Верден. 1916 год, Пуанкаре Раймон, Год: 1931

История
Время на прочтение: 260 минут(ы)
Скачать в PDF

Раймон Пуанкаре.
Верден. 1916 год

Номера страниц издания заключены в квадратные [] скобки, авторские примечания заключены в фигурные {} скобки, в фигурные скобки и звездочкой {*} отмечены подстрочные примечания.

Глава первая

Печальный новый год. — Бомбардировка Нанси. — Русские впечатления. — Поездка в Нанси. — Поездка на фронт 10-й армии и в Аррас. — Эвакуация Галлиполи. — Сербское правительство в Бриндизи. — Визит полковника Хоуза. — Французские министры в Лондоне. — Поездка в Сатори. — Сербы в Корфу. — Поездка в Эльзас с председателями сената и палаты депутатов Дюбо и Дешанелем. — Черногорский король во Франции. — Цеппелин над Парижем.

Суббота, 1 января 1916 г.

Унылое, пасмурное утро. Проснулся с тяжелым чувством, и мысли мои почему-то унеслись к далеким дням моего детства.
Пожарная команда Бар-ле-Дюка устраивала в утро нового года серенады-концерты под окнами важнейших чиновников города. Мой отец был главным инженером-строителем, и они долго играли перед нашим домом. Под звуки этой знакомой музыки я встречал каждый новый год. Война 1870 г. и немецкая оккупация прекратили на время этот идиллический обычай. Другая война, еще более продолжительная, еще более жестокая, снова прервала новогодний этикет в Елисейском дворце, да и не только здесь. Я принимаю министров и президиумы обеих палат уже не во фраке, а в сюртуке, без всякого церемониала, затем отправляюсь в Люксембургский дворец и в Бурбонский дворец. Обменялись речами, в них отсутствует если не вера в будущее, то во всяком случае радость, и каждый из нас спешит вернуться к своему одиночеству, к своей работе.
Что несет нам этот новый год, начинающийся в обстановке столь удручающей неизвестности? В первых числах декабря представители союзных армий собрались в Шантильи [295] под председательством Жоффра. Они обсуждали меры взаимной помощи в случае наступления немцев и решили даже предпринять целый ряд совместных согласованных наступательных действий, чтобы таким образом пытаться предотвратить наступление неприятеля. Удастся ли нам избежать массированной атаки немцев? Или же немцы будут стараться опередить нас? В таком случае, на какой пункт будут направлены их усилия? По некоторым признакам неприятель угрожает в настоящий момент с одной стороны Аргоннам, с другой — Нанси.
Но возможно, что это только диверсии или маневры, призванные ввести нас в заблуждение? По некоторым данным нашей разведки, предметом атаки неприятеля будет Верден {136}. Неудивительно, что немцы стремятся подействовать на общественное мнение взятием знаменитой крепости, запирающей для них ворота Парижа. У меня предчувствие, что сражение произойдет именно здесь. Но возможно, что во мне говорит чувство опасения за своих земляков по Маасскому департаменту и мутит мой рассудок. Я решаю при первой возможности отправиться в укрепленный район Вердена и на месте ознакомиться с положением.
Я сообщил об этом своем намерении правительству, оно одобряет его. Уведомил о нем через офицеров связи также генерала Жоффра. Он выразил желание, чтобы я отсрочил свою поездку и позволил ему сопровождать меня. Я охотно обещал ему взять его с собой. Но министры, и особенно Марсель Самба, протестуют против требования Жоффра. Президент республики, говорят они, имеет безусловное право совершать поездки во все места фронта, если действует в согласии с правительством, но недопустимо, чтобы он должен был советоваться с главнокомандующим. С конституционной точки зрения, ничего нельзя возразить против такого взгляда. Нежелание Жоффра вполне естественно, да и мне самому важно, чтобы я мог на месте в Вердене обращаться к нему с серьезными и не терпящими отлагательства вопросами.
Получил мрачный меморандум товарища председателя военной комиссии сената Будано, последний написал его в Па-де-Кале, который он представляет в сенате. Окопы в этом [296] районе, утверждает Будано, находятся в очень плохом состоянии, запас зимних вещей недостаточен, дух солдат падает. Будано боится упадка духа солдат и предвидит возможность бунтов в близком будущем, он жалуется, что большинство генералов не уделяет достаточно внимания солдатской массе. Я ответил Будано, что в скором времени поеду лично ознакомиться с положением. А тем временем я передал его меморандум Гальени и прошу последнего информировать меня.
Командующий укрепленным районом Вердена генерал Герр, которому известна переписка между военным министром и Жоффром по поводу тревожных сведений, привезенных в Париж полковником Дрианом, уверяет меня, что все наши оборонительные позиции вокруг крепости очень прочны. По словам генерала, войска были несколько утомлены операциями в Шампани, так как резервы были тотчас же взяты из Верденского округа и не было возможности достаточно часто сменять войска, но теперь войска вернулись и оправились.
Я указываю генералу, что недавно сам констатировал недостаточность наших тыловых позиций в южной части его сектора, против Сен-Мигиеля, между Френ-о-Мон, Ла-Белль-Валле и Пьеррфитт-сюр-Эр. Он не думает, что немцам может удаться пройти через Шовонкур, но тем не менее, считает полезным занять также поперечную позицию, чтобы на всякий случай запереть доступ в долину реки Эр. Пока, говорит он, нет никаких признаков, позволяющих предположить в настоящий момент, что неприятель замышляет большую атаку укрепленного района Вердена. Самое большее, возможно, он произведет демонстрацию между Маасом и Аргоннами, для того чтобы связать наши войска на тот случай, если мы сами будем атаковать в другом месте. Мнения относительно того, в каком месте предстоит атака, неприятеля, очень расходятся.
Префект департамента Мерты и Мозеля Мирман телеграфирует из Нанси: ‘Боши послали нам сегодня утром в подарок к новому году дюжину снарядов из тяжелых дальнобойных орудий. Действие их было гораздо менее значительно, чем опасалось население. Разрушено несколько домов’.
Саррайль счел нужным, не докладывая правительству, арестовать и выслать из Салоников консулов враждебных держав. [297]
Деятельность этих консулов становилась, на его взгляд, опасной для наших войск (телеграмма Гралье, Салоники, No 204 и Гильмена, Афины, No 1107). Саррайль телеграфирует военному министру, что после этой высылки в городе царит полное спокойствие. Консулу Соединенных Штатов поручена защита турецких, болгарских, немецких и австрийских подданных. Однако мера Саррайля вызвала протест не только заинтересованных держав, но и греческого правительства.
Палеолог сообщает (No 1568 от 1915 г. и No 1 от 1916 г.) о фрейлине русской императрицы Марии Васильчиковой. Она написала царю о своих разговорах в Германии с министром фон Яговым и с великим герцогом Гессенским, а затем возвратилась в Россию продолжать там от имени этих двух лиц попытки заключения мира {137}. Она привезла с собой письмо великого герцога к Николаю II и к Александре Федоровне. По приказу царя она была сослана в Чернигов за то, что приняла на себя миссию от враждебного государя.

Воскресенье, 2 января 1916 г.

Майор Ланглуа вернулся из России и сообщает мне свои впечатления. В стране уже нет хозяина. Правительство и двор все более толкают Николая II на путь реакции, между тем как в Москве под влиянием Гучкова растет либеральное движение и принимает явно враждебный правительству характер {138}. Только один генерал Алексеев действительно командует армиями. Император не занимается военными операциями. По-прежнему дает себя чувствовать нехватка винтовок. Тяжелой артиллерии не существует. До сих пор имеются только 42 орудия 105-миллиметрового калибра. Если состоится предполагаемое наступление в Галиции или Буковине, то вряд ли можно будет надлежащим образом использовать его за недостатком ружей, артиллерии, снаряжения.
Генерал де Кастельно докладывает мне о своей поездке в Грецию. Он нашел наши окопы в менее исправном состоянии, чем английские. Впрочем, говорит он, я считаю, что сил ближневосточной армии в ее нынешнем составе достаточно для укрепления занимаемых ею позиций и эвентуально для их защиты. Эти позиции очень сильны. Генерал Саррайль, надо [298] думать, другого мнения на этот счет, так как требовал очень значительных подкреплений. Но, по мнению Кастельно, Саррайль еще не мог лично убедиться в необходимости этих новых войск, так как еще не имел времени объехать территорию, которую ему поручено защищать. Он нуждается в более квалифицированных помощниках и в более квалифицированном штабе. Я сообщил об этом главнокомандующему, говорит Кастельно. Саррайль нуждается также в более полном и улучшенном лагерном оборудовании, в постельных принадлежностях.

Понедельник, 3 января 1916 г.

Думер рассказывает мне, как он выполнил свою миссию в России. В противоположность мнению Палеолога, он по-прежнему уверен, что царское правительство после опыта с первой бригадой будет ежемесячно посылать нам войска. По приглашению императора Думер беседовал с военным министром генералом Поливановым и начальником генерального штаба генералом Алексеевым. Принцип отправки солдат русской пехоты во Францию был принят с оговоркой, что предварительно будет произведен опыт в установленных условиях. Русские солдаты поедут во Францию не как единицы, вливаемые во французские корпуса, а как цельные русские воинские части с русским командным составом, который должен быть пополнен французскими офицерами. Эти части будут вооружены во Франции винтовками принятого во французских войсках образца. Отправляемая партия будет состоять из пехотной бригады в составе двух полков с запасными батальонами. Во главе бригады будет стоять русский генерал, во главе каждого из полков — русский полковник. Если этот опыт удастся, нам затем будут ежемесячно посылаться другие воинские части. Думер продолжает верить в это, несмотря на полученные нами разочаровывающие телеграммы. Впрочем, он выражает готовность еще раз поехать в Россию в марте, чтобы обеспечить осуществление данных ему обещаний.
Сербский посланник Веснич принес мне благодарность от короля Петра за военный крест, который мы вручили престарелому государю. Веснич думает, что Петр, впавший в мистицизм, поехал в Салоники с тем, чтобы оттуда отправиться [299] на гору Афон и уйти в монастырь. Сербы, говорит мне посланник, чрезвычайно благодарны Франции за все, что она делает для них.
Бриан принес мне свои счета по специальному фонду и набросок окончательного расчета по 1915 г. Он говорит, что во главе цензуры поставлен член государственного совета Готье, подчиненный Гальени, и что его ведомство помещается рядом с бюро пропаганды в большом частном доме на улице Франциска I. Как бы только эта канцелярии не стали убежищем для множества укрывающихся от фронта!
Затем Бриан рассказывает мне, без конкретных деталей, что он поручил каким-то своим эмиссарам войти в контакт с немецкими социалистами с целью вызвать в Германии пацифистское движение. Он заявляет, что дело на мази. Но я боюсь, что он предается иллюзиям, и не скрываю от него своего скептицизма.
Киньонес де Леон{*454} передал мне новогодние поздравления испанского короля.
Антивенизелистская и германофильская пресса в Греции резко нападает на союзные правительства, их посланников в Афинах и генерала Саррайля (Афины, No 10, 11 и 12).
Королева выписала на консилиум к королю Константину немецких и австрийских врачей. На обратном пути они поедут через Каваллу, куда их доставит греческий миноносец, они повезут с собой письма в Германию (No 14).
Вице-адмирал Моро, командующий 3-й эскадрой нашей 1-й морской флотилии, составил на борту ‘Жанны д’Арк’ морскому министру рапорт (No 96), в котором рассматривает под новым углом зрения театр наших военных действий на Ближнем Востоке.

Вторник, 4 января 1916 г.

Совет министров. Бриан в остроумных, но неопределенных выражениях излагает состояние переговоров, начатых в Лондоне по вопросу о Малой Азии. Англия признает за нами полный суверенитет над Александреттой, Киликией и хинтерландом [300] до Мосула, не знаю, с включением последнего или без него. Равным образом она согласна теперь, чтобы Ливан с Триполи и Бейрут вошли в сферу нашего влияния. Однако вопреки нашей конвенции 1912 г. Англия оставляет за нами Сирию только под сюзеренитетом меккского эмира, а за это требует для себя Палестину и Каиффу. Бриан, напротив, требовал раздела Палестины между Англией и Францией, а также кондоминиума над железной дорогой, конечным пунктом которой будет Каиффа.
Так как, несмотря на мои требования, я до сих пор не получил еще документов, мне трудно высказаться по спорным вопросам. Впрочем, я указывал совету министров, что Англия предоставляет нам те территории, которые, по соглашениям, заключенным нами в начале 1914 г. с Турцией и Германией {139}, признавались сферой влияния этой последней, тогда как для себя Англия требует территории в той зоне, в которой Германия и Турция признали ее права. Следовательно, если будет заключен мир, не дающий нам удовлетворения по всем пунктам, Германия потребует для себя то, что было уступлено нам, Англия же сможет сохранить за собой то, что мы признали за ней. Поэтому это распределение должно быть поставлено в зависимость от того, получим ли мы полностью свою долю. Меня энергично поддержал Думерг. После некоторого колебания Бриан присоединился к нашей точке зрения. Затем перешли к обсуждению положения в Греции. Бриан заявляет, что телеграммы Гильмена, в общем сурово отзывающиеся о короле и его правительстве, написаны под влиянием Венизелоса и поэтому рисуют положение в слишком мрачных красках. Хотя факты снабжения немецких подводных лодок, устройства немцами радиостанций, немецкого влияния в армии и администрации доказаны, Бриан не верит этому {140}. Адмирал Лаказ и я не скрываем от Бриана, что не разделяем его оптимизма.
Совет вспоминает, что у Бриана был план сосредоточить в Париже дипломатическую деятельность Антанты. Соннино выступил тогда решительным противником этого проекта. Он подчеркивал, что подобный перманентный орган не будет в состоянии принять ни одного решения большинством голосов, [301] к тому же ни одно правительство не согласится передать все свои полномочия своему представителю. Полномочные представители могут сходиться для того, чтобы на основе специальных инструкций обсуждать соглашения и подписывать договоры, но каким образом межсоюзническая конференция будет принимать твердые решения при столь быстро меняющихся обстоятельствах? (Баррер, No 3 и 4).
Правительством принято решение перевезти войска, эвакуируемые из Дарданелл, — сенегальцев и креолов — на остров Митилену, где они перезимуют. Эта возможность имелась в виду еще в июле прошлого года, когда и произошел обмен нотами по этому поводу между Англией, Грецией и Францией. Поэтому Бриан известил Гильмена, что не представляется необходимым еще раз сговариваться на этот счет с Грецией (No 5 и 6).
Жоффр очень озабочен вопросом о нашем сообщении с Россией и имеет все основания к этому. Сообщение через северные порты отныне закрыто и, вероятно, на всю зиму. А между тем надо как можно скорее доставить нашей союзнице недостающее ей военное снаряжение, главным образом большую партию ружей, уступленную ей Францией и Италией (900 тысяч). Из этого количества только небольшая часть (130 тысяч) уже доставлена по назначению. Для отправки этого снаряжения остается теперь только путь через Сибирь. Главнокомандующий обратился к морскому министру с просьбой изучить в самом срочном порядке и согласованно с британским морским министерством условия возможной отправки этого снаряжения через Дальний Восток. Для достижения этого берега путь через Атлантический океан, Канаду и Тихий океан, по-видимому, является более скорым и надежным, чем путь через Суэцкий канал (Жоффр председателю совета министров, No 1222 и в морское министерство, No 1223, Бриан в Лондон, No 28 и в Петроград, No 12).
Сегодня утром Нанси снова подвергся бомбардировке. В город попали девять больших снарядов, убили трех человек и разрушили несколько зданий. Итак, атака немцев произойдет на Нанси? [302]

Пятница, 7 января 1916 г.

Бомбардировка Нанси побудила меня немедленно посетить жителей этого города и осведомиться о положении у офицеров-фронтовиков. Вчера вечером я выехал из Парижа и сегодня утром прибыл в Шампиньелль, где меня встретили командующий отрядом лотарингской армии генерал Депре, префект Мерты и Мозеля Мирман и мэр Нанси Симон. Мы тотчас же отправились в город и посетили наиболее пострадавшие кварталы, а именно улицы поблизости от вокзала. Многие дома сильно повреждены или совершенно разрушены снарядами 380-миллиметрового калибра. Так как неприятель несомненно метил в железнодорожную станцию, восточная компания изменила свой график. Поезда по-прежнему проходят через Нанси, но останавливаются только не доезжая его и за ним — в Шампиньелле и Ярвилле. Приблизительно 15 тысяч пассажиров поехало по железной дороге, почти столько же отправилось на лошадях или пешком.
Первым делом я посетил гражданскую больницу, в которой помещены раненые. Меня встретили директор Круг, Ямбуа и сестра Луиза. Одна бедная старуха с искалеченным лицом говорит мне: ‘Мне ничего, мне ничего. Главное, чтобы не было других жертв, кроме меня’. Двое детей предлагают мне цветы, белые, розовые и лиловые, которыми завалены их койки. К счастью, дети отделались легкими ранами. Я оставил им небольшие подарки и передал мэру несколько тысяч франков для пострадавших.
Круг, Симон и Ямбуа обращают мое внимание на выдающиеся заслуги сестры Луизы с самого начала войны, на ее чуткое отношение к больным, независимо от вероисповедания, на всеобщую благодарность и любовь, которые она заслужила в Нанси. Генерал Депре подтверждает их слова. Вынув из своего ментика военный крест, он передает его мне с просьбой наградить им сестру Луизу. Я тут же прикрепил крест к корсажу этой храброй женщины.
Затем Мирман повел меня в казарму Молитор, где нашли приют около двух тысяч беженцев из окрестных деревень. Всех их — стариков, женщин и детей — собрали в обширном [303] манеже, превращенном теперь в церковь. Я и префект обратились к ним со словами сочувствия и ободрения, я оставил и здесь немного денег на улучшение их положения.
Оттуда направились в ратушу. Проходим через очаровательную площадь Станислава. К счастью, канонада ее пощадила, все ворота и решетки остались целы и невредимы. В ратуше вхожу в зал муниципального совета. Мэр благодарит меня от имени населения города. Он говорит мне, что, за исключением мобилизованных, ни один муниципальный советник не оставил и не оставит своего поста, выражает мне их общую веру в победу. Я отвечаю, что город Нанси дорогой ценой платит теперь за свою свободу. В начале кампании немцы уверены были, что завладеют им, и чем больше улыбалась им эта перспектива, тем горше было их разочарование. Нанси не представляет никакого военного интереса, но они хотели отомстить великому лотарингскому городу за героизм его защитников. Преступление, совершенное немцами по отношению к этому незащищенному городу, вызовет негодование всего мира, а у наших солдат оно лишь усилит волю к победе.
Мало-помалу весть о моем приезде распространилась по городу, на площади собралась толпа и приветствует меня.
Позавтракав в поезде, я отправляюсь дальше. Меня интересует, как мы пытаемся сбить немецкое орудие. Наши думают, что оно находится на северо-востоке от Шато-Сален, у Гампон. У нас имеются одно 16-дюймовое орудие перед Нанси в лесу Шампану, одно 24-дюймовое орудие несколько дальше на восток перед Гоэвилль, одно 24-дюймовое и одно 16-дюймовое еще дальше на восток по направлению к Арракур. Эти четыре судовых орудия — единственные, которые имеются у нас для защиты Нанси против 380-миллиметрового орудия немцев. По грязным и топким дорогам я отправляюсь посмотреть эти орудия — первое и два последних. Прошу Пенелона указать Жоффру на недостаточность этой артиллерии. Были затребованы орудия 100 T. R. Но они не будут в состоянии сбить немецкое орудие, немцы смогут отодвинуть свое орудие дальше назад, так как оно стреляет и на более далекое расстояние, тогда как наши батареи дошли уже до предела своей мощности. [304]
С наступлением ночи возвращаемся через Эйнвилль и Люневилль. Проезжаем через Нанси, гораздо более оживленный, чем днем. В Шампиньелле сажусь в свой поезд и уезжаю в Париж.

Суббота, 8 января 1916 г.

Совет министров. Я прошу Гальени и Лаказа послать в Нанси еще несколько 16- и 24-дюймовых орудий. Лаказ, как и я, думает, что орудия 100 T. R. будут совершенно недостаточны.
Рибо сообщает окончательную цифру подписки на заем, подписка достигла 15 миллиардов 100 миллионов. Министр финансов разработал законопроект об обложении военных прибылей.
Вивиани говорит о квартирной плате и военных судах.
Некоторые министры жалуются, что парижской прессе предоставили полную свободу в ее сообщениях. Она объявила о предстоящей высадке нашего десанта в Корфу, тогда как мы рекомендовали союзникам держать ее в секрете. Мальви зачитывает письмо валансьеннского супрефекта Ковеса, оставшегося в оккупированной провинции и нашедшего возможность написать своему отцу, выдающемуся ученому-правоведу. Он пишет, что выходящая на французском языке немецкая газета ‘La Gazette des Ardennes’ регулярно перепечатывает со своими комментариями статьи Клемансо и что эти статьи деморализуют население. Вивиани, Рибо, Гальени и Клемантель требуют, чтобы цензура проявляла больше бдительности.
На остров Корфу перевозится альпийская группа, состоящая в непосредственном распоряжении адмирала, командующего французскими морскими силами на острове Мальта. Этот отряд будет нести общую полицейскую службу на острове и должен подготовить лагерь для размещения сербских войск на острове (Жоффр адмиралу Франсу, No 100 и генералу де Мондезиру в Скутари, No 101, 102 и 103).
Русское правительство торопит нас признать провозглашенную в Китае монархию и Юань Ши-кая. Напротив, Япония находит нужным занять выжидательную позицию (Петроград, No 16) {141}. [305]
Генерал да Мондезир прибыл в Цетинье и был принят королем Николаем. Последний был весьма любезен и выразил генералу горячую благодарность за все, что Франция делает для Черногории. Зато король в резких выражениях жаловался на позицию Италии. В заключение он два раза повторил генералу де Мондезиру, что если Черногория будет в достаточной мере снабжена провиантом и снаряжением, она сможет, если понадобится, в течение года держаться в своих горах против австрийских войск (де Ларош-Верне, No 14).
Директор французской школы в Афинах Фужер сообщил Гильмену (No 43), по дошедшим до нею отголоскам, содержание бесед берлинского профессора Крауса в определенных кругах греческой интеллигенции. Доктор Краус, выписанный для лечения короля Константина, высказывался в том смысле, что в ближайшее время, несомненно, предстоит атака на Салоники, он говорил также, что болгарские войска находятся под началом австрийских и немецких офицеров. С другой стороны, чтобы посеять недоверие к нам, он заявил, что наша высадка в Салониках — только начало и что союзники замышляют занять один за другим следующие пункты: Водо, Халкедонский полуостров и даже Пирей. Он признал, что в Германии чрезвычайно возросла дороговизна и что по экономическим причинам война, несомненно, должна закончиться еще в течение этого года.
Во второй половине дня я и мадам Пуанкаре осматривали склады одежды и припасов для солдат в обширных помещениях на площади Биржи и на бульваре Вольтера. Склады эти устроены торговой палатой совместно с мэрами двадцати округов. Разумеется, мы тоже подписались. На нашем пути толпа встречала нас очень радушно. Не видно никаких признаков утомления войной и упадка духа. Вечером я уезжаю на фронт 10-й армии.

Воскресенье, 9 января 1916 г.

В восемь часов утра приехал в Биа, на северо-востоке от Сен-Поль. Меня ожидал генерал д’Урбаль, который повез меня в открытом автомобиле вдоль фронта через Гуден, Барлен, Герсен, Сен-ан-Гоэлль до разрушенной деревушки Бюлли-Гране. [306] Здесь мы сошли и — пусть Клемансо возмущается! — надели каски. В этом головном уборе идем по вырытому в земле ходу, тянущемуся на расстоянии семи с половиной километров, влево от нас знаменитая Калоннская яма. Ход, несмотря на сырость, в довольно исправном состоянии. Он устлан решетками из небольших сосновых брусков или же досками, в которые вколочена в виде ромбов проволока. Благодаря этому двигаешься более или менее легко. Мы дошли таким образом до передовых окопов, занимаемых 102-м полком территориальных войск. Полковник Жозеф Хюге, мой товарищ по школьной скамье в Бар-ле-Дюке, показывает мне часть своего сектора, она в большом порядке. Первые позиции устроены весьма рационально и в изобилии снабжены мешками с землей, правда, амбразуры в бруствере оставляют желать лучшего, за немногими исключениями, они слишком широки и слишком непрочны, так как представляют просто четырехугольник из сколоченных гвоздями досок. Все караульные в своих нишах пристально следят за неприятельскими окопами, за поясом у них маски, а перед ними пучки соломы, которые они должны зажечь в случае газовой атаки. Я спустился в несколько подземных убежищ, солдаты устроены здесь довольно удобно. Во время нашего посещения наши 75-миллиметровые батареи производили непрерывную пальбу. Справа от нас начинают отвечать немецкие батареи, снаряды попадают в лесную порубку, и осколки долетают до нас. Генерал д’Урбаль советует солдатам спуститься в их прикрытия.
Жореф Хюге говорит мне, что 102-й полк проводит двенадцать дней в окопах, а следующую двенадцатидневку — в походном лагере, тоже подвергающемся обстрелу неприятельской артиллерии. Ни минуты отдыха. Я указывал на этот факт д’Урбалю, последний не знал о нем, так как утверждал, что солдаты проводят двое суток в окопах, следующие двое суток — в соседнем лагере, затем еще двое суток — в окопах и потом шесть дней — в тылу. Лишний раз мне приходится констатировать, что высшее начальство, увы, слишком часто оторвано от жизни.
Вернулись назад тем же ходом в семь с половиной километров. В Бюлли-Гране мы встретили среди развалин солдат [307] другого территориального полка, и я расспрашиваю их. Они из 16-го полка и не сидят в окопах, а ходят на работы. Однако они тоже жалуются, что очень долго находятся совсем близко от фронта и никогда не знают покоя.
В целях отвода на пополнение некоторых корпусов и проведения военной учебы в тылу главная квартира перебросила вперед несколько территориальных частей под предлогом, что в окопах в настоящий момент почти совсем спокойно. Конечно, на этой почве возникло то настроение среди солдат, на которое мне указывал Будано и которое может стать опасным. Я поделился этими мыслями с генералом д’Урбалем. Они, как видно, поразили его, но он говорит, что ему понадобилась бы по меньшей мере еще одна дивизия, чтобы избавить солдат территориальных войск от чрезмерного утомления.
Вернувшись в тыл, завтракаем в моем поезде в Обиньи и затем направляемся осматривать размещение войск в Гот-Аванн и Марейль. Здесь солдаты жалуются, что им дают мало соломы и что их заедают вши. Кое-где заканчивается постройка бараков, они должны быть готовы через несколько недель. Солдаты спят в темных амбарах, двери которых обычно выходят на широкие и низкие внутренние дворы, только теперь очищенные от навозных куч. Нет почти ни одной проволочной сетки, ни одного соломенного тюфяка, ни одного фонаря, ни одной печи. Я указываю на все эти недостатки генералу д’Урбалю, он сваливает вину на тыл.
С наступлением ночи мы, погасив все фонари автомобилей, едем до большого шоссе, ведущего из Аррада в Бетюн, и останавливаемся в нескольких сотнях метров от Таржетт. Отсюда по дороге, полной рытвин и ухабов, идем пешком до развалин Невилль-Сен-Васт. Небо покрыто звездами. Тонкий серп нарождающейся луны льет свой бледный свет на унылый ландшафт. Всюду груды камней. Слева от нас отрывистый вой наших 75-миллиметровых батарей. С каждым пушечным выстрелом красные вспышки огня пронизывают темноту. Перед нами взвиваются в воздух французские и немецкие ракеты. Последние, к сожалению, ярче наших и дольше держатся в воздухе. На мгновение освещаются края [308] стены, показывается кусок горизонта и снова тонет во мраке. В тени молча и быстро движутся какие-то призраки, это солдаты идут на работы или возвращаются в окопы. Мы спускаемся в несколько подземных убежищ. Прекрасным проводником служит нам капитан Брюжер, сын генерала, состоящего при штабе генерала д’Урбаля. Приветствуем хозяев этих убежищ: пулеметчиков, стрелков, рабочих из территориальных войск. Обратно идем пешком по Марейльскому шоссе. На пути встречаем походные кухни, они подвозят обед защитникам Невилль-Сен-Васта. И все время вспышки орудий и визг снарядов…
Не доходя Бетюнского шоссе, спускаемся в глубокую яму, служившую в мирное время для добычи мергеля. По-видимому немцы, когда они еще не были отброшены от этих мест, не использовали этой ямы, нашим войскам она служит теперь убежищем. Длинный и узкий проход заменяет лестницу. Внизу солдаты толпятся вокруг жаровен и свеч, которые бросают мигающие блики в темноту. Поднимаются обратно на свежий воздух. На перекрестке обеих дорог садимся в автомобили и едем в Обиньи, где остановился мой поезд. У меня осталось впечатление, что я на мгновение побывал в аду. Но наши многострадальные солдаты остались там, и то, что для меня было мимолетным видением, является их жизнью изо дня в день, и — Боже мой! — какой жизнью!

Понедельник, 10 января 1916 г.

Утром д’Урбаль явился ко мне на вокзал в Обиньи, и мы отправились на автомобиле в Аррас. Генерал Линьи рассказывает мне, что вчера в штаб 21-го корпуса приехал Клемансо с двумя сенаторами — Жерве и Анри Беранже — и перед генералом Местром осыпал упреками высшее командование за операции в Шампани. ‘Если он повторит это еще раз, — в гневе говорит генерал, — я, не колеблясь, арестую его и предам военному суду’. А между тем при штабе у д’Урбаля состоит брат Клемансо Альбер, мобилизованный на службу и ведающий сборными пунктами. Аррас подвергается все большему и большему разрушению. В нем не осталось уже почти ни одного дома, не поврежденного бомбардировкой. Мы оставили [309] наши автомобили на вокзале, представляющем страшную картину разрушения. Осматриваем близ вокзала батарею 75-миллиметровых орудий, она помещена в прикрытиях за стенами дома. Мы направляемся по длинному ходу, вырытому в земле и вымощенному кирпичами, к нашим передовым позициям на восток от Арраса. Их защищают несколько полков 17-го корпуса, в том числе 11-й. Окопы вырыты в песчаной почве, не боящейся сырости, и поэтому имеют весьма приличный вид. Я молча останавливаюсь у одного слухового поста, но не слышу никаких звуков.
Дальше, у Суше, окопы, как и у Невилль-Сен-Васт, размыты дождем, я нашел вчера некоторые из них в очень плохом состоянии. Возвращаемся в Аррас, где остались немногие жители, в том числе дети. Спускаемся в погреба большой семинарии, служащие убежищем для солдат. Жалкие огарки, грязная солома… Я снова указываю генералу д’Урбалю на эти изъяны.
После обеда долго объезжали различные лагеря и пункты военной учебы. Неподалеку от Авен-ле-Комт, в Симанкуре, присутствовал на устроенном солдатами веселом ‘концерте на гумне’, участвовала капелла 209-го пехотного полка, а также музыканты-любители и даже профессионалы из солдат. У всех хорошее настроение. Аккомпанемент — пушки.

Вторник, 11 января 1916 г.

Вернувшись утром в Париж, тотчас же пробегаю телеграммы и письма, накопившиеся за время моего отсутствия. В дочь с 8 на 9 января черногорский король Николай разбудил де Ларош-Верне и сказал ему, что только что телефонировал в Скутари генералу де Мондезир о крайне тревожном положении на горе Ловчен и требовал поддержки со стороны военных судов союзников. Де Ларош-Верне дал ему совет телеграфировать прямо герцогу Абруццкому, чтобы выиграть время. На это король ответил ему: ‘Я лучше умру, чем обращусь за чем-либо к этим изменникам’. Король советовал Деларош-Верне отправить своих жену и дочь в Скутари. У нашего посланника создалось впечатление, что эта ночная тревога должна служить ширмой для подготовки капитуляции Черногории. [310] Австрийцы очень легко завоевали занимаемые ими ныне позиции. Эта легкость несколько подозрительна (Подгорица, No 22). Третьего дня король Николай отправился на фронт, но четыре посланника союзных держав думают, что он склонен договориться с Австрией, если это уже не последовало (No23). Вчера положение ухудшилось. Австрийцы, поддержанные мощной артиллерией своих фортов и своих военных кораблей, проникли на самый массив горы Ловчен и заставили отступить черногорцев, последние были вынуждены бросить свои батареи. Наш радиопост на горе Ловчен был эвакуирован и разрушен нашими моряками, после чего они возвратились целыми и невредимыми в Цетинье. Отряд нашей пехоты вел себя блестяще и удержался на занимаемой им сильной позиции (No 23).
Сонинно сначала возражал против высадки в Корфу отряда наших альпийских войск. Он хотел бы, чтобы ни один француз не ступил ногой на остров. Но в конце концов он согласился с доводами Баррера (No21, 25, 26, 27).
Министр иностранных дел получил следующую телеграмму от нашего посланника в Копенгагене Бапста (No 11): ‘Срочно. Секретно. На днях дезертировал во время отпуска один немецкий летчик родом из Шлезвига, совершавший полеты в районе Вердена. Наш консульский агент во Фридериции передал мне его слова, что немцы в ближайшее время будут атаковать нас близ Вердена. На юге от этой крепости немцы роют за линией своего фронта большие тоннели шириной в пятнадцать метров, эти тоннели проводятся ими на такое расстояние, чтобы можно было дойти до наших позиций и даже взять их с тыла. Тоннели должны послужить немцам для нападения врасплох. Летчик сообщает также, что немцы приготовили в этом районе большой запас военного снаряжения, приборы с удушливыми газами, газовые бомбы. Он заявляет, что имеет эти сведения от офицеров генерального штаба, с которыми совершал полеты. Я стараюсь получить от него дополнительные сведения’. Возможно, что в этих сообщениях есть доля фантазии, но мы не должны пренебрегать ими. Я поставил о них в известность Гальени и офицеров связи. [311]
В ночь с 8 на 9 января была произведена без всяких потерь полная эвакуация Галлиполи (Мудрос, генерал Брюлар, No 214).
Принц Александр по радио из Подгорицы горячо благодарит меня за военный крест, пожалованный ему правительством республики.
Прочитав все эти несколько пестрые сообщения, я председательствую на заседании совета министров. Бриан докладывает о ходе наших переговоров с Англией относительно Сирии и Палестины. Британское правительство упорно не желает отказаться от Каиффы, кроме того, оно требует нейтрализации Палестины, но оно признало за нами Александретту и весь хинтерланд до Мосула с включением последнего.
Рибо и Нейль представили мне на подпись выработанный ими совместно законопроект о субсидировании судостроителей и постараются быстро провести его в парламенте.
Принц Альберт Монакский рассказывает мне, что несколько лет назад он встретился с германским кронпринцем у принца Теодора Баварского, знаменитого окулиста, отца королевы Елизаветы. Речь зашла о казабланкских {142} дезертирах, и кронпринц отчеканил: ‘Мой отец поступил неправильно, пойдя на компромисс. Нация, чувствующая свою силу, никогда не должна идти на уступки’.

Среда, 12 января 1916 г.

Жоффр, Кастельно и полковник Барес категорически утверждают, что кризис нашей авиации, о котором так трубили некоторые, не существует в действительности и что наше превосходство над неприятелем бесспорно. Тем не менее я требую, и министры поддерживают меня, чтобы были приняты все необходимые меры для усиления производства. Товарищ военного министра по ведомству артиллерии должен предоставить сталь и рабочие руки, и, когда эта первейшая задача будет выполнена, надо положить конец кампании, которая в состоянии посеять тревогу и малодушие.
Я докладываю о найденных мною недостатках в расквартировании наших войск, об отсутствии печей, фонарей, проволочных сеток, соломы. Прошу Жоффра организовать более строгий надзор. [312]
Дюбо и Дешанель, переизбранные в председатели, нанесли мне официальные визиты. Дюбо по-прежнему преисполнен веры, Дешанель менее мрачен, чем несколько месяцев назад.
Сегодня в три часа утра началась без каких либо инцидентов временная оккупация острова Корфу {143} (адмирал Франо в морское министерство, No 337). Чтобы подать Германии пример международной вежливости, французское правительство решило не вселять штаб в Ахиллейон, прекрасное здание, принадлежащее Вильгельму II. Мы с женой во время незабываемого посещения этого острова долго молча любовались этим зданием.
Итак, сербская армия будет с нашей помощью реорганизована в тиши древней Корциры. Сербское правительство решило было согласиться на отправку своей армии для этой цели в Бизерту и даже готово было само в этом случае воспользоваться гостеприимством города Экс-ан-Прованс, но теперь оно, кажется, предпочитает остаться вместе со скупщиной в Корфу, близ албанского побережья (Бопп, No 31, 32, 33).

Четверг, 13 января 1916 г.

Заседание совета министров. Пашич заявил Боппу и посланникам Антанты, что после взятия Негаса и Ловчена город Скутари находится под угрозой атаки со стороны австрийской армии. Он требует скорейшей отправки своей армии. Но Соннино полагает, что все 80 или 100 тысяч сербов не могут быть отправлены через Дураццо и Сан-Джованни-ди-Медуа, что часть сербских войск должна быть направлена сухопутным путем в Валону (Баррер, No 33, 35, 36). Совет министров поручает Бриану и Лаказу договориться с Англией и Италией и принять все необходимые меры для спасения сербов от угрожающей им катастрофы.
Сегодня утром в полном порядке и с замечательной скоростью закончилась оккупация Корфу нашими войсками. Вчера вечером солдаты, с согласия греческих властей, были помещены в новых фортах. Общественное мнение сначала было огорошено оккупацией, но теперь проявляет к нам все больше симпатии и даже теплоты (Корфу, Бенигни, No 1). [313]
Согласно телеграмме, полученной вчера утром итальянским правительством, между Черногорией и австрийцами якобы заключено перемирие (Рим, No 34).
Жорж Пико, который следит в Лондоне за переговорами относительно Сирии, говорит, что английское морское министерство еще не дало своего согласия на признание наших прав на Александретту и Киликию. Он думает, что министерство уступит, однако считает невозможным, чтобы Англия отказалась от требования суверенитета над Каиффой или, во всяком случае, от нейтрализации Палестины.
Что касается Мосула, то, если Россия не согласится оставить его за нами, Англия будет требовать его для себя. Жорж Пико надеется поэтому, что Россия согласится признать за нами этот пункт, который Англия готова уступить нам. Впрочем, вопрос не поставлен так прямо, как думал Бриан.

Пятница, 14 января 1916 г.

Заседание совета национальной обороны. Принято постановление довести состав рот в Салониках до 250 человек, это означает увеличение на 50 человек. Так как там находятся 160 рот, то это в общем сводится к дополнительной отправке Саррайлю 8 тысяч человек. Кроме того, будет преобразована бригада Брюлара: черная бригада будет заменена другой, колониальная бригада будет пополнена. На это потребуется один месяц. Жоффр заявляет, что это все, что он может сделать.
Мы обсуждаем, какое снаряжение можно послать России. Решено отправить туда 100 пушек 120-миллиметрового калибра и две трети нашего производства орудий 105-миллиметрового калибра вместо одной трети. Так требовали Гальени и Жоффр. ‘Клемансо, — заметил смеясь Гальени, — находит с нашей стороны преступным посылать в Россию орудия 105-миллиметрового калибра. В этом отношении мы все одинаково преступники’.
Что касается ружей, то Жоффр предлагал послать в Россию 40 тысяч ружей образца 1907 г. вдобавок к уже посланным нами 560 тысячам ружей трех различных образцов. Но совет национальной обороны единодушно придерживается [314] того мнения, что 40 тысяч ружей следует сохранить для реорганизации сербской армии.
Греческое правительство заявило формальный протест против отправки сербских войск в Корфу (Афины, No 103 и 104).
Приняты все меры во Франции, чтобы ускорить отправку сербских солдат из Дураццо и Сан-Джованни-ди-Медуа, а также отправку части сербской армии сухопутным путем в Валону, откуда итальянцы тоже должны доставить ее в Корфу (Жоффр полковнику Фурнье в Скутари, No 121 и 122). Но остаются еще недоразумения относительно снабжения (полковник Франсуа к Гальени и Жоффру, No 208 и сл.).
Наш консульский агент на острове Корфу Бенигни требует присылки хлеба и угля (No2).

Суббота, 15 января 1916 г.

Гальени зачитывает в совете министров составленный по его поручению меморандум о дальнейших военных операциях, а также приложения относительно вооружения для России, набора рекрутов в Британии, размещения железных щитов, имеющихся в нашей армии, и расхода снарядов. Так как мне невозможно было запомнить все детали, я после заседания написал Гальени и просил его переслать мне эти материалы. В этом очень важном труде Гальени доказывает, что у нас мало шансов прорвать немецкий фронт во Франции и что лучше искать решения на Балканах с помощью двадцати корпусов союзных войск. Таким образом, военный министр занял позицию, противоположную позиции главнокомандующего. Немедленно завязалась оживленная дискуссия. Бриан и Рибо склоняются на сторону Гальени. Фрейсине подчеркивает, что главным фронтом остается фронт во Франции. По мнению Леона Буржуа, весь вопрос в степени: надо действовать на обоих фронтах, не пренебрегая ни одним из них. Но Фрейсине настаивает на своей точке зрения. Он требует, чтобы сначала было принято решение, сосредоточим ли мы свои главные усилия во Франции или на Ближнем Востоке. Согласно требованию Фрейсине, постановлено передать этот вопрос на рассмотрение ближайшего заседания совета национальной обороны. [315]
После обеда я принял Мессими, недавно произведенного в полковники. Он излагает мне свои взгляды, совпадающие без его ведома со взглядами Гальени. Он против наступления во Франции и за выступление на Ближнем Востоке в возможно скором времени. Мессими раздраженно говорит о главнокомандующем по доводу последних операций в Эльзасе.
Отдал визит Дюбо и Дешалелю. Первый жалуется на поведение Клемансо, второй говорит, что в палате все более растет недовольство Жоффром. Он сам, по-видимому, тоже разделяет это настроение. Зато он превозносит Гальени, его характер, его твердость. Он хотел бы видеть Гальени главнокомандующим.
Перемирие между Черногорией и Австрией еще не подписано. Неизвестно, желает ли король Николай сделать попытку продолжать сопротивление или он ведет двойную игру. Союзные посланники в Цетинье, в том числе и итальянский посланник, объясняют поведение короля в этом последнем смысле (Баррер, No47).
Бриан ответил Барреру, что считает неубедительными возражения Соннино против централизации союзной дипломатии в Париже. Он напоминает, что русское и английское правительства согласились с выбором Парижа в качестве центрального пункта коалиции и дают полномочие своим послам, Бриан настаивает на том, чтобы Баррер добился в Риме того же результата (No 107, 108, 109).
Бриан послал Гильмену следующие инструкции для ответа греческому правительству по поводу Корфу. Нейтралитет этого острова был установлен второй статьей трактата 1864 г. и гарантирован тремя державами, Франция и Австрия дали свое согласие. Однако вот уже много месяцев центральные державы нарушают этот нейтралитет: при пособничестве местных органов и не встречая ни малейшего возражения со стороны греческого правительства, они все время используют берега острова для снабжения своих подводных лодок, они неоднократно, и особенно в последнее время, использовали остров для происков в Албании против союзников. В самом деле, еще совсем недавно мы получили известие, что немецкие офицеры то и дело разъезжают между Корфу и Санти-Каранта и организуют банды албанцев против союзников. [316]
Черногорское правительство все еще в Подгорице. По-видимому, переговоры о перемирии продолжаются. Неприятель уже занимает Цетинье (Скутари, полковник Фурнье, No 149 и 150).
Сербское правительство и сербский парламент выезжают из Сан-Джованни-ди-Медуа в Италию на пароходе ‘Город Бари’ (генерал де Мондезир, No 46-3).

Воскресенье, 16 января 1916 г.

Сенатор от департамента Маас Жюль Девелль — в свое время он ввел меня в парламент — рассказывает мне следующий факт: когда военное министерство отдало заказ на каски, признанные теперь столь полезными, военная комиссия сената пришла буквально в ярость, и Шерон расхаживал по кулуарам Люксембурского дворца с каской в руке, демонстрируя всем и каждому глупость правительства.
Получена из Салоников телеграмма Саррайля (О. Т., No 159), в которой он требует подкреплений: одной английской дивизии и двух французских. ‘Не следует обманывать себя, — пишет он, — что без них операции в Салониках могут, чего доброго, привести к таким же результатам, как операции в Дарданеллах’.
Завтра начинается перевозка сербов в Корфу. ‘Мишле’ возьмет тысячу сербов (полковник Франсуа в военное министерство, О. Т., No200).
По вопросу о балканской экспедиции Жоффр дал Бриану следующий ответ (No 400-М): Саррайль уже получил от главнокомандующего две группы с артиллерией 75-миллиметрового калибра и 1-й полк африканских стрелков, кроме того, Жоффр намерен послать в Салоники лучшие части сербской армии. Далее, ближневосточная армия сможет быть усилена дивизией Брюлара, преобразованной в две бригады европейских войск. Наконец, все ротные единицы ближневосточной армии будут немедленно доведены до 250 человек и будут поддерживаться в этом численном составе, и, кроме того, в распоряжение Саррайля поступит один дополнительный батальон тыловых войск.
Ввиду того, что Саррайль сообщал, что опасается шпионажа и покушений, Жоффр, по соглашению с правительством, предложил ему принять все меры безопасности, которые он считает [317] необходимыми, взять на себя полицейскую службу и городское управление, снабжение гражданского населения, надзор за почтой, телеграфом и железными дорогами (No 396-М).
В пятницу утром из Скутари выехали сербское правительство во главе с Пашичем, а также весь персонал посольств. В тот же вечер они сели в Сан-Джованни-ди-Медуа на пароход ‘Город Бари’, а вчера прибыли в Бриндизи. Завтра должен прибыть туда же и регент (Бриндизи, 15 января телеграмма Боппа, пересланная генералом де Мондезиром).
Бенигни телеграфирует из Корфу (No 3), что, по согласованию с греческими властями, приняты все меры по размещению сербов. Выше всякой похвалы, пишет он, безукоризненное поведение французских солдат, население единодушно воздает им должное. Войска, занимавшие Ахиллейон, отозваны оттуда, там оставлен только караул.
Австро-венгерский генеральный штаб отправил 14 января из Будапешта в Константинополь радио следующего содержания: ‘Столица Черногории в наших руках. Преследуя бегущего в беспорядке неприятеля, наши войска вошли сегодня во второй половине дня в Цетинье, резиденцию черногорского короля. Город невредим, население спокойно’.
Известие о взятии Ловчена вызвало сильное волнение в Италии (Рим, No 44).
Отправка сербов производится в самом спешном порядке в Сан-Джованни-ди-Медуа и особенно в Дураццо (Баррер, No 54).

Понедельник, 17 января 1916 г.

Вспоминаю другое 17 января, в 1913 г. Прошло три года. Как много изменилось с тех пор!
Я послал черногорскому королю поздравительную телеграмму к православному новому году, теперь получил от него следующий ответ: ‘Крушевац, 16 января. Глубоко тронут вашими пожеланиями к новому году и прошу выше высокопревосходительство принять мою искреннюю благодарность’. Ни слова о взятии столицы, ни слова о своем собственном уходе.
Усиливаются наши воздушные операции. Сегодня им благоприятствовала хорошая погода. Помимо полетов с целью защиты и наблюдения наши эскадрильи совершили 89 полетов [318] в целях разведки и 50 полетов для исправления стрельбы артиллерии.
Веснич явился на набережную д’Орсей с сообщением, что сербское правительство уезжает в Корфу.

Вторник, 18 января 1916 г.

Шарль Морра в ‘Action Francaise’ резко нападает на Клемансо. Что касается Клемансо как журналиста, пишет он, то его статьи — сплошная абракадабра. В них ‘не находишь ничего, кроме склочничества, поразительной неразумности и чудовищного безразличия ко всему тому, что происходит у него под носом. Скандал начала этого века и конца этого режима заключается в том, что подобный человек мог быть допущен к власти… Что касается немцев, то будут ли они в Нойоне или Вузье, это меньше всего заботит Клемансо’. Морра обвиняет Клемансо в том, что он пытался разоружить Францию с 1906 по 1908 г. Он требует, чтобы ‘окончательно заковали якобы закованного человека'{*455}.
Полковник Фурнье телеграфировал из Скутари военному министру (О. Т., No 273), что 15-го вечером король принципиально принял условия, поставленные австрийцами: черногорская армия сложит оружие.
Из всей совокупности нашей информации вытекает как будто, что Ловчен сдан королем.
Хотя правительство предложило генералу Саррайлю щадить железнодорожные линии и искусственные сооружения на греческой территории, один союзный отряд разрушил большой железнодорожный мост у Демир-Хиссара. Греческое правительство, разумеется, заявило протест.
Сербский принц-регент выздоравливает, но состояние его здоровья все еще не позволяет ему совершить переезд во Францию, он поедет в Корфу вместе с сербским правительством (от Боппа, через Баррера, No 57).
Баррер предложил Соннино отправить в Салоники одну итальянскую дивизию. Соннино ответил, что посоветуется [319] со своим правительством (No55), он не сказал Барреру, какую точку зрения он будет защищать перед своими товарищами по кабинету.
Саррайль настаивает на отправке ему подкреплений в составе двух французских дивизий. ‘Эти дивизии крайне необходимы для активной защиты Салоников. Для этого недостаточно отправки разрозненных обломков сербской армии. Не отвечает этой цели и дивизия Брюлара, в ней надо заменить черную бригаду, она находится в Митилене и может быть послана только для пополнения пострадавшей дивизии’ (О. Т., No 927-2). Жоффр стоит на своем и находит эти требования преувеличенными. Он телеграфирует Саррайлю, что по принятии всех мер численный состав ближневосточной армии — свыше 100 тысяч человек (No 535-М и 536-М).
Тем не менее совет министров требует от Жоффра скорейшей отправки дивизии Брюлара в Салоники.
По словам Пенелона, Жоффр очень расстроен нападками Клемансо на командование.
У меня был капитал запаса Бур, зять Саррайля. Он приехал из Салоников и сейчас возвращается туда. Он думает, что Саррайль будет удовлетворен теми силами, которые мы ему посылаем. Из Греции он писал 21 декабря Пенелону: ‘Спешу сообщить вам, какую радость доставил генералу Саррайлю подарок президента республики. Этот подарок напомнил генералу о любезной аудиенции, предоставленной ему г. Пуанкаре перед отъездом на Восток. Генерал Саррайль написал президенту и благодарил его’.
Из Черногории получены противоречивые известия. Полковник Фурнье телеграфирует из Скутари военному министру и главнокомандующему (No 159): ‘Я узнал о разрыве переговоров между Австрией и Черногорией, последовавшем ввиду неприемлемости для последней поставленных условий. Король, королевская фамилия и дипломатический корпус выезжают завтра из Сан-Джованни-ди-Медуа в Италию. Сообщают о занятии австрийцами Вирбазара и Рицка’. [320]

Среда, 19 января 1916 г.

Депутаты де Гранмезон и Морис Бернар, состоящие в качестве офицеров запаса при штабе командира 9-го корпуса генерала Кюре, привезли мне письмо от последнего и мой бюст, довольно неудачный, но ценный для меня как воспоминание, — это единственный предмет, который наши войска нашли невредимым в Лоосе.
Румынский министр юстиции Антонеску уверяет меня, что Румыния вступит в войну, как только Россия перейдет в наступление в Галиции. ‘В начале войны, после битвы при Шарлеруа и перед сражением на Марне, в то время, когда победа Германии казалась несомненной, у нас в Бухаресте состоялось заседание коронного совета, мы все объявили королю, что не можем встать на сторону Германии. Король подчеркивал нам, что она гарантирует нам получение Бессарабии. Мы отвечали: Россия всегда будет достаточно сильна, чтобы потом отнять ее у нас, нам нужны Трансильвания, Банат и Буковина. Когда мы в сентябре вели переговоры с Россией, она обещала нам взамен нашего нейтралитета Трансильванию и — без дальнейшего уточнения — области Баната и Буковины, не заселенные славянами. Когда же речь зашла уже не о нейтралитете, а о союзе, Румыния, естественно, желала уточнения, Россия затягивала переговоры и решилась дать отдельный ответ только тогда, когда войска ее перешли в отступление. Для Румынии было тогда невозможным вступить в войну, не подвергая себя опасности разгрома. Но она не потеряла даром времени: она подготовила свою армию. Франция, к счастью, приняла решение остаться в Салониках. Мы знаем, что это решение было в значительной мере принято под вашим личным влиянием. Мы считаем балканский театр военных действий весьма важным и думаем, что исход войны будет решен именно здесь. Братиану остается искренним сторонником вступления Румынии в войну’.
Соннино все еще противится созданию нового межсоюзного органа по идее Бриана, даже несмотря на согласие Англии и России. Соннино заявляет, что дипломатическая конференция с местопребыванием в Париже не сможет [321] принимать никаких серьезных решений без предварительного доклада своим правительствам, что она не может заменить последние (Баррер, No 62 и сл.).

Четверг, 20 января 1916 г.

От Баррера, No 70: ‘Итальянский посланник в Черногории телеграфирует 18-го, что выезжает с посланниками Англии, Франции и России в Италию. Отъезд последовал по предложению короля, переданному главой правительства, который тоже скоро выезжает вместе с королевской фамилией. Черногорский король остается в Подгорице’.
Из Скутари, 18 января, от Де Ларош-Верне: ‘Переговоры между Черногорией и Австрией прерваны. Король Николай и его семья уезжают завтра, в среду, в Италию в сопровождении правительства и дипломатического корпуса’.
Из Лондона, 19 января, от Поля Камбона, No 68: ‘Полковник Хоуз, личный друг президента Вильсона, выезжает завтра, 20-го, в Париж через Фолькстон — Булонь. С ним едут жена и его секретари мисс Юнг, мисс Дентон и мистер К. Карверх.
Бриан поехал в Лондон. Бертло телеграфирует ему 19 января, No 240: ‘Английское правительство, по-видимому, желает продолжать предварительное обсуждение вопроса со своими колониями и деловыми людьми, прежде чем приступить к обсуждению между союзниками принципов экономического соглашения. Не является ли желательным немедленно всенародно провозгласить принцип экономической солидарности союзников? Относительно самой этой идеи легко будет прийти к соглашению еще до установления конкретных мер. Так, например, достаточно будет распространить Лондонскую декларацию от 5 сентября 1914 г. также на экономические условия мира. Таким образом, у нас будет наряду с военной и политической конвенцией также экономическая конвенция. Россия уже всецело примкнула к нашей точке зрения относительно конференции и экономической антанты. Подобное соглашение и его обнародование произведут весьма значительное впечатление во Франции, у союзников, а также в лагере наших врагов. Это было бы осязательным результатом поездки в Лондон’. Бриан не преминет использовать эту мысль. [322]
Скутари, 19 января, от полковника Фурнье, No 160: ‘Дипломатический корпус в Черногории и консульский корпус в Скутари, в Албании, выехали сегодня в Сан-Джованни-ди-Медуа. Король Николай ожидался вчера вечером в Скутари, но остался в Подгорице. Это, по-видимому, указывает на новую попытку сопротивления или, что более вероятно, на попытку снова завязать переговоры. Сербский генеральный штаб не имеет точных известий о том, что происходит в Черногории’.
Председатель черногорского совета министров, он же черногорский министр иностранных дел, Митюшкович отправил черногорскому поверенному в делах в Париже Брюне (Бриндизи, 20 января 1916 г.) незашифрованную телеграмму, явно предназначенную для прочтения нами. Вот текст этой телеграммы: ‘Король и его правительство отвергли все австрийские условия и продолжают борьбу до последней капли крови. Я, королева и принцессы прибыли сюда вчера вечером. Ее величество поедет далее в Лион через Рим. Я ожидаю сегодня прибытия сюда дипломатического корпуса, мы тоже отправимся в Лион. Король со своими двумя сыновьями остался среди своих войск, чтобы организовать последнее сопротивление и облегчить эвентуальную эвакуацию. Надеюсь, что союзники помогут нам эвакуироваться, как они помогают сербам. Наш трагический конец, надеюсь, положит также конец клеветническим наветам, которые навредили нам больше, чем враг’.
Сегодня Шарль Морра опять резко нападает на Клемансо по поводу нападок Тигра на Жоффра. Морра называет Клемансо ‘самым третьеразрядным умом’ и пишет: ‘Просматривая прессу, вы увидите, какие похвалы ‘Кёльнская газета’ расточает по адресу Клемансо. Мы не скажем, что это кара для Клемансо. У этого человека слишком грубая кожа для кары ‘невещественного характера’. Он будет восприимчивым только тогда, когда два дюжих санитара завладеют этой зловредной личностью, наденут на него смирительную рубаху и поведут его под холодный душ’.
Жюль Гэд, являющийся депутатом от Северного департамента, представил мне госпожу Жаке из Лиля, мужа которой [323] расстреляли немцы. Она явилась вместе со своей двадцатилетней дочерью, обе они — весьма достойные особы. Некоторые жители Лиля скрывали французских солдат и помогали им бежать. Жаке храбро объявил себя единственным ‘виновным’. Он умер, как герой. Жена его показала мне очень благородное и бесхитростное письмо, написанное им перед смертью. Мать и дочь жили в достатке, а теперь остались без всяких средств к существованию. Молодая девушка тоже была приговорена немцами к пятнадцатилетнему тюремному заключению, но потом была помилована. Я послал этим храбрым женщинам пособие от себя лично и постараюсь, чтобы им в срочном порядке дана была табачная лавка {144}. Отец по смерти был отмечен в приказе по армии.
Английская пресса помещает сегодня следующее сообщение: ‘Третьего дня в Лондон прибыли председатель совета министров Бриан, морской министр адмирал Лаказ, министр общественных работ Марсель Самба и генерал-квартирмейстер Грациани. Вчера утром состоялись совещания по вопросам, касающимся отдельных министров, а межсоюзный военный совет заседал во второй половине дня в военном министерстве’.
Из Афин, 19 января 1916 г., от нашего военного атташе, О. Т., No 215, 217: ‘Уже около недели отряд рабочих под руководством семи немецких офицеров производит подготовительные работы для разрушения плотин и артезианских колодцев в Мати (пять километров на север от Тианово). Разрушение их будет иметь результатом затопление территории к северу от Лариссы и, стало быть, прервет сообщение по большой дороге между Лариссой и Козани — Монастырь… Из этих известий можно сделать следующие выводы: 1) наводнение должно обезопасить немцев при их походе на Салоники от высадки французских войск в Воло, — в последние дни наши враги считают эту высадку весьма вероятной, 2) между немцами и королем Константином имеется соглашение: последний в нужный момент отзовет свои войска из северной Фессалии, чтобы дать место немцамю Подпись: Браке’.
Из Афин, 20 января 1916 г., военный атташе морскому министерству, No 104: ‘В Афины прибыла тысяча немцев в [324] возрасте от 18 до 20 лет. Им легко найти здесь места торговых служащих и т. п., так как они требуют лишь малое жалование в 30 франков в месяц. Ясно, что приезд этих людей не случайность, что этим преследуется своя цель, отнюдь не невинная… Приостановка энергичных мер, принятых нами в Салониках, Митилене и Корфу, окончательно ухудшает положение союзников в Греции. Наше бездействие свидетельствует о нашей слабости и позволяет немцам окончательно прибрать страну к рукам. По моему расчету, это совершится через восемь дней’.

Пятница, 21 января 1916 г.

Утром отправился с Альбером Тома в Сатори. Мне показывают различные типы щитов и гранат, испытывают в моем присутствии целый ряд окопных орудий в 37, 75, 58 миллиметров и т. д.
Я пригласил к себе Бриана, и он докладывает мне о своей лондонской поездке. Обсуждался вопрос о фрахтах, решено было создать в Лондоне центральный орган по распределению между союзниками тоннажа. Франция и Италия будет иметь своих представителей в этом органе.
Говорилось также о билле относительно призыва холостяков под ружье. Вначале он был встречен не очень благосклонно, при втором чтении он добился более значительного большинства. Однако английское правительство имеет в виду смягчить его. Бриан доказывал Асквиту и Грею, что недопустимо уменьшение числа британских дивизий во Франции. Асквит и Грей обещали, что билль не будет изменен.
Постановлено создать в Париже межсоюзный комитет. Бриан был принят королем, которой сказал ему: ‘Не надо обижать Грецию’. Я указываю Бриану на телеграммы нашего военного и морского атташе. ‘Это предубежденные люди’, — говорит он. Под влиянием принца Георга он полон доверия к королю Константину.
За час принял десять заложников, возвратившихся вчера во Францию в порядке обмена с Германией: префекта Северного департамента Трепона, сенатора и мэра Нойона Ноэля, генерального прокурора де Франквилля Жакуле, социалистического [325] мэра города Туркуэн Леба и др. Каждого с волнением заключаю в свои объятия. Они рассказывают мне про свои долгие мытарства. Все они были арестованы и заключены в тюрьму под самыми вздорными предлогами. В ответ на наши приговоры над немецкими шпионами в Марокко немцы цинично предъявили нашим заложникам в оккупированных провинциях обвинение в тех же преступлениях. Разумеется, не было открыто никакого предварительного следствия, заложников увели в плен. Ноэль рассказывает, что немцы неоднократно пытались вырвать у него как у мэра Нойона заявление о гуманном обращении немецких властей.
Генеральный прокурор рассказывает, что, хотя немцы заявили о своем уважении к французским судам, они тем не менее учредили специальный трибунал в Мобеже, словно намеревались включить этот город в аннексированную Бельгию.
Саррайль телеграфирует: ‘Салоники, 20 апреля 1916 г. О. Т., No 216, 602-3. Немцы ведут сильную агитацию среди греческих войск’.
Пашич и члены сербского правительства прибыли в Корфу. Принц Александр, больной и прикованный к постели, еще не мог выехать из Аллезио (Албания).

Суббота, 22 января 1916 г.

В совете министров Бриан докладывает о результатах своей поездки в Лондон. Доклад не отличается конкретностью, в нем больше юмора, чем фактов. Как видно, не было принято никакого решения относительно дальнейших операций на Востоке, не было даже ничего намечено. Китченер отказался послать в Салоники новую дивизию. Английское правительство обещало искать средства и пути для усиления блокады Германии. Это все.
Бриан зачитывает ряд телеграмм из Греции. Когда я упомянул о телеграммах наших военного и морского атташе, он с необычайной горячностью возразил, что некоторые наши агенты, даже на набережной д’Орсей, хотят втянуть его в политику насилия против Греции, причем Гальени и Гильмен присоединяются к этой кампании. Но я, заявляет он, не пойду на эти рискованные шаги. [326]
Леон Буржуа указывает на длинное интервью с королем Константином, появившееся в английских газетах и перепечатываемое сегодня нашими газетами. Это интервью — настоящий обвинительный акт против союзников. ‘Воздерживаясь от малейшего насилия, — говорит Леон Буржуа, — мы имеем право спросить короля, каковы его действительные намерения’.
‘Да — замечает Бриан, — я вчера видел Романоса и сказал ему, что его королю лучше было бы не впутываться в журналистику’.
Телеграмма царя (полученная через Извольского и переданная Брианом на заседании совета министров): ‘Президенту республики. Обращаюсь к вам, господин президент, с призывом помочь нашей доблестной союзнице Сербии. Значительная часть ее армии ожидает на албанском побережье перевозочных средств, чтобы не стать добычей неприятеля. Крайне необходимо спасти эту храбрую армию, которая, я в этом не сомневаюсь, впоследствии принесет очень большую пользу общему делу. Если Франция и Англия найдут возможность безопасной и быстрой отправки сербской армии на остров Корфу, их усилия послужат прекрасному и благородному делу. Николай’.
Я тут же набросал ответ, и совет министров одобрил его: ‘Я получил телеграмму вашего величества с горячим призывом в пользу Сербии. Счастлив уверить ваше величество, что правительство республики, не колеблясь, сделало по собственному почину все от него зависящее для ускорения эвакуации и транспортировки доблестной сербской армии. Хотя морские соглашения союзников предоставляют операции в албанских водах Италии, мы немедленно сговорились с этой державой с целью обеспечить максимальное количество перевозочных средств и сами доставили много судов. Впрочем, король, наследный принц и сербское правительство отлично оценили великодушную инициативу Франции и обратились к нам с самыми трогательными выражениями благодарности. Таким образом, мы предвосхитили желания вашего величества и рады, что в согласии с сокровенными чувствами дружественной и союзной нам России могли с пользой послужить общему делу’.
В сегодняшней ‘Action francise’ Шарль Морра напоминает, что Клемансо сильно урезал военные бюджеты с 1906 по [327] 1909 г. ‘После этого Клемансо может третировать Гальени как простого краснобая и приписывать ему непоследовательность, которой в такой большой мере отличается он сам. Он может рассказывать что угодно о ‘мнимой организованности военного министерства’. Известно, что сам Клемансо представляет собой полную дезорганизацию и разброд. Что, если в ожидании его трескучей диктатуры запретить его ‘L’Homme enchainИ’? Я предлагаю это развлечение Франции’.
В Корфу высадка сербских войск продолжается в следующих условиях (21 января, от Бегнини, No 8): третьего дня и вчера в Валону прибыли 2500 сербских солдат, большей частью молодые новобранцы. Они совершенно выбились из сил и крайне измождены. Пятеро из них умерли в пути, семнадцать — по приезде.

Воскресенье, 23 января 1916 г.

Вчера в четверть десятого вечера выехал из Парижа с Дюбе и Дешанелем. Сегодня в восемь часов утра прибыли в Жерармер. Снега очень мало, картина совсем другая, нежели в прошлую зиму. Дюбо напялил на себя горный картуз с наушниками, Дешанель подумал и остался при своем котелке.
На вокзале нас ожидал генерал де Вилларе. Мы отправились дальше на двух автомобилях: я сел в один автомобиль с Вилларе, на другом поместились Дюбо и Дешанель.
Остановились в Со-де-Кюв. За мостиком, переброшенным через, речку, выстроен 52-й батальон пеших стрелков. Смотр и раздача знаков отличия. Прекрасная выдержка войск.
Садимся опять в автомобили и едем дальше, к Шлухт. Туман, горизонт заволокло тучами, никакой перспективы. На перевале остановились и наблюдаем упряжки канадских собак. Мы купили этих собак по высокой цене и выписали их с большими расходами с Аляски, теперь они мерзнут здесь в горах. Животные эти понимают только английские слова, мы с трудом научили их словам французской команды. Они запряжены в небольшие сани, которые берут меньше продовольствия, чем укладывается на спину мула.
В Шлухте мы нашли одетых в белое французских и норвежских лыжников, которых я однажды принимал у себя. [328]
После их посещения набережная д’Орсей сообщила мне депешу нашего посланника в Христиании Шевалле, в которой говорится, что отправка этих норвежских санитаров, возможно, подстроена Германией. Так как в Вогезах большой простор для шпионажа, я передал генералу де Вилларе эту депешу, которую нарочно захватил с собой, и советую ему зорко наблюдать за этими иностранцами.
Здания таможни, шале Гартмана, дом, в котором во время моего прежнего посещения находился лазарет, — все разрушено снарядами.
Направляемся к отелю Альтенберг, от которого осталась только груда развалин.
Густой туман. Долины Мюнстера не видно. Спускаемся в Жерармер. Погода проясняется, тучи разошлись и блеснули лучи весеннего солнца.
Через Ванье и Сокзюр взбираемся на Одеренский перевал. В Сокзюре сделали небольшую остановку и осматриваем помещения, в которых расквартирован 152-й полк, получивший пополнение после кровавых боев под Гартманом. Четыре пятых его нынешнего состава — новые люди, впрочем, у них хороший вид.
Проезжаем Одеренский перевал при великолепной погоде и спускаемся к деревушке Крют. Затем выходим из автомобилей и идем через деревню, войска выстроены шеренгой, у окон домов развеваются французские флаги. Девочки-эльзаски подносят цветы. Подобные остановки делаем также в Одене и Феллерингене. Там тоже шеренги войск, знамена, энтузиазм населения.
В Вассерлинге остановились в штабе, помещающемся в замке при фабрике. После дела под Гартманом несколько снарядов упало здесь поблизости, в том числе на крышу одного из боковых флигелей.
Завтракаем в штабе генерала Нолле, преемника доблестного и несчастного генерала Серре…
После завтрака принимаю в гостиной замка видных граждан. Это все верные эльзасцы, французские патриоты. Я обращаюсь к ним с краткой речью, но волнение не дает мне говорить. [329]
Затем на красивой аллее к замку — церемония вручения крестов офицерам, военных медалей, военных крестов и медалей 1870 г. верным эльзасцам, выстроившимся в три длинных ряда. Эту последнюю, волнующую задачу я разделил с Дюбо и Дешанелем…
Превосходные стрелки 27-го и 66-го батальонов, выстроенные по другую сторону аллеи, дефилируют перед нами с неподвижно устремленным на меня взглядом. Несравненное зрелище патриотической решимости.
В 2 ч. 20 м. отправились далее в Сент-Амарен. Он тоже недавно подвергся бомбардировке, но очень весело разукрашен флагами, залит солнцем. Посещаем мэрию и школы. Со времени моего последнего посещения дети сделали большие успехи во французском языке.
Посетили эльзасский госпиталь.
Поехали в Моош, еще более пострадавший от бомбардировки. В госпитале видели шестнадцатилетнюю девушку с ампутированной правой ногой. Предосторожности ради ее койка находится в подвальном помещении. Очаровательная девушка, веселая, улыбающаяся, несмотря на потерю ноги.
На военном кладбище, устроенном в виде террас, прибавилось. Много свежих могил со времени моего последнего приезда.
Посетили могилу генерала Серре.
Затем поехали в Танн и прибыли туда с наступлением ночи. Флаги, толпа на улицах, множество детей, подносящих нам букеты цветов. Несмолкающие возгласы: ‘Да здравствует президент, да здравствует Франция, да здравствует наш Пуанкаре!’ (le PoincarИ).
Побывали на могилах Макса Карту и молодого Бенака…
Немцы ежедневно бомбардируют Танн, особенно ту часть города, которая ближе к кладбищу. Большинство домов около церкви разрушено.
Держим путь на Вассерлинг, останавливаемся в Урбес, где посетили лазарет. Ужинаем в моем поезде, остановившемся в Бюссанг. Дюбо и Дешанель восхищены и взволнованы до глубины души. [330]

Понедельник, 24 января 1916 г.

В восемь часов выехали из Бюссанга. Едем по долине реки Туры до Бичвиллера. Здесь нас встретили колокольным звоном. Мы остановились на площади перед зданием мэрии. Выстроены войска, собрались также видные граждане, мэр обращается к нам с речью, я отвечаю, и слезы душат мне горло.
Едем в Мазво по Гундерюкскому шоссе, построенному нашими инженерными войсками.
Останавливаемся у опушки леса. Взбираемся на наблюдательный пункт. С вышки видна часть долины Эльзаса.
Погода по-прежнему великолепна. Нас все еще сопровождает генерал де Вилларе. В Мазво нас встречают генерал Варен, Мессими и др. Перед мэрией — видные граждане, мэр, кюре.
На красивой площади — смотр батальона 115-й бригады и эскадрона 2-й кавалерийской дивизии.
Вручаю знаки отличия офицерам и солдатам.
Посещаю школы. Здесь тоже большой прогресс.
Уезжаем в Ружмон-ле-Шато, завтракаем в замке, где находится штаб генерала Варена, командира 2-й кавалерийской дивизии.
После обеда — в Маубахе (Мобак). Прочувствованная речь старика мэра.
На площади в Даннмари — смотр батальона 22-го пехотного полка. Я передал орден Почетного легиона старому кюре, участнику кампании, крест для Сизлена, мобилизованного в чине капитана, медали и т. д.
Посетил школы мальчиков и девочек. Большие успехи во французском языке…
Дюбо и Дешанель опять в восторге.
На обратном пути осматривали расквартирование войск в Шаванн-сюр-л’Этан. В Бельфоре сели в поезд.

Вторник, 25 января 1916 г.

Гальени не присутствует на заседании совета министров: он болен, у него высокая температура. Снова обсуждается [331] положение в Греции. Бриан, по-прежнему снисходительный к Константину, недоволен умонастроением Гильмена, Саррайля и союзных посланников.
Думерг требует, чтобы мы навели фактические справки и приняли все нужные меры предосторожности. Я поддерживаю его.
Наш морской атташе в Афинах еще раз телеграфирует (No114): ‘Немцы продолжают прибирать к рукам Грецию. Они достигнут этой цели мирным или насильственным путем, так или иначе, этот результат неизбежен’.
Жоффр пишет Бриану (No 12622), что ‘препятствия всякого рода, чинимые итальянским правительством эвакуации сербских войск, могут привести к потере части этой армии’. Он требует, чтобы правительство самым категорическим образом выступило перед итальянским кабинетом и заставило его наконец действовать в полном согласии с нами и Англией и провести с максимальной скоростью эвакуацию сербской армии через Валону, Дураццо и Сан-Джованни-ди-Медуа, как было условлено.
Кроме того, Жоффр телеграфировал полковнику де Гондрекуру, военному атташе при итальянской главной квартире (No60, 61).
Главнокомандующий предложил следующий план действий на Балканах, принятый правительством: 1) Сохранять незыблемой нашу позицию в Салониках, так как присутствие наших сил в этом городе, эта военная угроза нашим противникам, является рычагом наших политических выступлений на Ближнем Востоке. 2) Усилить экспедиционный корпус всеми частями сербской армии по мере их восстановления. 3) Подготовить уже теперь наступление местного характера на пункт большого общественного значения, например на Софию, с тем чтобы это наступление состоялось позднее, когда к нам присоединятся одно или несколько балканских государств и положение изменится в нашу пользу. 4) Помощь Италии должна в настоящий момент заключаться в следующем: а) отправка итальянской дивизии в Салоники, как того требовало недавно французское правительство, б) усиление оккупации Албании, а с этой [332] целью усиление итальянского экспедиционного корпуса. 5) В будущем наши выступления на Балканах должны быть согласованы с союзниками на основе предварительного изучения вопроса.
По сведениям нашего морского министерства, к 23-му числу сего месяца было перевезено 4500 сербских солдат в Бизерту, 9 тысяч — в Корфу, 2200 беженцев — в Марсель, Корсику и на Липарские острова. Среда них много больных и изнуренных.
Немцы продолжают бомбардировать Нанси с аэропланов и обстреливать его артиллерийским огнем.
Наш военный атташе в Христиании телеграфирует (О. Т., No 3003-201): ‘Из русского источника: немцы собрали большие силы перед Верденом и Аррасом с целью атаки в день тезоименитства императора’.
Итальянский королевский поезд привез в Лион черногорского короля с частью его семьи.
Бриан просил Баррера (No 193) запросить Саландру и Соннино, желателен ли его визит к ним в Риме. Итальянские министры ответили утвердительно. Бриан известил нашего посла в Риме (No 180, 190), что черногорская королева лишь в самый последний момент сообщила нам о своем приезде в Лион, король же приехал в Лион, совершенно не предупредив нас об этом, на этот счет не велось никаких предварительных переговоров. Италия, подчеркивает Бриан, не должна питать какие-либо подозрения по поводу выбора этого местопребывания.
Французская социалистическая партия послала на конгресс в Бристоле своих депутатов с определенным мандатом: они должны поддержать позицию британского правительства в вопросе о воинской повинности (Бриан Полю Камбону, No295).
Опираясь на заключение Жоффра и Гальени, Бриан настаивает перед итальянским правительством, чтобы оно не направляло сербов, как намеревалось, в Санти-Каранта, а эвакуировало их через Сан-Джованни-ди-Медуа, Дураццо и Валону, как было условлено (телеграммы Барреру, No 179, 180, 181 и 182). [333]
Главная квартира составила меморандум, в котором рассматривает вопрос об атаке Салоников австрийцами, болгарами и немцами и приходит к заключению, что эта атака может состояться не раньше марта.
Со слов одного из своих друзей на фронте Шарль Морра сообщает, что в армии ходят ‘гнусные слухи’, занесенные туда депутатами, которые уезжали в отпуск, были в Париже в своей фракции и затем вернулись на фронт. По всей видимости, эти слухи направлены только против президента республики, который ‘хотел войны’ и принадлежал к партии реванша. ‘Слух этот, — пишет корреспондент Морра, — исходит из определенного источника. Действуют ли распространители этих слухов по партийным побуждениям или по указке Германии, они действуют на руку последней и не должны остаться безнаказанными’. ‘Мы не пуанкаристы и не антипуанкаристы, — говорит Морра, — и думаем, что президентский кризис был бы в десять — двенадцать раз гибельнее министерского кризиса… Полагаем, что Пуанкаре осведомлен на этот счет. Но надо осведомить и страну. Франция должна знать, что ее пытаются отвлечь от забот о войне к внутренним спорам… Можно считать почти безразличным, действуют ли Клемансо и Ренодель в своей агитации по наущению Германии. Дело не в их намерениях, а в их действиях, и, если не пресечь энергично эти действия в Париже и не подавлять их суровыми мерами на фронте, они принесут пользу неприятелю, ослабят наших и фактически будут равносильны предательству’. Шарль Морра, несомненно, ошибается, возлагая ответственность за эти слухи на Реноделя или Клемансо.

Среда, 26 января 1916 г.

Сильная бомбардировка Нанси.

Суббота, 29 января 1916 г.

Тревожные известия из Артуа. Я тщетно добиваюсь подробностей у офицера связи. В полдень распорядился позвонить в главную квартиру, чтобы иметь больше шансов на информацию. [334]
В совете министров Буржуа тоже высказывает недовольство до поводу молчания главной квартиры.
В 9 ч. 20 м. вечера военное министерство дало мне знать о появлении цеппелина в Ла-Ферте. В половине десятого мне говорят, что наши орудия стреляли по цеппелину и что он летит на Париж…
Около одиннадцати часов, после всяких противоречивых слухов, префектура полиции уведомляет меня, что причинены большие материальные повреждения и имеются человеческие жертвы в 20-м округе, на улицах Панойо и Елисейской, в Менильмонтан и т. д. Я поехал в автомобиле с генералом Дюпаржем на место катастрофы и оставался там до часу ночи. Встретил там Мальви, префекта Сены Деланне, префекта полиции Лорана, одного муниципального советника и др. В темных улицах стояла толпа, потрясенная и молчаливая, она вела себя достойно.

Воскресенье, 30 января 1916 г.

Утром поехал в Менильмонтан с Мальви. Последний рассказывает, что социалисты-пацифисты вроде Мергейма пытаются воздействовать на некоторых членов радикал-социалистской партии: Кайо, Понсо и др., Кайо пока еще не поддается им, но настроен очень пессимистически, он встревожен нашим финансовым положением, недоволен генералами и мало верит в победу.
По словам Пенелона, у Жоффра была небольшая стычка с генералом де Кастельно, который, беспокоясь по поводу положения в Артуа, телефонировал по собственной инициативе генералу Фошу и просил его отправиться лично на позиции.
Жоффр, говорит Пенелон, становится все более обидчивым и недоверчивым. Не знаю, кто сказал ему, что я якобы критиковал его в Эльзасе. Он слушает подобные сплетни и теряет равновесие. Я прошу Пенелона еще раз заверить его, что он пользуется полным доверием правительства и моим. Подчеркиваю, что он не должен слушать все эти кривотолки и вымыслы или же должен обратиться в таких случаях ко мне и поговорить со мной лично.
Однако, хотя я ничего не говорю, в глубине души меня беспокоит упорный оптимизм главнокомандующего. В разговорах [335] с ним я нисколько не скрываю этого и чувствую, что порой он обижается, несмотря на всю мою осторожность и все знаки моего расположения.
Что касается положения в Артуа, то дело, к несчастью, ясно: оставляя на первых позициях только территориальные войска и отсылая регулярные войска в тыл под предлогом подготовки их к будущему наступлению, мы рискуем ослабить фронт и чрезмерно изнурить солдат территориальных войск, причем письма этих солдат должны оказать вредное влияние на настроение их семейств.

Понедельник, 31 января 1916 г.

Бриан просил меня пригласить сегодня на завтрак Фрейсине, Буржуа, Гальени и его. Он желает договорить с ними после завтрака по вопросам, которые будут обсуждаться в Совете национальной обороны в среду утром’.
Буржуа прочитал составленную им записку о необходимости плана. Гальени выслушал ее со скептическим видом и заметил: ‘Что касается меня, я не очень верю в планы и цифры’. Мы договорились только по некоторым вопросам персонального характера: о целесообразности замены генерала Дюбуа в командовании армией, Гальени и Бриан желали бы даже сменить трех командующих группами.
Оставшись наедине со мной, Бриан рассказал мне, что он вызвал к себе директора охранной полиции Ришара и просил его наблюдать за сенатором Жерве, подозреваемым в преступной неосторожности в разговорах. ‘Да, — ответил Ришар, — в делах с сенаторами нелегко добиться толку’. В 1908 г., продолжал он, некий Бертон, арестованный и осужденный за шпионаж, показал, что Шарль Эмбер был немецким агентом, но Германия нашла его слишком дорогим. Это показание было тогда зарегистрировано, но следствие не было проведено дальше. Клемансо это обвинение было известно. Впоследствии о нем было сообщено также Мильерану (который никогда не говорил мне о нем). Я предложил Бриану лично ознакомиться с документами и в случае надобности допросить Бертона, который отбывает каторжные работы. [336]
Можно ли впредь до более конкретной информации принимать на веру подобные сообщения ?
Эмбер ведет себя загадочно и возбуждает беспокойство, но я не верю, что он изменник. Завтра, по просьбе Далимье, я председательствую в Трокадеро на торжестве, устраиваемом Шарлем Эмбером и газетой ‘Jornal’, вечером Лоз беседовал со мной об этом торжестве.
Густав Эрве рассказал мне, что он действительно слышал разговор о том — речь шла о происхождении войны, — что я заключил морскую конвенцию с Россией и соглашение с бельгийским королем на предмет защиты Бельгии. Эрве подчеркивает, однако, что все это говорилось весьма неопределенно и что он не придал этому разговору никакого значения. Он находит, что среди рабочих моя популярность возросла со времени войны, говорит, что все его друзья решительно за меня и что он с удовлетворением услышал, что вчера в 20-м округе меня по-прежнему приветствовала толпа.
Он обращает мое внимание на то, что штабные офицеры изолированы и редко вступают в контакт с войсками. Говорит также, что хорошее впечатление произвели бы коллективная амнистия солдат, осужденных до войны на принудительные работы, и отправка их на фронт.

Глава вторая

Проезд Боппа из Сербии. — Военная церемония в Трокадеро. — Салоникская экспедиция. — Мы не бомбардируем незащищенные города. — Жоффр и Клемансо. — Франко-английская парламентская конференция. — Инциденты в парламенте. — Поездка в Верден, осмотр передовых позиций. — Взятие Эрзерума — Атака немцев под Верденом и бомбардировка города. — Взятие Дуомона.

Воскресенье, 6 февраля 1916 г.

Вчера в четверть десятого вечера выехал из Парижа. К моему поезду прицепили вагон Жоффра. В восемь часов утра прибыли в Туль. Сначала отправились в ратушу, где помешается [337] штаб генерала Рока. В присутствии войск и штаба вручил несколько знаков отличия офицерах и ленту к большому кресту ордена Почетного легиона генералу Року.
Беседовал несколько минут с сенатором Шапюи. Затем с генералом Роком отправился на фронт. Жоффр предпочел не ехать с нами, так как нам придется много идти пешком. Мы остановились за Домером и взяли себе в проводники молодого парня из Дековилля, который повел нас по вырытому в земле ходу до передовых позиций. Почти полная тишина. Лишь время от времени вижу или слышу взрыв снаряда. Осматриваю несколько прикрытий и наблюдательных пунктов, с которых открывается общий вид на неприятельские окопы. Подчиняясь желанию Рока, я надел каску. Ради бога, Клемансо, не смотрите на меня! Мне пришлось даже надеть противогаз. Впрочем, это были излишние предосторожности. Вблизи нас упал только один осколок снаряда — это немцы обстреливали французские самолеты, летавшие над нами.
Возвратившись в Фуг, завтракал в поезде с Жоффром, Дюбайлем и Роком. Все трое в один голос жалуются на кампанию, которую ведет Клемансо.
Поезд привез нас в Гондрекур, где мы пересели в автомобили. В Тельянкуре и Монбра осматривали, как расквартированы новобранцы призыва 1916 г. Нас встретили член генерального совета Маасского департамента Кильи и муниципальный совет Тельянкура, мои старые и дорогие друзья по Маасу. Они мягко пожурили меня за то, что я на этот раз у них только проездом на короткое время, а не как в былые времена.
У молодых рекрутов 1916 г. превосходная выправка. В Максей-сюр-Вез мэр хотел обратиться ко мне с речью, я, смеясь, остановил его, и мы молча осматриваем помещения для солдат, вполне приличные.
По дороге, между маасскими деревнями, встретил Альбера Сарро, мобилизованного в чине подпоручика. После трехдневного или четырехдневного отпуска он возвращается на свой пост. Я оставил его на обед в своем поезде. [338]

Понедельник, 7 февраля 1916 г.

Жоффр благодарил меня за прекрасный, как он говорит, день, проведенный со мной. Но, надо думать, он нашел мою прыть несколько утомительной для себя. Он возвратился в Шантильи, а мой поезд простоял ночью близ Локзевилля, а затем в восемь часов утра пошел в Лонгевилль недалеко от Бар-ле-Дюка. Оттуда мы отправились в Во-ле-Паламей и затем в район Вердена, причем часть пути проделали в автомобиле, а часть пешком. Мне кажется, что у нас мало войск на фронте, и я поделился этим впечатлением с генералом Герром. Он, как и я, находит, что надо усилить наши боевые контингенты и оставлять впредь меньше людей в резерве. Возвращаемся в Ранзьер по грязным дорогам и топким полям. В Ранзьере я осмотрел помещения для войск и подземное убежище, вырытое на 400 человек.
Завтракаем в казармах в южной части Вердена, где помещается штаб генерала Кретьена. За завтраком — генералы Герр и Дюшен, сопровождавшие нас. Во второй части дня осматриваем в Бра и Шарни помещения для войск и врачебно-санитарные части. Возвращаемся через Сент-Менегульд, куда меня провожал генерал Герр и где меня ожидал мой поезд.

Вторник, 8 февраля 1916 г.

Вчерашнее заседание военной комиссии сената носило очень бурный характер: Рене Бенара втянули в переделку по поводу цеппелинов. Под тяжестью этих незаслуженных нападок Бенар говорит нам о своем решении выйти в отставку. Гальени не отговаривает его, так как с самого начала не хотел иметь товарища министра по ведомству авиации. После заседания Мальви и Самба говорят Бенару, что его уход будет использован немцами. Но надо признать, что Бенар при всем своем уме и трудолюбии не обладает ни авторитетом, ни опытом, необходимыми для того, чтобы возглавлять столь ответственное ведомство, не подвергаясь нападкам.
В половине седьмого вечера Бриан телефонирует мне, что в его кабинете находится Бенар, который принес прошение об отставке. Бриан передал мне по телефону содержание [339] этого прошения. В нем говорится, что на Бенара взваливают ответственность, которую должен нести не он. Действительно, комиссия хотела сделать его ответственным за размещение наших самолетов между фронтом и Парижем и даже между различными участками фронта. Он правильно ответил, что это дело главнокомандующего, а функции его, Бенара, ограничиваются поставкой самолетов.
Ко мне явился Гальени, уведомленный о шаге Бенара. Гальени не желает иметь другого товарища министра и приищет себе просто директора отдела авиации, он имеет в виду генерала Гиршауэра. Но несколько месяцев назад палата требовала отставки последнего!.. Я говорю Гальени, что, на мой взгляд, лучше назначить на это место какого-нибудь видного чиновника-администратора.

Четверг, 10 февраля 1916 г.

Перед заседанием совета министров Рибо, только что вернувшийся из Лондона, сообщает мне о результатах своей поездки. Лондонская биржа будет котировать ценности, принадлежащие французам, при условии, что это будет происходить через посредство Французского и Английского банков и выручка пойдет на оплату заказов в Англии.
Английский банк поможет Французскому банку получить в Англии коммерческие кредиты.
Английское правительство очень тревожит мысль о том, каково будет состояние финансов Англии через три-четыре месяца. Эти опасения отразились на том, что оно так скупо предоставляет нам эти мелкие выгоды.
В три часа Жюстен Годар докладывает мне о некоторых вопросах своего ведомства, а именно о формировании врачебно-санитарных отрядов для туберкулезных.
Издатель ‘Matin’ Бюно-Варильа говорит мне, что виделся с Брианом перед его отъездом и нашел его изнервничавшимся, обескураженным, удрученным нападками Клемансо. Бюно-Варильа хотел бы видеть своего выдающегося друга более энергичным.
Бывший префект г. Сэ, главный раввин Израэль Леви и депутат от города Лиона Мутэ, члены еврейского альянса, [340] просят меня послать своего представителя на богослужение в синагоге на улице Победы, богослужение состоится в четыре часа в память иностранцев-евреев, поступивших добровольцами и умерших за Францию. Я обещал послать одного из своих офицеров.
Жан Фино{*456} рассказывает мне о своей поездке в Италию. По его словам, трое лиц слышали, как Барту говорил, что у него были в руках гранки статей Кальметта против Кайо, выправленные моей рукой! Я ответил, что Барту достаточно умен, чтобы не приписывать мне какого-либо участия в кампании Кальметта {145} и не считать меня способным заодно на глупость и нелояльность. Я не упомянул, что Барту лучше кого-либо другого осведомлен относительно этой кампании и знает, что я совершенно не причастен к ней.
Этьенн говорит мне: ‘Гальени совсем с ума спятил. Он заявил мне, что в стране имеется только одна сила — парламент — и что он намерен опереться на нее. Он сказал, что Жоффр устал и что необходимо во что бы то ни стало сменить его. Мне — таковы его слова — придется натолкнуться на оппозицию президента республики, но я сумею убедить его’.
Я ответил Этьенну, что Гальени никогда до сих пор не давал мне повода догадываться о его желании сменить Жоффра, он, напротив, всегда говорил мне другое. Я предупрежу Бриана по его возвращении. Этьенн продолжает: ‘Я возмутился и доказывал Гальени, что уход Жоффра был бы победой для Германии. Но он продолжает свою политику реванша против Жоффра, <в свое время> отказавшегося поставить его во главе армейской группы, боюсь, что Гальени упорно желает ухода Жоффра’.
В совете министров Вивиани рассказал нам, что агентство Фурнье распространило вчера ложное известие, что Румыния якобы объявила войну Австрии, это сообщалось в запечатанных бюллетенях, которые раздавались на бирже и в других местах. Правительство постановляет закрыть на месяц агентство Фурнье и открыть следствие. [341]

Пятница, 11 февраля 1916 г.

Утром посетил госпиталь в Пантеоне, где меня встретили доктор Эмиль Шотан, бывший морской министр и профессор Поцци. Я обошел палаты. В одной из них, украшенной цветами и знаменами, устроили концерт для выздоравливающих. Перед уходом я вручил крест ордена Почетного легиона поручику Пуаньону 21-го стрелкового полка, золотые медали докторше Абади и старшей сестре Фидьер-де-Пренво и две медали, бронзовую и позолоченную, двум другим сестрам.
Во вторник Бриан жаловался в совете министров на выступления Блонделя в Бухаресте {146} и высказал мысль, что Тардье был бы прекрасным посланником Франции в Румынии. Мальви заметил, что это вызовет серьезные возражения в парламенте. Как видно, так и случилось. Буря в стакане воды. Клемантель телефонировал, что к нему явилась делегация радикальной фракции с протестом против этого предлагаемого назначения, инициативу которого, конечно, приписывают мне. Статья Бареса о палате депутатов и нападки некоторых газет на парламент взбудоражили умы, со всех сторон раздаются требования, чтобы цензура защищала парламент.
Жал Таннери, командированный в военное министерство, говорит мне, что между этим министерством и министерством иностранных дел существует постоянный конфликт по вопросу о ведении экономической войны. Таннери высказывается за создание межведомственного органа, возглавляемого одним из министров, например Фрейсине. Подобное же пожелание передает мне Пенелон от имени главной квартиры.
Далимье привел ко мне голландского художника Ремакерса, ведущего энергичную кампанию в пользу Франции. Это рыжеволосый молодой человек с красным лицом, он проникнут духом французской культуры. Затем был у меня префект Алжира Лефебюр, он говорит, что можно не опасаться за порядок в Алжире.
Принял полковника Бриссо, которого генерал Жоффр намеревался послать в Китай, возможно, для того, чтобы лишить его командования. Бриссо говорит, что его ссора с [342] Конти и дружба с Юань Ши-каем сильно затрудняют его задачу. Впрочем, Жоффр тоже понял так, когда я однажды указал ему на это, он обещал мне тогда вернуть Бриссо его командование. Боюсь, однако, как бы этот превосходный офицер не пострадал от того, что дал правильную оценку дела под Герренкопфом и Гартманнсвайлеркопфом.

Суббота, 12 февраля 1916 г.

Заседание совета министров. Бриан все еще в Риме, где его восторженно принимают.
Еще раз обсуждаются законы о квартирной плате и о военных прибылях.
Между тремя и четырьмя часами дня был у меня Фрейсине. Он говорит, что его беспокоят растущие притязания палат по части парламентского контроля на фронтах. Фрейсине боится, что в угоду парламенту Гальени предоставит слишком большие льготы депутатам и скажет им: ‘С моей стороны я предоставил бы вам всяческий простор, я сторонник парламентского контроля, но генерал Жоффр не желает этого’. Надо, говорит Фрейсине, в спешном порядке упорядочить контроль парламента, установить, что каждая миссия должна иметь определенное задание и что депутаты ни в коем случае не должны выступать с критикой перед офицерами и солдатами. Я разделяю мнение Фрейсине и говорю ему, что по возвращении Бриана нам придется вдвоем поговорить с ним об этом. ‘Один из моих друзей, — продолжаю я, — не желающий быть названным, имел с Гальени разговор, который меня очень беспокоит’. Я передал Фрейсине рассказ Этьенна, приведенный мною выше. ‘Все это, — заметил Фрейсине, — подтверждает мои опасения и подозрения. Поведение генерала Гальени за последние недели внушает мне подозрения. В свое время он выступил в палате с твердостью, чтобы придать себе в глазах общественного мнения ореол сильного человека, но вместе с тем он заискивает перед депутатами, во всем уступает им и сваливает на Жоффра всю ответственность за то, что им может не понравиться. Мне кажется, что у него очень честолюбивые планы, что они идут очень далеко… В военном министерстве он издавал циркуляр за циркуляром, [343] чтобы казалось, будто он упраздняет волокиту и борется со злоупотреблениями. Но в действительности он ничего не сделал и ничего не делает. Он желает лишь пускать пыль в глаза. Его поведение беспокоит меня. Что касается меня, то, если правительство позволит тронуть Жоффра, я выйду из правительства. Я отлично знаю, что Жоффр не совершенство, но есть ли у нас другой, лучший генерал, чтобы заменить его? С назначением Кастельно парламент не согласится по политическим соображениям. В таком случае, кто же?’ Мы условились, что устроим совещание с Брианом по его возвращении.
Пришел Дюбо, беседовал со мной, как всегда, в очень дружеском тоне и отнял у меня часть времени, предназначенного для аудиенций.
Рене Бенар рад, что вышел в отставку, и говорит мне, что уезжает на фронт, где будет служить в штабе 1-й армии.
Генерал Бодмулен говорит мне, что нашел свою территориальную дивизию в хорошем состоянии.
По словам Беназе, палата взбешена нападками Бареса и требует вмешательства цензуры. Она настроена также очень враждебно в вопросе о назначении Тардье в Бухарест.
Круппи, побывавший в Лотарингии, очень ободрен видом наших войск.
Генерал Педойя говорит мне: ‘Я пришел к вам не как депутат и не как председатель военной комиссии, а как старый генерал’. Он жалуется, что командование продолжает бесцеремонно расправляться с генералами, причем иногда это делается для продвижения на их место ставленников главной квартиры.

Среда, 16 февраля 1916 г.

Франклен Буйон сообщает мне, что члены франко-британской межпарламентской конференции прибудут в воскресенье. Он считает желательным, чтобы Бриан представил их мне в понедельник утром. Согласен.
Франц Журден, Шаба и Боннье явились пригласить меня на трехгодичную выставку.
Депутат от департамента Маас Рево говорит мне, что его одолевают мрачные мысли. Он получил плохие сведения о [344] состоянии умов в оккупированных провинциях: очень многие привыкают к оккупации. Рево любит парадоксы и, несомненно, преувеличивает.
У меня был отставной губернатор колонии Рей, который добровольно пошел в армию в качестве простого канонира и служит на фронте в одной батарее со своим сыном. Он говорит, что дисциплина в армии по-прежнему безукоризненна.

Четверг, 17 февраля 1916 г.

На заседании совета министров Фрейсине настойчиво спрашивает меня, состоялась ли беседа Бриана с Гальени. Я послал Бриану записку с тем же вопросом, он отвечает, что назначил Гальени свидание сегодня после обеда.
А пока что Гальени по-прежнему выказывает перед парламентскими комиссиями готовность идти на всяческие поблажки и сваливает на Жоффра ответственность за отказы.
С другой стороны, после заседания Тьерри и Тома говорят мне, что военная канцелярия Гальени всячески третирует их и что они придут ко мне рассказать об этом подробнее. Неужели нельзя найти выход в этой путанице?
Бриан сообщает, что охранка и контрразведка намерены прибегнуть в необычному приему: один агент-бельгиец должен совершить как бы воровство у германского военного атташе в Берне. Совет министров согласен с Брианом, что надо запретить эту авантюру, которая в случае неудачи может взбудоражить общественное мнение Швейцарии.
Бриан сообщает, что до сих пор ему не удалось уговорить Абеля Ферри взять обратно свое предложение о правительственном контроле на фронте, фактически направленное против высшего командования.
Абель Ферри считает, что большинство палаты пойдет за ним, и намерен выступить с рядом обвинений по поводу операций 1915 г. Я требую от Бриана, чтобы он проявил большую твердость и со всей силой отверг вмешательство палаты в военные операции. Фрейсине энергично поддерживает меня.
Бриан возмущен Шарлем Эмбером, который выступил вчера в комиссии сената с очень резким докладом и хвастал, [345] что будет бить стекла. ‘Пусть он остережется, — сказал Бриан в совете министров, — если не желает, чтобы я разбил ему физиономию’. По словам Бриана, ‘Journal’ явно открыл кампанию, разлагающую умы.

Пятница, 18 февраля 1916 г.

Вспоминается Париж три года назад: праздничная толпа, приветственные возгласы, у всех сердце преисполнено надежды… А теперь? Война, неприятельское нашествие, убитые и эта мерзкая кампания, выставляющая меня виновником всех этих катастроф!
Послал великому князю Николаю Николаевичу поздравительную телеграмму по поводу последних побед русского оружия {147}. Он ответил мне следующей телеграммой: ‘Тифлис, 17 февраля 1916 г. Очень тронут поздравлениями, с которыми вы обратились ко мне и к возглавляемым мною доблестным войскам по поводу взятия Эрзерума. Взятие этого города, несомненно, будет иметь важное значение для счастливого исхода наших общих усилий. Прошу вас, господин президент, принять от меня и от доблестных кавказских войск искреннюю и сердечную благодарность. Великий князь Николай’.
Шарль Бенуа говорит, что он лишь вполголоса шепнул Бриану в палате: ‘правительства не существует’, но Бриан использовал эти слова с трибуны, так как нуждался в диверсии. Я мимоходом спрашиваю его несколько ироничным тоном, не собирается ли он выставить свою кандидатуру на одно из вакантных мест в Академии. Он отвечает серьезно, что друзья советуют ему выставить свою кандидатуру. Впрочем, он уверяет меня, что очень занят теперь, ведет политическую хронику в ‘Revue des Deux Mondes’, доставшуюся ему после смерти Шарма, вполне удовлетворен этой работой и не желает более ‘ничего’. Действительно, он ни слова не говорит мне о месте Баррера, которого уже давно добивается. Но разве место в Академии — ‘ничто’ ?
Был у меня Андре Тардье, который вчера был отмечен в приказе по армии за храброе поведение под огнем неприятеля. Он — капитан 44-го стрелкового батальона, участвовавшего в деле на холме Вими. Тардье желает, чтобы был [346] решен вопрос о его дальнейшей работе. Бриан обещал назначить его посланником в Бухарест, но против этого выступали радикальная и радикал-социалистическая фракции: они заявляют, что Тардье с начала войны занял антипарламентскую позицию, кроме того, они вспомнили старое, аферы Нгоко-Санта и Гомс-Багдад {148}.
Я сообщил Тардье об этих возражениях, не солидаризируясь с ними, так как очень высоко ценю Тардье. Он говорит мне, со слов Бриана, что последний решил не считаться с ними. Во всяком случае Тардье просит, чтобы либо отказались от назначения его в Бухарест, либо послали его туда без проволочек. На вчерашнем заседании совета министров Самба, Мальви, Комб и Клемантель доказывали, что назначение Тардье произведет плохое впечатление в палате. В свою очередь генерал Гальени предложил на пост посланника в Бухаресте генерала Фамена.
Мне сделал визит Джемс Анесси, брат Жана, тоже депутат, он мобилизован в чине лейтенанта флота. По его словам, Бриан очень вырос, и положение его в палате блестяще. Шарль Бенуа сказал мне: ‘Сегодня вечером я буду знать, есть ли у нас правительство. Если Бриан воспротивится обсуждению предложения Абеля Ферри, он поступит, как настоящий вождь. Если нет… Но говорят, что он согласен с Абелем Ферри’. Я заметил, что ничего подобного, что, напротив, Бриан и Вивиани сделали все возможное, чтобы воспрепятствовать Абелю Ферри поставить с трибуны вопрос, касающийся высшего командования.
У меня был Жоннар. По его словам, Египту уже не угрожает атака неприятеля. Жоннар жалуется на материальные повреждения, причиняемые англичанами в Па-де-Кале. Он говорит, что надо сделать что-нибудь в пользу туземцев-мусульман, причем не комнаты для паломников в Мекке или мечеть в Париже, а что-нибудь в области налогового обложения, закона Торренса или представительства в местных советах.
Печально проходит эта годовщина моего вступления на пост президента! Префект Мааса позвонил мне, что перед моей родовой усадьбой в Нюбекуре произошел несчастный случай: взорвался грузовик с 155-миллиметровыми снарядами, [347] силой взрыва совершенно разрушен этот дом, связанный для меня с дорогими воспоминаниями, частично разрушен также дом моего дяди Полена Гильона.
Палли-де-ла Баррер, писавший недавно: ‘Президенту республики принадлежат большие прерогативы, пусть он использует их’, теперь не без замешательства признается, что у меня нет никаких прерогатив.
Маркиз де Дампьерр говорит, что, по надежным полицейским сведениям, Германия и Австрия договорились создать королевство польское и возвести на его престол эрцгерцога Стефана Габсбургского {149}.
Слышу от Марселя Гютена, что мне все еще приписывают, даже на фронте, оппозицию против применения газов.
Вернулся из России Лакур-Гейе. Он сожалеет, что был лишен возможности побывать в Румынии. Привез мне записки о своем пребывании в России. Он отовсюду слышал о влиянии Распутина, в Москве констатировал невероятную непопулярность императора.

Суббота, 19 февраля 1916 г

Вчерашнее заседание палаты тоже было неблагоприятным, несмотря на всю ловкость Бриана и успех правительства.
Шарль Бенуа предупреждал меня утром, что Бриана обвиняют в согласии с направленным против правительства предложением Абеля Ферри. Я передал Бриану об этом слухе, впрочем, и без того дошедшем до его сведения. Для вящего опровержения этого слуха Бриан поставил при голосовании предложения Абеля Ферри вопрос о доверии. Предложение было отвергнуто, но 153 депутата высказались за открытие прений, и левая сильно аплодировала Абелю Ферри.
Сегодня в совете министров Бриан как бы мимоходом рассказал, что во время заседания палаты генеральный контролер Бонн, один из горячих приверженцев Гальени, беседовал с Абелем Ферри и что этот разговор подал повод к кривотолкам: разнесся слух, будто военное министерство согласно со взглядами Ферри против высшего командования.
‘…Если мне приходится защищаться против подобных россказней, — заметил Гальени, — то имеется простой выход: [348] я уйду’. — ‘Генерал, — возражаю я, — если бы вы командовали армией, вам не приходило бы в голову уйти. Теперь на вас тоже лежат обязанности, которые вы не можете оставить’.
Шарль Эмбер выступил на днях в военной комиссии со страстным докладом против Альбера Тома и высшего командования. Тома уверяет меня, что в минувшее воскресенье Гальени имел продолжительную и интимную беседу с Клемансо и что доклад Шарля Эмбера был составлен последним при участии Клемансо, Шерона, Беранже, Думера и Жаннанея.
После заседания Клемантель, Тома и Тьерри высказывают по этому поводу Бриану свои предположения. Он неопределенно заявляет, что уже предупреждал Гальени и с той же целью намекнул в присутствии всех министров на разговор генерального контролера Бонна с Абелем Ферри. Однако сам же Бриан высказывал в совете министров недовольство главной квартирой и снова выдвинул мысль о том, что необходимо сменить всех командующих группами. А Гальени огласил письмо, написанное им Жоффру по поводу генерала де Мод Гюи, который жалуется, что ему не возвратили его командование. Генерал Жоффр ответил, тоже письмом, что жалобы генерала де Мод Гюи несовместимы с дисциплиной и что командование не будет ему возвращено, пока он будет проявлять подобные настроения.
Чтобы предотвратить предложение Виолетта, Гальени предложил мне на этих днях на подпись декрет, согласно которому молодые офицеры не должны засиживаться в штабах и должны предварительно пройти строевую службу. Сама по себе это превосходная мысль. Но записка Гальени, который сделал свою карьеру на службе в колониях и недолюбливает высшую военную школу, пришлась не по душе офицерам генерального штаба. По словам Пенелона, некоторые из них очень раздосадованы ею, и Жоффр в письме к Гальени жаловался на выражения, употребленные в записке военного министра.
Все эти инциденты весьма прискорбны, они могут лишить Жоффра душевного спокойствия, в котором он нуждается накануне наступления немцев. Я говорю об этом в совете министров, и меня поддерживает Фрейсине. [349]
Но Буржуа, Мальви и Рибо встревожены делом де Мод Гюи. Вивиани требует изменения статьи 2-й декрета о полевой службе, которая предоставляет слишком большой простор главнокомандующему. Гальени находит изменение ее безусловно необходимым.
Буржуа замечает в совете министров, что цензура проявила сегодня, пожалуй, слишком большое усердие в отношении статей, трактующих о вчерашнем заседании палаты. Он показывает номер ‘Figaro’, в котором цензура изъяла целиком всю статью Капюса. Бриан говорит, что Капюс превозносил его до небес и противопоставлял его парламенту. ‘Меня уже прочат в диктаторы. Я не могу допустить, чтобы мне пели дифирамбы в противовес парламенту. Диктатор! Нет, благодарю за честь. Не завидую тому, кому достанется это удовольствие’.
Он запустил руку в свои длинные волосы — эта манера все более входит у него в привычку — и разглаживает их пальцами. Затем — это тоже стало у него привычкой — он оставляет на четверть часа заседание и идет бродить по комнатам и курить папиросы у Сенсера. ‘Это — восточный человек, — говорит Сенсер, — у него взгляд восточного человека, он курит, как житель Востока, предаваясь своим думам…’
Мальви получил письмо от префекта Маасского департамента Обера. Последний был уведомлен военными властями, что необходимо немедленно эвакуировать ряд деревень в укрепленном районе Вердена, а через несколько дней и сам город. Со дня на день ждут мощной атаки немцев. Префект спрашивает, должны ли гражданские власти оставить город после эвакуации населения? Совет министров полагает, что об этом надо снестись с военным командованием.
Дюбо говорит мне, что однажды вечером Думер рассказывал в сенате следующую историю: Гальени якобы заявил в совете министров, что необходимо сменить Жоффра, приступили к голосованию, причем все голоса якобы были поданы за Гальени, не считая его собственного. И Думер рассказывал это в похвалу Гальени!
На вчерашнем заседании палаты во время обсуждения предложения Ферри присутствовал полковник Вальер, несколько [350] тугой на ухо. Судя по движению в зале заседаний, он решил, что кабинет свергнут. Он плохо расслышал сообщение о результате голосования и приехал в Елисейский дворец в большом волнении с известием о министерском кризисе. Генерал Дюпарж и Сенсор ввели его в мой кабинет, где он пробормотал мне эту печальную весть. У меня вырвался жест удивления и досады, но я тут же сказал: ‘Я откажусь принять отставку кабинета’. Сенсор, желая знать детали, позвонил в президиум совета министров, где его немедленно успокоили. ‘Нужды нет, — сказал он мне после этой ложной тревоги, — ты правильно подошел к ситуации, нашел ключ к ней. Не принять отставки кабинета — это был единственный выход’.
В совете министров Гальени зачитал записку, составленную, как мне думается, под влиянием Таннери и Пенелона. В ней говорится о необходимости объединить под общим руководством все ведомства, имеющие отношение к экономической войне. Я предложил возложить это руководство на Фрейсине. Все, конечно, поддержали мою мысль. Но Фрейсине отнесся к ней сдержанно и попросил времени на размышление. Во второй половине дня он пришел ко мне и сказал, что боится, что эта задача будет ему не по силам. ‘Когда я вступил в кабинет, я не намеревался оставаться в нем. Я хотел облегчить задачу Бриана и по прошествии двух-трех месяцев уйти. Остался я в кабинете главным образом из-за тревожившего меня вопроса о высшем командовании, а также ради вас, чтобы не оставлять вас в такое трудное время. Но я по-прежнему боюсь, что вынужден буду уйти на покой’. Я благодарю Фрейсине, говорю ему, что меня страшит перспектива его ухода, но если предложенная задача кажется ему слишком обременительной, то пусть он лучше откажется от нее, но я убедительно прошу его остаться на своем посту в министерстве. Он отвечает, что сделает все, что в его силах, но непременно уйдет, если поставят вопрос о смене главнокомандующего, и что его очень беспокоит позиция Гальени.
Главная квартира определенно убеждена, что немцы собираются предпринять мощную атаку на Верден, и предупредила меня об этом через генерала Пенелона. Неприятель продолжает [351] с настоящим остервенением бомбардировать крепость. Генерал Жоффр думает, что взятие Вердена имело бы для Германии несравненно более важное значение, чем одновременное взятие двух или трех наших укрепленных городов вроде Туля и Бельфора. Германия находится во власти традиций 1793 и 1870 гг.

Воскресенье, 20 февраля 1916 г.

Выехал вчера в четверть десятого вечера из Парижа и приехал в восемь часов утра в Берри-ан-Шампань. Меня встретили генералы де Лангль де Кари и Гуро. Последний все еще хромает и передвигается с трудом.
Поехал далее на автомобиле с генералом де Лангль де Кари. В нескольких километрах от фронта мы сошли с автомобиля и направились вдоль очень размытого траншейного хода к нашим передовым позициям на западе от Оберив-сюр-Сюипп.
Осматриваем первые линии. По новым инструкциям войска размещены более в глубину. В первой траншее, служащей для стрельбы, очень мало людей, местами даже заделаны амбразуры, частично над траншеей протянута накрест колючая проволока. В траншее лишь караульные посты да несколько солдат в подземных прикрытиях. Вторая, опорная, траншея многолюднее, особенно же траншея, служащая прикрытием для артиллерии. Таким образом, в случае газовой атаки мы, можно сказать, жертвуем первой линией, но несем меньше потерь людьми, потерянная территория должна быть потом взята обратно в контратаке.
Стреляет артиллерия. Это пристреливаются наши 75-миллиметровые орудия. Погода стоит хорошая. Солдаты, очевидно, всюду очень рады меня видеть. Один узнал меня в траншейном ходу и приветствует меня словами: ‘Да здравствует Лотарингия’. В сосновых рощах, очень поредевших, — командные посты бригадного генерала и полковников, посты устроены в подземных прикрытиях, обитых бревнами и очень удобных.
Завтракаю в поезде с генералами де Лангль де Кари, Гуро и де Митри.
По мнению де Лангль де Кари, в ближайшее время предстоит мощная атака немцев на Верден и на фронт в Шампани. [352]
Генерал Жоффр закрепил укрепленный район Вердена за центральной армейской группой, находящейся под командованием генерала де Лангль де Кари. Последний получил подкрепления, в том числе тяжелую и полевую артиллерию. Во второй половине дня осматриваю в сопровождении генералов де Лангль де Кари и Гуро бараки в Мурмелоне, расквартирование войск и лазареты.
Затем смотр трех полков, батальоны которых храбро защищали 9-12 февраля позиция ‘Шампиньон’ и ‘Картофель’. Войска лишь третьего дня вышли из окопов, у них прекрасный боевой вид.
Раздаю знаки ордена Почетного легиона, военные медали и военные кресты, получившие их офицеры, унтер-офицеры и рядовые дрались, как львы. Когда я обнимаю их, некоторые плачут от волнения. Во время церемонии Пенелон читает вслух выписки из приказа. Они блестящи.
Генералы де Лангль де Кари и Гуро потрясены так же, как и я. Это одна из самых прекрасных церемоний, которые я видел в жизни. Эти покрытые грязью солдаты ослепительно прекрасны.
Ужинал в поезде наедине с генералом де Лангль де Кари. Он сожалеет, что операции в Шампани не были прекращены по прошествии двух суток. Высшее командование, говорит он, редко советуется с исполнителями. Он критикует частичные наступления, говорит, что они стоят нам больших потерь и не приносят пользы. Генерал придает большое значение ближневосточному фронту, не очень верит в возможность прорыва, считает, что, во всяком случае к этому следует приступать впредь только постепенно, нанося удар за ударом.

Понедельник, 21 февраля 1916 г.

Бриан, Франклен Буйон, Лейг, де Шамбрен, Пишон и др. представляют мне членов палаты общин и палаты лордов, входящих в состав франко-британской парламентской конференции.
Серьезные известия из Вердена. Город был бомбардирован из тяжелых орудий и сильно пострадал. 165-й пехотный полк, защищавший Гомонский лес, был атакован превосходящими силами и должен был оставить свои позиции. [353]
Когда Бриан пришел представить мне англичан, я как раз писал ему по поводу тех перемен, которые он намерен произвести в командовании армиями. Я писал ему: ‘Я и Фрейсине считаем, что, пока вы не договоритесь с главнокомандующим, лучше не упоминать об этом, даже на совещаниях правительства. Боюсь, как бы мы не оказались в положении того больного, который ворочается на своей постели и воображает, что это приносит ему облегчение. Мы дискредитируем одного за другим своих вождей, не будучи уверены, что найдем лучших. Не будем же отказываться от тех, у которых есть опыт войны, пока у нас не будет уверенности, что мы можем заменить их другими, не вызывающими возражений’.
Бриан ответил мне, что вполне согласен со мной. Он хотел лишь заменить Дюбуа генералом де Мод Гюи, де Вилларе — Жераром, а д’Урбалю дать назначение в тылу. Бриан очень недоволен тем, что полковник Бюа, бывший заведующий секретариатом у Мильерана, пробывший лишь несколько недель на фронте, возвращен Жоффром в главную квартиру. В палате депутатов Бюа имеет репутацию человека ретроградных воззрений.
Но с этими оговорками Бриан готов защищать Жоффра и в случае надобности сместить Гальени. Он имел серьезный разговор с последним и предостерегал его против интриг, в которые его желают впутать.

Вторник, 22 февраля 1916 г.

Фрейсине заболел гриппом, Гальени тоже нездоров, оба они не присутствуют на заседании совета министров. Длинная дискуссия между Кошеном и Тома. Первый утверждает, что мы производим слишком много пороху и взрывчатых веществ для выполнения программы главной квартиры, Тома отвечает, что заявки главнокомандующего являются лишь минимумом и что производство еще не стоит на уровне потребностей.
Буржуа указывает на пропаганду, которую ведет Общество исторических исследований о происхождении войны. Сеньобос выступил против этой вредной пропаганды, проводимой Мерргеймом и агентами Германии. Однако она делает успехи.
За завтраком Бюно-Варильа и Бриан. [354]
Барту с горечью заметил вчера Бюно-Варильа: ‘Президент, кажется, заявил, что в случае кризиса обратится ко мне. Итак, вот вам моя эпитафия: здесь лежит Барту, который служил затычкой’.
Жюлиа, сотрудник ‘Temps’, ныне главный врач в ближневосточной армии, говорит мне о Салониках, он считает город теперь неприступным для неприятеля. В Корфу Жюлиа видел сербских солдат и лечил их, они в ужасном состоянии.
Мне сделали визит адмирал де Жонкьер и главный инспектор путей сообщения Жозон. Оба они назначены членами совета ордена Почетного легиона.
Депутат Галли привел ко мне своего молодого товарища по департаменту Марны, умеренного республиканца Форжо. Этот последний голосовал однажды против правительства и недоволен высшим командованием. Он утверждает, что Жоффр уже не пользуется доверием, однако не знает, кем можно было бы заменить Жоффра. Я указываю ему на опасности, связанные с переменой в главном командовании, на трудность найти Жоффру преемника и быть при этом уверенным, что он окажется лучше, чем Жоффр, на авторитет Жоффра у союзников, на то, что сама репутация Жоффра является нашим козырем перед неприятелем.
Социалистический депутат от города Парижа Браке говорит мне, что назначение Тардье в Бухарест было бы роковой ошибкой. Он желал бы также, чтобы Франция и Англия, по соглашению с Россией, сделали жест в пользу Польши.
Клемансо произнес вчера перед делегацией на межпарламентской конференции прекрасную речь. Ради нее можно было бы простить ему его пагубные статьи. В этом человеке бездна противоречий.

Среда, 23 февраля 1916 г.

Тьерри имел вчера разговор с Гальени и говорит мне, что мог лишь констатировать полное расхождение во взглядах. Военный министр явно стремится отделаться от товарищей министра. Тем временем он предоставляет им меньше возможностей, чем директорам департаментов, не оставляет им никакой инициативы, подчиняет их своей канцелярии. [355]
Кроме того, Гальени поместил у себя в министерстве парламентскую рыночную комиссию и командировал в нее офицеров интендантства, которые обращаются к Тьерри от имени председателей и докладчиков и по их приказу пишут ему отнюдь не в почтительном тоне и всячески стараются его контролировать.
Палата депутатов приняла вчера четырьмястами семьюдесятью голосами против одного законопроект об обложении военных прибылей.
Известия из Вердена неутешительны. Значит, Гальени был прав в своем пессимизме. Но в таком случае почему он за все эти последние дни не сказал правительству ни слова, которое позволило бы исправить директивы Жоффра?
Рибо направил ко мне гг. Моргана и Гарьеса. Морган уезжает сегодня в Англию и Америку. Этот человек во цвете лет, дородный, очень живой, с веселым лицом. Он бурно выражает мне свои симпатии к Франции (кстати, благодаря последней он наживает новое состояние).
Бывший товарищ министра Дельпеш обратился ко мне со следующими словами: ‘Ваши поездки на фронт отчасти возвращают вам вашу популярность. Но вы почти полностью потеряли ее. Вы совершили ошибки перед войной. Вам надо было, когда вспыхнула афера Рошетта, еще до выборов отказаться от министерства Думерга. Но потом объявление войны позволило народу сплотиться вокруг вас. В конце июля и в начале августа вы могли бы сделать все, что хотели. Вот тогда надо было составить большое министерство. Затем вам очень навредил отъезд из Парижа, незаслуженно навредил. Но с тех пор вы должны были бы более энергично взять в свои руки руководство’.
Я ответил Дельпешу, что он ошибается, как относительно фактов, так и относительно моих возможностей. Сказал также, что ему, как и всем другим, остается неизвестным, сколько труда и усилий я ежедневно трачу на разговоры с министрами. Но я не уверен, что мне удалось убедить его. Однако он согласился со мной и выразил также крайнее сожаление по поводу того, что я связан в качестве президента, тогда как мог бы действовать более свободно на посту председателя совета министров. Он рассказал мне, что в Коррез ведется [356] кампания против меня. Я отвечаю Дельпешу, что я принес в жертву не только свою жизнь, но и свою популярность и даже честь и желаю только одного — работать не покладая рук на благо родины и помочь ей одержать победу.
Был у меня Ле-Шателье, как всегда возбужденный и взволнованный. Он находит, что высшее командование должно проявлять больше силы и единства.
Бертула жалуется на Дюбайля и высказывается за восстановление де Мод Гюи в его должности. Я нахожу в его разговоре аргументы Бриана относительно командующих группами. К тому же Бертула сказал мне, что беседовал с Брианом. Кто же повлиял на кого? Во всяком случае Бриан поступает неправильно, дискредитируя, таким образом, генералов перед журналистами.
Немецкое радио: позиция неприятеля значительно поколеблена. На холмах, господствующих с одной стороны над долиной Мааса и с другой — над долиной Воэвры, продолжаются с не уменьшающейся силой артиллерийские бои.
В главной квартире считают вероятным, что в скором времени прибудет на фронт германский император. Кронпринц и командиры 3-го и 14-го немецких корпусов разбрасывают вокруг Вердена знаменательные прокламации. Генерал Жоффр заявляет, что с нашей стороны приняты все меры предосторожности. Войска проявляют изумительную храбрость: они преисполнены решимости сломить это последнее наступление немцев, преисполнены уверенности.
Неприятель сообщает в своих оперативных сводках, что атаковал нас на высоте деревень Консанвуа и Азанн на фронте длиной более десяти километров и проник на три километра в глубину. Далее говорится что немцы взяли в плен 3 тысячи человек и захватили много военного материала.
Гильмен телеграфирует из Афин: ‘Я уже не раз имел случай упоминать корреспондента ‘Associated Press’ Апакстона Стиссена, который часто был мне очень полезен. Через него я получил заверение, что его величество примет генерала Саррайля, если я попрошу аудиенции от имени генерала’.
От главной квартиры. Район Вердена. Сообщается о присутствии новых немецких войск близ Фюр-де-Пари и в Маланкурском лесу. [357]
Немецкое радио: ‘На северо-западе заслон наших войск отбил русские атаки на передовые посты’.

Четверг, 24 февраля 1916 г.

Фрейсине еще болен гриппом и не присутствует на заседании совета министров. Он просил Бриана поместить в газетах заметку, что он не участвовал на заседаниях в понедельник и четверг. Не подготовляет ли он свой уход?
Вивиани жалуется, что государственный совет ни разу не вынес заключения в пользу лишения немцев прав французского гражданства. Вивиани предлагает новый, более строгий законопроект, который заставит государственный совет следовать за правительством и лишать французского гражданства лиц, продолжающих проявлять во Франции германофильские чувства, сохранивших связи с Германией и т. д.
После заседания Рибо, Клемантель, Тома и Буржуа беседуют со мной о поведении Гальени, которое становится все более загадочным. Он безучастно присутствует на заседаниях совета министров, не высказывается ни по какому военному вопросу, ограничивается оглашением записок, составленных его канцеляриями, и немедленно исчезает после этого. Тома говорит, что имел вчера вечером с военным министром разговор, не оставивший у него никакого сомнения о намерении Гальени устранить товарищей министра.
Клотц и Дюмон требуют от имени бюджетной комиссии постоянного разрешения для поездок на фронт без предварительного согласования с главнокомандующим и без установления маршрута военными властями. Клемантель замечает, что это может помешать снабжению армии и военным операциям. Решено, что Бриан обратит их внимание на это возражение и попытается договориться с ними. Бриан берется уладить этот вопрос. Уладит ли он его? Он более склонен отсрочивать затруднения, чем разрешать их. Впрочем, он просит меня принять его в субботу в три часа вместе с Гальени, Тома и Тьерри, чтобы уладить, если возможно, конфликт между Гальени и товарищами министра.
Сегодня неприятель не бомбардировал Верден. Военные власти еще не приняли решения относительно гражданского [358] населения. Будет ли оно эвакуировано? Или же его оставят еще в крепости? До сих пор ничего не решено. Однако уже теперь облегчают выезд желающих. Немцы отняли у нас вчера Корский лес, но сегодня утром марокканская дивизия отвоевала его. Тяжелый урон понесла бригада Бриана, состоящая из 56-го и 59-го батальонов пеших стрелков, полковник ее, он же депутат от города Нанси, вел себя безукоризненно, главная квартира сообщает мне, что он — увы! — вероятно, погиб.
Немецкое радио утверждает, что действия немецкой армии на востоке от Мааса увенчались полным успехом. По этим данным, взяты коммуны Брабант, Гомон и Самонье, неприятель занял лесистую местность вокруг Бомона, а южнее Метца захвачен врасплох один французский передовой пост, причем вся команда его в 50 человек взят в плен.
Более скромны немецкие сообщения с балканского фронта. Без перемен — говорится в этих сообщениях, отсюда можно предположить, что неприятель не может похвастать ни малейшим успехом на Ближнем Востоке. Но итальянская бригада в Савоне якобы выбита из своих позиций {150}.

Пятница, 25 февраля 1916 г.

Сенатор от Па-де-Кале Будано и депутат от того же департамента Родан приносят мне благодарность за мои старания о том, чтобы реквизиции производились умереннее.
У меня были Стег и Барту с бывшим председателем брюссельской корпорации адвокатов Брюве, они пригласили меня на франко-бельгийское собрание в Сорбонне 11 марта.
Генерал де Мод Гюи, которого отстранили от командования под предлогом плохого состояния его здоровья, говорит мне, что чувствует себя прекрасно и безусловно в состоянии снова приступить к исполнению своих обязанностей. Он был на Востоке, теперь вернулся оттуда, он придает большое значение оккупации Митилены не только потому, что это дает в наши руки залог, но также потому, что эта оккупация свяжет значительные силы неприятеля в Смирне и на побережье. Генерал считает желательным оставить в Митилене вместе с черными войсками несколько французских батальонов. [359]
По словам полковника Эрбильона, из Вердена получены более благоприятные известия. Но его огорчает, что мы не воспользовались моментом, когда войска неприятеля дрогнули, и не перешли немедленно в контратаку и что армия генерала Петена еще не в состоянии вступить в бой.

Суббота, 26 февраля 1916 г.

Немцы, несомненно, метят на Верден. Это нисколько не удивительно. В Вердене был подписан в 843 г. трактат, расчленивший империю Карла Великого {151}. Леон Буржуа все время твердит мне, что этот трактат является причиной разрухи в Европе. В 1793 г. Гете прославлял взятие Вердена прусской армией. Немцы смотрят на Верден как на соперника другой крепости, Метца, которую они насильственно присвоили. И вот, с 21 февраля Верден подвергается свирепой бомбардировке {152}.
Как бы то ни было, генерал де Кастельно отдал вчера приказ, что защита Вердена должна происходить на правом берегу Мааса, другими словами, для вящей безопасности мы не должны поступиться ни пядью укрепленного района. Кастельно отправил в Суйи, близ Вердена, штаб 2-й армии, которую он сам сформировал и во главе которой, по его настоянию, поставлен Петен. Последний устроится завтра со своими подсобными ведомствами в мэрии Суйи, и генерал Герр передаст ему руководство сражением. Эта удачная реорганизация является счастливым предзнаменованием. К тому же первые подкрепления находятся в непосредственной близости. 7-й корпус уже несколько дней занимает левый берег Мааса, и его артиллерия взяла под продольный огонь неприятеля, отважившегося дойти на правом берегу до Вашеровилля.
С замиранием сердца жду известий.
Невозможно получить точную информацию о том, что происходит на севере от Вердена.
Сегодня ночью генералу Дюпаржу удалось связаться по телефону с генералом де Кастельно, находящимся в Бар-ле-Дюке. Кастельно сказал, что положение в течение дня улучшилось и что оно станет хорошим, если неприятель за сутки не продвинется слишком далеко. [360]
Во время заседания совета министров Дюпарж переслал мне сообщение о Вердене довольно тревожного характера. Оно сразу произвело на меня впечатление, что нам опять не говорят всей правды.
Генерал Герр дал знать в главную квартиру, что за ночь положение улучшилось. Эвакуированный нами вчера холм Пуавр сегодня снова занят нами, контратака неприятеля отбита огнем нашей артиллерии на левом берегу реки. На остальном фронте положение без перемен. Войска сражались изумительно, при наступлении и при обороне. В некоторых местах им пришлось выдержать восемь атак неприятеля, одну за другой. Такую же информацию генерал Герр дал по телефону генералу Дюпаржу, начальнику моей военной канцелярии.
Генерал Дюпарж передал мне эту информацию во время заседания совета министров. Я сообщаю ее правительству. Но вскоре вслед за тем я узнал от генерала Пенелона о взятии форта Дуомона. Правда, генерал добавил, что наша артиллерия не позволяет немцам остаться в нем.
В выпущенной в полдень оперативной сводке ничего или почти ничего не сказано. Неизвестность, в которой нас оставляют, создает волнение в умах, тревожит как население, так и парламент. Полковник Руссе сказал Бертула, а тот передал Сенсору, что положение под Верденом серьезно и что это скрывают.
Я передал генералу Дюпаржу список вопросов относительно Вердена, но генерал получил ответ только в половине первого после заседания совета министров, и я нашел этот ответ полным недоговоренностей.
В половине первого генерал Дюпарж по моему поручению снова телефонировал в главную квартиру, что мы не имеем возможности связаться с Суйи. По моему настоянию генерал Пенелон признался, что форт Дуомон был взят, но прибавил, что он был взят не вчера, а сегодня утром, что наша канонада не позволяет немцам засесть в нем, что это — эпизод, не имеющий значения, и что наши войска держатся твердо.
От трех часов до половины шестого длинная дискуссия между Гальени и товарищами военного министра: Тьерри, Годаром и Тома. Сначала Гальени зачитывает длинный меморандум, в котором [361] он излагает целый план реорганизации министерства. Гальени заявляет, что не будет возражать против создания двух министерств: снабжения и снаряжения. Но он предпочел бы, чтобы были назначены два товарища министра: один — по гражданскому управлению, другой — по хозяйственному ведомству и по вопросам, касающимся рабочих. При этом ставится условие, что оба товарища министра должны находиться в безусловном подчинении министру. Впрочем, Гальени отдает должное своим сотрудникам и даже заявляет — странное противоречие с его стороны, — что без них не мог бы выполнить своей задачи. Тьерри, Тома и Годар, особенно первые два, излагают свои жалобы на канцелярию министра: чиновники ее на каждом шагу вмешиваются в их функции, отдают им приказы, вставляют им палки в колеса. ‘Моя канцелярия не существует как таковая, — замечает Гальени, — она представляет меня, выступает от моего имени, но сама по себе не имеет никакой власти’. Бриан и я обращаем его внимание на то, что канцелярия может пытаться узурпировать эту власть и что лучше всего было бы, если бы он сам имел дело со своими товарищами и работал с ними… ‘Но ведь для того, чтобы беседовать с ними, — возражает Гальени, — я должен сначала отдать вопросы на проработку чиновникам своей канцелярии…’ Короче говоря, он не работает сам. Отсюда все зло. Впрочем, после двухчасовой беседы он как будто уступил по всем пунктам. В конце разговора можно было думать, что все уладилось. Посмотрим. Во всяком случае я официально заявил Гальени, что не соглашусь в настоящий момент ни на кризис, ни на разрыв.
В половине седьмого вечера получено радостное известие: форт Дуомон снова в наших руках.
Самба говорит мне, что, по его мнению, мне следует отправиться в Суйи и убедиться, имеет ли генерал Герр достаточную связь со своими войсками. Ввиду перехода командования в другие руки и взятия нами Дуомона Самба уже не так определенно советует мне это, но все же считает мою поездку полезной и откровенно прибавляет, что желал бы меня сопровождать.
Я действительно должен был ехать сегодня вечером. Но Кастельно и Жоффр настойчиво уговаривали меня не ехать, так [362] как мои приезд может стеснить командование и оказаться помехой для снабжения войск, и я в конце концов подчинился.
Я нахожусь в мучительно ложном положении. Это признает также Самба. День тревоги и тоски… Неопределенные, неясные известия. Тщетно телефонируют от моего имени в главную квартиру.
К вечеру узнал из германского радио все размеры постигшей нас вчера неудачи.
В восемь часов Эрбильон говорит мне, что сегодняшний день был лучше вчерашнего, что 20-й корпус находится на позициях и что новые атаки немцев, впрочем, более слабые, чем вчера, отбиты нами. Но он, как и я, явно боится, что мы не воспользуемся ослаблением атак неприятеля для немедленной контратаки, что мы, как всегда, потеряем время и что маневренная армия генерала Петена еще не в состоянии вступить в бой.
Да, у нас, как всегда, с самого начала войны есть метод и порядок, но почти всегда отсутствуют порыв, огонь, быстрота соображения. Как видно, многие офицеры главной квартиры видят эту нашу слабость и встревожены ею.
В девять часов снова явился Пенелон. Новая версия. Форт Дуомон не взят обратно, а окружен 20-м корпусом. Положение наше неплохое, наступление немцев застряло. Со стороны Мааса и Воэвры командуют генералы Гийом, Блазер и Балфурье.
Волнение в палате сегодня в послеобеденные часы не поддается описанию. Бриан должен был направиться в Бурбонский дворец, чтобы успокоить умы.
В официальной сводке ничего не говорится о Дуомоне. Предпочитают молчать о нем, пока он не капитулирует. Но все еще возможна контратака неприятеля.
Вечером генерал де Кастельно сообщает, что сегодня его впечатление лучше, чем вчера.

Воскресенье, 27 февраля 1916 г.

В половине девятого утра звонит Бриан и спрашивает, не имею ли я известий. У меня нет их. В девять часов Пенелон телефонирует из Шантильи, что положение без перемен. [363]
Я сделал визит Фрейсине, который все еще не совсем здоров. У него бронхит, он принял меня в своей спальне. Впрочем, голова его изумительно ясна. Он находит, что, как всегда, наши подкрепления на севере от Вердена приходят слишком медленно. Его беспокоит поведение Гальени, я рассказываю ему о нашем вчерашнем совещании.
Был у меня Дюбо. Он тоже не доверяет Гальени, подозревает, что он в заговоре с Думером. Рассказывает, что вчера Думер привел в сенат постороннее лицо, которое заявило в одной группе: ‘Наши войска достойны удивления, но генералы — изменники или тупицы’. По словам Дюбо, небольшая группа сенаторов, постоянно одни и те же лица, распространяет самые мрачные слухи, и возмущенный этим сенатор Урнак, в конце концов, бросил им в лицо: ‘Можно подумать, что вы желаете поражения!..’
Когда у меня находился Дюбо, пришло немецкое радио, снова торжествующее. Я велю телефонировать в главную квартиру. Пенелон отвечает мне, что положение весьма запутанно и что немцы несомненно торжествуют преждевременно. Однако, продолжает Пенелон, неприятель с такой силой бомбардирует холм Талу, что, возможно, мы там не оставили никого, относительно форта Дуомон ничего неизвестно, но во всяком случае генерал Петен спокоен, заявляет, что у него достаточно солдат и артиллерии, и считает ненужным посылку ему новых орудий. Где же на этот раз истина?
В половине восьмого Эрбильон явился с известием: ‘Положение без перемен, форт занят немцами, но по-прежнему окружен нашими войсками’.

Вторник, 29 февраля 1916 г.

Главная квартира снова просит меня отложить мою поездку в Верден и выставляет целый ряд возражений против немедленного отъезда. Я решил ехать сегодня вечером. Пенелон робко и мягко замечает мне, что Жоффр все еще желает отсрочки. Однако главнокомандующий обещал мне сопровождать меня, если я буду настаивать на своем намерении. [364]

Глава третья

Поездка на восточный фронт. — Взрыв на складе гранат в Курнев. — Посещение пострадавших. — Потопление ‘Прованса’. — Разногласия между генералами. — Гальени болен и хочет подать в отставку. — Лес Корбо потерян и снова отбит нами. — Поездка в Лотарингию. — Визит сербского принца.

Среда, 1 марта 1916 г.

Вчера вечером выехал из Парижа с генералом Дюпаржем и полковником Пенелоном. В восемь часов утра прибыли в Неттанкур. В соседнем замке находится штаб-квартира генерала Эмбера, командующего аргоннской армией. Он говорит, что ожидает в ближайшем времени атаки немцев на его фронте. ‘Если, — говорит он, — немцы перейдут в наступление на северо-западе от Вердена, мы никак не сможем защитить Вокуа’.
Из Неттанкура отправляюсь в Брабант-де-Руа и Ревиньи. В последнем находится автомобильный парк (грузовики), но сам Ревиньи представляет собой сплошную груду развалин. Оттуда еду к Вавенкур и проезжаю Бар-ле-Дюк. Еду не останавливаясь по Банковой улице мимо дома, в котором нашла приют моя злополучная обстановка из Сампиньи, она очень пострадала от бомбардировки, а теперь зорко охраняется нашей садовницей из Кло и нашей верной овчаркой Браво. В Вавенкуре я застал генерала Местра, командующего 21-м корпусом, а также 3-й стрелковый батальон, переходящий на другие квартиры. Генерал Местр объясняет мне, что его корпус еще не получил окончательного назначения от генерала Петена. Этот корпус должен будет сменить 20-й корпус, а пока лишь передвигается несколько на север. Производим у входа в деревню смотр 3-му батальону. Прекрасная выдержка. После окопов в Артуа 21-й корпус находился пятнадцать дней на отдыхе и совершенно оправился. Жители Вавенкура узнали меня и спешат меня приветствовать.
Из Вавенкура еду через Гаржевилль, Жаникур-су-Конде и Лиль-ан-Барруа в Вильнев-ан-Аргонн. Всюду, всюду войска. [365] Встречаем по дороге также много повозок с мебелью и всяким скарбом, бедных жителей с детьми, вынужденных покинуть свои жилища и уходить от неприятельского нашествия. Наскоро позавтракав в Вилье, едем далее в Суйи через Шармонтуа-ле-Руа и Шармонтуа-л’Аббе. И здесь тоже всюду войска. Проезжаем Санар, где я служил в лагерях вольноопределяющимся, проезжаем Триокур, подожженный немцами и большей частью разрушенный. Бросаю мимолетный взгляд на дорогой моему сердцу дом моего брата и невестки. Эвр — тоже одни развалины. В Нюбекуре наши солдаты собираются рубить прелестные сосны в ‘Repos de maman’. Пусть бы рубили мои сосны в Курселль-о-Буа, это еще с полбеды, но эти! Снаряды отбили пьедестал у бюста моего деда, гранаты, взорвавшиеся перед дедовским домом, оставили от него только часть стен, которые вот-вот упадут. Затем другие развалины — Бюленвилль.
Варвары, варвары, что вы сделали из нашего бедного Мааса? И находятся еще сумасшедшие или негодяи, обвиняющие меня в том, что я хотел войны! Разве мог я не знать, какими опасностями грозит она моей бедной родине?

Четверг, 2 марта 1916 г.

В восемь часов вернулся в Париж. На улицах, как всегда, толпа. К счастью, эта ужасная кампания немцев не выводит из равновесия население Парижа.
Сообщаю в совете министров впечатления от своей поездки. Гальени своим сухим автоматическим тоном замечает, что генерала Петена слишком поздно назначили на место Герра. Я отвечаю, что еще совсем недавно Гальени пел дифирамбы Герру и хотел поручить ему командование армейской группой. Гальени не настаивает.
Бриан предлагает, чтобы правительство обратилось к войскам с поздравлениями. Гальени вынимает из своих папок набросок приказа, написанный на машинке и начинающийся словами: ‘Офицеры, унтер-офицеры и солдаты!’ Итак, министр обращается непосредственно к армии через голову главнокомандующего. Я замечаю, что такого случая еще не бывало. Тогда совет министров постановляет, что военный министр [366] обратится к главнокомандующему и поручит ему передать войскам поздравления правительства, а не обратится сам как член правительства к офицерам, унтер-офицерам и солдатам. Гальени-министру трудно вылезти из шкуры военного.
Бриан говорит, что полковник Букабейль был послан военным министром в военную комиссию и что слова этого офицера способствовали пессимистическим кривотолкам. Я напоминаю, что имеется постановление не посылать офицеров в парламентские комиссии. Гальени принимает это возражение без ответа.
Совет министров встревожен моей информацией о Дуомоне и нервничает. Комб говорит, что на высоте войска, но не командование. Буржуа требует рапорта о военных операциях. Бриан считает целесообразным созвать совет национальной обороны. Напротив, Думерг заявляет с твердостью, что мы черним одного за другим всех наших вождей и играем на руку тем, которые желают мира во что бы то ни стало, по его словам, число таких людей все возрастает.
Адмирал Лаказ доказывает, что будет очень трудно и опасно перевозить сербскую армию из Корфу в Салоники морем. Решено, что Бриан потребует от греческого правительства прохода войск сухопутным путем. Они должны высадиться в Патрасе и затем отправиться по железной дороге из Патраса на мыс Суниум. Бриан свяжет этот вопрос с займом, которого требует Греция.
Гальени с согласия Бриана разрешил выход журнала ‘Les hommes du jour’, запрещенного несколько недель назад цензурой. Причиной запрещения были иллюстрации, долженствовавшие возбуждать общественное мнение против войны. Самба утверждать, что этот журнал субсидируется Кайо.
Самый большой минус занятия Дуомона немцами заключается в том, что с этого форта открывается очень широкий горизонт, с него видны Монфукон и Римский лагерь, и это помогает исправлять стрельбу артиллерии.
Дюбо говорил с генералом Клержери. Последний уверен, что достаточно вмешательства Бриана, чтобы заставить Гальени произвести чистку аппарата своей канцелярии. Дюбо подтвердил мне слова Бриана, что на вчерашнем заседании [367] военной комиссии сената Думер выступал с чрезвычайной страстностью, Бриан резко ответил, что уйдет со своего поста, если ему и далее придется выслушивать подобные речи. Депутат от города Парижа Лебук, мобилизованный в чине подпоручика и прикомандированный к отряду Мондезира, приехал из Корфу. Он рассказывает, что Пашич и сам регент не желают, чтобы сербская армия участвовала в дальнейших боях. По их мнению, она должна служить для создания потомства и спасения сербской нации от исчезновения. Необходимы серьезные усилия, чтобы преодолеть их сопротивление.

Пятница, 3 марта 1916 г.

Тардье был у Сепира и заявил ему, что отказывается от назначения в Бухарест, на которое рассчитывал. Так как его батальон находится на отдыхе, Тардье предпочитает работать в военной комиссии. Он посетил Клемансо и смеясь спросил его: ‘Как вы поступите со своими жертвами?’ — ‘Пуанкаре? — ответил Клемансо. — Я оставлю его президентом республики. Но председателем совета министров буду я’.
Отвратительная погода. В полдень на улице темно, как ночью. Над садом навис густой туман.
Этот грустный день принес мне грустное известие о потере деревни Дуомон. Мы продолжаем отступать {153}.

Суббота, 4 марта 1916 г.

В совете министров Бриан слишком свободно, рискуя несоблюдением тайны, рассказывает о том, что сообщил вчера ему, а также мне Пенелон и что содержится в оставленных последним документах. Бриан приходит к заключению, что необходимо немедленно снять с командования де Лангль де Кари и отдать центральную армейскую группу Петену. Я замечаю, что, пожалуй, не совсем удобно снимать де Лангль де Кари в разгар сражения и что, во всяком случае, Петен, будучи занят под Верденом, не может немедленно перенять командование этой группой: это удалило бы его от верденской армии в самый разгар боя. Бриан признал силу этого аргумента и отвечает, что требует назначения Петена лишь после окончания сражения. [368]
Он увидится сегодня с генералом Жоффром и рассчитывает поговорить с ним об этом. Если бы не мои возражения, то несколько недель назад де Лангль де Кари был бы заменен Герром, которого все считали большим военным талантом, но с тех пор!..
Повторяя сказанное нам вчера Пенелоном, Бриан выражает опасение, что немцы атакуют Гран Куронне под Нанси, и правильно замечает, что Жоффр или Кастельно должны отправиться туда и проинспектировать укрепления этого района. Но если полезно побудить Жоффра предпринять без промедления эту новую проверку, то столь же опасно было распространяться об этом в совете министров. Министры без всякого злого умысла говорят потом об этом в своем кругу и с политическими деятелями, и малейшее слово их толкуется в самом мрачном смысле, парламентские комиссии приходят в волнение, в кулуарах парламента распространяются зловещие слухи, и паника налицо. Так, например, Буржуа рассказывает, что немецкое радио о взятии деревни Дуомон, будучи сообщено военной комиссии сената, немедленно вызвало большое волнение в сенате.
Кто сообщил его? Гальени заявляет, что он ежедневно передает немецкое радио председателям военных комиссий. Я настаиваю, чтобы это делалось вперед только в секретном порядке, и напоминаю, что сам Клемансо донес председателю совета министров, что в комиссии сената выбалтываются военные тайны!
Военная комиссия палаты депутатов обратилась к Гальени с письмом, в котором выражает свое единодушное требование отправить на поле битвы под Верденом делегацию для контроля за снабжением армии.
Вероятно, этот шаг вызван словами Букабейля перед комиссией, куда он был послан военным министром. Полковник сказал, что пополнение наших частей и снабжение войск сталкиваются с трудностями.
Гальени спрашивает совет министров, что ему ответить генералу Педойя. Я заметил, что никоим образом недопустимо посылать в разгар сражения комиссию, что генерал Петен, несомненно, будет протестовать против этого, что я сам при своей поездке должен был считаться с желаниями командования. [369]
Все становятся на мою сторону, но Гальени не высказывается ни за, ни против.
Самба настаивает, чтобы комиссии разрешено было отправиться в другое место, не в Верден, и проверить состояние наших позиций. Рибо говорит, что теперь не время ослаблять командование. Бриан слушает рассеянно и ничего не говорит. Несмотря на все мои усилия, не принимается никакого решения. Очевидно Бриан собирается говорить об этом с Жоффром.
Во время заседания до нас донесся грохот отдаленного сильного взрыва. Это взлетел на воздух склад гранат. Префектура полиции телефонирует, что имеется много жертв. Одно несчастье за другим…
После заседания Клемантель, Рибо и Мальви беседуют о Гальени и его окружении. Мальви заявляет, что окружение Гальени конспирирует против парламента и конституции. Гальени, говорит он, очень честолюбив, метит очень далеко. Необходимо, не теряя времени, назначить надежного военного губернатора Парижа.
Рибо и Клемантель находят, что следовало бы назначить Брюжера. Гальени говорил Мальви о генералах, которые распоряжаются в Лионе и Ренне. Клемантель думает, что Гальени и его окружение конспирируют скорее против правительства, они ставят себе целью в случае смуты в парламенте спасти страну с помощью военной диктатуры. Рибо разумно замечает, что все эти опасности исчезнут, если дела на фронте пойдут хорошо, а если они пойдут плохо, то необходима бдительность. ‘Во всяком случае, — говорю я, — согласно конституции вооруженной силой располагаю я, а я не предоставлю ее для государственного переворота’. — ‘Да, — отвечает мне Рибо, — но могут начать с того, что употребят ее против вас…’
Посетил Фрейсине. Он не встает с постели, но лихорадки у него нет, голова его работает прекрасно. Его беспокоит поведение Гальени, он подробно расспрашивает меня о моей поездке в Верден я говорит, что я хорошо сделал, предприняв ее.
Поехал с Мальви в Сен-Дени. Взорвалось 300 тысяч гранат, и весь форт Курнев взлетел на воздух. Это несчастный случай, [370] по всей вероятности, при перестановке ящиков один из них упал на землю. Несколько соседних домов разрушено, силой взрыва отброшены на большое расстояние большие орудия. Убито 22 или 23 человека, их уже положили в гробы, и я поехал поклониться им в казарму зуавов, посетил также раненых, размещенных в гражданских больницах и военных госпиталях.
У меня был депутат от департамента Маас Рево и выразил мне благодарность за мою поездку в Верден.
Наш посланник в Цетинье Де Ларош-Верне рассказывает мне о своих мытарствах. Он не придает большого значения той информации, которую мне дали его телеграммы.
Депутат Гара, мобилизованный в качестве врача в салоникскую армию, говорит мне, что эта армия прекрасна, но не следует долго оставлять ее в бездействии: малярия и соблазны города представляют немалую опасность.
Жан Аннеси снова надоедает мне по поводу английского ордена, который, по его мнению, полагается ему.

Воскресенье, 5 марта 1916 г.

Мадам Пуанкаре едет в Сен-Дени, где раздает пособия пострадавшим при взрыве.
Дюбо сообщил мне содержание письма, полученного им из Салоников от зятя Саррайля. В письме говорится, что Саррайль отклоняет назначение Мишле в качестве начальника его штаба. Саррайль по-прежнему требует еще две французские дивизии, чтобы перейти в наступление.
Дюбо считает необходимым обязать Гальени развязаться со своим окружением. Впрочем, он полагается на генерала Клержери, состоящего при военном губернаторе Парижа. ‘Хотя, — говорит он, — Клержери служил под началом Гальени, он, не моргнув глазом, арестует Гальени, если последний пустится на какую-либо авантюру’.
По словам Дюбо, на вчерашнем заседании комиссии сената Гальени был не в силах ответить на некоторые вопросы Ле-Гериссе по поводу тяжелой артиллерии. Дюбо думает, что его мучит гложущая его болезнь.
‘L’Homme enchainИ’ конфискован. Судя по выдержке, перепечатанной в ‘Journal’, статья Клемансо содержит новые [371] нападки на высшее командование. Кажется, газета запрещена на восемь дней. Я не получил никаких сведений ни от Бриана, ни от его канцелярии.

Понедельник, 6 марта 1916 г.

Принял Андре Тардье. Он снял военный мундир и носит только ленту к военному кресту, как Дюмениль, как все депутаты, которые, с честью прослужив на фронте, вернулись в палату. ‘Что ж, — говорю я, — вы отказались от назначения в Бухарест?’ — ‘Да, я не люблю, чтобы меня кормили завтраками, как это делал Бриан, к тому же, размышляя здраво, я пришел к заключению, что не особенно приятно служить столь слабому правительству, как наше’. — ‘Сильно сказано. Но ваши слова представляются мне тем более несправедливыми, что Бриан, натолкнувшись на сильную оппозицию против вашего назначения, не терял надежды преодолеть эту оппозицию’. — ‘При желании он уже давно преодолел бы ее. Но так или иначе, я в настоящий момент предпочитаю работать в палате. Я слежу за заседаниями военной комиссии, это меня очень интересует: можно предупреждать ошибки, давать полезные советы. Палата гораздо лучше, чем думает правительство. Да, если бы правительство хотело направлять ее! Но оно не делает этого!’ И он с чрезвычайным жаром обрушивается с нападками на правительство, а также на высшее командование.
‘Но, — говорю я, — надеюсь, вы не принадлежите к числу тех, кто требуют замены главнокомандующего?’ — ‘Нет, принадлежу’. — ‘Замены его кем?’ — ‘Этого я не знаю’. — ‘Итак, вы хотите заменить вождя, обладающего в такой мере хладнокровием, уравновешенностью, спокойствием, и не знаете кем?’ — ‘Они наделали столько ошибок!’ — ‘Под Верденом, как вам известно, исправил положение генерал де Кастельно, получивший от Жоффра все полномочия’. — ‘Да, но пользуется ли Кастельно авторитетом в главной квартире?’ — ‘Конечно. Вот вам доказательство: Жоффр снабдил его всеми полномочиями!’ — ‘Так, но в таком случае правительство должно было бы защищать высшее командование, поддерживать его, между тем как оно то и дело [372] критикует его в разговорах, и генерал Гальени взваливает на него всевозможные обвинения перед парламентскими комиссиями’. И Тардье действительно приводит ряд примеров этой глухой кампании Гальени.
Дешанель пришел за новостями, как всегда, мрачный. Депутат от города Вердена Ноэль, настроенный более радужно, говорит мне, что знал о посредственном составе штаба Герра. Приехавший из Бара Девелль, который вчера показался Сенсору весьма удрученным, сегодня, как мне кажется, снова воспрял духом.
Пришло письмо от Бокановского по поводу потопления ‘Прованса’. С согласия Бриана я отдаю это письмо в печать. Посылаю Бокановскому телеграмму с поздравлениями и пожеланиями.
Морской капитан Гранклеман, состоявший до войны при моей военной канцелярии, тяжело ранен под Верденом.

Вторник, 7 марта 1916 г.

Заседание совета министров. Атмосфера напряженная. Бриан вкратце докладывает о причине конфискации ‘L’Homme enchainИ’ о запрещении его на восемь дней. В конце концов, мне, пожалуй, самому придется добраться до подоплеки этой истории. По-видимому, Клемансо написал большую статью с резкими нападками на высшее командование и с данными о нашей тяжелой артиллерии, заимствованными из трудов военной комиссии сената. Газета ‘L’Oeuvre’, перепечатавшая эту статью, несмотря на предупреждение цензуры, запрещена на пятнадцать дней. Итак, газета, перепечатавшая статью, наказана сильнее, чем автор статьи.
Бриан сообщает, что большинство военной комиссии сената аплодировало ему вчера, когда он выступил с решительным протестом против ‘умников’, которые создают себе или хотят создать себе ‘клиентуру из генералов’.
Гальени зачитывает своим небрежным тоном длинную записку о высшем командовании. Эта записка является настоящим обвинительным актом против Жоффра и главной квартиры, то замаскированным, то открытым, и изобилует предсказаниями, сделанными задним числом. Правда, в ней [373] содержится много правильных замечаний относительно того, что главная квартира присваивает себе не принадлежащие ей права и самовольно толкует уставы. Но эти замечания преподносятся в умышленно агрессивной форме. Кроме того, записка касается боев под Верденом, превозносит генерала де Кастельно, который все исправил, но намекает, что Кастельно принял свои решения без согласия главнокомандующего и чуть ли не против мнения этого последнего. В общем, записка должна дискредитировать Жоффра и заставить его подать в отставку.
Бриан тотчас же раскусил это и дал очень ясный, конкретный ответ: правительство всегда отстаивало свое право на ответственное руководство войной и фактически все его требования удовлетворялись главнокомандующим. Еще в минувшую субботу он, Бриан, добился от Жоффра разрешения на поездку делегатов военной комиссия палаты даже в Верденский округ (на мой взгляд, это вряд ли целесообразно в разгар сражения). По требованию правительства Жоффр сместил генерала Дюбуа с командования 6-й армией, согласился на организацию правительственного контроля на фронте, о чем был извещен парламент. Поскольку меморандум снова ставит этот вопрос, с тех пор не поднимавшийся, он как бы подвергает сомнению искренность объяснений, данных парламенту председателем совета министров. Таким образом, в меморандуме генерал Гальени оказывается в роли оппозиционера, а между тем гораздо проще и целесообразнее было бы, если бы военный министр каждый раз указывал совету министров на необходимые реформы в отношениях между правительством и главной квартирой.
Гальени своим мягким голосом прерывает Бриана и произносит загадочные слова: ‘Легко показать, что я не нахожусь в оппозиции к председателю совета министров. Я попрошу президента республики принять меня после заседания вместе с председателем совета министров’. Мне нетрудно было догадаться, что Гальени имеет в виду подать в отставку, но я не реагировал на эти слова военного министра, словно не слышал их. Я энергично потребовал, чтобы меморандум, зачитанный Гальени, не предавался огласке. Все министры [374] поддержали меня, но Мальви заметил, что меморандум уже стал достоянием гласности и что журналисты уже обращались к нему вчера вечером по поводу него.
Гальени понял, куда метит Мальви, и ответил: ‘Ничего не понимаю. Я доверил меморандум очень надежному офицеру’.
Я снова потребовал, чтобы меморандум остался в тайне, но спросил министров, не желают ли они лично получить его копию. Думерг отказался, заявив, что не желает навлечь на себя упреки в чреватом опасностью несоблюдении тайны. Самба попросил копию только для себя лично. Буржуа провел тонкое различие между той частью меморандума, в которой говорится о реформах в управлении, и той частью, в которой речь идет о высшем командовании и об операции под Верденом. Во всяком случае я просил Гальени передать мне меморандум, чтобы я мог ознакомиться с ним на досуге.
Адмирал Лаказ сообщает, что морская комиссия сената прислала в его министерство делегацию с просьбой выдать некоторые документы, касающиеся ‘истории войны’. Совет министров того мнения, что до окончания враждебных действий не следует выдавать подобные документы — ни из военного министерства, ни из морского.
Как рассказывает адмирал Лаказ, в морское министерство явился ‘офицер запаса’, посланный Мони, и заявил, что в делах министерства должно иметься письмо президента к тогдашнему морскому министру (Готье) по поводу ‘Гебена’ и ‘Бреслау’. Морское министерство приготовило перед объявлением войны телеграфный приказ стрелять в ‘Гебен’ и ‘Бреслау’, но я написал Готье и просил его выждать завтрашнего заседания совета министров, прежде чем отдавать приказ, который сделал бы Францию агрессором. Я заметил в совете министров, что если бы я не принял этой меры предосторожности, меня могли бы обвинить в том, что я подталкивал к войне. Все министры согласились со мной.
Я сказал также, что нахожу невозможным сообщать комиссии письмо президента республики к тому или иному министру, и совет министров со мной согласился. Но я просил адмирала Лаказа передать мне документы, чтобы я мог судить, следует ли тем не менее неофициально созвать членов морской комиссии. [375]
Затем произошел неприятный инцидент. Адмирал Лаказ докладывает, что адмирал Буэ де Лапейрер, достиг предельного по закону возраста, и встает вопрос, следует или не следует оставить его в виде исключения на службе как бывшего главнокомандующим во время войны и отличившегося в бою. По-видимому, адмирал не очень склонен к этой исключительной мере, но, так как он пострадал при Буэ де Лапейрере, он почти не высказывает своего собственного мнения и выражает готовность представить мне на подпись соответственный декрет. Некоторые министры — Пенлеве, Клемантель, Метен — замечают, что поблажка Лапейреру вызовет большое недовольство морской комиссии палаты. Тогда Бриан с жаром заступается за своего бывшего министра Лапейрера и заявляет, что с ним собираются поступить несправедливо. Этот незаслуженный упрек возмутил Лаказа, он бросил свой портфель на стол и воскликнул: ‘Господин председатель совета министров, прошу верить, что я не следую здесь каким-либо личным чувствам. Я выйду из министерства контр-адмиралом и, совершив свой долг, вернусь к себе домой. На днях я предложу вам произвести в вице-адмиралы контр-адмиралов, которые моложе меня. Я принял на себя обязанности министра и исполняю их со всем своим разумением. Но вы огорчили меня, заявив перед советом министров, что с моей стороны было бы некрасиво не оставить Лапейрера на службе. Я поступлю, как вы хотите, но по совести я не могу ничего сказать более по этому вопросу…’ Бриан отвечает, что он сказал лишь: ‘С нашей стороны было бы некрасиво’, т. е. со стороны правительства, но он не настаивает, он подчиняется, он воздает должное бескорыстию министра и т. д. В свою очередь я пытаюсь успокоить умы, но адмирал Лаказ, обычно столь спокойный и владеющий собой, совершенно расстроился и чуть ли не дрожит от волнения.
После заседания, в три четверти пятого, должна состояться в моем кабинете беседа между Гальени и Брианом.
Буржуа, Клемантель, Тома, Тьерри, Мальви и Пенлеве остаются после заседания и беседуют со мной. Они сурово осуждают поведение Гальени, полагают, что оно согласовано с Клемансо. Пенлеве и Мальви уверены, что Гальени действует [376] также заодно с Кастельно, окружение которого утверждает, что он спас положение вопреки Жоффру. Но впредь до получения более конкретной информации я не думаю, что Кастельно способен ввязаться в интригу. Все министры в один голос заявляют также, что Гальени не имеет права уходить в отставку, когда сражение в полном разгаре.
Плохие известия с левого берега Мааса. А между тем генерал Базелер уверял меня: ‘Мы ждем их и дадим им отпор, будьте спокойны!’
Навестил Гранклемана в санатории на улице Бизе. У него разодрало осколком правое плечо, но опасности нет. Он был ранен на наблюдательном посту, на котором я посетил генерала Жерара, снаряд разорвался через несколько минут после моего ухода. Гранклеман стремится опять на фронт, дежурящие у его постели жена и дочь стараются умерить его пыл.
В три четверти пятого явились Гальени и Бриан. Гальени тотчас взял слово: ‘Прежде чем перейти в главной теме, я должен протестовать против слов Бриана на сегодняшнем заседании, что я якобы становлюсь в оппозицию правительству. Вся моя жизнь опровергает такую оценку. Я всегда был честным солдатом. Когда я возвратился с Мадагаскара, я нашел в здании военного министерства Коппе, Деруледа, всю лигу патриотов. Они хотели увлечь меня бог знает во что. Я ответил: ‘Я сажусь в автомобиль своего начальника, министра колоний, и запрошу его приказаний’. Несколько дней спустя Шарль Дюпюи, бывший тогда председателем совета министров, председательствовал на банкете в мою честь и вручил мне золотую медаль… Я всегда держался такой линии. Я никому не служу, не являюсь агентом ни Клемансо, ни Думера…’ И он продолжал в том же духе, причем в его голосе слышались действительно искренние нотки. Я отвечаю ему, что Бриан просто сказал следующее: если бы меморандум был опубликован, он поставил бы военного министра в оппозицию правительству и был бы использован врагами кабинета. Бриан тоже настаивает на этом толковании. ‘Впрочем, — говорит Гальени, — вопрос этот имеет лишь ретроспективное значение, а хотел я сказать вот что’. И он вынимает из внутреннего кармана своей куртки документ на бланке военного [377] министерства. ‘Это, — замечает он, — заключение трех врачей-специалистов. Они находят, что мне необходим совершенный покой от дел военного управления и министерства ввиду предстоящей мне операции предстательной железы. Они нашли у меня заражение мочевого канала. Мне несколько раз на день вставляют катетер. Я рке ничего не ем, питаюсь одним молоком. Я лишился сна и стал совершенно неработоспособным. Я не в состоянии даже перенести езду на автомобиле. По правде говоря, я не имею права оставаться в министерстве. Мне нужны по меньшей мере два месяца, чтобы подготовиться к операции, подвергнуться ей и восстановить свои силы после нее. Через два месяца распоряжайтесь мною по своему усмотрению, либо в министерстве, либо даже, если найдете нужным, на более активном посту’.
Я указываю Гальени на те серьезные и опасные последствия, которые повлечет за собой его уход в самый разгар сражения, я взываю к его патриотизму. Бриан лишь слабо поддерживает меня. ‘Подождите несколько дней, — говорю я Гальени, — не вносите смуту в умы в то время, когда идут бои под Верденом. К тому же вы можете согласиться, чтобы во время вашей операции вас временно замещал в вашем министерстве один из членов кабинета…’ По-видимому, он ничего не имеет против такой комбинации, менее нравится она Бриану. ‘Да, — говорит Гальени, — это возможно, решайте сами. Но вы легко можете заменить меня, даже не временно. У нас достаточно политических деятелей, а среди генералов есть Лиоте…’
Так или иначе он согласился не подавать в отставку до заседания совета министров в четверг. Однако он возвестил о ней своим сотрудникам в министерстве, и эта новость рке облетела Париж.
Гальени ушел, и Бриан, попыхивая папироской, шепнул мне на ухо злые, незаслуженные слова: ‘Это — пузырь, который мы приняли за фонарь’. С явной поспешностью Бриан берется добиться согласия Лиоте, очень сомневаюсь, что ему удастся это. Все это, как видно, его забавляет.
Проходя через кабинет Сенсера, он смеясь сообщает ему свое словечко о пузыре и фонаре. [378]
Меня посетил мой бедный друг Рене Керане. Он потерял на войне двух сыновей и зятя, третий сын, призыва 1916 г., тоже отправляется теперь на фронт, и отец не желает, чтобы его ставили в менее опасное место. Я горячо обнимаю его и жму его руку.
Принимаю испанского посланника в Брюсселе маркиза де Виллалобар. На него возложена защита французских интересов в Бельгии, и он очень добросовестно исполняет эту задачу. Это безногий человек, у него два протеза, он ходит сгорбившись, но довольно свободно. Он рассказывает мне, что в последние месяцы немцы ведут себя далеко не так варварски, как прежде, особенно по отношению к французам, вызвавшим их восхищение и уважение.
Бюно-Варильа узнал в городе про отставку Гальени и пришел в восторг. Он настроен более радужно, чем когда-либо, восхищается Брианом, уверен, что силы Германии приходят к концу.
Адмирал Лаказ принес подлинник моего письма к Готье. При ближайшем рассмотрении оказалось, что дело было так: комиссия сената не запрашивала этого письма, напротив, чиновник министерства, найдя это письмо в делах, сказал: ‘Вот эти документы, очевидно, не подлежат сообщению’.
Телеграмма морского министерства от 3 августа 1914 г. была составлена в следующих выражениях: ‘Тунон, морское министерство, адмиралу Курбе. Атакуйте каждый немецкий военный корабль. Подтвердите получение. Начальник морского генерального штаба, вице-адмирал Ж. Пиве’. На этой телеграмме имеется надпись карандашом: ‘Не была отправлена. Смотри письмо президента республики’.
А вот текст моего письма: ‘Дорогой министр. Я считаю, что по вопросу о Средиземном море вам надо выждать завтрашнего заседания совета министров. Преданный вам Р. Пуанкаре’.
На этом письме неизвестной рукой сделана приписка карандашом: ‘Получено 3 августа, в 12 ч. 50 м. ночи в ответ на письмо министра от 3 августа, 12 ч. 15 м. ночи, в котором министр запрашивал, должен ли он отдать флоту приказ искать крейсеры ‘Гебен’ и ‘Бреслау’ и атаковать их’ {154}. [379]

Среда, 8 марта 1916 г.

Жозеф Рейнах, который пишет для России книгу о войне, просит меня написать небольшое предисловие в честь русской армии, Извольский и Севастопуло просили его заручиться моим согласием. Я дам ответ, когда поговорю об этом с Брианом.
Рейнах, слышавший разговоры об отставке Гальени, советует назначить его преемником Лиоте. Он рассказывает, что на днях Клемансо дал следующее определение всякого главнокомандующего: ‘лакей министра’.
Матис уверяет меня, что в палате Клемансо потерял всякое влияние. Кто знает? Потерянное может еще быть найдено.
У меня был мой друг Андре Галлей, мобилизованный в чине офицера и получивший теперь на несколько дней отпуск. Он счастлив, что служит поручиком в Речези у ворот Эльзаса, вместе с доктором Бюхером. Наши наступления в Эльзасе он находит весьма прискорбными: теперь почти все эльзасские деревни подвергаются бомбардировке.
Дюбо, который всегда посещает меня во время моих аудиенций, принес мне письмо генерала Мишле, в котором Клемансо называется невменяемым или преступником. Мишле пишет, что статьи Клемансо о Вердене ведут к упадочничеству. Дюбо — сторонник замены Гальени генералом Лиоте. По его словам, общественное мнение будет более всего удовлетворено таким выбором.
Фрейсине, все еще больной, передает мне через начальника своей канцелярии, что рекомендует на пост военного министра генерала Лиоте, постоянно или по крайней мере временно.
Но в половине восьмого Бриан телефонирует мне, что имя Лиоте встречает сильные возражения в палате. Мы отняли у немцев занятый ими было лес Корбо, его захват грозил нам обложением Вердена.

Четверг, 9 марта 1916 г.

За несколько минут до начала заседания ко мне в кабинет пришел Бриан. Закуривая папиросу, он говорит, что намерен сменить военного министра. Я отвечаю ему, что, по моему мнению, заменить Гальени могут из штатских только Фрейсине [380] или Барту, а из военных — только Лиоте, всякая другая комбинация будет слабой. Он выдвигает следующие возражения: Фрейсине стар, Барту не пользуется популярностью в палате, к Лиоте враждебно относятся радикалы и социалисты. Я советую ему принять решение по собственному усмотрению и не слишком уж много совещаться с политическими деятелями. Но он, кажется, не очень спешит. Он выдвигает следующую комбинацию: Жоффр — на посту военного министра и Кастельно — в качестве главнокомандующего. ‘Но, — замечаю я, — если даже предположить, что Жоффр согласится на это, ему будет трудно выступать перед комиссиями и особенно с трибуны парламента. Его будут вышучивать и высмеивать, унижая таким образом славу одного из великих людей Франции’. Бриан признает правильность моего замечания, но не делает отсюда вывода.
В совете министров Бриан объявляет, что Гальени болен, но остается на своем посту впредь до дальнейшего решения.
В газетах сообщается, что вчера в военной комиссии сената единогласно было принято решение приветствовать Клемансо за его патриотизм, преданность делу и т. д. В совете министров Самба заявляет, якобы по сведениям из надежного источника, что это решение было принято потому, что Клемансо, раздраженный успехом и рукоплесканиями, доставшимися накануне Бриану, угрожал отказаться от своего поста.
Бриан доводит до сведения совета министров протокол, в котором Италия соглашается на отмену капитуляций в Марокко. Вместе с тем Италия сохраняет свои итальянские школы в Марокко и выгоды нашего трудового законодательства распространяются также на итальянских подданных. Согласно протоколу от 23 октября 1912 г., мы пользуемся теми же правами в Ливии.
У Бриана вошло в привычку уходить с заседания посреди прений — выкурить папироску в кабинете Сенсера. Он рассеян, невнимателен, и когда я прошу его высказать свое мнение по вопросу, по которому мы совещаемся уже минут десять, он спрашивает, о чем идет речь.
По словам полковника Бертула и Руссе, Жоффра обвиняют в том, что он хотел оставить Верден на произвол судьбы, при [381] этом уверяют, что в совете министров я выступал, в пользу этого. Итак, в то время как Мильеран обвиняет меня в том, что я не поддержал Жоффра, другие приписывают главнокомандующему злосчастные идеи и утверждают, что они встретили мое одобрение… Я ответил Бертула и Руссе, что я нарочно отправился в Верден, чтобы подчеркнуть важность сопротивления на этом участке. Если, говорю я, мысль покинуть Верден могла прийти в голову кому-нибудь из офицеров на месте, то она никогда не приходила генералу Жоффру, так как последний послал генерала де Кастельно в укрепленный район Вердена со всеми полномочиями. Тогда мои собеседники передают мне версию, что Кастельно якобы отправился в Верден против воли Жоффра. Ясно, что Бертула и Руссе подверглись в последнюю минуту влиянию лиц, входящих в окружение Гальени.
Жан Дюпюи, пришедший побеседовать со мной, говорит, что Клемансо потерял многих сторонников в сенате вследствие резкости своих выпадов. Это не мешает газете ‘Petit Parisien’, a также ‘Temps’ и другим газетам помещать резолюцию комиссии сената с приветствиями Клемансо.

Пятница, 10 марта 1916 г.

Совет национальной обороны. Газеты сообщают, что Гальени не участвует в заседании по болезни.
Генералы Жоффр и де Кастельно заявляют, что считают положение под Верденом благоприятным для нас.
Генерал Бапст лишен командования. Продолжается следствие над генералом де Бонневалем, и возможно, что он будет предан военному суду, впрочем, он сам этого требует.
Жоффр и Кастельно заявляют, что не думают, чтобы кто-либо когда-либо отдавал приказ об оставлении правого берега, во всяком случае Кастельно позаботился объявить, что правый берег должен остаться в наших руках. По словам Жоффра, части, участвовавшие в боях, затребовали 49 тысяч человек пополнений, в наших госпиталях находится 30 тысяч раненых, следовательно, число убитых и пропавших без вести составляет в общем 19 тысяч. Но я сомневаюсь в точности этих цифр.
Жоффр и Кастельно полагают, что потери немцев гораздо значительнее наших. [382]
После заседания совета национальной обороны я тщетно наседаю на Бриана, чтобы он остановился на чем-либо определенном в вопросе о военном министерстве. Он утверждает, что назначение Барту или Лиоте невозможно из-за отношения к ним парламента. Бриан вскользь упоминает о Тьерри, но я говорю ему, что ни для страны, ни для армии не будет понятно его назначение, да и сам Тьерри, вероятно, не примет его. Гальени запрашивал, какое решение принято нами, причем, кажется, в несколько недовольном и резком тоне.
Адмирал Лаказ представил мне на подпись декрет о производстве в вице-адмиралы. Несмотря на все настояния, мои и присутствовавших министров, он отказался оставить вакансию для себя или назначить себе заместителя. Таким образом, он из-за своего бескорыстия и добросовестности теряет свой ранг.

Суббота, 11 марта 1916 г.

Совет министров.
Отсутствуют Буржуа, который бережет свои силы, Фрейсине, больной, и Гальени, готовящийся к операции.
Бриан все еще не принял решения относительно военного министерства. Чем больше он медлит, тем труднее становится разрешение вопроса. Он забавляется тем, что сочиняет каламбуры по поводу Гальени. Последний, говорит он, явился в военное министерство со словами: ‘Veni, vidi, vessie’ (пришел, увидел, пузырь).
Во второй половине дня франко-бельгийская манифестация в Сорбонне. По окончании ее Барту говорит мне: ‘Надеюсь, я достаточно опроверг легенду о примирении’. В палате распространился слух о его примирении с Кайо, и все помыслы Барту при его выступлении были направлены на то, чтобы снять с себя это обвинение.
Принял лорда Нортклиффа, владельца ‘Times’ и некоторых других английских газет. Тучный, лысый, толстощекий. Он жалуется на неповоротливость и непонятливость англичан и говорит, что Китченер совершенно потерял свой авторитет, — теперь всеми военными вопросами ведает Робертсон. [383]
Альбер Сарро, приехавший на три-четыре дня в отпуск, очень хвалит мне генерала Рока и сурово отзывается о Клемансо.

Воскресенье, 12 марта 1916 г.

Приехавший из Швейцарии мой старый товарищ по лицею Анри Каэн говорит мне, что некоторые швейцарские газеты, особенно ‘Journal de GenХve’, выступают против Клемансо и подчеркивают вред, приносимый его статьями, но Дешанель послал профессора Льежского университета Вильмотта в Швейцарию, с тем чтобы прекратить эту кампанию. Вильмотт сам рассказал об этом директору Швейцарского банка Кинферальту, который передал это Каэну. Итак, Дешанель работает на Клемансо. Кукушка и петух.

Понедельник, 13 марта 1916 г.

Вчера у Жоффра в Шантильи состоялось совещание представителей союзных генеральных штабов {155}. Сегодня Жоффр завтракал с ними на набережной д’Орсей. Он уезжает в Верден, где ожидают новых атак неприятеля, еще более ожесточенных.
Вчера вечером я выехал из Парижа с мадам Пуанкаре. Сегодня в девять часов утра остановились на последней станции перед Дюнкирхеном, чтобы избежать любопытства толпы и репортеров. На вокзале нас ожидал майор Жени, которые повез нас далее в Карбургский госпиталь, устроенный в охотничьем доме и в бараках на бельгийской территории, у самой границы. Здесь мы встретились с королем и королевой. Мы долго обходили палаты с ранеными бельгийскими солдатами. Один из бараков носит мое имя, другие называются бараками Николая II, Георга V и т. д. Мадам Пуанкаре привезла для всех солдат небольшие пакеты, обертки которых окрашены в бельгийские цвета, в пакетах — записные книжки, табак, трубки, шоколад. Королева узнает в лицо врачей, сестер, раненых.
После осмотра госпиталя я сажусь в автомобиль короля, мадам Пуанкаре — в автомобиль королевы, и мы отправляемся в Ла-Панн. Город наполнен праздношатающимися бельгийскими солдатами. Король показывает нам бани, души, [384] мастерские, устроенные полковником Ролленом и его женой, которым, очевидно, обещали наше посещение.
Затем мы поехали в небольшую виллу на пляже. Нам предоставили комнату, чтобы переодеться. Король пригласил на завтрак с нами генерала Эли Д’Уасселя и генерала де Рокероля. Королева подарила нам шесть фотографических снимков, сделанных ею во время ее последней поездки и подписанных ею. Генералу Дюпаржу она тоже дала шесть снимков. Король говорит мне, что Мильеран недавно приезжал к нему и завтракал в Ла-Панн.
Король снова жалуется мне на трудности ‘нашего ремесла’: ‘Когда я активен, меня упрекают в том, что я выхожу из своей роли и присваиваю себе права правительства. Когда я неактивен, меня упрекают в бездействии’. Я говорю ему, что в Англии, Франции и Италии то же положение. Я нашел короля грустным. Королева менее подалась. Хрупкая и нервная, она обладает душой из стали.
После завтрака король вручил мне на пляже бельгийский военный крест и говорил мне много лестного о моем патриотическом влиянии во Франции и среди союзников. Улыбаясь он прибавил: ‘Это море очень красиво, но здесь слишком ветрено и мало цветов. Я предпочитаю сады, все Кобурги любят цветы’.
Генерала Эли Д’Уасселя я нашел озабоченным битвой под Верденом. Он не придает большой веры предположениям, что немцы сделают попытку высадить десант в дюнах. Однако, говорит он, неприятельская высадка может произойти в Ньюпорте, под защитой немецких батарей. Но эта перспектива его не пугает.
Мы с мадам Пуанкаре объезжаем небольшой уголок Бельгии, уцелевший после немецкого нашествия. Приехали в Фурнес. Со времени моего последнего посещения он подвергся еще большим разрушениям. Этот прелестный город очень пострадал от бомбардировки, многие дома разрушены, окна в старой ратуше выбиты.
Посетили убежища в Викэм. Они устроены в бараках, в одних бараках помещается школа, в других — спальные залы, в третьих — столовые, больница, часовня. Здесь живут 400 детей [385] в возрасте от трех-четырех лет до тринадцати-четырнадцати. Это дети из фламандских деревень долины Изеры, занятых неприятелем или подвергающихся бомбардировке. Дети начинают уже говорить по-французски и поют ‘Марсельезу’ и ‘Брабансону’ по-французски, словно валлонские дети. Большой прогресс Один из учителей даже из Льежа. Старшие мальчики носят форму, присланную из Австралии, и очень гордятся ею.
Мадам Пуанкаре привезла четыреста различных игрушек, и по просьбе королевы сама раздает их, к великому восторгу детей. Погода великолепна, и детвора смеется, кричит, играет в нескольких километрах от фронта.
Мы провели два часа в этой идиллической обстановке, затем простились с королем и королевой и отправились к своему поезду в Эскельбек.
Мадам Пуанкаре привезла для принцессы Марии-Жозе красивые платиновые часики-браслет, но девочка находилась с братьями в Англии, и мадам Пуанкаре оставила для нее у королевы этот небольшой сувенир.
Ужинали и ночевали в поезде.

Вторник, 14 марта 1916 г.

После заседания совета министров Бриан шепнул мне: ‘Надо было бы, чтобы вы заехали к Гальени и попросили его подать в отставку’. — ‘Я буду у него сегодня после обеда, и если он слишком болен, чтобы оставаться министром, я прозондирую его, но решить дело должны вы, если находите это необходимым’.
После обеда я действительно отправился в Версаль. Гальени все еще очень нездоров и отдыхает в отеле Резервуаров. У него лихорадка, он страдает бессонницей, но врачи прекратили прежний режим и дают ему теперь мясную пищу, они готовят его к операции, которая состоится через две недели. Однако, хотя я указываю ему на неудобства, связанные со столь продолжительным заместительством, он ничего не говорит о своей отставке. Я сообщил Бриану по телефону о безрезультатности этого разговора. Бриан отвечает, что генерал Жоффр благоприятно относится к назначению военным министром генерала Рока. [386]
Принял генерала Джона и полковника Миньо, которые устраивают в Сен-Клу канадский лазарет. Затем — Мильвуа, который жалуется на генерала Дюмениля и на проволочки при выполнении заказа на пушку для окопов системы Арше. Принял также Жана Анесси, который, наконец, чувствует себя удовлетворенным или почти удовлетворенным.
Перед заседанием совета министров зашел ко мне Бриан. Он теперь склонен назначить военным министром генерала. Он говорил с Фрейсине, который, кажется, убедил его. Бриан называет Брюжера. Я сказал ему, что в сенате говорят о Роке, об этом Будано сообщил вчера Сенсеру. От себя я заметил, что лично я соглашусь на назначение того или другого и что, за исключением Фрейсине и Барту, как мне представляется, никто из штатских не пользуется в настоящее время достаточным авторитетом, чтобы занять пост военного министра.
На заседании совета министров Бриан снова ставит вопрос о военном министре и называет имена Брюжера и Рока. Он отстраняет кандидатуру Нуланса, предложенную Мальви и его друзьями, и говорит, что если остановятся не на военном, то предпочтет кого-либо из членов кабинета, например Пенлеве или Клемантеля. Министры, очевидно, более одобрительно относятся к назначению генерала. Имя Брюжера вызывает некоторые возражения, к назначению Рока министры относятся сочувственно. Я подчеркиваю, что вопрос не подлежит коллективному решению министров, что их просто держат в курсе дел для того, чтобы каждый из них мог высказать свое личное мнение. В конце концов Бриан решил зондировать генерала Рока. Тем временем он представал мне на подпись декрет, назначающий адмирала Лаказа временно исполняющим обязанности военного министра.
Думерг говорит, что Поль Камбон в составленном им протоколе придал временный характер англо-французскому соглашению о Камеруне, относительно которого Пико добился конкретных обещаний {156}.
Вернувшийся из Вердена Тома говорит, что, по мнению генералов Петена, Местра, Гийома и Базелера, положение остается сомнительным и серьезным. [387]
Рибо говорит, что Англия не выполнила ни одного из обещаний, данных ему Мак-Кенна {157}. Сити до сих пор противится допущению французских ценностей на лондонский рынок, коммерческие кредиты не открыты, и наш курс в Лондоне падает с каждым днем.
Бриан слушает все более рассеянно и отсутствует во время доброй части заседания: то он уходит курить к Сенсору, то мысли его витают где-то далеко.

Среда, 15 марта 1916 г.

Веснич представил мне заведующего сербской артиллерией полковника Стеревича и начальника его штаба. Я доказываю им, что необходимо как можно скорее отправить сербскую армию в Салоники.
Ноэль, Виктор Дюпре и др. представляют мне президиум Общества популярных лекций и рассказывают о работе общества со времени войны в Эльзасе и в казармах.
Хюг Ле-Ру, возвратившийся из Америки и Японии, рассказывает мне о своих путевых впечатлениях. Как всегда, очень словоохотливый, он утомляет потоком своей речи. Он говорил без перерыва в течение всей аудиенции, длившейся час, и потопил в бездне деталей, впрочем, преподнесенных им красиво, три или четыре главные мысли: 1) Вильсон и Америка эволюционируют в сторону участия в войне. 2) Япония не отправила войск в Европу, потому что Англия отказала ей в более благоприятном режиме для японских рабочих в своих колониях {158}. 3) Япония и Россия накануне сближения с целью раздела сфер влияния в Китае {159}. 4) Россия согласится на замену в китайском консорциуме Германии Соединенными Штатами {160}. 5) Друзья Хюга Ле-Ру уговаривают его выставить свою кандидатуру в Академию.
Находящийся в отпуске генерал Байу по-прежнему очень бодр. Наступление на Софию он считает трудным делом из-за вопроса о снабжении. Зато он считает франко-английские укрепления в Салониках неприступными и думает, что мы можем тревожить болгар до самой границы.
У меня был Бергсон. Член государственного совета Шардон подал ему мысль обратиться с открытым письмом к [388] Бальфуру и предложить ему франко-английский союз на двадцать — двадцать пять лет. Бергсон делится со мной своими законными сомнениями. Я признаюсь, что, на мой взгляд, этот обмен письмами не может привести ни к большому политическому результату, ни к катастрофе и что я лично не вижу никакого неудобства в такой переписке, если только Бальфур не вздумает в своем публичном ответе прочитать нотацию Грею и либеральной партии. Но, конечно, Бальфур не позволит себе такой бестактности.
Утром Бриан телефонирует мне, что запрошенный им генерал Рок предоставляет себя в распоряжение правительства. Бриан сказал мне также, что пошлет адмирала Лаказа в Версаль дать понять Гальени, что он должен подать в отставку, если здоровье его все в том же состоянии.
Я пригласил Лаказа, чтобы поставить его в известность о моем вчерашнем разговоре с Гальени. Он собирался поехать в Версаль, но через два часа вернулся ко мне с сообщением, что генералу сегодня очень плохо и врачи запретили ему принимать кого-либо. Адмирал может увидеться с ним лишь завтра.
Сенатор Морис Колен пригласил меня на благотворительный спектакль, который ставит в Комической опере (общество) AlgИriene. Я обещал подписаться, но не прийти.
Будано сообщает мне о яростных нападках Клемансо и Шарля Эмбера на Жоффра и главную квартиру.
Директор горного института Клейне принес мне письмо одного итальянца, который жертвует миллион на премии наиболее отличившимся военным летчикам.
Бриан намерен был издавать газету для ответа Клемансо, но теперь, как видно, уже не думает об этом.
Адмирал Лаказ говорит мне, что полковник Букабейль и майор Шарбоннель из канцелярии Гальени выразили желание, чтобы генерал был назначен министром без портфеля. Но Бриан, естественно, нашел это невозможным, раз состояние здоровья Гальени лишает последнего возможности присутствовать на заседаниях совета министров.
Во время заседания адмирал Лаказ поехал в Версаль. Он говорил с Гальени, и последний сказал ему, что пришлет сегодня свое прошение об отставке, причем сошлется в нем [389] на действительную причину — состояние своего здоровья. Гальени уверял адмирала в своей лояльности. Назначение Рока имеет, по его мнению, тот минус, что является признаком чрезмерной предупредительности по отношению к главной квартире.

Четверг, 16 марта 1916 г.

У меня был майор Ланглуа, который снова отправляется в Россию. Я советую ему дать понять императорскому правительству, что, кроме орудий 90-миллиметрового калибра, мы не можем послать ему артиллерии, советую осведомить генеральный штаб о колоссальном расходе снарядов, которого требуют наши наступления.
Самба и Фернан Давид привели ко мне гравера Коппье, и мы обсуждаем проект диплома для семейств, потерявших на войне сына, отца и т. д.
К Самба явился загадочный Кайо и жаловался на нападки на него в ‘Libre Parole’ {161}. Он притворяется, что верит в бог весть какие страшные заговоры против него, а между тем уверяет, что решительно стоит за правительство. Его друг Аккамбре снова начал в палате свои выходки против временных месячных бюджетов и снова нападает также на высшее командование. Дешанель прервал заседание, и при возобновлении его палата, по предложению председателя, лишила Аккамбре слова. Социалисты голосовали против этого предложения. Да, нелегко поддерживать теперь порядок в умах.
Гальени написал Бриану безупречное прошение об отставке, в котором ссылается на свою болезнь. Бриан ответил ему восхвалением его заслуг, пожеланием выздоровления и неопределенным обещанием активного поста по выздоровлении. Ввиду прежних заслуг Гальени и уважительности мотивов его выхода в отставку я тоже счел долгом послать ему несколько любезных слов в Версаль. Он ответил мне письмом, в котором горячо благодарит меня.
В конце дня Бриан послал мне на подпись декрет о назначении генерала Рока. [390]

Пятница, 17 марта 1916 г.

Старый художник Гетс (Cuth), которому ‘Грейфик’ поручил написать мой портрет, отнял у меня десять минут на скучное позирование.
Шарль Бенуа сообщает мне, что он по просьбе Жюля Камбона подчеркнул в хронике ‘Revue des Deux Mondes’ выгоды нейтралитета Бельгии, но Картон де Виар заметил ему: ‘Вы несколько ошиблись. Бельгийское правительство нисколько не дорожит сохранением нейтралитета, у него совсем противоположная точка зрения’.
Стег передает мне слова, сказанные вчера в сенате Клемансо, когда он узнал о назначении генерала Рока: ‘Он всегда, с самого начала войны, находился там, где нам больше всего не везло, но почему нам не везло там, где он находился?’ А Шарль Эмбер, вернувшись из Вердена, заявлял в кулуарах: ‘У нас нехватка военных материалов. Увидите, в каком положении мы окажемся через месяц!’
Что означает эта кампания охаивания и ‘дефетизма’ (пораженчества) ?
Генерал Рок, сообщение о назначении которого появилось в сегодняшнем ‘Officiel’, нанес мне визит. Он говорит, что принял пост министра главным образом ради меня, подчеркивает, что не следует трогать главнокомандующего, но признает, что правительство должно обладать всей полнотой власти в вопросах административного порядка. ‘Надо, — говорит он, — защищать генерала Жоффра не только от его противников, но также от него самого и от его окружения. Я, — замечает он, — твердо намерен обсудить с ним в теснейшем контакте все вопросы, и в первую очередь вопрос о командовании армейскими группами и о командующих армиями’.

Суббота, 18 марта 1916 г.

Фрейсине оправился от своей болезни и присутствует на заседании совета министров.
Первое выступление генерала Рока в совете министров производит хорошее впечатление: он говорит ясным и простым языком. [391]
Бриан сообщает, что Саррайль лично написал сербскому принцу-регенту и просил его отправить сербскую армию из Салоников в Санти-Каранта. Таким образом Саррайль действует здесь вразрез с правительством, и Фрейсине замечает: ‘Надо воспользоваться этим обстоятельством и отозвать его’. Но откуда у Бриана эта информация? Он не говорит этого.

Воскресенье, 19 марта 1916 г.

Выехал вчера в четверть десятого вечера с Восточного вокзала и приехал сегодня в восемь часов утра во Фруар.
На вокзале меня ожидали командующий восточной группой генерал Дюбайль, командующий отрядом лотарингской армии генерал Депре и генерал Кордонье. Генералы Дюбайль и Депре извиняются, что не могут сопровождать меня, они объясняют мне в кабинете начальника станции по картам те работы, которые ведутся теперь на фронте для улучшения наших позиций. Отправляюсь далее с генералом Кордонье осмотреть положение на месте. Он командует группой из 74-й и 129-й дивизий. С самого начала войны я встречал его то в Коммерси, то в Бельфоре, а теперь нахожу его здесь. Это превосходный и умный офицер. Мы отправляемся на автомобиле через Дьелуар, Скарпин и Луази в Форе-де-Фак, где нас ожидает командир 74-й дивизии генерал де Лардемелль. По возвращении из Салоников он получил свое прежнее командование вопреки заключению генерала Саррайля. Я нашел его изменившимся, осунувшимся. На опушке леса мы сошли с автомобиля и направились по вырытому в земле ходу на холм, называющийся ‘сигнал Ксон’. Подниматься пришлось долго, стояла чисто летняя жара. Пройдя полдороги, мы натолкнулись на источник, он был найден солдатами, распространяет кругом прохладу. С вершины ‘сигнала’ открывается широкий вид вокруг на долину Понт-а-Муссон и на Буа-ле-Претр. Из Воэвры доносится ожесточенная канонада.
В окопах на ‘сигнале’ нет убежищ. Мы лишь теперь начинаем рыть несколько убежищ, а между тем эта позиция была взята нами еще в феврале 1915 г. Невероятная небрежность! Генералы Кордонье и де Лардемелль, разумеется, сваливают вину на своих предшественников. [392]
Возвращаемся во Фруар через долину Мозеля, столь дорогую сердцу Авзония и Мориса Бареса. О моем приезде было объявлено солдатам, и они толпятся на нашем пути, проходящем через их расположение. Река нежится на солнце, там и сям ее бороздят дикие утки и водяные курочки.
Завтракаю в поезде с генералом Кордонье. Он рассказывает, что недавно его посетил в Коммерси Клемансо и между ними произошел следующий разговор. ‘Ваши офицеры, — сказал Клемансо, — не находятся в окопах’. — ‘Нет, они всегда на местах’. — ‘Я уверен в противном, и хочу сам убедиться в том, как они несут свою службу’. — ‘Куда вы хотите пойти?’ — ‘Как можно ближе к бошам’. — ‘Хорошо, завтра я поведу вас туда’.
На другой день генерал повел Клемансо на передовые позиции. Когда они подошли к командному посту полковника, последнего там не оказалось.
‘Ага! Вот видите!’ — злопыхательствует Клемансо. — ‘Но он дальше, в окопах’. — ‘Меня не проведешь’. — ‘Но вы сами увидите’. Несколько дальше встречают полковника. ‘Ага! — говорит Клемансо, — ему достанется на орехи’. — ‘Но так поступают все’. — ‘Ладно, ладно!’ Пришли в окопы, находящиеся перед самым неприятелем. Клемансо продолжает громко говорить и обращается с каким-то вопросом к солдату. ‘Да замолчишь ли ты, — отвечает ему солдат и дает ему тумака, — тебя услышат боши’.
После завтрака отправляюсь с генералом Кордонье далее, проезжаем мимо Брюксьер-о-Дам, Лей-Сен-Кристоф, Брюксьер-о-Шен, Ла-Фин-Эгиль. Снова очутился в лесу Шампану, в котором был в прошлом году зимой, когда все было занесено снегом. Теперь рке появилась первая зелень, поют птицы.
Зашли на опушке леса в дом лесничего, часто подвергающийся обстрелу немецкой артиллерии. Отсюда я вижу развалины деревни Брион, где находятся наши передовые посты. Туда нельзя пройти днем за неимением траншейных ходов, теперь лишь начинают рыть такой ход. Опять то же разгильдяйство.
С другого конца леса я вижу деревню аннексированной Лотарингии, она занята немцами. Солдаты говорят мне, что [393] немцы показываются на деревенской улице самое большее два-три раза в месяц, они живут под землей, в погребах.
Наши передовые позиции плохо оборудованы. Проволочные заграждения находятся снаружи, перед лесом, а наши передовые окопы — на опушке. Неприятельская артиллерия может разрушить проволочные заграждения, и атакующая немецкая пехота тотчас ворвется в ваши траншеи первой линии. По распоряжению генералов Кордонье и де Лардемелля проволочные заграждения устанавливают теперь в самом лесу, а позади роют окопы.
Во Фруар я возвратился через Нанси. В городе опять прежнее оживление.

Понедельник, 20 марта 1916 г.

Переночевал в поезде на вокзале во Фруар.
В половине девятого утра за мной приехал генерал Ж. Б. Дюма, командующий группой из трех дивизий (180, 33 и 34-я), и мы поехали на автомобиле в Нанси. Проезжаем мимо Шампану, который все эти дни усиленно бомбардируется и на три четверти разрушен, затем мимо Эстервилля, тоже очень пострадавшего, и мимо Бломберского леса. Подъехали к большой, имеющей вид четырехугольника, ферме Сен-Жан, расположенной между Бламонским лесом и лесом де ла Гранд-Гутт. Немцы вчера усиленно обстреливали ее орудийным огнем, но сегодня здесь спокойно. Идем по длинному вырытому в земле ходу, который приводит нас к окопам первой линии напротив вокзала в Монсель.
Кругом тихо.
После нескольких часов пути лесом, в траншейных ходах и траншеях мы сели в наши автомобили у Эрбевилье, от которого тоже остались одни развалины, и поехали через Гаракур, Варанжевилль и Домбаль в Бленвилль, где меня ожидал мой поезд.
Домбаль был бомбардирован сегодня утром из дальнобойных орудий. Целью неприятеля был завод Сольвей, но снаряды попали только в один склад и разрушили один из близлежащих домов для рабочих. Есть убитые, в том числе двое детей. Через некоторое время я приехал туда, по возвращении [394] я уведомил об этом Тома, которому еще ничего не было известно. Завод Сольвей производит 80 процентов нашей продукции каустической соды для взрывчатых веществ. К счастью, у нас имеется достаточный запас на год.
Завтракаю в Бленвилле с генералами Депре, Дюма и де Лардемелем.
Генерал Дюма, кажется, считает возможным наступление через Шато-Сален. Генерал Депре гораздо менее оптимистично смотрит на это, он думает, что мы натолкнемся там на наводнения, устроенные немцами.
После завтрака отправился с генералом Морделлем на автомобиле через Люневилль и Баккара в Ран-л’Этап, подвергавшийся до сих пор ожесточенной бомбардировке. Оттуда поднялись в живописную долину реки Плен, в которую несколько лет назад я совершил экскурсию с мадам Пуанкаре. Теперь через эту долину проходит фронт, и Ран-сюр-Плен занят немцами.
Сворачиваем влево по красивой дороге Пьер-Персе. День выдался на славу, сочная зелень сосен радует глаз, на синем фоне неба отчетливо вырисовывается силуэт горы Пьер-Персе. Деревня кишит солдатами.
Дорога идет лесом, затем спускается в Бадонвилье. Подъезжая к последнему, мы слышим неистовую канонаду, а когда мы въезжаем в эту коммуну, перед нами, поднимая тучи черного дыма, взрываются снаряды и с треском рушатся дома.
Нам надо пересечь Бадонвилье, чтобы попасть в окопы первой линии. Удастся ли нам это? Едущие впереди нас Пенелон и майор Ноде останавливают свой автомобиль и сходят, мы следуем их примеру. Майор Ноде, из штаба отряда лотарингской армии, находит, что надо выждать несколько минут. Через отдушины погребов перед домами мы замечаем несколько солдат, женщин и детей. Одна женщина спокойнейшим образом чистит салат, дети то и дело высовывают головы, прислушиваются, смотрят. Над нашими головами пролетают снаряд за снарядом и падают в трехстах метрах слева от нас, на том месте, где немцы предполагают местонахождение наших батарей, но эти батареи находятся в тылу, под прикрытием, и отвечают интенсивной пальбой. [395]
В воздухе показывается наш аэроплан, и неприятельские орудия замедляют огонь из боязни быть обнаруженными. Мы садимся в автомобили, быстро проносимся через Бадон-вилье и выезжаем направо от него.
Проехав несколько сот метров, останавливаемся у деревянных хижин под соснами. Здесь стоят войска. Офицеры и солдаты обрадовались нам и приветствуют нас.
Полковник, командующий этим сектором, провожает нас к первым линиям, находящимся в сорока метрах от неприятельских окопов. Мы едем в глубокой тишине. Я наблюдаю в перископ неприятельские позиции. Там словно все заснуло.
На обратном пути сделали привал в ‘негритянской деревне’. Полковник угощает нас чаем. Солдаты все вышли из своих шалашей и радостно обступили нас.
Снова проезжаем через Бадонвилье. Канонада прекратилась, мы едем мимо разрушенных домов. Возвращаемся не через Пьер-Персе, а через Пексонн, представляющий собой сплошную груду развалин. Однажды, рассказывает мне генерал, две девочки, оставшиеся здесь с родителями, хотели пройти в церковь. Генерал советовал им остаться в погребе, но они ответили ему с певучим лотарингским акцентом: ‘Разве мы блохи, что ли?.. ‘
Наступила ночь, когда мы вернулись в Баккара, где меня ожидал мой поезд.
На вокзале большая толпа штатских и солдат. Все настроены сочувственно. Приветственные возгласы.

Вторник, 21 марта 1916 г.

Совет министров. Я докладываю о своей поездке и своих наблюдениях и указываю генералу Року на необходимость форсировать работы по укреплению фронта.
Еще один прискорбный случай: в Маланкурском лесу 111-й полк бежал!
В два часа встречают на Лионском вокзале сербского принца Александра. Я приехал в закрытом автомобиле, на всем протяжении моего пути стояли толпы народа.
Принц молод, изящный шатен, хорошо изъясняется по-французски, носит на груди военную медаль и военный крест. [396]
Возвратившись в Елисейский дворец, принимаю нескольких эльзасцев, в том числе аббата Веттерле и Гельмера. Они просят, чтобы французское правительство не соглашалось на обмен взятых в плен жителей-французов на эльзас-лотарингцев, даже подозрительных. Я уверил их, что такого обмена не будет.
Визит генерала Кадорна. Живой, приятный, умный. После него у меня был полковник Бард, заведующий секретариатом Рока, тактичный, сдержанный.
Председатель <муниципального совета Парижа> Митуар приглашает меня в четверг в ратушу. Он выражает сожаление по поводу того, что я ездил сегодня на вокзал в закрытом автомобиле.
Вечером в малом зале первого этажа был дан ужин, на котором присутствовали принц Александр, Пашич, Бриан, Веснич, Иованович, полковник Иомишич, Лаказ, Жоффр, Рок, генерал Дюпарж и Сенсер.

Среда, 22 марта 1916 г.

Меня посетил граф де Каданья, на которого испанский король возложил попечение о французских военнопленных в Германии. Граф во Франции проездом в Берлин, он уверяет меня в своих благожелательных чувствах.
Адъютант короля Альфонса полковник Вехаг привез мне от короля платиновую булавку к галстуку, изображающую охотничий рог с цифрой 11 (11-й батальон). Трогательное внимание к бывшему капитану 11-го батальона альпийских стрелков.

Четверг, 23 марта 1916 г.

Заседание совета министров. Вивиани, сильно волнуясь, выступает с обвинениями против финансовой комиссии и де Сальва (не называя последнего по имени из-за его дяди Фрейсине). Ему всюду мерещатся интриги и вожделения политиков. Он жалуется также на палату депутатов, которая все еще затягивает решение вопроса о квартирной плате. По этому поводу Рибо говорит, что у него была делегация домовладельцев и грозила устроить кошачий концерт перед Елисейским дворцом, если будет снова продлен мораторий. [397]
На завтраке в сербском посольстве Дешанель сказал мне, что надеется уговорить палату разойтись на шестинедельные пасхальные каникулы.
Прием в ратуше.
Громадная толпа на всем пути. По просьбе Митуара я поехал в открытый коляске, для того чтобы толпа могла видеть принца. Много женщин в трауре, но всюду веселье и оптимизм. Несмолкаемые крики: ‘Да здравствует Сербия!’, ‘Да здравствует Франция!’ Немалая часть приветствий выпала на мою долю.
Состоящий при нашем посольстве в Афинах де Кастильон Сен-Виктор уверяет меня, что Гильмен занял видное положение и пользуется большим авторитетом у короля. Сен-Виктор думает, что, проявив твердость, мы можем легко добиться помощи Греции.
Луи Дрейфус говорит мне, что, если правительство использует ‘services intИressИs’, мы получим от Англии больше льгот в отношении фрахтов и уладим вопрос об итальянских банках (Торговый банк, Учетный банк). Я отослал его к Бриану и Клемантелю.

Пятница, 24 марта 1916 г.

Вчера в четверть десятого вечера выехал из Парижа с сербским принцем Александром, сегодня в половине восьмого утра прибыли в Сент-Менегульд. Я предоставил принцу свой знаменитый розовый вагон, наследство Феликса Фора, а сам остался в вагоне, построенном для меня компанией восточной железнодорожной сети.
В Сент-Менегульд нас ожидали генералы Жоффр и Эмбер. Мы поехали с ними во Флоран. По дороге сделали остановку в осмотрели бараки для войск в лесу, осмотрели также размещение войск в самом Флоране. Затем мы поднялись на холм, чтобы увидать оттуда Клан. Впрочем, этой частью нашей программы пришлось фактически пожертвовать, так как генерал Жоффр пожелал устроить в Комбле смотр 39-й дивизии.
Генерал Эмбер восхищен небольшим успехом, доставшимся вчера на его долю в Вокуа, где наши взяли в плен двадцать одного немца. Жалкая добыча! [398]
В Комбль поехали через Дарикур, Живри, Соммейль, Неттанкур, Брабант-ле-Руа, Лемон и Бар-ле-Дюк. В Соммейле, Брабанте и Лемоне я показываю принцу на опустошения, произведенные немцами. ‘Да, точно в таком виде я найду и свою Сербию’, — говорит он.
В Бар-ле-Дюке мы поехали вверх по улице Веель до плато перед Комблем. 39-я дивизия выстроена под командованием своего начальника генерала Нуррисона, присутствует также генерал Балфурье, командир 20-го корпуса.
Дивизия, как и весь 20-й корпус, отличалась в боях под Дуомоном и понесла большие потери. Теперь она получила пополнение, выправка войск прекрасна. Мы обошли войска, затем они в великолепном строю прошли мимо нас церемониальным маршем. Я поздравил генерала Нуррисона и пригласил его, а также генерала Балфурье к себе на ужин в поезде.
После смотра поехал к своему поезду в Неттанкур, где наскоро позавтракал с генералами Жоффром и Эмбером.
На набережной я роздал военные медали и военные кресты служащим восточной железной дороги, которые под огнем неприятеля восстановили сообщение с Обревиллем.
Снова садимся в автомобили. Нас повезли в Суйи окружным путем через Бар-ле-Дюк, Рюмон и Роон. Этот длинный крюк сделан был с явной целью показать принцу громадные продовольственные транспорты, вереницы грузовиков, курсирующие по большому шоссе из Бар-ле-Дюка в Верден. Действительно, все функционируют очень исправно, но хорошая железная дорога была бы надежнее.
В Суйи мы застали генерала Петена в мэрии, где помещается его штаб. Насморк Петена прошел, но в глазах осталось нервное подергивание, признак некоторой усталости. Генерал объясняет нам, что рассчитывает спасти Верден, однако он предвидит также, что, возможно, придется кое-где отступить. Бетенкур и Маланкур находятся в опасном положении. Наши батареи не стреляют так далеко, и наша пехота остается там без поддержки артиллерии. Что касается Авокурского леса, то мы попытаемся отвоевать его опушку. С согласия генерала Жоффра, мы уже подготовили здесь наступление, но потом оказалось, что неприятельские позиции [399] недостаточно разрушены, и генерал Петен предпочел отсрочить эту операцию. Что касается правого берега, то, по мнению генерала, не исключена возможность, что немцы в конце концов завладеют фортом Во. В свою очередь генерал Петен намерен сделать попытку отнять у немцев форт Дуомон, но позднее. Но он не считает целесообразным наступление на севере или на востоке от Вердена, мы расширим мешок, но это не даст нам никакой стратегической или хотя бы тактической выгоды. По мнению генерала, если уже переходить в наступление на верденском фронте, то скорее в направлении на Варенн. Чтобы обеспечить согласованность действий в этой операции, командующий 3-й (аргоннской) армией генерал Эмбер был подчинен генералу Петену.
Покидая Суйи, мы констатируем уже значительный прорыв в своей программе. Ненастная погода, мартовские дожди, серое небо, горизонт заволокло тучами. Мы решаем первым делом отправиться в форт де-ла-Шом, чтобы по возможности получить общую картину сражения. Ради осторожности выходим из автомобилей и продолжаем свой путь в гору пешком. Генерал Жоффр, который сильно тучнеет, совсем запыхался, и принц не удержался и проронил замечание на этот счет. С наблюдательного пункта форта мы видим в тумане серебристую ленту Мааса, огонь наших батарей в Бельвилле и дым пожаров, зажженных в Вердене немецкими снарядами.
Идем обратно и просим отвезти нас к крепости. Строения ее большей частью разрушены, стены, гласисы, дворы испещрены пробоинами, пробитыми снарядами. Впрочем, остались еще подземелья и казематы. Из цитадели нас повезли в казармы. Сначала водители наших автомобилей хотели пересечь город, но улицы загромождены обломками домов, и нам пришлось повернуть обратно и поехать снаружи крепостных стен.
Около казармы Ла-Бево устроена новая закусочная для солдат.
Командующий 33-м корпусом генерал Мордан помещается <со своим штабом> в казарме. Генерал очень тверд и решителен, верит в успех. Его войска защищают сектор [400] Дуомон, Во и Данлу. Генерал говорит, что несет небольшие потери людьми, за исключением ночного времени, когда неприятель бомбардирует участок между Дуомоном и Данлу. Генерал не опасается за судьбу форта Во.
В сенях ко мне подошел Андре Тардье, который снова надел свой капитанский мундир. Он представился принцу, которого знает лично.
Из южной части Вердена поехали далее, в долину Мааса. Около Ансемона наши строят пешеходные мостки через долину. Без конца грузовики, многочисленные артиллерийские парки. Ансемон обильно ‘поливается’ неприятельскими снарядами. На левом берегу, между Ансемоном и Суйи, наши солдаты роют окопы и устанавливают проволочные заграждения. Когда мы приехали в Суйи, было уже темно, седьмой час. Вопреки моему желанию в Рюмон был назначен на половину пятого смотр 2-й дивизии, его отложили по телефону сначала на пять часов, потом на половину шестого. Из Суйи пришлось по телефону отменить его.
Я спросил, где находится штаб генерала, командующего 2-й дивизией, мы хотели выразить генералу свое сожаление (по поводу несостоявшегося парада). В Суйи нам сказали, что он находится в Шомон-сюр-Эйр.
В Шомон-сюр-Эйр мы нашли штаб не 2-й дивизии, а другой дивизии, которой командует генерал де Линей. Пришлось поехать дальше — в Рон. Здесь мы нашли генерала, командующего 2-й дивизией. Он был очень разочарован и несколько раздосадован. Я просил его выразить в приказе войскам сожаление и выдать им добавочный паек. Наверное, солдаты мерзли, дожидаясь нас. Я заявил Пенелону, что этот парад должен быть последним в моих поездках, пусть генерал Жоффр обставляет свои поездки по своему вкусу, но когда я принимаю в них участие, я не желаю, чтобы отвлекали и утомляли войска.
Через Бар-ле-Дюк мы вернулись в Неттанкур. По дороге тянулась бесконечная вереница грузовиков, перевозящих сменяемые войска.
К поезду мы приехали лишь в четверть девятого. Нас ожидали здесь генералы Балфурье и Нуррисон. Командир [401] 2-й дивизии, которого я тоже пригласил, присоединился к нам несколько позднее. Ужинали в вагоне-ресторане. Принц Александр немного устал, и лицо его обветрено.

Суббота, 25 марта 1916 г.

Вернулись в Париж в восемь часов утра. На улицах нас встречала густая толпа народа. Я отвез принца в отель ‘Континенталь’.
Так как Пенелон сказал мне, что очень хотел бы поехать со мной к королю Альберту, я предложил ему отправиться со мной во вторник вечером, после совещаний союзников. Он с радостью согласился.
В девять часов совет национальной обороны. Присутствуют: Фрейсине (очень активный, с очень ясным умом), Рибо (несколько угрюмый), Бриан, Буржуа, Думерг (оптимисты), Жоффр (тяжелый и неповоротливый), Кастельно (кусающий свои удила), Рок (внимательный и осторожный), Лаказ (очень подвижный и очень проницательный), Пенлеве (горячий и резкий), Тьерри (внимательный).
Бриан утверждает, что, по имеющимся у него достоверным сведениям, начальство предвидело прискорбное поведение 258-го полка в Авокуре, что в перехваченных письмах солдаты сообщали о своем намерении сдаться. Жоффр говорит, что эти факты ему неизвестны, но он распорядился открыть следствие по факту. Генерал Петен сказал нам вчера, что он знал о пагубном настроении полка, занимавшего позиции в Авокурском лесу, но не хотел сменить его, чтобы не давать премию трусости.
Жоффр начал дознание по делу генерала Бапста {162}, но не имеет еще сведений.
Фрейсине спрашивает, правда ли, что генерал Герр в январе требовал подкреплений людьми и материалом и что генерал Дюбайль оставил его без ответа? Фрейсине считает этот факт совершенно достоверным и спрашивает генерала Жоффра, было ли требование генерала Герра передано в главную квартиру. Жоффр отвечает, что он так не думает. Он наведет справки. Бриан сообщает, что он запросил принца Александра и Пашича относительно отправки сербских войск [402] в Салоники и что оба они дали свое согласие. Пашич выставил лишь следующие требования: 1) сербские войска будут использованы на западе, в направлении Монастыря, 2) престиж принца не пострадает, 3) сербская армия будет составлять единое целое.
Затем совет министров обсуждает некоторые персональные вопросы. Генерал Дюбайль, достигающий 16 апреля предельного по закону возраста, не сохранит за собой командования восточной армейской группой. Генерал Жоффр желал бы, чтобы правительство назначило его военным губернатором Парижа. Преемником генерала Дюбайля будет генерал Франше д’Эспере. Генерал Жерар назначается в 5-ю армию, генерал Мазель займет место генерала Рока, генерал Файоль окончательно назначается командующим 6-й армией. Генерал де Мод Гюи, имевший разговор с генералом де Кастельно, сказал, что, если его назначат корпусным командиром, он не может формально согласиться с этой мерой, являющейся для него понижением, но повинуется ей.
Продолжительная дискуссия по основным вопросам. Генерал Жоффр доказывает, что оборона Вердена, затянувшись, нанесет больший урон неприятелю, чем нам. По данным начальника 2-го бюро 2-й армии, у немцев уже теперь выбыло из строя 200 тысяч человек, у нас же только 65 тысяч. Жоффр официально оспаривает цифры военнопленных, приводимые в немецких оперативных сводках. Но в общем со стороны Жоффра это только голые утверждения, и я еще раз требую, чтобы нам были даны более точные подсчеты {163}.
Генерал конфиденциально добавляет, что через две недели англичане перейдут в наступление, чтобы несколько облегчить наше положение. Но это не то большое наступление, которое было решено в принципе на последней конференции в Шантильи.
Встает вопрос, сможет ли состояться это большое наступление в назначенный срок (вторая половина мая), несмотря на оборону Вердена?
Жоффр всячески пытается доказать возможность этого, но Кастельно своими жестами выражает сомнение и отрицание. В конце концов у него вырвалось несколько слов, [403] свидетельствующих о его неверии, и после заседания он действительно развивает мне эту точку зрения. По его мнению, мы не можем быть готовы в конце мая.
Жоффр утверждает, что выбрано место наступления, он даже называет его: наступление состоится целиком или, по крайней мере, частично на фронте 6-й армии. Он утверждает также, что уже закончены необходимые обследования, но что касается работ по укреплению местности, то они поневоле зависят от того, какие средства оставят в нашем распоряжении бои под Верденом.
Фрейсине и Думерг настаивают, что необходимо уже теперь назначить срок, к которому должны быть закончены эта работы. В противном случае, говорят они, эта работы никогда не будут закончены. Однако Фрейсине подчеркивает, что этот срок не обязательно будет также сроком наступления.
Я требую, чтобы генеральное наступление союзников не было начато прежде, чем мы будем в состоянии принять в нем значительное участие. В противном случае англичане будут утверждать, что они спасли Францию, победа будет победой англичан, мир будет английским миром. К тому же мы обладаем качествами для наступления, которых нет у наших союзников. Лучше отсрочить на некоторое время наступление, если это потребуется для пополнения наших контингентов.
Меня энергично поддержал адмирал Лаказ, и, в конце концов, все министры присоединились к моей точке зрения.
В результате было принято следующее решение:
1. Предварительные работы должны быть предприняты в срочном порядке и закончены на территории предполагаемого наступления к 1 июня, забота о приискании рабочих рук лежит на главнокомандующем и на военном министре.
2. Срок большого генерального наступления пока не устанавливается, мы примем участие в этом наступлении, и срок его будет зависеть от того, когда мы будем в состоянии принять в нем активное участие.
Я принял: Беттенкура Родригеца, который был португальским посланником до Шагаса и после него и теперь возвращается в Лиссабон, капитана Андерсона, первого по времени военного атташе при датском посольстве, моего бывшего [404] сотрудника генерала Бодемулена — его дивизия расформирована, и он ожидает теперь нового назначения, адмирала Бонна, который назначен теперь начальников морского генерального штаба на место адмирала де Жонкьера.

Воскресенье, 26 марта 1916 г.

Совет министров.
Бриан докладывает, что конференция союзных министров состоится завтра и в следующие дни, но он не указывает никакой программы, и боюсь, что ее нет у конференции {164}. После заседания Тома, вернувшийся из Англии, говорит мне, что английские министры жалуются на эту неопределенность. Они думают, что их пригласили просто на пустую демонстрацию. Действительно, Бриан, который однажды публично объявил себя реалистом, не очень конкретно подходит к делу.
Генерал Рок сообщает, что Думер и Жаннаней ездили в Бельфор и, вернувшись, представили в комиссию сената заключение, что эта крепость оставлена без защиты. Как видно, они все еще не поняли смысла преобразования крепостей в укрепленные районы.
Дискуссия относительно квартирной платы и законопроекта о военных судах.

Понедельник, 27 марта 1916 г.

Сегодня утром и после обеда на набережной д’Орсей состоялись заседания конференции союзников. По моей просьбе Бриан обещал держать меня в курсе совещаний, но за весь день он не сделал этого. Я был бы совершенно не в курсе того, что там делалось и говорилось, если бы меня не посетили Рибо, который принимал участие на завтраке, данном в честь членов конференции на набережной д’Орсей, а также Саландра и Соннино.
Рибо пришел поговорить со мной о тревожащих его вопросах по финансовому ведомству. Он хотел бы иметь возможность более существенного контроля над заказами нашего военного министерства за границей, так как они все более и более ухудшают наш курс. Он убежден, что много денег тратится зря. Англичанам он твердо заявил, что они должны оказывать нам более действенную поддержку. [405]
Но мне кажется, что цель прихода Рибо была иная: он хотел поделиться со мной теми опасениями, которые все больше внушает ему бездействие высшего командования. Он находит, что Жоффр переутомлен. Если Петен будет до конца иметь успех в Вердене, то, по мнению Рибо, лучше назначить его главнокомандующим, а ‘Жоффра забальзамировать с цветами’.
Титтони представил мне Саландру и Соннино. У первого круглое, улыбающееся лицо, у второго живые глаза за стеклами очков. После обычных приветствий я спросил их, удовлетворены ли они работой конференции. Они говорят, что, по всей вероятности, эти работы закончатся завтра утром. Назначены подкомиссии, которые представят свои доклады. По вопросам военного характера приходится лишь утверждать заключения генеральных штабов. В вопросах тоннажа и распределения снаряжения Италия, по словам моих собеседников, нуждается в поддержке. Так как Саландра и Соннино ни словом не обмолвились относительно объявления Италией войны Германии, я деликатно пытаюсь дать им понять, что Австрию можно победить, только победив Германию, и что последняя является главным врагом Италии, так же как России и Франции. Титтони делает вид, что разделяет мою точку зрения. Саландра и Соннино с трудом соглашаются с ней.
Принц Александр выразил полковнику Фурнье желание поехать вместе со мной к бельгийскому королю, и я предложил ему совершить эту поездку за время с вечера вторника до утра четверга. Пенелон взялся уведомить об этом полковника Жени и запросить согласие короля. Король сначала ответил — с удовольствием. Но потом он сказал, что по семейным обстоятельствам не может принять принца в среду, что же касается меня, то я всегда буду желанным гостем… В чем заключается истинная причина этой перемены ? Не сказался ли здесь Кобург, который — у меня не раз было такое впечатление — не желает быть слишком предупредительным по отношению к Сербии? Или здесь имеется какая-то другая причина? Мы, конечно, узнаем ее от полковника Жени. Тем временем я должен был предупредить принца через Уильяма Мартена, что король в среду занят. [406]

Вторник, 28 марта 1916 г.

В девять часов утра Бриан пришел ко мне в кабинет выкурить папироску и вкратце рассказать мне о ходе работ конференции Он сияет. Хотя у конференции нет программы, он уверяет, что она явит всенародно пример единства и солидарности. Он признается, что особенно доволен, потому что конференция ‘произведет хорошее впечатление во всем мире и во Франции’.
С равнодушно ироничным видом он указывает мне на сегодняшнюю статью Клемансо, из которой он выбросил два места: одно, в котором разносится Италия, и другое, в котором Клемансо заявляет: чтобы вознаградить Баррера, Пуанкаре переведет его из Рима в другое место…
Завтрак в большом парадном зале Елисейского дворца. Мадам Пуанкаре чувствует себя еще нездоровой и не присутствует на завтраке. Против меня сидит Бриан. Присутствуют все члены конференции: Асквит, Броквилль, Саландра, Бергене, Грей, Соннино Китченер, Ллойд-Джордж, генерал Кадорна, Пашич.
По правую руку от меня сидит Броквилль (в порядке букв алфавита, по названиям стран), по левую — Асквит. По правую руку Бриана — Саландра, по левую — Извольский.
Необычайное зрелище представляет это собрание русских, англичан, итальянцев, сербов, японцев, португальцев, бельгийцев. Кроме того, присутствуют: Лейг, Пейтраль, Жан Дюпюи, Барту, Клотц, Рауль Перэ, Педойя, Пишон, Круппи, Девилль, де Сальв и др.
Жоффр, Кастельно, Грациани.
Я спросил Броквилля, может ли он мне частным образом сказать, почему король отказался от визита сербского принца. ‘Я не знаю причины, — ответил Броквилль, — но догадываюсь о ней. Когда бельгийское правительство сочло нужным наградить принца военным крестом, король не дал на это своего согласия, и я понял, что он возлагает на нынешнюю династию вину в убийстве короля Александра’.
Асквит в очень лестных выражениях говорит мне о Самба и Тома. Броквилль говорит, что Бриан председательствовал на конференции с большим тактом и умом. Асквит, который уезжает отсюда в Италию, не скрывает от меня, что [407] он не надеется убедить итальянское правительство вступить в войну с Германией.
После завтрака я беседовал с Саландра. Он убежденно говорил о стремлении Германии к господству, но ни слова не проронил об исполнении Италией своих обязательств.
Саландра, тучный, со жгучими черными глазами и темно-бурым цветом лица, похож на продавца нуги в Тунисе.
Асквит, тучный, лысый, похож на пономаря или на провинциального нотариуса.
Пашич весь оброс бородой.
Броквилль, смуглый, элегантный, со светскими манерами, всегда веселый, словно его страна уже освобождена.
Когда все разъехались, Бриан снова говорит мне, что доволен достигнутыми результатами.
В отдельных разговорах, которые велись с англичанами, последние, вопреки Китченеру, отказались от намерения отозвать войска из Салоников. Кроме того, они сообщали, что Испания зондировала их относительно Танжера, но они ответили, что этот вопрос интересует главным образом Францию, что мы не можем уступить Танжер без компенсации и что нежелательно поднимать этот вопрос во время войны.
Согласно предложениям генеральных штабов было принято решение о единстве действия на всех фронтах. Асквит сказал Бриану: ‘Мы согласны, что руководство должно принадлежать Франции’.
Был принят принцип согласованности действий в экономической войне, будет создан постоянный орган в Париже. В принципе принята также экономическая антанта на первое время после войны.
Эти решения зафиксированы в простых и конкретных формулировках. Тома сделал превосходный доклад о распределении материала и снаряжения. В Лондоне будет создан орган по распределению тоннажа.
Марсель Прево выражает мне пожелание, чтобы генерал Клержери остался и при новом военном губернаторе Парижа. Он сообщает мне о кандидатуре Жозефа Рейнаха в Академию, лично он, Прево, за кандидатуры Бедье, Болейва, Барту и противник кандидатур Бертрана и Шаню. [408]

Среда, 29 марта 1916 г.

Утром получены очень хорошие известия из Суйи.
Вечером узнал из немецкой оперативной сводки, что кое-что приходится из них убавить. Если мы продвинулись вперед в Авокурском лесу, то зато мы были застигнуты врасплох к северу от деревни Маланкур, одно из наших укреплений было окружено неприятелем и взято им, немцы взяли около 500 пленных.
Опять пленные, каждый раз пленные… Неужели некоторые воинские части падают духом? Я констатирую прискорбные симптомы, получаю также письма, внушающие тревогу.
Бриан повез министров союзных стран в ратушу в открытых автомобилях, но, по словам Уильяма Мартена, газеты сильно преувеличили энтузиазм толпы. При проезде итальянцев даже ощущался некоторый холодок. Никакого сравнения с тем приемом, который был оказан сербскому принцу.
Фрейсине нанес мне продолжительный визит. Он обижен тем, что не участвовал в конференции, тогда как Буржуа присутствовал на ней. Я предвидел это и сказал об этом вчера Бриану, он ответил мне, что Буржуа ездил в Италию. Но Фрейсине подчеркивает, что это устранение умаляет его авторитет в правительстве перед главнокомандующим.
Фрейсине говорит, что, по полученным им надежным сведениям, Болгария согласна отпасть от Германии и даже заменить Фердинанда наследным принцем Борисом, если мы гарантируем ей некоторые территориальные выгоды.

Четверг, 30 марта 1916 г.

‘Гнусный слух’ распространяется. Простой человек из народа, рабочий стеклодувного завода, бежавший из Понт-а-Муссон в Гонесс, говорит мне, что в этой коммуне на меня возлагают ответственность за войну и что кумушки взяли в переплет одну женщину, приветствовавшую меня в день передачи войскам знамен на поле близ Гонесс.
Совет министров.
Рибо докладывает о финансовом положении. В согласии с Рибо я требую, чтобы на чиновников министерства финансов [409] был возложен контроль над расходами ведомства снаряжения и интендантского ведомства. В настоящее время мы лишены возможности знать наперед, какие суммы нам придется выплачивать в определенные сроки, у нас нет никакой ‘книги для записи сроков платежей’. Мое предложение принято.
Англия обещала нам допустить наши облигации на лондонский рынок и открыть нам коммерческие кредиты, однако она не торопится удовлетворить нас по этим двум пунктам. Наши облигации продаются в Лондоне на несколько пунктов ниже эмиссионного курса, тогда как английский заем котируется выше своего эмиссионного курса. Англия предпочитает избегать этой нежелательной конкуренции. В этих обстоятельствах Рибо и Паллен выработали совместно с директором Английского банка следующую комбинацию: Английский банк открывает кредит Французскому банку и в свою очередь получает от последнего ссуду золотом, подлежащую возврату через два года после прекращения военных действий. Рибо добивается открытия кредита в 4 миллиарда, причем наша ссуда золотом не должна превышать 1 миллиарда. Английский банк согласен на 1 миллиард золотом, выплачиваемый в рассрочку по мере надобности, но предлагает кредит только в 3 миллиарда. Пока дело не сдвинулось с этой мертвой точки. Совет министров уполномочивает Рибо продолжать переговоры и настаивать по мере возможности на открытии кредита в 4 миллиарда. К тому же Английский банк требует от нас уплаты шести процентов, т. е. на два процента больше учетной ставки в Англии. Тяжелые союзники!
Мелин докладывает о положении сельского хозяйства: оно все больше ощущает недостаток в рабочих руках. В настоящий момент Мелин проводит в палате проект использования невозделанных земель силами коммунальных властей или коллективов жителей. По этому поводу внесено множество поправок, некоторые из них требуют отпусков и отсрочек для военнообязанных, а также мобилизации для полевых работ мужчин рождения 1888 г., которые недавно были частично призваны под знамена, причем в скором времени предстоит мобилизация на фронт всей этой группы. Авторы поправок требуют, чтобы эта возрастная группа была использована для засева полей. [410]
Для устранения этих поправок Мелину нужно иметь возможность объявить в палате, что в дальнейшем немецкие военнопленные будут в более широких размерах привлекаться к полевым работам. Военный министр обещает дать возможно большее число пленных.
Генерал Монури решил по состоянию здоровья уйти с поста военного губернатора Парижа. Увы, он совсем ослеп.
На его место назначен генерал Дюбайль. Преемником генерала Дюбайля назначен генерал Франше д’Эспере. Генерал Мазель, заменивший Рока во главе 1-й армии, получает командование 5-й армией вместо Франше д’Эспере. Генерал Жерар будет командовать 1-й армией. Генерал де Лангль де Кари смещен: как и Дюбайль, он достиг предельного по закону возраста. Центральная армейская группа, которой он командовал, оставлена временно за главной квартирой. Командование ею будет впоследствии поручено генералу Петену.
Генерал Мазель явился выразить мне свою благодарность: он очень доволен своим назначением.
Депутат от Кохинхины Утрей с тревогой говорит мне о примененном насилии и допущенных ошибках при наборе рекрутов из аннамитов.
Поцци просит меня о назначении его на место умершего на днях доктора Лаббе.

Пятница, 31 марта 1916 г.

Мильвуа и Менар снова пространно говорят со мной, один — о пушке Арше, другой — о щите Дегр. Они жалуются на медлительность в размещении заказов.
Сенатор Жерве пытался добиться от меня каких-либо сведений. Я держал себя сдержанно, так как его подозревают в несоблюдении тайны. Пришлось говорить ему, и он отплатил мне бесконечной болтовней.
Главный школьный инспектор Говелак рассказывает мне, что комиссия по иностранным делам и Франклен Буйон предложили ему организовать пропаганду в Соединенных Штатах. Я заметил ему, что как чиновник министерства народного просвещения он скорее должен был бы связаться с [411] министерством иностранных дел, но он говорит, что Бюро печати, организованное Брианом и Бертело, работает плохо.
Депутат от Луары и Шеры Грожан говорит мне, что Клемансо потерял всякий авторитет у республиканцев его округа.
Председатель Общества драматургов Ромен Коолис и Поль Феррье пригласили меня на имеющее быть 3 мая торжественное заседание, посвященное памяти членов общества, погибших за родину. Я, разумеется, обещал прийти.
Сегодняшняя статья Клемансо тоже изъята цензурой. Содержание статьи мне неизвестно.

Глава четвертая

Поездка в Эльзас с Леоном Буржуа. — Эссад-паша во главе албанского государства. — Опыты на стрельбищном поле в Бурже. — Отъезд сербского принца Александра. — Возвращение Рибо из Англии. — В Вердене: Бра и Регре. — Вивиани и Альбер Тома уезжают в Россию.

Суббота, 1 апреля 1916 г.

Альбер Тома передал мне слова, сказанные недавно Кайо в разговоре с ним: ‘Если бы мы заключили мир полгода назад, мы заключили бы его в лучших условиях, чем теперь. Через полгода он будет заключен в худших условиях’. Тома энергично протестовал против этого пессимистичного утверждения.
Самба тоже рассказывает мне, что Кайо на днях посетил его и вообще начинает шевелиться. Англичане с беспокойством спрашивали Тома, правда ли, что во Франции снова возрос авторитет Кайо, Тома успокоил их.
Перед заседанием совета министров Фрейсине сказал мне: ‘Как вам известно, Бриан ни словом не обмолвился мне о том, по какой системе был установлен состав французской делегации на конференцию союзников. Я считаю инцидент исчерпанным, но считаю также нужным поставить вас в известность об этом’. — ‘Если Бриан не объяснился с вами, — отвечаю я, — то, конечно, ему помешала в этом робость’. — [412] ‘Вы думаете?’ — иронично заметил Фрейсине. После заседания я все же стараюсь рассеять это недоразумение и настаиваю перед Брианом, чтобы он поговорил с Фрейсине и извинился перед ним. Он обещал мне съездить сегодня на улицу Фазаньего двора, где живет его маститый коллега.
На заседании Бриан возмущается неосторожностью военной комиссии сената, давшей в печать недопустимые сообщения. В частности, он негодует по поводу статьи Шарля Эмбера о контингентах. Эмбер утверждает в этой статье, что мы израсходовали свои контингенты в гораздо большей мере, чем союзники, что у нас на фронте остались одни юноши и старики, что теперь очередь за англичанами и русскими. На другой день немецкое радио передавало эту статью и распространяло ее в нейтральных странах как доказательство истощения наших сил. Бриан правильно подчеркивает, что эта кампания носит подозрительный характер. ‘В конце концов, лучше, чтобы совет министров знал все’, — говорит он и рассказывает о показании изменника Бертона, обвинившего Эмбера в предательстве. ‘Я не говорю, что это обвинение обоснованно, я надеюсь, что оно является клеветой, но каково происхождение фондов ‘Journal’ ? Эмбер прогнал Летеллье под угрозой разоблачения его пацифистских пайщиков. Но кем он заменил их? Это остается тайной’. Затем выступил Вивиани. Он рассказывает, что был вынужден обрушить кару закона на стряпчего Десуша, служившего в этом деле подставным лицом, но знал, что номинально газету финансировали Ленуар (деятель газетного треста), затем, после его смерти, — сын Ленуара и Шарль Эмбер. Мальви прибавляет, что, когда между Ленуаром и Эмбером вспыхнул по какому-то поводу конфликт, они избрали третейским судьей начальника его канцелярии Лемери. Но кто те финансисты, которые скрываются за спиной Ленуара и Эмбера? Бриан, Вивиани и Мальви заявляют, что не могут добиться этого. Бриан встревожен аналогичной кампанией, которую ведут газеты ‘Journal’, ‘Eclair’, ‘Heure’ и ‘Oeuvre’.
Бриан и Мальви сделали в моем присутствии непонятный для меня намек на какое-то разоблачение, переданное им. Имеется в виду какой-то зашифрованный документ немецкого [413] происхождения. Ключ к шифру легко был найден, в документе идет речь о таинственных переговорах между финансистом Гомбергом и Кайо.
Быть может, это клевета на Гомберга и Кайо? Умышленный маневр, призванный отвлечь от Кайо более обоснованные обвинения и заодно создать впечатление, будто Шарль Эмбер находится во враждебных отношениях с Кайо? Бриан не высказался конкретнее, и я не знаю, что думать об этом деле.
Затем совет министров обсуждает положение под Верденом. Фрейсине говорит, что его изумляют и огорчают наши постоянные отступления. Мы потеряли Маланкур, потеряли Во, мы все время отступаем. Мы истощаем свои силы, уступаем территорию. Почему мы не пытаемся перейти в контрнаступление? Искать ли причину в том, что наша артиллерия не на высоте?..
В действительности генерал Петен уже говорил мне, что считает Маланкур, Бетенкур и Во в опасном положении и предпочитает выждать, чтобы неприятель истощил свои силы, прежде чем мы перейдем в наступление. Кроме того, Петен подчеркнул, что, когда он будет в состоянии перейти в наступление, он не предпримет его ни на севере, ни на востоке от Вердена, так как это лишь расширило бы мешок, который образует наш фронт в этом месте, а будет пытаться прорваться в направлении на Варенн.
Однако он присовокупил, что эта операция зависит уже не от него, а от главной квартиры, так как для нее потребуются значительные силы и артиллерия.
Между тем, по словам Пенелона, Жоффр и главная квартира замышляют другое наступление: с генералом Фошем на правом фланге английской армии… Жоффр и Фош надеются, что с помощью этой широкой диверсии удастся освободить Верден. С другой стороны, с тех пор как генерал Петен находится в Суйи, в его распоряжении перебывало 37 дивизий.
Генерал Рок отправится завтра на фронт, чтобы лично составить себе представление о положении. На первый взгляд он склоняется в пользу идеи Жоффра.
Адмирал Лаказ сообщает, что английский адмирал де Робек требует создания морской базы в Суд. Бриан мечет громы и молнии, протестует, указывает, что это требование противоречит [414] всем постановлениям конференции союзников, что англичане не должны действовать только по собственному почину и, кроме того, недопустимы также эти постоянные нарушения суверенитета короля Константина.
Адмирал Лаказ поясняет, что речь идет не о высадке десанта на острове Крит, а только о том, чтобы запереть Судский рейд.
Но самое пикантное — это то, что вчера вечером Бриан, к которому непосредственно обратился лорд Берти, послал по телеграфу свое согласие. Очевидно, он подписал телеграмму, не читая ее, я же узнал о ней лишь после заседания совета министров (Полю Камбону, 31 марта, No 1115). Странный ум, блестящий, импульсивный, удивительно восприимчивый.
Во второй половине дня поехал вместе с Альбером Тома в Ножан-на-Марне и осматривал госпиталь, устроенный ныне мобилизованным Пьером Шампионом, автором книг о Вильоне и о Карле Орлеанском. Его жена заведует госпиталем. Великолепный парк с родниками и старыми деревьями, под сенью деревьев — раненые и выздоравливающие и приветливая, веселая толпа.
Изящные виллы среди чудесного ландшафта Иль-де-Франс.
Отсюда доехали на ипподром в Трамбле, где происходили опыты по установке орудий 280- и 120-миллиметрового калибра.
Затем отправились в Шампиньи, где Альбер Тома состоит мэром. В мэрии нас встречал муниципалитет, школьники пели ‘Марсельезу’.
В госпитале напротив здания мэрии мадам Тома и ее дети преподнесли мне пахучие лилии, а я оставил для больных и раненых табак, шоколад и пр., то же я сделал и в Ножан-на-Марне.
На Венсаннском полигоне присутствую при испытании автомобиля, уничтожающего проволочные заграждения. Это — машина более совершенной конструкции, чем та, которую мы видели в Сатори: она не столь велика и громоздка, менее подвержена опасности обстрела. Для продвижения служат зубчатые рельсы, которые прокладываются самой машиной, та же система, что в сельскохозяйственных машинах. Берет окопы, легко поворачивается и хорошо уничтожает проволочные заграждения. Первые заказы сделаны у Крезо, который [415] начнет выпускать эти машины с июня. Завод в Сен-Шомоне тоже наладил производство аналогичной машины и может дать продукцию начиная с мая. Если сделать заказы одновременно на обоих заводах, мы будем иметь в июле приблизительно 400 машин. Запросив предварительно специалистов, Тома сделал двойной заказ. Единственный недостаток этих машин — шум мотора. Я спрашиваю присутствующих генералов, нельзя ли будет наладить бесшумную машину. Они предложат <инженерам> заняться этой проблемой.

Воскресенье, 2 апреля 1916 г.

Получаю одно за другим письма, авторы которых смотрят на меня, как на врага, угрожающие письма, письма с требованиями мира, мира во чтобы то ни стало…
Возмутительная кампания.

Вторник, 4 апреля 1916 г.

Главный школьный инспектор Говелак, выдающийся деятель народного образования и верный друг моего брата Люсьена, привел ко мне американского писателя Симондса, который желает побывать на фронте. Я прошу Пенелона устроить ему поездку в Верден.
Стег говорит, что один его знакомый журналист согласен за месячное вознаграждение в 2500 франков издавать новый ‘Парламентский вестник’ для ответа Клемансо. Я прошу у Стега разрешения сообщить об этом Бриану и получаю это разрешение.
Депутат от Нижних Пиренеев Гара возвращается в Салоники. Он желал бы быть прикомандированным к военной миссии, если таковая будет назначена в Афинах или Бухаресте.
Сенатор от департамента Ло Лубе рассказывает мне, что один из его избирателей, человек, по его словам, вполне порядочный, приговорен военным судом в Тулузе к трехлетнему тюремному заключению за то, что сказал, что священники — он имел, в частности, в виду священника в коммуне Ло — помещали до войны деньги за границей. Мальви уже сообщал совету министров об этом приговоре, по его мнению, слишком жестоком. Как видно, слова, инкриминируемые [416] осужденному, не вполне точно установлены, во всяком случае, приговор слишком суров. Дело передано на рассмотрение Маттеру на предмет пересмотра.
Я просил Бриана прийти до начала заседания и сообщил ему про визит Стега. Он пригласил Стега на завтрак и говорит мне, что будет содействовать изданию нового ‘Парламентского вестника’ и уплатит требуемое вознаграждение. Он уже ничего не говорит о своем собственном проекте издания антиклемансистской газеты, по-видимому, этот проект оставлен.
Бриан говорит, что был у Фрейсине и извинился перед ним. Бриан предложил ему представлять Францию на ближайшей экономической конференции, Фрейсине принял это предложение, ‘покраснев от радости’.
В свою очередь от Фрейсине я слышу: ‘Я виделся с Брианом, и мы восторжествовали над его робостью’.
Совет министров рассматривает предложение депутата Гоннора перевести на летнее время часовую стрелку на один час вперед в целях экономии освещения. Пенлеве доказывает, что эта идея, на первый взгляд забавная, очень серьезна и дает реальные выгоды. Совет министров принимает решение не возражать в парламенте против этого предложения.
Генерал Рок докладывает мне о своей поездке в Суйи. Он предложил генералу Петену не ограничиваться слишком пассивной обороной и активнее реагировать на атаки неприятеля.
Клемантель излагает программу, которая, по его мнению, должна быть предложена союзникам на предстоящей экономической конференции.
Он подчеркивает, что сторонники свободной торговли в Англии под предлогом остаться во всем верными своей доктрине предпочли бы в будущем высокому тарифу совершенный запрет ввоза германских товаров. Такой запрет, говорит Клемантель, Германия, несомненно, будет рассматривать как вызов, как новую причину конфликта, к тому же ни Россия, ни Италия не пойдут на него. Поэтому Клемантель определенно высказывается против этого метода.
С другой стороны, Клемантель указывает, что Бельгия будет согласна заключить с нами одновременно таможенный союз и военную конвенцию. Мелин полагает, что таможенный союз [417] не обойдется без трудностей. Но я подчеркиваю, что частные интересы должны отступить на задний план перед политическими интересами и что Франция не может упустить этого случая тесного союза с Бельгией. Думерг и Фрейсине поддержали мою точку зрения, и совет министров принимает следующее решение: не выступая уже теперь с какими-либо конкретными мерами, мы не будем, однако, расстраивать надежды Бельгии и постараемся перед заключением мира договориться с ней по этому существенному вопросу.
Программа, предлагаемая Клемантелем для конференции, состоит из трех разделов: мероприятия для военного времени, мероприятия для периода восстановления и постоянные оборонительные меры против центральных держав.
В первый раздел входят: унификация союзных законодательств о запрещении торговли с неприятелем, регламентирование ввоза и вывоза с целью обеспечить союзникам постоянную взаимную поддержку, согласованность мер по отношению к секвестрированным предприятиям и ликвидация этих предприятий.
Во второй раздел входят: принудительные меры против враждебных держав, имеющие силу до репарации военных убытков, повышение таможенных пошлин для компенсирования займов, необходимых в каждой из союзных стран.
В третий раздел входят: сохранение нормальных ресурсов за союзниками предпочтительно перед другими странами, бронирование финансовых ресурсов для взаимных нужд союзников, преференциальные тарифы для морских транспортов союзников, ограничения торговли центральных держав в странах союзников, изменение законодательства о патентах и фабричных знаках в союзных странах.
Бриан не принимал участия в этой экономической дискуссии: он даже чуть ли не все время отсутствовал — ушел курить.
Рибо заметил, что обсуждение постоянных мер на широкой конференции представляет собой некоторые неудобства: кое-что может просочиться, и, если Германия узнает, что ей угрожают ограничительные меры, она провозгласит на весь мир, что ее вынуждают продолжать войну, и это дает ей возможность поднять дух своего населения. [418]
Принято решение, что только предложения по первым двум разделам могут быть преданы гласности. Что касается третьего раздела, то надо будет ограничиться установлением одних принципов и соблюдать при этом всю возможную осторожность, конкретные переговоры будут вестись потом дипломатическим путем.
Бриан ушел с заседания, как он сказал мне, у него назначено свидание с Титтони.
Адмирал Лаказ выступает с энергичными обвинениями в адрес греческой полиции, которая находится в руках Германии и организует базы для подводных лодок. Так как Бриан отсутствует, все министры констатируют, что мы проявляем недопустимую слабость по отношению к Греции, Думерг во всеуслышание заявляет, что греческое правительство обманывает нас.
Что бы сказал он, если бы совету министров была уже известна телеграмма, которую я получил сегодня вечером от Гильмена и в которой сообщается, что греческое правительство отказывается пропустить сербов через Патрас?
Норвежский посланник барон де Ведель привел ко мне капитана Эйна, военного атташе. По словам последнего, в нейтральных странах ожидают атаки немцев на Реймс.
Гранклеман, почти совершенно оправившийся от своей болезни пришел поблагодарить меня за мой визит. Во время его пребывания в больнице расформирована его группа судовой артиллерии (в Вердене), и он оказался без своей части.
Был у меня Морис Рейно. Он говорил обо всем возможном и всем недоволен.
Принял генерала Франше д’Эспере, который приступает к командованию восточной армейской группой. Я указал ему на недостаточность наших укреплений под Бельфором, а также на неудобство бомбардировки нами эльзасских местностей.

Среда, 5 апреля 1916 г.

Лаговари{*457} принес мне письмо, в котором румынский король Фердинанд извещает меня о кончине своей ‘возлюбленной тетки’, королевы Елизаветы. В вестибюле посланник [419] встретил уволенного ослепшего солдата, направлявшегося к Сенсеру, несчастный намерен стать массажистом. ‘Скоро, — говорит мне Лаговари, — останутся одни калеки’. — ‘Да, — отвечаю я, — всюду, за исключением Румынии’, — ‘Нет, уверяю вас, мы тоже будем воевать. Когда сербы присоединятся к вашей армии в Салониках и вы проявите активность, румынское общественное мнение не будет больше терпеть бездействия Румынии. Братиану искренен, но осторожен, он желает знать, в какой мере может рассчитывать на действительную помощь со стороны России. И кроме того, вы поступаете неправильно, оставляя нас с глазу на глаз с Россией. Мы друзья России, несмотря на Россию. Мы не забыли 1878 год. Лучше было бы вам обсуждать военную конвенцию не в Петрограде, а в Париже… Но мы будем воевать, будем воевать’. — ‘Старайтесь, чтобы это не было слишком поздно, так как не работники последней смены в день победы и мира получат право на лучший кусок’.
Меня посетил находящийся проездом в Париже испанский дипломат Рейнозо, бывший атташе при посольстве в Париже и друг Франции.

Четверг, 6 апреля 1916 г.

Бриан и Рибо встречали вчера на вокзале Асквита, возвращавшегося из Италии в Англию. Положение английского кабинета серьезно. По всей вероятности, предстоит его реорганизация: из него выйдут Ренсимен и Мак-Кенна. В экономической и финансовой областях придется все начинать сначала. К тому же совет Английского банка отклонил комбинации, относительно которых Рибо договорился в Лондоне. Англичане в настоящий момент не оказывают нам никакой поддержки.
В начале заседания Бриан сообщает мне, какое место он выкинул в статье Клемансо. Последний осмеливается писать, что не уважал бы себя, если бы подал мне руку. А между тем он перестал подавать ее только в тот день, когда было преобразовано и расширено министерство Вивиани и он не оказался председателем совета министров. Он тогда резко обрушился на меня за то, что я допустил социалистов в правительство. Все идет плохо, раз он не во главе правительства. Клемансо, [420] этого нельзя отрицать, обладает большими достоинствами, но они часто исчезают перед его непомерной гордыней.
Совет министров возмущен отказом греческого правительства пропустить сербов. Даже Дени Кошен поднимает руки к небу и говорит об измене. Буржуа и Пенлеве говорят, что чаша терпения переполнилась. Думерг подчеркивает, что он никогда не верил в лояльность греческого правительства. Бриан видит, что, продолжая защищать короля Константина и его министров, он окажется совершенно одиноким. Адмирал Лаказ доказывает, что вся организация греческой полиции направлена против нас. Бриан находит лишь следующий выход из положения: ‘Англия не согласится на принудительные меры по отношению к Греции, а мы не можем выступать порознь с Англией’. Решено обратиться к Англии и предложить ей принудительные меры по отношению к Греции, в первую очередь блокаду.
Генерал Мишле (младший брат того, который состоит в переписке с Дюбо) назначен командующим 10-й армией на место д’Урбаля, получившего назначение на пост генерального инспектора кавалерии.
Клержери назначен генеральным инспектором по траншеям.
Фрейсине и я настаиваем, чтобы генерал де Ламотт был назначен генеральным инспектором артиллерии.
Думерг докладывает о положении в Индокитае. Рум болен и возвращается во Францию, надо найти ему преемника. Депутаты требуют назначения Виолетта, но Виолетт желает сохранить за собой свой депутатский мандат, а Думерг желает, чтобы он отказался от него и обязался остаться на несколько лет в Индокитае. Бриан не говорит ни да, ни нет, и вопрос остается открытым.
Виолетт был у меня и распространялся о своих правах на пост губернатора Индокитая. Он говорит, что не может отказаться от своего депутатского мандата и что это все равно ни к чему не привело бы, так как теперь выборы отпадают, и что, напротив, это лишь умалило бы его авторитет. Он набросал передо мной план своего управления.
Мне нанес визит генерал Дюбайль, назначенный военным [421] губернатором Парижа. Он сожалеет, что ему приходится покинуть фронт, но примирился, и в его словах нет горечи. Жюстен Годар представил мне швейцарского полковника Колера и трех врачей, тоже швейцарцев. Они осматривали концентрационные лагеря для военнопленных в Германии и заявляют, что лагеря произвели на них удовлетворительное впечатление.

Пятница, 7 апреля 1916 г.

Вся сегодняшняя статья Клемансо опять изъята цензурой. Содержание ее мне неизвестно.
Депутат от Восточных Пиренеев Брусе просит меня принять патронаж над выставкой, организуемой им в Барселоне. Я обещаю при условии согласия испанского короля. Брусе снова говорил мне о желательности назначения Памса нашим послом в Мадриде.
Сенатор Морис Колен, мадам Режи и президиум общества AlgИrienne вручили мне медаль в благодарность за пожертвование, посланное мною на их благотворительный спектакль.
Будано сообщает мне, что, несмотря на старания Клемансо, комиссия не приняла проект доклада, составленный Шарлем Эмбером 16 февраля. Доклад содержал резкие нападки на высшее командование и генеральный штаб. По словам Будано, Шарль Эмбер, Клемансо, Думер и два-три других сенатора продолжают вести яростную кампанию против генерала Жоффра. Они показывают в комиссии и в кулуарах письма офицеров и, не называя авторов, читают целые страницы из этих писем, в которых критикуются военные операции, указывается на недостаточность наших укреплений на фронте и т. д. Клемансо даже позволил себе выразиться: ‘Главнокомандующий — преступник’.
По словам Пенелона, генерал де Кастельно, как и я, встревожен большим числом пленных, взятых у нас под Верденом. Он боится, что испортилось настроение солдат. Я еще раз настаиваю на том, что офицеры должны больше беседовать с солдатами и объяснять им происхождение войны и ее последствия, должны поддерживать и увлекать их, Жоффр должен подать им пример, беседовать с генералами и вступить в более близкий контакт с солдатами. [422]
Я боюсь, что мы несем большие потери и продолжаем терять территорию.
Генерал Жанен {165}, из главной квартиры, получил назначение в Петроград, так как свободно говорит по-русски. Перед отъездом он был у меня с визитом. Я советовал ему заняться под руководством генерала По вопросом об отправке русских войск во Францию, а также вопросом о снаряжении, производство которого, к несчастью, задерживается забастовками на Путиловском заводе {166}.

Суббота, 8 апреля 1916 г.

Мальви сообщает совету министров, что у него были вчера представители всех группировок Генеральной конфедерации труда, хороших и дурных, и предостерегали его, что на почве роста цен возможны серьезные события. Мальви, выступавший вчера в сенате по этому вопросу, надеется, что законопроект о твердых ценах на продукты первой необходимости будет, в конце концов, принят сенатом, несмотря на оппозицию, на которую он натолкнулся вначале. Но главное значение Мальви придает тому, чтобы Тьерри отпускал ему ежемесячно тысячу тонн мороженого мяса из тех двадцати тысяч, которые он получает каждый месяц из Англии. Тьерри отвечает, что эта тысяча тонн нужна ему для армии или, точнее, что их требует от него главная квартира, которая находит невозможным обойтись без них, хотя мясной паек был снижен три месяца назад с 500 граммов до 450. Мелин и Рибо высказываются в том смысле, что надо приучить гражданское население к ограничению своего питания, но совет министров, исходя в первую очередь из тех соображений, что необходимо поддержать дух населения и избежать беспорядков, присоединяется к мнению Мальви и просит Тьерри найти возможность отдавать тысячу тонн для тыла. Для этого Тьерри должен либо добиться от Англии увеличения поставок мороженого мяса, либо увеличить потребление свежего мяса в армии, либо слегка уменьшить мясной паек и увеличить овощной паек.
Дюбо говорит, что командующим 10-й армией будет назначен не брат генерала Мишле, а именно последний, по [423] крайней мере, он вызван в главную квартиру как помощник генерала Жоффра и, когда будет расформирована 10-я армия, несомненно станет во главе ее.

Воскресенье, 9 апреля 1916 г.

Буржуа выразил мне желание сопровождать меня на фронт. Я не хотел ответить ему отказом, хотя очень трудно при состоянии его здоровья взять его с собой на передовые позиции. Мне пришлось составить особый маршрут поездки, чтобы не слишком утомлять Буржуа. У него боли в пояснице, он страдает болезнью мочевого пузыря, ему прописан строгий режим, после каждого приема пищи он должен немного отдыхать. Впрочем, нельзя найти более очаровательного спутника, более приятного собеседника и глубокого наблюдателя, нельзя найти человека с более чутким и тонким умом. Я повез его в Эльзас и знал заранее, что эта поездка произведет на него глубокое впечатление. Мы выехали вчера в четверть десятого вечера с Восточного вокзала и приехали сегодня в восемь часов утра в Бельфор, где нас ожидали генералы Вилларе и Деманж.
Сначала мы посетили линии укреплений Бельфора, которые Думер недавно нашел недостаточно оборудованными и на которые он указывал в комиссии сената. Позади первых и вторых позиций мы объехала одну за другой линии В и А.
Линия В, являющаяся бывшей линией передовых укреплений крепости, оборудована уже довольно хорошо. В нее входят деревня с прочными фортификациями и опорные пункты вроде горы Батайль с удачно расположенными проволочными заграждениями, целесообразно вырытыми траншеями и глубокими подземными убежищами. Хотя линия А находится ближе к неприятелю, она менее закончена, так как здесь потребовались исключительно новые работы. 30-й корпус, вернувшийся из Вердена и находящийся под командованием генерала Кретъена, производит теперь работы на этой линии, которые, кажется, быстро подвигаются вперед.
Следуя по линии В с северо-запада на юго-восток, мы приехали в Делль. За ним находится линия 8, которая тянется вдоль швейцарской границы напротив Поррантрюи. Она [424] почти закончена или, лучше сказать, уже может быть использована, но нуждается в убежищах, которые еще не построены, и во вспомогательной линии 8, которая находится пока только в проекте.
Дивизия, работавшая над линией 8, недавно сменена и до сих пор не заменена другой.
Из Делль мы приехали в Даннмари, где на Буржуа впервые повеяло воздухом Эльзаса. Он был, видимо, потрясен, а между тем о нашем приезде не было объявлено заранее и город не был разукрашен флагами, как во время моей последней поездки, на площади еле собрали немного войск, да на пути дам встретился кое-кто из видных граждан. Старый кюре, которого я в последний свой приезд наградил орденом, умер, так и не дожив до окончательного возвращения своей страны Франции.
Мы посетили школу, которой с большим знанием дела руководит один мобилизованный учитель. Буржуа был очень заинтересован вопросами, задаваемыми детям, и тем соревнованием, с которым дети отвечали на них.
Завтракали в поезде, в Монтре-ле-Вье, на эльзасской территории. С нами завтракали генералы Вилларе и Деманж, Мессими, который теперь находится со своей частью близ Даннмари, и депутат от Везуль Поль Морель, бывший товарищ министра, мобилизованный в Монтре-ле-Вье.
После завтрака Буржуа прилег отдохнуть, а я тем временем роздал знаки отличия офицерам и солдатам 10-й Д. С. и 30-й и 24-й С. А. При этом торжестве зрителями были на перроне дети из Монтре-ле-Вье, муниципалитет и часть жителей.
Отсюда мы отправились в Мазво, где я снова увидел прелестную площадь этого города. Флагов не было, о нашем приезде не было объявлено населению, но как только мы приехали, во всех окнах вывесили французские и эльзасские флаги. На площади был выстроен в полном составе эскадрон 11-й Д. С., чтобы присутствовать при награждении только одного лица. Мы стояли в центре площади у изящного фонтана с украшениями из кованого железа. Буржуа был восхищен этим зрелищем.
Затем мы отправились в местную церковь послушать ее знаменитый орган. Священника не было, все прибывающая [425] толпа устремилась вместе с нами в церковь. Я оставил мэру пятьсот франков для пострадавших от бомб, сброшенных немецкими аэропланами. Потом мы поехали по живописной долине реки Доллер до Сервен, сделали остановку у завода в Нидербрюкке, который теперь изготовляет снаряды для нас и недавно подвергся налету неприятельских самолетов. Нас встретил владелец завода, у которого я ужинал восемь месяцев назад.
Во всех селах, через которые мы проезжали, распространилось известие о нашем прибытии, толпа вышла на улицы, дома разукрасились флагами словно по мановению волшебного жезла.
Вернулись в Жироманьи, где посетили школу эльзасских детей, вынужденных покинуть свою родную деревню из-за бомбардировки Сеппуа. Я оставил военному коменданту Лорану Атталену тысячу франков для эвакуированных.
Ужинали в поезде вдвоем с Буржуа. Он в восторге от поездки.

Понедельник, 10 апреля 1916 г.

Погода прояснилась. Выглянуло солнышко, рассеяло последние тучи, и день засиял во всей своей красе. В восемь часов утра мы выехали из Жироманьи, проехали Мазво, вид которого становится мне все более родным, и по дороге, построенной нашими инженерными войсками, направились в Бичвиллер. Здесь перед зданием мэрии выстроились школьники, ветераны 1870 г., а также Жюль Шерер с видными гражданами. Всюду флаги. Мы сошли с автомобиля. Дети поднесли мне цветы. Я дарю им на память часики, брошки. Затем отправляемся в Танн, где остановились у церкви.
Фасад церкви защищен от снарядов мешками с песком и досками. У паперти сгрудились жители во главе со священником. В толпе семья одного садовника, у матери на руках новорожденный младенец, девочка, четырнадцатая по счету, дети обступили мать. Я согласился быть крестным отцом. Священник обратился ко мне с краткой патриотической речью, он говорит, что с нетерпением ожидает того радостного момента, когда сможет отслужить в таннской церкви [426] благодарственный молебен после победы Франции. Он ввел меня в церковь, там царил полумрак: оконные стекла из предосторожности вынуты, и окна заколочены досками. Толпа последовала за нами и разместилась на хорах. На столе лежит открытая метрическая книга, я подписался в ней…
При выходе из церкви комендант Танна говорит мне, что награждение кюре произвело бы прекрасное впечатление в городе. Посовещавшись с Буржуа, я спешу дать свое согласие и вручаю доброму священнику перед всей собравшейся и аплодирующей толпой орден Почетного легиона.
Незабываемое зрелище, потрясающий момент!..
Отсюда мы направились в госпиталь, где во дворе выстроились школьники. Они приветствуют меня, подносят мне цветы, поют патриотические песни, сестры отбивают такт. Как всегда, я с трудом сдерживаю свое волнение, слезы душат горло. Произношу речь, довольно бессвязную. Буржуа так же взволнован, как и я.
В автомобиле он говорит мне о том долге, который мы взяли на себя перед Эльзасом, о том, что мы не можем не исполнить взятые на себя обязательств и должны выдержать до конца.
Перед остановкой в Танне мы у входа в город пересели в открытые автомобили, чтобы подняться по долине до наблюдательного пункта Штауффен. Едем по правой стороне долины на юг. С вышки наблюдательного пункта перед нами открывается вид на Танн, на старый Танн, эльзасскую равнину, Мюльгаузен, на горизонте Шварцвальд. Они расстилаются под нами в безмятежной тишине. Из Штауффена мы спустились по долине вниз в Танн и прошли здесь пешком до госпиталя. Бедный город подвергся большому опустошению.
Поднимаемся по восхитительной долине реки Тюр. В госпитале в Мооше я нашел свою старую знакомую, девушку с ампутированной ногой, она по-прежнему весела и смешлива.
Сделали остановку у прядильной фабрики в Мальмесспехе. Она работает уже несколько месяцев, число рабочих-эльзасцев 800 вместо довоенных 1200. Долина снова оживает, словно кругом не война, а мир. Владелец фабрики, большой французский патриот, недавно награжденный мною орденом, водит [427] нас по цехам и показывает нам процесс обработки шерсти, начиная от ее промывки и кончая выделкой готовых мотков ниток. Мы то и дело восхищаемся этим пробуждением к жизни, этим возрождением промышленности.
В Сент-Амарене я показываю Буржуа мэрию, дом солдата с живописью Скотта, детей в школе второй ступени.
Завтракаем в Вессерлинге. В эту коммуну попало несколько снарядов 380-миллиметрового калибра, это стреляло то самое орудие, которое временами обстреливает Бельфор. Буржуа восторгается прекрасной аллеей, старым замком, террасой.
К несчастью, нас очень обеспокоило полученное из Вердена известие о массированной атаке немцев с левого берега.
Поехали в Крют. Сделали остановку в Феллерингене и Одерне осматривали, как здесь расквартировать войска. Девочки-эльзаски поднесли нам цветы.
В Крюте осматривали помещения для войск и посетили школы. Затем пересели в открытые автомобили и поехали в Брайтфюртский лагерь. Я уже раз был в этом лагере, к нему ведет военная дорога, извивающаяся между сосен и поднимающаяся до высоты в 1200 метров.
На перевале я нашел роту своего бравого 11-го батальона и роздал несколько знаков отличия. Кстати, я ношу булавку, подаренную мне испанским королем.
Бедный 11-й батальон, он опять понес тяжелые потери… Но мы запаздываем более чем на час. Возвращаемся в Крют, проезжаем Одернское ущелье, с наступлением ночи приезжаем в Корнимон и Бресс. У нас едва хватило времени посетить в Брессе школу для детей эльзасских беженцев. В Жерармер мы приехали поздно и сели в поезд, так и не успев посетить госпитали.
Буржуа вынес прекрасное впечатление от поездки. Он теперь более твердый патриот, чем когда-либо, и хотел бы, чтобы Бриан, который до сих пор не удосужился побывать в Эльзасе, приехал сюда и окунулся в эту атмосферу. Он согласен со мной, что не следовало предпринимать частичные наступления, которые навлекли репрессии немцев против эльзасских деревень, не принесли нам никакой пользы и заставили нас очистить все селения в долине реки Лорж. [428]

Вторник, 11 апреля 1916 г.

По возвращении в Париж я нашел совет министров в большом волнении. Известия из Вердена привели всех в мрачное настроение. Фрейсине повторяет, что мы ежедневно теряем территорию и генерал Петен не реагирует достаточно активно, Я отвечаю, что Петен заранее считался с тем, что придется понести небольшие территориальные потери, что он предупредил меня об этом и предпочитает беречь войска. Генерал Рок, поехавший в Суйи, чтобы рекомендовать Петену проявить больше активности, сам заявляет, что неосторожными кровопролитными контратаками мы могли бы поставить на карту судьбу Вердена. Но я вижу, что эти доводы не убедили Фрейсине.
Вечером Пенелон сообщил мне, что Жоффр, тоже поехавший в Суйи, вернулся оттуда весьма удовлетворенный увиденным и верит в успех тактики Петена {167}.
Съезд социалистической партии высказался примерно большинством в две трети голосов против возобновления отношений с германской социал-демократией. Увы! Значит, все же имеется меньшинство в одну треть голосов: Верхняя Вьенна, Изера, Рона и т. д. Впрочем, Самба уверяет, что заседание прошло неплохо и что нападок на правительство не было. Но ясно, что на нем сказалась некоторая усталость от войны. Сумеет ли наш народ выдержать до конца?
Сегодня у меня ужинали: сербский принц-регент, Оссонвилль, Жан Дюпюи, Лависс, Лами, Жан Ришпен, Бутру, Марсель Прево (в военной форме), Шарль Бенуа, маркиз де Сегюр, Сенсер и генерал Дюпарж.

Среда, 12 апреля 1916 г.

Принимал Эссад-пашу, главу албанского государства. Не знает ни слова по-французски, не смотрит прямо в глаза, одет в элегантный сюртук: и обменивается любезностями через переводчика.
Гюистто и президиум Общества памяти Франции о своих моряках пригласили меня на благотворительную выставку. Я обещал только пожертвование. [429]

Четверг, 13 апреля 1916 г.

На сегодняшнем заседании Бриан еще рассеяннее прежнего. Он порезался сегодня бритвой, между шеей и воротничком у него воткнут носовой платок, и Бриан то и дело хватается за него рукой. Свои телеграммы он зачитывает медленно и, как видно, только теперь знакомится с ними. Буржуа несколько иронически поглядывает на него. Во время нашей поездки в Эльзас Буржуа не раз говорил мне, что Бриан недостаточно глубоко подходит к обсуждаемым вопросам, составляет свое мнение во время дискуссии и никогда не призывает совет министров к энергичным решениям. Все это, к сожалению, правда. Но, продолжал Буржуа, так как Клемансо остается Клемансо, а Рибо нужен на посту министра финансов, то, несмотря на все, Бриан все же единственный возможный в настоящий момент председатель, совета министров.
Несмотря на опровержение Саррайля, Бриан продолжает утверждать в совете министров, что Саррайль писал сербскому принцу-регенту и рекомендовал ему собрать свои войска не в Салониках, а под Валоной. Бриан заявляет: ‘Я видел это письмо’, словно принц показал его ему. Однако принц не говорил мне ничего подобного.
Бриан жалуется, что кто-то передал Шарлю Эмберу конфиденциальное сообщение, сделанное им, Брианом, по поводу Эмбера на одном из последних заседаний совета министров. Судя по тому, что мне говорил Бриан, он приписывает эту болтливость Мальви. После заседания Тома рассказал, что у него был Эмбер и сказал ему: ‘Президент республики и председатель совета министров в заговоре против меня’. Однако я не придаю большого значения доносу шпиона, тем более что Ришар, обещавший прислать мне следственные акты, не сделал этого. Чтобы покончить с этой историей, я написал Шарлю Эмберу и просил его прийти ко мне.
Тома сообщает о наших запасах снаряжения. Несмотря на расход снарядов в битве под Верденом, запас снарядов всех калибров, за исключением 120-миллиметровых, увеличился.
Рок заявляет, что по проведенной проверке указываемая немцами цифра в 36 тысяч взятых ими у нас не раненых [430] пленных более или менее соответствует общему количеству наших пропавших без вести, в которую входят, с одной стороны, оставленные на поле сражения убитые и раненые, а с другой — взятые в плен. Если взять нормальную пропорцию, то число последних не превысит 17 тысяч. Но и это много, и я вместе с некоторыми министрами, в том числе Самба, настоятельно требую, чтобы провели энергичную пропаганду среди солдат против добровольной сдачи в плен и в случае надобности прибегали без пощады к карательным мерам.
Генерал Петен, находя, что генерал Ферри очень плохо командовал своей 11-й дивизией (20-й корпус), потребовал от генерала Жоффра его удаления, это было сделано.
Приказ по войскам, приписываемый немцами генералу Базелеру, оказывается верным. Генерал действительно объявил в приказе, что, если войска будут продолжать отступать, они рискуют быть уничтоженными нашей собственной артиллерией, которая не изменит ради них своей цели и не пощадит их.
111-й полк, забыв свою честь, вступил в переговоры с немцами. Ведется следствие, так же как и по 258-му полку. Виновные будут преданы суду.
Немцы перебросили одну дивизию из Болгарии и выдвинули из тыла против Вердена и против англичан все свои резервные дивизии, за исключением трех.
Генерал Жоффр теперь уже не считает возможным, что немцы перейдут в наступление в другом месте. Поэтому он отправляет в Верден новую партию своих резервов, а именно 9-й корпус. Он полагает, что немцы будут продолжать свой натиск именно здесь.
Вечером уехал в Бурж с Тома, Пенлеве и восемнадцатью или двадцатью депутатами и сенаторами — Жераром из Арденн, Шарлем Дюмоном, Мильвуа и др.

Пятница, 14 апреля 1916 г.

Сегодня утром при испытании орудий в Бурже один молодой лейтенант желал предупредить несчастный случай, и у него оторвало руку выстрелом из окопного орудия. В местном госпитале ему сделали ампутацию. Я посетил его там и [431] вручил ему орден Почетного легиона: лейтенант проявил большую храбрость.
Андре Лефевр демонстрировал нам стрельбу из 75-миллиметрового орудия изобретенными им удлиненными снарядами. Дальность выстрела — десять километров. Опыты в общем удачны.
Пушка системы Арше, которую очень отстаивает Мильвуа, стреляла неплохо.
Поль Клемансо, с которым я встретился на заводе, был очень любезен.

Суббота, 15 апреля 1916 г.

В половине восьмого приехали на Аустерлицкий вокзал, откуда я поехал прямо на Лионский вокзал провожать сербского принца-регента, уезжавшего в Рим, а затем на Корфу. Там уже были Бриан, префекты, Маржери и Уильям Мартен. Встречавший меня на Аустерлицком вокзале новый губернатор Парижа генерал Дюбайль по моему совету тоже поехал на Лионский вокзал. Приехал принц. Рукопожатия, обход почетного караула, несколько слов на прощание…
В совете министров адмирал Лаказ подчеркивает опасности морского транспорта теперь, когда греки, разрешив провоз сербов через Коринфский канал, предупредили немецкие подводные лодки. Все министры и я пытаемся открыть глаза Бриану на двуличие греческого короля. Но он устроил на днях встречу сербского принца-регента с принцем Георгом {168} и принцессой Марией — они завтракали вместе — и думает, что все улажено. Впрочем, под давлением совета министров он обещает, что договорится с Англией относительно энергичных мер.
Посетил лазарет для раненых, устроенный канадским правительством на территории бегов в Сен-Клу. Много раненых под Верденом, часть их с ампутацией конечностей. У всех превосходное, бодрое настроение.

Воскресенье, 16 апреля 1916 г.

Был у меня приглашенный мною Шарль Эмбер. По его словам, он узнал о том, что говорилось в совете министров, ‘через одного министра из числа своих друзей’. Тома этим и [432] возмущался. Впрочем, кто бы ни был министр, информировавший Эмбера, был ли это Тома или Мальви, он, видимо, рассказал Эмберу главным образом о подозрениях Бриана относительно пайщиков ‘Journal’, не знаю, был ли Эмбер также конкретно осведомлен о возложенном на него обвинении в шпионаже. Возможно, что я сказал ему на этот счет больше, чем ему было известно. Мне показалось, что он был огорчен и несколько смущен моими словами, хочу думать, что это — смущение честного человека, которого оклеветали.
Рибо возвратился из Англии, где натолкнулся на сильное сопротивление в своих переговорах о финансовом соглашении. Ему не удалось добиться исполнения обещаний, данных ему несколько недель назад. Англичане согласились лишь открыть нам кредит в 60 миллионов, с тем чтобы эта сумма была возвращена через шесть или девять месяцев после заключения мира — точный срок еще не установлен. Рибо не удалось добиться ни более крупных кредитов, ни более отдаленного срока уплаты. Да и для того, что достигнуто, понадобилось выступать очень энергично.
Рибо встретил в Лондоне Пишона, приехавшего с французскими парламентариями. Пишон сказал ему, что надо наградить Жоффра каким-нибудь почетным титулом и заменить его генералом Кастельно. Рибо, по-прежнему скептически относящийся к Жоффру, много распространяется об этом.

Понедельник, 17 апреля 1916 г.

Сегодняшняя статья Клемансо тоже целиком зарезана цензурой. Оставлены только заголовок ‘Du coupИ au coupeur’ и подпись. Кто понимается под coupeur: Бриан или я? Содержание статьи и на сей раз мне неизвестно.

Вторник, 18 апреля 1916 г.

Мальви, признавшийся мне, что он субсидирует ‘Carnet de la Semaine’ — двухнедельный журнал, поддерживающий Кайо, — обещал мне исправить заметку, в которой говорится, что все кушанья в Елисейском дворце заказываются у ресторатора, который был недавно осужден за спекуляцию [433] товарами. В действительности все наши блюда — творчество нашего главного повара. Я рассказал об этой заметке в совете министров. Бриан говорит, что ‘неудобно’ пропустить ее. Решено не пропускать ее в печать.
Вашингтонские телеграммы о положении в России, а также телеграммы из Петрограда и из русской ставки привели совет министров к убеждению, что нам надо послать авторитетную миссию к императору Николаю II и обратить его внимание на производство снаряжения и на настоятельную необходимость более активного сотрудничества. Фрейсине особенно настаивает на этом последнем пункте. Совет министров принимает решение, что поедут Рибо и Тома. Рибо возражает, говорит, что его отсутствие будет превратно понято и что его присутствие в Париже может оказаться крайне необходимым. Не думает ли он, что, отсутствуя в Париже, он не сможет стать председателем совета министров? Это предположение представляет интерес для меня лично. Однако совет министров в такой мере настаивает на своем решении, что Рибо не решается отказаться.
Мальви получил от префекта департамента Изеры письмо, которое показывает нам опасное состояние умов у отпускников с фронта. Час от часу становится все более необходимым, чтобы офицеры входили в более близкий контакт с солдатами и беседовала с ними.
Бриан предлагает назначить нашим посланником в Румынии генерала Жюлиана, военного атташе в Бухаресте, и одновременно снять Блонделя.
Он предлагает также снять Гильмена и послать в Грецию Жоннара. Эта мысль принадлежит Роберу Давиду. Я не верю в целесообразность этих перемен. Но Бриан уже принял это решение, и совет министров соглашается с ним.
Рибо сообщает дополнительные сведения о своей поездке в Лондон. Когда нам будет открыт кредит в 1 Ґ миллиона фунтов стерлингов, Английский банк отпустит нам треть его в золоте, но в качестве нашего вклада золото будет продолжать фигурировать в счетах Английского банка.
За последний год мы уплатили Англии за фрахт 1394 миллиона, 48 процентов нашего фрахта приходятся на долю Англии. [434]
Был у меня Жан Дюпюи, толстый и круглый, обливающийся потом. ‘Я разошелся с Шарлем Эмбером, — говорит он мне (надолго ли? Этого никогда не знаешь). — Я намерен основать газету ‘Eveil’, финансировать ее будет фабрикант уродоналя Гро. Эмбер хотел сделать меня своим доверенным лицом, своим фактотумом Мне это надоело. Это бандит, способный на все. Несколько месяцев назад он послал меня к Вивиани предписать ему не брать в министры Жана Дюпюи. А потом он пытался снять с себя ответственность за этот шаг и свалить ее на Бюно-Варильа. О вас он отзывается в весьма нелестных выражениях’.
Жозеф Рейнах прислал ко мне Жюля Лорисса из Рубе, компаньона Эжена Мотта, с тем чтобы он рассказал мне про нужду жителей оккупированных провинций.
Марсель Хабер пришел благодарить меня за награждение его военным крестом. Он утверждает, что кампания против меня в значительной мере ослабела и что я снова пользуюсь доброй долей своей прежней популярности. Он приветствует это в интересах общественного порядка и национального действия.
Члены Академии Потье, Боннье и Кериу беседовали со мной об Обществе современного французского искусства.

Среда, 19 апреля 1916 г.

Вчера вечером выехал из Парижа с генералом Роком. В восемь часов прибыли в Неттанкур. Нас встретил здесь генерал Эмбер, но мы тотчас же простились с ним и поехали на автомобиле в Лавуа, в штаб-квартиру генерала де Базелера, командующего левым сектором. Он чрезвычайно возмущен прискорбным поведением 111-го полка. Ведется следствие, по мере надобности будут вынесены заочные приговоры. Но в общем, по словам генерала, дух войск хорош.
Потом поехали в Вилль-сюр-Кузанс, штаб-квартиру генерала Бальфурье, командующего сектором Эн. Бальфурье тоже в общем доволен положением. Он продолжает ожидать сильных атак на тригонометрический пункт 304.
От него направились в Сиври-ла-Перш, штаб-квартиру генерала Бертело, командующего сектором Мортомм-Кюмьер. Этот генерал по-прежнему веселый толстяк, но после [435] неудачи под Суассоном он стал очень боязливым. Он готовит небольшое наступление силами двух-трех рот, чтобы улучшить наши позиции близ Мортомм-Кюмьер. По его просьбе я вручил несколько крестов и медалей офицерам и унтер-офицерам, расквартированным в Сиври-ла-Перш.
Все три сектора, которые мы объехали, занимают каждый очень узкое пространство и тянутся более в глубину. По мнению генерала Рока, это несколько вредит связи между ними, и лучше было бы объединить командование несколькими корпусами в руках одного начальника, последний, конечно, будет подчинен Петену, но установит более тесную связь между секторами.
Заехали в Фромеревилль, ожесточенно бомбардируемый неприятелем. Мы искали здесь генерала Леконта, командующего 10-й дивизией под началом генерала Бертело, но его здесь не оказалось, зато мы видели войска, расквартированные в этой деревне, полностью эвакуированной жителями и сильно пострадавший от бомбардировки.
Поехали завтракать в форт Сартелль. Когда мы достигли въезда, неприятель обнаружил нас, и довольно близко от нас упало несколько снарядов 13-дюймовых австрийских орудий. Эти снаряды отличаются тем, что свист их слышен лишь тогда, когда они приблизились к месту своего падения. Мы вошли в форт. Комендант форта — лейтенант Мюрат, сын принца Иоахима. Гарнизон форта состоит из роты возрастного класса 1896 г., употребляемого для работ в окрестностях. Когда мы осматривали казематы и помещения для пулеметов и орудий, вокруг продолжали разрываться гранаты. Закусили холодной говядиной в комнате, служащей спальной графу Мюрату.
По распоряжению генерала Петена снова ставят орудия в фортах, с которых их поторопились снять, слишком пространно понимая упразднение крепостей. Само собой разумеется, форты должны служить теперь опорными пунктами для боевых позиций. Но загадочное оставление Дуомона привело теперь, пожалуй, к чрезмерной реакции: мы чуть ли не собираемся снабдить фортами небольшие пункты, неспособные держаться в случае осады. [436]
Из форта Сартелль мы вышли пешком, чтобы неприятелю труднее было обнаружить нас. Мы пробирались лесом и полем, по мокрым кочкам, и так дошли до Регре, где находится штаб-квартира генерала де Куана. Этот генерал командует 23-й и 24-й дивизиями, которые охраняют фронт вдоль изгиба Мааса от Мортомм-Кюмьера до Бра.
Регре напомнил мне странички из мемуаров Гете, где он говорит об этой коммуне по поводу другого штаба, по поводу пребывания союзников под стенами Вердена в 1793 г. К счастью, теперь на этом участке фронта равнина залита водой, и наводнение служит защитой для наших войск. Работы ведутся здесь, как и во всех других секторах, уже посещенных нами, но они ведутся с запозданием, и можно лишь удивляться, как это оборонительные позиции Вердена так долго оставались недостаточно оборудованными.
Через Глорие, который тоже напомнил мне Гете, направляемся по дороге, идущей у подножия цитадели в Ла-Бево. Эта дорога теперь все время обстреливается неприятельской артиллерией. Пришлось настаивать, чтобы нам дали пойти этим путем. Равнина усеяна воронками, образовавшимися от взрывов тяжелых снарядов. С каждым моим приездом я нахожу все больше развалин, местность представляет все более печальный вид. В Ла-Бево генерал Нивелль, командующий 111-м корпусом перед Дуомоном и Во, объясняет нам подготавливаемые им наступления. Они имеют целью выручить форт Во, тесно сжатый немцами, и, если возможно, отнять у неприятеля форт Доумон. Генерал говорит ясно и толково и производит впечатление хладнокровного и решительного человека. Из всех генералов это один из тех, кто произвел на меня и Рока наиболее выгодное впечатление. В Ла-Бево находится также генерал Манжен, командующий 5-й дивизией (она входит в 111-й корпус), дивизия его в настоящее время на отдыхе. Невысокого роста, смуглый, пылкий, он показался мне несколько похудевшим.
В Бетенкуре мы говорили с генералом Дюшеном, командующим на участке от Эпарж до Эй. На его участке было до сих пор спокойно, но на днях неприятель энергично атаковал Эпарж. [437]
Наконец, в Дье мы посетили генерала Боре, которого я недавно наградил орденом в Эльзасе. Он командует на участке от Эпаржа до Сен-Мигиеля. До сих пор на этом секторе было очень спокойно.
После всех этих посещений мы возвратились в Суйи и остановились в штабе генерала Петена.
Он по-прежнему верит в успех, но желал бы, чтобы ему оставили на все время 24 дивизии и 6 дивизий резервов. Рок, как и Жоффр, находит, что он несколько преувеличивает.
По словам Петена, наши потери с 21 февраля по 5 апреля составляют 97 тысяч, из них 12 163 убитыми, 68 835 эвакуированными ранеными и 16 043 пропавшими без вести — в эту последнюю цифру входят убитые, раненые, а также пленные без ранений. 15 апреля общая цифра потерь всех категорий составляла вероятно 107-108 тысяч. Потери же немцев на тот же день, по самым надежным подсчетам, должны составить около 278 тысяч.
Петен вызвал на доклад своих офицеров связи и начальников отдельных управлений. Они в нашем присутствии вкратце изложили все происшедшее со вчерашнего дня в каждом корпусе и по каждому виду оружия. Но, естественно, они говорят гораздо меньше того, что мы узнали на местах у всех корпусных командиров, по-видимому, Петен, у которого нет времени видеться со своими генералами, получает информацию только от своих офицеров связи. Неужели он впадает в ту же ошибку, что другие? О нем не хотелось бы этого думать.
Мы с запозданием вернулись к ожидавшему нас поезду, который отвез нас в Париж.

Четверг, 20 апреля 1916 г.

Вернулись в Париж в восемь часов утра. На Восточном вокзале меня встречали Дюбайль и оба префекта.
Совет национальной обороны. Присутствуют Жоффр и Кастельно. Жоффр зачитывает длинную записку, заполненную рассуждениями на дипломатические темы. На Рибо, Буржуа, Фрейсине и Бриана эти рассуждения производят впечатление большой наивности. [438]
В записке говорится, что правительство должно потребовать от Румынии конкретного ответа, прежде чем мы составим свой план военных действий на Балканах.
Бриан, Рибо, Буржуа и Фрейсине заявляют, что всякий новый демарш в Румынии будет тщетным, пока мы не проявим свою военную силу. Дипломаты рассчитывают на армию, а военные — на дипломатию. В своих объяснениях Жоффр дает понять, что мы, возможно, будем поставлены перед необходимостью сократить экспедиционный корпус в Салониках. Бриан, Буржуа, Рибо и Фрейсине энергично протестуют против такого предположения. Фрейсине объявляет экспедиционный корпус ‘неприкосновенным’ и требует, чтобы мы не изменяли постоянно однажды принятых решений. Тогда Жоффр сам отвечает, что сокращение наших сил в Салониках было бы тяжелой ошибкой. В чем же дело?
Жоффр зачитывает очень твердую и очень разумную телеграмму, доставленную им для отправки Саррайлю. Она находится в прямом противоречии с двумя первыми разделами его записки.
Правда, в последнем разделе говорится, что нам нельзя будет уйти из Салоников.
Рибо и Буржуа признаются мне, что они в отчаянии от стольких противоречий.
Затем перешли к вопросу об окопных орудиях. По-видимому, Жоффру известна только пушка 58-миллиметрового калибра, и в данный момент он не может сообщить ничего конкретного. Я настоятельно требую, чтобы товарищу министра была предоставлена возможность сделать необходимые заказы.
Я требую также, чтобы в Бурж послали 150 токарей по металлу, что даст возможность увеличить суточную продукцию жерл для орудий с 20 до 25. Жоффр, видимо, полагает, что у нас достаточно 75-миллиметровых орудий, и не склонен посылать этих 150 токарей. Посовещавшись с Роком, я напоминаю Жоффру, что его генералы жалуются на недостаток орудий 75-миллиметрового калибра.
Во второй половине дня у меня был Леон Берар. Он уверяет, что Тардье, Мажино и несколько других лиц интригуют [439] против правительства. Тардье приобретает большой авторитет в палате, где он кичится своим пребыванием на фронте. Меня посетили еще Девелль, Сегюр, который пригласил меня на празднество с благотворительной целью, и Ж. Аннеси, который жалуется, что все еще не получил своего английского ордена.

Пятница, 21 апреля 1916 г.

Рене Бенар снова в штатском. Тома посылает его в Италию с миссией довольно неопределенного характера, и он пришел проститься со мной.
Райберти принес мне свой труд по вопросам артиллерии.
Мой друг Жибу спрашивает меня, не могу ли я добыть ему разрешение поехать в Сомм-Сюипп на могилу одного из своих сыновей.
Во второй половине дня я посетил мастерскую на бульваре Бертье, в которой Каррье-Беллез работает над художественным произведением в память героев войны. Макет уже готов: на ступеньках символического монумента — генералы, направо и налево от них — герои, заслужившие военный крест, войска со знаменами, на громадных пилястрах запечатлены имена павших героев. Перед триумфальным монументом — памятник, увенчанный фигурами четырех солдат, несущих урну, перед памятником — коленопреклоненная женщина в глубоком трауре.

Суббота, 22 апреля 1916 г.

Вивиани заявил вчера в совете министров, что некоторые парламентарии добиваются от него немедленного обнародования закона о военных судах, принятого на днях парламентом. Этот закон дает военным судам право применять наподобие исправительных судов закон Беранже, применять к осужденным смягчающие вину обстоятельства и давать отсрочку наказания. Эти льготы хотят распространить на военнообязанных, преследуемых за освобождение от службы обманным образом. ‘Я скорее уйду, чем уступлю’, — восклицает Вивиани, и совет министров единогласно постановляет не обнародовать закона до конца процессов. [440]
Но вечером, к моему великому удивлению, закон тем не менее был прислан мне на подпись в срочном порядке. Я заявил, что не подпишу его, пока не состоится новое постановление совета министров.
Сегодня утром Вивиани совершенно наивно объясняет мне, что он уступил настояниям Цеккальди. ‘Да, — говорю я, — но вчера вы сказали мне, что скорее уйдете, нежели обнародуете тотчас этот закон. Так как я не желаю, чтобы вы ушли, я отказываюсь подписать его и, поскольку это от меня зависит, не подпишу его до окончания процесса’. Совет министров принял мою точку зрения.
На заседании совета министров Фрейсине настаивает на том, чтобы Рибо поехал в Россию. Рибо категорически отказывается и заявляет, что его присутствие необходимо во Франции ввиду возрастающих финансовых трудностей. Буржуа ссылается на состояние своего здоровья, действительно очень плохое. Тогда Фрейсине называет Вивиани, который изъявляет свое согласие. К сожалению, когда Вивиани поехал со мной в Россию, он, несмотря на все свои достоинства, произвел там плохое впечатление. Он хворал и показался угрюмым, капризным, невоспитанным, он сильно шокировал приближенных императора.
Бриан прислал ко мне Франклена Буйона, последний решительно высказывается против того, чтобы правительство и я придали официальный характер международной торговой конференции. Вопрос этот обсуждался сегодня в палате депутатов. Бедус, Мурье и некоторые другие депутаты порицали Шоме за то, что он дает этой конференции титул межпарламентской конференции. Бриан теперь находит, что я не должен выступать на этой конференции. А между тем вчера именно он просил меня выступить на ней.

Вторник, 25 апреля 1916 г.

На последнем заседании совета министров было решено, что я передам Вивиани и Тома при их отъезде в Россию письмо к царю. Сегодня я зачитал в совете министров составленный мною текст письма, и он был единогласно одобрен. Фрейсине заявил, что не следует изменять ни строчки в [441] моем наброске. Буржуа желает лишь, чтобы письмо носило личный характер, дабы русским министрам, а именно пацифистам и германофилам среди них, не стали известны те места, где говорится о потерях, понесенных Францией.
Рибо докладывает, что он с большим трудом добился финансового соглашения с Англией. Соглашение остается в таком виде в каком оно было зафиксировано во время пребывания Рибо в Лондоне. Но Английский банк, под давлением Мак-Кенна, ставит условием, чтобы до погашения открытых нам кредитов, другими словами, до заключения мира, Франция не требовала каких-либо кредитов на английском рынке. Рибо отказывается взять на себя столь определенное обязательство. Он пишет Мак-Кенна лишь то, что, если нам понадобятся новые кредиты, мы прежде всего войдем в соглашение с английским правительством. В сущности, дело в том, что Мак-Кенна, настроенный пацифистски, относится к этому соглашению очень отрицательно и желает сокращения военных расходов у союзников.
Совет министров очень встревожен проявляющейся в некоторых английских и русских кругах тенденцией затянуть войну и добиваться решения лишь в 1917 г. Рибо находит, что такое затягивание войны невозможно в финансовом отношении, Мальви считает, что оно будет неприемлемым для общественного мнения. В последнее время он особенно настаивает на этом, несомненно, под давлением Кайо и его друзей. ‘Bonnet rouge’ сообщает, что Кайо поехал в Швейцарию и Италию. С какой целью?

Среда, 26 апреля 1916 г.

Вивиани и Тома беседуют со мной о своей поездке в Россию. Путь через Архангельск теперь закрыт льдами, министры попытаются вернуться этим путем, но теперь они едут через Берген. Вивиани берет с собой жену. Английское адмиралтейство предоставляет в их распоряжение быстроходный крейсер. Вивиани будет хранить при себе мое письмо к царю и уничтожит его в случае разрыва с Россией. Я советую Вивиани и Тома настаивать на вопросах о снаряжении, контингентах и Румынии.
Депутат Англес, мобилизованный в качестве летчика в укрепленном лагере Парижа, говорит мне, что его товарищи по [442] авиации все прекрасно несут свою службу и огорчаются тем, что на них смотрят, как на укрывающихся от фронта. Он указывает на опасность, которой они подвергаются во время ночных перелетов и воздушных разведок, причем эта опасность не приносит им никакой славы. Англес просит меня посетить как-нибудь его товарищей, и я обещаю ему это.
Доктор Булумье, Готье де Кланньи и Санбеф просят меня принять патронат над основанным ими национальным союзом раненых на войне. Я обещаю при условии согласия военного и морского министров.
Жоннар пришел ко мне сказать, что он согласен принять пост посланника в Афинах или даже временное назначение. Зато он хотел бы, чтобы в свое время его назначили губернатором Сирии.

Четверг, 27 апреля 1916 г.

Короткое заседание совета министров. Даются последние указания Вивиани и Альберу Тома.
Длинная дискуссия по поводу требования губернатора Люто открыть судебное преследование против епископа города Константины. Этот прелат, видимо, горячий и несдержанный, напечатал в ‘Semaine religieuse’ резкие статьи, по недосмотру пропущенные цензурой. Эти статьи содержат преступные деяния, покрытые, однако, давностью. Но кроме того епископ произнес недавно в Бискре проповедь, в которой утверждал, что Франция несет кару за свою вину и заслужила эту войну. Впрочем, это сказано в туманных выражениях. Мальви стоит за судебное преследование, Бриан и Вивиани предпочитают оставить дело без последствий, тем более что революционеров не преследовали за гораздо более преступные речи. Совет министров присоединился к мнению Бриана и Вивиани.
Депутат Луи Марен и мэр города Нанси Симон были у меня с настоятельной просьбой прислать орудия 305- и 340-миллиметрового калибра, так как немцы строят новую площадку на более отдаленном расстоянии для новой бомбардировки города. Я обещал поговорить об этом с главнокомандующим. [443]

Пятница, 28 апреля 1916 г.

Утром заседание совета национальной обороны.
Я сообщаю генералу Жоффру о требовании мэра города Нанси и настаиваю на том, чтобы в отряд лотарингской армии были посланы орудия 305- и 340-миллиметрового калибра.
Я обратил также внимание главнокомандующего на грабежи, совершаемые солдатами в Вердене и остающиеся безнаказанными.
Затем обсуждался вопрос о контингентах. Тогда как военная комиссия сената считает, что число наших пленных намного превышает 141 тысячу, совет национальной обороны в отличие от этой преувеличенной пессимистичной оценки приходит к убеждению, что действительная цифра пленных намного менее 141 тысячи.
Специально вызванные генерал Грациани и полковник Жиро подтверждают это. Решено, что они основательнее изучат цифры, и мы получим исправленный вариант.
Во второй половине дня в Трокадеро состоялся концерт в пользу госпиталя маркизы де Сегюр и организации помощи артистам. Участвовали три больших оркестра: республиканской гвардии, итальянской королевской гвардии и английской гвардии. Я присутствовал с мадам Пуанкаре, Титтони в Берти. Горячие приветствия со стороны публики и огромной толпы, собравшейся на площади Трокадеро поглядеть на гвардию.
У меня был депутат от Вогез Верло. Он хлопочет по поводу одного прошения о помиловании.
Принял графа Остророга. Он хлопотал в министерстве иностранных дел о каком-либо назначении для себя, — не знаю, каком именно, но получил отказ. Боится, что он на плохом счету у министерства, и действительно, из ‘зеленых’ явствует, что он состоит на жаловании у Греции. Он уезжает в Англию.
Клотц и Шарль Дюмон принесли мне отчет о своей поездке в Верден. Они тоже уверены, что открыли Америку. В разговоре высказываются против Рибо, упрекают его в недостатке энергии, так как он не взимает налогов во время войны. [444]

Суббота, 29 апреля 1916 г.

Сегодня не было заседания совета министров.
Поехал с мадам Пуанкаре осматривать лазарет автомобильного клуба на улице Габриель, дом No 4, он помещается в частном особняке, предоставленном для этой цели владельцем. Вручил военную медаль и военный крест самому младшему сыну доктора Вик из Сампиньи в присутствии родителей.
Пенлеве привел ко мне богатого грека Захарова, собственника газеты ‘Exelsior’. Я благодарил его за его щедроты. Он много жертвует в пользу университета, а в Греции — в пользу Венизелоса и наших друзей.
Филипп Бюно-Варильа, продолжающий служить в чине майора, был у меня по поводу своего сына, которого немцы задерживают в качестве заложника, чтобы добиться от нас помилования майора Эклера, поджегшего Крейль. Я доказываю своему посетителю невозможность такой сделки и говорю, что немцы взяли так в заложники не одного из моих родственников — об этом я узнал вчера из одной расшифрованной нами телеграммы.
Пенлеве привел ко мне также Говелака, который снова говорит мне о желательности нашей пропаганды в Соединенных Штатах.
Мне нанес визит адмирал Кошпра, назначенный вице-председателем Высшего морского совета.
Кергезак устно подтверждает мне то, что писал в своей записке. Он считает, что генерал де Мондезир был бы неплох во главе нашей военной миссии в Бухаресте, но эта миссия должна опереться на предшествующую ей организацию экономической и финансовой связи, кроме того, не следует заявлять громогласно о прибытии французских офицеров и Бухарест, так как это побудит немцев в свою очередь послать своих офицеров.
Шарль Бенуа напоминает мне, что хотел бы участвовать во французской делегации на мирной конференции! [445]

Воскресенье, 30 апреля 1916 г.

Между пятью и шестью часами в Елисейском дворце состоялся прием членов международной торговой конференции. Буфет, открытый сад, прекрасная погода. Делегаты явились в большом числе: англичане, итальянцы, сербы, португальцы. Присутствуют также Титтони и Луццати. Они весьма удовлетворены резолюциями конференции и господствовавшим на ней согласием. Итальянцы важничают, они болтливы и надоедливы. Сербы выражают мне опасение, что Англия сохраняет тайную симпатию к болгарам.

Глава пятая

Под Верденом генерал Нивелль сменяет генерала Петена. — Поездка в Бурж. — Англия и морская война. — Реймс. — Архивы и шампанское. — Бриан и декрет о закрытии сессии парламента. — Взятие немцами пункта 304. — Симпатии Швейцарии. — Возбуждение в палате. — Поездка в Нанси и в лес Парруа. — Поездка в Бельгию. — Прием членов Российского государственного совета и Думы. — Посещение укрепленного района Вердена. — Поездка на Сомму.

Понедельник, 1 мая 1916 г.

Бриан все еще отдыхает в Нормандии.
Жюль Камбон беседовал со мной по поводу телеграммы из Греции. Он, как и я, того мнения, что мы должны добиться разрешения проезда сербов по железной дороге. Но он говорит, что Бриан телефонировал из Кодебека Маржери и Бертело и поручил им в его отсутствие договориться с Фрейсине. Бриан, конечно, хочет загладить свое невнимательное отношение во время конференции союзников. Во всяком случае Камбон считает, что только он, Камбон, должен вести переговоры с Фрейсине, он жалуется, что Вертело и Маржери продолжают отстранять его.
Бертело учредил за границей с помощью агентов Maison de la Presse (Бюро печати) своего рода всемирную полицию и [446] замечательно направляет все нити помимо агентов. Жюль Камбон боится, как бы Бюро печати, которое располагает большими суммами, в одно прекрасное утро не оскандалилось.
Дени Кошен говорит мне, что по его инициативе организован консорциум крупных французских заводов с целью вырвать у Германии производство красящих веществ. Он жалуется на затруднения, которые создают ему министерство торговли и химик Бэаль, советник министерства.
Вернувшийся в Париж генерал де Мондезир заявляет мне, что сербская армия будет украшением нашей восточной армии. Она представляет собой однородное и крепкое целое. Он с большой похвалой отзывается о наследном принце. Я говорю ему, что Бриан собирается дать ему назначение в Бухарест, но говорю об этом сдержанно, так как все это находится еще в стадии предположений.
Новое столкновение между Жоффром и Саррайлем.
Если не ошибаюсь, вина на стороне Жоффра, который не уточнил заранее функции нашей миссии, остающейся при сербской армии.
Со своей стороны виноват и Саррайль, который, как всегда, проявил подозрительность и властность.

Вторник, 2 мая 1916 г.

Генерал Пенелон сообщил мне, что генерал Петен сегодня принимает командование над центральной армейской группой, а генерал Нивелль заменит его во главе верденской армии. Петен продолжает, впрочем, руководить операциями, но штаб его переезжает в Бар-ле-Дюк. Пенелон утверждает, что все эти перемены были полностью согласованы с Петеном. Но все это несколько тревожит меня, и я предпочел бы, чтобы Петен до конца сражения под Верденом оставался в Суйи. Генерал Лебрен занял место генерала Нивелля.
Пенелон сказал мне также, что в войсках под Верденом было много прискорбных случаев нарушения дисциплины, что Клемансо не прав, превознося солдат за счет начальства, что ‘Berliner Tageblatt’ публикует теперь показания пленных французских солдат, жалующихся на продолжительность войны. Пенелон уверяет меня, что наконец приняты к руководству [447] мои советы и офицерам отдан приказ поддерживать более тесный контакт с солдатами и внушать им нравственные начала. Несомненно, у наших бравых солдат легко пробудить прекрасные добродетели.
Инцидент с Саррайлем еще не улажен. По мнению Пенелона, генерал ищет предлога, чтобы не начать наступления. Мы, говорит Пенелон, не должны попасть в эту ловушку и дать Саррайлю желательный ему предлог, посылая ему неумные или неполные приказы.
Впрочем, зять Саррайля, капитан Буэ, посетивший меня сегодня, является горячим сторонником наступления. Он утверждает, что его тесть ничего не писал принцу Александру, не просил его действовать со своей армией у Санти-Каранта. (В таком случае откуда взял свою информацию Бриан?) Он считает греческого короля и его правительство нашими непримиримыми врагами и думает, что за несколько недель до наступления надо объявить осадное положение в Салониках.

Среда, 3 мая 1916 г.

Во второй половине дня я посетил собрание общества драматических писателей на улице Геннер. Вспомнил старые времена, когда работал в суде, встретил старых и верных друзей.

Четверг, 4 мая 1916 г.

Поехал с генералом Роком на аэродром в Бурже. По дороге министр рассказывает мне, что у него был Клемансо и просил у него разрешения для поездки на фронт, Рок устроил ему это. Клемансо сообщил ему, со слов генерала, которого он не пожелал назвать, совершенно ребяческий план наступления. Это наступление должно произойти на севере от Вердена, там, где, по мнению генерала Петена, всякий захват территории у неприятеля не представляет никакой тактической выгоды и возможен лишь ценой больших жертв.
В Бурже комендант аэродрома Леклерк представил мне офицеров-летчиков, среди них двух депутатов, Англеса и Лебея. Сопровождаемые генералом Дюбайлем, мы осмотрели эскадрильи, затем присутствовали при опытах торпедирования воздушных [448] мишеней. Торпеды находятся на обеих сторонах самолетов. Их бросают посредством электричества при приближении самолета к цели нападения, но дело весьма затрудняется тем, что пилот, прицелившись и пустив первые торпеды, должен быстро отвести самолет в сторону, чтобы самому не подпасть под действие торпед. Действительно, во время испытаний на наших глазах произошла тяжелая катастрофа, и кроме того, лишь немногие торпеды попали в цель. В общем, опыты показали, что для достижения благоприятных результатов нам необходимы пилоты более квалифицированные и аэропланы более совершенной конструкции. Зато мы присутствовали при прекрасных полетах бомбовозов, выстроившихся в боевом порядке.
Когда мы возвращались, распространился слух о моем присутствии, и нас встречала большая толпа народа, особенно из рабочих кварталов. Генерал Рок был очень поражен оказанным нам приемом.
В конце дня был у меня Мильвуа и долго говорил мне о пушке Арше, которую требуют в окопы многие солдаты.

Пятница, 5 мая 1916 г.

Сенатор Делонкль и генерал Бонне просят меня послать своего представителя в воскресенье в Трокадеро на праздник, устраиваемый с благотворительной целью для одной организации помощи раненым.
Сенатор да Сен-Кантен, потерявший недавно мать, благодарит меня за соболезнование. Он сообщает мне, что в Кавальдосе общее настроение прекрасно.
Шекри Ганем требует, чтобы мы не уступали англичанам в вопросе о Палестине.
Фернан Давид и гравер Коппье показывают мне некоторые изменения в редакции и оформлении диплома в память о павших на войне.
Воскрешенный Брианом ‘Le Courrier du Parlament’ умудрился сегодня соединить дифирамб Кайо с очень слабой статьей против Клемансо.
Прекрасная статья о Клемансо в ‘Fantasio’. Пьер Милль передает мне через нашего общего друга, что эта статья написана им. [449]

Суббота, 6 мая 1916 г.

Совет министров. Бриан, как всегда рассеянный, возвращается к мысли об удалении Гильмена и о замене его Жоннаром. Он говорит, что еще раз обратится к Жоннару, а на место генерала имеет в виду Брюжера. Рибо и Думерг считают, что Брюжер слишком стар. Решение не было принято.
В Бухарест Бриан желает теперь послать Сент-Олера с генералом де Мондезиром.
Бриан получил от Берти ноту, в которой английское правительство в связи с закрытием нами порта в Суде вносит предложение возобновить перед Грецией обязательство эвакуировать после войны все занятые порты. По мнению Бриана, мы должны согласиться на это. Он, очевидно, не знает о двух телеграммах, в которых Гильмен высказывает серьезное возражение против этого. Я читал эти телеграммы. Совет министров решает указать Англии на желательность сослаться в ноте Греции на ноябрьские соглашения. Решено также затребовать от Гильмена уточнения его точки зрения, как он сам вызвался это сделать. Но Бриан, как видно, так равнодушен и даже чужд этой дискуссии, что не знаю, выполнит ли он это решение и если выполнит, то как.
Англия отправила в наше министерство иностранных дел ноту, в которой просит Францию отказаться вместе с ней от Лондонской декларации 1909 г. относительно условий морской войны. В ноте говорится, что, если Франция не присоединится к этому шагу, Англия предпримет его одна. Буржуа замечает по этому поводу, что, если Англия и Франция откажутся от определенной доктрины, не заменив ее другой, мы в один прекрасный день окажемся в затруднительном положении и не сможем ответить на запросы Америки.
Ответ Германии на американскую ноту очень коварен и может побудить Соединенные Штаты предъявить Англии и нам нежелательные возражения. Я поддерживаю замечания Буржуа и кроме того подчеркиваю, что не может быть речи об отказе от блокады или даже об ослаблении ее. Напротив, ее надо усилить, но было бы хорошо сформулировать доктрину, оправдывающую блокаду и устанавливающую, что при [450] современной морской воине, т. е. при подводных лодках и минах, действенная блокада в территориальных водах уже невозможна и поневоле должна быть заменена другим видом блокад. Адмирал Лаказ того же мнения. Постановлено, что министр без портфеля Кошен (которого совет министров раньше уполномочил ведать вопросами, касающимися блокады), Бриан и Лаказ при сотрудничестве трех юрисконсультов — Рено, Вайсса и Фромажо — сделают попытку сформулировать несколько общих положений, которые будут представлены на рассмотрение и одобрение Англии. Я указываю, что Англия вряд ли проявит активное сотрудничество в выработке общей доктрины, так как всякое обобщение противно британскому духу.
Главная квартира требует, чтобы в виде предосторожности были вывезены из Реймса архивы, 80 миллионов бутылок шампанского в погребах, банковские счета, прядильные машины и ткацкие станки. Совет министров, в принципе, соглашается на эту эвакуацию. Дивизия немецкой гвардии переброшена из России к Реймсу, и у нас считают возможным наступление на этот город, находящийся в 1200 метрах от неприятеля.
Совет министров решает не заседать в ближайший вторник, а назначить на этот день заседание совета национальной обороны со следующей повесткой: контингенты, наступление на салоникском фронте, подготовка франко-английского наступления, вопрос о запасах снаряжения.
Мессими показывает мне свое письмо Бриану, в котором он одобряет идею обновить состав главной квартиры, но резко критикует состоявшиеся назначения. Он констатирует, что большинство назначенных офицеров никогда не командовали на фронте или же провели на фронте лишь несколько часов. Пополнять главную квартиру одними теоретиками является несколько парадоксальным.
В конце заседания Бриан, волнуясь и горячась, заявляет, что если парламент, как он того ждет, потребует от него отказа от декрета о закрытии парламентской сессии на летние каникулы, он не согласится взять на себя такое обязательство. В прошлом году он не был против такого обещания, [451] но, ввиду того, что парламентские комиссии то и дело присваивают себе не принадлежащие им права и ввиду постоянных интриг врагов кабинета, он твердо решил не поступаться никакими прерогативами правительства. Он заявляет, что предпочтет уйти, нежели уступить.
Рибо и Самба удивлены и встревожены этим резким выступлением. Самба, улыбаясь, упрекает меня в том, что я ‘взвинтил Бриана’. Но Бриан сам ‘взвинтил’ себя без всякого моего участия, и я протестую против слов Самба, тоже улыбаясь. В том же тоне я прибавляю, что, если бы я желал декрета о закрытии сессии, у меня есть для этого средство: переменить кабинет. На это Рибо возражает, тоже улыбаясь, что это было бы с моей стороны личной политикой и могло бы создать конфликт между мной и парламентом.
Буржуа замечает, что Бриан несомненно сумеет ничего не обещать депутатам и обойтись при этом без угроз и что все уладится.
Пенелон признает, что пункт 304, вероятно, будет взят немцами. Что станется тогда с позицией Мортомм? Генерал Бертело говорил мне, что, если пункт 304 падет, положение Мортомм будет очень тяжелым.
Ужасающая неизвестность.
Бывший депутат и старый мэр Туля Дени, мобилизованный в чине капитана на службу в тылу, просит меня дать ему место в моей военной канцелярии! Я отвечаю ему вежливым отказом.

Понедельник, 8 мая 1916 г.

По словам Пенелона, Клемансо, который продолжает свою поездку по фронту в обществе своего брата Альбера и офицеров генерального штаба, в полном восторге, возносит генеральный штаб до небес и заявляет, что он прежде недооценивал его. Клемансо обвиняет парламентские комиссии в том, что они напрасно настояли на постройке железной дороги Неттанкур — Флери — Дюньи. Одним словом, он поклоняется тому, что ненавидел… Но надолго ли? Если бы его нынешние взгляды могли быть долговечными, какой мощной силой был бы он для Франции! [452]
Фрейсине был у меня и рассказал следующее: по имеющимся у него частным сведениям, Сабахаддин утверждает, что турецкий посланник в Берне уполномочен обещать, что, если Россия откажется от Константинополя, турки прогонят немцев и откроют Дарданеллы.
Фрейсине находит, что Рибо должен использовать сражение под Верденом для выпуска нового займа.
Утром был у меня Дешанель и просил принять патронаж над франко-бельгийским комитетом, основанным по его инициативе, Мне не совсем ясны задачи этого комитета.

Вторник 9 мая 1916 г.

Совет обороны.
Изучение вопроса о контингентах не закончено. Жоффр нам детально объясняет, что он теперь приблизительно согласен с планом Саррайля, но находит этот план слишком широким, слишком разбросанным и хотел бы, чтобы Саррайль сжал его, однако ответственность должен взять на себя командующий восточной армией. Саррайль согласился действовать только с имеющимися в наличии силами.
Буржуа и Рибо не удовлетворены этим результатом. План Саррайля предполагает вводить в бой все войска и за недостатком контингентов не оставляет общего резерва, поэтому Саррайль не сможет использовать победу, если ему удастся прорвать болгарский фронт.
Буржуа и Рибо высказываются за отправку подкреплений Саррайлю. Жоффр и Кастельно протестуют и говорят, что нельзя снимать новые войска с фронта, на котором последует решение.
Бриан, Буржуа, Рибо и я отвечаем, что победа на Балканах привела бы к наступлению Румынии, запугала бы Болгарию и нанесла бы Германии моральный удар, чреватый серьезными последствиями.
Жоффр огласил полученное им от Робертсона письмо, в котором последний требует, чтобы план Саррайля был сообщен английской восточной армии и предварительно согласован между Англией и Францией. Письмо показывает, что англичане еще далеко не склонны принять участие в наступательных операциях на Балканах. [453]
Я настаиваю на скорейшем согласовании с англичанами этого принципиального вопроса и замечаю, что можно было бы при этом случае указать им на желательность отправки двух английских дивизий из Египта в Салоники для создания резерва, одновременно можно было бы настаивать в Петрограде на отправке двух русских бригад.
По вопросу о русской бригаде никаких возражений. Морское министерство принимает меры для ее транспортировки {169}. Но относительно английских дивизий Жоффр заявляет, что они не имеют снаряжения для операций на Балканах, и Кастельно подчеркивает что они будут полезнее во Франции, чем в Салониках.
Во Франции имеются сорок семь английских дивизий, из Англии должны прибыть еще три дивизии и пять остаются в Египте. Совет постановляет, что вопрос о двух английских дивизиях будет разрешен на ближайшем заседании совета министров.
Кастельно, который прежде полагал, что решение возможно только на востоке, совершенно изменил свое мнение, с тех пор как Саррайль стоит во главе восточной армии.
Я требую точных сведений о потерях под Верденом. Кастельно достает из кармана записную книжку и зачитывает следующие цифры, не соответствующие тем, которые были даны нам раньше.
25 апреля: 125 тысяч пленных, 16 594 убитых, опознанных на наших позициях, 57 142 раненых, эвакуированных в наши госпитали, и 51 или 52 тысячи без вести пропавших.
Не исключена возможность, что немцы действительно взяли то количество пленных, какое они указывают.
Если Верден будет взят, какое несчастье! Если он будет спасен, сможем ли мы когда-либо забыть, какой ценой?
Я очень твердо и даже резко заявляю совету, что считаю недопустимой недостаточную осведомленность правительства, и выражаю сожаление, что не могу сам отдавать приказы. Все согласны со мной, но никто не дает приказаний.
Затем мы рассматриваем данные о снаряжении. Я настаиваю на форсировании производства снарядов для тяжелых орудий 155-миллиметрового калибра, а равно и самих орудий. [454] Бриан предлагает Року созвать в ближайшие дни директоров заводов на набережной д’Орсей, чтобы поднять их активность.
Посетил госпитали, один — в предместье Сен-Оноре, которым заведует г-жа Дитц, другой — на Иенском проспекте, которым заведует г-жа Томсон.
Клемантель, который на днях уезжает в Италию для согласования некоторых вопросов со своим итальянским коллегой, зашел ко мне и межу прочим прочитал мне письмо, полученное им от сына — офицера под Верденом. Главная квартира отказалась от системы ‘мория’ <'непрерывной цепи'>, которую раньше применял Петен и которая давала воинским частям возможность уходить на отдых в тыл, оставаясь на линии боя лишь немного дней. У Петена отобрали часть войск под предлогом, что он употреблял большую часть на защиту Вердена. Результат: на некоторых частях верденского фронта солдаты начинают утомляться и здесь возможны прискорбные инциденты. Я предлагаю Клемантелю остаться до четверга, чтобы поднять этот вопрос на совете министров и, в частности, перед Роком. Боюсь, что за подготовкой наступления могут упустить из виду первостепенное значение успеха под Верденом.
Галли говорит мне, что в большей части армии безрассудно растрачивают припасы и материалы.
Мильвуа снова говорит мне об окопных орудиях. Он договорился с Роком относительно новых испытаний их.

Среда, 10 мая 1916 г.

Леон Буржуа сообщает мне слова генерала Петена министру Пенлеве: ‘Я считаю, что в этом году невозможно предпринять серьезное наступление’. Буржуа, как всегда, большой патриот и враг всяких пессимистических гипотез, не согласен с этим мнением.
Эрбильон сообщил мне цифру наших пленных в Германии, по апрельским данным. Она колоссальна: 347 тысяч человек.
Вернувшийся из Италии Шарль Луазо говорил мне, что лондонское соглашение о вступлении Италии в войну, став известным в Австрии, было использовано австрийским правительством. [455] Последнее представило дело католикам-кроатам таким образом, будто их приносят в жертву православным сербам. Луазо считает, что нельзя будет создать великой Сербии, не дав религиозных гарантий австрийским славянам-католикам. Он, как и Барес, считает, что Италия нас надувает, что все, что мы делаем сейчас вокруг поездок ее министров и парламентских деятелей, банкеты, тосты, не дает вам никаких выгод.
Депутат от Монмеди Рево, всегда очень увлекающийся, говорит мне о разрабатываемом им проекте предоставления жителям оккупированных местностей монопольного права на доходы с иностранцев-туристов после заключения мира.
Морис Колра показал мне ‘Bulletin des ArmИes’, имеющий тираж в 500 тысяч. Колра теперь состоит его редактором.
Наш посланник в Берне Бо считает отношение к нам Швейцарии, даже немецкой, прекрасным. Президент официально запросил его, согласимся ли мы обсудить вопрос о военной конвенции со Швейцарией? У нас не потребуют никаких сведений относительно обороны Франции, нас пригласят согласовать вопрос о защите Швейцарии. Швейцарский генеральный штаб не ждет немедленного нарушения швейцарских границ, но имеет серьезные основания считать, что немецкий генеральный штаб готовит такое нарушение в более отдаленном будущем. Германия несомненно стремится сначала вывести Россию из строя и затем с большим количеством свободных сил ударить на нас через Швейцарию. Я сказал, что лично я, безусловно, за переговоры со Швейцарией. Самое худшее, что может случиться, заключается в том, что Германия может об этом узнать. Но если она на этом основании предъявит Швейцарии ультиматум, федеральные войска будут для нас ценной поддержкой.
У нас обедали Ганото, Пайэль и Нобель с женами. Ганото блестящ, остроумен, изобретателен. Он в очень ярких красках описывает битву при Шарлеруа, битву на Марне, всю войну, проявляет местами большую точность в деталях и изумительную память.
Ганото и Пайэль слышали от одного из своих друзей, Фабра, вернувшегося из оккупированных провинций, рассказ [456] о сцене настоящего безумства фон Клуга перед отступлением с Марны: он хватался за ружье и револьвер, грозил стрелять в окружающих, кричал, что не оставит в Париже камня на камне, бегал, как дикий зверь, взад и вперед перед замком Фабра в Лассиньи.

Четверг, 11 мая 1916 г.

В ‘Matin’ и ‘Petit Parisien’ напечатаны статьи, в которых высшее командование обвиняется в том, что дало приказ об эвакуации правого берега Мааса. Как могла цензура проглядеть эти статьи? Это загадка. По-видимому, цензура представила их в секретариат военного министра, и последний не возражал против их напечатания, но Жоффр с полным правом недоволен и потребовал, чтобы вечером было напечатано коммюнике с поправками. Бриан обещал.
В известных парламентских кругах подозревают, что статьи в ‘Matin’ и ‘Petit Parisien’ исходят от самого Бриана и имеют целью навредить Жоффру. Некоторые депутаты прибавляют даже (как передает Морис Бернар): ‘а также присвоить себе заслугу битвы под Верденом, как и битвы на Марне’. Другие подозревают Тардье. Словом, возбужденное воображение всюду ищет виновных.
Все это может привести в отчаяние.
Пенлеве подтверждает мне, что генерал Петен сказал ему, что не верит в возможность наступления в нынешнем году.
Депутат Фабр, очень горячий, сделал Бриану запрос о Вердене. Ренодель выразил желание, чтобы Бриан и Рок дали объяснения военной комиссии по поводу статей о военном командовании. Неразбериха!
Совет министров рассматривает вопрос, следует ли потребовать от Англии отправки двух египетских дивизий в Салоники. Фрейсине очень вяло поддерживает эту мысль. Совет принимает ее единогласно, за исключением Кошена, у которого имеются сомнения, так как генералы Жоффр и Кастельно требуют эти дивизии для французского фронта. Буржуа, напротив, вносит оговорку на случай возможного несогласия англичан послать две дивизии. В таком случае он, вопреки мнению Фрейсине, был бы склонен послать французские войска. [457]
Мальви вручил мне протокол заседания нового общества ‘документального и критического изучения войны’. Лонге с невероятной легкостью возводит на меня там самые неожиданные обвинения. Он, правда, утверждает, что получил сведения от одного бывшего министра, но сведения эти — наглая ложь. Кто этот министр? Несомненно, один из тех, которые несколько месяцев назад получили отставку. Не знаю, известно ли Мальви его имя, но он мне его не назвал.
Мильеран представил мне президиум Общества заботы об инвалидах No 2 и просит меня взять на себя патронаж над ним. Он уже был у меня с парламентариями, участниками интернациональной торговой конференции, теперь он по моему приглашению пришел ко мне на чашку чаю. Все три раза он был очень любезен и предупредителен. Стал ли он снова самим собой?
Сэр Томас Барклей тоже просит меня взять патронаж над курсами сестер милосердия, которые он намерен основать в Париже при содействии английских капиталов. Я воздерживаюсь от ответа, пока правительство выскажется по этому вопросу.
Сенатор Будано беседовал со мной о разных делах.
У меня обедали Стег и его брат-дипломат с женами.

Пятница, 12 мая 1916 г.

Фрейсине сообщает мне, что он вынужден поехать лечиться далеко от Парижа, будет отсутствовать в течение трех месяцев и должен будет подать в отставку, так как министр, говорит он, должен выполнять свои функции или уйти с занимаемой должности. К тому же он боится, что ему придется нести солидарную ответственность за некоторые решения, принятые во время его отсутствия и без его ведома. Я настаиваю на том, чтобы он не приводил в исполнение свой проект. Я говорю ему, что министр без портфеля может уехать, не вызывая никаких нареканий, и что министр без портфеля является постоянным советником правительства. Он обещает мне подумать. Но я чувствую, что ему надоела кампания против Жоффра и он находит странным, что ее терпят. [458]
У меня были адмирал Ле Бри, барон Гильом, пригласивший меня на бельгийскую выставку, и Жан Анесси, который получил английский орден, но хотел бы еще другой! Шоме благодарил меня за прием, оказанный членам интернациональной торговой конференции.

Суббота, 13 мая 1916 г.

Сегодня днем Бриан и Рок вызваны в военную комиссию палаты депутатов для объяснений по поводу статей о битве под Верденом и о высшем командовании. Возбуждение не улеглось. Противники Бриана продолжают обвинять его в том, что он спровоцировал ‘Matin’ и ‘Petit Parisien’. Он же, как и некоторые его коллеги, утверждает, что эти статьи внушил Анри Жувенелю и редактору ‘Petit Parisien’ не он, а Тардье. Я настаиваю в совете министров, чтобы цензура не допускала больше во время военных действий нападок на командование и что надо покончить с этим прискорбным инцидентом. Но Бриан представляет дело так, будто я преувеличиваю дурное впечатление, произведенное этими статьями в парламенте.
Бриан получил от сэра Френсиса Берти ноту, в которой британское правительство предлагает предпринять в Риме демарш, чтобы побудить Италию решиться на объявление войны Германии. Совет в нерешительности. Я замечаю, что мы не можем отказаться от совместных действий с Англией и что к тому же, поскольку Италия приняла на себя определенные обязательства, мы не должны подать вида, что сомневаемся в их соблюдении, а просто должны поставить перед ней вопрос, не настало ли время для выполнения этих обязательств. Совет министров присоединился к моему мнению.
Генерал Рок имел продолжительное совещание с генералом Петеном. Последний заявляет, что в его системе ‘непрерывной цепи’ ничто не изменилось, ему нужно лишь больше артиллерии, но уже обещано пополнение. Он не считает возможным французское наступление в нынешнем году на другом участке фронта и хотел бы, чтобы англичане одни перешли в наступление на своем участке фронта, с тем, чтобы мы поддержали их в районе Вердена, если немцы окажутся [459] настолько истощены, что дадут нам возможность этой инициативы. Но он считает, что в общей совокупности операций этого года основная деятельность французских сил сосредоточивается под Верденом. Это противоречит взгляду Жоффра и Кастельно. Придется сделать выбор. Решено, что на днях состоится совещание командующих группами с участием Бриана, Рока и моим.
Рибо излагает свой проект бюджета на ближайший квартал. На этот раз он потребует следующих налогов: удвоения прямых налогов, пяти процентов общего подоходного налога вместо двух процентов, повышения налогов с недвижимости и т. д.
К концу августа наши военные расходы достигнут 541 Ґ миллиардов! Что готовит нам будущее?
Совет министров принимает предложения Рибо даже без обсуждения.
Я просил Самба прийти ко мне до заседания поговорить относительно выдвинутых некоторыми социалистами утверждений по вопросу об ответственности за войну. Я вручил ему длинное письмо и просил прочесть это письмо его коллеге социалисту Лонге, которого он считает искренним, и привести Лонге ко мне. Он обещал мне это. Самба говорит, что Лонге легкомыслен и тщеславен, но честен. Что же касается Мерргейма, то он озлоблен и полон ненависти.

Воскресенье, 14 мая 1916 г.

Вчера вечером выехал с Мальви из Парижа в Нанси. По дороге он рассказал мне, что главный редактор ‘DИpЙche de Toulouse’ Хюг беседовал с Клемансо и вынес впечатление, что последний твердо решил добиться в ближайшее время своего назначения на пост председателя совета министров и в то же время взять в свои руки командование союзными армиями. Хюг сказал Мальви, что нашел Клемансо страдающим старческой манией величия. Мальви говорил со мной также о социалисте Лонге, который у него на большом подозрении с национальной точки зрения.
На вокзале в Нанси нас встречало мало народу. Собрание в большом зале городской думы. Около ста пятидесяти приглашенных. [460] На очень патриотическое обращение мэра я ответил речью, которую Мальви одобрил и сам передал прессе, однако она, несомненно, навлечет на меня критику пораженцев. В своей речи я реагировал на распространяемый немцами слух и заявил: ‘Ни прямо, ни косвенно наши враги не предлагали нам мира. Но мы и не желаем, чтобы они нам его предлагали, мы желаем, чтобы они просили его у нас, мы не желаем принимать их условия, мы хотим предъявить им свои условия. Одним словом, я заявляю, что мы желаем мира, добытого победой союзных войск’. Эта декларация была необходима ввиду той кампании, которой пытались смутить умы. Впрочем, министр внутренних дел одобрил мое выступление. Было бы желательно такое же выступление со стороны Бриана.
Очень насыщенное утро. Посетил помещение для беженцев в казарме Молитор, превращенной в фаланстер для беженцев, затем школы для увечных, госпитали. Повсюду речи. Отвечал, как умел.
Вернувшись в Шампиньель, позавтракали в поезде, который остался там.
Во второй половине дня отправился с Мальви в лес Парруа, покрывшийся свежей зеленью. Обходим передовые позиции, занятые 3-м кавалерийским корпусом. Теперь здесь много работают над окопами, но, как видно, в течение долгих месяцев ничего не было сделано. Правда, мы в этом лесу постепенно отняли у немцев немалую территорию. С другой стороны, генерал Дюбайль хотел, чтобы его группа всюду выступала активно, вместо того чтобы окапываться. Но если бы немцы нас атаковали? Что касается позиций второй линии, то их едва начинают укреплять. Я прошу Пенелона информировать Жоффра об этом положении вещей.
На обратном пути мы, покрытые грязью, вернулись в Люневилль, где нас ожидали. Мэр Келлер, несмотря на мои просьбы не делать этого, пригласил в большой зал ратуши 150 человек. Извещенная о нашем приезде толпа смешалась с солдатами на площади и кричит ура. Префект Мирман и мэр произнесли речи. Мне трудно было отвечать от усталости и волнения. [461]
В Люневилле сели в поезд и обедали в вагоне. Мальви сошел в Бар-ле-Дюке, завтра он осмотрит в окрестностях разрушенные деревни. На вокзале находились префект Обер, члены парламента Ноэль и Рево, несколько чиновников и много любопытных. Я унес с собой множество букетов ландышей, преподнесенных мне солдатами в лесу Парруа. Вагон напоен их ароматом!

Понедельник, 15 мая 1916 г.

Дешанель посетил меня под предлогом доложить мне о своем визите бельгийскому королю, в действительности же для того, чтобы пожаловаться на нападки на парламент в некоторых газетах, он хочет, чтобы я повлиял на Капюса и Бареса. Я вызвался пригласить их в один из ближайших дней вместе с ним. Он охотно согласился. Капюс и Барес, несомненно, неправы, поскольку они допускают в своей критике преувеличения и огульные обобщения. Но, пожалуй, еще больше виноват Дешанель, подстраивающийся под своих избирателей, вместо того чтобы руководить ими.
Виктор Баш, которого я просил зайти в мой кабинет, рассказывает мне о своих американских впечатлениях, Он нашел, что евреи очень враждебны к России, но расположены к Франции. Ему удалось проникнуть в их среду, он читал им доклады. Он заручился согласием фирмы Якова Шиффа разместить заем союзников в 250 миллионов долларов, если Россия предоставит некоторые льготы евреям {170}.
Я благодарю Баша за объяснения, которые он дал Обществу критических и документальных исследований о происхождении войны. Он, видимо, поражен и раздосадован тем, что я об этом знаю, Я говорю ему, что меня осведомили мои друзья, состоящие членами общества. Тогда он сообщает мне, что вчера вечером состоялось новое заседание общества, очень бурное, и что эти дискуссии, несомненно, приведут к распаду общества. Некоторые члены добиваются немедленного заключения мира. Не один, а два бывших министра ложно утверждали, что Россия запросила нашего совета относительно мобилизации и что я предложил дать утвердительный ответ {171}. Я объяснил Башу, что частичная мобилизация [462] в России была решена до моего возвращения во Францию и что, само собой разумеется, Россия не спрашивала у нас совета. Я сообщил ему также, что ультиматум Сербии был передан мне лишь после моего отъезда, он не знал этого. Он считает, что все это явится для него очень важным аргументом в дальнейших дискуссиях. Но ни это, ни какое-либо другое доказательство не убедят тех из его оппонентов, которые играют на руку Германии.

Вторник, 16 мая 1916 г.

Совет министров.
Рибо рассказывает, что Клемансо, вернувшись с фронта, не желает больше и слышать о наступлении в этом году. Клемансо говорит, что это точка зрения всех генералов, с которыми он беседовал. Он критикует французское и английское правительства в заявляет: ‘Две робости не дают в сумме одной энергии’.
Бриан зашел ко мне до заседания и сообщил, что его хорошо встретили в военной комиссии палаты и что инцидент со статьей в ‘Matin’ будет улажен. Но многие министры считают, напротив, что нам не избежать закрытого заседания, так как палата депутатов желает следовать примеру английского парламента, где состоялось такое закрытое заседание.
Бриан ничего не сказал мне о моей речи в Нанси. Но на заседании совета министров Рибо сообщил, что Шерон обвинял на днях кабинет в том, что он помышляет о преждевременном мире. Это было, по его словам, до речи президента. ‘Действительно, президент высказался достаточно ясно’, — заметил Фрейсине. Это все.
Днем посетил меня Пенлеве. Он был на фронте в армии генерала Гуро. Генерал пошел ему навстречу в его опытах, на которые главная квартира шла очень неохотно: речь идет об испытании убежища с земляными фильтрами против удушливых газов. Получены были очень хорошие результаты. Пенлеве виделся также с Петеном, который встретил его несколько сухо. Генерал встретил его словами: ‘Вы видите генерала, которого сняли с командования’. На это генерал [463] Нивелль поспешил возразить: ‘О нет, генерал, это не совсем так, вы получаете более высокое назначение’. — ‘Да, да, но пока что мне дают понять, что я больше не нужен под Верденом’. Пенлеве заговорил с Петеном об окопных орудиях и получил в ответ: ‘Вы не в курсе дела. Мне пришлось бы слишком во многом вас поправлять, лучше я вовсе не буду отвечать’. Впрочем, после этого он внимательно слушал и с большей ясностью излагал свои мысли в дискуссии. Он не сторонник окопных орудий, считает, что они стреляют слишком медленно. Он верит только в 155-миллиметровые орудия С. Т. К. и заявляет, что пока у нас не будет большого количества этих орудий и к ним не менее 50 тысяч снарядов в сутки, всякое наступление будет невозможно.
Полковник Игнатьев{*458} представил мне генерала, командующего русской бригадой во Франции{*459}, и мы условились с ним, что я посещу его войска. Он хотел бы привести их в Париж, это совпадает также с желанием парижских депутатов. Но ни английские, на французские войска со времени войны еще не являлись в Париж. Посмотрим 14 июля.
Годар, товарищ военного министра по врачебно-санитарной части, привел ко мне президиум нового общества взаимопомощи увечных и раненных на войне. Они пришли в большом количестве, с ампутированными ногами или руками, с медалями и военными крестами. Волнующее зрелище. Они просили меня взять патронаж над их обществом, и я с готовностью согласился на это. Это посещение служит мне утешением за нелепые речи в Обществе критического и документального изучения войны.
Франклен Буйон просит меня принять в понедельник членов русской Думы и пригласить их на завтрак во вторник. Я постараюсь в понедельник раньше вернуться с фронта.
Олар беседовал со мной о Салониках. По его мнению, мы должны настоять на отправке туда всех английских войск из Египта. Он считает, что нам удастся открыть себе путь не только в Софию, но и в Вену, но боится, что в главной квартире [464] не очень будут склонны облегчить задачу Саррайля, из боязни принести ему крупный успех. ‘Так было во все времена’, — говорит он. С другой стороны, он считает, что Бокановский, Грюнебаум-Баллен и Бернштейн ведут теперь с салоникскими евреями опасную политику. Он хотел бы, чтобы генерала Саррайля избавили от этого окружения, и уверен, что Саррайль охотно откажется от него.

Среда, 17 мая 1916 г.

В 7 ч. 50 м. утра выехал из Парижа с Брианом и Роком. В десять часов приехали в Шалоне. Там мы застали Жоффра, Кастельно, Петена, Франше д’Эспере. Фош по дороге в Шалоне пострадал от автомобильной катастрофы, и его перевезли в госпиталь в Mo. На обратном пути мы сделали остановку и навестили его. Он лежит в постели, его лицо распухло, щеки и нос разодраны, глаза отекли, три зуба выбиты, но никаких серьезных переломов.
Наш поезд остановился на вокзале в Шалоне, и мы собираемся в моем салон-вагоне, построенном Восточной компанией железных дорог. Когда мы завтракали в поезде, с немецкого аэроплана были сброшены три бомбы. Они упали на полотно железной дороги в двухстах-трехстах метрах от нашего поезда. Обошлось без человеческих жертв.
Мы начинаем с вопроса о Салониках. Жоффр еще не виделся с Робертсоном. Но он не склонен потребовать у последнего отправки двух английских дивизий. Мы настаиваем на том, чтобы он сообразовался с решениями правительства. В конце концов, он обещает, но очень неохотно. Он не скрывает от нас, что его отрицательное отношение вытекает главным образом из недоверия к Саррайлю. Он находит совершенно необходимым выступить в Салониках, но считает Саррайля не способным действовать. Хотел бы сменить его, но боится поднять политическую бурю. Был бы очень рад, если бы Саррайля назначили послом или губернатором в Индокитай, но не даст ему армию на фронте.
Затем мы рассматриваем вопрос о наступлении. Петен так же категорично, как Жоффр и Кастельно, заявляет, что дело под Верденом может закончиться лишь наступлением [465] наших союзников на другом участке фронта. Он считает это наступление необходимым, но не думает, чтобы борьба под Верденом позволила нам принять участие в этом наступлении. Мы все еще несем большие потери людей под Верденом и расходуем там много снарядов. На нашу долю выпало уже вдоволь. Надо, чтобы англичане одни провели наступление. Жоффр и Кастельно признают, что прежде всего надо продолжать защиту Вердена всеми необходимыми силами. Они тоже полагают, что если мы не будем иметь возможности участвовать в английском наступлении, англичане должны бы выступить одни, однако они находят, что мы не сможем ни поддерживать правое крыло англичан, ни продолжить линию их фронта. Я настаиваю на необходимости создать до наступления значительные запасы тяжелой артиллерии, особенно 155-миллиметровых орудий. Жоффр и Кастельно говорят, что если мы не атакуем немцев, то немцы атакуют нас, и, если мы будем слишком медлить, немцы, производящие больше нас, сохранят свое превосходство в снаряжении. Впрочем, русские должны двинуться только 15 июня, англичане должны начать наступление к 1 июля, а к тому времени видно будет, что произойдет под Верденом.
Обсуждение носило дружеский характер и происходило в виде беседы.
За завтраком Бриан, очень выдержанный, развлекал генералов и офицеров генштабистов своими остротами. Особенно доставалось Клемансо.
На обратном пути нас сопровождали только Жоффр и Кастельно. Петен и Франше д’Эспере уехали из Шалона в свои штаб-квартиры. Бриан просит Жоффра и Кастельно продолжать опровергать своим тесным сотрудничеством слухи об их разногласиях. Кастельно смеясь отвечает: ‘Если только не спать вместе, вам больше ничего не остается сделать для того, чтобы еще ярче демонстрировать нашу дружбу’. Действительно, по всей видимости, у них самые дружеские отношения.
Бриан, для которого внешнее впечатление (l’effet) всегда имеет такое же и даже большее значение, чем само дело, желал поместить в печати заметку об этом военном совете. Я настойчиво отсоветовал ему это. Стали бы доискиваться [466] еще чего-то, о чем не было сообщено. По возвращении в Париж я узнал, что президент Лубе потерял своего младшего двадцатипятилетнего сына, давно болевшего и вышедшего в отставку. Мадам Пуанкаре уже посетила г-жу Лубе и нашла ее очень подавленной. Я в свою очередь навестил вместе с Сенсером бывшего президента, совершенно убитого горем. Он усадил нас и стал тепло говорить о (своих любимых местностях) Бегюде и Монтелимаре.

Четверг, 18 мая 1916 г.

Жоффр, который вчера, как и Бриан, держал себя по всем правилам и очень ясно, твердо излагал свои взгляды, рассказал нам за завтраком, что Клемансо, приехав к генералу Дугласу Хейгу, спросил его в упор: ‘Кому вы подчинены?’ Несколько смущенный генерал Хейг ответил ему: ‘Я подчинен конечно своему королю и своему правительству’. Затем он прибавил: ‘Но получаю указания от генерала Жоффра и следую им’. Вернувшись в военную комиссию, Клемансо объявил: ‘Председатель совета министров ввел нас в заблуждение. Генерал Дуглас Хейг сам сказал мне, что он не подчинен Жоффру…’ Бриан горит желанием отправиться в военную комиссию и вызвать Клемансо на публичное выступление. Бриан доложил совету министров о вчерашнем совещании в Шалоне. При этом он сказал, что, если бы ему пришлось сегодня назначить главнокомандующего, он не колеблясь избрал бы Жоффра, который проявил вчера проницательность и силу суждения.
Кошен рассказывает, что по собственной инициативе написал кардиналу Гаспарри и указал ему на неуместность выступлений константинского епископа. Кардинал Гаспарри послал этому прелату письмо с выговором. Кошен очень гордится этим результатом и показал это письмо Бриану, Мальви и Самба.
Заседание палаты задало много хлопот Бриану. Сказывается усталость, нервное напряжение, раздражение, горячка…
Мой племянник Пьер Бутру, сын профессора философии, сообщает мне, что выяснение наших потерь убитыми, пропавшими без вести и ранеными, произведенное при его участии в военном министерстве и министерстве труда, не дало [467] пока окончательных результатов. Однако, по всей видимости, цифры, данные нам раньше, очень преувеличены.
Шевале, французский посланник в Норвегии, полагает, что, если бы мы в начале войны предложили Норвегии выступить вместе с нами, она согласилась бы. Но для того чтобы она теперь согласилась выступить против Швеции, если Швеция перейдет на сторону Германии, ее пришлось бы вынудить к этом, скорее всего она останется нейтральной.
У меня обедали полковник Руссе, Шаню и Лаведан с женами. Все с большой похвалой отзываются о моей речи в Нанси.

Пятница, 19 мая 1916 г.

Похороны сына Лубе в Сент-Клотильд. Г-жа Пуанкаре и я присутствовали на похоронах и все время держались подле семьи умершего (г-жа Лубе не была на похоронах). Лубе хотел пропустить нас впереди себя, я, конечно, отказался. Было очень мало сенаторов и депутатов Присутствовали Девелль, Герен, Ратье, но не было ни Кайо, ни Клемансо, ни Мильерана, а также никого из нынешних министров. Приехал Делькассе, он еле подал мне руку. Признательность Лубе выказывают лишь немногие незначительные люди. Штат Елисейского дворца послал венок и явился на похороны в довольно большом количестве, но политические деятели были представлены очень слабо. Это грустно.
Тардье находит, что хорошо было бы, если бы я поговорил с Фошем, который, как уверяет Тардье, является противником всякого наступления в этом году. Тардье утверждает даже, что сами англичане не хотят перейти в наступление ранее будущего года. Я ответил ему несколько раздраженно, что он безапелляционно решает вопросы, разрешение которых я не имел бы смелости взять на себя. По мере возможности я указываю ему на точку зрения Жоффра, Кастельно и самого Петена, что наступление необходимо для освобождения Вердена.

Суббота, 20 мая 1916 г.

Бриан заявил сегодня в совете министров, что договорился с военной комиссией палаты относительно контроля на [468] фронте. Этот контроль будет осуществляться в духе предыдущего соглашения, т. е. при помощи миссий, а не через постоянных контролеров. Но Бриан думает, что ввиду английского прецедента нам не удастся избежать закрытого заседания палаты, и, если придется на это пойти, он предпочел бы сам предложить его. Длинная дискуссия: Фрейсине опасается, что, если состоится закрытое заседание, палата поставит вопрос о Вердене и выступит против высшего командования.
Самба замечает, что можно заранее установить повестку дня. Буржуа высказывается за изменение устава палаты. Бриан хотел бы выступить по вопросу о самом требовании закрытых заседаний, но этому мешает устав палаты, последний расходится в этом вопросе со статьей 6 конституции о взаимоотношениях государственных властей, по которой палата обязана выслушать министра, когда он этого требует.
Дюбо находит, что влияние Клемансо разложило часть членов сената. Этот человек, говорят он, всю свою жизнь сеял смуту.

Воскресенье, 21 мая 1916 г.

Вчера в четверть десятого вечера выехал из Парижа с Северного вокзала, в восемь часов утра приехал в Дюнкирхен. Меня встречал только полковник Женни, военный атташе при бельгийском короле. Мы отправились в автомобиле через Фурнес в Коксид. Из Коксида, где меня ожидали генералы Эли д’Уассель и Рукероль, я поехал с ними через Ост-Дюнкирхен по новой дороге, проложенной нашими войсками через дюны. В Ост-Дюнкирхене мы пошли по длинному, узкому ходу, вырытому в земле вдоль морского берега до Ньюпор-ле-Бен. Этот ход сооружен из досок и имеет перекрытие, слева он открывается к морю на расстоянии выстрела, и открытая часть замаскирована полотнищами. Там, где начинаются дюны, и в конечном пункте на пляже установлены проволочные заграждения, они тянутся вдоль упомянутого хода, который в случае надобности может быть превращен в траншею, если бы неприятель сделал попытку высадиться. [469]
Мы идем под улицами и под плотиной Ньюпор-ле-Бен, проходим через подземелья, в которых живут наши солдаты. Наверху падают в большом количестве немецкие снаряды. Так мы дошли до реки Изера. На левом берегу мы на минутку выходим посмотреть солдат, охраняющих мост. Мы вышли из траншейного хода также на вокзале в Ньюпор-ле-Бен и в некоторых других местах, где солдаты живут в убежищах, вырытых в дюнах. Солдаты были радостно удивлены при виде нас. Снаряды свистели над нашими головами и падали позади нас.
На обратном пути мы посетили близ Ост-Дюнкирхена две батареи — 16- и 14-дюймовых орудий, устанавливаемые теперь нашими моряками. Эти батареи должны держать под обстрелом морской берег.
На короткое время я остановился в вилле, где живет генерал Рукероль. Жара и песок вынуждают меня привести себя несколько в порядок перед поездкой в Ла-Панн.
У устья Изера мы видим на правом берегу Большую Дюну, занятую немцами. Но и мы занимаем на этом берегу окопы, соприкасающиеся с рекой, там у нас два батальона. Я спросил генерала Эли д’Уасселя, нельзя ли сделать эту позицию менее опасной, прорыв тоннель под рекой. Генерал Рукероль поручил изучить этот проект и относится к нему сочувственно, но генерала Эли д’Уасселя, по-видимому, смущают трата времени и расходы.
В четверть первого мы приехали в Ла-Панн с генералами Эли д’Уасселем, Рукеролем, Дюпаржем и Пенелоном. Король и королева сначала приняли меня одного. Я ношу бельгийский военный крест, пожалованный мне королем, и держу в руках белый футляр с французским военным крестом. Прошу у королевы разрешения предложить ей этот знак отличия и выражаю ей от имени всей Франции восхищение ее мужеством и самоотверженностью, которые она выказывает под огнем неприятеля, ухаживая за бойцами и ранеными. Она очень тронута и горячо благодарит меня. Я прошу короля приколоть ей орден, он отвечает мне, чтобы я сделал это сам, и тогда она с большой грацией слегка приподнимает свой белый кружевной корсаж, чтобы облегчить мне эту деликатную операцию. [470]
Мы разговариваем. Король становится все более грустным и молчаливым. Королева одна поддерживает разговор.
Завтрак в тесном кругу. Король вышучивает англичан, которые хотят затянуть войну и насаждают в Булони дубы в надежде укрываться в их тени.
После завтрака канонада. Сначала мы предполагали, что это стреляют английские корабли, которые находятся в поле нашего зрения, и что им отвечают немецкие батареи в Остенде. Но скоро мы убедились, что это зенитные орудия, которые пытаются попасть в немецкие аэропланы, находящиеся на большой высоте и летящие со стороны Дюнкирхена.
Потом я вручил в соседней вилле ордена и боевые кресты сестрам и офицерам.
Отправляемся в Вальпен. Там я вручаю кресты двум шуровьям австрийского эрцгерцога, служащим в бельгийской армии.
В палящий зной посещаем участок фронта южнее Ньюпор-Вилль, впереди Рамскапелле. Ньюпор-Вилль еще создает некоторую иллюзию своими сохранившимися в небольшом количестве красными крышами среди зелени, но город весь разрушен. Что касается Рамскапелле, то от него остался один лишь мусор.
Так как почва очень сыра, окопы и траншейные переходы обложены мешками с песком, выступающими наружу. Неприятельские орудия могли бы разрушить их в несколько минут. Но немцы главным образом обстреливают Ньюпор-Вилль и Рамскапелле, а площадь перед окопами бельгийцы затопили.
Мы проходим некоторые из этих окопов вдоль затопленной территории. Здесь устроены мостки, которыми пользуются только по ночам, они дают возможность выдвинуть вперед несколько небольших постов.
Король все время грустен и озабочен. Он не видит конца войне и упорно повторяет мне, что больше всего боится революции на завтрашний день. Он повел меня в Вульвернигем, где помещается его военно-топографическое управление. Я награждаю орденом начальника последнего, здесь король со мной простился.
Возвращаюсь один через Гутхем, штаб-квартиру французской миссии, застал здесь одного из своих кузенов, Рене [471] фабри, поступившего в кавалерию. Вручаю академические знаки отличия двум довольно мелким фламандским журналистам. Жени говорит мне, что король очень встревожен. Его правительство недавно в несколько резкой форме указало ему, что он не имеет права высказываться по вопросам нейтралитета и аннексий, не выслушав мнения совета министров. Кроме того, на собрании фламандских священников шли разговоры о низложении короля, о республике… Вот как награждается добродетель! На обратном пути я остановился в Розендале, в госпитале города Дюнкирхена, где посетил жертв немецких аэропланов. Одному бедному шестнадцатилетнему матросу только что ампутировали руку. Видел также двух тяжело раненных железнодорожных служащих. Штатские и военные… двое умирающих с открытыми внутренностями… Я вручил тысячу франков мэру Перкему для их семейств.
Обедал в поезде и поехал обратно в Париж.

Понедельник, 22 мая 1916 г.

Генерал Рок говорит мне, что для освобождения Вердена крайне необходимо ускорить английское наступление, мы же должны сосредоточить все свои усилия на Вердене. Я давно такого мнения. Рок получил от Клотца письмо, в котором бывший министр протестует против ‘финансовой атаки’, т. е. против фискального проекта Рибо.
Генерал Педойя послал военному министру от имени военной комиссии палаты ряд вопросов относительно Вердена. Все та же кампания.
Рок говорит мне, что из Парижа можно взять сто 155-миллиметровых орудий, которые там стоят без дела. Я указываю ему на необходимость защищать прифронтовые города от бомбардировок.
Принял Извольского и делегатов русского Государственного совета и Думы. Их сопровождали депутаты: Франклен Буйон, Жорж Лейг, Мариус Муте, д’Обиньи. Я обратился к русским с краткой приветственной речью, в которой коснулся посланных во Францию русских батальонов, и, говоря о своей поездке в Петроград, сказал: ‘Если бы мы во время моего пребывания в [472] России знали об австрийском ультиматуме, оба союзных правительства, находясь в непосредственном контакте, могли бы быстрее и легче согласовать вопрос о мерах, необходимых для избежания мирового пожара’. Заместитель председателя Думы Протопопов ответил мне очень любезной речью {172}.

Вторник, 23 мая 1916 г.

Заседание совета министров. Бриан докладывает, что меморандум английского комитета обороны, содержание которого он не сообщает, высказывается против посылки двух египетских дивизий в Салоники и, вероятно, также против всякого наступления на Балканах. Совет министров поручает Бриану устроить в возможно скором времени встречу обоих правительств, чтобы 300 тысяч солдат не оставались без дела.
Длинная дискуссия о закрытых заседаниях. В палате собирают подписи. В сущности хотят обсудить вопрос о Вердене в полном объеме. Здание начинает давать трещины, это чувствуется. Палата и сенат хотят критиковать военные операции, направлять их. Чувство тревоги и недовольства с каждым днем усиливает анархию. А у меня нет ни прав, ни средств действовать!
Фрейсине очень четко доказывает, что правительство не должно согласиться на закрытое заседание, Мелин выступает в том же духе.
По мнению Буржуа, надо сначала предложить изменить устав палаты, чтобы дебаты не могли зайти за поставленные пределы. Самба думает, что закрытые заседания не представляют опасности и что лучше согласиться на них. У Бриана, кажется, нет вполне определенной точки зрения. Он сказал, что переговорит с вождями парламентских группировок и укажет им, что во всяком случае желательно выждать окончания битвы под Верденом.
Я пригласил на завтрак членов Государственного совета и Думы.
Во время завтрака Протопопов сказал мне, что русский народ хотел бы, чтобы нам было послано больше войск. Мильеран явился в качестве члена одного из правительств, которые сменялись за время войны. [473]

Среда, 24 мая 1916 г.

Лубе и его сын Поль приехали благодарить меня, они еще подавлены горем.
Генерал Бодемулен, дивизия которого была расформирована, получил назначение, перед отъездом он пришел ко мне проститься.
Вито, адвокат при кассационном суде, просит меня о помиловании отвратительного греческого шпиона, который состоял на жаловании у Германии с начала войны. Я отказал.
Лорд Эшер, комендант Виндзорского замка, очень тонкий, прекрасно владеющий французским языком, говорил мне следующее. Во-первых, сэр Дуглас Хейг писал ему, что его раздражает неосведомленность относительно действительных намерений генерала Жоффра, который оставляет его в неизвестности, должен ли он будет предпринять наступление или нет, во-вторых, вопрос о Салониках может быть решен только путем непосредственных переговоров Бриана о Асквитом.
Майор Карбонелль, состоящий при генерале Гальени, предупреждает меня, что, несмотря на две успешные операции, состояние генерала очень серьезно. Больной не в состоянии принимать пищу, и силы постепенно покидают его. Увы! Я это предвидел.
Несчастный и выдающийся генерал, которого несколько честолюбцев хотели сделать своим орудием и в котором они уже видели диктатора.. Мы знали его в министерстве лишь после того, как он ослабел физически и умственно и ушел в себя, молчаливый, замкнутый, неспособный к напряженной работе.
Полковник Обер, состоявший в начале 1913 г. в моем военном штате, получил назначение в Марокко и явился ко мне с прощальным визитом.

Четверг, 25 мая 1916 г.

Сегодня утром заседание совета министров. Ввиду участившихся жалоб на питание войск Тьерри принял, по предложению совета министров и по моему настоянию, ряд мер, [474] как-то: увеличение рациона сахара и кофе, отмена платы за паек и т. д.
По просьбе генерала Жоффра ему разрешено возобновить воздушную бомбардировку немецких городов в виде репрессии за бомбардировку наших прифронтовых городов. Совет национальной обороны потребовал в свое время, чтобы мы отказались от этих воздушных бомбардировок, он полагал, что таким образом мы избежим рейдов неприятельских аэропланов на Париж. Но участившиеся воздушные бомбардировки Дюнкирхена, Эпиналя, Нанси, Люневилля, Бельфора и др. побудили правительство согласиться с предложением главнокомандующего.
Бюджетная комиссия палаты единогласно отвергла увеличение вдвое прямых налогов, предложенное Рибо, и предложила министру финансов поторопить сенат с обсуждением проекта подоходного налога, находящегося на рассмотрении сената уже в течение семи лет. Между тем сегодня по предложению Рибо в сенате назначено обсуждение вопроса о военных прибылях, и министр уже просил сенат вернуться к рассмотрению вопроса о подоходном налоге. Таким образом, предложение, сделанное министру бюджетной комиссией, было излишним и свидетельствует лишь о недоброжелательном отношении.
Помимо этого комиссия, видно, имеет заднюю мысль вотировать бюджет только на один месяц вместо трех. Рибо говорит, что не потерпит этого выражения недоверия, и совет министров соглашается с ним.
Новая дискуссия о закрытом заседании. Мальви и Самба считают, что можно столковаться с фракциями об отсрочке его и установлении повестки дня. По словам Самба, его социалистические друзья опасаются образования министерства Барту.
Пенлеве утверждает, что сенатская комиссия по переводу часовой стрелки на летнее время уже менее враждебно относится к этому проекту, но под влиянием Думера продолжает тянуть дело. Лоз говорит мне, что Шарль Эмбер помирился с Летеллье, завтракал у него и при этом оклеветал его, Доза, заявив, что он якобы положил себе в карман 25 [475] тысяч франков, которые ему поручено было каким-то образом употребить в процессе ‘Matin’. Лоз обратился за советом к Морису Бенару, который ответил ему: ‘Здесь нет факта диффамации, так как отсутствует момент публичности’. Но Лоз не доверяет Эмберу и очень опасается его, так как считает Эмбера способным на все.
Густав Эрве говорит мне о колебаниях англичан в Салониках и об ошибках, допущенных под Верденом. Он считает желательным добиться от России новых заявлений относительно автономии Польши, причем союзники должны опубликовать их для общего сведения. Я указываю ему на трудности начать теперь официальные переговоры об этом с Россией.
На заседании совета министров Бриан сообщил нам, что генерал Петен просил у него свидания. Боюсь, как бы ему не дали все, чего он требует. Этого опасаются также Фрейсине и большинство министров. Только Думерг упорствует в своем слепом и неизменном доверии. Решено, что военный министр и Бриан в ближайшее время расспросят Петена.
Вечером Пенелон говорил мне, что хотя Петену ни в чем не отказывают, он все время жалуется, говорит, что счастлив, что не он, а Нивелль командует теперь под Верденом, и т. д. Я ответил ему несколько раздраженно, что главная квартира все время держится своей абстрактной и менторской линии, не считается с действительностью и — увы! — слишком хорошо показала, что одним отрицанием фактов еще нельзя сохранить их. Пенелон считает статью Тардье в ‘Petit Parisien’ ребяческой. Это похоже на желание подготовишки возражать академику. Эти господа ничего не смыслят в военном деле… Отказ от программы, принятой в Шантильи, будет на руку немцам, которые только и желают помешать нам перейти в наступление, и т. п.

Пятница, 26 мая 1916 г.

В половине восьмого утра я с Извольским, генералами Жилинским и Роком выехали из Парижа в лагерь в Майли. В пути последний рассказывает мне, что генерал Жоффр, не посоветовавшись с ним, сократил число рот в батальоне до трех. Военный министр, опасаясь, что эта мера вызовет критику [476] парламентских комиссий и представит им положение с континенгтами в преувеличенно мрачном свете, потребовал, чтобы проведение этой меры было отложено, пока он сам не ознакомится с вопросом и не доложит правительству.
По сведениям, сообщенным Року генералом Мишле, некоторые депутаты правой сближаются с Кайо, чтобы добиться назначения Саррайля главнокомандующим и ускорить заключение мира. Капитан Буэ, зять Саррайля, дал понять Дюбо, что Саррайль противник затягивания войны.
Извольский по собственной инициативе заговорил со мной о Польше. Я отвечаю ему с большой осторожностью и веду к тому, чтобы Извольский вызвал меня на заявление о желательности возобновления императором декларации великого князя Николая Николаевича, на что последовало бы ответное изъявление благодарности и поздравления от глав союзных государств. Так как я высказал эту мысль совершенно частным образом, Извольский ответил мне, что он того же мнения и просит моего разрешения сообщить наш разговор в Петроград. ‘Я с вами говорил, — заметил я, — только частным образом, польский вопрос является внутренним делом России, во всяком случае, поскольку дело касается русской Польши. Я ответил вам лишь потому, что вы меня на это вызвали, но с этой оговоркой вы можете передать наш разговор’. Очень боюсь, что мы никогда не добьемся от России согласия на полную независимость всей Польши. Лишь победа союзников позволит восстановить справедливость в этом вопросе. Еще неизвестно, все ли союзники будут согласны в этом вопросе, когда придет время {173}.
В лагере Майли под мелким дождем, на размытой и топкой почве я произвел смотр русской бригады. Красавцы, с хорошей выучкой. Я обошел войска и приветствовал каждый батальон тремя русскими словами, которые заучил в Петрограде: ‘Здорово, молодцы-ребята!’ Солдаты отвечают мне в один голос, скандируя традиционные слова. Затем я вручаю ордена бригадному генералу, полковнику и старшему врачу. Потом войска проходят мимо меня церемониальным маршем в образцовом порядке. Каждой проходящей части я кричу то же приветствие, и солдаты отвечают так же. [477]
Вспоминаю Царское село… Это было во время мира! Закончив смотр, отправляюсь осмотреть церковь и иконы. Священник обращается ко мне с кратким приветствием, которое переводит мне французский офицер. Он говорит, что все русские солдаты ревностные христиане, и благодарит меня за построенную для них церковь. Я отвечаю, что будет сделано все, чтобы дать им возможность исполнять обряды своей религии.
Затем я обхожу бараки, перед которыми солдаты собрались без ружей и поют русские песни. Зашел в одно помещение, затем в кухню, пробую щи, макароны и картофель, вкусно приправленные.
Четыре бедных мальчугана двенадцати-тринадцати лет, дети полка, были ранены еще в России.
Завтракаю в вагоне. На перроне играют по очереди французский и русский оркестры. Солдаты исполняют русские танцы. Один из них удивительно подражает пению соловья.
Последние два-три дня между генералами Петеном и Жоффром царит полное согласие. Петену дали артиллерию, которую он просил, солдат и снаряжение. К несчастью, его расход тяжелых снарядов превосходит в данный момент их производство. В его распоряжение предоставлены также две резервные дивизии из группы центра. Итак, в данный момент он ничего не требует, тем более что не считает невозможной атаку на другом участке фронта. Но он хотел бы, чтобы английская армия не откладывала наступления до конца июня.
Мы с Роком решили созвать в ближайшие дни новое заседание военного совета с участием Дугласа Хейга, Фоша и Петена.

Суббота, 27 мая 1916 г.

Заседание совета министров. Снова обсуждается вопрос о закрытых заседаниях. Самба заявляет, что его фракция в данный момент образумилась, но прежде агитировала в пользу закрытого заседания и даже против правительства. Теперь в ней имеются сторонники министерства Барту и сторонники министерства Клемансо. Обещаны были министерские портфели. [478] Фракция желает утвердить и развернуть практику закрытых заседаний. Однако она считает, что повестка дня должна быть устанавливаема заранее.
Я пытаюсь отвлечь Бриана от идеи закрытых заседаний и доказать ему опасность последних, но он склонен торговаться и хитрить. Из министров только Мелин и Фрейсине решительно поддерживают меня. Буржуа высказывается за пересмотр устава в том смысле, чтобы министры всегда имели возможность выступить перед голосованием предложения о закрытом заседании и чтобы повестка заседания была заранее твердо установлена. В конце концов решено было, что Бриан потребует этого пересмотра от представителей фракций, а там будет видно.
Я обращаю внимание на то, что палата, по всей вероятности, намерена подвергнуть обсуждению вопрос о Вердене и что это создаст полную анархию. Но Бриан, конечно, считает, что я слишком трагически смотрю на вещи.
Он зачитывает запрос Маргена, которому генерал Эмбер отказал в праве свободного передвижения в округе Сент-Менегульд. Но из дела, которое находится у Бриана, видно, что Марген прогуливался в своем округе в форме майора артиллерии. Кроме того, он обратился к жителям двух коммун с письмами, копии которых попали в руки генералу Эмберу. В них он прямо называет всех генералов тупицами. Наконец, он грозил генералу Эмберу, под началом которого он находится, интерпелляцией в палате. Генерал Эмбер желал открыть следствие по делу Маргена, но Жоффр требует только, чтобы Маргену предложили выбрать между депутатским мандатом и военной службой. Совет принимает решение в этом смысле.
Греция, не доверяя итальянским офицерам в Корфу и опасаясь, что Италия никогда не эвакуирует этот остров, хлопотала перед Брианом о том, чтобы мы оставили там офицера высшего ранга, т. е. генерала. Французское правительство поспешило ответить, что мы останемся в Корфу с целью обеспечить эвакуацию острова и исполнить желание Греции.
Генерал Рок излагает первые результаты своего обследования до вопросу о Вердене. 16 августа генерал Герр в письме к [479] генералу Дюбайлю указывал на вероятность атаки и просил о поставке двух резервных дивизий. Ему немедленно дали все, о чем он просил. Я затребую у Рока все документы этого дела.
По данным Петена, с начала операций под Верденом до 25 мая мы потеряли 600 офицеров и 22743 солдата убитыми, 1944 офицера и 73 тысячи солдат ранеными, 1 тысячу офицеров и 53 тысячи солдат пропавшими без вести. Но, с другой стороны, по данным станции Сен-Дюбье, эвакуировано 13 500 эшелонов в составе 32 тысяч больных и 103 тысяч раненых. Цифра 103 тысячи намного превосходит число раненых, указанное Петеном. Приходится допустить, что в 53 тысячи, числящиеся в армии пропавшими без вести, вошел список эвакуированных раненых, это возможно, так как раненые часто эвакуируются сами без всякого контроля. Но все это очень неясно.
Одэу, председатель швейцарского комитета по возвращению на родину гражданских военнопленных, очень достойный и почтенный протестант, излагает мне результаты, достигнутые его усилиями, великодушием его соотечественников и их единодушными симпатиями к Франции. Я горячо благодарю его.
Сегодня в палате среди двух-трех главных застрельщиков закрытого заседания выступил Морис Сюркуф, офицер штаба Фоша… Генеральская клиентура — язва демократий.
Приказом Фоша генералам Файолю и Мишле поручено подготовить наступление на тот случай, если французы будут в нем участвовать. Мишле написал Дюбо, что желает говорить с ним и что сейчас всякая ошибка будет гибельной.
Мильвуа снова говорил со мной об окопных орудиях, а именно о пушке Арше. Он требует подвергнуть ее новым испытаниям в Бурже.
В девять часов вечера выехал с Самба из Парижа. Он рассказывает мне, что Бриан сегодня на совещании с представителями фракций согласился, в принципе, на закрытое заседание, но делегаты обязались изменить устав палаты. Самба считает это решение удачным. Я не разделяю его взгляда и боюсь, что мы пошли по опасному пути. Бриан лавирует и хитрит. Никогда еще не было так важно идти прямым путем. [480]
Впрочем, Самба, видимо, боится, что кабинет недолговечен. Он видит только две возможные комбинации. Министерство Клемансо он исключает, считает, что оно было бы роковым. Он предвидят возможность министерства в духе Пишона или министерства Барту, против которого социалисты будут не очень ретиво бороться. Барту, по словам Самба, заявил ему однажды, что при моем доброжелательном противодействии скоро станет председателем совета министров, в этой гипотезе нет ничего нелепого. Самба, однако, желает сохранения нынешнего министерства, но считает, что Бриан чувствует себя неуверенным в палате и не оказывается на высоте своего таланта.
Я забыл отметить, что на днях отклонил декрет, исключавший, по предложению главной квартиры, капитана Альбера Клемансо из числа офицеров. Я спросил, была ли эта мера принята по прошению Клемансо. По наведенным справкам оказалось обратное. Ссылались на его неспособность к военному делу! После двух лет войны открыли эту неспособность, точно Альбер Клемансо вдруг потерял способность исполнять те обязанности, которые были возложены на него в отряде лотарингкой армии. Глупая и мелочная месть! Генерал Рок даже не был осведомлен о том, что его заставляют подписать. Он благодарил меня за то, что я избавил его от большой неприятности.

Воскресенье, 28 мая 1916 г.

Приехали в Неттанкур в три четверти восьмого. Здесь пересели в другой поезд и отправились по новому пути, который свяжет Неттанкур с Дюньи. Путь доведен пока лишь до Флери.
Генерал Эмбер, ожидавший нас в Неттанкуре, сопровождает нас. На трассе пути имеются крутые повороты и подъемы, которые не позволяют делать больше 30 километров в час. В иных местах мы еле делаем 15 километров в час, так как во многих местах еще продолжаются работы.
Во Флери мы пересели в автомобили. Сделали остановку в Суйи, где несколько минут беседовали с генералом Нивеллем. Я пригласил его к завтраку в моем поезде на половину первого.
От Ламма до Дюньи путь почти закончен Мы сели на моторизованные дрезины и довольно быстро доехали на них до долины Мааса. Разрыв приблизительно в 15 километров [481] между Флери и Ламмом будет, говорят, заполнен до конца июня. Дорога уже используется до Флери для провоза провианта и для движения санитарных отрядов.
Во Флери помещается крупная санитарная часть, я посетил ее. Вручил военные кресты служащим и солдатам железнодорожной команды.
Самба рассказывает мне, что в палате много разговоров о Бриане и что его очень осуждают за его политику в отношении Греции.
В воскресенье Рок уговорил Жоффра согласиться на созыв военного совета с участием одних Хейга и Фоша, но без Петена и Франше д’Эспере. Рок мотивировал это тем, что не желает беспокоить Петена. Пенелон, со своей стороны, сообщил мне, что Жоффр подписал с Дугласом Хейгом протокол, согласно которому англичане должны выступить 20-го, но в протоколе вовсе не указано, что они выступят одни.
После завтрака мы с генералом Эмбером поехали в автомобиле в Сент-Менегульд. Там он нас покинул и отправился обратно в Неттанкур, а мы взяли с собой генерала Антуана, командующего 10-м корпусом.
Я решил посетить батарею 120-миллиметровых орудий. В числе ее канониров служит Альбер Бранжье, лакей из Елисейского дворца. Он недавно приезжал в отпуск и говорил, что никто из начальников ни разу не бывал на месте его службы и что там нет никакого убежища.
Через Вьенн-ла-Вилль, опустошенный и разрушенный, и Сен-Тома мы приехали до траншейных ходов и идем по ним под треск ядер. Нас сопровождают генерал Эннок, один из моих старых товарищей по школьной скамье в Бар-ле-Дюке, и генерал Кабо.
Дошли до оврага, по которому протекает ручей. К одному из склонов прилепились несколько хижин артиллеристов. Батарея Альбера Бранжъе тут же рядом. Его товарищи и он заняты рытьем убежищ. Я подозреваю, что эту работу приказано было сделать по случаю моего посещения, во всяком случае, это должно было быть сделано давно.
Я жму руку этому славному парню и беседую с ним несколько минут. Артиллеристы очень удивлены моим присутствием [482] среди них. Батарея находится на северо-западе от Вьенн-ле-Шато, в совершенно разрушенной деревушке. Мы посетили батарею 240-миллиметровых орудий, умело скрытую под крашеными полотнищами, и возвращаемся через Бриеннскую долину. Минуем Вьенн-ле-Шато, пересекаем луг пешком и направляемся на командный пост генерала Кабо в небольшой ложбине на юге от Вьенн-ле-Шато. Здесь в изящном помещении из сосновых бревен и досок мы нашли пианино из Вьенн-ла-Вилль и картину с часами и музыкой, пьем чай и шампанское, едим превосходные пирожные, испеченные мобилизованным кондитером.
Возвращаемся в Сент-Менегульд и садимся здесь в поезд. На перроне роздал военные кресты железнодорожным служащим. В Сент-Менегульд к Самба присоединились заведующий его секретариатом и правитель канцелярии Фонтанель. Все они отправляются ночевать в префектуру в Бар-ле-Дюке, завтра они едут осматривать Верден.
Мой поезд довез их до Ревиньи, где их ждут автомобили. Обедали в поезде между Сент-Менегульд и Ревиньи.
В Ревиньи рукопожатия и прощанье.
Самба ничего не сказал мне по поводу Лонге, визит которого он обещал мне. Этот визит, конечно, никогда не состоится.

Понедельник, 29 мая 1916 г.

Вернулся в Париж в восемь часов утра. На всем пути приветствующая толпа народа.
Третья панихида по павшим членам адвокатского сословия. На этот раз в еврейской синагоге на улице Виктуар. Меня встречают главный раввин Франции и главный раввин Парижа, Анри Робер и Брюне, бывший старшина адвокатского сословия в Брюсселе. Все главы еврейской общины налицо: Эдмон де Ротшильд, Рафаэль-Жорж Леви, Неймарк, Дейч-де-ла-Мерт и др. Точно так же вся адвокатура. Главный раввин Парижа произнес патриотическую речь.
Фабр, член парижской судебной палаты и генерального совета департамента Уазы, живущий в Лассиньи, пространно рассказывает мне о немецкой оккупации. Он сделал доклад [483] в комиссии Найэля, кроме того, он намерен издать небольшую брошюру для своих друзей.
Был у меня Стефан Пишон. Он несколько разочарован поведением Италии.
Сенатор Маньи опасается закрытого заседания и считает, что его легко можно было избежать. По его мнению, Клемансо потерял всякий авторитет в сенате.

Вторник, 30 мая 1916 г.

Леон Буржуа и Фрейсине зашли ко мне перед заседанием совета министров и выразили желание поговорить с Брианом в моем кабинете. По их мнению, Англия не желает выступать в Салониках, потому что не может простить себе, что обещала России Константинополь, и желает теперь обсудить, нельзя ли пересмотреть этот вопрос.
В совете министров дискуссия по поводу вступления болгарских войск в Грецию. Думерг требует энергичных действий против Греции, он находит, что мы должны захватить в свои руки в Афинах полицию и почту. Самба сохраняет надежду или иллюзию, что греческая армия пойдет с нами против Болгарии, он не советует принимать слишком резкие меры. После некоторых колебаний Бриан предлагает обратиться к Англии и России и совместно с ними заявить Греции: ‘Вы впустили болгар, врагов Сербии. Вы нарушаете свои обязательства благожелательного нейтралитета. Мы, в таком случае, отказываемся от наших обязательств в отношении возвращения оккупированной территории’. Кошен считает, что Греция и король изменили своему слову, и находит нужным проявить непреклонность. Предложение Бриана принято.
Рибо рассказывает о своих трениях с бюджетной комиссией, которая сначала потребовала налоги, а потом отвергла все предложенные ей налоги.
Белан и члены комитета, преподнесшего шпагу бельгийскому королю, докладывают мне о своей поездке в Ла-Панн. Они преподнесли также королеве ларец с 15 тысячами франков. На королеве был военный крест.
Рене Вивиани вернулся из поездки в Россию и привез мне письмо от царя. Он очень доволен своей поездкой. Подтверждая [484] посланные им телеграммы, он замечает: ‘Что касается вопроса о Польше, то мне удалось прямо поставить его перед Сазоновым. Последний утверждает, что его правительство по-прежнему склонно предоставить Польше автономию. Что касается вступления Румынии в войну, то Сазонов, очевидно, совершенно не доверяет Братиану и кроме того опасается, что в виде противовеса выступлению Румынии немедленно последует объявление войны со стороны Швеции’ {174}.
Царь подарил браслет г-же Вивиани, сопровождавшей своего мужа, и прекрасный кубок Альберу Тома.
Некоторые депутаты признаются мне, что хотели бы, чтобы палата назначила путем голосования контролеров и поручила им обследовать состояние материальной части и окопов!
Я напрасно указываю им на всю опасность этих предложений. Жан Дюпюи говорит, что Бриан напрасно согласился на закрытое заседание и что он легко мог бы добиться отклонения последнего.
Депутат Груссо привел ко мне фабрикантов из Северного департамента, они получили печальные вести из Туркуэна, Рубе и т. д. Немцы хватают мужчин, женщин и детей и отправляют их неизвестно куда. Я немедленно сообщил об этой гнусности Бриану, с тем чтобы он обратился по этому поводу к нейтральным государствам.

Среда, 31 мая 1916 г.

Отправился с Брианом и Роком в Сале близ Амьена. Там мы встретили Жоффра, Кастельно и Дугласа Хейга.
Кастельно читает докладную записку о необходимости франко-английского наступления для освобождения Вердена. Так как Жоффр не желал пригласить на заседание Петена, я, по согласованию с Брианом и Роком, вношу от себя ходатайство Петена относительно артиллерии. Жоффр протестует против того, что Петен обращается со своими требованиями к другим, а не к нему. Я отвечаю твердым тоном, что, во-первых, Петен не заявлял никаких жалоб и, во-вторых, вполне естественно, что он поставил меня обо всем в известность, встретившись со мной в воскресенье. Жоффр по своей привычке замечает, что он один несет ответственность. Я возражаю, [485] что он несет ответственность только перед правительством, а правительство ответственно перед парламентом.
Я прошу перейти к рассмотрению вопроса по существу. Есть ли у Петена то количество артиллерии, которого он требует, или нет? Жоффр и Кастельно утверждают, что ему посылают все, что ему необходимо, и в частности новые орудия, но у меня осталось впечатление, что батареи сохраняются для предполагаемого наступления, и я настоятельно прошу Рока следить за тем, чтобы Петен ни в чем не нуждался.
Мы рассматриваем затем условия английского сотрудничества. Я указываю генералу Дугласу Хейгу на возможность того, что французские войска не будут в состоянии прийти ему на помощь. Он отвечает, что 1 июля он, во всяком случае, будет атаковать, но просит, чтобы Жоффр информировал его за две или три недели до предполагаемой даты.
Фош против своего обыкновения очень молчалив. Я спрашиваю его мнение, Бриан замечает, что состоящие при Фоше офицеры-депутаты Мюлье-Сюркуф и Тардье приписывают ему очень отрицательное отношение к наступлению. В конце концов, Фош высказался. Он считает, что следует выждать будущего года, а тогда атаковать неприятеля всеми силами. Кастельно вспыхнул: ‘Это односторонний метод! Вы сбрасываете со счета неприятеля! Ведь он остается налицо и не оставит нас в покое до будущего года’. Я замечаю, что генерал Петен требует наступления на каком-либо участке фронта, для того чтобы он мог держаться под Верденом. ‘Я не знаю, где именно, я не знаю, что происходит в Вердене’. Наконец после длительных споров Фош, припертый к стене Роком, вынужден признать, что может оказаться полезным и даже необходимым уже в этом году перейти в наступление на каком-либо участке фронта, однако он подчеркивает, что это будет не наступление для прорыва неприятельского фронта, а наступление с целью облегчить положение Вердена. Несмотря на это кажущееся согласие, я чувствую, что на деле продолжаются разногласия. Жоффр желает, чтобы французы приняли участие в наступлении, он надеется, хотя и не смеет в этом признаться, что это наступление может иметь благоприятные стратегические результаты. Жоффр готовит [486] наступление слишком незначительными, по мнению Фоша, силами, которые в этом году не могут быть увеличены. Фош, как и Петен, желает, чтобы ограничились исключительно английским выступлением для помощи Вердену.
Однако все считают, что какие-то операции необходимы, и что они должны быть не стремительными и короткими, а длительными и упорными. Что касается Салоников, то Дуглас Хейг не только против отправки туда новых войск, но желает, чтобы оттуда были взяты две, по его словам, прекрасные дивизии. ‘Решение, — говорит он, — наступит во Франции, мы должны пойти на Рейн’.
Жоффр отвечает, что нужно предпринять наступление также в Салониках и что, если мы отзовем оттуда две дивизии, они будут находиться в морском плавании в то время, как здесь и там будет идти сражение.
Завтракаем в вагоне. Разговор возобновляется. Затем мы оставляем Фоша и Дугласа Хейга в Сале и отвозим Жоффра и Кастельно в Шантильи.
Гроклод, выигравший процесс против Леттеллье, сообщает мне, что Эмбер не только помирился с Леттеллье, но, не имея возможности рассчитаться с последним, должен был согласиться на возвращение устраненного им директора, некоего Лемера.

Глава шестая

Похороны генерала Гальени. — Лорд Роберт Сесиль в Париже. — Осложнения в парламенте. — Бомбардировка Бар-ле-Дюка. — Поездка в 6-ю армию. — Перевод часовой стрелки на летнее время. — Кампания ‘Bonnet Rouge’. — Тайный комитет. — Осложнения в парламенте. — Титтони в Сорбонне.

Четверг, 1 июня 1916 г.

Дни генерала Гальени — увы! — были сочтены еще до операции. Правительство провело в четверг закон о принятии похорон Гальени на счет государства. Сегодня состоялись [487] торжественные похороны, и я, конечно, присутствовал, на них. От Дома инвалидов, из которого последовал вынос тела, до ратуши я шел рядом с монакским принцем. Каждого из нас сопровождали состоящие при нас офицеры. На пути от ратуши до Южного вокзала, откуда останки покойного должны были быть перевезены в С. Рафаэль, я просил Дюбо и Дешанеля забыть церемониал и идти в одной шеренге с нами. На всем пути похоронной процессии стояла несметная толпа, она оставалась неподвижной и хранила волнующее молчание. Гальени был для всего парижского населения не только великим полководцем, но и спасителем.

Пятница, 2 июня 1916 г.

Продолжительное совещание с Брианом, Фрейсине и Буржуа. Фрейсине едет на воды, но, к счастью, не говорит больше о своем уходе в отставку. Он выражает опасение, что англичане и русские будут стараться затянуть войну дольше, чем у нас хватит на это сил. Он же желал бы, чтобы удалось убедить Россию отказаться от ее притязаний на Константинополь. Но каким образом убедить Россию? Фрейсине думает, что на нее можно воздействовать через Англию. Но Бриан, наоборот, поражен постоянной дружбой Англии с Россией и думает, что Англия ищет способов экономически изолировать нас от России. Он рассчитывает на будущей неделе поехать в Лондон и иметь с Асквитом ‘дружескую беседу’. Если бы только она не носила общего характера и достигла конкретных результатов!
Пьер Лоти, отпустивший себе усы и бородку, благодарит меня за то, что я способствовал его назначению в штаб генерала Франше д’Эспере. Он просил меня об этом назначении, чтобы быть ближе к своему сыну.
По соглашению с генералом Роком, которого я предупредил об этом, я спрашиваю Пьера Лоти, не предпочтет ли он быть командированным в штаб Гуро, чтобы быть ближе к сыну. ‘Мой сын уже не в Шампани, он на Соммю. У меня нет больше никого, кроме него, — и он заплакал, — если бы я мог как-нибудь устроиться у Фоша! Но в данный момент я должен отправиться к Франше д’Эспере. Он был очень [488] любезен ко мне, и я желаю отправиться к нему’. — ‘Но, — говорю я, — все это легко устроить. Военный министр и я увидим Фоша в воскресенье’. — ‘Нет, нет, позже’. Он ушел, и я написал Року, которого просил выждать результатов моего свидания с Лоти. Итак, Пьер Лоти, в ожидании возможности назначения его к Фошу уезжает пока в штаб Франше д’Эспере. Перед своим отъездом он написал мне письмо, в котором очень мило выражает мне свою благодарность по поводу этой небольшой услуги.
Лорд Роберт Сесиль, английский министр по блокаде, приехал в Париж на совещание с Дени Кошеном, ведающим блокадой во французском кабинете, и с Леоном Буржуа. Последний сказал мне сегодня утром: ‘Лорд Роберт Сесиль противник принципиальных схем и предпочитает придерживаться эмпирических решений. Так как новые условия морской войны заставляют нас отказаться от лондонской декларации, нам надо было бы, по крайней мере, выработать более или менее ясную доктрину, на которую мы могли бы опираться, в случае если нам придется отвечать на жалобы нейтральных стран’. Узнав, что я должен принять сегодня лорда Роберта Сесиля, Буржуа просил меня поддержать эту точку зрения.
Берти привел ко мне лорда Роберта Сесиля. Лысина, ясный взгляд умных глаз. Говорит по-французски плохо. Однако по настоянию Берти решается говорить на этом языке, причем посол служит переводчиком. Я сам начал изучать английский язык, но мне еще надо учиться.
Я пытаюсь убедить английского министра в целесообразности указаний Буржуа. Я прошу его не отказываться окончательно, если не будет сразу достигнуто соглашение насчет определенного текста. ‘Бриан, — говорю я, — легко мог бы в таком случае снова доставить вопрос на будущей неделе в Лондоне’.
В конце дня Дени Кошен принес мне известие, что все складывается хорошо и что достигнуто даже соглашение относительно текста.
Меня посетил генерал Бускье, назначенный военным атташе нашего посольства в Греции. Он когда-то состоял в нашей военной миссии и хорошо знает страну. Он мало питает надежд на успех. [489]
Альбер Тома докладывает мне о своей поездке в Россию. Он очарован приемом, оказанным ему царем, считает Николая II нашей лучшей опорой. Он нашел, что заводы прекрасно оборудованы, но достижения их еще не соответствуют ни ресурсам страны, ни затраченным средствам. Нет согласованности, нет руководства работой. На железных дорогах невыразимый беспорядок, начальникам станций предоставлен полный простор и от них ничего нельзя добиться без взяток. Таким образом, на вагон с сырьем или снаряжением ложатся значительные расходы. Тома рассказал мне, что Вивиани произнес в Думе прекрасную речь.
В Москве мощное либеральное движение. Большинство примыкающих к нему будет терпеливо ждать победы, чтобы предъявить свои требования, но одни более нетерпеливы, а другие строят свои расчеты на поражении и думают, что это более верный путь для торжества их политических взглядов.
Тома подписал протокол, по которому России отдается часть наших 105-миллиметровых орудий. Это было условием для отправки во Францию русских бригад.
Хотя Бар-ле-Дюк является незащищенным городом, он подвергся сильной бомбардировке, причем много жителей было убито. Для оказания помощи семьям погибших г-жа Пуанкаре едет туда с немкой де Риз, женой одного из полковников моего военного штата, и с самим полковником. Бедные мои земляки в департаменте Маас, какие муки выпали на вашу долю! И я не могу быть среди вас.
На моих глазах выступили слезы, когда я сегодня утром прощался с женой и думал о многих старых друзьях, подвергшихся столь жестоким испытаниям судьбы.

Суббота, 3 июня 1916 г.

Леон Буржуа, Комб и Думерг сообщают в совете министров, что они отправились в демократическую правую в сенате, членами которой они состоят. На вопрос о закрытых заседаниях они ответили, что правительство не отвергает в принципе эти заседания. После их ухода фракция единогласно голосовала за закрытое заседание и по предложению Стефана Пишона приняла также резолюцию против изменения [490] устава и ограничения повестки дня. Привычка вести слишком тонкую игру и прятать концы в воду может вовлечь завтра Бриана в злосчастную авантюру.
Барту телефонировал Сенсеру: ‘Мы вступаем в знаменательную неделю’. Что он подразумевает под этим? Он отложил франко-итальянское совещание, на котором должен был председательствовать в четверг. Не потому ли, что не желает мешать знаменательной неделе?
В совете министров Бриан докладывает, что был вчера в комиссии палаты по иностранным делам и давал объяснения по поводу греческих дел. Выслушав его, комиссия сама опубликовала сообщение, в котором говорится, что она с удовлетворением приняла к сведению полученные указания и энергичные меры, принятые правительством. Бриан продолжает: ‘Так как до меня дошли разные слухи, я потребовал выяснения дела. Я сказал: знаю, утверждают, что мои отношения к принцу Георгу и его семье меня ослепили и парализовали, знаю также, что к этим инсинуациям прибавили даже низкую клевету. Так как война поднимает иных людей на высоту, так как некоторые лица стараются выловить портфели в грязи, я приглашаю их на немедленное состязание. И я посмотрел на Лейга, речи которого мне были известны. Все были на моей стороне’.
Вчера на заседании демократической левой сената Анри Беранже выступил с письмом Гальени к Жоффру относительно окопов, он читал оттуда выдержки, и инцидент был использован против Жоффра.
Итак, даже после смерти Гальени продолжается кампания лиц его окружения. А между тем Гальени говорил нам: ‘Если Жоффр будет смещен, я тоже уйду’. На сегодняшнем заседании несколько министров вспоминали эти разговоры. Не раз Гальени говорил и мне лично: ‘Не следует трогать Жоффра, нужно только дать ему лучших сотрудников’.
Сенатор Шоме, Шастене, бордоский мэр Гриэ и члены торговой палаты Жиронды говорили со мной о ярмарке в Бордо, проектируемой на сентябрь. Они просят меня взять на себя патронаж над ней. Я ответил, что, если министр торговли возьмет на себя патронаж, я немедленно последую его примеру. [491]
Великобританский посол Берти представляет мне австралийского премьера Юза, который приехал на экономическую конференцию и завтра посетит главную квартиру.
Полковник Биллион, наш военный атташе в Мадриде, привез мне привет от короля.
Полковник Руссе и Бертело считают крайне необходимым осведомить общественное мнение и защитников Вердена о близком выступлении союзников, так как англичан всюду упрекают в бездействии. Я успокаиваю своих собеседников, поскольку могу информировать их, не рискуя открыть им согласованные проекты. Но я обращаю их внимание на то, что осведомление публики представляет опасность, так как немцы не преминут узнать о наших приготовлениях и примут свои меры.
Дюбо виделся сегодня с генералом Мишле и говорит мне, что последний не верит, что англо-французское наступление поможет Вердену. По мнению Мишле, у немцев достаточно солдат, чтоб оказать сопротивление. Генерал предпочитает диверсию на Воэвре. Сколько стратегов, столько мнений.

Воскресенье, 4 июня 1916 г.

В половине восьмого утра выехал из Парижа с Северного вокзала с генералом Роком.
В Компьене мы встретили генерала Мишле и пересели с ним в автомобиль. Он убежден, что генерал Нивелль может не только продолжать оборону Вердена, но и провести на верденском фронте победоносные наступательные операции. Учитывая число немецких войск на местах, Мишле опасается, что франко-английское или исключительно английское наступление не заставит немцев снять часть войск под Верденом.
Мишле относится отрицательно к сокращению числа рот в батальоне. Но генерал Рок после нового рассмотрения вопроса разделяет взгляд Жоффра и Петена и считает эту меру правильной.
Завтракали в поезде в Бокуре.
Генерал Фош, который завтракал у меня вместе с Роком, доказывает необходимость франко-английской операции в виде диверсии для Вердена. [492]
Генерал Файоль, на которого должно опираться правое крыло английской армии, говорит, что будет готов к 1 июля. Он производит впечатление очень честного и очень решительного человека.
После завтрака мы едем с ним на фронт его армии (6-й), которая входит в группу северных армий и занимает участок Розьер-ан-Сантер и Виллерс-Бретонне.
Возвращаемся в Париж в девять часов вечера.

Среда, 7 июня 1916 г.

Генерал Рок передал мне важные документы о Вердене. Они содержат полный отчет о событиях с декабря и приходят к заключению, что обложение укрепленного района возможно лишь в случае, если будут сбиты фланги, т. е. если будут оттеснены армии, которые окружают крепость. Зная, что этого не произойдет, укрепленный район Вердена будет удержан, чего бы это ни стоило.
Можно констатировать, что с самого начала сражения высшее командование все время проявляло твердую решимость не оставлять правого берега Мааса. Ряд приказов устанавливает это самым неоспоримым образом.

Четверг, 8 июня 1916 г.

Пенлеве сообщает в совете министров, что сенат, несмотря на возражения Клемансо, утвердит сегодня законопроект, предоставляющий правительству право передвинуть на летнее время часовую стрелку на шестьдесят минут вперед.
По вопросу о Вердене Бриан и Клемантель настаивают, что все силы должны быть обращены на защиту Верденского укрепленного района и что мы должны отказаться от всякого сотрудничества в проектируемом контрнаступлении.
В конце заседания Мальви и Пенлеве, по инициативе префекта департамента Устье-Роны Шрамека, ставят вопрос об учителях, членах союза, которые ведут пацифистскую пропаганду. Префект намерен уволить их, но Мальви считает более целесообразным не принимать в настоящее время мер, которые могли бы послужить другим учителям предлогом для бурных выражений своей солидарности. [493]
Вице-президент республиканского комитета торговли и промышленности Жюль Каэн передает мне ходящий в палатах слух, что я намерен в случае кризиса образовать новое министерство Вивиани. Каэн говорит, что эта комбинация встречает повсюду враждебное отношение. Я отвечаю ему, что не предвижу никакого кризиса и имею уже сформированное министерство Бриана.
Я пригласил к себе учителя Фуркада, писавшего мне о докладе Раффен-Дюжана. Он явился со значком министерства народного просвещения в петлице. Производит прекрасное впечатление, возмущен пацифистской пропагандой.
Клемантель, который уезжает с Брианом в Лондон, просил у меня пожертвования в пользу одного благотворительного учреждения, патронессой которого является его жена.
Тьерри беседует со мной о фортах, он желает создать центральное управление под своим руководством. Эдмон Ротшильд говорит мне о русских евреях. Он говорит, что забота о сохранении франко-русского союза стоит у него на первом плане, но он заметил, что Протопопов склонен улучшить положение евреев, и хотел бы, чтобы французское правительство со всей необходимой осторожностью выступило в их пользу. Я указываю на щекотливость этого вмешательства, тем не менее, обещаю, что при встрече с Протопоповым заведу разговор на эту тему. Но последний не является министром, он лишь может стать им.
Мелин просит меня посетить Сен-Диэ так же, как я посетил Нанси и Люневилль.
На заседании совета министров отсутствуют несколько министров: Бриан, Фрейсине, Леон Буржуа и Клемантель. Альбер Тома информирует нас о производстве военного снаряжения в Англии и России. Англия достигла больших успехов, особенно в производстве снарядов для полевых орудий. В России положение, напротив, остается неважным. В подписанном в Петрограде соглашении Тома должен был пойти на некоторые уступки, которыми обусловливалась отправка бригад во Францию.
Тома нашел русский рабочий класс неорганизованным. Он не мог связаться ни с одним вождем рабочего движения. [494]
Самые точные сведения ему удалось получить совершенно случайным образом. В Москве к нему был прикомандирован офицер, который, очутившись наедине с ним, сказал ему: ‘Вы не узнаете меня ? Мы были вместе с вами на международном социалистическом конгрессе’.

Суббота, 10 июня 1916 г.

Несмотря на отсутствие Бриана, надо решить вопрос об учителях в департаменте Устье-Роны. Вопреки мнению префекта, Пенлеве и Мальва заявляют, что факты не дают основания вызвать их в департаментский совет по начальному образованию и снять с должности. Оба министра опасаются коллективного протеста учителей — членов союза. Гэд и Самба просят не раздувать пламени, очаги которого сейчас изолированны, они обещают внушать идеи порядка и благоразумия. Никто из министров не требует карательных мер.
Мне показали письмо генерала Нолле, находящегося теперь под Верденом. Он пишет, что французы и немцы несут ужасные потери. До чего дойдет это уничтожение?

Воскресенье, 11 июня 1916 г.

Бриан, вернувшийся вчера вечером из Англии, вкратце докладывает мне о своей поездке. Британский кабинет упрямо стоит на своем в вопросе о Салониках. 17 мая комитет обороны принял мотивированное решение против всякого наступления на Балканах. Бриан мог добиться только составления протокола, в котором говорится, что этот вопрос будет пересмотрен. Ясно, что англичан не удастся переубедить и что Бриан принял свои желания за действительность. Зато в отношении наступления во Франции англичане полны решимости и взяли на себя конкретные обязательства. В конце концов это продолжает быть самым существенным.
Бриан обращает мое внимание на становящуюся все более пацифистской позицию газеты ‘Le Bonnet Rouge’. Из-за статей Альмерейды и других сотрудников председатель совета министров отдал распоряжение о закрытии газеты, но Мальви, как видно, отменил это распоряжение на том основании, что Альмерейда обещал прекратить всякую пацифистскую агитацию. [495]
Бриан повторяет мне, что полиция всецело в руках Кайо. Она допускает продажу ‘Bonnet Rouge’, хотя газета эта конфискована и закрыта. Делонклю снова выдан заграничный паспорт. Бриан говорит, что вчера в том же ‘Bonnet Rouge’ цензура задержала очень резкую статью против меня.
Пенелон, кажется, не очень уверен насчет наших позиций на правом берегу Мааса. Выражает ли он мнение главной квартиры?

Вторник, 13 июня 1916 г.

Клемантель докладывает совету министров, что он принял английскую и русскую делегации на экономическую конференцию и что они намерены внести на этой конференции следующие предложения.
Прежде всего, самая существенная статья, относительно которой нет разногласий: так как война уничтожила все торговые договоры между союзниками, с одной стороны, и центральными державами — с другой, принимается решение, что ни в мирном договоре, ни в течение пяти лет после заключения мира не может быть заключено соглашение, предоставляющее центральным державам права наиболее привилегированной нации или ограничивающее права одной из союзных держав, иначе, как только по предварительному согласованию с другими союзниками. Таков, по крайней мере, смысл, хотя нет еще самого текста.
По словам Клемантеля, русские и англичане, кроме того, считают нужным приступить теперь к рассмотрению положения в нейтральных странах. Англичане решают провести различие между странами, держащимися благожелательного и менее благожелательного нейтралитета. Русские намерены предложить немедленное расторжение торговых договоров с нейтральными странами, с тем чтобы мы вернули себе свободу, упразднив порядок денонсирования за год вперед. Я подчеркиваю, что если целесообразно немедленно установить согласованность между союзниками по отношению к неприятелю, то, пожалуй, столь же опасно восстановить против себя нейтральные страны. На совет министров подействовало это мое замечание, и он постановляет отложить этот вопрос. [496]
Англичане предлагают далее в целях защиты торговли и промышленности от всяких поползновений немецкой конкуренции после войны запретить немецким судам после заключения мира вхождение в союзные порты на срок, равный продолжительности этой войны. Марсель Самба и Тьерри считают, что эта статья послужит на пользу одной только Англии и создаст монополию в ее пользу. Россия, более скромная, желает лишь, чтобы можно было облагать немецкие суда портовыми сборами за право стоянки. Наконец, англичане и русские согласны на установление привилегии для разоренных областей, которая обеспечивается военной контрибуцией, получаемой союзниками.
Из ироничного письма одного солдата я узнал, что в Нюбекуре, в департаменте Маас, где находится мое фамильное кладбище, поставлен караул — у елей, посаженных некогда моей матерью и поэтому дорогих для меня. Я стал невольной причиной того, что на солдат возлагают ненужную службу. Как я узнал от Пенелона, командование сначала решило срубить эти ели, как представляющие опасность. Я запросил, какую опасность могут они представлять. Мне дан был невразумительный ответ. Тогда я просил Пенелона выяснить, нет ли возможности спасти эти ни в чем не повинные деревья. Начальство немедленно впало в другую крайность и, вместо того чтобы просто запретить порубку этих елей, сочло разумным нарядить караул для их охраны.

Среда, 14 июня 1916 г.

Доктор Шанди, депутат от департамента Мерть и Мозеля, мобилизованный в чине главного военного врача, говорит мне, что считает недостаточными меры обороны Туля от самолетов и дальнобойных орудий. Я переслал генералу Року сведения, полученные от Шанди, и прошу министра позаботиться об этом деле.
Другой депутат, Англес, мобилизованный в качестве летчика в Бурже, говорит мне, что внесенные генералом Дюбайлем предложения о премиях для офицеров-летчиков задержаны главной квартирой. Он говорит мне также, что считают в данный момент защиту Парижа недостаточной, [497] так как ряд самолетов пришел в негодность. Он желает восстановления отдельного ведомства авиации, но сам не собирается выставить свою кандидатуру на пост товарища министра по этому ведомству, а называет Даниеля Венсана.
В палате депутатов социалист-пацифист Бризон, статья которого не была пропущена цензурой, заявил, что желает внести запрос правительству относительно злоупотреблений цензуры. Ни один министр не высказался по этому поводу. Вивиани ответил, что надо подождать прихода председателя совета министров, который назначит срок, и что Бриан занят в военной комиссии сената.
Тогда Бризон взял слово по поводу временных месячных бюджетов. Правительство продолжало хранить молчание. Бризон имел возможность прочесть с трибуны свою статью, и председательствовавший в то время Дешанель не остановил его. Так как эта статья была составлена в очень ярких выражениях против меня, Бризон в шутливом тоне заявил, что он говорит о президенте Китая, а не о президенте Французской республики. Это объяснение все уладило.

Четверг, 15 июня 1916 г.

Этой ночью часы были передвинуты на шестьдесят минут. Эта маленькая революция произошла самым простым образом. Даже Пенлеве сегодня впервые явился на заседание совета министров аккуратно в назначенный час, и все соседи Елисейского дворца без видимых усилий подняли сегодня утром свои шторы на час раньше, чем вчера.
В совете министров еще раз ставится вопрос о командовании в Салониках. Король Петр хочет быть назначенным для проформы генералиссимусом, и Веснич вручил об этом ноту Бриану. Но совет министров, не знаю почему, находит невозможным подчинить Саррайля, даже номинально, союзному монарху. Бриан поспешил присоединиться к этому мнению и заявляет, что дело уладится.
Брак, депутат-социалист от города Парижа, умный человек и патриот, сообщает мне о жалобах солдат на то, что при моей последней поездке на Сомму им запрещено было выходить из своих помещений. Я отвечаю ему, что не знал об этом [498] распоряжении и проверю этот факт, который считаю недопустимым.
В совете министров снова обсуждается греческий вопрос. Бриан, по-видимому, желает использовать колебания англичан и заявляет, что нельзя в этом вопросе действовать, минуя Великобританию. Я прошу адмирала Дакара информировать правительство о телеграммах морского атташе и замечаю, что, если бы состоялось закрытое заседание палаты, правительству пришлось бы доказать, что оно вело жесткую политику, и это было бы ему нелегко. Антонин Дюбо сказал мне, что таково было общее мнение и в сенате.

Пятница, 16 июня 1916 г.

Отправляюсь с г-жой Пуанкаре в музей Галльера на выставку изделий инвалидов: игрушек, хрусталя, золотых и серебряных изделий, мебели. Выставка организована под патронажем муниципального совета Парижа. Ремесленные школы инвалидов в Париже, в Лионе и в Тулузе послали много экспонатов. Принял Альфонса Коста, португальского министра финансов, и Суареса, португальского министра иностранных дел, которые дали мне понять, что в ближайшее время Португалия примет активное участие в войне {175}.
Я принял также сербского министра юстиции Маниковича, который горячо благодарил меня за все то, что Франция делает в данный момент для его страны. Но он несколько встревожен относительно намерений России.
Редактор ‘Matin’ Эдеман убит под Верденом. Перед своим отъездом в качестве офицера-знаменосца он нанес мне визит. Голландец по происхождению, он натуризовался во Франции и хотел теперь выразить свою признательность стране, ставшей его второй родиной. Я знал его с 1912 г. по набережной д’Орсей. Он вел отдел иностранной политики в ‘Matin’. Серьезный и сдержанный, он был изумительно осведомлен. Он говорил с иностранным акцентом. По-французски он писал негладко, но у него был большой опыт и сильный ум.
Король Испании имел длительную беседу с полковником Биллионом, нашим военным атташе, который прислал о ней отчет. [499]
Институт изучения Каталонии организовал в Барселоне доклады на французском языке. Альфонс XIII забыл, что является патроном предприятия и что испанский министр народного просвещения поставил последнее под покровительство короля. Король жалуется, что мой брат Люсьен, посланный в Барселону Парижским университетом, был встречен приветствиями каталонцев, которых его величество, справедливо или нет, называет сепаратистами. Альфонс XIII особенно выдвигает две жалобы: во-первых, президиум института послал королю телеграмму с изъявлением чувств преданности и уважения, но к своим подписям прибавил подписи моего брата без его ведома и депутата от Восточных Пиренеев Эмануила Брусса. Король в своем раздражении даже выразился, что почувствовал соблазн ответить по-немецки. Вторая жалоба: французское правительство вручило академические знаки отличия членам Института, страстным каталонцам и, по мнению короля, германофилам. По наведенным справкам, эти отличия были вручены согласно списку, составленному нашим генеральным консулом в Барселоне.
Первое закрытое заседание парламента. Бриан, которого я спросил о новостях, заявляет, что он вполне удовлетворен.
Выступали Марген, Беназе и Мажино. Они развивали различные стратегические соображения, зачитывали письма Гальени к Жоффру и докладные записки высшего командования. Бриан ответил безапелляционным тоном, что Гальени неоднократно заявлял совету министров: ‘Если Жоффр будет сменен, я тоже уйду’. Никто из ораторов не имел ни малейшего успеха.

Суббота, 17 июня 1916 г.

Бриан полагает, что закрытое заседание сможет закончить свою работу сегодня днем.
Он докладывает совету министров о разговоре, который он имел только что с Лаговари. Последний дал понять, что если Румыния вступит в войну, она, возможно, объявит войну только Австрии, так как должна считаться с настроением своего короля. Бриан ответил: ‘Позвольте мне говорить с вами частным образом. Если вы вступите в войну только для того, чтобы захватить территории, на которые, увы, заявляют [500] притязания, то Англия и Россия, несомненно, не захотят за столь малое содействие признать за вами право на все выгоды конвенции. Англия и Россия находят, что вы слишком заставляете себя просить, особенно Россия, которая всегда считала ваши требования чрезмерными’.
Зять Саррайля, капитан Буэ, категорически заявил Самба, что Саррайль никогда не писал принцу Александру того непочтительного письма, которое Бриан якобы видел собственными глазами.
Клемантелъ и Метен представили мне бельгийских, английских, русских, японских и сербских делегатов на экономической конференции. Я приветствовал их и пожелал им успеха.
Конференция не пришла к соглашению относительно того (пятилетнего) срока, в течение которого по первоначальному плану союзные державы не должны без предварительного соглашения между собой предоставлять Германии права наиболее привилегированной нации.
Клемансо, который настойчиво требовал закрытого заседания, теперь боится, что сделал неправильный шаг, и добивается, чтобы палата, по крайней мере, отступила перед ответственностью вотума доверия.

Воскресенье, 18 июня 1916 г.

Клемансо, считая, по-видимому, что отныне министерский кризис стал маловероятным, обрушивается теперь на меня. Вопреки мнению Шарля Морра и его писаниям нельзя отказать Клемансо ни в уме, ни в силе воли, ни в патриотизме, но он обладает неукротимой гордостью, и когда не удовлетворена его жажда власти, все его прекрасные качества исчезают.

Понедельник, 19 июня 1916 г.

Самба очень живо рассказывает мне о закрытых заседаниях парламента. Рок был в субботу несколько тягуч и многословен, но вчера, в воскресенье, закончил свою речь с гораздо большей плавностью и ясностью. Он вышел из рамок своего досье и постепенно овладел общим вниманием. Но после него ряд ораторов увязли в бесконечных сплетнях. [501]
Тогда по согласовании с Брианом выступил Альбер Тома и добился того, что прения снова перешли к основным вопросам. Вся палата устроила Тома овацию. Я советую правительству сделать все возможное, чтобы закончить дискуссию вотумом доверия к победе союзников, отбросив всякие второстепенные соображения и всякий повод для политических разногласий. Бриан отвечает мне, что надеется добиться почти единогласного вотума и восстановить единство палаты.
Вильмот и аббаты Веттерле и Коллин просят меня председательствовать на торжественном заседании, которое состоится 9 июля в Сорбонне в честь эльзасского оппозиционера, депутата рейхстага Прейсса, умершего в Мюнхене в результате жестокого обращения немцев.
Сын бывшего посла Нелидов, российский посланник в Бельгии, едет в Гавр. Еще месяц тому назад он был российским посланником при Ватикане. По его мнению, папа теперь больше верит в победу союзников и не намерен в данный момент предлагать свое посредничество.
Пенелон извещает меня, что 7-й и 10-й немецкие корпуса покинули наш фронт и переброшены в Россию.
Прискорбная стычка в Лиможе. Я еще не знаю настоящих причин этого инцидента.
С закрытым заседанием парламента еще не кончено. Виолетт выступал с нападками, ему отвечал генерал Рок. Военный министр телефонирует мне, что ему удалось вызвать патриотическую манифестацию палаты, подобную тем, какие происходили в начале войны. Но он говорил только о военных вопросах. По договоренности с Брианом он собирается коснуться завтра вопросов иностранной политики. Он изложил взаимоотношения между правительством и главной квартирой, отметил, что будет проведена дальнейшая чистка канцелярий в Шантильи, но заявил, что было бы преступлением и безумием снять Жоффра в момент, когда разворачиваются операции, согласованные под его председательством между союзными штабами. ‘Движение на различных скамьях’, оратора прерывали, но в конце концов раздался взрыв аплодисментов, вся палата аплодировала военному министру. [502]
Бриан считает, ‘что теперь неизбежно закрытое заседание сената. Он намерен назначить его на ближайшую субботу. ‘В таком случае, — заявил Рибо, — я буду требовать бюджета на один месяц, а не на три, как я требовал в уже внесенном мною законопроекте’. Но сенат собирается на следующей неделе. Если правительство ограничится требованием бюджета на один месяц, палаты сочтут этот новый порядок окончательным и будут вотировать лишь ежемесячные кредиты. Но это серьезное неудобство отступает на задний план перед новой трудностью, порождаемой продолжительностью закрытых заседаний. Я напоминаю Рибо его недавние слова, что, если ему навяжут систему месячных бюджетов, он не согласится на нее. Совет министров принимает мою точку зрения и выносит такое решение, что Бриан попросит сенат отложить закрытое заседание на 2 июля, если сенат будет настаивать на подобном заседании.

Вторник, 20 июня 1916 г.

Как сообщает Рибо в совете министров, социалистический депутат Варенн предупредил его, что при голосовании месячных бюджетов социалистическая группа выступит с декларацией, в которой речь будет идти обо мне, а именно о моей речи в Нанси, в которой я требовал продолжения войны до победного конца. Я замечаю: ‘Конечно я лишь выразил мысль правительства, и Мальви нашел целесообразным сообщить мою речь прессе. Если паче чаяния правительство не защитит меня перед палатой, оно создаст положение, совершенно неприемлемое для меня. Как президент я обладаю лишь немногими полномочиями, но те, которые у меня имеются, я по мере надобности использую’. Бриан заявляет, что через несколько дней после моей речи в Нанси он выступал перед иностранными делегатами и говорил в том же духе, что и я. Это не помешало некоторым сенаторам утверждать, что президент пытался оказать давление на него.
Я докладываю об обращении ко мне эльзасцев и говорю, что во избежание новых нападок я не дал ответа до рассмотрения вопроса советом министров. Совет министров находит, что я должен согласиться. [503]
Вивиани говорит о какой-то рекламе, организованной одной газетой в виде лотереи. По словам юристов, замечает Вивиани, всюду, где случай преобладает над соображениями разума, имеется лотерея. Я вполголоса говорю Комбу в шутку: ‘Кто знает, не является ли случай разумом провидения?’ Он отвечает мне: ‘По Боссюэту, случай есть слово, которым мы прикрываем свое невежество’.
Олар привел ко мне губернатора Новой Каледонии, полковника Брюне, служащего теперь по мобилизации в Салониках. По словам полковника, Саррайль вполне убежден, что наголову разобьет болгар, если ему разрешат предпринять наступление.
В закрытом заседании Бриан изложил внешнее положение. Заседание превратилось в триумф для него. Зато оно привело к провалу Делькассе, который как бы неожиданно вмешался в прения, но, по-видимому, подготовился к выступлению и имел при себе текст длинной речи.

Среда, 21 июня 1916 г.

По словам Леона Буржуа, объяснения, данные Брианом палате, носили сугубо личный характер. Он приписывал себе все заслуги, преувеличил роль правительства в ущерб Жоффру и даже, защищая главнокомандующего, благожелательно упоминал о сделанных ему (Бриану) возражениях и о мерах, принятых для ограничения полномочий Жоффра. Буржуа находит, что Бриан слишком склонил весы в пользу противников Жоффра, и просит Бриана найти случай восстановить равновесие. ‘Вот таков Бриан, — сказал он мне, — он все приносит в жертву непосредственному успеху, упивается своими ораторскими успехами, это большой парламентский деятель и прекрасный артист. Как жаль, что у него нет большего пыла в работе, большей точности ума и большей рассудительности в действиях’.

Четверг, 22 июня 1916 г.

Закрытое заседание еще не закончилось. Принято решение о закрытии прений, но Дешанель подчеркнул, что закрытие прений не означает конца закрытого заседания и что оно будет продолжаться сегодня с двух часов. Сегодня утром [504] соберутся фракции и попытаются прийти к соглашению относительно текста резолюции. Тардье составил и вручил Бриану проект резолюции, но не включил в нее вотума доверия. Бриан считает, что, если бы вставить это существенное слово, резолюция была бы приемлемой. Между тем она составлена в туманных выражениях. Это сделано, несомненно, умышленно, так как у Тардье прекрасный, ясный стиль.
Судя по тому, что мне рассказал после заседания совета министров Марсель Самба, вчерашнее закрытое заседание было гораздо менее благоприятным, чем предыдущие. Нуланс был агрессивен и сыграл на руку радикалам против Тома, возможно, сам не желая этого. Он утверждал, что наша старая тяжелая артиллерия никуда не годится. Реплика Бриана тоже имела гораздо меньше успеха, чем его вчерашнее выступление.
В совете министров Бриан со свойственным ему оптимизмом заявляет о предстоящем вступлении Румынии в войну.
Жоннар говорит мне, что Бриан не виделся с ним с тех пор, как предложил ему назначение в Афины, и ограничился тем, что его два раза вызывали к Рибо.
Гристрам, сенатор от Северного департамента, утверждает, что Дюнкирхен все еще очень плохо защищен от воздушных нападений неприятеля.
Длинный, томительный день. После собрания представителей фракций, на котором присутствовал Бриан, закрытое заседание было возобновлено на два-три часа. Затем фракции снова собрались на совещание. Потом они вернулись на закрытое заседание и лишь к концу дня после мучительной работы остановились на тексте резолюции, многословном, туманном и нескладном. После этого было объявлено открытое заседание и приступили к голосованию. Вопреки надеждам Бриана, против резолюции голосовало значительное меньшинство, в том числе Оганьер, Чекалди, Абрами, Фавр, Бокановский, Марген, Мажино и др. Делькассе воздержался. Итак, Бриан не завоевал ни одного из своих противников и, к сожалению, пошел на уступку в самом важном пункте. Палата будет непосредственно назначать комиссаров с очень неопределенной и очень опасной миссией на фронте. [505]

Пятница, 23 июня 1916 г.

В Сорбонне состоялось собрание под председательством Анатоля Франс. Барту сделал доклад, Титтони произнес речь. Титтони несколько раз выражал пожелание, чтобы я присутствовал на обращении Должно быть, он хотел, чтобы я услышал его намек на манифестацию в честь Леонардо да Винчи, устроенную несколько лет назад на заседании под моим председательством. Он напомнил о ней в следующих выражениях: ‘Я во второй раз имею честь выступать в этих стенах (в Сорбонне), в первый раз публичное, откровенное и лояльное объяснение между председателем совета министров Пуанкаре и мной положило конец недоразумению между Францией и Италией. Я воскрешаю перед вами это воспоминание, которое кажется нам теперь столь далеким, потому, что, на мой взгляд, оно может укрепить непоколебимую волю наших народов избегать впредь каких-либо недоразумений между нами. Пуанкаре говорил тогда о набежавшей туче. Мы не желаем больше никаких туч, даже мимолетных. Пусть над Францией и Италией всегда сияет лучезарное безоблачное небо’.
Драматург Эмиль Фабр, временно исполняющий обязанности директора ‘ComИdie Francaise’, сообщает мне, что он выставляет свою кандидатуру во Французскую академию на место Поля Эрве.
Вильмот говорил мне о предполагающемся в июле чествовании памяти эльзасца Прейсса, умершего от зверского обращения немцев. Выступят аббат Веттерле и, возможно, также Блюменталь. Но Блюменталь, хотя такой же верный француз, как и Прейсс, не был в хороших отношениях с последним. Поэтому Вильмот не уверен в его участии.
В Вердене мы снова потеряли территорию. У нас взяли также пленных. Неркели дух армии падает или солдаты наши устали? Я прошу Рока информировать меня. Он запросил главную квартиру и Петена и, к счастью, рассеял мои опасения. Но Рок говорит мне, что пора начать франко-английское наступление, чтобы облегчить положение Вердена {176}. [506]

Воскресенье, 25 июня 1916 г.

Пенелон уведомляет меня, что английская армия начала артиллерийский обстрел немецких окопов.
Дюбо беседовал со мной. Он не понимает, каким образом допустили скандальное выступление Бризона в палате, и заявляет, что надо положить конец пацифистской пропаганде. Он рассказывает мне, что в департаменте Изеры делают пораженческие доклады. Там читают письма солдат, в которых преувеличиваются некоторые досадные происшествия, ложно утверждается, что 75-й и 140-й полки взбунтовались и т. д. Дюбо разрешает мне сообщить эти сведения Мальви, и я немедленно сообщил о них министру внутренних дел и Бриану.

Понедельник, 26 июня 1916 г.

Бриан, отправившийся на английский фронт, телефонирует мне поутру, что он в восторге от своей поездки, что генерал Дуглас Хейг преисполнен решимости, а немцы, повидимому, не ожидают атаки англичан.
По словам Пенелона, а в данном случае он передает мнение главной квартиры, генерал Петен был очень подавлен третьего дня взятием Флери. Он собирался очистить левый берег Масса, и генералу Кастельно пришлось подтянуть его. Я не знаю, точны ли эти сведения. Петен не всегда пользуется симпатиями главной квартиры.

Среда, 28 июня 1916 г.

Бриан сообщает мне, что узнал от Извольского и от японского посла о подписании двух соглашений между Россией и Японией, одного — официального и другого — тайного. Помимо урегулирования нескольких вопросов местного значения Россия идет на значительные уступки Японии: она уступает последней часть Маньчжурской железной дороги{*460} и право судоходства на реке Сунгари между Везеном и местом впадения реки Нонни в Сунгари. [507]

Четверг, 29 июня 1916 г.

Бриан был у меня перед заседанием совета министров. Попыхивая папиросой, он не без злорадства говорил мне об ‘уничтожении Делькассе’. Девяносто семь депутатов, голосовавших против кабинета, объединились и пытаются превратить резолюцию палаты в орудие оппозиции. Бриана это не пугает, он смеется над этим.
В совете министров он говорит, что Клемансо и его друзья не желают больше закрытых заседаний, но он, Бриан, сам толкнет их на это и сорвет маску с Клемансо.
Затем Бриан читает записку, которую Берти передал ему от имени Грея. В ней идет речь о некоторых выступлениях шведского доктора Нансена по поводу мира, не носящих официального характера. Бриан рекомендовал британскому правительству осторожность. Грей отвечает на это, что тем не менее не следует создавать в нейтральных странах впечатление, будто Германия хочет мира, а мы затягиваем войну. Совет министров одобряет тактику Бриана и просит его продолжать держаться той же линии. Бриан думает, что в скором времени, вероятно, последуют предложения более официального характера, они будут переданы испанским королем и будут предусматривать нейтрализацию Эльзас-Лотарингии под властью одного из южногерманских принцев.

Пятница, 30 июня 1916 г.

Шарль Эмбер, о котором идет слава, что он небескорыстно защищает интересы фабрикантов, говорит мне, что вместо 1310 квалифицированных рабочих, которых уже несколько месяцев требуют военные заводы, главная квартира вернула пока только 600. Он с большой горячностью говорит об этой косности и, несомненно, готовит на эту тему кампанию в прессе. Я поговорю об этом с Тома. [508]

Глава седьмая

Наступление на Сомме. — Визит президента Лубе. — Русский министр финансов Барк. — День сирот. — Визит Боло-паши. — Овации Бриану в сенате. — Опыты в лагере Майльи. — Национальный праздник. — Поездка в Верден и на Сомму. — Предсказания Ллойд-Джорджа. — Конец парламентской сессии.

Суббота, 1 июля 1916 г.

Великолепный день. Метеорологические предсказания оправдались, военные предсказания тоже. Англичанам возможно было перейти сегодня утром в наступление. На севере от Соммы кровь льется рекой.
В это время солнце играет на деревьях Елисейского парка. Вязы, смоковница, индийские каштаны и акации нежат глаз всеми оттенками зелени, эти цвета создают при солнечном освещении чарующую гармонию. Дикие голуби, черные дрозды и маленькие птички резвятся на лужайке. Стаи ворон слетаются к деревьям сада и производят в листве адский шум. Герани и бегония, посаженные в грядках, образуют красные пятна среди зелени. А там, в Вердене и на Сомме, гибнут тысячи храбрых! Под Верденом мы снова потеряли укрепления Тиомона. Генерал Кастельно и Пенелон телефонируют, что 20-й корпус покрыл себя славой на Сомме.
В совете министров Альбер Тома докладывает о положении с рабочей силой на заводах. Дело обстоит совсем не так, как представлял его Шарль Эмбер. Рибо снова настаивает на том, чтобы интендантство не делало столько закупок за границей. Он скоро останется совсем без валюты. Он готов прийти к соглашению с Мак-Кенна, чтобы по проведении требуемого им сокращения (заказов за границей) централизовать все заграничные покупки союзников и проводить их через общее бюро. Это единственный способ добиться в Америке кредитов, в которых нам было отказано.
В дополнении к цифрам, данным нам Альбером Тома, Рок сообщает, что на фронте не осталось ни одного из тех [509] рабочих-специалистов, которых требовал Шарль Эмбер. Те 210, которые оставались еще на фронте, отправлены на заводы до 29 июня.
Валюта нейтральных стран, которую Рибо просил у населения взаймы для передачи в качестве обеспечения Америке, дала в общем 200 миллионов. Совет министров принимает постановление перевезти ее на нескольких крейсерах, чтобы распределить между ними риск торпедирования.
Мой маститый предшественник Эмиль Лубе уезжает в свою излюбленную Бегюд и был у меня вчера с прощальным визитом. Сегодня я отдал ему визит. Его старший брат при смерти, его зять тяжело болен. Лубе удручен горем и сильно постарел. Он трогательно рассказывает мне о своей молодости о своей семье и родине.
Блюменталь объясняет мне, почему он не присоединился к предполагавшейся манифестации в честь Прейсса, он боялся, что она может навлечь на Эльзас немецкие репрессии. Он говорит мне, что Эльзасская либеральная партия надеется, что после возвращения Франции этой провинции для нее не будет установлено особого режима и отдельные лица не пострадают. Но он не считает нужным откладывать введение в действие школьных законов. К несчастью, он уверен, что в возвращенном Эльзасе не будет полного единства.

Воскресенье, 2 июля 1916 г.

Приостановлен выход газет ‘Bonnet Rouge’, в которой сотрудничает социалист Бризон, и ‘L’Heure’.
Известия об английском наступлении не очень утешительны. Советник французского посольства в Лондоне де Флерио считает, что из-за ирландского вопроса неизбежно произойдут перемены в составе британского кабинета. Найдутся другие министры, готовые войти в кабинет национальной обороны, во всяком случае, эти перемены не будут иметь никакого влияния на ведение войны. Несмотря на происки некоторых пацифистов, Англия, говорит он, доведет войну до конца. [510]

Понедельник, 3 июля 1916 г.

Верло, депутат от департамента Вогез просит меня отправиться при случае в Сен-Диэ, чтобы укрепить дух пострадавших на войне. Я обещаю ему сделать возможное.
Я получил список вопросов, составленный демократической левой сената для закрытого заседания. Этот список не исключает и других вопросов, но в него, конечно, включены все вопросы, которые уже обсуждались в палате.

Вторник, 4 июля 1916 г.

У меня была г-жа Альфред Мейер, вдова эльзасца из Мюльгаузена, расстрелянного немцами. Это очень достойная и умная женщина. Я принял ее с душевным волнением.
На основании многочисленных сведений наш посланник в Гааге Аллизе считает, что в Германии усиливается недостаток продуктов, недостаток мяса становится с каждым днем все ощутимее.
На закрытом заседании сената сенаторы, кажется, вели себя очень спокойно. Генерал Рок выступал удачно.

Среда, 5 июля 1916 г.

Из Вердена нет известий. Что-то происходит там?
В получаемой мною корреспонденции растет число писем, содержащих оскорбления и угрозы смерти.
Пенелон говорит, что Кастельно желал бы быстро использовать наши успехи на юге от Соммы и бросить наши войска в тыл немцев. Жоффр, видно, остается верен своему плану, предусматривающему движение на Камбре, но так как англичане не добились своей цели, осуществление этого плана стало еще гораздо труднее.
Сент-Олер посетил меня перед своим отъездом в Бухарест. Он рассказывает, что беседовал сегодня с Лаговари. Последний сказал ему, что получил телеграмму от Братиану, в которой говорится, что Румыния выступит через пять или шесть недель, если за эта время начнет прибывать снаряжение.
Русский министр финансов Барк жалуется мне на препятствия, которые ему чинит Рибо, не желающий дать России [511] лишние 25 миллионов для оплаты русских купонов во Франции. Я отвечаю Барку, что мотивы Рибо вполне правильны и что исполнить его, Барка, желание — значит взять на себя русский долг. Это противно всякой справедливости, а также нашим материальным возможностям. Рибо хотел бы, чтобы Россия, по крайней мере, послала нам на ту же сумму товаров. Барк находит недостойным, что у России требуют, таким образом, своего рода залога. Я всячески стараюсь убедить его в правоте Рибо, но он меня не слушает и продолжает развивать свою мысль. Это коренастый, невысокий человек, веселый и хитрый, носится с собой и Россией.
Альбер Сарро принес мне свою брошюру. Его брат Морис приехал в сенат на закрытое заседание и весьма доволен тем, как оно проходит.
Самба приехал из Люксембургского дворца и рассказывает, что Року была устроена настоящая овация. Тома тоже добился большого успеха. Завтра должен выступить Шарль Эмбер. Самба заявляет мне, что считает Бриана лучшим министром иностранных дел из всех бывших у нас: он терпелив, гибок, очень тактичен. Самба не отрицает, впрочем, недостатков Бриана и даже пространно останавливается на них: расплывчатость, многоречивость, очень часто незнакомство с документами и с конкретными фактами. Самба изящно переплетает обвинительный акт с панегириком. Он сам очень умен, полон остроумия, тонок, как амбра.
После Рока, Тьера и Тома выступал в сенате Пенлеве. Ему пришлось давать объяснения относительно осуществленных со времени войны изобретений. Ему горячо аплодировали.
Депутат от департамента Устье-Роны Буж внес запрос по поводу пропаганды, проводимой учителями-пацифистами в Марселе. Бриан и Мальви находят этот запрос весьма досадным: они боятся, что он может вызвать прискорбные инциденты и что огласка его чревата опасностями.

Четверг, 6 июля 1916 г.

Рибо докладывает в совете министров о своих переговорах со своим русским коллегой Барком, которого он открыто называет барышником. Однако из уважения к России Рибо готов пойти [512] на некоторые уступки Барку. Во время заседания он составил набросок протокола и дал мне прочитать его после заседания. В нем предусматривается с нашей стороны обязательство продолжать давать кредиты России до окончания войны.
Рибо говорит, что при ближайшем рассмотрении оказалось невозможным перевезти валюту и ценные бумаги нейтральных стран в Америку на крейсерах. Они будут переведены на пароходах Трансатлантической компании, таким образом, риск будет разделен.
Мальви говорит, что у него больше нет никаких средств воздействия на ‘Bonnet Rouge’, позиция газеты становится все более подозрительной, Мальви очень сурово отзывается о ней.
Эрбильон сообщает мне, что наша артиллерия продвинулась к германскому фронту и концентрирует свой огонь к югу от Беллуа-ан-Сантер. Мы хотим расширить и укрепить наши позиции к югу от реки Соммы и подготовить наши атаки на севере. Немцы перебрасывают несколько дивизий.
‘Appel’ и комитет распределения фондов, полученных от сборов в день сирот, уведомляют меня, что они оказывают помощь 40 тысячам детей и что все их средства будут исчерпаны в октябре. Они хотели бы, чтобы на троицу был устроен новый день помощи сиротам.
Морис Барес говорил со мной о г-же Бриан, находящейся в очень стесненном положении. Я обещаю принять участие в ее судьбе.
На закрытом заседании Шарль Эмбер произнес длинную и очень резкую речь против правительства и главной квартиры.
Неожиданный визит. Один из моих друзей, школьный товарищ по лицею Людовика Великого, очень порядочный человек, которого, однако, иногда вводят в заблуждение порывы его сердца и вкусы артиста и поэта, представил мне Боло-пашу. Это авантюрист, которого считают подставным лицом хедива, а через хедива и немцев. Еще молодой, обладающий даром слова, с непринужденными манерами, Боло, тем не менее, производит на меня впечатление иностранца, живущего на широкую ногу при неизвестном источнике доходов, даже более того — он произвел на меня впечатление авантюриста. Он сказал мне, что купил и оставляет за собой большую часть акций ‘Journal’, с тем [513] чтобы помочь Шарлю Эмберу избавиться от финансистов, возбуждавших подозрения. Он, между прочим, убежден в том, что Шарль Эмбер считал Дезуша тайным германским шпионом. Боло уверяет, что бывший хедив — друг Антанты. ‘Я его хорошо знаю, — говорит он. — Он сам вызвался доверить мне своих двух детей в залог своих чувств ко мне’.
Мой приятель не говорит мне, где и как он познакомился с Боло, не старается представить мне его надежным человеком. Поэтому я воздержался от всяких намеков на циркулирующие слухи и ограничился несколькими банальными фразами. Но у меня осталось впечатление, что этот человек недостоин доверия. Между тем он — француз и брат его — священник и даже, кажется, епископ in partibus.
Я все еще думаю об этом Боло. Откуда у него такие капиталы, что он в состоянии вложить из собственных средств шесть миллионов в газету? Не является ли он подставным лицом Херста, американского миллиардера, который в Соединенных Штатах защищает против нас интересы Германии и которого Шарль Эмбер — странное дело! — восхвалил до небес в статье за собственной подписью.
Морис Бернар, который ведет дело против Боло в парижском суде, сказал мне, что, будучи должен 500 тысяч франков, Боло изобретал всяческие поводы для отсрочки и не платил долга. Стало быть, маловероятно, что он вложил в газету свои деньги.

Пятница, 7 июля 1916 г.

Принял депутатов Брусса и Нераля. Бруссу я рассказал, что король Альфонс был обижен французскими манифестациями в Барселоне.
Из главной квартиры нам телефонируют, что сегодня не следует ожидать важных операций. Мы продолжаем артиллерийскую подготовку.
Пенелон тоже сообщает мне, что мы продвинули вперед свою артиллерию и приступили к артиллерийской подготовке. Но нам несколько мешает погода, непостоянная и дождливая. Пока еще неизвестно, сможем ли мы начать завтра атаку. Она будет направлена на территорию петли, образуемой Соммой. [514]
В половине седьмого вечера мне сообщают, что англичане вместе с нами заметно продвинулись вперед.
Извольский привел ко мне начальника русского генерального штаба генерала Беляева, последнего сопровождают Игнатьев и несколько офицеров. Беляев привез для нашей армии уйму русских орденов. Их легче послать, чем солдат и снаряжение.

Суббота, 8 июля 1916 г.

Плохая погода. Она мешает всяким операциям. Министры удовлетворены дебатами в закрытых заседаниях сената, но жалуются, и с полным основанием, что продление этих заседаний отрывает их от административной работы. Шарль Эмбер произнес вчера с добродушным видом страстную обвинительную речь против всех военных органов. Но и Бриан говорил красноречивее, чем когда-либо. Он превосходно говорил о Сербии. Это одна из прекраснейших страниц в истории французского ораторского искусства, как сказал мне Самба. Дюбо заявляет, что со времени Гамбетты не слыхал более прекрасной речи.
Вместо того, чтобы в конце своей речи сделать патетическое заключение, Бриан мрачным и глухим голосом произнес следующие простые фразы: ‘Вот, господа, что сделало правительство, которое вы видите перед собой. Да, стоять у власти в такое трагическое время!.. Кто, господа, может добиваться ее теперь?.. Конечно, задача, стоящая перед нами, преисполняет нас гордостью, но вместе с тем в сознанием своего ничтожества…’ Умолкая, он опускает руки как бы для того, чтобы показать рост карлика. ‘Но все же, когда знаешь, что весь отдаешься своей родине, и когда среди тяжкого и трудного дела оказываешься мишенью для нападок и клеветы, которые идут с высоких мест и, подхваченные неприятелем, воспроизводятся в гнусных газетах, которыми он наводняет захваченные области, — тогда, несмотря ни на что, являются опасения, что эта клевета может тебя унизить. (‘Нет, нет, нет’, — возгласы на большинстве скамей). Нет, господа боишься быть униженным… (длинная пауза и затем как бы сквозь слезы) и невольно испытываешь тяжелое чувство’. [515]
Самба говорит мне: ‘Молчание Бриана так же красноречиво, как самые прекрасные его фразы. Однажды он выступал против Жореса. Я стоял рядом с последним, и тот, слушая талантливого противника, не мог победить своего восхищения и, положив руку мне на плечо, прошептал: ‘Послушайте этого человека, послушайте его молчание…’
Магия красноречия и импровизации.
Тьерри и Клемантель возвратились в восторге. Буржуа тоже восхищен. Альбер Тома тоже покорен красноречием Бриана и говорит мне: ‘Да, но пока что закрытым заседаниям нет конца, и никто из нас не может работать’.
Сегодня Бриан надеется вытащить Клемансо на трибуну. Тем временем Думер взял слово. После речи Бриана его речь показалась сухой.
Пенелон телефонирует из главной квартиры, что второй сын Дени Кошена убит на севере от Соммы. Он был капитаном в 20-м корпусе, был ранен и, не оправившись, вернулся в часть. Я написал бедному Кошену об этом несчастье и выразил ему свое сочувствие. Отправил это письмо с офицером, которому поручил узнать, может ли Кошен принять меня завтра. Последние несколько дней у него было предчувствие, и он просил меня известить его, если до меня дойдут какие-либо вести.
В сенате закончились закрытые заседания. Думер был очень словоохотлив. Потом говорил Дебьер, за ним Пишон, после них снова выступал Бриан.

Воскресенье, 9 июля 1916 г.

Мы ошиблись, закрытые заседания не кончились. Куйба желает сообщить мне составленную им резолюцию. Я благодарю его и прошу показать ее правительству.

Понедельник, 10 июля 1916 г.

Бриан вчера телефонировал мне, что в сенате все обошлось благополучно, он вполне удовлетворен. Дюбо вел заседание прекрасно, а Клемансо производил впечатление больного, переутомленного человека.
Дюбо, со своей стороны, говорил мне, что Бриан выступал изумительно, с необычайным блеском и силой. Пишон, заявив, [516] что сделает лишь короткие замечания, произнес полуторачасовую речь с явным желанием привести в замешательство Бриана некоторыми щекотливыми вопросами относительно Италии и Румынии. Бриан отвечал как нельзя лучше.
Лумер пытался приписать Гальени всю заслугу победы на Марне, но его речь была длинна и бессодержательна. Бриан ответил, что победа на Марне доставила достаточно славы для всех генералов и даже, прибавил он улыбаясь, даже для главнокомандующего.
Клемансо говорил три или четыре часа. По словам Бриана, он задыхался, терял нить, искал свои заметки, подносил руку ко лбу, как бы собираясь с мыслями. ‘Это, — говорит Бриан, — был такой же провал, как и у Делькассе’. Бриан в своей реплике щадил Клемансо и окончательно покорил сенат.
Сегодня утром все газеты возносят его до небес. Ах, если бы Бриан был столь же талантливым главой правительства, как оратором.
Дени Кошен благодарит меня за выраженное соболезнование. Он глубоко страдает, но переносит свое горе с достоинством и внешним спокойствием.
Я подготовил речь к национальному празднику 14 июля. Желая избежать инцидентов вроде вызванных моей речью в Нанси и лишить социалистов в парламенте всякого повода для нападок, я заявил в совете министров, что предварительно представлю ему полный текст своей речи.

Вторник, 11 июля 1916 г.

Я представил текст своей речи сегодня утром. Никто не внес серьезных возражений. Единственные возражения, сделанные с большим тактом и, можно сказать, даже боязливо, сводились к следующему.
В том месте, где я говорю о развитии военного производства в России, я никак не мог упомянуть про Италию. Несколькими строками дальше я упомянул также об Италии, хотя ее производство заставляет еще желать очень многого. Гэд находит, что по этому поводу хорошо было бы написать: ‘фабрики полны рабочих и работниц, на заводах женщины подают прекрасный пример’. Я, конечно, принял эту поправку. [517]
Я писал: ‘Те, кто склонялся перед алтарями, как и те, кто не ходил в церковь’. Мальви выразил опасение, что эта фраза может вызвать полемику, так как в настоящий момент некоторые радикальные газеты ставят в вину священникам, что они не носят оружия и остаются в госпиталях. Я согласился написать: ‘Те, кто выполнял религиозные обряды, как и те, кто не молился в церквах’. Я не очень горжусь этой поправкой, но по конституции правительство одно несет ответственность.
Наконец, генерал Рок отметил также последнюю фразу: ‘Мы должны желать и требовать, чтобы мир принес нам возвращение всех наших провинций, захваченных вчера или захваченных сорок шесть лет назад, восстановление нарушенных прав и гарантий, необходимых для прочности нашей национальной независимости…’ Рок заявляет, что, поскольку в этой фразе нет никаких упоминаний о союзниках, в ней могли бы усмотреть мысль о сепаратном мире. Я ответил, что в тот день, когда Германия примет все ваши требования, поражение ее будет так основательно, что она должна будет подчиниться также требованиям наших союзников, кроме того, я здесь указывал лишь на наши собственные условия мира. Самба нашел, что моя фраза хорошо взвешена и что лучше не вносить в нее никаких изменений.
Я принял академика Дьелафуа, мобилизованного в чине подполковника, несмотря на свои семьдесят три года.
Сенатор Кенель говорит мне, что речь Бриана в закрытом заседании была прекрасна.
Оранский епископ монсеньер Легас показывает мне свою докладную записку. Он согласовал вопрос с Этьенном и Сен-Жерменом и подает эту записку Бриану. В ней указывается на необходимость продолжать оплачивать оранских священников, потерявших свои приходы, так как иначе испанцы, даже натурализовавшиеся во Франции, призовут испанских священников.
Дурные вести из Вердена. Неприятель захватил нашу батарею в Данлу. Я сказал Пенелону, что в воскресенье поеду в Верден. Генерал Рок, которого я предупредил об этом, желает сопровождать меня. [518]

Среда, 12 июля 1916 г.

Между тем как я готовлюсь к 14 июля, несколько учителей членов союза — один из Марселя, один из Обервиллье и одна учительница из Пантона, Елена Брион, — готовят пацифистскую манифестацию. Мальви, согласовав вопрос с Пенлеве, предлагает довести до сведения этих учителей, что их собрание будет запрещено, причем в случае надобности будет применена сила. Самба и Гэд замечают, что, если власти закроют помещение, в котором должно происходить собрание, учителя легко найдут другое помещение. Фактически их только 12 человек. Гэд и Самба предпочитают не применять никаких карательных мер. Я говорю, что мы должны поступать решительно. Профсоюзы учителей запрещены законом. Парламенту неоднократно приходилось напоминать об этом в течение 1912 г. и предписывать учителям соблюдать закон 1884 г. в редакции Вальдек-Руссо. И если бы даже профсоюзы учителей были разрешены, они во всяком случае не могли бы в разгаре войны строить козни против родины и воли парламента. Бриан слушал все это с рассеянным видом и заметил Мальви: ‘Вы это наладите. Вы велите владельцу помещения запереть его’.
Мне не удалось добиться конкретного решения. Бриан прерывает дискуссию и предлагает дать большой крест ордена Почетного легиона адмиралу Лашейреру. Он возобновил атаку на адмирала Лаказа и добился его вынужденного согласия.

Четверг, 13 июля 1916 г.

Прежде чем поехать с генералом Роком в Верден и на Сомму, я посетил сегодня с ним лагерь в Майльи. Присутствовал на опытах с окопными орудиями, опыты были поставлены очень плохо.

Пятница, 14 июля 1916 г.

Генерал Рок приехал за мной в Елисейский дворец, чтобы сопровождать меня на парад. Он рассказывает, что получил от Жоффра письмо, в котором тот выражает желание, чтобы военный [519] министр не ездил на фронт без него. Жоффр протестует против того, что Петен и Нивелль помимо него говорили Року о своих операциях и о том, что нуждаются в подкреплениях.
Еду с Роком на эспланаду инвалидов. Идет дождь. Тем не менее на улицах толпы народа в приподнятом настроении. На эспланаде я обошел шеренгу войск союзников, затем произношу свою речь. В то время, когда я говорю, мне кажется, что я вижу перед собой женщин в трауре, несчастных людей, безутешных матерей, сирот, разыскивающих своих отцов. Я с трудом сдерживаю свое волнение. Еще больше потрясла меня церемония раздачи дипломов. Один диплом я вручил отцу, потерявшему трех сыновей. Он говорит мне: ‘У меня остался еще один, я заранее принес его в жертву родине’. Я не удержался и тут же обнял этого храброго человека. Он горячо благодарил меня.
Жоффр поручил полковнику Эрбильону передать мне, что лучше отсрочить мои поездки в Верден и на Сомму. Никаких аргументов. Я отвечаю, что непременно поеду в Верден, что рассчитываю также отправиться на Сомму, но что касается этой поездки, поступлю согласно мнению генерала Рока, которого, в свою очередь, осведомлю о своих планах. Я думаю, что не следует откладывать приветствия войскам, заслужившим их в полной мере.

Суббота, 15 июля 1916 г.

На мой запрос военный министр отвечает, что разделяет мои чувства.
Греческий посланник Романос, вернувшись из Афин, просит меня принять на этих днях принца Андрея, который официально едет по семейным делам, но уполномочен передать в Париже и Лондоне точку зрения короля. Как уверяет Романос, она весьма дружественна Франции и Англии, но посланник не скрывает от меня, что король и принц Андрей будут уверять нас, что Греция может проводить благоприятную для Антанты политику и без Венизелоса. А между тем, замечает Романос, эта политика возможна только при Венизелосе. Только он в состоянии сделать эту попытку с успехом. Романос, впрочем, думает, что выборы приведут Венизелоса [520] к власти, но результаты их пытаются исказить, действуя путем террора и деморализации.

Воскресенье, 16 июля 1916 г.

Генерал Рок согласен, чтобы генерал Кастельно сопровождал нас в Верден и генерал Жоффр на Сомму.
Сегодня в половине восьмого утра мы выехали из Парижа. Мы застали Кастельно в Неттанкуре, где нашли также генерала Петена. По вновь отстроенному железнодорожному пути доехали до Суйи. Во время завтрака в моем вагоне генерал де Кастельно говорит мне, что он очень доволен Петеном и Нивеллем, и что, на его взгляд, в Вердене все обстоит благополучно по мере возможности.
Однако в Суйи генерал Нивелль признается нам, что его тревожит продвижение немцев в район форта Суйи. На этом участке немцы сосредоточили свои усилия. Генерал предпринял контратаку, чтобы освободить Флери. Эта контратака началась вчера, но до сих нор не дала никаких результатов.
Генерал Нивелль сопровождает нас в Регре, где находится генерал Манжен. Последний готовит операцию против Флери.
Мы отправляемся затем в Верден и осматриваем казематы крепости. Я нашел здесь 49-й стрелковый батальон, я уже видел его под Реймсом, где он проявил большую храбрость. Подступы к цитадели и наружные строения ее все время обстреливаются неприятелем, но во время нашего пребывания все было спокойно.
Объезжаем в автомобиле улицы города, которые постарались несколько очистить от обломков. Я не вижу ни одного неповрежденного дома. Всюду развалины. Поднимаемся к собору и останавливаемся поблизости от лагеря св. Маргариты, где находится штаб генерала д’Энфревиля. Затем отправляемся в Диэ в генералу Полиньеру, в Ансемон — к генералу Боре и, наконец, на стоянки сенегальцев, к последним мы поехали по каналу, на сторожевых барках. Маас поднялся очень высоко, и вся долина затоплена.
Обедаем в поезде между Суйи и Неттанкуром. Генерал Петен, приехавший к нам в Суйи, по-прежнему несколько фрондирует, но, видимо, вполне спокоен насчет Вердена. [521]
У Нивелля и Петена создалось впечатление, что немцы еще не убрали с фронта ни одного орудия, но уменьшили стрельбу, упорно атакуют нас только в районе Флери.

Понедельник, 17 июля 1916 г.

Ночью мы прибыли из Неттанкура в Шантильи. Там мы оставили Кастельно, а Жоффр поехал с нами. ‘Передаю вас главнокомандующему как заказную посылку’, — сказал шутя Кастельно. Последний жалуется на 3-е бюро главной квартиры, но говорит, что образумил офицеров ‘младотурок’.
Из Шантильи мы в автомобиле отправились в Дюри, где находится штаб генерала Фоша, но последний поехал завтракать с нами в Виллер-Бретонне, мы разминулись, отчего произошла некоторая потеря времени.
Плохая погода сделала невозможными полеты аэропланов на Сомме и даже подъем привязанных шаров, отпала поэтому возможность воздушной регулировки стрельбы нашей артиллерии. Однако Фош не теряет уверенности. Английская армия, говорит он, сражается очень хорошо. От начатых операций можно ждать прекрасных результатов. Генерал дает нам объяснения относительно атаки в направлении Северного департамента, подготовленной на правом крыле англичан.
Завтракаем с Фошем в поезде между Амьеном и Виллер-Бретонне. В четверть первого покидаем эту станцию и отправляемся на автомобиле в Мерикур-сюр-Сомм, где находится генерал Файоль, командующий 6-й армией.
Он тоже проклинает непогоду и тучи, но тоже уверен и решителен.

Среда, 19 июля 1916 г.

Ллойд-Джордж сказал в Лондоне Рибо и Тома, что война не закончится раньше осени 1917 г. Он даже считает, что она может продлиться до 1918 г.
Сотрудник ‘Journal’ Лоз, отстраненный Шарлем Эмбером от должности главного редактора, передает мне о нем интересные анекдоты. В день похорон Гальени Эмбер сказал Лозу со снисходительным самодовольством: ‘Я не приму [522] участия в процессии. Меня стесняют крики на улицах: ‘Да здравствует Шарль Эмбер’. Лучше я не поеду’.

Суббота, 22 июля 1916 г.

Меня посетил русский адмирал Дидерихс, командующий бригадой, которая высаживается теперь в Бресте и из Марселя отправится морем в Салоники. Он завтра едет с первым поездом. Это приземистый, сухой человек, очень решительного вида. Он говорит, что его солдаты горят желанием вступить в бой с болгарами, которых они считают изменниками.

Воскресенье, 23 июля 1916 г.

Согласно расшифрованным нами телеграммам, между Германией и испанским правительством ведутся оживленные переговоры по вопросу о подводных лодках. Германия предлагает Испании, что будет защищать ее берега, если Англия попытается оказать на нее давление. В Бухаресте Братиану все еще прибегает к уверткам относительно времени вступления Румынии в войну и требует гарантий, что военные действия будут продолжаться до тех пор, пока Румынии будет обеспечено осуществление ее национальных устремлений. Нам никто не давал никаких гарантий, и, в конце концов, при такой системе окажется, что мы сражаемся ради других.

Понедельник, 24 июля 1916 г.

Адмирал де Гейдон, вернувшийся с Корфу, сообщает мне о прекрасном впечатлении, произведенном на него реорганизованной сербской армией.

Вторник, 25 июля 1916 г.

В совета министров Бриан зачитывает записку Жюля Камбона, который принял норвежского посланника, барона Веделя. Последний сообщил Камбону, что принц Гогенлоэ, несомненно, располагая соответственными полномочиями, зондировал его по вопросу о мире и дал при этом заверение, что Германия согласится на менее тягостные условия для Антанты, чем предполагают… Пусть так! Германия, по-видимому, [523] все еще уверена в своей победе. Увидим! Жюль Камбон осторожно ответил, что он не вправе выслушивать такое предложение.
Гэд, всегда очень любезный, приходит поговорить со мной о проекте автоматического разбрасывания газет и прокламаций в Германии и в оккупированных областях.

Среда, 26 июля 1916 г.

У меня был Жюль Камбон. Его тревожат события в России {177}, обязательства, которых требует Румыния, и опасность, которую представит для Франции раздробление Австрии, если после победы над Австрией Россия не будет продолжать энергично вести войну с Германией и если немецкие провинции Австро-Венгрии попадут затем под влияние Германии.
Камбон сообщил свои опасения Извольскому, но тот очень подавлен и встревожен своей собственной судьбой.
Посол Соединенных Штатов Шарп и декан литературного факультета Альфред Круазе сообщили мне о благородном почине американских детей в деле помощи французским сиротам.
Депутат Жозеф Дене, мобилизованный в чине капитана в Салоники, говорит мне, что в Греции с нами хитрят не только король, но и правительство и административные органы. Судя по телеграмме, которую принц Андрей послал в Афины после своих переговоров с Брианом, последний в своем ответе проявил по отношению к Константину и королевской семье скорее слабость, чем изворотливость.

Четверг, 27 июля 1916 г.

Перед заседанием совета министров говорили о русских делах с Брианом, который получил новую очень тревожную телеграмму от Палеолога. Бриан того мнения, что я должен еще раз телеграфировать царю и стимулировать его вести войну до конца. Я это сделаю, но царь и сам убежден в этой необходимости. В отличие от всех окружающих его лиц, увы, он потерял всякий авторитет, и нет никого, кто пользовался бы этим авторитетом и к кому мы могли бы обратиться. [524]
Это не мешает Бриану представлять себе Вену, занятую нами через Салоники и без помощи России. Никогда фантазия этого ‘реалиста’ не была столь плодовитой.
Наш посол в Мадриде Жофре докладывает мне, что при консервативном кабинете Дате и Лема всегда повторяли ему: ‘Мы нейтральны, но все наши симпатии на стороне союзников’. С тех пор как либералы пришли к власти, уже не говорили о нейтралитете, но и не проявляли к нам никаких симпатий. За последние несколько дней произошла перемена. Романос сказал Жофре: ‘Нельзя ли было бы нам возобновить и расширить заключенную в Карфагене Средиземноморскую конвенцию?’ Жофре приходит к следующему выводу: ‘Я считаю, что мы должны пригласить их. Я приписываю это улучшение в отношении Испании к нам тем сведениям, которыми Испания, несомненно, располагает о положении в Австрии и Германии’.

Пятница, 28 июля 1916 г.

Санитарное состояние в Салониках оставляет желать лучшего: там болотная лихорадка, дизентерия, тиф.
Палата, закончив прения о комиссарах при армиях принятием поправки Шоме, отсрочила свои заседания до 12 сентября. Пример спокойствия и благоразумия. Последует ли сенат ее примеру?
Борегар и несколько членов фракции республиканской федерации доносят Бриану, что Леон Буржуа согласился устроить у себя совещание нескольких юристов и политических деятелей, в том числе первого председателя Бодуэна, с целью обсуждения условий мира. На этих совещаниях отказались от всего левого берега Рейна, говорили об арбитраже на будущее, словом, наметили решения, которые Борегар считает слишком умеренными. Бриан сообщает мне разговор, который был у него по этому поводу. Я отвечаю, что был бы очень удивлен, если бы Буржуа лично допустил неосторожность в таком деле, он не из тех, кто дрогнул в своем патриотизме. Так или иначе, пока еще рано устанавливать условия мира.
В совете министров Бриан зачитывает краткую докладную записку о Сирии. Он не делает никаких выводов. Рок [525] высказывается за высадку десанта. Понадобилась бы одна дивизия. Лаказ того же мнения. Самба опасается осложнений и возражает. Он требует, чтобы мы не шли на риск ослабления наших операций в Салониках. Решено, что военный министр будет продолжать изучение вопроса о десанте.
О Румынии Бриан не сказал ничего существенного. Еще не все урегулировано, заявляет он, и со своим очаровательным оптимизмом добавляет: ‘Но все будет в порядке’. Он между прочим сообщает совету министров все меньше сведений об иностранных делах. Если бы мне не сообщались телеграммы и я время от времени не касался их в своих выступлениях, никто ничего бы не знал.
Румыния продолжает требовать, чтобы ей гарантировали территории, на которые направлены ее аппетиты {178}. Я предлагаю по крайней мере ответить ей, что мы со своей стороны никогда не подпишем мира, который не вернет нам Эльзас и Лотарингию. Бриан говорит, что мы достаточно выяснили этот вопрос в наших выступлениях и нет надобности что-либо добавлять.
Сессия палаты закончилась, и Дешанель приехал ко мне с прощальным визитом. Сенат отсрочил свои заседания до 14 сентября, и Дюбо тоже посетил меня. Он по-прежнему тверд и решителен в своем патриотизме, по-прежнему уверен в конечном успехе. Мы планируем отправиться вместе в один из ближайших дней на фронт на Сомме.
Витней Варрен находит, что надо облегчить американским журналистам доступ на французский фронт. Они посещают английский фронт, расхваливают английскую армию и молчат о нашей. Я запрошу Рока и Жоффра, а пока откладываю свой ответ. Эти прогулки на фронт представляют, по-моему, много неудобств.

Воскресенье, 30 июля 1916 г.

Андре Галлей, мобилизованный в качестве лейтенанта территориальных войск, приехал на несколько дней в отпуск и посетил меня. Говорит, что вспоминает обо мне в Решези, где расположена его часть. [526]
Жорж Гайо извещает меня, что выставляет свою кандидатуру в Академию на место Фаге.
В конце дня Пенелон уведомляет меня, что из-за тумана пришлось на рассвете прервать бой на Сомме. С того времени не получено никаких известий. Боюсь, что эта задержка даст немцам возможность укрепиться.
Русским, к счастью, теперь снова везет {179}.
Председатели черногорского совета министров Радович, красивый брюнет с черными глазами, преподнес мне орден Даниила. Увы, он выбрал для этого неподходящий момент!
Кажется, вчерашний день на Сомме прошел неблагополучно.
Неужели все наши усилия опять будут бесплодны ?
Из Румынии нет новостей.

Глава восьмая

Россия и Константинополь. — Палата и комиссары при армиях. — Генерал Кордонье в Салониках. — Шарль Дюпюи. — Черногорский король в Елисейском дворце. — Поездка в Сен-Диэ и в Эльзас. — В Дуллансе. — Посещение генерала Дугласа Хейга. — Италия и Германия. — Поездка в Амьен на фронт к 20-му корпусу. — Альмерейда и немецкие подводные лодки в Карфагене.

Вторник, 1 августа 1916 г.

Узнаю от Пенелона, что наступления 20 и 30 июля на Сомме, к несчастью, снова закончились неудачей. Придется возобновить длительную подготовительную работу, прежде чем можно будет приступить к новой атаке. Из слов Пенелона у меня создается впечатление, что командование колеблется и не имеет твердо установленного плана.
Генерал Веран и старший врач Грелл, награжденные большим крестом ордена Почетного легиона, явились за получением своих знаков отличия.
Приехавший из Афин полковник Браке говорит, что мы никоим образом не должны доверять королю. Однако он убежден, что в день, когда выяснится окончательная победа, [527] Константин призовет Венизелоса, чтобы дипломатическим путем добиться известных выгод для Греции, не оказывая нам при этом ни малейшего военного содействия.
Был у меня Жоннар. Он повторяет, что готов отправиться в Грецию или, если угодно, в Индокитай, но Бриан ни о чем его не спрашивал. Мне кажется, это означает, что он желает возвратиться в Алжир.
Евгений Семенов из ‘Нового Времени’, представительный мужчина крепкого сложения и с большой, едва седеющей бородой, жалуется, что французское общественное мнение было недостаточно осведомлено относительно мотивов признания Константинополя за Россией. Он боится, что, когда наступит время, у нас окажется оппозиция по этому вопросу. Я тщетно доказываю ему, почему Франция не очень благосклонно относится к этим русским притязаниям. Он находит, что достаточно пролито крови и что, кроме того, не следует колебать такую династию, как династия Гогенцоллернов. Ни от одного русского я не слыхал подобных речей. Может быть, этот просто более искренен, чем другие.

Среда, 2 августа 1916 г.

В сегодняшнем радио немцы раздувают поражение, которое мы якобы потерпели под Верденом на юго-востоке от Сувилля. Я затребовал от Рока и Жоффра точных сведений, мне обещали их, но заставляют ждать. Английское правительство начинает проявлять недовольство. Оно требует, чтобы у нас было единое командование и единый план.
Комиссия палаты согласовала с Роком вопрос о комиссарах при армии. Число их не будет сокращено, но они будут получать определенные направления, для того чтобы избежать скопления их в одном месте. Каждому будет дана определенная задача, каждый получит от правительства пропуск.
Генерал Кордонье, выбранный Саррайлем на пост командующего французской армией в Салониках, был у меня перед отъездом. Он очень рад, что будет сражаться на востоке.
Рок намерен организовать при своем министерстве генеральный контроль, который будет держать контакт с комиссарами, назначенными палатой. [528]
Шарль Дюпюи, бывший председатель совета министров во времена моих дебютов в качестве министра просвещения и министра финансов, нанес мне дружеский визит. Мы перебираем старые воспоминания. Он рассказывает, что после речи Бриана в закрытом заседании сената Рибо сказал ему: ‘Я никогда не слышал такой красивой речи, пожалуй, только речь Гамбетты после 16 мая, но и она не то!’ Говорит, что Бриан действительно изумительно выступал в течение трех часов.
Черногорский король Николай сделал мне визит в своем национальном костюме. Он стар, изможден, болен. Он говорит мне, что его всю ночь била лихорадка. У него черные, красивые глаза, нос с горбинкой, крашеные усы, лысина, на нем светло-голубой доломан с золотыми пуговицами и усеянный орденами, широкий пояс, в котором вместо часов кинжал, шаровары. Что кроется под этим костюмом? Искренни ли уверения короля в его франкофильских симпатиях? Король распространяется о состоянии своего здоровья и о постигших его несчастиях. О сербах говорит он с озлоблением, обещает рассказать мне ‘очень многое’. Одна лишь Франция и русский император были добры к Черногории. Я задержал его на завтрак с министрами. В разговоре чувствовался некоторый холодок. Г-жа Пуанкаре сломила лед, рассказав королю о нашем путешествии в Цетинье перед войной.

Вторник, 8 августа 1916 г.

Самба очень доволен вчерашним заседанием национального совета социалистической партии. Он думает, что группа меньшинства не будет более увеличиваться до окончания войны и что можно будет без всяких трудностей приступить к зимней кампании. Цензура запретила печатать резолюцию меньшинства, и ни одна газета ее не напечатала. Самба сказал мне: ‘На мой взгляд, было бы небесполезно показать, что даже меньшинство не требует немедленного заключения мира’. Зато оно говорит о моей ‘провокационной речи’ в Нанси.
Посетил с г-жой Пуанкаре дом слепых, устроенный щедрой американкой мисс Гольт на улице Дарю. [529]

Среда, 9 августа 1916 г.

Выехал с Мальви из Парижа в Вогезы, Сен-Дье и Эльзас.
В разговоре со мной Мальви резко отзывается о Кайо, упрекает его в том, что он всегда прибегает к услугам бульварной прессы вроде ‘L’Heure’. Мальви заявил бывшему председателю совета, что такие газеты, как ‘Bonnet Rouge’, могут ему только навредить. Он полагает, что Кайо дал или поручил дать много денег Альмерейде. Но Альмерейда получил больше из другого источника и ушел от Кайо.
Сен-Дье. Собрание в ратуше. Нас встречают Малин с сенаторами и депутатами от департамента Вогез, муниципальный совет, видные граждане, чиновники, епископы и офицеры. Я вручаю ордена префекту и обоим помощникам мэра.
Затем мы осматриваем госпитали и подвергшиеся бомбардировке кварталы. О нашем приезде не было объявлено из опасения новой усиленной бомбардировки. Но постепенно население узнало о нашем присутствии, и на улицах собрались толпы народа. Абель Ферри повел нас — Мальви, Мелина и меня — в свой дом. С террасы открывается великолепный вид на голубую линию Вогез.
Погода прекрасна. Завтракаем в поезде в Ла-Шапелль с Франше д’Эспере и с депутатами от департамента Вогезы Бунде и графом Эльзасским. Мелин и Мальви одни за моим столом. Мелин, словно молодой депутат, радуется моему приезду в его департамент. Простой, скромный, любезный, он всегда верен себе.
Уезжаем из Ла-Шапелль на автомобиле, едем через перевал Бономм. Красивая панорама. Очень ясно видна деревня Бономм, занятая немцами, а также наши окопы и окопы неприятеля. Доехали до шоссе в Taxe, едем потом по дороге, ведущей в Шлухт, затем выходим из автомобилей и продолжаем наш путь пешком. Ленж и Барренкопф оголены и носят заметные следы происходивших на них ожесточенных боев.
В Шлухт все совершенно разрушено, таможня и гостиницы.
В открытом автомобиле, а затем в недавно проведенном электрическом трамвае поднимаемся на вершину Хохенэкка и останавливаемся на станции Ва-э-Виен, которая снабжает [530] съестными припасами долину Мюнстера. Она находится под землей и освещается электричеством. Она была два или три раза отрезана бомбардировкой, но ее быстро восстанавливали.
Затем спускаемся с Хохенекка и доходим до Альтенберга, который совершенно разрушен. Вчера немцы снова обстреливали его, хотя он всеми покинут.
Теплый, прелестный вечер. Как мог я написать эти слова? Эти несколько часов мне казалось, что война закончилась.

Четверг, 10 августа 1916 г.

Все изменилось. Погода пасмурная и дождливая. Мы едем в автомобиле по недавно построенной нашими инженерными частями дороге, она построена очень смело, с обрывистыми скатами и крутыми поворотами. Несмотря на дождь, панорама остается чудесной. Перед нами открывается вся цепь Вогез и долина Туры. В Мош погода проясняется. Во всех окнах флаги. В Сент-Амарен собрались в ратуше мэры всех коммун, расположенных в долине. Я обращаюсь к ним с небольшой взволнованной речью. Они, видимо, очень рады вновь увидеть меня и чувствовать себя все в большей безопасности.
На поляне, усаженной деревьями, перед павильоном, в котором играет оркестр стрелков, выстроились рядами старые рабочие. Мы вручаем им медали. Перед школой собраны дети, преподносят мне цветы и поют. Мы входим в школу и осматриваем выставку детских работ, рисунков, вышивок и т. д. Изящный городок Сент-Амарен, разукрашенный цветами и флагами, имеет праздничный вид.
Едем по новой дороге на правой стороне реки Туры. Она проложена в ущелье для защиты от неприятельской артиллерии и должна будет служить для целей снабжения, которое еще время от времени страдает от бомбардировок. В Вессерлинге мы останавливаемся сначала у завода Гро. Владельцы завода устроили здесь военную выставку. Сохраненные ими старые французские флаги времен до 1870 г., старинные гобелены, осколки гранат, трофеи, взятые у немцев. Отсюда мы поднимаемся на террасу замка. Идем по большой [531] аллее, обсаженной деревьями, между двух шеренг войск, возвратившихся из-под Вердена. На террасе представляется нам грандиозное, глубоко волнующее зрелище.
Перед левым павильоном группа детей, девочки с эльзасскими бантами в волосах, в живописных национальных костюмах. Перед правым павильоном — эльзасские ветераны 1870 г.
Дети подносят нам цветы, произносят приветствия, поют песни. Затем происходит церемония награждения орденами. Я обнимаю офицеров и раздаю им ордена по представлению главнокомандующего. Ветераны и дети хлопают в ладоши и кричат: ‘Да здравствует Франция!’
Вручаю затем гражданские знаки отличия эльзасцам, выстроившимся рядом с ветеранами. Вручаю знамя ветеранам. Его принимает Жюль Шейрер. Я говорю, что это знамя — символ прошлого и в то же время залог будущего, свидетельство близкой победы. Жюль Шейрер — горячий французский патриот, и растроганно благодарит меня.
У всех глаза увлажнены слезами. Мальви говорит мне, что за всю жизнь не испытал такого сильного переживания. Войска дефилируют блестяще. Завтракаем в штабе генерала Бойе, который теперь вместе с Франше д’Эспере и Вилларе командует операциями в долине. Погода совершенно проясняется. Терраса с ее цветниками и фонтанами прелестна.
Уезжаем в Танн. В программе нашей поездки не была предусмотрена остановка в Бичвиллере, но так как перед ратушей собрались муниципальный совет, дети и толпы народа, мы на минуту вышли из автомобиля. Нам подносят цветы, а я раздаю брошки, часы и некоторые другие мелкие подарки.
В Танне тот же горячий прием. Мы поднялись на наблюдательный пункт в Штауфене, откуда нам открылся чудесный вид на всю долину Эльзаса, Серне и Мюльгаузен. Потом по проспекту Шейрер-Кестнера едем в Мазво, где ратуша, площадь, церковь с ее органом так хорошо знакомы мне со времени войны. Приятная церемония раздачи премий, хор девочек в эльзасских костюмах под управлением учителя-органиста пел очаровательные песни на правильном французском языке. [532]
В Даннмари, как всегда, нас встретили несколько холоднее. Мы посетили аэродром в Фонтене. Летчики проделывали на скоростных аэропланах системы Ньюпорт удивительно смелые фигуры.
Остановились в Бельфоре, чтобы проявить внимание населению, сильно пострадавшему от бомбардировок.

Пятница, 11 августа 1916 г.

Сегодняшнее заседание совета министров было посвящено финансовым вопросам. Последние месячные бюджеты, сметы платежей и расходов, предстоящий заем, возобновление привилегии Французского банка и пр.
Вечером получил из министерства иностранных дел текст протокола, подписанного сегодня с Ллойд-Джорджем. Уклончивые формулировки должны замаскировать разногласия, продолжающие существовать между Брианом и британским кабинетом. Все остается в неопределенном положении, мы как бы ждем, чтобы все устроилось само собой.

Суббота, 12 августа 1916 г.

В половине десятого утра выехал с Северного вокзала в Дулланс. В Шантильи ко мне присоединился Жоффр. В поезде разговаривали с глазу на глаз. Он доверяет мне и высказывается открыто. Он находит, что операции англичан слишком ограничены и разрознены. Вчера он написал Дугласу Хейгу и советовал ему предпринять широкое наступление одновременно с нами.
В Дуллансе для встречи меня выстроена на перроне английская рота в качестве почетного караула. Я обошел ее. Вдоль улиц тоже выстроены британские солдаты, у них прекрасная выправка.
Отправляемся в автомобиле в главную квартиру генерала Дугласа Хейга. Знатный шотландец расположился здесь в красивом замке, среди зеленого парка. Король Георг вышел мне навстречу из замка и принял меня очень любезно. Однако в церемониале приема есть доля английской спеси. За столом я сижу по правую руку короля, а Жоффр — по левую. Король — на председательском месте и против него сидит Дуглас Хейг, тогда как обычно принято сажать двух [533] глав государства посередине стола друг против друга. А вот еще одна черточка: поговорив с нами часок после завтрака, король уезжает в Кассель и поручает одному генералу и офицеру сопровождать меня в его армию. Он поступает правильно, но расходится с международным этикетом.
На обратном пути Жоффр, с которым я встретился в Виллер-Бретонне, говорит мне, что он очень доволен. Хейг обещал ему предпринять наступление 18-го сего месяца. В английской армии нет генерального штаба и связь между пехотой и кавалерией плохо организована, но войска мужественны и воодушевленны.
Я объезжаю британский фронт с приставленными ко мне королем двумя английскими офицерами и с Дюпаржем и Пенелоном. Мы подъехали к Альберу. Развалины его производят грустное впечатление. На полуразрушенной церковной колокольне накренилось на бок изображение богоматери. Между прочим, местная поговорка гласит: ‘когда богоматерь упадет, война кончится’.

Воскресенье, 13 августа 1916 г.

Леон Буржуа вернулся из Звиана и говорит мне, что он закончил свои каникулы. Я по-приятельски спрашиваю его о совещаниях относительно условий мира, совещаниях, на которые мне пожаловался Бриан. Буржуа отвечает, что он неофициально встретился с Эмилем Бутру, Дарбу, Дюменилем и некоторыми другими членами ‘Национальной помощи’, принадлежащими к самым различным направлениям, и что ими были затронуты различные вопросы, все в конфиденциальном порядке. Речь идет только об изучении вопроса. Я лично, прибавил он, против всяких аннексий, согласился бы на создание нейтрального государства на левом берегу Рейна и на восстановление французского Эльзаса в границах 1790 г. Я прошу его рассмотреть эти вопросы с Брианом, который знаком с ними гораздо меньше его. Он охотно обещает мне это, так как боится, что мы в данный момент, как он выражается отчасти действуем вслепую.
Английский король вчера опять говорил мне о том приезде, который был оказан ему перед войной в Париже {180}. Он рассказал мне, что германский посол барон Шен, смущенный [534] этими манифестациями, спросил его: ‘Ваше величество, что означают все эти демонстрации?’ Король ответил ему: ‘Они означают, что Франция и Англия стали неразлучными’.

Понедельник, 14 августа 1916 г.

Секретарь посольства Октав Гомберг, командированный по финансовым делам в Соединенные Штаты, вернулся на некоторое время во Францию и говорит мне: ‘Рынок Соединенных Штатов все еще очень замкнут для нас. Наши фонды котируются низко, второй франко-британский заем сможет быть размешен лишь в незначительном размере. Англичане напрасно посылают столько золота в Соединенные Штаты. При большом числе эмиссионных банков в Соединенных Штатах это золото не имеет никакого влияния на курсы. Мы должны сократить наши закупки в Соединенных Штатах, которые производятся без системы и часто без нужды’.
Албанский претендент Эссад-паша, затею которого Бриан решил поддержать, просит у меня аудиенции, прежде чем пуститься в свою авантюру. Я заявил заведующему протокольным отделом Уильяму Мартену, что предпочитаю не принимать его и не хочу брать на себя никакой личной ответственности в этом предприятии.

Вторник, 15 августа 1916 г.

Вернувшийся из Италии полковник Годекур говорит мне, что итальянцы натолкнутся на сильно укрепленные австрийские позиции на северо-востоке и на востоке от Горицы. Впрочем, постепенно они смогут продвинуться. В 1917 г. они могут призвать под знамена еще 900 тысяч человек, и в таком случае им удастся выйти из затруднительного положения. Их производство растет {181}.
С пятницы никаких известий от Бриана. Я один на страже, но у меня нет ни власти, ни возможности действовать.

Среда, 16 августа 1916 г.

Бриан докладывает совету министров, что Бризон, которому правительство решило отказать в выдаче заграничного паспорта для поездки на новый международный конгресс, [535] аналогичный состоявшемуся в Кинтале, сказал ему: ‘Я прочту с трибуны ваши старые речи’. Но эта угроза ничуть не пугает Бриана, он шутит и острит: ‘Эти речи мне приходится слышать не раз’.
Бриан зачитывает протокол, подписанный 11 августа с Ллойд-Джорджем. Текст его, по-видимому, составлен Альбером Тома. Рок думает, что, если наступление англичан будет успешно, они, несмотря на свое отрицательное отношение, перейдут в наступление также в Салониках. Буржуа, Пенлеве и адмирал Лаказ находят редакцию протокола туманной и двусмысленной.
Бриан ссылается на одну телеграмму Флерио, которая мне не была сообщена. В ней говорится, что положение британского кабинета, и, в частности, Ллойд-Джорджа, поколеблено. Поездка последнего в Париж имела целью главным образом укрепить его положение.
Бриан пытается оправдать перед советом министров проекты Эссада-паши. Я заявляю, что не вижу со своей стороны никакой пользы в том, чтобы восстановить Албанию под его властью и вызвать новые раздоры между албанцами, сербами и итальянцами. Предполагается чисто военная экспедиция, но она неизбежно примет политический характер. Я рассказал, что Эссад-паша просил у меня аудиенции и что я его не принял. Бриан молча глядит на меня. Кажется, министрам не очень улыбается эта комбинация. Никто не отстаивает ее.

Пятница, 18 августа 1916 г.

Сегодня на север от Соммы должно возобновиться общее франко-британское наступление. К несчастью, небо снова покрылось тучами, и я боюсь, что и на этот раз погода помешает операциям.
В десять часов утра пришли хорошие известия об этом наступлении. Тем временем, как мне сообщает сенатор Поль Штраус, Шарль Эмбер делает в военной комиссии сената крайне панический доклад о наших орудиях 105- и 155-миллиметрового калибра. К несчастью, в последнее время у нас действительно произошло довольно много взрывов орудий. [536]
Вместе с г-жой Пуанкаре я отдаю визит черногорской королеве. Она принимает нас в обществе двух принцесс и принца Петра. Она полна достоинства и очень бледна. На ее глазах выступают слезы, когда она говорит о своей стране. Король говорит нам, что намерен поселиться в Нейи.

Суббота, 19 августа 1916 г.

Перед заседанием Комб, всегда очень вежливый и предупредительный, ‘просит моего разрешения’ отлучиться на несколько дней. Он хочет поехать к своей жене в Пон. Он повторяет мне, что он сентиментален и что установившееся представление о нем не соответствует действительности. И он прав. Он послал г-же Пуанкаре, — ‘г-же президентше’, как он ее называет, — неплохое стихотворение о молодой незнакомке, которое он написал в семнадцать лет. Как далеко то время, когда он обратился ко мне в министерстве иностранных дел с целью побудить меня снять мою кандидатуру на пост президента республики! Правда, с той поры Комб никогда не присоединялся к нападкам Клемансо на меня.
После заседания ко мне зашел Бриан. Но я не могу догадаться о цели его посещения. Он курит и молчит. Я прошу его конфиденциально поговорить со мной и Буржуа о будущих условиях мира. Он немедленно ускользает от этого разговора.
Альбер Тома пространно говорит мне о взрывах и вздутиях орудий. Причины выясняются, но пока еще ничего не установлено.
Рибо очень недоволен займом в 250 миллионов долларов, который английский министр финансов проектирует в Соединенных Штатах без ведома французского правительства, вразрез с формальными обязательствами, принятыми на себя Англией 15 июля. Рибо заявляет, что при тех условиях, на которых Англия собирается заключить этот заем, он сделает невозможными наши финансовые операции. Он считает Мак-Кенна невежественным, неосмотрительным и легкомысленным.
В четверть двенадцатого Бриан должен принять в министерстве иностранных дел Титтони. Он говорит мне, что спросит его, когда Италия выполнит свои обязательства относительно [537] объявления войны Германии. Итальянское правительство само объявило, что среди пленных, захваченных недавно итальянскими войсками, имеются немцы.
Сегодня исполнилось три с половиной года моего президентства — половина всего срока. Не имею ли я права на условное освобождение? Одно условие я принял бы с радостью: запрещение вернуться когда-либо в Елисейский дворец.
Шарль Морра требует сегодня судебных преследований за антипатриотическую пропаганду. Я сам требую в совете министров, чтобы было проведено несколько показательных мер. Мальви говорит мне, что рабочие, распространявшие циммервальдские и кинтальские воззвания, были отправлены на фронт, но отправка на фронт не есть карательная мера. Бриан все еще заявляет, что все наладится. К несчастью, зло с каждым днем усугубляется.
Клемансо продолжает свои нападки на меня. Но что значит для меня моя вчерашняя популярность? Что значит для меня, что меня зарывают или клевещут на меня, если только победа останется за нами и Франция будет спасена! Клемансо мало меня знает, если думает смутить меня и отвратить меня от исполнения своего долга.

Воскресенье, 20 августа 1916 г.

Сегодня исполнилось пятьдесят шесть лет со дня моего рождения в Бар-ле-Дюке. Бельгийский и английский короли послали мне по этому случаю сердечные телеграммы. ‘При моем появлении на свет’ колокола извещали об избрании нового депутата в Баре, Миллона, и доктор Нев, услышав их перезвон, сказал улыбаясь моей матери: ‘Это — предсказание. Ваш сын будет депутатом’.

Понедельник, 21 августа 1916 г.

В отсутствие Мальви, уехавшего в Кагор на заседание генерального штаба и его департамента, начальник его секретариата Лемари телефонирует моему генеральному секретарю по гражданским делам Оливье Сенсеру, что в Виши, где в настоящее время находится Кайо с женой, против них была устроена грандиозная манифестация, в которой приняли [538] участие четыре или пять тысяч человек курортников и раненых. Кайо укрылся в Мулен и расположился в префектуре, как у себя дома. Лемари отправил туда директора тайной полиции Ришара, чтобы восстановить порядок. Лемари телефонировал в секретариат Бриана. Но ни Бриана, ни его сотрудников там не оказалось. Aliquando bonus dormitat Homerus (временами дремлет добряк Гомер).
Когда г-жа Пуанкаре посещала американский госпиталь, наш сиамский кот Григри упал с большой высоты на плиты нашего двора. Я находился в своей библиотеке и услышал жалобное мяуканье. Бедняжку Григри подняли совершенно окровавленным. Где то время, когда в нашем небольшом саду на улице Commandant Marchard Пьер Лоти восхищался его грацией? Где то время, когда он сладко дремал в Сампиньи на коленях моей матери или моей жены? Теперь в Елисейском дворце он сбит с толку, затерялся среди такого множества людей. Он весел только в те редкие минуты, когда остается наедине со своими хозяином и хозяйкой. У него возникает множество вопросов, на которые он не находит ответа. Он так же умен, как любой человек, при этом привязчив, верен и добр. Те, кто не признает души у животных, могут смеяться над моим суждением. Но оно еще отстает от действительности.
Доктор Дюкенуа семидесяти лет поступил в армию в качестве полкового врача и уезжает в Салоники. Это мулат, еще моложавый на вид.
Лорд Берти представил мне военного министра Канады генерала Хюге. Генерал говорит, что священники не дозволяют канадцам-французам записываться добровольцами в армию. Он указывает Берти, что епископ Бедрильяр, несомненно, сумел бы положить конец этой пропаганде, если английское правительство разрешило бы ему отправиться в Канаду.
Берти уверяет меня, что английский король, которому я внушил мысль наградить орденом Верден, как это сделал царь, намерен наградить его ‘орденом Бани’. Заведующий протокольным отделом Уильям Мартен предпочитает для Вердена английскую военную медаль, медаль св. Георгия. [539]
Генеральный секретарь Лиги прав человека Гернут говорит со мной о преступниках, бежавших с каторги и из ссылки и явившихся сражаться во Франции. Лига поддерживает их ходатайство о помиловании. Я уже рассмотрел их дела и предложения министра юстиции и помиловал некоторых из этих лиц.

Вторник, 22 августа 1916 г.

Беседовал с заведующим отделом внешней политики в газете ‘Temps’ Жаном Эрбеттом о дипломатическом и военном положении.
По словам Пенелона, генерал Жоффр и генеральный штаб негодуют против Саррайля, который растянул свои войска на огромном фронте и распылил французские части, так что фактически лишил генерала Кордонье командования.
Греческий генеральный штаб безнаказанно продолжает свои предательства. Бриан сердится на наших военных и морских атташе, говорит, что они суются куда не следует. Довольствуясь политикой пускания пыли в глаза и находясь под сильным влиянием принца Георга, он продолжает дремать среди цветов, которыми забрасывает его пресса.

Среда, 23 августа 1916 г.

Завтра Бриан едет с Рибо в Кале, где встретится с Асквитом и Мак-Кенна. Он просил меня по телефону отложить заседание совета министров, назначенное на четверг. Я вынужден был согласиться на это, но обратил его внимание на необходимость созвать заседание в ближайшее время, так как вопросы начинают нагромождаться.
Поутру, в девять часов, я нахожу среди телеграмм министерства иностранных дел телеграмму Бриана Гильмену, в которой он резко выговаривает нашему посланнику за сообщенные им сведения о короле Константине, к несчастью, слишком верные. Я тотчас же написал Бриану, что держусь на этот счет совсем другого мнения, чем он. Бриан явился ко мне, улыбающийся, веселый и еще старается убедить меня, но безуспешно.
Во время беседы он говорит мне, что Альмерейда — агент Германии. Сотрудник ‘Bonnet Rouge’ отправился в Картахену [540] к моменту прибытия туда немецких подводных лодок. Мнение Бриана об Альмерейда представляется вполне обоснованным. Но какие меры принимаются для того, чтобы остановить эту пораженческую кампанию? Никакие или почти никакие.
Уходя, Бриан встретил в кабинете Сенсера, Жозефа Рейнаха, остроумно беседует с ними, вышучивает принцессу Макс Бибеско, которая гостит в настоящий момент у Рейнаха, и, выкурив еще несколько папирос, уходит, неизменно веселый и жизнерадостный.
Рейнах тоже собирался уходить и говорит мне о Бриане: ‘Он отличается умением топить щуку в воде. Ему удалось тихонько похоронить вопрос о закрытых заседаниях. Он мог потерпеть неудачу и вызвать катастрофу, но он с большим искусством избавился от этого инцидента. К сожалению, он считает вопрос улаженным, если он улажен в парламенте. Но дело не всегда так просто’.
Был у меня Жюль Камбон. Он говорит, что не может поймать Бриана, который с утра исчез и уклоняется от всяких разговоров. ‘Я готов держать пари, — говорит Камбон, — что он отправился завтракать к греческому принцу Георгу, посвящает принцессу Марию в положение и советуется с ней. Принц Андрей остался в Париже. Почему? Что означают все эти переговоры ? Бриан слишком верит в свою звезду. Он всюду трезвонит, что Салоники — дело его рук. Если мы потерпим неудачу в Салониках, это приведет к его падению. С его стороны было бы благоразумнее поменьше доверять королю Константину и его семье. Он уезжает на свидание с Асквитом. Они, конечно, сойдутся на почве своей нерешительности и слабости. Я очень боюсь, что из их переговоров не выйдет ничего путного’.

Четверг, 24 августа 1916 г.

По возвращении из Шалоне Леон Буржуа долго беседовал со мной о русских делах. У нас обоих одинаковые опасения, мы оба находим, что пора потребовать у нашей союзницы взять на себя определенные обязательства в отношении наших военных целей. Буржуа говорит мне: ‘Бриан обладает [541] удивительными дарованиями. В закрытом заседании он был бесподобен. Но тем не менее чувствовалось, что он заимствует свои идеи у среды. Он нащупывал свою аудиторию и настраивался на ее лад. Он привык плыть по течению’.
Я принял двух молодых принцев Бурбон-Парма. Они благодарят меня за военные кресты, которые я вручил им в Бельгии, где они сражались в армии короля Альберта.
В конце дня Жоффр телефонирует мне, что намерен послать Кастельно в Афины и Салоники познакомиться с положением на месте.
Совет министров долго обсуждает греческие дела, жалуется на нашу вялость и снисходительность к Константину.

Пятница, 25 августа 1916 г.

Бриан вернулся ночью из Кале и пришел ко мне перед заседанием поделиться своими впечатлениями, они неконкретны, но оптимистичны.
Во второй половине дня продолжительное совещание с Брианом, Лаказом, Роком, Жоффром и Кастельно. Обсуждались инструкции, которые Лаказ должен послать адмиралу Дартижу, и инструкции, которые Жоффр должен дать Саррайлю.
Депутат Грандмезон, мобилизованный в чине капитана в 6-ю армию, говорит мне, что офицеры продолжают жаловаться на замкнутость генерального штаба.

Суббота, 26 августа 1916 г.

Длинная дискуссия в совете министров по поводу предложения Жоффра послать Кастельно в Афины и Салоники. Пенлеве и Буржуа выражают опасения, что эта миссия направлена против Саррайля, и горячо заступаются за последнего. В результате решено сообщить Саррайлю об отправке из Франции новой бригады в Салоники для замены той, которую он послал в Афины {182}. Одновременно решено отложить отъезд Кастельно на несколько дней. Кастельно не будет иметь права касаться вопросов командования, не доложив об этом предварительно правительству.
Решения, принятые вчера советом министров, остались в силе, но Бриан подчеркнула, что с нашей стороны ничего не [542] будет предпринято до получения ответа Англии. Как мне кажется, он надеется, что этот ответ будет отрицательным.
Кергезек со слезами на глазах благодарит меня за то, что я понял Румынию и оказал доверие Братиану. Я в свою очередь благодарю его, но буду более спокоен, когда Румыния действительно выступит на нашей стороне.
Пьер Лоти благодарит меня за рекомендательное письмо к испанскому королю. Альфонс XIII просил его посоветовать мне надевать при поездках на фронт мою форму капитана стрелков, Альфонс сказал также, что, когда будет поставлен вопрос о мире, мы сможем рассчитывать на его дружбу с Францией. Лоти ответил ему: ‘Ваше величество, о мире не может быть речи до полного поражения неприятеля’.

Воскресенье, 27 августа 1916 г.

В восемь часов утра выехал с Брианом и Роком из Парижа. Бриан, с которым я долго беседую, кажется мне более склонным проявить твердость перед английским правительством, но я не знаю, не старается ли он меня успокоить. Однако он признает, что положение в России внушает опасения. Он высказывает мысль, что я должен написать царю, предварительно согласовав свое письмо с правительством.
В Сале, близ Амьена, продолжительное совещание в моем вагоне с Жоффром, присоединившимся к нам в Шантильи, Кастельно, Петеном, Франше д’Эспере, Фошем и Дугласом Хейгом. Все мы сошлись на том, что необходимо дальнейшее усиление производства 155-миллиметровых орудий, чтобы располагать к ближайшей весне самой мощной тяжелой артиллерией. Фош очень настаивает на увеличении выработки, он считает ваши производственные возможности почти неограниченными.
Дуглас Хейг настроен весьма уверенно. Он говорит нам, что рассчитывает прорвать неприятельский фронт в сентябре или октябре. Франко-английское наступление, назначенное на 28-е, отложено на 30-е.
Наступление Мишле к югу от Соммы должно начаться 2 сентября.
Жоффр желает, чтобы на севере англичане вместе с нами ринулись вперед в первых числах сентября. Дуглас Хейг, [543] который должен двинуть десять дивизий из тридцати, желает сменить их потом другими и продолжать наступление 15 сентября. Я предупреждаю его относительно возможности дурной погоды во время равноденствия.
После завтрака мы продолжаем совещание. Затем Дуглас Хейг, Фош и Франше д’Эспере покидают нас, и я еду с Роком и Жоффром в Эу. Там мы встречаем очень горячий прием со стороны населения. Пересели в автомобили и едем на небольшом расстоянии от моря по Дьеппскому шоссе. Проезжаем несколько нормандских деревень, в которых среди фруктовых садов расквартирован в гумнах наш храбрый 20-й корпус. Последние пятнадцать дней он в виде исключения находится на отдыхе. Солдаты ходят к морю и купаются. Это привело их в радостное и бодрое настроение. В Бельвилль-сюр-Мер мы видим много светлых туалетов, обычных на морских курортах. Бриан и Рок восхищаются настроением жителей после двух с лишним лет войны.
Мы снова садимся в поезд, который оставили в Эу. Из Парижа нам телефонируют, что адмирал Лаказ считает необходимым созвать завтра заседание совета министров для обсуждения положения в Греции. Бриан долго колеблется и наконец принимает решение.
В Шантильи генерал Пелле приносит нам известие, что Италия в конце концов объявила войну Германии. Но известия из Румынии запутанны и противоречивы.

Вторник, 29 августа 1916 г.

Лаговари уверен в предстоящем немедленном вступлении Румынии в войну. Он с радостью сообщает мне об этом, приписывая себе эту заслугу.
Пенлеве рассказывает мне следующий анекдот: один из его друзей недавно завтракал с Брианом. После завтрака Бриан с утомленным и удовлетворенным видом сел в кресло. Вдруг он заявляет: ‘Дела идут теперь хорошо, но настанет еще трудное время. Меня тогда не будет, и обо мне пожалеют’. Пенлеве говорит о ‘головокружении’ и о ‘мании величия’ Бриана. [544]

Четверг, 31 августа 1916 г.

Малызи утверждает, что редактор ‘Bonnet Rouge’ Альмерейда, по-видимому, тайный агент Германии. Он взял паспорт для поездки в Сен-Себастиан и воспользовался им для поездки в Картахену к моменту прибытия туда немецких подводных лодок.
Операции на Сомме задержаны из-за дурной погоды. Вчера и третьего дня разразилась ужасная буря. Наступление, назначенное на 30-е, запоздает на два-три дня.

Глава девятая

Переговоры с Россией и Румынией. — Наступление на Сомме. — Успех французов под Верденом. — Успех англофранцузских операций на Сомме. — Салоникский фронт. — Финансовые затруднения. — Поездка в Верден. — Раздача союзных орденов в Вердене.

Пятница, 1 сентября 1916 г.

Бриан докладывает совету национальной обороны, что согласно протоколу, подписанному в августе между ним и Ллойд-Джорджем {183}, настало время потребовать от России дополнительных сил для Добруджи. Жоффр отвечает, что считает невозможным поддерживать это требование в момент, когда русские войска нам понадобятся для Франции. Россия и Румыния обязались в своей военной конвенции сражаться против Австрии и Германии, и операции русских возобновляются сегодня же. Нельзя прерывать их.
Рок и Кастельно заявляют, что, прежде чем разбить болгар, необходимо пытаться вывести из строя Австрию. К тому же войска союзников в контакте с австро-венгерской армией, и невозможно сразу разорвать этот контакт. Мы не можем также подготовить без России выступление против Болгарии, имеющее шансы на успех. Итак, надо договориться с Россией, а через нее с Румынией, чтобы покончить с Австрией. [545]
В заключение решено обратить внимание генерала Алексеева на то, что очень важно еще до наступления зимы проложить дорогу союзным войскам через Болгарию. С этой целью желательно послать возможно больше сил против Болгарии.
Надо, однако, подчеркнуть, что это не должно означать ослабления наступления против Австрии. Генерал Алексеев решит, имеет ли он достаточно резервов для этих операций на два фронта. Нелегкая задача, требующая большой осмотрительности и такта.
В совете национальной обороны Бриан сообщает известия из Греции в приукрашенном виде.
Рибо требует, чтобы Саррайлю был отдан приказ не допускать образования революционного комитета в Салониках {184}. Бриан очень недоволен Саррайлем, который, по его словам, слишком много занимается политикой. Принимается следующее решение: одобрить действия Саррайля, отправившего сдавшиеся греческие войска в Афины, но указать ему, что, командуя от имени всех союзных государств, он должен поддерживать порядок в Салониках и не допускать ни революции, ни беспорядков.
‘Figaro’ сообщает сегодня, что сербский принц-регент Александр послал адмиралу Лаказу свою фотографию со следующей надписью: ‘Адмиралу Лаказу, спасителю сербской армии’. Я поздравляю морского министра, он смущен и отвечает мне со скромностью и замешательством. Я поздравил его еще раз в присутствии Бриана и заметил: ‘Эта благодарность вами вполне заслужена, адмирал. Без вас восточная армия свелась бы теперь к нулю’. Бриан, взглянув на меня и Лаказа, опускает глаза, словно увидел осуждение своей политики в моих похвалах Лаказу.

Суббота, 2 сентября 1916 г.

Рибо в совете министров ставит на обсуждение вопрос о прибавках на дороговизну для мелких чиновников, обремененных семьей.
Затянувшаяся война и рост цен крайне ухудшили положение этих чиновников. Даже суровость министра финансов не устояла перед жалостью к ним. [546]
Буржуа долго говорил мне о Бриане и характеризует его следующим образом: ‘Это блестящий оратор. Он обладает низким и глубоким голосом, удивительным искусством приспосабливаться к обстоятельствам и даже к страстям и капризам своей аудитории, изумительным чутьем и чрезвычайно тонким тактом. Но он информируется лишь за завтраком и в курительной. К тому же он охотно присваивает себе чужие заслуги. В 1915 г. он заявлял, что, несмотря на противодействие всех министров, он настоял на обороне Парижа, отдал распоряжение о битве на Марне и предопределил победу. Теперь он тоже заявляет, что он один и тоже против всех добился вступления Румынии в войну {185}. Инициатива салоникской экспедиции также принадлежит отнюдь не Вивиани, а только ему одному’.
Однако все эти дрязги не имеют значения. Верно, что Париж защищался, что битва на Марне была выиграна и что завтра мы должны добиться победы на салоникском фронте. Теперь не время для личных притязаний. Надо спасать Францию.
После попытки толкнуть нас на сближение с Болгарией Англия, кажется, склонна теперь к соглашению с Грецией. У Бриана та же тенденция, он проявил ее вчера в совете министров.

Воскресенье, 3 сентября 1916 г.

Сегодня в пять часов утра началось франко-английское наступление. Войска союзников завладели некоторыми окопами неприятеля на севере от Тьепваля и фермы Муке. Во второй половине дня они продолжали свое движение по направлению к Гинши и проникли туда. Они взяли Гильмон. Бой идет у фермы Фалькемон.
На французском фронте атака началась в полдень. Мы взяли Клери, прошли лес ‘IsolИ’, достигли дороги в Forest Ю Combles до Ленаарского леса, который в наших руках.
Мы взяли тысячу пленных.
После жестокой бомбардировки Вердена немцы атаковали утром наши окопы у Вье-Шапитр. Они полностью отбиты. Эти сведения Пенелон и Гербильон передают мне радостным голосом по телефону. [547]
В совете министров Рибо подробно излагает свой проект временных месячных бюджетов. Как всегда, озабоченный нашими платежами за границей, он снова настоятельно требует сокращения наших закупок за границей.

Понедельник, 4 сентября 1916 г.

Известия из Вердена: на правом берегу Мааса, на северо-западе от Флери, бой ручными гранатами. Мы удержали за собой захваченную вчера территорию. Все новые атаки неприятеля на наши позиции в лесу Вье-Шапитр были остановлены нашим огнем. Несколько далее на восток ожесточенная атака немцев была встречена нашим заградительным артиллерийским огнем, и немцы вынуждены были быстро отступить к своим окопам. Как нас уверяет главная квартира, они понесли при этом ощутимые потери.
На востоке от Флери мы продвинулись в северном направлении.
В секторе Таван немцы предприняли мощную атаку, но в блестящих контратаках мы отбили их и взяли пленных.
На север от Соммы англичане отразили две контратаки на окопы, взятые ими на восток от фермы Муке. В секторе Гинши завязался жестокий бой. Мы со своей стороны повели общую атаку на юг от Соммы, от Бакле до Шильи. На всем протяжении фронта в 25 километров мы имели лишь успехи.

Вторник, 5 сентября 1916 г.

Генерал Игнатьев представил мне командующего новой русской бригадой. Он низкого роста и выглядит очень молодо, в начале войны он принимал участие в боях в Восточной Пруссии и позднее в Карпатах.
Баррер телеграфирует из Рима: ‘Итальянские газеты продолжают нападать на Грецию. Эти нападки открыто допускаются, если не поощряются, правительством. На мой взгляд, следовало бы не проявлять во французской прессе слишком много грекофильства и в первую голову стараться не производить впечатления, что мы становимся на защиту Греции против итальянских антипатий. Мне известно из надежного источника, что наши противники, несмотря на свое молчание по греческому [548] вопросу, желают посеять на этой почве раздор между Францией и Италией. Опыт прошлого внушает нам в этом отношении осторожность’ (No 753).

Среда, 6 сентября 1916 г.

На север от Соммы неприятель в течение ночи не предпринимал никаких попыток контратаки. Продолжается энергичный артиллерийский бой на всем фронте.
Вчера в восемь часов вечера неприятель после усиленной бомбардировки пошел в атаку на деревню Флери, на правом берегу Мааса. Взятые под сильный огонь наших пулеметов, немцы должны были вернуться в свои окопы.

Четверг, 7 сентября 1916 г.

Сын моего дорогого коллеги и друга Мориса Бернара, Эмиль Бернар, ранен в голову близ Флери. Он добровольно вернулся на фронт, после того, как был ранен в плечо. Кажется, неизбежна трепанация черепа. Эмиль Бернар был военным комендантом в Танне. Он женился на уроженке города Рамоншан в Вогезах, у него несколько детей. Сколькими несчастиями куплено будет освобождение Вердена!
Редакторы издательства Фламариона Макс и Алекс Фишеры принесли мне посмертную книгу Поля Акера. Я мысленно вижу перед собой возвышающееся террасами кладбище в Моош, где я склонился над могилой мужественного писателя.
Пенлеве несколько раздражен Брианом. Он ему приписывает кампанию, которую газеты подняли против Саррайля. Однако совершенно не доказано, что именно эти газеты субсидируются министерством иностранных дел.
Это далеко не так. По словам Пенлеве, Бриан сказал зятю генерала, Буэ: ‘Мне известно, какие разговоры ведутся за столом Саррайля по поводу моих отношений к греческой королевской семье’. Весьма возможно, что Бриан выразился так, и с его стороны это, конечно, было ошибкой, раз он не имел доказательств того, на что намекает. Впрочем, Пенлеве стоит только попросить разъяснений по министерству иностранных дел, и инцидент будет исчерпан. [549]
В совете министров Бриан тоже упоминает о разговорах за столом у Саррайля и рассказывает, что один офицер якобы заявил там и не встретил возражений: ‘Следовало бы воздвигнуть три виселицы: одну для Бриана, другую для Пуанкаре и третью для Константина’. В таком случае, замечаю я, я окажусь, как Христос, между двумя разбойниками. Все министры, за исключением Бриана, рассмеялись.
Бриан, как всегда скупой на объяснения, бегло излагает греческие дела и в своем нежелании решительных мер по-прежнему ссылается на Англию. Он снова жалуется на Саррайля, но утверждает свою неприкосновенность к кампании газет. Он даже приписывает редактору ‘Intransigeant’ Бэильби ответственность за эти нападки.
По своему обыкновению он вышел с заседания покурить у Сенсера. Тем временем адмирал Лаказ, получивший в порядке очереди слово, зачитывает телеграммы нашего морского атташе в Афинах. В них говорится, что правительство короля Константина, несмотря на взятые на себя обязательства, снова обманывает нас и пользуете беспроволочным телеграфом.
По словам Пенелона, Жоффр опять носится с мыслью послать Кастельно в Салоники обсудить на месте военную ситуацию.
Морис Барес пришел ко мне очень взволнованный той возмутительной кампанией, которая ведется против него и его сына Филиппа в ‘Bonnet Rouge’, ‘Le Canard enchainИ’ и других мелких еженедельных листках.
Альбер Тома с грустью поверяет мне, что он чувствует вокруг нас атмосферу интриг. Не знаю, почему, он приписывает Филиппу Вертело нападки на Саррайля. Он находит, что на наших заседаниях Бриан все более витает мыслями где-то далеко. Очень трудно, говорит он, разобраться в желаниях и поступках Бриана.
Атмосфера интриг — это возможно, но атмосфера ничтожности — это несомненно. Как можем мы быть столь ничтожными тогда, когда Франция проявляет такое величие! [550]

Пятница, 8 сентября 1916 г.

Пенелон говорит мне, что Жоффр готов послать Саррайлю еще одну дивизию. Он наконец понял значение салоникского фронта.

Суббота, 9 сентября 1916 г.

Я передаю министрам то, что мне сообщил Пенелон о намерениях главнокомандующего. По-видимому, теперь Жоффр склонен послать две дивизии в Салоники, но ни Бриан, ни Рок не были предупреждены об этом. Решено, что в понедельник состоится заседание совета национальной обороны с участием Бриана, Рока и Жоффра.
Среди телеграмм, полученных во второй половине дня, одна извещает о нападении на наше посольство в Афинах, произведенном приверженцами короля и немцами. Бриан не подает мне никаких признаков жизни. Неужели мы будем продолжать терпеть положение Константина и его агентов?

Понедельник, 11 сентября 1916 г.

Заседание совета национальной обороны.
Жоффр отрицает, что он когда-либо имел в виду послать новые дивизии в Салоники. Пенелон, говорит он, слишком поторопился. Мы не можем отдать не только две, но и одну дивизию. Генерал, видимо, очень расстроен этим мелким инцидентом, в волнении проводит рукой по темени. Не будем принимать в расчет англичан, прибавляет он несколько раздраженно, мы должны принимать в расчет только себя и полагаться только на себя. Наша победа будет решаться здесь, все силы Франции нужны нам здесь!
Напрасно я настаиваю на отправке десятой бригады или хотя бы одного полка. Жоффр не уступает, и Кастельно энергично поддерживает его. Но Жоффр не возражает против того, чтобы послать в Салоники, если царское правительство даст свое согласие, русскую бригаду, которая в данное время находится в Майльи. Он согласен также с тем, чтобы мы просили русское правительство послать четыре другие бригады, обещанные нам, не во Францию, а в Добруджу. [551]
Это решение единогласно принимается всеми членами Совета национальной обороны.
Адмирал Лаказ жалуется на то, что недостаточно определенно сказали английскому правительству, что инструкции, данные Лаказом как морским министром адмиралу Дартижу, соответствуют решениям французского правительства. Действительно, позиция Бриана, недостаточно твердая в отношении Англии, ставит адмирала Лаказа в совершенно ложное положение. Буржуа горячо настаивает на том, чтобы председатель совета министров поддержал морского министра, который добросовестно выполнил директивы правительства. Впрочем, после инцидента перед нашим посольством Дартиж по собственной инициативе прибег к высадке десанта {186}. Бриан не вполне удовлетворен. Он опасается, что Италия воспользуется этим предлогом и в свою очередь высадит десант. Он говорит о безобразиях перед нашим посольством, как о мальчишеских выходках, и даже высказывает подозрение, что они, возможно, подстроены Гильменом и военным и морским атташе. Итак, он твердо решил ничего не предпринимать.
Вернувшийся в Париж Дюбо любезно явился ко мне во время моих приемов. Он более зол и пылок, чем когда-либо. И как всегда, исполнен веры в будущее. Однако он находит, что мы недостаточно тверды в отношении Греции. Вечерние газеты сообщают о происшествиях перед посольством. Вероятно, все наше общественное мнение станет на точку зрения Дюбо и будет удивляться нашему бездействию.
Клотц и Думер показывают мне письмо, написанное ими военному министру после их последней поездки на фронт.

Вторник, 12 сентября 1916 г.

Бриан, кажется, решился высадить в Афинах наши морские части. Он даже восхваляет энергию, проявленную адмиралом Дартижем. Но он все еще надеется, что в конце концов Греция примкнет к нам. Он обратил внимание Титтони на то, что Италия, вопреки взятым на себя обязательствам, не ведет еще войну всеми имеющимися у нее силами, и настаивал на том, чтобы Италия послала по меньшей мере еще одну дивизию в Салоники. [552]
Длинная дискуссия в совете министров о наших платежах за границей. Рибо излагает положение, оно со дня на день ухудшается. Он произносит слово ‘банкротство’.
Имел продолжительный разговор с нашим послом в Риме Баррером. Он говорит: ‘Нам нужно остерегаться притязаний Италии. Она пытается выехать на слове ‘компенсации’, которое мы напрасно вставили в договор от 4 апреля{*461} на тот случай, если мы добьемся увеличения своих колоний’. Барреру уже несколько раз предъявлялись требования в более или менее замаскированном виде: то шла речь об округе в Приморских Альпах, то о части французской Ривьеры и т. д. Он их решительно отвел. Баррера очень страшит перспектива, что мы можем допустить итальянские войска на французский фронт, если Италия сделает нам это предложение. Я ставлю в известность об этой точке зрения как Бриана, так и главнокомандующего и сам тщательно записываю у себя, чтобы иметь ее в виду в случае надобности. Баррер говорит: ‘Помощь Италии слишком дорого обойдется Франции. Италия будет утверждать, что она спасла нас, и потребует огромных выгод’. Баррер считает что в отношении Греции мы придерживаемся слишком мягкой политики, а между тем он не осведомлен обо всех деталях. Что касается России, он считает, что пора потребовать у нее гарантий относительно мирных условий.
Дешанель председательствовал сегодня на открытии парламентской сессии. Он говорил в пренебрежительном тоне о Румынии и указывал с явным намерением досадить Бриану, что в принципе вступление Румынии в войну было решено уже много месяцев назад.
С тех пор, как я решил поехать в Верден, меня все время осаждают тысячи воспоминаний о разных моментах в богатой событиями истории этого доблестного города на Маасе. Ныне он изо всех сил борется против врага, в этой борьбе его поддерживает окружающий его укрепленный район, защищенный Маасом, его берегами и лесами. Кроме того, в Вердене сохранились его старые фортификации и крепостные [553] рвы. Он даже сохранил свои форты, многие из которых превосходны и служат надежными точками опоры для наших позиций. Но он не всегда обладал этой мощной системой укреплений. Со времени аннексии Метла, в 1871 г., он был подвержен немецкой агрессии, он был открыт на восток. Со своим небольшим гарнизоном Верден всегда чувствовал себя под угрозой неприятеля. Но он веками привык подвергаться самой крайней опасности. Он то был подчинен герцогам Лотарингским, то зависел только от своих собственных епископов, то управлялся своей буржуазией и горожанами, но никогда не имел покоя, беспрерывно переживал перевороты и потрясения. Перед своим отъездом я вызываю в своем уме все эти перипетии. Я восхожу даже к тем далеким временам, когда мирный край, который мы теперь защищаем от немцев, был населен бельгийскими племенами, исконными братьями галльского племени. Под одновременной угрозой со стороны германцев и римлян, которые создавали свою империю, эта племена медиоматриков признали над собой власть римлян, чтобы получить защиту от германцев. Они даже еще до христианской эры постепенно научились говорить на латинском языке, который впоследствии превратился в романский язык во всей Галлии. На территории Веродонума проходила дорога из Реймса (Civitatis Remorum) в Страсбург (Argentoratum). Было ли это предсказанием? Явится ли Верден и на сей раз для нас путем в Страсбург?
Когда франки вторглись в Галлию, Верден, нисколько не теряя своих традиций и своего языка, вошел в королевство Хлодвига. Когда Лотар вынужден был разделить с братьями отцовские владения, он получил на свою долю франкские территории в бассейне Мааса и Мозеля, включая область Вердена, Эльзас и Бургундию, страна со странными очертаниями, вытянутая на север и на юг, сохранила название Лотарингии в память Лотара, но осталась предметом вожделений и набегов соседей. Лотарингия впоследствии получила французское название: la Lorraine. В течение своей бурной истории она то составляла часть восточной Франции, то была независимой. Затем, после различных перипетий, она сама [554] признала своим господином Карла Простого, государя Западной Франции. Но в 925 г. она против своей воли подпала под владычество Германии.
В течение всего этого долгого периода город Верден постепенно стал важным экономическим центром. Он создал в своих стенах городскую коммуну и своего рода национальное самосознание. В конце VI в. латинский поэт Фортунат прославлял ‘Мааса нежное журчанье, Маас, в котором живут журавль, гусь и лебедь, Маас, богатый птицами, рыбой и кораблями’. Он не сказал того, что установлено неоспоримыми документами, а именно, что верденцы занимались главным образом торговлей евнухами. Впрочем, в один прекрасный день эта торговля прекратилась, как исчезли лебеди и журавли в долине.
В германский период Верден вместе с Лотарингией является частью Священной римской империи. В 985 г. город три раза переходит из рук в руки, с 1047 г. первый собор его стал жертвой пламени, — он был подожжен во время битвы. В начале XI в. город Верден был возвращен Лотарингии, епископы освободились от зависимости от герцогов и ведут с ними переговоры, как равные с равными.
В 1195 г. Генрих VI жалует Вердену грамоту, в которой зафиксированы его муниципальные права. С тех пор начинается нескончаемое соперничество и борьба между епископами, жителями, представленными скабинами и бюргерскими родами. Епископ Рауль ле Турот вынужден прибегнуть к осаде города, чтобы проникнуть в него. Верден, как и Метц, находился в зависимости от епископа, но оба города проявляли мало покорности своему епископу. Верден, как Метц и Туль, был фактически небольшой городской республикой.
Начиная с XIV в. происходит важная перемена в выборах лотарингских епископов. В Вердене, Туле и Метце, а особенно в Вердене, папы, считаясь с французской монархией, назначают лишь прелатов, дружественных нашей стране. Бюргеры и епископ, в частности, Анри д’Анремон, неоднократно и попеременно отдают себя под защиту короля. Но в 1363 г. городские власти подписывают с герцогами Бара и Люксембурга оборонительные договоры, которые изменяют положение. [555] В 1388 г. французский король Карл VI прибыл в Верден, и епископ Льебо подписывает с ним договор, делающий короля совластителем Вердена. Бюргеры не соглашаются с этим: они не желают выходить из рамок оборонительного договора. Они протестуют, и епископ вынужден подчиниться.
В надежде поднять епископский авторитет Жан де Сарребрук, восстановляет для себя титул графа. Жан де Сарребрук все же вынужден весьма считаться со старшиной скабинов, с советом и патрицитиатом, которые образуют правительство Вердена и до 1736 г. заседают в отеле Монтобан, будущей городской ратуше. Официальные акты XIV в. начинаются следующими словами: ‘Мы правители, патриции, бюргеры, университет и община города Вердена’.
В XV в. эта формула несколько изменена в следующую: ‘Присяжные и суд, патриции, буржуазия, жители, университет и община города Вердена’.
Аббат Клуэ рассказывает в своей ‘Истории Вердена’, какому церемониалу был подвергнут сам епископ Жан де Сарребрук. При своем торжественном вступлении в Верден в 1404 г. он останавливается у ворот Сен-Виктор, выходит из кареты и садится на приготовленное для него кресло. Там он присягает перед старшиной скабинов, что будет ‘охранять свободы вольности, коммуну и обычаи города Вердена, а также поддерживать патрициат и жителей вышеуказанного города в их нравах и владениях и не нарушать таковые никоим образом’. После этого старшина скабинов протягивает епископу ключи от города ‘в знак того, что патриции и правители города принимают его с теми светскими и духовными правами, которые ему полагаются в этом городе’ и т. д.
По окончании этой церемонии епископ — впереди него шествует старшина скабинов, а за ним горожане, — идет босиком от ворот Сен-Виктор в церковь монастыря св. Креста, он идет по сукнам, расстилаемым перед ним цеховыми мастерами-суконщиками. Перед зданием церкви он снова останавливается и опять приносит присягу. Затем он направляется по улице Шатель, и, так как он с данного момента находится в епископских владениях, он вправе надеть свою обувь. По выполнении всех этих формальностей епископ, будь то Жан де [556] Сарребрук, или кто другой, никогда не будет себя чувствовать в Вердене, как у себя дома. В общем, он предпочитает жить вне стен города, а именно в окрестностях Сен-Мичиеля, на принадлежащем ему красивом высоком мысе Гаттоншатель, господствующим над широкой долиной Воэвры.
Лотарингские герцоги использовали ссоры епископов и городских патрициев и взяли город под свое покровительство. Затем Генрих II вступает сначала в Туль, а потом в Верден, последний все более склоняется в сторону Франции и позволяет Генриху II установить в городе свой гарнизон. В 1633 г. Людовик XIII продолжает дело своих предшественников и учреждает общий парламент для городов Истца, Туля и Вердена. В 1626 г. Ришелье осуществляет проект Генриха IV о постройке в Вердене цитадели. Вначале он наталкивается на упорное сопротивление епископа Франсуа де Лорен-Шалиньи. Но горожане, все более склоняющиеся в сторону Франции, дезавуируют епископа и посылают Людовику XIII письмо, в котором добровольно подчиняются ему. Вестфальский договор санкционирует присоединение трех епископств к Франции. Еще до этого окончательного присоединения верденцы отказались от торговли евнухами. Они занялись более безобидным делом — изготовлением получивших всемирную известность драже, варенья и ликеров.
В 1657 г. Людовик XIV приезжает в Верден в сопровождении Мазарини и встречает здесь тем более горячий прием, что подписание мира с Испанией вызывает ликование жителей. Людовик XIV сохранил столь глубокой и радостное впечатление от этого приема, что снова посещает Верден в 1683 и 1687 гг.
Отныне Верден вполне предан Франции и монархии, при Людовике XV маршал Белль-Иль, губернатор трех епископств, во время войны за испанское престолонаследие ведет в Богемию французскую армию, в которой находится немало уроженцев долины Мааса, причем впереди всех гражданин Вердена Шевер. Этот Шевер командует гренадерами при штурме Праги. Он первый входит в город, и когда маршал де Белль-Иль вынужден был удалиться, он поручает Шеверу защищать цитадель с помощью ее слабого гарнизона. Шевер ведет себя геройски и только 2 января 1743 г. [557] покидает со своим гарнизоном цитадель, причем ему оказываются военные почести. С тех пор Верден служит передовым форпостом Франции. Я не могу забыть, что в 1793 г. осада Вердена, к несчастью, закончилась капитуляцией. Когда я учился в лицее, я наизусть выучил страницы Гете, написанные по поводу этого печального события, в его рассказе действительность перемешана с вымыслом (Wahrheit und Dichtung). Я не забываю и того, что в 1870 г. Верден тоже попал в руки немцев. Эхо осады прозвучало в моих детских ушах. Но все это — дело прошлого, а сегодня эта крепость, опираясь на укрепленный район, будет защищаться до победного конца. В самом деле, атаки неприятеля парализованы теперь заодно геройской защитой наших войск и операциями на Сомме. Поэтому я завтра передам городу орден Почетного легиона и ордена, которыми его официально наградили союзные страны.

Среда, 20 сентября 1916 г.

Во вторник вечером выехал из Парижа с министром внутренних дел и военным министром. Еду по возможности без церемониала, быстро. Представители департамента Мааса явились в полном составе вместе со мной или отдельно. Отсутствует лишь один: это Шарль Эмбер который считает делом чести будировать одновременно против правительства и главного командования.
Церемония происходит в подземных казематах цитадели, которые не пострадали от бомбардировки и остаются защищенными от неприятельских снарядов.
Присутствующие генералы, а именно Жоффр, Нивелль и Петен, очень довольны известиями с Соммы. Бригада Мессими взяла Бушавен, предвидится успешное продолжение операций.
Казематы украшены флагами и освещены зелеными и белыми электрическими лампочками. Построена эстрада. Я занимаю на ней место вместе с министром внутренних дел Мальви, военным министром Роком, Жоффром, командующим армейской группой центра Петеном, командующим 2-й армией Нивеллем, командующим правобережным сектором генералом Манженом и комендантом крепости Вердена, генералом Дюбуа. [558]
Напротив нас — представитель города, заместитель мэра. С одной стороны сводчатого зала разместились представители союзных наций: генерал Жилинский от России, генерал сэр А. Пагот от Великобритании, генерал Бреганца от Италии, генерал Стефанович от Сербии, генерал Гвозич от Черногории. Я беру слово среди этой толпы, хранящей волнующее молчание.
Я стараюсь разъяснить значение битвы при Вердене.

‘Господа!

Идея почтить защитников Вердена присуждением ордена прославленному ими городу возникла у его величества императора российского в тот момент, когда этот проект принят был правительством республики. Их величества король английский, итальянский бельгийский, сербский и черногорский немедленно присоединились к этом акту. По этому поводу представители многих союзных стран встретились сегодня в этой несокрушимой цитадели, чтобы совместно принести дань своей благодарности храбрецам, которые спасли мир, и гордому городу, который заплатил столькими ранами за торжество свободы.
Господа, об эти стены разбились последние надежды императорской Германии. Здесь она пыталась одержать громкий и театральный успех. Здесь Франция твердо и спокойно ответила ей: ‘Ни шагу дальше!’
Когда 21 февраля началась атака Вердена, неприятель, ставивший двойную задачу: предупредить генеральное наступление союзников и в то же время нанести сильный удар и быстро овладеть крепостью, историческое название которой должно было поднять в глазах немецкого народа значение военного успеха. Это германская мечта повержена теперь в прах.
На трех совещаниях — 6, 7 и 8 декабря 1915 г. — во французской главной квартире под председательством генерала Жоффра и с участием главнокомандующих или представителей всех союзных армий — британской, русской, итальянской, бельгийской и сербской — был принят по предложению французского генерального штаба план операций для кампании следующего года. Было решено, что в [559] 1916 г. войска коалиции предпримут на своих фронтах, представляющих одно неделимое целое, согласованные наступления, даты которых будут установлены с таким расчетом, чтобы не дать центральным державам возможности последовательно использовать свои резервы на различных театрах военных действий. Кроме того, были приняты меры на тот случай, если бы неприятель опередил нас и попытался помешать выполнению этой общей программы.
Не желая подчиниться нашей инициативе, Германия решила навязать нам свою инициативу и самостоятельно избрать место и время атаки.
Доблестные войска под началом генералов Петена и Нивелля долгие месяцы дают отпор мощному натиску немецкой армии. Своей храбростью и самопожертвованием они расстроили планы неприятеля.
Это они дали возможность всем союзникам все успешнее работать над производством военного материала. Это они блестяще начертили грань германской мощи и распространили во всем мире уверенность в нашей окончательной победе. Наконец, это они обеспечили осуществление плана, составленного генеральными штабами, дали России время подготовить и начать свои победоносные наступления 4 июня и 2 июля, это они дали Италии время организовать 25 июня свою блестящую атаку на Герц, это они дали англо-французским войскам время предпринять начиная с 1 июля непрерывный ряд последовательных операций на Сомме, это они дали восточной армии время вооружить и сконцентрировать свои различные части, чтобы оказать нашей новой союзнице Румынии братскую помощь против немцев и болгар.
Честь солдатам Вердена! Они посеяли и своей кровью оросили тот посев, который всходит сегодня.
Взгляните, господа, на суд истории. Вердену Германия придавала символическое значение в своих грандиозных надеждах. Он должен был означать разгром нашей армии, безнадежный упадок духа во Франции и покорное принятие условий немецкого мира. Отныне это имя вызывает в нейтральных странах и у наших союзников представление обо всем, что есть самого прекрасного, самого возвышенного и [560] лучшего в душе француза. Оно превратилось в общий синоним патриотизма, храбрости и великодушия.
Ах, гордость, которую внушает нам это всеобщее восхищение, омрачена большим горем. Те из нас, кто связан с этим городом и этим районом дорогими узами, те, кто насчитывает среди населения долины Мааса, столь храброго и подвергшегося столь жестоким испытаниям, многих друзей и родных, те, кто на разрушенных канонадой улицах города на каждом шагу встречает живые воспоминания своих юных лет, не могут не испытывать непреодолимой боли от мрачного зрелища этого дикого разрушения.
Но Верден восстанет из пепла, разрушенные и опустошенные деревни вновь поднимутся из своих развалин, жители, бывшие так долго беженцами, вернутся к своим восстановленным очагам, под защитой победного мира эта разоренная страна снова обретет радость своих счастливых дней. И в течение столетий на всех пунктах земного шара имя Верден будет звучать, как крик победы, как крик радости освобожденного человечества.
Господа, городу Вердену, который пострадал за Францию, который жертвовал собой на святое дело вечного права, городу Вердену, героические защитники которого оставили миру вечный пример человеческого величия, я вручаю за храбрость на войне от имени его величества императора российского георгиевский крест, от имени его величества короля Великобритании и Ирландии военный крест, от имени его величества короля Италии золотую медаль, от имени его величества короля бельгийского орден Леопольда I, от имени его величества короля Сербии и его высочества принца-регента золотую медаль, от имени его величества короля Черногории золотую медаль Обилича, от имени правительства республики орден Почетного легиона и французский военный крест’.

Примечания

{136} О концентрации германских резервов на верденском направлении разведка сообщила в начале декабря, и Жоффр тогда же направил из Шампани в том же направлении 7-й армейский корпус и 15-ю дивизию. Но затем внимание французского командования было привлечено германскими приготовлениями к наступлению в районе Амьена и Уазы. 29 декабря на конференции у Жоффра под председательством Пуанкаре, о которой последний рассказывает в конце VII тома, было решено, что главный удар готовится именно с этой стороны. ‘Лишь 10 января 1916 г., — рассказывает Жоффр, — [579] мы получили первые указания на возможность неприятельской атаки в районе Вердена, действительно, мы узнали через вашего посланника в Дании, что поговаривают о близости германского наступления на северо-востоке от Вердена, это известие было тотчас же подтверждено другим, из Швейцарии, отмечавшим концентрацию 400 тысяч человек в районе Вердена..’ (Jofrre, t. II, p. 203).
{137} Эта попытка немцев завязать переговоры с Николаем II о сепаратном мире подробно и документально освещена: см. ‘Константинополь и проливы’, т. II гл. VIII, ‘Международные отношения в эпоху империализма’, серия III, т. VII, YIII и IX, также в книге Семенникова ‘Политика Романовых накануне революции’, Гиз, 1926, на этом инциденте останавливаются в своих мемуарах Сазонов, Палеолог, Бьюкенен, Неклюдов (русский посланник в Стокгольме, с которым М. Васильчикова советовалась при проезде через этот город).
{138} А. Гучков выступал с критикой правительства на съезде Всероссийского союза городов в Москве, в Московской городской думе и т. д. в качестве представителя московского великорусско-шовинистского купечества, среди которого он слыл ‘спасителем России’ не только от ‘придворной измены’, но и от ‘инородческой опасности’, и охранителя русского господства в Польше против кадетских уступок их польским единомышленникам. Это влиятельное положение Гучкова среди наиболее ‘патриотической’ части ‘исконного’ и ‘именитого’ московского купечества вызывало при дворе сугубую ненависть к нему и оценку его как самого опасного противника царского окружения и ренегата самодержавия. Ненависть эта накапливалась и питалась страхом перед Гучковым, зародившимся в семье Романовых еще в 1908 г. под влиянием ‘патриотических’ выступлений его в Государственной думе против дезорганизаторской роли великих князей в Совете государственной обороны и во всей системе военного управления в России. Будучи лидером реакционного октябристского большинства Государственной думы, Гучков называл великих князей безответственными лицами и требовал от них ‘всего лишь’ отказа от некоторых земных благ и некоторых радостей тщеславия, которые связаны с теми постами, которые они занимают (заседание [580] Государственной думы 27 мая 1908 г.). Ланглуа воспринял это отношение к Гучкову.
{139} Имеется в виду франко-германское соглашение о Багдадской железной дороге от 15 февраля 1914 г., англогерманское (парафированное) соглашение о том же 15 июня 1914 г. и связанные с ними переговоры с Турцией.
{140} Политика, проводившаяся в Греции Гильменом, вызывает самые резкие отзывы со стороны русского посланника в Афинах Демидова в его донесениях Сазонову, от этой политики, не противодействуя ей, все более старалась отмежеваться русская и даже английская дипломатия.
{141} Русский посол в Токио Крупенский характеризовал японскую политику в Китае в 1917 г. так. ‘Под видом невмешательства в китайские дела Япония не становится на сторону одной какой-либо партии или одной части страны, но всюду интригует, поддерживая смутное состояние, которое вполне соответствует ее интересам’. Американский посол Рейнш: ‘Япония — единственная страна которой выгодно разложение Китая’ (6 июня 1917 г.). ‘Япония, — писал в 1916 г. автор, знающий хорошо дальневосточные дела, — хочет продления беспорядков, открывающих возможность дальнейших разделов и захватов. Южный и Центральный Китай наводнены японскими интриганами, работающими в этом направлении’ (Millard. Our Eastern Question, p. 39). Соответственно этому и в отношении проекта монархической реставрации с Юань Ши-каем — императором — японцы вели двойную игру, о которой Пуанкаре, видимо, не имел представления. Крупенский отмечал, что в октябре 1915 г. японское правительство предлагало русскому сообща ‘отсрочить’ провозглашение Юаня императором и даже выступало позже с этим советом единолично, но в то же время ‘сами же японские представители поощряли китайцев спешить’, явно шантажируя Юань Ши-кая. ‘Поведение Японии в этом деле, — заключал Крупенский, — предвещает мало доброго для Китая’ (20 октября 1915 г.) (А. Канторович. Америка в борьбе за Китай, гл. IV).
{142} 25 сентября 1908 г. в порту Касабланка (Марокко) секретарь германского консульства пытался посадить на пароход трех немцев-дезертиров из французского иностранного легиона. [581] Французские власти арестовали этих дезертиров, причем при попытке воспротивиться этому были побиты стражник германского консульства и сам секретарь. Возник острый конфликт между Францией и Германией, так называемый второй марокканский конфликт, разрешившийся компромиссным путем.
{143} Договор о присоединении Ионических островов к Греции, т. е. о прекращении английской военной оккупации и передаче их Греции, подписанный 24 марта 1864 г. Англией, Францией, Россией и Грецией. Статья 2 этого договора объявляла, что о. Корфу и Паксоск… ‘будут пользоваться после их присоединения к эллинскому королевству преимуществами постоянной нейтральности’ — ‘с согласия Пруссии и Австрии’.
{144} Т. е. должность продавщицы в казенной табачной монополии.
{145} В газете ‘Figaro’ — кампания, вызвавшая ввиду значения Кайо большой скандал в правительственных и финансовых верхах Франции. Жена Кайо стреляла из револьвера в редактора газеты Кальметта, вследствие чего возник сенсационный процесс против нее.
{146} В частности, Сазонов возмущался поведением Блонделя, направлявшего или возбуждавшего аппетиты румынского правительства в сторону России.
{147} Русское командование на германском франте в это время производило перегруппировку сил, для того чтобы начать наступление, которое должно было оттянуть германские силы от Франция на Россию Эта перегруппировка закончилась лишь в середине марта, и наступление началось на свенцянском и нарочском направлениях 18 марта. Победы, о которых говорит Пуанкаре, — успехи на турецком фронте. Здесь наступление (с целью нанести короткий удар живой силе турок до прибытия войск Багдадского района) началось 9-10 января. Турки, не ожидавшие до весны серьезных военных действий, были смяты, центр их был прорван к 20 января, и тогда ‘короткий удар’ превратился в стратегическое наступление на Эрзерум. К 11 февраля была подвезена тяжелая артиллерия и тотчас же начат был штурм, продолжавшийся пять дней. 16 февраля Эрзерум был взят.
{148} Нгоко-Санта — каучуковая область в Западной Африке, французская компания каучуковых плантаций, интересы [582] которой представляет Тардье, столкнулась здесь с германской соседней компанией. Конфликт был передан на арбитражное решение французскому правительству, которое, не желая в данный момент обострить отношения с Германией, компенсировало Тардье крупной суммой. В палате депутатов Жорес 8 марта 1912 г. говорил по этому поводу, что Тардье ‘под предлогом защиты национальных интересов обделывал делишки, в которых его друзья или он лично заинтересованы’. Что касается французского проекта железной дороги Хомс — Багдад, то с этим проектом Тардье в 1910 г. сначала выступил якобы для борьбы со знаменитой германской концессией, а затем вошел в тайные переговоры с германскими дипломатами, которым он предлагал ‘не как журналист, а как уполномоченный группы французских финансистов’ такую комбинацию, ‘при которой удастся сохранить германский характер дороги до самого Багдада’. По донесению германского дипломата, к которому обратился Тардье, последним руководили в этом деле ‘отнюдь не одни идеалистические мотивы…’ (О Тардье см. Корнев. Принцы и приказчики Марианны. — Москва, 1935).
{149} Германо-австрийский сговор по польскому вопросу состоялся лишь в октябре 1916 г. В марте в этом направлении сделано лишь неопределенное заявление германским канцлером о том, что польский вопрос будет окончательно решен Германией и Австрией (под влиянием этого заявления Сазонов 17 апреля 1916 г. внес в совет министров проект восстановления автономной Польши — царь-король). В начале 1916 г. Берлин стоял за ‘самостоятельное’ польское государство, с отдельным монархом. Вена была против этого, как и против того, чтобы Польша стала третьим королевством под властью австро-венгерского императора, главным образом вследствие оппозиции Тиссы, т. е. венгерской помещичьей олигархии.
{150} Итальянцы в помощь французам начали свое наступление, так же как и русские, в марте, — пятое по счету наступление на Изонцо, не давшее никаких положительных результатов.
{151} Договор между тремя сыновьями Людовика Доброго о разделе империи, созданной Карлом I, королем франков [583] и с 800 г. ‘императором Запада’. Империя его простиралась от Атлантического океана и Пиренеев до Эльбы.
{152} 21 февраля немцы, считая законченной артиллерийскую подготовку, начали наступление. К 24 февраля они овладели первой и частью второй линии укреплений. 25 февраля, несмотря на прибывшие значительные подкрепления, немцы оттеснили французов по второй линии укреплений с Кот-де-Талу, с высот Мирмон, а главное, овладели фартом Дуомон, а затем и селением с этим названием. Концентрация всех средств наступления на Верден была такова, что атаки в этом направлении не сопровождались до 6-8 марта никакими действиями на флангах. Инициативу наступления на Верден германский кронпринц (получивший прозвище ‘верденского убийцы’) приписывал Фалькентайну, предлагавшему ее с конца 1914 г.: ‘Нам удалось не дать заметить французам наших приготовлений. Они не видели, как артиллерия двинулась на назначенные ей позиции… Все было подготовлено блистательно. Но вечером накануне атаки снежная буря и проливной дождь не дали нам возможности открыть артиллерийский огонь по французским батареям. Атака со дня на день откладывалась, штурм крепости начался десятью днями позже назначенного срока. Штаб 5-й армии и я переживали мучительные дни, ибо отлично понимали, что каждый день и даже каждый час значительно уменьшали наши шансы на успех. В довершение несчастья во время этого периода затишья весь наш план был выдан французам двумя негодяями, дезертирами из ландвера… Занятие форта Дуомон было венцом ошеломляющих побед. Если бы в это время прибыли обещанные и ожидаемые нами резервы в назначенный срок, мы заняли бы сразу все укрепления Вердена… Усталость нашего войска и недостаток в резервах и в подвозе пищевых продуктов заставили нас отказаться от плодов победы’ (‘Мемуары германского кронпринца’, — Москва, 1923, стр. 165-166).
{153} Операция ‘взятия Вердена коротким ударом не удалась. Все наличные неприятельские войска были введены в дело, и неприятель должен был привлечь новые силы, чтобы вести долгую и тяжелую борьбу на истощение, которая длилась до того, как сначала русское наступление, затем англо-французское [584] наступление на Сомме вынудили немцев занять перед Верденом оборонительное положение’. Контрудар был нанесен принявшим командование Петеном в течение дня 28 февраля, 29 февраля непосредственная опасность потери Вердена считалась во французской главной квартире ликвидированной… Французы исчисляли германские потери в эти первые дни верденских битв в 200 тысяч человек (Joffre, t. Il, p. 211-212). Новая атака на верденском фронте началась 6 марта и 8 марта превратилась снова в генеральное сражение. Взятие немцами селения Дуомон уже не имело значения.
{154} Установлено и признано бесспорным в том числе и английскими и французскими военно-морскими специалистами, что ‘Гебен’ и ‘Бреслау’ могли быть, пока они находились в западной половине Средиземного моря, атакованы и уничтожены, но что все действия англо-французских средиземноморских эскадр свелись к тому, чтобы оттеснить ‘Гебен’ и ‘Бреслау’ с запада на восток, т. е. в турецкие воды. В Англии эти действия были подвергнуты расследованию из-за сенсации, вызванной ими, следственной комиссии. Как известно, ‘Гебен’ и ‘Бреслау’ дали туркам перевес над русскими в Черном море до спуска на воду нового русского дредноута.
{155} На этой конференции было решено, в согласии с предложениями Жоффра, одобренными предварительно французским правительством, начать общее наступление союзников как можно раньше ввиду возобновления германских атак на Верден. Русская армия должна была начать решительное наступление 15 мая, остальные союзники — 1 июня, англичане должны были сосредоточить к этому времени максимум своих сил во Франции, включая египетские дивизии, так как за Египет нечего было опасаться после русских побед на закавказском фронте, на счет салоникской армии не было принято никакого решения.
{156} По существу эти лондонские переговоры представляли предварительный англо-французский сговор, за которым последовало в апреле известное англо-французско-русское соглашение о разделе Азиатской Турции.
{157} Финансовое соглашение Рибо — Мак-Кенна, с которым было связано лондонское соглашение Барк — Мак-Кенна [585] (кредиты для поддержания курса, отправка французского и русского золотых запасов в Лондон Английскому банку, военные заказы и закупки в Англии).
{158} Снятие ограничений японской иммиграции в Австралию, Новую Зеландию и Канаду и открытие этих рынков для японского экспорта. Из-за этих японских требований английская дипломатия противилась французским (при русской поддержке) настойчивым просьбам склонить Японию к отправке войск в Европу. Последним маневром английской дипломатии было предложение привлечь японские войска на русский фронт, против чего решительно высказались русские военные власти (относящиеся к этому вопросу документы русского министерства иностранных дел войдут в серию III, т. VIII, ч. II, ‘Международные отношения в эпоху империализма’).
{159} 3 июля 1916 г. было подписано открытое русско-японское соглашение о Дальнем Востоке с секретным соглашением по китайскому вопросу.
{160} Консорциум держав — кредиторов Китая.
{161} Пресса разных стран, начиная с Южной Америки, приписывала Кайо заявления о неизбежном поражении Франции, о том, что война вызвана усилиями Делькассе и Пуанкаре, и т. п. Кайо занимал до, во время и после войны ‘пацифистскую’ позицию сторонника франко-германского ‘сотрудничества’.
{162} Самовольно отдал приказ об отступлении, так же как и генерал Боннваль. Оба генерала после расследования их действий были сняты с командования.
{163} По немецким сводкам, потери французов превышали потери немцев.
{164} На этой конференции Жоффр сделал доклад об общем положении и о мерах, одобренных конференцией в Шантильи 12 марта, меры эти были единогласно одобрены представителями союзных правительств (Joffre, t. II, p. 282). Грей в своих мемуарах рассказывает, что интереснее всего англичанам было увидеть в натуре французских парламентских знаменитостей, так как понимать, что говорилось, и принимать участие в прениях из всей английской делегации мог лишь он один, да и его знание французского языка было таково, что его коллеги, смеясь, уверяли, что они, не зная ни [586] слова по-французски, понимали все, что говорил по-французски Грей (Ed. Grey, 25 Years, t. II).
{165} С начала революции — глава французской военной миссии и организатор интервенции при правительстве Колчака.
{166} При общем подъеме в начале года стачечного движения в России выступление путиловцев началось предъявлением экономических требований в ряде цехов. Эти требования — о повышении зарплаты — были отвергнуты администрацией завода. 5 февраля бастовало от 12 до 15 тысяч рабочих. С 6 по 8 февраля завод был закрыт. Военнообязанные рабочие должны были отправляться на фронт 22 февраля. Путиловцы, несмотря на это, вновь забастовали. Число арестованных дошло до 400. С 29 февраля другие заводы забастовали, требуя освобождения путиловцев. Движением руководил петербургский комитет большевиков (Б. Граве. К истории классовой борьбы в России в годы империалистической воины, Москва 1926, стр. 164 и сл.).
{167} 3 апреля генерал Нивелль в районе Дуомона провел ряд успешных контратак. Жоффр настаивал на переходе в общее наступление 2-й армии, но Петен считал это невозможным, впав в крайний, по словам Жоффра, пессимизм. Последующие бои шли с переменным успехом, но в общем немцы не продвинулись в апреле вперед и даже потеряли некоторые позиции на завоеванном ими 7-километровом пространстве перед Верденом. Генеральная атака 9-10 апреля дала им на левом берегу Мааса Моргом, который 20 апреля был отобран у них французами. Общие потери (обеих сторон) у Вердена составили к этому времени не менее полумиллиона человек (А. Зайончковский. Мировая война. Гвиз, стр. 253).
{168} Члены греческой королевской семьи, Георг — брат Константина.
{169} Русский военный представитель во Франции, генерал Жилинский, телеграфировал 27 марта 1916 г.: ‘В феврале в Совете государственной обороны при Бриане поднимался вопрос о высадке прибывшей русской бригады не во Франции, а в Салониках, на что генерал Жоффр дал свое согласие. Должен сказать, что присылке этой бригады генерал Жоффр не придал большого значения, а к присылке из России укомплектовании [587] относился совершенно отрицательно, видимо, потому, что этот вопрос был поднят без его ведома его политических противников — Гальени и Думера. Тогда Бриан через Палеолога обратился к Сазонову, который испросил высочайшее соизволение на высадку бригады в Салониках. Недели полторы тому назад генерал По телеграфировал Жоффру, что предложение Бриана произвело крайне неприятное впечатление в ставке, между прочим потому, что бригада знала о своем назначении во Францию и будет крайне недовольна перерешением. Эта телеграмма побудила Жоффра просить Бриана предложить направить первую бригаду во Францию, а вторую, об отправке которой только что узнали, высадить в Салониках. Однако Палеолог ответил, что отправка обеих бригад в Салоники вполне соответствует видам российского правительства и изменение этого пункта высадки нежелательно. В этом смысле Сазонов телеграфировал нашему послу и прибавил, что появление наших войск в Македонии опровергнет слух о том, что Россия не хочет выступления Великобритании против Болгарии. Поэтому французское правительство окончательно решило высадить обе бригады в Салониках, а ружья для них послать навстречу в Суэц 31 марта Алексеев отвечал, что туда будут направлены русские бригады — ‘вопрос совершенно второстепенный, которому вмешательство дипломатов придало неподобающее значение’. В итоге русские войска были направлены и во Францию (две бригады) и в Салоники (тоже две бригады) — через Дайрен и Суэц. Переезд Дайрен — Марсель длился с 8 февраля до 5 мая Одна бригада была направлена во Францию этим путем, другая — через Архангельск — Брест, где была высажена в сентябре (‘Военно-исторический сборник. Труды военно-исторической комиссии’, вып. 4, стр. 10 и сл.).
{170} Американские и английские банкиры оказывали давление на русское правительство с целью ослабить преследования евреев, принявшие в прифронтовых районах размеры, вызывавшие отрицательное отношение к России и к помощи ей со стороны общественного мнения Америки и Англии. В июле русского посла в Лондоне посетил Леопольд Ротшильд, указавший, что ‘массовая высылка евреев вместе с женами и детьми’ и ‘сопряженные с нею громадные бедствия вызывают сочувствие у английских единоверцев русских [588] евреев’, что ‘агитация, главным образом, германского происхождения, в связи с высылками сказывается вновь в Америке и даже отчасти в Лондоне’. Посол добавлял в своей телеграмме (от 12 июля 1915 г.) Сазонову: ‘Я могу подтвердить, что возбуждение растет и что жалобы уже дошли до английского правительства. Я полагаю, что мнения и непосредственные обращения Ротшильда заслуживают серьезного внимания’ (‘Международные отношения в эпоху империализма’, серия III, т. VIII, ч. I, стр. 188-189).
{171} В три часа ночи с 29 на 30 июля Извольский сообщил Вивиани телеграмму Сазонова об отказе выполнить германское требование прекратить русские военные приготовления. После совещания Пуанкаре с Вивиани и военным министром Мессими была отправлена Палеологу для Сазонова телеграмма, гарантировавшая России французскую союзническую поддержку во всех ее дальнейших действиях, в этой телеграмме было добавлено, что ‘среди мер защиты и предосторожности, с которым Россия сочтет необходимым прибегнуть’, ‘желательно, чтобы она воздержалась сейчас от всяких мероприятий, способных послужить для Германии поводом произвести полную или частичную мобилизацию ее сил’. На этой телеграмме Николай II сделал пометку ‘Слишком поздно пришла эта телеграмма’ (‘Международные отношения в эпоху империализма’, серия III, т. V, стр. 262-263).
{172} ‘Гвоздем’ этой поездки оказались стокгольмские переговоры Протопопова о сепаратном мире с Германией.
{173} В результате этого внушения со стороны Пуанкаре Сазонов, ‘обойдя совет министров (председателем которого с января 1916 г. был уже Штюрмер), обратился непосредственно к государю, которому сделал подробный доклад по польскому вопросу, и получил от него разрешение представить ему проект конституционного устройства Польши’. С этим проектом Сазонов предварительно ознакомил генерала Алексеева, взявшегося защищать его перед царем. Последний передал его в совет министров, который ‘вынес заключение, что обсуждение польского вопроса при обстоятельствах военного времени невозможно, и поэтому признал мой проект несвоевременным’ (Сазонов, Воспоминания, стр. 387-389, см. также о миссии Вивиани в записи Пуанкаре от 30 мая). [589]
{174} Тревожные сведения об усилении партии ‘активистов’ германофильской ориентации в Швеции передавал Неклюдов из Стокгольма. Энергичные предупреждения со стороны союзников прекратили попытки ‘активистов’ форсировать выступление Швеции на стороне Германии.
{175} Португалия с начала войны добивалась разрешения войти в антигерманскую коалицию, но английское правительство этого разрешения не давало.
{176} 1 июня немцы, введя в бои перед Верденом свежие силы, возобновили генеральное наступление, 6 июня они взяли форт Во, 8 июня баварский корпус ворвался во французские траншеи на фронте Тиомон — Кайет. Петен объявил генералу Кастельно, начальнику штаба Жоффра, что дольше недели Верден не продержится. Жоффр издал приказ по войскам, излагавший успехи брусиловского наступления (105 тысяч пленных за одну неделю), и обратился к английскому командованию с просьбой немедленно начать условленное наступление на Сомме (Joffre, t. II, p. 221 и сл.). 1 июля началось генеральное англо-французское наступление на Сомме. К 10 июля 6-я французская армия на южном участке фронта, продвинувшись на 2-3 километра, заняла возвышенные германские позиции второй линии (Флокур). Русское наступление на фронте в 300 километров между Стоходом и Прутом разворачивалось на подступах к Ковелю и на предкарпатских позициях в Галиции и дало на 8 июля 266 тысяч пленных.
{177} 20 июля Нератов (товарищ министра иностранных дел) сообщил Палеологу и Бьюкенену, что решен вопрос об увольнении Сазонова и о передаче портфеля министра иностранных дел Штюрмеру, оба посла отправили по телеграфу царю просьбу не увольнять Сазонова и передали это известие в Париж и Лондон. 23 июля в петербургских газетах была опубликована отставка Сазонова.
{178} К 10 июля было решено между Англией, Францией и Россией предоставить Румынии Буковину по Прут, Угорщину по Тиссу и весь Банат, на часть которого претендовала Сербия.
{179} Победа армии Сахарова при слиянии Липы и Стыри (12 тысяч пленных), победа на шведском направлении (60 тысяч пленных), взятие Эрзинтьяна в Турции. [590]
{180} Поездка английского короля в апреле 1914 г. в Париж, между прочим обсуждался вопрос об англо-русской морской конвенции. Во время описываемой поездки на фронт Пуанкаре рассказал Жоффру, что папа сообщил посетившему его другу Пуанкаре о полном истощении центральных империй и неизбежности для них капитулировать до конца года.
{181} Наступление итальянцев 7 августа на Изонцо дало им успех: они взяли укрепление Горицы и 14 тысяч пленных.
{182} Решения по греческому вопросу, упоминаемые Пуанкаре, заключались в отправке эскадры адмирала Дартине-дю-Фурне с десантом в Афины, для того чтобы либо заставить Константина разорвать все связи с Германией и подчиниться дипломатии Антанты, либо низложить его. Оппозиция Англии, Италии и России заставила отложить это предприятие.
{183} Протокол этот (о нем упоминается выше), по-видимому, остался до сих пор неопубликованным, в мемуарах Ллойд-Джорджа не обнаружено его следов. Корпус от России в Добруджу был затребован, был послан и сражался под командованием генерала Зайончковского.
{184} ‘Революция’, о которой идет речь, — интервенционистский переворот, произведенный Саррайлем для установления в Салониках местного правительства Венизелоса.
{185} 27 августа Италия объявила войну Германии, а Румыния — Австро-Венгрии.
{186} По сообщениям русского посланника Демидова его французский коллега Гильмен инсценировал нападение (с обстрелом из револьверов) на французскую миссию. Это нападение и послужило предлогом для высадки десантного отряда в Пирее с назначением в Афины ‘для охраны французской миссии’.

Подстрочные примечания

{*454} Испанский посол.
{*455} Газета, издававшаяся Клемансо, называлась ‘L’Homme enchain&eacute,’ — ‘Закованный человек’.
{*456} Журналист.
{*457} Румынский посланник.
{*458} Русский военный агент во Франции.
{*459} Генерал Лохвицкий.
{*460} До Куанченцзы.
{*461} Лондонский договор с Италией.

—————————————————————————

Текст издания: Пуанкаре Р. На службе Франции 1914-1915. / На службе Франции 1915-1916. — M.: ACT, Мн.: Харвест, 2002.
Оригинал: Poincare R. Au service de la France de 1912-1917 (Tome de I Ю IX). — Paris, 1926-1931
Книга на сайте: http://militera.lib.ru/memo/french/poincare_r/index.html
OCR, правка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)
Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)
Пуанкаре Раймон
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. В окопах. 1915 год, Пуанкаре Раймон, Год: 1930
  2. Нашествие. 1914 год, Пуанкаре Раймон, Год: 1929
  3. Позиционная война. 1915 год, Пуанкаре Раймон, Год: 1931
  4. Мемуары, Чарторыйский Адам Юрий, Год: 1860
  5. Поход в Россию, Сегюр Филипп-Поль, Год: 1825
  6. Записки о пребывании в России в царствование Екатерины II, Сегюр Луи-Филипп, Год: 1820
  7. Пожар Москвы и отступление французов. 1812 год, Бургонь Адриен, Год: 1853
  8. Мысли и воспоминания. Том III, Бисмарк Отто Фон, Год: 1898
Электронная библиотека