М.Н. Катков
М.Н. Катков
Веротерпимость, ее сущность и границы
Веротерпимость, ее сущность и границы
Веротерпимость, ее сущность и границы, Катков Михаил Никифорович, Год: 1864
Время на прочтение: 6 минут(ы)
И для отдельных людей, и для общества нет ничего опаснее смутных и сбивчивых понятий. Коль скоро понятия приобретают значение и силу в жизни, коль скоро люди начинают руководствоваться идеями, то первый долг людей не принимать их слепо, а подвергать критике. Теперь в большом ходу слово либерализм. Всякий старается отдать дань либерализму, всякий желает казаться как можно более либеральным. Но, к сожалению, нередко выходит, что люди с величайшим усердием работают в направлении, которое они считают либеральным и которое не только не имеет ничего общего с либеральным направлением, но и диаметрально противоположно ему.
Оказывать терпимость, не препятствовать, не вмешиваться, — вот направление либеральное, вот порядок идей, в которых оно выражается. Можно оспаривать и можно защищать это направление в той или другой степени его развития, но оспаривающие и защищающие должны знать, — одни, что оспаривают, другие, что защищают. Деятельно следовать этому направлению значит иметь целью свободу жизни, требующую, чтобы всякая человеческая сила развивалась собственной внутренней энергией. Политическая свобода ничего другого не означает, как твердое, благонадежное обеспечение общественной и личной свободы со стороны государства. Либеральное правительство клонится к тому, чтобы предоставлять жизни естественное течение, и прогресс этого направления состоит в том, чтоб устранять из жизни все, что препятствует и мешает ее естественному ходу, не допускать насилия и отменять те законы и учреждения, которые представляют собой организованное вмешательство в жизнь. Либеральному в этом смысле правительству соответствует консервативное общество, то есть общество, исполненное крепких сил, способных к живой и плодотворной организации. При отношении разумном и правильном чем либеральнее правительство, тем консервативнее общество. С точки зрения терпимости, свободы, либерализма, можно допускать, например, в обществе существование разных вероисповеданий и переходы от одного к другому, можно допускать выражение всякого рода мнений, можно допускать полную свободу исследования по всем частям человеческого ведения. Все это понятно с либеральной точки зрения, все это согласно с ней. Наконец, с либеральной точки зрения можно допускать даже нападки на существующий порядок вещей, терпеть критику господствующего вероучения, терпеть более или менее радикальные оппозиционные партии. В том или другом из таких допущений можно находить крайности, неразумные излишки. Но все это находится в одном и том же порядке идей, все это идет в одном и том же направлении. Против упреков за допущение полной свободы мнений и верований либеральное направление может отвечать, что свобода всего лучше способствует делу истины, что внутренние силы жизни, не ослабляемые подпорками и предоставленные себе, всего успешнее преодолевают зло и предупреждают его развитие, лишь бы только не было каких-нибудь прямых или косвенных вмешательств в дело свободы и жизни.
Но терпеть, не препятствовать, не вмешиваться ни на каком языке не значит: помогать, поощрять, вмешиваться. С либеральной точки зрения, можно терпеть зло, но мы не знаем, с какой точки зрения можно поощрять его или пособлять ему. С либеральной точки зрения, можно, например, допускать полную свободу вероисповеданий, не препятствовать переходам от господствующей Церкви ко всякой другой, но можно ли было бы назвать либеральным образом действий такую политику, которая стала бы, напротив, разными комбинациями способствовать успехам чуждого вероисповедания в ущерб господствующему? Если можно понять в добром смысле терпимость ко всяким отрицательным учениям, то либеральное направление не поймет, каким образом подобные учения могут быть вводимы в общество правительственными средствами, преподаваться в школах, содержимых на казенный счет, или излагаться в изданиях, находящих себе какую бы то ни было поддержку со стороны правительства, или даже просто выходящих в свет с его специального разрешения. Политика вмешательства в обратном смысле не только не согласна с либеральным направлением, но была бы совершенным извращением его, была бы относительно его тем, что в математике называется величиной отрицательной.
Принцип правительственного невмешательства не есть что-либо чуждое правительству, что-либо идущее наперекор ему, умаляющее или стесняющее его, напротив, этот принцип есть сама правительственная мудрость: в развитии этого начала заключается весь прогресс и правительств, и обществ. Государственная сила так велика, так веска и так многодейственна, что малейшее неосторожное склонение ее в какую-либо сторону, малейшая искусственная примесь ее к чему бы то ни было не остается без глубоких последствий и рано или поздно непременно вызывает какие-либо серьезные затруднения и замешательства. Никакая человеческая мудрость не может рассчитать всех тех отзывов, которые могут последовать в сложной общественной организации и миллионах людей в силу одного какого-нибудь толчка, сообщенного тому или другому движению незаметным правительственным вмешательством. Даже то, что кажется совершенно одобрительным и полезным может в своих последствиях совершенно изменить свою натуру вследствие правительственной примеси.
У нас, между прочим, есть одно печальное наследие нашей прошедшей истории — у нас есть раскол. Раскол подвергался стеснениям и гонениям, которые не смягчили, не ослабили его, а только укрепили и усилили. Раскол — это великое бедствие нашей Церкви, и родился он именно вследствие того, что к делу свободы и жизни, к делу Церкви примешалась стихия принудительная. Но теперь взгляд на раскол в нашем обществе изменяется. Теперь все хотят смотреть на него с либеральной точки зрения. Давай Бог! Чем более терпимости может быть оказано расколу, тем лучше. Терпимость замирит то зло, которое породило его, терпимость отнимет у него яд, и если суждено когда-либо восстановление нарушенного церковного единства в нашем народе, то оно всего вернее и успешнее может совершиться путем терпимости и свободы, предоставленной целительным силам жизни.
Можно спорить о степени свободы, которую следует предоставить расколу, можно спорить о благовременности тех или других мер в либеральном смысле, но во всяком случае самый либеральный взгляд на раскол может требовать только того, чтобы его оставить в покое, не вмешиваться в его дела, то есть чтобы предоставить его собственным его средствам и силам. Далее этого никакой либерализм идти не может, далее этого возможно только извращение не только либерализма, но и здравого смысла.
Нет никакого сомнения, что с точки зрения не только либерализма, но и здравого смысла можно скорее допустить самую безусловную свободу расколу, нежели какое-либо правительственное пособие ему. Полная свобода во всяком случае может иметь своим последствием то, что у раскола была бы отнята пища для вражды против Церкви и существующего порядка вещей, а тем было бы отнято основание для самого существования раскола, так что ему пришлось бы остаться ни при чем.
Но всякое правительственное вмешательство в дела раскола, всякое попечительство о его нравственном и умственном развитии путем правительственной огранизации, может повести лишь к пагубным последствиям. Несравненно либеральнее и в то же время консервативнее — предоставить раскольникам право содержать не только свои молельни, но и свои собственные школы, иметь своих собственных наставников, жить и учиться как знают, своим умом и своими средствами, — нежели создавать для них особые учреждения, заводить для них особые казенные школы и приставлять к ним особых учителей от министерства. Путем правительственного вмешательства непременно будут внесены в их среду такие элементы, которые в соединении с ней не преминут создать самую опасную фальшивую силу, — во всяком случае, положено будет начало радикальному отчуждению их от православного общества. Благодаря успехам времени старообрядцы уже значительно утратили прежнюю напряженность и неприязненность в отношении к православному обществу, они легко сближаются с православными, многие охотно посылают своих детей в общие школы. Но каких последствий можно было бы ожидать, если бы правительство само обвело чертой особую цивилизацию для раскольников, само организовало для них особые школы? Мудрено ли, что тогда между ними вскоре появились бы всякого рода вероучители и организаторы, которые сумели бы придать новое значение всем их символам?
Если от свободы не будет лучше, то не будет и хуже. Много раскольников уходило от преследования в Турцию, они жили и живут там на свободе, без всякого благопопечительства и призора. Беды от них нигде не произошло, стало быть, нет серьезных опасений оставить их без особенного призора и внутри России, где, напротив, при благоприятных условиях есть еще надежда возвратить путем свободы коснеющие в расколе массы к корню, от которого оторвали их предков дух нетерпимости и насилия. Недостаток попечительства положительно лучше, чем излишек его.
Из сказанного вовсе не следует, чтобы правительству ничего не оставалось делать по отношению к вопросу, которого мы сейчас коснулись. Для его попечений и забот остается еще широкое поприще. Оно может принимать самые плодотворным меры, внушаемые политической мудростью, меры, направленные к тому, чтоб облегчать сближение между раскольниками и православным обществом, то есть отыскивать и устранять все, что может этому сближению препятствовать. Вместо того, например, чтобы заводить специальные для раскольников школы, лучше устроить дело так, чтобы ничто не отпугивало их посылать своих детей в общие школы и чтобы там не заставляли детей их учиться тому, чему они еще не хотят учиться.
А вот еще другой вопросе: ниже, в этом самом номере, помещается письмо, присланное нам из Малороссии, с сетованиями на украйнофильские затеи, о которых не раз доводилось нам говорить. Будь у нас предоставлена полная свобода всякому делать, писать и издавать все что угодно, без всякого контроля и разрешения, то никому бы и в голову не пришло заботиться о том, что пригрезилось тому или другому мечтателю. Но так как у нас все, что ни делается в обществе, делается при большем или меньшем участии правительства, то всякое ничтожество может неожиданно получить серьезное значение и силу. Малоросс Волынец высказывает в своем письме опасения относительно украйнофильских стараний пустить в народ Евангелие на малороссийском наречии. По-видимому, эти опасения не согласны с либеральной точкой зрения. Речь идет не о содействии, не о пособии, а только о разрешении. Но, повторим, кто хочет руководствоваться в своих действиях понятиями, тот должен тщательно проверять их и отдавать себе ясный отчет в них. Где существует необходимость получать разрешение, там разрешение имеет особый смысл, особую силу, а тем более по отношению к таким предметам, как священные книги. Разрешение Синода есть даже не просто разрешение, но благословение. Лучше предоставить всякому издавать что угодно без всякого разрешения, нежели напутствовать сомнительное дело разрешением, имеющим со стороны правительства силу одобрения, со стороны Церкви — силу благословения. Разрешая, Синод благословляет, и народ некоторым образом обязывается принять то, чего он, конечно, не принял бы ни при какой свободе без благословения Церкви или без особенного одобрения законных властей.
Впервые опубликовано: ‘Московские ведомости’. 1864. No 13. 17 января. С. 1.