‘ВЕНОК’ НА МОГИЛУ ЗАСОДИМСКОГО…
‘ВЕНОК’ НА МОГИЛУ ЗАСОДИМСКОГО…
|
|
Из частного письма Засодимского |
* * *
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
‘Венок’ на могилу Засодимского…, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
Эти немногие и торопливые слова я называю ‘венком’ потому, что мне хочется именно положить венок, вещественно и осязательно, на могилу Засодимского, и пишешь, — ‘как вообще литераторы’, — чего не можешь исполнить на деле. Все лень: куда тащиться до Волкова: я лучше сяду и напишу. Но зато пусть будет это слово горячо.
Да, у нас, литераторов, — все в воображении. Жалкие люди. Оставим, однако, себялюбивое ‘себя’.
Если бы ‘Розанов принес венок на могилу Засодимского’, это ничего бы не значило, и, по всей вероятности, Засодимский из могилы-дома ‘пхнул бы венок Розанова ногой’, по крайнему расхождению в убеждениях. Не в этом дело, а в следующем. В 1892 году, только-только начав журнально-газетную деятельность, я написал в ‘Московских Ведомостях’ шесть фельетонов, между собою связанных по мысли, первый из которых назывался: ‘Почему мы отказываемся от наследства 60-70-х годов?’, второй — ‘В чем главный недостаток 60-70-х годов’ и т. д. Заглавия — все говорят. ‘Девятидесятник’, только что начинавший писать, резко выступил против ‘всего’ в 60-х годах, порицая их, осуждая, ненавидя их. Там приводились и поводы всего этого, мотивы…
Тогда я был страшно молод, теперь значительно стар, старость не только умудряет, но и смягчает. Двадцать лет пронеслось. Прошли ‘декаденты’. .. ‘Московские Ведомости’, ‘Русский Вестник’, ‘Русское Обозрение’, ‘Мир Искусства’, ‘Новый Путь’ и ‘Весы’ мелькают в воображении, как пройденные этапы, как сложная, утомительная и колеблющаяся дорога. И вот теперь, когда умер Засодимский, такой сердитый, такой правдивый, такой ‘верный себе до гроба’, — такой, если хотите, прекраснейший Дон-Кихот и рыцарь: то мне мучительно захотелось прибрести к нему на могилу и сказать великое ‘прости’ этому рыцарю и всей их эпохе, во многом прекраснейшей и рыцарственнейшей, не от себя (это не очень имеет значение), а вот именно от всех ‘девятидесятников’, как и тогда, в 92-м году, я тоже не от ‘себя’, а от ‘нас’ — ‘отказывался от наследства’.
Страшные вопросы:
А любили ли мы так русскую землю, как Засодимский и ‘они’?
— Нет.
А любовались ли так каждою морщинкою на усталом лице народа, на всякой деревенской бабе, как они?
Нет.
Мы пели ‘Диан и Аполлонов’, т. е. червей, умерших в земле.
Мы не любили так живого, как ‘они’. Все мы копались около ‘мертвечин ки’. Люди фантазии, а не дела.
Говорят, он ‘не имел таланта’ (Засодимский). Да черт ли в ‘таланте’ если он не осложняется здоровым обонянием, здоровым глазом, здоровым вкусом, не имеет здорового отношения к вещам и прямого к ним шага? Не Тургенев ли сказал: ‘Все забудется, всякий гений и слава, не забудется — добрый поступок’. Вот эту маленькую жемчужину, такую молочную, такую белую и которую не засыплет гора угля, — и несли с собою, прижимая одну к сердцу, 60-е годы и их исторический тип, их исторический стиль.
— Добрый поступок!
Кто это отнимает у них? Эту заботу, эту мысль? Они все, ’60-е годы’ — были в добром поступке, без разделений, без разграничений. О, потом пошли усложнения, пошло все ‘к хуже’. Но первый момент, и момент долгий, упорный, — был сюда.
Было ли у ‘нас’ это рвение к ‘доброму поступку’? Мы уносились в мир фантазии… не оспорю, может быть, всемирной фантазии, были ‘вопросы’.. Но ‘вопросы’ — не дело. Этого ясного, прямого отношения к делу — не было и это тоже был ‘стиль’ и ‘тип’ 90-х годов.
И жизнь прошла. Два десятилетия. Два десятилетия проехала громадная, громоздкая колесница ‘истории’, такая страшная, такая черная, такая ‘ответственная’.. . Эта колесница уже не ‘мы’, ‘мы’ только барахтались в ней… Вот для этой ‘массы дел’, для истории — для десятилетия есть громадное время. ‘Шестидесятники’ — почти прошли, никого не осталось, никого не остается.
Шумное было время. И сколько милого в этом шуме. Коммуны, Жорж Занд, Прудон. ‘Дрались, а не спорили’. И все умерло. И как хочется плакать над этим ‘умерло’.
В жизни нашей прошли прекраснейшие люди. Теперь одни могилы. Когда они ‘жили’ — ничего не представлялось в ясности. ‘К чему этот нигилизм’… ‘разрушение семьи’, ‘потрясение тысячи основ’. ‘И эта коммуна на Знаменской, где один переводил ‘полезные книжки’, а семь девиц живут при нем любовницами’ (слышал рассказ, — смеющийся и любящий).
И вот ‘Знаменская’ стоит по-прежнему, и на ней имеются ‘торговые бани’ и ‘те же едут извозчики’… ‘Слава Богу, все основы целы’.
Ах, милые люди: разрушайте, лишь бы весело. Эта дуреха-земля до того прочна, что, сколько вы ни ‘разрушаете’, — все будут ‘бани и извозчики’. Поэтому — ничего не бойтесь. Планета ‘вращается и вращается’, никто ее ‘с оси’ не сдвинет: поэтому каждое поколение просто должно быть счастливо, ‘с Прудоном или с Жорж-Занд’ — все равно. Миг нашей жизни поистине краток. Но я зафилософствовался. Пусть же Засодимский не ‘пхается ногой’ (на это он вправе, это его стиль): с глубоким смирением и раскаянием за резкость упреков, слишком молодых и необдуманных, кладу венок на его скромную и чистую могилу не от себя, но вообще от ‘отказавшихся от наследства 60-х годов’, без мысли встретить противодействие… ну, назову имена еще ‘девятидесятников’. Брюсова, А. Белого, Дягилева, вообще ‘Мира Искусства’, Шестова etc, etc. Улеглась пыль, опять взошло солнце: и это благородное ‘кладбище 60-х годов’ — как о нем хочется думать, как на нем хочется плакать, как всего там, всего и всех, жаль и жаль… А кончишь все Пушкиным:
Если жизнь тебя обманет
Не печалься, не сердись
В день уныния смирись:
День веселья ведь настанет.
Сердце в будущем живет,
Настоящее уныло,
Все мгновенно, все пройдет,
Что пройдет, то будет мило.
Эх, ’60-е годы’: любили бы Пушкина, и, может быть, не было бы вовсе ‘расхождений’, да и не заблуждались бы они сами…
НВ. 1912. 20 мая. No 12997.
…я написал в ‘Московских Ведомостях’ шесть фельетонов… — Эти шесть статей 1891-1892 гг. составили раздел ‘Старое и новое’ в сборнике Розанова ‘Литературные очерки’ (СПб., 1899, 2-е изд. — 1902), см.: Розанов В. В. Собр. соч. [Т. 7]. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. М., 1996. С. 159-208.
‘И эта коммуна на Знаменской…’ — коммуна-общежитие, существовавшая в 1863-1864 гг. в одной из квартир на Знаменской ул. в Петербурге. Основана писателем В. А. Слепцовым и рядом лиц, близких в те годы к журналу ‘Современник’, как попытка реализации идей, изложенных в романе Н. Г. Чернышевского ‘Что делать?’ (1863). Нашла памфлетное отображение в романе Н. С. Лескова ‘Некуда’. Ряд членов коммуны привлекался к дознанию по делу о покушении Д. В. Каракозова на императора Александра II.
Если жизнь тебя обманет… — из одноименного стихотворения (1825) А. С. Пушкина.