ВРА и ЗНАНІЕ.
ВРА и ЗНАНІЕ.
I.
Л. Лопатинъ.
(Продолженіе слдуетъ.)
‘Русская Мысль’, No 9, 1883
Вера и знание, Лопатин Лев Михайлович, Год: 1883
Время на прочтение: 42 минут(ы)
Наша статья есть продолженіе того, что въ прошломъ году было напечатано въ Русской Мысли подъ заглавіемъ ‘Опытное знаніе и философія’, поэтому считаю необходимымъ предупредить читателя, что для полнаго ея пониманія необходимо знакомство съ первою моею статьею, ибо предлагаемая теперь есть только ея продолженіе и дальнйшее развитіе высказанныхъ въ ней мыслей. Въ моей прошлой стать я разсматривалъ естественныя границы знанія эмпирическаго и философіи, на нихъ основанной. Выводъ былъ такой: эмпирическая философія, врная своимъ началамъ, ни въ какомъ смысл не даетъ дйствительнаго знанія, слдовательно, если наука должна быть тмъ, чмъ она была всегда въ глазахъ людей, ее искавшихъ и ей служившихъ, если она должна оставаться источникомъ и мриломъ истины, какъ этого хотятъ ея поклонники, она не можетъ быть обоснована только эмпирически. Какъ мы пришли къ такому выводу и что обозначаетъ этотъ терминъ — ‘эмпирическая философія’?
Подъ именемъ эмпирической философіи, какъ должны помнить читатели моей первой статьи, я разумю философію индуктивную, то-есть такую, которая отправляется отъ слдующихъ двухъ положеній: первое, человческому познанію доступны только явленія, второе, единственная основа достоврности, единственный методъ мышленія, доставляющій плодотворные результаты, есть индукція, отъ которой должна исходить и исходитъ всякая дйствительная наука и которая предшествуетъ всмъ дедуктивнымъ процессамъ, какъ опирающимся уже на нее. На это могутъ возразить, что оба эти утвержденія не связаны между собою внутреннею необходимостью, что можно принять эмпирическое начало нашихъ познаній, не предполагая при этомъ, что единственный путь къ истин есть непремнно индукція. И въ самомъ дл въ послднемъ случа возможны два взгляда, которые и встрчаются въ исторіи философіи. Во-первыхъ, можно утверждать, что точка отправленія для всхъ нашихъ выводовъ есть опытъ, не опредляя заране логическихъ пріемовъ, которымъ должна слдовать мысль, его объясняющая. Во-вторыхъ, можно доказывать, что опытъ въ его грубой непосредственности — не только основаніе, но и предлъ подлиннаго знанія, что разумъ недостовренъ по существу, что всякія привнесенія разсудка къ даннымъ чувства только исключаютъ ихъ. Однако ни то, ни другое воззрніе нельзя назвать эмпирическою философіей. Первое, особенно если опытъ брать въ широкомъ смысл всякаго непосредственнаго вднія, никакъ не ведетъ въ признанію познаваемости только явленій, требованіе непосредственнаго усмотрнія, какъ основы философской истины, отличаетъ не только философовъ-мистиковъ, какъ увидимъ дале, но и многихъ философовъ-раціоналистовъ. Ясное подтвержденіе мы находимъ въ Декарт, который утверждалъ всю свою философію на непосредственной очевидности факта мышленія и выводовъ, изъ него вытекающихъ, что, однако, не мшаетъ ему быть раціоналистомъ и метафизикомъ. Второе воззрніе есть отрицаніе всякой философія, а поэтому и эмпирической. Это мистицизмъ совсмъ беззавтный, въ своей наивной форм существовавшій только у древнихъ. При немъ нтъ мста не только познанію, но и слову. Дло идетъ не о немъ, но и не о тхъ мыслителяхъ, которые, опираясь на непосредственно-очевидные факты сознанія, строятъ онтологическія теоріи. Мы говоримъ объ эмпирической философіи, въ ея противоположности въ философіи метафизической. Съ этой точки зрнія исключительное признаніе индукціи есть ея наиболе важная особенность. Таковъ дйствительно эмпиризмъ новйшій, съ чмъ не станутъ спорить его представители. Мы имемъ дло съ нимъ и поэтому я безразлично употребляю терминъ эмпирическая или индуктивная философія и, говоря объ, разумю индуктивизмъ. Итакъ, общій ходъ мысли въ нашей первой стать былъ слдующій:
Знаніе явленій предполагаетъ наблюденіе ихъ, а наблюденіе предполагаетъ воспріятіе. Воспринимать — значитъ слышать, видть, осязать и т. д., наприм. я воспринимаю ощущенія, иными словами, воспринимать и ощущать — одно и то же. Но мною ощущаются не вещи, какъ он суть вн меня, а мои собственныя внутреннія состоянія: это — одинъ изъ первыхъ и главнйшихъ тезисовъ эмпирической психологіи. Если такъ, ощущеніе мн даетъ только меня самого, ощущая, я не выхожу изъ своего внутренняго міра.
Мои ощущенія во взаимныхъ отношеніяхъ между собою представляютъ нкоторыя постоянства совмстности и послдовательности. Мы замчаемъ эти постоянства: въ этомъ состоитъ индуктивное знаніе явленій, всякое индуктивное обобщеніе утверждаетъ постоянство во вншнихъ отношеніяхъ между явленіями. А явленіе есть ощущеніе, слдовательно, законы явленій суть законы ощущеній. Индуктивно мы знаемъ только законы ощущеній и ничего боле.
Говоря иначе, индуктивное обобщеніе не содержитъ и по своей несомннной природ не можетъ содержатъ ничего, что не было бы дано въ воспріятіи. Оно лишь представляетъ въ общей форм то, что въ отдльныхъ явленіяхъ дано въ единичной форм. Различіе чувственнаго воспріятія и индуктивнаго знанія только въ форм, но никоимъ образомъ не въ содержаніи.
Изъ этого вытекаетъ первое слдствіе, что индуктивная философія должна отвергнуть бытіе вншняго матеріальнаго міра, независимаго отъ нашихъ ощущеній, потому что на какомъ основаніи можно было бы утверждать его? На томъ ли, что наши воспріятія должны имть какую-нибудь причину? Но что такое законъ причинности для эмпирической философіи?— Очевидно, такой же индуктивный законъ, какъ и всякій другой. Онъ, какъ и вс другіе, долженъ относиться къ однимъ ощущеніямъ. Причинность для эмпирика — это просто закономрность во всемъ, что иметъ мсто въ мір явленій. Есть ли причинная связь законъ для вещей самихъ въ себ? Утверждать это, опираясь на опытъ, въ который вещи въ себ никогда не попадаютъ, было бы безсмысліемъ. Существуютъ ли наконецъ эти вещи въ? Ограничиваясь однимъ опытомъ, признать и это-было бы не мене странно. Не только утверждать бытіе вещей въ себ, но даже предполагать его какъ нчто вроятное, нтъ возможности, если справедливо, что опытъ есть единственный судья вещей существующихъ, что он существуютъ, и не существующихъ, что он не существуютъ.
Итакъ, матеріальнаго міра нтъ.
Существуютъ ли, по крайней мр, подобныя намъ чувствующія существа? И на этотъ вопросъ отвтъ долженъ быть необходимо отрицательный. Что такое отличныя отъ насъ сознающія существа?
Вншнія причины нашихъ воспріятій — ихъ жизни и дятельности, еслибы мы не воспринимали ихъ дйствій, мы не имли бы никакихъ поводовъ врить въ ихъ бытіе. Утверждая его, мы отъ слдствія заключаемъ къ причин, но имемъ ли мы на то право въ данномъ случа? Для эмпирическаго ученія причинность есть субъективный законъ воспріятій и лишь какъ таковой можетъ входить въ доказательство индуктивнаго мышленія, а не объективный законъ сознающихъ центровъ въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ. Эти центры не содержатся и не обнимаются никакимъ высшимъ сознаніемъ, которое было бы намъ доступно непосредственно, слдовательно они никакъ не воспріятія. Изъ этихъ соображеній получается второй выводъ послдовательнаго эмпиризма: вн насъ нтъ духа, какъ нтъ матеріи, существуютъ одни ощущенія.
Но, даже не выходя изъ предловъ этого единоличнаго міра внутреннихъ грезъ, можно ли въ немъ путемъ индукціи отыскать законы, которые обладали бы дйствительною общностью, т. е. которые были бы законами въ подлинномъ смысл этого слова и давали бы дйствительное знаніе хотя бы насъ самихъ?
Индуктивный законъ всегда есть возведеніе въ общее правило того, что наблюдалось въ форм нсколькихъ частныхъ случаевъ. Итакъ, во всякомъ индуктивномъ обобщеніи непремнно заключается логическій скачокъ отъ прошлыхъ случаевъ во всмъ будущимъ, что было съ неподражаемою ясностью указано еще Юмомъ. Поэтому самое большее, на что можетъ претендовать индуктивный законъ, это — весьма значительная вроятность повторенія утверждаемой въ закон связи явленій для каждаго случая, взятаго въ отдльности. Но онъ не иметъ совсмъ никакой вроятности, какъ не допускающее исключеній правило для безконечнаго ряда всхъ случаевъ въ безграничномъ пространств и безконечномъ времени. А между тмъ только подъ этимъ послднимъ условіемъ онъ обладалъ бы дйствительною общностью. Слдовательно для индуктивной философіи нтъ общихъ законовъ явленій въ строгомъ значеніи слова.
Что же получили мы? Индуктивная философія, взятая въ своей истинной сущности, отрицаетъ матеріб, итакъ, она есть безусловный идеализмъ. Она отрицаетъ объективный духовный міръ,— она есть торетическій эгоизмъ, она отрицаетъ общее познаніе даже феноменальнаго міра,— она есть скептицизмъ. Если соединить вс три особенности вмст,— она иметъ самыя неоспоримыя права назваться абсолютнымъ нигилизмомъ.
Выводъ покажется страннымъ,— я знаю это,— и все-таки очень трудно противъ него спорить. Мы сдлали его не на основаніи случайныхъ эксцентрическихъ мнній слишкомъ ревностныхъ представителей школы: онъ вытекаетъ изъ самаго существа основоположеній эмпиризма, онъ есть простое и ясное примненіе двухъ не мене простыхъ и очевидныхъ правилъ логики:
1) частныя наблюденія и общій выводъ въ индуктивномъ процесс различаются только по количеству, а не по содержанію,
2) объемъ утверждаемаго во всхъ формулахъ частныхъ наблюденій даннаго факта, взятыхъ вмст, мене, нежели объемъ утверждаемаго въ индуктивномъ {Само собою понятно, что я здсь разумю индукцію, а не аристотелевскую.} заключеніи о немъ.
Что результатъ, къ которому мы пришли, не есть только выраженіе взглядовъ нкоторыхъ слишкомъ увлекающихся сторонниковъ эмпирической доктрины, это лучше всего доказывается тмъ, что ни одинъ изъ нихъ ни за что не согласится признать его, что они всегда уклонялись отъ него и останавливались въ то самое время, когда онъ, повидимому, былъ неизбженъ. Такая осторожность, конечно, есть несомннный знавъ ихъ серьезности и здравомыслія, но не мене того и слабости ихъ философскихъ построеній. Плоха философія, спасеніе которой въ непослдовательности, безсильно міросозерцаніе, котораго единственная опора въ неврности собственнымъ началамъ!
И все-таки, лишь благодаря своей непослдовательности, позитивизмъ можетъ быть названъ популярною системой философіи въ наше время. Не нужно большой проницательности, чтобы понять, что философія, обращающая всю дйствительную жизнь въ безплодную сумятицу субъективныхъ призраковъ, невозможна, что позитивизмъ убилъ бы самъ себя, еслибъ открыто высказалъ все, что съ необходимостью заключается въ его основныхъ положеніяхъ, еслибъ онъ сталъ тмъ, чмъ быть хочетъ, т. е. сознательнымъ и откровеннымъ эмпиризмомъ.
Тайна успха позитивной доктрины — въ ея неполнот, въ ея недосказанности, въ невольной подтасовк отвергаемыхъ ею метафизическихъ началъ тамъ, гд безъ нихъ нельзя обойтись {Поучительный примръ внутренней неустойчивости выводовъ, на которую осуждаетъ себя чистый эмпиризмъ, стремящійся подучить водъ прочнаго философскаго міровоззрнія, представляетъ сочиненіе Льюиса ‘О жизни и дух’, дльный, хотя можетъ-быть слишкомъ рзкій, разборъ котораго сдланъ г. Стадлинымъ въ стать, помщенной въ Русскомъ Встник.}. Позитивисты не ршаются быть скептиками, а читающая публика мало задается вопросомъ, правы ли они въ своихъ колебаніяхъ. Если ихъ и упрекаютъ въ чемъ, то прямо въ противоположномъ недостатк, въ излишеств скептицизма, въ неумренности отрицанія, тогда какъ въ этомъ отрицаніи — весь смыслъ, вся суть ихъ философіи. Выкинуть его — и отъ ихъ школы ничего не останется.
Позитивное ученіе можетъ сохранять физіономію реальнаго, твердаго, положительнаго міросозерцанія до тхъ поръ, пока внутренняя безсвязность и случайность его содержанія не станетъ явною для всхъ. Разъ совершится это, обаяніе позитивизма исчезнетъ навсегда. Его мсто займетъ или безповоротный скептицизмъ, или догматизмъ уже сознательный и смлый. Повторяемъ: непослдовательность была залогомъ успха позитивной философіи, но она же есть залогъ временности этого успха.
Если результатъ, къ которому мы пришли, вренъ, если эмпирическая философія равняется самому неограниченному отрицанію, если дйствительность въ ея рукахъ обращается въ пустую безсодержательную фикцію,— со всею роковою и непобдимою силой поднимается вопросъ: какъ же возможно дйствительное знаніе?
На него мыслимы только два отвта, какъ читатель могъ видть изъ предъидущей статьи. Первый изъ нихъ есть признаніе раціональной метафизики,— признаніе того, что существуетъ система истинъ неопытныхъ, т. е. индукціи основанныхъ, имющихъ объективное, научное достоинство, т. е. существуетъ или по крайней мр должна существовать метафизика, какъ знаніе подлинное и не подлежащее сомннію,— знаніе, выражающее дйствительную природу вещей и дающее доказательство дйствительности опыта.
Но есть еще другой отвтъ и на немъ мы теперь должны внимательно остановиться, онъ указываетъ единственно возможное средство утверждать дйствительность знанія, не прибгая къ помощи раціональной метафизики. Онъ иметъ то общее съ эмпиризмомъ, что отрицаетъ всякія онтологическія теоріи, построенныя отвлеченнымъ разумомъ, но онъ глубоко отличается отъ него, распространяя область нашихъ убжденій далеко за предлы феноменальнаго міра. Мы сначала изложимъ общій смыслъ этого отвта.
Правы скептики, когда утверждаютъ, что метафизика, какъ наука, невозможна, что вс усилія построить ее жалки по своей безъуспшности. Но справедливо и то, что опытъ, предоставленный самому себ, ничего и не даетъ, кром себя, т. е. кром явленій нашего сознанія. Остается одинъ выходъ, чтобы спасти объективную достоврность познаній, и этотъ выходъ есть вра. Дйствительность нашему опыту даетъ она. Мы не имемъ никакихъ логическихъ доказательствъ существованія матеріальной природы, существованія объективнаго духовнаго міра, неизмнности наблюдаемыхъ законовъ явленій, но мы вримъ въ эти истины и тмъ должны удовлетвориться. Пускай досужіе умы изобртаютъ и проповдуютъ свои сомннія: они сами себя опровергаютъ тмъ, что не въ силахъ придать серьезнаго значенія своимъ выводамъ, и врятъ по-прежнему, когда перестаютъ разсуждать. Гд кончаются эмпирическія обобщенія, тамъ начинается область врованій, и они должны служить намъ свточемъ въ образованіи прочнаго міросозерцанія.
На поставленный нами вопросъ существуютъ только эти два простые по содержанію отвта. Къ одному изъ нихъ непремнно присоединяется и отъ него исходитъ каждое онтологическое ученіе. Всякая метафизика есть или онтологія или онтологія вры, или раціонализмъ, или мистицизмъ.
Послднее опредленіе философіи вры, какъ мистицизма, я считаю вполн соотвтствующимъ ея сущности, несмотря на огромное разнообразіе формъ, въ которыхъ она проявляется, и несмотря на то, что многія изъ этихъ формъ готовы считать себя за все, что угодно, только не за мистицизмъ. Въ самомъ дл бываетъ мистицизмъ сознательный и прямой, бываетъ мистицизмъ скрытый и какъ бы не помнящій своего происхожденія, но ни тотъ, ни другой видъ его ничмъ существеннымъ между собою не различаются: оба одинаково ссылаются на непобдимую очевидность непосредственнаго убжденія, какъ на достаточное оправданіе своихъ началъ.
Мы видли, что нын господствующее позитивное міросозерцаніе далеко не есть эмпиризмъ въ его чистой и послдовательной форм. Изъ этого необходимо заключить, что въ немъ, рядомъ съ элементомъ эмпирическимъ, присутствуетъ элементъ онтологическій, что въ его предположеніяхъ заложена какая-то метафизика, хотя но возможности тщательно спрятанная. Какая же метафизика преобладаетъ въ наше время? Есть ли это метафизика разума или метафизика вры?
Что не метафизик, раціонально построенной, принадлежитъ въ настоящее время господство, это слишкомъ очевидно. Ея никогда- еще не отрицали такъ ршительно и такъ безповоротно. Между тмъ всякая теорія, чтобы быть умозрительною, должна облекаться въ умозрительныя формы, т. е. должна существовать какъ сознательно умозрительная теорія. Что не таковъ позитивизмъ, это не требуетъ доказательствъ. Слдовательно, остается одинъ возможный выводъ: въ позитивизм существуютъ нкоторыя предположенія, обусловленныя началомъ вры, можетъ-быть невысказанныя и скрытыя, но не мене того дйствительныя и важныя для общаго характера школы.
Какія же это предположенія? Какой изъ видовъ философіи вры наиболе сроденъ позитивной доктрин? Въ прошлой стать мн уже приходилось говорить о той очевидной склонности, которую обнаруживаетъ позитивная школа, къ ученіямъ матеріализма. Если этого нельзя утверждать о всхъ представителяхъ позитивизма (напримръ, Милль, очевидно, мене другихъ раздляетъ эту наклонность), то съ полнымъ правомъ можно сказать о большинств. Что же, возможно ли матеріализмъ признать за одинъ изъ многихъ видовъ философіи вры?
Этотъ вопросъ необходимо ршить прежде, чмъ перейдемъ къ разсмотрнію началъ всякой философіи вры безъ различія отдльныхъ направленій ея, иначе матеріалистическія предположенія будутъ постоянно мшать намъ и загораживать путь къ истинному пониманію нашей задачи, потому что именно матеріализмъ, высказанный или невысказанный, сознательный или безсознательный, откровенный или еще чаще скрывающійся за чуждыми ему представленіями, есть наиболе популярная форма метафизики въ наше время. Я постараюсь показать, что матеріализмъ есть одно изъ своеобразнйшихъ выраженій философіи вры, притомъ выраженіе чрезвычайно богатое неизцлимыми внутренними противорчіями {Мысль, что матеріалистичское міросозерцаніе опирается на вру, была высказана неоднократно, съ наибольшею ясностью и строгостью она раскрывается въ сочиненіяхъ В. С. Соловьева.}.
Матеріализмъ, не есть система умозрительная, онъ въ послднихъ своихъ основаніяхъ ссылается ‘а непосредственное убжденіе или на очевидность чувства, иными словами, его подлинный принципъ есть вра, хотя принципъ не всегда высказанный,— вотъ что должны мы доказать.
Снова можно опасаться, что и это положеніе покажется парадоксальнымъ. Матеріализмъ и вра въ глазахъ большинства вещи несовмстимыя. Онъ такъ враждебенъ во всякимъ проявленіямъ религіозныхъ началъ, онъ такъ далекъ отъ мистическаго тумана, и вдругъ его ставить на одну доску съ зауряднымъ мистицизмомъ! Такъ возразятъ многіе, и если имть въ виду несомннныя различія философіи непосредственнаго откровенія, обыкновенно такъ называемой, отъ ученій матеріализма,— такому возраженію нельзя отказать въ правдоподобіи, и тмъ не мене я надюсь оправдать мой выводъ, я желалъ бы только, чтобы читатель не забывалъ результатовъ, къ которымъ привело насъ предшествующее изслдованіе:
1. Матеріализмъ никоимъ образомъ не есть продуктъ обобщеній индуктивнаго знанія, онъ есть ученіе метафизическое.
2. Всякая метафизика представляетъ произведеніе или разума, или вры,— она или умозрительна, или опирается на чувство.
Слдовательно весь вопросъ заключается въ томъ, можно ли матеріализмъ отнести въ числу теорій, построенныхъ путемъ чисто-спекулятивнымъ. Если нтъ, его принадлежность къ области врованій не подлежитъ спору, потому что не существуетъ другихъ источниковъ человческаго познанія, кром мышленія и чувства.
Разсматривая этотъ вопросъ, противники нашего мннія прежде всего должны встртиться съ слдующимъ затрудненіемъ, вытекающимъ изъ историческаго развитія идей матеріализма.. Отъ Левкиппа и Демокрита до Молешотта и Бюхнера включительно ни одинъ матеріалистъ не пытался доказать основного положенія матеріалистической философіи, а именно существованія матеріи. Напротивъ вс они смотрли на него какъ на очевидную аксіому и ссылались на свидтельство чувствъ. Только изъ этого отвращенія къ онтологическимъ обоснованіямъ своей доктрины объясняется незаконная связь матеріализма съ эмпиризмомъ, лишь изъ него длается понятною вражда матеріалистовъ ко всякой метафизик вообще, хотя ихъ собственное міросозерцаніе боле чмъ какое-нибудь другое иметъ метафизическій обликъ.
Итакъ, по крайней мр въ своей исторіи, матеріализмъ является ученіемъ, основаннымъ на вр въ объективность чувственныхъ воспріятій, на вр въ то, что въ основ ощущеній левитъ вншній субстратъ, обладающій нкоторыми опредленными аттрибутами, и что ему одному принадлежитъ истинная дйствительность. Въ томъ, что матеріализмъ не есть логически построенная система понятій, въ томъ, что онъ слишкомъ много предполагаетъ, слишкомъ мало доказывая, въ томъ, наконецъ, что онъ какъ бы исключаетъ себя изъ области философской критики, правила которой считаетъ для себя необязательными,— заключается его главный порокъ, но и главное препятствіе при его анализ, въ этомъ его сила надъ умами, но въ этомъ ее его и внутренняя слабость.
Но можетъ-быть нелогичность построенія отдльныхъ системъ матеріализма есть личный недостатокъ ихъ творцовъ? Можетъ-быть Левкиппъ, Демокритъ, Эпикуръ, Лукрецій Баръ, Гассенди, Гоббесъ, Ламеттри, Гольбахъ, Фохтъ, Молешоттъ, Бюхнеръ, Бцольбе просто не имли достаточно сильныхъ философскихъ способностей, чтобы представить свои воззрнія иначе? Но такое предположеніе было бы только странно: въ числ названныхъ, безъ сомннія, находятся мыслители замчательнаго остроумія и глубокомыслія и подозрвать ихъ въ безсиліи ума нтъ ровно никакихъ основаній. Конечно, всего скоре приходится думать, что здсь вина не людей, а философіи, которую они защищали.
Какъ бы то ни было, фактъ на-лицо: до сихъ поръ матеріализмъ не былъ умозрительнымъ ученіемъ. Можетъ ли онъ быть имъ? Но прежде, чмъ приступимъ къ ршенію этого вопроса, нужно отвтить на другой: что мы называемъ матеріализмомъ? Какимъ идеямъ принадлежитъ это имя?
Изъ буквальнаго смысла слова ясно, что матеріализмъ есть міросозерцаніе, приписывающее истинное бытіе одной матеріи. Но однако самое это понятіе матеріи есть одно изъ наиболе шаткихъ въ философіи. Реальность матеріи утверждается въ доктринахъ самыхъ противоположныхъ и часто не имющихъ ничего общаго съ матеріализмомъ, а отъ этого зависитъ крайнее разнообразіе въ опредленіяхъ ея природы. Что общаго между матеріей Декарта и матеріей Лейбница, или между матеріей Платона и матеріей Лукреція Кара? А между тмъ каждый изъ нихъ признавалъ по-своему ея бытіе. Еслибы кто-нибудь стремился понять матеріальный міръ подобно Лейбницу, какъ систему живыхъ монадъ, и сводилъ бы къ нимъ все существующее, онъ не блъ бы еще матеріалистомъ и никто не назвалъ бы его такъ. Слдовательно простое признаніе матеріи какой бы то ни было еще не составляетъ матеріализма, матеріализмъ есть нкоторое особое пониманіе матеріальнаго бытія. Какое же?
Я думаю, что наиболе соотвтствующая формула матеріализма есть слдующая: въ основ міровой жизни и ея явленій во всемъ ихъ безконечномъ многообразіи лежитъ протяженная, непроницаемая, движущаяся по чисто механическимъ законамъ субстанція. Я долженъ напомнить, что говорю здсь не о научныхъ теоріяхъ вещества и не объ идеалистическихъ его опредленіяхъ, которыхъ можно указать много особенно въ настоящее время и въ которыхъ то утверждается, что матерія есть явленіе абсолютно-неизвстной силы, то — что она есть движеніе, то — что она есть совокупность безтлесныхъ центровъ силъ и т. д.
Я стараюсь указать лишь такое опредленіе матеріи, которое выражало бы сущность матеріалистической философіи въ ея отличіи отъ другихъ направленій. Матерія есть протяженно-непроницаемая и механически-движущаяся субстанція — вотъ, по моему взгляду, наилучшее выраженіе основного тезиса матеріалистическаго міросозерцанія. При этомъ нужно прибавить, что для строгаго матеріализма ея природа этимъ совершенно исчерпывается. Матерія есть только то. Ея главные аттрибуты: непроницаемость, протяженность, движеніе — абсолютно раскрываютъ ея истинную сущность. Эти аттрибуты объективно принадлежатъ веществу,— въ этомъ различіе матеріализма отъ идеалистическаго скептицизма. Эти аттрибуты одни только ему и принадлежатъ, въ немъ нтъ никакого внутренняго, самостоятельно-дйствующаго, разумнаго, духовнаго начала,— этимъ матеріализмъ отличается отъ гилозоизма (ученіе о внутренно-живомъ веществ) древнихъ и новыхъ временъ. Такое воззрніе на міръ въ дальнйшемъ нашемъ изложеніи мы будемъ называть механическимъ. Итакъ, матеріализмъ есть механическое міросозерцаніе.
Въ этомъ пункт могутъ сдлать нкоторыя возраженія. Могутъ указать, что ни древніе атомисты, ни въ новое время Гоббесъ не длали ударенія на непроницаемости, какъ первоначальномъ свойств вещества, и ограничивали понятіе тлесности опредленіями фигуры, величины и положенія. Съ другой стороны могутъ привести нкоторыхъ философовъ, именуемыхъ матеріалистами (наприм. Дидро), которые утверждали, что въ каждомъ атом, рядомъ съ чисто-механическими свойствами и параллельно съ ними, существуютъ еще зачатки психической жизни. На такія возраженія нужно замтить, во-первыхъ, что геометрическое пониманіе вещества у древнихъ атомистовъ и у нкоторыхъ новыхъ мыслителей никогда не было доведено до конца въ виду непобдимыхъ затрудненій, съ нимъ соединенныхъ, и что идея о сил сопротивленія хотя и не высказывалась, но непремнно подразумвалась въ представленіи о толчк) во-вторыхъ, что Дидро и мыслители ему подобные точно также выражаютъ свою теорію въ очень общемъ и несовершенномъ вид и что развитая во всей послдовательности, которая въ ней заключается, она должна обратиться въ дуализмъ, распространенный на всю природу, подобный которому видимъ въ систем Спинозы, слдовательно явиться отрицаніемъ матеріализма. Впрочемъ объ этомъ намъ еще придется говорить посл.
Теперь же считаю необходимымъ поставить на видъ, что я пишу не историческое изслдованіе, а разсматриваю различные типы умозрнія въ ихъ идеальныхъ формахъ, т. е. отвлеченно отъ историческихъ явленій, въ которыя эти типы воплощались. Я даю опредленія, которыя, по моему мннію, соотвтствуютъ чистот типовъ, и при анализ ихъ стараюсь не выходить изъ предловъ мною данной характеристики. Поэтому если кто-нибудь не вполн согласенъ съ точностью избранныхъ мною названій, это не помшаетъ ему слдить за критическою оцнкой самыхъ типовъ, которые я обозначаю этими названіями.
Итакъ, можетъ ли матеріализмъ, понятый сообразно нашему опредленію, получить форму внутренно обоснованной и строго развитой умозрительной теоріи? Чтобы ршить это, необходимъ внимательный разборъ основоположеній матеріализма. Кром того ясно, что если дло идетъ о понятіяхъ метафизическихъ и объ ихъ отвлеченной возможности, критика должна избрать путь діалектическій, т. е. произнести свое сужденіе, опираясь на ихъ всесторонній логическій анализъ. Умозрительная система, очевидно, требуетъ и умозрительной критики.
Въ дальнйшемъ ход нашего изслдованія прежде всего нужно помнить, что мы разсматриваемъ матеріализмъ исключительно только съ философской точки зрнія, какъ метафизическую теорію, иначе наше отношеніе къ нему можетъ показаться слишкомъ отрицательнымъ и потому несправедливымъ. На самомъ дл мы нисколько не имемъ намренія отрицать весьма важныхъ заслугъ матеріализма въ научной сфер, говоря опредленне — въ области наукъ физическихъ. Въ исторіи послднихъ матеріализмъ имлъ двоякое значеніе: онъ сосредоточилъ вниманіе мыслящихъ людей на вншней природ, такъ какъ ей одной приписывалъ дйствительность, употребляемый въ качеств гипотезы, онъ по самому характеру своихъ идей содйствовалъ введенію математической точности въ изученіе ея явленій. Правда, указанная польза прямо касается только естествовднія, тмъ не мене она все-таки заставляетъ дать матеріализму почетное мсто среди другихъ явленій умственной жизни. Однако его полезность, какъ физической гипотезы, очень мало возвышаетъ его безотносительную философскую цну, и мы будемъ говорить только, о ней, такъ какъ вообще я думаю, что одинъ изъ главныхъ источниковъ нершительности и неполноты въ обыкновенныхъ критикахъ матеріализма заключается въ безразличномъ смшеніи его умозрительнаго и научнаго значенія, которыя на самомъ дл имютъ очень немного общаго между собою. Кто желаетъ познакомиться съ его значеніемъ для отдльныхъ наукъ, тому можно рекомендовать превосходное и замчательно безпристрастное сочиненіе Ланге: ‘Исторія матеріализма’.
Прежде чмъ перейти къ нашему анализу, мы остановимся на первыхъ и основныхъ понятіяхъ всякой метафизики и постараемся представить ихъ въ возможно простой и популярной, хотя по необходимости въ общей и отвлеченной форм:
Задача метафизики — въ познаніи дйствительно существующаго. Но что существуетъ и что можетъ существовать дйствительно? Чему мы приписываемъ дйствительность съ настоящихъ правомъ?— Тому, что въ себ носитъ начало своего бытія, ибо въ противномъ случа никакой дйствительности не существовало бы и не могло бы существовать. Дйствительно сущее, чтобы быть таковымъ, должно въ себ содержать возможность, силу, мощь своего бытія, потому что иначе оно немыслимо. Итакъ, настоящая, подлинная дйствительность принадлежитъ только самобытному, только тому, что отъ себя и чрезъ себя существуетъ. Наоборотъ, то, что получаетъ существованіе въ чемъ-нибудь отъ себя отличномъ, въ другомъ, то и дйствительность иметъ условную. Оно существуетъ, потому что произведено: а оно не было бы произведено, еслибы не было производящей причины.
Такимъ образомъ получаются два основныя понятія всякой метафизики, неразрывно между собою связанныя: идея бытія самобытнаго или безусловнаго, т. е. самостоятельнаго, отъ себя существующаго, въ себ, и только въ себ, имющаго начало,— и идея бытія условнаго, относительнаго, т. е. зависимаго и произведеннаго.
Очевидно, что собственную дйствительность иметъ только самобытно-существующее. Все условное и существуетъ только условно, пока лишь существуетъ, утверждающее его въ бытіи, оно не иметъ дйствительности своей, а только извн привнесенную. Это — выводы, вытекающіе изъ природы разсматриваемыхъ понятій съ аналитическою необходимостью. Изъ этого съ очевидностью слдуетъ, что дйствительность не можетъ принадлежать однимъ только условнымъ или относительнымъ вещамъ. Относительно то, что не иметъ собственной дйствительности. Сказать, что существованіе принадлежитъ только относительному — значитъ утверждать, что дйствительность принадлежитъ тому, что дйствительности не иметъ, и въ такомъ сужденіи заключается прямо вербальное противорчіе. И отъ этого противорчія не спасаетъ даже предположеніе ряда условныхъ существованій, теряющагося въ безконечности. Въ такомъ ряд каждое существованіе, взятое отдльно, найдетъ себ объясненіе въ цли причинъ и слдствій, въ предшествующихъ и сопровождающихъ обстоятельствахъ, но за то бытіе самаго безконечнаго ряда отъ этого не сдлается понятне: оно все-таки будетъ висть въ пустот, не находя ни въ чемъ точки опоры, оно останется воплощеннымъ противорчіемъ, дйствительностью не имющею дйствительности, слдовательно мыслію не мыслимою. Эта истина со всею отчетливостью была усвоена еще Аристотелемъ въ его метафизик, но съ наибольшею очевидностью она раскрыта въ систем Спинозы. Продолженіе ряда причинъ въ безконечности ничему не помогаетъ, natura naturata (природа произведенная) требуетъ naturae naturantis (природы производящей). Относительное требуетъ самобытнаго, какъ своей внутренней основы, какъ своего единственнаго объясненія. Пусть цпь причинъ не иметъ начала и конца, самая эта цпь была бы нелпымъ, себя уничтожающимъ призракомъ, еслибы въ ней не проявлялась вчно живая дятельность внутренно-самобытнаго начала міра.
Самобытное на философскомъ язык называется абсолютнымъ. Самый терминъ абсолютное происходитъ отъ латинскаго absolucre — разршать, освобождать, заканчивать. Оно есть начало независимое отъ всего вншняго ему,— отъ всего, что не есть оно,— слдовательно оно безусловно-свободно, оно есть начало, завершенное въ себ, законченное,— слдовательно, оно содержитъ въ себ и отъ себя всю полноту своей дйствительности. Оно есть самое дйствительное изъ всего, что существуетъ.
Это послднее опредленіе также аналитически выводится изъ понятія объ абсолютномъ. Абсолютное есть то, что даетъ бытіе относительнымъ существамъ, что они имютъ какъ извн данное, оно иметъ какъ свое. Если дйствительны условныя вещи, тмъ боле дйствительно ихъ начало, если міръ реаленъ относительно, его абсолютный принципъ реаленъ безусловно.
Итакъ, идея абсолютнаго есть первое понятіе всякой метафизики, являющееся вмст съ самою ея задачею съ непобдимою неизбжностью. Оно представляетъ тотъ пунктъ, въ которомъ философія подаетъ руку религіи, въ то же время оно есть главный предметъ нападенія ея враговъ.
А между тмъ нтъ ни одной философской теоріи, въ которой идея абсолютнаго такъ или иначе не была бы утверждаема: это справедливо для догматиковъ всхъ оттнковъ и направленій, но это не мене врно и для скептиковъ, хотя они рдко въ томъ сознаются. Въ самомъ дл, какая главная мысль скептицизма?— Предположеніе, что явленія въ своей относительности не выражаютъ истины, которая скрывается за ними, другими словами — предположеніе, что такая истина дйствительно существуетъ за міромъ явленій. Отбросьте эту мысль — и для сомннія въ достоврности нашихъ познаній не останется никакого содержанія. Вещь въ себ Канта, непознаваемое Герберта Спенсера и т. д. суть различныя формы представленія абсолютнаго.
Абсолютное, какъ послднее основаніе всякой жизни, есть безусловная реальность. Это убжденіе также раздляется всми направленіями метафизической философіи. Можно указать только одно изъ нихъ, повидимому представляющее исключеніе: я разумю нмецкую философію посл Канта, въ особенности философію Гегеля. Именно гегелизмъ, это наиболе оригинальное и наиболе характерное ученіе, выросшее на почв Байтовой ‘критики чистаго разума’, утверждаетъ реальность и конкретное существованіе только отдльныхъ условныхъ вещей, только частныхъ образованій въ поток мірового бытія. Абсолютная основа мірового процесса въ философіи Гегеля есть отвлеченное всеобщее въ его противоположности индивидуальному, есть мыслимая идея, а не реальность,— абстрактный законъ жизни, а не самая жизнь. И Гегель не былъ одинокъ въ такомъ способ пониманія. Онъ только прямо, ясно и безоглядочно сказалъ то, къ чему уже приблизились его знаменитые предшественники — Фихте и Шеллингъ.
Это ученіе можетъ поразить своею странностью человка, мало знакомаго съ нмецкою школою. Мысль есть абсолютное! Продуктъ отвлекающаго разсудка, впервые явившійся въ размышляющемъ сознаніи, есть источникъ всего существующаго! Не значитъ ли это строить вселенную на своей собственной голов, какъ язвительно замтилъ Шопенгауэръ? А между тмъ есть одно особенное предположеніе, отъ котораго исходилъ и Гегель, и мыслители ему сродные по духу, и которое доказываетъ, что ихъ ученіе не до такой степени странно, какъ это можетъ показаться сначала. Это предположеніе можно назвать универсализмомъ и оно сводится въ слдующему убжденію: не предметная реальность, какъ привыкли думать, есть реальность истинная, абсолютная дйствительность принадлежитъ бытію идеальному, какъ таковому, чистой мысли, которая не создается, а только сознается, отражается нашимъ разумомъ. Всеобщее, законъ въ своей отвлеченности безконечно реальне своихъ частныхъ проявленій. Нельзя спорить, что въ этой теоріи замчаются многія несообразности и неясности, отъ нея неотдлимыя, тмъ не мене несомннно, что Гегель не только не склоненъ отрицать внутреннюю актуальность абсолютнаго начала, но и вншнюю природу и исторію человчества съ безграничнымъ богатствомъ ими переживаемыхъ фазисовъ развитія обращаетъ во вншнее бытіе идеи, то-есть въ воплощенную аллегорію діалектически саморазвивающагося понятія. Мнимый противникъ дйствительности абсолютной основы перестаетъ быть имъ при ближайшемъ съ нимъ знакомств.
Абсолютное само себя утверждаетъ въ бытіи, оно есть causa sui (причина самого себя), какъ говорилъ Спиноза, оно ничмъ извн не опредляется, поэтому оно безконечно. Въ самомъ дл, все конечное предполагаетъ, границу, предлъ,— предполагаетъ, потому что граница должна быть уже дана, чтобы конечное явилось конечнымъ. Но такимъ образомъ осуществленное ограниченіе есть условіе конечности, слдовательно ничто конечное не безусловно, самое понятіе конечнаго бытія уничтожаетъ возможность его безусловности. Это настолько очевидно, что въ философіи абсолютное и безконечное, относительное и конечное обыкновенно разсматриваются какъ вполн тождественныя выраженія.
Я указалъ съ возможною простотой и ясностью основныя опредленія абсолютнаго, насколько они вытекаютъ изъ понятія о немъ. Я взялъ самыя общія опредленія, которыя признаются боле или мене единогласно самыми противоположными школами философіи, въ которомъ догматизмъ сходится съ скептицизмомъ и реализмъ съ идеализмомъ, ибо то, что устанавливаетъ различія между этими направленіями, заключается уже въ подробностяхъ раскрытія основныхъ понятій. Но я намренно остановился на самыхъ общихъ признакахъ, потому что они по своей отвлеченности представляютъ наилучшее мрило при оцнк всякой умозрительной теоріи.
Предполагается ли въ матеріализм какое-нибудь абсолютное начало? Отвтъ, повидимому, не представляетъ трудностей, матеріализмъ утверждалъ нкоторый абсолютный принципъ вещей, и этотъ абсолютный принципъ есть безконечная матерія. Она есть первое по бытію, потому что все существующее естественно, она — основа всякой жизни, потому что все возникаетъ въ силу законовъ, ей присущихъ, она несомннно реальна, потому что изъ нея состоитъ все реальное, наконецъ, она безгранична въ пространств и времени, ибо не было момента, когда она не существовала, и не будетъ такого, нтъ такихъ отдаленныхъ пространствъ, въ которыхъ вещество совсмъ бы отсутствовало. Итакъ, матеріализмъ признаетъ нкоторое абсолютное бытіе, въ которомъ соединяются вс необходимыя опредленія абсолютнаго начала, можно подумать, что съ этой стороны матеріализмъ неуязвимъ. Но точно ли это такъ? Точно ли матеріалистическое пониманіе абсолютнаго не страдаетъ внутренними противорчіями?
Абсолютное есть безконечная матерія, или безконечная матерія безусловна по своей природ,— таковъ первый тезисъ матеріализма. Но что такое матерія?— Субстанція протяженно-непроницаемая и движущаяся. Какія еще боле частныя свойства матеріальнаго вытекаютъ изъ этихъ общихъ признаковъ?— Прежде всего изъ нихъ слдуетъ, что каждая тлесная вещь должна обладать формою или фигурою, другими словами — занимать мсто въ пространств. Въ самомъ дл, подъ этимъ только условіемъ она можетъ явиться какъ опредленная протяженность, какъ дйствительная непроницаемость, и лишь при немъ мыслимо движеніе. Движеніе есть перемна мста. А можно ли мнять мсто, если его не имешь? Но имть, занимать мсто значитъ находиться въ какомъ-нибудь опредленномъ пространств и отсутствовать въ другомъ, слдовательно быть ограниченнымъ въ пространств, т. е. имть опредленныя очертанія или форму. Дале, что такое непроницаемость?— Сила сопротивленія, недопускающая другое тло занимать мсто, занятое даннымъ тломъ. Говоря иначе, непроницаемость можетъ быть дйствительнымъ свойствомъ данной матеріальной вещи только въ томъ случа, если подл нея есть мсто ею незанятое, въ которомъ поэтому можетъ двигаться другое тло и вызвать въ ней актъ сопротивленія, то-есть тло должно быть ограниченнымъ, чтобы быть непроницаемымъ. Наконецъ, что означаетъ протяженность тлъ?— Ихъ существованіе въ пространств и его трехъ измреніяхъ. Но эти три измренія могутъ принадлежать тлу не какъ длина вообще, ширина вообще, глубина вообще,— они должны явиться какою-нибудь длиною, какою-нибудь шириною, какою-нибудь глубиною, т. е. они должны получить опредленную величину. Итакъ, чтобы тло было протяженнымъ, оно должно быть ограниченнымъ.
Въ какомъ же смысл движеніе, непроницаемость, протяженность могутъ относиться къ безконечному абсолютному? Эти свойства должны принадлежать ему, ибо безъ нихъ нтъ матеріальности. Но могутъ ли они опредлять его? Еще разъ вспомнимъ необходимое отношеніе абсолютнаго къ міру конечныхъ вещей, безусловнаго къ условному. Безконечное логически предшествуетъ конечному, ему одному присуща абсолютная реальность, какъ сил, все изъ себя изводящей. Поэтому аттрибуты безконечнаго должны принадлежать ему самому, какъ его безконечныя опредленія. Итакъ, весь вопросъ сводится въ слдующему: матеріальныя свойства могутъ ли быть перенесены на безконечное въ немъ самомъ, на безконечное какъ таковое?
Несообразность предпріятія обнаружится съ первыхъ шаговъ. Какъ, напримръ, безконечному можно приписать непроницаемость? Для кого оно непроницаемо? Предположить что-нибудь рядомъ съ нимъ — значитъ ограничить его. Можетъ ли поэтому оно проявлять непроницаемость какъ дятельное свойство?— Очевидно, нтъ, актъ сопротивленія требуетъ объекта, на который онъ былъ бы обращенъ. Можетъ ли ему принадлежать непроницаемость, какъ отвлеченная, хотя и неосуществимая возможность? Но это была бы возможность невозможнаго. Стало-быть непроницаемость есть свойство конечныхъ вещей, а не абсолютной основы въ ней самой.
Не выходитъ ли то же самое съ движеніемъ? Можетъ ли безконечное двигаться какъ таковое? Но движеніе есть перемна мста. Чтобы перемнить мсто, надо имть пространство около себя, т. е. быть ограниченнымъ въ пространств. Итакъ, безконечный принципъ существующаго не можетъ имть пространственнаго движенія.
Если безконечному несвойственны движеніе и непроницаемость, оно тмъ самымъ теряетъ тлесную природу {Подобный нашему путь доказательства представляетъ въ одномъ изъ своихъ философскихъ писемъ А. С. Хомяковъ. Неприложимость вещественныхъ качествъ къ безконечному раскрыта имъ въ этомъ письм съ замчательною силой и ясностью.}. Но можетъ ли дале безконечное обладать протяженностью? Здсь отвтъ не въ такой степени очевиденъ, какъ въ предшествующихъ случаяхъ. И въ самомъ дл мы знаемъ одного изъ образцовйшихъ метафизиковъ всхъ вковъ — Спинозу, который смотрлъ на протяженіе какъ на основной аттрибутъ безконечной субстанціи. Однако и въ этомъ пункт поднимается очень много весьма важныхъ недоумній.
Правда, пространство, какъ общая единообразная форма, какъ чистая возможность тлесныхъ вещей, немыслимо ограниченнымъ,— всякое данное пространство предполагаетъ пространство рядомъ съ собой. Но, съ другой стороны, не мене очевидна та общая истина, что реально существующій, осуществленный, законченный безконечный рядъ есть понятіе, представляющее для ума неодолимыя трудности. Дйствительно, въ самой иде ряда, какъ опредленной, завершонной совокупности единицъ, подразумвается возможность прибавленія новыхъ единицъ въ начал и въ конц его, слдовательно его конечность {На этой истин извстной нмецкій философъ и экономистъ Дюрингъ основалъ свое ученіе объ ограниченности міра. На ней же опирается, несмотря на искуственность толкованій, первая антиномія Канта.}. Поэтому, если возможность возрастанія ряда безконечна, каждый данный реальный рядъ ограниченъ, иначе онъ не былъ бы рядомъ. Безконечность рядовъ можетъ только, а не осуществиться, это — безконечность не in actu, а in potentia, отрицательная, а не положительная, или, говоря языкомъ Гегеля, ложная, дурная, а не истинная. Все протяженное состоитъ изъ частей, слитыхъ или раздльныхъ, что безразлично въ изслдуемомъ вопрос. Все состоящее изъ частей отвлеченно можно разсматривать какъ рядъ. Поэтому никакая дйствительная протяженная вещь, никакая вещь, какъ реальное единство составляющихъ ее элементовъ, не- должна быть безконечной. Абсолютное есть реальность безконечная,— слдовательно, оно не протяженно.
Впрочемъ это объясненіе можетъ-быть покажется слишкомъ абстрактнымъ и потому неубдительнымъ. Въ виду этого я остановлюсь на другомъ признак всего матеріальнаго, который боле нагляденъ. Какъ бы мы ни опредляли сущность матеріи, будемъ ли мы видть въ ней чистую протяженность по примру Декарта и Спинозы, или найдемъ въ ней другія качества, опредлимъ ли мы ее какъ нчто сплошное и непрерывное, или раздленное пустымъ пространствомъ,— за ней неизмнно останется одно вполн очевидное свойство: матерія есть субстанція сложная, что необходимо слдуетъ изъ ея протяженности, можно сказать боле: она — цлое, къ которому отдльныя вещи относятся какъ части, потому что она — самъ міръ. Мы можемъ мыслить вещества отвлеченно отъ матеріальной, видимой природы, но въ дйствительности они составляютъ одно. Вселенная — это реальность матеріи, и притомъ ея единственная реальность.
Этимъ вопросъ ршается: сложное цлое никогда не можетъ имть безусловной природы, ибо предполагаетъ существованіе частей, какъ свое условіе, сложное цлое никогда не опредляетъ себя къ дйствію, какъ самобытное, внутренно единое начало, потому что его дятельность есть совокупность актовъ его элементовъ, сложное цлое никогда не бываетъ производящею причиной своихъ частей, потому что перве ихъ, оно не иметъ никакого бытія. Итакъ, матерія есть просто сумма, аггрегатъ своихъ частей, и если въ ней есть какое-нибудь абсолютное, то оно, разумется, не можетъ быть отождествлено съ этимъ аггрегатомъ, а разв только съ отдльными единицами, изъ которыхъ онъ состоитъ. На этомъ вывод и приходится остановиться послдовательному матеріализму: нтъ безконечнаго абсолютнаго, существуетъ лишь абсолютное конечное, атомъ, недлимая единица вещества. Является результатъ прямо обратный тому, что утверждаютъ другія школы философіи: только конечное безусловно, а безконечное, т. е. вся совокупность атомовъ, вселенная, есть бытіе по самому своему существу условное. Матеріализмъ, логически развившій заключающіяся въ немъ начала, непремнно обращается въ атомизмъ.
Этотъ ходъ мысли совершенно неизбженъ, хотя онъ, можетъ-быть, не одинаково ясенъ для всхъ видовъ матеріализма. Такъ, если утверждаютъ, что матерія есть чистая протяженность безъ всякихъ другихъ атрибутовъ, или что она представляетъ субстанцію, сплошную и непрерывную,— атомамъ, какъ отдленнымъ другъ отъ друга пустотой элементамъ вещества, нтъ мста, несмотря на необходимость ихъ съ точки зрнія общихъ предположеній матеріалистическаго міросозерцанія. Однако оба эти утвержденія еще никогда не были раскрыты въ понятныхъ формахъ и мало надежды, что подобная попытка когда-нибудь окажется успшной. Если ограничимся вторымъ (такъ какъ о первомъ намъ уже приходилось упоминать, когда рчь шла о геометрическомъ пониманіи матеріи), оно всегда должно останавливаться въ безсиліи передъ объясненіемъ движенія и разнообразія въ мір. Если пространство сплошь и безъ малйшихъ промежутковъ наполнено веществомъ, какъ движеніе можетъ начаться? Если даже оно начнется, какъ отдльныя пространства будутъ различаться между собой тмъ, что въ нихъ содержится, когда всякое пространство совершенно одинаково наполнено матеріей, общая природа которой везд одна? А въ такомъ случа что же новаго можетъ внести въ нихъ движеніе? Такъ что и въ этихъ вопросахъ атомистическая теорія логичне другихъ воззрній и матеріализмъ строго послдовательный долженъ признать пустое пространство рядомъ съ наполненнымъ.
Но если атомизмъ есть наиболе совершенная форма матеріалистической философіи, это не значитъ еще, чтобы въ немъ не было внутреннихъ недостатковъ и противорчій, какъ и въ другихъ ея формахъ. Наоборотъ, ея внутреннія противорчія выразились въ атомизм съ особенною рзкостью и осязательностью. Односторонность каждой доктрины становится явною лишь тогда, когда она высказана до конца {Атомизмъ, какъ и матеріалистическую доктрину вообще, я буду разсматривать только въ его общихъ, метафизическихъ началахъ. Желающему ознакомиться съ его значеніемъ во всхъ областяхъ знанія можно указать замчательно талантливую книгу H. Н. Страхова: ‘Міръ, какъ цлое’,— и упомянутое уже сочиненіе Ланге.}.
Въ атомизм со всею отчетливостью опредлялось то, что лежитъ въ основаніи матеріализма вообще,— отрицаніе безконечнаго абсолютнаго. Но абсолютное есть первое понятіе всякой философіи, а безконечность есть его первоначальный необходимо въ немъ мыслимый аттрибутъ. Отрицая его, атомизмъ противополагаетъ себя всмъ другимъ метафизическимъ теоріямъ и не къ своей выгод. Проповдуемая имъ абсолютность конечнаго прежде всего вноситъ въ міръ абсолютный случай, какъ его окончательное объясненіе. Какъ это происходитъ, будетъ видно изъ слдующихъ замчаній.
Мы еще разъ должны вернуться къ иде абсолютнаго. Что такое абсолютное по своему понятію?— Абсолютное есть причина самого себя, иначе безосновное (das Ungrunde Шеллинга), не предполагающее ничего раньше себя, оно есть начало всякаго бытія, всякой дйствительности, всякаго акта, поэтому оно — источникъ всхъ конкретныхъ опредленій существующаго, поэтому дале оно, во-первыхъ, основа собственныхъ проявленій, собственныхъ видовъ существованія, собственной природы. Его природа, какъ вся совокупность его реальности, является его собственнымъ произведеніемъ, ибо оно — causa sui. Оно есть возможность, мощь, сила собственной дйствительности.
Эти возраженія можетъ-быть покажутся отвлеченными, но общій смыслъ ихъ ясенъ. Подъ абсолютнымъ существомъ разумется такое, которое само себя опредляетъ къ бытію и отъ себя только зависитъ. Изъ этого необходимо слдуетъ, что абсолютное начало безгранично и безкачественно, потому что лежитъ въ основаніи всякаго качества, всякой границы и производитъ изъ себя вс формы своего существованія. Абсолютное въ первомъ момент своего бытія (хотя только въ первомъ момент), какъ чистая основа сущаго, предшествуетъ всмъ своимъ опредленіямъ, другими словами — есть бытіе безусловно неопредленное. Всякое опредленіе есть уже раскрытіе его первоначальнаго, безразличнаго, въ себ замкнутаго единства, и находитъ въ немъ достаточную причину своего возникновенія. Такое представленіе о первомъ момент абсолютнаго наблюдается одинаково въ развитыхъ философскихъ и религіозныхъ системахъ. Таково хаотическое, смшанное, но одухотворенное вещество гилозоистическихъ системъ древности и новаго времени, таково единое элейцевъ и неоплатониковъ или natura naturans Спинозы, таково абсолютное я Фихте, субъектъ-объектъ Шеллинга, первый моментъ абсолютной идеи Гегеля, воля Шопенгауэра. Я не буду говорить о многихъ другихъ примрахъ. Впослдствіи сдлается еще очевидне, что всякая философія, которая ставила вопросъ о внутреннихъ моментахъ абсолютной жизни, никогда не обходилась безъ этого перваго момента, хотя указывался онъ, конечно, не всегда съ одинаковою ясностью. Это же понятіе такъ или иначе присутствуетъ во всхъ религіяхъ, идеальное содержаніе которыхъ получило достаточное развитіе. Таковъ, напримръ, Дао — китайцевъ, Брама — индійцевъ, Заруана-Акарана — персовъ и т. д.
Значеніе этой идеи просто: всякая опредленность бытія предполагаетъ, какъ свое условіе, начало опредляющее, безъ котораго оно было бы необъяснимо. Это опредляющее начало по самому своему существу стоитъ выше всякихъ данныхъ границъ и опредленій. Отсюда — нерасторжимая связь мыслей объ абсолютномъ съ признакомъ безграничности.
Эту истину нарушаетъ атомистическая философія и тмъ ставитъ себ неразршимыя затрудненія. Постараемся усвоить ея точку зрнія во всей полнот.
Атомы — единственная дйствительность, они одни существуютъ и вн ихъ, прежде нихъ ничего нтъ и не было. Безсмысленно говорить объ ихъ причин, когда они сами всему причина, они все объясняютъ, но ихъ нечмъ объяснить. Однако является совершенно неустранимый вопросъ: отчего атомъ ограниченъ, откуда онъ иметъ свои опредленія? Отчего одинъ атомъ иметъ одну совокупность опредленій, другой — другую {Для большей наглядности въ полной критик ни имемъ въ виду главномъ образомъ атомизмъ древнихъ, исходившихъ изъ разнообразія формъ атомовъ. Новйшій атомизмъ обнаруживаетъ противоположную тенденцію въ однообразію ихъ опредленій. Очевидно однако же, что это различіе не представляетъ ничего существеннаго, и что если разнообразіе атомовъ по природ случайно, таково же должно быть и ихъ предполагаемое однообразіе.}? Атомъ есть causa sui, слдовательно онъ долженъ быть источникомъ, внутреннею основой собственныхъ опредленій, долженъ логически предшествовать имъ. Но это совершенно немыслимо: въ атом, намъ его понимаютъ матеріалисты, нтъ различныхъ моментовъ бытія, они ни въ канонъ смысл не предшествуютъ своему ограниченію. Они суть недлимыя частицы вещества извстной формы, ране этого они ничмъ не были, они не производятъ изнутри своихъ опредленій, они предполагаютъ ихъ, какъ единственное условіе своего бытія, какъ таковыхъ. Да и можетъ ли говорить о внутреннихъ актахъ постепеннаго раскрытія философія, для которой все дйствительное вншне и тлесно? Итакъ, откуда же взялись первоначальныя свойства атомовъ?— Ни откуда, они даны, они — фактъ, ни на что не сводимый. Они необъяснимы, и не въ томъ смысл, что мы не знаемъ причинъ ихъ существованія, а въ томъ, что этихъ причинъ нтъ вовсе. Ихъ существованіе безпричинно. Ибо думать, что существуетъ таинственная и непознаваемая основа атомовъ или вн или внутри ихъ — значитъ признать, что не однимъ атомамъ присуща дйствительность, или что въ каждомъ атом есть внутренняя неуловимая сторона жизни, которой принадлежитъ первенство бытія передъ его вншнею стороной. Но и то и другое предположеніе уничтожаютъ и матеріализмъ вообще, и атомизмъ въ частности — въ самомъ корн.
Свойства атомовъ безпричинны, слдовательно они представляютъ непостижимую случайность. Ибо что же назвать случайнымъ по самой природ, какъ не то, что существуетъ совсмъ безъ всякихъ дйствительныхъ основаній? Свойства атома безусловно случайны, слдовательно и самъ онъ таковъ же. Это врно объ атом вообще, это должно быть врно и о каждомъ отдльномъ атом. Чтобы пояснить нашу мысль, возьмемъ, какъ примръ, величайшаго атомиста древности, система котораго есть наиболе простой и не смшанный типъ атомистической философіи. Демокритъ утверждалъ, что огонь состоитъ изъ круглыхъ и мелкихъ атомовъ. Еслибы мы спросили, отчего атомъ огня круглъ, откуда онъ получилъ свою круглоту и отчего другіе атомы имютъ иную форму,— отвтъ по духу системы существуетъ только одинъ: этому нтъ причины, это дано изначала, потому что атомъ отъ вка круглъ. И въ самомъ дл въ атомахъ нтъ ничего кром протяженности, фигуры, положенія и движенія, и изъ этихъ общихъ свойствъ, конечно, нельзя вывести, почему именно этотъ атомъ круглъ, а другой какой-нибудь, положимъ, иметъ форму куба. И то и другое не носитъ въ себ никакой необходимости, слдовательно безусловно случайно.
И точно такъ же придется разсуждать о каждомъ атом и о каждомъ ихъ свойств. Что атомъ огня круглъ — это случайно, что такихъ атомовъ не одинъ, а много — случайно опять, что вс атомы (какъ предполагалъ Демокритъ) несутся внизъ — случайно не мене, что мелкіе несутся медленне, а крупные быстре — случайно также. Одинаково случайны отношенія атомовъ между собою. Отчего, напримръ, атомы движутся? Отчего къ протяженности, фигур, положенію атомовъ прибавляется еще движеніе ихъ, когда одно изъ другого нисколько не вытекаетъ и атомы могли бы обладать всми этими свойствами, оставаясь неподвижными? Почему, наконецъ, атомы повинуются общимъ законамъ? На вс эти вопросы нтъ и не можетъ быть отвта. Эти качества даны или, лучше сказать, предположены — вотъ и все.
Такимъ образомъ низведеніе абсолютнаго до конечнаго жестоко мститъ за себя. Вселенная обращается въ безграничную бездну случайностей, которыя громоздятся другъ на друга. Между тмъ случайность представляетъ собою понятіе, имющее смыслъ въ обыденныхъ житейскихъ сужденіяхъ, въ которыхъ имъ обозначается все неожиданное и непредвиднное,— все, причина чего неизвстна. Но ему нтъ мста въ метафизической теоріи, заявляющей притязаніе на полное знаніе истинной природы вещей. Такъ оно есть колоссальная нелпость!
Въ самомъ дл очевидно, что міръ, состоящій изъ безчисленнаго множества такихъ случайныхъ вещей и свойствъ, немыслимъ совершенно. По существу, случайное въ себ, есть то, что безусловно могло бы существовать совсмъ иначе. Приложимъ начало простой вроятности къ такому случайному міру. Каждый атомъ могъ бы существовать иначе въ безграничномъ множеств формъ. Слдовательно, даже въ каждомъ отдльномъ атом данное соединеніе его свойствъ внутренно безконечное — мало вроятно. Что же сказать о цломъ мір, который состоитъ изъ такихъ невроятныхъ вещей? Не будетъ ли и онъ внутренно безконечно невроятенъ, т. е. невозможенъ? Мы, конечно, не усомнились бы согласиться, еслибы дло шло о возможности перваго его возникновенія. Его существованіе уже данное представляетъ ли нчто боле мыслимое?
Итакъ, міръ, составленный изъ безусловныхъ атомовъ, невозможенъ, измнится ли положеніе вопроса, если мы отвергнемъ недлимость отдльныхъ частицъ вещества, если мы признаемъ за субстанцію вселенной абсолютную матерію, безконечно длимую? Такой міръ носитъ ли въ себ большую внутреннюю вроятность? Повидимому, главное затрудненіе въ немъ устранено: въ немъ не предполагается абсолютныхъ качественно-неизмнныхъ частей, каждое матеріальное образованіе, взятое отдльно, объясняется съ своими особенностями изъ причинъ, ему предшествовавшихъ. Но все-таки противорчіе этимъ не уничтожается, а только теряетъ наглядность и какъ бы отодвигается на задній планъ. Его источникъ — не въ качественной неизмнности, а въ безусловной природ атомовъ, въ безусловности конечнаго. Отъ этой послдней идеи безконечная длимость матеріи никакъ не освобождаетъ. Всякая матерія — и длимая, и не длимая до безконечности — одинаково состоитъ изъ частей, слдовательно обусловлена ими. Итакъ, если матерія — бытіе абсолютное, на самомъ дл, абсолютную природу имютъ ея части, она же есть только сумма ихъ. Мы уже видли, насколько неизбженъ этотъ выводъ. А если такъ, въ чемъ же поможетъ длимость и измняемость вещества? Переставимъ вопросъ такъ: пускай каждый атомъ способенъ переживать перемны состояній, пускай начало этихъ перемнъ теряется въ безконечномъ прошломъ, уничтожается ли этимъ случайность признаковъ атома? Мн кажется, никакимъ образомъ: каждое его состояніе отдльно иметъ причину въ предшествующихъ состояніяхъ, но весь безконечный рядъ въ его индивидуальной особенности (насколько онъ есть нить состояній именно этого атома) такъ же случаенъ, какъ и неизмнныя свойства атомовъ Демокрита. То же самое разсужденіе прилагается ко всякой матеріалистической теоріи: живая индивидуальность каждаго явленія внутренно случайна, хотя и вызвана безконечнымъ рядомъ предшествующихъ причинъ, ибо самый этотъ рядъ по существу случаенъ въ своихъ конкретныхъ опредленіяхъ.
Отсюда, вроятно, объясняется, почему матеріализму такъ часто ставится въ упрекъ случайность въ немъ творенія, хотя онъ боле, чмъ всякая другая система, настаиваетъ на низмнности законовъ природы, а также и то, почему эпикурейцы, единственные изъ философовъ, такъ легко возвели абсолютный произволъ въ уклоненіи падающихъ атомовъ въ принципъ созданія міра.
Но если даже не обращать вниманія на немыслимость абсолютнаго случая, логическія противорчія атомизма далеко еще не исчерпаны. Вслдъ за невозможностью бытія атомовъ подымается немыслимость ихъ взаимодйствія, немыслимость не мене очевидная. Атомы суть безусловныя существа. Подъ безусловнымъ началомъ мы понимаемъ то, что дйствуетъ отъ себя, и только отъ себя. Какъ же атомы могутъ оказывать вліяніе другъ на друга? Отчего одинъ атомъ сопротивляется другому? Отчего каждый атомъ иметъ способность занять мсто, т. е. сдлать невозможнымъ пребываніе въ немъ всякаго другого тла? Почему бы ему, при его абсолютной природ, не оставаться въ чисто внутреннемъ бытіи, ни въ какихъ вншнихъ дйствіяхъ не проявляясь?
Противорчіе это слишкомъ явно и изъ него выходъ только одинъ — отрицаніе безусловности, а стало-быть и первобытности атома. Лейбницъ пытался найти другое ршеніе вопроса: онъ отрицалъ реальное взаимодйствіе субстанціальныхъ единицъ бытія — монадъ — и объяснялъ стройность мірозданія и съ Богомъ предустановленной гармоніи. Не ясно ли однако, что, признавъ участіе воли Божества въ судьбахъ міра, онъ отнялъ у своихъ монадъ дйствительную самобытность?
Но почему все это доказательство невозможности взаимодйствія атомовъ невольно представляется какъ будто схоластическимъ? Почему мысль о ихъ взаимодйствіи не только не возбуждаетъ, повидимому, никакихъ затрудненій, но даже является неизбжною съ самымъ понятіемъ о нихъ? Причина этого — въ механической природ атома. Атомы протяженны, они движутся, и движутся въ одномъ пустомъ пространств. Слдовательно, необходимо, чтобъ они сталкивались между собою, а слдовательно оказывали вліяніе одинъ на другой.
Итакъ, съ одной стороны, если мы имемъ въ виду ихъ абсолютную природу,— ихъ взаимодйствіе немыслимо. Но, съ другой, если мы сосредоточимъ вниманіе на ихъ свойствахъ, взаимное ихъ вліяніе длается необходимымъ предположеніемъ. Какъ примирить это новое противорчіе? Какъ одно и то же возможно и невозможно въ одно и то же время? Разршеніе заключается въ мысли, уже высказанной нами: матеріальныя свойства не могутъ быть опредленіями безусловнаго начала, ибо они по существу относительны. Этимъ самымъ мы переходимъ къ одному изъ существеннйшихъ и коренныхъ, по нашему мннію, недостатковъ матеріализма. Этотъ недостатокъ — всецлая условность механическихъ опредленій вещества. Почему онъ такъ мало замчается?— Потому, что въ нашихъ представленіяхъ о вншнихъ вещахъ мы не можемъ отдлаться отъ ихъ чувственныхъ качествъ, которыя вносятъ въ нихъ жизнь для насъ. Но мы должны отказаться отъ всхъ чувственныхъ образовъ, когда рчь идетъ о матеріальной дйствительности въ ней самой, мы должны отбросить все напоминающее ихъ, я тогда указанный мною недостатокъ станетъ передъ нами во всей своей очевидности.
Чтобъ объяснить, въ чемъ онъ состоитъ, мы начнемъ съ аналогіи. Еще въ XVIII вк Гюсковичемъ было высказано предположеніе, что атомы не суть протяженныя тла опредленной фигуры, а математическія точки, центры силъ, дйствующихъ на другіе атомы, которые также только математическіе центры силъ, поэтому въ природ дйствительны только эти силы. Гюсковичъ не остался одинокимъ съ своею гипотезою,— его взглядъ до нашего времени раздляется очень многими.
И тмъ не мене онъ никогда не сдлался всеобщимъ убжденіемъ, несмотря на его видимую простоту и строгость. Для сознанія обыкновенныхъ людей всякій иной выводъ кажется гораздо правдоподобне и достойне вниманія. Почему это? Отчего логичность общаго построенія такъ мало помогаетъ этой теоріи?— Потому, что стоитъ только всмотрться въ нее, чтобъ увидать ея огромную внутреннюю несообразность.
Атомъ Гюсковича, взятый самъ въ себ, есть чисто идеальная точка, которая, какъ таковая, ничмъ не отличается отъ всхъ прилежащихъ къ ней точекъ пустого пространства. Что даетъ ей преимущественную реальность, что длаетъ и началомъ вещей, это ея отношеніе къ силамъ. Но что такое сила? Для подобнаго воззрнія сила есть способность дйствія одного атома на другой,— дйствія, которое является какъ движеніе этого другого атома, или, высказывая то же самое въ иной формул, которая однако иметъ совершенно одинаковый смыслъ, получимъ: сила есть возможность движенія другого атома, обусловленная его отношеніемъ къ данному или, короче: сила есть возможность чужого движенія, потому что слова ‘способность’ и t возможность’ въ разсматриваемомъ случа равнозначительны.
Въ самомъ дл представимъ себ два центра силъ a и b, пускай а притягиваетъ b, Что выражаетъ это слово притягиваетъ?— Только то, что b движется по направленію къ a. Что же будетъ означать, если мы скажемъ, что а обладаетъ силою притяженія?— То, что при нкоторыхъ опредленныхъ условіяхъ центры b, c, d… должны двигаться къ а, что съ а связаны ихъ возможныя движенія. Итакъ, въ чемъ состоитъ присущая а сила притяженія?— Она есть возможность движеній центровъ b, c, d… къ а и только стало-быть сила принадлежащая данному атому есть возможность движенія другого атома, въ сил выражается вліяніе даннаго атома на другой. Но что такое этотъ другой атомъ?— Такая же идеальная точка, какъ и первая, точно также отличающаяся отъ всхъ остальныхъ безконечно малыхъ частей пустого пространства только тмъ, что она есть центръ силъ, которыя движутъ другіе атомы, и такъ въ безконечность.
Но можетъ-быть, опредляя силу, какъ простую возможность движенія, мы не высказываемъ о ней всего? Можетъ-быть, помимо производимыхъ ею вншнихъ движеній, она иметъ еще собственную внутреннюю дйствительность? Можетъ-быть силы — это реальныя существа, которыя независимо отъ вызываемыхъ ими дйствій живутъ внутреннею полною жизнію? Ничто подобное, конечно, никогда не грезилось строгимъ послдователямъ этого математическаго пониманія міра. Сила — не существо, не реальная вещь, а только свойство, только отвлеченная способность, получающая дйствительность лишь въ своихъ вншнихъ дйствіяхъ. Итакъ, назвавъ силу возможностью чужихъ движеній, мы сказали о ней все, и къ нашему опредленію нечего прибавить.
Но что же выходитъ? Атомъ есть центръ возможностей движенія другихъ атомовъ, и только это, и въ этомъ — вся его реальность, и этимъ лишь онъ отличается отъ точекъ пространства ненаполненнаго. До тхъ поръ, пока мы имемъ въ виду отношенія атомовъ между собою, въ нихъ еще есть что-то говорящее нашей мысли, но картина совершенно измнится, когда мы зададимъ вопросъ: чмъ вс атомы въ своей совокупности, чмъ міръ отличается отъ пустоты? Пускай каждый атомъ есть математическій центръ силъ, но вдь, какъ точка, онъ ничмъ не отличается отъ точекъ, къ которымъ никакія силы отношенія не имютъ, и его силы суть только возможныя движенія такихъ же точекъ, какъ онъ самъ. Если онъ внутри себя есть лишь нуль пространства и ничего боле, он такіе же нули, какъ и онъ. А прибавится ли реальности къ нулю оттого, что онъ находится въ нкоторомъ постоянномъ отношеніи къ другимъ нулямъ? Во что же обратится вселенная при подобномъ воззрніи на нее?— Оказывается, что она состоитъ изъ безчисленнаго множества плавающихъ нулей и въ своемъ цломъ ничмъ не различается отъ пустого пространства. Другими словами, этотъ взглядъ, до конца проведенный, въ корн упраздняетъ реальность матеріи, потому его и трудно такъ усвоить.
Въ чемъ же источникъ такой необходимости для разбираемой теоріи?— Въ признаваемой ею абсолютной условности природы атома. Атомъ не иметъ собственной дйствительности, онъ — только совокупность возможностей движенія другихъ атомовъ, которые также собственной дйствительности не имютъ. Слдовательно, нтъ ничего дйствительнаго. Каждый отдльный атомъ есть пустой призракъ, стало-быть призракъ — и тотъ міръ, который изъ нихъ созданъ. Все это замтить довольно легко, когда дло идетъ о столь абстрактной теоріи. Сила есть понятіе отвлеченное и въ разсматриваемомъ его употребленіи его условность очевидна. Но, повидимому, совсмъ иную идею о веществ даетъ обыкновенный матеріализмъ или та теорія, которую мы назвали механическою. Вещество, оно наполняетъ пустоту. Слово наполняетъ, повидимому, указываетъ на дйствительную независимость и безусловность бытія. Оно съ такою наглядностью и осязательностью говоритъ нашему чувству и воображенію, что намъ въ высшей степени трудно думать иначе. Но, повторяемъ, когда вопросъ поставленъ о веществ въ немъ самомъ, нужно прежде всего помнить, что вс чувственныя опредленія его субъективны и что поэтому каждый признакъ матеріальной дйствительности должно изслдовать только съ отвлеченно-логической точки зрнія. Итакъ, вопросъ, къ которому мы теперь должны перейти, есть слдующій: что такое способность наполнять пространство предъ судомъ отвлеченной логики?
Совершенно ясно, что наполнять — это только другое выраженіе для непускатъ на свое мсто. Наполнить — значитъ оказаться непроницаемымъ, или наполненіе есть осуществленіе непроницаемости. Такимъ образомъ непроницаемость есть первое свойство вещественнаго, которое лежитъ въ основаніи другихъ его свойствъ.
Но что такое непроницаемость! Не есть ли это сила, именно сила исключающая, отталкивающая, только возведенная въ безконечную степень? Если отвлечемъ ее отъ ея проявленій, не есть ли она просто способность превращать или видоизмнять въ данномъ мст всякое движеніе, идущее извн, т. е. чистая возможность прекращенія и видоизмненія чужого движенія? А что въ такомъ случа представляетъ изъ себя каждое тло?— Говоря, можетъ-быть, не совсмъ обыкновеннымъ языкомъ, который вслдствіе этого однако ничего не теряетъ въ своей точности, оно есть часть пространства, въ наблюдаемый моментъ, имющая свойства не допускать въ своихъ предлахъ движеній другихъ тлъ, иными словами — съ которою связана возможность остановки и перемны чужихъ движеній {Для простоты пониманія я совсмъ не упоминаю о собственномъ движеніи, которое пріобртаетъ тло, воспринимая дйствіе другихъ тлъ, тмъ боле, что это движеніе не есть прямое выраженіе непроницаемости, но послдствіе законовъ толчка. Изъ дальнйшаго будетъ видно, что отъ этого давленія нисколько не измнилось бы общее опредленіе тла.}. Всмотримся хорошенько въ это понятіе. Мы видли главный недостатокъ теоріи Гюсковича: она страдаетъ тмъ, что превращаетъ каждый атомъ въ возможность возможностей, такъ что, проходя всю вселенную, мы нигд не встрчаемъ дйствительныхъ вещей. Механическая теорія даетъ ли иное представленіе о тл? Сила непроницаемости отличается ли чмъ-нибудь существеннымъ отъ дйствующихъ на разстояніи силъ теоріи Гюсковича?— Слишкомъ очевидно, что нтъ. Ихъ различіе — не въ природ, а въ способ проявленія, это тоже отталкивающая сила, но только дйствующая какъ безусловное исключеніе вншнихъ тлъ изъ данныхъ границъ или какъ совершенная остановка вншняго движенія въ данномъ мст. Если атомъ Гюсковича есть сфера силъ, какъ возможностей чужого движенія, не мене того и атомъ механическій есть также сфера, въ которой господствуетъ сала непроницаемости, т. е. возможность превращенія и иного направленія чужихъ движеній. Въ своемъ существ оба понятія слишкомъ явно совпадаютъ.
Но можетъ-быть мы ошибаемся, отождествляя силу непроницаемости только съ возможностью движеній? Можетъ-быть въ ней мыслится что-нибудь большее? Можетъ-быть механическая теорія предполагаетъ въ ней еще нкоторую собственную жизнь и дятельность помимо ея вншнихъ эффектовъ? (Дло пока идетъ, конечно, только о пониманіи вещества у строгихъ послдователей матеріализма, а не о дйствительной внутренней сущности тлъ.) Но въ такомъ случа слдовало бы указать, въ чемъ эта внутренняя жизнь состоитъ съ точки зрнія механической доктрины, и я сильно сомнваюсь, чтобы подобную задачу ‘можно было счастливо разршить даже при самыхъ крайнихъ усиліяхъ ума. Чтобъ убдиться въ этомъ, представимъ себ (совершенно гипотетически, разумется) безконечную пустоту, въ которой существуетъ всего только одинъ непроницаемый, въ механическомъ смысл тлесный, атомъ. Удалимъ при этомъ отъ него вс чувственные признаки, которые могутъ какъ-нибудь къ нему примшаться, и затмъ спросимъ себя, чмъ пространство, занятое атомомъ, отличается отъ всхъ другихъ окружающихъ пространствъ, ничмъ не занятыхъ? Можно сколько угодно разбирать и перевертывать этотъ вопросъ, но я глубоко увренъ, что мы въ этомъ наполненномъ пространств, помимо опредленій чисто геометрическихъ, т. е. протяженія и формы, не отыщемъ ршительно ничего, кром отвлеченной возможности останавливать и видоизмнять при извстныхъ условіяхъ движенія въ другихъ тлахъ, еслибы таковыя существовали, другими словами, въ этой отвлеченной возможности — самая суть тлесности. Итакъ, мы должны признать, что между непроницаемымъ тломъ и динамическимъ атомомъ Гюсковича различіе — не въ природ, а только въ характер проявленій.
А если ихъ природа одна, то и въ механической теоріи тло иметъ чисто-условную дйствительность. Въ опредленіе тла входятъ только два признака: протяженность и возможность прекращенія движенія другихъ тлъ въ границахъ ими занятаго пространства. Но протяженность есть свойство не однихъ тлъ, но и пространства ненаполненнаго. Слдовательно, какъ ни странно это, начало конструирующее специфическую природу тла есть простая возможность. Но возможность есть понятіе абстрактное, возможность вн своего осуществленія — ничто, отрицаніе бытія. Чтобы стать чмъ-нибудь, она должна получить дйствительность. Въ чемъ же получаетъ свою дйствительность тлесность матеріальной вещи?— Въ состояніяхъ движенія другихъ тлъ, ибо возможность перемнъ въ чужомъ движеніи ничто вн этого движенія, она только лишь въ немъ и для него. Но эти другія тла что такое?— Такія же абстрактныя возможности, какъ и первое. Въ тщетныхъ поискахъ за дйствительнымъ и живымъ, мы везд наталкиваемся на абстракціи и попадаемъ въ тотъ же безвыходный кругъ, въ который уже завлекла насъ однажды динамическая теорія. Тла оказываются возможностями возможностей, призраками призраковъ, и вещественный міръ, стокъ реальный и устойчивый съ перваго взгляда, вновь расплывается въ пустоту, когда къ нему прикоснулась философская критика. Мы начали — признавъ дйствительность всхъ механическихъ опредленій матеріи, а кончаемъ реальностью лишь того, что по существу нереально, т. е. одного абсолютно-пустого пространства.
И читатель могъ замтить, что этотъ роковой ходъ мысли опирается на очень простой истин: что условно по существу, что получаетъ дйствительность только въ другомъ,— требуетъ, чтобы дйствительность этого другого условною, при невыполненіи этого требованія дйствительность условнаго логически немыслима.
Итакъ, коренной недостатокъ, длающій невозможнымъ матеріализмъ какъ философію, есть всецлая условность всхъ опредленій вещества, механически понимаемаго. Но откуда происходитъ самая эта условность? Можетъ ли механическая теорія быть измнена такъ, чтобъ относительность всего матеріальнаго уничтожилась? Такая задача по существу неразршима. Источникъ условности всего матеріальнаго заключается въ главномъ тезис матеріализма, въ томъ предположеніи, что протяженность есть первое и основное свойство всего существующаго, что пространство есть абсолютная форма всякаго бытія. Въ этомъ — всей системы.
Въ самомъ дл, что такое пространство по своей общей и непосредственно очевидной природ?— Взятое отвлеченно отъ содержался въ немъ, оно есть безразличная форма чистой вншности. Все находящееся въ пространств существуетъ какъ совмстное, какъ поставленное въ рядъ. Всякое свойство въ пространств есть отношеніе вещей, лежащихъ слдовательно — вншнее отношеніе, всякое дйствіе — вншнее дйствіе, всякая сила — вншняя сила. къ чему сводится измненіе пространственнаго бытія?— Оно есть или перемна мста въ цломъ или въ частяхъ, или перемна отношеній, но перемна отношеній въ пространств предполагаетъ уже перемну мста въ комъ-нибудь изъ соотносящихся. Итакъ, всякое измненіе, всякая жизнь въ пространств подразумваетъ движеніе и сливается съ нимъ. Въ пространств нтъ ничего, кром движеній, и слдовательно всякая сила въ немъ есть или возможность движенія, или само движеніе, уже произведенное. Именно такой взглядъ на силу установился въ современной физик, и не очевидно ли, что никакія другія силы въ пространств немыслимы? Но для возникновенія движенія необходимо, чтобы существовало реальное тло, которое движется. А это тло при ближайшемъ анализ оказывается связанныхъ съ даннымъ пространствомъ простою совокупностью возможностей движенія. Что же выходитъ? Движеніе тлъ есть движеніе возможностей движенія. Но это понятіе — безъ содержанія, мысль себя уничтожающая, величайшее противорчіе, котораго умъ не можетъ вынести.
Какъ же разршится оно? Его смыслъ ясенъ: никакая возможность не можетъ существовать какъ только возможность. То, что способно произвести что-нибудь вн себя и отъ себя отличное, должно быть дйствительно какъ вещь, обладающая этою способностью. Помимо дйствительности во вншнемъ аффект, въ движеніи, она должна имть собственную, внутреннюю дйствительность, какъ въ себ и для себя живая сила. Прежде чмъ выразиться и воплотиться въ пространств, какъ осуществленная или не осуществленная еще возможность чужого движенія, она должна существовать, какъ внутренно самобытный центръ, который предшествуетъ пространству, протяженность — не первоначальное и основное, а производное и вторичное свойство вещей. Ясно, что матеріализмъ не удовлетворяетъ самаго перваго требованія метафизики — давать знаніе дйствительности, и потому несостоятеленъ, какъ метафизическая система.
Этотъ выводъ подтверждается историческимъ развитіемъ философскихъ идей.
Родоначальникъ новой философіи, Декартъ проповдывалъ крайній дуализмъ матеріи и духа, матерія въ его систем есть субстанція, основной аттрибутъ которой — протяженность. Но, предположивъ это, онъ сдлалъ шагъ дале: онъ совсмъ изгналъ понятіе силы изъ метафизики. Предшествовавшее разсужденіе показало уже намъ, какія важныя побужденія должны были склонить его къ этому. Онъ искалъ ясныхъ и твердыхъ опредленій вещей, и мы видли, какое неясное и противорчивое представленіе о сил вытекаетъ изъ механической теоріи. Онъ попытался отдлаться отъ него, но его опытъ не былъ удаченъ. Если матерія есть только протяженное бытіе, то вещество и пустота ничмъ между собою не различаются, а слдовательно вся матеріальная природа отождествляется съ безразличнымъ, однообразнымъ пространствомъ. Декартъ мечталъ уничтожить понятіе пустого пространства, а на дл всю тлесную дйствительность обратилъ въ пустоту. Движеніе, жизнь, индивидуальность матеріальныхъ образованій остаются въ его теоріи неразгаданными задачами. Этотъ результатъ съ наибольшею наглядностью выразился въ философіи Спинозы, вовсе отвергнувшаго индивидуальность вещей во имя единства протяженной сущности. Такой выводъ однако обличалъ самъ себя, явилась настоятельная потребность въ иномъ ршеніи вопроса, и его далъ Лейбницъ.
Для Денарта существо всего матеріальнаго заключается въ протяженіи, Лейбницъ центръ тяжести своего объясненія положилъ въ понятіи индивидуальной силы. Но въ сил необходимо приходится различать два момента существованія: въ своемъ вншнемъ проявленіи она есть источникъ движенія, сила сопротивленія, непроницаемость, инерція. Съ внутренней стороны, въ самой себ, она есть стремленіе направленное къ какой-нибудь цли, слдовательно связанное съ представленіемъ, она — живая дятельность, душа. Все существующее внутри себя иметъ психическую природу, не тлесное объясняетъ духовное, а наоборотъ дйствительныя субстанціи всхъ вещей суть недлимыя, не пространственныя начала — монады.
Если такъ, протяженность никоимъ образомъ не составляетъ перваго и всеобъемлющаго свойства дйствительно-сущаго. Всякая протяженность принадлежатъ явленію, потому что во вселенной нтъ ничего, кром монадъ и ихъ явленій. Протяженная матерія есть только феноменъ, а поэтому пространство есть только порядокъ сосуществующихъ явленій, также какъ порядокъ ихъ послдовательности. Реально въ пространств лишь внутреннее основаніе порядка явленій, но это основаніе постигается умомъ и не иметъ чувственной наглядности, такъ какъ чувственныя формы суть слдствія нашего смутнаго представленія вещей.
Таково воззрніе Лейбница, по своей отвлеченности оно можетъ показаться труднымъ для пониманія. Кром того, Лейбницъ ввелъ въ свое ученіе много спеціальныхъ затрудненій, не связанныхъ необходимо съ его основоположеніями, и не раскрылъ своихъ взглядовъ съ достаточною полнотой, и въ этомъ — недостатокъ его философіи. Но онъ опредленно указалъ единственный исходъ изъ противорчій матеріализма, и въ этомъ — его безсмертная заслуга.
Матерія механической теоріи есть бытіе абсолютно-вншнее. Логическая противорчивость такого понятія несомннна: вншнее вншне чему-нибудь, слдовательно обращено къ нему. Если вншность отдльно взятаго предмета еще можно было бы объяснить по отношеніямъ въ другимъ по существу вншнимъ же вещамъ, то этого нельзя сказать о вншнемъ бытіи въ его совокупности. Вншнее подразумваетъ внутреннее, какъ свою противоположность и какъ условіе своей вншности, объектъ предполагаетъ субъектъ, природа находитъ свое окончательное объясненіе въ дух. Итакъ, все вншнее относительно,— нтъ вещей въ себ вншнихъ. Сплошная, всеохватывающая условность — его первое неустранимое свойство. Она особенно рзка и поразительна сказывается въ нкоторыхъ специфическихъ трудностяхъ механическаго міросозерцанія, наприм. въ вопрос о безконечной длимости матеріи. Въ самомъ дл, съ одной стороны, неоспоримо, что всякая сложность существуетъ только потому, что существуютъ элементы сложенія, слдовательно обусловлена ими по бытію, но, съ другой стороны, если мы примнимъ это правило въ протяженной субстанціи, мы не найдемъ ея послднихъ элементовъ. Всякая часть протяженнаго сама окажется протяженною, т. е. состоящею изъ частей, каждый элементъ будетъ безъ конца распадаться на новые элементы, и это до тхъ поръ, пока мы не остановимся у математической точки, т. е. у простого отрицанія протяженія, изъ котораго никоимъ образомъ ничто протяженное путемъ сложенія не можетъ возникнуть. Съ одной стороны слдствіе требуетъ основанія, обусловленное своихъ условій, съ другой все протяженное и въ частяхъ и въ цломъ есть уже нкоторая совокупность частей, есть уже нчто обусловленное, сложное, и въ немъ не обртается условій его условности. Въ этомъ противорчіи, можетъ-быть, лучшее доказательство совершенной относительности основного опредленія механическаго вещества — протяженности.
Безконечная длимость вещества представляетъ одинъ изъ главнйшихъ камней преткновенія матеріализма и системъ къ нему близкихъ и надъ этимъ вопросомъ не мало потрудилась философія. Большинство матеріалистовъ постарались разсчь гордіевъ узелъ, признавъ фактически недлимые атомы. Мы уже говорили, насколько они были строго послдовательны въ своемъ вывод,— помогли ли они однако своему длу? Помимо указанныхъ уже недостатковъ атомизма, помимо крайняго произвола, съ которымъ тла раздляются на длимыя и недлимыя и утверждается абсолютное отсутствіе условій для длимости послднихъ, дйствительно ли атомистическая теорія устраняетъ противорчіе безконечной длимости? Она не устраняетъ его, а только закрываетъ. Фактически недлимый атомъ не перестаетъ быть сложнымъ тломъ, его недлимость случайна, какъ и все въ атомизм. Атомы все-таки протяженны, они все-таки состоятъ изъ частей, хотя и слитыхъ въ одно сплошное цлое. Отсутствіе промежутковъ не означаетъ еще простоты, а слдовательно атомы не представляютъ послднихъ единицъ сложенія.
Поэтому единственно логичная и до конца строгая форма атомизма все же динамическій атомизмъ Гюсковича. Но мы уже знаемъ, къ чему онъ ведетъ: онъ есть признаніе реальности за однми математическими точками, за условными центрами условныхъ силъ, онъ уже совершенно явно обращаетъ міръ въ ничто и есть самоотрицаніе атомистической философіи.
Въ самомъ дл для него очевидне, чмъ для какой-нибудь другой теоріи, поставлена дилемма: или нтъ ничего дйствительнаго, или существуетъ нчто высшее механическихъ формъ и механическихъ опредленій бытія, или вселенная есть пустое и безсодержательное ничтожество, или относительныя качества существующаго выражаютъ только поверхность, только вншнюю являемость вещей, и подлинная дйствительность во всемъ истинно сущемъ принадлежитъ внутреннему, идеальному, умопостигаемому принципу, который по истинной природ своей, какъ таковой, не иметъ ничего общаго съ опредленіями протяженности, вншности, формы и непроницаемости.
Но эта же самая дилемма, какъ мы видли, сохраняетъ все свое значеніе и для механической доктрины. Итакъ, для философіи остается единственно возможный выходъ въ томъ предположеніи, о которомъ мы уже говорили: пространство не есть абсолютная форма бытія въ немъ, и потому опредленія вещей, съ нимъ связанныя, не открываютъ ихъ внутренней истины.
Такой выводъ есть ли простое отрицаніе дйствительности пространства? Признаются ли тмъ самымъ вс пространственныя опредленія вещей за чисто случайныя и субъективныя? По простому смыслу разсматриваемаго предположенія приходить къ такому заключенію нтъ основаній. Имъ утверждается только производный, вторичный характеръ этихъ опредленій, въ нихъ высказывается, что пространство есть чистая форма вншней являемости, въ которой воспринимается вншнее дйствіе силы, т. е. такое ея дйствіе, которое направлено на субъектъ отъ нея отличный и по отношенію къ ней пассивный. Пока мы не можемъ излагать этой теоріи во всхъ ея подробностяхъ, а скажемъ только, что она очень далека отъ признанія (подобнаго тому, которое длалъ Бантъ), что пространство есть абсолютно субъективная форма человческой чувственности, что поэтому природа вещей въ ней никакъ не отражается. Мы уже видли, что убжденіе въ производности пространственныхъ качествъ не помшало Лейбницу видть въ нихъ выраженіе внутренняго порядка дйствительности, хотя выраженіе чувственное и смутное. Взглядъ Банта невренъ уже потому, что явленіе, по непосредственному смыслу этого понятія, не есть бытіе реально отдльное отъ являемаго, фактъ отъ силы, въ немъ воплотившейся. Правда, всякій вншній актъ предполагаетъ дятельность двухъ факторовъ, извн дйствующей силы и воспринимающаго субъекта, и слдовательно вншнее явленіе, какъ таковое, представляетъ результатъ не одной силы (дйствующаго объекта), но двухъ (объекта я субъекта), однако именно поэтому въ немъ конкретно присутствуютъ об силы, и стало-быть оно такъ или иначе должно выражать свойства обихъ.
Мы все видимъ сквозь призму нашего духа, но то, то мы видимъ, не есть наша мечта, но сама дйствительность. Непосредственно мы знаемъ лишь одни воспріятія, но эти воспріятія — не пустыя грезы нашей души. Повторяю, впослдствіи намъ можетъ-быть удастся обставить эти выводы боле подробнымъ и потому боле яснымъ анализомъ, теперь же мы должны ограничиться только этими очень общими соображеніями. Впрочемъ они достаточны, чтобъ указать отличительные признаки міросозерцанія, къ которому они влекутъ и которое, въ противоположность механическому воззрнію обыкновеннаго матеріализма и матеріалистическому динамизму Гюсковича, можно назвать идеальнымъ динамизмомъ.
Главный тезисъ идеальнаго динамизма — отрицаніе абсолютнаго пространства: нтъ пространства, какъ абсолютно-первоначальной, безразличной среды, въ которой возникаютъ вс вещи, которая по бытію логически предшествуетъ имъ и условливаетъ ихъ. Напротивъ, утвержденіе такого пространства, какъ первой реальности, есть одно изъ существеннйшихъ и, прибавимъ, одно изъ туманнйшихъ и труднйшихъ предположеній матеріализма. Поэтому и между матеріалистами являлись теоріи, пытавшіяся устранить его, но это достигалось лишь цною большихъ недоразумній. Мы знаемъ, какъ неудачна была попытка Декарта, совершеннаго матеріалиста въ ученіи о природ, отринуть бытіе пространства, какъ начала отдльнаго отъ матеріи. Для этого онъ долженъ былъ уничтожить всякое различіе между ними, признать тлесность всего протяженнаго, то-есть въ сущности превратить матерію въ пространство. Очевидно, поэтому, что кто желаетъ сохранить независимость первой, долженъ поврить въ реальность второго.
Часто приходится слышать, что въ матеріализм, и въ немъ одномъ, спасеніе отъ дуализма, до сихъ поръ разрывавшаго философію. Говорящіе это не замчаютъ, что ихъ цлебное средство въ себ самомъ носитъ язву, которую стремится залчить, они не видятъ, что матеріализмъ по существу есть дуалистическое ученіе. Уже оставивъ въ сторон тотъ несомннный фактъ, что обыкновенный дуализмъ духа и матеріи опирается исключительно на механическомъ опредленіи послдней, что съ самымъ строгимъ матеріализмомъ неразрывно связанъ доведенный до крайнихъ послдствій дуализмъ явленія и сущности въ области психологической,— о чемъ намъ еще придется говорить дале,— достаточно разсмотрть отношеніе пространства и вещества въ матеріалистической философіи, чтобы понять справедливость нашего замчанія. Еще Демокритъ объявилъ, что начала всего существующаго суть полное и пустое, т. е. вещество и пустое пространство, и механическое міровоззрніе, насколько оно сохраняло отчетливость и внутреннюю сообразность, никогда не могло отказаться отъ этого убжденія.
А между тмъ разв оно не содержитъ дуализма въ самомъ точномъ смысл этого слова? Мы сказали выше, что для матеріалиста вещество есть абсолютный принципъ, но разв пространство не абсолютно такъ же, и не слдуетъ ли ему приписать безусловную природу съ еще большимъ правомъ, нежели матеріи? Въ самомъ дл не есть ли оно несомннное условіе бытія матеріи, какъ его среда, тогда какъ сказать наоборотъ невозможно? А въ такомъ случа не являются ли для міра два безусловныхъ начала, т. е. не признается ли этимъ открытый и неразршимый дуализмъ?
Этотъ дуализмъ въ предлахъ матеріалистическаго міросозерцанія не находитъ и не можетъ найти себ примиренія. Нтъ такого предположенія, которое его исключало бы, или по крайней мр объясняло бы. Признаемъ ли мы, что и пространство и наполняющее его вещество происходятъ изъ одного общаго источника, суть явленія одной и той же сущности? Но тмъ самымъ заразъ утверждается условность и производность матеріи и пустоты, т. е. кореннымъ образомъ отвергается матеріализмъ. Понято ли пространство, какъ продуктъ матеріи? Это значитъ среду выводить изъ того, что существуетъ въ ней и благодаря ей, какъ бы существовали атомы, еслибы не была дана пустота, въ которой они разсяны? Остается только третья возможность: принято, что пространство есть основа матеріи, что оно есть единое абсолютное. Это предположеніе, повидимому, наиболе правдоподобно. Пространство въ механической теоріи неоспоримо является условіемъ всякаго вншняго бытія, но есть ли оно основа реальности вещества, слдовательно не только условіе возможности, но и причина дйствительности матеріальныхъ вещей? Есть ли она сила, производящая матерію? Едва ли кто-нибудь отвтитъ на этотъ вопросъ утвердительно. Пустое пространство и творческій актъ — понятія ршительно несовмстимыя. Итакъ, вещество и пустота должны существовать какъ дв независимыя, одна на другую не сводимыя реальности.
Независимыя,— а однако по своей сущности они въ высшей степени зависятъ другъ отъ друга. Что матерія всецло обусловлена пространствомъ, безъ котораго невозможно, это мы видли. Но что сказать о самомъ пространств? Не есть ли и оно нчто обусловленное веществомъ если не реально, то по крайней мр логически?
Въ этомъ пункт мы встрчаемъ новое противорчіе, которое еще боле колеблетъ основанія матеріалистической философіи. Матеріализмъ вынужденъ приписать абсолютную реальность совершенно отрицательному понятію, которое получилось черезъ простое отвлеченіе всхъ положительныхъ признаковъ вншняго бытія.
Обстоятельное и подробное доказательство той истины, что пространство въ его противоположности веществу есть чисто отрицательное понятіе, можно найти въ превосходной книг Страхова, о которой мы говорили выше. Мы ограничимся только самыми общими указаніями, его отрицательная природа очевидна изъ всхъ его признаковъ. Что, въ салонъ дл, обыкновенно приписывается пространству? Оно безпредльно, безразлично и единообразно во всхъ своихъ частяхъ, оно равнодушно или абсолютно-пассивно по отношенію къ тому, что его наполняетъ. Внутренно оно характеризуется совершеннымъ отсутствіемъ жизни и движенія. Вс эти признаки объединяются въ одномъ: въ отсутствіи всякой существенности, оно — пустота, отсутствіе бытія, нереальное. И этому-то нереальному приходится приписать абсолютную реальность! Во всей грубой наивности оказалась эта необходимость у Демокрита, который пустоту называетъ несуществующимъ и тмъ не мене усматриваетъ въ ней одно изъ абсолютныхъ началъ міра! Въ этой неизбжности признать несуществующее за существующее — величайшій судъ, который произноситъ матеріализмъ самъ себ.
Мы не будемъ останавливаться долго на тхъ послдователяхъ матеріализма, которые въ двумъ началамъ: матеріи и пустот присоединяютъ еще третье — силу. Это представленіе о сил явилось посл открытія закона тяготнія Ньютономъ и имъ стремились объяснить взаимодйствіе всхъ частей вселенной. Но если вдумаемся въ это преобразованіе, мы увидимъ, что оно не только ничего не измняетъ въ предшествующихъ возраженіяхъ, на ставитъ всю систему въ противорчіе съ собою: вмсто сродной матеріализму двойственности вносится тройственность началъ, въ двумъ демокритовскимъ принципамъ: веществу и пустот — прибавляется еще третій — сила. Кром того, оно нарушаетъ основное положеніе всей системы, что все дйствительное матеріально, и сила понимается какъ нчто противоположное веществу, слдовательно невещественное, съ понятіемъ силы вносится мысль о дйствіи на разстояніи и взаимномъ вліяніи атомовъ, какъ бы далеко они ни отстояли. Но этого нельзя представить себ, если не признать, что для каждаго атома его тлесное присутствіе въ извстномъ мст есть только частное проявленіе его бытія, что кром того онъ невидимо существуетъ во всякомъ мст вселенной, но въ такомъ случа матеріальность длается только явленіемъ, а не сущностью дйствительности, потомъ перестаетъ быть веществомъ, строго ограниченнымъ предлами пространства, имъ наполненнаго, оно превращается во что-то реальное, хотя и не вещественно, присущее каждой точк міра. Подобное воззрніе на тлесную природу представляетъ уже слишкомъ явный переходъ въ идеализму.
Этимъ мы можемъ закончить умозрительную критику матеріалистической философіи. Она показала намъ, что съ точки зрнія отвлеченно-философской матеріализмъ падаетъ въ безсильной борьб противъ своего главнаго недостатка — отсутствія въ немъ безусловнаго начала. Этотъ недостатокъ влечетъ его, во-первыхъ, въ дуализму, во-вторыхъ — къ признанію всецло относительныхъ опредленій вещей за ихъ окончательную природу, въ-третьихъ — въ пониманію бытія какъ чисто случайнаго по самому существу своему.