтло-голубое шелковое платье, развивавшееся отъ сквозного втра, дувшаго изъ-подъ арокъ моста. Ея обликъ показался мн знакомымъ, и когда она повернула къ намъ голову и показала прелестное лицо, я съ радостью увидлъ, что это была добрая фея изъ чуднаго сада въ Рённимед, Элленъ однимъ словомъ. Мы остановились, чтобы встртить ее. Дикъ поднялся въ лодк и прокричалъ ей веселое привтствіе, я хотлъ послдовать его примру, но мн это не удалось, Клара махнула ей своей изящной ручкой, а Морсомъ кивнулъ головой и съ любопытствомъ смотрлъ на нее. Что касается Элленъ, красивый загаръ ея лица былъ залитъ румянцемъ, когда она подъхала къ нашей лодк и сказала:

— Видите ли, сосди я не была уврена, что вы снова продете черезъ Рённимедъ, и что вы остановитесь тамъ, если даже будете прозжать, кром того, я не знала будемъ ли мы, мой отецъ и я, тамъ черезъ недлю, дв, ему хочется навстить своего брата, на свер, а я не хотла бы отпускать его безъ себя. Я боялась, что никогда снова не увижу васъ, а мн это было тяжело, вотъ я и отправилась вслдъ за вами.

— Отлично,— сказалъ Дикъ,— я убжденъ, что мы вс рады этому, но вы могли быть уврены, что мы съ Кларой непремнно навстили бы васъ и пріхали бы во второй разъ, если бы не застали въ первый. Но, дорогая сосдка, вы одна въ лодк, и вамъ пришлось много грести: я думаю, вамъ пріятно было бы теперь отдохнуть, намъ лучше было бы раздлиться на дв партіи.

‘Да’, отвчала Элленъ, ‘я подумала объ этомъ и привезла съ собой руль къ моей лодк, пожалуйста помогите мн насадить его’. Она пошла на корму своей лодки, и повернула ее такъ, чтобъ Дикъ могъ ее достать рукой, онъ сталъ на колни въ нашей лодк, она въ своей, и они стали навшивать руль на крючки. Никакой перемны не произошло, какъ вы можете себ представить, въ устройств такой простой вещи, какъ руль лодки. Когда два прекрасныхъ лица склонились надъ рулемъ и, какъ мн показалось, слишкомъ близко одинъ къ другому, хотя это продолжалось одну минуту, что-то врод боли пронизало меня. Клара сидла на своемъ мст и не оглядывалась, затмъ она сказала съ чуть замтной сухостью въ тон:

— Какъ же мы раздлимся? Ты, можетъ быть, перейдешь къ Элленъ, Дикъ, потому что, безъ всякой обиды для нашего гостя, ты лучшій гребецъ.

Дикъ всталъ, положилъ руку ей на плечо и сказалъ:

— Нтъ, нтъ, пусть нашъ гость попробуетъ свои силы, ему также нужно пріучать себя. Къ тому же мы не спшимъ. Намъ надо подняться немного выше Оксфорда, и даже если мы запоздаемъ, то намъ будетъ свтить мсяцъ, а лунная ночь ничмъ не хуже сраго дня.

— Я со своей стороны постараюсь получше управляться съ лодкой,— замтилъ я,— такъ что уже наврное теченіе не унесетъ ее внизъ по вод.

Они вс засмялись, какъ будто бы я сказалъ что-нибудь очень остроумное, и я нашелъ, что смхъ Элленъ, даже среди смха другихъ, звучалъ такъ красиво, какъ мн никогда не приходилось слышать.

Короче сказать, я вошелъ въ ея лодку съ нкоторой гордостью и, взявшись за весла, сейчасъ же принялся за работу, чтобы порисоваться немного передъ всми. Признаться ли?.. мн казалось, что даже этотъ счастливый міръ сдлался еще счастливе отъ моей близости къ этой странной двушк. Я долженъ сказать, что изъ всхъ лицъ, съ которыми мн приходилось встрчаться въ этомъ новомъ мір, она была наиболе оригинальна, и наимене похожа на то, что я могъ себ представить. Клара, напримръ, несмотря на ея красоту и веселость, была все же похожа на очень любезную и простую молодую лэди, и другія двушки также были только усовершенствованными типами того, что я уже встрчалъ въ прежнія времена. Но эта двушка была не только красива своеобразной красотою, ничего не имвшей общаго съ молодой лэди, но она была оригинальна во всхъ отношеніяхъ. Я никогда не могъ заране представить, что она скажетъ и сдлаетъ, но все въ ней восхищало меня и нравилось. Во всемъ томъ, что она говорила и длала не было ничего поражающаго, но все это было какъ-то особенно, и всегда полно тмъ невыразимымъ интересомъ и той жизнерадостностью, которые я замчалъ боле или мене во всхъ, но которые въ ней были боле замтны и боле прелестны, чмъ въ комъ-либо другомъ. Мы скоро двинулись въ путь и хали вдоль прелестныхъ береговъ между Кенсингтономъ и Дорчестеромъ. Теперь было уже около полудня, тепло, но не жарко, и совершенно безвтренно. Высокія, легкія, жемчужно-блыя и блестящія облака умряли солнечный жаръ, но сквозь нихъ во многихъ мстахъ виднлось блдно-голубое небо, казавшееся какъ-то особенно высокимъ и твердымъ. Небо имло видъ какого-то свода, какъ его иногда и называютъ поэты, а не безпредльнаго воздушнаго пространства, но сводъ этотъ былъ такъ безграниченъ и такъ полонъ свта, что нисколько не давилъ насъ. Наврно о такомъ дн думалъ Теннисонъ, когда онъ говорилъ, въ своихъ ‘Lotos Eaters’ о стран, гд стоитъ вчное послполуденное время.

Элленъ облокотилась на руль и, казалось, вполн отдавалась радости жизни. Я видлъ, что она дйствительно все видла вокругъ себя, и ничто не ускользало отъ нея, и когда теперь я смотрлъ на нее, непріятное чувство, что она можетъ быть немного увлечена красивымъ и ловкимъ Дикомъ, и поэтому послдовала за нами, совсмъ исчезло изъ моей души. Еслибъ это было такъ, то она конечно не могла бы такъ восторгаться чудными видами, мимо которыхъ мы прозжали. Нкоторое время она почти не разговаривала, но когда мы прозжали подъ Шиллингфордскимъ мостомъ (вновь выстроеннымъ, но напоминавшимъ старый) она попросила меня остановить лодку, чтобы полюбоваться пейзажемъ, сквозь прелестную арку. Потомъ она повернулась ко мн и сказала:

— Я не знаю, радоваться мн или горевать, что я въ первый разъ вижу эти берега, правда, видть все это въ первый разъ большое удовольствіе, но если бы я была здсь годъ или два назадъ, какъ бы хороши были эти воспоминанія, и какъ бы чудно они слились съ моей жизнью, и во сн и на яву, я такъ рада, что Дикъ гребетъ медленно, мы можемъ подольше побыть здсь. А вамъ какъ нравятся эти мста, вы вдь первый разъ здсь?

Я не думаю, чтобы она хотла поставить мн ловушку, но тмъ не мене, я попался и отвчалъ:

— Въ первый разъ!.. Я здсь далеко не въ первый разъ.

Я прекрасно знаю эти берега и могу сказать по правд, что знаю каждое мстечко на Темз отъ Гаммерсмита до Криклада.

Я замтилъ, къ какимъ осложненіямъ могутъ привести мои слова, только когда она устремила на меня полный любопытства взглядъ, какъ это часто случалось и раньше въ Рённимед, когда я говорилъ что-нибудь странное, длавшее непонятнымъ для другихъ мое положеніе среди этого народа. Я покраснла, и сказалъ, чтобы сгладить мою неловкость:

— Меня удивляетъ, что вы до сихъ поръ не были здсь. Вы живете на Темз и гребете такъ хорошо, что для васъ это не составило бы большого труда, не говоря уже о томъ,— прибавилъ я любезно,— что каждый былъ бы радъ грести за васъ.

Она засмялась, но не моему комплименту (я увренъ, что она привыкла къ подобнаго рода фразамъ), но чемуто, что промелькнуло въ ея ум, она попрежнему ласково смотрла на меня, но въ глазахъ ея виднлось любопытство и проницательность, потомъ она сказала:

— Можетъ быть это и странно, но у меня дома много дла, а кром того надо заботиться объ отц и улаживать свои отношенія къ двумъ или тремъ молодымъ людямъ, которымъ я особенно нравлюсь, но которымъ я не могу угодить всмъ сразу… Но вы, дорогой сосдъ?.. мн кажется еще боле страннымъ, что вы такъ хорошо знаете верховья рки, чмъ то, что я не знаю ихъ. Насколько я поняла, вы всего нсколько дней въ Англіи. Но, можетъ, вы хотли сказать, что читали ихъ описанія въ книгахъ и видли картины,— хотя это далеко не то.

— Совершенно справедливо,— отвтилъ я,— но я ровно ничего не читалъ о Темз, это была тоже одна изъ нелпостей нашего времени, никто не подумалъ о томъ, чтобъ написали приличную книгу относительно этой единственной — по справедливости ее можно такъ назвать,— рки въ Англіи.

Не успли эти слова вырваться изъ моихъ устъ, какъ я увидлъ, что сдлалъ новую ошибку. Мн было досадно на себя, такъ какъ мн не хотлось входить въ длинныя объясненія или начать новую серію измышленій на подобіе Одиссея. Казалось, Элленъ поняла меня и не воспользовалась моей неловкостью. Любопытство въ ея взгляд смнилось ласковымъ добродушіемъ.

— Во всякомъ случа я очень рада, что мн приходится быть здсь съ вами, если вы такъ хорошо знаете нашу рку. Я мало знаю ее отъ Пенгборна, и вы можете разсказать мн, что я хочу знать.— Она помолчала съ минуту и потомъ продолжала:— но то, что я знаю, я знаю такъ же хорошо, какъ и вы, мн было бы грустно, если бы вы подумали, что я не интересуюсь такой чудной и такой интересной ркой, какъ Темза.

Она сказала это вполн серьезно, съ видомъ дружескаго доврія ко мн, что мн очень понравилось, но я видлъ, что она только скрыла пока свои сомннія относительно меня до другого времени. Теперь мы подъхали къ Дейской плотин, гд Дикъ ждалъ насъ со своими двумя спутниками, онъ хотлъ, чтобы я вышелъ на берегъ, желая показать мн что-то, чего я никогда не видлъ. Ничего не имя противъ этого, я послдовалъ за нимъ вмст съ Элленъ къ хорошо знакомой мн гати, съ длинной церковью надъ ней, служившей и теперь для разныхъ надобностей добродушнымъ обитателямъ Дорчестера.

Деревенская гостиница, гд я останавливался обыкновенно въ т дни, когда гостепріимство покупалось и продавалось, попрежнему была украшена, изображеніемъ Ириса. На этотъ разъ я постарался не подать вида, что все это уже было знакомо, но когда мы остановились на нкоторое время у начала гати, противъ Синодена съ его ясно обозначавшимися зубцами, и его братомъ — утесомъ Уитенхемъ, я почувствовалъ себя немного неловко подъ серьезными и внимательными взглядами Эллепъ, и у меня почти вырвалось восклицаніе: ‘Какъ мало здсь что измнилось’. Мы снова остановились въ Эбингдон, который такъ же какъ и Уолингфордъ былъ мн знакомъ и не знакомъ, такъ какъ съ одной стороны его очистили отъ разрушительнаго дйствія XIX столтія, а съ другой онъ почти совсмъ не измнился.

Начинался уже закатъ, когда мы подъзжали къ Оксфорду у Уозенея. Мы остановились на минутку или дв у стариннаго замка, чтобы высадить Генри Морсома. Само собой разумется, что насколько можно было видть съ рки, я не упустилъ ни одной башни, ни одного шпица въ этомъ город, когда-то переполненномъ профессорами. Но луга кругомъ него въ т времена становились съ каждымъ днемъ все бдне и бдне, и на нихъ лежала уже печать ‘суетливой интеллектуальной жизни XIX столтія’. Теперь они потеряли ‘интеллектуальный’ видъ и стали также прекрасны, какъ были нкогда, и маленькій холмъ Хинксей съ двумя или тремя прехорошенькими домиками весело смотрлъ внизъ на широкую воду, на колыхающуюся траву, теперь срую отъ заходящаго солнца, съ ея почти созрвшими стеблями. Желзная дорога исчезла и съ нею вмст однообразные висячіе мосты черезъ Темзу. Мы скоро дохали до Медлейлока и до широкой воды, омывающей портъ Мидо съ его многочисленнымъ населеніемъ гусей, нисколько не уменьшившимся отъ времени, и я подумалъ, что ихъ имя и употребленіе пережили древній несовершенный общинный періодъ, пережили время смутной борьбы и тираніи правъ собственности и дожили до настоящаго періода покоя и счастья полнаго Коммунизма.

Меня опять высадили на берегъ въ Годстоу посмотрть на остатки стараго монастыря, сохранившіеся почти въ томъ самомъ вид, какъ я помнилъ ихъ и, съ высокаго моста, перекинутаго черезъ капалъ, я могъ видть даже въ сумеркахъ, какъ прелестна была маленькая деревня съ ея срыми каменными домами. Тутъ была страна камня… каждый домъ, и стны, и крыши были выстроены изъ сраго камня и составляли одно цлое съ ландшафтомъ.

Затмъ мы снова продолжали нашъ путь. Элленъ взялась за весла въ нашей лодк. Мы прохали мимо рыболовныхъ вершей и мили черезъ три уже при лунномъ свт подъхали снова къ маленькому городу. Тамъ мы остановились ночевать въ довольно мало населенномъ дом, потому что большая часть его обитателей жила въ палаткахъ на лугахъ.

XXVIII.
Маленькая рка.

На другое утро мы выхали рано: еще до шести часовъ, такъ какъ намъ оставалось двадцать пять миль до нашего назначенія, а Дикъ хотлъ пріхать до сумерокъ. Путешествіе было пріятное, хотя тмъ, кто не знаетъ верховьевъ Темзы, мало что можно сказать о ней. Я попрежнему сидлъ въ лодк Элленъ, хотя Дикъ изъ вжливости предложилъ мн перессть къ нему и предоставить однимъ женщинамъ управлять зеленой игрушкой. Но Элленъ не позволила этого и потребовала меня, какъ самаго интереснаго изъ спутниковъ.

— Я пріхала издалека,— сказала она, — и не хочу, чтобы мн дали въ товарищи кого-нибудь, кто будетъ все время думать о другомъ, а не обо мн. Гость единственный человкъ, который можетъ заниматься только мною. Я въ самомъ дл такъ думаю,— продолжала она, обращаясь ко мн.— Это не простая любезность.

Клара покраснла и была, повидимому, очень довольна. Мн кажется, что до сихъ поръ она немного боялась Элленъ. Что касается меня, я чувствовалъ себя снова молодымъ, и причудливыя мечты моей юности смшивались съ удовольствіемъ настоящаго, почти разрушая его и примшивая къ нему чувство какой-то боли.

Въ то время какъ мы прозжали между короткими извивающимися берегами теперь довольно узкой рки, Элленъ сказала:— Какъ нравится мн эта маленькая рка! Я вдь привыкла къ широкому простору воды, и мн кажется, при каждомъ поворот, что уже нельзя будетъ прохать дальше. Я думаю, что къ концу этого вечера Англія будетъ казаться мн очень маленькой страною, если мы могли такъ скоро дохать до конца самой большой ея рки.

— Она не велика,— сказалъ я,— но очень красива.

— Да,— отвчала она,— и неправда-ли, трудно представить себ времена, когда люди смотрли на эту маленькую хорошенькую страну, какъ на безобразную безформенную пустыню, не считали нужнымъ бережно хранить красивыя мста, не чувствовали радости отъ освжающаго вліянія временъ года, измнчивой погоды и различныхъ свойствъ ея почвы и отъ всего остального. Какъ могли люди быть такъ жестоки къ самимъ себ!

— И другъ къ другу, — замтилъ я. Мною вдругъ овладла внезапная ршимость, и я сказалъ: — Дорогая сосдка, мн хочется наконецъ сказать вамъ, что для меня легче представить все это безобразное прошедшее, чмъ для васъ, потому что я самъ принадлежалъ къ нему. Мн кажется, что вы уже угадали это, и я думаю, что вы поврите мн, если я разскажу вамъ о немъ. Я ничего больше не буду скрывать отъ васъ.

Она помолчала немного и потомъ сказала: — Мой другъ, вы врно поняли меня и сказать вамъ правду, я послдовала за вами изъ Рённимеда, чтобы предложить вамъ много вопросовъ, потому что я видла, что вы не принадлежите къ намъ. Это заинтересовало меня и понравилось мн и я хочу, чтобы вы были такъ счастливы, какъ только можно. Сказать правду, тутъ былъ нкоторый рискъ,— продолжала она красня,— я говорю о Клар съ Дикомъ. Я должна сказать вамъ, разъ ужъ мы хотимъ быть близкими друзьями, что даже среди насъ, гд такъ много красивыхъ женщинъ, я часто страшно нарушала спокойствіе мужчинъ. Это одна изъ причинъ, почему я живу одна съ моимъ отцомъ въ Коттедж Рённимеда. Но и это не совсмъ отвчаетъ цли. Люди, конечно, приходятъ и туда, такъ какъ тамъ не пустыня, и они, повидимому, находятъ меня еще боле интересной, потому что я живу одна и придумываютъ обо мн разныя исторіи — я знаю, что и вы также, мой другъ. Но оставимъ это. Сегодня вечеромъ или завтра утромъ я сдлаю вамъ одно предложеніе, которое мн очень нравится и которое, надюсь, не обидитъ васъ.

Я поспшилъ сказать, что для нея я готовъ сдлать все на свт и, правда, несмотря на мои годы, и на очевидные признаки ихъ (хотя чувство возвратившейся юности было мн кажется не только мимолетнымъ ощущеніемъ), несмотря на мои годы, говорю, я чувствовалъ себя слишкомъ счастливымъ въ обществ этой очаровательной двушки и приготовился слушать ея исповдь, ожидая отъ нея большаго, чмъ она, можетъ быть, хотла.

Она засмялась и ласково посмотрла на меня.

— Отлично, но покуда мы это оставимъ, — сказала она,— я должна смотрть на эту новую для меня мстность. Посмотрите, какъ рка снова измнила свой характеръ: она широка теперь, берега длинные и очень отлогіе. Вы посмотрите: тамъ перевозъ.

Я сказалъ ей названіе и задержалъ лодку, чтобы перебросить цпь парома черезъ наши головы, и мы продолжали нашъ путь вдоль береговъ, покрытыхъ дубовыми рощами съ лвой стороны. Потомъ рка стала снова уже, а берега выше, и мы поплыли между стною высокихъ тростниковъ съ веселымъ и безпокойнымъ населеніемъ воробьевъ и малиновокъ, прыгавшихъ и щебетавшихъ при движеніи лодки сквозь зеленые тростники въ тихомъ жаркомъ утреннемъ воздух. Она улыбалась отъ удовольствія, и ея лнивое наслажденіе новыми для нея пейзажами еще усиливало ея красоту, когда она облокачивалась на подушки, хотя она нисколько не устала. Ея лнь была лнью сильнаго здороваго, какъ тломъ, такъ и духомъ, существа, сознательно отдыхающаго.— Посмотрите!— сказала она, вскочивъ вдругъ со своего мста безъ всякаго видимаго усилія и удерживая равновсіе съ удивительной граціей и легкостью,— посмотрите на этотъ чудный старый мостъ впереди.

— Мн незачмъ смотрть на него,— отвтилъ я, не отводя глазъ отъ ея прелестнаго лица.— Я знаю его, хотя (съ улыбкой) у насъ онъ не назывался тогда старымъ мостомъ.

Она ласково взглянула на меня сверху внизъ и сказала:— Какъ хорошо намъ хать теперь, когда вы больше не стсняетесь меня.— II она продолжала стоять, задумчиво смотря на меня, пока ей не пришлось ссть, такъ какъ мы прозжали черезъ низкую арку одного изъ самыхъ старинныхъ мостовъ Темзы.

— О, чудные луга!— воскликнула она.— Я не имла никакого представленія о прелести совсмъ маленькой рки, какъ эта. Маленькій размръ всего этого, короткіе берега и быстрая смна видовъ заставляетъ васъ думать, что вы дете куда-то далеко, что вы должны достигнуть чего-то неизвстнаго, точно васъ ожидаютъ какія-то приключенія. На широкихъ водахъ я этого не испытывала.

Я съ восторгомъ посмотрлъ на нее. Ея голосъ ласкалъ меня, и она говорила именно то, что я всегда думалъ. Она поймала мой взглядъ, и ея щеки вспыхнули подъ загаромъ, но она сказала просто:

— Я должна сказать вамъ, мой другъ, что когда мой отецъ оставитъ Темзу этимъ лтомъ, онъ возьметъ меня съ собою въ мстечко около Римской стны въ Кумберланд, такъ что это путешествіе мое ‘послднее прости’ югу. Конечно, это длается съ моего согласія, но все-же мн жаль. Я не ршилась вчера сказать Дику, что мы оставляемъ Темзу навсегда, но я не могла не сказать это вамъ.

Она остановилась, глубоко задумалась и потомъ продолжала, улыбаясь:

— Я должна сказать, что не люблю двигаться съ одного мста на другое, — такъ свыкаешься со всми милыми подробностями окружающей тебя жизни! Они такъ гармонично и счастливо сливаются съ твоей личной жизнью, что начинать снова доставляетъ всегда своего рода страданіе. Но я думаю, что въ той стран, откуда вы пришли, вы считаете это мелочнымъ и ничтожнымъ и, пожалуй, будете плохо обо мн думать.

Она ласково улыбалась мн. говоря это, а я поспшилъ отвтить:

— О, нтъ! нисколько. Вы опять отвчаете на мои мысли. Но я никакъ не ожидалъ, что вы будете такъ говорить. Изъ всего того, что я видлъ и слышалъ, мн казалось, что въ этой стран любятъ, напротивъ, мнять жилище.

— Да, конечно,— отвчала она,— мы можемъ свободно мнять наше мстожительство, но за исключеніемъ разныхъ поздокъ для удовольствія, въ особенности во время снокоса, какъ эта наша поздка, напримръ, я не думаю, чтобы мы любили мнять мста. Пожалуй, и я тоже не совсмъ уже такая домосдка, какъ я вамъ это только что сказала, и мн бы хотлось прохать съ вами черезъ весь западный край, ни о чемъ не думая,— заключила она улыбаясь.

— У меня было бы много о чемъ подумать, — отвтилъ я.

XXIX.
Отдыхъ на верховьяхъ Темзы.

Мы остановились тамъ, гд рка бжитъ по широкимъ большимъ лугамъ, чтобы отдохнуть и подкрпиться. Мы расположились на прелестномъ берегу, который можно было-бы назвать почти холмомъ. Широкіе луга разстилались передъ нами, и на нихъ уже дятельно работали косы. Я замтилъ одну перемну въ спокойной красот полей — а именно: тамъ и здсь они были засажены деревьями, часто фруктовыми, и незамтно было скупой жадности къ каждой пяди земли, какъ это было прежде по моимъ воспоминаніямъ. И хотя деревья попрежнему подстригали (или обрзывали, какъ они говорятъ въ этой мстности), это длалось съ большимъ вниманіемъ къ красот деревьевъ. Я хочу сказать, что он не срзывали какъ прежде почти вс втви, причемъ совершенно разрушалась красота пейзажа, но у нихъ была своего рода обдуманная система, такъ что нигд не было видно оголенныхъ деревьевъ. Однимъ словомъ за полями ухаживали точно за садомъ, который служитъ въ одно и то же время и для удовольствія, и для пользы: именно такъ, какъ это мн говорилъ старый Гаммондъ.

На этомъ берегу или склон холма мы пообдали, немного рано для обда, но мы и выхали рано. Узенькая лента Темзы вилась подъ нами, по садамъ, о которыхъ я говорилъ: немного впереди виднлся прелестный маленькій островокъ, поросшій хорошенькими деревцами, по склонамъ холмовъ къ западу раскинулся лсокъ съ разнообразной растительностью, обрамлявшей узкій лужокъ, а на сверъ тянулась широкая полоса луговъ, начинавшихся прямо съ береговъ рки. Немного дальше между деревьями поднимался изящный шпицъ стариннаго зданія съ небольшой группой срыхъ домовъ, тснившихся кругомъ, а ближе къ намъ, на разстояніи мили полторы, стоялъ вполн современный каменный домъ — широкій квадратъ въ одинъ этажъ — отчего онъ казался очень низкимъ. Между нимъ и ркою не было сада, ничего кром ряда грушевыхъ деревьевъ, еще очень молодыхъ и топкихъ, и хотя на дом не было много украшеній, но въ немъ было какое-то природное изящество, такое же какъ и у деревьевъ.

Мы сидли и любовались, скоре счастливые, чмъ веселые въ этотъ мягкій іюньскій день. Элленъ, сидвшая рядомъ со мною, обхвативъ руками одно колно, наклонилась ко мн и сказала тихо,— что Дикъ съ Кларой могли бы замтить, если бы они не были поглощены своею счастливою безмолвною любовью:— Другъ, въ вашей стран дома у землевладльцевъ такіе же, какъ этотъ?

Я отвчалъ:— Во всякомъ случа, дома нашихъ богатыхъ людей не походили на этотъ:— они были настоящими грязными пятнами на поверхности земли.

— Мн это трудно понять,— сказала она.— Я понимаю почему рабочіе, которые были такъ угнетены, не могли жить въ красивыхъ домахъ, надо время и досугъ и не отягощенный заботами умъ, для того чтобы строить красивое жилище: я прекрасно понимаю, что бдные люди не могли устроить себ жизнь такимъ образомъ, чтобы имть вс эти необходимыя (для насъ) прекрасныя вещи. Но почему богатые люди, имвшіе время и досугъ и необходимый для постройки матеріалъ, не могли строить себ красивыхъ домовъ, этого я никакъ не могу понять. Я знаю, что вы скажете мн,— продолжала она, смотря мн прямо въ глаза и красня,— вы скажете, что ихъ дома и вс пристройки къ нимъ отличались обыкновенно безобразіемъ и грубостью, если только случайно не были древними остатками построекъ нашихъ предковъ (указывая на шпицъ), — они были — дайте мн вспомнить… какое это слово…

— Вульгарными,— отвчалъ я.— Мы говорили — продолжалъ я,— что безобразіе и вульгарность построекъ богатыхъ людей были необходимымъ отраженіемъ грязной и нищенской жизни, къ которой они принуждали бдный народъ.

Она сдвинула брови и задумалась, потомъ обернула ко мн свое посвтлвшее лицо, какъ будто напавъ на какую-то мысль, и сказала:— Да, мой другъ, я понимаю, что вы хотите сказать, мы иногда говорили объ этомъ, конечно, т изъ насъ, кто интересуется такого рода вещами, такъ какъ, надо вамъ сказать, до насъ дошло очень много воспоминаній о такъ называемомъ искусств до наступленія періода равенства жизни, и многіе говорятъ, что причина всего этого безобразія находилась не въ общественномъ устройств, что ихъ жизнь была безобразна, потому что имъ нравилось это, что они могли бы окружить себя прекрасными вещами, если бы хотли, совершенно такъ же, какъ и теперь, каждый отдльный человкъ или группа людей могутъ создавать боле красивыя и мене красивыя произведенія — подождите, я угадываю, что вы хотите сказать.

— Правда?— спросилъ я улыбаясь, но съ забившимся сердцемъ.

— Да,— продолжала она,— я знаю, что вы хотите сказать, хотя вы еще и не произнесли вашихъ словъ. Вы хотите сказать мн, что во времена неравенства главнымъ условіемъ жизни богатыхъ людей было отсутствіе желанія самимъ заботиться объ украшеніи своей жизни, они возлагали эту обязанность именно на тхъ, которыхъ заставляли жить скудной и грязной жизнью, и эта скудная грязная жизнь, ея безобразная ограниченность отражались въ произведеніяхъ, служившихъ для украшенія жизни богатыхъ людей, и искусство стало вымирать мало-по-малу. Вы это хотли сказать, мой другъ?

— Да, да,— отвчалъ я, съ восторгомъ смотря на нее.

Она встала въ эту минуту и стояла на краю склона, легкій втеръ развивалъ ея воздушную одежду, одна рука ея лежала на груди, другая, опущенная внизъ, нервно сжималась.

— Это правда,— продолжала она,— это правда. Мы доказали, что это правда.

Мн казалось, что несмотря на весь мой интересъ къ ней, даже боле чмъ интересъ и восхищеніе, я начиналъ чувствовать страхъ,— чмъ все это кончится? Во мн какъ будто трепетало опасеніе за то, что можетъ посл случиться. Страхъ передъ мыслью, можетъ ли даже этотъ новый вкъ дать что-нибудь взамнъ тому, кто отдаетъ все свое сердце. Но въ эту минуту Дикъ вскочилъ на ноги и закричалъ со своей добродушной манерой: ‘сосдка Элленъ, что это вы ссоритесь съ нашимъ гостемъ, или же вы измучили его, заставляя его разсказывать вамъ вещи, которыя трудно объяснить намъ, невждамъ?’

— Ни то, ни другое, дорогой сосдъ,— отвчала она.— Я была очень далека отъ ссоры съ нимъ и, напротивъ, старалась, насколько возможно, чтобы онъ былъ доволенъ и собою и мной. Не правда ли, дорогой гость?— спросила она, смотря на меня внизъ съ прелестной улыбкой увренности, что я ее пойму.

— Разумется,— отвтилъ я.

— Кром того,— продолжала она,— я должна сказать, что онъ высказался вполн, такъ что я теперь прекрасно понимаю его.

— Вотъ и отлично,— замтилъ Дикъ,— когда я въ первый разъ увидлъ васъ въ Рённимед, я сейчасъ же понялъ, что вы обладаете особенной проницательностью, это не простая любезность, чтобы понравиться вамъ,— прибавилъ онъ быстро,— это истинная правда, и я хотлъ бы поближе узнать васъ. Но идемъ, пора отправляться, намъ осталось еще боле половины дороги, а мы непремнно должны пріхать до заката солнца.

И, взявъ Клару за руку, онъ повелъ ее внизъ по холму. Но Элленъ продолжала стоять, задумчиво глядя внизъ, и когда я взялъ ее за руку, чтобы послдовать за Дикомъ, она повернулась и сказала:

— Вы могли бы еще многое разсказать мн и многое выяснить, если бы захотли.

— Да,— отвчалъ я,— я только на это и гожусь, и ни на что другое — такой старикъ, какъ я.

Она не замтила горечи, прозвучавшей помимо моей воли въ моемъ голос, когда я это говорилъ. Она продолжала:— Это не только для меня, я была бы очень рада мечтать о прошломъ и идеализировать по крайней мр тхъ людей, которые жили тогда, если ужъ нельзя идеализировать т времена. Но мн кажется, что люди часто слишкомъ небрежно относятся къ исторіи своего прошлаго — они склонны всецло предоставлять ее старымъ ученымъ въ род Гаммонда. Кто знаетъ?.. какъ мы ни счастливы, времена могутъ измниться, можетъ быть насъ охватитъ желаніе перемны, можетъ быть намъ покажутся заманчивыми и привлекательными многія вещи, и мы не будемъ въ состояніи противустоять имъ, если не будемъ знать, что все это было уже раньше, и что все это обманчиво, безобразно и гибельно.

И когда мы медленно начали спускаться къ нашимъ лодкамъ, она снова начала:— Не для меня одной, дорогой другъ, у меня будутъ дти и можетъ быть даже много — я такъ надюсь: и хотя я не могу дать имъ какого нибудь спеціальнаго знанія, но все же мн хотлось-бы, чтобы они были похожи на меня не только тломъ, я хотла бы, чтобы они взяли отъ меня и мой образъ мысли, что-нибудь, что было главной основой моего существа, то главное, что создается не одними только настроеніями подъ вліяніемъ окружающихъ насъ событій и обстоятельствъ. Какъ вы думаете?

Я былъ увренъ въ одномъ, что ея красота, ея ласковость и пылкость заставляли меня думать, какъ она, а она въ свою очередь вся раскрывалась навстрчу моимъ мыслямъ. Я отвчалъ и совершенно искренно, что нахожу все это очень важнымъ, и опять былъ совершенно очарованъ той граціей, съ которой она вошла въ лодку и протянула мн руку. И мы снова поплыли вверхъ по Темз — или куда?..

XXX.
Конецъ путешествія.

Мы продолжали нашъ путь. Несмотря на новое чувство возбужденія, которое вызывала во мн Элленъ, несмотря на возникшія опасенія, къ чему все это могло привести, я, тмъ не мене, съ неустаннымъ интересомъ наблюдалъ за ркою и за ея берегами, и Элленъ также попрежнему любовалась измнчивыми видами и смотрла на каждую пядь цвтущихъ береговъ и на журчащую струю за кормою, съ такимъ же восхищеніемъ, какимъ нкогда былъ полонъ я, и которое я не потерялъ и теперь даже въ этомъ странно измнившемся обществ со всми его чудесами, и Элленъ нравилось, когда я обращалъ вниманіе на тщательную заботу, съ которой относились къ этой рк: бережное отношеніе къ красивымъ мстамъ, искусство въ постройк разныхъ водяныхъ приспособленій, такъ что самыя необходимыя и полезныя работы имли красивый и естественный видъ. Все это, говорю, мн страшно нравилось, а ей нравилось мое удовольствіе, но также и удивляло.

— Вы, кажется, удивляетесь,— сказала она, когда мы миновали мельницу {Надо замтить, что на протяженіи всей Темзы стояло множество мельницъ, выстроенныхъ для различныхъ цлей. Ни одной нельзя было назвать некрасивой, а нкоторыя были поразительно красивы, а сады, окружавшіе ихъ, чудомъ изящества.}, занимавшую.почти весь ручей, за исключеніемъ узкой полоски для прозда, такую же красивую въ своемъ род, какъ готическій соборъ,— васъ, кажется, удивляетъ, что эта мельница такъ красива?

— Да,— отвчалъ я,— отчасти это меня удивляетъ, хотя собственно я не понимаю, почему бы ей и не быть красивой.

— А,— воскликнула она, смотря на меня съ восхищеніемъ, но съ промелькнувшей улыбкой на лиц.— Вамъ такъ хорошо извстна исторія прошлаго!.. скажите, отчего они раньше не относились такъ бережно къ этому маленькому ручью, придающему столько прелести этой мстности? Вдь было всегда такъ легко заботиться объ этой маленькой рчк. А я, правда, забыла,— прибавила она, когда ея взглядъ встртился съ моимъ,— что въ т дни, о которыхъ мы говоримъ, въ такихъ вещахъ не находили удовольствія. но какъ же заботились о рк въ т времена, когда вы — ‘жили’ — хотла она сказать, но поправилась и сказала — въ т времена, которыя вы помните.

— Они портили ее,— отвчалъ я.— До первой половины XIX столтія, когда она служила боле или мене главнымъ путемъ сообщенія для деревенскихъ жителей, о рк и ея берегахъ все же еще заботились, хотя я не думаю, чтобы кому-нибудь приходило въ голову позаботиться о красот ея вншняго вида, но когда вошла въ силу желзная дорога, о которой вы конечно слышали, городскіе жители не могли уже больше пользоваться естественными и искусственными водными путями, этихъ послднихъ было также очень много. Когда мы поднимемся выше, мы по всему вроятію увидимъ одинъ изъ нихъ и одинъ изъ самыхъ важныхъ, но желзная дорога совершенно прекратила пользованіе имъ, и народъ долженъ былъ посылать свои товары по этимъ новымъ путямъ, составлявшимъ частную собственность, такъ что можно было назначать какой угодно высокій тарифъ.

Элленъ весело разсмялась.— О,— сказала она, — это недостаточно выяснено въ нашихъ историческихъ книгахъ, но это стоитъ знать. Во всякомъ случа, люди того времени должны были быть невроятно лнивы. Мы совсмъ не сварливы и не любимъ ссоръ, но если бы отъ насъ потребовали такую глупость, мы стали бы непремнно пользоваться водяными путями, что бы они тамъ ни говорили, это наврно было бы очень просто. Я вспоминаю теперь другіе примры ихъ глупости. Когда я была на

Рейн два года тому назадъ, я помню намъ показывали развалины старыхъ замковъ, и он, судя по тому, что намъ говорили, служили, кажется, совершенно для той же цли какъ и желзныя дороги, но я прервала вашу исторію рки. Пожалуйста, продолжайте.

— Это коротко и глупо въ одно и то же время,— отвчалъ я.— Рка потеряла свое практическое и коммерческое значеніе, то есть не могла больше быть средствомъ для добыванія денегъ.

Она кивнула головой.— Я понимаю, что значитъ это странное слово,— замтила она,— продолжайте.

— Ну, ее совершенно забросили, и наконецъ она стала настоящей заразой.

— Да,— вставила Элленъ,— понимаю: тоже, что желзныя дороги и разбойники. Да?

— Тогда они обратили на нее свое вниманіе и создали цлое управленіе въ Лондон, и оно время отъ времени, чтобы показать, что что-то длаетъ, причиняло тотъ или другой вредъ,— рубило деревья, портя этимъ берега, чистило рку (гд это было совершенно не нужно) и отводило ее на поля, чтобы испортить ихъ и тому подобное. Но по большей части они обнаруживали ‘полную бездятельность’, какъ это тогда называлось. Это значитъ, что они получали свое жалованье и ничего не длали.

— Получали жалованіе?— сказала она.— Я знаю, это значитъ, что имъ разршалось брать избытокъ отъ производимыхъ другими людьми товара за ничегонедланье. Если бы въ этомъ было все дло, это было бы еще ничего, въ особенности, если нельзя было найти другого средства для того, чтобы они держали себя спокойно, но мн кажется, что разъ имъ платили, они не могли удержаться, чтобы не длать чего-нибудь, а это что-нибудь всегда было зломъ, потому что — прибавила она съ внезапнымъ раздраженіемъ,— все ихъ дло было основано на лжи и на ложныхъ представленіяхъ. Я говорю не только объ этихъ охранителяхъ рки, но обо всхъ распорядителяхъ, о которыхъ мн приходилось читать.

— Да,— отвчалъ я,— какъ вы счастливы, что освободились отъ тираніи притснителей.

— Почему вы вздыхаете?— спросила она ласково и съ нкоторой тревогой.— Вы, кажется, думаете, что это не будетъ долго продолжаться?

— Для васъ это будетъ продолжаться,— отвтилъ я.

— Но почему же не для васъ?— спросила она.— Это будетъ, конечно, для всего міра, и если ваша страна немного отстала, то и она скоро придетъ къ тому же.— Или, — быстро добавила она, — вы думаете, что должны будете скоро вернуться назадъ? Я сдлаю вамъ то предложеніе, о которомъ я вамъ говорила, и это, можетъ бытъ, положитъ конецъ вашимъ безпокойствамъ. Я хотла предложить вамъ жить съ нами тамъ, куда мы демъ. Мн кажется, какъ будто мы съ вами уже старые друзья и мн было бы жаль потерять васъ.— Она улыбнулась мн и продолжала: — Знаете-ли, я подозрваю, что вамъ хочется страдать отъ ложнаго горя, подобно смшнымъ героямъ нкоторыхъ забавныхъ старыхъ романовъ, которые мн удалось пробжать.

Я и самъ начиналъ подозрвать это, но не хотлъ только признаться себ. И такъ я пересталъ вздыхать и сталъ сообщать моей прелестной спутниц нкоторыя свднія по исторіи рки и ея окрестностей, время проходило довольно пріятно, и мы съ нею (она гребла лучше, чмъ я, и казалась неутомимой) почти не отставали отъ Дика и, несмотря на жаркій день, очень быстро подвигались впередъ.

Мы дохали до другого стариннаго моста и поплыли дальше мимо луговъ, окаймленныхъ огромными вязами, перемшанными съ нжными, молодыми, но довольно высокими оршниками, мимо другихъ широко разстилавшихся луговъ, и казалось, что деревья росли лишь на склонахъ и около домовъ, и только берега у самой рки были сплошь покрыты ивами. Широкая полоса травы почти не прерывалась. Дикъ пришелъ въ возбужденное состояніе, вскакивалъ въ своей лодк и кричалъ намъ названіе того или другого поля, и его восторгъ отъ этихъ луговъ и отъ предстоявшаго снокоса сообщался намъ, и мы гребли, что было силъ.

Наконецъ мы въхали въ узенькую струю воды, съ одной стороны поднимался высокій берегъ съ густыми шелестящими тростниками, съ другой еще боле высокій берегъ былъ покрытъ ивами, склонявшимися къ самой вод, и высокими старинными вязами. Тутъ мы увидли веселыя фигуры какихъ-то людей, ходившихъ на самомъ берегу и какъ будто во что-то всматривавшихся. Такъ оно и было въ дйствительности, и мы, то есть Дикъ съ его компаніей, были тми лицами, на которыхъ они смотрли. Дикъ налегъ на весла, и мы послдовали его примру. Онъ крикнулъ имъ веселое привтствіе, и они отвчали ему вс вмст громкимъ и веселымъ крикомъ. Ихъ было боле двнадцати человкъ мужчинъ, женщинъ и дтей. Высокая красивая женщина съ черными, волнистыми волосами и глубоко посажеными срыми глазами вышла впередъ на берегъ, граціозно махнула намъ рукой и сказала:

— Дикъ, мой другъ, мы едва могли васъ дождаться. Что вы скажете въ извиненіе вашей рабской точности? Почему вы не сдлали намъ сюрприза и не пріхали вчера?

— О,— отвчалъ Дикъ, съ едва замтнымъ движеніемъ головы въ нашу сторону, — мы не хотли слишкомъ быстро двигаться по вод. Для тхъ, кто никогда тутъ не былъ, тутъ есть многое на что посмотрть.

— Правда, правда,— сказала величавая леди, ‘величавая’ самое подходящее для нея слова…— И мы рады, что они хорошо познакомились съ нашимъ восточнымъ воднымъ путемъ, такъ какъ теперь имъ придется часто пользоваться имъ.

— Но выходите на берегъ, Дикъ, и вы, дорогіе сосди. Тутъ есть проходъ въ тростникахъ и хорошая пристань сейчасъ за угломъ. Мы понесемъ ваши вещи или пошлемъ за ними молодыхъ людей.

— Нтъ, нтъ,— сказалъ Дикъ.— Легче хать водой, хоть тутъ остался шагъ какой-нибудь, но я хочу довезти моего друга до самаго мста. Мы додемъ до Форда, а вы можете разговаривать съ нами съ берега. Мы будемъ тихо двигаться.

Онъ двинулъ веслами по вод, и мы снова поплыли, обогнули острый уголъ и похали немного къ сверу. Теперь передъ нами былъ берегъ, покрытый вязами, что заставило насъ подозрвать домъ среди нихъ, хотя я напрасно искалъ срыхъ стнъ, которыя ожидалъ здсь встртить. И когда мы хали, люди съ берега говорили съ нами, и ихъ ласковые голоса смшивались съ пніемъ кукушки, съ пріятнымъ и сильнымъ свистомъ скворцовъ, съ непрерывнымъ, однообразнымъ крикомъ перепела, скрывавшагося въ высокой трав луга, и съ волнами аромата, поднимавшагося отъ цвтущаго клевера. Черезъ нсколько минутъ мы въхали черезъ глубокій прудокъ въ быстрый ручей, сбгавшій съ Форда, причалили къ красивому берегу, покрытому мелкими камнями, вышли изъ лодокъ и очутились въ объятіяхъ нашихъ друзей. Наше путешествіе было кончено.

Освободившись отъ веселой толпы, я взобрался на большую дорогу, тянувшуюся вдоль рки на высот нсколькихъ футовъ надъ ркой и сталъ смотрть вокругъ. Внизу, слва отъ меня бжала рчка по широкому лугу, срому теперь отъ созрвшей травы, потомъ блестящая полоса воды терялась за поворотомъ берега, но за лугомъ я могъ разсмотрть остроконечную крышу строенія въ томъ мст, гд, я зналъ, была плотина, и гд теперь, повидимому, была также и мельница.

Низкая кайма лса заканчивала рчную долину на югъ и на юго-востокъ, откуда мы пріхали, и нсколько низкихъ домовъ лежало у подножья холма и по склонамъ. Я взглянулъ направо и черезъ кусты боярышника и длинныхъ стеблей дикихъ розъ увидлъ всю плоскую страну, разстилавшуюся далеко подъ солнцемъ въ спокойномъ вечернемъ воздух и кончавшуюся чмъ-то врод холмовъ, окаймлявшихъ ее нжной голубой линіей. Передо мною вязовые кусты все еще скрывали большую часть домовъ, служившихъ жилищемъ для людей, по справа отъ большой дороги тамъ и здсь виднлось нсколько срыхъ строеній самаго простого устройства.

Тамъ я стоялъ, погруженный въ мечтательную задумчивость и протиралъ себ глаза, думая, что я не совсмъ проснулся и почти ожидая, что эта весело одтая группа красивыхъ мужчинъ и женщинъ превратится въ двухъ или трехъ тонконогихъ сутулыхъ мужчинъ, болзненныхъ съ растеряннымъ тупымъ взглядомъ женщинъ, когда-то ходившихъ по этой земл тяжелою безнадежною поступью изо дня въ день, отъ одного времени года до другого, изъ года въ годъ. Но превращенія не совершилось, и мое сердце наполнилось радостью, когда я подумалъ обо всхъ этихъ прекрасныхъ срыхъ деревняхъ, раскинутыхъ отъ рки до равнины, отъ равнины до горъ: и я такъ легко могъ себ представить ихъ, населенными теперь счастливымъ и милымъ народомъ, освободившимся отъ богатства и достигнувшимъ благоденствія.

XXXI.
Старый домъ среди новаго народа.

Элленъ, отдлившись отъ нашихъ счастливыхъ друзей, все еще стоявшихъ на маленькомъ берегу, подошла ко мн. Она взяла меня за руку и сказала нжно:— Проводите меня въ домъ, намъ не зачмъ ждать другихъ, — мн, по крайней мр.

Я хотлъ было сказать ей, что я не знаю дороги, и что рчные обитатели насъ лучше доведутъ, но, почти помимо моей воли, мои ноги двинулись впередъ по хорошо знакомой мн дорог. Все поднимаясь вверхъ, мы пришли къ маленькому полю съ рчной запрудой съ одной стороны, справа мы могли видть группу маленькихъ домовъ и сараевъ, новыхъ и старыхъ, а передъ нами срый, каменный сарай и почти заросшую плющемъ стну, надъ которой возвышалось нсколько срыхъ зубцовъ. Деревенская дорога кончалась у вышесказанной мелкой запруды. Мы перешли черезъ дорогу и снова, почти помимо моей воли, моя рука подняла задвижку у двери въ стн, и мы очутились на каменной тропинк, бжавшей къ старому дому, къ которому судьба въ образ Дика такъ странно привела меня въ этомъ новомъ мір людей. Моя спутница была видимо пріятно удивлена и рада, и меня это не удивляло, такъ какъ садъ между стною и домомъ былъ переполненъ іюньскими цвтами, и розы цвли одн надъ другими съ тмъ чуднымъ изобиліемъ, которое встрчается только въ маленькихъ хорошо содержимыхъ садахъ, гд у зрителя исчезаетъ всякая другая мысль, кром наслажденія красотой. Скворцы распвали, какъ могли громко: голуби ворковали по краямъ крыши, грачи суетились въ молодыхъ листьяхъ вяза, стрижи кружились надъ шпицами, домъ былъ подобающимъ сторожемъ всей этой красоты полнаго разгара лта. Элленъ опять отвтила на мою мысль, сказавъ: — Да, мой другъ, вотъ это мн и хотлось посмотрть. Это старый домъ, выстроенный простыми крестьянами давно прошедшаго времени въ сторон отъ городской и придворной сутолоки, до сихъ поръ сохранилъ свою прелесть даже среди красотъ нашего времени: я не удивляюсь, что наши друзья такъ берегутъ его и такъ дорожатъ имъ. Мн кажется, какъ будто бы онъ дождался этихъ счастливыхъ дней, бережно храня въ себ обломки счастья смутнаго и бурнаго прошлаго.

Одна подвела меня совсмъ близко къ дому, положила свою красивую загорлую руку на поросшую мохомъ стну, какъ будто желая обнять ее и воскликнула:— О, Боже, Боже! Какъ я люблю землю и природу и все, что касается земли, и все, что растетъ на ней, и все, все!

Я не могъ отвчать ей и не промолвилъ ни слова. Ея восторгъ и радость были такъ полны, такъ сильны, а ея красота, и изящная и энергичная въ то же время, такъ хорошо выражала все, что она чувствовала, что всякое мое слово могло быть и пошлымъ и лишнимъ. Я боялся какъ бы не пришли другіе и не разрушили чаръ, которыми она окружила меня. Мы стояли тутъ нкоторое время у угла толстой стны дома, но никто не приходилъ. Потомъ я услышалъ приближавшіеся откуда-то веселые голоса и догадался, что они идутъ вдоль рки къ большому лугу по другую сторону дома и сада.

Мы отошли немного и стали смотрть на домъ: дверь и окна были открыты навстрчу ароматному чистому воздуху, съ верхнихъ оконницъ спускались гирлянды цвтовъ въ честь праздника, какъ будто бы вс раздляли любовь къ этому дому.

— Войдемъ!— сказала Элленъ.— Я думаю, что и внутри также хорошо, хотя я не уврена. Пойдемъ. Потомъ мы должны присоединиться къ другимъ. Они пошли къ палаткамъ. Наврно у нихъ раскинуты палатки для косарей — домъ не можетъ вмстить въ себ столько народу, я въ этомъ убждена.

Она повела меня къ двери, шепча чуть слышно, будто дыша:— Земля и все, что на ней, и жизнь земли! Если бы я могла сказать и выразить, какъ я люблю ее!— Мы вошли и не нашли ни одной души ни въ одной комнат, и мы бродили изъ комнаты въ комнату, отъ покрытаго розами входа до причудливыхъ маленькихъ чердачковъ подъ большими балками крыши, гд въ прежнія времена помщались батраки и пастухи, а теперь, судя по маленькимъ размрамъ кроватей и по цлымъ кучамъ безполезныхъ и ненужныхъ вещей — пучки засохшихъ цвтовъ, перья птицъ, скорлупа отъ яицъ, червяки въ земл и тому подобное — жили дти.

Мебели везд было очень немного, и та была самая необходимая и самая простая. Необычайная любовь къ украшеніямъ, которую я отмтилъ въ этомъ народ въ другомъ мст, здсь уступила мсто иному чувству: этотъ домъ самъ по себ, со всми его строеніями, служилъ украшеніемъ для деревенской жизни — уцлвшій остатокъ старыхъ временъ,— и украшать его значило бы лишить его естественной красоты.

Мы сли наконецъ въ комнат около стны, которую ласкала Элленъ, и которая была вся завшана старыми коврами, не имвшими прежде никакой художественной цнности, но теперь выцвтшіе прелестные тона чудно гармонировали съ этимъ тихимъ мстомъ, и замна ихъ боле блестящими и веселыми украшеніями только бы испортила эту гармонію.

Я предложилъ Элленъ нсколько случайныхъ вопросовъ, но почти не слушалъ ея отвтовъ и сидлъ молча, почти ничего не сознавая, кром того, что я снова былъ въ старой комнат, а черезъ окно, противъ меня, неслось воркованіе голубей съ крыши сарая и голубятни.

Сознаніе вернулось ко мн черезъ минуту или дв, показавшихся мн въ этомъ сн на яву за долгіе часы, и я увидлъ Элленъ, сидвшую около меня, полную жизни, счастья и стремленія, живой контрастъ съ срыми, вылинявшими коврами, съ этимъ ничтожнымъ рисункомъ, не слишкомъ плохимъ только потому, что онъ сталъ едва замтенъ.

Она ласково посмотрла на меня, какъ будто читая меня насквозь и сказала:— Вы снова принялись за ваше безконечное сравненіе между прошедшимъ и настоящимъ. Правда вдь?

— Правда,— отвчалъ я.— Я думалъ о томъ, что стало бы съ вами, съ вашими способностями, съ вашимъ умомъ, съ вашей любовью къ удовольствіямъ, съ вашимъ неумніемъ подчиняться какому бы то ни было принужденію, что стало бы съ вами въ этомъ прошедшемъ? И даже, теперь, когда все уже давно достигнуто, мое сердце сжимается отъ боли, какъ много было даромъ растрачено жизни въ теченіе столькихъ лтъ.

— Столько столтій,— добавила она,— столько вковъ.

— Правда,— произнесъ я,— совершенная правда и снова замолчалъ.

Она встала и сказала:— Пойдемъ, я не хочу, чтобы вы снова погружались въ ваши мечты. Если мы должны потерять васъ, я хочу, чтобы вы увидли все, что можно, прежде, чмъ снова вернуться къ себ.

— Потерять меня,— повторилъ я,— вернуться назадъ? Разв я не ду на сверъ съ вами? Что вы хотите сказать?

Она улыбнулась немного печально и сказала:

— Не надо! Не будемъ сейчасъ говорить объ этомъ. Но о чемъ вы сейчасъ думаете?

Я отвчалъ, запинаясь:— Я говорилъ себ: прошедшее… настоящее… врне было бы сказать контрастъ между настоящимъ и будущимъ… слпымъ отчаяніемъ и.надеждой.

— Я угадала это,— отвчала она. Потомъ она взяла мою руку и сказала возбужденно:— Идемъ, пока еще есть время, идемъ!— И она вывела меня изъ комнаты, и когда мы пошли внизъ и изъ дома въ садъ черезъ маленькую боковую дверь, открывавшуюся въ оригинальныя сни, она сказала мн спокойнымъ голосомъ, какъ бы желая заставить меня забыть свою внезапную нервность:— Пойдемъ! Мы должны присоединиться къ другимъ прежде, чмъ они станутъ искать насъ. Позвольте мн сказать вамъ, мой другъ, что вы склонны погружаться въ безцльную мечтательность. Конечно, потому что вы не привыкли къ нашей жизни, полной спокойной энергіи, среди работы, дающей наслажденіе и среди наслажденія, вызываемаго работой.

Она помолчала немного, и когда мы выходили изъ прелестнаго сада, снова продолжала:— Мой другъ! Вы только что сказали, что не можете себ представить, чмъ бы я была въ прошлые дни притсненій и борьбы. Мн кажется, я достаточно хорошо изучила исторію, чтобы это знать. Я была бы бдной, потому что мой отецъ, когда онъ работалъ, былъ простымъ земледльцемъ. Этого я не могла-бы перенести. Моя красота, мой умъ и веселость (она говорила, не красня, безъ жеманной улыбки и безъ ложнаго стыда) все было бы продано богатымъ людямъ, и моя жизнь была бы разрушена. Я читала довольно, чтобы знать, что у меня не было бы выбора: что у меня не было бы власти надъ моей жизнью, что я никогда не могла бы купить себ какое-нибудь удовольствіе отъ богатыхъ людей, ни даже возможность самостоятельныхъ дйствій, что могло бы доставить мн какую-нибудь истинную радость. Я погибла бы, и такъ или иначе жизнь моя была бы погублена или черезъ нищету, или черезъ роскошь. Правда вдь?

— Да, это правда!— отвтилъ я.

Она хотла еще что-то сказать, но въ это время маленькая калитка въ изгороди, отгораживавшей маленькое, покрытое вязами поле, открылась, вошелъ Дикъ, быстро подошелъ къ намъ, сталъ между нами и, положивъ свои руки на наши плечи, весело сказалъ:— Ну, сосди, я такъ и думалъ, что вамъ захочется осмотрть старый домъ вдвоемъ, совсмъ спокойно, безъ народа. Не правда ли, этотъ домъ своего рода жемчужина? Теперь пойдемъ, уже приближается время обда. Но, можетъ быть, вы, гость, пожелаете выкупаться, прежде чмъ мы засядемъ за пиръ, который будетъ продолжаться наврно довольно долго.

— Да,— отвчалъ я,— съ удовольствіемъ.

— Такъ, до свиданія пока, сосдка Элленъ,— сказалъ Дикъ.— Вотъ идетъ Клара, она позаботится о васъ, такъ какъ, я думаю, она чувствуетъ себя больше дома среди нашихъ здшнихъ друзей. Клара подошла въ это время, я бросилъ взглядъ на Элленъ, повернулся и пошелъ за Дикомъ, сомнваясь, сказать правду, увижу ли я ее снова.

XXXII.
Начало праздника,— конецъ.

Дикъ повелъ меня по маленькому полю, которое я видлъ изъ сада, покрытому разноцвтными палатками, раскинутыхъ правильными рядами. Между ними лежали и сидли на трав около пятидесяти — шестидесяти мужчинъ, женщинъ и дтей въ самомъ веселомъ и радостномъ расположеніи духа — праздничномъ настроеніи, такъ сказать.

— Вы наврное думаете, что насъ слишкомъ мало,— замтилъ Дикъ.— Но вы должны знать, что завтра насъ будетъ больше, на снокос можно найти дло даже для людей, не очень искусныхъ въ деревенскихъ работахъ: было бы жестоко лишить удовольствія снокоса всхъ, кто ведетъ сидячій образъ жизни — такъ напримръ, ученыхъ и другихъ людей науки,— искусные работники, за исключеніемъ косарей, необходимыхъ для работы и распорядителей, отходятъ тогда въ сторону и пользуются заслуженнымъ отдыхомъ, хотятъ они этого, или нтъ, или же уходятъ въ какое-нибудь другое мсто, какъ напримръ сдлалъ я, пріхавъ сюда. Видите-ли, ученые, историки и вообще учащіеся не желательны до тхъ поръ, пока не начнется уборка сна, а это будетъ не раньше послзавтра.

Мы вышли тутъ изъ маленькаго поля на что-то врод шоссе, проложеннаго по лугу надъ ркою, потомъ повернули налво по маленькой тропинк, бжавшей по высокой и густой трав, и подошли къ рк выше плотины, за мельницей. Тутъ мы прекрасно выкупались въ широкой полос воды за плотиной, гд рка была гораздо шире, благодаря запруд.

— Теперь мы въ должномъ настроеніи для обда, — сказалъ Дикъ, когда мы одлись и снова пошли по трав.— Изъ всхъ праздничныхъ пировъ, пиръ во время снокоса самый веселый, веселе даже, чмъ во время жатвы хлбовъ, потому что тогда лто начинаетъ приходить къ концу и, несмотря на все веселье, нельзя удержаться отъ грустнаго ожиданія темныхъ дней, голыхъ полей и опустошенныхъ садовъ, а весна еще слишкомъ далека, для того, чтобы думать о ней. Осенью почти можно поврить въ смерть.

— Какъ странно вы говорите,— замтилъ я, — о такихъ необыкновенныхъ и неизбжныхъ вещахъ, какъ перемна временъ года.

И въ самомъ дл, эти люди напоминали мн дтей въ нкоторыхъ отношеніяхъ: они, какъ мн казалось, съ преувеличеннымъ интересомъ относились къ погод, къ хорошимъ днямъ, къ темнымъ или луннымъ ночамъ и тому подобное.

— Странно?— замтилъ онъ.— По вашему странно интересоваться временами года и тмъ, что они даютъ, и что отнимаютъ отъ насъ?

— Во всякомъ случа,— сказалъ я,— если вы смотрите на времена года, какъ на прекрасную и интересную драму, а вы, насколько я могъ замтить, такъ именно и относитесь къ нимъ, то вы должны были бы также радоваться зим съ ея печалью и страданіемъ и также интересоваться ею, какъ чудною роскошью лта.

— Я такъ и длаю,— горячо возразилъ Дикъ.— Но только я смотрю на все это не такъ, какъ если бы я былъ въ театр, а передо мною разыгрывалась бы пьеса, въ которой я не принималъ бы никакого участья. Очень трудно,— продолжалъ онъ, улыбаясь,— для такого нелитературнаго человка, какъ я, найти подходящее выраженіе, какъ это всегда удается прелестной Элленъ, но я хочу сказать, что я часть всего этого и испыты, ваю самъ и горе, и радость. Не то чтобы кто-нибудь извн заставлялъ меня испытывать все это, но я самъ принимаю во всемъ этомъ участіе такъ же, какъ я мъ, пью и сплю.

Я могъ видть, что Дикъ въ своемъ род, такъ же какъ и Элленъ, страстно любилъ землю, что было рдкостью среди людей въ т времена, которыя я зналъ. Преобладающимъ настроеніемъ тогда среди интеллигентныхъ людей было своего рода отвращеніе къ этой смняющейся драм временъ года, къ жизни на земл и ко всему существованію людей. Въ т дни считалось поэтичнымъ и красивымъ смотрть на жизнь, какъ на что-то, что надо терпть, но чмъ нельзя наслаждаться.

Я думалъ обо всемъ этомъ, пока смхъ Дика не вернулъ меня снова къ Оксфордскимъ полямъ.

— Одно мн кажется страннымъ,— сказалъ онъ,— что я теперь среди роскоши и изобилія лта, безпокоюсь о зим съ ея мертвенностью. Если бы это раньше не случилось со мною, то я подумалъ бы, что обязанъ этимъ вамъ, гость, что вы набросили на меня злыя чары. Но,— вдругъ прибавилъ онъ,— это вдь только шутка, и вы не должны принимать ее близко къ сердцу.

— Конечно,— отвчалъ я,— я и не думаю. Но все же мн стало не по себ при этихъ словахъ. Мы перешли черезъ шоссе въ это время, но не повернули къ дому, а пошли по тропинк, вдоль пшеничнаго поля, уже начинавшаго цвсти. Я сказалъ:— Мы будемъ обдать не въ дом, и не въ саду? Я впрочемъ такъ и думалъ, но гд же мы соберемся? Насколько я могу видть, вс дома очень малы.

— Да,— отвтилъ Дикъ,— вы правы. Въ этой мстности они очень малы. Тутъ сохранилось такъ много хорошихъ, старыхъ домовъ, что народъ, по большей части, продолжаетъ жить въ отдльныхъ маленькихъ домикахъ. Нашъ пиръ будетъ происходить въ церкви. Я хотлъ бы ради васъ, чтобы она была такъ велика и красива, какъ церкви древняго римскаго города на запад и на свер {Онъ подразумвалъ наврно Чиренчестеръ и Берфордъ.}. но какъ бы тамъ ни было, она вмститъ насъ всхъ, и хотя она не велика, но въ своемъ род красива.

Для меня казался немного страннымъ этотъ обдъ въ церкви, и я подумалъ о ‘church-ales’, церковныхъ пивныхъ собраніяхъ въ средніе вка, но я ничего не отвтилъ, и мы вышли на дорогу, проходившую черезъ деревню. Дикъ посмотрлъ впередъ и назадъ, и увидвъ только дв небольшія группы впереди насъ, сказалъ:— Кажется, мы немного опоздали, они вс уже тамъ и конечно будутъ ждать васъ, какъ гостя изъ гостей, такъ какъ вы пріхали издалека.

Онъ ускорилъ шаги, и я поспшилъ за нимъ. Мы вошли въ маленькую липовую аллею, которая привела насъ прямо къ церковному входу, изъ открытыхъ дверей неслись звуки веселыхъ голосовъ, смха и смшаннаго веселаго говора.

— Да,— сказалъ Дикъ,— это самое прохладное мсто для такого жаркаго вечера. Войдемъ, они будутъ рады видть васъ.

И въ самомъ дл, несмотря на мое купанье, я чувствовалъ, что воздухъ былъ тяжелъ и душенъ, какъ этого еще ни разу не было за все время нашего путешествія. Мы вошли въ церковь — маленькое простое зданіе съ однимъ маленькимъ приходомъ, отдленнымъ отъ главной части тремя круглыми арками, съ алтаремъ, съ очень просторнымъ для такого маленькаго зданія транцептомъ, съ окнами изящнаго Оксфордскаго стиля XIV столтія. Въ ней не было никакихъ современныхъ архитектурныхъ украшеній. Казалось, ничья рука не прикасалась къ ней, съ тхъ поръ какъ пуритане выблили всхъ средневковыхъ святыхъ и всю священную исторію на стнахъ. Но тмъ не мене, она была красиво разубрана для праздника. Гирлянды цвтовъ украшали арки, и большіе букеты цвтовъ стояли въ кувшинахъ на полу. Подъ западнымъ окномъ висли крестъ-накрестъ дв косы. Ихъ блестящія блыя лезвія сверкали сквозь украшавшія ихъ гирлянды цвтовъ. Но лучшимъ украшеніемъ была толпа красивыхъ счастливыхъ мужчинъ и женщинъ, сидвшихъ за столомъ, съ веселыми лицами, съ густыми волосами, спускавшимися на ихъ яркую праздничную одежду, они имли видъ, по выраженію персидскаго поэта, ‘цвтника тюльпановъ, освщенныхъ солнцемъ’. Хотя церковь была маленькой, но мста было вполн довольно. Маленькая церковь — большой домъ. Въ этотъ вечеръ не надо даже было ставить поперечныхъ столовъ вдоль транцепта, но безъ сомннія, на слдующій день, когда, по словамъ Дика, должны были пріхать ученые люди, чтобы принять скромное участіе въ снокос, это пришлось бы сдлать. Я стоялъ на порог съ улыбкой ожиданія, какъ человкъ, готовый принять участіе въ праздник и насладиться имъ. Дикъ стоялъ около меня и смотрлъ на все общество съ видомъ собственника, какъ мн казалось. Напротивъ меня сидли Клара съ Элленъ, и между ними было пустое мсто для Дика. Они улыбались, но ихъ прекрасныя лица были обращены къ ихъ сосдямъ съ каждой стороны, они разговаривали съ ними и повидимому не замчали меня. Я обернулся къ Дику, ожидая, что онъ проведетъ меня впередъ, и онъ обернулся ко мн, но странно: хотя онъ улыбался и былъ веселъ какъ всегда, но онъ не отвтилъ на мой взглядъ. Казалось, онъ совсмъ не замчалъ моего присутствія, и я замтилъ, что никто изъ присутствовавшихъ не смотрлъ на меня. Тяжелое чувство пронизало меня, какъ будто бы давно ожидаемое несчастіе наконецъ наступило. Дикъ продвинулся немного впередъ, не говоря мн ни слова. Я былъ въ недалекомъ разстояніи отъ двухъ женщинъ, которыя, несмотря на короткое наше знакомство, стали дйствительно, какъ я думалъ, моими друзьями. Лицо Клары теперь было обращено ко мн, но она, казалось, тоже не видла меня, хотя я и старался поймать ея взглядъ умоляющими глазами. Я повернулся къ Элленъ, и она, казалось, узнала меня на минуту. Ея веселое лицо омрачилось, она тряхнула головой съ печальнымъ видомъ, но черезъ минуту всякое сознаніе о моемъ присутствіи исчезло съ ея лица.

Я почувствовалъ себя совсмъ одинокимъ и не могу выразить, какъ мн стало тяжело. Я постоялъ еще немного, и вышелъ вонъ и пошелъ снова по липовой алле къ большой дорог, а скворцы распвали изо всхъ силъ въ кустахъ кругомъ меня въ этотъ жаркій іюньскій вечеръ.

Еще разъ и помимо своей воли я повернулъ къ старому дому у рки. Но когда я завернулъ за уголъ къ остаткамъ старой деревни, я наткнулся на человка, представлявшаго странный контрастъ съ веселымъ и красивымъ народомъ въ церкви. Этотъ человкъ выглядлъ старикомъ, но я зналъ, по привычк, теперь уже забытой, что на самомъ дл ему было не боле пятидесяти. Его лицо было скоре грубо и покрыто морщинами, чмъ грязно, его глаза были безцвтны и безжизненны, его спина была согнута, ноги тонки и слабы, походка тяжелая и неврная. Его одежда состояла изъ грязныхъ лохмотьевъ, когда-то такъ хорошо мн знакомыхъ. Когда я проходилъ мимо него, онъ поднялъ шляпу поспшно, ласково и угодливо.

Страшно пораженный, я торопливо прошелъ мимо него и поспшилъ дальше по дорог, которая вела вдоль деревни къ рк. Но вдругъ я увидлъ, что навстрчу мн заклубилось черное облако, подобно кошмару моихъ дтскихъ дней, и въ теченіе нкотораго времени я ничего больше не видлъ кром тьмы, и я не могъ сказать, шелъ ли я, лежалъ, или сидлъ.

——

Я лежалъ въ постели въ шумномъ Гаммерсмит, думая обо всемъ этомъ и стараясь понять, былъ ли я преисполненъ отчаяніемъ оттого, что видлъ все это только во сн, и странно сказать: я не чувствовалъ большого отчаянія.

Было ли это въ самомъ дл только сномъ? Если бы это было такъ, почему же во мн все время такъ ясно было сознаніе, что я видлъ новую жизнь какъ-бы со стороны, чувствуя въ то же время предразсудки, недовольство и безпокойство нашего времени сомнній и борьбы.

Все время, хотя мои друзья казались мн вполн реальными, я чувствовалъ, что для меня среди нихъ не было дла, что придетъ время, когда они откажутся отъ меня и скажутъ, какъ, казалось, говорилъ мн послдній печальный взглядъ Элленъ:— Нтъ, это не подойдетъ! Ты не можешь быть нашимъ. Ты принадлежишь такъ всецло несчастью прошлаго, что наше счастье будетъ вольно тяготить тебя. Ступай опять назадъ. Теперь ты видлъ насъ, и ты знаешь, что, несмотря на непреложныя утвержденія твоего времени, впереди для человчества будетъ время отдыха,— когда господство замнится товариществомъ, но не раньше. Ступай назадъ, и когда ты будешь жить, ты увидишь кругомъ себя людей, которые стараются заставить другихъ жить не такою жизнью, какъ ихъ собственная и въ то же самое время нисколько не дорожить своей собственной жизнью — ты увидишь людей, которые ненавидятъ жизнь и боятся смерти. Ступай обратно, будь счастливе ихъ, потому что ты видлъ насъ, и къ твоей борьб прибавилось теперь немного надежды. Продолжай жить, какъ ты можешь. Борись, — сколько бы усилій и трудовъ теб это ни стоило,— чтобы создать мало-по-малу новое время товарищества, покоя и счастья.

‘Да будетъ такъ! Если бы другіе могли видть это, какъ я видлъ, они назвали бы это скоре видніемъ, чмъ сномъ’.

ВИЛЛЬЯМЪ МОРРИСЪ

ВСТИ НИОТКУДА ИЛИ ЭПОХА СЧАСТЬЯ

I.Споръ и постель.

II.Утреннее купаніе.

III.Гостиница и завтракъ въ ней.

IV.Базаръ.

V.Дти на дорог.

VI.Небольшія покупки.

VII.Трафальгарскій скверъ.

VIII.Старый другъ.

IX.О любви.

X.Вопросы и отвты.

XI.О правительств.

XII.Объ организаціи жизни.

XIII.О политик&#1123,.

XIV.Какъ ведется управленіе длами.

XV.О недостатк побудительныхъ причинъ для работы въ коммунистическомъ обществ.

XVI.Обдъ и Блумсберійскій базаръ.

XVII.Какъ наступила перемна.

XVIII.Начало новой жизни.

XIX.Возвращеніе въ Гаммерсмитъ.

XX.Снова Гаммерсмитская гостиница.

XXI.Вверхъ по рк.

XXII.Гэмптонъ-Кортъ. Поклонникъ стараго времени.

XXIII.Раннее утро въ Реннимед.

XXIV.Вверхъ по Темз второй день.

XXV.Третій день на Темз.

XXVI.Несговорчивые упрямцы.

XXVII.Верховья рки.

XXVIII.Маленькая рка.

XXIX.Отдыхъ на верховьяхъ Темзы.

XXX.Конецъ путешествія.

XXXI.Старый домъ среди новаго народа.

XXXII.Начало праздника,— конецъ.

Читайте также:

I.
Споръ и постель.

II.
Утреннее купаніе.

III.
Гостиница и завтракъ въ ней.

IV.
Базаръ.

V.
Дти на дорог.

VI.
Небольшія покупки.

VII.
Трафальгарскій скверъ.

VIII.
Старый другъ.

IX.
О любви.

X.
Вопросы и отвты.

XI.
О правительств.

XII.
Объ организаціи жизни.

XIII.
О политик&#1123,.

XIV.
Какъ ведется управленіе длами.

XV.
О недостатк побудительныхъ причинъ для работы въ коммунистическомъ обществ.

XVI.
Обдъ и Блумсберійскій базаръ.

XVII.
Какъ наступила перемна.

XVIII.
Начало новой жизни.

XIX.
Возвращеніе въ Гаммерсмитъ.

XX.
Снова Гаммерсмитская гостиница.

XXI.
Вверхъ по рк.

XXII.
Гэмптонъ-Кортъ. Поклонникъ стараго времени.

XXIII.
Раннее утро въ Реннимед.

XXIV.
Вверхъ по Темз второй день.

XXV.
Третій день на Темз.

XXVI.
Несговорчивые упрямцы.

XXVII.
Верховья рки.

XXVIII.
Маленькая рка.

XXIX.
Отдыхъ на верховьяхъ Темзы.

XXX.
Конецъ путешествія.

XXXI.
Старый домъ среди новаго народа.

XXXII.
Начало праздника,— конецъ.