Художник Иван Иванович Стефанос-Венок написал свою знаменитую картину в течение двух недель. Во время работы его рукою водила рука невидимого бога, и он смешивал краски и брал их с палитры и переносил на полотно, не ведая, что творит. Картина получилась восхитительная. Возник шедевр. И первым признал это художественный критик Утешительный.
— Да вы знаете ли, Стефанос, что вы сотворили! — восклицал Утешительный, обнимая художника. — Да вы понимаете ли, Стефанос, что вы создали шедевр?
Кстати, что ваша картина обозначает? Как вы ее назовете?
Этот вопрос поставил Стефаноса в тупик. В самом деле, как проникнуть в намерения невидимого бога, водившего его рукою, и как окрестить картину? Оставить ее без всякого названия? Но на выставках не бывает картин без названия! Дирекция выставки потребует от картины паспорта, чтобы внести ее в каталог. А как ее назвать? А что она изображает?
— Мне кажется, — сказал Утешительный, заметив смущение художника, —что вы могли бы назвать ее: ‘Предчувствие’ или, еще лучше, ‘Предзнаменование’, хотя названия ‘Трепет’ или ‘Головокружение’ тоже подошли бы к ней. Не назвать ли вам вашу картину ‘Миг’ или ‘Миги’?
Утешительный ушел, оставив художника в великом смущении.
Как ее назвать? И что изображает это великолепное сочетание красок, размазанных на полотне в два аршина в квадрате и закованных в широкую резную раму?
Около полудня в студию к Стефаносу забежал его товарищ по гимназии, помощник присяжного поверенного Говорков.
— Какая прелесть! — воскликнул он, увидев картину. — Какое буйное богатство красок! Как называется? Никак еще? Я бы назвал ее ‘Описью’ или ‘Приговором’… Хотя недурно было-бы также — ‘Вердикт’.
Стефаносу показалось, что картина его, действительно, напоминает какой-то вердикт, но название показалось ему слишком передвижническим.
Пришла кухарка из мясной с провизией и, проходя через студию, остановилась перед картиной.
— Что это барин бойню, что ли, нарисовали? — сказала простодушная женщина, изумленная обилием красной краски. — Вишь, крови-то сколько… ровно быка зарезали.
‘Бойня’ очень понравилась Стефаносу, но он давно уже принципиально решил не заимствоваться ничем у людей, не имеющих ничего общего с искусством.
Пришел портной дополучить 7 руб. 50 коп., следуемых с прошлого года за бархатную тужурку.
— Новенькую изволили написать? — сказал он, прищурившись. — Очень хорошо изображены материи. Таких модных цветов и в Гостином не сыщешь.
Действительно, это походило на разбросанные какой-нибудь капризной дамой по всему прилавку груды разноцветного шелка.
Зашел мимоходом молодой философ Сексуальный.
— Ба! — воскликнул он. — Ты написал картину на тему ‘Пол и характер’? Что ж ты мне ничего не сказал? Я прочту о ней публичную лекцию.
Название ‘Пол и характер’ чрезвычайно понравилось Стефаносу, но Вейнингера он не читал, и это было не совсем удобно — взять у автора, о произведении которого не имеешь никакого представления, название для картины.
Зашел доктор Угрюмов.
— Откуда вы так хорошо знаете анатомию? — удивился доктор. — По вашей картине студенты могут изучать брюшину лучше, чем по атласу. Реализм-то какой мощный!
‘Брюшина’ очень понравилась Стефаносу, но реализм пришелся ему не по вкусу.
Явился поэт Гунявый.
— Какая красота! — воскликнул он. — Вы хотели изобразить ‘Ураган страсти’? Да? Признайтесь? Я ведь вижу, что это ‘Ураган страсти’…
Явился поэт Слюнявый.
— Какая прелесть! — воскликнул он. — Вы хотели изобразить ‘Безмятежную тишь’? Да? Признайтесь? Я ведь вижу что это ‘Безмятежная тишь’.
Стефаносу казалось, что ‘Ураган страсти’ — хорошо, а ‘Безмятежная тишь’ — ничуть не хуже.
Пришел молодой музыкант Какофония (из греков).
— Удивительная вещь! — сказал он. — Поразительная вещь! Это — ‘Мазурка Шопена’, неправда ли? Я сразу ее узнал по этим вот лиловато-коричневым тактам.
Он подошел к пианино и, стоя, взял несколько тактов из ‘Мазурки’ Шопена.
Положительно, это была ‘Мазурка’ Шопена! Стефанос был убежден в том, что он написал ‘Мазурку’ Шопена.
Но явился скульптор Безконтурный.
— А! — воскликнул он. — Написали-таки портрет того гуся… как его?… Забыл фамилию!.. Ну-ка, я погляжу… Поразительное сходство! Я вам говорю: по-ра-зительное сходство! Как живой!
* * *
Глубокой ночью Стефанос вытащил из глубины книжного шкафа русско-немецкий словарь Макарова, раскрыл его наудачу, отсчитал от верха первого столбца с правой стороны восемь строк и прочел девятую строчку:
‘Вержущая сила — Speikraft’.
— Так-то лучше! — воскликнул Стефанос. — Пусть картина называется ‘Вержущая сила’.
Он посмотрел на картину при свете стеаринового огарка и убедился, что ‘Вержущая сила’ — наиболее подходящее для его картины название.
—————————————————
Отдел ‘Цветы невинного юмора’
Влад. Азов. Цветные стекла. Сатирические рассказы. Библиотека ‘Сатирикона’. СПб.: Издание М. Г. Корнфельда. Типография журнала ‘Сатирикон’ М. Г. Корнфельда, 1911.