ВЕСЕЛЫЙ ПИКНИКЪ СЪ РОЗГАМИ.
ВЕСЕЛЫЙ ПИКНИКЪ СЪ РОЗГАМИ.
(Очеркъ.)
Старостинъ.
‘Дло’, No 5, 1870
Веселый пикник с розгами, Старостин Василий Григорьевич, Год: 1870
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Предъ нами высокая гора. На крутомъ спуск ея ростетъ еловый лсъ. Внизу, въ глубокой и широкой ложбин, протекаетъ небольшая рка Мста. На вершин горы чистая песчаная площадь, съ трехъ сторонъ окруженная лсомъ.
На этой площади, въ одинъ августовскій вечеръ, собралось 12 человкъ крестьянской молодежи. Они справляли въ тотъ вечеръ свою ежегодную ‘картофельную игру’, названную такъ потому, что картофель составляетъ необходимую принадлежность ея. Игра эта и бываетъ всегда около того времени, когда поспваетъ картофель, т. е. въ конц августа. Роль картофеля въ игр понятна: его жарятъ въ масл и съдаютъ. Но для этого требуются нкоторыя кухонныя принадлежности, какъ-то: горшокъ, сковорода, ложки, масло. Поэтому, компанія еще за день — за два до игры сбирается въ какомъ нибудь сокровенномъ мстечк и уговаривается, кому что принести изъ вышеозначенныхъ предметовъ. Т, которые ничего не могутъ принести, вслдствіе непреодолимыхъ препятствій, обязываются наворовать съ поля достаточное количество картофеля.
Масло, сковорода, ложки и вс прочіе предметы большею частію похищаются дома. При этомъ похитители нердко подвергаются большому риску. Положимъ, нужно достать масла, но какъ его достанешь изъ чулана, когда чуланъ подъ замкомъ, а ключъ отъ замка у бабушки въ карман? Вотъ иной мальчуганъ ночью вытаскиваетъ изъ бабушкинаго кармана ключъ и тайкомъ забирается въ чуланъ. Дло не обходится безъ сердечныхъ замираній, трясегія рукъ и ногъ и т. п. Бываетъ и такъ, что внучекъ прямо обращается къ своей бабушк съ просьбой о масл.
— Бабушка, голубушка, дай маслица… маленечко…
— А на что это, не знаешь? сердито кричитъ бабушка.
— Игра такая есть… не принесешь масла, либо горшокъ, либо ложекъ, тебя и играть не пустятъ, а мн о-хо-та, въ заключеніе протягиваетъ внучекъ.
— Ну, и бери ложку, вонъ этамтую, похуже… только не сломай у меня.
— Да ложекъ другой принесетъ, а мн надо масла, потому… вотъ и Федьк надо масла, а Алешк смтаны…
Бабушка ходитъ около печки и шипитъ, это значитъ, что она сердится.
— Бабушка… голубчикъ… я тебя поцлую Ужь такъ крпко поцлую!..
И внучекъ, протягивая свои губы, лзетъ цловаться. Дтскія губки — розовыя, славныя губки! Бабушка никакъ не можетъ устоять противъ нихъ и даетъ масла.
— А ты, бабушка, не скажешь тятьк, да мамк? сладкимъ голоскомъ спрашиваетъ внучекъ.
— Ну… Скажикось, мать-то тебя такъ отхвалыздаетъ, что свту не взвидишь!
И дйствительно, бабушка никому не скажетъ, разв въ духу плаксиво покается попу: ‘потакаю вотъ, батюшка, внучатамъ’, батюшко проститъ, и она вдвойн останется довольна.
Итакъ, вс, желавшіе быть на картофельной игр, собрались въ извстный вечеръ на гору, на песчаную площадь, въ полуверст отъ деревни. Было 10 часовъ. Уже совсмъ стемнло. Молодежь сдлала огромный костеръ изъ сухихъ сосновыхъ прутьевъ и зажгла его. Огонь поднялся выше лса. Дымные клубы, черные и блые, поднимались надъ костромъ и плыли по воздуху. Стало свтло, какъ на солнышк, но за то внизу, подъ горой, чернла бездонная пропасть. Говоръ, крикъ и визгъ, тоненькій и нетоненькій хохотъ 12-ти лтнихъ мальчиковъ и 18-ти лтнихъ парней, рзкіе звуки гармоники, на которой азартно наигрывалъ одинъ парень, наконецъ эхо, каждый звукъ повторявшее по нскольку разъ,— все это производило оглушительный концертъ. Среди этого концерта иногда слышался свистокъ паровоза, проходившаго по мстинскому мосту. Свистокъ тоже подхватывался эхомъ и передавался съ одной стороны на другую. Выходило чудесно.
Посл перваго прилива шумнаго веселья, компанія стихла на нсколько моментовъ.
— Чурбанъ! неожиданно и сквозь уши вскричалъ одинъ парень.
Въ лсу, съ одной стороны повторило — чурбанъ! и съ другой стороны — чурбанъ! и за ркой, гд-то далеко, далеко повторило чуть слышно, но тмъ не мене внятно: чурбанъ!
— Славно! сказалъ парень,
— О-о-о! протянулъ другой.
— И кто это откликается, братцы?
— Понятно, лшій, кому жъ другому?
— Однако, какое же удовольствіе лшему съ нами шалть? Н-нтъ, я думаю, это такъ… потому — лшему не статья соваться тутъ.
— Оно, пожалуй, не статья… да другому некому!
— Я слыхалъ, братцы, что это какая-то эхва передразниваетъ.
— Должно быть, нечистая сила.
— Эво, нечистая сила! Вдь и лшій — нечистая сила.
— Дуракъ! одно мужикъ, другое баба!
Общее молчаніе.
— Дивная эта эхва! въ раздумьи проговорилъ одинъ мальчикъ.
Въ это время два парня, годовъ по 16-ти, ставили въ огонь большой горшокъ, наполненный картофелемъ и водой. На ихъ обязанности, по жеребью, лежало приготовить ужинъ, т. е. сварить картофель, вычистить его и изжарить. Такъ какъ на все это требовалось не мало времени, то компанія пока могла шалить и гулять, сколько душ угодно. Надо сказать, что во время ужина она далеко не иметъ полной свободы, тогда на каждаго члена ея возлагаются извстныя обязанности, за нарушеніе которыхъ наказываютъ розгами. Въ этомъ поэзія, можно сказать — сущность игры.
Вотъ два мальчика, взявшись за руки, пошли къ опушк лса. Одинъ изъ нихъ уже бывалъ на картофельной игр, а другой пришелъ на нее еще въ первый разъ и потому сильно трусилъ предстоявшихъ секуцій.
— А. больно стегаютъ? тихо спросилъ новичекъ.
— Больно-то, больно… Посл каждаго удара остается красная полоска, а то и кровка брызнетъ…
— Я боюсь, Миша.
— Не бось… Вотъ ужо станутъ уговариваться, за что стегать, такъ ты слушай хорошенько, а потомъ и крпись, и крпись!
— Чего крпись?
— Въ уговорахъ-то! Значитъ, не длай провинокъ.
— Лучше я домой уйду, боязливо замтилъ тотъ.
— Ври! Эдакъ и масло твое пропадетъ!
— А какъ выстегаютъ?
— Ну, выстегаютъ, такъ и выстегаютъ! На спин не горохъ молотить! съ сердцемъ сказалъ Миша и, спустя полминуты, ласково прибавилъ: — да ты не дрожи, а то засмютъ, какъ узнаютъ.
Въ то же время, на другой сторон площади, одинъ парень ломалъ березовые прутки и составлялъ изъ нихъ лозу. Онъ старался сдлать ее, какъ можно, красиве, старался подогнать одну втку къ другой. Достигнувъ желаемаго, онъ нашелъ на площади небольшой холмикъ и жестоко выскъ его. Это репетиція. Точь въ точь, какъ прежде въ духовныхъ училищахъ. Ужь не составляетъ ли такая любовь къ розгамъ прирожденное свойство русской натуры? Странно. Говорятъ, сила матеріи не можетъ теряться, она можетъ лишь перемнить свою форму, напр., теплота, двигающая паровозы, можетъ перейти въ силу инерціи и въ этой новой форм — ломать человческія ребра. Нельзя ли чмъ нибудь подобнымъ объяснить и нкоторые странные русскіе обычаи?
— А не пора ли уговариваться? крикнулъ у костра одинъ парень,— картофель сейчасъ подоспетъ!
— Уговариваться, уговариваться! громко отвтили другіе.
Два-три человка кинулись сбирать бродившихъ на площади товарищей. Вскор у костра собралась вся компанія. Радостные крики, выскакиванья, экцентричныя выходки,— все это ясно показывало большое нетерпніе молодежи.
— Ну, какія провинки поставляются?
— Извстно, какія… Ежели кто станетъ за картофелью разговаривать, смяться, браниться… вотъ!
— И только? А ежели кто уронитъ съ ложки картошку?
— А ежели кто станетъ сберегать?
— Все, все это будетъ провинками.
Нкоторые мальчики, въ томъ числ и наши маленькіе друзья — Миша и Федя, стали высчитывать по пальцамъ провинки, съ цлью хорошенько запомнить ихъ.
— А поскольку разъ за провипку станемъ стегать? снова былъ заданъ публик вопросъ.
— По два раза съ человка!
— По три! По четыре!
— У-у-у! протянули тоненькіе голоса.
— По одному, ребята, лучше по одному!
— Э-э-э! отвтили толстые голоса.
— То по три, то по одному! И выходитъ — по два, по два въ самый разъ!
— Теперь на счетъ ребятишекъ: одинаково стегать икъ съ большими, или не одинаково?
— Не одинаково, не одинаково! тотчасъ завизжали ребятишки.
— Имъ будетъ по одному разу съ человка! сказалъ одинъ большакъ.
— Эвонъ, что выдумалъ! подхватилъ другой.— Вдь вс по охот пришли на игру, значитъ, и драть надо поровну всхъ.
— Пошо-олъ… Нутко прикинь, чья шкура толще будетъ, твоя, или этого Федьки? Тебя, я думаю, дубиной хватить, и то не вдругъ возчувствуешь!
— Дубиной, дубиной! прогнусилъ оскорбленный парень.
Тутъ поднялся великій споръ. Вся компанія раздлилась на дв партіи, и каждая партія выдвинула своего адвоката. Дло хотло принять парламентскіе размры. Кто-то уже предложилъ розно сть картофель большакамъ и ребятишкамъ. Но это предложеніе не было принято. И неизвстно, чмъ бы кончился споръ, если бы кухари не объявили, что картофель готовъ. Это неожиданное обстоятельство ршило вопросъ въ пользу ребятишекъ. Послдніе дружно похлопали въ ладоши.
Уговоры кончились. Вс обратили масляные взоры на жареный картофель. Кушанье было, дйствительно, очень хорошо, потому что масла и смтаны положено много. Сковорода была полнехонька, хотя и не весь картофель ушелъ на нее, его осталось на другое жаркое.
— Садись, робята! Готово! вскричалъ одинъ парень.— Р-разъ, два, три!
Съ этого момента утвержденныя условія получили силу закона. Компанія молча услась въ кружокъ. Начался пиръ.
Представьте картину.— Въ темную ночь сидятъ 12 человкъ у пылающаго костра, вокругъ большой сковороды съ дымящимся картофелемъ. Тишина невозмутимая, потому что вс обязаны молчать до тхъ поръ, пока не съдятъ весь картофель. У всхъ по обязанности должны быть серьезныя лица. Серьезныя лица, это бы ничего, но дло въ томъ, что обязанность сдлала ихъ боле или мене неестественными и слдовательно комичными.
У всхъ сидвшихъ сердца сильно потренькивали. Съ одной стороны, розги, съ другой — горячій картофель, стснительныя условія, подмигиванья пріятелей, подмигиванья безъ улыбки, безъ звука, что выходило очень смшно. Лица невольно гримировались на разныя манеры.
Впродолженіи минутъ десяти ужинъ шелъ благополучно. Нкоторые парни, боле нетерпливые, начинали высовывать свои языки и гримасничать разныя варіаціи, желая этимъ разсмшить кого нибудь. Мальчики старались не смотрть на такихъ злодевъ, а большаки показывали имъ свои кулаки.
И случись несчастіе. Федя, тотъ самый мальчикъ, который гулялъ съ Мишей на опушк лса, уронилъ съ ложки картофель. Дло въ томъ, что сосдъ его Миша, недостаточно подувъ на свою горячую картофелину, неистово ворочалъ ее во рту и пышкалъ. Это-то пышканье заставило Федю оборотить свою голову, а въ то время картофель его юркнулъ съ ложки на землю. Поднялся гвалтъ. Федя посмотрлъ на ложку и поблднлъ. Руки его затряслись, губы, казалось, хотли выговорить какое-то оправданіе, но не повиновались внутреннему усилію. Глядя на его маленькое, проникнутое ужасомъ, личико, кажется, самъ дьяволъ смилостивился бы, но тутъ были люди, и эти люди подсмивались и поддразнивали Федю.— Добро, прекратилось обязательное молчаніе.
— Ну, братъ, Федоръ Алексичъ, снимай панталоны, да ложись, шутя сказалъ одинъ мальчикъ.
Федя счелъ это за приказъ. Вставши съ мста, онъ отошелъ немного отъ костра, снялъ панталоны и легъ. Публика захохотала, видя такую исправность преступника. Но, можетъ быть, по сочувствію къ этой исправности, одинъ парень предложилъ публик простить его на первый разъ. Къ парню пристало еще два-три человка. Поднялся споръ, и Федя, впродолженіи нсколькихъ минутъ, спокойно лежалъ на земл. Въ то время подошелъ къ нему Миша и, наклонившись къ уху, прошепталъ: это все я виноватъ! За тмъ онъ всталъ, сорвалъ какую-то травку и, разрывая ее на части, и что-то мурлыкая, направился къ лсу. По щекамъ его текли крупныя слезы. Онъ, бдняжка, чувствовалъ себя вдвойн виноватымъ: во-первыхъ, онъ позвалъ Федю на игру, во-вторыхъ, онъ же своимъ пышканьемъ подвелъ его подъ розги.
Компанія не простила Федю.
Начали стегать его. Посл перваго удара, онъ вскочилъ на ноги и безсвязно заговорилъ: никогда… не стану… не пойду…
— Что, видно не хлебывалъ эдакой каши? спросили его.
— Онъ вдь нженка, дома никогда его по дерутъ!
— Да валите его! Не стоять за нимъ, и то картофель стынетъ.
Однако, никто изъ публики не хотлъ валить Федю. Должно быть, онъ представлялъ весьма печальную фигуру.
— Ложись, Федька, вдь такой законъ! кто-то присовтовалъ ему.
Федя отчаянно повалился на землю.
Снова стегнули его разъ. И снова онъ повернулся и слъ. И заплакалъ.
— Эво, какая пласка! гнвно закричали въ публик.
— Подержите-ко лучше его.
— Давай. Ваня, держи.
Ваня, дюжій парень, безъ труда растянулъ Федю на земл и навалился ему на голову.
Экзекуція продолжалась. Удары были довольно увсисты, потому что никто не смлъ сберегать. Федя визжалъ и сильно ежился.
Послднимъ сталъ стегать Степанко, тотъ самый парень, который въ давишнемъ спор стоялъ за ребятишекъ. Онъ сильно замахнулся розгами и стегнулъ Федю, но стегнулъ по платью. Публика не проглядла этого.
— Драть, стегать, пороть Степанка! закричали голоса.
Степанко попробовалъ-было оправдаться, но напрасно.
— Давай, ложись, ложись! Коли Федьку не простили, тебя и подавно не простимъ! закричали ему.
Степанко улегся. Посл двухъ-трехъ ударовъ, онъ вдругъ заплъ:
Плетка свиснула,
Кровка брызнула,
Я и тутъ, млада,
Не взмолилася.
Публика на всю окрестность хохотала.
— Важно, робята! весело сказалъ Степанко посл экзекуціи.
— Вотъ молодецъ, Степанко! Ай, Степанко! Не распустилъ нюни, какъ Федька.
Вскор посл этого компанія снова услась за картофель. Опять обязательная тишина, опять серьезныя лица.
Такъ какъ картофель уже простылъ, то былъ тотчасъ съденъ. Не случилось никакихъ приключеній.
Стали готовить другое жаркое.
Молодежь, получивъ драгоцнную свободу, пустилась во вся тяжкія. Даже Федя нсколько поожилъ, а Миша совсмъ забылъ давишнія слезы.
— Ну, робятушки, потрусилъ я сегодня! говорилъ юноша лтъ 15-ти.— И чортъ знаетъ, какая такая трусость пришла,— знай, трясутся поджилки, да и баста!
— А вотъ я никогда не трушу! подхватилъ другой, — за то меня никогда и не драли… Хоть бы разъ попробовать этой каши… ей-Богу!
— Это, братъ, можно сейчасъ, ежели хочешь. Ложись, давай, знатно отчихвостимъ!
— Натко, выкуси!
— Да что, выкуси? Тутъ дивнаго нтъ ничего. Знаете Микиту Пузыря, да Алешку Мизгиря, изъ деревни Угла? Вотъ они и надумали отодрать другъ друга, — знать, сладко казалось! Пошли это въ лсъ, наломали прутьевъ и бросили жеребій, кому первому ложиться. Жеребій выпалъ на Микиту. Стегать положили по 15 раз. Такъ вотъ Микита легъ, а Алешка началъ писать его, — ужь вс животики положилъ онъ тутъ, отодралъ на славу. Череда пришла до Алешки. И поналегъ, я намъ скажу, Микита на него! Такъ отвалялъ, такъ отвалялъ, что всю кожу, почитай, содралъ. Алешка-то посл и говоритъ: не втерпежку, говоритъ, въ т поры становилось мн, все нутро, говоритъ, повытянуло… да стерплъ!
Пока шли эти разговоры, готовились новыя сцены въ небольшой кучк, стоявшей саженяхъ въ пяти отъ костра. Такъ какъ въ этой кучк, наконецъ, поднялся шумъ, то вс, не бывшіе тутъ, поспшили освдомиться, въ чемъ дло. Оказалось, что Миша, извстный намъ мальчикъ, торговалъ гармонику у одного парня, по прозвищу Вагона. Послдній просилъ съ него 30 розогъ. Миша давалъ пятнадцать.
— Торгуйся, Мишка! говорила публика.— Задаромъ гармонью возьмешь, а гармонья важная!
— Конечно, важная! подтвердилъ Вагонъ.— Я далъ за нее 75 коп., а этому времени годъ съ небольшимъ. Теперь только одинъ порокъ у нея, — два голоса сломаны. Опричь этого — вся цлехонька.
— Идетъ за пятнадцать! воскликнулъ Миша.
— За двадцать за пять! отвтилъ Вагонъ.
— Отдавай за двадцать, не стерпитъ! шепнулъ ему пріятель.
— Наплюнь, не покупай! въ свою очередь шепталъ Миш Федя.
— Вдь важная гармонья! Въ жизнь не купить такой! тоже шопотомъ отвчалъ ему Миша.
— Да играть ты не умешь!
— Научусь! Тогда и научусь, когда будетъ гармонья.
— Брось, Миша, ей Богу брось! молилъ Федя,— станутъ стегать — не стерпишь… ужь я знаю… дав стегали меня…
— Ну, тебя стегали, и меня надо выстегать! ршилъ Миша.
Но несмотря на такое ршеніе, онъ находился въ большомъ волненіи и не зналъ, что длать, съ одной стороны, ему казалось страшно, съ другой завлекательно. Въ самомъ дл, трудно дождаться такого случая, когда будутъ отдавать гармонью задаромъ, или почти задаромъ,— вдь не считать же порку серьезной цной!
Вагонъ, между тмъ, переговаривалъ съ другими парнями, которые всми силами убждали его сбивать Мишку на покупку.
— Отдавай за двадцать! Ужь мы теб говоримъ, что ладно выйдетъ. Отдавай! говорили они.
— Двадцать, Мишка… ну! ршительно сказалъ Вагонъ и махнулъ рукой.
У Миши даже руки и ноги затряслись. Онъ видлъ, онъ чувствовалъ, что развязка не далеко, что безъ гармоньи жить нельзя… Онъ съ безпокойствомъ оглядывалъ публику и, казалось, ждалъ отъ нея совта.
— Покупай, дурень! Кладъ попадаетъ, ей Богу, кладъ! говорила публика и говорила это боле или мене искренно.
— Я согласенъ за двадцать! вполголоса, быстро проговорилъ Миша.
Тутъ Федя еще разъ пытался отговорить своего друга отъ покупки, по публика раздлила ихъ и густой толпой направилась къ лсу. Миша былъ въ средин толпы.
Вагонъ, отдавъ гармонику одному парню, сломилъ нсколько березовыхъ прутиковъ и связалъ ихъ въ пучекъ. Онъ былъ не мене серьезенъ, чмъ Миша.
Миша легъ. Вс стихли и притаили дыханіе. Засвистли розги.
— Разъ… два… три… слышалось въ тишин.
Миша не издавалъ ни одного звука и не двигался.
— Восемь, девять, десять.
Вагонъ остановился. Онъ жаловался, что отмахалъ руку, и потому хотлъ немного отдохнуть.
— А вдь вытерпитъ, Мишка! Ей, право, вытерпитъ! говорили въ публик.
— Ну, еще бабушка на двое сказала!
— И Вагонъ шибко налегаетъ! Ишь, добралась корона до барды!
— А нешто мн даромъ отдавать гармонью? сердито замтилъ Вагонъ.
И раздосадованный тмъ, что заподозрили его въ кровопійств. онъ съ остервенніемъ снова началъ стегать Мишу. Послдній напрягъ вс свои мускулы и едва переносилъ страшную боль.
— Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… снова слышалось въ публик.
Но посл 16-го раза, Миша, какъ сумасшедшій, вскочилъ на ноги и забормоталъ: будетъ… больно… шибко больно…
Публика поразилась и… захохотала.
— Четырехъ разъ не выдержалъ, дуракъ!
— Дуракъ и есть!
Но Миша ничего не слышалъ, не видлъ, и безъ памяти бжалъ по тропинк къ деревн. Въ нсколькихъ шагахъ отъ него бжалъ Федя, приговаривая: вотъ, Миша… я вдь говорилъ… я говорилъ…
Чрезъ пять минутъ компанія сидла за второй сковородой картофеля.